Панцирь [Андрей Гардеев] (fb2) читать онлайн

Панцирь

Глава 1

Аванпост

Сон затянулся на сотни лет – иногда и такое случается.

Мёд раздробленных мыслей тек во тьме. Словить крупицы и собрать – невыполнимая задача.

Внимание оттягивало тепло неизвестности. Весь я, чем бы я ни был, размазан вокруг точек идей.

И о чем они эти идеи вообще?

А главное мои ли они?

Среди полотна инфосора выделялось то, что приходило снаружи и успешно добиралось до самости, производя импульсы раздражения.

Оно повторялось. Внутрь черепушки проникал звон от удара. Блаженный и пустой интервал в секунду. И снова звон. Так сотню раз.

Один из ударов создал вспышку света. Следом еще один пустой интервал и после, с очередным звоном, зажглось солнце реальности. Холодное, словно ящерица, и мертвое.

Пьянящее тепло крио-тьмы исчезло; тело рассталось с ним предательски быстро.

Передо мной предстал мир и мародёр.

***

Я внутри семечка Саркофага. Осознал себя развалившимся в корпусе трона консервации.

Здесь мало места – помещение два на два метра, и до треугольного прохода, почему-то раскрытого, если поднапрячься можно дотянуться рукой.

Биолюминесцентные ферм-коробы заливали тусклой синевой рельеф стен и суть похоронных молитв:

“Ты не мертв”,

“Восстань и воюй”,

“Справедливость – все”.

Мелкая тварь пыталась сбить модуль с левого наруча, используя долото из примитив-металла и каменную колотушку.

По шесть тонких волосатых пальцев сжимали инструменты. Пузатый нагрудник из рыжей кожи пестрил пришитыми карманами, чешуйками и костями.

Сложно поверить, но дикарь всерьез рассчитывал получить мою собственность.

Хоть я и сидел, оно все равно глядело снизу. Мелкое. Уродливое до отвратительности. Морда опоссума – на две трети, гуманоида – на одну. Усы, черные полосы, неопрятность шерсти, безобразный нос. В каждую скулу вбит алый камушек.

Мутант, воняющий крысиным пометом и дурман-травой.

Грязь.

– Убирайся.

Прозвучало не особо внятно. За время сна отвык от речи. Говорить сейчас сложно. Челюсти как склеены жвачным корусом. Вряд ли мародер поймет, даже если знает язык.

Дерьмо.

Опоссум оскалился, широко раскрывая треугольную пасть. Колотушка так и зависла на половине пути, сам зверь застыл.

Судя по тому как модуль на наруче разболтался, мутант почти закончил и от этого попал в ловушку затраченного усилия. Взгляд забегал; жадность и страх перемешались в миг, свели его с ума – я отчетливо видел это в черных бусинах омерзительных глаз.

– Ah 'sa shabitu borg, – прошипел опоссум, разбрызгивая капли желтушной пены.

Тоном своего шипения он, конечно, храбрился, дерзил, но тело выдавало его, плоть трясло.

Уверен, инстинкты чувствовали громаду хищника, но недоразум подводил хозяина, заставляя того блуждать по лабиринтам придуманных мотиваций.

Но это его проблемы.

– Я приказал, уродец.

– Shabitu borg !

Мародёр выпустил колотушку, и шестипалая ладонь рванулась к поясу. Так он втягивал меня в нелепую дуэль.

Его скорость – скорость травмированного существа. Может он лучший из своего семейства и поэтому считал, шансы есть.

Я считал по-другому.

Не стал выжидать. Не так уж и важно, чем он собрался удивлять в оружейном плане. Левой рукой плотно схватил наглеца за глотку, кулаком правой ткнул в морду.

Эхо удивления хлестнуло по разуму. Рассчитывал кость треснет подобно стеклу, но вместо этого крепость, как насмехаясь, обожгла руку.

Каменный мутант.

Трудно поверить.

Так я и смотрел на него. Опоссум хрипел и брыкался, в какой-то момент ему удалось дотянуться и вырвать оружие из кобуры – смешной пистолетик цвета нечистот, с проржавевшим, колесным механизмом на пузатой боковушке.

Резким движением предплечья разоружил. Пистолетик звякнул о наруч, затем о диагональный рельеф стены и рухнул в пыль.

Звереныш шипел, странно щелкал, пускал все больше и больше пены, заливая схватившую руку, но как бы я не усиливал давление на горле, никак не желал задохнуться. Значит придется варварски поработать кулаком.

Для того чтобы нащупать слабую точку в шаблоне черепа пришлось нанести девять ударов. Затем два решающих и кость наконец соизволила проломиться внутрь. Образовалась трещина, на руку брызнуло красным и серым вдобавок к желтому.

Мерзость, но он наконец подох.

Я швырнул тушей в стену, предотвратив всякую попытку притворства, и уселся обратно в трон консервации.

Время подключить голову.

***

Я не человек.

Определенно.

Доказательства тому простой факт, вся стычка проходила под аккомпанемент двойного сердцебиения в грудине, который осознал только когда уселся.

Осмотрел ладонь – вывод: визуально похож на человека.

Так кто же я?

Не могу сказать. Мне определенно известно о концепте человечества. Мысли про людские сообщества и про бытие единицей в ней связаны с эхом пренебрежения. Из этого получалось вывести забавную вещь касательно меня и людей, даже без информационной основы отчего-то считал их ниже.

Следя за мыслительными маршрутами, подметил что вообще являюсь достаточно высокомерным существом. Мнения о себе чрезвычайно хорошего. Не то чтоб мне это не нравилось или был против. Если есть остаточное поведение, то скорей всего оно чем-то обосновано, иначе бы устранили, никто не стал бы терпеть. С другой стороны, может трон консервации и утерянная личность и были таким устранением? Глупая мысль. Мой ответ ей – нецелесообразные затраты.

Покопался в памяти и нашел в основе своей все те же обрывки: бессвязные ленты, обломки, цвета; вкусы и запахи, неспособные создать ассоциацию, – множество обезображенных трупов воспоминаний.

В центре хранилось одна цельная сцена – золотой привнесенный конструкт. Я обступал его со всех сторон, точно краб, щупал места возле, пытаясь найти еще что-то: элементарную бытовую память, образы боевых сколов, но ничего не получалось, клешни подцепляли лишь муть.Тогда обращался к привнесенному, так как выбора не оставалось.

Деталей столько, будто в голове сохраненная запись. Так понимаю воспоминание загружено во сне, через трон.

Основа его – женщина. Либо она гигант, либо я стою на коленях. Взгляд направлен на лицо, связан; все остальное размывает волнистая синь и серебро, но звуки на фоне – война: звон, грохот выстрелов и крики; отступление.

Лицо тонкое и прекрасное, усеянное перьями бронзы и золота. Обрамлено серебром волос, с вплетенными бусами декоративных модулей. Они мигали разными цветами. Глаза – это сплошное фиолетовое сияние.

Не знаю кто она, но я восхищен, рад, влюблен – мысль о ней отдавала теплом и завязана на почитании, что должно соотносится с мифическими или полубожественным сущностями.

Богиня?

Эта мысль рефлекторно смешила. У меня должно быть специфическое отношение к Богам, но я естественно ничего не помню – источник выжжен.

Общение велось волей, с помощью ритма мерцания глаз. Cлова пропечатывались сразу в разуме:

“Ты проснешься и приступишь к делу”.

– Да, Госпожа, – мне страшно говорить при ней.

“Чти заветы Справедливости, дхал, в память обо мне. Если Идол не остановлен, останови. Найди синтез Короля – в нем вся нужная тебе память”.

Воспоминание обрывалось болезненно – эхо опустошенности прошлось по разуму тоскливой волной.

Она назвала меня дхал.

Это точно не имя. Обозначение. Скорей всего должность, общественная роль, что-то подобное.

Идол, очевидно, враг. Злоба и печаль цвели при воспроизведении этого имени; а так – пусто, природа неизвестна. Где этого врага искать – непонятно. Что он собой представлял – неведомо.

Что означало слово “синтез”, опять же, не знал. Эхо эмоционального фона никак себя не проявляло.

Какое-то абстрактное понятие?

Может быть.

Женщина предполагала, что я испытаю проблему с памятью и мне понадобится помощь, значит все идет по её плану. Был спокоен.

Обратил внимание на свое облачение.

Темно-синяя, практически чёрная кираса защищала торс. Материал странный, четко ощущал прикосновения, будто идея осязания вытащена наружу и равномерно намазана на пластины доспеха. Провел ладонью по материалу. Доспех совершенно точно воспринимался частью тела. Снимался ли вообще?

Должен.

Вон, в плечах, борозды, создающие круг; там ровно в центре каждого торчал черно-серебряный ярлык нейро-штекера.

Сниму и погляжу. Потом естественно. Здесь для таких дел недостаточно безопасно. С другой стороны, а где будет достаточно?

Будет ли?

С силой стукнул пару раз по грудной пластине. Ощущения приглушались: расходился слабый холодок.

Логично, иначе если панцирь проткнут или прострелят, при передаче болевых ощущений можно свалиться от шока, а такое не сильно увеличивает шансы на выживание в стычке.

Достаточно странная геометрия: множество выемок, выпуклостей, декоративных элементов, коробов-носителей, пластин, прикрывающих тактические жёлоба, внутренних карманов-полостей. С левого бока отделение под аккумуляторы. Один хтон горел алым, был активен; остальные три потухли. Разглядывая элементы, я ощутил в доспехе слабость, точно недоразвитость. Мысль заставила нахмурится.

Неправильно.

До спячки было иначе.

При этом, оценивая, я воспринимал панцирь Абсолютом технологического развития. Ощупывая ребра жесткости на нагрудных пластинах; рассматривая разъемы для крепления модульных улучшений не мог остановить разгуливающее во мне эхо восхищения. Примешивалась и гордость.

Из другой защиты – наплечные и набедренные пластины, закрепленные на простенькую систему ремней, воспринимались отдельными элементами. Плотные черные штаны с серебряным узором по ноге, горные ботинки.

Предплечья по локоть закрывали наручи. Они подключались к панцирю сетью проводов, тонких как нити паутины. На левом браслете узкий модуль черного прямоугольника вышел из разъема после работы мародёра.

Вдавил до щелчка.

Чернота экрана проявила серебро символов. Модуль зажужжал и изверг из динамика хриплый женский голос:

– Наконец-то, бестолочь.

Голос не был голосом той, что давала курс заданий, поэтому терпеть грубости я не собирался. Пару раз стукнул пальцем по черной полоске экрана – немного повоспитывал.

Голос тут же затараторил:

– Стой-стой, сломаешь – хватит, умник. Сдаюсь. Опять Кхунская Империя показала насколько она высокоразвита.

Кхунская Империя?

Оттуда я?

Пусть хоть из Бездны, сейчас – эта информация не могла помочь.

– Ты что такое? – спросил, разглядывая модуль.

– Прошу любить и ценить, твоя измученная совесть, дхал.

Еще один тычок пальцем. Она ойкнула.

– По делу, – предупредил.

– Я ИИ-спутник.

– Искусственный Интеллект?

– Информационная Инвалидность. Да, раздери тебя Запертые, Интеллект. Наш Интеллект один на двоих, – смешок из динамика. – Да и тот искусственный, вот такие забавы.

Я настроен скептично:

– И зачем ты мне такая “полезная”?

– Без понятия что там в башне твоей пустой было, но ты сам меня выбрал перед консервацией. Спешу тебя уверить, ты все прекрасно знал. Никаких сюрпризов.

Развлечение былых времен?

Вряд ли.

Былой я, который был умнее и сильнее, счел что взять ее – достаточно рационально. Кто я, нынешний, чтобы спорить?

– Почему мне стерли память?

– Из-за Идола вас, жучков, обнулили.

– Вас? Я не уникален?

– Нет. Вас было полно.

Тогда получалось дхал скорее солдат. Сила, что ждет удачного момента для возвращения.

Дождались, решающий момент наступил сейчас или истек максимальный срок крио-тьмы?

– У нас одинаковые задачи?

– А мне откуда знать, бестолочь? Я здесь, с тобой, в отрубе лежала. Как видишь, конечностей у меня маловато для разведки.

Еще пару тычков пальцем в экран.

– Хватит, все! Поняла! Ты скучный консерватор. Рутинер. Почтение ведет к товарищеской сцепке. Кооперация – одна из ступенек Справедливости. Дерзость – зло. Злющее зло. А с теперешних времен я приобщаюсь к доброму.

– Для “тулова”, приделанного к браслету, в тебе многовато инфантильной вольности.

– Ну, прости, что обманула твои хотелки. Я здесь не по велению настройки. Не доброволец, нет. Я здесь по твоей больной воле. Ты хватанул меня, молодую, из Арсенала и поволок, и вот мы здесь – по верхние скобы в дерьме. Теперь невольные старики. И что мне остается, лишь плакаться и ждать извинений.

– Ну извини.

– Легче не стало. Ситуация не поменялась.

– Как удивительно.

– Ты бесполезен. И твой сарказм тоже бесполезен.

Не прошло и пяти минут как ее манера вести беседу воспринималась привычной. Постоянное желание протыкивать пальцем экран в целях научения пропало.

Она, действительно, казалась старой желчной знакомой, которую терпишь, потому что прошел с ней вместе до неприличного много.

– Твоя память цела?

– Абсолютно верно, бестолочь.

– Краткий экскурс будет?

– Сейчас, милый, мне это делать совершенно не интересно.

Замечательно. Беру свои слова назад: о чем я былой вообще думал?

Жалкий глупец.

– Тогда скажи какое название тебе дали.

– Я Даршана.

– А меня как зовут?

Из модуля донесся смех. Я терпеливо ждал.

– На троне консервации написано, бестолочь.

Обернулся.

В верхней части спинки трона, возле двух десятков пережжённых пустышек хтонов, мелкими серебряными символами значилось:

“танцор”.

Ненавижу танцы.

– И какой танец я пляшу?

Даршана опять рассмеялась.

Задумался, но ИИ практически сразу же вернула к реальности.

– Это неизвестная зона. Так и будешь стоять-тупить, Ваше Глупое Величество?

– Я буду звать тебя Желчь.

– Хорошо, бестолочь, – безразличие в ее голосе. – Я буду звать тебя Громила или еще как-то. В целом – это неважно. Важен лишь Идол.

***

Пистолет с колесцовым механизмом оказался примитивной игрушкой, изрядно насмешившей, хотя я толком, и не смог понять почему.

Стреляло это чудо небольшими круглыми пулями из свинца и требовало для активности взрывчатой смеси.

Вообще, пистолет слишком мал для ладони, банально палец не пролезал в спусковую скобу, к курку, и это только лишний раз приступ смеха вызвало.

От мысли избавиться от скобы, отломав ее, отказался сразу. Колесцовый механизм прорастал из нее, а переделать оружие мне было не под силу даже с инструментами.

Не чувствовал себя оружейником.

У покойника в подвязанной груде карманов я нашел два серых мешочка и плотный кожаный кошель. В мешках – пули, в кошеле – взрыв-смесь. В остальном попадалась всякая ерунда: разнообразие костяных амулетов, размером с большой палец, то есть для опоссума достаточно крупные. Изображали они богов или духов: c чрезвычайно большими головами и деформированными руками, то слишком длинными, то короткими – и, как правило, вместо ног торчал крючок.

Нашлись еще длинная нить, связанная в вонючий комок, тонкие пластины сырого мяса в черно-серой обсыпке и горько-пахнущий рыжий порошок, но из этого ничего не тронул. Не то чтобы я был привередлив, но настроение оказалось крайне брезгливое.

Пояс из черных секций-коробок примитив-сплава пришёлся очень кстати, хотя и смог я его надеть только на боковую часть панциря. Закрепил на животе и позвонке магнитной системой. Отлично; лишние карманы и футляры – дело хорошее.

Пистолет упрятал обратно в примитивную кобуру.

Мало ли, может пригодится.

Рядом прикрепил топор – самую ценную из всех находок.

Из примитив-металла, легкий. Хорошо-заточенное, черненое лезвие. Рукоять обернута серыми полосками кожи.

Красивая штука. Для опоссума оружие массивное, для меня казалось кухонным тесаком, но рубить оно будет отлично.

– И цацки со скул забери, – подсказала Желчь.

Вырвал кристаллы с кусками серой плоти, спросил:

– Что это по-твоему?

– Без понятия, – ответила.

– Симпатичные.

– И мне так показалось. Может удастся загнать кому. Дураков в любую эпоху много. По крайней мере с твоим пробуждением на одного стало больше.

Я вышел из Семечка в маршрут-коридор.

– Ты заходил в саркофаг с мечом, – обиженно прожужжала Желчь.

– Что?

– Зверюхи увели твой меч.

– И?

– И сумки.

– Глупо как-то.

– Что глупо? – теперь уже не поняла Желчь.

– Почему они меня самого не убили? Грабить мертвого всяк проще.

– Вот бестолочь. А если подумать?

– Я не спланирован чтобы думать, – рот сам выплюнул ответ.

В нём что-то крылось, может поговорка былых лет?

Желчь рассмеялась:

–Прошлый Танцор проглядывает.

– Так все же ответь.

– Сакофаг не позволил бы навредить тебе. Зверюшки наверняка на других Семечках наобжигались. Уверена, защитные программы быстро показали им их место. Поэтому они решили проблемы банальным, но эффективным методом – утащили все что к полу не прибито.

***

Как объяснила Желчь, мы находились в Аванпосте, в месте для отдыха и перераспределения отрядов и товаров между Ульями.

Логистическая точка Империи. Империи теперь уже вероятно мертвой.

Черненые рельефные пирамиды Семечек вырастали из стен. Торчали достаточно безобразно.

Вместе с собственным саркофагом, я насчитал сорок шесть носителей. Все либо разграблены, либо опустошены выходами дхалов из спячек.

Тусклый серебристый свет в Аванпосте обеспечивался грибными наростами в прогалах стен и пятнами цвет-плесени вдоль потолка.

Саркофаги оказались жертвами примерно одной судьбы: потолки большей части обвалились, стены покрыли оскорбительными или защитными символами, а несколько единичных пирамид, как-то по-особенному отличившиеся, изнутри завесили джунглями костяных амулетов.

Наверняка местные пытались спастись от придуманного колдовства, сглаза и прочих ужасов.

Считали ли опоссумы таких как я, дхалов, злыми духами?

Если считали, то непонятно зачем они селились у крио-саркофагов? Отсутствие альтернатив? И это возможно. Тогда какая опасность должна “пульсировать” снаружи, что они предпочли жить возле сверхъестественного, по их разумению, источника?

Сейчас цель оскорбительно проста: выбраться из пещерной системы залов и переходов наружу. Идол – это потом. Сейчас даже интересоваться что он такое не имело смысла. Никто не бегает с рождения и в начале ты обречен лишь на малые шажки. Моим малым шажком в данном случае, благодаря талантам организаторов обнуления, являлось выживание.

По путям Аванпоста я двигался, ориентируясь на указания Желчи. Иногда она, отчаявшись, выводила голограмму карты и подсвечивала нужные коридоры.

Рассказывала о том какое помещение за что отвечало раньше, какое название несло. От их функциональности не осталось никаких следов. Все знаки былого: информация от Желчи, древние узоры на стенах и редкие участки с сохранившимся барельефами.

Все.

Никакой мебели, никаких инструментов, никаких предметов Имперской культуры. Прошло больше сотни лет. Намного. Поколения мусорщиков и мародеров сменились уже не два и не три раза.

Секции кхан-сот, по сути общежитие слуг, затопило. С ними затопило и сквозной ход основной маршрут-линии.

Жирные рыбины плескались и видно, что опоссумское племя активно занималось здесь промыслом: у берега с противоположной стороны затопа выглядывало несколько хребтов конструкций сетей с торчащими поплавками.

Пришлось идти в двухчасовой обход через Путь Узоров и его Секции Арсеналов.

Открыть помещения по бокам выцветшей серой линии коридора никак не мог. Оставалось только представлять технологические цветники за ними и томно вздыхать. Один открытый Арсенал, по ощущениям, так сильно исправил бы ситуацию бродяжничества и вынужденного аскетизма, что, уходя я морщился от обрушившегося на меня болезненного эха.

А что поделать? Обнуление лишило прав. Какая-то из комнат точно предназначалась и мне.

В итоге я вышел в Круг Чатуров, к которому все это время и вела Желчь.

Наконец увидел местных. Возле крупного костра, по центру Круга, группа.

Четыре рыжие особи. Вдоль торса у них по семь сосков – вроде как самки.

Два детеныша и тройка с серой шерсткой. С серой шерсткой мелкие – самцы. Носили многослойные жилетки, с завязками из костяных крючков, с украшением из кусков серебрящегося полотна-чешуи; рыбаки. Возле ног белесые гарпуны.

Самки скалились. Ждали пока толстые рыбины, выложенные у огня, приготовятся. Мужчины поглаживали животы, оттирали жир о жилетки. Детеныши в ожидании пищи, произносили много слов, за что периодически получали тычки от раздраженных самцов.

Пахло мерзотно. Абсолютно точно для меня рыба из-за своей природы или из-за используемых приправ несъедобна.

Насмотревшись вдоволь на идиотские вытянутые морды, я ступил в корону света. Улыбнулся, сделал движение топором.

Зверёныши удрали, словно и не было; не выдержали. Их можно понять. Вышла закованная в броню инородная громадина двух метров ростом и давай с оружием играться.

А кто бы не сбежал?

Несколько часов я бродил, заглядывая в Дозорные норы и Склады. Этого оказалось достаточно, чтобы понять, чем жило племя.

Они рыбачили, имели хранилище сушеной и копченой пищи, запасы воды в специальных каменных выемках-резервуарах; делали посуду из глины; выращивали рыжих гусениц в фермах-коробах, а потом толкли их в подозрительный порошок, который у печей высушивали и замешивали с водой, производя, судя по всему, опьяняющую смесь.

Шили жилетки, накидки и плащи, делали костяные и каменные орудия, украшения опять же из костей, жемчуга и необычных чешуек.

С примитив-металлами звери не работали совсем.

Нашлась и стена трофеев.

Поверху – двадцать три вытянутых и зубастых черепа. Достаточно крупные очевидно рыбьи.

В ряду ниже – пять гуманоидных, трудно сказать людских или нет, и четыре черепа опоссума.

В самом низу, получается почти у моих коленей, три крупных, принадлежащих подземным тварям. Головы были в два раза шире моей. Ужасно массивные лбы, скулы как лезвия топоров, и, чтобы добить мрачностью, по три глазных впадины. С такой тварью и я бы трижды подумал прежде чем связываться.

Лучше всего сохранились рыбные трофеи. Кости целые, либо с одним пробоем. Остальные чаще всего превращались в месиво: избитые, сколотые, потом склеенные, чуть деформированные от того, что часть элементов разбитого черепа пропала.

Зрелище удручающее.

По всем признакам – молотили каждого представителя, исключая рыбных, группой и достаточно решительно. Следовательно, у них был военизированный отряд для решения проблем. Вероятнее всего, опоссумы, сидевшие у костра, сбежав совершенно точно его предупредят.

Блестяще.

А я ведь и есть проблема.

Недооценивать малышей не стоит. Судя по черепам, они неплохо научились забивать крупных противников. По крайней мере, трижды у них выходило. Я проблема и я крупный противник. Оружие мое скромное. Расклад не самый лучший.

Мысли на уловки скудные, прихватил глиняный кувшин, полнящийся рыжим порошком. Видел у ступы и рабочего стола тканевые маски под звериные морды. Концентрированный порошок наверняка сильно бил по органам чувств. Может повезет и импровизированное химическое оружие выиграет одну – две секунды.

– Готов? – пробурчала Желчь из динамика модуля.

– Скорее да, чем нет.

– Теперь, давний друг, время танцевать.

Глава 2

Хранитель

Они дали бой между Корпусом Логистики и Дозорными Норами в узком проходе пятой маршрут-линии.

Семеро копейщиков заняли позицию в два ряда, перегородив коридор. Все защищены нагрудниками из костяных пластин. Сложно сказать насколько крепкие, да и из какого зверя их повытаскивали непонятно.

Позади стоял восьмой: белошерстная особь, что на голову выше остальных. Калека – левую кисть где-то потерял. В правой руке держал необычный тонконосый пистолет.

Эхо умиления прошло по разуму, затем основательно стукнуло отголоском какого-то болезненного сочувствия.

Они как банда ряженных детей. Самый высокий, однорукий, ростом мне по солнечное сплетение.

Казались уверенными. Из-за шрамов и ожогов – опытными, но я не впечатлен.

Жалко будет убивать. Игрушечный строй разлетится с одного наскока, если на копьё, как на вертел, не насажусь.

– Shabitu borg , komitu mor ! Diedo , – гаркнул белошкурый.

Не успел придумать достойный ответ, а кричащий уже стрелял. Оружие зашипело змеей, выплюнуло сверкнувшие заряды.

Это был игольник.

Опоссум молодец: даром времени не терял. Я бы действовал так же, если бы был мелкой тщедушной тварью.

Хоть зверёныш и оказался быстр, против меня сыграло то, что я не ожидал от него уверенных действий. Думал предполагаемое по их возможному мифотолку – мое сверхъестественное происхождение – задаст неуверенность при выборе решений. Не учел, что они защищали домовое гнездо и им не до колебаний. Также не учел, что вообще могу серьезно ошибаться, расценивая их взгляд на наше соседство. Проще говоря недооценил.

Отвлекся.

Первые две иглы мимо.

Видимо он рассчитывал, что я быстрее определюсь и куда-то двинусь. А я как-то не торопился. Прикрыл лицо руками, подняв и прихваченный кувшин.

Лишнее.

Третья и четвертая игла зашли под неудачным углом. Избежали и защиту наруча, и наплечные пластины – вгрызлись в мясо левого бицепса.

Эхо боли стегнуло по разуму, но не сильно. Как где-то в отдалении. Странно, однако рука ослабла, занемела.

Я смотрел как белесый перезаряжал магазин игольника единственной кистью, ловко помогая себе ремнями жилетки.

Четрехзарядный.

Действовал безумно быстро. В движениях чувствовались годы тренировок.

Нет, расклад скверный.

Так он меня в иглошёрста превратит, а я и благодарностью поделиться не успею.

Под ноги первой линии швырнул кувшин. Звон, полет осколков. Ряд разошелся от поднявшихся парусов оранжевой дымки.

Опоссумы отпрянули, двухметровые копья теперь указывали в разные стороны.

Вот и вся дисциплина.

Ринулся вперед.

Дымка осела через секунду и перед стычкой я вдоволь насмотрелся на сморщенные, мотающиеся туда-сюда морды. Копья второго ряда заскрежетали о панцирь, одно скользнуло по набедренной пластине. Единственное направленное в голову, я пропустил мимо, перехватил за древко, рывком потянул. Движение далось трудно: из-за игл и повреждений левая ощущалась в три раза тяжелее чем должна была. Словно к ней свинцовый кирпич привязали.

Когда я замахивался, стрелок уже убегал. Понял, с разбитым строем – гибель неизбежна.

Он был прав. Весь их план: держать на расстоянии и забивать иглами. Когда копья стали торчать во все стороны, банда лишилась преимущества и единственного шанса. А значит они не занимались муштрой и не отрабатывали сцепку построения – значит важничали; считали себя отрядом, но не являлись им. В примитивных понятиях, они скорее сзываемая дружина.

Топор вонзился в голову стоявшего впереди. Лезвие рассекло морду поперек, еще и неровно: с правой стороны сила удара выбила глаз, а зубы разлетелись как отстреленные.

Во второй взмах я вложил всё раздражение. Тому что чихал и тер нос с правой стороны не повезло. Оружие вонзилось в локоть, отсеченная рука шлепнулась о камень. По инерции лезвие ударилось о нагрудник, не пробило, но погнуло пластину. Скорей всего переломало ребра, повредило органы; так опоссум и свалился.

Рубящий удар задел шею того, который пятился. Ему хватило. Горло порвало, а лезвие вытянуло с собой кровавую дугу.

Глубокий вздох.

Взгляд вокруг по тусклой синеве.

Уже убежали. Соображали они быстро. Убил троих из восьми, а это тридцать семь процентов от их предположительных вооруженных сил. Совсем недурно. Такое охладит пыл любого офицера. Мой пыл бы точно охладило.

– Ты можешь хотя бы из пустяковой стычки выйти без ран, – пробурчала Желчь. – Позор Кхунской Империи.

– Замолчи, – разглядывал иглы. – Не ожидал что они выберут столь экстремальный стиль переговоров. Думал самый большой прагматик здесь я, оказалось нет. Крысы обскакали.

– Тебя даже крысы обскакали, – насмехалась Желчь.

Заряды вошли неглубоко, хвостики торчали наружу удачно, вытянул за них. Тонкие красные струйки потекли по бицепсу вниз.

По логике повреждения должны были быть серьезнее, вот только механизм игольника ослаб.

Хтон в боковине панциря издал странный звук: нечто среднее между воем и скрежетом.

Специально считал, кровотечение остановилось через двадцать три секунды. Будто инстинктивно ждал этого.

– Вроде все, – по разуму шторм недоумения.

Я удивлен.

Какая странная физиологии. Обжёгся об эхо восторга.

– Желчь, почему так?

– Ты дхал, – будто бы это все объясняло.

– И что?

– И все.

Из динамика раздался тяжелый и хриплый вздох:

– Что конкретно ты хочешь знать?

Мне не пришлось размышлять долго:

– Смущают параметры тела. Военный специалист, посол, солдат. Не могу понять какую функцию выполнял.

– Дхалы не простые солдаты. Каста воителей. Ваш шаблон создан Матерью для войн и защиты. Пастухи остальных каст. Поэтому вы обладаете специализацией тела. Поэтому носите модульный бронепанцирь.

– Модернизирующийся воитель?

– Все так. Идеал войны. Но конкретно ты, бестолочь, конечно, никуда не годишься.

– Естественно, Желчь. Как иначе.

Почему-то я представил, что ИИ пожала плечами. Для нее это все банально и привычно.

Спросил:

– Так было во всей Империи?

– Не только. Империя – одно из былых политических образований. Подобных вашему народу было много; хотя большинство, вы аннексировали. На всех распространялись идея Матери о Справедливости, кастовость и деление на шаблоны.

– Понятно.

От одного из брошенных копий я отломал ударную часть: наконечник и пол-ладони древка, чтобы было за что ухватиться. Перетянул заднюю часть куском ткани. Против опоссумов сгодиться и такой уродливый самопал.

– Понадеемся, иглы не перемазаны в дерьме, иначе паскудно станет. А так да, дхала такой игрушкой не завалить. Дхалы – хаги знатные. Разве что в глаз заряд загнать, да и там смотря под каким углом заскочит, – заверила Желчь.

Если бы копья были короче и прямее, я бы задумался о том, чтобы их метать. Однако имеем то, что имеем. До сих пор я без оружия дальнего боя и до сих пор максимально уязвим. По сути нагло играл со своей удачей, надеялся на физику тела, пользуясь габаритами.

Требовалась систематизация стычек – предельный контроль происходящего в них, иначе долго не протяну. Накопительный эффект ран скрутит в рог.

Оружие дальнего боя отлично упорядочивало битвы. Оно решение проблемы. И без него я чувствовал себя неуютно.

У покойника с изувеченной головой, нашелся обернутый в ленты кинжал.

Снял, осмотрел.

Темно-серый, волнистые узоры вдоль клинка.

– Вулканическое стекло, – как для глупого разъяснила Желчь.

Лезвие в мою ладонь, для опоссума кинжал излишней длины.

Рукоять умещала четыре пальца – значит можно пользоваться.

Камней на скулах у убитых не нашлось. Видимо тот, разбудивший, особенный такой – любитель.

На битву бойцы-опоссумы пошли, взяв, кроме нагрудников и копий, всяческие ритуальные статуэтки, теперь траурно свисающие с одежд. В карманах были комки зеленоватых нитей, с боков свисали бурдюки. Проверил, какая-то рыбная жижа.

Новые единицы оружия я развесил по бокам, обеспечив к ним быстрый доступ. Проконтролировал как все сидит: попрыгав проверил, чтобы лишний раз ничего не звенело и, удовлетворившись состоянием снаряжения, отправился дальше.

– Настоящий бродяга, – голос Желчи звенел от насмешки.

Я поспешил оправдаться:

– С миру по нитке, подруга. С миру по нитке.

***

Еще час блужданий, и я оказался перед древней рыжей аркой. За ней гигантское помещение Зала Логистики и вдалеке, ближе к центру, местные: самки, множество кривых и уродливых детёнышей. Быстрый взгляд – в сумме около девяти десятков.

Много.

Заметив меня, они произвели целый вихрь шума: плач, причитания, бубнеж – сквозь все это мог разобрать лишь одно знакомое словосочетание: “shabitu borg”, повторяющееся из раза в раз. И я пришел к выводу что это обозначение дхала с позиции мифологического взгляда на мир, с добавлением негативной коннотации. Как “бессердечный дух” или “злой упырь”.

Обидно как-то. Сам придумал, сам расстроился. Может они, пораженные фатализмом, на самом деле бубнят что “смерть пришла”.

Судя по всему, племя выбрало Зал Логистики как убежище. Проблема поджала и слабые стеклись сюда со всех углов коридорно-пещерной системы.

Совершенно точно, я не хотел их убивать. Это было бы муторно, долго, в некотором роде опасно и несправедливо. Но также не мог предположить, как они отреагируют, если просто пойду мимо. Убегать они не планировали. Взрывная смесь из зверей-родителей, детенышей и инстинктов часто приводила к серьезным ситуациям: неизвестно какое адреналиновое бешенство может поймать мать, сведенная с ума тревогой за потомство.

И что делать?

– Интересно, – прожужжала Желчь.

– Что именно?

– Ты не замечаешь? – объяснила. – Там оракул.

– Где?

Но уже сам увидел, потому что тот высунулся из-за левой колоны.

Опоссум, что называется, с большой буквы.

Ростом серо-белый урод с меня, может чуть выше. Ноги и руки длиннющие непропорционально – костлявые мохнатые палочки.

На нем кольчужная безрукавка, местами проржавевшая.

Вместо правого уха – мясная припухлость с бронзовой монетой. Какой-то модуль.

Морда казалась старой, немного облезлой. На скулах и лобному скосу по чипу кислотного цвета, каждый вбит при помощи скоб.

Он создавал впечатление старого создания и из-за осторожных движений, и из-за того, что горбился. Даже выражение вытянутой морды отличалось, будто ирония проступала.

– Оракул?

В разуме по этому поводу пустота. Наплыва памяти не произошло, отголосков былого не появилось. Мыслительные маршруты остались нейтральны.

– Не помнишь? – вздохнула она.

– Нет.

– Оракул. Рвущий реальность. Плетет мир. Управляет.

Поморщился:

– И насколько силен он в этом плетении?

– Даже и не знаю, – проскрипела Желчь. – Вообще концепт для тебя опасен, особенно сейчас.

Детеныш, с ритуальными ожогами вдоль лба и скул, расстелил ковер под арочным сводом.

Ковер широченный: черный с алыми и серебряными узорами. Украшательства эти похожи одновременно, и на диковинные символы, и на змей.

Оракул сел.

Другой малец, выделяющийся длиной рук, принес “двухэтажный” поднос с закусками, чайником и чашками. Поставил возле старика, разлил напиток.

Мгновение и оба звереныша растворились в толпе позади.

Оракул, приглашая, указал на ближайший ко мне край ковра.

Я глянул в экран модуля и спросил:

– Какие-то нюансы по поводу способностей?

Прошло двадцать мучительных секунд прежде чем она соизволила ответить. Словно подгружалась, сверялась с какими-то базами данных.

По итогу монотонно воспроизвела:

– Ресурсность боевых модулей. Настройка модулей. Ограниченность использований. Следи за чипами на лице и лбу – контроль силы от них. Возможна либо автономная работа на собственных ресурсах, либо зарядка от хтона. Второе для тебя хуже, так как при наличии батарей – время отката уменьшается до скорости заряжания хтона в паз; либо если есть связанная система в несколько пазов – время отката может вообще отсутствовать. Возможно при гибели он ударит посмертным конструктом. Но я не имею достоверных данных является ли посмертный конструкт военной байкой или возможность его применения реальна.

Эхо крайнего раздражения прошлось бурей.

Нет ничего более омерзительного чем существо, что частичкой воли и взмахом руки, может смять твой череп.

Для воинов, привыкших сталкивать умения, силу и реакцию – существование чего-то подобного как оскорбление, оставленное в наследие от Заключенных Богов.

Заключенные Боги? Не помню – случайная мысль.

– Как эта грязь вообще работает? – злобно проскрипел я.

И откуда эти эмоции?

– Цепляет да, бестолочь? Память пробивается?

– Похоже.

– Это не технология Империи. Я не могу знать.

– То есть среди наших этих не было?

– Нет. Кровь и шаблоны дхалов талант не предполагали. Ты не можешь быть оракулом и не сможешь им стать.

И хорошо.

– Как думаешь, справлюсь с ним?

– Вероятность высока. Вряд ли его модули сильны. Что он мог здесь найти такого? С другой стороны, у тебя то, вообще нет ничего кроме меня, а я, как ты понимаешь, сейчас в бою могу только речевкой тебя взбодрить. Но ты не подумай, я буду за старика болеть, и речевки все направятся его седой башке. Он меня очаровал.

– Очень смешно, Желчь. Ты молодец. Продолжай совершенствоваться в шуточном ремесле.

– А ерничать не нужно, Громила, – обиженно прохрипела. – Довольствуйся малым, я облегчаю груз твоего одиночества. Ты бы без меня ссохся, не найдя мотивации поднимать зад из Саркофага, а так вон: бегаешь, собираешь всякое по крысиным помойкам – ну чем не праздник жизни?

Я убрал топор за спину, продемонстрировав мутанту мирные намерения; подошел к арке.

Старик промычал:

– Sat. Bahi.

Голос его в отличие от голосов молодых: ровный и мягкий – казался даже слабым.

Сел.

– Fuda, abillity Borg, – сказал нетерпеливо, поморщился и указал на чай.

Никакой агрессии. Оскал его вытянутой пасти становился все шире и шире. Жесты открытые, сидел спокойно, был уверен или хотел казаться таким.

Я не верил в добродушность мутанта.

Пить не собирался. Даже без злого умысла, их дрянь: пища и напитки – отрава. Когда смотрел на продукты или нюхал их, то кишки в узел скручивало. А тут еще и эта живая колдовская жердь доверия не внушала: выглядел облезлой дрянью, пах дрянью и уверен являлся ею.

Глянул ему в бусины глаз.

– Что ты там бурчишь, старик? – прорычал.

Нужно было чтобы он сразу понял, я не в лучшем расположении духа.

Монета в опухоли оракула пропищала, затем расщелкалась.

Невероятным усилием воли я задавил желание выхватить оружие. Желчь сказала опасаться чипов кислотных цветов, а это другой. Не стоило нападать без повода. Чужая удача может и раздробить кости.

Через семь секунд индикатор на бровной дуге, до тех пор невидимый, загорелся синим, тогда оракул заговорил на моем языке, хоть и с небольшим акцентом, протягивая гласные.

– Теперь поговорим, да, Борг? Верный код языка, верно?

– Верно, старик.

– Я Рутур, Борг.

– Я…

– Не произноси имени, Шершень Древности, ухо деда-Рутура может не выдержать напора величия gohibi.

Дед развел руками и отпил жижу из чашки. Все его движения были нарочито медленными, не хотел случайно спровоцировать.

Похоже модуль не мог перевести некоторые понятия, так как на кхунском не находилось аналогов. Впрочем, смысл и так очевиден. Лесть, напускное добродушие. И оно меня, конечно, ни в чем не убеждало.

Стоило отметить, в убежище не было взрослых мужских особей. По крайней мере рыбаки, выжившие копейщики и тот белошкурый стрелок отсутствовали, значит они в засаде, выжидают момента для нападения.

– Ты, Рутур, тут вождь?

– Нет, Шершень. Вождя ты загнал в хладную тоску, когда проснулся.

– А кто ты тогда, Рутур? Выглядишь не больно-то обычным. Отличаешься.

– Я хранитель, Шершень Древности, dibo sef, свидетель поколений.

– Что хранишь?

– Народ, – он пожал плечами.

– От того, чтобы они все не померли?

– Ihon. Если так случится gohibi хранителю и предкам станет немножечко неловко. Что делать хранителю, когда не осталось объектов, которые нужно хранить?

Он отпил вновь, я спросил:

– Ты знаешь мой язык?

– Малышка-кхари знает, – Рутур указал когтем на раздутую опухоль.

– У него языковой модуль, – пояснила Желчь.

А то я не понял. Спросил, чтобы молча не сидеть.

Услышать комментарий из наруча, Рутур не ожидал. Лицо его вытянулось, он широко раскрыл пасть, во всех деталях показывая клыки. Сморщился весь как-то и аккуратно хлопнул в ладоши.

– А ты, Шершень, не один вырвался из хладной тоски и добрался до rahshimopaly. Какой находчивый Borg. Мое дивление тебе kin.

Мне естественно на его “дивление” плевать.

– От чего ты, Рутур, так отличаешься?

– Что интересует, Шершень?

– Хочу знать каким образом так получилось. Почему так? По какому закону так скрутилась реальность?

– Борг, а почему дитя отличается от взрослого?

– Это не ответ.

– Почему рыбак не воин?

– Ты все еще не отвечаешь.

Он высунул почерневший кончик языка:

– Я знаю Borg, что я не делаю. Тебе пересказать hantim? Расхвалить гены rahshim? Или сказать где и когда деда-Рутур первый раз вкусил мёд, полюбив звезды раз и навсегда? – пасть растянулась широко-широко.

– Мёд?

О чем он вообще?

– О, Gdoin, Borg, – рассмеявшись, он покачал головой. – Ты настолько не помнишь себя, Шершень-воитель? Такая жалость. Мое нутро sef горести от твоей непросвещённости.

Не больно-то эта тварь горевала. В словах насмешка. Меня это не зацепило: был на взводе.

Рутур достал костяную трубку из чехла, вшитого в ковер с его стороны. Один тычок когтем и забивка в чаше разгорелась. Раскурив, он выпустил сиреневые комья дыма.

Рутур стал как будто больше, расправил плечи.

Новость о моих проблемах с памятью добавила ему наглости?

Мёд… Эхо приятного: наваждение, оттенок, осколок памятного скользнул по шаблону. Напоминание о величии, о таинстве. Затем все ушло, оставив пустую идею о развитии, об удовольствии. И никакой конкретики. Жало раздражения впилось в лоб. Шоры обнуления начинали душить и провоцировать лишние эмоции.

Рутур наконец заговорил:

– Не мне тебе об этом рассказывать, Borg. Нет. Про мёд, звезды никаких историй. Спроси Божка в браслете. Спроси Матушку. Спроси Справедливость, Улей, Короля, Dib, Fahim, Abbilit, Idollo, Varhan, Ranns.

Какой-то перечень.

Мировые вехи?

Высшие сущности?

Факты или локальные мифы?

Сейчас не важно.

– Почему вы обосновались здесь?

– Глянь на них, Borg, – он указал когтем на толпу позади себя. – Наверху мир таких как ты.

– Дхалов?

– О, nob. Сейчас не третья эпоха. Больших убийц я имел в виду.

– И как наверху?

Рутур дернул плечом.

– Пустошь.

– Ты попытаешься остановить меня?

Он расхохотался:

– Можно ли остановить стихию, Borg?

– Что тогда ты собирался делать? – напирал.

– Собирался убедить, изменить hantim, – морду искривляло лукавство, превращало в безобразную маску.

Он врал.

Я спрашивал:

– А стихию можно убедить?

– Иногда – можно.

Опять перекос улыбки.

Искренности в ней нет.

Скоро все решится.

Второе сердце ускорялось. В кровь заливался ураган химии. Тело готовилось. Я видел больше деталей. Четче. Видел сеть мелких шрамов под ворсинками шерсти на морде Рутура, видел старые метки от травм на руках – их очень много.

И так хотелось напасть.

Пока рано.

– И зачем ваш, – выделил слово. – “Вождь” полез на стихию?

– Не принимай близко к сердцу. Борьба за власть местных ashum. Тоскливый терял влияние. Последних двух Borgov покрыл хладом Уббо и вознес черепа на алтарь побед. Юркому Кинхе хотелось сделать что-то жаркое. Сделал. Выбрал “одолжить” из Склепа Древних, проиграл, – Рутур пожал плечами. – Наши мелкие дела.

– Ты не собираешься мстить?

– Конечно, нет – примирительно развел руками. – А какой ashum собирался бы?

Он искренен. Судьба Кинхе ему безразлична. Но это ничего не меняло.

– Мне нужен проход, – приказным тоном отчеканил.

– Будет проход, Шершень, – он убрал трубку обратно в чехол.

Вот.

Поймал.

Взгляд изменился – глаза заблестели. Множество нервных движений мышц на морде. Похоже решился.

Первое сердце догнало по скорости первое.

Время для танца?

Я услышал шипение лобного модуля и рванулся вперед.

Когда Рутур “втянулся” в активное управление реальностью, обе ладони уже сжимали оружие. Левая – костяной наконечник от копья, правая – нож из вулканического стекла. До топора было далеко тянуться и в попытке взять его мог потерять секунду, что с высокой вероятностью означало смерть.

Думал завалиться на него и в борьбе попросту зарезать, но Рутур выстроил конструкт силовой перегородки – щита. Я в него влетел, остановился, завис.

В тот же момент, он сплел у себя над плечами две золотистые капли силы.

Одна растянулась и хлестнула в сторону головы.

Чудом извернулся. Мимо носа прошла вонь искажения реальности: смесь пережжённого и химического. И еще проклятый жар. Если бы попал мог перебить шею или рассечь голову.

Второй заряд сработал по другому принципу чего я не ожидал. Сила закрутилась дугой и выстрелила на манер пули.

Успевал только подставить правую руку – от удара наруч треснул, разбитые части, с ревом, отлетели метров на пятьдесят в коридор, из которого я пришел. Кожа на предплечье покраснела. Боль эхом, но ярче чем в прошлый раз.

Хоть он меня и остановил, но неверно рассчитал где поставить щит. Возможно виновато отсутствие подобного опыта. Длины рук хватало, чтобы дотянуться, приложив дополнительное усилие.

Атака правой. Он выставил у груди еще один щит. Кинжал воткнулся в серебро воли, что тут же пошло искажениями, волнами.

Не пробил.

Рутур разложил щит на силовые ленты, обернул ими вулканическое стекло, пропустил вибрацию и переломил клинок.

Однако атака левой залетела удачно. Я метил в глаз, но Рутур в последний момент дернулся. Мне удалось задеть скулу и сбить модуль.

Собрался было довести дело до конца, прямо с позиции, воткнуть и вдавить наконечник в череп, наседая на силовой конструкт перегородки еще сильнее, но Рутур внезапно заговорил:

– Шершень, стой, – указал когтем вниз.

У живота уже был выстроен конструкт миниатюрного красного конуса.

Капли пота покрыли лоб Рутура. Для него тяжелый заряд. Он видимо все ресурсы потратил или сбитый модуль повредил настройку, а может и то, и то сразу.

Не важно.

– Ты же понимаешь, что это не навредит панцирю?

Сам не знаю откуда во мне эта уверенность.

– Но руки и ноги у тебя не из умного сплава, – прошипел он и облизнулся. – Что будет стоить ahsum без конечностей?

Умный сплав – что это значило? Материал, из которого произведен панцирь. Очевидно.

С боков показались те, что еще недавно сбегали от меня и десяток гарпунщиков-рыбаков. Близко не подходили. Сомневаюсь, что они решаться что-то сделать до того, как определиться какой-то исход. Белошкурый показался там же, выглядел безразличным. Игольник висел в кобуре.

– Мне все еще нужен проход.

Рутур пялился на меня. Не хватало чтобы он совершил ту же ошибку что их вождь и пожадничал.

Кровь с разрезанной скулы свисала густой лентой до ковра. Вязкая как мёд и такая же золотистая.

Он тяжело дышал.

Индикатор на брови менял цвет с синего на бежевый, мигал.

Чем дольше я ждал, тем хуже. Шел откат. Но после того как он применит конус, с ходу я его костяным наконечником не забью.

Сколько от меня целого останется?

Что вообще этот конус делал? Сейчас риск – пустое. Физиономию посерьезней делать – это, конечно, хорошо, но даже если я справлюсь быстро, он все равно доставит массу неприятностей: Конус. Возможно ресурсы на еще один конструкт, потом потенциально проклятье. В таком состоянии гарпунщики убьют меня и банальным бездействием.

Придется выползать с разговорами, однако он подал голос первым:

– Знаешь, стоило gibami. Вы так редки. Говорят, разные qoamo в основном и ashumo, мясо дхалов дает неведомую удачу, а кости, – он облизнулся еще раз. – Насквозь пропитаны звездным мёдом и невероятны по вкусу и эффективности oot. Я gibami удлинить вязь hantim, усилить rahsim, Сожалею.

– Мне плевать.

– Sob, Borg, – он дернул плечом.

– Убери плетение или я пробью твою голову жалкая тщедушная крыса, – тон изменился, мне надоело.

Я начал пододвигать лезвие, вжимать в кожу, наплевав на угрозу. Терпение у меня не бесконечное.

– Что мешает, Borg, kin сделать, когда я расплетусь? – он искренне переживал.

Поразительно.

– Даю слово дхала, тщедушный червь. Справедливость – все.

– Guti. Sob – sob, Borg. Qiiti.

Он развеял конус, разобрав его на алые линии, тогда я отклеился от воле-конструкта щита.

Главное сохранить лицо, а то сожрут.

Ожоги пульсировали, руку дергало. Я не мог позволить себе даже осколки наруча собрать.

Кивнул Рутуру. Тот выглядел жалко, сгорбился чуть ли не в поклоне.

Похоже, создавая конус, он блефовал.

– Шершень.

Старался держаться прямее, подошел к нему почти вплотную.

– Где выход, Рутур? – я сплошная угроза.

– Уббо отведет, – он повернулся к вооружённым опоссумам. – Ybbo gahim nart Borg. Fita otra.

Белошкурый кивнул и указал на коридор из которого пришел – возле правой колоны арки. Двинулся туда.

Остальные расступились, ушли вглубь зала к самкам.

Я последовал за стрелком.

Спиной поворачиваться к оракулу не боялся – теперь всем нутром чувствовал тот опустел и тоже не желал действовать, заходить в стычке дальше.

Я ошибся и проиграл здоровье и ресурсы. Надеялся сбитый модуль он не восстановит, тогда может быть мы уравняемся в потерях.

Пока шли, Желчь проявилась в экране модуля серебристым глазом, окружённым со всех сторон странными перьями.

– Спасибо, Танцор, что закрылся правой рукой. Такой удар корпусный носитель не пережил бы. Я бы потеряла себя.

– Обращайся.

Глава 3

Движение

Со временем ожог, оставленный хранителем, прекратил являться яркой болезненной точкой на фоне. Он окончательно перешел в пульсирующий зуд, но доступный уже напрямую, на переднем плане восприятия. Стало полегче.

Уббо долго вёл меня по запутанному лабиринту втор-линий.

Свечение настенных грибниц и плесневых ран напоминало о былой рутине бесчисленных переходов. Ум скользил по осколкам воспоминаний, но касался лишь психической корки застарелого дежавю.

Всюду опустошенность. Старые настенные украшения разбиты. Резные арки, будто скукожились, под тяжестью прожитого: где потемнели, а где покрылись пятнами ржавчины. Брусчатка маршрут-линий серебристых и красных цветов стала редкой, почернела и хорошенько смешалась с комьями земли и дикой синевой пузырь-грибов.

Глядеть на последствия неприятно: эхо жалости кололо основу рассудка.

Изредка по освещенному участку проскальзывало одуревшее насекомое или червеобразное, потревоженное нами, вот, собственно, и все живое, что здесь было.

Через час блужданий туннели остановили пустую игру с воображением. Путь нам перегородила массивная дверь из примитив-металла. Чувствую, если бы не Уббо, искать мне этот ход несколько дней.

В стенной нише, по правую сторону, виднелась ржавая система противовесов, напоминающая кости выпотрошенного зверя.

Должно быть ворочить эту дверь маленькими ручками опоссумоподобных тяжело, поэтому прибегали к “костылям”.

Сомнительно, что они сами авторы устройства. Может создатели – былые поколения крыс, у которых мозгов в черепных чашах имелось больше, чем у примитив-потомков.

Белошкурый потянул за рычаг, дверь открылась.

За проемом – тьма. Тянуло тухлятиной, холодом и землей. Мрачность запредельная, словно не к выходу привел, а в туннель до Бездны.

– Не вздумай впереться сразу, – прохрипела Желчь. – Запрёт в темноте и что будем делать? Оттуда могилой прёт. Знак плохой. Подумай лишний раз, хотя и понимаю, тебе такое тяжко дается.

Наконец-то эпоха полезных советов.

Она, конечно, права, но не обратно же направляться. Во-первых, мало ли к какому последствию это приведет: логику зверей постичь был не способен, потенциальную агрессию просчитать не мог. Во-вторых, идти сейчас назад, значит в выполнении поставленных задач упасть обратно. А я бы не сказал, что и так сильно в каких-либо решениях продвинулся.

Щелкнув пальцами, привлек внимание Уббо. Изобразил пламя ладонью. Получилось плохо, но после приступа задумчивости он кивнул, значит с высокой вероятностью всё понял.

Уббо вытащил из-за спины факел и запалил, чиркнув о боковину сумки. Затем с безразличным видом передал мне.

Свет показал за дверным проемом мрачное округлое помещение.

Стены иссекли муравейники сложного барельефа. Издали плохо видно: деталей много и из-за них изображение при недостаточном освещении искажалось, плясало.

Фигуры. Вроде бы строй.

В центре зала стояла вертикальная лестница, уводящая в небольшой потолочный лаз.

Вот тебе и выход.

Желчь заботливо поинтересовалась:

– Ты настроен оптимистично или одноручка должен умереть?

Хотелось бы заполучить игольник, но лишать Уббо жизни только из-за вещи, пусть и столь нужной – низко. Точно не в моем характере.

Есть ли в убийстве необходимость по иным причинам? Сделав это, как буду далек от Справедливости?

Я совершил достаточно, чтобы их стая оправлялась от моего пробуждения годами.

Убил нескольких бойцов, ослабил хранителя-оракула, не хватало еще и потенциального вождя лишить, и к чему это приведет?

Какие-то болезненные сомнения с моей стороны. Находил это странным, мыслительные маршруты теряли логические опоры.

Какое мне вообще дело до мутантов?

Мерзкие, отвратительные, мусорные, но они жили здесь. Не повезло что выбрали это место, и в этом заключалась вся их вина. Проявить понимание и попытаться минимизировать ущерб, если нет нужды в ином, естественно благородно, но иррациональность этого благородства может и отозваться в последствии. В конце концов возможно опоссум просто привел меня в ловушку.

Сосредоточился на морде Уббо. Никаких явных эмоций однорукий зверек не показывал, невероятно спокоен. Нутро молчало. Когда Уббо стрелял из игольника, то распалял себя гневом. Из-за этого, не видя лишнего теперь, я скорей всего и был так благожелательно настроен.

Уббо принял поражение и относительно хороший расклад по итогу событий или ему в принципе все равно?

Вряд ли он из тех, кто готовит подлость с пустым лицом. Слишком они примитивны.

Проявлять милость, когда она тебе ничего не стоит – легко.

Решился.

– Понадеемся на лучшее, Желчь. Оставим ему жизнь.

Я прошел внутрь, Уббо запер за мной дверь.

***

Материал барельефа – кровавая яшма.

Несколько рядов фигур.

Рассматривая изображенное, вспоминал. Знание каст взрывалось в шаблоне постулатами. Базовая память о культуре, в которой я произведен, возвращалась по капле.

Это обнадеживало.

Если воспринимать обнуление как болезнь, то на выздоровление еще можно было рассчитывать. Долго и мучительно? Возможно. Но лучше так, чем оставаться с пустой черепной чашей.

Сверху барельефа поставили редкие фигуры чатуров. Управленцев-философов решили изобразить в классических стянутых балахонах и бритоголовыми.

По центру плотный ряд воителей – дхалы.

Мы.

Следом изображенные на шутливый манер хади – творцы: разномастные одежды, музыкальные инструменты, измерительные приборы и схемы. Их условный “ряд” был неровным, неаккуратно выбитым. Частично он задевал и тех, кто стоял выше, и тех, кто, движением Справедливости, оказался ниже.

Дальше шли смиренные и холодные кханники, слуги и оруженосцы.

А у основания, единственные кто “упирался” ногами в землю – хат, рабочие. Те, на ком держалось Улье.

Создавалось ощущение незаконченности в представленном. Необходим еще один важный элемент, без него ничего не работало.

– Должно быть что-то еще.

– Король и Королева. Королевская кость. Они выше всего, – объяснила Желчь.

Да, точно.

Созданные лучшими.

Барельеф вился, повторяясь по всему залу. Поколения мародёров хоть и не уничтожили украшение, сбив картину под корень, но изломали у фигур глаза и рты. Очередное ритуальное действо защиты пробудило эхо возмущения. Настоящая дикость. Мне потребовалась двенадцать секунд, чтобы успокоиться.

Естественно больше всего интересовал ряд с дхалами, и я уделил время мелким деталям.

Некоторые носили панцири, полностью идентичные моему. У большинства броня была чуть сложнее. У нескольких десятков сложность модулей, дополнительных элементов защиты увеличивалась до невероятного уровня, превращая воителей в ходячее, сверхтехнологичное произведение искусств. Некоторые носили полностью закрытые шлемы.

Единицы были закованы в бронированные экзоскелеты, в них и без того здоровенные сородичи походили на великанов.

В целом чем сложнее броня казалась, тем выше был числовой узор на правом наплечнике.

Вооружены дхалы преимущественно стрелковым многозарядным оружием, мигающим сутью хтон – либо самим боеприпасом, либо зарядом ресурса.

Трудно сказать точно.

Здесь были и простейшие однозарядники-плеватели, и махины специализированных ружей, и пистолет-титаны. Тяжелое оружие представляли многозарядные трубчатые чудовища. В толпе виднелись хвосты огнеметов и стаб-баллист. В общем, целое море всякого прекрасного, о чем оставалось только мечтать, и из чего помню я прекрасно умел стрелять.

Мысль проскочила по маршрутам: изображение древности. Чудеса Эпохи Богоборцев. Эпоха Богоборцев… А, по отношению ко мне, – это когда?

У каждого из воителей под изломанными глазницами украшения. Небольшие по размеру, в целом напоминали искусственные перья. Такие же были в видении у гигантской женщины, такие же проявляла в экране Жёлчь, когда соизволила утяжелить себя частичной персонификацией.

А может?

Дотронулся до щеки.

Один, второй, третий…

Жесткие наросты. Три под левым. Четыре под правым. Один потерял. Наверное, в бою.

Всё это время не касался лица?

Прошло уже много часов. Нет, точно помню, глаза тер. Похоже ощущение казалось столь привычным, что разум отправлял его в фон. С другой стороны, а почему бы ему и не отправлять? Они же часть тела, выполняли какую-то функцию. По-другому и быть не могло. Дхалу, воителю, декоративные элементы никто к черепушке прибивать бы не стал. Рациональность – все.

– Для чего они, Желчь?

– Кто они?

Резануло раздражением:

– Перья эти треклятые.

– Это моды, бестолочь, – в хрипотце пробивался смех.

Она издевалась.

Спокойно боец, выдохнул.

– Так и?

– Модификации шаблона. Личностные микромодули. Благость. Охладители. Синтез.

– И в чем их функция?

– Тебе оно надо?

– Да.

– Может работают как-то сами и пусть?

– Нет.

– Ладно, – тяжелый вздох из браслета. – Носители субличностей.

– У тебя талант усложнять.

– Дай закончить, боец. Буфер восприятия. Вторичные носители сознания, существующие между ядром твоей Самости и реальностью.

– Давай чтоб понятнее, я не хади-книголожец.

– Замечал, что некоторые ощущения и эмоции, боль идут эхом, будто издалека?

– Да.

– Это оно и есть.

– Зачем такие сложности рядовым бойцам?

– Ментальная защита. Зараженную субличность в чипе условно отсечет, если на твой череп надавят. Эхо восприятия останется эхом, а не травмирующим опытом. Также и с болью, мод даст возможность продолжать бой, там, где не дхал свалился бы от шока. Помимо этого, моды держат голову в холоде, помогают решать этические дилеммы. Боец становится устойчивее, надежнее.

***

Лез долго, еще и с факелом это дело не особо удобное.

А куда деваться?

Сдавленный желтушной тесниной лаза думал, что путь и вовсе никуда не вел, а все это большая шутка хранителя. Чувствовал, дхалу не с руки проявлять подобную слабость, но ничего поделать не мог. Мысли обращались в злобных ос, а я обзывал себя глупцом, и Желчь это сразу же горячо поддерживала:

“Ладно тебе, от жажды в Бездну падёшь просто, не так чтоб и страшно”.

Подъем затягивался. Прутья-ступени исчислялись тысячами. Прошел час, за ним еще один. Лаз издевался – специально забыл, что должен куда-то выводить.

Я то и дело задевал связки пожелтевших костей, развешенные по бокам, и те стукались друг о друга, издавая странный звук. Он производил четкую и острую ассоциацию с погребальными ритуалами. Спокойствия это не добавляло.

Стены периодически сужались и плечи панциря недовольно скрежетали по скальной породе. Я ловил эхом ослабленные уколы тревоги. Вот и работа модов – эмоциональный охладитель справлялся отлично, не давал волнам паники и шанса. Нечего сказать, крайне полезная штука. Спасибо Матери и шаблон-мастеру.

Желчь в итоге, уловив, упаднические настроения, одарила базовой информацией. Не прошло и восьми часов неуклюжих задач-танцев в пустоте сведений.

А, погоди, нет, как раз восемь часов и прошло.

По ее словам, каждый дхал носил узор власти. Он обозначал ранг, являлся отображением силы воли и удачи воина на пути, указывал положение в иерархии на кастовой ленте, количество дарованных наград и званий.

Существовал единственный способ повысить ранг: усилить себя звездным мёдом.

Желчь не стала вдаваться в подробности того, чем считали мёд современники и какой дискурс велся в Кругах Чатуров, сказала так:

“Для упрощения прими как аксиому, звездный мёд – мистическое проявление реальности. Кровь миров. Дар Всетворца, и, бестолочь, хватит об этом”.

Я и не спорил. Все сопел и перебирал ступени.

Для поставленных задач не имело значение чем на самом деле являлся этот мёд.

Справедливый Дар Всетворца?

Вполне годится.

Все что мог вывести из ее слов – это необходимость мёда для себя. Я слаб как жук-палочник. Не мог понять этого в сравнении, но ощущал пропасть между тем что получалось сейчас и тенями того, что было за чертой обнуления. Воспринимал такое состояние дел болезненно. Скорей всего раньше носил много узоров.

Обнулилась личность, пропали и дары. Странно. Механизм непонятен. Крио-тьма трона выбила из меня «божественное» или оно сохранялось в крови только пока ты активен к этой реальности? Или это целенаправленный акт вандализма творцов плана: «сцедить» с меня это мистическое улучшение по каким-то особенным причинам. Возможно тем же причинам, по которым и произошла контролируемая амнезия. А может все проще, и есть прямая связь между узором, мёдом и памятью? И от этого повреждение всего и разом.

Желчь продолжала рассказывать:

В Империи звездный мёд производили в малых количествах, через очень сложную закрытую процедуру, информации о которой у нее не было. Продукт выдавался отличившимся на службе: в битвах, небольших заданиях, за выслугу лет – в качестве наград, вместе с медалями, оружием и лентами чести.

Были и другие способы достать мёд, но, само собой, искать проявления в случайных местах, при случайных событиях или деяниях – дело сложное, сильно зависящее от удачи. К тому же при свершении деяния мёд забирал инициатор, вложивший больший вклад, старший узор или просто последний выживший. Бывало по-разному.

Использовался и перекуп как вариант, но редко.

На поверхности человеческие торговцы, фуркаты, забывчивый ум отчего-то хотел назвать их побратимами, устроили бесконечный праздник аукционных танцев, и кхунам-подземникам с ними было тягаться невозможно, а отбирать силой честный товар у союзного торговца – это последнее дело; Справедливость такой пощечины не вынесет.

Дошла Желчь и до того, что конкретно делал мёд, когда его принимал дхал.

Панцирь дхала, по сути, костяк и пластины особо крепкого материала с вживленной внутрь нейронной сетью. Это и называлось умным сплавом.

Порцию Мёда можно потратить на уплотнение нейронов Панциря, увеличивая тем самым число модульных носителей, которые сеть будет способна держать активными; то есть изменить количество модулей, подключенных разом. Или же Дар Всетворца можно употребить, развив и уплотнив собственные нейронные связи. Если дхал имел во время усвоения мёда ИИ Координатор, Интерфейс или Администратора, то он мог проконтролировать какое конкретное развитие он хочет форсировать.

Может поэтому я и взял с собой в Саркофаг Желчь?

В этом был смысл. Звучало не так уж и глупо.

Если модулей-управленцев нет, то оставалось надеяться на волю случая. Чаще всего тогда развитие падало на последнюю сложную операцию: либо повторенную много раз, либо чрезмерно стрессовую.

Панцирь связан с дхалом эрзацем нервной системы, поэтому узор отображал сумму улучшений обоих типов.

***

Перегородка квадратного люка появилась неожиданно.

Радость освежающей плёткой хлестнула по шаблону. Открыл одну задвижку, вторую, третью.

С мурашками прошла и волна нетерпения, тогда я выкинул факел. Наконец добрался до последней. Шестая сдалась, и я распахнул люк.

Первые секунды даже глазам поверить не мог.

Какая мерзкая подлость.

Квадрат тьмы.

Ощупал – и опять долбанные лестничные прутья, неровные стенки лаза.

Я, конечно , с факелом поспешил.

Опять подъем, быстрый и решительный, теперь ожесточенный гуляющей по мышцам злобой.

Люки обманывали меня еще трижды, забрав один час времени. В четвертый раз, когда уже ничего кроме лестницы не ожидал, мир ярко-белесым взрывом резанул по глазам, и я чуть не улетел вниз.

Солнце.

И вонь.

Снаружи било безумной смесью жженой резины, тусклой гари и удушающих химикатов.

Еще по лицу – штормовые пощечины. Кололи плоть раздражающие льдинки. Кожу резал холод.

Пришлось немного спуститься и, зависнув, прикрыть глаза рукой. Из хорошего: тут же перестали беспокоить ожоги на правой руке.

Так я и провел минуту пока не привык к сияющему квадрату.

Шел снег – белая круговерть.

Выбрался…

Глаза слезились. Выбросился на поверхность, ощущая себя мясной куклой. И только тут понял, что устал. С пробуждения прошло одиннадцать активных часов.

Небо казалось больным. Слои разных оттенков серого.

Лучше бы и не глядел.

Сплюнул.

Небосвод – сумрачный левиафан. Угрюмый ублюдок-титан, облепленный, точно в медицинские повязки, в спирали кислотного, синюшного и черного дыма. И побоку выглядывало солнце. Заинтересованный глаз сжигающей Жизни. В воспоминаниях “небесная стена” была другой. Совсем. Правда какой именно, сколько бы не напрягался, я так и не смог вспомнить; остался лишь зуд с внутренней стороны черепа.

Это природа поменялась, виноваты последствия былых войн или избыточная промышленность?

Понятия не имел.

Я вытянул ладонь и поймал жирные хлопья снега. Небольшой мыслительный скол, возможно из-за диалога с Рутуром, массивные снежинки напомнили шершней.

Улыбнулся, сжал их, уничтожив.

Хтон на боку скрежетал как раненный зверь. Должно быть панцирь изо всех сил старался защитить от холода.

– Вот я и на поверхности, – голос прозвучал глухо и разочаровано.

И сам себе удивился.

Что со мной?

Я выжил. Не оказался заперт в туннеле, не подох там зверем. Кучка прямоходящих опоссумов не затоптала меня на смех мертвым сородичам, Оракул не посёк голову.

Цель достигнута.

А достигнута ли?

А что дальше?

Как дальше?

По первым соображениям, дела стали значительно хуже. Выжить без снаряжения будет тяжело. Набедренные и наплечные пластины, даже через плотную кожаную прослойку, уже холодили тело – нужно срочно их снять.

С другой стороны, хуже или нет, но, когда при прошлой жизни дело касалось поверхности, всегда была важна удача. Это я точно помнил. Мы подземники всегда относились к поверхности насторожено, с опаской. И ничего не изменилось, лишь степень важности стала выше. Если абсолютный закон Всетворца позволит, путь будет пройден.

И тогда что еще нужно, дхал?

– А ты, братец, считаешь, что осторожность – удел дураков?

Глава 4

Память

Я дернулся в сторону голоса, словно пощечину отвесили. Схватился за топор, но, разглядев говорившегося, успокоился.

Улегся обратно.

– Сразу тебя заприметил, – соврал я. – Как только из люка вылез. Это напускная беспечность, ты же все понимаешь.

– Ну-ну, братец, – он ухмылялся.

Расслабился зря.

Между нами восемь шагов по каменной насыпи, льдистым дорожкам и снежному ковру. Там, у скудного костерка, он и сидел.

Дхал.

Я не последний воин Кхунской Империи и это замечательная новость. Радость резанула шаблон и щеки.

Что еще нужно дхалу кроме собрата, способного прикрыть спину? А сейчас и собрата, который поможет понести бремя сгинувшей культуры, поможет исполнить наследство ее задач. Тяжеленых задач. Задач, ломающих хребет.

И перед ним я показался столь беспечным.

Поморщился.

Неприятно, но ничего критичного.

– А дергался тогда почему? – его голос искрился от иронии.

Для него встреча тоже радость, он не скрывал.

На наплечнике три узора власти.

Сложная мысль заблудилась в лабиринтах разума и разбилась. Все что я смог достать из осколков – по узорам сейчас он опаснее, но это очевидно и детёнышу курсуна.

– Не ожидал что у тебя такой голос, – сказал ему. – Думал ты кряхтишь как пес. Ан нет, вполне приличный кхунский говорок.

Он хмыкнул:

– И поэтому, братец, сразу за топор?

– А как иначе? Нервы взвинчены. Любое несоответствие раздражает дхала первого узора сверх всякой меры.

– Тоже, верно, – он со знанием дела кивнул. – Вам каждого чиха шугаться надо, иначе вас недомерков и ветром перешибет.

Мы откровенно дурачились. Видимо после всего – необходимость.

Возле дхала два мертвых опоссума. Наверняка дозорные. Оружия нет: либо не было, либо он уже забрал.

Рубящие и проникающие раны на мордах. Скорей всего нанес их мечом, хотя оружия при нем видно и не было. Скрывал.

Сам боец тощий, чуть выше меня, но я шире в плечах. На нем висел тяжелый плащ из завитушек серого меха. Сжимал палку, с нанизанной пережаренной ящерицей. Уже частично обгрыз.

И где он ее в таком холоде откопал то?

Ответ: там, где проснулся. Под землей. А где еще? В другом месте он бы не пережил крио-тьму, растащили бы на сувениры.

У него не хватало пальцев и глаза. Указательный и средний на левой потерял недавно. Пустая глазница – старая рана. С учетом обстоятельств страшно представить насколько.

Кожа лица и рук серая, как небо, и очевидно это как-то связано. Возможно скулящий хтон у меня в боку защищал и от яда в воздухе, так как сток-пазы аккумуляторов высокого дхала оскорбляли взгляд пустышками.

Сейчас он возможно также оценивающе разглядывал меня. Хотя, с другой стороны, времени у него было на это предостаточно и раньше, пока я беспечно валялся в снегу.

– Тебя изрядно потрепали. Такие же мышки, – он пнул труп дозорного в голову. – Постарались?

– Да.

– Ничего. Старший здесь, рядом. Я заступлюсь если еще из какой норы на тебя мелочёвка напрыгнет.

– Чего умничаешь? Ты вообще серый.

– Наблюдательный какой, – проворковал он.

– И пальцы где-то оставил.

– Сверх-наблюдательный. Крысы объели пока спал.

– И еще ты одноглазый.

– Ладно, божество-наблюдательности, развед-единица, спец. Не будь дитём. Как тебя зовут?

– Танцор.

Он кивнул:

– Я Звездочёт.

– Почему не Одноглазый?

Мне правда интересно.

– Очень смешно. А почему ты, братец, не танцами меня приветствуешь, а хади знает чем? Грубостью и небоеспособным видом.

Пожал плечами:

– Ненавижу танцы.

– Вот видишь. Боевые клички выбираешь не сам.

– А кто?

Он грустно вздохнул:

– Задница моя, братец.

Я вопросительно поднял бровь.

– Да, одни Заключенные Боги знают, – он махнул трёхпалой рукой. – Я, братец, хоть по голове меня пинай, помню крайне мало.

Звездочет указал пальцем на пустую глазницу и поморщился:

– Раньше здесь, братец, стоял зрительный модуль, но прежний я, большой весельчак по части сборов, оближи его лик чумной хади, естественно глаз с собой в Саркофаг решил не брать. Зачем воину два глаза, да? С двумя глазами же не интересно совсем. Умник хренов. Вот можно было бы себе по морде двинуть – двинул бы. Если б толк был.

– А что взял?

Звездочет пожал плечами, нацепив загадочную улыбку, она, к слову, ему шла.

– А тебе все скажи. Кто знает. Но тоже неплохую штуку.

– К чему таинственность?

Он засмеялся:

– Что ж мне, шут растрясись, все секреты сразу перед младшим узором раскрывать? Какой же я тогда Старший?

Выпалил вопрос прежде, чем обдумал слова:

– Легитимируешь старший узор?

Какой-то ритуал?

Память движений и речи пробивается быстрее объяснений.

Интересно.

– Да, естественно, – удивившись, он даже голос повысил. – Ты, братец, против?

Угроза.

Я думал ровно две секунды:

– Нет, Старший.

Безразлично. Командовать или подчиняться. Похоже в этом вопросе гордость хорошенько вымуштрована.

Явно обрадовавшись, он кивнул. Схватка за лидерство в таких условиях с высокой вероятностью закончилась бы гибелью обоих. Разница между третьим и первым узором минимальна; к тому же по случайности его нутро могло весь мёд в панцирь вогнать, тогда без наличия дополнительных модулей все бы упиралось в разницу умений, остаточного опыта и физических состояний. И видит Мать физическое состояние у нас двоих было полным дерьмом.

Звездочет отвлекся на еду. Он с жадностью обгрызал брюхо зажаренной пятнистой ящерки, мы молчали несколько минут. Как закончил он сразу же спросил:

– Гляжу и хтон не разрядил?

– Получается не разрядил.

Все и так очевидно.

Звездочет оттер жир с лица ладонью.

– Я свой уже как три дня уделал. Вот и приходится есть этот ползучие химикаты с хвостиком.

– И как?

– Пойдет. Горчит, но специи, принесенные из прошлой жизни, все что угодно сделают лучше, а уж голодуха, как известно, вообще лучшая приправа всех времен, – он поднес калечную ладонь к костерку. – Гляжу на твое лицо и улыбаюсь. Ничего поделать с собой не могу. Неспроста. Вот точно. Либо ты, жопа такая, знаменитость, либо знакомы мы.

Пожал плечами.

– Наверняка обычная реакция на сородичей. Я тоже порадовался что не последний.

– Нет, братец. Я уже видел других. Они меня только бесили, суки такие, а ты похоже все-таки знакомый.

А вот это новости. Он видел и других.

Пустоши перенаселены.

Нужно тянуть информацию, а то Звездочет находится на своей волне и продолжит бубнить, вгрызаясь в субъективность искаженных впечатлений.

– Что скажешь о других?

Он задумался, минуту молчал.

– Ты уснул что ли?

– Формулировал, – Звездочет назидательно поднял палец, затем поморщился. – Мы реликвия. Древность. Старики, Шершни древности. Местные, что очнулись раньше уже здесь условно-свои. Они увешены оружием и предметами культуры, которые мне не знакомы. Все выглядит неплохо, относительно технологично. Единственное что узнал – панцирь и модули.

На ровном месте драматизировал.

– Узор?

– Восьмой у младшего, старший нес девятый. Но мне бы пушку, и я бы их выстегнул. Хлюпики, – бросил сквозь зубы. – Девицы Поладские. Должно быть из последнего поколения. Оно совсем мягкотелое. Противно. Блевать с этих шанкарских гулей тянет. Короче мир не одичал, как могло показаться. Мы теперь как “старые дети”. Мне ничем не помогли, выжал из них только каплю данных. Недоверчивые, испорченные новым миром, хоть не убили, повезло. Справедливость для них – другое. Адаптированное искажение. Нелепо… Теперь нам надо пытаться угнаться за молодняком, проснувшимся раньше, а то затопчут, признают угрозу или конкурентность, либо придется смириться и сдохнуть в пустошах, что кстати, братец, хочешь не хочешь, но тоже вполне себе актуальный вариант.

Информация обескураживала. Остатки армии распадались на единицы и малые группы. Справедливость для них не аргумент. Это плохо. Могло помешать. А если Справедливость не аргумент, то и перво-цели могли быть для них не так уж и важны. Кто-то делать дело сочтет глупостью, кто-то и вовсе препятствовать будет. Мало ли какая дрянь за эти годы им в черепные чаши натекла.

– Вообще дурно это все, – пробурчал Звездочет.

– Что все?

– Ну все. Все. Идея обнуления. Перезапуск, сокрытие, – дернул плечом. – Ставлю указательный палец левой – все плохо кончится.

– Ты азартен? Игрок?

– Да. Нет. Не уверен. Может быть. Вообще с каждым узором я все больше вспоминаю. У тебя же тоже проблемы с памятью?

– Да. Можно так сказать.

– Большая женщина? – он понимающе улыбнулся.

– Она самая, – и я не смог скрыть мечтательную улыбку.

– Убить Идола?

– Рискну предположить так у всех. Спрашивал у других, тех, что видел?

– Предположение верное. Такие же директивы. Одинаковые для всех.

– Давно ты проснулся?

– Четвертый день.

– Где Саркофаг?

– К югу. Саркофаг вплетен в теперь уже разрушенную башню, в ее основание.

– Странно.

– Видимо что-то со мной не так было при отступлении. Ран получил много или Идол почти сломал. Дойти до Аванпоста я не смог, поэтому там оставили. Так думаю.

– Звучит логично. А как взял новые узоры?

– Возле башни нашел проявление мёда. Все, так сказать, употребил ртом. Знаю не лучший способ, но пробуждение у меня выдалось достаточно бурное, инъектор я поломал в бою.

– Инъектор у каждого есть?

– Конечно.

– Где он?

– Слушай, у тебя же ИИ. От чего ты у него не спросил? – сказал он, указав на мой браслет.

– Чтобы спрашивать надо знать, что спрашивать, а рассказывать все подряд она отказывается.

– Она? – гадливая улыбка. – Дерзкая.

– Какая есть.

Он показал где на панцире инъектор. В полости возле пазов под хтоны. Темная игла из псевдо-сплава и изящный прямоугольник серебристого корпуса.

Звездочет отошел к крючкообразному выступу-возвышению, очевидно собираясь осмотреть окрестности.

Желчь мигнула мне из браслета.

– Чего еще?

– Слушай, бестолочь, я не просто так молчу и выдаю информационный минимум, не по прихоти своей.

– О чем ты?

– Ты сам запретил мне рассказывать многое. Поставил запрет.

– Почему?

– Так уж ты посчитал. Необходимость мол: “я пройду дорогу чистым или умру” – сказал. Не могу знать, что ты там о себе думал, но, судя по нашему положению, вряд ли что-то шибко умное.

Насколько же ты, Танцор, должен был быть уверен в себе?

Дерьмоголовый придурок.

– Плохо, – только и сказал я.

– Хтон садится. Мой треп тратит остатки энергии слишком быстро. На ближайшее время я в полусонном режиме, давай, бестолочь, не теряй меня и ради Справедливости постарайся и не дай нам сдохнуть. Еще я отключу половину функций панциря, чтоб тебе подольше ядом не дышать. Открытые раны теперь будут “обрабатываться” дольше.

– Спи уже. Ворчанием гор не свернешь и делу не поможешь.

Звездочёт окликнул меня:

– Отдыхай. До движения – час.

– Куда идем?

– Начнем охоту на Идола.

***

До того, как мы отправились, я убрал дополнительную защиту: набедренные и наплечные пластины. Теперь те болтались на поясе и периодически от резкого движения ударяли по ноге.

Мы двинулись на север, спустились с горы, а затем шли до самой ночи.

Ничего опасного не встретили. Вонь то усиливалась, то уменьшалась, разок ушла совсем, оставив только запахи подтаявшего снега, свежести и наших немытых тел.

Пустошь и пустошь.

Ржавые хоботы водяных колонок отмечали пройденные пятикилометровые отрезки и обеспечивали нас водой. Я по началу отнесся к ним с опаской, но глядел как жадно пил бегущие капли Звездочёт и уже на третьей колонке сдался. Пусть система фильтрации панциря сама разбирается. По крайней мере, вода из колонок сразу и через несколько часов не убивает – проверено на Звездочете, а что будет дальше удача покажет.

Вначале вышли к степной дороге: рельеф, то поднимался, то опускался. Каменная насыпь всюду вперемешку со снегом. Полдня ушло чтобы уйти от предгорья.

Лишний раз мы не говорили, перекидываясь в редких случаях единичными словами, чаще всего – ругательствами; да и, скорее, не между собой, а так выпускали раздражение в мир.

Спали на камнях, несли дежурство по очереди. Позволили себе потратить на восстановление четыре часа. Даже учитывая возможности дхала маловато. Но я не жаловался, Звездочет так решил исходя из каких-то внутренних размышлений и спрашивать о чем-то дело пустое. Захочет потребует совета.

Конечности по пробуждению ломило. Голова раскалывалась, а холод, казалось, въелся в плоть и кости. Ощущал себя больным и жалким.

Пальцы, уши и лицо я практически не чувствовал. И представлять не хотел, как там воспринимал мир Звездочет, ведь тот давно истратил последний хтон. С другой стороны, у него был плащ, а все что делал панцирь это похоже не давал мне пострадать отобморожений.

По уму то и дело ходил мыслительный скол, и все хотелось счесать с себя неприятную коросту холода. Глупость, конечно. Меня так просто в заблуждение не ввести и себе повреждений я наносить не собирался.

Вторым днем путь вывел нас к заброшенному поселению.

Больше сотни дворов.

И ничего.

Настолько давно поселок мертв, что здания обреченно вросли, стали частью местности, унылыми ногтями рельефа.

Снег закрыл, забил каменную кладку и глиняные части, оставив лишь многообещающую пухлость силуэтов и торчащие оголенные костяки вторых этажей.

Надеялись найти одежду, тряпки, чтобы решить проблему холода. На инструменты, оружие или хтоны, понятное дело, даже не рассчитывали.

Мы откопали входы сначала одной одноэтажки, затем другой; третьим выбрали богатый прежде дом, если судить по костяку, а четвертым решили осмотреть трехэтажное здание.

Бессмысленная трата сил.

Все что можно было разграбить – давно разграбили.

Внутри и щепок от мебели не осталось. Думаю, мародеры даже вбитые гвозди все повыдергивали.

Паркетные эрзац-деревяшки ободрали, оставляя гнилье кусков с краёв, а на смеси камня и земли виднелись вплавленные ржавые и синюшные пятна, сообщающие о древних смертях.

На стенах, особенно в пластинах каменной резьбы, часто можно было наткнуться на сколы от выстрелов и ударов.

Так мы и ушли, ничем не поживившись.

И опять марш.

Теперь мы периодически, слишком часто, передвигались бегом. Зато я вновь почувствовал пальцы ног. Да и вообще стало легче, кровь разогрелась.

На лагерь мы встали раньше, еще вечером.

Я нашел буро-серый костяк грибного хряща в углублении, ямке, между тремя сведенными каменными панелями, Танцор принес три корневых куста, и из всего этого мы сделали хороший костер. У старшего оказались с собой спички.

Звездочёт отдыхал, закрыв глаза.

Спросил, борясь с раздражением:

– Как думаешь – эта эпоха постоянно такое дерьмо или мы пробудились зимой, в самой заднице мира?

Звездочет многозначительно хмыкнул.

Я согрелся. Кровь ударила по шаблону. В голове словно колокол звенел. Жар и игривая щекотка затопили плоть горячей бурей.

Хорошо…

Как говорится, довольствуйся малым.

И так в итоге я задремал.

***

– Проснись, братец, – толкнул Звездочёт. – Смотри.

От костра остались лишь угли.

– Чего еще?

– Гляди, – и указал наверх.

И я глядел.

Небо утратило былые цвета, напиталось темно-фиолетовым, стало практически чёрным.

С левой стороны виднелся тандем лун. Бело-желтые монеты: большая и рядом малая.

С правой стороны проявилась грандиозная корона светящегося диска; всюду щедро рассыпало звезд. Присмотрелся: не россыпь, сложно-структурные построения созвездий.

Оторопел.

А Звездочет томно проговорил:

– Ты, конечно, не помнишь, братец. Гаат – наша планета. Диск – печальная и прекрасная Сигул, – он покачал головой. – Первое чудо мира, проявляется раз в два дня.

Сигул многоцветна. Ледяная, синяя, серебряная, белая; она лениво переливается, свечение курсирует по диску.

Такая красота.

Мы дети Ульев привычны к постоянным пространственным ограничениям. И в этом отношение, задымленное небо тоже являлось ограничением подобного рода. Оно делало функционирование комфортным, своеобразно привычным.

Теперь чувство абсолютной беззащитности вторглось, ударило по шаблону ножом; бездна ворвалась в один сокрушающий шаг. Странная каша ощущений связывала. Нити паники, слабость, вплетенные в тяжелую колонну-хребет благоговения и удушения от навязчивой красоты.

Одна секунда. Вторая. Третья…

Без Улья, пещер, катакомб, Аванпоста, стен, штреков – под прямым бесхитростным взглядом Сигул, я находил себя слабым и голым, неспособным прикрыть Самость внутри шаблона. Обнажен перед исчерпывающим воле-судом Всетворца и перед своими мыслями. И тяжесть текущего положения била тараном в лицо.

Я слаб. Мы ничтожны.

Мы обнуленные, что калечные дети. А Закон смотрит, выцеливает, ждет ошибки, грозит. Преступление делает нас меченными.

Какое преступление ?

Что мы совершили?

И Идол.

Причем здесь он?

На четвертую секунду моды сработали и выбили из сложной эмоциональной взвеси, ставшей моей сутью, благоговение. Затем я потерял способность наслаждаться титанической красотой Сигул. Остался перевязанный в панические нити, неспособный испытывать положительные эмоции по отношению к тяжести представленного чуда. Еще секунда возмущения приоритетами автоматики модов, и они наконец-то соизволили ослабить страх.

Стало легче.

Я вздохнул полной грудью.

Звезды и небо, конечно, красивы, но я чувствовал в них угрозу. Сигул абсолютно прекрасна, но холод и безразличие ее тяжело пережить.

Меня весь этот вид в целом пугал, настораживал, лицо Звездочета же уродовал восторг.

Странный боец, но зато стало понятным почему у него такое прозвище.

– Небеса это для Богов – сказал он, качнув головой.

– Что?

– Да, ничего, братец. Так говорила третий родитель. Я совсем маленький был. Кормила меня историями перед сном. Ее “успокаивающая” болтовня всегда начиналась со слов: “когда-то небеса были только для Богов”. Присказка, после которой я понимал, пора заткнуться и слушать-слушать-слушать, да с открытым ртом, да и желательно не обоссать кровать от страха. Страшное она рассказывала, да, но жуть какое интересное, братец. Другие ругались с ней из-за этого, но из женщин она была самой сильной в Гнезде, а значит пару хуков да кроссов: разбитые носы, синяки на скулах, – и за ней право.

– Расскажешь что-нибудь?

Звездочет улыбнулся:

– Тебе любопытно?

– Конечно.

– Так-то помню только осколки. Но вот тебе такая история, общий сбор многих разломанных сказок; первомиф, – голос его сделался хриплым, он откашлялся. – Я расскажу, как вспомнил и собрал в черепушке своей, братец. Не суди строго. Память поломана.

Из волевого калейдоскопа бездны: фейерверка пустоты, голой силы, зародышей власти и тупоголовой жажды жизни – проявился Всетворец. Он – Порядок, натянутые нервы или, братец, если тебе так будет привычнее – нити стремлений. Всетворец – закон существования, собравший себя сам в правящий кулак организации мира. Безличная нейтральная Воля. Он – суть.

После себя, Всетворец собрал все объекты мира в привычный нам вид. Затем собрал и нас. Мы первые мыслящие. Очнулись, опомнились, жили, размышляли и философствовали. Но первозакон не знал пощады или злобы. Вскоре он собрал под нас и Богов.

Болезненно это было, братец, мучительно. Безумная защитница Парвати, жестокий мертвец Яма, мстительный судья Варуна, высокомерное солнце Сурья, жадный владетель Бхагаван и унижающая разрушительница Шанкара.

Они были выше, они правили, плели Волей, управляли ей напрямую – видели ее разлитую в пространстве, кровь Всетворца, и преобразовывали в силу. Они назвали себя сначала скромно – хозяевами, затем гордо – Тиранами. Началась, будь она проклята, эра Богов.

Нас заперли под землей. Держали в рабстве. Запретили пачкать взглядами небеса, ступать по открытой земле, братец. Запрещали трогать мёд. Должно быть их зависть к первым. И чему, казалось бы, завидовать?

Горе было тем, кто нарушал какой-либо закон. Они не выявляли нарушителей, не копались в муравейниках – то не божье дело – выжигали селения целиком и считали, что в своем праве. Параллельно Боги творили людей, долго и мучительно. Веками разрабатывали и производили, но уж как получилось… В общем, с ними их природа точно делалась мягче, а к нам они стали еще жестче. Мы рабы, вещи. А люди уже добрые слуги, – Звездочет презрительно сплюнул и замолчал.

– И что дальше?

– А дальше мы, копающиеся в тысячах слоях под землей кроты; и всюду производства, производства, производства – тяжесть, зависимость и снующий по ребрам штреков яд. Болезни, токсин, эпидемия мертворожденных, эпидемия рассыпчатых легких, эпидемия за эпидемией, уродливые мутации повсеместны и привычны – любила третий родитель перечислять всяческое тогдашнее да в деталях от чего я потом кошмарами месяцами развлекался.

В общем бесконечные караваны с собранной продукцией шли в Соборы.

А потом начались и жертвы. Да, в Ямы жертвоприношений скидывали сотни кхунов разом. Так ковали Узлы. Все в угоду Тиранам. Мы служили. Ползали на брюхе. Так продолжалось много веков. Мелкие зародыши будущих Ульев, а сверху Твари, создающие правила и меняющие их по желанию левой пятки. Были и “игрушечные” войны между Тиранами, в которых бились наши с нашими же. Так Боги развлекались. Были и не “игрушечные”, когда выжигающая нутро алхимия заливала десятки тысяч километров штреков и туннелей и уничтожала сотни ферм грибплоти, оставляя наших предков наедине с голодом и смертью. В такие времена Соборы содрогались от атак механизм-големов и человеческих слуг. Осады, штурмы, битвы, а на нас проливался весь яд божественной войны. Между собой, братец, такие твари как Тираны, сожги их души Всетворец, ладить, в принципе, не могли.

Продуктом… Нет, грубо как-то, Даром самого темного времени и стала Мать, выкованная в огне бури жертвоприношения Сурьи; из трех тысяч убитых кхунов Мать осталась одна. В центре котла смерти, посреди мертвых родичей, близких и тех, кого знала всю жизнь, собрав в себя все устремления, ненависть, обиду, жажду, а главное Волю. Узел силы вплавился в нее. Плетения Богов больше не могли ей навредить. С этим пришла Эпоха Богоборцев. Мать производила или находила других, таких же как она. Мать учила, правила сопротивлением, убивала, была убита и воспроизводила себя вновь, и опять убивала. Она билась за кхунов. Война длилась больше двух веков. Боги оказались повержены, их сковали и заперли в Саркофаги. Их силу Мать приручила, адаптировала и использовала для насаждения концепта Справедливости, для создания первых шаблонов и определения каст, для переоформления сотворенных Богами Узлов в Купели.

Кхуны и другие смогли выбраться к Небу, Сигул, звездам – освоили мёд, но оказалось поверхность нам уже не так и нужна. Были лишь единицы тех, кто чувствовал себя под солнцем хорошо; за тысячи лет подземье въелось в наше нутро. А время Матери вскоре, как время любого смертного, подошло к концу – после ее смерти началась эра Ульев.

Я не ощущал, что Звездочет произнес хоть слово неправды. Этот общий миф происхождения похоже был мне знаком. Все это соотносилось с эхом эмоций. Мой шаблон на время рассказа словно сковала корона грусти.

Большая женщина, из встроенного видения – Мать или Королева? Симуляция или интеллектуальный слепок ?

– Вон, – он указал в левую сторону небесного купола.

Там звезды выстроились в круг.

– Это Око-Судии. Я не помню почему так называется. Рядом линяя и звездный крючок, видишь, братец?

– Да.

– Это Ружье Авалона. В честь первого Богоборца после Матери. Ее любовник. Управитель тех-корпуса механизм-големов. Чуть правее Крест Стрелка… Был и такой Богоборец. Пятый или шестой. Плохо помню. Лучший и самый быстрый с пистолет-титанами – всегда командовал ротой бойцов быстрого реагирования. Попытки дать ему батальон кхунов – пресекал всяческими выходками, но Мать всегда затыкала им и его бойцами самые тяжелые участки.

Еще правее – звездочки образуют фигурку, то Однорукий. Первый из генералов. Превосходный боец, великий стратег. Чувствовал войну нутром. Погиб, когда сковывали последнюю из богов – Шанкару. Когда она пыталась сбежать, применил прыжковый ранец и навязал дуэль. У него как ты мог догадаться одна рука всего оставалась после всех этих битв, а у нее четыре – да в каждой было по двухцветному мечу. Забавно, одна рука против четырех.

Однорукий дал хим-взводу огнеметчиков и роте Стрелка двенадцать секунд, этого было достаточно. Он был великим мечником и кхуном великой Воли, его пожгли вместе с ней; но Шанкара считай и без этого, судя по ранам, четыре раза генерала убила, только вот ему все равно было. У великих великие корни стремлений и он, не думая, отдал свою жизнь ради исполнения цели четыре или пять раз. Ну там, смотря как считать.

Звездочет все показывал и показывал, говорил и говорил, рассказывал истории про подвиги кхунов и свершения рот, про потери, про жертвы, про трагедии и успехи, про любовь и жгучую злобу – перечислял все созвездия, которые мог вспомнить и в итоге я, убаюканный восторженным голосом собрата и холодным сиянием Сигул, уснул.

Глава 5

Пустошь

– И каков наш план, Старший?

– Братец, хорош жужжать под ухо, – Звездочёт недовольно поморщился. – Дай мыслям пространство.

Мы вжались в снег, поглядывали с верхушки холма. Это было хорошее укрытие – тварь, находившаяся в двух сотнях шагов ниже, не замечала слежки.

Звездочёт волновался: на лбу у него выступил пот, и сам он, отказавшись от привычного пижонства, соизволил вытащить из-под полы плаща меч.

Я то и дело бросал на оружие завистливые взгляды. Короткий и прекрасный, обоюдоострый, с матово-черным клинком без единой зарубки – настоящий тех-артефакт былого.

Наверное, именно его он с собой в Саркофаг и взял.

Ситуация складывалась неприятная и отрицать это никто из нас бы не стал. Первая же встреча с жителем Пустоши, и мы растерялись как бойцы-первогодки.

Отвратительно.

Решений, что можно было принять, не очень много. Мясной кентавр, представший перед нами, не настраивал на оптимистичный лад. Напасть, понадеявшись на слабость. Сбежать, принимая степень позора. Переждать трапезу, лишний раз не шевелиться и не привлекать внимание – тем самым узнать хоть что-то. Но будучи старшим выбирал Звездочёт, и в этом я ему не завидовал, такая ответственность определено давила. Что не выбери, все звучало плохо и слишком очевидно; а отвечал он не только за себя. Нас этот перечень вариантов абсолютно не устраивал. Все – игра второго хода и являлось вынужденным действием от скупости ресурсов. Нам бы пару ружейных установок “Игл” или скромных пистолет-титанов “Рог” и дрянной кентавр, возомнивший о себе невесть что, красочно разлетелся бы на ошметки. Однако зачем теперь страдать по невозможному? У нас есть то что есть, ничего по сути, и с этим придется работать; работать с ничем – прекрасно. Обнуление, действительно, великолепный план. Так держать философы-чатуры, так держать Королевская кость.

Язвительное настроение било в шаблоне призрачной колотушкой. Попытался одёрнуть себя и привести в порядок мысли.

Кто я чтоб их судить?

– Дерьмо, – произнес Звездочет, сквозь сжатые зубы.

Согласен.

Но не говорил под руку, не мешал.

Кентавр обгрызал голову мертвеца и имел слишком своеобразный вид. Если думать в рамках простых решений, то вроде бы он нам не соперник, однако…

Тварь – биомодернат гуманоидного типа. Четыре длинных и тонких, как иглы, лапы торчали из бурого бочонка плоти, технически угловатого, посеченного геометрическим рельефом, суть которого ускользала от моего рассудка.

Из бочонка вырастал торс: смесь алого мяса, белизны рудимент-костей и действующих жил, желтизны мышц и бурого цвета жировых виноградин, гроздьями развешенных вдоль всего тулова. То и дело поблескивали на солнце закрепленные в это все чудное железки: и примитив-скобы непосредственно, и пластины наросты псевдо-металла, и казалось, что периодически удавалось разглядеть синюшные лепестки и капли умного сплава – но в это поверить было тяжко.

Привиделось?

Сам достроил образ?

Все возможно. Так же как возможно, что он этот умный сплав, причем нулевой, действительно, где-то добыл и теперь носил, оскверняя одну из величайших ценностей мира. Предполагать надо от худшего.

Шанкарская тварь…

Руки самые обычные, разве что мускулатура излишне развита, и чуть длиннее чем должны быть; на них даже стандартная кожа имелась. Скорей всего она суть синтетический эрзац, но нам это не особо важно.

Лицо не разглядеть, вокруг головы как ворох белых и синих помех – “шапка” искажений.

А каков их источник?

Может вплетенный тех-артефакт, может талант шторм-эволюций и крови, может суть оракула. Но, опять же, посчитать эту тварь способной к волевому плетению и переформированию субстратаВоли в силу изменений – это как посмеяться над законом Всетворца.

В целом у кентавра движения неуклюжие и неуверенные, он постоянно делал какие-то неловкие шаги, вбивая тяжесть заостренных лап в и без того искалеченный труп. В своей трапезе кентавр не использовал руки, опускал длинную крючковатую шею, при этом чуть наклонял корпус. Опять же, неловко, будто его оболочка мешала сути.

Смотреть противно.

Я морщился.

С трудом представлялось как с таким телом он сможет уклоняться хоть от каких-то ударов.

И вдруг он притворялся?

Но если это допускать, выходило то, что он знал, мы здесь. И это самый дрянной расклад из всех дрянных раскладов.

Заостренные лапы его не казались хоть сколько-то опасными для существ, которые могли двигаться. Руки – всего лишь руки, сколько бы там он не нарастил мышц. Без оружия и инструментов мутант все равно что дикарь. Бороться на приемах, примерять заломы и удушающие на нем никто не собирался. И в этом все дело… Нелепое создание, и сомнительно, что Пустошь стала бы терпеть такую уродливую кичливую слабость.

Он не смог бы спрятаться от хищника… Но, а если он сам хищник и не простой падальщик?

Убежать с такими лапами – невероятная задача. Но если нет здесь ничего опаснее, то от кого ему бегать? И тогда, если он так нелеп, почему тело Идола лежит под ним, изорванное, а он флегматично отрывал куски от его черепушки. Случайность? А они – эти случайности – все еще существовали в мире?

Удача?

Закономерность развития?

Кто знает.

Может и зря себя накручивал.

– Не думаю, что когда-то видел подобное противоречивое уродство, – презрительно бросил Звездочет.

– А я бы не был так уверен, – покачал головой. – Мало ли что там за чертой.

Рябь брезгливости, клеймо настороженности, смех и редкие волны расстройства, источник которых ресурсный голод. Удивления нет, интереса нет, страха тоже нет. Определенно, я видал вещи и похуже.

Само по себе оно кошмарное. Уродливое, абсурдное, как типичная страшилка, продукт хади низких кругов, из тех что развлекали хат в самых тяжелых чертогах работ: на шахтах, в хтон-котлах и на примитив-мануфактурных линиях.

Еще и питалось человеческой плотью, несмотря на гуманоидные черты происхождения – омерзительное нарушение законов.

– Я в растерянности, – произнес Звездочет.

– Да уж понял.

– Не ерничай. Долбанный мутант-кентавр доедает тело Идола, то с чем мы еще вчера планировали сражаться.

Иронично заметил:

– Мелковат получается выбранный враг.

Но тут же мне по нутру как ножом резануло эхо возмущения и тоски. Идол не то с чем стоило шутить. Уже дошутились.

Понял, понял, – уймись, и без тебя тошно.

– Какой был, – Звездочёт не разделял веселья. – Придется отступить. Я, братец, внезапно понял, что не хочу знать таланты красавца. Больно все неоднозначно, и больно мало у нас огнестрельных даров.

– Поддерживаю. Хотя твоя тактичность в высказываниях обезоруживает.

Отступить мы не успели.

По ушам ударил трубный вой. Пространство внизу исказилось. Длилось это всего две секунды, но мне хватило чтобы проникнуться.

– Вот же тварь…

Волевой вихрь.

Сердца бешено заколотились, в кровь щедро залилась химия. Тело тянуло к действию: бить, бежать, прятаться, но я выбрал заворожено смотреть.

В двадцати шагах по спуску, над снежным покровом, закрутились два небольших восьмигранника сочного фиолетового цвета. Их движения становились все быстрее и быстрее, затем по местности разлился тонкий и звонкий технологический свист.

Это произошло.

Восьмигранники исказили пространство сферой бледной бури, реальность в ней на несколько секунд распалась на шевелящиеся полосы-плети, меж которыми проглядывал невыносимый алый и черный цвет. Мир соединился, сфера сошлась, восьмигранники разорвались, затем скрепились, а после вновь разошлись, чтобы построить сложную геометрическую сеть-фигуру – карту закона-организации, растянутую на четырёхметровое полотно реальности.

Взгляд на любой из элементов приводил к всплеску головной боли и моментальному помутнению зрения.

Всетворец.

– Дрянь, – прошипел Звездочет.

Еще три секунды и вся невероятно-сложная геометрия, непознаваемая истина, стягивалась в одну фиолетовую каплю. И застывал звук – монотонное гудение, как жужжание тысяч пчел.

Миниатюрная фиолетовая сфера, такова была эта доля звездного мёда.

Дар Всетворца.

Идеал.

Закон.

Я еще только думал о том стоило рисковать или нет, а кентавр уже двигался в нашу сторону.

Реальность будто уплотнилась, только сейчас подметил: стало тяжело дышать, тяжело существовать. Мыслительные маршруты сконструировали заготовку догадки, но ум не поспевал за происходящим. Ощущение странности облепило нутро.

Пока мы привыкали к давлению реальности, тварь сократила дистанцию до сотни шагов.

Звездочет поднялся во весь рост и, как пьяный, двинулся в сторону мёда.

О, Всетворец. Вон как свободную ладонь в кулак сжал. Жадность сыграла злую шутку, никакие моды не помогли.

Он посчитал произошедшее знаком побороться за награду? Точно сказание третей родительницы в зад ужалили. Предвидел что возможности отступить не будет? Вряд ли что-то из этого, скорее просто сглупил.

Звездочет сделал четыре шага и почти завершил пятый. Таран, шипящей бурой энергии, появился в четырех метрах ниже и влетел в грудь с силой снаряда стаб-баллисты.

Действительно, дрянь.

С другой стороны, чего я вообще ждал?

Волевой конструкт, сделав дело, осыпался бурым пеплом и скорлупой. На снегу остались щедрые кляксы, а в воздухе застыла вонь жженой резины.

Звездочет, точно собранный из прутиков, не устоял, влетел обратно на верхушку, на ходу несколько раз перекувыркнувшись. Меч отлетел далеко в сторону.

Белизну, вокруг нас, покрыли красные точки.

Бросил взгляд на лицо старшего: кровавая маска, глаза закрыты. Похоже потерял сознание.

В се-таки оракул. Вот и все ответы.

Ледяная мысль существа сдавила череп:

“ Дар принадлежит мне ”.

Моды заработали на пределе, безостановочно щелкая. Они отсекали ментальные отравления.

Дела становились хуже с каждой секундой.

Дар оракула, наличие сознания, телепатическое общение.

Кентавр двигался к нам, создавал волевые конструкты вокруг тела – синие и черные блок-щитки. Он остановился в десяти шагах. Я приготовился, подняв топор и импровизированный нож из наконечника копья.

“ Смеешься, да, жучок ? ”

Интонация внутри черепа резанула насмешкой.

Кентавр снял корону помех, и я разглядел его; это чуть меня не сломило.

Прекрасен.

Длинные угольно-черные волосы. Лицо тонкое, великолепное по всем критериям кхунов. Лик как сошедший образчик скульптурных творений хади высших кругов. Чистая до подземной белизны кожа, тонкий до острого нос, густые и выразительные дуги бровей, застывшее в какой-то постоянной маске восторженности выражение; большие глаза с серебристой радужкой, а под ними по одному черненому перу… Личностные микромодули.

Моды.

Благость…

Это шутов кхун . Дрянной родич.

И почему я так везуч?

Только хат мог носить по одному моду. Это биомодернат от хата. Рабочий Улья. Тот, кого я должен защищать. И теперь чего стоит моя клятва защиты?

И так силен был контраст лица с безобразным вывернутым наружу телом, еще и будто созданным из разных кусков, что это не могло не задеть рассудок. Родилась жгучая боль и обида, чтобы тут же застыть потерянными в лабиринтах мыслеходов субличностей.

Когда сделал шаг вперед, разглядел и другие детали: по центру шеи – семнадцатый Узор Власти. По торсу, возле точек и капель умного сплава, а это все-таки он, глубоко в плоть засажены корпуса модулей.

Узоры Власти у хата? Модули? Что за гнилье? Что с миром?

Метнувшись в бок, напал. Попытался пробить бочонок “основы” с низу; сородич в ответ хлестнул волевым кнутом. Наплечные пластины разлетелись в стороны. Из раны брызнула кровь, но я так накачан химией тела, что боль даже в фон не проступила. Отпрянул как раз вовремя, чтобы избежать трех поочередно выпущенных конструктов. Черные штыри вбивались в снег и прожигали камень понизу.

Поднырнул под очередную атаку: алую дугу – и попытался перерубить лезвие-лапы. Обилие появившихся голубых блок-щитков увело оружие, а затем, хаотично наслаиваясь со всех сторон, сломало его, разбив ударную часть на осколки.

Опять. Ненавижу.

В руках кентавр создал суррогаты осадного щита и копья, источающие силу. Глупый мысленный скол, и колышущиеся волевые нити напомнили червей.

Перекинул наконечник в ведущую руку.

Зашел с правого бока.

Глупо.

Он чуть сдвинулся и прикрылся щитом. Периодически кентавр пытался и сам подцепить копьём, но его движения неловкие и неумелые, хоть, должен признаться, до отвратного быстрые. Приходилось туго: ритм боя менялся, скручивался. Я был вынужден то резко разрывать дистанцию, опасаясь жала копья, то сокращать, спасаясь от бури простых заостренных конструктов. То двигался безостановочно, уклоняясь и атакуя, выжимая все на что способно – и даже больше – ослабленное тело, то мы внезапно замирали на несколько секунд друг напротив друга в вихре аналитических медитаций.

Танцевали так полторы минуты. Я выискивал возможность для успешного удара импровизированным кинжалом, но – безрезультатно; слишком требовательна задача к условиям, слишком сильна преграда полутораметрового щита, а мое оружие не подходит для дела по многим параметрам.

На последнем схождении еще и тварь удивила: треснула осадным щитом по лицу, нарушив уже привычный шаблон схватки. Ну как лицо? И лицо, и плечо разом. Плечо выбило, глаз залило кровью. Хорошенько так бровь посекло. Думал все так и кончится, но в этот момент Звездочет очнулся, сходу швырнул нож.

Кентавр подставил щит, и одновременно с этим кисть Старшего сломало черными конструктами двух волевых линий, создавших рычаг усилия.

Но я уже нашел возможность. Оскверненный хат высоко поднял защиту, закрываясь от ножа – целил Звездочет в голову. Так он открылся снизу. Я подкатился, целя в брюхо. Коснулся плоти острием. Набухла черная капля на посеченном мясе, словно драгоценный камень; только я собрался довести движение, вбив оружие на всю длину, как в голове взорвалось:

“Хватит”

Меня снесла и раздробила волна. Упал, прокатываясь по снежному настилу. Кентавр давил, и я чувствовал кровь, пугающе обильно струящуюся из ушей.

Органы тянуло вверх, а сердца метались как безумные птицы. Страха нет, моды его выжгли.

Я не видел.

Тьма…

– Танцор, жив?

Я не мог ответить.

Меня подняло в воздух.

Враг, управляя моей рукой, поднес острие к шее. Плотно прижал к артерии. Моя сила не могло побороть его контролирующий воле-конструкт.

Плохо дело.

“Теперь тихо”

Его тон – недовольство, вплавленное в приказ. На меня работает как мощная оплеуха прямо по открытому разуму. Вспышка боли и дурацкий мысленный скол, представил взбитую кашу вместо мозга.

Усмешка посекла лицо.

Слабость – это грязно.

Зрение вернулось.

Давление с головы сошло.

Меня вырвало желчью и кровью; отметил, что заблевал собственную руку. В сознании, исковерканном агонией скрежещущих модов, факт показался забавным.

Оракул подобрал и положил массивную каплю мёда на желтушный язык.

Не заметил, чтобы поглощение принесло ему хоть какое-то удовольствие. С другой стороны, выражение лица не менялось на протяжении всей встречи. Может мимика деградировала, и он полностью перевел поведенческую природу на ментал.

“Вы так ослабли, личинки, так стыдно”.

Выбитые в сознание слова распалял жар презрения.

– Ну извини уж, – гнусавил Звездочёт.

Его нос свернуло набок, лицо все было в крови, грудную пластину панциря вдавило.

Кентавр щедро делился эмоциями, никак не пытаясь их скрыть.

Может и не было такой возможности, может отвык от общения, а может просто не видел в этом смысла. С другой стороны, в этом была холодная истина, зачем церемониться с теми, кого ты так уверенно разбил? Зачем дискутировать с жуками?

Нервно смеюсь, повиснув в воздухе.

“Тринадцать дней похода, я вас оберегал, а вы решили забрать мое”.

Интонация сочилась злобой и обидой. Теперь не смеюсь.

Поэтому мы никого не встретили?

Но в чем смысл?

Моды отрезали нарастающий лавиной эмоционал. При этом, заглянув за заслонку защиты, я мог понять оттенки того, что приняли на себя субличности: парализующий шок, волну страха и боль, окутавшую все тело сложной сетью.

В нос бил запах жаренного мяса и паленого пластика; похоже, это от меня самого: от моей плоти, от лица.

О, Мать.

Кентавр разрядил пустышки в снег. Упав, они испустили желтоватый мерзостный дым. Зарядил по хтону в мясные пазы на боках, до громких щелчков; пазы тут же закрыли нити плоти, после собравшиеся в пластины рубинового цвета.

Резервы перезаряжает шанкарское отродье.

Единственное чувство не задавленное и свободно гуляющее во мне сейчас – любопытство:

– Что ты такое?

“Я то, что местные называют амтан. Странник сказал вас не трогать, присмотреть. В память о былых владыках я послушался, может и зря. И должен предупредить я сжег один из твоих модов, безумец”.

Построенная в голове речь чужака облачена, к моему удивлению, в тяжеловесную скуку.

– Зачем?

“Случайность. ты сам хотел игры в воинов; достаточно повреждений чтобы сочли за вожака, не перечили и не воровали?”

Теперь его слова – это иглы из сплава иронии и угрозы.

– Узоры хата не считаются. Знаешь же, – гнусаво произнес Звездочет.

"Сила считается.

Забудь об узорах, теперь ваша иерархия – пустырь смыслов.

Когда-то вы были пастухами, теперь – добыча".

И опять скука.

– Мы были пастухами, да, – промолвил я, ведомый любопытством. – А кем ты был, когда звался хатом?

“Каменщиком. Потом опцион-оператором купели. Но всегда я был прежде всего каменщиком”

– Ты забыл Справедливость и ешь людскую плоть, мерзкий четырехногий колдун. Какой из тебя, к хади блудливому, каменщик? – без эмоций в голосе спросил Звездочет. – А уж оператор и вовсе, как из червя жонглер.

Моды трудятся на благо Справедливости не у меня одного.

"Суть каменщика мой шаблон. Суть есть суть. И чем мне здесь питаться, личинка-праведник? Плоть есть плоть, энергия остается энергией. В пустошах зимой нет для меня другой еды".

– А как же Справедливость? – вяло поинтересовался.

"Справедливость сдохла, прежняя версия сгорела, обнулилась вместе с вами, Королем и Матерью. Меня кустарно модернизировали в это, я же локально правлю концепт справедливости под себя, чего и тебе советую".

Во мне пустота.

– Много на себя берешь, хат, – прошипел, пытаясь изобразить злобу.

В первый раз его лицо изменилось, выразило эмоцию, страшно исказилось, он сплюнул:

"Ну так накажи меня эмбрион воина. Жалкий и слабый. Грязный как мое дерьмо. Смотреть тошно, перемазанная гниль. Отринутый. Слабак. Раб".

Каждое слово подобно удару топора, но они не способны задеть пустоту:

– Ну тогда не смотри. Отвернись если легче будет, – я внезапно для самого себя засмеялся.

"Последнее слово должно остаться за благородным дхалом-защитником, да? Даже если он жалкий, расколотый судьбой и хатом неудачник".

– Да, – вполне искренне улыбнулся.

Он покачал головой.

"Перья сейчас взорвутся, побереги ресурс, твой холод – беспечная трата. Я могу понять желание в нем спрятаться, спрятать боль поражения и слабости, когда-то и моя благость выполняла функцию. Но не теперь".

Весь конструкт фраз обволакивало вязкое чувство жалости. И непонятно по отношению к чему: к нам, к себе или к своим поломанным модам?

Сплюнул кровь.

– Что же с тобой сделали, хат?

"Меня сделали способным приносить пользу в мире, который следствие ваших ошибок”.

Его слова – уколы злобы.

Неуверенно:

– Мы были в крио-сне. Вроде как непричастны, – последнюю часть сказал с сомнением.

Совершенно точно знал, это ложь. Чтобы не случилось, мы соучастники. А я просто ищу оправдания. Разум понимал, субличности обжигало виной.

Он продолжал давить:

"Когда ваше любопытство и жажда трофеев рушили мир, я строил дома и был собой, а теперь все вот так. И где же твоя Справедливость сторожевого оролуга? Я скот что ты должен был сторожить, погляди что со мной сделала угроза хищников".

– Ну извини нас, – голос Звездочета полон иронии.

"Не принимается. Быть каменщиком было все что я хотел. Теперь дома никому не нужны".

– А я хотел сражаться.

Он кивнул.

"Иди и сражайся. Этого развлечения здесь полно. Везде и всюду только и остается что сражаться. Как странник и сказал. Пока вы здесь, в пустошах, я буду смотреть".

Засмеялся.

– Следующего такого "взгляда" мы можем и не пережить.

– Да. Можно пожалуйста не смотреть, – прогудел Звездочёт. – Мои целые кости смущаются.

"Не прибедняйтесь. Функции биомодерната никто не обнулял – они все склеят", – вес слов изменился.

"А может без хтонов и не склеят. Но это ваши заботы. Тогда буду смотреть как вы подыхаете".

– Тоже развлечение, – протянул Звездочёт. – Всяк веселее чем черепа падали обгрызать.

Он оскалился.

“ П усть так, наглец. Дальше сами. Лезть не буду. Д аже дети ульев были жестче и сильнее. Странник ошибся”.

– Это всем известно. Раньше было лучше, старик-каменщик, – бросил ему в ответ.

Брякнув железом лап о камни Амтан подошел ближе, поднес ко мне голову.

Почувствовал невыносимую смесь запахов: плесени, пряности, пережжённых хтонов и удушающую вонь сырого мяса.

Амтан смотрел и молчал, а я обратился в пустоту чувств; был спасаем модами и без лишних мыслей глядел в ответ. Ничего не говорил, да и глаза отвести не смел. Одна лишь Мать знала, что у него там в мутировавшем шаблоне гуляло: какие мысли и желания волновали измененного хата.

Он до неприличного близок. Могу разобрать сложный рисунок радужек его глаз: сплошь сеть и геометрия, но все, о чем мог думать при этом: о запахе, забившем ноздри, о запахе сырого человеческого мяса, въевшегося в плоть; о осквернении, о нарушении основного закона.

О, Мать.

Звездочет разрушил тишину, скорей всего тем самым, спасая меня.

– А теперь что после того как ты за нами “присмотрел”?

“Ничего”

Конструкт отпустил, и я рухнул в снег.

– Вернется ли к нам память? – задал Старший еще один вопрос.

“ В ернутся малые осолки. вы жили много лет. Груда воспоминаний уничтожена, изувечена. стройтесь заново ”.

Амтан после избиения не бросил нас просто так, поочередно создал четырнадцать волевых конструктов. Черные и бурые прямоугольники сложились в круг между мной и Звездочетом. Над конструктами проявилась геометрия линий, соединившаяся и тут же запылавшая костром.

“Вот и все, личинки.

Надеюсь урок усвоен”

Кентавр спустился обратно. Он добрался до трупа Идола, погрыз его еще немного и, в конце концов, отправился дальше, свернув на запад.

Мы так и лежали: не говорили, не двигались – пока фигура не пропала, скрытая громадой соседнего холма. Только тогда я осмелился спросить:

– Ты понял какой урок?

– Даже и не знаю, братец, – Звездочёт грустно вздохнул. – Воровать – плохо?

– Мы слабы, – пояснил ему.

Он удивленно поднял бровь:

– Ничего нового. Но он семнадцатый. Не думаю, что таких прям много. В ресурсной гонке, в конкурентной среде, подобные сильные твари будут неизбежно убиваться друг об друга.

– Может и так.

– К тому же он достаточно дружелюбен, братец, ты не находишь?

– Нет. Как-то не удалось найти его дружелюбность, – пробивалось раздражение. – Я оказался занят сражением. Понимаю, что у тебя было полно времени оценить все его личностные качества из лежачей позиции.

– Ты съел мою удачу, Танцор, – засмеялся Звездочёт. – Кому-то все везение Гаата и достойные развлечения, а кому-то тараном по морде и баиньки.

***

Пришлось встать лагерем на холме нашего позора до следующего утра. Требовалось прийти в норму.

Разум жгли вопросы: Кто такой, хади его раздери, Странник, который просил за нас? Как он связан с Былыми Владыками? Что это вообще значит – кто для этого проклятого хата Былые Владыки? Чатуры? Королевская кость? Запертые Боги?

Внятные ответы не появлялись, а логические цепочки рушились под своей же тяжестью; слишком я был избит для сложных размышлений.

Костер помог. Тепло дарило надежду и даже казалось становилось в физическом плане как-то легче.

Последствия давления на голову: тягучая мигрень, забившая фон, – ушла ближе к вечеру, однако левое ухо определенно стало хуже слышать.

Звездочет предпочел какое-то время вообще не двигаться; лишь через два часа он вправил себе нос. Еще через час попытался распрямить нагрудную пластину панциря, но без инструментов и с одной действующей рукой – это оказалось пустой тратой времени и выглядело скорее смешно, чем полезно. Я постоянно ловил себя на том, что морщусь, слыша его тяжелое дыхание.

Что это – раздражение?

Пытался с ним бороться. Получалось плохо.

Его слабость задевала?

Подсознательные иерархическиезакладки бурлили?

Похоже.

Следующие полчаса Звездочет выискивал оружие в снегу, а я глядел как собрат, шатаясь, блуждал из стороны в сторону.

Зрелище удручающее.

У обглоданной жертвы Амтана мне удалось урвать относительно-чистую штанину; остальная одежда превратилась в месиво из рванья, перепачканного всем чем когда-то было это сломанное тело.

Инструментов, оружия или личных вещей, конечно же, не нашлось да я и не рассчитывал на это; проверял скорее рефлекторно.

Левое плечо Звездочет вправил мне сразу же как нашел меч. С одной рукой далось это дело трудно, но он добавил усилие ноги в ботинке и, спасибо Матери, мы привели меня в боеспособный вид.

Из полосы ткани я смастерил импровизированный бинт, им и перетянул рану на правом плече.

В идеале, оставалось поесть. Четыре дня уже и нитки корня в желудке не было. И до этого крайне жалкий рацион отравлял слабостью.

Учитывая, как нас отделали – все паршиво. Мы просто не сможем восстановиться. Мой хтон еще потянет время, а вот к боеспособности Звездочета уже сейчас возникали вопросы. Несмотря на бойкую горделивую речь и проскакивающую иронию, он был полон слабости, фатализма и отчётливо виднелась сбивчивость поведенческих паттернов в обыденных движениях. К тому же выглядел Старший крайне болезненно. Хоть кровь с лица и оттер снегом, но нос опух, тощее лицо пошло черно-синими пятнами. Со сломанной кистью он так ничего делать не стал, на попытки помочь ему отмахивался. И тяжелое дыхание из-за искорёженного панциря никуда не делось.

Поздним вечером грелись у костра. Я пытался думать о нашем положении и как все это решать, выходило плохо.

Сигул не появилась. Значит сияла вчера, пока спал.

Ну и хорошо. Лучше бы ей нас такими не видеть.

– Что дальше, Старший?

– Чувствую еще одно тело Идола, вновь на севере, – с горечью сказал он.

– О, Всетворец.

– Да. Удача бы не помешала.

– Удача – это единственное что может нас спасти.

– Твоя правда, братец. Но что с того?

Я задумался, а затем позволил себе улыбнуться.

А, действительно, что с того?

***

Еще десять километров пути, и мы вышли к старой мощенной дороге, между каменными булыжниками которой проросли сиреневые и ржавые сорняки. Первое желание съесть их подавлено конкретной мыслью – они ядовиты.

Двигаться стало проще. Так мы шли по дороге четыре дня. Теплело, снегопадов не было.

После стычки хтон в панцире начал опасно мигать оранжевым, жужжание усилилось. Звездочет пояснил, что заряда осталось совсем мало. Запасных хтонов нет – проблема. Я спросил какие сложности могут возникнуть, он ответил:

“Ты и сам знаешь. Панцирьперестанет работать. Сейчас он решает проблему с холодом и токсинами, братец. Сейчас он твой лучший друг, а после не будет. Я уже привык, а как ты к такому привыкать будешь – тот еще вопрос”.

Встреча с кентавром серьезно подкосила настрой, однако успешные поиски еды за эти дни добавили и оптимистических ноток в общий расклад. Не сказать, что мы много чего разнообразного нашли, но и те питательные крохи – радовали безмерно, как бы сообщая: “еще не все потеряно дхалы; барахтайтесь, цепляйтесь за жизнь”.

Водяные колонки все так же отмеряли наш маршрут пятикилометровыми отрезками.

Нам повезло дважды: в конце первого дня и утром второго – вокруг железных конструктов вились плотные и колючие канат-корни алого цвета. Эти казались съедобными, нужно было только срезать колючки. Сок корней давал горький привкус; часть умяли сырыми, другие, пытаясь выпарить горечь, подкоптили на огне. Вышло неплохо, особенно после того как Звездочет, ругаясь, обильно засыпал их специями. После пира мы вновь позволяли себе шутки и редкие улыбки.

На третий день наткнулись на скрюченное деревцо, практически лысое. Собрали с него редкую и волосистую бурую кору, срезали немного сочного подкорья, хорошенько забили карманы. Рассудили, что идеально из нее сготовить похлебку или кашу, но котелка у нас все еще не было. Мечты остались мечтами. Питались по дороге, на ходу, до боли в челюстях от часов нескончаемого жевания. В общем жить можно было.

Никаких зверей не видели. Падаль никто не оставлял. Если местные хищники и ловили что-то, то обгладывали и кости, оставляя только костяные щепки. Периодически видели и такое, однако самих следов не находили. Впрочем это ни о чем не говорило: следопыты из нас паршивые.

Редкие птицы пролетали к северу, чтобы свернуть и отправиться на запад или же вернутся обратно туда, откуда прилетели. Они высоко-высоко – наглые темные черточки.

Оглядывали степь из любопытства? Вряд ли им здесь нашлось бы чем поживиться.

Звездочёта уже шатало от нашего пути, а я пока еще болевые приступы был способен игнорировать.

– Так каков план, Старший? Мы добираемся до Идола, убиваем его и съедаем труп, чтобы не подохнуть?

Звездочёт качал головой, улыбаясь:

– Не шути так.

Похоже хорошего плана у него не имелось. Убить тело Идола и умереть – план прямо скажем отвратный, в некоторых моментах недоработанный.

Я начал допускать вариант, что он уже не соображал.

– Твои предложения? – спросил Звездочет.

– Ищем цивилизацию.

– Хочешь я тебя обрадую, Танцор?

– Радуй.

– Цивилизация, какая здесь есть, она дальше на север. Севернее точки Идола.

– Откуда знаешь?

– Знаю. Идола я чувствую и так. Но про поселения мне встречные дхалы объяснили все.

И какой задницей, он вообще чувствовал тела Идола: что это было – внутренняя способность? Специальный модуль? Последствия пораженческого отступления?

Гадать – пустое…

Кивнул.

Пока ответ удовлетворял, но чувствовал, если все пойдет так и дальше, и провалы будут преследовать нас, я оспорю его старшинство. И так мы и помрем: в крысиной склоке за власть – вернее, за управление группой из двух вонючих калечных бродяг.

Глава 6

Личина

Группа всадников двигалась в нашу сторону. С вершины холма мы заметили их в восьми километрах к северу.

Это был двадцатый день с того момента как я выбрался из недр Аванпоста, и соответственно седьмой день после нашей стычки с Амтаном.

Солнце висело высоко, а небесную лазурь лишь в редких местах уродовали серо-желтые вихри дыма, да и те ветер постепенно оттеснял на юг.

Решили дожидаться всадников там же, на холме. Сходить смысла не было; уверен, нас уже заметили и если приближающиеся настроены враждебны, то все равно сбежать не удастся, – куда от верховых сбежишь – а прятаться в степи негде.

Лучи пригревали. В последние дни сильно потеплело. Еще и дымная вонь ушла, пахло подтаявшим снегом и немного травой.

Выживать стало легче.

Полтора часа ожидания мы провели с удовольствием. Выбрали для развлечения простую игру: “предложи кто наши гости и какую цель преследуют”. Двадцать семь перечисленных вариантов и победил Звездочет, в итоге заявив, что мы на самом деле уже сотни лет как мертвы, а это агенты Всетворца скачут сообщить нам радостную весть, мол давно пора раствориться до волевых нитей в бездне.

Я же сам из себя ничего интереснее стандарт-ответов выбить не мог. Работорговцы, местный патруль, охотники – разум все больше крутился вокруг предстоящего дела и обыденных шаблонов существований обществ; и в какой-то момент мои логичные варианты закончились, а Звездочет будто подпитывался безумием своих версий и предлагал их все больше: “Почтовая служба почту везет крысам” – говорил он; “Или доставщики воды к колонкам, а то мы все выхлебали”, “Может спасатели нас спасать выбрались”, “Может, Пустошь – заповедник, а мы нарушители? Скачут теперь судить”, “А вдруг на юге есть сообщества разумных, а Пустошь точно буферная зона между южным и северным краем; и они следуют от одной цивилизационной точки к другой”.

Чем ближе подступала группа, тем больше я был способен разглядеть.

Тонконогие и большие животные легко несли наездников.

Вид зверей определить не смогли и сошлись с Звездочетом на том, что они продукт новой эпохи.

На разумных – темно-фиолетовые дэгэлы, поверх надеты доспехи. Всадники вооружены, но по-другому и быть не могло, в ином случае имелись бы серьезные вопросы к их когнитивным способностям.

Еще ближе – сто шагов.

Лица разумных скрывали бледные маски: от верхушек лбов до подбородков.

Головы зверей – глазастые треугольники с мощными закрученными клювами. Кожа была голубовато-серого цвета с серебряными пятнами. Выглядели звери, к удивлению, дружелюбно. В некоторой степени умно и казалось проявляли больше интереса к происходящему, чем всадники, чьи эмоции скрывали маски. Животные издавали множество звуков, и те до глупости радовали: они курлыкали, звонко чирикали, стрекотали. Столько дней в тишине Пустоши отучили от того, что мир может быть громким и настырным.

Звери мотали головами на тонких шеях, и в целом напоминали в большей степени странный гибрид птиц, лошадей и верблюдов.

Всего всадников было четверо, а зверей – пять. Одинокий питомец выглядел растеряно. Потеряли соратника в стычке?

Наверняка.

Пятьдесят шагов. Могу различить формы тяжелых сумок по бокам и позади седельных конструкций. Естественно, оружейные единицы незнакомы – ружья и пузатые многоствольные пистолеты. Оружие как висело открытым, так и было защищено кобурами.

У всадника во главе – черненная кираса, с наслаивающимися друг на друга пластинами. У остальных – тяжеленые на вид нагрудники, сделанные из сотен бронзовых чешуек; по бокам множество подсумков, закрепленных ремнями, а на груди яркие патронташи.

Белесые, нежно-голубые и аквамариновые маски – великолепная работа, передающая всю привлекательность и несовершенство человеческого лица. Впечатляющие искусность и мастерство, которые мог подметить даже я. Ум, следуя природной склонности к дифференциации, разметил всадников и раздал клички в соответствии с деталями: вела их Женщина, с боку от нее ехал Угрюмый, а позади были Безносый и Удивленный.

Всадники спешились в десяти шагах от нас, казались расслабленными. Подошли, подведя с собой и животных.

Женщина в черной кирасе несла массивную кобуру на бедре; размером с большую часть моего предплечья. Что-то крайне убойное, думаю способное и кость панциря пробить.

Ее правый рукав украшали четыре ленты: зеленая, цвета железа, ржавая и песчаная. У остальных по две – железо и песок. Судя по “разнородности” вида – не типичности, отсутствию штамповки – какое-то личное украшение, сделанное руками носителя. Ленты не первопричина того что Женщина вела отряд, но этим положено выделяться среди своих. Посчитал, это что-то что должно вызывать уважение сородичей, но не перебороть уклад происхождений или вязь значимых достижений; иначе продукт был бы произведен массово, по фабричному принципу, в Доме управления, и имел бы черты или метки, которые невозможно подделать. Может я и ошибался, но думал так из-за общего уровня технологичности обмундирования и из-за стандартности повторяющихся в экипировке предметов. Они не просто схожи, не вышли из-под руки одного мастера, а были воспроизведены по заданному шаблону, сообщая о фабричности.

– Дхалы, – произнесла женщина приятным и уверенным голосом.

От нее жест – среднее между поклоном и кивком:

– Относительные потомки приветствуют вас, – добавила она.

– Да будет мир соткан из Справедливости и мастерства, – чуть склонив голову произнес Звездочёт. – Путники.

Фраза казалась знакомой, пробивалась сквозь разбитое кладбище воспоминаний. Формулировка ритуального приветствия?

Посчитал мысль верной.

– Пусть будет, – очевидно растерявшись, ответила женщина. – Форух дай им доф. Дорога предков оказалась тяжела, это очевидно. Уважить их, угостить – это то, чему будет радо небо.

Угрюмый снял с бока зверя массивную флягу и передал мне.

Я кивнул, пытаясь изобразить благодарность. Думаю, вышло плохо. Скрутил крышку.

Понюхал.

– Кровь батара и питающие смеси, дхал, – пояснила Женщина недовольно. – Никто не думал вас травить.

Понятно, нарушил местный этикет. Хади ловко бы различал все эти потенциальные тонкости нутром – я же спланирован и произведен не для таких движений. И жалеть нет нужды. Впрочем, жалости и не было; небольшая социальная скованность и ощущение внутренней неловкости – все что обеспокоило меня на миг.

– Батар – биомодернат зверя, которого вы называли быком, уважаемые, – пояснил Угрюмый.

Набрал полный рот вязкой жижи. Сделал пять глотков и остановился. Сам не понял откуда во мне эта жадность. Я не знал цену того, что принял, поэтому счел необходимым знать меру в утолении голода.

Доф оказался великолепной штукой. Кровавое месиво, заправленное острыми и сладкими приправами, разбавленный алкоголем и незнакомой химией.

Примитив-удовольствие волнами штурмовало разум. Напиток, если его можно так назвать, бил в голову, при этом был чересчур соленным, но не отталкивающим. Насыщал сверх всякой меры. Казалось наелся за все дни голодовки. Искажение восприятия, конечно, но это уже не особо важно – теперь главное удержать в себе угощение, переварить.

Передал флягу Звездочету. Тот пил еще более жадно – я даже не смог определить выглядел ли он в большей степени жалко или же жутко. Наверное, также предстал перед “путниками” и я: исхудалый, избитый гуль с окровавленной пастью.

От Звездочета насчитал девять глотков. Он явно не спешил изображать порядочность и не собирался блуждать по незнакомому нам лабиринту этикета.

Что ж – и это правильно.

– Откуда вы знаете наш язык? – спросил, утерев лицо.

– Фуркат обязан знать его, – Женщина пожала плечами. – Теперь это язык Каганата, нашей родины, и мировой торговли. Неуместно называть его вашим, уважаемые. Вас осталось слишком мало, чтобы забрать право уникального владения на столь ценное. Куда ведет вас небо?

– На север, – ответил Звездочет.

– На север и привязанному бы не советовал соваться, там удача, как жопа хагаса, высрала алтарь Идола, – сплюнул Безносый.

– Оттар, – строго сказала Женщина. – Мало тебе плетей за твой язык?

– Извини, узловая, – склонил голову тот. – Правда твоя.

– Мы все равно пойдем, – с безразличием в голосе произнес Звездочет. – За Идолом и шли.

– Понятно, – в голосе Женщины проявилась грусть.

В попытке узнать больше, томящийся от уколов любопытства, я спросил: – Что вы вообще забыли в этой глуши?

– Со всем уважением, вам это знать ни к чему, – бросил Угрюмый.

– А жаль, – протянул Звездочет.

– Многие знания – многие печали, – развела руками Женщина; мне показалось в ее голосе была улыбка. – Вы пустые?

– Что имеешь в виду?

– Пустые, лишенные памяти.

– Да. Похоже на нас.

– Вас с каждым годом все меньше.

– Дхалы не бесконечные, – Звездочет пожал плечами. – Всему приходит конец.

– Что верно, то верно, – вздохнула Женщина. – Но было бы здорово, если б вас где-то штамповали.

Удивившись, я поднял бровь:

– Оскорбиться или счесть хвалой?

– Быть мечтательной – значит оскорбить дхала? – парировала она.

Я не смог сдержать улыбку, а Звездочет громко рассмеялся.

Женщина дотронулась до шеи: ей, явно, сделалось неуютно. Не поняла нашего веселья. Удивленный тоже не понял этого, оттого опустил ладони на рукояти пистолей, торчащих из-за пояса. Остальные не двинулись и ничем не выдали беспокойства. Сделал вывод что Женщина и Удивленный из них младшие по возрасту, либо не имели дел с дхалами.

– Нервы, – пояснил я, кивнув на заливающегося Звездочета.

– А говорят дхалы не умеют.

– Чего не умеют?

– Нервничать. Чувствовать, – странное прозвучало в ее голосе.

– Многих ты знала?

– Видела двух. Не общалась, дел не вела. Слухами полны мои представления.

– Чувствовать значит жить, узловая. Странно, что я поясняю такую вещь. Мы похожи на мертвецов?

– Есть немного.

Звездочет зашелся в новом приступе, махнул рукой и отошел на несколько шагов, явно наслаждаясь своим состоянием.

– Дхалы умеют все. Накопительный эффект, узловая. Нас потрепали и путь был тяжелый, а разговор с вами как отголосок былой нормальной жизни, призрак, вот и прорывается всякое глупое.

– Кого же вы встретили?

– Амтана.

Путники встрепенулись. Не беспокойство, но в движениях похоже на охотничий азарт.

– Узоры?

– Семнадцатый.

Угрюмый присвистнул.

– Как выкрутились? – спросил он.

– Смекалкой и удачей.

– Истина? – поинтересовалась Женщина.

Я не хотел ей врать.

Улыбнулся.

– Нет. Он наигрался с нами и изорванными отпустил.

– Это странно.

– Не то слово, узловая.

– В чем он был силен? – жадно спросил Угрюмый.

– Что ты, друг, имеешь в виду?

Он добавил жестов руками:

– Огнестрел, когти и клыки, кислота, скорость, сила, бронекожа, регенерация. Что именно?

– Не знаю в обиходе ли у вас это слово сейчас, он оракул. На мой взгляд – сильный. Еще телепат.

– Разумный?

– Даже слишком, – Звездочет сплюнул. – Бродит тут топчет тела Идола, блуждающий мирняк, вроде нас, кошмарит.

– Колосс. Вообще-то они редки, – задумался Угрюмый.

– Слышал, братец, мы везучие, – Звездочет почесал затылок. – Ответьте уж нам, сколько еще до города или, хотя бы, поселка?

– Если пешком, то шесть – семь дней пути.

– А ваш Каганат большой? – спросил я.

Звездочет странно посмотрел на меня. В ответ на его немой вопрос, пожал плечами.

А что? Интересно же.

– Да, дхал, – в речи Женщины появились мечтательные нотки. – Отсюда на северо-восток, далековато, но терпимо, там начинаются наши земли. Тянутся они до края мира. Там бы вам были рады. На землях “костевиков”, – она будто выплюнула слово. – Дхалов не ждут. Им бы волю до небес, тогда они бы вас всех в хагасов курган закопали, и, разумеется, нас заодно. Но это мысли, прямо ударить первыми могут только мусорщики. “Костевики” все же не дикари. Но не ждите к себе справедливого отношения.

Интересно. Получается, по крайней мере по словам всадницы, часть людских сообществ нас презирали. Удивляться тут нечему.

– Чем Каганат является?

– Степи.

Как и везде.

– Вы кочевой народ?

– Отчасти, – казалось она задумалась. – Да, в большей степени Небо и Бог-Отец устроили нашу жизнь так.

Звездочет подошел ближе и, потирая ладонью пустую глазницу, спросил:

– Так, а что там с Идолом?

– Младший, забыв свою кровь, сыграл в легенду и напал вместо того, чтобы бежать. Не справился. Мы поздно заметили алтарь. Все тяжелое вооружение, спасибо удаче, осталось на нургусе. С младшим промысловый мушкет, запас пуль, капсюлей и пороха. Если решитесь отправиться по дороге, через алтарь, и уцелеете, верните личину.

– Личину?

Она указала на лицо.

– Маску. Мы называем их личинами. Было бы хорошим делом вернуть роду хотя бы ее. Он из старшей семьи, а для нас вернуть лик и заложить его в курган – значит многое.

Мы сделаем небольшой круг и возьмем на север другим путем. Если выйдет, если вы переживете встречу, найдите нас в Изоте, в заведении Оседлый фуркат, награда будет щедрой, – она кивнула. – Прошу относительные предки.

И забралась в седло, остальные поступили также.

– Я не спросила имен и не назвала свое. Останьтесь для нас безличными.

– Как звали младшего?

– Зачем тебе?

– Уважение, – ответил. – Память.

Она задумалась, но после небольшой паузы заговорила.

– Джехан. Видел он шестнадцать зим, но уже проехал насквозь три степи. Был хорош в танце хутуг и стрельбе из мушкета, – задумалась, а затем добавила. – Вы там погибните, если повезет сольетесь с небом, малые узоры. Нет, тогда станете пищей для многоголового чудовища. Я скорблю.

– В чем суть дхалов как не погибнуть в бою, узловая возлюбленная Небес?

Угрюмый хихикнул, но быстро отвернул лицо, чтобы заглушить звук.

Что со мной?

Даже лица не видел, но крепкая, да, и глазастая.

В моем вкусе, это я еще помнил.

Что за дурь в шаблоне. Мыслительные маршруты спутаны в хаотичные канаты. Совершенно четко могу сказать, большего бардака в голове и не было. Столь много токсинов алогичности я в себя никогда не принимал. Нутро аж скрипело. Чуждые шаблону эмоции накрыли субличности липкой пленкой; сквозь фон, они выпрыгивали на передний план, нагло и мощно, будто жирные рыбины из реки. Моды не находили их опасными. Были это: неловкость, отторжение, неприятие, фаталистическая игривость, интерес, раздутый до сумасшествия. В общем сплошь третьесортный мусор, мешающий функционированию.

Виновата ли ядовитая Пустошь вокруг? Может и так. Однако панцирь еще должен держать защиту.

Виновата ли собственная пустота, что ежесекундно заполняется всяким сором?

Да или нет? Все-таки этот сор восприятия; вряд ли он настолько опасен.

Виновата ли слабость и ментальные шрамы, взбухшие на разуме?

Похоже оно.

А еще может повлияло все и сразу.

В водовороте новоявленной, незнакомой мне культуры, не сказал ли я лишнего? Не пообещал ли чего? Не оскорбил ли ее или божественность их небес, культовость – которая очевидна и мне, демонстративно мазнув по ней своей волей?

Все эти сложности и анализы пустоты – недостатка информационной основы – больше подходили для лысых громоздких черепов чатуров. Мне со своими рефлексами и жилами плавать в этом тяжело. Может лучше и не пытаться, упростить спутанные мыслеходы.

Но к удивлению, она тепло рассмеялась и покачала головой:

– Твои слова пришлись мне по душе, Воитель, – Женщина дернула поводья, сказала строго. – Выживите.

И они уехали.

А мы двинулись на север.

– Это все здорово, братец, – пробурчал Звездочёт. – Но маскорожие могли бы и пистолет какой-нибудь выделить.

– Ну ты ж не попросил. Все ржал больше. Может быть и дали бы. Вроде неплохие ребята. Показалось, по крайней мере, так.

– Еще уважаемому дхалу, как они там брякнули, относительному предку, выпрашивать оружие не хватало. Как-то это жалко. А ребята твои… да у них язык у всех в жопе, одна баба только и говорила. Да и Скукоженый мяукал там что-то. Как ты вообще определил, что они, как ты выразился – неплохие?

– Могли застрелить.

– За что?

– Как будто для убийства нужен повод.

– Вообще-то обычно нужен, – возразил Звездочет.

– Ну допустим. Ограбить тогда.

– А что с нас взять?

– Например, панцири, – сказал и понял, что сморозил глупость.

– Ты как совсем темный, братец, солнышком припекло? Умный сплав потеряет свойства со смертью хозяина. Станет не крепче скорлупы.

– Точно. Я же помнил это…

– Мы выглядим как бродяги. Да мы они и есть, братец. По их мнению – навязываясь Идолу – мы еще и смертники. Взять с нас нечего. Нас можно только пожалеть. Легкая жалость – для этого хорошим быть необязательно. Сам знаешь.

– Знаю.

– Ты видел их оружие?

– Видел.

– Посмотреть бы поближе. Сдается там и приличное что-то есть, достойное и нас.

Я кивнул, а затем рассмеялся:

– Сейчас мы достойны разве что дубин, – покачал головой и добавил: – Меня беспокоит что они с этим Алтарем не стали связываться, хотя у них такое количество стрелковых единиц.

– Решили не рисковать, – ответил Звездочёт. – Малого не вернуть, а потерять кого-то еще можно с легкостью. Здесь же угроза не банальной стычки. Искаженная воля, давление иных сил. Только чумазый хади знает, как мозг среагирует на всю эту гнилую свистопляску. Может и сразу сломаться, разбиться, будто стеклянный стакан о каменную столешницу.

– И откуда эта тупая поэтичность?

– Проснулась вот что-то, – он хитро улыбнулся, пожал плечами. – Баб давно не видел.

***

Мы прошли пятнадцать километров на север по дороге и придавленный тяжестью нашего общего молчания, я понял, что так и не удосужился узнать против чего нам придется выступить.

– Звездочёт, что такое Идол?

Эхо тоски привычно отозвалось.

– Не помнишь и этого? – он аж зашипел от возмущения.

– Не помню, – кивнул я.

Звездочет молча пыхтел минуту, а затем спросил.

– И все это время ты шел, ничего не зная и ничего не спрашивая?

– Получается так.

– По мне, братец, это ужасно глупо. Даже удивлен как тебе удавалось все это время производить впечатление, – голос его пропитался неестественным удивлением.

– И какое именно?

Он выразительно посмотрел на меня единственным глазом:

– Не тупого.

Я засмеялся.

– Твоя правда, – почесал кожу вокруг сожжённого мода. – Безумие. Похоже вся эта ситуация и обнуление повредили мозг серьезнее, чем мне казалось. Логичность маршрутов нарушена сильнее чем представлялось. Все вот на тебя глядел, боясь, что ты с ума сходишь, а оказалось сам и вовсе того – одурел.

– Поэтому я и Старший, – назидательно поднял он палец.

– Так все-таки, Звездочет. Дело есть дело.

– Мало помню, братец. Идол говорил о себе как о Божестве нового типа; обещал посмертие. Дискутировать о том Бог ли он на самом деле – я, разумеется, не готов. Здесь бы нам парочка чатуров не помешала для разбора раскладов. Я воспринимаю его как множество единого; агрессивную, самовоспроизводящуюся систему.

– Так как же он все разрушил?

– Массово захватывал тела сородичей.

Вполне логично что если знать механизм атаки, то можно придумать контрмеру и способы защиты.

– Каким образом осуществлялся захват?

– Без понятия.

А чего я собственно ожидал?

– Моды?

– Как ты видишь, – порезал иронией. – Не справились наши моды. Давление исключительной мощности, бьет точно кулаком хата-фрактария – мозги наружу; моды помогали, конечно, но Идол воздействовал силой иного порядка, охладители на них не рассчитаны. Личность теряется. Возможно модернизируется им же, для упрощения доступа. В целом, по обрывкам памяти, стычки с ним – это противостояние твоего нутра, воли и жадности, которая похоже суть Идола.

– А тела?

– Становятся подконтрольны.

– Система роя.

– Верно, система роя.

– Плохо. И цель этого роя?

– Не знаю. Похоже на самокопирование. Четко помню, что он выворачивает нутро наизнанку. С другой стороны, мы обнуленные, что… Бойся!

Еще и сообразить не успел, заметил лишь боковым зрением выброс густого дыма, а Звездочёт уже врезался в меня, сбивая с ног, и одновременно с этим по степи разошелся грохот выстрела.

Толчок был так силен, что откатился на четыре метра, Звездочек же упал на месте, раненный в голову.

Идол стоял в сотне шагов, с боку, от линии нашего маршрута. Как мы его не заметили – мистика.

Разумеется, не исключал я вероятность того, что это банально часть его загадочных сил, а не наша невнимательность или слабость. В конце концов, фуркаты-кочевники так же оказались не готовы к встрече.

Тело впрыснуло все многообразии химии, сердца забились как бешеные, запертые в клетке ребер летучие мыши. Но ощущал я себя все равно вяло, лениво, хоть в движениях и проявилась привычная резкость, но должен отметить, она казалась болезненной. Похоже практически исчерпал ресурсы.

Идол держал мушкет на стрелковом упоре, но даже не пытался выстрелить вновь или перезарядиться.

Возле него, по левую руку, серо-рыжий росчерк пометил выпуклость снежной насыпи. Кусками из-под снега и следов идейной чумы проглядывал зеленый ломоть гранита.

Идол сделал из каменного когтя алтарь. Как всегда, вспомнилось мне: когти алтарей, клыки обелисков и всюду отрава чумной ржавчины…

Я подобрался к Звездочету.

– Живой?

– Не уверен.

Пуля вошла под глаз, прямо в мод, рассекая его на части и заколачивая осколки в плоть точно дробины.

Смотреть больно.

Собрат – месиво.

Глаз потерян, а нос и щеки изувечило, оставляя лоскуты и нити плоти болтаться.

Пуля зашла глубоко. Я видел голубовато-льдистый цвет обнажённой кости, на которой то и дело проявлялись кровавые комья и красные ручьи толщиной с половину ногтя мизинца.

– Возьми, – он протянул меч рукоятью вперед.

Я взял.

– Иди и разберись. Я… – сбился, закашлялся. – Дождаться хороших новостей постараюсь.

– Постарайся.

А что еще ему можно было сказать?

Звездочет не жилец.

Глава 7

Узурпатор

Меня охватывали сомнения, а их в свою очередь отрезали моды. В голове оставались только остовы идей без эмоций.

Я шел к Идолу.

Пустошь сжевала меня.

Боевая форма была выстроена из недостатков. Холод, незапланированная голодовка, сожженные в пути мышцы, утерянная гибкость, множество микротравм и травм что серьёзнее, заканчивающийся ресурс шаблона и, в конце концов, оружейный дефицит.

Как же быть?

Как победить эту дрянь?

Я ожидал всего: и конструктов оракула, давящих меня геометрическим совершенством, словно угловатого скального жука; и сверхбоевой дух, захваченного тела, что выпотрошит в прямой схватке, но Идол не сделал и движения. Не было и ментального давления. А я приближался.

Почему?

Потому что по воле обстоятельств, я фаталистический механизм.

Так он и стоял, сложив руки сверху мушкета. От основания и от ствола вились две тонкие струйки дыма.

Наглая ухмылка на молодом бледном лице. Глаза горели лавовой ржавчиной, следили за мной безотрывно. Он не моргал, нужды не было. На лбу мясной барельеф – метка Идола. Вспомнил, в ней, как он утверждал, посмертный чертог. С правого рукава, с одной из лент, свисало рыжее семечко безобразным браслетом-цепочкой. Семечко, тошнотворное, исчерченное линиями, шипастое.

Белесая личина фурката болталась на поясе, прикрывала промежность. Если бы она была надета на живого хозяина, мой разум называл бы его, не иначе как Улыбчивый, но теперь, когда лицом пользовался Идол, в голову не приходило никакого другого слова кроме как тварь.

Остановился в пятнадцати шагах.

– Мы приветствуем тебя, – произнесло тело.

Мой ответ не очень уверенный.

– Ну, здравствуй.

Пространство точно скрипело. Как будто сошлись две железки. Давление исходило со стороны каменного массива, обтянутого рыжей сетью. Из-под снега, закрывшего часть гранитного ложа, на меня пялилось еще одно рыжее семечко. Я увидел: все нити вились к нему. Пульсировали.

Что это было: нервная система, может вены?

Семечко алтаря такое же как то, что свисало с рукава Идола, но шипы торчали из мясистого глаза в центре. Глаз не был залит лавовой ржавчиной полностью, он метался смотрел везде и всюду.

Мерзость.

– Что ты, Бездна, такое? – спросил, потому что должен был.

– Танцор, мы десятки раз обсуждали это, – он качнул головой. – Не начинай старую песнь. Мы есть Бог. Как бы ты не спорил, истина она одна. Суть есть суть.

– Чушь, отродье.

– Отродье? – он улыбнулся шире, до неестественного. – Грубый бесхребетный малёк, мы идеал. Это доказано. Ты опоздал.

– Боги заперты и забыты.

– Пока заперты, – он кивнул. – Но забыты? О, солнце, нет. Твои данные устарели. Да и ты устарел. Мы радуемся, что ты, славный Кхунский Чемпион, вылез наконец-то из своей заблеванной от ужаса норы. Тебе должно быть стыдно, ты так долго прятался. С другой стороны, у тебя были какие-то причины. У тебя всегда были какие-то причины, этим ты и вызывал интерес.

Даже у Короля не поднялась рука на первых, спасенных нами, а тебя ничего не смутило. Мы навсегда в восхищении. По поводу Богов, старые заперты, а новые, – он скинул мушкет с оружейного упора, сделал шаг в сторону камня и расправил руки в стороны, будто крыльями обняв мир; улыбка его стала шире. – Новые, как видишь, самые свободные существа этого мира. Видящие, гордые, славные.

– Много болтаешь, тухлоглазый.

– Тухлоглазый? Обнуление забрало и твои манеры, – качал головой. – Мы объясним, пустышка. Убитые спасенные. Ты их убил, когда они наслаждались нашим посмертием.

Не помнил.

– Не трать силы. Буду отрицать. И мне на самом деле все равно.

Я врал.

Он смеялся.

– Обнуленный. Такой пустой, что нам даже как-то неудобно шарить по твоей голове. Пустота, пустота, шрамы, осколки и костяки шаблона. Как на пустую жилу уставились, но то ничего не меняет. Лезть в твою голову нужно. Ты же, малек, понимаешь? Готов? Наша “кирка” уже жаждет.

С лица Идола ушло всякое выражение, а затем он подкинул свисающее с запястья семечко, схватил и сжал в кулаке, обратив в жижу.

Мир превратился в оранжевый отцвет. Короб разума сдавило, в одной из точек его пробило ржавым ментальным гвоздем, который тут же начал травить мыслеплоть.

Моды моментально перегрелись, обжигая лицо холодом.

Я вздрогнул.

Из недр памятного кладбища вытянуло два воспоминания. Понимая, что с их помощью Идол пытался нащупать рычаг давления, я успел отбиться от одного: спрятать, запереть его в субличность, не давая хоть как-то повлиять.

Второе, подобно склизкой рыбине, вырвалось из хвата клешней разума, чтобы разозлиться и тут же ударить в голову.

Рыжая вспышка.

О, Бездна.

Массив треснул по черепу. Казалось я слышу треск. Тот застрял в ушах и повторялся, точно искаженная запись: навязчиво, хрипло и нереалистично – даже скорее насмешливо.

Воспоминание представало во всей красе:

Моя кханник передо мной. Шиб Черноволосая. Тонкое лицо, большие глаза, грудь оголена.

Я ценил ее красоту, она грела мне постель. Это естественно не любовь, дхалы к этому не способны.

Нет.

Так говорили хади. Это лишь одно из сотен преступлений за которые мы их презирали.

Ложь ради красоты, цельности; нет – за обиду, за несогласие. Насилие для многих из них – яд. Для нас – жизнь.

В руке Шиб окровавленный топорик. Глаза горят рыжим – определенно заражена. Барельеф пульсирует, грязно, навязчиво приковывая взгляд, приводит к мыслям о сексе. Моды сбивают направление.

Бросаю взгляд вниз – правая ладонь изуродована. Виднеется синева кости.

Я закрывался ею от удара?

Похоже.

Вот тебе и “Яма”, вот тебе и десятилетия имперских войн, тысячи битв в кругу.

Два пальца потеряны, еще два и часть кисти болтаются на мясных и кожаных полосках. Цел лишь большой.

Но я уже пришел в себя.

Агония и шок лишь хрустящий сор под сапогами функционала модов.

Меч в левой руке, у Сущности, забравшей Шиб, нет и шанса.

В два движения я отбиваю ее неловкий удар топором и отсекаю пальцы; обратным ходом ссекаю и руку.

Мое оружие не требует заточки – двухцветный меч – артефакт эпохи Богоборцев. Он режет легко и пьяняще. Но Шиб не меняется и не страдает.

Улыбка проступает оскверняющим гнойником. Не ее улыбка; когда улыбалась она, то всегда чуть прикрывала правый глаз. Последствия детской травмы.

Заражена.

Двухцветный меч пробивает ей голову в переносице; обжигающее чувство – от руки до сердца, а затем и шаблона – ощущение предательства, которое придется совершать еще много и много раз. Оно жжет кисть, пальцы. Я морщусь. Идол давит на это – чувствую вмешательство четко, он пытается раздуть его, эту мысль, оскверняющий огонь убийства того, кого обязан Справедливостью защищать. Огонь захватывает руку, плечо.

Я выныривал, мысленно отшвыривая воспоминание в сторону.

Какая глупость.

В момент, когда она оказалась заражена, она уже была мертва.

“А что если нет?”

Отставить.

Воспоминание вообще правдиво?

Бросил взгляд на правую руку – кисть отличается тоном от кожи предплечья. Чуть раньше я не замечал этого, потому что не всматривался или потому что не знал.

Память про изувеченную руку – истина.

“Значит и про убийство”.

Верно.

“А она дала тебе четырех детей”

Истина.

Но это пустота.

“Ты убил ее”.

Правда.

“Было ли это необходимо?”

Вероятно.

“А что если Посмертие реально?”

Давление усилилось, сознание помутилось.

Невозможно.

“Ты поспешил – это очевидно”.

Вранье. Я отдал кисть, чтобы проверить. Скорее промедлил.

“А почему тогда ладонь на месте?”

Я не знаю.

“А если Посмертие способно спасти от Бездны?”

Мир принял в себя рыжие мазки. Снежная степь в моих глазах горела.

Невозможно.

“Вероятность есть?”

Давил.

Ржавчина осела на зубах, мерзко захрустело.

Сплошная горечь.

Сплюнул.

Мотнул головой. Улыбка на теле Идола расширялась в обзоре, калеча вид головы – растягивалась во весь горизонт.

Зачем от нее вообще нужно спасаться? Это то, на что обречен каждый.

“А что если Идол – настоящий Всетворец, и его Воля – спасение?”

Нет.

“Противишься его Воле?”

Невозможно; я кхун. Я и есть первичная Воля.

“Дети Всетворца – его персонифицированная Воля. Мы – он, вы – старая чешуя, ту что он отбросил”.

Сомнительно.

“Ты лишь бессмысленное щупальце, нашедшее кристаллик сознания”.

Только слова.

“Нам надоело. Какой же вшивый бессердечный гордец”.

И он сдавил череп.

Я закричал.

Это даже не мои мысли, уже и сам не знаю, о чем думал. Сколько процентов надумал из них, действительно, я?

Идол воспроизводил нужные ему идеи, травил ржавчиной.

Образы всплывали в голове: оранжевая кровь, лава, рыжеглазые войска, смех, отступление дхалов, смерти, казни невосприимчивых – все это смешенное с непрекращающейся битвой, где каждый враг – осажденный отродьем сородич. Стрельба из “Богоборца” пока хтоны не закончились, а пальцы не почернели от яда; и многодневный танец мечей: рубящие, тычки, финты, удары кулаками, локтями, ступнями и коленями, тут даже укусы и безнадежные плевки, но у нас была цель – сопровождали кого-то важного.

Справились ли мы?

Да или нет?

Самая суть, нет об этом памяти.

Голову сдавило так, будто шаблон черепа стал карликовым – в два раза сузился.

Хлынула кровь из носа, ушей, глаз и вот я уже сблевывал рыжие сгустки на снег. Оранжевые узоры в рвоте – мельтешащие, скручивающиеся псевдо-жуки и тысячи глазастых семечек, тянущих ко мне свои длиннющие щупальцевые нити-манипуляторы.

Даже не думай, грязь.

Моды скрипели так будто прогибались внутрь, звук напоминал стоны.

Боль от искажения, ожоги – это то во что я вцеплялся мыслью до спазма челюстей и зубного скрежета.

Такова реальность: Идол пытался раздавить мой череп.

Не отпускай ее.

И я не отпускал.

– Бездна, – я поднимаюсь. – Спаси, Бездна.

Шаг.

Еще один.

– Бездна.

Сделал их всего четырнадцать.

Поднял меч.

Он улыбнулся нагло и открыто, сложив руки на груди.

Ему все равно: его тел миллионы.

Ужас пробивал два сердца тонкими иглами.

Что мы наделали?

Как мы могли?

“Да – вы”, – обвинение как удар в солнечное сплетение. “И мы благодарны, и Посмертие есть наша благодарность. Мы заберем всех, и мы станем всем, ибо такова Воля Всетворца. Таково желание. Таковы, малец, мы”.

Взгляд лавовых глаз, направленный на меня, воспринимался как затянувшийся удар плетью. Ноги дрожали, будто нес три сотни килограмм, и теперь пытался не сломаться.

– Давай, Чемпион, – говорил, обнажая рыжие зубы. – Покажи почему тебя ставили в дуэльный круг.

Я покончил с Идолом, так же как сделал это в воспоминании с Шиб, вбил острие меча ему в переносицу.

И все исчезло.

***

Не знаю через сколько пришел в себя, но солнце, безучастное к стычкам жуков, оставалось все там же.

Я был полностью разбит и изувечен. Микротравмы облепили голову пульсирующей сетью, моды уже вовсю трудились, точно в попытке загладить вину.

Привычно боль ушла в фон.

Страшно представить, как себя ощущал бы без “перьев” модификаций. Скорей всего никак – сознание разметало бы в тьме беспамятства.

Один глаз почти не видел. Его залепила рыжая пленка, наверняка фантомная.

Нос отказывался работать. Зубы зудели, а в ушах то и дело появлялись призрачные отзвуки: шепотки, разрывы, грохотанье и смешки – но даже такое состояние, без чужого давления, ощущалось блаженством.

Тело Идола лежало там, где и упало. Меч торчал, вбитый в череп на ладонь.

Оранжевый цвет сошел с глаз, малец смотрел в небо пустым взглядом. Лишь рыжие точки по краю белков и ссохшийся барельеф метки напоминали о том, что тело было захвачено.

На алтаре – каменном выступе – рыжее семечко все еще пульсировало, но тускло, без былого энтузиазма.

Поднял мушкет.

Руки тряслись, пальцы слушались плохо – их, как и саму кисть – то и дело выворачивало судорогами, но, чтобы раздробить прикладом семечко владения хватило.

Оно лопнуло как перезрелый фрукт, оставив желто-бурую вонючую жижу, медленно сползающую по зеленому граниту. Скол мыслеформ – образ дофа, так же лениво сползающего в глотку. Чуть не вывернуло опять. Потянуло гнилью, сладостью и сероводородом даже через закупоренный нос.

Сплюнул, выдохнул, зажмурился.

Отзвуки в ушах пропали.

Жив.

И в своей голове я один.

Наслаждение… но и его через четыре секунды срезали моды. Они жестоки и непреклонны, но правда в этом есть. Я все еще в опасности. И как бы мне не хотелось проверить Звездочета, в начале – дело.

Оружие.

Темное ложе и приклад. Эхо удивления прошлось по шаблону – из подлинного дерева.

Провел ладонью по стволу – примитив-сплав.

Практически новое.

Тяжелое для человека. Килограммов девять, но для меня в здоровой форме пойдет. От приклада до кончика ствола целых полтора метра; не больно и удобно будет обслуживать. Понизу закреплён тонкий шомпол. Ударный замок прорастал из боковины, прямо над спусковым крючком. Был он исполнен в виде бронзовой зубастой змейки; рядом с замком располагался грязный патрубок.

Удовольствие прошлось волной, а затем ушло в фон срезанное. Моды оставались безжалостными.

Пошарил по кармашкам патронташа: вот патрон в бумаге, вот капсуль. Теперь самое важное.

На перезарядку ушло больше двух минут. Пальцы не слушались, да и обвыкался. Очень не хотелось, чтобы мушкет оказался поврежден настырной профанской грубостью, да и капсуль все не удавалось насадить на патрубок.

Я смеялся над собой, над пальцами, над неловкостью победы и был во всем этом какой-то нездоровый надрыв. А в сотне шагов умирал Звездочет. Если уже не умер.

Теперь меня так просто не взять.

Примитив, но в рамках своих задач чудовищно эффективен.

Звездочёт не даст соврать.

– Каков красавец, – голос свой узнать не удалось.

Поморщился, я порядком оглушен: правое ухо ни бездны не слышит.

Знание вторглось внезапно: дхалы, когда их принимали фуркаты, участвовали с такими или примерно такими мушкетами в благородной охоте, наравне с местными. Выходило я уже стрелял из подобного. И опять мысль, насмешливая, ироничная:

А из чего я вообще не стрелял?

Снял жилетку патронташа с Джехана и закрепил на панцире. Личина повисла промеж ног. Осмотрел карманы штанов – пусто. Осторожно вытянул из головы покинутого меч. Повернулся, чтобы осмотреться, и услышал звук: знакомое до боли гудение.Тихое, но настойчивое.

Возле разбитого алтаря Идола, над ним, завис черный ромб размером с три сложенные стандарт-монеты. Он перетекал с места на место. Из ромба торчали немыслимо тонкие ложноножки. Мысленный скол, выглядело как рыбацкая леска.

Питалось что ли оно так?

Звездный мёд, конечно.

Затравлено огляделся. Будто подсознательно опасался, что опять примчится Амтан и сердечно добавит травм сверху.

Ничего.

Никого.

Я пропустил рождение или оно в этот раз проявилось до безумия скромно? Но Всетворец одобрял мое выживание и движение. Какие еще ответы нужны чтобы выбить муть, залитую в голову Идолом?

Что ж, я благодарен.

Не размышляя напрасно, вытащил инъектор и собрал дар.

Я механизм.

Исполняющая обыденные ритуалы автоматика.

Чувствовал нутром: сейчас излишнее умственное напряжение может заставить свернуться в эмбрион или вызвать разрушительный приступ тошноты. А экстренно собранную волю нужно удерживать.

В итоге убедился, что взять с бедолаги Джехана больше нечего, и поковылял к Звездочету, мушкет использовал как костыль.

Пока шел обратился к тому воспоминанию, что спрятал от Идола. Просмотрел, затем еще раз.

Я молод. Мне не стукнуло и пятнадцать.

Избит, но не сломлен. Нет ничего под семнадцатой циклопический Луной, что может скрутить дух.

Всюду кровь. Кулаки разбухшие. Два ребра сломано. Но победил, хоть дышалось тяжело. Такие дни все чаще. Победы, раны и удовольствие.

Семнадцатая Луна сияет теплой синевой и благословленным серебром с верхотуры Озерного района Улья. Поглядывая на ее циклопический глаз, я вижу нечто странное, возможно надуманное. Одобрение. Сколько раз мне крепко прилетело в голову? Шесть? Девять? Кто бы считал.

Гарпии нарушили круг, оперируя к тезису равенства. Грязный трюк, но в рамках игры. Просто ты сообщаешь всем, что твоя группировка – дерьмо на ботинках хата – и серьезные ребята, чья репутация безупречна, могут посчитать, что на твоих кхунов функционал святости правил не распространяется.

Они выставили поочередно четверых.

Ничего нового.

Я привык.

Победил всех.

В двух из трех подобных случаев так и происходит. Это не случайно.

Они заходили в круг, но я оказывался сильнее каждого. Последний был хорош в стойке, он и сломал ребра ударами ног, а бесконечные джебы и спрятанные за ними хуки выбили из меня ум. И так вышло что в ярости от боли я убил его. Да еще как убил… смерть не остановила ярость, но это лишь капля стыда, сгинувшая в истории. Однако я так и представлял, как вонючие хади плачут навзрыд и, тыкая пальцем, обзывают Чудовищем.

Неважно.

Если бы Справедливость наделила хади хоть крупицей ума – это еще имело бы значение, а так… Никто не обижался, когда ручьистый окунь кусал плавуна за ногу. Такими уродились: прыткими и слепыми, также и хади было суждено уродиться безмозглыми.

Никаких особенных чувств по поводу совершенного я не испытывал, так получилось. Такова жизнь в премирье: мы боремся за влияние, пункты выдачи товаров, жизнь; в ресурсном противоречии “заиграться” плевое дело. Но он был первый кого я убил в кругу, а это, по идее, меняло все и что-то да значило. Теперь пути назад не было. Хотя я никогда и не искал другого. Справедливость уже отмерила все что могла, когда был произведен на свет.

Проходящие старшие: хаты и кханники – умилялись, глядя на меня и труп, искалеченный открытыми переломами и головой, изорванной и раздробленной.

Их улыбки, овации, большие пальцы, направленные вверх, и слащавые подбадривания могли обмануть или вдохновить разве что наших младших.

Взрослые не в премирье. Уже вошли в мир, хотя, разумеется, пережили десятилетия назад все тоже самое, но они забыли. А это главное. Забыли, что такое бесконечные стычки и постоянное чувство голода; что такое ложиться спать в ожидании, что кто-то из группировок нарушит функционал святости правил и нападет ночью с заточками, ножами и огнем. Такое бывало. Но не у нас, потому что Дагот умен. Однако страх есть страх. Его можно только принять.

Вожак гарпий, имя которого я слышал и целенаправленно забыл, сказал, что мертвого звали Дол.

Я кивнул. Это важно – сохранить имя достойного. Мне казалось так правильно.

Тело мальчишки лежало подле меня. Гарпии не решились его взять, забрали лишь побитых и направились на свои улочки.

Их территория уменьшиться на треть.

Глупо, мы бы не стали биться еще и за тело. Я биться больше не мог, а другие не посмели бы оспаривать силу, выходя и борясь вперед моего мнения. За такое я заколочу до полусмерти любого из своих, даже в таком состоянии. Я скор на гнев. Я счастлив биться. Меня часто сжирает ярость. Я не понимаю, как во мне это уживается и переживаю, обдумывая это долгими ночами – хотя думать и не мастер. Дагот говорит характер отточат в “Яме”, отсеют изъяны, оставив лишь врожденное серебро души и синеющий костяк псевдо-металла. Я хочу ему верить.

Дагот сжал мое плечо, вернув в реальность.

– Ты сделал верно, друг.

Истина.

С ней невозможно спорить – она как свод Улья, тяжелая, ограничивающая, неизменная.

– В тебе кровь дхала. Это справедливо. Серебро, друг. Сегодня ты в очередной раз узаконил это. Теперь простые слова одобрены Справедливостью, кровью и жизнью, – он кивнул на тело. – Достойного соперника. Идеал воинского серебра сиял в тебе сквозь недоразвитую плоть.

Мне было приятно услышать это, ведь сам я считал, в Даготе горит кровавое золото чатура. Он правил и решал, я бился.

Самый старший из нас и самый умный, на нем эта чатурова кровь отразилась излишней взрослостью – он казался мудрым и полным ответственности за тех, над кем верховодил. Сто шестьдесят пять “детей” разного возраста: от семи до пятнадцати.

Ему было шестнадцать, но выглядел он на тридцать. Черные круги под глазами от постоянных дум, облысел. Только малый рост, который будет еще меняться, если ему, конечно, повезет, выдавал в нем подростка.

– Он, – я кивнул на труп. – Должен был идти первым и единственным. Остальные мусор. Я о них и кулаки не сбил. Я бы победил. Мы бы разделили с Долом пластины коруса.

Дагот поднял брови в удивлении: – А как же обет против психотропов?

– Особый случай.

– И?

– Я бы затребовал его себе на правах младшего. А он бы не отказался, увидев во мне старшего. Сколько ему было – лет тринадцать? Я бы его обучил.

Я грустил? Жалел?

Странно.

Дагот пожал плечами.

– Такова жизнь. Не все получается так, как тебе хочется. Мы здесь в том числе привыкаем и к этому.

Он осторожно взял меня за лицо. Перепачкал руки.

Это многое значило. Он безумно боялся крови, но вида не подал.

– Мы горды, Килли, что ты наш кулак.

Я кивнул. Гордость хорошее чувство. Справедливость учит взращивать ее. И опять взгляд к Луне. Ухмыляется мне беспутница.

Я указал на тело Дола.

– Оплатим сборщика и призовем родительниц, воспитавших.

– Воспитавших конкретно его? – он удивился.

– Да.

– Дорого, – поморщился. – Придется платить чатуру-герольдьеру.

– Моя воля.

– Хорошо – он кивнул сам себе, раздумывая. – Как посчитаешь нужным.

Вокруг лишь бело-серая степь, тишина и прохлада.

– Килли. Мое имя Килли.

– Килли – это сокращение от Киллигора, – пояснила Желчь. – А еще ты был тупым до безумия мудаком. Впрочем, годы идут, но ничего не меняется.

***

Звездочёт услышал меня, когда подходил:

– Идол?

Ответил:

– Я гляжу, Старший, ты в меня не больно-то и верил.

– Рад. Тебя так долго не было… я уже решил – все.

Молчание.

– Если бы меня звали Одноглазым, теперь можно было поменять имя на Безглазый, – он выдавил из себя смешок.

– Не будь ребенком, Звездочет. Ты умираешь.

– Знаю.

– Соберись перед Бездной.

– Легко сказать.

Опять молчание.

Решил поделиться.

– Меня звали Киллигор. Вспомнилось вот.

– Ничего не говорит. Боевую кличку дхал получает в “Яме”, а имя – детское поле премирья. Вообще забавно. Похоже Идол подарил тебе детство. Достаточно щедро, не находишь?

– Вернул мне детство и забрал твою жизнь.

Моды отсекли все эмоции: я превратился в холодного скальника, но недовольство тем, как ситуация сложилась, просачивалось и в основу.

Через минуту Звездочёт стал затухать: засопел, проявился бред.

Умирающий повторял одни и те же слова и фразы: “Извини”, “Чемпион”, “Пуля выбрало неудачно, рассчитывал ужалит ниже”, “Достаточно”.

Он принялся сам с собой спорить: “Хватит”, “Это неправда”, “Неправда”, “Плохой я Старший”, “бесполезен, бесполезен”, “Нет”, “Истина”, “Ложь”, “Посмертие”.

Эхо грусти холодило нутро, но я ничем помочь не мог. Встреча с Бездной его личное дело. В какой-то момент он нащупал мою руку и попросил приблизиться. Я так и сделал.

– Получил пулю за тебя, чемпион, – говорил Звездочёт тихо, из последних сил, речь его прерывалась. – Я не был бесполезен. Как сотни лет назад. Мой. Нет. Наш. Чемпион. Звать по имени… Могу?

Кивнул.

Затем мысленно выругался: он же не видит.

– Конечно.

– Киллигор. Любой дхал был бы удовлетворён, уходя так. И я удовлетворён. Наверняка. Там, под работой мясников субличностей есть. Возьми мод. Синтез. Ритуал. Не делай, братец, пока третий не выбьешь на плече. Я вспомнил. Палач Семнадцатой. Наши группки сталкивались. Я третий кулак, ты – первый своей. Ты меня уделал. Стычка что надо. Без злобы. Хотя наши нарушили круг. Тезис равенства. Второй пырнул тебя гвоздем – хади рифмоплет. Опозорил он нас. Выкинул за черту законности. Ты был на грани. Сиял и улыбался, как под корусом, и всех забил, а потом. Да, я вступил в твой отряд в "Яме", попал, попросился, а ты просто взял, затем учеба, муштра, тренировки, боевые выходы и побе…

Он умер.

Панцирь потерял яркость за семь секунд, став черно-синим. Затем превратился в пепельно-серый.

Все это время мой шаблон был пуст.

Моды скрежетали.

– Прости, Звездочёт, не вспомнил.

Я стянул с него плащ и завернулся, как в кокон.

Отстегнул наручи. Крепкие из псевдо-металла, с темной покраской, но без доп-разъемов. Закрепил их на поясе.

– Что там с мёдом, Желчь?

– Как раз на узор.

– Анализ.

– Лучше принять сейчас. Потом панцирь до пепла заряд с хтона обглодает и придется ждать пока новый на горизонте не замаячит. Сам понимаешь.

– Неопасно ли так?

– Шутишь? Опаснее и не придумать, но вокруг пока никого, а по принципу худшей твари – самое вредное мы в округе закололи.

– Хорошо. Делай.

– Куда направлять, Громила?

– А варианты? – схему стандартных модернизаций я не помнил.

– Худо с вариантами. Их и нет практически, – мрачно сообщила Желчь.

– Перечисли.

– Нейронный зацеп, нейрогенез сложных владений, оружейное владение, нейрогенез ментального экрана, увеличение скорости реакции.

– Анализ.

– Модулей кроме моей коробки нет, и не предвидится еще долго. Увеличивать количество активных носителей развитием нейронного зацепа – глупость.

Нейрогенез сложных владений – пустое. Нет сейчас такого владения, которое бы помогло. Да и без полной памяти отсутствует база, к которой мёд смог бы “прилипнуть”. Симулятивные шаблоны, способные решить эту проблему, ты в Пустошах также не найдешь и неизвестно найдешь ли вообще в Гаате.

Оружейное владение закреплять за мушкетом абсолютно точно – трата ресурса. Водится здесь оружие от местных оружейников намного лучше – мы уже видели; да и былые варианты нашей эпохи должны были где-то сохраниться. К холодняку еще куда не шло, но, сам должен понимать, то как дело обстоит сейчас – дикость: противоборство твоей тупости, упорства и оружейных ограничений. Если ты перед противником на расстояние удара меча – значит все уже полетело в задницу. Бой должен быть выстроен так, чтобы решать проблему на расстоянии, но… с однозарядным мушкетом особо ничего не изменится – каждый бой так и будет лететь в задницу. Сейчас модернизация пользу принесёт, но потом большинство ситуаций будет решаться мощью огнестрелов, и тогда владение холодняком будет восприниматься тратой.

Нейрогенез ментального экрана – это хороший вариант, но подобное делать безопаснее на здоровую голову, а ты ментально располосован от жопы до макушки.

Остается увеличить скорость реакции и успокоиться. Подобная модернизация будет иметь свою ценность всегда. Полезна сейчас и на вечность вперёд прямо до Бездны.

– Делай, Желчь.

– Диагностирую предположительное первичное изменение: уменьшение времени от появления стимула до реакции на тридцать девять процентов.

– Принято.

Я воткнул инъектор в шею.

Границы шаблона смял шок.

Будто взрыв в точке укола – до сведенных мышц. Вихрь ледяного удовольствия, от которого подкосились ноги. Дыхание сбилось, и тут же по всему телу пробежала раскаленная волна.

Хлесткий удар по мозгам смял противодействие модов. В субличностях белесые вспышки и множащееся эхо. Я упал, выгнулся дугой от наслаждения и отключился.

Глава 8

Барабанщик

Человек сидел посреди степи и бил в барабан, задавая Пустоши ритм.

Сказать, что я усомнился в своей адекватности – ничего не сказать.

***

Провалялся долго. Пару раз приходил в сознание, но, отмечая что живой, уходил в конструирующий сон обратно. Сонливость чудовищная и я – червь – не в той весовой категории, чтобы бороться с ней.

Очнулся окончательно от того, что токсины в воздухе наконец взялись за дело – хтон разрядился: я хрипел и сопел, кашель обдирал глотку. Фильтры панциря вносили, действительно, большой вклад в комфортность существования.

Я предсказывал проблемы, и они не подвели – появились своевременно.

Попытался примерить личину. Пустое. Похоже лицо Джехана было до неприличного мелкое, если сравнивать с моим.

С погодой дела обстояли лучше: температура нулевая, да и плащ Звездочёта отлично защищал от взбесившихся ветреных кнутов.

Рельеф второго узора пророс на плече. Продвижение ненадолго улучшило ситуацию, разум оказался загнан в состояние истеричного воодушевления. Я игнорировал многие из бед – при этом моды не спешили исправлять ситуацию и нарезать эмоционал.

Тогда был идеальный момент, чтобы прикинуть оптимальную стратегию поведения, но я не стал – двинулся на север. Никаких заготовок – голый самодеструктивный инстинкт.

Абсолютная глупость.

Через пять часов пути вернулась головная боль. Сквозь фон проступила, сминая заграждение из субличностей.

Пустяки.

Размышлять и не над чем. Поврежденная мнительная голова – скорее балласт.

Я иронизировал или в жизненную философию, через прорехи затек пораженческий яд?

Неизвестно.

Сквозь болевой шторм многое не различал, но было ясно одно – эмоциональный клубок в субличностях – вязь взрывчатых змей; хотелось душить, калечить, дробить черепа.

Часто возвращался мыслями к Звездочету и Идолу. Ядовитая взвесь эмоций пропитала мыслеходы. Частично возвращалась память. Месиво навязчивых кусков: в них нет личностного – лишь культура и быт. Не мог распределить обрывки по своим местам, не мог подчинить; они быстрые и верткие как вши.

На одиннадцатый час степи приняли в себя рыжие мазки – я галлюцинировал.

Закончилась Удача?

Наверное.

Но я, подстегиваемый злобой, шел дальше.

Упрямый баран.

Я отплевывал кровь из глотки и хлебал воду из путевых колонок. Время, что удалось определить на сон, обернулось кошмарами про собственный раздавленный череп и шеренги Идол-кукол, вышагивающие по синеватым костям.

И опять болезненное пробуждение. Кашель до спазмов, кровавая рвота и лишь добытый мушкет, который все это время держал близко к себе, напитывал разум спокойствием. По крайней мере, пытался.

На пятом часу нового дня, преодолев очередное ребро седого холма, я и увидел барабанщика.

Оружие держал наготове, с осторожностью подобрался ближе. Перед ним – костерок, cбоку – необычный серебренный короб.

Фигуру незнакомца скрывал серый функционал-балахон; наверняка под ним он прятал сумки и оружие. Грудь и бока облеплены карманами и ремнями. На голове – капюшон. Виднелась технологичная маска с буграми фильтров, та закрывала нижнюю часть лица и с определенной изящностью прикрывала ноздри. Создавалось впечатление серебристого клюва.

Разглядывал его минут десять. Улегся, чтобы не тратить силы, и направил на фигуру ствол мушкета.

Периодически давился кашлем – такой вот получался хворый разведчик.

Никуда не торопился, ждал. Выискивал подстроенную ловушку. А он сидел и бил в барабан. Незнакомец то ускорял ритм, и мысли сводились к агрессии, то замедлял, и я принимал идею, что глупо начинать знакомство с выстрела.

Барабанщик навязывал шаблону идею о мистике, и я отмахивался от нее, как от пролетающего мимо жука. Если каждый встречный в новом мире – оракул, “ментал-тяжеловес” или телепатический социопат, то стоило лечь здесь и не мешать развлечению местных.

Оранжевого отсвета не видел. Вторую стычку с телом Идола не потянул бы, пережить смог бы только чудом, а чудес в патронташе лежало ограниченное количество. Двенадцать.

От незнакомца – ничего.

Спустился с холма. Он прекратил игру, крикнул мне:

– Любезный, из какой эпохи вы такой красивый вылезли?

Остановился в шести шагах. Знание языка – это удача.

– Думаю из третьей.

Брови барабанщика взметнулись в удивлении:

– Думаете?

Я не ответил, не видел смысла повторяться.

От барабанщика никаких резких движений. Какое-то очевидное волнение отсутствовало, будто каждый день из глубин Пустоши на него выходило грязное оборванное нечто.

Он готов к стычке. Предположу, отлично вооружен, раз спокойно чувствовал себя здесь. Уверен, либо высокий уровень подготовки, либо утяжелен мощью боевых модулей, а может и то, и другое сразу. Нет в нем того уважения, показанного кочевниками. Вероятно, из “костевиков”, о которых говорила узловая, но неприязни не выказывал. Значит не из обывателей, зараженных примитив-чумой стереотипов.

Он в курсе о сути мелкоузорчатых пустых, разбросанных по миру?

Если и так, то его не впечатляло.

Может заряжен чувством безопасности от банального незнания или же ложной осведомленности?

Короб, расположенный с боку, неожиданно пиликнул, чем едва не вынудил меня выстрелить. Затем поднялся вверх.

Оглядел: корпус чуть больше метра в длину, в ширину – метр, и в высоту меньше метра на половину ладони. Из брюха торчала сотня тонких лап. Они держали конструкцию на земле и видимо, когда нужно, передвигали. Хотя представлял, как это все работает смутно. Все казалось хлипким. Возможно так сделано специально, создавалось ложное впечатление.

Корпус мог быть вооружен, мог являться адаптирующимся оружием, но бойниц я не наблюдал. Закрыты? Замаскированы в матовом серебре примитив-металла?

– Пустой? Давно таких свежих не видел. Ну-с, присаживайтесь, будьте гостем у моего огонька, и послушайте…

Он тут же озаботился созданием замысловатого ритма. Звучало напористо, диковато.

– Этот бит, например, – он продолжил набивать. – Называется “Свидетель Первого Эха”.

Я сел напротив него.

По верхней части лица собеседника шла карта морщин – ему около сорока лет.

Большой нос с выдающейся горбинкой. Стилизация защиты под клюв – ирония, случайность или прямое обращение к схожести?

Неясно.

Очень живые брови. Они словно реагировали на каждое сказанное слово. Должно быть привычка быть явным и понятным с учетом надетой маски. Много работал на воздухе или у них вообще отсутствовала фильтрационная защита помещений? Нет, второй вариант сомнителен. Малые фильтр-системы разработать и произвести сложнее. Значит первый вариант вероятнее; частый гость мест, подобных этой Пустоши? Из-за скудной информационной основы составить четкую картину не получалось. Может других мест и не существовало вовсе, а весь мир – это полностью загаженная клоака.

Гадать – бессмысленно, но я как заклинивший механизм продолжал этим заниматься.

– Мода на барабаны, дхал, с ней все как с ума посходили, – объяснил он. – И я не устоял, да и Профессору Пилику ритмы Саргона нравятся.

Эхо удивления резануло по шаблону. Язык как использовали его хади – в совершенном виде научения.

– Пилик?

Серебряный короб перевел носовую часть в мою сторону и издал требовательный звук:

– Пилик!

Барабанщик рассмеялся.

– Полностью его имя звучит как профессор Пиликан. На другое от гостей он обижается. Для друзей просто Пилик. Вы же наш друг, верно?

Сжал зубы.

Он мне не нравился. Совсем.

– Верно-верно, – барабанщик махнул рукой. – В Пустошах врагов всегда можно успеть завести, а друзей – нет. Я бы посоветовал обращаться к нему профессор Пилик.

Прохрипел:

– Зачем мне вообще к нему обращаться?

– Лишняя вежливость еще никого не убивала, – он пожал плечами.

Угроза?

– Пилик. Пилик, – вступил короб.

Похоже на обеспокоенность, может возмущение.

– Оставь, профессор Пилик. Гость устал и измучен. Скорей всего он добыл это оружие немалым трудом и просить отложить его в сторону было бы верхом грубости, а мы не грубы. Нет-нет, никто никогда еще не обвинял меня в грубости – это было бы… грубо.

Он хмыкнул.

– Что это вообще такое? – я кивнул на короб и сильно закашлялся.

Барабанщик дождался окончания приступа и принялся объяснять:

– Профессор Пиликан – первоклассный грузовой бот, который уже я по своей душевной щедрости, модернизировал ядром ИИ. Это и делает его таким особенным. И думаю, нет… уверен. За это он мне благодарен до скрипа транспортных скоб.

– Пилик, – “железка” мотала корпусом из стороны в сторону. – Пилик, пилик.

– То есть можно сказать – это высотехнологичная “телега”?

Верхняя часть его лица на секунду дернулась, обнажив презрение.

– Пожалуй, если вы не способны разглядеть большее, – я задел его. – Безусловно, ставить на них ядро ИИ – это расточительно, как вживлять в старого тяглового батара древние модули. Однако театральность только добавляет баллов в операциях. Вообще – театральность… понимаю, догадаться сложно, но я имею такую слабость. Я гордо и без смущения заявляю, театральность – то, что греет мое сердце. Под взглядом Сурьи признаю это смело. Да и по статусу положено быть именно таким.

Пытался вычленить из слов главное, но ослабленный шаблон навязчиво цеплялся за последнее что услышал.

– По какому статусу?

Он распрямился и указал на свою грудь:

– Лучший торговец Пустоши.

– И с кем, шут растрясись, ты тут торгуешь? – и опять настиг приступ, да такой сильный, что уши заложило.

– Много с кем, – принялся загибать пальцы. – Мусорщики, промысловики, дхалы, фуркаты, патрули. Всех и не перечислить… Ан нет – всех я и перечислил.

Он громко и с удовольствием рассмеялся.

Боль засуетилась, забегала по внутренностям черепа, как медный хорек. Моды лениво стрекотали, не справлялись с задачами.

Блевотина хади.

Поломало меня сильно. А тут еще Клюв будто цель перед собой поставил убить меня-недобитка лавиной пустого трёпа.

Что он по сути сказал?

Мусорщики – кто это? Неприкасаемые сообществ, сборщики полезных сокровищ, какие-то преступники, глупцы-барахольщики, может религиозные фанатики? Вариантов много. Данных мало. Всё как всегда.

Промысловики – очевидно. Скорей всего знатоки по амтанам и всему что их касается. Найти, разобраться, освежевать, продать.

Фуркаты – кочевье, что нам встретилось, а патрули – скорее всего от «костевиков», все-таки они ближе.

– А имя у лучшего торговца Пустоши есть?

– Справедливое замечание, а ты, – он развернулся и погрозил боту пальцем. – Пилик, лучше бы за манерами моими следил, а не за его примитивным вооружением.

– Хватит.

Он поморщился:

– Бесполезное устаревшее де…

– Остановись.

– Мои извинения… Я Курт. Вы, любезный?

– Танцор.

Курт с важностью кивнул.

– Просто и лаконично. Имена дхалов всегда поражали меня своей Справедливостью.

– Рад за тебя.

Его компетентность в вопросах культуры кхунов не впечатляла.

Каждый новый вздох ощущался вздымающейся от легких к глотке хриплой лентой.

Штрековой отброс.

Быстрее…

– Так какие же танцы вы предпочитаете танцевать, Танцор, не поделитесь? Это достаточно интересно.

– Кровавые.

– Логично, – он хлопнул в ладоши. – Ведь вы весь с головы до ног в крови.

Я надавил на правую скулу в попытке отвлечься от движений в черепе и горле.

– Курт – ненастоящее имя?

– Естественно, сформировавшийся рабочий псевдоним. Иначе у нас никак.

– Откуда ты так хорошо знаешь язык?

Курт рассмеялся:

– Прошу прощения за неучтивость. Грубовато, вышло, да. Не держите зла, Танцор. Просто каждый раз у пустых этот вопрос. Так мнительны. Вы должны понять, ваш язык теперь язык Каганата, то есть язык торговли. А я торговец. Получается вроде как родной язык. Хотя скорее профессиональный. Ведь я и совсем не оттуда, мой родной уголок-Полис, если так выразиться, находится в некоторой даже политической оппозиции к Каганату. Это, во-первых. Во-вторых, я крайне образованный человек. Без ложной скромности заявляю – один из умнейших в своем поколении, профессор Пилик подтвердит. Знание нескольких языков обязательное условие, чтобы считаться образованным в верхнем слое гражданского общества любой Божественной Кости.

Шаблон скрежетал. Было бы иронично, если после всего произошедшего, от болтовни торгаша, меня разобрал бы инсульт.

Что я понял из его слов?

Каганат имел торговое лидерство – в чем бы оно не выражалось. Дальше: у фуркатов и оседлых «Костей» имелись разногласия, может как раз и на экономической почве.

Еще из подмечаемого: используемых языка больше чем два. Связано это с индивидуальными языками «Костей» или с наличием дополнительных народных «точек» – пока неясно.

Образование ценилось. Возможно оно играло какую-то роль в иерархическом распределении.

Сквозь зубы спросил:

– Ты, Курт, сейчас работаешь?

– Всегда, уважаемый. Любезный Танцующий с кровью, хотите поторговать?

– Да не танцую я с кровью, шут тебя дери.

Курт безразлично пожал плечами:

– Так хотите или нет?

Устало вздохнул.

– Хочу.

– Уверен, что вы много в чем нуждаетесь и уж так движением богов получилось, у меня много чего есть.

– Почему я – или кто-то еще – не может просто забрать товар? – махнул ладонью. – Не подумай, что хочу чего-то такого. Интересно как ты в диких условиях поддерживаешь свои операции. Для торговца – это важно.

Такое обилие слов далось тяжело. К концу речи мой хрип звучал совсем тихо и безжизненно.

– А я с радостью объясню. Во-первых, доброжелательный настрой обезоруживает. Во-вторых, вы бы не могли, ведь вы наш с профессором друг. В-третьих, этот красавец.

Он продемонстрировал кобуру на бедре и медленно вытянул оружие.

Я даже “разогнаться” не смог. Случись чего – вряд ли успел бы сдвинуться. Он бы всадил в меня пулю.

Стоит отметить, двигался Курт аккуратно и нарочито медленно, чтобы не спровоцировать. Продемонстрировал он пистолет барабанной конструкции, подобных которому я не видел и не знал.

Массивный. Должно быть весом за килограмм. Длинный ствол, тяжесть, барабан. Судя по шарнирному соединению – переломный.

Прекрасный образец.

Даже смотреть одно удовольствие.

Новье.

На рукояти – подлинное дерево с синюшной жемчужиной умного сплава. Корпус частично усилен полосами псевдо-металла, стилизованными под огненные ленты.

– Оружейники Танрилара постарались, – произнес Курт с гордостью. – Таньянское, то бишь чудо. Этот револьвер называют Центурион. Дорого, конечно, но я позволить себе могу. В нем цельный патрон и никаких больше танцев с капсюлями, порохом и пулями. Новая оружейная эпоха… Стоит своих дхарм-хтон. Перезаряжаю я не быстро, но в пулях сердечник из псевдо-металла, что значит…

– Он пробьет панцирь.

Кивнул.

– Верно, любезный двухузорный, – из голоса ушло все веселье. – Он пробьет панцирь. И модули мои могут удивить.

– Зачем такие детали? Я и на демонстрации, – кивнул на револьвер. – Все понял и проникся.

Закашлялся.

Курт молчал секунд десять, играясь с оружием, а затем протянул:

– Театральность, Танцор. Куда без нее. Интересно слегка поважничать, цену набить. Вот такой я человек.

– Неубедительно. Не верю.

– Это чтобы вы, любезный Танцор, не думали о глупостях, – он пожал плечами. – Дхалы постоянно какие-то сомнительные варианты рассматривают. Опыт уже есть. Всякое бывало, профессор Пилик подтвердит. Есть и иные сюрпризы для прочих угроз и других “узоров”, но не стоит о грустном. Вам знакомства с прекрасным Центурионом будет достаточно.

Он оставил оружие на бедре, ствол направил на меня.

– Хочу спросить вас, Танцор, по поводу фуркатской личины: вы что-то не поделили с кочевьем Каганата?

– Нет.

– А как же тогда она у вас оказалась? Это не та вещь, с которой фуркат расстанется добровольно.

– Идол занял бойца. Я выбил Идола. Личину забрал отдать узловой. Таков договор.

Я бы и придержал информацию, но сейчас, когда револьвер был направлен на меня, глупо изображать дерзкую скрытность. Знание это не стоило ничего и уж тем более глупо получать за него ранение.

– Ответ устраивает, но прошу, любезный, примите совет: не носите личину так.

– Как?

– У промежности.

Похоже жест Идола оказался не случайным.

– Негативный подтекст?

– Так носят ее те, кто по уши увяз в кровной вражде. Поверьте, вам оно не нужно. Лучше спрячьте или заверните в тряпицу поневзрачнее. Не все из фуркатов почитают прошлое и относительных предков – многим на это плевать. У большинства мало свободных минут: всадники в делах, как шахтные пчелки. Сразу начнут стрелять. Тратить время на разбирательства для них – это роскошь, а вернуть личину умершим родичам – важная для них вещь. Давайте, все-таки к делам, вижу вы деловой человек… как… нет, деловой кхун. Так вернее. Вижу, что эта беседа вас утомляет, хотя терпения вам Справедливость выделила с большой щедростью.

Профессор Пилик затянул очередь своих “пиликов” секунд на десять, по окончании которой Курт громко рассмеялся. Мне оставалось переводить взгляд с бота на торговца и хмурится.

– Простите Профессора, Танцор, он не воспитан, – Курт наконец разжал рукоять Центуриона и сложил ладони на ударной части музыкального инструмента. – В чем все-таки вы, любезный, нуждаетесь?

– Информация. Хтоны. И всякую мелочевку – товар, – прохрипел.

– Информация какого рода? Я же не могу рассказывать все что знаю. Тогда мы здесь задержимся на несколько недель. А вы, как я вижу, столько не протяните. Будет неуважительно утомлять беседами мертвого.

– Мир. Политика, дхалы, – проговорил, задумался, затем добавил. – Идол.

– Знаете, что хотите от жизни, любезный. А в товаре я так понимаю, – указал на пустышки зарядных пазов. – Хтоны?

– Да. Еще лекарство, пища, вещмешок если есть.

– Какое лекарство?

– Нечто, снимающее последствия встречи с Идолом, если вы здесь такое изобрели. Что-то что блокирует его внушение.

– И как расплачиваться будете?

Я пододвинулся и протянул камни, сорванные с щек опоссума.

– Пойдет?

Он покачал головой и вернул обратно.

– Увы, Танцор, это пыль, пустышка.

Попробовать стоило. Не боялся показаться глупым. Он и так прекрасно видит в каком я положении.

Пожал плечами, снял кобуру с колесцовым пистолем, передал.

Курт тщательно оглядел, ощупал скобу возле спускового крючка, сам спусковой крючок, проверил колесцовый замок.

– Давно такого чудища не видел. Специфическая штука. Детский пистоль, – Курт пожал плечами. – Граждане в “костяках” на заказ детишкам делали. Даже и не знаю собирают их сейчас или прекратили. Считайте, на один хтон-дхарм потянет, если с кобурой. Но для остальных запросов этого мало.

Других лишних вещей не было.

Модуль хоть и стоил, уверен, целое состояние, совершенно точно останется при мне. Я не мог продать Желчь – это Администратор, связующая нить с прошлой жизнью, да и какой-никакой сотоварищ.

О продаже мушкета и речи не могло быть, одно тело Идола на пути без дальнобойного и меня дожмут, соскребай с черепной чаши мозги или просто гуляй захваченный. А именно так и будет. Заберет он меня – сломает.

И меч сдать не получится. Отбиваться в ближнем бою – все еще как-то нужно. К тому же это напоминание о Звездочете.

Так, а что еще у меня есть?

– Данные…

Курт довольный кивнул:

– Как вариант оплаты устраивают больше всего. Занимают вес только в голове и не заставляют профессора Пилика лишний раз ворчать. Какого характера данные пойдут на обмен?

– Расположение кхунского Аванпоста в Пустоши.

– Неразграбленного? – глаза его загорелись.

– Разграбленного, – потухли.

Он скривился.

– Тогда почему мне это должно быть интересно? – Пилик что-то пропищал, но Курт напряженно махнул рукой и приказал боту. – Молчи. Так что меня может заинтересовать в разграбленном Аванпосте, Танцор?

– Если тебя не заинтересует сорок шесть запертых Арсеналов, то нам, действительно, не о чем говорить. Тебе тогда с разумными вообще говорить не стоит.

Курт покачал головой.

Вот и все благородство по отношению к крысам. Но против логики не попрешь. У меня есть цели, которые необходимо выполнить. Для их выполнения я должен быть жив, должен дойти до цивилизационной точки. А для этого должен быть способен сражаться.

Продавать информацию расточительно, конечно. Если иметь позицию силы можно создать лучший расклад. Сейчас получалось, что я меняю ценности на бусы. Но иначе и быть не могло при таких условиях торговли: не зная цены вещей, не разбираясь в валюте, имея опытного оппонента, уверенного в безнаказанности, – Курт облапошит меня, просто потому что иначе и быть не могло. Он профессиональный торговец, а торговая кровь – вещь грязная; мысли – темные. Вот и получается: здесь Курт поменяет знания о предполагаемых сокровищах сорока шести Арсеналов не на соответствующую им ценность – за вычетом затрат экспедиции – а на яркие бусы. Правда эти бусы могли меня спасти. А большего и не нужно, поэтому глупо жаловаться.

Курт отбил нетерпеливый ритм пальцами по верхушке барабана:

– Это правда?

– Клянусь Справедливостью.

– Кхуны в своем репертуаре. И что конкретно хотите?

– Я уже перечислил. В довесок немного местных монет, чтобы не пропасть в ближайшем городе. Они же есть – ближайшие города и монеты?

Курт засмеялся:

– Конечно, – затем поморщился. – Я уже начинаю отдавать плату, а местоположение Аванпоста до сих пор лишь в вашей голове, любезный Танцор.

– Я укажу место, когда узнаю все что должен узнать.

– Пусть так, – это условие его не беспокоило. – Полную цену я не смогу дать за знание. Нужно докупать взрывчатку, собирать караван, нанимать людей, поход сожрет много средств; вы должны понимать. Да и не в тепличных условиях лавки беседуем, а значит о ровном торге и речи быть не может. Предупреждаю, чтобы вы не копили в себе злости, когда осознаете за какую дешевую цену согласитесь отдать Аванпост.

– Соглашусь?

Он стукнул в барабан.

– Выбора нет. Без хтонов вы, простите Танцор за столь неприятную прямоту – помрете. А если не помрете сами, выказывая невероятную биологическую стойкость, мусорщики вас на куски разберут по дороге до промысловика. Токсины обглодают восприятие, скоро и зрение начнет портится, придут слуховые галлюцинации. Вы согласитесь.

– Соглашусь.

Отрицать очевидное глупо.

– Теперь конкретика. Вещмешок найду. Одна ампула сомы.

– Две.

– Пусть две, – кивнул Курт. – Только от последствий их разбавлять водой. Один к одному. Это если защищаться напрямую от Идола, то принимайте целую. Что касается хтонов, то отдам два. И докину два хтон-дхарма – это общая валюта. И сверху дхарм за пистоль, только из уважения к вам. Устраивает?

– Устраивает.

– Теперь что касается информации: давайте будем держаться формата “вопрос-ответ”. Но с чего же мне начать?

– Идол.

– Конечно, дхал начнет с Идола.

– Остановись. Какой сейчас год?

– Браво, Танцор – это уже вопрос достойный и чатура. – Идол сошел в тысяча сто двадцать первом году. С большей вероятностью тогда вы, любезный, и уснули. Сейчас тысяча триста шестьдесят шестой.

Понадобилось время чтобы посчитать.

– Двести сорок пять. Я думал больше.

Курт на это лишь исполнил еще один короткий бит.

Я спросил:

– Какое положение по Идолу?

– Все спокойно.

– Что это значит?

– Высокая война завершилась относительной победой человечества.

– Относительной?

– Кость божественных Полисов и Каганат победили, но Хафатский Султанат в итоге пал, там Идол и локализовал себя.

– Звучит хорошо.

– Только если сравнивать с альтернативой. Теперь – каждые шестнадцать лет – Идол активизируется и начинает свое наступление с земель Султаната, ваших бывших жилищ и маршрут-туннелей. Мы называем это движение – Эхом.

Нутро беспокойно закрутилось от плохого предчувствия.

– И этот год…

– В самую суть, Танцор. Только не этот… Следующий. В следующем году должно начаться Четвертое Эхо. Технически, конечно, этот год заканчивается, поэтому можете считать, пробудились вы впритык к поминальному веселью.

– Сколько дней?

– Тридцать девять.

– Безумно мало.

– Вот так, любезный Танцор. Многие настроены оптимистично. Говорят, Эхо не случится. Мол Идол потерял цельность. Считаю это глупостью. Опять начнется война, ведь Идол все еще бродит в Пустошах, сидит на землях Султаната, крадется под Полисами, двигается туннелями, и копошится в покинутых Ульях – от чего же ему отказываться от традиций Эха? От чего ему быть разобщенным?

– А почему шестнадцать лет?

Курт пожал плечами.

– Спрашивайте дальше, Танцор.

– Что с политической обстановкой в мире?

– Сейчас мы в ничейных землях – их посекли химическим оружием… благослови Сурья память: в тысяча сто тридцать девятом.

Севернее, вдоль гор, тянется, как раз по вашим Ульям, полисы Костей Богов. Это Банар, Нар, Саргон и Птоон. Они все сцеплены в условный союз. В Эхо достается больше всего Банару и Нар, поэтому отношение у них к остальным специфическое. Западнее – захваченный Султанат, территории Идола – они закрыты, границу просто так не пересечь – фонит так, что мозг выжигает, да и не больно то, кто хочет.

– Защита от Идола?

– Есть, но это уже, если будет желание, узнаете в промысловике. Упомянутая уже сома. Вообще перекрывает.

На востоке тянутся степи Каганата. Земли разные, но преимущественно скромные. Фуркаты не потеряли знание как создавать биомодернатов. Скорей всего в верхушке ваши. Между Костью и Каганатом случилось несколько войн, поэтому мы друг друга не любим. Да и не только из-за этого, если честным быть.

– Вы воевали между собой пока существовалИдол?

– У Костей не было ничего кроме войск, оружия и еды, а у Каганата оставалось много всякого: и секрет выращивания хтонов – который они успешно сохраняют и по сей день – и потенциал биомодернизаций, который очень хотели управители. Да и происходило это, когда Идол вроде как был побежден. Как начались проблемы, конечно, все прекратилось. Каганат ослабил давление контрибуций, заключил союзные договоры и помогает. Ему выгоден защитный слой из “Кости” и невыгодно чтобы города погибли, а той и деваться некуда – поменять свое положение они не могут по некоторым причинам.

– Понятно.

– Севернее Птоона еще один политический регион, стоящий обособлено. Танрилар. Технологический оазис. Закрытый. Единицы людей, что там побывали – не распространяются как он выглядит. Что это – полис? Сеть полисов? Область? Мне неведомо. Они поставляют технологии, специалистов; в общем то, о чем договорятся «верхушки». Вас, любезный, удивит то, чего они добились в техническом плане.

– Думаешь?

– «Центурион», – он сдвинул револьвер. – Это капля частного оружейного дела. Просто умелец-ремесленник, владелец скромного заводика. Меньшее из сделанного. Непосредственно начинания Танрилара, как цельного объединения, впечатлят любого пустого дхала. Дальше что? Частности взаимоотношения регионов, конкуренция и противоречия – сейчас для вас не важны.

– Что с кхунами?

–Некоторые из вас, кто не ушел в спячку, осели в руководствах Полисов и организаций. Те, кто просыпались на протяжении этих лет, в основном организовывали группы и занимались своими делами. Одни достигли больших результатов и имеют определенную известность – даже власть. Других – это не интересует: они разведают, добывают информацию, занимаются промыслом, ходят в Улья, нанимаются в боевые отряды. Но понятное дело, что я знаю не все обо всех, а говорю только то, что видел и слышал.

– Принято.

Курт передал мне сложенный бардовый лист квадрата и горсть зеленоватых монет.

– Упомянутые деньги, – пояснил он. – Хтон-дхармы.

– Бумажные? Удобно.

– Здесь немного, но на первые расходы хватит. Два хтон-дхарма купюрой и еще один монетами.

Курт поднялся и открыл крышу бота-грузчика. Вынул вещмешок, вывалил содержимое внутрь Пилика.

– Свой отдаю.

Засунул внутрь связку ломтей мяса, две ампулы с ослепительно-белой жидкостью. Должно быть – это сома. Закинул бурдюк.

Затем высоко задрал полу балахона; с боку на изящном черном панцире – восемь заряженных хтонов. Он скрутил два и перекинул мне.

Я поймал, отстрелил пустышки и тут же зарядил хтоны в пазы; раздался технологичный свист, и я вздохнул полной грудью.

Блаженство…

Хтоны тяжело заскрежетали.

Фильтрация заработала и чистый воздух резанул нос, глотку и грудину льдом. Я почувствовал себя лучше: свободнее, быстрее, даже сильнее, хотя это и был очевидный мыслительный скол. Так быстро восстановиться невозможно даже дхалу.

С запястья захрипела Желчь:

– Наконец-то, бестолочь… Гнилой полусон надоел до скрежета скоб.

Курт чуть поклонился моей руке – выглядело это нелепо:

– Госпожа, как называть вас?

– Я…

– Ее зовут Желчь.

Курт удивлено выгнул бровь.

Пилик начал возбужденно что-то пищать, покачиваясь из стороны в сторону.

Желчь флегматично ему ответила:

– Завали пасть, столапый гуль. Даже если ты последний ИИ на всех землях Гаата, я бы не позволила тебе это сделать… Извращенческий харчок шанкарского примитив-шаблона, пусть тебя приклад Звездострела хакнет бариятским вирусником, сука.

Пилик грустно пискнул и затих.

– Рад познакомится, госпожа Желчь, – нейтральным тоном произнес Курт. – Мы завершили с уважаемым Танцором торг. Нужно показать расположение Аванпоста.

– Продал крыс, бестолочь? Толково придумано.

– Крыс?

– Местные примитивы, – объяснил я.

Курт ухмыльнулся:

– Всегда все должно быть чуток сложнее заявленного – верно?

Я промолчал.

Он разложил на верхней части Профессора Пилика бумажную карту. Указал где мы находимся.

Желчь подсветила нужное место.

– Люк будет в радиусе двух сотен метров.

– Благодарю, – он в свою очередь указал на место к северу, оно было выделено небольшим крючком. – Промысловый городок Изот – четыре дня пути на север. Может чуть больше. Смотря как идти будете.

– Ногами будем, – злобно проворчала Желчь.

Отметил, севернее – вся карта иссечена сотнями подобных закорючек.

– Я предупрежу, Курт, возможно ты не единственный кому я продам информацию об Аванпосте.

Торговец кивнул.

– Тогда я при первой же возможности найму мусорщиков, чтобы они попытались заставить вас передумать так поступать, ну и о вашей ноше расскажу, – он указал на браслет с Желчью. – Чтобы азарт их разогреть. Ничего личного – охрана деловых интересов.

– Спасибо за предупреждение, в ином случае я бы обозлился.

– А как иначе? Мы же с вами друзья.

– Предупреди бедолаг, дело гиблое.

Я поторопился. Надо было держать рот на замке. Но чистый воздух оказал опьяняющий эффект.

Невозможно было промолчать – хотелось остаться честным.

Он, после таких слов, и вовсе мог меня пристрелить, отрезая риск потери потенциальной прибыли.

Глупая ошибка.

– Предупреждать неинтересно… Да тогда они и не пойдут. А вам как дхалу, что уважает себя, нужно больше оружия и вещей. А если не справитесь и сгинете, что ж такова ваша Справедливость.

– Спорить с этим глупо.

Глава 9

Жители

За вечер и ночь хтон, функции панциря и скромный приём пищи сделали свое дело. Дышалось свободно.

Я чувствовал себя ослабленным, но после прежнего существования на грани – это казалось благодатью Матери. Даже воодушевление появилось: корона оптимизма проросла прямо в шаблон.

Разбавленная сома на вкус точно едкое солнце. Она взрывалась во рту, лезла в пищевод горячими щупальцами. Интересный опыт, который портили только скучные вкрапления воды. Казалось снадобье по своей природе не было способно замешаться. Но головная боль ушла, а мыслительные сколы исчезли.

Большего желать – глупость.

Теперь мог сосредоточиться. Мог обдумать проблемы и задачи, прогнозировать ситуации и планировать ответы. Я становился собой.

В те четыре часа, отведенные на восстановление, кошмары больше не беспокоили. Я испытывал радость. Сон мой был мирным, а Пустошь оставалась тихой и пустынной, однако проснувшись ночью и наткнувшись взглядом на холодную красоту Сигул, я опять думал о судьбе Звездочета, который пробудился только для того, чтобы закрыть меня от пули.

– Все бессмысленно, – говорил ей.

“Абсолютно верно”, – отвечало сияние.

Я сплевывал с презрением.

***

Курт не блефовал, и мусорщики появились надоедливым хвостом на второй день пути к Изоту.

Третий час от пробуждения и Желчь скучающе хрипела из браслета:

– За нами местные.

Удивительно, но эхо радости стегнуло по основе. Здесь же отголосками появились жажда и злость.

Совершенно четко: шаблон не в порядке.

Меня довели высшие падальщики, что всю дорогу ослабляли волю и ввергали в уныние напополам с одержимостью. Был бессилен и слабость жгла в глубине живота. Нужно доказать себе – победить хоть что-то из “ползающего” по этой дрянной эпохе или никакие моды не помогут – сойду с ума.

Без комментария Желчи я бы их и не заметил: шли они в маскхалатах, сливаясь с окружающей серостью как с чем-то родным.

Бедные скучные ублюдки.

Это малая группа: боевая тройка. Я бы даже сказал – слишком малая. Как они могли успешно работать здесь в таком количестве? Скрытность не решала всех проблем. И наверняка я единственный такой, кого обстоятельства “скрутили” и заставили идти по Пустошам в одиночку. Уверен, большинство передвигалось группами и вряд ли были легкой добычей.

Двое мусорщиков шли впереди, третий тянул сани-волокуши поодаль от них. Чуть дальше плелась еще одна фигура. Тяжело разглядеть. Судя по положению рук и темпу ровному с санями, предположу, была к ним привязана – значит пленник. Явно не член группы, хотя маскхалат на плечи накинули.

Я не позволял себе лишний раз крутить головой, не планировал показывать осведомленность. Одного взгляда оказалось достаточно – в остальном ориентировался на описания Желчи.

Мусорщики не особо скрывались, просто шли за мной. Никаких перебежек, тактических замираний и прочих премудростей скрытых передвижений.

После спячки энергия хтонов переполняла Желчь и большую часть времени ей было откровенно скучно. Поэтому со своей основной задачей: следить за обстановкой – она справлялась идеально.

Моя цель – поросший каменными буграми холм впереди, с торчащей стелой на верхушке. Темная черточка на сером фоне.

Решение рельефом достаточно примитивная тактика, но вполне рабочая. Так можно встретить мусорщиков максимально радушным образом.

– Будем убивать? – поинтересовалась Желчь.

Ответ однозначный.

– Да.

– И даже без всякой пустой болтовни?

– А о чем говорить с дикарями?

– О женщинах, сладких грудях, задницах, алкоголе, самосовершенствовании, битвах – о чем вы там постоянно трепались в Арсеналах и на “пути узоров”?

Какое-то время молчал, затем все-таки поделился:

– Насилие, Желчь. Я должен перезагрузиться. Отчиститься от поражений.

– Хади любого круга прокомментировал бы так: ты болен. Болезнь твоя глубока, отвратительна, а кровь дхала портит суть цивилизации.

– Если бы он сказал это мне в лицо, то умер бы.

– Верно, бестолочь, – в голос пробралось одобрение. – Хороший настрой.

Хмыкнул.

Далее пологий подъем. Одолел его легко и быстро, значит так же одолеют и мусорщики.

Стела – прямоугольник гранита с меня ростом. На лицевой части барельеф: латник вонзал алебарду в тело Идола.

Глаза врага выполнены из цитрина и являлись единственным, что выделялось цветом на черном теле камня. Снизу большими символами вывели подпись, скорей всего комментарий на языке костяков. Его я прочитать не мог, однако не нужно быть чатуром, чтобы опознать отголосок победы в упомянутой Куртом Высокой войне.

Забрав все нужное, я скинул вещмешок у стелы, обошел ее и чуть спустился, чтобы закрыть на себя обзор. В итоге занял позицию с боковой стороны верхней части холма.

Двадцать секунд ушло на подготовку: закрепил пластинчатую защиту на бедра, повесил одну оставшуюся на плечо, надел наруч Звездочёта на незащищенное предплечье, подстелил плащ на землю и наконец подготовил мушкет к стрельбе.

После встречи с торговцем я пристрелял оружие – потратил три пули, так что чувствовал себя относительно уверенно, если не считать отголосков жалости, бестолково коловших шаблон по поводу растраченных боеприпасов. Но куда деваться, если такова необходимость. Свое оружие нужно знать до мельчайших деталей. По крайней мере, настолько насколько это вообще возможно.

План простой как удар копьём: подстрелить одного, а затем забить оставшихся.

Ненадежный план. Шут раздери, объективно план – дрянь, но никакого другого у меня не имелось. Проблемы начинались в самом начале исполнения: “А что, если промахнусь?”. Никаких иных упрощений стычки я не нашел. Попал в одного – двух других зарежь клинком, ну а коли промазал в первого, тогда славный дхал просто зарежь всех трёх. Да, просто… С учетом возможного наличия дополнительного огнестрельного оружия и неизвестных типов защит. При этом я все еще в плохой форме: прошло совсем немного времени.

Можно было, конечно, просто идти пока был вообще способен шагать. Потенциально и фактически я выносливее чем люди, даже в своем ужасном состоянии – если у тех нет запаса стимуляторов, разумеется, – а значит они сломаются и сдадутся первые; но при таком выборе действий мог загнать себя в ловушку. Я не знал, что там было впереди. Еще одна преграда имела прекрасные шансы раздробить мне кости. Но, как и подмечал раньше, испытание боем – это то, чего и хотел.

Занял позицию для стрельбы лежа.

– Желчь, что думаешь?

Она добавила в свой хрип интонации сказителя:

– Какую сказку ты хочешь услышать на этот раз, доброе дитя?

– Полезную.

Издала хриплый смешок:

– Других стервятников, претендующих на твою задницу, не наблюдается. Вы в этой мировой дыре одни дураки такие копошитесь.

– И какие шансы?

– Восхитительные.

– Нехарактерный для тебя оптимизм.

– О, я поясню, глупыш. Это даже не воины. Какие-то выродившиеся, возомнившие о себе хаты.

Поморщился:

– Не оскорбляй хатов. Не применяй на людей кхунские мерки.

– Хорошо-хорошо. Просто отбросы. А вообще я говорю, как есть. Честность моя подобна сводам алтарных залов: безжалостная, титаническая и все-такое прекрасное прочее. Ну ты сам понимаешь.

Эхом кольнуло раздражение:

– Вся твоя честность обиженно бьется об остовы псевдо-металла носителя. Ничего титанического. Ничего впечатляющего. Лишь карликовая озлобленность на мир, запертая в тщедушную железку, что пропахла моим потом.

– Ну и мудак же ты.

– Грубо.

– Грубо, но правдиво. Это грубая правда. Чистая правда. Настоящая правда. Ты грубиян и убийца. С женщинами ты общаться не можешь, не умеешь и не хочешь.

– Я не хади. Ты не женщина.

Молчание.

Я застыл в ожидании.

Они подходили ближе: четыреста шагов, затем триста пятьдесят. Все еще слишком большое расстояние для прицельного выстрела, однако я уже мог разглядеть, что левый из передней пары нес в руках мушкет. Он еще поглядывал по сторонам, следил за окружением, остальные казались безразличными.

Что с ними за вещи – неясно. Какое еще есть оружие – непонятно.

Хриплый смешок от Желчи прозвучал оглушительно:

– А знаешь, это даже романтично. Ты замер в ожидании. Азартен. Вожделеешь. Немного дрожишь, готовишься. Я вся такая недосягаемая, недотрога, но буквально у тебя на руках…

– Заткнись.

За что мне это, Мать?

***

Я выстрелил, когда они оказались на расстоянии в сто пятьдесят шагов.

Таково было мое приглашение.

Ударник звякнул по капсулю. Мушкет громыхнул и обидчиво выплюнул едкий дым, тот прошелся по ноздрям вонючим лезвием. Оставалось только ругаться и кашлять.

Химия в крови взвилась штормом, сердца заколотились как безумные.

Протяжный крик заполнил степь. Прозвучал и другой голос – требовательный, сбивающийся на панические нотки. Скорей всего один из оставшихся пытался командовать.

– Первый готов, – меланхолично прокомментировала Желчь. – И грязные земли жопы Гаата стали его могилой.

Засмеялась.

Я откатился, бросил мушкет на плащ и схватил меч. Перезаряжать бандуру и не думал. Мало опыта, еще не научился делать это максимально быстро.

Рывком поднялся. Бросил взгляд на “гостей”.

Стрелок лежал на спине, прижав обе руки к груди.

Неидеально.

Целился я в шею. Пустое. Попал хоть куда-то – уже успех.

Второй начал свой бег. Он обнажил короткий меч и, выставив небольшой щит, прикрыл квадрат от подбородка до нижней части грудной клетки.

Третий, отпустив сани, поднял мушкет, который лежал возле подстреленного.

Судя по связанным рукам, четвертый, действительно, оказался пленником.

Увидев, что второй мусорщик наводил мушкет, я свалился обратно, вжался в снег и камни. Пуля со звоном задела наплечную часть панциря и улетела дальше, чуть сменив траекторию.

Всплеск адреналина и превентивное жужжание модов затопили рассудок. Все что ощущал через пелену жажды действий – онемение ведущей руки.

– Полный порядок, – доложила Желчь.

Повезло.

“Щитовик” был уже близко. Пришлось подниматься.

Я врезался в щит импровизированным тараном разогнанного веса. Слишком близко. Ощутил вонь пота, смешенную в хаотический симбиоз с запахом незнакомых специй.

Успел сцепить мечи и провести финт: оружие отлетело в сторону. На большее времени не хватило. О смертельном ударе и речи не шло. Мне некогда было с ним фехтовать, да и рука в мелких манипуляциях почти не слушалась.

Он отлетел, я отправился следом. Пришлось выпустить меч, чтобы не порезать себя в круговерти. Вцепился в щит до противного скрипа эрзац-дерева – не хотел далеко отлететь.

По итогу не самое удачное решение, ведь если даже этот покойник – как быть со следующим?

С мусорщика сбилась маска, он стал задыхаться.

Все что разглядел в круговерти: щетина и язвы – деталями любоваться некогда. Оставалось приблизительно шесть секунд прежде чем последний подключиться к веселью.

Я оказался сверху и, как боевой оролуг, навалился на щит. Мусорщик хрипел и шарил по поясу – должно быть искал дополнительное оружие.

Ну нет, друг.

Защитить голову он не мог – щит вдавил ему в грудину, вместе с держащей рукой.

Скручиваясь и набирая максимальную амплитуду, раз за разом я вколачивал удар нижней части кулака и края наруча ему в лицо. Сбился в счёте на пятом. Превратил нос, глазницу и челюсть в месиво. Он хрипел и пузырился кровью.

Шарить по его поясу было некогда. Задача проста: подняться и встретить еще одного. Он плечистее и ниже, тяжелее, уже уработанных.

Не останавливаясь, мусорщик вытащил из кобуры пистолет, и с четырех шагов выстрелил.

В этот момент, я опирался на правое колено, собирался подняться. Улучшенная реакция не подвела – среагировал. Скрутил торс в правую сторону и поднял левую руку, подставив плечо с пластинчатой защитой, при этом пригнул голову.

Громыхнуло.

И опять моды жужжали на всю.

Влетело в боковую часть грудной защиты. Опять без пробития. Осталась вмятина, пуля застряла в панцире.

Хоть шаблон и сцепило льдом, я ощущал в движениях скованность.

Давай, тварь .

Мусорщик скинул дымящийся пистолет в снег. Приготовил к бою дубину с модулем-ударником. Набалдашник ее оканчивался четырьмя серебристыми нитями.

Маскхалат громилы раскрылся: под ним тяжелая кольчуга. Он выставил вперед левую руку с защитой-наручем и латной перчаткой; выглядывал из-за нее. Правая с дубиной была наготове, внизу и чуть отведена. Так он и подходил.

Проверяя меня, мусорщик сделал пару горизонтальных взмахов – легко увернулся. Нити угрожающе прострекотали возле шеи и груди.

Пробил двойку, но кулаки скользнули по металлу латной рукавицы и наруча. Здоровяк еще и тело доворачивал, двигался чуть боком.

Я изменил подход – саданул ногой в колено. Мусорщик крякнул и попытался ответить, но дубинка ушла мимо. Затем использовал ноги еще несколько раз. Удары чаще всего прилетали по внешней стороне бедра – это его злило. Плюнув на защиту, он напал: ударил снизу и быстро. Я такого не ожидал. Разум все отметил, но тело из-за ограниченности ресурсной базы не поспело. Отпрянул, нить задела предплечье левой руки. Плоть ужалило, и кисть повисла, неспособная двинуться.

Гуль .

Решив блефовать, рванулся в сторону меча. Он поверил. Дернулся следом, не рассчитал повреждения, и подбитая нога не выдержала – рухнул. За секунду оказался возле него. Боец отмахнулся дубиной, но удар ногой по голове прилетел быстрее. Я трижды впечатал пятку ему в затылок и височную часть.

Вот и всё.

Был доволен собой, хотя бой прошел достаточно неуклюже.

Через двадцать одну секунду вернулась чувствительность кисти.

– Замечательно, – прошептал я.

– Ба, бестолочь, да мы сегодня без ран.

– Как ты и говорила, Желчь, они мусор.

– Так это же “мусорщики”, Танцор. Чего ты вообще ожидал? – в ее голосе смех.

– Не знаю, но мне это было необходимо.

– Чувствуешь себя лучше?

– Чувствую себя дхалом.

Она радостно засмеялась.

Я невольно улыбнулся.

Подобрал меч, посек глотки громилы и “щитовика” и пошел в сторону подстреленного.

Раненный корчился, стремился отползти. Я дошел до него. Глянул – там пацан. Лет пятнадцати.

Глупец.

Из рта потоком струилась кровь. Маску уже и сам сорвал – наверное, задыхался.

– Marer ba, kita, kita. Marer sog, – прошипел он в слезах. – sog. Marer.

– Marer, мелкий. Полный marer, – я порезал ему шею лезвием. – Рано ты влез во взрослый мир. Не испачкай Бездну своим дерьмом, болезный.

Оставался только пленник.

Пригляделся: по фигуре определенно женщина. Сидела на снегу возле саней. Была привязана. Глядела с удивлением, без страха, не совершая при этом лишних движений. Нос и рот закрывала чёрная маска.

Желчь поинтересовалась:

– Бабе тоже мечом по горлу?

– Не говори глупостей.

– Ну а вдруг у тебя настроение такое замечательное, что ты решил вообще всех встречных “радовать”. А что? Все веселее, чем просто куда-то бесконечно шлепать по этой серо-мировой блевотине.

Подошел ближе.

Молодая.

Видно, что ее били, но деталей повреждений за маской не разглядеть. Под маскхалатом не было одежды. Мерзла – ее потрясывало. На голых руках серые пятна. Наверное, какое-то время провела без фильтров маски. Черные и грязные волосы длиной по плечи. Та часть лица, которую я видел, отмечала печать удивления.

Спросил:

– Язык знаешь?

– Да. Есть.

– Не в идеале?

Пожала плечами:

– Не учат.

– Эти?

– Мусорщики. Да сожрет их яйца Бездна. Завершили моих промысловиков.

– Твоих, – кивнул. – Друзей?

– Хозяев.

– Рабство? – поморщился.

– Рабство.

– Вонючий зверек, – радостно прокаркала Желчь. – Добей и не мучайся. Не создавай передвижных зверинцев.

– Желчь, я сам разберусь что мне НЕ создавать.

Она лишь засмеялась.

Способность людей превращать сородичей в рабов, воровать их волю, всегда вызывала во мне эхо отвращения – это помнил четко.

Смотря на ее фигуру, я думал о порочности и несовершенстве организованных людьми общественных систем.

Перерезал веревки на руках. Она поднялась, потерев запястья:

– Благодарность, – в голосе недоумение.

– Ты свободна.

– Так не думаю, – взгляд строгий. – Переходное право.

– Что?

Желчь опять зашлась в приступе смеха. Поди все считала заранее.

– Они завершили моих хозяев – стали хозяевами, владение. Ты завершить их. Цепочку провести сможешь или необходимость помощь?

Чуть приподняла брови.

Нахмурился:

– Мне это не нравится.

– А есть варианты?

Огляделся. Она здесь умрет, даже если я отдаем ей половину бандитского скарба. Если пойдет со мной, скорей всего ее тоже ждет смерть.

Эмоций нет, моды бездействовали. Все что ощущал – легкую дрожь раздражения за лабиринтами мыслительных маршрутов.

– Нет. Я не возьму тебя.

– Ты, когда мимо хтон бесхозного проходить – брать?

– Брать.

– Пригодиться?

– Пригодиться.

– И я пригожусь.

Весомый аргумент.

– Мои тропы опасны – ты умрешь на них.

Пожала плечами:

– Я смерть сейчас тут. Так что бери хтон. Ответственность. Выгода. Тело. Если рабство нет, ты ответственен за прирученных. Если спасаешь, то спасай до конца, а не делать вид. Нас таких звали kahatan – трепачи. Не существуй kahatan, существуй дхал. Дело и слово.

Желчь пробурчала:

– Выбей ей зубы, Танцор, она меня бесит. Для раба говорливость – дефект.

Моды скрипели.

Я спросил:

– Прошлые хозяева не наказывали тебя за подобные речи?

– Прошлый, Соррен любил такое, – ответила, покачав головой. – Нравиться рваться беседы, спор под вино, после ночь, постель. Старик был хороший голова: нажива, змей, доброта – свой, ярость – чужой.

– И ты была “свой”?

– Все так.

– Ваши отбиться не смогли?

– Не смогли. Засада. Но одного из этих грязных, – кивнула на труп. – Закончили. Но их было больше. Разделились. Не все хотели дхала. Риск. Пустой. Спор. Шли у кого личное.

– А если по порядку?

– Меня взяли. Идти. Барабанщик. Торговля. Продать товар. Меня не купил. Купил вещи. Продал знание о пустом дхале. У них деньги. Разделили деньги. Разделились. Отряд. Тебе хорошо.

– Пустой дхал?

– Малый ранг, слабое имущество, разбит и слаб. Он такое имел.

– А говорил, что не грубит.

– Он всего лишь слабенький человек, Танцор, не суди его строго, – заступилась за Курта Желчь.

– Они, – вновь кивнула на ближайший труп. – Грязные, болтать о счете с дхалами. Брат, отец старшего закончились при одной такой встрече. Сказали – идем бить. Глупые. Дхалов не видеть.

– А ты “видеть”?

– Видеть.

– Где?

– Рынки. Бордели. Промысловики. Ходить. Оптимизма не вызывать. Хмуриться.

– Что ты имеешь в виду?

Пожала плечами:

– Слабость, грусть и злоба, припечатанная к рубцам, – она хлопнула по плечу, подразумевая иерархические ранги. – Ходят. Дикость и опасность. Неприятные. Ты хищник, герой или лиходей?

– Что?

– Каков ты?

– Тебе зачем?

Изумление искривило верхнюю часть ее лица:

– Адаптироваться.

– Для рабыни у тебя странный характер.

– Недавно раб. Били мало. Товар портить – не уважать отца, – пожала плечами. – Просто везло.

– Я займусь этими, – указал на ближайшее тело.

– Мне делать что?

– Заряжать огнестрелы умеешь?

– А батар умеет спариваться?

– Что?

– Что? – ее глаза широко раскрылись. – Батар умеет. И я умею.

– Перезаряди мушкет тощего, а мой там, – указал. – Тоже заряди. И пистолет того, плечистого, с раздробленной башкой.

Кивнула.

Желчь прошипела из наруча:

– Питомцы – излишество. Справедливость не одобряет.

Ответил ей:

– Это ты на ходу выдумываешь.

Рабыня сказала:

– Животные – хорошо.

– Как тебя звать?

– Яла.

– Я Танцор.

С самым серьёзным видом кивнула.

– Танцевать – хорошо. А обращать?

Нахмурился.

Наверное, имела в виду, как ко мне обращаться.

– Танцор.

И вновь кивок.

Предстоял обыск мертвых и пересчёт имущества.

Яла постелила один из маскхалатов возле саней, чтобы обеспечить в дальнейшем своей заднице комфорт. Принесла все оружие и заряды туда; с мальца стянула одежду – принарядилась.

На вид жалкий ребёнок, хотя ребёнком не являлась.

Все что нужно я рассмотрел сразу: болезненно тощая и миниатюрная, острые груди с большими ореолами сосков, узкие бёдра и узкие плечи.

Неприятные сочетания.

Жаль, конечно.

Расстроившись, покачал головой. Желчь заметила.

– Идиот, – хрипло рассмеялась. – За скотоложство Справедливость тебя бы с дерьмом сожрала.

– Она не зверь, Желчь, не утрируй.

Яла села на подготовленное место, баюкая тяжелый мушкет. Использовала шомпол. Заряжала, напевая себе под нос.

– По-крайней мере, думаю, – сказал без особой уверенности.

Желчь лишь сильнее засмеялась.

Не очень осмотрительное решение было подставлять спину, отдавать оружие, но ничего от нее не ждал.

Зачем пытаться убить, если я сам хотел даровать свободу?

Это ее выбор. Не мой.

Однако исключать вероятность иррациональных движений совсем – глупо. Поэтому все-таки оставался настороже.

***

Справились за полчаса, при этом лениво перекидывался фразами с Желчью.

В начале осмотрел сани.

Имущество на них были закрыто брезентом и плотно стянуто веревкой.

Разглядывая все это богатство, я не мог избежать уколов радости – они то и дело пробивалось, изливаясь чистой эмоцией и “царапая” основу.

И пусть.

Поверху лежали моток тонкой веревки и канат из нитей струнновика. Спереди – замызганный пенал набора для шитья, сумка с палаткой, три спальника и меховые рукавицы.

В центре, к низу, немного разной посуды, все самое необходимо на марше: котелок, пару мисок, кружек и столовых приборов. Еще тут находилась пищевая плита, работающая от хтона, мелкий бочонок, бурдюки с водой и кувшин со слабым алкоголем.

Тут же бумажный короб. Развернул – в нём рацион: полоски странного черного мяса, сухари, грибные брикеты из того, что в третью эпоху называлось “кровавиком”. Россыпью в тубусах: сухофрукты, мелкие сушенные грибы и овощи, рядом банка ореховой пасты.

В задней части саней – небольшая вязанка грибного хряща для растопки костра. Здесь же инструмент: топорик-лопатка, целиком сделанная из примитив-металла.

С внутренней стороны брезента глубокий карман. В нем – небольшой синеватый короб аптечки. Он вызвал эхо недоумения обилием всякой различной всячины: разноцветные аккуратные пилюли в углублениях. По бокам – целые упаковки бинтов, катушки нитей, иглы, винтовые турникеты, жгуты, имелось несколько брусков мыла.

В нижней части лежали мелкие инструменты: скальпели, раневые крючки, ножницы, широкие ножи, мелкие пилы и трепан.

С мусорщиков забрал: щит, простенький меч, самодельный ножик в ножнах, кольчугу, латную рукавицу и наруч, один чистый маскхалат; коробку с большими спичками, один хтон – тут же заряженный в пустующий сток-паз, огниво, кошель – сколько там, понятное дело, я определить не мог: три бумажки и шесть монет.

У громилы нашел часы, в серебряной основе и с цепочкой из примитив-металла. Их сразу же спрятал в один из карманов на патронташе.

Было у него также три собранных пули и четыре капсуля под пистолет.

У молодого по карманам нашлось десять капсулей, мешочек взрыв смеси, тринадцать бумажных патронов и две ампулы сомы.

При этом патроны от легкого мушкета не подходили к остальному оружию. Если промысловый мушкет и пистолет имели сферические пули, то у лёгкого мушкета они были конусообразные.

Забрал маски. Нацеплять не стал – хтоны отлично справлялись с работой; ограничивать обзор не хотелось.

Надеялся выручить хоть что-то и за фильтры.

В шаблоне проявилось эхо презрения.

Сборщик мусора. Коллекционер сора – гнилой торгаш.

Все это должно быть так далеко от моего дхальского нутра, но почему тогда действие шли так легко и приятно?

Мародерство – привычно?

Таких деталей вспомнить не мог.

У “щитовика” с изувеченным лицом отстегнул ременную систему и стянул пояса. Всеми этими прелестями, с радостью, облепил панцирь.

Его личные вещи выкинул: исписанная книжица с карандашом, ритуальный знак, фигурки – все в снег. Мне из этого ничего не нужно.

Омерзительная грязь.

Поморщился. Нужное забросил на сани. Из интересного еще дубинка. После удара один из корней осыпался, но оставалось еще три. Закрепил с правой стороны ремня. Кобуру с пистолетом с левой. Лёгкий мушкет перекинул за спину – у него как раз удобный ремень. Тяжёлый в руки.

Определенно готов.

Мы двинулись на север.

Яла держалась с боку.

Я тянул, закрепив “поводья” в ременную систему специальными карабинами, таким образом руки оставались свободными и не приходилось убирать оружие.

Шли сани хорошо, несмотря на загрузку. Уставал не сильно – груз не давил.

К девяти часам остановились, разбили лагерь, но палатку ставить не стал. Желчь не сможет дежурить и сообщать о приближении всякого, если ограничить ей обзор тканью полотна.

Почти не общались, устроили небольшой пир из запасов банды. Развели костер, достали котелок. Яла сварила кашу из овощей, грибов и мяса. Я не мог судить на каком уровне оказался ее навык готовки, потому что радости моей не было предела. Отвык от разнообразия вкусов и сытости. Довольство оказалось подобно гигантской наплывающей волне, и я быстро задремал.

Яла пыталась подобраться ночью, но добилась лишь того, что Желчь бессвязно и злобно на нее накричала.

Девушка безразлично пожала плечами и отправилась обратно к своему спальнику.

Никакого стыда.

С другой стороны, какой стыд может быть у рабыни?

Желчь дежурила, а я лежал в тепле, наевшийся от пуза, наживший кое-какое имущество и ничего меня не беспокоило – все мысли о Идоле гнал – и отключился практически моментально.

Это была первая ночь с пробуждения от крио-тьмы, в которую я урвал восемь часов сна.

Глава 10

Кровь

– Замри.

Яла послушалась.

Прикрыв глаза ладонью от метели, я разглядывал место прошедшего боя.

– Желчь, что скажешь?

– Не нравится мне это, но ничего конкретного. Не расслабляйся. Любое сражение заканчивается тем что одни проигрывают, а другие выигрывают. Значит одни умирают, а другие, если сражающиеся не слишком безумны, выживают.

Улыбнулся:

– Тебя на философию потянуло?

Желчь хмыкнула.

Сложно было не понять, что она имела в виду: выжившие в этой стычке могут быть опасны и для нас.

***

Погода испортилась еще с утра.

Жирные снежинки падали с неба уже пятый час, серьезно снижая дальность видимости. Снега не копилось много: он быстро таял, образую под ногами бесконечную серую жижу.

Отвратительно.

Единственное что улучшило настроение – это завтрак. Яла приготовила немного супа из брикета кровавика, и мы неплохо подкрепились перед отправкой. Гриб имел насыщенный обманчиво-мясной вкус и блюдо получилось сытным. Выхлебал порцию из походной миски влёт.

Путь наш стал однообразной рутиной. Шли долго, но в один момент сквозь снегопад, в небольшом овраге, я и увидел красные отблески. Заинтересовавшись подошел.

Вблизи рассмотрел и другие детали: оружие, выглядывающее из-под покрова, кровавые росчерки и еле заметные следы.

Возможно стоило обойти овраг по дуге и забыть о нём, но я не собирался оставлять за спиной слепое пятно. Информация – важная вещь при планировании действий.

Что здесь произошло? Кто с кем столкнулся? Как давно это было? Кто в итоге выжил? Враги ли они нам? Появлялось множество вопросов и получить ответы на них – жизненно-важно. Если проигнорируем и пройдём вперед, есть шанс наткнуться на выживших. А нам желательно знать заранее как реагировать, потому что обычно у тех, кто стреляет первыми – преимущество.

Оставаться слепыми бродягами в снегопаде – неразумный выбор. Пустошь пустынна, но кишит опасностями. Бытие вечной жертвы – невероятно проигрышная позиция.

– Подойдём ближе?

– Нет, – угрюмо ответила Желчь.

Я засмеялся:

– Значит точно подойдем.

– Мертвые умереть, – важно заявила Яла. – Тебе не-че бояться, тех-божок.

– Я ее ненавижу, Танцор. Дожили, зверек учит жизни продукт высоких технологий.

– Понимаю тебя, но ничем помочь не могу.

Обиженно прошипела:

– Слабак.

Отстегнул сани и проверил каждое из оружий. Практически все стреляющее, бьющее и режущее нацепил на себя. Функционал-пояс провис от тяжести, но иного решения и не было. Больно некачественное оружие, а в стрелковых единицах – слишком мало зарядов. И все равно чувствовал себя уверено: все познается в сравнении.

Яле ничего не оставил, но у нее был запас патронов и капсюлей. Если что-то пойдет не так и бой все-таки завертится, за ней закреплена перезарядка оружия. Наш уговор таков: она идет в семи шагах позади, держится настороже и приоритеты свои знает.

Дрянной клинок, принадлежащий мусорщику-щитовику, оставил на санях. Он сейчас только мешаться будет. Вряд ли одноцветный меч Звездочёта сломается, да и на мне слишком много вещей по итогу оказалось – ко всему этому еще нужно привыкать в движениях.

Одно радует: отстрелять все, что можно отстрелять, а затем сбросить Яле – дело быстрое, много времени не займёт.

Мы подошли ближе.

– На лбу барельеф Идола, – предостерегающе прокаркала Желчь.

В голосе волнение, переживала.

Я мог ее понять.

Моды задушили появившиеся опасения. Память о стычке, Звездочёте и давлении на голову все еще была сильна. Это подтачивающая волю память. Удушающая. Гнилая.

Стой, дхал .

Выдохнул.

Я не безоружен. Есть защита.

Накормлен, восстановление запущено.

Он враг. Я воитель . Все достаточно просто.

Столкновение неизбежно. Мы обречены на круг и стычку .

Из-под снежного покрывала торчала только голова, с ссохшейся меткой на лбу.

Само лицо трупа облезлое и старое; кожа на щеках и шее пошла серыми полосами, глаза были закрыты. По общему виду, сложилось впечатление, что он долго Идолом проходил, но опять же дополнительной информации – это дать не могло.

Интерес вызывало следующее: в каких ресурсах и в каком количестве этих ресурсов нуждались тела?

Складывалось ощущение что потребность в пище и воде оставалась, однако для функционирования системы роя, она хотя бы на первых порах должна была быть уменьшенной на порядок. В ином случае рой бы сжигал сам себя. И даже при условии, что Идол чрезвычайно ловок в искусстве управлении волей и администрировании ресурсов организмов, подобное приравнивается к чудесам. С другой стороны, отрезать ресурсный голод полностью уже из разряда вещей за границей обыкновенных чудес. И если выбирать из маловероятного чуда и невероятного нарушения всех возможных законов Гаата, то выбора как бы и не существовало вовсе.

Никаких оснований думать про наличие ресурсных ограничений у меня не появлялось: мы совсем не понимали, что такое Идол и его природа оставалась загадкой. Может чудо чудес и воплощенный слом законов существования – это как раз то, что прекрасно характеризовало его внутреннюю суть.

– Сома? – беззаботно предложила Яла.

Кивнул и мы приняли средство.

В этот раз как и было указано Куртом, не разбавлял. От прямого воздействия – целая ампула каждому. Кроме странного вкуса, который теперь был еще ярче, никаких изменений в себе не почувствовал.

В два движения сгреб снег в стороны с покойника. Убито тело Идола было холодным оружием, дыра в грудине почти сквозная. В один удар – сила уверенная.

– Идти? – спросила Яла.

Она не выказывала беспокойство.

От сомы зрачки ее расширились. В движениях и том как она нелепо мялась на месте, совершенно четко чувствовалось нетерпение.

– Тихо, – приказал я.

Разве Идол не местная страшилка или это особенность ее мировосприятия ?

Скорей второе.

С моего понимания концепта рабства, раб она крайне скверный. Наверное, это характеризует ее как удачно-произведенного человека.

Со своего места насчитал примерно двадцать тел.

Точнее сложно сказать.

Около двенадцати сгрудилось в одной куче с левой стороны. Специально стащили туда. Их могло быть и больше. Я видел двенадцать лиц, но переплетение трупов, небрежность с которой свалили и снежное покрывало добавляли сложность задаче посчитать их.

Нелепо…

Какая необходимость была собирать именно так?

Предупредил Ялу:

– Опасность по левую руку.

Остальные тела разбросаны по округе – видимо, как смерть их застала в сражении.

У некоторых в руках короткие мечи. По округе разбросаны “трубки” из примитив-металла, предки мушкетов – кулеврины. Их я помнил хорошо. То, что злило легко пронести и через обнуление.

Оружие это бестолковое. Стрелять из него тяжело. Попасть куда-то – нетривиальная задача. Однако если устроить внушительный залп из пары десятков кулеврин какой-никакой атакующей способности добиться удастся. Но залп есть залп. Совсем непоказательно. Если два десятка дхалов будут метать камни пока руки не отсохнут – это тоже приведет к впечатляющему результату.

Сделав несколько шагов вперед, разглядел еще кое-что. Ближе к центру побоища, тот, кого в смазанном от снегопада мире принял за мертвеца, оказался вполне живым. Застыл в сидячем положение; из одежды на нем только штаны и ботинки.

Поймали ночью или сразу после подъема?

Внешним видом необычен. Странная мускулатура, будто десятки не особо внушительных, но тугих тросов замерли под кожей. Силу должен иметь серьезную. След удара на первом мертвеце вероятно оставил именно он.

Значит враг Идола. Наш друг?

Неверно.

Любой разумный субъект – враг Идола по своему природному устройству. Это ничего не говорило о нём.

Вдоль лба и поперек торса – странные выпуклости.

Костяные гребни обеспечивали дополнительную защиту? Скорей всего.

Предплечья утолщены, ладони широкие, а пальцы длинные и толстые. Судя по специализации тела – боец.

Под глазами заостренные темно-синие вставки-украшения, закругленные к скулам; умный сплав.

Очень затратно. Не мусорщик, не рядовой солдат.

Стилистическая пародия на наши кхунские моды?

Возможно.

Очевидно биомодернат, причем толково “слепленный”.

– Вархэн, священная кровь Каганата, – пояснила Яла.

– И что это значит?

Яла пожала плечами:

– Важный. Каганат. Элита. Близкий Божество. Так говорят люди. Приближён. Модифицирован. Я без суждения.

– А умный сплав под глазами? – спросил, указывая на свои моды.

– Осколок Бога. Так говорят.

– И зачем он?

Пристально глянула:

– Я не долго быть Каганат, Флан, – кивнула сама себе. – Говорят “связь” защитить от кукольника. А им можно биться с куклами. Фуркатам не можно. Без одобрения. Нарушать.

Она заставила меня задуматься.

По общению с узловой и Ялой, теперь я мог сделать вывод что у степняков-фуркатов существует правило, по которому они старались избегать тел Идола. Но при этом Каганат был обеспечен и теми, кто целенаправленно занимался охотой на них.

Получается, священная кровь – специализированный боец или целое подразделение, способное биться с Идолом. Этим биомодернатам нет нужды переживать о том, что противник захватит разум. Они не отягощены логистическими вопросами бесконечного пополнения ампул сомы. Единственное, что оставалось непонятным: каким образом они добивались невосприимчивости. Это специальная биомодернизация или, как и говорится народом, те вставки умного сплава под глазами?

Первое – маловероятно. А второе неизвестно как вообще могло бы сработать. Это же просто частицы умного сплава, верно? И кто первичный хозяин материала: мнимый Бог или все-таки сам боец?

Если боец – то я даже и предположить не могу принцип работы; ладно принцип, представить большое количество таких уникальных солдат – сложность иного уровня. Если хозяин – “Бог”, то моя гипотеза следующая: особенная способность программирования сплава. Определенно невероятной ценности внынешнем мире. Допустим им удалось найти носителя способности. Все что нужно было от него: первое, обеспечить собственную безопасность, второе, чтобы подразделения были эффективны набрать умного сплава на невероятную сумму.

А может и не было никакой невосприимчивости, может это миф, и я зря пытаю шаблон размышлениями?

Пустое.

А может они как заведенные сому и жрали, просто никто не знал.

Да, хватит уже.

В груди и плече у вархэна следы от пуль, но это не то, что его убивало. Выстрелы не пробили костяную защиту. А вот рана на бедре опасная, вся штанина пропиталась темно-красным, а под ним самим смесь крови и снега.

Вархэн пялился на поврежденную ногу. Через десять ударов сердца он перевел взгляд на нас и его рот дернулся, хрипло выплюнув:

– Raaban!

То, что произошло дальше не стало неожиданностью.

Он только заканчивал слово, а я уже залился химией по самую макушку, сердца забарабанили как безумные.

Отметил разумом – готов.

Шаблон порадовало отношение вархэна, даже полумертвый он попытался предупредить. Справедливость осталась довольна. Определенно достойное поведение и для дхала, а для человека – так вообще излишне много: почувствовал пришедшее эхо симпатии.

Было бы неплохо, если б боец выжил.

Хоть я и не спланирован думать, но откровенным глупцом не являлся. Крикнул раненный скорей всего “опасность” или “убегайте” – бессмертную классику, а вся окружающая обстановка оказалось засадой на соратников, что будут жаждать спасти его, либо на случайных гостей, ведомых самым сильным человеческим качеством – жадностью.

Не знаю остались ли у фурката живые товарищи, но вряд ли какой-то другой случайный дурак в здравом уме залез бы в этот вонючий овраг.

С моей точки зрения, ловушка сомнительная по своей эффективности. Но может я что-то и упускал: информационная основа все еще оставалась жалкой. Либо соратники у вархэна на самом деле были, либо мародерский дух местных так силен, что уже давно выдавил инстинкт самосохранения, и все это прекрасно знали, и играли с этим.

***

Мертвецы разлетелись в стороны – с земли поднялось отвратительное гуманоидное существо, проросшее в оболочке человека. Выглядело глупо, но других возможностей спрятаться в овраге похоже у твари не было.

– Ну и шутова мразота, – прошипела Желчь.

Полностью был с ней согласен.

Ростом ниже меня на половину головы. Череп в результате изменений оказался суженным, из-за этого глаза выпучились: один залило рыжим, другой полностью застлала тьма.

Тварь водила из стороны в сторону вытянутой мордой, запертой овальными плашками хитина и утяжеленной отвратными зубьями. Присутствовал и мясной барельеф, стянутый к макушке и излишне вздутый, если сравнивать с метками рядовых тел.

Штрековый отброс.

Тело Идола не казалось плохо защищенным: от ключиц по промежность его оборачивали темно-синие, практически черные пластины, создающие броневой жилет.

В центре тулова слабая зона – сердцевина – выпирал небольшой шипастый шар рыжего цвета, точно скомканное собрание омерзительных шевелящихся бусин-насекомых.

Из бронированных лопаток прорастали тяжелые мясные корни, собирающие на своих окончаниях подобие нефункциональных крыльев – связок плотяных лент.

Эхо тоскливой новизны стукнуло в шаблоне, сообщая что и за чертой самодельной амнезии – подобного не водилось. А теперь вот: в новой эпохе, на самом краю мира, в дрянном мелком овраге, оно безмятежно крутило своей отвратительной черепушкой.

Правая рука оканчивалась клинком, чуть длиннее метра. И опять эхо омерзения: желтушное костяное оружие проросло из человеческой руки, разорвав предплечье и кисть, оставив болтаться неработающий большой и указательный пальцы снизу. Те сгнили.

Существо только выпрямилось, а я уже выстрелил из мушкета.

Промазать невозможно. Пуля ударилась о торс, раздражающе прозвенев, но не пробила пластину.

Жилет из псевдо-металла.

Стычка будет сложнее, чем показалось изначально.

Я перекинул промысловый мушкет в руки Ялы и снял с плеча оружие мусорщиков. Еще один выстрел. Поздно – создание двинулось, я промазал.

Яла отбежала, разбив расстояние между нами на девять шагов.

Докинуть до нее второй мушкет не успевал. В итоге швырнул себе под ноги. Метать в тварь не рискнул: пожалел оружие.

Каким прижимистым стал.

Оно быстрое, приближалось рывками. При этом двигалось, словно раскачиваясь из стороны в сторону. Ноги сплошняком плашки и бугры мышц, провода вен и жил.

В мгновение создание оказалось подле меня, распространив со своим прибытием запахи: смесь гнилости, мясную вонь и какие-то ягодные вкрапления.

Попыталось сбить и насадить меня на острие клинка, но я ушел с пути, одновременно с этим вооружившись мечом и дубинкой.

И все закрутилось.

Тело Идола навязало быстрый бой, издавая шипящие и стрекочущие звуки. Рукой-клинком махало безыдейно. Пыталось задавить напором. Впечатляющего разума в его действиях не наблюдалось – практически безумное животное. Свирепость, помноженная на скорость и жажду убийства.

Омерзительное великолепие.

Настоящая тварь.

Я уворачивался, блокировал, подставлял защиту и отбивал особо опасные удары в стороны. Не давал подобраться. Идол задавал почти максимальный для моего нынешнего тела темп, тем самым лишал пространства для маневра ума и серьезных контратак. Сошлись в банальном обмене: удар, защита, неуверенный контрудар и опять защита. Шаблон горел ощущением ирреальности. Ум не привык так вести бой.

Раз за разом я пытался подцепить рыжий шар, либо шею, но удары, которые казались удачными на первый взгляд, сползали по жилету из-за резких движений противника или же легко отбивались “крыльями”. Идол не беспокоился по поводу отлетающих в стороны кусков плоти и кровяных капель, значит и я не считал такие повреждения серьезными.

То и дело цеплял его бронекожу, но безрезультатно. Создание смело подставляло торс, похоже инстинктивно понимая свои сильные стороны. Я вел себя практически так же. За первые семь секунд столкновения оно трижды зацепило панцирь, оставляя на нём раздражающие царапины.

Через тринадцать секунд, я подключил и левую руку. В непрекращающемся обмене один заряд дубинки ушёл по бронепластинам – это ни к чему не привело. Второй залетел удачно. Отключил левое «крыло» и то повисло мясным корнем с боку, создавая для меня больше свободных окон. Третий заряд применить с пользой не смог: костяной клинок рассек дубинку. Кое-как успел отдернуть кисть. Еще мгновение и пальцы улетели бы в снег.

Отбил оружие, нацеленное на живот и, нащупав удачный момент, пнул врага в нижнюю часть тела. Идол отлетел на шесть шагов. В нем на удивление мало веса. Воспользовался возможностью: выхватил из кобуры пистолет и сразу выстрелил.

У Идола раздулось горло. Мгновение – пуля с сочным звуком вбилась ему в глаз. Он пошатнулся, но не остановил действие. Бурлящим веером выдул рыжую жижу.

Я крутанулся – и чудом успел закрыться. Тут же пришлось сорвать накидки и откинуть. Нестерпимый жар химической реакции вынудил. Маскхалат и плащ плавились, шипели.

Создание атаковало, но, согласно логике травм, его движения оказались замедлены. Эхо радости кольнуло основу: все-таки уязвимо.

Давай, дхал , пляши лучше.

И опять обмен.

Я все это время держался левой стороны и слепого глаза. Огибал создание против часовой стрелки. Идолу приходилось доворачивать голову, тело, он терял время, атаковал реже, точность его снизилась.

Теперь я был способен игнорировать больше рубящих ударов, принимая их на панцирь. Страшные колющие все так же приходилось отбивать – слишком опасные.

За следующие семь секунд, оставил на нем шесть ран: отсек мясной кнут-крыла, изрезал плечи, пробил шею и сбил одну из верхних пластин у сердцевины. Он в ответ “прочертил” мне по предплечью левой руки: от локтевого сгиба до наруча глубокий порез.

Неравноценно.

Не знал насколько ослабляли его нанесенные повреждения; я же эффект от раны получил сразу. Эхо боли пошатнуло даже через моды. В глазах покраснело – казалось кровь была всюду. Хлынуло страшно.

И опять сцепились.

Тварь ослабла, махала клинком с истерическим безумием последнего шанса. За следующие семь секунд всего один удачный удар от меня – посек бедро до кости. Противник взвыл, ощущая неуклюжесть в движениях, и вместе с этим громыхнуло.

Яла выстрелила из мушкета. Пуля срикошетила о наспинные пластины, но вклад уже был внесён. Идол дернулся, собравшись повернуться, и был тут же мной наказан.

Сделал выпад.

Острие вонзилось в стык пластин сбоку. Додавил, вогнав клинок на половину длины, и этого оказалось мало.

Тело Идола сдвинулось, ударило “оружейной-рукой” назад. Отпрянул и выпустил меч, тот намертво застрял в костях. Однако былой скорости у создания не осталось; казался оно все изломано и двигалось скорее на упрямстве.

Сдвинулся и оказался у Идола за спиной.

Руку-клинок взял в захват, выхватил нож и семь раз саданул в зону сердцевины. Тело дергалось, старалось мешать, но все произошло слишком быстро. Попал я дважды – этого хватило. Сердечник лопнул, окатив размякшую снежную грязь и носки моих ботинок рыжей пульсирующей жижей.

Тварь завалилась.

Я припал на колено, выронил нож и сжал рану: кровь хлестала как из пробитого пуза хага.

Глава 11

Помощь

Яла подбежала ко мне:

– Помогать?

– Тащи аптечку, Зверёк, – приказала Желчь. – Этот шанкарский гуль, конечно, живучий как червь.

– Просто опасный кусок мяса, – голос изменился от внутренней неуверенности.

Мысли ускользали от растерянности и последствий раны.

Дышал тяжело.

Привычной радости победы я в себе не нашел.

Нахмурился – ощущения такие, будто дрался с тренировочным манекеном. Манекеном, порвавшим мне руку.

Омерзительно.

Скол мыслеходов: как же я плох в технике безопасности.

Усмехнулся.

Желчь продолжила:

– И все же. Это что-то новенькое.

– Я еще не в форме.

– Ну-ну, Громила, – обеспокоенно продолжила она. – Скажи больше. Мы всё видели. Твои мысли необходимы. Я переживаю – это скажется на работе систем.

Устало вздохнул, наблюдая как между пальцев бежала струя крови.

Думать было тяжело:

– Меня это не радует, – хмуро сказал ей. – Все достаточно плохо. Мы беззаботно спали, рассчитывая, что кто-то придет и исправит ситуацию. Этот кто-то не пришел. Идол рос. Весь мир его кормушка, у него много места; он развивался и исследовал себя. Думал над вариантами существования, специализациями и эффективностью. Местные должны знать больше.

– Считаешь это его вариант биомодернизаций?

– Определенно.

– Может он просто взял местного амтана?

– Сомневаюсь.

– Почему?

– Потому что наша удача кончилась вместе с третьей эпохой.

Желчь хмыкнула:

– Ты больно мрачный, Танцор.

– Я произведен так как произведен.

– Все-таки этот тонкорожий был не очень болтлив. Совсем нехарактерно для Идола.

– Знаю не больше твоего.

– Его можно убить, – затем добавила с иронией. – И относительно просто.

Оглядел тело “меченосца”, подсчитав сумму повреждений: срезанное крыло, пуля в глазницу, перебитое бедро, изрезанные плечи, пробитая шея, поврежденный позвоночник – и, в конце концов, то, что его остановило – разбитое сердце.

– Ой, Желчь, заткнись.

– А представляешь полсотни таких в сцепленном отряде?

– И я еще, по-твоему мнению, мрачный.

– А если они еще гнилушку свою бронепластиной прикроют, сколько веселья это привнесет.

– Хватит.

– Держись, дхал. Давай без упадничества. От таких царапин еще никто не умирал.

Вскоре вернулась Яла с коробом аптечки.

– Открывай.

Та и открыла.

– Что-нибудь из этого останавливает кровотечение?

– Что-нибудь останавливает, – с сосредоточенным видом кивнула Яла.

– Хорошо, – голос Желчи бурлил от раздражения. – Что конкретно из этого останавливает кровотечение?

Яла замерла, не понимая, что в вопросе изменилось.

Тогда вмешавшись, спросил:

– Есть санг?

Та кивнула и, чуть покопавшись, достала из бокового кармана бурый кожаный чехол. Я развязал шнуровку и распределил желтушный порошок по длине пореза. Рана вспенилась бурым и через тринадцать секунд пена затвердела, образовывая один длинный желейный сгусток-коросту.

Яла протянула бинт, и я плотно перевязал руку.

Позже придется зашивать.

Желчь поинтересовалась:

– А на крикуна остался этот ваш санг?

Яла кивнула и вытащила еще один чехол.

– Последний, – произнесла с важностью.

– Ну, давайте сегодня без ранений тогда, – сказал им. – А дальше видно будет.

Желчь хмыкнула.

С осторожностью мы подошли к раненному, вархэн оставался недвижим.

Лоб его оказался чист: барельефа метки видно не было. Приблизившись на расстояние пяти шагов, я присел, пытаясь разглядеть цвет глаз. И здесь оказалось все в полном порядке: белок – чистый, зрачки – зеленые.

Я не считал, что его в последний момент захватит Идол, но лучше лишний раз все проверить; в конце концов, с нас не убудет.

Вархэн заметил наше продвижение, поднял взгляд – далось ему это крайне тяжело.

Я спросил:

– Ты еще жив, дружище?

Тот хрипло крякнул, должно быть так звучал его смешок, и ответил:

– Мертвее мертвого мертвеца, Отец, – голос мягкий, учтивый, необычайно полнился благоговением.

– Понятно-о.

И что ему сказать?

Похоже впал в бредовое состояние.

Блестяще.

– Все. Давай добивай скорее, он сошел с ума, – прокомментировала Желчь. – Прояви сострадание хоть раз. Такой красавчик-воин сгорел. Ай-яй. Бабы каганатские все волосы на головёнках пообрывают.

– Ты пришел проводить меня в бездну, Отец, почему так прост твой вид?

Желчь недовольно пробурчала:

– Каков грубиян. Но ему, наверное, можно и простить. Он красавец. Он умирает.

– Ты меня спутал с кем-то.

– Чего теперь стоят твои дары? – продолжал он. – Не совладал с эмоциями. Опять. Небо. Все как ты и говорил… Подвел. Ринулся за пустышками, за рядовыми головами. И зачем? Теперь понимаю. Вижу четко. Бойцов не вернуть. Глупость, под красным пологом, а я… Прямо перед эхом. Израсходовал ресурс.

– Ресурс?

– Я – ресурс. Инструмент твой, Отец. Все, как всегда. Потратился. Разменял усилия и веру на кучку тел Многоголового. Жалкие бродяжки Султаната. Пустое. Палач даже не вмешался. Не стал сражаться со мной – каков позор. Когда тебя перехитрил кусок плоти со звериным мозгом – обидно. Устроил ловушку, но я крикнул, да, предупредил, хоть так… Надеюсь люди выжили. Хуже вархэна, наверное, и не было, – он болезненно улыбнулся.

– Делай уже что-то, а то он еще какой чуши наговорит, – раздраженно поторопила Желчь. – Только шаблон засоряет. Умственная работа не твое. Тебе вредно перенапрягаться – торопись, пока голова в тыкву не превратилась.

Поморщился, но смысл в ее словах был. Не совсем правильно столь внимательно слушать бредовые откровения умирающего незнакомца – пусть ты и спасаешь его.

Осмотрел ногу вархэна. Рванная рана, но кровь стекала медленно. Он просто сидел здесь давно. Возможно несколько часов.

– Яла, надо обеззаразить.

Она непонимающе уставилась на меня и развела руками

Сложно, понимаю.

– Почистить, – объяснил, сопроводив слова жестикуляцией.

Яла задумалась, кивнула и вытащила из аптечки небольшой бутылёк с тряпичной лентой на горлышке. Вынул пробку – понюхал.

Спирт.

Пойдет.

Аккуратно обработал края раны, затем засыпал внутрь санг, подождал и стянул желеобразную корку бинтом.

Через несколько минут молчания и странной общей задумчивости вархэн спросил:

– Ты же не Отец, да?

Желчь проскрежетала:

– А малой смышленый.

Он пропустил издёвку мимо ушей.

– То есть я еще поживу? – выглядел удивленным. – Не помру здесь?

– Даже и не знаю, не хочу ничего обещать, – ответил ему. – Как получится…

Он улыбнулся.

– Славно.

Лицо его разгладилось: на вид он был очень молод.

Затем сосредоточился и опять посмотрел в глаза:

– Спасаешь меня, предок?

– Кто если не я?

– Вот и хорошо. Каким бы глупцом я не был, небо все-равно улыбается. У небес скверное чувство юмора, но...

Не договорил, отключился.

Яла посмеялась, Желчь выругалась.

Я уставился на рабыню, ее глаза сияли странным довольством. А, казалось бы, чему радоваться, нас чуть на лоскуты не порубили. Может воодушевилась тем, что мы спасли священную кровь или просто факт спасения сработал положительно.

Кто ее знает.

Плевать.

Задумался над тем, что делать дальше.

Куда тащить раненного, кому сдавать это тело? Как быть – отправляться прямо сейчас или переждать? Ожидать ли нового нападения или местный “идольный кулак” истощился? Вопросов в голове было много, а ответов не появлялось.

Панцирь работал с громким скрежетом – только сейчас заметил, наверняка каким-то неведомым образом контролировал восстанавливающую работу и пытался решить проблему с ранением.

Лишь бы не надорвался.

Легкая слабость разлилась по телу. Потерянная кровь, болевые отзвуки, отходняки от химии тела – все это давало о себе знать.

Подвижность левой значительно снизилась. Ощущалась она тяжелее и как будто вздулась, хотя визуально – это, разумеется, не подтверждалось. Пострадала мелкая моторика. Указательный палец почти не двигался.

Я не восстановился после похода окончательно. Способности к регенерации, уверен также оставались урезаны.

В итоге озвучил следующее:

– Перезарядим оружие и устроим обед прямо здесь, – затем, повернувшись к рабыне, спросил. – Яла, шить умеешь?

***

Он подобрался близко: мы были беспечны.

Перекус затянулся, а потом Яла заняла все внимание, принявшись зашивать рану. И опять же шутова метель так и не закончилась. В какой-то момент понял, что сидел, морщась от болезненного эха, свободно гуляющего по шаблону, и разглядывал фигуру в маскхалате. И эта фигура направляла на меня оружие.

Блестяще.

Куда только Желчь смотрела?

Тогда он и заговорил:

– Я не помешаю, любезные?

Сам гость по человеческим меркам имел средний рост. Тощий.

Что удивительно он не носил маску, но капюшон закрывал лицо и сложно было разглядеть черты и искажения. Понятно, что это не тело Идола, но здесь выводы, основанные на наблюдениях, и заканчивались.

Между нами и пришедшим – десять шагов.

Массивный пистолет уставился на меня девятью стволами. Подобное оружие я видел на боках нургусов, у встреченных прежде кочевников. Следуя логике мыслительных маршрутов – получалось, что это не мусорщик.

Высока вероятность, что пришли соратники спасенного вархэна. По крайней мере, искренне на это надеялся. В ином случае дела примут совсем скверный оборот.

Яла должно быть от нервозности шевельнулась – вторая рука незнакомца появилась из-под маскхалата, продемонстрировав пистолет странной конструкции.

– Не единого движения, милая. Если я выстрелю тебе в голову, твой спутник поступит глупо. А земли Гаата, под великим Небом, все заполнены нынешними глупостями и следами глупостей былых. Так зачем, милая, множить их?

Небо у него великое – значит точно фуркат.

Можно выдыхать.

Я спросил:

– Ты голоден?

Удивившись, он хмыкнул:

– Спасибо, любезный я сыт. Поговорим о важных вещах?

– Поговорим, разумеется – поговорим. Только ты, друг, покажи лицо. Я даже глаз рассмотреть не могу – ты сам понимаешь: все эти Идольные дела. Зачем нужны лишние нервы.

Гость, воспользовавшись левой рукой, скинул капюшон. При этом многозарядник с нас не сводил.

Серокожий.

Глаза большие: желтизна, узкий зрачок. Множество царапин и свежих синяков на правой части лица. Либо бритый наголо, либо волосы у него вообще не росли. Щетины не было.

Биомодернат.

– Еще священная кровь, – шепнула подсказку Яла.

– Доволен? – голос его оставался нейтральным.

– Более чем.

– Так кто же вы? – спросил он.

– Путники.

– И что вы тут делаете, путники?

– Друга вашего сторожим, – честно ответил я. – Надеемся, что он друг, а то получится неловко.

– Я Карак. Этот, – кивнул на раненного. – Практикант нашего айрога, звать Шаан.

Что значит айрог – подразделение?

Вариантов не сильно много: либо подразделение, либо объединенная мирная группа. Только мирными ребятами они не выглядели.

– И зачем нам его имя? Один шут, ваш Шаан не собеседник и не скоро сможет им стать.

Карак ответил:

– Приятно знать имя того, кого спасаешь.

Лицо его ничего не выражало, казалось даже моргал редко.

Следил.

От биомодернизации глаз Карака становилось не по себе.

– Я Танцор. Она Яла.

Карак, так и не сместив куда-либо взгляд, убрал пистолет за пояс; оружейную «бандуру» направил стволами вниз.

Что ж, уже прогресс в переговорах.

И это хорошо.

– Кхун?

– Да.

– Дхал?

– Самый натуральный. Всем дхалам дхал.

– Судя по узору – обнуленный.

– Все мы не идеальны.

– В южных Пустошах.

– Это уже ты, Карак, знаешь лучше.

– Давно идёшь?

– Не знаю, – таков был мой ответ. – Все в этом мире относительно.

Он замер и через какое-то время кивнул сам себе. Оттянув полу маскхалата в сторону, вдел многозарядник в массивную кобуру на бедре.

– Извиняться не буду, – бросил он с немного раздраженно. – Осторожность еще никого не убивала.

Я поинтересовался:

– У тебя как, Карак, с медицинскими знаниями?

– Нормально.

– Там аптечка возле вашего Шаана, глянь, что ему скормить можно. Состояние лучше проверить. Я кровотечение остановил, но больше ничего и не делал. Не рисковал.

– И правильно, – одобрительно кивнул Карак, а затем произнёс куда-то за левое плечо. – Проснись Четвертый, замени.

Неведомо откуда, опять благодаря стараниям метели, вылез еще один боец. Выглядел он практически также, единственное – был сильно моложе Карака. Встал на позицию командира, перекинув двуствольный мушкет за спину; однако безоружным не оставался – тут же вытянул из кармана рукоять “Когтя”.

Эхо восторга стегнуло по рассудку. Наверное, теперь такое могло считаться раритетом. Слабое, тогда дешевое, стреляющее на мелкие дистанции, скорее оружие последнего шанса, но теперь наверняка – для своих задач – крайне эффективное, потому что в десятки раз лучше однозарядного пистолета.

Закругленная рукоять переходила в треугольное острие, с направляющей линзой. Возле спускового крючка, с боковой части, горел алым хтон. Вот и весь “Коготь”.

Карак прошел к вархэну.

Четвертый заговорил высоким и раздражающим голосом:

– Денек, конечно, дерьмовый… Погода – хагасов понос. Шаан молодой и горячий, за что чуть не поплатился. Никто бы рад не был, но с молодняком вархэнов – это прям постоянная беда. Они как одержимые.

– Он вархэн, а вы?

– А мы бегуны.

– Разведка и диверсии?

– В точку, относительный предок, – сказав это, четвертый был очень собой доволен. – Разведка и диверсия – это все про нас.

Если Шаан казался молодым – лет семнадцать ему было на вид, то этот – четвертый, судя по внешности, сказанному и тому как легко делился, тем чем делиться не должен был – еще младше.

– А вархэн – ударник?

– Наш кулак и претендент-командир, – сказал с гордостью.

– Претендент-командир?

– Чтобы быть вархэном нужно учиться, нужна практика, – четвертый поморщился. – Мы контролируем его практику. Он контролирует тэнгэров.

Тэнгэров?

Как всё сложно.

Карак оторвался от осмотра ран и прорычал:

– Джог, бескрылый ты сука шонхор, кончай трепаться. Мы на выходе. Ты и тысячеголовому, с радостью мельтешащего под ногами оролуга, все секреты растреплешь.

Четвертый послушался приказа и замолк. Как старший он владеть лицом не мог – скрыть крайне расстроенный вид у него не получилось.

Джог глядел на меня, глаза его горели, хоть и не так жутко, как у Карака. К тому же моргал вполне по-человечески. Предположение – биомодернизирован не так давно, еще не обвыкся. Наверное, поведение связано с тем, что ему банально не с кем говорить, а всех в своем айроге он уже достал. Юность и неопытность бывает многословна и навязчива.

Карак проверял состояние Шаана несколько минут. Затем начал оперировать.

Достал пули из плеч, заштопал что мог, активно мазал, пихал различные таблетки одну за другой, но меня не трогало эхо жадности: в конце концов, трата происходила ради хорошего дела.

Карак подошел, отчищая руки снегом:

– Все с ним будет нормально. Только крови много потерял.

– Что случилось то?

– И так знаете. Стояли лагерем километров пять к западу, не уследили. Идол большим отрядом напал.

– Специалисты по разведке не заметили нападение? – спросил я с иронией.

Карак поморщился.

– Если виноват, то виноват. Оправдания – пыль.

– А что делаете в Пустошах?

– Что делаем только нас и касается. Мы большую часть тел постреляли, порубили, – вернулся он к теме Идола. – А те и давай отступать. У Шаана нервы не выдержали – молод, троих подопечных тэнгэров потерял в стычке; вот и вспылил – побежал. А потом на нас другие тела надавили. Пока отбились, пока следы нашли. Сколько вы у него сидите?

– Час где-то, – ответил ему.

– За час бы точно помер. Теперь у вас есть должник.

– Не спешишь ли ты, Карак, долговые обязательства на себя накладывать?

Разведчик безразлично сказал:

– Не мой же долг, а Шаана.

– А если он скажет, что никаких долгов не брал?

– При таком раскладе событий – то ходу домой ему нет. Отец никогда не примет такого хагаса сука тупорылого.

– Строгий у вас Отец.

Карак пожал плечами:

– Справедливый.

***

Я решил отдать сани бегунам. Те не собирались двигаться в Изот, и я смутно представлял, как они будут тащить Шаана на руках до другой цивилизационной точки.

Оставалось их всего четверо: все они были тонкокостными, мышечный тонус их не вызывал особого оптимизма, а сам Шаан весил около сотни килограмм. Испытание им выдалось не самое простое. Может у них имелись в подчинение еще – упомянутые – тэнгэры, но, во-первых, уверенности что их много осталось не было; во-вторых, они похоже остались там, где был бой.

Из груза забрал моток тонкой веревки, набор для шитья, сумку с палаткой, два спальника, часть посуды, котелок, хтоновую плиту, бурдюки с водой и рационы.

Кольчугу заставил нацепить на себя Ялу. В вещмешок закинул латную рукавицу; все остальное – в том числе и аптечку, оставили айрогу; только немного бинтов, игл и ампутационный нож взял.

В ответ на мой дар, молодой Джог надул щёки и сказал: “Раз ты так, то и мы не можем просто уйти. Небо не поймёт”. В итоге он умело освежевал меченосца Идола, затратив половину часа, и притащил окровавленное бронеполотно из псевдо-сплава к нам. Швырнул вонючую груду в снег.

– Можешь у оружейников заказать из этого хорошую защиту, – объяснил Карак.

На вопрос почему они не остановятся в Изоте, сказали, и ноги их в этом гнилятникеКостяном не будет. Объяснения следующие: во-первых, тухнуть среди привязанных – дело достаточно унылое; во-вторых, – были у них там конфликты с конкретными местными дельцами и не хотелось бы маячить перед ними лишний раз. И в-третьих, Шаан стабилизирован, а с остальным разберется вархэнская физиология. В экстренной помощи он не нуждался.

Бегуны с трудом загрузили тушу вархэна на сани и двое из айрога потянули их за собой. Так и скрылись они за стеной снегопада, не попрощавшись.

До посещения Изота оставалось разобраться с еще одним делом.

Я продемонстрировал кошель Яле и указал ей чтоб разъяснила детали, касающиеся денежной системы. Пришлось сделать из ткани небольшой навес: бумажные деньги не должны намокать.

Это было тяжело: понадобился целый час и помощь Желчи, как переводчика, но, в конце концов, мы справились.

Валюта называлась дхарм-хтон. Для удобства сокращалась просто до дхармы или целого.

В одном дхарме была сотня пустышек. Пустышки шли в монетах и имели следующие стоимости: одна, пять, десять и двадцать пять, но это я запомнить не пытался. Купюры обозначали целые дхармы: один, пять, десять, двадцать и пятьдесят. Это то, что могла рассказать она. Признавалась, что вполне могло такое быть – что она чего-то и не знает.

Чтобы я хоть немного ориентировался в ценах, Яла привела примеры: самое дешевое стрелковое оружие – однозарядный пистолет стоил около трех дхарм; ампула сомы – примерно один; фильтр к маске – двадцать пять пустышек; кружка слабого алкоголя – две пустышки; цена пищи, отличной от стандарт-блюда, начиналась от двух пустышек.

Совместными усилиями мы посчитали деньги: от Курта мне досталось три целых. У мусорщиков имелось три купюры: стоимостью в десять, два и один дхарм. У них же по карманам – еще шесть монет.

Получалось шестнадцать дхарм и тридцать семь пустышек. Как я понял сумма – вполне себе внушительная. Как минимум – это комфортное существование и шанс приобрети неплохое оружие.

Но в вопросе модулей пришлось закатать губу. Желчь сказала, даже примерного представления не имеет сколько они могут стоить, а значит скорей всего от сотни и больше.

Модули не та вещь, что присутствовала в бытовом обсуждении и обычной жизни. В целом редкость; по количеству модулей можно сложить вполне конкретное мнение об успешности человека.

***

Несколько часов мы следовали на север, Пустоши остались за нашими спинами. Чуть вереди должен быть Изот и полноценная цивилизация.

Обернулся.

Только стал привыкать.

Через тридцать шесть дней сменится год и начнется самое веселое – придёт Эхо Идола.

Глава 12

Прибытие

25 объятье,

одиннадцатого месяца 1366 года.

До места откуда виднелся Изот добрались мы к вечеру.

Пришлось три часа подниматься по проложенной дороге на холм, и уже с наивысшей его части можно было разглядеть все что нас так интересовало: и спуск, и поселение впереди, состоящее из одних ярких защитных сооружений, и равнину; та простиралась до силуэта синеющего горного хребта, зубья которого венчали белые шапки.

Снегопад закончился, но все указывало на то, что сегодня до промысловых башен мы не доберемся. Придется ночевать здесь.

Не хотелось бы во тьме красться к “сторожевым” – мало ли как защитники отреагируют на такое поведение, даже если заведомо себя обозначим. На радостную встречу рассчитывать не приходилось. А от особо нервных можно ждать и более решительных, но необдуманных действий.

Желчь прокряхтела из динамика браслета, изливаясь недовольством:

– И это город?

– Промысловое поселение, – пробубнила Яла. – Изот.

Я старался оставаться нейтральным: не позволял разочарованию обгладывать забитый ресурс модов.

Не могло быть все так просто.

Вообще не знал, что ожидал увидеть – но не пустырь, окруженный башнями защиты, явно. И не могли другие так говорить о пустыре. Это было бы бессмысленно.

– Это не Изот. Это дерьм’ зот .

– Успокойся, Желчь.

– А что успокойся, Громила?

– Я говорю успокойся.

– Мы п…

– Жилые круги, расщелина, – объяснила Яла, наконец-то сообразив, что так расстроило искусственный интеллект. – По бокам налипать…

Это все объясняло.

Облегченно выдохнул. Все-таки ситуация тревожила и меня.

Расщелина – глубокая темная рана на сером тулове равнины. Тем не менее, эта рана не особо большая. Над ней набухли дымные грибы выбросов: желтые, черные и бурые.

Сам Изот – выглядел как нить сапфировых башен-толстяков. Они обступили разлом по границе. Между каждой из башен сохранялось расстояние приблизительно в сто шагов. Архитекторы “ссыпали” постройки щедро: всего я насчитал пятьдесят три. Из этих пятидесяти трех башен четыре оказались смежными с лифтовыми площадями. Каждую окружала внушительная стена из бурого и желтушного камня, а вход был через высокие черненные ворота.

Перед каждыми подобными входами или спусками в Изот собралось по каравану. Тяжело разобрать, но, должно быть, от двух до пяти десятков пришлых.

Я разглядел там множество тягловых зверей: но были ли это уже встреченные нургусы или упомянутые степняками батары, или еще кто мне вообще неизвестный – понять невозможно.

Здесь и встали лагерем.

Яла приготовила из остатков провизии простенькую, но сытную похлебку. Мы поужинали и к моменту, когда собрались спать, все караванщики со своим зверьем и грузами уже оказались внутри. Дозорные и пропускные пункты не останавливали работу и стремились запустить всех к самому темному часу – это обнадеживало.

Мы отдыхали, а дозорная служба шла своим чередом.

***

26 объятье,

одиннадцатого месяца 1366 года.

Утром отправились.

Чтобы дойти до ближайших лифтовых-врат понадобилось полтора часа.

По дороге смог разглядеть верхние площадки башен и ходы крепостных стен. Бойцы то и дело мелькали между защитных зубьев.

Форма солдат преимущественно серая, у единиц – синяя. Вооружение – тяжелые промысловые мушкеты и его лёгкие вариации, зачастую двухствольные.

Нас не оставили без внимания. Нутром чувствовал направленный интерес и постоянно представлял, как солдаты целились из десятков единиц разнообразного оружия. Раннее утро, и мы были первыми претендентами на проход. Бойцам некуда девать свои взгляды, все внимание направлено на двух приближающихся путников.

Про разнообразие оружия не преувеличение. Подходя все ближе, я подмечал новое и мысленно кивал – закрепились бойцы хорошо: помимо уже упомянутого легкого ручного вооружения, были здесь и тяжеленые крепостные мушкеты, неприспособленные к обычному бою, установленные между зубьями; торчали носы и дуги баллист, а на соседних башнях стояли лёгкие артиллерийские орудия.

– Hator! Bew! – крикнул солдат с “гнезда” на воротах.

Голос прозвучал глухо, должно быть из-за защиты. На нём высокий и черный шлем, с треугольником обзорного щитка.

Я покачал головой, тогда дозорный перешел на торговый язык:

– Пришедшие, чтобы подтвердить свою сущность, произнесите: «Я» и назовитесь. Такова процедура.

Сложил ладони рупором и крикнул:

– Я Танцор.

– Я Яла.

Думали, что при большом желании Идол не сможет обозначить индивидуальность местоимением?

Какая глупость.

С другой стороны опыта у них больше. Может быть глупец я.

– Подходите ближе. Сейчас спущусь.

Солдат скрылся и бойницы ощетинились стволами легких мушкетов.

Через какое-то время боковая дверца в громаде ворот отворилась. Только я переступил порог Изота, как на меня бросился тяжеленный боевой оролуг, чуть не сбив с ног. Он радостно лаял, лизал руки и без остановки махал хвостом.

Помнит кровь.

У нас были такие подразделения. Оролуги многое могли и в пылу битвы многое делали. Верные соратники. Преданные, мощные, но туповатые – возможно я был несправедлив и слишком строг к простому зверью. Со своими задачами они отлично справлялись; дхалы любили их. Я, – помнил хорошо – игрался постольку поскольку, лишь когда судьба сводила с усиленными отрядами: слишком много движения, активности и шума от них.

Погладил брюхо оролуга, неприятное наощупь от сети шрамов; затем расчесал шерсть на боку. Везде сплошные мышцы.

– Зверюга, – прошептал ему в мокрый, черный нос. – Убийца.

Оролуг завыл и оскалился.

С моей точки зрения – выглядел он до безумия довольным.

Солдат выругался, подняв обзорный щиток. Было у него молодое лицо, острое, с хитринкой, а на переносице торчали модульные бусы.

Без маски. На носу – модули встроенных фильтров?

Возможно.

По крайней мере, логично.

Боец носил синюю форму. Простенькая кираса тяжелела от сложной ременной системы с дополнительными карманами и подсумками. Не был он безоружным: на боку висела закрытая кобура.

Его правую кисть украшала сложносоставная татуировка: две горизонтальные ленты возле костяшек и рисунок кинжала без рукояти.

Понять, что знаки обозначали – сложно. Звание, выслуга лет, должность, статус, какие-то боевые достижения, личное украшательство – предположений много и все пустые.

Солдат недовольно произнес:

– Каждый раз с дхалами зверюга становится совершенно бесполезной. В третий раз – это уже не смешно.

Я в удивлении поднял бровь:

– А что ты хотел, чтобы он со мной сделал? Порвал?

– Изобразил немного агрессии, создал давление, – он пожал плечами, проскрежетав латами. – Вам дхалам не хватает дисциплины.

– Он видит во мне хозяина, – затем немного помолчал и добавил. – А в тебе похоже видит собрата по разуму.

– Началось, – солдат закатил глаза. – Дхал, не дразни амтанов.

Вот в ход и народные присказки пошли.

Плевать.

Оскорбление он уже проглотил.

Сопляк.

Дискутировать насчет дисциплины с молодым был не готов.

Пока раздражение успешно гасили моды, но надолго ли их хватит?

Когда окажусь переполнен, то взорвусь и мой путь будет закончен. Я не был склонен переоценивать возможности. Вокруг так плотно напичкано вооруженными людьми, что взгляд бросить некуда. Носясь как безумный зверь, как бы быстр не был, случайным образом насобираю в себя пуль на целое отделение.

Первое что увидел во дворе “лифтового квадрата” – это небольшая пристройка-опухоль, вырастающая из боковины башни.

Дальше площадка из деревянного эрзаца и лифтовые коробы как мелкие, так и здоровенные – грузовые. Над каждым возвышался горб основания: виднелись блоки, гири, барабаны лебедок, какие-то шестеренки – все это буквально не останавливало свое движение и стрекот. Возле – обилие бочек и ящиков.

Молодой дежурный двинулся к башенной пристройке. Мы последовали за ним.

Оролуг еще немного бегал вокруг, а затем скрылся, увлекшись преследованием какой-то крылатой мушки.

Откуда только взялась? Казалось бы – зима. Хотя уже совсем потеплело.

Солдат и мирных здесь много. Часть бойцов сидела на лавках, другая умывалась у колодцев, третья – совсем молодые, занимались физподготовкой.

Обслуга, одетая в бурое, выглядела крайне занятой. Большей частью деятельность их касалась лифтовых механизмов: они осматривали, смазывали, что-то подправляли и подкручивали. Думаю, в большей степени, создавали видимость работы перед старшими из солдат. У каждого спереди на пузе висел, оттягиваясь далеко вниз, безобразный подсумок, из которого они то и дело доставали инструменты.

Я условно поделил местные подразделения на два типа.

Первый – носили серую форму: возможно ополчение, обычная пехота. Их обмундирование и оружие проще, чем у других.

Были у них и кольчуги разной длины, и гамбезоны, и невзрачные бригантины. Цельные кирасы носили единицы. У некоторых бедолаг, из совсем молодых, имелись лишь кожаные куртки с небольшими вставками примитив-металла, непонятно от чего вообще способные защитить.

Пехотинцы поголовно носили маски, тёмные, затейливо-украшенные, а самое распространенное оружие среди них – промысловый мушкет.

Второй тип – элита: солдаты в синей форме. Все, без исключения, имели кирасы разного качества и другие элементы латной защиты. Большинство отказались от масок и имели модули – бусины на переносице; часто носили шлемы с открытым лицом.

При этом промысловых мушкетов у них видно не было. Оставалось только догадываться почему. Самый очевидный напрашивающийся ответ – малая эффективность.

Элиты во “дворе” насчитал – девять человек, с провожающим вместе. Ополченцев – три десятка.

Не нужно быть чатуром, чтобы понимать – только по лифтовым площадям собралось около ста шестидесяти солдат, не считая тех, кто несли дежурство на стенах, башнях и орудийных расчетах. Навскидку, по самым скромным подсчетам, сторожило Изот никак не меньше пяти сотен бойцов. А пять сотен бойцов нужно сменять. Выходила минимум тысяча. И сколько же тогда здесь мирных?

Могло быть и не так много, если промысловик имел стратегическое значение. А может быть какие-то площади охранялись лучше других. Может быть какие-то башни имели в дозорных лишь парубойцов или были совсем пусты.

Сложно сказать.

***

Башенная пристройка – дозорно-пропускной пункт.

Нижний этаж скуден на обстановку. Тонкий стол из примитив-металла в центре. На нем стопки бумаг, письменные принадлежности, а с боку громоздкий черный “короб-прибор” с торчащими хтонами. Оператор в наушниках завис над сотнями кнопок, и во главе стола сидел офицер.

Крутая пристенная лестница вела на второй этаж. В дальней части помещения дверь, скорей всего, в башню.

Освещение обеспечивали хтонные лампы, вмонтированные в верхние части стен. Свет яркий, хоть и излишне отдавал синим.

Под лестницей еще один стол, занятый тройкой крупных синеформенных солдат. Сейчас они играли в кости, но это меня не обманывало: револьверы разложены на столе, у их локтей, к тому же, направлены на нас.

Я различал синеформенных по самым характерным деталям: Шрам, Бородатый и Носач.

Отчеты, готовые доклады – это место где собиралась первичная информация о пришедших и откуда она отправлялась дальше.

Впечатлила гермо-дверь, через которую провел дозорный.

Когда оказались внутри, оставшись позади нас, он потянул несколько рычагов и дальнейшее я воспринимал с удивлением: из выпуклостей по краям “выстрелил” бледный материал и тот забился в специальные пазы на стенах. Специфическая веерная прослойка закупорила помещения до герметичного состояния; в этот же момент над дверью застрекотали механизм-фильтры. А когда провожатый нас покинул, он просто захлопнул дверь, и та закупорилась автоматически. Никаких дополнительных потягиваний рычагов, ведь с внешней стороны их просто не было. И вновь звучал стрёкот механизмов…

Интересно.

Офицер, усач с залысиной, носил синий мундир. Он приказал отдать сумки, указав черным костистым протезом левой руки на тройку синеформенных.

Пришлось исполнять.

Бойцы отложили игру, начали досмотр. Не укрылось от меня и то, что делали они это явно без энтузиазма. Шрам позволил себе даже больше – недовольно морщился. Застарелые рубцы бродили по лицу. Никакого особого интереса или жадности не разглядел. Обычная рутинная процедура, изрядно всем надоевшая.

Моды работали исправно.

Сейчас я был пуст. Важно оставаться именно таким. Лишние эмоции – в мусор, лишние мысли – отрезать. Демонстрируем покорность, демонстрируем дружелюбие. Я миролюбивый механизм. И концентрируемся именно на этом.

Позиция слабости, позиция уязвимости. Для того чтобы это изменилось нужно пережить “переход”, обрасти денежным жиром и оружейными мышцами. В лучшем случае и соратниками.

Оружие людей, обмундирование, сытость и достаток – ощущал себя зверем-дикарём перед кулаком имперской машины. Опасное чувство. И ошибочное. Наша цивилизация пережевала бы их, не моргнув. А я ее отпавшее справедливое щупальце.

Жалость и самоуничижение – штрековые черви-паразиты. Уничтожать их в себе значит придерживаться единственного верного пути. Мои цели никто не выполнит. Живи, бейся, властвуй. Есть только воля.

Будь справедлив.

Успокойся, – сказал сам себе.

А затем – ожидание.

Рассмотреть были ли татуировки на правой руке у офицера не получилось: он носил серую перчатку. У оператора прибора на хтоннах были перчатки тёмно-красного цвета. У двух солдат метки такие же как у провожатого: двойные ленты и кинжал без рукояти. У третьего, того постарше – шрамированного, татуировка оказалась завершена – виднелась цельная рукоять. Ума понять, что он в какой-то мере выше или важнее остальных солдат у меня хватило, хотя их перешептывания и жестикуляция, используемые в общении между собой, большой социальной пропасти не предполагали.

Офицер заполнял бумаги. Я уделил внимание оборудованию на столе. Обилие хтонов поверху, расположенных в геометрическом узоре. Из основания торчали тяжелые канаты, сплетенные из сотен отдельных проводов. Они тянулись по полу, к лестнице и вверх, на второй этаж.

– Средство связи? – спросил я у Ялы.

Кивнула, было видно сильно волновалась.

– Не забудь сказать, что я твой раб, – прошептала она.

– Или?

– Или стать раб того, – незаметно указала на усача.

– Не переговариваться, – недовольно пробурчал офицер, не отрываясь от своего занятия.

Я пожал плечами.

– As hello birt, – бросил офицер оператору. – Eb, Killo, Jefi.

Подчиненный встрепенулся и начал настойчиво выбивать по клавишам.

Прибор зашипел.

– Ладно, закончил, – устало произнёс офицер. – Теперь с вами разберемся.

Он пододвинул к себе длинную шкатулку.

Вынул из нее штуковину, цилиндрическую, обтянутую маленькими каплевидными модулями. У основания которой горел небольшой экран, а в центральной части был глубоко засажен хтон.

Офицер навел цилиндр на Ялу:

– Qor, dat.

– Ego qor abs, – ответила она.

Затем перевел прибор на меня.

Покачал головой.

– Ты из обнуленных?

– Ага.

– Первый уровень волевого давления, второй уровень давления Идола, один уровень включения сомы, второй ранг узора, – ворчал он, качая головой. – Ты, дхал, уже изрядно приключений насобирал.

– Пустошь перенаселена, офицер, – ответил ему. – Даже если очень захотеть, чистеньким не проскочишь.

– Верно, дхал. Верно, – сказал он недовольно. – Зато быстро в тонус пришёл после спячки.

– Еще она не очень гостеприимна, – добавил я с намеком.

– Какая есть, – он смотрел на меня, не моргая. – Кхунам ли жаловаться.

Эти претензии смешны.

Офицер с кряхтеньем согнулся, достал из ящика стола несколько вещей. Налил воды в стакан, добавил туда четверть содержимого ампулы сомы, закинул пару разноцветных таблеток, затем тщательно все размешал.

– Пей, дхал.

Так и сделал.

Точно подслащенная вода.

– Профилактика, – пустым тоном объяснил он. – Ментальное давление оставляет дырки в башке, их надо заделывать, иначе бац-бац-бац, накапливаешь добро и милости просим в войско сумасшедших. Представьтесь.

– Я Танцор. Она – Яла, мой раб.

Офицер кивнул и, повернувшись к синеформенным, сказал:

– Боро, им бы присесть оформиться.

Шрам подхватил револьвер и ловким движением засунул его в кобуру. Затем взял два табурета и подтащил к столу. Он прошел мимо нас, и я увидел у него на шее, с задней стороны, рубиновый цветок нейрошунта: оголенное мясо, темнеющий псевдо-сплав и вкрапления редких металлов. Раздвоенный клюв нейроштекера был варварски утоплен в центр – круглую зону плоти. От него вились две сцепленные тончайшие “вязи” проводов – их я разглядел с огромным трудом, скорее следуя логике вещи – одна терялась в волосах, другая уходила за спину, под кирасу.

Был Боро совершенно точно носителем высших модулей.

– Садитесь, – произнес офицер.

Мы так и сделали.

Боро застыл позади нас.

Отбиваться сидящим тяжелее – расчет на это?

Вероятность такая присутствует.

– Что с вещами?

– Дхал Танцор, – с раздражением произнёс офицер. – Никто ничего не украдет. Это не мусорщики и не промысловики, а легионеры Банара. Больше уважения. После разговора вернём все, что не считается контрабандой.

– А что ей считается?

Он недовольно махнул протезом руки, обрубая всякие расспросы:

– Тебя, дхал, волновать не должно.

И опять молчание. Щелчки механизм-фильтров комнаты вступали в асинхронность с другим звуком: щелчками тише, которые раздавались сзади, со стороны Боро. Прислушался: от остальных синеформенных шёл такой же звук. Смог разглядеть странные, еле заметные припухлости на шеях тех двух солдат. Боро разглядывать не стал – оборачиваться лишний раз не хотелось.

Еще случайно спровоцирую.

Щелчки предположительно “рождались” в припухлостях и были они схожи с звуками “механизм-фильтров” – просто громкость была разная – становилось очевидным, что функция у них одна.

Офицер разбирал стол перед собой и подготавливал бумаги.

– Называть меня можешь лейтенантом. Ладно. Быстрее начнём, быстрее закончим.

Глава 13

Гостеприимство

– Где твое тело соизволило очнуться?

– Двадцать четыре дня в южную сторону.

– Крио-капсулы в Пустоши? – лейтенант поднял бровь в удивлении.

– Аванпост под землей.

Кивок.

Прочерк на листе.

– Укажешь на карте место?

– Нет.

– Почему? – безразличие в голосе.

Верный ответ с моей стороны.

Я рисковал.

– Это мой информационный актив.

– Разумно.

Боро засмеялся:

– Слишком борзо.

– Я бы поспорил, сержант, – опять посмотрел на меня. – Похоже у этого дхала есть мозг, что уже необычно.

Бездна.

Моды обожгли щеки.

Я миролюбивый механизм.

Офицер продолжил:

– Будешь продавать торговцам?

– Возможно.

– Встретил кочевников?

– Да.

– Мирно разошлись?

Лейтенант переглядывался с Боро после каждого ответа.

– Мирно.

Я уверен в каждом своем слове.

– Лик Каганата, – лейтенант указал на Носача, который в свою очередь продемонстрировал улыбчивую маску. – Проблемы были?

– Нет. Верну его узловой их звена. Договор.

– Дхал сильно деловой? – очевидная издевка.

– Какой есть.

Злость растворилась под влиянием двух вещей: первое, работа модов не прекращалась; второе, мой взгляд уткнулся в его протез.

Он больше не воин.

Калечный оролуг.

Воля растворилась. Сидит на дозорном пункте – сломленный.

Наглый, беззубый хаг.

Я широко улыбнулся.

Минуту он заполнял документ, затем продолжил спрашивать, но к этому моменту я уже полностью успокоился.

– Встретил Идола?

– Да, – удивился.

Достаточно глупый вопрос, учитывая его первичные проверки.

– Договорился с ним?

Нахмурился.

Это целенаправленная попытка оскорбить или стандартная процедура?

Может были прецеденты? Если так, то ничего отвратительнее не слышал.

– Уничтожил, – веский ответ.

– Что он хотел от пустого дхала?

– Забрать тело.

– Ты шел один?

– Со мной был соратник.

– Дхал?

– Дхал.

– Идол его забрал?

– Идол его убил.

– Жалко.

Лейтенант – памятник безразличию.

– Такова жизнь.

– Еще были встречи с Идолом?

– Были.

– Видел семечко?

– Да.

– Палача?

– Что имеется в виду?

– Боевая специализация – почти не фонит давлением. Какой-нибудь урод с черным и рыжим глазом. Не говорит. Клинки или стрелковое кислотное.

– Было такое.

– Видел Эпигона?

– А это что?

– Неважно, – опять отметка на листе. – Натыкался на мертвецов?

– Последствия чужих стычек, – пожал плечами. – Да.

– Откуда раб?

– Боевая добыча.

– Объясни.

– На меня напали люди, у них был раб.

– Они его купили?

– Они его отбили у промысловиков.

Он задумчиво посмотрел на рабыню, поправил усы, затем спросил:

– Iala, it call var vedur?

– Сторрен, – ответила она.

– Бедолага, – покачал он головой. – Хороший мужик был. Компанейский. Бывшая пехтура. Вот этого, действительно, жаль.

И он посмотрел на меня с претензией. Как будто бы я мог как-то им помешать и что-то изменить.

– Хороший, – подтвердила Яла.

– Вы не причастны к его смерти?

– Нет, – сказала она.

Лейтенант посмотрел на меня.

– Нет.

– Другая боевая добыча?

– Мелочь. Оружие. Несколько вещей. Они, – кивнул на синеформенных. – Все это и перебирают.

– Модулей не нашлось?

– Нет.

Еще одна резкая пометка на листе.

– Танцор, есть ли в твоих целях причинить какой-либо вред Изоту?

– Нет.

– Может личные счеты с жителями?

– Лейтенант, я только очнулся. Единственный к кому у меня есть претензии – это бродячий торговец, но там речь не о насилии, и он не ваш житель.

Лейтенант выжидающе уставился на Боро:

– Ложь не прозвучала, – прохрипел сержант. – По крайней мере, прямая. Все достаточно ровно, лейт.

Социальный модуль?

Недурно устроились.

– Есть смысл в дополнительных вопросах?

– Отсутствует.

Лейтенант вернул взгляд обратно на меня:

– Мои извинения, если общение показалось грубым, – и опять безразличие, скорей всего звучит стандартная должностная формулировка. – Без проверки пускать не дело. Нужно составить общее представление о прибывающем. Уменьшить риски.

– А что было бы если я соврал в чем-то?

Лейтенант помолчал недолго, затем сказал:

– Смотря в чем.

– В вопросах про Идола.

– Мы бы тебя убили, – прохрипел Боро. – Это, думаю, и кхуну очевидно.

Кивнул.

Действительно, брать такого на допрос – не лучшая идея.

– А если про что-то более приземленное?

– Тогда бы уже расширили список вопросов, узнали детали, – ответил лейтенант. – Если что-то недопустимое, отправили бы прочь. Если бы ложь продолжалась – опять же прочь или в расход, в зависимости от продемонстрированной адекватности. У нас здесь промышленность. Нам лишние умники не нужны, своих куда девать не знаем.

– Вполне разумно.

– А вот некоторые панцирники не понимают.

Я поморщился. Моды усилили давление.

– Все дхалы разные. На будущее лейтенант, панцирник – оскорбление.

– О, я то и не знал, – он широко улыбнулся, все он прекрасно знал. – Сейчас доложим Советнице. Тебе еще с ней поболтать придется, но там быстро. Сержант проводит.

Боро нагло ухмылялся.

– Call birt, – сказал лейтенант оператору и тот застучал по кнопкам.

Боро направился к выходу.

Я забрал свои вещи и двинулся следом.

***

Спускались с помощью одной из лифтовых платформ. Сержант выбрал самую мелкую из пассажирских, похожую скорее на клетушку для пленников.

Боро молчал. Я был рад этому: идиотские словесные пикировки только бы помешали рассмотреть окружение.

Попусту рассеивать внимание – лишнее усилие.

Поселение обвивалось вокруг “внутренностей” расщелины, удивляя яркостью и цветастостью.

Породы неестественно переходили из одного цвета в другой слоями – это уже казалось странным, но понимание этого – не мешало наслаждаться: красный уходил в бурый, затем в рыжий, желтый по соседству в костяной и опять в желтый. Отдельно виделись вкрапления темно-серых и черных цветов. Между этажами редкими опорами-костяками возвышались белые столбцы. Из всего этого и “высекли” город.

Площадки, выдолбленные галереи, туннели, уводящие вглубь скалистой породы, каменные аллеи, ряды барельефов; заводы – предположу – в глубине пещерных комплексов – от которых только и виднелись входные арки и вырывающиеся то тут, то там – трубчатые массивы.

Стороны Изота соединяли мосты – внушительные каменные и хлипкие из деревянного эрзаца.

Этажи тянулись вниз, с интервалом в двадцать метров между каждым. После пятого интервал увеличивался и неясно насколько; рассмотреть, что там в глубине не получалось.

– Сколько их?

– Девять, – поморщился Боро.

Видимо для легионеров – еще та головная боль.

Практически все жители носили маски.

Я видел множество людей и медленно бредущих животных с повозками посреди десяток рекламных вывесок, светящихся неотидовыми камнями зеленых и желтых цветов. И это только первый этаж.

Яла указала на зверей пальцем и сказала:

– Батары тащить.

Присмотрелся: костистые серые звери, с серебряными жилами по телу и с рогами, могучими, бледно-синими.

В телегах у них самые разные грузы: бочки, связки бурдюков, россыпи руды, ящики, мебель; везли и людей.

Видел и несколько громадин мутантов, рост которых определить было тяжко. Если навскидку, где-то на голову выше меня – они как раз те, кто масок не носил.

Серокожие.

Стрекочущий механизм лифтовой клети замер, мы прибыли на первый этаж.

Преодолели путь в сотню метров по “выступу” площади, зашли в ведущий туннель прошли три сотни шагов, игнорируя десятки и десятки боковых гермо-дверей, и добрались до шикарной арки, с правой стороны.

Украшена она щедро. Рельеф на ней изображал горных львов, из спин которых вырастали алхимические трубы. Глаза зверей выделялись вставленными сапфирами.

Боро приказал:

– Оставь оружие и рабыню здесь.

Поморщился.

Сержант усмехнулся, шрам на его лице скаканул наверх, он добавил:

– Ничего. Подождёт, не развалится.

Боро не понял моих переживаний. Без оружия я ощущал себя некомфортно.

За аркой виднелся коридор и несколько гермо-дверей. Туда мы и прошли. Потом пару гостевых комнат, опять коридоры и зал с просителями, судя по недовольным рожам собравшихся. Еще один небольшой коридор, и мы оказались перед чёрной дверью из истинного дерева.

Сержант осторожно постучал.

– Заходи, амтан вонючий, – прозвучал в ответ грубый женский голос.

– Госпожа советница, дхала привел.

Украшений в кабинете не было.

Серость необработанного камня.

Рыжеволосая женщина сидела за громадным столом и собирала револьвер.

На ней серый китель, туго натянувшийся на груди. На ладони комплект татуировок: две ленты у пальцев, кинжал и одна полоса на запястье.

Это что-то новенькое.

Смотрела советница с исключительной серьезностью.

Большие голубые глаза были скорее злы. Губы сжались в тонкую линию. Скуластое лицо – узкое и хищное, но без отталкивающих черт. При всей нестандартности, правильное. Взгляд притягивала и ее длинная шея.

– Быстрее садись.

Сел.

Сержант опять встал мне за спину.

– Проверили? – нетерпеливо спросила она.

– Непроверенного не привели бы.

– Нормально все?

Сержант пожал плечами:

– Ненормального не привели бы, – выглядел сержант… как бы выразиться – терпеливым.

– Все у вас на словах замечательно: то бы не сделали, того бы сразу грохнули. А как проблема какая – то это серые виноваты, они-они ответственны. Как беда – то мы ничего не могли сделать. Аж противно. Иди давай. Говорить я и сама умею без помощников. В костылях я, спасибо Всетворцу, не нуждаюсь.

Сержант поднял бровь в удивлении:

– Уверены, Советница?

– Ты спорить еще будешь?

– Не буду.

– У меня мало времени, Боро. Не тереби огрызки нервов.

Тот все же вышел, но уверен выжидающе замер за дверью. Я бы на его месте сделал именно так.

– С дхалами вечно проблемы, а обнуленные – вообще разговор особый, поэтому к ним и особое отношение. Вашего брата здесь на любой вкус. Не здесь, а вообще. Здесь мы вас всех перебили из-за вашей тупости. А по Гаату – слишком много. Хотя ты, конечно, бы подумал иначе. Да, необнуленные дожили. Да, они часто создают неприятности. Но давай о тебе. Ты как я понимаю… точнее, как доложили – обнуленный?

– Верно.

– Проблемы будут?

– Уже прозвучало, я обнуленный.

– От прямого ответа уходишь, – она прищурилась.

Револьвер оказался собранным, дальше – принялась заталкивать патроны в барабан. Патроны цельные, конусообразные. Делала это ловко, но возможности – если какие-то и были – не демонстрировала. Никаких нарочитых ускорений.

Может ей нравился процесс, может так совмещала приятное времяпрепровождение с полезным эффектом: в конце концов, с незнакомым дхалом в одной комнате лучше все-таки иметь заряженный револьвер.

– Злого умысла нет.

– Пока нет.

– Пока что нет.

Такая формулировка максимально верно отражала мою позицию.

Если для выполнения целей потребуется развалить промысловик и убить здесь каждого – я хотя бы попробую. А там будь что будет.

– Хорошо, что прямо говоришь.

Я спросил:

– У советницы есть имя?

Она скорчила рожу и промямлила:

– У фсофетфифы фефть фимя?

Как по-детски.

Тяжелый вздох вырвался непроизвольно.

Похоже беседа будет сложной.

Женщина спросила:

– Деньги есть?

Пожал плечами:

– Мне хватит. Попрошайничать не буду.

– Да кто б тебе дал, – она ухмыльнулась. – Но хорошо, что есть. Не хватало чтобы ты, как мусорщик, за стакан выпивки убил, вещая о своей… справедливости.

Интонационно выделила последнее слово. Бросила с презрением, но такое меня не задевало. Если и провокация, то крайне слабая и неловкая.

Не совсем понимал причину нахождения здесь. Что она от меня хотела: поставить на место? Проинформировать о своем личном отношении? Заставить лишний раз думать над каждым действием?

– Я здесь гнилые оскорбления человеческих детишек послушать?

В моем голосе пустота, но дополнительных интонаций и не нужно. Выделять что-то голосом – лишнее. Мы здесь одни и как бы она не была напичкана модулями, Боро не успеет – если будет нужно я убью ее голыми руками – в этом уверен. Если от нее и чувствовалась угроза, то угроза умеренная, та что вполне мне по плечу. Думаю, нечто подобное ощущает и она. Поэтому у меня есть определенное пространство в выборе ответных грубостей и оскорблений, несмотря на последствия и потенциально испорченные отношения с местной верхушкой.

Терпеть все подряд я был не намерен, производили меня не для этого.

Она поморщилась, ее щеки покраснели.

Надо же – задел.

Приятно.

– Нужно пояснить расклады, дедуля. У дхалов нехорошая привычка не спрашивать о каких-то вещах, а разбираться по ходу дела, пуская оружие в ход как исследовательский щуп… А нам потом людей хоронить, а дхала казнить. Плохо. Неудобно. Нужно достигать взаимопонимания заранее, и чтобы все принимали правила до начала игры. Хотя бы понимали. Принимать или нет – вопроса такого не стоит.

Я учла предыдущие ошибки. Теперь буду всех обнуленных вот так притаскивать на порог и объяснять. Вы до зубной боли надоели дикарской тягой к бунту против цивилизационных правил. Почему-то не можете понять их интуитивно. Хорошо. Будем как для малых какие-то вещи обрисовывать.

– Я…

– Ты – Ты. Не важно все это, панцирник. Слушай…

А дальше тон изменился на нейтральный, поэтому я, действительно, слушал, хотя она и периодически умудрялась вставлять между информацией слабенькие оскорбления.

Этажи назывались “Кругами”.

Каждый Круг имел свою специализацию. Это не значило, что на Торговом Круге не было жилых помещений или заводов – это значило, что большая часть пространства занимали помещения специализации.

Первый Круг – торговый: склады, магазины, бары, рестораны, клубы, бани, постоялые дворы и большая часть стандарт-развлечений.

Второй – промышленный. Заводы и химия, то ради чего здесь люди и “жили”. Продукт круга посылался в Банар. Ради этого здесь и были легионеры.

Химия, сплавы и прочее подобное – стратегический ресурс.

Люди в белых мундирах – администраторы-промышленники и алхимики – они неприкосновенны. За создание помех их работе – смерть. За покушения и тяжкие телесные – опять смерть.

Третий Круг – жилой. Там оседали работники мануфактур, шахтеры, промысловики и грибные фермерства.

За соблюдением законов смотрели – сероформенные. За безопасность отвечали промысловики, они же ходили в рейды и дозоры вниз.

Четвертый Круг – круг арены. Как объяснила советница, там заведение – артефакт, автоматически записывающий бои. Она считала – это нечто, оставленное нашей культурой. Я так не думал, но спорить не стал. Не принципиально.

Называлось заведение – “Дом клинков”. Десятилетие назад местный купил артефакт, с которым владельцы не знали, что делать, как работать, и разобрался. Теперь он “плодил” чипы записей и продавал на север. Советница не была в восторге от этого, но деньги в Изоте оседали, налоги Распорядитель платил, престиж повышался. Она предложила мне заглянуть туда, посмотреть и поскорее уже сдохнуть. Я же на это ответил, что границы ее ума и доброты попросту не существует.

Еще на Четвертом Круге были шахтерские выработки, но в последний год – в меньшей степени. Сейчас шахтерские работы перебрались ниже.

Промысловое дело большей частью актуально на Пятом и Шестом Кругах. Ходят и на Седьмой, но в меньшей степени; советница добавила, что на тех, кто на Седьмой постоянно ходит уже смотреть больно, как они техникой и оружием обвешены.

Чем ниже Круг – тем хуже обстановка. Кругов, как я уже знал, было девять.

Спросил:

– С чем промысловики вообще работают?

– Кукольник полноценно осесть во всяких мутантах, амтанах и тварях не может. Но влияние он все равно оказывает. Множит тягу к размножению и уничтожению другого. Промысловики подчищают популяции этих тварей и собирает трофеи. Кости, органы, волевые камни, с некоторых и мясо, много всего разного – все это ингредиенты для алхимиков, ремесленников, мастеров-оракулов, еще и банальные деликатесы. Оплачиваемое дело.

Звучало хорошо.

Подходяще.

Как и Дом Мечей.

– Поэтому и не вычищаете до конца?

– Ресурсов нет. Твари иногда любопытствуют чем мы сверху занимаемся, что как ты можешь понять достаточно неприятно. Чтобы нижний этаж зачистить, весь легион понадобится, а у нас тут только полная манипула.

– Это сколько?

– Полторы сотни, – она поморщилась.

Не сильно хотела делиться подобной информацией.

– А легион сколько?

– Много. Сколько надо, тебе хватит. Банар зависит от наших поставок. Промысловых городков много, но наш один из лучших; от таких как мы зависит большое количество внутреннего производства Банара и торговых операций между полисами Кости. Промедление с нашей стороны приведет к громадным проблемам, а потом разбирательствам, санкциям, наказаниям, допросам, казням.

– А если промедление связано с Идолом?

– С этим пусть голова у Легиона болит, они здесь в первую очередь за этим. Обеспечение порядка – это если мы сами справляться не будем; или если помощи попросим, но лучше не просить. Никогда.

– Влияние – есть ли неприкосновенные кроме промышленников?

– Ребята разные, – Советница пожала плечами. – Есть крупные рыбины, есть малые. Мозгами их чтобы нанять охрану, Всетворец не обделил, но отличить одного от другого ты все равно не сможешь. Если какие-то странные ситуации случатся, лучше пробивай дело через Легион-Судью, целее будешь. “Больших рыб” ты прийти и пристрелить без риска не сможешь, а вот они – при своем большом желании – везде тебя найдут.

Я оказался удивлен:

– Коррупция структур?

– Здравый смысл. Ты не местный житель, а чужак. Они – свои. Какие есть, да, но свои. Если пропадет кто-то из них – будет разбирательство, если ты – нет. Властям на тебя плевать и это слабо сказано. Скажем – если ты пропадешь самостоятельным образом, одной проблемой станет меньше, и я выпью за личность твою, растворенную в Бездне, рюмочку грибной настойки, но на этом все, дедуля.

– Спасибо и на том, – хмыкнул. – Есть ли возможность изменить негативное отношение?

Она пожала плечами, а затем пододвинулась ближе, сказала вкрадчиво:

– Будь душкой, головорез. Стань полезным Изоту, – ядовито улыбнулась. – Совсем не в вашем стиле, да? Но не переживай, не начнешь специально нарываться – никто на тебя даже внимание не обратит. Как на пыльную древнюю грязь. А лучше спрячься где-то в яме и не отсвечивай, найди себе бутылочку и по-хорошему утопи свое горе.

Разговаривать с ней – бесполезное занятие. С Идолом вести беседу приятнее.

Поразительно. И чем она вообще могла управлять с таким дрянным характером?

Глава 14

Изза

26 объятье,

одиннадцатого месяца 1366 года.

– … Дхал себя так вести не должен. Странно, что приходиться тебе объяснять. Раньше ты был резче, жестче. Твою злобу, с которой даже моды справиться не всегда могли, сравнивали с злобой мутировавшего скальника. Для великого воина – это все не достойно. Ты сыкло. Присутствовала необходимость порезать всех этих людишек на кровавые лоскуты. Справедливость плачет. Я в ярости. Мать обвиняет. Королева зашлась бы в визге, а Король забил бы свою корону тебе промеж булок.

– У тебя фиксация на задницах, – но кроме этого ответить Желчи и нечего.

Я бы с большим удовольствием сделал как она говорит: отсек руку лейтенанту, “станцевал” с сержантом и отпилил голову Советнице ножом для ампутации, но Всетворец сконструировал мировые углы иначе. Способность адаптироваться под ситуацию – нужное умение, и оно так же важно, как боевые рефлексы, раздутые тренировками и болезненным опытом.

А может я просто себя успокаивал – находил отговорки. Но будучи мертвым поставленные задачи не выполнить. А задачи важные. У кхунов остался долг и его необходимо отдать.

Идол все еще ходит, все еще дышит, все еще портит земли Гаата своим гнилым существованием.

***

Мы обошли постоялые дворы и бары первого круга, но в какое заведение я бы не заходил – везде кутили легионеры.

Других костяков немного, меньше половины столов. Чаще всего это обыватели в скромных одеждах, с висящими на груди масками. От человека к человеку – у всех одно общее: следы тяжелой жизни отпечатались на лицах болезненностью, серостью и излишней серьезностью.

Не мне их судить.

Шаблон происходящего следующий: мы заходили и сразу же одна или пара шрамированных рож синих обжигала взглядами.

Неприязнь читалась легко.

Они и не скрывали.

Нутром чувствовал, между нами кровь. Радости с этого не испытывал, но открытая эмоция лучше, чем запрятанная в черепных чашах. С такой проще работать, проще составлять планы.

Я устал. Рана саднила. Приключений не хотелось. Для новых задач нового места необходимо было перезагрузиться, поэтому видя синюю форму, злые лица, оружие у бойцов – разворачивался и уходил. Шёл и искал дальше. И так как бельмо на глазу. Хотел я того или нет – дхал притягивал все взгляды.

Прелестно.

Чувствовал себя хади, что случайно ступил на Путь Узоров. Восемь заведений посетил прежде чем успокоился и принял правду: на этом кругу ловить нечего. Либо легионеры, либо сероформенные, с которыми тоже не горел желанием находиться в одном помещении. Больно громкие и кичливые. Вопрос времени, когда меня заденут – а есть слова, за которые придётся убивать, есть провокации, которые спускать нельзя. Дашь слабину и Справедливость переломает волю. Ибо ты заслужил такую судьбу.

Усмехнулся. А я еще про адаптивность думал. Все-таки как из оролуга раннюю дрессуру не выбить, так и из дхала – озлобленное нутро и повадки не изгнать. Любой конфликт закончится для меня плохо. Любая спорная ситуация разрешится против меня, даже если я буду в своем праве.

Это очевидно.

Штрековое дерьмо.

В объективность легионеров после давления советницы и дозорных веры нет. Что-то сородичи натворили и теперь существовать мне в границах Изота будет сложнее. Но это ничего не меняло. Имеем то, что имеем и работаем с тем что есть. Обвинять собратьев – пустое. Скорее всего их давно приняла Бездна.

Лифтовая клеть увезла на третий круг.

Второй решил пропустить сразу: там обстановка будет еще хуже.

Промышленники – ребята важные, дела со мной решать придется легионерам. И будут все те же проблемы.

Чего уж там, расклад – дрянь…

***

Третий Круг встретил нас достаточно унылыми видами.

Красочная архитектура, барельефы и украшательство предыдущих кругов исчезли. Здесь царила функциональность, вырезанные в стене ущелья и внутренних туннелях прямоугольные псевдо-фасады домов, их же этажность и торчащие поверх коробы фильтровых вытяжек.

Если и были украшения, то достаточно примитивные, скорей всего организованные домочадцами: дешевые серые стяги с черным ликом, что глядел на мир тремя сиреневыми глазами и криво нацарапанные геометрические символы Всетворца.

Под ногами дощатый настил, вокруг поилки для животных, простенькие лавки и террасы – все из типового эрзац-дерева.

Людей в сравнении с Верхними Кругами на улице почти не видно.

Оглядевшись вокруг, спросил:

– Яла, знаешь где-нибудь место хорошее с комнатами, где нас не сожрут?

– Знаю.

– Веди.

Путь занял не больше пяти минут.

Три раза я видел вооруженные промысловые группы, торопящиеся по своим делам. По виду, обмундированию и предположительной подготовке – нечто среднее между сероформенными и синими.

Один раз за мной увязались детишки в громоздких масках. Детвора кричала и приветливо махала руками. Сплошь доброжелательность и интерес. Наверное, дхалы для них пока еще добрая сказка.

Вскоре им наскучило, и они принялись играться с трехногим корсуном – местным жителем улицы: серым и разжиревшим. Зверёк из последних сил терпел ласки, бил хвостом и пучил глаза.

– Насколько же человеческий концепт детства недальновидный, – пробормотала Желчь.

Одобрительно хмыкнул.

Пришлось пройти по хлипкому мосту на другую сторону Изота, придерживаясь за веревочные перила. Дрянь такая раскачивалась и модам пришлось поработать.

Волнительно, – нечего сказать.

Яла указала на псевдо-фасад, выделенный тяжелой тканевой вывеской красного цвета.

Сверху золотом вышито, судя по всему, название. Ниже диагонально-расположенное серебро мушкета, дальше элементы шли по вертикали: белесая кость, серый череп и разделочный нож-тесак.

Точно место для промысловиков – не перепутаешь.

Яла указала на буквы и произнесла:

– Izza.

– И что значит?

Она задумалась, поправила маску и с сомнением произнесла:

– Долг.

Зашли внутрь.

В заведении просторно, сумрачно и пустовато. Хтоновые лампы по углам освещали зал бледно-серым. Запах свежеприготовленной пищи создавал ощущение уюта. Чем пахло в заведениях на Первом Круге даже перечислять не хочу.

Массив барной стойки – смесь эрзац-дерева, полос примитив-металла и костяных плашек.

Позади нее – стена трофеев: на полках угрожающие рога, громоздкие черепа, деформированные природой, и костяки неведомых тварей. По бокам бочонки с бронзовыми кранами, а с края полки гребенкой свисали засушенные бардовые полосы мяса с белесыми и серыми пятнами приправ. Людей на весь большой зал семеро: управляющий и шестеро промысловиков, те занимали крайний левый столик.

Все взгляды устремились на нас.

Яла сняла маску. Я бы охарактеризовал ее так: щекастая, улыбчивая, с сильно суженным подбородком.

От мусорщиков ей остался синяк под глазом и ссадина на скуле.

Жить можно.

Управляющий встречал нас, сложив руки на груди. У него невзрачное лицо, подчеркнутое аккуратной бородой, чёрной как уголь. Под правым глазом шрам, оставшийся от рваной раны. Судя по всему, из-за него он чуть щурился.

– Ты говоришь на торговом? – спросил его с ходу.

– А батар на батарьем мычит? – меланхоличным тоном ответил он.

– Я без понятия. А мычит?

Он хмыкнул:

– Мычит. Чего хотел то?

– Нужна комната с двумя кроватями на сутки. Возможность помыться. Еда, слабый алкоголь, одну порцию пищи в комнату, одну за стол.

– Все есть.

– Сколько?

– Двадцать.

– Пустышек?

Бармен посмеялся:

– Если хочешь можешь и дхарм дать. Я не против, а так да – пустышек.

Протянул Яле кошель. Она выцепила две монеты и аккуратно положила деньги на стойку.

Управляющий отстегнул ключ от кольца на поясе и протянул ей.

Я сказал рабыне:

– Иди, отдыхай.

– Я… – она кинула взгляд на промысловиков.

– Иди, – спорить с ней не собирался.

Яла, загруженная вещмешком и мушкетами, похромала к лестнице на второй этаж.

Длинноствольное оружие здесь, в случае чего мне не сильно поможет.

Уселся за центральный стол, так чтобы лицом оказаться прямо перед группой. Думаю – это ускорит ход событий. Как любили говорить кханники: “Тянуть время – раздражать Всетворца”.

Промысловики все вооружены. Рядом с ними невысокий узкий стеллаж – там еще масса длиноствольного, кобуры, свисающие на ремнях, и маски.

Их лидер – мужчина, практически старик, с пышными седыми усами и бусинами модулей на переносице. Носил большую широкополую шляпу с зажимом-застежкой в виде пламени.

Обилие возрастных морщин у рта, на щеках и под глазами соединялись с мелкими шрамами и все это выглядело как месиво глубоких ран. Создавалось жуткое впечатление.

Носил он кирасу, отливающую рубиновым цветом. На плечах – кольчужная защита.

Я кивнул ему.

В приветствии он поднял правую руку. В локтевой сустав был вмонтирован темно-синий протез.

Выбор сделан. Как бы не закончился сегодняшний вечер – все мы приняли решение.

Лица большинства, напряженные и серьезные, излишнего оптимизма не вызывали.

Похоже заведение сугубо для своих: гостей не ждали. По их меркам, я считаться своим явно не мог. Да и как гость так себе. А еще кхун. И дхал. И обнуленный. И фактически безоружный.

Свежее мясо в городе.

Блестяще.

Куда уж деваться.

Во всем этом долбанном Изоте похоже не найдется заведения, где у костевиков ко мне не будет претензий. И тут меня осенило – кочевники же упоминали место, где они собирались: “Оседлый фуркат”.

Сжал зубы.

Мысль явно запоздала. Выдохнул, заработали моды, и я смог усмехнуться своим размышлениям.

Как же закостенел шаблон.

Все еще двигаюсь напролом, точно бешенный зверь. Такое рождает лишь эхо презрения.

Будь умнее, Танцор.

Управляющий поставил на стол кружку и чашку. В кружке – что-то розовое. В чашке – бурая каша.

Я ел, развлекая себя наблюдением за соседями.

Напиток освежал, был сладким, отдавал ягодами.

Ножки грибов в каше хрустели, скрипели на зубах, но больше ничего. Вкуса считай и нет. Так лёгкий грибной налёт. Блюдо не отвратительное – есть можно, хоть и удовольствия мало. В Пустошах мы с Звездочётом за такое убили бы. Сейчас, старался жевать, не задумываясь.

Одновременно с этим столь простое насыщение успокаивало. Казалось это вариация привычного блюда. Задумался… Воспоминание пришло болезненным толчком: гриблоть – так назывался гриб. Был он как сорняк. Бесконтрольный рост – основная его ценность. Дхалы такую дрянь ели редко, только в походах, когда рушилась логистика, но в детстве чаще всего брюхо забивали именно им.

Промысловики переговаривались, ничего из сказанного разобрать не мог.

Один из них поднялся. У него острые черты лица и горизонтальный шрам от скулы до ноздри.

Одет в приличную кольчугу, в дополнение – чешуйчатый жилет.

Был золотоволосый крайне вертким, при этом одно плечо держал выше другого. Должно быть старая травма плохо зажила.

Он прошел через центральную часть, близко к моему столу, и отправился к барной стойке.

Открытые предплечья промысловика покрывали вязи татуировок: смесь черных вихрей, танцующих покойников и религиозно-геометрических орнаментов, в том числе и “стяга геометрики” – классического символа и в нашу эпоху. На правой ладони – две ленты и недоделанный кинжал.

Промысловик переговорил с управляющим, взял кружку и отправился обратно. Подошел чуть ближе ко мне, сделал вид что споткнулся и расплескал напиток на наруч. Я даже и не понимал насколько был напряжен. Кровь взбурлила в мгновение. Еще один миг – рывок, и я взял его руку на излом, прижал головой к столешнице. Без фанатизма – сила идеально выверена: не чтобы вырубить или убить, а чтобы заблокировать любое желание двинуться.

Внимание обострилось. Промысловики напротив морщились. Один из них – самый здоровый – пытался сдержать улыбку, однако усатый оставался серьезным. Дополнительной агрессии ни в ком из них не появилось. Никто не потянулся за оружием, значит все шло по плану. Они ожидали такой реакции на действие, значит – точка невозврата далеко.

Золотоволосый улыбнулся и прямо с этой позиции заговорил:

– Спокойнее, дружище. Извини за людскую неуклюжесть. Тут уж не попишешь: природа. Прошу присоединись к нам за столом. Мы угостим тебя от сердца, уладим недоразумение. Я Востр. Хорошая компания – уже награда. Мы в нашем заведении гостеприимны.

Я отпустил его:

– Чем ты так, бедняга, провинился, что усатый именно тебя подослал?

Улыбка его стала шире:

– Над его ухом из пистолета бахнул. Чего в запаре Выхода не бывает, – смущаясь, он растрепал волосы на затылке.

Я, преследуемый эхом недоумения, спросил:

– Почему без фокусов не позвал?

– Приказ есть приказ, – Востр массировал руку. – Ну так как? Если не пойдешь, старшой еще какую пакость придумает. А я, сам понимаешь, не железный.

– Крайне неразумно. Если бы легионеры и советница накрутили чуть сильнее, я бы разбил тебе голову о стол и начал резню.

– Не, – Востр со смехом отмахнулся. – Он бы просто разлетелся на куски. Проходили – знаем. Хлипкий. Специально. А советница все такая же: сиськи – лучшее ее человеческое качество?

Он умело менял тему. Через субличности прорвалось удивление.

Ответил:

– Судя по бурному общению, похоже именно так.

– Вот бы и мне с ней бурно пообщаться, – протянул он. – Последний раз видел ее больше года назад. Она вредная. Не принимай на свой счёт. Оттает и ее сердечко. Хотя в отношении меня вот не оттаяло, не подпускает теперь, но ты то будешь важный шонхор, а я так – сбоку налеплено. Так ты идешь?

– Иду, иду.

Он довольный вернулся к своим, подтащив еще один стул.

Востр шутливо поклонился:

– Прошу, друг дхал.

Я сел, поставив перед собой кружку с напитком. Кашу оставил, сейчас все равно будет не до этого.

Со мной лишь меч, нож и пистолет. И нужно ли больше? Могу ли я себя чувствовать уверенно?

У Здоровяка, что сидел по левую руку от меня на поясе многозарядник.

Если что устраню его первым и захвачу оружие.

То напряжение, что было написано на лицах промысловиков, усилилось.

Были здесь еще упомянутый Здоровяк, Молодой, Перемотанный, у того лоб стянут широкой лентой бинта, и девушка, которую ум обозначил Глазастой – она сидела справа от меня.

– Я старший, – нейтрально произнес усатый.

– Я вижу, – ответил. – А звать тебя как, старший?

– Йоргос, – и опять нейтрально-незаинтересованный тон.

– Танцор.

– Только проснулся, Танцор?

– Практически вчера. Я у вас тут новенький, – изобразил улыбку.

Выглядело, наверное, жутко.

– Ли-ицо как у старенько-ого, – с тяжелым акцентом проскрипела Глазастая.

Не понял.

– Что ты имеешь в виду? – посмотрел на нее, нахмурившись.

Она поморщилась.

– Ты еще себя не видел? – включился в разговор Здоровяк.

Как и ожидалось его голос гремел басом.

Покачал головой:

– Сейчас, – засуетился Востр.

Он достал из сумки на боку малое круглое зеркало и показал мне.

Выражение лица в один миг изменилось.

Йоргос ухмыльнулся, подметив мою реакцию.

Вытянутая физиономия с мощной челюстью, широким подбородком, черно-синими модами; в принципе, ничего необычного.

Глаза глубоко посаженные – цвета серебра. А вот кожа… Все в шрамах, желтых пятнах свежих травм и следах от старых ожогов. Местами видно, синткожу пересаживали кусками, достаточно крупными. Например, серьезная полоса пришита от центра лба к линии волос, отросших длиннее чем принято у дхалов. Бледная лента шириной в два пальца вниз от правого глаза, вдоль модов, по скуле аж до шеи, а затем и до края панциря. Возможно тянулась и дальше, но для таких исследований нужно уже доспех снимать. Страшно представить, что это была за рана.

– То-то я гляжу меня все, с кем встречаюсь, грохнуть хотят – красавца такого и грубят из всех последних сил, – покачал головой.

Минуту помолчали.

Здоровяк кашлянул, тогда Йоргос опомнился и заговорил:

– У нас к тебе назрел вопрос, дхал.

Я уловил смену интонаций и заметил наглядное движение плеча его левой руки.

Под столом – минимум однозарядный пистолет. Это если очень оптимистично смотреть на вещи. Я оптимистом не был. Там точно револьвер или многозарядник. В лучшем случае – ширпотреб, в худшем – тяжеляк. Он походил на того, кто ширпотреб не использует принципиально.

Старый. Серьезный. Солдат. Ветеран, – так я мог его охарактеризовать.

– И что же вас интересует?

– Судьба Ялы. Мы благодаря улыбке Сар, интересующиеся знакомые.

Я снисходительно улыбнулся:

– Или все-таки судьба Соррена?

Йоргос кивнул:

– Ты верно говоришь. Именно Соррен нас и интересует. Виделся с ним?

– Нет.

Йоргос перехватил взгляд Востра, тот кивнул ему.

Опять социальный модуль; будто у каждого второго есть.

На лице Йоргоса появилось замешательство. Это совсем не то, на что рассчитывал. Видимо прогнозировал худший из сценариев. Согласно ему, сейчас он должен был разрядить в мои яйца весь боезапас после необдуманного грубого ответа и успокоиться. И все пошло не по плану.

А может я больно пессимистично настроен.

– Как так Всетворец тропку спланировал, что теперь она с тобой?

Я насмотрелся как морщины режут лицо Йоргоса, затем ответил:

– Отбил у мусорщиков. Яла настояла, чтобы не бросал ее в Пустошах.

Опять Старый глазеет на Востра, и опять кивок.

Глазастая крякнула и неодобрительно покачала головой:

– Рабы-ыня насто-ояла. Смешно-о.

Йоргос выложил тяжелый револьвер на столешницу и облегченно выдохнул. Не знаю, что конкретно он изображал, но взгляд его не менялся.

– А я говорил тебе, – хлопнул Востр Йоргоса по плечу. – Проспорил, старик. И никаких обраток. Долг.

Вот уж кто и не напрягался.

Золотоволосый широко улыбался.

Я спросил:

– И что ты ему говорил?

Он поднял вверх указательный палец и важно сказал:

– Что порядочные дхалы таким дерьмом мараться не будут.

Кивнул:

– Все правильно, Востр. Так и есть.

Я врал.

Востр со своим модулем, отлично это понимал. Бровь его поднялась.

– Да ладно…

– У жизни талант плодить пустоту, – сказал ему.

Судя по озадаченному лицу, он не понял.

Я попытался еще раз:

– Никогда не знаешь, как реальность скрутится.

Теперь он кивнул.

– Танцор, – уже с другой интонацией начал Йоргос. – Так старика и до сердечного приступа довести можно. Оставил бы Ялу здесь, а не отсылал. Мы бы и узнали, что все в норме. А так она переглядывалась, амтан там разберет, может помощь просит, нам то откуда знать. Мы-ж не телепаты. Видимо посчитала, нужно разъяснить ситуацию, но не успела; ты уже все команды придумал.

А я подумал она наоборот лишний повод для провокаций. Ошибся.

– Вышло не лучшим образом, – признал я.

– Брось, – он махнул рукой. – Не лучшим образом – это когда перестрелка и пару трупов в яме. А так – всё в порядке. Иди Востр, что обещал Танцору, то и неси. Сейчас он наш гость. Мы не красиво подумали и почти озвучили. За мысли не стреляют, конечно, но не красиво, то и значит, что не красиво.

– Не стреляют, но усиленн-оо мо-орду бьют, – протянула Глазастая.

– Один момент, – Востр отошел.

Здоровяк поинтересовался:

– Всех мусорщиков прибил?

– Нет. Только то звено, что на меня вышло. Одного люди Соррена из общей кучи забрали. Троицу, что выдвинулась отдельно, я в Бездну закинул.

– Плохо. Но четверо мертвых мусорщиков лучше, чем четверо живых. Мрази совсем людской облик теряют. Я Батар.

– Батар?

– Кличка. Можешь звать Бат, чтоб без путаницы, – он пожал плечами, улыбнувшись. – Я тут если кому-то дружески вломить надо или скрутить.

– Умеешь или баловство?

– Умею.

Лицо простое, но дружелюбное. Щербинка между передними зубами. Короткостриженый, уши торчат мясными кольцами – не единожды сломаны.

Уверен в себе.

Ничего из себя не изображал.

Батар ростом примерно с меня. Возраст, около тридцати. В отличной форме. Здоровущий тип.

На нём стеганный подоспешник с кольчужными вставками вдоль внутренней стороны плеча и под мышками. Мутно-зеленоватого цвета, с завязками на груди.

Востр вернулся обратно. Он принёс здоровенный поднос, заставленный тарелками и кувшинами.

Батар продолжил:

– С Востром ты познакомился. Тот еще жук, но без него было бы не так весело. Обычно начудит, а мне людей скручивать, чтобы до поножовщины дело не дошло. Йорг хохочет только, пока остальные за головы хватаются.

– Не драматизируй, дружище, – взмахнул руками Востр. – Это называется контролируемый хаос. Он делает любое дерьмо лучше.

– Это называется дразнить амтанов, – покачал головой Батар.

– А остальные что без языков?

Батар хмыкнул:

– Этот малой, – он показал на младшего, у которого усы только расти начали. – Еще торгового не знает.

– Kos beko dhal? – спросил тонким голоском и нахмурился.

Наверное, подумал, что я гадости про него говорю.

Молодость – глупость.

Был бы чуть старше, понял бы что чужим на него плевать.

– Qor, Kars, – строго сказал Йоргос.

– Его Карсом зовут?

– Верно, – кивнул старший.

Сделал вид, что оценивающе посмотрел на молодого. Только вид – оценивать там пока что объективно нечего.

Черные волосы стянуты в косу.

Невзрачный, низкий и тощий, весь пропитанный молодостью; одетый в гамбезон, безразмерный и толстый, в котором буквально тонул со своей костистостью.

– Я Танцор, – сказал и указал себе на грудь.

Карс надулся от важности, указал на себя и громко произнес:

– Bew’ego Kars. Ego fubo.

– Как мало нужно молодым, – расчувствовался Батар.

Карс смутился.

– Не суди его строго, – заступился Йоргос. – Если бы по молодости с нами как с равным дхал поздоровался, тоже бы момент зацепил и разве что из ушей радость бы не брызгала; так молодых производит Всетворец – все одинаково начинаем.

– Я еще не все сказки из него выбил, Танцор, – оправдывался Батар. – Но это дело пары месяцев. Если он их переживет, конечно.

– Тренируешь?

– Немного.

– Борьба?

Покачал головой:

– Общий курс. Пацан совсем сырой, только из-под мамкиной юбки.

Я спросил:

– По поводу твоих слов Йоргос, дхалы так редко встречаются?

– Да ка-ак сказать, – протянул старший.

– Как есть.

– В Полисах вас полно. В промысловиках – очень редки, да.

Батар продолжил представлять людей.

– Бинтованного зовут Кряж. Он мало говорит, но, когда говорит внимательно слушаем. Если разговорился очень сильно, значит дело прям полная дрянь и амтанское дерьмо, и, наверное, пора прям изо всех сил бежать. Прям стараться.

Кряж был мужчиной среднего роста и средних лет. Бинтами перемотан лоб – теперь выпуклости я видел и под тканью: скорей всего обилие каких-то модулей. Лицо худое, будто птичье, с густой щетиной. Длинные волосы зачесаны назад. Родной цвет под сединой уже не определить.

Носил он приличную черненную стеганку с высоким воротником и плечами. Он единственный здесь кто не расстался с защитой предплечий – острые латные наручи закрывали руки до запястий. Кисти – розовые, месиво из ужасных шрамов и застарелых ожогов.

Кряж кивнул мне.

Я спросил:

– Йоргос, норма, что в Изоте у каждого второго соц-модуль? Я, конечно, понимаю, что говорить правду – правильная тактика, но даже не знаю. Какое-то чрезмерное изобилие технологий на квадратный метр.

Йорг поправил шляпу, чуть прикрыв лицо. Видимо застыдился.

– Мы не особо ловкие в таких делах, чтобы это как-то изящно проворачивать. А так… Да – норма. У многих есть, из деятельных. У работяг и простаков – понятно, нет. Они, конечно, тоже разные модули эти. У нас – дерьмо.

– Почему?

– Бюджетный, – пояснил Йоргос.

– И старенький, – добавил Востр.

– И постоянно сбоит.

– И раздолбанный совсем.

– И ресурса почти не осталось.

– Да хватит уже, – поморщился. – Имейте гордость.

– … Но дхалы обычно отвечают напрямую. Для этого мощности модуля хватит.

– Последняя объявляемая, но не последняя по значению, – важно произнес Востр, указывая на единственно присутствующую девушку. – Большеглазка, наше главное украшение. Наше золотце, наша красота, наша женственность, свежесть и сила юного духа.

Лицо Большеглазки порезала почти безумная злоба.

Кольнуло эхо удивления.

– Kers bi na ti huegtol asi Vostr corps, – сказала, как выплюнула. – Nox ego tept hi bolls.

Батар громко рассмеялся. Йоргос улыбнулся. Карс и Кряж остались безучастными. Востр с трагичным лицом покачал головой.

Я спросил:

– Что она сказала?

– К сожалению, друг Танцор, это непереводимая игра слов, – ответил Востр, изображая глубокую печаль, но Батар тут же помог.

– Если без ругательств, то примерно: “В трусы ты ко мне залезешь Востр, только через мой труп. Ночью я оторву твои яйца”.

– Отказы только распаляют мужчину, милая подруга.

На ней черный поддоспешник и простенькая кираса, с множеством следов от пропущенных ударов.

Длинные тёмные волосы убраны за уши.

Большеглазка посмотрела на меня и нахмурилась:

– Соо-кращается до Бо. Все гово-орят Бо-о. Никто не говорит Бо-ольшеглазка – это тупо. Бо. Запо-омни, дх-ал, – она погрозила пальцем.

– Запомнил.

– И со знакомствами, пожалуй, все. Угощайся, друг Танцор, – призвал Востр и сам подцепил с тарелки что-то длинное и мясистое.

Я не стал отказываться.

Глава 15

Соглашение

Люди расслабились, обратившись к выпивке и пище. В разговорах быстро переходили с торгового на язык костевиков и обратно. Много сумбура, шума и болтовни – я отвык от этого. Сильно било по мозгам.

За час в заведении так никто новый и не появился.

Уж, действительно, место для своих.

Они хмелели, я опьянеть не мог. Организм и панцирь не позволяли.

Пустой треп про улицу, оружие, соседей, Выходы и добычу. Я не вслушивался, больше внимания уделял закускам: проперченные полосы странной рубиновой плоти; сушенная и соленая нарезка желтой рыбы; белые грибнеиглы, длинные и тонкие, по вкусу отчетливо напоминающие мясо одомашненных зверей из осколков воспоминаний; споры камневика, засаленные и усыпленные специями.

Йоргос внезапно поинтересовался, перебив при этом восхищенный рассказ Востра о летающих кораблях Танрилара:

– Танцор, что думаешь делать в Изоте?

Повисло молчание. Похоже привыкли не говорить поперек слов командира, когда начинался серьезный трёп. Спросил он это не просто так. Сначала вопрос про Соренна, затем, если непричастен – дружелюбие, участие. У него свой интерес.

О, Мать, да они же меня вербуют.

Интересно.

Йоргос ждал:

– Пока не знаю, – таков мой ответ.

– Не верю, что мыслей нет.

– Советница и дозорные синих огорошили так, что с Первого быстрей-быстрей улепетывал, и собственно здесь оказался. Что дальше? Понятия не имею.

– С тобой поделились подвигами сородичей? – вежливо поинтересовался Йоргос.

– Не совсем, – добавил в голос немного раздражения. – Как-то по нашей беседе и бесконечным апелляциям к неполноценности кхунов я самостоятельно смог догадаться.

– Четыре мертвых легионера за все эпизоды, – объяснил Батар.

– Это много?

– Учитывая то, что здесь всего манипула, да, – устало добавил Йоргос. – Много. Для них служба в промысловиках что-то вроде отпуска. Согласись, потерять четверых на отдыхе как-то тупо.

– Что конкретно произошло?

Йоргос посмотрел на Востра.

Тот ухмыльнулся, облокотился на столешницу и спросил:

– Всех перечислять, друг Танцор?

– Всех.

Он подсел чуть ближе, растёр руки и, улыбаясь, начал:

– Первоузорный дхал Щелчок устроил массовую бойню. Четырнадцать человек до Бездны низвёл: девять серых, одного синеформенного и четвертых промышленников. Угомонился только, когда у него в голове дыра образовалась, – Востр ткнул себя в лоб пальцем. – Вот так ресторан на Втором Круге посетил. Слово за слово, и гордость дхальская задета, а там уж понеслась. Но тут всё понять достаточно легко. Промышленники те еще мудаки.

Дхал Фантом, третьеузорный. Организовал бандформирование на нашем Круге. Полгода понадобилось чтоб поймать на горячем. При устранении двум легионерам шеи поломал.

– Неужели так сложно вычислить одного дхала?

– Пока его не грохнули – никто и не знал, что он дхал.

– А как же свидетельские показания?

– Их и не было, друг Танцор. Все молчали. Появлялись обезображенные тела мусорщиков, там-сям, но никто не придавал этому значения. Еще один из ваших – второузорный Фитиль. Занялся промыслом без лицензии Советницы. Это то, что для глав отрядов нужно. Нарезал ингредиенты месяц. Сбывал дешевле чем остальные. В итоге конфликт с властью, конфликт с промысловиками, конфликт с торговцами. Одна неудачная встреча в неудачном месте, затем перестрелка – бой. Пятерых промысловиков, трех сероформенных и одного лега срубил. Зато теперь у двух группировок в “плашке добыч” помимо рейдовых костей есть и кость дхальская. Они очень гордятся. Тебя это не задевает, друг Танцор? – Востр внимательно отслеживал мою реакцию.

Моды сковали щеки льдом.

Пожал плечами:

– Если дикари хотят вешать на себя безделушки, кто я такой чтоб их судить?

Востр нервно откашлялся.

Я подвел итог перечислению:

– В общем, ничего необычного дхалы не сделали.

– В принципе, да, – согласился Батар. – Разве что умерли.

Я усмехнулся.

Помолчали.

Йоргос сказал с недовольством:

– Ответа что ты собрался делать, я так и не услышал.

– Нужно время, чтоб в себя прийти и понять, что вообще в мире происходит. Нужны деньги.

– Вооот, деньги, – важно протянул Востр.

Йоргос злобно зыркнул на него.

Я спросил:

– Ты, Йоргос, что с дхалами не общался: с тем же Фителем?

– Общался, – поморщился он.

– Так знаешь же как нужно.

– Да уж, знаю.

– И в чем твоя проблема?

– Давай, Йоргос – внезапно сказал Кряж, удивив всех остальных.

– Уверен?

– Да, – голос его дребезжал от воли. – Ты все решил.

Я поморщился:

– Под бинтами модули Оракула?

Кряж кивнул.

Спросил:

– А я все гадал. От чего ты их прячешь?

– Зарежут, – пожал он плечами.

Лицо его оставалось безразличным.

– Почему?

– Кость – Саргон. Собор. Монополия на Оракулов. Агенты Сурьи и должники из каждой дыры Костяка смотрят.

– Мне ни о чем не говорит.

– И не должно.

Батар удивленно протянул:

– Должно быть Сар на части развалится, ты вот так просто ему открылся – поверить не могу.

– Он не как ты, – отрезал Кряж. – Не будет.

– Чего? – спросил Востр.

– Болтать, – закончил он с раздражением.

Йоргос оперся на стол и спросил:

– Так что ты увидел, Кряж?

– Не трать время, – сказал еще более недовольным голосом. – Все будет. Как хотел. Делай.

Йоргос откашлялся и начал:

– Ладно-ладно, – затем поморщился, неразборчиво выругался. – Деньги тебе, Танцор, нужны, поэтому сразу не отказывайся. Обдумай хорошенько. Пойдешь к нам, в промысловики?

– Пойду, да.

Йоргос казался удивленным.

– А почему так просто?

– А почему нет?

– Это прекрасно, друг Танцор, – Востр искренне порадовался.

– Только зачем вам лишние руки?

Старый поправил шляпу, прикрыв лицо и сказал:

– Потеряли двоих сопляков. А в рейд так идти, сам понимаешь, опаснее.

– Понятно.

– Награда распределяется по доле на человека. Еще одна доля – за хтоны и боеприпасы. Двадцать процентов от общей суммы реализованного уходит сборщикам, потом высчитываются эти доли хагасовы. Ладно… Хорошо. Прошло легче чем думал, – Йорг улыбнулся.

Помолчали.

– Надо Таса предупредить, чтобы ска’в бесплатно тебе ставил, – сказал задумчиво Востр.

– Таса?

– Управляющего.

– Зачем?

– Заведение то наше, – пояснил Батар.

– Резонно.

– Ты главное не умри до выхода.

– А выход когда?

– Четыре дня. Может пять, если тебе для обжития понадобится больше времени. Но старайся уложиться в четыре. И предупреди если не укладываешься. Нам еще взвод сборщиков нанимать. Выходим в первое объятье.

***

Через полчаса я полностью отстранился от разговоров. Востр еще трижды ходил к Тасу и возвращался с разными видами еды, алкоголя, а в последний свой поход принес несколько аккуратных бутылей крепкой грибной настойки. Йорг обозвал ее гриб’ра; чуть позже я понял, что это общее название, которое использовали все.

Промысловики повеселели в край, опьянели. Они говорили о своём: все больше и больше путались в языках, создавая дикую смесь из слов.

В большинстве своем рассказы велись о Выходах. Говорили крайне воодушевленно. Детали я разобрать не мог, понимал лишь общую канву, в самые эмоциональные моменты они переходили на язык костевиков.

Карс слушал эти истории с открытым ртом, захмелев сильнее остальных. Периодически что-то удивленно выкрикивал. Он еще не спускался вниз. Это очевидно. И прошлый поход наверняка пропустил – от этого и выжил – остальная свежая кровь сгинула.

Бо фыркала и нос воротила, она уже была внизу слишком много раз и ей не нравилось – это тоже очевидно.

В какой-то момент Востр подсел ко мне и начал грузить бесконечным потоком информации. Одна забавная история сменяла другую. В основном о любовных похождениях, о красоте местных женщин и отдельных их частей. О ситуациях, к которым эти похождения приводили. О сопутствующих, но необходимых травмах, нанесенных мужами и отцами. Был Востр легок, приятен в общении – даже в моем понимании отличался харизмой. Слушать его было удобно: отсутствие каких-либо комментариев с моей стороны его не смущало.

Затем Востр перешел на рассказы о технологиях Танрилара, и это заставило меня оторваться от закусок и выйти из полусонного состояния. Он вернулся к байкам о воздушных кораблях, но теперь, когда золотоволосый описывал их разведывательный потенциал, я, действительно, слушал. Потом он рассказывал о длинных фургонах, передвигающихся с впечатляющей скоростью по железным линиям и способных перевозить невероятные по весу грузы; говорил о способах запечатлеть красоту или ужас момента на пластинах примитив-металла с помощью специального прибора с линзами; упомянул холодные ящики, благодаря которым многое могло сохраняться дольше; сказал о средстве связи, позволяющем передавать сообщение на километры. Однако больше всего светился Востр когда речь его коснулась успехов в оружейном деле: перспектива массового перехода на оружие с цельным боеприпасом распаляла его; рассказал он и о лучшем – в его понимании – длинноствольном оружие, которое он видел еще год назад, но всего один раз – винтовке конструкции Креона, прозванной “Горлорез”. Коробчатый магазин на пятнадцать патронов, невероятная скорострельность, самая высокая дальность стрельбы и приличный калибр. Востр считал, что “Горлорез” – это последний шаг перед тем как уравнять оружейные вершины кхунской цивилизации и современные разработки. Улучшения, которые будут придуманы следом за магазинным боепитанием, задерут планку еще выше и любителям уже не нужно будет рыскать в поиске оружейных артефактов былой эпохи.

Субличности раз за разом принимали на себя эхо удивления, с которыми моды целиком и справиться не могли; и я совру, если скажу, что его речь не впечатлила меня.

Время шло, Батар унес совсем окосевшего Карса наверх, и сам так и не вернулся к столу. В какой-то момент Бо поднялась раскрасневшаяся, зло что-то выкрикнула – почему-то именно мне – отшвырнула стул в сторону и ушла. Как пропал Кряж я и не заметил.

За столом только я и Йоргос не пьянели. Я от фильтров панциря и физиологии, а Йорг видимо от бесконечного опыта пропойца и от поставленной задачи. Он сверлил меня взглядом, по-стариковски хмурил брови, слушая болтовню Востра.

Скорей всего предстоял еще один разговор.

В итоге, оценив настроение командира, золотоволосый наконец-то отлепился от меня, сорвал кобуру с револьвером со стеллажа и шатающейся походкой направился к выходу.

Бросил настолько пафосно, насколько смог: “в поход по девичьим сердцам”.

– Хоть бы раз долю командиру принес, – пробурчал Йоргос.

– Чего ж ты, командир уважаемый, так не говорил, когда я болячку мерзотную притащил, – посмеялся Востр.

Бармен сложил руки рупором и выкрикнул: – Luckki zaggas!

Востр довольно хмыкнул, нацепил аккуратную малую маску и ушел.

– Что значит “zaggas”? – спросил у Йоргоса.

– Промысел. Тас пожелал ему удачного промысла. Он каждый раз так делает.

Йоргос однозначно солдат. Нутро выло, что, если бы он родился под циклопической луной Улья, быть ему дхалом и никем иным. Очень сложное и настойчивое чувство.

Побитый жизнью. Познавший потери от случайных миродвижений и собственных ошибок. Взгляд холодный, пустой.

– Так смотришь, будто в жены звать собрался, – Йоргос хмыкнул.

– Почему твои бойцы столь доброжелательны ко мне?

Он хмыкнул:

– Это для всех очевидно кроме тебя, Танцор.

– Так ты отвечай, а не умничай.

– Ладно-ладно. Выходы тяжелые, Подземье бурлит, Сар ухмыляется. Боги спят, но Эхо близится. Дерьма внизу много сейчас. В прошлом походе мы только первые штреки понюхали, как тут же убегать пришлось. Если половина того что рассказывают про эффективность дхалов правда, заполучив тебя единицей, мы сильно выиграем. От этого и вся эта радость и неловкость. За сказками о дхалах ощущается надежность. Ребята, получив тебя в первый ряд, будут спокойнее.

– Ты уже решил куда меня ставить?

– А у тебя есть многозарядное?

– Нет.

– Ну вот ты и сам ответил. Выстрел, выстрел и в любом случае придется хвататься за меч.

– Я может и прикуплю чего.

Йоргос пожал плечами:

– Ну прикупи. Но только все равно все придёт к рукопашной свалке. Никак иначе Всетворец тропки не планирует.

Помолчали.

– О чём ты так опять хотел поговорить? Все буравил взглядом. Быстрее, Йоргос, без танцев – если мочевой пузырь лопнет, диалог один шут не получится. Чего ты хочешь?

– Хтон-дхарм, – он пожал плечами. – Надеюсь с тобой их будет больше.

Не договаривал.

– Вы и так не бедствуете.

– Я не торгаш, – оправдание.

– Ты воин. Похоже бывший легионер; может наемник. И для чего воину деньги? Деньги – пыль. Отбери, завоюй, захвати.

– Теперь я гражданин Банара.

– Ничего мне не говорит, – показал на узор. – Обнуленный, помнишь? Ваша политика и все прочее – это темные ямы с дерьмом, в которые я ссал.

Он смутился:

– Гражданство полисов либо врожденное, либо оплаченное кровью и службой.

– И сколько лет легиона?

– Слишком много. Столько не живут, дхал, – он тяжело вздохнул.

– Воевал? – спросил я.

– Да, – бросил он и улыбнулся. – А ты?

– Смешно.

– Эхо.

– Эхо.

– Расскажешь?

– Когда пришло Второе мне было двадцать один. Первое не помню. Лет пять было, – нервно дернул плечом. – Во второе я еще не понимал, да никто и не думал, что это системно. Все вне божественных панцирей сгорело, людские жизни я имею в виду. Недобор в солдаты такой был, что всех брали. Сначала пехота, и очень быстро переход в легион. Я и пошел.

– А как иначе?

Он медленно кивнул. На его лице одобрение.

– Вообще это не от какого-то глубокого осознания, большого ума или еще чего. Просто больше не за что было цепляться. Все сгорело, как и сказал. Вокруг меня, – он кашлянул, подбирались эмоции. – Все сгорело. Осталась злость, в нее и вцепился.

История понятная. Все близкие погибли. И погибли – это если повезло. Если не повезло, то Идол забрал.

– Мы отбились. Я остался служить. Третье я встретил в тридцать семь сержантом. Погибших – море. Но теперь это не гражданские, а большей частью легионеры, пехота, самооборона и наёмные роты. Повезло с верхушкой Банара. Стратег Зенон был до-ублюдочности талантлив. В общем война шла как положено. Мирняк большей частью остался нетронутым. Кровью я заслужил гражданство, дом, права… И теперь…

– Приближается Четвертое, – закончил за него я.

– Уже топчется перед входной дверью, – он кивнул. – А я старый. И Зенон давно уже умер, выблевав свои легкие на кровать от химозы. Нынешние стратеги – дерьмо, недостойное и пятки прошлому лизать.

– Так зачем тебе деньги и что ты там хочешь? Я все еще не улавливаю.

– Деньги на войну. Модули. Оружие. Это будет мое последнее Эхо… Погибнуть бы как-нибудь достойно, и бездна со всем этим – пусть молодые тут копошатся.

– Такова воинская повинность.

– Да, – он кивнул, сомнение отразилось у него на лице. – Так я думал. Но теперь вижу вот тебя перед собой.

– И что изменилось?

– Я знаю про ваши задания. Хранить Справедливость, уничтожить Идол и найти модуль Короля.

– Значит, действительно, у всех такое, – покачал головой. – Нерационально. Фитиль разболтал?

– Да. Он не со всеми промысловиками в плохих отношениях был. С нами нормально общался, торговал. Разок прикрыл в Выходе. Пили пару раз.

– И тройственность задач кхунов тебя вдохновила?

– Так точно, дхал.

Теперь его глаза горели.

Все ясно. Одержимый идеей.

– Ведь на войне можно умереть по-разному, – продолжал я.

– Так точно.

– И…

– И думаю ты обрастешь жиром и потопаешь к Идолу, – сказал он.

– Неверная мысль.

– Почему?

– Он сам сюда приползет, Йоргос. К Полисам. К людям.

– Ты будешь ждать?

– Даже просто ждать уже опаздываю. Времени нет. Но да, вокруг Идола. Все для защиты, потом уничтожения. Умру так умру, но идеально, конечно, выполнить какую-то из задач. Их для этого и ставят, чтобы кто-то все-таки выполнял.

– Я хотел бы пойти с тобой. Потом, – затем он быстро проговорил. – Если ты доживешь, конечно.

– А твои бойцы?

– По желанию. Спросим. Кто пойдет, тот пойдет. Дури у них много в головах, к сожалению. У всех кроме Кряжа, тот дерьма хлебнул, да, и в Третье повоевал, в самом мясе был. Но он особенный… Ну может еще Батар видел кое-чего, Карс совсем зеленый… Этот сука… Сказки в его голове пустили гнилые корни. Востр делает вид что на уме только бабы, но это не так. Вот только что там на самом деле… Короче не показывает. Бо вообще долбанутая: как про кукольника слышит аж шипеть начинает.

– Никто кроме Кряжа эха не видел?

– Видели то видели, но мелкие были большей частью. Некоторые осиротели. У некоторых дерьмо за воротником от поворотов судьбы крутое, но они его еще не осмыслили, просто бесятся и махают кулаками. Вообще поэмами вскормлены. Пропаганда Костей и Архонт Истинны работают хорошо. Герои херовы. Я им рассказывал кое-что, но их это только больше заводило. Такое вот дерьмо.

– Эхо тронет всех.

– Эхо тронет всех, – он кивнул и пояснил. – Политики играют в игрушки за влияние. Полисы, не попадавшие под полноценный удар Идола, учат как жить обожженные войной Банар и Нар: жмут поставки, убирают узаконенные опасностью фиксированные цены, выказывают брезгливость, показывают непонимание и смеются над опасностью эха. Птон дипломатией сворачивает и забирает уникальные технологии Танрилара, тем самым контролируя элиты.

– Недопустимо.

– Легионов стало меньше, манипулы стали тоньше. Все больше молодых офицеров без опыта – академисты херовы. Задницы вчера от парт оторвали.

– Опытные уходят и умирают.

– Время новых героев, да. Ветераны выйдут из резерва, но большинство погибнет в первом огне, потому что старость для всех одна и потому что сентиментальность спасения необстрелянных забивает мозг дерьмом. Так какой твой ответ, Танцор?

– Зови меня Киллигор. Когда промысел закончится, мы сменимся и приказывать буду я.

Старик улыбнулся и протянул руку, я сжал ее в рукопожатии.

Он разлил настойку.

– За жизни всех, кого заберет Идол, – сказал Йоргос, поднимая рюмку. – И чтоб он, сука, лопнул.

– Чтоб он лопнул.

И мы выпили.

Глава 16

Коготь

26-ое объятье,

одиннадцатого месяца 1366 года.

Комната оказалась на удивление приятной.

Выкрашенные в тёмно-синий цвет стены. Кровати по углам, между ними низкий столик. У изножий – высокие сундуки.

Пахло свежестью, от постельного белья – химией.

По назначению это место использовали редко. В углах и возле мебели я видел еле заметные полосы пыли.

По правую руку отдельная кладовая с обилием труб и металлической бадьей – ванная и туалет.

Окон, понятное дело, нет.

Мне нравилось. Напоминало воинские покои в Арсеналах. Мало места, компактное расположение домашних элементов, минимальное удобство без перенасыщения.

Яла сидела на полу, обхватила колени руками. Она встретила прибытие, метнув на меня испуганный взгляд. Плохо и то, что банально не заперла дверь.

Покачал головой, щелкнув задвижкой.

Желчь, разделяя мое недовольство, проскрипела:

– Ты что, вонючка щекастая, в лифте родилась?

Понятно из-за чего Яла переживала. Привела в хорошее место, к знакомым, но объяснить ситуацию не успела. Боялась, из-за молчания случилось непоправимое. И если меня теперь видела, то вот о состоянии промысловиков рабыне оставалось только догадываться.

– Все живы, – поспешил развеять опасения.

– А…

– Теперь в группе Йоргоса.

Поднявшись, она спросила:

– Что я делать?

– Ванную набери.

Яла забегала: двигаясь, тягала рычаги и крутила вентили. Через минуту из трубы полилась горячая вода. Скорей всего где-то в здании спрятана хтонная котельная.

Сев на стул, я нащупал боковые задвижки панциря, раскрыл. Вжал скрытые кнопки до щелчков. Затем, морально подготовившись, крутанул ярлыки нейро-штекеров; в одно движение вырвал.

Руки действовали уверено, пальцы точно знали в каком положении оставлять ярлыки и с какой силой нажимать кнопки; действовал быстро, не давая мраку сомнений и клинкам рефлексии подобраться. Колебание в этом моменте – лишь множило болезнь; это я помнил совершенно чётко.

Когда нейро-штекеры выскочили из плоти, вытаскивая за собой отвратные кровавые сгустки, весь шаблон обратился в звон и боль. И моды, конечно, не спасли. Под черепушкой, словно скальной хорек забился на двадцать две мучительные секунды. А потом только горькая тишина. Поймал себя на том, что стою с открытым ртом, прижимая руки к ушам, а с губы свисает нить слюны. Утерся рукой.

Дхалы старались пореже снимать панцирь – истина. Раз в день – уже много. Немудрено, если каждое разоружение предполагало такие сложности. Мазохистов среди нас было немного.

Когда почувствовал себя лучше стянул браслеты, отстегнул наплечные части, осторожно снял нагрудник, затем наспинник, части гибких набедренных сегментов – сложил все рядом. Ощущение что беззащитен жгло затылок. Холод бегал по коже игривыми хлыстами щекотки; покрылся мурашками.

Весь в вонючей корке.

Блевотина хади.

Отвратно.

Непривычно.

Неизбежно.

Взгляд в зеркало. Пустошь сожгла. Торс – иссушенные остатки былых мышц. Сдулся. Жира нет, но это жалкая форма. Жалкое состояние. После похода – в этом ничего странного нет.

Я карта травм и ранений.

Множество застарелых шрамов, ожогов и пересаженных лент кожи, свидетельствующих об особо тяжелых повреждениях. Одна из ран – та что начиналась на лбу – шла по шее, грудине и заканчивалась у живота. Она была чудовищна. Рубец толщиной в ноготь. Глядя на него, недоверчиво качал головой. После такого выжить можно только, если Всетворец обретет персонификацию в плоть целителя и с любовью соберёт тебя по кускам; или я чего-то не помнил о медицине кхунов.

– Желчь – чем меня так?

– Король Пранай сделал это с тобой пальцем.

– Чего?

Хриплый смех:

– Видел бы ты своё лицо. Без понятия. Где-то нашёл до меня. Со мной бы такого не заработал. Ты Чемпион глупостей, бестолочь.

– Да, да, болтай больше.

Задумался.

Глядя на всё это безобразие, пришел к следующему выводу: панцирь пробивался не один десяток раз, и значит, был какой-то способ латать его так, чтобы следов не оставалось и работоспособность доспеха не снижалась.

– Желчь, каков способ в случае пробоя починить панцирь?

Она хмыкнула и прохрипела из динамика:

– Наконец-то у тебя заработала голова, друг. Если после пробоя ты все еще будешь жив, то спрей на основе звездного мёда, то что необходимо в таком случае.

Понятно.

Очередной маловероятный вариант, полагаться на который глупость.

Скинул ботинки, штаны и погрузился в воду.

Блаженство.

Ноющие кости и мышцы благодарили каждую секунду существования.

Я смог расслабиться и просто насладиться тем, что живой. Однако нутро долго отдыхать не позволило. Мыслительные маршруты оказались забиты. Неловкие планы, конструкты размышлений, варианты ответов – все это появлялось с невероятной скоростью, создавая в шаблоне уродливые нагромождения. Не успевал обработать информацию: она налипала друг на друга беспорядочно.

Приходило эхо радости, возвращался в норму и в ментальном плане.

Первая мысль – Идол придет сам.

Искать его нет нужды.

Времени оставалось мало – тридцать пять дней, не считая сегодняшнего вечера. Думать, что делать с Чудовищем в глобальном плане – высокомерно и глупо. Методов воздействия на него у меня все равно не было. Отбиться от первых осколков, того что грядет, и там уже глядеть по ситуации – вот какое поведение неизбежно.

Я нуждался в информации, образ в голове по-прежнему требовал синтез Короля.

Необходимо лучшее оружие из возможного. Нужны ранговые узоры, а значит и мёд. Требовались бойцы, деньги, связи с сородичами, с теми что все еще нацелены на задачи.

Йоргос предложил отличную возможность перевербовать соратников, воспользоваться ей обязан.

Следующее – синтез Короля. Где искать, чем может помочь?Какие ответы способен дать?

Слабости Идола, методы борьбы с ним, контакты, координаты – может быть все что угодно. Да и без материальной базы, что бы там не оказалось, от всего этого будет мало пользы.

Другое дело – память и вопросы: Кого мы сопровождали при отступлении, и какая была конечная точка маршрута?

Неизвестно.

Справились ли мы с задачей?

Неведомо, но насколько себя знаю, насколько гудит нутро – я бы скорее погиб, чем признал провал.

Кто такой Странник? Мог быть тот, кого мы вытаскивали из Улья, как раз тем самым Странником? Мог, но, если и так – это понимание давало ответ только на один вопрос, да и тот – неполный.

Мог ли быть Странник из верхнего совета чатуров? Мог.

Мог ли он быть одним из старших узоров дхалов? Мог.

Почему Странник был уверен, что я переживу крио-тьму и выберусь из ямы Аванпоста? Причиной послужила первичная личность?

Пустырь смыслов.

Первое что необходимо сделать – посетить аналог “Дома знаний”, разумеется, если у них такой был. Вот и основная задача на завтрашний день.

Мог бы расспросить промысловиков о том, что меня интересует. Но, во-первых, надоедать с бесконечными вопросами – дело вредное. Во-вторых, сами промысловики могли что-то не знать или знать исходя из ошибочных представлений; сильно образованными они не выглядели. В-третьих, по такой мелочи попадать в должники не стоило; в-четвертых, лучше не показывать свои интересы. От лишней осторожности никто в мире не умирал.

Полежал в воде какое-то время, затем заставил Ялу взять у управляющего подходящий инструмент и обрить меня. Посчитав это невероятно-ответственным делом, она пыталась противиться и спорить, но в итоге сдалась. Тас выдал бритву быстро.

Не сказать, что выполнила все идеально, и даже со своими медленными движениями порезала череп дважды – трясущиеся руки особо в таком не помогали. Я с безразличием смотрел как струйки крови смешивались с водой.

Оглядел себя в зеркало – хоть на дхала стал похож.

Долго ворочался.

Уснуть не получалось. В итоге надел вычищенный панцирь обратно; опять муки от подсоединения нейро-штекеров, но после этого вырубило почти мгновенно.

Сон беспокойный.

Движение в кровати, и я проснулся. Не отойдя от сновидения и, испытав безумное чувство угрозы, – моды не сработали – схватил то, что меня побеспокоило за глотку и сжал.

Яла.

Успел остановиться до непоправимого. Отпустил и спихнул ее на пол – она хрипела и задыхалась.

На полу тряслась голая, костистая фигура, сильно скрюченная. Понимание, что до убийства и последующих осложнений было несколько секунд, вызвало во мне точечный укол злобы. Он пробил рабочую сеть субличностей модов насквозь.

Взгляд Ялы наполнен обидой.

Прошипел:

– Даже и не думай. И за меньшие оскорбления убивал.

Вообще симптом тревожный – я сходил с ума.

А только начало казаться, что все приходило в норму.

Бездна, нужно шевелиться…

***

27 объятье,

одиннадцатого месяца 1366 года.

Утром в зале Иззы, кроме Таса, нашёлся только Востр.

На лице у него красовался свежий синяк, но промысловик все равно доброжелательно поприветствовал меня.

Покончив с грибной похлебкой, попросил у Востра помощи: описал, что нужно.

По его словам, в Изоте было подобное, называлось оно Обитель продления. Вместо того, чтобы рассказать, как до неё дойти, Востр вызвался проводить самостоятельно. Оправдался тем, что перед Выходом ему все равно нечего делать.

Я взял с собой только оружейный пояс. Мушкеты оставил.

Яле, с самого пробуждения, указал чтоб занималась тем, чем только захочет, разумеется, в рамках местных законов. После ночного происшествия ее энтузиазм, уже успевший надоесть, поутих. Поэтому она восприняла возможность “отлепиться” как великую удачу.

И хорошо.

Путь до Обители оказался не самым простым.

Востр увел с прелифтовой зоны, провел по главной аллее. После мы скрылись в полумраке глубинных туннелей.

Пока шли, я отчетливо видел в стенах, по правую руку, дополнительные проходы в рабочие зоны. Были это – там, где мог разглядеть – большей частью циклопические пещеры грибных хозяйств, где все заставили ферм-коробами, и где трудились сотни и сотни людей. Среди высоких мужских фигур выделялись низкие детские и женские.

Затем мы десять минут преодолевали сеть узких штреков, заполненных грязью.

Если бы я шёл один, здесь бы иостался – настоящие лабиринты. В итоге, Востр вывел меня в пространство перепрофилированной шахты. Сложно сказать какую именно функцию она теперь выполняла.

Множество опорных балок-колон из примитив-металла. Между ними ряды пузатых построек из эрзац-древесины, что заполняли практически все свободное пространство и в ширь, и в высоту. Выглядели точно разбухшие, наросшие друг на друга сорняк-грибы.

Одно из этих зданий, сколоченных наспех, и оказалось Обителью продления.

Отмечалась Обитель золотыми лентами, развешенными у входной двери.

Востр уверенно зашел внутрь.

Там, в малом зале, где тесно от пыльных массивных шкафов, за столиком сидела бритоголовая девушка. Одетая в бардовый балахон, с меткой-застёжкой на плече, в виде золотого полукруга, придерживаемого четырьмя трехпалыми ладонями. Должно быть хозяйка-управляющая.

Увидев нас, она чуть приподняла бровь.

Похоже, гости для неё – редкость.

Востр принялся договариваться.

В какой-то момент они закончили перекидываться фразами на языке костевиков, и промысловик повернулся ко мне:

– Этот цветок глаз моих спрашивает, что конкретно тебя интересует.

– Общая информация, – таков был мой ответ.

Востр кивнул.

– Dot, – лаконично перевел он ей.

Женщина что-то невнятно прощебетала.

Востр сказал:

– Есть памятка для обнуленных.

Кольнуло эхо удивления.

– И такое предусмотрели?

– Лет десять назад, вас встречалось много, друг Танцор. Это было необходимостью. Пойдёт?

– Пойдёт.

– Хтон за четыре часа.

– Мне хватит четырёх?

Востр пожал плечами:

– Смотря как ты расставляешь приоритеты, что именно будешь искать и насколько быстро читаешь.

– Она хоть на торговом?

Он фыркнул:

– Не держи нас за идиотов. Как думаешь, друг Танцор, сколько из десяти дхалов, беря в аренду такое руководство и находя, что оно на незнакомом языке, вернется из читальни к управляющей и наведёт какую-нибудь смертоубийственную суету?

Хмыкнул:

– Десять.

Востр кивнул.

Найдя монету нужного номинала, заплатил. Тогда бритоголовая отвела нас к небольшой комнате.

Внутри пусто. Кресло, стол, лампа.

Ну, а что еще нужно?

– Читальня, – прокомментировал Востр.

Управляющая дошла до одного из шкафов, достала тонкую книгу, сдула пыль и передала мне. Затем ушла к своему месту и с великим усердием делала вид, что мы ей абсолютно не интересны.

Востр откашлялся и, поглядывая на девушку, произнес:

– Друг Танцор, я посторожу с этой стороны, чтоб тебя никто не беспокоил, пока изучаешь, а то мало ли…

***

Прочитанное действовало угнетающе.

Первая глава – историческая справка.

В 1121 году у костяков, которых текст называл сборцами, началось противостояние с Идолом и закончилось оно только в 1139.

Сопровождался абзац изображениями сожженных поселений, осажденных фортов и переполненных подземных убежищ.

За эти годы полисы успели объединиться в союз, организовать новую политическую структуру, выдавить доминирующих кхунов и наконец-то стать самостоятельными; сильно помог в этом сборцам – 1138 год, когда чатуры и дхалы не сошлись во мнении, по поводу применения химических зарядов – и начали биться между собой за власть.

– Совсем гули забыли лицо Справедливости, – прошипела Желчь.

В Наре и Банаре чатуры вырезали узоры дхалов за одну ночь, воспользовавшись помощью человеческих полков. В Саргоне старшие дхалы погибли самостоятельно в непрекращающихся стычках с телами Идола. В Птооне наоборот не пережили передел власти чатуры. Длились сражения неделю. Сопровождался текст изображениями уличных боёв: здесь горящие здания и дхалы, что целились из пистолет-титанов в фигуры мутантов и солдат внутренних войск. Победа для них в итоге ничего не значила. Альянс дхалов Птоона распался, не просуществовав и год. Власть перехватили местные граждане.

В 1139 совет Банара и Нара использовали капсулы химического оружия, оставшиеся с Эпохи Богоборцев, и зачистили всю южную степь.

Чтобы дотянуть до 1139 года Полисам пришлось пойти на ужасную вещь. Хоть я и не удивился, но чувство горечи появилось в шаблоне: в самом начале 1126 года – верхушки Полисов решили поднять из захваченных Идолом Ульев саркофаги Богов. Людям и кхунам требовался источник энергии.

– Отличная, Бездна, идея, придурки древние.

– Мы из одного с ними времени, Желчь, – ответил.

– И что? Мы то не придурки, – заявила безапелляционно.

Нужен источник был для создания защиты иного типа – так и основали Кость.

Дхалы и местные войска спустились в Улья. Операция затянулась. Первый саркофаг подняли через десять дней, четвертый – через семь месяцев. Два из шести объединенных подразделений не вернулись. Это тридцать тысяч мертвецов. Соответственно пятый и шестой саркофаг остались внизу.

Третья группировка, помимо основной задачи, озаботилась и тем, чтобы разбить Купели Модернизации.

Желчь умудрилась фыркнуть через динамик:

– Хоть у кого-то в эпохе был мозг.

А дальше больше – поскольку у местных не имелось подходящих инструментов для безопасного выкачивания силы, умникам пришлось вскрывать печати на саркофагах и подключаться напрямую. А уже подключившись, они создали купольную защиту. Она выжигала любую связь между телами Идола, делая невозможным в ее зоне и “заражение”.

Сопровождающая текст картина достаточно мрачна: мраморные стены, барельеф изображал то, как саркофаг несли и как отбивались бойцы. В центре – угловатый и технологичный силуэт артефакт-саркофага, изрезанный специфическими орнаментами: бесчисленные лица, застывшие в крике, и примитив-формулы проклятий.

Художнику удалось изобразить исходящий дым из разбитых и вывернутых наизнанку печатей: угольно-черный, стелящийся по полу, формирующий монструозные фигуры, когтистые лапы, мертвецов – и вид этот создавал гнетущее чувство того, что рано или поздно Бог проснётся.

Желчь всё ворчит:

– Когда я думаю, что ничего тупее они уже не придумают, они сразу же становятся до корней жопных волос изобретательными.

При этом у каждого Полиса есть выборная должность сноходца, который работал со спящим. Большую часть службы он проводил под веществами. Видимо его задача каким-то образом не допустить того, чтобы Бог проснулся. Предполагали, они плодили лабиринты иллюзий.

Выжигало сноходцев быстро. Срок службы – приблизительно десять лет.

ИИ протянула с уважением:

– Вот эти, конечно, умеют веселиться. Десять лет подряд жрёшь психотропы и водишь Божков за носы. Ошибешься и он тебя схарчит. Вся награда – ранняя смерть. Очаровательно…

Чтобы защититься от Идола сборцы подвергли себя постоянной опасности возвращения Тиранов. С другой стороны, а какой у них был выбор?

Никакого.

Боги, когда очнутся рады не будут. Мало того, что они спали запертые тысячу лет, так еще любимые люди, когда возможность такая появилась, будить их не стали. Посчитали, что бесплатно пользоваться удобнее, чем договариваться.

Сборцы использовали тела, как полуживые генераторы, приравняв запертые божественные тушки к примитиву банальных хтон кристаллов. Тут хочешь не хочешь озвереешь с дерзости. Причём дважды. А кхунов то и не осталось, чтобы мстить первопричине бед. К тому же, кхуны как будто бы так делать имели право. Мы Богов победили. А что люди?Они вообще-то союзниками были.

Вытащили следующих: бога смерти Яма, он стал основой для купола Банара – его знак черный лик с тремя глазами; Богиню-защитницу Парвати, костяк Нара, её знак полиса – серебряная чаша и три руки; бога справедливости Варуна – спасение для Птоона – корона и двенадцать глаз; и бога солнца Сурья – основа Саргона – знак, золотой полукруг и четыре трёхпалые руки; такой кстати вид имела застёжки управляющей.

На этом историческая справка заканчивалась.

Вторая глава называлась Идол.

Зря я ждал, что мне распишут какие-то откровения. Как чудовище появилось деталей не знали. Уверены были, виноваты кхуны – всё. В остальном не разжевывали.

Самого Идола называли еще Кукольником, а обозначали не иначе как “мистическое создание”. Про его цель скромно писали: захват всех возможных разумов и тел. Предполагали, что Идол либо имел к этому инстинкт, либо таким образом усиливался – либо лишь чувствовал, что усиливался.

Говорилось про перезапись, а не удаление личности. Речь шла про перезапись воспоминаний. Приводился пример от 1315 года, когда Идол лишь частично заразил индивида, и тот рассказывал о том, что когда он пытался вспомнить первый месяц службы в легионе (его спрашивал об этом сослуживец), то на него обрушивалась информация о движениях манипул-тел, молчаливой беготне и уничтоженном в 1314 поселении Аттил; здесь же память о чувствах при манипуляции органами-отделениями, которых, разумеется до этого не имел и которых не имел после, поэтому интерпретировать нормально и не смог.

Легионер описывал свои ощущения следующим образом:

“Это похоже на то, будто бы у меня было странное ментальное щупальце, при этом территориально ограниченное.

Это мысленное щупальце, способно двинуть отделение тел разом, и они как привязаны к ней – приклеены, объединены, но само движение происходит по определенным рельсам; то есть оно ограничено правилами и законами. Я пытался обращаться к этим правилам и законом, как будто знал их, и они очевидны, но сталкивался с тем, что проваливался в конкретное серое воспоминание; когда мне было лет двенадцать и это был один из рабочих дней на ферме.

Эта память о манипуляциях ментальным-щупальцем, о движение многих тел и об ощущении силы – приятная штука. Я находил в этом нечто возбуждающее”.

Таким образом было сделано предположение, что в связке тел, даже если разумны все, есть одно тело-оператор, которое являлось Идолом в большей степени, чем остальные. Память оператора расширена минимум деталями об управлении всего подразделения, а сам он являлся координатором.

К сожалению автора Памятки, заражение было остановлено на ранней стадии и ложной памяти о том, как тело инициировало других, как это происходило и какие эмоции испытывало, у легионера не оказалось.

Счастливую и здоровую жизнь легионер не прожил; в итоге, он стал ограничено дееспособным из-за психозов, а уже через год не смог скрывать свою симпатию к Идолу и произошёл так называемый “инцидент Эктора”, в котором этот легионер на приёме убил двух лекарей.

Дальше шло перечисление всяческих терминов.

Первое: клыки алтарей и когти обелисков – то, что обеспечивало связь между звеньями; из слов того легионера – как раз те рельсы.

Следующее: барельеф метки и лавовый огонь, заполняющий белок, радужку и иногда зрачок. Это характерные для куклы элементы.

При повреждении барельефа связь ослабевала.

Если повредить метку одного из связки двух, они не переставали быть куклами, но их движения больше не взаимодополняли друг друга.

Таким образом, автор руководства сообщал, что в идеале, при боях с Идолом нужно охотиться за тело-операторами \ координаторами, но, – здесь же говорит – они редко чем-то выделялись в толпе. А возможно опять – сообщал автор – мы все про этих операторов выдумали, следуя ошибочным выводам.

Любопытно, что поверху этой страницы шли большие, будто нервные и злобные символы – выписанные бурыми чернилами:

“Не слушай чмошника, брат; он бил тело Идола только в теории. Шут теоретик штрековый.

Порядок такой. Всегда одно.

Убиваешь Палача – или он нашинкует твою жопу. Без вариков.

Потом займись мелочью. Грохнешь оператора среди первых, ты крайне везуч – береги такую Удачу”.

Следующее понятие – чумная ржавчина. Это отпечаток от любой деятельности Идола. Было написано, что место “изувеченное” чумной ржавчиной может по итогу произвести – каким образом неизвестно – концентрат-семечко.

Тело с концентрат-семечком могло создать алтарь и обелиск, могло усилить давление.

Изображение понизу от текста: тело Идола, улыбка, сложенные на груди руки, и на изорванной куртке, с замка свисало жирное семечко, налившееся соком, шипастое, исчерченное линиями, распустившее во все стороны пушок рыжих нитей.

Занятно.

Затем, Палач. Два семечка и носитель создавали боевую куклу. Она не говорила, либо не имела тяги к этому; распространяла Идола в меньшей степени – практически совсем не распространяла, но была опасной, быстрой и плохо убивалась. Как слабость – шипастый шар увеличенного семечка в груди.

На рисунке тварь – почти идентична той, с которой бился я, за исключением того, что левая рука ее трансформировалась в тонкоствольную и странную стрелковую единицу, а из плеч не росли мясные плети. Еще из отличий голова выглядела чуть иначе: острее, более хищной, и вместо двух глаз было три.

– Количество глазищ – это ли не иерархичные узоры или какая-нить ступень развития доморощенная?

– И я так подумал.

Следующая форма была без изображений и расписанных деталей. Называлась она эпигон, и помимо этого про нее написана лишь одна вещь: по заявлениям выживших свидетелей, коих понятно немного, эпигон – классический оракул.

– Как будто бы встречаться с этой шуткой мы, совершенно, не хотим.

И опять я с ней мысленно соглашался, но отвечал так:

– Мало ли, Желчь, чего мы там не хотим.

Незнакомец подписал сверху листка:

“Такова, брат, не видал”.

Следующая глава – “статусы людей в Полисах”.

Список шёл от низшего к высшему; там, где это уместно текст сопровождался изображением татуировки-метки, которая и являлась отображением положения в обществе.

Разницу между половиной статусов я понимал смутно. Отличия в правах и обязанностях: большей частью – юридические тонкости, различия прав на очередность рассмотрения исков, возможность селиться в Полисе, и возможности в этом Полисе открыто носить оружие; в общем, над деталями я особенно задумываться не стал; уже было много прочитано, и голова начинала гудеть от информации.

В самом низу – раб, затем зависимый (он обязан носить иглу службы); после шли хорцы – татуировка одиночной ленты возле пальцев; рука полугражданина отмечалась двумя лентами; красный гражданин носил татуировку двух лент и недоделанного кинжала; гражданин – две ленты и завершенный кинжал; почетный гражданин – все перечисленное и дополнительные ленты на запястье, в количестве в котором человек получал статус почетного.

Выше почетного гражданина были только архонты и стратеги, управляющие Полисом, но их просто избирали из почетных.

Совет собирался на три года – и в течение этого времени выбранные архонты и стратеги оставались неприкосновенны, но потом несли ответ за все что сделали и не сделали.

Чаще всего обнуленные кхуны были вне этого списка, не считались частью системы, но – для упрощения и уменьшения бессмысленных стычек – имели часть прав красного гражданина, а именно: право на рабовладение, право на вербовку в пехоту, легион и преторианские части, право на ношение легкого вооружения, право на найм зависимых людей. Лишены кхуны же были права на искпервой очереди, брака и отсутствовало у них право стать полноценным гражданином за выслугу.

Следующая глава про общую мелочёвку, собирала в себя весь информационный хлам: про оружейные единицы издание уже устарело, и все что я мог подчерпнуть для себя – названия и наименования типов того оружия, которое видел раньше. Некоторые названия револьверов.

Посмотрел иерархию Каганата, культурные традиции сборцев и фуркатов; стилизации масок разных Полисов, географию и вид полной карты, дефицит и профицит товаров, товары оракулов, изображение поезда и информацию про него, некоторые виды амтанов.

Я пришел к выводу, что мир изменился не слишком сильно и в большей степени не качественно, а количественно – и с обилием разных новых вещей – места для кхунов в нём не осталось.

***

Подловили нас на обратном пути.

Оружие тявкнуло дважды. Приглушенные выстрелы, одна мысль – специализированное средство.

Противник отработал в спину, тем самым напрочь выбив дух.

Зону почек залило, как льдом; моды опередили боль, но ноги все равно подкосились. Зато шок не утянул сознание в Бездну.

Я упал.

Видел, Востр получил по голове и рухнул следом. Изящная маска отлетела и утонула в грязи. Эта картина завлекла больше, чем осознание того, что сам я этой гадости полный рот набрал при падении.

Как они подобрались – без понятия.

Хотя глупость полная: темно, мало пространства, а все протяжение туннеля “дырявое”; прячься где-угодно.

Подлый, вонючий штрек.

Ложное чувство городской безопасности.

И почему не предупредила Желчь ?

Добавили для сговорчивости: дважды тюкнули по черепу.

Дубинки из примитив-металла жгли по-змеиному. Ошеломили. Враги били ласково. Судя по силе ударов, пытались взять живым.

Дотянуться до меча так и не успел. Сорвали оружейный пояс и отшвырнули в сторону, лишив всего оружия разом.

Все что получилось – перевернуться на спину, но и это много. Если бы остался лицом вниз – совершенно точно, все бы так и кончилось.

Впрочем, один шут, дело – гнилая дрянь.

Заломили руки. Приподняли.

Сердца разогнали химию, но пустое. Не помогло, держали крепко.

Правый глаз залило кровью. С рассеченного лба обильно струилось.

Крутил головой, как безумный, разглядывал происходящее.

Пятеро – шаблон автоматически раздал клички: Мутант, Седой, Однорукий, Бедняк и Легионер.

Мутант и Седой, те кто держали меня.

Мутант – тощий до болезненности, серокожий; имеющий по восемь пальцев на каждой руке, рыжий полукровка. Вырос далеко за два метра ростом и из-за этого сильно горбился в штреке. Был обтянут в кожу какого-то синюшного амтана. Лицом безобразен.

На мгновение он меня напугал, пока я не понял, что за существо вижу. Потом и моды помогли.

Седой – крепкий человек в лёгкой куртке.

Бедняк весь, как луковица из слоёв грязных обносков. На полусгнившем поясе с цепочек болтались два миниатюрных пистолета, закрепленных на кольца. Именно он и стрелял. Сейчас сидел возле Востра и копался в сумках.

Легионер чуть поодаль, замер контролируя ходы перекрестка. Синеформенный.

Пойдя на дело, даже обмундирование не снял – омерзительно.

Однорукий, наряженный в промысловый гамбезон, стоял прямо передо мной и сжимал мокрую тряпку.

Хотел усыпить?

Приблизиться ему не удавалось. Я отбивался ногами. Он не знал, как подступиться.

Мутант дергал руку на себя. Кости и мышцы трещали, и опять моды своевременно убирали боль. Было ощущение что та оторвется. Громила лыбился, и его заячья губа ширилась. Седой, висящий на левой, еле справлялся, Мутант лишним дерганьем ему явно не помогал.

Я крутился, вырывался, напрягал мышцы до срывов, отбивался ногами – цеплялся за свободу как мог.

– At , killa teh worm , ser , – меланхолично произнёс Однорукий.

Мутант довольно хмыкнул и дважды впечатал кулак мне в лицо.

Моды проскрипели, будто прогнулись.

Чуть все не оставил на его костяшках: и всякое желание сопротивляться, и зубы, и язык, и последние мозги – обмяк, почти теряя сознание. Желчь пустила сильный разряд через браслет. Оставила ожог. Только это позволило удержаться. Лицо, как замерзшая маска, и от безостановочного шипения модов становилось дурно.

Со стороны Востра оглушительное бульканье.

Глянул.

Бедняк отползал с разорванным горлом: кровь била во все стороны вокруг, марая стену туннеля, грязь и пришедшего в сознание недовольного промысловика.

Востр с окровавленным ртом, чуть приподнявшись, оперся о землю левой и целился из револьвера. Рука его дрожала; правый глаз – вдоль белка и радужки по зрачок пересекала горизонтальная черная полоса.

Даже спрашивать не собирался.

Грохот прокатился по туннелю.

Один выстрел – все, что он успел сделать, потом до него добрался Легионер, пинком выбил оружие и они завязли в борьбе.

Один выстрел, но столь большая Удача.

Всетворец, действительно , не отводил от нас взгляд.

Востр нашел себе самую большую цель, наверное, боялся промазать.

Пуля ударила в Мутанта.

Верный выбор.

Ранил в плечо. Уродливое лицо серокожего скривилось, тогда он сделал то, что так мне было нужно – отпустил руку.

Воспользовался ситуацией мгновенно.

Надавил влево, оттолкнулся, оторвался от Мутанта и воткнул Седого в стену.

Пока тянул его и тот скользил по грязи, трижды ударил. Он выпустил руку.

Схватился за маску, хотел выдавить глаза. Не успел. Мутант опомнился и попытался угомонить. Я уже не был обездвиженным: скрутился и кулак влетел в наплечные пластины.

Неприятно, но жить буду.

Однорукий выкинул тряпку и вытащил из поясных ножен стилет.

Подсечка, и Седой оказался внизу.

Двинулся к Однорукому, вышло неуклюже: Седой потянул мою опорную ногу. Я поскользнулся и чуть не насел на оружие глоткой. Острие царапнуло по ожерелью; тело слушалось плохо. Оказавшись вплотную взял Однорукого в залом. Перехватил плечо. Собирался повредить шею или задушить, но пинок от Мутанта откинул в сторону. Ему даже двигаться не нужно было, он контролировал бой с одной позиции.

Везло что серокожий медленнее.

Сделал два шага и оказался у стены. Мало места.

Развернулся.

– Asna, murd at, – прошипел Однорукий.

Звучало как приказ убить.

Оттер кровь с глаза:

– Давай же, блевотина хади.

Однорукий двинулся первым. Седой обходил чуть по дуге, уже вооружившись дубиной.

Мутант не двигался, сжимал рану; настроение продолжать у него явно не было – чуть побледнел. Кровило сильно.

Я увернулся от выпада стилетом, сократил дистанцию и апперкотом зарядил ему в подбородок. С мстительным удовольствием услышал хруст и почувствовал, как там что-то смягчилось; выключил его разом. Потом придержал тело, из-за этого оружие улетело в грязь, но уверен, мой выбор верный. Мутант не мог атаковать через спину Однорукого, а когда Седой ударил, я швырнул выключенное тело прямо на него.

Движение в бок, закрылся противниками от последующих действий Мутанта, и трижды наградил голову Седого ударами – тело Однорукого пало к нему в объятья, и он не смог ни повернуться, ни закрыться от меня. Я повредил ему скулу и проломил височную кость.

Дубинку успел перехватить, но чуть отвлёкся. Из-за этого в лоб уже мне прилетело от Мутанта; швырнуло в сторону и стукнуло затылком об стену; почувствовал, как горячее полилось за “ворот” панциря.

Бездна.

Но дубинку так и не выпустил.

Поднялся, опираясь о стену. Мутант уже был здесь.

Все еще быстрый. Все же хочет закончить. Ему тянуть нет резона. Я выносливее.

В самый последний момент, нырнул обратно, в самую гущу грязи, пропустив удар над собой. Восьмипалый кулак встретился с стеной и запястье треснуло.

– Atola, – прошипел серокожий.

Я воспользовался возможностью пока он переваривал боль: бил снизу. Дубинка влетела с боку в колено, затем в бедро, по ребрам. На четвертом ударе он свалился. Его сломанное запястье не выдержало; рухнул окончательно лицом в грязь, но, как и я тогда, успел перевернуться.

Наполз на него пещерным скатом, оседлал, перехватил оружие двумя руками, не обращая внимание на заливающую глаза кровь, замахнулся и с силой опустил дубинку.

Моды отключились, и я закричал. Голова горела огнём в пяти местах. Капли крови, стекающие по ранам, ощущались на коже, как раскаленное варево. В районе почек, будто застряли две спицы. Уши забила грязь.

Опустил дубинку еще раз. Мутант закрылся и второе запястье треснуло. Следующим ударом повредил предплечье и тогда он закричал. Долго, протяжно – и я наслаждался, крича вместе с ним.

Следующий удар раздробил нас.

А потом черной пеленой накрыла боль. Тогда нутро заставило опустить дубинку с еще большей силой. Сместилась скуловая кость.

Еще удар… Выбил глаз.

Улыбка проявилась на лице. Губы горели огнём, уже опухли.

Мне все равно мало.

Боль душила. Раскаленная злоба обняла и сжала, от нижней части груди, самых корней сердец и до клокочущего горла. Я хрипел, пойманный в ловушку жадности, когда от обрушивающейся вниз дубинки мне становилось на мгновение чуть легче, и потом опять чёрная волна боли сметала все.

Здоровенное тело Мутанта пищало из последних сил.

Еще один удар. Зубы разлетелись в стороны, а нижняя челюсть полукровки сместилась.

В ушах звенело. Судорога скручивала правую кисть и пальцы.

Удар. Лобная кость прогнулась.

Удар. Всюду кровь.

Боль и злоба – мои поводья.

Удар. Дхал растворился.

Радость сбила дыхание.

Опять удар. Радость…

Я наконец-то видел. Его голова – красная мешанина, каша, впалый опустошенный контейнер, сплющенный и слоистый; всюду содержимое.

В момент, примерно после того как дубинка опустилась в пятнадцатый раз, понял, потерялся: лишь тяжело дышал и разглядывал капли крови и грязи, что падали с меня на Мутанта. Потом вновь жужжание модов. Они заработали, и я вернулся.

О, Мать.

Как же плохо.

Эхо злости еще пульсировало в шаблоне; швырнул дубинку в стену.

– Закончил? – с иронией спросил Востр. – Говорят, друг Танцор, дхалы – безэмоциональные машины войны. Получается врут?

– Не буду спрашивать у тебя ничего, хотя увидел достаточно, – моды не справлялись. – Надеюсь и ты не будешь пересказывать мне каждую тупую байку о народе, что ты за жизнь услышал в вонючих кабаках и у взятых человеческих женщин.

Он удивился:

– Такой договор меня более чем устраивает.

Его правый глаз по-прежнему с двух сторон пересекала чёрная полоса.

Я указал ему.

– Все еще? – спросил Востр.

– Да.

– Бездна.

Он закрыл глазницу ладонью и замер.

Я спросил у него:

– Тебя воздух не смущает?

Он отмахнулся:

– Пустяк.

– Всё-таки маска…

– Она вся в грязи, – он кивнул на нее. – Мне что ее так надевать, друг Танцор? Я не гах, а человек. От пары минут не помру. Покашляю – пройдёт.

– Ну, здоровье твое.

– О, друг Танцор, наши отношения теперь на таком уровне, что ты печешься о моем здоровье?

– Очень остроумно, – проворчал.

Выглядел Востр как гуль. Черные мешки под глазами, весь в крови, особенно рот и зубы. Золото волос стало рыжим.

Легионеру он в итоге сломал три пальца, те торчали в разные стороны. Еще умудрился раздробить кадык. Что там у них за танцы в партере были – загадка.

Спросил:

– Нам не нужно убегать?

– Зачем?

Кивнул на труп:

– Легионер.

Востр покачал головой и поморщился:

– Нет, друг Танцор, всё не то чем кажется. Метки на руке нет. Сразу проверил. Просто урод где-то раздобыл форму. И такое бывает.

Я вернул свой пояс. Востр уже взял самое ценное с «мусорщиков». Два миниатюрных капсульных пистолета. Он отмыл маску, залив ее из фляги, оттёр как мог и нацепил. Достал из-под кольчуги и чешуйчатого жилета цепочку с заостренной полосой чёрного металла.

Востр произнёс следующее:

– Ima sangre tehs trash it salar, Мuerto.

Затем прошёлся, проводя полосой по ранам убитых.

– Ima, – повторял он.

Я показал на того, что выключил апперкотом:

– Этот живой.

Востр сорвал с него маску. Покачал головой. Но я уже и сам видел. От удара тот откусил себе язык и помер.

Востр наклонил маску и оттуда должно быть с четверть литра вытекло.

– Чего они вообще прицепились?

– Это за мной, – ответил ему.

– С чего решил?

Пожал плечами:

– Меня били аккуратно. Кто они вообще?

– Кто вот эти не знаю. Но этот, – он пнул Однорукого. – Стрелок из одной промысловой группы. Имя… Фирс, Фирсом – что-то такое. Когти Унгура. Это плохо на самом деле. Группа большая.

– Думаешь не отдельно работал?

– Не знаю. Вообще Унгур всех там в кулаке держит. Работать на сторону его бойцы не будут, так что похоже не отдельно. Похоже приказ получил. Все проверять нужно. И Йоргу сказать.

– Ты двинулся со мной, ожидая подобное?

– Нет, конечно, – возмущения его не было предела. – Знал бы ни в жизнь не пошёл. Я раскрутить управляющую на сладкое хотел.

***

Доковыляли мы только через половину часа. Шли, как сказал Востр, тайными путями, чтоб безопаснее. На вопрос почему нельзя было передвигаться там сразу, чтобы избежать ситуации, где нам плотно прилетает по головам, он ответил, что, если постоянно ими ходить – они и перестанут быть тайными; в этом мол и смысл тайных путей.

Вломились внутрь Иззы, заливая и пачкая все вокруг кровью и грязью. Тас в итоге, отреагировал образцово, позвал Батара и побежал за лекарем.

Яла крутилась вокруг меня, и я указал ей, чтобы она прилипла к Востру. Тот попытался спорить, но уже не мог – совсем обессилел, побледнел, так и свалился возле ближайшего к гермо-двери стола. Били его жестче, чем меня, не заботясь о том переживет ли он удар или нет.

Батар оказал ему какую-то первую помощь, но я уже не следил. Просто сидел, дышал и наслаждался спокойствием. Потом на какое-то время задремал. Очнулся, когда лекарь заканчивал обрабатывать голову и заливал в меня бело-серое содержимое небольшой ампулы.

Я все так же сидел за столом у стойки.

– Двухцветный ихор, – объяснил Йоргос, видя, что я пришёл в себя. – Невероятное лекарство из Нара.

– Через минуту буду в норме? – с трудом ухмыльнулся, губы еле двигались.

Вкус не почувствовал.

Ветеран фыркнул:

– Ничего тупее в жизни не слышал, дхал. Нет, не настолько невероятное, но от заражения не помрёшь. Глядишь еще и мозгами блевать не станешь.

– И кусками почек ссать не буду?

– Не будете, молодой дхал, – это уже лекарь-старичок бормотал.

Не получалось его разглядеть, зал в глазах плыл.

С умным видом насколько мог кивнул:

– Действительно, невероятно. Чтоб почками не ссать – это технологии у вас не слабо разрослись.

По поводу дела Йоргос в итоге ничего толкового не сказал. На вопрос не помешает ли такая ситуация – ответил, чтобы я не думал о мелочах. Конфликты между группами возникают постоянно, и лучше бы я побеспокоился о собственной безопасности. Мол теперь, когда буду выходить, лучше маскироваться; да и вообще поменьше на улицах мелькать.

Я понял помимо того, что размяк, еще и нестабилен. И даже непонятно, что из этих двух вещей хуже.

Нужно приобрести нарукавный футляр под нож. Будь у меня скрытое оружие – все было бы значительно проще. Хотя, если у Востра так недобро не сверкнул глаз, и он не сделал бы тот выстрел – стычка все равно бы закончилась крайне печально.

Глава 17

Выход

Если я уже себя нормально чувствовал к вечеру второго дня, то Востр лежал до самого Выхода.

Лекарь-старичок полкило пилюль скормил и около пяти снадобий ихора в него влил. Сильно, конечно, промысловику прилетело.

Яла безотрывно следила за раненным и полностью переключилась – меня больше не донимала.

И к лучшему.

Все члены группы вне Иззы двигались теперь двойками и при полном обмундировании: доспехи, оружие – основное и запасное. За мной Йоргос закрепил Батара.

Вопрос с маскировкой – о которой говорил Йорг – решился как раз благодаря Батару. Он одолжил плащ и маску из собственных запасов.

Сам Йоргос Иззу не покидал. Почти все время сидел с мрачным видом, обложившись картами путей, шахт и пещер. Говорил Йорг так:

“Глубины пятого круга надежнее, чем близлежащие штреки шестого”.

Что конкретно он имел в виду, я не знал и переспрашивать не собирался – и без того голова болела. Понял только то, что выход предстоял по их меркам долгий. Готовились основательно, вплоть до обсуждения того какой провиант с собой брать.

Я, ведомый советами Батара, нашел себе специалиста. Далеко от аллеи, за первичными туннелями, в нынче застроенной шахте, расположилась кузня под названием “Сплав Дахнара”.

Она была скромно обставлена, но инструменты выглядели сносно – за ними ухаживали. Работали здесь и несколько учеников-подмастерий.

Сам специалист – Дахнар низкий, но плечистый человек с громадными ладонями. Для мастера-кханника был он молод, щеки и шею покрывали мелкие застарелые шрамы; взгляд имел крайне хмурый, и, по словам Батара, брал за работу не дорого. А это именно то, что было нужно.

За три дхарм-хтона и половину принесенного материала он согласился сделать защиту. Снял мерки и отправил нас дожидаться семи вечера.

Мастер, конечно, лукавил. За такое время обработать псевдо-сплав и исполнить требуемое невозможно, Дахнар пользовался заготовками, однако выбора не было.

Время мы убили, рассиживаясь в небольшом баре неподалеку.

Не привлекали внимания: в уголке, тихо; пили пряный ска’в, а Батар рассказал о себе. Видимо мое молчание действовало на него удручающе, выносить больше не мог.

Что я узнал?

Семь лет отслужил в четвертом пехотном и тем самым заработал статус полугражданина. Большая семья. Про родителей и словом не обмолвился, зато все уши прожужжал, болтая о младших сёстрах. Он был так настойчив, что как бы я не сопротивлялся, шаблон принял в себя сведенья о именах и возрасте.

У двадцатипятилетней Алит уже три ребёнка; Феб недавно исполнилось двадцать два, она заканчивала обучение на лекаря; восемнадцатилетняя Сили мечтала открыть заведение; а десятилетняя Оли пока ни о чём не мечтала, просто радовала семью.

Мрак.

Дождались семи часов, вернулись в “Сплав”. Проверили заказ. Броневой рукав закрывал все предплечье, бицепс и трицепс, оставляя зону с внутренней стороны плеча открытой – туда Дахнар приделал кольчужную вставку. Теперь в бою я мог использовать левую руку как щит и избегать лишь сильных ударов, способных переломить кости.

Меня полностью устраивало. Даже лучше, чем мог надеяться.

Взмахнул пару раз – вес почти не ощущался.

Дальше мы зашли в оружейный магазин «Бей и режь»; тот расположился через сотню шагов от ворот «Сплава». Опять Батар привёл, но я не сопротивлялся. Ходить и ломиться во все заведения подряд, не понимая, что означали символы на вывесках – дело глупое. А те магазины, что находились на самом виду – у аллеи и прелифтовой зоны дорогие, на них у меня банально не было денег.

Выбор радовал, но большей частью на демонстративных столах лежало оружие ближнего боя: мечи, боевые молоты, кинжалы, топоры. Высокие стойки заняли древковые единицы: копья и алебарды. Из стрелкового – стандартные однозарядные пистолеты с капсюльным замком. Их заботливо разложили на единственной полке в шкафу, за стеклянной дверкой. Ухоженные, новенькие, украшенные серебром и бронзой.

Владелец вышел к нам из служебного помещения.

Бородатый мужчина в возрасте; они с Батаром обнялись, затем последовал трёп на языке сборцев. Когда разговор закончился, Владелец ушел и вернулся, удерживая три одинаковые массивные шкатулки.

Он заговорил на торговом, с неприятным акцентом:

– Однозо-рядк-ии, – кивнул на шкаф. – И эти три-и. Из того, что хоче-ешь. Весь вариант. Другое – нет. Другое – я не торговать.

И положил шкатулки на стол.

Внутри первой, на красивом тканном материале, лежал тяжелый однозарядник.

Сразу отметил удлиненный ствол и шар на рукояти, позволяющий орудовать пистолетом как дубиной. Про украшение также не забыли: вдоль ствола – серебряный узор, похожий на волну из нитей.

Владелец объявил, что стоил пистолет – четыре дхарм-хтона.

Второй вариант – простенький двухзарядник – за ту же цену. Горизонтально расположенные стволы, торчащие по бокам патрубки и змейки ударников; двойные спусковые крючки. Большой вес, навязанная громоздкость и полное отсутствия украшений. Суровый и холодный расходник. Отстрелялся и забыл.

Прелесть.

Третий – неуклюжий, неудобный черно-серый трехзарядник. Назывался он – как я помнил из Памятки – “Волчок”.

Между единственным стволом и рукоятью толстый чернённый блок с тремя каморами зарядов. Вращался блок вручную вокруг единой оси. Рукоять украшалась золотыми листьями – и стоило оружие – уже шесть дхарм.

Выбирал между тремя двухзарядниками и двумя Волчками. Остановился на двухзарядниках – хоть и больше в итоге таскать на себе, но тут зарядные блоки не нужно прокручивать вручную после выстрела. А для увеличения огневой плотности, я просто мог стрелять с двух рук.

К покупке Владелец добавил небольшой запас бумажных патронов, капсюлей и частичные кобуры, удобно крепившиеся на оружейный пояс. Они не закрывали единицы целиком, но то сидело надежно.

Теперь у меня со всех сторон оружие торчало и его рукояти. Два пистолета по бокам, однозарядник ниже живота, еще один двухзарядник висел сзади и меч – с левой стороны.

За два десятка пустышек докупил ножны с парой тонких ремешков, и простенький, подходящий нож. Закрепил на нижнюю часть наруча.

Так, на всякий случай.

***

Хоть боевого слаживания не делали, куда уж нам: и времени не оставалось, и Востр страдал – Йоргос решил все-таки описать как будет происходить выход.

На переднем крае всегда находилось ударное Ядро – основа промысловой группы. Я, конечно, в нём. Наша задача разведать, добраться до места с добычей, сравнить уровень опасности и выгоды, затем “взять объект”.

Чуть поодаль шёл отряд поддержки. В нашем случае он состоял из зависимых и Ялы. У других в поддержке и полностью невольники ходили, и чего только не было, но Йорг говорил, что набирать озлобленных рабов, а потом подставлять им спину – какой бы ты хороший небыл – звучит как не самая умная затея.

Вынужден был согласиться.

Задача отряда поддержки перезаряжать оружие, прикрывать, если все совсем плохо вытаскивать раненных, нести с собой дополнительные оружейные единицы, боеприпасы, медицину и провиант.

На отдалении от них двигались сани наёмных сборщиков с холодильными сумками. Они собирали добычу и, главное, обеспечивали ей нужные условия хранения. Также сборщики принимали пострадавших, прикрывали, потрошили амтанов, если была возможность; именно они везли большую часть веса остального груза: боеприпасы, инструменты, провиант, медикаменты и, конечно же, добыча.

Ядро находило объект, обстреливало его. Затем группа поддержки перезаряжала отстреленные единицы, передав перед этим запасные.

Если основного преимущества достигнуть не получалось – стрельба повторялась. Если достигали, Ядро так или иначе заканчивало стычку, устраняя ближайшие угрозы. После вызывались сборщики, они собирали добычу.

– … Повторять процедуру по необходимости, до тех пор, пока участники дела не станут богатыми и счастливыми, – закончил Йорг.

Кирасы надели все кроме Востра, тот по-прежнему использовал кольчугу и чешуйчатый жилет; даже Карсу нашли какую-то простенькую, местами побитую.

Оружия собрались брать целую гору. Помимо личного – пять промысловых мушкетов и семь армейских ружей – это то, что выдали отряду поддержки.

По личному выходило так: у Карса двухзарядное армейское ружье и пара стандарт-пистолетов. Видимо всё на что у молодого хватило денег.

Ну , у меня судить права не было, я и сам не сильно далеко ушёл.

Батар нёс ружьё конструкции Кира. Двухзарядное, переломное, под унитарный боеприпас. На поясе у него – четырехствольный пистолет Буря.

Востр так и остался со своим осадным Опционом. Он длинный, тяжелый и капсульный, но в патронташе промысловика были вдеты помимо бумажных патронов и заряженные барабаны. На поясе у него – тесак в ножнах, а из кобуры торчала рукоять дополнительного двухзарядника.

У Кряжа – восьмиствольный пистолет. Базарган. Фуркатское добро. Просто так такой не купить.

Спереди, на ремне, барабанный шипомет. Будто прямиком из нашей эпохи. Чёрный, матовый, с торчащим понизу бронзовым барабаном. Увидев мой взгляд, Кряж дал подержать стрелковую единицу.

Эхо восторга резануло шаблон. Привычная миниатюрность кхунского оружия казалась естественной как дыхание. Я поперекидывал его с одной руки в другую – поднял, взял наизготовку. Глянул в мушку. Провел ладонью по корпусу.

Гладкий облегчённый материал. Основа из псевдо-металла, усиления из амтановой кости.

Похлопал по пузу барабана.

Мечта.

У Бо, помимо короткого меча, было всего одно оружие, но насколько оно ей не подходило. Я не уставал цокать и неодобрительно качать головой.

Револьвер Громобой. Тяжелый коротконосый убийца-крушитель.

Чтоб стрелять с него, не переживая об отдаче и травмах запястья, Бо приходилось пользоваться серебристой “модуль-спицей”, что крепилась сверху предплечья и выделялось мигающим хтоном у локтя.

Батар сказал, что Громобой буквально разрывал небронированного противника на части.Причин не верить ему у меня не было.

Йоргос взял с собой девятизарядный двуствольный револьвер, названный “Эвокат” и войсковой пистолет, под унитарный патрон.

Сам я забрал все что накопилось.

Мушкет выдал Яле, а на плечо повесил армейское ружье.

Что ж, был готов.

***

1 объятье,

двенадцатого месяца 1366 года.

Спускаться на пятый круг пришлось в два захода.

Лифт не мог вместить всех.

Бойцов Ядра – семеро. В группе поддержки – девять человек. Туда же закинули и Ялу; она и была девятой.

У сборщиков еще восемь бойцов.

Из них серьезно вооружены и подготовлены только двое. Старшие – в руках барабанные карабины Баяра, а с собой много другого оружия и модулей.

Защита тоже исключительная. Помимо кирас, наручей, поножей и шлемов – еще кольчуги, а в отдельных местах куски бронеполотна.

Остальные сборщики таскали стандарт и были скорее молодыми ремесленниками, чем воинами. Однако в технологичной бедности их не обвинить: за ними следовали два грузовых бота, перебирающих тонкими лапками, а один бедолага из группы тащил сани с холодильными сумками и наборами инструментов для разделки.

Из стрелкового оружия: однозарядные мушкеты, армейские ружья и стандарт-пистолеты. Ширпотреб, но лежало на санях и торчало из коробов ботов много единиц. В случае чего сборщики не планировали перезаряжаться, будут стрелять пока оружие не закончится, а потом просто отступят.

По крайней мере, так я предполагал.

Лифт остановился на пятом круге. Перед нами оказалось небольшое укрепление из каменных блоков – блокпост, с направленным вниз двухметровым крепостным ружьём.

Ждали гостей?

Должно быть.

Дозор несли пятеро легионеров и восемь промысловиков. Крепкие, хорошая снаряга, приемлемое вооружение. Рукава поддоспешников украшали заколки в виде жёлтого фонаря.

Йорг пообщался с старшим группы – удивительно, но с промысловиком – и после мы отправились к ближайшему аркообразному проходу.

Никаких боевых построений, шли как шли: толпой, постоянно меняясь местами и переговариваясь; только сборщики молчаливо брели поодаль.

Видимо в ближайшей местности промысловики вычистили все, ничего опасного у дозорного укрепления просто-напросто не осталось.

***

Дорога однообразна – сплошной, серый штрек. Он периодически оскаливался проходами-ответвлениями и уводящими с уровня природными лестницами. Надоело быстро, но я все равно оставался внимателен: ладонь постоянно лежала на оружейной рукояти.

Пахло пустой прохладой и на удивление травой.

Подметил что по прошествии времени опустели взгляды у молодых, но старшие не расслаблялись. Единственное, что оставалось неясным – насколько вовлечён Кряж, по глазам стального цвета понять это сложно.

– Влюбился что ли? – шёпотом язвила Желчь. – Выбрал бы кого внушительнее.

Один раз интерес оживал. Мы наткнулись на сохранившиеся барельефы, висящие одинокими кусками посреди развалин.

Они изображали претендентов в дхалы, те сошлись в поединке на дуэльном круге Ямы. Из оружия – длинные ножи; панцирей на бойцах нет – пока не заслужили, но четыре мода уже установлены, а значит первую процедуру в Купели Модернизаций пережили, значит шесть месяцев подготовки прошли. На фоне – наставники-сержанты, другие претенденты и ветеран-мастер.

Бо указывала на изображение, смеясь из-за маски:

– Тво-ои что-то не по-оделили.

Я посмотрел на ее лицо, изогнув бровь, и следующая мысль внезапно посетила меня: а насколько много люди знали о нас? Насколько разговорчивы были те, кто не стал жертвой обнуления?

Свет в штреках обеспечивала цвет-плесень, проросшая по своду щетиной. Со стен тускло “досвечивали” свой срок древние лампы.

Часто путь нам перебегали яркие сороконожки, длиннющие, размером с предплечье взрослого. За хитином сияла кислотно-зеленым и красным жидкость; с каждым движением она меняла положение внутри и свет падал на стены россыпью цветных пятен. Не знаю почему – но во мне от вида и от того как сороконожки переваливались проявлялось эхо смешливости. К счастью, с этим моды могли справиться.

По прошествии трёх часов мы вышли в бывший Круг Чатуров.

У поломанного бивня кафедры пузырилась чёрно-рыжая лужа. Казалась она шевелилась.

Только начал размышлять добыча это, враг или еще что, а Кряж уже сделал шаг вперед, поднял шипомёт и дважды выстрелил.

– Стареешь, громила, – прокомментировала Желчь.

Снаряды ударились об пол с хлопком и огненные вихри прошлись по пузырям. Один за другим те взрывались с мерзким хлюпаньем.

– Пузырник, – объяснил Батар. – Лопается, если рядом пройти. Снаряжение может попортить. Но это ладно. Тварь споры раскидывает, потом те летают, забиваются под одежду и доспех.

После этого происшествия мы наконец-то выстроились по тактическому замыслу.

Ядро впереди. В двадцати шагах – поддержка, в сотне – сборщики.

– Теперь внимательнее, – веско объявил Йорг.

***

Еще час пути представали сплошь лабиринтоподобные ходы, соединенные с криптами кханников. Их разграбили должно быть столетие назад.

Здесь пахло старостью, пылью, в отдельных местах гнилью.

Некогда замурованные цементом арки проходов были наполовину раздолбаны инструментами. Каменные саркофаги внутри, потревожили, разбили, исписали фразами на языке сборцев.

Гнилые дикари.

Моды срезали злость.

Выдохнул.

– А тела куда дели? – спросил у Бо.

Она посмотрела на меня непонимающе, глянула на ближайшую крипту.

Молчание затянулось.

– Лу-учше и не зна-ать, шершень, – ответила и быстрее пошла вперед.

Штрек вывел в широченную пещерную галерею.

Востр поморщившись спросил:

– Dia way no watt?

Йоргос покачал головой.

– Они говорят на сборском, – увлеченно прошептала Желчь. – Значит у них заговор. Значит, дойдя куда надо, тебе неизбежно пустят пулю в затылок.

Фыркнул.

Пузырь-грибы проросли всюду, от этого пещера сияла серебром. В нос ударила вонь искажения – смесь пережененного и химии.

Огляделся: ближе к центру стоял затухший коготь чумного обелиска. Метров восемь в высоту – каменными рогами упирался в потолок. Он сделан из гранита, растения-корня и сгнивших чумных жил. Покрыт пятнами чумной ржавчины; с закрепленными на теле красными пластинками – их сотни. С правой стороны серьезно оплавлен и деформирован.

А потом я разглядел, что именно лежало у подножья. Миг понимания, пробежавший по коже холод – и моды взвыли. Любая рожденная эмоция оказалась уничтожена. Субличности отстреливали без жалости. Долетали отголоски – разные осколки; и я не копался в них.

Две сотни панцирных остовов и серо-голубые кости, вперемешку с обычными. Поломанное оружие, покрытое чумной ржавчиной и гниль-нитями; разный мусор, сколотые элементы примитив-брони и одно гигантское чернушное пятно под костяками кхунов – въевшаяся в плоть пещеры смерть.

Кряж следил за мной.

Я спросил:

– Что вижу перед собой?

– Мертвые кхуны. Погибли при запечатывании Обелиска.

– Почему не убрали тела?

– Конструкты оракулов. Красные пластины. Еще не разрядились. Бояться подходить.

– И правильно делают, – добавил Йорг. – Видал я умника, пошедшего на спор. Он, конечно, по итогу Саровойухмылки пластинку разрядил, но ему обращенному в пепел – сердечко это не согрело.

Кивнул.

Мы обошли Обелиск по дуге и вышли к следующему пещерному залу с небольшим водоёмом.

Йоргос без остановки ворчал.

***

Следующее столкновение случилось через полчаса. Шли по проходу, а один из пары десятков боковых лазов умудрился удивить. С левой стороны полезли две хитиновые твари: они неловко отталкивались лапами от камней.

За то время пока выбирались, я четыре раза успел бы их пристрелить. Но нельзя: ждал команды.

Мало ли, вдруг они взрываются или еще что-то подобное.

Угловатые десятиногие создания, размером с взрослого оролуга, с длиннющими “лезвийными” клешнями-косами. Псевдо-скорпионы: рыжие, с бардовыми пятнами по тулову, все вымазанные в белёсой пещерной пыли.

– Такие милые, – сказала Желчь. – Давай одного в Иззу заберём. Я обещаю, буду убирать за ним, сама покормлю. Тас не будет злиться.

– Заткнись, блевотина ты жопоглазого хади.

– Конченный тиран, – прошипела Желчь, изображая обиду. – Я с тобой самым потаённым делюсь, а ты…

Псевдо двинулись в нашу сторону. Клешни мотались, задевая стенку штрека с раздражающим звоном.

Опасными противниками не выглядели; так и вышло – Карс, услышав личную команду от Йорга, стрелял из подаваемых армейских ружей.

Командир решил экзамен провести?

Карс отстрелял четыре.

Попал – все.

Пули ударяли в “морду” псевдо-скорпиона, пробивали тело насквозь.

– Мы же не будем по всему Кругу за ними бегать? – спросил у Батара.

Тот хмыкнул, поправив маску:

– Не переживай, нам с этих ничего не надо. Если только сувенир для Молодого, чтобы помнил лучшую стрельбу.

– Они опасны?

– Практически безобидны.

– Не слушай его, друг Танцор, – мрачно вклинился Востр. – Это подлые мерзотные создания слуги худших Богов. Они достойны только небытия. Слепые, злобные, мстительные.

– Это ты его не слушай, – ответил Батар. – Он бредит. Объявил войну бедным зверюшкам.

– Это не зверюшки – это паукообразные.

– Я вот не понял, – язвительно заговорил Батар. – Пока я спал, архонты какие-то указы издали, и паукобразные теперь не зверушки?

Востр проигнорировал:

– Могут ботинки попортить, штаны разорвать. Как ты понимаешь, отошёл на пять часов пути, порвали ботинки, а запасных нет. Потом возвращаться босиком – та еще история. Отцапать пальцы на ногах и руках – это легко, это про них; срезать уши или нос – иногда бывает. Видишь промысловика без носа или ушей, с высокой вероятностью постарались скорпы.

– Он врёт.

– А вот и нет.

– Если такое видишь, скорей всего потерял в перестрелке между промысловыми бандами.

– А главное, эти отродья, которых и полноценными амтанами назвать язык не повернется, – продолжал Востр. – Заставляют тратить боезапас. Но они абсолютно бесполезны. Ничего в них нет. Даже не съедобны. Отведаешь лапку такого – будешь блевать дальше чем видишь. И возникает вопрос, тогда зачем Всетворец создал их?

– Но тебя же о-он со-оздал, – заметила Бо. – И вопросо-ов не во-озникает.

– На-кой ляд, ты лезешь? – бесился Востр.

Банар засмеялся.

Бо пожала плечами и двинулась ближе к Карсу. Сказала что-то, хлопнув его по плечу. Даже маска не помешала разглядеть выступившие морщинки – молодой улыбался.

Должно быть Бо и Карс друг с другом ближе, чем с остальными. Все-таки возраст примерно один, Бо чуть старше.

В итоге Карс все-таки отломал нижнюю часть клешни псевдо и повесил сзади на сумку. Молодой точно светился, был рад что хорошо показал себя; никто не стал портить ему настрой.

Йоргос также казался довольным, в конце концов – Карс, действительно, хорошо отстрелялся. Спорить было глупо. А в том, что такой зеленый он вроде и не виноват.

И мы шли дальше.

Следующие два часа достаточно энергичные и “веселые”, но не настолько, чтоб переживать. Штреки наконец ожили.

За это время псевдо-скорпионские отродья вылезали двенадцать раз.

Очень быстро стало понятно, о чем вообще велись разговоры, потому как через пять минут после того как двинулись на голову Востру свалилась тройка псевдо.

Промысловика впечатало в камень и паукообразные стремились отсечь и пробить все до чего только можно было дотянуться.

Нелюбовь между ними вполне взаимная, а вражда – активнее некуда.

Одного пристрелил я. Выхватил двухзарядник и разрядил в бок ближайшего. Пули вбились со смачным хлюпающим звуком, окрасив стенку позади бело-рыжими внутренностями.

Бо хотела помочь и уже нацелилась для выстрела, но Йорг успел увести ее руку и сжать.

Да, калибр Громобоя разорвал бы псевдо-скорпиона на куски, потом разорвал бы и Востра.

В итоге со вторым подсобил Батар. Четырехзарядная Буря прозвучала дважды, из ружья он стрелять постеснялся.

Воспользовавшись контролирующим воле-конструктом, Кряж выстрелил третьим как из пушки. Зарядил в стену – у псевдо аж конечности от удара оторвались.

У оракула от таких манипуляций хтон в пазе панциря разрядился; ругаясь, он принялся перезаряжать.

Востр отделался лёгким испугом. От него прозвучало что-то среднее между благодарностью и грязным проклятьем в адрес своих извечных врагов.

Йорг, нахмурившись, посмотрел на оракула.

– Рефлексы, – объяснился Кряж. – И нервы.

Дважды псевдо появлялись из проёмов большим скопом в одиннадцать особей; и тут уж стреляло все Ядро, потому как, если паукообразным не приходилось откуда-то вылезать, где еле-еле протиснешься, то при передвижениях по ровной поверхности были они достаточно быстры.

Еще дважды они падали прямо на голову: один раз – я отстрелял двухзарядник в такого в полете; и падал он – к слову – опять на Востра, но теперь уже мертвым. А второй раз его перехватывал, выстроив воле-конструкт щита, Кряж. И тут уже действовал Востр.

Он выхватил Опцион, навелся, мрачно сказал “отпускай” и пока псевдоскорпион летел, успел выстрелить в него три раза, что невольно вызывало уважение. Владение револьвером достойное и реакция отличная.

Сам я оценивал себя так: мог бы сейчас выдать два выстрела из револьвера за такое же время; потренировавшись – три или четыре, в пиковую форму – четыре или пять.

– Нравится, гниль? Нравится? – не унимался Востр.

Делал он достаточно тупую вещь: раз за разом, пока барабан не опустел, стрелял в мертвое тело.

Йорг покачал головой:

– С ума не сходи.

Остальные семь раз отродья выбирались на нас по одиночке или по две особи. Глупо выходили или неуместно выкарабкивались из проёмов – и проблем не возникало.

Единственное, в какой-то момент по указке Йорга пришлось пополнить у отряда поддержки боезапас. Видимо так, на всякий случай, чтоб сердце у командира не болело.

Один раз проход в штреках преграждали джунгли чёрных лент.

Никто ничего не комментировал – молчал и я: если бы это было важно, рассказали бы.

Кряж создал два воле-конструкта, они провели между собой огненные нити, и тогда запустил “связку” вглубь. Преграда сгорела, и мы прошли дальше.

Другой раз мы выбрались в круглый зал с тёмно-синими стенами и нависшими с потолка копьями сталактитов.

Кряж сделал знак остановиться. Через двадцать секунд он выпустил очередь в три шипа. По потолку прошлись вихри пламени.

Раздался визг и сверху упало несколько летучих мышей.

Полуметровые, чёрный мех, четырёхглазые. Они били тонкими крыльями по камням, пытаясь потушить огонь на себе, выходило плохо.

– А эти чем помешали?

Йоргос пожал плечами.

Кряж с уверенностью сказал:

– Воруют Удачу.

Спорить с ним никто не собирался.

Похоже были уверены, настоящую причину из него не вырвать.

И шипы не пожалел. Я видел при нем помимо заряженного, еще два барабана.

Может у отряда поддержки были дополнительные, но в целом не самый большой боезапас.

Один барабан – двадцать пять шипов.

Получалось – семьдесят пять.

– Шипов не жалко?

– Летучие кровососы. Заразные, много болезней. Для них всегда пару шипов держу.

Он прошёл вперед.

– Беги, – прошептала Желчь из динамика. – Он психопат.

***

Небольшая круглая пещера – это наша остановка.

– Здесь и отдохнем, – приказал Йорг. – Место хорошее, всего два выхода.

– Три, – поправил Востр, и указал ладонью на завал и лаз на четырехметровой высоте.

– Ну три, так три. Все равно неплохо.

– Проверю.

Кряж двинулся в сторону завала.

Двое из отряда поддержки сторожили дальний проход. Трое от сборщиков следили за той аркой, через которую мы в пещеру вошли.

Свободные перекусывали, рассаживаясь на камнях, отдыхали. Ходьбы было много – мы уже больше шести часов внизу.

Бо и Карс тихо переговаривались, обкусывая грибные брикеты, точно мыши. Батар набивал патронташ. Йоргос разглядывал карту; Востр грыз споры камневика, доставая их из кармашка разгрузки.

Я успел только полосу вяленного амтаньего мяса разжевать, как вернулся Кряж. Он забрал у Батара ружьё – тот не сопротивлялся и слово не сказал – подошел ко мне.

– Пошли.

Передал оружие.

Я посмотрел на Йоргоса и тот кивнул.

Ну раз командир не против, то и мы упрямиться не будем. Может что интересное там.

Мы вскарабкались по завалу и забрались в лаз.

Согнувшись, прошли метров двадцать. Оказались у небольшого ровного участка и насыпи, ведущей вниз.

Еще одна пещера.

В центре бежал ручеек, вдоль которого проросли полосы цвет плесени.

Кряж указал на создание, согнувшееся у ручья.

Я поморщился от увиденного.

– Костляк, – прошептал оракул.

В пятидесяти шагах вниз.

Амтан тонкий, как палочник. Серокожий. Ростом – сложно сказать из-за положения тела – больше или чуть меньше двух метров.

Непропорциональные конечности оканчивались длиннющими невероятно тонкими пальцами, с толстыми подушками на кончиках.

Странная поза и выпяченный горб – крупный мясной цилиндр.

Треугольник головы – смесь закрученного миниатюрного клюва и уродливой морды. Понизу дополнительный рот с серебристыми острыми зубьями.

Два выпученных глаза, каждый размером со спелый фрукт. Они сияли жёлтым.

Промежность Костляка прикрывал кусок накидки с обилием карманов и женским пояском, с которого свисали иссушенные человеческие ладони и гуманоидные с длинными пальцами, с рыжим мехом поверх; там же висел топорик.

Стало очевидно, что амтан не мирное создание подземья.

– Ну и шанкарская тварь, прости меня Мать, – прошипела Желчь.

Сплюнул.

Что ей молча не жилось?

Кряж удивился:

– ИИ?

– Сейчас правда стоит это обсуждать?

Я отчётливо видел: в ключицу Костляку вросло концентрат-семечко. Оно ссохлось и умерло, будто бы амтан начал преображение – скорей всего в Палача – но потом связь оборвалась, он вернул себе самость и доделал модернизацию как смог. Смог плохо. Следами шли широкие пятна чумной ржавчины по плечу.

На груди висели сороконожки, куски грибов – от этого до безумия уродливая фигура сияла зеленым, красным и фиолетовым.

Прошептал:

– А я тут зачем вообще?

– Невосприимчив к конструктам.

– И что?

– Он невосприимчив.

– А ружьё тебе Всетворец запрещает в руках держать?

– Не умничай. Стреляй. Бей.

– На, кой шут, он нам нужен?

– Глаза и вон, – указал пальцем.

Костляк что-то сжимал в руке и бил по какому-то квадратному предмету.

– Уже пару минут долбит, – мрачно сказал оракул.

– И?

– Интересно.

– А что глаза?

– Алхимики химичат. Им глаза, нам дхарм-хтоны.

Ладно.

Это сойдёт за аргумент.

Я перешел в боевой режим, разогнав сердца.

Прицелился, прислонив оружие к камням. Замер и выстрелил. И почти сразу же второй раз.

Костляк не ожидал, поэтому уворачиваться не стал.

Первая пуля ударила в грудь, выбив яркую синюю взвесь. Вторая пробила шею, синева хлынула сияющим ручьём. Но амтан умирать не пожелал. Развернулся к нам, с невероятной скоростью прыгнул, оказался на середине насыпи, прилипнув ладонями и ступнями к крупным тяжелым булыжникам.

Прыгнул второй раз, и оказался уже в четырех шагах ниже. Мрачно молчал.

Шутов Кряж.

Откинул ружьё, выхватил двухзарядник и дважды выстрелил амтану в грудь. Он дёрнулся, тонкие струйки побежали по ребрам.

Кряж выставил воле-конструкт щита.

Костляк прыгнул, преодолев его. Оставшиеся боковые части, лопнули, разлетевшись золотистой шелухой. Оракул упал, болезненно зашипел:

– Не в голову, – бросил Кряж и откатился в сторону края площадки.

– Издеваешься?

Амтан, прыгнув вновь, оказался на потолке: глядел оттуда, сверкал глазами, и изливался синевой.

Еще один прыжок – в трёх шахах от меняна площадке – припал к земле, выпячивая горб. Я выхватил еще один пистолет – в момент, когда навелся и выстрелил, горб лопнул. Вонючий фиолетовый дым заполнил все вокруг.

Сделал шаг назад, вдел пистолет в кобуру, вытащил нож, перехватил его обратным хвостом и подставил левую руку.

Костляк прыгнул, пасть сомкнулась на псевдо-металле нарукавной защиты. Топорик царапнул по панцирю.

Вот эту атаку я прозевал. Про оружие совсем забыл.

Опасно.

Странно. Он был быстр, но в ритме. Резкое движение – затем перерыв. Опять резкость.

Я вбил нож ему в лоб. Давил пока не захрустела гарда и пока амтан не перестал шипеть и дергаться.

Тело упало на колени, и я вырвал оружие. Оттер синеву о штанину и засунул оружие в ножны.

– Ты, Кряж, урод, – сказал, пнув труп.

– Легко же.

– Почему не достал пистолет?

– Плохо стреляю. Ты лучше. Нужно глянуть чего колотил.

Аккуратно спустились.

Оказалось, что бил амтан импровизированным каменным долотом по мелкой шкатулке. Кряж создал конструкт и через две минуты вскрыл ее.

– Не понял, – бросил я.

Внутри сушенный человеческий палец с вырезанными на костяшке символами – разглядеть не мог, глаза начинали слезиться. Пригляделся не прямо на символы, а чуть вбок и проявились дрожащие цветные поля – слои: черный, синий и голубой.

Кряж положил шкатулку на камень, закрыл крышку, сделал шаг назад.

– Что это?

– Воле-конструкт привязан.

– Возьмёшь с собой?

– Прощупаю. Старый орнамент на шкатулке. Если запитан аж с тех времен. Значит золотожопый, – он глянул на меня. – Оракул Собора был силен. Опасно. Вытащи глаза у Костляка, сборщикам отдай. Наша премия.

– Как это делать? Есть какой-то особый способ?

Кряж тяжело вздохнул:

– Нож. Воспользуйся. Бездна, дхал, тебе не пять лет.

Глава 18

Промысел

Нашей целью оказались карстовые гиббоны.

После двух часов блуждания – ведомые Кряжем – мы вышли на целое поселение таких в одной из пещер.

Йорг объяснил, что гиббоны – частично оракулы; в них была железа, которая и шла на продажу. Вот за этими органами – за спец-железой мы сюда и явились.

Карстовые гиббоны – коллективные создания. Они связаны друг с другом. Связь эта совсем не такая как связь между телами Идола, но общее виденье имелось. С момента как мы убьем одного из них, все будут знать об атаке. Также Йорг сказал, что гибсы – так промысловики называли их – еще и какие-то телепатические фокусы показывали. Чистыми телепатами они не были – это скорее отдельные способности на телепатической основе; но по большому счёту, какая разница амтан целый телепат или четверть телепата, если он тебя в рог скручивать начнёт?

Правильно, абсолютно никакой.

***

В штрек, ведущий к селению, залетели быстро. Стенки в нём сияли изумрудным, всюду были пятна светящегося мха.

Гибсов – двое. Стояли за низкими укреплениями из грибного хряща и каждый схлопотал по пуле. Батар и Карс постарались. Ветеран попал в голову, Молодой – всего лишь в грудь, но и этого хватило.

Мы рванули вперед.

На бегу взгляд зацепился за изломанное тело: гибс выглядел странно, но на удивление безобидно.

Средний рост. Непропорционально длинные руки и пальцы. Рыжий мех, только на чёрной плаксивой морде волос нет; кожа на щеках и подбородке шла складками.

Преодолев штрек, двинулись к первым постройкам: они кривые, неаккуратные.

Кряж следил за домом с правой стороны. Йорг, Бо и Карс смотрели за дорогой, ведущей на хибары и пирамиду. Сборщики и поддержка остались позади. Поддержка подойдет, когда мы отчистим эти два дозорных здания и дадим сигнал. Сборщики – когда все будет кончено.

Я, Востр и Батар ворвались в дом по левую руку. Дверь из хряща даже закрыта не была. Оказалось, гибсы уже наготове.

Честно говоря, непонятно что они вообще делали до нападения.

В зале стол, хотя стульев не было, лестница, судя по размеру здания, ведущая на крышу. На всю стену лента с закрепленным барахлом: людские кости, клешни, одна сгнившая голова костляка, несколько старых знамён, обмазанный каким-то дерьмом стяг геометрики, грибы, камни необычной формы, панцири жуков, был даже череп странного зверя – задумался – похоже нургус.

И где они здесь, под землей, его вообще взяли?

Пять особей перед нами. Повернулись одновременно, сверкнув фиолетовыми глазами.

Одежды, доспехов, инструментов у них нет.

Чем эти амтаны являлись? Полностью ведомыми зверьми? Примитивными дикарями? Относительно разумным племенем?

Непонятно.

Мне толком не рассказали и вероятнее всего особо никто и не интересовался. Железа есть – торговать выгодно; остальное – второстепенно. Убиваем, вырываем – всё. Подход – полное дерьмо, но куда тут деваться.

На миг время замерло – химия обожгла кровь. Лица амтанов исказились, став разом безумными; и началось.

Батар поднял Бурю, но выстрелить не успел. Миниатюрные волевые вихри проявились возле. Гибсы сплели тройной конструкт и запустили промысловиком в стену, как из рогатки. Тот врезался головой, крякнул и отрубился.

Востр нырнул к столу в центре, закрылся им. Мне пришлось уворачиваться от поочередно запускаемых конструктов. Серебристые копья вбивались в пол; помещение наполнилось гарью и вонью химического. От этого тянуло чихать.

Снаружи раздалась стрельба.

Одно понятно – нам стоило спешить.

Востр приподнялся, выглянул и разрядил Опцион в сторону ближайшего противника.

Грохот страшный, сизый дым разлетелся в стороны.

Первая револьверная пуля ударила гибсу в руку, разбила кость, оставив предплечье болтаться на нитях плоти. Раненный выдавил из себя оглушающий вопль – и уже следующие пули заблокировал зеленоватый парус-щит. Тогда гибсы отвратно запели, казалось я почти оглох. Калечный только что созданным щитом ударил по столу и Востру; тот успел голову прикрыть и его отбросило.

С левой стороны ближайший гибс облепил торс конструктом броневых чешуек и двинулся в мою сторону. Задумал он ерунду, но переубеждать тут дело гиблое. Движения его и других, несмотря на безумные выражения лиц и оскалы, неспешные, с ленцой. Это создавало ощущение, будто все что происходило – нереально; мы всего лишь глупцы, застрявшие в болезненном сновидении.

Должно быть быстрее двигаться они были просто неспособны. Поднял двухзарядник.

Гибс чуть двинул пальцами, надавил. Острая боль и от силы давления на шаблон взгляд поплыл – а через миг я держал дергающуюся змею.

Моды шипели.

Пустое. Слабый фокус.

Нащупал на “змее” спусковые крючки и дважды выстрелил – колени гибса лопнули. Он рухнул на пол с диким звуком.

Пистолет – в кобуру. Достал другой.

В меня метнули волевое копье, но успел увернуться. Стрекочущий от перенасыщения энергии конструкт вынес метровый кусок стены. Следом залп из игл.

Я скрутился, прикрыл голову бронеруковом. Посекло челюсть. Моды залили рану льдом. Распрямился, вынимая и второй пистолет.

Моды жужжали, как озлобленные насекомые. Ментальное давление жгло с двух сторон.

Мысленный скол, два гигантских пальца медленно продавливали ногтями плоть мозга.

Не сказать, что меня подобное устраивало.

Впереди два гибса. Их фигуры дергались на месте, расплывались примерно на метр реального пространства. Еще миг и от мельтешения не получалось разобрать лиц.

По выстрелу каждому.

Целился в центр образов: левый отбился конструктом щита, в правого просто промазал. Тогда отстрелял патроны, оставшиеся в стволах, в Калечного – возле которого танцевал Востр – и в крайнего. Калечный умер с пулей в голове, а – тот с краю – увернулся и сдвинулся к лестнице.

Оставалось трое.

Снаружи участилась пальба, к ней прибавились взрывы и ругательства Йорга.

Батар, не вставая, отстрелял Бурю в ближайшего гибса: разлетелись пальцы, пробил грудь, шею и последняя ударила в глазницу, успокоив амтана навсегда. Закончилась вся его расплывчатость. Боеприпасы здоровяк не экономил – видимо просто надеялся отстрелять четырехзарядник пока опять не выключили.

Востр прыгнул к второму из расплывчатых, и утянул в борьбу, где тут же оказалось, что амтан сильнее.

Я же рванулся к оставшемуся, тому что у лестницы. Увернулся от залпа шипов. Затем пригнулся, пропуская над собой алую дугу. Удар золотистой плети принял на грудь. Отпрыгивать было некуда. От попадания нагрудник задымился. Завизжали моды, а затем я врезался, пробив грудину гибса мечом. Вырвал и возвратным движением вонзил клинок в горло.

Востр вытянул тесак из ножен. Амтан с лёгкостью выбил его. Мохнатая рука сжала шею промысловика. Тот в свою очередь выхватил нож и бил врага в живот, пока шипящая масса кишков не вывалилась ему на кирасу, хватка не ослабла и гибс не рухнул, разбрызгивая кровь.

Я огляделся.

Левой рукой вытащил однозарядник и, тщательно прицелившись, выстрелил в гибса с перебитыми коленями.

Так, на всякий случай.

Батар открыл дверь, крикнул наружу:

– Чисто!

Прошло тридцать четыре секунды и отряд поддержки ввалился внутрь.

Востр тут же ближайшему Опцион всучил.

Я однозарядник зарядил сам – все равно ничего не происходило. Но вот остальные пистолеты скинул Яле.

Пусть чуть поработает.

Взял у неё армейское ружье и пошел наверх. Лестница вывела на крышу.

Было понятно, что второе здание зачищать не придется. Оно и без нашей помощи горело, должно быть Кряж постарался.

Судя по тому сколько на стенах пулевых отверстий – засело там гибсов много. Либо наши совсем стрелять разучились. Стал свидетелем того, как Йорг придерживая под плечо, вел Карса к двери. Лицо у молодого окровавленное, глаза ошалелые – пригляделся: ссекло часть уха.

Большая удача. Чем бы его не задело – чуть в сторону и Бездна.

Кряж прикрывал отступление. Увидев гибса, появившегося в проеме горящего здания, оракул выстрелил. Хлопок, фигура скрылась внутри; новая “змейка” огня закрутилась на пороге.

Бо видимо уже заскочила внутрь.

Со стороны жилищ и пирамиды собиралась большая группа амтанов. Полсотни минимум.

Похоже на приближающиеся проблемы.

Совершенно точно это они. О, Мать.

Батар встал рядом. Я лениво перевел на него взгляд. Выглядел он потрепано, но сносно: в ноздрях запеклась кровь, небольшая ссадина на затылке. Ничего критичного. Думал об стену его стукнуло сильнее. Рад был совершить такую ошибку.

– Выживем, добычу совать некуда будет, – протянул промысловик.

Мог и не говорить очевидное.

– И как же вы справлялись с таким в прошлые Выходы?

Он засмеялся:

– Никак, дхал. Это первый раз. Большой риск – большой куш. Много добычи – много дхарм. Надеюсь с тобой нам Сар улыбнется. Да что уж там, пусть обе сестры улыбнутся.

Покачал головой:

– Вообще взорвать бы их всех, да и всё.

– Не понимаешь ты, дхал. Уже забыл главное. Нельзя. Взорвешь – попортишь железу.

Действительно, забыл.

– А что там шипы Кряжа?

Он махнул рукой.

– Там больше огня, чем взрывов.

– Где она хоть?

– Кто?

– Бат, не витай, соберись. Куда Всетворец эти железы рассовал?

– А. Чуть ниже шеи.

– Гибсы все оракулы?

– Из-за объединенной системы. Каждый, да. Но насколько силен, – пожал плечами. – Может, как раз самая сила в домах сидела.

Это вряд ли.

Наверх забрались Йорг и Карс. Молодой тащил на плече охапку из трёх ружий. Остаток уха ему уже обработали.

Он сразу припал к парапету крыши, разложил оружие и так и остался лежать, нацелившись на подступающую толпу. Приметил, его чуть потряхивало.

Йоргос подошёл к нам.

– Ну что там эти мохнатки топают?

– Топают, Йорг, как им не топать, – ответил Батар.

– Славно, – Йорг казался крайне довольным.

– Как убивать такую толпу будем? – спросил. – У нас и с пятью проблемы возникли.

– Как-нибудь уж убьём, Всетворец тропку спланирует, – Йорг закрутил ус. – Зверюшки медленные. Гибсы не слишком сообразительны. Общее сознание все портит. Реакции не хватает. Нам оно даже выгодно чтоб они сюда пришли. Быстрее будет, чем потом их искать, выдавливать и по хибарам выцеплять. Ну а что оборонять здание проще, чем штурмовать и говорить не буду. И ты, Танцор, будешь нужен внизу.

– Понял.

– И слушай… Как бы мы сверху там не настреливали и какие бы чудеса Кряж не показал, мораль от потерь не просядет. Соединение разумов им обеспечивает алтова гусеница. А гусеница не боится стрельбы, дыма и мертвецов. Тебя не боится, меня не боится. Сам понимаешь. Кто-то из этих, – кивнул на приближающуюся группу. – Дойдёт до двери. И найдёт там тебя и твой меч.

Спустился.

Зависимые с оружием наоборот только поднимались. Яла отдала мне перезаряженные двухзарядники. Рассовал их по кобурам.

– Удачи теперь, – сказала и ушла наверх.

Батар и Востр снял с петель дверь и “заложили” ее перед проёмом боком.

Кряж приспустил маску, открывая рот:

– Мало оптимизма. Буду держать щиты. Всё. Вы сами по себе.

– Воодушевляющие речи тебе лучше не говорить, друг Кряж, – посмеялся Востр.

– Да, – кивнул оракул. – Не буду.

И ушел.

Со мной внизу Батар, Востр и Бо.

Остальные наверху: Карс, Кряж, Йорг и девятка из отряда поддержки.

Батар и Востр расположились у дверного проёма, готовя оружие. Я занял ту дыру в стене, что гибс сделал силовым копьём пять минут назад. Своеобразное импровизированное окно.

Бо заняла позицию в углу. Подняла револьвер, вцепилась в него двумя ладонями, прижала ко лбу; затем увидела, что смотрю на нее, подмигнула и вкрутила в спицевой модуль новый хтон.

Теперь многое зависело от Удачи.

Как обычно.

***

В какой-то момент сверху “заговорили” ружья. Да и быстро так. Два десятка выстрелов за четыре секунды.

Выглянул: пять гибсов спереди уже упали, теперь мешались остальным под ногами. Группа затянулась серебром блок-щитов и курсирующими волевыми лентами.

Они шли неспешно.

Били в нашу сторону таранами, шипами и лезвиями. Пытались прорвать оборону или изломать дом – не знаю.

Безрезультатно. Кряж отрабатывал на максимум своих возможностей: мелкие и прочные щитки появлялись в местах приложения силы. Все сверкало, сияло, шипело. Пространство точно вибрировало – смотреть тошно. Дышать тяжело: все провоняло жженой химией, палеными волосами и потом.

Эхо восхищения забралось в шаблон. Определенно, то что происходило вокруг радовало мое нутро.

Курсирующая “змея” и расположение блок-щитков не были идеальными, я нашёл прореху и выстрелил туда из ружья. Пуля вошла в морщинистый лоб и из затылка гибса выбило кровавый цветок. Откинул оружие в сторону, вынул двухзарядник и отстрелялся в того что ступил на свободное место: попал в живот и бедро – ему хватило.

Батар, судя по всему, оказался под ментальным давлением. Стрелял из Бури, опустошая стволы, а затем быстро перезаряжался. Так он сжёг двенадцать патронов, выбрав целью пустоту – центральную точку передового щита.

Потрясающе.

– Это ментальщина в щель между передними зубами просочилась, – посмеялась Желчь.

Оба двухзарядника отстрелял по ногам переднего ряда, когда защитная “змея” чуть сместилась. Трое гибсов упали. Толпа сделала еще два шага, поглотив раненных.

Сверху стрельба замедлилась, у нас по итогу затихла. Даже Батар остановился, задумавшись о том, что делал.

Гибсы пели, не открывая ртов. Этот гулкий давящий звук, точно голоса, сплетенные в единое целое с барабанным боем. Над головами амтанов пространство пульсировало фиолетовым. Видел: некоторые пули сгорали, попадая в зону силового вихря.

Чумазый хади. Всем нам, если жизни имели цену, стоило постараться.

Я справился с двухзарядником, наконец вдев капсюли, когда остатки гибсов подобрались на расстояние девяти шагов.

Стрельба отряда поддержки и Опцион Востра сделали основную работу. Золотоволосый промысловик истратил три барабана, но и этого все еще было недостаточно.

Дело дрянь – их еще много.

– Сколько?

– Двадцать шесть, – отвечала Желчь.

– Пали! Atm! – срывал глотку сверху Йорг.

И для нас тоже старался.

Я опустошил только заряженный пистолет, отстрелив две головы оступившихся гибсов.

Вытянул однозарядник – выстрелил.

Пустое.

Пуля отскочила от щита, а тот только золотой рябью на миг покрылся.

– Плохо, Громила. Очень нужно чтоб было лучше, – сумничала Желчь.

Востр заменил барабан, прицелился, и конструкты лент змеями проскользнули между двумя блок-щитами Кряжа – в миг завязались на запястье и лодыжке промысловика.

Он успел прошипеть:

– Atola, – и его потянуло наружу.

Батар схватил за ноги.

Повезло, утянуть на смерть не успели; а дальше все смешалось.

Сердца колотились как бешенные. Я сместился. Выхватил тесак из ножен Востра и перерубил ленту, тянущую за голень. Гибсы надавили. Ближайший амтан выстрелил десятком алых игл. Весь сжался, ожидая что с меня сейчас лицо и скальп срежет. Большая часть зарядов отскочила от панциря, но один единственный впился в макушку, пробив кожу и царапнув череп.

Гнилая мохнатая тварь.

Ощущая лёд модов, обрезал вторую плеть. Когда закончил конструкт тарана пробил щиты Кряжа, разломил импровизированную баррикаду и ударил в нас, забросив глубже в помещение.

Потрогал голову – игла уже пропала, стряхнул кровь.

Удар тараном был лёгким и пришёлся в центр панциря, основная часть силы ушла в Востра.

Батар в проёме отбивался от гибса. Длинный нож промысловика попадал в ромбовидные щитки, лезвие в них замедлялось.

Сам амтан держал наготове ленту с заострённым цветком-наконечником; она парила у него над плечом. Гибс скалился.

– Ты смотри на этого уродца шутова, – возмутилась ИИ. – Гусеница, правящая его башкой, нас ни во что не ставит.

Ждать штурмовых чудес я не стал. Зашёл сбоку и ударил. Острие пробило длинную шею. Под довольный смех Желчи, хлынула кровь. Для штурмующей единицы все кончилось. Лента упала и растаяла. Выражение морды гибса изменилось, сделалась до омерзения тупым – и Батар выпнул его из проёма наружу. И сразу же – от следующего гиббона – новый таран. Батар пролетел аж до лестницы, разломав своей тушей три ступени.

Тяжелый.

Вот же дрянь.

Тело, слушая нутро, вперед моей собственной мысли, заняло место здоровяка.

И правильно.

– Браво, бестолочь, – не оценила поступок Желчь.

Кровь кипела от химии, но усталость уже давила на плечи, запястья и бёдра. Видел, Востр не поднимаясь, менял барабан револьвера. И его правый глаз опять нёс в себе чёрную линию.

Гибс приблизился, я ударил.

Меч отлетел от овального бронещитка – такое предсказать я мог, поэтому одновременно с этим вбил ему в живот нож. Амтан завизжал, щит развалился, тогда отсёк противнику голову. Почувствовал себя чуть лучше, особенно когда мохнатая башка с потешным звуком шлепнулась о доски.

Следующий сплёл и запустил серебристый шип и тот, отрикошетив от бронерукава, пробил потолок. Сверху раздался крик боли, посыпалась пыль и опилки. Желчь хихикнула.

Новый гибс сделал шаг.

Лезвие меча проскрежетало по воле-конструкту щита. Мгновение, и я бил вновь, но иначе: отвёл оружие назад и вонзил его движением сверху-вниз, в ключицу, избегая созданной защиты.

Еще один готов. Кто-нибудь вел общий счёт?

Раздражало то что гибсы внешне практически ничем не отличались, но казалось в этом был смысл. Если они имели общего оператора, на “поле” которого существовали их умы, то одинаковый вид, рост и повадки оправданы. Выбивались из этого разные способности и разные типы конструктов – может как раз так и выражалась индивидуальность. А если есть индивидуальность, которую нужно выражать, значит высока вероятность, что они больше, чем запрограммированные звери.

Впрочем – пустое.

Темп безумный. Несмотря на то, что сами по себе противники медлительные, их всё еще полно, и блок-щитки постоянно ломали ритм.

Следующий гибс сделал движение пальцами – давление сковало шаблон. Появилось ощущение комка во рту и глотке. Невозможность дышать обожгла разум. И каждый миг ком лишь рос.

Штрековый отброс, главное не паниковать.

Я осознавал иллюзорность происходящего, но дышать всё равно не получалось. Становилось все больше ощущений уколов и движения внутри, под кожей: в щеках, носовых пазухах, у глаз и скул. Ком пускал иллюзорные корни. Моды, судя по издаваемому шуму, сходили с ума. Без них должно быть я бы уже выл от боли, корчась на полу.

Амтан не выказывал удивления или недовольства моим упрямством: скорей всего они не были способны на стандартное выражение индивидуальных эмоций.

Взмахнул мечом и не достал. Тогда нацелившись на ступню метнул нож. В тело или голову не рискнул, наверняка чучело везде щитами облепилось.

Отсёк пальцы.

Гибс зарычал, поднял руку, намереваясь, что-то атакующее сплести, чуть двинулся, и сильный удар меча разрубил ему лицо. Амтан свалился, поскуливая и обильно изливаясь на пол.

Вдохнул полной грудью – эхо радости прошло короткой волной, и всё исчезло: я вновь стал боевым механизмом.

В следующий миг напали двое. Они давили, сжимали ментальной клешнёй.

Моды не успели перезагрузиться и сопротивляться я не мог. В глаза будто краска затекла: все залило белизной. Секунда и уже ничего не видел. Сделал несколько взмахов, задел лишь косяк.

Уродливое пение било по ушам; за ними – крики и стрельба.

Прилетел тяжёлый удар в колено. Тут же еще один вбился в голень. Я зашатался. Один из амтанов схватил, попытался утянуть вниз. Нога не выдержала, упал.

Несколько раз на меня наступили. Потом услышал невероятное грохотание и зрение вернулось.

Судя по всему, внутрь ввалились трое. Прошли вперед, и Бо их расстреляла.

Первый лежал без головы, и всё вокруг стало красным. Второй поймал пулю грудью. Третий сидел с разорванным плечом – так же был мёртв. Тот гибс, что остался подо мной даже не удосужился забрать меч. Умер быстро – я вбил остриё ему в подбородок. Откатился.

– А девка знает как красочно вступать в схватку, – удивилась Желчь.

Сразу не заметил, но амтан все-таки причинил ущерб. Просунул волевой шип под наплечные пластины, оттуда по правой руке обильно струилось. Панцирь уже разобрался, пережёг два хтона и остановил кровотечение. Моды опять залили всё, что нужно холодом – буквально плохо чувствовал треть тела.

На проходе мертвые мешали новым заходить. В тишине прозвучал звон. Бо переломила Молотобойца и экстрактор выплюнул гильзы. Она засовывала патроны в барабан, руки её тряслись.

Желчь жалостливо протянула:

– Волнуется.

Востр стрелял так быстро, что меня оглушило. Он был расточителен: потратил шесть пуль на двух гибсов.

Щиты сияли от попаданий и в итоге не выдержали. Лопнули, знатно громыхнув, и разлетелись рыжей пылью. Оба амтана умерли и упали возле других тел.

Всё – Востр без оружия.

Много там их еще?

Я отошёл назад. Обернулся, а внутри уже восемь амтанов.

Вот и ответ – много.

Всюду витали облака оружейного дыма. Бо открыла стрельбу: шесть выстрелов разорвали тела двух, что стояли первыми.

Из тех, что шли следом, один кинулся на Востра, который опять заряжал в Опцион барабан. Двое обратили свое внимание на меня. Опять прозвучал звон гильз, и к Бо направился один из вошедших, Батар перехватил его. Последние сразу двинулись к лестнице, но это уже была не моя проблема.

Левый гибс давил, выставив вперед руку. Правый стоял с зависшим конструктом шипа над плечом. Моды шипели, пенились – боль жгла, правый глаз терял зрение. Я дернулся в сторону того, что пытался сделать меня слепым, а когда тот предусмотрительно обернулся щитом, резко развернулся и рванул к другому.

Шипом он выстрелил, тот вбился в панцирь, оплавил центральную часть пластины, а затем рассыпался золотой пылью.

Я воткнул ему в живот меч, потянул вверх. Затем обратил свое внимание на второго. Он сделал шаг назад и выпустил веер алых лезвий. Посекло бедро. Я напрыгнул, сбивая его с ног и пытаясь довести клинок до головы. Надавил, меч прошел сквозь щит и вошел в глазницу.

Выдохнул и поднялся. Востр закончил со своим противником, в очередной раз применив нож как открывашку туши. Батар в борьбе задушил своего.

Кряж бледный, со следами крови на лице, вышел из-за двери сверху; на лестнице встретил двоих. Взмахнул левой рукой, обрушив конструкт алой дуги, такой силы что у него сразу хтон выгорел. Так разбил щит и ошеломил гибсов. Те зашатались, тогда Кряж разрядил в них восьмиствольный пистолет. Так и погибли.

Оглядел заваленный трупами этаж.

Глаза слезились от дыма. От постэффекта конструктов нос внутри и стенки глотки обернуты в плёнку горечи и вонючей химозы.

Сплюнул.

Сел на ближайшего мертвеца. Покачал головой – бой забрал три полных хтона.

Даже не помнил, что такое возможно.

– Все живы народ?

Это Йоргос.

– Wayd eh, – злобно ответил Востр, оттирая лицо и глаза от атманской крови.

С таким планированием жить нам полтора Выхода, пока Удача и Всетворец, посчитав нас мусорными гулями, с великим удовольствием, кости не раздробит.

Молча отстрелил пустышки хтонов и вкрутил новые.

Главное, пока ещё живы.

Остальное – мелочи.

***

Всего мы настреляли шестьдесят четыре карстовых гиббона, из которых сборщики достали тридцать пять единиц неповрежденной железы. Отдыхать, глядя как разделывают гибсов, то еще удовольствие. В воздухе застыл тяжелый запах крови, но это в основном моя проблема – почти все носили фильтр-маски.

Яла уже обработала раны и царапины. Я чувствовал себя истощенным, но хотя бы не умирающим.

И это хорошо.

– Ты доволен?

Сборщики упаковывали органы и рассовывали их по холодильным сумкам.

– Доволен, – кивнул Йорг.

– Ты рисковал, – сказал ему я.

– Рисковал, но Сар улыбалась, с удовольствием показывая каждый из зубов, – он пожал плечами. – Без тебя бы не потянули.

– Очевидно.

– Но без тебя бы лезть и не стали.

– И это справедливо. Мы возвращаемся?

Йорг покачал головой:

– Это не все, – указал рукой на каменную пирамиду в центре застройки гибсовых хибар. – Там должна быть гусеница. Это тоже добыча.

– Да ты шутишь.

– Расслабься, её и ребёнок зубочисткой завалить сможет. Тут лёгкое дело.

По дороге к пирамиде я свернул ко входу ближайшей хибары.

– За-ачем? – спросила мне в спину Бо.

– Интересно.

Внутри пусто и просторно.

В углу находилось небольшое ложе из каменных блоков, на которые постелили ткань, мех и ворохи веревок. Гибсы спали и похоже удобство имело для них значение.

Стол – самый обычный, из примитив-металла. На нём мелкие гротескные фигурки, рыжего цвета. В центре находился шар из розовых чешуек, в который воткнули иглоподобный клык. Чуть правее – чаша, вымазанная в синем.

С боку от стола – две бочки. Подошёл, глянул. Одна с водой, вторая с непонятной синей жидкостью.

Интересно, конечно, но понять что-то сходу – это немыслимая по сложности задача.

Я вернулся к остальной группе.

***

В низине, перед лестницей, ведущей на пирамиду – белокаменный памятник. В высоту он достигал два с половиной метра. Внимание привлекало другое – в верхней части торчала высохшая голова. На ее макушке серебристая тех-корона, а вместо глаз – рубины.

– Что это за дерьмо? – спросил Йорг.

Кряж покачал головой:

– Без понятия.

Внизу чаша для подношений: в них серебряные монеты, уже вышедшие из оборота, разные семена, сушенные грибы и закругленный коготь размером с мою кисть – страшно представить, что за зверь его носил.

Карс убрал армейское ружьё за спину, подпрыгнул, вцепился в каменный выступ, подтянулся и схватился за корону.

– Подожди! – крикнул, но опоздал.

Удивительно, но не у кого не появилось опасений по поводу того, что молодой делал. Увы, никто не попытался его остановить.

Корона щелкнула, встав в паз, засияла розовым.

Сухая голова развернулась в сторону Карса.

Памятник пошел трещинами, камень раскрошился и обвалился бесполезной скорлупой, под ним показалось тело тех-голема.

Чудовищная древность, пришедшая в движение.

Только этого не хватало.

Откинув Карса на камни, тех-голем поднялся на четыре дугообразные лапы. Показался торс, обтянутый полосами примитив-металла; местами проржавевший.

На левой руке у него был закреплён барабанный шипомёт, на правой – многоствольный короб Звездострела.

Повезло, что это двурукий тех-голем – технологически-младший вариант.

– Россыпью! – крикнул я, сиганув в сторону.

Перекатился и оказался за насыпью дороги. Люди опомнились и разбежались по укрытиям.

Голем выстрелил из Звездострела. Орудие прочертило золотую линию и один из отряда поддержки за миг обратился в кровавый пар.

– Огонь, отстреливайтесь! – приказал Йорг.

Раздались выстрелы.

Несколько пуль попали в голову, но пустое. Дыры в черепушке не мешали тех-голему функционировать.

Звездострел опять сделал залп.

В этот раз он прицелился в Йорга, который оказался не в лучшей позиции. Кряж закрыл его полупрозрачным щитовым конструктом. Луч срикошетил в дом по соседству – тот разом обрушился. Кряж побледнел, хтоны на панцире все выгорели. Оракул упал, перекатился, уходя за заграждение и там принялся перезаряжать пазы доспеха. Он кашлял кровью.

Тех-голем открыл огонь из шипомёта. Один заряд задел Бо ногу, другой пробил одному из зависимых плечо. Стрельбу не прекращал, боезапаса ему хватит надолго, но все надежно спрятались. Сам тех-голем, без оператора, не обладал достаточной сообразительностью, чтобы просто заштурмовать любое из укреплений, встать на возвышенность и просто перебить нас, как жуков.

Периодически раздавались одиночные выстрелы, попадающие в панцирный короб или ожерелье защиты голема, иногда Кряж кидал конструкт игл, но сам не высовывался – и соответственно попасть куда-то было выше его сил.

На четвереньках я добрался до укрытия оракула:

– Лезвия по шее, Кряж.

– Что?

– Лезвия. На макушке тех-корона, ее нужно убрать.

– Обойди его. Отвлеки.

Кивнул.

Побежал по дуге, голем развернул на меня Звездострел, тогда Кряж швырнул подряд три лезвия в сторону шеи и механизму пришлось защищать голову рукой.

Подбежал, запрыгнул на колено тех-голема, еще прыжок, и схватился за выступы на броне нагрудника, подтянулся и ударил мечом ему по шее.

Не хватило сил.

Гнилой гуль…

Сушенная плоть соединялась внутри с толстыми проводами, половину перерезал, теперь голова болталась, перегнувшись на бок.

Подтянулся выше, мне прилетело мощной рукой по спине – моды с трудом сожрали боль, но ладони разжались, я упал.

Кряж доделал дело. Очередь из семи лезвий прилетели в шею. Большая часть ударила возле меча, как по метке.

Корона слетела, сбитая с проводов. Голем остановился, замер; выпустил из труб на спине пар и черный дым.

– Жив? – спросил Востр.

Кивнул, поднялся.

Технологичный свист и у ног тех-голема образовались рыжие треугольники. Пару секунд смотрел на них: они слились вместе, образовав порцию мёда.

– Забирай, – сказал Йорг. – Пока продашь это дерьмо половина года пройдёт. Без открытого аукциона торговать мёдом запрещено. А пока будешь держать у себя после объвы, дельцы-умники всех нас переубивают, если, конечно, половину выручки в счёт Изотской охраны не отдашь: пехотуре и легионерам. Короче, мороки много. Риск слишком большой, а пользы. Из нас всех оно только тебе да Кряжу – смысл имеет. Кряж только недавно повышался, ему этой порции мало будет. Так что…

***

Йорг снял с руки тех-голема Звездострел, с одним оставшимся зарядом.

Добыча – тех-корона. Ее Йоргос закрепил себе на нагруднике. Никто толком не знал, что это за штука и за сколько её можно загнать местным технарям – раньше такого добра они не видели. Я видел, но представить ее ценность не мог.

Что вообще с ней можно было сделать – кроме как закрепить на корпусе голема?

Понятия не имел.

Спросил у Желчи, она тоже не знала.

Всем, кто нуждался после очередного представления, была оказана первая помощь.

К сожалению, от зависимого из группы поддержки – имя которого я так и не узнал – не осталось ничего внятного, чтобы забрать с собой.

Некоторых пришлось оставить: Кряж, отравленный волей и энергией хтонов, не мог ходить, Карс сильно ударился головой и теперь лежал, без сознания.

Сборщики закинули их на сани и дальше потащат уже сами – пора отрабатывать ставку и им.

Поднялись по лестнице на пирамиду: семь десятков ступеней.

Забрались наверх и тут же придавило. Сцепило голову, ментальное давление скрутило, я припал на колено. Мышцы ног отказывались работать. Обзор сузился до небольшой полоски впереди; и мне не нравилось то, что видел.

По центру беседки – ментальный червь: громадный, с фиолетовой плотью и редкими алыми чешуйками; через кожу проступал кислотно-голубой цвет вен. Сверху торчали еле шевелящиеся ряды шипастых “хоботов”, с которых стекала всё та же синева. Понизу передней части – широченная пасть без зубов.

Ждать пока нас скрутит окончательно Йорг не стал, отстрелял последний заряд Звездострела, прошивая червя насквозь и оставляя в нём здоровенную дыру.

Брызнула синяя кровь, Йорг выкинул пустое оружие.

Звездострел не перезаряжался, заряд выжигал ствол разом.

– Вперед, – приказал он.

Бойцы сливали с бурдюков воду и заполняли синевой.

– Как думаете – это можно съесть? – Батар указал на хоботы.

– Друг Батар, это нужно у Бо спрашивать – тут больше по её части.

Бо была лаконична:

– Asna, – вот и весь разговор.

Уверен, послала куда подальше. И правильно сделала.

Глава 19

Возвращение

Первыми в лифт запустили сборщиков: не хватало еще чтобы что-то случилось с добычей пока мы поднимались.

Йорг говорил, сейчас произойти могло вообще всё что угодно. Удачу, выписанную Всетворцом на ближайшие месяцы, мы явно оставили у каменной пирамиды. Я был согласен, особенно в отношении растревоженного тех-голема. Если бы тот запустил боевой режим, спрятав коронованную голову в корпус, то и представлять не хотелось с какими сложностями пришлось бы столкнуться.

Еще из неприятного – это мог оказаться средний вариант четырехрукого тех-голема или старший шестирукого. При таком раскладе скорей всего все бы и полегли: такие механизмы щедро обвешивали вооружением. Нам повезло дважды или трижды, а жалобы о том, что вначале нашу удачу чуть растратил Карс, оставим за скобками.

Поднявшись наверх, бойцы падали от усталости возле бочек с водой и жадно из них хлебали. Последние два часа пути мы шли в быстром темпе, по возможности срываясь на бег. Признаться, бегали больше чем хотелось бы – даже я это прочувствовал. Как говорили хаты-фрактории: “вымотался до крови из костей”.

Гибель ментальной гусеницы встряхнула округу: то и дело из всяких углов, возвышенностей и дыр за нами следили одиночки гибсов. Дважды нападали боевые тройки, но наши были так сконцентрированы, что просто заливали фигуры свинцом. Не разглядывали толком во что стреляли и не задумывались о том сколько денег в виде сгоревших боеприпасов тратили.

Один раз позади цвет-плесень обрисовала большую группу – восемь особей, закованных в бардовую кость: они вооруженные, высокие, отличающиеся. Больше я ничего разглядеть не успел.

– Asna jefi! – крикнул Йоргос и ускорился раза в два.

Слова отлично передали настрой. Сначала заработали моды, срезав передавшийся от командира испуг, а потом и уставшие ноги.

Я только раз обернулся. Так уж постыдно, без оглядки убегать, позволить себе не мог.

Ничего кроме силуэтов не увидел. Выстрелил – пулю аккуратно принял ромб щитового конструкта. Он зловеще загорелся красным во тьме, и я посчитал, что стоило ускориться.

Чего вообще хотел этим добиться?

Не знаю.

Может так успокаивал себя. Может оставлял предупреждение.

Понятно, что в этом движении маловато логики, но нутро требовало – я делал.

В десятках убитых нами гибсах была леность, замедленность движений. Я бы даже сказал напускная тупость – как после приёма химических препаратов.

Эти двигались резко, угрожающе. Те, рыжие и мохнатые, спали, а эти, наряженные в доспех из бардовой кости, очнулись. Так я это видел. Так это и было.

В целом мы от них без проблем сбежали. Хотя если уж совсем честно говорить, нас и не особо то преследовали. Попугали пару минут, а потом своими делами занялись.

Про возвращение хотелось отметить вот что: когда двигались назад, часу на четвертом, столкнулись в штреке с десяткой хорошо-вооруженных промысловиков.

Неприятная встреча.

Один из них – смуглый и носатый мужчина, с модулями “щелкунов” на переносице, вступил в ссору с Йоргом. Должно быть их старший.

Деталей понять не мог, но судя по тому как тот указывал на тех-корону и по общему тону командиров, высокий уродец претендовал на добычу. Йорг же настойчиво объяснял ему, судя по жестам, что это совсем несправедливо и мы коллективно сношали его рот.

– Унгурские, – злобно прошептал тогда Востр.

Из тех, что напали в штреках и разбили Востру голову.

Действительно, сношали.

В какой-то момент беседы, Йорг достал из сумки небольшой снаряд, размахнулся, перепугав всех разом, да так и замер.

Диалог зашел в тупик.

Прошло секунд двадцать и нас догнали сборщики. Группе Унгура пришлось уступить.

Потом я спрашивал у Йорга почему он до этого просто не взорвал тех-голема, если была возможность.

– Танцор, за какого дурака ты меня держишь asna? – задал встречный вопрос он, раздраженно подергивая ус. – Этот сувенир – пустышка с Банарского завода. Внутри ничего нет. Просто муляж.

***

2 объятье,

двенадцатого месяца 1366 года.

Мирняк останавливался поглазеть на нас и нашу добычу и ни у кого не было сил, чтоб погнать их прочь.

Подбежали дети, они галдели и махали руками:

– Atag Uorg, atag Uorg. Tir pohibel?

– Asna , – прошипел Йорг в ответ.

Учитывая, что “asna” я слышал по пять раз за минуту, уже и мне стало очевидным то, что это какое-то универсальное ругательство.

– Kos, – сказал Батар и подманил одного из ребятни. – jeb?

Остальные разбежались. Самый низкий приблизился. На широкой маске у него смешные кружки румянца.

Интересно кто посчитал, что подрисовать их остроумно?

Задумался.

А может он и прав.

Сложно сказать сколько пацану: где-то от двенадцати до четырнадцати.

– Abs.

– Fubo, – таков был ответ промысловика.

Мелкий выставил вперед сложенные вместе ладони и подвигал ими. Батар хмыкнул, порылся в карманах жилетки, а затем положил что-то в руки пацану.

Пригляделся – там пирамидка лазурита.

Пацан пропищал пару слов. Судя по всему, поблагодарил – после убежал. Батар посмеялся, а потом проворчал что-то довольно.

Востр принялся объяснять:

– Ребятня тут все промысловые команды знает. За всеми следят.

– Надеются пойти по стопам?

– Еще как… Следят, друг Танцор. Какую-то свою иерархию строят. Они либо в легионеров играются, либо в промысловиков. Но легионеры если увидят всыпят, а мы – дураки такие, вроде как поощряем. Им и играть поэтому интереснее. Ну они обзывают себя как мы. Следят за потерями, за добычей, и сами разыскивают по кругу всякое.

– Дерутся?

– Еще как.

Это хорошо. Молодняк должен быть крепким. Возможно мы с Желчью недооценили местную детвору.

Востр продолжал:

– Что уж говорить, если мы с Унгуром пару часов назад чуть не пострелялись. Мелкие чувствуют, что все не так и радужно. Отражают.

– А собирают то что?

– Да дерьмо всякое, – Востр пожал плечами. – Камушки там интересные, необычный мусор, если вещь полезную найдут, так вообще праздник.

– Какой-то смысл в этом есть?

Востр покачал головой.

– Только для них.

Шаблон внезапно посетило эхо интереса:

– А у нашей группы какое-то название есть?

– Конечно, – важно протянул он.

– И какое?

– Длани Йорга.

– Длани? – сомнение в моем голосе. – Так еще кто-то говорит?

– Длани, – веско ответил он. – И да, говорит.

– Йорга?

– Йорга.

– Длани Йорга?

– Да.

– Это из-за руки?

– Увы, да.

– И все?

– И все.

– Почему тогда не Длань Йорга?

– Ну, вот так.

– Почему не Длани Йоргоса? Не Кулак Йорга? Не Клешня или Ладонь Йорга? Почему не Йоргова Десница?

Он развёл руками, улыбаясь за маской:

– Не ищи в этом великие смыслы. Оно вообще до Дланей сокращается и вроде уже почти и нормально. Мне нравится.

Поморщился:

– Это не Йорг придумал, да?

Востр почесал затылок.

– Да…

– Ты?

– Может быть.

– А…

– Слушай, друг дхал, ты что хади asna?

– Нет.

– Тогда слушай разбирающихся, название – огонь.

– Огонь Йорга?

– Ой, все. Ты хагас непрошибаемый.

***

На каждом хватало следов: мелких царапин, полноценных ран или поврежденных костей.

Уверен, у многих до сих пор перед глазами картина как луч за миг лопнул Штея из зависимых, превратив его в кровавую жижу. У меня так точно… Быстрая смерть – раз и в Бездну. Я бы так не хотел. Мне кажется успеть понять, что падаешь – важно. Пусть и будет боль.

Такое могло случиться с любым из нас. Если бы тех-голем попал, не помог бы и панцирь. Хотя нет, в чём-то и помог бы. Ошметки разлетелись бы не так далеко. Собирать удобнее, но кому оно надо? Штея никто собирать не стал. Меня не стали бы тем более.

Кряж единственный кто мог что-то противопоставить мощи Звездострела, от этого ему больше всех и досталось. Переусердствовал и весь обратный путь провёл выключенным: лежал на санях сборщиков, окруженный хлад-сумками, и все переживания отступления, мысли о выгоде – прошли мимо него. Счастливый человек… Очнётся уже в Иззе, если ему, конечно, мозг не вскипятило.

Карс потерял половину уха, получил сотрясение. Ему выбило плечо, схватил пару мелких рванных ран. Над ним чуток поколдовал лекарь сборщиков. В результате молодой очнулся на середине обратной дороги, был скинут с саней и пришлось ему брести пешком. Периодически он падал на колени, сдирая маску, чтобы сблевать.

Карс выслушал отповедь Йорга: от нее он потемнел видимой частью лица. Уж не знаю, что командир ему так долго рассказывал, но надеюсь к беседе подошёл серьёзно. Как никак из-за неосторожных действий человека расщепило, да и Кряж пострадал. И если уж до зависимого ему могло и не быть дела, то с безразличием к Кряжу он относиться не мог. Я видел, что он часто поглядывал на оракула, еще смотрел на Йоргоса. На остальных – нет. И если с молодыми: Бо и Востром – было понятно, то на Батара мог бы смотреть и почаще, тот всё-таки его обучением занимался.

Карс похоже долго расстраиваться не умел и вскоре, забыв и про смерть, и про сотрясение, и про рану, шёл, счастливый и никакая маска не могла это скрыть. Морщинки возле мутных глаз, его движения, походка, положение плеч, то как оружие держал – все в нём говорило о том, что он получил именно то, зачем и лез на нижние круги. Может даже считал, что потерянная часть уха – дополнительный бонус и обратный трофей.

Осуждать и не думал.

Инициация состоялась, он выжил: значит имеет право на какую-никакую радость.

Батар отделался сотрясением. Лёгким, судя по тому, что головокружение и лёгкая неуклюжесть от нее прекратилась достаточно быстро, через половину часа. Но сколько он таблеток разных сожрал из своей аптечки – ужас; с его слов у него треснуло ребро – от этого так на химию и накинулся.

Дело понятное.

У Бо из ноги выдрали шип. Пришлось зашивать. Всю обратную дорогу девушка прихрамывала и грязно ругалась. От помощи отказывалась.

Единственное, дважды останавливались поправлять швы. Когда ты идешь, а с тебя кровь хлещет, тут уж никто на твои грубости обращать внимание не станет, заломают и силой зашьют все что зашить можно.

Йоргос словил очередь из шипомёта. Большую часть приняла на себя кираса и наплечные защита – только и это не мало: наверняка за множеством вмятин сплошь ушибы. Органы наверняка не рады такой встряске. Помимо этого, один из зарядов поранил мышцу на предплечье правой. Залили, зашили, стянули. Но рука после всех этих процедур в отказ ушла; непонятно как он умудрился тогда Звездострел удержать, да еще и выстрелить из него.

Сам я тоже нахватался. Посекли макушку: будет еще один шрам, из таких, устрашающих, который и до смерти не заживёт.

Скула, бёдра, плечо. Простые ушибы даже не считал. И я все равно ощущал себя хорошо. Для полного счастья только стычки с группой Унгура не хватило. Она, конечно, потенциально смертельная, но мне, будто все еще мало. Нутро жаждало движений – я смотрел на членов своей группы и меня мучали мысленные сколы о том, как убиваю их ударами меча.

Мотал головой и на всякий случай убрал руку от оружия подальше.

Жуть.

По повреждениям группы, никаких Выходов минимум неделю, может две. Я не знал насколько эффективен этот завезенный из Нара ихор, в вопросах исправления людских травм и починки тел.

В моем случае, он ускорял и без того быстрое восстановление в два раза – так подсказала Желчь, постоянно отслеживающая показатели организма.

Йорг встал перед нами. Усы его висели мрачными бардовыми сосульками; морщины казались жуткими первобытными расщелинами.

Шляпу ему похоже придется новую покупать: местами прогорела. Чёрные дырки шли россыпью по правой части.

Что-то всё-таки из воле-конструктов им на крышку залетало, чтоб не расслаблялись.

Йорг заговорил, используя торговый язык.

– Хорошо поработали. Славная добыча, значит будут деньги. Штея жалко, но такова жизнь. Сар улыбалась нам, но под конец ухмыльнулась Алт. Штею не повезло. Бывает. Жизнь злая штука, как сигулов крокодил. Боги во время нашего выхода спали, – он пожал плечами. – И что еще может желать промысловик?

***

Массируя икроножную мышцу, Бо спросила:

– Чт-оо мы там выта-ащили в целом?

– Сейчас… Тридцать пять желёз гибсов, – начал перечисление Батар. – Двадцать литров ментал-субстрата. Это из крайне-хорошего. Из просто хорошего – дрянная корона. Без понятия сколько за неё выручить можно.

Сборщики попрощались с Йоргом и, забрав добычу, побрели к себе.

Удивительно, но нам они за всё время и слова не сказали. Максимум что можно было ждать – на переданную информацию – быстрый нервный кивок. В чём причина такого поведения оставалось только гадать.

Я спросил про это, Востр пожал плечами: “Они всегда такие. Забей”.

Йорг предупредил нас, что реализация добычи займёт несколько дней.

Чуть отдышавшись, мы отправились в Изу.

Никакого празднования не случилось, хотя до встречи с гибсами были обсуждения, что, если выход удастся, обязательно закатим пирушку. Это Востр и Бо говорили. И вот, Выход удался – пирушки нет и близко.

Кто мог расселся за стол, Тас принёс легкие закуски, грибную похлёбку и пряный ска’в. Сидели недолго. Остатки сил испарились быстро.

Один Йорг остался. Когда я поднимался наверх, к нему подсел Тас и командир, судя по тону начал обстоятельный рассказ.

Управляющий хоть и держал лицо, однако глаза у него сияли.

Наверняка скучал по Выходам и такие вот истории неплохо подпитывали его. Должно быть с промыслом завязал из-за какой-нибудь тяжелой раны.

Яла улеглась спать сразу же, только грязную кольчугу стянула и сбросила на пол.

Я все-таки потратил немного времени, чтобы отмыться, обслужить снарягу и оружие. Потом уже с чувством выполненного долга уснул.

***

Кряж пришёл в сознание на следующий день. Был еще более молчалив, чем обычно. Хмурился постоянно и казался постаревшим лет на десять.

Два дня прошло прежде чем в зале Иззы вновь появилось хоть какое-то подобие активности. Люди перестали прятаться, повылазили, чтоб вновь обсуждать всякое, пить алкоголь, жаловаться как у кого что болит, хвастать сколько гибсов именно они настреляли и как совсем не испугались пробудившегося древнего. Опасная неприятность превратилась в байку. Погибший Штей растворился в истории, будто став частью тех-голема, функцией, подчеркивающей его опасность.

Как рассказывал Йорг, железы гибсов использовали при изготовлении спец-модулей. Из ментального субстрата гусеницы-оператора алхимики гнали настойки. И эти вещи были необходимы оракулам; за таким большей частью промысловики и охотились.

Легальные оракулы богаты. Собор, регулирующий их деятельность, живёт в роскоши. Единично сырьё оседало здесь, небольшой частью в Банаре, а массово шло уже в полис Саргон, где реализовывалось за баснословное число дхарм, обогащая перекупов.

После вычета процента сборщиков-посредников, доли за боеприпасы и небольшой суммы, переданной искателю за наводку на место, в котором мы работали, – продажа принесла сумму в сто восемьдесят дхарм-хтон на человека. Это касалось бойцов Ядра. Зависимые поддержки оплачивались уже из отдельных карманов.

Глаза Костляка, ушедшие некому алхимику Нодлу, позволили нам с Кряжем заработать отдельно еще по сорок хтон-дхарм.

Хорошая цена за амтана, и я высказал свое удивление. Кряж объяснил:

– Повезло. Молодой. Взрослый быстрее. Толще. Пули вязнут. Риск больше.

Три дня от возвращения я потратил на неисчислимые аналитические медитации, всяческие медицинские мероприятия и усвоение полученного мёда.

Обсуждение с Желчью привело к тому, что было решено направить модернизацию от третьего узора на нейрогенез ментального экрана.

На самом деле она меня переубедила. Я хотел еще реакцию улучшить, но ее аргументы были точно гвозди, вбиваемые в голову:

– Остались ментальные шрамы после действий гибсов?

– Да, – отвечал я.

– В следующий раз подобным созданиям будет проще давить?

– Не знаю.

– Понравилось ли тебе быть без зрения?

– Нет.

– Задыхаться понравилось?

– Нет.

– Эти две вещи сильно повлияли на твою боевую эффективность?

– Да.

– Так чего ты тогда изображаешь умника?

– Действительно.

Ментальный экран – это усиление защиты в тех местах, где давление телепатов было особенно сильно и оставило шрамы. Работа с общей защитой, ее усиление, также сюда входила.

Да, Желчь права – это необходимость. Моды не спасут от всего. Теперь я легко мог представить ситуацию, где посередине боя, в самой гуще вражеских единиц, случайный телепат лишает зрения, а окружающие закалывают меня точно хага.

Ментальный экран естественно никак не поможет с Идолом. Универсальных ответов не существовало. Да и механизм давления у узурпатора иной, но меньше амтанов будут лазить по внутренностям моего шаблона своими грязными воображаемыми клешнями.

Со скрежетом прорастая на плече, новый узор выволок из экстатического состояния – в котором я утонул на многие часы – воспоминание, яркое, как солнце. Касалось оно премирья и жизни в гнезде родительниц.

Мне двенадцать: я невыносим, хмур, необщителен.

Меня часто засыпают наказаниями за плохое поведение, хотя уловить чем оно старших не устраивает у меня не выходит. Я не самый умный в гнезде.

Вторая родительница грозно твердит: “есть единственная ценность во главе – умение сражаться”. Третья наставительно изрекает “силой искусства сдвинешь любую гору и скрутишь реальность похлеще чем талантом оракульного сброда”. Четвертая повторяет следующее: “простая работа радует Мать; это главное – и что еще нужно живому существу?”. Седьмая по прибытию, высказывается всего лишь раз: “милосердие – самое главное”, тогда первая проламывает ей голову.

Глядя на первую, я не думаю, что она против этих слов. В конце концов, Мать говорила и такое; но чего стоят даже верные слова, если сам по себе ты ничтожен? В чём смысл если за словами ничего не стоит? Чего стоит милосердие тщедушного червя? Это не мои мысли, я слишком глуп, – так трактовала событие Пятая.

А вообще Первая всегда молчит. Чатуры приказали отрезать ей язык. Это интересно, но рассказать об этом подробнее она не может.

Ее слова – преобладающее насилие: крушащие удары, грозный взгляд единственного глаза и одобряющее похлопывание по плечу.

Если Первую не устраивает формат наказания: степень жестокости в любую из сторон – она может сломать любую из родительниц по отдельности или же сразу всех вместе. Бойца лучше в гнезде нет; говорят она служила первым кханником у Короля пока не потеряла руку и глаз при Бариятском покушении. Так слышали дети, когда Третья и Пятая сплетничали. Они часто сплетничали. А Вторая часто ловила их и награждала побоями. Думаю, со всех сторон, она в своем праве.

За время что я помнил себя, Первая убила девятерых. Двух бракованных детей и семерых взрослых.

Я по долгу смотрел на неё во время ужинов, не понимая, что должен чувствовать. Страх мешался с восхищением – иногда она глядела в ответ, и был это взгляд, от которого моё нутро оживало кипящим паразитом; тогда она улыбалась мне, а потом через несколько часов или дней мы танцевали. Ума понять, связь взгляда и танца – у меня хватало.

Прежде чем я смог сообразить, что она хотела, мы сошлись сто девятнадцать раз.

Первые двадцать я мог только прикрывать торс и голову, чтобы не умереть от случайного тычка. Этому Вторая обучила хорошо.

Достойное знание.

Потом и я принял участие в танце, хотя танцем назвать это до крайности смело. Так, безобразная пляска… Меня скручивала злоба, я огрызался, пытался ответить. Выходило дурно; она смеялась, одобряюще кивала.

Вне танцевального круга – я постоянно цепляюсь ко всему что имеет две ноги. Я ношу наряды из синяков и шрамов. Не каждая сцепка идет мне на пользу.

Больше не интересно слушать родительниц; единственная кто может донести до меня хоть какую-то мысль – Вторая. Ее хриплый голос – путеводная нить до реальности. Лишь её слова забивают шаблон:

“Дхал – это панцирь Улья, его кости и хитин, хребет; хат – жир и кровь, кханники – мышцы, хади – бесполезный рот. Ты можешь сколько угодно умничать, как чатур, но без каркаса – это смысловой пустырь, интеллектуальная бездна. Чудовища тебя сожрут.

Разум ничего не стоит, если у тела и Воли нет костей, которые сдерживают ВСЁ вместе в моменте удара, понимаешь?”

И я понимаю. По крайней мере, думаю, что понимаю.

Её мысли, намотанные на кулаки, тяжелые и после них раскалывается голова. Что бубнят остальные уже неинтересно.

Голос Третьей вызывает раздражение, и я даже разок схлестнулся с ней, лишь бы эта шутова тварь наконец заткнулась. Столь необдуманный поступок стоил мне двух сломанных костей.

Постоянно тренируюсь. Постоянно танцую. Иногда я осмеливаюсь станцевать с другими родительницами, но это – не то. Кулак, локоть и колени Первой постоянно рассказывали о Чемпионе Армий, о внимании Королевской кости. Кулаки остальных говорили лишь о гордости, тщеславии и жестокости.

Прошло два года танцев, прежде чем я смог ее достать. На сближении локоть влетел в скулу – таков мой выпуск в премирье. Чувство победы, отягощённое тяжелым сотрясением и четырьмя сломанными костями за один бой.

***

6 объятье,

двенадцатого месяца 1366 года.

Оседлый Фуркат находился на восточном крае Первого Круга. Это единственное здесь заведение, с двором, ограждённым забором для зверья.

Оседлый “врос” в стену ущелья.

Входные гермо-ворота украшал волнообразный орнамент. Сверху узнавалось расчерченное небо и красный силуэт шонхора. По центру стилизированный холм, отливающий сталью, будто состоящий из овалов личин, и выше – столб серебра.

Должно быть это какие-то важные элементы культуры, которые фуркат обязан узнать в любом состоянии. И это правильно. Уверен, степнякам, которые по каким-то причинам вынуждены оставаться в промысловике, такой подход позволял не сойти с ума. Каждый раз они приходили, смотрели на ворота и вспоминали ради чего делали, то что делали.

Нургусы находились за заграждением. Четырнадцать зверей. Общее у них – синюшная кожа с пятнами. Пятна разные: серебристые, голубые и сиреневые. В остальном и габариты зверей отличались, и размеры голов, и формы клювов, и снаряжение: разные впряженные седельные конструкции, разные типы свисающих сумочных тюков и разные вязи ремней.

Завидев меня, звери отвлеклись от поилок. Пара из них приблизилась, щелкая подковами копыт о камни. Самый большой нургус подошел вплотную к забору и издал приветственную трель.

Я почесал его вдоль клюва, ощутив хитиновую твердость, чешуйки и сухость, и тот начал мотать головой вверх – вниз, быстро чирикая.

Поспешил.

Вообще, опрометчиво трогать чужих зверей. Вдруг он бы мне руку перебил клювом – что я бы тогда делал?

Но зверь толковый: игривый и веселый…

Остальные нургусы завистливо щебетали, но приблизиться не решались. Здоровяк, под моей рукой, отвечал им. Его пение – иное, он важничал: я рассмеялся.

– Забавные зверюшки, – пробурчала Желчь. – И шашлык, должно быть, из них отличный.

Нургус угрожающе поднял голову, уставился на модуль, что-то требовательно чирикнул.

Желчь удивилась:

– Он что понимает меня?

Глава 20

Разговоры

Внутри первое помещение Оседлого – это широкий и высокий зал, освещенный светло-фиолетовыми лампами.

За стойкой нет управляющего: каждый себе сам наливал выпивку. Ряд крановых бочонков и больших разноцветных бутылей.

Снял маску, огляделся.

С потолка на серебристых нитях свисали игрушечные красные птицы. Повсюду мелкие столы, не больше чем на двоих. Высокие узкие стулья. Кочевников набралось под два десятка. Все носили личины, даже в таком, казалось бы, безопасном месте.

Царство застывших лиц.

А так похоже какой-то очередной пункт про обычаи. Либо не открывались на землях чужаков, либо не позволяли себе расслабиться в походах, либо скромничали вне семьи, либо шут знает что еще. Вариантов много… Единственное, некоторые отсоединили нижние части личин, и это удивляло: не знал, что так можно было.

Это “отсоединение” сообщало ответ и на другой вопрос. Оказалось, между нижней и верхней частью как раз были фильтры.

Настенные крючья были завешены плащами, ременными системами; рядом стояли промысловые мушкеты и другие ружья. На фуркатах преимущественно тёмные доспехи: либо плотно прилегающие панцири с фиолетовыми прожилками на боках, либо громоздкая ламеллярная броня.

Чуть закружилась голова: по Оседлому плыли полупрозрачные серые щупальца – подрагивали струйки пряного дыма.

Я привлек внимание. Других чужаков в заведении не было. Разговоры стихли. Несколько кочевников взялись за оружие, но так больше ради приличия – с ленцой; мало ли для каких злодеяний я приперся этим утром.

Полное отсутствие эмоций на личинах, будто создавало дополнительный угрожающий подтекст. Хотелось достать пистолеты и стрелять в пустые рожи. Откинул это ощущение; моды поддержали, срезали лишнее: ушли опасения и дерзость.

Узловая сидела за одним из центральных столов. Нижняя часть ее маски также снята: я увидел родинку на правой щеке.

Хороша.

В руке стеклянный стакан с мутно-белой жидкостью, отсалютовала им мне. Губы изогнулись в улыбке.

Моды своевременно срезали дурман возбуждения.

Кашлянул. Насторожившиеся кочевники, видя, что узловая узнала пришедшего, убрали руки от оружия.

Если я не пришёл штурмовать Оседлого и убивать сородичей, то что там со мной дальше, уже и не их дело.

– Уважаемый воитель, я рада тебе.

– Позволишь сесть, узловая небес?

Кивнула.

– Тебя и не узнать. Вес набрал, синяки сошли, да и без волос теперь – прямо молодой шонхор.

– Решил в порядок себя привести, чтоб бродяжкой не выглядеть, – пожал плечами. – Наших и так здесь не жалуют.

– Понимаю, – опять улыбка. – Поэтому ты решился выглядеть еще большим дхалом чем до этого. И как тебя приняли?

Поморщился:

– По-доброму.

Она засмеялась, похоже прекрасно понимая, что я имел в виду.

Затем, чуть подвинувшись вперед, спросила:

– Выбритая голова – это мода такая у кхунов была?

– Да.

Я не помнил этого.

Нашла что спросить…

– Как тебе “костяки”?

– Все как один прекрасные люди.

– Ладно, – она допила залпом содержимое стакана. – Достал личину?

Тон голоса изменился: из беззаботного стал более деловым.

– Иначе зачем бы я сюда пришел?

Она отбила дробь пальцами по столешнице:

– И ты пережил встречу с Идолом. Замечательно. А твой собрат?

– А собрат не пережил.

–Сочувствую.

Я не ответил. Она помялась несколько секунд, затем спросила смягчив тон:

– Тело уничтожено?

Нахмурился:

– А разве может быть иначе?

– Я не знаю. Это хорошо, если уничтожено, – глубокий вздох от неё. – Это было тяжело?

И опять крайне странный вопрос.

– Шаг на пути воителя.

– А все-таки?

– Зачем тебе детали?

– Вот такая вот прихоть.

Похоже и здесь культурные заморочки. Кочевники по возможности Идола избегали, но любопытство все равно их душило.

– Ничего особенного.

– Скромность является добродетелью дхалов?

– Нет, скромность не является добродетелью.

– Если было как ты говоришь – ничего особенного – почему тогда твой товарищ погиб?

Я задумался как кратко и ёмко охарактеризовать ситуацию:

– Не повезло, – предельно точно.

– Не повезло? – здесь, судя по тону, она должна выгнуть бровь. – Истина, воитель?

Нахмурился:

– Ты назвала меня лжецом?

Скучающе покачала стаканом.

– Скорее шутником.

Тогда я объяснил:

– Удача – добродетелью дхалов как раз является.

В этом был абсолютно уверен.

– Не повезло, так не повезло, – она облокотилась о спинку стула. – У Идола было концентрат-семечко. У тебя высокая резистентность?

– Без понятия о чём ты.

На самом деле я понимал.

– Должно быть это так, – кивнула сама себе. – Он говорил с тобой?

– Да.

– Какой у него голос?

Лицо сковал лёд.

Моды сработали на опережение. Эхо ярости дошло до основы жаркими раздражающими кнутами, но на этом все – с этим справиться я мог.

– Это опасная тема, узловая, – холодно сказал. – Если ты из тех, кто симпатизирует, скажи и я убью тебя здесь, сделаю всем одолжение.

– Не принимай близко к сердцу, воитель. Простое любопытство. Мало кто из живых фуркатов слышал.

– Некоторые вещи лучше даже в голове не держать, они делают тебя слабым. Здесь как раз такой случай. Будешь часто о таком думать – узловая, у тебя не останется и шанса. При встрече он перемолет тебя в пыль.

Помолчали.

– Меня зовут Кассандра.

– Сборское имя.

– И не говори.

– Отчего так?

– Мать так захотела. Назови и ты свое.

– Танцор.

– Танцор?

– Да.

Кивнула сама себе. В глазах что-то мелькнуло, откуда-то она знала мое имя.

Шут раздери.

Чувствую, плохой знак. Молчание затянулось… Половина минуты, минута.

Стало неловко.

– Мы разделим кровать, – внезапно выпалила она.

Нет.

Вот теперь стало неловко.

– Только не говори, что это моя награда за личину, – пробурчал. – Как бы ты хороша не была этого мало.

Улыбка.

– Не скажу.

Хорошо, хоть так.

– Тогда почему?

Пожала плечами и облокотилась о спинку стула:

– Так свились нити.

– А подробнее?

– Нет в этом никакой нужды.

Я выложил на стол личину Джехана.

– Не сегодня точно, – таков был мой ответ.

– И это верно. Без охоты оно не интересно. Я тебя как паучиха загоню.

– И голову откусишь.

Опять улыбка.

– Что угодно может случиться.

Она взяла личину в руки, повертела, какое-то время молча разглядывала.

– Ты отрезал Идола от тела быстро?

– В один удар.

Кивнула:

– Семья будет рада услышать хотя бы это.

И опять молчание.

Кассандра разглядывала личину. Я не мешал.

– Джехан был суетливым и поспешным. Степи его не успели закалить. Сердце все еще оставалось нежным. Он был таким романтичным – всех аж тошнило, – покачала головой. – Совсем юнец. И семнадцать не стукнуло, но, хагасов пепел, уже од. Как-то свилось неправильно. Но как иначе. Он сказал, что он од и никто не спорил. Редкость. Весь он – в сказках и легендах. Наверное, хорошо, что ушёл перед эхом; было бы тяжело смотреть как оно его ломает. Постепенно убивает все хорошее что в нём есть; он бы не пережил войну.

– А что насчет тебя?

В голове у нее тоже мусора полно.

– Меня здесь не будет.

– И почему?

– Я уйду в Карос.

– Вы не поможете “Костям”?

– Кто вы?

– Каганат.

– Поможем, но это не мое дело. Дело Каганата. Дело Отца Бхавина. Мое дело малое… Было малое. Мир, мелкая торговля, послание. Теперь за мной дитя. Так говорил Странник.

– Странник?

Она молчала.

– Что говорил Странник?

Опять молчание.

– Кто такой Странник?

Молчание.

– Да скажи же ты хоть что-то, женщина.

– Что-то.

Думаю, трясти её чтоб получить хоть какие-то ответы – это не самый рациональный поступок. Сородичи вокруг не оценят. А жаль.

– Не скажешь?

– Нет.

Я сменил тему:

– Вы были родственниками с Джеханом?

– Да. Двоюродный брат, – дернула плечом.

– Что по поводу награды?

– Конечно, – она потянулась в нагрудный карман, закрепленный на грудной пластине кирасы. Вытащила ампулу с золотистым содержимым, передала.

Золото и пульсирующие красные точки звёзд.

Звездный мёд.

– Это щедрый дар.

– Это не дар, воитель, а плата. Не думай оскорблять отказом.

– Таких мыслей нет.

– И хорошо.

– Ты его что с собой все это время носила?

– А, по-твоему, я должна его в седельной сумке держать? – насмешка в голосе.

– Справедливо.

– Ты слышал какой приз в нынешнем сезоне в “Доме клинков”?

– Нет.

– Денежная награда или перо кхунского Короля.

Королевский Синтез.

Если это он – я опаздывал. Если нет, опаздывал еще сильнее.

Бездна.

– Тогда мне пора идти, узловая.

– И все равно от меня не убежишь, Танцор.

– Перестань думать о ерунде, Кассандра, – сказал ей со всей страстью, на которую был способен; далось это тяжело. – Займись делом.

– Будет исполнено, мой хан.

Я выругался, она горячо засмеялась.

***

Нашёл я Револьверный Дом по небольшому изумрудному кресту, вбитому в камень над входной дверью.

Как объяснял Востр, такие метки делали на помещениях, принадлежащих гражданам Танрилара. И большинство Револьверных Домов именно такими и являлись.

Зачем это нужно было?

Цель предупредить местных о том, что шутки всяческих видов лучше здесь не шутить. А если прям ничего с собой поделать не можешь, будь готов – здесь вместе с тобой смеяться не станут. Судя по словам Востра, ларцы – ребята нервные и мнительные. Чувство юмора у них дерьмовое, манеры – мусор и сами они – мудачьё в Абсолюте. Такое вот мнение у Востра. Еще он добавил, что есть у ларцев пара фокусов, из-за которых связываться с ними никто и не спешил. Дело гиблое. У промысловика времени рассказать подробнее не было – куда-то спешил, поэтому он ограничился веским: “поверь”. Я и поверил. Расспрашивать буду потом.

Промысловый выход показал, что двухзарядники – игрушки, большей частью, бесполезные; хоть ты весь ими себя обвесь – слишком сильно они проигрывали револьверам. Значит, раз появились деньги нужно покупать: иного варианта не было.

Вряд ли я найду в Изоте достойный и дешевый модуль, на который стоило попридержать средства. По крайней мере, в этом уверены Кряж и Йоргос. Они говорили, что в продаже модули появлялись редко. Наценки были бешенные, и вообще любой здравомыслящий торгаш – скорее повезет такое в Полис, в надежде пристроить находку на аукционе и сорвать куш.

Из дорогих вещей – больше ни в чём я столь острой необходимости не испытывал. Воевать можно с чем угодно, но воевать с хорошим оружием – совсем другое дело. Хади бы сказал как-то так: “первое это кричать, а второе уже петь”.

Внутри – просторное помещение.

В лампах флюоресцентные шляпки грибов, от них тусклый серебристый свет. Стены украсили зелено-золотой тканью, изорванной в лохмотья.

За черным надгробием прилавка сидела старая женщина; ее мощные длинные пальцы, как у полукровки, перебирали оружейные детали.

Движения уверенные, мастерские. Руки не дрожали – хотя ожидал я другого. Никаких оптических приборов для работы не использовала.

За прямой, будто стержень, спиной зелено-чёрный стяг геометрики.

Всетворца здесь чтут.

Уже неплохо.

– Ты чевой хотел, дружок, морда Сарова?

– Оружие.

– Здесь акромя револьверцов и нет ни шиша. Коль топорцы и однозарядки хо-шь к любому скупцу ломись, ко мне не надо, я не из тех, у меня и гордость кой-какая, и думалка не сгнила как у тех.

Омерзительное маленькое лицо, морщинистое, точно сушенный ска'в. Тонкая линяя губ, рот как озлобленная дыра. На лбу – изумрудная точка. Раз в три секунды мигала.

Интересно.

Волосы короткие, безнадежно седые; обращенные сплошь в серебро – выглядели как будто ненастоящие.

Одежда – светлая рубаха, черный жилет с узором из зеленой нити. Что на ногах – не вижу.

Здесь отсутствовали шкафы, стенды, витрины. Даже стульев, чтоб гости-бедолаги сели не поставили. Товара, которым торговали, не видно. Еще и душно.

Думать о том, по какой причине так тут всё устроили мне особо и не хотелось; но мысль про то, что в словах Востра возможно больше правды чем думал, проскочила.

– Револьвер и хотел, бабка.

Бабка аж зашипела от возмущения:

– Жопа ты амтанья. Уважение перед старостью поимей. Мне окочуриваться небось завтрашним, а ты хамло груб, как ножка грибного хряща. Я мож себя девчонкой чувствую, а ты так сразу – бабка.

– Ты хоть столом назовись, бабка, Бездну то не обманешь.

– Алтов срун. Амтанова мошонка. По-кой причине одни уроды таскаются за револьверцами?

– Уроды самые живучие.

– Может и так, – она прищурилась. – А ты дхал чтоли? Дхал живой! Вот же не прёт тебе, дхалом ожил. Ты иди-ка, панцирник, в другой-ка Дом, я тебе тут-ки наценку впаяю за кровь, как оролуг, взвоешь.

– Мне и здесь нравится.

– Нравится, – она хмыкнула. – Другого Дома в Изоте нет, вот и нравиться. Тогда зенки то шире раскрой…

И она показала. Сейчас у них на продажу было всего три варианта.

Первый хорошо знакомый мне – осадныйОпцион. Такой какой использовал Востр. Массивный, шестизарядный, капсульный, с легко сменяемым – при должной сноровке – барабаном.

Изогнутый курок, стилизированный под плавник.

Поддержал оружие. Тяжелый. Почти два килограмма. Под восьмигранным стволом рычаг заряжения.

Стоил – девяносто дхарм-хтон. Востр взял свой за шестьдесят пять. Но, опять же, это давно было.

Второй вариант – пятизарядный уродец, который бабка назвала Бойцом. Совершенно несуразный из-за тонкого ствола и удлиненной рукояти.

Всюду золотые украшательства: все свободное место занимали, и листьевые узоры, и рогатыеголовы батаров, и клинки. Всего разного навалом.

Покачал головой. Совершеннонепонятно для кого все это вообще.

Опять же – капсульный.

Рычага заряжания нет. Будут сложности при перезарядке.

Короткий ствол. Еще и про прицельную стрельбу можно забыть.

Калибр меньше, чем у Опциона; поддержал в руке – неудобен, хоть и легок, около килограмма. Большая ладонь плохо лежала на рукояти.

Дешевый. Ценой в шестьдесят.

– Может возьмешь? – с надеждой спросила бабка.

– Это полное дерьмо, – удивленно ответил.

– Да, – в ее мелких глазах надежда. – Так может возьмешь?

– Нет, у меня же не половина мозга.

Третий вариант – Центурион. Из трёх – единственный под унитарный патрон.

Оружие это я вспомнил сразу, такой был у торговца из Пустоши – Курта. Этот, конечно, без таких сумасшедше-качественных украшательств и усилений – там скорей всего индивидуальный заказ – но все равно выглядел Центурион внушительно.

Ствол черненный, усиленный, двадцатисантиметровый примерно. Рукоять украшена темно-красной костью.

Массивный. Снабжен переломной рамой на шарнире. Для заряжания ствол откидывался вниз – ужасно удобно. Еще и экстрактор гильзы выкидывал. В руке как влитой сидел. Почти полтора килограмма.

– Красавец.

– Лягается ток при пальбе, – пробурчала бабка.

Хмыкнул.

Да, калибр достойный. Всего на шаг мельче Молотобойца.

– И стоит воо! – бабка изобразила что-то, подняв руки выше головы.

– Сколько?

– Сто пятнадцать.

Конечно же, я его взял. Не мог иначе: и Желчь, и нутро – никогда бы мне такой глупости не простили.

Еще десятку сверху пришлось доплатить за инструменты, кобуру и патроны.

Бабка только головой качала:

– Все равно же издохнешь, чего рыпаешься то. Еще и самый дорогой взял. И зря. Надо было Бойца брать, он такой же хворый, как и ты. Вы с ним точно братцы. И одной могилы вам бы хватило.

– Торгаш, бабка, из тебя ужасный.

***

Дом Клинков расположился в западной части Изота, на Четвертом Круге.

Длинное пустое помещение, огибающее внутреннюю залу арены – здоровенную округлую пещеру, на которую выходили просмотровые бойницы.

Я выглянул. С боков арены в рыжей породе торчали мечи; их будто вплавили в стены. Лишних людей здесь не было, поэтому один из управляющих нашелся быстро. Носил он черно-красный балахон с вытянутым вверх капюшоном, и в целом напоминал своим видом червя.

Начал управляющий разговор без охоты, но я быстро объяснил ему что желаю поучаствовать в гонке за пером. Тут уже он ожил и загорелся беседой:

– Желающих биться мало, – объяснился он, грустно вздыхая. – Да и те немногие периодически погибают. А посмотреть всегда навалом. Раздражает… Но мы ж не в Полисе, и чего еще ждать?

Он представился Таром.

Судя по голосу молод. По очертанию тела и мелким ладоням, выглядывающим из балахона, – тщедушен и слаб.

Сказал, что есть свободное выступление завтрашним утром.

Условие: бой на мечах – Тар предложил посмотреть на противника.

Считал, могу одуматься? Непонятно.

Возможно и стоило повременить, пока раны на шкуре не зажили окончательно, но я не мог ждать – опаздывал.

Идол то ждать не станет.

Согласился.

Тар увел меня по лестнице на второй этаж, провел через внутренние помещения за гермо-дверь и привёл к одной из камер.

Сквозь решетку я видел высокого, костистого полукровку. Серокожий сидел, прислонившись спиной к стене. Одетый в чёрную робу. Черты лица отличные от всех остальных мутантов, видимых в Изоте: они тоньше, мягче. Нос острый, скулы высокие, глаза большие. При этом радужки залиты серебром.

Похоже кхунская кровь .

– Мутант?

– Ага. Большинство боев скорее демонстративных. Самих бойцов мы стараемся поменьше скрещивать в стычках друг с другом, а то их очень быстро тогда не останется. Используем рабов, преступников, амтанов. Всех, кого можем достать и кого не жалко.

– А этот?

– Раб. Ну что будешь участвовать в завтрашнем бое?

– Буду.

– И даже про промежуточные награды не спросишь?

– А они есть?

– Есть. За вступительный бой – пятёрка дхарм-хтон. Это, – кивнул на полукровку. – Отброс, он оружие в руках-то поди не держал.

На мгновение забылся – потерялся. Моды зашумели, а лицо сковал лёд; пришёл в себя.

Вовремя.

Опомнился, сжимая правую ладонь на рукояти меча.

Покачал головой.

Тар продолжал. Он даже не заметил, что секундой назад чуть не погиб.

– Потом будет что-то другое и награда пойдёт уже другая совсем…

Следующим днём я вернулся и выступил.

Глава 21

Кханник

7 объятье,

двенадцатого месяца 1366 года.

Бой я выиграл – это было несложно.

Когда пришёл с утра к Дому Мечей и двинулся в комнату отдыха, то по дороге видел десятка три гостей-наблюдателей. Скорей всего, потом их стало больше.

Я преследовал свои цели, не думая о зрелищности, но люди в конце выступления казались оживлёнными. Криками выражали свое отношение.

Странно, но получилось, как получилось.

Каждый удар полукровка делал бестолково, изо всех сил, а каждое движение, словно рассказывало историю гнева и отчаянья. Лицо его при этом оставалось рыбье: рабовладельцы приучили скрывать то, что внутри.

Я не спешил, замер изваянием в защите. Полукровка был чуть выше, меч Дома чуть длиннее, но это ни на что не влияло. Полторы минуты: тридцать пять атак, и я знал про его способности и потенциал всё.

Неловкий. Тренировался сам, исходя из собственного понимания, и этого бесконечно мало. Напор есть, увлеченность тоже, плохая форма, однако даже так в отдельных движениях кровь делала его сильным.

То и дело я вплетал в танец мечей удары кулаками и ногами, чтобы донести до него хоть сколько-то понимания вышины импровизации над тупым повторением заученного приёма.

Ничего интересного.

Три минуты гонял по арене; в конце он упал обессиленный, избитый. Мой клинок не оставил на нём ран – вот такой у него был уровень.

Отпихнув оружие ботинком, спросил:

– Отвечай быстрее: кровь кхунов по матери или отцу?

– Матери, – прохрипел.

– Сколько?

– Что?

– Лет сколько?

– Пятнадцать.

Это многое объясняло.

Совсем пацан. Ему б в премирье буйствовать, а он тут за решеткой гниёт.

Бездна.

Нет выбора?

– Жить хочешь?

– Да.

Я вышел с арены и нашел Тара.

– Выкупаю полукровку.

Хоть моды и пожирали накатывающую злобу, сердца бились как бешенные.

– Но…

– Ты мне либо его продашь на условиях, которые нас двоих устроят, либо я тебя прям здесь уработаю до состояния червя. Отрежу руки и ноги, заберу пацана, а потом потеряюсь, и никто меня не найдет, и никто за тебя не отомстит. Улавливаешь, гуль?

Нужно признать, торговаться я не умел.

***

Мы договорились с Таром, что я не получу призовые за этот бой и следующие три выступления проведу бесплатно. Вот столько стоил полукровка.

Отвратительно.

Это касалось только дхарм-хтон. Внутренние баллы репутации Дома Мечей, которые каким-то хитрым способом высчитывал Владетель-Распорядитель, он трогать не собирался, по крайней мере, так уродец сказал.

С чего бы этот сопляк вообще возможность такую имел? Уверен, просто пыль в глаза пускал. Тар совсем меня за дикаря принимал, но я не торопился ругаться. Повезло, что полукровка не нужен начальству Тара, и управляющий согласился быстро. Я должен был раба на арене распотрошить для зрелищности. Поэтому для Тара – лёгкие деньги за мертвеца. Я получал бойца. Верхушка Дома посчитает, что раб просто-напросто помер от побоев. Сам полукровка будет жив и, думаю, такой расклад правильно оценить способен.

Все счастливы.

Нужен ли он мне на самом деле?

Нет.

Логичнее было зарубить его, ведь люди смотрели. С другой стороны, и что? Плевать на них. Я обязан забрать “перо”. Это всё. Остальное – мусор. Как бы не брыкался и не исполнял – я для сборцев бродяга, почти отброс. Какое-то репутационное повышение, если бесплатно, хороший итог, но наивно думать, что условный рейтинг накопится и позволит запросить существенную помощь по первозадачам. Может как раз наоборот, только мешать будет.

Справедливость обжигала. Нутро вопило, ворочаясь внутри беспокойным чудищем.

Так я ощущал свой имперский долг?

Возможно.

Кхунскую кровь решил приблизить. Видя мои действия, Желчь сказала, что это первое адекватное решение с пробуждения:

– Бросать своих какими бы они не были, в наших условиях – поведение гнилого гуля, – таково было ее утверждение. – Хорошо, что ты серьезно отличаешься от хади, иначе был бы повод саботировать твою задницу.

Не уверен, что прав в выборе. У меня есть задачи, а спасение “относительных” своих – скорее слабость, нагромождение, дополнительные сложности и обязательства. С другой стороны, нас осталось не много: полукровка или цельнокровный кхун – важно лишь то, какая воля, каков дух.

Увидел ли я что-то, поистине, достойное в нём?

Не мог сказать. Не способен оценить степень своей объективности. Мне кажется видел. Но что, если это искажение восприятия? Принимал ли я желаемое за действительное? Был немалый шанс того, что полукровка – абсолютная пустышка. Хотелось бы слепить из него нечто стоящее. Не дхала, нет. Это невозможно, но эрзац средненького кханника – вполне. Жаль моды не поставить.

***

У полукровки не было ничего кроме черной робы, синяков и ссадин. Если какие-то вещи и остались в камере, то так понимаю, он их взять не мог. У раба нет собственности, всё это принадлежало Дому Мечей.

– Рассказывай.

Он шёл сбоку, чуть прихрамывал и периодически бросал на меня обеспокоенный взгляд.

О том, что полуровка мог сбежать, я не переживал. Надо будет сам догоню, так еще его рабская принадлежность – для местных вещь очевидная. В Изоте за возвращение беглых положена денежная награда. Не пройдёт и часа как его за шкирку притащат к властям, разменяв на дхармы.

Серокожий хмурился:

– Что рассказывать?

– Неплохо бы узнать, как тебя звать.

– Ятим, – сказал, будто выплюнул.

Излишне собран, настроен враждебно.

– Видишь, Ятим, и не сломался. Я Танцор.

– И что дальше?

– А, чего ты хочешь?

Промолчал.

Слышалось только сердитое сопение.

Думал, что я такой же как те, кто держал его в клетке?

– Сколько ты уже в рабстве?

– Обязательно отвечать?

– Обязательно.

Лицо его держать научили, а разговаривать – нет. Был бы в Премирье, его бы уже тащили за рубаху в круг и методично там избивали. Был бы в Яме, наставник-сержант сломал бы несколько пальцев. Боль любого подстегнет слушать и впитывать. Но я не торопился, может он просто катастрофически тупой – и такое важно узнать сразу.

Думаю, самых дерзких и волевых, тех кто не приручаемый, кто не поддавался дрессировке, убивали или продавали на арену. И вот Ятим в Доме Мечей. Затем я его выкупил. И что это, если не удача?

– А если я не хочу? – спросил он и первый раз изменился в лице: вызывающе оскалился. – Убьете?

Наглел.

Как же это тупо.

Моды отсекли эхо раздражения. Мое время не бесконечное. Может быть наша встреча – шутка Всетворца.

Я взращивал в себе терпение:

– Тебя не для того создал Всетворец, чтоб усложнять мне жизнь, Ятим, – голос пустой, эмоций в нём нет. – Я взял над тобой верховенство. Ответственность за мной. Слово я сдержал – ты жив. На тебе долг. Все предельно просто. Изображение дурака, Ятим, – губительный путь. Болезненный, верь мне.

– Я не просил. Долг отвергаю. Долг не брал, – он храбро расправил плечи. – Точка.

Странно, конечно, я ж только-только гонял его по всей Арене, а он дерзил, будто совершенно забыв про этот факт.

Щупал границы дозволенного? Думал так сильно нужен? Принял меня за какого-то извращенца?

И о таком я наслышан, Востр рассказывал про стариков, выкупающих мальчиков-рабов для нехороших дел.

О, Мать.

За что мне все это?

– Именно это ты и просил.

– Нет.

– Ты сказал, что хочешь жить?

– Ты не так понял…

Хоть его не сломали, но он разучился слышать.

Я кивнул.

Пробил пяткой в опорную ногу, и он рухнул, при этом поломав пару панелей помоста под собой. Мгновение, пока Ятим пыхтел и ругался, я вбил ему локоть в горло; затем демонстративно остановил остриё ножа у правого глаза.

– Так я правильно тебя понял, ты передумал и жить больше не хочется?

– Нет, – прошипел он, затем заговорил быстро, фразы как выстреливал. – Хочется. Еще как. Вот теперь особенно сильно. Да. Был неправ, дядя.

Я оказался у него за спиной, сжал шею локтем и прислонил клинок к щеке, чуть надавил, пустив кровь.

– Ты перепутал, гуль, мы с тобой не приятели. Это не так. И раб мне не нужен, но вредитель в команде еще более бесполезная штука. Вредителю место одно – в Бездне, растворенным до волевых нитей, только так он способен принести пользу – уяснил?

– Да.

Я чуть надавил ножом.

– Громче, грязь борзая, – приказал.

– Да, уяснил я, Дядя.

– Будешь отвечать?

– Буду. Буду, – затараторил он.

– Повтори полностью.

– Я буду слушать, подчиняться и буду отвечать, дядя, – сказал он чётко.

– Какой, к шуту, Дядя?

– Понял. Не-Дядя.

Проходящие мимо на нас поглядывали, но никто не вмешивался. Происходящее и без объяснений очевидно.

Он поднялся.

– Ты слишком дерзок для своих умений, – сказал ему. – Много от второй крови. Выкупал я не вторую кровь, она ничего не стоит. Хамить будешь, когда хоть чему-то научишься. Сколько ты в рабах?

– Половину года.

– Не сложно видишь, – хлопнул его по плечу. – Материнская кровь у тебя какая?

Глаза его забегали:

– Что, Не-Дядя?

– Каста у нее какая была?

– Не знаю.

– Сколько таких штук, – указал на моды под правым глазом.

– По одной с каждой стороны.

Кивнул.

– Значит хат.

Потирая шею, он нахмурился:

– Это плохо, Не-Дядя?

– Нормально, – таков мой ответ.

Как же она пережила столько времени?

Глупый вопрос – наверняка так же как я. Нашла где-то свободный саркофаг, имеющий стазис-модули, да пересидела в нём.

– Что с матерью?

– Умерла, когда семь было.

– Она тебя воспитывала?

– Да.

Отказалась от традиций.

Интересно.

А может просто выбора не было? Скорей всего. Кому она могла его такого отдать?

– Ты больше сборец, чем кхун, верно?

– Что?

– Она что-то про кхунов рассказывала?

– Нет.

– Про Справедливость?

– Да.

– От чего умерла?

– Легионеры убили.

Поморщился:

– Легионеры Банара?

Ятим покачал головой:

– Птоонские.

Хоть так.

– Как так получилось?

– Они что-то просили у нее, она не отдала. Подкараулили и убили.

– А ты?

– Меня убивать не стали.

– Знаешь, я заметил, что ты живой. Потом кто воспитывал тебя?

Он поморщился:

– Одни ребята… Мусорщики. Но они не грабили никого. Бывшие промысловики, пару раз поцапались с легионерами – и все. Вляпались. В перестрелке легионера ранили, а дальше всю жизнь бегали.

Наверняка к легионерам питает особую “любовь”.

– Их в итоге убили?

– Не знаю. Половину точно.

– А тебя получается в рабство забрали?

– Да.

Шли молча.

Через пару минут Ятим спросил:

– Что ты будешь делать со мной?

– Соберу из тебя кханника.

– Кого-о?

Задумался.

– Оруженосца, телохранителя, ассистента – такая смесь из всего в одном. Это, конечно, тот еще поступок, но Мать простит, а мне, один шут кханник не помешает. И тебе польза будет.

– Какая?

– Боевое умение, общий смысл, монета.

– Ерунда какая-то, Не-Дядя, – пробурчал он еле слышно.

Раздался недовольный голос Желчи из наруча:

– Да он совсем тупой, Танцор, устрой ему пару сотрясений.

Ятим в ужасе закричал.

***

Йоргос поглядывал на нас с интересом, но вопросов задавать не стал. Видимо два и два – сложить мог самостоятельно.

Еды Ятиму положили на тарелку по чуть-чуть, но много всякого разного. Принесли кувшин ска’ва. Я скинул Тасу хтон-дхарм монетой. Управляющий поворчал, но деньги взял.

Если каждый будет есть бесплатно, то тогда на какие средства пополнять запасы?

– А можно? – спросил Ятим.

– Нужно, болезный, – прошептала ему Желчь.

Пацан исподлобья глядел на браслет.

Реакция понятна, про ИИ он ничего не знал. Для него – это просто говорящая гадости рука; вещь достаточно подозрительная и даже жуткая. Я как смог объяснил, что это такое и теперь он чувствовал себя обманутым, хотя обманулся самостоятельно.

Наевшись полукровка задремал прямо за столом.

Я тоже позволил себе отдохнуть. Небольшая медитация пошла на пользу: разум чистился от дурных мыслей и эмоциональных осадков.

Через полчаса пришел Востр и с ходу начал сыпать новостями:

– Саргон уменьшил поставки сомы, наши златомордые друзья совсем человечий лик потеряли. Хаги амтановские сука.

– Плохо, – флегматично отвечал Йорг. – Но закономерно. Эхо уже почти тут, Востр.

– Еще Танрилар приостановил сообщение, архонты Птоона говорят в ближайший год новых технологий не будет. Повезет, если типовые револьверы не прекратят поступать. Вот такая жопа хагаса.

– Это похуже, – Йорг потер щетину. – Причину не говорят?

– Одни слухи, друг Йорг. В Птооне и Саргоне Вязь взорвали посольства, вот ларцы и злятся. Я думаю это ерунда, причина в чём-то другом.

Они продолжали разговор уже тише и на языке сборцев.

Я не слушал.

Мы посидели еще час, потом разбудил Ятима и потащил его в тренировочный зал Иззы.

Оглядел бойца. Мускулатуры почти и нет, жилы да кости. Но широкий, да. Прогнал по базовым упражнениям.

Плохо.

Всё делал с ним, так ему не приходилось изображать бунтаря. В середине тренировки к нам присоединились Бо и Карс. Бо передала их общее желание принять участие. Я был не против.

Батар разок заглянул оценить общие старания. Одобрительно кивнул мне, видя, как гонял их по залу и раскидывал в спаррингах.

Что мог сказать по молодняку?

Карс был плох, но упёртый – это единственное хорошее, что отметил. Если у него не получалось, тогда он упрямо повторял движение пока оно хотя бы похожим на нужное не становилось. Мой взгляд такое стремление радовало, но, видя столь вопиющую бестолковость в целом, хотелось обучать его исключительно оплеухами, чтобы ускорить процесс. Я сдерживался.

Бо ловкая, но в спарринге ничего показать не смогла. Силовой базы не было, поставленной ударки нет, в борьбе – откровенно слабая. Понятно, что я работал в четверть силы, доходя максимум до половины возможностей, чтоб не покалечить; не все, кого она встретит, будут таких же габаритов как я, хотя равняться лучше на худший из вариантов. Ей посоветовал просто быть нестандартной в мыслях и держать скрытое оружие везде, где только можно.

Кто-то взял в захват? Вытащи нож и оставь на противнике полдесятка ран. Указал на Востра, как на пример, он хоть и не имел особых талантов в рукопашке, так и дрался. Причём вполне успешно.

Ятим был плох во всем кроме силовых показателей. Я демонстрировал ему как правильно бить, как правильно брать в захваты. Для приёмов использовали Карса, но потом все равно пришлось работать со мной – Карс имел слишком легкий вес.

У Ятима понемногу что-то получалось. Серое лицо потемнело, глаза горели; ему нравилось.

Через два активных часа, которые разбивал часовой перерыв с теорией и приёмами, он сдулся. Молодые ушли еще раньше.

И опять приём пищи. После я заплатил за комнату и оправил Ятима спать. Сам чуть расслабился, распив с Йоргом, Батаром и Тасом бутылочку гри’на. Пили молча. Играли в кости.

***

7 – 12 объятье,

двенадцатого месяца 1366 года.

Следующим днём мы занимались тем же самым, но добавили еще и упражнения с оружием.

Тренировочных мечей не было, поэтому приходилось использовать настоящие. Попросил у Батара найти где-нибудь инвентарь, тот пообещал, что обязательно этим займётся.

Много еды: углеводов, белка. С утра часовая загрузка мышц, потом вечером поединки на мечах.

Повторилось то же самое что и на Арене. Я дрался с Ятимом, периодически закреплял обучение неочевидным ударом. Надеялся в голове у него что-то после этого оставалось.

Никогда не был наставником, поэтому об эффективности выбранных методов мне судить сложно. На второй час продолжающихся спаррингов, Ятим и сам стал использовать кое-что: бил свободной рукой, пытался перехватывать, блокировал всякое выданным наручом. Все, конечно, он делал плохо, криво, не к месту; я подстраивался к скорости. Всегда был лишь чуток быстрее, сохранял иллюзию того, что он может сравниться. Вот еще немного надавить и дотянется; нет – не дотянется. Однако и удара по мотивации не допускал. При этом основная задача таких занятий – обретение всяческих полезных привычек. Я бы и работу ног добавил, но для этого он слишком деревянный; над растяжкой работать и работать – это задача на месяцы, тут форсировать, как с остальным, нельзя.

На самом деле, удивительный факт, “мусорщики” с ним не занимались. Учитывая возраст и физиологию должны были. Я спросил об этом, Ятим сказал, что отвечали ему всегда примерно одно, затем процитировал:

“Когда дети бьются за стариков – это неправильно. Не спеши. Будет время. И тренировок будет столько, что взвоешь. Отставь проблемы нам и наслаждайся детством”.

– Полоумные дикари, со своей гнилой человечностью, – пробурчала Желчь. – Как тебе наслаждение, Малой? Оценил в полной мере, да?

– Да, – проскрипел он злобно.

Глупцы.

Остальная молодежь подтянулась в середине дня. Карсу пришлось показать базовые приёмы и ставить отрабатывать. Ему банально нужна была нагрузка на предплечья. С мечом сейчас он мог, пожалуй, только зарезать себя.

Совершенно не приучен.

На удивление, Бо показала себя отлично с рапирой.

В девушке чувствовалась предрасположенность к выбранному оружию, страсть. Я специально провел для нее два типа спаррингов. Первый по строгим правилам, фехтовальный, и там даже несколько опасных моментов возникло, смогла поднапрячь. Второй тип – как среднестатистический бой будет выглядеть в реальности, и там достаточно быстро все закончилось. Несколько неожиданных пинков, так отключил ноги. Как результат – она больше не могла резво скакать, и обозначил смертельный удар в голову. Бо с мрачностью кивнула, сказала, что поняла и пошла просить советов у старших. После этого она тренировалась самостоятельно – к нам больше не приходила. Карс был еще дважды, остальные занятия проводил с Батаром.

На третий день Батар принёс тренировочное оружие из грибного хряща. Мы взяли маски, и поединки пошли в полную силу.

По окончанию тренировки Ятим поделился со мной важной информацией: по его словам, он невосприимчив к воздействию Идола.

– Из-за крови? – поинтересовался я.

– Нет, особенность психики такая.

– И почему тогда ты сидел в той дыре? – спросил со скепсисом. – Тебя должны были заграбастать как раз в столь любимые тобой легионы.

– Так они не знали.

– Хорошо, я тебя услышал. Запомню.

Невероятно полезная способность, если, конечно, он говорил правду. Как минимум, можно уйму средств сэкономить на соме.

На четвертый день я показал базовые движения с копьём. Он повторял их, пока у него не свело мышцы.

Вечером Востр принёс пару ампул двхцветного ихора и, показав мне, поставил на столик.

– Думаешь тренировки станут жестче? – спросил с усмешкой.

Он покачал головой:

– Разбавь один к двум с водой, друг Танцор, чтоб перетрена не было и травм каких не поймать; хорошо помогает. У легионеров через такую водичку новобранцев и гоняют. И чтоб пил каждый день проследи.

Кивнул.

– Готовишь его в зависимые?

– Вроде того.

Мы только ели, пили, тренировались и спали. Сейчас, первейшее – нужно в срочном порядке привести Ятима хоть в какую-то форму, чтоб он мог прикрыть спину в стычке.

Я озвучил это. Ятим с важным видом кивал, был доволен; ему это абсолютно точно нравилось. Чувствовать себя нужным – необходимость. Был он рабом, грязным зверем, теперь кто-то рассчитывал, что из него сможет получиться побратим – такое наверняка вдохновляло.

Не знаю, что у него на уме, но кхунскую кровь в себе потихоньку начинал ценить; я не спешил рассказывать про былую цивилизацию, хотя он спрашивал об этом уже на вторые сутки.

Пятым днём Ятим обмолвился, что никогда не держал в руках огнестрельное оружие.

Серьезный промах с моей стороны.

Мог и догадаться.

Учил. Показывал. Он повторил сотню раз. Когда ошибался в движениях при перезарядке, начинал заново. Заодно сразу учился стрелять и чистить мушкет.

Шестой и седьмой дни: тренировки, спарринги, стрельба.

Ятим с каждым днём становился все радостнее и светлее, проглядывало и нечто хищное. Может жил грёзами о том, как отомстит всем и каждому за нанесенные обиды.

Меня же осаживало нутро. Это мерзостное тягучее ощущение, будто надвигалась беда.

Я ждал.

Глава 22

Тени

13 объятье,

двенадцатого месяца 1366 года.

– Смотри, друг Танцор.

Востр указал на другую сторону аллеи.

Человек с бледно-синей кожей шёл в нашу сторону. Мрачный тип.

В центре лба – изумруд. Маски не было, но и Щелкун отсутствовал. Подсчитал это подозрительным.

Зеленая одежда, на поясе два револьвера в кобурах. Одни прохожие уступали ему дорогу, другие чуть склоняли голову и спешили скорее уйти подальше.

– Это еще что за важный шонхор?

– Цивил.

– Цивил?

– Ларец. Цивил. Агент Танрилара.

– Почему он так странно выглядит?

– Синт-тело, – ответил Востр. – Поэтому их стараются не трогать. Ты убиваешь такого “посла” и через пару месяцев тебя находит тот, кого ты убил в новом теле и…

– Как это возможно?

– Вот как-то. Они не спешат рассказать о технологических секретах.

– А бабка в револьверном доме, оттуда или нет?

– Бабка? Местная.

– Ничего не понимаю.

Цивил подошел и хитро улыбнулся:

– Наконец-то тебя нашел, – радость в его голосе невероятно раздражала. – Весь Изот слухами живёт, что по Кругам мрачно блуждает кхун и планирует свои древние злодеяния.

Выглядел цивил опасно и крайне самодовольно.

– И зачем искал?

– Я хотел повидать ископаемое. Посмотреть на древность, древность интересна молодым, и вот оно. Мы здесь, смотрим друг на друга.

– Посмотрел?

– Посмотрел, – пожал плечами. – Совсем не впечатлён. Шершни мёд не делают.

– Ты бредишь, голубенький?

Цивил видимо хотел еще что-то едкое добавить, после чего конфликт бы перешёл на новый уровень, но его изумруд замигал, сам он застыл с открытым ртом и уткнул взгляд в точку у меня на панцире.

– Сломался?

– Не знаю, – ответил Востр. – Такого еще не видал. Не зря вышли, будет что Йоргу рассказать. Посмеется старый. Танцор своими нудными речами грузанул синт-цивила до оцепенения. Это прелестно.

– Тебе будут говорить, ларцы плохие, Килли, – механический голос звучал из лба, изумруд чуть вибрировал.

Стукнуло удивлением. Камень знал мое имя – это жутковато.

Изумруд продолжал вещание:

– Все не так. Было одно, теперь совсем другое. Обстоятельства изменились: давление, фракции, политика, культисты. Всякое влияет – не слушай никого. На континенте Идол – это Эхо.

– Чего?

– Слушай, дхал, таковы слова Странника. Война в Танриларе не прекращалась. Периоды затишья у вас. У нас – бесконечная резня. Сборцы не знают, Архонты в курсе и даже так саботируют в своих бесконечных политических танцах. Они – слабоумные шанкарские твари. Мы помогаем чем можем, но, если все так будет продолжаться, если ты не успеешь сделать должное, тогда конец нынешних цивилизаций – вопрос нескольких лет. Может даже меньше. Год записи – пятьдесят пятый. Не знаю, когда ты столкнёшься с агентом и когда проснешься. Надеюсь не сильно позже.

Почему это важно? Если ты расслабился и думаешь, что у тебя все время мира, одумайся. Прошу тебя торопиться. Действуй эффективнее. Нет права прохлаждаться – ты опаздываешь.

Ты практически в мифе, Килли. Прошлый такой исторической вехой было преобразование Матери. Теперь Идол. И как в случае с Матерью, когда она заполучила Узел, для Богов – это знаменовало окончание эпохи, ведь она не могла проиграть. Так и в нашем случае мы почти дожили до того момента, когда Идол получит свой метафорический Узел и проиграть больше не сможет.

Настроение испортилось.

– Что я должен делать?

Глупо было спрашивать, но спросило, будто не я, а клокочущее нутро. Изумруд и голос не могли ответить – это запись, а не передача голоса.

Оно продолжало:

– Почему были упомянуты Боги? Потому что мы пришли им на смену. Они диктовали как надо, потом диктовали мы. Теперь речь уже совсем не о нас. Нас выкинуло из этого мифа тогда, когда Идол проявился впервые. Остались лишь пепел и кости. Речь о наших долгах. После нас идут люди, те или иные народы – сейчас диктуют как надо они. Идол жаждет новой вехи, когда как надо скажет он, и наша задача не допустить этого. И будет сложно, да.

Ты потерял много мяса, Килли. Все узоры растерял. Сомнительное решение. Справишься ли? Зависит только от тебя. Не думаю, что обнуление изменило твой характер; вряд ли ты начнешь жаловаться на судьбу, вопрошая: “почему именно я?”. Ты всегда был самым упертым и злым ублюдком из дхалов своего поколения. Образец для остальных. Ведущий, Чемпион, Губитель. Твой вопрос звучал бы: “Кто, шут дери, если не я?” или бы ты взорвался обвинением: “Если какой-то гуль сделает это вперед меня, я ему все зубы повыбиваю”. Да. Это больше в твоем духе. И поэтому ты один из тех, на кого мырассчитываем, на кого рассчитывал Король Пранай.

Так почему тебя обнулили? Крио-сон без обнуления работает плохо. Большой шанс не пережить длительный сон. Это не вся правда – но уже много. Самая важная причина и для тебя, в твоем положении, достаточно.

Зачем нужен был этот сон? Сохранить ваши активные годы на лучший временной промежуток; работать в год Зарождения – возможности не было никакой. Там смерть и нет оперативного пространства. Никаких действий. Прогнозы, касающиеся обстановки в следующие десять лет от появления Идола, также были плохие. Это всё. Пусть Удача сопутствует тебе теперь. Правда вероятности и сейчас не на нашей стороне, Чемпион. Вот такое вот дерьмо, Киллигор.

Шипение.

Я скрежетал зубами от сокрушительного эха злобы.

Идиотизм.

Цивил пришёл в себя, выглядел он растеряно.

– Извини, древность. Я что-то говорил? Отключился ненадолго. Ладно, пойду. Плоховато мне.

Он махнул рукой и ушел, пошатываясь.

– Что это такое было? – шепчет Востр. – Какой Чемпион?

– Без понятия.

– Ну-ну.

– Помалкивай об этом. Йоргу можешь что угодно говорить, но остальных попусту не грузи.

– Добро.

Вот тебе и новая информация. Крупицы, конечно, но все-таки.

Значит Странник – в Танриларе, чтобы это не значило. Странник – кхун.

Возможно ли, что первые из ларцев – кхунские переселенцы?

Вполне.

Танрилар находиться вне континента. Если здесь Идол приходил раз в шестнадцать лет, то у них он в гостях задержался.

И еще похоже, что Идол готовился к финальному Эху.

Этакое решительное движение – передел мира.

Блестяще.

***

Перед ритуалом я выгнал Ялу из комнаты. Это было несложно, она убежала, пытаясь скрыть радость. Рабыня много времени проводила у Востра. Поговаривали что они спали вместе, но это не мое дело.

Устроился удобнее.

– Следи за показателями, Желчь, если что изо всех сил верещи. Такой намёк я пойму.

– Сделаю.

Мой иерархический ранг позволял надавить на тень, а значит время для ритуала синтеза пришло.

Подцепив острием ножа разъем в середине мода Звездочета, я вскрыл корпус и вытряхнул микрочип субличности. Подсоединил к своему моду, переключил режим. Ладонью прикрыл правый глаз, чтобы несоответствие не спровоцировало болезнь. Замигало кислотными цветами.

Спросил у пустоты.

– Твое имя?

Пустота ответила:

– Зведочёт, – голос нёс звуковое искажение.

Образ дхала перед глазом предстал расплывчатой фигурой, обернутой в плывущий кокон теней.

Детали проявлялись медленно: неуверенный панцирь, нереалистично угловатая мускулатура, лицо в дымке и тенях излишне чёткое.

Казалось сейчас я мог разобрать больше мелочей, чем, когда он был живым. Здесь же и россыпь мелких шрамов, неаккуратная щетина, отвратная корка внутри опустевшей глазницы; грязные волосы, убранные за уши, острый кончик носа.

– Звездочёт, что последнее ты помнишь?

– Фуркатов, – потерянно отозвался он. – Что-то не так, братец, но понять, оближи меня чумной хади, что именно – не могу.

Его “братец” резануло. Эхо тоски вбилось в шаблон.

Бездна.

Соберись.

– Все в порядке, уверяю. Как ты следовал за Идолом? Как вёл нас?

– Чувствую его после пробуждения. Гуль зацепил до спячки. Я сбежал от давления, слёг в крио-тьму, связь не расцепилась окончательно.

– Сейчас чувствуешь?

Он нахмурился:

– Нет.

Ошибка с моей стороны. Не нужно концентрировать внимание на несоответствиях. Этот вопрос пустой: ответ и так очевиден.

– Кем ты был до обнуления?

– Я же говорил, братец. Не помню… Стой. Нет. Помню. Странно. Я сержант. Оператор тяжелого вооружения.

– Звездострел?

– Да.

– Звездочёт с Звездострелом, – позволил себе улыбнуться.

– Да ты иглошёрстом подотрись, умник шутов. Почему я смог это вспомнить?

Потому что наши воспоминания не удалены, а заблокированы. И это хорошая новость. Как заблокировали, так и разблокировать можно. Правда разблокировка через смерть меня не устраивала.

Нельзя давать субличности пространство для мыслей, а то оно поймёт свое состояние. Нужно давить тень вопросами.

– А какой ранг?

– Десятый.

– Кого мы защищали во время отступления?

– Королеву, братец.

Эхо удивления перекрутило всё внутри.

– Прикинь, да? Я сам тогда с открытой пастью топал.

– Мы закончили дело?

– В определенный момент нас сменил другой отряд. Сами мы двинулись на север, – пожал плечами. – Свою задачу выполнили. Насколько успешны действия второго отряда – неизвестно.

– Первый отряд я вёл?

– Братец, в каком-то смысле, так и было.

– Странный ответ.

– Дхала старше узором не было. Но так-то вела Королева.

– С Королевой были только дхалы?

– Нет. Два хади, три чатура, пять кханников, три хата и мы.

– Странный набор.

– Какой смогли собрать.

– А нас сколько?

– Сто шестьдесят пять при выходе. Нас постоянно использовали как затычки для отступов. Количество уменьшалось.

– Причина такого числа?

– Никакой особой. Для этого и взяли, чтобы дыры жертвами забивать. Те, с Королевой, были невосприимчивы к влиянию Идола.

– Как?

– Понятия не имею.

– А мы?

– Высокий уровень резистентности. Могли успешно сопротивляться какое-то время. Кого-то тебе пришлось убивать лично. Как бы, братец, шут растрясись, мы не сопротивлялись, в итоге Идол кого-то да забирал. Ты сказал, он может использовать убийство собрата как оружие. В себе ты был уверен. Спросил нас – мы в себе уверены не были. В итоге ты всё делал сам.

– А Королева?

– Невосприимчивость, да.

– Сколько нас было, когда мы встретились со вторым отрядом?

– Тридцать три.

– А в том отряде?

– Два полных взвода.

Восемь десятков.

– Кто старший?

– Темь.

Его помнил хорошо: узкоплечий и тонкий, улыбчивый офицер с чёрными глазами. У него был двадцать первый ранг.

Еще я помнил многие сплетни о происхождения Теми. В его глазах не было серебра. Чатур-герольдьеры объясняли это особой аномалией, говорили он такой же кхун, как и остальные.

Многие ли верили?

Не особо.

Когда что-то подобное обсуждали при нём или кидали прямое оскорбление, он вызывал кхуна в круг, побеждал, и хоть и оставлял того в живых, но выкалывал глаза. Хлопал по жертве, оставляя красные следы на панцире и лице, говорил ему:

“Теперь ты такой же как я, собрат. Кончилось и твое серебро в глазах. Смешно, да?”.

В общем, вполне себе достойный и уважаемый дхал.

– Почему нас обнулили?

– Не знаю.

– Крио-тьма без обнуления работает плохо?

– Не знаю.

– Почему нас обнулили?

– У Королевской кости был какой-то план, братец.

– Король?

– Король остался в Мэхтэбе.

– Почему он отпустил Королеву?

– У них был какой-то план. Шутово дурачество, уверен, ее невосприимчивость к Идольному влиянию стала весомым аргументом в том, что исполнять план должна она.

– Кто такой Странник?

– Без понятия, слышал это от Амтана того уродливого, все.

– Как появился Идол?

– Не знаю. Готов поставить оставшиеся пальцы, кто-то крупно облажался. Чатуры или Король – даже примерного представления не имею. Вообще логичнее о таком у тебя спрашивать. Ты там близко крутился, вряд ли бы мимо носа пропустил, говорят: «Скучающий Танцор в логово к скальнику пролезет». Король тебе многое позволял.

Маловероятно. Всего лишь слухи.

Задумался.

Он, воспользовавшись тишиной, спросил:

– Твоя память не вернулась?

– Нет.

– Тогда поче…

– Перед приходом Идола был какой-то кризис?

– Да. Хади бунтовали, мануфактории прикрывали их. Третья королевская рота большую часть бунтовщиков вырезала, но инфекция распространилась и дальше, к кханникам. Кханники совершили сцепку с хатами. Затем подключились остальные хади. Начался настоящий идейный мор. Помню всякого насмотрелся. Когда Идол еще не сошёл, уже всякое творилась. Одна женщина-хат собрату младшему из моего отделения голову киркой пробила. Вот тебе и вот. А никто не ожидал.

– Что я делал перед пробуждением Идола?

– Глупый вопрос. Как обычно был подле трона.

– Сколько дней прошло с пробуждения Идола до крио-тьмы?

– Двадцать семь до моего. До твоего наверняка чуть больше. На день или два.

Я замолчал.

– Моя память…

Молчал.

Он настаивал:

– Братец, почему память вернулась?

Дхалам тяжело врать.

– Я ведь мертв, Танцор? Скажи уже правду, отчего как баба мнёшься.

– Да. Мертв.

– Синтез?

– Да.

– Никогда бы не подумал, – он покачал головой.

Образ начал терять цельность, сохраняя чёткость лишь в редких местах.

Субличность распадалась.

– Сука. Никогда бы не подумал. Я уже волевые нити. Дерьмо. Послушай, послушай, братец!

– Да?

Звездочёт затараторил:

– Впереди… не знаю, как далеко мы ушли на север… там на севере, внизу, есть, вернее был заповедник. В заповеднике – Арсеналы. Мой меч, который надеюсь мозгов у тебя забрать хватило. Вот меч – это ключ от третьего Арсенала.

– Что в нём?

– Оружие, тупица. Ничего тяжелого. Звездострел остался отстреленной пустышкой на пути, но все-таки. Хоть что-то там должно быть. Стой, стой, скажи… Как я того… погиб?

– Достойно.

– Это не ответ, Танцор. Рассказывай. Я уже и так помер, зачем режешь глубже.

– Тебя убил Идол.

– Достал все-таки тварь. Отправил в Бездну. Сука… Как же…

Нужно было сказать то, что он закрыл меня от пули.

Поздно.

Теперь не услышит.

Звзедочёт кричал. Тени, оплетающие фигуру истончились, остался костяк хребта и часть лица. Конечности развеялись, в момент исчезли.

– А все-таки надо было, братец, сдаться, – сказал Звездочёт с жадностью. – Когда он сцапал меня перед башней и перед крио-тьмой. Смерть как неизбежность. Нужно было сдаться, проверить посмертие, а теперь – пустота. А теперь – тьма. Небытие… Бездна. Я просто болтливая копия. Просто раздутая иллюзия говоруна. Запись Трепача. Пленённая субличность. Умирающая копия. Замена мертвого мертвеца. Какой-то идиотизм. Бредятина какая-то. Какой-то говенный мир.

То, что осталось от лица субличности, горько рассмеялось.

– Все хорошо, Звездочёт – сказал я ему.

Его лик скривился:

– Как ты можешь врать мне, Чемпион, да с таким довольным грызлом? Омерзительно.

– Бездна – она для всех, – попрощался я.

Разорвал соединение. Сжал микросхему, переломив ее.

– Прости что потревожил, Воитель, но дело есть дело. Кто-то должен решать ублюдочные задачи.

Усталость надавила на плечи. Моды забили лицо льдом.

Ритуал никогда не давался легко.

***

15 объятье,

двенадцатого месяца 1366 года.

Я пробился в дом, сносся хлипкую дверь из эрзац-дерева. Оказавшись внутри, прикрыл голову рукой с бронеполотном.

Три врага. Я и ближайший ко мне выстрелили одновременно.

Он не успевал вытянуть двухзарядное ружье из оконного проёма, поэтому выхватил из кобуры на кирасе однозарядник.

Его пуля срикошетила от грудной пластины, оставив царапину; моя – тяжелая револьверная – ударила в голову и все содержимое разбрызгало вдоль стены.

Я оскалился, переводя оружие на второго. Тот не успевал перезарядить пистолет, он поднял руки подразумевая сдачу. Выстрелил ему в грудину. Тот дернулся, сжался, прокряхтел что-то и затих.

– Самодовольный палач, – с удовольствием проурчала Желчь; у нее не получалось скрыть полноту радости.

Сделал шаг вперед.

Третий напрыгнул с боку, метя топором в мою голову. Я заблокировал атакующую руку в середине предплечья и левой вбил нож ему в шею.

Вырвал и одновременно с этим сделал шаг в сторону, чтоб не сильно забрызгало кровью.

– Чисто, – прокомментировала Желчь.

Враги нашли нас.

Подстава, засада, нападение – назвать можно, как угодно.

Кинули нас знатно.

Наводка на шестой круг оказалась ловушкой. Предположить такое не смогли. Мы расслабились – легкая дорога до цели: пара троек гибсов на пути и один хвостатый толлот, застигнутый врасплох за играми с трупами.

Заброшенная озерная деревушка хатов. В центре – небольшая площадь. Полуразвалившаяся статуя Короля и свисающая приманка – болтающийся на поводке Светлячок Аттона. Светлячок сиял белым золотом. Дергался из стороны в сторону, пульсировал, хлестал по воздуху колючими желтушными лентами.

Когда Йорг накинул мешок на Светлячка и затянул – раздался одиночный выстрел, через секунду по площади грянул слаженный залп.

Винтовочная пуля ударила Йорга, пробивая кирасу; он рухнул. Кряж среагировал мгновенно, после выстрела поставив впереди себя щит. Троих зависимых зацепило сильно. Одного прям раскидало – пуль семь в себя принял.

Стреляющих много – больше десяти.

Мы разлетелись в стороны, как скальные жуки от света лампы.

Я ворвался в ближайший дом по левую руку и перебил боевую тройку.

Прислонился к окну, перехватил ружьё мертвеца, и выстрелил в дом напротив.

Ситуация сложилась следующая – я среагировал быстрее всех, и первый оказался под защитой стен.

Кряж, Карс и по понятным причинам Йорг остались на месте под тенью статуи Короля.

Из ушей Кряжа хлестала кровь от перенапряжения. Он держал пять ромбовидных щитков, развешенных в пространстве по принципу, понятному только ему; для меня они казались хаотичными – но я не обманывался. В конце концов, он до сих пор был жив.

Карс отстрелялся из барабанного шипомёта оракула в дом по правую сторону от статуи: в двери и окна. Страшное грохотание, взрывы, пламя – кусало строение вихрями.

Востр, Батар и Бо пытались забрать другой восточный дом.

Живые зависимые, в том числе и Ятим, заняли одно из южных зданий. Со своей позиции я видел четыре огневые точки врага, включая ту что подавил Карс и ту в которой зашёл костяк Ядра, но и это не всё – слышу еще: стреляли и из соседних зданий.

Значит нужно двигаться. Нечего сидеть на месте.

Рванул к заднему входу, выбежал, опять загрохотали выстрелы. Забежал направо, заглянул в окно, отстрелял остаток барабана.

Двое рухнули.

Переломил револьвер, гильзы вылетели, начал заряжать новые патроны.

Бездна.

Слишком отвлекся. Не привык к оружию – не имел права отводить взгляд от окна, но пока так заряжать не умел.

Противник появился откуда-то сбоку из-за оконного проёма. Краем глаза все же заметил – это спасло. Дернулся назад, он в выпаде вбил меч, срезал мод, рассек щеку по кость. Ладно язык не зацепил.

Лёд и кровь – весь мир.

Холодный взрыв, который через миг напитывал кровь горячим топливом, раскаленной сетью ярости под кожей лица.

Моды взбесились.

Револьвер упал – моя рука сжалась на запястье врага – сломала как прутик. Выдернул тело из оконного проёма и ударил об каменную породу. Раз, второй, третий. Он снизу – хребет ему точно искалечил.

Склонил голову, тем самым заливая окуляры его маски жирными кляксами крови – с меня хлестало, будто я одно сплошное пробитое пузо вепря-хага.

Стрельба за домом участилась в такт безумному бою сердец. Взрывы стали звучать реже. Наверное, шипы в барабане закончились.

– Останови кровь, Громила, – прокричала Желчь из динамика наруча.

Хтон мигнул, зашипел, брызгая кислотой и отстрелился в бок.

Что?

Почему?

Некогда размышлять.

Я сжал руку врага. Вторую – отпустил, она и так сломана. На кирасе у него «спица зависимого».

Ударил кулаком в кадык: резко и безжалостно. Злость даже сквозь работу оставшихся модов проникала – пронзительным красным эхо-стилетом. Этот укол пробил защиту функционала, и я стал страдать от эмоционального кровотечения: в самость изливалась ярость, боль, неудовлетворённость, жажда насилия.

Он хрипел; я хрипел ему в ответ, пытаясь рассказать его судьбу на понятном ему языке.

Разогнулся и четыре раза пробил пяткой в висок. Капли крови с щеки разлетались при каждом ударе фейерверками – я уделял им больше внимание, чем треснувшему черепу промысловика.

– Мертвее мертвого, – подсказала Желчь.

Стало легче.

Трясущимися пальцами оторвал свисающий на куске кожи, изломанный мод – зарычал. Отложил часть тела в карман. Вытянул медицинский мешочек, сорвал нить, засыпал кровоостанавливающий санг на разорванное лицо; щедро – вытряс весь.

Поможет?

Даже и не знаю.

Глаз уже не видел – может щека опухла, может что похуже.

Пока пена твердела, аккуратно, без резких движений перезаряжал револьвер.

Шёл дальше.

Ближайший дом пустой. Стреляли в следующем, через один. Я подбирался осторожно.

Спешить некуда.

В левую взял двухзарядник. Ближний бой мне точно ни к чему – лучше его не допускать. Резкое движение и я весь вытеку.

Несмотря на быстро бьющиеся сердца и химию в крови, я не ощущал адреналина и воодушевления – устал невероятно. Ноги как колоны из примитив-металла; а на горбу – тяжесть.

Заглянул в окно и тут же, спасаясь, упал. Один из промысловиков стоял с мушкетоном наготове. Дробь разорвала часть оконного проёма, разбрасывая всюду щепки.

Я чувствовал, как все враждебные взгляды были направлены сюда.

Перекатился к двери. Вовремя.

В то место, где был, отстрелялись. Поднялся, вломился внутрь: двухзарядник, дважды прогрохотав, выплюнул пули ближайшему в живот. Второй начал переводить револьвер на меня, но не успел. Я нажал на спусковой крючок Центуриона четыре раза. Делал наверняка – руку водило из стороны в сторону.

Из четырех раз попал дважды. Пробил плечо. Наплечник кирасы лопнул; вторая ударила в правую часть лба.

Когда второй умер, третий в ужасе замер – он все еще перезаряжал мушкетон. Подлетел к нему и ногой выбил оружие в сторону.

Я сверху. Опять лил на врага кровью. Что ж такое.

– Кто-о? – мой голос булькает.

Не уверен, что он понял.

Злость как ядовитый штырь, вбитый в спину. Выдавил ему глаз. Он визжал, затем выл.

– Кто-о? – булькнул еще раз.

– Унгур! Унгур!

Я ударял его затылком о стену. Он шипел, я повторил вопрос.

– Унгур! Пожалуйста! – повторил он ответ.

Тогда я свернул ему шею.

Припал к окну.

Уже почти не стреляли. Центурион положил на подоконник. Посыпал сангом лицо, сцепил края, порошок шипел, пенился. Я морщился от боли. Моды пытались перезагрузиться, но пока только громко и отчаянно скрежетали, будто с обидой на весь мир.

Взял Центурион, засунул в кобуру. Аккуратно поднял оружие убитого, не опуская голову вниз.

Оглядел – это пятизарядная капсульная Виверна. Тонкий револьвер с длиннющим курком. Заряженный.

Хорошо. Он мне нравился.

Вышел, засовывая патроны в барабан Центуриона.

Подошёл к статуе.

Кряж скинул маску на нагрудник, теперь курил трубку. Все его лицо, как у безумца из-за засохшей крови.

Зависимый ковырялся в ране Йорга. Кирасу с него сняли. Карс сидел рядом, смотря на командира. Часть лица выше маски бледнее некуда; пялился в одну точку – на рану.

Прошептал Кряжу:

– Как Йорг?

– Отдыхает.

Мои брови поднялись вверх:

– Совсем отдыхает?

Ирония проступила на лице Кряжа.

– Если на обратном пути не перестреляют, рано или поздно отдыхать прекратит.

Шанс выжить есть.

Кивнул.

– Что у тебя? – шепчу, указывая на трубку.

– Улаан бояр. Степняков тема. Нужно восстановиться. Будешь?

Покачал головой.

Только этого дерьма не хватало.

– Это люди Унгура, – сказал ему.

Теперь кивнул он.

– Вне промысла могут напасть?

– Нет, – вот и весь ответ Кряжа.

К нам подошёл Востр. Оттёр лезвие ножа о рукав и добавил:

– Агрессия только здесь, но нам и этого может хватить. Когти Унгура – большая промысловая группа. И это жопа, друзья мои. Считай нам полноценную войну объявили.

Глава 23

Распорядитель

15 объятье,

двенадцатого месяца 1366 года.

– А молодняк с таким ответственным заданием справится? – Батар выглядел обеспокоенным.

Переживал за детишек?

Как мило.

Половина лица то горела огнём, то её сводило от пробивающих скулу ледяных игл. Они заходили глубже. Пронзали голову, отдавая болевыми вспышками аж до шейных позвонков. Вдобавок еще зубы с правой стороны ныли.

Штрековый отброс.

Все-таки сильно зацепило.

Моды работали плохо, постоянно перезагружались, оставляя с болью наедине, и от всего этого я был крайне раздражён.

– Это вы говорили, Когти в промысловике напасть не могут. Пусть мелочь сторожит, лишним не будет. Не от нападения, так может от диверсии защитят.

Батар протянул с сомнением:

– Какой диверсии, Танцор?

Будто усиливая вопрос, он с грохотом положил на столешницу оружейный мешок.

Батар – мягкий человек.

Я оценивающе его оглядел.

Похоже грязные вещи ему тяжело даже представлять, поэтому и не особо инициативный в группе. Должно быть, проблемы с воображением и уверен – прогноз и аналитические способности не самые сильные стороны Батара.

– Достаточно найти и подкупить одного гнильца из лекарей, чтоб исправить положение Когтей и закончить дело неудачливого стрелка, – объяснил ему как малому, только выползшему из премирья.

Батар задумался.

Востр тяжело вздохнул. Он, думаю, прекрасно всё понимал.

Интересный получился Выход и добыча: Светлячок, который Востр уже передал за четыре сотни дхарм в Цеха, и сорок три оружейные единицы.

На самом деле достойных экземпляров оказалось немного: две четырехствольные Бури, Виверна – ее я как раз себе взял – и Курсун. Второй револьвер как-то быстро в руки Карса определили: у него, один шут, ничего стоящего не было. Еще нашлось двухзарядное Кирово ружьё. Остальное – бесконечные армейские стандарт-экземпляры, войсковые пистолеты и простейшие однозарядники. Это далеко не все ценное, имеющееся у Унгурских червей с собой; нет, лишь то, что мы на бегу подхватить успели. Долго в посёлке копаться было нельзя, Йорг ждать не собирался, Бездна уже вгрызлась в череп. Пуля зацепила правое лёгкое; Кряж и один из зависимых смогли удержать командира в числе живых. Как именно они этого добились, я не знал, но смогли. Колдовство с бинтами, ватой, хирургическими наборами и разными ампулами ихора. Хрипы Йорг издавал жуткие. Даже мне не по себе становилось.

Что касается количества противников: озерное поселение приняло в себя четырнадцать зависимых, их легко определить по спицам, вдетым в одежду или закрепленным на броне; и еще было восемь бойцов из Ядра – их предплечья отмечали татуировки когтистой лапы.

Востр говорил, в Ядре Когтей около сорока бойцов, поэтому щелчок по носу Унгура вышел мощным: разом четверть основного состава погибла.

Из семнадцати наших умерло четверо зависимых и тяжело раненным выбрался Йорг. Он все еще боролся, цеплялся за жизнь.

Удачи ему в этом.

Конечно, много наших побило. Только вот почти каждая альтернатива при разборе боевой задачи в шаблоне, оказывалась хуже. Получалось, нам выпал один из самых благополучных раскладов. Желчь так вообще сказала, что по итогу мы, оролуги такие, маленькое чудо склепали.

Смешно было смотреть на лицо Ятима после стычки. Переживал из-за того, что в начале не успел последовать за мной. А как он, в принципе, мог успеть? Я взял предельную скорость, чтоб случайной пулей на месте не убило.

Какой же он еще незрелый, – думал, выслушивая извинения.

Ятим заперся в доме с нашими зависимыми и оттуда отстреливался. Может кого подстрелил, может нет. Потом вышел и увидел, что я еще и ранен. Должно быть подумал, вот прикрыл так прикрыл, и он начал круговорот самообвинений в голове, что-то и словесно изливалось. Объяснил ему, как малому птенцу, что такое будет часто повторяться:

– Не принимай близко к сердцу. В бою другое бывает редко.

Получалось я убил девятерых меньше чем за минуту, и рану получил скорее по глупости. Центурион оказался безумно эффективным, а вот я – нет. С оружием неплохо было потренироваться до Выхода. Размяк. Я гонял Ятима, но сам озвученным советам не следовал. Смотрел как он до одури стрелял и перезаряжал промысловый мушкет, и, к удивлению, собственные мыслеходы ни разу не скрутились к той простой вещи, что с Центурионом я – шутов дхал – как со стрелковой единицей и вовсе не знаком.

Не подумал. Много возомнил о себе. Изображал своих ветеранов-инструкторов из Ямы и заигрался.

Вообще, если бы не щиты Кряжа, то всех нас и посекло до Бездны еще первым залпом. Не знаю был ли одиночный выстрел, срубивший Йоргоса, спланирован, но он дал шанс.

После боя Кряж показал ровные аккуратные кучки сплюснутых пуль.

Впечатляло.

Я так и сказал ему:

– Без тебя мы бы тут умерли.

И он кивал, потому что это чистая правда. Показывал видимо для того, чтобы и я понимал и лишнего себе не выдумывал.

Не хватило Когтям опыта для успешного исполнения плана: засада не удалась – по задействованному составу никто из нас уйти не должен был.

Немного взрывчатки изменило бы ситуацию. Изменило бы ситуацию убийство Кряжа или меня. А так – любители и действия у них соответствующие.

И опять же, знали ли о том, что Кряж – оракул?

Нет, конечно .

При желании можно было узнать, ведь маскировка Кряжа условна. По многим действиям, по историям, что всплывали, по выкупу свидетельств у тех же сборщиков и других, кто имел контакт и видел. Но Кряж до безумного неприметный. Такой вот способ защиты – отвод глаз. Думаю, те кто первый раз его видел, делал вывод и больше мыслями к нему не возвращался: взгляды перетягивали на себя Йоргос, Батар и Бо. Первый своим образом старика-хищника с протезом, второй – ростом и мышцами, а третья тем, что являлась привлекательной девушкой, и такую среди промысловиков редко встретишь. Сейчас был еще я – дхал. Это тоже думаю кому-то из наблюдателей могло показаться интересным.

В этот раз Кряжа хватило на обратный путь – отрубился он только в лифте. Дальше пришлось нести на руках. Выбрали для этого дела одного из зависимых, которому оракул платил, и Карса, с условием, что как только донесут товарища до Изы и как оповестят о случившимся Таса, то молодой должен прийти в Лечебницу.

Дошли обратно спокойно.

Никаких нападений, никаких засад, никакого контроля. Были мрачны и молчаливы, только Бо ругалась на языке сборцев. А дальше лифт, Первый Круг, хирургия… Йорга забрали. Прогноз плохой.

Меня наскоро зашивали, чуть ли не на ходу, возле селения хатов – теперь же пришлось все резать, чистить и перешивать. Лицо горело, моды шипели. Должно быть злились.

Вскоре и Карс вернулся.

Прождали три часа, пока к нам дежурный-лекарь не вышел и не отправил домой. Сказал, всё сделано и теперь выживание зависело только от личной воли Йорга, караулить толпой бессмысленно. Спорить с ним никто не собирался. К тому же раненного ихором накачали на сто тридцать пять дхарм.

В итоге молодых мы оставили сторожить, а сами отправились в Иззу.

Усевшись удобнее, я спросил:

– В курсе кто источник информации у Йорга? Кто именно дал наводку?

– Нет, – со злостью ответил Батар. – Теперь только если Йорг очнется, тогда и узнаем кто эта мразь.

Востр сидел, сложив руки на груди:

– Не если, а когда, – поправил он.

– Востр…

– Не начинай, друг Батар, бывало и хуже.

Здоровяк поморщился:

– Когда?

– Я не специалист по его биографии, друг Батар, – повысил он голос. – Но при мне в Атаде было хуже.

– Меня тогда не было.

Он пожал плечами:

– Ну без тебя мир не останавливал кручение. В Атаде было определенно хуже.

– А что случилось в Атаде?

– Рука, Танцор, – поспешил объяснить Батар.

– Молчи, сам же говоришь, тебя тогда не было, – Востр нахмурился, потер переносицу. – Наткнулись на ячейку Вязи. Алт не оскал продемонстрировала, а натуральную гадящую жопу.

– Что еще за Вязь?

– Ты не знаешь? – Востр был удивлён.

– Нет. Откуда?

– Вязь – это культисты Идола. Конченные мрази.

– И что они хотят?

– Чтоб Кукольник их в рот поимел, – огрызнулся Востр. – Мне откуда знать, друг Танцор?

Я не мог понять:

– Пленных никогда не брали?

– Обычно они не сговорчивы. Только их ловят, они до состояния Кукольника деградируют. Что-то он им даёт, что вытаскивает из них дух в нужный момент. Вон такие хагасы и подорвали Йорга. До Лечебницы считай жженый огрызок довезли.

– Для огрызка хорошо сохранился, – сказал я скептически.

– Мы какое-то время наёмничали в Наре.

– Это должно мне о чём-то сказать?

Востр вздохнул и растрепал волосы:

– Наверное нет, друг Танцор. Я все время забываю, что ты пустой. Земли Нара заражены влиянием богини Парвати, жизнь там потихоньку лечит. Так что этого шонхора не так-то просто убить.

– Понятно.

Культисты Идола?

Омерзительно.

Какие цели они преследовали: хотели, чтобы Идол стал завершенным? Какие оправдания себе находили? Даже думать об этом мерзко.

– Мы не должны просто сидеть, друзья.

– Есть идеи? – меланхолично спросил Батар.

Подняв руку, я заявил:

– У меня есть.

– Говори, а то пусто в голове, – тяжело вздохнул здоровяк.

– У тебя всё как обычно, – пробурчал Востр.

– Ой, не сочиняй.

– Нужно разобрать, – толкнул оружейный мешок. – Оставить подходящее. Что не подойдёт – пусть Тас продаст или кто другой способный. Дальше… Если есть возможность, связи и перекупа информации воспользоваться. Старые друзья, которые сильно задолжали, и прочее – растрясти каждого кого возможно и воспользоваться всем чем можно. Только не прогадайте… нужны проверенные люди и проверенная информация. Необходимо быть уверенными в ней, иначе опять в засаду попадём. Либо если информации нет, повесить маяк, чтобы человек первым делом бежал и нам всё рассказывал. Пообещайте гору дхарм, что угодно – не суть. Умрёт Йорг или выживет – мы все равно получим голову Унгура. Это истина.

***

16 объятье,

двенадцатого месяца 1366 года.

Я на арене. Очередное выступление без награды.

В этот раз вариация стычки – простейшая пистолетная дуэль.

Передо мной латник в полных доспехах, даже шлем был. Из вояк никто так не ходил.

Какая-то паскудная мода.

Конкретно этот видимо собрал снарягу специально под бои в Доме Мечей.

Правильно ли это?

Наверное.

Ведь я сделал так же, только ограничился подходящим боеприпасом.

На его черной маске крепилось красное перо. Что это означало – загадка, но, если честно, меня и не сильно интересовало. Латник был мертв, только еще не знал об этом.

– Дуэль начнётся насчёт три, – объявил Управляющий.

У противника двухствольный Эвокат, такой же каким владеет Йорг.

У меня первые два патрона в барабане Центуриона заряжены волей Кряжа.

Дело усиления было небыстрое и непростое; оракул объяснил, что у него модули под такую тонкую работу не заточены. Поэтому всего два. Ему и так нужно пополнять потраченные шипы.

Между нами тридцать шагов.

Органы выпустили химию в кровь.

Озаботился заранее.

– Три…

Я поднял револьвер намного быстрее. Его рука преодолела одну четвертую, а моя уже оказалась в полной позиции для стрельбы. Мог и из неполной – от бедра открыть огонь – но важно, чтоб первые два “жала” ударили в цель.

Мгновение – и я опустошил барабан.

Латник упал с грохотом.

– Капитан Яйцеглот совсем не впечатлил, – сказала Желчь. – Жаль.

Люди за бойницами вопили от восторга.

Странно. У кхунов стрелковые стычки были самыми нелюбимыми из возможных вариантов выяснений отношений; к ним, конечно, прибегали чаще, потому что можно сэкономить время, но очевидно большинству приятнее смотреть на фехтовальное противостояние. Так раскрывалось подлинное мастерство. Здесь же похоже воспринимали как диковинку. Все отвыкли от такой до одурения тупой простоты, оттуда и радость. Какой-никакой эффект новизны. Мне это казалось скучным, но жаловаться глупо. Я торопился, так что формат подходил идеально.

Приблизился, придирчиво разглядывая, результат.

Первая пуля пробила грудную пластину, вторая – латное ожерелье. Уверен под защитой соперника, в этих местах, разорвало плоть, как от крупного калибра. Смерть практически моментальная.

На всякий случай перезарядил оружие. Процесс меня успокаивал, занятие ощущалось медитативным развлечением.

Как и ожидалось – патроны, усиленные Кряжем, сработали отлично. Стандартные либо скользнули по защите, либо срикошетили – и лишь один из четырех оставил серьезную вмятину под грудиной справа. Вряд ли бы это привело к каким-то тяжелым последствиям: может дыхание сбило, может наградило вспышкой боли, но всё же лучше, чем ничего.

Если бы особый боеприпас подготовить не получилось, я бы изначально выбрал другую тактику. Тогда бы выцеливал лицо и одна из шести пуль с высокой вероятностью попала бы куда надо.

За время что поднимал револьвер и отстреливал барабан – латник не двинул ничем кроме руки и шеи, я же еще и шаг в левую сторону сделал.

Что это значило?

Бойцы Дома Мечей оскорбительно медлительны.

Когда шёл в комнату отдыха, меня выловил червяк-управляющий-Тар, как обычно закутанный в идиотский балахон.

– Танцор, тебя Распорядитель хочет, – голос у паразита взволнованный.

– Рад за него, – побороть безразличие я не в силах. – И что это значит?

Он даже растерялся, потом хлопнул в ладоши:

– Распорядитель хочет тебя видеть, беседовать, говорить!

– Понятно, ясно, очевидно! Это какое-то необычное событие?

– Еще какое! Он не общается с участниками, считает это ниже собственного достоинства.

– Важный такой?

– Как-никак самый богатый человек в Изоте.

Понятно, какой-то очередной грязный червь.

– А ты то чего так разволновался?

– Так я тебя оформлял. Чем больше раз ты победишь, чем больше к тебе внимания, тем больше мой процент, – он махнул рукой. – Да и не в нём дело, а в допуске от твоих успехов.

– А я что мог не у тебя зарегистрироваться?

– …

Он, судя по всему, был в ужасе.

– Я просто тебя дразню.

– Хорошо. Иди скорее.

– А у Распорядителя имя есть?

– Нет.

– В каком смысле нет?

– Так вот и нет. Мы, люди простые, не знаем. Распорядитель и все. Пошли-пошли, – он потянул меня за руку. – Танцор, Распорядитель – это не тот человек, который ждать должен. Он уже свое “отждал”, понимаешь?

Я не понимал.

Тар вывел по лестнице на четвертый этаж. Мы прошли в коридор, где ожидали просители. Здесь их шестнадцать человек: и белые мундиры промышленных администраторов, и бело-золотые костюмы алхимиков, и синяя форма легионеров.

Управляющий постучал в аркообразную дверь из истинной древесины. Через несколько секунд она открылась: сработала автоматика.

Большой зал.

Первое что бросалось в глаза – излишняя роскошь.

Высокий тёмно-фиолетовый потолок и множество серебристых ламп, расположенных точно звёзды на небе. Я узнал стилизированные созвездия: Жало, Паук, Мыслитель, Корона и Шип.

Интересно.

По центру – колоны: тёмно-синие с серебряным барельефом. Изображение везде одно: человек в золотых доспехах пронзал копьём голову Идольного тела; человек в серебряной броне пробивал голову сражающегося дхала.

Похоже какой-то очередной, ненавидящий кхунов гуль.

Тяжело.

Моды гудели. Я справлялся, но эхо злобы настойчиво кололо шаблон. Злость не доходила в прямую до самости, вот только эта надоедливая игла, сконцентрировавшая атаки на затылке, вызывала раздражение.

– Нравятся колоны, Воитель? – прозвучал спокойный и надменный голос.

Какой обезоруживающе тупой вопрос.

А он продолжал говорить:

– Я весь божественный костяк изъездил, чтоб найти ребят, взявшихся за такую работу. Строители сжалились только в Птооне.

С правой стороны по мраморному полу раскидано множество алых подушек. Мыслительный скол, они точно капли крови.

На подушках лежала девица в свободном одеянии. Показывало оно слишком много обнаженного тела.

Девица эта молода и красива: острые черты и пухлые губы, длиннющие черные волосы и выразительные брови. Следила за мной, с мечтательной полуулыбкой. Хоть сейчас спасай-воруй и сказка готова.

Даже жаль, что мне на неё плевать. Оскорбительно хилая для независимой личности.

С левой стороны – арка, уводящая видимо вглубь этажа, к другим помещениям.

Ближе к стене стол колоссального размера, опять истинное дерево. Страшно представить цену такого. Он украшен повторяющимся орнаментом узоров волн, а в центре из них выпрыгивал водный амтан, с кораблём, зажатым в зубастой рыбьей пасти.

И такие бывают?

За столом сидел мужчина. Возраст определить сложно. На лице бело-синяя маска – он ее даже в чистом помещении носил.

Интересно почему?

Может из-за нашей встречи? Скрывался? Делал тёмные дела и всегда был готов обнулить личность Распорядителя? Имел уродство?

За плечами Распорядителя возвышались громады двух мутантов-телохранителей.

Впечатляющие близнецы – полукровки. Одинаковый рост, на голову выше двух метров. Одинаковые лица и скучающе-брезгливое выражение. Одинаковые позы, сложенные руки на груди. Одинаковые кольчуги, сделанные на заказ.

Как будто бы им было мало собственной силы, по правым рукам каждого шли белесые квази-мышцы: корневые модули. На массивной мускулатуре они казались мелким украшательством. Когда полукровки чуть двигались, мышечные модули набухали, тихонько жужжали. Страшно представить насколько телохранители сильны. Если такой хлопнет ладонью по голове – та просто-напросто лопнет.

У каждого на поясе: небольшой топор, цельный из примитив-металла, нож и по три фуркатских восьмиствольника.

Если для меня такой набор вооружения исключительно громоздкий – больно уж базарганы массивны – то для здоровенных уродцев в самый раз. Также наличие подобного оружия говорило о том, что у Распорядителя хорошие отношения с фуркатами. Просто так базарганы не достать, а за ношение кочевье еще и спросить может.

Сам Распорядитель, высокий и болезненно худой, развалился в мягком кресле, с подлокотниками, вырезанными из синевато-белых рогов батара.

Крайне странный выбор.

Так понимаю, фуркатов такие вещи должны до зубовного скрежета бесить. И как они тогда ведут с ним дела?

На столе невообразимый бардак, который будто гвоздь омерзения в шаблон вбивал, через работу всех модов.

Чего там только не было: и тарелки с засохшей пищей; стаканы, забитые обглоданными костями; ровненькие стопки исписанных бумаг, перетянутые бечевкой; множество кружек с недопитым содержимым, рюмок и глиняных бутылей; разбросанные всюду наборы письменных принадлежностей, ножи, скальпели и много где – давно засохшие кровавые следы. Перечислять различную, въевшуюся точно вековую грязь и сколы на дорогущем теле дерева – совсем неблагодарное занятие: так много их.

С левого края столешницы стояла банка с дохлым розовым эмбрионом неведомо какого вида, возле лежали россыпью необработанные драгоценные камни, а близко к Распорядителю статуэтка треугольного существа – вверху черная маска с тремя золотыми глазами. Покровитель Банара – Яма.

Периодически владелец касался фигурки, ненадолго замирал.

Похоже излишне религиозен.

Меня чуть замутило, будто внезапно запахи почувствовал.

– Qor. Подходи ближе, Молодой. Мы так говорить не сможем. Глаза не могут тебя разглядеть. Сам понимаешь зрение ос, совсем не такое как у местных полудохлых от древности скальников.

Удивление прошлось по шаблону волной. Ни разу не слышал, чтобы люди так говорили. Распорядитель о себе чрезвычайно высокого мнения.

– А ты Тар, иди туда, откуда пришёл. И jefi. Задачу выполнил, – продолжал он. – Valo.

– Да, господин-Распорядитель, – Управляющий удалился.

Я подошел ближе. Двигался с осторожностью. Полукровки очевидно серьёзные противники.

Близнецы следили за мной, не моргали. Их большущие глаза напоминали совиные.

Мыслительный скол, жалко будет выкалывать.

Улыбнулся им.

В лицах странность, которую сразу не разглядел. Серая кожа темнее, чем у местных мутантов. Еще и шла своеобразными ромбовидными чешуйками или пластинами.

Нутро нашёптывало очевидное, возможно возникнут трудности с пробиванием шкур.

На широких мощных лицах – тонкие острые носы, Всетворец будто в насмешке налепил. И хоть это похоже на других местных полукровок, в близнецах чувствовалась и определенно была какая-то очевидная экзотика.

Явно неместные.

– Это где таких производят?

– Тебе и правда интересно, Молодой?

Я пожал плечами, а он ответил:

– Их помесь bew tehs... называют, да, называют цэр. Выращивают в Каменном Панциде, в фуркатском Миладе воспитывают – потом сдают тому, кто достаточно платит.

– Рабы?

Один из близнецов фыркнул, выразив презрение.

– Кто угодно, Молодой, но не рабы, – объяснил Распорядитель.

– Понятно. Скажи, зачем ты меня звал?

– Молодость – нетерпелива, тут, конечно, ничего не сделать, – он потёр свои костистые ладони. – Но что имеем, то имеем. Sangre jeffio. Sangre atola tehs worm marcito.

Близнец с правой стороны рассмеялся, услышав последнюю реплику.

Раздражение срезали моды, оставив только ворчливые отголоски.

Пытаясь отвлечься, всмотрелся тщательнее, и увидел две детали. От первой разобрала ярость такой силы, что модам пришлось на секунду парализовать мое тело, а затем и просто еще на секунду выключить. Перезапустить. В голове я уже потрошил Распорядителя, захваченный эмоцией; по факту, тело, разогнанное биохимией с безумно-молотящимися сердцами, застыло на месте.

Сейчас – совершенно точно – моды спасли. Как только я отсеку голову Распорядителю, братья прихлопнут меня, точно взбесившегося иглошёрста.

Все дело в его маске. Белая основа с вставками украшениями из льдисто-голубых костей дхалов. А по краям, у скул, ушей и висков осколки модов.

Гнилой пузырь шанкарской отрыжки.

Распорядитель не мог не знать, что носил. А значит, чтобы сейчас не рассказывал – он опасен. Распорядитель – враг, ненавистник, извращенный коллекционер; и будущий мертвец.

Это я обещаю.

Справедливость – всё.

Вторая деталь – предплечья открыты, черные нити шли под кожей пугающей сеткой. Так выглядело отравление тех, кто носил внутри плоти больше модулей чем мог освоить.

Бойцом не выглядел – так понимаю, для этих задач чучел сзади достаточно.

Однако я держал в уме: всякое возможно. Среди множества модулей найти в его тщедушном тонком теле какой-нибудь одиночный боевой – да еще и самый неприятный – думаю вполне реалистичный расклад.

Этакий модуль последнего шанса.

Что мог подметить еще?

Ему могло быть как сорок лет, так и все восемьдесят.

Был ли он старше меня?

Задумался, а сколько мне вообще лет? Сложный вопрос. Сколько функционируют дхалы? Маловероятно, что мне восемьдесят. Между четырьмя и шестью десятками? Это уже больше напоминало правду; однако оснований никаких так считать нет. Ориентировался по подсказкам нутра.

– Прости старика, задумался. Видел твои бои, как тебе “Дом”?

– Терпимо.

– Легко, да?

Промолчал.

Готовил ли он мне ловушку?

Естественно. Иначе вообще зачем я здесь?

– Скромный – хорошо. Можешь не говорить старику. Я понимаю. Но таковы правила. Другие бои видел?

– Нет.

– Понятно. Деловой, а не идейный. Ты заинтересован в Пере?

– Заинтересован.

– Ты неплох, Молодой, – он сам себе кивнул. – Приятно посмотреть. Sangre… Кровь горит. Минимум лишних движений, сплошь лирика функционала. Просто, эффективно, напролом. Вызывает уважение. Спросил у Боросса – сам я в таких делах всё же слаб – справится ли он с тобой, так Боросс пожал плечами и сказал, что в одиночку не работает, только с братом. Обычно он отвечает что-то вроде “размажу слабака в фарш”.

– Босс, – недовольно прошипел гигант у правого плеча.

Распорядитель врал.

Я ничего показать не успел.

Где он мог что-то видеть?

Уверен, этого диалога не было. Старик только сейчас его выдумал, чтобы надавить на мою гордость и самолюбие. Но он не из народа, и даже не человек. Он – мертвец, гуль, отброс, червь. А значит его мнение и исторгаемые из пасти слова стоили меньше чем вонючий ком грязи.

Поморщился:

– К чему это пустая похвальба?

– Молодой, если хочешь всерьез за Перо соперничать, то нужно получать больше баллов. Чтобы получать больше баллов, бои должны стать серьезнее. Чтобы бои стали серьезнее – нужно твое согласие на усложнение.

– Как посмотреть список участников и заработанные баллы?

– Никак.

– Почему?

– Потому что такова моя воля, – услышал в голосе улыбку.

– Зачем нужно усложнение боев?

– Зачем Распорядителю хорошие бои?

– Понятия не имею.

– Любовь к искусству. Деньги, билеты, тотализатор. Новые рабы. Благодарность Архонта, нелюбовь к Советнице. Причина может быть какая-угодна и watt даже несколько сразу…

– А других “любимчиков” у тебя нет?

Он засмеялся:

– Есть… Как же им не быть. Поэтому и веселее, когда они сталкиваются между собой. И там уже получается чемпион. Так ты согласен, Молодой?

Видимо просто варианта, где его цэры меня до смерти забивают – нет.

Уже хорошая новость.

Либо с его точки зрения – это просто не честно, если он идиот, либо из-за их “любви” с Советницей дело могли раскрутить и рисковать, подставляться по ерунде он не хотел. Второй вариант – более вероятный. Думаю, того из кого ты делаешь украшения – приниматься всерьез сложно.

Так-то он мог придумать что угодно. Взять любые баллы, но, конечно, вряд ли его цель засудить. К тому же от засуживания есть прекрасная защита – просто убивай всех оппонентов; присуждать победу мертвецу – неприлично, в некотором роде даже проблематично. Но формат судейства странный. Да, мог накрутить что угодно.

Мог, но какая разница?

– Согласен.

Распорядитель нажал что-то в нижней части стола, сказал:

– Вот и запись.

– А это зачем?

– Для властей, – пояснил Распорядитель. – Если ты погибнешь на Арене, чтобы лишние вопросы меня не напрягали.

Даже без таланта хади к эмпатии, я слышал насмешку.

В принципе, мне все равно что он себе напридумывал. Я в накопительство играться не собирался, просто убью его и найду синтез. Не выйдет отыскать, что ж, Мать меня поняла бы. Устранение Распорядителя стало задачей приоритетом выше.

Глава 24

Безопасность

Она провела пальцем по моей груди.

– О, Небо – это топор? – движение вверх, к шее. – Нет. Тогда бы рана не тянулась на всём протяжении… но что это могло быть? Эй, Воитель, не уснул?

– Нет.

– Это был кнут?

Большущие зеленые глаза внимательно следили за мной.

– Я без понятия.

– Это точно кнут.

– Ерунда, Касс.

Она наморщила вздёрнутый носик, усеянный веснушками:

– Почему?

– Какой кнут пробьет панцирь?

– Глупый, – сжала мое лицо ладонями и посмотрела в глаза. – Просто, когда тебя им били, ты был голый.

Рассмеялась.

Угрюмо молчал. Она много болтала – я в таких вещах слаб.

***

–У фуркатов принято, к первому встречному в постель прыгать?

Погладил рыжие волосы.

На короткое время почувствовал спокойствие, но потом в субличностях опять забилось беспокойство об Идоле.

Бездна.

– … Это всё из-за того, что ты Первый шип Сар.

Сохранять нить диалога было сложной задачей.

– Ты небось, это каждому говоришь.

Кассандра ткнула меня кулаком в грудь:

– Это что ты так меня шлюхой назвал?

– Назвал как назвал…

– А твои какие оправдания? Ты не сильно то сопротивлялся.

– Ты ввалилась сюда, женщина, когда я мылся.

Фыркнула:

– Недостаточно. Мог и уйти меня попросить.

– А ты бы ушла?

– Нет, конечно, – засмеялась. – С моей стороны – это тактический приём. Вам же нургусам боевитым нравятся тактические приёмы, возбуждают они вас. Нужно было застать тебе без панциря. Говорят, без панциря вы размягчаетесь. Так и есть. Так что придумай другую отговорку.

– Ладно… тогда так: у меня два с половиной века женщины не было, пойдёт?

Она посмеялась:

– Дурак.

Какое-то время лежали молча.

– Расскажи мне про Распорядителя, – попросил я.

– Умеешь ты настроение испортить, – поморщилась. – Что ты хочешь узнать об этом бескрылом?

– Ваши ведут с ним дела?

– Да, ханы и бури периодически засылают кого-то.

Удивился:

– Ханы и бури?

– Старшие обозначения. Сначала ты – мелкий, чагатай, потом туя, потом од, потом либо хан, либо если речь о женщине – бури.

– А ты у нас туя?

Она посмеялась.

– Комплементы делать умеешь. Я од, конечно.

– А сами старшие не ходят?

– Они уже ни к кому кроме Отца Бхавина не ходят.

– Так кто он?

– Отец Бхавин или Распорядитель?

Издевалась.

– Распорядитель.

– Преступник, сделавший слишком много удачных движений. И все. Грязный привязанный, от которого сблевал бы и амтан, – в отвращении она высунула язык.

– А что про маску думаешь?

– Пустая болтовня. Вонючие слухи. Говорить можно что угодно – это трёп. Не верю в то, что этот хагас таскает дхальские кости. Мерзость. Как бы тогда наши с ним дела вели?

– Ну, как-то вот ведёте.

– Брось.

– Это и есть дхальские кости, Касс.

– С чего ты взял?

– Я с ним встретился. На маске кости. Очевидно.

Она нахмурилась:

– Может удачная подделка?

– Может. Но делал ее тот, кто знал, как оно все выглядит. Обычно, в дикой природе так сказать, на костях есть мешающие разглядеть их штуки: плоть, мышцы и кожа.

– Может справочники какие? Муляж там?

– Может все что угодно быть, – голос скуп на эмоции. – Но я в своём мнении уверен. Ладно если бы только кости. Их, так понимаю, полно где можно в руинах и катакомбах найти, еще же есть и моды. Большинство модов без должного ухода уже за пять десятилетий в мусор превратятся. А значит он резал живого кхуна или – так или иначе – принял участие, простимулировал охоту.

– Как скажешь, – наглаживая мой бок, она хмурилась.

– Он опасен?

– Как любой человек с властью и деньгами.

– Нет. Как боец я имею в виду. У него черные нити на коже, в нём модулей на целое отделение.

– Насколько знаю, – сказала она тоном учителя. – Он полуразвалившийся старик. Модули поддерживают жизнь. Думаю, с ним и чагатай справится.

– Советница его терпеть не может?

– Да.

– Почему?

– Без понятия что там у этой оседлой суки в черепушке.

– А что легион?

– Не имеет ничего общего с делами Распорядителя. Будет конфликт, защищать его задницу они не побегут.

Минуту помолчали.

Потом она опять заговорила: – Сегодня был зачат твой сын.

– Женщина…

– Я буду рожать в родных степях – и он будет великим.

– Делай что хочешь. Болтай что хочешь. Твое право.

– Я не выдумываю, так Странник говорил.

– Касс, – я серьезно посмотрел на неё. – Кто такой Странник?

Проигнорировала.

– Касс?

– Что?

– Ты слышала вопрос.

– Я не знаю, что тебе ответить. Хагасов пепел, я понятия не имею кто это. По крайней мере, в том смысле, в котором ты спрашиваешь. Маска, перчатки, массивный балахон в пол – и к Страннику прислушивается Бог-Отец. Всё.

– Еще?

– Сейчас скажу, – игриво протянула она. – Рост средний, чуть ниже меня. Думаю, но это только мое предположение – он оракул.

– Ты видела, чтобы он плел конструкты?

Покачала головой:

– Нет. Предсказателей не бывает, а он себя так вёл… Думаю, работает с собственным мозгом: прогнозы и вероятности, исходя из высокого уровня информированности – иногда такие специалисты появляются.

Интересно. Похоже не дхал .

Оракул? Если он оракул – это может вычеркнуть и всех вероятных кхунов. Тех отступающих, которых мы провожали – невосприимчивых. Но про конструкты – всего лишь ее предположение. Я некомпетентен, чтоб тут судить… Такое нужно у Кряжа спрашивать.

– Ты не хочешь брать ответственность? – вывела меня Касс из размышлений.

– Это все ваше человеческое дерьмо. Не вымазывай меня в нём.

– Удобно устроился. Как делать, так ладони твои везде жадно шарили, и… – она обхватила себя руками.

– Напоминаю, делают детей не ладонями.

– … А как воспитывать, – меня она проигнорировала. – Так, ой мы из разных культур, ой, у нас так не принято. Хагасов пепел.

– Да, не принято.

– Ты что не видел своего отца?

– Видел, – лицо мое непроницаемо.

– А что тогда?

Промолчал.

– Ладно что ты сделал, когда увидел отца в первый раз?

– Застрелил.

– Да ладно?!

– Он оспорил мое старшинство, и я убил его.

Десять секунд смотрел в ее широко раскрытые глаза, а затем рассмеялся:

– Ладно тебе. Видела бы ты свое лицо. Никогда не встречал тех, кто меня произвёл.

Она задумчиво протянула:

– Это что первая шутка от тебя, дхал?

– Тебе показалось, – я иронично поднял бровь.

– А всё-таки?

– Для кхунов – это пустырь смыслов. Я понимаю ваш семейный концепт, но для меня он неестественный.

– А как же ваша Мать?

– Это другое. Про дар свободы, управление и наставничество. В рамках того концепта, что она привнесла, в свое время соответственно она была чем-то средним между единоличной правительницей, Королевой, и Первейшим по силе ума чатуром. Мы чтим ее как первую и как спасительницу. Очевидно она нас не рожала. Если в вашем смысле – она родитель нашей культуры.

Кассандра вскочила, сбрасывая с себя одеяло.

– Тогда! – крикнула, не стеснялась наготы. – Смотри и плач, Великий Киллигор!

Расставила руки широко, а затем провела по крепкому телу.

– Эта красота завтра же отправиться в степь и больше тебе не видать ее, не пробовать сладость ее неба, и Сар не улыбнется тебе, даже Алт плачет над тем, насколько ты невезучий амтан. Я еще лет десять буду хороша, сладкая как скальный виноград, грациозная как степная курсун.

Она рассмеялась и уселась мне на ноги.

Касс, и вправду, была хороша. Истина. Тело, выкованное волей Всетворца – произведение абсолютного искусства. Красота ее сравнима с красотой двухцветного меча. Острое, мощное, объединение света и тьмы.

Вспоминал: мелькали лица и тела – она как смесь всех женщин-кханников. Собрала в себе лучшие черты. Они не дотягивали до нее, и это странно, ведь она всего лишь человек.

Я положил руки на ее бедра, сделал над собой усилие – улыбнулся.

– Но это все завтра, верно? День еще не закончился.

– Не закончился, верно, Кили, – она наклонилась к моему лицу, провела пальцем по сшитой щеке.

Да, шрам там чудовищный – еще один в общую коллекцию.

Она продолжала:

– В следующий раз, когда встретимся, тебя будет еще меньше. А потом еще, и еще. Неизбежно – и Странник так говорил. Небо печалит твоё упрямство, но оно необходимо.

– Я дхал. Это и вправду неизбежно, – я хлопнул ее по заднице и утянул вниз. – Не трать моё время.

***

Спустившись со второго этажа ночью, я застал пьющего Востра за столом главного зала Иззы.

Яла сидела рядом с ним, массируя его плечо:

– Пьешь?

– Вот, друг Танцор, – устало протянул он. – переживаю.

– Гляжу сблизились? – кивнул на Ялу.

– Да, – он погладил ее ладонь. – Против?

Пожал плечами.

– Не мое дело, – безразличие в голосе.

– Трогает плечо, – он неуверенно улыбнулся. – Оно перестает болеть. Прости за сентиментальность.

Я подсел за стол и налил в стакан ска’ва.

– Старая рана?

– Вроде того, – замялся он.

– Как получил?

Он поморщился:

– От тебя такой вопрос звучит как ирония или издевка.

Состроил удивленное лицо:

– И почему? Я изображаю участие – говорят это полезно для командного духа.

– Кто такое говорит?

– Я.

Востр хмыкнул.

Я опять насел:

– Так что за травма? Не доверяешь?

– Да причем здесь… Ладно, когда был мелким, я ходил адептом Яма. Во время исполнения одного из ритуалов мне разворотило плечо пулей. Вся история. Скучно.

– Когда?

– Эхо, – он махнул рукой.

– Это сколько тебе было, ты же совсем молодой?

– Девять, друг Танцор.

– Рана на всю жизнь?

– Ага, – он провёл рукой по щетине. – Я тогда задумался: “Эй, Яма, ведь ты не прикрыл”. И не хотелось всю жизнь с ним связывать. В начале то выбора и не было: я ж сирота. Да и после раны понимания пришлось ждать. В четырнадцать ушел в пехоту, сбежал. Потом умом отошел, конечно, в легионе поумнел.

Я перевёл тему:

– Знаешь что-нибудь про Распорядителя?

– Старик без члена.

Эхо удивления хлестнуло:

– Откуда такие подробности?

– Я близко знаю его фаворитку, – Востр нахмурился. – Какая там сейчас: жопастая, чернявая?

– Чернявая, да.

– Вот, Никой ее зовут – она и говорила. Она не первая, только пока мы здесь находимся – третья. Остальные сгинули, и никто их не видел.

– А что легион-судья?

– Спрашивал всякое. Распорядитель говорит, по крайней мере, про прошлую – Майю, что она уехала к родным в Сант под Саргоном. Только нечего ей было делать там: она из-под Атада. Мы с ней раньше беседы всякие вели, разговорились. Я с шестьдесят третьего под Атадом служил. Ей приятно было слушать про родные места, друг Танцор.

Была это милейшая девчушка. И слово сказать плохого не могла про самого последнего ублюдка. Целованная Сар. Страшно представить, что он с ней сделал. Распорядитель больной на голову. А еще друг Танцор, у него какие-то нездоровые фантазии касательно твоего народа – и Ника, и Майя – хоть и отказались напрямую обсуждать вопрос, но слова: нездоровая увлеченность кхунами – прозвучали несколько раз.

***

17 объятье,

двенадцатого месяца 1366 года.

Днём Йорга притащили на носилках в Иззу. Был он слаб, все еще не пришёл в сознание, но лекари считали его стабильным. По их словам, ему уже ничего не угрожало. Вообще невероятно насколько многоцветный ихор ускорял лечение. Правда сумма оказанных услуг за двое суток получилась очень внушительной. Не вдаваясь в детали, уплатили больше трёх сотен.

К вечеру я направился проведать Йоргоса к его комнате и наткнулся на зависимого у двери. Вроде ничего необычного; это один из тех, с кем мы были в Выходах, только он вёл себя странно. Одной рукой держал сумку, другой копался внутри. Сам весь взволнован: потел, торопился.

Очевидно, гуль удумал нехорошее.

– Что там у тебя? – голос наполнился угрозой.

Зависимый чуть ли не подпрыгнул.

– Ничего, – поспешил ответить.

– Либо ты показываешь сразу, либо показываешь после того как я тебя искалечу.

Мы не соратники. Да, проливали кровь, но я ни с кем из зависимых за эти дни и словом не перекинулся; и имена, разумеется, не запоминал.

А дальше в комнате за углом – которая Востру принадлежала – громыхнуло практически разом трижды.

Зависимый дернулся, вынул из сумки мушкетон. В узком пространстве было легко скрутить хиляка. Чуть придержал, дважды ткнул головой в стену, оставив кровавые полосы на бежевом. Затем отпустил.

Открыл дверь к Йоргу и проверил.

Ничего. Спит себе спокойно. Закрыл.

Вытащил из кобуры Центурион, заглянул в комнату Востра.

Яла лежала, изорванная выстрелом в кровати, забрызгала белые простыни красным. Верхняя часть тела – в лоскуты.

Быстрая смерть – быстрое падение в Бездну.

Моды охладили лицо.

Востр голый стоял в стороне, направлял револьвер на дверной проём, то есть меня.

Его правое плечо и часть головы сильно пострадали. Кровь капала на половицы, в воздухе витали перья дыма.

Невероятно везучий безумец.

Он кивнул мне.

Черная полоса пересекла его левый глаз. Видимо проявиться на правом не выходило из-за ран.

На пороге валялось двое зависимых.

Первый был из новых. Востр его только вчера на Первом Круге нанял. Причина смерти – дыра в правой части лба. Мушкетон возле трупа дымился.

Второй лежал рядом – еще один зависимый, но это старший. Мушкетон разрядить он не успел. Пуля Опциона ударилась в переносицу, изорвав голову.

Вышел, натолкнувшись на Бо. Та замерла с Молотобоем в руках. Смотрела пристально, волосы взлохмачены, губы синие от ска’ва – устроила себе вечер отдыха.

– Что-о? – обеспокоенно спросила.

– Охраняй, – указал на дверь к Йоргу.

Она, несомненно, молодец, но выскочила без модульных спиц. Два выстрела и всё – неделю лечи руку.

Заглянул к Карсу.

Молодой в норме. Собирался, закреплял ремни кирасы. Я показал ему жестами, чтоб присоединился к Бо.

Надеялся он понял.

Потом направился вниз – там как раз стрелять начали.

Тас не был дураком, поэтому услышав выстрелы, сразу схватился за оружие. Увидев, что входная дверь открывалась, расстрелял в дверной проём весь барабан. Зацепил двух вошедших.

Я как раз в этот момент выглядывал сверху. Пятеро мусорщиков, шедших следом за теми двумя, изрешетили барную стойку – и попал в миг затишья.

Дважды громыхнул мой Центурион, и замерший посреди зала гость, увлеченный перезарядкой, рухнул, раскидывая пальцы и зубы, на пол.

Остальные разбежались, перевернули столы. Я воспользовался моментом, перебежал к Тасу за стойку.

Управляющий мутным взглядом посмотрел на меня:

– Глупость какая, – кровь полилась изо рта, и он свалился на бок.

Перевернул его.

Мёртв.

В спине четыре дыры, Тасу хватило. Все залетело между полос примитив-метала и костяных плашек стойки в эрзац-дерево, пробив его насквозь.

Выглянул и отстрелял Центурион в левый стол, услышал крик. Одно оружие в кобуру, другое достал.

Однозначно, если сидеть здесь, то все плохо закончится, поспешу в Бездну вслед за Тасом.

Рванул влево, и когда из-за правого стола показалась голова мусорщика две пули из Виверны тут же отправились в неё.

Остались один с левой стороны и один с правой. Нож был во второй руке. Оставшиеся противники показались одновременно – начали стрелять. Весь зал в дымовых лентах; во рту сплошной привкус гари.

Я подавил ближайшего, выстрелив в него трижды. Пока патроны в барабане не закончились. Зацепил. Подбежал, ударил в грудь. Еще. Нож соскользнул по кольчуге дважды. Третий раз я, обозленный, вонзил его в глазницу.

Последний враг смог прицелиться. Левой рукой с бронеполотном я прикрыл голову.

Первый выстрел ударил прямо по защите, да так что кости предплечья загудели. Второй ткнул в грудь, в панцирь. Не пробил.

Перекатился, вскочил и, использовав инерцию движения, метнул нож. Тот вонзился ниже выглядывающей головы, в край стола.

– Каков везунчик, – восхитилась Желчь.

Еще один рывок. Враг отстрелял последние патроны барабана, и я оказался рядом. Заломал его.

– Кто? – спросил, хотя ответ знал и так.

– Унгур. Быстрее делай, Панцирник. Закончи это скорей. Да уж, – он громко засмеялся. – План был дерьмовый. На что рассчитывали? Давай свою справедливость.

Ему смешно.

Он такого плохого мнения обо мне? Или дурман-травой накачен? Что он о дхалах думает такое? Жаждет легкой смерти?

Вырвал нож из столешницы, и воткнул ему в промежность. Крик слышен был, наверное, и на Втором Кругу. Провел снизу-вверх до пупка, задирая при этом кольчугу на нём.

Пока он визжал, брызгал кровью – никакие переживания не заботили меня.

Мое спокойствие – титаническая пещера .

Моды тихонько гудели.

Глядя в выпученные глаза, я улыбался. Он не воин; какое к нему может быть уважение, если сам он его не проявлял?

Приблизившись, сказал ему на ухо:

– План и впрямь дерьмо, отчаянный мусорный червячок.

Глава 25

Ожидание

17 объятье,

двенадцатого месяца 1366 года.

– Что будем делать, Танцор?

Таков был первый вопрос Батара, когда приступ долгого и злого молчания закончился.

Батар, Ятим и Кряж вернулись уже после всего. Сильно обрадованными они не казались. Слова, что подходили к выражениям лиц, полностью обескуражены.

Да-да. Напасть в промысловике Когти не могли. Я помнил.

Не винил их за ошибочные рассуждения. У меня у самого была голова на плечах и не мешало ей хоть иногда пользоваться. Слышал это полезно.

Предположить, что последует нечто подобное вполне мог, ведь как-то же я подумал о саботаже в лечебнице, просто чуть не докрутил мысль.

Шаблон сковала иллюзия безопасности, совсем расслабился. Еще и постоянные сбои в работе модов; стал больше отвлекаться на незначительное, мыслительные сколы проявлялись чаще. Уничтоженный охладитель – это серьезный удар по стабильности.

Повезло, еще одной волны мусорщиков не было. На месте Унгура я послал бы, и вторую, и третью группу с промежутком в пять – десять секунд. Тогда додавили бы без шансов. У меня с собой почти не осталось патронов: шесть штук и всё. Конечно же, завладеть чужим оружием в такой ситуации – выход, но дойти до противников с мечом, когда против тебя минимум пара револьверов, та еще задачка.

Может Унгур и не знал о происходящем, может ретивые помощники пытались разобраться самостоятельно? Тогда легкая неуклюжесть в действиях, поспешность решений и недооценка противника объяснялась отсутствием компетенции управляющих вожаков. С другой стороны, почему я считал, что Унгур какой-то специалист в тактике? Совсем необязательно. И для не-специалиста действия вполне подходящие, даже в некоторой степени оригинальны. А ошибки типичны.

Стоило и похвалить их, время удара подобрали грамотно, когда бойцов Ядра в Иззе оказалось поменьше.

Вопрос, который меня беспокоил: почему второй целью нападения стал Востр?

С Йоргом понятно – он, по идее, наш мозг и сердце. Лидер группы. Во всем что делали виноват в первую очередь он.

А Востр? Было ли в этом что-то особенное, личное?

Благодаря вербованным, те кто планировал нападение, знали, кто в какой комнате проживал. Это давало тактическое разнообразие, но пользоваться им они не стали. Требовалось нацелиться и отсечь меня – дхала – но никто не попытался. И это странно. И глупо. Да хоть отравили бы ради приличия. Или забаррикадировали дверь.

Позорники.

Вербованные видимо сделали не как приказали, а как получилось. Выбрали лучший вариант, при котором – с их точки зрения – больше шансов выжить. Это так же глупость, но эту глупость, хотя бы понять можно. Слабость остается слабостью. Наивысшую вероятность выжить обеспечивала только успешно проведенная операция. Они не смогли понять этого и ни о какой высокой эффективности действий говорить не приходилось.

Йорг – без сознания? Отличная мишень. Будешь целиться не рыпнется. Будешь убивать не пикнет. Но в бою он бы и так не принял участие, поэтому – бесполезное движение от слабости и страха. Послать бойца к Карсу или Бо логичнее.

Касаемо Востра – может посчитали, что раз он единственный кто спит не в одиночку (да, про то, что делил ложе с рабыней – все знали), то в меньшей степени будет готов к бою. Ошиблись – среагировал образцово. Востр не выделялся ничем кроме внешности, божественной полосой в глазе, о которой скорей всего никто не знал, и вот этой выдуманной слабостью. Так зачем они занесли к нему аж два заряда картечи? Почему было направлено два бойца?

Непонятно…

А так получалось могли и на три цели разделиться и трёх бойцов Ядра попробовать выбить.

Не стали.

Про зависимых – говорить нечего.

Черви, гули, отбросы. Классические люди в моем понимании.

Удивлен ли я?

Нет.

Подкуп, шантаж, заложники – много способов, как их заставили сделать то, что нужно Когтям. Поскольку движения зависимых алогичны и суицидальны – вероятнее всего вариант с заложниками и шантажом; больно много фатализма в действиях. Думаю, ведомые жадностью работали бы умнее.

А так: идти на такое дело, имея по одному мушкетону и стилету на человека, серьезно?

Даже не смешно.

И предать прилично не смогли.

Шанкарские твари.

В мире, где я выхожу проведать полумертвого собрата через два коридора, держа на поясе, как обязательные: два револьвера и меч, а в футляре рукава нож – выход на убийство с одной стрелковой единицей и одним холодняком – последняя отчаянная дурость. Она вызывала презрение. Это худший паразит – тяжелейшее зерно тупости, которое стоило вырывать из индивида вместе с корнем его гнилой жизни.

Хотя, как решение для узких коридоров и малых пространств комнат, мушкетон, признаю, всецело одобрял. Но почему не взять две или три подобные стрелковые единицы?

Не знаю.

Чтобы молодые не слушали глупых оправданий зависимого, вырубленного возле комнаты Йорга – пришлось его устранить. Когда ткнул ему в лицо стволом револьвера, он искренне удивился.

Думал сдам властям? Наглый червь.

Смешно, но предатель, действительно, считал, что его слова имели цену. А я так не считал.

Слабак и мусор, его объяснения – грязь. Не важно каких детей, жен и братьев они забрали у него и как именно заставляли делать, то что делал и как на самом то деле, он не очень и старался исполнять их волю. Не важно, что он ходил с нами, прикрывал спину. Акт враждебности, нестабильность, непредсказуемость. Я не считал его соратником. К тому же он человек. Оставить в живых значило предать здравый смысл. Плюнуть в лицо Справедливости. Все что я забыл кричало мне через нутро, призывало к его убийству.

А я привык свое нутро слушать.

– Увы, человек, – сказал. – Мне все равно.

– Стой, пож…

Нажал на спусковой крючок.

Бам!

И сразу стало легче.

Еще одна причина поспешного устранения – я не хотел отдавать свидетеля Легион-Судье. Если будет свидетель, то законнику придётся работать.

Мне не нужен запрет на приближения или минимальные наказания для Унгура. Унгур целиком наш, его жизнь ему не принадлежала. К тому же с того момента, как будет открыто дело, ситуацией могли заинтересоваться и другие.

Пока предположительно Унгур считал, что всё у него под контролем. Информация про наших убитых распространится; сам Унгур большей частью пользовался сторонними «специалистами», значит, по итогу мог подумать, что получился успешный удар, а повреждения группе весомые. Значит нет причин посвящать других в свои дела. Значит он уверен и не пойдёт на сделки и усиление.

Пусть так и будет.

Иззу придется закрыть для посещения чужаками. Без настоящей взрывчатки, пусть Унгур хоть череп разобьет себе об обратную сторону гермо-двери. Единственное что он мог – поломать воздушные фильтры, потравив нас, но у сборцев такое табу. Мы то одним мгновением не помрём; к тому же маски и фильтры никто отобрать не сможет. А легионеры или пехотура, в конце концов, узнают про случившееся. И там уже у общества появятся серьезные вопросы.

Нет, такое делать никто не будет, а вот взрывчатку может и поищут. Если она не использовалась в прошлых стычках, значит с высокой вероятностью на руках ее не было.

– С Иззой проблемы будут после смерти Таса? – мой голос абсолютно пустой. – Нас не погонят отсюда?

– Заведее-ние оформлено-о на Йорга, – ответила Бо. – Он и-из своих денег выкупал.

Девчонка выглядела собрано и серьезно, никаких больше шуток и ухмылок. Борясь с раздражением, до боли сжимала рукоять тупоносого Молотобоя.

Молодец.

Кивнул ей:

– Спасибо, Бо.

Сейчас за одним столом сидели все из Ядра Длани кроме Карса и Востра. Первый оставался с Йоргом: следил за его состоянием. Второй был неподалеку, сидел в одних штанах за другим столом. Заливался крепкой гриброй прямо из бутылки. Тёмная брага стекала по подбородку.

Нормального обезболивающего Востру, по какой-то причине, давать было нельзя – так сказал лекарь-старичок из лечебницы, тот который работал с моей головой и с прошлыми травмами Востра. Старый знакомый. Действительно, старый. Живого места от морщин нет и залысина размером с Изот; на руке имелись все знаки, положенные гражданину.

Уважаемый.

На стуле рядом у него раскрытый футляр с дорогими инструментами и стеклянный стакан, в который дед бросал сплющенные и деформированные картечины.

– Asna atola, – прошипел золотоволосый, перехватив мой взгляд.

Лекарь склонился над изувеченным лицом Востра. С плечом он уже закончил; сейчас вцепился щипцами в элемент, который ударил чуть ниже глазницы. Востр только злобно хрипел.

Красавчиком ему больше не быть.

Промысловик остался искалечен: правая часть лица вздулась, повреждены кости, глаз потерян, рванные раны, кусок уха срезало. Но все равно легко отделался. Либо он поистине совершил курсунский прыжок с места, либо завербованный сильно промазал. С промысловиком должно было произойти в точности то, что произошло с Ялой.

Я решил все-таки ответить на вопрос:

– Ты, Батар, спрашиваешь, что мы будем делать? Это ты мне должен рассказывать, что будет дальше. Тас ваш друг, не мой. И у вас перед ним долг…

– А что по поводу Ялы? – спросил Ятим.

Хмыкнул:

– И опять же, это вопрос не ко мне. У других людей больше прав на ответ и месть. Востр, что скажешь насчет Ялы?

Разумно предположил, что если они делили постель, то ему до нее было дело.

– Мы убьём Унгура, – с раздражением прохрипел он, чуть приподнимаясь. – Это и последнему идиоту понятно, Ятим. Ты как никто заинтересован, она тебе, плевку Алта, грибнеиглы жарила.

– Не дергайтесь, молодой человек, – проворчал лекарь, усаживая Востра обратно. – Не усложняйте мне работу. Чем хуже я исполню обязанности, тем уродливее будет ваше лицо в конце.

– В конце, – хмыкнул раненный. – Тут уж ничего не сделать, мастер Середиф.

Опять ворчание.

– Не множьте степень, молодой человек.

– Но…

– Хватит спорить, хагасов дурень, – строго отчитал он. – Или думаете, что разбираетесь в этом лучше, лекаря, практикующего тридцать лет?

Востр промолчал, лишь продолжил злобно пыхтеть, периодически шипя от боли.

– Вот так и состряпали ответ, Ятим и Бат, – сказал я тоном чатура. – Мы будем убивать Унгура. Всё.

Служители Огненной Часовни уже как час забрали трупы – к ночи мертвецов кремируют.

У сборцев отношение к смерти и погребальным обрядам проще чем у фуркатов и кхунов. По крайней мере, здесь. Может в Полисах и было иначе, но сейчас – это неважно. С Тасом никто даже прощаться не стал. Востру было не до этого – он в большей степени прощался со своим глазом, в меньшей – с Ялой. Только Батар позволил себе долго разглядывать тело управляющего, даже с какой-то – рискну предположить – жадностью. Кряж вот бросил быстрый взгляд, сделал какие-то выводы, взял заляпанную кровью тарелку со спорами камневика и отправился в сторону грызть в свое удовольствие.

Легион-Судья, серьезный и старый, рассмотрел все что мог и сделал вывод – претензии Востра нелепы; объяснялся с ним именно Востр. Без доказательств, мол это просто промысловый трёп.

Для Судьи это все выглядело, будто внутренние разборки между участниками Длани.

У одного из нападающих на руке красовалась татуировка когтей – Востр указал на это. Судья ответил, мол это лишь косвенная улика.

“Мало ли что можно набить себе на руку? Мало ли что члены Когтей Унгура могут делать в частном порядке? Мало ли когда он был участником в Когтях?”

Отмазки придумывать Судья был мастер.

“Не отвлекайте от настоящей работы”, – сказал он. “Никому вы не нужны”.

Я лишь хмыкнул.

Настоящий профессионал.

Тас мёртв, Яла мертва, оставшихся зависимых пришлось разогнать. Веры им теперь не было. Йорг пока еще не пришёл в сознание. Востр ранен. Дела складывались не лучшим образом. Скоро не с кем будет Унгура убивать.

– Батар, что вы там узнали?

Пока отбивались от мусорщиков, они ходили, и с кем-то общались о важном, искали информацию, трясли должников.

– Так-то новости хорошие.

– Сар улыбнулась?

– О, да.

– Ну, вещай.

– У Когтей образовался должок перед алхимиками со Второго. Унгур взял контракт на лёгкое Гидры. Оно у них было в загашнике, но знал где спрятано только Фирс, которого вы еще при первом нападении убили. Тот, однорукий.

– Бардак.

– Бардак. Они, конечно, не совсем идиоты и в итоге нашли тайник. Правда к этому времени, легкое уже испортилось. А долг остался.

– И?

– Сейчас Когти везде трубят, обещая за наводку или услугу проводника тройную цену: очень их легионеры и алхимики прижали. Мы нашли толкового паренька-искателя, подготовили его, и он пойдёт завтра договариваться, постарается набиться в проводники. Он отведет их туда, куда нам надо. Тогда можно будет спокойно бить.

– Уверены в нём?

– Насколько возможно со сторонним. Близких нет, – сказал Кряж. – Он дважды мне должен жизнь. Если не выполнит, то не знаю кто вообще выполнит.

– Как он сообщит о том, когда выход?

– Договорились об условных знаках, – объяснил Батар. – Только как закончим с делом его нужно будет отправить в другой промысловик, чтобы здесь не сжевали. Денег дать, само собой.

Кивнул:

– Звучит как план.

***

– Что сегодня меня ждёт, Тар?

– Скиды.

– Это еще кто?

– Мутанты, – он пожал плечами. – Паразиты с запада.

Молчание.

– Какие-нибудь детали может все-таки соизволишь рассказать?

Тар поправил массивную маску:

– Мех. Длинные руки. Цепкие пальцы. Они со своим оружием, ты со своим – ну, это и так знаешь.

Секунд десять помолчал, затем спросил:

– Там не один и не два скида, верно?

Он кивнул:

– Десять.

– Раньше сказать не мог?

– Раньше я не знал.

Ожидать от Распорядителя подарков не стоило. Оставалось рассчитывать, что в подборе противников он додумается следовать принципам логики и постепенного наращивания опасности, а не нагрузит арену с первого боя толпами, которых невозможно в одиночку перебить.

А вообще десять – это толпа?

Сложно сказать.

Что эти скиды такое?

У Тара невероятный талант плодить пустоту, говорить, не донося до собеседника и капли информации.

Просто мифический уродец.

– Опасно?

– Опасно, да. Они хоть и дикари, но соображают быстро. Юркие, меткие.

– Понял.

Тар ушёл.

– Может все-таки отрежем ему голову, Громила? – вежливо поинтересовалась Желчь.

– Пока рано, – таков мой ответ.

– Он бесит, – проворчала. – Гнилой бездельник. Тупой урод. Как информатор полный калека. Отвратный.

– Меня тоже бесит, но когда это становилось поводом, чтобы кого-нибудь убить?

– В былой эпохе.

Хмыкнул.

Знал, что она врёт. Провоцирует.

Спустился на арену.

– Претендент Танцор сразится с западным племенем скидов, – объявил Управляющий. – Скиды будут биться за свободу.

– Еще и как глашатай – дерьмо, – прокомментировала Желчь. – Скучный монотонный урод, место которому в говенной яме говна.

– Тише.

У центра арены четыре импровизированные баррикады, сделанные из кусков грибного хряща: ближе ко мне, слева и справа, и ближе к ним, расположенные зеркально.

Видимо сколотили укрытия, чтоб сразу не подох.

Я благодарен.

Люди за бойницами кричали неведомо что, неведомо кого поддерживая. Сложно было разобрать.

Их больше чем в прошлой раз – пустых бойниц вокруг не осталось.

Скиды стояли сплоченной группой. Разглядел: бардовая шерсть по телу, нагрудники из розовых костяных пластин, на подбое из черной кожи, и котелкообразные шлемы. Лица плоские, кожистые, окруженные овалом шерсти. Точно четырехглазые плашки с дырами-ноздрями вместо полноценных носов.

С подбородков, локтей и запястий свисали косички с чёрными и рыжими лентами. Широкие пояса оттягивались вниз под тяжестью необычного; с закрепленных серебристых лент – рыжие фигурки-статуэтки по три штуки, сцепленные в ладонях. Они человекоподобные, с ярко-красными бусинами глаз, и этих глаз, что странно, всего одна пара.

Изображение Идольных тел? Если так, то почему скидов не казнят, а используют для развлечения?

Каждый из них ниже меня на голову. Четверо из скидов – это крепыши с тяжелыми щитами. Трое – особи с двухзарядными ружьями, с запасными мушкетами и мушкетонами за спинами, и еще трое – юркие пистолетчики.

Сказать что-то определенное про внешний вид мутантов трудно. Волновались ли они? Готовились?

Непонятно.

Они не показывали эмоций и стояли молча, какая-либо мимика у них отсутствовала. Если долго их разглядывать, становилось не по себе. Для общения использовали прикосновения. Всего за семь секунд, наблюдая, увидел десятку видов касаний. Те отличались как по тому до какой конкретно части тела дотрагивался «говорящий», так и по тому как именно он это делал. Тычок, щипок, поглаживание, еще и отличия по приложенной силе – судя по всему, каждый фактор имел значение.

Замороченные шанкарские отродья.

Когда управляющий объявил начало боя, я, заряженный химией, рванул к баррикаде с левой стороны. Скиды сразу же построились: щиты впереди, ружья перебрались во второй ряд, пистолетчики ушли влево, собираясь блокировать.

Крики и команды отсутствовали. Шум раздавался только от зрителей, да и тот постепенно утихал.

Я высунулся из-за баррикады. Грохотание, выброс дыма вдалеке и меня ткнуло в грудь. Доспех не пробило, но приятного мало. Спрятался за укрытием.

Стреляли они метко. Было бы оружие чуть современнее, и пуля могла и в голову прилететь. А это уже хороший аргумент, покойный Звездочёт не даст соврать.

– А чего ты ждал от четырежды жопоглазых уродищ?– хохотнула Желчь, будто мысли прочитав. – Они себе столько глаз явно не для красоты намутировали.

– Справедливо, – морщась, прокряхтел я.

Сместился в левую сторону, к углу. Высунулся вновь, пистолетчики мельтешили уже здесь.

Мы сцепились. Они успели огрызнуться – отстреляться по мне из двухзарядников. Я ответил двумя прицельными из Центуриона и выстрелил от бедра с Виверны.

Вражеская пуля ударила в бронерукав, другие прошли мимо.

Мои первые выстрелы царапнули баррикаду; следующий пробил нагрудник скида, вырвавшегося вперед.

Он рухнул, я спрятался.

– Не так всё и страшно, – пробормотала Желчь и рассмеялась. – Небось теперь обозлённые, как ужаленный иглошёрст.

– Они и так в самую тёмную ночь за добряков не сошли бы, Желчь.

Зрители издали радостный вопль, слитый в единое; они именно крови и ждали. Наверняка дхармы ставили на то, сколько я убью мутантов перед тем как меня раздавят. Эхо презрения зашевелилось внутри паразитом.

Спокойнее.

Хоть я и спрятался от пуль, но от следующего за смертью ментального шторма укрыться не удалось. По мне стегнуло чередой грязных образов:

Мы закапываем концентрат-семена под невероятной глыбой чумного Клыка. Меня жжет благоговением.

Серебристые вспышки во тьме.

Мы вешает на громаде Клыка человеческую женщину. Она дергается. Ржавчина липнет к избитой самке жгучей коростой. Визг становится лучшим из блюд. Окровавленные сосульки волос мотаются завораживающими маятниками.

По нашим меркам она бесконечно уродлива, но ее судьба лепит из нее самую красивую самку мира.

Прелесть.

Ее правая рука сообщает о гражданском статусе, но кому из нас не плевать на костяков?

Старший касается каждого из племени, рассказывая о величие, покорности и власти. Затем ритуальным копьём пробивает жертве живот. С женщины хлещет. Свисающие с наконечника шестнадцать Идольных кукол становятся красными, знаменуя скорое начало нового Эха. Старший касается лба каждого из нас, ставя кровью метки; так он говорит об общине и долге. Мы смотрим и не шевелимся, глаза наши восторженно блестят. Меня оглушает чувством причастности.

Серебристые вспышки во тьме.

Мы у громады чумного Клыка смотрим на вздувшийся труп. Женщина обросла концентрат-семечками как утопленник диких речек штрековыми пиявками. Живого места на ней нет. Семечки разжирели и свисали пузатыми и глазастыми шишками.

Добротный сок.

Запах пьянит.

Высокий рыжеглазый человек, с пульсирующей сферой в груди, которая и сквозь куртку видна, смотрит на чумной Клык.

Мы склоняем голову. Ждём. Один касается того, кто сделал меня наблюдателем. Прикосновение к бедру сообщает о счастье; другой, поглаживая ладонь, «говорит» о довольстве сделанным – о гордости; третий, щипая бок, о том, что неплохо и поесть.

У рыжеглазого нет волос на голове, а правая часть черепа деформировалась, вытянулась, заострилась, кость стала похожей на корону.

Мы ждем.

Рыжеглазый держит в руках куль – в нём споры камневика; неторопливо пережевывает один плод за другим. Его взгляд прикован к жертве, благословлённой красотой упитанных семян.

Затем он улыбается нам, кивает, показывая большой палец.

Восхищение ломает меня.

Отвратительно.

Если бы не выстроенный ментальный экран, то у баррикады сразу бы и скрутило, а так отдышался, потряс головой, озверевшие моды просвистели яростную песнь, проклинающую грязь, и на этом всё.

Не хватало еще от видений сгинуть, намотать свою самость на клинки мёртвых воспоминаний четырехглазых чудиков.

Я выскочил под пистолетчиков, рассчитывая, что двухзарядники опустели, а на смену оружия им не хватило времени.

Скиды стояли возле подстреленного: то ли хотели забрать оружие, то ли пытались оттащить. От ментального шторма рябило в глазах, будто пространство посекло бело-синими червями, из-за этого я выстрелил по четыре раза, опустошив оба револьвера.

Восьми патронов хватило и куда-то я там попал. Оба скида-пистолетчика лежали мертвыми. Спрятался. Новых штормов не последовало – и это хорошая новость. Видимо тот, первый, был каким-то особым уродцем.

Виверну засунул в кобуру, перезарядил Центурион.

Желчь смеялась.

Оставшиеся скиды, явно недовольные раскладом, двинулись вбок.

– Еще семь.

– Я умею считать, Желчь.

– Вдруг мозги в черепной чаше тряхнуло и разучился, – голос звенел от насмешки. – Ты кхун. Справедливость, узоры, указ, помнишь, да?

– Помню.

– Резать Идола, да?

– Ага.

– Замечательно, бестолочь. Еще бы расторопнее тебе быть, они выжидать не станут. Обменяли манеры на глаза.

Перебежал за правую баррикаду. Скиды отстрелялись дважды – всё мимо. Не ожидали от меня такой прыти. Я, действительно, ускорился.

Выглянул.

Стрелять через щитовой заслон – бессмысленно. Выцепить четырехглазых с ружьями крайне сложная задача.

Добежал до баррикады, находящейся возле них. Скиды отстрелялись: одна пуля ударила в плечо, не пробив пластины, вторая царапнула бронерукав, третья просвистела над головой.

Скидам пришлось сместиться назад: стрелки меняли оружейные единицы. В этот момент я и атаковал, быстро достигнув щитов.

Они ударили меня ментальными кнутами. Пошатнулся, однако фокусы их спасти не могли: я уже был слишком близко.

По два выстрела на стрелков: у одного голова от попаданий лопнула, второго только один раз задел, но зато как – пробил шею.

Третий скид сменил разряженное оружие на мушкетон и тут уже рухнул я. Через своих и щиты он бить точно не будет.

Отстрелялся по ногам щитовикам. Один молча упал: изуродованное колено не выдержало. Второму зацепило лодыжку – он остался стоять. Щит третьего бойца опустился мне на грудь, выбил дух. Я перекатился в сторону, при этом, отпустив пустой револьвер и вытащив меч.

Скиды откинули щиты. Метательные копья били в землю, пока я крутился, как скальный хорёк.

Поднялся. Желчь успела выкрикнуть:

– Бойся!

В меня ударила картечь. Большая часть заряда в панцирь и бронеполотно руки.

Двое напали с разных сторон. Отбил топорик мечом и пальцы первого разлетитесь. Следующим ударом пробил врагу шею.

Второй царапнул по бедру ножом. Чуть отступил и рассек ему лицо; шлем от удара защитить не смог. Еще одна атака и я пробил его нагрудник в районе солнечного сплетения. Понадобился очень сильный удар – защиту костяные пластины давали хорошую.

Еще трое…

Мечник возле меня. Стрелок, перезаряжающий мушкетон, в отдалении. Скид, с пробитым коленом, лежал между ними.

Мечник отвечал уверенно. Два удара я заблокировал бронерукавом, и в контратаке пробил ему голову.

Лежащему, по пути, ударил в шею. Дошел до стрелка. Он все еще был занят перезарядкой; на лице так и не появилось эмоций. Выбил у него из рук оружие и в два широких удара отсек голову. Скид рухнул, люди завопили в восторге.

Сплюнул.

Отвратительно.

– Расслабься, сделай морду проще. Все скоро закончится, – подбодрила Желчь. – Бездна она для всех.

***

Нам оставалось только ждать: ждать пока подсадной проводник даст о себе знать, ждать пока Йорг проснется и выслушает положение вещей.

Мы полностью перебрались в общий зал Иззы. Молодежь заставили отмыть кровь, грязь и остатки мозгов. Оттащили большую часть столов, оставив всего два у стены. И тренировались прямо здесь; заперлись и сидели на осадном положение. И обсуждения – куда уж без них. Невероятное веселье – эти угрюмые лица и бубнёж будут сниться мне в кошмарах.

Навыки Ятима росли не так быстро, как хотелось бы, но для полукровки, должен признать – приемлемо. Думал будет хуже. Для него мы один из немногих способов подняться, чтоб уже никто не мог просто так увести в рабство. Поэтому кое-какие успехи и заинтересованность закономерны.

После нападения на Иззу настроение у молодых изменилось. Если после ранения Йорга у них еще оставались иллюзии, мол все без их участия разрешится, то теперь подобных мыслей не было. Выбили. Участвовать должны все. Старшие проблему не решат. Один старший отправился прямиком на кремацию, второй лежит очнуться не может, а третьему глаз выбило. Если это не повод задуматься, то я даже и не знаю, что – повод.

Теперь Бо и Карс рассекали по Иззе хмурые, озлобленные, задумчивые. Дергались попусту – и раздражались на любую шутку, чуть ли не шипели на смешки. «Как в такой ситуации мо-ожно шу-утить?» – спрашивала Бо. Просто молодежная классика. А вот как-то можно, правда общее настроение и тон шуток изменились, стали упадническими, бесконечно черными.

Ятим воспринимал наше положение лучше. Он был и моложе, и в целом я вытащил его из такой ситуации, что даже если все вокруг поумирают, то ученик встретит происходящее с пониманием. Пока его обратно на цепь не посадят, Ятим оставался в плюсе.

У Батара, действительно, оказался талант в борьбе; сошлись с ним в спаррингах, по-спортивному, без опасных приёмов. Он победил в трёх столкновениях из восьми.

Очень серьезный результат.

Я так ему и сказал.

– Что же тут впечатляющего? – спрашивал он. – Пару раз выиграл у того, кто себя не помнит.

– Это я прекрасно помню. А практиковал больше времени, чем ты жил.

Эти слова ему понравились. С другой стороны, а кому бы не понравились?

Быт усложнился. У Таса были запасы, но, к удивлению, промысловики готовили плохо. Чаще всего ели перепеченную похлебку из грибплоти – и пережаренные до состояния резины – грибнеиглы. Единственный кто не пережаривал и не портил ингредиенты – Батар, который объяснил это тем, что вырос в большой семье и готовить приходилось постоянно.

Свободного времени было море: я тратил его на тренировки. Особенное внимание уделил двум вещам: быстрому извлечению револьвера и его перезарядке. Это было важно уметь делать ловко, не разглядывая, как загипнотизированный хат, каморы барабана. Я заучивал форму патрона, ощущение материала на пальцах, вес. Тренировался и сидя, и лежа, и стоя – из любой позиции. На меня странно поглядывали, но я не обращал внимание. Достаточно было спросить, зачем это делал, тогда бы ответил. Но никто не спрашивал, а значит – все и так очевидно.

В какой-то момент Бо подсела ко мне за стол и начала посвящать в язык сборцев – поскольку торговый она сама знала не в совершенстве, а в голове ее был сумбур, информацию передать хоть сколько-то структурировано не удавалось. Но похоже и не преследовала цель обучить, просто убивала время. Тем не менее из ее сбивчивых рассказов я запомнил следующие слова: marer – мать, kita – пожалуйста, sog – помоги, ego – я, bew’ego – дословно “я называюсь, verdun – промысловик. Fubo – новобранец, sangre – кровь, jefi – быстрее, eb – делай, dat – девушка, а dot – база. Она еще много чего называла, потратив на меня несколько часов – но я, на самом деле, не слушал. Слова, просочившиеся в шаблон, сделали это скорее вопреки моей воле.

Бо и Карс часто о чём-то разговаривали, еще и жадно так, перебивая друг друга. Судя по тупым лицам о какой-то ерунде. Ситуация для остальных, сводящая с ума. Мне повезло: я хотя бы язык не знал. В итоге молодняк без конца бубнил свою мелочную чушь, я молча вытаскивал револьверы, бряцал ими, патронами звенел, хрустел кобурой. Немудрено что в какой-то момент, Кряж просто ушёл наверх и больше у нас не появлялся, Востр решил проблему алкоголем. Достал из кладовки пару бутылей ска’ва и хорошо напился.

Вообще после ранения Востр немного сдал. Вся его доброжелательность кончилась. Судя по выражению опухшего лица – боль он чувствовал постоянно. Дне на втором, Бо немного поговорила с Востром, сняла с шеи цепочку с амулетом и передала ему.

Был этот амулет – ампулой с чем-то чёрным, в виде трёхглазой маски-знака Яма.

Востр принял вещь, надел, но заливаться алкоголем благополучно продолжил. Бо это не смутило: значит все шло по плану.

Какие-то религиозные штуки.

И пусть.

***

20 объятье,

двенадцатого месяца 1366 года.

– И вот так мы теперь используем главный зал, – закончил рассказывать Батар.

– Бардак, – прошептал Йорг, морщась от боли. – Таса жалко, да.

– Ты же все так не оставишь?

– Унгура убьем.

Сложив руки на груди, Кряж спросил:

– Наводка?

– Вряд ли искатель жив. А если жив, то уехал. Это Крун с Четвертого Круга из бара Kadart.

– Что нам делать, Йорг?

– Ищите законника продать владение Иззой, только возьмите немного времени запаса.

– Ты не останешься?

– Как закончим с Унгуром, я уйду с Танцором.

Похоже наконец-то понял, рисковать попусту ради пары лишних дхарм не имеет смысла.

Батар казался обеспокоенным:

– Куда? А нам что делать?

– Куда? Без понятия. А вы, как хотите. Хотите с нами. Хотите оставайтесь. Дальше, целью будет не нажива.

– А что? – спросил Востр.

– Это пусть Танцор говорит.

– Значит он поведёт, – задумчиво протянул Кряж. – Логично.

– Соответствуя положенной цели, – прошептал Йорг.

Врать здесь было нельзя.

Сказал:

– Без конкретики – Идол. Без оптимизма – высокая вероятность, что все, кто пойдут, умрут.

Молчание.

– А как по-одписаться? – спросила, ухмыльнувшись Бо.

– А тебе оно надо?

– Ко-онкретно мне, надо-о! – надулась она. – Без хо-орошей цели и жизнь не жизнь.

– Девятнадцать Бо, – покачал головой Кряж. – Жизни еще и не было.

Батар пересказал наши слова Карсу. Тот оживился, широко улыбнулся.

Идиот.

Его и Бо было жалко, остальных – нет.

– Кто потом пойдёт с нами? – посмотрел полукровке в глаза. – Ятим, тебя этот вопрос не касается. Я выкупил твою жизнь как раз для этого похода.

Ятим нахмурился, но, немного подумав, кивнул.

Как я и ожидал, идти с нами решили все.

Глава 26

Преследователь

21 объятье,

двенадцатого месяца 1366 года.

Подсадной проводник Наиб дал о себе знать на следующий день – все приготовления к тому времени уже завершили.

Иззу благополучно продали. Цена её колебалась от полторы тысячи дхарм-хтон до двух, но за срочность пришлось много сбросить. Ушла она в итоге за тысячу. Кажется все равно безумные деньги, но затем последовали траты: полторы сотни отдали за грузового бота; сто двадцать пять за сотню кристаллов хтон; сто пятьдесят за различные боеприпасы, капсули, порох и фильтры; две сотни ампул сомы стоили триста дхарм, больше наши не покупали – во всех ближайших местах цена за штуку с полторы выросла до четырех, что уже сильно било по карману; еще пятьдесят пришлось отдать за холодильную сумку, которую сразу же закрепили внутрь грузового бота; двадцать ампул одноцветного ихора обошлись в сто сорок и десять ампул двухцветного вышли на сто пятьдесят, это еще на трехцветный не тратились. И в завершение полсотни отдали за аптечки, обезболивающие средства и другие медицинские препараты. Таким образом, контролирующему все эти процессы Йоргу пришлось еще из личных накоплений сто двадцать пять дхарм добавлять. Тут уж и речи не шло про покупку модулей или новейших образцов оружия.

Следующие наши движения, при неблагоприятном стечении обстоятельств, могли привести к тому, что придётся быстро уходить из Изота, поэтому и пришлось озаботиться покупкой снаряжения заранее.

Еще Йорг раздобыл через знакомых в легионе две гранаты, однако на дело их не выделил, сказал так: “Это угощение для совсем плохого обеда”.

Поведёт Когтей Унгура смельчак Наиб на Шестой Круг – как они обговорили заранее. Засаду Кряж и Батар решили устраивать в часе пути от лифтовой зоны. Выбрали хорошую локацию для задуманного – штрек широкий, бронзовый, с природными колонами, с множеством боковых ответвлений и нор скальников. Много мест, чтобы спрятаться.

В центре дорога из рыжей брусчатки, оставшаяся с былой эпохи. Шириной она в пять моих шагов. По бокам – нескончаемая линяя синих и зеленых пузырь-грибов; сверху висели кристаллы неотида и опухоли ульев шахтных пчел.

Батар сказал, альтернативы этого прохода к заданной точке нет. Вернее, есть, но там обходить часов шесть – семь. Никто на это не пойдет. Трата времени, ресурсов, да и кого им в целом бояться? По легенде мы приходили в себя после удара.

– Прекрасное место, чтоб упасть в Бездну, – пробормотала Желчь, когда мы в первый раз увидели штрек.

– Все правильно, – ответил я. – Мы и пришли их всех в Бездну покидать.

По описанию Востра понял: уже видел Унгура. Старший из тех промысловиков, с которым разговаривал Йорг, когда мы возвращались с первого Выхода.

Можно было и догадаться.

Смуглый, носастый, с Щелкуном на переносице. Красовавшийся чернённой кирасой с серебряными украшательствами на плечах: трехглазые личины Ямы.

Отлично его помнил.

Перед тем как действовать, проверили – никакого наблюдения за выходом из Иззы не было. Это даже разочаровало. Казалось базовая вещь, очевидная – ведь важно понимать какие у нас движения по Изоту. Но нет, Унгур непрошибаемый идиот и гордец.

Ресурсов для полноценной слежки не было – еще и всех зависимых разогнали – но даже так Востр умудрился четыре группы детей подрядить монетой и обещаниями, чтобы поглядывали за Когтями. И в итоге мы точно знали: Когти замерли в своём заведении, не делали резких движений и готовились к Выходу за Гидрой.

На дело мы шли при полной маскировке, разбившись на отдельные группы. Это три бойца и две боевых двойки. Между появлениями отрядов на Шестом Круге проходило по двадцать минут. Если и были на Фортах у Когтей купленные осведомители, это сильно мешало им сопоставлять группки в одно целое. Доложить потом Когтям, что Длань выходила этим днём, они бы не смогли.

Унгура решили брать живым. Это усложняло задачу, но пару вопросов задать ему, действительно, не мешало бы.

***

Мы отправились за пять часов до запланированного выхода Когтей.

Добрались не без приключений. Шесть раз столкнулись с тройками гибсов – эти били уверенно. Отвечали мы жёстко, расстреливая их, как только замечали. Один раз на нас вышел амтан Кнут, быстрый и гибкий, желтушный змей-Уродец, попортивший немало нервов. Его удалось поймать и убить, лишь прижав конструктом щита. До этого он как ужаленный носился по стенам и потолку, отплевываясь струями кислоты. Хорошо, никто не пострадал, но было к этому близко: разок плевок пролетел возле головы Ятима и дважды чуть не задел Бо. Ей вообще стычка тяжело далась, так понял всего змееподобного она до визга боялась, поэтому адекватно в бою повести себя не смогла.

Под конец пути, приближаясь к нужному штреку, наткнулись на Мечтателя. Мечтатель – это особая амтанская история. Только настоящим чудом первая же пуля выбила ему единственный глаз. Что сказать – Карс, и правда, удачливый парень.

Практически квадратная морда Мечтателя корчилась – вероятно в ярости, а мы так и не смогли его убить.

От грохотания заложило уши, от дымных выбросов дышать становилось невозможно, у меня еще и глаза слезились. Стреляли, должно быть, минуту подряд. Трёхметровая тощая фигура Мечтателя в ответ била конструктами с пяти рук и бодро носилась по пещере, игнорируя повреждения. Теряла куски плоти, забрызгивала камни, сталагмиты и сталактиты алой дымящейся кровью. Одна рука у него в процессе побоища отвалилась от попаданий крупным калибром и еще какое-то время двигалась, все пытаясь отползти. Мечтатель рычал, плевался, и, в конце концов, плюнул, подхватил отстреленную руку и ушел.

В итоге потратили четверть боеприпасов, но не смогли нанести существу смертельную рану. Задумались, бешенную регенерацию амтана оценили по достоинству и преследовать его не стали. Вскоре он отрастит себе новый глаз, а там уже воле-конструкты станут направленными и смертельно-опасными, а это значит будет совсем другой разговор.

Это не наша цель, – убеждал себя я.

– Бабы, – комментировала отступление Желчь. – Достойный же противник. И чем не нравится?

В общем, у нас было много времени, чтобы всё подготовить.

Когда бойцы Когтей показались, я как раз дожевывал полосу вяленного мяса. Оттёр руку о штанину, вытянул Виверну из кобуры и спрятался.

Шли они примерно в три колонны. Впереди наш проводник, низенький Наиб, один, в двух метрах от унгурцев.

Сзади двое замыкающих. Сам Унгур шёл практически в конце группы. Выделялся он хорошо: кроме него с Щелкуном был только один бритоголовый здоровенный боец, чуть дальше, ближе к центру строя.

В сумме – двадцать три человека. Так понимаю, десятка Ядром и тринадцать – зависимыми. Это навскидку, конечно, если по амуниции судить. Как на самом деле – понятия не имел.

Нас семеро, но для исполнения плана численность не имела значения. Йорг по понятной причине в засаде не участвовал – раненный сторожил Иззу.

План следующий: проводника-Наиба примет и прикроет Востр. Справа ударят Бо и Ятим, с левой стороны – Батар и Карс. Я буду атаковать сзади. Кряж прикроет меня и обеспечит выживаемость Унгуру. Понадеюсь у оракула выйдет закрыть вожака Когтей щитами, чтоб раньше времени не помер и не сильно мешал нам, отстреливаясь. Требовалось прижать, лишить возможности двигаться, пока кто-то не подойдет и не вырубит. Сделать надо было все быстро и дерзко. Идущий позади, в двух сотнях метров, отряд сборщиков должен найти только трупы и не стать свидетелями того что мы учиним. Какое-то время на дело у нас все равно будет. Услышав стрельбу, они не понесутся вперед спасать нанимателей. Нет, сборщики так не работают. Они дадут несколько минут и только потом глянут, что же тут происходит. Участвовать не станут в любом случае, но, если лишнего увидят, потом могут свидетельствовать против нас перед Легион-Судьей.

Скорей всего, если какого-то полноценного союза между группами не было, попытаются до разбирательства стрясти деньги. Так случалось чаще всего – объяснял перед выходом Йорг.

Странные у них здесь обычаи.

Гнилые.

Договорились, сигналом для общей атаки станет выстрел. По идее, мой, но как на деле пойдёт – непонятно. Поэтому если все начнётся раньше времени, моментом действия для всех станет любой демаскирующий шум.

***

Я вышел из укрытия и подобрался к замыкающим колонну промысловикам.

Химия в крови бурлила, сердца молотили изо всех сил. Впереди спины противников: простенькие доспехи, кольчуги, сумки и ружья.

Толстяка и Лохматого, так ум обозначил ближайших ко мне, защищали кирасы. Ещё у них кольчужные рукава и тяжелые наручи из примитив-металла. У каждого по кобуре с револьвером, на поясе закреплены двухзарядник и однозарядный войсковой пистолет; в ножнах сбоку меч и тесак.

Наверняка бойцы Ядра.

Хорошее снаряжение.

В левой руке я сжимал длинную рукоять Виверны, в правой – кинжал. Между мной и замыкающей двойкой три шага. Промахнуться невозможно. Прицелился, выстрелил и содержимое головы Толстяка выплеснулось на впереди идущих.

“Kos?”,

“ Atola ” – забормотали спереди.

Входная дыра шириной в большой палец, выходная – с ладонь. Кровяные лохмотья, светло-розовое месиво мозга и поломанные кости.

– Красота, – прокомментировала Желчь.

Толстяк упал.

Теперь все зависело от того как сработают остальные бойцы Длани. Если облажаются, тогда я труп и никакой Кряж меня отсюда не вытащит.

Когти обернулись, еще толком не понимая, что происходит.

Эхо возбуждения смешалось с наплывающим удовольствием. Моды скрежетали, усердно работая, чтобы хоть как-то разобраться в коктейле эмоций и привести всё в норму ледяного ума.

Я сократил дистанцию и вбил кинжал в шею Лохматого. Вырывать не стал, оставил в нём. Тот схватился за рукоять, да так и замер, пытаясь прохрипеть что-то через маску. Пучил глаза.

Придержал умирающего, не давая ему упасть: он еще должен послужить инструментом.

Из кобуры на его бедре вытянул револьвер. Пузатый и пятизарядный – это короткоствольный, лёгкий Боец.

Какой нелепый.

Поморщился.

Не оружие, а сплошная насмешка.

Когда большая часть Когтей обернулась, наши с двух сторон уже закинули бутылки с зажигательной смесью, целясь преимущественно в центр и переднюю часть колонны.

Зря переживал, идеально исполнили. Восемь огненных птиц прилетели в цель.

Еще и Кряж отстрелял в центр несколько «взрывных» очередей.

Хлопки, крики, звон стекла. По вражескому отряду прошлись пламенные змеи и вихри. Загрохотали ружья и револьверы.

Запасного оружия с собой мы взяли много.

Унгур прицелился из базаргана. Выстрелил и, изменившись в лице, замер. Побледнел, выругался. Кряж уже выставил щиты, и пуля, срикошетив между ними трижды, лишь чудом не зацепила нашу цель.

Пятеро впереди, те, кого видел, открыли огонь. Я прикрылся хрипящим Лохматым, сгорбился за ним, опустив голову.

Выстрелы цепляли тело заложника; кираса его лопнула и безостановочно звенела от попаданий.

Бронеполотно на левой руке дважды задевали пули, но без каких-то серьезных последствий. Псевдо-металл защищал по-прежнему хорошо, а моды пока работали идеально – боли от ушибов я не чувствовал.

Выглянул.

Из револьвера, который какой-то чумной хади додумался назвать Боец, попасть в цель казалось невозможной задачей.

Пули летели куда угодно, но не туда куда целился. Чтобы устранить ближайшего промысловика понадобился каждый из пяти патронов. В конце концов, цель упала на колени, хлынула кровь. Последний выстрел все-таки случайно ударил в подбородок.

Большая Удача: целился я в грудь.

– Четверо, – важно объявила Желчь.

Считать умел и сам.

Откинул револьвер, выпустил мертвеца на свободу и перекинул Виверну в правую руку; левой прикрыл голову.

Выстрелил в ближайшего: попал в грудь – кольчуга не защитила. Еще два выстрела в панцирника с правой стороны. Первая пуля срикошетила от плечевой части кирасы, вторая – пробила маску в районе переносицы.

Прицелился в бедро промысловика, стоящего поодаль. Вдавил спусковой крючок. Красный цветок расцвел на ноге, и враг упал; он попытался отползти в сторону гудящего огня. Странное решение, но это его выбор. Кровь с раны хлестала так, что я благополучно забыл о его существовании. Меньше чем через минуту сам помрёт.

Последнего достал Кряж, запустив воле-конструкт алой дуги. Противника в кирасе рассекло на две части, выбивая в воздух кровавую взвесь.

– Каждый раз впечатляет, – томно прохрипела Желчь.

– Соглашусь, – сказал, двинувшись вперед.

Пустую Виверну вдел в кобуру, достал Центурион.

Унгур смотрел на меня, нахмурившись.

На что-то надеялся?

Щиты сжимали пленника так, что он уже и руки поднять не мог, но базарган все равно не выпускал.

Упёртый гуль.

Из дыма вывалились трое. Оружие растеряли, пожжённые, без масок, грязные, с надутыми пузырями волдырей по открытой коже.

Возле меня оказался Ятим, с ружьями, стянутыми бечевкой, и закрепленными за спиной. Стрелять не стал, кивнул Ятиму, указав на выбравшихся. Он вышел вперед и одного за другим порубил топором; те не могли сопротивляться. Улыбка застыла на лице ученика.

Это первые кого он убил своей рукой?

Плохая реакция.

Но он был рабом – ярлыки сразу вешать не стоило. Пусть пацан чуть гордости отыграет.

– Берём? – спрашивая, Ятим кивнул на Унгура.

Из дыма выскочил еще один боец Когтей. Крепкий, тёмная одежда на нём тлела. Узоры сажи виднелись на бледной коже. Два пальца на правой руке отсутствовали. Взорвался боеприпас в оружии? Похоже. Но все равно вполне себе готовый к бою. Выглядел бодрым и злым.

Это тот бритоголовый с модулем Щелкуна.

Оружия при нём не осталось; вообще ничего с собой нет. Только тяжелое дыхание, покрасневшие глаза и взгляд как у подыхающего скальника. Сплошная подавляющая ярость.

Нутру это не нравилось. Громада хищника, да. Однозначно этот Семипалый опасен.

– Осторожнее, – предупредил Ятима.

Жестом показал ему быть внимательнее. Ученик улыбнулся, пожав плечами.

Безмозглый.

Не принял предостережение всерьез.

Топор Ятима ударил в плечо бритоголового и отскочил, оставив мелкую царапину. Семипалый скорчил яростную гримасу и ответил. Это был быстрый и мощный прямой, во время которого из верхней части ладони выскочило чёрное жало клинка.

Ятиму повезло: он растерялся, взмахнул рукой и таким образом заблокировал атаку. Бритоголовый вбил клинок в наруч и пнул полукровку так, что тот отлетел метра на четыре, да там и остался лежать.

Судя по крови, стекающей с короткого лезвия, пробил он Ятиму вместе с наручем и руку.

Нехорошо.

Унгур, сдавленный щитами, рассмеялся. Должно быть Семипалого и ждал. Теперь главарь Когтей выглядел уверенным в себе. Я не чатур, но мозгов понять, что дела складывались не так уж и хорошо, хватило.

Семипалый сорвал тлеющий рукав и штанину. Эхо удивления кольнуло разум: под кусками одежды пульсировали корневые модули. Активированные квази-мышцы раздражали шуршанием.

Бритоголовый угрожающе двинулся на меня.

– Ой-ей, – вскрикнула Желчь. – Надо забирать. Тебе полжизни на эти штуки амтанов потрошить.

Семя жадности проросло в шаблоне болезненными нитями.

Интересно, много в нём боевых модулей?

Прицелился. Отстрелял весь барабан. Пули рикошетили от головы и груди. Последние две смялись, застряли в коже.

Бесполезно.

Ни одной серьезной раны – только царапины.

– Что с ним? – крикнул вопрос Кряжу, отступая.

– Хитин под кожей, – пояснил оракул. – Защитные вставки.

Неуверенно вытащил из ножен меч.

И что с умником делать?

Семипалый добрался до меня и начал танец с пинка. Я ушёл в сторону. Чудовищный удар, разогнанный модулем, – еще и в максимальную амплитуду.

Противник быстрый.

Я ответил выпадом с боку, целясь в голову. Череп не пробил. Будто острие по железке скользнуло. На коже врага только царапина.

Семипалый взорвался серией атак. Бил лезвием, локтями и коленями. Я уворачивался. Меч под удары не подставлял: уверен, сразу из руки вылетит.

Я испытывал подкожную броню на прочность в разных местах. Каждая контратака с моей стороны – риск, но я все равно пытался. Грудину и бедро проверил уколами, бицепс рубящим – эти места также усилены изнутри. Ему в этом плане проще. Он защищал лицо, глаза. Конечности, обтянутые корнями модулей, своевременно отводил – модули не получалось достать. Это всё, о чем беспокоился: на два его движения мне приходилось делать три или четыре. И штрековый отброс постепенно забирал всю инициативу себе.

А потом Семипалый подловил и зацепил ударом ноги по голени. Лишь вскользь, кость не повредил, но моды взвыли, отгоняя боль. Равновесие я потерял, покачнулся, и следующим движением враг попытался закончить стычку. Успел перехватить руку – острие замерло в десяти сантиметрах от носа. Меч пришлось выпустить и тот зазвенел, ударившись о брусчатку.

Мощь дикая. Двумя руками я с трудом удерживал одну. Модуль еще и издавал какие-то животные звуки: смесь рычания и стрёкота. Я смотрел на разбухшие шевелящиеся ленты белого цвета, и чувствовал, как по вискам тёк пот.

Семипалый вдобавок еще бил свободной рукой, обрабатывая голову. Удары слабые, но я не расслаблялся: скручивался, подставлял плечо, руки, оставался в движении.

Кряж поддержал, запустив два тонких серебристых шипа в Семипалого.

Первым конструктом промазал, второй повредил мышечный корень на ноге, перерезав его в середине.

Жалко, конечно, но сам я справлялся плохо. Помощь была необходима.

Щиты ослабели и Унгур получил свободу. Он тут же выстрелил в Кряжа. Пуля базаргана ударила в кирасу – пробить не смогла.

Оракул быстро восстановил концентрацию и щиты, поэтому вторая и третья пули начали свой рикошетный танец. Одна из них и ранила Унгура в ногу. Он завалился на щит впереди, да так и остался лежать, стиснув зубы от боли.

В момент, когда я услышал треск собственных мышцы, а в голове пустота звенела, Желчь пришла на подмогу:

– Тан, белизна!

Сработала память тела, пронесенная через обнуление. Я развернул левую руку модулем к Семипалому и закрыл глаза. Вспышку увидел даже сквозь закрытые веки. Хтоны в боку щелкали, опустели один за другим. Слабость затопила тело, но я не терял контроль. Давление ослабло, враг натурально зарычал.

Глянул.

Семипалый щурился, правый глаз ему выжгло – сплошь кровяной сгусток.

Ничего себе.

Рванул из футляра на наруче нож и, пока клинок не воткнулся мне в лицо, дважды засадил оружие врагу в промежность. Само собой, там никакой защиты не было. Так смачно получилось, со всей силой, по рукоять: первый раз, пробивая хозяйство насквозь, второй, цепляя артерию.

Семипалый издал странный звук и наоборот усилил давление. Скинув нож, я успел подставить под острие ладонь; после надавил от себя. Семипалый пробил плоть и порезал кожу на лице, прямо у глаза. Дальше продвинуться не мог. Стискивал зубы, рвал жилы.

Я смотрел на это с безразличием; моды казалось заморозили меня всего.

Уверен, нанес значительные повреждения. Оставалось ждать.

– Что железножопый, не ожидал такого? – насмехалась Желчь. – Модулей до ушей наставил, думал любого заберёшь? Нас так просто не сглодать, подавишься шутова блевотина, зубы обломаешь, урод шанкарский. Пыль. Мошенник. Шут.

Ее хриплый голос умудрился звенеть от возбуждения. Я бы радовался, если бы моды временно не выжгли всё внутри.

Так мы и провели следующие десять секунд. Он из последних сил давил, пытаясь достать – я сопротивлялся, оттягивая руку к нему. А Желчь кричала оскорбления.

Весело.

Боли от поврежденной руки и сорванных мышц не чувствовал. Быть эффективным мне ничего не мешало, а вот Семипалый ослабел. Он бросил взгляд вниз. Там всё в крови, остатки штанов пропитались, кожа вся в красном, под ногами здоровенная лужа. В итоге Семипалый свалился на колени: не осталось сил. Я еще подождал секунды четыре, придерживая клинок в стороне, ощущая как уходит сила встречного движения. Затем подобрал нож и вбил гулю в глазницу; на всякий случай провернул.

Мало ли что.

Он упал.

Отдышавшись, я перевернул тело лицом вверх. Аккуратно снял модуль с предплечья, вырвал нож и вдел в ножны, затем занялся Унгуром.

Ятим уже к тому времени поднялся на ноги. Осторожно баюкал раненную руку. Выглядел виноватым.

– Ты, Ятим, тупица, – сказал я с безразличием в голосе, размазывая одноцветный ихор с двух сторон продырявленной ладони.

– Знаю, Не-Дядя, – состроил грустное выражение лица и виновато опустил голову.

Я хлопнул его по плечу, оставляя кровавую метку на кирасе.

– Не переживай. Будут еще глупости и страшнее в твоей жизни.

Выпил остатки ихора из ампулы, “запенил” рану сангом и перебинтовался наспех.

– Берите самое ценное и валим.

Глава 27

Итог

– Говорят, Унгур, ты нас сильно видеть хотел? Так настойчиво людей посылал, – голос звенел от иронии. – Вот, увидел. Приглашение приняли, пришли, чего-надо-то?

Унгур сидел на камнях, был бледным; пучил глаза как сумасшедший. Надеяться ему больше не на что. Хоть мы и остановили кровотечение, жить ему оставалось недолго. Положению не позавидуешь. Окружили его, и ощущалось это, должно быть, давяще.

Каждый был готов отсечь от Унгура кусок на памятный сувенир.

– Это просто работа такая, ребята… не хотел, – его начало трясти.

– Сыкло-о, – сплюнула Бо и пнула его в рану на ноге.

От боли он зашипел.

Хорошо.

– Какая хагасов пепел работа, Унгур? – спросил Востр с недоумением. – Ты перешел черту.

– Заказ, ребята – не я, это всё – дур-рацкий заказ!

Желчь тихонько предположила:

– Не кричит ли этот вонючий хаг, чтобы кто-то лишний его услышал?

Справедливое замечание.

Ударил Унгура кулаком в лицо. Так, профилактически, в половину силы.

– Еще раз повысишь голос, и отрежу тебе яйца. Видел, как я твоего ручного оролуга порадовал?

– Хочу…

Я ударил еще раз, раздробив нос. Он всхлипнул.

– Отвечай, грязь, когда спрашиваю. Видел?

– Видел.

– Вот такое и с тобой сделаю. Теперь кивни если понял.

Унгур кивнул.

– Что за заказ? – спросил Батар.

Голос его исказился от ярости, хотя промысловик и пытался бороться с собой.

Интересно.

– Я хочу купить этой информацией себе жизнь, – сквозь зубы сказал Унгур.

– Мало ли что ты там хочешь. Говори, а мы разберемся.

– Распорядитель.

– Что Распорядитель?

– Заказ от него.

Кивнул.

Это вполне логично.

– И что он там назаказывал вам, уродам?

– Смерть Йорга, твоя и Востра.

– По порядку.

– Сначала заказ был на твой, дхал, плен. Потом изменилось. Добавил Йорга и Востра. Устранение. И тебя.

– Синтез, Унгур, – сжал свою пробитую ладонь. – Что расскажешь о нём?

– Какой синтез?

– Дом Мечей. Бои. Перо Властителя.

– Это мы его нашли.

– Где?

– На Седьмом Круге.

– Конкретнее.

– В одном из городков Седьмого. Под циклопической Луной – точнее не скажу. Не помню. Не я вёл. Не…

Я его перебил:

– Где Распорядитель хранит Перо?

– С собой носит. Амулет себе сделал. Цепочка. Не убивай, дхал.

Востр спросил:

– Ты же не собираешься?

Слушать советы намерен не был. Ударил Унгура мечом по лицу. Не очень удачно: рана на ладони помешала.

Порезал нос, рассел подбородок. Следующим движением вонзил острие ему в шею.

Он потянулся рукой к ране. Хрипел, пучил глаза. Я вырвал меч и уколол еще раз, пробивая ладонь и горло.

– Так что ты хотел? – спросил у Востра.

– Хотел чтоб ты мне его оставил, – произнёс разочаровано.

– Если принципиально, Распорядителя отдам.

Востр кивнул:

– Лучше, чем ничего.

***

22 объятье,

двенадцатого месяца 1366 года.

Я вложил меч в ножны.

Люди вне Арены радостно кричали.

Этот бой был простой. Воитель в латах, усиленных лепестками псевдо-сплава, так ничего и не показал.

Корневой модуль, выжрав два хтона, сработал отлично. Такого от меня, разумеется, никто не ждал. Я пробил мечом броню в трёх местах – и умер противник быстро. Не помог ему его громоздкий пистолет с десятью стволами в два столбца. Попасть у него так и не вышло. Не помог и меч – зацепить меня им в таком снаряжении он мог только в своих снах.

– Поговорил? – спросил у подошедшего Тара.

– Да, – ответил он без особого энтузиазма.

– И?

– Может принять тебя.

– Где?

– У себя.

– И…

– Я отведу, не переживай. Расскажешь, что хотел обсудить с ним? Вроде как неплохо если буду знать, мне вроде по должности положено.

– Не скажу. Но не переживай, речь будет не о смене Управляющего.

– Хотя бы так.

Мы вышли наружу, и я сделал знак своим.

Тар вёл недолго. Место, где обосновался Распорядитель, было в двух минутах ходьбы от Арены, практически впритык к одной из лифтовых площадей.

Гермо-ворота из примитив-металла. Сверху свисали чёрные стяги и желтые треугольники на каждом.

Опять Миродержец Яма?

Тар нажал кнопку звонка и через минуту живущие здесь соизволили открыть. За воротами – длинный коридор, упирающийся в входную арку и зал за ней. Нас встречали двое охранников в новеньких кольчугах и чёрных разгрузках.

– Проходи-ите, – прохрипел бородач с левой стороны. – Распорядитель ждёт.

Я застыл в проёме. Тар, не понимая происходящего, удивленно уставился на меня.

– Ч-его встал? – требовательно спросил рябой охранник.

Он схватился за рукоять войскового пистолета, видимо ощущая неправильность происходящего. Я действовал быстро. Вбил нож под подбородок бородачу и, вытаскивая, добавил – провёл лезвием по шее. Повернулся к рябому – он уже наполовину вытянул пистолет. На возвратном движении воткнул оружие ему в глазницу.

Это, конечно, не противники. Медленные и ленивые хаги.

Как они могли что-то охранять?

– Ой, ой, – запаниковал Тар, потом сел и замолчал.

В его глазах ужас.

– Не переживай. После того как я зайду внутрь, Распорядителю будет не до тебя.

Ждал остальных две минуты. За это время никто в коридоре не показался. Пока промысловики шли, я затащил трупы в ближайшую подсобку. Местным лучше такой беспредел не видеть.

Показались Кряж, Востр и Батар. Молодежь мы оставили выжидать с Йоргом.

– Беги, Тар, и никому не слова.

Он и убежал.

– Идём? – спросил Батар.

Я потянул рычаг, закрывая за Управляющим гермо-ворота.

Прошли коридор, оказались в зале с широкой белёсой лестницей.

– Нам наверх, друг Танцор?

– Без понятия. Сначала смотрим первый.

Проходя через скучные залы, я убивал каждого встречного зависимого. В суммешестерых гражданских до Бездны нарубил. Никто из них не сопротивлялся и не убегал. Не могли представить, что кто-то мог напасть на жилище Распорядителя.

Оставлять тут живых – сомнительное решение. Я и не оставлял. Моды скрежетали. Хотя и не сказал бы, что за холодным барьером меня съедало сильное неприятие собственных действий.

Нет.

Даже промысловики принимали то, что делал. Молчали; не показывали особого неприятия. Батар только чуть морщился за маской – и всё.

Первый этаж мы обходили минут десять. Проверили множество комнат, коридоров, чуланов, пару шикарных залов.

В одной из каморок нашли Алтарь Яма. Под потолком висели бело-голубые кости; cнизу стоял ромбообразный камень, заляпанный кровью. Ритуальный? Должно быть.

– Что скажешь, Востр?

– Ничего хорошего, друг Танцор. Распорядитель занимается грязными вещами.

– У тебя другие ритуалы?

– Другие. Миродержец должен спать, – он посмотрел мне в глаза. – Это важно.

– Меня, Востр, убеждать не надо.

В итоге, пройдя через дальний коридор и внушительную бронзовую арку, оказались в просторном зале столовой. Там и находилась цель.

Изображения на стенах здесь – это символы Яма, удивляющие белизной и позолотой.

За длинным столом сидел Распорядитель. Был без маски. Действительно, старик. Лицо тяжёлое от морщин и костлявое. Под глазами, у губ и носа пролегали чёрные жилы модульной болячки.

– Пришел всё-таки, birt, – произнёс Распорядитель, оттирая губы платком. – Да еще не один, и всё равно долго шёл. Valo marchire.

Два мутанта-телохранителя по-прежнему стояли у него по бокам.

У левой и правой стены – по длинному темному дивану. С правой стороны – четверо бойцов в ламеллярной броне; с левой – трое.

Заметив нас, вся эта толпа поднялась. В руках у них преимущественно револьверы; выжидали.

Распорядитель, приподняв бровь, спросил:

– Поговорим?

– Если тебе напоследок хочется, старик, – мой голос пустой. – Давай.

– Это Унгур выдал меня?

– Я бы и без его слов за тобой пришёл.

– Промысловик жив?

– Нет.

Распорядитель довольно кивнул:

– А слаб духом был Унгур. Abs worm. Так всегда и думал.

Помимо Центуриона и Виверны в кобурах, за спиной у меня еще два револьвера, взятых у бойцов Унгура: тяжелый Опцион и тонкий шестизарядный Курсун. Подготовил подарки для встречи.

– Вообще хорошо складывается, – улыбнулся Распорядитель. – Получается вас убью, а его и искать не придётся. Нет, правда, ser, хорошо.

– К чему все это?

– Да, сумбурно вышло, – сам себе кивнул. – Ammet. Хотел взять тебя живым.

– Зачем?

Оскалился:

– Лучше не знать.

– У тебя какие-то проблемы с кхунами, старик?

– Нет проблем. Мясо, кости, моды. Все очень нравится. И выражение ваших лиц… в момент, когда моды перестают работать, когда вас бьет по голове чистый эмоциональный коктейль. Каждый раз смотреть как вы, такие важные, много о себе думающие, ломаетесь. Нечто, ser, прекрасное, – он рассмеялся. – Лучшее, atola, из развлечений.

– А остальные чем не устроили?

– Йоргос вступился, взял тебя в отряд. Не нужно ему было это eb… делать; как ты вошёл в Изот ты уже принадлежал мне, – Распорядитель покачал головой и указал ладонью на Востра. – А оролуг одноглазый, marcio… руки у него длинные, любит чужих женщин трогать.

Понятно.

– Где Ника? – со злостью спросил Востр.

– Мертва, – безразлично ответил Распорядитель.

Я спросил:

– Ты хотел убить меня на Арене?

– Как запасной вариант, да. И я не хотел. Я бы убил, – пожал плечами. – Ammet это было неизбежно.

Все, в принципе, понятно.

Говорить больше не о чём.

Выхватил из-за спины револьверы и, целясь в бронированную охрану, открыл огонь.

Курсун щелкал задорно, но мне пришлось расстрелять весь барабан, чтобы убить двоих. Мелкие пули не могли пробить ламеллярные доспехи.

Один из бойцов был достаточно быстрым и прежде чем он умер, успел выстрелить в ответ – правда никуда не попал.

Опцион оказался надежнее. Выстрелил дважды – сделал два трупа. Одному голову продырявил, второму куда-то в грудину зарядил.

Перевёл револьвер на тройку у левого дивана, а там уже Буря Батара и Опцион Востра разобрались.

Оставшиеся четыре заряда отстрелял в ближайшего Цэра-телохранителя. Ожидаемо, пули отскочили от чешуи на голове, не причинив вреда. Выкинул опустевшие стрелковые единицы.

Распорядитель продолжал сидеть и улыбаться, сложив руки перед собой.

Тут и цэры подключились. Должно быть реакция у них чуть медленнее, чем у обычных бойцов.

Один телохранитель прицелился из базарганов. Второй двинулся на нас с топором. Кряж швырнул что-то, что держал весь диалог в руке, в сторону двинувшегося. Смог рассмотреть – сушенный палец, который мы нашли в Первом Выходе. У грудины здоровяка заготовка лопнула. А дальше – светопреставление.

Образовалась крутящаяся синяя сфера, невыносимо-яркая, волевое давление от которой я чувствовал и с расстояния пятнадцати шагов.

Из сферы выстрелили сапфировые иглы. Они пробили телохранителя насквозь. Мгновение и иглы, вибрировавшие от силы, надавили в разные стороны. Здоровенное тело серокожего разорвало на три громадных куска: хлынула кровь, груда кишков рухнула на пол с хлюпаньем. Иглы рассыпались на тысячи голубых сфер. Они бились о мраморный пол и игриво звенели.

Когда Кряж сказал, что он припрятал козырь – я не такое представлял.

Распорядитель улыбаться перестал.

Понимал его. Тут не рожи корчить уместнее, а обделаться. Эта штуковина бахнула в шести шагах от его тела.

Второй близнец злобно взревел, принимаясь отстреливать базарганы в Кряжа; тот просто выставил щиты. Они отлично защищали от мелкокалиберного боеприпаса фуркатских многострелов, хоть и приходилось после каждого выстрела делать шаг назад.

Востр двинулся в бок и с новой позиции расстрелял остатки барабана в руку телохранителя, срезав корни модуля.

Я перебежал чуть правее и постреливал с Виверны во всякие места. Забронирован он был от пяток до лысины.

Отстрелявшись, великан выкинул базарганы и взялся за топор; рванул вперед. Батар разрядил Бурю в туловище приближающегося серокожего – даже кольчугу пробить не смог.

Кряж отпустил щиты и начал закидывать врага конструктами: огненные плети, дуги, стрелы. Ничего что могло бы остановить разогнанное тело.

Цэр добежал до Батара и врезал по нему топором. Тот отлетел на несколько метров и там рухнул. Кирасу телохранителю пробить не удалось, но рёбра он наверняка повредил; да и сознание промысловик потерял.

Цэр на мгновение замер и у Кряжа получилась невероятно отработать по цели. Он создал возле рта близнеца конструкт, истратив сразу все хтоны из пазов кирасы разом.

Конструкт появился, расширился и с хлопком создал длинный клинок, который извернувшись во рту близнеца, закрутился винтом. Нижняя часть головы лопнула после взрыва. Челюсть отпала, язык вывалилась, кровь ударила тугой струёй. Телохранитель выронил топор и схватился за зубы верхней челюсти.

Глаза цэра – сплошные кровавые пятна. Все сосуды какие могли полопалось.

– Atola, – ругнулся Кряж.

Оракул покачнулся от отката и тут уже не успел среагировать. Великан и без челюсти продолжил атаку, разбрызгивая всюду кровь.

В кирасу Кряжа прилетел удар кулака, промявший ее в боковине. А затем – еще и с пятки в голень; да так сильно, что оракул отлетел шагов на десять. Ступня его так и осталась на месте.

Моды сожрали ощущение странного.

В этот момент я находился уже у спины цэра. Поднял Центурион. Заряды револьвера были усилены – как раз подарок для близнеца. Первая и вторая пуля, ударяясь о кольчугу, просто лопнули и разлетелись на волевые частицы. Наверняка переизбыток силы.

Третья пробила спину насквозь.

Четвертая ушла вглубь плеча и видел – разорвалась там.

Пятая с остервенением вгрызлась в затылок. Цэр завалился, рухнул.

Шестую я отправил туда, где должно, по идее, находиться его сердце.

Все-таки успокоился.

– Наконец-то мясо, – с довольством промурлыкала Желчь. – Самый большой скальник на деревне повержен нашей рукой.

– Не рукой, а пулей, – поправил я.

– Один шут забрали на свой счёт.

Подошёл к ступне Кряжа.

Понятно.

Примитив-металл.

Добрался до Кряжа проверить его состояние. Оказавшись ближе понял, все с ним относительно в порядке:

– Протез ступни?

Он кивнул.

Я повернулся к Распорядителю. Тот сидел бледный, точно лист бумаги.

– Да уж, – еле слышно произнёс, а затем от него прозвучала насмешка. – Откуда оракул? Разве это честно, дхал? Что говорит твоя Справедливость?

– Отдай Перо.

– А…

– Тогда не будет пыток.

Он сорвал с шеи цепочку и бросил свой импровизированный амулет на стол.

Ничего необычного. Тёмно-синий мод, стандартный. Забрал и положил в подсумок на бедре.

Выглядел ли так королевский мод? Бездна, не помню. И не проверить – у нас нет времени.

– Надеюсь на вашу Справедливость, дхал. Ты сказал.

– Да, конечно.

Я взял его за руку, приложил ладонь к столу. Он не сопротивлялся.

– Что ты делаешь?

Прибил запястье ножом к столешнице. Распорядитель взвизгнул.

– Востр, – я протянул открытую ладонь промысловику.

Востр ухмыляясь, вложил в нее тесак.

Я перебил одним ударом кость, Распорядитель заорал во всю мощь старческих лёгких. Кисть смешно шлепнулась на пол. Выпнул её к мертвым охранникам. Схватился за вторую руку. Старик начал верещать, трясся, пытался сопротивляться. Плохо выходило – слишком слаб. Сделал все так же со второй.

Довольный работой, сам себе кивнул. Глянул: обычный измученный старик, теперь еще и умирающий, теперь еще и безрукий.

Хватит?

Наверное.

Под активной работой модов понять хватит ли мне этого или нет – невозможно.

Отошёл.

– Востр.

Изувеченное лицо скривилось в ужасной ухмылке. Промысловик поднял Опцион и выстрелил.

Содержимое головы Распорядителя выбило наружу.

Батар сказал:

– Первый раз вижу, чтоб дхал соврал.

Фыркнул:

– Я и не врал. Это не пытки, а та Справедливость, к которой он взывал. Лёгкая и быстрая смерть. Да, могла быть смерть и быстрее, но и он мог не быть таким испорченным и гнилым дикарём. Думал он помрёт в процессе, но я рад что старик оказался чуть крепче.

***

Через пару минут возле тела Распорядителя появились две миниатюрные красные сферы. Кружение, танец, еще миг, карта реальности – я отвернулся – и они сошлись в каплю мёда. Забрали, конечно. Набрал в инъектор.

Дом обыскивать не стали.

Закинули в мешок базарганы, револьверы, перезарядились и пошли на выход. Действовали быстро. На глупость и жадность не было времени.

Открыли ворота.

Снаружи беготня: люди носились, кричали. Мимо нас пробежало трое легионеров. Остановились, глянули на нас, подошли.

Мы напряглись.

Я приготовился хвататься за оружие.

– Промысловики? – поинтересовался первый легионер.

– Вроде того, – ответил за всех.

– Пора исполнять долг, промысловики.

– Какой ещё долг?

– Нужно защитить Изот.

Батар, сложив на груди руки, спросил:

– От чего теперь?

– Идол пришёл, – мрачно сказал второй. – Эхо началось.

Глава 28

Исход

22 объятье,

двенадцатого месяца 1366 года.

Батар спросил:

– И куда идти?

– Посадим вас в башню. Постреляете в охоточку, – с усмешкой ответил беззубый легионер.

Они двинулись к лифтовой зоне. Мы переглянулись и пошли за ними.

Радовало, что их особо не интересовал наш побитый грязный вид.

Видимо, каких бы мы делов не наделали – сейчас это не имело значения. А потом может и спрашивать не придется. Все передохнем.

Вполне разумно.

Востр, догнав бойцов, учтиво поинтересовался:

– Много кукол?

– Я почем знаю, красавчик, – сплюнул легионер. – Позвали нас, вот и идём. Сейчас посмотрим.

– А как позвали то?

– Сигналку вниз пустили. Потом и звук пошёл.

– Рано, – задумчиво протянул Кряж.

– Что рано?

– Пришел.

– Ну, он дозволения нашего не спрашивал. На приём не записывался. Может у него и календаря нет, и ему тяжело день в день приходить, – ухмыльнулся беззубый. – А может не терпелось уже, вот раньше и пришёл.

Лифтовый короб привёз нас наверх.

Вечерело.

Пока мы шли за легионерами, Батар шепотом спросил:

– Какой у нас план, Тан?

– Посмотрим, поглядим. Отбиваемся – отбиваемся, если всё плохо – валим.

– А что с солдатами?

Опознал в голосе Батара осуждение.

Недоуменно посмотрел на него.

– А что с ними?

– Вдруг они помешают уйти.

– Ну, убьём их тогда, – я, честно говоря, не понимал в чём смысл вопроса.

– Но…

– Это их проблемы, Батар, – перебил и положил руку ему на плечо, жест должен был успокоить. – Пусть думают кому мешают, думают, что делают. Наша цель важнее Изота и важнее жизни вставших на пути. Привыкай.

Нас привели в одну из внутренних башен лифтовой зоны. На первом этаже низенький интендант выдал ампулы сомы, по одной штуке на каждого, еще выделил пять ружей и три мушкета; каждому раздали по крупному подсумку с пулями, капсулями и фильтрами.

Нас оставили у бойницы на третьем этаже; принялись ждать.

Виток круговой лестницы вверх и вниз, покачивающаяся лампа с огрызками грибной шляпки. Те распространяли тусклое свечение из-за стекла.

С нами на этаже еще трое новобранцев из сероформенных. Совсем зеленые, до неприличности хилые. Молодые, сопливые. Судя по языку тела, особо счастливыми не были; на них чёрные щекастые маски старого образца. Первое для них Эхо.

Мы по очереди заглянули в бойницу.

– Бездна, – выругался Востр.

Согласен.

Тел Идола тысяч пять.

Кряж покачал головой, размышляя вслух:

– Первая весточка. Кукол мало. Разведка? Может.

Пять полковых коробов. Идол сформировал идеальный порядок. В центре каждого из построений – фигур тридцать несли длинные штандарты, обвешенные концентрат-семечками.

Периодически я видел мельтешащие чёрные фигуры Палачей. Они то курсировали внутри короба, то вырывались наружу и оббегали строй вокруг. Двигались будто чуть асинхронно движению остальных.

– Отобьемся? – взволновано спросил Батар.

– Мне-то откуда знать. Поделился бы кто с нами, сколько у местных сил в распоряжении.

Мы приняли сому.

– Может я? – указал ладонью на бойницу Кряж, изобразил пламя ладонью. – Щиты. Удары.

Покачал головой:

– Если сильно хочется отбирай бойницу у молодых, – кивнул на новобранцев. – Но не советовал бы, не распыляйся попусту.

Он кивнул.

Вскоре войско Идола подошло на расстояние стрельбы артиллерии и баллист.

Громыхало знатно, но только где-то по бокам. На нашей башне пушек не было. Постройка не тряслась.

Орудия отрабатывали хорошо: стрелы сбивали по несколько тел за раз; снаряды цепляли их десятками, раскидывая взрывами искорёженные фигуры.

Из построений вылетала и ответка, но она не впечатляла. Отбивался Идол тонкими воле-конструктами белых лучей, синюшных звёзд и чёрных дуг. Все врезалось в стены и башни, осыпаясь желтушной шелухой вниз. Оставались только яркие следы. Судя по всему, крепостные сооружения защищены; и хоть полноценных оракулов на службе Изота не было, Советница – или кто там у них отвечал за обороноспособность – закупиться в Банаре заряженными артефактами, оплетенными волей, или выкупить соответствующие услуги, все-таки додумались.

Идол подошёл ближе, и артиллерия ударила картечью. Куклы рвались на куски, отрывались конечности. Там, где попадания были особо сочными, кровавая взвесь замирала в воздухе.

Желчь довольно урчала из динамика.

Снизу и сверху заработали ружья и мушкеты, но вклад, вносимый ими, в сравнении с орудийным – понятно минимальный.

Я стрелял, пытаясь поразить фигуры, нёсшие чумные штандарты. Не знал, что куклы планировали делать с ними. Было ли это оружием или еще чем-то, просто целиться в таких “флагоносцев” проще.

Остальные бойцы Длани перезаряжали отстреленные оружейные единицы. Пытаться повредить мечущихся Палачей – бесполезное занятие. Я отказался от этой идеи после первого же выстрела. Подцепить рыжие шары в грудинах с такого расстояния – нереально.

Коробы приблизились еще на две сотни шагов. Здесь они распались, превратившись в волну. Тогда со стен и ворот загрохотали тяжелые винтовки и револьверы. Иногда особым громом взрывались крепостные ружья, усеивая большие участки впереди мелкой картечью. Она конечности не срезала, но продвижению врагов мешала.

Внутри башни все застлал пороховой дым, дышать стало невозможно.

Когда враги подошли к стенам и воротам, новобранец слева от нас дернулся, сорвал маску. Глаза его заполнило рыжим. Он прикоснулся, посмотрел на стекающее с век чумные капли – улыбнулся, и тогда был захвачен полностью; на лбу в секунду, с омерзительным скрежетом, напоминающим дробление костей, пророс мясной барельеф.

– Хагас не выпил сому, – истеричный комментарий со стороны, от одного из его товарищей.

– Танцор, какая вс… – начал было Идол, но слушать я не собирался.

Выхватил Центурион и прострелил захваченному голову.

Люди вернулись к бойницам.

Идол понял, что ничего сделать башням, воротам и людям на них не получится. Из оружия у тел по большей части холодняк, старые варианты мушкетов и кулеврины. Таким штурмовать фортификации – само собой тяжело. Отстреливались, конечно, но к серьезным повреждениям или потерям – это не приводило. И тогда Идол сменил тактику – часть кукол, должно быть, четверть двинулась к обрыву. Там и те штандартоносцы.

Действительно, зачем штурмовать лифты?

Между башнями почти нигде нет защитных укреплений. Просто нужно рухнуть на понравившийся Круг. Тела посыпались вниз.

Что уж было дальше – не знал.

Поморщился.

Нутро свело от гнусного чувства.

Поражение?

Абсолютно верно.

– Гнилая свистопляска, – прохрипела Желчь. – Ожидал такое, Громила?

Честно говоря, да.

Не именно это, понятно, но что-то примерное такое.

Откинул разряженный мушкет в сторону.

– Все, – сказал своим. – Теперь ходу.

– Что? – не понял Батар.

– Изот пал, – ответил и двинулся к лестнице.

Путь преградил легионер. Знакомая внешность: крепкий и хмурый, лицо в шрамах. Сержант Боро. Тот, кто контролировал наш с Ялой допрос, когда только в Изот зашли.

– Куда, грязь кхунская? Стреляй пока стреляется, – приказал он.

Я возвышался над ним на половину головы.

Улыбнулся:

– Помнишь двадцать шестое, одиннадцатое?

– Что?

– Я тогда через дозорно-пропускной пункт прошёл. Ты всякие вещи говорил.

– Не помню. О чём…

– Где лейтенант?

Легионер выглядел сбитым с толку.

– У Советницы.

– Я с тобой танцевать не буду. Передумал.

– Что?

Одним движением вытащил меч и ударил. Он успел среагировать, наполовину достал револьвер из кобуры, но этого оказалось мало.

Хтон проскрипел, квази-мышцы вздулись, я отсек ему голову.

– Ты его убил, – с недоумением пробормотал Батар.

Востр присвистнул.

Да, убил.

Я был доволен.

Моды работали так, чтобы глупая улыбка на лицо не наползла.

– Уже не важно, – такой ответ дал здоровяку.

Кряж хмыкнул.

– Как не важно? – настаивал тот, голос его погрубел от злости.

– Изот пал, – твердо и решительно повторил я.

Если буду так часто использовать корневой-модуль, раздроблю лезвие меча за несколько суток. Да и сам модуль… вопрос, сколько внутреннего ресурса израсходовал бывший хозяин, пока пользовался им?

Кто знает.

Нужно быть осторожнее.

***

Выбрались наружу.

Вокруг хаос, крики, непрекращающаяся пальба и грохот. Сероформенные носились, затаскивая на стены сумки с боеприпасами; бегали работники.

Некоторые легионеры уходили отделениями – при этом выглядели достаточно адекватно; скорей всего выполняли приказ – собирались возле лифтов.

Бахали орудия. Вдоль стен зависли змейки оружейного дыма.

Мы добрались до лифтовой площадки, забрались внутрь.

Механизм принялся медленно опускать клетку.

Кряж молча вкручивал новые хтоны в боковые пазы кирасы, а “полупрогоревшие” скидывал в сумку сбоку. Барабанный шипомёт свободно висел на ремне.

В ответ на мой задумчивый взгляд, оракул пожал плечами:

– Мало ли как сложится.

Я перезарядил свои.

То, что он сказал, конечно, верно. Неизвестно что нас ждёт дальше; заряд должен быть полным. Да и от экономии еще никто не умирал.

Батар казался спокойным.

Верил в лучшее?

Возможно.

Думал у мозговитых вокруг есть какие-то умные мысли?

Смешно.

Востра потряхивало, тот точно адреналиновая бомба. Перекидывал револьвер из руки в руку. Топтался, не мог найти себе место.

Глаз опять пересекла чёрная линия. Наверное, стоило узнать, откуда эта штука взялась и не опасна ли она для окружающих. Сейчас, разумеется, не время. Пока примем факт, как он есть.

Должно быть когда первый раз увидел, не хотел слышать ответ. Посчитал, учитывая дальнейшие движения с ритуалом – вероятно связанно с божественным.

Думал, так и сейчас, но теперь привык к мысли.

– И какой у нас план, друг Танцор? – спросил Востр.

– Очевидно, – произнёс, доставая боеприпасы из бокового подсумка и заполняя ячейки патронташа поверх пояса. – Нужно своих забрать из Изы. И уходить.

– И куда тут уйдёшь? Когда мы своих вытащим, Идол уже стены и лифты продавит.

– Не паникуй, Востр, – меланхоличным тоном протянул Кряж. – Ничего еще не произошло. Интересности впереди.

– А наше выживание в эти твои интересности входит?

Кряж хмыкнул, но не ответил.

– Уйдём мы вот туда, – я указал вниз.

Востр покачал головой, брови его поднялись высоко-высоко:

– Да ты, друг дхал, должно быть шутишь. И шутишь – плохо.

– Давай сомнения чуть позже обсудим, – поморщился. – Сначала нужно добраться до Третьего.

***

По аллеям Первого Круга сновали местные.

Те, кто демонстрировал невосприимчивость, но при этом был нерасторопен, оказывался либо заколот, либо изломан. Иногда экзекуции заканчивались через несколько ударов – человек терял волю, концентрацию, падал под напором насилия и вставал, с проросшей плотяной меткой, мигая рыжим в глазах. Иногда куклы доводили дело до конца: били, били, били – все движения выглядели, будто совершали их запрограммированные механизмы. Никаких чувств, никакого усердия, и когда один из ударов становился фатальным, тела Идола разворачивались и шли к следующему. Побитого не проверяли. Видимо ощущали есть ли в жертве жизнь с расстояния. Такие способности у рядовых кукол, конечно, не радовали.

Вообще картина угнетала, наводила на определенные размышления. В шаблоне появлялось сожаление. Наверняка примерно так, выглядели и районы наших погибающих Ульев.

Бездна.

Эхо возбуждения и злости прорывались сквозь скрежетание модов. До боли сжимал рукоять Центуриона.

Я ничем не мог помочь.

Понятно о спасении речи не шло. В моих силах, хотя бы добить, чтобы они не бродили бурдюками, заполненными гулевой грязью, но для револьверной стрельбы слишком далеко.

Я тронул Кряжа за плечо, кивнул в сторону ближайшей точки, где куклы догоняли местного промышленника в белом-золотом мундире:

– Достанешь?

– Достану.

И молчание.

Оракул даже не шевельнулся.

– Что-то не так?

– Хорошая идея? – в его вопросе прозвучала ирония.

Идея отвратная – это правда.

– Значит стрелять не будешь?

Он неспешно потер ладони, видимо пытаясь согреться:

– Могу назвать три причины, почему не выстрелю.

Опять замолчал.

Слышны грохотание артиллерии, хлопки далекой стрельбы, крики и медитативный стрекот механизмов.

– Но не будешь делать и этого.

Батар злобно сверкал глазами, поглядывая то на меня, то на Кряжа. Здоровяк бы, конечно, хотел всех спасти или хотя бы добить.

Батар – большое сердце.

– Верно. Не буду, – ответил Кряж. – Ты и сам можешь назвать.

Штрековый отброс.

Потеря внезапности. Трата стрелкового ресурса. И последнее – убегающие бесполезны. Мусор… И еще можно много чего в таком духе придумать.

– Твои сородичи мучаются, – продолжал говорить.

Кряж пожал плечами, настроен он безразлично.

– Уже два века мучаются. Даже больше. И твои все мучились. Пока не померли.

– Ну ты и гнида, Кряж, – прошипел Батар.

Теперь он не выглядел столь спокойным. От злобы сощурил глаза.

– И я бы не хотел, чтоб мои, как твои, померли, – сказал Кряж.

– Интересно-о, – со вздохом протянул.

– Если ты думаешь, твоя задача идти и добивать каждую человеческую тварь, помотай хорошенько головой, вытряхни мусор и вспомни что ты кхун. Сверься с большой тётей, и пойми, что проснулся не для “правильных” поступков. Для такого есть личности, вроде Лекса, однажды рожденного в промысловике Демита.

– Сука, откуда… – злобно начал Батар.

Лекс – его настоящее имя?

Какая-то большая тайна?

– Как ты и сказал, – продолжал Кряж. – Наша цель важнее Изота, важнее жизни вставшего на пути… Не только солдата. Всего, что соизволит на этом пути встать.

Кивнул.

Мне его слова нравились.

Кряж заряжен на дело. Интересно отчего так сильно, но выяснять именно сейчас – скорее ошибка.

Пусть так.

– Это самое большое количество одномоментно сказанных слов от Кряжа, за годы, – задумчиво начал Востр. – Но почему говорит он только теперь, когда вокруг жопа хагаса, да еще и говорит такое дерьмо, которое скорее можно было бы услышать из грязного рта циничной соплячки Бо?

– Он молчал, чтоб за умного сойти, – огрызнулся Батар. – Но не сдержал помойку.

– Молодые вы, – ответил ему Кряж. – Бестолковые.

– Ты так сказал про людей, будто сам не человек, – спросил у него. – Почему?

– Нелегальный оракул. Не буду грузить нытьём. Сейчас о другом. Мягкий дхал – мертвый дхал. Запомни. Сосредоточься.

Тем временем Идол свои развлечения на Первом Круге не прекращал.

– Почему так мало захваченных? Не верю, что каждый второй здесь обладатель сильной воли.

– Вот из-за этого, – Батар вывернул зеленый ворот стеганки.

В него была вшита капсула сомы.

– Это у промысловиков только такое?

– Многие носят, – ответил Востр. – В Часовнях Всетворца постоянно капают на мозг с этим.

– Получается правильно капают?

– Получается, – был вынужден согласиться.

Отделения пехоты заняли позиции на возвышенностях, вели оттуда стрельбу. Я насчитал десять таких мест. Площадки у верхних этажей, вбитых в скалу построек; помосты, небольшие башни.

Ситуацию в целом это не меняло, но многие из мирняка спешили туда, пытаясь найти защиту. Кто-то успевал, кто-то нет, уплотняя группировки кукол, и тогда Идол бил по импровизированным “Аванпостам” сильнее.

В одной из таких точек через два отделения тел прорвалась хищная фигура Палача. Она залетела в поток отступающих, преодолела их, прорубая себе путь клинками.

За пять секунд четырёхглазый Палач нашинковал тринадцать человек. Потом вылез в пустую зону, и обороняющиеся смогли по нему хорошенько отстрелять, но и тут он успел многое: сократил дистанцию, оплевал рыжим опоры помоста, на котором бойцы находились, и потом слёг под градом револьверных пуль.

Пехотинцам в итоге пришлось слезать с помоста, тот разваливался. Отошли, заняли новую позицию. Вскоре до них добежала группа из спасающихся. Сближение, миг, и вот уже все они стали куклами, напали.

Какое-то отложенное действие?

Вполне могло такое быть. Главное – эффективно.

Пехота справилась с преобразившимися доходягами, но потом их настигала новая волна – и это уже два десятка тел Идола. Они давили. Патроны у солдат закончились; а враги наоборот оказались вооружены: предусмотрительно нашли заточки, раздобыли мечи, сделали дубины из кусков примитив-металла и грибного хряща. И с этим со всем у пехотинцев справиться не вышло. Они и сами достали мечи, но ум, объединенный Идольным оператором, показывал лучшую совместную работу, решил тактическую задачу успешнее.

– Пусть Бездна примет солдат мягко, – со вздохом сказал Батар.

– Исполнили долг до конца, – ответил Кряж. – И ладно.

– Заткнись.

Изот наполнился криками, шумом. Выстрелы звучали всюду.

Рвали глотки батары. То и дело подгоняемые безумием, они срывались с обрыва, улетая в темноту и утаскивая за собой груз.

Тянуло сероводородом, гнилью; все еще грохотали пушки, значит башни не пали.

– Сверху! – крикнул Батар и приседая, поднял двухзарядное ружьё.

Сразу же отстрелялся.

Сотни и сотни концентрат-семечек парили, сброшенные с обрыва.

Откуда эти то взялись?

Они летели вниз медленно.

В ушах зазвучал шепот:

“Слабость”, “Сдайся”, “Танцор”, “Изот наш”, “Объятья”, “Плоть”, “Глупость”, “Время” .

Кряж выставил воле-конструкт щита и несколько рыжих “плодов”, стрекоча, шевеля жгутами, оставляя жирные оранжевые полосы, скатились по бокам клетки. Шепот улетел вместе с ними.

– Это было обязательно?

– И для нас опасны. С прямым контактом сома может и не сдюжить, – объяснил Востр. – Короче не касайся их лишний раз, друг Танцор.

Про это в руководстве ничего не было.

В итоге часть семечек вгрызлась в Круги, прорастая на зданиях и территориях Аллеи. Большинство улетело во тьму.

Лифт встрял в метре от площадки Первого Круга.

– Дрянь, – прокомментировал Востр.

Кряж хмыкнул:

– Хотел, чтоб было просто?

– Ты мне больше нравился, когда был молчаливым, – проворчал Востр.

Подъемный механизм в самом верху пострадал от воздействия концентрат-семечка. Железки пошли чумной ржавчиной, шестеренка погнулись.

Батар спрыгнул на площадку первым. Мы повторили и двинулись к каменному мосту, ведущему на западную сторону.

***

Я бы не сказал, что на Аллеях и в прелифтовой зоне Первого Круга, во время самосброса кукол, оказалось много людей.

Совсем нет.

Должно быть, услышав грохот пушек и беспорядочную стрельбу – более частую чем при стандарт-инциденте – большинство жителей попрятались в домах и заведениях, заблокировав двери. Они надеялись войска разберутся. Правильно в целом, но, к сожалению, в этот раз у солдат не выйдет. Получалось, что сейчас местные заперлись в ловушках, из которых – еще чуть – и не будет выхода. Печально это.

Путь нам перегородили рыжеглазые. Центурион в руку и выстрелил трижды. Первый рухнул с дырой в глазнице, второму пуля перебила шейные позвонки.

Уж не знаю, как без оружия, они вообще планировали нас останавливать? Ведь Идол точно знал, что Изотские единоличники жрали сому.

Видимо, не терпелось ему переговорить со знакомыми.

Дозарядил револьвер. Женская кукла с выбитым глазом вывалилась из боковых проулков, сверкая голой грудью.

– Стойте! Накачались кровью Сурьи? – кричала она нам в спины. – Танцор более грязного кхуна назвать сложно. Где уважение к Матери? Мать била их всю жизнь, а ты к божественной сиське присосался. Немощное дитя!

Она продолжала кричать, но мы останавливаться и слушать не собирались.

Сома – кровь Сурьи?

Имеет ли это значение?

Нет.

Важно озаботиться банальными вещами. Переставлять ноги, прокладывать путь, следить за дорогой. Размышлять о средстве, которое, по сути, единственное что даёт шанс сохранить жизни – пустое. Работает и ладно. Идейное противоречие перетерпеть можно. Смерть – нет. А уж такую мерзкую тем более. Думаю – Справедливо. Уверен, Мать бы все поняла.

Мы преодолели каменный мост и, пробежав еще полсотни метров Аллеи, увидели следующее: впереди, перед двумя десятками Идольных кукол стоял паренек в бардовом пальто и аккуратной маске.

Чуть позади и правее от Мальца лежала женщина, на затылке у нее выступила кровь. Ещё правее развалился легионер с костистым протезом руки. Голова разрублена на три неравные части, но в этом красном месиве усы я разглядеть умудрился.

Лейтенант.

Не смог сдержать улыбку.

Кирасу его разорвали и погнули.

Похоже рядом работал Палач.

Пацан и Идол общались, никуда не спешили. Кукла-переговорщик активно жестикулировала, что-то доказывая.

Малой протянул руку и сплёл конструкт, тем самым заканчивая разговор.

Раскаленная рыжая дуга ударила в двух ближайших кукол, разрывая каждую из них на четыре смачных куска. При этом вся сила удара ушла в головы, судя по тому как те лопнули. Остальных просто окатило искрами и золотистой шелухой. Видимо пока у Малого конструкты выходили нестабильные: вот и развалился от первого соприкосновения с препятствием. Либо опыта недостаточно, либо для другого результата нужны определенные модули.

Куклы замерли. Одежда на некоторых дымилась, но они не нападали. Такая вежливость казалась странной.

Два тела позади строя Идола держали по концентрат-семечку. Рыжие нити от них хищно обхватывали плоть носителей. Глаза в семечках смотрели везде и всюду и каждый цикл движения заканчивался на Малом.

Хотели совместить чумной плод с оракулом ? Интересно к чему это приведет.

– Что с пацаном делаем? – на бегу спросил Батар.

– Глупый вопрос. Вытаскиваем.

Остановился за спиной Малого. Возвышался над ним как скала.

Он безотрывно смотрел на свою дымящуюся ладонь.

Я начал стрелять.

Паренёк, обернувшись, глянул на меня, но никак заинтересованности больше не показал. Револьверное грохотание его не впечатляло, а струи дыма не пугали. Он не дёргался, не моргал при выстрелах. Странный. Я бы даже сказал больше – жуткий.

Патроны в барабане Центуриона закончились, тогда схватился за Виверну.

Меня поддержал Востр – он стрелял быстрее чем я. Опцион в его руке прогрохотал шесть раз. Каждая пуля нашла голову противника.

Он не целился, между выстрелами лишь мгновение тратил для того, чтобы ствол перевести. А вокруг, в воздухе, неуспевающий оседать дым.

Выглядело впечатляюще. Уверен, причина такой точности – странность, отпечатавшаяся в глазу. Но кто из нас идеален?

И Батару врагов хватило. Армейское ружьё дважды громыхнуло, и последние куклы рухнули на деревянный помост.

Отстрелялись – и вот уже и нет скопления врагов.

Кряж подоспел чуть позже, провёл стволом шипомёта, наводясь на лежащих, но стрелять не в кого.

Батар и Востр подняли женщину. Востр с удивлением в голосе заявил:

– Друг Танцор, так это ж Советница…

– Ну что-ж теперь… не убивать же ее за это.

– Да я не про это!

– А про что?

– Просто удивился.

Пацан тряс рукой, на ладони сильный ожог. Теперь понятно от чего руки Кряжа находились в таком плохом состоянии. Похоже – это норма для оракулов-самоучек. Хотя других я пока и не видел. Может и в целом норма.

Кряж спросил что-то. Пацан ответил.

Говорил Малой ровным спокойным голосом, будто вокруг ничего и не происходило.

Интересно.

– Он особенный такой или эффект сомы?

– Говорит сома. Мол Советница перед выходом накачала.

– Ты веришь?

Оракул посмотрел на него, потом на меня, скептически изогнул бровь.

– Нет. Сома такого не делает. Врёт.

Батар вступился:

– Обычный пацан. У него шок. Придумали ерунду какую-то.

– Ну-ну.

– Врёт мелкий дружок, да, – подтвердил Востр.

– Кряж, как тебе конструкт?

– Впечатляет.

– Силён?

– Нет, но будет.

– Скоро?

Тот пожал плечами.

– Уточни, кто для него Советница, – попросил я.

Опять Кряж перешёл на язык сборцев. Малой молчал.

– Переведи: если не скажет, бросим здесь и его, и бабу.

Кряж исполнил приказ.

– Мать, – таков был ответ.

– Так вот чего она все время как в задницу ужаленная, – засмеялся Востр, вставляя новый барабан в Опцион. – У нее спиногрыз. Еще и вонючий харчок Всетворца – оракул, прости уж Кряж.

– Прощаю.

– Мать-одиночка. Это весь дрянной характер объясняло.

– Как его звать? – спросил.

– Клио.

– Думаешь и в этом может врать?

– Не знаю. Спроси у Востра, у него модуль.

Я и забыл.

– Востр…

– Да Клио шкета зовут. Зачем ему по такой мелочи врать то?

– Спроси, что они делали.

Востр спросил.

– Убегали.

– Ладно. Идём дальше, хватит время тратить.

Перед тем как отправиться дальше, Батар раздавил прикладом концентрат-семечки, которые так и остались сращенными с руками кукол. Вгляделся: удивительно, но за время разговора, они успели прорасти в глубину мяса, почти до кости. Пытались спрятаться или повлиять на тело, погибшего носителя?

Батар и Востр тащили женщину.

Мы с Кряжем глядели по сторонам. На ходу я перезарядил Центурион, а Виверне опять суждено дожидаться помещения и передышки.

Клио шёл сбоку, ближе к Батару. Должно быть, из всей нашей шайки, Батар единственный, кто казался нормальным. А может Малой хотел быть ближе к матери, но в это я особо не верил. В Идоле было больше эмоций, чем в нём.

Какое-то время движения по Аллеям вокруг только ошалелые гражданские бегали. Порезанные, пожженные, побитые.

Две группы от нас что-то требовали, но Востр первых отогнал ругательствами, а вторых насилием: тому, кто вышел вперед, высоченному мужчине в рубахе и серебряной жилетке, прилетело в голову рукоятью револьвера.

Один раз и мне досталось: набросился толстяк-промышленник в мундире, перепачканном красными пятнами.

Он тряс меня, размазывая кровь с изрезанных ладоней по панцирю. Опухшее лицо его без маски пострадало от прямого удара. Сломан нос, заплыл глаз.

Я терпел.

Моды пытались работать. Чувствовал холод.

– Atola, жирник, – угрожающе сказал ему.

– Правильно не жирник, а жировик, – смеясь, поправил Востр.

Промышленник будто не услышал. Он не прекращал свою жалостливую болтовню, выпрашивал, потом орал, тыкал в грудь пальцем, а потом куда-то в сторону глубинных пещер. Так понимаю, обозначал что мы должны идти решить какую-то волнующую его проблему.

Я нацелил на нос червя Центурион и сделал знак ладонью отойти.

Повторил чётче:

– Atola.

Он опять не услышал. Отступать не стал: болтал, кричал, требовал. В результате, когда тон в очередной раз скакнул до особо истеричных ноток, пробудивших во мне тяжеловесное эхо раздражения, не выдержал – прострелил ему голову.

Он упал – стало хорошо.

Разглядывая черты лица, такие спокойные, сказал:

– Не понимаю.

– Чего? – спросил Востр.

– Я как-то не так ваше шанкарское слово произносил? Почему этот гуль не отошёл?

– В таких случаях надо говорить не atola, а asna, – объяснил Востр.

– А разница?

– Atola – восклицание, удивление напополам с возмущением… Asna – грубый посыл далеко и надолго.

– Понял.

– Но он всё равно бы не отошёл, друг Танцор.

– Почему?

– Промышленники – их никто не трогает.

– Неприкосновенные. Помню.

– От этого они думают всякое, и рассчитываю, друг Танцор, на определенный шаблон поведения, мол все будут перед ними на задних лапках как оролуги прыгать. Но оно, само собой, работает только когда закон есть.

Хмыкнул.

– Должно быть он удивился.

– Не хочешь узнать, что он так усердно пытался донести?

– Нет.

– А…

– А тебе пулю в голову не пустить?

– Нет…

– Вот и насчёт рассказа – нет. И даже Батар не посмеет обвинить меня в жестокости, – с раздражением глянул на здоровяка. – Я вашего жирника предупредил. Время выждал. Он подумал, что бессмертный. Бывает. Ошибся.

– Я удивлён твоему терпению, – сказал Батар.

– А я бы вообще сразу пристрелил, – между делом бросил Кряж. – Как подошёл. Пока возможность есть.

Востр рассмеялся.

За следующие три минуты Кряж четыре раза поднимал шипомёт и стрелял в проросшие на стенах концентрат-семечки. Они уже, к тому времени, половину стены захватывали чумной ржавчиной. Плоды взрывались и оседали рыжей пыльцой. Потом мы спокойно двигались дальше.

Прошли между двумя постройками и вышли в спину фигуры Палача. Спрессованные заряды кислоты били в людей, пробегающих мимо. Кислота прожигала плоть.

Крики раненных звенели в ушах.

На лифтовой площадке два десятка стандарт-кукол, с дубинами и короткими мечами, добивали поверженных пехотинцев.

Кряж показал знак остановиться: прошёл чуть вперед, прицелился, выругался и зажал спусковой крючок. Громыхать перестало только через восемь секунд. Прелифтовая зона пылала жёлтым и алым.

– Первый барабан все, – безразлично сказал Кряж.

Отходя он щелкнул, знакомо «прохрустев» при смене. Пустой забросил в сумку.

Глаза Клио, смотревшие на оружие оракула, горели смесью восторга и безумия.

Ладно, может и нормальный детеныш. Просто зацикленный.

– Экономнее, Кряж.

– Принял.

– Может стоило их просто из револьверов пострелять? – спросил Востр.

– Так быстрее, – объяснил оракул. – Безопаснее.

– Он прав, Востр, –поддержал Кряжа Батар. – Любой Палач опасен.

Двинулись к лифтовой корзине.

Судя по тому, что я увидел, Кряж мог контролировать степень мощности зарядов. Опять какие-то фокусы.

Прожарило тела сильнее чем обычно. Мысленный скол, наполовину исполненная кремация.

Под ногами жженые куклы, пехотинцы и пепел. Чёрные фигурки-трупики, частями погоревшие до костей.

Каждый шаг сопровождал омерзительный хруст.

Морщился.

Уткнул лицо в локтевой сгиб, чтоб не надышаться лишнего.

***

Дверь открыла Бо.

Постучал я в ритме, о котором мы договорились изначально, но она все равно держала взведенный Молотобой у груди, направленным на нас.

Уже наготове.

Кираса, подсумки по бокам.

– Быстрее, – мы ввалились внутрь.

Грузовой бот и забитые провизией сумки стояли недалеко, у стены.

– Ра-аспорядителя ко-ончили? – спросила Бо.

– Да.

– А замыленные чего такие?

– Чего грохочет так, война началась? – поинтересовался Йорг.

– Хорош трепаться, быстрее пейте сому, – ответил им всем Востр.

Йорг не переспрашивал. Сначала разобрался с ампулой, сорвал с воротника – только потом уточнил:

– Идол?

– Да.

– Единично или…?

– Или, – прокомментировал Кряж.

Бо спросила, указывая пальцем на тело:

– А что-о за чу-удил прита-ащили?

– Советница и ее сын, – объяснил Востр.

Йоргос удивился:

– У нее что есть сын?

– Да, вонючий хагас, сам спроси. Я в лекарской, на родах её не сидел. Вот он стоит, живёхонький и говорящий, так по крайней мере, представился.

– Ятим, – крикнул. – Аптечку тащи.

Затем посмотрел на бойцов:

– Соберитесь, мы опаздываем.

– Опоздаем куда?

– К спасению.

Ятим принёс аптечку. Клио понял, что от него хотят и протянул сожженную ладонь вперед.

– Может ихором ему обработать? – спросил добросердечный Батар.

– Нет. Он еще не отработал, добро переводить не стоит. Пацан и так должен, обычной мази хватит, – ответил ему. – Разбудите бабу.

Ятим достал что-то из аптечки и сунул Советнице под нос. Она закашлялась и открыла глаза:

– Ты кто? – прокряхтела, глядя на Ятима.

Ятим ухмыльнулся:

– Готово.

– Тея, ты не говорила, что у тебя есть детеныш.

– Востр… Плевок Алта, как же ты херово выглядишь. Ты уже сдох? И получается, я тоже сдохла? Дерьмо.

– Живая-живая. Виновата разлука с тобой, малышка. Тяжело далась, пострадал от грусти.

– На ножах с этой грустью бился?

Он кивнул.

– И проиграл.

Советница поморщилась.

– Её Теей зовут? – спросил я.

Востр кивнул.

– И ты дхал, – Тея тяжело дышала. – Это что твоя месть за те грубости? Как мелочно… только не трогай ребёнка.

Я молчал.

– Слышишь, не смей…

– Тебе страшно?

– Да.

Кивнул. Это правильно.

– Мы вас подобрали по пути. Пацан, – кивнул на Клео. – Выглядел ценным. Ты выглядела как кусок кровавого говённого мяса, но ты вроде как к пацану прилагалась.

– Что с промысловиком? – спросила она, поднимаясь.

– Кончился твой промысловик. Еще чуток, заражение дойдёт до ферм – и тогда всё. Схавают Изот, не глотая, ты понимаешь, да, – насмешливо сказал Востр.

– А вы что?

– Что?

– Спасаться думаете или биться?

– Спасаться. А ты?

– Тоже.

– Предложения какие-нибудь есть?

– Нет.

– Ну что-ж, плохо быть тобой.

– Кстати, – сказал Йорг. – А у нас есть какой-то план?

– Спуститься вниз, до Девятого Круга. Пройти через руины, выйти с другой стороны, – улыбнулся.

– Плёвое дело, – съязвил Востр.

– Да. Путь непростой.

– Нереально, – пробурчал Йорг.

– Другого выхода нет.

– Самоубийство, – сказала Советница.

– Я не спрашивал мнений. Повторю – вариантов нет. Либо мы подыхаем здесь, либо пытаемся бежать наверх – и оказываемся разорваны куклами. Путь вниз сейчас, единственный путь не захваченный Идолом.

– Там и без кукловода дерьма хватает.

– Мы не на промысел пойдём, – покачал головой. – Необязательно стрелять во все, что увидим и привлекать внимание. Скрытность – есть такое понятие. Слышали?

– Как-то ты странно с Идолом воюешь, дхал, – посмеялась советница. – Говорили у вашего брата как аллергия на него. А на деле при первой же стычке – убегаешь.

– Ты хочешь меня застыдить, Советница? – я навис над ней, моды сковали лицо; Клио беспокойно пошевелился. – Это не мой народ сейчас режут и заражают снаружи. Если ты такая правильная, с принципами: выйди и сдохни. Ты же местный чатур. Все безобразие вокруг – твоя ответственность.

Я вытащил нож из футляра на рукаве. Советница вздрогнула. Клио напрягся, хотел было сделать глупость Кряж перехватил его запястье; покачал головой.

Я вложил оружие Тее в ладонь:

– Выйди. Мы выпустим, и пусть твой сын смотрит и примет в себя семя злобы. Его не выпустим. Он как раз оракул и от него будет польза. А если ты решишь идти с нами, пытаясь обуздать Удачу, пытаясь сохранить свою жизнь и жизнь Клио, то тогда заткнись. Я бесконечно устал изображать то, что меня волнуют человеческие жизни, человеческие мнения и уникальные взгляды на разные ситуации.

Йорг кашлянул, нарушая звенящую тишину, и спросил:

– Потом мы куда?

– Потом в Банар, – ответил ему. – Желательно добраться до станции поезда.

***

Мы вышли и двинулись по аллее к лифтовой площадке.

Тут же наткнулись на Палача. Торопились, но группа действовала слаженно. Считай, по выстрелу от каждого, потом волевое лезвие от Кряжа и на этом всё: Палач свалился, рыжий шар в его грудине лопнул, с конечностей куски мяса размером с кулак посрывало, а волевой конструкт перерезал голову по середине.

Следующее препятствие – десятка кукол. Плотный револьверный огонь на ходу – переубедил их. Мертвыми остановить они нас не могли.

Все молчали – так напряжены были.

Еще минуту и оказались у лифтовой площади.

Возле клеток и тяжёлых горбов механизмов Идол как раз додавливал два пехотных отделения. Поспешили помочь, ударили куклам и атакующему Палачу с двумя клинками в спины, быстро их перестреляли.

– Вы как нормально? – спросил у сержанта пехотинцев.

Тот кивнул.

– Тан, – предупредил Востр.

Я повернулся.

У ближайшей угловой постройки замерла высокая фигура.

– Эпигон, – предупредил шепотом Йорг.

Кукла, разодетая в плотную чёрную куртку. Правая часть лысого черепа вытянулась, заострилась, превратившись в своеобразную корону.

Такое уже видел.

– Назад, – сказал и навел Центурион на тело Идола.

Дважды выстрелил.

Первая пуля отскочила от полупрозрачного щитка, вторая замерла перед головой.

– Куда ты собрался, Танцор?

Мой ответ ему – выстрел в грудную клетку. Тот заблокировал пулю щитом.

Потом выстрелил в бедро, пуля замерла в метре от плоти.

– Глупо сопротивляться. Мы говорим сдаться и это совсем не слабость. Сдаться – правильно, легко и приятно. Главное логично. Рационально в рамках исторического процесса. Хватит, Танцор. Твоя эпоха закончилась. Ты панцирный реликт. Панцирь с упрямым стариком, застрявшим внутри. Ты старик, который умер, но никак этого не примет.

Бездна.

В барабане закончились патроны и дальше начался хаос.

Над головой Эпигона появились десятки золотых игл в метр длинной.

Стая парящего раскручивающегося золота.

Красиво, да.

А потом он их выпустил.

Часть ударила в выживших пехотинцев, другая – в нас, но Кряж и Клео прикрыли группу щитами. Пехотинцев прикрыть было некому – их как на шампуры насадило, да так и остались они стоять, прибитые к площади, истекающие кровью и кричащие.

Наши стреляли из всего что было. Эпигон обернулся сплошной щитовой змеей. Пули рикошетили, а лента щита в местах попадания сияла.

– Мы говорим вы это зря. Посмертие – сладость. Бездна – ошибка.

Эпигон создал над правом плечом три фиолетовых сгустка.

Над площадкой застыл гудящий вой.

Потемнело.

Серый купол угрожающе растекался над нами.

Бездна.

Моды жужжали как сумасшедшие.

Я перезаряжал Центуриона, не понимая, что происходит, пока не глянул на наших оракулов. Они держались за головы, а в глазах у них сосуды полопались.

Эпигон активировал фиолетовые сгустки. Первый лопнул, обнажив серебристую стрелку. Она пролетела по дуге, избирая какой-то замысловатый маршрут, крутанулась и пробила бок Батару. Кираса защитить не смогла.

Второй лопнул, распадаясь на два конструкта. Это огненный хлыст, обрушившийся на спину Карса и заостренная бледная дуга, от которой Йоргу и Бо пришлось отпрыгивать.

– Не гуль, а чистая мощь! – восторженно прохрипела Желчь.

Кряж, борясь с воздействием Эпигона, сплёл чёрный прямоугольный таран и швырнул его в противника.

Атака не прошла – кукла сделала движение ладонью и конструкт рассыпался золотой пылью на середине пути. Оракула повело, он пошатнулся, опустил голову: с носа и ушей хлынула кровь.

Клео подоспел на помощь Кряжу и следующую атаку Эпигона умудрился заблокировать – создал голыми руками щит, растягивая его как сеть.

Какая достойная боевая единица.

Йорг умудрился подобраться с боку. Тогда я отстрелял весь барабан в лицо Эпигона: хотел хоть как-то отвлечь.

Стрелял и стрелял. Пять пуль он заблокировал, приняв на щиток, а вот шестая конструкт разбила и вошла в скулу, вбиваясь куда-то вглубь. В этот момент ветеран швырнул эпигону под ноги две связанные гранаты.

Эпигон успел перевести взгляд на Йорга, начал формировать какой-то длинный и золотой конструкт, напоминающий копье, тогда взрыв тряхнул площадь. Все заполнило клубами дыма.

Советница закричала, выбираясь из-за грузового бота:

– Бегом, шонхорчики, пока еще один такой красивый не приперся!

Быстро загрузились в лифтовую корзину, напихались кое-как.

Лишь бы перегруза не было.

Батар выглядел плохо. Опираясь на стенку, он пытался что-то сделать, что-то шептал. Изо рта текла кровь. Маска болталась на груди – уже снял.

Бо помогала ему – они открыли флягу с трехцветным ихором и мазали рану.

Карс выглядел нормально, хотя ему тоже досталось. Из-под краёв кирасы капало красным. Спину я молодого не видел – там наверняка все плохо.

– Делаем самую большую ошибку, которую только можно придумать, друзья.

– Заткнись, Востр, – глухо сказал и потянул рычаг.

Лифт двинулся.

Спускались молча.

Круг за кругом.

Тяжёлое дыхание и взгляды, бросаемые то вверх, то вниз. Пульсирующие концентрат-семечки, вросшие в породу, поглядывающие на нас со стен, провожающие. И Батар по подбородку и ногам которого лилась кровь, и Бо которая все пыталась снять с него кирасу.

– Уже седьмой, – констатировала Советница.

– Восьмой, – прохрипел Йорг.

Старику тяжело далась фланговая вылазка: весь он, по итогу, был серым и задыхался.

Когда спустились еще ниже, Кряж, заметив опасность, выкрикнул:

– Сверху!

С ужасающей скоростью к нам летело золотое копье.

Кряж и Клио успели выставить щиты: один за другим. Атакующий конструкт пробил их насквозь, не заметив.

Копьё воткнулось в пол клетушки и прошло насквозь, разломав половицы. Улетело дальше. Волевой разряд произошедший в момент соприкосновения обратил грибной хрящ большей части досок в пыль и щепки.

Лифтовая корзина пошатнулась.

Я подумал, что логичнее было просто повредить цепь.

Востр полетел вниз первым. Следующий был Батар, он забрызгал всё вокруг кровью: Бо всё-таки успела снять с него кирасу.

– Держись, Громила, – крикнула Желчь.

Грузовой бот улетел в другую сторону, стукнулся о стену, рассыпав все снаряжение прекрасной вереницей сверкающих блестяшек.

Клио схватился за мать и перед тем как вылететь из корзины создал защитный пузырь.

Затем пол из грибного хряща развалился окончательно.

Теряя равновесие, я схватился за обломок доски, но только перебинтованную ладонь порезал о гвозди. Потом улетел во тьму.

Конец первой книги

От автора:

Когда будут следующие книги в этой серии не имею понятия.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28