Полукровка (ЛП) [С. И. Вендел] (fb2) читать онлайн

ТРОПЫ/ТРИГГЕРЫ

●Дама в беде

●Запретная любовь

●Найденная семья

●Фантастическое путешествие

●Герой — девственник

●Герой-изгой

●Одна кровать

●Героиня плюс сайз

●Разница в размерах

●Насилие

●Слоуберн

●Научи меня, как тебе нравится

●Похищение и рабство

●Сексуальный контент

●Упоминания о смерти и потере близких

●Принудительная близость

Перевод выполнен каналом Резонансная Клитература

Переводчики: Anastassiya

Вычитка, редактура: Mariya, Luna, Olla, Душенька

Большая просьба НЕ использовать русифицированную обложку в таких социальных сетях как: Инстаграм, Тик-Ток, Фейсбук, Твиттер,¹ Пинтерест.

Данная книга не несет в себе никакой материальной выгоды и предназначена только для предварительного ознакомления! Просьба удалить файл с жёсткого диска после прочтения. Спасибо.

Полукровка

Роман с монстром

С. И. Вендел.

Авторское право © 2023, Сара Вендел.

Все права защищены. Никакая часть этой публикации не может быть использована или воспроизведена, распространена или передана в любой форме любыми средствами, включая сканирование, фотокопирование, загрузку и распространение этой книги любыми другими электронными средствами без разрешения автора и является незаконной, за исключением кратких цитат, содержащихся в критических обзорах, и некоторых других некоммерческих видов использования, разрешенных законом об авторском праве.

Эта книга — художественное произведение. Имена, персонажи, места и происшествия являются плодом воображения автора и не должны быть истолкованы как реальные. Любое сходство с реальными событиями, местами, организациями или людьми, живыми или мертвыми, является полностью случайным.

Иллюстрация к обложке Бетани Гилберт.

Всем старшим сестрам, которые взваливают мир на свои плечи.

Ты заслуживаешь своего собственного симпатичного зеленого полукровку.

Пролог

Лагерь орков может быть очень опасным местом, особенно для ребенка-полукровки. Орек знал это всю свою жизнь, и за короткие девять лет он научился хорошо сливаться с тенью и выползать из палаток. Он мог бесшумно перемещаться между ними, и орки-сородичи внутри ни о чем не догадывались.

Именно благодаря бесшумному перемещению он смог застать свою человеческую мать врасплох.

Обычно у Орлы слух был острее, чем у лисы, ее предчувствие о приближающейся опасности было почти сверхъестественным.

Но Орек не представлял опасности для своей матери. Нет, он очень любил ее. Она была единственной в лагере, кто действительно разговаривал с ним. И единственной, кто не принадлежал к виду орков.

В лагере, полном больших и шумных сородичей, Орле пришлось научиться чувствовать приближающуюся опасность. Она никогда не была по-настоящему в безопасности, даже будучи матерью ребенка главы клана.

Орек проскользнул в палатку, которую делил с ней, — маленькую по сравнению с большими палаточными комнатами его отца, расположенными по другую сторону брезента. Как вождь, его отец Ульрек мог похвастаться самой большой палаткой, хотя Ореку и его матери редко позволялось заходить внутрь.

Орла все равно никогда не хотела посещать палатку Ульрека.

Ореку тоже не нравилось, когда она уходила. Это всегда заканчивалось тем, что она, несчастная и страдающая, плакала несколько дней подряд. В такие дни он изо всех сил старался принести ей все, что нужно, и держался в стороне, потому что она не могла на него смотреть.

Он ненавидел отца за это.

Шум лагеря стих в темной палатке. Его отец и другие охотники уже поглощали содержимое чашек, но Ореку удалось схватить несколько кусочков мяса и лепешку, прежде чем кто-либо его увидел. Он держал свою добычу в помятой жестяной миске, которую делил на двоих с матерью, ожидая, когда она обратит на него внимание — не хотел ее пугать.

Ему стало любопытно, что она делает, стоя на коленях в дальнем конце палатки, и он заглянул ей через плечо.

Орла зашипела, обернувшись к нему, ее темные волосы и глаза казались еще темнее в тени.

— Что ты делаешь? — прорычала она на человеческом языке.

— Я принес ужин, — он показал ей миску, хотя не был уверен, много ли она могла разглядеть при слабом освещении.

Взгляд Орлы смягчился, и она слегка нахмурилась.

— Тогда ешь, — сказала она и вернулась к своему занятию.

Внутри Орека бурлили вопросы, но он послушно сел на свое гнездо из одеял и съел порцию, которую принес для себя. Орла ничего не сказала, и через некоторое время Орек понял, что делает его мать — она собирает мешок, набивая его вещами.

В него отправились несколько ее одеял и одежда, а также нож, который она нашла и спрятала два года назад. Все еще было лето, поэтому она не взяла свое единственное толстое пальто, вместо этого упаковав что-то, что пахло вяленым мясом.

От этого странного запаха у него в животе забурлило и заклокотало.

Его мать умела все скрывать, прятала то, что ей удавалось найти. Они должны были оставаться начеку и брать все, что могли, чтобы выжить в клане Каменной Кожи.

Хотя отец Орека был вождем, Орла не являлась супругой вождя. Она была рабыней-человеком, купленной почти десять лет назад для Ульрека и с тех пор находившейся здесь в качестве его служанки, а иногда и любовницы. Годы были долгими и тяжелыми для Орлы, ее лицо осунулось и покрылось морщинами лишений. Крошечную по сравнению с орками женщину, оркцессы часто толкали и обзывали. А самцы… они щипали и лапали ее всякий раз, когда думали, что вождь не видит.

Но это было ничто по сравнению с тем, что вытворял его отец.

Будучи меньше других юнлингов своего возраста, Орек научился у матери выживанию в мире гораздо более крупных орков. Нужно было действовать быстро. Нужно было быть умнее.

«Не затевай драк, в которых ты не выиграешь. Подобная глупость убивает», — однажды сказала ему Орла, когда промывала его разбитую губу после сражения с другими юнлингами.

Орек быстро покончил с мясом и хлебом — есть медленно означало, что еду утащат. Когда он предложил матери остальное, она покачала головой, не отрывая взгляда от рюкзака.

— Ешь.

Он попробовал, но едва почувствовал вкус, беспокойство наполнило его желудок больше, чем еда.

— Мама, что…?

— Шшш, — прошипела Орла.

Она завязала рюкзак и просунула руки в ремни. Когда он был надежно закреплен за спиной, она, наконец, повернулась к Ореку, ее лицо покрылось паутиной мрачных морщин.

— Крул скоро бросит вызов твоему отцу. Может быть, даже сегодня вечером.

Грудь Орека сковал страх. Крул был самым большим и отвратительным самцом в клане. Уже некоторое время ходили слухи о том, что он борется за лидерство, он был моложе и хитрее отца Орека, предпочитающего сидеть у огня и напиваться, а не ходить на охоту и возглавлять набеги на другие кланы.

Орек избегал Крула, когда мог — в глазах мужчины было что-то темное и… пустое.

— Я не останусь смотреть на то, что произойдет, — Орла встала и направилась к задней части палатки.

Борьба за лидерство в кланах орков не всегда велась до смерти, но чаще всего так и заканчивалась. Если претендент одерживал победу, он не только становился главой клана, но и все, что принадлежало сопернику, переходило к нему.

Орек содрогнулся при мысли о том, что такой самец, как Крул, мог сделать с его маленькой матерью.

Он поспешил за ней.

— Куда мы?

Она остановилась так внезапно, что Орек врезался прямо ей в спину.

Орла повернулась и сурово посмотрела на него. Теперь он был немного выше ее, хотя взгляд, которым она его одарила, внезапно заставил его почувствовать себя очень маленьким.

— Ты останешься здесь.

Все в нем похолодело.

— Мама…

— Я… люди, не примут тебя. Ты слишком похож на своего отца. — ее губы сжались в тонкую линию, она отвела взгляд, как будто не могла больше на него смотреть. — Для тебя нет другого места, кроме этого клана. Оставайся и стань охотником. Будь быстрее и умнее остальных, и ты выживешь.

— Но я хочу быть с тобой.

Она была единственной, о ком он по-настоящему заботился в лагере.

— Я не могу взять тебя с собой, — Орла поправила ремни рюкзака, по-прежнему не глядя на него. — Это к лучшему, Орек. Однажды ты поймешь.

Аргументы застряли у него в горле, но ничего не вышло, и Орла выскользнула из палатки. Слезы защипали глаза, и после мгновения отчаяния, от которого ему захотелось выблевать свой ужин, он последовал за ней на улицу.

Он держался в стороне, ошеломленно наблюдая, как она крадется по окраине лагеря. Она держалась в глубокой тени — трюк, которому научила его, и вскоре исчезла в расщелине между высокими валунами, окружавшими лагерь. Снаружи был лабиринт скалистых холмов и бесплодных скал, спускающихся в темный древний лес.

Больше она не появлялась.

Орек долго смотрел на то место, где она исчезла, слезы текли по его лицу в рот. От них у него помутилось в глазах, а соль обожгла язык.

Он шмыгнул носом и потер лицо, зная, что никто не должен увидеть его плачущим.

Но слезы продолжали литься, и он всхлипывал:

— Мама… мама… — снова и снова, как будто это могло вернуть ее обратно, как будто он мог заставить ее передумать и забрать его с собой.

Мысль о том, чтобы вернуться в палатку одному и обнаружить, что она пуста, разбила что-то внутри него. Его грудь треснула посередине, волна гнева и отчаяния затопила ее. Что он скажет своему отцу? Как она могла оставить его здесь терпеть побои, которые он получит за то, что не сможет сказать, где она?

Как она могла бросить меня?

— Где твоя мать, коротышка?

Орек подпрыгнул при звуке орочьего голоса, поспешно отскочив назад и вытирая слезы. Он поднял глаза еще выше и увидел свирепое лицо Крула. Самец был самым крупным из всех, кого Орек когда-либо видел, с плечами шире валуна и ногами, похожими на стволы деревьев. Его руки были огромными и покрытыми шрамами, и гуляло много историй о том, как Крул мог одним ударом кулака размозжить человеку голову.

Хуже всего были его глаза — багрово-красные и расчетливые, глубоко посаженные на резко очерченном лице.

Орек сглотнул, его пальцы похолодели.

Не следовало позволять ему подкрадываться ко мне. Глупо, очень глупо.

— В нашей палатке, — заставил он сказать себя.

Ноздри Крула раздулись.

— Вы оба оставайтесь там, пока вас не позовут, — его огромная рука надавила на голову Орека, чтобы подтолкнуть в направлении палатки его отца.

— Д-да, сэр.

Сердце бешено колотилось в груди, Орек поспешил прочь, исчезнув в лабиринте палаток. Он не останавливался, пока не нырнул под полог и не зарылся в одеяла.

Он лежал один, в темноте, дрожа от страха.

Он прижал к груди пальто, оставленное Орлой, вдыхая ее знакомый запах. Даже когда звуки за пределами палатки становились все громче и яростнее по мере того, как ночь приближалась, он не мог удержаться от слез в мамино пальто. Из-за этого он не слышал происходящей снаружи драки, и ему было на самом деле все равно. Не тогда, когда казалось, что в земле разверзлась дыра, засасывающая его в липкую яму печали.

Ему была дарована одна ночь для горя и отчаяния.

Когда наступило утро и Орек узнал, что произошло, он мог беспокоиться только о себе.

Орла была права.

Той ночью Крул бросил вызов его отцу за лидерство. И победил.

1

Двадцать лет спустя

Моросящий туман липнул к плащу и плечам Орека, поднимаясь от ветра, когда он приближался к лагерю орков. Он взвалил тушу кабана на плечи и, морщась от того, как теплая струйка крови стекала по шее за воротник, начал подниматься по крутому каменистому склону.

Он выслеживал зверя в течение двух дней, и тот оказал достойное восхищения сопротивление — запекшаяся кровь на боку являлась тому доказательством. Рана щипала и тянула, пока он шел, и с каждым долгим шагом в гору тоска по палатке и горячему котлу с водой все сильнее сжимала его внутренности. Он достаточно долго посидел бы у костра, передавая свою добычу, надеясь на быстрый комментарий о том, насколько велик зверь, а затем направился бы к своей кровати. Он почти захныкал, думая об этом.

Потом кто-то застонал, и он чуть не споткнулся.

Звук исходил с левой стороны, и он навострил уши, но не остановился. Мерк, должно быть, дежурил сегодня ночью, и стон мог означать только то, что он спал или теребил свой член, а не наблюдал за тропинкой.

Орек раздраженно фыркнул. Это был только вопрос времени, когда нечто гораздо худшее, чем он, проскользнет мимо Мерка в лагерь Каменнокожих. Устрашающая репутация главы клана не могла долго удерживать захватчиков, особенно учитывая, что Крул становится старше.

Яркий свет костра освещал вершину холма, очерчивая силуэты валунов, выстилающих вход в лагерь, как пасть какого-то огромного каменного зверя. Орек прошел через внешнее кольцо и миновал еще несколько каменных кругов, наконец добравшись до тропинки, ведущей непосредственно в лагерь.

Высокие шпили палаток по всему лагерю отливали теплым янтарем в свете костра, и волна тепла окатила Орека, когда он проходил в первый круг жилищ. До него донесся треск и шипение мяса на большом костре, и хотя он не мог видеть его из-за множества навесов, от этого его живот закричал в предвкушении, и он ускорил шаг.

Следующей на него обрушилась волна шума. По лагерю разнесся радостный гул, когда орки-сородичи собрались на вечернюю трапезу. В это время суток ему всегда нравилось наблюдать, как все собираются за едой, щебеча, как птички, о прожитом дне. С юнлингами приходили женщины, и иногда пели песни — глупые и трагические баллады. Орека никогда не приглашали, никогда не втягивали в круги сплетен или пения, но ему нравилось наблюдать за этим, пока он спокойно поедал то, что удавалось раздобыть. Однако, он всегда старался уходить до того, как самцы напьются.

Кабан, которого он нес, будто стал немного легче, когда Орек шел по тропинке лагеря, гордый своим вкладом в клан. Как бы они ни насмехались над ним, называя коротышкой, и плевали в его сторону, они не могли отрицать, что он действительно вносил свой вклад. После того, как его отец проиграл Крулу, он провел остаток своих дней в боли и горечи. Стыд от капитуляции преследовал Ульрека в течение его последних несчастных лет, отчего настроение его было испорчено, и он часто пускал в ход кулаки. Но он держал Орека рядом, нуждаясь в помощи кого-то проворного. Орек провел свою юность, служа отцу и группе его друзей и союзников, которые все еще оставались с Ульреком. Эта группа изможденных и недовольных мужчин порой насмехалась над ним, но тем не менее передавала свои знания о борьбе и охоте, даже если сами порой не имели полного представления об этом.

Орек учился всему, чему мог, тренировался каждую свободную секунду — он должен был это делать в клане, где «маленький» означало — «уязвимый».

Если отец и сделал ему что-то доброе, так это подождал со смертью, пока Орек не подрос и не смог защитить себя от Калдара и других молодых юношей. Итак, Орек стал самым быстрым бегуном, самым быстрым бойцом и самым лучшим охотником в клане.

Это было его четвертое крупное убийство только за эту луну. Много ночей клан пировал тем, что он приносил, и это согревало Орека по ночам, когда не горел общий костер.

Он провел последние двадцать лет, извлекая из этого максимум пользы, доказывая им свою состоятельность — ибо что еще он мог сделать? Что еще оставалось полукровке вроде него?

Рычание зародилось в его груди, и взгляд Орека метнулся вверх.

Впереди, из-за одной из палаток с припасами, раздалась знакомая усмешка, и Орек, почувствовав это, выпрямился и встал в полный рост.

Не то чтобы это имело большое значение, он все равно доставал Калдару только до подбородка.

— А вот и коротышка, — прокричал Калдар. — Он может охранять палатку — даже он справится с этим.

Приблизившись, Орек увидел горстку орков, собравшихся у входа в палатку с припасами. В центре стоял Тэлон, один из лучших силовиков Крула, с радостной улыбкой, сверкавшей вокруг клыков. Уперев мясистые руки в бока, Тэлон жадными глазами наблюдал, как два воина заканчивают расставлять в палатке большие кувшины и ящики.

Он поднял глаза на слова Калдара, едва обратив внимание на Орека.

— Да, хорошо, пусть коротышка постоит на страже. Я должен позаботиться о приготовлениях. Все должно быть идеально.

— Я должен донести это до костра, — сказал Орек так нейтрально, как только мог, стараясь не хмуриться.

Зачем им нужен кто-то для охраны палатки с припасами в глубине лагеря?

— Я возьму это, — Калдар протянул руку через голову Орека, сорвал кабана с его спины и перекинул его через одно из своих плеч. Он широко улыбнулся Ореку.

— Уверен, всем понравится.

Рычание подступило к его горлу, но Орек сдержался. Его внутренний зверь, которого все орки почитают за агрессию и силу берсерка, скрежетал зубами, когда его добычу украл красивый, самодовольный чистокровный сородич. Внутренний зверь Орека не был чересчур громким или дерзким, поэтому ощущение того, что он так яростно урчит в груди, почти нервировало. Он предположил, что, будучи всего лишь полукровкой, он не так силен, как другие, или был умнее, зная, что глупо затевать драки, в которых не можешь победить.

Он был уставшим и раненым, — и Калдар знал это.

Невыносимый самец ухмыльнулся, когда Орек, после напряженного сердитого взгляда на Калдара, раздраженно пропустил оскорбление мимо ушей.

Посмеиваясь про себя, Калдар ушел с добычей. Орек так крепко стиснул зубы, что, казалось, они вот-вот треснут, и проводил взглядом Калдара. Они оба понимали, что единственное признание, которое получал Орек, было за принесенную еду. Теперь же все будут думать, что именно Калдар убил кабана, именно он был ранен во время охоты, и именно он обеспечивал клан всем необходимым. Калдар, племянник вождя, которого все и так любили и уважали. Калдар, перед которым заискивали все оркцессы. Калдар, которому это было не так нужно, как Ореку.

Резкий шлепок по руке заставил Орека вспомнить о Тэлоне. Он с трудом сглотнул, забыв первое правило выживания — никогда не отводи глаз от угрозы.

Улыбка Тэлона исчезла, он нахмурился, глядя на Орека сверху вниз, его черные глаза сузились.

Он указал на вход в палатку.

— Никого не впускай. И сам не смей заходить внутрь. Все это подарок для Крула и должно быть нетронутым, как он того хочет.

Орек в замешательстве нахмурился, но Тэлон отмахнулся от остальных, прежде чем ткнуть большим пальцем прямо в нос Ореку.

— Если ты, блядь, облажаешься, коротышка, я с тебя живьем шкуру спущу, — прорычал он, прежде чем поспешить к костру.

Зверь зарычал на очередное оскорбление, но Орек сделал все возможное, чтобы заглушить его. В палатках вокруг него стало тихо, когда клан собрался поесть, и он остался совершенно один. Никто и не думал, что коротышка не выполнит приказ.

Орек бросил взгляд на палатку через плечо, снимая рюкзак. Какие подарки могут быть настолько важными, что их нужно охранять? Никто не был настолько глуп, чтобы украсть что-то у Крула. Конечно, многие сородочи воровали из палатки с припасами — воины унесли вино, прихватили дополнительное оружие, а другие награбили больше специй, трав или мехов, чем им было нужно. Но подарок для Крула? Никогда.

Он вытащил из рюкзака и без того грязную тряпку и начал, как мог, вытирать кабанью кровь с шеи и плеч. Горячая вода становилась далекой мечтой, и он подозревал, что даже сытый желудок сегодня вечером после большого сюрприза Тэлона маловероятен. Подарки означали празднование, а значит и пьянку, но Орек уже много лет не был настолько глуп, чтобы оставаться поблизости ради этого.

Его бок и плечи болели после охоты, и он попытался покрутить шеей, чтобы расслабить мышцы. Скованность означала медлительность, а медлительность — опасность.

Когда именно Тэлон должен был вернуться за подарками? И зачем ему понадобился кто-то для охраны кучи кувшинов и ящиков?

Тэлон был стареющим орком, занимавшим уязвимое положение в окружении Крула в клане Каменной Кожи. В течение многих лет он был одним из самых крупных и порочных бойцов, но в последнее время на висках у него начала пробиваться седина, а талия стала мясистой и широкой. Один из кузнецов уже несколько лун потихоньку сплетничал о том, как ему пришлось подгонять ремни и наручи Тэлона по размеру.

Орек задумался, что это мог быть хитрый ход, чтобы укрепить положение Крула. Он никогда не бывал на подобном месте, но знал, что Крул — умный и проницательный орк, возглавляющий клан намного дольше, чем кто-либо другой из ныне живущих. Можно ли было действительно завоевать его расположение с помощью вина и мехов? Он не смог удержаться от насмешливого фырканья, отжимая пот и кровь с тряпки. Лучше бы это был хороший подарок.

Шум в лагере перерос из довольного гула в возбужденные возгласы. Должно быть, появился Калдар с кабаном. Орек усмехнулся, представив, как все женщины и старейшины воркуют над тем, каким хорошим охотником был Калдар, какой крупной была его добыча, каким сильным он был, как…

Орек сильнее потер грязную кожу, ревность жгла его изнутри.

Это удел полукровок. Привыкай к этому.

Его остановил шум. Он снова чуть не усмехнулся, подумав, что это Мерк и его своенравная рука, но нет, все было… по-другому.

Он затаил дыхание и навострил уши. Это случилось снова — легкое ворчание и звук шаркающих ног.

Он заглянул в заднюю часть палатки. Кто-то уже был внутри и воровал подарки Тэлона? Блядь!

Орек хлопнул по пологу палатки и ворвался внутрь, готовый изгнать вора. Не то чтобы он принял чушь о дарах Тэлона за правду, но он действительно ценил свою шкуру.

В палатке было темно, вор благоразумно не взял с собой фонарь, и Орек не мог разглядеть, кто движется. Он прошел дальше в палатку, обогнул первый ряд кувшинов и бочонков, затем двинулся мимо штабеля ящиков, стараясь ступать легко и дышать беззвучно.

Ничто не двигалось и не издавало ни звука — но затем, едва слышный, тихий выдох.

Его взгляд метнулся к дальней стороне палатки, к толстой брезентовой обшивке. Среди ящиков, свернувшись калачиком, пряталась маленькая фигурка.

Орклинг?

Он открыл рот, чтобы отругать юнлинга, но затем тот снова двинулся, притягивая его ближе.

Палатку окутал мрак, и он не мог видеть в темноте так же хорошо, как чистокровный, но чем ближе он подходил, тем четче становились очертания. Он был слишком крупным, чтобы быть молодым орком, но в то же время слишком маленьким для воина или даже оркцессы. Изящные руки и ноги в сапогах были связаны вместе, рот заткнут обмотанным вокруг головы матерчатым кляпом.

Фигура снова зашевелилась. В ее глазах дерзко вспыхнул слабый свет, и на мгновение, одно ужасное мгновение, Орек подумал, что это его мать.

Он поспешно шагнул вперед, сердце болезненно ударилось о ребра, но затем эти глаза остановились на фигуре. Нет, это не его мать. Другое лицо. И молодое, слишком молодое.

Но это человек.

Тэлон привел Крулу молодую человеческую женщину.

Блядь!

Сорча грызла кляп во рту с ненавистью за то, что чувствует себя лошадью с удилами.

Мрачный смех булькнул у нее в горле. С таким же успехом она могла быть лошадью, купленной и оплаченной мужчинами, что намеревались использовать ее бог знает для чего.

Прошло несколько дней с тех пор, как она поняла, где находится, проведя большую часть этого проклятого путешествия с мешком на голове, и теперь, когда она могла что-то видеть, все, что ей оставалось, — это внутренность чертовой палатки — просто мешок побольше, почти без деталей. Она повертела кляп во рту, проглатывая слюну, скопившуюся под языком, и попыталась разглядеть то, что могла.

Она была на тихом повороте дороги по пути к своей подруге Эйслинн — в тенистом месте, где скалистый выступ вдоль дороги веял прохладой. Зимой лошадям приходилось осторожно пробираться по темным пластам льда, которые никогда не таяли на этом закрытом от солнца участке. Она никогда не думала, что кто-то настолько нагл, чтобы сидеть в засаде вдоль каменной стены.

Кто-то ударил ее сверху, стащив с лошади, и внезапный сильный удар о землю оглушил. Руки, больше двух, схватили и потянули ее. Она лягалась и кусалась, пока лошадь Фиора визжала и била копытами по земле, но их было слишком много. Она била локтями по мягким частям тела и царапала лица нападающих ногтями, но мужчины в темных плащах все же одолели ее, связали, а затем надели этот ненавистный мешок на голову, прежде чем ударить по черепу сильнее, чем ранее о землю.

Тупость. Она никогда бы не позволила своим младшим сестрам ехать по этой дороге в одиночку, но даже не подумала о том, чтобы не делать этого самой. Она совершала эту поездку в крепость Дундуран сотни раз без проблем.

Конечно, это было до того, как она отказала сыну и наследнику лорда Дарроу.

Она не хотела смеяться Джерроду в лицо, честно. Но мысль о том, что она переспит с ним, младшим братом лучшей подруги Эйслинн, была смехотворной. Да, теперь он был мужчиной, а не долговязым мальчишкой, которого она когда-то знала. И все же мужчина, которым он стал — хвастливый, надменный и вспыльчивый — никогда не вызывал привязанности или даже симпатии.

По ее подсчетам, ее похитили почти две недели назад, всего через неделю после отказа от ухаживаний Джеррода. В течение нескольких дней она узнавала тихие звуки, издаваемые ее похитителями, разные ощущения от их хватки, даже разный оттенок запахов. Иногда по ночам они снимали мешок, но никогда не позволяли ей видеть их лица. Тем не менее, она знала, что их было четверо, все мужчины, трое моложе и один постарше. Один из младших слегка прихрамывал, а другой курил сладко пахнущий табак. При ней они редко разговаривали, ограничиваясь приказами, один из которых не давал ей покоя всю дорогу: Никаких прикосновений. Платят лучше, если они все еще хорошенькие.

Итак, к ней никто не приставал, кроме того, что ее таскали повсюду, как мешок, перекинутый через спину лошади, или бросали на землю, когда приходило время отдыхать.

Вчера они задержались дольше обычного, почти на целый день, как она предположила. Ждали. Это создало сосущую яму страха глубоко в животе.

Она узнала новоприбывших по их странной, размеренной походке. От того, кто делал такой шаг, должны были быть тяжелые звуки, но они были почти рядом с ее похитителями, прежде чем кто-либо услышал их. Ее держали в стороне от происходящих сделок, и она не могла понять, о чем говорилось, но она достаточно бывала на рынках, чтобы знать, что такое торг, когда его слышит.

А затем новые руки схватили ее, прижимая к коже, которая пахла и ощущалась не совсем… правильно. Они почти не разговаривали во время долгого пути сюда, только несколько ворчаний, от которых у нее по спине пробежали мурашки страха.

Орки. Эти ублюдки продали ее оркам!

Ей пришлось сдерживать тошноту, которая вырывалась изо рта с кляпом во рту. Помогло то, что желудок буквально прилип к спине после нескольких часов на чьем-то плече. Если отвлечься от отвратительного ощущения в желудке, она оцепенела, пока они шли пешком, до ее ушей едва доносилось ворчание орков.

Теперь она была в палатке, окруженная ящиками и банками. «Другие товары», — с отвращением подумала она.

Торговля людьми была не только запрещена, но и порицалась по всему королевству Эйреан. За это полагался смертный приговор любому, признанному виновным, так кто же был настолько глуп, чтобы совершить нечто подобное? И продал ее оркам? Жестокие жители гор вызывали такое же отвращение, как и торговцы людьми.

Ее внутренности скрутило от одной мысли. Воспоминания о Джерроде и ее отказе пронеслись в голове, но она не знала, сможет ли в это поверить. Он бы не посмел.

Она зарычала от разочарования, когда кожа натерлась о веревки. Сейчас все это не имело значения — сначала ей нужно было освободиться, а потом выяснить, как далеко от дома они ее увезли. Впервые за несколько дней она была одна и не планировала оставаться здесь достаточно долго, чтобы впервые хорошенько рассмотреть орка. Историй о том, что они делали с людьми, особенно с женщинами, было достаточно.

От нетерпения у нее перехватило горло, и стало слышно, как бьется сердце, когда она затягивала путы на запястьях. Это был толстый, тугой узел, и в непроглядной темноте она беспокоилась, что сделала только хуже.

У Сорчи вырвался тихий всхлип разочарования, и она остановилась, чтобы перевести дыхание. Слезы не решат проблем, значит плакать незачем. Она уже достаточно наплакалась теми ночами, когда думала, что похитители спят. «Выплесни эмоции, а потом борись», — любила говорить ее мать.

Она безжалостно подавила странные мысли о матери — как, она должно быть, страдает от беспокойства, как ее братья Коннор и Найл подумали бы, что это их вина, как ее младшие сестры плакали бы и смотрели на горизонт в поисках, как ее отец искал бы ее всю ночь и не спал, пока она не была бы найдена…

Если бы она позволила себе задуматься об этом, то не выдержала бы. Поэтому она старалась не думать ни о чем, кроме того, как вернуться к своей семье.

Сорча собиралась начать все сначала, но по-другому, когда до ее ушей донесся хлопок. Вокруг кляпа с удивленным свистом вырвался воздух, прежде чем она затаила дыхание и затихла, широко раскрыв глаза.

Что-то двигалось по палатке справа от нее, там, где, как она думала, была передняя часть. Бесшумные шаги лавировали вокруг ящиков и бочек, а затем тень, темнее всех остальных, появилась из-за ближайшей кучи товаров.

Самый высокий мужчина, которого Сорча когда-либо видела, навис над ней, его глаза расширились от удивления.

На мгновение ее сердце наполнилось надеждой — это был мужчина, обычный человек! Он был еще одним пленником? Орки захватывали людей? Она не знала, ей было все равно, она была просто взволнована, увидев лицо, похожее на ее, а не…

Он качнулся вперед на носочках, почти непроизвольно, как будто чистое изумление привлекло его ближе.

Было все еще темно, палатка по-прежнему отливала глубоким пурпуром и голубизной, но света проникало ровно столько, чтобы она поняла — его лицо выглядит не совсем… правильно.

Кожа была зеленой. Не просто пятно или татуировка, все его тело было покрыто зеленой кожей, которая улавливала свет и тени, как коричневая и загорелая кожа человека. Но он был зеленым. Точно так же, как…

Ее сердце резко сжалось, когда она смогла лучше рассмотреть лицо. Оно было нечеловеческим, слишком острым, нос выдающийся и угловатый, верхняя губа изогнута. Маленькое золотое кольцо, свисающее с большого заостренного уха, поблескивало в тусклом свете. Плечи размером с булыжник были измазаны кровью, и она почувствовала ее медный привкус. Широкая грудь, бедра, похожие на бревна, и большие руки, способные выжать жизнь из маленьких, ничтожных существ. Таких, как она.

При виде нее из него вырвалось проклятие. Она ничего не поняла.

И тут она почувствовала тошноту.

Орк. Он был орком, весь в крови, пришедшим за ней.

Ей снова захотелось разрыдаться. Ее время уже истекло.

2

Холодный ужас охватил Орека, как будто он с головой прыгнул в стремительную реку. Человеческая женщина для Крула. Такая же, какой была его мать для его отца много лет назад.

Его зверь, и без того разъяренный, взвыл при виде нее.

— Блядь, — выругался он, скривив рот от гнева.

Он не мог подойти ближе, но пожирал ее взглядом. Он никогда не видел человеческую женщину вблизи после того, как ушла его мать. Во время охоты он наткнулся на нескольких человек, диких людей, которым нравилось жить отдельно от других. Иногда он торговался с ними, но в остальном они не беспокоили Орека, а он не трогал их.

Но эта… она не была дикарем.

Ее глаза широко раскрылись, пробегая по чертам его лица, но ни на чем не останавливаясь, как будто она не могла толком его разглядеть.

Она сидела, спрятавшись за полукругом коробок, со связанными конечностями и кляпом во рту. Ее поместили среди других товаров, как будто ее можно было купить, обменять и использовать.

Она пыталась освободиться от ремней, руки были вывернуты в запястьях. Ее глаза были большими, яркими и испуганными на бледно-розовом лице, белки резко выделялись на фоне темноты палатки. Но она не съежилась, и что-то в Ореке шевельнулось при виде ее расправленных плеч.

Она показалась ему маленькой, но, возможно, она не была похожа на человеческую женщину. Ее плечи были шире и сильнее, чем у его матери, талия переходила в мощные бедра. И даже со связанными впереди руками и в полумраке палатки он мог различить контуры больших грудей. У оркцесс груди были гораздо меньшего размера на широкой мускулистой груди, но у людей были шары мягкой плоти, а у этой — щедрые холмы.

Он резко вздохнул и заставил себя отвести взгляд, чтобы снова посмотреть ей в лицо. Растрепанные, немытые кудри каштанового цвета обрамляли ее лицо, но он не мог точно определить истинный оттенок при слабом освещении. Но он мог видеть маленькие пигментированные точки на ее щеках и переносице. Веснушки. Очень человеческий признак. У его матери их было несколько. И у него на щеках тоже было что-то похожее.

Он открыл рот, сам не зная почему, не зная, что хотел сказать, но быстро закрыл его, почувствовав страх, который она излучала. Едкий запах ударил ему в нос, и у него перехватило желудок.

Она не съежилась, но держалась напряженно, как будто готовилась к тому, что он схватит ее. Чтобы сделать с ней что-то невыразимое.

Как это сделает Крул.

Еще одно рычание вырвалось из его горла, но он сдержался, боясь напугать ее. Никто из них, включая его зверя, не хотел, чтобы это существо находилось рядом с вождем Каменнокожих.

Он сделает с ней то же самое, что сделали с его матерью. Держа ее столько, сколько ему заблагорассудится, используя ее любым способом, который ему понравится.

В детстве Орек не понимал, что на самом деле происходило, когда его отец приходил за матерью, а она торопила Орека уйти, или когда отец выталкивал его из палатки. Что-то глубоко внутри подсказывало ему не возвращаться, пока его отец не уйдет, даже если это означало провести целую ночь, прячась от Калдара и других юнлингов, что толкали его и выкручивали уши.

Но Орек уже вырос. Он понимал, что это были за ночи, что это значило для его матери, когда она плакала и истекала кровью в течение нескольких дней. Он пытался утешить ее, пытался помочь, как мог, но она отшатывалась от его прикосновений и не могла смотреть на него.

Если бы она не ушла, то была бы уже мертва. Его отец использовал бы ее до тех пор, пока от нее ничего не осталось. Его отец был бессердечной скотиной, Орек всегда это понимал. И посмотрите, что он сделал с человеческой женщиной.

Крул тоже обладал всеми этими качествами, но внутри него было нечто большее — ум, проницательная жестокость, которые годами удерживали его у власти. Что мог такой мужчина сделать с этим маленьким человеком?

Сломать ее. За пределами унижения, боли и мучений. Крул мог бы сломать эту женщину.

Эта мысль пронзила его холодным огнем, заставив задрожать от паники и ярости.

Он сделал два последних торопливых шага к женщине и с глухим стуком опустился перед ней на колени. Она вжалась спиной в стену палатки, пока ей больше некуда было деться, с широко раскрытыми от ужаса глазами, как будто он был воплощением всех ее ночных кошмаров, но у него не было времени чувствовать себя виноватым за то, что напугал ее. И у нее тоже.

— Они купили тебя? — спросил он на языке матери.

Она задыхалась из-за кляпа, уставившись на его рот.

Он прочистил горло и попробовал снова. Прошло так много лет с тех пор, как он использовал человеческие слова.

— Орки, они купили тебя?

Она неуверенно кивнула один раз.

— Ты знаешь почему?

Резкий вдох перед очередным медленным кивком. В ее глазах появился неподдельный ужас, но Орек восхитился тем, что она не дрогнула под его взглядом. Она прямо смотрела в его глаза, ожидая, что он скажет.

— Тебя привезли сюда против твоей воли?

При этих словах она дико замотала головой, ее лицо омрачилось. Он подумал, что если бы она могла, то зарычала бы на него.

Для Орека этого было достаточно. Этот человек был похищен, продан и куплен. Она ничего из этого не просила, но заплатит за все. Никто не заслуживал того, что Тэлон запланировал для нее. Оркам нравилось притворяться, что все, что меньше их самих, — слабее и, следовательно, ничего не стоит.

Орек знал лучше. Укус комара мог убить самого сильного охотника.

Он смотрел на нее сверху вниз, балансируя на краю пропасти. Осмелится ли он?

Клан был всей его жизнью, даже когда его мать была здесь. Он так отчаянно пытался быть членом клана орков, быть кем-то для них. Он отдал им свою кровь, свою силу, свою верность, все, что в нем было, что он мог отдать.

Внутренности болезненно сжались при мысли обо всем, ради чего он работал в этом клане. У него было немного, всего лишь скромная палатка, но она принадлежала ему, и он ее заслужил. Клан был всем, что он когда-либо знал, и у него не было иллюзий относительно человеческого мира. Мать оставила его не просто так. Ни один человеческий клан не принял бы его.

Мог ли он рисковать своей жизнью, какой бы жалкой она ни была, ради нее?

Да, — взвыл зверь внутри него, скрежеща клыками. Он не мог смириться с тем, что происходит с этой женщиной, рычание так яростно вырывалось из груди Орека, что он чувствовал, как оно вибрирует в горле. Ответ расстроил его, как и вспышка собственнического чувства к женщине.

Крул ее не получит.

Свет изменился, когда кто-то прошел мимо палатки, шевеля пологом. Этого было достаточно, чтобы увидеть зелень ее глаз, как мох на берегу реки. Теперь она не была такой напуганной, вместо этого наблюдала за ним с настороженным любопытством, и он встретился с ней взглядом, надеясь, что это скажет ей то, чего не мог сказать его заплетающийся язык.

Он не мог допустить, чтобы то, что случилось с его матерью, повторилось.

Возможно, он мог бы помочь этому человеку и не потерять свой клан полностью — просто отвести ее к ближайшим людям и убедить Крула, что он отправился на охоту. Это был оптимистичный поступок, опасный для него, но он должен был помочь женщине.

Он молча развязал узел на ее лодыжках и сбросил путы.

Она наблюдала за ним, уставившись на освобожденные ноги, прежде чем протянуть к нему руки.

Он не развязал их, пока нет. Он взял ее руки в свои, и ему пришлось скрыть дрожь удовольствия от прикосновения к ее мягкой, теплой коже. Прошло много времени с тех пор, как он как-либо ощущал чье-то прикосновение, кроме пощечины или пинка.

— Подожди здесь, — прошептал он, и она нахмурилась. — Сиди молча.

Она что-то проворчала из-за кляпа и свирепо посмотрела на него.

Хорошо. Я приму дерзость за страх.

Он поспешил выйти из палатки, надеясь, что тот, кто проходил мимо, не знал, что Орек должен был быть у входа.

Хотя наступила ночь, лагерь был ярким по сравнению с темнотой палатки. Он мог видеть верхушку потрескивающего костра в центре, звук и запах шипящего кабана заставляли желудок урчать.

Ему понадобятся вещи. Он израсходовал большую часть припасов на охоте, его одежда и меха были испачканы. И у него, конечно же, не было ничего для человека.

Его взгляд метнулся к главной палатке для хранения, через две от той, которую он охранял. В этой части лагеря было тихо, и он не увидел никаких признаков того, кто только что прошел мимо. Он сосчитал про себя до десяти, прежде чем прокрасться к палатке с припасами.

Внутрибыло все, что могло понадобиться любому орку, и он быстро собрал все, даже больше необходимого. Паника сделала его движения резкими, в то время как в животе скопился ужас. Он всегда чувствовал себя кем-то вроде вора, когда приходил сюда, ему не раз говорили, что полуорку следует брать только половину припасов. Он никогда не задерживался здесь, никогда не брал больше, чем ему было нужно. Но на этот раз все было по-другому.

Он схватил меха, пайки, дополнительную флягу. Маленькую склянку с настойкой и горшочек с целебной мазью. Скатанный матрас и еще один мех снизу, просто чтобы никто не заметил.

Он взял все это без чувства вины, просто надеясь, что это поместится в его рюкзаке.

Оказавшись снаружи, он старался дышать ровно, его походка была неторопливой, когда он возвращался к палатке с человеком внутри.

Но прежде чем он добрался туда, его сердце дрогнуло, когда он увидел, как Фальк выходит из-за палатки немного выше по тропинке.

Старший орк взглянул на большой груз в руках Орека, но это не помешало дружелюбной улыбке растянуться на его лице.

Он поднял руку в знак приветствия, и Орек кивнул в ответ, стараясь, чтобы его беспокойство не отразилось на лице.

Фальк был хорошим мужчиной, всегда добрым и терпеливым с орклингами, с ним было легко разговаривать. Когда-то он был опытным охотником, но после травмы ноги, из-за которой он хромал, занялся кузнечным делом. В основном он оставался в лагере, помогая, чем мог. Всем нравился Фальк, именно поэтому они прощали ему то, что он больше не был охотником. К тому же, он был старшим братом Крула.

Но он всегда был добр к Ореку, никогда не был одним из тех мужчин, которые преследовали или били его в детстве. Орек даже несколько раз прятался в палатке Фалька, когда Калдар и другие мужчины пытались помучить его.

— Наконец-то вернулся, Орек? — спросил Фальк. — Тебя уже много дней не было в лагере.

— Этот последний зверь увлек меня в погоню.

— Это тот зверь, о котором идет речь? — Фальк кивнул на объемную фигуру в руках Орека, его глаза заблестели.

— Нет, — с усмешкой ответил Орек. — Просто пополняю запасы. Я… я снова ухожу. На другую охоту.

— Еще одну? Так скоро?

— Все для клана.

— Хм, — промычал Фальк горлом. — Это была отличная охота, я видел, как добычу жарили на костре. Думаю, ты заслужил несколько дней в лагере.

Орек заколебался, радуясь, что хотя бы кто-то знает, что это не Калдар принес пищу.

— А теперь пошли, — сказал Фальк, разворачивая Орека по тропинке и хлопнул его по плечу. — Давай посидим у костра и нальем тебе полную тарелку. Мало чего в этом мире может быть лучше.

У Орека никогда не было ни того, ни другого, и острое желание охватило его при этом предложении. Было бы легко согласиться, ускользнуть с Фальком и занять место рядом с ним у костра. Сородичи простили бы Фальку эту ночь, если бы он захотел посидеть с коротышкой. Орек мог позволить себе пофантазировать о том, что однажды, когда он, наконец, докажет им, что достоин, для него всегда будет так, как должно: место у огня и полная тарелка.

Но это была всего лишь фантазия — и это не изменило бы того факта, что человеческая женщина сидела в той палатке, ожидая участи хуже смерти.

— Я не могу, — сказал Орек. — Мне приказали охранять палатку.

Фальк оглянулся через плечо на палатку, жесткий, каменный взгляд исказил его обычно добродушное лицо. Он недовольно хмыкнул, прежде чем вздохнуть и похлопать Орека по плечу.

— Возможно, в конце концов, было бы лучше покинуть лагерь. Сегодняшняя ночь… не будет красивой.

Орек сохранял невозмутимое выражение лица, пытаясь скрыть удивление. Фальк, казалось, знал и не одобрял. Испытывал ли он то же самое по отношению к матери Орека?

Если да, то… почему он ничего не сказал?

Еще раз вздохнув, Фальк попрощался с ним и направился к общему костру, его хромота стала заметнее.

Орек смотрел ему вслед, как всегда, несколько озадаченный Фальком. И он, и Крул были по-своему проницательны.

Когда Фальк обогнул дальнюю палатку и исчез, Орек опустился рядом с рюкзаком, чтобы разложить все принесенное.

Он положил наиболее ценные предметы, такие как мазь и ножи, на дно, прежде чем заняться дополнительным спальником и мехами.

Он почти добился своего, когда мягкое, шипящее дыхание заставило его застыть на месте.

— Пришел посмотреть на сюрприз Тэлона.

Медленно, словно отступая от свернувшейся кольцами змеи, готовой нанести удар, Орек поднял голову.

Сайлас стоял рядом, слишком близко. Он бесшумно подкрался к Ореку сзади, что свидетельствовало о том, что он был лучшим следопытом клана. Он был высоким, как и все орки, но не таким широким, как большинство. Вместо этого он был поджарым и худощавым, но сильным, и Орек сравнивал его с голодающими долгими зимами волками. Существами, которым всегда было голодно и нечего терять. У Сайласа был такой блеск в глазах, как будто он проглотил бы все целиком, если бы оно оказалось слишком близко.

Это и многое другое было в его взгляде, когда он смотрел на полог палатки. Его ноздри расширялись и сжимались, втягивая запах. Ее запах.

Губы Орека скривились в оскале, его зверь захотел вдолбить этот крючковатый нос Сайласу в мозг.

Словно почувствовав новую, тревожащую ярость, зарождающуюся внутри Орека, Сайлас оглянулся на него и приподнял безволосую бровь. Мерзкая ухмылка расползлась между его клыками.

— Не такой уж большой сюрприз, — продолжил Сайлас. Он протянул когтистую руку, чтобы откинуть полог палатки. Его не встретило ничего, кроме темноты, но он все равно сунул лицо внутрь и сделал большой глоток воздуха. — Весь лагерь чует, что у него здесь женщина.

— Ты просто чувствуешь запах оркцесс, — сказал Орек, прикидываясь дурачком, пока медленно поднимался на ноги.

Сайлас издал горлом звук отвращения.

— Пустая трата носа на пустую трату плоти. Может быть, ты слишком глуп, чтобы заметить, но у Тэлона там человеческая самка. Ее собираются отдать Крулу.

— Тогда что ты здесь делаешь? — спросил Орек, озадаченно нахмурившись.

Сайлас оглядел его с головы до ног, ноздри снова раздулись, и Орек пожелал, чтобы его сердце замедлилось, а кровь остыла. Он мог сколько угодно притворяться дурачком, но это не имело значения с таким охотником, как Сайлас, который чуял правду.

— Решил зайти посмотреть, что купил Тэлон.

— Он придет и заберет все, когда будет готов отдать Крулу. Тогда и увидишь.

Сайлас сократил расстояние между ними, возвышаясь всего на полголовы, но используя весь этот рост и суровый взгляд, чтобы надавить на него.

— Я хотел взглянуть поближе.

— Тэлон сказал, чтобы никто не входил и не выходил, пока он не вернется. Я бы не хотел злить его. Или Крула.

Сайлас раздраженно сморщил нос, очень похоже на то, как, по мнению Орека, делают горные коты, когда они злы и готовы напасть.

Он стоял на своем месте перед палаткой, стараясь не расправлять плечи и не хмуриться слишком сильно, ровно настолько, чтобы показать Сайласу, что он серьезен, — даже если его грудь практически вибрировала от рычания, раздававшегося изнутри. Пусть он думает, что Орек больше боится Тэлона.

Хотя он не боялся — Тэлон был груб, но предсказуем. Избегание его значительно облегчало жизнь Орека. Но Сайлас… Орек никогда не мог предугадать, что сделает следопыт, ему не нравились бегающие огоньки в его глазах и самодовольная ухмылка, как будто тот смеется над собственной шуткой.

Но Сайласу не нужно было этого знать. Ему просто нужно было уйти.

Орк хрюкнул, прежде чем, наконец, отступить.

Он еще раз взглянул на палатку.

— Может быть, Крул захочет поделиться, — хихикнул он, хлопая Орека по плечу.

Он сделал длинный, громкий вдох прямо перед щелью входа в пологе палатки и выдохнул. Улыбка, которой он одарил Орека, выглядела уродливо.

Орек сдержал гримасу, когда Сайлас наконец отвернулся и бесшумно исчез среди палаток.

Он долго ждал, пока шум лагеря стихнет, и они обрушатся на него, ждал, когда придут другие, когда Сайлас вернется или Тэлон придет забрать свои подарки. Он сжимал и разжимал кулаки, нуждаясь в чем-то, чтобы справиться с волнением и агрессией, пульсирующими в нем.

Когда ничего не произошло и никто не пришел, Орек осторожно поднял набитый рюкзак и попятился в палатку.

Он бросился к человеку с припасами, готовый развязать ее, но…

В том углу никого не было.

Человек исчез.

В тот момент, когда она снова осталась одна в палатке, Сорча пошевелила все еще связанными руками и освобожденными ногами, медленно описывая круги и хрустя затекшими лодыжками. Кровь снова прилила к пальцам и ступням, заставляя их покалывать.

Она осторожно встала, дюйм за дюймом, ожидая, что кто-нибудь ворвется в палатку. Все оставалось тихим, за исключением ее слишком громкого дыхания, от которого гудело в ушах. Она почувствовала себя лучше, когда встала на ноги, но сердце все еще билось, как птица, пытающаяся вырваться из клетки.

Она подкралась к передней части палатки, желая хотя бы увидеть, где находится. Прислонившись спиной к угловому столбу, Сорча изогнулась, пока не смогла увидеть сквозь щель между пологами.

Опустилась ночь, но все снаружи светилось теплым янтарем, вероятно, от костра, который она чувствовала по запаху, но не видела.

Мысль о костре и о том, что могут приготовить эти орки, вызывала у нее внутренний протест, и она старалась не думать об этом.

Она увидела еще больше палаток, выстроенных в нечто, похожее на концентрические круги, и все они приближались к центру. Протоптанная тропинка змеилась прямо перед ее палаткой, изгибаясь в одном направлении ближе к центру, а в другом — дальше в темноту. Ей нравилось второе направление.

Она была в шаге от того, чтобы носком ботинка отодвинуть полог на дюйм и лучше все рассмотреть, когда приблизились голоса. Сорча отступила в глубокую тень и прислушалась к тому, что звучало как разговор двух орков, достаточно дружелюбный для орков, на их гортанном языке. Она решила, что один из них — тот самый орк, который пришел и развязал ей ноги.

Сорча не знала, что и думать об этом или о нем, но вскоре стало ясно, что он был здесь в качестве охраны, когда вернулся к передней части палатки, оставив того, с кем разговаривал. Она услышала, как он роется в рюкзаке, звон керамики и металла, когда он перекладывал предметы, ворчание, когда он с кем-то спорил.

Ему потребовалась целая вечность, чтобы уложить все в сумку, так долго, что она начала поворачиваться к задней стенке палатки, чтобы посмотреть, есть ли в ней отверстие.

Шипящий смех заставил ее застыть на месте, звук отразился в теле. Голос, который раздался дальше, был ничуть не лучше, похожий на шипение и хрип, от которого ей захотелось вылезти из собственной кожи.

Орк, которого она видела, тот, что охранял ее, сказал что-то в ответ, и она поняла, что третий орк засмеялся.

От скольких мне придется убегать?

Ужасный голос сказал что-то еще, прежде чем рука с черными когтями ухватилась за полог палатки.

Кляп во рту не давал ей издать хоть звук. Сорча отодвинулась как можно дальше в угол, когда в палатку заглянула чья-то голова.

Именно такое лицо она представляла себе, слушая истории об орках. Маленькие, глубоко посаженные глаза, которые светились в темноте, как у кошки. Два бивня выступали из нижней челюсти и изгибались вдоль верхней губы, что сама по себе была длинной и изогнутой, почти как мясистый клюв. Волосы зачесаны до скальпа, обнажая длинный шрам, огибающий череп за правым ухом. С длинных заостренных ушей свисают маленькие золотые кольца, а в мочке воткнуто нечто, похожее на глазное яблоко.

Это был орк, существо, о котором люди шептались и предупреждали в историях, рассказываемых ночью у костра и казавшихся слишком ужасными, чтобы быть правдой.

На самом деле никто не знал, откуда взялись орки — они высадились на берег в северном нагорье много веков назад с потрепанных длинных кораблей. Они бродили по сельской местности, как волки, убивая и поглощая все, что попадалось на пути, пока, наконец, королевство Эйреан, Пиррос на юге и Каледон на северо-востоке не собрали огромную армию, чтобы оттеснить их в скалистые, гористые земли на западе. Там они и оставались, по большей части, зловещей угрозой, которая время от времени спускалась со скалистых холмов, чтобы еще раз доказать, какой опасностью могут быть.

Но если это был орк с широким лицом, клыками и выступающими губами, то кем же тогда было существо, развязавшее ей ноги? Тот выглядел почти человеком по сравнению с этим.

Холодная, липкая волна тошноты ударила ее в живот, когда она увидела, как орк раздул ноздри и шумно втянул воздух, почувствовав какой-то запах.

Ее.

У Сорчи перехватило горло, чтобы сдержать тошноту в животе, и она прикусила кляп, чтобы не закричать.

Наконец лицо исчезло за пологом, но она не осмеливалась дышать.

Орки говорили больше, и хотя она не могла разобрать, что именно было сказано, ей показалось, что это прозвучало напряженно, а не дружелюбно по сравнению с прошлым орком, с которым беседовал ее охранник.

Последовала долгая пауза, прежде чем тень упала на вход в палатку, и еще одни громкие шаги заставили ее съежиться. Ужасный голос сказал что-то еще, а затем стало тихо, благословенно тихо.

Сердце бешено забилось, когда она поняла, что сейчас снаружи охранник, который всего лишь ее развязал, но она использовала навыки, полученные от отца-рыцаря, чтобы сохранять спокойствие и ждать.

Она держалась в тени, пока он стоял снаружи, ожидая. Прошла маленькая вечность, прежде чем он взял рюкзак и проскользнул в палатку.

Казалось, он не заметил ее в углу, а она не издала ни звука, чтобы предупредить его. Вместо этого он связал две веревки на обоих пологах палатки вместе, закрывая их. Тошнотворное чувство угрожало снова подняться в ее желудке. Они были настолько наедине, насколько это было возможно в таком лагере, как этот, скрыты в темноте.

Она могла слышать и чувствовать биение своего сердца, когда неподвижно стояла в углу, наблюдая, как он продвигается дальше в место среди ящиков, где она до этого сидела. Что бы он ни нес, это была просто темная выпуклость на фоне еще более темных теней, но она могла сказать, что оно было забито до отказа.

Разочарованный вздох эхом отозвался в палатке, и она увидела, как его темная фигура обыскивает то место, где она была.

Она не знала, почему оставалась там, в тени, но было что-то успокаивающее в том, чтобы быть незамеченной.

— Женщина, — проворчал он низким и напряженным голосом. — У меня нет времени на игры.

Он повернулся вполоборота, ища ее глазами. До нее доходили слухи о том, как хорошо орки видят в темноте — это было преувеличением? Или этот орк был таким же странным, каким казался?

Затем он глубоко вдохнул спертый воздух палатки. У Сорчи пересохло в горле, но это не напугало ее так, как с другим орком. Она не знала, что дыхание может быть таким зловещим.

— Я знаю, что ты все еще здесь, — сказал он так же тихо. — Я помогу тебе. Заберу из лагеря. Но у нас мало времени.

Его глаза продолжали искать ее, и Сорча поняла, когда он наконец выделил ее из других теней. Все в нем замерло: глаза, дыхание, руки. Все его внимание сосредоточилось на ней, и она ощущала это как нечто невидимое, окутывающее…

Но он не бросился, даже не приблизился. Все, что он сделал, это снова сказал:

— Я помогу тебе.

Сорча не могла до конца поверить ему или своей удаче. Это казалось слишком фантастическим, слишком сюрреалистичным. Могла ли она доверять этому орку, или он просто играл с ней в извращенную игру?

Она выпятила челюсть и вышла из угла.

Есть ли у меня другой выбор?

Она примет все, что даст этот орк, потому что, по крайней мере, будет стоять на своих ногах. Она скорее убежит в темную ночь, чем будет ждать в темноте палатки.

Но сначала…

Она снова протянула к нему руки, ее требование было тихим, но ясным.

Он взял ее за запястья своей огромной рукой и вытащил из-за пояса нож. Она не осмеливалась отвести взгляд от его лица, чтобы посмотреть на этот лезвие.

— Я помогу тебе выбраться отсюда, — сказал он, — но ты должна следовать за мной. Ты не доживешь до утра в одиночку.

Она сомневалась в этом, но отрывисто кивнула, и он разрезал путы.

Сорча чуть не застонала от удовольствия ощущая прикосновение воздуха к натертым запястьям.

Он взвалил на плечо рюкзак и потянул ее за руку, зажатую в мозолистом кулаке, увлекая глубже в палатку.

Свободной рукой она вырвала кляп и с облегчением прикоснулась языком к небу.

Орк провел их через ящики и кучи в заднюю часть, где, не ослабляя хватки на запястье, бесшумно разрезал середину задней стены палатки, образовав отверстие.

Снаружи стояло еще больше палаток, но с этой стороны было намного темнее, ночь за кольцом лагеря казалась чернильно-голубой. Орк выглянул наружу, и Сорча ничего не услышала, никто не двигался.

Его хватка усилилась, и он двинулся к выходу, но Сорча не пошла с ним.

Он нахмурился, и она ответила на хмурый взгляд своим.

— Я пойду, но если ты предашь меня, я вырежу тебе глаза, — прошипела она.

Он моргнул. Затем кивнул один раз.

— Справедливо, — сказал он, и она позволила ему вытащить себя из палатки.

У нее не было времени обдумывать его ответ, ей потребовались все силы, чтобы поспевать за ним, пока они спешили через темную, спящую часть лагеря. Плечо горело от скорости, с которой он тащил ее за собой, но в его хватке не было ни злобы, ни жестокости. Она была твердой, но не болезненной, и Сорча разделяла его желание увеличить дистанцию между ними и лагерем.

Все, что она видела, — это пустые палатки и протоптанные тропинки, пока земля и трава не уступили место валунам. Температура падала по мере того, как они проходили кольцо за кольцом из камней и валунов, расположенных так же аккуратно, как и палатки, но промежутки между камнями одного круга не совпадали со следующим, заставляя их лавировать между. Орк был осторожен, чтобы не задеть замшелые края, и Сорча попыталась последовать его примеру. Это было похоже на лабиринт, заставляющий любого входящего или выходящего замедляться и лавировать.

Орк выбрал не тот путь, который она сочла бы прямым, рисунок более случайный, но когда они вышли из-за камней, она поняла, что его народ, должно быть, знает самый простой маршрут. Он провел ее через это так быстро, как только мог, а не просто завел в камни и воспользовался.

Эта мысль немного успокоила бешено колотящееся сердце.

Они остановились на краю крутого склона холма, и орк завертел головой то в одну, то в другую сторону, пытаясь услышать и унюхать все, что мог.

Мир за пределами лагеря был темным занавесом скал и леса. Она чувствовала резкий запах сосны и ели, грязи и гниющих листьев, но за первыми несколькими деревьями у подножия ничего не было видно. Просто ночь.

Она инстинктивно не хотела заходить туда, не ночью, но возвращаться ей хотелось еще меньше.

Через мгновение орк сжал ее руку и соскользнул вниз по склону. Он не пошел по тропинке и не повел осторожно вниз, нет, он спустился с холма в два огромных прыжка, а она последовала за ним, скользя по мокрой траве и опавшим листьям в темный лес.

3

У Орека не было возможности перевести дыхание, пока под их сапогами не заскрипели сухие речные камни. Он повел ее вниз по склону холма самым быстрым и тихим способом, который знал, соскользнув в высохшее русло ручья, где росли огромные деревья. Они стояли там на страже, словно зловещие врата в другие миры.

Путь был чист и тих. Мерк все еще спал на посту, что делало их побег простым и незаметным.

Это дало им время, но не много.

Женщина безмолвно следовала за ним, и он был благодарен за это — за тишину, потому что не знал, что мог бы сказать в ответ.

Он повел ее в первый ряд деревьев, где воздух был гуще, а свет тусклее под пологом листьев и иголок. Лунный свет просачивался через неровные щели, создавая фракталы света, которых было достаточно, чтобы он мог видеть. Орек провел всю свою жизнь, обучаясь и охотясь в этих лесах, и лунный свет не был ему нужен, чтобы обнаружить новый ручей, пробивавший себе путь сквозь лес. Ручей журчал, отражая лунные лучи, стремительно проскальзывая между деревьями, увеличиваясь в объеме и скорости, прежде чем впасть в реку всего в нескольких милях к востоку.

Они должны были пересечь эту реку сегодня ночью, чтобы сохранить хоть какой-то шанс.

Женщина удивленно ахнула, когда он вытащил их на середину ручья, но зажала рот рукой, чтобы приглушить звук. Холодная вода окатила его ботинки, и он почувствовал, как все ее тело задрожало от внезапного всплеска.

Они шли вдоль ручья, течение толкало их вперед, и идти было довольно легко. Речные камни здесь были немного острее, чуть менее округлые и скользкие, так что его ботинкам было за что ухватиться.

Он вел их так быстро, как только мог, все еще крепко держа женщину за руку, но это не спасло ее от падения в момент потери равновесия. Она упала на колени, издав стон сквозь стиснутые зубы.

Она выругалась и воспользовалась его рукой, чтобы подняться.

— Я в порядке, давай же, идем.

Он поймал ее на слове и продолжил спуск по ручью, но после того, как она упала еще дважды, а им предстояло пройти еще милю до реки, Орек осознал свою ошибку.

Он снова поднял ее на ноги и наблюдал, как она потратила минуту, чтобы осмотреть небольшой порез на руке, который получила, споткнувшись. В темноте ее кровь была почти черной с тяжелым металлическим запахом.

Зверь в нем зашевелился при виде этого, темный, собственнический и злой. Ему не понравился вид ее, истекающей кровью.

Со стоном она выпрямилась и натянуто кивнула ему.

— Извини. Я могу идти дальше.

— Я понесу тебя.

Она удивленно моргнула и быстро попятилась, когда он наклонился, чтобы перекинуть ее через плечо. Вода захлюпала вокруг ее икр, и он притянул ее к себе, когда она чуть не упала назад.

Она нахмурилась и яростно затрясла головой, отчего темные кудри подпрыгивали.

— Нет. Я могу не отставать.

Они стояли, уставившись друг на друга в темноте, а вокруг журчала вода. Он оглядел ее и понял, что она прикрыла рукой верхнюю часть живота. Недостаточно низко, как это делали беременные оркцессы, скорее как кто-то, прикрывающий рану.

— Ты ранена? — спросил он. Его грызло чувство вины, как он мог не заметить, что она ранена? И он тащил ее вниз по ручью в темноте.

— За последние две недели я лежала на многих плечах как груз, — сказала она тонкими губами. — Не было возможности проверить, но, по-моему, я вся в синяках от груди до ног. Так что я пойду пешком. Я не буду отставать.

Она продолжала настаивать, но Орек, наблюдая за ней, стоящей посреди ручья — такой смелой, напуганной и решительной, — волновался не о том, что она отстает, или о том, успеют ли они добраться до реки вовремя. Его больше тревожило то, что она могла пострадать, и что он может причинить ей еще больший вред.

Он был бы ничем не лучше тех, кто сделал это с ней. Новый вид ярости закипел в его животе при мысли о том, что эту женщину крадут из дома, перекладывают с одного плеча на другое, как будто она товар для обмена. Он не будет тем, кто причинит ей вред, и эта внутренняя ярость заставила его поклясться в том, что если у него будет возможность, ей вообще никогда не сделают больно.

Это означало, что они должны были добраться до реки.

— Есть другие способы, — сказал он.

Она настороженно наблюдала за ним, но не отступила, когда он опустился перед ней на колени. Удивленный вздох вырвался у нее, когда он подхватил ее, поддерживая под коленями и поясницей. Он поднял ее выше к себе на грудь, так, что их головы оказались почти на одном уровне, и она инстинктивно обвила руками его шею.

— Ох, — выдохнула она, по-совиному моргая.

— Мы должны пересечь реку.

Он наблюдал, как двигается ее челюсть, когда она стискивает зубы. Наконец.

— Если ты уверен…

Он кивнул.

— Держись.

И он побежал.

Лес пролетал мимо полосами тени, воздух бил Сорчу по щекам, когда она раскачивалась и подпрыгивала в объятиях орка.

Или кем бы он ни был. Сейчас Сорча была так близко к нему, что не была уверена. Черты его лица были в основном человеческими, почему-то мягче, чем у орка, которого она видела в палатке. Вблизи она увидела разные цвета и текстуры заостренного кончика его уха и маленького золотого кольца, пронзающего мочку.

Этот мужчина не был орком, по крайней мере, не полностью. Но и человеком он тоже не был.

Ни один человек не бегал так быстро, как он сейчас, настолько быстро, что она едва могла что-либо разглядеть в темноте, прежде чем это оказывалось далеко позади них.

Ни один человек не был достаточно силен, чтобы тащить набитый рюкзак и взрослую женщину, особенно такую высокую, упитанную, мускулистую женщину, как она. Она чувствовала, как его грудь вздымалась и излучала тепло, как мехи в печи: ему требовались усилия, но он выдерживал все это на протяжении многих миль, не останавливаясь и не замедляя шага.

Даже когда они наконец остановились, оказавшись у места, где ручей расширялся и бурлил, впадая в реку, его дыхание стало более частым, но не перешло в судорожные вздохи, и она ни разу не обмякла в его объятиях.

Орек вышел из ручья до того, как он встретился с более сильным течением реки, и направился к берегу. Луна ярко сияла над рекой, её свет ложился на воду мягким серебристым покрывалом, превращая поверхность в подобие молочного стекла. Рассеянный свет и грохот воды заставляли её внутренности бурлить, словно неспокойный ручей. Течение здесь было сильным, и она едва могла разглядеть другой берег.

Орек шел вдоль берега и, наконец, остановился на небольшом каменистом пляже.

— Здесь мелко, — сказал он.

Она посмотрела на темную воду и не смогла сдержать стона.

— Насколько мелко?

Он взглянул на нее сверху вниз, поморщился и поднял еще выше по груди, но прежде чем успел войти в воду, она пошевелилась, чтобы заставить его остановиться.

— Тебе нужны руки для равновесия.

Казалось, он на мгновение задумался.

— Со мной все будет в порядке.

— Отпусти меня.

Она выдержала его взгляд, когда он оглядел ее, без сомнения оценивая, есть ли способ выиграть эту битву желаний. Сорча скрестила руки на груди и приподняла бровь — прием, который никогда не подводил ее с братьями и другими взрослыми. Ей нужно было, чтобы он перебрался через реку, а ему — чтобы его руки были свободны.

Наконец, он осторожно поставил ее на ноги, не отстраняясь, пока не убедился, что она твердо стоит на ногах.

Она потянула за лямку его рюкзака.

— Я понесу это, — сказала она, и он открыл рот, чтобы возразить. — А ты понесешь меня, — добавила девушка.

В лунном свете она бы предположила, что он настроен скептически. Он посмотрел на реку, а затем обратно, туда, откуда они пришли, и подумал, прежде чем со вздохом снять рюкзак.

Тот упал на землю со зловещим стуком, и на мгновение Сорча пожалела о своем плане. Но ее мать вырастила не нежный цветочек, и ее ноги и спина были сильными после долгих лет тяжелой работы по уборке конюшен и поднятию извивающихся братьев и сестер. Вроде как, оставалось только перебраться на другой берег реки, который она едва ли могла видеть.

Она схватилась за ремни, но застонала, когда с первой попытки не смогла оторвать рюкзак от земли. Орк издал недовольный звук и наклонился, чтобы поднять его, но она согнула ноги, стиснула зубы и потянула. Сорча не знала, что у него там было, но надеялась, что оно того стоило. Тяжелый вес давил ей на спину, и она крепко держалась за ремни, которые были слишком длинными и болтались на ней.

Когда она не сразу согнулась под этим весом, орк кивнул, повернулся и опустился на колени.

Сорча без всякого изящества вскарабкалась ему на спину и обхватила ногами талию, а руками — шею. Она чувствовала себя как детеныши опоссумов, которых видела в лесу недалеко от своего дома, цепляющихся за своих матерей, перепрыгивающих с дерева на дерево.

Он плавно поднялся, коснувшись ее колена, чтобы помочь устроиться. Затем он как-то неловко похлопал ее по руке и вошел в воду.

Она не смогла сдержать удивленного вздоха, когда ледяная вода плеснула на ноги и зад, вызвав еще одну дрожь по телу. Сорча начала уставать от всей этой дрожи — от холода, от воды, от стресса. От всего этого. Когда уже утро? Ей оставалось надеяться, что в свете все будет выглядеть немного лучше.

Она крепко вцепилась в спину орка, пока он переходил реку. Холодная вода бурлила вокруг, ее шум заполнил уши, а ледяные струи вызвали мурашки, пробежавшие по ногам. Однако вода так и не достигла её колен, руки Сорчи сомкнувшись вокруг груди орка. Ему удавалось удерживаться на ногах, даже когда камни выскальзывали из-под ног, а вода закручивалась вокруг них водоворотами.

Большая часть Сорчи оставалась сухой, пока они пересекали реку, но что более важно, рюкзак находился высоко над водой. В самом глубоком месте вода дошла орку до середины груди.

Мелко, говорил он.

С каждым уверенным шагом орка она все больше верила, что они достигнут другого берега, но поток захватил их и относил вниз по течению, а Сорча заметила, что они отклонились от начальной точки. Тем не менее, орк продолжал настойчиво двигаться вперед. Его грудь под ее руками поднималась и опускалась, а когда вода начала отступать, обнажая их нижние части, он уже широко открывал рот, чтобы жадно вдыхать воздух.

Они почти достигли берега прежде, чем орк споткнулся. Он хрюкнул, поймав равновесие до того, как они успели упасть, и продолжал идти, пока они не оказались на суше.

Все еще дрожа, Сорча с облегчением соскользнула с его спины. И чуть не упала навзничь под тяжестью рюкзака, вызвав у себя маниакальный смех.

Они сделали это! Они пересекли реку. Какую именно? Она понятия не имела. Она не знала ни этой реки, ни окружающего их леса, ни где находятся ближайшие люди — но прямо сейчас это не имело значения. Орк казался таким уверенным, что они должны были пересечь эту реку, и они это сделали. Она не знала, что это значит, но чувствовала победу.

Сорча одарила его облегченной, хотя и немного дикой улыбкой, задаваясь вопросом, чувствует ли он то же паническое головокружение.

Ее улыбка погасла, когда она увидела, как дрожат его колени, когда он изо всех сил пытается удержаться в вертикальном положении. Он прислонился всем весом к дереву, его грудь все еще вздымалась, и он прижал руку к боку, как будто там был наложен шов или…

— С тобой все в порядке?

Она попыталась встать, но ремни рюкзака потянули ее обратно вниз. Пыхтя, она высвободилась и поспешила к нему, помогая облокотиться на дерево. Он рухнул на землю, губы его сжались в гримасе боли.

Сорча посмотрела на него сверху вниз. Рубашка без рукавов, которую он носил под свободно зашнурованной курткой, промокла от воды и чего-то более темного. Затаив дыхание, она отодвинула несколько его пальцев и увидела глубокую рану, из которой сочилась кровь.

Может, что-то ранило его в реке? Эта сторона была обращена к течению, и Сорча с ужасом представила, как ледяная вода нещадно омывает открытую рану.

— Как…? Когда? Как ты смог нас переправить через реку? — прошептала она, не сводя глаз с кровавого следа.

— Она уже была, — ответил он, прерывисто дыша. — Вода просто вновь её вскрыла.

Сорча снова всмотрелась в рану, теперь понимая, что это похоже на засохшую кровь от удара бивнем. Еще один орк? Мысль о том, что он мог сражаться с себе подобным, заставила ее содрогнуться. Она вспомнила, какой ужас испытала, когда впервые увидела его с кровью на шее.

— Ты был ранен все это время?

Он не ответил, но то, что он отводил взгляд, уже о многом говорило.

— Мы должны позаботиться об этом.

— Со мной все будет в порядке. Мы продолжим двигаться.

— Ты не можешь разгуливать с чем-то подобным. Если кто-то пойдет за нами, будет легко уловить запах крови. И кто знает, что было в той речной воде.

Света луны и ее отражения на реке было достаточно, чтобы увидеть застенчивое выражение его лица. У нее было три брата, по нахмуренным бровям она поняла, что он хочет возразить, но промолчал, изучая ее лицо, но не встречаясь взглядом.

Сорча расставила ноги, выпятила бедро и выгнула бровь таким образом, которым всегда заставляла братьев делать то, что она хотела, даже тех, кто теперь был взрослым и бородатым. Лучше этому орку прямо сейчас усвоить, что если она твердо решила добиться своего, то добьется.

Наконец, он вздохнул.

— Здесь есть мазь и несколько тряпок, чтобы замотать рану.

Кивнув, Сорча вернулась к рюкзаку и подняла его. Бросив вещи рядом с ногами орка, она проигнорировала его страдальческий взгляд и принялась рыться в рюкзаке, распаковывая все аккуратно сложенные вещи. Сорча достала меха, тунику и два пакета с чем-то, что пахло едой. Она покраснела, когда в животе заурчало.

Наконец ее пальцы коснулись керамического горшка, и она выудила его. Он демонстративно не смотрел на беспорядок, который она устроила, но кивнул, когда она показала ему маленький горшочек.

Орек наклонился в сторону, задирая куртку, чтобы она могла получше все рассмотреть. Рана была не такой ужасной, как выглядела, не слишком глубокой, просто большой и кровавой. Она не думала, что ее придется сшивать, а это была хорошая новость для них обоих. Сорча никогда не была талантлива в рукоделии.

Она быстро очистила рану, не в силах оторвать взгляд от гримасы на его лице. Широкие губы растянулись, обнажив крупные зубы, по большей части человеческой формы. У орка не было бивней, но его нижние зубы были почти вдвое длиннее человеческих и выступали вверх, как клыки. Они ровно встали, когда его рот со щелчком закрылся, снова спрятавшись за искривленными от дискомфорта губами.

Сорча прочистила горло и начала наносить мазь большими порциями. Она имела лекарственный травяной запах, который напомнил ей о доме тети. Тетя Софи была деревенской знахаркой, и огромные, толстые пучки сушеных трав всегда свисали со стропил ее дома. Она любила навещать тетушку, любила благоухающую гостиную, маленькое убежище от хаоса, которым был ее собственный дом, до краев заполненный братьями и сестрами.

Старшая из семи детей, она провела свою жизнь, помогая матери заботиться о младших братьях и сестрах, пока их отец был занят на рыцарской службе, и ей часто требовалось немного отвлечься. Чувство вины мучило ее сейчас, когда она вспоминала, какой эгоистичной была, как принимала то время как должное. Ее мать полагалась на нее, а братья и сестры нуждались в ней.

Я должна вернуться.

От этой мысли ее пронзила тоска, и Сорче пришлось сдерживать слезы, когда она заканчивала наносить мазь.

Если она будет слишком много думать о своей семье, своем доме, своей жизни, она расплачется и растечется бесполезной лужей слез. Гнев и негодование подпитывали ее, заставляя задыхаться в собственном горячем, несвежем дыхании, пока костлявые плечи врезались в ее уязвимые внутренности.

Теперь, однако, в ее груди затрепетали слабые искорки надежды. Она выбралась из той палатки, из лагеря, полного орков. Они пересекли реку. Это должно было что-то значить.

Итак, этот орк ей нужен был живым, потому что на данный момент он был ее лучшей надеждой.

Однако это не помешало ей спрятать в сапог запасной нож, найденный в рюкзаке. Она не была глупой. Дома отец, сэр Кьяран, многому научил ее. Например, использовать предоставленные возможности и выпотрошить противника с самого начала.

Лучше быть с одним орком здесь, чем связанной в их лагере. С одним из них она могла бы справиться. Возможно.

Сорча аккуратно наложила на рану чистую тряпку в качестве импровизированной повязки, прежде чем откинуться назад и закрыть горшочек крышкой.

— Нужно забинтовать. И тебе следует снять мокрую одежду.

Их взгляды встретились, и она понадеялась, что он не заметил, как она покраснела.

Но он только вздохнул и еще сильнее прислонился к дереву.

— Сейчас.

Вместо этого он начал рыться в куче, в которую она побросала его вещи. Она почувствовала себя немного виноватой за это, но прикусила язык, чтобы не предложить сложить все обратно. Почему-то она не думала, что он хотел, чтобы она копалась в его вещах еще больше.

Он бросил в ее сторону один из мехов и сказал:

— Используй его, чтобы согреться.

Это был не самый мягкий и не самый тонкий мех, к которому она когда-либо прикасалась, но в тот момент он был самым прекрасным в мире. Она обняла мех и прижалась к нему щекой, тихо мурлыча от счастья.

Орк сдвинулся с места, и в его взгляде была не столько боль, сколько…

Ну, на самом деле она не знала. Но он восхищенно наблюдал за ней, прежде чем она поймала его. Он быстро отвернулся, придвинул поближе маленький мешок и порылся в нем. Затем он бросил ей что-то маленькое.

Она поймала его своим одеялом и на мгновение подумала, что это кусочек какого-то сушеного мяса. В тусклом свете это выглядело и ощущалось как вяленое мясо, но когда она откусила, ожидая сопротивления, ее зубы легко погрузились в слегка сладковатую мякоть сушеной моркови.

— Орки едят морковь?

Его молчаливое моргание снова заставило ее покраснеть. Она ничего не могла с собой поделать, все, что она слышала о его роде, говорило о том, что они ели мясо, только мясо, и не были разборчивы в том, откуда оно берется.

— Едят, — сказал он.

Что ж, сушеный корень никогда не был таким вкусным, но она с радостью съела еще один, когда он предложил. Они сидели в дружеском молчании, жуя морковь и потягивая из фляжки, и Сорча почувствовала облегчение, когда ее желудок перестал урчать.

Довольная на данный момент, она плотнее закуталась в мех и сказала:

— Кстати, я Сорча.

Он долго смотрел на нее, ничего не говоря, и Сорча начала беспокоиться, что, возможно, у него нет имени. Возможно, у орков они были не такими, как у людей. Она только начала ерзать, когда он наконец ответил.

— Орек.

— Орек, — повторила она, пробуя звук. — Они назвали тебя Орек-орк?

Она хотела вытащить слова из воздуха и запихнуть их обратно в рот, но они повисли, как птицы, трепещущие на ветру.

Затем его губы дрогнули в подобии улыбки, и она не смогла удержаться от смеха. Она устала и все еще дрожала от холода и стресса. После двух недель в плену все начинало казаться забавным.

В его глазах светилось веселье, и она почувствовала себя достаточно комфортно, чтобы протянуть руку и коснуться тыльной стороны его ладони.

— Спасибо тебе, Орек.

Улыбка исчезла с его лица, и он посмотрел вниз, туда, где она касалась его, но не казался недовольным. Их взгляды снова встретились, и, нервно сглотнув, он кивнул.

Сорча глубоко вздохнула. Утро еще не наступило, и она по-прежнему не знала, где находится. Но теперь в ней теплилась хрупкая надежда — слабый луч веры в то, что удача наконец на ее стороне.

4

Она прикоснулась к нему.

Воспоминание об этом обожгло разум Орека так же сильно, как кожу там, где задержались ее пальцы. Это было быстро, почти мимолетно, и так легко. Она, вероятно, не придала этому касанию большое значение, но это был первый раз, когда к нему нежно прикоснулись…

Орек тряхнул головой и отогнал мысли прочь, чувствуя себя глупо из-за того, что позволил разуму вгрызаться в воспоминания, как животному в кость, отчаянно желающему получить каждую каплю костного мозга. Насколько же жалким нужно быть, чтобы мимолетное прикосновение смогло так его взволновать?

Вместо этого он сосредоточился на своих шагах, приглушенных опавшими листьями, все еще влажными после прошедших накануне дождей. Здесь подлесок был реже, и он предупредил женщину — Сорчу — ни к чему не прикасаться, если она может этогоизбежать.

Это был только вопрос времени, когда на их поиски будет отправлен следопыт, и Орек готов был поспорить на те несколько монет, которые у него были, что именно Сайлас отправится за ними. Лучший следопыт клана не нуждался в том, чтобы они облегчали ему задачу, оставляя очевидные подсказки.

Последние часы ночи они провели у реки, отдышавшись и съев еще немного сушеной моркови. Ореку пришлось подавить желание предложить ей больше, напоминая себе, что еду нужно ограничить. Что-то в ее благодарной улыбке и в том, как она ела то, что он давал, доставляло ему… удовлетворение.

Она благодарила его.

Когда рассвело, он повел ее в лес, направляясь к одной из известных ему человеческих деревень. Она была в нескольких днях пути отсюда, на окраине территории, на которой он охотился, но там был клан людей. Кто-то из них должен был знать, как ей помочь.

Он оглянулся через плечо на Сорчу, не в первый раз задаваясь вопросом, как такая женщина оказалась проданной его сородичам-оркам.

Мать Орека была женщиной из бедной семьи, уже повидавшей много ужасов мира, прежде чем ее похитили работорговцы и продали его отцу. Не только жизнь с кланом оставила глубокие морщины у нее под глазами, хотя она еще не была старой.

Сорча не страдала от непогоды. Ее туника и бриджи были перепачканы, но тонкую ткань и швы невозможно было не заметить, а сапоги, доходившие до колен, были из мягкой кожи. Хотя каштановые кудри были спутаны, а вокруг глаз залегли темные круги, в ней была живость, которой он никогда раньше не видел. Она была здоровой, ее щеки были розовыми, глаза яркими, а фигура полной и сочной, ее ногти были ухожены, и все зубы были на месте.

Он был прав, когда считал ее высокой для человеческой женщины. Она доходила ему почти до середины груди, настолько высокая, каким мог быть человек, с широкими плечами и бедрами. Ее ноги были мускулистыми, но заметно женственно изогнутыми, а грудь…

Ему пришлось перестать замечать ее и думать о ней.

Тем более что при мысли о ней, о ее ярких глазах, о том, как легко двигаются ее губы, чтобы усмехнуться, надуться или заговорить, зверь внутри него урчал с чувством собственничества. Он никогда не испытывал ничего подобного и не был уверен, что хочет этого.

Она легко шла рядом с ним, иногда что-то болтая, а иногда молча осматривая лес вокруг них. Она двигалась в его темпе, никогда не жалуясь, хотя ноги у нее были короче его. При свете дня веснушки, покрывавшие ее кожу, были гораздо заметнее, и он иногда ловил себя на том, что смотрит на то, как они, казалось, танцуют, когда она улыбается.

Судьба, что же мне с ней делать?

От этого вопроса у него внутри все сжалось от ужаса. Он украл ее. Он должен был вернуть ее к ее народу, но до города оставалось несколько дней пути. Он предполагал, что сможет так долго обеспечивать кого то, но раньше у него не было такого опыта.

Он не проводил так много времени в обществе одного человека с тех пор, как был юнлингом. Иногда ему было одиноко, а иногда он думал, что ему так больше нравится. Зачем ему нужен был кто-то? От мысли, что теперь ему придется несколько дней поддерживать в ней жизнь, у него внутри все сжалось.

Если она и почувствовала какое-то из его безмолвных переживаний, то виду не подала. Ее мшисто-зеленые глаза метнулись к нему, и полуулыбка расплылась по ее лицу.

Покраснев, Орек отвел взгляд.

Он надеялся, что она не нашла в нем ничего забавного.

— Итак, орк Орек, — сказала она нараспев. У него было мало опыта общения с другими, не говоря уже о женщинах, но он думал, что этот тон используется, чтобы смягчить грядущую резкость. — Куда ты меня ведешь?

— В человеческую деревню.

Она моргнула, как будто не ожидала такого ответа.

— Она поблизости?

Он покачал головой.

— Нет. Три дня ходьбы.

Хотя может быть и больше, поскольку на этот раз он был не один.

Она издала горловое урчание, звук, который скользнул, как кончики пальцев, по его позвоночнику.

— И ты ведешь меня туда?

— Да, — разве он только что не сказал этого?

Ее голова откинулась назад, а в глазах появилось суровое выражение, которое ему совсем не понравилось.

— И ты позволишь мне уйти? Просто так?

Тут Орек остановился, повернувшись к ней лицом и надеясь, что его нахмуренные брови скрывают то, как горели его щеки и уши от того, что она прятала за этими вопросами.

— Ты не моя пленница, — сказал он ей.

— Приятно слышать, — сказала она, хотя ее позиция и тон не смягчились.

Орек ждал, когда она скажет или спросит то, что действительно хотела. Его небольшой опыт общения означал, что у него не хватало на это терпения, а то, как эти глаза, напоминающие покрытые мхом камни, смотрели на него, оценивая… Ему хотелось вылезти из кожи вон.

— Ты освободил меня из лагеря и ведешь к людям… по доброте душевной?

Почему она говорит об этом как о чем-то плохом?

Его челюсть двигалась, клыки терлись о внутреннюю сторону верхней губы. Как он мог объяснить причину этой женщине, когда он едва мог объяснить это самому себе? Слова и воспоминания кружились внутри, в основном о его матери. Он помнил ее боль, ее слезы и знал, что никогда и никому не пожелал бы ничего подобного. Даже Крулу или Калдару.

И уж точно не этой женщине. Никогда, прорычал зверь.

Он не мог выразить то, для чего у него не находилось слов, и разочарование вместе со стыдом терзали его, застревая в горле. В конце концов, единственное, что он смог выдавить, — это раздраженное ворчание. Его ноздри раздувались от гнева, а стыд лишь усиливался, когда он заметил, как тень страха мелькнула на ее лице.

— Ты хотела там остаться? — вот что сорвалось с его губ.

Она вздрогнула, возможно, раскаиваясь, что только заставило его ворчать еще сильнее.

— Нет.

— Ты вольна идти, куда захочешь, — он снова зашагал, радуясь, что больше не смотрит на нее и прячет обнаженный нерв своих воспоминаний.

Листья хлюпали под сапогами, когда он шел по лесу без оглядки, и ему не нужно было многого, чтобы понять, куда он направляется. Он знал эти леса, знал лучшие пещеры, лучшие ручьи, лучшие места для установки ловушек и сбора ягод и грибов.

Он продолжил путь на северо-восток, к деревне, стиснув зубы так крепко, что клыки защемили десны. Только когда он услышал мягкую поступь женщины, следовавшей за ним по пятам, то позволил челюсти немного расслабиться.

Она задела орка за живое, это было ясно. Сорча молча следовала за ним по лесу, размышляя, на что именно он обиделся. Не то чтобы она была из тех, кто извиняется за то, чего не делала или не имела в виду — в доме, где так много братьев и сестер, она, как старшая, принципиально никогда не извинялась, — но все же было бы полезно узнать, что именно разозлило ее большого не-похитителя, как он утверждал. Спасателя? Попутчика?

По ее опыту, мужчины — самцы — были гордыми существами, так что, возможно, она этого не поймет.

Что бы это ни было, и не важно, что она не извинилась, неведение все еще заставляло ее кусать внутреннюю сторону щеки.

И еще тишина.

Лес не был по-настоящему тихим местом, по крайней мере, если прислушаться. Она знала, что лес — это какофония звуков, растения и животные перекликаются на языках, столь же древних, как сам лес, возможно, даже таких же древних, как горы на западе. Теперь стало тише, большинство лесных существ знали, что нужно прятаться, когда мимо проходят более крупные существа.

Если бы она действительно прислушивалась, ей было бы что услышать.

Сорчу нервировало отсутствие разговоров.

Она никогда не считала себя разговорчивой, это удел ее матери. Но в доме из восьми, иногда девяти человек всегда кто-то разговаривал, или кричал, или визжал. Она не смогла сдержать печальной усмешки над иронией своего желания всего несколько недель назад побыть несколько минут в тишине. Чего бы она только не отдала, чтобы оказаться в центре этого водоворота, оглушенная болтовней и перебранками.

Ее… компаньон оказался в лучшем случае немногословным. Она еще не решила, было ли это потому, что ему искренне не нравилось говорить, или он не был знаком с человеческим языком. В любом случае, его предложения были краткими и никогда не оставались без ответа.

Сорча обнаружила, что заполняет пустоту, говоря о деревьях, облаках и зловещем виде некоторых из них.

— Хотя, я полагаю, дождь помог бы замести наши следы, — допустила она.

Орк лишь хмыкнул в знак согласия.

Он часто так делал.

И даже если это происходило не часто, то достаточно, чтобы превратиться в шум, который перестал быть просто раздражающим. Иногда это происходило, когда он глубоко втягивал воздух, словно проверяя окружающие запахи. После утреннего наблюдения за ним она начала различать, когда это было спокойное, обыденное фырканье, а когда — тревожное. Она также научилась отличать фырканье согласия от того, что выдавалось за невольное веселье.

У него было так много различных звуков и интонаций, что когда он действительно раздраженно фыркнул на нее, это застало ее врасплох.

Теперь она следовала за ним, все еще размышляя. Широкие плечи выглядели напряженными под тяжестью рюкзака, и она не могла избавиться от ощущения, что одно из этих заостренных ушей всегда обращено к ней.

Тишина грызла, но Сорча не знала, что делать, как ее заполнить.

Это чувство и жесткость его плеч сохранялись весь день. Только когда приблизился вечер, солнце скрылось за деревьями, а воздух стал прохладным, у нее наконец появилась возможность прервать его.

— Мы остановимся?

Он кивнул.

— Ночью лучше не ходить. Волки.

Она сильнее прикусила щеку, вглядываясь в сгущающиеся тени, ожидая увидеть стаю светящихся глаз, злобно смотрящих на нее из темноты. Одно дело слышать, как волки и койоты воют по ночам, находясь в безопасности под одеялами за несколькими запертыми дверями, — тогда этот звук мог быть навязчивым, даже магическим. Совсем другое дело, когда между ними не было ничего, кроме маленького ножа и таинственного мужчины.

Когда она оглянулась на него, переполненная вопросами, то обнаружила, что он поставил рюкзак и уже начал набирать охапку веток для костра.

Разбивать лагерь. Готовить ужин. Это она умела делать.

— Позволь мне помочь, — сказала она с облегчением, чуть не упав в будущий костер.

На этот раз его раздраженный возглас сопровождался грохотом, когда она потянулась к кремню в его руках. Прежде чем она успела сделать что-либо еще, от камней полетели искры и зацепились за сухой трут².

Сорча отдернула руки, прежде чем огонь разгорелся и охватил ее рукав, надеясь, что он не заметил, как она смутилась и покраснела.

Самосожжение делу бы не помогло.

Она откашлялась.

— Я могу помочь. Ты взял на себя все заботы по выстраиванию маршрута, нес вещи и меня. Я могу… помочь, — она ненавидела, как тихо прозвучали эти слова.

Орк взглянул на нее, сидя у огня. Было странно смотреть на него сверху вниз, хотя сейчас он был ненамного ниже. В наступающих сумерках его карие глаза потемнели до янтарно-коричневого, он смотрел на нее из-под густых ресниц. Тяжелые брови нахмурились, и сначала Сорча была уверена в том, что он ей откажет.

Затем он резко кивнул и вытащил маленький котелок из своего огромного рюкзака.

Судьба, сколько ж у него там всего?

Она помогла собрать длинные, крепкие палки, чтобы подвесить маленький котелок и побольше трута для костра. Ночь подкрадывалась все ближе, и в глубине ее живота росло беспокойство, она не была уверена, не почудился ли ей блеск глаз за деревьями.

Орк ничего не сказал, когда она принесла дрова, которые показались ей тяжелыми, хотя она могла поклясться, что его бровь изогнулась.

Она хотела развести большой костер, чтобы хватило на всю ночь.

Сорча села у разгорающегося костра, достаточно близко, чтобы наблюдать за его работой, но вне пределов его досягаемости.

Он собрал ингредиенты для простого рагу, достав из рюкзака побольше сушеной моркови, кореньев и мяса. Из кастрюли соблазнительными струйками поднимался пар, и Орек порылся в рюкзаке в поисках того, что еще можно добавить.

Взглянув на то, что он выложил, Сорча снова встала, чтобы пройти по их следам, и быстро вернулась с находкой. На этот раз обе его брови приподнялись, когда она протянула пучок дикого лука.

— С этим должно получиться неплохо.

Он согласился, еще раз кивнув, и она положила лук в кучку еще не добавленных ингредиентов.

— Тебе нужна помощь?

В ответ он взглянул на нее поверх огня, в глубоко посаженных глазах была задумчивость. В свете огня радужки переливались, как жидкое золото.

— С моим ножом для нарезки овощей было бы проще.

Кровь отхлынула от ее лица, и волна тошноты прокатилась в животе.

Словно почувствовав, что о нем заговорили, маленький нож, спрятанный в ее ботинке, уколол икру.

Он знает.

Орк наблюдал за ней спокойно, не двигаясь. Чтобы успокоить ее или как хищник, выслеживающий свою жертву… она не могла сказать.

Между ними снова воцарилось молчание, огонь продолжал свой собственный потрескивающий разговор. Ветерок шевельнул кудри у нее на лбу, и по телу Сорчи пробежала дрожь.

Она откашлялась, хотя и не знала почему.

Она не извинилась. Не призналась.

Горло орка дернулось от нервного сглатывания, и он пошел искать что-то еще в своем рюкзаке. Сорча затаила дыхание, ее мышцы напряглись в готовности вскочить и убежать, если понадобится. Это был всего лишь нож для разделки овощей, который грозил этому крупному мужчине немногим больше царапины, но это было первое средство защиты, которое у нее появилось за две недели, и она не собиралась с ним расставаться…

Сорча вскочила, когда он вытащил из рюкзака кинжал в ножнах.

Он нахмурился, мирно протягивая свободную руку. Она смотрела в его золотые глаза, дикая, готовая броситься в ночь.

— Обмен, — медленно произнес он. — Нож на это.

Она не знала, почему глубокий рокот его голоса успокаивал ее, ведь это было нелепо, но колени все равно перестали дрожать.

Сорча сделала долгий, замедляющий дыхание вдох, желая, чтобы ее сердце успокоилось.

— Ты дашь мне его?

Он покачал головой.

— Обменяю.

Он медленно протянул руку, предлагая ей вложенный в ножны кинжал. И это был именно кинжал, дьявольски длинный, длиннее ее предплечья. Не нож и не топорик, а кинжал, предназначенный для того, чтобы колоть, кромсать и сражаться.

Она очень хотела его заполучить.

Мгновения тянулись во все более мучительной тишине, ветер начал бить ей в спину, словно подталкивая к костру, к лагерю, к нему. Это пробилось сквозь ее защиту, и Сорча снова вздрогнула, внезапно почувствовав непреодолимую усталость.

Она хотела этот кинжал и хотела провести ночь у костра. Ее похитители не часто разводили его, не желая выдавать себя другим путникам.

Тем не менее, она не спешила. Она медленно вернулась к огню.

Рука орка оставалась твердой, когда она опустилась на колени, не сводя с него глаз, и достала из сапога нож для нарезки овощей. Эта рука ни разу не дрогнула, когда она подошла ближе, и он не потянулся за ножом, когда она его протянула. Вместо этого орк позволил ей взять кинжал из его руки и вложить рукоятку ножа в его ладонь.

С трудом сглотнув, Сорча села обратно, прижимая к груди свое приобретение, не совсем уверенная, куда смотреть, но и не способная выдержать его проницательный взгляд.

Орк — Орек — еще мгновение наблюдал за ней, прежде чем раздраженно кивнуть. Он очистил нож и принялся нарезать. В конце концов, Сорча потянулась за сушеным мясом и начала рвать его на более мелкие кусочки, чтобы добавить в булькающий котелок, кинжал благополучно покоился у нее на коленях.

Именно так они провели вечер, добавляя ингредиенты в рагу с наступлением ночи. Она наблюдала за готовкой, пока он резал морковь ножом, помогая себе большим пальцем, рассеянно отправляя кусочек в рот время от времени. Когда он заметил, что она наблюдает, он предложил ей кусочек отрезанной моркови.

Они ели в тишине, но Сорча обнаружила, что не так уж сильно возражает против этого. Лес вокруг них был хором звуков, щебета и трелей, когда дневные существа искали свои логова, а ночные животные их сменяли.

Орек спокойно ел, и поэтому Сорча не позволяла себе беспокоиться о странном блеске его глаз, отражающих свет костра.

Тушеное мясо, а вместе с ним и кинжал наполнили ее теплом, спокойствием, и усталость становилась все более настойчивой, дергая ее за плечи, шепча, что она сыта, согрета и в безопасности, насколько это возможно.

Она наблюдала сквозь тяжелые веки, как Орек встал, чтобы вытряхнуть множество одеял, которые он сложил внутри или привязал к рюкзаку. На подстилке из листьев он разложил стеганый спальный мешок, который обложил одеялами и мехами. Его ловкие движения завораживали, и он уже почти закончил сооружать свою кровать, когда она поняла, что ей лучше чем-нибудь заняться, если она не хочет спать в грязи.

Но когда она начала укладывать свою собственную постель из листьев, раздалось еще одно фырканье.

Она подняла глаза и обнаружила, что Орек стоит возле приготовленной им кровати, избегая встречаться с ней взглядом. Возможно, это был свет костра и ее нечеткий, усталый взгляд, но она могла поклясться, что на его щеках появился румянец.

— Ты ложишься сюда, — сказал он.

Она моргнула при виде груды мехов и чуть не упала в них. Но…

— Я не могу занять твою кровать.

— У меня есть еще, — и чтобы доказать это, он действительно достал еще одеяла и мех. Но они были почти ничтожны по сравнению с уютным гнездышком, которое он уже соорудил. Мех он уложил на подстилку из листьев, которые она собрала, и бросил поверх него одеяла.

Когда он величественно встал у этой маленькой кровати, расправив плечи и пристально глядя на нее, хотя и недостаточно высоко, чтобы встретиться с ней взглядом, она смягчилась.

— Спасибо тебе, — сказала она, чувствуя, как слова отдаются глубоко в груди. Она сморгнула слезы, которые защипали ей глаза, уверенная, что это от усталости.

Она забралась в постель почти с благоговением, едва сдерживая стон удовольствия. Стеганый спальный мешок оказался даже мягче, чем представляла Сорча, и она погрузилась в него со вздохом чистого восторга. Не желая пачкать прекрасную постель, она впервые за несколько дней скинула сапоги, не в силах сдержать стон.

И это было прекрасно. Грубо и просто, да, но в тот момент это было ее самое любимое занятие во всем мире. Из-под груды одеял и мехов она наблюдала, как он устраивается в своей постели. Она действительно выглядела гораздо менее комфортной, чем ее, особенно учитывая, что его тело было едва прикрыто одеялами, которыми он запасся.

То, что он сделал для нее, было по размеру для него, окутывая ее теплом и мягкостью — и его ароматом. Он не был звериным или мерзким, о нет, ей пришлось сдержаться, чтобы не зарыться носом в одеяла и не вдохнуть успокаивающий запах сосны, чистой влажной земли и мужчины. Ее усталый разум гудел от удовольствия, и она прижала к себе кинжал и одеяла.

Ее сердце сжалось при виде того, как он устраивается поудобнее. Зная, что орк отказался от своей постели, от своей прекрасной постели… зная, что ему нравятся мягкие вещи…

Сорча села, стянув с кровати самый верхний мех. Пройдя босиком на цыпочках вокруг костра, она накрыла им орка, прежде чем удалиться.

— Со мной все будет в порядке, — заверила она его, снова устраиваясь. — Этого более чем достаточно.

— Я буду бодрствовать некоторое время. Подежурю.

Она промурлыкала в знак согласия, и не потребовалось много времени, чтобы потрескивающий огонь и мягкие меха убаюкали ее, наконец, погрузив в сон.

5

Несмотря на всю пугливость женщины накануне вечером, длительный отдых, казалось, излечил ее от худших страхов перед ним. Орек в некотором замешательстве наблюдал, как она суетилась в их маленьком лагере, помогая складывать и скатывать одеяла, разогревая остатки вчерашнего рагу и затушила огонь. Все это произошло после того, как она настояла на том, чтобы снова осмотреть его рану, и он стоял в неловком молчании, держа в руках свою тунику, пока она промывала ее, повторно накладывала мазь и перевязывала.

Она одобрительно кивнула, оценив свою работу, а затем с поразительной свирепостью принялась за лагерь.

Он был деловитым мужчиной, никогда не бездельничал и не засиживался по утрам, но благодаря его отработанным движениям и ее настойчивой помощи они быстро разобрали лагерь — а потому ничего не оставалось, как продолжить путь.

Теперь она шла рядом с ним, ее глаза были немного ярче, чем накануне. Ее сон был глубоким и пошел на пользу. Кудри все еще были взъерошены, а кожа немного бледной, но она воспринимала все с дружелюбием, время от времени задавая ему вопросы. В ее взгляде больше не было резкости, за что он был ей благодарен.

Сам он спал мало. И дело было не в твердой земле под его спиной и не в стае койотов, которые кружили около часа. Нет, это были тихие звуки сна Сорчи, ее редкий негромкий храп, шелест ее волос под одеялом. Она едва шевелилась во сне, должно быть, так устала, но Орек обнаружил, что наблюдает за ней через затухший огонь, загипнотизированный ритмичным подъемом и опусканием одеял при каждом ее глубоком, медленном вдохе.

Он проснулся позже обычного — солнце было в небо, и он решил дать ей еще поспать. Резкий вдох был его единственным предупреждением, прежде чем она перекатилась на спину, села и вытянула руки над головой. От этого движения ее спина выгнулась, и она приятно застонала, потягиваясь.

Орек почувствовал, как у него загорелись уши при воспоминании о том, как при этом движении выпятились ее тяжелые груди. Он не мог забыть ни изящных изгибов ее шеи и спины, ни хриплого удовлетворенного урчания, которое она издавала глубоко в горле.

Теперь все это было выжжено в его памяти.

Ему было немного стыдно и очень досадно на себя за то, что каждый раз, когда он смотрел на нее, эти воспоминания проносились перед его мысленным взором.

Не помогало и то, что она продолжала давать ему повод смотреть на нее, задавая вопросы и пытаясь вовлечь в разговор.

— А река, которую мы пересекли, — снова начала она, — питается с севера?

Он хмыкнул в знак согласия.

— И вы часто охотились на этой территории?

Они наткнулись на упавшее дерево, древнюю секвойю, которая, должно быть, была повалена во время ужасных гроз, обрушившихся на регион прошлым летом. Оно было достаточно высоким, чтобы обойти его пешком заняло больше времени, чем просто перелезть.

С разбегу Орек вскарабкался по массивному стволу, балансируя на закругленной вершине.

Сорча моргнула, глядя на него снизу вверх, и он понял, в какое затруднительное положение она попала.

Прежде чем он успел что-либо предпринять, она начала карабкаться, нащупывая опору для рук в волокнистой коре. Ее ботинки заскрипели, и он опустился на колени, чтобы предложить ей руку. Она обдумала путь, по которому ей все еще предстояло пройти, прежде чем робко согласиться. Он встал, притягивая ее к себе. Удивленный всхлип слетел с ее губ, и он спрыгнул на землю с другой стороны, чтобы не смотреть на совершенство ее губ и не создавать еще одно воспоминание.

Он снова протянул руку, и она приняла ее, опустившись на колени, прежде чем совершить прыжок.

Орек отпустил ее руку, снова разозлившись на себя. Она была меньше его и не могла делать то, что мог он — ее запах остался бы на том дереве, подсказка, которую они не могли позволить себе оставить Сайласу. Ему никогда раньше не приходилось задумываться о способностях других. По крайней мере, не было никого слабее его. Среди клана он считался самым слабым, а значит, все остальные были сильнее и представляли угрозу.

Сорча не была ни тем, ни другим.

Он услышал, как она прочистила горло.

— Ты хорошо знаешь эту местность?

Она была настойчивой, он отдавал ей должное.

— Да.

— Ты давно живешь в горах и лесу?

— Всю свою жизнь.

— А твой клан?

— Да.

Он чувствовал ее взгляд на своем затылке. Она хотела узнать что-то еще, что-то большее, но он не был уверен, что именно. Он отвечал на ее вопросы, и все же этого, казалось, было недостаточно.

— Ты раньше бывал в деревне, куда мы направляемся?

— Я видел ее.

— Ходят ли туда другие члены твоего клана?

— Нет.

— Почему нет?

— Нам здесь не рады.

— Значит, на самом деле ты не ходил в деревню.

Это был не вопрос.

— Нет, — сказал он так, как будто так оно и было. Конечно, он никогда не был в деревне. Зачем ему это делать? Его достаточно унижали в клане, но, по крайней мере, он был чем-то похож на них.

Мысль о клане и его шатком месте в его иерархии испортили ему настроение. Уставший от недосыпа и взволнованный компаньонкой, которой у него никогда раньше не было, он не хотел быть резким, отвечая на ее следующий вопрос:

— Почему ты спрашиваешь? — но, тем не менее, его грубость эхом разнеслась по лесу.

В ответ на его единственный вопрос воцарилась тишина, и Орек стиснул клыки.

Она не отставала, продолжая следовать за ним, когда он повел их в заросли густого папоротника. Обойти это место было невозможно, папоротники росли на многие мили в обе стороны, поэтому он тщательно выбирал свой маршрут. Сорча держалась рядом с ним, но долгое время ничего не говорила.

Внезапное возвращение к тишине скрутило его живот, заставив прижать клыки к деснам.

Он убрал с дороги большую ветку папоротника, стараясь не погнуть и не повредить листья, и поднял ее для Сорчи.

Она заколебалась, между ее бровей пролегла складка. Через мгновение она устремила взгляд перед собой и решительно прошла под веткой и его рукой.

Орек пропустил ее вперед, хотя возможность видеть ее никак не облегчила его бурлящие внутренности.

Его губы приоткрылись, готовые сказать… что-то. Ему потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя, но когда он нашел слова, он выдавил их.

— Я не хотел тебя обидеть.

Сорча остановилась и повернулась к нему, удивленно моргая. Она не казалась сердитой или расстроенной, за что он был благодарен, но его внутренности продолжали сжиматься, пока он ждал, что она скажет… что-нибудь.

Не то чтобы Ореку не нравилось, что она говорит — на самом деле, он действительно… наслаждался звуком ее голоса. В нем была лирическая нотка, и она часто отпускала забавные шутки и разговаривала сама с собой, когда он сомневался, что она это понимает. Он всегда наслаждался тишиной и звуками леса, но его не беспокоили звуки, издаваемые ею. Вовсе нет.

Дело было в том, что она задавала вопросы и ожидала от него ответов. Он… не привык к этому.

— Хорошо… — медленно произнесла она, изогнув брови, что, как он быстро понял, было ожиданием.

Он откашлялся.

— Я не… привык разговаривать, — его уши горели от правды, от признания и от его грубости. Голос Орека не приносил ему особой пользы. Никто не хотел, чтобы он вдавался в подробности или объяснения. Никого не волновало, что он хотел сказать. Отдавались приказы и звучали угрозы. Возможно, немного дружеской болтовни с Фальком и несколькими другими орками. Но на этом все.

Ужасное, сосущее чувство охватило его при мысли, что она, возможно, поняла все это из того, что он сказал — и того чего он не сказал.

Она медленно кивнула.

— Я не хотела досаждать тебе. Я просто пытаюсь… Полагаю, мне станет легче, когда я узнаю что-то о странном мужчине, за которым слепо иду по лесу.

То оскорбление, которое он чувствовал раньше — раскаленный добела уголек стыда и разочарования — вспыхнул в его груди. Он стиснул зубы, выпятил челюсть, но сделал вдох и позволил раздражению вместе с выдохом покинуть его.

— Ты идешь на риск, доверяя мне, — признал он. — Я понимаю.

— Спасибо. Я оставлю тебя в покое, если это тебя смущает.

Орек усилием воли удержал себя от неловкого ерзания.

— Нет, я… я понимаю. Я отвечу, как смогу.

Она улыбнулась, ослепив его. На ее левой щеке появилась ямочка, и веснушки, казалось, заплясали по коже.

Она довольна. Я доставил ей удовольствие.

Удовлетворение, теплое и сладкое, растеклось по его венам.

Он мог это сделать, хотел это сделать. Ради нее. Он мог бы говорить и дальше, особенно если бы ему было приятно слышать, как она тоже говорит.

— Итак, — сказала она, — как давно ты стал охотником своего клана?

Так они провели этот день и следующий, заполняя свое путешествие вопросами. Что ж, она задавала вопросы, и он постарался ей потакать. Сорча не упустила из виду, что теперь он пытался отвечать на ее вопросы не просто ворчанием, «да» или «нет». Он пытался произнести больше слов, и она оценила его усилия.

Когда они шли по лесу и снова разбивали лагерь на ночь, она спросила его о лесе и его любимых местах в нем. Она узнала, что на юге есть озеро, о котором она никогда раньше не слышала, которое тянется бесконечно, как море. Она спросила, действительно ли это океан, поскольку слышала о южных морях, о которых догадывались некоторые человеческие карты. Он сказал ей, что вода пресная и сладкая, и та же рыба, что плавает в реках, плавает и в озере.

Он был более сдержан в разговорах о своем клане, его ответы были короче и грубее. Она старалась не давить на него слишком настойчиво, но любопытство часто брало верх. Он немного свободнее заговорил об общей истории орков, рассказал ей историю о том, как много веков назад предки приплыли на своих баркасах из северных морей.

— Говорят, штормы сорвали мачты и переломили их пополам, но предки сохранили свои кили и поплыли дальше к новым землям, — сказал он ей у костра своим приятным рокочущим голосом. Она забыла подносить ложку с тушеным мясом ко рту, настолько восхищенной была, когда он рассказывал ей историю, связывая больше слов, чем когда-либо.

Несмотря на всю свою невозмутимость, рассказывая, Орек оживал. Его руки взмахивали, как бушующее море, голос затихал и разбивался, как штормы, которые обрушили первых орков на континент. Глаза, сверкающие золотом в свете огня, он ни разу не отвел от ее взгляда, пока рассказывал то, что, должно быть, было хорошо известной и всеми любимой историей.

Она проглотила ее так же уверенно, как и свое рагу, и не смогла удержаться от ухмылки, увидев, как он покраснел, когда его рассказ закончился и он понял, как долго говорил.

Он откашлялся и посмотрел в свою миску, все еще наполовину полную. Он поднес ее ко рту, чтобы отхлебнуть через край, поскольку она воспользовалась его единственной ложкой.

— Говорят, после высадки разыгрались великие битвы, — сказала Сорча. — Дворец до сих пор украшают гобелены с изображениями.

Орек кивнул, облизывая губы.

— О том времени рассказывают много саг.

— Я полагаю, что правда находится где-то между гобеленами и сагами.

Он снова кивнул, на этот раз с веселым смешком.

После очередной ночи, проведенной в одеялах и мехах, Сорча смогла выудить немного больше о его родне. Это был клан Каменной Кожи, которым правил жестокий мужчина по имени Крул. Орки всегда жили кланами, хотя Орек говорил, что были времена, когда они были более сплоченными, а в другие — они скорее кочевали, чем селились. Насколько он понял, жестокие разногласия разрушили последнее объединение кланов много лет назад, и Каменнокожие ушли в свой дом на скалах возле этого леса, вдали от других кланов.

Он признался, что видел орков вне своего клана почти так же мало, как и людей. Их ближайшие соседи, кланы Острозубых и Зелено-спинных, были их ненавистными врагами.

Сорча была одновременно довольна и немного позабавлена, когда после утра, полного вопросов, Орек наконец задал один из своих.

— У тебя есть семья? — тихо спросил он, не зная, какие шлюзы он открыл.

Возможно, ему действительно было любопытно, или, возможно, он хотел отвлечь ее на некоторое время. В любом случае, это сработало — она не могла говорить о своей семье и жизни короткими, отрывистыми предложениями. Как только вопрос прозвучал, слова хлынули наружу, выражая ее боль от разлуки с ними.

— Да, большая, — сказала она. — Я старшая из семи детей.

— Это… много юнлингов.

— Это много, — засмеялась она. — Моей матери нужна любая помощь, которую она может получить.

Она рассказала ему о своей матери, Эйфи, и своем отце, сэре Кьяране. Как в их деревне Гранах до сих пор рассказывают об их эпической истории любви, о том, как доблестный сэр Кьяран спас Эйфи и ее семью от ограбления бандитами, а затем о том, как храбрая Эйфи пришла ему на помощь позже, когда на него напали волки.

Она рассказала о том, как ее отец поступил на службу к лорду Дарроу, чтобы быть рядом с Эйфи и добиться ее расположения, но коротко упомянула о том, что он часто уезжал с лордом по важным государственным делам. Это была больная тема для Сорчи, она скучала по отцу, даже когда он был дома, потому что даже маленькой девочкой знала, что его присутствие мимолетно.

Она с любовью отзывалась о своих многочисленных братьях и сестрах. Следующими после нее были Коннор и Ниалл, оба теперь взрослые мужчины и рыцари, как и их отец. Большинство мальчиков и даже несколько девочек бегали за красивой, надменной Мэйв, как влюбленные щенята. Застенчивый, умный Калум всегда утыкался носом в книгу, и благодаря ему и их следующей сестре Блэр домашняя библиотека значительно увеличилась, наполнившись его научными томами и ее сборниками стихов и сказок. И маленькая Кели, ребенок-сюрприз. Тетя Софи считала, что Эйфи уже вышла за рамки детородного возраста, но это не помешало Кели появиться на свет воплощением солнечного света.

— Ты из большого клана, — заметил Орек.

— Да. И это только моя семья. Моя мать унаследовала конюшни от своей матери, так что там всегда есть тренеры и конюхи, которые работают с лошадьми. — Эйфи обучила всех своих детей семейному ремеслу, и все ожидали, что Сорча возьмет на себя управление конюшнями, когда придет время. Как и у многих в Эйреане, имена, титулы и земли переходили от матери к ребенку. Этот обычай вышел из моды у знати, которая во многом следовала королевской семье. После жестокой войны за наследство тридцать лет назад у них установился строгий порядок наследования от отца к старшему сыну, как и в Пирросе на юге.

— Конюшни?

— Для содержания лошадей. Семья моей матери были заводчиками лошадей на протяжении многих поколений. Лучшие лошади поступают из конюшен Брэдей, — сказала она с гордостью.

Когда Сорча не помогала матери со всеми своими братьями и сестрами, ей нравилось работать с лошадьми. Хотя они могли быть вспыльчивыми, обычно они были более разумными, чем ее младшие братья и сестры. Судьба, она скучала по ним, беспокоилась и гадала о них при каждом удобном случае.

Ей пришлось ненадолго отвлечься от этих мыслей, иначе она расплакалась бы. Несмотря на то, что она мечтала о собственных приключениях и о том, чтобы найти свой путь, эта внезапная разлука причинила ей больше душевной боли, чем она могла вынести. То, что ее отец выбрал такую разлуку… Как он мог ее вынести?

Это уродливое негодование, которое, как она с чувством вины признавала, гноилось внутри нее гораздо дольше, чем ее пленение, пульсировало.

Она отвернулась от него и вернулась к собственным вопросам, слишком встревоженная, чтобы долго размышлять над этим.

Думая о том, насколько он, казалось, удивился ее объяснению об их семейных конюшнях и тренировке лошадей, она спросила его о животных этого леса и обо всем, что он видел. Орек с готовностью взялся за эту тему, по крайней мере для него, и Сорча поймала себя на надежде, что они наткнутся на огромного лося, которого он описал, но не на свирепых кабанов.

Ближе к вечеру, после остановки, чтобы быстро перекусить у журчащего ручья, она, наконец, задала тот самый вопрос.

Она сформулировала его осторожно, даже не как настоящий вопрос. Он ничего не сказал о своих родителях, ничего о том, каково это — жить в клане орков. Но, судя по кусочкам, которые он ей дал, она не могла не вспомнить ужасающий вид орка, просунувшего голову в палатку, его жуткий профиль и торчащие бивни.

Понаблюдав за парой алых кардиналов, порхающих среди деревьев, Сорча наконец сказала то, что весь день крутилось у нее в голове.

— Ты не… похож на орков. Во всяком случае, не на тех, кого я видела.

Не обвинение, не вопрос. Пробел, который он мог заполнить, как хотел.

Его плечи напряглись, а ноздри раздулись в беззвучном раздражении.

Желудок Сорчи сжался от волнения, она уже чувствовала, как меняется воздух. Он отстранился, и она почти услышала, лязг захлопнувшейся двери в его разуме. Ее щеки горели от стыда и смущения. Она ненавидела это чувство, старалась никогда его не испытывать, никогда не расстраивая мать и не разочаровывая отца вопросами или правдой, что причинила бы боль.

Шаги стали звучать как гром, когда между ними снова воцарилась тишина. Почему-то она была хуже, чем раньше, ее отчаянное желание заполнить ее было почти непреодолимым, но Сорча придержала свой непослушный язык.

Они продолжали идти в том же духе мучительное долгое время, достаточно долгое, чтобы она была уверена, что он не заговорит, и, возможно, никогда больше ничего ей не скажет.

Его внезапный ответ так поразил ее, что она чуть не пропустила его мимо ушей.

— Моя мать была похожа на тебя, — голос был хриплым, как будто слова вырывались из глубины его груди и причиняли ему боль.

Сердце Сорчи сжалось, ей было неприятно видеть его явное расстройство.

Они шли еще несколько мгновений, прежде чем его слова, наконец, дошли до ее сознания.

Моя мать была похожа на тебя.

Человек.

Его мать была человеком. Он был только наполовину орком.

Полукровка.

У нее отвисла челюсть от изумления. Разные истории ходили о полукровках, полу-людях и полу-иных. В некоторых из старейших сказаний говорилось о том, как гарпии и люди создали расу крылатых людей, так похожих на людей, но с крыльями более массивными, чем даже у орков. Она слышала слухи о других полу-орках, а также о драконах и мантикорах, которые использовали свою магию, чтобы принимать более человеческие формы и находить себе пару. Были даже истории о полу-эльфах, когда эфирные существа еще бродили по королевству.

Она считала эти истории более причудливыми, чем что-либо другое. Прошло много лет с тех пор, как какие-либо иные люди жили в королевствах людей после того, как кровавая война за наследство тридцать лет назад погрузила королевства людей в хаос. Однажды она заметила стаю гарпий, летающих над столицей Глеанна, когда навещала своего отца и лорда Дарроу, его сеньора. И она была уверена, что однажды видела блеск чешуи сирены во время посещения северного моря. Кроме этого и, конечно, ее богатого опыта общения с орками, она мало знала о других расах и предполагала, что так обстоит дело с большинством других людей.

Но ведь она провела большую часть своей жизни в поместье своей матери, в границах Дарроуленда.

Ее щеки снова вспыхнули, когда она подумала, показалась ли она Ореку такой же наивной, какой чувствовала себя тогда.

Молчание продолжалось, давая ей больше времени обдумать его слова. И чем больше она думала о них, тем туже затягивался узел у нее внутри.

Мать Орека была похожей на нее, человеком. Но она не думала, что это было причиной боли в его голосе, когда он рассказывал ей.

Как я.

Плененная? Проданная?

Желчь обожгла ее горло, и она перевела потрясенный взгляд на затылок Орека. Если он и заметил ее внезапный ужас, то не показал этого. Он уверенно шагал по лесу, его заплетенная в косички грива развевалась над огромным рюкзаком, который он тащил.

Сорча поджала губы, обеспокоенная осознанием этого.

Его мать была схвачена и продана оркам?

Что с нейслучилось?

Боль в голосе Орека эхом отозвалась в ее сознании, и она вздрогнула. Возможно, она не хотела знать.

Какова бы ни была ее судьба, это объясняет, почему он помог Сорче. Она пыталась найти способ спросить его мягко, нуждаясь в том, чтобы самой разобраться в этом.

Резкий, печальный вскрик привлек ее внимание. Впереди нее Орек остановился, навострив уши при этом звуке.

Еще один тихий вопль эхом разнесся среди деревьев, и сердце Сорчи снова сжалось. Безошибочно можно было узнать крик детеныша животного, попавшего в беду.

Эти крики терзали ее, но она была удивлена, когда Орек двинулся в новом направлении, следуя за звуком. Она побежала трусцой, чтобы не отставать, крики становились громче по мере их приближения.

Возле следующего дерева они обнаружили маленькое серенькое тельце, извивающееся на лесной подстилке недалеко от раскидистого дуба. Орек издал горлом звук, не ворчание или фырканье, что-то более мягкое.

Она с удивлением наблюдала за ним, когда он осторожно приближался к маленькому существу.

— Это дитя енота, — сказал он.

Сорча подошла к нему сзади, чтобы посмотреть на бедное создание. Ему было, наверное, несколько недель от роду, глаза были открыты и широко смотрели на них сквозь черную маску. Он не шевелился перед лицом более крупных животных, но его маленькое тельце дрожало от ужаса.

С очередным тихим гудением Орек обошел дерево и нашел дыру расположенную так высоко, чтобы ему пришлось встать на цыпочки, чтобы заглянуть внутрь.

— Там логово, — сказал он. — Еще щенята, но здесь нет матери. Должно быть, он выпал.

И без того маленький, щенок казался крошечным в его огромных зеленых руках, но он держал его с предельной нежностью, поворачивая, чтобы рассмотреть. Густые брови нахмурились.

— Что? — прошептала она, придвигаясь еще ближе.

— У него сломана лапка.

Действительно, она видела, как щенок неловко держал переднюю правую лапку в стороне от них.

— Можем ли мы вправить ее и вернуть его к братьям и сестрам?

— Он не сможет ходить, если мать перенесет логово. И даже если она этого не сделает…

Сорча снова поджала губы, чувствуя боль в сердце. Она знала, что иногда так бывает. Милосердие — это усыпить лошадь, даже жеребенка, если она ранены и больны. Она никогда этого не хотела, но это лучший выход, чтобы они меньше страдали.

Вопрос о том, что они должны делать, застрял у нее в горле.

С гримасой Орек взял маленькую ножку щенка между пальцами и быстрым движением вправил кость. Щенок взвыл от боли, и Орек издал успокаивающие звуки, поглаживая маленькое тельце.

Когда щенок немного успокоился, он оттянул на груди плащ и положил енота между кожей и своей туникой. В тепле, но в обездвиженном состоянии, нос малыша подергивался и издавал писк, но он не пытался освободиться.

Рот Сорчи открылся от изумления, но с ее губ не сорвалось ни слова.

— Я позабочусь о нем, — сказал он. — Возможно, смогу вернуть его позже. Они быстро исцеляются.

Она моргнула, глядя на него, но, наконец, кивнула. Румянец снова окрасил щеки Орека, когда он вел их обратно по первоначальному пути через лес, засунув щенка за пазуху.

Сорча не могла не задаться вопросом, что чувствовал орк, заполучив двух бездомных почти за столько же дней.

6

Енотовидный щенок оказался еще более требовательным спутником в путешествии, чем Сорча, хотя, как и ей, теплый ужин и уютный отдых пошли ему на пользу. Когда они остановились на ночлег, щенок все еще дрожал от страха, хотя остаток дня почти не шумел. Орек провел большую часть вечера, подкармливая его отборными кусочками своей еды.

Щенок казался достаточно взрослым для употребления твердой пищи, но Орек сначала смочил уголок тряпки в бульоне и дал ему пососать его. Маленький енот радостно запищал и загнул свои маленькие коготки в хватательных движениях, требуя большего. Орек вытащил кусочки мяса и моркови из своей миски с тушеным рагу, подождал, пока они немного остынут, чтобы разделить на небольше порции.

— Ах-ах, даррах, помедленнее, — упрекнул он жадное маленькое существо, выхватывающее еду из его пальцев.

Малыш с удовольствием проглотил лакомый кусочек, урча и попискивая, сверкая черными глазами, пока, наконец насытившись, не уснул.

Орек не совсем понимал, что заставило его взять это юное создание. Он повидал немало животных, попавших в беду. Он помогал, где мог, кормил матерей с детенышами, прекращал страдания больных или раненых, воссоединял потерянных младенцев с разыскивающими их матерями. Да, он охотился для клана, но это не означало, что он действовал жестоко или относился ко всему как к добыче.

Щенок был так мал, но обладал сильным духом. Он уже учился доверять, и Орек мог признать, что ощущать теплую тяжесть на груди было приятно.

— Приятных снов, даррах, — промурлыкал он, наконец-то принимаясь за тушеное мясо.

Сорча спокойно наблюдала за происходящим с другой стороны костра, на ее губах играла загадочная улыбка. Он не знал, что это значило, и краснел каждый раз, когда смотрел на нее.

Действительно, он никогда в жизни так сильно не краснел, как с этой женщиной. Это было жалко.

— Как ты его назовешь? — тихо спросила она.

Орек удивленно посмотрел на нее. Он не думал о том, чтобы дать имя детенышу, он вообще ничего в своей жизни не называл. К чему-то с именем было легче привязаться.

Орек посмотрел на спящего щенка. Проведя пальцем по его голове и спине, енотик зевнул и радостно пискнул, зарываясь в тепло груди.

— Я об этом не думал, — признался он.

— Как ты его называешь?

— Даррах.

— Это по-орочьи? Что это значит?

— Это… маленький желудь, — еще один румянец выступил на шее Орека. — Потому что он упал с дерева.

Ее улыбка стала шире, теплая, искрящаяся, что вызвало в нем два совершенно разных чувства. Первым было удовольствие, новое и захватывающее. Ему нравился вид ее улыбки, нравился вид этих ямочек на щеках и то, как улыбка и свет костра играли с веснушками, покрывающими ее кожу.

Но был также глубокий, мучительный ужас. Сродни тому глубокому страху, когда он был юнлингом, прячась от Калдара и других, когда они хотели его избить. Это была угроза чего-то большого и ужасающего… и все же это было чем-то другим. Не… плохим. Даже если что-то внутри него безвозвратно изменилось. Эта улыбка творила с ним такое, чему он не мог дать название или полностью понять.

Эта улыбка могла потребовать от него того, чего никто другой не осмелился бы просить — или даже не захотел бы.

Пугающая мысль: он, скорее всего, готов был сделать всё, что она попросит, просто ради этой улыбки.

На следующий день, наконец, они добрались до деревни людей, про которую говорил Орек. Он знал, что она будет там, знал, что они доберутся до нее в тот же день — и все же первый вид окраинных построек был… нежеланным.

Он услышал резкий вздох Сорчи и остановился, потому что она тоже остановилась. Она широко раскрытыми глазами смотрела на дома, из труб которых поднимался дым. Орек мало знал о человеческих домах, но они казались достаточно большими и ухоженными, окружающие заросли были расчищены для защиты от летних пожаров, а между зданиями проложены небольшие дорожки, по которым годами ходили в ботинках.

— Это она?

Орек кивнул.

Ее рот открылся, но она не произнесла ни слова.

Ему отчаянно хотелось, чтобы она что-нибудь сказала.

Вместо этого она погладила щенка, над которым ворковала все утро. Вместо того, чтобы задать ему сегодня еще один шквал вопросов, она обращалась к еноту, задавая бессмысленные вопросы вроде того, сильный ли он, красивый ли, глупый ли. Она пропела все это, и Орек понял, пока они шли, а деревня маячила все ближе, что он немного завидовал щенку.

Он знал, что его время с ней подходит к концу, и, по крайней мере, внутри он был готов признать, что хотел больше ее вопросов… больше ее внимания, прежде чем она уйдет от него навсегда.

Тем не менее, он ловил каждое ее слово, когда она пела глупые песенки и спрашивала, какие у него любимые блюда.

Возможно, это к лучшему, подумал он про себя, наблюдая, как она продолжает смотреть на деревню.

Ночной сон не избавил его от беспокойства, вызванного ощущением произошедшей в нем перемены. Первые зачатки привязанности пустили корни, такие же прочные, как заросли плюща, что цеплялись за деревья и взбирались все выше к солнцу. Она… нравилась ему. И это приводило его в ужас.

Даже больше, чем его зверя-собственника внутри, рычащего не отпускать ее.

Возможно, то, что они расстанутся сейчас, к лучшему.

Лучше бы он никогда не позволял этой привязанности расцвести — потому что знал, так же точно, как знал охотничьи тропы и склон западных гор, что она может погубить его.

Он привык быть один. Так было легче. Он знал, как позаботиться о себе, знал правила своего клана и мира. Ореку не было места рядом с этой человеческой женщиной, ни в ее мире, ни в ее жизни.

Так будет лучше.

Слова застряли у него в животе, как протухшее мясо.

Орек наблюдал за ней краем глаза, не уверенный, что удерживало ее. Он почти ожидал, что она побежит, чтобы впервые за несколько дней увидеть людей, что должно было означать для нее настоящую безопасность. Он полагал, что быть среди себе подобных — это утешение.

Спустя еще одно долгое мгновение она моргнула, как будто просыпаясь, и повернулась, чтобы передать ему щенка. Малыш пискнул и замурлыкал, свернувшись калачиком у него на ладони.

Прочистив горло, но не глядя на него, Сорча сказала:

— Тебе следует называть его Даррах. Твой маленький желудь.

— Хорошо, — согласился он.

Сорча глубоко вздохнула и, наконец, повернулась к нему лицом. Ее улыбка была странно грустной, и если бы Орек лучше знал манеры других, он мог бы подумать, что она стала почти… застенчивой.

— Спасибо тебе, Орек. За все.

От глубокого, проникновенного тембра ее голоса по его шее снова пополз жар. Он покачал головой и отвел взгляд.

— Это было правильно.

— Да, но это было нелегко. Ты ничего мне не был должен и рисковал всем. Я действительно…

К его удивлению, ее глаза остекленели, как будто она была близка к слезам. Внезапно она чопорно протянула ему руку, ее губы сжались в решительную линию.

Орек видел этот человеческий обычай сцеплять запястья. Он протянул ей правую руку, но вместо того, чтобы взять ее за запястье, он притворился невежественным и сжал ее руку в своей. Она была крошечной по сравнению с ним, такой хрупкой, такой мягкой. Его сердце странно забилось в груди, когда она сжала его руку в ответ.

— Что ты теперь будешь делать? — спросила она, не выпуская его руки.

Он оборвал себя на полуслове в ответ на ее вопрос, мысль о том, что завтра, и послезавтра, и каждый следующий день нечем будет заполнить, заставляла его душу сжиматься. Идея вернуться в клан казалась отчаянной надеждой той первой ночью, когда он позволил себе эту фантазию, чтобы набраться смелости для предстоящего шага. Но при свете дня стало очевидно, что путь назад для него закрыт.

Отсутствие Сорчи, как и его собственное, было бы легко объяснить. Даже если бы Орек не привел Сорчу сюда, если бы он расстался с ней в ту первую ночь, или даже если бы он просто разорвал ее путы и отправил восвояси, его все равно обвинили бы сполна. Они бы сказали, что он украл ее для себя.

Темный, уродливый голос внутри него желал, чтобы это было так.

Возьми ее, спрячь, предъяви на нее права.

Теперь все, что можно было сделать, это увести следопытов подальше от человеческой деревни, глубже в западные леса. Он предполагал, что будет бродить, пока его не посетит идея относительно того, что делать. Возможно, он смог бы найти клочок земли, подальше от орков и людей, и назвать его своим. Клан из одного человека.

Ничего из этого он Сорче не сказал. Он ненавидел слезы, скатившиеся с ее нижних ресниц.

Он с удивлением подумал, что, возможно, ей небезразлично, что с ним случится, что она может волноваться за него, когда они расстанутся, — но, как и его обреченную привязанность к ней, он безжалостно отбросил эту мысль.

Она всего лишь проявляла вежливость, всего лишь успокаивала свои собственные опасения по поводу того, что она сделала с его жизнью.

— Я буду охотиться, — вот что он наконец сказал.

Это не было ложью.

По правде говоря, это был его единственный реальный план.

Ее губы сжались в тонкую линию, но она кивнула.

— Если я когда-нибудь смогу отплатить тебе, если тебе когда-нибудь понадобится помощь, пожалуйста, найди меня. Я не уверена, где мы сейчас находимся, но моя семья живет за пределами деревни Гранах, в Дарроуленде. Спроси дом Брэдей.

Он кивнул в знак согласия, хотя в глубине души знал, что больше никогда ее не увидит.

В груди все сжалось, Орек вытащил маленький мешочек из кармана рюкзака. Тяжелые золотые монеты в нем зазвенели, когда он протянул его ей.

Глаза Сорчи стали такими же круглыми, как монеты в мешке. Она попыталась вложить мешочек обратно в его руку.

— Нет, я не могу это взять.

— Возьми, — настаивал он, опустив руку, сжатую в кулак. Вторая его рука была занята Даррахом. Орек не забирал мешок обратно.

— Но…

— Я собрал немного на всякий случай. Они помогут тебе больше, чем мне. Возьми.

— Тогда, по крайней мере… — она вытащила из кармана кинжал в ножнах, который он ей выменял.

Но Орек на это тоже не согласился.

— Возможно, он тебе еще понадобится.

Ее губы недовольно скривились, но она кивнула и положила кинжал и монеты в карман плаща.

— Спасибо. Если бы я могла отплатить тебе…

Он покачал головой.

— Не стоит.

Она казалась скорее обеспокоенной, чем испытавшей облегчение, но все, что ей оставалось сделать — это глубоко вдохнуть, расправить плечи и сказать:

— Прощай, Орек из клана Каменной Кожи.

Не обращая внимания на боль в сердце, он прижал свободный кулак к сердцу.

— Прощай, Сорча Брэдей из Дарроуленда.

Ее взгляд задержался на нем на долгое мгновение, зияющее молчание, которое он хотел каким-то образом заполнить отчаянным призывом к ней…

Расправив плечи, она развернулась на каблуках и направилась к деревне, ее походка была твердой и решительной.

Орек наблюдал за ней со своего места среди деревьев. Он наблюдал за ней до тех пор, пока не перестал видеть темную кудрявую голову, исчезающую между домами.

Последняя фраза вертелась у него на языке, но он не мог заставить себя пошевелиться.

В его руках Даррах скулил и мурлыкал, снова проголодавшись.

Он спрятал щенка в карман туники и выудил сушеную морковку из кармана. Он отломил кусочек для Дарраха, а другой прожевал сам.

Их окружала тишина леса, но к детским звукам Дарраха было интересно прислушаться.

По крайней мере, если он и не мог вернуться в клан, у него все еще был один маленький компаньон.

Щенок издавал счастливые чавкающие звуки, и это каким-то образом смягчало худшие стороны отчаяния Орека. Искоренение его привязанности было таким же болезненным, как он и подозревал, и знание того, что этому суждено было случиться, было слабым утешением.

Ему нужно было увеличить расстояние между ними, насколько это возможно, ради них обоих. И все же, даже после того, как у него и Дарраха закончилась морковка, он не мог заставить себя сдвинуться с места.

Не оставляй ее, пронзительно взвыл зверь.

Что может случиться, если он останется? Совсем ненадолго. Просто чтобы убедиться.

7

Знакомые запахи человеческой деревни наполнили чувства Сорчи: древесный дым, домашний скот, сушеные травы и мыльные лепешки. Тропинка под ногами, утоптанная годами, была испещрена незнакомыми колеями и неровностями, заставляя ее внимательно выбирать каждый шаг. Жизнь деревни гудела звуками, которые раздавались даже из домов, и Сорча пошла на шум.

Людская болтовня заставила ее наконец поднять глаза, и она увидела работающую деревню. Люди суетились, сходили с веранд, тащили тележки, запрягали лошадей и быков и ухаживали за садами. Дети носились по улицам, собаки, виляя хвостами, гнались за ними. Это была идиллическая, знакомая сцена — деревня, которая могла быть где угодно в Эйреане.

Шум и суета резко контрастировали с безмятежностью леса. Между бесконечными днями, когда она была ослепленной с кляпом во рту, в плену у работорговцев, и последними днями в тихой компании Орека она отвыкла от всех этих видов, запахов и звуков.

Она впервые осталась одна за… время до того, как ее похитили.

Сорча так редко бывала одна. В доме, полном братьев и сестер, в поместье, предназначенном для тренировки лучших боевых коней, в обществе, которое почитало ее благородного отца, она почти никогда не оставалась одна. Она стала тайком убегать в дом тети Софи или выводить свою лошадь Фьору погулять в тишине после обеда, просто чтобы ненадолго отвлечься от болтовни и рутинных дел, но даже тогда она не уходила.

Сама Сорча и ее семья знали, где она находится.

Было небольшим облегчением снова оказаться среди людей, но по мере того, как она углублялась в город, люди останавливались и глазели. Никто не поздоровался с ней и даже не спросил, кто она такая, просто смотрели на нее суровыми, подозрительными глазами, и тревога начала разлагаться у нее внутри.

Она сделала еще несколько шагов, прежде чем кто-то, наконец, подошел к ней.

Жилистый мужчина с копной темных волос, седеющих на висках, и со старой мотыгой в руке ступил на тропинку.

— Ты заблудилась? — спросил он без лишних церемоний.

— Вообще-то, да.

Ее ответ, казалось, удивил его не меньше, чем ее — прямой вопрос мужчины.

Нахмурившись, он спросил:

— Что ты здесь делаешь?

— Я надеялась закупить припасы и выяснить, где я нахожусь. Как называется этот город?

Поджав губы и нахмурившись, мужчина ответил:

— Биррин.

Сердце упало, когда она услышала незнакомое название. Так далеко на юго-западе границы Эйреана были неопределенными, непростой компромисс после столетий войны с орками западных гор. Жесткие границы нужно было защищать, и после стольких сражений и человеческих жертв корона в конце концов решила, что, пока людям ничего не угрожает, граница здесь существует скорее на карте, чем в реальности.

Очень мало сведений об этом регионе попало на карты. Включая эту деревню. Она все еще не представляла, насколько далеко на юго-запад она находится и, следовательно, насколько далеко от дома.

— И как…

— Откуда ты идешь?

Сорча поджала губы, уже раздраженная.

— С горы.

Губы мужчины скривились, обнажив зубы в оскале отвращения.

— От орков.

Недовольный ропот загудел вокруг них, и Сорча поняла, что другие подошли ближе, устремив на нее подозрительные взгляды. Ее пульс участился, и она нащупала кинжал в ножнах в кармане плаща, испытывая облегчение от того, что Орек настоял, чтобы она оставила его себе.

— Да. Я сбежала из их лагеря несколько дней назад.

Снова взволнованный шепот и, что еще более тревожно, мужчина направил на нее острые зубья мотыги.

— Значит, ты их, — прорычал он.

— Орочья шлюха, — прошипела горстка женщин.

Кровь отхлынула от лица Сорчи, и ее желудок болезненно сжался.

— Нет, я…

— Мы не хотим видеть здесь таких, как ты, орочья шлюха, — мужчина плюнул ей под ноги, и плевок размазался по носкам ботинок.

— Меня продали им, — прошипела Сорча, — люди. Они похитили меня из…

— На севере, да, — усмехнулся мужчина. — Наконец-то это стало вашей проблемой.

— Что…?

— Как ты думаешь, где они похищали людей раньше?

На глаза мужчины упала темная тень, которая предупреждала ее не спрашивать и не спорить. Сорча не хотела знать.

И этот человек, вероятно, не хотел слышать, что родной отец Сорчи много лет работал с лордом Дарроу над искоренением торговли плотью. Очевидно, они не смогли зайти так далеко на юг.

Она снова поджала губы, держа все свои аргументы и обиду при себе. Обмен насмешками с этим человеком не даст ей того, что ей нужно.

— Пожалуйста, — сказала она, — мне просто нужны кое-какие припасы. Я была в лесу несколько дней.

— Ведя их прямо к нам.

— Нет, я была осторожна.

— Ты не первая орочья шлюха, которая проходит сюда. Орки всегда возвращаются за тем, что принадлежит им, — прорычал мужчина, надвигаясь на нее с мотыгой.

Сорча подняла руки.

— Я не хочу ничего плохого, мне просто нужно…

— Здесь тебе никто не поможет, — выплюнула женщина справа от Сорчи.

— Убирайся отсюда, орочья шлюха. Беги, пока можешь, — прошипел другой.

Когда Сорча умиротворяюще подняла руки и закрыла рот, чтобы сдержать тошноту, мужчина с мотыгой хмыкнул, снова плюнул ей под ноги и развернулся на каблуках. Толпа, собравшаяся вокруг них, ворчала и шипела на нее вполголоса одну и ту же фразу: «Орочья шлюха».

Она долго стояла там, пока народ осторожно возвращался к своим делам, хотя подозрительные взгляды по-прежнему устремлялись на нее. По городу прокатился враждебный гул, и Сорча стиснула зубы, борясь с желанием поджать хвост и убежать.

Вместо этого она начала переставлять одну ногу за другой.

Если они не собирались выгонять ее из города, она могла бы пойти дальше и посмотреть, не поможет ли ей кто-нибудь. Она не могла позволить себе не сделать этого.

Смаргивая подступающие слезы, Сорча размеренным шагом продвигалась дальше в Биррин. Насмешки и хмурые взгляды преследовали ее, отчего у нее покалывало шею.

Она придерживалась главной тропы, обходя пялящихся на нее людей, проходя мимо них. Не в силах уклониться от каждого толчка в плечо, Сорча подавила ворчание и потупила взгляд.

Просто продолжай идти.

Маленькие тропинки ответвлялись от главной дороги, как притоки реки, но она придерживалась самой широкой, не желая давать кому-либо возможность загнать ее в угол между зданиями. Наконец, главная дорога вывела на что-то вроде городской площади — широкое открытое пространство с редкими участками травы и множеством коновязочных столбов.

Справа от себя она наконец увидела то, что искала. Обшитое вагонкой здание с широким навесом, затенявшим обшарпанное крыльцо и скрипучую вывеску с изображением бочки. Женщина, такая же обветренная, как доски древнего крыльца, на котором она стояла, смотрела на площадь с хмурым видом, который она с готовностью обратила на Сорчу, когда та появилась в поле зрения.

Шурша лоскутной юбкой, женщина направилась обратно в дом.

Глубоко вздохнув, Сорча двинулась к торговой лавке.

Когда она вошла, дверь скрипнула, объявляя о ее приходе. Запах кожи и пыли ударил в нос, и потребовалось время, чтобы глаза привыкли к полумраку. Несмотря на множество витрин вдоль задней стены, груды товаров стояли в беспорядке. Ящики были завалены луком, веревками, неразрезанными тканями и необработанной шерстью. На восточной стене висело множество седел вперемежку с обувью разных размеров и сбруей. Сорча прошла вокруг колес повозки, разномастных стрел с истертым оперением, потертых мешков с картошкой, тусклых оловянных кубков и бочек с железными обручами. Ее глаза не могли полностью охватить все вокруг, но они зацепились за то, что выглядело как стопка наспех сложенной ткани.

Агрессивный звук прочищенного горла привлек ее внимание к дальней стороне торгового зала.

Хозяйка магазина устроилась за прилавком, сделанным из огромной необработанной доски красного дерева, укрепленной на двух бочках. Следы тяжелой жизни были запечатлены на ее загорелом лице, а копна седеющих волос была завязана на макушке в аккуратный узел. Положив руки на видавшую виды столешницу, женщина кисло посмотрела на нее.

— Это торговый пост. Вы не найдете здесь никакой благотворительности.

— О, нет, я и не думала, что найду, — ответила Сорча с невеселой улыбкой. — Я могу заплатить.

— Мы не берем такую плату.

— И я не предлагаю, — не то чтобы эта женщина должна была стыдить ту, кто это делал. Честно, что, по их мнению, происходит с женщинами, захваченными орками?

Она вытащила из кармана мешочек с монетами, подаренный ей Ореком, позвякивая им. Поза лавочницы, как и следовало ожидать, выпрямилась. Золото было универсальным языком. И на данный момент не нужно было покупать ее доброту или гостеприимство, хватило бы простых припасов.

Возможно, отец и лорд Дарроу не бывали здесь потому, что знали, какое это жалкое место.

— Я добиралась сюда несколько долгих дней. Понимаю, что город хочет, чтобы я ушла, поэтому чем скорее я получу то, что мне нужно, тем скорее уйду.

Не сводя чайно-карих глаз с кошелька с монетами, продавщица проворчала:

— И что же тебе нужно?

— Одежда. Рюкзак. Одеяла и спальный мешок. Продукты. И ванна, если возможно.

Женщина закусила тонкую губу.

— Это все?

— Карта, если она у вас есть. Я знаю, что мне предстоит долгий путь домой, поэтому понимать направление — хорошее начало.

— На поиски уйдет немало времени, — фыркнула лавочница.

Сорча выпрямилась и уперла руку в бедро. Была причина, по которой мать отправляла ее на рынок торговаться за предметы первой необходимости, Сорчу не трогали слезы братьев и сестер и хмурые взгляды торговцев. Уставшая, голодная и грязная, она чувствовала себя совершенно грозной.

— Я могу помочь с ванной.

— Прекрасно.

Бесцеремонно махнув рукой, лавочница повела ее глубже в лабиринт товаров, по темному холодному коридору с негорящими светильниками и, наконец, в заднюю комнату, где хранились ванны. В любом стоящем торговом пункте, и даже в таких захудалых, как этот, всегда было что-то вроде уборной для уставших от дороги путников.

Войдя в ванную комнату, Сорча была приятно удивлена, обнаружив ее старой и поношенной, но в то же время опрятной, как и сама хозяйка магазина. Большую часть комнаты занимали две медные ванны, а между ними стоял узкий комод с умывальником.

Сняв с себя внешние слои одежды, она наблюдала, как лавочница добавила угля в печь с дальней стороны и установила над ней огромный горшок с водой. Пока они ждали, когда закипит вода, Сорча помогла натаскать несколько ведер воды из колодца на заднем дворе и порылась в одной из стопок с женской одеждой. Она нашла несколько подходящих вещей и взяла их с собой в ванную, где помогла налить кипяток в более прохладную воду, уже находящуюся в ванне.

Огромный столб пара окутал комнату, и Сорча вздохнула почти с облегчением.

— Я попробую найти карту, — сказала лавочница.

— Спасибо, — сказала Сорча, крепко держа руку на кармане, в котором все еще был кошелек с монетами.

Наконец, оставшись одна, она сняла испачканную рубашку и бриджи. Она не смогла сдержать гримасу отвращения, когда впервые за несколько недель сняла носки и едва удержалась, чтобы не бросить их в печь. Ей не нужна была уборная, пропитанная запахом горящих, потных носков.

Почти нырнув в теплую воду, Сорча застонала от восторга. Она откинула голову на спинку ванны и вздохнула, погрузившись до подбородка, позволив рукам всплыть, а груди покачиваться.

Идеально.

Боль в ступнях и животе утихла от успокаивающего тепла, и она опустила голову под воду, соскребая многодневный пот и грязь. Она не щадила себя, обмывая куском мыла каждый дюйм, до которого могла дотянуться, счищая дни страха и грязи.

Вскоре ее кожа стала розовой, волосы мягкими, а ногти чистыми.

Она почувствовала себя самой собой больше, чем за последние две недели.

К тому времени, как она закончила, вода была едва теплой. Сорча встала, отряхиваясь, и поморщилась, увидев серовато-коричневый цвет воды, что осталась в ванной.

Вытереться и облачиться в чистую одежду было своего рода удовольствием.

Новые брюки оказались слишком длинными, рубашка — великоватой, а единственный комплект нижнего белья, который она нашла, был немного маловат. Она натянула все через голову и поправила груди, слегка поворчав, когда они чуть не вывалились из мягкой кожи. Но она смогла завязать бретели, кожа была хорошо обработана и поддерживала ее спину, так что Сорча действительно не могла жаловаться.

Она снова надела плащ, монеты и кинжал по-прежнему лежали в кармане, а испачканную одежду она сложила и решила пока оставить.

Сорча обнаружила лавочницу, склонившейся над потрепанной картой, стопка товаров, уже приготовленных для нее, ждали на прилавке из красного дерева. Несмотря на то, что женщина ворчала и фыркала, стопка была аккуратной и основательной. Тяжелый зеленый шерстяной плащ с застежками спереди и разрезами для рук накинут поверх чистых, хотя и мятых рубашек, похожих на ту, что была на ней сейчас. Следующими были дополнительная пара брюк и связки носков. Рядом с ними были сложены стеганый спальный мешок, три одеяла, слегка пахнущий плесенью мех и бурдюк с водой, а также пустой кожаный рюкзак.

Она начала упаковывать все товары, когда на стол опустилась исхудавшая рука.

— Сначала монеты, дорогуша.

— Да.

Сорча вытащила достаточно монет, чтобы хватило за все, плюс еще одну назло. Она поморщилась, тратя деньги, подаренные ей Ореком, половина монет исчезла в потайном кармане лоскутной юбки лавочницы. Женщина похлопала себя по карману, издав приглушенный звон, и хмыкнула.

— Стоит ли мне знать, где ты это взяла?

— Я их не крала.

Лавочница покосилась на нее.

— Я бы предпочла, чтобы ты сказала это.

— Кража золота определенно навлекла бы на меня слежку. Я думаю, город бы этого не хотел.

— Мы не хотим, чтобы за тобой здесь следили, — сказала владелица магазина, пожимая плечами. — Думаю, тогда я не буду беспокоиться о том, что к нам постучится большая зеленая скотина.

Сорча ничего не сказала на это, позволив женщине думать, что ей заблагорассудится, и вместо этого повернулась, чтобы наполнить рюкзак. Одежда была не очень хорошей, но прочной, и по прошествии двух недель в одной и тоже же грязной рубашке, она наслаждалась ощупыванием каждой вещи, прежде чем положить ее в рюкзак.

Пытаясь наполнить рюкзак вдвое меньший, чем у Орека, она украдкой наблюдала за продавщицей, склонившейся над картой. Ей потребовалось мгновение, чтобы понять, что женщина вносит в него дополнения, заполняя многие пробелы внизу, в южном регионе.

— Ты с севера?

Сорча взглянула на хозяйку магазина. Несмотря на то, что она склонилась над картой, в ней чувствовался интерес. Если бы она была кошкой, Сорча могла бы представить, как ее уши повернулись в ее сторону.

Может, она и не была гостеприимной, но Сорча знала, что любой хороший лавочник держит ухо востро в ожидании хороших возможностей. Лучшие из них также торговали информацией и сплетнями. Будучи сама из маленькой деревни, Сорча знала, что новости — это своего рода валюта. Несмотря на то, что горожане шипели и хотели, чтобы она убралась, они будут говорить о ней за своими чашками в течение нескольких дней.

Как и любой хороший лавочник, эта женщина хотела получить товар, так сказать.

— Да, — сказала она. — Дарроуленд.

— Хм. Тебе еще далеко.

Она повернула карту лицом к Сорче, указывая согнутым пальцем на свои нацарапанные дополнения. Она пометила Биррин буквой «Б» и добавила извилистую реку, соединив ее с рекой, которую она знала на севере. Сорча могла бы отправиться вдоль реки в более знакомые земли, но расстояние заглушало любое облегчение, которое она, возможно, испытывала.

Почти вся карта лежала между ней и столицей Глеанны. А Дундуран с расположенным неподалеку Гранахом находился к северо-западу от него, еще в пяти днях пути и даже не на верхнем, северном краю карты.

Сорча знала, что путешествие займет не менее двух недель — именно столько времени потребовалось ее похитителям, чтобы добраться сюда, а они знали дорогу и имели лошадей. Но, увидев все так ясно…

Она сморгнула очередную жгучую волну слез.

— Реку лучше держать слева от себя, — сказала продавщица, обводя пальцем закорючку. — Все, что за ней, вплоть до предгорий, — страна орков.

— Это другие города? — Сорча постучала по другим буквам, написанным женщиной.

— Ага.

— И будут ли они такими же гостеприимными, как вы?

— Хм. Более или менее. По крайней мере, пока ты не попадешь в сам Эйреан. Мы не очень добры к незнакомцам.

— Я заметила.

Лавочница смерила ее суровым взглядом.

— Трудно сочувствовать твоей участи, когда мы годами умоляли корону сделать что-нибудь с границами.

— Но границы…

— Как ты думаешь, кого они забирали первыми? Меньше работы, чтобы перебросить нас к ним, если мы совсем рядом, — продавщица кивнула налево, на лес за ее дверью. — Все знают, что кого-то похитили. На какое-то время стало немного лучше. Думаю, им пришлось начать искать людей дальше на север для продажи.

— Были… еще такие, как я, проходившие этот путь?

— Несколько. Еще много таких, которые так и не дошли до этого места, — продавщица поставила узловатые локти на прилавок и, наклонившись, прорычала Сорче:

— Тебе лучше бежать побыстрее, дорогуша, если ты хочешь убежать от них.

Сглотнув пересохшим горлом, Сорча кивнула.

— Я так и сделаю.

— Хм… — женщина одобрительно кивнула. — Хорошо. Просто остерегайся чудного.

— Чудного?

— Иногда скрывается в этих краях. Никогда ни к кому не приближается и кажется немного маленьким для одного из них, но все же на две головы выше даже тебя. Остерегайся его.

Орек.

Не желая выдавать понимание, Сорча кивнула и закончила упаковывать припасы.

Кровь прилила к ушам, и она почувствовала, как непреодолимая паника растет в ее груди, расширяясь, как будто могла заполнить все пространство внутри между ребрами. Она взялась за лямки рюкзака и взвалила его на спину, едва не застонав под тяжестью. Когда она протянула руку за картой, продавец вложил ее, сложенную, ей в ладонь.

— Ну, тогда проваливай, орочья шлюха.

— Спасибо тебе за твою доброту, карга.

Губы лавочницы скривились в усмешке, и Сорча без особого энтузиазма ответила ей тем же.

— Такая сильная, как ты, думаю, справится.

— О, я знаю, что справлюсь, — сказала она с большей уверенностью, чем чувствовала.

Она бы выбежала на свежий воздух, если бы не тяжелый рюкзак. Снаружи сгущались сумерки, солнце уже скрылось за зубчатыми верхушками деревьев на горизонте. Несмотря на сгущающийся полумрак, она все еще чувствовала враждебные взгляды горожан, когда выходила из торговой лавки.

Сорча обошла дом сзади, чтобы наполнить бурдюк водой у колодца и избежать дальнейшего недружелюбия. Вода выплеснулась из ковша обратно в темную пропасть, поскольку ее руки безжалостно тряслись. Когда кожа была почти полна, она отложила ее и оперлась о каменный выступ, делая судорожные вдохи, пока ее сердце бешено колотилось.

Вход, выход. Вход, выход.

Уже почти стемнело. Почти совсем стемнело. Она не могла остаться здесь на ночь, ей придется отправиться в лес. Одной.

Ей придется выдержать все это долгое путешествие на север, домой… одной.

В ее сознании широко зияли дюймы на бумаге между Биррином и Глеанной. Расстояние, риск… кто знает, что на самом деле заполняло земли между ней и домом.

Она подумала об этих мерцающих глазах на границе света от огня, вспомнила ужасающий силуэт орка, просунувшего голову в темный шатер. Она уставилась вниз, в темноту колодца, думая, что почти слышит гортанный рык на их языке, говорящий, что они пришли за ней.

Я должна вернуться.

Да, она это сделает. Но прямо сейчас это казалось почти… невозможным.

Ей понадобится помощь.

Правда об этом была горькой на вкус у нее на языке.

Сорча позволила себе еще несколько мгновений истерики и паники, но после этого глубоко вздохнула. Она выпрямилась, поправила рюкзак за спиной и огляделась по сторонам, прежде чем последовать за дома, направляясь обратно тем путем, которым пришла.

Возможно, ее лучший шанс вернуться домой заключался в том, чтобы не идти на это в одиночку.

Возможно, он все еще был в этом районе, тот «чудной», о котором предупреждала владелица магазина.

Возможно, она смогла бы убедить его пойти с ней.

8

Следует развести костер, подумал Орек.

Сумерки уже начали расползаться по лесу, лишая его красок. Даррах пискнул и задрожал, плотнее закутываясь в тунике и прижимаясь к теплу его груди.

Больше не было причин задерживаться. По его опыту, люди становились еще более подозрительными в темноте из-за плохого зрения. А костер и теплый ужин были одной из немногих роскошей, которые были доступны в дикой местности.

Тем не менее, ему не хотелось покидать выступ, где он отсиживался последние часы дня. Он наблюдал, затачивая свой топорик, пока Даррах шмыгал по замшелым камням, выкапывая червей и гоняясь за жуками. Они разделили горсть вяленого мяса в качестве импровизированного ужина, но щенок уже жаловался, что хочет чего-нибудь получше и потеплее.

То же самое было и с желудком Орека.

Но… он не ушел. Он также не разводил костер так близко от человеческой деревни.

Он был не настолько глуп, чтобы остаться здесь на ночь без костра. Опасные твари выползали из леса в темноте и кружили вокруг человеческих деревень, готовые рыться в кучах мусора или убивать бродячий скот. Нет, ему нужно было двигаться.

Он просто… не мог.

Когда лес вокруг него погрузился во мрак, Орек смог признаться себе, что беспокоился о ней. У него редко были причины беспокоиться о ком-либо с тех пор, как сбежала его мать, и это ощущение выбивало его из колеи. Она ушла несколько часов назад без малейшего намека на неприятности, но его внутренности все еще скручивались в сложные узлы. Он не мог сказать, почему, ведь теперь она была среди себе подобных.

В первую очередь, ее продали ее собственные сородичи.

От этой мысли в его груди зародилось возмущенное рычание. Даррах встревоженно взвизгнул, и Орек успокоил его.

Нет, несмотря на то, что люди боялись орков, те редко нападали на человеческие поселения. По крайней мере, его клан этого не делал. Да, они были крупнее и сильнее, но люди превосходили их численностью и, объединившись, могли уничтожить клан, даже если сами понесли бы серьезные потери. Крул, а до него Ульрек, были довольны тем, что торговали с людьми всем, что те хотели. В горах кланы могли в изобилии добывать меха, соль и железо. Все, за что люди были готовы продать друг друга.

Ничто из этого не ослабило иррационального беспокойства, которое зудело под кожей. Он рассеянно погладил Дарраха, пытаясь придумать, где бы разбить лагерь на ночь, чтобы быть не слишком далеко. На всякий случай…

— Орек…?

От звука своего имени, разнесшегося по ветру, его кожа покрылась мурашками. У него перехватило дыхание, а уши в неверии навострились.

Сквозь гулкое биение сердца он услышал шаги, осторожно удалявшиеся от границ человеческой деревни. Он шел рядом с ней несколько дней, и он узнал ее походку, когда услышал.

Положив прижал Дарраха рукой к себе, Орек встал, взвалил на плечо рюкзак и осторожно, бесшумно стал пробираться между деревьями.

Он шел медленно, чтобы убедиться, что это не ловушка.

Он наблюдал за ней из-за массивного дуба.

Сорча стояла совсем одна среди деревьев, отвернув от него лицо. Ее зрачки расширились в сгущающейся темноте, а кулаки, сжимавшиеремни рюкзака, побелели.

— Орек? — позвала она снова, на этот раз чуть менее обнадеживающе.

Нервно сглотнув, Орек вышел из-за дерева. Ее взгляд метнулся к нему, и ее грудь расширилась от облегченного вздоха, когда он сократил расстояние.

К его изумлению, когда он приблизился, на ее лице расцвела улыбка.

К его сожалению, член отреагировал в штанах.

Если раньше он считал ее прелестной, даже промокшей насквозь от реки и утомленной путешествием, то сейчас это не имело никакого значения. Своими орочьими глазами он мог видеть пушистую мягкость ее чистых волос. Ее кожа была отмыта от пота и грязи, отчего очаровательные веснушки на щеках и носу выделялись еще четче. На ней все еще были те же плащ и ботинки, но тело было обтянуто новой рубашкой и бриджами. И, что хуже всего, она нашла одно из тех хитроумных приспособлений, которые человеческие женщины носили, чтобы поддерживать грудь и живот. Оно подчеркивало изгиб ее талии, пышность бедер и, конечно же, щедрые выпуклости груди.

— Ты все еще здесь, — сказала она с придыханием от облегчения.

Еще больше крови хлынуло из его головы на юг, и он был благодарен, что ее зрение хуже, чем у него.

— С тобой все в порядке? — спросил он. Его глаза скользнули поверх ее головы, оценивая деревню. Он пока не видел ни факелов, ни разъяренных горожан, но это не означало, что их там не было.

— Я в порядке. Мне удалось раздобыть припасы, — она подняла свой рюкзак, чтобы показать ему.

— Ты не хочешь остаться?

— Мне здесь не рады, — сказала она, жизнерадостность сошла с ее лица.

Еще одно иррациональное рычание вырвалось из горла, но он безжалостно подавил его.

Прежде чем он успел спросить, она втянула воздух, внезапно смутившись. Сорча подошла ближе, на расстояние вытянутой руки. Когда она посмотрела на него, ее глаза были большими озерами, притягивающими его, как планета притягивала солнце.

— Орек, я… я хочу кое о чем попросить тебя. Если это слишком много, я пойму. Это было бы рискованно для тебя и, возможно, опасно. Так что ничего страшного, если ты не захочешь, с моей стороны нечестно просить, но я не хочу идти одна. Мне удалось раздобыть карту, так что я знаю, куда мне нужно идти и сколько времени это займет. Это долгое путешествие, и я подумала… — Сорча прикусила губу, обрывая свой лепет. Ее щеки покраснели, и она избегала встречаться с ним взглядом.

— Попроси, — мягко сказал он.

Она снова посмотрела на него, брови изогнулись в надежде.

— Ты отведешь меня домой?

Что-то похожее на кулак сжало его сердце, и Орек почувствовал, что качнулся к ней. Простой вопрос потряс и разбил так, что он ничего не понимал. Согласие подступило к горлу, нетерпеливое и желанное, но он проглотил его.

Зачем я ей? Конечно, другой человек мог бы отвести ее.

Когда спустя мгновение он не ответил, она перенесла вес тела на одно бедро.

— Я знаю, что прошу многого, и это не останется без вознаграждения. Моя семья может компенсировать тебе хлопоты. Я лично прослежу, чтобы ты получил все, что захочешь. Все, что угодно.

От отвращения его рот скривился в линию. Ему не нужна была награда или компенсация.

— Ты мог бы считать себя моим проводником, — продолжила она.

— Еще несколько дней пути на север, и я окажусь в местности, которую не знаю, — она знала столько же, сколько и он, о том, где они были или куда направлялись.

— Тогда телохранителем, — поправила она.

Она проделала этот трюк с бедром снова, отведя его в сторону и приподняв под углом. Ее руки были сложены под грудями, приподнимая их для разрушительной эффектности, хотя он не думал, что она сделала это специально. В целом, он распознал в этом позу, которую она приняла, когда отказывалась сдаваться. Она могла уговаривать и задабривать, но она добьется своего.

Орек знал, что так и будет, как только она попросит.

Но он не мог показаться слишком нетерпеливым.

Он сам не понимал, почему ему так хочется.

Просто таким он и был и, по-видимому, он направится на север. Дальше, чем любой орк за пять поколений.

— Я провожу тебя, — сказал он.

Ее рот открылся, как будто она собиралась снова возразить, но через секунду Сорча лучезарно улыбнулась. Она подпрыгнула на носках, ее лицо так сияло, что чуть не прогнало сгущавшуюся ночь.

— Спасибо тебе, — выдохнула она.

Его член снова зашевелился, и Орек прочистил горло. Ему придется научиться справляться с этим и скрывать пути, но он не мог пожалеть о своем выборе.

Расставание с ней сегодня казалось неправильным. Возможно, дело в том, что все казалось незавершенным. Он не знал, добралась ли его мать в безопасное место. С Сорчей он мог сам гарантировать это, мог сделать так, чтобы это произошло, и быть свидетелем этого.

Да, вот почему. Мне нужно увидеть это самому. Довести дело до конца.

Может быть, тогда кулак, сжимающий его сердце, ослабнет, и зверь внутри снова успокоится.

— Но платить мне не нужно.

Сорча поджала губы — выражение, которое, как он думал, должна видеть армия ее братьев и сестер, когда она их отчитывает. Она также приподняла бровь, глядя на него, для пущей убедительности.

— Но я заплачу. Это не какая-то мелочь, которую ты делаешь для меня. Ты помогаешь мне вернуться к моей жизни. Позволь мне тоже помочь тебе.

Орек воздержался от немедленного отказа, заставив себя подумать. Он не стал бы требовать многого, уж точно не от семьи, в которой так много детей, которых нужно содержать. Но если они предложат, возможно, он мог бы попросить ровно столько, чтобы начать новую жизнь где-нибудь. Это не обязательно должны быть деньги, это могут быть припасы или совет, где поселиться.

Да, это казалось справедливым. Вернуть ее к ее жизни, получить то, что ему было нужно, чтобы самому начать новую.

Где-нибудь у него могло бы быть собственное место, где он сможет переживать из-за привязанности, которая не только не прекратится, но, наоборот, будет расти, и лелеять боль, которую он, несомненно, почувствует, когда расстанется с ней навсегда.

Это проблема на потом.

— Ну что ж, хорошо.

Сорча снова улыбнулась и протянула руку.

Как и раньше, Орек обхватил ее ладонь, а не запястье. Жар пробежал по тому месту, где его кожа соприкоснулась с ее, вверх по руке, прямо к груди.

Ее улыбка стала дерзкой.

— Ты будешь рад узнать, что я купила себе постель. И ложку.

Он не смог удержаться от хохота.

— Оставь себе, — сказал Орек, когда Сорча попыталась вернуть кошелек с монетами.

Она раздраженно проворчала.

— Нет. Я уже потратила половину. Они твои.

Когда упрямый орк все еще не брал маленький кошелек с монетами, игнорируя ее, пока кормил щенка кусочком подогретой моркови, Сорча бросилась к его рюкзаку, с размаху откинула клапан и бросила кошелек в кажущуюся бесконечной сумку. Она изогнула брови, глядя на него, прежде чем неторопливо вернуться на свое место у костра.

Сорча не упустила его раздражения, когда накладывала себе немного тушеного мяса, и не смогла сдержать зловещей улыбки, тронувшей ее губы.

Было что-то такое в том, чтобы раззадорить орка…

Иногда она проделывала это со своими старшими братьями и сестрами, но это было другое. Она знала, как заставить их дергаться и вопить тремя словами, но орк был так невозмутим. Сорча обнаружила, что ей… нравится давить на него. Совсем немного.

Это стоило того, чтобы увидеть неуверенную улыбку, которую он пытался скрыть, опустив голову.

Пока Сорча ела свою порцию, с удовольствием хрустя овощами, которые они смогли добавить, она обдумывала, как задать ему вопросы, обжигающие сильнее, чем тушеное мясо у нее в животе.

— Ты никогда раньше не был в этом городе?

Взгляд Орека метнулся к ней, прежде чем вернуться к щенку.

— Нет. Они не приветствовали мой вид.

— Хм, — фыркнула Сорча, — не слишком обижайся. Они и меня чуть не выгнали из города.

Странный звук раздался вокруг их лагеря, и Сорча осторожно посмотрела на границу света от костра. Рокочущее рычание становилось все громче, и она могла поклясться, что почувствовала его своими ногами, скрещенными на земле.

Потребовалось мгновение, чтобы понять, что звук исходит от ее спутника.

Грозная хмурость омрачила его взгляд, превратив это застенчивое, невозмутимое лицо во что-то гораздо более грозное. Она удивленно моргнула, но не потому, что была напугана, а потому, что то, что она сказала, казалось, стало причиной этого.

Он… злится из-за меня?

— Что они сделали? — спросил он опасно низким и спокойным голосом.

Она быстро покачала головой.

— Ничего. Просто немного угрожали. Но я нашла кое-кого, кто продал мне все это, — она махнула рукой на кучу вещей. — Все они просто ясно дали понять, что мне там не рады, поэтому я и не думала оставаться дольше, чем это было необходимо.

— Но ты из их рода, — сказал он, как будто это было так просто.

Сорча задумчиво хмыкнула.

— И да, и нет. Я незнакомка. И они беспокоились, что я приведу за собой следопытов.

Губы Орека изогнулись, отчего у нее сжался желудок.

— Возможно.

— Тогда это лучшая причина продолжать двигаться, — Сорча пожала плечами. — Здесь, на границах, тяжелая жизнь. Я знала это в теории, но, полагаю, никогда не представляла себе реальность, — она помешивала рагу, созерцая оставшиеся кусочки, плавающие в бульоне. — Королевство в безопасности. Дарроу и мой отец, а также другие рыцари и лорды начали с самого худшего, включая работорговлю. Но я полагаю, что они никогда не забирались так далеко на юг.

Лорд Дарроу возглавил кампанию по искоренению преступности, охватившей Эйреан после последней жестокой войны за наследство, еще до рождения Сорчи. Но, из того, что она поняла об их работе, из-за законов Эйреана — землевладельцы вели себя почти как регенты своих собственных маленьких королевств, а это означало, что юрисдикция часто была раздробленной и запутанной.

У южных пограничных регионов не было сеньора более пятнадцати лет. Король предложил нескольким дворянам и даже нескольким рыцарям титул, но никто, по словам ее отца, не продержался дольше нескольких лет. Титул и земли, которые к нему прилагались, не стоили усилий, опасностей и ресурсов, необходимых для управления регионом. Без центральной власти на юге воцарилось почти беззаконие. Жизнь в таких условиях, очевидно, ожесточила здешних людей. Сорча не могла винить их за это, даже если их шипение «Орочья шлюха» все еще жалило.

— Твой отец сражался с работорговцами? — спросил Орек.

— В некотором роде. Он и многие другие рыцари работали над тем, чтобы найти их логова и убежища и уничтожить. Привлечь работорговцев к ответственности. Сейчас он в отставке. Он сказал, что, по его мнению, они разобрались с самыми большими угрозами… — ее губы скривились. Без сомнения, ее отца грызло, что после всего, что они с Дарроу сделали, его собственную дочь похитили прямо у него из-под носа.

Сорча наблюдала, как Орек рассеянно гладит Дарраха, уставившись в огонь и озабоченно нахмурив брови.

Справившись с нервами, она тихо сказала:

— Судя по тому, что говорили некоторые жители деревни, я была не первой пленницей, сбежавшей от орков и прошедшей этим путем. Ты думаешь, это возможно?

Его ноздри раздулись, а взгляд решительно устремился на огонь.

— Я не знаю, — пророкотал он хриплым от эмоций голосом.

Сорча не настаивала, но решила, что не только она подумала о его матери. Она была из тех, кому нравилось знать что-то и очень не нравилось осознавать, что она чего-то не знает, но боль в его глазах была очевидна. Что бы ни случилось с его матерью, она надеялась, что с женщиной все в порядке. И что она нашла более дружелюбную деревню.

Они закончили ужин, и пока Орек играл с щенком, опрокидывая его на спину и почесывая живот, помня при этом о сломанной ноге, Сорча прибралась в лагере. Когда Орек сказал, что сделает это, она отмахнулась от его слов и пошла готовить вещи на утро. Хотя по его настоянию она оставила ему огонь его заботам.

Когда вещи были убраны, пришло время раскладывать спальные мешки. Сорча демонстративно достала новую подстилку и одеяла, чем вызвала очередной приступ смеха у своего спутника. Он все равно предложил ей один из своих больших мехов, не принимая близко к сердцу ее увиливания. Он фыркнул, обошел костер с сонным Даррахом на ладони и положил мех поверх ее постели.

Сорча прикусила внутреннюю сторону щеки, чтобы согнать с лица очевидную улыбку, и она была искренне благодарна за дополнительные мягкость и тепло.

Было приятно иметь собственную постель и не беспокоиться, что ему будет холодно или неудобно. Тем не менее, устраиваясь поудобнее под одеялами, она не могла не скучать по гнездышку, которое он устраивал ей в те несколько ночей. Его одеяла были мягче, теплее и не пахли плесенью торгового ларька. Нет, они пахли… им.

Сорча с тяжелыми веками наблюдала, как Орек соорудил маленькое гнездышко для Дарраха из меха, прежде чем улечься под свои одеяла.

— Спокойной ночи, — тихо сказала она через потухший костер.

Несмотря на тусклый свет и его профиль, она заметила румянец, окрасивший его щеки.

— Спокойной ночи, — ответил он глубоким рокотом.

Сорча закрыла глаза, натянула его мех поверх остальных, поближе к носу, и удовлетворенно вздохнула.

Она была сыта. У нее был план. У нее был попутчик.

— Я скоро буду дома, — прошептала она одними губами, надеясь, что ветер унесет обещание на север, к ожидающей ее семье.

9

Орек не смог сдержать довольной ухмылки, расплывшейся по лицу, когда услышал возмущенный вздох Сорчи. Она вытащила кошелек с монетами, который так драматично вернула ему прошлой ночью, из своего рюкзака, куда он гораздо более незаметно положил его утром, прежде чем она проснулась.

На самом деле, он хотел, чтобы он был у нее. Вероятно, по пути на север они встретят еще несколько городов, и именно она сможет найти золоту хорошее применение.

Это не означало, что он не мог воспользоваться возможностью немного поиздеваться.

Все еще не до конца понимая, что подтолкнуло его к этому, он самодовольно ухмыльнулся, наблюдая, как она сжала кошелек в кулаке и зарычала.

Он просто взвалил на плечо свой рюкзак и направился в лес.

— Это еще не конец, — проворчала она.

Он фыркнул, забавляясь ее сварливым тоном и тяжелыми шагами, с которыми она поспешила догнать его.

Я с нетерпением жду этого.

Когда Сорча подошла, Даррах пискнул и принялся рыться в капюшоне плаща Орека. Орек завязал свои длинные волосы в неряшливый хвост, и щенок, казалось, был очарован, играя с ним своими маленьких енотовыми лапками. Время от времени он чувствовал немного влаги, сопение носом или исследующее прикосновение к шее, которое заставляло его вздрагивать.

Держа реку слева от себя и в основном в поле зрения, они шли все утро в дружеском молчании. Ну, он в основном молчал. Сорча продолжала свою болтовню, и Орек наслаждался ее звучанием. Утро пролетело незаметно за ее веселыми замечаниями и выходками Дарраха.

То, что она сказала прошлой ночью, действительно вызвало у него любопытство, и он заслужил ее улыбку, когда спросил, что именно представляет собой рыцарь.

Ее объяснение длилось две разные рощи деревьев и заросли ежевики, которые им пришлось огибать. Он почувствовал, как щенок царапается у него на плече, и поймал Дарраха на середине прыжка, когда тот пытался нырнуть в ягоды, и енот протестующе взвизгнул. Пока она говорила, он время от времени срывал ягоды, густой сок окрашивал его пальцы, пока щенок ел с удовольствием, но беспорядочно.

— Значит, он воин, — сказал Орек, когда Сорча остановилась, чтобы сорвать свою пригоршню ягод.

— Ммм, — согласилась она, губы ее потемнели от ежевики.

Орек безуспешно пытался не замечать, как ягодный цвет делает их более пухлыми, подчеркивая форму и сочную мягкость. Он уставился на ее рот, когда фиолетовый сок потек по ее языку. Только после того, как она начала отвечать ему, он понял, что она заговорила… и поймала его пристальный взгляд.

Она улыбнулась загадочной улыбкой, прежде чем сказала:

— Да, я полагаю, это самая важная часть. Он служит королевству и лорду.

— А как же семья? — не мог Орек удержаться от вопроса. Из ее объяснений это звучало так, как будто ее отец чаще отсутствовал, чем бывал дома. Такая жизнь имела смысл для мужчин вроде Орека, у которых не было ничего и никого, но для мужчины, у которого была пара? Детеныши? Это просто непостижимо.

Не многие из клана Каменной Кожи брали себе пару, как в старые времена, заявляя права и привязываясь друг к другу так, что даже смерть не могла разлучить их. Это было почитаемо, но редко. Сам Крул никогда не брал пару, говоря, что это — слабость. Многие мужчины последовали его примеру, не желая довольствоваться одной женщиной — и мало кто из оркцесс, казалось, был склонен довольствоваться одним партнером в постели. Не один старейшина заметил, что некоторые женщины хотели остаться свободными, если Крул когда-нибудь передумает.

Он знал немногих, кто позволил узам супружества пустить корни, и наблюдал, как они лелеяли их на протяжении многих лет. Орек едва мог смотреть на такую пару, видя преданность и привязанность, свободно струящиеся между ними — заметное отличие от уродства того, как его отец относился к его матери, в какой семье он сам появился на свет.

Всегда было больно смотреть на то, чего он так отчаянно хотел, но Орек знал, что никогда этого не получит. На то, чтобы унять острую душевную боль, всегда уходило несколько дней. Обычно он специально терялся в лесу.

Мысль о том, что мужчина может иметь все это и просто… уйти… заставила уродство внутри него вскипеть от гнева. Он не бросил бы пару.

Сорча издала еще один хмык и сделала что-то странное со своими глазами, закатив их и отправляя в рот очередную ягоду.

— Так и есть, — сказала она.

Ответ ничего не дал, но Орек не знал, что еще сказать, кроме того, что ее отец казался глупцом, но даже он знал, что этого говорить не следует.

Ее молчание затянулось, словно вопрос или возможный ответ тревожили Сорчу. Но вскоре она вновь заговорила, на этот раз рассказывая о зарослях ягодных кустов, которые густо росли вокруг озера неподалеку от ее дома. Она делилась историями о летних днях, проведенных за сбором ягод, и теплых ночах под открытым небом, которые омрачала лишь ворчливость ее строгой матери.

— Однажды я больше двух недель ходила с фиолетовым лицом, — рассмеялась она, и в ее глазах зажегся озорной блеск, как будто этот момент был ей по-своему дорог.

Он позволил себе легкую улыбку, радуясь тому, что она вновь обрела хорошее настроение. Спокойно шагая следом за ней, он следил за ней взглядом, когда они наконец оставили воспоминания о ягодах позади.

Даррах широко, причмокивающе зевнул прямо ему в ухо и обернулся вокруг шеи, как шарф. Щенок радостно запищал, понюхал свою шерсть и быстро заснул с животом, полным ягод.

Они отказались от полуденной трапезы после ежевики, вместо этого решив увеличить расстояние между собой, человеческой деревней и теми, кто мог последовать за ними с гор. Орек не сомневался, что Сайлас и, возможно, другие пойдут по их следу — все, что он мог сделать, это сохранять дистанцию между ними и ищейкой.

Завтра они перейдут границу той местности, что знал Орек.

Он бы нервничал больше, если бы Сорча не раздобыла карту. По крайней мере, у них был маршрут. И он не слишком беспокоился о себе, люди могут быть удивлены, но они вряд ли нападут на него. По крайней мере, не самые глупые.

Тем не менее, дурное предчувствие росло в его животе по мере того, как они продвигались дальше на север. Сорча, должно быть, тоже почувствовала это, или, по крайней мере, почувствовала его, потому что в конце концов затихла. Тишина не была комфортной, как та, которую они установили между собой за эти дни. Вместо этого от нее встали дыбом маленькие волоски на его руках.

Он раздул ноздри, вдыхая все возможные запахи — свежий барсучий помет, несколько кроличьих нор поблизости, первые опадающие листья, разлагающиеся на лесной подстилке. Ничего… угрожающего. Но они находились с подветренной стороны, а это неподходящее место для обнаружения хищников.

Деревья здесь прогибались вниз, к земле, стволы наклонялись, а ветви, как расплавленный воск, свисали над поросшей кустарником лесной подстилкой. Тени сгустились темными пятнами, и земля стала прохладнее, когда они приблизились к высокому скалистому выступу. Корявый дуб цеплялся за свою жизнь на вершине, половина его корней обнажилась из-за эрозии.

Он не хотел обходить эту скалу.

Он вообще не хотел проходить через эту рощу.

Орек остановился, заставив Сорчу тоже прервать шаг. Она посмотрела на него большими встревоженными глазами, но у нее хватило ума промолчать.

Он снова раздул ноздри, пытаясь что-нибудь учуять.

Ничто, кроме его инстинктов, не подсказывало ему, что за ними наблюдают.

Орек потянулся за спину и натянул на ворчащего Дарраха капюшон. Сердце орка учащенно забилось, когда он вытащил из-за пояса кинжал, а в другую руку взял топорик. Когда он снова посмотрел на Сорчу, она вытащила кинжал, который он ей дал.

Он откинул голову назад, жестом показывая ей возвращаться тем путем, которым они пришли. Птицы затихли, и все хищные животные залегли в укрытиях. Воздух стал тяжелым от предвкушения, а в ушах зазвенела тишина.

Орек расставил ноги шире и поднял руку, пряча Сорчу за себя.

Свист вырвал у Сорчи крик, и она отпрыгнула, чтобы увернуться. Стрела вонзилась в грязь рядом с тем местом, где она стояла.

Орек зарычал, глядя на стрелу, а затем на дерево, откуда она прилетела, заметив тень, движущуюся между большими ветвями. Его хватка на рукояти топора стала крепче, клыки обнажились в рычании, когда он подумывал метнуть его в лучника.

— Я бы не стал этого делать, орк.

Из-за выступа вышел человек в капюшоне, высокий и широкоплечий для своего вида. Он откинул капюшон, обнажив голову с коротко остриженными темными волосами и шрамом, идущим по левой стороне черепа. По взмаху руки еще четверо людей выскочили из-за деревьев, окружив их.

Все мужчины были разного роста и цвета кожи, но у всех на шеях были похожие зазубренные татуировки — три линии, разделенные пополам буквой V.

— Работорговцы, — прошипела Сорча.

Говоривший поднял руки.

— Торговцы, — сказал он, — …приобретенными товарами.

— Людьми, — усмехнулась она в ответ.

— У всего есть цена.

Маслянистый взгляд мужчины скользнул по Сорче, и Орек возненавидел его. Он снова зарычал, зверь внутри заставил его кровь разгореться, мышцы вздуться от напряжения.

— Здоровая. Большие сиськи. Красивые волосы. За нее дадут хорошую цену, — сказал мужчина Ореку.

Орек увлек Сорчу за собой, подальше от этого подлого, оценивающего взгляда.

— Она — личность. Она не продается.

— Послушай, мы не для того шли за тобой весь этот путь, чтобы уйти ни с чем. Такие, как она, встречаются нечасто. Здешние женщины тверже вареной кожи и трахаются похуже. Кто-нибудь очень хорошо заплатит за такую неженку, как она.

— Ты не тронешь ее, — выплюнул он. Оторву любую руку, которая попытается.

— Орек… — он почувствовал, как ее рука сжала его предплечье. Другие мужчины приближались, затягивая петлю окружения. Даже если он спрячет ее за спиной, это ничего не даст, если двое из них нападут на него сзади.

— Мы не хотим сражаться с тобой, орк. Я выкуплю ее у тебя. Реальная справедливая цена. Избавлю тебя от необходимости продавать ее самому.

Его ярость вязким потоком текла по венам, опаляя изнутри. Огонь сжигал от того, что эти люди сделают с Сорчей, от того, что такие люди, как они, уже сделали. Его ненависть была уничтожающей, как к ним, так и к самому себе.

Они предположили, что такой орк, как он, может только продать ее. Что он будет обращаться с ней… как Крул.

Орек всегда этим возмущался, даже иногда ненавидел свою человеческую половину. В этот момент он ненавидел и орочью половину тоже.

Но больше всего он ненавидел этого мужчину-человека, стоявшего менее чем в тридцати футах от него с поднятыми руками, как будто он не хотел причинить вреда, как будто они могли быть друзьями. От их мерзости желчь обожгла ему горло, и он снова обнажил клыки, оттянув губу в ужасном рычании. Уродливая ярость внутри него затрепетала от удовольствия, когда работорговец побледнел.

Этот работорговец считал его дикарем, орком?

Его он и получит.

— Если ты хочешь ее, подойди и возьми, — прорычал он, разъяренный зверь внутри застилал его взор красной пеленой.

Орек наклонился вперед, замахиваясь — мужчина открыл рот.

Топор раскроил человеку череп, кровь брызнула на лесную подстилку, и Орек позволил зверю править.

Казалось, все произошло одновременно.

Несмотря на то, что Орек был окружен и обременен своим тяжелым рюкзаком, он двигался быстрее, чем она могла видеть, метнув топор в главного работорговца. Тот умер прежде, чем понял, что его ударило, кровь хлынула из ужасающей раны в форме полумесяца. Его тело обмякло.

Сжимая в другой руке кинжал, Орек нанес удар по ближайшему противнику, в то время как другие работорговцы приближались, их крики разносились среди деревьев. Орек прижал ее к себе, и она скорее почувствовала, чем увидела, как движутся его руки — шквал блоков и ударов.

Чьи-то руки схватили Сорчу и ее рюкзак, оттаскивая от Орека, прежде чем она успела крикнуть. Ее спутник зарычал, но трое работорговцев уже были готовы встретить его, и, когда он повернулся, перед его лицом мелькнули два меча и топор.

Сорча вывернулась из ремней, позволив своему рюкзаку упасть мертвым грузом.

Схватив свой кинжал, она развернулась, прежде чем работорговец успел схватить ее. Отпрянув назад и освобождая себе место, она подняла блеснувший кинжал, и мужчина заметил его.

Хотя отец отсутствовал большую часть ее жизни, он был рыцарем и научил ее всему, чему мог. Ее не схватят. Только не снова, не так.

Работорговец двинулся вперед, широко отставив одну руку, а в другой держа толстую веревку. Черный мешок свисал с его пояса, и Сорча стиснула зубы, борясь с волной тошноты, вспомнив дни жаркой, затхлой темноты внутри такого же мешка.

Больше никогда. Никогда.

Работорговец попытался увести ее подальше от Орека. Ворчание и крики наполнили рощу, но Сорча не сводила глаз с работорговца. Ее сердце бешено колотилось в груди, а руки дрожали, но она стояла на своем.

— Никогда не подставляй врагу спину. Стой на своем и держи его на прицеле, — так учил отец ее и двух старших братьев, Коннора и Найла.

Увидев, что она не отступит и не даст ему возможности действовать, работорговец зарычал и взмахнул веревкой над головой, а затем с треском опустил ее на землю перед Сорчей, звук ударил по ушам, и грязь полетела жалящими иголками.

Она взвизгнула, но сохранила стойку.

В мгновение ока он взмахнул веревкой, как кнутом, поймав ее за руку, которую она подняла для блокирования. Сорча не смогла сдержать крика боли, петля затянулась, когда работорговец потянул веревку назад.

Слева от нее взревел Орек, за чем последовал оглушительный, тошнотворный треск.

Она вздрогнула, посмотрев налево, и увидела, как один из трех работорговцев безвольно рухнул на землю, повернув голову не в ту сторону. Двое оставшихся в ужасе уставились на него, но Орек бросился на них, сверкая кинжалом.

Тяжелый шлепок по животу заставил ее задохнуться, и она отступила от веревки. Работорговцу удалось подтащить ее на два шага ближе, и он кинулся к ней, снова набросив веревку.

Сорча полоснула его по лицу. Кровь брызнула ей на руку и щеку, когда мужчина закричал от боли, отшатнулся и выпустил веревку.

Она вырвалась из хватки и отбросила его ногой, прежде чем снова взмахнуть клинком.

— Я не мягкая, — прорычала она и плюнула в окровавленное лицо мужчины.

Работорговец свирепо уставился на нее, пытаясь рукой остановить кровь, хлынувшую из разорванной щеки. Лезвие ударило глубже, чем она думала, рассекая щеку до губы, растягивая рот в жуткой усмешке. У него на поясе все еще висело оружие в ножнах, но он посмотрел на нее, а затем перевел взгляд туда, где остальные все еще сражались с Ореком.

Бросив в ее сторону еще один мрачный взгляд, он проворчал:

— К черту это, — и повернулся, чтобы убежать обратно в рощу.

Сорча в изумлении наблюдала, как он отступает.

Звуки битвы снова привлекли ее внимание к Ореку, и она с изумлением наблюдала, как он сдерживает двух оставшихся работорговцев. Они атаковали его в тандеме, заполняя пробелы, оставленные другим, но на каждом шагу Орек встречал их. Это было совсем не похоже на дуэли, которым учил ее отец, даже на более грязные защитные приемы, которые он специально показывал ей, чтобы выпутаться из передряг. И это не было похоже на грациозные рыцарские поединки верхом на лошадях, которым она, ее братья и сестры научились у матери.

Сражение Орека было жестоким, порочным и быстрым. Он извивался как гадюка, нанося сильные удары без угрызений совести.

Это что-то всколыхнуло в ней. Ее разум знал достаточно, чтобы ужасаться такого рода силе. На что она могла надеяться, когда трое взрослых мужчин не уложили его. И все же… под низменным ужасом от того, что она узнала в нем хищника, когда увидела эту схватку, она не смогла сдержать благоговейный трепет. Сорча никогда не видела никого настолько сильного и быстрого мужчину.

Если все орки сражались так, как он, они уничтожили бы любое войско, посланное им навстречу.

Под натиском превосходящей силы Орека работорговцы начали уставать. Лишь малейшая оплошность, едва заметная, но Орек увидел ее. Когда мужчина справа от него замешкался всего на мгновение, рука Орека метнулась, схватила его за тунику и ударила дубинкой другого.

Пойманный мужчина застонал и обмяк, в то время как другой упал на спину.

Орек взревел, обнажив нижние клыки в знак превосходства, что заставило Сорчу вздрогнуть и крепче сжать кинжал.

Последний работорговец вскочил на ноги, поднимая листья, когда отступал за деревья.

Напарник, которого он бросил, снова застонал и вцепился в зеленую руку, державшую его за тунику. Сорча снова вздрогнула, когда другой кулак Орека врезался работорговцу в лицо.

Человек корчился и боролся, но недолго. Через несколько мгновений Орек бил уже по безвольному, кровоточащему телу. И все же он не остановился, а замахивался кулаком и ударял снова, снова, снова.

— Орек…

Если он и услышал ее, то не подал виду, снова ударив кулаком о кость. Нос работорговца раздробился, по лицу текла кровь.

— Орек! — закричала она, не осмеливаясь подойти ближе, так как ее начало трясти. — Хватит!

Ее голос разнесся по поляне так громко, что его кулак остановился и задрожал, замерев в воздухе, отведенный назад и готовый ударить снова.

Его могучие плечи вздымались, мускулы бугрились и дрожали. Острый оскал клыков застыл, а разинутый рот судорожно втягивал воздух. Его массивное тело содрогнулось, как будто очнувшись ото сна, и низкий, болезненный стон вырвался из его широкой груди.

Наконец, он поднял голову, зрачки расширились, когда его взгляд встретился с ней.

— Орек, ты…

Внезапный румянец на ее щеках спутал его мысли. Выронив кинжал, она закрыла глаза руками, в ужасе от обильных слез, катившихся по ее лицу. Соль обожгла потрескавшиеся губы, а в глазах помутилось. Рыдания сотрясли ее грудь — атака, угроза, мешок — все это навалилось на нее теперь, когда все закончилось.

Мучительный вопль эхом разнесся по деревьям, и она, выглянув сквозь влажные пальцы, увидела Орека, падающего перед ней на колени.

— Не плачь, — умолял он, поднимая руки в знак капитуляции. Большие и окровавленные, они могли бы обхватить всю ее голову. Вместо этого они зависли в воздухе, дрожа.

— Все что угодно, но… не плачь, — повторил он, и его стон был таким громким, как будто она выпотрошила его.

Сорча покачала головой, и его глаза наполнились отчаянием.

Он поднял что-то с земли и протянул ей кинжал, который она уронила. Сорча взяла его, чтобы вложить в ножны, хотя ее руки слишком сильно дрожали, чтобы сделать это.

Слезы все еще текли, и взгляд Орека, казалось, отслеживал каждую, но рыдания утихли.

— Я бы не стала плакать из-за работорговцев, — заверила она его чуть дрожащим голосом, чего не ожидала.

— Я напугал тебя, — сказал он.

Сорча обхватила себя руками, но не видела причин лгать.

— Да.

У Орека перехватило горло, а его лицо исказила страдальческая гримаса.

— Я не мог позволить им забрать тебя.

— Нет.

— Я просто… они бы причинили тебе боль.

— Да.

— Моя мать, — он поперхнулся словом, — была такой же, как ты. Ее забрали такие же мерзавцы, как они. Мой отец держал ее в плену. Она… — он яростно замотал головой, губы растянулись, обнажив стиснутые зубы. — Они — все — причинили ей боль. И я не мог…

Сердце Сорчи екнуло в груди. Он не встречался с ней взглядом, отводил глаза, как будто не заслуживал смотреть на нее. Тогда она увидела его испуганным, злым маленьким мальчиком, каким он, должно быть, был, который боялся за свою мать и того, что ему самому причинят боль. Вся эта ярость и печаль…

Она видела это внутри него всякий раз, когда смотрела на Орека, но никогда эти чувства не были такими острыми, прорезающим линии стыда на его широком лице.

Как он это переносит?

Сорча упала рядом с ним на колени. Из его горла вырвался удивленный сдавленный стон.

В тишине леса она увидела его. Увидела маленькие царапины и шрамы, покрывавшие его кожу. Увидела единственную золотую серьгу, пронзавшую его острое правое ухо. Увидела отсутствие Бивней, но все еще явно нечеловеческую форму его рта. Увидела веснушки и изящно очерченные скулы.

Он был смесью обоих видов, не совсем орк и не совсем человек. И то, и другое, и ни то, ни другое одновременно.

Жизнь не была добра к этому мужчине. Она видела это по его застенчивости и шрамам. Ее сердце болело при мысли… что никто не был добр к этому мужчине.

Тому, кто спас ее. Снова.

Благодарность наполнила ее грудь, неуютная и большая. Сорча редко нуждалась в помощи и никогда о ней не просила. За несколько дней этот полукровка помог ей больше, чем она могла когда-либо оплатить.

— Спасибо тебе, — сказала она. Это было все, что она могла сказать.

Его пристальный взгляд встретился с ее, его удивление было очевидным, и это разбило ей сердце. Усилием воли она сдержалась, только потянулась, чтобы схватить его за руку и сжать.

— Правда, спасибо. Всего лишь день, и на нас напали. Я бы поняла, если бы ты захотел повернуть назад.

Он нахмурился, как будто она заговорила на другом языке.

— Я напугал тебя. Я бы понял, если бы ты не хотела, чтобы я был рядом.

— Ты защитил меня, — сказала она. — Когда я сказала «телохранитель», я не думала… — она решила, что это означает, что его большие размеры отпугнут волков и тому подобное, а не то, что придется отбиваться от нападающих.

— Это… — она вытерла остатки влаги на лице. Во рту пересохло, слова не хотели слетать с губ, но она выдавила их. — Тот, кто напал на меня, был с мешком. Те, кто похитил меня, несколько дней держали меня в мешке. Я… я не хотела снова оказаться в нем.

Его губы сжались в недовольную гримасу, и она почувствовала, как в нем снова вскипает гнев.

— Ты меня немного напугал, — поспешила закончить она, — но в основном потому, что я никогда не видела, чтобы кто-то так дрался.

Орек продолжал пристально смотреть на нее, словно ища правду. Через мгновение он опустил взгляд туда, где она сжимала его руку. Она не отстранилась, и он взял ее ладонь в свою и встал, помогая подняться и ей.

Орек отвернулся, казалось, приняв ее ответ, и Сорча была благодарна. Ее снова затошнило, когда она заговорила о мешке.

Она думала, что выплакала все свои слезы из-за того, что ее похитили. Она думала, что ее решимости вернуться домой было достаточно, чтобы подавить худшие из страхов.

Сегодня ее спутник был единственным, кто смог уберечь ее от полного провала.

Резкий вдох привлек ее взгляд туда, где Орек стоял возле своего брошенного рюкзака. Он огляделся, озабоченно сдвинув тяжелые брови, и когда увидел, что она смотрит, застонал от сожаления.

— Я потерял Дарраха.

Она подошла, чтобы помочь ему обыскивать камни и корни. Они пошли по разным тропинкам вокруг рощи, воркуя и зовя щенка.

Сорча была благодарна за передышку. Она беспокоилась за енота, но ей нужно было время, чтобы собраться с мыслями, и она подозревала, что Орек чувствовал то же самое. Ее грызло беспокойство, но нервы успокоились, и когда она обогнула деревья, тошнотворное чувство покинуло ее желудок.

Она проигнорировала избитого и окровавленного работорговца, хотя и заметила, что его грудь все еще поднималась и опускалась. Она прошла мимо, не обратив на него больше внимания. Она спасла ему жизнь, не позвав Орека, и знала это в глубине души. Человек, который продал кого-то другого в рабство, не заслуживал от нее большего сострадания. Если он выживет, прекрасно. Если животные доберутся до него раньше, чем он придет в себя… будь что будет.

Эта холодная мысль потрясла ее меньше, чем, возможно, следовало бы.

Орек вздохнул с облегчением, и Сорча оглянулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как он наклоняется, чтобы подобрать щенка с зазубренной груды камней. Енот радостно щебетал, пока Орек снимал листья и паутину с его меха.

Она не смогла сдержать улыбку, услышав, как он что-то бормочет щенку, извиняясь за то, что напугал и его тоже.

— У тебя было приключение? — спросила она Дарраха, почесывая его под подбородком.

Орек посадил его к себе на плечо, и щенок вскарабкался наверх со счастливым щебетом.

Ее спутник поднял свой рюкзак, но вместо того, чтобы закинуть его за спину, посмотрел на нее с застенчивым вниманием.

— Я никогда… ни о ком не заботился, — признался он.

Сорча кивнула, понимая, что он имел в виду нечто большее, чем Дарраха.

— Ты научишь меня драться?

Вопрос упал между ними со всей грацией свинцового груза. Густые брови Орека поднялись почти до линии роста волос.

Казалось, они просто продолжали удивлять друг друга.

— Я кое-что знаю, но то, как ты сражаешься… — она пожала плечами. — Кажется более эффективным.

Пока он потрясенно моргал, глядя на нее, она принесла свой собственный брошенный рюкзак. Переложив несколько разбросанных вещей, она взвалила его на спину, прежде чем снова посмотреть на своего спутника.

Он сглотнул и, покраснев, кивнул.

Улыбаясь, Сорча хлопнула в ладоши.

— Отлично. Нам нужно к реке, привести себя в порядок. И я думаю, стоит разбить лагерь пораньше.

10

Орек боролся с яростным румянцем, заливающим его лицо, держась неподвижно и задрав тунику. Сорча не спеша осматривала оставшуюся царапину на его боку, полученную от кабана.

Судьба, неужели минуло всего несколько дней? Казалось, что прошла целая жизнь с тех пор, как он откинул полог палатки и эта человеческая женщина ворвалась в его жизнь.

Он всегда быстро исцелялся, и сейчас рана выглядела так, будто начала зарастать, но Сорча настояла на том, чтобы нанести еще немного мази, прежде чем они приступят к урокам.

— Нужно убедиться, что рана не откроется снова, — сказала она. — Я бы не хотела причинить тебе боль во время нашего спарринга.

Он фыркнул, наслаждаясь ее дерзкой ухмылкой. Это сказало ему, что ее страх утих, и, возможно, она говорила правду после боя— сначала он напугал ее, но на самом деле она его не боялась. Он совсем не хотел пугать ее.

Ей нечего меня бояться. Я никогда не причиню ей вреда. Никогда.

Он был потрясен сражением двухдневной давности больше, чем Сорча. Эти работорговцы были неряшливыми бойцами, слишком уверенными в себе из-за численного превосходства. Даже потерявшись в своей ярости берсерка, он не увидел в них особой угрозы. Он отразил столько нападавших сородичей-орков и остался жив, что не был удивлен, почему кабану удалось нанести больше урона, чем любому из работорговцев.

Нет, его потрясла сама интенсивность ярости его зверя. Даже сражаясь за свою жизнь с противниками-орками, он никогда не терял себя в этой ярости. Его собственническое чувство к этой человеческой женщине разбудило зверя, спавшего внутри, и теперь, когда тот проснулся, все его внимание было сосредоточено на ней.

В ту первую ночь после нападения Орек лежал без сна, слушая, как она дрожит и стонет во сне. Звуки терзали его, затрагивая то, о существовании чего он и не подозревал. Мягкие, отчаявшиеся существа, которых хотелось успокоить, защитить, о которых хотелось заботиться.

То, что он понятия не имел, как сделать. То, что так непривычно его разъяренному зверю, который огрызался при виде угрожающей ей опасности. Они были такими разными, эта обжигающая ярость и нежная тоска, но исходили из одного и того же места внутри него, из центра груди, где билось сердце.

То же самое чувство возникло, когда она провела кончиками пальцев по его коже, скользкими от мази. Ее медленные, обдуманные прикосновения направили ощущения прямо к члену, давая ему чертовски мало возможности скрыть, как сильно он хотел, чтобы она прикоснулась к нему везде.

Его румянец стал еще ярче, и он задался вопросом, чувствует ли она его жар.

Но нет, она сосредоточенно склонила кудрявую голову и не обращала внимания на его сладкие мучения.

Орек стиснул зубы, вонзив клыки в десны.

Он редко испытывал ярость, подобную той, которую обрушил на работорговцев. Это было похоже на то, как он находился вне себя, наблюдая за собственной битвой, но он не был безмозглым зверем, отбивающимся от работорговцев. Нет, он был холодным, злобным убийцей.

И он ни о чем не жалел. Не тогда, когда это обеспечивало безопасность Сорчи.

Это все, что имело значение.

Это, и то, что она его не боялась.

Сорча не казалась испуганной, когда, наконец отступила, чтобы осмотреть свою работу. Она одобрительно кивнула и вытерла руки тряпкой.

— Только не перенапрягайся, — сказала она.

Когда он весело фыркнул, она изогнула одну из своих умопомрачительных бровей.

— Не буду, — пообещал он в хорошем настроении.

Дерзкая ухмылка вернулась, и Сорча неторопливо отошла, чтобы взять свой кинжал. Покачивание ее бедер притягивало его взгляд, гипнотический ритм заставлял забыть, что он может снять тунику.

В груди сжалось, и на него нахлынуло ощущение, мало чем отличающееся от прежней ярости берсерка. Но это был не гнев, не ярость и даже не простая похоть. Сладкое и густое, как сироп, тепло разлилось по нему, мягкое, как кончики пальцев. Кончики ее пальцев.

Зная Сорчу всего несколько дней, Орек уже был так… привязан к ней.

Он даже не мог высмеять себя за то, что чувствовал себя глупым волчонком, следовавшим за ней по пятам, горя желанием увидеть, что принесут их уроки.

Орек все еще был шокирован тем, что она обратилась с подобной просьбой, и пока она не заговорила об этом сегодня утром и не начала готовиться, он не совсем верил в то, что она говорила серьезно.

Но когда она приняла боевую стойку, готовая начать, он снова был поражен, обнаружив, что она настроена серьезно.

Им действительно не следовало задерживаться, следовало продолжать свой путь и постараться оторваться от всех, кто следует за ними, кого-то похуже. Орек, однако, постепенно начинал понимать, что он ни в чем не может ей отказать.

Он не смог сдержать легкой усмешки, увидев ее позу. Уперев руки в бедра, он преодолел расстояние между ними несколькими широкими шагами.

Его ноздри раздулись, когда ее зрачки расширились, и он подумал, что ему померещился ее вздох и легкий румянец, когда на нее упала его тень.

Она моргнула, открыв рот, чтобы задать еще один из своих вопросов, когда он зацепил ее ботинком за ногу и одним движением отправил задом на землю.

— Уф!

Она снова моргнула, глядя на него, на этот раз снизу вверх.

Орек сохранил улыбку на лице, хотя внутри все скрутилось от волнения, когда он наклонился, чтобы предложить ей руку. Он не мог вспомнить, когда в последний раз играл, и надеялся, что только что ничего не испортил.

— Такие стойки хороши на дуэлях, но глупы для драк, — объяснил он, поднимая ее после того, как она вложила свою руку в его.

Отряхая зад от листьев, Сорча усмехнулась.

— Достаточно справедливо.

— Начнем с чего-нибудь более простого. Покажи мне, как ты сжимаешь кулак.

Сорча прищурилась.

— По-моему, ты все выдумал.

Орек фыркнул.

— Я бы не стал.

Ей очень понравились истории Орека, он был одаренным рассказчиком, и когда он рассказал ей все орочьи истории, которые знал, она с жадностью проглотила их. Несмотря на то, что в целом Орек был тихим мужчиной, он оживал во время своих рассказов. Когда они ужинали у костра, теплое сияние отбрасывало на него драматические тени, которые он использовал в своих интересах. Его руки всегда двигались, и он знал, когда и как идеально понизить голос для эффекта. Когда они шли днем, он был не менее оживлен, хотя она не могла наблюдать за ним так пристально, поскольку приходилось высматривать случайные камни, на которых легко можно было подвернуть лодыжку, и сусличьи норы.

Сегодня на очереди были рассказы о русалках, и он провел большую часть утра, пытаясь убедить ее в их правдивости, но она все еще не верила до конца.

— Но ты никогда не слышал о мужчинах-сиренах. Только о русалках на северном побережье.

— Говорят, самцы даже красивее самок, поэтому русалки ревниво охраняют своих мужчин.

— Кто говорит?

— Легенды.

— Ммм-ммм, — с сомнением промычала она.

— Я пересказываю то, что слышал сам.

— Но почему они позволили спрятать себя?

— Может быть, им нравится, когда за ними ухаживают, — сказал он таким звучным рокотом, что Сорча почувствовала его до кончиков пальцев ног. Это было почти как мурлыканье, и не должно было быть таким… приятным.

На его губах заиграла загадочная усмешка, позволив выглянуть лишь намеку на клыки. Это смягчило широкое, жестокое лицо, и Сорчу потянуло так же верно, как мотылька на пламя. Несколько дней пути рядом с этим мужчиной, и она начала понимать, что в нем есть что-то почти… прекрасное. Он был крупным и мог быть жестоким, а на его лице часто прорезались жесткие морщины, но так же, как высочайшие горные вершины поражали своей красотой, Орек творил это с ней.

Сочетание человека и орка в его чертах и линиях создавало нечто не чудовищное или странное, а удивительное.

Она почувствовала, как румянец пополз вверх по шее, и отвела взгляд, сосредоточившись на всем, чем угодно, кроме него.

Они шли вдоль реки уже несколько дней, пейзаж вокруг постепенно зеленел. Они оставили позади выносливые сосны и ели, усеивавшие землю сухими иголками и острыми шишками, и теперь шли под гигантскими секвойями и раскидистыми кедрами. Толстые заросли клевера и молочая устилали лесную подстилку, спускаясь до самых валунов, окаймляющих реку. Хотя осень наступала еще до похищения Сорчи, погода еще не стала слишком холодной, по крайней мере, перед самыми темными ночными часами. Она могла только надеяться, что тепло продержится.

До сих пор их путешествие, за исключением нападения работорговцев, было довольно легким. Приятным. Она знала, что в основном это было благодаря ее попутчику.

Сорча прочистила горло, все еще борясь с румянцем.

— Я все еще думаю, что ты шутишь.

Он снова ухмыльнулся.

— Тебе придется спросить русалку, когда увидишь ее в следующий раз.

— О, конечно, да, в следующий раз, конечно, — фыркнула она. — Я сомневаюсь, что и она скажет мне правду.

— Хм, — промычал он, — тогда, я полагаю, тебе просто придется довериться мне.

Орек вернулся в их лагерь, чувствуя себя немного менее напряженным. Голова все еще была влажной после купания в холодной реке, он повел плечами, чтобы расслабить мышцы, пока остывала кровь.

Это была пятая ночь после нападения, и, как и остальные, Орек нашел момент ускользнуть в сумерки, чтобы взять свой член в руки. Он безжалостно дрочил, представляя, что это ее маленькие и мягкие ладони трогают его, мечтая о том, каким должно быть ее прикосновение. Он стискивал клыки и рычал ее имя, когда спускал в реку, позволяя воде унести тяжелый запах и его острую, щемящую тоску — по крайней мере, на мгновение.

Теперь каждый день он наполнял свою голову воспоминаниями и образами ее улыбки, ее смеха, пышного изгиба задницы и выпуклостей груди. Когда он оглядывал лес, он видел очертание ее талии повсюду, в излучине реки или на склоне ветки дерева. Он мечтал зарыться лицом во все эти кудри, и у него чесались руки накрутить их на пальцы. Он жил ради того, чтобы ее глаза заблестели, а губы, эти проклятые плюшевые губы, изогнулись в улыбке. Его не волновало, что она часто дразнила его — нет, он действительно наслаждался этим, жил каждым ее словом, даже если это было за его счет.

Потому что это означало, что ей было легко с ним. Потому что это означало, что она видела в нем не опасность, а… друга.

И друг был намного лучше врага или угрозы. Даже если его мысли о ней редко оставались просто дружескими.

Ореку было не привыкать удовлетворять свои потребности самому. Он был мужчиной в расцвете сил, но одиноким — он делал это, чтобы немного снять стресс или просто потому, что ему было скучно. Сородичи-орки не были застенчивыми, он был свидетелем того, как многие члены клана предавались оргиям, или как другие соплеменники занимались сексом, и как животные устраивали гон в лесу. Он даже сталкивался не с одной парой людей, охваченных страстью.

Он повидал всевозможные виды совокуплений, все виды страсти и игр, и часто был взволнован увиденным. Иногда он сохранял воспоминания о том, как мужчина крутил бедрами, или о стонах удовольствия, издаваемых женщиной, и использовал их, чтобы доставить себе удовольствие.

Однако сейчас все, о чем он мог думать, была она.

Какие звуки она бы издавала, когда он вот так двигал бедрами, доставляя ей больше удовольствия, чем они оба могли вынести, это преследовало его мысли во сне и наяву.

Это была самая сладкая пытка.

Часть его знала, что его мысли шли по опасному, судьбоносному пути. С которого он не скоро сможет свернуть, если вообще когда-либо сможет. Как только орк принимал и инициировал связь с парой, что-то фундаментальное и необратимое изменялось внутри него. Вот почему к брачным узам относились так серьезно — и многие в его клане их избегали.

По большей части Ореку было все равно. Эта часть хотела, чтобы ее запах остался в его легких, а ее улыбки — в его жизни.

Орек никогда не был безрассудным, никогда не мог себе этого позволить. Глупость его бы давно убила. Возможно, тогда его должно было беспокоить то, как беспечно он шел навстречу краху, поскольку из этого влечения могла получиться только катастрофа, но он не мог это остановить. Не хотел.

Но стоило ему вернуться в их лагерь, как вся тяжелая работа рук пошла прахом.

Сорча склонилась над щенком, говоря ему всякую чушь и почесывая живот, пока Даррах катался по земле и пытался укусить ее за пальцы.

Он знал, что попал в беду — он и раньше испытывал похоть, позволял своим мыслям безудержно вращаться вокруг оркцесс. Он представлял, как будет лежать с ними, обладать ими в течение ночи, наконец-то исследовать чужое тело и получать ответные прикосновения. Каково это — наконец-то погрузить свой член в тепло жаждущей женщины? В юности его мучили сомнения.

Когда же он смотрел на Сорчу, ему хотелось всего этого и гораздо большего. Он хотел заключить ее в объятия и прижать так сильно, что она стала бы частью его, так близко, что никогда не смогла бы ни уйти, ни расстаться с ним. Он хотел узнать, каково это — быть внутри нее, окруженным теплом, и слышать, как ее стоны эхом отдаются в его ушах.

Орки были алчными существами, и он желал ее так яростно, что уже знал — пути назад нет. Вероятно, он знал это еще до того, как его член впервые встал на нее.

Он слышал о том, что самцы испытывают подобные чувства и делают всякие глупости, чтобы угодить своим самкам. Истории, которые он слышал, и совокупления, которые он видел в клане, сбили его с толку, потому что он не мог себе представить, что так сильно потеряет голову — глупость убивает.

Затем Сорча улыбнулась.

Судьба, он был таким глупым. И он не собирался останавливаться.

Потому что никто не сказал ему, никто не предупредил о том, насколько увлекательными будут такие чувства.

Затем она улыбнулась ему, позволив Дарраху укусить один из пальцев, зажатых между его детскими лапками.

Сердце Орека забилось в неровном ритме.

Внутри него всегда было уродство, часть, которая причиняла боль, завидовала и желала, и даже она была влюблена в нее. С ней, для нее, все было по-другому — темное чувство собственничества, которое все еще хотело, но также тосковало и беспокоилось. Оно хотело заботиться о ней.

Когда он мог, он просыпался раньше нее, чтобы начать утренние приготовления и прибраться в лагере. Он поднимал ее рюкзак с земли, чтобы она могла просунуть руки в ремни. Он придерживал уголки одеял, когда она настаивала на том, чтобы аккуратно сложить их перед отправкой в путь. Он всегда отдавал свой лучший мех, — заслуга этой темной части души, нуждавшейся в том, чтобы ей было тепло, комфортно и безопасно.

И чтобы она была окружена чем-то, что пахло им.

О, да. У него были большие неприятности. Раньше он никогда не заботился о чем-то или ком-то, считал себя неспособным к этому.

Но он был более чем способен — и так, так хотел.

Упрямая женщина настаивала на том, чтобы все делать самой, и даже пыталась заботиться о нем. Он позволял ей, когда это означало прикосновения, и, честно говоря, не только темная сторона хотела впитать в себя ее внимание. Он позволял ей быть полезной, нанося мазь или подавая ему ужин. Казалось, она хотела этого, и ему нравилось наблюдать за ней. Когда ее внимание было сосредоточено на задании, он мог смотреть на нее сколько угодно, не опасаясь быть пойманным.

Действительно, волчонок.

— Выглядит безопасно? — спросила она, вставая. Она кивнула в темноту, туда, где река протекала недалеко от их лагеря.

У него перехватило горло, и он кивнул.

— Сомов нет? — она с отвращением сморщила нос.

Позавчера утром они видели всего одного, и она содрогалась от ужаса, отказываясь подходить к воде весь остаток дня.

— По крайней мере, никого, кто хотел бы меня видеть.

Она нахмурилась, но все испортила усмешка.

— Тогда я пойду умоюсь.

— Держись у берега.

Махнув рукой, она ушла в темноту, и Орек воспользовался паузой.

Он подхватил Дарраха и взвалил его на плечо, пока готовил их постели на ночевку.

Когда он развернул свой большой мех, что-то выпало на землю со звонким шлепком. Орек опустился на колени и поднял кошелек с монетами.

Лес отозвался эхом от его раскатистого смеха.

Непрерывный дождь барабанил по брезенту, отдаваясь эхом в их маленькой импровизированной пещере. Они и раньше путешествовали под дождем, не торопясь надевать плащи из промасленной кожи и укрывать рюкзаки, но до сих пор к ночи дождь прекращался.

Сегодня вечером не повезло.

Не проливной, но, тем не менее, настойчивый дождь заставил их разбить лагерь пораньше. Ореку потребовалось немного времени, чтобы найти то, что он хотел, и они, наконец, расположились между двумя огромными поваленными секвойями. Своего рода палатка в виде натянутого поверх брезента обеспечивала укрытие от дождя, но не от холода.

Сорча сидела на своем спальном мешке, пытаясь согреть ноги. Ее ботинки стояли у волокнистой коры дерева, поверх были разложены влажные носки.

Поскольку этим вечером костра не было, они разложили свои спальные мешки поближе друг к другу. Сорча втиснулась в дальний угол пространства, образованный примыкающими друг к другу стволами. Орек постелил чуть поодаль, изголовье на уровне ее бедер, так что он будет тем, кого встретит любой глупец, который сунется вынюхивать в их убежище.

Орек, нырнул обратно в укрытие, низко пригнувшись для этого. Он натянул за спиной свой непромокаемый плащ, образовав что-то вроде двери. Это перекрыло большую часть прохода, закрыв их и от света, но также избавив от брызг дождя, падающих снаружи.

Орек тяжело опустился на свой спальный мешок, темнота скрывала большую часть его лица, оставляя только силуэт. Это не помешало Дарраху радостно взвизгнуть, слезть с колен Сорчи и забраться к нему.

— Ты нравишься ему больше.

— Это потому, что я таскаю ему морковку. Не так ли? — спросил он щенка, держа его в оставшемся луче скудного света. — Посмотри на этот живот.

— Я бы накормила его морковью, если бы она у меня была.

— Тебе нельзя ее доверять, — глубокомысленно заметил он. — Если вы будете вдвоем, то вся она вмиг исчезнет.

— Это правда.

Даррах ворчал и рычал, играя с большими, тупыми пальцами Орека.

Сорча наблюдала за происходящим, по крайней мере, насколько это было возможно в полумраке, расчесывая пальцами свои кудри, пока Орек играл с щенком. Он часто делал это перед сном, чтобы утомить его, ведь еноты были ночными созданиями, а Даррах все еще совсем ребенок. Если бы он выспался днем, то не спал бы всю ночь, лазая по ним или роясь в рюкзаках в поисках еды.

— Ах, б'ррук, даррах, — выругался он, когда Даррах попытался погрызть костяшки его пальцев.

Всякий раз, когда енот становился слишком буйным или слишком резким, Орек мягко упрекал его по-орочьи. Она не думала, что он осознавал, когда возвращался к родному языку. Когда он разговаривал с щенком, его язык не казался ей таким уж странным или жестким. Как и большая часть того, что он говорил, это звучало успокаивающим мурлыканьем, от которого у нее поджимались пальцы на ногах.

— Тебе не будет холодно? — спросил он ее, пока щенок боролся с его рукой.

— Нет, здесь довольно уютно.

Большой орк уже занял большую часть укрытия, и стало немного теплее. Она предпочла бы огонь, чтобы хотя бы высушить носки и размягчить вяленое мясо, но и этого вполне хватало.

— Я не знаю, сколько дней у нас есть до того, как ночью ударят морозы, — сказал Орек. — Я могу сделать для тебя палатку из этого, — он коснулся брезента над ними.

— Хм, — она заставила себя подумать, даже когда немедленное отрицание почти сорвалось с губ.

По правде говоря, были моменты, когда она просыпалась посреди ночи, возможно, потому, что слышала странный шум, или потому, что ее тело все еще не привыкло спать в таком незнакомом месте после того, как она провела почти все ночи своей жизни в спальне дома. Когда она просыпалась, то смотрела поверх потухшего огня, выискивая форму его тела.

Часто он был всего лишь силуэтом, огромная грудь поднималась и опускалась во сне. Иногда она могла разглядеть более мягкие линии его лица во сне, которые заставляли его выглядеть моложе. Иногда это был просто мягкий отблеск пылающего огня в его темных волосах.

Что бы это ни было, этот смутный вид его тела развеивал ее страхи. Видя его, она чувствовала себя лучше.

Этого не сделать в палатке.

Тем не менее, она сказала:

— Я подумаю об этом. Но есть что-то такое, что можно рассказать только во время ночевок под звездами.

Он хмыкнул в знак согласия.

Ей это понравилось. Ей многое нравилось в этом мужчине.

Ей нравилось, как нежно он обращался с Даррахом, укрывая крошечное тельце в гнездышке, сделанном из капюшона с меховой подкладкой, который был слишком теплым, чтобы надевать.

Ей нравилось, что он всегда проверял, насколько ей удобно, или расспрашивая ее, или находя минутку, чтобы осмотреть ее постель на ночь. Ей нравилось, как бугрились и двигались мышцы на его плечах и спине, когда он снимал верхнюю куртку, оставаясь в тунике.

Ей нравилось, каким теплым он был.

Обменявшись еще несколькими любезностями, они улеглись спать.

Хотя ее одеяла были удобными и не промокали из-за подкладки, которую Орек постелил на землю, и хотя в маленькой пещере их убежища вскоре стало тепло и уютно, и даже темнее, чем ночью снаружи, и хотя дождь лил в успокаивающей ритме, ей потребовалось гораздо больше времени, чтобы заснуть.

Она лежала без сна, зная, что Орек тоже не спит.

Его дыхание было ровным и легким, но за те дни, что они были вместе, она поняла, что он никогда не засыпал раньше нее. Всегда дежурил.

Это ей тоже нравилось.

Он ей нравился.

Сорча глубже зарылась под одеяла и вздохнула, желая, чтобы ее мысли успокоились. Но когда орк был так близко, она не думала, что это возможно.

Она осознавала, что его голова находится менее чем на расстоянии вытянутой руки. Потребовалось невероятное количество воли, чтобы не зашевелить бедрами.

Он нравился Сорче.

О, она чувствовала влечение и раньше. Хотя ее жизнь была заполнена семьей и обязанностями на конюшнях, у нее было несколько интрижек и даже один роман с молодым человеком из деревни. Ничего слишком серьезного, особенно когда некоторые из них начали поднимать шум по поводу брака и ожидали, что она бросит свою семью.

Сорча никогда не сделала бы этого. Несмотря на то, что родственники раздражали ее, она любила их больше жизни.

Она была не прочь пошалить, и, по правде говоря, большинство из этих похождений были именно такими: любопытство, которое нужно было удовлетворить, или приятный способ скоротать час. Она усвоила ценные уроки, например, что ей нравится, а что нет, а также научилась читать партнера.

Она почувствовала, что мысли оживают, и повернулась к стволу дерева, так как не могла ослабить растущее давление в голове. Слегка углубив дыхание, она успокоилась. У орков было превосходное обоняние, и, оказавшись в ловушке в их убежище, она знала, что ему достаточно малейшего намека, чтобы точно понять, о чем она думает.

Разве это было бы так уж плохо?

Ну… она, честно говоря, не знала.

По мере того, как росли их совместные дни, Сорча тоже обращала на него внимание. Она с тревогой ждала его легких улыбок, находила очаровательным этот намек на вспышку его клыков. Хотя поначалу ширина его плеч и груди, возможно, пугала ее, она не раз представляла, как проводит руками по этому зеленому телу, ощущая его силу на себе.

Ей было немного стыдно за то, что она наносила мазь гораздо дольше, чем ему было нужно.

Сейчас на нем едва осталась царапина, заживающая гораздо быстрее, чем это возможно для человека. Мазь тут ни при чем, и это была пустая трата важного запаса, но она все равно пользовалась этим предлогом как возможностью прикоснуться к нему.

Она была бы более смущена этим, если бы не находила вид своей загорелой, но все еще персиковой кожи на фоне его зеленой плоти — завораживающим. Точно так же, как у людей с загаром и коричневым цветом кожи, зелень орков отличалась по цвету и текстуре. Его веснушки были темно-зеленого цвета, и она обнаружила, что его кожа действительно потемнела от солнца, она заметила разницу, когда он сменил тунику.

О, нет, я снова думаю о его груди.

Она пошевелила бедрами так тихо, как только могла.

Она должна была остановить это. Он был ее компаньоном, ее телохранителем. Возможно, он был бы рад авансу с ее стороны, но, возможно, и нет. Она не могла позволить себе потерять его сейчас, не тогда, когда она все еще была так далеко от дома. И мне нужно вернуться. Хотя они не сталкивались ни с чем опасным со встречи с работорговцами, путешествие все равно было трудным, и не только его сила и компетентность облегчали ей путь. Его общество помогало ей оставаться в здравом уме.

В своей жизни Сорча редко бывала одна. Да, она выкраивала день то тут, то там, иногда отсиживаясь у тети Софи, а иногда отправляясь в Дундуран навестить подругу Эйслинн. Именно туда она направлялась в тот день, когда ее схватили, а ведь она неделями предвкушала свой день в замке с Эйслинн.

В детстве у нее были и другие друзья, но по мере того, как росла ее семья и она сама, большинство отошли на второй план. Растения, которые были оставлены без питания, увядали и погибали. Но ее матери нужна была помощь, нужно было содержать конюшни. К счастью, Эйслинн, как дочери и старшему ребенку лорда Дарроу, не было отказа. Она сохранила их дружбу силой воли, и Сорча всегда с нетерпением ждала возможности навестить подругу и послушать долгожданные сплетни.

Несмотря на то, что Эйслинн Дарроу была немного старше Сорчи и, к отчаянию своего отца, все еще не была замужем. Имея младшего брата в качестве очевидного наследника, она не видела особых причин принуждать себя к браку. Вместо этого она заполняла свои дни делами, которые ей нравились, и продолжала учебу. Сорча могла часами восхищенно слушать, как Эйслинн потчевала ее историями о том, что она делала и о чем читала.

Были времена, когда Сорча сгорала от зависти к свободе, которая была у Эйслинн.

Выросшая на рассказах о подвигах отца-рыцаря и репутации благородного лорда Дарроу, Сорча иногда представляла себе собственные приключения. Путешествия по миру, выискивая интересных людей и истории.

Но все это были фантазии — она никогда бы не бросила свою семью.

По крайней мере, по своей воле.

И все же она здесь, все еще за много миль от дома, лежит в странном лесу у странной реки со странным мужчиной.

Ну, не такой уж и странный.

Сорча подперла руками подбородок и снова попыталась успокоиться.

Мысли об Эйслинн заставили ее задуматься о том, как мало друзей у нее было вне семьи. Как мало у нее вообще было всего вне семьи. Сорчу это не возмущало, она любила семью, но, возможно, это объясняло ее растущую привязанность к Ореку.

В самой страшной опасности в ее жизни этот мужчина предложил ей безопасность, и она приняла ее.

Он был ее компаньоном, союзником, а теперь, возможно, и другом.

Сорче нужны были друзья.

Ты же не фантазируешь о том, что друзья могут прижать тебя к ближайшему дереву.

Нет, но она возложила это на его плечи. В конце концов, они были великолепны. Как можно было ожидать, что она не будет мечтать о них, уютно завернувшись в свои одеяла?

Сорча вздохнула, чувствуя, что сон наконец-то захватывает уголки ее сознания.

Она заснула, уговаривая вести себя прилично. Держать руки подальше от орка и сохранить остатки мази. Скоро она будет дома.

11

Орек неподвижно сидел на валуне, немного злясь, но в основном забавляясь, позволяя Сорче продолжать суетиться вокруг него.

Он сказал себе, что это хорошее развлечение от предстоящего утра — ему еще предстояло выяснить, как она уговорила его сопровождать ее в человеческую деревню, на которую они наткнулись вчера. Им не помешали бы кое-какие припасы и еда, и хотя Сорча была согласна пойти туда сама, прошлым вечером она привела доводы в пользу того, чтобы он пошел с ней, чтобы действительно увидеть человеческий город. В мягкой темноте, когда ее лицо освещалось янтарным светом огня, ее доводы имели смысл.

Теперь, при свете утра, он не был так уверен. Ни одно животное не хотело идти навстречу опасности, и именно так это ощущалось, даже если она все утро рассказывала о множестве вещей, которые они могли там увидеть и купить.

Город был довольно большим, намного больше тех, что он встречал во время охоты. На старой карте, которую она раздобыла, это место называлось Кинвар, и Сорча сказала, что хотела бы посмотреть, что там есть. Орек подумал, что в ней могло бы возникнуть немного мрачного любопытства, встретят ли ее с такой же враждебностью, как в Биррине.

Взволнованное рычание подступило к его горлу при мысли о том, что кто-то оскорбит ее.

Желание защитить ее было главным фактором, заставившим его согласиться на этот довольно глупый план. Она объяснила, что в капюшоне и перчатках он вполне сойдет за человека. Да, большой, но он был достаточно человечен по форме и облику. Полноправный сородич-орк, с клыками, острыми скулами и выступающими носом, был бы сразу отмечен.

— Но ты, — настаивала она, — должен отлично вписаться.

Он не мог сдержать укол любопытства. Орек не боялся людей Кинвара, сомневался, что они вообще знали бы, что делать с орком, если бы узнали его. Чего он действительно боялся, так это того, что ситуация может ухудшиться. Он мог бы позаботиться о себе сам, но ему приходилось заботиться не только о себе.

Ему нужно было заботиться о Сорче.

И он это делал. Очень решительно.

Итак, он использовал эту решимость и ее суету, чтобы отвлечься — хотя, если честно, он позволил ей продолжать возиться с углом наклона его капюшона, потому что это означало, что она стояла близко, как раз в широком пространстве между его ног. Ее запах был сильным, и он мог просто чувствовать тепло ее нежной кожи.

Он был настолько загипнотизирован ритмом пульса на ее шее, что пропустил мимо ушей все, что она только что сказала.

С торжествующим возгласом Сорча отступила на полшага назад и уперла руки в бедра, обозревая свою работу.

Ему сразу же стало не хватать ее близости.

— Этого должно хватить. Теперь ты, — она потрепала Дарраха по носу, пока тот лежал, свернувшись калачиком на шее Орека под его волосами, — просто оставайся под капюшоном, и с нами все будет в порядке. Позвольте говорить мне и золоту.

Орек хмыкнул в знак согласия. В любом случае, ему не нужно было ни с кем разговаривать в деревне.

— Не смотри так восторженно, — поддразнила она.

Когда она пошла взять свой рюкзак, Орек мгновенно оказался рядом и поднял его. Она пробормотала слова благодарности, повернулась и просунула руки в ремни.

— При первых признаках неприятностей мы уходим, — сказал он.

— Да, да. Я знаю правила, — она отмахнулась от его беспокойства. — Все будет хорошо. А теперь пойдем. Я чувствую запах выпечки отсюда.

Не зная точно, что такое эта выпечка, и безумие это или нет, Орек последовал за ней в человеческий город.

Сорче еще никогда не было так легко сбивать цены. Когда Орек нависал над ней, как грозовая туча, готовая скатиться с горы, торговцы, казалось, были счастливы дать ей то, что она хотела, по более чем справедливой цене.

Возможно, она должна была чувствовать себя виноватой, используя своего спутника для запугивания торговцев и лавочников, но, отправляя в рот еще один сушеный абрикос, она просто не могла беспокоиться.

Сорча, наслаждалась жизнью, почти плыла по главной улице города, где в базарный день были расставлены магазины, киоски и тележки. Разноцветные навесы и палатки ярко сияли в солнечный осенний день, а дети толпились вокруг в поисках самых вкусных угощений и безделушек. Взрослые торговались, лошади дремали, а на рынке звучала знакомая жужжащая мелодия, которая успокаивала Сорчу. Казалось, рыночные дни по всему Эйреану были одинаковыми, а Сорче всегда нравилось ходить на рынок дома.

Получал ли удовольствие ее спутник — это совершенно другой вопрос. Она не была точно уверена. На первый взгляд, с этим каменным лицом, опущенными губами и нахмуренными бровями, она бы сказала «нет». Тем не менее, он продолжал идти с ней, терпеливый и спокойный. Жители деревни обходили его стороной, ширина могучих плеч не приглашала никого остановиться и достаточно долго всматриваться в лицо, скрытое в тени глубокого капюшона.

Когда они обогнули очередную палатку, в животе у Сорчи заурчало. Несмотря на то, что она была почти полна абрикосов, желудок понял, что они нашли то, за чем действительно пришли сюда. Выпечка. В этот момент она совершила бы преступление за кусок хрустящего хлеба, и невыносимо было думать о том, на что бы она пошла ради чего-нибудь, посыпанного сахаром или начиненного джемом.

— Еще всего несколько вещей, — заверила она Орека. Они уже нашли более важные припасы, в которых нуждались, например, еще одну миску, нож для чистки овощей и больше пар носков.

Орек хмыкнул в знак согласия.

Прежде чем зайти в нужный магазин, она протянула еще один кусочек абрикоса. Из-под капюшона высунулись две маленькие лапки и схватили его. Фрукт исчез в тени капюшона, и Сорча услышала тихие причмокивающие звуки, когда Даррах откусил кусочек от очередного угощения.

Она заговорщически наклонилась и прошептала:

— Я еще стану его любимицей.

Орек весело фыркнул, хотя никто другой, вероятно, не смог бы этого сказать, учитывая его все еще хмурый вид.

Сорча знала, что большинство сочло бы ее идею и настойчивость взять его с собой в базарный день в человеческий город — глупыми, Она подозревала, что Орек и сам так считал. Хотя в нечеловеческих народах не было ничего неслыханного, их нечасто видели на протяжении десятилетий, и уж точно они не появлялись на рынках страны.

Почему же она не только предложила это, но и настаивала, было непонятно даже ей. Идея пришла ей в голову накануне, и иногда, когда у нее появлялось озарение, она просто не могла от него избавиться.

Войдя в пекарню, чувствуя запах теплых дрожжей и тающего масла, Сорча подумала, что, возможно, это что-то вроде благодарности. Она понимала, что означало для Орека ее освобождение и возвращение домой — его жизнь со своим бывшим кланом закончилась. Он мало рассказывал о своей жизни в клане, но из того немногого, что он сказал, и всего того, чего он не сказал, она могла только предположить, что жизнь там была так же жестока, как и истории, которыми славились орки.

Тем не менее, его жертва не осталась незамеченной или неоцененной. Возможно, она хотела, чтобы он увидел, какой может быть новая жизнь. К людям нужно привыкать, и может потребоваться время, чтобы найти подходящую для него обстановку, но он мог начать новую жизнь на севере. Возможно, она хотела, чтобы он увидел все, что может предложить такая жизнь.

Это была важная причина, по которой она купила в пекарне два пирога с хрустящей корочкой.

Возвращаясь со своей добычей, она не смогла сдержать самодовольной ухмылки, наблюдая, как его карие глаза метаются между ее покупками, не совсем уверенные в том, куда смотреть.

— Наконец-то, это то, за чем мы пришли, — радостно воскликнула она, протягивая ему вишневый пирог.

Орек осторожно взял его кончиками широких пальцев, как будто тот мог развалиться от малейшего нажатия. Он долго держал пирог перед лицом, просто глядя на него, в то время как две маленькие хватающие лапки и шмыгающий нос тянулись за угощением из-под капюшона.

— Он не кусается, — сказала Сорча с полным ртом пирога с заварным кремом, не заботясь о том, насколько грубо это прозвучало, — если только вишни не недозрелые.

Он снова фыркнул, на этот раз с сомнением, и медленно отправил почти весь пирог в рот, оставив кусочек для Дарраха. Щенок успел облизать лапы, прежде чем Орек закончил жевать и глотать.

Сорча хихикнула над его очевидным недовольством.

— Хорошо, никаких вишен. Как насчет яблок?

Они еще раз обошли рынок, чтобы купить еще кое-что в дорогу. Все это время Сорча угощала своего спутника выпечкой, решив найти то, что ему понравится. Они быстро поняли, что у него нет пристрастия к чрезмерно сладкому, но ему понравился мясной пирог. Он съел два больших куска, за которыми последовало одобрительное фырканье.

Очевидно.

Довольная тем, что съела свой пирог, Сорча неторопливо прошла через последний прилавок, чувствуя себя немного более освоившейся. Знакомая рыночная площадь в городке, мало чем отличающимся от ее родного Гранака, вселила в нее некое подобие надежды. Никто не пялился на нее и не насмехался, называя орочьей шлюхой. Никто не пытался выгнать их из города. Это были мелочи, но она была благодарна за них.

Она отдала Дарраху один из последних сушеных абрикосов, когда ее внимание привлек заинтересованный оклик.

Сорча оглянулась и увидела торговца, стоявшего в своем ларьке и махавшего им рукой.

Орек рядом с ней напрягся от внезапного внимания.

— Эй, вы там, — настаивал мужчина.

В мужчине не было ничего особо примечательного: повседневная туника и поношенный кожаный жилет, шерстяная шапка и седая борода. И все же ей не понравилось, как сально он улыбнулся, его глаза блуждали по шее Орека.

Сорча повернулась к нему, но не подошла.

— Да? — сказала она, разглядывая множество шкурок и мягких голов животных, висящих в его будке.

— Заплачу вам справедливую цену за щенка, — предложил мужчина.

— Енота?

— Да, да. Сейчас он мал, но если кормить его всю зиму, шкура будет идеальной, — мужчина помахал рукой у себя за спиной. — Их трудно поймать в это время года. Я могу избавить вас от необходимости кормить его.

Сорче не нужно было смотреть на Орека, чтобы почувствовать исходящую от него ярость. Это было сродни тому, что она почувствовала, когда работорговцы предложили выкупить ее у него.

Ее спутник сделал зловещий шаг вперед.

— Не продается, — прорычал Орек.

Мужчина поднял руки.

— Я понимаю, что привязаться к нему легко. Будьте уверены, он будет жить в комфорте с друзьями, пока не придет время, — он махнул рукой в темный угол будки. Она не заметила раньше, но там было беспорядочно расставлено несколько клеток, набитых взрослыми енотами. Слишком большие для клеток, они смотрели на нее тусклыми, несчастными глазами.

В груди Орека зародилось рокочущее рычание, и услышала его не только Сорча. Глаза торговца расширились, и Сорча могла поклясться, что увидела, как волосы на его руках встали дыбом, когда Орек приблизился. Так близко, что торговец должен был разглядеть, что кто-то, нависший над ним, не был человеком.

Орек бросил на прилавок две золотые монеты. Они приземлились с громким шлепком, одна покатилась на ободке с оглушительным звоном в тишине, прежде чем упасть плашмя.

— За всех, — сказал Орек, и ничего больше.

Сорча и торговец уставились на него в потрясенном молчании.

Вот так, прежде чем разбить лагерь на ночь в миле от города, Сорча приняла участие в великой акции по освобождению енотов. На золото, которое Орек дал торговцу, они также купили ужасные капканы, а животных унесли подальше в лес, прежде чем выпустить.

Пятеро енотов умчались в чащу, радостно щебеча. Даррах, сидевший на своем месте в руке Орека, шмыгнул носом и начисто облизал лапы от кусочка моркови, которой ему только что скормил орк.

— Я думаю, тебе нравится освобождать бедные, плененные души, — сказала Сорча с улыбкой.

Даже несмотря на сумерки, она увидела, как он покраснел. Это согрело ее так, что защемило сердце. Она знала других людей с таким же жестоким началом жизни, изгнанных или отвергнутых, и многие превратили эту тоску в гнев на мир. Не зная никакой любви, доброты или сострадания, они сами их не имели и сеяли жестокость в мире, которому никогда не было до них дела.

На ум приходит Джеррод Дарроу.

Каким-то образом этот крупный мужчина вместо этого развил в себе больше доброты и сострадания, чем она видела у людей с совершенно нормальной жизнью. Он восполнил недостаток не насилием или презрением, а своей собственной добротой. Ему не обязательно было быть добрым. Ему также не обязательно было быть порочным — равнодушие было бы понятным следствием несправедливости обстоятельств его жизни.

Вместо этого этот мужчина был неизменнотерпеливым и добрым. Это было чудо.

И оно заставило Сорчу понять, как ей повезло, что именно он нашел ее в той палатке.

— Ты не думаешь, что Даррах должен пойти с ними? Его нога почти зажила, — не то чтобы она хотела расставаться с маленьким зверьком, но она заставила себя сказать это.

— Нет. Все они самцы, они не будут присматривать за щенком.

— Ну, ты мужчина, присматривающий за щенком.

— Это другое.

— Я знаю, — она подмигнула, когда он посмотрел на нее, смущенно нахмурившись. — Давай разобьем лагерь. У меня есть еще несколько мясных пирогов, которые мы можем разогреть.

12

Орек изо всех сил старался не показывать, что наблюдает за Сорчей, пока она готовится к предстоящему дню. Да, у него вошло в привычку бросать на нее взгляды каждые несколько мгновений — он говорил себе, что это для того, чтобы убедиться, что она в безопасности. Если это также подпитывало растущую в нем потребность просто видеть ее и взять любым доступным ему способом, так тому и быть.

Но на этот раз все было немного по-другому. Он затаил дыхание, пытаясь сдержать кривую усмешку, когда она села на бревно и начала надевать сапоги. Делая вид, что занят Даррахом, который не слишком любил, когда его игнорировали, и продолжал покусывать его пальцы, когда он отвлекался, Орек наблюдал краем глаза.

Ее стройная икра исчезла в обуви, а затем…

Она ахнула, стаскивая ботинок и переворачивая его.

Монетка упала в ее подставленную ладонь. Секунда, а затем Сорча фыркнула от смеха.

Надевая ботинок, она бросила на него восхищенный взгляд.

— Осмелюсь спросить, где остальные?

Орек просто пожал плечами, встал и поднял Дарраха к себе на плечо.

— Должна ли я беспокоиться о том, что весь день буду звенеть? — она рассмеялась, когда Орек поднял ее рюкзак, чтобы она просунула руки в ремни.

— Может быть, не стоит слишком быстро бежать по склону.

Смех Сорчи разнесся среди деревьев, когда они отправились в дневное путешествие, и Орек радостно заурчал, услышав его.

Однако к вечеру его хорошее настроение испарилось. Сорча нашла большую часть монет на ходу и положила их обратно в кошелек, но, даже отвлекаясь на это, она, казалось, тоже почувствовала его растущее беспокойство.

Сорча тихо шла рядом с ним, ее глаза были настороженными, она постоянно оглядывалась.

— В чем дело? — спросила она.

— Не знаю, — хрипло сказал он. Он не хотел быть с ней резким, но от ощущения, что за ними снова наблюдают, у него по спине пробежали мурашки. Хотя он и не был уверен, что кто-то прячется за деревьями, выслеживая их, он знал, что это хищник.

Он услышал ее резкий вздох, когда вытащил свой топорик из петли на поясе.

Едкий запах страха Сорчи рядом с ним пропитал воздух, но он ничего не мог сделать, чтобы успокоить ее, не тогда, когда его инстинкты не просто обострились, но стали сильнее, чем когда-либо.

За ними следили. Выслеживали.

И что бы это ни было, оно было гораздо опаснее, чем горстка людей-работорговцев.

Орек вдыхал всевозможные запахи, но преобладающим был запах страха Сорчи, и он ненавидел его. Он обжигал его легкие, и ему захотелось ударить по чему-нибудь кулаком.

Защитить. Уничтожить угрозу. Устранить. Защитить.

Ничто не мешало его обету, пока они продолжали идти через лес. Еще милю они прошли без происшествий, огибая рощу, держась деревьев. Снова найдя широкую реку, они оставили стремительные пороги слева от себя, а деревья справа.

Тишину нарушали только стук их ботинок по камням и журчание реки. Все животные затихли, подтверждая то, что он уже знал.

Он вытащил из-под капюшона дремлющего Дарраха и протянул щенка Сорче. Она прижала его к себе, ее рот вытянулся в тревожную линию.

Вскоре его сердцебиение присоединилось к журчанию воды и хрусту камней, и Орек напряг слух, стараясь отбросить грохот собственного пульса. Он сжал пальцы на рукояти топора и потрогал длинный охотничий нож, висевший у него на поясе.

Впереди берег реки упирался в высокий скальный выступ, прорезающий в реке неровную полосу. На его вершину взбирались деревья, а внизу камни были покрыты мхом, блестевшим в свете позднего утра, показывая, что перелезть через них невозможно.

Он увидел это и понял.

Это идеальное место.

Орек втянул в себя воздух и…

Каждая засада, с которой он когда-либо сталкивался, каждое мгновение мучений со стороны клана слились в одно мгновение — и сохранили ему жизнь. Нападение произошло быстрее, чем когда-либо прежде, сбив его в воду и разбросав камни, но инстинкт вовремя поднял его руку.

Орек отбил ножом топор, нацеленный прямо ему в голову.

Сорча закричала, когда Сайлас набросился на Орека, ощерив острые зубы и выставив конечности. Бритый череп следопыта сверкнул в дневном свете, отбросившем жуткие тени на его перекошенный рот.

Он обрушился на Орека подобно камнепаду, внезапному и разрушительному. Хотя он и был стройнее других сородичей, он все же был на полголовы выше Орека и использовал преимущество — свои более длинные руки и больший размер, чтобы загнать его глубже в воду.

Но Орек не прожил бы так долго, ничему не научившись.

Несмотря на то, что Сайлас был меньше других сородичей, он все равно сражался как орк.

Используя нож и топорик, Орек поймал топор Сайласа своим оружием, вывернув их с ужасающим металлическим скрежетом. Одним рывком он перекинул Сайласа через плечо и отправил топор острием в реку.

Сайлас с булькающим всплеском рухнул в воду, но через мгновение оказался на ногах, дав Ореку время только для того, чтобы встать между Сорчей и следопытом и крикнуть ей:

— Беги, черт возьми!

К его ужасу и разочарованию, она не двигалась, просто смотрела на него широко раскрытыми глазами, сжимая Дарраха в одной руке и кинжал в другой.

Поймав равновесие, Сайлас обнажил клыки и вытащил из-за пояса ужасный кинжал.

— Ты был глуп, коротышка, — прошипел следопыт по-орочьи. — Никто не крадет у Крула.

— Любая оркцесса с радостью переспала бы с ним, — прорычал в ответ Орек. — Ему не нужен человек.

Не сводя глаз со следопыта, он быстро сбросил свой рюкзак.

— Ах, но теперь, когда ее украли, он хочет ее еще больше. Ты думал, что твоей шлюхе-матери было плохо? Это ничто по сравнению с тем, что он сделает с этой девчонкой.

Ярость затопила Орека быстрее, чем неслась речная вода. И мужчина, и зверь оскалили клыки на следопыта, мускулы вздулись, готовясь встретить угрозу.

Черный взгляд Сайласа скользнул, как масло, поверх плеча Орека и злобно уставился на Сорчу.

— Надеюсь, она будет сражаться со мной до конца.

Моя женщина. Защити. Устрани угрозу.

Река и его собственная кровь стучали в ушах, какофонический звон — вот и все, что слышал Орек, когда взревел и отдался ярости.

У Сорчи скрутило живот, когда Орек прыгнул на другого орка, загоняя его дальше в реку. Их оружие встретилось в очередном ужасном скрежете металла о металл, звук, заглушающий ее ужас.

Даррах пискнул и задрожал, но, не в силах успокоить его, она засунула енотика в карман пальто и застегнула его на все пуговицы.

Она стояла на каменистом берегу реки, дрожа, совершенно бесполезная, наблюдая, как ее полукровка сражается с одним из своих сородичей. Битва была жестокой — только так можно это описать. Она никогда не видела ничего более жестокого, каждый удар наносился с тошнотворным хрустом.

Она видела, как он сражался с четырьмя людьми, но этот орк казался бесконечно опаснее. То, как он смотрел на нее перед нападением Орека, застряло в ее сознании, встало комом в горле, заставляя его сжаться.

Это тот самый, который заглядывал в палатку.

Она скорее бросилась бы в реку, чем пошла куда-либо с этим орком.

Со стоном боли топор Орека вылетел из его руки и с глухим стуком приземлился слева от нее. Сорча поспешила забрать его, следуя за дракой по берегу реки. Она прыгала по камням, чтобы не упускать орков из виду, пока они наносили друг другу удары кулаками.

Они продвигались все дальше в воду, ближе к бурлящим порогам, но по-прежнему не останавливались и не замедляли шаг. Сорча не могла отвести взгляд, когда они наносили удары, проливая кровь и обнажая клыки. Их огромные тела сталкивались с ужасными шлепками и хрюканьем, одного удара было достаточно, чтобы свалить человека. Кулаки и клинки двигались слишком быстро, чтобы уследить за ними, заставляя ее голову кружиться, как бурлящую белую воду.

Она ахнула, когда сверкнул нож орка, полоснув Орека по лицу. Кровь и вода брызнули ему в левый глаз, и он отшатнулся назад.

— Орек! — воскликнула она.

Ее руки были полны оружия, но она ничего не могла поделать!

Она не доверяла своей меткости — она могла попасть в своего орка, а не в злобного зверя.

Его голова дернулась на ее голос, и желудок Сорчи сжался. Орек отразил следующую атаку орка, но это был ложный выпад — другой нож поменьше сверкнул на солнце, прежде чем вонзиться в бок Орека.

— НЕТ!

Орек взревел и схватил орка за руку, прежде чем тот успел вонзить его поглубже. Рывком он отбросил орка от себя, освободив немного пространства.

— Беги, Сорча! — крикнул он, затем бросился на орка, поймав его примерно посередине и швырнув обоих в стремительную реку.

Течение подхватило их так быстро, быстрее, чем Сорча могла даже крикнуть. Она в ужасе смотрела, как река развернулась и унесла орков прочь, их головы исчезли под водой.

Не стой здесь просто так!

Со вздохом она схватила веревку из рюкзака Орека и побежала вдоль берега реки, камни скрипели под ее сапогами. Она лавировала между деревьями, чтобы миновать скальный выступ, и снова повернула к реке за крутым поворотом.

Она вскарабкалась по камням к кромке воды, и у нее перехватило грудь, когда она не увидела ни одного из противников.

Огромное тело появилось из воды, размахивая руками в попытке ухватиться за что-то, прежде чем снова исчезнуть.

— Орек!

Она мчалась параллельно течению, ожидая снова увидеть его темноволосую голову.

Вот!

Его голова вынырнула на поверхность с рычанием на губах, как будто он проклинал саму реку. Вода захлестнула его, но он удержался на плаву, одной рукой ухватившись за что-то, пока течение кружило вокруг.

Воспользовавшись своим шансом, Сорча вошла в воду, крикнув ему:

— Орек! Лови!

Она увидела, как его глаза сфокусировались и расширились от шока, прежде чем конец веревки ударил его по лицу.

— Держи ее!

Он схватился за веревку, и Сорча потянула изо всех сил.

Вся ее сила ничего не значила против ярости и мощи речных порогов.

Ты не можешь заполучить его, черт возьми!

Шаркая сапогами, Сорча откинулась назад, когда Орек, перебирая руками, подтянулся к берегу. Ей показалось, что он попытался позвать ее по имени, но вода хлынула в его открытый рот.

Веревка снова дернулась в ее руках, она упала спиной на каменистую землю, ударившись задницей. Но она нашла опору, зарывшись каблуками ботинок в землю, и потянула.

Ее руки покрылись волдырями и горели от натяжения веревки, с волокон капала вода, но Сорча не отпускала. Она оскалила зубы, как Орек, и потянула.

Наконец — она не думала, что ей это померещилось — веревка немного ослабла. Она услышала рычание Орека и увидела, как он близок к берегу, наконец-то вырвавшись из стремнины. Снова поднявшись на ноги, она перекинула веревку через плечо, повернулась лицом к лесу и потянула.

Орек на четвереньках выбрался из реки, вода и кровь стекали с него густыми струйками. Рот был открыт, клыки обнажились, когда он с шумом глотал воздух.

Руки Сорчи дрожали, она упала на колени рядом с ним.

— Орек… — слова застряли у нее в горле, и она поперхнулась, когда увидела красное пятно на его боку. — О, судьба!

Она подхватила его под одну из огромных рук и потянула.

Вместе они отошли от реки в небольшую безопасную рощу.

Схватившись за бок, Орек прислонился к стволу дерева, губы скривились в гримасе боли. Между его пальцами уже сочилась вязкая кровь, и Сорча почувствовала ее медный привкус. Кровь текла по его лицу из глубокого пореза на левой щеке. Начиная с виска, он рассек левую бровь и шел одним чистым порезом чуть ниже левого уха.

При виде крови у нее скрутило живот. Сорча и раньше имела дело с ранами, но ни с чем подобным. Она всегда лишь мимолетно интересовалась целительским искусством у тети Софи, и теперь могла просто пнуть себя за то, что не обращала больше внимания, не задавала больше вопросов.

Когда его колени подогнулись, она помогла ему опуститься на землю. Ужас зазвенел в ее ушах, едва слышимый за грохотом собственного сердцебиения.

— Сорча… — простонал он.

— Оставайся здесь, — сказала она ему. Сбросив свой рюкзак, она вытащила Дарраха из кармана, посадила ему на колени и снова помчалась через лес.

Сорча нашла рюкзак Орека там, где он его сбросил. Что придало ей сил поднять и нести его тогда, она не знала и не заботилась об этом. Руки все еще дрожали, дыхание вырывалось судорожными вздохами, но она дотащила рюкзак туда, где, прислонившись спиной к дереву, сидел Орек.

— Вот, — сказала она, бросая рюкзак рядом с ним. Ее руки дрожали, когда она начала рыться в нем, чтобы найти что-нибудь, что остановило бы кровотечение.

Мазь этого не исправит.

Ее желудок снова взбунтовался.

Из его груди вырвалось рычание, и огромная зеленая рука опустилась на ее руку, останавливая ее от рытья.

— Оставь это, — сказал он. В его голосе слышались пронзительные нотки, которые напугали ее больше, чем ухмылка другого орка.

— У тебя должно быть что-то здесь, — сказала она. — Я могу это зашить. Нам просто нужно…

— Оставь, — снова сказал он. — Оставь меня.

Все внутри нее замерло и похолодело. Она посмотрела на него, только чтобы обнаружить, что его глаза прикрыты тяжелыми веками, а губы сжаты в мрачную линию.

— Прекрати, — прошипела она.

— Сайлас мог выжить. Он может быть чуть ниже по реке. Тебе нужно бежать.

— Я не оставлю тебя.

Он покачал головой, прежде чем прислонить ее к дереву.

— Я не могу пошевелиться. Я тебя задержу.

— Ты — единственная причина, по которой я добралась так далеко. Я не собираюсь бросать… — у нее перехватило горло на этом слове, а затем последовал всхлип.

Он сунул Дарраха ей в руки, щенок дрожал от ужаса.

— Возьми щенка, монеты и уходи. В дне пути к северу есть город. Кто-нибудь тебе поможет.

— Нет.

— Сорча, — его свободная рука поднялась, чтобы коснуться ее, и она ахнула, увидев, как она дрожит от усталости. Она так привыкла к своему большому, сильному полукровке, к мысли, что он может все. Эта сила позволяла ей чувствовать безопасность, заботу, и ей было ненавистно видеть его страдающим, смирившимся.

Эта большая рука с тупыми кончиками пальцев, которая только что отбивалась от более крупного орка, коснулась ее так нежно, что это чуть не разбило ей сердце. Большим пальцем он вытер слезы, которые потекли по ее лицу.

— Пожалуйста.

Одно слово, мягкое и умоляющее, действительно разбило ей сердце.

Сорча сделала влажный прерывистый вдох. Тогда она увидела его решимость, высеченную в резких морщинах под глазами и вокруг рта. Он не позволил ей потратить время на то, чтобы осмотреть его раны. Он не позволил ей позаботиться о нем.

Гнев вспыхнул в ее животе, придав ей сил встать.

Он был полон решимости стать героем? Пожертвовать собой? Прекрасно.

Она тоже могла быть решительной.

— Спасибо тебе, — сказала она и взяла его большую руку в свою. Она повернула голову и поцеловала его ладонь, его теплая кожа дрогнула под ее губами.

Он втянул в себя воздух, его зрачки расширились, когда он наблюдал за ней.

Когда она отпустила его руку, он сжал ее в кулак, словно желая сохранить поцелуй.

Не говоря ни слова, она натянула рюкзак и взяла Дарраха на руки. Кивнув, она бросила на него последний долгий взгляд, решимость укрепилась в ее душе.

Она повернулась и побежала в лес.

Но если ее полукровка думал, что она бросит его, оставит лесу и его судьбе, то он на самом деле вообще ничего о ней не узнал.

13

Сумерки принесли в лес холод, отчего дыхание Сорчи клубилось в пурпурном воздухе. Ее сердце болезненно колотилось о ребра, но она не позволила себе замедлиться.

Бежать по лесу в темноте было глупо, даже опасно, но у нее не было выбора.

Ее полукровка нуждался в помощи.

Небо было темным, мутным бархатом, когда она выскользнула из леса на поляну. Над усадьбой, мимо которой они проходили ранее, сверкали звезды, из окон лился теплый свет, а из двух труб вился столб дыма. Двухэтажный бревенчатый дом возвышался над поляной.

Это было не то, чего она добивалась. Нет, Сорча побежала прямо к сараю.

— Не ворую, просто занимаю, — пробормотала она Дарраху, открывая дверь амбара.

Волна тепла и свежего запаха сена накрыла ее, когда она проскользнула внутрь. Было темно, сонное шарканье животных было слишком громким, пока ее глаза привыкали к темноте. При скудном свете из окна она смогла найти незажженный фонарь.

Она опустилась с ним на колени и сняла свой рюкзак. Повесив Дарраха себе на шею, как это делал Орек, она порылась в кармане в поисках огнива.

Даррах щебетал ей на ухо, пока она работала.

— Я знаю, — успокаивала она, — я знаю. Мы вернемся за ним.

Из-за темноты и ее дрожащих рук потребовалось мучительно много времени, чтобы наконец зажечь фонарь. Осторожно, чтобы не зацепить ни один из растрепавшихся тюков сена, она быстро зажгла масляную лампу и встала, высоко держа ее.

Маленькие искорки света отразились в сонных черных глазах, моргающих в ответ; две лошади, четыре козы, мул и три коровы. Из глубины сарая она услышала кудахтанье кур, устраивающихся на ночлег.

И стоящая сзади, у дальней стены, как раз то, что ей было нужно… Фермерская повозка. Достаточно большая, чтобы в ней поместился полукровка.

Она подавила крик облегчения и поспешила на поиски тягача. Она сложила все необходимое перед большим гнедым мерином. При слабом освещении он отливал теплым красновато-коричневым цветом. Используя горсть овса, которую она нашла в мешке неподалеку, она вывела лошадь из стойла и впрягла ее в повозку, привычность этого действия придала ей скорости, хотя все ее тело дрожало.

Сорча подвела лошадь к сараю, чтобы забрать и загрузить свой рюкзак.

И тогда ничего другого не оставалось, как распахнуть двери амбара и ускакать в ночь за Ореком.

И все же она стояла там, поворачиваясь на каблуках и волнуясь.

Это было заимствование, она намеревалась вернуть лошадь и повозку.

Возможно, ей следует оставить записку.

Она снова оглядела сарай, ее дыхание стало поверхностным и паническим.

У нее не было ничего, на чем можно было бы написать записку.

У нее не было времени писать записку.

Ворча на себя, Сорча открыла дверцы амбара, повесила фонарь на пастуший посох и вскарабкалась на сиденье. Она уже собиралась взять поводья и щелкнуть ими, когда длинная тень упала на порог.

— Как ты думаешь, что ты делаешь?

У открытых дверей бара стоял мужчина, расстегнутая рубашка зияла на его груди. В мозолистых руках он держал топор, а на лице у него было хмурое выражение, затенявшее глаза и прорезавшее морщины на небритых щеках.

Сзади к нему подошла женщина в накинутой на плечи шали. Одной рукой она придерживала ее у горла, а другой держала фонарь. Лунный свет проникал сквозь ее полупрозрачную сорочку, обрамляя ноги сияющим голубым светом.

Сердце Сорчи ушло в пятки.

— Мне жаль, — сказала она, поднимая руки. — Я не ворую, клянусь. Мне нужен эта повозка.

— Брать то, что тебе не принадлежит — это воровство, — сказал мужчина, нахмурившись еще сильнее.

— Я знаю, знаю, как это выглядит, — лепетала она. Она слезла с сиденья и встала рядом с повозкой. — На нас с другом напали, и он ранен. Я не могу нести его, мне нужно что-нибудь чтобы помочь ему… пожалуйста, мне просто нужно привезти его. Он ранен, — слезы потекли из ее глаз, и Сорча сдержала рыдание, ужаснувшись, когда из нее вырвалось еще больше слов и слез.

— Он сказал мне оставить его, но я не могу сделать этого, он был так добр ко мне и защищал меня, и я просто не знаю, что еще делать, пожалуйста, я не знаю, что делать, а потом я вспомнила, что видела ваш дом, когда мы проходили мимо ранее, и я подумала, что вы можете чем-то помочь, пожалуйста, ему нужна помощь, я должна вернуться к нему.

Сорча знала, как она, должно быть, выглядит в глазах этих людей, рыдая, когда пыталась украсть их лошадь и повозку. По глазам мужчины она видела, что он считает ее сумасшедшей.

— Пожалуйста, — пробормотала она, вытирая глаза, чтобы сдержать рыдания. — Меня зовут Сорча Брэдей, дочь сэра Кьярана Бирна из Гранаха, второго после лорда Меррика Дарроу. Я пыталась добраться домой, и мой друг вел меня, когда на нас напали. Я знаю, это странно, и я знаю, что у вас нет причин доверять мне, но…

Сорча ахнула, вспомнив, что у нее осталось. Нырнув за своим рюкзаком, она сжала в руке кошелек с монетами. Этого было недостаточно, чтобы заплатить за лошадь и повозку, но этого могло хватить.

— Пожалуйста, возьмите это… я оставлю и это здесь, — она вытащила свой рюкзак из повозки и поставила его на пол сарая, — это все, что у меня есть. Обещаю, что я вернусь, только пожалуйста, позвольте мне помочь ему.

Сорча уставилась на них, ее отчаяние было таким сильным, что душило. У нее перехватило горло при мысли, что они могут не помочь. И что потом? Она не могла сразиться с человеком и победить — но она должна была помочь Ореку, должна была добраться до него до того, как он потеряет слишком много крови, или его найдут волки, или другой орк успеет…

— Анхус, пойди с ней и верни ее друга, — сказала женщина, нежно касаясь руки мужа.

— Кара… — проворчал мужчина.

— Я знаю, она кажется более чокнутой, чем беличий помет, но что, если она говорит правду?

— Кара…

— Да, да, но если ты пойдешь с ней, и она оставит все свои вещи… она будет просто глупа, если оставит все это.

— Она сумасшедшая, — пробормотал Анхус.

— Может быть. И, возможно, это из-за того, через что она прошла сегодня, — женщина обратила добрые глаза на Сорчу, оглядывая ее с головы до ног. — Где на тебя напали?

— Вниз по реке, примерно в миле к западу. Там есть скальное образование, которое вдается в реку, — сказала Сорча, стиснув зубы, когда ее тело затряслось. Ей нужно было еще немного собраться с духом — она могла развалиться на части, как только вернется к Ореку и осмотрит его раны.

— Мы знаем это место, — согласилась женщина.

— Кара…

— Если я права, то кому-то там нужна помощь.

— А если я прав? — спросил Анхус, выгнув одну большую бровь.

— Тогда брось ее в реку. И… — она наклонилась, и Сорча притворилась, что не слышит ее шепота, — я сделаю то, что приберегаю для твоего дня рождения и праздников.

Морщинистое лицо Анхуса озарилось весельем, его щеки порозовели, но он быстро откашлялся и снова нахмурился, настороженно посмотрев на Сорчу.

После долгой паузы он порывисто вздохнул и кивнул на повозку.

— Я поведу. Ты выглядишь так, будто сильный ветер вот-вот собьет тебя с ног.

Колени Сорчи чуть не подогнулись от тяжести пережитого облегчения.

— Спасибо вам! — взвизгнула она.

Анхус кивнул, и когда он забрался на сиденье, Сорча передала Дарраха удивленной Каре.

— О, ах…

— Пожалуйста, позаботься о нем хорошенько. Я вернусь за ним. Его зовут Даррах, и он ест все.

Не обращая внимания на недоверчивые взгляды Кары и Анхуса, она забралась в заднюю часть повозки позади Анхуса.

Он коснулся рукояти топора, лежащего рядом с ним.

— Не пытайся сейчас выкинуть что-нибудь глупое, — сказал он ей, а затем повернулся к Каре. — Если мы не вернемся к утру, сообщи в город.

Кара кивнула, прижимая Дарраха к груди и высоко поднимая фонарь, когда Анхус щелкнул поводьями и отправил их в ночь. Сорча вонзила ногти в дерево, прохладный ночной воздух коснулся ее лица, и сердце снова подпрыгнуло к горлу.

Я иду, держись, я иду.

14

Орек поморщился, поправляя одеяло на боку, поворачивая его той половиной, что еще не промокла и не стала липкой. Горячая кровь скопилась на его ладони, шокирующе теплая на фоне холодной дрожащей руки. Его губы тоже похолодели, и он оставил попытки сдвинуть голову с того места, где она была прислонена к дереву, слишком одурманенный, чтобы сделать что-то большее, чем вернуть ее на место.

Черт. Нехорошо.

Но ведь он уже знал это. Понял это в тот момент, когда кинжал вонзился ему в бок. Именно поэтому он бросился в реку вместе с Сайласом.

Такая рана, как эта…

Если он продержится ночь, у него может появиться шанс. Если он сможет немного отдохнуть, то, возможно, выживет.

Она не могла позволить себе ни того, ни другого.

Орек не верил, что реки будет достаточно, чтобы прикончить такого орка, как Сайлас. Мужчина был слишком хитер, слишком упрям, слишком злобен, чтобы просто утонуть. Ореку оставалось только надеяться, что когда Сайлас все-таки выберется из воды, это будет далеко-далеко вниз по течению.

Он не смог защитить Сорчу. Не смог сделать ничего. Единственной пользой было отгонять от нее хищников сильным запахом его крови. Ни один хищник не смог бы удержаться, чтобы не подойти и не обнюхать ее, а потом пройти мимо.

Это было все, что он мог ей дать.

Эта мысль была такой же успокаивающей, как промокшее одеяло рядом с ним.

Он попытался достать из рюкзака припасы, но, достав одеяла, он потратил те немногие силы, которые у него остались после битвы с Сайласом и рекой. Бессознательное состояние закрадывалось в уголки его разума, но он отказывался спать, не зная, проснется ли снова. Вместо этого он сосредоточился на порезе на лице, сдвинув брови, вызвав резкую боль. Когда ощущения начали утихать, он вновь двигал мыщцами и приветствовал возобновившуюся боль.

Еще немного, и я попробую снова.

Он не стал бы сидеть здесь в ожидании смерти, но он не хотел замедлять Сорчу и заставлять ее ждать, чтобы увидеть, как распорядится судьба.

Его конечности онемели и замерзли, и Орек знал, что ночь будет прохладной. Он почувствовал это в воздухе, почувствовал, как упала температура и задрожали листья. Осень перестала быть терпеливой.

Орек согнул ногу и с усилием пошевелил лодыжкой, просто чтобы вернуть ей немного тепла.

Если бы он смог сохранить себе жизнь, продержаться ночь, немного отдохнуть, остановить кровотечение, возможно, через несколько дней он смог бы…

Что? Догнать ее? Воссоединиться с ней?

Его губы растянулись в усмешке на самого себя. Глупый.

Какая от него теперь польза? Он отослал ее прочь. Для ее же блага. Для его гордости.

Он сделал бы это снова, но, волею судеб, он уже сильно скучал по ней.

Кровь обжигала одну ладонь, но воспоминание о ее поцелуе жгло другую. Он все еще сжимал эту руку в кулаке, сохраняя ощущение ее губ на своей коже.

Судьба, каким же глупцом он был.

Он думал, что, отослав ее прочь, позволив ей уйти, он, наконец, почувствует облегчение от кулака, сжимающего его сердце. Напряжение, казалось, никогда не уходило, ослабевая только, когда она дарила ему улыбку или смех.

Но он ошибался.

Отсутствие ее было такой же раной, как и зловещая дыра в его боку, и точно так же было бы лучше оставить кинжал, позволить ей пронзить его им и убить, чем истекать кровью в одиночестве, в темноте.

Глупость убивает.

Он знал, что это такое, но сказал себе, что это не имеет значения, что это означает катастрофу и разорение для него, пока он рядом с ней. И это было правдой.

Но теперь, без нее, спустя всего несколько часов, Орек понял, что скрывали все истории, которые старейшины говорили о коварстве орочьих брачных уз. Даже с пульсирующей и ноющей раной в боку разлука с ней была еще бóльшим ударом. С таким же успехом она могла разрезать его грудь и вырвать сердце, чтобы забрать с собой, потому что ему уже казалось, что она это сделала.

И это было только начало связи. Первые прорастающие корни.

Он не должен был допустить, чтобы до этого дошло. Он должен был остерегаться. Это уже была мрачная судьба — смириться с судьбой, но теперь понять, чего у него не было, знать, чего у него никогда не могло бы быть, — мучение больше не было сладким.

Возможно, так даже лучше. Что-нибудь большее убило бы меня быстрее, чем эта гребаная ножевая рана.

Он, истории и старейшины были правы — все это привело к его гибели. Подпуская кого-то близко, позволяя ей заполнить все темные пустые уголки его сердца, это погубило его. Она расширила и обогатила его жизнь, освободила в ней место для себя, и без нее все уже начало рушиться.

Вот почему немногие сородичи-орки жили долго после потери своей связанной пары. Они просто не хотели этого.

И она даже не моя пара. И никогда не будет.

Она просила его отвести ее домой и защитить — он не сделал ни того, ни другого. Зачем ей такой мужчина, как он? Мужчина, которого не хотела собственная мать? Точно так же, как мальчик, которым он когда-то был, надеялся, что однажды его мать вернется и заберет его с собой, точно так же, как юношей он отчаянно пытался угодить и обеспечить клан, который ненавидел его и использовал… так и сейчас он глупо надеялся, что может быть, возможно… на этот раз…

Сорча никогда не будет принадлежать ему.

И все же он позволил бы ей погубить себя для всего остального. Для него не существовало других вариантов. Он не хотел другого. Он не хотел общения, клана или довольства. Он хотел ее. Орек знал, что значит вожделеть и томиться, но теперь он знал, что значит хотеть.

Я просто хочу ее.

Ему показалось, что он слышит, как она зовет его по имени.

Орек застонал, надеясь, что шум пробудит его уши от наваждения. У него уже начались галлюцинации — ему было хуже, чем он думал.

Он плотнее прижал к себе одеяло.

Не в его характере было просто сдаваться, даже если это было бы проще и милосерднее. Он знал, что рана в конце концов заживет, но у него были сомнения по поводу душевной боли. Сколько времени потребуется, чтобы забыть ее запах? Изгиб ее улыбки? Разную интонацию ее смеха и фырканья?

Никогда, прошипел его разум.

Он не хотел забывать.

Орек снова застонал. Судьба, каким же он был жалким негодяем.

— Орек!

Его сердце болезненно сжалось в груди, еще один лучик надежды пытался пустить корни, но он безжалостно подавил его. Он не мог вынести еще одного.

Это не она. Это не…

— Орек! Орек, если ты меня слышишь, пошуми!

Дыхание вырвалось из его легких болезненным хрипом. В ушах зазвенело от звука ее голоса, такого близкого, такого отчетливого, что он не поддавался его воображению.

Но нет, конечно, этого не может… конечно, она не могла…

Его голова повернулась в ту сторону, откуда доносился ее голос, и он разлепил веки. В лесу давно стемнело, деревья казались просто силуэтами на фоне мягкой иссиня-черной ночи.

Сначала он поверил, что слабое, но растущее свечение — это игра его глупого полного надежд сердца. Но потом… свет становился все ярче, отбрасывая огромные полосы между деревьями.

В ошеломленном молчании он наблюдал, как что-то существенное прошло между деревьями позади огонька.

Лошадь и повозка следовали в по течению реки, но не это заставляло все внутри него замирать.

— Орек! — снова позвала она.

Сорча.

Моя пара. Моя женщина.

Сделав глубокий вдох, который наполнил его легкие и все остальное, Орек крикнул в ответ:

— Здесь!

Где-то рядом раздался вздох, громкий шлепок сапог, а затем он утонул в ее запахе.

Сорча неслась сквозь деревья, сапоги скрипели, когда она резко остановилась. Она снова ахнула, прежде чем упасть на колени рядом с ним.

— Он здесь! — необъяснимо крикнула она через плечо, но Ореку на самом деле было все равно.

Ее волосы рассыпались по плечам, когда она склонилась над ним, окружая своим теплом, ароматом и мягкостью. Когда ее руки пробежались по нему с тревожным трепетом, он не смог удержаться и поднял свою бескровную руку, чтобы запустить в ее кудри. Они подпрыгнули и обвились вокруг его пальцев, такие, такие мягкие.

Из его груди вырвалось счастливое урчание, прежде чем он осознал, что делает, и глупая ухмылка расплылась по его лицу.

Судьба, если это иллюзия, сон, позволь мне никогда не просыпаться.

Если она и заметила его руку в своих волосах, то не сказала этого, слишком занятая причитаниями и хлопотами над его раной.

— Ты такой холодный, — сказала она, несчастно поджав губы.

Это ему не понравилось. Он не хотел, чтобы она была несчастна.

Рука переместилась с ее волос на лицо, обхватив голову сбоку, чтобы провести большим пальцем по уголку ее рта.

Но она не переставала осматривать его, проводя пальцем по костяшкам другой его руки, все еще прижимающей одеяло к боку.

— Ты потерял так много крови, — прошептала она.

Ее голос звучал взволнованно, даже испуганно, но Орек был не в том состоянии, чтобы волноваться. Рана, кровь — ничто из этого больше не имело значения. Она была здесь. Наклонилась к нему ближе. Так близко, что он мог уткнуться лицом в изгиб ее плеча и вдохнуть ее аромат там, где он был сильным, прямо за ухом.

Так он и сделал.

Прижавшись лбом к ее щеке, он уткнулся носом в ее шею и вдохнул.

— Ты здесь, — пробормотал он в ее кожу.

— Я здесь, — пробормотала она, обхватив рукой его затылок и прижимая к себе.

На одно восхитительное мгновение весь лес замер. Сердце Орека не билось, кровь не лилась рекой. Он не чувствовал ничего, кроме тепла, исходящего от Сорчи, не слышал ничего, кроме ритма ее пульса, не ощущал ничего, кроме тепла и соли ее кожи прямо под своими губами.

Что-то внутри успокоилось и встало на место. Что-то, что должно было волновать его после всего того горя, что он пережил за последние часы.

Но Орек зашел слишком далеко.

Сорча была рекой, и он был подхвачен ее течением. И он не хотел выныривать за воздухом.

На них пролился ослепительный свет.

— Ты не говорила, что твой друг орк.

Незнакомый мужской голос царапнул чувства Орека, и его зверь, подавленный с тех пор, как он отослал Сорчу, с ревом пробудился к жизни внутри.

Мурлыканье перешло в рычание, Орек обнял Сорчу и перетащил ее через себя, через свои колени, на другую сторону, поместив свое тело между ней и голосом. Хотя Орек и был ослеплен внезапным светом фонаря, он оскалил клыки на фигуру, нависшую над ними, и зарычал.

Сорча заерзала в его объятиях, спрашивая фигуру:

— Это имеет значение?

— Было бы приятно узнать, — проворчал мужчина. — Я не собираюсь везти орка в свою семью.

— Полуорка, — сказала Сорча. — Он полукровка. И он спас меня.

Между Сорчей и мужчиной воцарилось долгое молчание, и хотя Орек попытался выпрямиться и прислониться к дереву, чтобы выглядеть менее уязвимым, Сорча удержала его.

— Что с ним случилось? — медленно спросил мужчина.

— Другой орк.

Мужчина прошипел проклятие сквозь зубы.

— Пожалуйста, — взмолилась она, — тот, другой, пропал, его унесло вниз по реке. Я сделаю все, что угодно — только отвези его, чтобы я могла ему помочь. Пожалуйста.

Ему стоило больших усилий держать глаза открытыми, но рычание, клокотавшее в его груди, не прекращалось. Он ненавидел слышать, как Сорча умоляет.

Между Сорчей и мужчиной повисла еще одна пауза, но она не стала тратить ее впустую. Она подтянула рюкзак Орека поближе и нашла другое одеяло взамен окровавленного. На глазах у мужчины она обернула Орека одеялом и туго завязала его сбоку, продолжая давить на рану.

Мягкая рука коснулась лица, и его голова повернулась к ней. Он едва мог видеть ее сквозь тяжелые веки, но ее беспокойство было ощутимым. Она отвела волосы с его лица и провела пальцем по целой щеке, прежде чем наклонилась, чтобы поцеловать его.

Он был настолько ошеломлен, что не смог помешать ей снова встать. Тем не менее, он зарычал, недовольный тем, что она оказалась уязвимой, и обхватил рукой ее икру.

— Пожалуйста, — сказала она, — он умирает.

После долгого молчания ночь наполнил громкий и порывистый вздох.

— Хорошо. Но не в дом. И при первых признаках неприятностей вы оба вылетите.

— Да! Спасибо! С нами не будет никаких проблем, клянусь!

Фонарь сдвинулся в сторону, позволив Ореку снова видеть, и он заметил темную фигуру широкоплечего человека, идущего к повозке. Он повозился с чем-то по бокам, и задняя панель опустилась, превратившись в выступ.

Его взгляд на мужчину, рывшегося в повозке, был скрыт мягкой завесой волос Сорчи, когда она склонилась над ним.

— Ты можешь встать? — мягко спросила она его.

— Да.

Нет.

Стиснув клыки, он воспользовался деревом за спиной, чтобы подняться. Сорча была рядом, поднырнула под его руку, чтобы поддержать, но его ноги подкосились.

Другое плечо уперлось в другой бок Орека, запах человеческого мужчины наполнил его нос.

— Как тебя зовут, орк? — спросил мужчина, помогая Сорче затащить его в повозку.

— Орек.

Холодный пот выступил на лбу Орека от усилий держать голову высоко и передвигать ноги. До повозки было, наверное, всего восемь шагов, но они казались вечностью, в боку пульсировала боль.

— Анхус, — проворчал мужчина.

— Спасибо тебе, Анхус.

Еще одно ворчание.

У повозки Орек привалился к открытому борту и с помощью сумел забраться внутрь. Сорча поспешила прочь, и мгновение спустя он услышал тяжелый стук своего рюкзака, приземлившегося где-то близко.

Повозка покачнулась, когда Сорча забралась назад рядом с ним, а Анхус — вперед.

— Ты хочешь быстро или мягко? — спросил Анхус. — Не может быть и того, и другого.

— Быстро, — сказала Сорча.

Мужчина что-то проворчал, и повозка резко тронулась вперед, едва не выбив дух из Орека. Он застонал, сжимая в кулаке скомканное одеяло на боку.

— Я знаю, знаю, — прошептала Сорча, поглаживая его волосы и проводя пальцем по ушам и скулам. Она положила его голову к себе на колени, теплые пальцы выводили маленькие узоры на его коже. — Еще немного. Отдохни. Я рядом.

Он не хотел поддаваться охватившему беспамятству, не хотел очнуться от него только для того, чтобы обнаружить, что все это грезы, созданные его разумом, чтобы отвлечь от боли. Но усталость и боль, пока они пробирались через лес, были слишком сильны для измученного тела.

И… как Орек уже хорошо знал, он ни в чем не может отказать Сорче.

Итак, он отдыхал, положив голову ей на колени, довольный.

15

К тому времени, когда повозка въехала в усадьбу, над верхушками деревьев начал подниматься рассвет. Небо было ясным, почти бесцветно-серым, когда в мир медленно начал просачиваться свет, ноСорча едва заметила, как они подъехали к сараю.

Анхус даже не успел остановиться, как Сорча встала, готовая помочь разгрузить Орека.

— Переведи дух, — сказал ей Анхус. — Давай не будем трогать его, пока не будем готовы.

Сглотнув пересохшим горлом, она вместо этого занялась рюкзаками, чтобы чем-нибудь занять трясущиеся руки. Если она будет стоять неподвижно слишком долго, нервный узел в ее внутренностях может затянуться так туго, что разорвет ее надвое.

Кара шагнула к ним из пустого стойла. Одетая, с собранными наверх волосами и закатанными до локтей рукавами, ее спокойные, решительные манеры придали Сорче некоторое спокойствие.

Выглянув из-за борта повозки, Кара приподняла брови и увидела лежащего без сознания Орека.

— Так-так, — сказала Кара, — давненько никого из них не видела.

— Она говорит, что он спас ее от другого, — сказал Анхус своей жене, вытаскивая рюкзак Орека из повозки. Сорча последовала за ним в стойло, обнаружив, что Кара вычистила его и постелила свежего сена.

— Их двое? Так далеко на севере? — Кара задумчиво хмыкнула. — Он выглядит тяжелым.

Сорча умоляла:

— Пожалуйста, оставь монеты, которые я тебе дала, и дай ему отдохнуть, пока он снова не сможет двигаться. Он потерял так много крови и…

Кара отмахнулась от этого беспокойства.

— Вы двое никуда не уйдете. Он не в том состоянии, чтобы даже стоять, не говоря уже о том, чтобы кому-то угрожать, а ты вот-вот упадешь. А теперь давайте устроим его поудобнее.

Сорча моргнула, не зная, что еще сказать, кроме «Хорошо». Она ненавидела нервную суету, ее так переполняли беспокойство и вина, что она чуть не стала совершенно бесполезной. Сорча должна быть спокойной. Сорча была единственной, кто знал, что делать. Но сейчас страх и изнеможение настолько поглотили ее, что она позволила Каре и ее спокойствию взять верх.

Она помогла Каре соорудить удобное гнездышко, чтобы уложить Орека на охапку сладко пахнущего сена, накрытого оставшимися одеялами. Она принесла мазь и те полезные припасы, которые у них были, добавив их к небольшому запасу, который Кара принесла из дома.

Когда все было разложено и готово, они втроем вытащили Орека из повозки и, кряхтя под его огромным весом, медленно потащили в стойло. Домашний скот с интересом наблюдал за тем, как они изо всех сил старались не трясти его слишком сильно, и к тому времени, когда они уложили его на подстилку из сена, все тело Сорчи дрожало от усилий.

Кара вытерла лоб тыльной стороной ладони.

— И ты сказала, что он меньше других?

Пока Анхус срезал с Орека испачканную рубашку и промокшее одеяло, Сорча взяла бутылку макового молока, которую передала ей Кара, и влила немного ему в горло.

— Совсем чуть-чуть, — уговаривала она. — Проглоти для меня.

Он пошевелился при звуке ее голоса, горло перехватило, когда он сглотнул, но так и не открыл глаза. Напряженная складка пролегла между его бровями, а тело держалось так напряженно, что она даже не могла представить, что он спит. Сорча провела большим пальцем по нахмуренному лицу полукровки и напевно заверила его, что он в безопасности, и что с ним все будет в порядке. Когда это, казалось, не сработало, она сказала ему, что они с Даррахом в безопасности.

Наконец, его мышцы расслабились одна за другой, и он полностью обмяк в своем гнезде из одеял и сена.

Сорча подняла глаза и обнаружила, что Кара и Анхус наблюдают за ней, обмениваясь многозначительными взглядами.

— Мы быстро все сделаем и дадим ему отдохнуть, — заверила ее Кара. — Почему бы тебе не рассказать нам, как ты оказалась в нашей маленькой части мира с компаньоном-орком.

Благодарная за отвлечение, Сорча не была слишком горда, чтобы воспользоваться этим, хоть бы не думать слишком много о том, что им предстояло. Они с Карой промыли рану, с облегчением обнаружив чистые края и то, что самое сильное кровотечение прекратилось. Ее руки все еще слишком сильно дрожали, чтобы зашивать его самой, и у нее закружилась голова от облегчения, когда Анхус предложил помочь.

Она крепко держала Орека, положив ладони на его толстую руку, пока грубые пальцы Анхуса протыкали иголкой и ниткой плоть. Она не могла смотреть, в уголок рта скатилась слеза, поэтому она успокаивающе гладила кожу Орека маленькими круговыми движениями и рассказала им все.

История лилась из нее быстрее, чем речные пороги, Сорча едва останавливалась, чтобы перевести дух между рассказами о том, как ее схватили работорговцы, и как ее освободил Орек. Кара сочувственно кивала, как будто в словах Сорчи был какой-то смысл, ее глаза расширились, когда она услышала об их переправе через реку в полночь, и недовольно нахмурилась, услышав, как обошлись с ней горожане Биррина. Сорча не могла остановиться, ее чуть не стошнило от того, как быстро слова срывались с губ, но каждое из них облегчало ее душу.

К тому времени, когда Анхус закончил ужасную работу и перешел к порезу на лице Орека, Сорча добралась до того дня, когда следопыт-орк устроил засаду на них у реки.

— Он был крупнее и быстрее, но Орек держался стойко, — сказала она им, с гордостью глядя на своего спутника сверху вниз. — Я думаю, он мог победить, но я отвлекла его.

— Ты вытащила его из реки. Я бы назвала это победой, — съязвила Кара.

Сорча издала неопределенный звук. Она не скоро забудет сверкнувший нож следопыта перед тем, как тот вонзился в бок Орека.

Рука на ее плече заставила Сорчу подпрыгнуть. Она поняла, что дрожит, и Кара посмотрела на нее сверху вниз, озабоченно нахмурившись.

— Я думаю, вам обоим пора отдохнуть.

— О, нет, я присмотрю за ним…

— Он еще несколько дней ничего не сможет делать. Приляг и отдохни. Тебе понадобятся силы, чтобы ухаживать за ним.

Отказ снова вертелся у нее на языке, но когда она посмотрела вниз на Орека, то увидела гладкость его лба и ровный ритм дыхания. Теперь он действительно спал, на некоторое время избавившись от боли, и она знала, что маковое молоко продержит его в таком состоянии еще несколько часов.

— Хорошо, — наконец согласилась она.

Когда Кара ушла за кувшином воды, Анхус сказал ей:

— Нужно сделать кое-что по дому, так что тишины не будет.

— Я не думаю, что это помешает мне, — ее глаза щипало при каждом моргании, и только упрямство удерживало ее на ногах.

Вскоре Кара вернулась с чистой тряпкой и керамическим кувшином, полным воды. Убедившись, что у нее и Орека есть все, что им понадобится на ближайшее время, пара ушла, закрыв за собой дверь стойла.

От облегчения у Сорчи чуть не подогнулись колени, но она заставила себя продержаться достаточно, чтобы снять испачканную одежду, ополоснуться водой и обтереть себя тряпкой, надеть чистую рубашку и бриджи. Она собрала оставшиеся у них одеяла и разложила их рядом с Ореком.

Сорча легла, любуясь широтой его массивных плеч. В мягком свете сарая она могла разглядеть шрамы, которые усеивали и перекрещивали его спину, историю, которая говорила о тяжелой жизни.

Ее тело почти растворилось в мехах и сене, но она не смогла удержаться, чтобы не распутать несколько клоков на длинной гриве его волос и заплести короткую косу.

Сон настойчиво овладевал ее разумом, как зов сирены, затягивающий на дно.

Прежде чем сдаться, она придвинулась немного ближе, положив сжатые руки ему на спину. Его кожа горела, и она чувствовала каждый его вздох. Она позволила ритму убаюкать себя в последний момент.

Сорча проснулась намного позже с сеном в волосах и ватой во рту. Что ж, по крайней мере, так ей показалось. Она затуманенно моргнула, глядя на незнакомое стойло. Запахи и шум оживленного сарая были достаточно знакомы, но это были не конюшни ее семьи.

События предыдущего дня обрушились на нее, вызвав неожиданную волну паники в груди, и Сорча резко обернулась.

Орек лежал точно так же, как она его оставила, и глубоко спал, его дыхание было ровным. Кожа вокруг зашитой раны выглядела не воспаленнее и не краснее, чем когда она смотрела в последний раз, и Сорча вознесла безмолвную молитву Судьбе в надежде избежать лихорадки.

Она заглянула через его плечо, радуясь, что выражение его лица расслабленное.

Не в силах сдержаться, она провела рукой по его предплечью, успокаивая не столько его, сколько себя. Она так боялась за него, все еще боялась, что ему больно, или он не проснется. Сорча помогала своей матери заботиться о множестве больных братьев и сестёр и раненых конюхах, проводила много дней у постели больных, ухаживая, кормя и утешая. Но у нее всегда была помощь — тетя Софи была рядом и наблюдала за исцелением.

Здесь, сейчас, в незнакомом сарае, когда ее спутник тяжело ранен, Сорче пришлось признать, что она не в порядке.

Она сжала его запястье и похоронила эти мысли глубоко в сознании. Беспокойство и нерешительность никому не помогали, и в свете — она покосилась на высокое окно на фронтоне сарая — ближе к вечеру ей было довольно стыдно за то, как она вела себя вчера и как справилась в сложившейся ситуации. Вернее, не справилась.

Глубоко вздохнув, Сорча легла на спину и потерла глаза, пытаясь прогнать затянувший голову туман и песок из глаз.

— О, нет, ничего подобного, — сказала Кара, подбегая к двери стойла. Она открыла ее и ворвалась внутрь с подносом, на котором было что-то теплое и вкусно пахнущее. — Я знаю, что ты не спишь, так что оставайся в таком состоянии, пока мы не напичкаем тебя едой. Потом ты снова сможешь поспать.

— Я уже проспала весь день, — слабо запротестовала Сорча, принимая еду. Она никогда не была горда своим хорошим аппетитом, что доказывал щедрый зад.

Кара отмахнулась от ее слов, прежде чем наклониться, чтобы осмотреть Орека, не прикасаясь к нему.

— Ты устала до костей, — сказала она, снимая повязку, пропитанную травами, которую они наложили на рану прошлой ночью. — Я полагаю, ты все еще уставшая. Просто хотела убедиться, что ты поела перед тем, как снова лечь спать.

— Я ценю это, — сказала она с полным ртом теплого хлеба, намазанного маслом. Гороховый суп, который стоял на подносе, был сытным, соленые куски мяса — восхитительными, и Сорча забыла о хороших манерах.

— Пожалуйста, дай мне знать, как я могу отплатить тебе, — сказала она, прожевав и проглотив. — Твоя доброта…

— Я уверена, что мы можем найти для тебя много работы, но, пожалуйста, не волнуйся сегодня. Отдыхай. Солнце почти село, и дневная работа закончена. Позаботься о себе сейчас, а потом сможешь позаботиться о своем мужчине, — Кара ухмыльнулась ей и подмигнула. — И о лошадях, если у тебя есть хоть какие-то навыки.

Сорча покраснела до корней волос, не зная, как вежливо поправить Кару. Вместо этого она сказала:

— Я не боюсь навоза. У моей семьи большая конюшня.

Кара издала радостный звук.

— Знаешь что-нибудь о подковывании?

— Конечно, — сказала Сорча, отламывая еще один ломоть мягкого хлеба. — Я работала с кузнецами, когда им нужна была помощь.

— Превосходно. Анхус будет рад это узнать. У нас в городе только один кузнец, и мы делим его с несколькими другими деревнями. Его не будет в этих краях еще неделю, а нам нужно начать собирать урожай.

Сорча чуть не подавилась супом, торопясь сказать:

— Я рада помочь! Все, что в моих силах.

Кара удовлетворенно кивнула.

— Я скажу Анхусу. Как удобно, что бродяга с компаньоном-орком, спящим в нашем сарае, разбирается в лошадях.

Кара рассмеялась, а Сорча покраснела, и они принялись непринужденно болтать, пока Сорча ела. Это был безобидный разговор о погоде, реке и грядущем урожае. У Кары и Анхуса была не самая большая ферма, но правильно подкованная лошадь сделала бы работу намного более выполнимой. Из их беседы стало очевидно, что Кара очень любит свою землю, дом и семью.

Боль в душе Сорчи нарастала, даже когда она преодолевала дискомфорт в желудке. Она скучала по своей семье, по их громкой болтовне за обеденным столом, ссорам за завтраком, поездкам в город. Путешествуя с Ореком, она смогла подавить большую часть своей тоски по дому и беспокойства, сосредоточившись на нем и их путешествии.

Но в окружении знакомых ароматов, вынужденная из-за усталости и обстоятельств сидеть неподвижно, сердечная боль пробирала ее до костей.

Кара оставалась рядом до тех пор, пока Сорча не съела всю миску дочиста, не оставив после себя ни крошки. Было приятно поговорить с другой женщиной, и она позволила спокойствию и компетентности Кары окутать ее.

Ее веки отяжелели, а зрение затуманилось, когда Кара взяла поднос и снова велела ей отдыхать.

— Как там Даррах? — спросила она, стараясь не запинаться. — Я могу забрать его, если он доставляет слишком много хлопот.

— О, я не думаю, что ты заберешь его обратно от детей в ближайшее время. Они играли вместе весь день. Прошлой ночью ему соорудили маленькую кроватку из корзины, и я подозреваю, что он уже устроился в ней, — Кара похлопала ее по плечу. — Так что перестань волноваться и поспи немного.

Сорча кивнула, загоняя свои тревоги обратно в яму разума. Она вообразила, что она бездонна, и сбросила туда все, о чем больше не хотела думать или чего чувствовать.

Кара тихо вышла из стойла, и вскоре сарай наполнился тихими звуками довольных животных, дремлющих после ужина. Свет почти померк, небо за высоким окном сарая стало темно-фиолетовым.

Зевнув, Сорча откинулась на спину, ее желудок был переполнен. К сожалению, ее разум тоже, но она закрыла глаза, защищаясь от окружающего мира.

Она подтянула меха под подбородок и уткнулась головой в ложбинку между лопатками Орека… Это помогло успокоиться, и не было ничего плохого в том, чтобы уютно устроиться, пока она отдыхает.

На следующее утро Сорча погрузилась в знакомый ритм повседневных дел и уход за животными. День начался рано, Кара снова принесла завтрак, а Анхус обдумал работу на день. Пока Сорча ела сосиски и печенье, они с Анхусом обсуждали, как лучше подковать лошадь.

Все это время Орек неподвижно лежал рядом с Сорчей, его дыхание было ровным и спокойным.

Сорча пыталась довольствоваться этим.

Но по мере того, как утро подходило к концу, даже после того, как она с трудом надела новую обувь и вычистила другие стойла, а он даже не пошевелился от шума и суеты, ее беспокойство начало наполнять каждую жилку и пору.

Работа помогла немного отвлечься, и она с такой энергией принялась за нее, прогоняя заботы, что Каре пришлось прервать почти бешеную деятельность, чтобы предложить ей полуденную трапезу. Помыв руки, она присоединилась к маленькой семье за обедом.

У Кары и Анхуса были мальчик Брэм лет четырех и девочка Бриджид лет семи. У обоих были светлые волосы матери и карие глаза отца. Они испытывали поверхностное любопытство к ней, к этой странной гостье, спящей в их сарае, но в основном хихикали и хлопали выходкам Дарраха. Енотик был рад видеть ее, чирикая и взбираясь по руке на плечо. Он использовал ее волосы как веревку, чтобы залезть выше и взгромоздиться ей на макушку. Она отодвинула его только тогда, когда он попытался схватить кусок мясного пирога, направлявшийся к ее рту.

Дети были более чем счастливы развлечь щенка, а их родители были более чем счастливы, что дети отвлеклись и не путались под ногами, когда начались дневные хлопоты по дому.

Они провели вторую половину дня, подковывая лошадей, чтобы подготовиться к завтрашнему сбору урожая, в чем Сорча с радостью согласилась помочь.

Собрав с Карой яблок в маленьком фруктовом саду, семья и Сорча собрались на ужин и рано легли спать, потому что впереди был большой день. Она легла рядом с Ореком после того, как перевязала его раны и перевернула на спину.

Комочек страха превратился в туго натянутую веревку отчаяния, обвившуюся вокруг ее груди. Она знала, что ему нужен отдых, и пока его дыхание было легким и у него не было лихорадки, делать особо было нечего.

Это, конечно, не мешало ей беспокоиться.

Устроившись поудобнее на их постели из сена и мехов, Сорча прижалась к нему и взяла его гораздо большую руку в свою.

— Пожалуйста, проснись завтра, — прошептала она ему в плечо.

Она могла поклясться, что его рука сжала ее, и это было единственное, что позволило ей наконец погрузиться в беспокойный сон.

Второе утро наступило даже раньше предыдущего, как и обещал Анхус. Сорча выполняла свои задания с такой же решимостью, хотя ее энтузиазм резко поубавился. Пробуждение без изменений в состоянии Орека испортило ей настроение, и она тихо съела завтрак.

Кара предложила ей заняться другой работой по хозяйству в сарае, но Сорча завязала кудри косынкой и настояла на том, чтобы помочь. Следуя за Карой и Анхусом на их поля, она провела утро, убирая камни с пути плуга, убирая снопы пшеницы и выплевывая бог знает что изо рта. Ее руки покраснели и потрескались от десятков мелких порезов и булавочных уколов травы, а рубашка давно промокла от пота к тому времени, как они остановились перекусить.

Она с благодарностью взяла у Кары прохладную ткань, когда они собрались у колодца возле фермерского дома. Вода успокоила зуд в носу и на спине, и она чуть не застонала от облегчения, разминая шею и пальцы.

Анхус вернулся из холодного домика, который они вырыли в тени леса, неся поднос с мясом и буханками хлеба.

— У нас есть холодная курица и…

— Мама, мама, мама, мама!

Детский визг разнесся по поляне, и трое взрослых резко посмотрели в сторону сарая, откуда выбежали дети. Бриджид стрелой промчалась через поляну, Даррах прижимался к ее груди, а ее брат ковылял позади.

— В чем дело? — спросил Анхус, нахмурившись.

— Он проснулся! — воскликнула Бриджид, рухнув на материнские юбки.

— Зеленый человек! — добавил Брэм, цепляясь за сапоги отца.

С замиранием сердца Сорча бросилась через поляну быстрее, чем, по ее мнению, было способно ее усталое тело, но для нее этого было недостаточно.

Она напугала всех животных, фыркающих и обиженно блеющих, двигаясь в ритме быстрого стука своего сердца.

Сорча резко остановилась перед открытым стойлом.

Орек уставился на нее с ошеломленным выражением лица, его брови нахмурились в замешательстве. Из его распущенной косы торчали клочки сена, и она не знала, осознает ли он, что шевелит тупыми зелеными пальцами.

Он долго смотрел на нее, и в полумраке амбара эти карие глаза приобрели насыщенный янтарный оттенок. Его ноздри раздулись, вбирая мириады запахов, за которыми быстро последовал трепет, когда он вдохнул запах сена и животных.

— Сорча… где мы? — спросил он хриплым от долгого перерыва голосом.

Именно звук ее имени на его губах окончательно сломил ее. Рухнув на колени рядом с ним, Сорча обняла его за плечи, стараясь не задеть швы. Она уткнулась лицом в его мощную шею и не могла остановить слезы, которые крупными каплями лились из ее глаз.

Беспокойство, страх — все это выплеснулось из нее на его невольное плечо.

Она услышала, как он издал озадаченный вздох, за которым последовали успокаивающие звуки, перекрывающие шум ее рыданий. Огромная теплая рука ласково обхватила ее затылок, а другая нежно накрыла ее руку.

— Все в порядке, — пророкотал он, и она почувствовала, как слова вибрируют на ее губах.

Это только заставило ее всхлипнуть сильнее, что вырвало из ее горла панический звук.

Еще больше успокаивающих звуков, еще больше успокаивающих рук, и через несколько долгих мгновений Сорча смогла сдержать слезы. Когда она, наконец, откинулась назад, то почувствовала, будто ее опустошили и очистили. В хорошем смысле. Она оставила океан соленой воды на своем бедном, сбитом с толку компаньоне, слезы все еще текли по его обнаженной груди.

Он посмотрел на нее с беспокойством, как будто малейшее движение могло заставить ее снова рыдать.

Когда беспокойство от ожидания его пробуждения исчезло, бурлящее облегчение нахлынуло на пустоту, оставшуюся позади.

Лицо ее расплылось в улыбке, и она воскликнула:

— Ты проснулся!

16

Орки бывали разными — сварливыми, шумными, жестокими, алчными, преданными, — но в одном они точно не были привередами. Даже те родители, которые хотели и любили своих юнлингов, не нянчились с ними, вместо этого поощряя их скандалить, исследовать мир и кричать. Шрамы носили с гордостью, и в приличной истории всегда была хотя бы одна эпическая битва. Разногласия решались кулаками, а споры выигрывал тот, кто был громче.

Выросший в том, что он считал типичным кланом орков, Орек не был готов к заботе.

В течение трех дней Сорча хлопотала над ним.

Она вертелась поблизости, часто проверяя его, всегда спрашивая, что она может сделать, в чем он нуждается. Она кормила его, взбивала одеяла, возилась с бинтами, наносила мазь, чистила его оружие и приносила еду. Когда он сказал ей, чтобы она не беспокоилась, что он сам сможет поесть и почистить оружие позже и сможет убрать одеяла, она только еще больше расстроилась. Итак, Орек быстро понял, что лучше всего позволить ей суетиться.

И действительно, это не было бременем.

Раньше из-за него никогда не суетились.

Раньше о нем никогда не заботились.

Как только он перестал сопротивляться, Ореку это понравилось. Чувство вины и недоумения никогда не покидало его, но он не мог спорить с тем, что делает Сорчу счастливой. И забота о нем по какой-то причине делала ее счастливой, а если не счастливой, то довольной, а если не довольной, то более непринужденной.

Он ни в чем не мог ей отказать, особенно когда она хотела быть рядом с ним.

Воспоминания о часах, предшествовавших ранению, были немного мутными, полными бурлящей воды и медной крови, но ярче и жарче костра горели воспоминания о том, как отчаянно он скучал по ней. Несколько часов разлуки, и его сердце болело сильнее, чем от раны в боку.

И он вспомнил также свое столь же отчаянное желание не разлучаться с ней снова.

Она прекрасно справлялась с выполнением его желания, редко исчезая из поля зрения. Что еще лучше, ухаживая за ним, она часто подходила близко. Чтобы прикоснуться к нему. Каждое касание ее пальцев, каждое дуновение, пробегавшее по его волосам, каждый раз, когда ее запах пропитывал воздух вокруг него так густо, что он мог ощутить его на вкус — Орек воспринимал, запоминал и копил для себя. В его голове скопилась целая сокровищница воспоминаний, и каждое лучше предыдущего.

Так что нет, на самом деле он не возражал против ее суеты.

Что его действительно беспокоило, так это то, что она явно доводила себя до изнеможения. В промежутках между приступами беспокойства за него Сорча, казалось, скорее летела, чем шла, спеша выполнить то или иное задание по хозяйству. Он едва замечал, что она стоит спокойно, когда не ухаживает за ним, и когда первый день его выздоровления перешел во второй, он начал придумывать причины, чтобы удержать ее рядом с собой.

У него болел бок — ныл, но не так сильно, как она, казалось, думала, у него уже бывало столько серьезных ран, и тогда некому было за ним ухаживать.

Он попросил еще воды — его мучила жажда, но больше всего беспокоил ее вид.

Он попросил ее поесть с ним, хотя настаивал, что может поднять ложку сам — потому что, хотя она всегда была рядом, он скучал по ней, когда она исчезала из виду.

Якобы все это было сделано для того, чтобы заставить ее посидеть достаточно спокойно, чтобы перевести дыхание и отдохнуть, но если это также означало больше нежных прикосновений и еще более мягких улыбок, Орек не стал бы спорить.

Для нее он был глупым мужчиной, но не дураком.

На третий вечер они сидели вместе в своей маленькой берлоге из сена и одеял и ужинали в дружеском молчании. От Орека не ускользнуло, как ее взгляд блуждал по нему, когда она думала, что он не смотрит. Без сомнения, она проверила стягивающиеся раны на его боку и лице, но одурманенная часть его надеялась, что она смотрела на него просто для того, чтобы посмотреть.

Другой небольшой части его все еще было стыдно за то, что он чуть не подвел ее, но он с гордостью будет носить шрамы своей борьбы. Он защищал ее и выжил, чтобы рассказать об этом.

Как и подобает хорошему другу.

Он чуть не подавился мясным пирогом.

При этом звуке Сорча подскочила к нему, и хотя он не нуждался в похлопываниях по спине, которые превратились в успокаивающие круги, он, тем не менее, сохранил их в свой тайник воспоминаний.

Он должен был перестать так делать.

Да, он жил ради того момента, когда она одаривала его своей легкой улыбкой. Да, она преследовала каждую его мысль наяву и во всех снах. Да, он сделал бы для нее больше, чем просто получил нож в живот. Да, он вернул бы ее домой и ничего не попросил бы взамен, даже если бы его душа взывала не расставаться с ней.

Но это не значит, что она моя или когда-либо будет моей.

Он проглотил эту правду за ужином.

— Все ли орки исцеляются так же быстро, как ты? — спросила Сорча, когда, наконец, уселась за свой ужин.

Он утвердительно хмыкнул.

— Возможно, даже быстрее, поскольку я… — орк только наполовину.

— Это невероятно. Я никогда не видела… Человек бы пролежал в постели еще как минимум неделю. Ты выглядишь почти готовым к прогулкам, — румянец внезапно расцвел на ее щеках. — Не то чтобы ты должен гулять завтра! Тебе не следует давить на себя.

— Я бы хотел завтра посидеть, — он мог бы сойти с ума, если бы ему пришлось оставаться в пределах этого помещения еще один день.

В первый день после пробуждения он был слаб, ему едва хватало сил, чтобы поднять голову или конечности, не нуждаясь после этого в длительном отдыхе. Но, подкрепившись хорошей едой и подольше отдохнув, сегодня он почувствовал себя самим собой. Меньше похожим на бесполезный комок, о котором нужно заботиться.

Как бы он ни наслаждался суетой и заботой, ему стало легче от осознания того, что это было больше для нее, чем для него, после того, как он немного восстановил свои силы. Быть для нее обузой раздражало его орочье упрямство. Он поклялся себе никогда не быть обузой — так же, как глупость, это могло его убить. Поэтому он позволил ей волноваться, но завтра хотел сам оценить их положение.

Люди, к которым Сорча обратилась за помощью, несколько раз приходили поговорить с ним. Он поблагодарил человека, Анхуса, на этот раз связно, смутно помня его с той ночи. Женщина, Кара, была разговорчива и засыпала его вопросами. Он терпел их с тех пор, как пара приютила его и Сорчу, но вскоре ему надоела их болтовня. Ему больше нравились разговоры и смех Сорчи.

Тем не менее, он мог быть вежливым и опровергнуть несколько историй об орках. Он был терпелив, когда в течение дня заглядывали две маленькие головки, чтобы шпионить за ним. Он был терпелив, когда Кара хотела осмотреть его раны. Он был терпелив, когда Анхус не так тонко оценивал его, пока они разговаривали.

Даже если у него положительно чесались руки вылезти из-под одеял и с любопытством поглазеть на солнышко.

Рот Сорчи сложился в озабоченную гримасу, и он знал, что она скажет, еще до того, как она произнесла это.

— Я не знаю… ты так долго спал.

— Получая необходимый мне отдых.

— Но швы…

— Сидеть на улице и чистить картошку им не помешает, — сказал он, думая о завтрашних делах по дому, о которых она рассказала ему ранее. Казалось, она была полна решимости зарабатывать им на пропитание чистой решимостью, и Ореку не нравились темные круги усталости у нее под глазами.

Она заботилась о них обоих уже несколько дней, но Орек был полон решимости взять на себя часть этого бремени.

— Я могу это сделать.

— Да, и я тоже могу.

— Ты когда-нибудь чистил картошку?

— Нет, но я строгал и сомневаюсь, что это намного сложнее.

Хитрая усмешка тронула ее губы, привлекая его взгляд.

— О, я не знаю. В этом есть какое-то искусство.

— Тогда ты научишь меня, — настаивал он.

Она снова покраснела и выглядела взволнованной, когда сдула с лица прядь волос и сосредоточилась на еде, но Орек был счастлив. Сорче было тепло, она была сыта и казалась довольной. Обеспечение этих вещей стало его единственной целью, как и легкая улыбка, которая все еще играла на ее губах.

Он никогда не забудет, как очнулся несколько дней назад, затуманенный, сбитый с толку от ее слез. Он не знал, как и почему, но они выпотрошили его. Она не должна была плакать. Никогда. Каким бы слабым он ни был, ему хотелось избить все, что двигалось, уничтожить все, что вызывало у нее слезы.

Но потом она упала на него, ее слезы обжигали его кожу, и он понял, что она плакала из-за него.

Это было совершенно нелепо. Невероятно. Непостижимо.

Никто не оплакивал его. Ни его мать. Ни он сам. Никто.

Эти слезы растрогали его, и он поклялся никогда больше не давать ей плакать. Он не знал, как и почему, просто никогда. Этой женщине, которая вернулась за ним, когда любой другой бросил бы его, которая заботилась о нем, когда никто другой никогда этого не делал, не разрешалось плакать.

Но если бы она была в тепле, сыта и довольна, у нее не было бы причин для слез.

Так вот что намеревался сделать Орек. Как и подобает хорошему другу.

Сорча не смогла удержаться от еще одного взгляда на амбар, притворяясь, что потягивается. Сбор урожая был закончен, слава Судьбе, но теперь предстояло кропотливо его перебрать и разместить на хранение. Ни одна из этих работ не доставляла ей удовольствия — она с радостью согласилась бы на работу в конюшне в любой день, — но не жаловалась, не тогда, когда Кара и Анхус были такими милыми.

Они с Ореком были на ферме уже шесть дней, и Сорча провела большую часть этого времени, помогая по хозяйству, стараясь не быть обузой. Помогая им и навещая своего выздоравливающего спутника, она была более чем готова каждую ночь заваливаться в меха, но, опять же, она не жаловалась. Это была хорошая, честная работа, и она была благодарна этим людям за их более чем щедрое гостеприимство.

Ее глаза легко нашли Орека, поскольку были натренированы в его поиске. Сегодня он устроился на груде ящиков и стогов сена, прислонившись спиной к стене сарая. Его рубашка свободно свисала с широких плеч, а волосы были собраны сзади в неряшливый узел.

Он выглядел таким непринужденным, таким… домашним.

К ее удивлению, чистить овощи действительно было похоже на строгание, но проще, и теперь он был настроен чистить все овощи, которые попадались Каре в руки. Кара восхищалась его техникой, и дети часто останавливались, чтобы полюбоваться идеальными спиралями кожуры, которые ему удавалось сделать. Большинство из них были послушно отправлены в ящик с объедками, которые Кара хранила для мульчи, но многие все равно исчезли в цепких руках и голодном рту Дарраха. Щенок был в восторге от того, что Орек встал на ноги и может снова прогуливаться.

Ему все еще удавалось быть любимцем щенка.

Он и мой любимец тоже.

Сорча покраснела от неожиданной мысли, но не отвела взгляда. Было что-то завораживающее и… манящее в том, как уверенно он обращался с каждой картофелиной или морковкой, как его сильные, грубые пальцы с простой уверенностью управлялись с маленьким ножом. Ее глаза неизбежно поднялись к его предплечьям, наблюдая, как под мягкой зеленой кожей прыгают, напрягаются и расслабляются сухожилия.

Я бы никогда не подумала, что у него такая мягкая кожа. Но теперь она знала — и не имела понятия, что с этим знанием делать, просто у нее было это низкое, пульсирующее желание что-нибудь сделать.

— Он там, где ты его оставила.

Сорча подскочила из-за нежного поддразнивания Кары, которое только заставило женщину рассмеяться.

Она повернулась обратно к колодцу, где они счищали остатки пшеницы и умывались перед обедом.

— Я просто беспокоюсь за него, — вот что она наконец ответила.

— О, конечно, — согласилась Кара, — если бы мой мужчина получил такое ранение в бок, я бы не знала, что с собой делать. Но он, — она кивнула в сторону сарая, — он сильный. Никогда не видела ничего подобного.

— Это потрясающе. Он хочет помочь Анхусу завтра переставить ось повозки.

Кара закатила глаза.

— Дайте мужчинам достаточно времени, и они найдут способ устроить беспорядок, а затем потратить день на его устранение, — она подмигнула, протягивая Сорче мокрую тряпку, чтобы вытереть шею и лицо.

Сорча застонала от божественного ощущения прохладной воды на своей зудящей, разгоряченной коже.

Когда она оторвала взгляд от мытья лица, то обнаружила, что Кара рассматривает ее.

— Я просто подумала — теперь, когда Орек проснулся и идет на поправку, если ты захочешь поспать в доме, я могла бы приготовить тебе что-нибудь у камина внизу. Это было бы удобнее, чем эти тюки сена.

Предложение повисло между ними, обдуваемое легким ветерком, который пронесся по поляне с востока.

Сорча прикусила щеку.

— Спасибо, но… Я бы предпочла остаться с Ореком. Я буду слишком волноваться.

Кара согласно кивнула.

— Понятно. Я знаю, как тяжело через некоторое время спать порознь. Даже если он храпит и укрывается лучшим одеялом, — последние слова она произнесла, бросив нежный взгляд на своего мужа, который ничего не понял, пока раскладывал мясное ассорти из погреба, и поэтому не заметила, как глаза Сорчи расширились.

Кара ушла прежде, чем Сорча смогла ее исправить или возразить. Женщина уже делала несколько подобных комментариев, подразумевая, что Орек принадлежит ей, а Сорча просто… не поправила ее.

Она должна была. Каре и Анхусу в любом случае было бы все равно, но для Сорчи это было важно — она не претендовала на него ни в коем случае, кроме как в качестве компаньона. Друга.

Оправдание, хотя и ограниченное ее мыслями, казалось неубедительным даже ей.

Сорча хмуро уставилась в землю, продолжая вытираться.

Они были недостаточно далеко от той кровавой ночи, а Орек еще недостаточно оправился от той страшной раны, чтобы она забыла ужас, который испытала за него. Глубина и размер ее беспокойства превзошли все, что она когда-либо чувствовала к кому-либо прежде. Конечно, она бывала напугана, когда ее братья и сестры делали что-то глупое и опасное, и она переживала за безопасность своего отца больше раз, чем могла сосчитать, пока он был в отъезде с лордом Дарроу.

Но ничто не могло сравниться с тем абсолютным безумием, которое поглотило ее, когда она познала, увидела боль Орека. Ее сильный спутник, такой способный и компетентный… она была потрясена, увидев, как он потерял все силы.

Ее облегчение, когда он очнулся, было столь же ощутимым, что она не могла не думать об этом всякий раз, когда у нее появлялась минутка.

Ее взгляд снова переместился на него, все еще расслабленного, прислонившегося к сараю, пока он обрабатывал картошку большим пальцем и ножом.

Она не упустила ни того, как полуденное солнце отбрасывало драматические тени вдоль крепкой колонны его шеи, ни того, как блестит единственная золотая серьга в его заостренном ухе. Она не упустила из виду жесткой мышцы его груди, открытой свободной рубашкой, разделенную пополам тяжелой линией грудных мышц. От нее не ускользнул мягкий, терпеливый взгляд его глаз и легкая складка рта, когда Даррах перебирал его волосы.

И она не упустила ни того, как ее сердце учащенно забилось при виде него, ни того, как она затрепетала и согрелась от кончиков пальцев до груди и между ног, просто наблюдая за ним.

Теперь они с Ореком не были заперты вместе в тесном стойле. Они не были одни в дикой местности. И все же это… притяжение только усилилось.

Во всяком случае, его ранение, его жертва только еще больше втянули ее в его настоящее.

Судьба, он мне действительно нравится.

Сорча усердно терла лицо, теперь оно чесалось по-другому, и влажная тряпка не могла справиться с этим. По крайней мере, не без уединения и воображения.

Она знала, как бы ей хотелось разгадать его — она уже несколько дней спала рядом с Ореком на сене, и то, насколько они были близки к разгадке, было невозможно не заметить.

Проблема была в том, что… она понятия не имела, что он чувствовал. Учитывая ее прошлые свидания и партнеров, было легко понять их интерес с первого взгляда. Некоторые подходили к ней первыми. Орек был не только полуорком с их другой культурой и обычаями, он был… ну, Ореком. Сколько из того, что он мог чувствовать, было действительно к ней, а не только потому, что она была женщиной?

Сорча не была невежественной, она могла сказать по тому немногому, что он говорил, и по тому, чего не говорил, что он проводил мало времени в компании других людей, особенно женщин. Насколько мало, она не смогла бы сказать с уверенностью, но достаточно, чтобы сомневаться, что он мужчина, который прямо скажет то, чего хочет, что бы это ни было.

О, она заметила, что он наблюдает за ней, заметила румянец, расцветающий на его зеленых щеках, придающий им завораживающий румяно-коричневый оттенок. Насколько это было влечение, а не застенчивость, она просто не знала.

Но она хотела знать. Было много способов, которыми они вместе могли бы сделать путешествие на север еще более приятным — но что потом?

Что произойдет, когда они вернутся в Гранах к семье Сорчи? Что станет делать Орек?

Эта мысль заставила ее оглянуться на него.

Что, если они начнут что-то создавать, только для того, чтобы это закончилось, когда она вернется домой?

У Сорчи была своя доля интрижек и свиданий, но почему-то ни то, ни другое не подходило Ореку. Она могла признать свое растущее влечение к нему, но было что-то более глубокое, что-то пускающее корни в ее сердце, что заставляло ее задерживать дыхание, если она слишком много думала об этом.

Он не просто любовник. Что бы ни было между ними, это было бы… большее.

Эта мысль вызвала у нее дрожь, но не неприятную, а заставляющую краснеть.

Ворча на себя, Сорча еще раз провела тряпкой по лицу и положила ее обратно в ведро. С этими мыслями она уже несколько дней гонялась за собственным пресловутым хвостом, так и не приблизившись к ответу.

Сорча присоединилась к Каре за крепким уличным столом, за которым семья наслаждалась едой, когда погода была хорошей, как сегодня. В то время как ей и Ореку было очень уютно в своем стойле, согретом телами множества сельскохозяйственных животных, дни становились все прохладнее, а по ночам на землю ложился иней.

Им нужно было отправляться в свое путешествие, чтобы у них была хоть какая-то надежда обогнать зиму, но Сорча не была уверена, что Орек готов. Он говорил ей, что это так, уверял, что с ним бывало и похуже и он привык к вызовам, но это не означало, что она хотела рисковать им.

Резкий вопль заставил Сорчу съежиться, и она уступила Каре достаточно места, пока та успокаивала своих суетящихся детей. Брат и сестра препирались весь день, и, наконец, дело дошло до точки кипения. Справившись со своей долей истерик, Сорча знала, что нужно держаться в стороне и не мешать.

Когда Кара махнула ей в сторону кучи яблок, чтобы та подкрепилась, Сорча схватила одно и поспешно ретировалась в сарай.

Орек поднял глаза и ухмыльнулся, когда увидел, что она приближается. У нее скрутило живот, и ей пришлось приказать себе не смотреть в землю и не краснеть, как впервые влюбившаяся девушка.

— Возможно, пройдет некоторое время, прежде чем мы сможем поесть, — сказала она ему, протягивая яблоко.

Орек взял его, оглядываясь через плечо.

— С детенышами все в порядке?

— Просто разногласия по какому-то поводу. Они разберутся. Иногда нужно просто позволить всему идти своим чередом.

— Хм, — его брови нахмурились, когда мальчик снова завизжал, а заостренные уши дернулись. Не то чтобы детские выходки раздражали его, он искренне выглядел обеспокоенным за мальчика, и это тронуло сердце Сорчи.

Орек наконец осмотрел яблоко, которое она ему принесла. Оно было большим, с красной кожурой, испещренной золотыми и зелеными прожилками, но все равно казалось крошечным в его больших руках.Он перевернул его, прежде чем разрезать своим маленьким ножом.

— Ты ела? — спросил он.

— Я буду есть со всеми остальными, — сказала она.

Он издал глухой горловой звук и кивнул в сторону.

— Садись.

Она открыла рот и закрыла его, прежде чем плюхнуться рядом с ним. Был полуденный перерыв, так что на самом деле ей не следовало заниматься работой, но все равно казалось, что ей нужно оставаться на ногах. На случай, если она понадобится.

Не успела она сесть, как перед ней появилась сочная половинка яблока. Она взяла его кончиками пальцев, сок заблестел на солнце.

— Ешь, — настаивал он. — Ты изматываешь себя.

— Я все время занимаюсь домашними делами дома, — ответила она.

Он заурчал, но больше ничего не сказал, вместо этого вырезал из яблока сердцевину и отправил ее в рот. Его глаза выжидающе уставились на нее.

Она закатила глаза, лизнула открывшуюся мякоть и откусила большой кусок.

Орек пошевелился рядом с ней, и Сорча ухмыльнулась с набитым яблоком ртом.

Они ели в тишине, красота дня разливалась по усадьбе. Место, где жили Кара и Анхус действительно было прекрасным. Процветающая ферма, богатый фруктовый сад, здоровые животные и двое жизнерадостных, счастливых детей — конечно, когда они не визжали друг на друга.

Она всегда представляла себе такую жизнь или что-то похожее. Ее собственная небольшая усадьба рядом с семьей. Возможно, ферма. Возможно, просто что-то близкое к конюшням. Она могла представить дом и сад, за которыми будет ухаживать, но в остальном…

— Просто подожди, пока у тебя не появится свой собственный дом, — иногда говорила ее мать, но они никогда не говорили о том, что у нее действительно будет дом, никогда не строили планов и не обсуждали, когда именно.

Даже в своем воображении она мало думала о жизни за порогом дома. Ни о том, кто будет жить там с ней, ни о том, что они будут делать днями.

Это просто тоска по дому, сказала она себе.

— Их становится все больше.

Замечание Орека привело ее в чувство, и Сорча откусила последнюю половинку яблока. Она с любопытством повернулась к нему и обнаружила, что он нежно смотрит на нее, указывая пальцем на ее щеку.

— Чего?

— Веснушек, — сказал он, прикоснувшись к нескольким своим на переносице.

— О, — она не смогла сдержать румянец и заерзала на месте. — У меня их становится больше, когда нахожусь на солнце. Или светлые становятся темнее.

— Это все от солнца?

— Нет. Большинство из них были у меня всегда, — она не смогла удержаться и застенчиво провела рукой по ключицам. У нее всегда были маленькие веснушки. Когда она была девочкой, их было совсем немного на ее носу и плечах, но по мере того, как она росла, их становилось все больше. Теперь они покрывали большую часть ее лица, груди и плеч, а также спускались по рукам.

— Мне они не нравятся, — она не смогла удержать этих слов.

Несколько штук было бы неплохо, ей понравилось, как несколько штук было рассыпано по лицу самого Орека. Но иногда ей казалось, что она носит маску из веснушек, что их больше и они темнее, чем ее собственная кожа. Не помогало и то, что каждый день дома она могла сравнивать себя со своей утонченной, красивой сестрой Мэйв. В девятнадцать лет Мэйв отличалась изящными конечностями, копной рыжевато-светлых кудрей и румяными щеками. Она почти светилась своей красотой и светлой кожей.

Поскольку Орек по-прежнему ничего не говорил, Сорча отважилась взглянуть на него. Он смотрел на нее с озадаченным выражением лица, сдвинув брови и сжав губы в недовольную линию.

— Не нравятся? — спросил он, звуча совершенно потрясенным. Как будто ему не приходило в голову, что они могут ей не нравиться.

— Нет, не совсем.

Он недовольно фыркнул.

— Но они прекрасны. Как звезды в ночном небе.

Сорча затаила дыхание, когда зеленый палец коснулся ее щеки. Это было легкое прикосновение, едва заметное, но она почувствовала его жар, когда он провел пальцем от одной веснушки к другой, его глаза следовали за пальцем, как зачарованные.

Легкая улыбка тронула его губы, смягчая выражение лица, придавая ему нечто такое, что очаровало ее.

Гулко застучало ее сердце.

— Как будто у тебя есть свои собственные созвездия, — сказал он низким голосом, который Сорча почувствовала повсюду. От этого глубокого орочьего урчания у нее сжался живот, и она прерывисто выдохнула, когда его палец продолжил путешествовать по ее коже.

Она заметила, как что-то мелькнуло в его глазах. Она не знала, что это было, но знала, на что надеялась. Они смотрели друг другу в глаза, мгновение растянулось между ними, только движение его пальца на ее щеке и ветерок, развевающий ее волосы.

Если бы он наклонился к ней хотя бы на дюйм, Сорча поняла бы, что сейчас поцелует его.

Вместо этого его ноздри раздулись, а глаза расширились. Рука опустилась, и он повернул голову вперед.

Орек откашлялся, и снова румянец залил его щеки.

Тепло его прикосновений задержалось, ее внутренности затрепетали от наслаждения.

— Ну, когда ты так говоришь… — сказала Сорча, хотя бы для того, чтобы заполнить растущую пустоту молчания.

Она наблюдала, как дернулся в горле кадык, когда он сглотнул.

Судьба, он мне действительно очень нравится.

17

Орек мягко опустил повозку, кряхтя, руки дрожали от облегчения. Анхус выкатился из-под днища, волосы прилипли к лицу от пота, но у него сияла торжествующая ухмылка.

По крайней мере, Орек так думал. Иногда было трудно сказать наверняка из-за густой бороды.

Он взял тряпку, которую бросил ему Анхус, и вытер вспотевший лоб.

Большую часть утра они потратили на починку повозки. Повозившись с одним и подтянув другое, стало ясно, что для Орека проще всего было просто поднять проклятую штуковину, чтобы Анхус мог добраться прямо туда, куда ему нужно, и все отремонтировать.

Здоровому Ореку не составило бы труда поднять заднюю часть пустой повозки. Как бы то ни было, он напрягся из-за веса одного угла, но был осторожен, чтобы не травмировать бок.

Не то чтобы это имело значение для Сорчи. Они были осторожны и поднимали только тогда, когда она отвлекалась и не смотрела.

— Это должно сделать поездку чертовски плавной, — заметил Анхус. — Моя задница оценит это.

— Я ценю твою помощь и помощь твоей семьи, — ответил Орек. Он знал, какой прыжок веры, должно быть, совершил Анхус, чтобы привезти Орека сюда, а затем позволить ему и Сорче остаться.

Анхус пожал плечами.

— Нам приходится заботиться друг о друге, пока мы здесь, — он ухмыльнулся, качая головой. — Судьба, я говорю как Кара. Ей нравится нести чушь про общество. Но она все же не ошибается, — густые брови поднялись почти до линии роста волос, он указал пальцем на Орека. — Не смей говорить ей, что я так сказал.

— При условии, что ты не скажешь Сорче, что я поднимал тяжести.

Анхус усмехнулся.

— Они беспокоятся, потому что им не все равно.

Орек проглотил эти слова, его внутренности скрутило. С каким бы легкомыслием они ни были сказаны, эти слова все же вселяли глупую, отчаянную надежду в его сердце. Если это было правдой, если беспокойство и суета означали заботу, то, несомненно, Сорча очень заботилась о нем.

Он даже не возражал, потому, что она нуждалась в том, чтобы он был здоровым, сильным и помог ей добраться до дома. И он не возражал, что, вероятно, причиной также было ее мягкое сердце и заботливый характер. Он обожал эти черты в ней и не слишком задумывался о том, почему они были сосредоточены на нем.

Просто наслаждайся, пока это длится.

Он был терпеливым мужчиной, даже когда дело было проигрышным. Именно это сделало его превосходным охотником и следопытом.

Сорча была добычей, не похожей ни на одну из тех, за кем он когда-либо охотился, и он знал, что никогда ее не поймает.

Но эта женщина хлопотала над ним, заботилась о нем, плакала из-за него и, что самое потрясающее, вернулась за ним. Так что, даже если она никогда не будет принадлежать ему, он знал так же точно, как и то, что у него десять пальцев и шрам, разделяющий пополам костяшки двух пальцев на левой руке, что он принадлежит ей безвозвратно, навсегда. Каким бы она его ни хотела, каким бы образом она ни нуждалась в нем — только ее.

И этого было достаточно. Эта женщина заслужила его восхищение, его защиту, его преданность. Сколько бы времени ему с ней ни оставалось, он сделает так, чтобы этого было достаточно.

Взрыв смеха привлек их внимание к полянке между сараем и домом. Кара хлопала за столом, Сорча и дети бегали кругами, позволяя Дарраху гоняться за ними.

Анхус смеялся рядом, наблюдая за их выходками. Щенок резвился в траве, покусывая их за лодыжки. Дети завизжали от восторга, а Сорча подхватила енота на руки, коснулась мордочки своим носом и поставила на землю, чтобы он снова погнался за ней.

Рот Орека растянулся в улыбке, его взгляд пожирал фигуру Сорчи, пересекавшую поляну. Лицо яркое и розовое в лучах осеннего солнца светилось собственным лучезарным счастьем. Кудри подпрыгивали, когда она двигалась зигзагами, достаточно медленно, чтобы Даррах и дети не отставали.

Видя ее с этой человеческой семьей… Орек не мог не задаться вопросом, каково ей. Она говорила о своей семье больше всего, и ее любовь к ним пронизывала все, что она делала, каждое сказанное ею слово. Ее яростная, глубокая преданность пробудила в нем старую, уродливую ревность, которая заставляла видеть других орклингов с их родителями, а других мужчин со своими женщинами или самками и детенышами, и задаваться вопросом, почему у него не может быть только одного человека, который любил бы его.

Это были нехорошие мысли, они всегда обжигали его горло горечью, но, тем не менее, они были у него. Теперь, однако, он почувствовал вкус преданности, заботы и жаждал большего.

Брачные узы орков — колючая штука, когда они остаются без ответа. Еще до того, как броситься в ту реку, он знал, что зашел слишком далеко, чтобы остановить это. Было некоторое утешение в осознании того, что связь никогда не осуществится — чтобы супружеские узы полностью укоренились, требовалась физическая близость в течение длительного периода. Интимная близость по обоюдному согласию, с удовольствием.

Судьба, чего бы он только не отдал, чтобы найти тайное место, куда можно забрать ее, спрятать, трахать ее до бесчувствия…

Он втянул в себя воздух, переминаясь с ноги на ногу.

Наблюдая за их игрой вместе с Анхусом, Орек не мог не заметить изгиб задницы Сорчи, когда она бежала, как поворачивались и показывала пышные бедра. Тяжелые груди подпрыгивали, когда она извивалась и уворачивалась от смеющихся детей и енота.

Это были ежедневные мечты, ежечасные, иногда — ежеминутные мысли о том, как он докажет, что он хороший друг. Щедрый друг. Как он узнает все, что ей нравится, все прикосновения, слова и движения. У него почти не было собственного опыта, но узнал бы все, что можно было знать о ней и ее удовольствии. Он дал бы ей так много, что она умоляла бы его об передышке, но он не дал бы этого, продолжая дарить ей удовольствие своим языком, пальцами и…

Его кожа напряглась, когда кровь стала горячее, и Орек фыркнул.

Несколько дней они спали, прижавшись друг к другу, в лесу. Теперь она спала рядом с ним, ее аромат пропитывал сено, прогоняя даже тяжелые запахи животных. Так близко, что это почти доводило его до безумия. Больше, чем зуд его заживающих ран, мысль о ней, о том, что она рядом, достаточно близко, чтобы прикоснуться, и при этом не поддаться искушению просто протянуть руку и дотронуться ее…

Она проникла в него, нашла там для себя место, и его разум не переставал перебирать способы сделать то же самое.

Быть внутри нее… в ее сердце, в ее теле…

Он не давал себе уснуть до поздней ночи, эти надежды и желания проносились в его голове, тело покалывало от жажды, которую он не мог утолить. Взять себя в руки не было ни единого шанса, и даже тогда он сомневался, что это принесло бы пользу.

Брачная связь знала, чего он хочет, и Орек тоже знал.

Через некоторое время Сорча заставила детей и Дарраха гоняться друг за другом по кругу, а сама ловко увильнула и побежала трусцой к сараю. Она улыбалась на ходу, легкий пот блестел на влажной коже ее шеи и груди.

У него перехватило горло, а сердце бешено заколотилось.

— Она знает? — Анхус тихо спросил его.

Орек напрягся, часть похоти ушла. Он не мог оторвать взгляда от Сорчи и встретил ее улыбку своей собственной, потому что он всегда улыбался, видя, как она приближается к нему, но этот вопрос был напоминанием, в котором он нуждался.

— Нет.

Анхус задумчиво промычал.

Нет, Сорча не знала. И это было нормально, он не хотел ее жалости или, что еще хуже, отказа. Если бы что-то осталось недосказанным, он мог бы жить в этой двусмысленности, мог бы наполнить ее всеми своими тихими, тайными надеждами и желаниями.

Увидев ее с детьми, он понял, что не может предложить ей ничего подобного, ничего подобного тому, чего она хотела, ожидала и заслуживала. Он вообще ничего не мог ей предложить, по крайней мере до тех пор, пока они не вернутся в ее дом.

Когда они это сделают, его роль в ее жизни будет закончена. Его привязанность к ней обеспечит ему возможность оставаться рядом так долго, как он только сможет, хотя незавершенная супружеская связь может привести к тому, что он в конце концов расстанется с ней.

Хотя ему все еще предстояло сыграть для нее какую-то роль, пусть даже просто защитника и компаньона, он должен был извлечь из этого максимум пользы. Он пополнит свою коллекцию воспоминаний о ней, соберет все мелочи на память и отложит их на потом, в предстоящие долгие дни без нее.

И этого было бы достаточно — потому что это больше, чем Орек когда-либо надеялся.

Он откашлялся, ему нужно было ответить, прежде чем Сорча окажется в пределах слышимости:

— Если я когда-нибудь понадоблюсь тебе или твоей семье, я помогу тебе, что бы это ни было.

Орек повернул голову и обнаружил, что Анхус смотрит на него. Мужчина на мгновение задумался, прежде чем протянуть руку.

— Я запомню это. Но это не обязательно — мы все равно поможем вам.

— Я знаю, — сказал он, беря руку Анхуса и пожимая. — И именно поэтому я предлагаю помощь. Ты и твоя женщина — хорошие люди.

— Как и ты, и твои близкие.

Он сглотнул из-за пересохшего горла.

— Если я вам понадоблюсь, или вы когда-нибудь окажетесь в той стороне, то найдете меня возле Гранаха.

— Разве ты не туда ее ведешь?

— Да, там ее дом.

Анхус еще раз задумчиво промычал, его глаза были полны понимания. Он сочувственно хлопнул Орека по плечу, когда Сорча подошла к тому месту, где они стояли у открытых дверей амбара.

— Я и забыла, какие они энергичные в таком возрасте, — выдохнула она, грудь все еще быстро поднималась и опускалась.

Анхус рассмеялся.

— Ты и этот твой щенок проделали прекрасную работу, развлекая их днями. Кара не знает, как она сможет снова уложить их спать после того, как вы уйдете.

Сорча издала смешок, который всегда заставлял его губы подергиваться. Он с удовольствием слушал, как она и Анхус болтали о детях и о том, что им еще нужно подготовить к завтрашнему уходу. Было нереально думать, что они пробыли в усадьбе больше недели.

Ореку нравилось общество Анхуса, и их усадьба была приятной, но лес звал его обратно.

И если честно, он был готов снова остаться наедине с Сорчей.

— Мы будем готовы, — сказала Сорча, нежно положив руку ему на плечо. — Еще раз спасибо за всю вашу доброту.

Анхус пожал плечами.

— Это было легко. Благодаря вам обоим мы опережаем график, и все уже готово. Так что спасибо вам.

— Анхус! Подойди, помоги мне, пожалуйста! — Кара позвала через поляну.

Помахав рукой жене, Анхус сделал паузу, чтобы сказать Ореку:

— Я не забуду, мой друг.

Орек кивнул, и Анхус побежал к своей жене, остановившись достаточно надолго, чтобы подхватить дочурку и перекинуть ее через плечо под взрыв смеха.

— Что он не забудет? — спросила Сорча.

Орек посмотрел на нее сверху вниз, его разум не мог справиться с мягким теплом ее руки на его плече. Ее легкое прикосновение присоединилось к другим в сокровищнице его воспоминаний, заняв почетное место рядом с видом и ощущением его пальца, проводящего по ее атласной щеке. Его живот сжался при одной мысли об этом.

— Я обещал помочь ему и его семье, если им это когда-нибудь понадобится. Это меньшее, что я могу сделать.

— Мм, — промычала она в знак согласия. — Они были очень добры к нам.

Судя по задумчивому блеску ее глаз, Орек подумал, что это не все, что она хотела сказать.

— Что? — спросил он.

Улыбка, медленная и сокрушительная, расплылась по ее лицу, заставив затанцевать те веснушки, которые он так любил разглядывать.

— Ты хороший мужчина.

Орек стиснул клыки и отвел взгляд.

Он не чувствовал себя хорошим мужчиной, когда она стояла так близко. Ничего не стоило прижать ее к себе, прижать так крепко, что она никогда бы от него не освободилась. Хороший мужчина не стал бы гладить свой член с мыслями о той, кто находится под его защитой. Хороший мужчина подавил бы плотские, собственнические мысли, которые подогревали его сны и преследовали его дни.

Хороший мужчина не стал бы мечтать перекинуть ее через плечо и спрятаться глубоко в лесу, где их никто не найдет, сохранить ее для себя и построить логово только для них, где он всегда держал бы ее в тепле, довольной и обнаженной. Хороший мужчина вернул бы ее в семью и оставил в покое.

Зверь-собственник внутри него скривил губы при этой мысли.

Нет, Орек не был хорошим мужчиной. Он был эгоистичным, алчным.

Но если ей хотелось так думать, если это заставляло ее смотреть на него как на достойного мужчину, кто он такой, чтобы отказывать ей в этом.

В тот вечер, когда были упакованы рюкзаки и подготовлено все снаряжение на утро, Сорча и Орек приняли ванну. Они помогли Каре наполнить медную ванну для купания, и Сорча тщательно вымылась, не зная, как надолго ей этого хватит, и убедилась, что убрала с кожи все до последней крупинки зудящей пшеницы.

Мягкой ночью, согретая и сонная после ванны, Сорча обнаружила, что предлагает расчесать длинную гриву темных волос Орека. Что на нее нашло, она не знала. Только то, что у нее чесались руки прикоснуться к нему до того, как они вернутся в лес и все будет… по — другому.

Что заставило его согласиться, она тоже не знала.

Сорча успокаивающе проводила деревянной расческой по гриве Орека. Она аккуратно распутывала завитки и узлы пальцами, расчесывая его волосы до тех пор, пока они не заблестели в слабом свете фонаря.

Сидевший перед ней мужчина был достаточно высок, чтобы, когда она стояла, ей было удобно расчесывать его волосы. Она не торопилась, наслаждаясь каждым локоном, скользящим по ее пальцам, как шелк. Она расчесывала их дольше, чем требовалось, даже после того, как все клоки были расчесаны.

Когда его волосы стали мягкими и податливыми, она добавила пальцы к расческе, наслаждаясь легкой естественной волной. Не в силах удержаться, она нежно провела ногтями по его голове и шее, спускаясь к плечам.

Он вздрогнул, выгнув спину. Она не думала, что он осознавал, какое глубокое, урчащее мурлыканье издавал, когда она почесывала его голову. Когда она ослабила давление, голова последовала за ее пальцами, ища прикосновения.

Было легко отпустить себя, потеряться в мягком шуршании его волос и наполнить им свои чувства. Теплый запах мужчины и мускуса тяжело ощущался в стойле, пропитывая сено и меха. Его плечи, казалось, простирались из стороны в сторону, занимая почти все пространство, хотя он сидел. Толстые руки свободно лежали по бокам, широкие запястья покоились на коленях. Все костяшки его пальцев были грубыми, с тупыми краями, но ей нравилась их форма.

Сорча отложила расческу и провела обеими руками по его волосам, кругами массируя виски и разминая мышцы у основания черепа. Из его груди вырвалось еще одно урчащее мурлыканье, заставившее некоторых животных заржать.

Мурлыканье внезапно оборвалось, заглушенное хриплым кашлем.

Его плечи напряглись, лопатки заострились, когда он неподвижно застыл.

Сорча прикусила щеку, но не прекратила исследования, слишком любопытная, чтобы сейчас отступить. Он ничего не сказал, и она принимала каждое прикосновение, узнавая его чуть больше с каждым движением пальцев.

Что-то теплое и ласковое свернулось у нее в животе. Этот прилив желания стал почти постоянным по мере того, как он выздоравливал, видя его на ферме, спящего так близко рядом с ней — но даже это отошло на второй план перед растущей нежностью, которую она испытывала к этому мужчине.

У меня все плохо, призналась она себе. Очень плохо.

Возможно, это было худшее, что у нее когда-либо было.

Он совсем не помогал, оставаясь… тем, кем он был. На каждом шагу она находила что-то новое, что ей нравилось, что ее восхищало. Если бы только он усложнил это, но нет, было легко, слишком легко привязаться к нему еще больше.

И что это даст? Ей пришлось задуматься. Конечно, она будет заботиться о нем как о компаньоне и друге. Ей было невыносимо видеть, как ему причиняют боль, и если бы ему когда-нибудь снова понадобилась ее помощь, она бы без колебаний ее оказала — и не только потому, что засыпала ночью с мыслями о его сильных зеленых руках.

Все это могло привести к душевной боли, и она не была уверена, что сможет вынести такое в своей жизни прямо сейчас.

Проводя ногтями от линии роста волос до затылка, она усмехнулась про себя его непроизвольной дрожи и стону. При следующем взмахе она осмелилась провести по кончикам его заостренных ушей. Они очаровали ее, не такие большие и длинные, как у орков, они все еще были совершенно нечеловеческой формы и гораздо более подвижны.

Она не упустила ни его резкого вздоха, ни румянца, который не смогло скрыть даже слабое освещение.

Еще одна легкая усмешка тронула ее губы, но она также не смогла сдержать укол сомнения. Было очевидно, что она влияла на него. Его пристальные взгляды не остались незамеченными, как и выразительные очертания глаз. Если бы дело было в этом, Сорча, возможно, не удержалась бы от того, чтобы наклониться и прикусить заостренный кончик уха.

Но дело было не в этом. Его румянец, его застенчивость — все это говорило о мужчине, который не знал ни заботы, ни мягкости. Каковы бы ни были его переживания, Сорча не чувствовала достаточной уверенности в том, что какое бы влечение он ни испытывал, оно было вызвано именно ею, а не только тем, что она просто была женщиной рядом. И потом, конечно, он был воспитан по-орочьи, она понятия не имела, какие ожидания или обычаи связаны с проявлением привязанности.

Также существовала вероятность, что он действительно был таким застенчивым и одиноким. У нее защемило сердце при мысли о том, что он был настолько изгнан из своего клана, что нескольких простых прикосновений было достаточно, чтобы он поглощал внимание, как изголодавшийся мужчина.

Он и был изголодавшимся. Вот почему, если надавить, она была уверена, что он согласится на все, что она захочет.

Однако Сорча хотела, чтобы ее желали.

Как всегда, ни одна из этих мыслей особо не помогла, и кипящая похоть порядком устала от ее нерешительности.

Она успокоила его, проведя пальцами по шее к плечам и вонзив их в мясистые мышцы. С его губ сорвался еще один стон, и Сорча позаботилась о том, чтобы размять узлы в мышцах, которые она обнаружила.

Его спина расслабилась, позвонок за позвонком, и через несколько мгновений он снова был спокойным и податливым, тяжелые веки закрылись. Наклонив голову, он предоставил ей лучший доступ к особенно напряженным мышцам и застонал, когда они начали расслабляться под ее пальцами.

Новый угол наклона его головы позволил маленькой золотой серьге в мочке правого уха уловить свет. Сорча уставилась на эту маленькую вещицу, она всегда находила ее очаровательной, подмигивающей ей из темноты его волос, и у нее возник вопрос:

— Почему только одна серьга? Она что-нибудь значит?

Она услышала его долгий вдох, почувствовала также, как его грудь расширилась от воздуха.

Сорча затаила дыхание, беспокоясь, что ее фраза, хотя и тихая, все испортила.

Но поза Орека оставалась непринужденной, а глаза закрытыми. Ему потребовалось некоторое время, чтобы ответить, и Сорча терпеливо ждала, продолжая разминать его плечи.

— Они обозначают достижения, — наконец сказал он.

— Достижения, подобные каким?

— Победа в боях. Большая охота. Спаривание.

— Но у тебя только одна, — она не могла представить, что у него была только одна хорошая охота, и она видела, как он сражался. Несмотря на то, что он был маленьким по сравнению с чистокровным орком, он был таким же сильным, таким же свирепым и быстрым. Она сомневалась, что он продержался бы так долго, не выигрывая боев.

— Мне дали только одну. После моей первой охоты.

Она поджала губы и прикусила их, чтобы ничего не сказать. Он оставался расслабленным и довольным, но Сорча разозлилась из-за этого.

Как такой хороший самец, как Орек, мог родиться в клане, полном таких твердолобых идиотов, было выше ее понимания. Он, вероятно, охотился для своего клана годами и заработал только одну серьгу?

Большая рука потянулась, чтобы накрыть ее руку на своем плече. Орек сжал ее, прежде чем произнести тем глубоким, восхитительным голосом, который у него бывал, когда он был уставшим, но довольным:

— Я чувствую, как ты злишься. Все в порядке. Просто так бывает с полукровками.

Поток слов подступил к ее горлу, но Сорча стиснула зубы, чтобы сдержать их.

Как они могли так с ним обращаться? Как одна из тех высоких оркцесс не охомутала его?

От этой мысли в груди Сорчи пробежала дрожь чистой ревности. Вместо слов это был рык, который она не сдержала, ей вообще не нравилась мысль о том, что на Орека может претендовать какая-то безликая, смазливая оркцесса.

Потому что я хочу заявить на него права.

Судьба, она так сильно этого хотела.

Она не знала, как, и что из этого может получиться, но все равно хотела. Было бы глупо не сделать этого, а Сорча не была глупой женщиной. Орек был одним из лучших мужчин, которых она когда-либо встречала, и если клан не мог оценить его по достоинству, это сделает она.

Я буду ценить его больше, чем кто-либо когда-либо мог.

Жестокость этих мыслей нервировала ее, но это не мешало ей их иметь.

Заплетая его волосы в свободную косу перед сном, Сорча украдкой еще раз взглянула на румянец, все еще окрашивающий его точеное лицо. Желание поцеловать этот румянец, ощутить его цвет на языке, потянуло в животе, как будто вокруг них натянулась веревка.

Нет, Сорча не хотела быть для него просто исследователем. Если он будет ее, она хотела получить все, чего бы это ни стоило.

Некоторые лошади, которых она дрессировала, были пугливыми, и потребовалось время, чтобы заслужить их доверие. Мягкое прикосновение, терпение, забота. Она могла бы дать то же самое этому мужчине, могла бы ждать и наблюдать.

Когда он грациозно встал и повернулся, чтобы одарить ее мягкой улыбкой, в уголках его глаз появились морщинки, а на щеке появилась ямочка, она точно знала, что если он подаст ей знак, какой-то намек на то, что его чувства могут совпадать с ее собственными, она воспользуется своим шансом.

Потому что Сорча не была глупой женщиной.

Но она чувствовала себя немного глупо из-за него.

Она не смогла удержаться и дотронулась до маленькой золотой серьги в его ухе. Он стоял совершенно неподвижно, наблюдая за ней, когда она сказала:

— У тебя их должно быть столько, чтобы каждое животное в лесу слышало, как ты идешь, по их звону.

18

Судьба распорядилась так, что она стала бы причиной его смерти.

Сердце бешено колотилось в груди, чувство вины одолевало его с трудом — но не сильнее, чем похоть… Орек восхищенно наблюдал, как Сорча склонилась над своим рюкзаком, роясь в нем в поисках… чего-то. Несколько мгновений назад она произнесла слова, которые, как он предположил, были вопросом, но на самом деле он не расслышал.

Он что-то неопределенно проворчал на всякий случай.

Маленькие коготки впились в его щеку и принялись мять ее, напоминая Ореку, что у него в руке была еда, предназначенная Дарраху, когда он замер, наблюдая за этой пышной, сводящей с ума женщиной. Пробормотав извинения, он передал сушеную морковку нетерпеливому щенку, который с удовольствием чавкнул прямо ему в ухо. Он едва слышал из-за прилива крови.

— Ты уверен, что не видел его? — спросила Сорча, ее рука исчезла в глубине рюкзака. — Я могу поклясться, что положила это сверху.

— Нет, — выдавил он, едва не задохнувшись, когда она встала на колени и склонилась над своим рюкзаком, представив его обзору идеальные изгибы своего зада в ярком свете костра.

Зажав рот рукой, Орек подавил стон.

Он тосковал по ней так, что это было больнее, чем рана на его боку, которая все еще срасталась, как будто в его груди была вырезана дыра точной формы и размера Сорчи.

В течение двух дней все было так — Сорча занималась своими делами, Орек находил способы придать всему, что она делала, эротический оттенок. Наклоняется, чтобы разжечь огонь перед ним, глубокие тени соблазнительно играют между ее полными грудями. Наклоняется над ним, чтобы покормить или почесать Дарраха, эти плюшевые груди прижимаются к его руке и груди. Спрашивает его о чем-то и запрокидывает голову, выжидающе переводя взгляд на его рот в ожидании ответа. Он был уверен, что все это невинно. И все же…

Хотя он и считал ее невнимательной к тому эффекту, который она на него произвела, он мог бы поклясться, что некоторые из ее улыбок и взглядов стали… заинтересованными? Ему показалось, что он видел, как она смотрела на него так, как смотрели бы оркцессы на самца, с которым они хотели переспать, глаза стали страстными и полуприкрытыми, брови изогнуты именно так… Но это было нелепо — должно быть, игра света.

Однако его глупое сердце и полный надежд член не хотели в это верить. Он видел эти взгляды и дразнящие улыбки и хотел. Его рукам до боли хотелось притянуть ее ближе и крепко прижать к себе, слить их воедино и совместить все линии их тел. И его член, Судьба, его член — ему не было так плохо с тех пор, как он был похотливым юнцом, одиноким в лесу, у которого было слишком много времени для себя, и желавшим, чтобы оркцесса посмотрела в его сторону.

Незавершенная связь сильно действовала на него, заставляя видеть то, чего не было, хотя бы для того, чтобы сохранить надежду.

Когда Сорча начала извиваться, пытаясь добраться до самых недр своего рюкзака, Орек заставил себя отвести взгляд. Если бы он этого не сделал, то разорвались бы брюки.

Поморщившись, он поспешно встал со своего места у костра и сказал:

— Я скоро вернусь.

Сорча проворчала подтверждение из своего рюкзака.

— Если ты найдешь одинокий зеленый носок, я заберу его.

Положив Дарраха в маленькую корзинку, на которой настояли дети Кары и Анхуса, чтобы та служила ему постелью, Орек отправился в лес. Его член сердито пульсировал за поясом брюк, как железный прут, который натягивал ткань так непристойно, что попал в лес раньше него.

Отойдя от лагеря так далеко, как только осмелился, Орек оперся одной ладонью о дерево для равновесия, а другой вонзил пальцы в брюки. С шипением он высвободил член, прохладный ночной воздух практически дымился от обжигающего жара набухшей длины.

Грубым, жестким кулаком он потянул за член, уделив только мгновение тому, чтобы большим пальцем провести по щели и собрать капли спермы. В темноте раздался громкий шлепок плоти, неистовый звук, который соответствовал неровному ритму биения его сердца. Он обнажил свои клыки в ночи на Судьбу, которая дала ему такую совершенную женщину, на которую он не мог претендовать, и не щадил себя.

Мозоли царапнули чувствительную нижнюю часть, сорвав стон с его губ. У Сорчи были мозоли, но он знал, знал, что ее руки будут намного мягче его. Были бы ее движения такими же грубыми? Взяла бы она его и порхала, поглаживая нежно, но неуклонно, как она это делала, расчесывая его волосы?

Орек судорожно сглотнул, представив, как эти руки с длинными гибкими пальцами нежно обводят его тело, изучая его форму мягкими прикосновениями, даже когда он царапал, дергал и бил себя.

Воспоминание об этой идеальной заднице, полной и готовой для того, чтобы руки погрузились в нее и разминали, заставило его поперхнуться. Ее лукавая полуулыбка, сопровождаемая выгнутой бровью, заставляла его рычать, как животное. И тот гул, который она иногда издавала, теплый звук, исходивший из глубины ее груди, положил конец всему.

Каков был бы этот звук на его члене?

Со сдавленным ревом Орек развалился на части, член трепетал и пульсировал в его руках, а по земле стекали полоски перламутровых струй. Он выплеснул из себя все, что мог, очистил всю зарождающуюся похоть и надежду и оставил это на лесной подстилке.

В лунном свете она блестела, как мокрая паутина.

Ударившись лбом о дерево рядом с собой, Орек тяжело дышал. Его грузное дыхание громким эхом отдавалось в ушах, пока тело все еще содрогалось от оргазма, рука и член свободно повисли у бедра.

Через мгновение он сильнее прижался лбом к коре дерева, приветствуя укус боли. Постепенно это возвращало его в лес, и, сделав несколько долгих глотков свежего, пахнущего соснами воздуха, он сумел взять себя в руки.

Это был шаткий контроль, но, тем не менее, контроль.

Приведя себя в порядок, Орек вернулся в лагерь менее поспешно, чем уходил, давая коленям и рукам время перестать трястись от силы его освобождения.

В груди у него все еще пульсировало сердце, когда он снова вышел на свет костра.

Сорча сидела, скрестив ноги, на своей постели и играла с Даррахом. Тот, лежа на спине в ногах, бил лапами по ее рукам, когда они опускались вниз, чтобы пощекотать его открытый округлый живот. Щенок игриво рычал, катаясь у нее на коленях.

Судьба, он так завидовал этому еноту!

Это зрелище не должно было его возбуждать, он много раз видел, как она играла с Даррахом. При таком раскладе Сорча могла чихнуть, и его член заинтересованно дернулся бы.

Орек устроился обратно на своем месте у огня, поморщившись, когда ткань штанов потерлась о полутвердый член. Он вернулся едва ли в лучшем состоянии, чем ушел, за исключением того, что теперь он был чрезмерно чувствителен, как будто его кожа была слишком туго натянута на плоть.

Ему придется подождать, пока она заснет, и прокрасться обратно в лес. На этот раз тише, поскольку он не мог уйти так далеко, пока она спит.

Не имело значения, как сильно он страдал и жаждал, ее безопасность была превыше всего.

Когда он снова поднял глаза, то обнаружил, что она наблюдает за ним с непроницаемым выражением лица. Даррах без особого энтузиазма грыз один из своих пальцев, сильно моргая.

Орек откашлялся.

— Ты нашла носок?

Сорча моргнула. Моргнула снова. Прочистила горло.

— О… эээм. Да.

Дарраху не нравилось находиться в корзине днем, пока они шли, он предпочитал вместо этого свой обычный насест на плече или голове Орека, поэтому Сорча повертела ее в руке и использовала для сбора всего, что могло заинтересовать ее или щенка. Когда она перебежала к чему-то другому, чтобы посмотреть, Орек немного подвинул Дарраха.

— Ты становишься слишком большим для этого, — проворчал он, глядя на щенка, который в данный момент сидел у него на голове.

Усы Дарраха щекотали ему ухо, он сопел у виска Орека.

— Со дня на день ты станешь слишком большим и для этой корзины тоже.

Хотя Дарраху был еще далеко до взрослого животного, он приближался к тому возрасту, когда Орек почти мог наблюдать, как енот растет с каждым мгновением. Но корзинка действительно понравилась щенку, а дети были так непреклонны, что им пришлось ее взять.

Кара и Анхус были достаточно добры, чтобы собрать им в дорогу многие другие вещи. Сушеное мясо и фрукты, буханки хлеба, ломоть сыра, новый кусок веревки и кошелек с монетами, который Сорча дала им за помощь.

Он и Сорча настаивали, чтобы пара оставила монеты себе, но Кара и Анхус наотрез отказались.

— Пока ты была здесь, ты была больше, чем помощницей. Мы во всем опережаем график, — сказала Кара, вкладывая кошелек в руки Сорчи.

— Вы заслужили свое содержание, — подвел итог Анхус.

Сорча продолжала беспокоиться, но, в конце концов, они ушли с большим, чем пришли. Орек был рад монетам, хотя бы потому, что это продолжало их игру. Теперь кошелек лежал в его рюкзаке, спрятанный в капюшоне прошлой ночью. Это также означало, что у него будет чем снабдить Сорчу на оставшуюся часть путешествия.

Он наслаждался своим опытом на ферме — исцелением от ножевого ранения, — но он был счастлив снова быть с Сорчей наедине.

Если он не мог получить ни ее поцелуев, ни удовольствия, ни будущего, то, по крайней мере, мог довольствоваться ее безраздельным вниманием.

Сорча вернулась к нему, чтобы показать, что она нашла. Продолжая идти, она подняла несколько камней с зелеными прожилками.

— Я думаю, что это малахит, — сказала она. — Мы иногда находим эти и другие подобные им вокруг дома. Тетя Софи любит их коллекционировать. У нее есть способ открывать их, чтобы посмотреть, есть ли внутри кристаллы, — Сорча поскребла камни ногтем, чтобы посмотреть, сможет ли она освободить какую-нибудь часть и обнажить зеленые внутренности.

Пока они шли, она рассказывала ему обо всех разноцветных кристаллах, которые они нашли вокруг семейного дома и в холмах за ним, о жеодах, аметистах и кварцах, которые теперь украшают дома ее и ее тети. Она сказала ему с немалой долей самодовольной гордости, что один из найденных ею больших кристаллов все еще является рекордсменом в семье.

Он восхищенно слушал, как она рассказывает обо всех своих лучших находках и о том, что они были лучше всего, что находили ее братья и сестры, зная, что когда он ускользнет из лагеря этой ночью, чтобы взять себя в руки, он предастся мыслям о Сорче, усыпанной кристаллами, которые искрились бы и подмигивали на свету, когда он брал ее снова и снова.

— Да.

— Нет.

— Да. Мы сделаем это, — Сорча терпеливо ждала, пока он обдумывал ее заявление, а не просьбу.

— Я в порядке, — сказал Орек в пятый раз за день.

Судьба, спаси меня от упрямых мужчин. Она была уверена, что он говорил бы то же самое даже с торчащим из него копьем.

Сорча ни на секунду не поверила. Они вернулись к путешествию на север уже более трех дней назад, и она не была слепа к его гримасам и страданиям. О, он пытался скрыть это, пытался отвернуться, чтобы она не замечала, но она видела. У него болел бок, и она беспокоилась, что он мало спит.

Она не знала, что с этим делать, ее беспокойство за него росло, и не было способа помочь и улучшить ситуацию. Затем они оказались на окраине одного из городов, перечисленных на карте. К тому же, судя по всему, немаленького.

Набравшись терпения, Сорча уперла руки в бока и попыталась воззвать к его разуму.

— Хорошо. Но отдохнуть в более удобном месте не помешает. В городе такого размера наверняка есть несколько гостиниц с большим количеством кроватей.

— Никогда раньше не спал в человеческой постели, так что мне действительно не нужно начинать сейчас.

Ее сердце сжалось. Что ж, теперь она должна уложить его в удобную постель на ночь.

— Пройдет немало времени, прежде чем мы доберемся до другого города, по крайней мере, судя по карте. Мы можем воспользоваться этим, пока у нас есть такая возможность.

Выражение его лица стало почти паническим,глаза зажмурились.

— Думаешь, это опасно? — спросила она. Она действительно не думала об этом, не тогда, когда он выглядел такой устрашающей фигурой, даже раненый.

Он нахмурился, размышляя.

— Нет…

Ее страхи ослабли, когда она услышала это от него. Сорча подумала, что с учетом времени, которое они потеряли в усадьбе Кары и Анхуса, если бы тот другой орк выжил в реке и все еще намеревался охотиться на них, он бы уже сделал это. Она искренне надеялась, что монстр не выбрался из реки, а если и выбрался, то вернулся обратно к клану и стал рыбаком.

— Ты сможешь пойти, как и раньше. И, кроме того, появление орков или других существ в городе не является незаконным. Просто это редкость в наши дни.

Его рот по-прежнему был сжат в недовольную линию, но на этот раз он не отказался сразу.

Придвинувшись немного ближе, Сорча настаивала:

— Пожалуйста, Орек. Мы сможем лучше позаботиться о твоей ране и достать там больше припасов. Там будет удобно и безопасно. Только на одну ночь. Ради меня?

Она не любила играть этими уловками, но и не собиралась быть благородной. Не тогда, когда это означало горячую ванну и удобную кровать.

Она не сказала ему, что твердо намерена снять только одну комнату с самой большой кроватью, которая будет в гостинице. Если в тяжелые времена что-то вспыхнет, что ж, тогда, как она и сказала, мы сможем воспользоваться этим, пока есть такая возможность.

Когда он страдальчески вздохнул, Сорча поняла, что победила, но милостиво позволила ему осознать это самостоятельно. Спустя еще одно долгое мгновение его густые брови приподнялись над глазами, и он еще раз тяжело вздохнул.

— Хорошо, если это то, чего ты хочешь…

Сорча просияла.

— Это будет восхитительно, я обещаю!

19

Глаза Орека метались в полумраке таверны, обыскивая темные углы, до которых не могли дотянуться бра. В тот вечер в человеческой таверне было очень шумно, мужчина заработал немного денег на скачках и в настоящее время проматывал выигрыш, напоив все заведение.

Кто-то толкнул его локтем в плечо.

— Ты не притронулся к еде.

Он опустил взгляд на свою действительно нетронутую тарелку с мясом, лапшой и горошком, политыми каким-то сливочным соусом. Сорча уже съела половину своей порции, а также большую часть хрустящей буханки хлеба, которая была подана к ужину. Все, что удалось Ореку, — это сделать несколько глотков медовухи и отломить кусочек хлеба, половина которого досталась Дарраху, надежно завернутому в меховой капюшон за его спиной.

— Тебе не нравится?

— Все в порядке, — заверил он ее.

— Тогда ты ешь, а я следующая буду хмуро смотреть на все, что движется.

Покраснев, он бросил взгляд на Сорчу и увидел, что она дерзко ухмыляется ему, а ее глаза искрятся смехом.

Вид ее хорошего настроения позволил ему расслабить несколько напряженных мышц, которые держали его настороже. Он не мог расслабиться с тех пор, как сел за их столик, расположенный в дальнем углу таверны. По правде говоря, он не расслаблялся с тех пор, как они покинули лес и пришли в этот город.

Он не понимал увлечения Сорчи приводить его в человеческие места, но будь он проклят, если упустит ее из виду. Никто не столкнулся с ними и даже не удостоил долгим взглядом, а те, кто это сделал, быстро разбежались при виде его громадной фигуры.

Хорошо. Держитесь подальше от моей женщины.

Сорча выбрала самую большую из трех городских гостиниц, с оживленной таверной на первом этаже. Что ж, когда они прибыли в сумерках, народу не было, но как только они устроились на ночлег и сели за столик, заведение начало заполняться.

Теперь почти все места были заняты в основном мужчинами, а барменши лавировали между ними с элем и винами. Горький запах хмеля, смешанный с запахом тел и пикантным привкусом трав и мяса, так сильно ударил в нос Ореку, что он едва улавливал аромат Сорчи рядом с собой. Факт, который чертовски раздражал его.

Как и каждый мужчина, который осмеливался взглянуть в их сторону. И не один из них останавливал свой взгляд на прекрасной Сорче, рассматривая ее с интересом. Он предупредил более пяти, передернув плечами и показав клык из-под матерчатого капюшона.

Так что нет, Орек не набросился на свой ужин, как Сорча, потому что был слишком занят, разглядывая каждого мужчину в заведении.

Держи свои глаза и все остальное, что ты не хочешь потерять, подальше от моей женщины.

Но она выжидающе смотрела на него, поэтому Орек взял ложку и начал есть. Блюдо было вкусным, хотя раньше он редко ел лапшу. Он слушал болтовню Сорчи, пока ел, не сводя глаз с растущей толпы мужчин, надеющихся на бесплатный эль, в то время как деньги глупого победителя исчезали за стойкой таверны.

Когда блюдо с лапшой было съедено и Сорча насытилась, она заказала себе пирог, Ореку — еще медовухи и яблоко для Дарраха.

Орек старался не ерзать на стуле и не показывать слишком явно, что он хочет побыстрее увести ее отсюда, подальше от всех остальных мужчин. Он не мог винить их за то, что они украдкой переглядывались: она была прекрасным созданием, почти светящимся в мягком янтарном свете таверны. Ее волосы блестели, как полированное дерево стен, а веснушки плясали, когда она улыбалась и поддразнивала.

Нет, он не мог винить их за то, что они смотрели, потому что сам был также очарован. Хотя это не означало, что он не вырвал бы глаза у них из черепов, если бы они смотрели слишком долго.

Большими глотками из своей кружки он заглушил растущее желание перекинуть ее через плечо и убежать обратно в лес, подальше от всех.

Сорча издала радостный возглас, когда одна из официанток поставила перед ней дымящийся кусок пирога.

— Лучше, чтобы хозяин его не видел, — сказала девушка, кивая на морду Дарраха, торчащую из мехового капюшона. Ее глаза переместились на Орека и расширились, захватывая больше его лица и краснея все сильнее, чем дольше она смотрела.

Она поспешила уйти.

Сорча пожала плечами и протянула яблоко для Дарраха.

С удовольствием Орек вытащил свой большой охотничий нож, чтобы разрезать его. Все мужчины рядом с ними встревоженно заерзали, когда он блеснул им в свете огня.

Сорча фыркнула.

— Это ход с большим ножом, да?

Ответная улыбка Орека обнажила все его зубы.

— Никогда не помешает отпугнуть падальщиков.

— Хорошо. Я бы не хотела, чтобы кто-нибудь пришел за моим пирогом. Он мой.

— Я буду защищать его ценой своей жизни.

Она снова фыркнула от смеха.

— Я знаю, что будешь.

И, не обращая внимания на его слова, она отломила вилкой кусок пирога и поднесла его к лицу, дуя, чтобы тот остыл. Полные губы блестели на свету, и Орек уставился на это идеальное «о». Член дернулся в штанах, и Орек понял, что у него есть еще одна замечательная драгоценность в сокровищнице воспоминаний на потом.

Он подавил стон, когда она высунула кончик языка, чтобы попробовать пирог, замурлыкав от удовольствия и обхватив губами зубцы вилки, смакуя кусочек.

Ему пришлось отвести взгляд, и он опустил нож с тяжелым стуком, сотрясая пустую тарелку и выводя себя и других мужчин поблизости из их похотливого ступора.

Даррах с довольным причмокиванием взял кусочки яблока, но Орек был почти глух к этому. От шума крови в ушах, когда она прилила к его члену, у него чуть не закружилась голова, и инстинкт мощно требовал унести Сорчу, спрятать ее подальше, заявить права на эти губы для себя и попробовать, насколько сладкой она была бы.

Вместо этого он позволил ей спокойно поесть, довольствуясь тем, что видел, как она наслаждается пирогом. Даже если вид этих губ будет преследовать его во снах несколько дней, ему было приятно просто видеть ее сытой и счастливой.

Теперь, когда их животы были полны, Сорча кивнула и спросила:

— Готовы подняться наверх?

Вопрос вызвал новый рев в его ушах, похоть и нервозность захлестнули его изнутри и скрутили внутренности. Подняться, сказала она. В постель.

Сорча смогла снять для них только одну комнату, которую они будут делить. Он не собирался оставлять ее здесь, особенно сейчас, когда это место кишело мужчинами.

Да, они и раньше спали в тесном помещении, но сейчас это почему-то казалось… другим.

Что-то блеснуло в глазах Сорчи, когда она наблюдала за ним, ожидая его ответа, но он не знал, что это было. Предвкушение? Нервозность?

У него заныло в животе при мысли, что она нервничает из-за того, что делит с ним комнату. Он поклялся, что устроит ее как можно удобнее, спать на полу было нетрудно, он останется в другом конце комнаты. Все, что ей будет нужно.

Он кивнул, и они вместе встали из-за стола. Слегка отойдя в сторону, чтобы плечом раздвинуть толпу, Орек последовал за Сорчей к лестнице в задней части таверны, ведущей на верхние этажи. Он не собирался наблюдать за гипнотическим покачиванием ее задницы, когда она вела его вверх по лестнице, но он был всего лишь смертным — и притом мужчиной.

Затащить мужчину в постель не должно быть так уж сложно, подумала Сорча. Она старалась не показывать ни своего недовольства по этому поводу, ни нервов, которые бушевали у нее в животе, когда выжимала воду из своих кудрей перед потрескивающим огнем.

Они оба все еще были влажными после купания в задней части гостиницы. Поскольку все по-прежнему наслаждались ужином — и с головой погрузились в праздничные кубки, которые теперь сопровождались хриплым, монотонным пением, — она решила, что мужская половина ванной комнаты будет в полном распоряжении Орека.

Они только что встретились в номере, вымытые и оттертые дочиста. Их комната на третьем этаже гостиницы была маленькой, но уютной, с большой кроватью, заваленной подушками, одеялами и наполовину покрытой плюшевым покрывалом. Постельное белье было чистым, пол подметен, а камин прибран. В целом, она была довольна.

Пока они готовились ко сну, она старалась не смотреть слишком долго на то, как чистая льняная рубашка Орека прилипла к его влажной коже, позволяя любоваться великолепной широкой грудью, которая, как она знала, скрывалась под ней. Он зачесал волосы назад за заостренные уши, демонстрируя жесткие черты своего широкого лица.

Теплая, чистая и сытая, Сорча была полна надежды — ее маленькие намеки и флирт остались незамеченными, и было не так уж много случаев, когда женщина могла безрезультатно прижаться грудью к мужчине, не впадая при этом в уныние. Но здесь, вдвоем, она надеялась, наконец, выяснить, каковы были его истинные чувства. Так было до тех пор, пока они не перешли к очень вежливому спору о предстоящей ночи.

Орек был непреклонен в том, что будет спать на полу.

Сорча была полна решимости заставить его спать в большой удобной кровати, за которую они заплатили.

Орек не хотел мешать.

Сорча настаивала, что он не помешает, ведь кровать была большой.

Орек не хотел, чтобы ей было неловко.

Сорча утверждала, что не будет, ведь это была большая кровать.

Стиснув зубы, Сорча выжала еще воды из волос хлопчатобумажной простыней и пересмотрела свою стратегию. Возможно, все это было не таким мастерским соблазнением, как она предполагала. И, по правде говоря, она настаивала не только потому, что был шанс, что это наконец приведет к большему — она искренне хотела узнать, что он подумает о большой, уютной человеческой кровати. То, что он никогда не спал в одной из них, тронуло ее сердце и стало печально знакомым.

В его жизни было так мало мягкости. Постель была наименьшей из них.

Коллекция мехов, одеял и спального мешка, которую он собрал, говорила ей, что он любит комфорт. Она хотела показать ему, что есть еще что-то, чего он заслуживает. Больше комфорта, мягкости и хороших вещей.

Если бы он просто согласился, когда ему предлагают, проворчала она.

Но нет, он настаивал на том, чтобы быть джентльменом, благородным и галантным.

Или… возможно, он искренне не хотел лежать в постели. Или лежать в постели с ней.

Эта мысль охладила ее раздражение и надежды. Это не должно быть так сложно.

Прочистив горло, она повесила мокрую банную простыню на спинку стула, на котором в своей корзинке уже крепко спал Даррах, затем пошла за маленьким набором для ухода за ранами, который она приготовила перед уходом из усадьбы. Когда Орек увидел это в ее руках, он послушно приподнял рубашку, чтобы позволить ей оказаться рядом с ним.

По правде говоря, она снова зря тратила бальзам. Несмотря на всю тяжесть раны в ту первую ночь, его бок уже сросся. Плоть была покрыта рубцами и все еще выглядела воспаленной после того, как Анхус быстро наложил швы посреди ночи в сарае, но он продвинулся в своем исцелении гораздо дальше, чем мог бы сделать любой человек.

Было приятно это видеть.

Это было главной причиной, по которой она настаивала на продолжении лечения. Видя, как он выздоравливает, она убедилась, что та ужасная ночь осталась в прошлом. Что с ним все в порядке.

Другой причиной было, конечно, то, что ей нравилось прикасаться к нему. Она знала, что это было плохо с ее стороны, но она была взволнована, увидев, как его теплая кожа вздрагивает под ее прикосновениями. Ей нравилось чувствовать мягкость кожи поверх твердых мышц, ощущать, как кончики пальцев различают каждую деталь изгибов и движений, скользя по его телу.

Когда она закончила с его боком, он опустил рубашку и наклонился к ней, чтобы она могла дотянуться до его лица.

Он делал это раньше достаточно много раз, чтобы они оба больше не краснели так яростно, но сегодня вечером, одетая только в ночную рубашку, стоя к кровати спиной, Сорча не могла не покраснеть, наблюдая, как его лицо опускается.

Так они и остались, лица были так близко, что она видела только его.

Если его глаза опустятся, я сделаю это, я поцелую его.

Но его глаза не отрывались от ее глаз, они отливали почти бронзой в свете очага.

Сорча воспользовалась моментом и окунула палец в мазь. Осторожными, легкими касаниями она нанесла мазь на заживающий шрам на его лице.

Эта рана выглядела менее зловещей, чем та, что была у него на боку, но она была более постоянным напоминанием о том, через что он уже прошел, чтобы помочь ей.

Она была благодарна, что он все еще считал, что она того стоит, и хотела отблагодарить его лучшим из известных ей способов — заботой.

Но этот упрямец…

Сорча снова откашлялась.

— Если ты действительно не хочешь спать в этой постели, все в порядке. Я не хочу, чтобы ты делал что-то, что тебе неприятно. Это твой выбор.

Слова были сказаны ему в грудь, Сорча не могла смотреть ему в глаза, пока не закончила. Она обнаружила, что он смотрит на нее сверху вниз, его глаза были глубокими, но лицо непроницаемым. Она почувствовала шквал мыслей и эмоций, бушующих за этим взглядом, почувствовала их по тому, как напряженно он держался, но он сдерживал все это железной волей.

Наконец, после долгого ужасного, затягивающего молчания, в течение которого Сорча могла только стоять неподвижно и демонстрировать свою искренность его испытующему взгляду, Орек медленно кивнул. У нее сжался желудок при мысли, что он признал ее капитуляцию.

Но потом:

— Хорошо, — сказал он.

— Да?

— Да. Но я лягу ближе к двери.

Она кивнула, не задумываясь, как именно он устроится — хоть поперек кровати, лишь бы он остался рядом.

Сорча старалась не казаться слишком легкомысленной, когда задувала свечи, и не обращала внимания на то, как Орек неловко стоял рядом с кроватью, ожидая, когда она заберется в постель первой. Она сделала это, не давя на его очевидную застенчивость, откинув тяжелое покрывало.

Сорча скользнула под одеяла, вздыхая от удовольствия, когда мягкий матрас убаюкал ее. Взбивая и поправляя подушки, она по-прежнему игнорировала, что он стоял неподвижно, плотно сжав губы.

От нечего делать она нежно улыбнулась ему.

— Спокойной ночи, — сказала она и повернулась на бок спиной к нему.

Это то, что ему, казалось, было нужно, чтобы наконец проложить себе путь под одеялами. Его движения были скованными и неуклюжими, и ему потребовалось много небольших перемещений, чтобы, наконец, лечь неподвижно, как она предположила, на спину.

Сорча прислушалась к его немного затрудненному дыханию и могла поклясться, что почти слышала, как учащенно бьется его сердце. Она затаила дыхание, ее собственный пульс учащенно забился на шее и между бедер, но она заставила себя не шевелиться.

Не пугай его.

Зарывшись поглубже в одеяла, Сорча устроилась поудобнее, думая, что ночь будет долгой.

Она намеревалась посмотреть, не ослабит ли темнота то, что держит его в таком жестком состоянии, — даже если он отвергнет ее небольшие ухаживания. Любопытство горело почти так же сильно, как ее похоть, и она надеялась узнать о нем немного больше, думая, что мягкая тишина комнаты позволит ему чувствовать себя в безопасности, разговаривая с ней.

Она намеревалась все это сделать, но когда ее тело расслабилось в уютной постели, она ничего не смогла остановить тягу ко сну. В окружении мягких одеял, тепла от огня и большого тела рядом с собой, планы Сорчи пошли прахом, когда она провалилась в сон.

Орек долго слушал, как потрескивает огонь. Слабый шум из таверны внизу в конце концов затих, когда люди нащупали дно своих чашек и разошлись по кроватям. Вскоре комната наполнилась мягкой гармонией огня и тихим дыханием Сорчи.

Звуки делали все возможное, чтобы убаюкать его, но долгое время Орек ничего не мог поделать, кроме как неподвижно лежать, уставившись в потолок.

Она прямо здесь, так близко, спрятана и в безопасности.

Его член не помогал делу, болезненно пульсируя под одеялом, но Орек мог не обращать на это внимания. Она доверилась ему лежать рядом, когда погружалась в сон, и он не воспользуется этим доверием.

Что он мог сделать, так это наполнить свои легкие ее ароматом, позволить ему запечатлеться в сознании воспоминаниями о ее влажных локонах, поблескивающих в огне, мягком взгляде глаз и нежном прикосновении пальцев, когда она наносила мазь на его кожу, и, прежде всего, о тени ее фигуры под просторной ночной рубашкой, подсвеченной огнем.

Пышные изгибы ее бедер, гибкость фигуры, даже изящный изгиб ступней — все это было ценностями, хранящимися в его сокровищнице.

Он пообещал своему члену, что подумает о них позже, когда сможет утолить это безудержное желание рукой и не рисковать напугать ее.

Успокоенный, он усилием воли подавил свою ноющую потребность в ней и закрыл глаза.

Моя женщина в безопасности, тепле и комфорте, я доволен собой. Таким и должен быть мужчина.

Наконец, этого было достаточно, чтобы позволить себе последовать за ней в сон. Орек всегда следовал за ней, куда бы она ни пошла.

Сорча очнулась в полудреме, почувствовав тяжесть на бедре. Смутно моргая в полумраке, ей потребовалось мгновение, чтобы вспомнить, где она находится.

Огонь в очаге погас, оставив лишь слабый отблеск, при котором можно было видеть.

Фигура, лежащая рядом с ней, была слишком крупной, чтобы не заметить ее сразу. Сорча обвела взглядом крупный силуэт Орека, вырисовывающийся на фоне темноты, его великолепная грудь поднималась и опускалась с каждым ровным вздохом.

В какой-то момент он заснул и повернулся на бок лицом к ней. Это его рука потянулась к ней, остановившись на ее бедре.

У нее вырвалось счастливое сонное бормотание, и в полусне она не смогла удержаться и придвинулась к нему поближе. С каждым дюймом, она чувствовала исходящий от него жар и испытывала искушение придвинуться еще ближе.

Она устроилась на небольшом расстоянии между ними, просто ощущая его дыхание на своей макушке.

Сорча дотронулась до его груди и почувствовала тяжелый стук его сердца. Оно забилось под ее ладонью, заставив улыбнуться.

Она снова откинулась на подушку, как только услышала, как он резко вздохнул. Рука поднялась с бедра и обвилась вокруг ее талии, притягивая к изгибам его тела. В его груди раздался рокочущий звук, и его голова склонилась, зарывшись в ее волосы.

Сорча замерла, гадая, не снится ли ей это.

Имеет ли это значение?

Нет, возможно, не имеет.

Закрыв глаза, Сорча прижалась носом к впадинке у него на шее, глубоко вдыхая густой мужской запах. Теперь, гораздо более счастливая, она прижалась головой к его груди, кожа к коже, слушая, как бьется его сердце прямо у нее под ухом, и снова заснула в его объятиях.

В конце концов Орека разбудило сопение у его уха, гораздо позже, чем он привык. Серый свет просачивался сквозь ставни, быстро приближался рассвет. Лежа неподвижно, он разглядывал незнакомое пространство, когда очень знакомая пара лап сомкнулась у него на плече.

Щенок, по-видимому, проснулся и проголодался.

Орек фыркнул на Дарраха и заметил, что тот не клюнет на уловку. Щенок фыркнул сам, прежде чем отправиться на поиски чего-нибудь более интересного. Легкий стук подсказал ему, что енот спрыгнул на пол в поисках лучших возможностей.

Теплая мягкость рядом с ним шевельнулась, и Орек внезапно проснулся.

В его объятиях, почти под ним, переплетаясь ногами, лежала Сорча.

Сердце дрогнуло, как будто оно могло дотянуться до нее, Орек потрясенно втянул воздух. Ее запах поразил его, и что-то похожее на мурлыканье вырвалось из его горла.

Орек лежал совершенно неподвижно, не желая ее будить. Его сердце бешено колотилось в груди, и он затаил дыхание, ожидая увидеть, что будет, когда она проснется. Сбросит ли с себя его руку и отодвинется или…

Легкий вздох сорвался с ее приоткрытых губ, и, немного поерзав, Сорча снова устроилась, уткнувшись лицом в его шею.

Медленно, очень медленно он позволил себе пошевелится и лучше устроиться в кровати рядом с ее мягкостью. Не в силах остановиться, его пальцы запутались в кончиках ее волос, играя с завитками. Они обвивались и прыгали вокруг его пальцев, оплетая так, словно не хотели, чтобы их отпускали.

Достаточно было слегка наклонить его голову, и он мог коснуться губами ее макушки. Она была такой же шелковистой, как он всегда представлял. Он запечатлел непривычный поцелуй на ее лбу, ощутив бархатистое тепло и солоноватый привкус ее кожи.

Голова кружилась, чувства были насыщены, Орек баловался мелкими движениями, изучая ее по сантиметрам. Это было все, на что он осмелился в мягкой тишине предрассветного времени, лежа в этой большой человеческой постели с женщиной, которую хотел больше всего на свете, и он хотел большего. Он осмелился на большее.

Его пальцы скользнули вверх по ее спине, нащупывая место, где вырез переходил в плечи. Ее спина была открытой, кожа теплой под массой кудрей. Рисуя узоры на ее коже, он проследил за изгибом ее шеи, раковиной уха. Откинув назад несколько этих неукротимых кудрей, он увидел, что она спит, ее лицо спокойно, брови слегка изогнуты дугой, а розовые губы слегка приоткрыты.

Он поцеловал россыпь тех самых любимых веснушек над ее лбом.

Затаив дыхание, он опустил руку вниз, ощупывая ее тело. Аккуратный изгиб талии, щедрый выступ бедра. Одна из ее ног перекинулась через его бедра, оставив его ногу между ее.

Его член горел между ними горячее железа из кузницы, когда он обхватил ладонью ее гибкое бедро, чувствуя, какое оно податливое, но вместе с тем и сильное. Он провел пальцами по ее плоти, отделенной от пальцев тончайшей тканью.

Опьяненный ее запахом и ощущениями, Орек погладил ее зад, погружая пальцы в плюшевую, податливую плоть. Она переполнила его руку, и он подавил стон. Просунув руку под ее колено, он подтянул ее бедро выше, обнажая. Он мог чувствовать жар ее влагалища, дразнящий кожу его ноги.

Тяжело дыша в ее волосы, он притянул ее ближе, так близко, как только мог. Прижавшись к ней вплотную, его член пульсировал между ними, жаждая большего, ее, тепла, которое он мог чувствовать так близко.

Он двинул бедрами, отчаянно пытаясь ослабить нарастающее, сводящее с ума давление.

Резкий вдох, хриплый звук из ее горла.

Орек замер.

Судьба, что я делаю? Она спала. Она доверяла ему и спала!

Так мягко, но так быстро, как только мог, Орек высвободился из объятий Сорчи. Все внутри него взбунтовалось, побуждая его остаться, посмотреть, как глубоко он сможет погрузиться в ее тепло, но он заставил себя встать с кровати и от нее.

Спотыкаясь, Орек пересек комнату и ухватился за каминную полку. Воздух здесь был не таким сладким, его носу не нравился привкус пепла. От нее недостаточно пахло. Он хотел…

Он сильно прижался головой к холодному, неумолимому камню, грудь тяжело вздымалась.

Черт возьми, он почти… трахнул ее!

Он терял всякий разум рядом с ней, отчаянно хотел просто сдаться.

Но она доверяла ему.

И он поклялся защищать ее даже от самого себя.

Сжав плечи и вытянув спину, Орек удерживал себя от возвращения в ту постель одним усилием воли. Он стиснул клыки борясь со своим разъяренным членом, насмехавшимся над ним, и встал на колени.

Хватит, прорычал он себе под нос. Хватит. Это путь, который ты выбрал — теперь ты должен идти по нему.

И, поскольку ему нужно было это услышать:

Она не хочет тебя. Твой клан не хотел. Твоя мать не хотела. Она тоже не хочет.

Это сделало свое дело. Наконец, все горячее отчаяние испарилось внутри него — так же, как и вся надежда и счастье. Правда могла сделать это, и прямо сейчас он нуждался в ней. Нуждался в напоминании, что это было все, чем он когда-либо был или мог быть для нее.

Ему лучше к этому привыкнуть.

20

Сорча оторвала взгляд от огня, за которым ухаживала, снова задаваясь вопросом, куда подевался Орек. У них обоих были свои утренние дела, некоторые из которых требовали уединения среди деревьев и густого подлеска, но его не было целую вечность. Она уже зачерпнула ложкой его порцию каши и добавила орехи, которые он предпочитал, без фруктов. Ее собственная пустая и вымытая миска стояла рядом с его остывающим завтраком.

Возможно, она бы так не волновалась по этому поводу, если бы он забрал Дарраха, но в данный момент щенок пытался взобраться на ближайшее дерево, изображая из себя взрослого енота.

По правде говоря, она бы тоже так сильно не волновалась, если бы они не провели большую часть вчерашнего путешествия в напряженном молчании. Тишина дала ей время обдумать то, что произошло — или не произошло в гостинице.

Она вспомнила, как проснулась ночью оттого, что его рука легла ей на бедро и он притянул ее ближе. Тяжесть его руки и жар тела погрузили ее в самый глубокий сон, который у нее был с тех пор, как ее похитили из дома.

Когда она снова проснулась, то почувствовала, как он проводит руками по ее спине и бедрам. Это был восхитительный способ проснуться, и она замерла, чтобы посмотреть, что он сделает дальше. Когда он крепко обхватил ее зад и прижал к себе, она почувствовала, как твердый, горячий член прижался к ее животу.

Она была настолько поглощена волной чистой потребности, что не смогла ничего предпринять, прежде чем он вскочил с кровати, как обожженный. Внезапно похолодев после его ухода, Сорча смотрела сквозь ресницы, как он сидит на коленях у камина, собираясь с мыслями.

Он был там довольно долго, но Сорче все еще не хватало времени, чтобы унять боль. Что она должна была подумать? Что он хотел ее, но недостаточно?

Многие мужчины просыпались утром от стояка, возможно, он был в полусне и просто двигался инстинктивно.

Это не помогает мне почувствовать себя лучше, кисло подумала она. Сорча просто хотела какого-то знака, что какое бы притяжение ни было, это не только потому, что она была теплым женским телом.

Но, о Судьба, она не знала, хватит ли у нее сил продолжать в том же духе. Ее гордость не могла вынести так много.

Когда его плечи опустились, а лицо прижалось к стене, Сорча сморгнула слезы, смущение вытеснило все покалывающее удовольствие от его прикосновений. Она хотела, чтобы одеяла поглотили ее целиком, хотела никогда больше не вылезать из-под них.

Излишне говорить, что ни один из них не был разговорчив в тот день. Вчера вечером после ужина он надолго исчез и, по-видимому, снова сбежал.

Использует все шансы, чтобы быть подальше от меня, говорила больная, безжалостная часть ее разума.

Ворча, Сорча потерла лицо руками, пытаясь скрыть боль. Значит, ее спутник не захотел с ней обниматься. Она переживет.

Но она бы предпочла обнять его. Среди многих, многих других вещей.

Порывисто вздохнув, Сорча встала и вышла из лагеря, полная решимости найти его и отправиться в путь. Надеясь, что через несколько дней они вернутся к своей непринужденной дружбе, но если эта напускная неловкость между ними так и будет продолжаться, она хотела вернуться домой как можно скорее, чтобы спокойно зализать свою уязвленную гордость.

Сверху донеслось возбужденное щебетание, и она услышала шелест ветвей, прежде чем Даррах спустился к ней на плечо. Она подхватила его под зад и помогла усесться.

— По крайней мере, ты готов отправиться в путь.

Щенок потрепал ее по волосам, проверяя, не прячется ли там что-нибудь вкусненькое.

Сорча шла сквозь деревья к озеру, которое они нашли прошлой ночью. Река, по которой они шли, разливалась в широкое озеро, его берега были усеяны круглой галькой. Клены и дубы окаймляли озеро с обеих сторон, окружая осенней пеленой красного и оранжевого. Небо было ясным, солнце почти ослепительно отражалось в воде.

Коричневые листья хрустели под ботинками, когда она пробиралась между деревьями, избегая шишек и корней. Деревья образовали нечто вроде насыпи, их корни удерживали почву. На другой стороне был пятифутовый спуск к узкому галечному пляжу. Сорча последовала по нему вдоль гребня насыпи, все больше беспокоясь с каждым мгновением, когда она не замечала своего спутника.

Он большой зеленый полукровка, его трудно не заметить.

Он ничего не говорил об охоте, и, несмотря на то, что его явно не интересовали ее романтические ухаживания, он всегда очень серьезно относился к ее безопасности. Он не мог просто оставить ее здесь.

Почесав Дарраха под подбородком, чтобы немного успокоиться, Сорча продолжила путь вдоль берега.

Она шла несколько минут, прежде чем заметила его. Широкая полоса зелени привлекла ее внимание на фоне ярких осенних красок и, хмыкнув, она направилась в его сторону, прикрывая свою растущую боль толстым слоем раздражения.

Но когда она прошла сквозь деревья недалеко от того места, где видела его, она поняла, почему его было так легко заметить.

Орек стоял обнаженный в озере спиной к берегу, вода плескалась о его голые бедра. Широкие плечи были напряжены, зелень кожи сверкала в лучах утреннего солнца.

У Сорчи перехватило дыхание.

Его обнаженная спина была прекрасна, все мышцы перекатывались и расслаблялись в идеальной симфонии, когда руки работали впереди. Идеальные округлости задницы сжались, ямочки чуть выше отбросили резкую тень.

Она зачарованно наблюдала, как дрожат его мощные бедра, а по воде пробегает рябь. Его голова откинута назад, длинные блестящие волосы падают на спину, отражая свет. Толстые жилы на шее натянулись под кожей, и ей показалось, что она уловила намек на клыки, когда он обнажил зубы.

Стон эхом разнесся над водой, пронзив ее мгновенной, опустошающей потребностью.

Сорча зажала рот рукой, прежде чем с ее губ сорвался вздох.

Он ублажает себя.

От этой мысли по телу прошла еще одна волна покалывающего тепла, растекшаяся между бедер. Ее соски напряглись под кожей корсета, когда она смотрела, как этот зад изгибается при каждом толчке бедер.

Сорча не могла оторвать взгляда, изголодавшись по зрелищу, которое он создавал, такому красивому, грубому и мужественному. Что-то в том, что она увидела его таким, совершенно голым в дикой местности, заставило ее напрячься, а конечности ослабеть.

Ее щеки горели от того, как быстро она стала скользкой между бедер, пульс бился на шее и внизу живота.

Прежде чем она поняла, что делает, она сделала полшага вперед.

Тихий звук хрустящих листьев отвлек ее от похоти. Она втянула воздух, все еще не в силах отвести взгляд, но заставила себя подумать.

Она хотела его, но не была уверена, что он сделает, если она раскроется сейчас. Возможность еще одного отказа, когда она уже была так возбуждена, так уязвима, заставила ее заколебаться.

Что бы ни привело его сюда, так далеко от нее… он предпочел не делиться с ней этими чувствами. Они были не для нее.

Тяжело сглотнув, Сорча в последний раз обвела взглядом его сильные черты. Он не был подтянутым и мускулистым, как некоторые мужчины, с широкими плечами и узкими бедрами. Нет, он был воплощением звериной силы с массивными мышцами, обрамляющими ребра и бедра. Все в нем говорило о силе, выносливости, и Сорча позволила себе еще один тоскливый взгляд, прежде чем заставить себя отойти.

Она поспешила обратно в их лагерь, ничего не видя перед собой, ее тело было напряжено, как натянутая веревка.

Посадив Дарраха рядом с рюкзаками, Сорча прошлась вокруг тлеющего костра, который все еще горел. Мурашки пробежали по ее коже, заставляя жаждать облегчения.

С рычанием она направилась к деревьям недалеко от лагеря.

Если он может уйти и ублажать себя, то и я могу. Судьба знала, что она заслужила момент освобождения.

Выбрав крепкое дерево, Сорча прислонилась спиной к стволу, раздвинула ноги и ослабила хватку. Она просунула руку за пояс и двумя пальцами широко раздвинула себя, предоставляя среднему пальцу беспрепятственный доступ к пульсирующему бугорку плоти, который был таким чертовски чувствительным, что ей хотелось кричать.

Она смочила пальцы своей росой одним прикосновением, ее тело было возбуждено и готово. Ей не нужно было многого, чтобы снова вызвать сладкую боль. Сорче обычно нравились танцы и игры в прелюдии, мягкие, дразнящие прикосновения и медленное нарастание желания. Сейчас же она уже натерпелась за несколько дней и просто нуждалась в разрядке.

Безжалостными движениями погладив клитор пальцем, она вытащила грудь из корсета и, почувствовав ее тяжесть, ущипнула сосок.

Стон сорвался с ее губ, и она откинула голову назад, прислонившись к дереву, преследуя свое удовольствие.

Ее пальцы усердно работали. Влажные звуки тела заставили бы ее покраснеть, будь она менее отчаянной. Ее влагалище жаждало полноты, но под таким углом она не могла с этим справиться. Вместо этого она прижала тыльную сторону ладони к своему клитору и двинулась вниз.

В глазах зажглись искры, и Сорча застонала, когда острая боль, наконец, переросла в ошеломляющее удовольствие. Ее бедра задвигались, ища большего трения, и пальцы яростно заработали, чтобы его обеспечить. Пик пронзил ее, как удар прилива, и она была счастлива позволить ему унести ее прочь.

Прошло много времени, прежде чем она пришла в себя. И, честно говоря, она действительно не хотела этого.

У нее все еще было тяжело на сердце.

Когда Орек вернулся в их лагерь, он сразу понял, что что-то… изменилось. Сорча уже свернула лагерь, сложила одеяла и потушила костер. Все, что осталось, — это миска холодной каши.

Он открыл рот, чтобы извиниться за столь долгое отсутствие, но заметил, что она не смотрит на него. Она ничего не сказала в знак приветствия после его возвращения, даже не посмотрела в его сторону.

Орек хотел спросить, но его внимание привлек густой, сладкий запах, висящий в воздухе. Он вдохнул его, обострив чувства, чтобы настроиться на притягательный аромат. Он набрал еще воздуха в легкие, едва слыша Сорчу, когда она подняла свой рюкзак и корзину Дарраха и сказала:

— Я готова.

Она повернулась и направилась прочь, следуя вдоль озера.

Орек стоял среди остатков их лагеря, пытаясь определить, откуда этот запах. Аромат царапал, когда он собирал свой рюкзак и миску с забытым завтраком.

Мускусный и женский, он помутил его разум и заставил член пульсировать, несмотря на то, что Орек уже с ним поработал.

Похоть. Пахло женской похотью.

Он чувствовал ее несколько раз, когда клан предавался оргиям или пара не стеснялась получать удовольствие среди других. Густой запах совокупления остался в его памяти, хотя он и не позволял себе долго задерживаться возле этих извивающихся тел.

Он не хотел видеть то, чего у него никогда не будет.

Запах густо висел в кронах деревьев, но чем дольше он стоял, тем больше начинал исчезать.

И все же, когда он отправился вслед за Сорчей, он снова уловил его.

Он уставился на ее кудрявую голову, и его сердце бешено заколотилось в груди.

Это аромат ее удовольствия. Запах ее похоти.

Боль, настолько острая, что граничила с агонией, пронзила его насквозь. Зверь внутри него, тот, кто считал Сорчу своей и без проблем унес бы ее, чтобы спрятать, взревел в его голове. Его женщина была нуждающейся.

Он ускорил шаг, чтобы догнать ее, но снова замедлился, только когда оказался на шаг позади. Теперь аромат был не таким сильным, но он был, жужжащая сладость, которая дразнила его и заставляла рот наполняться слюной.

Но… почему?

Видела ли она… как он получал удовольствие?

Его сердце заколотилось так сильно, что он споткнулся.

Видела ли она его и получила ли собственное удовольствие?

Но… это означало бы…

У него зазвенело в ушах, когда он вспомнил все моменты, когда улавливал этот запах. Он никогда не был таким сильным, но он преследовал его уже несколько дней. Орек позволил себе понежиться в нем в той человеческой постели, окружая себя им и потакая жажде. Настолько потерявшись в собственном желании, он не задумался, что означает этот сладкий мускусный запах.

Уже несколько дней эхом отдавалось в его голове. Она пахла так сладко несколько дней.

Осознание этого не могло полностью преодолеть его шок. Он царапал и покалывал его все утро, пока он молча следовал за Сорчей, не сводя с нее глаз.

Могло ли это быть из-за меня?

Эта мысль кольнула его в грудь сильнее, чем когда-либо Сайлас или Калдар.

Он в ошеломленном молчании наблюдал, как они приближались к высокому выступу скалы. Сорча издала задумчивый звук, склонив голову набок. Через мгновение она поставила свой рюкзак и Дарраха на землю, чтобы вскарабкаться по скалам.

Она осторожно пробиралась по скалистой поверхности, Орек затаил дыхание и приготовился ловить, если ей это понадобится. Но она без проблем добралась до края, прикрыв глаза рукой и глядя на озеро.

— Похоже, нам придется пройти немного на запад, прежде чем оно снова превратится в реку, — отметила она.

Когда он ничего не ответил, Сорча повернулась и посмотрела на него через плечо.

Что бы она ни увидела, она удерживала взгляд, приоткрыв губы от легкого вздоха.

Хотя его горло сжалось от ужаса, он выдавил слова:

— Ты наблюдала за мной в озере?

Ее брови подпрыгнули, а на щеках расцвел румянец. При следующем вдохе Орек почувствовал ее аромат, эту восхитительно густую сладость, пропитавшую воздух между ними.

Она медленно повернулась к нему лицом.

— Да, — сказала она.

— И знаешь, о чем я думал?

Его взгляд упал на учащенно бьющийся пульс у нее на шее, когда она один раз покачала головой.

— О тебе, — сказал он, и все его дыхание, все его надежды и желания вырвались из него при этом единственном слове. — Это всегда ты. Все, о чем я когда-либо думаю, днем и ночью, это ты.

— Орек…

Она подошла к нему, спускаясь на более низкий камень, будучи все еще выше него, а он стоял совершенно неподвижно, глядя на нее снизу вверх вожидании.

Инстинкт рвался схватить ее, заявить на нее права, исследовать этот удивленный, мягкий взгляд, которым она одарила его, но он сдержался. Когда она наклонилась, чтобы положить руки ему на плечи, он только сжал ее локти, а не прижал к себе, как хотел.

— Ты думаешь обо мне? — спросила она, ее губы оказались чуть выше его губ.

— Всегда.

Орек почувствовал, как ее выдох коснулся его кожи, а затем ее губы прижались к его губам.

Его разум помутился.

Его существование сократилось до ее теплого мягкого прикосновения. Голод скрутил живот, и инстинкт заставил его открыть рот навстречу, следуя за танцем ее губ, когда они покусывали и посасывали. Он провел языком по ее губам, пробуя все, чего так жаждал.

Он никогда в жизни не целовался, но это не имело значения — все, что имело значение, это сосущее трение ее рта, то, как ее пальцы перебирали его волосы, то, как ее удовольствие наполняло его нюх и топило.

Он погрузился в ее поцелуи, следуя примеру, дразня теми же прикосновениями, что и она его. Сорча подошла ближе, прижимаясь к нему грудью. Когда ее язык коснулся его языка, он погнался за ней, погружаясь в горячий колодец ее рта. Из его груди вырвался стон, и Орек перестал сдерживаться.

Посасывая ее нижнюю губу, Орек обхватил ее руками и прижал. Ее ладони обхватили его лицо, удерживая именно там, где она хотела, покрывая дразнящими поцелуями и покусываниями его рот и щеки. Когда она снова приблизилась достаточно близко, он завладел ее ртом, отчаянно желая еще больше ощутить ее вкус.

Наконец-то, наконец-то он почувствовал, как она издает звук, прижимаясь к его коже, дрожь чистого удовольствия пробежала по его позвоночнику, когда она промурлыкала, а затем простонала ему в рот.

Сорча оторвалась, чтобы глотнуть воздуха, и голова Орека склонилась к ее горлу. Он целовал и покусывал ее кожу, проводя по пульсирующей точке вдоль своими клыками и наслаждаясь тем, как она дрожала у его губ.

— Орек, — простонала она.

Звук его имени на ее губах затронул что-то внутри него. Должен быть уверен, должен убедиться, что она знает. Сжав клыки, он отстранился, грудь болела, как будто в ней проделали дыру.

— Сорча, я… я не хочу… — ее брови озабоченно взлетели вверх, и он поспешил закончить. — Не хочу, чтобы ты думала… что должна.

— Должна что?

— Это, — его лицо горело, когда он говорил, зверь рычал на него, требуя заткнуться и позволить ей делать все, что она хочет, независимо от причин.

— Целовать тебя?

Его румянец стал более сильным, лицо полыхало.

— Я не хочу, чтобы ты думала, что должна мне — я защищу тебя, несмотря ни на что, — она одарила его странным взглядом, как будто он заговорил на другом языке, и его глупый рот решил, что самое лучшее — это болтать лишнее. — Я хочу этого не из благодарности. Я помогал тебе не для того, чтобы получить что-то взамен.

Ее руки разжались, и она с глухим стуком ударилась затылком о камень. Она смерила его взглядом, не совсем хмурым, но это казалось бесконечно более опасным.

— Значит, я не должна целовать тебя, если считаю это обязательным или потому, что ты меня спас?

Он кивнул и сжал кулаки, чтобы удержаться от того, чтобы не прижать ее к своей груди и не потребовать, чтобы она забыла все, что он сказал, и просто поцеловала его снова, сильнее, навсегда.

Ее внезапное фырканье испугало его.

— Ну, тогда ты не можешь поцеловать меня, просто потому что я женщина.

Он моргнул.

— Что?

— Ты не хочешь, чтобы тебя целовали из жалости или благодарности. Прекрасно. Но я не хочу, чтобы меня целовали только потому, что я здесь, и я женщина. Я не хочу думать, что подойдет любое другое женское тело.

Его рот открывался и закрывался, но ничего не выходило, как у рыбы, которая слишком далеко выпрыгнула из реки.

— Других не было, — прошептал он.

Он немедленно пожелал взять свои слова обратно, пожелал, чтобы земля разверзлась и поглотила его целиком, но она только решительно кивнула и жестом попросила его помочь ей спуститься со скалы.

Орек, не раздумывая, раскрыл объятия, и она без колебаний подошла к нему, положив ладони ему на плечи и позволив ему опустить ее на землю. Это заняло всего мгновение, и было так легко сломать и починить что-то внутри него в одночасье.

Долгий вздох, который она сделала, рассматривая его, вызвал у него желание страдать.

— Еще больше причин для беспокойства. Я первая женщина, с которой ты проводишь много времени рядом. Как я могу тогда верить, что хоть что-то реально? — она многозначительно посмотрела на него, прежде чем наклониться, чтобы поднять Дарраха и свой рюкзак, и каким бы нуждающимся мужчиной он ни был, он все время смотрел на изгиб ее спины, его ладони подергивались, чтобы обхватить эту мягкую, круглую задницу большими пригоршнями и прижать ее крепко и близко. Сделать то, что он должен был сделать в той человеческой постели.

Она пошевелилась, и он застонал.

— Послушай, — вздохнула она, надев и поправив свой рюкзак, — я не из тех, кто делает это из жалости или благодарности. Некоторые женщины так делают, когда им что-то нужно, но я не такая, — она подошла прямо к нему, у нее перехватило дыхание, она запрокинула голову, чтобы посмотреть ему в глаза. — Кроме того, мы квиты.

— Квиты? — повторил он. Ему начало казаться, что он на несколько шагов отстал в этом споре, судя по тому, как кружилась его голова. Или, возможно, это был затяжной эффект ее поцелуев.

Она решительно кивнула в своей обычной манере, такая уверенная в себе.

— Я выловила тебя из реки и привела помощь. Ты спас мою жизнь, я спасла твою. Так что мы квиты. У меня нет причин думать, что я должна что-то делать из благодарности. И, кроме того, ты никогда не вызывал у меня таких чувств. Так что верь, что бы ни случилось, это дается даром. Когда ты решишь, чего ты хочешь меня и что можешь мне доверять, просто дай знать.

Ее брови дерзко изогнулись в конце этой речи, как будто она только что не сбила жизнь Орека с ее оси, а затем Сорча развернулась на пятках, чтобы неторопливо уйти. Что-то в этой уверенной походке потянуло его за собой, в нем снова зажглась хищная часть, жаждущая преследовать, захватывать и требовать, и он схватил ее за руку, прежде чем она успела отойти больше чем на пару шагов.

Судьба, каким же идиотом он мог быть. На него никогда не смотрели с желанием, он никогда не допускал мысли, что женщина может испытывать к нему что-то большее, чем равнодушие, особенно такая совершенная женщина, как Сорча. Но то были оркцессы, и то была его старая жизнь, скучная, болезненная, в которой не было Сорчи.

И он больше не хотел жизни без нее. Она уже так много изменила для него — почему бы не изменить и это? Почему он не мог ухватиться за счастье, когда оно было предложено добровольно и с теплотой?

Возьми то, что она предлагает. Возьми ее, внутри него рычали незавершенные брачные узы. Возьми то, что принадлежит тебе.

— Хочу, — сказал он, задыхаясь, как будто из него высосали весь воздух. — Я хочу тебя.

Она изучала его лицо этими зелеными глазами, острыми, как ограненные изумруды, когда оценивала его, прежде чем широкая улыбка озарила ее лицо. Она осветила ее изнутри, и он мог поклясться, что если бы не смотрел прямо на нее, то подумал бы, что она запустила руку ему в грудь и вытащила сердце.

Так и есть, оно принадлежит ей.

— Хорошо, — сказала она с легкой полуулыбкой, прежде чем развернуться и продолжить путь по тропинке.

21

Весь тот день Сорча практически плыла, а не шла, в ее голове перепутались все варианты.

Он тоже это чувствует.

Возможно, это было немного зловредно с ее стороны, но то, как озадаченный Орек нервничал остаток дня, постоянно выглядя так, словно у него что-то вертелось на кончике языка, Сорча сочла восхитительным. Несмотря на все нервы и разочарование последних нескольких дней, теперь, когда она знала, что не одинока в своих чувствах, острота ощущений улетучилась.

Впервые за несколько дней она позволила себе просто быть собой, даря ему свои улыбки и прикосновения свободно и без ожиданий. У них было время, трудная часть была позади, и это унесло с собой тревожный груз, который она носила в животе.

Вместо этого его сменило теплое, трепещущее волнение.

Каждое прикосновение их рук, каждый украденный взгляд вызывали у нее мурашки по коже. Они искали простые способы соприкоснуться: ее ладонь на его руке, чтобы указать на что-то, его протянутая рука, чтобы помочь ей перебраться через быстрый ручей, и он даже убрал ее волосы за ухо кончиками пальцев так нежно, что это почти разбило ей сердце.

Предвкушение тихо гудело в ее крови, становясь сильнее по мере того, как солнце двигалось по небу. Сначала она не знала, почему мысль о сегодняшней ночи была такой многообещающей, но когда она посмотрела на Орека, увидела его застенчивую улыбку и то, как он смотрел на нее, как будто он почти не мог поверить, что она стоит здесь рядом с ним, она поняла, что они были на пороге чего-то чудесного.

Все вокруг словно утратило яркость и приобрело легкую сырость, под стать пасмурному небу. Ближе к вечеру воздух стал прохладным, и солнце скрылось гораздо раньше, чем следовало. Над лесом сгустились серые тучи, принося хлесткий ветер, срывающий капюшоны с их голов.

Она взяла руку, которую предложил ей Орек. В другой руке он держал их фонарь, указывая путь, пока они искали укрытие от надвигающейся бури.

Дождь барабанил по их кожаной одежде к тому времени, когда исчезли остатки скудного дневного света. Лицо Орека прорезали мрачные морщины, уши недовольно прижались к голове. Он описал фонарем дугу перед ними, желтый свет упал на волнистую поверхность скалы, которая окружала их ближе к реке.

Холмы начали подниматься накануне, удерживая их в неглубоких долинах между склонами. Река разделилась на десятки маленьких ручьев, словно корни, ищущих новую землю. Они решили следовать по самому большому ответвлению на север, придерживаясь его, пока вокруг них простирались холмы.

На карте они назывались Серыми холмами, и Сорча вспомнила, что слышала о них и о шахтерских поселениях, которые копали глубоко в холмах в поисках богатых залежей железной и медной руды.

Поэтому, когда свет фонаря исчез в темной пасти, расположенной в холме, Сорча не была удивлена. Орек напрягся, когда они стояли перед входом в пещеру, его ноздри раздувались. Она не знала, что он мог учуять сквозь непрекращающийся дождь, но хранила молчание, ожидая, когда он наконец кивнет.

— По крайней мере, там будет сухо, — сказала она.

— Позволь мне пойти первым. Возможно, эта идея пришла в голову не только нам.

Сорча отпустила его руку, и Орек нырнул за край пещеры. Крепко прижимая Дарраха к себе, она последовала за ним в чернильную темноту.

Стук дождя эхом сопровождал их осторожные шаги, но после первых нескольких футов пещера действительно была сухой. При свете фонаря они пробирались все глубже, Ореку приходилось разворачиваться боком, чтобы протиснуться в проход.

Еще через минуту неспешного исследования пещера открылась в более широкое пространство, усеянное сталагмитами, мерцающими на свету. Жилы пронизывали грифельно-серые стены пещеры и завитки узоров, которые, казалось, меняли цвет в зависимости от освещения.

Когда места стало достаточно, чтобы устроиться, они сняли рюкзаки и промокшую верхнюю одежду. Сорча тряхнула кудрями, освобождая их от платка, которым она их повязала, вода забрызгала ее ноги.

— Мне нужно проверить еще раз, просто чтобы убедиться, что тут безопасно.

— Я пойду с тобой, — сказала она, расстилая свой промасленный плащ на камне.

— Что-то может быть там, — предупредил он, и лицо его снова стало мрачным.

— Я не хочу оставаться в темноте.

Держа фонарь немного повыше, он протянул ей руку. Сорча с улыбкой взяла ее, и дрожь пробежала по спине, когда она почувствовала, что ее ладонь вложена в его. Устойчивое тепло его руки избавило ее от томительного беспокойства по поводу пребывания в этом темном, промозглом месте.

Вместе они тихо пробрались дальше в пещеру. Даже Даррах хранил молчание, его черные глаза были большими и блестели, когда вглядывались в полумрак пещеры.

По мере того, как они продвигались дальше, Сорча клялась, что вскоре стало теплее. Минеральный привкус дразнил кончик ее языка, а воздух стал тяжелым и влажным.

Обогнув поворот пещеры, они вышли из туннеля в большую комнату, светящуюся неземным голубым светом. Губы Сорчи приоткрылись в благоговейном трепете при виде толстых ковров мха, пульсирующих голубыми искорками света. Они освещали пещеру тусклой голубой дымкой, отражавшейся в зеркальных поверхностях десятков бассейнов.

Черные как смоль, за исключением голубых отблесков, бассейны блестели в тишине, пар поднимался толстыми столбами, собираясь на потолке и стенах в виде капель конденсата. Между бассейнами и светящимся синим мхом вся пещера выглядела так, как будто они ступили в центр жеоды, сплошь острые углы и полупрозрачный цвет.

— Это прекрасно, — пробормотала она.

— Здесь тепло, — Орек сжал ее руку. — Тебе следует согреться после дождя.

— Давай сначала разобьем лагерь, а потом мы оба сможем согреться.

Сорча последовала за ним обратно к рюкзакам. Воздух у бассейнов был слишком влажным для разведения костра, и их промокшая одежда не высыхала. Вместо этого, пока Орек собирал хворост, который смог найти рядом с пещерой, Сорча соорудила импровизированное кострище и развесила сушиться их одежду.

Они так наловчились в обустройстве лагеря, что это не заняло много времени, даже в пещере с дровами, которые трещали и не хотели разгораться. В конце концов, они съели простую еду, разогретую на скромном костре.

Когда Сорча напомнила ему о теплых бассейнах, Орек сказал:

— Ты иди первой.

Но она покачала головой.

— Ты иди. Мне нужно сделать несколько вещей прежде чем помыться.

Он моргнул, глядя на нее, и она моргнула в ответ. Было ли очевидно, что она пыталась избавиться от него на несколько мгновений?

Хотя сон в пещере не был ее самым любимым сценарием, она могла признать, что бассейны с подогревом были приятным сюрпризом, и она была полна решимости работать с тем, что у нее было. Это гудение в крови скопилось у нее между ног, когда они сидели у костра и ели, подкидывая ей идеи.

Видя, что она не сдвинулась с места, Орек, наконец, согласился. Он снял кожаную одежду, сапоги и пояс, аккуратно разложив их со своей стороны костра. Оставшись только в рубашке и брюках, он снова взглянул на нее, прежде чем исчезнуть в глубине пещеры со своей домотканой банной простыней.

Усмехнувшись про себя, Сорча начала перекладывать постели.

— Сегодня я чувствую себя совершенно дьявольски, — прошептала она Дарраху. Щенок зевнул ей в ответ. — Вот и хорошо, иди спать. Все, что произойдет сегодня, не для детских ушей.

Сорча встречала таких жеребцов, как Орек, которым просто требовались терпение и мягкость. И хотя он, безусловно, нуждался в этих вещах, его поцелуй и признания этим утром заставили ее понять то, к чему она была слепа — ему нужна была поддержка.

Она была права, думая, что у него не было опыта общения с женщинами. Он никогда не знал ни удовольствия, ни привязанности, не умел распознать их, даже когда они были прямо у него под носом. И откуда ему это узнать, учитывая, как к нему относился его клан? Зачем ему ожидать того, чего ему никогда раньше не давали?

Это заставило ее сердце болеть за него. Она отчаянно хотела подарить ему все эти вещи, но понимала, что для этого потребуется нечто большее, чем несколько взмахов ресницами и многозначительных взглядов.

Сорча обычно позволяла своему партнеру лидировать в привязанности и сексе. Она всегда была так занята своей семьей и работой, что для нее было облегчением быть с кем-то вместе, ни о чем не думать и ничего не решать, просто позволить ему позаботиться о ее нуждах.

Ее первый раз был с парнем, с которым она выросла, и это был первый опыт секса для них обоих. Они, как и ожидалось, неумело справлялись, но в конце концов поняли, как получать удовольствие. Позже Сорча позволила себе флирт с одним из конюхов конюшни и известным бабником. Она знала, что между ними не будет привязанности, но, с другой стороны, ни одна из других женщин, с которыми он спал, тоже не хотела этого от него. Она многое узнала о том, что ей нравилось, за время нескольких интрижек с ним.

За эти годы было и несколько других, более серьезных связей, но ни одна из них не вызывала такого трепета и восторга, как пара поцелуев застенчивого полукровки.

В этом случае она была счастлива позволить себе взять инициативу в свои руки. Предпочла бы, чтобы Орек сделал то же самое. Но теперь она поняла, что он не знал, как. И это было нормально, она могла быть храброй и руководить столько, сколько ему нужно. Он того стоил.

И, если быть честной, мысль о том, что именно она покажет ему все, что может быть между желающими, полными энтузиазма партнерами, вызывала у нее трепет.

Из своих постельных принадлежностей, коллекции одеял и мехов Орека она соорудила для них прекрасное гнездышко, почти вдвое больше того, в котором он обычно спал. И только одно. У нее были виды на своего красивого полукровку, и сегодня вечером ей не откажут.

Поцеловав Дарраха в голову и пожелав ему сладких снов, Сорча расшнуровала корсет и ботинки. Когда на ней тоже остались только рубашка и бриджи, она повернулась к задней части пещеры и сделала ободряющий вдох.

Ты сможешь это сделать, сказала она себе. Он тоже это чувствует.

С воспоминанием о его поцелуе, задержавшемся на ее губах, Сорча направилась в темноту.

На мгновение она притаилась в тени, наслаждаясь видом. Орек выбрал бассейн посередине, один из самых больших в форме полумесяца. Он был достаточно глубоким, что, когда Орек стоял в центре, вода доходила ему до середины груди.

Наклонившись к воде, он потер лицо и уши, не подозревая, что она подошла, чтобы присоединиться к нему.

С колотящимся в горле сердцем Сорча ждала, пока он снова выпрямится, отвлекаясь на темные капли воды, стекающие по толстому столбу его шеи и широким плечам.

Она медленно, обдуманно приближалась к нему, выверяя каждый шаг. Не годится, чтобы ее соблазнение началось с ободранных коленей после неловкого падения.

Она только вышла из тени, когда его голова дернулась в ее сторону. Его руки замерли на лице, и он наблюдал за ее приближением восхищенными глазами. Казалось, что по его широким плечам пробежала рябь, а дыхание участилось.

Сорча остановилась на краю бассейна, теплая вода плескалась у кончиков ее пальцев.

— Что ты делаешь? — прохрипел он, его горло подпрыгнуло при глотании.

— Могу я присоединиться к тебе?

Ее вопрос повис в воздухе тяжелее, чем густой пар, на какую-то мучительную секунду.

Дыхание Орека превратилось в прерывистое шипение.

— Да.

Облизнув губы, что сразу же привлекло его взгляд к ее рту, Сорча зацепила большими пальцами резинку своих свободных трусиков и спустила их вместе с бриджами по бедрам. Она двигалась медленно, наслаждаясь тем, как его пристальный взгляд скользит по ее телу, оставляя после себя мурашки. Он обводил глазами контуры ее ног, все выше и выше, и наблюдал, как она стягивает рубашку через голову.

Соски затвердели во влажном воздухе, и, почувствовав себя храброй, Сорча обхватила груди руками. Орек снова зашипел, его плечи напряглись, пока он держался неподвижно. Голод прорезал резкие морщины на его лице, и по мере того, как он, казалось, твердел и напрягался, Сорча чувствовала, что ей становится теплее и спокойнее. Она могла бы опьянеть от того, как Орек смотрел на нее, его взгляд горел, как расплавленное золото.

— Ты хочешь меня? — прошептала она.

Его ноздри раздулись, но он по-прежнему оставался совершенно неподвижным.

— Больше, чем я когда-либо хотел, — резкий, низкий рокот его голоса заставил ее поджать губы.

Сорча осторожно спустилась в бассейн, вставая на цыпочки, теплая вода окружила ее, и она застонала от удовольствия, пока мышцы расслаблялись. Вода доходила ей до подбородка, так что она опустилась ниже, чтобы намочить волосы.

Когда она вынырнула, Орек был именно там, где она его оставила, на расстоянии двух рук от нее, на другой стороне бассейна. Он выглядел таким напряженным, что малейшее прикосновение, казалось, могло разбить его вдребезги.

Сорча неторопливо принимала ванну: вымыла волосы и почистила ногти, отмыла руки и шею. Она слегка поддразнивала, следя за тем, чтобы груди покачивались на поверхности, и особенно уделила им особое внимание. Он наблюдал за всем этим, мышцы его огромной груди рельефно вздымались, когда он сдерживал себя.

Вымывшись и насытившись поддразниваниями, Сорча медленно скользнула по воде к нему. Голодный взгляд наблюдал за тем, как она плыла, рот Орека сжался в тонкую линию, но она не позволила этому беспокоить себя.

Она остановилась, затаив дыхание, глядя в его жестокое, красивое лицо.

— Могу я поцеловать тебя сейчас? — спросила она.

Он дернулся, как от пощечины. Он все еще не потянулся к ней, но кивнул.

Собравшись с духом, Сорча спросила:

— Ты можешь присесть на камни?

Его глаза не отпускали ее, брови были почти угрожающе опущены. Глубокий рокот, почти как мурлыканье, исходил из его груди, когда он опустился на камни. Он раскинул руки над краем бассейна и снова замер. Наблюдая за ней. Ожидая.

Сорча последовала к нему, но поскольку он почти ничего ей не сказал, ей пришлось спросить:

— Могу я прикоснуться к тебе?

Его грудь, казалось, почти сдавилась, когда дыхание вырвалось из него.

— Да, — прорычал он.

— Где угодно?

— Везде.

Она улыбнулась, ее нервы уступили место пьянящему ощущению власти. То, что этот большой, сильный мужчина сдерживал себя, как будто одно неправильное движение могло напугать ее, было волнующим. Увидеть, как напряженно он держался, и понять, что это из-за того, как глубоко, отчаянно он хотел ее… Да, она могла бы с этим смириться.

Она начала с того, что положила руку ему на бедро. Его мышцы напряглись под прикосновением, и она медленно провела рукой по его ноге, придвигаясь ближе. Он с изумлением наблюдал за ней, когда она оседлала его колени, опираясь на мощные бедра.

Сорча, наконец, позволила себе и прижала руки к мясистой части его великолепной груди. У него было немного темных волосков вокруг плоских сосков, но в остальном гладкая зеленая кожа. Его сердце бешено колотилось в груди, и она почувствовала, как оно забилось, когда наклонилась, чтобы поцеловать углубление между его грудными мышцами.

Это сотворило чудеса с ее гордостью.

Она покрывала поцелуями его грудь, наслаждаясь теплым, соленым вкусом. Прикусила нижнюю часть его сильного подбородка, прежде чем ее рот нашел его и скользнул туда с восхитительным притяжением. У нее вырвался стон, когда она уговорила его поиграть с ней в нежную игру, полную покусываний и долгих касаний языком. Когда его рот открылся, позволяя ей проникнуть глубже, она нырнула, показывая ему, какие ей нравятся поцелуи — долгие, одурманивающие, увлекающие.

Он последовал ее примеру, сначала двигаясь неуверенно, но теплая вода и неторопливое соприкосновение их ртов, казалось, наконец позволили ему расслабиться. Пусть и совсем немного. Когда она провела языком по изгибу одного из клыков, она услышала его резкий вдох.

— Все, что мы делаем — это учимся тому, что доставляет удовольствие, — заверила она его. — Если я сделаю что-то, что тебе не понравится, просто скажи.

— Мне понравятся все твои прикосновения, — сказал он с абсолютной уверенностью.

Она не смогла сдержать самодовольной ухмылки.

— Что тебе нравится? Как мне прикасаться к тебе?

— Любым способом, каким захочешь.

Как бы ни льстило ей все и вся, Сорча хотела знать, что ему нравится. До сих пор она игнорировала твердую длину его члена, покачивающегося у него на животе. Она оставила небольшое пространство между ними, но все еще чувствовала, как он пульсирует, и ее промежность отзывалась болью в ответ. Даже находясь под водой с раздвинутыми бедрами, она чувствовала, какой скользкой была для него.

Используя его плечи в качестве опоры, она подалась вперед, так что их груди оказались на одном уровне и между ними оказался его член.

Орек вздрогнул, и член ударился о ее живот.

Сорча ахнула, наконец-то ощутив всю его длину. Возможно, он был меньше обычного орка, но по сравнению с человеком он определенно был большим. Ее разум затуманился мыслями о том, как восхитительно он наполнит ее, как тяжесть его ухода будет почти обжигать, только для того, чтобы снова наполнить. Ее стенки сжались вокруг пустоты, пронзая болью нижнюю часть живота.

Она ерзала у него на коленях, желая трения и давления, и почти забыла о своем плане — медленном соблазнении.

— Что ты представлял, — спросила она хриплым даже для ее собственных ушей голосом, — когда получал удовольствие? Как бы я прикасалась к тебе?

Просунув руку между ними, она слегка провела ногтями вниз по его груди. Она коснулась большим пальцем плоского соска, отчего его член снова дернулся. Сорча наблюдала, как бьется пульс у него на шее, когда скользнула рукой ниже, к его бедру, где исследовала впадины и бугорки на его плоти. Он застыл совершенно неподвижно, даже не дыша, когда ее пальцы пробежались по копне волос, чтобы деликатно очертить длину его члена.

— Ооо, — простонала она, сжимая его в своих руках. Ее пальцы едва соприкоснулись, когда она нежно погладила его, и его жар почти опалил ее ладонь, он был даже теплее, чем вода горячего источника.

— Тебе снилось, что моя рука крепко обхватывает тебя? — прошептала она. — Тебе было интересно, как мои руки будут обхватывать твой большой член?

— Да, — прорычал он.

— Каково это? — прошептала она ему в губы.

Она сжала его у основания, прежде чем скользнуть вверх по длине и вывернуть запястье. Сдавленный звук сорвался с ее губ, и он почти зарычал на нее, обнажив клыки. Она поцеловала каждый из них.

— Идеально, — сказал он, ловя ее губы своими, — идеально.

Сорча застонала, отдаваясь его поцелуям. Она старалась, чтобы ее прикосновения были легкими, но каждое движение ее руки, каждое прикосновение его рта к ее губам разжигали в ней жадность. Она хотела исследовать каждый дюйм его тела, особенно толстый член, который она обхватила руками, но никогда не видела.

Она прижалась грудью к его груди, нуждаясь в большем трении, и провела сосками по его коже. Ее бедра начали двигаться по его бедру, ища давления.

— Орек, почему ты не прикасаешься ко мне? — она не могла сдержать хныканья в голосе, но ее потребность стала слишком острой. Она больше не могла делать это мягко и медленно.

Он судорожно вздохнул, его руки согнулись, но остались на краю бассейна.

— Как только я начну, я не смогу остановиться, — сказал он ей в волосы.

Она зарычала ему в губы и наградила карающим поцелуем.

— Почему я должна хотеть, чтобы ты останавливался?

У Орека было все, чего он только мог пожелать, прямо перед глазами — его женщина, самая красивая, совершенная женщина, когда-либо созданная, у него на коленях, ее голодный рот на его губах и горячее лоно, целующее нижнюю часть его члена — и он не мог в это поверить.

Она дразнила его, подстрекала, обнажалась перед ним, и Орек не мог поверить, что такое совершенное создание, как она, хочет прикоснуться к нему.

Его неверие и неопытность свинцовыми гирями висели на теле, делая его неподвижным. Оно горело от удовольствия, от потребности в ней, но он сидел неподвижно, бесполезный.

А затем она зарычала ему в губы. Почему я должна хотеть, чтобы ты останавливался?

Он был мужчиной, который давно перестал искать хорошее, поскольку ему никогда ничего не предлагали. Но когда это сунули ему под нос, он не смог удержаться и схватил ее.

Если у меня когда-нибудь и будет что-то хорошее, пусть это будет она.

Сердце Орека бешено колотилось, как будто могло вырваться из груди, чтобы добраться до нее. С таким же успехом это могло быть правдой, оно уже принадлежало ей.

Зарычав, он освободился от груза и страхов и приказал своему разуму заткнуться.

Он взял в большие ладони ее идеальную, упругую попку и погрузил пальцы в податливую плоть, крепко прижав ее к себе, притягивая ее груди к своей груди, а ее влагалище к своему члену.

— Да! — Сорча застонала, запрокинув голову.

Он увидел ее восторженный взгляд, и что-то встало на место внутри него.

Она хочет меня.

Это было последнее, о чем он подумал.

Орек наконец-то поддался инстинкту: неудовлетворенная брачная связь жаждала завершения.

Его бедра дернулись вверх, ища ее тепла и притягательной бархатистой мягкости. Он был прав, она была мягче, чем он мог себе представить, и горячее, обжигающая, как печь. Это было прекрасно, он хотел, чтобы она сожгла его, выжгла изнутри.

Удерживая ее, он потянул ее вверх и вниз по своему члену, пока его бедра двигались под ней. Ее пальцы впились в плоть его плеч, удерживая, пока вода выплескивалась из бассейна от его неистовых толчков. Эти великолепные, тяжелые груди покачивались перед ним, и он зарылся лицом между ними, упиваясь ее ароматом. Он лизнул дорожку между ними и почувствовал, как она вздрогнула.

Одна рука схватилась за его голову, ее ногти царапали кожу на голове, и Орек зарычал, проведя клыками по изгибу груди.

В пояснице у него усилилось давление, и ему пришлось крепко зажмуриться.

Он был слишком близок, слишком отчаян, чтобы продержаться долго. Окруженный ее теплом и ароматом, Орек с ревом высвободился в светящейся голубой пещере, его удовольствие эхом отражалось от стен. Отголоски стихли задолго до того, как Орек получил удовольствие, каждое прикосновение кожи Сорчи к его вытягивало из него все больше сил, больше удовольствия. Больше, чем он мог постичь. Больше, чем он когда-либо надеялся.

Со вздохом его конечности расслабились, а хватка на ней ослабла. Он массировал ее плоть, в такт довольному биению своего сердца.

Жалобный звук вырвался из ее горла, и Орек поднял взгляд от того места, где его зеленый большой палец выводил узоры на ее боку, чтобы увидеть, как ее лицо исказилось от неудовлетворенного желания.

У него скрутило внутренности.

Она не достигла пика.

Горькая неудача обожгла ему язык, но прежде чем он успел что-либо сказать, Сорча взяла его руку в свою и поднесла к своей груди. Она наполнила ей его ладонь, и он застонал, почувствовав, как затвердевший камешек соска впился в ладонь.

— Покажи мне, что тебе нужно, — потребовал он.

Сорча застонала, убирая локоны за плечо и откидываясь назад. Ее спина выгнулась, полностью заполняя грудью его руку мягкой плотью и прижимая горящее влагалище к его полутвердой длине.

— Скажи мне, что ты представляешь себе, — ответила она, ее хриплые слова стрелой долетели прямо до его члена.

Орек похотливо замурлыкал, когда его рука размяла ее грудь. Он потрогал большим пальцем ее сосок, перекатывая его подушечкой.

Действительно ли она хотела знать все те порочные, развратные вещи, которые он представлял, как будет делать с ней?

— Хочешь, я расскажу, как я думал о том, чтобы разложить тебя на своих мехах и не отпускать до утра?

— Да! — вскрикнула она, прижимаясь своими бедрами к его.

— Хочешь знать, как я мечтаю сосать эти идеальные груди каждый раз, когда ты наклоняешься передо мной?

Сдавленный звук вырвался у нее, когда она завертела бедрами, набирая скорость.

— Вот почему я это делала.

Ее слова почти заставили его задуматься — почему она это делала — но он был слишком восхищен видом того, как она получает удовольствие, используя его для этого.

Судьба, она действительно хотела знать? Хотела услышать?

Он ни в чем не мог ей отказать.

— Каждую ночь, лежа рядом с тобой в том сарае, все, чего я хотел, это подмять тебя под себя и сорвать одежду. Я хотел попировать тобой.

Она дернула бедрами, прижимаясь к нему. Орек обхватил ладонью другую грудь, пощипывая розовые, набухшие соски. Она ахнула, когда он провел по ним своими мозолями, и восхитительное трение заставило ее пульсировать так сильно, что он тоже почувствовал это.

Дыша почти так же быстро, как и она, Орек пророкотал:

— Каждый раз, когда ты рядом со мной, я хочу схватить тебя, уложить, раздвинуть твои ноги и овладеть тобой. Я хочу заставить тебя выкрикивать мое имя, пока я погружаю член в твою теплую пизду. Я хочу видеть, как ты распадаешься на части, когда я трахаю тебя снова и…

Задыхаясь, Сорча схватила его за запястья и заскулила, прижимаясь промежностью к его бедрам, содрогаясь от наслаждения.

Орек с благоговением наблюдал, как она переживает оргазм, стиснув зубы и запрокинув голову. Желание прикусить сухожилия на изящном изгибе ее горла было сильным, но он не смел пошевелиться, не смел нарушить гребаное совершенство оргазма Сорчи. Он позволил ей использовать себя для удовольствия, как и подобает хорошему партнеру.

Он подхватил ее на руки, как только Сорча достигла вершины и обмякла в его объятиях. Его член снова затвердел, но он мог не обращать на это внимания. Все, что имело значение, — это мягкий вес его женщины на нем.

Вода в бассейне отстоялась, и Орек был доволен тем, что держит свою женщину. Он прослеживал за узорами на ее коже, изучая ее форму, каждую впадинку, изгиб и выпуклость. Ему нравилась мягкость ее бедер, все еще прижатых к нему и слегка подрагивающих, и то, что под этой мягкостью скрывалась сердцевина из крепких мышц и костей. Ему нравился изгиб ее позвоночника и выпуклости щедрого зада, слегка веснушчатого, как и ее грудь. И ему очень понравился вид его больших зеленых рук, протянутых к персиковым округлостям.

Орек поцеловал ее в лоб, пробуя на вкус каждую веснушку, пока ее пальцы рисовали ленивые круги на его коже.

У него было представление о том, каково это — растворяться в ошеломляющем удовольствии. Чего он не знал, так это удовлетворения от того, что приходит после. Обнимать Сорчу, чувствовать, что ей комфортно, и она доверяет… Это было бесценно.

Как и осознание того, что он помог ей распасться на части одними лишь словами и рукой — в это почти невозможно было поверить. Но он хотел. Снова. Еще. Он хотел доставить ей удовольствие всеми возможными способами, всем, что у него было.

Он получил это однажды и нуждался в большем.

Как только я начну, я не смогу остановиться, предупредил он ее. Такова природа брачных уз — хотеть всего и отдавать все взамен. Это был край, с которого он опасался свалиться, но теперь он бросился с обрыва сломя голову.

— Могу я увидеть тебя? — спросил он.

— Я прямо здесь, — пробормотала она ему в грудь.

Сердце, бьющееся прямо под ее щекой, сжалось при виде Сорчи, сонной и удовлетворенной, лежащей на нем. Зверь внутри, обычно рычащий и агрессивный, был спокоен, довольный тем, что его самке удобно и безопасно в его объятиях.

— Всю тебя.

Сорча подняла голову и положила подбородок ему на грудь. Ее глаза все еще были полуприкрыты и мечтательны, но он не упустил заинтересованный блеск.

На ее лице медленно расплылась улыбка.

— Нам нужно немного больше света.

22

Сорча протестовала, но Орек не слушал. Убедившись, что ее ноги сомкнулись вокруг его бедер, он встал и вышел из бассейна, его женщина цеплялась за него, пока он нес ее обратно в лагерь. Она весело фыркнула и приподнялась на руках, ее лицо оказалось на одном уровне с его.

Идеально.

Он завладел ее губами в дразнящем поцелуе, проводя языком по ее нижней губе. Он обнял ее и все еще не мог прожить несколько мгновений без того, чтобы не обладать ею еще больше.

— Разве тебе не следует смотреть, куда мы идем? — спросила она, затем снова поцеловала его.

Им потребовалось некоторое время, чтобы вернуться в лагерь, поскольку ему приходилось останавливаться через каждые несколько шагов и требовать еще одного поцелуя. В конце концов они вернулись, и Орек обнаружил, что костер уже разведен, а постель сложена в одно большое гнездо.

Тепло вспыхнуло в его груди, нежность прокатилась по нему сладким потоком.

— Ты все спланировала заранее, — сказал он.

Усмешка Сорчи была кривой.

— Я была полна решимости.

— Ты отличная соблазнительница.

— Это помогает, когда твоя цель хочет, чтобы его соблазнили, — засмеялась она.

— Очень сильно.

Ее смешок превратился в легкую дрожь, и Орек осознал, насколько прохладным был воздух вдали от горячих источников. Ее волосы все еще были мокрыми, а кожа — влажной.

— Позволь мне вытереть тебя…

Она прикусила его ухо и прошептала:

— Я хочу, чтобы ты согрел меня.

Настала его очередь вздрогнуть. Судьба, что же он такого сделал, что ему так повезло?

Итак, он очень осторожно опустился коленями на постель, которую она застелила, и уложил Сорчу на меха. Еще одно довольное мурлыканье зародилось в его груди, когда он увидел ее, раскинувшуюся на его мехах и одеялах, на всех его самых мягких вещах.

Он откинулся на корточки, любуясь ею. Огонь придавал ее загорелой коже теплый янтарный оттенок, и бархатистые лужицы теней собрались во впадинке у ее шеи и пупка. Те веснушки, которые он любил, густо покрывали щеки и груди, но также и плечи, спускаясь по рукам к кистям.

Она напоминала ему леопарда, сонного и довольного, и он отдал бы все, чтобы она выглядела так до конца своих дней.

Ее сильные плечи и тяжелая грудь сужались к тонкой талии, переходящей в широкие бедра. Он вдоволь нагляделся на эти пышные бедра и копну волос между ними, от которых даже после пребывания в бассейне исходил этот сладкий, густой аромат.

— Я могу прикоснуться к тебе? — грубо спросил он, мышцы снова напряглись, чтобы удержаться от падения на нее, даже когда его член уперся в живот.

— Я бы хотела, чтобы ты это сделал, — поддразнила она.

Прикусив пухлую нижнюю губу, Сорча наблюдала за ним полуприкрытыми глазами, раздвигая ноги.

Аромат поразил его, как удар молнии, обжигая с ужасающей завершенностью. Он содрогнулся, делая большой вдох ее запаха. Судьба, ему никогда не будет достаточно.

Медленно. Действуй медленно. Покажи ей, что ты можешь доставить ей удовольствие.

Издав еще одно урчание, он приблизился к ней, заняв место между ее бедер и оттянув своими зубами ее надутую нижнюю губу. Он провел языком в успокаивающей ласке, удовлетворенный, когда она застонала ему в рот.

Он пробовал ее на вкус, покрывая поцелуями каждую щеку, длинную шею, впадинку у горла. Он лизал ее грудь и попробовал нижнюю сторону округлостей. Она была такой теплой, и ее кожа слегка подрагивала под его губами. Втянув еще один глоток ее восхитительного аромата, Орек лизнул одну грудь и взял ее в рот, не сводя глаз с лица Сорчи.

Ее губы приоткрылись, когда она застонала от удовольствия.

— Сильнее, — прошептала она, — вот так.

И рукой она взяла другую грудь и ущипнула сосок.

Непрошеное рычание вырвалось у него, и он схватил ее за руку и прижал к себе.

Пока она лежала там, счастливая и желающая под ним, она принадлежала ему, и он должен был ублажать ее и доставлять ей удовольствие.

Он отпустил одну грудь, чтобы приникнуть к другой, дразня ее розовый, набухший сосок зубами и языком. Ее ноги беспокойно задвигались на его бедрах, и она ахнула, когда он долгим посасывающим движением втянул нежную плоть.

Он мог бы счастливо здесь жить, чередуя ее груди, и делал это долгое время,дразня, играя и потакая. Судьба, она такая мягкая. Но когда ее пальцы коснулись его головы, Орек, наконец, заставил себя опуститься ниже, целуя каждое ребро, покусывая женственную выпуклость ее живота, и, наконец, спустился к верхушкам ее ног.

Орек встал на колени, чтобы посмотреть на нее полностью. Она протестующе фыркнула, но он провел рукой вверх и вниз по ее бедру, уговаривая оставаться открытой для него.

Розовое и набухшее, ее влагалище было перед ним обнаженным, блестя в свете огня. Гул удовольствия эхом отозвался в его груди, и в шоке он наблюдал, как она дрожит, стонет и становится все более скользкой.

— Тебе нравится, что я смотрю на тебя, — сказал он, желая услышать эти слова.

— Да, — сказала она, — и твои прикосновения понравятся мне еще больше.

Орек, возможно, и был глупым по отношению к ней, но он не был сумасшедшим. Лаская ее бедро одной рукой, он провел другой по ее лону вниз, к сердцевине, и нежно погрузился в ее жар.

— Так скользко, — прошипел он, проводя пальцами по сиропообразной жидкости. Он слышал об этом, о том, как женщины становятся влажными, но не совсем представлял себе такое.

Сорча напевала глубоко в горле, этот теплый звук, который он так любил.

— Да, это показывает, как сильно я хочу тебя, — его пристальный взгляд скользнул по ней, обнаружив ее прикрытые глаза и знойную улыбку, дразнящую губы. — Мне нужно быть очень мокрой, чтобы принять тебя.

— Насколько мокрой? — спросил он.

— Настолько, насколько смогу.

Это было вызовом, даже если он с таким ещё не сталкивался. И он никогда не подведет ее, свою женщину — никогда.

С рычанием Орек сел на пятки и потащил Сорчу за собой, прижимая ее бедра к своим. Она издала сдавленный звук, когда его член запульсировал, пойманный и смягченный между ее ягодицами. Орек вздрогнул от ощущения ее теплой плоти, окружающей его, и сделал прерывистый вдох, чтобы удержаться от того, чтобы не прижаться к ней.

Его член пульсировал и истекал семенем с тех пор, как он вынес ее из бассейна, он мог игнорировать это еще немного.

Одна рука обхватила ее колено, другую он положил ей на бедро. Вид его зеленой кожи на фоне ее вызвал у него трепет, и он использовал большие пальцы, чтобы полностью открыть ее своему голодному взгляду.

Орек исследовал свою женщину, проводя пальцами вверх и вниз по ее гладкой щели. Он зашипел, когда средний палец скользнул внутрь, находя горячий вход в ее тело и источник восхитительного мускуса. Удивленный вздох пронзил его, когда ее тело сжалось вокруг кончика его пальца, словно желая втянуть его внутрь.

Еще больше семени потекло по его длине.

В верхней части ее влагалища его пальцы нащупали маленькую жемчужинку плоти, покрытую розовым капюшоном. Он провел по нему подушечками пальцев, и Сорча чуть не подпрыгнула, когда его мозоли царапнули по скользкому бугорку.

— Тебе так нравится?

— Очень нравится, — простонала она.

Он с изумлением наблюдал, как она начала извиваться под ним, пока он играл с этим бугорком. Ему пришлось обхватить другой рукой ее бедро, чтобы удержать ее. Вскоре он выучил ритм, который ей нравился, обводя кончиком пальца бутон, возбуждая его, пока она не задрожала, а затем проводя пальцем по капюшону.

Она стонала и мяукала, и издавала еще много звуков, которые Орек жаждал услышать снова. В какой-то момент он осознал, что кончил сам, его член примостился между ее мягкой плотью и его бедром, но он был слишком поглощен ею, чтобы обращать на это внимание.

Его ладонь была пропитана ее влагой, когда он проводил по ней пальцами и играл с ней. Ее желудок сжался, и она оскалила на него зубы.

— Что тебе нужно? — прохрипел он, голос стал хриплым.

— Еще, — умоляла она, откидывая голову в меха. — Пальцы, нужны твои пальцы.

Подавившись рычанием, Орек скользнул пальцами вниз к ее отверстию. Дразня одним из них край, он с благоговением наблюдал, как исчезает внутри нее. После первоначального сопротивления мышечного кольца его палец скользнул внутрь до первой костяшки.

Сорча брыкалась и причитала:

— Пальцы, пальцы, пальцы…

Ни в чем ей не отказывай.

Работая большим пальцем над ее бугорком, он продвигался дальше внутрь нежными поглаживаниями, продвигаясь немного глубже с каждым толчком. Он вздрогнул, когда ее тело крепко обхватило его, в голове помутилось от того, какой горячей и скользкой она была.

Ее влагалище издавало влажные, непристойные звуки, когда бедра встретились с его рукой, вращаясь с нарастающей скоростью. Еще один стон вырвался из ее горла, и она потребовала большего.

Рыча, Орек просунул внутрь еще один палец. Он не знал, как это сделать, не думал, что она выдержит, но вид ее раздвинутой пальцами заставил его зарычать.

Сорча закричала, и он почувствовал, как она обмякла в его руках. Голова запрокинута, ноги прижаты к его бокам, а бедра все вращались, ища трения. Орек прижал большой палец к ее бугорку, не отпуская, заставляя ее ощутить каждую крупицу удовольствия, которую он мог ей подарить.

Со стоном она обмякла в мехах, грудь тяжело вздымалась.

Удовлетворенный, но более ошеломленный, Орек осторожно убрал пальцы. Вместе с ними потекла влага, высвобождая еще одну порцию ее запаха. Он не мог удержаться, чтобы не засунуть пальцы в рот, чтобы попробовать ее на вкус.

Вкус взорвался у него на языке, вытеснив из его головы все мысли, кроме того, что ему нужно больше ее. Сейчас.

— Ммм, кажется, я изменил свое мнение о сладком, — промурлыкал он, а затем, провел по ее коже губами и языком, как будто она была самым вкусным блюдом, которое он когда-либо пробовал, как будто он хотел проглотить ее. Потому что так оно и было, и он это сделал.

Он лизал, сосал и пробовал на вкус, кружа языком вокруг ее соска и облизывая его и гладкую кожу вокруг. Руки Сорчи схватились за его голову, и она восхитительно ахнула, когда он заурчал от удовольствия. Он сделал это снова, коснулся губами ее соска и замурлыкал, и она застонала от удовольствия.

Судьба, он мог бы жить на ней вечно. Хотел, хотел только насытиться ею и оставаться здесь до конца своих дней.

Орек лизал ее, пока не опьянел, он ослеп ко всему, кроме нее. Он жил ради ее стонов и вздохов, ждал ее дрожи.

Он проложил поцелуями путь от ее соска к влагалищу, жаждая большего. Обводя ее вход, он протолкнул язык внутрь, жадный до источника. Сорча взвизгнула, сжимая бедрами его голову. Он слышал прилив своей крови и ее пульс у своего уха, загоняя язык глубже.

Ее мышцы затрепетали вокруг него, а рука в его волосах напряглась.

— Орек, — задыхалась она.

В ушах зазвенело, Орек поднял голову. Она дрожала под ним, волосы растрепались, соски затвердели.

Его сердце бешено заколотилось в груди.

Возьми ее. Возьми свою женщину. Сделай ее своей парой.

В последний раз поцеловав ее в самую сердцевину, он еще несколько раз провел ладонью по ее бедру и внутренней стороне колена, прежде чем обернуть ее ногу вокруг своего бедра.

Тяжело дыша, трясущимися руками Орек схватил свой член у основания и провел им по ее мокрой щели.

Он зашипел, обнажая клыки.

— Блядь, ты так хороша.

— Ты идеален.

Он снова провел по ней своим членом, осознавая, что тот был намного больше двух пальцев. Но он не смог удержаться от того, чтобы покрыть свой член ее влажностью и пристроить расширяющуюся головку к ее входу. Он не смог удержаться от того, чтобы задержать дыхание и протолкнуться внутрь, преодолев это первое кольцо мышц.

Весь воздух со стоном покинул его легкие, и Орек упал вперед, едва удержавшись на локте. Сорча вцепилась руками в его бока и скрестила лодыжки на пояснице. Он погрузился немного глубже внутрь, и она запульсировала вокруг него.

Судьба, как хорошо…

Его губы нашли ее, и он поцеловал ее всем своим существом, отчаянно желая завладеть каждой частичкой ее души.

Нужно рассказать ей о брачных узах.

Мысли порхали в его голове, как стрекозы над прудом, маленькие и переливающиеся. Он должен предупредить ее, что это будет означать, что бы ни случилось, когда они покинут эту пещеру, он навсегда будет привязан к ней. Хотела она видеть в нем пару или нет, он проживет свою жизнь ради нее.

Но все, что он смог выдавить, это:

— Ты уверена? — горячим хрипом у ее горла.

Сорча вздохнула и покрыла поцелуями его кожу.

— Да, — и она подняла его лицо так, чтобы он смотрел на нее, когда продолжила. — Я хочу тебя и твой большой зеленый член.

Ей. Я принадлежу ей.

Орек завладел ее ртом, толкаясь внутрь. С каждым толчком он вводил член все глубже, сгорая от удовольствия при каждом движении ее тела и скольжении обратно.

Она пульсировала вокруг него, приглашая вглубь. Ее влагалище сжимало его крепче кулака, забирая воздух из его легких и сердце из груди.

Оскалив клыки, Орек приподнялся на локтях, обхватил ее лицо ладонями и вонзился внутрь. Сорча ахнула, извиваясь под ним, но он не позволял ей двигаться, держал ее в плену каждым толчком. Ее пальцы впились в его зад, и их бедра встретились. Глубже, он желал быть глубже, всегда глубже.

Он навис над ней, из его груди, как землетрясение, вырвалось рычащее мурлыканье. Он входил до основания, погружаясь в нее, где хотел быть всегда. Ее ногти впились в его спину, боль пронзила член.

Нервные импульсы пробежали по всему телу, дрожь чистого удовольствия, которого он никогда раньше не испытывал, даже не мечтал испытать.

Она напряглась под ним, всхлип застрял у нее в горле, когда Сорча распалась на части. Он не сводил с нее взгляда, пока она трепетала и пульсировала вокруг него, утопая в темноте расширенных зрачков. Ее рот открылся в беззвучном вопле, а спина выгнулась, соски прижались к его груди.

— Идеальная, — прорычал он ей в губы, — ты такая идеальная.

И моя. Моя женщина. Моя пара.

Он думал предупредить ее о супружеских узах, просто потому что, хотя обычно парам требуется длительный период, чтобы сформировать прочные отношения, он понял, как только она вышла из тени у бассейна, что для этого потребуется всего один раз. Один раз с Сорчей, и он будет принадлежать ей безвозвратно.

Хочу принадлежать ей.

Одним последним толчком он довел себя до кульминации внутри своей пары, член пульсировал, когда он выплеснул в нее струи спермы. Влажные шлепки тел отдавались эхом, когда давление на его спину усилилось, а мышцы натянулись. Он взревел в стенах пещеры, заставляя сталактиты дрожать, а огонь — трепетать.

Удовольствие было почти болезненным, оно обрушивалось на него со всех сторон, ломая и снова исцеляя.

Он рухнул на свою пару, и она приняла его в объятия. Орек зарылся лицом в ароматные волосы и вдохнул.

Моя, заявил зверь внутри него. Моя.

Сорча, возможно, покраснела бы от того, как скользко и тепло было у нее между ног, если бы не была так основательно оттрахана. Может, она бы и переживала по этому поводу, если бы не планировала вскоре вновь взять инициативу в свои руки и трахнуть своего полукровку.

Прижавшись к Ореку, с огнем за спиной и его большой теплой грудью под щекой, Сорча была слишком счастлива, чтобы смущаться и робеть.

Они лежали в уютной, ленивой тишине, слушая потрескивание огня и тихий храп Дарраха. Сорча провела пальцами по груди Орека, обводя каждую веснушку и шрам, которые нашла. Она почувствовала дрожь на его животе и напряженные мышцы пресса, но остановилась как раз перед тем, как наткнулась на тяжелый член, лежащий у его бедра.

Она наконец-то смогла хорошенько рассмотреть его, когда он нежно мыл ее после их занятий любовью. Честно говоря, ее поразило, что этот член смог войти полностью, но сладкая боль, которую Орек оставил после себя, была доказательством того, что она приняла его — и хотела этого снова.

Сорча наконец-то распробовала своего застенчивого, благородного полукровку и хотела большего.

Его пальцы лениво скользили по ее коже. Томными прикосновениями он гладил ее волосы и массировал кожу головы, и ее глаза почти закатились от блаженства. Большой палец другой руки поглаживал ее колено, за которое он держал ногу, перекинутую через его бедро.

Он не мог перестать прикасаться к ней, и ей это нравилось.

Сорча еще сильнее прижалась к нему, провела носом по груди и вдохнула полной грудью запах — глубокий мускусный запах сосны, древесного дыма и мужчины. Судьба, даже его аромат заставлял ее внутренности сжиматься от желания.

Он был опасен для женщин всего мира, о чем они и не подозревали.

На ее губах появилась злая усмешка. Она радовалась тому, что остальные женщины оставались в неведении, и что этот удивительный мужчина принадлежал только ей.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она, приподняв подбородок, чтобы видеть его лицо.

Он задумчиво фыркнул, звук отдался вибрацией под ее рукой и щекой.

— Как будто могу пролежать здесь вечность… или покорить гору.

Сорча поерзала от гордости.

— Я польщена. Хотя я бы предпочла первое.

Его руки крепче сжали ее, подтягивая ногу к своему животу.

— О, я никуда тебя не отпущу еще долгое время. Ты слишком нравишься мне в моих мехах.

— Хорошо, — она поцеловала его в грудь и приподнялась достаточно, чтобы улыбнуться сверху. — Знаешь, для меня большая честь быть той, кого ты выбрал, — она знала, что это должно что-то значить для него, и ее сердце сжалось при мысли, что раньше у него было так мало привязанности и удовольствия. Сорча намеревалась дать ему столько, сколько он сможет вынести.

Его ноздри раздулись, а зрачки расширились, когда он посмотрел на нее снизу вверх. Его рука снова погрузилась в ее кудри, заправляя прядь за ухо.

— Ты — все, чего я хочу, — пробормотал он хриплым голосом.

Что-то теплое и тяжелое пробежало между ними, искра, которая каким-то образом была одновременно волнующей и успокаивающей, словно приключение и возвращение домой одновременно.

Она наклонила голову, чтобы поцеловать его, скрепляя это нечто между ними.

Прошло много времени, прежде чем она снова подняла голову. Орек наблюдал за ней полуприкрытыми, довольными глазами, пока она проводила пальцем по его сильному подбородку и острому контуру носа.

— Я польщена и испытываю облегчение, — сказала она. — Не думаю, что моя гордость смогла бы вынести большего.

Орек нахмурился.

— Что ты имеешь в виду?

— Сколько раз женщина может безрезультатно тыкать своими сиськами в лицо мужчине, прежде чем почувствует себя отвергнутой?

Орек застыл под ней совершенно неподвижно, и его глаза так расширились, что вокруг радужки появился белый ободок.

— Ты, — он поперхнулся. — Ты…

— Флиртовала, да. Вроде того. Может быть, не очень хорошо.

Он моргнул, когда на его щеках расцвел румянец, и Сорче пришлось прикусить губу, чтобы удержаться от смеха ему в лицо. Судьба, какой они были парой — отчаянно нуждающиеся друг в друге, но неспособные это увидеть.

Порывистый стон эхом разнесся по пещере, и Орек хлопнул себя ладонью по лицу. Когда он почувствовал, что она трясется от сдерживаемого смеха, он прижал ее лицо к своей шее, чтобы она не могла его видеть.

Сорча покатилась со смеху, не в силах сдержаться, ее хихиканье вырывалось вспышками звезд, искрящихся и шипящих в груди. Вскоре он тоже затрясся, обвиваясь вокруг нее, пока они вместе смеялись над тем, какими глупыми были.

Когда смех сменился приятным гулом счастья, Орек приподнял ее на мехах, так что их лица оказались на одном уровне.

— Ты хотела меня все это время? — его голос звучал так, как будто он все еще не мог в это поверить.

— Да. Даже дольше.

Он завладел ее губами в обжигающем поцелуе, рука опустилась ниже, скользнула по ноге и прижала ее колено к его бедру, открывая ее для себя.

— Я твой, — сказал он. — Все, что ты захочешь, все, что тебе нужно — все твое.

Сорча счастливо промурлыкала:

— Хорошо. Потому что я хочу тебя.

Легким толчком он откинулся на меха, позволив Сорче сесть на него верхом. Ее ноги горели, так широко растянувшись на его мощной талии и бедрах, и она задрожала, почувствовав, что ее тело обнажено прохладному воздуху пещеры.

Урча тем самым низким, довольным звуком, который Сорча начинала считать своим любимым, Орек обхватил ее за бока.

— Я в твоей власти.

— Именно там, где хочу тебя видеть, — согласилась она, опуская бедра, чтобы провести расплавленной жидкостью по нижней стороне его члена.

Что бы он ни хотел сказать дальше, комок застрял у него в горле, когда она начала неторопливо скользить вверх и вниз по его длине, покрывая его своей растущей сочностью. Она положила руки на его великолепную мускулистую грудь для равновесия, отдаваясь медленному, восхитительному танцу, поднимая их выше, медленно и сладко.

Орек придержал Сорчу, когда она наконец взяла его член в руку и уперла широкую головку в свой вход. Она со стоном опустилась на него, и это было так приятно, что ей пришлось приподняться и сделать это снова. И еще раз. Так долго, как она могла это выносить, а потом еще немного.

В ту ночь Сорча, непревзойденная наездница, обнаружила, насколько хорош в верховой езде ее красивый полуорк.

23

На той неделе они добились небольшого прогресса. Ну, в зависимости от того, чем измерялся прогресс. Если пройденным расстоянием, то нет, они мало чего в этом достигли. Если судить по количеству моментов, которые запечатлелись в сердце и разуме Сорчи, наполнив его до краев, пока она не почувствовала, что готова взорваться от резонансной радости, которой никогда раньше не испытывала, то да. Или, если судить по количеству оргазмов, то, безусловно, они прогрессировали семимильными шагами.

Шторм держал их взаперти в пещере почти три дня, первый предвестник зимы принес тяжелые завесы мокрого снега, хлестающего у входа в пещеру. Легко полностью забыть о буре и внешнем мире, когда рядом были горячие источники и красивый полукровка, согревающий ее.

Когда дождь наконец прекратился, они остались в пещере еще на одну ночь, чтобы земля снова затвердела, и чтобы в последний раз искупаться в бассейнах. Губы Сорчи еще долго были припухшими от жара его поцелуев, а пальцы побелели и сморщились.

Пожалуй, самым приятным было то, с какой скоростью и энтузиазмом Орек изучал ее. Получив шанс, он посвятил себя исследованию, прикосновениям и поцелуям каждого дюйма ее тела, как будто не будет удовлетворен, пока каждая ее частичка не обнажится перед ним. Он мог часами покрывать поцелуями каждую сторону ее тела, продолжать восхитительную пытку, которую она не могла долго терпеть, прежде чем снова затащить его в меха.

И Судьба, рот этого мужчины. Как только он понял, что несколько неприличных слов, произнесенных ей на ухо, были верным способом воспламенить ее кровь, он стал неумолим.

И что еще лучше, он всегда выполнял свои обещания.

Небольшая часть ее действительно беспокоилась о том, что все может измениться, когда, наконец, придет время отправляться в путь. Они свернули лагерь и вышли на ослепительный солнечный свет, мир был свежим и бодрящим после дождливых дней.

Глупо было волноваться.

Он всегда находил способы прикоснуться к ней — убрать прядь волос, провести рукой по спине или прижать к себе. Сорче больше всего нравилось держать его за руку, пока они шли, и от его твердой уверенности у нее сжималось сердце. Она начинала подозревать, что, если она позволит, Орек будет таскать ее повсюду, хотя бы для того, чтобы прижать к своей груди.

Не раз, когда они выходили в тот первый день из пещеры, он останавливал ее и притягивал к своей груди, крепко обнимая руками, так что невозможно было укрыться ни от нежного взгляда, которым он смотрел на нее, ни от обжигающего поцелуя, с которым он прижимался к ее губам.

Он и так слишком хорош в этом.

Она поглощала все его знаки внимания, всегда жаждая большего. Она думала, что будет той, кто подарит ему ласку и нежность, и Сорча всегда искала возможности прикоснуться к нему и дать как можно больше удовольствия, но иногда она просто не могла за ним угнаться. Он ошеломил ее своей нежностью и грязными словами, произносимыми глубоким мурлыканьем, от которого сжимались ее сердце и киска.

Именно благодаря этому мурлыканью они в конечном итоге воплотили в жизнь ее фантазии о том, как этот большой, жестокий самец овладел ею у дерева. Потребовалось лишь немного поддразнивания, чтобы завести его, и Сорча ахнула от возбуждения, когда он, наконец, прижал ее лицом к ближайшему дереву и поднял ее руки над головой, одновременно раздвигая ноги.

Его большие руки взяли ее грудь, пальцы ласкали уверенными, безжалостными движениями, которые всего за несколько мгновений заставили ее извиваться в его объятиях. Одной рукой он повел вниз, своим ищущим пальцам, пробираясь сквозь ее густеющие соки, в то время как другой стянул с нее трусики. Ее кожа покрылась мурашками на прохладном осеннем воздухе, и она взвизгнула, когда горячий стержень его члена приземлился между ее ягодицами.

— Что, если кто-нибудь… — она поперхнулась, мимолетно подумав о шахтерских поселках в этом районе.

— Пусть, — прорычал он ей в шею. — Пусть они увидят, как я заставляю свою женщину кричать.

Если они этого не видели, то уж точно слышали.

Она не могла сдержаться, не тогда, когда его толстая длина толкалась внутрь, а затем так восхитительно выскальзывала из нее, каждый раз обжигая тело, которое плавилось в жгучем удовольствии. Она запрокинула голову и закричала, зайдя слишком далеко, чтобы беспокоиться о том, напугают ли они птиц или кого-нибудь из горожан поблизости.

Его рука обхватила ее шею, удерживая горло и ее крик, и он зарычал, почувствовав его в своей руке. Его темп каким-то образом ускорился, жестокий ритм, от которого Сорча впилась ногтями в кору дерева.

Она развалилась на части с воплем, сотрясшим лесной покров. Он кончил прямо вслед за ней, прижимая ее руки своими к дереву, покачивая бедрами и шлепая ими о ее зад.

В тот день они прошли не очень далеко. И это было не последнее дерево, принявшее участие в их игре. Даррах был на пути к тому, чтобы стать непревзойденным скалолазом, занимая себя на ветвях, пока Орек скользил в ней сзади, или когда ее ноги обвивались вокруг его бедер, или когда ее колено зацеплялось за его локоть.

В ту ночь и каждую последующую он застилал только одну постель из одеял и мехов. Они едва закончили ужинать, когда он потянул ее вниз, в мягкое гнездышко и к его твердому телу, требуя еще одну ночь ошеломляющего удовольствия и глубокого сна, проведенного в его объятиях.

Когда шел дождь или когда он думал, что земля за ночь замерзнет, он делал им палатку из своего промасленного кожаного плаща, уютный уголок темноты, который они наполняли тихими стонами и покусывающими поцелуями. В бархатном полумраке, под его теплыми руками и ртом, Сорча впитывала все его сказанные шепотом обещания, как грязные, так и ласковые.

Какой совершенной она была. Как идеально ее тугое влагалище принимало его член. Как сильно он обожал ее. Как он любил ее рот, особенно когда она дразнила его.

И она дразнила его при каждом удобном случае своими словами, языком, руками, взглядами. Она отдавала все, что у нее было, чтобы показать ему, как сильно она его обожает.

Потому что она любила. Она обожала этого мужчину — от его румянца до спокойной уверенности, от его большого зеленого члена и до всего, что было между ними.

Хотя, если быть честной, больше всего ей нравилась теплая ложбинка между его грудными мышцами. Она не могла удержаться, чтобы не уткнуться туда носом, прежде чем уютно устроиться и заснуть, вдыхая его запах, когда она закрывала глаза и расслаблялась в его объятиях, уверенная, что она в безопасности, и ожидающая нового дня, который будет полон им.

Маленькие лапки теребили ее волосы, а влажный, шмыгающий носик зарылся в ухо.

Сорча застонала, приоткрыв глаз, и увидела маленькую мордочку Дарраха у своего лица. Его усы щекотали ей щеки, когда он шарил вокруг ее головы, пытаясь заставить ее двигаться.

— Прости, бурундук, — прошептала она, — я добралась сюда первой.

Она заснула на груди Орека, прижавшись к ней щекой. Несмотря на то, что у Дарраха была корзина, которую он быстро перерос, любимым местом, где Даррах любил вздремнуть ранним утром, по-прежнему была грудь Орека.

Она понимала ее привлекательность. Это было теплое совершенство, нежная кожа и мужской аромат.

Когда покусывание за ухо не заставило ее пошевелиться, Даррах защебетал и фыркнул. Звук был так похож на тот, который издавал Орек, что Сорче пришлось сдержать смех.

Недовольно ворча, Даррах пополз дальше, втиснувшись между ее макушкой и подбородком Орека. Сорча ухмыльнулась, погладила его по хвосту, пока он пыхтел, устраиваясь поудобнее.

Орек все это время спал, его грудь мерно поднималась и опускалась. Даже во сне его рука время от времени поглаживала ее по спине, теплые пальцы тянулись к ней и крепко прижимали к себе. Она запечатлела поцелуй на его коже, впитывая его запах и тепло.

Дарраху не потребовалось много времени, чтобы снова заснуть, и Сорча последовала за ним в дремоту, слишком уютную, чтобы встать и встретить рассвет.

Орек удовлетворенно слушал потрескивание огня, чувство счастья поселилось в груди так остро, что почти напугало его. Он держал в своих объятиях все самое дорогое для него в мире, защищая силой своей спины.

Он сидел перед их вечерним походным костром, Сорча сидела у него между ног и прислонилась к его груди. Даррах игриво катался у нее на коленях, борясь с ней за кусочек сушеной моркови.

Енот был в три раза больше, чем когда они нашли его под тем деревом, и он становился сильнее день ото дня.

Орек не особо трудился учить его быть настоящим енотом и предполагал, что теперь вернуть Дарраха в дикую природу будет невозможно. Ну и хорошо. Он бы не рискнул держать животное в клане, не тогда, когда Калдар и другие с легкостью причинили бы ему боль, чтобы навредить Ореку. Но теперь он не думал, что сможет расстаться с маленьким зверьком, настолько привык к пушистому весу на своем плече.

Он, безусловно, никогда не смог бы отказаться от женщины, прижавшейся к нему и смеющейся над выходками щенка.

Орек немного подтянул ноги, а руки сжал крепче, просто чтобы притянуть их обоих еще ближе. Он зарылся носом в волосы Сорчи, целуя ее ухо и вдыхая ее аромат.

Как же все изменилось за несколько дней.

Он вышел из той пещеры другим мужчиной, не тем, что вошел в нее, — и это было гораздо большее, чем просто удовлетворение своей похоти. Он вышел на солнечный свет неодиноким мужчиной, тем, чей мир изменился. Сорча была не просто дорога для него, теперь она была центром его жизни. Как бы он ни помог ей, доставить ей удовольствие было важнее всего.

Ему нравилось думать, что в этом отношении у него все в порядке: содержать ее в сытости, тепле, безопасности и удовлетворенной — это было для него огромным удовольствием.

Теперь он думал о том, как быть с ней.

Сердце его замирало от надежды, когда оно было полно ею, и он не мог даже подумать о том, чтобы расстаться с ней. Сколько бы дней ему ни оставалось до того, как они доберутся до ее дома, Орек был полон решимости доказать, каким хорошим партнером он может быть.

Если ему понадобится больше времени, что ж, у него было несколько идей.

Взяв руку, которую не грыз енот, Орек переплел их пальцы. Собственнический рокот поднялся в его груди, и он поднес ее руку к губам.

Сорча откинула голову назад и посмотрела на него снизу вверх, на ее губах заиграла дразнящая улыбка.

— Что? — спросила она.

— Ничего, — сказал он. — Мне просто нравится смотреть на тебя.

Румянец выступил на ее щеках.

— Ты избалуешь меня всеми этими сладкими речами.

Таков план.

— Скажи мне кое-что, — прошептал он ей на ухо. — Продал бы твой лорд землю кому-нибудь вроде меня? Или ты знаешь человека, который бы это сделал?

Вопрос повис между ними, потрескивая так же уверенно, как огонь. Орек молчал, позволяя ей подумать, пока большим пальцем выводил узоры на ее бедре.

Если он не сможет убедить ее остаться с ним до конца их путешествия, ему просто придется оставаться рядом с ней, чтобы добиться своего. Люди ценили землю, и, имея немного своей, он мог бы что-то предложить ей, для начала жизни. Где-нибудь они могли бы что-то построить — вместе.

И если она, наконец, решит покончить с тем, что было между ними, как только вернется к своей семье, по крайней мере, он сможет оставаться рядом с ней. Это было бы мучительно, но брачные узы не позволят ему уйти далеко от нее, не сейчас.

Но это было бы потом, в возможном будущем, о котором не стоило пока переживать. Сейчас она была в его объятиях, и он твердо намеревался удержать ее. В жизни Орека было так мало хорошего. Он не собирался отказываться от лучшего без боя.

Его пара стоила любых усилий, любых жертв. Он сделает все возможное, чтобы остаться с ней — потому что они были парой, знает она об этом или нет.

— О… — ее брови нахмурились, пока она размышляла. — Не понимаю, почему бы и нет. Лорд Дарроу всегда был милостив, а Гранах вырос за последние несколько лет. Доступно множество участков.

— Хорошо, — ему не нужно было многого, и это не обязательно должны были быть лучшие сельскохозяйственные угодья или самые красивые. Ему просто нужно было место, чтобы оставаться рядом с ней, и, по крайней мере, если бы это было его место, никто не мог бы подозревать полукровку, притаившегося неподалеку.

Сорча положила голову ему на плечо, чтобы снова посмотреть на него. Легкая морщинка замешательства прорезала ее лоб, и он разгладил ее пальцем.

— Ты хотел бы купить землю? В Дарроуленде?

— Я думал об этом, — это был неидеальный план, но он сделает все, что потребуется.

Даррах взобрался Сорче на грудь, чтобы укусить ее, снова втягивая в их игру. Она отвлеклась, и Орек не позволил своему глупому сердцу слишком беспокоиться о ее реакции. У него еще было немного времени, и он использует его полностью, чтобы завоевать ее сердце и показать ей, что значит быть парой.

Что он убьет ради нее, умрет за нее и, самое главное, он будет жить ради нее.

Сорча вздохнула с облегчением, когда Орек наконец погрузил свой член глубоко в нее. Откинув голову в мехах, она разразилась очередным криком, тело содрогнулось от наслаждения, такого сильного, что перед глазами вспыхнули точки света. Кульминацией долгого, мучительного вечера поцелуев и легких покалываний, наконец, стал обжигающий оргазм, от которого у нее перехватило дыхание.

Только когда она немного спустилась со своего пика, разинув рот и глотая воздух, то поняла, что он не двигался. Вместо этого он позволил ей доить свой член и доставлял ей удовольствие — и теперь, когда она кончила, он был полон решимости получить больше, она видела это по горячему блеску его глаз.

Сорча застонала, когда его бедра встретились с ее в идеальных, мягких толчках, которые погружали его в нее все глубже, дюйм за дюймом. Он двигался с ней медленно, как и весь вечер, осыпая теплыми поцелуями и горячими движениями языка от головы до кончиков пальцев ног, хотя особое внимание уделял ее киске. Он плескался там целую вечность, достигнув точки связности, пока она не превратилась в лепечущее месиво, извивающееся в мехах.

— Ты всегда принимаешь меня так идеально, — пророкотал он, не сводя глаз с того места, где его член, блестящий от ее влаги, исчезал при каждом уверенном движении внутри нее. — Мне нравится смотреть, как ты принимаешь мой член.

Уверенный, стабильный ритм его бедер удерживал ее на грани очередного пика, но не позволял полностью погрузиться в кульминацию. К тому времени, когда он набрал скорость, она стиснула зубы и впилась пальцами в толстые мышцы между его шеей и плечом.

— Орек! — взмолилась она.

С довольной ухмылкой он наконец подался к ней, перенеся часть своего веса. Это изменило угол его толчков, член с каждым ударом врезался точно в цель, а лобковая кость дразнила ее клитор, когда он полностью погружался в нее.

— Ты чувствуешь меня там, глубоко внутри себя? — промурлыкал он ей на ухо.

— Да! — выдохнула она. — Везде.

Он заурчал от удовольствия, услышав ее ответ.

— Хорошо. Держись за меня.

Она только обвила руками шею Орека, когда его бедра врезались в ее, вызвав у нее еще один крик. Его толчки становились все более жестокими, восхитительное оттягивание сменилось наполненностью, такой глубокой и интенсивной, что у нее не было выбора, кроме как кончить снова.

Сорча провела ногтями по его спине и почувствовала, как содрогнулись мышцы, удерживающие его позвоночник. С ревом Орек кончил, захлестнув ее веревками напряжения, которые заставили ее закрутиться в очередном оргазме. Влажные звуки соприкосновения их тел вскоре перекрыли эхо его рева, и с последним толчком Орек рухнул на нее, удерживая свой вес на руках.

— Моя идеальная женщина, — пробормотал он ей в шею, облизывая и посасывая кожу.

Сорча замурлыкала от счастья, поднимая колени, чтобы обхватить его бедра. Он не спешил двигаться, и она была довольна тем, что держала его в своих объятиях, пока ее измученное тело гудело от удовольствия.

Через некоторое время Орек в последний раз поцеловал ее в центр груди, затем осторожно отодвинулся. Влажной тканью он осторожно вытер ее, прежде чем обтереться самому, гораздо менее тщательно. Прежде чем присоединиться к ней в их постели, он позаботился о том, чтобы одернуть ее рубашку и поправить постель так, чтобы она была укрыта слоями мехов и одеял. Она привыкла спать в одной рубашке, поскольку белье лишало ее стольких возможностей, и ей вряд ли нужен был тонкий слой для тепла, когда она плотно прижата к жаркому огню его обнаженного тела.

Орек лег рядом и привлек ее к себе. Сорча уткнулась лицом ему в грудь, найдя свое любимое местечко, и вздохнула. Он покрывал нежными поцелуями ее макушку и играл с ее волосами, как привык делать перед сном, лениво накручивая локоны на пальцы.

Вскоре она услышала, как его дыхание выровнялось, когда он заснул.

Сорча, однако, долго лежала без сна, проводя сонным взглядом по сильным линиям его шеи, пока его вопрос, заданный ранее, крутился у нее в голове, теперь, когда ее больше не отвлекали все эти упоительные поцелуи.

Продал бы твой лорд землю кому-то вроде меня? В ушах у нее все еще звенело от того, как сильно он ее напугал, и она ненавидела себя за то, что после этого вопроса чуть не лишилась дара речи. Орек был достаточно любезен, чтобы не давить, но ей хотелось свернуться в комочек от стыда за то, как она ответила.

Подобный вопрос заслуживал большего обдумывания, более подробного ответа. По мере того, как она продолжала думать об этом, ей почти хотелось встряхнуть его, разбудить и спросить: Почему? Зачем ты это хочешь сделать? Значит ли это, что ты останешься?

Однако она этого не сделала. Потому что, хотя Сорчу мало что пугало, оказалось, что ее сердце было трусливым.

Что, если мне не понравится его ответ?

Сорча могла признать, что в стремлении соблазнить своего красивого полуорка она не совсем задумывалась о том, что принесет им конец путешествия. Она хотела заявить на него права, отдать ему всю любовь и удовольствие, в которых ему было отказано. Но что это означало, по крайней мере, за пределами этого леса, она не особо задумывалась.

Она никогда… по-настоящему не задумывалась о том, каким может быть будущее с мужчиной, с ним. Все ее прошлые романы редко выходили за рамки флирта, а те, стали чем-то большим, быстро сошли на нет, когда столкнулись с реальностью ее семьи. Брэдей были шумными, гордыми и многочисленными — и Сорча обожала их. Она не могла бросить свою семью, только не снова, а мужчины, с которыми она была, не желали этого принимать. Она не чувствовала особой потери, когда они покидали ее, и сердцу Сорчи никогда не угрожала опасность.

Не так, как было сейчас.

Сорча еще сильнее прижалась к Ореку, она была почти под ним, пока они лежали, обнимая друг друга. Она прижалась лицом к обжигающему теплу его шеи и плеча, чувствуя его сонное урчание, когда Орек пошевелился, чтобы даже во сне притянуть ее ближе.

Ей нравилось это, нравилось, что он не мог насытиться ею. Несмотря на ее нечеткий ответ на его вопрос, он провел остаток вечера, мучая ее поцелуями. Он занимался с ней любовью так же основательно и уверенно, как делал все остальное, и это было одновременно захватывающе и пугающе — быть единственным центром всей этой интенсивности. Ей это нравилось. И ей нравилось, что, когда все заканчивалось, когда они оба лежали обессиленные, сплетя конечности, он всегда заботился о ней.

У нее перехватило дыхание, когда она осознала, как он заботится о ней. Мало кто из ее партнеров был так заботлив. Никто не заключал ее в объятия, не брал за подбородок ее голову и не вздыхал от чистого удовольствия в ее волосы, как будто они были именно там, где всегда хотели быть. Возможно, это больше говорило о качестве ее прошлых партнеров, но Сорча на самом деле не искала таких вещей от этих мужчин.

С Ореком она жаждала нежности и заботы так же сильно, как тепла и страсти. Она хотела его нежных взглядов так же сильно, как и его грязных разговоров. Ей хотелось держать его за руку, прижиматься к нему до позднего утра и смеяться вместе за едой. Она любила все это.

Она будет очень скучать по нему, когда он уйдет.

Она будет отчаянно скучать по нему, когда они доберутся до Гранаха и он покинет ее.

Но он не собирается уходить, прошептало ее сердце. Иначе зачем бы ему спрашивать о земле?

Ее сердце, этот глупый, полный надежд орган, забилось в груди. Необъяснимые слезы навернулись на глаза, и она закрыла их, подавив внезапное желание заплакать.

Она не хотела расставаться с этим прекрасным чувством, растущим между ними. Нежное, как крылья бабочки, и такое же красивое, она беспокоилась, что если слишком крепко сжимать его, слишком сильно желать удержать, что это раздавит его. Теперь оно у нее есть, и она будет наслаждаться каждым мгновением, но надеяться на что-то большее…

Орки вообще делали что-то вроде женитьбы или брали партнеров? Все, что она когда-либо слышала о них, — это рассказы об их порочности и жестокости. Трудно было представить столь жестокую расу, которая брала пленников и рабов и использовала их самыми ужасными способами, в любовных партнерских отношениях.

Сам Орек был результатом такого ужасного насилия. Так были созданы все орклинги? Бродило ли большинство мужчин по дикой местности, охотясь и обеспечивая клан, и брали ли себе партнершу, желающую или нет, только для утоления потребности? Они брали нового партнера каждый сезон, как гарпии, или собирали гаремы, как сирены?

Что, если он предпочитает быть сам по себе?

Большую часть своей жизни он был одинок, охотник-одиночка, постоянно в движении. Хотя ее общество, возможно, и приветствовалось, но целая семья братьев и сестер, а также ее родители, не говоря уже о переполненных конюшнях, которыми они управляли, полных лошадей, конюхов и клиентов, были совсем другим делом. Такая жизнь была не для всех. Мой собственный отец никогда не оставался надолго.

Останется ли Орек там, откуда ушли другие — останется ли он ради нее?

Она не знала. И хотя ее сердце болело от незнания, она была слишком напугана, чтобы спросить и раздавить эту хрупкую надежду в своих руках.

Итак, Сорча сдержала слезы и сосредоточилась на ровном дыхании Орека. Это немного успокоило взвинченный клубок нервов, в который она превратила свое нутро, достаточно, чтобы она смогла, по крайней мере, последовать за ним в сон.

24

— Ну что, — сказала Сорча, хлопнув в ладоши, — собрались?

— Да, — сказал Орек, сдерживая усмешку. Она делала это всякий раз,когда они останавливались в человеческой деревне, и ритуал все еще сбивал с толку, но забавлял его.

— Огонь?

— Потушен.

— Енот?

— Тут, — он почесал шею Дарраха, который примостился на его плече, уже сонный после плотного завтрака.

— Монеты?

Когда он не ответил, Сорча подняла глаза и увидела его самодовольную ухмылку.

Закатив глаза, она начала поглаживать свое тело, что сразу же привлекло его интерес. Она дерзко выгнула бровь, продолжая водить руками по своим изгибам.

— Не бери в голову никаких идей, я только что надела ботинки.

— Твои ботинки не нужно было бы снимать.

Сорча хихикнула, но не сдалась. Еще через мгновение она вытащила кошелек с монетами из кармана своего плаща, в который он тайком положил его ранее этим утром. Снова рассмеявшись, она позвенела монетами внутри.

— Я все еще чувствую себя виноватой, тратя все твои деньги.

— Я подарил их тебе. Ты можешь их тратить, — настаивал он. Все, что у него было, принадлежало ей.

Она ворчала, как всегда, когда поднималась эта тема. Орек находил милым то, что ей не нравилось чувствовать себя обязанной ему, но он надеялся, что однажды она поймет, что дело не в том, чтобы быть обязанной или быть равной. Это было его долгом как ее пары, она всегда была на первом месте.

— Оружие? — спросила она.

— Да, — он приподнял свой тяжелый плащ, чтобы показать топор и кинжалы, спрятанные у него на поясе, скрытые так, чтобы не напугать никого из других людей, но все еще в пределах легкой досягаемости.

— Капюшон?

Со вздохом он накинул подбитый мехом капюшон плаща, скрывая свое лицо и укутывая Дарраха. Енот радостно защебетал, довольный тем, что копошится в уютном пространстве и приводит в беспорядок его заплетенную гриву.

Капюшон и перчатки были необходимостью, когда он заходил в человеческие поселения, ведь они не знали, как люди отреагируют на орка так далеко на севере. И все же, что-то в этом вызывало у него зуд по коже. Ему не нравилось скрывать себя и свое лицо. Он много раз уходил на задний план в клане, и делал это сейчас, когда шел рядом со своей парой…

Сорча уловила недовольное выражение его лица, ее собственное смягчилось от сочувствия. Она сократила расстояние между ними, протянув руку, чтобы поправить капюшон.

— Если это тебя утешит, в нем ты выглядишь очень загадочно, — проворчала она.

На самом деле это было не так, но ее дразнящий поцелуй пришелся ему по вкусу, и он послушно наклонился, чтобы принять его, когда она изогнула брови. Он попытался склонить ее к более глубокому поцелую, дразня языком ее нижнюю губу. Ее вздох был теплым дуновением ему в лицо, и он прижался ближе, обхватив ее руками, чтобы притянуть к изгибу своего тела. Его руки нашли ее ягодицы, и он взял их в охапку, поднимая ее на цыпочки.

Едва тело Сорчи стало теплым и податливым в его объятиях, как она втянула воздух и, нахмурившись, откинулась назад.

— Не в этот раз, — сказала она, постукивая пальцем по его подбородку. — Ты уже отвлекал меня три дня подряд. Я хочу новые носки. И яблоки.

Орек демонстративно поворчал и поставил ее на ноги, но продолжал обнимать.

— Если моя женщина хочет носки, значит, она их получит.

— И яблоки.

— И яблоки, — добавил он.

Она улыбнулась ему, сверкнув глазами. Ее взгляд задержался на нем, на мгновение став почти задумчивым, когда румянец залил ее щеки, и он ждал, что она скажет то, что, казалось, вертелось у нее на языке. Когда она этого не сделала, и выражение ее лица стало почти застенчивым, Орек ничего не понял. Но потом она развернулась, и схватила его за руку, потащив в город.

Бригган был самым большим человеческим городом, который Орек когда-либо видел. Беломраморные здания, которые были трех, даже четырехэтажными, теснили людей на земляных улицах. Десятки людей, лошадей и ослов заполонили каждую улицу, так же тесно, как он видел в те рыночные дни, на посещении которых настояла Сорча. Кажется, сегодня не было базарного дня, но Сорча сказала, что в городе такого размера, скорее всего, есть рынок.

Бригган также был первым именем на карте, которое Сорча узнала. Ее отец и другие рыцари забрались так далеко на юг, сказала она, вспоминая рассказы о том, как они много лет назад уничтожили там особенно большое логово работорговцев. Ей было любопытно увидеть это место, и у нее порвался последний носок, поэтому они отправились в город.

Толпа горожан толкала их по улице, и взгляд Орека скользил по всему этому, не в силах на чем-то надолго задержаться. Мимо них прошло так много лиц, и так много запахов наложилось друг на друга, что это забило его нос. Он едва различал запах своей пары среди людей, животных, навоза на улице, резкого запаха пивоварни, дыма от десятков, если не сотен очагов.

Инстинкт царапал его разум, предупреждая быть осторожным. Он позволил Сорче указывать им путь, молча идя рядом с ней и крепко сжимая ее руку в своей. Он хотел бы, чтобы обе руки были свободны на случай, если ему понадобится достать оружие, но если его пара захочет взять его за руку, она возьмет его за руку.

Ей не потребовалось много времени, чтобы разобраться где находится рынок, и Орек попытался сдержать гримасу. В воздухе здесь витало еще большее множество ароматов, киоски были переполнены товарами. Люди заполняли узкие проходы, неторопливо делая покупки.

Почувствовав, как она сжала его руку, он посмотрел вниз и увидел, что ее лицо исказилось сочувствием.

— Носки и яблоки, на этом все, я обещаю.

Он сжал ее руку в ответ.

— Все, что захочешь. Не торопись.

Она терпеливо посмотрела на него, зная, что он сказал это только ради нее. Решительно кивнув, она вывела их на оживленную рыночную площадь.

Сорча шла ровным и решительным шагом, быстрее многих других покупателей, но им мешали люди, бродившие между киосками, и другие, торгующиеся за товар. Торговые прилавки выстроились вдоль городской площади в несколько рядов, образуя концентрические круги, которые уводили людей все глубже в лабиринт товаров.

Из-за своей громоздкости Ореку было трудно двигаться быстро, но мало кто задерживался на пути, увидев его размеры. Сорча шла бодро, чтобы не привлекать лишних взглядов.

Он позволил ей вести себя, не заботясь о том, куда они направляются. Вместо этого он поднял глаза, наблюдая за людьми из тени своего глубокого капюшона. Десятки и десятки лиц начали расплываться перед его глазами, но одно зацепило его взгляд, как рыбу на крючок.

Орек остановился посреди переулка, не сводя глаз с пожилой женщины, подметавшей крыльцо дома сразу за городской площадью.

Мир рухнул — все люди позади них, которые ворчали из-за внезапной остановки, Сорча рядом с ним, спрашивающая, все ли с ним в порядке, — все они утонули в шуме крови в его ушах.

Глаза, точно такого же цвета и формы, как его собственные, уставились на него через пустое пространство, лицо — которое он узнал бы где угодно — застыло от шока.

Мать.

Сердце Орека болезненно сжалось в груди. Я не могу забрать тебя. Это к лучшему, Орек. Однажды ты поймешь. Ее последние слова эхом отдались в его голове, сопровождаемые звуком ее слез в темноте. Она никогда не позволяла никому видеть, как она плачет, но ночью, укрывшись в уединении ее душераздирающие рыдания, свидетелем которых был только Орек, разносились во тьме.

Эти глаза пристально смотрели на него, теперь они стали старше, по углам пролегли тонкие морщинки, а над черными, резкими бровями в ее темных волосах, убранных назад под косынку, появилась седина. Лицо, которое он когда-то так хорошо знал, всегда с жестким, зловещим выражением, было загорелым, с глубокими морщинами вокруг рта и над бровями. И все же… она не выглядела такой суровой. Нет, по крайней мере, до тех пор, пока не пришло осознание.

Даже когда ее губы сжались, а глаза сузились, Орек не мог сдержать тяжесть в груди, болезненную, отчаянную потребность, которая тянула его к ней.

Он хранил пальто, которое она оставила, прижимал его к лицу по ночам в течение многих лет. Даже когда ее запах исчез. Даже когда нитки разошлись и ткань истлела в клочья. Но даже в виде обрывков оно было дорого, и он оплакивал потерю так же остро, как и ее, когда несколько лет назад его палатка таинственным образом загорелась.

Эта ужасная, глубокая боль отозвалась в нем эхом, в точности повторяя детский крик.

Не оставляй меня.

Он прошел от рыночных киосков в пустое пространство между ними и домами, окружающими площадь, но остановился в нескольких футах от нее, когда она подняла руку.

— Что тебе здесь нужно, орк? — прорычала она.

Все внутри Орека замерло и похолодело, любая надежда на счастье, которые по глупости проросла, увяла под этим неприступным взглядом.

Она меня не узнает.

— Мама, — прошептал он хриплым голосом. Едва слышно, но он знал, что Орла слышала.

Ее темные брови взметнулись вверх, в глазах промелькнуло что-то похожее на панику.

Когда он поднял капюшон, чтобы показать ей свое лицо, она резко покачала головой.

— Не надо.

Они стояли молча, недостаточно близко, чтобы коснуться. Острый угол ее плеч говорил ему не подходить ближе, но Орек не мог заставить себя уйти. Его горло напряглось, чтобы что-то сказать, но слова не шли.

— Это действительно ты? — пробормотала Орла.

— Да, мама.

Сорча прошипела проклятие рядом с ним.

Звук привлек внимание его матери, и она заметила Сорчу, стоявшую рядом с ним. Ее взгляд стал хрупким, ледяная ярость сверкала в ее глазах, когда она переводила взгляд с него на Сорчу с растущим отвращением.

— Что ты с ней делаешь? — требовательно спросила она.

— Он ведет меня домой, — быстро сказала Сорча. Затем, потрясенная, — Ты… — она сделала два шага вперед, преодолевая пропасть между Ореком и его матерью. Низким голосом, чтобы слышали только они, она спросила: — Ты его мать?

Взгляд Орлы метнулся обратно к Ореку, хотя ее глаза не поднимались выше его подбородка. Она ответила одним отрывистым кивком.

Рот Сорчи дважды открылся и закрылся, пока она переводила взгляд между ними двумя, как будто ожидала, что они бросятся в объятия друг другу с рыданиями облегчения и радости. Выражение ее лица стало обеспокоенным, почти отчаянным, поскольку Орек и его мать продолжали стоять в напряженном молчании, и он чувствовал, что Сорча хочет, чтобы он подошел к Орле.

Но он остался там, где был, зная, что он был ближе, чем когда-либо хотела его видеть мать.

Молчание тянулось так долго, что он почти заставил себя сдвинуться с места, но затем губы Орлы скривились, и она украдкой бросила быстрый взгляд на его лицо, прежде чем снова отвернуться.

— Ты вырос, — сказала она, нахмурив брови. — Ты похож на них.

Камень отвращения и отчаяния сковал желудок Орека, и его взгляд опустился на булыжники мостовой. Для любого орка он выглядел слишком человеком, чтобы быть полноправным сородичем, но для людей, с его зеленой кожей и заостренными ушами, он сошел за полноценного орков.

Он никогда, ни за что не сошел бы за человека. Именно поэтому Сорча надела на него капюшон и перчатки.

Не показывайся с орком.

— Нет, — голос Сорчи был лезвием, рассекающим густую трясину между ним и Орлой. — Он похож на тебя. Я вижу, — она подошла к нему ближе, сжимая его руку своими. — Твой сын спас меня от клана. И от работорговцев тоже. Он лучший мужчина, которого я когда-либо встречала.

Cердце громко забилось в груди Орека, но этого было недостаточно, чтобы расколоть сгущающийся вокруг него лед.

Скрип двери действительно привлек его внимание, и он увидел, как оттуда выглянул худощавый человек с бритой головой, но густой каштановой бородой. Увидев его и Сорчу, мужчина быстро вышел наружу и встал рядом с Орлой, обняв ее за плечи.

Его мать почти не пошевелилась, но он увидел, как она наклонилась, устраиваясь удобнее, и ее тело чуть подалось навстречу мужчине.

— Орла, с тобой все в порядке? Кто это? — сказал мужчина, его карие глаза прыгали между ними тремя.

Рот его матери сжался, отказываясь произносить нужные слова. Рот Сорчи раскрылся от возмущения.

Прежде чем она успела что-либо сказать, Орек сжал ее руку.

— Он хорошо к тебе относится? — спросил Орек, кивая на мужчину.

Твердость его матери немного поколебалась, морщинки вокруг ее рта слегка разгладились. Она выглядела почти мягкой, когда смотрела на мужчину рядом с собой.

— Хью — целитель. Он нашел меня. Заботился обо мне.

Хотя нахмуренность не исчезла, выражение лица Орлы стало задумчивым, когда она снова посмотрела на Орека. Возможно, оно даже смягчилось по отношению к нему, но он не стал ждать, чтобы увидеть.

Бессвязная, бессильная ярость клокотала внутри него, требуя выхода, подальше от посторонних глаз. Он снова почувствовал себя уязвимым юнцом, отчаянно нуждающимся в матери, боящимся всего, что движется, и ненавидел это.

Отрывисто кивнув, он сказал:

— Прощай, мама, — и отвернулся.

Он слышал, как Сорча задержалась, чтобы рассказать Орле что-то о своей родной деревне и, возможно, о том, где их найти, но он не слушал. Его зрение сузилось, дыхание стало поверхностным и учащенным по мере того, как он сокращал расстояние между собой и лесом. Когда он услышал, что Сорча следует за ним, он ускорил шаг, желая выбраться из этого гребаного города, полного людей, запахов и дерьма животных.

Отчаяние яростными толчками сжимало его грудь, делая глухим и слепым ко всему, что не находилось непосредственно перед ним. Он едва дышал, пока его не окружили деревья, и даже тогда он не остановился.

Его кровь кипела, ярость выла внутри, требуя выхода, а глаза жгли слезы гнева, которые он давным-давно спрятал. Он обнажил свои клыки, рыча в воздух, отказываясь от них, отказываясь дарить ей еще больше своего горя.

Опавшие листья кружились вокруг его ботинок, когда он слепо шагал по лесу, эта старая, врожденная ненависть к самому себе, к своей половинчатости, горьким привкусом ощущалась у него на языке.

Его клан не хотел его, его собственная мать не хотела его — судьба, что, если его пара тоже не хотела его?

Достаточно хорош, чтобы обеспечивать, трахать, но не удержать.

Черт возьми, он был таким глупым.

— Орек! Орек, подожди!

Сорча догнала его, ее дыхание превратилось в тяжелые хрипы. Она встала у него на пути, заставив затормозить, прежде чем врезаться в нее.

Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами, полными растерянности и — жалости.

Он зарычал, ярость разгоралась все сильнее.

Орек протиснулся мимо, не в силах выносить ее вида.

С недовольным ворчанием она позвала его по имени, но он проигнорировал это. Проигнорировал Дарраха, сопящего у него над ухом. Проигнорировал хруст веток и листьев под ногами.

Он просто шел, нуждаясь в движении, в бегстве.

Она еще дважды пыталась встать у него на пути и остановить, чтобы поговорить. Он не хотел разговаривать.

Судьба, ему нужно было взять себя в руки, успокоиться и перестать рычать на свою пару, но раны глубоко внутри были открыты и свежи, и теперь они кровоточили так, что их нельзя было снова заткнуть. Он был обнаженным нервом, грубым порезом плоти, всей неистовой, отчаянной болью, которая хотела вырваться наружу, даже когда он хотел загнать все это обратно.

Что она, должно быть, думает обо мне — блядь!

Сорча видела, что именно думала о нем его собственная мать. Черт возьми, она видела все это — и когда она продолжала бросаться перед ним, протягивая руки, чтобы остановить его, он знал, что она видела все. Каждая боль, каждый шрам, каждое детское желание.

Даже прикосновение ее взгляда было слишком сильным, слишком болезненным. Она была сама мягкость и сочувствие — и выросла в семье, которая любила ее, принимала ее, хотела ее. Она была всем, чем он не был.

Так что же я могу ей предложить?

Брачные узы взорвались и взревели внутри него, отказываясь проглотить это, но Орек обнажил клыки. Чего он ожидал? Как он мог подумать, что она когда-нибудь захочет взять себе такого партнера, как он — мужчину, который ничего не мог ей дать. Который был никем.

Он внезапно остановился, заставив Сорчу поскользнуться на листьях. Она поймала равновесие и повернулась к нему, уперев кулаки в бедра и сердито глядя.

Орек встретил ее взгляд собственной горькой гримасой. Одним яростным взмахом он откинул капюшон, а затем сорвал перчатки.

Даррах жалобно заскулил, спрыгнув с его плеча в объятия Сорчи. Они вдвоем хмуро посмотрели на него, но ему было все равно. Хмурый взгляд был предпочтительнее того, как она смотрела на него раньше.

По ее неодобрительно нахмуренному лицу и надменной позе было ясно, что она его не понимает — с чего бы ей понимать. Она всегда где-то кому-то принадлежала.

— Хватит, — прорычал он, застав ее врасплох. — Я не человек, Сорча. Я не сойду за человека в ваших городах. Я не хочу.

Ее рот приоткрылся от удивления. Его инстинкты говорили ему остановиться, не пугать и не причинять боль своей паре, но он был слишком зол, чтобы слушать. Ему было больно.

— Орки не приняли меня, люди никогда не примут. Я не могу вписаться. Так почему ты продолжаешь пытаться? — он покачал головой, противостоя тому, как округлились и остекленели ее глаза. — Зачем продолжать показывать мне все, чем я не являюсь и никогда не буду?

Хотя у нее отвисла челюсть, у нее не было ответа. Сорча стояла в ошеломленном молчании, даже Даррах затих в ее объятиях.

Губы Орека разочарованно скривились, и он, раздраженно фыркнув, снова зашагал вперед. В его темпе не было прежней стремительности, но ему все равно нужно было увеличить расстояние между собой и Бригганом, насколько это возможно.

Может быть, с расстоянием все части его самого — инстинкт, связь с парой, память — перестанут бушевать внутри него и просто позволят ему, черт возьми, дышать.

Это была ошибка. Все это было ошибкой.

Весь остаток дня Сорча следовала на несколько шагов позади Орека, угрюмая в своем молчании. Даже Даррах был подавлен, чувствуя напряжение и боль, витающие вокруг полуорка.

Она шла, стиснув зубы и сдерживая слезы разочарования, не желая плакать. Ореку было больно — она видела это в каждой черточке его большого тела. Всего нескольких минут, проведенных лицом к лицу с его прошлым, было достаточно, чтобы сломить этого сильного мужчину, и Сорча возненавидела это.

Итак, она не могла плакать, потому что это не она нуждалась в утешении и поддержке.

После всей нежности и заботы, что он дарил, было легко забыть, что Орек — все еще мужчина с жестоким прошлым. Подойдя ужасно близко к жизни, которую была вынуждена вести его мать, она не могла винить ее за то, что она не приветствовала напоминание обо всем этом ужасе. Это не помешало Сорче обижаться на женщину за то, что она не видела чуда прямо перед собой. И вот что это было — чудо, что Орек стал хотя бы наполовину таким хорошим мужчиной, каким он был.

Она напомнила себе об этой доброте, и ее слезы и обида медленно отступили. Ему больно, и он не знает, что делать. Она знала, каково это.

С семи лет Сорча ни разу не попрощалась со своим отцом, когда он уезжал. Она не хотела его видеть, слишком убитая горем из-за того, что он снова их покидал. Ее мать ругала ее. Что, если что-нибудь случится? Ты действительно хочешь оставить все так? Но Сорчу это не трогало. Уйти было его решением. Если это последний раз, когда они виделись, это было на его совести, а не на ее.

Она знала, что значит убежать в конюшню и затеряться среди лошадей, прячась от боли. Не хотеть, чтобы на тебя смотрели или жалели.

Поэтому она последовала за Ореком, давая ему пространство на протяжении дня. Когда он потянется к ней, она будет рядом.

До тех пор она обдумывала его вопрос.

Зачем продолжать приводить его в города — человеческие пространства?

Хороший ответ не сразу пришел на ум. Она просто… привела его с собой. Для безопасности, для компании.

По крайней мере, именно так она думала, когда предложила это в первый раз.

В последние разы… Ну, возможно, она хотела увидеть, как он выглядит в ее мире.

Глаза Сорчи остановились на широких плечах Орека, и ее сердце заныло. Ей захотелось поспешить к нему и взять за руку, подразнить его, пофлиртовать с ним. Она скучала по нему, даже когда смотрела прямо на него.

Я надеялась, что он… впишется в мой мир. В мою жизнь.

Сегодняшний день доказал, что все было не так просто, но это не помешало правде проясниться в тот момент, когда Сорча подумала об этом. Она настояла на том, чтобы он пошел с ней в человеческое поселение, чтобы посмотреть, есть ли способ, которым он мог бы остаться в ее мире — и захочет ли он этого вообще.

Потому что она хотела, чтобы он остался с ней. Потому что она хотела его.

Судьба, я люблю его.

Сорча остановилась, разбудив Дарраха, который спал у нее на руках. Она рассеянно моргала, ничего не видя перед собой, когда правда, наконец, выплеснулась из самых сокровенных уголков ее сердца.

Она влюбилась в своего полукровку.

В ушах у нее зазвенело, как будто ей выкрикнули правду в лицо.

Впереди Орек тоже остановился. Его голова повернулась, острое ухо насторожилось, прислушиваясь к ней.

Ее сердце сжалось, побуждая ее подбежать к нему и броситься в его объятия, именно туда, где она хотела быть. Но его плечи по-прежнему были напряжены, руки по-прежнему сжаты в кулаки.

Сорча переставляла ноги, и когда он снова услышал ее шаги, Орек возобновил движение.

Подняв Дарраха повыше к груди, Сорча крепче прижала к себе его пушистое тело. Он щебетал и трепал носом ее волосы, и она была рада утешению, когда ей показалось, что весь ее мир сместился со своей оси.

Она должна была испытывать радость от осознания этого, но вместо этого к концу дня ее нервы скрутились в узел. Орек ничего не сказал, и Сорча оставила его в покое, хотя и хотела, чтобы он обернулся и посмотрел на нее.

Ему было больно, и она так сильно хотела сделать что-то чтобы ему стало лучше — потому что она любила его, потому что он принадлежал ей.

Она хотела заявить на него права, подарить чувство принадлежности, которого он никогда не знал. Орек и это прекрасное чувство между ними были первыми вещами, которые действительно принадлежали ей. Не ее родителей, не ее семьи — ее. Она не хотела расставаться с этим — с ним. Она могла предложить ему дом, любовь, себя. Она хотела занять место в его мире. Его мать и его клан, возможно, и не претендовали на него — их причины больше не имели значения, потому что это сделала бы она.

И, возможно, это то, чего он тоже хотел — если бы у нее хватило смелости попросить.

Он всегда честно отвечал на ее вопросы раньше, и она знала, что он ответит снова. Поэтому она должна быть храброй ради своего полукровки, когда придет время. Ей придется сражаться за него.

В ту ночь произошла ее первая битва, и она была полна решимости выиграть ее мягко и осторожно.

Они разбили лагерь намного позже обычного, и когда наспех вырыли яму для костра, уже сгущались сумерки. Хотя обычно Орек раскладывал меха, этим вечером Сорча сделала это сама, пока он следил за огнем, не давая ему возможности оттолкнуть ее. Она соорудила одно большое гнездо из мехов и одеял, почувствовав облегчение, когда он увидел это и ничего не сказал.

Хотя, когда ночь стала темной и холодной, ей хотелось, чтобы он что-нибудь сказал.

Они ели в тишине, взгляд Орека был прищуренным и угрюмым. Она могла чувствовать тяжесть мыслей, кружившихся в его голове, грозу, которая потрескивала от потенциальной энергии.

Весь день и вечер она ждала, что он что-нибудь скажет, но, наблюдая, как он все дальше скрывается за темным облаком своих мыслей, поняла, что пришло время вытащить его наружу. Вернуть к ней.

Сорча положила сонного Дарраха в его корзину, прежде чем обойти костер и встать перед своим полукровкой. Он сидел неподвижно, как натянутая тетива лука, упрямо уставившись в огонь.

Она начала с его волос.

Взяв его деревянный гребень, она расплела его блестящие волосы из косу, что он носил днем. Ее пальцы нежно гладили кожу головы, после расчесала волосы, пока они не заблестели, затем размяла узлы мышц на его шее.

Он немного расслабился под ее руками, но этого было достаточно. Все, что ей было нужно, — эта малость.

Она наклонилась, чтобы прижаться щекой к его щеке.

— Снимай ботинки. Потом сядь на одеяла, ради меня, — прошептала она, хотя это было не что иное, как приказ.

Орек судорожно вздохнул, грудь и плечи поникли.

Его движения были медленными, осторожными, но он сделал, как она просила, сняв сапоги, прежде чем опуститься в меховое гнездо. Его пристальный взгляд, ставший золотым в свете огня, встретился с ее взглядом, и она одарила его довольной улыбкой, надеясь, что это покажет ее любовь к нему.

Сегодня он был разбит своим прошлым, старые раны вылезли на поверхность. Казалось неправильным добавлять свои собственные потребности и желания к его смятению, и она беспокоилась, что если скажет ему сейчас о своих чувствах, он ей не поверит. Решить, что она сказала это из жалости.

Когда на самом деле она любила его по-настоящему, любила так неистово, что даже не находила слов для этого.

Она никогда раньше не была влюблена, и после всех эпических историй о ее родителях, благородном рыцаре и яростной наезднице, она никогда не думала, что это будет так… легко. Но это было так. Полюбить его было легко. Не внезапно и не с пылом, о котором пели поэты. Их отношения были мягкими, и именно это, как она подозревала, было ему нужно. Нежность.

Она знала, что жизнь с ним будет нелегкой. Партнер другого вида всегда вызывал бы любопытство, даже враждебность — и даже в повседневной жизни были бы свои проблемы. Любить кого-то не означало, что не будет моментов, когда тебе захочется иногда придушить его подушкой.

Любить его было легко. Любовь, их любовь, была бы ежедневным выбором.

И она выбирала его.

Поэтому, она дала ему то, в чем, по ее мнению, он нуждался. Она заботилась о нем.

Первыми были сняты его плащ и куртка, затем льняная рубашка. Она расстегнула его ремень и сняла его, за ним последовали штаны.

Обнаженный, он смотрел на нее снизу вверх, любопытство проглядывало сквозь нейтральное выражение его лица. И она не упустила неприкрытого интереса, когда ее собственная одежда присоединилась к его.

Орек лег на спину, когда она переползла через него. Оседлав его живот, она улыбнулась ему сверху вниз, пока ее руки пробегали по участкам теплой зеленой плоти.

Сорча повторила свою стратегию, начав с его головы.

Она покрывала нежными поцелуями его лоб, переносицу, щеки. Целуя каждый уголок его рта, а нижнюю губу дразняще прикусила. Его дыхание овевало ее лоб, когда она целовала его подбородок, шею, впадинку горла.

Она проложила свой путь вниз по его телу, и ни одна частичка его не была обделена. Она поцеловала ямку между его грудными мышцами, не в силах удержаться, чтобы не вдохнуть его аромат. Она облизала языком его плоские соски, отчего мышца на его ноге дернулась.

Пока потрескивал костер и танцевали звезды, Сорча целовала своего полуорка повсюду. Его руки со шрамами на костяшках и загрубевшими кончиками пальцев. Его грудь, где глубоко внутри она чувствовала отголоски мурлыканья, которое ей так нравилось. Его ребра, испещренные шрамами, спускаясь к вздымающемуся животу, который сжимался при каждом трепещущем прикосновении.

Урчащее мурлыканье ожило, когда она поцеловала плоскую поверхность чуть выше его напрягшегося члена. Она подняла глаза и обнаружила, что он наблюдает за ней с горящими глазами, полуприкрытыми веками. И он был там, с ней, его лицо теперь было напряжено от удовольствия, а не от горя.

Идеально.

Она улыбнулась, прежде чем, наконец, взять его член в руку и поднести ко рту.

Его вдох был резким, а стон глубоким, когда она поцеловала заостренный кончик и всосала собравшиеся там перламутровые бусинки.

Она делала это для него раньше, но, в отличие от того раза, не торопилась. Предыдущие разы были посвящены исследованиям и, если честно, небольшому выпендрежу с ее стороны.

Теперь она не торопилась. Ее прикосновения были мягкими, благоговейными, когда она водила рукой вверх-вниз, вверх-вниз. Она дразнила его нежными облизываниями и посасывающими поцелуями с одной стороны и с другой, проводя языком по выступающей вене и напевая, когда та пульсировала.

— Сорча… — прорычал он.

Она не прислушалась к его предупреждению, продолжая воздействовать на него легкими касаниями. Когда он потянулся, чтобы поднять ее на себя, она вывернулась и укусила твердую мышцу бедра.

Выгнув бровь, она подождала, пока он застонал и запустил руку в волосы, изображая разочарованную капитуляцию, прежде чем обвести языком головку и втянуть его член в рот.

Он был слишком большим, чтобы она могла взять в рот много, но она помогала себе руками, двигая ими в ритме с медленными движениями языка. Она мурлыкала от удовольствия рядом с ним, утопая в его сильном мускусе и соленом привкусе. Ее лоно сжалось от пустоты, ее собственное ноющее желание пульсировало между ног, но дело было не в ней. Кроме того, кончающий Орек был слишком восхитителен, чтобы останавливаться.

Прошло совсем немного времени, когда он подавился ее именем — предупреждение другого рода.

С последним посасыванием и движением ее языка он высвободился из ее рта как раз в тот момент, когда первая струя спермы вырвалась на свободу. Орек взревел, обнажив клыки в диком удовольствии. Она поймала его пылающий взгляд своим, убедившись, что он наблюдает, как она двигает руками вверх-вниз, вверх-вниз.

Еще больше горячих брызг попало ей на подбородок и шею, капая на грудь. Его глаза вспыхнули, как расплавленное золото, когда она провела языком, чтобы слизнуть их со своих губ.

Он разукрасил ее своим семенем, и она выдоила из него все до последней капли, заявив права на все.

С последним рыком он откинулся на меха, огромная грудь вздымалась от облегчения.

Сорча продолжала поглаживать его, низводя с вершины. Ее тело взывало о собственном освобождении, но она была слишком опьянена приливом женского удовлетворения. Когда он, казалось, отдышался, она снова приблизилась к нему, вновь усаживаясь ему на живот.

Он смотрел на нее снизу вверх, глаза его стали страстными и мягкими, заставляя эту силу внутри нее трепетать от гордости.

Удовлетворенный рокот завибрировал в его груди, и он потянулся, чтобы обхватить ладонями ее груди. Он ущипнул ее за напрягшиеся соски, издав вздох, прежде чем провести ладонью по ее груди. Рокот усилился, когда он провел влажными большими пальцами по ее соскам и погрузился в ее кожу.

С ее губ сорвался страстный стон, и одна из его рук провела скользкую дорожку вниз по ее животу к мокрой промежности. Она позволила ему погладить себя на мгновение, смешав его семя со своей влагой, прежде чем покачала головой и соскользнула, чтобы лечь рядом с ним.

— Это было для тебя, — сказала она.

Урчание превратилось в рычание, когда он повернулся к ней лицом. Он подхватил ее ногу под колено, чтобы перекинуть через свои бедра, широко раскрывая ее для своей руки, которая скользнула вверх по ее бедру, чтобы подразнить ее текущую киску.

Сорча выгнулась навстречу его поглаживающим пальцам, чувствуя, как легко он скользит по ее влажной коже.

— Ты не обязан… — выдохнула она.

Два пальца вонзились в нее.

— Женщина, — прорычал он, — это тоже для меня.

Что ж, она предположила, что если эта ночь была посвящена ему, он должен получить то, что хочет.

Итак, Сорча позволила ему подмять ее под себя, эти пальцы ласкали ее, пока большой палец кружил по клитору. Он втянул ее сосок в рот, лаская языком, пока его член вдавливался в нее, обжигая так приятно.

— Чей член ты принимаешь так идеально, женщина?

— Твой! — воскликнула она, схватив его за запястья, когда он начал входить внутрь.

— Чье имя у тебя на устах, когда ты распадаешься на части?

— Орек!

Его голова склонилась к ее голове, губы прижались горячим клеймом к ее щеке, когда он прорычал:

— Чья ты?

— Твоя!

Он обнажил клыки в злобной улыбке, и это было последнее, что увидела Сорча, прежде чем ее зрение побелело от обжигающего удовольствия.

25

Это заняло несколько дней, но Орек смог постепенно избавиться от своих обид, проработав одну за другой. Шок и боль от новой встречи с матерью потребовали времени и размышлений, но постепенно они уступили место сладкой горечи, которую было легче проглотить.

Сорча находила всевозможные способы целоваться и флиртовать с ним. После того дня он был рад, что его отвлекли от мрачных мыслей. У него болело в груди каждый раз, когда она напоминала ему, То, что с ней случилось, было ужасно, но это не твоя вина. И, честно говоря, ему понравилось, что, когда он сказал, что они так и не купили ее носки и яблоки, Сорча нахмурилась и ответила:

— Я выживу. Если мы вернемся туда, я не могу обещать, что не отшлепаю ее сама.

Так, Орек позволил своей паре вытащить его из прошлого и оставшихся темных воспоминаний. Через некоторое время он смог смотреть на все так, как будто выбирал товары на рынке и брал в руки безделушку для осмотра. Все воспоминания и боль были осязаемы в его сознании, но он мог отложить их в сторону, по крайней мере, на некоторое время, мог радоваться, что его мать нашла что-то хорошее для себя, и при этом не страдать от старого горя из-за того, что она его бросила.

Определенно помогало то, что каждую ночь после Бриггана, Сорча укладывала его в меха и занималась им по-своему. Собственническая, почти агрессивная манера, с которой она осыпала его вниманием и заботой, питала что-то ненасытное внутри него, и он всегда жаждал большего.

Казалось, что он наконец-то снова встал на ноги, когда через несколько часов после их утреннего похода Орек заметил, как на лбу Сорчи появилась задумчивая морщинка.

— Что случилось? — спросил он, раздувая ноздри в поисках опасности, когда притянул ее к себе.

Сорче потребовалось время, чтобы ответить, ее глаза обводили пейзаж вокруг них.

— Я узнаю это место. Я бывала здесь раньше, — она посмотрела на него снизу вверх, обеспокоенно нахмурившись. — Мы недалеко от Гранаха. Еще два дня, может быть, меньше, если мы поторопимся.

Орек расслабился, но на смену тревоге пришла паника.

Сорча больше ничего не сказала, и они продолжили, как будто она только что не объявила, что время Орека почти вышло.

В тот день она была подавлена, ее болтовня прекратилась. Она не сходила с тропы, чтобы посмотреть на что-нибудь интересное, вместо этого тихо держалась рядом с ним.

И чем тише она была, тем глубже Орек впадал в отчаяние.

Той ночью кулак ужаса сжал его горло. Он едва мог заснуть, сердце бешено колотилось, а кровь бежала быстрее, хотя Сорча была не менее любвеобильна, чем раньше. Она легко заснула рядом с ним, уткнувшись носом в его грудь, насытившаяся и опустошенная.

Орек обнимал ее всю ночь, прислушиваясь к ее ровному дыханию и прокручивая мысли в своем сознании.

Судьба, он потерял дни, находясь в собственной голове. Он поощрял заботу своей пары, думая, что она не станет этого ради мужчины, который ей безразличен, что есть надежда, что у него есть время.

Когда они встали на следующее утро, Сорча излучала непринужденные улыбки и теплые поцелуи, но Орек заметил отстраненность в ее глазах. По мере того, как день тянулся, эти улыбки казались все более натянутыми. Хотя она часто держала его за руку и целовала, он мог сказать, что мыслями она была не с ним. Она уже думала о своем доме, о своей семье.

Конец настал, а Орек не был готов.

Он не знал, что сказать или сделать, отчаяние сдавливало горло, лишая возможности произнести хоть слово.

Не оставляй меня и ты.

Но она ничего не сказала, и он не знал, что на это ответить.

День клонился к вечеру, на горизонте собирались тучи, делая небо еще темнее, когда они наткнулись на высокий выступ скалы. Заросший мхом темный камень стоял как врата, предвестник конца.

Сорча остановилась, когда увидела его.

— Я иногда играла здесь с Коннором и Найлом, — она говорила о двух своих братьях. Ее отстраненный взгляд устремился на север, вглядываясь в сгущающиеся сумерки, как будто она уже могла видеть свой дом. — Осталось всего несколько часов.

Она молча стояла рядом с ним, легкий ветерок трепал ее кудри.

Орек стоял совершенно неподвижно, каждый мускул напрягся в ожидании того, что она скажет дальше.

Забери ее. Хватай ее и беги. Подальше отсюда. Найди логово и оставь ее себе.

Связь, что была между ними, билась внутри него, воя при мысли о том, что он оставит свою пару. Он мог бы перекинуть ее через плечо и убежать, найти им какое-нибудь теплое и сухое место, чтобы выиграть немного времени, показать ей, убедить ее, заявить права.

Никто не будет заботиться о ней, защищать ее, любить ее так, как могу я.

Его плечи ссутулились, и только когда она посмотрела на него, он понял, что обнял ее, намереваясь перекинуть через плечо.

Горечь обожгла его язык.

Нет, сказал он чудовищу внутри него, я не могу заставлять ее. Я не буду.

Зверь бушевал, как животное, попавшее в силки, но он загнал его вглубь, вместе со всеми обидами, которые только что спрятал подальше. Они бурлили в его сознании, разжигая отчаяние, которое вонзилось ему в живот, как нож.

— Мы должны остановиться здесь на ночь. Остаток пути пройдем утром. Я думаю, лучше прийти утром — это будет таким потрясением и… — руки Сорчи дрожали так же нервно, как и голос, и она быстро начала разбивать лагерь.

Орек оцепенело последовал за ней, положил свой рюкзак и развел костер. Он наблюдал за ней как в тумане, за ее движениями, как у колибри, порхающей с места на место и взмахивающей крыльями.

Она, как обычно, приготовила одну постель, села и поела рядом с ним. Это была бы обычная ночь со времен пещеры, если бы не напряженные, нервные подергивания при каждом ее движении или то, как паника сковала его ледяным панцирем. Несмотря на то, что Орек сидел неподвижно, ему казалось, что он летит вниз в свободном падении, и у него нет возможности удержаться.

Когда ничего не осталось, кроме как раздеться и забраться под одеяла, Орек почувствовал, что ее напряжение немного ослабло. Сорча подняла на него глаза впервые с тех пор, как они разбили лагерь, и он узнал пылающий огонек в ее глазах.

Его сердце бешено заколотилось о ребра, когда она расшнуровала его жилет и отбросила его в сторону. Он пристально наблюдал за ней, ища… что-то, когда позволил ей прижать себя спиной к камням.

Нервозность покинула ее, когда она провела руками вверх и вниз по его груди, наконец, подцепив подол его рубашки, чтобы снять и ее тоже. Она счастливо замурлыкала при виде обнаженной груди и, не торопяс, целовала и покусывала линию вниз по его телу.

Орек держал ее за плечи, проблеск надежды пробивался сквозь туман.

Встав на колени, Сорча посмотрела на него сквозь ресницы, разматывая шнурки его белья. Его член вырвался вперед, горячий и готовый к ее прикосновению, несмотря на охватившую его панику. Он всегда жаждал ее прикосновений.

Она криво улыбнулась и взяла его член в руку, потершись о него носом, прежде чем лизнула горячим языком по всей длине.

Орек зашипел, зарываясь пальцами в ее кудри.

— Еще одна ночь, — сказала она ему, каждое слово дразнило губами головку его члена, — так что нам лучше извлечь из этого максимум пользы.

Ее рот был горячим колодцем, когда она обхватила его, язык ласкал возбужденную головку, но Орек едва чувствовал это.

Внутри него взорвалась ярость, раскат грома гнева, который сжигал все на своем пути.

Онапрощается.

Он попытался успокоить себя напоминанием, что все спланировал заранее — найти немного земли рядом с ней и выиграть больше времени.

Но он, черт возьми, не хотел землю.

Он хотел ее. Свою пару.

И она собиралась уйти от него.

— Нет, — прошипел Орек.

Сорча замерла под ним, ее глаза расширились от удивления. Она отпустила его член, а затем он поднял ее и отодвинул от себя.

Ее лицо вытянулось, губы обиженно приоткрылись.

— Только не это, — прорычал он.

— Что? — пробормотала она. — Что не так?

— Я не хочу, чтобы это было прощанием, — я вообще не хочу прощаться.

Краска отхлынула от лица Сорчи, и она отступила на шаг назад.

— Я не имела в виду…

Все в Ореке замерло, вдох задержался в легких, каждый мускул напрягся, готовясь к тому, что она уничтожит его тем, что скажет дальше.

Сорча закрыла лицо руками.

— Черт! — взвизгнула она, а затем со стоном добавила: — Я все испортила.

Она потерла руками щеки и разочарованно зарычала. Когда она наконец посмотрела на него, в ее глазах блестели слезы отчаяния.

— Я не имела в виду это как прощание, — поспешила сказать она, слова срывались с ее губ, как вода с водопада, — просто это наша последняя ночь наедине. Завтра мы будем дома, с моей семьей, и я не знаю — тебе она может не понравиться, они шумные и повсюду, и ты, возможно, не захочешь — я не хотела ничего говорить после твоей матери, тебе нужно было время, но я не осознавала, что мы уже так близко, я думала, у нас будет больше времени, и я могла бы, — она втянула воздух. — Я могла бы найти способ попросить тебя остаться. Со мной. Потому что я люблю тебя — люблю так сильно, и…

Он бросился к ней, схватил за волосы и потянул, заставляя ее выгнуть шею и посмотреть на него.

— Скажи это снова, — прошипел он.

— Я люблю тебя, — ее язык высунулся, чтобы облизнуть нижнюю губу, нервный жест, который привлек его хищный взгляд. Она изучала его лицо, между бровями пролегла тревожная складка. — А ты…?

Судьба, он действительно был глупым мужчиной. Разве она все это время не показывала ему, что ей нравятся его слова? Ей нравилось знать, о чем он думает, что он хочет с ней сделать. Он каждый день показывал ей, каким хорошим партнером он был бы для нее, но ей нужны были и слова тоже.

— Пара, — прорычал он, — ты воздух, которым я дышу. Биение моего сердца. Я принадлежу тебе, Сорча, телом и душой.

Ее щеки порозовели, и она уставилась на него широко раскрытыми сияющими глазами.

— О, это намного красивее, чем мое признание.

— Я приму любые твои слова, если они означают, что ты моя.

— Твоя, — выдохнула она. — Орек, я твоя. Я так сильно люблю тебя.

И она прыгнула в его объятия натянутой стрелой, выпущенной прямо ему в сердце.

Его рот прильнул к ее губам, и долгое время все, что он мог делать, это пожирать ее, как изголодавшийся самец, которым он и был. Он просунул язык ей в рот, заявляя на него права, когда обнял ее, стирая все оставшееся пространство между ними. Длина его члена пульсировала у ее живота, и он схватил ее за пышный зад, чтобы плотнее прижать ее бедра к своим.

Сорча оторвалась от его губ, чтобы ахнуть, и он зарычал в кожу ее подбородка, слегка покусывая ее за ухо, где промурлыкал:

— Ты моя, Сорча Брэдей. Сейчас, завтра, всегда.

— Да, — простонала она, когда он провел языком чуть ниже ее уха.

— Моя, чтобы хранить. Моя, чтобы ублажать, — он присосался к ее горлу, оставив красный след, который заставил зверя-собственника внутри него удовлетворенно зарычать. — Моя, чтобы кормить, трахать и размножаться.

— Да, — хрипло сказала она, хватая его за волосы.

Он прикусил ее нижнюю губу, прежде чем снова отстранил от себя. Ее возмущенный возглас был немедленным и доставил удовольствие.

— Снимай все, что не хочешь, чтобы с тебя сорвали, — прорычал он. — Ты нужна мне обнаженной, — и он не был уверен, как долго сможет ждать.

Сорча оглядела его с головы до ног, прежде чем отступить к огню. Ее брови изогнулись, на губах расцвела улыбка, снова появилась игривость, когда слова, которые нужно было сказать, наконец прозвучали.

Он наблюдал за ней, пока она демонстративно раздевалась, уверенная, что ему открылся превосходный вид на ее розовую пизду, когда она наклонилась, чтобы выскользнуть из сапог и трусиков. Голодное мурлыканье зародилось в его груди, привлекая ее страстный взгляд, когда она выпрямилась.

Орек сжал свой член в кулаке, когда она расшнуровала корсет и снимала рубашку. К тому времени, когда она, наконец, обнажилась, семя вытекло из головки, подчиняясь его движениям.

Адская, дразнящая улыбка тронула ее губы, и ему пришлось сжать член, чтобы не излиться на опавшие листья у ног.

Глаза, сверкающие, как изумруды в свете огня, остановились на напряженном члене, который он держал в плену. Ее язык скользнул по нижней губе — этот жест был уже совершенно иным, гораздо более откровенным.

— Что тебе больше всего нравится? — спросила она, глядя на его руку.

Его тихое мурлыканье перешло в глубокое рокочущее рычание, когда он подошел ближе, заполняя пространство. Ее зрачки расширились, и он увидел, как бьется пульс у нее на шее.

Она едва заметно дрожала, и он понял: сейчас она видела перед собой не просто мужчину, а дикого зверя, едва сдерживающего свои инстинкты.

— Ты знаешь, что, — прорычал он хриплым голосом.

Прежде чем она успела отреагировать, он резко развернул ее, прижав спиной к своей широкой груди. Его рука сомкнулась на ее горле, запрокидывая голову для жестокого поцелуя. Она застонала ему в рот, и он жадно впитал этот звук, как топливо для бушующего внутри огня.

Сорча вскрикнула, когда другая его рука скользнула между ее бедер. Она раскрылась для него, и он замурлыкал в знак похвалы.

Его пальцы нашли ее скользкой, но ему нужно было, чтобы она была мокрой.

Прикусив ее ухо, он прижался к нему ртом, лаская мозолистыми подушечками двух пальцев ее клитор. Другая его рука переместилась с шеи на грудь, ощущая ее тяжесть в ладони и дразня набухший сосок между пальцами.

— Ты знаешь, что мне больше всего нравится твоя тугая пизда, — промурлыкал он, проникая в нее двумя пальцами.

Сорча с криком запрокинула голову, и он присосался к коже ее горла.

— Ты всегда принимаешь меня так идеально — потому что знаешь, что ты моя.

Она застонала в знак согласия, закинув руку ему за голову, когда ее ноги подкосились. Он подхватил и удержал ее в своих обьятиях, и снова взял ее грудь, чтобы большим пальцем пощекотать сосок в такт толчкам пальцев.

— Скажи мне, — потребовал он.

— Я твоя!

— Снова.

— Твоя!

Его рука выскользнула из ее влагалища, вызвав разочарованный стон из глубины ее груди. Орек притянул Сорчу к себе и перекинул ее ногу через свое бедро, широко раскрывая.

— Прими меня в себя.

У Сорчи перехватило дыхание. Ее рука нашла его пульсирующий член и яростно, будто отместку, провела несколько раз по длине, прежде чем направить его к своему входу.

Он протиснулся внутрь, чувствуя, как ее теплое тело освобождает для него место, и замурлыкал. Все в нем стихло, паника, которая была до того, сменилась собственническим голодом. Он держал свою пару в объятиях, и она принимала его внутрь себя.

Все остальные проблемы отошли на второй план.

— Держись за меня, — пророкотал он, дав ей мгновение, чтобы ухватиться за его предплечье, прежде чем войти до упора.

Сорча вскрикнула от удовольствия, извиваясь вокруг него, когда его бедра врезались в ее, влажный шлепок ее задницы по его плоти эхом разнесся по деревьям. Он был ничем иным, как непрерывным толчком бедер, доставляющим удовольствие своей паре, когда он выходил и снова входил внутрь.

Ее груди подпрыгивали, зажатые между его руками, а ногти впились в его волосы, пока она кричала, кричала и кричала.

Он подтянул ее немного выше и откинулся назад, толкаясь еще глубже внутрь. Следующий крик Сорчи был беззвучным, губы широко раскрылись, когда она кончила, пальцы ног лишь царапали лесную подстилку. Влага стекала с ее тела, покрывая их бедра, когда Орек взревел от наслаждения, нарушив тишину ночи.

Недостаточно. Не могу насытиться ею.

Тяжело дыша, Орек положил обессиленную Сорчу на их меховую постель. Она сложила руки под собой, и он широко раздвинул ее колени, раскрывая ее, когда снова погрузился внутрь.

Сорча застонала, зарываясь лицом в меха, когда он проник еще глубже. Влажные звуки их тел были непристойными, его хриплые стоны казались быстрее биения сердца. Он навалился на свою пару, упав ей на спину и вонзаясь в ее горячее влагалище.

Он был достаточно большим, чтобы полностью накрыть ее, подминая под себя и возвращая на свой отчаянно пульсирующий член. Она извивалась под ним, двигая бедрами ему навстречу и прижимаясь при каждом ударе. Его голова склонилась рядом с ее, потерявшись в кудрях, и он накрыл ее руки, сжатые в мехах в кулаки, своими.

Пронзительный вопль вырвался из ее горла, ее мышцы доили его, когда она задрожала и распалась на части.

Получая от нее удовольствие, как жадный самец, которым он и был, Орек зарылся лицом в ее волосы и отпустил себя.

Наслаждение, столь неистовое, что граничило с болью, пронзило его позвоночник, и он зажмурился. Он излил в нее все, что в нем было, все свои потребности, надежды и боль. Он принадлежал ей во всех отношениях, отныне и навсегда, и ничто не сможет отнять его у нее.

Он поднял голову и проревел все это на весь лес, объявив всему миру, что она — его самка, а он — ее пара.

Сорча долгое время плыла в восхитительном тумане, тело расслабилось от этого огромного удовольствия. Орек — ее мужчина — в конце концов приподнялся, чтобы вымыть их, но Сорча не потрудилась пошевелиться. Она позволила ему позаботиться о себе, вздыхая, когда ее чувствительной кожи касался мягкий мех.

Она наблюдала за ним из-под полуприкрытых век, и хотя чувствовала себя совершенно опустошенной, ей совсем не хотелось спать. Волнение, такое радостное, что она почти не могла его выносить, расцвело в ее груди.

Его не было, может быть, несколько секунд, но это было слишком долго.

Она издала жалобный возглас, потянувшись к нему, и счастливо вздохнула, когда он вернулся.

Орек уложил их на бок, прижав лица так близко, что они могли дышать одним воздухом. Она обхватила его подбородок рукой, все еще немного шокированная всеми сделанными признаниями.

Когда она обводила взглядом жестокие, красивые контуры его лица, Орек прижался ближе, ища ее глазами.

— Я причинил тебе боль? — прошептал он.

— Это было идеально, — сказала она, подкрепляя свою уверенность поцелуем.

Они погрузились в ритм мягких поцелуев и нежных касаний, огонь потрескивал у них за спиной. Ночь снова погрузилась в дремотную тишину, лесные существа пели и звали друг друга в нежной гармонии.

С каждым мягким прикосновением Сорча все больше верила, что все, что они сказали, было правдой. Ее признание было сумбурным и бесцеремонным, но каким-то образом оно все равно привело к тому, что этот тихий, благородный, удивительный мужчина объявил, что он принадлежит ей, так что она предположила, что не стоит слишком сильно сожалеть об этом.

Счастье бурлило в ее крови каждый раз, когда она думала о его словах, о том, как вздымалось его большое тело, как напрягся каждый мускул, пока его собственнический взгляд пожирал ее. Она должна была верить, что он говорил серьезно, что он знал, что у него на уме, и был влюблен в нее не просто потому, что она была у него первой. Когда он сказал, что хочет ее, она должна была верить, что он говорил правду.

И она верила. Если она и могла доверять кому-либо в мире, так это этому мужчине. Ее мужчине.

Она подозревала, что ей потребуется некоторое время, чтобы осознать это открытие, иначе ее голова могла бы начать кружиться при мысли о том, как долго он мог испытывать такие чувства, а она даже не знала. Она почти покраснела, осознав, что все его грязные разговоры, все те разы, когда он называл ее моя женщина… они не были просто флиртом, прелюдией или сказаны в пылу страсти.

Он говорил серьезно.

Впрочем, ей может быть стыдно за это позже — прямо сейчас она снова хотела своего мужчину.

Углубляя поцелуй, Сорча положила руку на плечо Орека. Он легко перекатился на спину, положив руки ей на бока, когда она приподнялась, чтобы оседлать его.

Мягкий, горячий взгляд, которым он смотрел на нее, был полон обожания, она не смогла удержаться и наклонилась для еще одного поцелуя.

— Я люблю тебя, — снова прошептала она, желая ощутить его вкус на своих губах.

— И я люблю тебя, моя пара, — прошептал он в ответ. — Ты для меня все.

За это он получил еще один поцелуй, а затем еще дюжину, все они спускались по его груди, пока она не смогла выровнять свои бедра с его. Он удерживал ее, когда она наклонилась, чтобы принять его в свое тело. Сорча прикусила губу, наслаждаясь растяжением, когда опускалась на него.

Она двигала бедрами маленькими скользящими движениями, вбирая в себя еще немного, пока не оказалась вплотную к его бедрам. Рокочущее мурлыканье завибрировало в нем, заставив ее застонать, когда оно достигло ее груди.

Положив руки на его великолепную грудь, чувствуя, как бьется его сердце под ее рукой, она начала раскачиваться в медленном ритме.

— Это будет так здорово, — пообещала она ему шепотом. — У нас будет все.

— У меня уже есть все, что я хочу.

Она улыбнулась так широко, что заболели щеки.

— У нас будет жизнь, — сказала она. — Вместе.

— Да, — сказал он с шипящим вздохом, сильнее насаживая ее на свой член.

Сорча неподвижно замерла, пока он не взял себя в руки, затем снова начала свой медленный ритм.

— Наш собственный дом, близко, но вдали от всех. Только мы вдвоем.

— Все, что ты захочешь. Все.

— У нас будет своя кровать.

— Большая.

— Большая, — согласилась она, вращая бедрами во время следующего толчка вниз.

Орек обнажил клыки, сухожилия на его шее напряглись.

— Под самыми мягкими одеялами, — процедил он сквозь зубы. — Для тебя только самое мягкое.

— И когда мы захотим быть подальше от всех и вся, мы ускользнем в лес и займемся любовью под звездами. Точно так же, как сейчас. Это будет так хорошо.

И это было бы так — она чувствовала это в самой глубине себя, там, где лежали все ее надежды, стремления и интуиция. Она могла построить хорошую жизнь, потому что все, что ей нужно, было прямо здесь, у нее под руками.

Они бы сделали это. Вместе.

Руки Орека скользнули вверх по ее бедрам, пальцы обхватили талию, а большие пальцы скользнули по выступу ее клитора. Сорча резко вдохнула, когда он дразнил ее, прижимая клитор к основанию члена. Ее бедра опустились, ритм сбился, и хватка Орека усилилась.

Он поднимался навстречу ей с каждым толчком, и ее бедра дрожали, когда через нее пронеслось освобождение. Сорча запрокинула голову и закричала, насаживаясь на его пульсирующий член. Он встретил ее своим собственным ревом, пальцы погрузились в ее плоть достаточно сильно, чтобы остались синяки.

Его большой палец продолжал сводить с ума давлением на клитор, и один оргазм перетек в другой, удовольствие стало острым и сокрушительным. Она взвыла, вонзая ногти в его грудь.

С последним толчком Орек вошел еще глубже и кончил, заполнив ее до предела.

Бедра Сорчи продолжали двигаться, пока по ней прокатывались волны удовольствия. Она постепенно приходила в себя, тело окончательно истощилось.

Со вздохом Сорча наклонилась, чтобы укрыть его собой, как одеялом. Он обнял ее, крепко прижимая к своей груди, и она приложила ухо к груди и прислушалась к успокаивающему биению его сердца.

Ее веки отяжелели, когда Орек запустил пальцы в ее волосы. В конце концов, он натянул на них настоящее одеяло.

Целуя ее в макушку, он пробормотал:

— Приятных снов, моя пара.

Она напевала от счастья. Моя пара. Мне очень нравится, как это звучит.

26

Сорча проснулась с ощущением восхитительной боли в теле от того, что ее хорошо использовали. Она не сразу открыла глаза, но тепло ее мужчины, окружавшее с головы до ног, заполнило все ее чувства. Его кожа была теплой, Сорча сразу нашла то место на его груди, которое так любила, и зарылась туда лицом.

Нежное мурлыканье заурчало у нее под щекой, и большая рука забралась в кудри, перебирая их пальцами. Сорча поцеловала его прямо туда, где размеренно билось его сердце, прежде чем, наконец, открыть глаза и посмотреть на своего красивого полуорка.

Его взгляд был таким же мягким, как утренний свет, пробивающийся сквозь деревья, на лице не было морщин, а уголки губ слегка приподнялись. За последние несколько дней его поведение так изменилось, и когда она посмотрела в эти карие глаза, насыщенные, как мед, в утреннем свете, она увидела такое же глубокое, звучащее счастье, что бьется в ее собственной груди.

Повернувшись под одеялами, Сорча взяла его дорогое лицо в ладони и притянула к себе для поцелуя. Он замурлыкал ей в губы, и она почувствовала, как становится влажной под его руками и ртом.

Прошло много времени, прежде чем они снова расстались — даже голодного Дарраха, бродившего взад-вперед по их бокам, было недостаточно, чтобы разлучить их.

Наконец, Орек усмехнулся и перевернулся на спину, чтобы дотянуться до кармана своего рюкзака. Он вытащил морковку, чтобы успокоить Дарраха, который радостно зачирикал и унес свою добычу.

Сорча снова уютно свернулась в его тепле, когда Орек устроился рядом с ней, натянув одеяло, чтобы прикрыть ее обнаженное плечо от холода. Долгое время Сорча позволяла им оставаться в этом маленьком уголке мягкой тишины, обводя черты его лица кончиками пальцев. Ей нужно было спросить его снова, но слова не хотели приходить и нарушать этот идеальный момент.

Сегодня она увидит свою семью. Это принесло свою радость, и ее желудок скрутило узлом от волнения при мысли о том, что она наконец вернется домой. Во-первых, она никогда не хотела покидать свою семью, но теперь она не могла по-настоящему сожалеть об этом, не тогда, когда это привело ее к мужчине, смотрящему на нее сверху вниз, как будто она была всем его миром.

Она могла бы опьянеть от этого взгляда.

Но начиная с сегодняшнего дня, все изменится. Все будет по-другому. Она не вернется к своей семье прежней Сорчей. И ей нужно было еще раз убедиться, что он понимает, что его ждет.

Наконец, она заставила себя сказать:

— Орек, ты уверен? Насчет того, чтобы остаться?

Нежное раздражение витало в холодном утреннем воздухе.

— Ты не можешь избавиться от меня сейчас, моя пара. Я твой.

Она невольно улыбнулась, и потребовалось немалое усилие воли, чтобы вместе с этой улыбкой не наклониться для еще одного долгого поцелуя.

Вместо этого она сказала:

— Моя семья огромная, и в ней всегда шумно. Нас так много в доме, не говоря уже о конюшнях, и я просто не хочу, чтобы ты…

С грохотом Орек перекатился, чтобы подмять ее под свое большое тело. Его губы прижались к ее губам в обжигающем поцелуе, который почти стер слова из ее головы. Его рот проложил горячую дорожку вниз по шее, к груди, где он целовал и покусывал ее сиськи, превращая соски в твердые, выпуклые точки, которые он втягивал в горячий колодец своего рта.

— Я научусь, — сказал он, поочередно меняя грудь. — Ты хочешь быть рядом со своей семьей, а мне нужно быть с тобой. Так что мы пойдем к твоей семье.

Слова были идеальны, так идеальны были и его губы, когда он поцеловал чувствительную нижнюю часть ее грудей и начал дразнить ее ниже.

Но…

Со стоном Сорча вывернулась из-под него, вынырнув из гнезда одеял. Она схватила мех, чтобы завернуться в него, и повернулась к нему лицом. Взгляд, который он бросил на нее, был таким недовольным, что она чуть не рассмеялась, но внутри у нее все скрутило.

— Ты должен подумать с ясной головой, — настаивала она. — Мы больше не будем только вдвоем. У меня тоже есть обязанности. Ответственность. Возможно, жизнь здесь — не то, чего ты действительно хочешь.

Он схватил ее за икру, чтобы она не отодвинулась еще дальше, сохраняя хотя бы небольшой контакт между ними.

— Я остаюсь с тобой, — сказал он тоном, не терпящим возражений. — До тех пор, пока ты хочешь меня.

— Это должно быть то, чего ты хочешь. Это и твоя жизнь тоже, Орек.

— Почему ты решила оставить меня? — спросил он.

— Нет! — сморщившись, Сорча упала обратно на одеяла рядом с ним. — Я снова все порчу. Я просто… не хочу, чтобы ты пожалел об этом и передумал.

Я не хочу, чтобы однажды ты проснулся и понял, что я того не стою.

Его брови опустились, но в глазах было слишком много сочувствия, чтобы это действительно был хмурый взгляд. Он долго смотрел на нее, и Сорча попыталась не ерзать под этим проницательным взглядом.

Когда он заговорил снова, это был тот глубокий, рокочущий голос, которым он рассказывал истории, и он привлек ее внимание и удерживал прикованным к нему.

— Я никогда по-настоящему не принадлежал ни одному месту. Никому. Но Сорча, пара моя, я твой. Если быть частью твоего клана — это то, что я должен сделать, чтобы заполучить тебя, тогда я сделаю это. С радостью. Потому что теперь ты — моя жизнь.

Она хотела верить в это, хотела позволить своей любви к нему, которая вибрировала в пространстве между ними, заглушить все ее сомнения. Но все еще оставалась та часть ее души, похороненная глубоко под ребрами, которая видела всю эту надежду, обещание и любовь, и содрогалась от ужаса. Что произойдет, когда он устанет от ее семьи и возмутится, что они отнимают у нее так много времени? Что тогда почувствовало бы ее сердце, светящееся любовью?

Опустошение.

Что-то из этих эмоций, должно быть, отразилось на ее лице, потому что Орек потянулся, чтобы усадить ее к себе на колени.

— Что такое? — пробормотал он.

— Что, если меня недостаточно? — прошептала она онемевшими губами. — Что, если я не стою того, чтобы меня сохранить?

Сначала она подумала, что звук, вырвавшийся у него, был очередным мурлыканьем, но грохот был слишком неистовым, а тон слишком агрессивным. Она подняла на него взгляд и увидела, что он по-настоящему нахмурился, глаза потемнели от разочарования, когда он зарычал на нее.

— Ты стоишь всего. Любых перемен и жертв, — взяв обе ее руки в свои, он приподнял ее подбородок другой рукой, заставляя посмотреть на него, когда сказал: — Я должен был сказать тебе давным-давно. Орки иногда чувствуют притяжение супружеской связи к избранному. Если дать ей возможность развиться, орки сильно привязываются к своей паре. Это создает внутреннюю связь, нечто нерушимое.

Надежда, такая острая, что граничила с болью, сжала ее горло.

— А ты…?

— Я уже давно хотел, чтобы ты стала моей парой. Я думал, что если связь не завершится, я смогу отказаться от тебя, когда придет время. Но чем дольше я был с тобой, тем больше понимал, что никогда не смогу. К тому времени, как мы добрались до пещер, я понял, что потерян из-за тебя.

Он прижал обе ее руки, все еще заключенные в его, к своей груди, чтобы дать почувствовать, как там колотится его сердце.

— Ты моя пара, Сорча. Связь существует. Я чувствую это так же верно, как чувствую, как бьется мое сердце.

Она сглотнула пересохшим горлом, сумев только прохрипеть:

— Люди не…

— Я не человек. Возможно, я и не чистокровный орк. Но я весь твой, Сорча. Я не оставлю тебя. Никогда.

Слова проникли внутрь нее, сквозь кожу, в кровь и кости. Они действовали как тонизирующее средство от боли, притупляя все тревоги и сомнения, которые хотели, чтобы она оттолкнула все, что могло причинить ей боль, даже что-то такое великолепное, как Орек и жизнь с ним. Его слова унесли их прочь, и, наконец, Сорча вздохнула.

— Я так сильно люблю тебя, — поспешила сказать она. — Я полюбила уже давно, даже если не знала об этом, — она схватила его за толстое запястье, потянув вниз, чтобы прижать к своему сердцу. — У людей, может быть, и нет супружеских уз, но я чувствую тебя здесь.

Глубокие морщины прорезали его лицо, как будто ему было больно, но Сорча поняла. Тяжесть того, что произошло между ними, обещание того, что ждало впереди, было столь же ужасающим, сколь и прекрасным.

Она легонько поцеловала его в уголок рта.

— Почему ты не сказал? — прошептала она без упрека. Знание о брачных узах еще больше успокоило ее нервозность. Она слышала о других видах, испытывающих подобные чувства, таких как драконы, мантикоры и фейри. Она никогда бы не подумала такое об орках, но опять же, она, очевидно, вообще мало что знала о них.

Теперь у меня к нему еще так много вопросов.

Она не винила его за то, что он не рассказал. Это была его правда — говорить, когда он чувствовал, что пришло время.

— Я не хотел, чтобы ты чувствовала себя… обязанной, — был его ответ.

— Это не так. Орек, я хочу быть связанной с тобой. Я уже связана. Я твоя.

Его лицо расслабилось от облегчения.

— Тогда о чем мы спорим?

— Мы не спорим. Мы… — слова Сорчи замерли, когда он приподнял бровь, и ее беспокойство, наконец, ослабило хватку, сковавшую ее изнутри. Она рассмеялась от собственного облегчения. — Я не знаю. Я веду себя глупо.

— Не глупо, — сказал он, целуя ее волосы. — Если моя пара хочет заверений, я дам их ей. Столько, сколько ей нужно.

Он увлек ее обратно в меховое гнездо, целуя долго и глубоко, пока не нашел свое местечко между ее бедер. Он навис над ней своим большим телом, осыпая ее нежными поцелуями и прикосновениями, которые, несомненно, в мгновение ока сделали ее киску мокрой.

— Теперь, — промурлыкал он, — я собираюсь заверять свою столько, сколько она сможет выдержать.

Сорча могла только мычать в знак согласия, когда он спускался по ее телу и пировал. Ее волнение и нервозность исчезли под его поцелуями и ласками. Она позволила ему, как в тот момент, так и, возможно, на всю их жизнь, показать, что значит быть связанными судьбой как пара.

27

В то утро им не удалось выйти пораньше. Зная, что она очень скоро увидится со своей семьей, подспудная тревога, которая мучила Сорчу в течение нескольких недель, наконец-то ослабла. Вместо этого она наслаждалась последним тихим утром со своим полукровкой.

Они накормили друг друга завтраком, помогли одеться, и она заплела Ореку гриву, пока он играл с Даррахом на коленях. Это было мило и сентиментально, Сорча наслаждалась каждым моментом.

Солнце было уже высоко, когда они рука об руку отправились в путь. Чем дальше они шли, тем больше пейзажей узнавала Сорча. Она показала все хорошие места, где пряталась, играя в прятки со своими братьями и сестрами, где они с Коннором когда-то построили маленький форт, и широко улыбнулась, когда они наткнулись на озеро недалеко от семейного дома.

Она понятия не имела, что озеро — исток реки, которая течет на юг, в те дикие горы, где скрываются орки. Возможно, дело было в утренней сырости, но ей нравилась мысль, что она всегда была связана со своим полукровкой: что, возможно, так или иначе, ей всегда было предназначено найти дорогу вниз по реке к нему.

Когда солнце приблизилось к зениту, она начала узнавать каждое дерево и знала тот момент, когда они ступили на землю Брэдей. Каждый камень, каждая оленья тропа были более чем знакомы. Ей нравилось указывать на свои любимые места и рассказывать Ореку историю о каждом — именно там они повесили первые качели, а вон там — вторые, когда Коннор сломал первые. Вон там Найл упал с осла, которого украл из конюшни, чтобы попробовать поехать верхом за их отцом. А еще там были заросли ежевики, которые они собирали летом, целиком окрашиваясь в фиолетовый цвет.

Орек слушал с легкой улыбкой на губах, задерживая взгляд на каждом месте, которое она указывала. То, что он здесь, на ее месте, переполняло ее сердце радостью.

Мне не терпится показать ему все.

Они обогнули высокую гряду валунов, усеянную нацарапанными рисунками и случайными каменными скульптурами, и у Сорчи перехватило дыхание.

Чуть впереди, на лугу рядом с домом семьи Брэдей, прислонившись спиной к дереву, сидела ее сестра Блэр и читала. Их младшая сестра, Кили, бегала кругами вокруг нее и дерева, распевая бессмысленные стишки, чтобы побудить Блэр погнаться за ней.

Темно-русые кудри Кили взметнулись, когда она в следующий раз обогнула дерево, и затормозила в траве. Откинув волосы с больших глаз, она ахнула.

— СОРЧА!

Блэр подняла взгляд.

— Сорча! — взвизгнула она, и затем обе девушки бросились к ней.

Тяжесть спала с ее плеч, и Сорче потребовалось мгновение, чтобы понять, что с нее снимают рюкзак. Орек держал его за лямки, выражение его лица смягчилось, когда он сказал:

— Иди.

Лицо Сорчи расплылось в широкой улыбке, давая волю слезам, которые она сдерживала с первых дней путешествия на север. Они хлынули из ее глаз, когда она побежала к своим сестрам.

Они набросились на нее своими маленькими телами, возбужденно визжа и заливаясь слезами. Из носа Кили уже текло, лицо стало красным и влажным от слез, но Сорче было все равно. Она упала на колени и позволила Кили уткнуться ей в шею, девочка икала от рыданий. Другой рукой Сорча обхватила Блэр, изо всех сил прижимая к себе обеих сестер.

Девочки гладили ее по волосам и прикасались к лицу, снова и снова спрашивая, действительно ли это она, где она была, почему оставила их.

— Тебе нельзя уходить! — причитала Кили, вцепившись в плащ Сорчи своими маленькими кулачками, как будто она снова попыталась бы уйти, если бы та не держалась.

— Я знаю, мне жаль, — успокаивала Сорча. — Но я вернулась к тебе так быстро, как только смогла.

На другом конце луга с грохотом распахнулась тяжелая входная дверь, и Сорча подняла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как разлетелся мамин фартук, когда она выбегала из дома. Она обвела пытливым взглядом луг, прежде чем заметила девочек, навалившихся на Сорчу.

Эйфи взвизгнула, такого звука Сорча никогда раньше от нее не слышала, ее руки затрепетали в воздухе.

— Сорча! — воскликнула она. Она уронила половник и кастрюлю, которые держала в руках, и побежала нчереза луг, крича через плечо:

— Кьяран! Кьяран, это Сорча!

Прошло всего одно мгновение, а затем Эйфи обхватила лицо Сорчи ладонями. Сорча вдохнула полные легкие знакомых запахов матери: сахарной пудры и меда, лимона и лаванды. Ее руки были сухими и дрожали, кудри были собраны на макушке лентой, и Сорче показалось, что седины стало больше, чем она помнила.

Эйфи провела руками по лицу дочери, как будто хотела убедиться, что она реальна. Сорча не упустила ни новых морщинок, залегших под глазами матери, ни темных полумесяцев, обрамлявших их.

— Мама, — выдохнула Сорча, ее сердце было так полно радости и облегчения, что стало больно.

Лицо Эйфи сморщилось, а затем она оказалась на земле со своими дочерьми, обнимая их, пока они плакали.

— Сорча, Сорча, моя дорогая, — лепетала она, покрывая влажными поцелуями лоб Сорчи.

Все, что она могла сделать, это держаться, когда ее семья присоединилась к рыдающей куче на лугу. Следующими вышли Калум и Мэйв, потрясенно посмотрев друг на друга, прежде чем кинуться посмотреть, в чем дело. Прошли годы с тех пор, как Сорча видела Мэйв взволнованной, но даже ее надменная сестра с облегчением упала на землю, обнимая Сорчу.

Коннор и Найл бежали от дома, неся с собой новые слезы — последнее, что она знала, они были в столице по рыцарским делам. Коннор оторвал ее от земли и закружил в своих объятиях. Найл поцеловал ее в щеку и расхохотался, его темные глаза округлились от шока.

Наконец, их отец Кьяран выбежал со стороны конюшен, его румяное лицо выделялось на фоне светлых пепельно-русых волос, в которых начинала появляться седина. Слезы заблестели в его глазах, когда он провел руками по лицу и рукам Сорчи, ища повреждения.

— Сорча… — он задохнулся, едва в силах встретиться с ней взглядом, когда заключил ее в сокрушительные объятия.

— Привет, папа.

Сорча крепко обняла его, от его подстриженной бороды исходил сильный запах сандалового мыла.

Руки всех размеров касались ее спины и волос, ее семья хотела убедиться, что она настоящая. Они держали ее за плечи и передавали друг другу, чтобы те целовали в щеки или игриво дергали за кудри.

У нее закружилась голова от радости, от облегчения у нее навернулись слезы.

Я дома.

Тяжелая, теплая рука, наконец, опустилась ей на плечо, и это не мог быть никто, кроме Кьярана. Когда она повернулась, чтобы посмотреть на него, его брови были низко сдвинуты, и она смотрела не на своего отца, а на сэра Кьярана, рыцаря королевства.

— Что случилось, Сорча? — спросил он, его взгляд стал острым, как меч на его бедре. — Это не похоже на тебя — убегать.

Судьба, с чего начать.

— Я не убегала, — сказала она. — Я была…

— Отец, — голос Найла понизился, в нем ясно слышалось предупреждение.

Семья, как один, посмотрела на Найла, обнаружив, что он смотрит на деревья, и проследила за его взглядом. Сердце Сорчи подпрыгнуло, когда она увидела Орека, стоящего там, где она его оставила, с их рюкзаками у ног. Он наблюдал за происходящим с нейтральным спокойствием, оставаясь до сих пор незамеченным.

Начни с него, с лучшей части всего этого.

Ее отец и старшие братья выругались, руки потянулись к оружию.

— Нет! — Сорча взвизгнула, хлопнув Коннора по руке.

Он уставился на нее так, словно она сошла с ума.

Ей потребовалось время, чтобы вырваться из круга семьи, и сначала она подумала, что мать не отпустит ее руку, лицо ее посерело от беспокойства. Наконец, Сорча высвободилась и сделала шаг назад в направлении Орека, хотя и стояла лицом к лицу со своей семьей. Она боялась, что, если отвернется, это подтолкнет их, учитывая настороженные, почти дикие взгляды, которые отец и братья бросали на Орека поверх ее головы.

— Я отвечу на все ваши вопросы. Но сначала познакомьтесь с Ореком, — она повернулась, чтобы посмотреть на него через плечо, и мягко улыбнулась. — Он спас меня, — протянув к нему руку, сказала Сорча.

У Орека по спине побежали мурашки, когда старшие мужчины Брэдей нахмурились, глядя на него. Он подошел и взял руку Сорчи, несмотря на их подозрительные взгляды, потому что никогда бы не отказал своей паре. Ее рука легко скользнула в его, и она потянула его встать рядом с ней перед ее семьей.

Орек сохранял открытую позу, выражение его лица было спокойным. Он знал, какое зрелище, должно быть, представляет собой один, но здесь, рядом с их потерянной дочерью и сестрой, это должно было быть шокирующим.

Отец и два старших брата выглядели именно так, как Орек представлял себе человеческих рыцарей — крепкие плечи, коротко остриженные волосы и мечи, привязанные к бокам. Хотя они не носили кольчуг, у обоих братьев были кожаные поножи и наручи, их туники были окрашены в темный красно-коричневый цвет с эмблемой черной лошади на груди. Все трое встали в стойку, положив руки на рукояти. У Орека зачесались ладони в поисках топора.

Он не отводил от них глаз, когда Сорча начала объяснять, где она была. Именно упоминание о работорговцах наконец привлекло внимание ее отца, и он с ужасом наблюдал, как она описывала, как на нее напали и увезли на юг. Ореку пришлось подавить нарастающее в груди рычание. Она уже рассказывала ему подробности и свои подозрения раньше, но они все еще разжигали в нем ярость, которая, если ее не сдерживать, могла разгореться быстрее и жарче летнего лесного пожара.

Если я когда-нибудь доберусь до этого гребаного…

— Но здесь? Так далеко на севере? — пробормотал отец, казалось, неспособный согласовать ее историю с тем, что, как ему казалось, он знал.

— У меня есть несколько идей… — Сорча постучала носком ботинка по земле, явно не желая обсуждать эту часть своей истории. Она поделилась с ним своей теорией о том, что сын лорда Дарроу, Джеррод, возможно, был тем, кто продал ее работорговцам. Все остальное не имело смысла, сказала она, и время было выбрано самое подходящее. Схвачена всего через несколько дней после того, как она отвергла его ухаживания? Это, конечно, было подозрительно.

— И какую роль во всем этом играет орк? — спросил один из братьев, недоверчиво поджав губы. Это был брат с более темным цветом кожи, с кудрями, как у Сорчи, но коротко стриженными. Найл, подумал он.

— Орек спас меня, — сказала Сорча. — Но я как раз к этому и подхожу.

У него мурашки побежали по коже, чувствуя столько взглядов, любопытных и подозрительных, оценивающих и настороженных, скользящих по каждой части его тела, которую они могли видеть — от грубых мозолистых рук до заостренных ушей с единственной золотой серьгой, до лоскутного одеяния из мехов и кожи, которое он носил.

Его ботинки были перепачканы грязью, лицо покрыто шрамами, а кожа зеленая.

Не такой мужчина, какого они ожидали, что Сорча приведет к ним домой.

Брачные узы натянулись внутри него, стремясь установить связь со своей женщиной. Как будто она сама была сородичем-орком и могла почувствовать притяжение, Сорча взглянула на него и улыбнулась, ободряюще сжав его руку.

Это было утешением, но не осталось незамеченным.

Отец выпрямился во весь рост — все еще едва доставая Ореку до плеча. Старшие братья инстинктивно последовали за отцом, слегка наклонившись вперед при виде возможной угрозы.

Воздух на лугу дрогнул, плечи напряглись, когда Орек встал рядом с Сорчей. Она продолжала рассказывать о том, как ее привели в лагерь Каменнокожих, но он сомневался, что ее отец и братья слышали. Их внимание было приковано к руке Сорчи, которую он держал в своей, к тому, как время от времени она касалась его руки другой рукой в жесте привязанности.

Зверь внутри него заскрежетал зубами, провоцируя их на попытку. У него не было намерения сражаться с ее семьей, но он не расстался бы с ней.

— Это енот? — вопрос младшей сестры — Блэр, подумал он, — снял напряжение, когда все взгляды устремились на пушистую мордочку, выглядывающую из-под капюшона Орека.

— Даррах — это детеныш енота, еще щенок, — ответил Орек, вытаскивая его, чтобы показать младшим девочкам.

Они ворковали и протягивали Дарраху пальцы, чтобы он их понюхал.

— Он ужасно большой для малыша, — сказала ему Блэр.

— Это потому, что он толстый, — пробормотала Сорча.

— Упитанный, — поправил Орек.

Он краем глаза наблюдал за взрослыми, когда девочки Брэдей восторгались енотом, и Даррах старался быть как можно более очаровательным, держась за их пальцы своими маленькими лапками.

Отец и братья продолжали хмуриться, но исходящая от них угроза ослабла. Орек не смог бы так долго прожить в клане орков, не научившись распознавать мельчайшие нюансы выражений лиц. Это могло означать разницу между уклонением от удара и повторно разбитым носом.

Хотя отец и братья все еще выглядели недовольными его присутствием, они были готовы посмотреть, чем все это закончится.

До тех пор, пока они не попытаются разлучить его с парой, он будет продолжать позволять им думать, что у них есть какое-то преимущество.

Еще через несколько минут младший мальчик и старшая девочка — Калум и Мэйв — тоже начали проявлять интерес к Дарраху. Щенку понравилась ласка, и он радостно запрыгнул на плечо одной из девочек. Малышки завизжали от восторга, когда Даррах вскарабкался ей на голову.

Пока младшие смеялись, отец выпрямился, уперев руки в бедра, чтобы посмотреть на Сорчу и Орека.

— Что ж, давайте отведем вас внутрь и послушаем остальное. Особенно о том, как ты оказалась здесь с…орком.

— Полуорк, — он встретил оценивающий взгляд отца Сорчи, отказываясь дрогнуть или отступить.

Брови отца поползли вверх, но в остальном он остался равнодушен к этому лакомому кусочку информации.

Затем мать взяла инициативу в свои руки, обняв Сорчу и крепко прижав к себе.

— Да, внутрь, мы поужинаем пораньше, и ты нам все расскажешь. И мы тебя немного откормим — посмотри, какой худой ты стала!

И с этими словами их захлестнула волна болтовни и вопросов, они остановились только для того, чтобы забрать свои рюкзаки. Орек был бы оставлен позади накатывающей волной семьи Брэдей, если бы Сорча крепко не держала его за руку. Он был рад контакту, сосредоточившись на тепле ее ладони, прижатой к его, чтобы отключиться от всех звуков и незнакомых запахов.

Короткая прогулка была потрачена в основном на то, чтобы убедить мать, что они на самом деле хорошо ели, хотя ее мать продолжала недовольно хмыкать из-за состояния ее щек. Сорча переносила это с нежным раздражением.

Она позволила Ореку насладиться видом дома семьи Брэдей.

Усадьба Кары и Анхуса и города, в которые его приводила Сорча, были его самым большим опытом с человеческими жилищами. Каким бы он ни представлял дом семьи Брэдей — маленьким, тесным или изолированным, — он определенно ошибался.

Дом представлял собой высокое каменное сооружение с башенкой в северо-западном углу. Толстые побеги плюща цеплялись за стены, обвивали окна и цветочные ящики, до краев наполненные поздними цветами. Окна с ромбовидным рисунком в свинцовых переплетах были открыты, впуская легкий послеполуденный ветерок, наполняющий окружающий воздух сытными запахами готовящейся пищи.

Это было по меньшей мере трехэтажное здание с большой арочной двойной дверью впереди. Декоративные узоры были выгравированы на камне вокруг дверного проема, а над ним была прикреплена статуя гарцующих лошадей. Дом был в три или четыре раза больше усадьбы Кары и Анхуса и, вероятно, намного старше, камни закруглились от времени, а плиты, которыми был вымощен передний двор, сильно истерлись. Синяя металлическая крыша нависала над камнями и расширялась с восточной стороны, прикрывая обширную рабочую зону.

Дальше Орек увидел конюшни, о которых так много говорила Сорча. Он предположил, что это будет похоже на сарай, в котором они жили у Кары и Анхуса, но снова ошибся.

Если дом был большим, то и конюшни были огромными. Раз в пять длиннее, со скатной крышей, которая говорила о втором уровне, конюшни уходили вдаль. Через пять раздвижных дверей амбара сновали дюжина людей и еще больше лошадей, направляясь к огороженным загонам, окружающим конюшни, или к расчищенному полю на западе.

Множество других зданий меньшего размера усеивали территорию: мастерские и кузницы, кухни и казармы, а также небольшие загоны с другим домашним скотом, таким как козы, овцы и ослы.

У Орека перехватило дыхание.

Он никогда не представлял, что ее дом, по сути, был городом сам по себе.

Его нос пытался разобраться в мириадах ароматов, вызывавших головную боль в глазах. Он был благодарен, когда они вошли в дом, избавившись от запахов лошадей и промышленности. У него едва хватило времени оценить то, что он впервые оказался в человеческом доме, прежде чем их провели в то, что, как он предположил, было гостиной.

Дом был полностью отделан темной, богатой древесиной, отполированной до блеска. Примерно выше пояса стены были покрыты белой штукатуркой, и многие из них были украшены картинами в рамах и гобеленами. Латунные бра, стратегически установленные вдоль стен, не давали комнатам быть слишком темными, и Орек обнаружил, что кажется, будто все взгляды на портретах следят за ним, когда они проходят по дому.

Он поставил рюкзаки туда, куда указала мать дрожащими руками, и последовал за Сорчей к дивану, заваленному подушками. Эта комната выходила окнами на юг, и в нее попадала большая часть послеполуденного света. В комнате было полно мягких стульев, диванчиков и подушек, обитых тканью и расшитых в насыщенных драгоценных оттенках. Каменный камин занимал большую часть восточной стены, каминная полка была завалена безделушками, в основном какими-то лошадьми.

Семья расселась в комнате, и хотя мест было много, все равно казалось, что комната переполнена людьми, ждущими продолжения истории Сорчи.

Она потянула его вниз, чтобы он сел рядом с ней, диван зловеще заскрипел под его весом. Орек замер, в ужасе от мысли, что мебель может сломаться под ними.

Он слушал вполуха, стараясь не дышать слишком часто, когда Сорча рассказывала о том, как Орек нашел ее в лагере и они совершили побег.

Она закончила рассказывать свою историю, когда день клонился к закату и тени становились длиннее. Все это время перед ними стояли тарелки с маленькими закусками — ломтиками хлеба, мяса и сыра, миски с отвратительными штуками, которые Сорча называла оливками, и даже горсть ее любимой кураги. С полным ртом оранжевых фруктов она рассказала об их переправе через реку и битве с работорговцами. Она превозносила храбрость Орека во всем этом, особенно в его битве с Сайласом.

— Я думала, что потеряла его, но мне удалось его вытащить, — сказала она, подмигнув, заставив своих братьев и сестер улыбнуться. Все они восхищенно смотрели на нее, даже те, что постарше. По мере развития сюжета братья начали смягчаться, более светлый из них, Коннор, старший мужчина, даже бросил благодарный взгляд на Орека, услышав, как он защищал Сорчу.

Она рассказала им о Каре и Анхусе, и хор голосов единодушно согласился с предложением матери послать что-нибудь в благодарность за их помощь.

— Мы пошлем им лошадь, — заявила ее мать с решительным кивком.

— Ты не можешь отправить целую лошадь, — усмехнулась надменная сестра. Мэйв.

— Я могу и сделаю. Все, что угодно, ради моего первенца, — она ласково потрепала Сорчу по веснушчатой щеке. — Завтра выберешь лошадь, и мы отправим ее им.

— Да, мама, — сказала Сорча с усмешкой.

Когда она добралась до пещер в своем рассказе, она рассказала все о горячих источниках, но не о том, что они с Ореком там делали. Фактически, с этого момента ее история стала гораздо менее подробной. Возможно, это было менее захватывающе, чем первые этапы их путешествия, но это были лучшие дни в жизни Орека.

Тем не менее, он был благодарен, что она не стала разглашать подробности, желая сохранить их в тайне. Он не упустил из виду, как родители, старшие братья и сестры обменялись взглядами друг с другом, отметив перемену в рассказе Сорчи.

Ее рассказ подходил к концу, когда она рассказала о том, как узнала пейзаж и поняла, что почти дома.

Звенящая тишина заполнила пустоту, когда она закончила, ее семья моргала, глядя на них, когда правда обо всем, что произошло, впитывалась, как вода в измученную жаждой почву. В их глазах засиял новый свет, как будто все они наконец поверили, что Сорча действительно сидит перед ними, вернувшись.

Все заговорили одновременно, выкрикивая вопросы, и Сорча рассмеялась, махая руками в знак капитуляции.

— Судьба, по очереди, вы стая койотов!

Резкий свист заставил всех замолчать, и семья посмотрела на отца, который прислонился к каминной полке. Его взгляд был серьезным, когда он смотрел на свою дочь, крутя трубку между пальцами.

— Мы должны немедленно рассказать об этом лорду Дарроу. Работорговцы в Дарроуленде — этого нельзя терпеть. Нам нужно…

— Что им нужно, так это поужинать и хорошенько выспаться, — сказала мать, поднимаясь со стула. Она подмигнула Сорче. — Приготовила твое любимое блюдо, милая. Как будто я знала, что ты будешь дома к ужину.

Взгляды матери и Сорчи потупились.

— Ты делала это почти каждый день, — пробормотала Мэйв.

— Это сработало, не так ли?

— Эйфи, — уговаривал отец, — это важно. Это не может ждать.

— Может. Отправь всадника к Дарроу, сообщи ему, но дай им несколько дней отдохнуть. Они только что вернулись.

Мать и отец смотрели друг на друга через всю гостиную, между ними шел безмолвный разговор, пока, наконец, отец натянуто не кивнул.

— Поужинаем, немного отдохнем, а потом поедем в Дундуран.

Мать махнула рукой в знак согласия, прежде чем повести детей в другую часть дома. Орек забрал Дарраха у самой маленькой девочки, когда она проходила мимо, благодарный за то, что ему снова стало уютно от легкого пушистого веса щенка в руке.

Сорча встала, потянув Орека за собой. Потирая его руку, она внимательно посмотрела на него и одними губами спросила:

— С тобой все в порядке?

У Орека перехватило горло под острым взглядом ее отца, и он кивнул.

Он позволил ей тащить себя дальше, вглубь дома. Аппетитные запахи стали гуще, и они прошли мимо огромной каменной кухни, тепло от печей струилось в холл. К стропилам были подвешены для просушки пучки трав, а над зажженным очагом булькали подвешенные горшки. Рядом горела оранжевым светом печь, и мать остановилась, чтобы надеть пару толстых перчаток и взять инструмент с плоской частью впереди, чтобы вытащить свежую буханку хлеба.

Орека провели в помещение, которое, должно быть, было семейной столовой рядом с кухней. Длинный стол, окруженный разномастными стульями, был уставлен фаянсовыми тарелками. В двух маленьких вазах стояли увядшие полевые цветы и веточки лаванды.

Все братья и сестры с легкостью находили места, что говорило о том, что они сидят на одном и том же месте каждый прием пищи. Сорча провела их в дальний конец зала, где села рядом с Коннором и жестом пригласила Орека сесть на стул рядом с ней. Тот тоже заскрипел, когда он усаживался.

Но вскоре шум стих, когда мать и Мэйв внесли дымящиеся кастрюли и подносы с едой. Даже голодное урчание желудка Орека не заглушало шума семьи Брэдей, набросившихся на еду.

Приличное время спустя, наконец, тарелки у всех были полны еды.

— А енотам разрешается есть за столом? — спросила Блэр с другого конца стола, с удовольствием наблюдая, как лапа Дарраха шарит по столешнице в поисках тарелки Орека.

— Он поднимет шум, если ему ничего не дать, — засмеялась Сорча.

Отец Сорчи заворчал, но Орек постоянно давал малышу тушеную морковь и хлеб, благодаря чему Даррах был счастлив и спокоен у него на коленях.

Ужин быстро превратился в череду вопросов. Исчезла структура упорядоченного рассказа Сорчи, последовательно описывающего события их путешествия. Вопросы сыпались со всех сторон, например, что они ели, какие города видели и где нашли Дарраха. Самая маленькая, Кили, очень серьезно отнеслась к выяснению всего, что Орек знал о сиренах. Самый младший мальчик, Калум, спросил о птицах, которые залетали так далеко на юг, и знает ли Орек что-нибудь об их миграционных маршрутах. Коннор хотел знать, на что похожа жизнь в клане орков, а Найл хотел знать, правда ли, что оркцессы такие же большие, как самцы.

Вопросы кружились вокруг него, увлекая его вниз, как подводное течение, и заставляя задыхаться. Сорча постаралась ответить на все возможные вопросы, но им удалось приступить к ужину только после того, как мать сказала всем оставить их на некоторое время в покое, чтобы они поели.

Для Орека это был медленный процесс, вилка и ложка были не по размеру для таких рук, как у него. Он бережно держал серебро, опасаясь, что оно сломается пополам без особых усилий. Краем глаза он наблюдал за Сорчей, которая использовала тот или иной прибор для разных блюд. Орки не были варварами, у них были ложки и вилки, но они не испытывали потребности в большом их количестве. Привыкший держать миску перед лицом, он был вынужден есть маленькими, размером с вилку, кусочками, оставляя тарелку на столе.

Он чувствовал, что за ним наблюдают разные братья и сестры, особенно оценивающий взгляд Мэйв, но он старался не обращать на них внимания, набивая живот теплой лапшой и мясом, и надеясь, что это немного расслабит его внутренности.

Когда с наступлением ночи в доме стало темно, зажгли свечи, и мать позаботилась о том, чтобы желудки каждого были полны до отказа кусочком теплого яблочного пирога. Несмотря на то, что Орек не слишком любил сладкое, он съел все, ему понравилась пряная корица и теплая маслянистая корочка.

Он был благодарен, когда мать отправила младших спать и решила, что Ореку и Сорче тоже лучше идти. День принес так много, и он видел, как каждый долгий час тяготел на лице его пары, как ее глаза затуманивались в сгущающейся ночи.

— Ты еле стоишь на ногах, — заметила мать, заправляя прядь кудрей Сорчи за ухо.

Сорча получила долгие объятия и быстрые поцелуи, когда братья и сестры проходили мимо, направляясь наверх, в свои комнаты. От Коннора и Найла Орек получил крепкие рукопожатия.

— Спасибо тебе за то, что вернул мою сестру в целости и сохранности, — сказал Коннор.

Орек кивнул.

После того, как они забрали рюкзаки и Дарраха, настала их очередь подниматься наверх.

— Я могу приготовить южную спальню. Или башенную комнату, если так будет удобнее, — предложила мать, когда они с отцом последовали за ними к лестнице.

— Орек будет спать со мной. Он… он мой.

Заявление было встречено удивленным молчанием, и, обернувшись, они увидели, что ее родители уставились на них с разинутыми ртами. Губы матери сжались, а отец снова покраснел.

— Сорча, я не думаю… — попытался отец.

— Мы были вместе в дикой местности больше месяца, папа, — мягко напомнила она ему.

— Да, но…

— Мы просто не думаем…

Чувствуя, как Сорча напряглась, Орек сделал полшага вперед, привлекая внимание ее родителей.

— Быть с вашей дочерью — высшая честь в моей жизни, — сказал он им. — Ее счастье и безопасность — все, что для меня важно.

Родители ошеломленно уставились на него, и Сорча воспользовалась случаем, чтобы подтолкнуть их вверх по лестнице. Любопытные глаза выглядывали сквозь приоткрытые двери, когда они шли по узкому коридору к последней двери справа.

Она была открыта, в маленьком камине уже горел огонь. Сама комната была небольшой, возможно, всего в два раза больше стойла, которое они делили в сарае Кары и Анхуса, и была обставлена кроватью, покрытой толстым стеганым одеялом, с резным дубовым изголовьем, сундуком с резными узорами, полками, набитыми книгами и безделушками, письменным столом, стулом и плетеным ковриком. Когда они были вдвоем внутри, там почти не оставалось свободного места.

Сорча провела его внутрь, и он поставил рюкзаки на единственный свободный участок пола, когда она закрыла за ними дверь.

Она прислонилась к ней, испустив порывистый вздох облегчения. Взгляд, который она бросила на него широко раскрытыми глазами, был полон усталого веселья.

— Мы выжили, — тихо рассмеялась она.

— Едва ли.

— Ты очень хорошо справился. Я знаю, что их много.

— Они счастливы, что ты вернулась, — было очевидно, как сильно семья ее обожает. Наблюдая за ними сегодня, он понял, что им не хватало части семьи, и Сорча идеально подходила для этого. Они снова были целы.

По крайней мере, Орек понимал это. Сорча его тоже сделала целым.

— Как у тебя дела? Я уверена, у них будут еще вопросы.

— Ты хорошо подготовила меня.

Ее улыбка стала шире, и она встала, чтобы пересечь комнату и подойти к нему — всего два шага. Его руки легко обняли ее, притягивая ближе. Ему нравилось быть здесь, в ее комнате. Да, она была маленькой, но тут было тихо и пахло ею, пусть и слабо.

— Спасибо, что привел меня домой.

— Все, что угодно, моя пара, — пробормотал он ей в губы.

Сорча обвила руками его шею, и Орек поднял ее, оставив пальчики ее ног болтаться, когда крепко поцеловал ее. Слишком уставшие для большего, они удовлетворились поцелуями и мягкими прикосновениями, снимая одежду. Было странно думать о том, что этим утром они зашнуровывали тот же самый корсет, и насколько другой была обстановка, когда он его расшнуровывал.

Сорча достала из сундука мягкую ночную рубашку. Это была красивая вещь с пышными рукавами и лентой, идущей вдоль низкого выреза. В мягком свете камина она была почти прозрачной, позволяя ему мельком увидеть ее бедра и темные волосы между ними.

Он не был уверен насчет кровати, когда она потянула его к ней, вспомнив скрип всей остальной мебели.

— Мы могли бы сделать гнездо, — предложил он. Половицы вряд ли беспокоили бы его после жизни на земле.

— Может быть, завтра. Сегодня мне нужна кровать, — она откинула слои постельного белья и похлопала по пустому месту, которого, казалось, было недостаточно для его тела.

Устроив Дарраха с подушкой и одеялом на стуле рядом с кроватью, Орек осторожно забрался под одеяло. Кровать прогнулась под его весом, но успокоилась, как только он устроился.

Когда он лег, для нее осталось мало места, но Сорча только счастливо замурлыкала, натягивая на них одеяло и укладываясь рядом с ним. Она почти полностью лежала на нем, положив голову ему на грудь и переплетая свои ноги с его, но Орека это устраивало. Если в спальных помещениях тесно, он справится, если это означает прижимать к себе свою пару.

Сорча заснула почти сразу, дыхание стало ровным и мягким, но Ореку потребовалось гораздо больше времени, несмотря на навалившуюся на него усталость. В доме стало тихо. Слишком тихо. В ночном лесу было много звуков и время от времени дул прохладный ветерок.

Стараясь не толкать ее, Орек вытащил из своего рюкзака один из мехов и накинул на них, не для тепла, а для веса и запаха. Он поднес меха к носу, успокоенный знакомым ощущением и ароматами.

Он наконец смог успокоиться, когда Сорча удовлетворенно замурлыкала во сне, прижавшись к нему и находясь в безопасности в своей постели.

28

Орек проснулся с волосами своей пары во рту, запутавшимися в его пальцах. Тем не менее, он был рад этому, знакомый запах и мягкость не давали ему резко взбодриться от окружавшей его странности. Четыре стены. Неподвижный воздух. Кровать, которая скрипела при каждом движении.

Он проспал несколько часов: серый рассвет просачивался через два окна комнаты, заливая ее бесцветным сиянием.

Орек осторожно выбрался из-под своей уставшей спутницы и снова уложил ее, плотно укрыв мехом. Она свернулась калачиком на теплом месте, которое он оставил, и вздохнула.

Сорча спала не самым чутким сном, но обычно она бы проснулась от этого. Его пара была измотана путешествием и воссоединением, и он знал удовольствие от возвращения с долгой охоты, чтобы наконец снова выспаться в своей палатке.

Ее лицо во сне было таким совершенным, что он просто должен наклониться, чтобы поцеловать ее в щеку. Тепло, безопасно и она спит — он мог быть более чем доволен этим.

Орек надел чистую рубашку и бриджи, а затем сапоги и куртку, но оставил другую кожаную одежду. Это заставило его почувствовать себя странно раздетым, уязвимым, и у него зачесались руки пристегнуть хотя бы топорик к боку. Но это был дом ее семьи. Здесь не было никакой опасности.

И все же ее похитили работорговцы прямо за ее дверью.

Он остановился на своем охотничьем ноже, надежно спрятанном в ножнах на поясе.

Схватив Дарраха, он тихо вышел из комнаты и прошел по коридору мимо всех остальных закрытых дверей. Его шаги были бесшумными, когда он спустился на первый этаж, обнаружив, что там тоже тихо и неподвижно.

Хотя…

Из глубины дома до него донеслось шарканье и недовольное ворчание.

Он стоял у входной двери, не зная, что делать. Он хотел еще раз прогуляться по окрестностям без стольких человеческих глаз, сориентироваться и, возможно, найти что-нибудь поесть для Дарраха, чтобы тот снова не был таким голодным за столом. Аромат леса и ощущение ветерка на его коже также были соблазнительными.

Вскоре к нему в дверях присоединился один из братьев, младший мальчик, Калум. Он удивленно поднял голову, когда увидел Орека, его глаза расширились, когда множество странных вещей, которые он нес, запрыгали в его руках.

Из всех ее братьев и сестер этот был больше всего похож на Сорчу. У них были схожие тугие завитки каштановых волос, и в отличие от других братьев и сестер, у которых веснушек было всего несколько на носу и щеках, у Калума и Сорчи у обоих они были по всему лицу и на груди.

Мальчик был уже не совсем ребенком, слишком высоким и поджарым, но все еще не взрослым. Если судить по его братьям и отцу, ему еще предстояло немного подрасти в плечах и, вероятно, он прибавил бы в росте.

— О, доброе утро, — сказал мальчик, с любопытством моргая.

— Доброе утро.

— Вы тоже рано встаете?

— Да.

— Вчера я понял, что вы опытный следопыт, — сказал он, застав Орека врасплох.

— Да, так и есть.

— Хотите пойти со мной? — он показал все, что у него было, — громоздкую кучу книг, инструментов и хитроумных приспособлений.

— Я изучал дикую природу у озера. Я считаю, что рассвет — лучшее время для наблюдений. Я был бы признателен вам как человеку леса за вашу помощь.

Настала очередь Орека удивленно моргнуть.

Даже в сером свете рассвета он мог видеть, когда щеки мальчика начали покрываться румянцем.

— Я… я имею в виду, если вам больше нечем заняться…

— Хорошо.

Завоевание своего места здесь, в клане Сорчи, началось со знакомства с ее семьей. Он предположил, что для начала неплохо было бы завести дружбу с одним из младших братьев. И еще ему хотелось выбраться на улицу.

— О, о! Отлично! Что ж, тогда следуйте за мной.

Широко улыбаясь, мальчик вывел его через парадную дверь в туманное утро. Орек предложил понести что-нибудь из странного ассортимента вещей Калума, и ему с радостью вручили несколько книг и складную удочку. Он восхищался хитроумным устройством, в то время как Даррах запрыгнул мальчику на плечо и защебетал, отчего ухмылка Калума стала еще шире.

— Очаровательно, — сказал Калум, хлопнув Дарраха по носу. — Итак, Орек из Клана Каменной Кожи, что вы можете рассказать мне о миграционных путях южных лосей?

Сорча перевернулась на спину и с наслаждением потянулась, широко зевая. Она согнула и пошевелила пальцами ног, чувствуя, как по коже скользит знакомая мягкость постельного белья.

Я дома.

Мысль была сладкой, как сироп, и она счастливо вздохнула. Надеюсь, сегодня они…

Распахнув глаза, Сорча села и обнаружила, что она одна в своей комнате. Как и в любой другой раз, когда она просыпалась здесь. Пульс участился, подступила тошнота, когда у нее возникла тошнотворная мысль — было ли все это просто сном?

Ее пальцы сжались в кулаки, и, наконец, ее дезориентированный разум пришел в себя. На нее накинут один из больших мехов Орека, и оба их рюкзака стояли там, где он их оставил, рядом с кроватью. Подушка Дарраха была пуста, но на ней все еще виднелся след от его пушистого тела.

Прижав руку к груди, она приказала своему бешено бьющемуся сердцу успокоиться. Не сон.

Она не могла избавиться от чувства сюрреализма, оглядывая свою комнату. Я дома. И я привела с собой полуорка.

Ее живот сжался, не только от утреннего голода, но и от волнения. Она хотела показать ему все.

Наконец, вскочив с кровати, Сорча поняла, что маленький очаг остыл, а в окна льется яркий утренний солнечный свет. Судьба, она не спала так долго уже… давно.

В том, чтобы снова надеть свою одежду, была своя маленькая радость. Ее бриджи нуждались в более плотной шнуровке после всех прогулок и ужинов, состоящих из овощного супа, но они по-прежнему были привычной текстуры и веса. Ее собственный комплект жестких матерчатых корсетов доставил ей такое удовольствие, что ее спина и грудь почти вздыхали от надлежащей поддержки.

Она провела руками по талии, внезапно почувствовав легкое волнение. Одежда, которую ей удалось найти, была вполне подходящей, и она собиралась оставить многие из этих вещей, но они все были кремовых и коричневых оттенков. Сорча обожала зеленые цвета, насыщенные бордовые и винные оттенки пурпурного. Глубокие тона, которые подчеркивали ее кожу и цвет волос. Ей нравились вышивки, большую часть которых она сделала сама, на ее корсетах, украшенных вьющимися цветами и ягодами.

Она поняла, что надела все свои любимые наряды — просторную зеленую рубашку, самые мягкие бриджи, которые так плотно облегали ее бедра, сапоги на небольшом каблуке, благодаря которым ее зад выглядел великолепно.

Я хочу выглядеть красивой для него.

Сорча покраснела. Ее полукровка всегда считал ее красивой, и не требовалось большой проницательности, чтобы понять, что ему больше всего нравилась ее нагота. Тем не менее, она чувствовала себя красиво и комфортно в своей собственной одежде.

Она спустилась вниз в поисках Орека — и завтрака.

Она не нашла его ни в одной из передних комнат. На самом деле, она вообще никого не нашла, пока не добралась до кухни. Она завизжала от восторга, когда увидела, что тетя Софи пьет чай с ее матерью и Мэйв.

Софи быстро заключила Сорчу в объятия, окутав ароматом трав и лаванды. Несмотря на хрупкость по сравнению с пышными изгибами Эйфи, Софи обняла ее крепче, так, что хрустнули ребра. Взяв лицо Сорчи между сухими загорелыми ладонями, она почти выжала из нее дух, а затем осмотрела.

— Ты только посмотри на себя! — сказала она. — Ты нас так напугала, — притянув ее в еще одни, чуть менее крепкие, объятия, она покачала Сорчу в руках. — Мы скучали по тебе, росточек.

— Я тоже скучала по тебе. Я вернулась домой так быстро, как только смогла.

Софи издала удивленный звук, отстранившись, чтобы одарить Сорчу кривой усмешкой.

— О, я ничего об этом не знаю. Я видела того мужчину, которого ты привела домой. Я бы не стала винить тебя за то, что ты не торопишься.

Эйфи расхохоталась, а Мэйв застонала, но Сорча проигнорировала их.

— Ты видела Орека? Где он?

Софи кивнула.

— Видела его по дороге сюда. Калум каким-то образом уговорил его давать уроки природы. Они вернулись с озера и снова отправились в путь, разумеется, с Блэр и Кили на буксире. Эти двое не могут пропустить ничего интересного.

Мягкая улыбка появилась на ее губах при мысли о том, что Орек был захвачен ее тремя младшими братьями и сестрами. Все они были приветливыми, добрыми котятами, каждый со своими причудами и интересами. Калума обычно можно было найти зарывшимся в книгу — когда он не занимался исследованием того, что его интересовало. Блэр часто сопровождала его, в основном, чтобы нарвать цветов, посидеть и почитать стихи и романы, пока он собирал образцы. И Кили. Кили была солнечным светом в человеке, всегда оживленная, счастливая быть с кем бы то ни было.

Она не беспокоилась о том, что он быстро подружится с этими тремя. Без сомнения, у каждого из них были свои планы как наброситься на него в какой-то момент сегодня, чтобы задать больше вопросов.

Ей приходилось беспокоиться о трех старших братьях и сестрах.

Не то, чтобы Мэйв когда-либо по-настоящему нравилось то, что делала Сорча — ее выбор одежды, ее хобби, ее шутки. Сорча не позволяла этому задевать себя, у Мэйв были острые зубы и когти, но она редко кусалась.

Хотя, когда она стала старше, ее случайные укусы начали причинять боль.

— Пойдем позавтракаем, — сказала ее мать, жестом приглашая пройти дальше на кухню.

Сорча сидела на табурете, радостно напевая, пока ее мать накладывала ей на тарелку мясной пирог, бекон и фрукты.

— Все уже остыло, потому что кто-то решил поспать подольше, — подмигнув, сказала Эйфи. — Хотя, думаю, на этот раз мы, безусловно, можем это простить.

Она принялась за еду, и аромат маминой стряпни пронзили ее рецепторы. Вот каким бывает вкус дома. Она пыталась найти его во всех этих других городах и на рынках, но они просто не могли сравниться.

Другие женщины болтали вокруг нее, попивая чай, пока Сорча ела. Они рассказали ей, что она пропустила за время отсутствия. Как Коннор и Найл оба попросили о переводе в Дарроуленд, пока ее не было, и планировали помочь продолжить дело своего отца по искоренению работорговцев.

Мэйв начала обучаться у нескольких ученых, чтобы подготовиться к поступлению в одну из академий Глеанны. Сорча не совсем поверила своей сестре, когда та говорила о том, чтобы стать учительницей, но она была впечатлена и горда услышать, что Мэйв предприняла дальнейшие шаги. Несмотря на то, что Мэйв могла быть тщеславным, надменным созданием, она всегда любила детей.

Наверное, потому, что они ластятся к ней, подумала Сорча уже не в первый раз.

Младшие дети продолжали учиться, хотя ее отсутствие было для них тяжелым испытанием. Эйфи, очевидно, не хотела пока говорить об этом, но она в нескольких словах передала, насколько все они были опустошены ее исчезновением.

— Твой отец не спал неделю, — сказала Эйфи. — Он был вне себя.

Завтрак тяжело осел у нее в желудке. Она не совсем понимала, как к этому относиться. Конечно, она любила отца и не удивилась, услышав о его огорчении из-за ее исчезновения — так отреагировал бы любой отец. Но она не могла избавиться от жгучего сомнения, задаваясь вопросом, была ли его боль больше от потери или от уязвленной гордости.

После всего, что он сделал для борьбы с работорговлей, собственная дочь сэра Кьярана была похищена рядом с домом.

Ее разум грыз эту мысль, не обращая особого внимания на разговор, пока она не услышала, как Мэйв спросила:

— Что ты собираешься делать с орком, Сорча?

Она подняла голову и обнаружила, что три пары глаз пристально наблюдают за ней.

— Что ты имеешь в виду, говоря «делать с ним»?

— Ты собираешься выйти за него замуж?

На ее лице появился румянец.

— Я не уверена. У орков не совсем такие браки, как у нас. Но они образуют брачные узы, как драконы и мантикоры.

Ответ тяжело повис на кухне, ее семья уставилась на нее — тетя с удивлением, мать в шоке, а сестра с плохо скрываемым отвращением.

— Ты его пара? — Мэйв фыркнула, как будто это было оскорблением.

— Да.

Эйфи застонала, ставя свою кружку.

— Сорча, милая, он кажется сильным, добрым молодым… мужчиной. Но выйти за него замуж… спариться с ним?

— Это уже произошло, — сказала Сорча, стараясь говорить спокойно, хотя внутри у нее все сжималось от растущей обиды. — Для него — я его пара. Связь установлена.

— Ну, возможно, для него. А как насчет того, чего ты хочешь? Ты не можешь позволить себе попасть в ловушку…

— Я хочу его, мама. Он лучший мужчина, которого я когда-либо встречала.

— Не могу винить тебя, я видела эти плечи, — пробормотала Софи в свою кружку.

— Но он не человек, он орк! — взвизгнула Мэйв.

— Просто мы его не знаем, милая, — сказала ее мать.

— Тогда познакомься с ним поближе. До сих пор он довольно хорошо отвечал на все ваши вопросы.

Все женщины уставились на нее, и Сорча воспользовалась передышкой, чтобы вытереть рот и руки салфеткой, прежде чем встать. Она сократила расстояние до матери и взяла руки Эйфи в свои.

— Я знаю, что это тяжело принять. Но ты должна довериться мне.

— Ты просто никогда раньше ни к кому не проявляла настоящего интереса таким образом. Во всяком случае, не для того, чтобы сохранить отношения.

— Я знаю. Я не встречала подходящего человека.

— И он тот самый? — спросила Софи.

Сорча улыбнулась.

— Да. Он подходит во всех отношениях.

Мэйв издала сдавленный звук, а лицо матери стало почти багровым.

— Но Сорча…

— Нет, мама. Я знаю, тебе не нравится, что вы с папой не приложили руку к поиску и выбору. Но и точно не бабушка нашла для тебя папу.

Софи фыркнула от смеха.

— Она бы послала его нахрен, если бы могла!

Мать сжала ее руки.

— Я просто не понимаю, как он вписывается в твою жизнь, милая. Все здесь… должно быть, так отличается от его жизни.

Сорча проглотила немедленный ответ, потому что знала, что на самом деле сказала мать. Кьяран на самом деле не вписался в жизнь Эйфи после их знакомства — и ее отец был человеком, а не полукровкой. Однако для ее родителей это не имело значения, потому что они были влюблены друг в друга, и на какое-то время этого было достаточно. Но их жизни, их цели различались, и хотя у них все получилось, и они часто казались довольными своей независимостью, это означало, что они часто жили порознь.

Долгое время были только Сорча и Эйфи. Сорча была единственной, кто видел свою мать во время родов Коннора, Найла, Мэйв и Блэр. Кьяран присутствовал только при рождении своих старшего и младшего детей, последнего — только потому, что он выздоравливал после ранения.

Когда их конюшни чуть не превратились в руины после того, как конюх украл все деньги и сбежал ночью, именно Сорча вытерла слезы матери и помогала тренировать лошадей, пока они снова не смогли позволить себе платить своим конюхам. Она по-прежнему брала на себя обязанности по дрессировке самых трудных лошадей, освобождая конюхов, чтобы поддерживать бизнес в рабочем состоянии.

Когда на их поля и сады обрушилась эпидемия, Сорча и Эйфи сводили концы с концами до сбора следующего урожая. Когда ее братья и сестры были совсем маленькими, именно Сорча заботилась о них, чтобы Эйфи могла поспать. Когда им снились кошмары, они забирались в постель Сорчи за утешением. Когда рождение Блэр чуть не убило ее и Эйфи тоже, именно Сорча и Софи ухаживали за матерью все это время, проводя бессонные ночи с маленькой Блэр, пока Эйфи боролась за свою жизнь.

Поэтому, когда мать посмотрела на нее серьезными глазами, глазами того же оттенка и формы, что и ее собственные, Сорча поняла.

Она поклялась себе не брать пару, которая не была бы партнером. Возможно, договоренность ее родителей иногда срабатывала для них, и она знала, что они все еще глубоко любили друг друга, но это было не то, чего она хотела для своей собственной истории.

— Орек предан, мама. Он хороший человек. Он хочет построить жизнь и… быть ее частью.

Эйфи задумчиво хмыкнула.

— Так, так, кстати, о твоем красивом зеленом мужчине, — сказала Софи, выглядывая из кухонного окна.

Сорча посмотрела через плечо матери и увидела Орека, выходящего со младшими детьми из леса, нагруженного корзинами, и Даррахом, сидящим у него на голове.

Она не смогла сдержать улыбку. Его вид помог немного снять раздражение от разговора, и она повернулась, чтобы обнять свою мать.

— Мы разберемся с этим, мама.

— Хорошо, милая.

Не в силах больше ждать, Сорча быстро попрощалась и поспешила через кухонную дверь встретить возвращающуюся группу.

Ее братья и сестры смеялись и громко болтали, размахивая корзинками и книгами в руках. В волосах Калума и Кили торчали листья, а Даррах вылизывал лапы, давая Сорче хорошее представление о том, где они были.

— Сорча! — воскликнула Кили, увидев ее приближение.

Она приготовилась к удару, когда Кили подбежала к ней, обхватив маленькими ручками бедра Сорчи.

— Я вижу, вы были в ягодных кустах, — она сорвала несколько листьев с золотистых кудрей Кили.

— Ага! Мы собрали последние! — объявила она с фиолетовой улыбкой.

Калум и Блэр смущенно покраснели, но не смогли сдержать улыбок.

Когда Кили наконец отпустила ее, Сорча подошла к своему красавцу-полукровке, любуясь им в ярком свете осеннего утра. От него пахло свежестью и немного сладостью, когда она обхватила его руками за талию и крепко прижала к себе.

Теплый поцелуй в ее волосы.

— Доброе утро, любовь моя, — прошептал он.

— Доброе утро, любимый, — сказала она и встала на цыпочки, чтобы поцеловать его во дворе на всеобщем обозрении. — Давай уберем это все, а потом я хочу показать тебе все.

Орек обнаружил, что дом Сорчи был именно таким, как она его описывала. Возможно, он не представлял масштаба, но цвета, запахи, окружающая обстановка были именно такими, как он думал. Она провела его по конюшням, знакомя с разными лошадьми, конюхами и рабочими конюшни. Люди смотрели на него с удивлением, но лошади были послушны — особенно после того, как он был щедр на пригоршни сладкого сена и моркови.

Она показала ему двор, кузницы, пастбища и сады. Они провели вторую половину дня, прогуливаясь по яблоневым садам и следуя вдоль ручья, протекающего через них. Она указала на камень, отмечавший границу со следующим участком, затем приложила палец к губам и провела по нему, чтобы показать свое любимое место для поиска жеод.

День был праздником чувств, и иногда Орек чувствовал себя переполненным, но он ничего не хотел менять. Юнлинги были оживленными и болтливыми, и ему вообще не нужно было много говорить, чтобы узнать от них многое о семье и работе конюшен. Ему нравилось их общество. И день стал только лучше, когда появилась его пара.

Одетая в свою собственную одежду, хорошо отдохнувшая и широко улыбающаяся, она была прекрасна со своими блестящими кудрями и сверкающими глазами. Он все еще не мог до конца поверить, что она поцеловала его, заявила на него права прямо там, во дворе, на глазах у всех. Юнлинги хихикали и краснели, а Сорча увела его за руку. Проведенный с ней день успокоил его нервы, и он был доволен, позволив ей показать ему все, что она хотела.

Счастье, переполняющее ее, было осязаемым, и Ореку это нравилось.

Они вернулись домой только поздно вечером, когда солнце скрылось за деревьями, а во дворе и конюшнях зажглись фонари, чтобы облегчить выполнение вечерних обязанностей. Они вошли в дом, уже наполненный оживленной болтовней и восхитительными запахами.

Орека познакомили с старшей женщиной по имени тетя Софи, которая пожала ему руку с благодарным блеском в глазах.

— Я знаю, что ты будешь хорошо относится к моей племяннице, — прошептала она ему, хотя угроза была очевидной.

— Всегда, — пообещал он.

Он снова сел за стол рядом с Сорчей, все заняли те же места, что и накануне вечером. Перед ними поставили еще одно дымящееся блюдо, и все с аппетитом поели. На этот раз ему было легче насытиться, во время еды задавалось меньше вопросов.

Однако их приберегли на потом.

Когда мать и тетя встали, отводя младших девочек, чтобы помочь с посудой, второй по старшинству брат, Найл, поставил локти на стол и наклонился вперед, глаза его озорно блестели.

Сорча напряглась рядом с ним, словно предчувствуя то, что должно было произойти.

— Итак, Орек, скажи нам. Это правда, что ты спишь с нашей сестрой?

Найл широко улыбнулся на этот дерзкий вопрос, смеясь над собственной шуткой, даже когда Коннор ткнул его локтем в ребра. Мэйв тоже засмеялась, и отец смотрел на это с легким удивлением.

Орек стиснул клыки, недовольно отреагировав на вопрос и сопровождающий его смех. Это не походило на мягкие подшучивания, которые позволяла себе Сорча, и Орек слишком часто был объектом насмешек в клане, чтобы не понять, что шутят за его счет. Он мог справиться с этим, давно закалившись в противостоянии чужой злобе, но видеть, как насмешки направлены на его спутницу, разбудило в нем зверя. Орек положил руку на бедро Сорчи под столом, ощущая необходимость в этой связи.

— Должно быть, так и есть, — засмеялась Мэйв. — Иначе зачем бы он терпел ее нытье?

Найл снова фыркнул от смеха и получил еще один тычок локтем в бок, на этот раз сильнее. Коннор свирепо посмотрел на них обоих.

— Не веди себя как капризный ребенок, — упрекнул он Мэйв.

Мэйв с усмешкой посмотрела на старшего брата.

У Орека зазвенело в ушах, и он напряг каждый мускул, чтобы сдержать кипящую в нем ярость. Это была ее семья. То, как они взаимодействовали, было сложным танцем, который он только начал разучивать. Его челюсть не переставала ныть от того, как сильно он вонзил клыки в десны.

Они оскорбляют мою пару.

Сорча медленно наклонилась вперед, поставив локти на стол, как это делал Найл. Она пристально смотрела на сестру, пока та не покраснела и не опустила взгляд.

— Я сражалась с орками и работорговцами — твои маленькие коготки не причинят мне вреда, Мэйв Брэдей.

Она медленно перевела взгляд на Найла, который сглотнул. Злой части Орека это понравилось.

— Отвечая на твой вопрос, да, он спит со мной. Уже некоторое время. Мывместе, Найл. Повзрослей.

С этими словами она хлопнула ладонями по столу и поднялась, свирепо глядя на своих братьев, сестер и отца. Она протянула Ореку руку, но прежде чем он смог встать, чтобы присоединиться к ней, вмешался Кьяран.

— Сорча, подожди. Нам нужно обсудить твое пленение и возвращение домой.

— Это не может подождать? — произнесла она сквозь стиснутые губы.

— Нет, не может. Нам нужно сделать это по свежим следам, — он прочистил горло. — Довольно, хватит дразниться на ночь глядя. Не приставай больше к своей сестре.

Щеки Мэйв порозовели.

— Папа, мы просто…

Кьяран взмахнул рукой в воздухе, прекращая ее протесты.

— Твоя сестра недавно вернулась домой и не нуждается в нападках. А теперь нам нужно обсудить важные вещи, так что ступай. Ты тоже, Калум. Возьми свой пирог на кухне и отправляйся спать.

Слезы блестели в глазах Мэйв, когда она выбежала из комнаты. Калум обвел взглядом всех оставшихся, кивнул головой и пожелал им спокойной ночи.

— О, — сказал он, поворачиваясь на каблуках, прежде чем уйти, — Орек, ты бы не хотел завтра снова пойти на озеро?

— С удовольствием, — сказал он, заставив мальчика улыбнуться.

— Когда мы вернемся, — сказал Кьяран. — Утром мы едем в Дундуран, чтобы повидаться с Дарроу.

Сорча со вздохом откинулась на спинку стула, пока ее отец вытаскивал карту, которую она раздобыла в Биррине. Коннор и Найл, как рыцари, остались, пока Сорча снова объясняла, что ей известно о маршруте работорговцев на юг.

— С тех пор о них ничего не было слышно, — проворчал Кьяран. — Из окрестных городов не поступало сообщений. Они появились здесь, забрали тебя и исчезли.

— А почему схватили именно тебя? — спросил Найл. За это он получил еще один тычок локтем в ребра. — Ой! Я имею в виду, что ты опытная наездница, на лошади, при дневном свете. Ты нелегкая добыча. Так зачем вообще за тобой охотиться?

— Ты думаешь, она была целью? — спросил Кьяран.

— Должно быть, — согласился Коннор. — Все остальное не имеет смысла. Она единственная, кого похитили, и никто ничего не видел.

— Я думаю, это был Джеррод.

После признания Сорчи в комнате воцарилась тишина. Она произнесла это глядя в столешницу, поковыряв ногтем большого пальца кутикулу. Орек сжал ее бедро под столом, и она подалась навстречу его прикосновению.

Кьяран издал сдавленный звук, лицо покраснело.

— Нет, — пролепетал он. — Джеррод бы так не поступил.

— Он оказывал… знаки внимания незадолго до того, как меня похитили. И я не была… — Сорча глубоко вздохнула и откинула волосы с лица. — Я была не очень любезна, отказав ему.

Коннор фыркнул.

— Он не заслуживает доброты. Он много лет назад положил на тебя глаз, но ты никогда не поощряла его.

— Но он сын Дарроу. Его наследник, — сказал Кьяран.

— Он жаба, — возразил Коннор. — Всегда был. И я готов поспорить, что он достаточно злобен, чтобы сделать такое.

— После такого унижения? Уверен, что он бы так и сделал, — согласился Найл, который когда-то дружил с Джерродом, прежде чем тот стал слишком отвратительным.

— Он знал, что в тот день я должна была навестить Эйслинн, — добавила Сорча. — Он знал, что я буду одна, и что это лучшее место на дороге.

Отец стукнул кулаком по столу.

— Хватит. Я больше не хочу слышать о Джерроде. Доказательств нет. Пока у нас их не будет, я не позволю тебе повсюду обвинять сына лорда. Нам нужны факты.

Его старшие дети погрузились в угрюмое молчание. Орек, со своей стороны, сосредоточился на том, чтобы сдержать ярость внутри себя. Рычание рвалось с его губ, но он сдержался.

Покачав головой, Кьяран придвинул карту поближе к себе, проведя пальцем вдоль реки, по которой они шли на север.

— Что ты можешь рассказать мне о здешних городах?

Сорча и ее братья обменялись взглядами, и, казалось, они молча согласились оставить этот вопрос без внимания. Итак, она рассказала о Биррине и работорговцах, с которыми они столкнулись за его пределами, о том, что южные города, казалось, кишели работорговцами и другими преступниками и поэтому опасались чужаков.

— Нечеткие границы могут работать на Глеанну и ее политику, но эти люди страдают, — заключила Сорча.

Эта информация явно обеспокоила Кьярана, его светлые брови низко нахмурились.

— Действительно.

Когда у Сорчи закончилась информация, Кьяран обратился к Ореку следующим.

— Не расскажешь ли ты мне о землях на юге? Мы, к сожалению, мало знаем о тамошних территориях, даже о тех, на которые претендуем.

Орек подробно описал реки, большое озеро на юге, густые горы, которые тянулись еще дальше на запад, где, по сообщениям, обитали десятки орочьих кланов. Он рассказал о холмах и долинах, где охотился, о притоках, питающих реку. Он описал самые южные места, в которых побывал, и последнее человеческое поселение, которое, казалось, находилось так далеко внизу.

Пока он говорил, отец делал пометки на карте пером, в конце концов отправив Найла принести еще бумаги. С помощью Орека они создали грубую карту южных регионов, на которые претендовали орки, а также большей части пограничных земель, которые якобы отделяли людей от орков.

И хотя это причиняло боль, он также рассказал о своей матери. Он рассказал, как ее украли двадцать лет назад, и в конце концов ей удалось сбежать. У мужчин, к счастью, хватило такта не спрашивать, что с ней случилось и почему она не забрала его с собой. Орек не ответил бы, если бы они спросили.

Хотя сегодня вечером Кьяран не поднялся в глазах Орека, он был благодарен хотя бы за это, а также за тревожные чувства мужчины из-за новостей о такой большой активности работорговцев.

— Это заняло у нас так много времени. На каждое логово, на которое мы совершали набеги, на каждую банду, которую мы арестовывали, уходили годы, чтобы все продумать и спланировать, — Кьяран потер глаза большим и указательным пальцами, каждый год, который он провел, борясь за прекращение работорговли, отражался на его лице.

Со вздохом он закрыл лицо руками.

— Что ж, по крайней мере, нам будет что сказать Дарроу. У него будет больше информации, и мы сможем найти группу, которая забрала Сорчу. Они приведут нас к тому, кто был ее похитителем.

Братья посмотрели через стол и увидели Сорчу, которая крепко спала, положив голову на плечо Орека. Она задремала, пока Орек описывал великое южное озеро, и он был осторожен, чтобы не побеспокоить ее.

— Завтра нужно будет рано встать, — сказал ее отец, и его взгляд смягчился, когда он посмотрел на свою спящую дочь. — Уложи ее спать.

Братья тихо поднялись со своих мест и пожелали им спокойной ночи. Но прежде чем Орек смог встать и отнести Сорчу в постель, ее отец просто спросил:

— Каковы твои намерения относительно моей дочери?

Орек встретил серьезный взгляд мужчины. В ответ на него смотрел не просто рыцарь, а ее отец. У него могут быть свои опасения по поводу сэра Кьярана Бирна, но он мог, по крайней мере, уважать беспокойство отца за свою дочь.

Даже если это беспокойство было необоснованным.

— Быть с ней, — ответил Орек. — Так, как ей нужно.

29

Орек делал глубокие, размеренные глотки утреннего воздуха, чтобы успокоить бурлящий желудок. Первый отрезок пути в Дундуран он провел, подпрыгивая в повозке рядом с Найлом, чувствуя, что у него болят кости. Они взяли его с собой после того, как мать Сорчи решила, что они могут также купить несколько необходимых ей вещей в городе, поэтому Найл и Коннор запрягли для него большую лошадь, которую Сорча назвала вьючной, и велели Ореку залезть на нее.

Заметив его страдания, Сорча попросила остановиться возле Гранаха под предлогом того, что поправит стремя и даст ему время спрыгнуть. Теперь он шел рядом с ней и ее скакуном, радуясь возможности размять ноги. Он легко поспевал за конным отрядом, утихомирив недовольство, исходившее от Кьярана и его сенешаля, хмурого человека по имени Диармуид.

До столицы Дарроуленда было около пятидесяти минут ходьбы, хотя всего через двадцать они добрались до деревни Гранах. Аккуратные домики с соломенными крышами выстроились вдоль нескольких улиц. Загоны для животных и огороженные сады окружали каждый дом, а из труб шел дым, отгоняя утреннюю прохладу.

Люди радостно кричали, зазывая к себе в гости. Было очевидно, что Кьяран пользовался популярностью, сельские жители спешили пожать ему руку или поговорить с ним, когда они проезжали через Гранах. И несколько человек подбежали, чтобы взять Сорчу за руку и выразить свое облегчение, увидев, что она благополучно вернулась.

Не потребовалось много времени, чтобы, казалось, вся деревня собралась посмотреть, как проходит их отряд — горстка человеческих рыцарей, Сорча и полукровка. Орек привлекал к себе пристальные взгляды, и лица их застывали от удивления. Он не надевал капюшон, отвергая предложения Кьярана и Диармуда спрятать лицо, пока они не доберутся до Дундурана.

Сорча ободряюще улыбнулась ему, и Орек с любопытством осматривал Гранах. Довольно скоро они снова были за городом, и Ореку стало немного легче дышать. Ему придется привыкнуть ко всем этим пристальным взглядам, но и им тоже придется привыкнуть к нему.

Земля за Гранахом представляла собой сплошь зеленые холмы, поросшие колышущейся травой. Небольшие долины между ними обрамляли рощи секвой, корни которых тянулись к ручьям, пересекавшим ландшафт. Осенние полевые цветы окрасили холмы яркими красками, солнечно-желтый золотарник покачивался на легком ветерке, коврики горечавки и астры цвели голубее неба над головой.

Аккуратная тропинка шириной в две телеги вилась через холмы, облегчая путешествие. Намного легче, чем узкие оленьи тропы или девственный лес, к которым привык Орек. Что-то в том, что он был на открытом месте, пробудило его инстинкт, ему не нравилось выставлять себя напоказ.

Группа, казалось, не испытывала подобного беспокойства, по крайней мере, до тех пор, пока тропинка не обогнула высокий выступ, с которого капала вода. То, что когда-то было холмом, срезало стихией пополам, обнажив скалистое сердце.

Только мельком взглянув, Орек сразу понял, на что смотрит.

Он остановился рядом с Сорчей и накрыл ее руки, сжимавшие поводья у нее на коленях. Ее лицо побледнело, когда она посмотрела на место, где на нее напали.

— Один из них был на каменной стене, — сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь. — Поймал меня сверху.

Ее отец и братья недовольно заворчали, бормоча о том, какие работорговцы могли додуматься до такого.

От этого места по спине Орека пробежала дрожь ярости, и он нежно похлопал по толстой шее лошади Сорчи, Фиоры. Белая кобыла фыркнула под его рукой, прежде чем снова пойти рядом с ним. Они оставили это темное место позади, но Орек держался рядом с Сорчей.

Следующую милю они прошли в тишине, давая ей время собраться с мыслями.

В конце концов, она провела рукой по его волосам и наклонилась, чтобы поцеловать в макушку.

— Хочешь, я покажу тебе, как быстро мы можем двигаться?

— Ты собираешься соревноваться с ветром?

Сверкая глазами, Сорча взвигнула и стукнула пятками по бокам Фиоры. Кобыла рванулась вперед, белая грива развевалась, как знамя, и лошадь со всадницей помчалась по тропинке.

Всю оставшуюся часть путешествия Сорча хвасталась перед ним, водя Фиору в небольшом танце и кланяясь. В конце концов она заставила Коннора участвовать в гонках с ней, и они устроили имитацию битвы на полях вдоль тропинки, мчась навстречу друг другу только для того, чтобы в последний момент разойтись.

Она так легко сидела в седле, и сердце Орека согрелось, когда он увидел улыбку, расплывшуюся на ее лице. С развевающимися по ветру кудрями, она была ожившей богиней, единым целым со скачущим под ней зверем.

Когда они приблизились к столице, Кьяран резко свистнул, положив конец веселью Сорчи и Коннора. Коннор быстро присоединился к другим рыцарям, в то время как Сорча снова нашла застенчиво улыбающегося Орека глазами.

— Еще мгновение, и ты увидишь, — сказала она ему, указывая на изгиб тропинки.

И правда, за следующим холмом открылась долина, раскинувшийся между тремя пологими возвышенностями. На их вершинах раскинулся крупнейший город, который Орек когда-либо видел. Зданий было больше, чем он мог сосчитать, они стояли плотно друг к другу, их крыши из синей черепицы имели крутой наклон. Над всеми ними, на самом среднем холме, возвышалось каменное чудовище, подобного которому Орек никогда не встречал.

Человеческий замок.

Стена из светло-серых гранитных блоков, сложенных так плотно, что не требовалось особого раствора, соединяла дюжину округлых башен, увенчанных зубцами, и узкий парапет. Внутренняя крепость была выше остальных — купол, окруженный четырьмя башнями, каждая из которых увенчана голубым конусом с золотыми знаменами, развевающимися на фоне неба.

Это было похоже на гору. Гора, созданная человеком.

Его инстинкты протестующе били в ребра, не желая входить в такое место. Орки не созданы для замков.

Орек подавил это чувство. Я иду туда же, куда и она.

Он постарался скрыть смятение на своем лице, зная, что взгляд Сорчи устремлен на него, чтобы понять, что он думает обо всех новых достопримечательностях.

Тропинка провела их через широкий каменный мост с тремя арками, исчезающих в медленно текущей внизу реке. Дундуран встретил их на другом берегу, первые дома у кромки воды, огороженные рогозом. Тропинка превратилась в мощеную дорогу, плавно поднимающуюся вверх. Металлические подковы их лошадей цокали по камням, звук громко отдавался в ушах Орека, даже несмотря на шум десятков, если не сотен людей.

Так много людей.

Из всего, что он видел до сих пор, само их количество приводило его в замешательство. И, судя по словам Сорчи, Дундуран был далеко не самым большим человеческим поселением в Эйреане. Многие другие владения и сама столица Эйреан были во много раз больше.

Вот почему между орками и людьми наконец установилось непрочное перемирие — несмотря на их превосходство в размерах и силе, орков было намного меньше, и они имели тенденцию объединяться в небольшие кланы. Они чаще нападали друг на друга, чем на людей, соперничая в горах за драгоценные ресурсы. Силы орков можно победить, если их превосходить численностью.

Из саг он знал, что люди принесли эту жертву в самом начале, пожертвовав тысячами жизней, чтобы дать отпор первым кланам и оттеснить их в горы.

Но все это, казалось, было далеко от мыслей жителей деревни, которые ходили по городу с корзинами, вели домашний скот или тащили детей на руках. Люди подметали крыльцо перед домами, ухаживали за маленькими садами и вытряхивали пыль со ковров. Их отряд встал в ряд с другими, направлявшимися вглубь Дундурана, большими фургонами с пивными бочонками и повозками поменьше, запряженными ослами.

Улицы были украшены треугольными флагами и гирляндами, сухие цветы придавали яркость домам с плетёными стенами и глиняными вставками. Между зданиями на боковых улочках Орек заметил небольшие площади с общими фонтанами, вода из которых капала в ведра и чайники. Мириады запахов дразнили его нос: дрожжевого хлеба и пива, мускуса домашнего скота и навоза, запаха металла, кузниц и человека.

Орек держал спину прямо и смотрел вперед, поскольку все больше людей обращали внимание на их компанию. На него. Дети останавливались поглазеть, и несколько мужчин окликнули Кьярана, чтобы спросить, что он делает с орком.

Пока они ждали, когда повозка перед ними свернет на другую улицу, Сорча спешилась, чтобы пойти с ним. Улыбнувшись ему, она вложила свою руку в его, а другой рукой повела Фьору. Это вызвало только больше пристальных взглядов и вопросов, но он был рад, что его пара была рядом с ним.

Главная дорога привела их к отвесной стене, гладкой, покатой поверхности утеса, охраняемой вооруженными рыцарями. Над входом были подняты железные ворота, похожие на клыки, готовые вонзиться в беспомощную добычу. Рыцари кивнули Кьярану, пропуская их отряд, хотя Орек спиной чувствовал их оценивающие взгляды.

Внутри обширный, вымощенный булыжником двор был окружен тополями, затенявшими цветочные клумбы и мраморные статуи. В центре находился трехъярусный фонтан, капли которого падали в приятной гармонии. В стенах замка было тише, вокруг ходило меньше людей, и Орек испытал облегчение от меньшего количества звуков и запахов.

Горстка молодых людей бросилась вперед, чтобы забрать лошадей, приветствуя Кьярана поклонами и благоговением. Отец Сорчи торопливо повел их группу через двор, не давая конюхам времени слишком долго глазеть на Орека.

Они вшестером — Кьяран, его сенешаль, Сорча, ее братья и Орек — поднялись по пологим ступенькам к паре блестящих деревянных дверей, обитых кованым железом с резными узорами. Коннор и Найл отодвинули обе двери в сторону, пропуская их внутрь.

Воздух внутри замка был заметно прохладнее, и они прошли по короткому полутемному коридору, прежде чем оказались в большом зале. Орек не мог не поднять глаз, пораженный его размерами. Гладкие каменные полы образовывали узоры по всей просторной комнате, почти блестящие в мягком свете установленных фонарей и утреннем свете, струящемся через высокие шпиль-окна. Огромные деревянные арки обрамляли крышу, словно ребра, со стропил свисали знамена всех цветов радуги. В центре над ними возвышалась латунная люстра, над восковыми сталактитами весело горели свечи.

— Сорча Брэдей, лучше бы это была ты!

Орек остановился рядом с Сорчей, наблюдая, как молодая женщина спешит с другой стороны зала. Она была высокой для человеческой женщины, хотя все еще не такой высокой, как его пара, и вся в золотом. Ее волосы ниспадали тяжелым занавесом золотистых волн, а кожа отливала теплым цветом от солнца. Россыпь веснушек украшала ее щеки, когда они расплылись в широкой улыбке, а львиные глаза блестели. Когда она бежала к Сорче, светло-голубые юбки развевались вокруг ее длинных ног.

Сорча шагнула ей навстречу, широко раскинув руки.

— Эйслинн!

Женщины заключили друг друга в объятия, раскачиваясь взад-вперед и хихикая, как юнлинги. Они смеялись и болтали, отрываясь только для того, чтобы посмотреть друг другу в глаза и забросать друг друга вопросами со слезами на глазах.

Орек остановился, поняв, что это Эйслинн Дарроу, дочь и старший ребенок лорда Дарроу. Он не совсем был уверен, как должна выглядеть человеческая леди и аристократка, но Эйслинн выглядела не величественнее Сорчи и женщин Брэдей. Ее волосы были чистыми и блестящими, но без украшений, платье простым — ему показалось, что он даже увидел полосу грязи у нее на боку.

Он не знал почему, но Эйслинн сразу понравилась ему.

В свою очередь, когда Эйслинн, наконец, закончила восхищаться Сорчей, она окинула Орека пристальным взглядом, изогнув брови так, как, как он узнал, было свойственно исключительно человеческим женщинам. Самодовольная улыбка тронула ее губы, и она отошла от Сорчи, чтобы протянуть руку Ореку.

— В записке твоего отца почти ничего не говорилось, но… — она улыбнулась шире, когда Орек взял ее за руку и нежно пожал. — Я так понимаю, это твой красивый спаситель?

— Да. Это Орек из клана Каменной Кожи.

— Рад познакомиться с друзьями Сорчи, — поприветствовал он ее.

Взгляд Эйслинн остановился на Сорче, и его пара покраснела.

— Не знаю, Сорча, то, что ты была похищена, а затем спасена красивым мужчиной, звучит не так уж плохо.

Сорча издала испуганный смешок, прежде чем зажать рот рукой.

Эйслинн похлопала его по руке, ее улыбка была открытой и теплой, когда она сказала:

— Спасибо тебе за спасение моей подруги. Она слишком дорога всем нам, чтобы ее можно было забрать.

— Это всегда будет для меня честью.

Это заявление, казалось, понравилось Эйслинн, которая улыбнулась еще шире и повернулась, чтобы взять Сорчу под руку.

— Хорошая работа, — прошептала она, заработав игривый шлепок по руке.

Эйслинн похлопала Сорчу по руке в ответ, ведя их неспешным шагом дальше вглубь зала.

— Если мы сможем выудить его из бутылки, на дне которой он находится, мой брат почувствует облегчение, увидев тебя, — беззаботно сказала Эйслинн. — Он очень беспокоился о тебе, когда ты исчезла. Я никогда не видела его таким взволнованным. Надеюсь, это означает, что у него больше нет обид, на то что ты… — Эйслинн деликатно кашлянула, — отклонила его предложение.

Сорча издала горлом неопределенный звук, оглянувшись через плечо, чтобы найти Орека позади них. Он встретил ее широко раскрытые, полные боли глаза своим собственным мрачным взглядом. Губы Сорчи сжались, и он знал, что она прикусила щеку, буквально сдерживая слова.

Орек одобрительно кивнул ей.

Если это он, мы разберемся с этим. Вместе.

В конце концов Эйслинн подвела их к мужчинам, которых возглавлял мужчина постарше. Этот действительно выглядел так, как Орек представлял себе благородного человека, одетый в богатую парчу и меха. Хотя он был старше, его плечи и грудь все еще были широкими, мускулистыми, а шрам пересекал половину лица чуть ниже правого уха. Возможно, в молодости его волосы были ярко-русыми, но теперь они стали почти белыми.

Мужчина повернулся, чтобы отметить их прибытие, и из-под его густой бороды появилась улыбка, когда он увидел Сорчу.

— Моя дорогая девочка, — сказал он, раскрывая руки, чтобы заключить ее в крепкие объятия, — так приятно видеть тебя в безопасности.

— Благодарю вас, лорд Дарроу.

— Твой отец сказал мне, что тебе есть что рассказать. Но сначала представь меня человеку, который вернул тебя к нам.

Сорча протянула руку Ореку. Он шагнул вперед, чтобы лорд Дарроу мог его рассмотреть, выдерживая оценивающий взгляд мужчины. После долгой паузы мужчина протянул руку.

Орек ухватился за нее по-своему, крепче, чем с Эйслинн, и Дарроу одобрительно кивнул.

— Ты хороший человек, — сказал лорд. — Мы все благодарны тебе за то, что ты благополучно доставил Сорчу домой.

Орек кивнул.

— Я сделал то, что должен был.

Лорд Дарроу еще мгновение рассматривал его, и Орек знал, что он скажет, прежде чем он это произнес:

— Я никогда раньше не слышал о полукровках. Твоя мать…?

— Захвачена работорговцами.

Рот Дарроу с несчастным видом опустился в бороде.

— Мне жаль это слышать. Она…?

— Она сбежала, когда я был еще ребенком.

Когда он больше ничего не сказал, Дарроу принял его ответ кивком.

— Мне жаль слышать о страданиях твоей матери. Я надеюсь, что жизнь направила ее по более счастливому пути.

— Именно из-за нее я знал, что произойдет, если я не уведу Сорчу из лагеря. Я не мог позволить этому случиться снова.

— Действительно, нет, — Дарроу вздохнул, поворачиваясь к Кьярану. — Что ж, мой друг, похоже, нам еще многое предстоит сделать.

Кьяран мрачно кивнул.

Махнув им рукой, Дарроу взошел на невысокий помост, чтобы сесть на что-то вроде большого деревянного трона. Эйслинн поднялась по ступенькам и встала рядом с ним.

— Я хочу услышать все, все, что ты можешь мне рассказать, — сказал Дарроу.

Когда Сорча перевела дыхание и собралась с духом, чтобы снова рассказать о своих переживаниях, Орек взял ее за руку. Она прислонилась к нему, в поисках поддержки, когда начала говорить, что не ускользнуло от внимания ее подруги. Эйслинн с улыбкой заметила это и подмигнула Ореку.

Сорча рассказала свою историю с самого начала, отвечая по ходу на любой вопрос Дарроу или Эйслинн. Орек добавил больше информации, где мог.

Дарроу слушал с явным сочувствием на лице и не давил на Сорчу в тех частях истории, рассказывать которые было больно. Он был так же заинтересован, как и Кьяран, в том, какие работорговцы спланировали и осуществили это похищение, но он не хотел заставлять ее заново переживать каждый ужасающий момент пленения.

Когда они в своем рассказе добрались до переправы через реку в ту первую ночь, одна из боковых дверей с грохотом распахнулась. Все взгляды устремились к ней, чтобы увидеть молодого человека, входящего в большой зал с надменным выражением, искажающим его прекрасные черты.

Копна темных волос была коротко подстрижена около ушей, но беспорядочно падала на лоб. Темные брови изогнулись, как будто он находил все забавным, а его рубашка была небрежно застегнута и заправлена в брюки. Он прошествовал к помосту гордо, как петух в курятнике, хотя его походка и была шаткой. Казалось, он не заметил никого другого в зале, когда проходил через него, и ему даже не нужно было подходить близко, чтобы Орек почувствовал исходящий от него затхлый запах алкоголя.

— Серьезно, Джеррод? — Эйслинн огрызнулась. — Тебе пришлось прийти прямо из питейного заведения?

Не обращая на нее внимания, мужчина отвесил насмешливый поклон, посмеиваясь про себя, когда потерял равновесие и споткнулся.

— Прости, отец, — объявил он, голос эхом отразился от стропил. — Не уверен, что может быть такого важного, что меня притащили сюда так чертовски рано.

— Вряд ли еще рано, — проворчал Дарроу. — Стой прямо, мальчик. У нас гости. Ты так много расспрашивал о ней, что я подумал, ты захочешь узнать, что Сорча Брэдей благополучно вернулась.

В зале воцарилась абсолютная тишина, краска отхлынула от лица Джеррода. Его пульс на горле заметно участился, когда он повернулся и ошеломленно уставился на Сорчу.

Из груди Орека вырвалось рычание.

Джеррод, разинув рот, пробормотал:

— Нет, это невозможно…

Сорча напряглась.

— Это был ты, — прошипела она.

Что-то похожее на стон вырвалось у Джеррода, прежде чем он развернулся на каблуках и убежал.

По залу прокатился рев, и Орек оказался рядом с ним всего в три шага. Ярость бушевала в нем, зверь скрежетал зубами, жаждая крови Джеррода.

Он продал мою пару! Он причинил ей вред!

Орек схватил пьяного труса за плечо, разворачивая его. Он поднял его за горло. Джеррод издал сдавленный вопль, дрыгая ногами, пытаясь вырваться из хватки Орека. В зале раздались новые крики, но Орек их не слышал.

Его ярость сомкнула челюсти вокруг него с резким щелчком.

Орек зарычал мужчине в лицо, обнажив клыки.

Джеррод дрожал в его руках, как осиновый лист, лицо побагровело, и зверь наслаждался этим.

Сделай это. Забери его жизнь. Он заслуживает смерти за то, что сделал с ней.

— Орек!

Все произошло так быстро, что Сорча забыла дышать. Джеррод попытался убежать, но Орек оказался быстрее, обхватив лорда рукой так быстро, что она почти ничего не заметила. К тому времени, как она добралась до Орека, беспорядочные движения Джеррода начали стихать, а его лицо налилось багровым цветом.

Она позвала Орека по имени, но он, казалось, не услышал. Его лицо исказилось от ярости, нос сморщился, как у большого шипящего кота. Глаза почти горели расплавленным огнем, ярость пульсировала в них и в венах, вздувшихся на его руках.

Все бросились вперед, но не осмелились подойти слишком близко — никто, кроме нее. Она поспешила положить руку ему на плечо, пытаясь успокоить.

— Орек, не надо. Он того не стоит.

Дыхание со свистом вырывалось изо рта Орека, обдавая ее уши.

Она прижалась к нему.

— Пожалуйста, любовь моя, — прошептала она. — Отпусти его.

Орек вздрогнул, снова сверкнув клыками, прежде чем медленно, неохотно поставить Джеррода на ноги. Джеррод схватил руку Орека, все еще сжимающую его горло.

— Это был ты? — прорычал он Джерроду, его голос стал каким-то глубоким, гортанным, какого она никогда раньше не слышала. — Ты продал ее?

Джеррод булькнул, опустив голову, и она подумала, что он собирается это отрицать.

— Говори правду, — прорычал Орек, — или я снесу твою голову с шеи.

Справа от них Дарроу шагнул вперед, его лицо окаменело от беспокойства и стыда.

— Ответь ему, Джеррод.

У Джеррода вырвался стон, когда Орек ослабил хватку ровно настолько, чтобы дать ему глотнуть воздуха. Он кашлял и брызгал слюной, его глаза были дикими, когда он искал выход. Ореку потребовалось впиться пальцами в плоть между шейными сухожилиями, чтобы он наконец кивнул.

— Да, — он кашлянул.

Орек прошипел проклятие на оркском и отпустил лорда. Джеррод рухнул на землю, хватая ртом воздух. Отец поднял его за плечо с таким видом, словно не мог решить, хочет ли он утешить своего сына или придушить его.

Сорча знала, что она хотела сделать, ее собственная ярость закипала. Она знала Джеррода всю его жизнь, видела, как он рос. Он всегда был гордым мальчиком, знающим, кем был его отец и какую известность приобрел. Когда умерла мать Эйслинн и Джеррода, лорд Дарроу с головой ушел в свою и Кьярана работу по искоренению работорговли. В отсутствие отца Эйслинн обратилась к книгам и обучению. Джеррод же обратился к поиску собственной славы, не прилагая для этого усилий. Он легко шел на все, даже если это означало ложь или воровство. Вот почему, даже когда они были подростками, и Сорча впервые заметила его горячие взгляды, она отказала ему.

Хотя он был сыном и наследником лорда, жизнь не была добра к Джерроду. Но это не давало ему права обращаться с другими так, как он это делал.

Жизнь Орека была намного тяжелее, и он стал хорошим, благородным мужчиной. Он не сдался и не выбирал легких путей.

Она отвернулась от Джеррода и своего гнева, чтобы отвести Орека на несколько шагов. На его лице все еще читалась ярость, и хотя он отошел вместе с ней, его глаза не отрывались от Джеррода, словно ожидая нового нападения.

Сорча взяла его лицо в ладони, издавая успокаивающие звуки и призывая посмотреть на нее. Когда она, наконец, поймала его взгляд, то наклонилась, чтобы поцеловать уголок его рта.

— Все в порядке, — пробормотала она, — он больше не может причинить мне боль.

— Он не заслуживает даже дышать одним воздухом с тобой.

— Не заслуживает. Больше нет. Я дышу твоим.

Её попытка придать словам лёгкости вызвала у него сдержанный вздох, и часть ярости отступила, его плечи едва заметно расслабились.

Орек притянул ее к себе и зарылся лицом в ее волосы. Из его груди все еще вырывалось рычание, но он был спокойнее. Она это выдержит.

— Орочья шлюха.

Оскорбление шлепнулось на землю у ног Сорчи. Она застыла, как от удара, и почувствовала, как рычание Орека усилилось под ее руками.

На этот раз Сорча оказалась быстрее всех.

Набросившись на Джеррода, который, ухмыляясь, стоял рядом со своим отцом, Сорча сократила дистанцию и ударила его по лицу. Звук эхом отозвался в зале.

Из его носа потекла кровь, а его пятнистое от гнева лицо исказилось, когда он смотрел на неё с непоколебимой яростью и возмущением.

Отвращение скрутило ее желудок. Этот проныра причинил столько вреда из глупой, мелкой злобы. Он не заслуживал стоять рядом со своими отцом и сестрой.

— Закрой свой рот, — зарычала она на него, — и не смей принижать то, что случилось с теми женщинами, захваченными в плен и проданными оркам. Их схватили и принудили. Именно то, что ты хотел, чтобы случилось со мной. Чтобы наказать меня.

Ее кулаки дрожали, она так крепко их сжала, что ей стало приятно, когда глаза Джеррода расширились от страха перед ней.

— Эти женщины заслуживают нашего сочувствия и помощи, а не оскорблений. Так что даже не думай возлагать вину за их судьбу на них, называя так.

Она оскалила на него зубы в свирепой улыбке, которая заставила содрогнуться даже лорда Дарроу.

— Но ты знаешь, я орочья шлюха. Я жаждала его зеленого члена, умоляла о нем — потому что он мой. Он мой. Орек хороший и благородный, такой, каким ты не являешься. Если это делает меня орочьей шлюхой, тогда ладно. С радостью.

Зал звенел от ее заявления, и, возможно, позже она покраснеет от стыда за рассказ о том, что хочет член Орека перед своим отцом и лордом Дарроу, но прямо сейчас ее не волновало ничего, кроме того, как Джеррод дрожал от жалкой ярости.

Я надеюсь, она съест его изнутри.

Дарроу и Эйслинн смотрели на происходящее с отвращением и болью, и сквозь свою ярость сердце Сорчи разрывалось за них. Эйслинн не питала особой нежности к своему брату, но они были семьёй. Сорча даже представить не могла, что бы она делала, если бы подобные обвинения были выдвинуты против Коннора или Найла.

Она поймала пристальный взгляд Эйслинн, часть гнева покинула ее, когда Эйслинн медленно перевела взгляд с нее на Джеррода. Ее губы скривились, когда она посмотрела на своего брата, и после напряженного момента она спустилась с помоста, чтобы заключить Сорчу в объятия.

— Мне так жаль, — прошептала она.

— Мне тоже, — сказала Сорча.

Лорд Дарроу наблюдал за ними печальными глазами, а лицо внезапно постарело. Он знал, что у его сына были недостатки, не раз приносил извинения и оправдания, всегда пытаясь поддержать Джеррода, чтобы тот был на высоте положения. Судя по опустошению, написанному на его лице, реальность того, насколько глубоко прогнил Джеррод, стала слишком очевидной, чтобы ее игнорировать.

Коннор держал Джеррода за руку, пока Дарроу невидящим взглядом смотрел на сына с помоста. Джеррод умолял, говоря, что не хотел, чтобы работорговцы забрали Сорчу, хотел чтобы они только напугали ее. Что он не знал, что это произойдет. Что так не должно было случиться.

Его отчаянные слова вызвали реакцию, которой они заслуживали, — никакую.

Когда у Джеррода закончились оправдания, Дарроу вздохнул. Эйслинн заняла свое место рядом с отцом, чтобы поддержать его.

— Я никогда не думал, что мне придется судить собственного сына. Как тот, кто пострадал от его действий, я оставляю на твое усмотрение решение о его наказании, Сорча. Но, пожалуйста, сжалься надо мной, моя дорогая девочка, и помилуй его.

Сорча моргнула, глядя на Дарроу, не находя слов. Она чувствовала, что все взгляды устремлены на нее в ожидании.

Она повернулась, чтобы посмотреть на Джеррода, и увидела слабого мужчину, отчаянно жаждущего признания, который больше не скрывался под красивой одеждой и учтивыми улыбками. Он был обнажен и выставлен на всеобщее обозрение, и Сорче почти захотелось отвести взгляд.

Она заставила себя смотреть — и думать.

Взгляд Сорчи остановился на Эйслинн. Эти золотые глаза впились в нее, и она одними губами прошептала: не смей.

Но Сорча сделала это. Она осмелилась. У нее был выбор сделать что-то хорошее для их народа, и она должна была им воспользоваться.

— Я бы попросила о двух вещах, милорд.

Лорд Дарроу кивнул, прищурившись, чтобы услышать ее решение.

— Сначала Джеррода отправят в Палату, чтобы он служил там со стражами. Надеюсь, они смогут научить его исцелять, а не ненавидеть и ставить других выше себя, — Палата была уважаемым лечебным домом, переоборудованным из замка, подаренного короной. Все, кто служил там, дали обет отказаться от мирских благ и удобств и вместо этого заботились о больных, раненых и умирающих. — Он откажется от своих прав на Дарроуленд. Вместо него Эйслинн будет твоей наследницей и следующей леди Дарроу.

Предложение Сорчи было встречено ошеломленным молчанием, и она не отрывала взгляда от Эйслинн. Ее подруга всегда была умной и компетентной. Ее любили в Дундуране и по всему Дарроуленду. Сорча слышала немало разговоров о том, как жаль, что Эйслинн не родилась мужчиной, ведь из нее получился бы гораздо более прекрасный лорд, чем когда-либо стал бы Джеррод.

Власть передавалась не всегда от отца к сыну. Еще недавно в истории Эйреана право на трон получал старший или тот, кто лучше всего подходил для этой роли. Эта традиция появилась лишь около тридцати лет назад, когда новая династия захватила власть в Глианне. Она была заимствована из Пирроса, находящегося к югу, где женщины не могли наследовать ни титулов, ни земель.

Но это было там. Здесь и сейчас Дарроуленд нуждался в Эйслинн.

Сорча знала, что Эйслинн не хотела ответственности. Ей нравились ее учеба, проекты и занятость.

Но люди нуждались в ней.

Дарроу долго смотрел ей в глаза, взвешивая ее решение. Наконец, кивком головы он решил судьбу своего сына.

— Твое решение справедливо. Я не могу загладить боль, причиненную моим сыном, но надеюсь, что это все исправит.

— Отец! — заплакал Джеррод.

Дарроу отвернулся.

— Да будет так.

Даже спустя час после пира, с причесанными волосами, умытым лицом и в слегка маловатой ночной рубашке, позаимствованной у Эйслинн, Сорча была в восторге от всего, что произошло.

После решения Дарроу пришлось принять другие решения, касающиеся заточения Джеррода и назначения Эйслинн наследницей. До тех пор, пока Джеррода не перевезут в Палату, он будет находиться в своих комнатах в Дундуране под охраной. Необходимо было подписать указ, осуждающий его действия, и назначить вознаграждение за информацию о работорговцах, которых он нанял.

Что касается Эйслинн, Сорча удостоилась еще нескольких сердитых взглядов от своей подруги, но сдержанность Эйслинн вскоре рассеялась из-за неподдельной радости, которую выказал персонал замка, услышав, что она будет названа наследницей.

Был устроен импровизированный пир, небольшой по сравнению с другими, на которых присутствовала Сорча, но еда была вкусной, и Эйслинн снова начала улыбаться, хотя шок еще не прошел.

Когда она не ухмылялась Эйслинн, она с улыбкой наблюдала, как её красивый полукровка наслаждается человеческим пиром. Он наелся досыта и свободно беседовал с лордом Дарроу и Коннором. Он держался уверенно, давая Сорче время подшучивать и поздравлять Эйслинн.

— Я прощу тебя, только если ты сейчас пообещаешь помогать мне, — сказала Эйслинн.

Сорча сжала ее руку.

— Ты же знаешь, что я так и сделаю.

К тому времени, когда пир закончился, большинство из них приложились к своим чашам, и никто не хотел возвращаться домой. Для них были найдены комнаты, и, украв ночную рубашку у Эйслинн, Сорча затащила в комнату своего мужчину.

Она лежала на спине на большой кровати с четырьмя столбиками и безумно улыбалась, глядя на бархатный балдахин.

— Я просто не могу в это поверить, — сказала она.

— Ты была устрашающей, — сказал Орек, проводя пальцами по ее животу. — Я горжусь тем, что являюсь парой такой свирепой женщины.

Сорча повернулась на бок, чтобы улыбнуться ему.

— Это все благодаря тебе.

Орек хотел покачать головой, но Сорча остановила его, взяв в ладони его щеку.

— Ты делаешь меня храбрее. Я чувствую, что могу сделать все, зная, что ты рядом.

Выражение такой нежности появилось на дорогом лице, что у Сорчи не было выбора, кроме как поцеловать его. Он встретил ее ищущий язык своим, покусывая и посасывая губами, когда она придвинулась ближе, желая чувствовать его всем телом.

Пузырики неверия и изумления бурлили внутри неё, слаще вина и не менее опьяняющие. Она дразнила своего полукровку языком, хотела, чтобы он взял ее, заявил на нее права и трахнул до бесчувствия со всем беспокойством и возбуждением, нарастающим внутри нее.

Теперь он знал ее достаточно хорошо, чтобы подмять под себя и просунуть свое твердое бедро между ее бедрами. Большие руки быстро задрали ночную рубашку до талии, а затем его теплая ладонь накрыла округлость ее зада. Из ее горла вырвался жалобный звук, когда она надавила на его бедро.

— Ты заявила на меня права. У всех на глазах, — сказал он между долгими, затягивающими поцелуями, которые заставили ее забыть собственное имя.

— Почему бы и нет. Ты мой.

Мурлыканье, такое глубокое, сотрясло его грудь, что заставило ее лоно сжаться от желания.

— Твой, — согласился он.

Большая рука прошлась по ее бедру, чтобы собственнически погладить ее киску. Его пальцы скользнули по ее растущей влажности, вызвав еще один стон.

— И эта пизда моя, — прорычал он ей в губы. — Они мои, — он посасывал ее грудь через ночную рубашку, дразня сосок языком,пока она не начала извиваться под ним. С громким раздражением он откинулся назад ровно настолько, чтобы стянуть с нее ночную рубашку, оставив обнаженной для его взгляда, губ и рук.

Сорча широко раздвинула ноги, и Орек одобрительно замурлыкал.

— Ты нужен мне, — простонала она. Возможно, она была не так готова принять его, как следовало бы, но все, что произошло сегодня, давило на ее кожу, готовое взорваться. Она хотела потеряться в нем и ритмичном покачивании его бедер, когда он овладевал ею.

— Ты жаждешь моего зеленого члена? — пророкотал он, голос стал низким и глубоким.

Орек скользнул членом по ее гладкой коже, дразня ее бугорок нижней стороной. Сорча задрожала и обхватила ногами его бедра, притягивая его ближе.

— Да-да-да, — простонала она, хватаясь за его бедра.

Большая головка протиснулась в ее вход, а затем Орек оказался над ней, мускулы его рук резко обозначились, когда он протолкнулся внутрь. Жжение было изысканным, требовавшим ее внимания, и Сорча ахала и стонала от его неуклонного вторжения, не останавливаясь, пока он не вошел до упора.

Она схватила его за запястья в поисках чего-нибудь, за что можно было бы ухватиться, когда его бедра отодвинулись назад, а затем впились в нее жестким шлепком. Большая кровать качнулась под ними, когда он вошел, отдавая ей все, как делал всегда.

Орек обнажил клыки, сухожилия на его шее напряглись, когда его темп стал беспорядочным и неистовым. Сорча уперлась пятками ему в поясницу и вскрикнула, когда он кончил ей прямо внутрь. Она издала сдавленный крик, ее тело сотрясалось от чистого, интенсивного удовольствия, которое накатывало на нее волна за волной. Она обмякла задолго до того, как все прекратилось, удовольствие все еще кружилось внутри, когда Орек зарылся лицом в ее волосы и застонал от облегчения.

Они долго лежали, дрожа в объятиях друг друга. Когда Орек попытался выйти из нее, Сорча издала протестующий звук и соблазнила его остаться, сжавшись вокруг его члена, все еще глубоко погруженного в нее. Она заявила об этом перед всеми и хотела большего.

Когда ее затрясло от толчков очередного мощного оргазма, она, наконец, позволила Ореку придвинуться к ней. Она перевернулась, чтобы крепче прижаться к нему, и уткнулась носом в его грудь.

— Мне нравится эта кровать, — устало пробормотал он. — Достаточно большая.

Сорча промычала в знак согласия, прикрыв веки.

— Я попрошу Коннора сделать нам такую же.

Ее брат был отличным столяром и сделал бы это, если бы она вежливо попросила. Или пригрозила ему. Но это будет завтра, после сна и еще одного сокрушительного оргазма, когда она оседлает своего полукровку, а затем уснет в его объятиях.

30

По мере того, как проходили дни в доме Брэдей, его пара, казалось, обрела свою прежнюю роль в семье, вернувшись на место, как нога в сапог. Что касается Орека, он нашел место рядом с ней. Это его не удивило, поскольку он всегда был рядом со своей парой. Чего он раньше не понимал, так это того, что это означало буквально стоять рядом с ней, чтобы взвалить на себя часть ее бремени.

Он полагал, что не должен был удивляться тому весу, который его пара имела в своей семье, всем обязанностям и ожиданиям, которые накапливались, как гора блюд, приготовленных к каждому приему пищи. Она и раньше рассказывала обо всем, что делала — это было просто… он подумал, что, возможно, все в ее семье делали то же самое.

Все они, безусловно, чем-то занимались, но, как показалось Ореку, не так много, как Сорча.

На следующее утро после возвращения из Дундурана Найла отругали за то, что он проспал допоздна.

— Животных нужно кормить, — напомнила ему мать.

Он просто моргнул, глядя на нее поверх яичницы, зависшей у его губ.

— Но Сорча вернулась.

Эйфи открыла рот, чтобы что-то сказать, но Сорча отмахнулась от ее беспокойства. Отправив в рот остатки завтрака, она встала из-за стола.

— Все в порядке, мама, я справлюсь. В любом случае, я нравлюсь животным больше.

Остальные братья и сестры согласно хихикнули и вернулись к своему завтраку.

Орек наблюдал, его разочарование росло, когда Сорча поспешила покинуть комнату. Он был единственным, кто встал из-за стола и последовал за ней, чтобы начать день.

— О, ты не обязан этого делать, — сказала она, когда он взял вторые грабли, чтобы помочь подметать стойла для коз.

Ты тоже, хотел сказать он, но вместо этого сказал:

— Я хочу помочь. Я заслужу свое место здесь.

У нее все еще был обеспокоенный вид, поэтому Орек добавил:

— Кроме того, так я буду рядом с тобой.

На ее лице появилась неловкая улыбка, и настроение Орека немного улучшилось, когда он увидел ее. Она была рада видеть его здесь, даже если его навыки уборки мусора оставляли желать лучшего. Тем не менее, он вдвое сократил время, которое обычно требовалось ей, чтобы подготовить домашний скот к сегодняшнему дню. И Орек действительно наслаждался блеянием и ужимками коз и ослов.

Они закончили работу довольно рано, и у них было достаточно времени, чтобы проводить детей на уроки в Гранах. Обычно Сорча запрягала лошадь в телегу, но Кили хотела идти пешком и держать Сорчу и Орека за руки, поэтому они пошли пешком.

Он думал, что, возможно, Калум уже достаточно взрослый, чтобы проводить своих младших сестёр в школу, а не идти с носом, уткнувшимся в книгу так, что его приходилось подгонять всякий раз, когда он сбивался с пути. Но Орек не мог осуждать младших детей, как и Сорча.

Когда они вернулись в дом Брэдей после ночи в Дундуране, Кили выбежала из дома, когда увидела их, и бросилась к Сорче. Сквозь отчаянные слезы она умоляла Сорчу больше не уходить. Было очевидно, что Сорча была в отчаянии, поглаживая девочку по волосам и успокаивая обещаниями.

И когда они оставили юнлингов в Гранахе, Кили повернулась и нахмурилась, ее маленькое личико стало серьезным.

— Ты вернешься за мной позже? — спросила она.

— Конечно, мы придем, — пообещала Сорча.

Тем временем они вернулись домой, чтобы возобновить работу Сорчи. Орек последовал за ней, пока она осматривала лошадей, находящихся в данный момент в конюшнях, совещаясь со своей матерью и главным конюхом об успехах каждой из них и о том, какие из них уже были востребованы клиентами. Сорча согласилась взять четырех самых непослушных лошадей, оставив конюхам более послушных, подготовленных для клиентов.

— Мне нужно, чтобы ты поработала с одной из уже обученных лошадей, просто чтобы привыкнуть к ней, — сказала Эйфи. — Через несколько дней у нас появятся новые клиенты, и я хочу, чтобы мой лучший наездник показал лошадей.

Сорча улыбнулась.

— Сегодня я потренируюсь с Фиорой и познакомлюсь с мерином. Завтра я поеду верхом, чтобы он мог привыкнуть ко мне.

— Идеально, — Эйфи чмокнула Сорчу в щеку и отправилась присматривать за работой конюшни, что бы это ни влекло за собой. Казалось, что Эйфи также обучала лошадей, руководила конюхами и часто встречалась с коневодами для покупки нового поголовья, а также готовила еду для семьи. Из всех остальных членов семьи мать, казалось, была занята больше всех после Сорчи.

Его пара познакомила Орека с лошадьми, которых она знала. Фиора радостно подошла поприветствовать их, ее серая морда была бархатисто-мягкой, когда она схватила морковку из рук Орека.

— Ты сделаешь ее такой же круглой, как Даррах, — со смехом упрекнула Сорча. — И где ты продолжаешь находить морковь?

— Я обнаружил, что лучший способ соблазнить женщину — это накормить ее, — он ухмыльнулся ей, прежде чем наклонился, чтобы завладеть ее губами.

Он оторвался от нее только при звуках неловкого кашля и шарканья ног. Сорча отстранилась, покраснев, увидев, что некоторые конюхи уставились на них.

Она откашлялась.

— Что ж, давай сделаем тебя самым популярным человеком в конюшнях — ты начнешь кормить, а я выведу всех, кто мне нужен, в загон.

Кормить лошадей было достаточно приятно. Ему нравились их манеры поведения и звуки, нравились мягкость их носов и блеск их глаз, как будто они понимали его. Каждый из них обладал индивидуальностью, и большинство быстро прониклись к нему симпатией.

Также было ясно, что все они обожали Сорчу, даже самые сдержанные.

Используя Фиору в качестве вожака, Сорча собрала небольшое стадо в загоне и начала знакомиться с новыми для нее лошадьми. Она вела себя спокойно, все было в мягких прикосновениях и успокаивающих словах. Лошадям не потребовалось много времени, чтобы следовать за ней по загону, останавливаться, когда она говорила, и идти, куда она указывала.

Орек мог понять — она заслужила его доверие с такой же нежностью.

Ближе к вечеру пришло время забирать юнлингов. Орек и Сорча быстро перекусили и отправились в Гранах. Он был тронут визгом восторга Кили при виде них и внимательно слушал, как маленькая девочка рассказывала им все, что узнала. Затем настала очередь Калума рассказать о том, что он прочитал, и о своих идеях относительно новых наблюдений.

Сорча оставила малышей в доме с их матерью, которая пришла из конюшни, чтобы приготовить ужин. Она убедилась, что Кили перекусила, пока Блэр и Калум отправились по своим делам. Орек схватил яблоко и сунул его в руки Сорчи, когда они возвращались в конюшни.

— Тебе тоже нужно поесть, — напомнил он ей.

Она покраснела и разволновалась, но он использовал свое большое тело, чтобы удержать ее от повторного входа в загон, пока не осталась только сердцевина от яблока, которую она использовала, чтобы еще больше расположить к себе лошадей.

Пока Сорча работала с лошадьми, чистила их стойла, советовалась с конюхами, ухаживала за огородом, ходила по восточной границе, проверяя, нет ли сломанных изгородей, и перегоняла коз с западного поля в конюшню на ночь, остальные члены семьи… что-то делали.

Большую часть дня он не видел Мэйв, и ему сказали, что она уехала в Гранах заниматься со своими преподавателями. Она вернулась во второй половине дня, взяла охапку книг и вышла в сад, чтобы почитать в тени. Хотя, честно говоря, Орек думал, что это больше для того, чтобы позволить конюхам восхищаться ею, поскольку она проводила гораздо больше времени, наблюдая за ними из-под ресниц, чем не отрывая глаз от страницы. В конце концов она действительно вернулась в дом, чтобы помочь с ужином.

Весь день ее отец и старшие братья тренировались. Он предполагал, что рыцарям это нужно, но для чего они тренировались, он не совсем понимал. Горстка человеческих юнлингов, которые, как узнал Орек, тоже готовились стать рыцарями, последовали за Кьяраном. Они спаринговались друг с другом и выполняли упражнения во дворе к востоку от дома. Орек узнал, что одна из пристроек была маленькой казармой для стажеров. Время от времени появлялись Коннор и Найл, чтобы помочь, и спаринговались друг с другом и устраивали демонстрации для стажеров.

Коннор остановился, чтобы помочь Сорче загнать коз, но Найл исчез до ужина.

Ужин был сытным, семья разговорчивой. Многие хотели узнать мнение Сорчи о том, что они делают. Когда трапеза закончилась, именно Сорча поднялась, чтобы помочь матери убрать со стола и вымыть посуду. Орек вошел следом за ней, занимая место в очереди за сушкой. Он никогда раньше не вытирал посуду, но ему нравилось тихое тепло кухни и то, как Сорча и ее мать вместе напевали мелодию.

К тому времени, как они добрались до ее комнаты, она почти спала на ходу. Она устало хихикнула, когда он снял с нее одежду и натянул ей через голову мягкую ночную рубашку. Она подставила лицо для поцелуев, и Орек поднял ее и положил на середину кровати. Он не торопился, покрывая поцелуями ее тело и щедро лаская ее влагалище языком и губами, вызывая длительный оргазм у своей пары. Ее глаза стали сонными и удовлетворенными, и он забрался бы в постель рядом с ней, если бы она не протянула к нему руки. Не в силах сопротивляться, Орек скользнул внутрь своей пары, овладевая ею медленно и уверенно, пока их не прорвало освобождение. Он сдержал свой рев, зарываясь лицом в волосы Сорчи.

Тело гудело от удовольствия, он вымыл их и уложил в постель, Сорча уснула еще до того, как он укры ее одеялами.

Так шли дни, один за другим. Вставать рано, чтобы раньше всех приступить к работе по дому. Провожать юнлингов в Гранах и обратно. За садами нужно было ухаживать, собирать урожай, кормить скот. Именно Сорча починила колодец, когда сломался шкив. Именно Сорча починила сломанный забор на южной границе. Именно Сорча ухаживала за хромыми и больными животными.

Она была той, к кому каждый брат или сестра обращались за помощью. Для Кили это было ее чтение. Для Блэр — помочь заштопать платье. Калуму нужна была помощь в распутывании сети, Мэйв — в поиске потерянной ленты, Найлу — в совете, как произвести впечатление на девушку в городе, и даже Коннору, когда ему понадобилась дополнительная рука, смазывающая оружие.

— Я не возражаю, — сказала она ему, когда однажды ночью он спросил ее, зачем. — Я нужна им.

Орек сделал все, что мог, взяв бремя своей пары и взвалив его часть на свои плечи. Семья приняла его помощь даже охотнее, чем Сорча, но она использовала освободившееся время, чтобы взять на себя больше работы, больше обязанностей. В сутках не хватало часов на все, что она намеревалась сделать, и она отчитывала себя за то, что не успевала за всем.

Каждый день он наблюдал, как его пару тянуло во все стороны. И все же она каким-то образом находила время уделять ему свое внимание и привязанность. В перерывах между домашними делами она любила показывать ему мелочи, которые приносили ей радость — поздние яблоки, шалости жеребенка, кристаллы, которые она собирала по всему участку. Он слышал и чувствовал ее любовь к этому месту в каждом слове, и Орек понимал, что сам тоже влюбляется в это место, потому что как он мог не любить то, что так дорого его паре?

Ночью она настаивала на том, чтобы не спать, а поговорить о проведенном дне. Даже если они провели его вместе, бок о бок убирая грязь, чистя и чиня, они разговаривали, их руки лениво выводили узоры на телах друг друга. Она нашептывала ему мечты и идеи, пока потрескивал огонь в ее маленьком очаге, о том, как они могли бы пойти и выбрать участок земли для строительства собственного дома, как, возможно, они могли бы помочь Дарроу и Эйслинн искоренить другие группировки работорговцев, даже о том, как он мог бы найти здесь свое призвание.

Он рассказал ей, что ему понравилось в этом месте, о животных, которых он видел. Он рассказал ей, как продвигаются наблюдения Калума и что он добавил. И он рассказал ей о странных вещах, о том, как они натыкались на выпотрошенных кроликов и птиц, подвешенных за ноги к веткам. Это встревожило Калума, и Сорчу тоже, но она сказала, что, возможно, это был медведь, готовящийся к зимней спячке.

Орек никогда не видел, как медведь вздергивает птиц, но другого объяснения не было, поэтому он оставил это в покое. Пока. Иногда было трудно вспомнить о тревогах долгого дня, когда его пара скользила по его телу.

Каждую ночь она старалась дышать и целовать его кожу, повторяя я люблю тебя, и я твоя и моя пара. Он брал все это с жадностью, хотя знал, что она устала. Он дал ей взамен все, что мог, хотя и не был уверен, что этого достаточно.

Он обнимал ее, когда мог, помогал ей, где мог, и молча наблюдал, как его прекрасная пара погружается в свои обязанности.

И хотя он любил ее и любил ее семью — некоторых больше, чем других, — он не мог сдержать искру негодования по отношению к ним, вспыхнувшую в его груди, отягощенную его собственной виной за то, что он был слишком жадным, чтобы отказаться от своей части ее.

У нее снова заболело плечо. Сорча заметила, что это началось около года назад, но, кроме нескольких дней, когда Софи безжалостно впивалась большими пальцами в мышцы и сухожилия, с этим особо ничего нельзя было поделать.

Она и не заметила, как боли прекратились, пока не почувствовала их снова.

Это была своего рода тупая боль, и каждую ночь она ложилась в постель со вздохом облегчения, когда она проходила. Этот вздох всегда переходил в стон, когда ее пара переворачивал ее на живот и массировал спину и плечи своими замечательными большими руками, намного нежнее, чем острые ногти Софи.

В глубине души Сорча знала, что главное — это отдых. Если Фиора начинала прихрамывать из-за чрезмерного использования, она отводила кобылу в тихий загон и давала ей отдохнуть.

Но у Сорчи не было времени на отдых.

Ей нужно было так много сделать, так много наверстать упущенного за те недели, что она провела вдали от дома.

Осень всегда была для них напряженным сезоном, продажа лошадей перед зимой делала путешествия слишком обременительными, приходилось доставлять урожай из сада и огородов и пополнять запасы для конюшен. Нужно было планировать праздники и гуляния и присутствовать на них. Фрукты, овощи и мясо нужно было консервировать и консервировать.

Зима была по-своему насыщенной, но большая ее часть ограничивалась домом. Сорче всегда нравилось тщательно убираться от чердака до гостиной, хотя бы для того, чтобы найти себе занятие. Она часто нервничала, просто сидя дома, пока шел снег.

Хотя, может быть, не так уж плохо пролежать в постели все утро, подумала она с улыбкой. Когда у меня есть красивый полуорк, который составляет мне компанию.

Несмотря на то, что ежедневные обязанности наступали ей на пятки, все было намного лучше, когда Орек был рядом с ней. Просто его постоянное присутствие, убирающего стойла или отводящего малышей в школу, доставляло ей такую радость. Было облегчением иметь компанию.

Она часто беспокоилась, что он воспротивится этой работе или ему не понравится, но, если уж на то пошло, он сразу же взялся за дело. Особенно за лошадей. Она не знала, как и где он достает для них лакомства, ведь сад никогда не выглядел запущенным, но все лошади уже знали, что в его карманах есть вкусности. Все они спешили высунуть головы из дверей своих стойл и приветствовать его хором ржания. Все конюхи шутили, что узнавали о его и Сорчи прибытии только по возбужденному ржанию и топоту копыт.

Сорча верила, что они найдут ему занятие по душе. Хотя ей нравилось, что он весь день был рядом, она подумала, что он хотел бы заняться своими собственными делами и найти новые интересы, и она поддержала бы его, что бы он ни выбрал.

И он быстро завоевал доверие большинства ее братьев и сестер, особенно самых младших. Коннору он тоже, казалось, нравился, еще одна причина, по которой он был ее любимым братом. Как только Кили обнаружила, каким фантастическим рассказчиком был Орек, Сорча часто заставала троих младших, собравшихся вокруг него в гостиной, на кухне или в саду, выпытывающих у него историю.

Мысль о ее красивом полукровке напомнила, что ей нужно поговорить с Коннором о том, чтобы сделать им новую кровать, достаточно большую, чтобы Ореку было удобно. Хотя она еще не совсем поняла, куда они поставят эту большую новую кровать. Ее комната была слишком маленькой для чего-то большего. Комната в башне была немного больше, хотя в ней гуляли сквозняки и не было камина.

Ему всегда удавалось согреть меня.

Надо будет поговорить с матерью, чтобы она открыла комнату для проветривания, и добавить в свой мысленный список протереть там пыль и показать комнату Ореку.

Однако все это вызывало вопрос… где же он?

Сорча подняла глаза от того места, где вела одну из лошадей легкой рысью, и обнаружила, что нигде не видит его широких плеч. Когда он не вернулся к тому времени, как она закончила дневную тренировку, она отправилась на его поиски.

Звук смеха привлек ее к южному полю.

Она обнаружила стайку детей, состоящую из нескольких ее младших братьев и сестер и горстки оруженосцев ее отца, гоняющих по полю кожаный мяч. Калум гонял мяч ногами, пытаясь уклониться от Блэр, которая продолжала метаться перед ним. Другие дети погнались за ними — все, кроме Кили и еще одной девочки, которые сидели в сторонке, заплетая траву в венки.

Калум ударил по мячу, отправив его в полет…

Прямо в грудь Ореку. Мяч отскочил с шлепком, и дети замерли, ожидая его реакции. Он моргнул в ответ и подтолкнул мяч Блэр, которая быстро умчалась с ним, остальные бросились в погоню.

Сорча подбежала к нему, более чем немного шокированная, обнаружив, что он за вратаря в их игре. На другом конце поля Найл нырнул и пропустил удар Блэр по другим воротам.

— Блэр втянула тебя в это? — Сорча позвала с воображаемой боковой линии.

Орек пожал своими широкими плечами.

— Ей нужен был вратарь, — в его устах это слово прозвучало странно, как будто ему никогда раньше не приходилось его произносить.

— Он занимает все ворота! — воскликнула Блэр, подбегая к ним.

— Именно поэтому мы договорились, — вставил Калум, — в следующий раз поменяем вратарей. Чтобы все было честно.

Блэр закатила глаза и снова убежала за мячом. Будучи тихой, чувствительной и любительницей поэзии, она обладала порочной склонностью к соперничеству — ничто ей так не нравилось, как побеждать своих старших братьев и сестер в играх.

— Хочешь еще одного игрока? — спросила Сорча Калума, уже снимая свое тяжелое пальто.

Брови ее брата удивленно изогнулись.

— Ты?

Она оскорбленно усмехнулась.

— Да, я. Хочу, чтобы ты знал, я лучший игрок в этой семье, что бы ни говорили тебе Коннор и Найл.

Когда Кили увидела, что Сорча присоединилась к игре, она подбежала, чтобы обнять ее за ноги.

— Ты никогда не играешь с нами! — воскликнула она. — Я хочу быть в команде Сорчи!

Ее сердце сжалось. Это неправда. Я играю с ними… иногда…

— Тогда это будет нечестно, — возразил Калум.

Сорча бросила на него взгляд, заставивший его замолчать. А затем она продолжила доказывать ему и всем остальным, почему именно она была лучшим игроком в семье. Блэр не на пустом месте черпала свою безжалостность.

Они с Блэр устроили дуэль ударов ногами, отбивая мяч друг у друга. Они бегали по полю весь день, Кили и другие дети помладше с визгом бежали позади.

Сорча сбилась со счета, сколько голов забила каждая из команд: ее команде удалось забить три мяча в ворота Орека, а Блэр — еще один, но к тому времени, когда солнце скрылось за деревьями и воздух стал неуютно прохладным, Сорча широко улыбалась, глотая воздух.

Блэр отвесила ей притворный поклон.

— До новой встречи, — сказала она, прежде чем заскочить в дом, чтобы умыться.

Кили снова обняла ее за ноги.

— Мне нравится, когда ты играешь. Ты заставляешь Калума и Найла замолчать.

— Они должны меня слушаться. Я их старшая сестра, — сказала она и наклонилась, чтобы поцеловать Кили в щеку.

— Ты сыграешь завтра снова?

— Я попробую, жучок. Иди в дом и умойся.

Она смотрела, как Кили вбежала в дом, потирая рукой грудь, где болезненно сжималось сердце.

Сорча почувствовала, как Орек подошел к ней, и его рука скользнула вокруг талии, чтобы привлечь к себе.

— Тебе не понравилась игра?

— Хм?

— Ты расстроена.

— Ох, — Сорча потерла лицо. — Нет, мне… было весело. Я не делала этого уже… — она вздохнула, сердце снова сжалось от чувства вины.

Она не могла перестать думать об удивлении Калума и Кили, узнав, что она вообще захотела поиграть с ними. И она не могла перестать думать о том, что потеряла целый день.

Она предполагала, что именно поэтому у нее не было возможности поиграть со своими братьями и сестрами. Казалось, просто никогда не хватало времени.

Рука Орека прошлась вверх и вниз по ее спине, отыскав нежное местечко на плече. Она застонала, когда он мягко нажал, снимая напряжение там.

— Ты слишком много работаешь, моя пара.

— Я просто провела день, играя, — напомнила она ему.

— Так поступали многие другие. Почему они могут уделять время играм и находить радость? Почему только ты не можешь?

— Орек…

— Ты нужна им, сердце мое. Ты. Не для тренировки лошадей, уборки или кормления скота. Моя пара, — и он поцеловал ее в щеку, чтобы смягчить удар, — они делали все это без тебя. Они справились. Что им нужно, так это ты.

Сорча проглотила слезы, что-то хрупкое и невидимое внутри нее задрожало от осознания.

— Они полагаются на меня.

— Да, это так. У тебя здесь важное место. Сорча, ты — их сердце. Так же, как и мое.

Он притянул ее в свои объятия, положив подбородок ей на голову. Она вдохнула его запах, успокаиваясь, когда эмоции одна за другой захлестывали ее.

— Я хочу, чтобы ты была счастлива, моя пара. Чтобы ты обрела радость. Ты не можешь этого сделать, когда изнуряешь себя.

Сорча прерывисто вздохнула, но сдержала слезы. Им нужно было идти домой к ужину.

— Я знаю, — сказала она. И она действительно знала, но всегда нужно было что-то сделать, и если она могла это сделать, исправить, улучшить, она просто… делала. Так было всегда. Такова была ее роль в семье. Если бы у нее не было этого…

Легкое беспокойство закралось в сердце Сорчи, даже когда она обвила руками широкую грудь Орека и прижала его к себе.

Его слова были такими милыми, его забота — всем, чего она только могла пожелать. Но она поняла, что он сказал, почувствовала в нем искру негодования, и это было то, чего она боялась.

Я не хочу, чтобы однажды ты проснулся и понял, что я этого не стою.

31

Орек нашел место в тени конюшни, чтобы понаблюдать за выступлением Сорчи. Воздух был прохладным, его дыхание окутывало его облачком тумана, а земля еще не оттаяла от ночного мороза.

Эйфи хотела заполучить еще одного потенциального покупателя, пока дороги не стали слишком непроходимыми, а загоны — слишком обледенелыми. Первый снег выпал всего несколько дней назад, и несколько снежных пятен все еще виднелись в самых тенистых уголках двора. Урожай был собран, и, казалось, семья Брэдей готовилась к зиме в знакомом порядке — дом был полон до краев большую часть дня, а на кухне кипела бурная деятельность, поскольку продукты готовились, мариновались и консервировались.

Итак, Орек не возражал против предлога выйти на улицу, подальше от шума и суеты, но он возражал против того, чтобы его пара, закутанная в свои вязаные вещи и шерсть, вышла на холод так рано этим утром, чтобы подготовить лошадей к выставке.

Прибыла небольшая группа людей, которых Эйфи поприветствовала и проводила в передний вольер. Он не мог расслышать каждое слово со своего места, спрятанного в тени, но, судя по тону, Эйфи очаровывала их, пока они ждали Сорчу.

Когда он впервые пришел посмотреть, как его пара демонстрирует лошадей и свои навыки последней группе потенциальных клиентов, Эйфи мягко предложила ему задержаться возле конюшен.

— Только пока, — сказала она, примирительно похлопав его по руке, — к следующему году все будут знать о красивом зеленом мужчине моей дочери.

Зверь внутри него был непоколебим, ему не нравилось, что незнакомые мужчины не знали, что Сорча его.

Но потом Сорча выехала на лошади, чтобы показать себя, и он успокоился.

Он всегда благоговел перед умениями своей пары.

Как раз в этот момент она выехала из конюшни, сидя высоко в седле. Гнедой, которого она показала сегодня, сиял в утреннем свете, вычищенный до блеска. Эйфи указывала и объясняла каждую деталь, пока Сорча вела лошадь шагом.

Он никогда не думал, что о лошадях нужно знать так много, но за то время, что был с семьей Брэдей, он узнал достаточно, чтобы отличать галоп от рыси, ржание от крика. Сорча умело повела лошадь легкой рысью по загону, а затем быстрым, стремительным галопом. Она привстала в стременах, пока лошадь бежала, демонстрируя ровный аллюр, и лишь слегка надавливала бедрами, чтобы направить ее в сторону.

Это было великолепно. Сорча сияла так же ярко, как зимнее солнце, и улыбалась так широко, что на ее лице плясали веснушки. Кудри дико подпрыгивали, заставляя его вспомнить о древних богинях войны, о которых говорилось в старых историях.

На первой демонстрации, которую он увидел, Коннор присоединился к ней, и они устроили пробный спарринг верхом. Лошади не шарахались от звуков бьющего оружия и доверяли своим всадникам. Несмотря на то, что Коннор был рыцарем и ежедневно тренировался с отцом и братом, Сорча держалась стойко, владея оружием с плавной грацией, которая перекликалась с элегантными линиями ее лошади. Это было намного прекраснее, чем жестокие драки, которым он научил ее во время их путешествия на север.

Сегодняшней демонстрацией занималась только Сорча, хотя она и взяла в руки копье, чтобы показать, что лошадь чувствует себя непринужденно, когда всадник держит оружие в руках. Она сделала еще несколько кругов по загону, в конце концов остановившись перед покупателями. Сорча привстала в седле, чтобы поклониться, и лошадь опустилась на колени передними ногами.

Посетители захлопали, их похвалы разнеслись в холодном воздухе, и Эйфи гордо просияла, подмигнув Сорче. Его сердце переполнилось, когда он увидел довольную улыбку своей пары. Она заслуживала похвалы и даже большего. Сорча спешилась, чтобы подвести лошадь к посетителям, чтобы они могли погладить ее и полюбоваться ею.

Когда Орек вышел из тени, что-то краем глаза привлекло его внимание.

Волосы у него на затылке встали дыбом, и Орек осмотрел голые деревья фруктового сада и хозяйственные постройки в поисках того, что привлекло его внимание. Листья уже опали, а небо было ясным, поэтому там было немного теней, в которых можно спрятаться, и после долгого вглядывания Орек, наконец, отвернулся, ничего не заметив.

Тем не менее, ощущение, что за ним наблюдают, не покидало его. Он медленно вернулся в конюшню, обшаривая взглядом даль в поисках… чего угодно. Все искалеченные существа, которых он видел во время своих прогулок с Калумом, зудели в глубине его сознания.

По-прежнему ничего не видя, Орек принюхался — и тоже не почуял ничего необычного.

Зверь внутри него оставался беспокойным, но притаился, не видя явной угрозы, которой можно было бы противостоять.

Наконец, он повернул в конюшни. Несмотря на холод, оставалось еще много работы по дому, и чем больше он сможет сделать сам, тем быстрее его пара согласится вернуться в теплый дом.

— Я действительно не хочу обсуждать это прямо сейчас, папа.

— Почему бы и нет? Ты не занята.

Сорча хмуро посмотрела на отца поверх спины Фиоры. Она была очень занята, пытаясь почистить и успокоить лошадей, находящихся под ее опекой, чтобы она со своими замерзшими пальцами могла поспешить обратно в дом. Мать обещала теплый сидр, чтобы отпраздновать очередную успешную демонстрацию, и она просто хотела горячую кружку и часок в обнимку со своим полукровкой.

Вместо этого ее отец подумал, что сейчас самое подходящее время для этого разговора. Снова.

Кьяран всегда проявлял серьезный интерес к будущему своих детей, подталкивая их к исследованию того, кем они хотели бы стать. Он поднимал этот вопрос перед Сорчей бесчисленное количество раз, но тогда его время было ограничено отпуском, и у него было так много детей, которым нужно было докучать на эту тему, что Сорча избежала основной тяжести.

Однако теперь ее отец, казалось, был полон решимости выгнать ее из дома.

Чувствуя себя раздраженной и более чем немного безжалостной после раннего пробуждения из-за нервов и необходимости подготовить лошадей, последнее, что она хотела сегодня, — это оправдывать свой жизненный выбор перед отцом. Снова.

Подойдя к Фиоре, отец упер кулаки в бедра и одарил Сорчу самым властным из своих хмурых взглядов. Этот взгляд усмирял многих преступников и успокаивал многих детей, но с годами у Сорчи выработался иммунитет.

— Я просто думаю, что зима — отличное время для рассмотрения ваших вариантов. Особенно учитывая последние события.

Она покосилась на него, не понимая, какие недавние события он имел в виду, но все равно чувствуя себя защищающейся. Лучше бы он не имел в виду Орека…

— Вы с Эйслинн долгое время были подругами. Теперь, когда она наследница, я уверен, что для вас открываются возможности. Ей нужны люди вокруг, которым она может доверять.

— Делать что?

— Все, что ей нужно. Служить — большая честь, — напомнил ей Кьяран. — Управлять этими землями важно, Сорча. Мы должны обеспечить безопасность нашего народа, — тень пробежала по его глазам, и Сорча знала, что его все еще гложет чувство вины за то, что его собственная дочь была похищена работорговцами, продана сыном его лорда.

— Если Эйслинн захочет от меня чего-то, я уверена, она скажет, — отмахнулась Сорча.

— Или ты могла бы пойти и сказать ей, что готова служить. Сейчас самое время, пока она не стала леди Дарроу и не окружена послушниками.

— Ты имеешь в виду, что я должна быть просто первой послушницей? — выплюнула она.

Конечно, идея помочь Эйслинн, исполнить для нее какую-то роль приходила Сорче в голову. Она была не против этой идеи, особенно если она могла что-то изменить для своего народа и своей подруги, но то, как ее отец сформулировал это сейчас, вызвало у Сорчи желание помыться самым абразивным мылом, которое она смогла найти.

Кьяран тяжело вздохнул, не поддавшись на ее уловку. Вместо этого он оперся рукой о дверь стойла, рассматривая ее. Это всегда действовала на нее более эффективно, и она старалась не ерзать под его оценивающим взглядом.

Сорча ненавидела то, что ей вспоминалась маленькая девочка, которой она когда-то была, та, которая отчаянно желала, чтобы ее отец посмотрел и увидел то, чем можно гордиться, ради чего стоит остаться.

— Я просто не хочу, чтобы ты остепенилась, — вот что он наконец сказал, голос стал мягче, вкрадчивее. — Ты молода и сильна. Тебе так много нужно сделать в своей жизни, моя девочка. Мир велик, и ты заслуживаешь того, чтобы исследовать его.

Теперь, когда ты отошел от дел и твоя семья уже поднялась на ноги.

Горькая мысль обожгла ей горло, и Сорче пришлось поставить Фиору между собой и ее отцом, чтобы не выплюнуть эти едкие слова.

— Я только что вернулась из большого мира, — напомнила она ему сквозь сжатые губы. — И ты хочешь, чтобы я снова уехала?

— Я хочу, чтобы ты нашла себя, Сорча. То что случилось… это не то же самое, что выбрать свой собственный путь. Ты это знаешь, — Кьяран скрестил руки на груди и хрипло добавил: — Кроме того, ты в конечном итоге нашла своего полукровку, не так ли?

Сорча не хотела говорить об Ореке в таком тоне. Он был слишком дорог, чересчур. Она ненавидела, когда его использовали против нее, и в отчаянии прикусила щеку.

— Я просто не понимаю, почему ты думаешь, что я должна уйти, чтобы найти себя. Я знаю, кто я, папа.

Может быть, если бы ты был рядом, если бы обратил внимание, ты бы тоже знал, кто я.

— Ты усердно работала здесь ради матери. Ты содержала семью. Теперь пришло время для тебя, Сорча. Время отправиться в более широкий мир и найти свое предназначение.

— И почему мое предназначение должно быть где-то там? — спросила она, поглаживая гриву Фиоры, чтобы сдержать гнев. — Почему работа здесь не является призванием? Мамина семья занималась этим на протяжении нескольких поколений.

— Конечно, это так, моя девочка. Но это все, что ты когда-либо знала. Что, если там для тебя есть что-то большее?

Она бросила на него полный слез взгляд, почти задыхаясь от возмущения.

— Больше, чем моя собственная семья?

Кьяран напрягся, отводя взгляд.

Как он вообще мог понять? Конечно, он ставил долг и цель выше семьи. Всегда ставил. И Сорча, черт возьми, не позволит ему заставить ее сделать то же самое.

— Твои братья уехали на тренировку, — сказал он, хотя напора в его голосе поубавилось. — Мэйв готовится скоро уехать в университет. Я просто хочу, чтобы ты проявила инициативу, как они, выбрала свой собственный курс. Это не значит, что твой путь не приведет тебя обратно к твоей семье, — наконец, он поднял глаза, чтобы встретиться с ней взглядом, и Сорча болезненно вздохнула.

Его лицо с каждым годом становилось более удрученным, каждый вызов прорезал морщинки, разбегавшиеся веером от его глаз и обрамлявшие рот. Сэр Кьяран был гордым человеком, но в тот момент он выглядел почти… побежденным.

Сорча ненавидела это. Она ненавидела то, что все еще не хотела разочаровывать своего отца. Она ненавидела то, что в его словах была доля правды, даже если она была слишком упряма, чтобы разобрать, в чем именно они заключались.

А сейчас… сейчас она устала.

Она хотела этого сидра. И свою пару, чтобы он держал ее в объятиях.

Сорча вернулась к чистке.

— Мне нужно закончить.

Кьяран снова тяжело вздохнул, и затем она услышала хруст его ботинок, когда он выходил из стойла и конюшен.

Сморгнув слезы, Сорча потерла ноющее плечо.

Я здесь счастлива, сказала она себе. То, что его цель была там, а не с нами, не означает, что я такая же. Здесь у меня есть все, что мне нужно.

Ее семья, ее лошади. И теперь, особенно, мужчина, который любил ее такой, какая она есть.

Судьба, что я сделала, чтобы заслужить его?

Беспомощное беспокойство заставило ее уткнуться лицом в теплую шею Фиоры. Но что, если он здесь несчастлив?

Он никогда бы ей не сказал. Он бы терпел ради нее.

Но что, если всего этого станет слишком много? Что, если того, что она могла дать, окажется недостаточно?

Желчь обожгла горло, и Сорче пришлось поспешить из конюшни, чтобы вдохнуть холодного воздуха и успокоить желудок. Она заставила себя пройти через двор и вернуться в дом, вытирая слезы, которые остывали и затвердевали на ее лице.

Я исправлюсь, пообещала она. Я могу сделать лучше.

Орек наблюдал за своей парой, которая возвращалась к дому, стоя у одного из окон конюшни. Слова, которыми она обменялась со своим отцом, все еще звенели у него в ушах и вызывали еще большее беспокойство.

Сначала Орек думал показаться с того места, где он работал тремя стойлами дальше, чтобы тихо побудить ее отца перестать придираться к ней, когда у нее явно было много дел и о многом она думала.

Но потом…

Ему не понравилось, что он согласен с Кьяраном — по крайней мере, по некоторым пунктам. Его паре нужно было освободиться от бремени стольких обязанностей.

Хотя было ясно, как сильно она любила свой дом и свою семью, было также ясно, что она не откажется от своих обязанностей. Она верила, что они определяют ее роль в семье, и он ненавидел то, что она не могла понять, насколько больше она значила для всех. Да, ее семья обращалась к ней за всем, но не только за работой. Они нуждались в ней.

Но его пара не была постоянно пополняющимся источником. Ее дух неизбежно иссякнет, вероятно, прежде, чем она об этом узнает.

Ореку претила мысль о том, что Сорча позволит себя использовать, но знакомая беспомощность сдавила ему горло. Он не знал, как сказать ей об этом.

И даже если бы он это сделал, он не был уверен, что она его послушает.

Он не был удивлен, что она так отреагировала на давление своего отца. Его пара была такой же гордой и упрямой, как сам сэр Кьяран, ее верность семье была яростной и непоколебимой. Она никогда бы не проявила инициативу, о которой говорил ее отец, не тогда, когда это означало бы уйти, предать семью. Даже если бы просто из злобы и упрямства, она бы этого не сделала.

И это оставило Орека с тем же вопросом и до сих пор без ответа о том, как помочь его паре.

С каждым днем ему становилось все труднее держать язык за зубами. С каждым днем он наблюдал, как растет ее изнеможение.

Он как будто наблюдал, как она медленно тонет, но отказывался протянуть руку помощи. Ее семья любила ее, но не видела этого. Такой Сорча была всегда, и если это облегчало им жизнь, если она никогда не жаловалась и не заговаривала, откуда им было знать?

Он повторял это себе по нескольку раз на дню, но это не успокаивало негодование, разливающееся внутри.

Он также знал, что время, которое они проводили вместе, отнимало у Сорчи много сил. Он понимал лицемериесвоей жадности, то, что Сорча, противостоящая своей семье, будет уделять больше времени не только себе, но и ему. Орек не обманывал себя, полагая, что его мотивы не были несколько эгоистичными.

Его немного успокаивало то, что Сорче нравилось проводить время вместе с ним. По крайней мере, тогда он мог заботиться о ней, доставлять ей удовольствие. Если это была его единственная роль здесь, он мог быть доволен. И все же он не мог избавиться от мучительного беспокойства, что этого будет недостаточно. Что ей нужно больше. Он просто не знал, что и как дать это.

Орек закончил чистить стойла для коз и расставил все по местам, прежде чем отправиться в дом. Возможно, ему удастся убедить свою пару подняться наверх и немного услужить ей. Она почти таяла всякий раз, когда он гладил ее по плечам — этот узел напряжения в мышцах стал его смертельным врагом.

Он надеялся, что с наступлением зимы, когда семья окажется загнанной в дом, Сорча наконец-то отдохнет. Но только вчера она обсуждала свои планы по ежедневной уборке дома, пока семья завтракала. Братья и сестры ныли и суетились. Как и планировала Сорча, ее список задач становился все длиннее.

Ему хотелось прижать ее к своему крупному телу и заставить оставаться на месте хотя бы достаточно долго, чтобы вздремнуть.

Удерживать свою пару, позволить ей ощущать тяжесть его тела — от этой мысли его член дернулся против бедра.

Орек застонал и остановился во дворе. Последнее, что ему было нужно, это войти в этот переполненный, шумный дом, когда член натягивает штаны и…

Воздух сотряс пронзительный крик.

Орек дернулся на этот звук, затем двинулся через двор длинными, быстрыми шагами.

Он едва добрался до западного луга, где лес подступал к семейным землям, когда увидел маленькую Кили, бегущую сквозь деревья.

Он ускорил шаги, спеша ей навстречу.

С воплем Кили бросилась в его объятия и позволила ему поднять ее высоко к груди. Она обхватила его шею руками, насколько это было возможно, и прижалась мокрым от слез, покрытым пятнами лицом к его лицу.

— В чем дело, малышка? — успокаивал он, обшаривая взглядом деревья.

Там — мелькнула тень, похожая на ту, что он видел в прошлый раз, но исчезла.

Он крепче обнял Кили.

Сквозь рыдания Кили сказала ему:

— Б-большая страшная тварь — там, у скал. Она была темной и высокой, и… и… и она хотела съесть меня! — она снова расплакалась, ее слова потонули в прерывистых рыданиях, когда она прижалась к нему.

Инстинкт подсказал Ореку, что там, за этими деревьями, кто-то есть, вероятно, все еще наблюдает за ними.

Его кожу покалывало, и он стиснул клыки, чтобы не обнажить их и не напугать Кили еще больше.

— Как оно выглядело? — мягко спросил он.

У нее была только общая картина: что-то с руками, ногами и угрожающими глазами. Это мало что ему сказало, но ему и не нужно было знать больше. Что-то скрывалось там, угрожая семье Брэдей. Людям его пары. Его клану.

Решимость железной хваткой сковала его сердце.

Он повернулся обратно к дому вместе с Кили, чувствуя, как по спине ползут мурашки.

Медведям было поздно бродить, а это значит, что если бы это был медведь, то он был бы голодным и агрессивным.

Орек не думал, что это медведь. Медведи не портят еду.

Какова бы ни была угроза, он справится с ней. Голодный медведь — или работорговцы, посланные искать возмездия за очередное унижение. Возможно, на него произвела впечатление решимость лорда Дарроу наказать своего сына, но это не означало, что Орек думал, что Джеррод спокойно уйдет.

С каждым шагом к дому его решимость крепла, обострялась.

Если червь думал, что может причинить вред Сорче, его паре, Орек намеревался показать ему и любому работорговцу, насколько глубоко могут впиться его клыки.

Он проводил здесь дни в апатии, не зная, что сделать для своей пары. Но это — защитить ее и ее родню — было тем, что он мог сделать. С радостью.

32

Сорча проснулась в остывающей постели от звука снаряжения, пристегиваемого к ремню. Открыв глаза, она затуманенным взглядом осмотрела комнату, наконец обнаружив смутный силуэт Орека в дальнем углу. Даже в слабом, бесцветном свете предрассветных сумерек она могла сказать, что он не только оделся по-дневному, но и надел свои кожи и взял топор.

Паника заставила ее выпрямиться в постели, нервы скрутили узел в животе.

— Куда ты идешь? — прошептала она.

Плечи Орека напряглись, и на мгновение он замер совершенно неподвижно. Когда он наконец повернулся к ней, его лицо было мрачным и решительным.

— Выслеживать.

Этот ответ нисколько не успокоил ее.

— Ты действительно думаешь, что там что-то есть?

Истерические рыдания Кили прошлом вечером все еще звенели в ее ушах. Ее было трудно утешить, она цеплялась за Орека, пока не заснула в слезах. Она проснулась, чтобы немного поесть, а затем Эйфи взяла ее на руки и уложила в постель с собой и Кьяраном.

Сорче было больно видеть Кили такой расстроенной, но она разделяла сомнения своего отца и братьев в том, что в лесу за пределами их дома бродит что-то по-настоящему опасное. Кили была девочкой с богатым воображением, даже с фантазиями, особенно когда она слушала, как Блэр читала свои романтические стихи. Возможно, это был крупный лось.

Но Орек, казалось, воспринял историю Кили всерьез. Весь вечер он сидел спокойно, позволяя ей мочить слезами свой воротник и кивая, пока она снова и снова рассказывала свою историю.

И теперь он выглядел готовым ринуться в бой.

— Я не знаю, — сказал он наконец.

Его лаконичный ответ только раздул пламя ее беспокойства. Откидывая одеяло, Сорча сказала:

— Я иду с тобой.

— Нет, — его быстрый отказ пронесся по комнате, и она вздрогнула от резкости его тона.

Орек проворчал и подошел к ней, обойдя вокруг кровати.

— Нет, — сказал он снова, на этот раз гораздо мягче. Он взял ее за лодыжки одной рукой и уложил обратно под одеяла. Умелыми движениями Орек крепко укутал Сорчу и положил все еще спящего Дарраха ей на грудь, фактически прижав ее.

Она не могла не нахмуриться из-за того, что ею так легко управляли, даже когда он наклонился, чтобы поцеловать ее в лоб.

— Орек…

— Нет, сердце мое. Ты останешься здесь. Отдохни. Солнце еще даже не взошло.

— Я могла бы, по крайней мере, начать…

— Нет. Так рано ничего не нужно делать.

— Тогда возвращайся в постель, — она приподнялась с подушек, насколько смогла, уговаривая его наклониться для настоящего поцелуя.

Она застонала, когда его язык прошелся по ее губам, а затем фыркнула, когда он отстранился.

— Искусительница, — пробормотал он, выпрямляясь во весь рост. — Я просто хочу осмотреться. Убедиться, что это ерунда.

— Хорошо, — медленно произнесла она, ей все еще это не нравилось. — Будь осторожен.

— Конечно, моя пара, — и он в последний раз наклонился, чтобы запечатлеть еще один поцелуй на ее губах. — Спи, — пробормотал он и ушел.

Сорча перекатилась на пустое место, которое он оставил в кровати, пытаясь впитать остатки его тепла и запаха. Даррах зачирикал от сонного раздражения из-за этого движения, поэтому она подхватила его на руки и прижала к груди.

Они лежали вместе, когда солнце выглянуло из-за горизонта, но все, что Сорче удалось, это едва подремать. Ее разум следовал за своей храброй парой сквозь деревья, надеясь, что все это выдумка и он вернется еще до завтрака.

Орек не оставил бы свою пару, теплую и готовую, ни по какой другой причине, кроме серьезной угрозы. Другие, возможно, не поверили в то, что увидела Кили, но Орек не хотел рисковать. Безопасность его пары и безопасность ее клана были превыше всего. Если это означало холодный поход через деревья, пусть будет так.

Но это не значит, что он не был раздражен и немного недоволен тем, что оказался здесь, а не с ней.

Все, что, казалось, делали ее отец и братья, это тренировались, стучали оружием в учебных боях и готовились к… чему-то. Но когда возникла возможная угроза, они ничего не предприняли. Они пообещали Кили, что утром поищут любого зверя, которого она могла увидеть, но Орек подумал, что это были всего лишь пустые слова, чтобы успокоить ребенка. Если бы они думали, что это реальная угроза, они бы немедленно отправились в путь, проклиная грядущую ночь.

У Орека от этого все закипело в животе.

У сэра Кьярана уже похищали дочь — либо гордость, либо умышленное невежество заставили его поверить, что это не может случиться снова. Орек не поставил бы безопасность своей пары ни на то, ни на другое.

Возможно, отец Сорчи и лорд Дарроу хорошо поработали в других районах Эйреана, но это сделало их самодовольными в их собственных землях.

Если бы это не заставляло Сорчу волноваться еще больше, он бы патрулировал периметр земель Брэдей всю ночь. Зверь внутри был взволнован всю ночь, рыская на задворках его сознания и позволяя ему спать лишь урывками, пока он крепко обнимал свою пару в ожидании.

Его губы скривились от отвращения, когда он молча пробирался сквозь деревья, а солнце поднималось по небу. Какая польза от человеческих рыцарей, если они позволяют опасности преследовать их собственную семью?

Он не утверждал, что знает о Джерроде Дарроу что-либо, кроме того, что рассказала ему Сорча, но то, что он увидел в этом человеке, заставило его сомневаться, что тот уйдет тихо. Отказаться от власти и роскоши — редко человек не набросился бы и не дрался зубами и когтями, чтобы сохранить все.

Им сообщили, что Джеррода под охраной отправили в Палату, и он прибыл туда для отбывания приговора несколько дней назад. Возможно, его отец и сестра были слишком подавлены предательством, чтобы думать о чём-то ещё, кроме того, что на этом всё закончится.

Орек сомневался в этом. Мужчине с таким количеством злобы, что сейчас пылало внутри Джеррода, не нужно было много ума, чтобы атаковать. Если бы был способ отомстить, он бы это сделал. Орек был уверен в этом.

Итак, он все утро шел по замерзшему лесу в поисках лагеря работорговцев, его гнев на Кьярана, Дарроу, Эйфи, Найла и даже Коннора возрастал с каждым шагом. Он представил, как тащит одного выжившего работорговца к порогу Брэдей, чтобы показать этим рыцарям-людям, что угрожает им и их семье.

Посмотрите, скажет он, посмотрите, кого вы подпускаете к своим женщинам и детенышам.

Его зверь был беспокойным, готовым к насилию и возмездию. Он сдержался в Дундуране ради своей пары, но не в этот раз. Он не потерпит новых угроз, больше…

Знакомый запах ударил ему в нос. Орек остановился как вкопанный, сделав еще один вдох. В воздухе вокруг него повисла тяжелая тишина, деревья дрожали на холодном ветру, который приносил слабый запах пота и самца.

Из-за выступа вышла огромная фигура орка.

— Почему ты так долго, коротышка?

Сайлас.

Каждый мускул в теле Орека сжался от шока.

Следопыт вышел на бледный свет, презрительно глядя на Орека.

— Думал, ты видел меня в последний раз, да? — прошипел он, слова неуклюже срывались с его губ.

Было нетрудно понять почему — язык Сайласа был идеально разрезан посередине, придавая ему уродливое подобие змеиного. Любимое наказание Крула для тех, кто возвращался с пустыми руками, но с полным ртом оправданий.

Орек похолодел. Крул. Клан.

Он привел их прямо сюда. К своей паре. К детенышам.

Крики Кили эхом отдавались в его ушах, заставляя желудок скручиваться от тошноты при мысли о том, каким ужасным, должно быть, был Сайлас, нависший над ней в тени. Зверь в нем огрызнулся при мысли о том, как близко следопыт подошел к маленькой девочке, как близко она подошла к…

— Что ты здесь делаешь? — потребовал ответа Орек, расширяя свою позицию.

Улыбка Сайласа была уродливой чертой на его лице, глаза темные и злобные. Ненависть горела в них, сверкая так же ярко, как солнце, когда он вытащил из-за пояса длинный нож.

— Я тебе уже говорил, — невнятно пробормотал Сайлас, отходя дальше от скал. — Ты забрал то, что принадлежало Крулу. У Крула никто не крадет, — нож сверкнул, когда Сайлас указал им в направлении дома Брэдей. — И от меня ничто не скроется.

— Уходи сейчас же, — прорычал Орек, вставая у него на пути. — Найди другой клан, со справедливым вождем. Эти люди ничего тебе не сделали.

Сайлас рассмеялся шипящим смехом.

— Я зашел так далеко, коротышка. Выслеживал тебя всю дорогу сюда. Потребовались недели. Я тоже оставлял след. О дааа, — он снова рассмеялся, когда ужас сжал сердце Орека в кулак. — Нашел путь сюда, ко всем этим мягким человеческим женщинам, и теперь все они тоже смогут.

Каждый хороший следопыт-орк оставлял след для охотничьего отряда, незаметный для всех остальных, но очевидный для сородичей. Его сердце дрогнуло — Крул уже в пути?

Орек вытащил не только топор, но и свой собственный нож.

— Тебе следовало оставить ее там, где ты ее нашел, коротышка. Надеюсь, что бы ты ни получил от этой сучки, оно того стоило.

— Ничего не говори о ней своим ебаным ртом — или я вырежу остаток твоего языка и скормлю его тебе.

Веселье исчезло с лица следопыта, рот искривился в рычании.

— Я ждал этого. Я с удовольствием приведу самку Крулу и всех ее родственников. И твою голову.

Сайлас рванулся вперед, но Орек оказался быстрее.

Ярость захлестнула его холодной волной, словно погружение под лед замерзшего озера. Холод обострил его чувства, сфокусировал их на Сайласе и на том, что ему теперь предстояло сделать. Ярость была такой сильной, засасывала так глубоко, что пугала даже его самого.

Но все это не имело значения.

Убить его. Устранить угрозу.

Сайлас не мог уйти отсюда живым — а значит, не уйдет. Другого выбора не было.

Они встретились в громком столкновении металла и плоти, рычание эхом разнеслось по деревьям. Орек поймал опускающийся нож Сайласа своим собственным, металл заскрежетал, разбрасывая искры ему в лицо.

Он зарычал от боли, отбросив Сайласа назад. Следопыт взревел и бросился на него снова, снова, снова, его худощавая фигура нависла над Ореком, когда их кулаки и оружие столкнулись. Кулак ударил Орека в бок, как раз в то место, куда до этого попал нож Сайласа, и он застонал от острой боли.

Зверь внутри него выл, требуя крови, упиваясь насилием, на что был способен только родич орка.

Их сражения не были похожи ни на схватки рыцарей-людей, ни на изящные конные поединки, что демонстрировала Сорча — у них были одни кулаки, клыки и сверкающие клинки. Это было жестоко, шквал атак, которых нельзя было избежать, только терпеть. Сайлас был выше, крупнее и ожесточеннее, но Орек был быстрее. Тело следопыта было худым, с резкими линиями, жилистым от многих дней без нормальной пищи. Его удары были жестокими, ломающими кости, но только ненависть подпитывала его.

У Орека было нечто гораздо более важное, он закалял кулаки и наносил удары.

Он угрожает моей паре. Он заслуживает смерти.

Подари ей его сердце, — взвыл его зверь.

Орек блокировал следующий удар Сайласа своим топором, оставив тому лишь мгновение перед свирепым ударом клыков по ключице. На груди и шее у него выступила кровь, от которой на холодном воздухе шел пар. Сайлас обрушился на Орека, используя свою грубую силу и превосходящий рост, заставив его опуститься на колени, чтобы удержать лезвие у его лица.

Рот искривился в ужасной усмешке, раздвоенный язык хлестал по нему, Сайлас зарычал, выбивая ногу Орека из-под себя.

Орек упал и перекатился, услышав свист клинка, рассекающего воздух рядом с его головой. Он почувствовал вибрацию лезвия, погружающегося в землю рядом с ним.

Сайлас сделал выпад, размахивая другим клинком в кулаке.

Он снова перекатился и пнул, его ботинок наткнулся на плоть и кость. Что-то подалось, хрустнул сустав, и Сайлас взвыл.

Орек вскочил на ноги, пустив в ход топор. Он вонзил его в спину Сайласа, и следопыт выгнулся дугой, широко раскинув руки в агонии.

Поконми с ним. Закончи то, что должен был сделать в той реке.

Сайлас поджал под себя ногу, поворачиваясь, чтобы заблокировать следующий удар Орека, но он был недостаточно быстр. Орек выдернул топор из спины Сайласа, и он издал еще один крик боли. Лезвие сверкнуло, когда оно скользнуло по шее Сайласа, из открытой раны хлынула кровь, от которой шел пар.

Следопыт захрипел, растягиваясь на мерзлой земле.

Покончи с ним.

Орек опрокинул Сайласа на спину и сел на него, вонзив нож в грудь следопыта. Сайлас бесполезно вцепился в руки Орека, когти впились в его кожу.

Покончи с ним, покончи с ним, покончи с ним.

Орек вынул нож, кровь хлынула из зияющей раны в груди Сайласа. Нож снова погрузился по рукоять, следопыт дернулся и замер.

Этого недостаточно. Уничтожь угрозу.

Рукоять стала скользкой в руке Орека, порезав его собственную руку, когда он снова, и снова, и снова вонзал ее в грудь орка.

Его ярость ослепила и оглушила его, оставив ему только тёмную пропасть, которую он создал в следопыте. Его рука сильно дрожала от усталости, но он не останавливался, не мог остановиться, снова и снова погружая клинок в угрозу.

Орек остановился только тогда, когда лезвие застряло между ребер. Он не смог вытащить его, рукоятка была слишком липкой и скользкой от крови.

Тяжело дыша в тумане, Орек уставился на то, что он сотворил со следопытом.

Кожа и грудные мышцы были рассечены, обнажая блестящие красные органы, неподвижно сидевшие в клетке из белых ребер. Он уставился на сердце, разрезанное почти пополам, не желая, чтобы оно билось.

Но Сайлас лежал под ним совершенно неподвижно, темные глаза были полузакрыты, а рот приоткрыт, показывая жуткий раздвоенный язык.

Губы Орека разжались, обнажив зубы, и он зарычал на мертвого следопыта.

Жестокие, порочные, тупые ублюдки, преследующие его пару, думающие, что могут угрожать его паре! Они просто не могли отпустить его, забыть ее и продолжать свою жалкую жизнь в этих проклятых горах — нет, им нужно тянуться своими гребаными пальцами через всю страну, чтобы попытаться отнять его пару! Орек этого не допустит. Они ее не получат. Не его пару, его, она была его.

Не мою пару. Никогда.

Это заняло много времени, но ярость медленно начала угасать, оставив Орека дрожать, когда он встал и, спотыкаясь, отошел от трупа. Он тяжело дышал, холодный воздух обжигал его изнутри. При виде того, что он натворил, его затошнило.

Он убил сородича.

Хуже того, он привел сородича-орка прямо к Сорче и ее семье.

И, возможно, на подходе может быть еще больше.

Мысль о Круле здесь, в красоте дома, который любила Сорча, заставила Орека содрогнуться.

Я сделал это. Я привел опасность к ее двери.

Он был глуп, настолько влюблен и одурманен своей парой, что, как только они покинули ферму Кары и Анхуса, ему и в голову не пришло продолжать заметать следы. Он был полным дураком, убежденным, что клан и прошлое остались позади — и что всё, скрывающееся на землях Брэдей, было лишь людским.

Но именно он навлек это на Сорчу.

Судьба, я подвел ее.

Его пара, его прекрасная, нежная пара — он вовсе не спас её. Когда она смотрела на него, как на мужчину, который чего-то стоит, это была ложь. Он был никчемным мужчиной, неспособным защитить свою пару. Не имело значения, что он устранил эту угрозу, надвигалось нечто большее, нечто гораздо худшее, от чего он не мог ее спасти.

И это моя вина. Глупо, так глупо.

Крул разрушит это место и сделает гораздо худшее со всеми людьми здесь. И Сорча, его прекрасная пара, пострадает больше всех.

Из-за него.

Зверь внутри дрожал от ярости и стыда.

Выход есть. Это все еще можно остановить.

Он смотрел на изувеченного следопыта невидящим взглядом, его разум помутился, когда он пытался нащупать идею.

Он ненавидел это, ненавидел то, что, как он знал, должен был сделать.

Но еще больше он ненавидел себя за то, что делал.

Все еще дрожа, со скользким от угрожающей тошноты ртом, Орек приблизился к тому, что когда-то было Сайласом, и начал свою кровавую работу.

Когда он закончил, было уже далеко за полдень. То, что осталось от тела, было похоронено, хотя и поспешно, подальше от дома, чтобы хищники могли это растерзать.

Он не мог вернуться к своей паре весь в крови. Она была бы в ужасе. Она была бы напугана. Она бы задавала вопросы. Итак, когда день пошел на убыль, Орек плюхнулся в озеро, о котором Сорча рассказывала ему много историй, о лете, которое провела в нем, плескаясь и плавая. Вода стала красной от крови, когда он смывал остатки Сайласа со своего тела.

Озеро было ледяным, но Орек ничего не чувствовал под слоем льда, сковавшим его. Оцепенение лишило его мыслей, но придало решимость — всё, что было нужно, чтобы оставить свою пару позади.

33

Сорча притворялась, что читает, в то время как Коннор тихо похрапывал в другом конце гостиной напротив нее. Час был поздний, и остальные члены семьи давно поднялись наверх, чтобы лечь спать. Все уверяли ее, что все в порядке — он опытный следопыт, с ним все будет в порядке, и он может сам о себе позаботиться.

Она, конечно, все это знала — знала лучше, чем кто-либо другой. Однако это не остановило ни ее беспокойство, ни болезненный осколок тревоги, поселившийся в ее груди.

Орек все еще не возвращался, хотя время ужина давно миновало. В доме воцарилась тишина, единственным звуком был огонь, который она разожгла, чтобы согреться. Скорчившись под одеялом в гостиной, Сорча была полна решимости дождаться своего полукровку — и она не была уверена, бросится ли она на него, когда он вернется, или надерет ему уши.

Коннор решил подождать с ней, и она была втайне благодарна за компанию, даже если он заснул час назад. Наблюдение за братом дало ей занятие, поскольку она была слишком взволнована, чтобы по-настоящему читать.

Эта бездонная пропасть беспокойства не давала ей уснуть гораздо дольше, чем обычно, когда она была в постели, и именно поэтому, когда дверная ручка щелкнула, открываясь, она уже встала и спешила к входной двери.

Орек как раз проскользнул в дом, бесшумно закрыв за собой дверь, когда она бросилась к нему. Он поймал ее с тихим охом, его руки обвились вокруг нее, и он вздрогнул.

Сорча откинулась назад ровно настолько, чтобы взять его лицо в ладони, пристально глядя на него, прежде чем притянуть к себе для страстного поцелуя.

— Где ты был? — она зарычала между неистовыми прикосновениями губ. — Я так волновалась! Орек…

Вместо ответа он поставил ее на ноги, взял за руку и повел к лестнице.

Она помахала Коннору с затуманенными глазами, который поднял голову при звуке возвращения Орека. Он помахал в ответ и откинулся на спинку дивана, довольный тем, где находится.

Она подождала ровно столько, пока не закрылась дверь в ее холодную, темную комнату, прежде чем у нее посыпались вопросы.

— Что случилось? Ты что-то нашел? И почему… почему ты мокрый? — она с тревогой наблюдала за ним, сжимая и разжимая кулаки, пока он тихо разводил небольшой огонь в очаге.

Когда он затрещал, она смогла лучше разглядеть, что на нем больше не было кожаной одежды, остались только рубашка, бриджи и ботинки. Все это было слегка влажным под ее руками, а на воротнике остались едва заметные кольца, как будто что-то испачкало его и не до конца было отмылось.

Он потянулся к ней, но она подошла ближе и стянула с него рубашку через голову.

Сорча потрясенно втянула воздух. Две зловещие линии порезов беспорядочно пересекали верхнюю часть его груди, чуть ниже горла.

— Орек… — ее пальцы дрожали, проводя прямо под нижним порезом. — Что…

Он накрыл ее руки своими, притягивая их к себе, чтобы успокоить свое бешеное сердцебиение.

— Я уже очистил их.

Сорча подняла на него взгляд, вокруг нее закружилось замешательство.

Почему он такой спокойный? Почему он так на меня смотрит?

— Ты что-то нашел? — у нее внутри все опустилось, сосущий ужас заставил ее дышать быстро и неглубоко.

— Все в порядке, сердце мое, — пророкотал он, потирая большим пальцем ее трепещущий пульс. — Я позаботился об этом.

— Там действительно что-то было?

— Да.

Она хотела спросить больше, но он придвинулся ближе, прижимая ее к стене. Он просунул одно большое бедро между ее, заставляя ее подняться на цыпочки, приподнял ее подбородок, чтобы получить медленный, обжигающий поцелуй.

Горячая сладость была почти невыносима, но:

— Почему ты пытаешься отвлечь меня? Что случилось?

— Прости, что заставил тебя беспокоиться, — ответил он, покрывая легкими поцелуями ее щеку, шею. — Позволь мне загладить свою вину.

Его ловкие пальцы быстро справились с корсетом, и прежде чем она успела даже подумать о том, чтобы снять его, его рука скользнула ей под рубашку, чтобы снять лифчик. Горячая ладонь его сомкнулась на ее талии как раз в тот момент, когда его язык скользнул между ее губами, уговаривая ее.

— Орек, — ей не нравилось, что ею управляют, что ее отвлекают, и то, насколько он искусен и в том, и в другом.

У ее губ вырвался долгий вздох, затем он прижался лбом к ее лбу. Низкое, ровное мурлыканье зародилось под его теплой кожей, успокаивая неистовую остроту ее беспокойства.

— Позже, — прошептал он. — Я все объясню позже, сердце мое. Прямо сейчас ты мне нужна.

Она посмотрела ему в глаза, казавшиеся янтарными в тусклом свете, и задумалась. Она полагала, что может подождать — ее насторожил почти дикий блеск в его глазах, но его сердцебиение под ее рукой было ровным.

— Позже, — наконец согласилась она, затем вцепилась в его слегка влажную гриву. — Но тебе лучше загладить свою вину передо мной.

Легкое мурлыканье перешло в рокот, от которого ее лоно сжалось, а груди напряглись. Низкий стон зародился в ее горле, и Орек наклонился, чтобы пососать ее кожу там. Его руки быстро избавили ее от остатков одежды, и он поцеловал ее грудь, пока стягивал бриджи по бедрам.

Ее штаны и ботинки были отброшены в сторону, а затем он поднял ее, прижав к стене своим большим телом и обвив ее ноги вокруг своих бедер. Он окружил ее собой, обхватив руками и поместив бедра между ее бедрами. Его язык прошелся по ее губам, прежде чем проникнуть внутрь, за чем последовали долгие, тянущие толчки, от которых она застонала ему в рот.

Он подтянул ее выше, чтобы освободить член, прижимая горячий стержень к ее жаждущему, истекающему смазкой лону. Они оба вздрогнули, когда член скользнул по ее гладкой коже, широкая головка зацепилась за ее клитор. Сорча ахнула, когда он наконец освободил ее от своих поцелуев, эти горячие губы оставили на ней клеймо, когда спустились по ее шее и груди, чтобы прикоснуться к одному соску.

Орек использовал стену, чтобы поддерживать ее одной рукой, оставляя свободной руку, чтобы пощипывать и дразнить другую грудь, обводить изгиб ее талии, разминать своими сильными пальцами упругую плоть ее зада. Эта рука была повсюду, притягивая, толкая и дразня, доставляя удовольствие ее телу.

— Орек, — захныкала она ему на ухо.

С рокочущим рычанием он насадил на толстый член ее лоно и позволил ей опуститься на него. Рот Сорчи открылся в беззвучном крике, таким приятным был ожог от его вторжения, и он втянул ее нижнюю губу в рот, чтобы прикусить и успокоить.

Она практически висела, прижатая вплотную к его бедрам, насаженная на его член. Сорча выгнулась, желая трения, но он не дал его.

Он прижал ее плечи к стене и обхватил руками ее бедра, заставляя принимать каждый толчок именно так, как он хотел. Ее руки шарили в поисках опоры, впиваясь в кожу его предплечий. Скольжение его члена внутри нее было восхитительным, затуманивая ее разум каждым ударом и возбуждая при каждом отступлении.

Ее груди подпрыгивали при каждом сильном столкновении их тел, соприкасающихся друг с другом, и у Сорчи мелькнула отстраненная мысль, что она надеется, что все остальные крепко спят, потому что в происходящем не было ничего тихого или нежного. Толчки Орека были размеренными, но жестокими, заполняющими ее полностью. Она чувствовала его повсюду, глаза не могли отвести от обжигающей интенсивности его взгляда. Он смотрел на нее так, словно хотел проглотить ее.

И ей это понравилось.

Его темп стал бешеным, и Сорча приподнялась, насколько могла, ему навстречу, чтобы добиться большего трения там, где она нуждалась в этом. Рокочущий рык застрял у него в горле, а затем его большой палец оказался там, надавливая на ее клитор, и Сорча разлетелась на части.

Она подавилась своим криком, звезды танцевали на краю ее поля зрения. Ее тело напряглось с оргазмом, но Орек вгонял себя внутрь снова, снова, через все это, удерживая ее удовольствие на грани боли. Он притянул ее к своей груди, поддерживая одними руками, и Сорча вцепилась зубами в его плечо, чтобы заглушить крики.

С шипением Орек прижал их бедра друг к другу и кончил, наполняя ее еще полнее. Его сперма привела в беспорядок ее бедра, и она почувствовала, как она потекла по ее ногам и заднице.

Кончив, Сорча расслабила конечности, счастливо замурлыкала и поцеловала его в шею. Когда он отнес ее от стены к кровати, она была готова к тому, чтобы ее осторожно уложили и заключили в объятия. Она даже открыла рот, чтобы сказать ему, как сильно она его любит, но издала испуганный возглас, когда он бросил ее на кровать.

Она моргнула, глядя на него, разум все еще был немного затуманен после оргазма, и обнаружила, что его лицо стало почти диким. Он подтянул ее к себе на кровати, непристойно широко раздвигая ее ноги. Он опустился на колени в изножье кровати и накрыл ее киску поцелуями с открытым ртом и длинными движениями своего языка.

Сорча ахнула, выгнув спину от потрясающего удовольствия. Она была слишком чувствительной после оргазма и бессвязными звуками умоляла его о пощаде. Но ее полукровка не сдавался, его язык кружил и дразнил ее клитор, пока она не наполнила его ждущий рот потоком жидкости. Он одобрительно заурчал, входя в нее двумя пальцами, чтобы погладить то место внутри, от которого у нее помутнело в глазах.

Задыхаясь от крика, Сорча беспомощно схватилась за голову, корчась на мехах и одеялах. Она не знала, было ли это для большего трения или для того, чтобы убежать от него, удовольствие было таким сильным, что воздух вырывался из ее груди в судорожных вздохах и заикании.

Это было восхитительно — это было слишком. У нее тоже не было слов, чтобы сказать ему, голос охрип от всхлипываний. Тело пело от того, как легко он не щадя выжимал из нее удовольствие, когда он сосал ее, пока она не подарила ему еще один содрогающийся оргазм. Она зажала его уши между своих бедер, тело тряслось в освобождении.

Его горящие глаза отслеживали каждое ее движение, затуманившись от удовольствия и гордости. Когда она, наконец, рухнула на меха, он покрыл нежными поцелуями внутреннюю поверхность ее бедер, прежде чем нависнуть над ней.

Она раскрыла для него объятия, хотя ей потребовалось огромное усилие, чтобы вообще поднять руки. Он наклонился, чтобы завладеть ее губами в обжигающем поцелуе, наполнив ее рот их вкусом.

Орек отстранился, и Сорча улыбнулась, готовая заключить его в объятия и шептать ему что-то, пока они засыпали.

Глухой удар пронзил ее грудь, когда вместо этого он перевернул ее на живот. У нее не было сил приподняться на локтях, но он избавил ее от хлопот, раздвинув ноги и приподняв бедра, чтобы встретить его.

Сорча застонала, когда его член пробежался между ее ног, от клитора к заднице и обратно. Он впился в нее, прежде чем войти внутрь, его рокочущее мурлыканье заставило ее задрожать.

Его толчки снова были твердыми, но размеренными, руки мяли и ласкали ее зад и плечи. Он раскачивал их вместе, рыча ей о том, как его член блестит от ее влаги каждый раз, когда он отстраняется, как ему нравится наблюдать, как выпуклые ягодицы подпрыгивают при каждом толчке, как хорошо она принимает его каждый раз. Какая она у него — красивая и совершенная.

Сорча чуть не замурлыкала от похвалы, зарывшись лицом в меха и, наконец, поддавшись удовольствию, которое он, казалось, был полон решимости ей доставить. Когда он взял в горсть ее локоны, она выгнула спину и шею, подставляя ему свой рот для поцелуев и посасывания, когда он склонился над ней.

Одна рука забралась под нее, чтобы потрогать клитор, и Сорча застонала, не в силах вынести большего.

Но она выдержала. Он позаботился об этом.

Он разбил ее вдребезги, использовал ее тело для их обоюдного удовольствия. Сорча тонула в нем, и не хотела выныривать, чтобы глотнуть воздуха. Она позволяла ему использовать ее, располагать ее, двигать ею так, как он хотел, потому что он всегда давал больше, чем брал. Всегда.

Что бы ни случилось там, в лесу, это потрясло его. Сорча могла понять, ведь ее собственные тревоги доминировали в течение дня. Она скучала по нему, его отсутствие отозвалось острой болью в ее сердце. Теперь она была довольна тем, что позволила своей паре унять все это мурлыканьем, поцелуями и толкающимся членом.

Ее полукровка был ненасытен и не давал ей уснуть до самой глубокой ночи. Каждый раз, когда она думала, что он закончил и готов заснуть с ней, этот решительное, почти дикое выражение возвращалось в его глаза, и он снова был на ней, языком, зубами и пальцами.

Когда, наконец, это было уже слишком, ее тело обмякло, Сорча прошептала ему:

— Обними меня, любимый.

В его мурлыканье все еще звучали более глубокие ноты, что-то темное, собственническое и почти безумное, но он устроил ее в своих объятьях, натянув меха и одеяла, разбросанные по кровати, чтобы укрыть их, когда устраивался рядом с ней.

Сорча счастливо вздохнула, когда его руки обвились вокруг нее, и она была окутана его теплом. Они были липкими от пота и усталости, но ей было все равно, она наслаждалась тяжелым ароматом их занятий любовью и прикосновением его кожи к своей.

Одна из его больших рук скользнула по ее бедру, чтобы закинуть ее ногу себе на бедро. Его член, все еще невероятно твердый, скользнул внутрь, и ее мышцы сжались в усталой, но приветливой хватке. Он не двигался дальше, просто лежал с ней, наполняя ее.

Он целовал ее плечо, шею, до самого уха, где прошептал:

— Спи, сердце мое.

Сорча хмыкнула, переплетая их пальцы и слегка сжимая мышцы своего живота. Он мурлыкал для нее, и она заснула под этот звук, довольная, сытая и так до боли влюбленная в него.

Орек обнимал свою пару всю ночь, не в силах и не желая спать. Он не мог тратить впустую то время, которое у него оставалось, и поэтому вместо этого запоминал все, что мог, при слабом свете огня в очаге.

Он уже знал все ее цвета, все ее вкусы и текстуры, но снова запечатлел их в памяти, изголодавшись по всему. Он хотел, чтобы она запечатлелась во всех смыслах, в самой его коже и костях. В течение всей ночи он бережно прикасался к ее коже пальцами, потирая и поглаживая, чтобы наполнить ее своим запахом.

Орек не был уверен, что у него хватит смелости сделать то, что нужно, когда придет время. С каждым часом он начинал сомневаться в своем плане.

Должен ли он разбудить ее? Рассказать ей, что произошло?

Он обещал рассказать ей все позже. Она, вероятно, подумала, что он имел в виду завтра, но на самом деле он имел в виду, когда вернется. Если вернется.

Он подавил рычание в горле. Я вернусь к ней.

Да, он это сделает. Он должен был это сделать. Ее отец не знает, что делать с орками. Орек никогда не простил бы себе, если бы пострадал кто-то из ее семьи.

Нет, это было его бременем. Он навлек на нее эту опасность, и он, как ее пара, должен был защитить ее.

Итак, когда миновал самый темный час ночи и луна начала опускаться за горизонт, Орек отстранился от своей пары.

Он оделся, не смывая ее аромата, желая сохранить его при себе как можно дольше. Он понадобится ему для предстоящих холодных ночей.

Всего за несколько минут тишины его рюкзак был готов. Он взял все, что принес с собой в дом Брэдей, — все, кроме меха, накрывающего его пару и маленького Дарраха.

Щенок наблюдал за ним, черные глаза блестели. Орек поднял его, зарывшись лицом в пушистое тельце. Даррах лизнул его в челюсть, его маленькие лапки разминали шею.

— Береги ее, Даррах, — он положил енота рядом со своей парой в кровати, прежде чем укутать их мехами.

Он позволил себе еще раз ощутить ее вкус, проведя носом по ее шее и поцеловав в лоб.

— Ты — мое сердце, — прошептал он ей.

Затем Орек отстранился и выскользнул из комнаты, не оглядываясь.

Дом все еще крепко спал. Коннор даже не пошевелился в гостиной, когда Орек прошел, закрыв за собой входную дверь.

Внешний мир был сонным и темным, что соответствовало настроению Орека. Он достал припасы, которые собрал вчера, и положил отрубленную голову Сайласа в мешок. Он туго завязал его, надеясь, что холод ранней зимы заглушит самую сильную вонь.

Затем ему ничего не оставалось, как двинуться на юг. Орек зашагал вперед, одна нога за другой. Вскоре он был уже далеко от земли Брэдей. Он был намного дальше от своей пары.

Сердце болело из-за этого. Его зверь рычал и огрызался с каждым шагом, удаляясь от нее.

Он ненавидел это делать и ненавидел себя за то, что ему это нужно.

И он знал, что, что это необходимо сделать, так же, как знал, что она возненавидит его за это.

Он обещал никогда не оставлять ее. Что быть парой — значит оставаться вместе всегда.

Но он уже нарушил главный принцип брачных уз. Он не смог защитить ее. И он должен был все исправить, прежде чем снова сможет претендовать на место рядом с ней.

Итак, он сделает это — он положит конец всем угрозам в адрес своей пары. Навсегда. А затем он вернется к ней и попросит прощения. Вернет ее сердце. Снова заслужит свое место рядом с ней. Орек не согласился бы ни на что другое.

34

Сорча поняла, что что-то не так, как только проснулась. Вместо своей пары, свернувшегося вокруг нее, она была одна в постели. Ну, не совсем. Не такой уж и маленький Даррах свернулся калачиком рядом, уткнувшись носом в свой хвост.

Она приподнялась на локтях, ожидая снова увидеть Орека в углу, надевающего свою кожаную одежду.

Там ничего не было. В комнате было холодно и пусто.

Сердце Сорчи бешено заколотилось, она села. Ее тело стонало от боли, и если бы узел страха не сжимал ее внутренности, она могла бы потянуться и насладиться восхитительной болезненностью. Когда она встала с кровати, то обнаружила на своих боках и заднице небольшие синяки в форме пальцев Орека. Ее грудь была покрыта маленькими красными отметинами от его покусываний и поцелуев. Бедра все еще были липкими от спермы.

Но его нигде не было.

Дрожащими руками Сорча вытерлась холодной тканью и оделась. Тошнота усилилась, когда она не нашла его рюкзака рядом со своим сундуком.

Оглядев комнату, она не обнаружила ничего из того, что принадлежало ему, кроме Дарраха и меха, под которым она спала.

Сорча подавила всхлип.

Возможно, ему просто что-то понадобилось, и он не хотел тебя разбудить.

Она поспешила вниз. Было еще довольно рано, только Коннор все еще спал в гостиной, а ее мать чистила яблоки на кухне внизу.

— Ты видела Орека? — спросила Сорча еще до того, как мать поздоровалась с ней.

Брови Эйфи удивленно приподнялись.

— Нет, дорогая. Он вернулся прошлой ночью?

— Да, поздно. Но я только что проснулась, а его з-здесь нет.

Ее мать поспешила к ней, когдаголос Сорчи сорвался на рыдание. Поглаживая ее по руке, Эйфи успокаивала:

— Все в порядке, милая. Я уверена, что он где-то здесь. Возможно, он снова отправился на охоту. Или с Калумом, его я тоже не видела.

Сорча бросилась обратно наверх, в спешке разбудив Коннора. Она преодолевала две ступеньки за раз и бросилась широко распахнуть дверь Калума — только для того, чтобы обнаружить своего долговязого брата, растянувшегося поперек кровати с открытой книгой на груди.

— Калум все еще спит, — сказала она Эйфи на кухне, тревожно заламывая руки.

Коннор присоединился к ним, протирая глаза.

— В чем дело?

— Орек ушел. Ты видел, как он уходил?

Ее брат покачал головой.

— Нет, я ничего не слышал. Он, наверное, снова отправился на поиски. Кили его разозлила.

— Он сказал, что что-то нашел, он вернулся мокрый, как будто прыгнул в озеро, и у него были порезы на груди, и он сказал, что разобрался, но не сказал, что это было, и… и…

Эйфи сжала руки Сорчи.

— Сорча, дыши, милая. Все в порядке. Дыши.

Грудь у Сорчи сжалась под тяжестью переживаний, и она позволила отвести себя к кухонному столу, где мать угостила ее теплым чаем и печеньем, намазанным маслом и медом. Она ела в оцепенении, еда оседала у нее во рту.

Вскоре кухня загудела от суеты, Коннор поспешил разбудить отца и Найла. Ни один из них ничего не видел, но отсутствие Орека их так же не беспокоило, как и рассказ Кили о том, что она что-то видела в лесу.

— Вчера он кое-что видел, — сказал Коннор.

Кьяран нахмурился.

— Что он сказал?

— Ничего, — с несчастным видом ответила Сорча. — Он… он был измотан, и поэтому мы просто… пошли спать, — она спрятала покрасневшее лицо за дрожащими руками. Судьба, почему она позволила себе отвлечься?

Я должна была получить от него ответы!

Кьяран задумчиво промычал.

— Что ж, сегодня мы осмотрим дом. Посмотрим, что удастся увидеть. Но я уверен, что он достаточно скоро вернется, — он сжал плечи Сорчи, прежде чем отправиться будить стажеров в казармах.

Сорча издала беспомощный звук, ненавидя то, что на ее ресницах выступили слезы. Ее семья смотрела с огорчением, не зная, что делать с заплаканной, испуганной Сорчей.

Она не знала, как заставить их понять, что что-то не так.

Положив руки на кухонный стол, Сорча сказала:

— Я собираюсь поискать его.

— Я сделаю это, — сказал Коннор, вскакивая со своего места напротив нее. — Ты останешься здесь на случай, если он вернется. Давай, Найл.

Другой ее брат протестующе хрюкнул с набитым печеньем ртом, но хмурый вид Коннора заставил его двигаться. Похлопав ее по плечам, мальчики направились к выходу.

Со своей стороны, Эйфи в тот день занимала Сорчу на кухне, помогая ей печь хлеб и консервировать джемы. Она, должно быть, волновалась, потому что, когда Сорча поднялась наверх, чтобы забрать Дарраха и накинуть его на плечи, как всегда делал Орек для утешения, Эйфи не протестовала. Щенок научился находить лучшие угощения на кухне и поэтому был изгнан. Но сегодня он был на плечах Сорчи, принимая еду и предлагая свое пушистое тело в качестве небольшого утешения.

Когда Мэйв уехала на учебу в Гранах, Эйфи велела ей отправить Софи сюда, когда она туда доберется. Вскоре и ее мать, и тетя пытались отвлечь Сорчу от ее растущих страхов.

Почему его здесь нет? Почему его не могут найти? Она задавалась этим вопросом снова и снова, даже пока ее руки методично месили хлеб и перемешивали ягоды, пока они пузырились и густели в джем.

И, что еще более коварно, почему он мне не сказал?

День тянулся бесконечно, но каким-то образом пролетел в мгновение ока. Коннор и Найл вернулись в полдень, ничего не найдя, и Калум подтвердил, что никто из конюхов Орека не видел.

Не получив никаких новостей — а ее пара так и не вернулся — Сорча не смогла сесть ужинать. Вместо этого она сидела в гостиной с Даррахом, глядя в окно, отчаянно желая увидеть его большую фигуру сквозь деревья, возвращающуюся к ней.

Ее семья была поблизости, брат или сестра приходили посидеть с ней немного, пытаясь вовлечь в разговор или успокоить ее тревоги.

Но Сорча не хотела их утешения.

Когда ее отец подошел и встал рядом с ней, неловко молча, она сказала:

— Он что-то видел, папа. Там что-то было снаружи. Что, если что-то случилось?

— Мы поищем его снова, моя девочка. На этот раз мы возьмем собак. У тебя есть что-нибудь, что пахнет им?

Горло перехватило от рыдания, тяжелые слезы сорвались с ресниц и потекли по щекам. Она смогла кивнуть один раз, прежде чем спрятать лицо в ладонях и разрыдаться.

У Кьярана вырвался сдавленный, беспомощный звук, и он сел, чтобы заключить ее в свои объятия.

— Где он? — прошептала она ему в грудь. — Почему его здесь нет?

— Я не знаю, моя девочка, — сказал Кьяран, покачивая их взад-вперед. — Но мы найдем его. Обязательно найдем. Вот увидишь. Я найду его, Сорча.

Рубашка ее отца была влажной к тому времени, когда она смогла успокоить слезы. Была глубокая ночь, Орека все еще не было, когда Сорча позволила родителям уговорить ее подняться наверх, в ее комнату. Отец дал еще больше обещаний на следующее утро, и на его лице отразилось беспокойство. Мать помогла ей раздеться и натянуть ночную рубашку, подоткнув одеяло и уложив ее в постель рядом с Даррахом.

Поглаживая волосы Сорчи, Эйфи прошептала:

— Все будет хорошо, милая.

Но Сорча им не поверила.

Он ушел, ее сердце ныло, он бросил меня.

Страдание хлынуло, как кровь из раны в ее сердце, вызывая все новые тихие слезы, пока, наконец, она не погрузилась в беспокойный сон.

Орек не ел. Он не спал. Он бежал. Прочь от своей пары — и это разрушило его изнутри, не оставив после себя ничего, кроме решительного гнева, направленного на ее защиту.

Она уже что-то заподозрила. Она будет гадать, где я.

Эта мысль вонзилась ему в живот, выворачивая нож вины и горя, уже застрявший там.

Но сейчас это не имело значения. Ничто не могло остановить его или замедлить. Он должен был сделать это — ради нее. Ради любой жизни, которую он надеялся прожить с ней.

И так Орек бежал всю ночь, утро и день, останавливаясь только для того, чтобы поискать следы, оставленные Сайласом. Каждый он уничтожал, соскребая с деревьев и скал, оставляя фальшивые в запутанной паутине.

Его работа и жестокий темп заглушали разрывающееся сердце так же верно, как холод, распространяющийся по земле. И он приветствовал это, позволил ему ожесточиться на предстоящие дни — без нее.

Сорча проснулась на рассвете, не удивленная, но и не менее убитая горем, что снова оказалась одна. Она провела долгие минуты, уткнувшись лицом в мягкий живот Дарраха, пока щенок скулил и щелкал зубами, зовя Орека.

— Я тоже хочу, чтобы он вернулся, — пробормотала она, и новые слезы защипали ее воспаленные глаза.

К тому времени, когда она вошла на кухню, большая часть ее семьи уже начала свой рабочий день. Увидев ее опухшие глаза и несчастное выражение лица, Эйфи снова усадила ее за кухонный стол, подав еще теплого чая, хлеба с маслом и джемом.

— О, милая, — успокаивала она, проводя рукой по спутанным волосам Сорчи. — Твой отец и братья вывели собак. Они найдут его.

Она ела механически, ничего не ощущая. Сорча ненавидела это, ненавидела быть плаксивой и бесполезной, но она не знала, что еще делать с нарастающим безумным ужасом, который разрастался в ее груди, сдавливая сердце и легкие. Казалось, единственный способ справиться с этим — это поплакать, но пролитые слезы только освободили место для еще большей печали, которая терзала ее.

Сорче было не лучше, когда поздним утром входная дверь с грохотом распахнулась, и в дом торопливо вошел Коннор, а Найл трусцой следовал за ним по пятам.

— Коннор, не…

Братья вошли в кухню, и взгляд Коннора упал на Сорчу. Она медленно поднялась со своего места, страх затягивал ее в подводное течение.

— В чем дело?

— Тебе нужно пойти и посмотреть.

— Нет, — сказал Найл, вставая между нами. — Она не должна этого видеть.

Предчувствие покалывало на ее пальцах и губах.

— Покажи мне.

Найл отчаянно покачал головой.

— Сорча, ты не захочешь это видеть.

Она посмотрела невидящим взглядом на брата, затем на Коннора и его мрачное лицо. Он выглядел старше, под глазами прорезались морщинки.

— Покажи мне.

Коннор кивнул и вывел ее на улицу, остановившись лишь для того, чтобы взять пальто и варежки. Найл молча последовал за ними, его рот превратился в одну тонкую линию.

Она последовала за Коннором через поместье, мимо луга и леса, где провела свое детство, играя. Они были почти у границы владений, когда она заметила горстку конюхов вместе с ее отцом и Диармудом, собравшихся вокруг упавшего дерева.

Сорча знала, что идет вперед, но не чувствовала земли под ногами. Она не слышала, когда ее отец зашипел и спросил, о чем думал Коннор, приводя ее сюда. Поначалу, она не знала, на что смотрит, когда обогнула то дерево.

Вдоль заплесневелого бревна была поспешно вырыта яма, огромные комья мерзлой земли сдвинуты, освобождая место для огромного зеленого тела. Единственная причина, по которой оно поместилось под бревном, заключалась в том, что у тела не было головы.

У него почти не было груди, мышцы были разрезаны и вырваны когтями, как будто каким-то огромным зверем. Зеленая плоть была изуродована, но кровь не запятнала землю вокруг них. Кто бы ни сделал это, он сделал это не здесь.

Сорча не осознавала, что у нее подкашиваются ноги, пока Коннор не подхватил ее, перенеся на себя ее вес. Ей показалось, что он что-то произносит, возможно, ее имя, и подумала, что ее отец и все остальные, возможно, тоже что-то говорят. Все они смотрели на нее со страхом, с жалостью.

Единственным звуком, который услышала Сорча, был ее собственный крик, эхом разнесшийся среди деревьев.

Это продолжалось и продолжалось, ужасный звук, подобного которому она никогда раньше не издавала. Он вырывался из ее легких, разрывая горло.

Ее тело сотрясалось, руки брата были единственным, что удерживало ее на ногах.

Это невозможно…

Это не…

— Это не он, — прохрипела она. — Это не он.

Коннор сжал ее в объятиях.

— Сорча…

Она тряхнула головой в яростном отрицании.

— Нет, нет, посмотри на это! Это настоящий орк, посмотри, какой высокий. Орек не такой высокий. И он не такой зеленый. Он, он…

Не здесь.

Мертвый, обезглавленный орк был на территории поместья, но Сорча всем своим существом знала, что Орека тут нет.

Он ушел.

— Но если это не он… — сказал Найл.

— За нами следили, — простонала она.

Судьба, возможно ли это — мог ли это быть тот следопыт? Или другой, посланный главой клана, который купил ее?

Лицо Кьярана вытянулось, и он снова посмотрел на труп с новым ужасом.

— Черт, — пробормотал он, потирая рот. — Отвези ее домой. Я должен рассказать Дарроу о случившемся.

— А как же Орек? — спросил Коннор.

— Он пошел назад, — сказала Сорча онемевшими губами.

Это было единственное, что имело хоть какой-то смысл.

И почему исчезла голова, чисто отрубленная у основания черепа? И порезы, его испачканная рубашка. Вчера он сражался с этим орком и победил. Он сделал все это, подготовился к уходу, привел себя в порядок и вернулся в дом к своей паре. Чтобы провести с ней последнюю ночь.

Он прощался с ней.

У Сорчи скрутило живот, она оттолкнулась от Коннора и, пошатываясь, направилась к дому. Ее братья были рядом, чтобы взять ее за руки, и она позволила им увести себя.

— Он пошел назад, — снова сказала она, ни к кому не обращаясь. Самой себе.

По мере продвижения на юг Орек начал заставлять себя есть и урывками спать. Это замедлило его продвижение, но он не хотел повторять ошибки Сайласа. Он должен быть отдохнувшим и готовым, когда наткнется на охотничий отряд.

Поэтому он запихивал еду в рот, не чувствуя вкуса. Он проспал самые темные части ночи, завернувшись в меха, которые все еще слабо пахли его парой. И она снилась ему.

Сорча лежала без сна в течение череды туманных дней и ночей. Она не знала, сколько из них прошло, знала только, что провела их одна, в постели, которая не должна была быть холодной, с сердцем, которое не должно было быть разбито.

Но оно было разбито.

В конце концов ее слезам пришел конец, Даррах слизывал их с ее лица, и вместе с ними исчезло всякое желание вставать с постели.

Вместо этого она погрузилась в свои страдания и горечь.

Ее семья приходили один за другим, чтобы попытаться вытащить ее. Младшие были слишком расстроены, чтобы открыть дверь, вместо этого окликая ее с другой стороны, но Коннор, по крайней мере, не боялся ее. Наконец он проскользнул в ее комнату, развел огонь и сел, чтобы рассказать ей о прогрессе, которого он добился с новой кроватью. Вскоре после того, как она попросила его, он начал мастерить новый каркас, но рассказал ей, как Орек тайно помогал ему, желая научиться работать по дереву и сделать для нее что-нибудь самому.

— Это не действия человека, который хочет уйти, — сказал он.

Но Сорча была непоколебима, ее губы скривились от горечи, и в конце концов Коннор отступил.

Она позволила огню, который он разжег, погаснуть.

Когда ее мать спросила, спустится ли она к ужину, она промолчала.

Когда ее отец попросил ее, пожалуйста, выйти и позволить ему увидеть ее, она промолчала.

Когда Кили умоляла ее прийти и почитать ей сказку, она молчала.

Потому что Сорче нечего было сказать. Что она могла?

Он ушел.

О, конечно, у него были свои причины, да. Он отбился от того орка, защитил их всех от угрозы, о которой они ничего не знали. Он, должно быть, думал, что опасность была еще больше, что каким-то образом он мог ее остановить.

Сорчу не волновали его причины — он бросил меня.

После всех его обещаний, всех его заверений в том, что пара — это на всю жизнь. Он вернулся к ней той ночью, зная, что оставит ее.

Лжец.

И она позволила себе поверить, что все будет по-другому. Что он, наконец, останется, потому что она этого хотела, достаточно сильно хотела его. Она знала, что ему было трудно интегрироваться в здешнюю жизнь, она знала, что он изо всех сил пытался найти свое место, но она думала…

Я наконец-то начала верить, что меня будет достаточно.

Как бы она ни злилась на него за его глупый благородный героизм, за желание защитить ее и ее семью, за то, что заставил ее поверить ему, еще больше она злилась на себя за то, что позволила ему это сделать.

Ей следовало бы знать лучше.

Никто никогда не остается.

На следующий день ее мать задержалась, пока из окна пробивался слабый послеполуденный свет. Сначала Эйфи согласилась дать время Сорче и ее горю, но сегодня она, казалось, была полна решимости поднять дочь с постели.

Она попыталась снять постельное белье, но Сорча лежала решительно, не двигаясь.

— Сорча, — раздраженно произнесла ее мать, — ты должна встать. Я знаю, это больно, но жизнь все равно идет дальше.

Эта горечь пульсировала внутри нее, обнажая сухие зубы, чтобы усмехнуться матери. Эйфи отпрянула, как будто Сорча дала ей пощечину.

— Мне жаль, что кто-то другой должен делать всю ебаную работу по дому, — прорычала она.

Эйфи долго смотрела на нее, лицо ее побледнело.

— Это не то, что я имела в виду.

Сорча только хмыкнула, не веря ей. Она перевернулась на другой бок, подставляя Эйфи спину.

Она слышала, как ее мать ходит по комнате, и долгое время все, что она делала, это убирала и складывала, навязывая Сорче свое присутствие, когда все, чего она хотела, — это чтобы ее оставили в покое. Ей было легче переносить боль, спрятавшись в своей комнате.

— Как ты это делаешь? — слова слетели с ее губ, острые, как стрелы, и такие же жалящие. — Как ты можешь терпеть, когда тебя бросают снова и снова?

Потому что я не могу. Я не буду.

Кровать прогнулась, когда Эйфи села. Теплая сухая ладонь пробежалась вверх-вниз по руке Сорчи в успокаивающем ритме, и она была слишком искушена поддаться утешению.

Слезы, поднявшиеся откуда-то из глубины ее сердца, обожгли ей глаза.

Услышав приглушенный всхлип, Сорча сначала подумала, что он вырвался из ее собственного горла, но затем с ужасом поняла, что это плачет ее мать. Она с тревогой наблюдала за происходящим, вид плачущей матери вывел ее из оцепенения.

Ей было невыносимо видеть свою мать в слезах. Маленькой девочке, которой она была, и женщине, в которую она выросла, хотелось сказать что-нибудь, что угодно, чтобы это прекратилось. Эйфи потянулась к ее руке и сжала в своей.

— Милая, мне так жаль, — слезы Эйфи капали на руку Сорчи. — Если бы я могла вернуть его тебе, я бы это сделала. Я бы отдала все, Сорча.

— Он сделал свой выбор, — хрипло произнесла она.

Эйфи покачала головой.

— Нет. Он любит тебя, Сорча. Это так очевидно.

— Недостаточно.

Низкий, болезненный стон вырвался из горла Эйфи. Она пригладила спутанные кудри Сорчи, чтобы очертить узоры на ее щеках, соединив веснушки воображаемыми линиями. Это было то, что она всегда делала, и глаза Сорчи так легко потяжелели, когда утешение проникло в нее, хотела она этого или нет.

— Любовь не похожа на рассказы из книг. Жизнь не заканчивается со словом «конец». Она продолжается, и каждая история любви отличается. Некоторые сложнее других. Твой отец и я… — Эйфи вздохнула, выражение ее лица было задумчивым, когда она рисовала звезду на коже Сорчи. — Мы всегда были такими независимыми людьми со своими собственными мечтами и стремлениями. Вначале казалось, что любви достаточно, чтобы преодолеть это расстояние. И иногда так и было. Я горжусь нашей жизнью здесь, тем, что мы из нее сделали.

Брови Эйфи озабоченно нахмурились.

— Но те месяцы без тебя показали мне, что все это было возможно, потому что у меня была ты. Я не… так сильно нуждалась в твоем отце, потому что у меня была моя Сорча, — ее улыбка была со слезами и каким-то образом смогла разбить сердце Сорчи, которое, как она думала, уже раскололось надвое.

— Это было неправильно с моей стороны, — сказала Эйфи. — Все, что ты сделала для этой семьи, моя дорогая, мне так стыдно. Я не видела. Ты всегда была такой сильной, такой волевой, и я… я позволила тебе взять на себя это бремя. Но нести его должна была я, а не ты.

По лицу Эйфи потекло еще больше слез, и Сорча не смогла удержаться, чтобы не вытереть их. Но она придержала язык, не позволяя себе отмахнуться от слов матери или уменьшить их правдивость.

— Все твои братья и сестры преследуют свои мечты благодаря тебе. Твой отец тоже. Эта семья преуспевает, потому что ты поддерживаешь ее. Но я не… — Эйфи поцеловала тыльную сторону руки Сорчи. — Я не понимала, как много это отняло у тебя. Пока не увидела тебя с ним.

Нижняя губа Сорчи задрожала, и у нее чуть не сорвалось с языка потребовать, чтобы Эйфи не говорила о нем, но ее мать покачала головой, заставляя ее слушать.

— Я никогда не видел тебя такой счастливой. Каждый день он стоял рядом с тобой и брал на себя твою ношу, включая всех нас. Он никогда не жаловался. Это тоже было не его дело, но он это делал. Для тебя. И я люблю его за это, — слезы хлынули у Сорчи быстрее, чем Эйфи успевала их вытереть. — Он любит тебя, Сорча. И что бы это ни было, по какой бы причине он не ушел, я уверена, что это не просто так.

Ее грудь сжалась от хрупкой надежды, которая была болезненнее, чем разбитое сердце. Она пустила корни внутри нее, цепляясь за осколки ее сердца. Не склеивая их, а лишь удерживая на месте, и Сорча с плачем упала в объятия своей матери.

Она не знала, откуда у нее еще остались слезы, но эти ощущались по-другому. Очищение. Вскрытие раны. Ее губы обожгло соленым привкусом, когда Эйфи обняла ее и стала нежно покачивать.

Она излила всю свою ярость, свою боль, оборванные слова, сопровождающие слезы, разрывающие ее душу. Почему и как он мог и так страшно и хочу его. Они горели в ней, как летний лесной пожар, опаляя, очищая. Это было больше, чем просто дни, которые она провела в постели в своей печали, казалось, что Сорча потеряла месяцы и годы.

— Он нужен мне, — плакала она в шею матери. — Мама, я так по нему скучаю.

— Тогда иди и найди его, — отстранившись, Эйфи обхватила лицо Сорчи ладонями. — Мужчины иногда глупы, с их потребностью быть героями, но мы все равно их любим. Моя дорогая, если он тот, кого ты хочешь, тогда иди и найди его.

С ее губ сорвался звук разочарования и надежды.

Она не знала, насколько далеко он ушел.

Она не знала, как его найти.

Это имеет значение?

Единственный вопрос зазвенел у нее в ушах, и все остальное внутри нее умолкло.

Ее слезы прекратились, и Эйфи вытерла их платком. Она тихо сидела рядом с Сорчей, пока та моргала, заикалась и постепенно начинала надеяться.

Но как…?

Наклонившись вперед, Эйфи поцеловала ее в лоб.

— Все, что тебе нужно сделать, это попросить.

Сорча сглотнула пересохшим горлом, решимость укрепилась в ее животе.

— Я хочу вернуть Орека. В целости.

— Тогда нам лучше рассказать твоему отцу.

Сорча не утруждала себя такими тонкостями, как купание или смена одежды — у нее кружилась голова от резких движений и нескольких дней без еды, но ноги сами знали дорогу вниз. Семья подпрыгнули от неожиданности, когда она ввалилась в гостиную, все заговорили разом.

Она проигнорировала их и подошла к своему отцу.

Кьяран встретил ее, обнял за плечи, чтобы посмотреть на нее.

— Сорча, судьба, ты заставила нас поволноваться.

Она не просила. Она потребовала.

— Мы должны отправиться за Ореком.

Ее заявление было встречено ошеломленным молчанием, поэтому она заполнила его сама.

— Должно быть, он не поверил, что опасность представляет всего один орк. Вот почему он отрубил голову. — нее свело челюсти, его уход все еще был для нее болью. — Я не знаю, почему он не сказал мне, но он не должен сталкиваться с этим в одиночку.

Кьяран смотрел на нее сверху вниз, тихий и серьезный. В течение одного ужасного удара сердца он ничего не сказал.

Затем, заключив ее в крепкие объятия, он сказал:

— Хорошо, моя девочка. Мы вернем его.

— Я… — на мгновение у нее не нашлось слов, настолько она была удивлена его легким согласием. — Я иду с тобой.

Кьяран кивнул.

— Ты нужна нам, чтобы вести нас. И нет никого лучше, кто мог бы высказать ему свое мнение, когда мы его найдем.

Слезы снова навернулись ей на глаза, и она обняла отца. Это не загладило всю душевную боль и обиду между ними, но это было начало. Это было что-то.

Он старается. Ради меня, осознала она, мысль была настолько замечательной и хрупкой, что ей вряд ли хотелось слишком долго вынашивать ее в уме.

Когда отец выпустил ее из объятий, он повернулся к остальным собравшимся членам семьи, уперев руки в бока, и отрывистым голосом, не терпящим возражений, отдал всем приказ двигаться.

Найла отправили на быстром коне в Дундуран, чтобы сообщить об этом лорду Дарроу и запросить отряд рыцарей.

Коннор пошел готовить их лошадей и оружие.

Все остальные должны были собрать припасы для путешествия.

А Сорча должна была принять ванну, поесть и отдохнуть перед их завтрашним отъездом.

К тому времени, когда она вечером спустилась вниз, на кухне кипела работа. Все ее младшие братья и сестры, а также тетя Софи собрались вместе с Эйфи, чтобы нарезать, приготовить и упаковать. Гора провизии на кухонном столе неуклонно росла.

Сорча заняла свое место в очереди, не в силах успокоиться, хотя Эйфи продолжала пытаться загнать ее в постель. Они не спали до поздней ночи, набивая седельные сумки едой.

Она немного поспала после того, как помогла уложить младших в постель. И хотя это было немного, она встала навстречу новому рассвету с новым чувством цели.

Я иду, любовь моя. И ты получишь такую взбучку, когда я найду тебя. А потом самый большой и продолжительный поцелуй в твоей жизни.

Ее сердце все еще было разбито и болело, но оно наполнилось теплом при виде собравшейся у дома компании. Ее отец, Коннор и Найл уже были верхом, Коннор держал поводья оседланной Фиоры. Лорд Дарроу приехал сам с двумя дюжинами конных рыцарей и кивнул Сорче, когда она вышла. Эйслинн пришла проводить их и крепко обняла Сорчу.

— Иди за своим мужчиной, — сказала ее подруга, и Сорча пообещала, что так и сделает.

Затем Сорча обняла и поцеловала мать, тетю и всех братьев и сестер. Даже Мэйв, которая обнимала Сорчу крепче и дольше, чем когда-либо за последние годы.

— Я надеюсь, ты найдешь его в полном порядке, — прошептала Мэйв.

Она крепко обняла сестру.

— Мы найдем его, — сказала она.

Так и будет. Она не примет ничего другого.

35

Лагерь орков мог быть очень опасным местом, но Орек знал достаточно, чтобы оставаться незамеченным среди них.

Это был довольно стандартный охотничий отряд из десяти полностью вооруженных охотников, путешествующих налегке. Несмотря на зиму, они взяли с собой только меха, без палаток, решив вместо этого взять побольше оружия и других припасов. Они были созданы для скорости и сокрушительного удара. Тем не менее, он наткнулся на них гораздо позже, чем ожидал.

В течение нескольких дней он проходил мимо ориентиров, запечатлевшихся в его памяти во время их с Сорчей путешествия на север. Он даже потерял день, разыскивая ферму Кары и Анхуса, желая убедиться, что он не привел Сайласа или кого похуже в семейное поместье.

Орек нашел несколько указателей недалеко от границ их земель, но ничего, что направило бы охотничий отряд к их дому. Тем не менее, из-за деревьев он позволил Ангусу заметить себя на пути обратно к дому из амбара.

Мужчина подбежал, сбитый с толку и удивленный, увидев его. Заверив его, что с Сорчей все в порядке, Орек объяснил, что Анхусу следует искать на своей земле, чтобы убедиться, что не осталось других отметин.

Анхус не был зол, хотя Орек чувствовал, что заслуживает этого. Он предпочел бы гнев этого человека тому, что он сказал, когда узнал, почему Орек ушел. Женщинам не нравится, когда их оставляют в стороне от таких важных решений, как это. Я надеюсь, ты запланировал фантастические извинения.

Орек хмыкнул в знак согласия. Он сделает все возможное, чтобы найти дорогу обратно к своей паре и в ее сердце. Но сейчас он должен обеспечить ее безопасность. Навсегда.

Анхус снабдил его едой, за что Орек был вдвойне благодарен. Он поблагодарил своего друга и пошел обратно в лес, радуясь, по крайней мере, тому, что ни Сайлас, ни Крул не добрались до усадьбы.

Через несколько дней он нашел охотничий отряд и ещё день выслеживал их. Они были так далеко на юге, что он начал задумываться, придется ли ему идти прямо до самого лагеря Каменнокожих.

По какой-то причине группа Крула не торопилась так сильно, как Сайлас.

Это было выгодно Ореку — как и то, что они взяли с собой Мерка.

На третий день слежки за отрядом, наконец, настала очередь Мерка нести вахту. Ореку не пришлось долго ждать, пока самец найдет крепкое дерево, к которому можно прислониться, и закроет глаза. Бесшумно ступая, Орек прокрался мимо дремлющего охранника, направляясь ближе к лагерю.

Воины, выбранные для охоты, рассредоточились по узкому берегу реки, окружив центральный костер. Сквозь языки пламени Орек узнал Фалька, Тэлона, Калдара и многих других. Калдара он понимал: мужчина был в расцвете сил и с удовольствием воспользовался бы возможностью выследить Орека. Однако остальные…

Некоторые из них не были лучшими воинами клана. Другие, возможно, были когда-то, прежде чем ранения или возраст настигли их. Глядя на выбранных мужчин, Орек начал задаваться вопросом, не было ли дело не столько в их способностях, сколько в том, что Крул не хотел рисковать, оставляя их позади.

Они остановились на ночь на берегу реки, по которой они с Сорчей сами шли на север, рев воды создавал низкое гудение, которое еще больше маскировало его движения. Он держался деревьев, обходя лагерь по периметру, пока не нашел Крула.

Крупную, широкоплечую фигуру Крула Каменная Кожа невозможно было спутать ни с кем другим. Грива у него была коротко подстрижена, в ушах в свете костра поблескивала дюжина золотых колец. Заостренные до смертоносных остриев клыки поднимались от его губ почти до тупого носа, где с перегородки свисало еще одно кольцо. Багрово-красные глаза пристально наблюдали за миром из-под густых бровей. Шея толщиной с человеческое бедро, грудь шириной с медвежью — была причина, по которой Крул не только победил, но и сохранял свое положение в течение стольких лет. Его огромная сила в сочетании с хитрым, жестоким умом удерживали Крула у власти гораздо дольше, чем любого другого вождя клана Каменной Кожи.

Одетый в кожу, с боевым топором, все еще привязанным к спине, Крул стоял, пока Тэлон говорил с ним. Хотя Орек знал, что мужчины примерно одного возраста, Крул сохранил крепкое тело воина, его кожа обтягивала мускулы, которые могли владеть клинком с достаточной силой, чтобы разрубить человека надвое. Руки, которые могли схватить и раздавить человеческую голову, были сжаты в кулаки у его бедер, а рот недовольно поджаты.

Тэлон все еще был широким, сильным мужчиной, но его живот был мягким, и седина начала пробиваться в гриву. И что бы он ни говорил Крулу, это, похоже, не нравилось главе клана.

Спустя еще мгновение Орек наблюдал, как Крул отмахнулся от Тэлона. Его горло сжалось, он не совсем верил в свою удачу, наблюдая, как Крул направляется к деревьям. Один.

Следуя на расстоянии, Орек снял свою поклажу и плащ к востоку от лагеря. Ему нужны были только его оружие и то, что он пришёл вернуть Крулу.

Беспорядочный звук, с которым Крул мочился на дерево, привел его прямо к вождю.

Орек осторожно ступал, едва дыша, когда приближался сзади и слева.

Но он не удивился, когда Крул крикнул через плечо:

— Я, черт возьми, не хочу этого слышать, Тэлон.

На мгновение у Орека зачесались руки бросить свой топор и поймать вождя, пока он может. Это был разумный план, использующий его единственный момент неожиданности.

Но Крул Каменная Кожа не упал бы от одного удара. А его крик привлек бы всех остальных. Ореку пришлось проявить смекалку — он намеревался дожить до следующего утра и снова увидеть свою пару.

Запустив руку в мешок, который он принес с севера, Орек бросил голову Сайласа к ногам вождя. Густой запах гнили разнесся по деревьям, отчего его желудок скрутило от отвращения.

Крул взглянул вниз на это, прежде чем обернуться, чтобы закончить мочиться на лицо преследователя. Хмыкнув, он заправился и повернулся к Ореку. Его взгляд дважды скользнул по Ореку, а выражение лица оставалось мрачным, но безучастным в густых тенях.

— Ты удивил меня, коротышка. Поздравляю. Хотя я не могу решить, храбр ты или глуп.

— Ни то, ни другое, — сказал Орек.

— Давно следишь, не так ли?

— Два дня.

Когда Крул вытащил топор из-за спины, Орек обнажил свой охотничий нож. Было небольшим утешением держать оружие в обеих руках, когда вождь Каменнокожих ухмыльнулся ему.

— Твой охранник спит на посту, — сообщил ему Орек, удовлетворенный, когда бровь Крула дернулась. — Твой следопыт мертв. Я уничтожил все его метки. Ты никогда не найдешь к ней дорогу — люди остановят тебя прежде, чем ты приблизишься. Так что поворачивай назад и забудь о ней.

Крул слушал, глаза его горели интересом, хотя от внимания Орека не ускользнуло, как у него на горле вздулась вена.

— Ты забыл свое место, коротышка. Думаешь, ты можешь так со мной разговаривать.

— Я не хотел проявить неуважение. Я всего лишь говорю тебе правду.

— Неужели? — ухмылка стала шире, когда Крул сделал шаг вперед, а Орек отступил на такое же расстояние. — Тогда скажи мне правду — что ты будешь делать, когда я позову сюда остальных и прикажу им содрать с тебя кожу заживо?

— Воспользуюсь случаем и раню тебя. Затем убегу.

Крул насмешливо фыркнул. Нет, план не был смелым — уж точно не то, на что пошел бы настоящий охотник на орков или рыцарь-человек. Орек не был ни тем, ни другим — он был полон решимости жить.

Вот почему он произнес свою угрозу.

— Я самый быстрый в клане. Я обгоню всех вас и отправлюсь прямо к кланам Острозубых и Зелено-спинных, — заклятые враги Каменнокожих на протяжении многих лет. Глаза Крула вспыхнули при упоминании их. — Я расскажу им, насколько слаб клан Каменнокожих. Что мимо стражи легко проскользнуть. Я расскажу им, что любимые женщины Крула Каменнокожего также трахаются с Калдаром, чтобы гарантировать, что они сохранят свое место. Я расскажу им, сколько всего второй помощник вождя украл из палаток с припасами и что его лучшим охотником был коротышка-полукровка.

Веселье исчезло с лица Крула, оставив после себя лишь искаженный гримасой ярости оскал.

Орек стоял, не дрогнув, не обращая внимания на демонстрацию вождя. При всей его жестокости и хитрости, за завязанными пологами палатки было много вещей, о которых даже Крул не знал. Очень многие в клане проявляли собственную злобу и жадность просто как способ выжить. Из-за столь жестоких наказаний и столь высокой цены за нелояльность в лагере Каменнокожих расцвела культура тайн и теней.

А кто мог бы видеть всё это лучше, чем жалкий полукровка, изгнанный в тень?

— То, что ты игнорируешь меня, не означает, что меня нет, — сказал Орек вождю. — Я знаю, что происходит в твоем лагере, и я расскажу каждому другому клану, куда нанести удар. Если только ты сейчас не повернешь назад и не оставишь ее и людей в покое.

Уже через мгновение он понял, что Крул не примет его условий, губы вождя растянулись в яростном рычании. Орек понимал, что это был безнадежный план, хотя и надеялся воззвать к хитрому уму Крула.

Его хватка на топоре усилилась.

— Совсем как твой отец, губишь себя из-за мягких человеческих самок, — выплюнул Крул. — Тебе следовало остаться и побыть еще несколько дней с человеческой пиздой.

— Я ничем не хуже тебя, ведущего охотничий отряд старых воинов на север, чтобы захватить женщину, на которую ты не имеешь права.

Рычание Крула сменилось веселой ухмылкой, отчего по спине Орека пробежала дрожь.

— У меня есть все права. На все, что я захочу. И что я хочу сейчас, так это твою голову.

Это было всего лишь легчайшее движение воздуха, прикосновение к кончикам его ушей, но Орек пережил больше засад, чем мог сосчитать.

Клинок просвистел в воздухе всего в нескольких дюймах от его лица, когда он пригнулся и развернулся.

Калдар взревел, высоко взмахивая своим мечом.

Орек снова развернулся, приближаясь к груди Калдара. Его клинок задел броню орка, порвав кожаную перевязь, прежде чем Калдар отбросил его назад.

— Проделал весь этот путь только для того, чтобы облегчить нам задачу? — мужчина усмехнулся.

— Он знает, Калдар. О Брунье и Маурене, — Калдар вздрогнул при упоминании оркцесс, нервно скосив глаза на своего дядю. — Ты думаешь, он оставит тебя в живых после того, как ты трахаешь его женщин? В его собственном шатре?

— Коротышка лжет!

— Посмотрим, — зловещим тоном произнес Крул у него за спиной. — Сначала убей его.

Уродливая улыбка скривила рот Калдара, и он бросился на Орека с боевым кличем.

Орек встретил его звоном металла и собственным рычанием. На него обрушились годы мучений и страха, это красивое лицо орка исказилось от уродливого восторга, когда он вложил свою превосходящую силу в меч. Руки Орека тряслись от усилия удержать меч от того, чтобы рассечь его надвое.

— Что теперь? — Орек зарычал. — Ты убьешь меня, утомив себя в бою. Оставишь себя открытым для его смертельного удара.

Калдар фыркнул, затем хрюкнул, когда Орек подскочил ближе и ударил его коленом в бок. Он отпрыгнул в сторону, прежде чем более крупный самец смог отреагировать, используя деревья, чтобы отразить новые удары.

— Думаешь, я устану, убив такого коротышку, как ты? — он зарычал, когда его меч опустился и застрял в дереве, за которое Орек прыгнул.

Орек бросился в атаку, оттесняя Калдара от его оружия. Орк поймал нож в кулаке Орека, сжав его с такой силой, что ему пришлось выронить его, но, взмахнув рукой, он зацепил бок Калдара своим топором.

Калдар зашипел от боли, гнев исказил его черты.

— Зачем он привел тебя, Калдар? — потребовал ответа Орек. — Чтобы держать тебя на расстоянии. Он боится тебя, боится, что не победит, если ты бросишь ему вызов.

— Хватит!

Орек едва успел увернуться от основной атаки Крула, но топор вождя все же задел его бок, рассек кожу на ребрах. Он отступил назад, освобождая себе место, когда вытащил еще один нож. Он загнал боль на задворки своего разума, позволяя себе думать только об уколе, потому что он придавал ему остроты.

Крул двинулся вперед со своим боевым топором, Калдар подошел справа от него с кинжалом. Они загнали Орека обратно, за деревья…

В сторону лагеря.

Блядь!

Одним взмахом руки Орек метнул нож в Калдара, а затем бросился на Крула.

Вождь был быстр, быстрее, чем должен быть мужчина его возраста и габаритов, блокируя удар Орека. Кулак, которым он ударил Орека в грудь, заставил кости содрогнуться и застонать, и он захрипел от вышибленного из легких воздуха.

Блокировав удар ножом, Калдар с грохотом ринулся в бой, нанося удары, когда Крул отвел свой топор. Зажатый с обеих сторон, Орек ничего не мог поделать, кроме как блокировать удары, которые сыпались один за другим, сокрушительные, как ураган.

Он отступал, когда мог, но знал, что они уводят его в сторону лагеря. С каждым шагом назад он приближался только к еще большему количеству орков.

Лагерь орков за его спиной, двое самых сильных и жестоких представителей клана впереди.

Судьба, я подвел ее.

Крул ударил Орека кулаком, отчего его нож отлетел в сторону, а палец щелкнул. У него не было времени чувствовать боль, и у него не было больше ничего, чем отразить следующий удар Калдара, кроме собственной руки. Лезвие вошло в мясо его предплечья, зацепив кость.

Оскалив в агонии клыки, Орек отступил еще на два шага назад, прихватив с собой нож Калдара, все еще торчавший у него в руке. Он вытащил его сам, встречая следующие удары оружием в обеих руках.

Они набросились на него, блокируя побег, загоняя в лагерь. Боевой топор Крула сверкнул в темноте, его тяжелая песня рассекла воздух. Орек знал, что один удар этим топором будет концом.

Быстрым концом, по крайней мере. Потому что он уже видел, что это будет его конец.

Но не напрасно, он пообещал зверю внутри себя, что уже готов умереть за свою пару. Забери с собой все, что сможешь.

Если он не сможет снова увидеть свою пару, то и они тоже.

С колотящимся сердцем Орек увернулся от следующего удара Крула, врезавшись в Калдара. Более крупный самец отшатнулся, не готовый к рукопашной схватке. Он попытался зажать в кулаке кожаный нагрудник Орека, не оставив ему никакой защиты, когда Орек полоснул его по лицу.

Калдар закричал, а его кровь забрызгала Орека. Лезвие рассекло лицо Калдара, порезало бровь, глаз и губу. Он отпрянул назад, хлопнув себя рукой по лбу, чтобы удержать глаз в глазнице.

Руки Калдара вцепились в Орека,когда он падал, не давая ему занять позицию для Крула. Вождь обрушился на него со всей силой оползня, обрушив шквал ударов, кулаков и острых клыков.

Орек блокировал удар топора, когда тот замахнулся на его голову, но не смог уберечься от ударов огромного кулака и клыков Крула. Они хлестали его по бокам и плечам, оставляя синяки и рассеченную кожу. Легкие Орека горели, по крайней мере, одно ребро уже треснуло, а из носа текла кровь.

Топор снова замахнулся на него, и Ореку ничего не оставалось, как поймать рукоять собственной рукой, остановив лезвие в нескольких дюймах от своего лица. Крул обнажил клыки, полоснув Орека по руке.

Орек принял удар, и его колени чуть не подогнулись.

Пока нет, зарычал его зверь. Пока нет.

Он ударил всем, что у него осталось, вывернув топор и развернувшись, удерживая его в хватке. Он ударил Крула по лицу спиной, нос вождя хрустнул, и из ноздрей хлынула кровь.

Орек отшатнулся, когда Крул зашипел.

Он изо всех сил пытался заставить свою руку действовать, и топор повернулся в нужную сторону, но Крул был быстрее. Его нога ударила Орека в центр груди с силой, ломающей кости. Ребра хрустнули, когда Орек вылетел из-за деревьев и растянулся на краю лагеря орков.

Тишина звенела почти так же громко, как биение пульса в его ухе.

Вставай. Пока нет.

Ему удалось подняться на колени, под пристальными взглядами других орков, на их лицах в свете костра отразился полнейший шок. Пока они смотрели, Орек, пошатываясь, поднялся на ноги, его тело горело в агонии. Но хуже всего было осознавать, что, когда он повернулся лицом к Крулу, его конец приближался.

Вытирая кровь, стекающую с губы, Крул оскалился в кровавой улыбке, глаза его горели жаждой крови, когда он вышел из-за деревьев в лагерь.

— Тот, кому достанется самый большой кусок полукровки, получит право первым выбрать человека.

Все как один они посмотрели на Орека, а затем набросились на него.

36

Полная луна освещала их путь, когда Сорча и ее отец ехали во главе колонны. Разумнее всего было бы остановиться на ночь, но что-то внутри нее нашептывало поторопиться, продолжать путь.

Путешествие на юг было туманом размытых голых деревьев и заснеженных участков. Она урывками беспокойно спала по ночам, завернувшись в мех, который делила со своей парой. В нем все еще чувствовался слабый след его запаха, и Сорча утыкалась в него носом, ища утешения.

Их отряд был мрачным, но решительным, лошади проделали путь намного быстрее, чем они с Ореком. Она узнала пейзаж и нашла ориентиры, от которых на ее щеках появился тайный румянец — они прошли этот путь быстрее, если бы не останавливались так часто, чтобы доставить друг другу удовольствие. Но Сорча никогда не пожалеет об этом, и, увидев места, где она побывала со своей парой, жгучая потребность в его возвращении разгорелась внутри нее.

Двумя днями ранее они прибыли в усадьбу Кары и Анхуса, и Сорча испытала огромное облегчение, услышав, что Анхус разговаривал с Ореком менее чем за два дня до этого.

Так близко. Мы догоняем.

Им просто нужно было добраться до него вовремя.

Вот почему, когда несколько рыцарей заворчали по поводу остановки на ночь, Сорча настояла, чтобы они продолжали идти. Сегодня вечером было полнолуние, и по мере того, как они приближались к западным горам, настойчивость в ней была нескончаемым ритмом, который отбивал ритм ее бешено колотящемуся сердцу.

Мы должны найти его.

Глубокий, гортанный рев разорвал ночную тишину.

Фиора заржала под ней, повертев ушами, чтобы уловить внезапный звук. Другие лошади остановились, обмениваясь тихим ржанием, пока рыцари переглядывались между собой.

— Это орк, — сказал лорд Дарроу, его взгляд был прикован к деревьям.

Используя только свои руки, Кьяран и Дарроу приказали рыцарям построиться, и колонна снова двинулась тихой рысью. Рыцари молча обнажили свое оружие: мечи, копья и арбалеты. Сорча вытащила свой собственный меч из ножен, привязанных к ее седельной сумке.

Кьяран потянулся, чтобы сжать ее предплечье, но Сорча покачала головой. Они несколько дней спорили об этом, о том, что Сорча будет делать, если и когда придет время сражаться. Она упрямо отказывалась уступать свое место во главе колонны, заставляя Фиору блокировать коня Найла каждый раз, когда он пытался обойти ее справа и позади себя.

Ровный ритм копыт стучит по черепу Сорчи, даже несмотря на то, что справа от них протекает река, заглушающая звуки их марша. Ее сердце подскочило к горлу, когда они завернули за поворот, деревья отступили от берега реки.

Их встретила узкая равнина, поросшая короткой травой и валунами, а в центре горел костер.

Оранжевый свет отбрасывал длинные тени на равнину, искры летели навстречу звездам. Вокруг костра стояли неуклюжие фигуры, половина их тел была скрыта тенью.

Орки.

Невозможно было ни с чем спутать ни белый блеск бивней, ни зеленую бледность их шкур.

У Кьярана вырвалось шипение, и он стал делать более торопливые сигналы руками.

Группа вокруг костра пришла в движение, когда из-за деревьев вылетело тело, с тяжелым стуком приземлившееся в грязь. Болезненный стон донесся до ее ушей даже через равнину и реку.

Орек.

Она не могла разглядеть его отчетливо из-за массы тел и расстояния, но знала.

Ее пара с трудом поднялся на ноги, его фигура была немного меньше, чем у остальных. Он только что встал на ноги, когда из леса вышел самый крупный орк, которого Сорча когда-либо видела. С гулким рычанием орк указал на Орека и рявкнул что-то по-орочьи.

И орки набросились на него, как стервятники.

— Нет!

— Сорча! — Кьяран отчаянно схватил ее за поводья, но Фиора прыгнула вперед.

Она не думала, не рассматривала ничего, кроме фигуры своего полукровки, отбивающегося по меньшей мере от шести других орков, пока они с Фиорой летели навстречу схватке. Орек кружился и рубил своим топором, удерживая орков на расстоянии, но они подбирались все ближе, извивающийся круг змей, жаждущих прорваться.

Незадолго до того, как Фиора врезалась в первого орка, Сорча позволила своему разуму успокоиться.

Она тренировалась всю свою жизнь — не для этого, она никогда бы не думала о таком, — но этого должно было хватить.

Потому что это был ее полукровка, и они не заберут его у нее.

Пронзительное ржание пронеслось сквозь толпу орков как раз перед тем, как это сделала Фиора, ее широкая грудь врезалась в спину мужчины. Он растянулся в грязи, где Фиора растоптала его своими копытами.

Раздались крики орков, но их поглотили боевые кличи человеческих рыцарей и верховых животных. Лорд Дарроу и его отряд пронеслись по лагерю, замахиваясь мечами на орков, недостаточно проворных, чтобы увернуться. Хотя орки были массивны, они были ничем по сравнению с накатывающим потоком отлично обученных боевых коней и более чем двумя дюжинами рыцарей.

По меньшей мере четыре тела упали и были растоптаны в давке, прежде чем орки смогли собраться.

В лагере воцарился хаос, каждый из орков отбивался от трех или более рыцарей-людей, надвигавшихся на них с копьями и мечами. Дарроу повел горстку рыцарей во вторую атаку, используя лошадей как таран, чтобы разбить орков и согнать их вместе.

Это было ужасное, устрашающее зрелище — наблюдать за ее отцом и Дарроу. На лицах мрачные маски решимости, они направляли своих лошадей ногами, в то время как их руки размахивали оружием против все еще сражающихся орков.

Сорча оставила их заниматься работой. Ей нужно было найти свою пару.

В хаосе его оттеснили дальше от центра лагеря, где тени были длинными и глубокими. В полумраке блеснул наконечник топора, нависший над Ореком. Оказавшись на коленях, он сдерживал его изо всех сил, его руки сильно дрожали, когда более крупный орк зарычал и сверкнул своими клыками.

Он не твой, чтобы его забирать!

Сорча толкнула Фиору в бока, отправив ее в полет.

На этот раз орк увидел ее приближение и отскочил назад, замахиваясь топором. Сорча почувствовала, как топор задел ее сапог, лезвие рассекло кожу на икре. Она натянула поводья, и Фиора отскочила в сторону, возмущенный крик сорвался с ее губ и с губ Сорчи, когда на боку Фиоры вспыхнула красная полоса.

— Сорча!

Сжав бедра, Сорча напряглась, ухватившись за поводья. Фиора встала на дыбы, пиная орка своими острыми копытами с железными подковами. Сорча покачнулась от удара, ее желудок скрутило при звуке хруста костей.

Орк, вращаясь, рухнул на землю, и Фиора бросилась вперед, чтобы ударить его своими гарцующими копытами. Кряхтя, орк бросился прочь, откатываясь в сторону. Земля взметнулась, когда Фиора с грохотом встала на ноги, поскользнувшись и запнувшись о собственные ноги.

Земля метнулась им навстречу, и Сорча затаила дыхание. Она освободила ногу из стремени как раз вовремя, уберегая лодыжку от перелома, когда Фьора тяжело приземлилась на бок.

Огромная грудь лошади вздымалась, из нее вышибло воздух, и Сорча застонала от боли в плече.

Шипящее рычание заставило ее поднять голову, трава и камешки запутались в ее кудрях.

Багровые глаза уставились на нее с расстояния нескольких футов, рот орка был открыт, он тяжело дышал, обнажая чудовищно длинные клыки.

Она зашипела в ответ и крепко похлопала Фиору. Ее лошадь заржала и перекатилась, поджав ноги, как раз в тот момент, когда большой орк поднялся на колени.

Вздрогнув, Фиора встала. Сорча издавала успокаивающие звуки, похлопывая ее по шее, когда поворачивалась в седле, встречаясь взглядом со своей ошеломленной, разгневанной парой, все еще стоявшим на коленях на земле.

О, он думает, что он зол. Просто подожди, пока я до тебя доберусь!

С ревом большой орк вскочил на ноги и бросился в атаку.

Из-за деревьев выскочил еще один орк, меньший по размеру, но мчавшийся с невероятной скоростью, его мощные ноги размахивали в воздухе, поглощая расстояние.

— Сюда! — Сорча бросила свой меч Ореку и повернула Фиору лицом к приближающемуся орку. Одним щелчком пяток по бокам лошади они галопом пересекли равнину.

Она услышала, как Орек снова выкрикнул ее имя, но не обратила на него внимания. Когда они приближались к новому орку, Сорча потянулась за брошенным копьем, воткнутым в землю. Оно шлепнулось ей на ладонь и потянуло за руку, когда она высвободила его.

С собственным криком Сорча встретила орка клинком и копытом.

Ужас охватил Орека крепче кулака, больнее, чем мириады ран, нанесенных его телу.

Она здесь. Моя пара здесь — в опасности!

Мысль ударила ему в голову, ужасная и прекрасная одновременно.

Если бы он мог посмотреть на нее, на ожившую древнюю богиню-воительницу, он бы смотрел. Если бы он мог задержаться на ее сильной фигуре в седле и ее храбром облике, когда она встретила своего врага и сокрушила его своим скакуном, он бы это сделал.

Но…

Еще одно злобное шипение обожгло его уши, и он увидел, как Крул с широко раскрытыми безумными глазами поднялся и, пошатываясь, бросился к отступающей лошади Сорчи.

Меч не был любимым оружием Орека, рукоять казалась чужой в его руке, но это не имело значения. Его ноги чуть не подкосились, когда он снова попытался встать, а рука была слишком слаба, чтобы держать меч, но это, черт возьми, не имело значения.

Не моя пара.

Орек побежал.

Бежал быстрее, чем когда-либо.

Бежал сильнее, чем он думал, что это возможно.

Эти алые глаза, похожие на кровавые рубины в свете костра, метнулись к нему, когда он бросился в атаку.

Рев пронзил уши Орека. Длинные и острые, как кинжалы, клыки полоснули его.

Меч задрожал в его руках, и горячая кровь хлынула между пальцами Орека. Бивень вонзился ему в плечо, руки Крула крепко вцепились в его руку и шею, когда Орек толкнул меч дальше, преодолевая сопротивление мышц и ребер.

Огромное тело Крула содрогнулось, из его горла вырвалось ужасное кровавое бульканье. Багровые глаза наполнились недоверием, когда его тело обмякло, руки бесполезно вцепились в Орека, когда Крул рухнул на колени. А затем на землю.

Орек, также с недоверием, наблюдал, как Крул обхватил рукой меч, воткнутый ему в живот. У него не было сил вытащить его, но Орек должен был убедиться.

Наступив сапогом на грудь вождя орков, он повалил его на спину и надавил на меч вниз, через внутренние органы и позвоночник, в землю. Пригвоздив его.

Рот Крула широко раскрылся в беззвучном крике.

Когда Орек опустился на колени рядом с ним, тот обнажил клыки в последнем рычании.

Орек обнажил клыки в ответ.

— Она моя пара, — прошипел он. И ничто в этом мире не было таким порочным или решительным, как связанный брачными узами орк, защищающий свою пару.

Крул Каменная Кожа умер с перекошенными от отвращения губами и красными глазами, полными гнева. Даже когда свет покинул его взгляд, на лице застыла гримаса ярости.

Вставай. Она все еще в опасности.

Орек поднялся на ноги и, превзойдя все пределы возможностей, заковылял к своей паре.

Его сердце учащенно забилось, когда он увидел, что она все еще в седле, танцует вокруг поверженного Мерка. Орк корчился на земле, копье пронзило его плечо.

Он почти добрался до нее, когда раздался крик на оркском.

— Вождь повержен!

Речная равнина отозвалась эхом внезапного прекращения боя: оставшиеся в живых орки в шоке смотрели на Орека, отходящего от тела Крула с мечом, почти до рукояти погруженным в его грудь.

— Сложите оружие, — крикнул лорд Дарроу, чье появление ошеломило Орека. — Нам не нужно проливать больше крови сегодня вечером.

Не уверенный, что оставшиеся поймут, Орек повторил приказ на оркском.

Он привлек внимание Фалька, который занял оборонительную позицию вместе с двумя другими орками, прикрывая спины друг друга. Темные глаза Фалька опустились на неподвижную фигуру его брата, прежде чем он мрачно посмотрел на Орека и кивнул.

Расталкивая локтями других мужчин, Фальк заставил их сложить оружие.

Единственным оставшимся на ногах орком был Калдар, его лицо перекосилось от ярости. Левый бок был изуродован клинком Орека, а его глаз было уже не спасти.

— Положи нож, парень, — прорычал Фальк. — Ты хочешь потерять больше, чем глаз?

Ноздри Калдара раздулись, и, бросив злобный взгляд на Орека, он, наконец, выронил свой оставшийся клинок.

Что-то теплое коснулось его руки, и Орек, подняв глаза, увидел рядом с собой Фиору, а его пара смотрела на него сверху вниз — с меньшей ненавистью, чем Калдар, но так же свирепо.

— Ты ублюдок, — прорычала она.

А потом она соскользнула с седла в его объятия.

Орек поймал ее, прижал к себе. Не имело значения, что его руки дрожали от усилий, и что он почти сразу же опустился на колени с измученным облегчением. Не имело значения, что она без особой силы ударила его кулаками.

Его тело дрожало от перенесенного, все раны кричали о себе, но всё, что он мог сделать, — это наполнять лёгкие её запахом. Она окружила его собой, и когда она опустила его на спину в грязь, он не сопротивлялся.

Сорча взобралась на него, упираясь руками по обе стороны от его лица. Её кудри опустились вокруг них темным, ароматным пологом, и даже когда она сердито смотрела на него сверху вниз, его улыбка расползлась так широко, что скулы заныли от напряжения.

Он поднял руку, чтобы обхватить ее лицо, и она не отшатнулась от запекшейся крови. Орек хотел бы очиститься от всего этого и содрогнулся, прикоснувшись к своей паре с доказательством такого количества насилия, но ему нужно было коснуться ее, почувствовать ее. Прямо сейчас.

Орек все еще не был уверен, что это не сон, поскольку ему удалось часок поспать одному в холодном лесу.

Сорча шмыгнула носом, а затем горячая слеза упала на лицо Орека. Она обожгла его кожу, проникла в сердце, которое и так болело невыносимо.

— Моя пара, — пробормотал он.

Еще больше слез потекло, смывая брызги крови с его лица.

— Ты ублюдок, — снова сказала она. — Ты бросил меня.

Орек застонал и уперся кулаками в ее бедра, чтобы притянуть ее ближе. Но Сорча оставалась неподвижной, сцепив руки, чтобы удержаться над ним.

— Я знаю. Я должен был, сердце мое.

— Нет. Не должен. Ты мог бы сказать мне.

Он поморщился, зная, что это правда.

— Это было моей ошибкой. Я подпустил опасность к тебе, к твоей семье. И… — нежная улыбка тронула его губы, и он осмелился заправить прядь волос ей за ухо. — Я знал, что ты настояла бы на том, чтобы пойти со мной. Я не мог подвергнуть тебя еще большей опасности.

— И все же я здесь.

— И все же ты здесь, — он снова улыбнулся, его сердце наполнилось благоговением и любовью к этой прекрасной женщине.

Она пришла за мной. Она сражалась за меня.

— Ты была устрашающей, — восхитился он.

— Никто другой не смеет угрожать твоей жизни. Только я.

— Только ты, — Орек обхватил ее лицо дрожащими руками. — Только ты.

Лицо Сорчи исказилось, и она упала на него, ее слезы увлажнили ему горло. Орек заключил ее в объятия и зарылся лицом в волосы, его мучительная любовь к ней заглушила его боль.

— Моя пара, моя пара, — напевал он, пока она плакала.

— Больше никогда, — закричала она. — Ты никогда больше не бросишь меня.

— Никогда, — согласился он.

Приподнявшись, Сорча захватила его губы в обжигающем поцелуе, скрепляя им его обещание. Ее вкус разлился по его рту, и он просунул свой язык глубже, изголодавшись по ней. Мурлыканье зародилось в его груди, зверь внутри был неистово рад, что она здесь, с ним.

Когда она отстранилась, ее глаза высохли, хотя теперь она смотрела на него задумчиво. Ореку никогда не нравились ни этот взгляд, ни слова, которые последовали за ним.

— Мне тоже жаль, — прошептала она.

— Тебе не за что извиняться, сердце мое.

— Нет. Я… я позволила себе увлечься своими обязанностями. Я не нашла для тебя места в своей жизни. Но я обещаю, все будет по-другому. Мы переедем в комнату в башне, пока не построим дом и не наполним его всем, что ты захочешь. Мы сделаем все, что ты захочешь, отправимся путешествовать, или поможем Эйслинн, или спасем каждого енота в лесу, мне все равно, просто скажи, что вернешься со мной…

— Тшш, тшш, — успокаивал он, прижимаясь губами к ее коже и пробуя соль свежих слез. — Я иду туда же, куда и ты, моя пара. Ты мой дом, Сорча. Мой клан. Прости, что когда-либо заставлял тебя сомневаться в этом.

Она икнула, всхлипывая, и Орек возненавидел это. Он крепко обнял свою пару, ненавидя то, что довел ее до слез. Его собственные слезы стекали по вискам.

Судьба, я почти потерял ее. Я такой тупой ублюдок.

Он открыл рот, чтобы заверить ее еще раз, но кто-то прочистил горло, привлекая его внимание. Рычание вырвалось из его груди, и Орек оскалился на приближающегося самца и крепко сжал свою пару.

Ему потребовалось мгновение, чтобы понять, что рядом стоят отец Сорчи и лорд Дарроу.

Он неохотно что-то прошептал Сорче на ухо и помог ей сесть. Они вместе встали, чтобы встретить рыцарей, которые уже спешились. Орек обнял Сорчу, прижимая ее поближе к своему невредимому боку.

Точнее, к боку без пореза. Ее тело, прижатое к нему, напомнило о сломанных ребрах, но даже когда они с постоянной пульсацией вонзились в легкие, он мог не обращать на это внимания. Он больше никогда не позволит своей паре уйти от него.

— Дерьмово выглядишь, мой мальчик, — заметил Дарроу. — Но рад, по крайней мере, видеть тебя целым.

— Спасибо вам, — сказал Орек, протягивая руку.

Дарроу пожал ее, за ним последовал Кьяран.

Что-то произошло между ним и Ореком, прежде чем мужчина посмотрел на свою дочь, крепко прижатую к боку Орека.

— Теперь ты член семьи, — сказал Кьяран.

Орек кивнул, не в силах выдавить ни слова из-за комка в горле.

Сорча постучала его по груди, и он наблюдал, как Фальк осторожно приближается к нему в сопровождении Найла и еще одного рыцаря с копьями по бокам.

Старший орк остановился на почтительном расстоянии, когда Орек обнажил клыки. Ему не нравилось, что так много мужчин так близко к его самке, глаза которой все еще были влажными от слез. Он знал, как она ненавидит казаться слабой, и хотел бы спрятать ее подальше.

Фальк смерил его непроницаемым взглядом.

— Ты убил Крула.

— Да. Он угрожал моей паре.

Фальк кивнул.

— По нашим законам, это делает тебя вождем.

Другие орки перешептывались между собой, и Орек не упустил шипения Калдара в отвращении.

Темная, порочная часть Орека заинтересованно подняла голову, в голове крутились мысли о том, каково это — быть вождем. Какой клан он мог бы создать. Его отец, и Крул тоже, выли бы в загробной жизни, узнав, что коротышка-полукровка сидит там, где сидели они, правит тем, чем правили они, преуспевает там, где они потерпели неудачу.

Рука его пары коснулась его груди, прямо над сердцем. Когда она спросила, что было сказано, он повторил это ей на человеческом языке.

Ее глаза расширились, и она слегка кивнула ему. Его сердце замерло от изумления, когда он понял — она будет стоять рядом со мной, парой вождя.

Она сделала бы это ради него.

Осознание этого едва не поставило его на колени так же уверенно, как боевой топор Крула, нацеленный ему в голову.

Судьба, какой женщиной была его пара!

Но даже если бы она сделала это для него, он бы так с ней не поступил.

Клан Каменной Кожи никогда по-настоящему не был его домом. Это было место, где он иногда преклонял голову. Но его никогда там не принимали, никогда не приветствовали. И хотя сидеть во главе, заставляя их наконец слушать то, что он хочет сказать, может удовлетворить порочную его часть, которая выросла из одинокого юнца, задвинутого в тень, это не сделало бы его довольным.

Только его пара смогла сделать это. И за это он был обязан ей всем.

— Клану не нужен вождь полукровка, — сказал Орек.

— Это твое по праву, — сказал Фальк.

— Я не бросал официального вызова.

— Нет, но все равно это случилось. Ты же знаешь, сородич, что детали не важны.

— Возможно. Но я этого не хочу, — еще больше бормотания со стороны горстки оставшихся орков, включая насмешливое фырканье Калдара. Орек действительно позволил своему порочному «я» предаваться темному удовольствию, зная, что он отверг то, чего так сильно хотел Калдар.

— Орек… — прошептала Сорча, возможно, поняв их слова по тону.

Он поцеловал ее в лоб.

— Ты — все, чего я хочу, сердце мое. Мое место с тобой, — обращаясь к Фальку, он сказал: — Клану Каменной кожи нужен хороший лидер, тот, кто не будет править жестокостью. Я назначаю тебя вождем, Фальк.

— Но…

— Ты честно служил клану всю свою жизнь. Ты будешь достойно руководить им.

— Так не делается! — возразил один из орков.

Орек бесстрастно наблюдал за происходящим.

— Ты бы предпочел, чтобы тебя вели полукровка и его пара-человек?

Орк заткнулся, как и предполагал Орек.

Хотя Фальк все еще выглядел обеспокоенным, он медленно кивнул.

— Я согласен. Я сделаю все возможное, чтобы возглавить их.

Дарроу снова откашлялся.

— Теперь он говорит за них? — когда Орек кивнул, Дарроу спросил Фалька: — Ты вообще понимаешь человеческий язык?

Переводя взгляд с лорда на Орека, Фальк покачал головой.

— Переведи меня, мой мальчик? — Орек даже не кивнул, прежде чем Дарроу продолжил: — Нет причин для дальнейшего насилия между нашими народами. Если ты сядешь и спокойно поговоришь со мной, мы сможем прийти к соглашению. Твоему народу нужны припасы. У моего они есть. Я хочу остановить работорговлю здесь, на юге. Я верю, что ты и твои сородичи можете нам помочь.

Фальк слушал, нахмурив брови, пока Орек переводил ему предложение Дарроу. Даже произнося эти слова, он с трудом мог в них поверить.

Фальк долго смотрел на Дарроу, глядя сверху вниз на этого человеческого лорда, предлагающего договориться с кланом орков впервые за… судьба, столетия.

— Он надежный мужчина? — Фальк спросил Орека.

— Да. Он наказал своего собственного сына за причинение вреда моей паре. Они благородные мужчины.

Спустя еще мгновение Фальк кивнул и человеческим жестом протянул Дарроу руку. Мужчины пожали руки, изменив ход истории клана Каменной Кожи, а вместе с ним и историю Эйреана.

— Тогда я согласен, — сказал Фальк. — Пора нам перестать соскребать жизнь со скал.

37

Сорча лежала рядом со своим полукровкой под звездами, и если она закрывала глаза и не обращала внимания на звуки, доносившиеся из их импровизированного лагеря, она почти могла представить, что это были только она и Орек, снова путешествующие на север.

Но Сорча не хотела закрывать глаза. Каждый раз, когда она пыталась немного отдохнуть после нескольких дней панической погони, ее глаза резко открывались в отчаянном поиске своей пары.

Она нежно провела пальцами по участку груди, который не нужно было перевязывать, нуждаясь в утешении от тепла его кожи.

Тихий вздох шевельнул волосы на ее макушке.

— Засыпай, сердце мое, — прошептал Орек. — Я с тобой.

Его рука обвилась вокруг, притягивая ее невероятно ближе к его хорошей — не такой сильно пострадавшей — стороне. Это был не такой сильный контакт, как хотелось Сорче, но его заставили лечь на спину, и Сорча боялась причинить ему еще большую боль.

Они с отцом осмотрели раны Орека, зашили его, как могли, и наложили на раны припарки и мази, которые тетя Софи дала им в дорогу. Затем они перевязали ему грудь, чтобы ребра не двигались. Ее бедному полукровке предстояло несколько болезненных недель, пока он будет выздоравливать, но она намазала его таким количеством обезболивающих кремов, какое у нее было, и насильно влила ему в горло чашку чая с маковым молоком.

Она не могла выпускать его из виду с тех пор, как было заключено предварительное соглашение между новым вождем орков и лордом Дарроу. Две группы разбили лагерь на берегу реки после того, как орки собрали своих убитых, а люди позаботились о раненых. До утра оставалось всего несколько часов, а затем их пути разойдутся. Кьяран настоял, чтобы Сорча и Орек тем временем немного отдохнули.

Сорча не хотела отдыхать. Лишенная своей пары на несколько дней, даже сон она считала слишком тяжелой разлукой теперь, когда снова нашла его.

Настойчивость, которая заставляла ее идти вперед, которая заставляла ее мчаться сломя голову прямо на стаю огромных орков, все еще не давала ей покоя, заставляя пульс учащенно биться у горла. Вся ее нервная энергия переросла в нечто близкое к панике, даже когда она держала свою пару в объятиях. Нежно.

Ей было немного неловко признаться даже самой себе, что все это беспокойство заставляло ее страстно желать свою пару. Сорча хотела почувствовать его, убедиться, что он жив, и он с ней.

Не в силах сдержаться, она переплела их ноги, прижимаясь вершиной бедер к его бедру. Приглушенный стон сорвался с ее губ, когда она попыталась надавить сильнее. Эта дикая, неистовая потребность хотела выйти наружу, но она знала, что лучше не садиться верхом на свою страдающую, раненую пару посреди лагеря, когда ее братья и отец были в нескольких шагах от них — хотя она, конечно, думала об этом.

Его грудь гулко вибрировала под ее ладонью, и Орек повернул голову, чтобы поцеловать ее волосы. Под одеялами и шкурами его рука скользнула вниз по ее спине, обогнула бедро. Он подразнил ее, касаясь пояса белья, его пальцы проникли внутрь, лаская её бок.

Угол наклона был неподходящим для чего-то большего, чем несколько ищущих прикосновений, но Сорча все равно застонала, когда кончики его пальцев коснулись ее пульсирующего клитора.

— Ты горяча, как огонь, — пророкотал Орек. — Ты горишь для меня, сердце мое? Я нужен тебе?

Сорча подавила жалобный стон.

— Я так сильно скучала по тебе, любовь моя, — она приподнялась, чтобы прижаться лицом к его лицу, требуя его губ в поцелуе, таком же глубоком, как ее любовь и потребность в нем. Она вложила все в этот поцелуй, надеясь хоть немного успокоить свое беспокойство.

Если уж на то пошло, это только раздуло пламя ее страсти.

Когда она отстранилась, то обнаружила самодовольную усмешку, играющую на его губах.

— Я действительно нужен тебе, — сказал он, слишком довольный собой.

— Ты ранен.

— Не настолько, чтобы оставить мою прекрасную, жаждущую пару неудовлетворенной.

Сорча извивалась, пытаясь облегчить боль, но она была слаба перед этим мужчиной.

— Отведи меня куда-нибудь.

Его ухмылка стала порочной, и быстрее, чем должен был быть способен такой раненый мужчина, как он, Орек поднялся с постели и притянул ее к себе. Он схватил мех, прежде чем увести ее из лагеря.

Сорча последовала за ним, схватив его ладонь обеими руками. Она поймала взгляд Коннора, прежде чем исчезнуть среди деревьев, и закатила глаза, увидев его ухмылку.

Он просто завидует, что у него нет пары, с которой он мог бы улизнуть.

Ее пульс затрепетал, как птичьи крылья, когда лагерь и его свет исчезли, оставив ее почти слепой, когда она позволила своей паре вести через темные деревья. Он уверенно вел ее, обходя препятствия и предупреждая о камнях, на которых можно подвернуть лодыжку.

Через несколько минут Сорча увидела небольшую поляну среди деревьев. Полная луна заливала ее призрачными лучами голубого света, превращая деревья и их ветви в изящные, почти танцующие фигуры. Сбоку лежала груда валунов, и Орек подвел ее туда, расстелив мех на одном из камней.

Он развернул ее и приподнял за бедра, чтобы усадить.

— Идеально, — пророкотал он, прежде чем завладеть ее губами в одном из тех долгих, затягивающих поцелуев, которые она любила.

Обхватив его лицо руками, Сорча раздвинула ноги, приглашая снова занять его место между ее бедер. Твердый член прижался к ее промежности, и она вздохнула ему в рот.

Судьба, она так сильно хотела его.

Ее поцелуи стали неистовыми, руки отчаянно вцепились в его грудь.

— Я чуть не потеряла тебя, — хрипло пробормотала она, ненавидя эти слова. Ее ищущие руки взялись за член, его жар обжег ладонь.

— Но ты не потеряла, — сказал он между поцелуями в ее шею. — Ты позаботилась об этом. Моя грозная пара-воин.

— Я была в ужасе, — сказала она. — Не хотела тебя потерять.

— Ты не потеряла меня.

Еще один жалобный звук, почти хныканье, вырвался из ее горла, и Орек прикусил ее шею. Большая рука обхватила грудь поверх одежды, затем его сильные пальцы спустили с нее рубашку и корсет. Ее грудь высвободилась, сосок затвердел на холодном зимнем воздухе, но он быстро согрел его ртом, посасывая и проводя кончиком языка по вершине.

— Чье это, чтобы лизать, целовать и боготворить? — прорычал он, покусывая чувствительную нижнюю часть.

— Твое, — простонала она.

— Мое, — согласился Орек. Другой рукой он потянулся к ее приспущенным трусикам, оттягивая их, насколько мог, чтобы освободить место для своих пальцев. Он нашел ее клитор и ласкал его снисходительными движениями, но не так сильно и быстро, как хотелось Сорче.

Он замурлыкал, когда она стала еще более влажной для него, и эта донельзя довольная улыбка снова заиграла на его губах.

— На чьем члене ты будешь скакать своей тугой пиздой? — его средний палец нашел и подразнил ее вход, размазывая смазку по клитору и снова вниз.

— На твоем! — выдохнула она.

— И чье имя ты будешь выкрикивать, когда будешь распадаться на части?

— Орек!

Его рот прижался к ее рту, их зубы клацнули, когда Орек раздвинул ее ноги еще шире. Большая рука накрыла ее руку на его члене, и вместе они провели по всей длине раз, другой, размазывая вытекающую сперму от корня до кончика.

Он пророкотал ей на ухо:

— Смотри, как я погружаюсь в тебя. Смотри, как ты так идеально принимаешь свою пару.

Сорча уткнулась лбом в его плечо, голова кружилась от безумной похоти и потребности. Света было мало, но его член блестел вместе с ее смазкой в лунном свете, достаточно, чтобы она увидела, как широкая головка раздвинула ее навстречу его вторжению, когда он проник внутрь.

У нее перехватило дыхание, когда она увидела, как он вводит свою толстую длину в ее тело — это казалось невозможным, она не могла принять больше, но с каждым движением бедер он продвигался немного глубже. Она содрогнулась от ощущения, как он прокладывает себе путь внутрь, ее потребность почувствовать и увидеть стала острой.

Сорча ахнула, когда его бедра, наконец, соприкоснулись с ее, и он вошел в нее по самое основание. Она задрожала, чувствуя себя невероятно наполненной и нуждаясь в движении.

Но ее полуорк зажал ее в объятиях, и у нее не было опоры на камне. Она могла лишь слегка покачать бедрами ему навстречу, но этого было недостаточно. Он удерживал ее, парящую между болью и блаженством, пока его бедра двигались подобно приливу, сокрушительно, но устойчиво. Она взвыла и вцепилась когтями в его плечи, только сейчас вспомнив о его ранах.

Но он зарычал на нее, когда она ослабила хватку.

— Хочу твои когти, — прохрипел он. — Хочу все.

Взяв его голову в свои руки, она притянула его лицо к своему для страстного поцелуя, прикусив его нижнюю губу и царапнув ногтями кожу головы.

Орек задрожал и сильно толкнулся в нее, влажные звуки их тел громко звучали на тихой поляне.

— Ты никогда больше не бросишь меня, — сказала она ему.

— Никогда.

— Если ты уйдешь, я пойду с тобой.

— Да, — он прошипел это слово сквозь оскаленные клыки, набирая скорость. Его бедра врезались в ее, прижимаясь лобковой костью к клитору с каждым движением и заставляя ее видеть звезды.

— Мне не нужен герой. Я просто хочу тебя.

— Моя пара, — прорычал он, а затем его руки оказались у нее на заднице, притягивая ее вниз, чтобы насадить на свой член.

Сорча была разбита вдребезги, ее крик эхом разнесся в ночи. Ее зрение затуманилось, когда чистое наслаждение пронзило ее, обжигающее и чудесное. Ее тело крепко прижималось к нему, и она чувствовала, как его член пульсирует внутри нее, когда он наполнял ее семенем, его бедра отбивали отчаянный ритм.

С ревом Орек надавил на ее клитор, чтобы вызвать у нее новый оргазм, такой долгий и всепоглощающий, что она чуть не утонула в нем.

Он навалился на нее, зарывшись лицом между ее грудей, и Сорча приняла на себя его вес, заключив в объятия.

Они оставались в таком состоянии долгое время, кожа была скользкой от пота, а конечности дрожали от наслаждения. Она погладила его гриву, блестящую иссиня-черным в лунном свете, и подразнила кончики его заостренных ушей.

Беспокойство постепенно улетучивалось, успокаиваясь с каждым тяжелым ударом его сердца, который она чувствовала своей грудью. Она могла бы пролежать так всю оставшуюся жизнь, довольная, сжимая в объятиях все, о чем когда-либо мечтала.

Но она знала, что должна выполнить свои обещания — ему и самой себе. Она должна была стать лучше.

Запустив пальцы в роскошную гриву, Сорча прошептала ему:

— Я говорила серьезно. Мне не нужен герой. Мне не нужны благородные жесты, — возможно, ее родителям всего этого было достаточно, но Сорча хотела чего-то другого от жизни со своим полукровкой. — Мне нужен кто-то, с кем можно засыпать и просыпаться. Каждый день, летом и зимой, в дождь и снег. Возможно, это эгоистично с моей стороны, но это то, чего я хочу.

Орек поднял голову, чтобы заглянуть ей в глаза, его теплое дыхание обдало ее шею и грудь, когда он фыркнул.

— Я давно пообещал себе, что ни в чем тебе не откажу. Ты получишь от меня все, что захочешь, мое сердце. Я хочу твою эгоистичность, твою нужду и твое желание, — и он стащил ее с камней, чтобы положить мех на землю и снять с нее юбку. Когда она была обнажена ниже бедер, он лег спиной на мех и потянул ее за собой, устраивая ее на себе так, как хотел.

— Я всегда хотел только тебя, Сорча. Моя жизнь принадлежит тебе, — его большая ладонь согревала ее ногу холодной ночью, пробегая вверх и вниз по ее боку и заднице, в то время как другая его рука ослабляла корсет. — Я хочу обнимать тебя, когда мы засыпаем, и будить каждое утро своим языком в твоем влагалище.

С жалобным стоном Сорча стянула корсет и склонилась над ним, захватывая его губы своими. Мягко покачивая бедрами, она дразнила нижнюю часть его члена своей промежностью, истекающей их смазкой.

Однако, когда она снова потянулась поцеловать его, он поймал ее щеку своей большой рукой, нежно проведя большим пальцем по ее губам.

— Я никогда не хотел оставаться вдали, — прохрипел он. — Я всегда намеревался вернуться к тебе. Там, где мое место.

За это он получил поцелуй, и оставшийся ужас немного утих.

— Мы не обязаны вечно оставаться в доме моих родителей. На самом деле… Я думаю, нам следует построить свой собственный, — она откинулась назад, не в силах выдержать его пристальный взгляд, когда изливала свою правду, выводя рисунок на его теплой коже придавал ей смелости. — Теперь я вижу, что не могу… я не должна возвращаться к тому, как все было. Я люблю свою семью, но я должна жить своей собственной жизнью. И эта жизнь с тобой. Я хочу построить что-то новое. С тобой.

Эти слова сладко зазвенели в ушах Орека, и он заключил свою пару в объятия, притягивая ее к своей груди для сокрушительного объятия. Она протестующе вскрикнула, напомнив ему о его травмах. И да, его грудь стонала и болела, но это было ничто по сравнению с радостью от того, что она была рядом, что ее вес на нем доказывал, что он не просто жив, он будет жить. Ради этой прекрасной женщины.

Когда она начала извиваться в его объятиях, он, наконец, отпустил ее. Когда она приподнялась над ним, целуя его член своим теплым влагалищем, Орек восхитился красотой, раскинувшейся перед ним.

Освещенные лунным светом, ее кудри развевались вокруг головы подобно короне, растрепанные после их занятий любовью. Ее щеки порозовели, а глаза заблестели, когда она улыбнулась ему сверху вниз. Эти руки, сильные и мозолистые от многолетней работы, были такими, такими нежными, когда она проводила ими по нему размашистыми, требовательными поглаживаниями.

Она склонилась над ним, чтобы поцеловать в лоб, ее свободная рубашка дразнила его живот, а груди бились о его грудь. Он запустил руку в зияющий вырез рубашки, чтобы провести тыльной стороной пальцев по ее груди, чем заслужил еще один из ее восхитительных стонов.

Коснувшись губами его губ, она прошлась поцелуями по его лицу, шее, груди. Он заворчал, когда ее груди выскользнули из его хватки и получил дразнящий укус за свой собственный плоский сосок. Она была довольна тем, что облизывала, пробовала на вкус и дразнила каждый дюйм его тела, поэтому Орек лег на спину и позволил ей поступать по-своему, как и подобает хорошей паре.

Каждый поцелуй сопровождался обещанием, что по возвращению они займут большую комнату в башне на третьем этаже. У них будет своя большая кровать, где они будут спать, трахаться и обнимать друг друга долгими холодными зимними ночами. Они построят дом, свое собственное маленькое убежище, куда не пустят братьев и сестер. И они вместе исследуют этот мир и сделают для него что-то хорошее.

Ее язык блуждал по всей длине его члена, заставляя Орека морщиться от болезненного удовольствия. Судьба, его тело и так слишком много пережило сегодня вечером, но будь он проклят, если прикажет ей остановиться. Она засосала его внутрь, вращая этим сводящим с ума языком, и Орек протяжно и с чувством застонал в ночи, как поверженный хищник.

Когда она насытилась поддразниваниями, она забралась на него, чтобы воспользоваться для своегоудовольствия его членом, истекающим и пульсирующим из-за его пары. Она опускалась на него с мучительной медлительностью, прикусив зубами припухшую нижнюю губу. Орек ровно держал ее бедра, когда ее тело опустилось на этот последний дюйм, доставляя ему удовольствие.

Мурлыканье, которое принадлежало ей и только ей, усилилось в его груди, отдаваясь стуком в израненных ребрах, но ему было все равно. Сорча ахнула, когда он завибрировал в ней, и Орек прижал большой палец к ее клитору, удерживая его в плену.

Ее бедра резко опустились, а затем она закачала бедрами и пронзительно закричала. Орек обхватил ладонями ее шикарный зад, погружая пальцы в сочную плоть, чтобы опускать ее все сильнее, сильнее, пока они не соприкасались со шлепком при каждом ударе.

Тело Орека натянулось, как тетива лука, и он взорвался. Обнажив клыки на луну, он вонзался в свою пару снизу, снова и снова врываясь внутрь, пока ее тело сотрясалось в освобождении. Она выкрикивала его имя, наполняя его уши и сердце.

— Моя пара! — взревел он в ночь, зверю внутри было нужно, чтобы мир услышал это.

Сорча замурлыкала, удовлетворенная и обмякшая. Он помог ей опуститься на бок, где крепко прижал к себе и укрыл, как мог. Даже когда ее дыхание стало медленнее и ровнее, она покрывала поцелуями его шею и щеку.

— Я так рада, что нашла тебя, — пробормотала она невнятным и сонным голосом.

— И теперь ты никогда от меня не избавишься.

— Обещаешь?

— Я обещаю.

Орек проснулся замерзшим, окоченевшим и испытывающим боль — и это был лучший день в его жизни. Он начал его, как и обещал, с того, что его язык лизнул теплое влагалище своей пары. Она медленно просыпалась, ее пальцы лениво запутались в его гриве, пока он добивался оргазма от своей сонной пары. Затем он поместил свой член туда, где раньше был его рот, заявляя на нее права постоянными, мощными толчками, которые погрузили его глубоко в нее, именно туда, где он хотел быть.

Он начал с того, что намеревался прожить эту жизнь с ней, и каждой его частичке, темной, порочной и уязвимой, было приятно отправлять свою пару навстречу новому дню с довольной улыбкой на губах.

Они присоединились к группе людей, игнорируя многозначительные и ухмыляющиеся взгляды ее братьев, когда собирали свои вещи и готовились к путешествию домой.

Фальк подошел, чтобы еще раз пожать руку лорду Дарроу и еще раз поблагодарить Орека.

— Я рад за тебя, — сказал мужчина постарше. — Сохрани свой клан в безопасности, а свою женщину — довольной.

— Всегда.

Орек пожал руку Фалька, а затем выжившие орки повернули на юг, к горам.

— Что он сказал? — спросила его любопытная пара.

Он прижал ее к себе.

— Просто напомнил, как мне повезло.

Орек поцеловал румянец на ее щеках, затем довольную улыбку на губах.

Он позволил ей тащить себя вперед, присоединяясь к колонне рыцарей, направляющихся в Дарроуленд. Она шла рядом с ним, держа одну руку в его руке, а другой ведя за поводья забинтованную Фиору.

В конце концов группа опередила их, когда зимнее солнце выглянуло из-за облаков, но Орек не возражал. Он наслаждался свежим зимним воздухом, ароматом леса и, больше всего, своей парой, идущей рядом с ним.

Он потянул ее к себе, наклонился и завладел ее губами в поцелуе, который пробрал его до костей. Ее дразнящему языку не потребовалось много времени, чтобы вовлечь его собственный в нежный танец жара и обещания.

Судьба, эта женщина!

— Я люблю тебя, — пробормотала она.

— Моя пара, — он прижал ее руку к своей груди, где билось сердце, которое принадлежало ей полностью, безвозвратно. — Ты — мое все.

Эпилог

Год спустя

Орек и раньше видел свою пару в платьях — зимой она часто выбирала тяжелые шерстяные юбки, чтобы согреть ноги, и у нее было несколько ярких воздушных платьев для фестивалей и летних сборищ. И еще была единственная ночная рубашка, которую она купила в Дундуране, из тонкого хлопка с атласными лентами, которая должна была свести с ума мужчину своей почти прозрачностью и изящными драпировками, которые открывали, но при этом дразнили. Он любил эту ночную рубашку, даже если она редко надевала ее.

Но сегодня это было ничто по сравнению с платьем Сорчи. Ее свадебным платьем.

Бледно-зеленое платье струилось вокруг нее, как спокойные воды пруда, серебряные нити, вышитые по краю и манжетам, отражали свет, словно рябь солнечного света на поверхности. Просторные рукава колыхались и перекликались с ее распущенными кудрями, ниспадающими до самой талии. Глубокий вырез на груди открывал участки кремовой, покрытой веснушками кожи, которая будто создана для поцелуев, сопровождаемых шёпотом восхищения.

Ее зеленые глаза блестели, когда она направлялась к нему через долину, в руках у нее был букет поздних цветов, а вокруг головы были вплетены нити сладкого жасмина и васильков.

Она была королевой, богиней, благословляющей его одним своим видом.

Сердце Орека дрогнуло в груди, как будто хотело быстрее добраться до нее. Когда она приблизилась, у него зачесались ладони от желания прижать ее к себе, чтобы зарыться лицом в ее сладко пахнущие локоны.

Иллюстратор — valentaineart

Но он будет вести себя прилично — пока.

Сорча выполнила свое обещание устроить для них новую жизнь, отказавшись от части своих обязанностей по дому и конюшням ради новых возможностей и испытаний, но вот уже несколько недель она, ее мать и сестры из кожи вон лезли, чтобы провести эту церемонию и последующий за ней пир — он знал, что лучше не портить все, перекидывая ее через плечо, чтобы поступить с ней по-своему в лесу.

Сегодня многие пришли отпраздновать и поздравить их — лорд Дарроу, Эйслинн и их свита, многие друзья-рыцари сэра Кьярана, конюхи и работники с конюшен, большая семья из большого клана Брэдей и друзья из Гранаха. И это только лишь люди.

Фальк и небольшой отряд сородичей-орков прибыли накануне вечером. И благодаря необычной, но до сих пор успешной дружеской связи между кланом Камнекожих и Дарроулэндами, всё больше нелюдей начало стекаться в этот край, надеясь обрести жизнь в мирном поместье.

Несколько полукровок теперь называли Дарроуленд своим домом, в том числе кузнец, который работал на Дарроу в замке Дундуран. Остальные занялись сельским хозяйством в ближайших деревнях. Все они навещали его и Сорчу, и, узнав, что есть еще такие, как он, Орек успокоил боль внутри, о существовании которой и не подозревал, пока она не начала утихать. Он считал всех мужчин друзьями, и теперь они смотрели на него с довольными, полными надежды лицами. Возможно, они тоже найдут человеческих женщин такими же свирепыми и красивыми, как он.

Именно это и имела в виду стая мантикор. Они прибыли в начале лета, вызвав некоторое беспокойство у Дарроу и Кьярана, но пришли только с просьбой остаться в этом регионе на некоторое время и поохотиться. Основываясь на историях, рассказываемых в тавернах Гранаха и Дундурана, они были не просто охотились, но и искали пару, поскольку их часто заставали флиртующими с пастушками и трактирщицами.

Орек подозревал, что те же мысли проносились в головах двух драконов, которые прибыли в своих двуногих формах летом, а также таинственного мужчины-фейри, который прибыл весной. Все просили разрешения поселиться в Дарроуленде, что и было одобрено.

За прошедший год, с прибытием такого большого количества разных людей, Орек и Сорча начали помогать Эйслинн налаживать связи и взаимоотношения с теми, кто находится за пределами человеческих королевств. Опыт Сорчи, а также стремление ее отца и лорда Дарроу положить конец работорговле доказали, что люди сами были в большей безопасности, когда предлагали мир нелюдям.

Он и его пара путешествовали большую часть лета, посещая другие орочьи кланы, которые, по мнению Орека, могли быть готовы выслушать условия лорда Дарроу. Многие были согласны, а некоторые отправили делегации на север. Они посетили южные деревни, такие как Биррин, чтобы начать налаживать отношения с осторожными горожанами. Они отправились на ферму Кары и Анхуса, чтобы доставить обещанную повозку, радуясь снова видеть своих друзей. Они отправились на север, к скалистым берегам, где море встречалось с горизонтом, и Сорча нашла добрую русалку, с которой можно было поболтать. Они даже провели несколько дней в столице с лордом Дарроу, пока он объяснял королю свою миссию. Сорча была взволнована и почти обезумела от встречи с королем — Орек подумал, что мужчина слишком уверен в собственном интеллекте. Но он согласился с планами Дарроу, и это было все, что имело значение.

Это была их последняя поездка, поскольку у Орека было еще много дел, которые ему нужно было сделать, прежде чем он женится на своей прекрасной паре.

В глазах сородичей-орков они уже были парой, их связь теперь настолько неотъемлема, что Сорча сказала, что уверена, что чувствует нечто из того, что он описал, ту связь между ними, которая звенит любовью и преданностью.

Но когда они начали новую жизнь для себя, Орек захотел быть связанным с ней и по-человечески. И для такого гордого мужчины, которым он был, это означало, что у него должен быть дом, который он мог предложить ей.

Комната-башня в доме ее родителей предлагала гораздо больше уединения и пространства, но они согласились, что им все же нужен дом, что принадлежал бы только им. Тот, который они могли бы построить, заполнить и расширить.

Итак, когда растаял снег, Орек начал строить свой дом. Весной дело шло урывками, а летом и вовсе прекратилось. Но к настоящему моменту, поздней осенью, у него наконец-то появился дом, достойный его пары.

Ее отец и братья, особенно Коннор, вложили всю свою любовь и преданность Сорче в каждый брус и половицу. Это слегка сводило Сорчу с ума — тот факт, что Орек и все мужчины из рода Брэдей знали, каким станет дом, в то время как она дала обещание не подглядывать и могла видеть только его внешний вид. Ни уговоры, ни угрозы не помогли ей выведать хотя бы намек, что, вероятно, злило ее ещё сильнее.

Когда Сорча с лучезарной улыбкой подошла к нему, напряжение от беспокойства о том, все ли в доме правильно и безупречно, сменилось возбуждающим предвкушением. Скоро он покажет ей дом, который принадлежит им.

Ему не терпелось наполнить его — ею, их жизнями, юнлингами.

Орек протянул руки к своей паре. После того, как передала Эйслинн цветы, Сорча вложила свои руки в его.

— Ты такой красивый, — прошептала она ему.

Румянец пополз вверх по его шее. Все, что он сделал, это нашел прекрасную кожаную тунику, которая хорошо сидела на нем, начистил сапоги и зачесал назад волосы. Именно Фальк надел ему на шею традиционный орский торквес³ — ошеломляющий подарок от вождя орков.

— Ты слишком красива, чтобы выразить это словами, — прошептал он в ответ, заливая ее румянцем.

Наблюдая за ними, лорд Дарроу, поблескивая глазами, наконец откашлялся.

— Готовы? — когда Сорча кивнула, он подмигнул ей и начал. — Для меня большая честь связать вас двоих сегодня, завтра и навсегда.

Собравшаяся толпа притихла при его словах, придвинувшись ближе к долине, чтобы стать свидетелями их обета.

Возможно, когда-то Орека раздражало такое количество людей, окружающих его со всех сторон, но сегодня он был более чем счастлив, что все увидели его прекрасную пару и то, как они предъявят права друг на друга. Окруженный семьей и друзьями, он давал клятвы женщине, которая владела его телом и душой… это было больше, чем Орек мог когда-либо мечтать.

— Ты, Сорча Брэдей, пришла сегодня по собственной воле?

— Так и есть, — сказала она, подмигнув Ореку.

— И ты собираешься взять этого мужчину в мужья, посвятить себя ему, связать себя с ним и отдать ему весь остаток своих дней?

— Да.

Сердце Орека забилось со всей силой и окончательностью стрелы, попавшей в цель.

Судьба, эта женщина!

— И ты, Орек из клана Каменной Кожи, пришел сегодня по собственной воле?

— Да.

— И ты собираешься взять эту женщину в жены, посвятить себя ей, связать себя с ней и отдать ей весь остаток своих дней?

— Попробуйте остановить меня.

Толпа зашумела и засмеялась, и Сорча улыбнулась ему, снова покраснев.

Вытащив из кармана красную ленту, Дарроу намотал ее на их сцепленные руки, связав их вместе, прежде чем завязать концы узлом.

— Связанные вместе, переплетенные вместе, соединенные вместе.

Провозглашение проникло в Орека подобно первым весенним дождям, пропитывая и очищая. Он втянул глубоко в себя слова, которые объявили всему миру, что они связаны во всех отношениях.

— Я объявляю их мужем и женой. Что скажете вы?

— Мы приветствуем их! — скандировала собравшаяся толпа.

— Тогда перед своей родней принесите свои клятвы и скрепите их.

Слезы заблестели в глазах Сорчи, когда она подошла ближе, прижимая их связанные руки между телами. Ее сладкий аромат дразнил его нос, и он свободной рукой обнял ее, ее платье было мягким под его рукой.

— Я не могу сожалеть о том, что меня украли, — сказала она, — потому что это привело меня к тебе. Лучший мужчина, которого я когда-либо знала. Ты сделал гораздо больше, чем спас меня. Ты нашел меня, Орек. Ты видишь меня, — она поцеловала его в центр груди. — И я вижу тебя, любовь моя. Ты храбрый, ты добрый. Ты полукровка. И ты весь мой.

Его горло перехватило, когда он с трудом сглотнул, потребность окружить себя своей парой, похоронить себя внутри и связать их вместе — внутреннее побуждение, от которого кровь закипала в жилах.

Сорча объяснила ему, что существуют традиционные человеческие клятвы, которым он может следовать, что речь идет о намерениях и значении, стоящем за ними, но Орек не хотел, чтобы чьи-то слова были у него на устах.

Крепко прижимая ее к груди, он прохрипел:

— Никто никогда не заботился обо мне. По праву, ты тоже не должна была. Но ты приняла меня в свое сердце, в свой клан, и я никогда не буду принимать это как должное. Ты — сердце в моей груди, воздух в моих легких. Ты — моя пара, и я отдам тебе все, потому что ты — все для меня..

— Я так сильно люблю тебя, — прошептала она, и слезы увлажнили ее розовые щеки.

Он аккуратно стер их.

— Я люблю тебя, сердце мое.

И он притянул свою пару ближе и поцеловал, скрепляя их клятвы.

Толпа приветствовала и хлопала, а затем смеялась и шепталась, когда их поцелуй длился немного дольше, чем необходимо.

Он ничего не мог с этим поделать. Он изголодался по своей паре, по своей жене. Орек не был хорошим мужчиной — по крайней мере, не очень хорошим. Он был эгоистичным, жадным, алчным.

Но он был хорошей парой и готов был делить ее с другими подольше. Правда, совсем чуть-чуть. У него был дом, которым нужно было похвастаться, и он уже знал, где именно в их доме он хотел бы впервые заняться с ней любовью.

Свежий осенний день вскоре сменился ночью, но они сдерживали темноту сотнями фонарей. Был разведен огромный костер, и танцоры уже кружили и приветствовали их, пока мед лился рекой.

На сердце Сорчи потеплело оттого, что все веселились, наслаждаясь едой, над которой она, Эйфи и тетя Софи трудились несколько дней. Все было идеально, тепло светилось в мягком свете фонаря и камина. День оставался ясным, несмотря на несколько угрожающих облаков — которые, после того как Сорча забеспокоилась, Эйфи и Софи указали через кухонное окно и велели им улетать.

Ее мать и тетя теперь танцевали вместе, как маленькие девочки, у костра, их щеки порозовели от слишком большого количества медовухи. Эйфи даже удалось уговорить Кьярана немного потанцевать, хотя он и вернулся за семейный стол, где теперь терпеливо слушал что-то, что говорил Калум, пока Кили дремала у него на коленях.

Мэйв и Блэр едва успели покинуть танцевальный круг, в их волосах запутались цветы, когда они кружились и подпрыгивали. Несколько пар глаз следили за Мэйв, куда бы она ни пошла — и не все они были людьми. Во всяком случае, это, казалось, радовало Мэйв еще больше, и Сорча желала своей сестре всего наилучшего.

Она понятия не имеет, во что ввязалась.

Коннор и Найл оказались в разных кругах общения, и большая часть толпы разбилась на группы поменьше, разговоры были оживленными, а тарелки пустыми. Остатки пиршества были разбросаны по столу — хороший признак того, что все набили животы и остались довольны.

Хотя стол не был полностью пустым. Сорча заметила, как маленькая лапка шарит по небрежно оставленным объедкам. Она ухмыльнулась и притворилась, что не заметила.

Позвольте Дарраху повеселиться — при условии, что он не приведет слишком много своих друзей.

Щенок полностью повзрослел и более чем немного располнел, и Орек теперь был единственным, кто мог поднять пушистого зверя и нести его на плечах. Ему все еще нравилось, когда его носили на руках, особенно в одной из сбруй, которые сделал для него Орек, и он часто следовал за Ореком и Сорчей во время их дежурств в надежде, что его понесут, погладят или покормят.

И Даррах был не единственным лесным существом, за которым ухаживал ее супруг.

Орек заботился о многих других енотах, оленях, горностаях, выдрах, птицах и даже о барсуке, приходившем за едой. Сорча могла отличить Дарраха от других енотов только по тому, насколько он был велик, в то время как Орек давал им имена и знал их всех в лицо. Он даже отправлялся на поиски тех, кого давно не видел, чтобы убедиться, что с ними все в порядке.

Калуму нравилась возможность изучить всех животных вблизи, а Ореку нравилось ухаживать за ними. Он также взял на себя больше обязанностей в конюшнях, помогая с лошадьми. Однако больше всего ему нравилось работать с деревом. Коннор познакомил его с этим делом, и теперь она почти никогда не видела свою пару без опилок в волосах.

Сорча оперлась на его руку, чтобы улыбнуться ему. Она наблюдала, как напрягается его крепкое горло, когда он сделал глоток меда, обводя взглядом толстые сухожилия.

Рука, связанная с ее собственной, сжала ее руку, и он улыбнулся в ответ.

— Ты довольна, сердце мое?

— Гораздо больше, чем довольна.

Он наклонился, чтобы запечатлеть быстрый поцелуй на ее губах.

— Значит, скоро я смогу забрать тебя себе?

Сорча почувствовала, как ее сердце затрепетало в груди, но ее тело не было таким застенчивым. Оно сжалось от желания обладать им.

Она наелась досыта, натанцевалась досыта, и теперь пришло время наесться своим красивым мужем-полуорком.

Весь день ее тело гудело от возбуждения, которое превратилось в острую боль, когда она заметила его на другом конце долины. Он уже был самым красивым мужчиной, которого она когда-либо видела, но одетый в прекрасную кожаную тунику, широко распахнутую на великолепной груди, расстегнутую у воротника, чтобы продемонстрировать золотой обруч на толстой зеленой шее, он был совершенно сногсшибателен. Мягкие волосы раскинулись по его сильным плечам, а блестящие локоны были зачесаны назад от заостренных ушей, демонстрируя несколько висевших там серег.

Весной Сорча взяла за правило находить идеальные серьги и однажды вечером подарила их ему.

— Это для тебя, — тихо сказала она ему, не уверенная, что он подумает. Она не была сородичем-орком и не знала, уместно ли дарить ему их. — Один за то, что спас меня и вернул домой. Один за победу над вождем орков в битве. И еще один для меня, за то, что ты моя пара.

Если судить по тому, как он долго смотрел на серьги, прежде чем наброситься на нее, отнести в кровать, осыпать поцелуями и не давать ей уснуть до поздней ночи, лаская языком ее киску, она бы сказала, что они ему понравились. И еще больше ему понравилось, что она купила пару и для себя.

— За то, что выжила, когда меня похитили, и за то, что нашла свою пару, — сказала она.

Она купила серьги для каждого из них, но решила отдать их ему, как только они останутся одни — она очень рассчитывала на подобную реакцию.

— Ты можешь взять меня так, как захочешь, — флиртуя ответила она.

Рокочущее мурлыканье сотрясло его грудь, и Сорча подавила смех, когда его лицо стало серьезным. Он поставил свою кружку и потянул ее за их связанные руки, чтобы обойти празднование. Они держались на краю света от костра, ее полукровка был полон решимости не дать их перехватить.

Ночь казалась прохладной после костра и пиршества, но Сорча почти не чувствовала этого. В синей дымке ночи она шла со своей парой по фруктовым садам, согреваемая его большим телом и желанием, тлеющим внутри нее.

Они прошли мимо дома ее родителей, но продолжили идти, через другой фруктовый сад на другую сторону поместья. Там, вне поля зрения и звуков дома ее детства, стоял дом, построенный Ореком.

Это было большое здание, стены сложены из тяжелых бревен, высотой в два этажа. Окна в свинцовых переплетах смотрели на пустые цветочные ящики, наполненные землей и засеянные семенами, готовые к следующей весне. Крыша была наклонной, чтобы позволять снегу соскальзывать, вдоль крыши были расположены зубчатые водостоки, а фронтоны обоих мансардных окон были вырезаны в виде спиральных узоров. Входная дверь представляла собой тяжелую плиту с вырезанным спереди гарцующим конем и железной ручкой, вделанной в правую сторону.

— О, — мечтательно вздохнула она, уже очарованная сонным видом дома.

Она, конечно, и раньше видела его снаружи. Сдержать обещание не подглядывать было непросто, но это не означало, что она не бродила возле дома, чтобы мельком увидеть прогресс.

Но сегодня вечером во всем этом было что-то другое.

Тепло выливалось из окон, освещая луг узорчатым светом, похожим на алмазы. Он казался живым, как будто ждал достаточно долго, чтобы приветствовать их дома. Она почти хотела, чтобы сейчас было еще дневное время, чтобы она могла хорошо рассмотреть каждый уголок и балку, но было что-то очаровательное в том, что свет вел ее домой сквозь темноту.

— Тебе нравится?

Голос Орека стал тихим, почти обеспокоенным, и Сорча поняла, что больше ничего не сказала.

— Это прекрасно! — восторженно воскликнула она. — Покажи мне все.

Улыбка озарила серьезное выражение его лица, и одним быстрым движением он подхватил ее на руки. Сорча рассмеялась и обвила свободной рукой его шею.

Он отнес ее к двери, которую открыл бедром. Ему не пришлось наклоняться под проемом, дверь более чем подходила для орочьего роста.

Внутри дом светился насыщенным, теплым янтарем. Бревна были выровнены, щели замазаны, чтобы сохранить тепло, но большая часть древесины медового цвета осталась открытой. По стенам и балкам вились узлы и кольца — уникальные узоры, вызвавшие у нее благоговейный трепет.

Они вошли в маленький коридор, который вел в большую гостиную. Там уже было полно проектов Орека по дереву — некоторые она узнала, а некоторые были новыми. Длинный диван, прочное кресло-качалка, низкий столик, пара приставных столиков и еще несколько стульев были приготовлены для них, отбрасывая тени от огня, потрескивающего в главном очаге. Массивная деревянная каминная полка уже была завалена мелочами, хотя оставалось достаточно места, чтобы добавить еще безделушек.

Он отнес ее на кухню, расположенную за гостиной. Она была большой: в дальнем конце была выложена камнем зона для приготовления пищи. В одном углу возвышалась кирпичная печь, а все столешницы были отполированы до блеска. Другая половина представляла собой простую обеденную зону, большую часть пространства занимал огромный деревянный стол. Вокруг стояло несколько стульев, хотя она была уверена, что ее пара скоро сделает достаточно, чтобы вместить всю ее семью.

Не то чтобы ее братьям и сестрам разрешалось заходить сюда. По крайней мере, какое-то время.

Затем он показал ей ванную комнату, где установил глубокую медную ванну и плиту, предназначенную исключительно для нагрева воды. Шкафы были заполнены пушистыми простынями и бельем.

Широкая лестница была аккуратно встроена в заднюю часть дома, и он нес ее наверх, даже когда она утверждала, что может идти. Он не услышал ее слов, вместо этого понес на руках по коридору второго этажа мимо трех дверей, оставленных приоткрытыми. Последнюю он открыл, чтобы войти их спальню.

Каким-то образом их большая кровать уже оказалась внутри — широкая, прочная рама с вырезанными на ней деревьями, оленями и ручьями. Матрас был доверху набит плюшевыми мехами и мягкими одеялами — он пополнил свою коллекцию только во время их поездок в Дундуран и Глеанну. Ее сундук был там, как и сделанный им платяной шкаф, антикварный шкафчик, подаренный им матерью, туалетный столик и умывальник, которых она никогда раньше не видела. Комнату согревал небольшой очаг, и она уже ожидала, что ее супруг уложит ее на их кровать, чтобы начать их брачную ночь.

Вместо этого он повернулся, чтобы показать ей две другие комнаты, которые остались пустыми.

— Заполняй, как захочешь, — сказал он.

У нее внутри все сжалось от волнения. Она знала, что он сказал, знала, для чего на самом деле предназначены эти комнаты.

Они не были уверены, сможет ли Орек зачать детей. Животные-полукровки, такие как мулы, не могли, и они не знали, сможет ли он. Сорча уже сотни раз получала удовольствие от того, что ее супруг наполнял ее своим семенем, и до сих пор не забеременела.

Сейчас об этом не стоит беспокоиться.

О том, будут ли у них собственные детеныши, они побеспокоятся позже. Она была более чем счастлива, что ее красивый полукровка еще какое-то время будет принадлежать только ей. К тому же, она вырастила достаточно братьев и сестер, чтобы подождать с ребенком.

Пока она позволит этим комнатам, пусть и пустым, быть полными потенциала и обещаний. Остальная часть дома и так была полна ими, их жизнью. Она втайне беспокоилась о том, что нигде не сможет чувствовать себя дома, как в доме ее родителей, но ее пара в очередной раз доказал, что она ошибалась.

Идеально. Здесь полно всего, но есть куда расти. Ее вещи уже раскрасили и украсили комнаты. Все было сделано с учетом габаритов Орека, подходящего размера и достаточно прочное. В каждой комнате было что-то для Дарраха — кровать, насест, широкий табурет только для него.

Это дом.

Слезы счастья защипали ей глаза. Она полюбила это место.

Но когда Орек понес ее обратно к лестнице, она нахмурилась через его плечо.

— Разве мы не…?

— Ты сказала, что я могу взять тебя так, как захочу, — сказал он, проходя по дому. На кухне он, наконец, усадил ее на стол, который, что интересно, был идеальной высоты, чтобы держать их бедра на одном уровне. — Я хочу начать отсюда.

Игривая усмешка тронула ее губы, когда она откинулась на локти.

— Сейчас?

Его мягкий взгляд стал голодным, когда он склонился над ней, поднимая ее юбки. Лента должна была оставаться повязанной вокруг их рук до тех пор, пока брак не будет консумирован, но она сомневалась, что им может что-то помешать.

Он встал между ее раздвинутых ног, его пальцы играли с лентами ее подвязки.

— Ты такая красивая, — пророкотал он, наклоняясь для поцелуя. — И моя.

— Твоя, — вздохнула она, когда его губы коснулись ее лба.

Эти ищущие пальцы дразнили ее легкими прикосновениями, зарываясь в ее нижнее белье, чтобы, наконец, скользнуть сквозь жар ее влагалища. Сорча счастливо застонала, когда его мозоли потерлись по ее нежной плоти, прикусила губу, когда он провел средним пальцем сводящими с ума кругами вокруг ее клитора.

— Нет, сердце мое, — сказал он, облизывая языком ее губы. — В нашем доме я хочу слышать все твои крики и стоны.

Сорча улыбнулась, ее сердце бешено заколотилось от ошеломляющей правды. Это был их дом. Они могли делать все, что им заблагорассудится, шуметь так, как им заблагорассудится.

Пока ее супруг своими талантливыми пальцами поднимал ее выше, Сорча возилась с застежками его туники. Он недовольно заворчал, когда она велела ему откинуться назад, его взгляд был нетерпеливым, когда она распахнула тунику и расшнуровала нижнюю рубашку под ней. Она счастливо замурлыкала, глядя на обнаженную зеленую плоть, проводя рукой по впадинам и выпуклостям его мускулистой груди.

Мурлыканье завибрировало под ее рукой, и несколькими быстрыми движениями он стянул с себя тунику и рубашку, которые свисали с связанного запястья.

Сорча скрестила лодыжки у него на пояснице, притягивая его ближе, чтобы насытиться его теплой кожей.

Когда он потянулся к своей шее, она похлопала его по запястью.

— Оставь торквес.

Он улыбнулся, показав ей свои клыки.

— Хватит дразнить меня ими — покажи мне свою красивую грудь.

Орек восхищенно наблюдал, как она оттянула вырез платья вниз, позволив одной груди вылезти наружу. Она сжала ее в руке, дразня кончиком пальца сосок.

От рычания нос ее супруга сморщился.

— Обе, — потребовал он, яростно распутывая завязки брюк.

Она подчинилась, вытащив вторую грудь и проделав с ней то же самое.

Сорча застонала, когда горячая ствол его члена скользнул по ее влагалищу, а широкая головка задела ее клитор. Он устроился между ее бедер, опираясь на ладонь, лежащую на ее талии.

— Покажи мне, — снова сказал он. Его бедра начали двигаться небольшими толчками, просто дразнящее прикосновение, которое воспламенило Сорчу.

Сглотнув, она обхватила себя за соски, дразня их большим и указательным пальцами. Он заурчал, наблюдая за происходящим, глаза его стали цвета расплавленного золота. Хотя его ноздри раздувались, а щеки покрылись румянцем, он не торопился, а продолжал делать те безумные движения, которые подталкивали ее к краю пропасти.

— Орек… — простонала она, не стыдясь хныканья в своем голосе. Она нуждалась в нем.

Он издал довольное урчание, прежде чем медленно, очень медленно, наклонить к ней голову. Он поцеловал ее в губы, затем спустился по горлу к груди. Не сводя с нее глаз, он накрыл ее руку своей, чтобы вложить ее грудь в свой жадный рот, где он сосал и лизал ее. Он играл с ней зубами и языком, чередуя поцелуи с посасыванием груди.

Сорча откинула голову назад, двигая бедрами, чтобы найти больше трения.

Он остановился. Он останавливался каждый раз, когда она пыталась подтолкнуть его двигаться быстрее, жестче. Она скулила и причитала, но он начинал снова, только когда она лежала неподвижно для него. Он довел ее до края только для того, чтобы остановиться, и после третьего раза Сорча сама зарычала.

Она запустила руку в его волосы, царапая ногтями кожу головы.

— Я хочу тебя, пара, — горячо прошептала она ему на ухо.

Из его горла вырвался стон, а затем его рот накрыл ее, заглушая ее крики.

— Чего ты хочешь, моя пара? — прохрипел он. — Все, чем я являюсь, принадлежит тебе.

— Я хочу все, но начну с твоего члена.

Он рассмеялся, и она почувствовала его усмешку на своей коже.

— Все, что угодно, сердце мое, — прошептал он, а затем его большой зеленый член прижался к ее входу.

Сорча подавилась своим стоном, ощущение того, что он прокладывает себе путь внутрь, всегда захватывало. Наконец-то она будет с тем, кого так долго желала — с тем, о чем мечтала весь день.

Он уверенно покачивал бедрами, входя немного глубже с каждым толчком. Его голова упала ей на грудь, когда его бедра оказались на одном уровне с ее, член погрузился в нее до основания. Сорча сжала свои мышцы вокруг него, чем заслужила мурлыкающее рычание.

— Держись за меня, — сказал он, и она только успела обнять его за шею, как он вышел до головки и снова ворвался в нее.

Сорча закричала, боль, давление и скольжение были такими приятными. Их бедра соприкасались снова и снова в ритме, который заставил бы ее сдвинуться через весь стол, если бы она не держалась за него так крепко. Она впилась пальцами в его плечо, открыв рот в беззвучном крике, когда он входил внутрь.

Он не давал ей пощады, держа ее за задницу, чтобы она отвечала на каждый толчок. Ее груди подпрыгивали, когда он ласкал ее, касаясь сосков своей горячей кожей.

Она цеплялась за него при каждом движении, ее тело умоляло его не уходить, и приветствовало его возвращение каждым движением. Она плакала по нему, их скользкая смазка стекала по бедрам Сорчи, и влажные звуки, которые они издавали, эхом отражались от камней кухни.

Не в силах больше этого выносить, Сорча обхватила его бедра ногами так крепко, как только могла, и надавила. Он зарычал ей в волосы, большим пальцем прижав ее клитор к своему толкающемуся члену.

В глазах Сорчи взорвалось больше звезд, чем в ночном небе. Она распалась на части с жалобным криком, тело застыло в экстазе.

Ее пара крепко держал ее и себя неподвижно, пока она кончала, доя его член, пока он тоже не смог больше этого выносить. Спотыкаясь в ритме, он поставил локти на стол, вцепился в ее волосы и начал двигаться.

Она услышала влажный шлепок их одежды об пол и содрогнулась от очередного оргазма, когда ее пара разлетелся на части над ней. Оскалив клыки, напрягая сухожилия на горле, Орек зарычал, наполняя ее собой, горячий поток его семени опалил ее изнутри.

Она была полна. Так сыта. Но она никогда не насытится им.

Прошло немало времени, прежде чем его бедра полностью замерли, небольшие толчки и подергивания удовольствия отозвались эхом после их занятий любовью.

Когда Орек оторвался от ее груди, на его лице была довольная улыбка, а глаза снова стали мягкими.

— Добро пожаловать домой, любовь моя, — пробормотала она.

— Моя пара, — промурлыкал он. — Не хватает человеческих слов, чтобы сказать, как сильно я тебя люблю.

— Ты показываешь это мне. Каждый день, всем, чем ты являешься.

Он целовал ее долго и глубоко, его язык танцевал с ее языком точно так же, как они танцевали у костра.

Когда он отстранился, Сорча заметила на его губах опасную игривую усмешку.

— Ты готова, сердце мое?

— Готова к чему?

— Ко всему.

Поставив ее на дрожащие ноги, Орек выдернул ленту из их рук, затем осторожно снял с них оставшуюся одежду. Он завязал ее волосы сзади лентой, прежде чем отнести ее, обнаженную, в гостиную, где уложил на плюшевый коврик перед пылающим камином.

И именно здесь, а затем на диване, затем на лестнице и, наконец, в их постели, много раз в их постели, он показал ей, доказал ей, как доказывал каждый день и будет доказывать каждый день, что значит быть его парой.

Конец

Глоссарий людей, мест, средневековых вещей и орочьих слов

Сорча Брэдей — тренер лошадей, подруга Эйслинн, старшая из многих братьев и сестер.

Орек Каменная Кожа — охотник-полуорк, живущий в Дарроуленде.

Даррах — домашний енот Орека, любит морковь, имя означает маленький желудь.

Кьяран Бирн — отец Сорчи, муж Эйфи, знаменитый рыцарь.

Эйфи Брэдей — мать Сорчи, знаменитый тренер лошадей, жена Кьярана Бирна.

Коннор Брэдей— второй ребенок Брэдей, брат Сорчи.

Найл Брэдей — третий ребенок Брэдей, брат Сорчи.

Мэйв Брэдей — четвертый ребенок Брэдей, сестра Сорчи.

Калум Брэдей — пятый ребенок Брэдей, брат Сорчи.

Блэр Брэдей — шестой ребенок Брэдей, сестра Сорчи.

Кили Брэдей — седьмой и младший ребенок Брэдей, сестра Сорчи.

Брэдей Софи — тетя Сорчи, сестра Эйфи, целительница и акушерка.

Эйслинн Дарроу — наследница Дарроуленда, дочь Меррика Дарроу, сестра Джеррода.

Меррик Дарроу — Лорд Дарроуленда, отец Эйслинн и Джеррода.

Джеррод Дарроу — брат Эйслинн, опальный бывший наследник Дарроулендов, сын Меррика Дарроу.

Каледон — самое северное королевство людей, отделившееся от Эйреана сотни лет назад.

Дундуран — столица Дарроуленда, может означать как город, так и сам замок.

Эйреан — центральное королевство людей, все еще восстанавливающееся после жестоких войн за престолонаследие.

Гранах — большая деревня недалеко от Дундурана, недалеко от поместья Брэдей.

Пиррос — южное королевство людей, завоевавшее другие земли, страны и племена на юге.

Сеньор — исторически высший лорд / авторитет по отношению к другим; в книге высший дворянин ниже королевской семьи, правит всеми владениями и контролирует их.

Лорд/леди — в книге почетное наименование любого благородного человека любого ранга, обычно прилагаемое к имени человека.

Сенешаль — исторически надсмотрщик за поместьем или высокопоставленный чиновник; в книге прямой помощник лорда / леди.

Примечание автора

Всем привет! Большое вам всем спасибо за прочтение этой книги. Полукровка терпеливо ждал своей очереди в моем списке на написание. Впервые я задумала его во время написания «Пристанища», но заставила себя отложить его, чтобы закончить книгу. Это была морковка, которой я размахивала перед собой, чтобы закончить дилогию «Сломанные крылья», и, боже, это была хорошая мотивация!

Эта книга — все, что я люблю в уютных романах с монстрами. В ней есть сюжет, но в основном — чувства. Она милая, страстная, в ней есть друзья-животные. Это как уютное одеяло, мягкий кардиган и теплое шоколадное печенье. Просто все, что хочется иногда по вечерам.

Я, конечно, хотела, чтобы Орек был большой убийственной булочкой с корицей и золотым сердцем. Он был типичным любимчиком, золотистым ретривером и просто восхитительным. Я хочу такого себе. И Сорча. О, Сорча. Я определенно хотела написать ее как классическую старшую дочь, ту, которая берет всю ответственность на свои плечи, к лучшему это или к худшему. Многие из нас знают таких женщин. Многие из нас такие женщины. Я надеюсь, что сделала это правильно!

Писать о Полукровке было абсолютным наслаждением, и я надеюсь, что вам так же понравилось его читать! Я так рада продолжить исследовать этот мир. У меня определенно есть планы на него. Следующий на очереди — «Песнь сердца», роман-продолжение «Каменных сердец». После этого… назад в мир монстров. Если вы читали о подруге Сорчи — Эйслинн и подумали: «Вау, надеюсь, она получит книгу», то я вас поняла. Следите за новостями!

Благодарности

Я хотела бы воспользоваться моментом, чтобы поблагодарить некоторых людей, которые сделали эту книгу возможной!

Огромное спасибо Мите и Эбигейл, моим замечательным бета-читателям! При написании книг чувствуешь себя одиноким, и так ценно иметь такие знающие, честные мнения. Спасибо за вашу помощь и вашу поддержку!

Спасибо Лии, моей потрясающей помощнице, которая помогла мне пройти путь от любителя до большого автора с моим собственным веб-сайтом и всем остальным.

Я также очень благодарна моей замечательной команде!

И я должна также упомянуть удивительных художников, которые помогли воплотить Орека и Сорчу (и Дарраха) в жизнь. Огромное спасибо Бет Гилберт, потрясающе талантливой художнице, которая проиллюстрировала обложку. Я также хочу поблагодарить Карли, Кэт, Иоану и многих других, вы все такие замечательные, и я так благодарна вам за заботу о моих книжных детях!

Об авторе

С. И. Вендел — уроженка Калифорнии, выросшая среди животных, ее рыжий полосатый кот является соавтором и напоминает, когда пришло время сделать перерыв (ложась на клавиатуру). Она окончила Калифорнийский университет в Дэвисе со степенью магистра в области творческого письма и использует все свое свободное время для создания миров, персонажей и их историй. Ей нравятся шоу по спасению животных, почти все, что есть в Trader Joe's, и красивые пейзажи Калифорнии.

¹ Деятельность организаций запрещена на территории РФ.

² Трут — легко воспламеняющийся и тлеющий материал, применяемый при высекании огня.

³Торквес (торк) — кельтская разновидность шейной гривны: культовое ожерелье из бронзы, золота, драгоценных металлов, которое носили вокруг шеи, талии, поперек груди, как браслеты.