Охота за тенью [Якоб Ведельсбю] (fb2) читать постранично

Якоб Ведельсбю Охота за тенью

Позади меня, за сверкающей синевой вод, был другой берег и хозяева этого края, люди с будущим, заменившим им лица.

Тумас Транстрёмер

1

Они и понятия обо мне не имеют, эти две блондинки за моим столиком в баре «Карусель». Они не слушают, что я им говорю, пьют стопка за стопкой водку и треплются о всякой всячине, шлют эсэмэски и по очереди выходят на улицу выкурить тонкую сигарету и поболтать по мобильному, не переставая при этом общаться жестами через стекло. Я рассказываю о тех временах, когда объездил весь мир со своим документальным фильмом о свободе слова по ту сторону «железного занавеса», в первую очередь в Польше. Нет, они никогда не слыхали о таком фильме и едва не падают со стула, когда до них доходит, что речь о середине восьмидесятых. Их и на свете еще не было, восклицают они почти одновременно, и на небесную лазурь их взглядов набегает облачко сомнения — ведь из моего рассказа следует, что мне уже, по всей видимости, немало лет, может быть, за сорок, а я — подумать только! — сижу тут с ними, флиртую, водку заказываю — какая гадость!

Впрочем, одна из них проявляет сочувствие и с плохо скрываемой снисходительностью интересуется, снял ли я еще какие-нибудь фильмы.

— Порядочное количество, — лгу я.

Не потому, что испытываю неловкость, работая на заштатном телеканале, который за деньги спонсоров наводняет дневной эфир нескончаемыми программами о путешествиях, а вечерний — никому не интересными ток-шоу и показывает порно после полуночи. Мой канал держится на плаву, продавая эфирное время фирмам, занимающимся грузоперевозками, сетевым магазинам, торгующим кожей, сомнительным ресторанам и мотосалону, который крышуют рокеры. Я режиссирую и снимаю рекламные ролики, сшибая на них по нескольку тысяч. Вот чем я занимаюсь, девочки, это мой хлеб. Я мог бы рассказать им все, но к чему впустую сотрясать воздух, ведь им, конечно, наплевать. Хотя, по правде говоря, мне стыдно, что так и не удалось найти деньги ни на один из фильмов, с проектами которых я носился последние тридцать лет. Девочки, не давайте времени завладеть вами, вот что я хочу вам сказать, да-да, мы в курсе, всё в тему, пробурчат они с отсутствующим видом, продолжая строчить эсэмэски. Но когда-нибудь и им предстоит узнать, сколь быстротечно время. Я, запыхавшись, силюсь настичь его, тогда как молодые, пугающе энергичные документалисты растут как грибы, роясь в грязном белье знаменитостей и снимая злободневные материалы о политике, войне и общественных деятелях. Я же продолжаю носиться со своими старыми идеями

Звонит мой мобильный. Девушки таращатся на него. Ему уже больше трех лет, для них это прошлый век.

— Да, я вас слушаю, — говорю я.

— Петер Беллман?

Голос женский.

— Да.

— Это Пернилла. Я звоню сказать, что Янус умер. Мне нужно передать вам кое-что от него.

Единственного известного мне Януса зовут Янус Эвальд, и ему недавно исполнилось пятьдесят. Я прочел заметку о юбилее в газете и вспомнил, как однажды летом, когда я сидел совсем на мели, он нашел мне временную подработку.

— Но… вы же не имеете в виду Януса Эвальда? — бормочу я.

— Да, я говорю о нем. Это мой отец.

— Но ведь он жив.

— Он скончался вчера в Королевской больнице от рака печени.

Мне мешает шум в баре, но больше всего смешки девиц за моим столом.

— Где вы находитесь? — спрашивает она.

Я объясняю.

— Тут десять минут на велосипеде, я приеду!

— Хорошо, Пернилла Эвальд, — соглашаюсь я.

Сначала я высматриваю ее в окно, потом встаю и выхожу на улицу. Вскоре она останавливается рядом, спрыгивает с велосипеда и протягивает мне блокнот формата А6. На вид ей около двадцати, светловолосая, высокая и стройная.

— Для него было важно, чтобы я отдала это вам.

Слова превращаются в иней, тающий в мерцающем свете уличного фонаря. Я провожу пальцами по плотно исписанным страницам:

— Что в нем?

— Не знаю и не хотела бы знать. Он запретил мне читать. — Она отводит взгляд. — Отец был уверен, что кто-то приложил руку к его болезни.

— Не может быть! Разве это возможно?

— Так он сказал — «приложил руку». Мне пора ехать, нужно заниматься похоронами.

Ее голос дрожит.

— Могу я чем-нибудь вам помочь?

Я кладу руку ей на плечо, и тут она говорит:

— Временами на него накатывала паника. Хотя большую часть времени он спал, а под конец погрузился глубоко в себя, туда, где только жизнь и смерть.

Прижимаю ее к себе и обнимаю за плечи.

— Да, забыла сказать. — Она высвобождается из моих рук. — Он предупредил, что оставил что-то для вас в своем кабинете. Завтра я занята, но, может, вы могли бы заглянуть послезавтра ближе к вечеру?

Она садится на велосипед и трогается с места.

— Адрес прежний — Фредериксберг-аллее? — кричу я вслед.

Она уже отъехала на несколько метров, и ее --">