- Изморозь 142 Кб, 12с. скачать: (fb2) - (исправленную) читать: (полностью) - (постранично) - Михаил Петрович Лаптев
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Изморозь
Иван ЛЫСЦОВ
«Синий Ковш на небе светится…»
Синий Ковш на небе светится
Над моею головой.
Напои меня, Медведица,
Из Ковша лесной водой!
Пусть в пути удача встретится,
Та, что я полжизни жду.
Пусть такое мне пригрезится —
Развожу рукой беду.
Стану я большим и сильным,
Стану лесом, небом синим,
Горным озером без дна.
Запрокину к небу голову,
Обожгут мне губы холодом
Ночь, Лес, Звезды, Тишина.
«Скажите мне, могилы павших…»
Скажите мне, могилы павших,
Какой ценой, каким трудом
Хотели люди сделать краше
И веселей наш общий дом?
Над их истлевшими руками
Земля суха и горяча…
Молчат одни глухие камни,
А памятники — не молчат!
Свой смысл имеет в жизни бурной
Трагическая красота:
И неразрывность групп скульптурных,
И обелисков прямота.
Не прекращаются свиданья,
Идут влюбленные в луга…
Красноречивые в молчанье,
Стоят ракеты, как стога.
Скажите мне?..
Молчат устало.
Над домнами в ночи — рассвет.
На целый мир огни Урала
Горят —
Покоя в жизни нет.
«На мачте юнгой…»
На мачте юнгой —
С белой чайкой вровень —
Иль за рулем машины до утра
В пути, который сложен и неровен,
Промчалась нашей юности пора.
Для молодежи с комсомольской хваткой
Повсюду путь нехоженый готов:
В глухой тайге — геологов палатки,
Контроллеры электропоездов.
Штурвалы океанских теплоходов
И атомных реакторов щиты,
В алмазную Якутию походы
И редкий воздух снежной высоты.
В таких дорогах иногда бывает
Обвал в горах,
В полете трудном смерть,
Когда сжимает сила вихревая
И может сердце смелое сгореть…
Но мы не ждем от нытиков участья —
Они не в силах с нами в ряд идти,
Им не понять вовек простого счастья —
Всю жизнь искать
И вечно быть в пути.
«Уходят в тайгу ребята…»
Уходят в тайгу ребята —
В сугробах тонет нога.
На зорьке до жути богата
Заснеженная тайга.
Ее колдовская сила
Прохватывает до костей…
Медведица здесь проходила,
Она не любит гостей.
Куржак обмахнув рукавицей,
Парень включает бур.
Обветрены руки и лица,
Желанный далек перекур.
Бежит невидимкою искра —
Секунда… И грохот окрест!
Гремит вулканический выстрел,
Тряхнув промороженный лес.
И скальный покров перемолот —
Открылась рудая руда
Под каменной коркой тяжелой
Конечною целью труда.
…Богатства свои отдавая,
Тайга отступила навек,
А сила ее колдовская
Сквозь пальцы
Просыпалась
В снег.
«Заря легла в пуховые сугробы…»
Заря легла в пуховые сугробы
Среди уснувших елей и берез.
И снегири мелькнули горсткой дроби,
И каждый кустик инеем оброс.
Оглохло телеграфное железо,
Где к океану прорубился путь…
Усталые, мы выбрались из леса,
На рельсы сели, чтобы отдохнуть.
Застыло молча небо над тайгою,
В нем даже звезды холодом свело…
Потрогав рельсы чуткою рукою,
Я ощутил дрожащее тепло.
Большой многоступенчатой ракетой
Здесь мчался поезд в меркнущую даль,
Лишь далеко, за спящим лесом где-то
Струною пела рельсовая сталь.
Колеса шпалы частые считали,
И осыпали иней провода…
Жестокою зимой на магистралях
Не остывают рельсы
Никогда.
«Я войду в депо, в кабину сяду…»
Я войду в депо, в кабину сяду,
Подниму пантограф к проводам,
Поведу машину по наряду
К длинным и тяжелым поездам.
И услышишь ты, как над Залесной
Пробасит короткий мой гудок.
Я веду состав тяжеловесный
На далекий золотой восток,
Там, на БАМе, горы поседели,
Там ребята молодых кровей,
Там живой защитой встали ели
В ледяных шеломах до бровей.
Разбудив ветра́ на перегонах,
Вслед за мной уходят поезда…
Над постом из облачных ладоней
Прикурила первая звезда.
«Поет старуха на дежурстве…»
Поет старуха на дежурстве.
Пойми, о чем она поет.
Поет, как в дальнем детстве,
в жмурках,
Незрячей ощупью идет.
Забыта мусора корзина,
В углу метла — ее весло…
Сегодня ей письмо от сына,
То долгожданное, пришлое
Ты не спугни ее расспросом,
В ухмылке губы не криви.
Ты не мешай, а тихо, просто
Слова нехитрые лови.
И если мать еще живая,
За тридевять земель
приветь, —
Пускай и ей не помешают
Под вечер так же тихо спеть.
Качканар
Я через годы вспомнил снова
Уют палаток, мягкость нар,
Картавое воронье слово:
Кач-ка-нар!
Разбуженная в край из края
Вздыхает Долгая гора.
На лапы сосен наступая,
Идут в карьеры трактора.
Здесь вдребезги дробятся скалы,
И весь дымится горный зев…
Покрякивают самосвалы,
Под грузом каменным осев.
Она пред силой отступила,
Лешачьи спрятала рога,
И людям зимники открыла
Непроходимая тайга.
«Я встретил финна по весне…»
Я встретил финна по весне
На сплаве возле Вятки.
Он был характером по мне,
Голубоглазый яткя.
По-русски яткя — лесоруб.
А также — плут, бродяга…
Я был с товарищем не груб —
Махорка и бумага,
Обед в столовке — пополам
Не можем друг без друга,
А на вечерку вдоль села —
За пазухой пуукко.
По-русски это будет нож.
На валке и на сплаве
Ни к черту без ножа не гож
Наш яткя, парень бравый.
Кто знал, что в дружбе есть межа.
Что клятва — песня птичья?
Порой опаснее ножа
Разлет бровей девичьих.
Девчонку силой не вернешь,
Не сбросишь друга с возу…
И я сломал свой финский нож,
Всадив его в березу.
Последний плот уплыл за вал,
За каменистый, узкий…
На свадьбе друга я плясал
По-фински и по-русски.
«Он упал, не рассчитав прыжка…»
Он упал, не рассчитав прыжка, —
Разошлись и вновь сомкнулись боны.
И текла, как прежде, вдаль река,
Но не стало парня-плотогона.
Свой багор бросая на причал,
Мастер буркнул что-то о сноровке.
Паренек под елями лежал
В мокрой продырявленной спецовке.
Мать в тоске над ним не голосила —
Он не дома принял смерть свою.
Чистая река его обмыла,
Золотые сосны отпоют.
Вечер насмерть елями проколот,
Оторочен трауром закат.
И стоят ребята, каждый молод,
Кепки смяв в натруженных руках.
Позовут поутру лесовозы
Плотогонов басовым гудком…
На плотах девчонки моют косы,
Машут мне из юности платком.
«Волна ли опять набежала…»
Волна ли опять набежала,
По гальке прибрежной журча…
Мне тайные клады Урала
Все снятся по темным ночам.
Мне снится: на самом закате
Под черной скалою большой,
Что я — неприметный старатель,
Что я самородок нашел!
Что снова я весел, и молод,
И полон живого огня,
Спешу я с находкою в город,
Где девушка любит меня.
«Наступила пора междузорья…»
Наступила пора междузорья!
День полярный над тундрой встает,
Где дрожащие белые зори
Между ночью и днем — напролет.
Наступила пора гнездованья,
Икромет откипел и затих.
Горевая пора расставанья
Почему-то не просится в них.
Но всегда —
в ноябре или в мае —
Нашим зорям встречаться дано.
Пусть струится оно,
пусть играет
Наших встреч
молодое вино!
«Бродит лето ромашковой тропкой…»
Бродит лето ромашковой тропкой,
Зноем ягодным день пропах.
По бугру, над болотиной топкой, —
Волчьи ягоды на кустах.
Так и манят все дальше и дальше
Лихоманные эти края.
Несмотря на запреты старших,
Волчьи ягоды пробовал я.
А потом я бродил, как пьяный,
С горьким, вяжущим вкусом во рту.
Отыскали меня в бурьяне
Меж репейников алых во рву.
Бабка мне потом говорила,
Прялку в сторону отложив:
— Волчья ягода отравила,
Только чудом остался жив.
…Сенокосом, по травам павшим
Шла девчонка, платочек ал.
Несмотря на запреты ваши,
Ту девчонку я целовал.
А потом я ушел, как пьяный,
С горьким, вяжущим вкусом во рту —
Шла девчонка моя обманом
Целоваться с другим во рву…
«Слегка осев и чуть качнувшись набок…»
Слегка осев и чуть качнувшись набок,
Уставив в небо из жердей рога,
Храня всю зиму сенокосный запах,
Стоят в снегу до пояса стога.
У родника, загородясь от ветра.
За синей гранью снежной полосы
Беседуют о скором лете кедры,
Дыша в заиндевелые усы.
Как хорошо упасть в сугроб с разбега,
Как весело встряхнуть уснувший куст!
Черпни-ка горстку розового снега,
Попробуй-ка на ощупь и на вкус…
Мы снимем шапку белую со стога,
Разворошим зеленую пургу.
А на прощанье погрустим немного,
Цветы сухие бросив на снегу.
Теперь бы долго думать нам о бренном,
Теперь бы грезить — каждый о своем…
Но просто все: мы ездили за сеном
И вот сейчас в село его везем.
Ты звона кос и пенья птиц не слышишь,
А в перелеске, на слиянье рек,
Где ты мне обещала, что напишешь,
Сорока скачет,
Осыпая
Снег.
«Песню ль слышу в тишине…»
Песню ль слышу в тишине,
Иль в душе тревога, —
От тебя бежит ко мне
Лунная дорога.
Спит ли наша сторона,
Слышу ль плач баяна, —
Все ведет к тебе луна
С полевого стана…
…Почему же, не понять,
Как в былые годы
Ты уходишь от меня,
Как луна уходит?..
«Такая сушь, жара такая…»
Такая сушь, жара такая,
Как невезенья полоса,
И дни лихие удлиняя,
Горят леса, горят леса.
Озера узки, реки мелки…
Всю тварь лесную прочь гоня,
Летают огненные белки
И птицы в перьях из огня.
Огню в таком раздолье благо —
Он пляшет, буен и сердит.
И только угли вместо ягод
Рябина красная родит…
Не так ли и в знакомстве нашем —
Такая сушь и духота,
Что не посеешь, и не вспашешь,
И даже не раскроешь рта.
…Я вижу сквозь сплетенья веток
Твое лицо, твои глаза.
Не различить в дыму ответа —
Горят леса.
«Не гневайся и не копи обиды…»
Не гневайся и не копи обиды,
Я говорю все это неспроста:
Мне тяжело, что я давно не видел
Свои родные вятские места.
Корявые березы вдоль дороги,
Над глинистым обрывом дремлет ель,
А в синем небе облачные дроги
Везут неторопливо мой апрель…
Блестит листва, как княжеские гривны
А горизонт ракетами прошит!
Тишайшие идут грибные ливни,
И солнце опускает красный щит…
Пусть небольшую я знавал удачу,
Пусть было мне порой нехорошо, —
Я знал края красивей и богаче,
А вот любимей края не нашел.
«Пришла весенняя бессонница…»
Ю. Федорову
Пришла весенняя бессонница —
И непокой, и неуют…
Стоят березы, словно звонницы,
И сосны, как орган, поют.
Не прибрано в бору. Но вскоре
Людьми он полон будет весь.
Как в недостроенном соборе,
Сырой известкой пахнет здесь.
…Здесь пятна ярки, тени резки,
На отдых — несколько часов.
Здесь солнце быстро пишет фрески,
Весь купол — в лестницах лесов.
«На передышку полчаса…»
На передышку полчаса.
И снова — в дальний путь.
В осеннем пламени леса,
В болоте дремлет жуть…
Обида гаснет.
Боль стерплю.
Тоску переживу.
Мой свист,
Подобно журавлю,
Уходит в синеву.
«Детства пролетевшего становье…»
Детства пролетевшего становье,
Ты мне дорог,
Темно-синий лес!
Сила ты моя, мое здоровье, —
Ты в душе до каждой ветки весь.
В жизни человека ты обузой
Никогда, зеленый, не бывал.
Посмотри, во все концы Союза
Поезда бегут по спинам шпал.
И в воде железной по колено
Лес идет со мною в тесный штрек.
Ночью у горящего полена
Душу отогреет человек.
Баллада о лосе
С быком-трехлетком приключилось лихо
Он шел угрюмо, он промок от рос…
Его подружка, серая лосиха,
Попала ночью под электровоз.
Над ней он ноздри раздувал безумно,
Вдыхая запах крови и беды…
Потом качнулся и пошел бесшумно,
В сырой траве печатая следы.
Затрепетали тонкие осины,
И птиц до солнца смолкли голоса,
Где падала из глаз его лосиных
Горячая и крупная роса…
Как получилось, мы гадать не будем,
Какой он подал знак или намек?
Но только в эту ночь пришел он к людям,
Сломал забор и в огороде лег…
Пурга
Раскачивает сосны ветер,
Как рожь, стволы литые гнет…
Светло ль, темно ль на этом свете,
Никто теперь не разберет.
Мохнатые вершин метелки
Остатки звезд сшибают вниз.
Со звоном сыплются осколки,
Летят, дробясь на сотни брызг.
Луна сквозь сеть хитросплетений
Хвои, ветвей летит в пургу,
И пляшут пятна светотени
На обессиленном снегу.
Тропа встает крутым отвесом,
Здесь нету мрака голубей…
Да кружится над буйным лесом
Комочек пуха — воробей.
«Бичом хлестнула молния…»
Бичом хлестнула молния,
И снова
Пустились листья в пыльный
хоровод.
И тучи сбились в кучу,
Как коровы,
И гром быком рассерженным
ревет.
И снова неба синева просохла,
И влагу пьют хлеба и ковыли,
И звонкий дождик
сыплется
горохом
В зеленую подойницу
земли.
«Елка взмыла ракетой…»
Елка взмыла ракетой
И умчалась в зенит.
Только отзвуком где-то
Хвоя тонко звенит.
Небо темное было,
Нет, как в омуте, дна.
Елка небо пробила —
И вышла луна.
«Светел, холоден, глубок…»
Светел, холоден, глубок,
Разбудил лесную тишь…
Ручеек, ручеек,
Где ты солнышко хранишь?
— Я в себе его храню,
Никогда не уроню,
И сверкает лучиком
Каждая излучинка!
Тороплив и неширок,
А по бережку камыш.
Ты скажи-ка, ручеек,
Где же ветер ты хранишь?
— Я в себе его храню,
Тихой песенкой звеню.
Видишь, леса лесенка,
Слышишь — наша песенка?
Ты отрада всех дорог,
В зной водицей напоишь.
Расскажи мне, ручеек,
Где ты радугу хранишь?
— Эта радуга во мне,
Вся она лежит на дне.
Как в дому у мамушки,
Разноцветы-камушки!
«Лесное солнце незлобиво…»
Лесное солнце незлобиво —
Оно, как ласковая мать.
Но очень поздно это диво
Мы начинаем понимать.
Милее солнца и рассвета,
Росы, пруда и тишины —
Почти черемухова цвета
В нем песни девушки слышны.
…Цветы завяли и опали,
Сквозь ветви синь ясней видна.
Но вдохновенно, беспечально
Ложатся в землю семена.
«Снег тает…»
Снег тает.
Все выше заборы —
Теплеет весенний рассвет.
Упал на лесистые горы
Тяжелый туман — снегоед.
С озер улетают туманы,
Дробится и колется лед,
Галдит про далекие страны
На родине птичий народ.
Пушистый,
сиреневый,
нежный,
На склоне, в ногах у сосны,
Родился на зорьке подснежник,
Веселый глашатай весны.
Потом зацветут полевые,
Другие,
иные цветы…
Но этот пробился впервые,
Как воин передней черты.
Тургояк
Ветер снес журавлиную стаю
И скатился в крутой овраг.
Вороненой холодной сталью
Блещет озеро Тургояк.
Что-то сосны нахмурили брови,
Тихо шепчутся в тишине.
Словно ржавые капли крови,
Листья ржавые на волне…
Ускакали за летом в погоню,
По зарницам хвосты расстелив,
Боевые башкирские кони —
Топот их и поныне жив.
Ведь не зря мне все чаще кажется:
То не озеро Тургояк —
Это нож Салавата,
Всаженный
В горы —
По рукоять!
Мальчишка
У гусака, врага извечного,
Тугое выдернул перо.
Стрелы железный наконечник
О камень наточил остро…
Над миром день занялся белый,
И за околицей села
Струною тетива запела,
И в небо прянула стрела!
Как будто совершилось чудо —
Вдруг покачнулся дальний лес,
И вздрогнула земля от гуда
Под вечным куполом небес.
И заклубились тучи дыма!
И огненной кометы хвост
Все рос и рос неизмеримо
И достигал вечерних звезд…
А человеческий детеныш,
К созвездьям голову подняв,
Своей игрою потрясенный,
Стоял в восторге
среди трав…
«Какое это чудо…»
Какое это чудо —
Новый
Явился миру человек.
И мать несет ему обновы
И ночью не смыкает век.
О, эти мамины заботы,
Мельканье хлопотливых рук,
И в речи ласковые ноты,
И слезы, и улыбка вдруг!
А он еще не понимает,
Он только руки тянет к ней.
Он день огромный обнимает —
Он у истока долгих дней.
«Мы рождены в землянке…»
Ровеснику
Мы рождены в землянке —
Не в сорочке,
И наши первые учителя
Родители — крестьяне и рабочие
Да отчая Российская земля.
И юношества хлеб,
Хотя и горек,
На пользу шел
Встававшим к верстаку.
Ты будешь мне
До самой смерти дорог,
Рассвет,
Меня поднявший по гудку.
Еще итоги
Подводить нам рано.
Еще стучит в груди
Недавний час,
Когда десница
Башенного крана
На трудный час
Благословила нас.
«Он шел — живой, не из металла…»
Он шел — живой, не из металла,
Костыль поскрипывал в руке,
И ордена его метались
На выгоревшем пиджаке.
Вступил оркестр.
И вновь морозом —
До дрожи плеч,
До дрожи губ —
Ревут торжественно и грозно
Сияющие дула труб.
…Опять идут в атаку роты
На смерть, на пули —
В полный рост…
Стоит солдат морской пехоты,
Не утирая редких слез.
Пусть вовсе не о Сталинграде —
Поют о мире, о любви,
Пускай баяны на эстраде,
Знамена снова —
Все в крови.
Ведь и поныне не стихают
Бои во всех концах земли,
И вновь солдаты получают
И ордена, и костыли.
«Не променяю труд на прозябанье…»
Не променяю труд на прозябанье,
Пусть от работы руки загудят, —
Нам трусости, покоя, колебанья
Отцовские могилы не простят.
Я в дождь благословляю щедрость неба.
И радуюсь по осени хлебам.
Теперь я твердо знаю цену хлеба —
Я это право заработал сам.
«Что ни было б — удача или горе…»
Что ни было б — удача или горе,
Помор не закрывался на замок.
И если уходил на лодке в море,
То всаживал топор в тугой порог.
Над Грумантом ледовый ветер воет,
А в белом небе —
Только чаек след.
Топор — не приглашение к разбою,
А просто знак:
Помора дома нет.
Мой дом открыт.
Проста к нему дорога.
Входи и, если можешь, добрым будь.
А нагостился — за моим порогом
Тебе ветра подскажут
Верный путь.
Минуют годы.
Вижу я с тоскою,
Кого осилит слабости
позор.
Уйду я, как помор,
И дверь закрою
не на замок —
В порог всажу топор.
«Мне детства звон поныне слышен…»
Мне детства звон поныне слышен
Через препоны всех утрат…
Так на лугу все льдины — выше
Реки, в которой начат спад.
Звенят, печально тая, льдины,
Не могут плыть реке вдогон…
Через свои познай седины
Чужую боль,
Чужой урон.
Выбор коня
Я выберу карего с гривою желтой
И с желтым и длинным хвостом.
Уздечку накину, набранную золотом,
Чепрак огневой.
А потом —
Седло,
Стремена подниму я повыше,
Подпругу еще подтяну.
Теперь про меня по округе услышат —
Я злу объявляю войну!
Изведаю дали я ада и рая,
С победой вернусь я домой…
Пока в облаках я витал,
выбирая, —
Достался мне пегий хромой.
«Сжимает ли горло обида…»
Сжимает ли горло обида,
Метет ли пурга на душе —
На улицу зимнюю выйду,
И всякие звуки слышней.
Идешь, и толкаются люди,
Дивятся и смотрят вослед.
И чувствуешь, скоро прибудет
Тот поезд, которого нет.
Пойдут голубые вагоны.
И окон сверкнут зеркала…
Они унесут от погони
Туда, где седая зола
Останется лишь от обиды,
Окажется все пустяком…
И вдруг покачнется орбита
Веселым прощальным звонком.
С души убирается слякоть,
Пурга на душе не гудит,
И яблока снежного мякоть
Мне зубы опять холодит.
«В снег повалю…»
В снег повалю.
И поцелую…
И подниму.
И отряхну.
И вновь увижу голубую
Прошедшей юности страну.
Мне в ту страну не отпроситься,
В зеленый край веселых гроз.
Простое платьице из ситца
Не промелькнет среди берез.
Не услыхать во тьме баяна.
Ау, родная сторона!..
И ты не выйдешь из тумана
Ко мне на луг одным-одна.
Лишь белый снег повалит с неба,
Шугой покроет гладь реки…
Все больше сказок, былей, снега
Садится на мои виски.
«Холодеют на озере блики…»
Холодеют на озере блики,
И тепла не вернуть уже…
А в душе журавлиные клики,
Журавлиные клики в душе.
За угорами осень виснет,
Задевает боками пни.
Только дуб не теряет листья —
До метелей броней звенит.
Догорают березы и клены,
И осины в осеннем огне.
Блещут желуди, как патроны
Несдающихся на войне.
«Да, изморозь покрыла белая…»
Да, изморозь покрыла белая
Мои виски в горниле дел.
Но если сам про это пел я,
Не сам ли этого хотел?
Не сам ли торопил я годы,
Чтоб этот вот увидеть час
Осенней золотой погоды,
Где все зависит лишь от нас?..
Последние комментарии
4 часов 1 минута назад
4 часов 52 минут назад
16 часов 18 минут назад
1 день 10 часов назад
1 день 23 часов назад
2 дней 3 часов назад