Доспехи света (ЛП) [Кен Фоллетт] (fb2) читать постранично

КЕН ФОЛЛЕТТ

ДОСПЕХИ СВЕТА

Эта книга посвящается историкам. Их тысячи по всему свету. Одни сидят в библиотеках, склонившись над древними рукописями, и пытаются постичь мертвые языки, сокрытые в таинственных иероглифах. Другие, стоя на коленях, просеивают землю на месте руин в поисках осколков ушедших цивилизаций. Третьи продираются сквозь бесконечно скучные правительственные бумаги, посвященные давно забытым политическим кризисам. В своих поисках истины они неутомимы.

Без них мы бы не понимали, откуда мы пришли. И тогда нам было бы еще труднее понять, куда мы идем.

…отвергнем дела тьмы и облачимся в доспехи света.

Послание к Римлянам, 13:12

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ПРЯДИЛЬНАЯ МАШИНА 1792–1793

1

До того дня Сэл Клитроу ни разу не слышала, как кричит ее муж. После того дня она больше никогда не слышала его крика — разве что во снах.

Был полдень, когда она подошла к Брук-Филду. Время она определила по свету, что тускло сочился сквозь жемчужно-серую пелену, затянувшую небо. Поле представляло собой четыре акра ровной грязи, с одной его стороны бежал быстрый ручей, а на юге оно переходило в небольшой холм. День был холодный и сухой, но целую неделю лил дождь, и, когда она шлепала по лужам, липкая жижа норовила стащить с нее самодельные башмаки. Идти было тяжело, но она была крупной, сильной женщиной и не знала усталости.

Четверо мужчин убирали озимую репу, сгибаясь, поднимая и складывая узловатые бурые корнеплоды в широкие плоские корзины, которые назывались корфами. Наполнив корф, мужчина нес его к подножию холма и вываливал репу в крепкую дубовую четырехколесную телегу. Работа близилась к концу: Сэл видела, что этот край поля уже убран и мужчины работают уже у самого холма.

Все были одеты одинаково: рубахи без ворота и домотканые штаны до колен, сшитые женами, да жилеты, купленные явно с чужого плеча или выброшенные богатеями. Жилеты не изнашивались никогда. У отца Сэл был щегольской жилет — двубортный, в красно-бурую полоску, с обшитыми тесьмой краями, доставшийся от какого-то городского франта. Другой одежды она на нем и не помнила, в нем же его и похоронили.

На ногах у работников были стоптанные, чиненые-перечиненые башмаки. У каждого была шляпа, и все разные: шапка из кроличьего меха, широкополая соломенная шляпа-колесо, высокий фетровый цилиндр и треуголка, когда-то, верно, принадлежавшая морскому офицеру.

Сэл узнала меховую шапку, которую носил ее муж, Гарри. Она сшила ее сама — сперва поймала кролика, убила камнем, освежевала, а потом сварила в горшке с луковицей. Впрочем, она и без шапки узнала бы Гарри, даже издали, по его рыжей бороде.

Гарри был строен, но жилист и обманчиво силен: в его корф помещалось столько же репы, сколько и у мужчин покрупнее. Один только вид этого поджарого, крепкого тела там, на дальнем краю грязного поля, зажег в Сэл искорку желания — на половину удовольствие, на половину предвкушение, словно входишь с мороза в дом и тебя окутывает теплый запах дровяного камина.

Пересекая поле, она начала различать их голоса. Каждые несколько минут кто-то окликал другого, и они коротко перебрасывались фразами, которые неизменно заканчивались смехом. Она не разбирала слов, но догадывалась, о чем они говорят. Это, наверняка, были традиционные грубоватые шутки работяг, добродушные оскорбления и разная веселая пошлятина — остроты, которые скрашивают однообразие тяжелого труда.

Пятый человек, стоя у телеги с коротким хлыстом в руке, наблюдал за ними. Он был одет лучше: синий фрак и начищенные черные сапоги до колен. Его звали Уилл Риддик, ему было тридцать лет, и он был старшим сыном сквайра Бэдфорда. Поле принадлежало его отцу, как и лошадь с телегой. У Уилла были густые черные волосы, стриженные до подбородка, и недовольный вид. Она догадывалась почему. Надзор за уборкой репы не входил в его обязанности, и он считал это занятие унизительным. Однако управляющий сквайра заболел, и Сэл предположила, что Уилла, против его воли, отправили на подмену.

Рядом с Сэл ее ребенок босиком ковылял по болотистой земле, силясь не отстать, пока она не обернулась, не нагнулась и без усилий не подхватила его на руки, а потом пошла дальше, неся его на одной руке. Его голова покоилась у нее на плече. Она прижала его худенькое теплое тельце чуть крепче, чем было нужно, — просто потому, что так сильно его любила.

Она была бы рада и другим детям, но пережила два выкидыша и рождение мертвого ребенка. Она перестала надеяться и начала говорить себе, что при их бедности и одного ребенка достаточно. Она души в нем не чаяла, возможно, даже слишком, ведь детей часто уносят болезни или несчастные случаи, и знала, что, потеряй она его, сердце ее --">