Квартет Кандинской [Сергей Штерн] (fb2) читать постранично

Сергей Штерн Квартет Кандинской

Автор выражает искреннюю благодарность Марии Чершинцевой, Михаилу Штерну и Юлии Смирновой, без которых эта книга бы не состоялась.

ЧАСТЬ I

…Имея несчастье в продолжение двух лет страдать галлюцинаторным помешательством и сохранив после выздоровления способность вызывать известного рода галлюцинации по произволу, я, естественно, мог на себе самом заметить некоторые условия происхождения чувственного бреда.

В. Х. Кандинский. К учению о галлюцинациях. 1880

Волны сшибались друга о друга, как в дурацкой драке. Завели мину под сторожевой турок, но провод оторвался от гальванической батареи. Испарялся в рассвете последний день апреля 1877 года, когда «Великий князь Константин» подошел к Батуму. Три мачты лоснились на весеннем бризе. Минные катера неслись без оглядки, как зайцы от гончих, по мерцающим волнам к спасительному борту. И улыбались матросы с глазами навыкате, и нагло ухмылялись офицеры.

Виктор подумал о своей невыносимой гранитной тоске — какого цвета эта тоска? Светло-серого, как глаза водяных демонов, или розоватокрасного, как пенящийся кровавый фонтан?

Еще он подумал, что палуба соединяет звуки — вокруг, снизу и сверху, как дирижер, — и он не может разобрать голоса в его голове. Их команды и крики превратились в тонюсенькую мелодию. Раньше он зажимал руками уши и напевал — чтобы только их заглушить. А теперь — теперь ему во что бы то ни стало требовалось их услышать. Как можно точнее.

Он подумал: голоса-то в его голове. Они особенные, с них станется и без слов обойтись. Они могут из голосов превратиться в гобелены. Или в запахи. Или даже в молчание — предельно понятное молчание. Стоит перестать вслушиваться — и услышишь. Увидишь, унюхаешь. А может — поймешь, сразу поймешь.

Старпом «Великого князя Константина» ощерился белозубо на врача, младшего ординатора флота его высочества герцога Эдинбургского экипажа господина Кандинского:

— Напортачили ребята, шпарят по миноноскам турки, послал вам Господь дырок штопать сегодня, Виктор Хрисанфович!

А через пять минут Кандинский прыгнул за борт. Не от страха, не от истерики, не от безумия — ему позарез нужно было утопиться.

Когда он тонул, ему показалось, что рядом с ним ввинчивались в пучину четверо незнакомцев. Но после точности голосов в голове тонущие напоминали зыбкий сон. Он не мог удержать в памяти их лица, хотя бы на секунду.

Потом его чудом спасли — чтобы спустя годы выдающейся научной карьеры он все-таки покончил с собой, в этот раз аккуратно и без ошибок. А потом начался XX век. Век синдрома психического автоматизма, названного в его честь. Век варварства и прогресса, век газовых камер и полетов в космос. Век самозванцев и сирот, век срезанных судеб и немыслимых надежд.

* * *

Алиса Кандинская взлетела до небес к тридцати семи годам — потом она любила шутить, что это доказательство компатибилизма. Девочка, вяло сопротивлявшаяся очкам от дальнозоркости, стала разбойничьей атаманшей ледяных пустошей академической науки.

Впрочем, она не могла БЫТЬ Кандинской. Кандинской ей предстояло СТАТЬ.

И проще начать отсюда, поскольку легче начинать с того, что закончилось. Не случайно листва кладбищенских деревьев выглядит такой сочной и такой свободной. От старта легче бежать в сторону, противоположную финишу.

* * *

Много лет спустя, когда мы с тобой поженились, ты избегала встреч со старшей сестрой — тебя бесило, что когда-то она слишком сильно тебе нравилась. Мне это было понятно, а Юрке — нет.

Но стоило тебе забраться под мокрую от июля простыню, и ты врывалась в мою хрупкую дремоту: ты говорила об Алисином первом кольце: желтом квадрате с нижней дужкой и каратовым разрывом, плещущимся сиянием над золотом тигриных зрачков. Или шептала о тараканьей материнской ласке, забиравшейся ломкими ногтями в Алисину шевелюру. Или о сухом кашле тощего безумия Юркиной школьной любви.

Как у Кузмина — «четыре сестры, четыре сестры нас было… А может быть, нас было пять?» Я открывал пьяные глаза навстречу треснувшей балке в темной спальне. И считал, считал — сколько вас? Вроде две. Алиса, Оля.

Ты рычала тигрицей, обманутой в первородстве, и стада маленьких антилоп, заслышав тебя, неслись в испуге вдоль белых дюн простыни. А когда сон покидал меня на мгновение, я переворачивался на другой бок, лицом к тебе, и обнаруживал, что ты давно спишь.

* * *

Когда Алисе исполнилось семь, ее отец, Павел Иванович Дроздов, разбудил дочь очень рано и повел на Москву-реку.

Дроздов часто втолковывал супруге, Марии Николаевне, — не перебарщивай с серьезным, серьезного должно быть мало, иначе никто не воспримет всерьез. Но ваша мать пропускала все мимо ушей, в отличие от Алисы. Дети хорошо запоминают слова, подтвержденные поступками.

И тем пасмурным утром --">