Президент Всея Руси [А. Полевой] (fb2) читать онлайн

А. Полевой Президент Всея Руси

Пролог

Жар. Абсолютный, всепоглощающий, раскаленный шквал, что прожигает мозг изнутри. Не боль, а именно жар, словно черепную коробку наполнили расплавленным свинцом. Андрей не видел ничего, кроме ослепительных белых вспышек, не слышал ничего, кроме оглушительного звона в ушах. Последнее, что запечатлелось в его сознании перед тем, как мир рухнул в ничто, — это ослепительный свет фар грузовика, вывернувшего навстречу на мокром от дождя асфальте проспекта Ленина в Туле. Резкий скрежет тормозов, удар стекла, хруст собственных ребер и всепоглощающая тьма.

Но тьма эта была странной. Она не была пустотой. В ней плавали обрывки чужих воспоминаний, незнакомые голоса, запахи дыма и крови. И холод. Ледяной, пронизывающий до костей холод, сменивший невыносимый жар.

Он застонал, пытаясь пошевелиться, но тело не слушалось. Оно было чужим, слабым, разбитым.

— Держи! Держи его! Он жив! Глаза открыл! — просипел рядом какой-то хриплый, надтреснутый голос, полный немыслимого ужаса.

Андрей с усилием разлепил веки. Мир плыл перед ним, как в густом мареве. Наклоненные над ним лица, обветренные, загорелые, с спутанными бородами и глазами, широко раскрытыми от суеверного страха. Эти лица были обрамлены не короткими современными стрижками, а длинными, грязными волосами, заплетенными в косы. От людей пахло дымом, потом, кровью и чем-то звериным.

— Яросва… Ярослав… Очнулся… Дух вернулся… — забормотал кто-то.

Его несли. Андрей понял это, ощутив равномерное покачивание. Он лежал на каких-то грубых древесных ветвях, укрытый потрепанным звериным мехом. Сквозь щели в этом импровизированных носилках он видел заснеженную землю, следы многих ног, идущих рядом, обутых в лыковые лапти или поршни из сыромятной кожи.

С большим трудом он повернул голову. И сердце его бешено заколотилось в груди, в этой новой, незнакомой груди.

Вместо знакомых бетонных коробок, асфальта и фонарных столбов его взору открылась ужасающая картина. Небольшое поселение, вернее, то, что от него осталось. Десяток полуземлянок, с почерневшими от гари срубами, некоторые были полностью разрушены, их кровли провалились внутрь. Столбы дыма еще поднимались к небу, сливаясь с низкими свинцовыми тучами. Воздух был густым и горьким от запаха гари и… чего-то сладковатого, тошнотворного, что Андрей с ужасом опознал как запах горелого мяса. Не животного. Человеческого.

Повсюду валялись обломки утвари, перевернутые телеги, тушки растерзанных кур. И люди. Сидевшие на корточках возле тел погиших, с пустыми, выжженными горем глазами. Женщины, вывшие над своими мертвецами. Воины — а иначе этих суровых мужчин с секирами и луками за спиной нельзя было назвать — с мрачными лицами тушили тлеющие угли, собравшиеся в кучку и о чем-то негромко, хрипло говорящие.

— Несите к огню! К Старцу! Пусть поглядит! — раздалась команда.

Андрея понесли к центру поселения, где догорал большой костер, сложенный из бревен. Рядом с ним, на грубо сколоченном помосте, лежало несколько тел, завернутых в белую ткань. И до сознания Андрея, с ужасной ясностью, дошла страшная правда. Его несли не спасать. Его несли хоронить. К этому погребальному костру.

Паника, острая и слепая, ударила в виски. Он попытался закричать: «Стойте! Я жив! Что вы делаете?!» Но из его горла вырвался лишь слабый, хриплый стон, больше похожий на предсмертный хрип.

— Тише, дитятко, тише, — склонилась над ним старая женщина с лицом, испещренным глубокими морщинами. Ее глаза были полны не столько жалости, сколько мистического ужаса. — Дух твой блуждал в Нави, но вернулся. Перун даровал тебе милость. Не спугни ее.

Его аккуратно опустили на землю у ног старого, сгорбленного человека в длинной темной одежде, с деревянным посохом, увенчанным резной головой коня. Старец — шаман, жрец, колдун — пристально посмотрел на Андрея. Его взгляд был острым, пронзительным, видевшим многое.

— Чудо, — произнес Старец тихо, но так, что его слово услышали все окружающие. Воцарилась мертвая тишина, прерываемая лишь треском костра и далеким карканьем ворона. — Чудо явлено нам, в день скорби великой. Дух Ярослава, сына Добромыслова, не приняли Навьи. Он вернулся из царства мертвых. Рана смертная оказалась не смертной.

Сознание собралось по кусочкам, как осколки разбитого стекла. Каждый обрывок памяти впивался в него, остро и болезненно. Одна картина — тусклый свет фар, визг тормозов, металл, сминающийся в предсмертной агонии, и всепоглощающая боль. Вторая он подросток в поселении славян.

И между этими двумя смертями — зияющая пустота, из которой рождалось новое, невозможное «я».

Он сидел, уставившись в горизонт над рекой, и реальность ударила его с силой орудийного залпа прямой наводкой. Он не Ярослав. Он — Андрей. Андрей, кризис-менеджер, майор запаса артиллерийских войск. Человек, чье тело в этот миг должно было быть холодным и раздавленным в металлической ловушке на тульской дороге. Агония «той» смерти еще жила в нервных окончаниях, призрачной болью отзываясь в этом молодом, крепком, но таком чужом теле.

Вместо асфальта — влажная земля. Вместо выхлопных газов — густой запах дыма из глинобитных печей, смешанный с ароматом хвои, речной влаги и немытого человеческого тела. Вместо привычного урбанистического гула — щебет птиц и отдаленные голоса, говорящие на ломаном, древнем наречии. 1190-й год от Рождества Христова. Поселение вятичей на высоком берегу реки Упа. Слова, которые он слышал сквозь пелену чужих воспоминаний, складывались в эту суровую, невероятную формулу.

Паника, черная и бездонная, поднялась из глубины, грозя снести хрупкие заслоны разума. Но тут сработал инстинкт, впитанный за годы жизни на грани срыва. Его мозг, десятилетиями тренированный в горниле чрезвычайных ситуаций, взбунтовался против абсурда происходящего и, отсекая эмоции, перешел в режим холодного, безжалостного анализа. Это был его единственный якорь в рухнувшей вселенной.

Внутренний взгляд зафиксировал данные, выстраивая их в отточенную, как военная сводка, таблицу. Небольшое поселение вятичей. Оценочная численность: 150–200 человек. Признаки системного коллапса. Антисанитария, низкая продуктивность сельского хозяйства, примитивные ремесла, отсутствие централизованной власти кроме родовых старейшин. Высокий уровень внешней угрозы. Ресурсы: Примитивные. Дерево, камень, ручное железо низкого качества. Минимальные продовольственные запасы. Человеческий капитал — не обучен, недисциплинирован.

Этот навык — видеть мир как сложную, хрупкую систему, постоянно находящуюся под критическим напряжением, — был его главным козырем. Его профессиональная жизнь была чередой чужих катастроф, которые он должен был исправлять.

Память выдавала калейдоскоп образов. Выгоревшие поля разоренного колхоза в Рязанской области, где он за полгода не только наладил цикл работ, но и внедрил простейшую систему севооборота, вдвое повысив урожайность. Цеха химического комбината «Азот», где после череды аварий он выстраивал логистику и технику безопасности так, что один неверный шаг мог стоить жизни десяткам людей — и этот шаг так и не был сделан. Цеха оборонного завода в Туле, где он оптимизировал производство снарядов, и его мозг до сих пор хранил чертежи и параметры десятков видов вооружений. Артиллерийский полигон под Воронежем, где на учениях он, молодой лейтенант, под имитационным огнем «противника» рассчитывал данные для стрельбы, от его точных команд зависели жизни условных «своих» и эффективность условного «уничтожения».

Теперь этот «огонь» был везде. Вся его прежняя жизнь, весь этот багаж — от тактики полевого боя до принципов организации коллективного труда, от знания свойств стали до основ санитарии и агрономии — внезапно превращался из набора профессиональных компетенций в единственное оружие для выживания. Не для карьеры или денег. Для того, чтобы просто не сгинуть в этой древней эре, не стать еще одной жертвой жестокого и невежественного мира.

Он посмотрел на свои руки — сильные, ладные, с мозолями от лука и весла, но не от клавиатуры и ручки. Руки Ярослава. Его собственная смерть в прошлом и смерть этого юноши в настоящем стали двумя точками, через которые была проведена линия его новой судьбы.

Адреналин медленно отступал, сменяясь ледяной, стальной решимостью. Страх никуда не делся, он просто был оттеснен на периферию сознания, став фоновым шумом. Второго шанса не будет. Ни на тульской трассе, ни в лесах Руси. То, что случилось, было не даром судьбы, а чудовищной ошибкой мироздания. И он, Андрей, собирался эту ошибку исправить. Но не молитвами или покорностью. Единственным способом, который он знал — тотальным, жестким, бескомпромиссным управлением кризисом.

Род Добромыслова, как бормотали вокруг, был сокрушен. Староста и его наследник пали, защищая селение. Хотя налетчиков отбили, главный удар пришелся по ним. Их семья, их род остались без защиты, без кормильцев, на грани голодного вымирания. Смерть Ярослава должна была поставить окончательную точку.

Но он очнулся. И чаша весов, уже качнувшаяся было в сторону небытия, дрогнула и начала медленно, невероятно возвращаться к жизни. Не по законам медицины, а по воле какого-то непостижимого чуда, которое эти люди — язычники, сохранившие еще тень автономии в межкняжеских усобицах Руси, — видели в его возвращении.

Глава 1

Когда Андрей осознал, куда и в когда попал, он долго думал что же ему делать.

Пока он поправлялся от полученного ранения ему удалось изучить язык, который довольно сильно отличался от современного русского. И вот однажды темной ночью, когда тьма за окном избы была не просто отсутствием света. Она была плотной, густой, вязкой, как деготь. Она поглощала звуки, запахи, саму мысль. В этой тьме, под мерный скрип половиц и завывание ветра, одиночество Ярослава становилось осязаемым, физическим. Оно сжималось вокруг него холодным кольцом, вымораживая душу.

Он лежал, уставившись в потолок, которого не видел, и в его сознании, словно на разбитом экране, проносились обрывки другого мира. Яркие, шумные, лишенные смысла. Вспышка неоновой вывески. Гул метро. Безликие голоса из телевизора. Там он был лишь небольшим винтиком в системе. Звеном в длинной цепи, которое можно заменить за пару дней.

А здесь? Здесь он был призраком. Тело у него было — молодое, сильное, тело какого-то забытого Богом и историей подростка из захудалого поселка. Но душа… душа была чужой. Она не знала песен, что пела мать этому телу в детстве. Не горела обидой за отца или радостью первой охоты. Его прошлое было выжжено дотла. Он был человеком без корней, выброшенным на пустынный берег времени.

И от этого безумие казалось таким близким, таким логичным исходом. Шепотом из угла темной горницы. Что проще — смириться с абсурдом и потерять себя в чуждом мире, став его пассивной частью? Может, спиться? Или уйти в монастырь, чтобы в ежедневных молитвах и постах заглушить голос разума, который твердил одно: «Этого не может быть. Тебя здесь нет».

Так он и лежал, листая в уме учебник истории — тот самый, что был теперь его проклятием и его единственным сокровищем, — он наткнулся на знакомые даты. 1237 год. Рязань. Батый. Пламя, пожирающее деревянные церкви, и звон монгольских подпружных колокольчиков, несущих смерть. Он увидел это не как сухую строчку, а как киноленту — крики, кровь, руины, рабство, долгое, унизительное рабство всей земли, на которой он теперь стоял.

И в этот миг что-то щелкнуло.

Безумие? Нет. Безумие — это смириться. А он нашел противоядие. Грандиозный, титанический, невозможный план стал возникать из мрака его отчаяния, как замок из тумана. Он будет не просто выживать. Он будет спасать.

Спасать Русь.

Эта мысль ударила в него, как молния. Она не принесла покоя — она принесла яростную, неистовую энергию. Внезапно его одиночество обрело смысл. Его чуждость стала оружием. Он знал то, чего не знал НИКТО. Он видел путь, по которому еще не ступала нога. Его тошнотворное чувство потерянности сменилось головокружительным чувством предназначения.

«Я не случайно здесь, — прошептал он в темноту, и слова его больше не тонули в пустоте, а звенели, как сталь. — Я здесь, чтобы остановить это. Чтобы изменить всё».

Спасти Русь — это значило дать своей жизни смысл, сравнимый с масштабом самой катастрофы, что его сюда привела. Он больше не был никем. Он был щитом. Он был тем, кто встанет на пути урагана истории. Его новая жизнь, начавшаяся как абсурдная ошибка, теперь обрела цель. Каждое неловкое слово, сказанное им на древнерусском, каждый удивленный взгляд, который он ловил на себе, — все это были мелочи на фоне грядущей цели.

Ярослав решил изменить ход истории и попытается остановить монгольское нашествие на Русь, для этих целей он хотел войти в лоно церкви и с помощью своих знаний современного человека подняться в верхние эшелоны власти, и там мудро сплотить князей и отразить скорое нашествие.

Но чем больше он узнавал политическую обстановку и реалии жизни, тем все менее реализуемым становился его план. Окончательно изменить свой план он решил в середине зимы, когда ударил страшный голод, но давайте обо все по порядку.

Когда он смог сносно изъяснятся, он рассказал своей матери Матроне, продуманную мистическую историю из синтеза язычества и христианства о том что, ангелы дали ему знания и жизнь, взамен забрав большую часть его воспоминаний.

Как он и планировал, данная история быстро дошла церкви. В начале осени в селении прибыл иеромонах Никон.

Поскольку люди этого времени были очень суеверны в правдивости своей истории ему удалось убедить окружающих довольно просто.

Монаха поразил его удивительный прогресс в учении, мало того что мальчик сам попросил Никона обучить его чтению и письму, такон невероятным образом обучился этому за каких то две недели, а знания в арифметике были у мальчика не мыслимые. А так же за время учебы он придумал новый алфавит, и какие то арабские числа и обучил ими Никона, и что удивительно Никон их легко запомнил и они оказались очень удобными.

Спустя месяц в середине осени Никон решительным образом отправился в Киев, чтобы лично рассказать митрополиту Никифору о чуде свидетелем которого он стал, и еще больше ему не давало покоя пророчество которое, по словам Ярослава, ему передал архангел Михаил перед воскрешением, о скорой великой беде и большому разорению земли русской и о том, что церковь должна объединить князей и сдержать полчища нечестивцев. И уже перед самым отъездом благословил Ярослава и дал поручение новому старосте Лукьяну собрать детей селения поделить наклассы и отправить в обучении к Ярославу.

Когда Никон уезжал Ярослав уже полностью оклемался, и внезапно обнаружил что, по сути, является главой крупного семейства, в котором не осталось взрослых мужчин. Так у отца Ярослава было два брата, которые жили в отдельных избах рядом. В живых после набега в роду Добромыслова остались мать Матрона, тетки Серафима и Феодора, старшая сестра, три младших брата и две малолетние сестры, а еще шесть двоюродных братьев и семь сестер.

Большую часть скотины женщинам пришлось забить и продать односельчанам, поскольку самостоятельно они не могли за ней ухаживать, а так же треть урожая пропала в поле по тем же причинам. И в связи с этим в иерархии общины род оказался в самом низу. Чему несказанно радовался бывший подстароста ныне староста Лукьян Грязнов, давний соперник отца.

Единственным плюсом для Ярослава было то, что семьи были в это время были патриархальными и его власть на своими родственниками была неограниченной с одной стороны, а с другой стороны Ярослав практически не имел опыта жизни и быта этого времени, даже огонь развести самостоятельно довольно долго учился, и куда мог завести род такой горе глава, одному Богу известно.

— Мама я думаю всем нашим родственникам надо переехать к нам избу — начал однажды разговор Ярослав.

— Мы тоже так думали с теткой Серафимой, все же вместе нам легче будет, вот только как нам всем тут уместится — ответила печально мать.

— Ничего в тесноте да не в обиде — проронил Ярослав выходя из дома.

— Ну и мудрен ты стал сынок, может и правда с тобой посланник Стрибога говорил, ангел как ты его назвал — усмехнулась мать.

Следующие несколько дней Ярослав занимался переездом и инвентаризацией имущества, которое имелось у теперь уже его рода.

У них осталось лошадка, одна корова, три овцы с бараном, одна свинья и с десяток кур. Так же имелись небольшие запасы зерна, овощей, вяленого мяса, сала и рыбы. Из вещей ему достались деревянная соха, волокуши, сани, четыре железных топора хорошего качества, два серпа, деревянные лопата, мотыги, вилы и другой скарб, немного выделанной кожи, четыре мотка веревки разной толщины, два мотка простой льняной ткани и две железных иглы, и шило. Так же досталось два лука и с тремя десятками стрел.

Все это не мудреное имущество было собрано со всех дворов и сложено в небольшом сарайчике-подвале, рядом с домом Ярослава.

Во время переезда Ярославу ему активно помогал Мстислав его двоюродный брат ровесник, дом тетки Серафимы на семейном совете был определен под сарай для животных, поскольку он находился буквально в 50 шагах от их основного дома.

Осень уже перевалила за свою середину, и по ночам случались заморозки. Все полевые работы были закончены, и мужчины селения в основном занимались охотой и перевозкой запасов сена с лесных полянок к дому. Охотой заняться Ярослав с братьями не мог, поскольку им просто не хватало физической силы, чтобы управится с луком, поэтому он вместе с Мстиславом и старшей сестрой Анюткой занимался перевозкой сена. Ярослав попутно с этим делом начал изучать окрестности селения.

Селение вятичей называлась Верхним Изрогом, и располагалось на правом крутом берегу реки Упы, где река дела резкий поворот и меняла направление, река была довольно широкой, но берега были сильно заросшие лесом, местность вокруг была довольно холмистой и лесистой, противоположный берег был пологим и вся местность южнее селении переходила постепенно в лесостепь. Поселок Ярослава был довольно крупным, имелось почти сто домов, население после набега, конечно, сильно убавилось, но человек пятьсот проживало. Вокруг было много селений вятичей, в этой местности они располагались довольно компактно, поскольку рядом находилась острог Тулы, а вокруг него уже сформировался приличный городок, а иногда даже проплывающие по Оке купцы делали крюк и заходили в него поторговать товаром. Формально селение Ярослава было западной частью Рязанского княжества, но оно находилась на границе трех княжеств. С запада было Черниговское княжество, с севера Владимиро- Суздальское, а с востока Рязанское. На юге же, как раз и располагалось большая часть поселений вятичей и дикое поле. И не смотря на то, что формально Верхний Изрог был частью Рязанского княжества и платил ему дань, все равно поселение сохраняла большую автономию. Это выражалось даже в том что, большинство селений до сих пор были язычниками, хотя христианизация и потихоньку шла.

Жизнь шла своим чередом, Ярослав уже хорошо освоился в селенье и округе, довольно хорошо выучил язык, познакомился со многими ее обитателями, а так же и со многими соседними селениями, поскольку при выездах за сеном довольно часто между собой пересекались. И вот однажды возвращаясь с очередным грузом сена, Ярослава остановил староста Лукьян.

— Так Ярослав подь сюды- скомандовал он.

Ярослав не спеша подошел и прямо взглянул в лицо Лукьяну произнес — слушаю староста, какое у тебя ко мне дело?

— Не у меня а у княжого человека, поп этот Никон велел тебе сделать классы какие-то, сказал что ты знаешь как это сделать, а так же сказал что ты будешь детей премудростям учить — выпалил Лукьян.

— Мне этим всем этим занимается не досуг, работы много, да и ребят отвлекать от дел тоже не с руки было, за дарма кормить их тоже никто не будет сам понимаешь — сказал староста и продолжил — но сейчас вроде бы зима уже почти пришла, и большая часть работ завершена, так что завтра проведем вече, и ты сделаешь свои классы.

Ярослав задумался, он уже честно и забыл свою идею о школе, да и сильная занятость по хозяйству совсем не способствовало к проведению учебы, реальная жизнь вносила свои коррективы.

— Дядька Лукьян а может по позже классы сделаем, мне сейчас совсем некогда этим занимается — неуверенно начал Ярослав.

— Как это по позже? Зимой тиун приедет меня за эти классы спросит, так мне поп сказал, так что как хошь, но чтобы класс были сделаны — грозно зырнул Лукьян.

— Хорошо дядька Лукьян — не стал спорить подросток и пошел дальше в глубокой задумчивости.

А по думать было о чем, с момента попадания прошло уже где то месяца три, и Ярослав уже наметил определённые планы по тому как он будет продвигается вверх по иерархии. Поскольку деньги в это время не имели сильного хождения, основу коммерческих отношений составлял бартер. А Ярославу нужен был стартовый капитал, чтобы начать воплощать свои грандиозные планы по ускоренному развитию Руси.

Проведя некоторый анализ пищевых запасов своей семьи Ярослав уже понимал, что их хватит где-то до середины зимы, поэтому первым делом, которым он хотел сейчас заняться это сельское хозяйство и животноводство, и в первую очередь ввести селекцию, севооборот и удобрение почвы. И уж на потом на излишки еды начинать вовлекать сельчан в более рентабельные производства.

Это были впереди идущие планы, а сейчас насущными проблемой было, как начать охоту и рыбалку, а иначе и зиму не удастся пережить, а тут еще и школу организовать. Вот за каким я навел на эту мысль Никона, и в правду говорят инициатива бывает наказуемой думал, шагая Ярослав.

Глава 2

После того памятного разговора, события стали развиваться с невероятной стремительностью. Уже на следующий день староста Лукьян собрал на центральной площади вече, куда согнали всех детей в возрасте от семи до двенадцати лет — и мальчиков, и девочек. Селяне поняли поручение Никона буквально, и потому сейчас на площади толпилось чуть более сотни отпрысков, шумных и не понимающих, что происходит.

Воздух был наполнен гулом голосов, смехом и плачем малышей. Лукьян, взобравшись на шаткий деревянный помост, попытался объяснить суть княжеского указа, но его слова потонули в общем гвалте. Люди возмущались, в грубой форме высказывая недовольство непонятной затеей. Тогда староста, махнув рукой, дал слово Ярославу.

Подросток, собрав всю свою волю в кулак, взошел на помост и, напрягая связки, крикнул: «Здравствуй, честной народ!» Но его голос пропал в общем шуме. Никто не обратил на него внимания. Возмущенные родители продолжали горячо спорить со старостой. Ярослав крикнул еще раз — результат был тот же. Тогда он, недолго думая, сложил пальцы в рот и пронзительно свистнул. Этот звук, подобный удару кинжала, в мгновение ока прорезал гул, и на площади воцарилась оглушительная тишина. Все удивленные взгляды устремились на смелого мальчишку.

Выждав паузу для большего эффекта, Ярослав начал свою речь.

— Так, люди, слушайте меня внимательно! Нам дано поручение княжевого человека, организовать школу! — осекся юный оратор, споткнувшись о новое слово. — То есть, сладить классы!

Он продолжил более уверенно:

— Завтра в полдень пусть вся ребятня придет к дому моей тетки Феодоры. Там я разделю вас на ватаги и скажу, когда какой ватаге приходить на обучение. Ярослав сделал очередную паузу, окидывая толпу суровым взглядом.

— Задарма я никого учить не буду. Поэтому всем ученикам придется выполнять мелкие поручения: рубить дрова, топить печь, поддерживать чистоту и порядок. Ну и так далее. А тех, кто меня слушаться не будет… — он как мог грозно зыркнул на кучку столпившихся сорванцов, — велено Никоном пороть. На этом у меня все!

Бодро спрыгнув с помоста, он быстрым шагом направился к дому, оставив за собой нарастающий гул обсуждений.

— Фекла, ты глянь, каков наш Ярослав! Не зря отец его старостой был! — громко судачили две дородные тетки, с восхищением глядя ему вслед.

На следующий день к полудню у дома Феодоры, ставшего теперь школой, собралась шумная толпа детей. Они дрались, бегали, кричали — царил хаос. Ярослав вышел к ним в сопровождении матери, надеясь, что авторитет взрослой женщины поможет быстрее навести порядок. Это сработало, но ненадолго. Несколько часов ушло у юного учителя на то, чтобы пересчитать и поделить на классы всех собравшихся. Вместе с его братьями и сестрами набралось сто двадцать три человека. Он разделил их на четыре класса примерно по тридцать человек, а троих самых рослых парней, включая его двоюродного брата Мстислава, определил в отдельную группу для наведения порядка.

Затем он научил их строиться по росту и начал прививать азы армейской дисциплины, позаимствованные из знаний его прошлой жизни. Другого способа управлять такой разношерстной и буйной толпой он придумать не мог. Объявив расписание, Ярослав велел каждому классу выбрать из своих рядов старшего и двух его помощников. С этим непростым домашним заданием он отпустил ребятню, оставив только «группу контроля» — Ратибора, Мстислава и Тихомира.

— Идите за мной, — махнул рукой Ярик и повел ребят в избу.

Оказавшись внутри, он начал серьезный разговор.

— Так, други мои, слушайте. Я вас назначил по сути главными над всеми ребятами. Вы будете следить за порядком, дисциплиной и исполнением приказаний. Мстислав будет у нас полковником, а вы двое — ротными. Кого выберут в классах старшими — те будут взводными, а их помощники — командирами отделений. А меня зовите директором. Последующие три часа новоиспеченный «директор» посвятил объяснению азов управления и сути армейских порядков своим удивленным, но быстро схватывающим подчиненным. После этого они всем скопом расставили лавки, нарубали из чурок грубые дощечки для письма и заготовили угольков.

Однако на следующее утро Ярослава ждало горькое разочарование. На занятие к первому классу пришло лишь с десяток детей вместо тридцати. Он зло сплюнул, но решил, что такую вольность в первый же день спускать нельзя. Раз уж взялся за гуж, не говори что не дюж.

— Полковник, ко мне! — строго крикнул он. Мстислав подбежал и, чеканя шаг, как они репетировали, приложил руку к голове.

— Товарищ директор, полковник Мстислав по вашему приказанию прибыл!

— Вольно, — сказал Ярик. — Полковник, а где же наш класс?

— Так это вон он, — смущенно указал Мстислав на кучку ребят.

— А остальные… не захотели играть в школу.

— Школа это не игра! — сурово начал Ярослав. — Это дело особой важности. То, как мы сладим классы, скоро приедет проверять княжий человек. И нам нельзя подводить всё наше поселение, Верхний Изрог! Ясно? Полковник молча кивнул.

— А те, кто не пришли, подвели и своих товарищей, и всех селян. Поэтому слушай приказ! Ротному Ратибору взять тех, кто пришел, и бегать с ними вокруг поселка. Бегать до тех пор, пока ты и Тихомир не соберете всех остальных. Все понятно? Повтори! Мстислав повторил приказ и стремительно бросился его выполнять. А «директор», тем временем, отправился в школу. Пока собирался класс, он решил заняться черчением, готовя эскиз блочного арбалета для предстоящей охоты. Примерно через час первый класс был собран в полном составе, и прошло первое занятие. Оно было вводным: Ярослав объяснял основы дисциплины, а в качестве «пряника» пересказал сюжет одной из серий мультфильма «Ну, погоди!». История про хитрого зайца и неуклюжего волка произвела настоящий фурор, покорив детские сердца.

Со вторым классом произошла та же история, но на сей раз «командный состав», наученный горьким опытом, сработал на упреждение, и сборы прошли гораздо быстрее. Когда занятия со всеми классами закончились, в избе остались дежурные и командиры, к которым присоединились выбранные старшие. Вместе они подвели итоги дня и наметили планы на будущее.

Уже собираясь расходиться, Ратибор с любопытством указал на дощечку.

— Ярик, а что это ты за чудной лук нарисовал? С обухом от топора?

— Это не лук, а самострел, — ответил Ярослав, с гордостью демонстрируя чертеж блочного арбалета.

— По этому чертежу буду себе такой ладить. — А мне такой не сделаешь? — сразу же попросил Ратибор.

— Сделаем вместе, — улыбнулся Ярик.

— И мне! И мне! — подхватили другие ребята, столпившись вокруг.

— Хорошо, хорошо! — успокоил их Ярослав. — Только нам нужно где-то раздобыть пилу.

— Это мне задача по силам, — приосанившись, буркнул Тихомир.

— У батюшки моего пилы есть. Сбегаю, попрошу. Отец Тихомира был местным кузнецом, и в его мастерской водилось много железного добра.

— А какая нужна-то? — уточнил он, уже останавливаясь у выхода.

— А неси все, какие есть! — весело крикнул ему вслед Ярик, ободренный тем, что дело пошло так быстро.

Весь остаток дня, вплоть до самых сумерек, со двора школы доносился скрип пил и стук топоров. Ребята, воодушевленные новой идеей, пилили чурбаки и доски из разных пород дерева, растущих вокруг деревни. Когда уже была готова целая гора заготовок, Ярослав, довольный, но уставший, разогнал свою «артель» по домам.

Следующие несколько дней пролетели незаметно, в насыщенном ритме. С утра и до полудня шли занятия, где Ярослав помимо дисциплины начал вводить азы счета и письма, а во второй половине дня с группой энтузиастов он мастерил самострел. К ним постоянно присоединялись новые ребята, привлеченные слухами о невиданном оружии.

Через несколько дней напряженной работы первый образец был готов. Для местных ребят это было чудо инженерной мысли, но для Ярослава, знавшего, как выглядят настоящие блочные арбалеты из композитных материалов, конструкция выглядела диким убожеством. Тем не менее, она работала. Арбалет состоял из приклада с примитивным спусковым механизмом и плеч с деревянными эксцентриками на концах. При натяжении тетива прокручивала блоки, что облегчало взвод и придавало болту дополнительное ускорение при выстреле.

Первые испытания нового самострела были назначены на закате, за околицей, в рощице, которую ребята облюбовали для своих тайных дел. Атмосфера была праздничной, все двенадцать человек из «оружейной команды» толпились вокруг Ярослава, который с гордостью держал в руках свое творение.

«Ну, становитесь сзади!» — скомандовал Ярик, натягивая тетиву, которая с глухим щелчком зацепилась за спусковой механизм.

Он приложил к ложу грубо обтесанный болт, прицелился в ствол старой сухой сосны метров за восемьдесят и нажал на рычаг. Раздался короткий, сухой хлопок, и болт, словно молния, впился в цель с такой силой, что щепа полетела во все стороны.

Восторженный возглас пронесся по ряду ребят.

«Получилось!» — закричал Ратибор.

«Дайте я! Дай мне попробовать!» — наперебой стали просить другие, протягивая руки.

Ярослав, польщенный успехом, передал арбалет своему двоюродному брату Мстиславу. Тот, неумело и с излишним усердием, стал взводить оружие. Раздался неприятный треск — одно из деревянных плеч, не выдержав грубой силы, лопнуло пополам.

«Ты что делаешь?!» — взорвался Ярослав, выхватывая сломанный агрегат. — «Его плавно нужно, с чувством! Эх ты, дубина!»

Мстислав смущенно отступил, бормоча извинения. Энтузиазм немного поугас, но ненадолго. Пока Ярослав с Ратибором пытались понять, можно ли починить поломку, самый младший из их компании, сын рыбака Гринька, лет девяти, подобрав упавший болт, решил пошалить. Он взял его за оперение и начал тыкать заостренным концом в спину присевшего Тихомира, приговаривая: «Бдыщ! Бдыщ! Ты убит!»

Ярослав, увидев это, похолодел.

«Гринька, немедленно положи!» — рявкнул он так грозно, что мальчишка вздрогнул и уронил болт, который, падая, острой оконечностью чиркнул ему по ладони, оставив неглубокую, но кровавую царапину. Гринька с испугом посмотрел на кровь и заплакал.

В этот момент все и поняли. Это была не игра.

«ВСЕ СЛУШАТЬ!» — голос Ярослава звенел от напряжения. — «Смотреть сюда!»

Он поднял сломанный арбалет и болт, с которого капала алая капля.

«Вы что, думаете, это игрушки?» — его взгляд метался по испуганным лицам ребят. — «Это — оружие. Оно создано, чтобы убивать. Убивать зверя на охоте или врага в бою. Этот болт, — он ткнул пальцем в наконечник, — может пробить тебе руку насквозь. Может попасть в глаз. Может лишить жизни твоего друга. Понимаете? ЖИЗНИ!»

Он резким движением воткнул болт в землю у своих ног.

«Гринька отделался царапиной. Считай, ему повезло. А мог остаться без глаза. Понимаете, «повезло»?»

Он прошелся взглядом по каждому.

«С сегодняшнего дня — железное правило: никогда, ты слышишь, НИКОГДА не направляй оружие, заряжено оно или нет, на человека! Даже в шутку! Болты переносим только в колчане или в руке, держа за середину, острием в землю. Перед стрельбой убеждаешься, что позади цели никого нет. Арбалет взводится только по моей команде и только на стрельбище. Кто нарушит — тот больше никогда не подойдет к самострелу. И я лично отведу его к родителям, чтобы выпороли за непослушание. Вам ясно?»

Ребята молча кивали, испуганно глядя на него. Праздничное настроение испарилось без следа, сменившись осознанием серьезности происходящего.

«Первый образец мы сломали, — продолжил Ярослав, уже более спокойно. — Это урок. Учимся на ошибках. Теперь мы знаем, что плечи нужно делать из более упругого дерева и не дёргать их как варвары. И знаем, что наша забава может стоить кому-то жизни. Запомните этот день».

Первые же испытания показали впечатляющую убойную силу на расстоянии до ста шагов. Однако стали очевидны и минусы: сложность в настройке и недолговечность конструкции. Прежде чем начинать массовое производство, пришлось пристроить к школе небольшую «оружейную комнату» — по сути, плетень из ивовых веток, снабженный хитрым деревянным засовом. Ярослав провел с ребятами строгий инструктаж по технике безопасности, превратив обращение с оружием в свод непреложных правил.

После всех приготовлений отроки приступили к изготовлению самострелов ударными темпами. Занятия даже пришлось перенести на улицу, так как вся изба была завалена заготовками. Ярослав, применяя передовые для той эпохи методы, организовал подобие конвейера: каждый делал свою деталь, девчонки плели прочную веревку для тетивы, были свои сборщики и тестировщики. Спустя неделю слаженной работы в арсенале юных мастеров было уже два десятка сносных арбалетов.

Параллельно Ярослав с Тихомиром выпросили у кузнеца помощь в создании простейшего станка для изготовления стрел. Он представлял собой квадратную пластину с отверстием, зажатую в расщепленную колоду. Грубо отесанный брусочек вставлялся в отверстие и раскручивался с помощью лука, а острые края отверстия снимали лишнюю древесину, создавая идеально ровное цилиндрическое древко. Его затем обрезали, заостряли наконечник, обжигали на огне и снабжали оперением из тонкой щепы. К великому удивлению Ярослава, эти кустарные болты показали отличную баллистику и прицельную дальность, не уступая оружию взрослых охотников. Маленькая школа в Верхнем Изроге неожиданно для всех превратилась в центр инноваций и военного дела, сплотивший всю местную детвору.

Глава 3

К середине зимы случилось то, чего Ярослав боялся с первых заморозков. Голод. Неприятная стянутость под ложечкой, знакомую каждому крестьянину в конце февраля, сменила настоящая, звериная, всепоглощающая нужда. Она пришла тихо, как вор: сначала исчезли припасы из сундуков, потом из закромов, опустели мешки с мукой, оставив на дне лишь горсть пыли, которую сметали и варили в кипятке, называя это «кашей». Ярослав, сжав зубы до хруста, отдал последние личные запасы — сушеные ягоды и вяленую рыбу, что копил для самых черных дней. Но это была капля в море.

С тяжелым, каменным сердцем он совершил самое страшное предательство, какое только может совершить земледелец. Он вошел в амбар, запертый на большой деревянный замок, и дрожащей рукой запустил ее в закрома с посевным зерном. Эти отборные, полные жизни зернышки должны были лечь в землю весной, чтобы дать будущий урожай, надежду на жизнь. Теперь они шли на пропитание, отдавая жизнь сегодняшнюю в обмен на завтрашнюю. Каждая горсть, которую он отмерял, была горстью отчаяния. Он крал у будущего, и каждый раз, глядя на испуганные лица детей, он спрашивал себя: а будет ли у них это будущее?

Его школа, его гордость, его островок света в суровом мире, опустела. Сначала перестали приходить старшие мальчишки. Их отцы, сами едва держащиеся на ногах, брали их с собой на промысел — в заснеженный, вымерший лес, где даже зверь, казалось, попрятался от стужи и смерти. Они уходили затемно и возвращались затемно, часто с пустыми руками, их лица были синими от холода и безысходности.

Потом перестали приходить младшие. Сначала маленькая Машка, у которой от слабости тряслись ручонки и она не могла держать заостренную палочку для письма. Потом братья-близнецы Гаврила и Васька, которые всегда сидели, прижавшись друг к другу, делясь скудной краюхой. Они просто не могли встать с лавки у огня, их тела, легкие как у птенцов, отказывались слушаться.

Ярослав ходил чернее зимней тучи. Его собственная пустота в желудке была ничем по сравнению с леденящей пустотой безысходности в душе. Он метался как загнанный зверь, его мозг, привыкший находить решения для сложных задач, бесплодно крутился вхолостую, упираясь в непреодолимую стену. Он изводил себя, выискивая возможности, которые упустил: нужно было больше сушить грибов, нужно было спрятать больше рыбы, нужно было, нужно, нужно… Он корил себя за каждую смерть, за каждый вскрик голодного ребенка. Он был их учителем, их защитником, а теперь мог лишь беспомощно наблюдать, как они гаснут.

И вот пришла первая смерть. Не старика, прожившего свой век, а ребенка. Маленькой, тихой Оленьки, дочери вдовы Зарины. Оленка всегда сидела на первом ряду, ее большие, ясные глаза с восторгом впитывали каждое слово учителя. Она первая выучила всю азбуку и с гордостью выводила палочки-крючочки на дощечке.

Ее не было в школе два дня. На третий Ярослав, сжимая в кулаке последнюю горсть посевного зерна, пошел к их убогой лачуге на краю селения. Войдя внутрь, он содрогнулся от холода — огонь в очаге едва тлел, не хватало дров. Вдова Зарина, ставшая тенью самой себя, сидела на полу, безучастно качая на коленях маленькое, закутанное в тряпье тельце. Оленька была еще жива. Ее дыхание было едва слышным, прерывистым шелестом. Глаза, те самые ясные глаза, были открыты и смотрели в пустоту, не видя ничего. Они стали огромными, недетски глубокими на ее осунувшемся, восковом личике.

— Оленька, — прошептал Ярослав, опускаясь на колени рядом с ней. — Держись, девочка. Вот, я принес… — Он разжал кулак, показывая ей драгоценные зерна.

Девочка медленно, с невероятным усилием перевела на него взгляд. В ее глазах не было ни страха, ни понимания. Лишь бесконечная, всепоглощающая усталость. Ее тонкие, побелевшие губки шевельнулись, пытаясь что-то сказать. Ярослав наклонился ниже.

— У… чи…тель… — прошептала она, и в уголках ее губ появилась крошечная, почти незаметная улыбка. Это был последний звук, который она издала.

Он замер, не в силах пошевелиться, все еще сжимая в руке бесполезное теперь зерно. Он видел, как свет медленно угасает в ее глазах, как взгляд становится стеклянным и неподвижным. Как последний, едва уловимый выдох вырывается из ее груди и больше не сменяется вдохом. Тишина в лачуге стала абсолютной, тяжелой, давящей. Даже ветер за стеной затих, будто в почтении перед тишиной смерти.

Вдова Зарина не зарыдала. Она лишь тише, еще бережнее, прижала к себе остывающее тельце дочери и закачалась с ней из стороны в сторону, словно убаюкивая. И это молчаливое, обезумевшее от горя материнское отчаяние было в тысячу раз страшнее любых рыданий.

Ярослав поднялся. Ноги его были ватными. Он вышел на улицу, и слепящая белизна снега резанула по глазам. Он сжал кулаки так, что ногти впились в ладони до крови. В горле стоял ком, горький и колючий. Он смотрел на заснеженные крыши, на дымок из труб, которых становилось все меньше, и видел не селение, а медленно умирающий организм. И он был его частью. Он был беспомощен.

С рычанием ярости, обращенной на самого себя, он схватил свой самострел и позвал оставшихся старших учеников. Они шли в лес — нехоженый, глубокий, безмолвный. Они проваливались в сугробы, цеплялись за колючие ветки, их лица обжигал колкий ветер. Иногда удача — слепая, случайная — улыбалась им. Раздавался тупой удар болта в бок подстреленного зайца, или с дерева падала прибитая ворона. Это была не охота. Это было отчаянное мародерство у смерти. Каждая такая добыча — крошечная победа, продлевающая агонию на день, может, на два. Но кардинально изменить ничего они не могли. Они были детьми, играющими в охотников в мире, где настоящими хищниками были холод и голод. И они проигрывали.

И вот уже отчаявшись однажды проводя редкие в это время уроки, он рассказывал сказку про Емелю и щуку.

— По щучьему велению, по моему хотению — Ярослав осекся.

— По моему хотению… — повторил он.

— Это точно должно сработать — тихо произнес он.

— Да нет, это точно сработает! — вдруг Ярослав подскочил как ужаленный.

— Мстислав где ты? бегом ко мне! — как полоумный заорал он.

В избу вскочил Мстислав и ошарашено взглянул на Ярослава.

— Что случилось командир-спросил он на новый манер.

— Слушай мой боевой приказ, найди Ратибора и вели ему собрать половину ребят из младших классов, и пусть выдвигаются в сторону берега и ножами режут ивовые веточки и несут их сюда — начал торопливо говорить он.

— Затем найди Тихомира, ему надо собрать десяток ребят по крепче, пусть берут топоры, дай им наши, и пусть делают проруби большие на реке метра два шириной, тьфу — сплюнул Ярослав — в сажень шириной. А ты и с остальными ребятами приходи сюда, постарайся отобрать сюда тех, кто умеет верши плести.

— Понял директор, сейчас сделаю — не задавая лишних вопросов, бросился исполнять Мстислав.

За последнее время авторитет Ярослава в глазах его учеников вырос многократно, особенно после изобретения самострела и месяца ежедневных уроков, подростки начали верить в то, что боги говорили с ним.

Через полчаса ребята собрались в избе, и Ярик стал объяснять какого размера сплести верши, а так же попросил сделать две верши особой формы в виде большой тарелки с черенком из ветки.

После того как, убедил всех что да верши нужны сейчас зимой, ребята распределись по рабочим местам.

Через час принесли первые охапки веток, и работа закипела, по ходу он все же решил сделать по больше сделать особых вершей, они же сачки.

Ярослав убедившись, что ученики с плетением веток справляются, вышел из школы и направился к реке, туда где ребята рубили проруби. После того как одна была готова, он отправил команду ледорубов делать еще проруби метров через двести. А сам с Тихомиром отчерпал мелкие льдинки деревянной лопатой. Ярик достал краюшку хлеба из-за за пазухи, раскрошил в воду и они стали ждать, периодически перемешивая воду, не давай проруби схватится льдом. Где-то часа через два произошёл всплеск воды, затем еще и еще

— Тихомир беги за вершами и сачками быстрее — радостно закричал Ярослав.

Когда Тихомир вернулся с вершами, Ярослав взял ту, что назвал сачком а остальные откинул в сторону. Начал этим сачком как ложкой в чашки мед размешиваю делать водоворот, а затем под удивлённые взгляды своих учеников начал из проруби просто десятками выбрасывать на берег рыбу. Через час уже все верши были наполнены и Ярослав велел нести эту рыбу, а когда и оставшиеся проруби заработали, пришлось запрягать лошадь чтобы вывезти весь улов.

Закончили они, когда уже смеркалось, рыбу сложили на улице возле школы, благо стоял сильный мороз. Ученики столпились большой кучей, замершие и продрогшие, но при этом безумно счастливые.

Ярослав поднялся на порог избы, и громко начал свою речь.

— Други мои вы сегодня славно потрудились и вы все большие молодцы, Ратибор организую раздачу рыбы по десятку на брата тем, кто участвовал, и по пятерке раздайте остальным ученикам — начал вещать директор.

— Ярик, а что за заклинание тебе дали боги, что рыба сама к тебе приплыла? — не утерпел и выкрикнул маленький Тимошка.

Эти заклинание называется знания, и дали их не боги, а бог, он единый, я Вам уже объяснял что, наш Стрибог и Господь христиан это одно и тоже существо, а тех кого вы зовете тоже богами Макош или Перуна например это ангелы и архангелы — продолжал синтезировать язычество и христианство при каждом удобном случаи Ярослав.

— А с рыбалкой все просто, вы удивитесь, но рыба тоже дышит, только воздух растворен в воде, и вот зимой ей плохо дышать и когда мы сделали прорубь, рыба со всей округи заметила свет и устремилась к ней. А я ей еще и хлебушка дал, вот ей и стало хорошо возле проруби и дышится легко и покушать есть — рассказывал, улыбаясь, их юный учитель.

— А закрутив водоворот я сделал течение, чтобы рыба залетала в сачок- продолжал он — и нет тут никакого волшебства, все это законы природы.

— Поэтому берите рыбу и накормите свои семьи, сегодня вы все будете героями дома, вы этого заслужили — закончил он.

Остаток рыбы сложили в оружейную, и со спокойной душой Ярослав со своими братьями пошли домой, сегодня их ждал плотный ужин.

На следующее утро их ждал неприятный сюрприз, их плетень был вскрыт и часть рыбы была украдена, а так же два самострела. Не много по размыслив, юный директор-командир подозвал Мстислава.

— Мстислав я тут подумал, и решил организовать караульную службу у нашей оружейной комнаты, смотри как это будет — и за полчаса Андрей выудил из головы все что помнил из своей армейской жизни про устав караульной службы.

Договорились что, все правила караула занесут в берестяную книжку и назовут ее устав караульной службы, по аналогии как они уже сделали со строевым уставом.

В последующие две недели все ученики усилено занимались рыбалкой, и им удалось запасти прилично рыбы, после этого и взрослые мужики стали приходить кто за наукой, а кто за рыбой. Ярослав никому не отказывал, только завел странную бересту и на ней писал, кому сколько, дал рыбы и что тот обещал взамен, и заставлял ставить мужиков крестик напротив записи. А обещали все помочь с пахотными работами и с уборкой урожая, кто инструмент в одолжении обещал дать, а кто просто помочь. Несли меховые шкурки на обмен, и вот так неожиданно Андрей разбогател, по местным меркам конечно и его авторитет, не смотря на юный возраст, сильно вырос уже среди взрослого населения.

После введения караульной службы воровство прекратилось, так же в школе начали готовить обед для школьников, и ученики вновь заполнили школу.

А Ярослав не откладывая в долгий ящик, в счет долгов за рыбу соорудил рядом со школой еще два сруба, один он обозвал складом, а второй необычный, длиной в три бревна который назвал казармой. Все они были холодными и использовались как склад, и как производственные помещения.

А так же на высоком берегу реки соорудили коптильню, там поставили небольшой сруб в семь бревен высотой, так что там только дети и могли нормально ходить, обустроили дымоход с низа берега прямо в сугробе, который снизу входил в сруб. Здесь пришлось изгаляться, и сделать каркас дымохода из ивовых веток, а сверху все это за герметизировать снегом и пролить водой.

Коптильня получилась ужасно корявой и не эффективной, поскольку низ дымохода от сильного тепла постоянно таял и разрушался, и много дыма уходила мимо, но все равно со своими функциональными обязанностями по тихонько, но справлялась. И часть рыбы, которая помещалась ежедневно уходила на холодное копчение, так школа начала формировать стратегический запас еды на весенний период, когда морозы отступят, и в проруби не удастся больше ловить рыбу.

После того как, как угроза голода отступила, а у Ярослава появились излишки продуктов, новаторства начали из него идти как из рога изобилия.

Помимо, караульной службы, появились наряды на кухню, наряд в коптильню, наряд на рыбалку, а так же два наряда на охоту, в которую они теперь ходили с Богданом и Миролюбом, бывалыми охотниками.

В первую очередь были изобретены снегоступы и маскхалаты для охотников, доработанные и усовершенствованные капканы и ловушки Богдана, которые были поставлены на производственный поток.

Так же теперь появилась физкультура и строевая подготовка, назвали они ее ополченская, чтобы не вызвать подозрений у княжого тиуна, который должен скоро прибыть для сбора налога.

В феврале в их селение прибыл обоз княжого тиуна, в этом году сбор податей был начат с дальних поселений, и Верхний Изрог тиун — Борис Федорович посетил одним из последних уже в феврале. Обоз состоял из десятка саней и трех десятков сопровождавших воинов. Тиуна встретил Лукьян и сразу отправился вместе с ним в его дом. Обоз решил переночевать сегодня в этом поселении, поэтому всех воинов сопровождавших тиуна распределили по домам, таким образом, три воина попали на постой к Ярославу. А он без задней мысли поселил их в избу школы, отменив на завтра занятия но, не отменив привычный уже всем распорядок. Поэтому воины очень сильно удивились, увидев смену караула возле импровизированной оружейной комнаты, а так же заступленние в наряды, особенно на охоту. Ярослав уже привычным делом после обеда проводил так называемый развод, построив подростков перед школой и проверяя как дети подготовились, особенно придирчиво он осматривал охотников, ходил вдоль рядов.

— Эй, малой, подойди ко мне — окликнул его один из воинов тиуна и махнул рукой подозвав к себе.

Ярослав остановив осмотр, быстро подошел к воину и вопросительно глянул на него.

— Что это ты делаешь такое? — с любопытством спросил воин.

— Так это, развод провожу, людей на наряды распределяю — недоуменно качнул плечами Ярик.

— Наряд?-

— Ну поручение на работу от школы, вот там например стоят охотники а там наряд на рыбалку, и охрану склада — сказал подросток.

А что это у тебя охотники чудные такие? позови одного — сказал он.

— Мстислав ко мне — крикнул он брату.

Мстислав подошел чеканя шаг и приложив руку к голове отрапортовал.

— Товарищ директор Мстислав по вашему приказу прибыл — вытянулся он по стойке смирно.

От увиденного действия у Тимофея, так звали воина, полезли глаза на лоб, он обошёл вокруг подростка и цокнул языком.

Перед ним стоял странно одетый подросток, вся его зимняя одежа была покрыта тканью, не белой конечно, но светлого оттенка, в ткань причудливым образом были вплетены веточки, листочки и трава. На ногах были одеты странные лапти плоской формы, а за плечами был странный самострел с колёсиками на концах дуг и колчан отличных стрел.

— Зачем вы в леших обрядились? И зачем вам эти смешные лапти? — спросил он с улыбкой.

— Мы называем это маскхалат, а это снегоступы — Ярослав начал старательно объяснять воину принцип их засадной охоты. Воин начал одобрительно кивать, а улыбка стала сходить с его лица, получалась, вся экипировки этих юных охотников продумана до мелочей.

— Древки у ваших стрел добрые, где взяли? — продолжил допрос воин.

— Сами сладили — удивился от вопросу Ярослав.

— А строитесь так чудно, вы что воинами решили стать? — зло зыркнул Тимофей.

— Чтобы воином стать надо всю жизнь учится, а мы так в солдат играем, потешное ополчение, куда нам до воинов — ответил Ярослав.

Воин цокнул языком и на этом завершил допрос и с озадаченным видом, двинулся в сторону дома старосты.

Вечером староста начал обход дворов и сбор налогов. Налог собирался шкурками, медом воском или продуктами питания.

— Ярослав с тебя пять шкур, на общинную подать — заявил Лукьян когда очередь дошла до подворья Ярослава.

— Как это пять? — удивился Ярик — ты мне сам месяц назад сказывал что выделанная шкура с дыма.

— Ну вот правильно я тебе сказывал у тебя пять дымов в хозяйстве — зло сплюнул староста.

— Каких пять? вся моя семья ютится в одной избе, а школа это не мой дым, а церковный, а остальные избы вообще холодные и не топятся — начал спорить юноша.

В общей сложности спор продолжался почти полчаса, и в итоге сошлись в том, что Ярик отдаст две шкурки за дом и за коптильню. После этого он отдал причитающийся налог шкурками, которых у него было припасено с запасом, но с которыми просто так он расставятся, не спешил, поскольку они, по сути своей в условия натурального обмена и отсутствия в достаточном количестве серебра выполняли роль денег.

— Вечером ко мне приходи, тебя тиун звал — зло сказал Лукьян уходя.

Зачем я понадобился тиуну, думал Ярослав, заходя с тревогой в избу старосты.

В избе было полно народа, не протолкнутся, в центре за столом сидел тиун, по краям его воины, староста вообще сидел на лавке с боку. Рассадка в это время говорила о многом и в плане социального положения.

— Заходи Ярославка — добродушно махнул тиун.

— По вашему приказанию прибыл Борис Федорович — отчеканил Ярослав и шагнул к столу и встал в стойку смирно.

Тиун удивлено моргнул.

— Ну рассказывай отрок как ты поручение церкви исполняешь, что у тебя по школе — нарочито наиграно спросил тиун.

И Ярослав достав небольшую берестяную грамоту начал доводить отчет о деятельности школы. Сколько учеников, сколько классов и какие успехи есть в учебе. И чем больше он отчитывался, тем все тише становилось в избе.

— Доклад окончил — завершил Ярослав.

Тиун поднял руку и растопырил пальцы.

— Сколько пальцев? — спросил он.

— Пять — растеряно ответил спустя мгновение Ярослав.

— А так сколько? — поднял он вторую руку.

— Десять — уже не мешкая ответил Ярик, поняв что это проверка.

— А десяток раз по столько? — продолжил Борис.

— Сотня — мгновенно ответил Ярослав.

— Да быть такого не может — озадачено себе под нос пробубнил тиун.

После этого еще с пол часа, проходили расспросы, к ним присоединились уже воины, особенно выпрашивали про наряды на рыбалку и охоту.

Ярослав аж взмок весь, отвечая на эти расспросы. Тиун поднял руку остановив своих подчинённых.

— А скажи отрок ежели ты такой грамотный, что же ты поскуда решил тиуна княжого обмануть, ты почему дань только с двух дымов отдал- рявкнул Борис Федорович ударив кулаком по столу.

Ярослав опешил на секунду, соображая от чего такой резкий переход произошел у тиуана, и решив что его хотят облапошить, плюнул про себя, выпалил.

— Никак нет, Борис Федорович, отдал с гаком, две шкуры, хотя на текущий момент имею только один дым, а школа это церковный дым и податями не облагаются, но я все же решил отдать нашему справедливому и великому князю и за этот дым, чтобы по недоразумению детскому не обидеть его — отчеканил Ярик.

— Ахахааха, не обидеть, ахахаха, с гаком, во дает малый — внезапно рассмеялся тиун, а за ним рассмеялись и остальные.

— Отдашь мне сотню ваших стрел, завтра с утра — приказал Борис Федорович.

— Отдать не могу, могу продать, сотню за ногату — дерзко выпалил Ярослав.

— Ах ты щенок, дерзишь — вскочил крайний воин и дал Ярославу затрещину — отдашь за просто так и еще сотню рыб в придачу, холоп.

Ярослав медленно поднял шапку отряхнул, в стал по стойке смирно и зло глянув на воина, произнес.

— Я свободный человек, а не холоп и теперь от дам сотню за две ногаты — прорычал он, не отводя прямого взгляда от воина.

— Ахахаха, не холоп… — опять развеселился тиун и его воины вмести с ним.

— Так он сын купца заезжего, а не старосты — смеясь, проронил один из воинов.

Тиун отдышавшись полез в свой в свой кошель и достал оттуда монету и с грохотом прибил ее к столу.

— Вот тебе куна за твои древки, рассмешил ты меня знатно — сказал он, убирая руку с монеты.

— Благодарю, Борис Федорович за Вашу щедрость — коротко кивнул отрок.

— Борис Федорович наши древки добрые но коротковаты для лука, они для самострелов слажены, но я могу тебе длинные сладить для луков и после посевной привести в Тулу, скажем по две куны за сотню древок- лукаво прищурился Ярослав.

— И сколько ты сладишь мне таких? — так же лукаво спросил тиун.

— Скажем пять тысяч.

— Ахахахаха, ты хоть представляешь сколько это? — опять рассмеялся тиун.

— Так точно, пол сотни сотен — серьезно ответил Ярик.

— Хорошо ежели привезешь к лету древки возьму у тебя все какие сладишь по две куны за сотню, и рыбы копченой свой тоже прихвати, и вот- тиун полез в кошель и достал еще монету.

— Это тебе еще куна принеси с утра сотню рыб копченых- подвинул к краю стола две монеты Борис Федорович.

— Будет сделано — сказал Ярослав и коротким движением сгреб монеты — разрешите идти?

— Ступай отрок, видно правду Никон сказывал, видимо действительно с тобой ангелы говорили — указал на выход Борис.

Ярослав вышел из дома старосты на негнущихся ногах, руки вспотели и его начало слегка потряхивать, он наконец-то осознал, что прошел по краю пропасти. Ведь в текущее время все бытие определял статус человека, а его статус был самым низким, по сути, он был отроком, ребенком.

Не далеко от него промелькнула тень и из темноты показался его брат Мстислав, а за ним еще десяток ребят в охотничьем облачении с арбалетами в руках.

— Это что еще такое? — удивлено, спросил Ярик.

— Ярослав мы боялись, что тиун с тобой что-нибудь сделает, и вот собрались тебя прикрыть — виновато произнес брат.

— Спасибо други мои, я это очень оценил — торжественно произнес Ярик.

— А сейчас быстро домой, пока вас воины тиуна не заметили, один за всех и все за одного.

— Завтра с восходом солнца жду вас возле школы, у нас есть задание от него — закончил разговор подросток.

И ребята начали быстро расходится по домам, они не подозревали, что в этот самый момент в сенях дома стоял Тимофей воин тиуна и с задумчивым видом наблюдал за этой страной ночной картиной.

Глава 4

На следующее утро Ярослав со своими учениками быстро отдал древки и рыбу людям тиуна и ближе к обеду его обоз убыл.

— Когда будешь в Туле, найди меня, есть дело к тебе Ярослав — загадочно сказал проезжая мимо ребят Тимофей.

— Хорошо.

После этих событий жизнь пошла своим чередом и вскоре вошла в привычное русло, у Ярослава остался только неприятный осадок, ведь он понял, что это Лукьян его подставил перед тиуном, и стал держать с ним ухо в остро.

Шел февраль, день начал прибавлять, и юный директор крепко задумался на тему сельского хозяйства, поскольку скоро весна, а из за голода семенной материал ушел частично на еду. И нужно как то выходить из этой ситуации, и нечего лучше торгового каравана он не придумал, решив объехать округу и выменять на древки и рыбу, семена.

Уговорив Богдана сопроводить его с ребятами, они начали тщательно готовиться к походу.

Ярослав задумал поход не далее двух, трех дней пути, но при этом он сразу же начал вводить свои порядки.

Во-первых он изобрел вещь-мешок, всего поход вмести с ним и Богданом шло три десятка ребят. На всех вещь-мешков не хватило, банально не было ткани, так же у них была кляча Ярослава с санями, на которые погрузили все поклажу. Из оружия о них был десяток арбалетов, все которые были в более менее приличном состоянии, поскольку из-за частой практики многие арбалеты вышли из строя, и у каждого было копье, а также они взяли с собой три топора, пилу и даже лопату. У Богдана был отличный охотничий лук и длинный охотничий нож, который можно назвать даже коротким мечем.

Помимо материального обеспечения похода главное, что ввел Ярик это организационные мероприятия.

Так он ввел боевое охранение каравана головной дозор, два боковых и тыловой в каждом по два человека, а так же продумал порядок смены людей. В основной группе были так же распределены роли, кто готовит пищу, кто собирает хворост, а кто разбивает ночлег. Палатку походную он не успел изобрести так что, планировал делать убежища из хвои, благо такие шалаши местные умели ставить от мала до велика.

После того как все было готово он еще заставил два дня всех репетировать развёртывание и свёртывание лагеря, а так же и другие организационные моменты. Для ребят это все было игрой, и они с удовольствием тренировались.

И вот в конце февраля они выступили в поход, двигаться он решил вверх по течению Упы в противоположную сторону от Тулы, поскольку в той стороне власть князя была слабее, и он рассчитывал, что тиун не все выгреб у крестьян.

До конца первого дня они успели посетить два поселения, где удалось выменять несколько мешков зерновых, ячмень, рожь, пшеница.

К концу первого дня остановились возле небольшого лесочка уйдя на пол километра от реки. Несмотря на тренировки, разбивка лагеря оказалась той еще, морокой. Но в целом отряд справился и довольно комфортно расположился на ночлег, не забыв выставить дозоры. Когда все уснули Ярослав пошел проверять дозоры, всего он выставил четыре дозора. К его удивлению ребята с первого раза вняли его наставлениям, и дозоры были замаскированы и никто в них не спал. Затем в течении ночи проверку дозоров проводили по его примеру Ратибор и Тихомир.

Утром, плотно позавтракав отряд, двинулся дальше, река здесь поворачивала на юг. За следующие два дня им удалось посетить еще шесть деревушек. Но там торговля получилась совсем скудной, поскольку люди там тоже сильно голодали. К концу третьего дня они добрались до поселения под названием Красные горки, которое было больше их собственного и в нем был даже небольшой торг.

Здесь Ярослав распродал все свои товары, закупил еще десяток мешков зерновых, веревок, тканей, дрянных железных инструментов, и вообще брал все, что за дешевого отдавали крестьяне. Не в пример дороже, чем у тиуна здесь ушли и стрелы и копченая рыба. А за две монеты и два десятка выделанных шкур, которые Ярослав прихватил с собой удалось выменять дохленькую лошаденку, что было поистине удачным вложением, поскольку в текущее время стоимость одной лошади доходила до гривны.

Обратный путь оказался полон неприятных приключений, так в первую ночь на них напала огромная стая волков.

— Волки! — прокричал посреди ночи дозорный.

— Дозорные ко мне, отряд занимаем круговую оборону в центр сани и лошадей — скомандовал Ярослав.

— Стрелки на повозку — поддержал Ратибор.

Отряд занял круговую оборону и раскидал горящие ветки вокруг, стая волков приблизилась и окружила их, бегая вокруг, но не нападая.

Вообще волки редко нападают на людей тем более на такой большой отряд, но то ли их привлекло, что тут одни подростки, то ли они были сильно голодны, этого Ярослав не знал,

— Стрелки приготовится, залп! — скомандовал он.

И десяток болтов устремился в темноту, послышался скулеж.

— Всем приготовится сейчас бросятся — выкрикнул Богдан выпуская стрелу из лука.

И после этого из темноты то там, то там начали выскакивать волки. Но ребята не растерялись, и смело кололи их своими деревянными копьями. Бой был скоротечным стрелки успели дать еще по одному двум выстрелам и после того как, они уложили где-то с двух десятков волков, стая отступила и начала спешно убегать от такой зубастой добычи.

— Ратибор проведи контроль, возьми факелы и добейте раненых волков — скомандовал Ярослав.

— Все целы? — продолжил он.

— Ваську и Сергия прикусили — крикнул кто-то из ребят.

— Разведите костер и поставите кипятиться воду и найдите бинты в санях — продолжил раздавать приказания Ярослав.

— Ярик дай мне десяток ребят, я пройду по следу убегающих чтобы добить раненых волков — спросил Богдан.

— Да конечно, только не уходите далеко — ответил Ярослав, а про себя подметил, что уже взрослый муж признал за ним лидерство.

После этого он занялся ранеными, благо раны оказались совсем легкие, но обработку Ярослав все равно провел, больше в целях отработки практических навыков.

Поспать в эту ночь у них получилось урывками, поскольку все просыпались от каждого шороха. К утру вернулся Богдан он с ребятами принес еще три туши волков, всего юным охотником удалось убить с этими принесёнными восемь волков. Все таки деревянные наконечники оказались не такими смертельными, и большая часть волков разбежалась.

По утру Ярослав дал людям еще отдохнуть, пока часть отряда разделывала туши волков.

Разделали не все, три трупа оставили авось зима не пропадут, а дома уже разрубит.

К обеду плотно перекусив караван, продолжил путь, но снова в этот день с ними произошли неприятности. Не успели они проехать и часа как из бокового дозора прибежал Сенька.

— Ярослав там всадники вооружённые — торопливо махнул он в сторону своего дозора.

— Куда они движутся? Сколько их? — спокойно но быстро уточнил Ярик.

— Всадников с десяток, кто такие не разобрали, может и степняки даже, движутся кажется в сторону реки- испугано и торопливо произнёс Сенька.

— Так Богдан и Ратибор со мной веди Сенька, Тихомир ты старший уводи отряд с реки вон туда к опушке леса и займите оборону — сказал Ярослав махнув рукой в сторону соснового бора в километре от реки.

— Ах да, Тихомир, собери дозорных что ушли вперед и тут не забудь расставить, только пусть хорошо за сядут и в случаи встречи с противников не вступают с ними в бой, их задача предупредить отряд, все ясно? — продолжил он.

— Так точно.

— Исполняй.

— Сенька веди.

И Ярослав двинулся в сторону бокового дозора, вскоре они дошли до Еремки напарника разведчика. В дали виднелся отряд верховых всадников их темные силуэты было хорошо видно на фоне белого снега. Вражеский отряд медленно пробивался по заснежённому полю и действительно двигался в сторону реки.

— Так со мной остается Богдан, остальные тихо уходите к лагерю и будьте там, на чеку — тихо произнес Ярослав.

Ратибор хотел возмутиться но, взглянув на его серьезный взгляд осекся.

Потянулись долгие минуты ожидания, вражеский отряд приближался к реке, спустя два часа они ее достигли начало уже смеркается и конный отряд начал разбивать лагерь. Ярослав с Богданом находились в секрете в пол километре от кочевников. Хотя были это степняки или княжий отряд разобрать было сложно, ветер уносил обрывки фраз в противоположную сторону.

С темнело Ярослав тихо подкрался к Богдану и шепотом произнес.

— Я сейчас уйду в наш лагерь, ты пока останься здесь следи за ними, под утро я тебя сменю, а сейчас мне надо проверить оборону мало ли они решат свернуть вверх по реке и как раз на наши следы наткнутся- прямо в ухо прошептал Ярослав.

Богдан ничего не ответил, только утвердительно махнул головой.

Ярослав медленно, ползком по снегу, начал возвращается к своему отряду.

Схоронились ребята хорошо в темноте след был едва различим, Ярослав позвал к себе командиров.

— Во вражеском отряде двенадцать легко вооружённых всадников, кто они не понятно, лагерь разбили возле реки в двух километров от нас, и куда дальше пойду с утра, пока не ясно- начал Ярик.

— Враг нас превосходит по вооружению поэтому нам лучше с ним не встречаться в открытом бою, боюсь что на деревянные болты не пробьют их доспех.

— По этому нам лучше схоронится и постараться избежать стычки с ними, к такому бою мы не готовы — продолжал он.

— Значит так, слушайте мой приказ, Ратибор ты с отрядом отходи глубже в лес, по тихому на режьте веников и заметите следы, огня не разводить, подходы завалите валежником, людям дайте отдохнуть но про караул не забывайте — озвучил приказ директор.

— Тихомир ты займись дозором возьми выносливых ребят и установи пару секретов по пути следования, желательно того кто может голосом животных кричать, или птицы, главная задача предупредить- повернулся он в сторону парня.

— Оборону выстроим так, стрелки разделятся на пятерки по флангам, а в центре бойцы с копьями а перед ними сделайте завалы из веток с узкими проходами.

— Готовитесь! — скомандовал он, а сам завалился спать велев его разбудить ближе к утру.

Тихомир тихонько тронул Ярика за руку, тот вздрогнул и открыл глаза.

— Ярослав, светает — тихо сказал он.

Действительно небо на западе стало светлеть и ночная тьма потихоньку отступала. Он встал стряхнул с себя изморозь, и вздрогнул от холода. Как на зло, погода стояла ясная и все место их стоянки выдавало множество следов их бурной ночной деятельности.

— По утру постарайтесь убрать следы, и когда Богдан вернется, скажи что я приказал ему выспаться — сказал Ярослав собираясь, выдвигается на дозорный пост.

— Тихомир, будь аккуратнее без дела не рискуй — добавил он уходя.

Через пол часа, Ярослав подошел к секрету Богдана, парень был на чеку.

— Что у тебя? — спросил Ярик.

— Все спокойно, спят без задних ног всю ночь, даже без охраны — тихо ответил молодой охотник.

— Ступай в лагерь отдохни, я покараулю а после полудня пусть Сенька придет меня сменит — скомандовал Ярослав.

— Хорошо — спокойно ответил Богдан и выдвинулся в сторону лагеря.

Уже совсем рассвело, воины проснулись, позавтракали но продолжали оставаться на месте.

Как будто кого-то ждут здесь, подумал парень. Минуты шли не спешно, и вот уже солнце стало подходить к зениту. И вот вдалеке появились два человека, они стали приближается спокойно идя по реке. Когда они приблизились Ярославу показалось что, он их знает, он присмотрелся. Эти двое подошли к степнякам о чем то, с ними поговорили и обменялись какими то вещами, и спустя час ушли, воины тоже стали собирается.

И тут Ярослава осенило, он понял, кого видел, готов дать голову на отсечение, что это были их староста Лукьян со своим закадычным дружком Милорадом.

Но какие дела у него со степняками? И степняки ли это?

Тем временем тихо подкрался Сенька.

— Сенька давай перейдем по ближе к нашему лагерю — сказал Ярослав, и они тихо выдвинулись к реке и спрятались в чуть в стороне от заметённого следа, который вел к их позиции в лесу.

Пошли напряжённые минуты, и вот спустя час отряд всадников прошел мимо их позиции по реке.

Ярослав выдохнул неужели пронесло, ведь его отряд этим ребятам на один зуб, он совсем не испытывал иллюзий насчет их деревянного снаряжения.

— Я пойду к отряду, а ты останься здесь на всякий случай, если не дай Бог, они вернутся сразу беги к нам, понял Сенька? — спросил Ярик.

— Да командир.

Ярослав вернулся к своему отряду, его встретили Богдан с Ратибором.

— Ну что там? — с каким то нервным напряжением спросил Богдан.

— Вроде бы проехали, но постоим здесь еще пару часов — сказал Ярослав.

Опять потянулись тягостные минуты ожидания. И вот спустя два часа, со стороны реки примчался Сенька.

— Ярослав там это…идут… — начал сбивчиво тараторить он.

— Смирно! Говори по делу! Кто идет сколько их? — рявкнул Ярослав.

— Степняки, трое возвращаются — резко собрался он.

— Молодец Сенька давай становись в строй — сказал Ярослав похлопав того по плечу.

— Все приготовится к бою, всем спрятаться, атакуем из засады как на охоте по моей команде!

— Не робей ребята, сегодня мы станем мужчинами! — крикнул он и встал рядом со стрелками, взводя свой арбалет.

Они затаились, а в это время трое всадников начали прямо верхом прорывается сквозь буреломы, идя по их следу.

Легкие сумерки начали опускаться на землю, сердце Ярослава бешено стучало, он прекрасно понимал что даже десятка подростков против хорошо защищённых воинов, мало что смогут сделать, их шансы уцелеть в этом столкновении практически минимальные, единственная надежда на эффект неожиданности засады, это был их единственный вариант. При выдохе легкий пар выходил из его рта, несмотря крепкий мороз, адреналин в его организме разжигал просто адское пламя, он впервые в жизни испытывал чувство одновременно и жуткого животного страха и невероятного азарта.

И вот темные силуэты появились перед их импровизированной засекой, и начали, продирается сквозь нее, они разделились двое пошли по центральному проходу, а один через боковой проход.

Ярослав глубоко вздохнул и подскочив с места скомандовал на ходу прицеливаясь.

— Стрелки огонь! — громко выкрикнул он.

И прицелившись в дальнего всадника, тоже выпустил болт.

Болты устремились в сторону всадников, а так же за это мгновение порядка трех стрел выпустил Богдан.

Когда Ярослав выкрикнул степняки не испугались, а наоборот рванули вперед. Но вот болты достигли их. Одного убил Богдан, попав в шею, под вторым всадником болтами ранили лошадь и он упал, напоровшись на острые ветки через которые пробирались. Третий же был легко ранен в тело, но уже достал легкий щит и практически пробрался через засеку.

— Копейщики вперед! — опять громко крикнул Ярослав, бросая арбалет и беря свое деревянное копье.

— Держать строй, бей коня! — слышался крик Ратибора, он хорошо запомнил наставление директора, что только плотный строй сможет удержать коня.

И вот копейщики, встав из укрытия плотной толпой выдвинулись к проходу из которого уже выезжал всадник, он зло оскалился видя перед собой детей.

Удар, затрещали деревянные копья, дико заржал, встав на дыбы конь, юные копейщики не растерялись и добили коня в отрытый живот. Конь рухнул и вместе с ним всадник, а в этот момент подскочил Ярослав и вонзил копье прямо в переносицу степняку пробив ее насквозь до мозга. Мгновение и боец дернулся и затих. Наступила мертвая тишина.

И тут Ярослав от избытка адреналина закричал.

— Урааааааа! Ураааааа!

Ребята подхватили за своим командиром боевой клич, и вот уже их многоголосый клич пробежался по лесу.

— Богдан, контроль, добей раненых — спустя мгновение собрался после эйфории победы Ярослав.

— Ратибор бери ребят и вон там в стороне копайте яму в сугробе туда сложим трупы.

— Всем остальным сбор, стрелки зарядить арбалеты.

Работа закипела, Богдан собрал трофеи, с убитых им досталось. Три хороших лука, шесть колчанов стрел, три дряных сабельки и одна кольчуга, так же забрали всю сбрую с лошадей.

Самым ценным трофеем оказался степной конь, хоть Ярослав и рисковал, беря его, но уж слишком ценная добыча конь и он понадеялся что Лукьян его не узнает.

Трупы коней и людей сложили по разным ямам и закопали. Замели следы, а на месте боя бросили трупы волков, рубанув их туши саблями.

Лошадей распрягли из саней и три лошади пошли в сторону, остальной отряд потащил сани вручную, по опушке леса. На лошадях поехали Ярослав, Богдан и Сенька, они должны были сделать крюк и через день догнать отряд. Они как могли, заметали следы, пытаясь максимально запутать потенциальных преследователей.

Юные воины двигались весь остаток дня всю ночь и половину следующего дня, когда Ярослав их нагнал они сделали привал, наспех пообедали вяленым мясом, и без сил все упали штабелями, но не смотря на это Ярослав настоял на организации дозора. До их селения оставался день пути.

Отдыхали до следующего утра. По утру Ярослав перед выходом всех собрал и объяснил что, про бой со степняками нельзя рассказывать в селении никому, рассказал про секретность и взял всех клятву о хранении секрета. Так же объявил, что все трофеи пойдут в общую казну школы. А так же рассказал им придуманную им легенду о том что, они ходили в сторону Тулы и дальше, поэтому они сделают крюк и вернутся с другой стороны.

Через два дня ребята вернулись домой с необъявленным триумфом, после этого еще долго деревня судачила о том, как удачно сходил по торгу Ярослав.

Глава 5

После похода жизнь опять потекла в привычном русле, и только в школе она бурлила бешеным потоком, не унимаясь не на секунду.

Занятия продолжались, у некоторых ребят уже наметился прогресс, некоторым учеба не давалась, таких он старался больше привлекать к военному ремеслу.

Поняв всю беззащитность своего села он, как мог начал укреплять оборону.

Первое в два раза увеличил наряд на охоту, и ребята кто повзрослее теперь ходили на пару дней, хотя охота это было лишь прикрытие на самом дели Ярослав, организовал сеть секретов и теперь вокруг селения на два дня пути велась разведка.

Так же через неделю они вернулись с Богданом на место стычки проверить, искал ли кто их преследователей. За это время следов их стычке уже не осталось, трупы волков раскромсали падальщики. Следов людей не было. И Ярослав решил выкопать коней и разделать их на мясо, этим и занимались на протяжении еще практически недели.

Из конского мяса начали готовить сухпаи, делали это следующим образом, мясо отваривали, затем в коптильне организовали стеллаж сушилку, отварное мясо нарезали тонкими ломтями и сушили, затем сушеное мясо перетирали в порошок, для чего изобрели пестик со ступкой, пока деревянные. Затем мясной порошок смешивали с жиром в пропорции сорок на шестьдесят процентов, добавляли соль и перетертые сушеные ягоды, из этой смеси дели брусочки и заворачивали в чистую кипяченую ткань. Как покажет дальнейшая практика пеммикан или мурцовка окажется идеальным мясным концентратом для походов.

Так же Ярослав начал гонять отряды на одно-двух дневные походы, чтобы его молодая ватага привыкала к организации походной жизни.

Самым же главным проектом была подготовка к посевной.

Привезённый посевной материал в школе вручную был перебран три раза, была отборно по несколько мешков перспективных посевных семян, с ним он планировал отдельное селекционное поле, остальное же зерно было перебрано и совсем мелкое или дробленое отсеяно. При этом он рассказал все, что помнил по селекции. К его удивлению наибольшее рвение в этом деле проявила Анютка его старшая сестра. И Ярослав решил для себя назначить ее главным агрономом.

Ей он при каждой свободной минуте рассказывал все что, помнил из своей прежней жизни о сельском хозяйстве, об трёхпольном земледелье, об удобрениях, о животноводстве и садоводстве. В общем, все что помнил, все это рассказывал ей и растолковал ей все очень досконально.

Параллельно этому Ярослав нарисовал ряд чертежей, новых изобретений. Начиная от ручных инструментов, в виде железных лопат и тяпок, грабли и заканчивая сложными упряжами для лошадей.

Он изобрел железный плуг с отвал и колесной направляющей, и трех рядную сеелку.

Все железо, какое он смог выторговать у селян пошли на эти изобретения.

И стал частенько пропадать у отца Тихомира, уговорив его сделать для них эти инструменты по его чертежам.

Но не забывал он и про арбалетные болты, и сделал еще два десятка железных наконечников.

В середине марта прошло очередное вече, в котором принял участие Ярослав. На этом вече крестьяне решили в этом году приходить на новую делянку и поэтому планировали начать вырубку этой делянки, поскольку в прошлом году был неурожай. Чем и нагло воспользовался Ярослав, он взял слово.

В этот раз люди его слушали с любопытством, поскольку за эти пол году он уже ни раз всех удивил и слухи о его встрече с высшими силами только крепли.

— Здравы будьте люди добрые — начал он.

— Как вы все знаете по наказу церкви и князя мне поручено управлять школой, и уже этой зимой она принесла не мало пользы и нам удалось пережить тяжелую годину — продолжал подросток.

— Люди добрые прошу я вас отдать в распоряжение школы старый надел, а не пускать его под сено, скотину у нас прошлым летом степняки побили и украли много, а многие и в голод по забивали много, так сена хватит и со старых делянок.

— А вам она на какой ляд нужна? На ней все равно зерно не уродится-вскрикнул дед Митяй из толпы.

— А нам и не надо чтобы много уродилось, мы будем на ней приспособы спытывать, а самим нам делянку скорчевать не под силу, дети мы еще — спокойно ответил Ярослав и с улыбкой.

— Хммм — многозначительно на эти слова хмыкнул Богдан, который уже давно его перестал считать ребенком.

— А взамен мы поможем, почистим всем ваши сараи и вывезем весь навоз, а так готовы помочь с разделкой и вывозом деревьев с нового поля- кинул он замануху крестьянам.

Это был хороший вариант, если действительно помогут с вывозом навоза это освободит мужиков на несколько недель и они смогут вырубить участок по больше. Поэтому Лукьян сразу ухватился за эту идею и перебил Ярика.

— Дело ты говоришь Ярославка, пусть ребятишки помогут с навозом, а мы уже завтра начнем лес рубить, да мужики?! — крикнул он и толпа одобрительно загудела.

Ярослав улыбнулся, поклонился людям и отошел в сторонку. Фактически ему в распоряжение перешло около трех десятков гектар земли, она хоть и была истощённой, но удобрение люди сами отдали ему, не подозревая этого.

Дни становились длинней и воздух теплее уже через пару тройку недель земля раскиснет и поэтому нужно было спешить.

Ярослав ввел дополнительные наряды в школе, один из них на очистку навоза для вывоза которого он дал свои три коня. За счет организованности и благодаря железным инструментам, а у них были как вилы, так и совковые лопаты, они справились с этой работой за две с половиной недели.

Тут надо сделать отступление и пояснить, что инструменты, которые делал кузнец, были безделушками, поскольку железо было дрянным и хрупким, и уступило бы по прочности даже простым деревянным инструментам, но Ярослав еще осенью припас камней и глины. И когда у него появились инструменты, он соорудил печь для цементации. Печь представляла из себя как бы две печи в одной, та что была внутри, в нее ложился инструмент в вперемешку с древесным углем и она плотно заделывалась снаружи разводился огонь, и внутри без доступа кислорода проходил процесс науглероживания железа, и на выходе получались отличные инструменты сталистые снаружи и мягкие внутри.

Так же ребята приняли активное участие в вырубке поля, там они занимались обрубкой и распиловкой поваленных деревьев. Лес здесь был жидкий, поскольку все же местность была лесостепью, и хотя на противоположном, низком берегу было много свободной земли, все же вятичи придерживались подсечно-огневого земледелья, поскольку такие делянки были не так заметны для врагов. Сжигали же в основном пни и ветки, стволы же уходили в хозяйство. Вот и школьникам удалось урвать себе пиломатериала. Ведь контроля как такого не было, хоть люди и работали вместе, лидера в этой общиной работе не было, как и организации. Поэтому вывоз дерева ограничивался физическими возможностям людей.

Здесь Ярослав снова отличился, поскольку чтобы дети смогли погрузить бревна в сани ему пришлось изобрести подъемный кран, или точнее вспомнить технологию древних греков полиспаст. Они соорудили из толстых жердей две треноги верх был связан ивовыми ветками и к ним подвешивалась системы из четырех блок-шкивов. Блоки были деревянные и представляли собой деревянный шкив под веревку между двух досок, в этот раз Ярослав не поскупился и даже сделал гвозди, железный стержень на котором крутился шкив и крюк для быстрой установки.

Ну а дальше кран пошел в работу, ребята подходили к бревну с двух сторон устанавливались треноги с полиспастами и даже два десятилетних мальчика свободно его поднимали на высоту около метра от земли, затем подгоняли сани и в них спокойно опускали бревно. В хороший день ребята умудрялись таким образом увезти до двух десятков бревен.

Через неделю пришлось вторую половину дня уже помогать мужикам, когда они сообразили, насколько эффективен такой кран.

— Ярославка за твою помощь община тебе дает пядь земли — в один из дней торжественно и наиграно объявил Лукьян, когда работы по расчистке подходили к концу.

— Спасибо люди добрые! — низко поклонился он мужикам.

— Да ладно тебе Ярослав, это мы тебя должны благодарить, вон ты какую приспособу сладил — сказал дед Митяй.

После торжественного вручения Ярославу пяди земли, что по своей сути являлось его признание взрослыми мужиками себе равным, и членом общины.

Ярослав долго и упорно спорил с Лукьяном, чтобы тот точно показал его пядь, а затем и о его размере. По итогам Ярослав плюнул и согласился на тот гектар с краю у леса, что указал ему староста.

Отношения между ними накалялись и становились очевидно враждебными, но поскольку все же власть была вечевой, рамки приличий старосте все равно приходилось соблюдать.

А Ярославу не давали покоя подозрения, в душе он уже обвинил Лукьяна предателем, но доказательств о его сговоре со степняками у него не было.

Вот так не заметно в трудах пришла уже настоящая весна, снег быстро сошел и земля оголилась. Наступила распутица. К этому времени Ярослав уже подготовил плуг и трехрядную ручную сеялку. И пока выдалась свободная минута ребята приступили к изготовлению болтов, которые обещали тиуну, благо пиломатериала они припасли много.

Но вот в середине апреля земля подсохла, и школьники вышли на полевые работы. Этот месяц Ярослав запомнит на долго, поскольку не смотря на его изобретения и трех лошадей, распахать землю удалось очень трудно и поскольку детских сил не хватало катастрофически. Ему даже пришлось задействовать многих своих должников, здесь хорошо пригодились грамотки.

И вот к середине мая пролив море пота, поля были разделаны плугом иразрыхлены бороной, дальше себя во всей красе показала сеялка, ее главное преимущество было экономия посевного материала и запасов хватило на засев всего школьного поля. А лучшие семена они посеяли на целине вместе с общиной.

По мимо посевных работ удалось выкроить несколько дней и Ярослав с Тихомиром вышли на разведку прилегающих территорий селения с целью определить перспективные места с ресурсами.

Ярослав планировал открыть глиняный карьер и начать производство, кирпичей, черепицы и других керамических изделий.

А так же найти месторождения железа.

Андрей как житель двадцать первого века прекрасно знал, где на территории области располагались природные ископаемые и глины, и железо и даже торф и известняк, но как соотнести эти данные с текущим состоянием дел, если даже реки имели другие формы русел и ландшафт сильно отличался.

С железом повезло и нашли быстро, на восток от их селения имелась холмистая местность, и Тихомир знал где руда выходит наружу, вот по пути туда сокращая путь через лесок в одном из оврагом Ярослав заметил выход руды, а с учетом того что по дну оврага протекал приличный ручей приток реки.

— Тихомир я думаю нам с железом надо сделать так, здесь организуем добычу руды и переплавку в сыродутных печах, с помощью ручья будем промывать руду от породы в несколько этапов, подумаем может небольшой молот для отбивки шлака на ручье сделаем, а затем на плотах крицу спустим внизк реке- сказал Ярик промывая в руках темно-коричневые камешки железа.

— Яр, кстати я знаю где ручей впадает в Упу это же совсем рядом от Изрога — сказал Тихомир.

— Ручей здесь очень кстати, на плоту мы сможем до тонны крицы перевозить спокойно, кстати надо тебе потом с ребятами углубится в лес пройти по ручью, посмотри до куда лес выходит-продолжал Ярослав.

— Если с глиной сложится и у нас появятся кирпичи, то осенью до морозов хорошо бы доменую печь заложить.

— Яр судя по твоим чертежам на доменную печь надо несколько тысяч кирпичей не успеем в этом году, они даже просохнуть не успеют до осени, а обжечь и по давно, может лучше с малого начать? — спросил Тихомир.

— Там видно будет, может и не успеем, начнем с малого, делай тут сыродутные печи и по тихонько промывочные сита, крицу и у твоего отца сможем при необходимости довести до ума- сказал Ярослав вставая и складывая камушки в тряпичный мешок.

С глиной пришлось не просто, глины вокруг немерено, но она плохого качества, поскольку вокруг так же много известняка а его примеси пагубно влияют на качество и не позволяют хорошо ее обжигать.

Ярослав с Тихомиром облазили и перекопали множество мест вокруг, глину они проверяли с помощью уксуса, благо его в поселке было полно, получался он из яблок при брожении сока с доступом кислорода.

Если в глине был известняк, то он бурно реагировал на уксус и такая глина не подходила, поскольку при обжиге она бы растрескалась.

Спустя пару дней все же им удалось отыскать нужную глину, не далеко от поселка на берегу реки Упы.

Месторождение было очень большим, и река рядом давала надежду на малую механизацию за счет силы реки, но была и ложка дёгтя в виде отсутствия по близости леса.

— Тихомир, глина хорошая жирная, возьмём на пробу несколько килограмм — сказал Ярослав.

— Производство сделаем вон там на верху- указал на вершину берега- а на реке сделаем причал, сюда будем подвозить древесный уголь и с помощью подъемника из крана подымайте на верх, так же глину надо начать разрабатывать так, чтобы сделать покатую дорогу до производства.

После того как они завершили разведку Ярик собрал штаб в школе, поскольку планы на лето были просто грандиозными.

На штабе были его командиры и несколько взрослых в том числе и Никодим отец Тихомира, который уже признал авторитет Ярослава и с нетерпением ждал новых чудес от него.

— Друзья эта зима была очень тяжелой от голода умирали дети, я много думал над этим, и я хочу это изменить, и я знаю, как это сделать, но придется постараться всем — начал Ярослав свою речь перед своими ближними.

— Для этого нам надо в разы увеличить сельхоз производство, но это можно сделать только с помощью хороших инструментов, а для этого нужно качественное сырье — продолжал он.

— Ярослав, но твоя печь для цементации творит чудеса и даже из откровенного шлака делает отличные инструменты — не выдержал и перебил Никодим, которому была не привита дисциплина школы.

— Дядька Никодим это цветочки, но поверь дальше будет только лучше- сказал Ярослав и продолжил еще в течение двух часов объяснять свои задумки.

В целом вырисовывался, следующая картина они планировали за лето начать множество производств, хотя пока людей мало, это громкое слово, но все же. На ручье будет открыта добыча и обогащение железной руды, а так же будут делать древесный уголь, в самом Изроге будет логистический центр, выработка леса, а так небольшая мастерская по изготовлению плотов и лодок, а так же производство бумаги, так же чтобы не складывать все яйца в одну корзину, и в месте впадения безымянного ручья в Упу будет организован небольшой опорный пункт, там планируется постройка доменной печи и будет организовано производство инструментов и оружия.

Затем Ярослав назначил старших за направлениями производства.

Сидящие изумлялись от масштабов планов, они еще не знали что, это лишь капля в море, и впереди их ждут просто грандиозные свершения.

Затем еще были дни, когда Ярослав каждому ответственном в толковал что от него требуется, и в начале лета работа закипела, а он с Богданом и ватагой собрался в поход в Тулу.

Глава 6

В середине июня партия древок была готова, но поскольку путешествия в эти времена всегда сопряжены с опасностью, опять началась подготовка. В этот раз вновь была сформирована ватага в три десятка, и в путь планировали отправится на четырех плотах.

Помимо партии древок, они взяли с собой, еще копченую рыбу, и так же различный железный инструмент, обработанный по рецепту Ярослава.

Поход до Тулы прошел спокойно, без происшествий, но про разведку Ярослав не забывал и двое конных всадников, сопровождали их по берегу чуть впереди.

Так же по пути до Тулы они посетили все деревушки на пути к ней, их было порядка десятка. В селениях помимо торга, Ярослав бессовестным образом вербовал молодёжь к себе в школу, пока таким образом в его ватагу прибавился еще десяток голодранцев. Ребят он брал достаточно взрослых, но на удивление его они очень быстро вливались в слаженный коллектив ватаги.

Таким образом путь до Тулы занял неделю.

Тула не сильно впечатлила Ярослава, она представляла собой небольшую деревоземляную крепость с посадом вокруг, на берегу была пристань, небольшой торг, в городе имелись различные ремесленные производства.

В крепость Ярослава естественно не пустили, приема тиуна пришлось ждать порядка двух дней.

Они встали лагерем на берегу возле пристани и в течении двух дней Ярослав вел активную торговлю с местными и заезжими купцами. К удивлению Ярика спрос на хорошие инструменты был не большой, а вот на продукты питания ажиотажный, но не смотря на это торговля шла бойко, и все товары он распродал.

А так же начал деловое сотрудничество с некоторыми купцами.

Одним из них стал разорившийся купец Филимон. Мужчина лет тридцати, с усталыми глазами и поношенной, но чистой одеждой, он выглядел как загнанный зверь, не верящий в свою удачу.

— Ярослав, я правильно понял, — он медленно выговаривал слова, будто взвешивая каждое на весах здравого смысла и находя их невероятно легкими, — надо до осени подготовить лавку со складом к приему товаров от тебя. И потом ты мне этот товар… под честное слово… дашь на продажу? И цены ты назвал какие-то… — Филимон развел руками, не в силах подобрать нужное слово, — низкие. Ничего не понимаю. Где подвох?

Ярослав, несмотря на свои четырнадцать лет, смотрел на него со спокойной уверенностью человека, трижды пережившего корпоративный кризис. Его взгляд был прямым и тяжелым.

— Именно так, Филимон. Мы составим договор, где зафиксируем оптовые цены. Всё, что продашь дороже — твоя законная прибыль. Я не обману.

— Ну зачем тебе это? — голос Филимона дрогнул от нахлынувшего подозрения. — Отдавать добро почти даром? Торговля — не твой профиль, говоришь? Так отдай тому, чей профиль, а не разорившемуся неудачнику!

Ярик на секунду задумался. Он не мог объяснить, что видит в этом человеке «потенциал» и «лояльность», что рассчитывает на эффект синергии и выстраивает дистрибьюторскую сеть. Он не мог сказать, что в его деревне нет кадров, а тут — бывший купец, отчаянно нуждающийся в шансе. Это был рискованный ход.

— Торговля — не мой профиль, — повторил он, уходя от прямого ответа. — Мое дело — производить. Делать добротные древки, инструменты, выращивать хлеб. А твое дело — их продавать. Ты знаешь как, я вижу это. Просто удача отвернулась, а я даю ей повод вернуться.

Он сделал паузу, глядя, как в глазах Филимона борются недоверие и загорающаяся искра надежды.

— Я рискую, доверяя тебе свой товар, — честно сказал Ярослав. — Ты рискуешь, вкладывая последние силы в лавку. Мы в одной лодке, Филимон. Если потону — утону вместе с тобой. Но я не собираюсь тонуть. Я собираюсь заработать. С тобой.

Филимон замер, пораженный не столько словами, сколько их интонацией. Это был не голос наивного отрока, а расчетливый тон полководца, ведущего свою небольшую, но верную ему армию. В этой честности о риске была странная, вселяющая уверенность сила.

— В одной лодке… — тихо проговорил купец, и его плечи, сгорбленные годами неудач, медленно распрямились. Он кивнул, сначала едва заметно, потом — увереннее. — Ладно. По рукам, Ярослав. Рискнем.

Спустя два дня его вызвал тиун.

— Ярославка ах, пройдоха мелкая, все таки приехал — начал тиун жестов указывая Ярославу на одну и скамеек не далеко от себя.

— Как и обещал Борис Федорович, прибыл, привез древки и рыбу- с покорным видом присел Ярослав на скамейку.

— И сколько привез?

— Пять тысяч, как и договаривались.

Тиун задумался.

— А я обещал тебе взять их по две куны за сотню? — спросил Борис Федорович в пустоту.

— Знаешь Ярослав не могу я взять всю партию у тебя, не ожидал я что, ребенок говорит серьезно, но слово дал при людях, как же быть нам Ярослав.

Ярослав сник.

— И сколько сможете взять?

— Половину, это будет двадцать пять кун.

— Борис Федорович, а давай я тебе всю партию отдам за двадцать пять, а ты, с меня налог три года не будешь брать? — предложил выход Ярик.

— А черт с тобой согласен — сказал тиун и подошел к подростку и пожал ему руку.

— Да Борис Федорович чуть не забыл, еще я планирую наконечники начать делать — сказал он и достал и образец стрелы с железным наконечником.

— Почем? — спросил тиун, рассматривая стрелу.

— Пять кун за сотню.

— И еще скажи, что пять тысяч таких сможешь сделать? — хмыкнул княжий человек.

— К зиме — коротко ответил подросток.

— Иди ты — возмутился тиун и крепко задумался.

И спустя некоторое время сказал.

— Мне надо поговорить с князем, оставь мне образец покажу ему.

На том и порешили. Ярослав же провел еще два дня в Туле, в том числе он вновь встретился с Никоном.

— Здравствуй отец Никон, рад видеть тебя — поклонился Ярослав.

— И тебя здоровья Ярик, а я как раз собирался к тебе ехать, а на ловца и зверь бежит — улыбнулся иеромонах, почему то сильно постаревший после их последней встречи.

— Не поверили? — спросил мальчик.

— Ты как всегда прозорлив, мальчик мой — грустно усмехнулся старик.

— А у тебя как дела? Как школа? — поинтересовался Никон.

И Ярослав начал рассказывать о всех прошлых событиях, особенно про голод, свои воспоминания из будущего о предносил как божественные откровения. Когда он закончил Никон положил ему руку на голову и произнес.

— Вижу мучают тебя эти смерти детей, но ты должен отпустить это, нету тут твое вины, понимаешь? — сказал по отечески старик.

— Знаю, но ничего не могу поделать с собой, постоянно думаю об этом, и более того хочу изменить это- твердо закончил он.

— И ты отец Никон не переживай, мы с тобой делом докажем митрополиту, нашу правду — горячее заявил парень.

— И как же мы докажем, тебя к митрополиту не допустят даже по моей просьбе? — спросил большим любопытством Никон.

— А мы с тобой племена вятичей окрестим и в лоно церкви приведем, а еще часть степных племен — со своим фирменным прищуром заявил Ярик.

— Эх, Ярославка ребенок все же ты еще, да я пол жизни на это положил, и дай бог, если десяток селений направил на путь истинный, и все равно они в тайне продолжают свои грязные языческие ритуалы проводить- махнул с горечью старец.

— А ты дай мне добро на постройку часовни или маленькой церкви при школе — спросил Ярослав.

— Конечно, я еще и помогу тебе, пришлю людей на помощь в строительстве в августе, — сказал иеромонах.

После того памятного разговора Ярослав продолжил, занимается торговыми делами. Так он составил список потребность в попутных селениях, и сейчас Сенька бегал по купцам собирая эту мелочь, так же он обменял все свои железные инструменты на железные инструменты, но плохого качества по весу в соотношении один к десяти, а иногда и один к двадцати. По итогу товара получилось еще побольше чем было, и отряду пришло обратно идти пешком, но в целом это было хорошей практикой для слаживания с новобранцами.

Дневная уверенность, с которой он вел переговоры с тиуном и купцами, испарилась без следа. Теперь ее место заняла гнетущая тяжесть ответственности. В голове, против его воли, закрутился бесконечный счет.

Пять тысяч древок… двадцать пять кун… налог на три года…

Цифры казались абстрактными, пока он не перевел их в реальность… На деньги с древок и наконечников можно было купить несколько добрых лошадей или засеять зерном все поля в его деревне. А он променял их на отсрочку по налогам. Правильно ли поступил? Не обвел ли его вокруг пальца хитрый тиун? Может, нужно было настоять на полной оплате? Но тогда бы Борис Федорович, обидевшись, мог и вовсе отказаться от сделки. Политика. Он всегда ненавидел эту необходимость подбирать слова, играть на самолюбиях, просчитывать каждый шаг.

Он повернулся на бок, и взгляд его упал на спящие фигуры у соседнего костра. Сенька, его ученики и новобранцы… Их было уже больше ста человек. Сто ртов, которые нужно кормить каждый день. До осеннего урожая еще далеко. Зерна, что они закупили в Туле, хватит ненадолго. А если зима будет ранней и суровой? Голод. Он знал его лицо. И страх перед ним был самым древним и сильным.

«Нету тут твоей вины» — сказал тогда отец Никон. Но разве это снимало ответственность? Теперь-то эти жизни были на нем. Он их собрал, пообещал им кров, еду и дело. А если не сможет обеспечить? Если его расчеты окажутся неверны? Он чувствовал себя капитаном хрупкого суденышка, ведущего его по незнакомым водам, а за спиной — десятки доверившихся ему людей.

Потом мысли перескочили на Филимона. Обещал ему товар к осени. Железные инструменты, наконечники для стрел. А хватит ли сырья? Смогут ли они выполнить заказ в срок? А если не смогут? Он подал купцу надежду, дал шанс подняться. Обрушься сейчас эта схема — Филимон окончательно разорится, а репутация Ярослава будет подорвана. В торговле доверие — все. Его можно построить годами и разрушить одним неверным шагом.

Он сел, обхватив колени руками. Ночь была прохладной, но его лоб пылал. В горле стоял ком. Ему четырнадцать лет. Всего четырнадцать. В эти годы его сверстники пасли скот или учились ремеслу, их главной заботой было выполнить наказ отца. А на его плечах лежала судьба целой общины, ее настоящее и будущее. Иногда ему хотелось сбросить этот груз, закричать, что он не справляется, что он всего лишь ребенок. Но он не мог. Он был стержнем. Если он дрогнет — рухнет все.

Он поднял голову и снова посмотрел на звезды. Холодный, безразличный свет. Никто не придет на помощь. Никто не подскажет верный путь. Все решения, все ошибки, все победы — только его.

Где-то вдави завыл волк. Ярослав глубоко вздохнул, встал и бесшумно прошелся по спящему лагерю. Он поправил сбившееся с одного из новичков одеяло, подкинул дров в костер, где дежурил стражник, кивнул ему. Механические, привычные действия немного успокоили внутреннюю бурю.

Он вернулся на свое место, снова улегся. Чувство тревоги не ушло, оно лишь отступило на второй план, стало привычным фоном его существования. Он не нашел ответов на свои вопросы. Не было никакой гарантии, что все сложится хорошо. Единственное, что у него было — это его воля и его люди.

Он сомкнул веки, заставляя себя уснуть. Завтра с рассветом снова в путь. Снова решения. Снова ответственность. Бежать от нее было некуда. Можно только нести.

Обратный путь из Тулы начался спокойно. Ватага, разросшаяся до четырех десятков человек, тянулась по лесной дороге. Впереди и сзади груженые телеги, в центре — новобранцы, подобранные Ярославом по деревням. Они шли, озираясь с робким любопытством, и еще слабо понимали, что происходит.

Инцидент случился на третий день, у вечернего привала. Всеволод, коренастый парень лет пятнадцати из старой гвардии Ярослава, мрачно наблюдал, как новички неумело разгружают дрова. Один из них, Артем, споткнулся и уронил несколько поленьев.

— Смотри-ка, щенки даже ходить толком не умеют, — громко проворчал Всеволод, обращаясь к сидевшему рядом Сеньке. — Только зря наши припасы трескают. На что они вообще сгодятся?

Сенька нахмурился, но промолчал. Артем, услышав это, вспыхнул от обиды.

— Мы не дармоеды! — крикнул он, сжимая кулаки. — Мы работаем как все!

Всеволод с усмешкой поднялся во весь свой рост.

— Ага, работаешь. Упал, как мешок с соломой.

В этот момент подошел Ярослав. Его лицо было спокойным, но глаза горели холодным огнем.

— Проблема, Всеволод?

— Да вот, щенок не знает своего места — буркнул Всеволод, не опуская глаз.

— Его место здесь, со всеми нами, — тихо, но отчетливо сказал Ярослав. — Как и твое.

— А я, выходит, зря тут пайку отрабатываю? — Всеволод сделал шаг вперед, его лицо исказила злость. — Ты им, я смотрю, больше веришь, чем нам, старым товарищам!

Он резко толкнул Ярослава в плечо. Тот лишь покачнулся, но не отступил. В следующее мгновение Всеволод уже летел на землю, сбитый точным и резким движением. Ярослав, использовав его же импульс, оказался сверху, прижимая противника к земле. Драка длилась секунды.

— В походе старший — я! — его голос прозвучал, как удар хлыста, заставляя замерзнуть всех вокруг. — И те командиры, кого я назначу! Не тебе это решать, кто здесь дармоед, а кто нет!

Всеволод, пытаясь вырваться, хрипел под ним. Но Ярослав держал его мертвой хваткой.

— Ты силен, Всеволод. Но твоя сила должна служить ватаге, а не твоей гордыне. Еще раз тронешь кого-то из своих — вышвырну в лесу одного. Понял?

Он отпустил его. Всеволод, тяжело дыша, поднялся с земли. Его взгляд выражал ярость, обиду и… смутное понимание.

— Понял, — просипел он, отряхиваясь.

— Хорошо. С завтрашнего дня будешь учить новичков обращаться с топором. На деле покажешь, что значит быть старшим.

Ярослав повернулся к остальным. В лагере стояла полная тишина.

— Запомните все! — его голос звенел в вечернем воздухе. — Мы либо одна ватага, либо легкая добыча для любого лихого человека. Выбор за вами.

Этот инцидент не сплотил ватагу мгновенно. Но он расставил все по своим местам. Сомнения в лидерстве Ярослава исчезли. А Всеволод, хоть и затаив обиду, на следующее утро уже мрачно инструктировал новичков. Дисциплина после этого стала железной.

Дальше путь так же прошел в торговле и вербовке новобранцев, при чем торговля оказалась еще более удачной, поскольку на обратном пути они продавали именно те товары, на которые был высокий спрос, благо спрос Ярослав фиксировал изначально. Правда брать у крестьян было особо нечего, и поэтому были закуплены значительные запасы продовольствия.

Глава 7

Летом пролетело в бешеном ритме. К концу лета удалось мало мальски организовать добычу железной руды, из которой тут же получали крицу, а производство в изделья пока временно шло в Изроге. В самом селении по меркам крестьян происходил сумасшедший дом, возле школы появилась церковь, у реки пристань и мастерская по производству лодок и плотов, к селению постоянно то приплывали, то отплывали суда Ярослава, так же стихийно образовался торг, после того как деревянная церковь была закончена, он построил хороший высокий частокол вокруг своего хозяйства, благо лесопилка уже отлично поставляла бревна. Деятельность школы уже разделилась на три ветви, это не посредственно образование, военную составляющую и на научную. Кузнец Никодим тоже фактически переехал в школу, к удивлению Ярослава он оказался очень жадным до новых знаний, а так же у него оказались хорошие педагогические задатки. Так за лето была внедрена коса литовка, которая дала феноменальный прирост в заготовке сена, а так же информация о ней со скоростью лесного пожара разнеслась по окружающим селениям, и пришлось даже наладить небольшое производство кос, так за косу крестьяне даже плохеньких лошадок предлагали, поэтому такой шанс на ажиотажный спрос нельзя было упускать.

Школа значительно пополнилась поголовьем скота. Пришлось увеличивать площади сенокоса, и для этого сделали паромную переправу и выкосили весь нижний берег реки. Благо плоты и лодки тоже строились.

По тихонько развивался глиняный карьер, хотя к обжигу кирпичей подошли только к осени, а в течении лета готовили и сушили заготовки, пока что абсолютно ручным способом. Из первых же кирпичей Ярослав начал реализовать принцип кольцевых печей, пока в маленьком масштабе, но самое главное, чтобы люди поняли технологию, а когда появятся рабочие руки, то масштабировать процесс не составит труда. К осени так же была отлажена логистика по доставке древесного угля для обжига.

Все работы за пределами селения по прежнему носили форму наряда, но уже к концу лета Ярослав начал подмечать ребят кто наиболее всего себя проявлял и уже начал ставить бригадиров по направлениям.

Неожиданно повышенным спросом стала пользоваться бумага, ее мизерное производство Ярик сделал при церкви для собственных нужд, и в качестве наглядного примера для своих ребят на деревянной пресс-форме для листов вырезал православный крест. В народе ее стали называть царьградской бумагой и священнослужители со всей округи начали засылать купцов в Изрог.

К осени был закончен один из важнейших проектов. Под странным рабочим названием комбайн. Конечно это была не самоходная машина, а набор примитивных конструкций. Но для местных аборигенов это был просто прорыв космического масштаба. Комбайн представлял из себя три модуля. Первое это молотильный барабан, в котором зерно оделялось от соломы, затем зерно ссыпалось в веялку которая представляла собой бункер с пропеллером внутри, суть его проста крутя ручку, работник создавал достаточный поток воздуха чтобы отделить всю мелкую соломку от зерна. Дальше зерно поступало в сортировочный бункер, где были установлены три сита, которые делили зерно по размеру. Поскольку транспортеров или шнеков сделать в текущих условиях было не возможно, Ярослав заложил принцип движения зерна на основе гравитации. Поэтому модули располагались почти вертикально на переносных конструкциях, а к молотилке ставили приставные деревянные ступени поскольку материал надо было подымать почти на двух метровую высоту.

А так же была сделана первая телега с деревянными колесами, но самым трудоемким, оказалось, реализовать идею Ярослав по строительству скрытых подземных хранилищ для урожая. Всего успели сделать два небольших хранилища а-ля подвалы, один на защищённой территории школы, а второй в лесочке возле поля.

Вот пришла осень и началась битва за урожай. Самым сложным оказалось начало, Ярославу пришлось два дня уговаривать людей скашивать зерно косой, было сложно пересилить их благоговейное, граничащее с фанатизмом, отношение к хлебу. После продолжительных разговоров и все же привитой за это время дисциплиной удалось дело сдвинуть с мертвой точки.

На краю поля был установлен комбайн люди Ярослава, включая его должников взяв косы, начали косить зерновые. А за ними ехала телега, в которую собирали урожай и везли на помол. Там в работу вступал комбайн, который тоже обслуживало с десяток ребят, поскольку все механизмы в нем работали в ручную.

— Сенька не зевай, подкидывай — кричал Никодим вращая обмолочный барабан.

— Дядька Никодим это мы сейчас мигом — сказал парнишка, спрыгивая с телеги.

Люди радовались и улыбались, с шутками и прибаутками работали с утра до ночи.

Комбайн несколько раз ломался но, не смотря на это за две недели была выполнена работа трех или даже четырех месяцев. Причем выполнена силами подростков по большей части. Это был феноменальный успех, а увидев их работу, пришлось переносить комбайн и на общинное поле. Там конечно народ разделился и часть односельчан во главе с Лукьяном так и убирала урожай по старинке. Ярослав не обиделся, а вот Никодим который был соавтором проекта, поругался с Лукьяном крепко.

— Тьфу, на тебя Лукьян, что же ты упрямый такой, я же тебе объясняю что комбайнъ это прогресс, мы с помощью него убрали за две седьмицы общинное поле — распылялся Никодим.

— Небось, все зерно просыпали в землю, брысь Никодим не мешай нам работать — отмахивался Лукьян.

— Анют ну хоть ты ему объясни — сдался Никодим.

Анюта по совместительству главный агроном Ярослава, ничего не ответила в присутствии взрослых мужчин она тушевалась, хотя это не мешало ей руководить на уборке ватагой почти в сто человек.

Ничего в итоге, не добившись от Лукьяна, Никодим плюнул на это дело, тем более что уже после короткого отдыха должно начаться строительство доменной печи.

Во время небольшого отдыха Ярослав вместе с сестрой подвел итоги года. Благодаря селекции и удобрениям урожай вышел не плохой, хуже чем с новой делянки на общинном поле но там были сортовые семена. Но не смотря на это удалось полностью забить хранилища, и остался еще приличный излишек который не вместился. С излишком он поступил так, пустил четыре торговых отряда по реки вниз и вверх по течению, эмиссары меняли зерно на скот, так же по наказу Ярослава везде они говорили что, православная церковь в случаи нужды готова помочь голодающим, и что если у кого случилась беда им надо дойти за помощью до Изрога. А десятую часть урожая просто раздавали нуждающимся прямо здесь взамен на то, что они придут в Изрог на молитву в церковь. А так везде говорили о приеме учеников в школу, и главное делали акцент на том, что детей там кормят за счет школы.

По мимо, этого с Ванькой он начал проводить различные химические опыты. Так они начали небольшое производство извести, затем организовали дегтярное производство, из свеклы получили сахар, а из него получили спирт. Получили поташ, мыло, некоторые краски, но пока это все было в виде небольших экспериментов или небольших производств как с известью, поскольку она нужна была для кладки. Ярослав натаскивал Ивана, рассмотрев в нем потенциал к химии.

К концу сентября заработала первая полноценная кольцевая печь для обжига кирпичей, так же часть глины стали добывать на подобии шахтного способа, кирки и лопаты уже к этому времени имелись в достаточном количестве, и внизу склона они соорудили небольшой домик, а в нем кирпичную печь для отопления. Одна из стен отсутствовала и выходила в пласт глины, благодаря этому Ярик планировал не останавливать добычу глины и зимой. После запуска кольцевой печи прирост кирпичей сильно возрос, и команда замахнулась на строительство доменной печи.

К ее строительству уже было все готово, даже на том месте уже выросло небольшое поселение в десяток домов. На берегу в месте впадения ручья обустроили причал, в самом поселении были подготовлены ряд кузнец и мастерских с новым оборудованием, таким как различные механические прессы, прокатные станки, отбойный молот, запитанный от водяного колеса. Здесь уже несколько месяцев готовили наконечник для стрел и разный штучный инструмент. Как и во всех своих начинания Ярослав применял поточное или конвейерное производство. Так производства наконечников стрел, происходило совершенно диким способом для этих мест. Сначала на плоту по ручью приплывала крица высокого качества. Затем из крицы делали полуфабрикат, а именно пруток квадратного сечения, этот пруток нарубался на небольшие кусочки. Затем кусочки нагревались в горне, и на механическом прессе рычажного принципа за один раз выдавливался наконечник. Таких прессов было четыре штуки, а формы для выдавливания отлили из меди, благо ее уже прилично скопилось у Ярослава в виде различной утвари и денег после поездки в Тулу в начале лета. Хоть формы и были весьма не эффективны, их постоянно требовалось охлаждать, а так же после нескольких тысяч отжимов, и вовсе теряли форму, и приходилось их отливать по новой, все равно за счет количества прессов уже за месяц было сделано почти тридцать тысяч наконечников, что с лихвой закрывала заказ тиуна и потребности поселения. После того как партия наконечников была готова ее отправляли в цементационную печь, и на выходе получали стальной наконечник. Затем партии наконечников отправлялись до мастерских в Изрог, где уже полностью собиралась стрела.

Так же Ярослав озаботился модернизацией арбалетов, теперь в них появились множество металлических частей. И к осени уже порядка двух сотен новых самострелов получила его ватага.

По мимо этого начали осваивать производство доспехов. Поскольку Ярослав мало имел знаний по этой теме, то решил идти эволюционным путем, и первыми доспехами стали клепаные доспехи, нагрудник и шлем, технология пока что была элементарной на кожаную основу клепались металлические пластины. Но пока метала было не очень много ограничились десятком, а Тихомир начал эксперименты по налаживанию поточным образом пластин для доспехов. Про кольчуги тоже не забывали, но как упростить процесс их создания, кроме как ускорить процесс создания колец Ярик не придумал, поэтому кольчуга была по прежнему штучным товаром. Ярослав возлагал огромные надежды на доменную печь, чтобы, наконец перейти к литью железа, это открыло бы огромные перспективы для него.

В октябре они приступили к выкладыванию печи, для ствола были использованы огнеупорные кирпичи, полученные из крошки уже обожжённых кирпичей. С глиной им вообще повезло, она оказалась очень качественной. Размер печи был не очень большой в сравнении с классической доменной печью, поскольку все же это был эксперимент, и они пока отрабатывали технологию, но все же по бокам были сделаны печные камеры и воздух в ствол печи поступал подогретым, плюс был сделан огромный вентилятор от водяного колеса, который с помощью комплекса деревянных шестеренок раскручивало его до приличных оборотов, лопасти и вал уже были сделаны из железа. Раствор для кладки сделали из смеси извести и песка.

И вот в середине октября когда раствор окреп, доменая печь была торжественно пущена.

Главным по работе с печью был кузнец Никодим с младшим сыном и со своей командой подмастерьев, которая сформировалась вокруг мастерских за лето.

— Засыпай шихту! — скомандовал Никодим когда уголь разгорелся.

— Лятор запускай! — коверкал название этой чудо машины.

Люди бегали суетились вокруг печи, Ярослав же спокойно наблюдал со стороны не вмешиваясь в процесс. Конечно, сейчас все было криво, а так же присутствовало много суеты, но в том что Никодим усвоил теоретическую часть что озвучил ему он, Ярослав не сомневался, а практические навыки наработаются со временем.

К вечеру метал расплавился в печи, искры летящие из нее создавали завораживающую картину, печь была похожа на оживший вулкан.

Жар возле печи был нестерпимый, хорошо что этот момент предусмотрели и сделали хорошую толстую кожаную защиту.

— Открывай шлаковый отвод- крикнул Никодим получив утвердительный кивок от Ярослава.

Народ засуетился и длинным копьем пробил глиняную пробку удерживающую шлак. Яркое солнце выплеснулось наружу, свет от расплавленного шлака был нестерпим. Ярослав сделал себе зарубку в голове, что нужно придумать защитные очки иначе все работяги быстро ослепнут от такой работы.

— Бей литейную пробку — скомандовал Никодим — сейчас увидим, как это железо льется.

Человек с копьем обошел печь и пробил вторую пробку и выпустил наружу расплавленный чугун. Который был еще ярче шлака, и чугун небольшим ручейком потек по литейному каналу, и начал заполнять литейные формы. В первую очередь Ярослав решил отлить котелки, кастрюли и сковородки разного размера, некоторые детали для своих уже изобретённых механизмов, и большую часть было отлито в чушки, которые потов будут превращены в сталь, и ими можно смело торговать с другими поселениями.

— Никодим поздравляю у тебя все получилось — сказал восторженно Ярослав, и крепко обнял кузнеца.

— Да брось Яр, у меня, это у тебя опять все получилось — заулыбался Никодим.

— А когда конвектор этот начнем строить, уж больно мне булат хочется получить как ты учил — спросил он.

— Скоро мой друг скоро, отладим литье чугуна, а потом уже сделаем необходимые детали, для конверторной печи, и тогда сможем делать сталь- с азартом ответил юноша.

Печь сегодня остановили, после этого проводили ее осмотр, и на удивление кладка выдержала высокие температуры, затем было проведено с десяток экспериментов и после уже был выбран наиболее оптимальное соотношение угля, железа и известняка.

Ярослав не спешил переходить к следующему этапу развития металлургии к стали, решил в течении года получше освоить чучугун, чтобы люди выработали необходимые навыки, а так же нужно что-то делать с нехваткой рабочих рук, поскольку хоть, рынка труда не было создано в привычном понимании Ярослава, денежных отношений так же нет, и все это придется внедрять с большим сопротивлением, поскольку это все слишком непривычно для текущего общества, нужно будет разрушать общино-племенное устройство общества, а это сейчас основа. А угроза вторжения монголов требовало противоположного, требовалось на оборот сплотить общество, сделать монолитом, или только тогда можно надеется на небольшой шанс по отбитию нашествия.

Глава 8

Вот уже прошло больше года как Андрей попал в прошлое и стал Ярославом. За это время ему все же удалось сформировать вокруг себя команду и начать внедрять те знания которые у него имелись из будущего.

Школа продолжала развиваться, к зиме она превратилась в небольшую крепость. В территорию школы вошли две землянки построенные барак и церковь, так же несколько мастерских, складские помещения. Все это было обнесено деревянным частоколом а так же за летне-осений период был вырыт ров. После того как заработала доменная печь, сделали массивные ворота. Вдоль всего забора устроены закрытые стрелковые позиции для арбалетчиков а по углам сторожевые башни.

Количество учеников прибавилось в разы, сейчас обучение проходило уже порядка пяти сотен подростков, в связи с этим пришлось поставить еще несколько жилых помещений правда пока за огороженной территорией, но Ярослав уже запланировал строительство укрепления вокруг всего поселения в следующем году.

Так из первых своих учеников осенью он сформировал уже костяк учителей, и базовые основы грамотности преподавали они.

Одним из таких учителей стала Марфа девушка, которая была старше Ярослава на два года. Как то неожиданно для самих себя они сблизились, они много времени проводили вместе, Марфа была смышленой и совместная деятельность со временем переросла в дружбу, а может и во что то большее. Ярослав сам до конца не понимал своих чувств, противится им не стал, поскольку она действительно была ему симпатична. Марфа была скромной, но при этом очень заботливой, и это очень подкупала Ярика.

Вечер застал их в пустом классе над планами нового расписания. Ярослав почувствовал, как к его виску прикоснулась прохладная ладонь.

— Опять весь в чернилах — тихо сказала Марфа, оттирая пятно влажной тряпицей. Ее дыхание было теплым и близким.

Ярик замер, боясь спугнуть этот миг. Он смотрел, как под потрескивающую лучину прядь ее волос выбивается из-под платка, и думал, что за год в этом суровом мире это, наверное, первое по-настоящему нежное прикосновение.

— Спасибо — выдавил он, и его голос прозвучал хрипло. — А то сам не справлюсь.

Марфа убрала руку, но ее улыбка осталась с ним, как внезапно вспыхнувший в зимней стуже огонек.

Военная составляющая тоже развивалась, для себя Ярослав решил развивать классическую армию по призыву. Поэтому подготовка разделилась на два направления, с одной стороны он готовил офицерский корпус, а с другой стороны продумал систему подготовки солдат в течении года, с которых потом бралась клятва о призыве.

Между производствами начали патрулировать отряды, так же вели разведку, и пустили несколько небольших групп по патрулированию дорог к соседним поселениям, больше скорее в виде наглядной агитации. Солдаты, ходившие в такие походы были в доспехах, с новыми арбалетами и на лошадях, и как бы невзначай рекламировали школу в Изроге.

Осенью произошло несколько стычек со степняками и разбойниками, и юные солдаты с лёгкостью отбили эти атаки. Все таки год муштры дал свои результаты.

Сотрудничество с купцом Филимоном набирало обороты. Он не усидел в Туле и вскоре после памятной встречи приплыл в Изрог, с помощью его активной деятельности торговля между Тулой и Изрогом начала активно развивается, тем более что Изрог выдавал каждый месяц экзотические новинки. Ярик поощрял это движение, так еще стал обустраивать сухопутный маршрут, для этого в дневном переходе ставились землянки, и обустраивался небольшой лагерь. Таких до Тулы получалось пять штук. Со временем Ярослав хотел из них сделать ямскую сеть.

Однажды поздней осенью он вновь прибыл к Ярославу.

— Ярик смотри что, я придумал — начал купец как обычно резко в своей манере.

— По ближе к весне, нам с тобой надо отправится в Рязань на торг, возьмем твоих товаров, сковород, бумагу, и самое главное муки по больше — начал с убеждённость рассуждать он.

— Знаешь Яр ты мне кажется сильно недооцениваешь муку, ведь мука это по сути тоже самое зерно, но продаем мы его в десять раз дороже, а места оно занимает в эти же десять раз меньше — продолжал он уже распалялсь от своих рассуждений.

— В семь и четыре- коротоко поправил Ярослав.

— Что? — запнулся купец.

— Я говорю в семь раз дороже, правда тут я в себестоимости не учитываю труд, просто он пока что недоплачивается, и в четыре раза меньше объем муки по сравнению с зерном, но тут тоже есть нюансы — не много поумничал Ярик с улыбкой на устах.

— Но мне нравится твоя идея, плюс ребятам нужна практика дальних походов — сказал Ярослав и что-то пометил пером на бумаге.

— У тебя есть знакомцы в Рязани? — спросил юноша.

— Да Федор, мы с ним ходили в Царьград, я пошлю ему весточку — сказал делец встав и пройдясь возле стола.

— Только надо как следует подготовиться и еще нам понадобится полевая кухня.

— Это что еще за зверь такой?

— Увидишь когда зимой приедешь, пойдем из Изрога, я к тебе гонца пришлю за неделю до выхода.

На том и распрощались, а Ярослав стал крепко думать о новом мероприятии. По его прикидкам до Рязани верст сто от Изрога даже ближе чем из Тулы, но традиционный торговый маршрут шел по реке и делал огромный крюк верст в триста.

— Дневальный найди Ратибора и позови ко мне — крикнул Ярослав из избы.

— Командир вызывал — спросил Ратибор входя.

— Да садись, Рат — указал на скамью Ярик.

— Смотри — развернул он бумагу со схематичной картой.

— Надо сформировать две команды и разведать дороги в сторону Рязани, один путь на север до реки Осетр дальше по ней до Оки и затем по оке на Юг, а второй напрямую на северо-восток от нас по степи — указал пальцем на схему Ярослав.

— Пусть пройдут на седьмицу и отметят на схеме поселения и хорошие места для стоянок, на второй маршрут поставь старшим Сеньку.

— А по первому пусть Миролюб пойдет.

— Будет сделано командир — сказал офицер — разрешите Вашу схему взять перерисовать.

— Конечно, бери — протянул бумагу Ярик.

И в этот момент в избу вошел Тихомир с чем то черным в руках.

— Ярослав посмотри, что мы нашли в шахте — сказал Тихомир протягивая черный камень.

— Вы что до чертогов ада докопались — усмехнулся Ратибор с интересом разглядывая камень.

— Похож на уголь только он каменный — продолжал Тихомир- и его там очень много.

— Да это он и есть, каменный уголь — повертел в руках минерал Ярослав — хотя скорее бурый.

— И где же вы его нашли? — спросил Ратибор.

— С наступлением холода мы стали активно работать в шахте, и соответственно начали активно углубляется как и говорил Ярослав под углом с укреплением сводов — показал он рукой уклон.

— Ну, вот соответственно метров через пятьдесят и на ткнулись на камень этот.

— Для нас ребята это не просто камень, для нас это еще один рывок в прогрессе — произнес Ярослав — завтра я приду к вам на шахту, а ты набирай людей нужно увеличить смену в двое, и уголь этот теперь придется возить и к сыродутным печам и к доменной и сюда в Изрог к Ивану.

— Хотя стоп! Отставить! в доменную сразу коксовый повезем- ушел в свои рассуждения Ярослав.

На следующее утро Ярослав отправился на шахту, Тихомир хорошо рос как управленец, на шахте был порядок, смена была увеличена. Тихомир по мимо производственных зданий не забывал о быте работников так по своей инициативе он сделал что вроде столовой совмещений с офисом и комнатой отдыха. Над кольцевой печью и готовыми кирпичами сделали навес.

Не большая горка каменного угля была сложена тут же. После осмотра они вдвоем пошли в офис, где за столом Тихомир тщательно конспектировал задумки Ярослава.

— Тихомир смотри кольцевые печи ты отнеси сюда дальше, в следующем году как потеплеет приступай к строительству, в обжиге переходи на уголь, только высчитай сколько его надо, потому что жара он больше дает чем, древесный. — говорил Ярослав медленно двигаясь по помещению.

— Надо делать дорогу иначе в распутицу здесь беда будет, и делать ее надо от причал и по всем маршрутам.

Еще несколько часов они обсуждали все нюансы идетали по мимо все прочего Ярослав задумал и реализацию вагонетки и примитивной железной дороги здесь. Все таки, что уголь, что кирпичи очень тяжелые, и вагонетка здорово облегчит жизнь.

С появлением доменной печи многие идеи Ярослава начали, воплощается в жизнь быстрее. Вокруг нее уже начала выстраивается металлургическая отрасль. Отдельной мукой было смастерить хоть какой-то примитив токарного станка, поскольку Ярославу нужны были винты для создания многих вещей. После нескольких итераций по мере возрастания точности работ начали внедрять и более сложные вещи такие как подшипник, держатель, подставка, а так же редуктор, который движение маховика превращал в высокие обороты вращения заготовки. В итоге, получился инженерный Франкенштейн, на котором приходилось работать двоим, один крутил маховик, а второй человек работал резцом. Но самое главное они стали делать первые болты и гайки.

В декабре сделали первую ручную мельницу, конструкция была довольно простой, и обрела большую популярность среди селян, представляла собой корпус, состоящий из двух половинок, стянутые болтами, а внутри от ручного привода крутятся ударные пластины, учитывая минимальные зазоры, зерно перетирается в хорошую муку очень быстро. Ярослав впервые за год вкусил привычный для себя хлеб из своего будущего, но самое главное преимущество такой мельницы перед каменными жерновами, отсутствие каменных крошек и другого мусора в муке. Продавать мельницы Ярослав не стал, из них у школы он организовал мукомольное предприятие, где сделал отдельное помещение для жителей, там разрешалось прийти и намолоть себе муки из своего зерна. Плата бралась уже мукой десятой часть от смоленого для православных для тех кто ходит в церковь и треть для всех остальных. И даже такая такса не останавливала желающих, все же человек ленивое существо и где можно что-то сделать с меньшими трудозатратами, он будет выбирать этот вариант. От нового производства число православных резко увеличилось, чему не сказано был рад Никон. Церковь построенная в Изроге и сама по себе уже становилась центром притяжения, даже не смотря на то что батюшки официально не было, а все службы проводил либо Никон, либо его люди. Это не мешало Ярославу при церкви и от ее имени проводить различные агитационные мероприятия среди населения.

Отдельно внимания заслуживает совместная деятельность Ярослава с Ванькой внучком деда Митяя. Парень проявил не дюжий интерес к химии и Ярик его поддержал в этом. Ему и еще пятерке ребят он проводил углублённые курсы химии, а так же вместе с ними он лично делал различные эксперименты. Из ребят он готовил технологов для своей будущей химической промышленности. За год они вместе совершили существенный прогресс в этом направлении, организовали несколько производственых мастерских, такие как смолокурню, с помощью реторт, производство извести, щелока, чернил из сажи, мыла и многих других удивительных вещей. Самое главное, что сделал Ярик так это внедрил научный подход и технику безопасности, и это быстро дало плоды. Молодые пытливые умы начали систематизировать разрозненные знания из будущего и потихоньку заполнять пробелы. Более того Иван даже смог самостоятельно добыть некоторые вещества которые кардинальным образом меняли планы Ярослава. Такие как метиловый спирт, полученный им путем сухой перегонки древесины. Летом заложили селитряницы, селитра нужна как ему как для огнестрела так и для непосредственно сельского хозяйства. Организовали небольшое производство сахара из свеклы, пока небольшое поскольку свеклу сажали не сильно много, но Ярослав исправит в следующем году эту ситуацию, площади под это уже он приметил на низком берегу.

В первых числах декабря когда ударили морозы Иван вместе с Ярославом неожиданно для второго изобрели еще одно очень нужное и прибыльное производство. Накануне Иван гнал большую партию дегтя для лодочной мастерской, деготь гнали из березовой древесины. И его получилось очень много и Иван заполнил им все пустые тары которые имелись и вот один такой котелок с дегтем он случайно забыл на улице.

И вот на следующее утро Ярослав его застал за старательным изучением котелка.

— Ванька ты что, там золото нашел? — пошутил как обычно Ярослав.

— Яр, смотри не это золото, но точно какое- то новое вещество-оторвал свой взгляд от котелка.

— Смотри на стенках выступило какое-то белое вещество, да и в самом дегте что-то плавает, я сначала подумал что лед, но это не лед.

— Дай взглянуть — подошел ближе Ярослав.

— Ванька да это лучше золота будет! — азартно крикнул Ярослав едва поняв что же он видит.

А увидел он не что иное как парафин. Дальнейшие было делом техники, буквально за неделю они организовали отдельную линию по добыче парафина из берёзового дегтя, а уж из парафина свечное производство.

— Да будет свет! — сказал Ярик демонстрируя свечу отцу Никону и как бы невзначай открыв сундук, с сотней таких свечей.

— Ярик, сынок, откуда тебя столько воска- ахнул священник увидев свечи в сундуке.

— Да это мы для вечерней службы смастерили, а что отец Никон вам свечи нужны? — с наигранной наивность поинтересовался юноша.

— Ты еще спрашиваешь, сколько у тебя есть? — быстро заговорил Никон.

— Ну я точно не считал, несколько тысяч штук наверное- с легкой улыбкой произнес Ярик.

— Я куплю у тебя все — крикнул священник даже пристав с места.

После этого немного поторговавшись для порядка, заключили крупную оптовую сделку.

Никон, крестясь, унес ящик с первой партией, бормоча о чуде. В мастерской остались они с Ванькой. Ярик зажег одну из новых свеч. Чистое, ровное, бездымное пламя осветило их закопченные лица.

— Ну, Ванька, — тихо сказал Ярослав, глядя на огонек, — теперь мы можем отогнать хоть немного этой вечной тьмы.

За окном уже сгущались ранние зимние сумерки, но в этой комнате, благодаря их уму и труду, было светло. Это был маленький, но очень важный шаг. Как надеялся Ярослав все же светлому будущему.

Глава 9

Незаметно зима вступила в свои права. Все вокруг накрыло снежным одеялом и жизнь везде замерла. Везде кроме Изрога. Здесь Ярославу пришлось даже изобрести снеговую лопату. Все сырьевые производства активно работали, а в школе шла активно военная подготовка. Зимой дала свои плоды летняя агитация и люди с окрестных селений начали приводить своих детей в школу. Больше отдавали на прокорм, раз была такая возможность. Одного только они не знали ушлые родители, что девяносто восемь процентов так и останутся с Ярославом.

Как встал лед на реку прибыл тиун Борис Фёдорович. В этот год в Изрог заехали в начале сбора налогов.

Тиун сильно удивился преображению села за год и в нарушение традиций гостить остановился у Ярослава.

Пока накрывали обед, Ярослав проводил экскурсию по своему хозяйству.

— А это Борис Федорович бумажная мастерская — указал Ярик на небольшую пристройку возле церкви.

— Ничего не понимаю, какой-то чан с бурдой и какие-то странные штуки с колесиками, как вы бумагу получаете из этого? — спросил озадачено тиун рассматривая помещения.

Ярослав рассказал весь технологический процесс без утайки подробностей.

— Так это же очень просто и я так смогу сделать в Туле — задумчиво произнес княжий человек.

— Только сырье нужно, у меня опилки наша лесозаготовка поставляет, мы для нее пилы двуручные сделали — ответил Ярослав.

— Если решите делать, присылайте ко мне своего толково человека, мои ребята ему все в подробностях расскажут — продолжил он.

— Но почему ты так просто мне все свои секреты рассказываешь, вроде ты парень умный, ведь лишь на одной бумаге ты озолотишься?

— Борис Федорович ты же знаешь что мне было откровение божье?

— Да я слышал такие слухи, да и жизнь это уже подтверждает.

— Так вот я считаю не вправе сам лично обогащается этими знаниями, для этого я и сделал школу и все остальное внедряю — произнес Ярослав а про себя подумал что, как мне еще в жатые сроки подготовить а главное прокормить кадры для будущих мануфактур.

— Чтобы государство наше Русь окрепла, объединилось и смогла отразить зло великое с востока вскорости-продолжал юноша.

— Что такое государство? — перебил Борис Фёдорович.

— Это довольно не просто объяснить, но если сказать совсем просто, то это объедение всех княжеств в единое царство — ответил Ярослав.

— Эх, Ярославка правильная мысль, ток ма не быть этому, наши князья грызутся меж собой до одури и конца и края этому нет, ты уж поверь мне старику, мне уж пришло поучаствовать в этих свалках — махнул рукой тиун.

После этого экскурсии они пошли на обед, который накрыли в казарме.

— Ярослав а мне говорили, что ребят своих ты еще воинскому искусству обучаешь? — спросил после трапезы Борис Федорович.

— Не воинскому, а солдатскому, мы тренируемся для отражения нападений степняков.

— А давай посмотрим чему они у тебя научили за год, а то мне тут сорока одна напела, что будто это твои сорванцы потрепали прошлой зимой банду Гаяза.

— А этот ли Гаяз напал на Изрог и окрестные селения прошлым летом? — как бы невзначай по интересовался Ярик.

— Он родимый, никак мы этого змия придушить не можем, будто знает о наших засадах он.

Ярослав крепко задумался, в пазл о предательстве Лукьяна встал еще один элемент.

— Хорошо давай устроим учебный бой, десяток на десяток? — спросил юноша.

— Тимофей собери десяток проверяй юнцов, а то ты мне всю плешь проел с ними — крикнул тиун.

Все вышли во двор на плац, с двух сторон встало две ватаги. Люди тиуна были в неплохих доспеха, они выбрали себе в оружие деревянный меч и щит. Все бойца были рослыми, но юными видимо новый набор. Возглавлял ватагу Тихон к нему подошел Тимофей и давал, какие то наставления перед боем. Со стороны Ярослава ватагу возглавил Ратибор, его люди взяли учебные копья и щиты, из доспехов у них были лишь их клепаная самоделка.

Сначала провели индивидуальные сражения. Каждая из команд выставляла своего бойца, а Тимофей, старый дружинник, выступал в роли рефери. Поединок на деревянных мечах и учебных копьях вёлся до первого «критичного» попадания, которое Тимофей определял с безжалостной прямотой.

И тут ватага Ярослава познала горечь поражения. Один за другим её бойцы выходили на площадку и возвращались, понуро шаркая ногами. Дружинники тиуна были сильнее, тяжелее, их плечи были шире от долгих лет тренировок. Удар деревянного меча по шлему, точный тычок копьем в грудь — и Тимофей коротко бросал: «Убит!» или «Ранен!». Лица юных изрожцев пылали от стыда и злости. Они знали приёмы, но против грубой силы и опыта их навыков не хватало.

Победителей было лишь двое. Сенька, коренастый и юркий, как горностай, умотал своего неповоротливого противника, заставил того споткнуться и, воспользовавшись моментом, легонько ткнул ему тренировочным копьем в подбородок. «Убит» — скрипуче признал Тимофей.

А Ратибор… Ратибор не просто победил. Он показал урок. Его противник, рослый парень с насмешливыми глазами, уже потирал руки, предвкушая лёгкую добычу. Но когда Тимофей дал отмашку, Ратибор не бросился вперёд. Он принял прочную стойку, его щит был неподвижной стеной, а взгляд — холодным и сосредоточенным. Дружинник обрушил на него град ударов, но каждый раз дерево трещало о щит Ратибора, не заставляя его отступить ни на шаг. Видя, что ярость атаки иссякла, Ратибор сделал один шаг вперёд. Не размахиваясь, коротким, как удар змеи, тычком он отправил остриё своего учебного копья точно в незащищённый щитом бок противника. Тот ахнул, больше от неожиданности, чем от боли.

«Смерть», — бросил Тимофей, и в его голосе впервые прозвучало уважение.

Ратибор молча кивнул и отошёл, не позволяя себе ни улыбки победы, ни торжествующего взгляда. Он уже был командиром, а не просто бойцом. Ему было шестнадцать, но в эти мгновения он казался старше своих лет.

Затем настало время группового боя. Перед ним Ярослав подозвал Ратибора, положив руку ему на плечо.

— Ратибор, забудь про индивидуальные победы. Это не десять поединков, это один. Проводи атаку стремительным натиском. Главное это строй. Держите строй, как мы учили. Они сильнее поодиночке, но мысильнее вместе.

Ратибор встретился взглядом с Ярославом и коротко кивнул. В его глазах горел не огонь безрассудной отваги, а холодная сталь решимости. Он подошёл к своей десятке, которая, ещё не оправившись от поражений, смотрела на него с надеждой и сомнением.

— Слышали Ярика? — его голос был тихим, но каждое слово резало воздух. — Они думают, что мы дети. Докажем, что они ошибаются. Щиты сомкнуть! Копья наготове! За мной!

Тиун подал команду к началу боя.

— Ура, за Ярослава! В атаку! — крикнул Ратибор, и в его крике был боевой клич, который сплотил их волю.

«Ураааа!» — подхватила ватага, и на этот раз в их голосах зазвучала не юношеская удаль, а собранная ярость.

Отряд Ярослава не побежал, а двинулся строем компактной фалангой. От такого дисциплинированного и неистового напора дружинники тиуна опешили. Они привыкли к лихой свалке, к геройским выходкам, а не к этому стальному катку.

Раздался оглушительный треск дерева о дерево, площадку заполонили отборная ругань и хриплые вздохи. Отряды сошлись в бою.

Ратибор не метался впереди, доказывая свою доблесть. Он шёл на полшага сзади, его глаза метались, оценивая картину боя, голос, сорванный до хрипа, рубил команды сквозь грохот:

«Левой! Левой, бей! Сенька, прикрой фланг! Навались! Сомкнуть строй! Сдёрнуть этого ухаря справа!»

Он был мозгом этого стального организма. Видя, что могучий дружинник вот-вот проломит их строй, Ратибор коротким окриком перебросил на угрожаемый участок двух бойцов. Щиты сомкнулись, и яростный натиск захлебнулся. Он видел, как Сенька, увлёкшись, начал высовываться из строя, и тут же рявкнул: «Сенька, назад, в строй!» — заставляя того послушно отступить.

Ватага прошла сквозь отряд дружинников как нож сквозь масло. С треском и грохотом. И как ни пытались люди тиуна сопротивляться, их разрозненный, лихой отпор разбился о монолитную дисциплину. Несмотря на то, что каждый из них в индивидуальной схватке на голову превосходил любого из юнцов, строевая выучка и воля одного шестнадцатилетнего парня решили всё.

Когда Тимофей остановил бой, на площадке стояли, тяжело дыша, десять уставших, но не сломленных мальчишек. А против них — десять смущённых и разгромленных взрослых мужчин.

В конце провели стрельбы. Здесь всё было предсказуемо: в скорострельности их самодельные арбалеты проиграли лукам, но в меткости на средних дистанциях не было равных. Каждый болт, выпущенный рукой ученика Ярослава, вонзался в центр мишени, тогда как стрелы дружинников усеивали щит более живописно и беспорядочно.

Ратибор, вытирая пот со лба, снова стал не командиром, а немного уставшим подростком. Но в глазах у него теплилась искра — искра понимания той страшной и великой силы, которую Ярослав вложил в его руки: силу управлять волей других людей.

Тимофей с тиуном, о чем коротко переговорили и Борис Федорович начал.

— Добрые у тебя ребятки Ярослав, сплочённые, не плохо твоя школа их готовит — начал он разговор после боя.

— Ребята стараются — коротко ответил Ярик, ожидая продолжения от княжого человека.

— А если следующим летом Тимофей тебе тысячи две человек проведет ты сможешь их так же натаскать? — спросил с задумчивость он.

— В целом да, но кормить и содержать такое количество людей негде — после небольшой паузы ответил Ярослав.

— Так чего тут думать, провиант я найду и они его с собой привезут, а селить никуда не надо пусть сами себе или землянки или шалаши поставят на околице.

— Не, так не пойдет, толку с этого не будет, половина помрет от дизентерии, в учебе надо главное создать условия для получения навыков, только тогда с нее прок есть.

— Хорошо и что ты предлагаешь? — спросил Борис Федорович.

— Думаю поступить так, пусть Тимофей приводит первые пять сотен в конце апреля, с помощью них мы поставим бараки и распашем еще поля на той стороне реки, остальных пусть приводит к середине лета, мы их отсортируем и проведем им курс молодого солдата, а с осени приступим к полноценным занятиям — рассказал свой план юноша.

— На подготовку уйдет где-то пол года, год. Борис Федорович а куда ты их дальше планируешь девать?

— Ну, с десяток в дружину ко мне, а остальных по деревням обратно отпустим, сам понимаешь прокормить такое количество на постоянной основе не с могу, а так пусть они живут земельку пашут, а в случаи нужды все не зеленых новобранцев набирать — сказал тиун.

— А ежели кто решит у нас в Изроге после учебы остаться, ты не будешь против?

— Мне так еще лучше, не надо бегать по деревням собирать ополчение, но только я сильно сомневаюсь, что тебе удастся их здесь удержать, но если получится, то я не против — ответил Борис Федорович.

После этого они еще несколько часов обсуждали подробности, организации тренировочного полигона.

По окончанию их разговора Борис Федорович протянул Ярославу пергамент.

— Что это?

— Это назначение тебя старостой, князь Роман Глебович одобрил- с лукавой улыбкой произнес.

На следующий день тиун провел вече, на котором объявил волю князя. Большинство людей с радушием приняли эти известия, поскольку за год на практике убедились в феноменальных способностях Ярослава.

Лукьян был видимо за ранее осведомлен о решении и на вече не присутствовал.

После отъезда тиуна Ярослав чувствовал себя выжатым. Ответственность за две тысячи душ легла на плечи тяжким грузом. Он механически осматривал новые постройки, не видя их, пока не наткнулся на Марфу, которая кормила в загоне истощённую лошадь из рук — последние яблоки из осенних запасов.

— У тебя лицо, будто ты один против орды ходил — тихо сказала она, даже не поворачиваясь, будто чувствуя его присутствие спиной.

Ярослав молча прислонился к частоколу. Ему отчаянно хотелось поделиться сомнениями, выложить на кого-то этот груз. Но как рассказать ей, девушке из этого века, о демонах будущего, которые гонят его вперёд? О том, что он боится не справиться и погубить всех, кого успел полюбить?

— Борис Фёдорович две тысячи человек нам подкинет — наконец выдохнул он, глядя, как аккуратные движения её рук успокаивают животное.

Марфа на мгновение замерла, потом обернулась. В её глазах не было ни страха, ни удивления — лишь спокойная, твёрдая уверенность.

— Значит, будем кормить две тысячи человек — просто сказала она. — Я подсчитаю, сколько нужно засеять ячменя и ржи на новых полях.

В её простых словах не было ни тени сомнения. Она не спрашивала «зачем?» или «как?». Она уже видела проблему и искала решение. И в этот момент Ярослав понял, что её вера в него такая же опора, что и дубовая балка в их новой шахте. И от этой мысли он улыбнулся

В ту же ночь, когда Борис Фёдорович уехал, в дальней избе на отшибе Лукьян принимал гостя. Человек в дорожном плаще с капюшоном, пропахший дымом и конём, с жадностью пил воду.

— Старостой посадили — скрипел Лукьян, бесцельно ворочая кочергой в печи. — Мальчишку.

Незнакомец хрипло рассмеялся: «Князю лишь бы подати исправно шли. А с этим… Ярославом… у него и правда подати идут. Исправно.

— Его везение не вечно — прошипел Лукьян. — Ты передай Гаязу… что поток железа из Изрога скоро превратится в реку. Он сунул руку в сундук и достал оттуда аккуратный стальной арбалетный болт, сделанный в мастерских Ярослава. — Пусть посмотрит, с чем ему скоро придётся иметь дело. И пусть поторапливается, пока река не разлилась из берегов.

Глава 10

В середине февраля подготовка к походу в Рязань была завершена. Дождавшись Филимона из Тулы они выступили. В столицу княжества, Ярослав решил оправиться, прямым путем, а вернутся уже с крюком по рекам.

Всего в обозе был десяток саней и сотня человек, передвигается, и переносить большую часть бытовой поклажи пришлось в этот раз солдатам самостоятельно. Но теперь это не было большой проблемой, поскольку больше года люди Ярослава так или иначе принимали участие в походных мероприятиях, будь то торговые дела или учебные выходы. Ватага Филимона так же была опытной. Да к тому же некоторые новшества, такие как полевая кухня, палатки и разборные печки для них сильно упрощали поход.

Лагерь разбивался за считаные минуты, сани имели специальные откидные доски и специальные крепления на оглоблях, после остановки лошадей распрягали, а сани встраивали полукругом и сцепляли между собой. Люди в это время ставили палатки которые собирали из специальных отрезков тканей, это была классическая плащ-палатка из будущего, по множенная на текущие реалии, а именно чтобы грубую ткань сделать не промокаемой они придумали следующий способ, квадрат ткани пропитывали смесью парафина и льняного масла, и прошивали с двух сторон обычной тканью, чтобы снизить пожароопасность такого материала. Каждая такая палатка вмещала до десяти человек, на случай сильного мороза имелась несколько небольших разборных печей. Но в этот раз погода благоволила, и сильных морозов не было.

После постановки палаток и назначения караульной службы, люди тут же принимали горячую пищу, которую готовили заранее в полевой кухне. Это сильно экономило время и тем самым люди лучше отдыхали и восстанавливались. А соответственно и общее движение отряда сильно ускорялось.

И вот буквально за седмицу они добрались до Рязани. Город располагался на высоком обрывистом мысе при впадении речки Серебрянки в Оку. Снизу у реки располагались несколько причалов, там же на берегу было несколько торгов, нечета тому, что они видели в Туле. Рязань была обнесена несколькими рядами стен, в центре располагалась резиденция князя и дома богатых бояр и купцов, дома, а точнее сказать терема были набиты очень тесно один, на одном. В срединном городе, который тоже был обнесен стеной, было по свободнее, здесь располагались каменные храмы, один построенный и два только возводились. Имелось множество мастерских и купеческих домов. За городскими стенами хаотично расположился посад, землянки мелких ремесленников и крестьян были разбросаны вперемешку.

По меркам будущего стольный город Рязанского княжества был довольно захудалым население составляло не более десяти — пятнадцати тысяч человек, но в текущих реалиях Рязань была хорошим логистическим хабом, и здесь велась очень активная торговля.

В город удалось попасть не сразу, заминка произошла на воротах стражники не хотели пускать такой большой караван, да и сотня вооружённой охраны выглядела внушительно.

После долгой перепалки пришлось пойти на компромисс, в город пропустили две повозки и два десятка охраны, а остальным пришлось встать лагерем возле опушки леса недалеко от города.

Ярослав с Филимоном отправились к местному купцу средней руки Федору.

— Здравствуй друг мой — обнялись старые знакомые.

— Знакомься Федор, это Ярослав уже староста Изрога, я тебе о нем писал — указал на Ярика Филимон.

Они поздоровались, и Федор пригласил гостей на свое небольшое подворье в дом на обед. После сытного обеда и разговоров не о чем перешли к делам.

— Федор нам нужно место на торгу, можно сделать его на пару с тобой, у нас есть идея, как увеличить приток покупателей к нему — начал Ярослав.

— И что же обеспечит покупателей спросил? — спросил компаньон с некоторой скептицизмом.

— Глянь Ярик не верит, ты не сомневайся у мальчика светлая голова, я лично уже убедился за год, а способ этот называется реклама- вступился Филимон.

И начал в подробностях о нескольких рекламных акциях, которые они придумали с Ярославом, это и скрытая реклама через людей Ярика на различных местах скопления народа, и открытая в виде листовок, и ввиде зазывал.

Так проговорили до самого вечера, а на следующее утро приступили к делу. Торговое место Федора было неплохим, не совсем в центре, но и не с краю. Главное что оно имело приличную площадь, и на нее уместится все задумки Ярика.

Люди Ярослава не теряли вчера время даром и уже напили досок и местного леса, гвозди у них имелись. И вот за два часа они соорудили лотки под товар, высокие стеллажи, чтобы показать товар лицом. А так же небольшую сценку, рядом с лотками. Здесь планировалось устроить несколько представлений в основном библейские сюжеты, которые он отобрал с Никоном, а так же несколько бойцовских поединков своих людей. По мимо этого установили полевую кухню.

Когда все было готово, запустили рекламные акции. На следующий день с раннего утра, они разложили товар и растопили полевую кухню начали ждать. Федор все так же сомневался, но вот спустя некоторое время народ начал потягиваться, сначала единицы, но потов все больше и больше. И к обеду возле их торговой точки было натуральное столпотворение людей. Просто сотни людей, затем был показательный поединок, а к вечеру театральное выступление.

— Ярослав это нечто не вероятное, я за сегодня продал половину своего товара, такого просто не может быть, я за месяц столько не отторговываю — восторгался за ужином Федор, когда они подводили итоги первого дня.

Затем последовала безудержная неделя, они активно торговали, рекламировали, даже на боях организовали тотализатор. Это была спонтанная импровизация Ярослава, которая невероятным образом вышла из под контроля в хорошем смысле. Торговля в Рязани превзошла все даже самые оптимистичные расчеты Ярослава. Его тайный замысел заключался в том, что основным его товаром была мука, аж целых шесть повозок. Одну четвертую часть он хотел продать ввиде пирожков с различными наполнителями, как товар с надбавленной стоимостью, в таком виде они килограмм зерна продавали в десятки раз дороже. Поэтому для него было приятной неожиданностью, что за неделю пять с половиной повозок удалось распродать. Неоспоримым конкурентным преимуществом перед местными торговцами оказалось то, что его продукты были наисвежайшего качества и горячие.

Неординарным событием стало посещение торга лично князем. Он с многочисленной свитой из бояр посетил как раз в крайний день торгов, а если точнее сказать своими объемными закупками значительно ускорили завершение. Затем они посмотрели представление, и один из слуг пригласил Ярослава вечером на аудиенцию в терем князя.

Чтобы не выглядеть совсем уж оборванцем перед князем, пришлось Ярику облачится в походные клёпаные доспехи собственного производства. Перед входом в палаты к князю его писарь, старичок неопределённого возраста проводил инструктаж.

— Войдешь, упадешь на колени, и говори только тогда когда разрешит князь, все понял?

Ярослав мотнул головой в знак согласия, но когда перед ним открыли дверь юноша чеканным строевым шагом подошел к князю и зычным голосом сказал.

— Ваше величество староста Ярослав по вашу приказанию прибыл — и слегка наклонился, обозначив поклон, при этом оставляя спину прямой.

Выходка Ярослава слегка позабавила князя, но говорить по этому поводу, он ничего не стал.

— Проходи, присаживайся — указал Роман Глебович на скамью возле себя.

— Ваше величество разрешите преподнести дары от имени нашей школы — спросил Ярослав.

Князь мотнул головой в знак согласия.

— Ратибор вноси — крикнул Ярослав в сторону двери.

Парень вошел, внеся квадратный ящик, но как не старался все же спасовал пред князем и чеканный шаг в конце сбил и припал на колени, выставляя дар перед собой. Суетливо открыл защелку и открыл ящик. Ящик разложился на несколько частей, и пред взором князя интересные безделушки которые он с любопытством начал рассматривать.

— Что сие расскажи мне Ярослав — произнёс князь, рукой выставляя Ратибора.

И Ярик в кратце рассказал о тех дарах что, принесли в основном это была продукция их поселения, за исключением того что для князя сделали красивое оформление.

— А это икона Божьей матери — указав на небольшую иконку с позолотой Ярослав — ее сделали вновь прибывшие ученики из южных селений вятичей, когда приняли православную веру.

После этого они недолго пообщались с князем, весь разговор которого сводился к тому, что такие необычнее производства будут, облагается налогом князем напрямую. Прикинувшись дурачком Ярику удалось в этом открытом грабеже выбить более выгодные условия для себя.

— Ваша величество а можно, чтобы ваш писарь мне на бумаге конкретные цифры написал — спросил с наивным видом Ярослав.

Вызвали писаря, тот под диктовку князя записал, сколько товара должен поставить Ярослав к следующей зиме в Рязань князю. Список оказался не таким и внушительным, как ожидал Ярослав первоначально, видимо Роман Глебович все же ориентировался на увиденный объем на торгу и реалии производства не знал.

После распродажи товаром Ярослав занялся активной скупкой необходимых ему материалов, поскольку прибыль была феноменальной, то закупки он тоже решил провести с выдумкой.

В назначенное время он собирал купцов с определённым товаром и устраивал небольшой аукцион, устраивая торги, выкупал он товар оптом и поэтому между купцами шло откровенное противостояние. Это действие принесло свои плоды, негатив торга распределялся между рязанскими купцами, а положительные и деловые отношения доставались Ярославу, но идиллия продолжалась не долго, буквально на третий день купцы раскусили ухищрения Ярика и сами начали вступать меж собой в сговор, одни хотели сильно завысить цены на свой товар, другие за ранее договаривались, кто будет победителем и без сильного падения, отдавали весь товар одному купцу. Первым не повезло у Ярослава, за полторы недели аналитики рынка Рязани уже был полный расклад по диапазоны цен на все виды товаров, со вторыми он ничего не стал делать, ему в любом случаи нужно выходить на хорошие оптовые объемы торговли.

Еще одно значимое событие это получение от князя целого ряда жалованных грамот, когда князь выписывал подати на будущий год, Ярослав уговорил его, что нужно его общине придать официальный статус. Вот под этим предлогом он мучал писаря. С его легкой руки появилось долевое общество Изрог фактически первое юридическое лицо в этой альтернативной истории, где красиво и витиевато благодарился князь Рязанский а мелким подчерком давалось право принять свой устав, а директору, читай Ярославу неограниченные права. Так же юридический статус приобрела школа, и получено право на участки земли во всех селениях княжеских. Тут конечно пришлось исхитрится чтобы, такое право закрепить поскольку юридического права на землю не существовало, но обществу Изрог давалось право на место для строительства и торговли в селениях княжества по нуждам князя, а нужду определяло само общество специальным актом, ну и право на защиту мест само собой. Еще общество получило возможность производить по сути деньги, правда обозвать их пришлось кредами. И вишенкой на торте стало право на все завоёванные дикие земли.

И уже по традиции с купцом Федором было оформлено партнерство.

Обратный путь домой прошел без каких либо приключений, только несколько раз натыкались на разъезды степняков, но по видимо банды были мелкие и они не рискнули, приближается к обозу.

Сюрприз его ожидал дома.

Глава 11

— Что значит ушли? — начал я разговор с дедом Митяем после того как, принял все доклады о состоянии дел в Изроге, и был неприятно удивлен новостью что, Лукьян и его ближниками и еще под сотню людей покинули Изрог и ушли в южном направлении.

— Так это сильно его задело что, тебя старостой поставили, когда ты в Рязань уехал он пустил про тебя волну слухов, вот и сманил людей- сказал очевидные для него дед.

— А что так можно было? — задал риторический вопрос Ярик.

— Кончено, он же свободный человек, не холоп — как ребенку рассказывал Митяй.

Ярослав наклонился и к брату и поманил его к себе, произнес ему на ухо.

— Мстислав собери людей, и пустите по следу разведчиков, выясни мне куда они ушли.

А сам улыбнулся и продолжил

— Бог с ним с Лукьяном, дед Митяй у нас уже посевная на носу, скоро люди прибудут у нас все готово к их приему?

В силу своего юного возраста Ярославу трудно быть авторитетом для уже состоявшихся мужиков, вот для этих целей чтобы доносить до них свои замыслы дед Митяй стал советником старосты, и это кипучая деятельность придала уже пожилому мужу энергии, и возросший достаток внука Ваньки очень стимулировал.

— Да все готово, если тиун не обманет, мы действительно сможем на южном берегу значительные поля распахать.

— Иван кстати очень просил зайти, у него есть подвижки.

— Спасибо дед Митяй, обязательно зайду, и кстати по самоходным косам тоже мужиков подгони на сенокос нужно сделать пять штук минимум, а то они с опытным образцом все никак не закончат, передай им что завтра я к ним зайду.

На этом он отпустил Митяя.

— Дневальный вызови ко мне Ратибора и Миролюба — крикнул он мальчишке который дежурил в школе.

Друзья Ярослава подошли через полчаса, пока он их ждал Ярослав продумывал план действий, ведь ему исход Лукьяна очень и очень не нравился. Он буквально физически почувствовал опасность в связи с этим событием.

— Командир звал — пробасил Ратибор, заходя с Миролюбом к нему в кабинет.

Кабинет Ярослава был небольшой пристрой к зданию школы, и Ярослав в очередной раз сделал себе зарубку, что в связи с увеличением деятельности нужно ставить отдельный сруб и организовывать в нем штаб.

— Да мужики, проходите, наверное, догадываетесь по какому поводу я вас собрал — сказал Ярик указывая на скамью своим ближникам.

— По поводу Лукьяна? — спросил Миролюб.

— Да мне этот исход очень не нравится, дурное предчувствие.

— Ярослав а помнишь тогда зимой мы его со степняками видели, не к ним ли он путь держит — ударил кулаком об руку Ратибор

— Банда Гаяза насколько нам удалось выяснить насчитывает до тысячи воинов да еще пол сотни Лукьян приведет, мы же имеем в Изроге три сотни воинов и тиун должен прислать пол тысячи ополченцев на стажировку — рассуждал в слух Ярослав.

— Еще сотни две ополченцев можно будет с соседних селений набрать, я займусь этим — сказал Ратибор.

— Наша разведчики обнаружат их раньше чем они нас, можно будет засаду устроить, по числу нас будет столько же, сколько и их — вставил свои пять копеек Миролюб.

— Не забывай Миролюб что банда Гаяза это опытные воины, а у нас все желторотики — начал спорить с ним Ратибор.

После этого они несколько часов обсуждали план гипотетической обороны, после чего Ярослав дав им поручения отпустил их с надеждой в душе что, план не придется воплощать в жизнь или хотя бы по позже, чтобы окончательно окрепнуть ему нужно как минимум еще несколько лет.

С такими не простыми думами Ярослав отправился к Ивану.

За этот год их лаборатория началась превращается в небольшое химическое производство.

Здесь уже трудилось два десятка людей и постоянно коптил небо дым от производство дегтя, поташа, дистилляция спирта и прочее. Главное чем гордился Ярослав ему вместе с Иваном удалось выработать методику работы, все эксперименты и их результаты тщательно записывались. Но для полноценной работы не хватала стекла и ряда измерительных инструментов. Но к этому они постепенно двигались и буквально напротив Ярослав проводил эксперименты со стеклом, где всем заправлял Илья Федорович бывший гончар, а ныне начинающий стеклодув. Подобрать рецепт стекла в целом удалось без проблем, поскольку технология развита в текущее время в Византии и через Никона удалось выяснить что в состав стекла входит известь и зола, проведя ряд экспериментов, с рецептурой заменив золу на поташ, получили хорошее прозрачное стекло близкое к хрусталю, но вот работать с горячим стеклом никто не умел, да и Ярослав тоже, поэтому постигали эту науку вместе. Постепенно мастерская обрастала приспособами и инструментами, а даже отлили большую чугунную плиту, которую уже несколько месяцев упорно шлифовали камнями для придания ей идеально ровной поверхности, чтобы на ней в будущем делать листовое стекло. А пока пытались научится выдувать разную лабораторную утварь для химического производства, по заказу Ярослава. Побочным продуктом весьма прибыльном стали стеклянные украшения из брака.

Ярослава встретил Иван лично, его волосы брови и ресницы были сильно опалены.

— Что случилось? — обеспокоено спросил Ярик.

— А это? Не обращая внимания, это я проводил опыты с дегтем по его разделению на составляющие вот одна из фракции при поджоге и пыхнула — рассказал с легкой улыбкой Иван.

Ярославу резанула ухо его речь, но Ваня был просто самородком для него, за два года он впитал все знания какие мог, вспомнить Ярослав по химии и естественным наукам, и с какой-то маниакальностью проводил опыты все конспектировал и получал неописуемое счастье от получения новых веществ. В нем органически сплелись религиозные и научные знания возможно он представлял себя кем то вроде мага или колдуна, но при этом ему это совершенно не мешало выполнять, а иногда и перевыполнять поставленные задачи. Так, например Иван выделил парафин из дегтя и в целом придумал установку по разделению дегтя на составляющие, которая представляла собой большую глиняную реторту, которая крепилась на двух металлических столбах и постепенно опускалась к огню за счет высоты регулировалась температура, и тем самым деготь разделялся на фракции начиная от легких бензольных до тяжелых смол и парафина. Реторта была больших размеров и разборной, делилась на две части в нижней части заливался деготь, а в верхней части крепилась газоотводная трубка и охладитель, охладитель представлял собой керамический квадратный желоб через который проходит газоотводная трубка. К охладителю подвели еще два керамических желоба и по одному вода заливали в охладитель по другому она стекала обратно в резервуар. У Ярослава были мысли как это дело еще усовершенствовать, так же он хотел после закупки приличного количества меди в Рязани по экспериментировать в создании медного оборудования, ну а стеклянное уже по тихонечко начало поступать пока что в виде элементарных колб.

В целом исследования шли глобально в двух направлениях это щелочи и кислоты, и по процедурам это дистилляция, пиролиз, окисление и так далее. Стратегически Ярослав двигался к синтетическому аммиаку и азотной кислоте которая должна дать ему и бездымный порох и химические удобрения. Поскольку селитрянициы хоть начали работать и даже уже получили первую селитру но это были просто крохи, которые хватит ли на пилотные проекты по огнестрелу и агрохимии. Хотя Ярослав уже теоретически придумал, как организовать производство, но все упиралось в получении давления, чтобы сместить химическое равновесие. Как и во всем остальном резко перескочить хотя бы в семнадацитый век не получалось.

— Ярослав смотри, мой эксперимент по мылу удался, пропорции я высчитал поэтому можно организовать производство — сказал Иван показывая несколько кусков привычного хозяйственного мыла.

— Отлично как раз очень вовремя, скоро прибудет много людей надо и это мыло поможет нам с гигиеной — утвердительно к качнул Ярик головой.

— А это что указал на один зеленоватый кусок мыла с выдавленой елочкой на нем — удивился Ярослав взяв мыло, почувствовал запах хвои.

Ваня улыбнулся.

— Я пока не придумал этому веществу название, надеялся что ты мне поможешь — сказал Иван и притянул небольшую глиняную чашку с масленой жидкостью внутри.

Ярослав окунул палец в масло и принюхался, отчётливо пахло хвоей.

— Дай подумать, назовем ее эфирное масло — лукаво улыбнулся Ярослав в целом уже поняв что, изобрел его юный химик.

Иван согласился с названием и затем коротко рассказал как он придумал вместо пиролиза еще один химический процесс как перегонка с помощью пара.

Так они медленно шли по двору мимо складских помещений и производств не многочисленные работники химического производства приветствовали их. Ярослав слушал в пол уха Ивана, а сам задумался об организации еще одной службы, медицинской. Спирт они научились делать, мыло, бинты есть, нужно будет подумать об инструментах, такие как скальпель, хирургические иглы, возможно сделать зажимы и что-то для стоматологии. Можно с антибиотиками по экспериментировать вроде бы они из какой то плесени делались. Но главное нужно найти ответственного за направление и на ум ему пришел Житодуб.

Ярослав остановил одного из работников и велел ему позвать в штаб Житодуба. А в это время они подошли главной цели его прихода к Ивану. В отделении от основных производств располагался арсенал, который представлял из себя первое кирпичное здание обнесённое еще и высоким забором. Так же здесь был усиленный наряд охраны. Бойцы поздоровались с Яриком и он вошел в здание с Иваном.

Сегодня был очень важный день, поскольку все было готово к первым экспериментам по производству пороха.

Здесь стоял небольшой ручной жернов и различные ступки и чашки, весы и прочее.

Ярослав помнил что, порох состоит из угля селитры и серы. Все ингредиенты он получил, осталось только подобрать правильные пропорции. Чем они прозанимались с Иваном несколько часов. После того как нужная пропорция была вычислена, они с Иваном проработали технологическую часть, а именно смачивание компонентов приготовление блина а затем его дробление на гранулы правильной формы, отсеивание пыли и дальнейшую упаковку, для хранения же готового пороха уже был подготовлен погреб.

В целом все получилось, как и задумал Ярослав, единственным ограничением конечно было дефицит селитры и промышленном производстве не могло быть и речи. Но все таки несколько десятков килограмм он планировал получить. Весь полученный порох будет разделён на три части, первая часть на эксперименты с огнестрелом и артиллерией, вторая на взрывные работы на шахтах, и третья в запас на случай налета степняков.

Житодуб ждал Ярослава в штабе, это был высокий и жилистый молодой человек, сын знахаря деревни, он был хорошим стрелком и воином. Так благодаря своим лидерским качествам он быстро стал десятником.

Ярослав поздоровался за руку с ним и пригласил в свой кабинет, дальше у них был обстоятельный разговор по итогу которого, Житодуб согласился возглавить медицинскую службу. Житодуб был не глупым парнем, и в целом он сразу сообразил, что Ярослав предложил ему войти в его ближний круг, а так уже все знали, что вхождение туда сулило хорошие материальные выгоды и он без раздумий согласился.

— Вот эти дома перенесем, а на ихместе поставим медицинскую избу, по мимо основного здания нужно еще сделать небольшую лабораторию, в ней будем проводить различные эксперименты по производству лекарств — говорил Ярослав указывая на план их поселения.

Житодуб записывал, и все больше удивлялся вместо врачевания ему предстояла грандиозная работа по строительству, найму людей, обучении, организации санитарного контроля и даже определённые полицейские функции.

— Кстати не забудь к Драговиту зайти, передашь что я велел увеличить выпуска бумаги еще на пять сотен листов для твоей службы, и возьми себе разу сотню листов.

Так за делами большими и не очень пришла весна, а вместе с ней и самое главное дело крестьян посевная. В этом году Ярослав развернулся в геометрической прогрессии, во первых был заготовлен отборный посевной материал зерновых и овощных культур, во вторых посевной материал промышленных культур конопля, лен и другие. Были изготовлены десяток плугов, причем они с опытом предыдущего года сильно модернизированы. Отобраны лучшие кони и быки для работы. А так же задействованы все рекруты Борис Федоровича которых привел Тимофей в конце марта. Темпы посевной поражали своей скоростью местных, за пять дней были распаханы и засажены все северные поля от реки, еще за неделю сладили мост через реку и приступили к разделке южных полей. Здесь конечно шло по медленнее поскольку разделывали целину и заняло месяц тяжелых работ, при этом часть рекрутов обучалась строевой и воинской службе. Что для них было тяжелее сложно сказать, но почему то большинство работу в полях принимали как поощрение.

По итогу работ поля сильно ушли на юг порядка одного конного перехода, конечно это было не сплошная пашня а выборочная наиболее удачных мест. Но масштабы впечатляли всякого, такого размаха полей не было даже у князей.

Уже во время посевных работ параллельно начались работы по укреплению рубежей. Поля довольно узкой полосой вклинились на юг между двух рек справа шла Ока а слева Упа, до рек а соответственно и до поселений вятичей было прилично от одного до трех конных переходов. Основная угроза конечно же шла с юга от кочевников где не было естественных преград. С востока защита в виде не полноводной Упы тоже была слабоватой. В итоге было заложено с десяток опорных пунктов на границе и крупное укрепление в центре. Опорники представляли из себя небольшие кирпичные двух этажные башни, что на подобии башен Мартело, вход в башню располагался на втором этаже по выносной лестнице, крыша представляла собой кирпичную площадку с небольшим пропетом и зубцами на нем. В подвале находилась большая кирпичная цистерна состоящая из двух отсеков для воды, основной и перегонный сбор воды осуществлялся с помощью крыши и по каналу в стене сливался вниз. Когда перегонный наполнялся во время дождей основной опорожнялся, так поддерживалось качество воды. Так же в подвале хранился провиант, первый этаж как использовался как склад, второй как жилое помещение, крыша место обороны и для подачи сигналов. Все башни располагались стратегических высотах и дымовой сигнал был веден очень далеко. Вокруг башни бы обустраивалась древесно-земляные укрепления, таким образом и под таким углом чтобы враг не мог их использовать против защитников.

Вдоль башен устроили классическую засечную черту, вдоль засеки осуществлялся конное патрулирование.

Башня могла вместить в себя порядка тридцати человек, но первых этапах там служили лишь десяток.

В начале июня построили две башни на самой южной стороне и две бригады каменщиков пошли в разные стороны.

Во второй линии обороны был небольшой замок, его построили лишь к концу года, но лагерь там образовался еще весной. Там находились силы быстрого реагирования и так же он являлся логистическим узлом, в том числе и для сбора урожая. Стратегия была простой если, засека была устроена так, что так или иначе все пути из степи вели на опорные пункты, они и принимали первый бой в случаи серьезного набега к ним на помощь выдвигалась резерв из второй линии а во второй линии концентрировался основная армия из Изрога.

К концу лета часть оборонительной линии была готова и бойцы уже несколько раз приняли бой с небольшими отрядами степняков. Конечно это были не воины а скорее пастухи ведь свой засечной чертой, Ярослав нарушил естественный порядок вещей и миграции на южной территории.

В конце августа делая объезд своих южных владений со своими ближниками, которые уже на данном этапе представляли собой неплохую дружину в два десятка, экипированную по последнему писку местной моды во все стальное.

— Эх Ратибор, очень медленно стройка движется — сетовал Ярослав.

— И самое главное все упирается в логистику в этой степи, ну не могут эти чертовы телеги перевезти нужное количество груза.

— Ну темп не плохой зря ты так Ярик, плюс зимой с подвозом стройматериалов, ускоримся — ответил Ратибор.

— К Дону через года три дойдем а там вдоль реки авось все быстрее пойдет.

— Не забывай Ратибор нам еще и на восток к Рязани надо двигается — вклинился Мстислав.

— Друзья нам кровь из носу нужны дороги и конки, а со временем и железные дороги — стукнул кулаком об ладонь Ярослав.

— Ярослав твои телеги с новыми колесами и так возят раз в пять больше груза, чем на волокушах, сколько же можно по конке перевезти? — спросил Ратибор.

— Дай подумать, наверное еще раза в два больше чем сейчас, но за более меньшее время, быстрее то бишь, а если рельсы чугунные начать делать… — Ярик мечтательно улыбнулся.

Кавалькада всадников поднялась на холм, где на самой вершине располагалась сторожевая башня. К ним на встречу выбежал Сенька, который за три года дорос до десятника и сейчас командовал отделением башни. Сделав три строевых и потянув руку к голове Сенька гаркнул.

— Товарищ командир.

Ярослав остановил его взмахом руки и спрыгнул с коня.

— Сень давай без чинов, рассказывай как у тебя обстановка- протянул руку Ярослав.

— Обстановка нормальная, отразили два наскока кочевников за две недели, первый раз три человека второй раз пятерка была — говорил Сенька ведя Ярослава в сторону котелка на костре от которого ароматно пахло кашей с мясом.

— Отобедаете с нами? — спросил Сенька.

Ярик утвердительно мотнул головой.

— Ратибор вы пока тоже располагаетесь, людей покорми и после обеда обратно двинемся.

— Значит говоришь половцы оборону щупают? — спросил Ярослав присаживаясь за под навес за длинный стол.

— Первые сразу убежали, а вот вторые пытались подойти обстрелять нас, но мои парни с крыши башни одного сразу ранили не дали им даже на расстояние выстрела с лука подъехать, все же мы вон с какой высоты то бьем — указал Сенька на вершину башни.

— Я потом послал дозор по их следу, они на юг пошли, подранок умер по дороге, ушли далеко следы оборвались за три перехода на юге — закончил доклад молодой десятник.

— Это хорошо, сейчас отобедаем и давай с тобой вдоль засеки проедемся, а патруль где сейчас? — спросил Ярослав.

— Должны вернутся от седьмой башни сегодня к вечеру — сказал Сенька глянув быстро на солнце.

Быстро перекусив Ярослав с Сенькой уехали осматривать засеку в строну девятой башни. К осени первая линия была частично готова особенно центр, а вот к краю обороны только закончили башни и засека была еще совсем жиденькой.

Глава 12

Уборочную закончили в середине сентября. Урожай получился очень богатым, были заполнены все построенные хранилища, и это несмотря на то, что год был не очень благоприятным по погодным условиям. Но за счёт простых орудий и масштаба посевных площадей удалось добиться впечатляющего результата. Был у этого, конечно, и минус — теперь уровень богатства не удастся скрыть от князя.

И вот в такое радостное для людей Изрога время стали приходить тревожные новости с южной границы. Первыми появились беженцы-вятичи с поселений вдоль южных рек. А вскоре и конные разъезды начали сталкиваться с разведкой степняков. Стало очевидно, что огромный отряд кочевников целенаправленно движется в сторону Изрога.

В штабе был созван большой военный совет, как назвал его Ярослав. Когда все собрались, он начал:

— Друзья, я, как староста Изрога и ваш руководитель, вынужден сообщить вам о надвигающейся на нас беде, — начал Ярик свою речь. — К нашему селению движется большой отряд кочевников — это банда Гаяза и примкнувшие к нему разбойники, а также там замечены и предатели из нашего поселка во главе с Лукьяном. Но мы с вами время даром не теряли и хорошо подготовились к защите наших домов и жизней наших близких. Все мы станем стеной и разобьём супостата!

— Враг будет разбит, победа будет за нами! — закончил Ярослав с твёрдой уверенностью в голосе и сел. — Ратибор, доведи до всех наш разработанный план обороны, — обратился он к молодому воину.

Затем в течение нескольких часов шёл разбор плана предстоящих сражений. План подразумевал несколько стычек в заранее выбранных местах с постепенным отходом вглубь своей территории, а также несколько запасных планов на случай, если основной пойдёт не по сценарию.

Ещё до конца дня с отдельными командирами отрабатывались детали их манёвров.

На следующее утро Изрог и вся ближайшая округа пришли в бурное движение. Туда-сюда сновали вестовые, а к обеду основной отряд двинулся в сторону южных рубежей. Отряд шёл медленно, и в течение ещё трёх дней в него вливались всё новые и новые люди из ополчения, а также добровольцы из ближайших поселений. Общая численность отряда составила около двух тысяч, хотя большинство из них всё же были ненадёжным ополчением и в целом представляли собой неуправляемую толпу, несмотря на летние месяцы обучения. Понимая это, Ярослав придумал следующую хитрость: часть ополченцев, но не более двадцати процентов, распределили по его обученным отрядам, а из остальных, по сути, сделал несколько отрядов застрельщиков, в чью задачу не входило удержание позиций.

Основу войска на текущий момент составляли четыре роты, разделённые на два батальона, имевшие неплохую броню, хоть и выглядевшую неказисто и даже смешной в какой-то мере. Но у неё был большой плюс: она была у всей тысячи. Броня состояла из шлема в виде обычной каски — для боя это было не лучшим решением, но более сложные формы делать в большом количестве пока не удавалось. Тело защищала гибридная кираса, основу которой составляла стёганая куртка, обшитая как большими, так и малыми металлическими пластинами. Также имелись защитные щитки на руки и ноги и средний щит. Из оружия были длинные алебарды, пики, короткие копья и мечи.

На флангах располагались арбалетчики, экипированные гораздо легче: часть в стёганках, часть в кольчугах. С кольчугами пока не удавалось наладить производство — несмотря на то что проволоку и сами кольца делали в достатке, само плетение оставалось сугубо ручным и кропотливым трудом. Вооружены они были мощными блочными арбалетами, щитом и мечом. Во время стрельбы щит вешался за спину.

Построение батальона было классическим: в центре стояла усиленная рота пикинёров, а по флангам вместо мушкетёров — арбалетчики, которые действовали по отделениям, рассредоточенно и свободно. Арбалетчики под защитой пикинёров от атак вражеской кавалерии вели постоянный обстрел противника.

Кавалерии у Ярослава было мало: сотня его тяжеловооружённых бойцов и две сотни лёгкой кавалерии, аналогичной той, что была у степняков.

Также у вятичей было секретное оружие — по одной картечнице на батальон, которая представляла собой небольшую пушку большого калибра. Устанавливалось это орудие на облегчённый подвижный лафет; вес его был не запредельный, и трём-четырём бойцам можно было спокойно переносить его. Лафет был разработан на будущее — под более крупные калибры, а также для обучения прицельной стрельбе. По своему устройству пушка сразу перешагнула несколько этапов эволюции и имела продольно-скользящий затвор и унитарный медный патрон. Патрон пока был без капсюля, а имел пороховой шнур, который укладывался вдоль затвора. Поджигалось всё это дело недавно изобретёнными спиртовыми зажигалками. Боеприпасов, конечно, было очень мало.

Спустя ещё три дня они достигли места назначения. Отряд выдвинулся немного южнее третьей башни и расположил лагерь на холме; по левую руку протекала небольшая речушка, а по правую тянулись крутые овраги вперемешку с лесистой местностью.

Отряд противника в это время рассыпался по степи и грабил поселения вятичей небольшими бандами.

После того как лагерь был разбит, Ярослав собрал своих людей.

— Ратибор, твоя задача — чтобы люди были в полной боевой готовности. Неизвестно, сколько нам предстоит тут пробыть, — начал Ярик инструктаж.

— Ваня, за тобой артиллерия. Убедись, что патроны находятся в сухости. Ты был на испытаниях и должен понимать: если сражение пойдёт не по плану, эти две пушки — наш единственный шанс устоять, — продолжал он.

Иван коротко кивнул в знак согласия.

— Мстислав, твоя зона ответственности — левый фланг. Возьмёшь три десятка лёгкой конницы и ополченцев — сотни три. Твоя задача — не допустить обхода нас через реку, а если не получится, то заранее предупредить.

— Богдан, твой правый фланг — аналогично. Рассчитываю на вас, — сказал Ярик, отрывая взгляд от схемы поля боя.

Юные бойцы, а если говорить точнее — офицеры, вытянулись по стойке «смирно» и синхронно ответили:

— Не подведём, командир!

— Житодуб, по медицине: перевязочный пункт ставь возле того лесочка, что мы приметили, а госпиталь разворачивай возле башни. Санитарам поставь задачу и сам выдвигайся к башне, — указал он на начальника медицинской службы.

— Миролюб, тебе досталась самая ответственная задача. Тебе с твоей лёгкой конницей придётся выступить в роли приманки и заманить противника на наши порядки. Действуй, как мы с тобой отрабатывали, и никакого геройства. Качество твоей работы я буду оценивать по количеству раненых и убитых наших и по тому, сколько вражеских отрядов вы выведете на основной отряд, — похлопал по плечу и закончил речь Ярослав.

— Вопросы есть? — спросил юный командир.

Ребята, видимо от волнения или возбуждения, забросали Ярослава вопросами, но он терпеливо ещё раз с каждым всё проговорил.

— Ратибор, распорядись, чтобы смотровую вышку начали ставить. С Богом, друзья, в добрый путь.

Последующая неделя выдалась очень нервной. Миролюб начал действовать, и его конница выводила на арбалетчиков всё новые и новые отряды. Прошли первые стычки, появились первые раненые и даже несколько убитых — тут не повезло ополченцам, поскольку у них не было нормальной брони. Но потери степняков были всё больше, и им постоянно приходилось отступать.

Тут всплыл первый просчёт Ярослава: у него напрочь отсутствовала трофейная команда, и после первых боёв вся дисциплина рухнула, а порядки расстроились, когда сначала ополченцы, а затем и его тренированные бойцы бросились ловить лошадей степняков и обирать трупы. Ярославу лишь спустя час удалось остановить эту вакханалию — пришлось задействовать даже тяжёлую конницу как наиболее дисциплинированных солдат. После этого случая досталось всем, особенно ополченцам, и теперь они боялись Ярослава, наверное, больше, чем степняков.

Затем испортилась погода, пошли дожди, и вот в этот момент Ярослав понял на практике, почему в прошлом было так много санитарных потерь. Поддерживать гигиену ещё более-менее удавалось — благо, обед давали только после проверки мытья рук, — но вот как бороться с сыростью и холодом, было непросто.

Тут вятичей выручило то, что, когда Житодуб создавал медицинскую службу, они с Ярославом продумали алгоритм действий на случай вспышек эпидемий. Отделались организацией карантина и несколькими десятками больных.

Следующей напастью стало дезертирство ополченцев, поскольку в их мировоззрении отсутствовал принцип стойко переносить все тяготы воинской службы. В этот раз Ярослав дал возможность Ратибору отыграться на славу, поскольку тот предыдущий инцидент с нарушением дисциплины воспринимал как свой личный промах. Два десятка дезертиров поймали и публично выпороли, а затем поставили на самые грязные работы до конца похода. Ратибор предупредил всех, что поблажек больше не будет, и где его разъезды поймают дезертиров, там те и останутся.

Все эти перипетии так или иначе начали пополнять воинские уставы новыми правилами.

Но вот погода прояснилась: в начале октября наступило бабье лето. И это было сигналом, что в ближайшее время степняки нападут, иначе им придётся отступать и уходить южнее — в чистом поле они не смогли бы перезимовать.

И вот разведка принесла сведения, что орда собралась и двинулась в сторону расположения Ярослава. Приманка сработала.

На следующий день должно было состояться первое крупное сражение. Утром боевые порядки были развёрнуты, и Ярослав выехал на коне с медным рупором в руках и, надрывая голосовые связки, начал свою ободряющую речь.

— Воины! Вот и наступил судьбоносный час. Всё то, к чему мы готовились все эти годы, сегодня случится. Сегодняшний день войдёт в историю, сегодня у вас есть шанс прославить своё имя!

Братья, будьте отважны, помогайте своему товарищу, как брату родному, и слушайте приказы командира, как заветы отца своего.

Наши предки смотрят с небес на нас сегодня, и лучшие из нас будут пировать с ними уже сей ночью, и мы никогда не забудем их имён!

Враг хитер и коварен, и сегодня небо закроют тучи стрел, но мы не дрогнем и будем стоять, ибо для нас эта сталь — что капли дождя.

Враг боится нас, и мы оправдаем его опасения — мы будем бить точно и насмерть!

Враг отчается и хлынет на нас всей толпой, и мы разобьём их, и они отпрянут!

Дома нас ждут наши родные и близкие и ждут нас с победой, и мы оправдаем их надежды!

Враг будет разбит! Победа будет за нами! — прокричал Ярослав.

А в ответ ему ряды хором ответили:

— Командир, не подведём!

— Ратибор, командуй, выходим на позиции, — уже спокойно сказал Ярослав, хотя его сердце бешено колотилось в этот момент, а адреналин буквально выплёскивался через край.

Ярослав знал, что ни при каких обстоятельствах нельзя показывать своего душевного волнения. Люди верят в него. А верит ли он в себя, в свои знания и решения? Сегодня он это узнает наверняка. Сомнения прочь!

Ярик двинул коня и направился к смотровой вышке. Это, конечно, сильно выбивалось из привычного хода боевых действий, но все вокруг уже привыкли, что он ничего не делает как принято, и всё, что бы он ни делал, приводило его к успеху.

Через час показалась отходящая конница Миролюба. Она прошла сквозь порядки между двумя батальонами. Затем пехота двинулась слегка вперёд, на середину холма. В это время на горизонте начало расти облако пыли, и спустя ещё час показался вражеский отряд.

Это было грандиозное зрелище: две тысячи конных воинов занимали раза в четыре больше пространства, чем воины Ярика. Отряд остановился на приличном расстоянии.

— Почему они медлят? — спросил Ратибор.

— Ждут чего-то. Может, послали разведчиков, проверяют, можно ли нас обойти, — предположил Ярослав.

— Может, посыльного послать, предупредить наших? — вновь задал вопрос Ратибор.

— Не стоит, они и так знают свою задачу. Лучше сходи к Миролюбу и убедись, чтобы в случае необходимости они были готовы выступать.

Офицер козырнул и убежал.

А Ярослав полез на сигнальную вышку, чтобы ещё раз осмотреть поле боя.

И когда пыль слегка снесло ветром, он увидел причину промедления кочевников: это была подтягивающаяся пехота противника, скорее всего, вятичи из ограбленных селений.

«Видимо, план Гаяза заключается в том, чтобы пустить впереди этих бедолаг, тем самым спутать наши ряды, и уже затем засыпать стрелами и смести конной массой», — размышлял про себя Ярик. «А он умен».

В этот момент вернулся Ратибор.

— Ратибор, бери полсотни из резерва и выдвигайся вперёд. Сейчас подойдёт пехота противника — это наши южные соседи, попавшие в рабство к кочевникам. Возьми рупоры и постарайся направить их в овраг, предложи им избежать боя, — отдал команду Ярослав.

— Есть!

— Первый, второй взвод, по коням! Выдвигаемся за мной! — скомандовал Ратибор, разворачивая коня.

— Посыльный! Приказ арбалетчикам: выдвинуться вперёд, бить по кочевникам и по тем, кто останется, после того как Ратибор направит людей, — отдал приказ Ярик.

Большая масса людей неумолимо приближалась, и вот они зашли в зону поражения арбалетчиков. Под удивлённые возгласы бедолаги поняли, что стрелы летят мимо них, в ненавистных надсмотрщиков. И в этот момент отряд всадников, стремительно приближавшийся, осадил коней.

— Все, кто не хочет проливать кровь своих братьев, уходите в овраг! Мы не тронем вас! Все, кто останутся, — не взыщите, здесь все и решим! — кричал в рупор Ратибор.

— Быстрее, быстрее! — кричали всадники.

Они уже видели, что кочевники, поняв, что пехоту перехватили, рассвирепели и решили броситься в атаку, чтобы всех наказать.

Проезжая мимо мёртвых всадников-кочевников, Ратибор к своему удивлению узнал одного. С остекленевшим взглядом, уставленным в небо, лежал Лукьян, бывший староста Изрога. Лицо его потемнело, а из шеи торчало оперение стрелы.

Ратибор сплюнул в сторону предателя.

— Собаке, собачья смерть! — произнёс он и пришпорил коня.

Толпа рабов сначала сменила направление в сторону оврага и ускорила движение. Зашелестели стрелы в воздухе, и со всех сторон начали раздаваться предсмертные крики смертельно раненых людей.

Крики раненых резанули душу Ярослава, и он на мгновение оцепенел.

— Сигнальщик, командуй: стрелки, вперёд! — отдал приказ он, сбрасывая оцепенение.

В небо взмыли несколько флагов: полукруг и треугольник.

Со стороны войск в ответ тоже подняли небольшие флаги, означающие принятие приказа.

Ярослав дождался ответных сигналов и махнул рукой. Раздался звук горнов, перекрывающий гвалт людей и ржание коней.

Ополченцы с луками и арбалетами двинулись вперёд. Завязалась перестрелка. Через полчаса, когда поток раненых значительно усилился, Ярослав скомандовал отход ополченцам.

— Сигнальщик, командуй: пикинёры, сомкнуть проходы! Арбалетчики, огонь залпами, по взводно!

В небо взмыли уже другие флаги — в виде квадратов, треугольников и кругов.

Взмах руки — звук горна — сотни людей пришли в движение. Пикинёры из каре перестроились в шеренгу, в первых рядах подняли щиты, задние ряды ощетинились длинными пиками. Арбалетчики оттянулись назад и начали бить залпами.

Перестроение пехоты произошло весьма вовремя: когда ополченцы начали отступать, кочевники приняли это отступление за бегство и ринулись за ними, обнажив мечи и доставая арканы. Проход был узкий, и толпа напирала; в такой сутолоке задние ряды не увидели коварного манёвра, и хотя передние ряды пытались остановиться, под давлением задних их выдавило прямо на лес пик.

Одномоментно раздался треск ломающихся копий, ржание коней, отчаянные крики десятков людей — и всё это слилось в единую какофонию смерти.

В какой-то момент битва даже затихла, раздавались только стоны раненых людей и лошадей — настолько эта бойня была ошеломительной для обоих лагерей.

Такое развитие событий шокировало степняков, и они начали срочно поворачивать коней, отступая.

Гулко бухнули залпы арбалетчиков, и прозвучала страшная команда командиров:

— Добить! — не сговариваясь, почти синхронно отдали приказ два командира.

По этой команде первый и второй взводы убрали арбалеты за спину, достали мечи и выдвинулись вперёд, чтобы прикончить раненых. После того как солдаты вернулись на место, воцарилась мёртвая тишина — в прямом и переносном смысле.

Затем кто-то из солдат изумлённо произнёс:

— Мы… победили?

И тут, как гром среди ясного неба, грянуло многоголосое:

— Урааааа! Ураааа! Ураааа!

Глава 13

После того памятного боя бойцам пришлось отразить еще два наката в тот день, но в ближний бой кочевники уже осмотрительно не вступали, и, несмотря на то, что в количественном отношении их было гораздо больше, обстрел с их стороны не приносил должного результата, поскольку уровень бронирования войск вятичей был довольно высок.

А вот залпы арбалетчиков каждый раз снимали свою кровавую жатву, болты били точно и каждый раз доставали либо всадника, либо коня.

Пока шла перестрелка, удалось вывести бывших рабов из оврага, в живых осталось семь сотен, но среди них было много раненых. И Ярослав принял решение отправить их в тыл, к башне.

К вечеру пришло срочное донесение, что на левом фланге замечен крупный отряд противника, который, по-видимому, ищет брод для переправы.

— Миролюб, выступай на левый фланг, нанеси им на переправе максимальный урон и отходите. Мстилаву передай приказ на отвод людей, и завтра с утра тоже уходите к башне, — отдал приказ легкой коннице командир.

— Ратибор, переходим ко второй фазе нашего плана. Сегодня ночью надо произвести отход; артиллерию, обоз и раненых начинай отводить уже сейчас, — сказал Ярослав.

— Есть!

Сворачивание лагеря прошло оперативно, и они смогли засветло выдвинуться на запасные позиции.

Основной отряд отходил уже ночью, в кромешной тьме, благо дорогу обоз уже накатал хорошую, и держать направление не составляло труда.

Миролюб на броде с утра встретил крупный отряд кочевников. Речушка в этом месте была небольшой, но с крутого берега лучникам удалось хорошенько проредить ряды противника, затем они отступили напрямую к третьей башне.

А кочевники двинулись в сторону холма, и каково же было их удивление, когда они увидели на холме своих соплеменников. Сначала они обрадовались, думали, что Гаяз все-таки смог сломить этих упрямых вятичей. Но ближе к обеду они поняли, что их противник отступил.

Вперёд отправилась разведка и вскоре сообщила, что вятичи встали в оборону возле одной из трех башен.

А в это время возле третьей башни царило радостное возбуждение. Бойцы Ярослава после ночного перехода трупами падали от усталости прямо там, где стояли, и Ярослав дал им отдохнуть. Ближе к обеду все начали просыпаться и стихийно образовывать небольшие группы, где еще и еще раз обсуждали свой по-настоящему первый бой и первую значимую победу.

Ратибор дергался, его такая разнузданность нервировала.

— Успокойся, Рад, пусть люди посмакуют победу. Впереди у нас еще много работы, они заслужили. Первую часть плана мы сыграли как по нотам, — сказал улыбающийся Ярослав.

— А что это такое — нота? — спросил Ратибор.

— Потом расскажу, начштаба, — махнул рукой Ярик и от души рассмеялся, глядя на недоуменное лицо друга.

Настроение его было приподнято. Житодуб доложил с утра расклад по раненым и убитым после первого боя: потери составили пятьдесят три человека убитыми в основном ополченцы и сто сорок четыре раненых, из которых лишь три десятка тяжелые.

После доклада медицинская служба с тяжелыми ранеными была отправлена к опорной крепости.

Потери противника были в разы больше, и это радовало, хотя численный перевес все равно оставался за ним.

К вечеру, когда страсти успокоились, отряд начал занимать боевые позиции. Оборона строилась следующим образом: в центре была третья башня, гарнизон которой значительно усилили, два батальона выдвинуты чуть вперед и перекрывали подходы к башне слева и справа. Ополченцы были распределены вдоль засечной черты, к этому времени, помимо засеки, здесь были оборудованы для защиты от обстрелов из досок ростовые щиты.

На следующий день кочевники нагнали их и сходу попытались наскочить на батальоны. Но мандража первого боя у солдат Ярослава не было, и они спокойно расстреливали кочевников из укрытий.

Ярослав на крыше башни тоже подстрелил несколько человек из арбалета.

А в это время резерв тяжелой конницы во главе с Ратибором пересек засечную черту возле пятой башни и устремился в сторону обоза противника. Они налетели на обоз как страшный ураган, убивая возниц и поджигая телеги, юрты, разрушая всё, до чего могли дотянуться. Спустя полчаса обоз был разорен, и к небу устремился громадный столб дыма. А всадники с такой же быстротой отступили.

Дым из лагеря заставил кочевников в тот день отойти.

Затем в течение недели шла смертельная игра в кошки-мышки: отряд Ратибора, усиленный легкой конницей, не давал Гаязу двинуться с места. Если кочевники не били в лоб оборонительные порядки, а пытались обойти с флангов, незамедлительно выдвигался сводный летучий отряд и бил или по обозу, или в тыл, или во фланг кочевникам.

В конце концов, своими действиями они сильно разозлили Гаяза. Половцы перегруппировались и решили бить в лоб, причем половина войска спешилась и под прикрытием щитов пошла на штурм в пеших порядках.

Предстояло второе крупное сражение. Битва началась утром. Люди Гаяза двинулись на порядки вятичей без хитростей, всей массой, прямо в лоб. Люди Ярослава ощетинились копьями, стрелки приготовили оружие и ожидали команды.

Ярослав невозмутимо наблюдал за полем боя с высоты третьей башни. Как военачальник он сильно вырос после первой битвы; теперь на практике опробован механизм управления. И этот механизм — его ученики, которых Ярик обучал уже третий год, — не подвели его, и теперь его уверенность ничто не могло поколебать.

— Сигнальщик, стрелки — огонь залпами! — скомандовал Ярослав и, дождавшись обратного сигнала, махнул рукой.

Засвистели болты и стрелы, вятичи открыли огонь по наступающим. В ответ конные кочевники рассыпались вдоль засеки и начали стрелять в ответ.

— Что скажешь, Ратибор, одолеем Гаяза? — спросил Ярик друга.

— Несомненно.

— Ты командуй, а я пойду к бойцам, спущусь, — хлопнул по плечу Ратибора Ярослав.

— Но я не умею, — запнулся Ратибор.

— Учись. А вдруг меня убьет стрелой, что тогда делать будете? — усмехнулся Ярослав.

Ярослав быстро спустился по лестнице и быстрым шагом направился в сторону первого батальона, подбодрил комбата.

— Бранислав, здрав будь. Как бойцы? — спросил он парня, бывшего охотником, но уже дослужившегося до звания командира батальона.

— Бойцы, сам директор нас посетил! Поприветствуем его! — гаркнул комбат в ответ.

— Ярый! Ярый! Ярый! — начали скандировать солдаты.

— Как видишь, ребята воодушевлены, — сказал комбат Ярославу с легкой усмешкой, хотя в ней чувствовалась определенная нервозность.

— Держитесь. Сегодня будет ой как непросто выстоять, но твои ребята выстоят, я знаю, — сказал с уверенностью в голосе Ярик и похлопал его по плечу.

Ярослав пошел ко второму батальону, а противник неумолимо приближался. Еще мгновение — и две людские массы сойдутся в смертельном контакте. Ярослав шел быстрой и уверенной походкой, а в это мгновение стрелы, словно испугавшись его воли, втыкались в землю возле него.

— Смотри, Ярый здесь! — пронеслось по рядам солдат.

— А ну, не отвлекаться! — гаркнул Чтибор, командир второго батальона.

— Ишь, дармоеды, директора не видели! Да он с вами вчера из общего котелка ел! А ну, не зевай, половец совсем близко! — проговорил он зычным голосом.

В этот момент кочевники подошли совсем близко, и один отряд кинулся в сторону батальона.

Раздались крики, гортанные возгласы кочевников, матерная брань вятичей, звон оружия и стоны первых раненых.

— Ребята, а ну, не боись! Слушай мою команду! Пикинеры, а ну сь колом! А ну, коли! — стал браво приказывать Чтибор.

По его команде пикинеры делали под шаг и делали выпад копьем, и за минуту кочевников смяли.

— Шаг назад! — продолжал Чтибор.

Бойцы по команде вернулись на исходную позицию, а перед ними распластались три десятка дерзких кочевников, вряд ли кто-то из них выживет.

— Вижу, у вас тут все хорошо устроено, — сказал Ярослав, пожимая руку Чтибору.

— Командир, обижаешь! — ухмыльнулся комбат.

— Надо выстоять сегодня, удержать позиции.

— Мы не отступим! — уже серьезно ответил Чтибор.

Он еще немного поговорил с командиром и пообщался с простыми солдатами.

Когда он говорил с одним из бойцов, левую щеку резануло болью. Он потрогал ее рукой и увидел кровь.

Глядя в круглые глаза солдата, произнес:

— Збышек, да не бойся ты так, до свадьбы заживет, — и улыбнулся.

В этот момент сигнальщики стали подавать команды: первому батальону приказывалось выдвинуть правый фланг вперед. «Обойти пытаются, — понял Ярик. — Вот Гаяз, собака, не дурак совсем». Он все больше проникался уважением к предводителю половцев.

Когда Ярослав поднялся на башню, две людские массы сшиблись в смертельном бою.

Батальоны держались, и волна отхлынула, отступила. Затем всадники за их спинами вновь погнали пеших на лес копий, словно почуяли слабину.

Батальоны держались, противник вновь отпрянул.

И в третий раз повторился накат.

— Ну, Гаяз, собака, сейчас ты у меня выкусишь! — Ярослав, почему-то начал гневаться и материться, чем даже удивил Ратибора, который не замечал такого за своим командиром ранее.

— Сигнальщик, приказ: артиллерия — огонь! — вскрикнул Ярослав.

Вверх взметнулся характерный флаг в виде двух кругов-колес лафета и посередине пушки, хотя со стороны он мог напоминать некий орган. Но через мгновение это уже мало кого стало волновать.

— Ваня, огонь! — махнул он рукой.

Бабах! Бабах!

Раздались нестройные выстрелы, словно гром среди ясного неба.

Спустя тридцать ударов сердца — вновь.

Бабах! Бабах!

Ветерок снес облако порохового дыма, а перед глазами дерущихся открылась страшная картина. Четыре выстрела скосили десятки кочевников, словно корова языком слизала. Люди опешили, такого чудовищного урона никто не мог представить даже в страшном сне.

— Сигнальщик, приказ: артиллерия — огонь! — вскрикнул Ярослав.

Мгновение — протрубил горн.

Бабах! Бабах!

И кочевники дрогнули, и дух их был сломлен. И, несмотря на то что они практически проломили ряды вятичей, им все равно пришлось отступить.

А солдаты Ярослава взревели:

— Ярый! Ярый! Ярый!

Ярослав горько ухмыльнулся, картина десятков трупов на поле боя — как его людей, так и противника — его абсолютно не радовала.

— Ратибор, переходим к третьей фазе. Командуй отход к «опорнику». Уходим в ночь, — приказал он.

Ночью, уже по отработанной тактике, войска ушли к опорной крепости.

Несмотря на разрушительный разгром, Гаязу удалось восстановить контроль над ордой, хотя войско уполовинилось к изначальной численности. Утром следующего дня разведка донесла, что войско вятичей бежало, и, судя по следам, уходил отряд численностью всего в несколько сотен, остальные разбежались кто куда. Гаяз нутром чувствовал, что его войску не хватило буквально каких-то крох, чтобы додавить и сломить этих проклятых вятичей, а потом бы они отыгрались за всех его погибших соплеменников. Такой шанс упускать нельзя.

Гаяз отдал приказ, и, несмотря на страх перед волшбой вятичей страх перед Гаязом был больше, орда вновь пустилась в погоню.

К обеду они обнаружили войско противника. Вятичи стояли как ни в чем не бывало возле крупной башни или, правильнее сказать, небольшой крепости, вокруг которой было множество укреплений.

Когда вперед выдвинулись эти странные повозки с металлической трубкой, а в небо взметнулся вновь знакомый флаг, тут Гаяз все понял. Они попали в ловушку.

Бабах! Бабах!

Несмотря на то что расстояние до вятичей было далеко где-то три полета стрелы, порядка трех десятков всадников скосило.

И тут началась паника. Кочевники бросились врассыпную, а со стороны из-за крепости за ними выдвинулся большой отряд конницы.

К вечеру, настегивая коней, они достигли рубежа засеки, но и тут их ждал неприятный сюрприз, проходы сквозь башни были перекрыты отрядами вятичей. По всей видимости, крупный отряд спрятался в башне. Кто-то из кочевников бросился на прорыв, но, дойдя до сотни метров до вятичей, кони падали, словно подкошенные.

Ярослав верхом на коне догонял во главе своего конного отряда беглецов. Третий этап подходил к завершению. Остался последний штрих.

— Мне нужен Гаяз! Пусть выйдет, поговорим! — кричал в рупор Ярослав.

Ярослав отметил про себя, что ловушка захлопнулась, как он и рассчитывал. План его был прост, но рискован одновременно: при отходе к «опорнику» он оставил значительные силы в трех башнях; в них набилось по сотне в каждую. Сделать с башней кочевники ничего не могли, и, как рассчитывал Ярослав, они пустились в погоню. После же того как орда прошла мимо, солдаты начали массированно минировать местность «чесноком». «Чеснок» — небольшой четырехконечный металлический шип, если его бросить на землю, то один шип всегда будет направлен вверх, а остальные составят опору. Ящики с «чесноком» были уже давно заложены в башни и ждали своего часа. И вот он пришел. Это средство обороны отлично зарекомендовало себя против кавалерии.

— Чего ты хочешь, урусс? — вперед выехал всадник в богатом облачении, в ламелярном бронзовом доспехе.

— Если ты не гордец, то я хочу дать тебе возможность сохранить жизни твоих солдат, — громко, чтобы слышали его солдаты, сказал Ярослав. — Вы проиграли, и ты понял это. Ты не дурак, Гаяз, но твои воины храбро сражались, и это достойно уважения, — уже спокойно, глядя в глаза, продолжил он. — И у меня найдется для таких воинов работа и достойная оплата. Мне нужен союзник в степи, и им можешь стать ты, Гаяз, — закончил Ярослав.

Глава 14

Душа Гаяза металась в смятении. Каждое его слово о детях, о родных кочевьях — звучало фальшиво и низко в собственных ушах. Как он ненавидел себя в этот миг, предающего не только воинскую честь, но и саму душу степи! Возле второй группы старый вождь, вынимая саблю, с силой плюнул под ноги коню Гаяза. В этом молчаливом презрении воплотились все его муки. Душа бывшего степного волка ушла в пятки, и ничто уже не могло ее поднять.

У третьей группы вспыхнул бунт. Молодые воины во главе с Кереем вскинулись как один, схватившись за оружие, когда Гаяз произнес роковые слова.

— Ты ведёшь нас на убой, как овец, — сквозь зубы выдохнул Керей. Молодой предводитель небольшого племени стоял, ощетинившись, а за ним, два десятка горящих глаз.

— А мы не овцы. Мы степные волки. Понимаешь?

— Сложи оружие, Керей. У тебя нет шансов, — глухо ответил Гаяз, не отрывая взгляда от земли перед холкой своего коня.

В этот миг Ратибор, командир вятичей, спокойно поднял руку вверх.

Из-за шеренги пехотинцев выдвинулись арбалетчики. Сухо, без единого крика, защелкали механизмы. Это был звук неотвратимой смерти.

— Мы не сдадимся этим псам! — крикнул Керей, и пятеро самых отчаянных выхватили сабли, сделав шаг вперед. Это был не бросок, а жест. Жест отчаяния.

— Ну и дурак, — беззлобно, почти с сожалением произнес Ратибор и махнул рукой.

Воздух густо загудел. Тяжелые болты со стуком вонзились в тела. У Керея сабля выпала из руки, в груди торчало три темных оперенных стержня, еще один из шеи. Алая кровь быстро заливала потрепанный кожаный доспех, становясь темно-бурой. Он сделал шаг, другой, силы утекали вместе с жизнью. Упал на колени, захрипел, изо рта вырвалась кровавая пена.

— Гаааяз… кхм… ты пред… — голос захлебнулся. Он завалился на бок. Глаза, еще секунду назад полыхавшие ненавистью, быстро остекленели, уставившись в низкое осеннее небо.

Остальные воины бросили оружие разом, с глухим лязгом. Арбалетчики, словно по команде, сделали четкий шаг назад. Воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь шелестом ветра в сухом ковыле. Запахло сырой землей, и с неба начал накрапывать холодный осенний дождь.

Лицо Гаяза было серым, как пепел. Он отвернулся от тела соплеменника. По его щекам катились капли. Сложно было сказать, где дождь, а где слезы бессильной ярости и стыда. Он глубоко, содрогаясь, вдохнул, сжал поводья до боли в костяшках. Затем выпрямил спину и поехал к остальным отрядам.

Когда вопрос устройства пленного войска был решен, Гаяза и десяток наиболее авторитетных предводителей под конвоем сопроводили в Изгрог.

Сказать, что они были удивлены, это значит не сказать ничего. У воинов степей случился настоящий культурный шок. Всего три года назад здесь была жалкая деревушка, а теперь их взору предстал громадный, по их меркам, город, не уступающий княжеской столице.

Город раскинулся на двух берегах реки. Основная часть теснилась на высоком берегу. Дома стояли странные, срубленные не из привычных бревен, а собранные из досок. Как объяснил проводник, это Ярослав на третий год внедрил «каркасное строительство»: стены делали из двух слоев досок, а пустоту между ними забивали соломой. Снаружи дом обмазывали глиной и белили известью, внутри выкладывали кирпичную печь, а крышу крыли черепицей. Такие жилища, как оказалось, были очень теплыми и пожаростойкими. Но главное, они обходились дешево и возводились быстро.

Квадраты этих белых домиков лежали удивительно ровно, прорезанные прямыми улицами, часть которых уже была замощена красной плиткой. Рядом ютились и привычные деревянные срубы, и полузабытые землянки, и даже несколько кирпичных зданий. Все это обносила недостроенная кирпичная стена, у которой, несмотря на позднюю осень, кипела работа. От города в разные стороны расходилась паутина наезженных дорог. Над крышами вились дымки из печных труб, а по реке сновали десятки странных лодок с колесами по бортам. Город походил на растревоженный улей: люди куда-то спешили, что-то несли, над улицами стоял непрерывный гул.

Изгрог был городом резких контрастов и одной большой, не утихающей стройки. Чувствовалось, что даже зима не остановит его кипучую деятельность — бесконечные вереницы саней так и будут тянуться в город и из него.

Люди, встречавшие Ярослава с гостями или пленниками, статус Гаяза пока был неясен ему самому, почтительно раскланивались юноше и выкрикивали здравицы.

— Будь здрав, староста! Будь здрав, директор! — доносилось со всех сторон.

Их расположили в странной, чистой корчме, которую местные почему-то называли «гостиницей». Сначала накормили и напоили досыта, затем повели в баню и наконец уложили спать, каждого в отдельной комнате. Гаяз не смог сомкнуть глаз, несмотря на то что это было самое комфортное место, в котором он когда-либо бывал. Он метался в мыслях всю ночь. Неужели слухи о том, что этот Ярослав прикоснулся к небесам, правда? Но разве может простой смертный воздвигнуть такой город за три года? Зачем он пощадил их? Зачем привёл сюда? Вопросы роились в его голове до самогорассвета.

А утром за ними пришли и проводили в штаб, большое здание на окраине города, рядом с казармами.

В штабе за длинным столом восседал сам Ярослав в окружении десятка своих людей.

— Располагайтесь, друзья мои. Гаяз, садись сюда, поближе, — начал Ярик.

— Аяс, ты будешь переводить, — указал он на парнишку со славянской внешностью, когда-то захваченного в плен кочевниками. Видимо, его ещё мальцом взяли в рабство, и он в совершенстве знал оба языка. Из кочевников же Гаяз и ещё двое вождей неплохо понимали речь вятичей.

Началось знакомство. В течение последующих двух дней Ярослав расспрашивал их буквально о каждой мелочи их жизни. При этом, что очень удивило Гаяза, он каким-то невероятным способом сумел сбить спесь с его строптивых соплеменников. Теперь они по первому слову юноши вставали и обстоятельно рассказывали всё, что знали. А люди Ярослава старательно записывали каждое слово на бумагу. На второй день в зал внесли странную раму, на которой висел большой лист. Это оказалась карта, и теперь, опрашивая вождей, где они кочевали и какие племена встречали, всё это тщательно наносили на холст значками и линиями.

Затем последовали индивидуальные встречи, где с каждым предводителем беседовали отдельно, вникая в детали жизни его рода. Потом был объявлен перерыв на три дня, позволивший навестить своих воинов. Те были живы-здоровы, обустроены сносно и при должном запасе провианта могли бы и перезимовать в таком положении.

А в это время в штабе, помимо встреч с пленными, кипела настоящая работа ума, шел мозговой штурм. Так, в один из вечеров, когда большая часть сведений была выжата из вождей, началась бурная дискуссия.

Длинное и широкое помещение тонуло в полумраке. Десятки новых парафиновых свечей в жестяных подсвечниках коптили, отбрасывая на стены причудливые, пляшущие тени от жестикулирующих людей. Ярослав устало потер виски. Они бились над судьбой кочевников уже не первый час, но к единому мнению прийти не могли. Давить авторитетом и решать единолично он не хотел — понимал, что у его команды должна быть общая убежденность, иначе всё рухнет.

— Я вам говорю, это плохая идея — присоединять к себе этих волков! — горячо, как всегда, начал брат Мстислав.

— Как вы представляете? Они забудут десятки лет вражды и станут честно держать договор?

— Яр, ну скажи! Мы с тобой разве забудем, как они отца нашего убили? — сдавленным голосом, полным злости и боли, он глянул на Ярослава.

— Они — не они, — перебил, махнув рукой на юг, дед Митяй.

— Сам на допросах был. Племён там сотни, и они друг друга режут почём зря. Но вопрос в другом: что с этой оравой делать? Прокормить зиму не сможем. А отпустить сейчас, они до снегов не уйдут, помрут все. Тупик.

— Неужели тебе не хватило крови в трёх сечах? — спросил с тихой укоризной Ратибор, глядя прямо на Мстислава.

Тот набычился, отвернулся, сел полубоком.

— Да я б их всех… — процедил он сквозь зубы. — Вот и весь ответ.

— Убьёшь этих — придут другие. Пора порвать этот круг, — горячо вступил Ярослав.

— Как бы тяжело ни было, но мы с тобой уже не дети. Нам по пятнадцать-шестнадцать, да. Но думать надо о всей общине, обо всех этих людях! — Он широко обвёл рукой, будто указывая на спящий за стенами посёлок.

— Ты сам прекрасно знаешь, сколько нам кожи, соли и шерсти нужно! — поддержал его Тихомир, отвечавший за склад.

— Где взять, как не у них?

— А мне нужна лёгкая конница, — методично добавил Ратибор. — Ты прекрасно видел наши слабые места в битве. Без конных разъездов мы слепы.

Спорили до хрипоты, до глубокой ночи. Когда совещание стало расползаться, Ярослав кивнул брату: «Останься».

Когда они остались одни в опустевшем, пропахшем воском и дымом зале, Ярослав подошёл к Мстиславу. Тот стоял, насупившись, глядя в потухающие угли в печи. Ярослав обнял его за плечи.

— Скучаешь по ним?

— Да… — сорвался у Мстислава шёпот, и всё его тело затряслось от беззвучных, давно копившихся слёз.

— Он там, на небе, смотрит на нас. И он был старостой — он знал, что судьба общины важнее личных обид, — тихо сказал Ярик.

— Я это знаю. И мне от этого ещё тошнее.

— Всё будет хорошо. Доверься мне. Но мне нужна твоя поддержка. Я могу на тебя рассчитывать? — спросил Ярослав, глядя брату в лицо.

Мстислав освободился из объятий, грубо вытер лицо рукавом рубахи. И ответил твёрдо, будто и не было этой минутной слабости:

— Да, брат. Я с тобой.

Спустя неделю степняков вновь собрали в штабе.

— Друзья мои! — начал Ярослав, и Аяс тут же начал перевод. — Друзья мои! Рад видеть вас всех здесь. Я собрал вас, чтобы предложить союз.

Он сделал паузу. В зале воцарилось напряженное молчание.

— Да, да, именно союз, вы не ослышались, — продолжал Ярик, раскрыв ладони в широком жесте и растянув губы в самой благожелательной улыбке, на какую только был способен. Гаяза передернуло от этой актерской игры. Шрам на щеке Ярослава лопнул, и по лицу покатилась алая капля, словно он плакал кровью.

— Половцы и вятичи воюют друг с другом множество столетий. Пора положить этому конец. Тем более что наши воины прекрасно дополнят друг друга: железная пехота вятичей и быстрая конница половцев. Дикое Поле не устоит перед таким натиском. Оно станет нашим! — вещал директор, рисуя будущие перспективы.

— Врешь ты всё! Дикое Поле никому не удавалось покорить! — выкрикнул один из кочевников на своем наречии.

— Молчи! — рявкнул Гаяз, а сам уставился на Ярослава. — Какие условия ты предлагаешь?

— Честное партнерство. Ваши кочевья присоединяются к нашему… предприятию. Старшие вожди войдут в совет директоров. Мы организуем взаимодействие. Вам будут поставлены задачи по выпасу скота, выделке шкур, овчине, по вашей специальности так сказать, — уже по-деловому перечислял Ярик. — Затем организуем военную службу: здесь мы частично смешаем войска, я объясню позже. Также за вами закрепят торговлю со всеми южными кочевьями и почтовую службу.

Затем Ярослав подробно расписал все права, обязанности, особо остановившись на штрафных санкциях и коллективной ответственности.

— Вопросы? — спросил он, обводя взглядом замерших вождей.

— А что будет с теми, кто откажется? — спросил Гаяз.

— Отпустим. Нас рабы не интересуют. Взамен их жизни заберём оружие и коня, — холодно ответил Ярик.

Затем ещё часа четыре шли жаркие дискуссии, уточнялись детали, вносились поправки в условия партнерства.

Когда факелы начали сильно чадить, а голоса у участников охрипли, Гаяз поднял руку.

— Хватит. Ум за разум заходит. Мы не ваши писцы, чтобы до рассвета крючки выводить. Дайте нам побыть с мыслями.

Наконец, окончательно вымотавшись, решили сделать перерыв до утра. На следующий день все предводители, кроме одного самого молодого и горячего, скрепили договор печатями. Отказника, как и обещали, отпустили, отобрав оружие и коня. Он ушёл в степь один, не оглядываясь, а остальные смотрели ему вслед с каменными лицами.

Затем был пир. Большой, шумный, с тушёной бараниной и хмельным мёдом. Застолье было нужно Ярославу как политический акт, скрепить союз общей трапезой. Но вышло оно нервным и натянутым. Вятичи и половцы сидели по разные стороны длинных столов, поглядывая друг на друга исподлобья. Братство через силу не рождается.

Перелом наступил поздно, когда огни стали догорать. Какой-то седой вятич, хмельной и уставший от многодневного напряжения, неуклюже, себе под нос затянул протяжную песню о пахаре, о чёрной земле-кормилице. Ему шикнули, но он не умолкал, уставившись в стол. И тогда один из половецких юношей, племянник Гаяза, сидевший всё время с потухшим взглядом, вдруг вздрогнул. Не глядя ни на кого, тихо, срывающимся голосом, он подхватил мотив, но уже своими словами — о бескрайней степи, о вольном табуне под холодными звёздами.

В воздухе что-то дрогнуло и оборвалось. Наступила мёртвая тишина. А потом кто-то с другой стороны стола, уже неважно, чей, тихо присвистнул, подбирая знакомый напев. И напряжение, как натянутая струна, лопнуло, растворившись в гуле недоумённых вздохов, покачиваний головой и робких, первых за весь вечер вопросов: «А как эта песня у вас дальше?..»

Братства не случилось. Но появилась первая, хрупкая трещина во взаимной глухой стене недоверия.

А утром началась работа. Гаяз уводил часть родичей в степь — встречать зиму под присмотром отрядов Ратибора. Его плечи были согнуты под тяжестью не столько новой шубы, подаренной Ярославом, сколько неподъемного груза ответственности. Ответственности перед теми, кто остался в сырой могиле на кургане под осенним дождём, и перед теми, кто теперь должен был выжить, склонив голову перед новой, чужой волей.

Ярослав провожал их, стоя на недостроенной стене. Первый снег закружился в воздухе, лёгкий и беззвучный. Он падал на чёрную, истоптанную тысячами ног грязь, на срубы и каркасы новых домов, на стога сена и на спины уходящих вдаль всадников. Снег покрывал всё — и прошлые обиды, и свежую кровь, и страх, и слабый росток надежды. Вся их общая, невероятная, пугающая жизнь начиналась теперь с чистого листа. Такого же белого, чистого и хрупкого, как этот первый снег.

Глава 15

Зима подкралась незаметно, но Изгрог и не думал замирать. Более того, своей кипучей энергией он вовлекал в работу всю округу. Как только лег снег, началась оживленная санная торговля. На эту зиму Ярослав переложил все торговые экспедиции на Филимона, который год как перебрался из Тулы в Изгрог, а в качестве счетовода приставил к нему свою тётку Серафиму, блестяще овладевшую письмом и счётом за три года.

Сам же Ярослав вместе с тёткой Феодорой, Марфой и Тихомиром погрузился в разработку ткацкого станка.

Осенью как раз завершили строительство центрального акведука, по которому вода подавалась в город прямо из реки. Помимо основной задачи, снабжения питьевой водой, за счёт перепада высот появилась возможность организовать вокруг него небольшие механические производства. Воду отводили по большому подземному сточному каналу, так было положено начало городской канализации.

С ткацким станком промучились долго. Сначала разработали несколько конструкций в виде чертежей, потом попробовали собрать их в дереве. Все эти конструкции, и горизонтальные, и вертикальные, хоть и были снабжены челноком, оставались мало автоматизированными, требуя много ручного труда. Даже такой станок сильно облегчал работу, но Ярослава это не устраивало. Он забраковал все варианты и решил сделать шаг назад, начать с самого начала, с обработки сырья и прядения нити. И тут не обошлось без трудностей. Во-первых, Ярослав смутно представлял себе всю технологическую цепочку. Всё, что у него было, это просторное помещение с маломощным водяным колесом. А что дальше делать с этим крутящим моментом?

— Ярик, вот смотри: тресту мы получим на твоей молотилке, — рассуждала Марфа, показывая, как они выделяют волокна из сырья. — Потом её нужно трепать, чтобы отделить сами нити.

— И как вы это делаете? — спросил Ярослав, разглядывая волокна с частицами стебля.

— Да очень просто: берём палку и бьём. Вот так. — Марфа продемонстрировала несколько ударов по пучку соломы.

— Получается, нужно оказать определённое давление на стебель, чтобы отделить волокна, — загорелся Ярослав. — Автоматизировать удар палкой бессмысленно, а вот пропустить солому через валики это же элементарно! Марфа, ты у меня умница!

В порыве чувств он чмокнул девушку в щёку.

Та слегка покраснела. Ярик заметил это, замер на мгновение, а затем, собравшись с мыслями, произнёс:

— Марфа, кажется, я люблю тебя.

— Кажется? — девушка слегка приподняла бровь.

— Нет, не кажется! Точно люблю! — начал сбивчиво поправляться смущённый парень.

— А что же замуж не зовёшь? — спросила она с вызовом.

— А вот и позову! Отчего такой красавице не сделать предложение? — уже дерзко ответил Ярослав.

— А я, пожалуй, соглашусь, — сказала Марфа, и её лицо залилось румянцем.

Марфа стояла, всё ещё чувствуя жаркое прикосновение его губ на щеке и слыша собственное безумное согласие, звонко прозвучавшее в тишине цеха. Радость, горячая и стремительная, уже готова была захлестнуть её с головой, но в самый последний миг её обогнал холодный, практичный луч мысли. Она отступила на шаг, положив ладонь на грудь, будто пытаясь унять бешеный стук сердца.

— Ярик… подожди. — Голос её звучал тихо, но твёрдо.

Ярослав, уже собиравшийся снова обнять её, замер, взгляд помутнел от недоумения. На смену ему пришла лёгкая тревога.

— Что такое? Ты… передумала?

— Нет. — Она резко покачала головой, и тёмная коса хлестнула по плечу. — Нет, не передумала. Но ты только что предложил мне стать твоей женой. А что это значит? Конкретно. Для меня. Для моей работы.

Он смотрел на неё, всё ещё не понимая. В его мире слово «жена» имело ясные, веками устоявшиеся контуры: хозяйка, мать, хранительница очага.

— Это значит… что мы будем вместе.

— А это? — Марфа резко махнула рукой, указывая на разбросанные чертежи, на деревянные прототипы станков, на чесальную машину, тихо поскрипывавшую в углу под тихий шум водяного колеса.

— А моя работа? Мои станки? Ты же сам сказал, что без меня мы бы ещё год с этой трепкой мучились. Я не хочу сидеть в светлице, Ярослав. Я не хочу только детей растить да полотенца вышивать. Я хочу делать. Помогать тебе делать это.

Теперь до него дошло. Он видел не каприз, а настоящий, глубокий страх, страх потерять себя, стать тенью, украшением, пусть и любимым. Он медленно выдохнул, и лицо его озарила тёплая, понимающая улыбка.

— Марфушка… Глупая. Да разве я тебя за тем звал, чтобы запереть в тереме? Ты думаешь, я не видел, как у тебя глаза горят, когда ты ломаешь голову над передаточным числом? Или как у тебя руки от дерева и железа черны? — Он осторожно взял её руки в свои, шершавые от трудов её пальцы.

— Ты мне не боярыня нужна, чтобы пиры давать. Мне… соратница нужна. Как в настоящем деле. Жена это ведь не только про дом. Это и про общее дело. А хочешь будешь главным по всему ткацкому и прядильному цеху. Будешь станки принимать, девушек обучать, технологии новые внедрять. Справишься?

Напряжение спало с её плеч, словно тяжёлая ноша. В глазах снова вспыхнул тот самый огонь, что видел в ней Ярослав, огонь ума и воли.

— Справлюсь, — просто сказала она. — Только… Только ты потом не вздумай мне, как последней работнице, при всех приказывать. Дома это дома. А в цеху, у нас договор.

— Договор, — серьёзно кивнул он, и в следующее мгновение они оба рассмеялись, и смех их звонко отозвался под высокими потолками пустого цеха. В этом смехе и было их настоящее, странное и прекрасное обручение — не перед иконой, а перед станком, который им ещё только предстояло построить вместе.

Вот так, почти буднично, Ярослав сделал предложение. А затем, по своей привычке нарушая все мыслимые традиции, сыграл свадьбу зимой.

Торжества провели с размахом, пригласив всех авторитетных людей Рязанского княжества. Ярослав даже отправил приглашение Роману Глебовичу, правда, не особо рассчитывая на его визит и делая это скорее из вежливости к сюзерену и главному торговому партнёру. Ответ князя, в котором тот изъявил желание приехать на несколько дней раньше, стал для него полной неожиданностью.

Роман Глебович сдержал слово и прибыл в Изгрог за неделю до назначенной даты. Первые два дня Ярослав водил его по городу. Князь, не брезгуя, заходил в каждую мастерскую, заглядывал под каждый камень. А Ярослав заливался соловьём, при этом в десятки раз занижая реальные показатели своего хозяйства.

К счастью, химическими производствами князь не заинтересовался, скорее всего, просто не понял их сути. Зато круговые печи, домну, слесарный цех и лесопилку он облазил вдоль и поперёк.

— А в Рязани такие мастерские сможешь поставить? — спросил князь.

— Конечно, смогу. А что именно интересует? — вопросом на вопрос ответил Ярик.

— Всё нужно! Хочу Рязань перестроить по твоему образцу уж больно лепо у тебя тут всё выглядит. Вот правду купчишки прозвали: не Изгрог, а Красноград. И дома твои с этими чудными печами… Кстати, печника пришли ко мне в Рязань, пусть такую же поставит. А то ишь ты, крестьяне у тебя в хоромах живут, а князь дымком дышит. Непорядок! — Роман Глебович рассмеялся собственной шутке.

— Роман Глебович, раз уж на то пошло, разреши предложить один проект. Пройдём в штаб, я покажу.

— Что за дело?

— Называется «железная дорога». Правда, на первом этапе она будет деревянной, — начал объяснять Ярослав.

— Погоди со своими дорогами! Сначала осмотрим вон то здание, — указал князь на длинную постройку. — Что это такое? А потом пообедаем, и покажешь.

— Это будущий ткацкий цех. Но он ещё почти пуст — только запасы соломы да несколько станков.

— Да не скромничай, показывай!

В цехе работали люди, и, завидев важных гостей, все попадали на колени.

— Роман Глебович, здесь у нас пока только трепальные машины, чесальный и прядильный станки. Пока это опытные образцы. В планах еще ткацкий станок разработать, то есть придумать, — пояснил староста.

— Вот такие нити уже начали получать, — Ярослав протянул князю несколько катушек ниток разной толщины.

— И канаты с верёвками тоже. — Он подал образцы.

— А это что? Пыточная по совместительству? — князь ткнул пальцем в барабаны чесального станка и снова рассмеялся, видимо пребывая в отличном расположении духа, хотя ткацкая мануфактура его, по сути, не заинтересовала.

После обеда в штабе князь соизволил выслушать проект дороги.

— Роман Глебович, наша главная проблема это отсутствие добрых дорог в княжестве. Отсюда до Рязани по прямой около ста пятидесяти вёрст, — Ярослав водил пальцем по специально подготовленной карте. — А водным путём получается все шестьсот. Мы придумали вот что.

Он махнул рукой, и в помещение внесли уменьшенную модель телеги и несколько секций деревянных рельсов. Помощники быстро собрали три пролёта, установили тележку и положили на неё увесистую наковальню.

— Попробуйте сами. Видите, тяжёлый груз можно катать одной рукой, — Ярослав легко прокатил макет.

Князь заинтересовался, попытался приподнять наковальню, затем и сам покатал телегу.

— Мы построим такую дорогу до Рязани. Через каждые полперехода нужно поставить станцию, где будут менять лошадей, это ещё ускорит движение, — продолжал Ярослав.

— И сколько таких станций потребуется? — спросил князь.

— Примерно шесть. По моим прикидкам, гружёная телега будет доходить до Рязани за трое суток.

— Сколько? Да нет, брешешь! — округлил глаза его высочество.

— Никак нет! Дело в том, что каждому вознице с лошадью нужно будет пройти лишь двадцать-тридцать вёрст. А дорога позволит ехать и ночью, — вытянулся по струнке молодой директор.

— Так чего же тебе от меня нужно? — перешёл к сути Роман Глебович.

— Во-первых, Ваше дозволение на строительство. Материалы и десяток телег я берусь изготовить силами Изгрога. Также потребуется разрешение на вырубку лесов вот здесь и здесь. С материалами проблем не будет, а вот с людьми, как всегда, — начал перечислять Ярослав.

— Сколько народу надо? — задумчиво почесал князь бороду.

— Земляных работ просто очень много. Инструмент есть. Поэтому по хорошему счёту, тысяч десять крестьян, да ремесленников несколько сотен.

— Сколько?! — его высочество поперхнулся. — Да они с голоду перемрут!

— Нет, я всё продумал. Кто-то, конечно, помрёт вероятно от болезней, от грязи, но не от голода. Вот расчёты и порядок развёртывания строительных станов. — Ярослав протянул листок.

Князь отмахнулся от бумаги и на несколько минут погрузился в молчание. Затем махнул рукой.

— Ладно. Крестьяне будут. Но кормить их будешь сам как и их семьи. Тряхнёшь мошной, знаю я твои поля. А с тебя я потребую ответной услуги.

— Какой? — Ярослав внутренне напрягся. Не хватало ещё в долговую кабалу к князю попасть.

— Ты со своим отрядом и ополченцами, что Гаяза били, следующие два года проведёте в Рязани. Чует моё сердце скоро грядет большая замятня, и избежать её не удастся.

Выбора, по сути, не было. На открытый бунт сил не хватало. Придётся идти в службу.

— Ваше высочество, но это же княжеская служба получается, а я человек простых кровей, — попытался в последний раз увернуться Ярослав.

— Ярославка, ты и есть прохиндей! Везде свою выгоду ищешь. Так уж и быть — будет тебе боярство. Вот на свадьбе и одарю, — Роман Глебович рассмеялся и протянул руку для рукопожатия как равному.

Ярослав пожал её, с глубоким пониманием, что только что добровольно надел на себя новую, куда более тяжёлую упряжь.

Свадебный пир был в самом разгаре. Столы ломились под рябчиками и окороками, звенели кубки, гости кричали «Горько!», а сам князь, уже изрядно веселый, пустился в пляс, к вящему восторгу всей честной компании. Ярослав, в новом кафтане, чувствовал себя одновременно счастливым и оглушённым этой какофонией радости.

Именно в этот момент к нему бесшумно подошёл Ратибор. Лицо воина было, как всегда, непроницаемо, но в глазах читалась лёгкая неловкость.

— Ярослав. Тебя. Кой-чего принесли, — тихо сказал он, перекрывая гул пира.

— Что ещё? От князя? — переспросил Ярослав, с трудом переключаясь.

— Нет. От них. От степняков.

Он сделал едва заметный жест за спину. Туда, где в тени, у самой двери, стоял молодой половец, племянник Гаяза, тот самый, что подпевал песне. Парень стоял вытянувшись, с каменным лицом, но в его сцепленных руках был свёрток из грубой, но чистой кожи.

Ярослав на мгновение оторопел. Кивнул Ратибору и, извинившись перед ближайшими гостями, отошёл в сторону, в чуть более тихий угол сеней. За ним, как тень, последовал и юноша.

— Говори, — коротко сказал Ярослав, глядя на него.

— Гаяз-бей… — парень начал сбивчиво, на ломаном языке вятичей. — Гаяз-бей шлёт тебе дары. На твою… свадьбу.

Он протянул свёрток. Ярослав развернул кожу. Внутри лежали две вещи. Первая это небольшая конская попона из тонко выделанной овчины, расшитая простым, но ясным и энергичным узором в виде бесконечной волны, символом пути и вечного движения. Работа была безупречной. Вторая вещь это костяной оберег, фигурка волка, как будто присевшего на отдых, но с головой, гордо поднятой вверх.

В воздухе повисло тяжёлое молчание. Это был не просто подарок. Это был первый, осторожный, выстраданный жест дипломатии со стороны побеждённых. Жест, стоивший Гаязу, вероятно, немалой внутренней борьбы.

Ярослав поднял взгляд на юношу. Тот упорно смотрел куда-то мимо, в стену, но в его скулах играл нервный мускул.

— Передай Гаязу, — чётко сказал Ярослав, выбирая каждое слово. — Передай, что его дар я принял. И ценю. Конь мой будет под ней в день, когда мы… — он чуть запнулся, — когда наша общая дорога будет готова. А волк… пусть охраняет мой порог. От чужих.

Он видел, как плечи парня чуть расслабились. Посланник кивнул, коротко и резко, больше похоже на отрывистый поклон, развернулся и бесшумно растворился в толпе у двери.

На свадьбе князь, как и обещал, даровал Ярославу боярство и щедрые дары. Через неделю гости разъехались, и Ярослав с головой погрузился в привычную работу, теперь уже с новыми, срочными вводными: как можно скорее доработать ткацкий станок, подготовиться к походу, организовать грандиозное строительство и, наконец, развернуть шпионскую сеть в соседних княжествах. Хватит с него неожиданностей — пора самому начинать их готовить.

Глава 16

Только к началу весны удалось собрать рабочий ткацкий станок, это уже было по-настоящему инженерное чудо.

Дело в том, что всю технологию придумали уже тут, основываясь на имеющихся знаниях, причём часть решений предложил Тихомир. Станок был выполнен в металле, чугуне и меди. На него пошли последние запасы меди, даже деньги пришлось переплавить, но, по всей вероятности, он окупится уже через месяц, — производительность получилась весьма впечатляющая.

Как только сошёл лёд и вода пошла в акведук, они приступили к его испытаниям.

Тётка Феодора принимала самое деятельное участие во всех этапах, более того, устройство станка она знала лучше Ярослава.

Ярослав не стал настаивать и отдал инициативу в руки женщин, тем более что его молодая жена сильно сблизилась и сдружилась на этом фоне с тёткой.

— Да не суй ты руки сюда, олух, сейчас как прижмёт железякой, кровью всю пряжу зальёшь! — распекала Феодора молодого работника.

— Эй, разини, чего рты раскрыли? А ну нести катушки сюда и вот сюда! Устанавливайте, затем каждую протягивайте через перекидную планку и на вот этот черенок готового изделия привязывайте.

— Да не так, каждую нитку в своё отверстие, вот так!

— Уйди, пока я тебя не убила, я сама рапиру заправлю, иначе вы мне тут такую мотню устроите, как в тот раз! — отогнала парня от станка, а сама достала листок-инструкцию, где было зарисовано, через какие ушки нужно пропускать нить утка.

— Ярославушка, всё готово, смазка есть, нить заправлена, пускаем? — обернулась она к Ярославу. Он одобрительно кивнул.

Молодой работник передвинул рычаг, шестерёнки вошли в сцепление, и монструозная машина пришла в движение, ожила и застучала.

Принцип работы был прост. Через ремни и валы вращательное движение для определённых механизмов превращалось в возвратно-поступательное. Нити основы с каждым шагом менялись местами верх и низ, обеспечивая необходимое плетение, а нить утка каждый шаг подавалась штырём, а с другой стороны специальным зацепом перекручивалась, затем штырь возвращался на место, а в это время плетение слегка протягивалось и зацеп возвращался в исходное положение.

Машина поработала минут десять и сделала кусок ткани два метра длиной и двадцать сантиметров шириной.

Ярослав подал знак остановить машину. Парень вновь передвинул рычаг. Наступила мёртвая тишина. Результат впечатлил даже Ярослава.

Он подошёл к станку и вместе с Феодорой стал ощупывать грубую льняную ткань. Она была серой и невзрачной, но для десяти минут, невероятно много.

— А чем вы платья отбеливаете? — задумчиво спросил Ярослав.

— Так это уксусом, токма очень много уксуса понадобится, — сказала ошарашенно Феодора, только сейчас обратив внимание на огромное количество катушек с нитями и лишь теперь окончательно осознав, сколько ткани эта махина будет выдавать.

— Тётушка, я, кажется, ошибся, швеи понадобятся не через месяц, а через неделю. Нужны будут палатки, мешки и, наверное, одежда, степняки-то совсем в лохмотьях, — начал, как всегда, с места в карьер Ярик.

— Тихомир, посмотри, поэкспериментируй тут толщинами нитей, Ивана подключи. Нужно красители поискать, дешёвые. Затем с Гаязом переговори и скорректируй выработку шерсти, плати двойную цену — нам её понадобится очень много. Ещё войлок надо запустить и валенки… — он махнул рукой. — Ай, ладно, разберёшься, не маленький уже. Пойдём на пилорамы, надо ход производства рельсов проверить.

— Марфа, золотце моё, найди меня, как эти катушки выработаете, хочу оценить качество, — поцеловал он подошедшую жену в щеку и повернулся на выход из цеха.

Пилорамы было не узнать, теперь тут был приличных размеров цех, который снаружи был весь завален штабелями досок, кругляка, готовых рельс и шпал, и горы опилок вокруг.

Рельс был примитивен — обычный брус с выбранной четвертью, а обод колеса имел обратный этому пространству закреплённый брусочек как раз в эту четверть.

Колёса ещё пока были деревянные, но Ярослав уже сумел организовать производство колёс облегчённых с деревянными спицами вместо цельного кругляша, а также началось производство стальной оси и рессор, поэтому телега получилась очень продвинутым продуктом с подвеской.

Он выборочно осмотрел стройматериалы, что-то себе хмыкнул, этого рельса хватит на пять лет, не больше, шпалы, может, дольше прослужат. Но креозот только начал выходить побочным продуктом от коксования угля, и его было слишком мало для пропитки даже ста километров путей.

— Скупой платит дважды, — наконец произнёс он.

— К чему это, Ярик? — не понял Тихомир.

— Просто мысли вслух. Лет через пять сгниют наши рельсы, опять перекладывать придётся, — продолжил он. — Какой у нас запас сейчас на складах?

— Рельс и шпал на 40 километров хватит в две колеи, и ещё запас кругляка — где-то двадцать тысяч: здесь около пяти тысяч и пятнадцать на вырубках сейчас перевозим. Но даже двухсот коней мало, — отчитался Тихомир.

— Готовую продукцию пустите в начале весны к опорному пункту и к производствам, — распорядился директор, отметив что-то в своём блокноте. — Тихомир, и с Ваней подумайте, нужно увеличить количество коксового угля и готовить его запасы, скоро его понадобится много. И выдели несколько человек на восстановление вырубок, а то через сто лет будет у нас тут пустыня.

— У нас проблема, командир, шахты топить начало, мы не знаем, что и делать, — покачал головой Тихомир.

— А что с помпой? Чего-то не получается?

— Да нет, с этим как раз всё в порядке: сделали и винтовую, и поршневую модификацию с трубами. Беда — ничего не можем со стыками придумать, протекают, и вода обратно в шахту.

— Вообще не проблема. Возьмите паклю с ткацкого и пропитайте дёгтем, и забивайте стык труб. А лучше стык сделать винтовым, чтобы трубы одна в другую вкручивались.

Тихомир пометил предложение в своём блокноте.

— Отличная идея, будем пробовать, — сказал он.

Затем они посетили казармы, и к ним присоединился Ратибор. Тут продолжались тренировки после эпичной победы над кочевниками, толпы добровольцев пошли под начало Ярослава, сейчас они проходили курс молодого бойца. На текущий момент было сформировано ещё три пехотных батальона, всего их стало пять, а за счёт кочевников было сформировано четыре эскадрона лёгкой конницы, а его ударный кулак тяжёлой конницы увеличен на сотню. Также около двух тысяч людей было занято в различных вспомогательных службах.

В Рязань он планировал взять три пехотных батальона, две сотни тяжёлой конницы и два эскадрона лёгкой. Поскольку кормить больше людей в условиях отхода от основной базы минимум на сто пятьдесят вёрст будет весьма затруднительно.

— Ратибор, выходить будем в мае, как земля просохнет, так что надо ускорить сборы, а новичков погонять в учебные походы. Время нянчиться с ними у нас не будет. Чует моё сердце, легко мы в этот раз не отделаемся, — грустно констатировал Ярик. Ему же начали поступать сведения агентов о том, что князь Всеволод Большое Гнездо готовит поход на Рязань.

Это сильно беспокоило Ярослава, поскольку он помнил, что история была другой и примерно в это время должен состояться поход на половцев. Но, видимо, его вмешательство начало перекраивать эту новую реальность.

Поскольку благодаря его деятельности Рязань сильно обогатилась за последнее время и стала лакомым куском для Всеволода, который неоднократно бил Рязанского князя, по-видимому, это спровоцировало будущий поход.

Войско Ярослава было очень значительно по текущим временам, на уровне удельного князя. Поэтому он всё время думал, как его замаскировать, чтобы не выдать реальную силу раньше времени. Но ничего умнее, чем представить их в виде крестьян и ополченцев, не придумал, что, в свою очередь, сильно увеличит обоз, поскольку, помимо провизии, придётся везти и скрытно амуницию.

— Ратибор, новые телеги в апреле нужно обкатать, конструкция ещё сырая, может, много недочётов вылезти в дороге. И увеличь до двух походные кузницы, — приказал молодой уже боярин.

— Есть! — козырнул Ратибор.

Затем они вернулись в штаб, и ещё до вечера шло бурное обсуждение предстоящего похода. Поскольку люди Ярослава уже имели практический опыт походов, многие высказывали дельные мысли, и посыльные тут же отправляли поручения в различные производства.

Поручения уже некоторое время отдавались письменно, поскольку их количество возрастало в геометрической прогрессии. Ярослав не лютовал с бюрократией, но всё же постепенно её вводил, повышая тем самым и уровень образования.

В суматохе сборов прошло два месяца. Ткацкий цех не подвёл, выпустив огромное количество различной ткани, благодаря чему удалось одеть много людей, хотя не всех конечно и всех обеспечить походными палатками, а также оборудовали телеги тентами.

В мае они выступили и, к удивлению Ярослава, до Рязани добрались всего за три недели. Они прошли по пути будущей конки и ещё раз уточнили будущую дорогу, а также проложили почтовую связь с Красноградом, так легкой руки князя стали называть бывшую деревню Изрог. Также Ярослав проверил места будущих строительных лагерей и остался доволен их выбором.

Расположился отряд недалеко от Рязани. Повозки расположили квадратом, образовав тем самым небольшую крепость, а вокруг расположили палаточный лагерь.

А Ярослав с небольшой группой приближённых отправился в Рязань на встречу с князем и по торговым делам.

Встреча у князя прошла уже как-то буднично. Оказалось, что Ярослав пришёл сильно раньше остальных отрядов и фактически у Рязани ещё надо будет простоять где-то до августа.

— Роман Глебович, дозволь мне, раз такое дело, организовать дозорную службу в округе, мне надо занять людей чем-то на эти два месяца, — спросил Ярослав.

— Добро, — одобрительно кивнул князь.

Затем боярин отчитался, сколько он привёл войск, и уточнил планы похода.

Плана как такового не было, просто сборное войско князя в августе двинется на северо-восток в сторону Владимира, и князь хотел встретить Всеволода на северных рубежах своего княжества.

Затем Ярослав вручил князю подарки и тем самым презентовал много военных товаров своего производства. На этом аудиенция была закончена.

Разместился Ярослав в своём торговом доме, который был на северной околице пригорода Рязани, на реке Оке. Здесь всем заправлял Яромир. Очень способный в плане арифметики молодой парень из Изрога.

Торговый дом представлял из себя комплекс зданий, огороженных высоким забором, тут были и склады, и жилой дом, а также имелась пристань для разгрузки товара.

— Яромир, как торговля идёт? — спросил он, когда после обеда удалился в рабочий кабинет.

— Отлично, директор. Очень хорошо себя зарекомендовала ваша идея с биржей, особенно прибыльными оказались договора на фучерсы, — протянул отчёты парень.

— Фьючерсы, хотя пусть будут фучерсами, получается это мы их придумали — сказал он себе под нос, пролистывая отчёт.

Ярослав был приятно удивлён, его идея с фьючерсами сработала очень хорошо. Зная о том, что он значительно увеличит урожай, Ярослав загодя заключал договоры с проходящими купцами, что осенью, к урожаю, они прибудут в Рязань и повезут товар, и платил, несмотря на большие риски, вперёд. Договоры заключались письменно в его торговом доме. И вот когда пришла осень и в Рязань потек большой урожай, Ярослав сдемпинговал цены на зерно, сделав их чуть ниже рынка, но при этом свободных судов не было, и купцы, клюнувшие на скидку, пришлось выкупать у Ярослава договоры на доставку. И даже больше, Ярослав не стал жадничать и всем лодочникам и купцам, кто выполнил условия, дал щедрую комиссию. А кто не выполнил — выкатил жёсткие штрафные санкции, и большинство сами добровольно их выплатили, когда зимой вновь хотели проскочить, но учёт Яромир вёл очень скрупулёзно, а молва о небывалой щедрости по сарафанному радио не давала им покоя. В итоге все, кто обманул Ярослава осенью, сами пришли с повинной — все же нравы были весьма примитивны в это время.

Кроме невиданной прибыли, в целом его торговый дом стал точкой притяжения купцов и первой биржей в этой новой реальности.

Внутри торгового дома Ярослава царила атмосфера делового оживления. Ярослав сидел за большим деревянным столом, заваленным документами, и внимательно изучал отчёты о прибылях и убытках. Его идея с фьючерсами сработала лучше, чем он ожидал, и теперь он наслаждался плодами своего труда.

— Ярослав, — начал Яромир, — у нас радостные вести. Урожай оказался значительно больше, чем мы ожидали, и наши договоры с купцами сработали на славу. Мы не только распродали все запасы, но и заработали на этом добрые деньги.

Ярослав отложил документы и посмотрел на Яромира с интересом.

— Это замечательно, Яромир. Но что нам делать дальше? Как мы можем использовать этот успех для дальнейшего роста?

Яромир подошёл ближе к столу и разложил перед Ярославом несколько свитков с записями.

— Думаю, нам стоит расширить наш ассортимент. Мы можем начать закупать не только зерно, но и другие товары, такие как мёд, рыба и ткани. Это привлечёт больше купцов и сделает наш дом центром торговли в Рязани.

Ярослав кивнул, обдумывая предложение. Он знал, что разнообразие товаров может привлечь больше клиентов, но также понимал, что это потребует дополнительных усилий. Справится ли Яромир с этим? А вслух сказал.

— Хорошая мысль, — произнес он. — Но нам нужно будет наладить надёжные пути поставок. Я не хочу рисковать нашей репутацией. А дорога из Изрога ещё строится.

— Я уже начал работать над этим, — ответил Яромир. — Я установил связи с местными купцами и рыбаками. Они готовы поставлять нам товары на постоянной основе. Кроме того, предлагаю организовать ярмарки, чтобы привлечь больше купцов из соседних земель.

Ярослав задумался. Ярмарки могли стать отличной возможностью для продвижения их торгового дома и привлечения новых клиентов.

— Это звучит многообещающе, — сказал он. — Но нам нужно будет тщательно продумать организацию. Я не хочу, чтобы это стало хаосом.

— Я позабочусь об этом, — уверенно ответил Яромир. — Мы можем назначить ответственных за каждую ярмарку и заранее сообщить о них купцам. Кроме того, предлагаю ввести награды для постоянных клиентов. Это поможет нам удержать их и привлечь новых.

Ярослав улыбнулся, видя, как его управляющий горит идеями. Он чувствовал, что с таким человеком, как Яромир, их торговый дом сможет достичь больших высот.

— Отлично, Яромир. Давай начнём с ярмарки. Я хочу, чтобы это событие стало настоящим праздником для всех. Мы должны показать, что наш торговый дом гораздо что больше чем просто лавка.

— Я займусь этим, — сказал Яромир, его глаза блестели от энтузиазма. — Уверен, что это привлечёт множество купцов и сделает нас ещё более известными.

— Хорошо, Яромир. Давай начнём готовиться к ярмарке. Я хочу, чтобы это было событие, о котором будут говорить ещё долго.

С этими словами Ярослав вернулся к своим документам, а Яромир вышел из кабинета, полный новых идей и планов. В этот момент Ярослав понимал, что их торговый дом это не просто место для торговли, а настоящая точка притяжения для купцов и предпринимателей, где зарождалась новая экономика и новые возможности.

Время шло, начали подтягиваться бояре со своими отрядами, и князь начал периодически собирать военные советы по предстоящему походу.

В зале, где собирались бояре, царила напряжённая атмосфера. Князь, облачённый в богатые одежды, сидел во главе стола, внимательно слушая своих советников. Ярослав, несмотря на свой юный возраст, был одним из немногих, кто присутствовал на этом совете, и его уверенность выделялась на фоне старших бояр.

— Мы должны обсудить предстоящий поход против Всеволода, — начал князь, его голос звучал уверенно.

Среди собравшихся бояр раздались голоса. Один из них, старший и опытный воин, поднял руку:

— Мы должны собрать все силы и подготовить отряды. Но без надёжного тыла мы не сможем рассчитывать на успех. Нам нужны запасы продовольствия и оружия.

Другие бояре поддержали его, но Ярослав заметил, что некоторые из них старались умалить значение выступившего, переглядываясь и шепча друг с другом. Для них заниматься логистикой и тылом было делом позорным, и они не хотели занимать это место.

Когда обсуждение продолжилось, Ярослав решил, что пришло время действовать. Он поднялся и, собравшись с духом, произнёс:

— Князь, уважаемые бояре, я хотел бы предложить свои услуги в организации логистики и тылового обеспечения нашего похода. Я имею опыт в торговле и знаю, как правильно распределить ресурсы и наладить снабжение.

Некоторые бояре недовольно переглянулись, и один из них, с насмешкой в голосе, произнёс:

— Ты, Ярослав, ещё молод. Как ты можешь справиться с такими важными делами? Заниматься тылом это дело для старших и опытных воинов, а не для юнца.

Ярослав, почувствовав, что его пытаются задвинуть, лишь усмехнулся про себя. Он знал, что его истинная цель обеспечить своих людей всем необходимым, и мнение князя и бояр его не волновало. Он обратился к князю:

— Князь, я понимаю, что для многих знатных воинов заниматься тылом это просто позор. Но именно в этом и заключается моя сила ведь я по сути юн и не являюсь воином, вышел так сказать из простых, это не уронит моей чести. Я могу организовать всё так, чтобы наши воины были обеспечены всем необходимым.

Князь, слушая Ярослава, задумался. Он понимал, что в условиях предстоящей войны важно иметь надёжного человека, который сможет организовать тыл.

— Ярослав, — произнёс князь, — если ты так уверен в своих силах, то я готов дать тебе шанс. Но ты должен доказать, что сможешь справиться с этой задачей.

Ярослав почувствовал, как в нём загорается надежда.

— Я приму это испытание, князь — сказал он, стараясь скрыть волнение в голосе.

Совет продолжился, но Ярослав уже чувствовал, что его слова были услышаны. Он понимал, что впереди его ждёт много работы, но теперь у него была возможность пролавировать в предстоящей нелегкой битве.

Когда совет завершился, Ярослав вышел из зала, обдумывая свой план. Он знал, что это назначение — не просто возможность проявить себя, но и шанс минимизировать потери своего отряда в предстоящем походе. Теперь ему нужно было продумать каждую деталь, чтобы превратить это назначение в свою выгоду и укрепить позиции своего отряда. И самое главное постарается вывести из-под удара вражеского войска своих людей.

Глава 17

Время шло поход откладывался, Ярослав организовал постовую службу и полностью продумал снабжение отряда. Тут он конечно развернулся на полную катушку, и он без зазрения совести стал обирать Рязань поставляя в первую очередь свою продукцию через подставных купцов, благо таких было весьма много после истории с фьючерсами. Но в целом задачу по снабжению он выполнил. Тут хорошо сработала его идея с деревянными рельсами к августу она была проложена до Рязани и после сбора урожая первые конные составы пошли вгород.

И вот в первой декаде сентября войско тронулось, к этому времени Ярослав значительно перетасовал свой офицерский состав, а так же солдатский. Значительно увеличив количество легкой конницы.

Серое небо нависло над землёй, словно тяжёлый полог, но осенний воздух был тёплым и влажным, наполненным запахом листвы и сырой земли. Солнце, скрытое за плотной пеленой туч, лишь изредка пробивалось слабыми бликами, оставляя мир в приглушённых, будто выцветших красках. Леса по сторонам дороги стояли оголённые, чёрные ветви тянулись к небу, словно моля о милости, а под ногами войска хрустел бурый ковер из опавших листьев.

Войско двигалось неспешно, растянувшись по дороге длинной змеёй. Кони фыркали, разгребая копытами грязь, а люди шли, кутаясь в плащи и тряпки, хотя холод ещё не пробирал до костей. Доспехи звенели глухо, без привычного боевого лязга это сырость приглушала звуки. Щиты, покрытые плотной кожей, отсырели, а древки копий потемнели от влаги.

Тяжёлые повозки, гружённые мешками зерна, бочками с водой и солониной, скрипели и увязали в размокшей дороге. Колеса, обитые железными обручами, врезались в грязь, оставляя глубокие, неровные колеи, которые тут же заполнялись мутной водой. Быки, запряжённые в дышло, напрягали жилистые шеи, упираясь в ярмо, их широкие ноздри раздувались от усилия. Погонщики покрикивали на них, пощёлкивая кнутами, но не били надо сберечь силы путь предстоял еще долгий.

Возле особо топких мест воины подходили к обозу, упирались плечами в борта и с хриплыми возгласами помогали тянуть. Дерево скрипело, верёвки натягивались, как тетивы, а грязь чавкала под сапогами. Иногда повозка оседала набок, и тогда раздавалось отборная ругань — приходилось раскидывать груз, подкладывать жерди под колёса, снова впрягаться и тянуть, пока пот не заливал глаза.

В воздухе стоял густой запах скота, сырой древесины и человеческого пота. Из-под колёс летели комья грязи, пачкая одежду и доспехи тех, кто шёл рядом. Но никто не роптал, потому что все понимали без этих мешков с мукой, без этих бочек с водой и вяленой рыбы войско далеко не уйдёт.

Иногда повозка попадала в колею, оставленную предыдущим обозом, и тогда движение становилось чуть легче. Но ненадолго, впереди снова ждали рытвины, лужи и размытые дождём склоны. А за спиной, на уже пройденной дороге, оставались лишь глубокие следы, словно шрамы на теле земли.

Осень не спешила отдавать землю зиме, и в этой странной, тёплой мгле таилась тревога, будто сама природа затаила дыхание перед грядущей битвой.

Движение шло вдоль реки Оки на восток, а затем север в сторону города Муром

Наше войско подошло к месту первым, тут удачная позиция сама просилась в руки. Слева, за неширокой речкой Талой, стеной стоял древний лес, чёрный от осенней сырости. Справа, за пожухлой луговиной, мерно дышала Ока, её темные воды медленно катились к далёкому Мурому. А прямо перед ратью расстилалось озеро Сомша, оно было неглубокое, с топкими берегами, идеальный рубеж для обороны.

— Становись! — разнёсся зычный голос князя, и войско быстро заняло позиции.

Ярослав, отвечавший за снабжение, разбил лагерь в тылу, на безопасном расстоянии, но так, чтобы в случае необходимости быстро поддержать основные силы. Здесь, среди повозок с припасами и резервного снаряжения, кипела своя работа, подвозили провиант, чинили сбрую, пересчитывали запасы продовольствия.

Тем временем вперёд, к основному войску, уже укрепившемуся у озера Сомша, двигался отряд разведчиков под началом Миролюба. Эти были лёгкие, быстрые воины, привыкшие к опасной работе разведчиков.

Но самое неожиданное это то, что они везли с собой. Два орудия, прикрытые холщовыми полотнищами, тащили на специальных лафетах, запряжённых парой крепких лошадей. Десяток картечных зарядов, да негусто, но достаточно, чтобы в решающий момент посеять хаос в рядах противника. Битва с Гаязом это уже показала.

— Передайте князю, стрелять будем только по его команде — наказал Ярослав Миролюбу перед отправкой.

А в тылу Ярослав, прислушиваясь к доносящимся от озера приглушённым звукам, лишь мрачно усмехнулся:

— Ну что ж, гости идут… Пора встречать.

Ярослав, будучи человеком осторожным по своей сути, не стал отправлять все орудия на передовую. Два из них остались в тыловом лагере. Они прикрытые пропитаной воском холстиной, стояли наготове рядом с повозками, окружённые плотным кольцом охраны.

— Пусть думают, что у нас только те два ствола у озера, — провёл ладонью по холодному металлу одного из орудий Радогор, коренастый детина с обожжённым лицом, которого прозвали в отряде Огнедаром.

— Именно, — кивнул Ярослав, окидывая взглядом лагерь. Если прорвут нашу линию у Сомши или попытаются зайти с фланга через лес — встретим их вот этим. Он похлопал по ближайшему орудию, и глухой звук разнёсся по стоянке.

Заряды лежали в деревянных ящиках. Возле каждого орудия дежурили два пушкаря и помощники.

Где-то впереди, у озера, уже слышались первые крики и звон оружия, похоже разведка столкнулась с передовыми вражескими дозорами. Но здесь, в тылу, пока царила напряжённая тишина, прерываемая лишь фырканьем коней и скрипом колес у повозок.

Ярослав подошёл к краю лагеря, откуда между деревьями виднелась гладь озера.

— Готовьте резерв. Как только Миролюб подаст сигнал — выдвигаемся.

Орудия в тылу молчали, но их молчание было обманчивым — оно таило в себе гром будущей битвы и невероятный ущерб.

День догорал, окрашивая свинцовые воды Сомши в багровые тона. Основного сражения так и не произошло, лишь перестрелки вперемешку с короткими стычками передовых дозоров. То там, то здесь вспыхивали локальные схватки, наши разведчики под командой Миролюба сталкивались с вражескими лазутчиками, обменивались ударами копий, парой стрел — и вновь расходились, как волки, пробующие силу друг друга.

У озера, где стояли основные силы, воины по-прежнему держали строй, но напряжение немного спало. Кто-то даже присел на корточки, доставая из-за пазухи краюху хлеба. Всадники спешились, давая коням передохнуть. Лишь у двух тщательно замаскированных орудий пушкари не теряли бдительности, то и дело поглядывая на противоположный берег, где в сумерках уже замигали вражеские костры.

В тылу у Ярослава тоже было относительно спокойно. Мстислав лично обошел караулы, проверив, все ли на местах. — Не сегодня, — проворчал Ярослав, наблюдая, как последние отсветы заката гаснут над лесом. Завтра будет жарко.

Где-то в темноте, на нейтральной полосе между двумя станами, еще слышались редкие крики, лязг оружия — то ли очередная разведка столкнулась, то ли кто-то из дозоров решил прощупать оборону под покровом темноты. Но это уже не имело значения.

Холодный рассвет только-только размыл сизую пелену тумана над озером, когда вражеские рога прорезали утреннюю тишину. Всеволод Большое Гнездо, не став тратить время на манёвры, обрушил на наши позиции первый мощный удар.

Сквозь чащу леса и вдоль берега Талой реки хлынули плотные порядки вражеской пехоты, тяжело вооружённые гридни в кольчугах, с топорами и щитами, сомкнутыми в стену. За ними двигались лучники, осыпая наши ряды тучей стрел. Земля дрожала от топота сотен ног, а воздух наполнился рёвом боевых кличей.

— Щиты вперёд! Копья на руку! — прокатилось по нашим рядам.

Первая линия встретила врага железной оградой копий. Лязг металла, хруст ломающихся древков, рёв сшибающийся воинов — всё слилось в единый гул битвы. На флангах завязалась рубка это конница Всеволода пыталась зайти сбоку, но наши, используя топкий берег Сомши как естественную преграду, отбивали атаки.

Вражеский натиск был яростен. Под напором превосходящих сил наши воины начали медленно пятиться, сжимая ряды. Княжеские дружинники Всеволода, покрытые потом и кровью, рвались вперёд, чувствуя запах победы.

— Держать строй! Ни шагу назад! — гремели голоса сотников, самих втянутых в кровавую мясорубку.

Над полем боя уже стоял густой смрад — смесь пота, крови и влажной земли.

Первый натиск захлебнулся в грязи озёрного берега. Вражеские дружины отхлынули, оставив перед нашими щитами груды тел но ненадолго. Едва наши воины успели перевести дух, заменить пробитые щиты и отвести раненых в тыл, как снова загудели вражеские рога.

Всеволод, недовольный заминкой, бросил в бой свежие силы. На этот раз он ударил одновременно в центр и по флангам, заставив наши ряды дрогнуть под напором новых воинов.

— Орудия — огонь!

Грохот разорвал воздух. Два чёрных жерла плюнули дымом и картечью, врезаясь во вражескую пехоту. В первых рядах образовались кровавые прогалины.

— Мало… Эх, мало, зарядов! — прошипел один из пушкарей, уже заряжая новый заряд.

Бой превратился в мясорубку. Наши держались, но шатко, как подкошенный дуб, который ещё стоит, но уже дрожит под ударами топоров. Всеволод, видя это, не отводил войска, методично перемалывая наши силы.

Внезапно с востока, где густой лес расступался к пойме Оки, донесся топот сотен копыт. На опушке показались всадники в островерхих шлемах, с кривыми саблями наголо это волжские булгары. Их кони, низкорослые и выносливые, легко преодолели топкие берега ниже по течению, куда их навел Всеволод. Теперь орда выходила в тыл основным силам рязанцев, угрожая замкнуть кольцо окружения.

Передовой разъезд Ярослава успел проскочить в лагерь буквально под носом у кочевников.

— Булгары! — задыхаясь, докладывал старший разведчик. — Их не меньше пяти сотен. Идут по нашему следу!

Ярослав резко поднял голову, моментально соображая. Всеволод схитрил, пока его дружины давили с фронта, степняки должны были ударить с тыла и перерезать пути к отступлению.

— Разворачивать орудия на восток! — рявкнул он, хватая щит. — Щитовую стену у повозок! Лучникам — занять возвышенность!

Лагерь превратился в крепость. Бойцы сцепили телеги, образовав импровизированную стену. Два резервных орудия теперь смотрели в сторону леса, откуда уже выкатывались первые всадники.

— Огонь!

Грохот разорвал воздух. Картечь выкосила передовые ряды булгар, смешав коней в кровавую кашу. Но степняки не дрогнули, они рассыпались в лаву, налетая со всех сторон.

— Копья! — Ярослав встал в первую линию, подняв меч. — Русские не сдаются!

Два орудия Ярослава гремели без остановки, выкашивая целые ряды булгарской конницы. Дым застилал поле, смешиваясь с пылью и паром от разгорячённых коней. Каждый залп оставлял после себя груды тел, но кочевников было слишком много — они шли волна за волной, не давая пушкарям передышки.

Отряд Ярослава медленно пятился к лесу, сжимаясь в плотную щитовую стену. Мстислав, окровавленный, с выбитым глазом, рубил кривой булгарской саблей, подхваченной с земли.

— Держаться! — хрипел он, но голос его тонул в рёве боя.

И в этот момент новая беда — часть булгар, проскочив вдоль берега, врезалась в тыл рязанского войска.

Удар был сокрушительным.

Роман Глебович, рязанский князь, пытался перестроить ряды, но было уже поздно. Видя летящую на них конницу, воины дрогнули. Первые побежали ополченцы с флангов — затем паника перекинулась на дружину.

— Стой! Стой, смерды! — орал князь, но его никто не слушал.

Войско превратилось в бегущую толпу. Кто-то бросал щиты, кто-то пытался переплыть Оку, кто-то падал, сражённый булгарскими стрелами.

Ярослав, увидев это, понял, битва проиграна.

— К лесу! — скомандовал он остаткам своего отряда. — Прорываемся к чащобе, там оторвёмся!

Но булгары уже окружали их, зная что бежать некуда.

Над полем боя стоял стон раненых, а вода в Оке медленно краснела…

Среди всеобщего хаоса и бегства, как скала среди бушующих волн, стоял Мстислав — младший брат Ярослава. Его дружина, окружённая со всех сторон, сжалась в последний живой щит, прикрывая отступающих.

— Ни шагу назад! — гремел его голос, заглушая топот коней и предсмертные крики.

Он бился как одержимый. Его меч, зазубренный от ударов, рубил булгарских всадников одного за другим. Кровь заливала лицо, доспех был изрублен, но он продолжал стоять, отбивая атаки.

Когда пал последний из его дружинников, Мстислав остался один перед лавиной врагов.

— Так не достанусь же я вам живым!

Собрав последние силы, он рванулся вперёд, не в бегство, а в свою последнюю атаку.

Три всадника рухнули замертво, сражённые его яростным натиском. Четвёртый, могучий булгарский воин, метнул в него копьё. Оно пробило грудь насквозь.

Мстислав пошатнулся, но не упал. Опершись на меч, он поднял голову, глядя в сторону леса, где скрывались остатки рязанцев.

— Бегите, брат… — прошептал он, будто Ярослав мог его услышать.

И тогда враги набросились на него.

Когда всё было кончено, булгары, привыкшие к жестокости, в молчании раздвинулись перед его телом. Даже они понимали что такие воины достойны уважения в любом бою.

А над полем, где погиб Мстислав, кружили вороны, словно провожая его душу в небесную дружину.

Он пал — но не сдался.

Дым и пыль застилали поле боя, смешиваясь с предвечерним туманом. Ярослав, с окровавленным мечом в дрожащей руке, смотрел туда, где только что пал его брат. Мстислав. Его щит был разбит, броня изрублена, но он стоял до конца, пока булгарские стрелы не нашли его сердце.

— Нет… — хрипло вырвалось у Ярослава.

Боль, острее любого клинка, пронзила грудь. В душе образовалась пустота. Он даже не успел подбежать к нему, не успел закрыть ему глаза, не успел сказать последнее слово. Да я рослав был из будущего, но пранишка за эти четыри года стал ему родным.

Ярость и отчаяние.

Он рванулся вперёд, не разбирая дороги. Его воины, те, кто ещё держался рядом, пытались удержать его, но он вырвался.

— На них! ЗА МСТИСЛАВА!

Его меч, залитый кровью, рубил без устали. Он не чувствовал ударов, не замечал ран. Лишь гнев, лишь месть.

Один. Второй. Третий булгарин пал под его ударами. Но их было слишком много.

Последний удар

Сначала он не понял, что ранен. Лишь внезапная слабость в ногах заставила его осесть. Затем жгучая боль в спине. Он удивлено посмотрел и увидел копьё.

Ярослав оглянулся. Молодой булгарский воин, с перекошенным от ярости лицом, выдернул древко, готовясь добить.

Ярослав попытался подняться и не смог. Ноги не слушались. Кровь хлестала из разорванных ран.

Последний взгляд, он упал на колени. Перед глазами плыли тени: Мстислав, Радогор, воины, что полегли сегодня.

Где-то рядом слышался топот коней, крики, лязг оружия. Но для него всё стихало.

— Прости, брат… я… не уберёг…

Меч выпал из ослабевших пальцев.

Булгары уже спешились, подходя к нему. Но он не видел их.

Глава 18

Темнело. Лес стоял черной стеной, ветви хлестали по лицам, корни цеплялись за ноги. Остатки отряда Ярослава пробирались сквозь чащу, торопливо, безмолвно, прислушиваясь к каждому шороху.

Двое воинов несли носилки, сколоченные наспех из жердей и плащей. На них лежал Ярослав бледный, в липком от пота холоде, с перевязанной грудью и окровавленными бинтами на спине. Рана от копья была очень тяжелой.

Между жизнью и смертью. Он метался в горячечном бреду.

— Щиты… сомкнуть… Мстислав, держись! — хрипел он, сжимая кулаки, будто вновь пытаясь встать в строй.

Потом вдруг затихал, и тогда казалось, что дыхание вот-вот прервётся. Но через несколько минут снова начинал бормотать:

— Орудия… зарядить… Где Радогор?..

Его губы потрескались от жара, глаза запали, но в редкие моменты ясности он ненадолго приходил в себя.

— Рязань… далеко? — прошептал он, хватая за руку одного из воинов.

— Близко, командир. Держись.

Но он уже не слышал. Сознание вновь уплывало, унося его в кошмары боя крики, кровь, падающий Мстислав.

Лес редел. Где-то впереди, сквозь деревья, уже мерцали огни — то ли деревни, то ли дозоры рязанских сторожей.

— Жив ещё? — хрипло спросил один из носильщиков.

— Дышит. Но еле еле.

Они шли дальше. Тяжело, медленно, но вперёд.

А Ярослав в забытьи снова видел поле боя. И брата, звавшего его за собой. Его сознание было похоже на разбитое зеркало. В осколках мелькали обрывочные картинки: степные кони, летящие стрелы, падающее знамя… и лицо брата. Не Мстислава. Другого. Старшего. Того, что остался там, в дыму и криках, когда маленький Ярослав бежал, спотыкаясь, с поля первой в его жизни сечи в Изроге.

— Брат… прости… — вырвалось стоном уже другим, более древним, горловым звуком. Голосом ребенка, зарывшегося в плащ убитого брата.

И в этот миг что-то щелкнуло.

Будто слой за слоем, как шелуху, начало сдирать с его внутреннего «я». Горячечный туман ненадолго рассеялся, открыв саму суть.

И Андрей, заточённый где-то в глубинах этого израненного тела, вздрогнул. Он не «вспомнил», а увидел.

Не свои воспоминания из будущего. А чужие из глубокого прошлого. Чужой ужас мальчишки, потерявшего всё. Ту самую первородную рану, которая сформировала душу воина Ярослава. Ради которой он так цеплялся за нового брата, Мстислава… и вновь не уберёг.

— Нет, — прошептали его губы, и в шёпоте было отчаяние уже не воина, а человека из другого мира. — Это не моё… Я не должен это чувствовать!

Но было поздно. Барьер, который он так тщательно выстраивал, считая себя единственным хозяином разума, треснул под тяжестью потери, боли и лихорадки. Душа Ярослава, подавленная, оттеснённая знанием «пришельца», теперь, в момент краха, вырвалась на поверхность. Дикое, яростное, пропитанное болью утраты и запахом крови.

— Мой брат… Моя вина… Моя земля… — гудело в нем на уровне инстинкта. Это был голос самой этой эпохи, голос рода и крови.

Андрей отчаянно пытался отгородиться, найти в себе холодные формулы, логику, знания, что угодно, лишь бы не тонуть в этой первобытной пучине чужого горя.

— Стерилизовать рану… нужен антибиотик… это всего лишь психосоматика… — лихорадочно бормотал он «про себя», но слова теряли смысл, растворяясь в более мощном потоке.

— КРОВНАЯ МЕСТЬ! — рванулось из его груди хриплым криком, заставив носильщиков вздрогнуть.

Это было что-то древнее архаичное, в этом мире словосочетание, означавшее и «месть», и «суд», и «священный долг крови». Такого понятия не знал Андрей, точнее слова знал, но не чувствовал что это такое. И вот эти слова выкрикнула душа Ярослава. В этот момент произошло столкновение двух сущностей. Две парадигмы, два способа существования в мире бились в одном теле, как две атомарные частицы в термоядерной реакции.

Рационалист Андрей видел отряд, как тактическую единицу, потери, как статистику, он циник и прагматик.

Вятич Ярослав чувствовал род своих побратимов, павших как братьев, позор из-за бегства с поля боя, он чувствовал зов крови, которая зовёт к ответу.

Носильщики переглянулись. Бред командира становился странным и пугающим.

— Воды… — простонал Ярослав-Андрей, и это была мольба о спасении от самого себя. — Голова… раскалывается…

Внутри действительно раскалывалось. Он видел одновременно и падающий с неба вертолёт, и падающего с коня брата. И он понимал, что оба этих видения это его жизнь.

— Я… не один, — осознание, леденящее и ошеломляющее, пронеслось сквозь жар. — Здесь… мы… всегда были оба.

Это было знание, пришедшее из самой глубины бытия. Он не вселился в пустой сосуд, а пришёл в душу, уже опалённую войной и потерей. И все это время, его «гениальные» идеи, его «современный» подход — всё это пропускалось через призму этой древней, травмированной, но невероятно сильной воли. Ярослав не был пассивным наблюдателем. Его душа была фундаментом. Грубым, жестоким, но несгибаемым. Тем, что давало силы держать меч, когда знания Андрея говорили «это бессмысленно».

И сейчас, потеряв Мстислава, этот фундамент дал трещину, обнажив свою изначальную суть.

Ярослав затих на носилках. Его дыхание стало чуть ровнее, но не спокойнее. Какое-то новое, страшное понимание застыло в его запавших глазах, которые он на миг открыл. Он смотрел сквозь ветви в чёрное небо.

— Ладно, — прошептал он беззвучно. Губами двигал Андрей, но решимость в этом шёпоте была на сто процентов Ярослава. — Раз уж мы здесь вместе… значит, эту боль тоже делим пополам. Твою и мою. Нашу.

Он снова погрузился в забытье. Но теперь бред был иным. Не хаотичным, а словно бы диалогом. Иногда он бормотал расчёты, математические и физические формулы, перечислял таблицу Менделеева. Иногда просто пел обрывки старой погребальной песни, которой Ярослава учила в детстве тетка Серафима.

Двое воинов, несших носилки, больше не слышали в этом безумия. Они понимали сейчас их Командир бился с демонами, и они чувствовали, что он не сдаётся.

— Держись, Ярый, — хрипло сказал один из них, не зная, к кому именно обращается. — Скоро выйдем.

А в темноте леса, казалось, затих даже ветер, прислушиваясь к тихому бормотанию одной души, которая наконец-то признала в себе другую. И в этом признании родилось что-то новое

Два дня они шли сквозь чащобу, продираясь сквозь бурелом и болотистые низины. Кони пали еще в первый день их пришлось бросить, оставив только самое необходимое, оружие, да носилки с Ярославом.

Сенька Шустрый, еще недавно щуплый мальчик с вечно насмешливыми глазами, теперь шагал впереди, выбирая путь. Лицо его почернело от усталости, но взгляд был твердым. Он больше не был мальчишкой поскольку смерть Миролюба и гибель Мстислава оставили в нем только холодную решимость.

Решимость эта родилась там, в аду у озера Сомша, в тот миг, когда он увидел, как падает Ярослав.

Всё рухнуло разом. Их линию прорвали, княжеская дружина побежала, а со стороны леса, как саранча, высыпали эти чертовы булгары на своих низкорослых конях. Сенька, прижавшийся со своими разведчиками к опушке, выполнял последний приказ Миролюба: «Прикрыть отход, если что…» И вот это «что» наступило.

И тут он увидел его. Ярослав, один, в кольце врагов. Меч его рубил ещё, но было видно это конец. Сенька замер в этот миг оцепенев до глубины души. Приказ был ясен отходить к лесу. Спасать тех, кого можно. Но как бросить своего командира?

В голове пронеслось лицо Миролюба, суровое: «Иногда приказ это одно, а дело другое, молокосос. Голову включай».

— За мной! — крикнул Сенька, и голос его не дрогнул, хотя внутри всё сжалось в ледяной ком. — Только вытащить и в чащу! Не ввязываемся!

Десять человек, самых отчаянных, рванули за ним. Не в атаку, а в отчаянный рывок на спасение. Они врезались в бок булгарам, дикой, яростной кучей, сея мгновенную панику. Сенька не помнил, как рубил. Помнил только спину Ярослава, пронзённую древком копья, и как тот осел на колени.

— Командир!

Он накрыл Ярослава своим щитом, приняв удар сабли, от которого онемела вся рука. Рядом рухнул, сражённый стрелой, Гремислав из их же пятерки. Крик, хрип, кровь на лице.

— Тащи его! Живо!

Двоих уже не было. Остальные, действуя как единый механизм, подхватили бесчувственное тело. Сенька, отбиваясь, пятился за ними, кричал хрипло, не своим голосом, указывая направление: «К ручью! По руслу!»

Они нырнули в чащу, как раненые звери в нору. Последнее, что видел Сенька, обернувшись, это как булгарский всадник топчет тело его павшего друга Гремислава. И в тот же миг он понял, Миролюба нет, старшие дружинники полегли или бегут. Значит, теперь он здесь отдаёт приказы. Тот, кто вытащил командира.

— В лес! Глубже! Следы путать! — его команды вылетали сами, продиктованные не разумом, а инстинктом, выкованным за месяцы тренировок.

— Ты, сюда! Ты, замыкай! Носилки! Сделать носилки из чего угодно!

Он больше не был щенком. В тот момент, под градом стрел, с тяжестью ответственности на плечах, Сенька Шустрый стал тем, кому поверили уцелевшие. Тем, кто повёл их из ада.

— Привал. На полчаса, — хрипло скомандовал он уже здесь и сейчас, в глухом лесу, и люди рухнули на землю, едва держась на ногах.

Ярослав бредил. Иногда он приходил в себя, хватая Сеньку за руку:

— Где… Миролюб?

— В раю, командир, — отвечал парень, сжимая зубы.

Ярослав закрывал глаза, и снова погружался в забытье.

Они шли. Потому что по пятам за ними шагала смерть.

На пятый день лес расступился, открыв взорам уцелевших родные стены Рязани.

Они вышли строем как боеспособный отряд. Несколько десятков воинов под командованием посеревшего от усталости, но не сломленного Сеньки бережно несли на носилках своего командира.

У городских ворот их встретили возгласами:

— Люди воеводы Ярослава идут!

Среди встречавших первым бросился вперед Житодуб, молодой лекарь, ученик самого Ярослава.

— Дайте дорогу! Я знаю, как ему помочь!

Его руки, ловкие и уверенные, сразу принялись осматривать раны. Он приказал принести чистые полотна, кипяченую воду и какие-то странные снадобья, приготовленные заранее, по рецептам, переданным Ярославом.

— Выживет, — сквозь зубы процедил Житодуб, — я не позволю ему умереть, у него еще много не законченных дел.

А тем временем к городу подходили другие — жалкие остатки разгромленного войска. Безоружные, опустошенные, многие были раненые. Они резко контрастировали с боевым строем Красногородцев.

Только воины Ярослава — эти несколько десятков изможденных, но не сломленных бойцов вернулись с честью. С оружием. С боевым порядком. Со своим командиром.

И в их глазах читалось одно, это не поражение в войне. Скоро будет начало новой битвы, потому что пока жив Ярослав…Пока стоят эти воины…Ничего не окончено.

Прошла неделя.

Дождь.

Все семь дней, беспросветный, ледяной дождь, превративший дороги в грязевые реки, а поля в болота. Казалось, сама земля не хочет отпускать мертвецов, размывая для них неглубокие могилы.

Ратибор пришел бросив все.

С подкреплением из Краснограда, тремя сотнями воинов, еле живых после бешеной тряски по той самой железной дороге, которую Ярослав когда-то так назвал, не зря они вкалывали на строительстве этой конки.

— Ярослав жив? — спросил Ратибор, и в голосе его была отчаянная надежда он не хотел верить в худшее.

Ответом было молчание.

Житодуб, молодой лекарь с глазами старика, лишь пожал плечами:

— Дышит. Иногда приходит в себя. Потом снова…

Им везло, поскольку князь Всеволод действительно застрял.

Его войско тонуло в грязи, степняки роптали, кони гибли. Но это не имело значения.

— Они все равно придут, — шептались в городе. — Дождь кончится и они придут.

Их было слишком много. Даже с подкреплением Ратибора. Даже если Ярослав встанет.

Сенька Шустрый, теперь командовавший остатками отряда, смотрел на новые лица, такие же потерянные, как и их собственные.

— Готовьтесь, — говорил он, но в голосе не было веры.

Готовиться нужно было не к победе, а к последнему бою.

Дождь стучал по крышам. Как будто отсчитывал последние часы. Как будто Рязань уже была мертва — просто еще не легла в землю. И даже "железная" дорога, последнее чудо Ярослава казалась теперь просто бревнами, которые сгниют в этой грязи, как и все остальное.

Ярослав открыл глаза.

Потолок, а на нем деревянные балки. Запах трав и крови в помещении, полумрак. Он был жив.

И в этом была вся жестокость судьбы.

Житодуб, заметив движение, наклонился:

— Учитель…

Но Ярослав не ответил. Он лежал, уставившись в потолок, словно надеялся, что он обрушится и похоронит его под обломками.

Первое за долгое время поражение. Не тактический отход, а полный разгром.

— Сколько? — спросил он, и голос его был пустым.

Житодуб понял без уточнений:

— Из наших… меньше трети. Остальные… не вернулись.

Мстислав. Миролюб. Радогор.

Имена всплывали в памяти, и как ножи полоснули его душу.

Он знал, что так бывает. Читал в книгах, смотрел в фильмах, войны не выигрываются без потерь.

Но сейчас ему было абсолютно не легче от этого знания. Это было чувством, все выжигающим чувством вины.

Он подвел их, он виноват. Слишком уверенный в своем преимуществе над хроноаборигенами. В том, что историю можно переписать без крови.

А теперь…

За окном слышался стук топоров это готовились укрепления. Шаги и зычный голос, это Ратибор раздавал приказы. Не громкие переговоры так Сенька получал доклады от разведки, теперь командующий тем, что осталось от их отряда.

Все ждали, что он поднимется. Скажет что-то. Найдет выход, как всегда.

Но Ярослав молчал, потому что впервые за все время не знал, что сказать.

Он проиграл.

И люди умерли за его ошибку.

Житодуб хотел что-то сказать, но Ярослав медленно закрыл глаза.

Ему не нужны были утешения.

Он должен был это вынести.

Запомнить.

И если когда-нибудь снова сможет встать — то уже не ошибаться.

Но пока…

Он просто лежал.

И слушал, как за окном дождь стихает, а значит, скоро снова начнется битва.

Тихо скрипнула дверь.

Ярослав не повернул голову, думал это Житодуб с очередным отваром или Ратибор с докладом, который ему сейчас невыносимо слушать.

Но в комнату ворвался теплый запах — куриный бульон, чеснок, та самая домашняя еда, которой не было в его жизни наверное уже целую вечность с этой походной жизнью.

— Нашла тебя, дурака, — тихий, дрожащий голос.

Он резко открыл глаза.

Марфа.

В грязной дорожной одежде, с потрескавшимися губами, с котелком в руках — и с глазами, в которых не было ни капли упрека.

— Ты… как…

— С Ратибором приехала. Тайком. Потому что знала — если не я, то кто же тебя на ноги поставит?

Она поставила котелок, села на край постели и крепко обхватила его голову руками, прижав к своему плечу.

И вот тогда, он сломался.

Задрожал, вцепился в ее платье, зарылся лицом в знакомый запах — лука, дыма и тех духов, что он когда-то изобрел для нее.

— Всех… всех погубил…

— Молчи, — она резко прижала его еще крепче. — Молчи. Пей бульон. Потом злись. Потом вой. Но сначала просто живи.

И он пил.

Горячий, наваристый, живой.

А Марфа гладила его по волосам и шептала — не пустые утешения, а злые, яростные слова:

— Они еще пожалеют. Очень пожалеют. Но сначала встань мой милый.

За окном дождь кончался.

А значит, скоро снова битва.

Глава 19

Клубясь над размытыми колеями, осенний туман медленно отступал под напором тяжёлых, моросящих капель. Дорога к Рязани перестала быть путём — она превратилась в жидкую и липкую грязь, из которой выползали остатки некогда грозного войска.

Они шли не строем, а ковыляли, понурив головы, обмотанные грязными тряпками. Щиты, некогда гордо расписанные, волоклись по грязи или были брошены где-то позади. У многих были окровавленные бинты, у всех — пустые глаза, в которых ещё стоял ужас озера Сомши и леденящий свист булгарских стрел. Это были не воины, а тени. Тени княжеских дружинников, ополченцев из дальних сёл, боярских отроков. Их гнал с поля боя животный инстинкт, и теперь он привёл их к этим деревянным стенам, за которыми, как они думали, не было спасения.

У проездной башни стоял Ратибор. Он не кричал. Его голос, низкий и хриплый, как скрежет жерновов, пробивался сквозь шум дождя и мычание толпы, наводя порядок.

— Ты, с перевязью — на стену к лекарям! Вы, трое — бросьте эти колоды, тащите брёвна к частоколу!

Кто плотник? Плотник, я тебя спросил!

Он хватал за плечо одного, толкал в спину другого, и из бесформенной массы людей начинали вырисовываться контуры обороны. Его собственные красногородцы, мокрые, но стойкие, служили живым каркасом: они вбивали колья, натягивали верёвки, отмечая границы будущих укреплений. Ратибор работал молотом и клином, раскалывая панику на полезные щепки — строителей, стрелков, санитаров.

С запада, от леса, донёсся иной звук, ритмичный, жутковатый скрип по мокрому дереву. Из туманной пелены медленно выплыли призрачные силуэты. Это были кони и низкие, грубые платформы на деревянных колёсах, движимые по проложенным в грязи рельсам. На платформах, прикрытые пропитанным воском тканью, лежали бочки, ящики, тюки. И два десятка людей в одинаковых тёмных кафтанах. Это было очередное красногородское ополчение.

И именно на этом стыке — грязь дороги, начало леса и степи — Сенька Шустрый встретил тех, кого ждали, но в чьё появление верилось с трудом. С юга, обходя основные топи, вышла конница. Не стройными рядами, а растянутой, усталой вереницей. Несколько десятков всадников на низкорослых, мохнатых конях, в смешанных, но исправных доспехах. Лица, обожжённые степным ветром. Впереди, на вороном жеребце, сидел Гаяз.

Сенька, в новом, не по росту, но тщательно подобранном доспехе командира, сделал шаг вперёд, преграждая путь. Он выпрямился, стараясь казаться старше и тверже.

— Воевода Гаяз. Для тебя и твоих людей отведено место у восточной стены, за амбарами. Фураж и вода уже там. Огонь разводить только в указанных ямах.

Он говорил чётко, по уставу, который сам же когда-то помогал Ярославу писать. Потом, убедившись, что формальности соблюдены, сделал ещё шаг, опустив голос почти до шёпота.

— Гаяз. Слушай. Твои воины… многие покрыли себя славой и остались на поле у Сомши. Но твой брат, Баймурза… Он не среди павших. Его отряд пробился сквозь булгарскую лаву и ушёл в лес севернее озера. Сейчас он с моими разведчиками. Жив.

Каменная маска на лице Гаяза треснула. Не дрогнули губы, не дёрнулась бровь. Он не ахнул, не поблагодарил богов. Его рука в рукавице с такой силой сжала поводья, что конь вздёрнул голову и фыркнул.

— Где он? — голос Гаяза был чужим, хриплым, будто прорвавшимся сквозь песок и кровь.

— В пути. С важным заданием, — коротко отрезал Сенька. — Как вернётся, ты первый узнаешь.

А над всем этим — над суетой у стен, над скрипом «конки» — низкое свинцовое небо продолжало сеять мелкий, назойливый дождь. Он смывал грязь с доспехов, заливал следы, стирая прошлое. Рязань уже не была пристанью для беглецов. Она медленно, с болью и скрипом, превращалась в крепость. И как знак, луч солнца пробился сквозь громады туч и впервые за несколько недель осветил землю.

Солнечный луч, тонкий и упрямый, пробился сквозь щель на ставнях, упав на грубо сколоченные половицы. Как та нить надежды, что потихоньку пробиралась сквозь мрак его души. Ярослав сидел, обхватив колени, чувствуя под пальцами шершавую поверхность глиняной миски. Всего полчаса назад в ней был бульон — тот самый, что сварила Марфа, проделавшая долгий путь с Ратибором, чтобы принести ему эту простую, такую необходимую сейчас пищу. Её поступок был как этот луч, он прорезал сумрак его души.

Его терзали сомнения. Где он ошибся?

И вот мысли, чёткие и холодные, выстроились в стройный ряд. Неумолимо пришло осознание.

Он, носитель будущего, возомнил себя провидцем. Забыл, что история — не шахматная доска, а люди — не фигуры. Их поступки нельзя просчитать как математическую формулу, разложить по полочкам, вписать в стройные логические схемы. Каждый человек обладает правом выбора и волей, и это ничем не предопределено. А он, бросив камень в воду времени, пустил множество волн изменений. Теперь человек мог принять иное решение — не то, какое он знал по истории.

Всеволод оказался не грубым варваром из учебников, а мудрым стратегом. Тот самый Большое Гнездо, сумевший объединить под своим началом столько земель… Как он мог его недооценить? О чём он думал? Междоусобица длится десятилетия, и все, кто в ней участвует, гораздо опытнее него.

«Железная дорога», пушки… Всё это требовало времени, которого у него не было. Нужно было сочетать новое со старым, а не пытаться перескочить через века.

Марфа молча наблюдала, как в его глазах, ещё недавно пустых, загорается знакомый огонёк — глубокая, выстраданная решимость, стальная воля, которая словно локомотив поезда сметала старые порядки.

— Я вижу это в твоих глазах… — её пальцы впились в его ладонь, — …тот взгляд, перед которым дрожат боги. Я верю в тебя. У тебя всё получится. Ты справишься.

Ярослав поднял голову, и солнечный луч теперь освещал его лицо — всё ещё бледное, исхудавшее, но уже не безнадёжное. Словно на почти потухший уголёк в костре дунули свежим ветром.

— Позови Сеньку. И Ратибора, — голос звучал тихо, но при этом уверенно и твёрдо. — У нас есть работа.

Она улыбнулась, проводя рукой по его щеке.

Он вернулся. Но в нём произошла неумолимая метаморфоза, и теперь это был не прежний самоуверенный мечтатель, а настоящий воин и муж, познавший горечь поражения и вкус настоящей ответственности.

В низкой горнице пахло дымом, сушёными травами, и не привычными химическими запахами будущего спиртом и другими перегонками. Слабый свет сквозь мутные слюдяные оконца падал на грубо сколоченный стол, где лежала потрёпанная карта, испещрённая пометками.

Ярослав сидел, прислонившись к дубовым плахам стены. Лицо его было бледным, но глаза горели, как два тлеющих угля в пепле усталости. Он дышал ровно, через силу, и каждое движение рёбер давалось с большим трудом.

Марфа стояла у двери, пальцы её белели на складках передника. Она не вмешивалась, но каждый вздох мужа отзывался в ней тихой болью.

В горнице было тесно от людей и тяжёлого, тёплого воздуха.

Ратибор, мощный, как молодой медведь, сидел на дубовой лавке, и та стонала под тяжестью его доспеха. Сенька, ставший не по годам жёстким, бессознательно тянулся то к рукояти ножа, то поправлял свой лёгкий доспех, на его виске уже серебрились пряди, хотя ему было всего пятнадцать. Милорад, командир арбалетчиков, жилистый, как молодой дубок, с лицом, уже отмеченным первыми сединами, сосредоточенно жевал соломинку, вырванную из старой кровли.

Это были его командиры, так рано повзрослевшие.

Был тут и Гаяз, прибывший в Рязань из далёких степей, сидел чуть в стороне, щуря раскосые глаза. Казалось, он высматривал что-то далёкое, за стенами этой тесной горницы. Отношения его с Ярославом были странными и колючими, сплетёнными в общий клубок. Именно Гаяз когда-то совершил набег на Изрог, запустив ту самую цепочку, что привела к вселению Андрея в тело Ярослава. Потом был бой, поражение и вынужденный союз, принесший вождю невиданное богатство от торговли с Красноградом. И вот теперь степная интуиция вновь привела его к этому юному командиру. Гаяз решил встать с ним в один строй — ирония судьбы, в которой степняк и вятич шли плечом к плечу.

Тишину нарушил скрип карандаша — Ярослав чертил что-то на карте.

— Я был слеп, — сказал он наконец, и голос его звучал глухо, будто из-под земли. Кончик карандаша сломался в его пальцах, оставив жирную точку.

— Я думал, что вижу дальше всех… а не заметил, что творится под самым носом. Не помогли ни разъезды, ни разведка, — продолжил Ярик. — Я думал, что выведу из-под удара людей, убрав их в обоз, а получилось наоборот. Я полностью потерял контроль над битвой. Это был мой просчёт. — Его зубы скрипнули.

Сенька тоже стиснул зубы. Он помнил, как булгары вышли у них из-за спины, словно черти из преисподни, и ничего они в той позиции изменить не могли.

— Теперь…

Ярослав поднял голову, и в горнице стало тихо, как перед грозой.

— Теперь у нас больше нет права на ошибку. Отступать мы не можем. Красноград не готов к длительной осаде, поэтому примем бой здесь, в Рязани. Выбора у нас нет, но бой примем на моих условиях. Гаяз…

Степняк встрепенулся.

— Ты говорил, их кони тонут в грязи?

— Хуже, — усмехнулся Гаяз, обнажив жёлтые зубы. — Распутица сковала их полностью.

— Это хорошо. Это даст нам немного времени. Сколько с тобой пришло людей, говоришь, Гаяз?

— Всего две сотни, но все отличные лучники. И ещё я пошлю весточку в степь, может, ещё кто откликнется, — сказал степняк неопределенно.

— Это хорошо, что лучники. Пока останетесь здесь, в Рязани, будете заниматься подготовкой обороны и разведкой, — сказал молодой командир. — Милорад… собери хороший отряд стрелков. Можешь взять и местных охотников.

Лучник поднял голову, и в его глазах мелькнуло что-то, похожее на улыбку или оскал.

— Сделаю, командир.

— Ратибор… Что у нас с логистикой? — продолжил бледный Ярослав.

Тот тяжело поднялся, и лавка вздохнула с облегчением.

— Дорога ещё цела, по «конке» можно возить груз, — проворчал он. — Но телег мало, и кони устали.

— Нам хватит, — отрезал Ярослав.

Он откинулся на стену, внезапно побледнев, но взгляд его был твёрд.

— Всеволод думает, что мы сломлены. Что ему осталось нас слегка дожать и он победит…

За окном первые тяжёлые капли забарабанили по крыше.

— Но грязь… — Ярослав закрыл глаза, прислушиваясь к шуму дождя, — …она уровняет наши шансы.

Я русская дорога.

Отходи, а я тебя прикрою.

Грязью да водою…

Вспомнил он почему-то слова песни из будущего.

Ярослав жестом подозвал Сеньку поближе к себе. В горнице было душно, потрескивали свечи, отбрасывая тревожные тени на стены.

— Слушай внимательно… В нашем лагере, в том месте, где пал Миролюб, прикопан мой походный ларь, в тайнике, ты знаешь знак. В нём лежат пустые грамоты с печатями Бориса Глебовича. Просто накладные на припасы.

— Зачем они? Они же не имеют ценности? — Сенька нахмурился, соображая.

Губы Ярослава искривились в странной ухмылке:

— Ценность не в тексте, а в печатях. Если добавить туда нужные слова…

Он откинулся на стену, оставив фразу неоконченной.

Ярослав протянул руку. Пальцы его слегка дрожали от слабости, но взгляд горел твёрдой решимостью.

— Принеси мне бумаги, — сказал он, и голос его, тихий, но чёткий, прозвучал как приказ.

Сенька замер на мгновение, понимая, что речь не просто о пергаментах, а о начале чего-то большего.

— Будь осторожен, пройди с отрядом в обратном направлении через лес. И поторапливайся, — сказал Ярослав.

Он стал размышлять вслух, его голос звучал глухо.

— Партизанская война… — он медленно провёл пальцем по карте, оставляя след на пожелтевшей бумаге. — Не лобовая атака, не честный бой, а удары исподтишка. Диверсии. Страх, который заставит Всеволода озираться даже во сне. Да, не благородно. Но я боярин меньше года, не набрался ещё благородства.

Он поднял взгляд на Милорада, стоящего у двери. Лучник молчалив, как всегда, но в его глазах уже горело понимание.

— Милорад. Ты знаешь леса лучше любого из нас. Собери несколько отрядов — тихих, быстрых ребят, тех, кто умеет не только стрелять, но и тихо подкрасться к зверю.

Милорад кивнул, не спрашивая лишнего.

— Муром. Крепость Всеволода, но он на неё опирается, при этом слишком оторвался. Необходимо разорить склады, поджечь конюшни, перерезать дозоры — и исчезнуть, будто вас там и не было.

Ярослав сжал кулак, его сухие губы растянулись в подобии улыбки.

— Пусть думают, что это только начало. Пусть гадают, откуда ждать следующего удара.

— Когда? — наконец произнёс Милорад.

— Как только стемнеет. Выдвигайтесь сегодня же.

Ярослав изучал карту, его пальцы скользили по значкам, останавливаясь на ключевых точках.

— Ратибор… — его голос звучал низко и хрипло, но в нём слышалась уверенность. — Дорогу до Сомши мы знаем как свои пять пальцев. Здесь… — он резко ткнул пальцем в изгиб тропы, — …устроим первую засаду. Два-три арбалетных залпа и отходим. Пусть думают, что это просто налёт.

Ратибор хмуро кивнул, его грубые пальцы сжались в кулак.

— Здесь… — Ярослав переместил палец чуть дальше, к узкому проходу между холмами, — …организуем завал. Поваленные деревья, камни — всё, чтобы задержать их конницу. Ударь и откатывайся. Не ввязывайся в бой.

Он поднял глаза, встречаясь взглядом с Ратибором.

— После сразу в Рязань. Нам нужно укрепить город. Если Всеволод решит идти напрямую, пусть натыкается на препятствия. И накопайте ям, замаскируйте, чтобы кони ломали ноги. Делай те засеки, как на нашей линии обороны между башен. Нужно выиграть время.

— Будет сделано, — чётко ответил он, как повелось ещё со школы.

Ярослав снова откинулся назад, его лицо скрылось в тени, но в глазах читался холодный расчёт.

— Пусть каждый их шаг будет оплачен кровью. Пусть к Рязани они подойдут измотанные, злые… и не готовые к настоящему удару.

Ратибор! Вызови Ваню из Краснограда. Весь порох и селитру пусть везёт сюда. Без остатка.

Ратибор хмыкнул, вспомнив, как тот в прошлом году случайно снёс сарай.

— Всё везите, — Ярослав оскалился. — Устроим Всеволоду огненную встречу. Марфа. Организуй эвакуацию женщин и детей в Красноград. Только ты справишься. В Рязани останутся лишь те, кто сможет держать оружие, — продолжил он.

Марфа не дрогнула, лишь крепче сжала его пальцы в ответ:

— «Железная дорога» будет работать как часы. К утру первые повозки отправятся.

Она уже разворачивалась, собираясь уйти, но Ярослав задержал её и тихо произнёс:

— И… позаботься, чтобы никто не поднял панику.

— Всё будет тихо и быстро, — кивнула Марфа, поправляя платок.

Ярослав тяжело опустился на дубовую лавку. Его исхудавшее, изрезанное морщинами боли и усталости лицо резко постарело в свете догорающих свеч. Пальцы дрожали, когда он провёл ладонью по лицу, смахивая пот.

— Все свободны, — прошептал он, просто махнув рукой, даже не поднимая головы.

Командиры замерли на мгновение — непривычно было видеть своего командира сломленным. Но приказ есть приказ.

Ратибор первым развернулся, тяжело ступая к выходу. За ним, шаркая ногами, потянулись остальные. Лишь Марфа осталась стоять у двери, её тень дрожала на стене, будто колеблясь — подойти или дать ему передышку.

Скрип двери. Тишина.

Ярослав так и сидел, сгорбившись, уставившись в потрескавшуюся деревянную столешницу и потрёпанную карту. А командиры начали отдавать приказы. Механизм управления, который он создавал все эти годы, привычно начал раскручиваться.

Глава 20

Дождь. Бесконечный, назойливый, превративший рязанские улицы в реки липкой грязи. Но город не сдавался.

Ополченцы, облепленные грязью по пояс, копали рвы у стен. Лопаты вязли в раскисшей земле, вода заливала сапоги, но никто не останавливался.

— Глубже, дармоеды! — хрипел десятник, сам по колено в воде. — Чтобы конница Всеволода не смогла пройти!

На стенах плотники, невзирая на дождь, укрепляли частокол. Дерево, мокрое и скользкое, норовящее вырваться из рук. Пальцы замерзали, но никто не жаловался.

А в горнице Ярослава…

Он стоял у окна, опираясь на дубовый посох. Лицо бледное, но глаза — ясные. Рана еще ныла, но тело постепенно слушалось.

И тут скрип двери.

Сенька.

Весь в грязи, с обветренным лицом, но живой. В руках — сверток, завернутый в промасленную кожу.

— Я их нашел, командир — хрипло выдохнул он, протягивая драгоценную ношу.

В низкой горнице, Ярослав сидел за столом, перед ним были разложенные грамоты с тяжелыми сургучными печатями.

Красный воск, оттиснутый княжеским перстнем Бориса Глебовича, блестел в свете свечей. Ярослав проводил пальцем по рельефному узору, ощущая подушечками следы зубцов и вензелей.

— Настоящие… — прошептал он.

Печати были безупречны — ни сколов, ни неровностей. Княжеская власть, застывшая в сургуче.

Он осторожно развернул одну из грамот. Бумага, пожелтевшая от времени, испещрена ровными строчками:

Сия грамота дана на поставку десяти возов овса да пяти бочек меду…

Ничего важного. Обычные хозяйственные записи.

Ярослав прищурился.

— Сенька, позови писаря Онфима..

Юноша кивнул, уже зная, что задумал командир.

Ярослав тем временем поднес одну из печатей к свету. Воск просвечивал темно-багровым, как старая кровь.

— Борис Глебович… прости. Но твое имя теперь послужит мне Я должен спасти Рязань.

Он отложил грамоту в сторону.

Спустя некоторое время.

Горница задыхалась в дымном свете свечи. Ярослав и писарь Онфим склонились над столом, их тени, огромные и изломанные, плясали по стенам.

Перед ними лежала настоящая грамота с печатью Бориса Глебовича — хозяйственная, никому не нужная. И рядом чистый лист пергамента.

— Пиши, как он… — сказал тихим голосом Ярослав, указывая на строки.

Онфим облизал губы, обмакнул перо в чернила. Его рука повисла над бумагой на мгновение — затем заскользила, выводила буквы с пугающей точностью.

Божиею милостью, Борис Глебович, князь Рязанский, всем боярам и воеводам…

…временным наместником и управителем града Рязани назначаю воеводу Ярослава, мужа верного и разумного…

…до нашего возвращения из похода…

Ярослав следил за каждым завитком, каждым нажимом. Онфим писал слишком хорошо его почерк был неотличим.

— Печать… — прошептал писарь, закончив.

Ярослав взял грамоту Бориса, нагрел нож над свечой. Лезвие скользнуло под сургуч. Печать отошла целиком.

Одна секунда. Две.

Горячий воск капнул на новую грамоту. Ярослав прижал печать.

Готово.

Теперь перед ними лежал княжеский указ. Ложный. Но неотличимый от настоящего.

Онфим перекрестился.

Ярослав медленно свернул пергамент.

— Завтра это увидит вся Рязань

На рассвете, когда серый свет только начал пробиваться сквозь пелену дождя, Ярослав вышел на площадь перед княжескими палатами. Он был одет в темный кафтан с серебряным шитьем, выглядел он скромно, но достойно. Его лицо, еще бледное от не долеченной раны, было непроницаемо.

Перед собравшимися боярами, сотниками и горожанами он развернул пергамент с багряной печатью.

— Слово князя Бориса Глебовича! — его голос прозвучал громко и четко, разносясь над толпой.

Тишина. Даже дождь будто стих на мгновение.

Ярослав начал читать, и каждое слово падало, как камень в воду:

По воле моей и по нужде военной, воевода Ярослав назначается управителем града Рязани до моего возвращения… Всякий да слушает его, как самого князя… Всякий да исполняет его волю, как мою…

Бояре переглянулись. Некоторые шептались, другие вглядывались в печать, но никто не осмелился усомниться вслух. Сургучный оттиск был подлинным — каждый узнавал княжескую печать.

— Кто за? — спросил Ярослав, не поднимая глаз от грамоты.

Первым шагнул вперед Гаяз, его мощный голос прогремел:

— За!

За ним — Сенька, десятки голосов. Даже те, кто колебался, теперь кивали. Сопротивляться княжескому указу — значит идти против самого Бориса.

Ярослав медленно свернул пергамент.

— Значит, так. До возвращения князя я управляю городом. До конца осады мой приказ обязателен к исполнению. Кто против?

Тишина.

Только где-то сзади старый боярин Мстислав Семенович хмуро пробормотал:

— Удобно указ через две недели после смерти князя появился.

Но его тут же заткнули соседи.

Ярослав сделал шаг вперед.

— Тогда слушайте, что будет дальше

И город, затаив дыхание, слушал.

Власть перешла к нему — без меча, без крови. Всего лишь с куском пергамента и печатью.

После собрания Ярослав, опираясь на посох, осматривал укрепления у восточной стены, когда по грязи раздались тяжелые шаги.

Ратибор.

Командир подходил, широко ухмыляясь, его кольчуга была забрызгана грязью, а на плече краснела свежая царапина. За ним плелись несколько усталых, но довольных воинов — их арбалеты и мечи еще не успели высохнуть после боя.

— Ну, князь, — Ратибор хрипло рассмеялся, — Всеволод теперь знает, что в рязанских лесах водятся не только волки!

Ярослав остановился, прикрыв глаза от порыва ветра:

— Докладывай

Ратибор с наслаждением перечислил, загибая корявые пальцы:

— Три засады. Первая — у Сомши. Подпустили их разведчиков, как зайца в силок, потом — хвать! — два десятка арбалетных болтов в бока. Пятнадцать трупов, остальные побежали, даже не разглядев, откуда бьют.

Он плюнул в сторону, будто вспоминая что-то забавное:

— Вторая — у брода. Там вообще потешно. Мы им бревна дорогу перегородили, повозки застряли, а мы с флангов ударили. Еще десяток положили, да раненых штук пять осталось — орут, как подстреленные олени громко.

Ярослав хмыкнул, но глаза его оставались серьезными:

— Третья?

Ратибор усмехнулся еще шире:

— А третья — лучшая. Богдан своих лучников через болота провел, ударили по обозу с провиантом. Сожгли пять повозок, перерезали охрану — еще с десяток трупов. А когда их конница примчалась — наших и след простыл!

Он вытер лицо рукавом, оставив грязную полосу на щеке:

— Итого — три десятка трупов, да раненых не меньше. А у нас — ни одной потери. Только вот…

Ратибор внезапно понизил голос, наклонившись к Ярославу:

— Они теперь злее моего бати после хмельного меду. Всеволод уже стягивает дополнительные силы. Скоро попрут по-настоящему

Спустя несколько дней внезапно ударил мороз. Вчерашние лужи схватились хрупким льдом, земля затвердела под копытами, и туман, тяжелый и молочный, повис над опустевшими лесами.

Всеволод двинулся к Рязани.

Его войско, изрядно потрёпанное партизанскими наскоками, теперь шло сплочённой массой — без разведчиков, без флангов, одной железной лавиной. Они больше не боялись засад — мороз сковал болота, сделал дороги проходимыми.

На стенах Рязани дозорные щурились в предрассветной мгле:

— Видишь?

— Вижу… Чёрт. Их… много

Раннее утро застыло в хрустальной дымке. Легкий морозец, первый по-настоящему зимний, покрыл инеем пожухлую траву, затянул тонкой плёнкой лужи у дороги. Воздух звенел от холода, и каждый выдох превращался в белесое облачко. Где-то в лесу треснула ветка — мороз сжимал деревья в своих объятиях.

И тогда земля задрожала.

Сначала — еле уловимо, словно где-то далеко проехала тяжелая телега. Потом сильнее — зазвенели ледяные корочки на лужах, закачались капли на пожухлых стеблях бурьяна. И наконец, из утреннего тумана, медленно, неотвратимо, как сама судьба, стало выплывать войско.

Они шли брать город.

Ярослав, уже стоявший на воротах, сжал рукоять меча. Его план сработал — Всеволод потерял немало воинов, время выиграно, укрепления готовы…

— Ворота! Закрыть!

Голос его, хриплый от недавней болезни, прокатился по стене, как удар колокола.

И город взорвался движением.

На мосту у главных ворот десяток дюжих мужиков, вспотевших несмотря на мороз, ухватились за толстые канаты.

Где-то внизу, во мраке проездной башни, заскрипели лебедки, застучали молотки по засовам.

Тяжелые дубовые створы, обитые кованым железом, начали сходиться, скрипя на ржавых петлях.

Быстрее, черти! Навались из-за всех сил! — орал десятник, сам впрягшись в канат, как обычный боец.

Ярослав видел, как последние опоздавшие горожане протискивались в сужающийся проем, как старик, спотыкаясь, упал прямо на пороге — и его подхватили солдатские руки.

Щелчок.

Массивные засовы легли на свои места.

Теперь Рязань была заперта.

Ярослав перевел взгляд на поле — передовые разъезды Всеволода уже скакали вдоль рва, высматривая слабые места.

— Ну что ж… — прошептал он, ощущая, как холодный ветер облизывает его лицо. — Начинаем

Морозный воздух звенел от напряжения, когда трое всадников под белым флагом приблизились к закрытым воротам. Их дорогие шубы и позолоченные доспехи резко контрастировали с ободранными стенами Рязани.

— Воевода Ярослав! — крикнул старший, высокий мужчина с бородой, заплетенной в золотые нити. — Князь Всеволод предлагает вам почетную капитуляцию! Откройте ворота, и…

Ярослав, стоявший на стене, резко поднял руку, прерывая речь.

— Где сам Всеволод?

Парламентеры переглянулись.

— Его светлость не…

— Тогда и говорить не о чем! — голос Ярослава ударил, как плеть. — Пусть сам придет — если осмелится подойти на расстояние моего плевка!

Толпа защитников на стенах загудела одобрительно.

— Но… ваше положение безнадежно! — попытался вставить слово парламентер.

Ярослав медленно наклонился вперед, его тень легла на всадников:

— Передай своему князю: я буду говорить только с ним. Лично. Глаза в глаза. А пока…

Он сделал резкий жест.

Над головами парламентеров со свистом пролетел болт, вонзившись в землю точно между копыт их коней.

— Это мой последний ответ.

Белые флаги заколебались, кони шарахнулись. Послы, разворачивая лошадей, поскакали назад — к своему стану, где уже виднелся золотой шлем Всеволода.

Золотой шлем князя резко поднялся, когда парламентеры, запыхавшись, доложили о дерзком ответе Ярослава. Над его станом повисла напряженная тишина — даже кони, будто почуяв гнев хозяина, перестали бить копытами.

— Он… чего? — голос Всеволода прозвучал тихо, но от этого стало только страшнее.

Старший парламентер, бледный, проглотил ком в горле:

— Говорит, будет вести переговоры только с вами, княже. Лично. И… это стрелой ответил

Владимирский князь замер на мгновение.

Потом последовал взрыв.

— ПСИНА!!! — его рёв заставил воинов вздрогнуть. Кулак в железной перчатке со звоном ударил по доспехам коня. — Малородный выскочка СМЕЕТ указывать мне?!

Он рванул поводья, развернув боевого коня к Рязани. Его голос гремел, разносясь по всему стану:

— Видите эти стены? К утру от них останется пепел! Всем строиться! Кто первый взойдёт на стены — получит перстень с мой руки!

Но даже в ярости Всеволод не подошёл на расстояние плевка.

А затем, обернувшись к войску, проревел то, что ждали все:

— ШТУРМ НАЧИНАЕТСЯ!

Морозное утро окуталось багряной дымкой, когда первые лучи солнца осветили безумие, разворачивающееся под стенами города. Войско Всеволода, охваченное слепой яростью, ринулось в атаку без построения, без тактики — словно разъяренный зверь, подгоняемый кнутом своего повелителя. Ледяной ветер гнал по полю клубы пара от тысяч разгоряченных тел, смешивая их с дымом первых пожаров.

Стены Рязани встретили эту лавину смертоносным ливнем. Каждый лучник Ярослава знал свое дело — тетивы пели, отправляя стальные наконечники точно в цель. Вот стрела вонзается в незащищенное горло молодого воина, вот еще одна находит щель между доспехами. Камни из пращей со свистом рассекали воздух, разбивая шлемы и ломая кости. Кипящая смола стекала по деревянным лестницам, превращая их в огненные дороги в ад.

Всеволод, стоя на возвышении, сжимал рукоять меча до хруста в суставах. Его лицо, обычно непроницаемое, исказила гримаса бессильной ярости. Он видел, как его лучшие воины — закаленные в десятках битв ветераны — падают как подкошенные под стенами этого проклятого города. Видел, как молодые бойцы, еще вчера мечтавшие о славе, теперь корчатся в грязи со стрелами в животах.

А на стене, среди дыма и хаоса, стоял Ярослав. Его фигура, освещенная отблесками пожаров, казалась нечеловечески огромной. Каждый его жест, каждое слово находило отклик в сердцах защитников. Когда одна из лестниц рухнула под градом камней, увлекая за собой десяток атакующих, по стенам прокатился победный клич.

К полудню поле перед Рязанью превратилось в ковер из тел. Земля, промерзшая утром, теперь раскисла от крови. Последние атакующие откатывались назад, спотыкаясь о трупы товарищей. Рядом с ними, хромая, брели раненые, оставляя кровавые следы на снегу.

Всеволод приказал трубить отбой. Его голос, обычно такой властный, теперь звучал хрипло и бессильно. Первый штурм провалился, и вместе с ним ушла уверенность в легкой победе.

А на стенах Рязани защитники, изможденные, но не сломленные, готовились к новой атаке. Они знали — это только начало. Над всем этим витал дух непокорности — тот самый, что заставил Ярослава бросить вызов самому Всеволоду. И пока этот дух жив, пока есть те, кто готов стоять насмерть — Рязань не падет. Даже если против нее — вся мощь Владимирского княжества.

Тем временем в стане Всеволода начался раздор. Опытные воеводы шептались, глядя на кровавое месиво у стен. Они впервые усомнились в своем князе — а это было страшнее любых поражений.

Наступали сумерки, принося с собой временное затишье. Но все понимали, завтра будет новый день. И новая битва. А пока в Рязани зажигали огни, а во владимирском стане хоронили первых погибших.

Когда последние отблески заката угасли за зубчатыми стенами, а над станом Всеволода повисла тревожная тишина, Ярослав дал знак. Ворота, обитые железом, бесшумно приоткрылись ровно настолько, чтобы пропустить сотню теней, облаченных в знаменитые маскхалаты. Это были его лучшие арбалетчики — люди, прошедшие через ад засад и ночных вылазок. Их лица скрывали маски из плотного льна, оставляя лишь узкие прорези для глаз.

Луна, будто сочувствуя замыслу рязанцев, скрылась за тучами. Отряд разделился на десятки, как ртуть, растекающаяся по трещинам. Они двигались бесшумно, ступая по промерзшей земле в мягких сапогах из лосиной кожи — подарок гаязских охотников. Каждый шаг, каждый вдох был рассчитан.

Первая жертва даже не успела вскрикнуть. Часовой у передовых телег лишь обернулся на подозрительный шорох — и тут же рухнул, сраженный болтом в висок. Его падение стало сигналом.

Тьма ожила.

Сотня арбалетчиков превратила ночь в кошмар. Они били из-за повозок, из оврагов, даже из крон деревьев. Каждый выстрел находил цель:

Вот болт пронзает шею спящему воину, пригвождая его к земляному валу

Вот трое стрел одновременно находят грудь знаменосца, и княжеский стяг падает в грязь. Не добрый знак.

А вот специальные стрелы с зажигательными наконечниками вонзаются в повозки, и яркое пламя освещает панику

Всеволод выскочил из шатра, едва успев накинуть кольчугу. Его обычно холодные глаза горели яростью.

К оружию! К оружию! — неслось по стану.

Но биться было не с кем.

Рязанские тени уже отступали, оставляя после себя хаос.

Раненые кони бились в коновязях, полуодетые воины метались между шатрами.

Когда рассвет окрасил небо в кровавые тона, владимирцы обнаружили на центральной дороге стана ровно сто арбалетных болтов, воткнутых в землю правильными рядами. Они составляли слово Смерть.

А на стене Рязани, освещенный первыми лучами солнца, стоял Ярослав. Он молча наблюдал, как в стане врага хоронили двадцать три человека.

Это не просто вылазка, — шептал страх в ушах владимирских воинов. — Это неотвратимая смерть.

Полуденное солнце висело над Рязанью в зените, когда у Малых ворот часовые заметили одинокую фигуру, вышагивающую ровным, усталым шагом из лесной чащи. Это крепкий мужчина в потёртой, но аккуратной дорожной одежде. Его лицо, покрытое лёгкой пылью дорог, дышало спокойной уверенностью.

Ярослав, прервавший совещание с сотниками, принял гонца в прохладной сенях княжеского терема.

От Милорада — произнёс посланец ровным голосом, доставая из сумки бумажное донесение. Развернув послание, Ярослав увидел чёткие, как рубленные топором, буквы:

"Муромский торг сожжён. Княжеские амбары пусты. Конюшни пылали три дня. Потерь нет. Стоим у серпового брода, ждём твоего приказа".

Уголок рта Ярослава дрогнул. Взяв карандаш, он начертал на чистом листе:

"Через семь дней, в полдень. Ударь быстро и жестко затем отходи в лес. Пусть Всеволод узнает, что значит воевать на два фронта. Не давать покоя обозам. Жгите. Режьте. Отступайте"

Он свернул свиток, опечатал его и протянул гонцу.

Передай Милораду, — Ярослав впился взглядом в гонца — пусть помнит: мы не воюем — мы сеем ужас.

Гонец кивнул, спрятал послание в глубинное отделение сумки и, поклонившись, зашагал обратно к воротам.

Глава 21

Прошел месяц. Месяц крови, ярости и бесконечного ада под стенами Рязани.

Теперь война велась уже не людьми, а живыми мертвецами.

Солдаты Всеволода, некогда грозные и уверенные в победе, превратились в изможденных теней. Их кольчуги покрылись ледяной коркой, пальцы примерзали к оружию, а в глазах поселилось что-то пустое и безучастное. Они шли в атаки потому что смерть в бою казалась милосерднее, чем медленное замерзание в промерзшем лагере.

Рязанцы держались крепче — у них были стены, теплые подвалы, скудные, но горячие похлебки. Но и они уже едва стояли на ногах. Дети войны, ставшие за этот месяц стариками.

Особенно тяжело приходилось дозорным. Ночью, когда мороз достигал такой силы, что трескались деревья, часовые на стенах сменялись каждый час — иначе человек просто замерзал насмерть. Говорили, что прошлой ночью два владимирских дозорных так и остались стоять, превратившись в ледяные статуи.

Ярослав, обходя позиции, видел это. Видел, как его бойцы спят на ходу, как у них чернеют от обморожения пальцы, как пустеют колчаны. Видел, как в городе заканчиваются дрова, благо, еды пока хватало — зерна завезли с запасом.

Но видел он и другое, что в стане Всеволода дела обстояли куда хуже.

— Еще неделя, — прошептал он, и его слова застыли в воздухе белым облачком.

Всего неделя. Или они сломят осаду. Или осада сломает их всех.

Где-то в лесу, за вражескими позициями, Милорад со своими людьми, должно быть, тоже замерзал. Но они держались. Как и город.

Ярослав сжал кулаки, едва чувствуя пальцы от холода. Они продержатся. Они должны продержаться.

А иначе — зачем тогда все это? Зачем сожженный Муром, зачем погибшие друзья, зачем месяцы крови?

Мороз выбелил брустверы стены известью инея. Ярослав, закутанный в тяжелый тулуп поверх доспеха остановился и стал смотреть в темную даль за частоколом. Там, вдалеке, мерцали редкие огни владимирского стана — такие же холодные и беспомощные, как звезды.

Тяжелые шаги нарушили тишину. Ратибор, похожий на заиндевевшего медведя, остановился рядом, пуская клубы пара.

— Не спишь, командир? — его голос был хриплым от мороза и молчания.

— Сон сейчас роскошь, — не оборачиваясь, ответил Ярослав. — Да и не идет он. Кажется, холод проник под кожу и засел в костях навсегда.

Ратибор хмыкнул, прислонившись к бревну.

— У меня так было той зимой, когда мы в первый раз на торг пошли, в той засаде в лесу. Думал, никогда не отогреюсь. Отогрелся. И ты отогреешься. В бане красногородской, как выгоним эту нечисть из тебя.

— Веришь, что выгоним? — Ярослав наконец повернулся к нему. Его лицо в лунном свете казалось вырезанным из старого воска.

Ратибор долго молчал, глядя на свои огромные, посиневшие от холода руки.

— Вера это не моя стезя, Яр. Я — человек дела. Ты сказал держаться — я держусь. Ты скажешь бить — буду бить. Ты спросишь, выдержим ли… — Он тяжело вздохнул. — Стена держится. Бревна целы. Люди на ногах. Пока есть хоть одно «да», буду драться. А вера… это уже твое дело. Ты за нее и воюешь. За какую-то там светлую «железную дорогу» в будущее.

— Не только за нее, — тихо сказал Ярослав. — Уже давно не только. Я воюю за этот частокол, который ты срубил. За похлебку, что Марфа варит из последней крупы. За то, чтобы Сенька не старел в пятнадцать лет. И за тебя, друже. Чтобы у тебя была та баня.

Уголок рта Ратибора дрогнул в подобии улыбки.

— Вот это уже дело. Конкретное. А то будущее твое… оно как туман бесплотное. Не за что ухватиться в бою. Понимаешь?

Помолчали.

— Ошибался я с будущим, — признал Ярослав, снова глядя в темноту. — Хотел прыгнуть через века, а споткнулся о настоящее. О грязь, голод и вот этот проклятый мороз. Но знаешь, что я понял, глядя на всех вас? Будущее — оно не в пушках и не в паровозах. Оно в том, чтобы люди, такие разные, как ты, Гаяз, Милорад, смогли встать плечом к плечу. И устоять. Вот его семя. Здесь. В этом аду.

Ратибор усмехнулся уже явственнее.

— Семя в промерзлой земле? Не самое лучшее место для посева.

— Самое лучшее, — парировал Ярослав. — Если прорастет здесь значит, будет жить везде.

Они вновь помолчали, слушая, как на стене трещит от мороза дерево.

— Что там с запасами смолы? — сменил тему Ярослав, возвращаясь к делам.

— На два, от силы три кипящих душа, — мрачно отозвался Ратибор. — Дров тоже в обрез. Иван ноет, что порох отсыревает, несмотря на все предосторожности. Мороз морозом, а сырость из земли тянется.

— Продержимся, — сказал Ярослав, и это прозвучало как приказ самому мирозданию. — Еще неделю. Дай мне еще неделю, Ратибор.

Тот молча кивнул. Неделя в этом ледяном аду казалась вечностью. Но приказ был приказом. Дело — делом.

Ратибор через минуту ушел проверять дозоры.

Ярослав постоял еще немного, а затем спустился с помоста, когда увидел у костра пятерых бойцов. Они сидели, тесно прижавшись друг к другу, пытаясь поймать жалкое тепло от тлеющих поленьев. На их лицах, обветренных и грязных, читалась такая глубокая усталость, что она была почти осязаема. Увидев воеводу, они попытались встать, но он резко махнул рукой.

— Сидите, сидите, — его голос сорвался на хрипоту. Он присел рядом на холодное бревно, чувствуя, как мороз тут же начинает жевать его тело через мех и сталь. — Как дела, мужики?

Старший, бородатый ополченец с перевязанной щекой, пожал плечами.

— Дышим, воевода. Пока дышим.

— Ноги не отвалились? Руки слушаются? — допытывался Ярослав, вглядываясь в их глаза.

— Руки-то слушаются, — буркнул молодой паренек, растирая посиневшие пальцы. — А вот лук уже не натянуть. Тетива как камень. Да и силы нет.

— Силы нет ни у кого, — спокойно констатировал Ярослав. — И у меня нет. И у Всеволода там, в шелковом шатре, тоже кончается. Война теперь не силой меряется, а упрямством. Кто первый не выдержит, отвернется, подумает: «Да пропади оно все пропадом». Вот тот и проиграл.

— А если… — заколебался третий, совсем юный, с лихорадочным блеском в глазах. — Если они все-таки прорвутся через стену? Мы же еле стоим…

— Они не прорвутся, — перебил Ярослав, и в его тихом голосе зазвучала сталь. — Потому что за этой стеной не просто земля и бревна. Здесь ваш дом. Вы и есть эта стена. Живая и плоть от плоти этой земли. А они кто? Да просто пришельцы. Им здесь нечего защищать, кроме княжеской корысти.

Он помолчал, давая словам просочиться в сознание.

— Я не обещаю вам тепла и сытости. Обещаю только одно: пока я жив, я буду здесь, на этой стене. И буду драться. Не за какого-то далекого князя, а за каждый двор этого города. За каждый камень, что вы положили в ров. И за вас. Потому что вы теперь каждый для меня дружинники. И я вами горжусь.

В наступившей тишине было слышно, как потрескивают угольки в костре. Бородач первый поднял на воеводу взгляд, и в его усталых глазах что-то дрогнуло — не надежда, нет, слишком выжжено все для надежды. Но появилась твердая, упрямая решимость.

— Ладно… Подержимся еще денек, — пробормотал он, больше сам себе.

— И еще один, — добавил Ярослав, поднимаясь. Колени предательски подрагивали. — И помните, они воюют за наживу. А мы, за свой дом, за саму возможность жить. Это разная война.

Он двинулся дальше, оставляя у костра чуть более прямые спины и сжатые кулаки.

В низком каменном подвале пахло сыростью. Иван, ссутулившись над грубой деревянной столешницей, что-то кропотливо подпиливал маленьким напильником. Звук был звенящий, нервный. Сенька, спустившись по скрипучей лестнице, присвистнул.

— И чего ты тут, как крот в темноте, ковыряешь? Опять свое вечное «а вдруг сработает» мастеришь?

Иван вздрогнул, чуть не уронив деталь, и обернулся. Его лицо, испачканное маслом и копотью, в свете парафиновой свечи казалось совсем мальчишеским, каким они были пару лет назад в Краснограде.

— А тебе небось на стене делать нечего? — огрызнулся он, но в голосе не было злобы, только знакомая, еще со школьной скамьи Ярослава, добрая досада. — Не мешай, Сеня. Колесико подгоняю. Механизм спуска.

— Ой, да брось ты эту алхимию, — Сенька подошел, разглядывая хитроумные, но грубые железки на столе. — Помнишь, в Краснограде, у старого Тихомира в кузнице, мы такую же штуковину для подъёмного крана мастерили? Полиспаст вроде? Только ты тогда шкивы перепутал, и у тебя всё вразнос и на перекосяк пошло.

Иван насупился.

— Я тогда не перепутал! Это ты мне размеры не те дал. И ничего не пошло вразнос… просто немножко развалилось. Зато теперь-то я знаю, как надо. — Он снова склонился над работой, но уголок рта дрогнул в улыбке. — А помнишь, как после того случая когда мы с тобой порох в плавильню бросили, Машка и Любка в мастерской целую неделю смеялись, пока мы оба в саже были с ног до головы?

Сенька хмыкнул, прислонившись к холодной стене. На миг в памяти всплыли не стены и тревоги, а смех девушек у плавильной печи, запах печеной репы с ярмарки и безопасная суматоха красногородской «лаборатории» Ярослава.

— Помню. Думали, Ярик нас тогда со свету сживет. А он только сказал: «Теорию, значит, прошли. Теперь практикуйте, пока не получится». Вот мы и практикуем… Только теперь…..

Он не договорил, кивнув на длинный, змеящийся по полу фитиль, уходящий в темноту подземелья.

— …а это, — мрачно закончил Иван. — Практика посерьёзнее.

— Ярослав… он в тебя верит. Больше, чем ты в свои чертежи, — сказал разведчик.

— Он и в паровоз верил, который мы так и не собрали, — буркнул Иван, но в его тоне уже не было прежней горечи. Была сосредоточенность мастера, которому поручили дело. — А здесь… здесь всё проще и страшнее. Никакой магии. Чистая механика. Вот это я понимаю.

Сенька помолчал, глядя, как ловкие пальцы друга возятся с металлом.

— Как думаешь, они там, в Краснограде… про нас помнят? Про двух обормотов, которые вечно что-то ломали?

— Машка-то помнит, — неожиданно и с какой-то тихой грустью сказал Иван. — Она мне в последнем письме, что с обозом пришло, писала: «Не подведи, Вань. У вас там всё по-взрослому, а я тут новые форсунки для плавильни черчу. Соскучилась по тебе».

Они оба улыбнулись одним воспоминаниям. На миг подвал перестал быть склепом, а стал продолжением их общей, еще не до конца утраченной юности.

— Вот и не подведи, — тихо сказал Сенька, уже серьезно. — Чтобы было что ей рассказать. И чтобы было кому рассказывать. Ладно, не отвлекаю. Делай свою «чистую механику». А я пойду… буду там, наверху… разведку разведывать.

Он полез обратно по лестнице, оставляя Ивана наедине с его железками, какой-то миниатюрной пушечкой и мыслями о далеком Краснограде.

Холодное утро застыло в предрассветной синеве, когда первые шеренги владимирского войска двинулись к стенам Рязани. Туман, словно союзник осаждающих, плотной пеленой окутал поле боя, скрывая зловещие приготовления. Всеволод начал штурм до восхода это был расчетливый ход опытного полководца. Но Ярослав уже стоял на стене, его пальцы судорожно сжимали обледеневший частокол, а глаза безошибочно угадывали в молочной мгле движение тысяч воинов. Он слышал, как внизу, за стеной, звякают доспехи, скрипят повозки, глухо перекликаются хриплые голоса.

На стенах стояла гробовая тишина. Стрелки, скукожившись за бойницами, дышали на закоченевшие пальцы, прикидывая расстояние. Метатели камней переминались с ноги на ногу у груд булыжников, уже натертых до яркого блеска. Ярослав провел взглядом по своим бойцам — изможденным, с почерневшими от мороза лицами, но с глазами, в которых не было паники, только ледяная, выстраданная решимость. Он дал едва заметный знак Гаязу, стоявшему с лучниками на углу частокола. Тот коротко кивнул, показывая что его люди готовы.

Тяжелый таран, окованный железными полосами, скрипел по промерзшей земле, прикрытый воинами. За ним, как гигантские сороконожки, поползли десятки штурмовых лестниц. Отряды с вязанками хвороста для засыпки рва двигались плотными волнами, отработанными за месяц кровавых уроков. Все было продумано до мелочей. Все, кроме одного.

— Ждать, — тихо пронеслось по стене от Ярослава к десятникам. — Стрелу без моего знака не выпускать.

Первые вязанки с глухим шлепком полетели в ров. Потом еще и еще. Владимирцы работали быстро, яростно, подгоняемые криками своих сотников. Они уже почти не боялись. Слишком долго стены отвечали им лишь редкими, пусть и меткими, выстрелами. Через полчаса перед главными воротами копошилась живая, дышащая масса — сотни, если не тысячи воинов, идеальная плотность для задуманного. Таран был уже у самых ворот, его железный наконечник замер в сантиметрах от дубовых створов.

Именно в этот миг Ярослав медленно, почти торжественно, поднял руку в пронизанном туманом воздухе. Где-то внизу, у основания стены, Иван, не дыша, поднес тлеющую лучину к первому из сплетенных в единую сеть фитилей.

«Ждем, пока заполнят ров», — мысленно повторил Ярослав, глядя, как на дно глубокого рва падает последняя вязанка хвороста, окончательно заваливая замаскированные бочки.

Фитиль вспыхнул с тихим, зловещим шипением, понесся в ряды противника.

Земля сначала лишь содрогнулась, как спящий великан. А затем под ногами наступающих разверзся ад.

Земля вздыбилась черно-красным цветком смерти. Десятки заложенных еще осенью, неглубоко в земле, бочек с «особым составом» Ивана рванули каскадом. Стены рва сложились, как карточный домик, погребая тех, кто был на дне. А в воздух, на высоту трех человеческих ростов, выплеснулся смертоносный веер из обрезков железа, гвоздей, стрел и раскаленной докрасна картечи. Его ударная волна была плотной, горизонтальной стеной. Первая линия штурмующих, те самые щиты у тарана, просто испарилась, разорванная в клочья. Массивный таран взлетел на воздух, как щепка, и рухнул обратно, давя своих же. Ров на протяжении двадцати саженей превратился в гигантский, дымящийся котлован, заполненный кипящей грязью, обломками и телами. Крики, животные, полные непонимания и невыносимой боли — взметнулись над полем, заглушая на миг все другие звуки.

На стенах рязанцы, оглушенные грохотом, на миг застыли в оцепенении. Потом по башням прокатился сдавленный, хриплый рев дикого, первобытного облегчения. Ужас, который они видели, был страшен, но это был ужас, обрушившийся на врагов.

Грохот чудовищного взрыва, разносящийся на десятки верст по хрустальному морозному воздуху был сигналом.

Спустя полчаса, точно выдержав время, когда все внимание и резервы владимирцев должны были быть прикованы к штурму стен, из лесной чащи на севере, как призраки, материализовались люди Милорада. Повозки с последним провиантом и боеприпасами вспыхивали факелами, раненые в панике метались между шатрами, ржали и бились в истерике перепуганные кони, а командиры теряли последние остатки контроля над войском, которое вдруг само почувствовало себя в осаде.

И именно в этот момент, когда в стане Всеволода вспыхнул хаос, а у стен царила шоковая прострация, массивные ворота Рязани с оглушительным, победным грохотом распахнулись.

На пороге, окутанный дымом и морозным паром, стоял Ярослав… Его меч был еще в ножнах. В руке он держал странный предмет какая-то трубка. Его лицо, бледное и жесткое, было обращено не к своим защитникам, а к дымящейся яме ада перед воротами и к растерянным, потерявшим строй владимирцам за ней.

— Рязань! — его голос, сорванный и хриплый, резанул ледяной воздух, собрав воедино взоры всех его бойцов. — За мной!

И он первым шагнул вперед на хлипкий, обгорелый настил через страшный ров, уцелевший лишь у самых ворот. За ним, с тихим, звериным рыком, хлынули его люди. Это была не контратака в классическом смысле. Это был удар пружины, которую сжали до предела и теперь это ярость хлынула обратно.

Всеволод, наблюдавший за штурмом с высокого кургана, увидел распахнутые ворота и вышедшего из них Ярослава. Впервые за всю войну, за всю свою жизнь великого полководца, кровь отхлынула от его лица. Он увидел хладнокровный, безупречно рассчитанный финал чужой многоходовой операции. Его великолепная, непобедимая армия была расчленена, дезориентирована и загнана в тактическую ловушку. Отступать было некуда и поздно. Все, что оставалось великому князю Владимирскому, — выхватить меч и принять последний, личный бой в грязи под стенами ненавистного города.

Ледяной ветер внезапно налетел и разорвал туман, как театральный занавес, обнажив перед всеми финальную, страшную картину: поле, усеянное телами у рва, дымящиеся тылы, и маленькую, но стальную реку рязанцев, вытекающую из ворот, чтобы сойтись в решающей схватке с растерянной, но все еще большой армией. Здесь, на этом промерзшем клочке земли, суждено было решиться не просто судьбе Рязани, а судьбе всей Юго-Восточной Руси. Последний акт кровавой драмы начинался.

Кровавое зарево пожара освещало поле боя в ранних сумерках утра, когда два воина сошлись в смертельной схватке. Ярослав увидел его издалека. Князь Владимирский шел прямо на него, сметая всех на своем пути. Их взгляды встретились сквозь дым и хаос боя — в этом взгляде была вся ненависть месячной осады, все бессонные ночи, все погибшие друзья.

— Ярослав! — заревел Всеволод, сбивая последнего защитника с ног. — Выходи, трус! Или будешь прятаться за спинами своих людей?

Воины с обоих сторон расступились.

Ярослав молча снял шлем, бросил его на землю и шагнул вперед. Меч так и весел в ножнах

— Я здесь, княже, — ответил он спокойно. — Давай закончим это.

Всеволод фыркнул, искаженная яростью усмешка тронула его лицо. Он видел перед собой изможденного юношу, даже не потрудившегося взять оружие.

— Что, меча вынуть страшно, выскочка? — проревел он, сжимая рукоять своего клинка. — Будешь умолять о пощаде? Слишком поздно! Я сам снесу твою голову и…

Речь князя оборвалась. Ярослав не молил и не отступал. Он просто поднял правую руку. В его пальцах, не дрогнувших ни на миг, лежала странная, компактная вещь из темного металла и полированного дерева.

Всеволод на миг замер, его мозг отказывался признавать угрозу в этом непонятном предмете. Это была не стрела, не кинжал. Это было….

— Это тебе за брата… прощай, княже, — тихо сказал Ярослав, и его голос прозвучал как смертный приговор.

Раздался выстрел. Резкий, сухой хлопок, оглушительный в своей внезапности. Бело-желтое пламя на мгновение озарило пространство между ними. Всеволод дернулся всем телом, словно его невидимо ударили огромным молотом в грудь. Его глаза, еще секунду назад полные торжествующей злобы, расширились от непонимания. Он посмотрел вниз, на великолепные доспехи, на которых теперь краснело маленькое, аккуратное отверстие. Из него, нарушая все законы честного боя, медленно сочилась тонкая струйка крови. Он попытался что-то сказать, но из его рта вырвался лишь хриплый, пузырящийся вздох. Сила разом покинула ноги, и Великий князь Владимирский, Всеволод Большое Гнездо, тяжело рухнул на колени, а затем лицом в хрустящую морозную грязь.

— Что… это… — прошептал он, падая.

Ярослав стоял над ним, с дымящимся пистолем в руке.

— Будущее, княже, — сказал он тихо.

Тишина.

Вражеские воины замерли, глядя на мертвое тело своего предводителя..

— Сдаемся! — крикнул кто-то из владимирцев и мечи начали падать на землю один за другим

Ярослав поднял руку.

— Пощаду тем, кто сложил оружие! — его голос прокатился по полю.

И тогда из рязанских рядов, с окровавленным топором в руке, шагнул вперед тот самый бородатый ополченец. Он вскинул свое оружие к свинцовому небу и проревел так, что сорвал голос:

— ЯРОСЛАВ!

Этот крик, дикий и искренний, прозвучал очень неожидано. На миг воцарилась тишина. А потом поле взорвалось.

— ЯРОСЛАВ! — подхватили десятки глоток.

— ЯРОСЛАВ! — сотрясли воздух уже сотни.

Имя гремело, нарастая, как весенний гром. Им выдыхали всю боль, весь страх, всю ярость прошедшего месяца.

Кто-то из молодых красногородцев бросился вперед, подхватил Ярослава под руки. Еще пара рук — под ноги. И вот его уже качают на руках, подбрасывают вверх, к низкому зимнему небу, а с земли бьет в такт все тот же, уже неостановимый рев:

— ЯРОСЛАВ! ЯРОСЛАВ! ЯРОСЛАВ!

А потом, в этом ритмичном гуле, произошла перемена. Тот же бородач, опустив топор, выкрикнул уже не имя, а титул. Новый. Рожденный здесь на поле боя.

— КНЯЗЬ!

Ритм не сбился. Он лишь набрал новую, неумолимую силу.

— КНЯЗЬ! КНЯЗЬ! КНЯЗЬ!

Это было уже не ликование, а присяга. Его качали на руках, а в уши и в самое сердце, вдалбливали новый статус, выкованный не в наследных палатах, а в осадной грязи.

Когда его наконец поставили на землю, поле оглушала лишь одна фраза:

— КНЯЗЬ! КНЯЗЬ! КНЯЗЬ!

Ярослав, пошатываясь, выпрямился. Его лицо было бледно, в глазах стояла усталость. Он поднял руку. Крики стихли, перейдя в гул, полный ожидания. Он обвел взглядом лица — грязные, исхудавшие, сияющие.

— Война… — сказал он, и голос его звучал тихо, но слышно было каждое слово, — окончена.

Глава 22

Спустя 5 лет.

Майское солнце золотило воды Оки, когда на горизонте показался высокий парус с пурпурным крестом. Корабль, стройный и лёгкий, скользил по речной глади, оставляя за собой ленивые волны и пенный клин.

— Византийцы! — крикнул дозорный с вышки.

Внизу, у оживлённой рязанской пристани, сразу засуетились. Грузчики в холщовых рубахах бросились расчищать место у главного причала. А на берегу уже собирались торговцы — кто с кувшинами мёда, кто с образцами тканей, кто просто поглазеть на заморских гостей.

Ярослав, предупреждённый заранее, стоял на деревянном помосте в лёгком кафтане без доспехов — специально для такого случая. Рядом с ним стояли Тихомир правая рука в административных делах, дед Митяй в роли советника, Илья Федорович и охрана, но без лишней помпы.

Корабль, грациозно развернувшись, причалил. Сходни скрипнули, и первым сошёл знакомый силуэт — высокий, сухощавый мужчина в длинном синем хитоне, с аккуратной бородкой и проницательными глазами.

— Леонид! — Ярослав сделал шаг вперёд.

Византийский купец из далекого Константинополя, которого он знал ещё по прошлым встречам, широко улыбнулся:

— Князь Ярослав! Или ужецарь рязанский? — по-славянски, но с характерным акцентом.

— Пока хватает и княжеского титула — усмехнулся Ярослав, обнимая старого знакомого.

С Леонидом Ярослав познакомился в самый тяжелый и судьбоносный момент, сразу после снятия осады, когда разоренное княжество неожиданно свалилось ему на голову вместе с народным званием князя. Отказываться он не стал и взяв бремя власти, со свойственной ему целеустремленной энергией принялся за восстановление.

После долгих раздумий он принял решение перенести центр своей деятельности из относительно благополучного Краснограда в Рязань. Причин было две, и обе весьма весомые. Во-первых, река. Широкая, судоходная Ока была ключом к торговле и влиянию. Здесь необходимо было создать современный речной порт, способный принимать крупные суда. Во-вторых, долг. Город, выдержавший осаду, теперь медленно умирал в мирное время. По опустошенным улицам поползли болезни, вспыхнули эпидемии, а пустые амбары не могли прокормить выживших. Голод стал новой, невидимой, но от того не менее страшной осадой. А перед Ярослав как укор вновь стоял образ Оленьки, дочери вдовы Марины, которую он не уберег тогда в первый год своего попаданства.

Именно в эту критическую минуту и появился Леонид. Его корабль, возвращавшийся в Константинополь после торгового рейса, остановился у рязанских берегов пополнить запасы. В трюмах у него оставался значительный излишек качественного зерна, который он рассчитывал продать где-нибудь вниз по течению. Опытный взгляд византийского купца сразу оценил стратегическое положение Рязани и потенциал её нового, не по годам решительного правителя. Он не упустил своей выгоды: предложил Ярославу зерно, спасая город от голода, но не в дар, а как первую сделку. В обмен он получил железные изделия, а также диковинные парафиновые свечи — яркие и бездымные, символ нового уклада.

Так, с взаимовыгодного расчета, и началось их плодотворное сотрудничество. Леонид получил лояльного партнёра на перспективном направлении, а Ярослав — жизненно важный канал для ресурсов, технологий и информации из внешнего мира. Этот прагматичный союз стал одной из главных опор, на которых начала отстраиваться новая, сильная Рязань.

Пока Ярослав не окреп окончательно, он не стал спешить распространять своё влияние на владимирские земли. Вместо этого он решил сосредоточить все силы и ресурсы на укреплении самого Рязанского княжества и своих южных рубежей, откуда также исходила потенциальная угроза. Такая осторожная политика привела к естественному отсеву элит: часть бояр, рассчитывавших на скорую экспансию и новые возможности, покинула его, но кое-кто — те, кто разглядел в нём не просто удачливого военачальника, а расчетливого стратега, — осталась и присягнула на верность новому князю.

Леонид окинул взглядом гавань, где грузились десятки лодок с зерном, тканями и странными металлическими изделиями красноградских мастеров:

— Вы… изменили это место. В прошлый раз здесь была жалкая пристань, а теперь… — он показал на каменные причалы, склады, верфи, где строились новые корабли.

Ярослав кивнул:

— Теперь торгуем не только с Византией. Булгары, скандинавы, даже персидские купцы бывают

Леонид поднял брови:

— Значит, слухи не врут? Вы смогли добраться до Каспия…

— Всего несколько купцов — Ярослав повёл гостя по набережной, где уже несли их вещи. — Но об этом лучше в палатах. Там и поговорим о новых контрактах.

Леонид лишь многозначительно улыбнулся.

А вокруг кипела жизнь это были крики торговцев, скрип лебёдок, плеск воды. Рязань больше не была захолустьем. Она становилась центром нового мира.

Где-то на пристани мальчишки уже совали нос в тюки с заморскими товарами, а рыбаки, прищурившись, оценивали византийский корабль — не сделать ли и нам такие?

Майский ветер нёс запах свежей рыбы, смолы и чего-то незнакомого, пряного — возможно, того самого, что привезли гости из далёкого Царьграда…

Прохладная тишина нового кирпичного здания, возведенных в замену княжеских палат, была разительно непохожа на гул пристани. Здесь, в просторном кабинете, царил иной порядок. Солнечный свет, не искаженный слюдой или бычьим пузырем, а чистый и ровный, лился сквозь большие стеклянные окна — гордость мастерских Ильи Федоровича. Он освещал плотные стены из обожженного красногородского кирпича, аккуратные полки со свитками и широкий дубовый стол, за которым и вершились сейчас дела растущего княжества. Тепло от добротной голландской печи, также сложенной из кирпича, надежно отсекало весеннюю сырость, создавая идеальную среду для расчёта и планирования.

Они прошли на обеда с делегацией, который проходил в светлой горнице того самого нового здания. Подавали небогато, но сытно и с намёком на новый уклад: запечённую в печи рыбу в кляре, пироги с яйцом и луком, тушёную с мясом репу, а вместо привычного кваса — лёгкое полусладкое вино, привезённое Леонидом в прошлую свою поездку.

Ярослав сидел во главе стола, Леонид — по правую руку. Остальные места заняли его ближайшие сподвижники, составлявшие теперь костяк управления.

— Вино, признаться, дело хорошее, — размякшим голосом произнёс дед Митяй, осторожно пригубливая из серебряного кубка, — но для простого люда не по карману. Квас — он надёжнее. Живот не крутит.

— Квас это для будней, дедушка Митяй, — парировал Тихомир, аккуратно орудуя ножом. Он, в отличие от старика, быстро привык к новшествам. — А вино это для гостей, для переговоров. Создаёт… нужное настроение. Показывает уровень.

— Уровень, говоришь… — пробурчал дед Митяй, но спорить не стал, с наслаждением отламывая краешек пирога.

Илья Федорович, человек плотный и молчаливый, в основном ел, но его зоркие глаза внимательно следили за тем, как Леонид оценивает подачу. Когда византиец одобрительно кивнул в сторону глиняного кувшина, похожего на те, что уже поставлялись на экспорт, которые он как раз и производил, едва заметно улыбнулся.

— Как дела с поставкой льна на красногородские мануфактуры? — спросил Ярослав, обращаясь уже к Тихомиру, переходя к деловому тону за едой.

— Все идет в срок, — чётко ответил управляющий. — Но крестьяне с верховий Оки жалуются: сплавщики из муромских лесов, которые теперь под нашей рукой, берут за проводку плотов слишком много. Надо бы тариф утвердить единый, чтоб самоуправством не занимались.

— Утверди, — кивнул Ярослав. — И представь мне на подпись. А то, что муромские теперь «под рукой» — это громко сказано, Тихомир. Пока что под наблюдением.

Тихомир, проглотив кусок, важно кивнул.

— Баланс за прошлый год по северным поселениям положительный. В первый раз за пять лет.

Леонид слушал, лишь изредка вставляя реплику или задавая уточняющий вопрос. Он видел не просто обед, а слаженную работу механизма. Новые управленцы, мыслящие категориями эффективности и прибыли. И молодой князь, уверенно держащий нити и балансирующий между теми и другими, направляя их энергию в одно русло.

Когда подали мёд в сотах и орехи, разговор стал чуть менее деловым.

— А в порту, говорят, уже достраиваете второй причал? — поинтересовался Леонид.

— Достраиваем, — снова ответил за Ярослава Тихомир, видя, что князь занят беседой с дедом Митяем о чём-то своём. — К осени будет готов принимать одновременно до четырёх кораблей твоего тоннажа. И крытый склад для соли заложили. По твоим, кстати, чертежам.

— Рад, что мой скромный опыт пригодился, — византиец склонил голову. — Значит, в следующем году смогу пригнать сразу два судна.

Обед подходил к концу. Ярослав отпил последний глоток вина, поставил кубок и обвёл взглядом стол.

— Ну что, господа? Дела не ждут. Леонид привёз не только добрые вести, но и образцы новых товаров. Пора и к делу переходить. Мы оставим вас пока — Он поднялся, и все за ним последовали. — Леонид прошу в кабинет. Там и поговорим подробно.

Они двинулась из светлой горницы вглубь здания, в тихий кабинет с большими окнами, где уже ждали разложенные на столе образцы византийских диковин и лежали свежие, ещё пахнущие деревом, чертежи нового порта.

Леонид развернул перед Ярославом образцы привезённых товаров.

— Основа греческого огня — купец постучал по небольшому бочонку, в котором была черная, густая, пахнущая серой жидкость. — Самый чистый нафта с берегов Понта. Горит лучше древесного угля.

Ярослав, который как раз начинал опыты с перегонкой нефти и которую, искал по всей округе, лишь кивнул.

— Медь и свинец с Кипра — Леонид откинул крышку другого ящика, где лежали слитки с характерным блеском.

На стол легли договоры, аккуратные листы с печатями. Взамен Византия получала, льняные и шерстяные ткани нового плетения с Красноградской мануфактуры. Виски — так красноградцы называли крепкий алкоголь, выдерживаемый в дубовых бочках.

— Ваши напитки — Леонид сделал глоток из принесённого кубка и закашлялся, — в столице ценят выше персидских вин. Один купец продал бочонок за вес в серебре!

Ярослав усмехнулся. Он знал, что баланс в торговле на его стороне. Ткани и виски производились в избытке, а технология дистилляции, привезённая им из будущего, делала спирт уникальным товаром.

Леонид, понимая, какую выгоду сулит этот договор, лишь склонил голову.

А за окном, на пристани, грузчики уже перекатывали бочки с нефтью. Где-то в порту мальчишки пробовали на язык подтеки с бочки, а купцы из Скандинавии с завистью наблюдали за разгрузкой. Скоро вести об этом торге разойдутся по всем землям.

Дневной свет, просачивавшийся сквозь оконца, рисовал на стенах княжеских покоев причудливые узоры. Ярослав медленно вращал в пальцах византийскую монету с потускневшим профилем Алексея III. Ярослав зная что и у стен есть уши, начал вести завуалированный разговор с купцом.

— Странно как то получается — задумчиво протянул он, будто размышляя вслух — На монете — один государь, а в гаванях — совсем другие люди берут пошлину. Как думаешь, Леонид, чья власть настоящая?

Грек напрягся, пальцы непроизвольно сжали кубок.

— Император, конечно, верховный арбитр… но корабли вынуждены платить тем, кто держит маяки и гавани

Ярослав кивнул, пододвигая к купцу кубок с крепким красноградским вином.

— Да не простые времена сейчас в империи, а так хотелось найти надежных партнёров для наших новых товаров? Может, посмотришь?

Леонид замер, вино в его кубке слегка дрожало.

— Что это никогда такого не видел — осторожно высказался он.

Князь улыбнулся, доставая из ларца странный предмет — стеклянный шар с пахучим маслом и фитилем внутри.

— Наши мастера называют это вечной свечой. Горит ярко, видено за тридцать стадий. Интересно, сколько таких нужно, чтобы осветить… скажем, путь законному наследнику?

Грек резко поднял глаза.

— Наследник… сейчас в темнице. Его глаза видят только каменные стены

— Зато я слышал, есть люди в Венеции… — Ярослав неспешно налил себе вина. — И, говорят, очень любят наши меха. Особенно чернобурку. Странно, правда? Как зверёк с севера может согреть сердце южанина?

Леонид вдруг понял намеки Ярослава. Его лицо просветлело.

— Если… если такой мех доставить правильным людям… он может не только согреть сердца, но открыть многие двери. Даже решётки темниц.

Ярослав откинулся на резном кресле, его лицо скрылось в тени.

— Ты умный человек, Леонид. Настолько умный, что сам догадаешься, какие ещё подарки могут понравиться венецианским… скажем так, покровителям молодого принца.

Он сделал паузу, позволив купцу соединить в голове все намёки:

— Когда пойдёшь завтра осматривать наши склады… — князь сделал взмах рукой в указанную сторону — обрати внимание на ящики с зелёными метками. Для особых… торговых партнёров, один достается тебе, если довезешь остальные до Венеции в нужные руки.

Леонид поклонился, подымаясь с кресла. Он понял что в этих ящиках золото для подкупа стражников Алексея IV.

— Княже, будь уверен все сделаю в лучшем виде — сказал купец на прощание.

Ярослав, оставшись один, подошёл к карте на стене. Его палец провел линию от Рязани до Константинополя, затем к Венеции.

Затем он вернул свой взгляд в центр карты, где располагалось его княжество.

«Алексей… Нужен ли ты мне настолько?» — чуть слышно прошептал он, возвращая взгляд к центру карты, к своему княжеству. — «Ох, и авантюрный план… Но если твои сторонники победят — у меня в Константинополе будет должник. А если проиграют… — его взгляд скользнул к отметкам на севере, — значит, венецианцам понадобится ещё больше нашей пушнины и ткани. В любом случае, Рязань в выигрыше».

Он положил монету которую до сих пор крутил в руке, и лёгкий щелчок о дерево стола поставил точку в рискованных, но выверенных планах нового дня.

Глава 23

Река Дон, широкая и темная, катила свои воды на юг, к далеким морям, где властвовали ветра и кочевники. Но теперь на ее берегах стояли не только степные курганы — теперь здесь поднимались стены. Кирпичные, рубленые, с зубчатыми частоколами и глухими башнями. Крепости, которых раньше не знала эта земля.

Каждые двадцать верст — форт, каждые пятьдесят — твердыня. Между ними петляла узкая полоса утоптанной земли, по которой бежали деревянные рельсы. По ним тянулись вагонетки, груженные кирпичом, зерном, брусьями. Лошади, запряженные в упряжь, фыркали, выбивая такт копыт по земле. Это была первая железная дорога — пока еще конная, но уже приносящая множества пользы. Узкоколейка, проложенная от Краснограда до самых новых рубежей.

Красноград преображался с каждым годом все сильнее и сильнее.

Над городом висело марево, тяжелый чад десятков печей. Здесь день и ночь горел огонь.

На западной окраине Краснограда, там, где речная вода, падая с запруженной плотины, крутила тяжелые колеса, стояли длинные, низкие сараи. Их стены, сложенные из красного кирпича, уже покрылись слоем копоти, а из высоких труб валил густой дым, смешиваясь с речным туманом. Это было сердце новой металлургии — место, где рождалась сталь, которой еще не знал этот век.

Внутри царил полумрак, разрываемый багровыми всполохами пламени. Горны — не земляные ямы, а каменные печи с глиняной футеровкой — пожирали древесный уголь, разогревая железную руду до невиданных температур. Воздух в них нагнетали не кожаные меха, а водяные колеса, связанные системой валов с деревянными поршнями. Они гудели, как живые, вытягивая из металла шлаки и превращая крицу в чистую сталь.

Но самое удивительное было дальше. У задней стены, где жар печей был чуть слабее, стояла махина из бревен и железных валов. Два тяжелых цилиндра, выточенных из крепчайшего дуба и окованных стальными обручами. Между ними пропускали раскаленную докрасна полосу металла — и после нескольких проходов она становилась ровной, как вода. Так рождались листы для лат, полосы для мечей, прутья для наконечников.

Рядом, на деревянной станине, скрипел волчильный станок — железный винт с рукоятью, через который протягивали раскаленную проволоку, делая ее тоньше и тоньше. Из нее потом вили кольчуги, плели тетивы для арбалетов, делали иглы для шорников.

В углу, под навесом, стоял пресс и механический молот. Под ним лежали металлические формы — для наконечников стрел, для пряжек. Раскаленный металл вкладывали в матрицу — удар — и готовый предмет падал в ящик.

А у самого выхода, где свет из узких окон падал на верстаки, скрипели первые токарные станки. Еще примитивные, но уже способные точить втулки для колес, стержни для механизмов, детали для водяных насосов.

Вокруг станков, закопченные, с обожженными руками, работали мастера. Не просто кузнецы — а оружейники, механики, литейщики. Они уже понимали, что делают не просто клинки или плуги — они создают новый мир. И над всем этим гулом, шипением раскаленного металла и скрипом механизмов висел запах прогресса — едкий, как дым, тяжелый, как сталь.

Неподалеку, на пригорке, высились странные сооружения — кольцевые печи, похожие на спящих каменных змеев, свернувшихся в круг. Их низкие, массивные стены из огнеупорного кирпича дышали жаром, а из узких дымовых труб валил густой, сероватый дым.

Внутри этих колец горел неугасимый огонь. Печи работали по новому принципу — пока в одном секторе обжигались сырцы, в другом уже остывали готовые кирпичи, а в третьем загружали новые партии. Так жар перетекал по кругу, не давая печи остыть ни на день. У каждого кольца толпились работники — кто подвозил сырую глину, кто грузил обожженные кирпичи, кто следил, чтобы жар не ослабевал.

Рядом с печами стояло невиданное приспособление — глиномялка нового образца. Два коня, впряженные в упряжку, вращали тяжелый железный шнек, скрытый внутри деревянного короба. В его жерло сбрасывали комья сырой глины и мерный совок песка. С глухим урчанием механизм перемалывал и перемешивал массу, выдавливая из противоположного конца идеально ровный, плотный брус непрерывной «колбасой». У выхода дежурный рабочий ловким движением натягивал струнный нож, прикрепленный к рычагу, — раз, и брус разделялся на десять абсолютно одинаковых сырцов. Их тут же, еще влажных и теплых, укладывали на широкие деревянные щиты и отправляли под навесы на просушку, где их обдувал теплый воздух, идущий от самих печей.

А дальше, за печами, высились правильные прямоугольники — штабеля готового кирпича. Не бурые, кривобокие, как раньше, а ровные, алые, с острыми гранями. Их складывали особым способом — с промежутками для просушки, и от этого ряды казались ажурными, как плетень из камня.

Между штабелями сновали работники — одни грузили кирпич на деревянные вагонетки, другие катили их по узким рельсам, сбитым из дубовых плах. Эти дорожки расходились во все стороны — к новым стройкам, к складам, к пристани, где кирпич грузили на баржи.

За глухим забором из обожженного кирпича, куда не ступала нога постороннего, стояли три черных исполина. Это были пиролизные реторты — сердце княжеской лаборатории, место, где дерево превращалось уголь, при этом отдавая все соки.

Каждая реторта возвышалась, как башня, сложенная из огнеупорной глины, прошитая керамическими трубами и увенчанная массивной крышкой с тяжелыми засовами. Их бока, покрытые копотью и трещинами от постоянного жара, напоминали кожу древних стариков. Сюда свозили дрова, добротные, плотные бревна, преимущественно дуб и березу. Их заготавливали на севере, сплавляли по рекам и тащили на себе до самых печей. За месяц уходило почти три тысячи кубов — целый лес, исчезавший в нутре этих черных кубов.

Процесс начинался рано утром, когда тени от факелов прыгали по стенам, а мастера загружали древесину через верхние люки. Потом — герметизация. Заслонки опускались с глухим стуком, и тогда печь запечатывали.

Процесс шёл по отработанному протоколу. Сначала — мягкий нагрев. Влага из древесины конденсировалась в мутный, пахучий конденсат. Затем температура резко взлетала. В разреженной атмосфере печи начиналась деструкция — дерево распадалось, высвобождая летучие соединения. Они улавливались системой охлаждения, оседая ценными фракциями: метанолом, ацетоном, скипидаром. Финальная стадия — пиковая температура под 1000 °C. То, что не улетучилось, превращалось в идеальный древесный уголь: высокоуглеродистый, пористый, готовый к любой работе.

Однако кульминацией процесса был не уголь. Инженерная хитрость заключалась в том, чтобы отвести самое ценное до того, как оно сгорит. Густой, чёрный, как ночь, дёготь конденсировался на стенках керамических змеевиков и самотеком уходил в подземные хранилища.

В глубине комплекса, за второй стеной, куда допускались лишь три человека, стояли медные кубы и свинцовые чаны. Здесь из полученных веществ вываривали нечто более опасное.

Серную кислоту — ее называли купоросным маслом, и она разъедала все, кроме золота и специальной керамики.

Весь этот процесс сопровождался запахами — едкими, сладковатыми, удушающими. Они въедались в одежду, в кожу, в легкие. Каждую неделю из лаборатории вывозили уголь — мешками, бочками, целыми телегами. Его использовали везде: в кузнях, в печах, так же проводили опыты с коксованием каменного угля.

В дыму и чаде красноградских лабораторий, среди шипящих реторт и клубящихся ядовитых испарений, возмужал Иван Химик — бывший мальчишка, ныне повелитель огненных тайн. Семь лет прошло с тех пор, как князь Ярослав впервые позволил ему подлить уксус на известняк, а теперь целая армия мастеров замирала при его появлении. Два десятка старших химиков и три сотни работников — угольщиков, дистилляторов, селитроваров — становились единым организмом, когда его пронзительный взгляд скользил по цехам. В этом царстве вечного горения, где каждый кирпич пропитан едкими парами, Иван установил железный порядок: провинившихся ждала яма с гниющей органикой или кислотные чаны, усердных — теплые кирпичные дома и двойная оплата. Его личные покои, расположенные над подземным пороховым складом, больше походили на келью алхимика. Особый страх внушали его ночные эксперименты, когда в глухих подвалах вспыхивало голубое пламя, а стражники отворачивались, делая вид, что не слышат странных хлопков. Но именно здесь, среди этой смертоносной красоты, рождалось будущее княжества — порох нового состава, что горел без дыма; кислоты, пожиравшие железные латы. Иван уже давно перестал быть просто исполнителем воли Ярослава — он стал творцом, одержимым поиском нового вещества.

В эпицентре химического квартала, где воздух колыхался от кислотных испарений, стоял объект, вызывавший первобытный страх даже у бывалых мастеров. Азотная башня Ивана вздымалась в небо из огнеупорной глины и изъеденных коррозией чугунных труб. Ее стены, источенные агрессивной средой, были покрыты разводами — кроваво-рыжими подтёками и ядовито-жёлтыми налётами. Казалось, сама конструкция была живым организмом, больным и выдыхающим яд.

Работа здесь начиналась на рассвете. Десяток операторов в пропитанных щелочью кожаных костюмах — первобытных химзащитных комплектах — приступали к смертельно опасному циклу. В основании башни, в камере сгорания, разжигали печь специальным углём. Иван, действуя как живой датчик, определял нужную температуру по спектру пламени. В этот момент по керамическим желобам сверху пускали главный реагент — концентрированный раствор селитры, приготовленный по строгому протоколу.

Именно тут начиналась ключевая реакция. Жидкость, проходя через слой раскалённого угля, вступала в бурное разложение, выбрасывая клубы едкого азотистого дыма. Эти газы, словно разъярённый дух вещества, поднимались вверх, в зону конденсации — медный змеевик, постоянно охлаждаемый ледяной водой с запруженной реки. Здесь, в резком контрасте температур, происходила финальная трансформация: газообразный агент конденсировался в тяжелые, маслянистые капли концентрированной азотной кислоты. «Слезы Перуна» — так называли её рабочие. Жидкость дымилась на воздухе, шипела и оставляла на коже некротические язвы.

Спецотряд «кожаных людей» (так их звали за униформу) немедленно транспортировал свинцовые сосуды с кислотой в подземный бункер. Там она ждала применения: часть шла на синтез нового поколения пороха, другую разбавляли, создавая растворы и новые вещества.

Каждую ночь у подножия башни появлялась особая команда — «чистильщики», ветераны производства. Их работа заключалась в сборе побочных продуктов: белых кристаллических сосулек нитратов, нараставших на кирпичах. Эти отложения, похожие на изморозь, аккуратно счищали и отправляли на дальнейшую переработку.

Башня работала в непрерывном цикле, 24/7. Даже в лютые морозы, когда всё замирало, из её вершины валил едкий шлейф.

Но не всё, что рождалось в недрах этой башни, несло разрушение. В отдалённой части комплекса, шёл другой процесс. Смешивая азотную кислоту с дроблёным известняком и речным илом, химики получали нейтрализованный продукт — белую кристаллическую субстанцию.

В малых, строго выверенных дозах, смешанная с органикой, это соль творила революцию на полях. Рожь вымахивала очень большой, колосья наливались плотным, тяжёлым зерном. Специальные отряды развозили удобрение по деревням. Не в дар, конечно, а по чёткому контракту, четверть урожая шла в княжеские резервные хранилища.

Сам Иван с мрачной иронией наблюдал за этим. В его лабораторном журнале появилась лаконичная запись: «То, что разъедает плоть за секунды, в микродозах заставляет плоть земли рождать новую жизнь. Парадокс. Фундаментальный парадокс материи». Его самое опасное творение теперь кормило целые общины.

А вот дым над рязанскими мастерскими стоял особенный — не едкий, как у Ивановых реторт, а теплый, хлебный, пропитанный запахом обожженной глины и расплавленного песка. Здесь, на отлогом берегу Упы, раскинулось царство Ильи Федоровича — человека, превратившего гончарное ремесло в настоящее искусство.

Когда-то, лет пять назад, он привез сюда из Краснограда всего один горн да пару гончарных кругов. Теперь же его владения простирались на добрую версту — длинные низкие сараи с черепичными крышами, десятки печей, похожих на гигантские ульи, и целые улицы сушилен, где на полках зрели горшки, кувшины и замысловатые фигурные сосуды.

Особой гордостью Ильи были стекольные мастерские — низкие кирпичные здания с высокими сводами, где день и ночь горели жаркие печи. Здесь, в полумраке, освещенном лишь багровым отсветом расплавленной массы, мастера-стеклодувы творили чудеса. Их длинные трубки, словно по волшебству, превращали вязкую горячую субстанцию в тончайшие оконные стекла, изящные кубки и даже диковинные шары, которые князь Ярослав презентовал важным гостям.

Но настоящим чудом считалась глазурь Ильи Федоровича — та самая, что переливалась всеми оттенками синего, будто кусочек ночного неба упал на глиняный бок кувшина. Секрет ее приготовления знали лишь трое: сам Илья, его старший сын и Ярослав. Судачили, будто в состав входил толченый лазурит и какая-то особая соль из Ивановых лабораторий.

Работа кипела с рассвета до заката. В гончарных рядах десятки рук одновременно лепили, обтачивали, украшали. В стеклодувной — мастера, закутанные в мокрые тряпки, выдували раскаленные пузыри, которые потом превращались то в тонкостенные бокалы, то в массивные бутыли для княжеских вин.

Илья Федорович, уже седой, но все такой же крепкий, ежедневно обходил свои владения. Его заскорузлые пальцы, казалось, чувствовали малейший изъян — чуть кривой шов, едва заметную неровность глазури, микроскопический пузырек в стекле. Не товар, а позор! — ворчал он в таких случаях и лично показывал, как надо делать правильно.

По вечерам, когда мастеровые расходились по своим слободкам, а жили они здесь, в аккуратных домиках с палисадниками, Илья часто засиживался в своей горнице над чертежами. В последнее время его занимала странная идея — создать стекло, которое не бьется. Пробовал добавлять в расплав разные примеси. Пока безрезультатно, но он не терял надежды.

По утрам, когда туман еще цеплялся за воду, рязанская пристань уже просыпалась под скрип лебедок и мерную поступь грузчиков. Новая, вся из красного кирпича, она вытягивалась вдоль берега, как жадная до товаров рука. Волны лизали ее плиты, на которых уже проступали первые следы — выщерблины от якорных цепей, черточки от ножей, что резали веревки, даже странные знаки, оставленные купцами из далеких земель.

Над этим каменным чудом возвышалась биржа — диковинное двухэтажное строение с галереями, где по утрам собирались люди в дорогих кафтанах. Их голоса сливались в особый гул. Это был деловой рокот, прерываемый звоном монет. Здесь, на стене у входа, мелом выводили цифры, от которых зависели судьбы: цена на новгородский воск, курс владимирского серебра, стоимость зерна. Внутри пахло чем-то, да это был запах денег, острый и возбуждающий.

А в самом углу пристани, располагалась новая затея Ярослава. Здесь, в медных кубах, кипела черная, пахнущая серой жидкость — нефть, привезенная с далекого юга. Князь лично приходил сюда по ночам, когда город затихал, и наблюдал, как в изогнутых трубках рождаются новые субстанции:

А город жил. Каждый день у пристани вырастали горы товаров.

Узкая колея убегала от Рязани до Краснограда а из Краснограда на юг, будто живая нить человеческой воли. Она вилась вдоль Дона, то прячась в тени прибрежных ив, то выбегая на открытые пространства, где ветер гулял на просторе.

Сторожевые башни стояли через каждые пять верст — невысокие, приземистые, сложенные из красного кирпича, который везли с рязанских заводов. Их зубчатые силуэты, напоминающие прикорнувших к земле хищников, стали привычной частью пейзажа. Вокруг них, как птенцы вокруг наседки, ютились новые поселения — сначала просто зимовья для караульных, потом избы с огородами, а теперь уже и настоящие деревни с крепкими тынами и общими амбарами.

Земля здесь дышала плодородием. По левую сторону от дороги, там, где чернозем лежал толстым слоем, волнами колыхались хлеба — рожь, ячмень, пшеница новых сортов, что привезли из южных земель. Крестьяне, привыкшие к скудным северным урожаям, поначалу не верили своим глазам, когда с одного поля собирали втрое больше зерна.

А по правую сторону, где начиналась степь, паслись бесчисленные табуны. Но это были уже не дикие кони, пугавшие когда-то своим внезапным появлением, а ухоженные стада, принадлежащие половецким родам, заключившим договора с Ярославом. Вместо набегов — торговля, вместо грабежа — совместные караулы. Степняки, еще недавно считавшие земледелие уделом слабых, теперь с любопытством наблюдали, как их соседи собирают урожай, и потихоньку перенимали опыт.

На больших перекрестках, где сходились степные тропы и новая дорога, раз в месяц устраивали толкучие дни. Здесь можно было встретить кого угодно — русских купцов в добротных кафтанах, половецких скотоводов в кожаных доспехах, волжских рыбаков с бочками осетрины, даже заезжих персов с диковинными товарами. Языки смешивались в единый гул, а запахи — дым костров, специи, вяленая рыба и конский пот — создавали неповторимый аромат нового времени.

По вечерам у костров теперь собирались вместе бывшие враги. Русские земледельцы угощали соседей домашним медом, половцы — кумысом и вяленой бараниной. Разговоры велись на ломаном языке жестов и десятка заимствованных слов, но это не мешало находить общий язык. Иногда, когда выпито было уже достаточно, кто-нибудь из старых воинов доставал домру, и тогда в ночи звучали то русские протяжные, то степные быстрые напевы, странным образом сливаясь в единую мелодию.

А над всем этим царила узкая колея — символ нового времени, где вчерашние враги учились торговать вместо того, чтобы воевать. И хотя старые обиды еще давали о себе знать порой, особенно среди старейшин, молодые уже смотрели вперед, туда, где на горизонте виднелись дымки новых деревень и бескрайние поля, обещающие достаток и мир.

Глава 24

Летом Ярослав отправился с инспекцией в крепость Вороний град которая располагалась на реке Дон на месте будущего города Воронеж. Там, где Дон, уставший от степных просторов, делает последний поворот перед долгим путем на юг, поднялись стены нового форпоста.

Кирпичные стены толщиной в три мужских роста опоясали высокий берег. Кладка тщательная, подогнанные кирпичи с загадочными знаками — метками артелей, что трудились под присмотром людей Ярослава. Башни, круглые исполины вознеслись над рекой, отражаясь в темной воде.

Но сердцем этого места стала верфь. Под длинными навесами из дубовых досок пахло смолой и свежей стружкой. Здесь, на стапелях, рождались суда нового типа крепкие ладьи с плоским дном и высокими бортами. Их строили из специально выдержанной сосны — каждое бревно помечалось княжеским клеймом после года сушки в специальных сараях.

Особое место занимал закрытый док, окруженный двойным частоколом. Только избранные мастера с особым пропуском допускались туда, где по чертежам самого Ярослава строилось первое двухпалубное судно. Его ребристый корпус, обшитый ниже ватерлинии железными пластинами, напоминал спину мифического животного. На палубе уже устанавливали невиданное новшество — поворотную площадку для пушки, что стреляла железными ядрами.

У подножия крепости раскинулся шумный посад, где жизнь била ключом с первых петухов до поздних сумерек. В корчме, пропитанной ароматами жареной рыбы и хмельного меда, собиралась пестрая публика: загорелые корабельщики с руками, вечно пахнущими смолой; грузчики в потертых кожанках, обсуждавшие последние новости под звон медных кружек; приезжие купцы в дорогих, но пыльных кафтанах, бережно пересчитывающие кошельки с иноземными монетами.

Утром Яр лично обошёл верфь. Его задумчивый взгляд скользил по новым корпусам, останавливаясь то на необычно изогнутых шпангоутах, то на пробной обшивке из пропитанных дегтем досок. Иногда он доставал из складок плаща небольшой кусок бумаги с непонятными чертежами, что-то бормотал себе под нос, а потом резко поворачивался к мастерам с новыми указаниями.

Затем он отправился в здание конторы, там в низком сводчатом помещении верфи, где смолистый дух свежего дерева смешивался с запахом мокрой пеньки, трое мужчин склонились над чертежами. На столе, освещенном дрожащим светом масляных светильников, лежали листы бумаги, испещренные линиями и пометками.

— Смотри сюда, Тихомир — Ярослав провел пальцем по схеме, оставляя легкий отпечаток на разлинованной поверхности. — Корпус килеватый. Это позволит ходить не только по реке, но и в открытом море

Тихомир, сын Никодима, высокий и крепкий, с бородой, нахмурил лоб. Его пальцы, привыкшие больше к счетам и грамотам, чем к корабельным чертежам, осторожно коснулись бумаги.

— Дорого выйдет, Яр. Киль — это дуб, а не сосна. Да и мастеров, которые смогут такое собрать, у нас раз-два и обчелся.

— Зато окупится — раздался хрипловатый голос со стороны.

Исидор, прозванный Царьградцем, бывший корабельщик византийского флота, а ныне — один из главных мастеров Ярослава, скрестил руки на груди. Его смуглая кожа, обветренная морскими ветрами, покрылась сетью морщин, но глаза горели живым огнем.

Вот это — Исидор провел корявым пальцем по схеме, его ноготь, пожелтевший от смолы, поскреб пергамент, — не просто прямой парус, как у всех. Это латинский. Треугольный. Видишь эти реи? Они крепятся не поперек мачты, а вдоль, под углом. И вот эта снасть, все позволяет идти этому судну против ветра

Тихомир поднял брови.

— Против ветра? Ты шутишь?

Он обвел толстую линию, идущую от верхушки мачты к корме.

Шкот. Его можно перебрасывать с борта на борт. Ветер дует справа — парус уходит влево, дует слева — перекидываем вправо. Как птица крылом машет. Потому и против ветра пойдем — зигзагом, лавируя. В Царьграде такие паруса называют крыльями — за то, что корабль будто летит против самой бури.

Исидор сделал резкий жест руками, изображая, как парус перекидывается с одной стороны на другую, его тень на стене повторила движение, словно огромная птица, ловящая ветер.

А это — он постучал по другому элементу, — вертлюг. Вся мачта поворачивается у основания. Никаких канатов, которые рвутся. Чистая механика. Один человек у штурвала — и корабль слушается, как боевой конь.

— Я видел своими глазами — усмехнулся Исидор. — В Средиземном море такие корабли обходят любые наши утлые ладьи. Если мы построим хотя бы три таких — через два года весь Дон будет наш. А там, глядишь, и до Черного моря дотянемся.

Ярослав задумчиво потер подбородок.

— Сколько времени на постройку?

— Полгода, если будет дуб. И люди

— Люди будут — князь откинулся на резной дубовый стул. — А дуб… Тихомир, сколько у нас запасов?

Тихомир вздохнул, мысленно прикидывая.

— На два корабля дуба хватит, — Тихомир черкнул карандашом по бумаге, — но только если валить лес у Вороньего Града. Тот самый, старый, густой.

Ярослав задумался, пальцы сжали резку на подлокотнике.

— Рубить будем, — сказал он твёрдо. — Но за каждый срубленный дуб — три новых саженца.

Исидор хмыкнул:

— В Царьграде тоже так делают. Там корабельные рощи берегут, как золото.

— Значит, и у нас будет свой лес для кораблей, — кивнул Ярослав. — Через двадцать лет внуки скажут: Спасибо деду.

Тихомир дописал:

— Прикажу десять семей поселить у рощи — пусть живут, сажают, сторожат.

Исидор хитро прищурился.

— А имя у корабля будет? — спросил Тихомир, откладывая табличку.

Ярослав задумчиво посмотрел в окно, потом усмехнулся.

— Чёрная Жемчужина, — сказал он.

— Звучно, — кивнул Исидор. — Только жемчуг у нас белый. А чёрный — это где?

— Да в легендах, — хмыкнул Ярослав. — Говорят, есть один пират… Джек Воробей — имя ему. Пират, не пират, скорее бродяга вечно пьяный. И у него был корабль — Чёрная Жемчужина. Летел по волнам, как призрак, исчезал в тумане и появлялся там, где его не ждали.

Тихомир покачал головой, но в его глазах уже читалось согласие.

— Ну что ж… За дело, значит.

Ярослав откинулся в кресле, затем резко поднялся.

Бранислав! — громко позвал он, и почти сразу дверь распахнулась, впуская коренастого воина с коротко подстриженной бородой и холодным взглядом охотника.

Бранислав, командир Первого батальона, вошел, слегка прихрамывая на левую ногу — старая рана, полученная в стычке с половцами. Он молча ждал приказа, привыкший к тому, что князь не любит лишних слов.

Собирай отряд — три тысячи. Завтра на рассвете выступаем на восток. Инспектируем Саратовскую крепость, оставим там гарнизон, а затем тысяча человек вернутся со мной по Волге. С остановкой в Самаре.

Бранислав кивнул, его глаза уже просчитывали маршрут. Конница и пехота в обычном соотношении?

Да. И возьми лучших арбалетчиков — пусть степняки знают, что мы не просто так едем.

Бранислав усмехнулся. — Будет сделано.

Ярослав повернулся к Тихомиру и Исидору. Корабли — ваша забота. А я пока проверю, крепко ли стоят наши рубежи.

Дверь закрылась. Гул голосов сменился тишиной, нарушаемой лишь треском поленьев в очаге. Ярослав подошел к оконцу, глядя на темнеющую степь за рекой. Внутри, за фасадом непоколебимого князя, кипели мысли.

Опять эти боярские послы из Рязани суются, с предложением ударить по соседу. Идиоты. Словно не видят, что настоящая угроза и настоящая выгода — не там, за сосновым бором, а здесь в южных степях.

Мысленным взором он видел карту, как живую картину. Север, запад? Бесконечные распри из-за клочка леса да трех деревень. Драка в тесной избе, где все друг другу в бока толкают. Ввязываться в это, значит навечно стать заложником чужих амбиций. Тратить лучших воинов и ресурсы на войну, которая ничего не принесет, кроме новой крови да нового врага через поколение.

Взгляд его мысленно развернулся на юг. Туда, где Дон вел к теплым морям.

А там торговый путь. Хлеб, соль, сталь, шелк, знания. Богатства, которые текут рекой, но к которым мы подступаем с опаской. Почему я не хочу идти на север? Потому что тыл открыт. Пока за спиной Степь дышит в затылок, никакой торговли не будет. Только грабеж, дань и бесконечные набеги.

Значит, порядок будет таков. Сперва обеспечим тыл. Не просто отобьемся от набегов, а сделать реку своей. Нужен речной флот, с перспективой выходя в море. Корабль с пушкой это лучшая крепость для купеческой ладьи. Когда каждый перевоз товара не будет похож на прорыв через вражеский стан, тогда и пойдет настоящая торговля.

Флот — это не прихоть. Это щит и ключ к замку на южных воротах. Сначала обеспечим безопасность на реке. Потом приглядимся к морю. А междоусобную возню оставим на потом.

Он откинулся от окна, и в глазах, отражавших пламя очага. Курс был взят. Осталось лишь не сбиться.

Алый рассвет только начал растекаться по горизонту, когда массивные ворота Вороньего Града с глухим стоном распахнулись, выпуская в степь стальную реку. Первыми, вздымая серебристые облака росы, вырвались дружинные сотни — триста закаленных в боях воинов в чешуйчатых доспехах. Их кони, могучие с заплетенными в косы гривами, фыркали, чувствуя простор.

За конницей, громыхая дубовыми колесами, двинулся грозный обоз. Десять боевых телег, каждая — настоящее крепостное сооружение на колесах. Их широкие кузова, защищенные дубовыми щитами с бойницами, скрывали смертоносный груз:

Две пушки на лафетах стояли неподвижно, будто дремлющие звери. Стволы, укрытые тканью пропитанной парафином, тускло блестели в полутьме — холодные, тяжёлые, готовые проснуться в любой момент.

Десяток дубовых бочек с черным порохом, тщательно укупоренных во влагонепроницаемые мешки из кожи. А так же ящики с готовыми снарядами.

Складное оружие — арбалеты со стальными дугами, разборные баллисты, ящики с готовыми снарядами.

Но главной хитростью были сами телеги — их борта по сигналу могли мгновенно превращаться в мобильную крепость. Специальные скобы и петли позволяли в считанные минуты сцепить их в гуляй-город, создавая на поле непробиваемый щит.

Бранислав, его борода резко выделялась на фоне полированной стали доспеха, рысью объезжал строй. Глаз бывалого воина замечал все:

Третья телега! — его голос прозвучал резко в утренней тишине. — Правая дышловая скоба скрипит. Смазать дегтем!

Пятый отряд! Щиты должны висеть как крылья у орла, а не болтаться, как пьяный работяга в кабаке!

Арбалетчики мать вашу! Тетивы в походном положении ослаблять! Вы что, в первый раз идете?

Пешая рать — две с половиной тысячи бойцов в кольчугах — шла плотным строем. Их бердыши и копья, воткнутые в специальные гнезда на телегах, сверкали в первых лучах солнца, создавая впечатление движущегося стального леса.

Ярослав, стоя возле ворот, молча наблюдал за движением войска. Его серебряный шлем блестел в первых лучах, а плащ из плотного византийского шелка слегка колыхался на утреннем ветру.

— По Волге вернемся на новых ладьях, жди в Рязани — бросил он через плечо Тихомиру, чья спортивная фигура выделялась у ворот. Голос князя звучал спокойно, но в его глазах горел тот самый огонь, что когда-то заставил поверить в него сотни людей под Рязанью.

Ждите вестей.

Когда последняя телега скрылась за воротами, с главной башни прозвучал протяжный зов медного горна. Его чистый, как утренний ветер, голос разрезал степную тишину, словно приглашая в дорогу. Для многих в колонне — бывших селян, охотников, лесорубов — этот звук уже стал привычным, почти обыденным. Война и походы превратились для них в ремесло, такое жеестественное, как пахота или охота.

А впереди расстилалась знакомая дорога на восток — через бескрайние ковыльные моря, где серебристые волны трав колыхались под ветром. Теперь это была хорошо изученная трасса, по которой многие из них ходили уже не раз. Каждый холм, каждый поворот реки были здесь знакомы, как тропинки в родной деревне. Даже степные волки, провожающие колонну равнодушными желтыми глазами, казались почти своими — старыми знакомцами, соблюдающими нейтралитет.

И все же в этом привычном маршруте оставалось место тайне — где-то там, за горизонтом, ждали новые земли, новые люди, новые возможности. Ветер трепал знамена, а солнце, поднимаясь выше, заливало светом стальные шлемы, превращая воинскую колонну в сверкающую реку.

Глава 25

Инспекция Саратовской крепости прошла без лишнего шума — стены крепки, гарнизон бдителен, склады полны. Никаких тревог, никаких неожиданностей. Почти скучно.

Ярослав отложил последний свиток, растянул уставшие плечи. В помещении, кроме Бранислава, оставался еще один человек — воевода Угомысл. Ему было около сорока пяти — возраст расцвета силы для воина, когда ярость молодости уже сменилась железной выдержкой. Но сейчас на его обычно непроницаемом, иссеченном шрамами лице застыла напряженная дума.

— Княже, — начал Угомыслов, его низкий, грудной голос звучал почти тревожно. — Дела идут ладно. Крепости строятся, черное золото течет, корабли скоро поплывут. И все же… душа не на месте.

Ярослав внимательно посмотрел на него, отложив карандаш. Он знал этого человека. Не труса, не паникера — одного из самых стойких своих воинов, вынесшего десятки сеч. Если Угомыслов беспокоился, на то была причина.

— Говори, воевода. Твои слова всегда вес имели.

Угомыслов обвел взглядом стены, будто пытался разглядеть сквозь них бескрайнюю степь на востоке.

— Всё это, — он мотнул головой в сторону окна, за которым возвышались стены форта, — для богатства, для силы. Я понимаю. Но я, княже, по ночам карту в голове кручу. Там, за Волгой, дальше, за Яиком… там копошатся орды. Не разрозненные племена, не шайки, а настоящая железная саранча. Идут они с востока, как прилив. Медленно, но неумолимо. Слыхал я от странников, от пленных степняков. И думаю я: а что будет, когда эта волна докатится до наших новых стен? Выстоят ли пушки против тучи стрел, что закроет солнце? Спасут ли корабли, если с суши придет Армагеддон?

В комнате повисла тяжелая тишина. Бранислав перестал перелистывать отчеты, слушая.

Ярослав медленно поднялся и подошел к окну. Его взгляд был устремлен куда-то далеко, за горизонт.

— Ты прав, Угомыслов. Не просто прав — ты зришь корень. Я тоже про них знаю. И не по слухам. — Он обернулся.

— Всё, что мы делаем здесь — крепости, флот, железная дорога — всё это для одного дня. Для того дня, когда на востоке взметнется пыль от миллионов копыт.

— Но как, князь? — в голосе старого воеводы звучала не паника, а жажда понимания. — Числом они задавят. Всегда задавливали.

— Нет, — резко сказал Ярослав. — Не задавят. Потому что мы не будем встречать их в чистом поле, как все до нас. Мы встретим их системой. — Он начал расхаживать по комнате, его слова падали, как удары молота кузнеца. — Каждая такая крепость это не просто стены. Это узел обороны: гарнизон, склады, ремонтные мастерские, источник еды и тепла. Наши корабли — не для красивых парадов. Они — чтобы по рекам, как по кровеносным сосудам, перебрасывать войска и припасы туда, где прорвут. Быстрее, чем их кони скачут. Наши пушки — чтобы дробить их плотные построения еще до первого выстрела из лука.

Он остановился перед Угомысловым, смотря ему прямо в глаза.

— А самое главное, старый волк… самое главное — не в железе. Оно лишь инструмент. Главное — в людях. Зачем нам с тобой завоевывать и грабить соседние княжества? Чтобы ослабиться перед главным врагом? Наша сила — в том, чтобы их интегрировать. Предложить им мир, торговлю, защиту под нашими знаменами. Каждое присоединенное без боя княжество, каждый степной род, принявший нашу власть за выгоду, а не из-под палки — это кирпич в нашей стене. К тому дню, о котором ты говоришь, у нас за спиной должен быть не раздробленный, грызущийся сам с собой конгломерат, а единый тыл. Государство. Которое орда не сможет разбить по частям, как это было всегда.

Угомыслов долго молчал, переваривая слова. Затем медленно кивнул, и в его суровых глазах мелькнуло понимание, а следом — облегчение.

— Значит… все эти разговоры с рязанцами, с новгородскими купцами, поселение степняков у нефтяных ям… это не просто политика. Это подготовка к большой войне. К войне на выживание.

— Именно так, — тихо подтвердил Ярослав. — Мы строим не ради богатства сегодня. Мы строим цитадель. Из камня, стали, корабельного леса, верности народов и черного золота. Чтобы когда придут те, с востока… они разбились бы о нее, как морская волна о скалу. И ты, Угомыслов поминаешь ради чего весь этот труд. Не забывай напоминать мне про это.

Старый воевода выпрямился, и в его осанке вновь появилась привычная твердость.

— Так и сделаю, княже.

Отряд двинулся вдоль Волги на запад, к Рязани. Остановились в небольшой крепости у Самарской луки — месте, где еще несколько лет назад хозяйничали степняки, а теперь стоял форпост нового порядка. Здесь, среди низких глинобитных домов и деревянных причалов, жили люди, чьи лица сочетали скуластость кочевников и бородатость русских поселенцев.

Отряд вышел из ворот Саратовской крепости на рассвете второго дня. Дорога на запад шла не вдоль самого волжского берега, а по старому степному шляху — чуть южнее, сокращая путь через пологие взгорья. Сразу за стенами кончилась зона влияния крепости — распаханные поля, вытоптанные выгоны, протоптанные дороги к пристани. Началась Степь.

Бескрайняя, как море, она встретила их тишиной и ветром. Ковыль, уже отцветший и посеревший, шуршал, цепляясь за ноги пеших и копыта коней, будто не желая отпускать. Воздух пах полынью, сухой землей и чем-то бесконечно далеким — пространством, которое не могло принадлежать никому. Иногда на горизонте показывались темные точки — то ли курганы древних ханов, то ли стойбища нынешних кочевников, быстро сворачивавшие юрты и уходившие прочь при виде сверкающей на солнце колонны.

Ярослав ехал в голове дружинной сотни, но мысли его были далеко от пейзажа. Он автоматически отмечал детали: где скот выбил траву, где видны следы недавнего большого костра, где ручей еще не пересох. Логистика, — это слово из прошлой жизни крутилось в голове. По этой земле должны были пойти не только войска, но и грузы: нефть с самарских промыслов, хлеб с северных районов. Дороги не было. Была лишь тропа, протоптанная копытами и колесами. Этого было катастрофически мало.

По извилистым берегам Волги, раскинулась странная картина. Здесь не было ни городов, ни крепостей — только одинокие фигуры у черных луж, склонившиеся над поверхностью воды, будто завороженные ее маслянистым блеском. Это были нефтяные сборщики, добывавшие из ее недр черное золото.

В тихих затонах, где вода застаивалась, образуя радужные разводы, они работали молча, лишь изредка перебрасываясь короткими фразами. Их кожаные сапоги вязли в черной жиже, оставляя следы, которые не смывали даже весенние паводки. Деревянные ковши с длинными ручками плавно скользили по поверхности, зачерпывая густую жидкость, переливавшуюся на солнце всеми оттенками — от янтарного до черного, как сама ночь.

Особенно много земляной смолы находили в глубоких оврагах, куда редко заглядывало солнце. Здесь из трещин в глинистой почве сочилась густая масса, напоминающая кровь земли. Сборщики работали здесь особенно осторожно — один неверный шаг, и можно было увязнуть в этом природном болоте навеки. Они протягивали друг другу руки, образуя живую цепь, и передавали наполненные ведра наверх, где их содержимое процеживали через грубый холст, отделяя драгоценную жидкость от песка и мусора.

Запах в этих местах стоял особенный — густой, тяжелый, проникающий в одежду и волосы. Он напоминал одновременно серу, горящую смолу и что-то древнее, первобытное, что шло из самых глубин земли. Местные жители давно привыкли к нему, но приезжие морщились, а лошади беспокойно переступали с ноги на ногу, широко раздувая ноздри.

Каждую седмицу перед рассветом у крепостных ворот Самары собиралось странное шествие. По пыльным степным дорогам, по лесным тропам, вдоль речных берегов тянулись вереницы людей с драгоценной ношей — берестяными туесами, дубовыми бочонками, бычьими бурдюками, наполненными черной маслянистой влагой. Степняки в выгоревших на солнце халатах, русские поселенцы в льняных рубахах — все они несли земляное масло, добытые в оврагах и ямах.

Торжище начиналось утром, когда княжеские приказчики в синих кафтанах выносили на площадь мерные сосуды и весы. Не было здесь привычного базарного гвалта — сделки вершились в почтительном молчании, нарушаемом лишь скрипом пергамента и звоном монет. Опытные оценщики с руками, навсегда почерневшими от нефти, проверяли товар древними способами: капали на раскаленную медную пластину, наблюдая за цветом дыма, растирали между пальцами, проверяя на тягучесть.

С Каменного яра? Четыре гривны за бочку — произносил старший приказчик, и степняк, чье лицо покрывали ритуальные шрамы былого воина, молча кивал. Затем нефть сливали в бочку.

В каменных складах за площадью, куда бочки перекатывали по дубовым настилам, царил полумрак и прохлада. К полудню, когда солнце начинало жечь немилосердно, торг затихал. Добытчики расходились по кабакам, где подавали особый хмельной мед разбавленный спиртом — чтобы перебить въевшийся запах нефти. А в складах уже начинали готовить караван: бочки грузили на плоскодонные струги.

Особенно удивительно было видеть среди сборщиков бывших степных воинов. Эти гордые люди, еще недавно считавшие ниже своего достоинства любой труд, кроме военного, теперь с удивительным усердием занимались черной работой. Их загорелые лица, привыкшие к ветрам Великой Степи, теперь внимательно изучали каждую бочку, а в разговорах звучали непонятные простому люду слова: очистка, перегонка, фракции.

Холодный рассвет только начал растекаться по степи, когда с дозорной башни крепости раздался резкий звук рога — три коротких, отрывистых сигнала, резанувших по утренней тишине. В ту же минуту в лагере княжеского отряда замерцали огни — воины, спавшие у потухших костров, вскакивали, хватая оружие.

Ярослав, уже одетый в доспех, вышел на стену. В предрассветном мареве степь шевелилась — словно сама земля пришла в движение. Но это были не тени и не мираж — сотни всадников, развернувшись лавой, неслись к крепости.

— Не знают, что мы здесь, — усмехнулся Бранислав, стоявший рядом. — Думают, гарнизон слабый.

Ярослав молча кивнул.

Пушки, спрятанные за частоколом, ждали своего часа. Когда степняки приблизились на расстояние выстрела, князь поднял руку — и крепость взорвалась огнем.

— Огонь!

Грохот разорвал утро. Чугунные ядра, вылетевшие из жерл, пролетели над степью, оставляя за собой дымные следы. Первый залп лег не совсем точно — одно ядро рикошетило от земли, подняв фонтан грязи, другое пролетело сквозь строй всадников, вырвав кровавую просеку.

Степняки, никогда не видевшие такого оружия, смешались. Кони вставали на дыбы, всадники кричали — но было уже поздно.

Степняки двинулись дальше.

Вторая очередь — картечь.

Свинцовый дождь хлестнул по атакующим. Те, кто еще секунду назад мчался вперед, теперь валились с коней, крича от боли. Строй рассыпался, превратившись в хаотичную толпу.

И тогда, словно из-под земли, с флангов выросли всадники — легкая степная конница, но уже не враги, а союзники Ярослава. Их тонкие сабли сверкали в первых лучах солнца, когда они врезались в растерянные ряды нападавших.

Это уже не было битвой — это был разгром.

Те, кто уцелел после пушечных залпов, теперь гибли под ударами бывших соплеменников. Некоторые пытались бежать — но куда? Степь, еще недавно бывшая их домом, теперь стала ловушкой.

К полудню все было кончено. Ярослав стоял среди пленных — молодых, испуганных, с глазами, полными ужаса перед невиданным оружием.

— Отпустим их — сказал князь. — Пусть расскажут своим, что видели.

Бранислав хмыкнул:

— Расскажут, ещё как расскажут!.

— Главное чтобы в штаны не наложили при рассказе — хохотнул молодой пушкарь.

А вдалеке, над степью, уже кружили вороны, чуявшие пир. А княжеские воины уже хоронили своих, всего трое.

Дым от костра, густой и душистый, медленно стелился между палатками, смешиваясь с ароматом жареного мяса и сушеных степных трав. Огонь потрескивал, выстреливая в ночное небо искрами, которые тут же гасли в прохладном воздухе. Ярослав сидел на складном походном стуле, вырезанном из березы, и тщательно протирал клинок своего меча промасленной тряпицей. Сталь, отполированная до зеркального блеска, отражала пламя, создавая причудливые блики на лице князя.

Из темноты материализовалась знакомая фигура — Збышек, старый воин, чье тело было испещрено шрамами, как карта былых сражений. В руках он держал две деревянные чарки, вырезанные из мореного дуба, и флягу с медовухой, которую ему прислали из самого Краснограда. Его лицо, изборожденное морщинами и боевыми отметинами, освещалось оранжевым отблеском пламени, делая его похожим на древнего духа войны.

Внезапно левая щека Ярослава дёрнулась острой болью — старый шрам, оставленный стрелой Гаяза много лет назад, напомнил о себе.

Тот день встал перед глазами с пугающей ясностью…

Збышек, да не бойся ты так, до свадьбы заживёт! — крикнул он тогда, улыбаясь сквозь боль, когда стрела пробила щёку, оставив на лице горячий кровавый след. Солдат с круглыми от ужаса глазами замер.

В этот момент сигнальщики затрубили тревогу — первому батальону приказывалось выдвинуть правый фланг вперёд. Обойти пытаются, — сообразил Ярослав, вытирая кровь рукавом. — Вот Гаяз, собака… Не дурак совсем. Несмотря на ярость боя, он не мог не восхититься тактикой предводителя половцев.

Когда Ярослав поднялся на башню, перед ним разверзлась адская картина — две людские массы сшиблись в смертельной схватке. Первый накат: батальоны держались, и волна атакующих отхлынула. Второй накат: всадники за спинами пехоты вновь погнали их на лес копий, словно почуяв слабину. Батальоны снова устояли. Третий накат — отчаянный, яростный — и снова отбит…

Ярослав моргнул, возвращаясь в настоящее. Перед ним стоял тот самый Збышек — теперь седой, с пустой глазницей, но всё такой же крепкий. В руках он держал все те же две дубовые чарки и флягу медовухи.

— Княже, позволь угостить старому солдату? — хрипло спросил он, указывая на шрам на щеке Ярослава.

Князь усмехнулся, отложив меч:

— Помнишь, как ты тогда чуть не поседел, когда мне стрелу в лицо всадили?

Збышек хрипло рассмеялся, наливая медовуху.

Збышек налил напиток по самую кромку, и чарки звонко стукнулись в ночной тишине.

— Почему отпустил пленных? — вдруг спросил ветеран, прищурив единственный глаз второй он потерял в той битве при осаде Рязани. Его голос звучал не только с любопытством, но и с легким укором.

— Раньше головы рубили за меньшее. Помнишь, как под Рязанью мы вырезали целый взвод за набег на обоз?

Ярослав задумчиво покрутил чарку в руках, наблюдая, как огонь играет в золотистой жидкости.

— Потому что Гаяз когда-то тоже был пленным — тихо ответил он, отводя взгляд в сторону, где в темноте мерцали огни лагеря. — А теперь его люди караулят наши нефтяные караваны, его воины держат оборону на границах, а его совет ценнее десятка мечей. Убить — просто. Заставить работать на себя гораздо труднее. Но и прибыльнее.

Збышек хмыкнул, потягивая медовуху. Его единственный глаз сверкнул в свете костра.

— Ты все больше на купца походишь, а не на воина. Помню времена, когда ты шел в бой, а теперь сидишь и считаешь барыши, как какой-нибудь новгородский делец.

Ярослав отпил из чарки, затем медленно повернул голову в сторону степей, где скрылись уцелевшие нападавшие.

— Война — это торговля иная, — произнёс он, и в голосе его зазвучали нотки холодного расчёта. — Сегодня мы им жизнь подарили. Завтра они привезут нефть вместо того, чтобы красть её. Послезавтра их дети будут служить в нашей дружине. Вот она, настоящая выгода.

Старый солдат задумался, его взгляд устремился в пламя, словно он пытался разглядеть в нем будущее, о котором говорил князь. Потом он вдруг рассмеялся — резко, по-собачьи, как делал это всегда, когда что-то его забавляло.

— Черт бы побрал твою хитрость — проворчал он, но в его голосе не было злости, только уважение. — Ладно. За новых нефтяников, значит! И за то, чтобы они не вздумали нас обмануть.

Чарки снова стукнулись, на этот раз громче, и оба мужчины осушили их до дна. Над степью поднималась луна — холодная, равнодушная к человеческим расчетам и амбициям. Ее свет серебрил верхушки шатров и доспехи часовых, стоящих на краю лагеря.

Ярослав откинулся назад, положив руки за голову, и уставился в звездное небо.

— Через месяц первый караван нефти пойдет в Рязань — задумчиво произнес он. — Через год у нас будет флот, который сможет дойти до самого Хорезма. А через пять лет…

Он не договорил, но Збышек понял. И впервые за долгое время старый воин почувствовал, что будущее, о котором говорит князь, может быть куда интереснее, чем славные битвы прошлого.

Глава 26

Широкая гладь Оки сверкала под осенним солнцем, когда флотилия из двенадцати нефтяных стругов показалась у Рязанской пристани. На носу флагманской ладьи стоял Ярослав, щурясь от знакомых запахов родного города — дыма печей, дубовых стен и кирпичных мостовых.

В толпе встречающих сразу бросалась в глаза высокая фигура Марфы в парчовом платье, с малиновой накидкой через плечо. В руках она держала двухлетнюю дочь Анну, а рядом, крепко ухватившись за материнский подол, стоял четырехлетний Святослав — точная копия отца, только в миниатюре.

Когда Ярослав сошел на пристань.

— Папа нефть привёз! — закричал мальчик, увидев бочки на пристани.

— И подарок твоей матушке — улыбнулся Ярослав, поднимая на руки дочь, которая сразу ухватилась за его усы.

Марфа подошла последней, сдержанно улыбаясь, но глаза выдавали радость:

— Три месяца без весточки. Святослав каждое утро бегал на стену смотреть, не идут ли твои корабли.

В светлице, где новые стеклянные окна пропускали последние солнечные лучи, шумел непривычно веселый ужин. Анна, сидя на коленях у отца, с важным видом показывала, как научилась есть ложкой. Святослав наперебой рассказывал о том, как под присмотром деда Митяя стрелял из маленького лука.

И ещё я теперь конём управляю! Правда, пока деревянным…

Марфа, разливая медовый взвар, вдруг спросила:

— А что это у тебя за новый шрам на левой руке?

Ярослав быстро накрыл рукавом едва заметную царапину:

— Так, кошка в Самаре оцарапала. Злющая, как…

— Как ты, когда тебе перечат? — закончила за него Марфа, вызывая смех у детей.

Когда няньки унесли детей спать, Марфа наконец расслабилась, облокотившись на стол:

— Ну и что нам теперь делать с твоей вонючей нефтью? — фыркнула Марфа, скрестив руки. — Жечь костры, что ли?

Ярослав, уже раздевшийся до рубахи, усмехнулся и подошёл к ларцу. Достал небольшой медный сосуд с резким запахом, открыл — и в воздухе повис острый, едкий дух.

— Это не просто нефть, — сказал он. — Это бензин. Отгон, самое лёгкое, что из неё выделяется. Горит с сильным пламенем. Это — топливо для будущего.

— И как же им топить? — нахмурилась Марфа. — В печке жечь?

— Не в печке. Но представь машины, что едут без лошадей. Фонари, что вспыхивают одним щелчком. Моторы, что куют железо, не зная усталости. Всё это работает на этой вонючей жидкости.

Марфа покачала головой, но в глазах читалось любопытство.

— Ты всё выдумываешь, как маленький. Я тебя прошу только не подожги город.

В этот момент за дверью раздался шорох, Святослав в ночной рубашке робко выглядывал из-за косяка, глаза блестят.

— Папа… а это правда — машины без лошадей?

Ярослав рассмеялся, подхватил сына на руки.

— Правда и когда вырастешь сам на такой поедешь. А пока — спать! Завтра большой день.

И когда они с Марфой наконец остались одни, свет керосиновой лампы озарял их лица, в которых читалось одно — ради таких моментов стоит и воевать, и строить, и привозить из далёких краёв чёрное золото…А завтра его ждал малый совет с боярами, снова…

Дубовый стол в палате для совета был отполирован десятками поколениями, привыкших упираться в него в спорах о набегах, дани и межевых границах. Воздух пах стариной и лёгкой плесенью — запахом власти, которая не торопится уступать место молодому князю. Ярослав, занявший место во главе, чувствовал себя здесь чужим. Его настоящий кабинет был в Краснограде: там пахло чертежами, свежей краской и маслом станков, а решения рождались в спорах с Тихомиром и Ратибором. Этот же совет был лишь данью титулу, устаревшим ритуалом, который, однако, мог больно ужалить, если его совсем игнорировать.

Бояре вошли неспешно, с чувством собственного достоинства. Столпы — Владимир Святославич, седой как лунь, с посохом, на котором были зарубки «по памятным случаям»; Святослав Твердый, грузный и молчаливый, чей взгляд был тяжел и неподвижен; и еще несколько важных лиц, чьи родовые сёла кормили Рязань издревле.

— Княже, — начал Владимир Святославич, не дожидаясь формальностей. Голос у него был скрипучий, но отточенный, как коса. — Хлеб-соль Вашему дому. Но душа наша не на месте. Пока ты в отъездах мудрствуешь да чёрной жижей промышляешь, соседи нам на плечи наступают.

Ярослав кивнул, приготовившись к знакомому диалогу, который был уже заезженной пластинкой.

— Владимирское княжество, — продолжил старик, ударяя посохом об пол для ритма. — Дружина их по нашей границе похаживает, будто у себя дома. Пора напомнить, где чья вотчина.

Святослав Твердый тяжело вздохнул, подтверждая:

— Сила есть. Дружина ропщет. Коней кормить, а дела нет. На юг ты зовешь, в дикое поле… Там и без нас степи кишат. А тут — близко, жирно, своё же по праву.

Это была старая, как мир, логика: чтобы сплотить своих, укрепить власть и обогатиться — нужно найти общего врага. Простого, понятного, рядом. Владимир был идеальной мишенью.

— Цифры видели? — спросил Ярослав спокойно, перекладывая разговор в практическую плоскость. — Отчёт Яромира о торговом балансе?

Бояре переглянулись. Они уважали цифры, но не любили, когда те мешали простым решениям.

— Какие цифры, когда честь страдает? — отмахнулся Владимир Святославич.

— Цифры такие, — не отступил Ярослав, — что за последний год торговля с Владимиром выросла на треть. Они наши главные покупатели стекла и керамики. А лён их — лучшего качества для наших парусов. Война перережет эти нити. На годы.

— Отнимешь — и их лён будет твоим, — проворчал Святослав.

— Отнимешь, и получишь пепелище и вражду на поколения, — парировал Ярослав. — А кто тогда будет покупать нашу стекло и сталь? Новгород? Так он с Ганзой торгует. Смоленск? Он сам на нас смотрит, как на нас не скрываемой враждой. Мы потеряем рынок и обрастём врагами.

В зале повисло недовольное молчание. Их язык — язык силы и прямого захвата. Его язык — язык экономики и долгосрочной стратегии — был для них чужд и раздражал.

— Ты, княже, за торговцами да мастеровыми больше, чем за ратными людьми стоишь, — с укором произнес Владимир.

— Я за силу Рязани стою, — твёрдо ответил Ярослав. — Но сила теперь не только в мече. Она в полных амбарах, в полных казнах, в машинах, что заменят десятерых работников. Вы хотите воевать с Владимиром за то, чтобы отнять у них горсть. А я предлагаю продать им в десять раз больше. И на вырученное построить крепости на юге, которые принесут новые земли. Не горсть а целый воз богатства.

— Слова, — буркнул Святослав.

— Не слова, — Ярослав встал и подошёл к узкому окну, глядя на вечерний город. — Материалы для рельс уже в складах. Через год по ним пойдут повозки с грузом. И первым нашим партнёром, кому мы предложим эти перевозки, будет… Владимир. За хорошую плату. Им будет выгоднее платить нам, чем воевать. А их новый князь Андрей… — Ярослав обернулся, и на его лице мелькнула хитрая усмешка, — он молод. Ему интереснее новое. Уже на следующей неделе ему отправляют подарок — наши «комбайн». Пусть развлекается с железками. И копит деньги на наши будущие дороги.

Это был мастерской ход. Он переводил агрессию в плоскость интереса. Бояре были озадачены. Они готовились к бою на поле брани, а их вывели на поле, правила которого они не понимали.

— А если они «комбайн» примут, и всё равно нападут? — спросил Владимир, но уже без прежней уверенности.

— Тогда, — голос Ярослава стал холодным и отчеканенным, — мы встретим их не только мечами. Мы встретим их огнём из пушек, которые уже отливают в Краснограде по моим чертежам. Да и после смерти Всеволода не решатся они. Но это — крайняя мера. Невыгодная.

В палате воцарилась тишина. Формальный совет подошёл к концу, так и не приняв ни одного формального решения. Но Ярослав добился своего. Он не отверг старых бояр в лоб — он сделал их предложение мелким и нелепым на фоне его грандиозных планов. Он показал, что настоящая власть и ресурсы уже не здесь, в этой дубовой палате, а там, в Краснограде, где день и ночь кипит работа на будущее.

Бояре расходились неудовлетворённые, но притихшие. Им нечего было противопоставить этой новой, сложной реальности, где врага можно превратить в налогоплательщика, а силу измерять не числом мечей, а мощью машин и полновесностью торгового оборота. Они проиграли, даже не начав спор. А Ярослав, дождавшись, когда за последним из них закроется дверь, тихо вздохнул. Ещё один ритуал соблюден. Теперь можно было возвращаться к настоящему делу. Он поднялся и отправился на главный торг, чтобы получить экономический отчет.

Золотая осень разлилась по рязанской земле, окрашивая листву в багрянец и наполняя воздух терпким ароматом спелых яблок и дымком печей. На главной торговой площади кипела жизнь — шум голосов, скрип телег, звон монет сливались в единую симфонию процветания.

По оживленным рядам неспешно шествовал Ярослав в сопровождении двух своих ближайших сподвижников.

Филимон, дородный купец в роскошном кафтане из византийского шелка, с золотой цепью на груди, жестикулировал, расписывая выгоды:

— Взгляни-ка, княже, на этот лён! В прошлом году за такую партию давали три гривны, а ныне все пять отдают! Да мы…

Яромир, сухопарый и подтянутый, в скромном, но безупречно сшитом кафтане, тут же поправил:

— Четыре с половиной, Филимон. Не преувеличивай. Но действительно — урожай отменный.

Ярослав с улыбкой наблюдал, как вокруг них закипает торг:

— Вижу, биржа не зря зерно в цене подняла. А как дела с керосином?

Филимон, не дожидаясь, встрял:

— О! Черниговский архиепископ целый обоз прислал за ним! Свечи, говорит, в храмах дорогие, а твои керосиновые лампы и горят ярче, и…

Яромир, перебивая, добавил деловито:

— Заключили контракт на поставку. Плюс смоленские купцы просят увеличить объемы. Нужно расширять промыслы.

Проходя мимо ряда с керамикой, где горшки и миски сверкали глазурью, Ярослав заметил:

— Мастерские Ильи Федоровича не стоят на месте?

Филимон рассмеялся:

— Да они уже на три года вперед заказы расписали! Твой стекольщик Илья с ума сходит — то окна для Новгорода, то эти твои лампы…

Вдруг их внимание привлек шум у мехового ряда. Группа степняков оживленно торговалась за партию беличьих шкурок.

Яромир, понизив голос:

— Те же, что в прошлом году нападали в Вороний Град. Теперь торгуют. Любопытная перемена.

Ярослав кивнул, наблюдая, как бывшие враги с азартом сбивают цену:

— Выгоднее торговать, чем воевать. Кстати, о выгоде — как там с рельсами?

Яромир тут же перешел к делу:

— Ждем поставок. В Краснограде теперь очереди…

Их разговор прервал мальчишка-разносчик, предлагавший попробовать свежий мед:

— По пробуйте мед дяди с нашей пасеки!

Филимон, не удержавшись, купил сразу три горшочка:

— Для переговоров пригодится!

Ярослав, глядя на оживлённую площадь, где вятичи, степняки и купцы с дальних путей вовсю торговались, не толкаясь, а словно в танце обмениваясь товарами, тихо усмехнулся:

— Вот она, новая Русь. Не война решает, кто сильнее, а то, что ты можешь дать этому миру.

Филимон, облизав ложку с густым мёдом, хитро прищурился:

— А ещё лучше — когда хватает одного взгляда на твои товары, и у воина в руке меч сам тяжелеть начинает. Потом опускается. А потом он спрашивает: А у вас чай с медом есть?

Они рассмеялись.

После инспекции Ярослав уединился в своем рабочем кабинете, на столе лежала развернутая карту. Ярослав стоял, опершись о резной дубовую столешницу, его пальцы неспешно вычерчивали невидимую линию вдоль извилистого русла Дона — вниз, все ниже, к синей капле Азовского моря. За окнами княжеских покоев осенний ветер шевелил пожелтевшие листья, будто перелистывая страницы грядущих походов.

Опять на юг… — прошептал он, и слова застыли в воздухе, смешавшись с дымом от лампады.

Каждый день прибывали новые люди — бледные от северных туманов новгородцы с мозолистыми руками ремесленников; владимирские пахари, чьи спины сгорбились под вечным неурожаем; псковские охотники с глазами, привыкшими высматривать добычу в сумраке хвойных лесов. Все они толпились на рязанском торжище, простирая руки за куском хлеба и клочком земли. И земля эта кончалась.

Карта под пальцами будто оживала. Вот излучина Дона, где можно поставить новую крепость — кирпичную, с круглыми башнями по византийскому образцу. Вот плодородные черноземы, где колосилась бы пшеница гуще, чем в самых щедрых владимирских угодьях. И там, в синеве нарисованного моря, уже мерещились корабли — настоящие морские ладьи с парусами, надутыми южным ветром.

Ярослав закрыл глаза, и перед ним вставали картины грядущего: весенний звон топоров на новой засечной черте; летний грохот первых повозок по только что проложенной узкоколейке; осенний караван стругов, груженых не только нефтью, но и зерном, медом, стеклом — всем, что так жадно покупали греческие купцы в устье Дона.

Но за этим видением вставали другие образы: степные орды, черные тучи стрел, вой волков, чующий добычу. Ярослав потрогал рукоять меча — холод металла вернул его к действительности. Теперь у него были не только мечи. Пушки, что разят на версту. Союзные племена, прикормленные зерном и железом. И главное — торговые пути, перерезать которые не посмеет даже самый отчаянный степной хан.

За окном пропел первый петух. Рассвет окрашивал восток в бледно-розовые тона. Ярослав свернул карту, затянул ее шелковым шнуром. Решение созрело, как спелый плод.

Он потушил лампу. В предрассветной синеве уже угадывались очертания нового дня — дня, когда начнется подготовка к последнему, решительному броску на юг.

Золотистые лучи осеннего солнца, пробиваясь сквозь оконца, рисовали на дубовых половицах причудливые узоры. Ярослав, только начавший пробуждаться от тревожных снов о южных походах, вздрогнул, когда дверь с грохотом распахнулась.

— Папа! Вставай! Солнце уже на середину неба взошло!

Святослав, его четырехлетнее отражение с румяными щеками и взъерошенными волосами, влетел в покои, потрясая деревянным мечом. На его подоле болталась двухлетняя Аннушка, упрямо цепляясь маленькими ручонками за братову рубашонку.

Ярослав, притворно застонав, ухватил сына за пояс и поднял в воздух, заставив визжать от восторга. Анна, не желая оставаться в стороне, тут же протянула ручки:

— И меня! И меня подними!

Князь, смеясь, посадил обоих на широкие плечи, и так, под детский смех, направился в горницу, где уже разливался аромат свежеиспеченных калачей.

Марфа, высокая и статная в утреннем свете, поправляла скатерть. Ее тонкие пальцы, привыкшие и к прялке, и к княжеским печатям, ловко расставляли глиняные миски.

Опять без сна ночь провел? — спросила она, бросая взгляд на синеву под глазами мужа.

Ярослав, усаживая детей, только махнул рукой:

— Карты да отчеты. Южные земли не дают покоя.

Святослав, набивая рот блинами, выпалил:

— Папа, а правда, что ты вчера целый обоз с солью привёз?

— Не с полным ртом, — мягко поправила Марфа, но глаза её смеялись.

Анна, старательно ковыряя ложкой в твороге, вдруг заявила:

— Я тоже хочу соль возить!

— Ну ты, смотри, — хмыкнул Ярослав, — соль — дело серьёзное. Не то, что игрушки таскать. За неё и князья бьются, и купцы дерутся.

— А я аккуратно! — выпалила она. — И платок на голову повяжу, как у тётки Анюты!

Все рассмеялись, а Марфа, покачав головой, добавила:

— Ну что ж, видно, в доме скоро будет целая купеческая династия.

Смех прокатился по горнице. Даже суровые няньки у дверей не смогли сдержать улыбок.

Когда дети убежали во двор, Святослав воевать, а Анна кормить голубей с нянечкой — Марфа налила мужу травяного чаю:

— Феодор вчера снова просил аудиенции. Говорит, ганзейцы предлагают доброе железо.

Ярослав задумчиво провел пальцем по краю чаши:

— Пусть приходит. Но сначала — к Яромиру на биржу. Пусть цену узнает.

За окном раздался визг Святослава — судя по всему, битва с учителем принимала серьезный оборот. Но здесь, в солнечной горнице, среди запахов свежего хлеба и детского смеха, все тревоги казались такими далекими…

Ярослав поймал руку жены, ощущая под пальцами тонкие узоры княжеских перстней.

— Завтра, — прошептал он, — завтра хоть на полдня все оставлю. Может, в баню сходим? Как в старые времена?

Марфа улыбнулась, и в этом утреннем свете она была все той же девушкой, которую он когда-то привез в свой терем.

— Как в старые времена — кивнула она, зная, что завтра будут новые отчеты, новые дела, новые походы. Но сейчас в этот тихий утренний миг был только их, ради которого стоило завоевывать целые миры.

Глава 27

Прошла зима, короткая и суровая, оставив после себя лишь воспоминания о трескучих морозах да, о долгих вечерах, проведенных над чертежами. С первыми ручьями, побежавшими по склонам оврагов, в Рязани закипела работа.

На специально отведенной площадке у реки, где еще год назад стояли лишь испытательные печи, теперь возвышались три огромные реторты — каждая в два человеческих роста, из огнеупорной глины, укрепленной железными обручами. Их устанавливали на массивные подъемные механизмы — систему блоков и лебедок, позволявших регулировать высоту над печами, тем самым регулируя температуру, чтобы разделять нефть на фракции.

Николаос, сын Исидора Царьградца, с утра до вечера крутился среди рабочих. Молодой, лет двадцати, смуглый, с вьющимися черными волосами, он унаследовал от отца не только греческие черты лица, но и острый ум инженера.

— Смотри, князь! — он ловко взобрался на леса рядом с одной из реторт. — Если поднять на третью метку — будет легкая фракция, для ламп. На вторую — тяжелая, для корабельной смолы.

Ярослав одобрительно качал головой.

Каждое утро Николаос собирал вокруг себя группу учеников — бывших углежогов, смоловаров, даже пару бывших воинов, проявивших склонность к ремеслу.

— Нефть требует аккуратного и внимательного подхода — объяснял он, проводя рукой по стеклянной трубке, по которой стекала уже очищенная жидкость. — Перегнал плохо — получишь мутную бурду. Сделал правильно и получай отличный товар, который всех озолотит.

Ярослав, наблюдая за работой учеников, строго предупредил:

— Запомните простое правило, нефть любит порядок. Один непотушенный факел, и вся ваша реторта взлетит на воздух. Проверяйте задвижки дважды, держите песок всегда под рукой, и если учуяли запах — не геройствуйте, зовите старшего.

Николаос, стоя рядом, добавил на практическом примере:

— Вот видите эту бочку? Вчера один болван решил починить её с горящей лучиной, хотел осмотреть дно. Теперь его брови будут отрастать до лета.

Ученики засмеялись, но стали внимательнее осматривать оборудование. Ярослав одобрительно кивнул:

— Кто аккуратен, останется цел. А кто останется цел тот и зарплату получает и тратит ей на себя и свою семью, а не на лечение. Вот и вся мудрость.

Рабочие дружно закивали — такая простая арифметика им была куда понятнее высокопарных речей.

Жаркое июльское солнце стояло в зените, когда Николаос вытер ладони о промасленный передник и крикнул:

— По местам!

Двадцать его учеников разбежались по заранее распределенным позициям. У печей стояли самые крепкие, с мокрыми тряпками на шеях. У подъемных механизмов были те, кто лучше всего считал в уме. Возле сборных резервуаров стояли девушки как самые аккуратные, с чистыми деревянными ковшами для отбора проб.

— Подать сырую нефть!

По желобу из бочки потекла черная, густая нефть. Она медленно заполняла первую реторту, установленную на средней высоте.

— Печь — разжигаем!

Снизу, через специальные воздуховоды, рабочие поддали жару. Огненные языки лизнули глиняное дно реторты. Николаос, стоя на деревянном мостике, внимательно наблюдал за термометром — стеклянной трубкой с подкрашенным спиртом, совместное изобретение Ярослава и Ивана.

— Первая ступень — держим!

Ярослав, стоя в тени навеса, молча наблюдал. Его пальцы непроизвольно сжимали деревянные перила — здесь и сейчас рождалось нечто большее, чем просто новый промысел.

Через полчаса из отводной трубки показалась первая капля.

— Легкая фракция! — крикнул один из учеников, подставляя медную чашу.

Жидкость была прозрачной, с золотистым оттенком, и пахла… странно чисто для чего-то, рожденного из такой грязи.

Через некоторое время Николаос, уже регулировал высоту подъемника:

— Здесь даем сильнее жар выпариваем остатки нужна смола для судов!

Ярослав подошел ближе. Его тень легла на деревянные мерные рейки, но никто не отвлекся — все были слишком заняты.

— Князь! — Николаос подбежал, вытирая пот со лба. — Смотрите? Работает! Три реторты смогут и три продукта сразу делать если нужно!

Ярослав взял пробу — каплю светлой жидкости растер между пальцами.

— Завтра запускаем остальные шесть. Подумай, может систему желобов или трубок сделать чтобы принимать бензин с нескольких реторт, и сделай расчет по производительности.

На лицах рабочих, почерневших от копоти, появились улыбки. Они еще не понимали, что стали первыми в мире нефтепереработками — но чувствовали, что участвуют в чем-то важном.

В этот же день где-то за полночь, когда дневной жар спал и над рекой лег туман, в кирпичном доме на княжеском дворе собрались ближние люди Ярослава. За столом, покрытым картами и чертежами, сидели трое — сам Ярослав, его друг с юности Ратибор — воевода и стратег, не раз водивший полки через степь, и молодой офицер из новой гвардии, вернувшийся из Воронежа: Мстислав, прозванный Чёрной Волной.

Он сидел чуть в стороне, вросший в темноту, и только бледное пятно его лица выделялось на фоне потёртой кожи его не то куртки, не то доспеха. Казалось, тень намеренно и щедро лилась ему на лицо, оставляя миру лишь размытый контур.

— Шестьсот человек, десять кораблей, готовы — говорил он, указывая пальцем на изгиб Дона у Калача. — Лёгкие, быстроходные, как вы и просили, княже. Паруса широкие, но больше для попутного ветра. Основная тяга на веслах. По двадцать на борт. Можем идти против течения без остановки дня три.

Ярослав слушал внимательно, время от времени переглядываясь с Ратибором.

— А экипаж? — спросил тот.

Мстислав чуть усмехнулся уголком рта:

— На каждом — по шестьдесят душ. Полсотни воинов, десяток гребцов и пара рулевых. Вооружены мечами, луками и арбалетами. Есть даже пара "огнемётов", как вы заказывали. Грек что-то там придумал с бутылками и смесью своего сына… Не уверен, что это не сожжёт нас самих, но проконтролирую лично как бойцы эти бутылки будут бросать.

Ратибор хмыкнул и откинулся на спинку стула:

— Ну что, пират, теперь ты капитан и приходится еще инженером становится? Грек с огнём возится — а ты ему помогаешь?

Мстислав чуть улыбнулся, поймав взгляд Ратибора. Он постучал пальцами по рукояти кинжала:

— Я не инженер, старый друг. Просто знаю, как зажечь пламя в нужное время и в нужном месте. А если ты начнёшь меня пиратом величать — первым же кораблём отправлю тебя и твоих людей на разведку в самое пекло.

Ратибор рассмеялся, покачав головой:

— Ладно, ладно, Чёрная Волна. Не обижайся так. Просто привыкли мы тебя видеть где угодно, только не за чертежами да расчётами, да и похож ты на брата князя, тебя даже зовут так же, ты нам как родной.

Ярослав, следивший за ними, слегка посмурнел при упоминании брата, сказал:

— Он, правда изменился, Ратибор. Помнишь, как он тогда пришел с Днепра, за пять лет сильно вырос, я рассчитываю на него.

Мстислав немного помрачнел, но в глазах мелькнуло тепло:

— Я не забуду того дня. Но вы дали мне шанс стать больше, чем я был. И я сделаю всё, чтобы не подвести вас. Обещаю.

— Хорошо, — сказал Ярослав. — Когда можно выступать?

— Через десять дней. Корабли готовы, провизия загружена. Но есть ещё один момент.

— Говори.

— Степняки знают, что мы строим флот. У них свои глаза в Воронеже. Их хан уже послал гонца вниз по Дону — к тем, кто живёт междуречии. Они могут нас встретить.

Ярослав задумчиво потер подбородок.

— Тогда тем более нельзя ждать. Если они начнут собираться, нам будет труднее. Значит, ударим первыми.

Ратибор кивнул:

— Думаю, стоит разделиться перед самым Калачом. Половина отвлечёт их основные силы, половина зайдёт с тыла через старое русло. Это если решат стоять на берегу.

— Согласен, — сказал Ярослав. — Только пусть командиры проверят снаряжение. Особенно новые легкие пушки. Старая добрая картечь, думаю тоже хорошо нам поможет. Посмотрим, прав ли я.

— А если правда взлетим на воздух, и порох и бензин все таки? — усмехнулся Ратибор.

— Тогда хотя бы полыхнет красиво, — ответил князь.

Все слегка улыбнулись

Мстислав встал:

— Передам приказ на пристань. Корабли будут готовы.

Когда он ушёл, Ярослав и Ратибор остались одни. Тихий плеск воды доносился из реки, где-то далеко в ночной тьме лаяла собака.

— Думаешь, справятся? — спросил Ратибор.

— Он уже прошёл огонь, воду и медные трубы —Ярослав усмехнулся. — Справятся.

Солнце только-только взошло над Рязанью, когда Ярослав, едва сомкнув глаз после ночного совещания, он вновь направился в кирпичную мастерскую. Его мысли всё ещё были там — за Доном, среди затонов Дона и засадных отрядов. Но сегодня нужно было вернуться к делам ближним: ведь ни один поход, ни одна победа не возможны без прочной опоры на хозяйства и ремёсла.

Мастерская уже проснулась: дымок из трубы, глухой стук молота о наковальню, запах гари и масла. В центре помещения, как чудовищный железный зверь, стоял прототип парового двигателя — ещё не до конца собранный, но явно живой. К нему были прикованы взгляды Никодима, старого кузнеца, и его сына Тихомира, который, несмотря на раннее время, был одет аккуратно, как и положено управленцу великого княжества.

— Смотри, Тихомир, — Ярослав указал на трубку термометра — простую стеклянную колбу с подкрашенной жидкостью. — Пар давит на поршень, тот двигается, и маховик получает импульс. Если настроить правильно — можно привести в движение станок, насос… даже повозку.

— Повозку? — Тихомир приподнял бровь. — На пару?

— Почему бы и нет? — сказал Никодим, поправляя рукава. — Давай, проверим золотники.

Тихомир вздохнул, но всё же наклонился, чтобы осмотреть предохранительный механизм.

— Ваша светлость, я не против прогресса. Да только деньги любят счет вы сами меня так учили, поэтому моя совесть не дает разорить казну ради ещё одной вашей машины.

Ярослав улыбнулся:

— Это не просто выдумка. Представь, что такое фабрика с десятью такими машинами. Не нужно ни рабов, ни рабочих, ни даже силы рук.

— Так было с каждым изобретением, — отозвался Никодим на сына. — Когда я первый раз сделал мехи с автоматическим ходом, он тоже говорил, что это бесполезно.

— Пока их сделали и до ума довели, не раз обожглись, а это все расходы — проворчал Тихомир, но уже без прежней уверенности.

— Ну ладно, — Ярослав кивнул. — Давайте попробуем. Подожги горелку, Никодим. Только осторожно — сегодня я залил новую смесь. От Николаоса получил.

— Опять этот грек? — Никодим недоверчиво принюхался. — Он мне уже масло испортил прошлый раз.

— Это не просто масло, — вставил Тихомир, понюхав. — Это нефтяная фракция. Легче, светлее и горит довольно ярко.

— Вот именно, пока не дизель, но уже близко! — Ярослав щёлкнул по рычагу. — Готов?

Никодим кивнул. Через двадцать минуту из котла повалил белый пар. Цилиндры заскрипели, маховик дрогнул… и вдруг резко закрутился, выбив искры из каменного пола.

— Работает! — воскликнул Ярослав.

Тихомир невольно отступил на шаг.

— Похоже, вы двое снова сделали невозможное.

— Не вы, — сказал Никодим, похлопав сына по плечу. — А мы трое.

Тихомир посмотрел на них — на своего отца, старого кузнеца, и на Ярослава, князя, который мог бы жить в роскоши, но предпочитал возиться с машинами, будто мальчишка.

Он вздохнул и сказал шутливо.

— Хорошо. Я дам вам ещё один месяц. Но если через это время вы не покажете что-то, что будет реально приносить доход… я забираю ваш котёл и делаю из него решётки на амбар.

Ярослав рассмеялся.

— За это я тебя ценю, Тихомир. Ты хоть и скуп, но умеешь видеть выгоду.

— Спасибо Княже, приму за комплимент- ответил Тихомир.

Пар тем временем продолжал клубиться, маховик вращался всё быстрее, и казалось, что в мастерской рождается будущее.

Солнце уже поднялось выше, и утренний туман над Окой растаял, когда Ярослав, всё ещё с запахом масла на руках, выслушивал доклад Тихомира о производстве кирпича. В помещении мастерской было душно — жар от котла смешивался с напряжённым молчанием.

Внезапно распахнулась дверь, и вбежал гонец. Лицо его было перепачкано пылью, на плечах болталась разорванная накидка.

— Ваша светлость! — выдохнул он, чуть не споткнувшись на пороге. — С юга… большое движение… степняки собирают орду!

Ярослав моментально напрягся. Он бросил взгляд на Тихомира, который уже начал считать что-то про себя, и на Никодима, чья рука потянулась к молоту, будто он мог защитить их всех одним ударом.

— Говори ясно, — приказал Ярослав, подходя ближе. — Что за племя? Откуда?

— Хан Куртук… — голос гонца дрожал. — Они двинулись с зимовий в степи. Тысячи три всадников, может больше. Идут к Дону. У них новые союзники — из глубин степи. Не просто набег, князь… это поход.

Тишина повисла в мастерской, будто пар замер в трубах.

— Значит, раньше, чем мы думали, — пробормотал Ярослав. — Они знают про наш флот. Знают про пороги.

Ярослав был неприятно удивлен этому факту, когда несколько лет назад узнал о наличие порогов на Дону, в будущем он о них ничего не слышал. Но после их изучения понял, что камни являются известняками, и скорее всего за сотни лет они просто сточились.

— И хотят перехватить инициативу, — добавил Тихомир, хмурясь. — Если они закрепятся на Дону до того, как мы пройдём пороги, ни один корабль не минует их заслоны.

— Нужно опередить их, — сказал он твёрдо. — Мы не можем позволить им взять контроль над водными путями. Это решает всё.

Он повернулся к гонцу:

— Свободен.

Гонец развернулся и вышел.

— Сколько времени у нас есть? — спросил Тихомир.

— Недели три. Может, дней пятнадцать, если они пойдут без отдыха — сказал Никодим.

— Тогда выступаем немедленно. По реке быстрее, чем по степи. Нам нужно первыми занять ключевые участки Дона, особенно у Большого Порога. Там можно устроить засаду.

Тихомир вздохнул, понимая, что его планы на бюджет и хозяйство снова отодвигаются на второй план.

— Прикажете передать в Воронеж?

— Да. Отправь двух гонцов. Один — к Мстиславу, чтобы готовил флот. Второй — Ратибору. Пусть собирает основной отряд. Через два дня мы должны быть на воде.

Тихомир попытался было что-то добавить, но Ярослав уже шёл к выходу.

— Подготовь коня, — бросил он одному из слуг. — Мне нужно видеть карту и говорить с офицерами. Сейчас же.

Через полчаса в княжеском доме собрались командиры. Стол был завален картами, свитками и чертежами новых кораблей. В воздухе стоял запах горячего парафина и натянутых нервов.

Ярослав быстро оглядел чертежи, развешенные на стене. Карта реки, от Воронежа до самого Калача, была покрыта метками: точки переправ, места для засад, обозначения старых русел и ключевых порогов.

— Мы начинаем раньше, чем планировали, — объявил Ярослав. — С юга идёт большое кочевое племя. Нам нужно выступить в Воронеж и пройти пороги Дона до того, как они укрепятся там. Это будет решающий шаг.

Глава 28

Ночь опустилась на равнины южных земель, тянувшиеся вдоль реки Дон. Тихо плыли облака по небосклону, временами скрывая луну, словно давая знак воинам действовать без помех. Воздух был свеж и прохладен, наполненный ароматом степной травы, увядшей от жаркого дня, но ещё не остывшей под прикосновением ночи. Где-то вдалеке завыл одинокий волк, его голос эхом прокатился по берегам, будто предвещая скорые перемены.

Река текла широкой серебряной лентой, переливаясь в лунном свете. Её течение было спокойным, но неумолимо сильным, как будто сама природа знала, что сегодня на её водах будет решаться судьба не одного народа. Берега были поросшие высоким тростником, местами переходили в песчаные косы, где можно было легко высадиться. Время от времени над водой взлетали стайки ночных птиц, беспокойно хлопая крыльями — чувствовали близость людей и оружия.

Десять кораблей медленно подходили к излучине, где начинался занятый степняками волок. Они двигались почти бесшумно, только еле слышное поскрипывание весел да всплески воды нарушили тишину ночи. Корабли были невелики, но прочны — построенные по чертежам Ярослава, они были специально адаптированы для быстрого маневра и ночных операций. На каждом — по пол сотни воинов, частью — опытные разведчики, частью — моряки, обученные Мстиславов.

Он шел во главе всей группы- молодой офицер новой гвардии, недавно вернувшийся из Воронежа. Его кличка была дана не просто так: он всегда двигался тенью, незаметно, но решительно, как волна, которая, набирая силу, в конце концов смывает всё на своём пути.

На носу головного корабля стоял он сейчас, одетый в чёрный кафтан поверх кольчуги, рука лежала на рукояти меча, глаза вглядывались в темноту. Позади него — Сенька Шустрый, уже проверенный командир разведчиков, который должен был первым ступить на берег и разведать позиции противника.

Этому передовому отряду предстояла очень важная миссия, не смотря на всю спешку, хан Куртук с передовым отрядом успел к Большому порогу раньше Ярослава, но закрепица они не успели

— Сбавить ход! — шепнул Мстислав, и рулевой кивнул, передавая команду.

Корабли замедлили движение, скользя по воде, словно призраки. До берега оставалось не более двухсот шагов. Впереди, за поворотом реки, мерцали костры вражеского лагеря. Огоньки были рассеяны хаотично — видимо, степняки не ожидали нападения. Но именно эта уверенность в безопасности делала их уязвимыми.

Мстислав оглядел своих людей. Здесь были опытные бойцы: Богдан опытный лучник и воин, который когда-то признал старшинство Ярослава, Збышек — солдат второго батальона, и несколько новых лиц — молодых, но решительных.

— Мы должны высадиться тихо, — сказал Мстислав, обращаясь ко всем. — Первое, что нужно сделать — обезвредить сторожевых. Если они поднимут тревогу раньше времени, нам не выйти живыми.

Сенька кивнул:

— Я займусь этим. Мне не впервой.

— Хорошо. После того как ты обезвредишь их, подашь сигнал — три удара по воде веслом. Тогда мы выходим.

Сенька соскользнул с корабля в воду, не производя ни единого звука. Только пузырьки показали, где он исчез. Все замерли.

Прошло около получаса. Никто не говорил. Лишь иногда кто-то поправлял перевязь или переступал с ноги на ногу. Мстислав не сводил глаз с берега. Он знал — это время самое опасное. В любой момент могла случиться ошибка. Но он доверял своим людям.

И вот — три глухих удара по воде. Сигнал.

— Вперёд! — шепнул Мстислав.

Корабли причалили к мелководью. Воины сошли на песок, аккуратно ступая, чтобы не хрустнуло камешком. Луны больше не было — плотные облака закрыли её, будто небеса тоже хотели защитить этот дерзкий план.

Вскоре они достигли первого поста. Сторожевые действительно были обеврежены — один лежал прямо на земле, его голова была неестественно изогнута. Другой держал в руках копьё, но его но его доспех был залит кровью из перерезанного горла. Сенька ликвидировал обоих, и дал знак — дорога свободна.

Группа двинулась дальше. Всё ближе становились огни лагеря. Теперь уже слышались голоса, лай собак, конское ржание. В центре расположения стоял большой шатёр — там явно находился хан Куртук или его помощники.

— Разбиваемся на три группы, — распорядился Мстислав. — Я и Сенька — в центр идем к шатру, надо взять Куртука в плен. Богдан и Збышек — на правый фланг. Остальные — на левый. Когда я дам сигнал бьем одновременно с трёх сторон.

Все заняли свои позиции. Мстислав подошёл к шатру, услышав внутри разговор. Голоса были грубые, полные самоуверенности.

— …пусть эти русичи придут, мы их сметём, как грязь!

— Да, только пусть сначала осмелятся…

Мстислав оскалился хищной улыбкой. Это будет легко.

Он резко отбросил полог шатра, вбежал внутрь и одним ударом снёс голову первому степняку. Второй успел вскочить, но Сенька ударил его под колени, и тот упал. Третий, видимо, командир, попытался бежать, но Мстислав сбил с ног и прижал к полу.

— Где хан? — спросил он, прижав клинок к горлу пленника.

— Ушёл… к реке… хочет уйти встречать завтра основной отряд…только ушел…

— Тогда нам надо торопиться.

Мстислав выбежал из шатра, поднял руку и свистнул — сигнал к общему наступлению. Три группы встретились в центре, и тогда началась настоящая резня.

В этот момент с разных сторон раздались крики, звуки бьющего стекла, так разбивались коктейли молотова или лучше сказать коктейли Николаса, а затем и треск горящих шалашей. Паника начала охватывать лагерь. Кони рвались с привязей, люди метались в поисках оружия.

Богдан и Збышек рубили направо и налево, защищая правый фланг. Сенька, как неуловимая тень, двигался между рядами, вонзая нож в спины врагов. Сенька прикрывал Мстислава, пока тот пробирался к реке.

У самой воды они увидели лодки. Несколько человек уже пытались сесть в них, но их убила стрела, выпущенная из темноты.

— Не уйдут, — сказал Сенька.

— Нет. Сегодня здесь все решится — ответил Мстислав.

Он заметил среди бегущих к лодкам мужчину в богатом доспехе — это был Куртук. Хан пытался спастись, но споткнулся о корень и упал. Мстислав подбежал, схватил его за воротник и развернул к себе.

— Это конец, хан Куртук.

— Вы… вы все умрёте… — прохрипел тот.

— Возможно. Но не сегодня.

Мстислав ударил его рукоятью в висок. Хан потерял сознание.

К утру всё было кончено. Лагерь горел, степняки либо погибли, либо сдались. Пленных было много — их связали и отправили под охрану к кораблям.

Мстислав стоял на берегу, смотря, как восходит солнце. Его доспех был покрыт кровью — чужой и своей, волосы растрепаны, лицо измазано пылью и копотью ночной битвы. Воздух всё ещё хранил запах горящего дерева и зажигательной смеси, смешанный с резким ароматом крови. Повсюду, среди обугленных остатков шалашей и поверженных тел, сновали воины, связывая пленных, собирая трофеи и оказывая помощь раненым. Сенька Шустрый присел у костра, осторожно прикладывая к рассечённой брови мокрое полотенце, Богдан проверял своих людей, и уже отдавал распоряжения насчёт кораблей.

Но Мстислав не спешил возвращаться к делам. Он просто стоял, опершись на меч, глядя на реку, по которой они пришли этой ночью. Каждый шаг, каждый удар, каждая секунда была продумана, выверена до мельчайших деталей. И вот теперь лагерь степняков разрушен, их хан взят живым, а страх уже начал распространяться среди тех, кто остался в живых. Это была демонстрация силы, смелости и решимости. И снова Ярослав все просчитал буквально до мелочей.

Внезапно, где-то за его спиной, один из разведчиков вскрикнул:

— Конница! На Севере!

Мстислав резко обернулся. По равнине, со стороны дороги, которая вела к порогам, поднималась плотная полоса пыли. Сначала это казалось лишь дуновением ветра, но чем дольше он смотрел, тем яснее становилось — это не ветер. Это движение. Многочисленное. Организованное.

— Это они… — сказал Сенька, подходя к нему. — Ярослав.

И действительно, через несколько минут стало видно: на вершине дальнего холма показались первые всадники. Затем — строй пехоты, затем знамёна.

Ярослав ехал впереди. Его конь был покрыт пеной, словно всю ночь скакал без передышки. Сам князь сидел прямо, как древний бог войны, облачённый в доспех, без лишних украшений. За ним двигались сотни, а вскоре и тысячи воинов, лучники, пушкари, гвардейцы, даже новобранцы, готовые доказать свою преданность новому порядку.

Когда основное войско достигло поля возле реки, офицеры начали организовывать лагерь. Пушки были аккуратно спущены с повозок, разбитые шатры заменены на новые, пленные отправлены под охрану. Ярослав же, миновав строй, направил коня прямо к Мстиславу.

— Ну что, Чёрная Волна? — спросил он, спешиваясь. — Успел соскучиться?

Мстислав усмехнулся, протягивая руку.

— А ты опять заставил себя ждать.

Они обнялись — два воина, два командира, два человека, которые знали цену каждой победы и каждому потерянному товарищу.

— Ты сделал то, что должен был, — сказал Ярослав, оглядывая место боя. — Теперь мы можем перейти к следующему этапу.

— Засада у волока?

— Именно. Но теперь мы ударим вместе. Враг не сможет ничего противопоставить нашей силе. Поверь мне.

Мстислав кивнул. Он знал, что эта ночь стала лишь началом большой битвы. А битва за пороги начало еще большего плана. И если сегодня они сломили один вражеский отряд, то завтра предстояло сразиться с целой армией. Но теперь они были под одним знаменем Ярослава, а в его способностях Мстислав не сомневался.

Глава 29

Солнце медленно поднималось над равниной, освещая участок реки, где было мелководье. Бурлящие воды Дона здесь сужались, образуя опасные перекаты и виднелись каменистые выходы известняка. Это место было не было порогом в прямом понимании, просто — оно стало естественной границей между степью и землями Красноградского княжества.

После успешного десанта на Дону и захвате лагеря хана Куртука Ярослав понимал, что главная битва за реку только начинается. Враг не простит такого унижения. Степняки идут большой ордой к ним, но теперь они уже не будут недооценивать противника. Им нужна была крупная победа, чтобы сломить дух сопротивления степи раз и навсегда.

Именно поэтому он выбрал пороги как идеальное поле для решающей битвы.

Под руководством Ярослава и его команды началась недельная подготовка к оборонительной операции. Местность тщательно изучалась. Ратибор и Мстислав лично объезжали каждый склон, каждую развилку дороги, определяя, где лучше всего установить засады, где можно спрятать пушечные батареи, где организовать укрытия для лучников.

— Мы не будем атаковать первыми, — говорил Ярослав на совете офицеров. — Мы примем удар. Пусть они думают, что мы слабы. Пусть их самоуверенность станет их гибелью.

Пушкари работали день и ночь. Десять пушек были установлены на возвышенностях, откуда открывался обзор всей долины. Они могли стрелять как по флангам, так и прямо в центр наступающих рядов. Каждое орудие имело свой расчёт, обученный лично Иваном, также он следил за качеством пороха.

— Главное точность, — повторял он. — Одного попадания достаточно, чтобы сломить строй, поверьте, бывалому артиллеристу я это видел не раз.

На подходах к броду были вырыты ямы с заострёнными кольями на дне, заваленные хворостом и прикрытые дерном. Эти ловушки должны были замедлить движение конницы. Также были построены деревянные заграждения — засеки, покрытые маслом и бензином, чтобы их можно было поджечь в нужный момент.

Сенька Шустрый возглавил группу разведчиков. Они регулярно выезжали в степь, собирая информацию о передвижениях врага. При этом часть дезинформаторов отправилась в тыл к степнякам, распространяя слухи, будто Ярослав не успел собрать войско и боится прямого столкновения. В этом очень хорошо помогли люди Гаяза.

— Пусть думают, что мы запуганы. Пусть верят, что легко возьмут брод. Тогда они пойдут без осторожности.

Кроме того, через одного из пленных Ярослав направил послание самому сыну Куртука, Кайрату:

"Если хочешь спасти отца сделай, так чтобы войны степи не пошли к броду".

Это вызвало у молодого хана желание показать свою силу, и он двинул армию быстрее, чем планировал, на это и рассчитывал Ярослав.

Но не только материальные вопросы решались в эти дни. Ярослав лично общался с воинами. Он ходил по лагерям, разговаривал с людьми, рассказывал истории прежних битв, напоминал, зачем они здесь.

— Вы не просто защитники. Вы основатели нового государства. То, что мы делаем сегодня, войдёт в летописи. Помните об этом.

Вечером перед решающим днём все собрались у костров. Воины пили медом, пели песни, точили оружие. Где-то вдалеке, за холмами, уже виднелись факелы вражеской армии. Ночь была тихой, но напряжённой. Казалось, всё вокруг затаило дыхание.

Ярослав стоял у реки, смотрел на отражение луны в воде и думал.

— Завтра всё решится, — прошептал он.

На следующее утро, когда солнце только-только поднялось над горизонтом, когда первый звук боя разнёсся по равнине. Тысячи копыт забили в землю, поднимая облака пыли. В степи, за холмами, показались первые отряды степняков — конные всадники, закованные в кожаные доспехи и вооружённые луками и саблями.

Их было три тысячи или даже больше.

А на склонах реки стояли две тысячи воинов Ярослава.

Но численное превосходство не играло роли. Здесь решала тактика. И Ярослав знал это лучше любого из своих командиров.

Первыми выступили лучники и арбалетчики. Скрытые за деревянными щитами и естественными укрытиями, они начали обстрел ещё до того, как степняки приблизились к основным позициям. Кони падали, всадники катились по земле, но строй продолжал двигаться.

— Не спешите! — кричал Ратибор, стоя на возвышении. — Цельтесь в грудь, в шею!

Степняки, не ожидавшие такого сопротивления, попытались атаковать фланги. Но там их уже ждали засеки, покрытые маслом, и залпы из короткоствольных ружей, изготовленных по чертежам Ярослава. Огонь вспыхнул внезапно, охватывая передовые ряды врага.

— Подожгли! — крикнул Богдан, махая факелом.

Конница замедлилась. Паника начала расти.

В этот момент с вершины холма прогремела первая пушка. Грохот был таким, что даже сами защитники невольно вздрогнули. А для степняков он стал настоящим ударом небес. Ядро влетело прямо в центр строя, сметая десяток всадников и выбрасывая тела в воздух.

— Заряжай вторую! — крикнул командир пушкарей, управляющий расчётом. — Дайте им ещё!

Остальные девять пушек последовали примеру. Один за другим залпы накрывали подходы к броду. Где раньше были плотные строи, теперь остались лишь обломки и трупы. А холм на котором стояли пушки заволокло дымом

Кайрат, сын Куртука, видя хаос, приказал перегруппироваться и атаковать слева, где, по его мнению, оборонительная линия была слабее.

Но это была ловушка.

Ярослав заранее сделал просвет в обороне, чтобы заманить врага в конкретную точку. Когда степняки устремились туда, из засады ударили лучники и арбалетчики, а затем выскочили группы легкой пехоты под командованием Мстислава Чёрной Волны. И закидали степняков дротиками.

Это был решающий поворот.

Молодой хан потерял контроль над ситуацией. Его лучшие воины оказались в западне, окружённые со всех сторон. Каждый шаг вперёд становился смертельным. А пушки продолжали работать, нанося урон по тылу.

— Они ломаются! — крикнул Сенька Шустрый, укорачиваясь от сабельного удара.

— Давайте вперёд, ну же ребятки под надавите! — ответил Мстислав, рубя одного из командиров степняков.

К полудню всё было кончено.

Тысячи степняков либо погибли, либо бежали, бросая оружие и доспехи. Кайрат исчез в самой гуще боя, и его тело так и не нашли. Возможно, он погиб. Возможно, скрылся. Но его армия больше не существовала.

На поле стояла тишина, нарушаемая лишь стонами раненых и треском догорающих остатков костров. Победители медленно собирались в кучки, осматривали трофеи, помогали своим.

Ярослав стоял на самом высоком месте, рядом с Ратибором и Мстиславом.

— Мы сделали это — сказал он, глядя на бескрайнее поле.

— Да — кивнул Мстислав. — Но это ещё не конец.

— Посмотрим — Сказал загадочно Ярослав.

Этим же вечером.

Темнота в палатке была плотной, почти осязаемой. За тонкими полотнищами шатра доносился лай собак, глухие голоса стражи, скрип деревянных колес повозок. Хан Куртук сидел на полу, привязанный ремнями к столбу, и смотрел перед собой. Его доспех был сорван, лицо — покрыто кровью и грязью, руки — в ссадинах от верёвок.

Он знал, что проиграл.

Но мысль о поражении не причиняла ему боли. Боль пришла раньше — когда он увидел, как его воины бегут, как конница разваливается в хаосе, как знамёна падают в пыль.

Я недооценил их — думал он, глядя на трещину в крыше шатра, где просачивался слабый свет.

— Не Ярослава… нет. Я недооценил то, что они стали единым целым.

Куртук не был глупцом. Он знал, что такое война. Знал, что такое победа и поражение. Но сегодняшний день был другим. Сегодня он почувствовал, как теряет контроль над своим миром.

Всю свою жизнь он правил степью. Он объединил племена, заставил их подчиняться, стал законом и судьбой для тех, кто жил под его знаменем. Он считал себя непобедимым. Считал, что время, опыт и численность сделают его армию несокрушимой.

Но Ярослав показал ему, что это не так.

Эти люди не просто воины. Они знали, зачем дерутся. У них была цель. И она сильнее страха — думал он, вспоминая лица противников. — Их каждый шаг был частью замысла. Никакого хаоса. Только точные удары.

Он вспоминал своих сыновей. Младший, Айдар, остался дома. Старший, Кайрат, должен был командовать в бою. Но его тело так и не нашли. Возможно, он мёртв. Возможно, бежал. Возможно, он тоже стал пленником.

Если он жив, он будет мстить — думал Куртук. — Как я когда-то мстил за своего отца.

Но теперь всё было иначе. Он сам оказался в роли побеждённого. И эта мысль давила на него сильнее, чем железные оковы.

Дверь в шатёр распахнулась. Внутрь вошли двое. Один — высокий, широкоплечий, с раной на щеке. Другой — ниже, но с горящим взглядом.

— Пленник проснулся? — спросил Мстислав, подходя ближе.

Куртук медленно поднял глаза, но ничего не ответил.

Мстислав усмехнулся.

— Готовься. Потому что завтра ты встретишься с Ярославом.

На следующее утро его вывели из шатра. Солнце уже высоко поднялось над равниной, и воздух был наполнен запахом свежего хлеба и дыма. Лагерь Ярослава был чистым, организованным. Люди работали, восстанавливали укрепления, лечили раненых. Не было чувства торжества, только чувство выполненного долга.

Его провели через строй воинов, мимо пушек, которые ещё хранили следы пороха. Он видел, как молодые офицеры обучают новобранцев. Как женщины помогают врачам Житодуба. Как подтянулись торговцы и уже начали обсуждать цену на трофеи.

Они даже после боя продолжают строить — подумал он.

Его привели к большому шатру, где внутри, за простым столом, сидел Ярослав.

Он не был одет в богатые одежды. Простая рубаха, без лишних украшений.

— Присаживайся, — сказал он, указывая на стул.

Куртук сел.

— Ты убил моих людей, — начал Ярослав. — Ты напал на мои земли. Ты хотел уничтожить мой народ.

— Я делал то, что должен был сделать, — ответил смело Куртук. — Такова наша традиция. Таковы законы степи.

— Твои законы больше не работают, — спокойно сказал Ярослав. — И ты это понимаешь.

Повисло долгое молчание.

— Ты хочешь меня казнить? — спросил хан.

— Нет, — ответил Ярослав. — Я хочу предложить тебе сотрудничество.

Куртук моргнул. Это было неожиданно.

— Ты хочешь, чтобы я служил тебе?

— Нет. Я хочу, чтобы ты стал моим союзником.

Хан посмотрел на него с недоверием.

— Ты победил меня. Почему ты не убьёшь меня, как делают все ваши князья?

— Потому что я не просто князь, — сказал Ярослав. — Я строю государство. И в этом государстве есть место и для степняков. Но не как врагам. А как партнёрам. Ты же знаешь что стало с половцами Гаяза.

— Да они служат тебе.

— Не мне, они помогают ради себя.

Куртук задумался.

— Что ты предлагаешь?

— Территории, где твои племена смогут жить свободно. Гарантированную защиту от других набегов. Обмен товарами. Военную помощь, если потребуется.

— И взамен?

— Лояльность. Отказ от нападений. Участие в совместных операциях против общих врагов.

Хан долго молчал.

— Мои люди не примут это легко.

— Они примут, — сказал Ярослав. — Если ты скажешь им, что это лучший путь.

— А если я откажусь?

— Тогда я отпущу тебя. Без оружия, без доспеха. Пусть твои племена выберут нового хана. Но знай — ты мог изменить судьбу своего народа, но предпочёл ему свою гордыню.

Куртук встал. Он посмотрел в глаза Ярославу. И впервые за много лет почувствовал уважение к своему врагу.

— Ты не такой, как другие, — сказал он. — Ты не хочешь крови. Ты хочешь мира.

— Я хочу порядка, — поправил его Ярослав. — Чтобы мои дети росли без страха. Чтобы мои люди могли работать, учиться, строить. Если ты поможешь мне в этом — ты получишь больше, чем в любой битве.

Через три дня, в присутствии старейшин племён, Ярослав и Куртук подписали договор. Он был написан по-русски.

Хан Куртук, бывший враг, стал союзником Ярослава как и многие до него.

Он вернулся к своим племенам, и хотя многие не сразу приняли его решение, со временем они поняли: этот союз дал им больше, чем удачный набег.

Глава 30

Спустя два года.

Солнце уже высоко поднялось над Доном, и его лучи скользили по воде, играя бликами на деревянных корпусах кораблей. На верфи Воронежа царила неспешная, но чёткая работа: плотники долбили днища, канатчики связывали такелаж, а мастера-пушкари проверяли орудия перед отправкой на палубы.

Ярослав стоял у самого большого корабля — нового боевого каравелла, ещё не покрытого палубой. Его рука лежала на обработанном борту, чувствуя гладкость дерева. Рядом с ним — Исидор Царьградец, беглый корабел из Константинополя, теперь главный конструктор флота его княжества.

— Линия киля выдержана? — спрашивал Ярослав, разглядывая чертёж.

— Все точно по расчётам и по мини моделям, — ответил Исидор, указывая на тонкую линию на бумаге. — Постарался учесть вашу нагрузку — тридцать тонн груза, двенадцать орудий, экипаж до сорока человек. Это все таки не торговый корабль. Это боевое чудовище.

— Мне нужно и то, и другое, — сказал Ярослав. — Мы больше не можем позволить себе быть беззащитными на море.

К ним подошли трое: Леонид — византийский купец, Федор — рязанский купец, и Филимон — давний партнёр Ярослава, всегда готовый к новому делу.

— Говорят, вы собираетесь в Царьград? — спросил Леонид, с интересом разглядывая корабль.

— Да, — ответил Ярослав. — Экспедиция через Азовское и Чёрное моря. Основная цель — установление постоянного торгового пути. Но также проверим безопасность маршрута.

— И сколько кораблей?

— Пять. Один военный, остальные торговые. Все вооружены.

Леонид усмехнулся.

— Вы становитесь настоящим морским князем, Ярослав.

— Просто понимаю, что если мы хотим контролировать торговые потоки, нам нужно контролировать море.

— Тогда я хочу попросить вас… одну пушку. Только одну, — сказал Леонид, сделав жест рукой. — Для моего корабля. Не самую большую. Просто чтобы знать, что за спиной есть защита.

Ярослав рассмеялся, откладывая чертёж в сторону.

— Леонид, ты пришёл ко мне за деньгами, а хочешь уйти с оружием. Сколько лет мы уже делаем дела — и всё равно не можешь устоять перед чем-то новым?

Леонид пожал плечами, чуть насмешливо прищурившись.

— Такова жизнь купца — чем богаче, тем больше опасностей. И чем больше груза, тем выше цена за его сохранность. А если я везу золото из Константинополя, специи с Востока и холсты с юга, то пусть даже один ствол на носу корабля даёт мне уверенность, что до Царьграда доберусь без потерь.

Федор фыркнул:

— Ты же византиец до мозга костей. Даже живя у нас почти всё время, всё равно думаешь, как там дела, во дворце императора.

— Я просто ценю безопасность, — спокойно ответил Леонид. — И понимаю, что на воде её никто не даёт бесплатно.

Ярослав снова стал серьёзным. Он посмотрел на купца долгим взглядом, будто взвешивая каждое слово.

— У тебя будут мои гарантии. Личные. Пиратам станет известно, что нападать на вас — значит объявить войну нам. Это лучше любой пушки.

— Но…

— Пушки — это не игрушки, Леонид, — перебил он мягко, но твёрдо. — Они нужны не для того, чтобы запугивать других купцов или брать преимущество в торговле. Они нужны, чтобы отбивать от пиратов. Останавливать моих врагов. Защищать моих людей. И пока я командую этим флотом, они будут служить именно этой цели.

Леонид опустил глаза, потом усмехнулся:

— Значит, нет?

— Значит, нет. Но ты можешь отправиться со мной в караване. Как тебе такой компромисс?

Торговец кивнул, довольный.

За чашей вина, под навесом, они говорили о том, чего удалось достичь за последние два года.

— Мы навели порядок на Дону, — сказал Ярослав. — От Изрога до моря весь путь находится под моим контролем. Судно может идти от наших заводов до Азова без единого побора.

— Это много значит, — кивнул Федор. — Особенно для тех, кто возит много товаров.

— Мы обеспечили выход в Азовское море, — добавил Филимон. — И теперь начинаем осваивать южные воды.

— Что насчёт новых кораблей? — спросил Леонид.

Исидор гордо показал на новый проект.

— Мы разработали специальную палубу, которая позволяет быстро перенастраивать оружие. Можно снять две пушки и поставить дополнительные ящики с товаром. Или наоборот. Это экономично и практично.

— Впечатляет, — признался Леонид. — Но всё равно хотелось бы пушку.

Все рассмеялись.

— Тогда пусть пушками будут наши отношения, — сказал Ярослав. — И пусть они бьют в сторону процветания.

Они чокнулись.

Солнце уже клонилось к закату, когда караван Ярослава подошёл к берегу Азовского моря. Пять кораблей остались у пристани — три торговых и два вспомогательных, один из которых был вооружён. Место для остановки было выбрано не случайно: здесь, на полпути между Воронежем и Царьградом, за последние пару лет возникло новое поселение — крупнейший соляной промысел Рязанского княжества.

Посёлок назвали без особой фантазии Соль, потому что она здесь была найдена прямо на берегу под слоем каменной породы. Теперь же он стал не просто местом добычи — это была настоящая база, обеспечивающая не только солью, но и всем необходимым для дальнейшего пути на юг.

Ярослав сошёл на берег в сопровождении Мстислава Чёрной Волны и Ратибора. За ними следовал небольшой отряд стражи и несколько помощников, включая Ивана, химика, чьи разработки лежали в основе новых методов добычи и очистки соли.

На берегу их уже ждали. У ворот, украшенных деревянным гербом с изображением соляного кристалла, стоял староста поселения — высокий мужчина лет пятидесяти, широкоплечий, с густыми седыми бакенбардами и твёрдым взглядом. Его звали Григорий Березин — человек с прошлым, бывший рязанский воевода, который после войны ушёл в гражданские дела.

— Добро пожаловать в Соль, князь Ярослав! — сказал он, поклонившись.

— Здравствуй, Григорий. Как обстоят дела?

— Лучше некуда. Посёлок растёт, работа идёт без перебоев. Ты приехал вовремя — как раз завершили строительство новой установки по дистилляции.

Они прошли внутрь поселения, миновав массивные деревянные ворота, обитые железом. За ними открывался вид на упорядоченный городок, построенный с расчётом на долгую службу.

Посёлок был разделён на три основные части:

Жилая зона — аккуратные дома из бруса и кирпича, с крытыми черепицей крышами.

Производственные площадки — где работали испарительные бассейны, печи, склады.

Военная часть — казармы, сторожевые вышки и склад боеприпасов.

В центре располагалась площадь с колодцем, вокруг которой собирались люди. Здесь был даже небольшой рынок, где можно было купить свежий хлеб, мясо и хозяйственные товары.

— Мы используем технологию двойного испарения, — объяснял Иван, показывая на ряд бассейнов, наполненных морской водой. — Сначала вода фильтруется, затем поступает в нагревательные камеры. После первого испарения мы получаем концентрат, который направляем во вторую камеру. Так получается более чистая и плотная соль.

— Это позволяет увеличить выход? — спросил Ярослав.

— Да. До двух тонн в неделю. И качество выше, чем раньше. Её можно использовать не только в пищу, но и в медицине, кожевенном деле, да и в металлургии тоже.

Григорий добавил:

— Мы также начали производство соляного рассола. Продаём его в Рязань и дальше на север. Он нужен для консервации мяса и рыбы.

Ярослав нахмурился, присаживаясь на край деревянной скамьи.

— А в чём вы его возите? В бочках?

— Да. Из дуба, обожжённые внутри, чтобы не впитывали запах и не портились. Плотно забитые крышкой и покрытые воском.

— Но тогда вес получается немалый, — продолжил Ярослав. — И объём. Не проще ли возить саму соль? Её легче транспортировать, меньше места займёт.

Григорий кивнул, понимая ход мыслей князя.

— Это верно. Соль легче и удобнее в хранении. Но дело в том, что рассол имеет свою нишу. Особенно в южных землях, где жарко, и мясо быстро портится. Там предпочитают готовый раствор — им проще поливать мясо или погружать его в него. Для больших хозяйств это экономит время и рабочую силу.

— И кто покупает?

— Купцы из Рязани, Степняки и из Новгорода даже приходят. Есть спрос у монастырей — они используют рассол для заготовки рыбы на постные дни. Также интересуются казачьи отряды — им важно сохранять мясо в долгих походах.

— То есть вы нашли своего покупателя, — сказал Ярослав, задумчиво почесав подбородок.

— Именно так. И цена за литр выше, чем за просто соль. Если учитывать, что мы уже имеем базовое производство.

Ярослав улыбнулся.

— Тогда продолжайте, — сказал Ярослав. — Только следите за качеством.

Ярослав прошёлся по улицам, говорил с людьми. Большинство жителей были бывшими крестьянами или ремесленниками, которые переехали сюда по найму. Но теперь они чувствовали себя хозяевами, а не временными рабочими.

У одной из хижин сидела женщина с ребёнком, растирая соль в ступке.

— Для чего это? — спросил Ярослав.

— Для лечебных примочек. Здесь много морской соли, богатой минералами. Житодуб учил нас делать мази.

— Это хорошо, — кивнул он. — Забота о здоровье очень важна, не многие понимают это.

Рядом, у печи, работали двое мужчин — один поддерживал температуру, другой контролировал уровень пара.

— Вы довольны работой? — спросил Ярослав.

— Ага, — ответил один. — Есть еда, есть кров, платят вовремя. Чего ещё желать?

— Хорошо, — сказал Ярослав. — Значит, всё правильно делаем.

Пока Ярослав осматривал посёлок, Мстислав и Ратибор проверяли состояние оборонительных сооружений.

Стена, хотя и деревянная, была прочной, укреплённой металлическими скобами. На вышках стояли часовые. Внутри — казарма, где жили около сорока воинов. Оружие было современным: арбалеты, короткие мечи, несколько ружей, сделанных по чертежам Ярослава.

— Пираты часто ходят вдоль побережья, — сказал Мстислав. — Особенно после того, как мы начали активно судоходство.

— У нас есть сигнальные маяки, — добавил Григорий. — Если кто-то заметит паруса на горизонте — мы будем готовы к отражению набега.

— Отлично, — сказал Ярослав. — Это место слишком важно, чтобы потерять его из-за недогляда.

Вечером, когда солнце окрасило море в золотой цвет, Ярослав и Григорий сидели у воды, пили квас и говорили.

— Ты доволен этим местом? — спросил Ярослав.

— Да. Хотя это не родная мне степь, но я нашёл здесь своё дело. Мне нравится, как развивается посёлок. Люди работают, учатся, живут.

— Я рад. Потому что это лишь начало. Через год здесь будет полноценная станция, с причалами для десятка кораблей, мастерскими, запасами провианта. Это станет нашим опорным пунктом на юге.

— Значит, ты планируешь больше торговых путей?

— Не только торговых. Военных тоже. Мы должны быть уверены, что можем защитить свои интересы на море.

Григорий кивнул.

— Тогда тебе понадобятся люди, которые смогут управлять такими посёлками. Люди, которым можно доверять.

— Именно поэтому я выбрал тебя, — сказал Ярослав. — Потому что ты знаешь цену порядку и ответственности.

Утро следующего дня началось с подготовки кораблей к дальнейшему путешествию. Запасы пополнены, экипажи отдыхали перед последним этапом — переходом через Чёрное море.

Корабли медленно отошли от берега.

Ярослав осмотрел всё лично. Убедился, что каждый корабль готов, каждый капитан знает маршрут, каждый матрос — задачу. Когда солнце поднялось над горизонтом, он взошёл на борт главного корабля — нового боевого каравелла, построенного Исидором. Мачта была поднята, паруса — расправлены.

— Вперёд, к Царьграду! — скомандовал он.

Корабли медленно отошли от берега.

Берег медленно отступал, превращаясь из четкой линии холмов и крепостных стен в размытую дымчато-синюю полосу, а затем и вовсе растворился в молочно-белой пелене у горизонта. Наступило царство воды и неба. Первый день плавания выдался на редкость благосклонным к мореходам. Попутный, упругий ветер с севера, названный моряками «норд», надувал паруса, заставляя тяжелые корабли весело рассекать упругие, но пока еще невысокие волны. За кормой кипела пена, образуя широкий, извилистый след, словно гигантский плуг провел борозду по безбрежному лазурному полю. Воздух был свеж и прозрачен, пах солью, смолой и солнцем. Солнце, поднявшись в зенит, заливало палубу слепящим светом, и тогда матросы, работавшие с такелажем, покрывались солью, выступившей из высыхающих на одежде брызг.

Ярослав стоял на высокой корме, положив руки на полированные поручни, и наблюдал за своим небольшим флотом, растянувшимся на километр. Корабли, подчиняясь невидимым нитям условленных сигналов флажками и трубами, держали строй, словно дисциплинированные гуси в небесном клине. Слышались отдаленные крики вахтенных, скрип дерева, бесконечный шелест и ропот воды о борт. К ночи ветер чуть ослаб, но не стих. Небо, черное как смоль, было усеяно мириадами звезд, таких ярких и близких, что казалось, стоит лишь протянуть руку, чтобы задеть мачтой край Млечного Пути. На юге висела луна, отбрасывая на воду длинную, колышущуюся дорожку из жидкого серебра. Каравелла, подхваченная легкой зыбью, мерно покачивалась, убаюкивая экипаж. Ночная вахта, кутаясь в кожухи, лениво перебрасывалась словами, а слышимость на воде была такой, что с ближайшего корабля доносился смех.

Второй день начался с перемен. Небо на западе затянулось барашками облаков, которые к полудню сгустились в тяжелые, свинцовые тучи. Ветер переменился, закрутил, засвистел в снастях, стал порывистым и холодным. Море из ласкового и синего превратилось в серо-стальное, грозное и вспененное. Волны, еще вчера игриво плескавшиеся о борт, теперь с силой били в носовую часть корабля, обдавая палубу ледяными брызгами. Паруса пришлось убрать, оставив лишь самые малые, и корабли, пригнувшись к воде, словно припавшие к земле звери, продолжили путь, борясь со стихией. Матросы, цепляясь за ванты и леера, сновали по палубе, выполняя команды старшего. Ярослав, промокший до нитки, но с горящими глазами, наблюдал, как его люди, не сговариваясь, слаженно делают свое дело. Стык и скрежет досок, вой ветра и грохот волн слились в суровую симфонию морского перехода. К вечеру буря утихла так же внезапно, как и началась, оставив после себя лишь большую, плавную зыбь, на которой корабли мерно качались, как на гигантских качелях.

Третий день встретил их тишиной и штилем. Воздух был неподвижен и душен. Паруса бессильно повисли на реях, тяжелые ивлажные. Море стало гладким, как полированная металлическая пластина, отражая безжалостное палящее солнце. Жара стояла невыносимая. Продвижение почти остановилось. Время тянулось мучительно медленно, разбиваясь на ритуалы: дежурства, скудный обед из воблы и сухарей, редкие шутки. Главным развлечением стала рыбная ловля — улов тут же пускали на уху, разнообразив скудный рацион. Ярослав приказал сэкономить пресную воду, и эту тягостную неподвижность все переносили с раздражением. Лишь к самому вечеру на горизонте показался легкий ветерок, напоенный незнакомыми, чужими запахами — запахами далеких южных земель. Он надул паруса, и каравелла вновь обрела ход. Надежда и ожидание снова ожили в сердцах людей.

На фоне закатного неба виднелись два судна — длинные, низкие, с множеством весел по бортам. На каждом — по одной высокому парусу и чёрному полотнищу.

— Паруса на горизонте! Галеры подходят с юго-востока!

Ярослав, стоявший у руля рядом с Исидором и капитаном корабля Глебом, тут же напрягся. Он взял в руки деревянную подзорную трубу и приложил её к глазу.

— Это не просто пираты, — сказал Исидор, его голос был спокойным, но напряжённым. — Это венецианские галеры. Они охотятся за нашим товаром.

— Значит, они знают, кто мы, — заметил Ярослав. — И всё равно решили напасть.

— Для них мы новички на южных водах, — добавил Ратибор. — Они хотят показать, кто здесь хозяин.

— Тогда покажем им, что мы не просто проходимцы, — ответил Ярослав.

Крики команд разнеслись по всем палубам. На каждом корабле началась подготовка к возможному столкновению. Торговые суда сблизились, образовав плотную группу, которую должен был прикрывать боевой каравелл. Пушки были расчехлены, ядра выкатили из трюмов, пороховые ящики установлены рядом.

— Проверить заряды! — кричал Радогор, старший артиллерист. — Первый залп — по сигналу!

Мстислав Чёрная Волна лично проверял состояние стрелков на втором корабле. Арбалетчики заняли свои места, оружейники готовили оружие, матросы сматывали верёвки, чтобы в случае нужды можно было легко перепрыгнуть между палубами.

— Они попытаются обхватить нас с флангов, — сказал он, подходя к Ярославу. — Эти галеры быстроходны, особенно на веслах.

— Значит, нужно дать им понять, что мы не дадим себя окружить, — ответил Мстислав. — Сделаем так, чтобы они пожалели, что вообще направились к нам.

Венецианские галеры приближались с двух сторон — одна с правого борта, другая пыталась зайти с левого. Их весла двигались с удивительной синхронностью, будто обученные гребцы работали как одно целое. На палубах виднелись крючья для захвата, арбалетчики уже занимали позиции.

Один из венецианцев, стоящий на носу, крикнул на ломаном славянском:

— Сдавайтесь! Мы заберём товар и оставим вас живыми!

Ярослав не ответил. Только поднял руку.

Галеры начали сближение. Одна из них направилась к крайнему торговому кораблю, где стоял Федор. Венецианцы метнули гарпуны, зацепили борт и начали перебираться на палубу.

В этот момент прозвучала команда:

— Огонь!

Первый залп с боевого каравелла накрыл правую галеру. Дерево взорвалось, люди закричали, парус задрался вверх, как раненая птица упал. За ним последовал второй — точный выстрел, который снёс мачту.

Но вторая галера продолжала движение.

— Поворот! — скомандовал Исидор. — Направляем нос на вторую цель!

Каравелл резко развернулся, используя выгодное течение. Вторая галера попыталась уйти, но её весла зацепили друг друга, и она потеряла скорость.

— Стоп, огонь! — крикнул Ярослав. — Теперь идем в рукопашную!

Он направил корабль ближе. Мстислав со своей группой перепрыгнул на палубу вражеского судна, следом за ним — Богдан и Збышек.

Бой начался.

Узкая палуба галеры стала местом яростной схватки. Мечи сталкивались с саблями, крики слились в единую волну боли и ярости. Кто-то упал за борт, кто-то получил стрелу в плечо, кто-то продолжал держать оборону до последнего.

Мстислав рубился с одним из офицеров, одетым в дорогой камзол, украшенный серебром. Его противник был опытным — отбивал удар за ударом, но в какой-то момент тот замешкался, и Мстислав воспользовался этим: ударил ногой в живот и, схватив за воротник, повалил на палубу.

— Сдавайся — сказал он.

Тот кивнул, опуская оружие.

На другом конце палубы Богдан держал двоих сразу, отбиваясь щитом и мечом. Збышек подоспел вовремя, вонзив нож в спину одного из венецианцев. Второй попытался убежать, но поскользнулся на крови и упал прямо под ноги Збышка.

— Вот так вот — сказал тот, ударив его рукоятью по голове.

Через минуту всё было кончено.

Обе галеры были взяты. Убитых было около пятнадцати, остальные сдались. Ярослав приказал осмотреть трофеи.

— Что у них есть? — спросил он.

Ратибор осмотрел трюм.

— Золото, немного серебра. Несколько мешков с солью и специями. И… документы. Похоже, они действовали от имени одного из венецианских домов.

— Значит, это не просто случайные разбойники, — сказал Ярослав. — Это часть более крупной игры.

Через два дня экспедиция благополучно достигла Константинополя. Корабли прошли через Босфор, миновали цепи, которые охраняли вход в город, и причалили к одному из причалов в районе порта Эвксин.

Леонид, сопровождавший караван, вышел первым. Он был доволен.

— Добро пожаловать в столицу мира — сказал он, улыбаясь. — город вас не разочарует.

— Надеюсь на это — ответил Ярослав, улыбнувшись. — Мы предлагаем партнёрство, возможно тут найдутся люди с кем можно иметь дела.

Исидор тоже улыбался.

— Это только начало. Через год здесь будут регулярные рейсы. Соль, железо, меха, ткань. Мы станем частью большой игры.

— Главное — не потерять себя в ней, — добавил Ярослав. — Нам нужно быть сильными не только на воде, но и вообще во всех аспектах.

Ночью Ярослав стоял на палубе, смотрел на звёздное небо над морем. Город мерцал огнями, вдалеке слышались крики торговцев и шаги стражников.

Мстислав подошёл к нему.

— Ты думаешь о том, что сказал пленный?

— Да. Надо быть весьма осторожными, Константинополь уже тысячу лет является городом интриг, и здесь люди гибнут и за гораздо меньшее, чем то что задумали мы.

Глава 31

Корабли Ярослава причалили к одному из старых причалов порта Эвксин. Воздух был насыщен солоноватым запахом воды, смешанным с ароматами пряностей, рыбы и дыма от множества очагов.

Торговые люди сошли на берег первыми — Федор, Леонид, Филимон. За ними последовали воины, включая Мстислава и Ратибора. Сам Ярослав вышел позже, в сопровождении Исидора Царьградца и нескольких переводчиков, в числе которых был Аяс — молодой парень, обученный языкам степей и юга.

Их встречали двое чиновников в богатых, но потёртых одеждах — один повыше, с тяжёлым взглядом, другой помоложе, с усмешкой на лице. За ними стояла группа городской стражи — не слишком многочисленная, но явно готовая к действиям.

— Вы прибыли с товаром? — спросил старший чиновник на ломаном славянском.

— Да, — ответил Леонид, выходя вперёд. — Мы представляем Рязанское княжество. Имеется договорённость о торговых отношениях.

— Договорённость? — переспросил второй чиновник, усмехнувшись. — Здесь всё решаем мы. Платите пошлину, и мы проверим ваш груз.

Ярослав сделал шаг вперёд.

— Какова сумма?

Старший чиновник назвал цифру, которая вызвала недоумение даже у Леонида.

— Это больше, чем положено для любого купеческого каравана! Вы хотите нас обобрать!

— Это налог за безопасность, — сказал первый чиновник. — И за право торговать в столице.

— Но у нас есть разрешение от Алексея Ангела, — добавил Ярослав, внимательно следя за их реакцией.

На лице обоих мужчин мелькнуло что-то вроде удивления… и недоверия.

— Алексей Ангел… — повторил старший. — Он не император сейчас. Он бывший заключённый.

— Теперь он вновь претендент на престол, — ответил Ярослав. — И если вы собираетесь нас грабить, знайте — он знает о нашем прибытии.

Это сработало. Чиновники переглянулись.

— Тогда вам лучше пойти с нами, — сказал младший. — Пока вы не попали в неприятности.

Пока они шли через улицы Константинополя, Ярослав заметил, как несколько человек из числа стражи отделились от основной группы. Они исчезли в толпе, но затем появились уже рядом с кораблями.

— Что они делают? — спросил он Леонида.

— Похоже, хотят обыскать суда без нашего присутствия.

— Значит, грабёж.

Ярослав махнул рукой Мстиславу, и шепнул.

— Собери людей. Спускайся к кораблям. Не давай им ничего вынюхать.

Мстислав кивнул и ушёл.

А сам Ярослав продолжал путь вместе с чиновниками, хотя понимал, что его ведут не в обычное торговое управление, а куда-то вглубь города.

Наконец, они остановились перед зданием, напоминающим склад. Внутри было темно, пахло плесенью и старым деревом.

— Здесь вы должны оформить документы, — сказал старший чиновник. — И оплатить налог.

— Налог за что? — спросил Ярослав.

— За доступ к рынкам. За право аренды лавок. За содержание ваших людей в городе.

— Это вымогательство.

— Это закон, — холодно ответил чиновник. — Если не платите — товар конфискуем. Людей арестуем.

В этот момент в помещение вбежал один из стражников.

— На пристани началась драка! Кто-то напал на наших!

Чиновники вскочили.

— Что происходит?!

Мстислав и Богдан действительно не позволили людям чиновников проникнуть на корабли. Когда те попытались силой открыть ящики, они просто связали их и оставили под присмотром. Изнеженные стражники ничего не смогли противопоставить закалёным в боях воинам.

Когда чиновники вернулись, они увидели своих людей в канатах, а вокруг — строгих, уверенных в себе воинов.

— Это ещё не конец, — прошипел старший.

— Возможно, — ответил Ярослав. — Но теперь вы знаете, с кем имеете дело.

Он как бы невзначай достал из сумки бумагу с печатью, которую дал ему Алексей IV

Глаза старшего чиновника удивлено открылись, он узнал ее, когда молодой партнер хотел вновь возмутится, он жестом остановил его.

— Видимо, произошло недоразумение, — сказал он твёрдо, стараясь сохранить лицо. — Мы не ожидали, что вы так близки к императорскому роду.

— Никогда не судите по внешности, — спокойно ответил Ярослав.

Он протянул руку для рукопожатия. Старший чиновник нехотя пожал её. Но в этот момент, пока все смотрели на лица, Ярослав незаметно передал ему в ладонь золотую монету — как знак понимания: ты сохранил лицо, я получил своё — давай договоримся без лишнего шума.

Чиновник чуть заметно кивнул.

— Всего хорошего, — сказал он, поворачиваясь к выходу. — Если понадобится помощь с документами — обращайтесь к нам.

Ярослав остался стоять у причала, смотря, как облака проплывают над стенами Константинополя.

— Так начинается наш путь в этом городе, — сказал он Леониду.

— Ты уверен, что правильно выбрал время?

— Нет — усмехнулся Ярослав. — Но времени ждать нету.

— Тогда пойдём. Я покажу тебе город. Ты должен увидеть, как живёт Царьград изнутри.

Леонид повёл Ярослава вглубь города. За спиной остался шум порта, запах соли и пряностей, а перед ними открылись узкие улицы Константинополя — лабиринт каменных домов, мраморных колонн, базаров и теней прошлого.

— Ты вступаешь на землю древней империи, — сказал Леонид, жестом указывая на ближайшую площадь, где высился храм с огромным куполом. — Это Великий город. Царьград. Город царей. Здесь всё имеет значение — каждое слово, каждый взгляд, каждый шаг.

Ярослав молча кивнул, разглядывая окрестности. Он не был новичком в политике или торговле, но здесь чувствовал себя чужим. Не из-за языка или одежды — он понимал, что попал в мир, где правила писались столетиями, а каждый камень хранил память о власти и предательстве.

Первым местом, куда привёл его Леонид, стал знаменитый собор — Храм Святой Софии. Его купол казался парящим над землёй, поддерживаемым невидимыми силами. Мозаики внутри переливались в лучах заходящего солнца, создавая ощущение божественного присутствия.

— Это сердце Византии, — сказал Леонид. — Здесь молились императоры, короновались патриархи. Но сегодня…

Он замолчал, глядя на стены.

— Сегодня это место принадлежит не только христианам. После крестового похода оно стало католическим храмом. А кто знает, что будет завтра?

Ярослав тоже осмотрел интерьер. Краски были потускневшими, некоторые фрески повреждены, но величие оставалось.

— Здесь живёт дух власти, — сказал он. — И он не умирает.

Леонид усмехнулся:

— Ты начинаешь думать как византиец.

Из храма они спустились вниз, к базарам. Здесь кипела жизнь: купцы выкрикивали цены, женщины щупали ткани, дети пробирались между ног взрослых, а работорговцы предлагали своих товары прямо на каменных платформах.

— Вот где рождается богатство империи, — показал Леонид на длинные ряды. — Шелка с Востока, специи из Индии, золото с Запада, меха с Севера… а твои чудеса точно найдут здесь ценителей.

Ярослав внимательно рассматривал товары. Он остановился у одного из прилавков, где продавали редкие травы и порошки.

— Это что? — спросил он, указывая на мешочек с сухими листьями.

— Чай — ответил купец. — Приходит с Востока. Пьют его в горячем виде, чтобы согреться или очистить кровь.

— Заверни мешочек — Сказал Ярослав.

Затем он расплатился с купцом, своей чеканной монетой, купец долго крутил монеты проверял их на зуб, но серебро было настоящим и монеты приняли.

После базара они направились к району знати. Здесь дома стали выше, украшения — богаче, а стражи — многочисленнее. На углу одного из переулков Ярослав заметил странную картину: два человека в простой одежде беседовали с воином в дорогом доспехе. Беседа была тихой, но движения рук говорили сами за себя, идет важный обмен информацией.

— Это обычное дело — объяснил Леонид. — Здесь нет границ между бедностью и властью. Только между теми, кто владеет секретами, и теми, кто их ищет.

Они прошли мимо одного из дворцов, где у ворот стояло несколько человек в тёмных плащах. Один из них кивнул Леониду, тот ответил тем же.

— Кто это? — спросил Ярослав.

— Люди Алексея. Они следят за происходящим. Здесь, в Константинополе, нельзя доверять только словам. Нужно учиться читать между строк.

Но экскурсия не закончилась на знати. Леонид привёл Ярослава в нижний город — там, где жили ремесленники, рыбаки, простые горожане.

Там было совсем другое лицо Царьграда. Узкие улочки, грязь, запахи еды и дыма. Дети играли в воде из фонтана, женщины стирали одежду, мужчины собирались вокруг костров, обсуждая новости.

— Это настоящий народ, — сказал Леонид. — Не те, кто правит. Те, кем правят. Но если ты хочешь опираться на эту империю, то должен понимать — она стоит не на знати, а на этих людях.

Ярослав остановился у одной из лавок, где старик варил какую-то жидкость в маленьком котле и через Леонида.

— Что ты делаешь? — спросил он.

— Лекарство от лихорадки, — ответил старик. — Из трав и меда. Работает лучше, чем многие монастырские рецепты.

— А где ты этому научился?

— В больнице. Когда ещё служил врачом при императорском дворе.

Ярослав удивился:

— Ты был врачом при дворе?

— Да. Но потом пришёл новый лекарь. Моложе. Богаче. Связей больше. А мне досталась эта лавка.

— И ты не жалеешь?

Старик усмехнулся:

— Я не жалею. Здесь я могу лечить тех, кто действительно нуждается.

Когда они вернулись к пристани, уже стемнело. По улицам двигались факельщики, освещая путь для последних прохожих. Где-то вдалеке слышались голоса священников, читающих вечернюю молитву.

— Ну что? — спросил Леонид. — Как тебе наш Царьград?

— Я вижу здесь возможности то, что даст мне силу. И возможность строить своё государство, не завися от других.

Леонид кивнул.

— Тогда тебе нужно встретиться с Алексеем…

Эпилог

Комната, в которой их встретили, была не похожа на зал императорского дворца. Не было золотых колонн, фресок на стенах или драгоценных канделябров. Только простой стол, несколько стульев, да узкое окно, выходящее на задний двор. Это было место для секретов и тайн.

Алексей IV Ангел сидел напротив Ярослава — высокий, худощавый, с тёмными глазами, в которых читалась как усталость, так и жажда власти. Его одежда была приличной, но не богатой. Он выглядел скорее беглецом, чем претендентом на трон.

— Благодарю, что согласился прийти, — сказал он, говоря на ломаном славянском — твоя помощь была неоценимой и помогла мне сбежать из плена.

— Благодарю за приглашение, — ответил Ярослав, не сводя взгляда с его лица.

Леонид перевёл беседу на греческий, чтобы Алексей мог говорить свободнее. За столом также присутствовали два его советника — один, пожилой, с лицом, изрезанным морщинами, второй — молодой, с недоверчивым взглядом.

Беседа началась с общих тем: о путешествии, о городе, о том, как Ярослав добирался до Царьграда. Но вскоре разговор перешёл к делу.

— Мы нуждаемся в союзниках, — сказал Алексей. — И я знаю, что Красноград может стать одним из них.

— Да? — спросил Ярослав. — Чем же мы можем быть полезны?

— Ваша армия уже показала силу. Ваш флот начинает становиться реальной угрозой для тех, кто считает южные воды своими. Вы можете стать нашим надёжным партнёром в торговле… и не только.

Ярослав слушал внимательно, но внутри уже понимал — это лишь завеса.

— Что ты хочешь взамен? — спросил он прямо.

Алексей улыбнулся.

— То, что любой правитель желает от своего союзника: помощь в восстановлении порядка, доступ к вашим портам, возможность торговать без налогов… и немного золота, чтобы вернуть себе трон.

Ярослав чуть заметно усмехнулся.

Вот оно — подумал он. — Сначала красивые слова, потом — настоящие требования.

— Золото — не проблема, — сказал он. — Если ты действительно сможешь вернуть себе власть. Проблема в том, что я не собираюсь платить за то, чего ещё нет.

— Тогда давайте обсудим условия, — сказал Алексей.

И они начали торговаться.

Условия были непростыми. Алексей хотел:

Право беспошлинной торговли для всех византийских купцов в Краснограде.

Возможность использовать порты Дона и Азовского моря как свои собственные.

Субсидию на восстановление армии.

И, конечно же, долю от будущих доходов от соляных и железных шахт.

Ярослав внимательно слушал, кивал, задавал вопросы. Иногда казалось, что он соглашается. Иногда — возражал. На самом деле, он уже понимал, что всё это — маскировка. Алексей не просил помощи. Он требовал зависимости.

Он хочет сделать меня своим вассалом, — думал Ярослав. — Не явно, не грубо, а мягко, через договорённости, которые будут расти как грибница. Сегодня налоги, завтра — право на судоходство, послезавтра — право на назначение местных правителей. Так они всегда делают — сначала дружба, а потом ты попадешь под полный контроль.

Но он не стал отказывать сразу.

— Я могу согласиться на часть условий, — сказал он. — Но только если получу взамен нечто большее.

Алексей нахмурился.

— Что именно?

— Я хочу официальное признание. От имени императора. Признания моего положения как главного представителя всех русских княжеств.

Советники переглянулись. Леонид тоже насторожился.

— Это слишком много, — сказал старший советник. — Ты не князь Киевский. Ты даже не великий князь.

— Но я контролирую ключевые пути. У меня есть армия, флот, экономика. И я готов помочь тебе вернуть трон. Без меня ты останешься в тени. Со мной — ты получишь не просто деньги, но и легитимность.

Алексей задумался.

— Что ты хочешь в документе?

— Ничего лишнего. Просто указание, что я являюсь главным представителем всех русских земель. Что все князья должны уважать мои решения в вопросах внешней политики и торговли. Что я имею право действовать от их имени в отношениях с другими государствами.

— Это почти царь, — заметил молодой советник.

— Почти, — согласился Ярослав. — Но не совсем. Пока.

В какой-то момент Ярослав, чтобы смягчить формулировку, добавил:

— Назовите это как хотите. Главное, чтобы другим было понятно, что я не просто один из князей. Я тот, кто говорит от лица всех нас.

Алексей нахмурился.

— Как бы это ни звучало…

— Называйте это… президентом, — сказал Ярослав.

Все замолчали.

— Президент? — переспросил старший советник.

— Да. Это слово пришло ко мне из книг, что я читал в детстве. Оно значит — тот, кто ведёт, но не правит. Кто решает, но не владеет. Кто управляет, но не является царём.

Алексей задумался.

— Звучит… более безопасно. Для всех.

— Именно так, — кивнул Ярослав.

Так в истории Руси появилось новое слово. И новое положение.

…и да будет известно всем, что князь Ярослав Рязанский назначен Президентом Руси, ибо он имеет право говорить и действовать от её имени во всех делах, связанных с внешними государствами и торговыми соглашениями…

Пока писцы выводили буквы на пергаменте, Ярослав позволил себе расслабиться. Он закрыл глаза и вспомнил.

Первый раз, когда он воспользовался этим приёмом, было так давно, что почти стыдно. В Изроге тогда он стал старостой. Формально — временный управляющий. На деле — главный дурак, который делает всю работу за всех. Но знаешь что? Дурак этот через пару лет уже говорил с князьями как равный.

Второй раз — когда получил титул князя. Просто написал бумагу от имени Бориса Глебовича.

А теперь вот это — новый титул, который звучит как шутка, но записан на официальном пергаменте. Президент Руси. Да, звучит как должность, которую придумали после хорошего застолья. Но формально — никто ему не указ. Фактически — он говорит от лица всех русских княжеств. А если кто-то не согласен — пусть сам объяснится с Византией.

Третий раз, — думал он, пряча усмешку, — и каждый раз одно и то же: я беру на себя ответственность, которую другие считают ненужной, опасной или глупой.

Это был его метод. Не силой, не убийством, не войной — а через смелость взять то, что другим казалось ненужным грузом.

И вот он здесь — в Царьграде, получая от византийского претендента на трон документ, который может перевернуть всё, что раньше считалось невозможным.

Ну что, — думал он, — из деревенского мужика — в президенты. Кто бы мог подумать… кроме меня, конечно.

Когда Ярослав вышел из здания, воздух города показался ему другим. Более плотным. Как будто он вдохнул не просто ночной ветер, а саму историю.

Леонид шёл рядом.

— Ты получил больше, чем он думает, — сказал он.

— Да, — кивнул Ярослав. — Они хотели сделать меня своим вассалом. Я же стал их представителем в мире, где они давно потеряли влияние.

— Но теперь другие князья могут не принять это.

— Пусть не принимают. Но если я смог получить такое признание от Византии, значит, другие государства последуют её примеру. А когда они признают меня — князья последуют за ними.

Леонид усмехнулся.

— Ты играешь в великую игру.

— Нет, — сказал Ярослав, глядя на горизонт. — Я просто научился играть на их поле, но по своим правилам.

В ту ночь Ярослав долго не мог заснуть. Он сидел у окна своей комнаты в доме Леонида, держа в руках грамоту, только что подписанную императорским претендентом. Пергамент был плотным, чуть шершавым на ощупь, с тяжёлой печатью из красного воска, на которой отпечатались очертания двуглавого орла. Слова были написаны на латинском и греческом, но смысл был понятен: он стал президентом Руси — не царём, не князем, но чем-то средним между ними. Чем-то, что официально признавало его авторитет перед другими государствами.

Он провёл пальцем по одной из строк, где говорилось, что все князья должны уважать его решения в делах внешней политики и торговли. Это было не много, но и не мало. Достаточно, чтобы стать первым среди равных. И достаточно, чтобы начать строить то, чего раньше не существовало — единое государство, которое будет стоять на новых принципах, а не на случайном родстве или силе меча.

Ярослав смотрел на ночное небо над Константинополем. Звёзды сверкали холодно и спокойно, как будто они наблюдали за людьми уже тысячи лет. Где-то там, за горизонтом, начиналась степь. А за степью — Урал. А за Уралом — новые вести, которые ему не нравились.

Из степей к нему приходили всё более тревожные сообщения. Кочевники двигались на запад. Маленькие группы, разведчики, может быть даже просто беглецы. Но их появление становилось регулярным. И имя, которое они упоминали чаще других, звучало всё страшнее с каждым днём — монголы.

Он знал, что это не просто слухи. Это начало конца для тех, кто не готов к войне. И он также знал, что большинство русских князей до сих пор считают степь лишь фоном для своих мелких распрей. Они не видели того, что знал он. Не понимали, что стоит за этими вестями. И не собирались объединяться, пока не стало слишком поздно.

Мне нужно больше, чем бумага — думал он, перекладывая грамоту на стол. — Мне нужен фундамент. Что-то настоящее, что сможет связать всех нас. То, что не даст нам развалиться, когда ударит буря.

Княжество, которое он создал, было сильным. Слишком сильным, чтобы другие князья не завидовали. Но и слишком маленьким, чтобы противостоять тому, что надвигалось с востока. Ему нужна была коалиция, настоящая. Не временная договорённость ради выгодной сделки или совместного похода. Нужно было что-то постоянное. Что-то, что будет работать даже тогда, когда князья будут спорить. Что-то, что можно было бы защитить не только мечом, но и законом.

Он думал о том, как строил Изрог. Как собирал людей вокруг идеи порядка, безопасности, справедливости. Как создал систему управления, которая не зависела от одного человека. Как внедрил суд, армию, торговлю, как научил ремёслам, как дал право голоса тем, кого раньше никто не слышал.

Теперь задача была другой. Теперь он должен был сделать то же самое, но не для деревни, не для княжества, а для всей Руси.

Но как?

Он знал, что не может просто прийти к другим князьям и сказать: Вы должны мне подчиняться. Это не сработает. Они бы рассмеялись ему в лицо. Но если предложить им не власть, а структуру, которая облегчит их жизнь, защитит интересы, позволит решать споры без войны — вот тогда…

— Парламент… — прошептал он, почти вслух.

Слово пришло из глубины памяти, из мира, которого не должно было быть. Мир, в котором он жил прежде, мир, который казался теперь лишь давним сном. Но оно осталось с ним. И теперь, в этот момент, оно впервые обрело смысл.

Не король, не император, не хан — парламент. Совет князей, представителей городов, военных, торговых домов. Институт, который позволит принимать решения коллективно, но с чёткой иерархией. Форма, в которую можно будет влиять, которую можно будет направлять, но которая при этом будет выглядеть как демократия, как единство, как защита от внешнего врага.

Если я смог собрать вместе кузнецов, купцов, охотников и пушкарей — почему не собрать князей?

Он знал, что это авантюра. Знал, что многие сочтут это попыткой захватить власть. Знал, что потребуется время, чтобы убедить, чтобы организовать, чтобы создать.

Но он также знал, что времени осталось немного.

В последнем донесении от разведчиков, доставленном всего два дня назад, говорилось о странном движении в степях. Великий хан, о котором раньше мало кто слышал, объединяет племена. Его имя — Чингиз, хотя некоторые называли его иначе. Он двигается быстро, берёт города, разрушает старые порядки.

Он знает, что Русь слаба. И хочет воспользоваться этим — думал Ярослав. — А мы даже не знаем, что происходит за нашим восточным рубежом.

Он помнил, как однажды, ещё в самом начале пути, его покойный брат Мстислав сказал ему:

— Мы можем победить любого врага, Ярослав. Но только если будем вместе. Если каждый будет думать только о себе — нас раздавят поодиночке.

Тогда он не придал этому значения. Теперь же понимал: это вопрос жизни и смерти.

Русские князья всегда дрались между собой. За города, за земли, за право быть первыми. Они видели в каждом соседе потенциального врага, в каждом договоре — возможность обмануть. Но монголы придут не за одним княжеством. Они придут за всем.

И если Русь не станет единым целым, она исчезнет.

Он начал мысленно раскладывать план по частям.

Первый шаг — объявить о необходимости создания Совета Русских князей. Под благородным предлогом защиты от внешних врагов. Под прикрытием формальной зависимости от Византии — пусть думают, что он действует в интересах империи, пока сам будет использовать её влияние в свою пользу.

Второй шаг — собрать первых сторонников. Те, кто уже имеет связи с Красноградом.

Третий шаг — подготовить базу. Город, который станет символом нового союза. Может быть, Киев? Но он слишком связан с прошлым. Может, Рязань? Или лучше — новое место. Город, который будет построен с нуля, как столица будущего.

Четвёртый шаг — войско. Не просто ополчение, не просто княжеская дружина. Армия, созданная на основе соглашений между князьями, финансируемая через единый фонд, обученная по новым методикам, оснащённая пушками, ружьями, кораблями.

Пятый шаг — система связи. Дороги, почта, сигнальные башни, а может и телеграф. Чтобы ни один князь не мог сказать: Я не знал. Чтобы информация шла быстро, чтобы решения принимались вовремя.

Шестой шаг — экономическая интеграция. Общий рынок, общие правила, общая валюта. Чтобы интересы стали общими. Чтобы интерес одного стал интересом всех.

И седьмой шаг — военный альянс. Не просто договоры, а реальные обязательства. Обязательства, скреплённые не только словами, но и оружием. Чтобы каждый знал: если ударили по одному — ответят все.

Это был план. Безумный, смелый, почти невозможный. Но Ярослав знал: если он не начнёт его реализовывать сейчас, то уже никогда не успеет.

Он закрыл глаза и позволил себе представить, как всё это будет выглядеть через несколько лет. Возможно, через десять. Возможно, через пятнадцать.

Город на реке, где соберутся представители всех княжеств. Столица, не принадлежащая никому и всем сразу. Там будут заседать послы, советники, учёные, военные. Будут подписывать документы, обсуждать вопросы, решать судьбы.

Будут ошибаться. Спорить. Даже предавать.

Но главное — они будут вместе.

Он знал, что это невозможно так просто сделать. Что князья не станут слушать его только потому, что он получил какой-то титул в Царьграде. Но он также знал, что власть — это не только меч. Это и страх. И надежда. И вера в лучшее будущее.

А он — он мог дать эту надежду.

Он снова взял грамоту в руки. Провёл пальцем по печати.

Президент Руси… — думал он. — Звучит глупо. Но звучит правильно. Потому что президент — не бог. Он — человек.

На рассвете Ярослав встал, свернул грамоту и положил её в кожаный футляр. Он знал, что не все примут это легко. Но он также знал, что кто-то должен начать. Кто-то должен показать, что Русь может быть больше, чем набором враждующих княжеств.

Когда он вышел на улицу, Леонид уже ждал его.

— Ты уезжаешь? — спросил византиец.

— Да. У меня много дел дома.

— И что ты сделаешь с этим документом?

Ярослав усмехнулся.

— Сделаю так, чтобы его нельзя было игнорировать. Чтобы он стал началом чего-то большего.

Леонид кивнул.

— Тогда тебе нужно быть осторожным. Эти слова могут напугать многих. Особенно тех, кто привык, что Русь — это не кто-то один. Это раздробленность.

— Именно поэтому я и ухожу, — сказал Ярослав. — Чтобы изменить это.

Он посмотрел на море. На солнце, встающее над горизонтом. На паруса, которые уже ждали его у причала.

— Я начинаю новую игру, — сказал Ярослав — И я хочу, чтобы вся Русь сыграла в неё со мной.

Пока ещё есть время. И сегодня Ярослав сделал шаг, который нельзя будет отменить.

Он стал Президентом Всея Руси.

Дополнительные материалы

приблизительный контроль на конец перого тома

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Эпилог

Дополнительные материалы