Сказки о феях и эльфах [Роберт Льюис Стивенсон] (fb2) читать онлайн

Сказки о феях и эльфах Ханс Кристиан Андерсен, Роберт Луис Стивенсон и другие

Серия «Сокровища мировой литературы для детей»

В переводеМаши Лукашкиной, Анны и Петра Ганзен, в обработке Александра Афанасьева

ИллюстрацииЛорен Миллс

Печатается с разрешения автора.

The Book of Little Folk, Faery Stories and Poems from Around the World Collected, retold, and illustrated by Lauren Mills Copyright 1997 by Lauren Mills

© Лукашкина М., пер. с англ. яз., 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Сказочный хлеб

Горбун Лусмор и эльфы Ирландская сказка

У подножия хмурой горы, которой ирландцы дали когда-то имя Га́лтимор, жил невысокий юноша с огромным горбом на спине. Этот горб делал его похожим на чахлое деревце, чьи ветки сплелись в одну и под огромной ношей согнулись до земли… Однако характер у юноши был лёгким, и шляпу его всегда украшал цветок или пучок травы – наперстянка или лусмо́р, – поэтому многие так и называли горбуна: Лусмор. Были и те, кого отталкивала его необычная внешность, и они не скупились на грубые прозвища, которые никак не вязались с его добротой и природной мягкостью. Сказать по правде, грубияны просто завидовали Лусмору, ведь в его руках обыкновенная трава или солома превращалась в прекрасные шляпы и корзинки, которые на рынке ценились дороже тех, что плели они сами. Каких только небылиц не сочиняли завистники о горбуне! Поговаривали даже, что он колдун и ведает, как варить из трав колдовское зелье.

Правда это или нет, а произошёл с Лусмором такой случай. Возвращался он однажды из соседнего городка, которому ирландцы дали когда-то имя Кахи́р. Идти быстро юноша не мог – ему мешал горб, – и с наступлением темноты присел отдохнуть у холма, который ирландцы издавна называют Нокгра́фтон. Грустно глядел юноша на луну, думая о том, как далёк путь до дома.

И вдруг откуда-то из глубины холма полилась песенка. Она звучала так дивно и возвышенно, что Лусмор мог бы слушать её вечно, хотя слов в песенке было немного, всего четыре, и слова эти то и дело повторялись:

Когда песенка отзвучала, Лусмор тут же придумал ей продолжение и спел его легко и правильно, как будто по нотам:

Спустя некоторое время песенка полилась снова. На этот раз Лусмор спел её от начала до конца вместе с невидимыми певцами. И снова, едва песенка оборвалась, он продолжил её словами о среде.

Эльфам – а это пели они! – очень понравилось такое продолжение. От их внимания не ускользнуло и то, как правильно и красиво юноша поёт. Они пошушукались и… с той же лёгкостью и быстротой, с какой дует ветерок, подхватили Лусмора и, закружив, увлекли куда-то в самую глубь холма.

Никогда ещё Лусмор не видал такого великолепия: многочисленные сказочные залы, последним из которых был огромный тронный. Оказавшись там, эльфы бережно опустили гостя на соломенный пол, не причинив ему ни малейшего вреда или неудобства и окружив таким вниманием и заботой, будто он был королём и правил всем миром.

Вскоре Лусмор услышал, как эльфы шепчутся о чём-то, и забеспокоился… Кто знает, что у эльфов на уме! Не замышляют ли они дурного?.. И тут один из эльфов, выйдя вперёд, почтительно к нему обратился:

Не успел эльф договорить, как горб скатился со спины юноши, и тот ощутил необыкновенную лёгкость, доселе ему неведомую. Осторожно приподнял Лусмор опущенную вниз голову, беспокоясь, не опрокинется ли он при этом на спину, но нет, такого не произошло! Он мог смотреть и вверх, и влево, и вправо, и даже поворачивать голову назад! От счастья юноша готов был сделать что-то невозможное, например прыгнуть выше луны. Внезапно голова у него закружилась, и он опустился на пол, и закрыл глаза, и тут же уснул крепким сном.

Когда же юноша проснулся, то обнаружил, что сидит у подножия холма на том самом месте, где ночью слушал песенку, а рядом с ним щиплют травку коровы и овцы. Солнце поднималось всё выше, и Лусмор, прочитав молитву, осторожно повёл плечами, со страхом думая, а не приснилось ли ему чудесное избавление от горба, но нет! Горба как не бывало. Более того, на плечах у него была новая куртка. Да что там куртка, вся одежда на Лусморе была новой, и смотрелся он в ней настоящим щёголем, к тому же высокого роста.

Нетрудно представить, с какой радостью побежал юноша к дому и как при этом пританцовывал! Никто из тех, кто встречался ему по пути, не узнавал в нём прежнего горбуна Лусмора, однако все очень скоро поверили, что это он и есть, поскольку внутри юноша остался таким же, как и был.

Слухи о его волшебном возвращении быстро стали распространяться по округе, от города к городу, и вот однажды пришли к нему двое: некая женщина и её сын по имени Джек Мэддин. Но хотя у Джека на спине был такой же горб, как когда-то у Лусмора, держался он со всеми заносчиво и грубо. И всё же Лусмор подробно ответил на все его вопросы о том, как эльфы избавили его от горба.

И Джек Мэддин тут же отправился в путь и к полуночи добрался до того самого холма, который ирландцы называют Нокграфтон, и сел у его подножия. Ждать ему пришлось недолго; откуда-то из глубины холма полилась песенка, на этот раз не только о понедельнике и вторнике, но и о среде, как спел её эльфам Лусмор:

В отличие от Лусмора, Джек не дал себе труда дослушать песенку. Он даже и не попытался перенять мелодию, нет! Джеку так не терпелось получить от эльфов желаемое, что он совсем не к месту дурным голосом завопил:

Джек добавил в песенку даже не один, а два дня недели, рассудив, что два слова лучше, чем одно, а значит, вместо одной новой куртки он получит от эльфов сразу две.

Однако не успел Джек допеть, как эльфы подхватили его и с грубостью, присущей урагану, увлекли в глубь холма и небрежно бросили на пол в одном из волшебных залов, порхая вокруг и восклицая: «Ты переврал нашу песенку!» Один из эльфов – по-видимому, главный – выступил вперёд и, указывая на Джека, произнёс:

Двадцать самых сильных эльфов притащили откуда-то горб, когда-то упавший со спины Лусмора, и закрепили его на спину Джеку, поверх его собственного горба. А потом вытолкали парня вон, и, когда на следующее утро мать пришла за ним, он едва мог двигаться. Медленно побрели они домой и всю дорогу молчали. Вскоре Джек умер и перед смертью сказал, что проклянёт всякого, кто осмелится спеть эльфам. Что же касается Лусмора, этот юноша женился и обзавёлся кучей ребятишек, которые часто приставали к нему с просьбой спеть песенку – особенно ту, что он пел с эльфами вместе.

Дюймовочка Ганс Кристиан Андерсен Датская сказка в переводе П. и А. Ганзен

Жила-была женщина; ей страх как хотелось иметь ребёночка, да где его взять? И вот она отправилась к одной старой колдунье и сказала ей:

– Мне так хочется иметь ребёночка; не скажешь ли ты, где мне его взять?

– Отчего же! – сказала колдунья. – Вот тебе ячменное зерно; это не простое зерно, не из тех, что растут у крестьян на полях или что бросают курам; посади-ка его в цветочный горшок – увидишь, что будет!

– Спасибо! – сказала женщина и дала колдунье двенадцать скиллингов; потом пошла домой, посадила ячменное зерно в цветочный горшок, и вдруг из него вырос большой чудесный цветок вроде тюльпана, но лепестки его были ещё плотно сжаты, точно у нераспустившегося бутона.

– Такой славный цветок! – сказала женщина и поцеловала красивые пёстрые лепестки.

Что-то щёлкнуло, и цветок распустился совсем. Это был точь-в-точь тюльпан, но в самой чашечке на зелёном стульчике сидела крошечная девочка, и за то, что она была такая нежная, маленькая, всего с дюйм ростом, её и прозвали Дюймовочкой.

Блестящая лакированная скорлупка грецкого ореха была её колыбелькой, голубые фиалки – матрацем, а лепесток розы – одеяльцем; в эту колыбельку её укладывали на ночь, а днём она играла на столе. На стол женщина поставила тарелку с водою, а на края тарелки положила венок из цветов; длинные стебли цветов купались в воде, у самого же края плавал большой лепесток тюльпана. На нём Дюймовочка могла переправляться с одной стороны тарелки на другую; вместо вёсел у неё были два белых конских волоса. Всё это было прелесть как мило! Дюймовочка умела и петь, и такого нежного, красивого голоска никто ещё не слыхивал!

Раз ночью, когда она лежала в своей колыбельке, через раскрытое окно пролезла большущая жаба, мокрая, безобразная! Она вспрыгнула прямо на стол, где спала под розовым лепесточком Дюймовочка.

– Вот и жена моему сынку! – сказала жаба, взяла ореховую скорлупу с девочкой и выпрыгнула через окно в сад.

Там протекала большая, широкая река; у самого берега было топко и вязко; здесь-то, в тине, и жила жаба с сыном. У! Какой он был тоже гадкий, противный! Точь-в-точь мамаша.

– Коакс, коакс, брекке-ке-кекс! – только и мог он сказать, когда увидал прелестную крошку в ореховой скорлупке.

– Тише ты! Она ещё проснётся, пожалуй, да убежит от нас, – сказала старуха жаба. – Она ведь легче лебединого пуха! Высадим-ка её посередине реки на широкий лист кувшинки – это ведь целый остров для такой крошки, оттуда она не сбежит, а мы пока разбёрем там, внизу, наше гнёздышко. Вам ведь в нём жить да поживать.

Вот мой сынок, твой будущий муж!

Вы славно заживёте с ним у нас в тине.

В реке росло множество кувшинок; их широкие зелёные листья плавали по поверхности воды. Самый большой лист был дальше всего от берега; к этому-то листу подплыла жаба и поставила туда ореховую скорлупу с девочкой.

Бедная крошка проснулась рано утром, увидала, куда она попала, и горько заплакала: со всех сторон была вода, и ей никак нельзя было перебраться на сушу!

А старая жаба сидела внизу, в тине, и убирала своё жилище тростником и жёлтыми кувшинками – надо же было приукрасить всё для молодой невестки! Потом она поплыла со своим безобразным сынком к листу, где сидела Дюймовочка, чтобы взять прежде всего её хорошенькую кроватку и поставить в спальне невесты. Старая жаба очень низко присела в воде перед девочкой и сказала:

– Вот мой сынок, твой будущий муж! Вы славно заживёте с ним у нас в тине.

– Коакс, коакс, брекке-ке-кекс! – только и мог сказать сынок.

Они взяли хорошенькую кроватку и уплыли с ней, а девочка осталась одна-одинёшенька на зелёном листе и горько-горько плакала – ей вовсе не хотелось жить у гадкой жабы и выйти замуж за её противного сына. Маленькие рыбки, которые плавали под водой, верно, видели жабу с сынком и слышали, что она говорила, потому что все повысунули из воды головки, чтобы поглядеть на крошку невесту. А как они увидели её, им стало ужасно жалко, что такой миленькой девочке приходится идти жить к старой жабе в тину. Не бывать же этому! Рыбки столпились внизу, у стебля, на котором держался лист, и живо перегрызли его своими зубами; листок с девочкой поплыл по течению, дальше, дальше… Теперь уж жабе ни за что было не догнать крошку!

Дюймовочка плыла мимо разных прелестных местечек, и маленькие птички, которые сидели в кустах, увидав её, пели:

– Какая хорошенькая девочка!

А листок всё плыл да плыл, и вот Дюймовочка попала за границу.

Красивый белый мотылёк всё время порхал вокруг неё и наконец уселся на листок – уж очень ему понравилась Дюймовочка! А она ужасно радовалась: гадкая жаба не могла теперь догнать её, а вокруг всё было так красиво! Солнце так и горело золотом на воде! Дюймовочка сняла с себя пояс, одним концом обвязала мотылька, а другой привязала к своему листку, и листок поплыл ещё быстрее.

Мимо летел майский жук, увидал девочку, обхватил её за тонкую талию лапкой и унёс на дерево, а зелёный листок поплыл дальше, и с ним мотылёк – он ведь был привязан и не мог освободиться.

Ах, как перепугалась бедняжка, когда жук схватил её и полетел с ней на дерево! Особенно ей жаль было хорошенького мотылёчка, которого она привязала к листку: ему придётся теперь умереть с голоду, если не удастся освободиться. Но майскому жуку и горя было мало.

Он уселся с крошкой на самый большой зелёный лист, покормил её сладким цветочным соком и сказал, что она прелесть какая хорошенькая, хоть и совсем не похожа на майского жука.

Потом к ним пришли с визитом другие майские жуки, которые жили на том же дереве. Они оглядывали девочку с головы до ног, и жучки-барышни пожимали щупальцами и говорили:

– У неё только две ножки! Жалко смотреть!

– У неё нет усиков! Какая у неё тонкая талия! Фи! Она совсем как человек! Как некрасиво! – сказали в один голос все жуки женского пола.

А Дюймовочка была премиленькая! Майскому жуку, который принёс её, она тоже очень понравилась сначала, а тут вдруг и он нашёл, что она безобразна, и не захотел больше держать её у себя – пусть идёт, куда знает. Он слетел с нею с дерева и посадил на ромашку. Тут девочка принялась плакать о том, что она такая безобразная: даже майские жуки не захотели держать её у себя! А на самом-то деле она была прелестнейшим созданием в свете: нежная, ясная, точно лепесток розы.

Целое лето прожила Дюймовочка одна-одинёшенька в лесу. Она сплела себе колыбельку и подвесила её под большой лопушиный лист – там дождик не мог достать её. Ела крошка сладкую цветочную пыльцу, а пила росу, которую каждое утро находила на листочках. Так прошли лето и осень; но вот дело пошло к зиме, длинной холодной зиме. Все певуньи птички разлетелись – кусты и цветы увяли, большой лопушиный лист, под которым жила Дюймовочка, пожелтел, весь засох и свернулся в трубочку. Сама крошка мёрзла от холода: платьице её всё разорвалось, а она была такая маленькая, нежная – долго ли тут замёрзнуть! Пошёл снег, и каждая снежинка была для неё то же, что для нас целая лопата снега; мы ведь большие, а она была всего-то с дюйм! Она завернулась было в сухой лист, но он совсем не грел, и бедняжка сама дрожала как лист.

Возле леса, куда она попала, лежало большое поле; хлеб давно был убран, одни голые, сухие стебельки торчали из мёрзлой земли; для Дюймовочки это был целый лес. Ух! Как она дрожала от холода! И вот пришла бедняжка к дверям полевой мыши; дверью была маленькая дырочка, прикрытая сухими стебельками и былинками. Полевая мышь жила в тепле и довольстве: все амбары были битком набиты хлебными зёрнами; кухня и кладовая у неё были на загляденье! Дюймовочка стала у порога, как нищенка, и попросила подать ей кусочек ячменного зерна – она два дня ничего не ела!

– Ах ты бедняжка! – сказала полевая мышь: она была, в сущности, добрая старуха. – Ступай сюда, погрейся да поешь со мною!

Девочка понравилась мыши, и мышь сказала:

– Ты можешь жить у меня всю зиму, только убирай хорошенько мои комнаты да рассказывай мне сказки – я до них большая охотница.

И Дюймовочка стала делать всё, что приказывала ей мышь, и зажила отлично.

– Скоро, пожалуй, у нас будут гости, – сказала как-то полевая мышь. – Мой сосед обычно навещает меня раз в неделю. Он живёт ещё куда лучше меня: у него огромные залы, а ходит он в чудесной бархатной шубе. Вот если бы тебе удалось выйти за него замуж! Ты бы зажила на славу! Беда только, что он слеп и не может видеть тебя; но ты должна рассказать ему самые лучшие сказки, какие только знаешь.

Но девочке мало было дела до всего этого: ей вовсе не хотелось выйти замуж за соседа – ведь это был крот. Он в самом деле скоро пришёл в гости к полевой мыши. Правда, он носил чёрную бархатную шубу, был очень богат и учён; по словам полевой мыши, помещение у него было раз в двадцать просторнее, чем у неё, но он совсем не любил ни солнца, ни прекрасных цветов и отзывался о них очень дурно – он ведь никогда не видел их. Девочке пришлось петь, и она спела две песенки: «Майский жук, лети, лети» и «Бродит по лугам монах», да так мило, что крот совсем в неё влюбился. Но он не сказал ни слова – он был такой степенный и солидный господин.

Крот недавно прорыл под землёй длинную галерею от своего жилья к дверям полевой мыши и позволил мыши и девочке гулять по этой галерее сколько угодно. Крот просил только не пугаться мёртвой птицы, которая лежала там. Это была настоящая птица, с перьями, с клювом; она, должно быть, умерла недавно, в начале зимы, и была зарыта в землю как раз там, где крот прорыл свою галерею.

Крот взял в рот гнилушку – в темноте это ведь всё равно что свечка – и пошёл вперёд, освещая длинную тёмную галерею. Когда они дошли до места, где лежала мёртвая птица, крот проткнул своим широким носом в земляном потолке дыру, и в галерею пробился дневной свет. В самой середине галереи лежала мёртвая ласточка; хорошенькие крылья были крепко прижаты к телу, лапки и головка спрятаны в пёрышки; бедная птичка, верно, умерла от холода. Девочке стало ужасно жаль её, она очень любила этих милых птичек, которые целое лето так чудесно пели ей песенки, но крот толкнул птичку своей короткой лапой и сказал:

– Небось не свистит больше! Вот горькая участь родиться пичужкой! Слава богу, что моим детям нечего бояться этого! Этакая птичка только и умеет чирикать – поневоле замёрзнешь зимой!

– Да, да, правда ваша, умные слова приятно слышать, – сказала полевая мышь. – Какой прок от этого чириканья? Что оно приносит птице? Холод и голод зимой? Много, нечего сказать!

Дюймовочка не сказала ничего, но, когда крот с мышью повернулись к птице спиной, нагнулась к ней, раздвинула пёрышки и поцеловала её прямо в закрытые глазки. «Может быть, это та самая, которая так чудесно распевала летом! – подумала девочка. – Сколько радости доставила ты мне, милая, хорошая птичка!»

Крот опять заткнул дыру в потолке и проводил дам обратно. Но девочке не спалось ночью. Она встала с постели, сплела из сухих былинок большой славный ковёр, снесла его в галерею и завернула в него мёртвую птичку; потом отыскала у полевой мыши пуху и обложила им всю ласточку, чтобы ей было потеплее лежать на холодной земле.

– Прощай, миленькая птичка, – сказала Дюймовочка. – Прощай! Спасибо тебе за то, что ты так чудесно пела мне летом, когда все деревья были такие зелёные, а солнышко так славно грело!

И она склонила голову на грудь птички, но вдруг испугалась – внутри что-то застучало. Это забилось сердечко птицы: она не умерла, а только окоченела от холода, теперь же согрелась и ожила.

Осенью ласточки улетают в тёплые края, а если которая запоздает, то от холода окоченеет, упадёт замертво на землю, и её засыплет холодным снегом.

Девочка вся задрожала от испуга – птица ведь была в сравнении с крошкой просто великаном, – но всё-таки собралась с духом, ещё больше закутала ласточку, потом сбегала принесла листок мяты, которым закрывалась вместо одеяла сама, и покрыла им голову птички.

На следующую ночь Дюймовочка опять потихоньку пробралась к ласточке. Птичка совсем уже ожила, только была ещё очень слаба и еле-еле открыла глаза, чтобы посмотреть на девочку, которая стояла перед нею с кусочком гнилушки в руках, – другого фонаря у неё не было.

– Благодарю тебя, милая крошка! – сказала больная ласточка. – Я так славно согрелась. Скоро я совсем поправлюсь и опять вылечу на солнышко.

– Ах, – сказала девочка, – теперь так холодно, идёт снег! Останься лучше в своей тёплой постельке, я буду ухаживать за тобой.

И Дюймовочка принесла птичке воды в цветочном лепестке. Ласточка попила и рассказала девочке, как поранила себе крыло о терновый куст и поэтому не смогла улететь вместе с другими ласточками в тёплые края, как упала на землю и… Да больше она уж ничего не помнила и как попала сюда – не знала.

Всю зиму прожила тут ласточка, и Дюймовочка ухаживала за ней. Ни крот, ни полевая мышь ничего не знали об этом – они ведь совсем не любили птичек.

Когда настала весна и пригрело солнышко, ласточка распрощалась с девочкой, и Дюймовочка ототкнула дыру, которую проделал крот.

Солнце так славно грело, и ласточка спросила, не хочет ли девочка отправиться вместе с ней, – пускай сядет к ней на спину, и они полетят в зелёный лес! Но Дюймовочка не захотела так бросить полевую мышь – она ведь знала, что старуха очень огорчится.

– Нет, нельзя! – сказала девочка ласточке.

– Прощай, прощай, милая крошка! – сказала ласточка и вылетела на солнышко.

Дюймовочка посмотрела ей вслед, и у неё даже слёзы навернулись на глазах, – уж очень полюбилась ей бедная птичка.

– Кви-вить, кви-вить! – прощебетала птичка и скрылась в зелёном лесу.

Девочке было очень грустно. Ей совсем не позволяли выходить на солнышко, а хлебное поле так всё заросло высокими толстыми колосьями, что стало для бедной крошки дремучим лесом.

– Летом тебе придётся готовить себе приданое! – сказала ей полевая мышь.

Оказалось, что скучный сосед в бархатной шубе посватался за девочку.

– Надо, чтобы у тебя всего было вдоволь, а там выйдешь замуж за крота и подавно ни в чём нуждаться не будешь!

И девочке пришлось прясть по целым дням, а старуха мышь наняла четырёх пауков для тканья, и они работали день и ночь.

Каждый вечер крот приходил к полевой мыши в гости и всё только и болтал о том, что вот скоро лету будет конец, солнце перестанет так палить землю, – а то она совсем уж как камень стала, – и тогда они сыграют свадьбу. Но девочка была совсем не рада: ей не нравился скучный крот. Каждое утро на восходе солнышка и каждый вечер на закате Дюймовочка выходила на порог мышиной норки; иногда ветер раздвигал верхушки колосьев, и ей удавалось увидеть кусочек голубого неба. «Как светло, как хорошо там, на воле!» – думала девочка и вспоминала о ласточке; ей очень хотелось бы повидаться с птичкой, но ласточки нигде не было видно: должно быть, она летала там, далеко-далеко, в зелёном лесу!

К осени Дюймовочка приготовила всё своё приданое.

– Через месяц твоя свадьба! – сказала девочке полевая мышь.

Но крошка заплакала и сказала, что не хочет выходить замуж за скучного крота.

– Пустяки! – сказала старуха мышь. – Только не капризничай, а то я укушу тебя – видишь, какой у меня белый зуб? У тебя будет чудеснейший муж. У самой королевы нет такой бархатной шубки, как у него! Да и в кухне и в погребе у него не пусто! Благодари Бога за такого мужа!

Наступил день свадьбы. Крот пришёл за девочкой. Теперь ей приходилось идти за ним в его нору, жить там, глубоко-глубоко под землёй, и никогда не выходить на солнце, – крот ведь терпеть его не мог! А бедной крошке было так тяжело навсегда распроститься с красным солнышком! У полевой мыши она всё-таки могла хоть изредка любоваться на него.

И Дюймовочка вышла взглянуть на солнце в последний раз. Хлеб был уже убран с поля, и из земли опять торчали одни голые, засохшие стебли. Девочка отошла от дверей подальше и протянула к солнцу руки:

– Прощай, ясное солнышко, прощай!

Потом она обняла ручонками маленький красный цветочек, который рос тут, и сказала ему:

– Кланяйся от меня милой ласточке, если увидишь её!

– Кви-вить, кви-вить! – вдруг раздалось над её головой.

Дюймовочка подняла глаза и увидела ласточку, которая пролетала мимо. Ласточка тоже увидела девочку и очень обрадовалась, а девочка заплакала и рассказала ласточке, как ей не хочется выходить замуж за противного крота и жить с ним глубоко под землёй, куда никогда не заглянет солнышко.

– Скоро придёт холодная зима, – сказала ласточка, – и я улетаю далеко-далеко, в тёплые края. Хочешь лететь со мной? Ты можешь сесть ко мне на спину – только привяжи себя покрепче поясом, – и мы улетим с тобой далеко от гадкого крота, далеко за синие моря, в тёплые края, где солнышко светит ярче, где всегда лето и цветут чудные цветы! Полетим со мной, милая крошка! Ты ведь спасла мне жизнь, когда я замерзала в тёмной, холодной яме.

– Да, да, я полечу с тобой! – сказала Дюймовочка, села птичке на спину, упёрлась ножками в её распростёртые крылья и крепко привязала себя поясом к самому большому перу.

Ласточка взвилась стрелой и полетела над тёмными лесами, над синими морями и высокими горами, покрытыми снегом. Тут было страсть как холодно; Дюймовочка вся зарылась в тёплые перья ласточки и только головку высунула, чтобы видеть чудесные места, над которыми она пролетала.

Но вот и тёплые края! Тут солнце сияло уже гораздо ярче, а около канав и изгородей рос зелёный и чёрный виноград. В лесах зрели лимоны и апельсины, пахло миртами и душистой мятой, а по дорожкам бегали прелестные ребятишки и ловили больших пёстрых бабочек. Но ласточка летела всё дальше и дальше, и чем дальше, тем было всё лучше. На берегу красивого голубого озера, посреди зелёных кудрявых деревьев, стоял старинный белый мраморный дворец. Виноградные лозы обвивали его высокие колонны, а наверху, под крышей, лепились ласточкины гнёзда. В одном из них и жила ласточка, что принесла Дюймовочку.

– Вот мой дом! – сказала ласточка. – А ты выбери себе внизу какой-нибудь красивый цветок, я тебя посажу в него, и ты чудесно заживёшь!

– Ах, как чудесно! – сказала крошка и захлопала ручонками.

Внизу лежали большие куски мрамора – это свалилась верхушка одной колонны и разбилась на три куска, между ними росли чудеснейшие крупные белые цветы. Ласточка спустилась и посадила девочку на один из широких лепестков. Но вот диво! В самой чашечке цветка сидел маленький человечек, беленький и прозрачный, точно хрустальный. На голове у него сияла прелестная золотая корона, за плечами развевались блестящие крылышки, а сам он был не больше Дюймовочки.

Это был эльф. В каждом цветке живёт эльф, мальчик или девочка, а тот, который сидел рядом с Дюймовочкой, был сам король эльфов.

– Ах, как он хорош! – шепнула Дюймовочка ласточке.

Маленький король совсем перепугался при виде ласточки. Он был такой крошечный, нежный, и она показалась ему огромным страшилищем. Зато он очень обрадовался, увидав нашу крошку, – он никогда ещё не видывал такой хорошенькой девочки! И он снял свою золотую корону, надел её Дюймовочке на голову и спросил, как её зовут и хочет ли она быть его женой, царицей цветов? Вот это муж так муж! Не то что гадкий сын жабы или крот в бархатной шубе! И девочка согласилась. Тогда из каждого цветка вылетели эльфы – мальчики и девочки – такие хорошенькие, что просто прелесть! Все они поднесли Дюймовочке подарки. Самым лучшим была пара прозрачных стрекозиных крылышек. Их прикрепили к спинке девочки, и она тоже могла теперь летать с цветка на цветок! То-то было радости! А ласточка сидела наверху, в своём гнёздышке, и пела им, как только умела. Но самой ей было очень грустно: она крепко полюбила девочку и хотела бы век не расставаться с ней.

– Тебя больше не будут звать Дюймовочкой! – сказал эльф. – Это некрасивое имя, а ты такая хорошенькая! Мы будем звать тебя Майей!

– Прощай, прощай! – прощебетала ласточка и опять полетела из тёплых краёв в далёкую Данию. Там у неё было маленькое гнёздышко, как раз над окном человека, большого мастера рассказывать сказки. Ему-то она и спела своё «кви-вить, кви-вить», а потом и мы узнали эту историю.

Мистер Базз Индийская сказка

Жил на свете солдат, а когда умер, остались после него вдова и единственный сын, которые вскоре так обнищали, что им стало нечего есть.

– Мама, – сказал солдатский сын после недолгого раздумья, – дай мне четыре рупии, и я пойду по свету искать удачи.

Вдова запричитала:

– Ты, должно быть, умом тронулся? У нас и на хлеб денег нет, откуда же я возьму четыре рупии?

– Поищи в карманах старой отцовской одежды, – сказал сын, – может, там и найдётся что.

Вдова поискала и – о чудо! – на самом дне одного кармана нашла шесть рупий.

– Надо же! – обрадовался сын. – Возьми две рупии себе, мама, а оставшиеся четыре помогут мне обрести удачу.

И он пошёл по свету и однажды увидел тигрицу – она жалобно стонала, облизывая свою лапу.

Юноша собрался было убежать, но тигрица заговорила человечьим голосом:

– Вытащи мне шип из лапы – и я вовек этого не забуду.

– Ну уж нет, – покачал головой юноша, – если я сделаю тебе больно, ты убьёшь меня одним ударом лапы!

– Обещаю тебе, – взмолилась тигрица, – я повернусь к дереву и, когда почувствую боль, ударю не тебя, а его!

На том и порешили. Юноша вытащил из лапы тигрицы шип, а она при этом ударила лапой по дереву так, что его ствол превратился в труху.

– Я награжу тебя, добрый человек, – молвила тигрица, – прими от меня шкатулку, но гляди, не открывай, пока не отойдёшь на девять миль.

Солдатский сын поблагодарил тигрицу и зашагал дальше – удачи искать. Прошёл пять миль и вдруг чувствует: потяжелела шкатулка и продолжает тяжелеть с каждым шагом! Терпел он, терпел, да кончилось его терпение за одну четверть мили до положенных девяти.

– Тут какой-то подвох! Не тигрица это была, а ведьма! – вскричал солдатский сын. – Проклятая шкатулка! – и он бросил её оземь с такой силой, что она открылась и оттуда показался крошечный старичок. Ростом он был всего с ладонь, и конец его бороды – где-то с четверть ладони – волочился по земле. Кто знает, может, эта борода и делала шкатулку такой тяжёлой.

Старичок затопал ногами и выбранил юношу за то, что тот обошёлся со шкатулкой столь грубо.

– Ба! – расхохотался солдатский сын. – Несмотря на свой малый рост, ты поистине велик! Как же прикажешь тебя величать?

– Мистер Базз! – сердито ответил старичок, продолжая топать ногами.

– Поскольку в шкатулке, кроме тебя, ничего и нет, – заметил юноша, – правильно я сделал, что не потащил её дальше.

– Ты не слишком вежлив, – фыркнул старичок. – Открой ты шкатулку спустя четверть мили, в ней наверняка оказалось бы что-то получше. Но каждому своё, как говорят. Тебе достался я, и я буду служить тебе верно, как мне приказала хозяйка этой шкатулки.

– Выходит, ты слуга? Так принеси ужин! – велел Баззу солдатский сын. – Я ужасно голоден.

Не успел он договорить, как послышалось: «БЗ-З! ВЖ-Ж! ШУХ! ШОХ!» – и мистер Базз, подобно шмелю, взвился в воздух.

Прошло некоторое время, и юноша забеспокоился, не случилось ли чего со старичком, но тут – БЗ-З! ВЖ-Ж! ШУХ! ШОХ! – тот вернулся, утирая лицо маленьким платочком.

– Надеюсь, я принёс достаточно, – задумчиво проговорил мистер Базз. – Насколько я знаю, у вас, людей, чудовищный аппетит!

– Нет, одному мне столько не съесть! – засмеялся солдатский сын, взглянув на мешки, в которых была еда.

Мистер Базз мигом пожарил десять пирожков на масле, из них три подал юноше, а семь оставшихся съел сам. То же случилось и со сластями. Пригоршню сластей съел юноша, а остальное умял старичок, не переставая восклицать с набитым ртом:

– У вас, людей, чудовищный аппетит! Просто чудовищный!

Насытившись, они продолжили путь и дошли до города, в котором жил раджа. У этого раджи была дочь, подобная весеннему цветку, и звуки её голоса были сладки. Неудивительно, что люди дали ей имя Принцесса Весна.

Волею ли случая, волею ли рока солдатский сын бросил взгляд на принцессу и, конечно же, по уши в неё влюбился. Он не мог ни спать, ни есть, а только грустно просил мистера Базза перенести его во дворец, к принцессе, чтобы поговорить с ней.

– Мне отнести тебя? А почему бы тебе не отнести меня? – фыркал в ответ старичок. – Ведь ты в десять раз меня больше!

Солдатский сын худел и бледнел вдали от возлюбленной принцессы, и мистер Базз наконец забеспокоился, ведь сердце-то у него было доброе. Он подхватил юношу и – БЗ-З! ВЖ-Ж! ШУХ! ШОХ! – поднялся в воздух и через минуту оказался во дворце.

Была середина ночи. Принцесса крепко спала, однако жужжание и шум разбудили её. Увидев склонившегося над ней незнакомца, принцесса открыла рот, готовясь погромче крикнуть, однако юноша стал умолять её не тревожиться. Любовь придала ему красноречия, и он произнёс пламенную и вместе с тем учтивую речь, успокоившую принцессу. Кончилось тем, что эти двое принялись болтать обо всём на свете, а мистер Базз между тем стал на страже в дверях.

Занимался рассвет, когда солдатский сын и Принцесса Весна задремали.

«Если моего господина застанут в комнате принцессы, то сразу же убьют, это так же верно, как и то, что меня зовут Базз, – подумал старичок. – Что же делать?.. По своей воле мой господин принцессу не покинет…»

Медлить было нельзя, и – БЗ-З! ВЖ-Ж! ШУХ! ШОХ! – Базз подхватил кровать с влюблённой парой и полетел в огромный сад, что стоял на окраине города. Бережно поставив кровать под самым большим деревом и вырвав с корнем ещё одно, маленький мистер Базз перекинул это дерево через плечо, как ружьё, и стал маршировать взад-вперёд, точно часовой.

Прошло не так много времени, и в городе началась суматоха: пропала принцесса! Наконец в сад прискакал на коне одноглазый начальник стражи.

– Что тебе здесь надо? – крикнул доблестный мистер Базз.

Начальник стражи не разглядел своим единственным глазом, кто к нему обращается, однако весьма решительно ответил, что ищет Принцессу Весну.

– Подожди до весны! – крикнул ему маленький мистер Базз и так яростно стегнул веткой его коня, что тот едва не сбросил седока.

Испуганный седок – одноглазый начальник стражи – доложил радже:

– О мой господин, ваша дочь спрятана в городском саду, а заколдованное дерево сражается со всяким, кто пытается её освободить.

Раджа без промедления отправил в сад пеших и конных воинов, чтобы они сразились с деревом, но мистер Базз с лёгкостью от них отбился, несколько раз яростно стегнув воинов веткой.

Воинственный шум разбудил молодую пару. Едва открыв глаза, юноша и принцесса решили не разлучаться до конца своих дней. И принцесса немедленно известила об этом решении всех, сказав, что покинет дворец вместе с солдатским сыном.

Радже не оставалось ничего другого, как устроить свадьбу. И солдатский сын признался Баззу в том, что наконец нашёл удачу, которую искал, и велел ему возвратиться к госпоже-тигрице.

– Ох уж эти молодые люди! – ехидно сказал мистер Базз. – Вечно отказываются от помощи… Что ж, навязываться не буду, но, если понадоблюсь, вот вам волосок из моей бороды, бросьте его в костёр, и я мигом появлюсь. – Сказав это, мистер Базз улетел, а солдатский сын и принцесса отправились в путь, и в этом пути им помогали любовь и четыре рупии из отцовского кармана.

Как-то раз, идя по лесу, молодые люди заблудились и проголодались, как вдруг увидели брахма́на^[1]. Тот сказал им ласково: «Пойдёмте со мной, я накормлю вас!» – хотя если бы он сказал: «Я съем вас!» – это было бы куда ближе к истине. Дело в том, что это был не брахман, а ужасный людоед, и ему по вкусу были молодые люди. Конечно, ни солдатский сын, ни принцесса об этом не знали, поэтому с лёгким сердцем приняли предложение людоеда.

Приведя их в свой дом, тот повёл себя как гостеприимный хозяин.

– Пожалуйста, чувствуйте себя как дома, – сказал людоед, – повара у меня нет, поэтому приготовьте угощение сами, – и он дал молодым людям ключи от шкафов и буфетов в кухне, добавив, что они могут открыть любой из них, кроме одного, с золотым замком. А потом людоед ушёл за дровами.

Солдатский сын принялся открывать шкафы и буфеты… Чего только там не оказалось! И тарелки, и подносы, и одежда, и драгоценности, и мешки серебра, и мешки золота! Любопытство овладело юношей. «Что может скрываться в шкафу с золотым замком?» И он его открыл… О ужас! На полках лежали человеческие черепа – начищенные и отполированные до блеска. Едва дыша, солдатский сын бросился к принцессе и закричал: «Мы в ловушке! Это не брахман, это людоед!»

В ту же самую минуту послышалось лязганье входной двери. Принцесса – а она была храброй и умной девушкой – немедленно бросила в огонь волшебный волосок. И это было очень кстати: на пороге стоял людоед и скалил свои острые зубы. Но в тот же миг послышалось: «БЗ-З! ВЖ-Ж! ШУХ! ШОХ!» Людоед – а он, по всей видимости, знал, кто издаёт эти жужжащие звуки – сразу же обратился в проливной дождь, надеясь утопить своего врага – маленького Базза. Но Базз был не промах и успел обратиться в штормовой ветер, усмиряющий ливень. Тогда людоед обратился в голубя и попытался улететь, но Базз мигом обратился в ястреба и настиг его. Тут бы людоеду и пришёл конец, однако он успел обратиться в розу и упасть с неба к ногам Верховного раджи по имени Индра, который в саду наслаждался пением девушек. Но и тут мистер Базз не сплоховал. Мигом обратился он в почтенных лет музыканта и, обратившись к юноше, игравшему на ситаре^[2], сказал: «Отдохни, сынок, я сыграю вместо тебя».

И сыграл с таким совершенством и с такой проникновенной сладостью, что на глаза Верховного раджи навернулись слёзы и он молвил:

– Чем мне отблагодарить тебя за твою игру? Проси что хочешь.

– Мне ничего не надо, кроме розы, что лежит у твоих ног, – ответил Базз.

– Ты мог бы попросить что-то повесомее, – удивился Индра, – а не только розу, хотя эта роза и упала с неба… Но как бы то ни было, она твоя.

И раджа бросил розу мистеру Баззу. Лепестки дождём посыпались на пол, все, кроме одного, который в одно мгновенье превратился в мышку… которую мигом проглотил мистер Базз, тут же обратившись в кошку! Так окончил свои дни ужасный людоед.

А в это время Принцесса Весна и солдатский сын в неведении ломали руки, как вдруг – БЗ-З! ВЖ-Ж! ШУХ! ШОХ! – перед ними появился сам Базз, победно улыбаясь.

– Вы беспомощны, как дети, – сказал он молодым. – Разумнее отнести вас домой.

Но прежде чем исполнить своё намерение, Базз прихватил все сокровища, что были в шкафу у людоеда. И вместе с солдатским сыном и принцессой полетел в дом бедной вдовы, умудрившейся всё это время довольствоваться двумя рупиями. Надо ли говорить, с какой радостью встретила она сына и его жену, которую он столь удачно нашёл!..

«БЗ-З! ВЖ-Ж! ШУХ! ШОХ!» – с громким жужжанием, не ожидая слов благодарности, мистер Базз взлетел и исчез в небе. И больше ни солдатский сын, ни его мать, ни его жена, жившие долго, благополучно и счастливо, о нём не слышали.

Эльфы и сапожник Немецкая сказка

Жил когда-то сапожник, и весьма умелый! Однако на склоне лет удача отвернулась от него, и он обеднел настолько, что кожи для шитья туфель осталось у него лишь на одну пару. Вечером он раскроил эту кожу и оставил на столе, чтобы утром продолжить работу. А потом они с женой помолились и легли спать.

Утром сапожник проснулся, подошёл к столу и от удивления ахнул.

– Что случилось? Какая ещё беда? – заволновалась жена.

Сапожник показал ей на стол, где вечером лежала кожа. Теперь там стояли готовые новенькие туфли! Кто же их сшил?.. Сапожник внимательно оглядел каждую туфлю.

– Какие ровные стежки, – пробормотал он, – такой замечательной работы я сроду не видывал! Но кто её выполнил?..

– Во всяком случае, не я, – сказала жена. – Ты же знаешь, я спала рядом с тобою всю ночь.

Сапожник развёл руками, не зная, что и думать.

Днём к нему пожаловал заказчик и был в таком восторге от туфель, что заплатил за них вдвое. В тот день сапожник купил два куска кожи. Вечером он раскроил эти куски, чтобы утром продолжить работу. А утром увидел две пары туфель. И снова – на деньги, что он за них выручил, он смог купить кожи вдвое больше вчерашнего!

Утром на столе стояли уже не одна и не две пары туфель, а целых четыре, снова превосходно сшитых! Так и дальше пошло: сколько кусков кожи он вечером раскраивал, столько пар туфель ждало его утром. Вскоре сапожник не только позабыл о бедности, но даже и разбогател.

И вот перед самым Рождеством он предложил жене:

– Давай-ка проследим, кто же это помогает нам по ночам!

Жена с радостью согласилась. И вечером, когда муж закончил кроить кожу, они не пошли спать, а спрятались за занавеской. И стали ждать.

Ровно в полночь они увидели двух крошечных эльфов – те были босиком и почти голые. Оба забрались на стол и, взяв в свои крошечные ручки крошечные иголочки и молоточки, принялись шить, строчить и стучать. Сапожник с женой оцепенели от увиденного, а эльфы, завершив дело, спрыгнули со стола и исчезли.

Настало утро.

– Хорошо бы, – сказала жена, – отблагодарить этих малюток! Ведь они так помогли нам! Ты заметил? Они же почти голые, им, наверное, холодно! Я сошью для них рубашечки, брючки и жилетки. А ещё свяжу им чулочки и шапочки.

– А я с радостью смастерю для них башмачки, – прибавил сапожник.

И старики принялись шить, вязать и мастерить. Они трудились до вечера и вместо раскроенных кусков кожи оставили для эльфов на столе крошечные подарочки. Лишь наступила ночь, старики опять спрятались за занавеской и стали ждать.

Ровно в полночь они увидели эльфов. Те достали свои крошечные инструменты, думая мастерить туфли, но вместо кожи увидели на столе прекрасные рубашечки, брючки и жилетки, чулочки и шапочки, да ещё и маленькие башмачки. Поначалу они и слова не могли вымолвить от удивления, а потом сообразили, натянули на себя подаренную им одежду и как запрыгают, как запляшут! А потом и песенку спели:

А потом эльфы взялись за руки и начали кружиться. Кружились,кружились… А потом прыгнули на стул, который стоял у приоткрытого окна, и сиганули на улицу. И больше не показывались у сапожника. Но сапожник и его жена жили с тех пор припеваючи и счастливо. И во всех делах им отныне сопутствовала удача!

Том-с-Палец Английская сказка

Во времена короля Арту́ра жил в Британии, на склоне холма, пахарь по имени То́мас, и была у него жена Мэри. Жили они хоть и небогато, но в тепле и уюте, если и жалели о чём, так только о том, что состарились уже, а детей так и не нажили.

Однажды Томас возьми да скажи жене:

– Вот бы появился у нас с тобой ребёночек! Хоть один, пусть даже росточком c мой большой палец. Вот было бы счастье!

– Замолчи! – в сердцах крикнула Мэри. – Будто не знаешь, как мне самой без ребёночка плохо! Да я на всё готова, лишь бы иметь его!

– Так попроси о том волшебника Ме́рлина! – обрадовался Томас. – Ему подвластны тайные знания, он общается с эльфами и ведьмами, повелевает гоблинами.

– Гоблинами! – повторила в испуге Мэри. – Не стану я ни о чём просить такого безбожника, как Мерлин!

– Но разве не ты сказала, что готова на всё, лишь бы у нас появился ребёнок? – напомнил ей муж.

И пришлось Мэри, закутавшись в плащ, отправиться в лес – искать старого волшебника. И нашла она его жилище – разбитый молнией дуб, поросший зелёным мхом, вокруг которого ходили дикие звери. Женщина долго не решалась постучаться, и вдруг дверь в жилище сама распахнулась, и она увидела стол, за которым волшебник пил чай, да не один, а с крохотной королевой фей. На столе, как по волшебству, появилась чашка и для Мэри, и она, взяв эту чашку в руки, сказала Мерлину чуть больше того, что велел ей сказать муж. Мерлин улыбнулся, услышав о мальчике ростом с большой палец Томаса. Да и королеву фей, похоже, тронули слова женщины, и она незаметно подмигнула Мерлину. Мерлин в ответ незаметно подмигнул королеве и снял с заварочного чайника крышку, выпуская из него пар, а потом, сделавшись серьёзным, прочитал заклинание:

Глаза у Мэри распахнулись от удивления, когда в глубине пара, что столбом клубился над чайником, разглядела она крошечную фигурку младенца. Впрочем, королева фей немедленно затолкала этого младенца обратно в чайник, а Мерлин как ни в чём не бывало накрыл чайник крышкой, чтобы чай настоялся.

За глоточком глоточек потягивала Мэри чай, вкуснее которого она прежде не пробовала. А потом, поблагодарив Мерлина и королеву, возвратилась домой. На сердце у неё было удивительно легко.

И вот в полнолуние, согласно заклинанию Мерлина, у старой Мэри родился сынок. При родах ей помогала королева фей со своей свитой: эльфами и лесными нимфами. Мальчик сразу после рождения уменьшился, сделавшись с большой палец Томаса, поэтому королева фей и выбрала для него это имя: Том-с-Палец. Поцеловав мальчика, королева распорядилась, как его одеть:

Старики – родители Тома – были довольны тем, как их маленький сынок выглядит. Но напрасно они понадеялись, что и хлопоты с ним будут маленькими, ведь Том-с-Палец оказался большим озорником!

К тому же он был хитрец, и, если в школе во время игры с вишнёвыми косточками ему случалось израсходовать свои, он незаметно доставал чужие из сумок товарищей и продолжал играть.

Однажды некий мальчик застал его за воровством.

– Так вот кто, оказывается, таскает мои вишнёвые косточки! Ну, я тебя проучу! – и мальчик крепко стянул тесёмку сумки с выглядывающим из неё Томом прямо у Тома под мышками, а потом несколько раз эту сумку встряхнул.

– Хватит! – взмолился Том, весь в синяках. – Я перестану красть и больше не буду обманывать, только отпусти, не губи, не лишай меня возможности стать хорошим!

Услышав это, мальчик освободил Тома. И Том действительно с того дня старался быть хорошим, однако природное любопытство иногда брало верх над этим старанием.

Решила как-то Мэри приготовить пудинг и попросила Тома не мешать ей на кухне. Но Тому страсть как хотелось всё увидеть своими глазами, вот он и уселся на краю миски с растопленным маслом. Ноги у него заскользили, и он плюхнулся прямо в миску, утонув в ней по самые уши. Мать ничего не заметила и вылила содержимое миски в тесто, вмешав туда и маленького Тома. Том не мог кричать, поскольку тесто забило ему рот, однако, когда настало время ставить тесто в печь, Том так задёргался, что тесто заколыхалось, и Мэри показалось, будто оно заколдованное.

Вскоре бродячий точильщик ножей заглянул во двор, сказав, что голоден. Сердобольная Мэри вынесла ему готовый пудинг, а точильщик вместо того, чтобы отрезать себе кусок, сунул весь пудинг в свой заплечный мешок, после чего спешно покинул дом, боясь, что хозяйка передумает. И вскоре почувствовал, что пудинг пинает его в спину. Это заставило точильщика ускорить шаг. Однако пинки становились всё ощутимее, и он даже начал икать от страха.

Наконец Тому удалось выплюнуть печёное тесто и прокричать тому, кто его нёс:

– Эй ты, негодяй! Прекрати икать и спусти меня на землю!

Точильщик, решив, что в пудинг забрался дьявол, бросил пудинг на дорогу и побежал настолько быстро, насколько позволяли ему трясущиеся от ужаса ноги.

А Том, весь облепленный крошками, пошёл назад, к матери, которая тут же искупала его в чашке. Она ещё не знала, что настанет день, когда все пудинги, столь же круглые и пышные, как тот, в каком оказался её Том, станут называть в его честь «Том-с-Палец». А ещё Мэри начала бояться всего, что могло бы ему, такому маленькому, навредить.

Однажды, собравшись подоить корову, она взяла сына с собой в поле, посадив в пустое ведро, а перед дойкой привязала к стеблю чертополоха, чтобы сильный порыв ветра не унёс мальчишку.

Однако пока она доила белую корову, к чертополоху подошла другая, рыжая. Бедняга Том был привязан и убежать не мог. Пока корова жевала цветок, Том, пытаясь увернуться от её зубов, кричал что есть сил: «Мамочки!»

– Где ты, Томми? – заволновалась мать.

– Я тут, – отозвался Том. – Во рту у рыжей коровы!

Мэри подскочила, одной рукой хлестнула корову, другой – подставила передник, ловя сына, выпавшего из коровьего рта. И заспешила домой, радуясь, что он жив.

Боязнь за Тома довела женщину до того, что она стала запирать его в кухонном буфете или подолгу носить в кармане передника, но мальчику такая жизнь была невмоготу. Мэри понимала это и однажды скрепя сердце отпустила его вместе с отцом на пахоту.

Старый Томас посадил сына в ухо лошади, защитив разом и от ветра, и от солнца. Но Том хотел работать, и Томас дал ему в руки ячменную соломинку, чтобы тот отпугивал ворон. Это занятие пришлось Тому по душе. «Кыш, вороны, кыш!» – кричал он, расхаживая по пашне. Среди ворóн оказался и старый вóрон с единственным глазом. Приняв Тома за мышь, он подцепил мальчика когтями и понёс за много миль от поля, повторяя при этом: «Кыш, вороны, кыш!»

Старики-родители тщетно искали сына везде: и в вороньем гнезде, и на высокой колокольне. Теперешнее их горе было куда сильнее того, прежнего, когда они плакали оттого, что у них нет детей.

Как только одноглазый ворон обнаружил, что схватил не мышь, а горластого мальчишку, он оставил его наверху крепостной стены. Том проворно пробежал по ней, а потом перелез на крышу, подошёл к печной трубе, глянул вниз и увидел великана – тот жарил в печи огромный кусок мяса. У бедняги Тома не было ни малейшей возможности убежать: за высокими крепостными стенами шумело море. Вскоре порыв ветра столкнул его в трубу, и он, кружа, как пушинка, пролетел её насквозь и, ловко избежав огня, предстал перед великаном! Конечно, он до смерти испугался, однако, приметив в стене мышиный лаз, ловко юркнул в него.

Великану обидно стало, что он упустил мальчишку.

– А ну, выходи! – заорал он. – Разбойник! Пустое место! Мышь белая!

В планы Тома не входило оставаться в мышиной норке надолго. Не желал он и чтобы его обзывали, поэтому встретил опасность лицом к лицу.

– Я не мышь! – высунувшись из мышиного дома, прокричал он великану. – Я человек! А вот ты до такого звания не дорос!

Великан захохотал так, что задрожали стены, а потом, взглянув на Тома повнимательней, сказал:

– Моё имя – Гаргантюа́. И мне ничего не стоит сдуть с собора крышу. И поднять я могу столько, сколько и сто человек вместе не поднимут, а потом и пообедаю за всех сразу. И ещё я могу убить сотню врагов… А что можешь ты?

– Да уж побольше тебя, – ответил Том. – Например, смастерить себе лодочку из ореховой скорлупки. И хотя я не могу съесть много, зато никто по моей милости не останется голодным. И меня не называют «бездонной бочкой», потому что я, в отличие от тебя, могу напиться и капелькой воды. Конечно, в одиночку я не смогу убить и мухи, зато никогда не стану убийцей. Всё, что я перечислил, возвышает, а не унижает меня, и оттого я выше тебя, великанское чудище!

Как рассвирепел великан! Он схватил мальчишку и проглотил не жуя. А тот, оказавшись в животе у великана, сплясал такую зажигательную джи́гу^[3], что великана замутило и он, спотыкаясь, подошёл к стене замка и, перегнувшись через неё, выплюнул Тома. Вот так Том и очутился в море. Он бы, конечно, пошёл ко дну, если бы его не проглотила какая-то рыба. «Из одного желудка в другой! – удручённо думал Том. – Кому такое понравится?»

Но волшебная удача и на этот раз не оставила храбреца. В тот же день рыба была поймана рыбаками и доставлена в замок короля Артура.

Когда повар разрезал рыбе брюхо, то был несказанно удивлён, обнаружив в нём Тома. Повар отнёс мальчишку в покои короля, чем немало его позабавил. Прошло не так много времени, и Том сделался любимцем двора. Он не только развлекал короля и королеву весёлым танцем, фокусами и забавными историями, но и пользовался большим уважением у рыцарей, которые вошли в историю Британии как рыцари короля Артура.

Как-то раз во время королевской прогулки начался ливень, и король предложил Тому забраться к нему в нагрудный карман, и Том, оказавшись так близко к королю, решился попросить у него дозволения повидать своих стариков-родителей. Король дал согласие, приказав сшить для Тома новый наряд и даровав ему мышонка, чтобы Том научился ездить верхом.

Перед отъездом король отвёл Тома в свою сокровищницу и разрешил взять столько, сколько тот сможет унести. И Том, взвалив на спину серебряную трёхпенсовую монетку, отправился к родителям. Через два дня и две ночи, усталый, постучался он в дом на склоне холма. Мать и отец едва устояли на ногах, увидев сына! И так велика была их радость, что они поначалу даже смеяться не могли, а только плакали. А когда успокоились, устроили большой праздник. Том подарил им монетку, которую с таким трудом донёс, и рассказал о своих приключениях. Юноша долго гостил у отца и матери, а когда собрался назад, в королевский замок, попросил их сопровождать его, на что они, подумав, с достоинством согласились.

Дела у Тома при дворе шли как нельзя лучше – до того злополучного дня, как королевский повар не смог найти среди коробочек с пряностями одну, самую важную. Винить повару надо было себя, но он обвинил Тома, сказав королю, что не смог приправить его любимое блюдо оттого, что Том украл эту коробочку.

Король немедленно послал за Томом, но тот, опасаясь королевского гнева, покинул замок, забрался в пустую раковину улитки, что лежала у дороги, и долго сидел в ней. Проголодавшись, он вылез и огляделся. Невдалеке порхала большая бабочка. Том прыгнул ей на спину и стал кружить вокруг замка, смеясь над королевскими слугами, которые тщетно пытались эту бабочку поймать. Потом бабочка полетела в лес, и там, не удержавшись, Том соскользнул вниз и угодил прямо в лейку, которая, по счастью, оказалась лейкой волшебника Мерлина. До того как Мерлин пришёл ему на помощь, Том вдоволь наглотался воды.

Волшебник отнёс несчастного юношу в своё жилище, чтобы тот обсох и согрелся. Через минуту в открытое окно к Мерлину влетела и бабочка. Опустившись волшебнику на плечо, она обернулась крошечной принцессой – одной из дочек самой королевы фей.

– Как глупо было бежать из королевского замка! – сердито сказала она Тому.

– Но как иначе?.. Меня бы повесили… как вора! – ответил юноша, с трудом подбирая слова, потому что впервые видел девушку одного с ним роста, да ещё такую хорошенькую.

– Надо было поговорить с королём! – настаивала принцесса. – Ведь того, кто убегает, всегда считают виноватым!

Том широко улыбнулся.

– Если бы ты вновь обернулась бабочкой и отнесла меня во дворец, я бы крикнул о своей невиновности не только королю, но и всей его армии! А там… будь что будет!

Король был счастлив снова увидеть своего любимца. Он торжественно предъявил Тому нашедшуюся коробочку с пряностями – король собственноручно отыскал её на полках королевской кухни, ни минуты не сомневаясь в честности юноши. И тот, с его королевского разрешения, произнёс чуть запоздалую, но горячую речь о своей невиновности, и, пока он говорил, над ним кружила бабочка.

Вскоре король принял решение посвятить Тома в рыцари Круглого стола^[4]. На торжестве присутствовали родители юноши, и королева фей, и старый волшебник Мерлин. Том попросил принцессу встать во время церемонии с ним рядом – и с тех пор они не разлучались, потому что вскоре сыграли свадьбу.

Всю свою жизнь Том-с-Палец верно служил королю Артуру, став одним из самых известных его рыцарей.

Волшебная шапка демона Корейская сказка

Жил в Корее человек, который, поминая умерших предков, точно следовал правилам. Он готовил еду, которую предки когда-то любили, и ставил эту еду на домашний алта́рь, перед поминальной дощечкой с их именами. Немало сил и денег тратил он на приготовление еды и, когда однажды обнаружил, что она съедена, обрадовался.

– Гляди-ка, – с гордостью сказал он жене, – моё угощение пришлось предкам по вкусу и они не оставили ни крошечки.

Жена взглянула на разбросанные по комнате тарелки.

– Неужели наши предки были такими обжорами?

– Ш-ш-ш, – шикнул на неё муж. – В следующую субботу надо устроить для них ужин пообильнее.

Так они и сделали. Да вот беда: денег на собственный ужин у них почти не осталось!

– Духи наших предков, разумеется, не желают нам зла и не хотят, чтобы мы ходили голодными, – задумался муж. – Здесь что-то не так.

Той же ночью супруги спрятались за ширмой возле домашнего алтаря и стали ждать. Муж при этом на всякий случай вооружился палкой. Вскоре после полуночи они услышали, как кто-то чавкает, хрупает и гремит тарелками. Супруги выглянули из-за ширмы… Никого!

– Я, кажется, знаю, – прошептала жена. – К нам пожаловали демоны, а не видим мы их оттого, что на них волшебные шапки, о которых мне бабушка рассказывала.

Лицо мужа от гнева побагровело, и он поднял палку, чтобы ударить непрошеных гостей, однако жена схватила его за руку, прошептав:

– Надо сбить с демонов шапки!

Определив по чавкающему звуку, где находится ближайший к ним демон, муж сильно ударил его палкой по голове, сбив с него шапку.

– О! – воскликнули супруги, потому что не каждому из людей доводится увидеть демона.

Когда демоны обнаружили, что с одного из них слетела шапка, они страшно испугались. Они подумали, что имеют дело с нечистой силой посерьёзнее, чем они сами, и убежали без оглядки.

Как потом смеялись супруги! Каких только шуток не отпускали, когда мужчина надел на себя волшебную шапку и сделался невидимым!

И вдруг лицо мужчины посерьёзнело.

– Удача сама плывёт нам в руки! – заметил он жене. – Эта шапка поможет возместить ущерб, который нанесли нам демоны!

– Что ты такое говоришь? – нахмурилась жена.

– Я надену шапку и пройдусь в ней по деревне, – сказал муж, и жена увидела то, чего не видела прежде: дьявольский огонёк, блеснувший в его глазах.

Жена молитвенно сложила руки.

– Если ты это сделаешь, дурные дела на земле так и не закончатся! Что же получается? Если украли у тебя, значит, и ты должен украсть?

Но мужчина не хотел её слушать.

– Эта шапка – зло! – заплакала жена. – Посмотри на себя! Ты сам стал демоном, примерив её! Я не хочу иметь с тобой ничего общего! Я ухожу. – И она ушла. И стала жить одна, в маленькой хижине у подножия горы.

А мужчине, казалось, и дела до этого нет. Красть, надевая волшебную шапку, оказалось на удивление легко! Из соседских домов среди бела дня стали пропадать деньги, старинные украшения – и никто не мог ничего с этим сделать. И во всех этих кражах люди обвиняли демонов.

«Скоро моя жена пожалеет о том, что ушла, и запросится назад», – думал мужчина, наполняя дом чужим добром. В глубине души он понимал, что поступает дурно, и каждое утро давал себе слово, что сегодняшняя кража – последняя. У него и места свободного в доме не было, однако остановиться он уже не мог.

Спустя некоторое время демоны задумались. Они услышали, как люди обвиняют их в кражах вещей и драгоценностей, а ведь они-то, демоны, знали, что крадут исключительно еду! И демоны решили провести ночь в доме первого в округе богача, надеясь поймать вора там. Но им не повезло, в доме богача они его той ночью не встретили. А между тем красная нитка на воровской шапке, столько раз надеваемой, выбилась из неё, растрепалась и стала видна.

Однажды вор залез в лавку к ювелиру – скряге с вечно недовольным лицом, – которого заботили лишь деньги. Пересчитывая дневную выручку, тот неожиданно увидел, как монеты уплывают от него по воздуху. Потом настал черёд опа́лам и жемчугу, которые сами собой, как казалось ювелиру, покидали шкатулки и коробочки. Ювелир был не из тех, кто верит в демонов, поэтому первым делом осмотрел комнату, ища вора. Он растопырил руки и внезапно увидел красную ниточку. Он потянул за неё и услышал, как на пол что-то упало. Это была шапка! И ювелир увидел перед собой человека с мешком, полным монет и драгоценных камней.

Ювелир возмутился и потребовал возвратить украденное. Он хотел сообщить о воре властям, но тот упал перед ним на колени, предлагая ювелиру выкуп – волшебную шапку демона.

Недолго думая, жадный ювелир взял эту шапку и отпустил мужчину. И тот почувствовал, как с его плеч свалилась огромная тяжесть. Ноги сами понесли его к горе, под которой жила теперь его жена. Он долго молил её о прощении. И она наконец согласилась простить его, поставив условие: муж должен возвратить украденные вещи их владельцам. И соседи поверили в искренность его раскаяния и не стали держать на него обиду.

А ювелир тем временем оставил свою лавку и занялся воровством. Почти каждый день надевал он волшебную шапку и однажды попался в руки к демонам. Они увидели плывущую по воздуху ниточку и одним ударом сбили с ювелира шапку, крича: «Держи вора!», радуясь, что насолили тому, кто в них прежде не верил.

Демоны кричали до тех пор, пока не явилась полиция и не отправила ювелира в тюрьму. Но и в тюрьме демоны насмехались над ним, пока он не взмолился о пощаде.

А муж и жена с того дня жили скромно, однако находили возможность помогать беднякам и рассказывали свою историю ребятишкам, предостерегая их от необдуманных поступков, в том числе и воровства.

– Даже если людям не удастся поймать вора, – говорили они, – от демонов ему не скрыться!

Василиса Прекрасная Русская сказка в обработке А. Афанасьева

В некотором царстве жил-был купец. Двенадцать лет жил он в супружестве и прижил только одну дочь, Василису Прекрасную. Когда мать скончалась, девочке было восемь лет. Умирая, купчиха призвала к себе дочку, вынула из-под одеяла куклу, отдала ей и сказала:

– Слушай, Василисушка! Помни и исполни последние мои слова. Я умираю и вместе с родительским благословением оставляю тебе вот эту куклу; береги её всегда при себе и никому не показывай; а когда приключится тебе какое горе, дай ей поесть и спроси у неё совета. Покушает она и скажет тебе, чем помочь несчастью.

Затем мать поцеловала дочку и померла.

После смерти жены купец потужил, как следовало, а потом стал думать, как бы опять жениться. Он был человек хороший; за невестами дело не стало, но больше всех по нраву пришлась ему одна вдовушка. Она была уже в летах, имела своих двух дочерей, почти однолеток Василисе, – стало быть, и хозяйка, и мать опытная. Купец женился на вдовушке, но обманулся и не нашёл в ней доброй матери для своей Василисы. Василиса была первая на всё село красавица; мачеха и сёстры завидовали её красоте, мучили её всевозможными работами, чтоб она от трудов похудела, а от ветру и солнца почернела; совсем житья не было!

Зато Василиса сама, бывало, не съест, а уж куколке оставит самый лакомый кусочек, и вечером, как все улягутся, она запрётся в чуланчике, где жила, и потчевает её…

Василиса всё переносила безропотно и с каждым днём всё хорошела и полнела, а между тем мачеха с дочками своими худела и дурнела от злости, несмотря на то, что они всегда сидели сложа руки, как барыни. Как же это так делалось? Василисе помогала её куколка. Без этого где бы девочке сладить со всею работою! Зато Василиса сама, бывало, не съест, а уж куколке оставит самый лакомый кусочек, и вечером, как все улягутся, она запрётся в чуланчике, где жила, и потчевает её, приговаривая:

– На́, куколка, покушай, моего горя послушай! Живу я в доме у батюшки, не вижу себе никакой радости; злая мачеха гонит меня с белого света. Научи ты меня, как мне быть и жить и что делать?

Куколка покушает, да потом и даёт ей советы и утешает в горе, а наутро всякую работу справляет за Василису; та только отдыхает в холодочке да рвёт цветочки, а у неё уж и гряды выполоты, и капуста полита, и вода наношена, и печь вытоплена. Куколка ещё укажет Василисе и травку от загару. Хорошо было жить ей с куколкой.

Прошло несколько лет; Василиса выросла и стала невестой. Все женихи в городе присватываются к Василисе; на мачехиных дочерей никто и не посмотрит. Мачеха злится пуще прежнего и всем женихам отвечает:

– Не выдам меньшой прежде старших! – А проводя женихов, побоями вымещает зло на Василисе.

Вот однажды купцу понадобилось уехать из дому на долгое время по торговым делам. Мачеха и перешла на житьё в другой дом, а возле этого дома был дремучий лес, а в лесу на поляне стояла избушка, а в избушке жила Баба-яга: никого она к себе не подпускала и ела людей, как цыплят. Перебравшись на новоселье, купчиха то и дело посылала за чем-нибудь в лес ненавистную ей Василису, но та завсегда возвращалась домой благополучно: куколка указывала ей дорогу и не подпускала к избушке Бабы-яги.

Пришла осень. Мачеха раздала всем трём девушкам вечерние работы: одну заставила кружева плести, другую чулки вязать, а Василису прясть, и всем по урокам. Погасила огонь во всём доме, оставила одну свечку там, где работали девушки, и сама легла спать. Девушки работали. Вот нагорело на свечке, одна из мачехиных дочерей взяла щипцы, чтоб поправить светильню, да вместо того, по приказу матери, как будто нечаянно и потушила свечку.

– Что теперь нам делать? – говорили девушки. – Огня нет в целом доме, а уроки наши не кончены. Надо сбегать за огнём к Бабе-яге!

– Мне от булавок светло! – сказала та, что плела кружево. – Я не пойду.

– И я не пойду, – сказала та, что вязала чулок. – Мне от спиц светло!

– Тебе за огнём идти, – закричали обе. – Ступай к Бабе-яге! – И вытолкали Василису из горницы.

Василиса пошла в свой чуланчик, поставила перед куклою приготовленный ужин и сказала:

– На́, куколка, покушай да моего горя послушай: меня посылают за огнём к Бабе-яге; Баба-яга съест меня!

Куколка поела, и глаза её заблестели, как две свечки.

– Не бойся, Василисушка! – сказала она. – Ступай, куда посылают, только меня держи всегда при себе. При мне ничего не станется с тобой у Бабы-яги.

Василиса собралась, положила куколку свою в карман и, перекрестившись, пошла в дремучий лес.

Идёт она и дрожит. Вдруг скачет мимо неё всадник: сам белый, одет в белом, конь под ним белый, и сбруя на коне белая, – на дворе стало рассветать.

Идёт она дальше, как скачет другой всадник: сам красный, одет в красном и на красном коне, – стало всходить солнце.

Василиса прошла всю ночь и весь день, только к следующему вечеру вышла на полянку, где стояла избушка Яги-бабы; забор вокруг избы из человечьих костей, на заборе торчат черепа людские, с глазами; вместо дверей у ворот – ноги человечьи, вместо запоров – руки, вместо замка́ – рот с острыми зубами. Василиса обомлела от ужаса и стала как вкопанная. Вдруг едет опять всадник: сам чёрный, одет во всём чёрном и на чёрном коне; подскакал к воротам Бабы-яги и исчез, как сквозь землю провалился, – настала ночь. Но темнота продолжалась недолго: у всех черепов на заборе засветились глаза, и на всей поляне стало светло, как середи дня. Василиса дрожала со страху, но, не зная куда бежать, оставалась на месте.

Скоро послышался в лесу страшный шум: деревья трещали, сухие листья хрустели; выехала из лесу Баба-яга – в ступе едет, пестом погоняет, помелом след заметает. Подъехала к воротам, остановилась и, обнюхав вокруг себя, закричала:

– Фу-фу! Русским духом пахнет! Кто здесь?

Василиса подошла к старухе со страхом и, низко поклонясь, сказала:

– Это я, бабушка! Мачехины дочери прислали меня за огнём к тебе.

– Хорошо, – сказала Яга-баба, – знаю я их, поживи ты наперёд да поработай у меня, тогда и дам тебе огня; а коли нет, так я тебя съем!

Потом обратилась к воротам и вскрикнула:

– Эй, запоры мои крепкие, отомкнитесь; ворота мои широкие, отворитесь!

Ворота отворились, и Баба-яга въехала, посвистывая, за нею вошла Василиса, а потом опять всё заперлось. Войдя в горницу, Баба-яга растянулась и говорит Василисе:

– Подавай-ка сюда, что там есть в печи: я есть хочу.

Василиса зажгла лучину от тех черепов, что на заборе, и начала таскать из печки да подавать яге кушанье, а кушанья настряпано было человек на десять; из погреба принесла она квасу, мёду, пива и вина. Всё съела, всё выпила старуха; Василисе оставила только щец немножко, краюшку хлеба да кусочек поросятины. Стала Яга-баба спать ложиться и говорит:

– Когда завтра я уеду, ты смотри – двор вычисти, избу вымети, обед состряпай, бельё приготовь, да пойди в закром, возьми четверть пшеницы и очисть её от чернушки. Да чтоб всё было сделано, а не то – съем тебя!

После такого наказу Баба-яга захрапела; а Василиса поставила старухины объедки перед куклою, залилась слезами и говорила:

– На, куколка, покушай, моего горя послушай! Тяжёлую дала мне Яга-баба работу и грозится съесть меня, коли всего не исполню; помоги мне!

Кукла ответила:

– Не бойся, Василиса Прекрасная! Поужинай, помолися да спать ложися; утро мудреней вечера!

Ранёшенько проснулась Василиса, а Баба-яга уже встала, выглянула в окно: у черепов глаза потухают; вот мелькнул белый всадник – и совсем рассвело. Баба-яга вышла на двор, свистнула – перед ней явилась ступа с пестом и помелом. Промелькнул красный всадник – взошло солнце. Баба-яга села в ступу и выехала со двора, пестом погоняет, помелом след заметает. Осталась Василиса одна, осмотрела дом Баба-яга, подивилась изобилью во всём и остановилась в раздумье: за какую работу ей прежде всего приняться. Глядит, а вся работа уже сделана; куколка выбирала из пшеницы последние зёрна чернушки.

– Ах ты, избавительница моя! – сказала Василиса куколке. – Ты от беды меня спасла.

– Тебе осталось только обед состряпать, – отвечала куколка, влезая в карман Василисы. – Состряпай с Богом, да и отдыхай на здоровье!

К вечеру Василиса собрала на стол и ждёт Бабу-ягу. Начало смеркаться, мелькнул за воротами чёрный всадник – и совсем стемнело; только светились глаза у черепов. Затрещали деревья, захрустели листья – едет Баба-яга. Василиса встретила её.

– Всё ли сделано? – спрашивает яга.

– Изволь посмотреть сама, бабушка! – молвила Василиса.

Баба-яга всё осмотрела, подосадовала, что не за что рассердиться, и сказала:

– Ну, хорошо!

Потом крикнула:

– Верные мои слуги, сердечные други, смелите мою пшеницу!

Явились три пары рук, схватили пшеницу и унесли вон из глаз. Баба-яга наелась, стала ложиться спать и опять дала приказ Василисе:

– Завтра сделай ты то же, что и нынче, да сверх того возьми из закрома мак да очисти его от земли по зёрнышку, вишь, кто-то по злобе земли в него намешал!

Сказала старуха, повернулась к стене и захрапела, а Василиса принялась кормить свою куколку. Куколка поела и сказала ей по-вчерашнему:

– Молись Богу да ложись спать; утро вечера мудренее, всё будет сделано, Василисушка!

Наутро Баба-яга опять уехала в ступе со двора, а Василиса с куколкой всю работу тотчас исправили. Старуха воротилась, оглядела всё и крикнула:

– Верные мои слуги, сердечные други, выжмите из маку масло!

Явились три пары рук, схватили мак и унесли из глаз. Баба-яга села обедать; она ест, а Василиса стоит молча.

– Что ж ты ничего не говоришь со мною? – сказала Баба-яга. – Стоишь как немая!

– Не смела, – отвечала Василиса, – а если позволишь, то мне хотелось бы спросить тебя кой о чём.

– Спрашивай; только не всякий вопрос к добру ведёт: много будешь знать, скоро состареешься!

– Я хочу спросить тебя, бабушка, только о том, что видела: когда я шла к тебе, меня обогнал всадник на белом коне, сам белый и в белой одежде: кто он такой?

– Это день мой ясный, – отвечала Баба-яга.

– Потом обогнал меня другой всадник на красном коне, сам красный и весь в красном одет; это кто такой?

– Это моё солнышко красное! – отвечала Баба-яга.

– А что значит чёрный всадник, который обогнал меня у самых твоих ворот, бабушка?

– Это ночь моя тёмная – всё мои слуги верные!

Василиса вспомнила о трёх парах рук и молчала.

– Что ж ты ещё не спрашиваешь? – молвила Баба-яга.

– Будет с меня и этого; сама ж ты, бабушка, сказала, что много узнаешь – состареешься.

– Хорошо, – сказала Баба-яга, – что ты спрашиваешь только о том, что видала за двором, а не во дворе! Я не люблю, чтоб у меня сор из избы выносили, и слишком любопытных ем! Теперь я тебя спрошу: как успеваешь ты исполнять работу, которую я задаю тебе?

– Мне помогает благословение моей матери, – отвечала Василиса.

– Так вот что! Убирайся же ты от меня, благословенная дочка! Не нужно мне благословенных.

Вытащила она Василису из горницы и вытолкала за ворота, сняла с забора один череп с горящими глазами и, наткнув на палку, отдала ей и сказала:

– Вот тебе огонь для мачехиных дочек, возьми его; они ведь за этим тебя сюда и прислали.

Бегом пустилась домой Василиса при свете черепа, который погас только с наступлением утра, и, наконец, к вечеру другого дня добралась до своего дома. Подходя к воротам, она хотела было бросить череп.

«Верно, дома, – думает себе, – уж больше в огне не нуждаются».

Но вдруг послышался глухой голос из черепа:

– Не бросай меня, неси к мачехе!

Она взглянула на дом мачехи и, не видя ни в одном окне огонька, решилась идти туда с черепом. Впервые встретили её ласково и рассказали, что с той поры, как она ушла, у них не было в доме огня: сами высечь никак не могли, а который огонь приносили от соседей – тот погасал, как только входили с ним в горницу.

– Авось твой огонь будет держаться! – сказала мачеха.

Внесли череп в горницу; а глаза из черепа так и глядят на мачеху и её дочерей, так и жгут! Те было прятаться, но куда ни бросятся – глаза всюду за ними так и следят; к утру совсем сожгло их в уголь; одной Василисы не тронуло.

Поутру Василиса зарыла череп в землю, заперла дом на замок, пошла в город и попросилась на житьё к одной безродной старушке; живёт себе и поджидает отца. Вот как-то говорит она старушке:

– Скучно мне сидеть без дела, бабушка! Сходи купи мне льну самого лучшего; я хоть прясть буду.

Старушка купила льну хорошего; Василиса села за дело, работа так и горит у неё, и пряжа выходит ровная да тонкая, как волосок. Набралось пряжи много; пора бы и за тканьё приниматься, да таких бёрд не найдут, чтобы годились на Василисину пряжу; никто не берётся и сделать-то. Василиса стала просить свою куколку, та и говорит:

– Принеси-ка мне какое-нибудь старое бёрдо, да старый челнок, да лошадиной гривы; я всё тебе смастерю.

Василиса добыла всё, что надо, и легла спать, а кукла за ночь приготовила славный стан. К концу зимы и полотно выткано, да такое тонкое, что сквозь иглу вместо нитки продеть можно. Весною полотно выбелили, и Василиса говорит старухе:

– Продай, бабушка, это полотно, а деньги возьми себе.

Старуха взглянула на товар и ахнула:

– Нет, дитятко! Такого полотна, кроме царя, носить некому; понесу во дворец.

Пошла старуха к царским палатам да всё мимо окон похаживает. Царь увидал и спросил:

– Что тебе, старушка, надобно?

– Ваше царское величество, – отвечает старуха, – я принесла диковинный товар; никому, окроме тебя, показать не хочу.

Царь приказал впустить к себе старуху и как увидел полотно – вздивовался.

– Что хочешь за него? – спросил царь.

– Ему цены нет, царь-батюшка! Я тебе в дар его принесла.

Поблагодарил царь и отпустил старуху с подарками.

Стали царю из того полотна сорочки шить; вскроили, да нигде не могли найти швеи, которая взялась бы их работать. Долго искали; наконец царь позвал старуху и сказал:

– Умела ты напрясть и соткать такое полотно, умей из него и сорочки сшить.

– Не я, государь, пряла и соткала полотно, – сказала старуха, – это работа приёмыша моего – девушки.

– Ну так пусть и сошьёт она!

Воротилась старушка домой и рассказала обо всём Василисе.

– Я знала, – говорит ей Василиса, – что эта работа моих рук не минует.

Заперлась в свою горницу, принялась за работу; шила она не покладываючи рук, и скоро дюжина сорочек была готова.

Старуха понесла к царю сорочки, а Василиса умылась, причесалась, оделась и села под окном. Сидит себе и ждёт, что будет. Видит: на двор к старухе идёт царский слуга; вошёл в горницу и говорит:

– Царь-государь хочет видеть искусницу, что работала ему сорочки, и наградить её из своих царских рук.

Пошла Василиса и явилась пред очи царские. Как увидел царь Василису Прекрасную, так и влюбился в неё без памяти.

– Нет, – говорит он, – красавица моя! Не расстанусь я с тобою; ты будешь моей женою.

Тут взял царь Василису за белые руки, посадил её подле себя, а там и свадебку сыграли. Скоро воротился и отец Василисы, порадовался об её судьбе и остался жить при дочери. Старушку Василиса взяла к себе, а куколку по конец жизни своей всегда носила в кармане.

Анна и Томтен Шведская сказка

Завтра не только в этом деревенском доме, но и во всех домах Швеции будут праздновать Рождество. Ночь холодна и безмолвна. Вся округа спит, не дремлет лишь То́мтен^[5]. Опершись о косяк двери, стоит он у входа в амбар. Борода его так длинна, что подметает пол. Росточка он маленького, никому и в голову не придёт его бояться.

Девочка открывает глаза. Как ярко сияет звезда в окне, как серебрится на ёлках снег! Девочка с беспокойством думает о старичке Томтене… Приготовил ли ему кто-нибудь подарок – тарелку с рисовым пудингом? Что подумает он, когда увидит под ёлкой или у очага много-много подарков для всех и ни одного для себя? А ведь он каждую ночь проверяет, закрыты ли замки в доме, есть ли еда для кроликов, и вычёсывает коня – старого Добби!

Домашним всё равно. Они даже смеются над девочкой, потому что не верят, что Томтен существует на свете. И только она, девочка Анна, знает, что днём Томтен прячется, а ночью – переделывает добрую сотню дел, помогая людям. Ведь слышала она однажды в полусне, как кто-то метёт, и метёт, и метёт двор перед курятником. Каждое утро она замечает на снегу следы. Они ведут из амбара в дом, из дома – в амбар. Анна вздыхает и думает, что неплохо бы поблагодарить Томтена.

Тихо спускается она по скрипучей лестнице на кухню. Достаёт из шкафа тарелку и кладёт в неё кусок рисового пудинга и ложку. Оставляет всё это у очага. Чей-то вздох заставляет её оглянуться. В прямоугольнике окна, в лунном свете, белеет чья-то голова.

Это он, Томтен, сидит на подоконнике, вздыхает. Томтен не может отгадать загадку. От мыслей у него начинает кружиться голова… «Нет, ответа я так и не узнаю», – печально бурчит он себе под нос. Поднимает голову и видит девочку… О! От испуга он подпрыгивает, ударяясь головой о притолоку.

Анна не может поверить глазам. Она рада, но боится, что Томтен исчезнет. Она старается не двигаться. Она даже не дышит.

Анне приятно, что она может помочь Томтену…

Томтен потирает голову. «Дам дёру, – думает он, но эту мысль тут же сменяют другие: – Надо же! У людей голубые глаза… А может, потолковать с девчонкой?» Томтен берёт кочергу, помешивает угли в очаге, потом кивает Анне, садись, мол. И та в ночной рубашке и ночных туфлях садится на краешек стула. Томтен хихикает, она тоже.

– Поможешь мне разгадать загадку? – спрашивает он. – Чем больше я над нею бьюсь, тем труднее она мне кажется.

– Постараюсь, – говорит Анна и опускается на пол, усаживается рядом с Томтеном.

– Загадочная история… – говорит Томтен. – Каждую ночь, год за годом, я помогаю людям в этом доме. Сколько поколений я видел! И сколько ещё увижу! Малютки вырастают в девочек, девочки становятся мамами, потом бабушками. Ну а дальше-то что? Куда деваются бабушки? Люди вокруг меня меняются, я остаюсь тем же. А старики уходят… КУДА? – Томтен запускает пальцы в свои растрёпанные белые волосы.

– На небеса, – отвечает Анна. Ей приятно, что она может помочь Томтену с ответом. – Люди уходят к Господу, который когда-то их создал.

– Небеса… Господь… – задумчиво повторяет Томтен. – Откуда ты это знаешь?

– Все люди это знают, – говорит девочка, – потому что Господь когда-то даровал им Младенца Иисуса. И когда Иисус вырос, то рассказал о великой силе Любви. А потом Иисус возвратился на небеса, куда и люди возвращаются, когда их земные дела закончатся. В эту ночь много-много лет назад родился Иисус, и завтра мы будем праздновать Рождество. И будем радоваться подаркам, которые мы делаем друг другу в память о том, что даровал нам Господь.

– Рождество, – кивает головой Томтен. – Так вот что значит это слово… Рождество. – Он глядит на тарелку с рисовым пудингом, оставленную у очага. – Выходит, ты и обо мне в эту ночь вспомнила! – Томтен прыгает от радости. – Я наиграю тебе один мотивчик. Я так счастлив, что ноги сами просятся в пляс!

Томтен деловито ходит по комнате, рассыпая по полу волшебную пыль, – чтобы никто в доме не проснулся от шума, – потом берёт в руки скрипочку и смычок и наигрывает весёлый мотив.

Анна смеётся, потому что уже слышала его где-то, только где, не может вспомнить. Да это и не важно! Девочка и Томтен танцуют и смеются, пока не падают от усталости на пол.

В комнате тихо. Девочке хочется спать. Она зевает, целует перед сном Томтена и поднимается к себе в комнату. Томтен ждёт, когда девочка уснёт, и оставляет для неё рождественский подарок у очага – скрипочку и смычок.

Ночь холодна и безмолвна. На ёлках серебрится снег. Во всей округе не спит лишь Томтен. Лёжа в амбаре на сладко пахнущем ворохе соломы, он глядит в узенький просвет между досками. На тёмно-синем небе, подобно драгоценному камушку, сияет звезда, теперь её свет отражается и в глазах Томтена. Он улыбается. Домашние дела переделаны. Томтен закрывает глаза. И сразу засыпает.

Маленькая страна

Примечания

1

Брахман – человек, принадлежащий к высшей касте (касте жрецов) в Индии.

(обратно)

2

Ситар – струнный щипковый музыкальный инструмент, используемый для исполнения индийской классической музыки.

(обратно)

3

Джига – ирландский и шотландский национальный танец.

(обратно)

4

Круглый стол – сообщество рыцарей при дворе короля Артура. Такое название получило из-за того, что рыцари собирались за круглым столом, где нет главенствующего места.

(обратно)

5

Томтен – сказочный персонаж скандинавского фольклора, охраняющий земельный участок (ферму, хутор или усадьбу) и всех, кто на нём живёт или работает.

(обратно)

Оглавление

Сказочный хлеб

Горбун Лусмор и эльфы Ирландская сказка

Дюймовочка Ганс Кристиан Андерсен Датская сказка в переводе П. и А. Ганзен

Мистер Базз Индийская сказка

Эльфы и сапожник Немецкая сказка

Том-с-Палец Английская сказка

Волшебная шапка демона Корейская сказка

Василиса Прекрасная Русская сказка в обработке А. Афанасьева

Анна и Томтен Шведская сказка

Маленькая страна

*** Примечания ***