Девять хвостов бессмертного мастера. Том 6 [Джин Соул] (fb2) читать онлайн

Джин Соул Девять хвостов бессмертного мастера. Том 6

© Д. Соул, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

* * *

Лисий словарь

Возлиситься – получить повышение в ранге или достичь новых высот культивации.

Лисоворот – кавардак, беспорядок.

Лисовщина – что-то странное или необъяснимое; иногда используется как ругательство.

Лисюк – почтенный и всеми уважаемый лис.

Фыр – универсальное междометие, выражающее отношение фыркающей лисы к происходящему. Оно может выражать что угодно: зависит от того, каким тоном произнесено.

Главное – не перепутать обычный фыр с музыкальным фыром, из которого состоят лисьи оды.

К примеру, если вы услышите от лисы: «Фыр!» – то это может означать, что лиса скептически отнеслась к вашим словам, а может, даже отправила вас к мифической лисьей бабушке.

Но если вы услышите: «Фыр-фыр-фыр!» – то не сомневайтесь, что лиса попросту напевает какую-то лисью песенку.

Например, вот эту:

Обычно такие напевают, танцуя лисью джигу. Давайте разучим этот забавный лисий танец?

Лисья джига – победный танец, который лисы танцуют, если в их жизни происходит что-то хорошее.

Научиться танцевать лисью джигу совсем просто, даже если вы не лиса.

Готовы? Встаём на задние лапы. Хвост, если он у вас есть, полагается распушить, чтобы он стал похожим на метлу. Передние лапы держать свободно. Дождёмся подходящего момента (а у лис любой момент подходящий) и начинаем крутить лисьей попой из стороны в сторону, подпрыгивать, махать руками – в общем, совершать любые движения, которые кажутся вам подходящими. И желательно делать это до упаду. Видите, ничего сложного.

[633] Спустя тысячи лет

У голоса был знакомый тембр, но отреагировал Ли Цзэ не на него, а на едва уловимый цветочный запах, тонкой струйкой влившийся в персиковое благоухание. Ли Цзэ вздрогнул, обернулся и увидел вдовствующую императрицу. В траурном одеянии, с убранными под вдовью тиару волосами, со скупо накрашенным лицом, женщина отдалённо напоминала Мэйжун.

В том, что одна женщина может быть похожа на другую, ничего странного не было: все смертные походили друг на друга, если глядеть на них отстранённым взглядом бога. Но Ли Цзэ никогда и ни на кого так не смотрел. Он предпочитал использовать обычный взгляд, а суждения о ком-либо основывал на собственных наблюдениях.

Но если его глаза ещё могли обознаться, то обоняние – нет: этот сладковатый цветочный аромат принадлежал растению, которое ни один смертный не сможет отыскать, – змеиной орхидее. А значит, и женщина в траурном одеянии не простая смертная, а белая змея. Но это всё ещё ничего не значило: быть может, все белые змеи, превращаясь в людей, имеют схожие лица?

Когда вдовствующая императрица увидела Ли Цзэ, её лицо стало белее траурных одеяний, и женщина упала в обморок: настолько сильно было потрясение.

«А, значит, всё-таки не какая-то другая белая змея, а та самая», – машинально подумал Ли Цзэ.

С какой стати незнакомой белой змее терять сознание при одном взгляде на него? Ли Цзэ не думал, что она притворяется, да и придворные дамы неподдельно перепугались, когда женщина упала.

В покоях Тайхоу^[1] Ли Цзэ не понравилось. Комната была безликой и бедной, взгляду не на чем остановиться: несколько выцветших ширм, тусклые светильники, даже женского столика с зеркалом нет. Ли Цзэ неодобрительно покачал головой. Видно, в этом царстве за тысячи лет законы переменились и вдов притесняли и лишали даже самого необходимого.

Оправдания смертных Ли Цзэ пропустил мимо ушей. Внимание его привлекла начатая и не завершённая вышивка, небрежно валявшаяся на столе среди спутанных мотков разноцветных ниток.

«Змеиная орхидея», – опять-таки машинально подумал Ли Цзэ.

Выпроводив смертных из покоев Тайхоу, Ли Цзэ стал ждать, когда вдовствующая императрица очнётся. Чувства у него были противоречивые.

Вознёсшись, он поставил себе целью разыскать белую змею, но во время правления Почтенного случая не представилось, а когда к власти пришёл ненавидящий демонов сын Почтенного, то Ли Цзэ запретил себе даже думать об этом, поскольку это могло навлечь беды и на него самого, и на нее.

Когда на троне воцарился внук Почтенного, Ли Цзэ воспрянул духом. Оставалось только выбрать подходящий момент и попросить у Тяньжэня помощи в поисках, а может, удалось бы и самому справиться: бог он или нет, в конце концов? Но моменты были сплошь неподходящие: то заговоры с покушениями, то дворцовые хлопоты, то лисьи причуды во всей красе, а потом и вовсе побег Небесного императора! Теперь же Ли Цзэ отправился следом и – нашёл Су Илань. Что он должен был чувствовать сейчас?

Ли Цзэ тысячи раз представлял себе, что скажет или сделает, когда разыщет белую змею, но его желание исполнилось столь внезапно, что он попросту растерялся. Одно утешение: Су Илань, вероятно, была поражена ещё больше, раз упала в обморок. На памяти Ли Цзэ сознание белая змея ни разу не теряла – только терпение.

Ли Цзэ вновь обвёл глазами покои Тайхоу, прищёлкнул пальцами, чтобы светильники горели ярче. Жаровни в комнате не было: для змеи очень некомфортные условия.

«Как же она здесь выживает?» – подумал Ли Цзэ, блуждая взглядом по комнате.

Да ещё и кровати не было, только шёлковая подстилка, которую с большим натягом можно принять за одеяло или матрас, но змею это всё равно не согреет. Если только змея не предпочитает греться у кого-нибудь за пазухой. Ли Цзэ нахмурился: эта мысль ему очень не понравилась.

Вдовствующая императрица очнулась лишь через две четверти часа. Она пошевелилась, застонала и села, прижимая руки к вискам, а потом заметила Ли Цзэ. Глаза её округлились, ужас в них Ли Цзэ покоробил. Что он, чудище какое-то, чтобы так на него реагировать?

– Ли Цзэ… – хрипло выговорила вдовствующая императрица. Теперь сомнений не оставалось: это та самая белая змея, и она его узнала!

– Ну надо же, – ледяным тоном сказал Ли Цзэ, – так ты ещё помнишь моё имя, Су Илань?

Вдовствующая императрица прижала пальцы к губам и широко раскрытыми глазами глядела на него, ничего на это не ответив. Ли Цзэ всё ещё не вернул себе внутреннее равновесие, эмоции кипели в нём: казалось, вот-вот выплеснутся, как лава из жерла вулкана, потому сказал он вовсе не то, что собирался сказать.

– Так ты всё ещё в мире смертных? – насмешливо спросил Ли Цзэ. – Дурачишь очередного царя?

– Нет! – яростно воскликнула Су Илань, и её глаза гневно вспыхнули. – Это не так!

– Да неужели? Меня-то ты одурачила, – усмехнулся Ли Цзэ. – И у скольких царей за пазухой ты грелась, а, Су Илань?

– А сам-то хорош! – огрызнулась Су Илань. – Целый гарем себе завёл!

– Что? – растерялся Ли Цзэ. – Кого завёл?

– Гарем из двенадцати небесных воительниц, о славный бог войны, – прошипела Су Илань.

Ли Цзэ понял, что люди выдумали это за тысячи лет перевирания истории его вознесения.

– Двенадцать богов войны и ни одной женщины, – сухо поправил Ли Цзэ, но тут же понял, что недоразумения это нисколько не прояснило, наоборот, глаза Су Илань разгорелись ещё более гневно. – Такого ты обо мне мнения? Насколько же я глуп, – усмехнулся он, – чтобы тысячелетиями хранить верность змее, которая меня ни во что не ставит!

Глаза Су Илань раскрылись ещё шире на это заявление, но она ничего не сказала и так до сих пор и не сменила облик.

– Превращайся уже, – велел Ли Цзэ, поморщившись, – не могу разговаривать с тобой, когда ты в этом обличье.

Тут же он вздрогнул, потому что Су Илань, дёрнувшись всем телом, словно получила невидимый удар, сказала:

– Я больше никогда не покажу тебе моего лица.

[634] Священная хуадянь

Ли Цзэ был ошеломлён этими словами и смог выговорить только:

– Зачем ты так со мной?

По лицу Су Илань пробежала тень, она села ровнее, но ничего не ответила.

– Почему ты меня предала? – горько спросил Ли Цзэ.

– Я не… – начала и осеклась Су Илань. Тень вернулась на её лицо и прочно там обосновалась.

– А я ведь тебе верил, – с прежней горечью продолжал Ли Цзэ.

– Поверил змее, кого упрекать? – насмешливо сказала Су Илань.

Ли Цзэ с упрёком посмотрел на неё. Су Илань явно смутилась.

– За что ты так со мной? – повторил Ли Цзэ.

Углы его рта опустились, глаза словно присыпало пеплом. Он почувствовал себя необыкновенно усталым, точно тысячелетия навалились на плечи непосильной ношей. Оказывается, даже вечно молодые боги могут чувствовать себя бесконечно старыми. У него пропало желание злиться или что-то выяснять. Ли Цзэ тяжело опустился на пол, накрывая глаза ладонью.

– Я устал, – проговорил Ли Цзэ без выражения. – Если хочешь, чтобы я оставил тебя в покое, я оставлю, но прежде я должен получить ответы на вопросы, которые мучили меня тысячи лет. Что я сделал не так? Почему ты меня бросила?

Су Илань, казалось, смутилась ещё сильнее и так сцепила пальцы, что они захрустели.

– А что мне оставалось? – вдруг выпалила она, исполняясь решимости. – Я всего лишь змеиный демон, а ты был на пороге вознесения. Разве могут бог и демон быть вместе?

Ли Цзэ сдвинул ладонь с глаз, не отводя её от лица, и так поглядел на Су Илань.

– Что? – дёрнулась та. – Ты спросил, я ответила. Что ещё тебе нужно?

– Не морочь мне голову, – проговорил Ли Цзэ. – Ты сбежала задолго до моего вознесения и не могла знать, что я стану богом. Хватит вертеться как уж на сковородке, говори правду, или…

Ли Цзэ упёрся ладонью в пол, чтобы подняться. Су Илань шарахнулась и попятилась, отползая дальше в угол.

– Ты думала, я тебя ударю? – покоробленным тоном спросил Ли Цзэ. – Глупая змея! Да я даже прикоснуться к тебе не могу, потому что я бог, а ты демон! Это тебя испепелит за долю секунды!

Ли Цзэ осёкся, прикрыл губы пальцами. А ведь его это злило даже больше, чем ложь белой змеи, – невозможность прикоснуться, пусть и для того, чтобы отвесить оплеуху.

«Нужно что-то с этим делать», – подумал Ли Цзэ и сел в позу лотоса, свёл ладони перед собой и закрыл глаза, пытаясь вернуть себе внутреннее равновесие.

– Не вздумай сбежать, – предупредил он, расслышав подозрительный шорох со стороны Су Илань, но глаз не открыл. – Теперь, когда я бог, тебе от меня не спрятаться, даже если ты потратишь тысячу лет культивации, чтобы скрыть своё присутствие. Одного мановения пальца хватит, чтобы вернуть тебя в исходное место.

Ли Цзэ напропалую врал: конечно же, так просто спрятавшегося демона не разыщешь, пришлось бы использовать небесные техники или зеркала – но очень надеялся, что Су Илань плохо разбирается в небожителях и их способностях и поверит в эту браваду. Видимо, поверила, потому что подозрительный шорох затих, а аура присутствия никуда не делась.

Ли Цзэ развёл ладони и взглянул, что получилось. Небольшая полупрозрачная капля, сияющая золотыми лучами, перекатывалась на ладони от большого пальца к мизинцу, почти не меняя формы. Ли Цзэ подцепил её указательным пальцем: она чуть провисла, деформируясь, но не упала.

– Это ещё что? – с подозрением спросила Су Илань, интуитивно пытаясь отползти ещё дальше.

Аура этой штуки ей не понравилась: демонические инстинкты велели держаться от неё подальше.

Ли Цзэ сделал небрежное движение кистью: капля оторвалась и стремительно, быстрее молнии, пролетела через всю комнату и врезалась Су Илань в лоб. Змеиный демон слабо вскрикнул и повалился навзничь.

«Надеюсь, я её не убил?» – беспокойно шевельнулся Ли Цзэ, но проверить он это пока не мог, оставалось лишь ждать.

Капля растеклась прямо в центре лба Су Илань, буквально вплавляясь в кожу, но не причиняя вреда. Золотое сияние взыграло лучами и погасло, оставляя на лбу Су Илань хуадянь^[2], напоминающую формой лепесток орхидеи, но более замысловато изрезанный по краям.

Су Илань шевельнулась, села и схватилась рукой за лоб:

– Что ты со мной сделал?

Пальцы её нервно ощупывали лоб, даже пытались сковырнуть золотую нашлёпку, но хуадянь сидела как влитая. Су Илань сердито воззрилась на Ли Цзэ, а тот подумал о том, как же ему не хватало этого взгляда.

– Это метка бога, – медленно сказал Ли Цзэ; он и сам точно не знал, что у него получилось, но слова бога могли превращаться в реальность, если вложить в них толику духовных сил, что он и сделал. – Ты теперь не змеиный демон, а… хм… змеиный дух. Это повышение в ранге до… хм… священного зверя… змеи. Так мне это представляется.

– То есть, – поразилась Су Илань, держась обеими руками за лоб, – ты сам не знаешь?!

Ли Цзэ сделал вид, что не расслышал, и, вытянув руку, осторожно дотронулся кончиками пальцев до руки Су Илань, с напряжением ожидая реакции, готовый в любой момент отдёрнуть руку, если плоть демона начнёт оплавляться. Ничего не произошло. Значит, слова бога, произнесённые вслух, воплотились в реальность, а хуадянь превратилась в метку бога – преобразовала демоническую природу Су Илань. Ли Цзэ с нескрываемым облегчением вздохнул.

– А теперь, – сказал Ли Цзэ с непроницаемым лицом, – ничто не мешает мне с тобой разобраться.

Су Илань, приняв это за угрозу, постаралась отползти ещё дальше, но Ли Цзэ ухватил её за руку, дёрнул на себя и заключил в такие крепкие объятья, что у Су Илань кости захрустели бы, будь она обычным человеком.

Она словно окаменела. Ли Цзэ, честно говоря, ждал, что она его укусит.

Су Илань его не укусила, не оттолкнула, но и не обняла. Лицо её покривилось, подбородок начал дрожать, а минутой спустя она… разревелась. Ли Цзэ и виду не подал, что растерялся. Слёзы змеи он видел впервые и уж точно не знал до этого момента, что они превращаются в ледяные кристаллы и воспаряют в воздух на долю секунды, чтобы потом упасть вниз обычными каплями воды и моментально испариться. Он только утешительно похлопывал ее по спине, как успокаивают плачущих детей. Глаза у него подозрительно зачесались, а зрение на долю секунды замутилось, но Ли Цзэ запретил себе раскисать: слёзы слезами, но Су Илань так и не ответила, почему бросила его.

В её слезах не было притворства. Ли Цзэ бы почувствовал.

[635] Предательство, которого не было

Глаза Су Илань покраснели, и теперь она тёрла их руками, сердито сопя распухшим носом. Ли Цзэ с самым серьёзным видом протянул ей платок и подождал, пока змеиный демон высморкается.

– А теперь говори, как было на самом деле, – велел Ли Цзэ.

– Я уже всё сказала, – буркнула Су Илань, насупившись.

– Всё, – согласился Ли Цзэ, – и ни слова правды. Не вынуждай меня применять небесные техники допроса.

– Да хоть пытай! – с вызовом сказала Су Илань. – Я тебе и под пытками ничего не скажу!

– Я мог бы, – спокойно подтвердил Ли Цзэ и не без удовольствия заметил в её глазах отсвет паники. – Но развязать язык можно и без пыток. Если уж начистоту, мне даже не нужно заставлять тебя говорить. Я смогу увидеть это сам в зеркале Чжэньли.

Ли Цзэ развернул руку ладонью вверх, из неё потянулись беловатые струйки Ци, сплетающиеся причудливым образом в небольшое круглое зеркало. Края его нарастали по кругу, пока зеркало не стало размером с человеческую голову и не материализовалось из Ци в драгоценную яшму, оправленную в небесное железо.

Су Илань следила за этой метаморфозой с нескрываемым, но непонятным ужасом, а когда зеркало обрело форму, то закрылась руками и почти завизжала:

– Убери зеркало! Убери его! Я всё расскажу, только убери зеркало!

Ли Цзэ потрясённо уставился на неё, выронив от неожиданности зеркало Чжэньли. Оно глухо брякнуло, покрылось трещинами и, вновь превратившись в Ци, истаяло тонкой струйкой обратно в ладонь Ли Цзэ.

– Почему ты боишься зеркал? – поразился Ли Цзэ.

Такого он за Су Илань не помнил, но на ум сразу пришли слова Мин Лу: «Во дворце нет ни единого зеркала, их убрали ещё при отце. Матушка не любит зеркала, из них смотрят злые духи».

Су Илань затравленно поглядела на него через пространство между руками. Чтобы совладать с собой, ей понадобилось немало времени. Ли Цзэ терпеливо ждал, гадая, отчего вдруг такая нелюбовь к зеркалам.

– Это правда, – сказала Су Илань, и её лицо исказилось. – Честное змеиное слово, я не предавала тебя, но ничего другого не оставалось. Я не могла поступить иначе, просто не могла.

– Хватит змеить вокруг да около, – велел Ли Цзэ. – Говори как есть.

Су Илань сбивчиво, явно делая над собой усилие и, вероятно, многое недоговаривая, начала рассказывать, как уползла в лес на поиски змеиной орхидеи, но потеряла бдительность и не заметила стада диких кабанов, спугнутых не то охотниками, не то каким-то диким зверем. Сотни кабаньих копыт прошлись по ней, и она была затоптана так, что смогла только забиться в какое-то дупло, где и провела неизвестно сколько времени. Опомнилась много позже и попыталась вернуть себе настоящий облик, но её лицо было изуродовано настолько, что она в ужасе разбила зеркало о камень и больше никогда не смотрелась в отражения.

– Ты больше никогда не увидишь моего лица, – повторила Су Илань.

Ли Цзэ скептически выгнул бровь. Су Илань эту историю не выдумала, иначе ей не было бы так больно об этом говорить, но и всей правды она явно не сказала, скрыла что-то. Знать бы ещё, что, но это потерпит.

– Я могу заставить тебя силой, – спокойно сказал Ли Цзэ. – Не вынуждай меня совершать поступки, о которых мне придётся сожалеть.

– Ты не можешь меня заставить! – возмутилась Су Илань, но в глазах её вновь промелькнула тень паники.

– Ещё как могу, – возразил Ли Цзэ. – Например, Небесной волей. Это такая штука, которой подчиняется всё живое, а поскольку на дохлую змею ты не похожа, то подействует и на тебя. Но это очень неприятно, хуже пыток. Меня всегда тошнит от неё.

– А ты часто её применяешь, о славный бог войны? – огрызнулась Су Илань.

– Её применяли ко мне, – ровно ответил Ли Цзэ, – поэтому я знаю, о чём говорю. Ну, или я мог бы опуститься до банальной угрозы: с моими силами бога я легко могу стереть с лица земли не только дворцовый комплекс, но и целое царство, и заняло это бы лишь несколько секунд.

– Ты… ты не станешь! – беспокойно воскликнула Су Илань.

– Ну, я же «славный бог войны», – съязвил Ли Цзэ. – А боги войны только и делают, что несут разрушения и устраивают кровопролития. Нам, «славным богам войны», без этого никак. Если никого не убил – день прожит зря.

– Ты… ты меня обманываешь, – теряя голос, сказала Су Илань, так вцепившись руками себе в колени, что костяшки пальцев побелели.

– Можем проверить, обманываю я или нет, – предложил Ли Цзэ, и на его ладони вспыхнул и медленно поднялся в воздух огонёк Ци.

Су Илань с испуганным вскриком прижала его трясущимися руками обратно к ладони Ли Цзэ.

«Кажется, перестарался», – смущённо подумал Ли Цзэ.

Он ведь вовсе не хотел запугивать змеиного демона. А ещё его немного покоробил этот панический страх. Ли Цзэ с укором поглядел на Су Илань. Та с опаской отвела руки, увидела, что огонёк Ци пропал, и облегчённо выдохнула.

– Мне до трёх досчитать? – подтолкнул Ли Цзэ Су Илань, видя, что та снова впала в оцепенение.

Су Илань неохотно подняла рукав до уровня лица, а когда опустила его, то уже была сама собой. Ли Цзэ ждал этого с напряжением, но, увидев лицо Су Илань, тоже не удержался от вздоха облегчения. Су Илань явно преувеличивала, когда говорила, что её лицо страшно изуродовано. Шрам был всего один и тянулся от виска через скулу до подбородка и белой полоской уходил по шее к плечу. На белой коже змеиного демона он был едва заметен.

– Из-за такого пустяка? – укоризненно спросил Ли Цзэ. – Ты думаешь, я стал бы иначе к тебе относиться? Ты ещё помнишь, как выглядит моё тело и сколько на нём шрамов?

– Я изуродована, – упрямо сказала Су Илань, закрывая лицо руками. – Белые змеи должны избегать увечий. Это величайший позор для белой змеи – иметь шрамы на теле.

– А, то есть ты и тот шрам на груди считаешь позорным?

На лице Су Илань промелькнула паника, и она поспешно воскликнула:

– Нет, это другое!

– Одно и то же, – твёрдо сказал Ли Цзэ. – Это всего лишь шрам. Ну, хочешь, я и себе лицо изуродую? Одним шрамом больше, одним меньше…

– Нет!!!

Су Илань так вцепилась ему в руку и налегла на неё всем телом, что обычная кость сломалась бы. Ли Цзэ, выгнув бровь, поводил рукой вверх-вниз, но Су Илань не отцеплялась.

– Всё что хочешь, только ничего с собой не делай!!! – выпалила Су Илань, ещё крепче вцепляясь в руку Ли Цзэ.

Ли Цзэ, чтобы закрепить эффект, поводил рукой из стороны в сторону, потом снова вверх-вниз, невольно удивляясь цепкости Су Илань. А впрочем, чему удивляться? Змея – она и есть змея, так просто от неё не отцепишься, даже если захочешь.

А Ли Цзэ и не хотел.

[636] Как избавиться от шрамов

«Змеиный демон, а врать не умеешь», – подумал Ли Цзэ. Как бы Су Илань ни хорохорилась, всполохи змеиного румянца на лице выдавали её с головой.

Когда змеиный демон удостоверилась, что Ли Цзэ не собирается портить себе лицо, то отцепилась от него и попыталась ускользнуть в угол, но Ли Цзэ удержал ее за руку возле себя. Как Су Илань ни извивалась, вырваться ей не удалось, пришлось сдаться, но голову она отвернула, чтобы Ли Цзэ не видел изуродованной половины её лица. Вероятно, белые змеи придавали особое значение шрамам и увечьям. Но Ли Цзэ вовсе не хотелось любоваться её затылком. Вести разговор он предпочитал, глядя собеседнику в глаза, поэтому изловчился, ухватил Су Илань за плечи и развернул к себе лицом.

– Тебя так беспокоит этот шрам? – спросил он, удерживая лицо Су Илань за подбородок и сосредоточенно разглядывая его. – Он почти незаметен.

– Но я знаю, что он есть! – сердито сказала Су Илань, пытаясь отбиться от рук Ли Цзэ, но тот давно уже выучился справляться со змеиным демоном и ловкости за тысячи лет не растерял.

– Шрамы можно свести, – задумчиво сказал Ли Цзэ, проводя большим пальцем по белой ниточке на скуле Су Илань.

– Шрамы на телах змеиных демонов остаются навсегда.

– Бог красоты, – припомнил Ли Цзэ, – живёт у зачарованного озера. Достаточно искупаться в нём – и любые, даже самые глубокие шрамы пропадут.

– Я не хочу, чтобы пропадали все мои шрамы! – зашипела Су Илань, и глаза у неё отчего-то стали злыми. Быть может, она подумала, что Ли Цзэ говорит со знанием дела, потому что избавился от своих.

На самом деле все шрамы Ли Цзэ были на месте, и старые, и новые. При вознесении тела воссоздавались с необыкновенной точностью, сохранялись и шрамы, и родинки, и татуировки. Избавлялись от лишнего уже после вознесения. Ли Цзэ отказался: каждый шрам на его теле был ему дорог и памятен. Но поскольку предполагалось, что после вознесения боги должны отрешиться от жизни земной, то объяснил он свой отказ так: богу войны шрамы полагаются. С этим никто спорить не стал, и Ли Цзэ оставили в покое.

– Тогда можно просто умыться, – миролюбиво сказал Ли Цзэ, с интересом глядя на Су Илань.

Кажется, змеиный демон настолько занят тем, что сердится на Ли Цзэ, что не до конца осознаёт сказанное им. Зачарованное озеро – на Небесах. Выкупаться в нём или умыться можно тоже только на Небесах: волшебная вода теряет силу при переходе Границы миров.

– А эта хуадрянь тоже пропадёт? – ещё злее спросила Су Илань, колупая хуадянь пальцем.

Ли Цзэ легко шлёпнул её по руке:

– Не трогай. Метка бога никуда не денется, пока сам бог не пожелает её снять.

– Чешется! – возмутилась Су Илань.

– Ничего, потерпишь, привыкнешь, – безапелляционно отрезал Ли Цзэ. – И это не хуадрянь, а хуадянь.

– Я специально так сказала, – процедила Су Илань.

– Я знаю.

Су Илань демонстративно попыталась сколупнуть хуадянь ещё раз, за что снова получила по рукам. В эту игру можно было играть и вдвоём, Ли Цзэ тоже упрямства было не занимать. После нескольких попыток Су Илань сдалась и перестала тянуться ко лбу, но глаза её по-змеиному поблескивали.

– В общем, искупаешься или умоешься в зачарованном озере, и хватит переживать о таких пустяках, – сказал Ли Цзэ, подытоживая сказанное.

Су Илань ответила не сразу. Она свесила голову набок, как сова, неясно прошипев что-то себе под нос. Наверное, решил Ли Цзэ, смысл сказанного всё-таки стал до неё доходить. И он с интересом ждал реакции. Та не замедлила последовать.

– Озеро – там, – сказала Су Илань таким тоном, словно объясняла правописные вещи неразумному ребёнку, при этом ещё и сопроводила свои слова движением пальца, – а я здесь.

– Да, – согласился Ли Цзэ, скрывая улыбку. То, как Су Илань тыкала пальцем в воздух, выглядело забавно.

– Небеса. Мир смертных, – продолжила Су Илань, вновь сопровождая свои слова энергичным движением пальца.

– Да, – опять согласился Ли Цзэ, а потом присоединился к игре в «указующий перст», сказав при этом: – Бог. Глупая змея.

– Ты! – вспылила Су Илань, и Ли Цзэ бы досталось, если бы он ловко не перехватил руки змеиного демона. – Почему это я глупая? Сам такой!

– Хватит на меня шипеть, – велел Ли Цзэ, делая строгое лицо. – Кто виноват, если ты сама два и два сложить не можешь? Попала пальцем в небо, так, кажется, говорят смертные?

Су Илань оборвала шипение и уставилась на Ли Цзэ так, словно тот подкинул ей загадку, причём не к месту. Пальцем она, конечно, только что в разные стороны тыкала, но совершенно точно никуда не попала, тем более в небо, а два и два сложить может даже змеёныш, не говоря уже о тысячелетнем змеином демоне.

– Это ты к чему? – наконец спросила Су Илань.

Ли Цзэ с самым серьёзным видом, но молча показал пальцем сначала на Су Илань, а потом вверх. Су Илань нахмурилась, проследила взглядом за обоими жестами, лицо у неё озадачилось.

– А словами объяснить нельзя? – недовольно спросила она. – Тыкаешь тут пальцами во все стороны, а я гадать должна, что…

Она осеклась. Глаза её широко раскрылись, и она уставилась на Ли Цзэ, не говоря ни слова. Видимо, поняла. Ли Цзэ с интересом ждал, что будет дальше.

– Ты… Да ты спятил! – воскликнула Су Илань.

– Почему? – искренне удивился Ли Цзэ.

Су Илань некоторое время не могла вымолвить ни слова, только показывала пальцем то на себя, то в потолок, а потом завершила это энергичным тычком прямо в грудь Ли Цзэ. Когда она повторила это раз десять, Ли Цзэ перехватил её руку и сказал:

– Ну хватит, хватит, что ты так разволновалась?

– Я демон, – возмутилась Су Илань, – а ты говоришь, что собираешься выкупать меня в небесном озере?

– Вообще-то, уже не демон.

– Ты!

– Я, – подтвердил Ли Цзэ и продолжил уже обычным тоном: – Я заберу тебя в Небесный дворец.

– Да кто с тобой пойдёт! – снова сбилась на шипение Су Илань.

Ли Цзэ ожидал чего-то подобного, по земному опыту знал, что Су Илань начнёт пререкаться: это в характере змеиного демона – говорить наперекор, но это не значило, что она на самом деле так думает. А ещё Ли Цзэ знал, что спорить с Су Илань бесполезно: если уж она расшипелась, то заткнуть её можно только одним способом, что Ли Цзэ и сделал.

Это был глубокий, прочувствованный поцелуй, тысячелетиями взлелеянный в мечтах.

А теперь пусть шипит, если хочет.

[637] «Сбежал!»

Ли Цзэ и не думал, что диверсия окажется такой удачной. Быть может, не он один в мечтах тысячелетиями лелеял этот поцелуй. Когда он отпустил Су Илань, та обмякла, даже пришлось придержать её за плечи.

«А, румянец!» – довольно подметил Ли Цзэ, но, конечно же, вслух этого не сказал. Незачем напрашиваться на покусы: настроение змеиных демонов переменчиво, в любой момент может снова расшипеться!

– Я заберу тебя с собой, – повторил Ли Цзэ, – в Небесный дворец. Поскольку на тебе метка бога, то демоном ты уже считаться не можешь. Священный змеиный дух тоже неплохо звучит.

– Как будто меня пустят на Небеса, – вяло огрызнулась Су Илань.

– Я бог, мне ничьего разрешения не требуется. Разумеется, Небесного императора я…

Ли Цзэ вдруг оборвал речь на полуслове, на лице его проступило растущее беспокойство.

– Ли Цзэ? – встревожилась Су Илань.

Ли Цзэ всё это время краем уха прислушивался к ауре Небесного императора, но был слишком занят, чтобы считывать её в полной мере, а теперь ему показалось, что аура неестественно долго находится на одном месте и вообще приобрела какую-то странную форму. Если Небесный император вдруг не превратился, скажем, в муравья, то ауры такого размера и концентрации у него быть не может: внутри тела Ци располагается свободно и никогда не сосредоточивается в узлы, если только того не требует какая-нибудь духовная практика или техника.

– Тяньжэнь! – воскликнул Ли Цзэ, вскакивая на ноги, и ринулся из покоев Тайхоу.

Су Илань, встревоженная, поспешила за ним, по счастью, не забыв принять обличье вдовствующей императрицы.

Околачивающиеся вокруг павильона Цзюйхуа^[3] министры последовали за ними, а вернее, за императором Мин Лу, который заметил стремительно удаляющуюся пару и помчался следом с возгласами:

– Матушка! Матушка!

В саду Ли Цзэ остановился как вкопанный. Деревья ещё цвели, но уже раздумывали, не начать ли плодоносить. Летающая чудь куда-то попряталась, а может, разлетелась. Танцовщицы, вероятно, очнулись и ушли, а может, их унесли отсюда слуги. Солдаты вернулись на диспозиции.

Ни Ху Фэйциня, ни Ху Вэя в саду уже не было, а то, что Ли Цзэ ошибочно принял за ауру Небесного императора, было небрежно придавлено тарелкой с несъедобным печеньем – клочок бумаги, помеченный Ци. Сделано это было явно для отвода глаз, и Ли Цзэ нисколько не сомневался, кому принадлежала эта идея. Выискивать другие следы было бесполезно: стёрты начисто!

– Сбежал! – сказал Ли Цзэ непередаваемым тоном.

Су Илань удивлённо глядела на него. Небесного императора она видела лишь мельком. Ли Цзэ сказал это таким тоном, точно говорил не о правителе целого мира, а о приятеле, который ему задолжал и теперь скрывается от справедливого возмездия. Су Илань это не понравилось. Насколько они близки? Она едва не зашипела, но вовремя сдержалась.

К ним подоспели министры и Мин Лу, который почти с отчаянием воскликнул:

– Матушка!

Пришлось взять себя в руки и обернуться к нему с обычным:

– Хуан-эр?

Министры озирались, глядя на опустевший сад.

– А где Небесный император? – удивился Правый министр.

Ли Цзэ уже успел дочитать оставленную записку и теперь продемонстрировал её смертным, ровным голосом сообщив:

– Небесный император отбыл по неотложному делу и поручил подготовку переговоров мне.

Министры понимающе покивали и отчего-то воодушевились.

Ли Цзэ, заложив руки за спину, неспешно пошёл обратно к дворцовому комплексу. Су Илань, как на ниточке привязанная, сразу же потянулась за ним.

– Я останусь во дворце, – объявил Ли Цзэ с некоторой задумчивостью в голосе. – Когда подготовка будет завершена, сколько бы времени это ни заняло, я разыщу… доложу, – тут же исправился он, но только Су Илань поняла эту оговорку, – Небесному императору.

– Тогда нужно выбрать для вас подходящие покои, – важно доложил Левый министр.

– Я уже выбрал, – возразил Ли Цзэ и направился прямо в покои Тайхоу.

– Но-но-но… – даже начал заикаться Правый министр. – Это же покои вдовствующей императрицы! Мужчинам нельзя в них оставаться.

– Я бог, мне можно, – отрезал Ли Цзэ и преспокойно вошёл внутрь, оттеснив от двери придворных дам. Су Илань после недолгого колебания вошла следом.

Двери закрылись, но через мгновение открылись снова, и в них вылетела старшая придворная дама. Вылетела в буквальном смысле, напоминая левитирующего бонзу^[4], если бы не круглые от ужаса глаза. Летела старуха недалеко: неведомая сила уронила её прямо в куст отцветшей собачьей розы, и вот тогда она уже развизжалась, требуя, чтобы министры её оттуда вытащили.

Но люди опомнились далеко не сразу, зачарованно глядя на воздвигнувшийся вокруг павильона полупрозрачный, едва заметный глазу барьер, войти в который не смог бы ни один смертный, если только он не обрёл просветление. Все прочие натолкнулись бы на неодолимое препятствие и, быть может, набили бы себе шишку.

[638] Мин Лу рвёт и мечет

– Ай! – свирепо рявкнул Мин Лу, схватившись руками за лоб.

Он запальчиво попытался пройти через барьер, чтобы поставить на место зарвавшегося бога, но получил этим барьером по лбу. Одного раза ему показалось мало, и он повторил попытку прорваться через преграду – с тем же успехом, но в этот раз юноша сказал уже другое слово. Такие императорам знать не полагается, но это не значит, что они их не знают.

Министры остановить его не посмели, а может, рассудили, что от набитых шишек большого вреда не будет, – хоть ума прибавится и спесь собьёт. Характер у Мин Лу был не сахарный, сладить с ним могли только вдовствующая императрица и Ван Жунсин, молочный брат и лучший друг юного императора, бывший в детстве его товарищем по играм, а теперь ставший личным слугой.

Юноша не замедлил появиться и оттащить Мин Лу от опасного барьера. Юный император напоследок умудрился ещё и пнуть барьер и ушибить ногу.

– Лу-эр, – строго, но запросто обратился Ван Жунсин к императору, – прекрати немедленно! Это недостойно императора.

Это панибратство министрам не нравилось, но они в который раз смолчали.

Ван Жунсин, продолжая держать императора сзади за подмышки, кашлянул. Лицо у него было бледное, под глазами круги от недосыпа. Юноша с детства страдал кошмарами и спать предпочитал понемногу, урывками, а то и не засыпать вовсе, что не могло не отразиться на его здоровье. Ни лекари, ни шаманы помочь ему не смогли, оставалось перемогаться самому. Что за кошмары его терзали – Ван Жунсин никогда не говорил: даже Мин Лу не смог разузнать, хотя друзья были практически неразлучны.

– Что этот небожитель о себе возомнил? – сорвался на визг Мин Лу. – Заперся с матушкой наедине! Что он задумал?

Министры и Ван Жунсин переглянулись. Разумеется, они знали, для чего мужчины запираются с женщинами наедине, но как поделикатнее сказать об этом императору, который в своей мачехе души не чает, дай волю – и на божничку усадит и поклоняться начнёт?

О небожителях ходила дурная слава. Они нередко спускались в мир людей, чтобы развлечься со смертными женщинами (или мужчинами), но историй со счастливым финалом среди этих похождений не было. Наигравшись, небожители возвращались на Небеса, бросая любовниц и жён, а нередко и детей. Опозоренные женщины забирали собственную жизнь или были убиты мужьями. Детей рассылали по монастырям, где они жили в лишениях, ничего не зная о своём происхождении, если только в них не просыпались унаследованные от отцов силы. Но такое случалось редко.

А теперь в мир смертных явился бог и положил глаз на вдовствующую императрицу. И министры даже его понимали: вдова была молода и хороша собой.

Но вдовствующая императрица была женщиной приличной. Её не в чём было упрекнуть ни при жизни супруга, ни после его смерти. Она даже до сих пор соблюдала траур, хотя все сроки давно прошли.

Царедворцы не особенно её любили, потому что она была и советницей Мин Лу, который во всём её слушался. Советы она, правда, давала дельные, и при ней царство Вэнь стало благополучнее, чем было при покойном императоре. Но министров не устраивал тот факт, что какая-то женщина разбирается в политике и управлении царством лучше учёных мужей.

Однако же, как показалось министрам, неприступная крепость пала или вот-вот готова была сдаться: что-то неуловимое изменилось в женщине, когда она вышла из покоев Тайхоу следом за богом войны, а теперь вернулась за ним.

Ван Жунсин, несмотря на слабое здоровье, был юношей искушённым. Перемену во вдовствующей императрице он подметил сразу и верно истолковал: силой её при себе бог войны не удерживал, она сама шла за ним, и шла охотно. Красивая молодая женщина, рано овдовевшая – и месяца со дня свадьбы не прошло! – и красивый молодой мужчина, сошедший прямиком с Небес, обречены были увлечься друг другом.

Министры тоже это прекрасно понимали и даже не особенно возражали. Это ведь не какой-то бог войны спустился с Небес, а тот, кому в Десяти Царствах поклоняются с незапамятных времён. Хотя в последние несколько тысяч лет слухи о нём тоже ходили пикантные: будто бы у него гарем из двенадцати небесных воительниц. С другой стороны, попенять можно только на количество наложниц – а скорее, позавидовать, что ему по силам управляться сразу с двенадцатью! Так-то у всех царей есть гаремы.

Но как обо всём этом сказать императору Мин Лу?

– Лу-эр, – Ван Жунсин кашлянул в кулак. – Успокойся.

– Как я могу успокоиться? – возмутился Мин Лу. – Ты разве не знаешь, что говорят о небожителях? Я не позволю ему опозорить матушку!

– Смертные не вправе спорить с богами. К тому же, как мне кажется, бог Ли Цзэ не из тех, о ком в мире людей ходит недобрая слава.

– Он мне не нравится! – категорично объявил Мин Лу.

Ван Жунсин сделал вид, что поверил. Мин Лу с детства восхищался подвигами царя Ли Цзэ, а нынешняя неприязнь – всего лишь мальчишеская ревность. Мин Лу не хотел разлучаться с матушкой, пусть и получил бы в отчимы настоящего бога и своего кумира.

– Это можно счесть благосклонностью нашего бога, – сказал Правый министр. – Нельзя считать это… непотребством. Траур давно закончен. Будь вдовствующая императрица обычной женщиной, она преспокойно могла бы вновь вступить в брак.

– Вряд ли речь идёт о браке, – возразил Левый министр. – В крайнем случае, чтобы сохранить репутацию и честь династии Вэнь, вдовствующую императрицу можно будет провозгласить жрицей бога.

– И упечь в монастырь? – насмешливо спросил Ван Жунсин.

– Матушку в монастырь?! – взъярился Мин Лу.

– Мы этого не говорили! – в голос воскликнули министры, проявив небывалое единодушие.

– Не позволю! – не слушая их, прорычал Мин Лун. – Никому не позволю! Я этого бога… я…

– На дуэль вызовешь? – скептически спросил Ван Жунсин. – Лу-эр, остынь. Прежде чем делать поспешные выводы, не стоит ли спросить у твоей мачехи, что она думает по этому поводу?

– Ты! – вспыхнул Мин Лу. – Ты ведь не думаешь, что матушка…

Именно это Ван Жунсин и думал, но ответил осторожно и дипломатично:

– Если бог войны проявил благосклонность к твоей мачехе… Я не говорю, что между ними происходит что-то недостойное. Благосклонность может проявляться по-разному, – тут же оговорился он, видя, как гневно разгорелись глаза юного императора. – И если твоя мачеха ответила богу войны тем же, хотя бы и из заботы о благополучии царства Вэнь, поскольку гнев бога может обернуться небывалыми бедствиями, то в этом нет ничего предосудительного. Она – умная женщина.

Министры одобрительно покивали, хоть и не верили ни слову. Какие заботы о благополучии царства! Такому мужчине, каким предстал перед ними Ли Цзэ, никакая женщина не откажет. Даже у старшей придворной дамы кое-какие неприличные мысли восстали из пепла, а уж она-то женщина почтенная и давно вышла из возраста. Что тогда говорить о молодой красивой вдове?

Мин Лу заскрежетал зубами и несколько раз топнул ногой:

– Нет! Не позволю! Не позволю ему обесчестить матушку! Я… – споткнулся он и продолжил с отчаянием: – Я заставлю его взять за это ответственность!

– Как? – невольно удивился Ван Жунсин.

– А вот увидишь, как, – буркнул Мин Лу и демонстративно скрестил руки на груди, намереваясь простоять у павильона вдовствующей императрицы хоть всю ночь.

Сделать это ему не удалось. Ван Жунсин уговорил его идти спать, а сам обещал постоять на страже вместо него и сразу же сообщить, если барьер исчезнет или кто-то выйдет из покоев Тайхоу. Мин Лу неохотно согласился, но, уходя, павильону кулаком всё-таки погрозил.

Ван Жунсин обречённо подумал, что приглядывать ему придётся вовсе не за павильоном вдовствующей императрицы, а за личными покоями императора, чтобы Мин Лу в запале не натворил непоправимого: уж лучше прогневать императора, чем бога.

[639] Вдовствующая змея

Едва старшая придворная дама, порядком обалдевшая, вылетела из покоев и двери захлопнулись, Су Илань повалилась на пол и застучала кулаками по полу, заливаясь смехом:

– Как ты её! Терпеть не могу эту мегеру!

Ли Цзэ порадовался, что Су Илань наконец рассмеялась. До этого она держалась настороженно, даже после поцелуя что-то неуловимое разделяло их. Ли Цзэ подался вперёд, но целовать Су Илань не стал, просто поддразнил, пристально глядя на неё. Су Илань вспыхнула и сердито махнула рукавом, но Ли Цзэ легко уклонился, при желании скорость бога была сопоставима со змеиной, но взгляда не отвёл.

– Что? – буркнула Су Илань, заслоняясь рукавом. Видно, решила, что Ли Цзэ разглядывает шрам.

– Как тебя угораздило стать… вдовствующей императрицей? – спросил Ли Цзэ.

Лицо Су Илань застыло на мгновение, но она тут же яростно воскликнула:

– Консумации брака не было! Как ты мог такое подумать!

– И в мыслях не было, – возразил Ли Цзэ, который спрашивал из любопытства, а не руководствуясь какими-то подозрениями.

Су Илань несколько смутилась собственной реакции и продолжила уже спокойнее:

– Император Вэнь был стар и ничего не мог, но я подстраховалась и растворила пилюлю отрешённости в свадебном вине.

– Пилюлю чего? – не понял Ли Цзэ.

– Белые змеи могут создавать из собственной крови не только исцеляющие эликсиры. Пилюля отрешённости лишает мужской силы, – пояснила Су Илань. – Я никогда бы не позволила мужчине к себе прикоснуться.

Ли Цзэ невольно поёжился.

«Повезло же, что Су Илань отнеслась ко мне тогда благосклонно», – мелькнула у него мысль.

Су Илань заметила его замешательство и поспешно добавила:

– Другому мужчине. Не тебе. В общем, уже через месяц император Вэнь умер. К его смерти я отношения не имею, он сам умер, от старости! – ещё поспешнее оговорилась Су Илань, которой показалось, что в лице Ли Цзэ что-то изменилось, когда он услышал о смерти старого императора.

– Я тебя и не подозреваю, – с некоторой укоризной сказал Ли Цзэ, – незачем оправдываться за каждый поступок, тем более за те, которые ты не совершала. Значит, после смерти императора Вэнь трон перешёл к его единственному сыну Мин Лу?

– Да, – кивнула Су Илань, – у императора Вэнь было полторы сотни наложниц, а сына только одного смог сделать.

– Из-за… мужской немощи? – уточнил Ли Цзэ, слегка покраснев.

– Нет, – помотала головой Су Илань, – слишком любил покойницу и не смог заставить себя лечь с кем-то ещё.

– По… покойницу? – с запинкой переспросил Ли Цзэ.

– Мать Мин Лу, первая и единственная жена императора Вэнь, – объяснила Су Илань.

– А ты как же? – не удержавшись, поддразнил его Ли Цзэ.

Су Илань покраснела и ударила Ли Цзэ по руке:

– Эй!

Ли Цзэ шутливо заслонился от неё:

– Ладно, ладно, только не бей. А что, – тут же с интересом спросил он, – Мин Лу вырастила ты?

Су Илань ответила утвердительно, и Ли Цзэ не удержался отсмеха.

– Что? – обиделась Су Илань.

– Тогда понятно, почему у юного императора такой скверный характер, – задыхаясь от смеха, выговорил Ли Цзэ. – Перенял от своей… «матушки».

Су Илань издала сердитое шипение и опять замахнулась, но Ли Цзэ перехватил её руку, дёрнул на себя и поцеловал. В первый раз недолго и скорее шутливо, во второй чуть дольше, но целомудренно, не позволяя себе ничего лишнего и даже не разжимая губ. А вот третий уже был настоящим, и языки превратились в двух ловких змеек, извивающихся в брачном танце. Когда Ли Цзэ отпустил Су Илань, та часто и неровно дышала, а на лицо наполз змеиный румянец.

– Ты меня так раньше не целовал, – выдохнула она.

– Мы такими глупыми были тогда, – сказал Ли Цзэ, припоминая прошлое и усмехаясь.

Су Илань неожиданно рассердилась, и Ли Цзэ едва успел уклониться от взметнувшейся перед его лицом руки.

– Ты, я гляжу, успел за это время опыта набраться? – по-змеиному прошипела Су Илань.

– Ревнуешь? – не без удовольствия поинтересовался Ли Цзэ.

– Что? Вот ещё!

– Я ведь поклялся Небом и Землёй, что других у меня не будет. Их и не было.

– Сама знаю, – буркнула Су Илань. – Но явно же… поднаторел.

– В Небесном дворце обширная библиотека, – невозмутимо объяснил Ли Цзэ.

Су Илань с минуту смотрела на него, осмысливая сказанное, потом опять повалилась на пол и захохотала, взбрыкивая ногами. Наверное, представила, как Ли Цзэ, бог войны, с убийственно серьёзным лицом приходит в библиотеку и спрашивает у смотрителя книги по технике поцелуев. Примерно так и было, только нужные книги Ли Цзэ разыскал сам, ни у кого не спрашивая.

– Не смешно, – обиделся Ли Цзэ. – Можешь себе представить, как мне было неловко?

– Уже представила! – задыхаясь, простонала Су Илань.

– Ну, держись!

[640] Призыв… кровати

Хоть Ли Цзэ и грозился, но так ничего и не сделал – к явному разочарованию Су Илань. Попросту негде было.

– А где ты спишь? – спросил Ли Цзэ, хмуря брови. – Они что, даже кровать у тебя отобрали?

– Постель у меня есть. Я принесу.

– Нет, это никуда не годится. Я сам. – Ли Цзэ поднялся, хозяйским взглядом окидывая покои Тайхоу.

– Ты сам – что? – уточнила Су Илань настороженно.

Ли Цзэ явно заметил, где лежит свёрнутое одеяло, но вместо того, чтобы расстилать его, принялся сдвигать ширмы, освобождая место в углу комнаты. Делал он это, используя Ци, а не физическую силу. Су Илань глядела на него широко раскрытыми глазами.

– Что? – не понял Ли Цзэ. – Ты ведь и сама так умеешь.

– Я-то умею, – проговорила Су Илань, – просто… впервые осознала, что ты уже не человек.

– Сейчас увидишь настоящую силу бога, – пообещал Ли Цзэ, энергично разминая пальцы и складывая и сплетая все, кроме указательных.

– Что ты делаешь? – с любопытством спросила Су Илань.

– Призыв.

– Призыв чего?

Ли Цзэ сосредоточился, пальцы его напряглись, на виске дрогнула и замерла венка. Это оказалось сложнее, чем он думал.

– Сейчас, – смущённо сказал он. – Из одного мира в другой не сразу перетащишь. Небеса всё-таки высоко, и вообще… Ага! – тут же с торжеством воскликнул он: пространство под потолком осветилось магическим кругом, и на пол с оглушающим звуком вывалилась… кровать.

– Это что?! – вытаращила глаза Су Илань.

– Моя кровать, – смутился ещё больше Ли Цзэ. – Только всё остальное запаздывает почему-то… Ага! – опять восторжествовал он – следом посыпались вразнобой подушки и покрывала.

Су Илань, вытянув шею, приглядывалась к обновлению интерьера. Глаза у неё сузились: двуспальная? Ли Цзэ оборвал призыв, неловко засмеялся и принялся застилать кровать. Су Илань сощурилась ещё сильнее: и подушек две?

– Широкая, – прошипела она, пряча руки в рукавах и с вызовом глядя на Ли Цзэ.

– Какую дали, – пожал плечами Ли Цзэ, сделав вид, что не замечает зелени в её взгляде. – Ты бы видела, как они меня окрутить пытались!.. Смешно, правда?

– Очень, – с непередаваемым выражением сказала Су Илань, но кровать её всё-таки заинтересовала.

Она осторожно подошла и потыкала пальцем в изголовье, словно проверяя, настоящее ли. Покрывала она тоже пощупала, а подушку попыталась продавить пальцем.

– Что ты делаешь?

И как было не удивиться, когда Су Илань ещё и старательно принюхивалась при этом?

– Странно пахнет. Псиной, что ли? У тебя на Небесах есть собака?

– А? – растерялся Ли Цзэ и тоже подошёл к кровати. – Собаки у меня нет.

Су Илань подцепила пальцами и продемонстрировала ему клочок темноватой шерсти. Ли Цзэ растерянно уставился на находку, а потом его осенило:

– На моей кровати валялся! Значит, и под мои покои подрылся!

– Не поняла.

Ли Цзэ, просмеявшись, объяснил:

– Лисий дух, младший названный брат Тяньжэня. Маленькая чернобурка с большими амбициями, пролаза вездесущая!

– У вас по Небесам что, лисы разгуливают? – не поняла Су Илань.

– Не только разгуливают, но ещё и Небесами правят, – кивнул Ли Цзэ с самым серьёзным видом. – Ты видела его в саду… Тяньжэня. Небесный император – лис по происхождению.

Су Илань смущённо кашлянула. Разглядеть Небесного императора она не успела, потому что первым увидела Ли Цзэ и лишилась чувств от потрясения. Но она решила отыграть сварливую змею по полной программе, потому что не хотела делить Ли Цзэ ни с кем.

– Лис? – прошипела она, исподлобья взглянув на Ли Цзэ.

– Да, – подтвердил Ли Цзэ, сопровождая свой ответ ещё и энергичным кивком.

– Тебе лисы теперь дороже змей? – процедила Су Илань сквозь зубы.

– А тебе – люди? – спросил Ли Цзэ, в упор глядя на неё.

– Какие люди? – взъерошилась Су Илань.

– Я о Мин Лу, – уточнил Ли Цзэ.

– Это другое, – возмутилась Су Илань. – Я… ш-ш-ш… – она не смогла подобрать слово и перешла на змеиное шипение.

– Вот и я о том же, – спокойно подтвердил Ли Цзэ. – Мин Лу тебе как сын, и к Тяньжэню я отношусь так же. Глупо ревновать к близким.

– Да не ревную я, – огрызнулась Су Илань.

– Да, да, – покивал Ли Цзэ, – змеиная порода взыграла.

– Ты что, издеваешься надо мной? – потрясённо спросила Су Илань.

– Нет, просто… иногда ты ведёшь себя… и всегда вела… как змеюка, – припомнил Ли Цзэ любимое словечко своего евнуха. – Без обид.

Глаза Су Илань раскрылись чуть шире, и она долго смотрела на Ли Цзэ так, потом обронила:

– Как змеюка?

– Да. Но я привык уже, не волнуйся. Ты ведь змея, как ещё ты должна себя вести, если не по-змеиному?

– Мне тебя укусить? – осведомилась Су Илань, очень-очень высоко поднимая бровь.

– Лучше помоги расстегнуть доспехи. Что-то они мне на плечи давят.

– Из чего они сделаны? – с любопытством спросила Су Илань, забывая о своём… змействе.

– Небесный хрусталь напополам с железом, – ответил Ли Цзэ, показав, где находится застёжка.

Вообще-то он прекрасно мог расстегнуться и сам, но… Склочность змеиного демона всегда легко сменялась любопытством, если подкинуть ей что-то интересное. Ли Цзэ это давно заметил и бессовестно пользовался.

– Они лёгкие, – удивилась Су Илань.

Глаза Ли Цзэ округлились, когда он увидел, как Су Илань вертит панцирь, разглядывая его. Ли Цзэ знал, что доспехи бога войны под силу поднять только богу войны, и Су Илань должна была если не выронить их, то, по крайней мере, с трудом удерживать: даже учитывая прошедшие в мире смертных тысячелетия, культивация змеиного демона никак не могла достигнуть уровня бога. Объяснение тому могло быть только одно. Ли Цзэ нахмурился.

[641] Краденая Ци

Ли Цзэ, помрачнев, обвёл покои изучающим взглядом. Су Илань, не замечая, попыталась примерить доспехи, но буквально утонула в них и смешливо зашипела.

– Это не игрушка.

Ли Цзэ отнял доспехи и положил их возле стола. Туда же был отправлен набедренный меч.

– Боишься, что сломаю? – фыркнула Су Илань.

– Боюсь, что сломаешься. Су Илань, а где жаровня?

– Жаровня? – рассеянно переспросила Су Илань.

– Тебе ведь нужно где-то греться, чтобы восстанавливать силы, – терпеливо пояснил Ли Цзэ.

– А-а-а… – прежним тоном протянула Су Илань – всё её внимание до сих пор было приковано к доспехам и оружию. – Жаровня мне теперь не нужна.

– Вот как? – помрачнев ещё больше, спросил Ли Цзэ. – И как же ты восстанавливаешь силы?

Су Илань быстро перевела взгляд на Ли Цзэ:

– Что?

– Ты как-то должна восстанавливать силы, – повторил Ли Цзэ. – Ты достаточно сильна, чтобы удержать мои доспехи. Ты не смогла бы этого сделать, если только…

– Если только – что? – ледяным тоном уточнила Су Илань. – Такого ты обо мне мнения?

– Я ещё ничего не сказал, – слабо запротестовал Ли Цзэ.

– Но подумал! – зашипела Су Илань, и лицо её покрылось пятнами. – Ты подумал, что я убиваю людей и тем самым повышаю культивацию?

Ли Цзэ смущённо попытался возразить, но… О красноглазой змее он действительно вспомнил сразу. Су Илань прекрасно это поняла.

– Я не ем людей, даже если они того заслуживают, – прошипела она, сжимая кулаки. – Как ты мог подумать, что я…

Ли Цзэ прикрыл глаза ненадолго и пробормотал:

– Я не хотел. Но ведь это единственное объяснение.

– Много ты понимаешь! – с обидой воскликнула Су Илань. – Как будто обязательно людей жрать, чтобы стать сильнее! Я не ем человечину и не пью кровь, я не красноглазая змея. Я просто… просто… – отчего-то запнулась она, – подворовываю.

– А? – Ли Цзэ открыл глаза и с недоумением взглянул на неё. – Подворовываешь что?

Су Илань смутилась:

– Духовную энергию. Понемногу. Никто и не замечает. Я обнаружила, что если подпитывать себя Ци, то силы восстанавливаются быстрее даже без источника тепла, а уровень культивации растёт независимо от линьки. Я не обманываю, – укоризненно добавила она, заметив пристальный взгляд Ли Цзэ.

– Я знаю, когда ты врёшь, а когда нет, – кивнул Ли Цзэ. – Духовная энергия, значит?..

Су Илань приподняла и опустила плечи. Ли Цзэ, подумав, протянул ей руку.

– Что? – не поняла Су Илань.

– Можешь выпить мою Ци. Уверен, Ци бога лучше смертной Ци. Не только силы восстановишь, но и культивацию повысишь всего за пару глотков.

– Я не голодна, – возразила Су Илань, но в голосе её прозвучало сомнение. Ей явно хотелось попробовать.

Ли Цзэ сделал приглашающий жест:

– Как ты пьёшь? В своём обличье или в змеином?

– В змеином, – задумчиво ответила Су Илань.

Ли Цзэ, поразмыслив, прилёг на кровать и похлопал рядом с собой ладонью. Су Илань змеёй проскользнула между его коленями, забираясь к нему на грудь, и примерилась к шее, уморительно открывая и закрывая рот. Укуса Ли Цзэ не почувствовал: видимо, кусалось не физическое, а астральное тело. Оттока Ци он тоже не ощутил, потому что духовная энергия переполняла его тело.

– Не стесняйся, – сказал Ли Цзэ, осторожно проведя ладонью вдоль змеиного тела, – мне это не повредит. Можешь выпить сколько захочешь. Что, уже всё?

Су Илань, превратившись в человека, рухнула на другую половину кровати, лицо у неё было красное и глупое, с губ рвалось какое-то странное хихиканье.

– Что с тобой? – насторожился Ли Цзэ.

– Я опьянела, – констатировала Су Илань.

– Ты всегда пьянеешь от Ци? – поразился Ли Цзэ.

– Нет. Такое со мной впервые… – мотнула головой Су Илань и опять пьяно похихикала. – Очень крепкая Ци, как столетнее вино. Что, у всех богов такая?

– Не знаю, не пробовал… – рассеянно ответил Ли Цзэ и вскрикнул, потому что Су Илань его куснула и на этот раз по-настоящему. – Что?.. Опять ты… Илань!

Пьяной Су Илань Ли Цзэ тоже никогда не видел, а теперь убедился, что пьяные змеи озорничают и распускают зубы. Не так уж это было и больно, всё-таки Ли Цзэ теперь был богом, а тело бога прочнее человеческого, так просто не прокусишь.

– На, на, кусай, – сдался он наконец, прижимая ребро ладони ко рту Су Илань. Та, хихикая, послушно принялась за дело, но больше обслюнявила, чем искусала.

Ли Цзэ прикрыл глаза и вздохнул:

– А всё-таки жаль…

– Чего? – тут же спросила Су Илань, прекращая дурачиться.

– Жаль, что ты не будешь греться у меня за пазухой, – искренне сказал Ли Цзэ. – Тебе ведь это больше не нужно.

– Да одно с другим вообще не связано, – возмутилась Су Илань и полезла за пазуху к Ли Цзэ, правда – забыв превратиться в змею. – Что у тебя такая одежда тесная, не пролезешь!

– Илань…

Су Илань с удивлением поглядела на собственную руку:

– О, точно! Это всё твоя Ци!.. Мне нужно протрезвиться, иначе я таких дел натворю…

– Каких?

– А вот каких.

– Ну, если таких, тогда ладно, – милостиво согласился Ли Цзэ.

[642] Всё те же

Пока они дурачились, Су Илань успела протрезветь от Ци, а Ли Цзэ, наоборот, захмелеть от поцелуев. Воссоединение после многотысячелетней разлуки вышло бурное, страстное и шумное. Су Илань опять расшипелась, но поскольку шипела она не только когда ей что-то не нравилось, но и когда была чем-то довольна, а разницу в тональности шипения Ли Цзэ подмечать умел, то им это нисколько не мешало.

Правда, кое-что изменилось.

Прежде Ли Цзэ был хоть и сильным, но всё же человеком. В силе и выносливости змеиному демону он проигрывал, потому Су Илань всегда приходилось действовать с оглядкой, чтобы крепкие объятья любви не превратились в смертельные змеиные объятья. А теперь Ли Цзэ стал небожителем и силой и выносливостью далеко превосходил даже многотысячелетнего змеиного демона, поскольку культивация богов несоизмеримо выше демонической.

Можно было не сдерживаться: бог войны не смертный, его случайно не сломаешь, да и нарочно сломать тоже вряд ли получится, а царапины и укусы на нём заживают даже быстрее, чем на самом змеином демоне. Пожалуй, сдерживаться приходилось теперь Ли Цзэ: всё-таки сила у бога нешуточная. Но разве всё рассчитаешь? Сражение в постели на военной стратегии не построишь.

Когда Ли Цзэ в очередной раз навис над Су Илань, упираясь локтем в порядком измятую уже постель, та выставила руку, отгораживаясь от него, а в шипении просквозило лёгкое недовольство:

– Ещё не всё?

Ли Цзэ останавливаться не хотелось. Его всё ещё переполняло желание, даже жажда, утолить которую он не смог бы и через тысячу лет. Тело Су Илань источало слабый цветочный запах, дурманящий рассудок, сопротивляться сладкому наваждению попросту не было сил.

Ли Цзэ наклонился ещё ниже и полушутя заметил:

– Навёрстываю тысячелетнее воздержание.

Су Илань, оборвав шипение, уставилась на него, однако, всё так же отгораживаясь рукой. Глаза у неё стали змеиные – зелёные, притягивающие взгляд. Су Илань говорила как-то, что бывают спонтанные превращения, если змеиный демон чего-то сильно испугается или разволнуется. А ведь ситуация сейчас куда как волнительная! А если возьмёт и превратится полностью в змею, что тогда? Ли Цзэ очень смутно себе представлял змеиную анатомию, потому поспешно подался назад.

– Мне тоже было невыносимо, – призналась Су Илань полушёпотом.

– Илань… – потрясённо прошептал в ответ Ли Цзэ.

Разве после такого остановишься?

Ли Цзэ сквозь сонный прищур смотрел, как Су Илань устраивается на своей половине кровати. Она и прежде никогда не ложилась сразу: всё-то ей нужно было переложить, передвинуть, а зачастую и скинуть или, наоборот, сгрести к себе – а то и вовсе, наворчавшись, превращалась в змею и лезла к Ли Цзэ за пазуху: и теплее, и уютнее. Привычкам своим Су Илань не изменила, покрутилась так и эдак и, шипя что-то, полезла к Ли Цзэ за пазуху. Ли Цзэ накрыл грудь руками, чтобы сделать «гнездо» за пазухой ещё удобнее. Шипение стало глуше и спокойнее.

Ли Цзэ пару раз моргнул, повернул голову, разглядывая пустую половину кровати. За тысячи лет у него вошло это в привычку. Вот только сейчас вместо идеально разглаженных простыней были измятые, подушка сбита, а покрывало все скомкано. Ли Цзэ почувствовал, как губы расплываются в улыбке – широкой, довольной и умиротворённой.

– Что не так? – недовольно спросила Су Илань, сопроводив вопрос ощутимым покусом. Смех она приняла на свой счёт и уже раздумывала обидеться.

– Всё так, – возразил Ли Цзэ, крепче прижимая руки к груди.

Су Илань собиралась обозвать Ли Цзэ – по привычке – глупым человеком, но споткнулась на полуслове. А можно ли небожителей и богов считать людьми? Они ведь скорее сущности, чем существа, если верить легендам.

– Ли Цзэ? – позвала Су Илань, решив узнать об этом от первоисточника.

Ли Цзэ не ответил. Су Илань повозилась, выбралась на кровать и увидела, что он успел заснуть. Губы были приоткрыты, дыхание едва ощущалось, смеженные веки болезненно подрагивали. Если ему что-то снилось, то сон наверняка был дурной.

Су Илань превратилась в человека, дотянулась до лица Ли Цзэ и большим пальцем погладила то место на лбу, которое принято называть «третьим глазом». Сон Ли Цзэ стал спокойнее, морщинка между бровями разгладилась, веки перестали подрагивать.

Зато губы задрожали у Су Илань, и она, прикусывая их и глотая набегавшие слёзы, зашептала:

– Прости меня… прости…

[643] О белых змеях вообще и об одной в частности

Белая змея проснулась, открыла глаза и смачно зевнула, клацая зубами. Взгляд вправо, взгляд влево, взгляд вверх и снова вверх. Когда ты всего лишь змея, предосторожность лишней не бывает: слишком много желающих изловить тебя и съесть. Хищные птицы – потому что голодны, а люди – потому что суеверны и полагают, что мясо белых змей – панацея от всего на свете. Жаль только, ума не прибавляет, не то бы знали, что на самом деле мясо белых змей ничем не отличается от мяса змей обычных. А вот белая змея знала. Она была не простой змеёй, а змеиным демоном. Поэтому опасаться приходилось не только хищников и людей, но и других демонов, которые были так же глупы и суеверны, как и люди.

Пожалуй, белая змея предпочла бы иметь дело с хищными птицами, чем с людьми или демонами. Птица руководствуется инстинктами: промахнулась и не поймала – летит искать следующую жертву. А люди и демоны не останавливаются после первой же неудачи, наоборот, проникаются азартом и уж тогда не остановятся, пока кто-то не умрёт. Правда, чаще умирают сами люди – они слабые и хилые, а вот с демонами приходится повозиться. Но лучше переждать опасность где-нибудь в укромном месте.

Белая змея выбрала для временного логова нору под корнями столетнего дерева. Древние деревья обладают зачатками духовных сил и перекрывают змеиную ауру своей собственной. Отыскать спрятавшуюся в корнях белую змею становится не по силам даже другому демону, но лучше ещё и собственное присутствие при этом скрыть, чтобы уж наверняка. Сил на это тратится неимоверно много, но если ты змеиный демон с тысячелетней культивацией, то это сущий пустяк. Хоть и неприятно.

Белая змея пряталась в этой норе вот уже три фазы луны, потому что другой змеиный демон рыскал по округе и не желал сдаваться пока его самого не изловили люди и не наделали из него оберегов. Белая змея не позлорадствовала, но и не посочувствовала. Сам виноват, нечего было ворон считать: она и сама по молодости едва не стала парой сапог, но ей посчастливилось ускользнуть, и с тех пор людям белая змея не верила.

Белая змея привыкла прятаться, но иногда выползать из укрытия всё-таки приходилось: даже змеиным демонам нужно что-то есть и пить. Эта белая змея предпочитала виноград, но дикорастущий был кислым и невкусным, поэтому приходилось воровать виноград у людей.

Люди любили рассказывать сказки и устраивать зрелищные представления, это белой змее нравилось. Чтобы подслушать сказку, в человека превращаться было необязательно. Белая змея зачастую оборачивалась камнем: незнакомого человека скорее заметят, чем пыльную гальку.

Однажды, когда белая змея запоздала с обратным превращением, камешек, в который она превратилась, схватили ребятишки и кинули вслед за другими камнями в воду – играли в «блинчики». Белая змея от неожиданности превратилась в человека, а поскольку плавала плохо, то начала тонуть. Её выловили из реки крестьяне, принялись отогревать и расспрашивать, как она попала в реку. Белая змея ничего сходу придумать не смогла.

Крестьяне решили, что девушка хотела покончить с собой, потому и прыгнула в реку, а течение принесло её сюда. Вырваться не удалось: крестьяне увели белую змею в деревню и поручили заботам какой-то женщины. Обращались с ней хорошо, и белая змея даже раздумывала, а не остаться ли ей жить с этими крестьянами? Но некоторое время спустя она подслушала, что женщина вздумала выдать девушку-найдёныша замуж за своего сына. Белая змея сбежала в ту же ночь.

Вообще-то нередко случалось, что белые змеи сходились с человеческими мужчинами и даже рожали им детей, но эта белая змея ни одному мужчине не позволила бы к себе прикоснуться.

Белую змею считали царицей змей, приписывали ей сверхъестественные способности и силы и даже власть над всеми змеями на свете. Белая змея знала, что это полная чушь: будь у неё такие способности, она бы просто повелела остальным змеям оставить её в покое, и те вынуждены были бы подчиниться. Но куда там! Не стоило и пытаться: способности её ограничивались манипуляциями собственной кровью.

Бывало, белая змея превращалась в человека и пряталась среди людей, но всегда ненадолго: стареть накинутая личина не могла и скоро стала бы вызывать подозрения. Белая змея прикидывалась бродяжкой и не задерживалась в поселениях дольше, чем на несколько лун. Эти путешествия значительно расширяли кругозор, а белая змея была любознательна.

Изредка белая змея лечила людей, но скоро бросила это неблагодарное занятие. Один раз её побили камнями, а в другой чуть не сожгли, обозвав ведьмой. Вот и помогай после этого людям.

Последние триста лет белая змея скрывалась в лесу и спала под корнями столетних деревьев, чтобы повысить культивацию. Места здесь были глухие, ни людей, ни демонов. Но пока белая змея спала, мир изменился: за лесом поселились люди, а в лес забрели демоны. К счастью, первые избавились от последних, но белая змея решила, что оставаться тут небезопасно. Пора было искать новое пристанище.

Белая змея выползла из норы и, зевая, поползла прочь. Она была ещё сонная, заспанная, и это сыграло с ней злую шутку: раззевавшись, белая змея выползла прямо на лесную дорогу, которую спросонья спутала с просекой.

А на лесной дороге были люди.

[644] Белая змея вредничает

Неотвратимость смерти заставила белую змею оцепенеть. Лошадиные копыта нависли над ней, и она, оглушённая их грохотом, прижалась к земле и свилась в кольцо, отчаянно зашипев. Если бы не сковавший тело страх, белая змея смогла бы ускользнуть в сторону и скрыться в высокой траве у обочины дороги. Она много раз видела раздавленные, изуродованные змеиные трупики, и осознание того что сейчас она превратится в такой же, накинуло на неё тяжёлые цепи страха.

Но лошадиные копыта грохнулись в землю в шаге от неё, не причинив вреда, только больше оглушив и перепугав. Сквозь заполнивший ушные отверстия гул белая змея различила человеческую речь, вернее, перебранку. Она так долго пряталась в лесу, что язык людей успел измениться, и теперь она с трудом понимала, что люди говорят. Но белые змеи необыкновенно умны: уже через пару минут она смогла сопоставить новые формы слов с уже знакомыми и понять, о чём шла речь. О ней.

Спорили трое. Один хотел убить змею, напустив на неё лошадь. Другой предлагал содрать с неё шкуру. Третий возразил, что змей убивать нельзя, и спешился. Белая змея зашипела ещё громче и принялась раскачиваться из стороны в сторону. Она видела, что другие змеи так гипнотизируют свою добычу. Но на людей, видно, это не действовало.

Человек, при ближайшем рассмотрении оказавшийся всего лишь мальчишкой, наклонился и потянулся к белой змее рукой. Белая змея тут же подумала: «Попытается меня схватить, я его укушу, он меня выронит, и я сбегу обратно в лес».

Но мальчишка так ловко схватил белую змею, прижимая палец к нижней челюсти, что ни укусить его, ни вырваться у белой змеи не получилось. Она отчаянно извивалась, перетягивая запястье мальчишки, но он словно и не чувствовал этого. Те двое радостно заулюлюкали, восхищаясь ловкостью своего товарища. Второй из них, с очень противным голосом, сказал, что нужно содрать с неё шкуру и наделать оберегов. Белая змея замерла на секунду, потом принялась извиваться ещё отчаяннее.

Можно было освободиться, превратившись в гигантскую белую змею и разметав людишек по дороге, но это было чревато последствиями: если обычную змею люди ещё могли упустить, то на демона объявили бы настоящую охоту и не успокоились бы, пока не убили. А если она превратится в человека, чтобы сбежать, то примут за оборотня и тоже убьют. Нет, ни один из этих вариантов не годился. Нужно было изловчиться и укусить мальчишку, как белая змея сразу и собиралась сделать, или вывернуться так, чтобы вывихнуть ему запястье. Белая змея стала извиваться в разы яростнее, но мальчишка держал её крепко.

Убивать он её не стал, отнёс в лес и положил на большой камень. Белая змея тут же свилась в кольцо и стала кусать воздух, сопровождая движения угрожающим шипением. Она надеялась, что это отпугнёт его, но мальчишка присел возле камня на корточки и стал с ней разговаривать.

«Глупый человек, как будто змеи понимают человеческую речь, – подумала белая змея насмешливо. – Была бы я обычной змеёй, укусила бы уже раз сто!»

В то, что мальчишка говорил ей, а потом и своим спутникам, белая змея не вслушивалась, но пару фраз уловила, потому что их он сказал убеждённо: «Не все змеи плохие. Есть и добрые. Совсем как люди».

Белая змея фыркнула: «Недолго же ты проживёшь с такими убеждениями!»

Люди поехали дальше. Белая змея медленно поползла в лес, заставляя тело двигаться в выбранном направлении, но сделать это было неимоверно трудно, потому что тело само собой разворачивалось и пыталось ползти обратно на дорогу, чтобы отправиться следом за уехавшими людьми.

– Да не буду я этого делать! – с досадой шипела белая змея сама на себя.

В её голове настойчиво и раздражающе звенело: «За добро нужно отплатить добром». Белая змея не знала, откуда приходили такие звенящие мысли, но смутно помнила, что некогда, очень-очень давно, так давно, что память стёрла лица в неясные пятна, кто-то держал её на руках, поглаживая по голове, и говорил ей эти слова и ещё много других, называя их Изначальным Дао, которому полагалось неукоснительно следовать или быть наказанной Высшими силами.

Поскольку мальчишка её спас, полагалось спасти его в ответ, чтобы выплатить долг. Но белая змея заупрямилась. Её затоптать хотели, браслетов из неё наделать, это люди ей должны! Вот и мальчишка этот просто вернул ей долг, отнеся её в лес. Не собирается она искать его и ждать случая отплатить добром за добро! Не собирается, и всё тут!

Белая змея потрясла головой, звон в голове пропал. Она удовлетворённо ухмыльнулась и поползла дальше, но через несколько минут её так скрутило, что белая змея опрокинулась брюхом вверх и вытянулась, как палка. Высшие силы, где бы и кем бы они ни были, намекнули, что их волю игнорировать нельзя.

Белая змея очухалась, перевернулась и недовольно прошипела:

– Слишком кислый виноград был, вот и скрючило.

И она упрямо поползла дальше, огибая поваленные деревья или проползая под ними, но застряла буквально под первым же деревом, которое вдруг опустилось ниже, словно преграждая ей путь. Белая змея издала громкое шипение, хлестанула по стволу хвостом, дерево разлетелось в щепки.

– Так-то! – самодовольно прошипела белая змея.

Белая змея не была особенно вредной. Быть может, если бы Высшие силы не вмешались, она, поспорив с собой немного, отправилась бы вслед за людьми и сама, но теперь, когда на её пути возникало одно препятствие за другим, белая змея заупрямилась и решила, что из принципа не станет соблюдать это Изначальное Дао.

– Чтоб его, это Дао! – шипела она, барахтаясь в лиане, которая будто невзначай упала на тропку и погребла белую змею под лозами, выпутаться из которых оказалось невероятно сложно даже змее.

– И Высшие силы тоже, – яростно добавила белая змея, прокладывая себе путь уже через обвалом накрывшие её глиняные комья. Белая шкурка её запачкалась, глина налипла на морду.

И конечно же, дальше на пути оказалась неглубокая яма, заполненная дождевой водой, хотя дождя здесь уже неделю не было. Побултыхавшись в ней и ещё больше извозившись в грязи, белая змея кое-как выбралась из ямы, зигзагами поползла по траве, чтобы очиститься, но трава только больно царапала шкурку.

Белая змея выругалась и превратилась в человека – девушку-крестьянку в потрёпанной одежде. Если Высшие силы преследуют змею, так, может, человека не будут? Всего-то и нужно смешаться с другими людьми, скрыть своё присутствие и затаиться. Белая змея набрала в горсть земли и испачкала себе лицо, чтобы скрыть белоснежную кожу: цвет лица мог выдать её.

Она прислушалась. Чуть дальше лес пересекала широкая просека, оттуда доносился размеренный скрип. Кто-то ехал на телеге по лесу. Белая змея рысью помчалась в ту сторону, не забыв прихватить свои пожитки – небольшой узел, в котором была кое-какая человеческая одежда и несколько древних книг, их белая змея раздобыла ещё в незапамятные времена.

«Скажу человеку, что заблудилась в лесу, – решила белая змея, – и он отвезёт меня в ближайший посёлок. Только меня и видели!»

Но у Высших сил были другие планы.

[645] «Спасли тебя – спаси и ты!»

Белая змея собиралась чинно выйти к просеке и помахать управляющему повозкой человеку, чтобы привлечь его внимание, но земля под ногами вдруг покренилась, превращаясь в гладкую, словно отполированную каменную породу, и белая змея кубарем выкатилась на дорогу, прямо под копыта запряжённой в повозку лошади.

Крестьянин испуганно вскрикнул и дёрнул поводья на себя.

Лошадь встала на дыбы, белая змея проворно откатилась в сторону и вскочила на ноги, тяжело дыша и с трудом удерживая себя, чтобы не превратиться обратно в змею и не дать дёру.

– Девочка, – укоризненно сказал крестьянин, – что ж ты лошади под копыта бросаешься? Жить надоело?!

Белая змея окинула крестьянина быстрым, но внимательным взглядом. Немолодой, с глуповатым, но добрым лицом. В повозке – кое-какие пожитки и утварь. Оружия нет, только кухонный тесак среди утвари, но дотянуться до него он не успеет – змея быстрее.

– Споткнулась о древесные корни и упала, – хмуро отозвалась белая змея, отряхивая подол.

Крестьянин сочувственно покачал головой и спросил:

– А куда ты идёшь?

– В город на заработки, – ляпнула белая змея первое, что пришло в голову.

– Так и я тоже, – обрадовался крестьянин. – Садись, подвезу. Дорогу-то вдвоём коротать всяко веселее.

Фальши в его голосе белая змея не почувствовала, но лезть в повозку не спешила. Мало ли что. Крестьянин, не заметив, что потенциальная попутчица выжидает, продолжал болтать, сокрушаясь о нелёгкой крестьянской доле, что вынудила его покинуть деревню и перебираться в город: засуха, неурожай, падёж скотины. Белая змея изобразила на лице сочувствие, хотя до людских забот ей дела не было. У людей вечно что-то случалось.

Крестьянин вдруг умолк и вытаращил глаза. Белая змея даже оглянулась и посмотрела себе за спину. Но кроме них на просеке никого не было. Так на что же уставился крестьянин?

– Дядюшка? – осторожно окликнула его белая змея.

Крестьянин как-то нелепо запрокинул голову, точно его сзади за волосы дёрнули, глаза его закатились, и этими глазами-бельмами он поглядел уже на белую змею. Та невольно попятилась. А крестьянин заговорил чужим голосом, который казался белой змее смутно знакомым:

– Белая змея, ты идёшь против воли Высших сил. Остановись или будешь наказана. Изначальное Дао нарушать нельзя. Спасли тебя – должна спасти и ты.

Белая змея недовольно зашипела:

– Не буду я никого спасать! Уж лучше пусть меня громом убьёт!

– Не говори опрометчиво.

Белая змея покосилась на небо. Оно безмолвствовало, но подозрительные тучки на нём уже гуляли. Это белой змее не понравилось.

– Я ничего не должна тому мальчишке, – упрямо прошипела белая змея. – Пусть радуется, что я не ужалила его.

– Вот вредная! – сказал тот, кто вселился в тело крестьянина. – Тебя ждёт девять тысяч бед и несчастий и тысяча мук, если ты не подчинишься Высшим силам.

– Очередная лужа с грязью? – насмешливо прошипела белая змея.

Тот, кто вселился в тело крестьянина, сокрушённо покачал головой и медленно указал в сторону белой змеи пальцем. Тело белой змеи пронзила ужасная судорога. Она упала на землю, теряя человеческое обличье и превращаясь в змею, и принялась корчиться от боли, в бессильной ярости кусая землю.

– Через час, – неумолимо сказал тот, кто вселился в тело крестьянина, – ты лишишься своей культивации и превратишься в обычную змею. Я и фальшивой монеты за твою жизнь не дам.

– Хорошо! – прошипела белая змея. – Спасу! Говорю же, что спасу его! Прекрати!

Тот, кто вселился в тело крестьянина, опустил палец, и белая змея поспешно превратилась обратно в человека, стуча зубами и затравленно глядя на своего мучителя.

– А если бы согласилась сразу… – укоризненно сказал тот.

– Значит, я должна спасти того мальчишку? – прошипела белая змея. – А если не придётся спасать, что тогда?

– Придётся, – уверенно и печально возразил тот, кто вселился в тело крестьянина. – Запомни, этого мальчика зовут Ли Цзэ.

– Зачем мне его имя?

– Чтобы ты не спутала его с другими.

Белая змея презрительно фыркнула:

– Не спутаю.

Белая змея запомнила запах мальчишки и того, другого, который хотел содрать с неё шкуру.

«А вот с ним поквитаться как-нибудь надо», – злопамятно подумала белая змея.

– Крестьянин довезёт тебя до столицы, – сказал тот, кто вселился в тело крестьянина, – устройся там и жди.

– А если этот мальчишка не доберётся до столицы? – уточнила белая змея.

– Однажды доберётся, – утвердительно сказал тот, кто вселился в тело крестьянина. – Дождёшься его и спасёшь ему жизнь. Трижды.

– Что? – возмутилась белая змея. – Трижды? Это нечестно! Спас-то он меня всего раз! За что?!

– За твоё упрямство, – назидательно сказал тот, кто вселился в тело крестьянина. – Если попытаешься улизнуть, Высшие силы тебя покарают, как ты и пожелала, громом. Трижды спася его, ты выплатишь долг и станешь свободной. Если захочешь.

– В каком это смысле? – насторожилась белая змея.

– Не подведи меня, Су Илань.

– Откуда… – задохнулась белая змея, – откуда ты знаешь моё настоящее имя?!

Но крестьянин уже уронил голову на грудь, встрепенулся и продолжил болтать как ни в чём не бывало о нелёгкой крестьянской доле.

– Ну что, девочка, – доброжелательно сказал он белой змее, – кидай свои пожитки к моим и забирайся в повозку, вместе поедем. Звать-то тебя как?

Белая змея шмякнула свой узел в повозку и ловко взобралась сама. Что ей оставалось делать? Высшие силы её подловили и заставили дать обещание, которое придётся выполнить.

– Суй Бянь^[5], – прошипела она сквозь зубы. Называть своё имя человеку? Ещё чего! Если так хочется, пусть сам ей прозвище придумает.

Крестьянин не понял издёвки и обрадовался:

– А-Бянь, значит?

И он опять принялся болтать без умолку. Белая змея поискала глазами, но разочарованно вздохнула: кляп сделать было решительно не из чего.

[646] Белая змея становится Мэйжун

Столица белой змее не понравилась: для привыкшей к лесной тишине змеи слишком людная и шумная, – но она исползала её вдоль и поперёк, принюхиваясь к наполнявшим воздух запахам, и удостоверилась, что ни мальчишки, ни его спутников в столице нет и не было. Люди в столице тоже ждали Ли Цзэ. Белая змея кисло подумала, что теперь придётся подыскивать себе кров и оставаться в этом мышатнике невесть сколько.

К выбору убежища белая змея подошла со всей ответственностью. Конечно, можно выжить из норы крысу и поселиться там, но белая змея решила: если уж тратить своё время, так наслаждаясь благами цивилизации, а не вонючей подворотней. У людей в жилищах были очаги, у которых можно было греться, и купальни. Нет, прятаться нужно среди людей.

Но выбрать место оказалось не так-то просто. Устроиться в какой-нибудь дом или лавку служанкой? Но белая змея загодя выяснила, что виноградом служанки не питаются, его подают только хозяевам, слугам же достаются объедки, а она привыкла есть виноград. Нет, конечно, при необходимости белая змея могла есть и обычную еду, но это ей страшно не нравилось и было вредно для змеиного желудка. Лучше всего – виноград и желательно светлых оттенков: зелёный, жёлтый, белый. К тому же жизнь служанки накладывала обязательства, а белой змее нравилась свобода. Если она будет целыми днями работать, то проморгает появление в городе её цели. А если не будет, то не сможет раздобыть виноград.

Некоторое время белая змея бесцельно бродила по городу, но подходящих мест всё не находилось. А потом белая змея сообразила, что есть в столице место, куда приходит много людей и обитатели которого всегда в курсе событий: Весенний дом!

Вообще-то в столице таких заведений было несколько, но белая змея остановилась на Весеннем доме на Лотосовой улице. Она тайком пролезла внутрь, посмотрела, послушала и решила, что это место ей подходит. Но она была змеёй умной, потому знала, что наниматься в Весенний дом на обычных условиях нельзя. Работницы Весеннего дома были связаны контрактом, не могли уходить и приходить по своему желанию. Покинуть его они могли только в деревянном ящике или по выкупу какого-нибудь благодетеля. Но желающих устроиться в Весенний дом было много: кто-то приходил сам, кого-то продавали родственники, кого-то отдавали в рабство за долги.

Белая змея превратилась в человека, на этот раз в девушку в приличной одежде, не грязной и не потрёпанной, но всё-таки бедной. Пусть решат, что пришла наниматься, потому что нужда заставила.

Весенний дом ещё не открылся, внутри было пусто: клиенты не пришли, женщины спали. Белая змея прошлась между столами и ширмами, разглядывая интерьер, стащила с одного из блюд кисть винограда и за пару укусов её прикончила: получится наняться или нет, а дармовая еда на дороге не валяется.

– Ты кто такая? – окликнули её сзади.

Белая змея обернулась и увидела хозяина Весеннего дома. На незваную гостью он смотрел с некоторым испугом, оно и понятно: двери ещё были заперты, но белая змея залезла через окно, с её ловкостью сделать это – пара пустяков!

– Пришла наниматься на работу.

Хозяин оживился, подошёл и стал разглядывать белую змею. На этот раз лицо у нее было чистое, белая кожа притягивала взгляд.

– Ничего так, – сделал вывод хозяин, – что ж, давай потолкуем.

Рука его при этом оказалась позади белой змеи и со знанием дела пошарила чуть пониже спины.

– Потолкуем, – сквозь зубы сказала белая змея.

На глаза ей попалась удачно забытая уборщиком метёлка, и она не замедлила ею воспользоваться. Хозяин завопил.

– И чтобы руки больше не распускал, – сказала белая змея назидательно, указывая на него метёлкой, прутьев в которой поредело.

– Ах ты речной гуль в юбке! – выругался хозяин, за что снова получил метёлкой по горбушке. – Чокнутая девка! Проваливай отсюда! Да кому надо нанимать такую ведьму!

– Значит, золото тебе не нужно? – не смутившись, спросила белая змея.

– Какое золото? – насторожился хозяин и даже по сторонам поглядел.

– То, что люди будут нести в твой Весенний дом, чтобы поглядеть на меня, – терпеливо пояснила белая змея.

– Поглядеть? – переспросил хозяин. – Да кто платит золотом, чтобы просто поглядеть?

– Возьмёшь меня, и уже через несколько лун будешь есть и пить из золотой утвари. Договор заключать не будем: уйду, когда мне вздумается. Денег мне тоже не нужно, но будешь кормить меня виноградом.

Хозяин удивлённо вытаращился на белую змею:

– Ты всё ещё не сказала, почему я должен тебя нанять.

Белая змея сунула руку в свой узел, вытащила оттуда платок и повязала нижнюю половину лица:

– Чтобы увидеть лицо красавицы, гостям придётся отгадывать загадки.

– Да не такая уж и кра… – начал и осёкся хозяин.

Он поморгал, потёр глаза кулаками. Прежде она показалась ему хорошенькой, не более того, но сейчас вдруг ослепила его красотой – так, что колени подогнулись. Кожа у неё была ослепительно белой, как чашечка лотоса, губы алели лепестками зимней сливы, изгибы тела напоминали гибкую виноградную лозу.

– А что будет, когда загадку отгадают? – слабо спросил хозяин.

– Не отгадают, – усмехнулась белая змея. – Ну что, договорились?

– Как тебя зовут-то? – спохватился хозяин.

– Суй Бянь.

Хозяину имя не понравилось, он поморщился и сказал:

– Нет, никуда не годится. Будешь называться Мэйжун.

– Мэйжун? – презрительно повторила белая змея. У этих людей с фантазией совсем туго. Ну что ж, Мэйжун так Мэйжун.

– Но если ты меня обманула, я тебя прогоню, – попытался храбриться хозяин. Метёлка-то всё ещё была у белой змеи.

Вопреки опасениям хозяина, гости буквально повалили в Весенний дом, когда прослышали о загадочной красавице, никому не открывающей лица. Белая змея не обманула: уже через пару месяцев хозяин так разбогател, что сундуки его ломились от серебра и золота, а поток желающих разгадать загадку Мэйжун не иссякал.

[647] Белая змея ищет случая спасти Ли Цзэ

Сидеть в Весеннем доме и ждать было скучновато, зато белая змея могла есть любимый виноград, а когда она уходила на три дня, чтобы искать змеиную орхидею – цветок, восполняющий духовные силы, – то её не останавливали и лишних вопросов не задавали.

Хозяин её побаивался: характер у Мэйжун был прескверный, и если ей что-то не нравилось, то она легко пускала в ход первое, что попадалось под руку, а ногти у неё были длинные и острые, как у дикой кошки.

Сдружиться с другими женщинами белая змея не смогла, да и не хотела. Они были глупы, неимоверно болтливы, любили сплетничать и мечтали только о том, чтобы подцепить богатея и покинуть Весенний дом. Никто из них не умел ни читать, ни писать, и лишь немногие владели игрой на цине, но так скверно, что белой змее хотелось зажать уши и забиться куда-нибудь в тёмный уголок. Учиться у белой змеи женщины не пожелали.

Желающих состязаться с Мэйжун в загадках было много, но никто так и не смог разгадать даже первую – о невянущей ветви. Белая змея отвергала все приношения. Если уж начистоту, то она любую принесённую разгадку могла забраковать: кто сможет угадать, какой Мэйжун представляет себе невянущую ветвь? Богатеи не скупились и украшали ветки золотом и драгоценными камнями в надежде, что красавица из Весеннего дома позарится на сокровища. Но белая змея к роскоши была равнодушна и всем соискателям отвечала неизменное: «Неправильно».

Столица между тем полнилась слухами о Ли Цзэ и его разбойничьей сотне. Он завоёвывал города и заставы, кружным путём приближаясь к столице. Ждать, судя по всему, оставалось недолго. Если, конечно, его не прихлопнут по дороге:путь завоеваний – он такой! Белая змея поразмыслила и решила, что всё-таки не прихлопнут: раз Высшие силы велели ей дожидаться Ли Цзэ в столице, значит, до столицы он точно доберётся.

Ли Цзэ действительно добрался, и вскоре в столице уже говорили о новом царе. Белая змея озадачилась: до царя добраться сложнее, чем до простого вояки, но зато и шансов отдать долг больше. Белая змея знала, что царей частенько травят ядом или пытаются убить.

Однажды белая змея почуяла, что Ли Цзэ появился в Весеннем доме. Она глянула в щель между ширмами и увидела его среди гостей.

«Старый какой-то стал», – подумала белая змея, разглядывая его усы и бороду.

А впрочем, какое ей дело, как он выглядит? Она должна трижды его спасти, чтобы стать свободной.

Некоторые мысли у белой змеи были: раз Ли Цзэ среди гостей, то и загадку разгадывать будет. Ей всего-то и нужно сказать, что он угадал, а когда он станет подниматься по лестнице, чтобы увидеть её лицо, как и было оговорено, то ступенька на самом верху под ним проломится – белая змея не поленилась её подпилить. Он начнёт падать, а она его подхватит и – первое спасение!

Но Ли Цзэ отчего-то разгадывать загадку не спешил, а может, и вообще не собирался. Он приходил в Весенний дом, пил вино, с интересом разглядывал соискателей и их разгадки, всегда оказывающиеся неверными, но этим всё заканчивалось. Белая змея недовольно подумала: «А может, стоит подпилить балку над столом, за которым он обычно сидит, когда приходит в Весенний дом?» – но всё же делать этого не стала. Слишком хлопотно.

В ловушку лестницы попался какой-то запивоха. Грохнулся так, что Весенний дом разом вздрогнул. Белая змея на мгновение стала сама собой: когда змеи пугались, они теряли контроль над духовными силами, позволяющими им превращаться в людей. На счастье, рядом никого не было. Она тут же превратилась обратно в Мэйжун и напряжённо стала прислушиваться и принюхиваться. Если на всплеск духовных сил сбегутся демоны… Но ничего не случилось.

«Не заметили!» – с облегчением подумала белая змея.

А может, демоны просто старались держаться подальше от столицы, где было много святилищ и монахов.

Но буквально через несколько дней белая змея почувствовала приближение демона. Аура его была знакомой: красноглазая змея, которая несколько тысячелетий преследовала её. Белая змея не сомневалась, что демон явился за ней и придёт на запах остаточной ауры в Весенний дом.

Проще всего сбежать, как белая змея тысячи раз делала до этого, но ей было жаль этих женщин и даже хозяина: они останутся, ничего не подозревая, и красноглазая змея их сожрёт. Судя по хлынувшему в окна запаху крови, красноглазая змея уже начала убивать людей к северу от Лотосовой улицы и всё приближалась. Действовать нужно было быстро, и белая змея решилась: поскольку Весенний дом ещё был закрыт, белая змея уговорила всех его обитателей пойти в таверну и отпраздновать день рождения Мэйжун. Она солгала: она понятия не имела, в какой день родилась. Но они поверили, и охотно – тем более что белая змея угощала – пошли всей гурьбой в таверну, которая – какая удача! – находилась на другом конце города.

А между тем начали кричать, что царь вышел сражаться с демоном.

«Вот и случай его спасти!» – подумала белая змея и ускользнула из таверны обратно на Лотосовую улицу.

Будет наблюдать за сражением и в нужный момент крикнет ему поберечься. Это ведь зачтётся как спасение? Да наверняка должно! Красноглазую змею просто так не убить, сражение затянется. Оттолкнуть в сторону – вот и второй долг отдан. А там и до третьего недалеко. Белая змея твёрдо была намерена разделаться с долгами прямо здесь и сейчас, а потом, пока красноглазая змея занята убийством Ли Цзэ, потихоньку скрыться и затаиться где-нибудь, тщательно скрыв своё присутствие. И совесть её мучить не будет: она ведь расплатилась с долгами.

Но всё пошло не так.

[648] Первое спасение

Когда белая змея добралась до Лотосовой улицы, красноглазая змея уже летела над головами изумлённых горожан в сторону гор со скоростью выпущенной из лука стрелы. Белая змея, раскрыв пасть, проследила за её полётом, потом спохватилась: а где же тот, кого она должна спасать?

Ли Цзэ в это время камнем летел на землю. Красноглазая змея его ранила: яд стремительно распространялся по телу. Белая змея досадливо зашипела: всего одно спасение вместо трёх, ничего не поделаешь. Но спасти Ли Цзэ прямо здесь и сейчас белой змее не удалось – павшего окружили другие люди, среди которых она сразу почуяла и своего врага – того, кто хотел содрать с неё кожу, – и потащили царя во дворец. Белая змея выругалась.

Ничего не оставалось, как тоже пойти во дворец и заявить, что она может спасти царя от змеиного яда. Стражники вытаращились на неё, недоверчиво переглядываясь. Как ни погляди, а перед ними стояла всего лишь шлюха из Весеннего дома, пусть и с закрытым вуалью лицом. Пускать таких во дворец было запрещено.

Белая змея времени терять не собиралась: пока они тут спорят, царь и помереть может, и как тогда его спасать? Скандалить она умела и так развопилась, что её во всём дворце было слышно. Выглянул кто-то из внутренних слуг, поглядел, послушал, ненадолго скрылся во дворце, а потом появился снова и велел пропустить Мэйжун во дворец: царский евнух велел немедленно её привести.

«А, так это евнух», – подумала белая змея, неприязненно глядя на Янь Гуна, который спорил с министрами и царедворцами так, что, как говорится, перья во все стороны летели.

Министры не хотели пускать Мэйжун к царю: откуда, мол, она знает, как лечить раны, нанесённые демонами, когда даже дворцовые лекари оказались бессильны? Царский евнух мрачно возразил, что в любом случае хуже уже не будет.

– Я родом из клана знахарей, – важно объявила белая змея, чтобы остановить крадущий драгоценное время спор. – Я могу спасти вашего царя.

– Если сможешь, получишь щедрую награду, – сказал царский евнух, с прищуром глядя на неё. – А если нет, так распрощаешься с головой.

Белая змея одарила его презрительным взглядом и потребовала, чтобы никто не входил, пока она не закончит. Людям она не верила, потому подперла дверь, едва вошла.

В царских покоях пахло кровью и змеиным ядом. Белая змея поглядела на царя и, не обнаружив волос у него на лице, удивилась: побрили они его, что ли? О том, что усы и борода были фальшивыми, она догадалась позже, заметив на подбородке Ли Цзэ пятна клея. Но удивляться человеческой глупости было некогда: Ли Цзэ весь почернел, кровавое месиво вместо руки пузырилось ядом и тлело чёрным дымком. Ещё немного – и спасать будет поздно.

Белая змея превратилась из Мэйжун в Су Илань, встала на колени, подобрала рукава, чтобы не испачкать их в крови, и принялась выправлять искалеченную руку Ли Цзэ. От неё мало что осталось: непонятное месиво из костей и клочков мяса, щедро приправленных ядом. Но кровь белой змеи могла справиться и с этим. Белая змея порезала собственную ладонь, перевернула её и принялась водить ею из стороны в сторону, следя, чтобы кровь равномерно залила всю руку Ли Цзэ от плеча до кончиков пальцев. Оттянула пальцами нижнюю челюсть Ли Цзэ и налила с пригоршню крови прямо ему в рот. Оставалось только ждать, когда змеиная кровь подействует.

Долго ждать не пришлось. Кровь белой змеи вспузырилась, смешалась с ядом, нейтрализуя его. Разорванные мышцы и сломанные кости складывались обратно, срастались и покрывались кожей. Темноватый дымок, струящийся от тела Ли Цзэ, иссяк. Белая змея оттянула Ли Цзэ веки, поглядела ему в зрачки. Искра жизни в них не погасла, белая змея успела, первый долг был выплачен.

– А может, разорвать ему горло и снова срастить? – задумчиво пробормотала белая змея. – Сойдёт за второе спасение.

Но в голове уже начало позванивать: белая змея постучала себе по виску ладонью, изгоняя звон из сознания, и проворчала:

– Ладно уж, покуда хватит и одного раза.

Она вновь превратилась в Мэйжун и вышла к нетерпеливо ожидающим её людям, чтобы сказать им, что жизнь царя спасена. Царский евнух тут же велел схватить её и запереть в каком-то павильоне.

«Вот сволочь неблагодарная! – поразилась белая змея. – А ведь обещал награду за спасение царя!»

Павильон белая змея тут же обшарила, обнаружила под кроватью крысиную нору и не замедлила ею воспользоваться.

Выбравшись из дворца, белая змея стала раздумывать, куда податься. Столица была разрушена, Весенний дом тоже. Для начала белая змея решила наведаться в таверну, чтобы проверить остальных обитателей Весеннего дома. Не то чтобы она за них волновалась: скорее ей было любопытно, где они, что делают и что думают о своём спасении. Жаль только, их спасение в общий счёт не шло.

Но когда белая змея уже собирала свои пожитки – их она благоразумно перетащила в таверну сразу же, как почуяла красноглазую змею, – в таверну заявился царский евнух, а хозяин Весеннего дома взял и продал ему Мэйжун.

Царский евнух же вздумал её шантажировать: мол, если не пойдёшь со мной обратно во дворец, так всему дому не жить. Белая змея полагала, что до женщин из Весеннего дома ей дела нет. С какой стати ей о них заботиться? Им-то она три спасения не должна. Но, как оказалось, бросить их в беде белая змея не смогла: демон или нет, а совесть у белой змеи была. Очень неохотно, но она всё же согласилась вернуться во дворец.

В сущности, возвращение было белой змее даже на руку: так легче выплатить оставшийся долг. Но царский евнух возвращал её не просто так, а в качестве царской наложницы.

Белая змея людям подчиняться не собиралась. Сварливость характера взыграла и подавила желание отдать долг, и белая змея тут же повздорила со всеми, с кем только можно, включая самого царя, не сразу разобрав, что и он сходиться с ней желанием не горит.

Министры её особенно раздражали, хотя она и придворных дам недолюбливала: все они наперебой убеждали её, как завидна роль царской наложницы, как ей посчастливилось попасть в гарем царя – и всё в том же духе.

Чтобы от них отвязаться, белая змея заявила: хотят увидеть её лицо – пусть загадки разгадывают! А уж она позаботится, чтобы им это не удалось: у неё вековая змеиная мудрость за хвостом, а они всего лишь жалкие людишки.

Но всё пошло не так. Опять.

[649] Белая змея колеблется

Первую загадку царь разгадал сходу. Белая змея была раздосадована и удивлена одновременно, пришлось выдумывать новую.

Вообще-то играть с людьми ей даже нравилось, если бы они ещё не стояли над душой и не зудели нудно, как мухи: когда же Мэйжун откроет лицо, когда же станет наложницей царя, когда же-же-же, когда жу-жу-жу.

А царского евнуха ей временами хотелось укусить.

Во-первых, белая змея была злопамятна и так и не простила ему, что он подговаривал будущего царя освежевать её.

Во-вторых, он относился к ней пренебрежительно и не упускал случая сказать что-нибудь колкое. Впрочем, белая змея в долгу не оставалась и доводила царского евнуха до белого каления за считанные секунды.

В-третьих, он тоже пытался свести её с царём, но методы для этого выбирал какие-то странные. Дарил, к примеру, подарки от имени царя, наивно полагая, что все женщины должны быть падки на лесть и тряпки.

Белая змея за свою многотысячелетнюю жизнь повидала немало сокровищ, потому её не трогали ни шёлковые платья, ни золотые браслеты, ни жемчужные тиары. Чтобы занять себя, она приняла лишь пяльцы для вышивания и со злорадством озадачила царского евнуха тем, что вышивка каждый день становилась больше, а ниток для вышивания белая змея так и не попросила. Но царь разгадал и эту загадку, хотя она была адресована не ему.

«Умный он такой, что ли?» – недовольно думала белая змея.

Она никак не могла решить, что еще ему загадать, но всё решилось само собой: царский евнух вывел белую змею из себя, обозвав её речным гулем в юбке. Белая змея страшно оскорбилась. Уж она-то знала, как выглядят гули! Мерзкие, склизкие твари, живущие в озёрах и реках и обгладывающие утопленников до костей.

Белая змея за всю свою жизнь ни разу к мясу не притронулась и питалась исключительно виноградом, а внешностью своей – и змеиной, и обращённой – гордилась: змеи вообще красивы, а белые – особенно.

Распалившись, белая змея послала царского евнуха к упомянутым речным гулям. За немокнущей вуалью.

Это ведь даже не загадка была. Белая змея это со зла сказала, припомнив древнюю легенду о Цзяосяо – волшебной ткани, которую якобы ткут русалки, используя для этого собственную кровь. Белая змея считала, что это полная чушь: из крови нить не вытянуть, как ни старайся, она один раз пробовала – из интереса. Кровь сворачивается или испаряется, но в нить не превращается. Из неё даже узелок не завяжешь, куда там целую вуаль выткать!

Белая змея мстительно подумала, что эту загадку им нипочём не разгадать. Она ведь и сама не знала ответ и надеялась придумать его, пока людишки ищут русалок. Не в её правилах было загадывать неразрешимые загадки, просто так получилось.

Белая змея и подумать не могла, что царь найдёт ответ раньше, чем это сделает она сама! Взял и бросил её в дворцовый пруд и изрёк при этом: «Та вуаль не намокнет, что уже намокла».

Белая змея не любила воду и так разозлилась, что влепила царю оплеуху, не поскупившись на эпитеты и метафоры, коих у неё в запасе было превеликое множество. Но уже потом, поразмыслив над ответом, белая змея решила, что и сама не придумала бы лучше.

А царь неловко попытался с ней помириться. Вероятно, стоило принять его извинения, но змеиная натура если взыграла, так не остановишь. Белая змея потребовала, чтобы к ней не входили сто дней. Ей как раз было пора погрузиться в культивационную спячку. Она нисколько не тревожилась: царь всегда исполнял её пожелания, а значит, придёт только через сто дней.

Ли Цзэ, быть может, так и поступил бы. Но белая змея не учла одного – царского евнуха, который сумел саботировать решение царя не входить к царской наложнице нужный срок.

Белая змея как раз приняла истинный облик, когда дверь в покои с треском распахнулась. Она метнулась в тёмный угол, чтобы спрятаться, но чья-то рука бесцеремонно ухватила её за хвост и потянула из укрытия.

Белая змея упиралась, как могла, но тянувший за хвост оказался сильнее и вытащил её на свет. В Мэйжун превратиться она не успела, так и осталась в обличье Су Илань, потому что внутреннее равновесие значительно пошатнулось: ну ещё бы, за драгоценный хвост схватили!

К хвостам змеи относились очень трепетно. Конечно, хвосты не отваливались, как у ящериц, если за них дёрнуть, но были хрупкими и могли сломаться, а изуродованный хвост – настоящий позор для змеи!

Но тут белая змея отвлеклась от многострадального хвоста, потому что царь вёл себя слишком спокойно для человека, который только что ухватил за хвост змею и обнаружил, что его наложница – самый настоящий демон.

На её вопрос царь рассудительно сказал, что демоны бывают разные, как и люди. Когда-то он уже говорил то же самое и про змей. Белая змея насмешливо фыркнула. А царь попросил её остаться во дворце и дальше притворяться царской наложницей.

Белая змея согласилась: во-первых, во дворце безопасно, а во-вторых, спасение царя от желавших женить его министров тоже может считаться спасением и выплатой долга. Звон в ушах тонко намекнул, что не может, но белая змея сделала вид, что не расслышала. Высшим силам пришлось наслать на столицу небывалую грозу и даже расколоть несколько дворцовых колонн, прежде чем белая змея, зажав уши, зашипела:

– Ладно, ладно! Не считается!

И гроза сразу стихла.

«Значит, – подумала белая змея мрачно, – придётся спасать ещё дважды».

Перспективы были очень хорошие: царь собирался завоёвывать Десять Царств, а при завоевании опасности неизбежны. Вот только царскую наложницу, конечно же, в военный поход не пустят: ей даже из дворца не выйти. Остаётся надеяться, что какое-нибудь несчастье случится прямо во дворце. А если не случится, так нужно его самой устроить.

Но глупые люди всё сделали сами.

[650] Второе спасение

Признаться, белой змее царь даже нравился. Он часто приходил к ней, и они пили вино и беседовали. Человечий царь оказался мудрым и занятным человеком. Белая змея не раз удивлялась, как он умудрился выжить с такими-то жизненными принципами. Верить в людей и даже в демонов, когда всё убеждает в обратном? Странный, странный человечий царь…

Белая змея не прочь была похвастаться и вначале неохотно, а потом с удовольствием рассказывала о своей жизни. Ей тысячи лет было не с кем поговорить: людей она чуралась, другие демоны её не слушать хотели, а убить или пленить, не больно-то поговоришь. Пожалуй, жаль даже, что он всего лишь человек.

Царь ей тоже кое-что рассказывал о себе, но всегда неохотно и скупо. Отговаривался, что его жизнь не так уж и интересна, если сравнивать с жизнью змеиного демона. Белая змея так не считала. Истории о сражениях она пропускала мимо ушей, но всегда оживлялась, когда царь говорил о жизни в Десяти Царствах. Завоёвывая их, он многое повидал, а белая змея успела побывать только в семи царствах из десяти, и слушать о том, что она ещё не знала, было страшно интересно.

Но министры и евнух не унимались и заставляли царя совершать странные поступки. Например, прийти в покои Хуанфэй с мечом, чтобы продемонстрировать, как он с ним управляется. Белая змея оружие не любила, тем более то, от которого разило смертью. Люди не заметили бы, меч был вычищен на славу, но белая змея всё равно чувствовала исходящую от лезвия ауру крови. Зачем грозить наложнице мечом – не понимал и сам царь.

В другой раз евнух заставил царя целовать белую змею. Сплошные недоразумения. Белая змея о поцелуях слышала и даже видела, как люди это делают, но не слишком понимала, для чего. Царь неуверенно сказал, что это проявление дружеских чувств. Белая змея, подумав, тоже одарила царя поцелуем в щёку: всё-таки первый её человечий друг.

Эта традиция показалась белой змее забавной, и она подумала, что можно так делать вообще при каждой встрече или прощании. Царь почему-то при этом тушевался. Неизвестно, до чего они бы доцеловались, но глупые людишки в который раз им помешали.

Однажды царь пришёл к белой змее и буквально свалился на кровать с сильным жаром. Он сказал, что перегрелся на солнце, а быть может, простудился, но белая змея не поверила. Жар его тела был притягателен. Она тут же залезла к царю за пазуху, чтобы погреться, рассчитывая, что вытянет жар из его тела, но ничего не вышло. Жар был слишком силён, неестественно силён и будто выжигал царя изнутри.

Белая змея, прослушав его пульс и дыхание, пришла к выводу, что это насланный недуг, а не обычная простуда. Вероятно, к этому были причастны министры с евнухом. Конечно, хватило и капли змеиной крови, чтобы вылечить царя, но белая змея решила отыграться на виновнике всех своих несчастий. Велела евнуху с министрами ловить в пруду разноцветных рыб, потому что якобы это и есть лекарство от недуга.

Она не обманывала: мясо разноцветных рыб укрепляло силы, а измученному жаром царю это было нужнее мифических лекарств, тем более что белая змея подсуетилась и влила ему в губы несколько капель своей крови.

Зрелищем она наслаждалась с нескрываемым удовольствием. Правда, нужную рыбу ей всё равно пришлось поймать самой: никчёмные людишки даже на это были не способны.

С тех пор министры и евнух стали осторожны с выбором методов, но продолжали подбивать царя на разные глупости. Белая змея наконец сообразила, чего добиваются министры: хотят, чтобы царь с наложницей спарились!

Об этом у белой змеи были весьма смутные представления. Женщины в Весеннем доме кое-что болтали, но она не прислушивалась, о чём теперь жалела. Понятное дело, что у людей все по-другому происходит, но… любопытно же!

Целоваться, оказывается, можно было и в губы. Белую змею это открытие взбудоражило. Во-первых, как-то странно становилось внутри, словно вспыхивал и пламенел в сосредоточии нижних меридианов огонёк. Во-вторых, – и это белую змею поразило больше всего – она краснела, чего с ней никогда прежде не было.

Лицо у белой змеи было белое, кровь приливала к нему только в моменты гнева и всегда раскрашивала его пятнами, а тут краснели исключительно щёки. Белая змея знала, что это называется румянцем, но и представить себе не могла, что румянец этот сохранится, даже когда она превратится в змею.

Они с царем все-таки возлежали, как говорили люди. Произошло это лунной ночью в лесу, куда они ускользнули вдвоём из дворца. Как их угораздило – белая змея и сама не поняла, но это странное времяпровождение ей даже понравилось.

Во-первых, температура тела при этом повышалась, что белой змее казалось особенно приятным. Во-вторых, огонёк в сосредоточии меридианов, выплеснувшись и иссякнув, дарил приятное расслабление всему телу. Для белой змеи такое было в новинку: ей всегда приходилось быть начеку, она и не подозревала, что ослабление бдительности столь приятно.

Правда, происходило это впоследствии не так часто, как того хотелось белой змее, поскольку царю, кажется, было неловко это делать. Белая змея этого в людях не понимала: если тебе хорошо и нравится, то почему бы не заниматься этим чаще? Тем более что после этого и общее самочувствие улучшалось, не говоря уже о настроении (что, впрочем, нисколько не мешало ей оставаться сварливой змеёй).

За этими приятными хлопотами белая змея и думать забыла о третьем долге.

[651] Третье спасение

Теперь царь нравился белой змее даже больше прежнего. Ей не хотелось с ним расставаться, поэтому она часто пряталась у него за пазухой, когда ему нужно было уходить. О природе этой внезапно окрепшей приязни белая змея не задумывалась. Ровно до того момента, пока царя не привезли во дворец из очередного похода полумёртвым, с торчавшим из груди обломком копья.

Белой змее одного взгляда на раненого хватило, чтобы понять: он не жилец на этом свете, пламя его жизни погаснет уже на исходе дня. Белая змея запаниковала. Тяжёлые раны она лечить умела – по большей мере. Но далеко не все. На такую ее сил бы не хватило.

– Если он умрёт, что же я стану делать? – прошептала белая змея в ужасе.

Но страшило её вовсе не то, что третий долг останется не оплаченным. Об этом она и не думала, начисто забыв, что третий долг существовал. Что же она станет делать – без её царя? Если он умрёт и она останется одна, что ей тогда делать? Белая змея знала, что тогда ее попытаются убить и похоронить вместе с царём, как было принято в этом царстве. А она, разумеется, сможет выбраться из гробницы и вновь примется скитаться по миру. Но при мысли об этом сердце пронзила такая жгучая боль, что белая змея согнулась, прижимая руки к груди, и начисто лишилась дыхания. Глаза налились безумным жаром. И тогда она всё поняла.

Если царь умрёт, то и ей жизни не будет. Лучше позволить замуровать себя вместе с его телом и… Нет! Её царь умереть не должен! Однажды это все равно произойдет: он смертен, как и все люди. Но умереть в глубокой старости – это одно, а в цвете лет – совсем другое. Если он умрёт от старости, белая змея с этим ещё смирится: сама виновата, что полюбила смертного. Люди умирают, так устроен этот мир. Но потерять его сейчас… Нет и нет.

Белая змея не знала, откуда она знает то, что знает. События тысячелетнего прошлого ей помнились смутно. Она знала историю происхождения белых и красноглазых змей, но не помнила, как появилась на свет сама. Она помнила, что кто-то втолковывал ей Изначальное Дао, но не знала, кто это был, потому что лица его в памяти не сохранилось.

Знания о технике Разделённой жизни всплыли в памяти сами собой. Спасти царя можно было только с её помощью, но техника эта представляла опасность как для спасающего, так и для спасаемого. От белой змеи требовалось отдать половину духовных сил, половину крови и тысячу лет культивации минимум, а гарантий не было никаких.

Она вообще могла опоздать со спасением: царя ведь уже несколько дней как ранили, силы его истощены, а жизнь вот-вот выскользнет из тела, превратив его в кусок мёртвой плоти. Тогда она просто потратит силы зря и подвергнет себя опасности: почуяв это, другие демоны непременно воспользуются слабостью и придут, чтобы убить её.

Будет ли это иметь значение, если белой змее не удастся спасти её царя? Нет. Тогда вообще ничто не будет иметь значения: ни она сама, ни её жалкая жизнь, которая ценна только тем теперь, что в ней есть её царь.

Белая змея взяла себя в руки, перестала скрывать своё присутствие и силу – для исполнения замысла ей нужна вся её скорость, ничем не ограниченная – и усилием воли разделила своё астральное тело надвое. Пожалуй, та часть, что предназначалась царю, была больше, чем оставшаяся ей самой. Тысячу лет культивации пришлось потратить на то, чтобы вплавить разделённую жизнь в умирающее тело царя и удерживать её там, пока она не пустит корни и не сольётся с остатками жизни человека. А змеиная кровь залечит рану. На всё это ушло немного времени, но белой змее казалось, что целая вечность. Парный шрам, появившийся и у белой змеи, и у царя, возвестил, что техника Разделённой души завершена.

Белая змея спасла своего царя, но несказанно ослабла сама. Виду она не подавала, но ей даже удерживать себя в человеческом обличье удавалось с трудом. Стоило ли оно того? Стоило!

Царь, впрочем, сам обо всём догадался и силой заставлял белую змею раз в год уходить в спячку на сто дней, чтобы восстанавливать силы и культивацию.

Медленно, очень медленно, в год по крупице к белой змее возвращалась сила, но всё же недостаточно быстро, чтобы справиться с нежданной бедой в год становления.

[652] В ловушке собственного тела

Когда царь уезжал из дворца, белая змея не скучала: ждать его возвращения ей нравилось – а стоило заскучать, так всегда можно было позабавиться с царским евнухом. Правда, узнав, что царская наложница – демон, евнух всеми правдами и неправдами старался избегать её общества и в покои Хуанфэй больше без царя не входил, но белой змее-то никто не воспрещал из них выходить!

Забавно было подстеречь его, когда евнух, приподняв подол, крался мимо павильона Феникса, чтобы отдать какое-нибудь распоряжение слугам гаремной половины дворцового комплекса или придворным дамам, и, превратившись в змею, гонять туда-сюда по восхитительно длинным коридорам дворца. Евнух при этом уморительно вопил, да ещё и талисманами в змею при этом кидался, но на белую змею талисманы не действовали: их евнух срисовал сам из какой-то книжки, они были всего лишь клочками размалёванной бумаги, а не грозным оружием против демонов.

Делала это белая змея не со зла, хотя былые обиды всё ещё помнила, а чтобы размяться. К тому же она подслушала, евнух жаловался царю, что раздобрел и стал тяжёл на подъём в последнее время. Как по ней, так он и теперь быстро бегал.

Очередной отъезд царя совпал с полнолунием и трёхдневным затворничеством. Белая змея уползла из дворца в лес на поиски змеиной орхидеи. Успехом они не увенчались: на прежнем месте валялись лишь обломанные и объеденные стебли без цветков, выдранные с корнем, а земля была изрыта, словно кто-то постарался выкопать всё до последней ниточки-корешка. Этот вандализм белую змею потряс до глубины души. Пришлось ползти на поиски другой орхидеи. Белая змея знала минимум десять мест, где они росли. Но все десять цветков были варварски уничтожены.

Ничего не оставалось, как продолжить углубляться в лес. Эти места белой змее были незнакомы, она осторожничала и замирала при каждом подозрительном шорохе или треске. Орхидеями в лесу пахло, но отыскать их пока не удавалось: неизведанный лес неохотно выдавал свои секреты.

Наконец белой змее посчастливилось: она заметила змеиную орхидею, цепляющуюся корешками за россыпь камней, едва присыпанных землёй. Но чтобы добраться до цветка, нужно было переползти через протоптанную лесными зверями тропку. Опасности белая змея не чувствовала, но она всегда так привыкла остерегаться демонов, что совсем забыла прописную истину: в лесу страшись леса.

Откуда они взялись – белая змея не разглядела, но сотни острых копытец вихрем пронеслись по ней, втаптывая её тело в землю. Что-то спугнуло стадо диких свиней, вероятно, какой-то хищник, и они, обезумев от страха, с налитыми кровью глазами, промчались по лесу, сметая всё на своём пути. По счастью, они не остановились, и белая змея избежала участи быть съеденной.

Ей повезло, что поблизости не было демонов. В себя белая змея пришла не сразу, а когда очнулась, то, страшным усилием воли подтягивая разбитое, изломанное тело, заползла в щель между камнями и затаилась. Руководствовалась она не рассудком, а инстинктом самосохранения: на открытой местности, пусть даже это лесная прогалина, раненая змея в смертельной опасности, её любая хищная птица может утащить в когтях.

Затаившись, белая змея пролежала не меньше суток. Шевелиться было больно и страшно. Голова, кажется, пострадала особенно сильно. Дождавшись сумерек, когда дневные хищники уже спят, а ночные ещё не пробудились, белая змея выбралась из укрытия и превратилась в человека, чтобы оглядеть себя и оценить тяжесть увечий. Вернее, попыталась превратиться в человека и не смогла. Что-то переклинило внутри, мешая превращению.

Белая змея запаниковала, описала несколько кругов вокруг собственного хвоста, пытаясь монотонностью этого занятия вернуть себе внутреннее равновесие. Это помогло, но далеко не сразу: ещё четверть суток прошла, прежде чем белая змея смогла превратиться в человека.

Превращение её было недолгим: вытащив зеркальце и глянув в него, белая змея похолодела от страха. Её лицо – её настоящее лицо! – было изуродовано, регенерация замедлилась, а это означало, что шрамы останутся навсегда. Получить шрамы считалось у змеиных демонов величайшим позором: змеи кичились идеальной внешностью и ревностно берегли красоту. И как ей теперь показаться на глаза царю? Увидев её обезображенное лицо, он исполнится отвращения, разлюбит её и прогонит. Люди не любят уродов. При мысли об этом белая змея перепугалась ещё больше, превратилась против своей воли в змею и опять забилась в щель между камнями.

Пролежав так какое-то время, белая змея подумала, что змеиная орхидея, если съесть её всю целиком, может запустить застопорившуюся регенерацию. Но есть её нужно было не в змеином обличье, а в настоящем. Белая змея выбралась из укрытия, попыталась вновь стать собой…

Не получилось. Ни сейчас, ни потом. Только и вышло, что превратиться в Мэйжун. Но Мэйжун – фальшивка, в этом обличье пытаться излечиться бесполезно. Превращение зациклилось между змеёй и женщиной.

Белая змея оказалась в ловушке собственного тела. Вернуться к царю она не могла. Разве нужна ему просто змея или просто женщина?

А раз не получается толком превратиться, регенерация так и не запустится, шрамы останутся навсегда, превратив красавицу в жалкого урода. Так стоит ли пытаться вернуть себе настоящее обличье? Белая змея уже чувствовала, как раны произвольно стягиваются краями, сплетаются нитями плоти. Контролировать процесс она не могла, зарастали они как попало, наплывая друг на друга и бугрясь.

Белая змея превратилась в змею и забилась обратно в щель.

Лучше бы дикие свиньи затоптали её до смерти: отмучилась бы – и всё закончилось.

Но впереди были тысячи дней и ночей терзаний.

[653] Терзания белой змеи

Белая змея знала, что её будут искать, да её и искали. Среди окликов, заполнивших лес, она различила и голос царя и затрепетала всем телом. По змеиной морде покатились крупные прозрачные слёзы. Голоса то приближались, то отдалялись, но белая змея знала: её не найдут, пока она сама того не захочет. А она не хотела.

Оставаться долго на одном и том же месте было опасно: люди-то заметить скрывшую присутствие змею не способны, а вот демоны наткнуться на неё могут, если окажутся сильнее. А сейчас даже лежащий червь-моховик, низший демон, живущий в палой листве и питающийся падалицей, сильнее её!

Белая змея несколько раз меняла укрытие, а потом и вовсе уползла обратно во дворец и скрылась в башне Саньму, превратившись в один из тысячи наполнявших башню камней. Во дворце было безопаснее… и ближе к царю. Она не могла вернуться к нему, но хотя бы изредка его видела.

Люди, как полагала белая змея, непостоянны и быстро забывают о том, что пропадает из их поля зрения. Царь погорюет и забудет её. Так она полагала.

Но царь с непонятным упорством продолжал её искать и не прекратил поиски даже через десятилетия. Он очень изменился за эти годы: постарел, посуровел и будто разучился улыбаться.

Сколько раз белая змея, видя его омрачённое страданием лицо, хотела выползти из своего укрытия! Но что бы она тогда сделала? Он наверняка разгневан, и люди во дворце шепчутся о том же. Он просто выхватит меч и зарубит её: именно для этого он и продолжает её искать, считая предательницей.

А она всё ещё не могла превратиться в себя настоящую. Вероятно, как белая змея поняла много позже, она настолько была шокирована своим отражением в зеркале, что непроизвольно запечатала это уродливое обличье внутри себя самой, не позволяя ему выбраться наружу. Только несколько тысяч лет спустя она смогла худо-бедно выбраться из ловушки собственного тела, но тогда ей уже некому было показываться.

Царь между тем вознёсся. Узнав об этом, белая змея обрадовалась. Став небожителем, он уж точно её забудет и обретёт новое счастье. Мысль о его неизбежной смерти всегда её беспокоила и пугала, а теперь он бессмертен. А она останется здесь и будет его помнить, ей и этого довольно. Так белая змея пыталась себя убедить.

Смертное тело царя похоронили, как он и завещал, близ пагоды Саньму, а до того гроб с телом стоял во дворце положенное время, чтобы его могли оплакать, как и полагалось обычаями. Белая змея приползла во дворец, забралась в гроб и свилась в кольцо у покойника на груди, леденея вместе с ним. Лет сто уж она сможет там пролежать, пока его кости не рассыплются в прах. Так ему будет не одиноко в этом холодном, тёмном гробу.

Белая змея надеялась, что гроб зароют вместе с ней, но перед погребением гроб открыли, и ей пришлось спасаться бегством: во дворце не осталось никого, кто бы знал правду о ней, а остальные приняли её за трупоеда, посмевшего осквернить тело. По счастью, ускользнуть удалось: она превратилась в камень, и преследователи пробежали мимо, а потом она снова спряталась в пагоде Саньму.

Выползать из пагоды по ночам и оплакивать царя у белой змеи вошло в привычку. Она покидала своё укрытие, садилась у могилы и горестно стенала. Продолжалось это почти десять лет, пока однажды она не попалась. Люди были суеверны и приняли её за призрак царской наложницы. Белая змея даже охотно подыграла бы им, но они принялись думать позвать монахов и изгнать призрака, а это уже было опасно. Белая змея знала, что некоторые монахи, особенно даосы, могут видеть демонов и знают способы избавиться от них. Настало время покинуть дворец и отправиться… куда?

Опасность белой змее уже не грозила: розыскные листы с лицом царской наложницы давно были содраны с досок объявлений, в лицо её никто не знал. Она могла сколько угодно бродить по улицам в обличье Мэйжун, внимания на неё не обращали.

Но оставаться в столице белой змее не хотелось. Здесь всё напоминало о царе, имя которого не сходило у людей с уст. Слишком больно, слишком горько. И белая змея решила залечь в спячку – лет на сто, чтобы набраться сил. Два поколения успеют смениться, из людской памяти изгладятся деяния прошлого, правда станет вымыслом. Так всегда бывает.

Когда белая змея вернётся в мир… Для чего?

Белая змея решила для себя, что с людьми больше никаких дел иметь не будет: её царь останется первым и единственным человеком, которого она полюбила. Разлюбить она уже не сможет, потому что в жизни белых змей настоящая любовь случается только раз, и будет помнить его всю жизнь, конца у которой, может, и вовсе нет.

В мир без её царя… стоит ли возвращаться?

Белая змея проспала лишь полвека. Разбудили её, прячущуюся в заброшенном колодце на окраине города, трещотки и хлопушки. Грохотало так, что и мёртвый бы проснулся. Белая змея недовольно зашипела, но всё же решила выбраться из колодца и взглянуть, что ещё удумали эти людишки.

Это был праздник. В честь царя, ставшего богом.

Не одна белая змея помнила.

[654] Странствующая художница

За пятьдесят лет белая змея успела проголодаться и решила заглянуть к людям на праздник: может, удастся раздобыть виноград? Еду, как выяснилось, раздавали даром, и белая змея, получив заветную гроздь мелкого, но всё же сладкого винограда и горсть сладостей, смешалась с толпой и стала приглядываться и прислушиваться к тому, что говорят люди.

То, что она услышала, ей нисколько не понравилось.

О царе теперь говорили, что он главный бог войны и завёл себе гарем из двенадцати небесных воительниц, все писаные красавицы, на Небесах других и не водится. Это белую змею покоробило: и века не прошло, а он уже забыл её! Взять бы и в отместку завести себе гарем из двенадцати людишек… Нет, она ни за что не позволила бы другому мужчине к ней прикоснуться.

Ещё говорили, что в Десяти Царствах теперь поклоняются только богу войны, коим царь стал, и все храмы посвящены ему. Белая змея из любопытства заглянула в городской храм. У неё была достаточно высокая культивация, чтобы беспрепятственно входить в священные места, и если её случайно не разоблачат, то бояться нечего. Людям она казалась всего лишь женщиной-странницей, пришедшей в храм, чтобы помолиться богу.

Над алтарём висел портрет бога. Белая змея поначалу не поняла, чей это портрет: нарисованная физиономия ничего общего с царём не имела, к тому же, у неё были усы щёткой и гнусного вида бородка. Белая змея спросила у старшего монаха, кто нарисован на портрете, и тот важно сказал, что это бог войны, бывший некогда царём этой страны, а списан портрет с розыскного листа, который отыскался при реконструкции старого здания магистрата. Белая змея ужаснулась: разбойник какой-то, а вовсе не её царь!

– Бог войны выглядит не так, – вырвался у неё возмущённый протест.

Старший монах тоже возмутился:

– А ты-то почём знаешь?

– Была в столице, вот и видела его настоящий портрет, – вывернулась белая змея. – Если рисовать не умеют, так и не брались бы.

Старший монах ещё больше рассердился:

– Если такая умная, возьми да нарисуй как надо!

Вообще-то монахам сердиться не полагалось, но портрет бога войны для храма нарисовал именно он, а критика задела его за живое. До этого момента он полагал, что рисовать умеет, и все стены в храме тоже разрисовал сам. Звери и птицы у него получались хорошо, особенно те, которых он никогда не видел: проще всего нарисовать то, чего не существует.

Портретом бога войны старший монах особенно гордился, потому что с филигранной точностью повторил рисунок с розыскного листа – до последней чёрточки! А ведь розыскные листы рисовали со слов очевидцев. И что же получается? Какая-то женщина приходит и начинает насмехаться над его шедевром!

Белая змея охотно приняла вызов, взяла у монахов лист бумаги, кисточку и тушь и нарисовала «как надо». Кто лучше неё знал царя?

Монахам портрет понравился, и вскоре уже он красовался над алтарём, а портрет разбойника был свергнут и предан огню в храмовой курильне – к радости белой змеи.

– Теперь, – гордо изрек старший монах, уже позабыв обиду, – мы единственный храм в царстве, не считая столичного, который может похвастаться настоящим портретом бога войны!

– А что, – с тревогой спросила белая змея, – в других храмах тоже портреты, списанные с розыскного листа?

– Конечно. В каждом храме по портрету, а в некоторых ещё и статуи есть.

Белая змея пришла в ужас: всё царство поклоняется какому-то чудовищу, ничего общего не имеющему с её царём!

Оказалось, что не всё. Вернее, не только всё царство, но и другие десять тоже.

У белой змеи тут же родилась идея: обойти все храмы во всех царствах и перерисовать портреты бога. Так у неё в жизни будет хоть какая-то цель. Люди должны помнить её царя и поклоняться ему настоящему! И пусть он завёл себе гарем из двенадцати небесных воительниц и забыл о ней, она-то всё равно будет его помнить и другим забыть не даст.

Времени у белой змеи было много – целая вечность, если соблюдать осторожность. Белая змея без устали сновала между людьми, меняя обличья. Веками, а потом и тысячелетиями она странствовала по Десяти Царствам, рисуя портреты и рассказывая людям, каким человеком был их бог. Именно с её слов писались легенды и хроники. О ней люди потом забывали, а о её царе – нет.

За культ бога войны можно было не переживать: он укоренился и окреп, у её царя теперь десятки тысяч последователей. Можно прервать странствия и где-нибудь осесть, лучше всего – в каком-нибудь винограднике или поблизости от винодельни. Белая змея знала, что виноградных змей виноделы не трогают: они будто бы приносят удачу и предвещают богатый урожай. Подыщет подходящий виноградник, притворится виноградной змеёй и будет жить припеваючи, лакомясь виноградом круглый год.

Лучшие виноградники были в столице, и белая змея отправилась в обратный путь – к местам, где прошли лучшие, самые счастливые годы её жизни.

До сошествия бога войны в мир смертных оставалось немногим меньше восемнадцати лет.

[655] Опять в наложницы?

Когда белая змея разыскала подходящий виноградник, выяснилось, что там уже живёт виноградная змея. Разумеется, белая змея могла прогнать соперницу, а то и вовсе от неё избавиться, но посовестилась. Во-первых, виноградная змея была дряхлой, выживать её было попросту жалко. А во-вторых, виноградная змея оказалась ручной: хозяин виноградника считал её едва ли не членом семьи, у неё даже собственная корзинка была, куда старушка приползала спать каждую ночь.

Но виноградник был слишком хорош, чтобы от него отказаться, и белая змея решила прийти в человечьем обличье и наняться в работницы. При винограднике была винодельня, западную часть пристроек которой занимал питейный дом. Туда белая змея и направилась.

День едва занялся, посетителей в питейном доме не было, не считая какого-то господина в богатой одежде, который сидел за угловым столиком и потягивал вино из расставленных перед ним чашек – поочерёдно. Видно, выбирал вино перед покупкой.

Слуги суетились, натирая столы. Белая змея выбрала самого важного на вид, посчитав, что этот старшинствует над остальными, и дёрнула его за рукав. Слуга обернулся и поглядел на неё с нескрываемым удивлением:

– Ты кто? Что тебе нужно?

– Пришла наниматься в работницы, – сказала белая змея. – Позови хозяина.

Слуга критически оглядел её. Глядя его глазами, перед ним стояла веснушчатая широкоскулая девушка, одетая бедно и скромно. Такие крепкие девушки с заурядной внешностью – усердные работницы: звёзд снеба не хватают, трезво смотрят на собственную участь и работают не покладая рук.

Работницы в винодельню не требовались, но слуга подумал, что лишняя пара рук в доме или винограднике не помешает, потому заткнул тряпку за пояс и велел белой змее:

– Никуда не уходи, – а сам пошёл звать хозяина.

– Нюй-эр^[6], – окликнул белую змею господин в богатой одежде, а когда она обернулась, то поманил её к себе пальцем.

Белая змея подошла к угловому столику. Господин окинул её таким же критическим взглядом, как и слуга питейного дома, лицо его тут же просветлело.

Он откинулся спиной на стену и сказал:

– Нюй-эр, я хочу нанять тебя. Главной наложнице царя нужна расторопная служанка. Дворцовым служанкам платят золотом, а у служанок царских наложниц красивая одежда из шёлка.

– А кормят чем? – невольно заинтересовалась белая змея.

– Кормят? – растерялся господин. – Тем же, чем и наложниц.

– А виноград дают? – деловито уточнила белая змея.

– Так тебе виноград нравится, потому и пришла наниматься в виноградник работницей? – догадался господин и задумчиво тронул подбородок пальцами. – Будет тебе и виноград.

– А жалованье вместо золота виноградом получать можно? – ещё деловитее осведомилась белая змея.

Господин засмеялся и пробормотал:

– Какая забавная девушка! Царю… царской наложнице ты должна понравиться. Можно и виноградом, – громче сказал он, кивая. – Ну что, пойдёшь со мной во дворец?

Белая змея задумалась. Жить работницей при винограднике и иметь доступ к виноградным лозам – это, конечно, хорошо, но работницы так потому и называются, что им нужно в этом самом винограднике работать, а у дворцовых служанок работы всяко меньше. Но как-то уж слишком подозрительно всё это.

Белая змея вприщур посмотрела на господина:

– И в чём подвох?

– Никакого подвоха, – с лёгкой обидой в голосе сказал он, но, как показалось белой змее, не на самом деле обиделся, а лишь изобразил обиду. – Главной наложнице срочно нужна новая служанка, а ты показалась мне подходящей.

– А старая куда делась? – с ещё большим подозрением уточнила белая змея.

– Собрала себе приданое и уволилась, – объяснил господин. – Служанки во дворце меняются часто.

– Может, стоит урезать им жалование? – пробормотала белая змея.

Господин, расслышав, засмеялся и повторил вопрос:

– Ну что, пойдёшь во дворец?

Белая змея важно сказала:

– Раз никакого подвоха, то наймусь.

Господин одобрительно кивнул и увёл её во дворец.

Но подвох всё-таки был.

Едва белая змея переступила порог одного из павильонов, господин сделал знак выжидающе глядящим на них служанкам и велел:

– Вымойте её, переоденьте и накрасьте.

Белая змея и опомниться не успела, как на ней уже красовалось одеяние, которое совершенно точно не было одеждой служанки, скорее уж… наложницы!

– Ах ты! – свирепо начала белая змея, когда господин вернулся, чтобы проверить, как исполнили его приказ.

Господин бесцеремонно схватил белую змею за руку и потащил её за собой, обронив:

– А теперь познакомишься с царём.

Хоть белая змея и ругалась, и упиралась, господин втащил её в просторный зал и объявил громко:

– Мой царь, ваша новая наложница.

Белая змея уставилась на того, кто сидел на троне. Царь был уже старый, седой и согбенный. Взгляд у него был потухший, и на новую наложницу царь взглянул так, словно ему не красавицу показывали, а купленную на рынке фарфоровую чашку. Отрешённость во взгляде и едва ли не безысходность заставила белую змею вздрогнуть. Этот взгляд ей хорошо был знаком: такой же был в последние годы жизни у её царя – утраченная надежда, смешанная с горестью утраты. Белая змея приободрилась: этого ей опасаться не придётся.

Господин вздохнул и за руку же вытащил белую змею из тронного зала, вздыхая так, словно у него сердце разрывалось.

– Опять не вышло, – пробормотал господин с досадой.

– Так отпусти меня, – сказала белая змея недовольно. – Ясно же, что вашему царю не нужна новая наложница, у него и старая есть.

– У него их полсотни, – сказал господин обречённо, – и не нужна ему ни новая, ни старая. Эх!..

Белая змея выгнула бровь. А вот это уже было интересно.

[656] Месть принцессы-заложницы

Отпускать белую змею никто не собирался: господин водворил новую наложницу туда, где ей и место – в царский гарем.

– Что ты упираешься? – воскликнул он. – Будешь жить в роскоши, а если хочешь, так виноград хоть каждый день есть будешь.

– Хочу, – с вызовом сказала белая змея.

– Я распоряжусь.

– А ты, случаем, не царский евнух? – осведомилась белая змея. Нахальность и бесцеремонность этого господина ей кое-кого напоминала.

– Что? – возмутился господин. – С чего ты взяла? Я распорядитель царского гарема!

– Но разве распорядители царского гарема не должны быть евнухами? – удивилась белая змея.

– Нет, не должны. Я…

Белая змея лишь молча кивнула. Вариантов, почему мужчине могут быть безразличны женщины, существовало много: бессилие, южное поветрие, монашеские обеты.

Царский гарем располагался традиционно в юго-восточной части дворцового комплекса. Господин завёл белую змею в сад, где женщинами кишмя кишело, объявил:

– Новая наложница царя, – и тут же ушёл.

Женщины обступили белую змею, разглядывая, задавая вопросы, щебеча какие-то глупости:

– Новенькая?

– Откуда ты?

– Как тебя зовут?

– А кожу ты чем отбеливаешь?

Женщина старше прочих хлопнула в ладоши, остальные тут же расступились и примолкли.

– Я главная царская наложница, – объявила женщина.

Белая змея так и подумала. Главная наложница велела остальным показать новенькой дворцовый комплекс и рассказать о правилах гарема, а сама удалилась в павильоны. Белая змея и так прекрасно знала, как устроены гаремы царей, но делала вид, что внимательно слушает. Всё, как всегда: запрещено покидать гарем, видеться с мужчинами, перечить главной наложнице. Белая змея выждала, когда женщины замолчат, чтобы набрать в лёгкие воздуха, и спросила:

– А что же вы не сказали о днях, когда царь посещает наложниц?

– Царь наложниц не посещает, – скорбно сказала одна из женщин. – Ни одна из нас, кроме главной наложницы, не может похвастаться, что провела ночь с царём.

Белая змея что-то такое и подозревала, но с притворным удивлением захлопала ресницами:

– Почему?

Женщины посовещались и решили:

– Расскажем ей.

Белая змея истории любила, потому приготовилась слушать.

История этого царя мало чем отличалась от историй других царей. Десять Царств, прежде объединённых, распались на множество мелких. Войн между ними не было, но конфликты иногда всё же случались. Царь Вэнь правил бывшим царством Ли с девяти лет, и при нём людям жилось неплохо. Он не был ни жестоким, ни алчным, но и особой привязанности к своему народу не выказывал. У него было несколько наложниц, посещал он их исправно, но ни одна из них так и не понесла. К отсутствию наследника царь относился равнодушно, полагая, что передаст трон племяннику, когда придёт время.

Семь лет назад, когда царь уже был в преклонном возрасте, случилась междоусобная война между царствами Вэнь и Мин. Длилась она недолго, царь Мин предложил заключить мир и даже отдал царю Вэнь в заложницы свою единственную дочь – принцессу Ланьхуа. И так вышло, что царь Вэнь в неё влюбился и сделал своей женой.

Он в ней души не чаял, но был уже стар, потому принцесса видела в нём лишь похотливого старика, который прельстился её молодостью и красотой. Не замечала ни его искренности, ни нежной заботы о ней. Супруга она ненавидела, но вынуждена была принимать его, когда он к ней входил. Любовь вдохнула в царя Вэнь жизнь, корень его окреп, и скоро принцесса забеременела.

Ребёнка этого принцесса Ланьхуа не хотела, но за ней строго следили, потому пришлось его выносить. А она заодно вынашивала планы мести. Когда до рождения ребёнка оставалось несколько дней, принцесса сбежала из дворца и пересекла границу царства Вэнь. Ребёнок родился бы на территории царства Мин, потому по законам Десяти Царств являлся наследником династии Мин, а не Вэнь.

Увы, далеко принцесса Ланьхуа уйти не смогла. Роды застигли её, едва она переступила границы царства, а пока её разыскали – умерла от потери крови. Царь овдовел и с тех пор потерял радость жизни: он живёт только мыслями и воспоминаниями о своей утрате.

– Вспоминать-то особенно нечего, – недовольно сказала одна из наложниц. – Принцесса Ланьхуа всегда была холодна с царём, ни во что его не ставила, ласкового слова не сказала. Но влюблённые мужчины дальше своего носа не видят.

– Дальше своего корня, – захихикали остальные наложницы.

– И вот теперь распорядитель царского гарема приводит и приводит новых девушек, надеясь, что какая-нибудь да пробудит царя.

Белая змея скользнула взглядом по наложницам. Судя по их виду, тащил распорядитель в гарем всех подряд: были и красивые и не очень, и тощие и толстые, и явно из благородных и простолюдинки… и даже одна змея. Белая змея мысленно ухмыльнулась.

– …но всё напрасно, царь на нас даже не глядит. Живётся в гареме привольно, но скучно.

Белая змея перестала вслушиваться. Что-то она упускала во всей это истории. Она мысленно пробежалась по тому, что уже услышала, выискивая нестыковки и подвохи, и сообразила, что что-то не складывается.

– Подождите, – сказала белая змея, поднимая ладонь, чтобы прервать жалобы наложниц, – а что стало с ребёнком царя Вэнь и принцессы Мин?

Лица наложниц отчего-то вытянулись, и кто-то пробормотал:

– Да что с ним станется?

[657] Принц-сирота

Странная реакция наложниц на вопрос Су Илань озадачила: тем явно не хотелось об этом говорить.

Наложницы, переглянувшись, всё-таки досказали историю. Ребёнка спасти удалось, но назвать его пришлось согласно традиции – Мин такой-то. Царь выбрал для него имя Мин Лу, потому что ребёнок родился на дороге в царство Мин. И теперь вся любовь доставалась ему.

– А-а, – протянула белая змея, – понятно…

Наложницы считали ребёнка виноватым в том, что царь к ним равнодушен: раз у него есть наследник, так и к наложницам входить незачем, можно предаваться воспоминаниям и скорбеть о смерти жены, которая и слезинки-то недостойна.

Царя, как выяснилось, нисколько не волновало, что династия Вэнь оборвётся на нём, а на смену ей придёт династия Мин. Мальчика он любил и баловал, души в нём не чаял, исполнял все его желания и капризы. Забытые, а то и вовсе ненужные наложницы затаили на него злобу и, как выяснилось позже, отыгрывались на ни в чём не повинном ребёнке.

Белая змея осталась жить в гареме. Распорядитель не обманул, виноград ей приносили каждый день. Но жилось скучновато: с другими наложницами белая змея не сошлась характерами, они её раздражали своей болтовнёй и глупостью, поэтому она предпочитала оставаться в отведённых для неё покоях, вышивая, или читая, или рисуя тушью. Изредка белая змея всё же приходила в общий сад, чтобы послушать последние новости, которые зачастую повторялись: ещё одна наложница прибавилась.

Один раз белая змея заметила в саду мальчика – принца Мин Лу. Ему было шесть лет, он был невысок и коренаст, как сам царь. Глаза у него были большие и печальные, как у потерявшегося щенка. Сопровождал его другой мальчик тех же лет, худой и бледный, как позже выяснилось – молочный брат и товарищ по играм принца, Ван Жунсин. Назвали его так будто бы потому, что мать его, узнав, что станет кормилицей для сына царя, воскликнула: «Вот мне повезло^[7]!»

Мальчику явно хотелось поиграть в саду вместе с наложницами, но женщины обращались с ним холодно и даже грубо: не обращали на него внимания или отталкивали. Белая змея сообразила, что женщин настроила главная наложница: некоторые очень неохотно прогоняли мальчика, явно совестясь, но принужденные подчиняться приказу.

Белой змее стало жаль сироту, но вмешиваться она не стала: настраивать против себя весь гарем ей не хотелось, как и привлекать к себе лишнего внимания.

В другой раз, когда белая змея сидела у себя и рисовала, конечно же, бога войны, принц Мин Лу заглянул к ней через окно. Белая змея подняла голову, мальчик тут же исчез, но стоило ей заняться рисованием, как он снова выглянул, а за ним и второй, и оба, вытянув шеи, старались разглядеть, чем она там занимается.

Так продолжалось несколько дней, и любопытство мальчиков было вполне понятно. В гареме они белую змею не видели и теперь гадали, что за новая женщина объявилась во дворце и почему целыми днями сидит в одиночестве. Белой змее не слишком нравилось, что за ней подглядывают и отвлекают от работы.

– Или входите, или кыш отсюда, – велела она, поднимая голову в очередной раз.

– Он принц, ты не можешь его прогнать, – запальчиво возразил Ван Жунсин.

– Да что ты говоришь, – фыркнула белая змея и сделала вид, что тянется за туфлей, чтобы кинуть в него.

Оба мальчика пригнулись, но не убежали. Белая змея дёрнула бровью: хочется сидеть в засаде, пусть сидят сколько вздумается – и вернулась к работе. Она так этим увлеклась, что вздрогнула всем телом и выронила кисточку, когда рядом с ней раздался голос:

– А это кто?

Оба мальчика уже стояли возле её стола, незаметно пробравшись в покои, видимо, через всё то же окно. Оба явно храбрились, но были похожи на двух кроликов, пританцовывающих от страха перед змеёй, на которую случайно наткнулись. Впрочем, любопытство пересилило.

– Разве ты не знаешь, как выглядит бог, которому вы поклоняетесь? – спросила белая змея.

Мин Лу привстал на цыпочки, поглядел на портрет и, сопя носом, сказал:

– Совсем не похож. Бог войны должен… свирепеть.

– Свирепствовать, – тихонько поправил его Ван Жунсин.

– Он вовсе не такой, – обиделась белая змея.

– А какой? – тут же спросил принц, явно обрадовавшись, что она их не гонит, а снизошла до разговора с ними.

– Какой? Разве ты не знаешь легенды о царе Ли Цзэ? – удивилась белая змея.

– Я ещё плохо читаю, – сокрушённо признался Мин Лу, – а царские наложницы не хотят…

Он осёкся, вспыхнул и умолк. Ван Жунсин ободряюще подёргал его за рукав.

– Если хотите, – помолчав, предложила белая змея, – могу вам про него рассказать. Я знаю все легенды о боге войны.

– Правда? – восхитились оба мальчика.

«Ну ещё бы, я же сама их и сочинила», – подумала белая змея.

Мальчики повадились к ней бегать и слушать её рассказы, а однажды Мин Лу даже взобрался к ней на колени, немало этим озадачив и белую змею, и своего молочного брата. Слушал он с раскрытым ртом и блестящими глазами, жадно ловя каждое слово. Бог войны теперь был для него кумиром и пределом мечтаний. Мин Лу даже сказал, что однажды повторит все подвиги царя-силача, вот только для начала нужно вырасти, набраться сил и разыскать подходящего змеиного демона, которого можно схватить за хвост и раскрутить над головой.

«А он-то прямо перед тобой», – подумала белая змея, развеселившись.

– Расскажи ещё, матушка! – нетерпеливо потребовал Мин Лу, тут же вытаращил глаза и зажал себе рот руками.

– Он оговорился, – поспешно вмешался Ван Жунсин, оттеснив принца от стола и, как показалось белой змее, закрывая его собой. – Он не хотел.

– А что это вы так перепугались? – осторожно спросила белая змея.

Ван Жунсин покусал губу, потом едва слышно сказал:

– Главная наложница его ударила, когда он в прошлый раз так же оговорился. Поэтому… если захочешь, то лучше ударь меня вместо него.

– Вот глупости, – рассердилась белая змея. – Не буду я никого бить. Но и матушкой меня не называй. Какая я тебе матушка?

– Да, матушка, – охотно согласился Мин Лу, тут же снова зажал рот руками и умчался прочь, словно за ним пчёлы гнались.

– Ты ему нравишься, – сказал Ван Жунсин, прежде чем последовать за братом.

– А тебе, видно, не очень.

Белая змея уже заметила, что мальчик с ней держится настороженно.

– Я тебя боюсь, – честно сказал Ван Жунсин, попятившись.

– Почему?

Но Ван Жунсин ничего не сказал, только помотал головой и убежал вслед за принцем. Белая змея озадачилась. Неужели он как-то смог разглядеть в ней демона? Она знала, что некоторые люди могут видеть или чувствовать демоническую ауру, не один ли он из них? Его взгляд иногда замирал, словно мальчик узрел что-то невидимое.

Мин Лу потом страшным шёпотом рассказал ей, что Ван Жунсину едва ли не с самого рождения снятся страшные сны, только он их не запоминает, поэтому всего пугается, даже собственной тени. Его и лекари смотрели, и монахи, но всё без толку.

Белая змея с неудовольствием подумала, что мороки с этой парочкой будет много, но даже не представляла, чем всё это обернётся.

[658] Императрица царства Вэнь

С тех пор, как белая змея поселилась в гареме царя, прошло, должно быть, три четверти года. Распорядителя белая змея больше не видела (видимо, в гарем он приходил, только чтобы привести очередную наложницу), потому несказанно удивилась, когда одним утром он объявился на пороге её покоев в сопровождении нескольких служанок и придворных дам и объявил:

– Царская наложница Бянь-нюй, встань и выслушай царский указ.

Белая змея и виду не подала, что встревожилась. Разве она чем-то прогневала царя? Или это главная наложница на неё нажаловалась в отместку за то, что белая змея привечает принца и его молочного брата? Белая змея послушно встала и сложила руки на животе, как полагалось делать женщинам, если к ним обращались вышестоящие персоны.

Распорядитель прочистил горло, развернул свиток с золотыми кистями и громко прочёл:

– Царская наложница Бянь-нюй должна будет переселиться в павильон Феникса, где через три дня станет женой царя.

– Что-о?!

Распорядитель свернул свиток с золотыми кистями, развернул другой, не менее вычурно оформленный, и зачитал ещё один указ, в котором говорилось об объединении царства Вэнь и царства Мин в одно. Названия у царств остаются прежние, но считаться они теперь будут империей, а стало быть, царь станет императором Вэнь. Царская наложница, когда выйдет за него замуж, станет императрицей Вэнь, а наследник трона Мин Лу так и останется Мином и наследником. Если же императрица родит ещё одного наследника, то новую империю поделят надвое, и второй ребёнок уже будет носить фамилию Вэнь.

– Размечтались! – прошипела белая змея.

Но придворные дамы и служанки накинулись на неё всем скопом и утащили в павильон Феникса, где принялись делать из неё достойную невесту: мыть, переодевать, красить и напутствовать на супружеское ложе всякими глупостями.

Белая змея их не слушала, лихорадочно соображая, как ей выкрутиться. С чего этот царь вообще вздумал жениться? И почему именно на ней? У него же полно других наложниц, не мог выбрать кого-то другого? Ложиться с ним белая змея не собиралась, да и не могла, потому что женское обличье было фальшивкой и не создано для плотских утех. Корень жизни царь бы об неё обломал, это точно.

Когда белую змею ненадолго оставили в покое, она поспешно воспользовалась духовными силами, чтобы создать пилюлю, лишающую мужских сил, и бросила её в кувшинчик со свадебным вином, которое уже принесли в покои вместе с чашками.

Церемония была роскошная и жутко нудная. Белая змея с трудом удерживала зевоту и развлекалась тем, что кидала уничижительные взгляды на наложниц, которые должны были присутствовать на свадьбе. Кусали себе хвосты от зависти, что место царской жены досталось не им. После церемонии белую змею увели обратно в павильон Феникса, где она должна была дожидаться царя.

Первым же делом белая змея проверила свадебное вино: вдруг подменили? Но это был тот же самый кувшинчик. Заслышав шаркающие шаги за дверью, белая змея наполнила две чарки и уселась к столу. Царь Вэнь вошёл в покои и тяжело опустился за стол. Белая змея придвинула ему свадебную чарку, царь посмотрел на неё, но пить не стал.

– Бянь-нюй, – сказал он, дотянувшись и стащив красное покрывало с её лица, – ты кажешься женщиной умной, потому выслушай меня. Не бойся, я ничего тебе не сделаю, – добавил царь, заметив, что белая змея подалась в сторону от его руки. – Силы меня давно покинули, и я не смог бы, даже если бы захотел.

– Но ты не хочешь, – внимательно посмотрела на него белая змея. – Так зачем было брать меня в жёны?

– Потому что ты добра к моему сыну, – ответил царь Вэнь и устало улыбнулся.

Решение жениться царь принял не спонтанно. Сына он очень любил и с нетерпением ждал каждой встречи с ним, мальчик тоже тянулся к отцу. Но один раз Мин Лу в назначенное время не пришёл, а потом и вовсе опаздывал или старался уйти пораньше, как будто общество отца его тяготило. Царь Вэнь огорчился, но ему доложили, что принц Мин Лу увлёкся одной из царских наложниц и проводит у неё всё время. Тут уже царь удивился: ребёнок ещё мал, чтобы увлечься женщиной, – и решил лично увидеть, что происходит.

Запретив о себе докладывать, царь Вэнь пошёл в гарем и увидел, что Мин Лу сидит на коленях у какой-то женщины и зачарованно слушает её. Царь Вэнь прислушался, наложница рассказывала мальчику о подвигах бога войны. Приглядевшись, царь заметил, что царская наложница лицом похожа на принцессу Ланьхуа – такую, какой он её помнил. На душе у царя стало тяжело, и он удалился к себе, размышляя о том, что увидел.

Что ж, если принц Мин Лу так счастлив в обществе наложницы Бянь-нюй, то нужно позаботиться, чтобы она и дальше была рядом с мальчиком. Ему нужна мать и вообще человек, который о нём позаботится, когда отец умрёт.

– Я вскорости умру, – сказал царь Вэнь, – стар я уже. Лу-эр останется совсем один, он ещё мал, чтобы становиться правителем царства. Другие не замедлят этим воспользоваться. Ему нужен регент, который сохранил бы царство до того дня, когда Лу-эр станет по-настоящему взрослым и сможет позаботиться о себе и о царстве Вэнь сам. Твоё нынешнее положение позволит тебе это сделать, Бянь-нюй.

– А если я сама завладею царством? – с усмешкой спросила белая змея. – Что тогда?

– Ты не станешь, – с уверенностью возразил царь Вэнь, – ты хорошая женщина. Лу-эр не полюбил бы тебя, будь ты плохой.

Белая змея беспокойно шевельнулась.

– Клятв я с тебя брать не стану, – продолжал царь Вэнь, отодвигая свою чарку со свадебным вином. – После моей смерти, если пожелаешь, можешь выбрать себе мужа по сердцу.

– Нет, – нахмурилась белая змея, – никаких больше мужей, хватит с меня.

– Значит, стать матерью моему сыну и оберегать его ты согласна? – сказал царь Вэнь, и его лицо просветлело.

– При одном условии, – подумав, сказала белая змея. – Избавься от своего гарема.

Царь удивлённо приподнял бровь, белая змея поспешно уточнила (кто их, людей, знает!):

– Прогони их. Козни женщин не на пользу ни взрослению сына, ни становлению будущего царя. Если сделаешь это, даю тебе слово, буду оберегать твоего сына и сделаю из него хорошего правителя.

На том они и договорились.

Ночь царь Вэнь провёл в павильоне Феникса, потому ни у кого не осталось сомнений, что консумация брака свершилась. На деле же белая змея уложила царя спать, а сама бодрствовала всю ночь, отчасти опасаясь спать в присутствии чужого человека, отчасти терзаемая сомнениями. Данное ею обещание вновь привязывало белую змею к людям, а ведь она дала себе слово, что больше не станет вмешиваться в дела людей.

Утешилась белая змея мыслью, что это всё равно долго не продлится: человеческий век короток. Поставит принца Мин Лу на ноги, а потом инсценирует собственную кончину «в цвете лет» и отправится странствовать в поисках нового укрытия, на этот раз – точно подальше от людей!

[659] Мачеха и пасынок

И месяца не прошло, как царь Вэнь умер. Завещание он составил и перед кончиной озвучил его, оставляя трон и заботы о наследнике новой императрице. Белая змея оделась в траур.

Министрам решение царя не нравилось: к женщинам они относились пренебрежительно. Наложниц в гарем брали буквально с улицы, происхождение большинства из них было, мягко говоря, сомнительно. Многие были неграмотны и полагались лишь на своё лицо, чтобы чего-то добиться в жизни.

Но белая змея была образованной, знала шесть языков, священные тексты и законы Десяти Царств, обладала острым умом и… отвратительным характером.

Министры наивно полагали поначалу, что возьмут власть и регентство в свои руки: что сможет сделать всего лишь женщина? Но белая змея смогла, ещё как! Тогда министры стали поджидать случая уличить вдовствующую императрицу в бесстыдстве: молодая вдова непременно должна утешиться в объятьях какого-нибудь молодого царедворца. Но белая змея носила траур даже после окончания официального, переселилась из павильона Феникса в покои Тайхоу, весьма скромные, если сравнивать с остальными, и проводила дни исключительно в заботах о пасынке. На мужчин она не глядела, подарков от них не принимала, роскошью брезговала – не к чему придраться.

Принц Мин Лу в ней души не чаял, почтительно называл её «матушкой» и во всём слушался. Ван Жунсин всегда был при нём, так что белой змее приходилось заботиться сразу о двух «пасынках». Это было необременительно. Мин Лу, росший на легендах о Ли Цзэ, мечтал повторить его подвиги и стать таким же хорошим царём. А из Ван Жунсина белая змея пыталась сделать хорошего помощника для юного императора: ему понадобятся верные люди. Ван Жунсин был единственным, кого Мин Лу слушался, не считая мачехи: характер у принца был тот ещё, а белая змея, признаться, его избаловала и многое спускала с рук.

«Весь в мачеху!» – недовольно морщились министры.

Мин Лу продолжал восхищаться богом войны – ровно до того момента, когда этот самый бог войны спустился в мир смертных и посягнул на его мачеху. Россказни о небожителях надежды на благополучный исход дела не давали: бог войны непременно должен был совратить смертную императрицу, развлекаться с ней, пока она не потеряет от него голову, а потом подло бросить и вернуться к своему треклятому гарему из двенадцати богинь или кто они там. Мин Лу прямо-таки трясло от злости, когда он об этом думал.

– Я ему опозорить матушку не позволю! – сказал Мин Лу, сжимая кулаки.

Ван Жунсин был настроен скептически: небожитель с мачехой императора уже долгонько заперлись и не выходят, значит, уже всё случилось. Он очень тонко попытался намекнуть на это молочному брату, но Мин Лу только ещё больше взвился:

– Моя матушка – почтенная женщина и ведёт себя достойно!

Ван Жунсин нисколько в этом не сомневался, но мачеха императора была ещё и женщиной молодой, а он сразу заметил, как разгорелись её глаза при виде бога войны. Да ведь и следом за ним в павильон Цзюйхуа она пошла сама, силой бог войны её не тащил. Ван Жунсин опять попытался намекнуть на это Мин Лу, но юный император только ещё больше рассердился, а потом и вовсе объявил:

– Я этого небожителя на место поставлю!

– Как? – с интересом спросил Ван Жунсин. – На поединок вызовешь?

– Я его заставлю жениться на матушке, – с видом победителя заявил Мин Лу.

– Разве бог женится на смертной? – неуверенно возразил Ван Жунсин.

– Вот именно! – торжествующе сказал Мин Лу. – Покажет своё настоящее лицо, тогда матушка сразу всё поймёт и отвергнет его.

– Ах, вот как… – только и сказал Ван Жунсин.

Если бы всё в жизни было так просто, мир смертных давно бы стал вторым раем.

[660] Священная змея

Су Илань быстро потёрла глаза запястьем. Ли Цзэ проснулся и с долей удивления смотрел на неё, словно не понимая, где находится и что происходит, но взгляд его тут же прояснился, стал осмысленным, и Ли Цзэ рывком сел, они едва лбами не столкнулись.

– Ты что? – напряжённо спросил Ли Цзэ.

Су Илань сообразила, что Ли Цзэ спрашивает, почему у неё глаза на мокром месте.

– Так, вспомнилось былое, – неопределённо отозвалась Су Илань. – А ты?

– Я?.. – Ли Цзэ поморщился. – Мне приснилось, что мне всё это приснилось. Но не приснилось.

– А?

Ли Цзэ с нескрываемым удовольствием привлёк Су Илань к себе на грудь и лёг обратно. Су Илань поёрзала, не то улечься хотела, не то высвободиться, но Ли Цзэ и не подумал отпускать. Он с наслаждением уткнулся лицом в её волосы и глубоко вздохнул. Не приснилось, но лучше лишний раз в этом удостовериться, чем испытывать жестокое разочарование при пробуждении: Ли Цзэ столько раз просыпался – и никого рядом не оказывалось.

– Не сбежишь от меня, – сонно пробормотал Ли Цзэ, прижимая Су Илань к себе ещё теснее.

– Ломать меня при этом совершенно не обязательно, – недовольно заметила Су Илань, решительно работая локтями.

Когда и это не увенчалось успехом, она попросту превратилась в змею и свилась кольцом за пазухой Ли Цзэ. И погреться можно, и поплакать, если захочется, и послушать сердцебиение, по которому она тысячами лет тосковала.

Сердце у Ли Цзэ билось иначе теперь. Су Илань сосредоточенно прислушивалась к его пульсации, не узнавая её. И запах у тела был другой, и вкус – Су Илань высунула язык и лизнула, вызвав этим у Ли Цзэ смешок. Но это всё-таки был её царь, её Ли Цзэ, и Су Илань узнала бы его, даже не глядя. Но как?

– Не понимаю, – пробормотала Су Илань, – слишком сложно даже для меня.

– А?

Ли Цзэ заглянул к себе за пазуху, и змеиный демон тут же недовольно вильнул хвостом, забираясь ещё глубже. Морда у него была растерянная, не хотелось, чтобы Ли Цзэ видел его таким, да к тому же опять на слёзы пробило отчего-то.

«Старею, что ли? – с неудовольствием подумала Су Илань. – На пустом месте расчувствовалась».

Но Ли Цзэ решительно ухватил её поперёк туловища и вытянул наружу. Су Илань расшипелась, как подгоревшая на сковороде яичница, и пару раз несильно укусила Ли Цзэ за пальцы. Но Ли Цзэ и ухом не повёл, продолжая поглаживать белую змею по голове.

– Я тебе не ручная змеюшка, – прошипела Су Илань и так вывернулась, что её тело завязалось двойным узлом.

Шипеть она сразу перестала и завозилась, пытаясь развязаться, но вместо этого накинула ещё и третий узел, а два предыдущих стянулись туже. Су Илань издала сердитое, но больше отчаянное шипение.

– Помочь? – предложил Ли Цзэ и, не дожидаясь ответа, стал распутывать змеиное тело.

Через несколько минут помятая Су Илань плюхнулась на кровать, вытянулась палкой, чтобы вернуть на место вывихнутые позвонки – скрип! скрип! скрип! – и издала такое шипение при этом, что Ли Цзэ ничуть не сомневался, что змеиный демон выругался, и причём крепко.

– Никогда не видел, чтобы ты узлами завязывалась, – удивленно изрек Ли Цзэ. – Ты точно в порядке?

Су Илань поскрипела позвонками ещё с минуту, потом свилась в кольцо и спрятала голову под хвостом, совсем как гремучая змея, только трещотки на хвосте не хватает. Ли Цзэ осторожно потыкал её пальцем, ожидая, что змея в любой момент развернётся и нападёт. Но Су Илань только глубже втянула голову и несильно отпихнула руку Ли Цзэ хвостом. Вообще-то Су Илань и прежде такое проделывала, если настроение плохое или нездоровилось. Сейчас она просто хотела скрыть свою растерянность, а ещё незаметно потереться головой об кровать: хуадянь на лбу всё ещё чесалась.

Ли Цзэ между тем встал и принялся одеваться.

Су Илань следила за ним краем глаза:

– Ты доспехи носишь, не снимая?

– Привычка, – улыбнулся Ли Цзэ. – Снимаю только в двух случаях. Во-первых, в купальне.

– А во-вторых? – спросила Су Илань, но тут же догадалась сама, и Ли Цзэ смог в очередной раз полюбоваться румянцем на змеиной морде.

– Доспехи – моя вторая кожа, – важно изрёк Ли Цзэ, но глаза его смеялись. – Сбрасываю только в исключительных случаях.

– Радует, что не так же часто, как змея, – парировала Су Илань и описала по кровати знак вечности, вползая на подушку Ли Цзэ и свиваясь в кольцо уже там.

Подушка ещё хранила тепло тела небожителя, к тому же белой змее хотелось пропитаться его новым запахом, чтобы быстрее к нему привыкнуть. Хвост опять едва не запутался узлом, Су Илань поспешно поджала его нижней челюстью и сделала вид, что так и нужно.

– Ты как будто разучилась управлять собственным телом, – заметил Ли Цзэ.

Су Илань тоже об этом подумала и сначала решила, что не может справиться с собой от волнения: долгожданное воссоединение кого угодно с толку собьёт! Потом она предположила, что в том виновата хуадянь: золотая нашлёпка нарушила баланс тела, вот оно и стало неуправляемым. Наконец, причиной также могла стать и выпитая Су Илань духовная энергия.

Так оно и было: под влиянием Ци и метки бога тело змеиного демона начало перестраиваться. Небожителем он не стал бы, но и демоном уже быть не мог, потому тело начало меняться, чтобы и под новую Ци подстроиться, и змеиную культивацию не растерять. Вышло нечто среднее между тем и этим: люди называли таких существ священными и поклонялись им, как духам.

– И не чеши хуадянь, – велел Ли Цзэ, заметив, что белая змея уткнулась лбом в изголовье кровати и сосредоточено вкручивает себя в неподатливую золотую ткань обивки.

Су Илань с неподобающим для священной змеи смаком выругалась – на змеином языке, но Ли Цзэ и так всё понял – и сползла по подушке на кровать, превращаясь в человека и держась за лоб обеими руками: пытаясь почесаться, она не рассчитала и больно ударилась лбом о золотую перекладину кровати, потому и выругалась.

– Поцелую и всё пройдёт, – предложил Ли Цзэ, когда Су Илань пожаловалась ему.

– Целуй, – позволила Су Илань, убирая руки ото лба.

Ли Цзэ поцеловал. В губы. И надо же, всё прошло.

[661] «Бога к стенке не припрёшь»

Ли Цзэ собирался обойти дворцовый комплекс и поглядеть, что здесь переменилось за тысячи лет. От прежнего дворца почти ничего не осталось, в первозданном виде сохранилась только пагода Саньму, хотя архитектурные традиции, кажется, не изменились.

Когда он спускался в мир смертных, встревоженный бегством Небесного императора, ему было не до осмотра достопримечательностей. Сейчас же самое время обойти окрестности и прикинуть, где выстроить павильон для грядущего заключения мира. Уже имеющиеся, вероятно, не подойдут: они хороши для людей, а не для сверхъестественных существ. Ли Цзэ краем мысли подумал, что павильон нужно укрепить так, чтобы, в случае опасности, можно было запечатать в нём демонов. Лисий бог и Владыка демонов – это одно, от них он знает, чего ожидать, но неизвестно, на что способны главы Великих семей, а значит, нужно принять меры предосторожности, чтобы мирные переговоры не закончились резнёй.

Обо всё этом Ли Цзэ, одеваясь, рассказывал Су Илань. Перспектива встретиться с целым скопом демонов Су Илань не обрадовала: ей и демонов мира смертных хватало, а из рассказа Ли Цзэ выходило, что чистопородные демоны гораздо опаснее обычных смертных демонов.

Ли Цзэ засмеялся и сказал:

– Теперь демоны для тебя не опасны.

– Почему? – с подозрением спросила Су Илань.

– Существа ранга небожителя и выше, используя духовные силы, могут развоплощать демонов. Хуадянь, как метка бога, наделяет тебя теми же способностями.

Су Илань прикоснулась к золотому узору на лбу и задумчиво произнесла:

– Так это в обе стороны работает.

Ли Цзэ вышел из павильона. Барьер распался, едва он перешагнул через порог. Но он и двух шагов по террасе не сделал, как столкнулся с министрами. Они поклонились ему и елейными голосами осведомились, как ему спалось. Разительная перемена в настроениях Ли Цзэ не слишком удивила. Он не сомневался, что старые пройдохи что-то задумали. Наверное, все министры на свете во все времена одинаковые.

Министры действительно успели объединиться, забыв о прежних разногласиях. Перспектива удержать бога во дворце и тем самым обеспечить династии процветание и небывалую славу примирила старых упрямцев. Судя по виду Ли Цзэ, вдовствующей императрицей он остался доволен.

Поодаль, вызывающе скрестив руки на груди, стоял Мин Лу, а возле него, смущённо потупившись, Ван Жунсин. От гневного взгляда юного императора воздух искрился, иначе и не скажешь.

– Мне всё равно, что ты бог, – объявил Мин Лу, ткнув в сторону Ли Цзэ пальцем, – я не позволю тебе обесчестить матушку!

Министры испуганно всплеснули рукавами, но Мин Лу обратил на них не больше внимания, чем обращают на мух – отмахнулся только.

– Я знаю, что ты задумал, – обвинительным тоном продолжал Мин Лу, – или бросить матушку, когда наиграешься с ней, или в свой треклятый гарем утащить!

– Надо же, – не удержался Ли Цзэ, – так ты знаешь даже то, чего я сам не знаю? А можно про гарем поподробнее? Я тысячи лет прожил в Небесном дворце и не знал, что у меня есть гарем.

Мин Лу побагровел лицом, но продолжал гнуть свою линию:

– Я император царства Вэнь, а матушка – вдовствующая императрица. Раз ты обесчестил матушку, ты должен на ней жениться.

– Именно это я и собирался сделать, – спокойно подтвердил Ли Цзэ, сдерживая улыбку.

– А, что я тебе говорил? – с торжеством сказал Мин Лу, оглядываясь на Ван Жунсина. – Он и не соби… Что?!

Когда до Мин Лу дошло, что именно сказал Ли Цзэ, он уставился на того огромными глазами.

– Я говорю, – терпеливо повторил Ли Цзэ, – что именно это и собирался сделать. Жениться на твоей мачехе и впоследствии забрать её с собой в Небесный дворец.

Ван Жунсин вдруг хихикнул. Мин Лу свирепо на него глянул:

– Что смешного?

– Тогда у тебя ещё и отчим появится – бог войны, – пробормотал Ван Жунсин. – Ты не думал об этом, когда строил коварные планы припереть бога войны к стенке?

Судя по всему, Мин Лу об этом не думал.

– Как это ты на ней женишься? – рассердился Мин Лун. – Да кто тебе позволит на ней жениться!

– Ты сам себе противоречишь. Но смертные мне не указ. Я так решил.

– Ли Цзэ!

Су Илань тоже вышла из павильона, услышав, что дело попахивает ссорой, и расслышала большую часть перепалки юного императора с богом войны. Она уже знала, что Ли Цзэ собирается забрать её в Небесный дворец, но слова бога войны, что он при этом на ней ещё и женится, повергли Су Илань в смятение.

– Ты не можешь на мне жениться, – едва не запаниковав, возразила Су Илань.

– Вот именно! – поддакнул Мин Лу, бесконечно довольный, что матушка в этот раз на его стороне.

– Почему? – спокойно возразил Ли Цзэ. – Очень даже могу. Раз так хочется смертным, пусть первая свадьба будет земной.

– А ну-ка пошли, – решительно сказала Су Илань и, схватив Ли Цзэ за локоть, утащила обратно в павильон и со стуком закрыла двери. – Ли Цзэ, что это ты выдумал? Ты не можешь на мне жениться.

– Почему нет? Не хочешь связать свою жизнь с богом войны? – уточнил Ли Цзэ, осторожно высвобождая локоть.

– Мы не можем, нам нельзя. Я же…

– Свадьба бога войны и священной змеи никого не удивит. Впрочем, – коварно добавил Ли Цзэ, – если не хочешь вступать со мной в брак, то мой гарем угрожающе пуст: несуществующие небесные воительницы много место не занимают, уголок для одной змеи непременно найдётся.

– Ли Цзэ! – возмутилась Су Илань, краснея.

Ли Цзэ засмеялся и вновь вышел из павильона, прихватив за собой и Су Илань. Министры, о чём-то шептавшиеся, тут же смолкли и опять сладенькими голосами затянули, как они рады, что бог войны решил остаться в царстве Вэнь и жениться на смертной императрице. Ли Цзэ слушал вполуха, но насторожился, когда Правый министр воодушевлённо заключил:

– …и вновь завоюет Десять Царств во славу династии Вэнь!

Ли Цзэ нахмурился. Как ни парадоксально, бог войны не любил войну.

[662] Храмы бога войны

– Вновь завоевать Десять Царств? – повторил Ли Цзэ, хмурясь. – Зачем?

– Чтобы объединить их! – сказал Правый министр воодушевлённо.

– Зачем? – опять спросил Ли Цзэ.

Министры растерянно переглянулись.

– Разве их нужно завоёвывать и объединять? – продолжал Ли Цзэ.

– Конечно, нужно, – убеждённо сказал Правый министр. – Династия Вэнь прославится в веках и оставит свой след в славной истории завоеваний.

– Вы полагаете, – медленно обвел их взглядом Ли Цзэ, – что я завоёвывал Десять Царств, чтобы прославиться?

– Царь династии Ли никогда не думал о славе, – отрезал Ван Жунсин, как-то странно поглядев на Ли Цзэ. – Он завоёвывал царства, чтобы принести людям мир и процветание.

– Ты знаешь историю Десяти Царств, – одобрительно сказал Ли Цзэ.

Мин Лу недовольно пихнул брата локтем в бок. Он сам собирался это сказать, а Ван Жунсин его опередил.

– Что, разве Десять Царств снова бедствуют? – уточнил Ли Цзэ.

– Ещё как бедствуют, – заверил Правый министр.

– Только они сами ещё об этом не знают, – с тихой иронией сказал Ван Жунсин.

Су Илань, не сдержавшись, фыркнула. Ли Цзэ поглядел на неё, та приподняла и опустила плечи. В последние годы она не покидала дворца, потому не знала, что происходит за пределами столицы. Но и докладов о бедствиях она не слышала.

– Тогда, – сказал Ли Цзэ рассудительно, – я полечу и сам гляну, а уж потом решу, завоёвывать или нет.

– Полетишь? – одновременно переспросили Су Илань и Мин Лу, только в голосе белой змеи промелькнул испуг, а в голосе юного императора недоверие.

– Я скоро вернусь.

Ли Цзэ, обернувшись вспышкой белого света, стрелой взмыл в небо.

– Ты это видел? – пришёл в восторг Мин Лу, дёргая Ван Жунсина за рукав так, что едва его не оторвал. – Нет, ты это видел?!

Ван Жунсин терпеливо высвободил руку.

Ли Цзэ для начала облетел столицу. Город был большой и застроенный, яблоку негде упасть. Непрекращающийся поток людей тёк по узким улицам в обоих направлениях, огибая лавки, мастерские, таверны и увеселительные дома. Разделялся на перекрёстках и снова сливался воедино на главной улице. С печным дымом в воздух уносился запах еды из таверн, смешиваясь с чадом кузен и винным духом питейных заведений. Люди в потоке были разные: толстые и тощие, богатые и бедные, весёлые и омрачённые какими-то думами – но Ли Цзэ не заметил ни трупов по обочинам, как в прежние времена, ни явных трущоб, хотя кварталы, конечно же, отличались по достатку.

Среди строений выделялся большой храм. Ли Цзэ спустился, чтобы посмотреть, каким богам поклоняются в царстве Вэнь. К его удивлению, люди, увидев его, как один ему кланялись, а монахи так и вовсе упали на колени и стали растирать ладони.

– Вы меня знаете? – осторожно спросил Ли Цзэ.

– Как же! – благоговейно сказал старший монах. – Вы бог-завоеватель Ли Цзэ.

– Хранитель нашего царства, – подхватил другой монах.

– И как вы меня узнали? – растерялся Ли Цзэ.

– Вас все знают, – удивлённо ответил старший монах, – от мала до велика. Ваши портреты висят в каждом храме, люди сызмальства вам поклоняются.

– Портреты? – с сомнением переспросил Ли Цзэ. Художникам он не доверял: вспомнить хотя бы розыскные листы!

– Есть легенда, – сказал старший монах, приглашая Ли Цзэ в храм, чтобы поглядеть на портрет бога, – что портрет этот был дарован храму безымянной богиней, странствующей по царствам и мирам, чтобы наставить людей на истинный путь. Будто бы сама богиня нарисовала этот портрет.

– В каждом храме царства есть такой портрет, – добавил другоймонах, – и свиток с деяниями бога-завоевателя.

Ли Цзэ уже не слушал. Он растерянно уставился на висящий над алтарём портрет бога войны, то есть себя. Конечно, монахи его узнали: Ли Цзэ будто в зеркало посмотрелся. Но удивило его вовсе не сходство, а то, с какой точностью были нарисованы его доспехи. Нарисовать их мог только тот, кто видел их своими глазами: прорисованы были не только орнаменты, но даже следы, оставленные вражеским оружием, и Ли Цзэ живо припомнил, когда и как это произошло.

– Странствующая богиня? – пробормотал Ли Цзэ, начиная догадываться, о ком монахи говорят.

Чтобы проверить догадку, Ли Цзэ облетел все храмы столицы, а потом и царства Вэнь. Старший монах не обманул: в каждом храме или святилище был его точный портрет, а в некоторых ещё и каменные статуи. Его повсюду узнавали и везде рассказывали о странствующей богине, которая рисовала портреты.

Наконец Ли Цзэ добрался до гор Чжунлин, где некогда была его родная деревня, а теперь большой город, взобравшийся окраинами даже на горные склоны, и храм бога войны в нём тоже был – на том самом месте, где была хижина его семьи и могила матери.

Ли Цзэ вошёл в храм и с изумлением увидел, что храм выстроен так, чтобы могильный камень оказался в почётном углу. В храме стоял полумрак, и монахи не сразу узнали вошедшего.

– Чей это храм? – спросил Ли Цзэ. – Чья это могила?

Монахи удивлённо переглянулись.

– Господин не из этих мест? – предположил старший монах. – Все люди царства Вэнь знают, что это храм бога войны, а могила – его матери.

– Моей матери? – вырвалось у Ли Цзэ.

Монахи всполошились, принялись зажигать светильники, а увидев, кто вошёл к ним в храм, – кланяться и растирать ладони. Богоявление, впервые за тысячи лет!

– Вы помните и о моей матери? – сдавленно спросил Ли Цзэ, на негнущихся ногах подходя к могильному камню.

Старший монах почтительно подал богу войну подушку, чтобы тот мог встать на неё коленями, но Ли Цзэ подношение отверг и встал так. Старший монах рассказал, что правители династии раз в год приезжают в Чжунлин, чтобы помолиться в храме, который считается главным в царстве Вэнь, и поклониться могиле матери бога войны.

Ли Цзэ долго стоял на коленях у могильного камня. Палочки благовоний он зажёг, но не молился, только прижался лбом к могильному камню в долгом поклоне.

После Ли Цзэ облетел и Десять Царств. Здесь тоже поклонялись богу войны, и в каждом храме был точный портрет Ли Цзэ или его статуя, а монахи рассказывали одну и ту же легенду – о странствующей богине-художнице.

Возвращаясь в столицу, Ли Цзэ уловил слабый отзвук ауры Небесного императора в западной части города и сразу же спустился туда. Увы, сбежавшего императора он не нашёл, зато обнаружил, что в столице есть храм Лисьему богу. Лисий культ только-только подобрался к этим краям. Маяком оказалась маленькая деревянная статуэтка лисы на алтаре. Монахи – лисьи монахи, как они себя величали – носили высокие шапки с ушами и лисьи маски. Увидев потенциального нового адепта, они тут же окружили Ли Цзэ и принялись рассказывать ему, как велик Лисий бог.

– Кому вы это рассказываете… – пробормотал Ли Цзэ.

У старшего лисьего монаха оказался хороший слух, и он тут же переспросил с подозрением:

– Кому?

Но Ли Цзэ уже исчез. Лисьи монахи переполошились и, посовещавшись, решили, что им явился сам Лисий бог. Праздник в эту честь они устроили такой, что о нём потом ещё полвека в столице говорили!

[663] Раздобревшая змея

Ли Цзэ вернулся во дворец. Десять Царств он успел облететь за час с четвертью. Министры всё ещё ждали его на том же самом месте, но ни Мин Лу, ни Су Илань Ли Цзэ не увидел. Министры, кланяясь, приглашали Ли Цзэ отобедать вместе с императором и, по их выражению, «смиренно надеялись, что бог войны сообщит о своём решении во время трапезы».

– Где вдовствующая императрица? – спросил Ли Цзэ.

– Удалилась в свои покои, – сказал Левый министр.

Ли Цзэ тут же развернулся и пошёл к павильону Цзюйхуа, небрежно обронив, что придёт обедать позже вместе с вдовствующей императрицей. Министры сказали, что вдовствующая императрица никогда не присутствует на трапезах.

– Теперь будет, – уверенно сказал Ли Цзэ и закрыл за собой дверь.

Покои Тайхоу казались пустыми.

Ли Цзэ нахмурился и позвал:

– Су Илань?

Неужели белая змея всё-таки решила испытать судьбу и сбежать?

В ответ послышалась какая-то возня. Ли Цзэ повертел головой, пытаясь понять, откуда доносится пыхтение и шипение, и заметил торчащий из-под кровати белый змеиный хвост.

– Су Илань? – окликнул Ли Цзэ, наклоняясь и заглядывая под кровать. – Что ты там делаешь? Вылезай.

– Нет, – глухо отозвалась Су Илань.

Ли Цзэ легко приподнял кровать за край и с удивлением уставился на безголовое змеиное тело, слегка, но раздражённо извивающееся. Всё остальное успело скрыться в крысиной норе, откуда и шипело.

– Что ты там делаешь? – поразился Ли Цзэ.

– А сам не видишь? – огрызнулась Су Илань.

– Хм…

– Я застряла! Вытащи меня оттуда!

– Застряла? – встревожился Ли Цзэ. – Зачем ты полезла в нору, которая слишком мала для тебя?

– Откуда я знала? – огрызнулась Су Илань. – Это всё твоя Ци!

– А, то есть ты от неё раздобрела? – уточнил Ли Цзэ, прикидывая, как ему вытащить Су Илань из ловушки. Разломать стену? Но это наверняка привлечёт внимание людей.

– Выросла! – яростно извиваясь всем телом, прошипела Су Илань. – Твоё счастье, что я застряла!.. Вытащи меня!!!

– Как? – честно спросил Ли Цзэ.

– Просто схвати за хвост и выдерни!

– Но ведь я однажды поклялся, что не стану хватать тебя за хвост, – возразил Ли Цзэ. – Если я это сделаю, то стану клятвопреступником.

– Я сама прошу тебя это сделать, значит, не станешь. Тащи давай!

– А ты не можешь уменьшиться? – на всякий случай уточнил Ли Цзэ.

– Если бы могла, думаешь, я бы торчала тут, как затычка в бочке?

– Да, верно, – кивнул Ли Цзэ и, примерившись, ухватил Су Илань за хвост и дёрнул.

Стена пошла трещинами, но устояла. Ли Цзэ, всё ещё держа белую змею за хвост, поставил кровать на место.

– Отпусти уже! – зашипела Су Илань, извиваясь вокруг запястья Ли Цзэ и угрожающе раскрывая пасть.

Ли Цзэ разжал руки, Су Илань плюхнулась на пол и, превратившись в себя, быстро ощупала голову. К счастью, она почти не пострадала, только немного ободрала уши.

– Ну и зачем ты туда полезла? Почувствовала моё возвращение и решила сбежать?

Судя по лицу Су Илань, именно так всё и было.

– Это ведь ты была той художницей, что раздаривала храмам портреты бога войны? – прямо спросил Ли Цзэ.

Су Илань смутилась и даже закрылась рукавом. Ли Цзэ сообразил, что сбежать змеиный демон хотел вовсе не от него, а от разговора.

– Ясно, – только и сказал Ли Цзэ. – Спасибо.

– За что? – уточнила Су Илань, глядя на него из-за рукава.

– За то, что сохранила могилу моей матери, – сказал Ли Цзэ и протянул ей руку, чтобы поднять с пола.

– Я и твою сохранила…

– Мою – что?

– Могилу.

– У меня есть могила? – потрясённо спросил Ли Цзэ.

– А что, твоё тело нужно было бросить в колодец? – язвительно спросила Су Илань.

– Моё тело? – широко раскрыл глаза Ли Цзэ, но тут же пробормотал: – Что ж, это всё объясняет.

При вознесении его смертное тело и дух разделились, душа вознеслась и воплотилась в новом теле, а труп остался в мире смертных и был захоронен, как того требовали обычаи.

– Я хочу на неё взглянуть, – глухо сказал Ли Цзэ.

Су Илань пожала плечами, превратилась во вдовствующую императрицу, и они пошли к пагоде Саньму. Она обветшала, но сохранилась, а возле неё была расположена – согласно завещанию самого Ли Цзэ – его могила. На ней стоял громадный валун, в котором изумлённый Ли Цзэ узнал Вантай, тот самый камень, который принёс ему славу силача. На валуне было выбито имя Ли Цзэ и его земные деяния.

– Как… – выдохнул Ли Цзэ.

Су Илань растянула губы в улыбке:

– Призрак царской наложницы явился и велел привезти на могилу царя валун, на котором имеется след бога.

– Это точно Вантай? – уточнил Ли Цзэ. – Как его вообще разыскали?

– А ты думаешь, людишки забыли бы, что на них прямо с неба упал здоровенный камень? – фыркнула Су Илань. – Он быстро отыскался.

Ли Цзэ потрогал валун ладонью, вспоминая былое.

– Меч и доспехи похоронили вместе с тобой, – добавила Су Илань. – Если сдвинуть валун и раскопать могилу, можно будет вытащить гроб и достать их.

– Что? – поразился Ли Цзэ.

– Что? – невозмутимо спросила Су Илань. – Я думала, ты захочешь получить их обратно.

Ли Цзэ смутился. Конечно, он хотел бы вернуть себе отцовский меч, но осквернять ради этого собственную могилу?

– Нет, пусть остаётся как есть. Наверное, меч давно рассыпался в прах.

– Гроб каменный, – заметила Су Илань. – Меч мог и сохранится, насчёт всего остального – не уверена.

– «Всего остального» – это ты про доспехи? – с надеждой уточнил Ли Цзэ.

Су Илань сделала такое лицо, что Ли Цзэ точно понял: не только про доспехи, но и про сами останки.

– Пусть остаётся как есть. Меч и доспехи у меня есть, это точная копия моего земного снаряжения.

– Я заметила.

– Никакого осквернения могил, – с напором сказал Ли Цзэ.

– Я поняла, – кивнула Су Илань. – Не волнуйся. Я ведь давно могла это сделать, но не сделала же…

Ли Цзэ натянуто улыбнулся, но спрашивать, для чего змеиный демон мог разрывать могилы, не стал.

[664] Семейная трапеза

– Да как он смеет заставлять императора ждать! – возмутился Мин Лу, когда министры доложили ему о возвращении Ли Цзэ. – Почему бы не начать трапезу без него?

Юный император успел проголодаться и теперь сидел за столом, нетерпеливо барабаня по столешнице пальцами, но накрывать на стол не спешили: слуги застыли в ожидании, а министры то и дело семенили к дверям трапезной и поочерёдно выглядывали, не идёт ли бог войны.

– В иерархии небесный бог стоит выше земного императора, – напомнил Ван Жунсин. – Без него нельзя начинать.

– Завтракали же без него, – раздражённо сказал Мин Лу.

– Тогда бог войны спал. К тому же, как сказали министры, бог войны приведёт твою мачеху. Ты радоваться должен, а не сердиться.

– Матушка никогда с нами не трапезничает, – с досадой сказал Мин Лу, – и какой-то бог войны…

Но вдовствующая императрица пришла вместе с Ли Цзэ.

– Матушка! – воскликнул Мин Лу, вскакивая, чтобы уступить ей место во главе стола.

Но вдовствующая императрица села рядом с богом войны – по левую руку. Мин Лу вернулся на своё место мрачнее тучи. Министры поспешили сделать знак слугам, чтобы те приносили блюда.

– Немедленно убери это, – напустилась на слугу Су Илань, когда тот поставил блюдо с жареными перепёлками перед Ли Цзэ. – Ли Цзэ не ест мяса.

Мин Лу и все остальные с немым изумлением наблюдали, как вдовствующая императрица собственноручно меняет местами блюда, придвигая к богу войны рис с овощами и рыбой. Ли Цзэ слегка улыбался.

Мин Лу демонстративно взял фазанью ногу и оторвал от неё зубами приличный кусок. Что это за бог войны, который мяса не ест? Ван Жунсин незаметно хлопнул себя по лицу ладонью. Министры напряглись: а если бог войны сочтёт это оскорблением? Но Ли Цзэ сделал вид, что не заметил, а может, и на самом деле не заметил: Су Илань, придерживая рукав, налила ему вина, и Ли Цзэ ответил ей тем же. Лицо Мин Лу вытянулось: так обычно поступали супруги.

– Бог войны принял решение? – осмелились спросить министры.

Ли Цзэ рассеянно взглянул поверх них:

– Решение? А, о завоевании Десяти Царств… Я не стану их завоёвывать. Они хороши и по отдельности. Зачем приносить войну туда, где её нет?

– Но ты же бог войны, – скорчил презрительную гримасу Мин Лу.

– По-твоему, боги войны бегают с мечами наголо и убивают направо и налево? – уточнил Ли Цзэ, высоко поднимая бровь.

– Тогда зачем называться богом войны, если всего этого не делать? – дёрнул плечами Мин Лу.

– Действительно… Но я служил богом войны многие тысячи лет, а теперь у меня… хм… увольнительная.

– Уволь… что? – потрясённо переспросил Мин Лу.

Су Илань с трудом сдержала смех, но сказала очень важно и со значением:

– Хуан-эр, чему я тебя учила? Хороший воин не тот, кто постоянно машет мечом, а тот, кто знает, когда нужно меч обнажить и когда оставить в ножнах.

– Мечу лучше вообще оставаться в ножнах, – заметил Ли Цзэ, сосредоточенно выковыривая из куска рыбы косточки. – Эти земли и так щедро удобрены кровью. Предчувствия войны у меня нет, мир сохранится ещё многие годы.

– Но династия Вэнь должна прославиться! – воскликнули министры.

– А самой династии Вэнь это надо? – уточнил Ли Цзэ, взглянув на Мин Лу. – Тебе так не терпится кого-то убить?

Мин Лу едва не подавился фазаном. Ван Жунсин осторожно похлопал его по спине. Во время трапез он всегда стоял за креслом императора и следил, чтобы тот ненароком не подавился. К трапезе он присоединялся, когда император уже поест, хотя Мин Лу и пытался усадить его за стол вместе с собой: как молочный брат императора, Ван Жунсин имел право трапезничать вместе с ним, но никогда не злоупотреблял привилегиями – отчасти, чтобы не вызывать косых взглядов царедворцев, отчасти, потому, что любил есть в медитативной тишине, когда никто не мешает, не отвлекает разговорами и не следит, сколько кусков ты съел.

– Скольких человек ты уже убил? – спросил Ли Цзэ, выждав, когда Мин Лу откашляется. – Ни одного? А я убил несколько тысяч. Слава завоевателя – это всегда кровавая слава, даже если ты движим благими намерениями. А чтобы стать хорошим правителем, не обязательно проливать кровь.

Мин Лу ещё долго кашлял, а когда прокашлялся, то понял, что начисто лишился аппетита. Конечно, с самого детства он восхищался деяниями Ли Цзэ и мечтал повторить его подвиги, но в мечтах завоевание царств выглядело примерно так: доблестный царь Мин Лу едет на коне, размахивая мечом, а побеждённые народы выстраиваются вдоль дороги и чествуют его. О том, что дорога при этом выстлана не красной дорожкой, а трупами и залита кровью, он вообще не думал, наивно полагая, что достаточно приказать, чтобы царство подчинилось воле завоевателя. В легендах убийство злодеев всегда подавалось как подвиг, но о жертвах, которые приходилось приносить, чтобы одержать победу, умалчивалось. Легенды всегда показывают доблестную сторону, предпочитая скрывать неприглядную изнанку.

Министры явно были разочарованы и пытались привести какие-то доводы в пользу завоевания, но Ли Цзэ был категоричен: он принял решение и не собирался его менять.

– Царство Вэнь и так прославится, – заметил он, подставляя чарку, чтобы Су Илань её наполнила. – Небесный император удостоил вас своим присутствием, пусть и недолгим. Когда будет подписан мирный договор между небожителями и демонами, о царстве Вэнь узнают во всех трёх мирах. Не говоря уже о том, что императрица Вэнь вскорости станет женой бога войны. Какой ещё славы вам надо?

– Я ещё на это согласие не дал! – возмущённо сказал Мин Лу, хлопнув по столу обеими ладонями.

– Зачем упорствовать, когда уже всё случилось? – едва слышно пробормотал Ван Жунсин.

Ли Цзэ легко перевёл разговор в другое русло:

– Полагаю, выстроить павильон для переговоров лучше на территории дворца. Если что-то пойдёт не так, простые люди пострадать не должны.

От этих слов подскочили все, исключая самого Ли Цзэ и Су Илань, а Мин Лу опять подавился, на этот раз воздухом.

Ли Цзэ поспешно поднял ладонь, пресекая возмущение:

– Я позабочусь, чтобы обошлось без происшествий. Но простым людям лучше не видеть тех, кто будет подписывать договор. Может воцариться паника. Демоны… хм… отличаются от того, что люди привыкли видеть на улицах каждый день.

– А во дворце, значит, паника не воцарится, – ядовито сказал Мин Лу.

– Полагаю, желание прославиться, – тем же тоном сказал Ли Цзэ, бросив быстрый взгляд на министров, которые разом поскучнели, сообразив, что приёмом «гостей» придётся заняться как раз им, – пересилит суеверные страхи. И любопытство тоже не стоит списывать со счетов.

– Любопытство? – переспросил Мин Лу.

– Разве тебе не интересно поглядеть на демонов? – пожал плечами Ли Цзэ. – Уверен, никто из вас их не видел.

Су Илань хихикнула, прикрывая лицо рукавом, но остальным показалось, что вдовствующая императрица икнула. Икота во время трапезы считалась благоприятным знаком. Министры слегка приободрились.

– Я не уверен, что мне хочется смотреть на демонов, – едва слышно пробормотал Ван Жунсин.

– Да ты вообще всего на свете боишься, – храбрясь, возразил Мин Лу. – Демоны? Пф! Пусть приходят!

Уверенность в голосе юного императора зиждилась на том, что, вероятно, это случится не в его жизни: Ли Цзэ ведь упоминал, что небожители и демоны воспринимают время иначе, чем люди. Мин Лу и не подозревал, что до его встречи с демонами осталось…

[665] Доспехи бога войны

– Какая жалость, что я не могу составить тебе компанию, – сказала Су Илань, перекатываясь с одной стороны кровати на другую. – Боюсь, их удар хватит, если вдовствующая императрица выкупается в одной воде вместе с богом войны.

Ли Цзэ жестом указал на свою грудь, но Су Илань отрицательно покачала головой:

– Кто-нибудь может подглядеть, к тому же старая ведьма, – скривилась она при упоминании старшей придворной дамы, – уже приготовила для меня ванну на женской половине.

Ли Цзэ решил разложить доспехи на столе в дворцовом саду, чтобы выжарить их на солнце. В смертном мире небесные артефакты быстро пачкались и тускнели: на них наседала невидимая пыль времени. Меч Ли Цзэ оставил там же.

В купальне Ли Цзэ ждали слуги, но он отпустил их, хотя им явно хотелось поглазеть на голого бога, спросил только, что это за одежда лежит на подносе у одного из них. Если в купальне уже кто-то был, он предпочёл бы дождаться, когда она освободится. Но слуга ответил, что одежда предназначена для него: вдовствующая императрица распорядилась.

Отмокать в горячей воде Ли Цзэ всегда нравилось. Он не без удовольствия погрузился в воду с головой, вынырнул, отирая лицо ладонью и развалился в ванне, разглядывая интерьер купальни. Ванна была вместительной, мысли сразу закрутились вокруг водных забав: есть где развернуться, и вода не расплещется, как это бывало прежде. Какая жалость, в самом деле, что Су Илань не смогла составить ему компанию. Ли Цзэ улыбнулся. Ничего, наверстают, когда вернутся на Небеса.

Мин Лу между тем, то и дело дёргая Ван Жунсина за руку, крался по дворцовому саду к разложенным на столе доспехам бога войны. Слуги доложили ему, что Ли Цзэ в купальне, а снаряжение оставил в саду и строго-настрого запретил его трогать. Ван Жунсин следовал за братом очень неохотно: если что-то запрещают трогать, значит, на то есть причина. Но Мин Лу и слушать ничего не хотел: другого раза, может, и не представится.

«Уж если попадёмся, так точно не представится», – мрачно подумал Ван Жунсин. Он слышал, что боги скоры на расправу.

– Что ты вообще с ними делать собираешься? – недовольно спросил Ван Жунсин. – Стащить или спрятать?

– Примерить, – возмутился Мин Лу. – Красть у бога войны? Дурак я, что ли? Боги же обладают всеведением.

– Если так, тогда бог войны уже знает, что ты задумал, – резонно заметил Ван Жунсин, но если Мин Лу загорался какой-то идеей, то остановить его было практически невозможно.

Доспехи, выкованные из небесного железа и хрусталя, сверкали на солнце, как драгоценные сокровища. Мин Лу раз десять обошёл вокруг стола, издавая восхищённые возгласы. Ван Жунсин стоял чуть в стороне, как дозорный, но невольно тоже поглядывал на стол. Такой филигранной работы люди ещё не видывали. Конечно, и в мире смертных были мастера, способные из куска нефрита вырезать бабочку размером с ноготь или выковать точную копию листа папоротника, но эти доспехи поражали воображение. Ван Жунсин неплохо разбирался в плавильном деле, но так и не смог понять, как сплавили вместе железо и хрусталь.

– Меч бога войны, – сказал Мин Лу с придыханием и потянул руку к зачехлённому мечу.

– Лучше не трогай, – всполошился Ван Жунсин.

– Да всего-то вытащу из ножен и попробую, насколько он острый, – отмахнулся Мин Лу, схватившись за рукоять.

Ван Жунсин с тревогой ждал, что Мин Лу отбросит от меча страшной силой – аурой бога. Он читал, что легендарные мечи обладают сознанием и строго следят за тем, чтобы оставаться исключительно в руках владельца, как верные жёны. Но с Мин Лу ничего не случилось, он только покраснел лицом и запыхтел.

– Что с тобой? – удивился Ван Жунсин.

– Не вытаскивается… из ножен… – прерывисто сказал Мин Лу. – Должно быть… какие-то чары!

Ван Жунсин обрадовался:

– Вот и нечего его трогать.

Но Мин Лу выпрямился, вытер пот со лба и сказал:

– Ну и ладно! И в ножнах сгодится.

Он опять ухватился за рукоять, на этот раз – чтобы поднять меч и сделать пару взмахов, представляя себя богом войны, но… Лицо его покраснело ещё больше, вены на висках вздулись, а лоб покрылся потом.

– Что опять? – ещё беспокойнее спросил Ван Жунсин.

– Не могу поднять. Слишком тяжёлый, – раздражённо отозвался Мин Лу. – Жунсин, давай вместе.

Ван Жунсин неохотно подчинился, но и вдвоём они не смогли поднять меч: он даже не шелохнулся.

– Это сколько же он весит? – поразился Мин Лу.

– Это сколько же сил у бога войны, – укоризненно исправил его Ван Жунсин. – Лу-эр, пойдём уже отсюда.

– Дай хоть доспехи примерю! – с досадой воскликнул Мин Лу.

Ван Жунсин вздохнул и стал ждать, когда Мин Лу наконец поймёт, что и доспехи ему не надеть: они словно приросли к столу, он даже наручи взять не смог.

– Это чары! – сердито сказал Мин Лу, пнув землю.

– А по-моему, доспехи просто тяжёлые, – возразил Ван Жунсин. – Ты же помнишь легенды? И при жизни Ли Цзэ был силачом, а как возросли его силы после вознесения? Доспехи должны быть под стать владельцу, иначе он попросту их сломает… Ты куда, Лу-эр? – спохватился он, увидев, что Мин Лу его уже не слушает, а сосредоточенно крадётся по саду дальше.

– Поглядим на этого бога войны, – процедил Мин Лу, не сбавляя шага.

– Ты ведь не собираешься подглядывать? – ужаснулся Ван Жунсин.

Именно это Мин Лу и собирался сделать.

К купальне Мин Лу подкрался по всем правилам: любой вор бы позавидовал такой сноровке. Ван Жунсин в этом участвовать отказался категорически.

– Вечно ты трусишь, – недовольно проворчал Мин Лу.

– Я не хочу, чтобы мне голову оторвали, – честно сказал Ван Жунсин. – Она мне ещё пригодится, знаешь ли.

Мин Лу презрительно фыркнул:

– Тогда не расскажу тебе о том, что увижу.

– Я и не горю желанием смотреть на голого мужчину, – отрезал Ван Жунсин. – Бог или человек, там всё одинаково устроено. А твоё нездоровое любопытство…

Но Мин Лу уже не слушал. Он прокрался к купальне и провертел дырку в стене. Ван Жунсин накрыл лицо ладонью: какой стыд!

Ли Цзэ уже вылез из ванны: пар в купальне рассеялся, так что Мин Лу хорошо смог, хоть и одним глазом, его разглядеть. Он был скорее сухощав, чем мускулист, ничего в нём не выдавало силу бога. Ван Жунсин действительно был прав: бог или человек, устроены все одинаково – но Мин Лу приглядывался вовсе не к средоточию мужской силы, а к шрамам на теле бога войны. Их было много и разных, но наиболее странным казался чёткий ромбовидный шрам на груди. Ни одно из известных оружий не могло оставить такой след.

Мин Лу собирался вглядеться еще внимательнее, но Ли Цзэ вдруг слегка вздрогнул и развернулся, глядя как раз на ту стену, за которой прятался Мин Лу. Совпадение это или нет, Мин Лу выяснять не собирался. Он вихрем отлетел от стены, схватил Ван Жунсина за руку и потащил за собой, раздражённо отмахиваясь от упрёков брата: мол, говорил же, что это добром не кончится!

Ли Цзэ не заметил, что за ним подглядывали. Аура смертных была слишком слаба и заслуживала внимания не больше, чем след муравья на песке. Но ему на плечи вдруг навалилась какая-то тяжесть, словно невидимый зверь взгромоздился на спину. Такими обычно бывали предчувствия и зачастую – дурные.

[666] Старый враг

Ли Цзэ поспешно вытер тело и взял оставленную слугами одежду из вызолоченного алого шёлка, не задумываясь ни о её цвете, ни о значении вышитых на ней узоров. Он был слишком занят предчувствием, чтобы замечать что-то ещё. Он вышел из купальни, заскользил взглядом по окрестностям, но ничего зловещего или даже подозрительного не нашёл. Вечер только занялся, небо золотилось облаками, вокруг стояла блаженная тишина.

«Слишком тихо», – подумал Ли Цзэ, закладывая руки за спину, и быстро зашагал обратно к дворцу. Затишье обычно ничего хорошего не предвещало, только бурю.

Обойдя поникшие от дневного зноя кусты собачьей розы, Ли Цзэ наткнулся на Мин Лу и Ван Жунсина. Те о чём-то спорили, но, заметив бога войны, умолкли и уставились на него. Ван Жунсин тут же потупился и сложил кулаки.

Мин Лу побагровел:

– Почему на тебе одежда моего отца?

Ли Цзэ растерянно поднял руку, разглядывая рукав, и сказал:

– Мне её принесли переодеться.

Мин Лу сжал кулаки и, задыхаясь, выпалил:

– Я знаю, что ты задумал! Не только матушку у меня отнять решил, но и царство?

Ли Цзэ удивлённо приподнял бровь, заметив, как сокрушённо уткнулся лицом в ладонь Ван Жунсин.

– А зачем мне смертное царство? – на всякий случай осведомился Ли Цзэ.

Мин Лу только раскрыл и закрыл рот, но так ничего и не сказал. Ван Жунсин поспешно сложил кулаки, прося бога войны не гневаться на вспыльчивого юного императора.

Ли Цзэ сделал небрежный жест:

– Царём этого царства я уже был, мне хватило. Что вы здесь делаете, к слову?

Ван Жунсин страшно смутился. Не рассказывать же, что сопровождал Мин Лу в его недостойных похождениях?

– Любуемся закатом, – выдавил он.

Бровь Ли Цзэ опять поползла вверх, но уточнять, почему вдруг двое юношей решили полюбоваться закатом вместе именно у купальни, не стал, пожалев Ван Жунсина, по лицу которого многое можно было понять, и снисходительно согласился:

– Красивый закат. На Небесах такого не увидеть.

– Почему? – спросил Мин Лу, вернувшийся в реальность после мысленного поединка с богом войны за отцовскую одежду. Одержать победу даже в мыслях не удалось, чем он был несказанно раздражён. Но любопытство в который раз пересилило.

Ли Цзэ, ненавязчиво прокладывая путь между ними в надежде, что оба юноши последуют за ним, стал описывать закаты на Небесах. Лучше увести их из сада во дворец. Они действительно пошли за ним, но не успели сделать и дюжины шагов, как земля содрогнулась и пошла волнами. Мин Лу вскрикнул и ухватился за Ван Жунсина, Ван Жунсин – за Мин Лу, и оба повалились на колени. Ли Цзэ на ногах устоял.

– Землетрясение? – воскликнул Мин Лу.

На памяти Ли Цзэ в Десяти Царствах землетрясения случались всего три раза за его земную жизнь, но никогда в царстве Ли. Впрочем, за тысячи лет многое могло измениться. Ли Цзэ схватил обоих юношей за плечи и поставил на ноги.

– И часто здесь происходят землетрясения? – уточнил он, удостоверившись, что с ними всё в порядке.

– Вообще не бывает, – сказал Ван Жунсин. – Соседние царства трясёт, а нас никогда!

Ли Цзэ снова поспешил ухватить обоих за плечи: земля вновь содрогнулась подземным толчком, вздыбилась глиняными волнами. Попавшиеся на пути деревья полегли, провалились в разверзнутый оскал земли. Слышно было, как стонут дворцовые стены.

– Матушка! – переполошился Мин Лу. – Нужно спасать матушку!

– Уверен, с твоей мачехой ничего не случится, – отрезал Ли Цзэ, удерживая юного императора.

– Какая чёрствость! – поразился Мин Лу. – Она ведь слабая женщина!

Ли Цзэ, сдерживая улыбку, возразил:

– И притом умная. Паниковать нельзя ни при каких обстоятельствах. Смотри: впереди провал, ты бы угодил в него и сломал ногу, а может, и шею, если бы я тебя не остановил.

Мин Лу стеклянным взглядом уставился себе под ноги. Земля множилась трещинами и осыпалась, нарастающий гул закладывал уши. Видно, стоило ждать третьего подземного толчка. Ван Жунсин с серьёзным видом встал на колени, прижимая ладони к земле.

– Ты что делаешь? – сердито закричал на него Мин Лу. – Молиться вздумал?

– С нами рядом живой бог стоит, – укоризненно сказал Ван Жунсин. – Если на четвереньки встать, не так больно падать.

– Я император и не собираюсь принимать такую жалкую позу, – запальчиво возразил Мин Лу, но когда землю повело в очередной раз, то взвизгнул и последовал примеру молочного брата. В самом деле, на четвереньках было не так страшно.

Цепляясь друг за друга, как пьяные, к юному императору спешили министры, страшно перепуганные невиданным доселе природным явлением. Ли Цзэ с неудовольствием подумал, что придётся и за ними приглядывать, чтобы не угодили в какой-нибудь разлом.

– Боги разгневались! – трусливо сказал Правый министр.

– И в мыслях не было, – отрезал Ли Цзэ, на правах представителя этих самых богов.

Небо было издевательски чистым, даже облака рассеялись, так что происками небожителей землетрясение точно не было: да и кто посмел бы сыграть шутку над самим богом войны?

– Ты же бог, так сделай что-нибудь, – взвился Мин Лу и в прямом, и в переносном смысле: очередным подземным толчком его подкинуло вверх, благо что Ван Жунсин брата поймал и водворил обратно.

Вообще-то Ли Цзэ мало что мог сделать, разве только установить барьер. Стихиями он не повелевал и плохо представлял себе, как бог земли устраивает землетрясения, если это вообще дело рук бога земли. Он знал, что стихийные бедствия иногда случаются сами по себе, без участия небожителей.

С первого подземного толчка и до последнего прошло не более минуты. Ли Цзэ воспринимал время иначе, чем смертные, которым землетрясение казалось нескончаемым. Последовавшее за последним толчком затишье он тоже очень хорошо ощутил и сказал поспешно:

– Нужно уйти отсюда, пока снова не началось. У пагоды Саньму безопаснее.

– Она же у гор, почему безопаснее? – визгливым шёпотом возразил Левый министр.

– Потому что она простояла тысячи лет и не обвалилась, – сказал Ли Цзэ.

– Сначала за матушкой! – выпалил Мин Лу, вскочив на ноги. И тут же об этом пожалел.

Земля в нескольких шагах от них буквально взорвалась, во все стороны полетели глиняные комья, камни, расщеплённые страшным ударом щепки. Мин Лу плюхнулся на землю, нечленораздельно засипел, указывая дрожащим пальцем в колышущуюся пыльную пелену. Откуда из-под земли выбиралось, извиваясь, закованное в чёрную броню чудовище – гигантская чёрная кривая на один глаз змея.

[667] Старые счёты

Осознание происходящего и ошеломление Ли Цзэ длилось лишь секунду. Его злейший враг прятался всё это время прямо у него под ногами, а он ничего не заметил. Впрочем, восприятие у Ли Цзэ сейчас было максимально человеческим: если бы он не заглушил свою ауру, смертные не смогли бы даже на ногах устоять в его присутствии – и красноглазая змея этим воспользовалась, а может, просто так совпало, что змеиный демон появился здесь и сейчас. Су Илань наверняка упомянула бы, если бы сталкивалась с красноглазой змеёй после вознесения Ли Цзэ. Вероятнее всего, змеиный демон всё это время скрывался в подземных пещерах и, ползая по ним, оказался под дворцовым комплексом или приполз сюда, приманенный запахом ауры небожителей, или ему пришло время выбираться на поверхность, вот он и выбрался.

Ли Цзэ оказался в невыгодной позиции. Позади него была горстка перепуганных насмерть людей, сражаться пришлось бы с оглядкой на них. Если он окружит себя аурой бога, а сделать это придётся, потому что небесных доспехов на нём сейчас нет, то заденет и людей. Использовать призыв, чтобы перенести их в какое-нибудь другое место, Ли Цзэ тоже не мог: во-первых, для этого нужно отвлечься от красноглазой змеи, а поворачиваться к ней спиной нельзя, потому что змеиный демон сразу же нападёт; а во-вторых, Ли Цзэ не был уверен, что небесные техники для людей безопасны.

По саду промчался белый вихрь. Су Илань, разумеется, тоже почуяла красноглазую змею. Она всё ещё была в обличье вдовствующей императрицы. Превращаться на глазах людей, конечно же, было нельзя – она раскрыла бы себя, но в тот момент Су Илань было некогда осторожничать. Женская фигурка превратилась в стремительно увеличивающуюся в размерах белую змею, кольцом свившуюся вокруг Ли Цзэ и грозно поднявшую голову, чтобы встретить удар, который нанесла красноглазая змея, ответным ударом. Две духовные силы столкнулись со страшным грохотом.

Если бы люди стояли на ногах, то попадали бы, потому что отдача от этого столкновения раскатилась вокруг, сотрясая землю. Мин Лу уже сидел на земле, вытаращившись на белую змею, и никак не мог выговорить застрявшее на губах «матушка». То, что его мачеха прямо у него на глазах стала кем-то другим… чем-то другим!..

Мин Лу машинально пошарил руками рядом с собой. Быть может, всё это ему просто кажется или снится? Руки нащупали что-то холодное, он невольно отдёрнул их и глянул в ту сторону. Ван Жунсин сидел рядом с ним, бледный как смерть, и, казалось, грохнется в обморок. Губы его беззвучно шевелились то ли молитвами, то ли проклятьями. И Мин Лу понял: не кажется и не снится, его брат видит то же, что и он!

Красноглазая змея изогнула тело, готовясь ко второму удару.

Ли Цзэ положил руку на шею Су Илань и сказал укоризненно:

– Что ты делаешь? Превратилась на глазах у людей, под удар подставилась.

Су Илань была слишком сосредоточена, чтобы отвечать. Она ритмично раскачивалась, как делают все змеи перед нападением, глаза её сияли змеиной зеленью.

Ли Цзэ легко пригнул её голову к себе:

– Илань, защищай людей. Я справлюсь сам.

– У тебя даже оружия нет, – прошипела Су Илань, пытаясь высвободиться и снова принять змеиную стойку.

– Я сам оружие, – просто сказал Ли Цзэ.

Су Илань пристально поглядела ему в глаза, неохотно переползла к Ли Цзэ за спину и обвилась несколькими рядами колец вокруг застывших от страха людей, образуя естественный барьер.

– М-м-матушка? – пролепетал всё-таки Мин Лу.

Су Илань на мгновение повернула к нему голову и снова отвернулась, изящным движением хвоста толкая юного императора ровно в центр образованного змеиным телом круга, после туда же отправился и Ван Жунсин. Министрам – много чести будет, пусть сами ползут, если хотят (что они и сделали).

– Ты! – прошипела красноглазая змея, обращаясь к Ли Цзэ. – Опять ты!

Ли Цзэ спокойно смотрел на угрожающе раскачивающуюся змею. Опасности она теперь для него не представляла, будь она хоть трижды демоном. Он отвёл руку в сторону, призывая оружие, и спустя мгновение в ней оказался его меч. Доспехи Ли Цзэ призывать не стал: они лежат в саду в разобранном виде, только время потеряет, дожидаясь, когда они слетятся.

– Ли Цзэ… – прошипела Су Илань, нервно дёрнувшись всем телом, когда красноглазая змея напала вновь.

Ли Цзэ уклоняться не стал, выставил локоть впереди себя. Змеиная голова, ударившись в него, с такой отдачей отлетела в сторону, что всё тело змеиного демона метнулось следом. На голове красноглазой змеи появилась вмятина, из которой повалил тёмный дым. Прикосновение к богу развоплощает демонов, но культивация красноглазой змеи позволила бы ей выдержать и сотню таких ударов, что только затянет сражение, это Ли Цзэ прекрасно понимал.

Нужно действовать быстро и осторожно, чтобы не зацепило Су Илань. Аура бога вреда белой змее уже не причинит, хуадянь защитит её, но Су Илань может выйти из себя и схлестнуться с красноглазой змеёй, если сочтёт, что опасность для Ли Цзэ всё-таки существует. Её нет, конечно же, но белая змея несказанно упряма и своенравна. Ли Цзэ не был уверен, что ему удастся растащить двух змей, если они сцепятся.

Свести старые счёты следующим же ударом не вышло: красноглазая змея, несмотря на гигантские размеры, была увёртливой, а Ли Цзэ всё ещё использовал лишь толику силы бога, опасаясь навредить людям. На теле змеиного демона было уже не меньше двух дюжин дымящихся зарубок от меча, но особого вреда это ему не причиняло, только ещё больше злило. Бить нужно было в голову, прицельно, причём не просто мечом, а прежде наполнив его собственной духовной силой: Ли Цзэ полагал, что если направить Ци Небес прямо в мозг демона, то он тут же сдохнет.

Небеса между тем потемнели, клубясь грозовыми тучами. Ли Цзэ подстраховался и выполнил призыв небесных молний, которыми теперь, как старший бог войны, повелевал и которые только и ждали его сигнала, чтобы обрушиться вниз и испепелить врага.

Су Илань беспокойно глянула вверх и стянула кольца плотнее, чтобы защитить смертных от грозы. Сама она грозы терпеть не могла: противные молнии непременно метили в змей, когда те попадались им на глаза (если только у молний вообще есть глаза, но Су Илань не удивилась бы, если бы были).

Люди гроз тоже боялись, считая, что гроза бывает, только когда бог грома гневается, и что убивает их именно громом, хотя это явно были молнии. Чтобы убить звуком, ещё постараться нужно, даже и богу грома.

Ли Цзэ, подлетев над красноглазой змеёй, вонзил меч ей в череп, пригвождая змею к земле, как уже делал когда-то в земной жизни. Ци хлынула по лезвию, поражая змеиный мозг, а спустя секунду прямо в меч ударила молния. Красноглазая змея издала чудовищный рёв, извиваясь, но вырваться не удалось: пригвождена к земле она была не только мечом, но и вложенной в него силой бога. Впрочем, билась она недолго: духовная энергия превратила её мозг в кашу, а молния испепелила, что осталось.

Тело змеиного демона напряглось и обмякло, из пасти полился яд, смешанный с тёмной кровью. Ли Цзэ отступил скорее машинально: вреда это ему не причинило бы, просто сапоги пачкать не хотелось – и, создав на ладони небольшую сферу Ци, швырнул её к себе под ноги, чтобы выжечь отравленную землю. Поверх тёмных клякс заплясало полупрозрачное пламя.

С красноглазой змеёй было покончено, на этот раз – навсегда.

[668] Змея-хранительница царства Ли

Ли Цзэ вскинул руку в победном жесте, заодно распуская призванные молнии. Грозовые тучи посветлели и сложились, как ширмы, превращаясь в едва заметные белёсые облачные клочки. Су Илань, превратившись в человека, подскочила к нему с беспокойным:

– Ли Цзэ! Твоя рука!

Локоть Ли Цзэ всё-таки пострадал при столкновении со змеиным черепом, из разодранной кожи капала очернённая ядом кровь.

– А, царапина, – беспечно сказал Ли Цзэ.

– Царапина? – возмутилась Су Илань. – Да у тебя кожа до кости продрана! А яд?

Она собиралась надкусить себе палец, чтобы вылечить рану Ли Цзэ собственной кровью, но Ли Цзэ отвёл её руку:

– Не нужно. Сила бога справляется сама. Видишь?

Клочья разодранной кожи действительно начали складываться, будто стягиваемые невидимыми нитями, и срастаться, яд вспенился и испарился, а беловатая дымка Ци прокатилась по стяжкам и разгладила их. Рукав, правда, так и остался продранным на локте, поскольку на Ли Цзэ была смертная одежда.

Су Илань разочарованно уточнила:

– То есть теперь я для тебя совершенно бесполезна?

– Су Илань! – возмущённо сказал Ли Цзэ.

– М-м-матушка? – заикаясь, проблеял Мин Лу.

Су Илань обернулась. Мин Лу поднял Ван Жунсина, а может, и наоборот, и теперь оба юноши стояли, вцепившись друг в друга. Только смотрели в разные стороны: Мин Лу на Су Илань, а Ван Жунсин на Ли Цзэ. Су Илань с неудовольствием подумала, что придётся искать какие-то оправдания. Она была неосторожна, превратилась на глазах людей, раскрыла себя. Но разве это уже имело хоть какое-то значение? Ли Цзэ был в опасности, Су Илань сделала бы это снова и тысячу раз. Но оправдываться не пришлось.

Ли Цзэ положил руки ей на плечи и сказал, обращаясь к юному императору:

– Мин Лу, твоя мачеха – белая змея-хранительница царства Ли. Тысячами лет она охраняла созданное мною царство, оберегая людей от красноглазой змеи – моего злейшего врага.

– То есть вдовствующая императрица изначально была духом змеи? – опомнился Левый министр, который до этого времени зачарованно глядел на неподвижную чёрную тушу и за шиворот держал Правого министра, который так и норовил удрать и спрятаться.

– Да, – сказал Ли Цзэ и прочёл им такую лекцию о змеиных духах, что даже Су Илань рот раскрыла в немом изумлении.

– А что, – едва слышно сказала Су Илань, – врать богам не возбраняется?

Ли Цзэ покраснел, кашлянул и незаметно толкнул Су Илань локтем в бок: для кого, мол, стараюсь?

– Поэтому, – заключил он, – ничто не мешает мне забрать белую змею с собой, ибо это я оставил её в мире смертных охранять моё царство.

Су Илань считала, что в рассказе Ли Цзэ есть нестыковки: разве простой смертный мог управлять змеиными духами до вознесения? Но людишки поверили. Министры даже одобрительно закивали: как же, хроники династии значительно прибавят в весе с такими-то подробностями!

– Ещё чего! – вдруг взвился Мин Лу. – Белая змея или нет, матушка – это матушка. Она не вещь, чтобы её оставлять или забирать.

– А… да… – растерянно согласился Ли Цзэ, – но решать ей самой, верно?

Су Илань задумчиво разглядывала ногти на левой руке, трогая каждый поочерёдно большим пальцем. Заметив, что ответа ждут от неё, она вздохнула, спрятала руки в рукавах и сказала таким тоном, что никто не усомнился бы в правдивости её слов:

– Я часть бога войны, я создана богом войны, я последую за богом войны.

Тут уже пришла очередь вытаращить глаза Ли Цзэ: настолько убедительно врёт, что впору самому усомниться. Но нестыковка всё-таки нашлась, правда, люди её не заметили.

А Ли Цзэ едва слышно сказал:

– Тебя послушать, так я сам на себе женюсь.

Су Илань на секунду раскрыла глаза шире обычного, а потом так расхохоталась, что её напополам перегнуло. Ли Цзэ укоризненно покачал головой, заметил потрясённые лица людей и натянуто кашлянул, отчаянно пытаясь придумать, чем мог быть вызван этот дикий хохот. Но оправдываться не пришлось.

В небе полыхнуло следом падучей звезды, воздух загудел, расслаиваясь, и одним небожителем в мире смертных стало больше.

[669] Младший бог войны докладывает

Су Илань сразу же спряталась за спину Ли Цзэ.

Светловолосый юноша в доспехах, немногим старше Мин Лу, легко опустился… опустился на колено перед Ли Цзэ и сложил кулаки:

– Генерал Ли! Шанцзян-Цзинь явился с докладом.

Ли Цзэ посмотрел на него в растерянности. Он собирался вызвать младшего бога войны, чтобы препоручить ему труп красноглазой змеи – отличный трофей, не оставлять же его гнить в мире смертных? – но тот явился сам. Необыкновенная проницательность или совпадение? Хотя, вероятнее всего, в Небесном дворце что-то случилось, младший бог войны собирался доложить Чжаньшэню, не нашёл его и отправился на поиски, следуя за остаточной аурой старшего бога войны.

Шанцзян-Цзинь поднял голову, скользнул взглядом по всем и сразу, заметив и поверженного демона, и перепуганных людей, и странные метаморфозы не по сезону в саду. За плечом Ли Цзэстояла девушка в белом, явно демон. Младший бог войны знал, что Ли Цзэ не любит, когда к нему прикасаются или даже просто нарушают его личное пространство, и демонов тоже не любит, но сейчас Ли Цзэ не выказывал никакого неудовольствия, хотя этот демон обеими руками вцепился ему в локоть.

Шанцзян-Цзинь и виду не подал, что удивлён, сложил кулаки иначе и сказал:

– Смею поздравить генерала Ли с победой над столь могущественным демоном.

– Гм… – отозвался Ли Цзэ, всё ещё занятый собственными мыслями. – Как ты меня нашёл?

Младший бог войны встал, заложил руки за спину и доложил:

– Неожиданное исчезновение Чжаньшэня не могло остаться незамеченным. Я последовал за вашей аурой в мир смертных. Какие будут распоряжения, генерал Ли?

– А… это, – кивнул Ли Цзэ на труп красноглазой змеи, – заберёшь с собой. После подумаем, что с этим можно сделать.

Шанцзян-Цзинь поглядел на змеиную тушу, выкинул вперёд руку. Из его рукава вылетела тонкая прозрачная цепь, обвилась вокруг змеи и втянулась обратно в рукав, прихватив за собой и труп. Небесная цепь не позволила бы плоти демона развоплотиться на Небесах. Ли Цзэ одобрительно кивнул. А вот Мин Лу и остальные опять круглыми глазами вытаращились уже на пустое место.

– А Тяньжэнь? – спросил Шанцзян-Цзинь, отряхивая ладони.

– Гм… – смутился Ли Цзэ, которому не хотелось признаваться, что Небесного императора он не только упустил, но и был им облисен. – Тяньжэнь путешествует по миру смертных, Владыка демонов его сопровождает, я не осмелился им мешать. Шанцзян-Цзинь, вернёшься, распорядись ещё, чтобы прислали строителей. Я должен буду устроить всё для грядущего заключения мирного договора, но сомневаюсь, что обойдётся силами одних смертных.

– Будет исполнено, генерал Ли, – отчеканил младший бог войны.

– А что у тебя был за доклад? – спохватился Ли Цзэ. – Что-то случилось в Небесном дворце?

Шанцзян-Цзинь страшно смутился:

– А… понимаете ли… да…

– Что? – насторожился Ли Цзэ.

– А… ну… Вас обокрали, генерал Ли, – доложил младший бог войны с таим видом, точно ему хотелось сквозь землю провалиться.

– Что?! – потрясённо воскликнул Ли Цзэ.

Даже сама мысль о том, что кто-то может обворовать старшего бога войны, казалась нелепой, хотя бы и потому, что у старшего бога войны попросту нечего красть. Ли Цзэ жил очень скромно, не роскошествовал, не зря его за глаза прозвали богом-монахом. Не считая оружия и доспехов, красть у него было нечего, но кто на них позарится? Кроме самого старшего бога войны никто поднять их не сможет, даже другие боги войны. Вероятно, все эти мысли отразились на лице Ли Цзэ.

– У вас украли… кровать, – смущённо сказал Шанцзян-Цзинь.

Лицо Ли Цзэ начала заливать краска, тем более что он расслышал, как тихонько засмеялась стоявшая за его спиной Су Илань: «Так ты не только сам на себе женишься, но и сам себя обворовываешь!»

– На месте преступления был замечен лисий дух, – продолжал Шанцзян-Цзинь, – но он клянётся и божится, что ничего не брал, только в доспехи морду сунул.

– Вы ведь его не схватили? – разволновался Ли Цзэ.

– Э… он так драпанул, что мы его не догнали, – совсем стушевался младший бог войны и с надеждой осведомился: – Прикажете изловить?

– Ни в коем случае! – категорично сказал Ли Цзэ и, отводя глаза, объяснил: – Лисий дух не виноват, кровать призвал я.

Глаза Шанцзян-Цзинь широко раскрылись на мгновение, и он не удержался от вопроса:

– Зачем?

– Гм… – смутился Ли Цзэ. – Не могу спать в незнакомом месте, поэтому и призвал.

Шанцзян-Цзинь и глазом не повёл, хотя все на Небесах знали, что старший бог войны был неприхотлив и во время войны спал и в палатке, и прямо на земле, и где придётся. Но смешок стоявшего за плечом Ли Цзэ змеиного демона младший бог расслышал.

– Понятно, – вслух сказал младший бог войны, – тогда я распоряжусь, чтобы расследование прекратили, раз кровать… у владельца, и извинились перед лисьим духом… если удастся его найти.

– А что, и он пропал? – насторожился Ли Цзэ.

– А… ну… вероятно, он спрятался в подземном лабиринте, – сконфуженно сказал Шанцзян-Цзинь. – Там легко затеряться, потому мы… решили, что лучше подстеречь его снаружи, у норы, но во дворце оказалось столько нор, что попросту невозможно поставить часового у каждой из них, не говоря уже о том, что норы только прибавляются с каждым днём, а если их засыпать, то на месте одной появляется сразу две или три, потому я отправился с докладом к вам, генерал Ли, чтобы вы отдали распоряжение… какое-нибудь, – убитым голосом заключил он.

– Оставьте лисьего духа в покое, – велел Ли Цзэ поспешно. – Захочет – сам вылезет. А если он нажалуется Тяньжэню, что дворцовая охрана гоняет его по всему дворцовому комплексу? Ты ведь знаешь, какое положение лисий дух занимает при Небесном императоре.

Шанцзян-Цзинь покраснел и пробормотал:

– Простите, генерал Ли, я не удержался. Ведь этот лисий паршивец ещё и дули показывал, когда от нас со всех лап улепётывал. Я решил, что он издевается над нами.

Су Илань уткнулась лицом в спину Ли Цзэ, чтобы заглушить отчаянный смех. Воображение у белой змеи было хорошее и живо нарисовало сцену преследования во всех деталях и красках. Ли Цзэ закусил губу, пытаясь сохранить серьёзное выражение лица.

– Шанцзян-Цзинь, – как можно строже сказал он, – сколько тебе лет? Ты бог войны и должен держаться с достоинством, даже если тебе… кхе… Ну, ты понимаешь.

Шанцзян-Цзинь пристыжено кивнул.

– Ладно, возвращайся, – со вздохом сказал Ли Цзэ, и младший бог войны, превратившись в комету, взмыл ввысь.

– А теперь праздновать! – спохватились министры. Когда опасность миновала, они снова распушили перья.

– По какому поводу? – сердито спросил Мин Лу, подозревая, что министры могут живой рукой и свадьбу организовать.

– В честь доблестной победы бога над демоном, – ответили министры и умчались наперегонки к дворцу.

Ван Жунсин всё ещё не сводил глаз с Ли Цзэ. На лице его было странное выражение, словно он только что проснулся или, наоборот, заснул и потому не вполне понимает, что реальность, а что сон. Мин Лу дёрнул его за рукав:

– Ты что, спишь на ходу?

Ван Жунсин взглянул на него, как на незнакомца, потом сморгнул, взгляд его стал осмысленным.

– Это всё взаправду? – медленно сказал он, ущипнув себя за запястье. – Но тогда… кто я и где?

Мин Лу уставился на него круглыми глазами и тут же хорошенько толкнул локтем в бок, чтобы привести в чувства:

– Так перетрусил, что память отшибло?

– А, Лу-эр… – без выражения отозвался Ван Жунсин и поморщился. – Лу-эр, что-то мне нехорошо. Пожалуй, пойду прилягу. – И он, пошатываясь, побрёл к дворцу, то и дело прихватывая ладонью висок.

[670] Банкет в честь доблестного бога

Банкет был пышным и шумным. Слухи по дворцу распространялись быстрее лесного пожара, и всем хотелось поглядеть на священную змею-хранительницу царства, которая скрывалась под личиной вдовствующей императрицы все эти годы, а заодно и бога войны как следует разглядеть.

Су Илань решила, что теперь бессмысленно притворяться кем-то ещё.

– Пойду как есть, – сказала она, подобрав рукава и разглядывая себя.

Ли Цзэ тоже собирался «пойти как есть», но Су Илань сказала, что с дырой на локте богу войны щеголять негоже. Ли Цзэ поглядел на продранную одежду и смущённо кашлянул: в пылу сражения с красноглазой змеёй у него ещё и подол прорвался. Вот поэтому Ли Цзэ и не любил парадные царские одеяния и предпочитал носить военные.

– Сейчас призову сундук с одеждой, – сказал он, медленно снимая верхнее одеяние.

Но Су Илань уже держала на вытянутых руках другое одеяние, опять-таки царское и парадное, но на этот раз тёмно-синего цвета.

– Наденешь это.

– Откуда ты их берёшь? – со вздохом спросил Ли Цзэ, понимая, что придётся смириться и надеть что дают, иначе придётся иметь дело со сварливым змеиным демоном.

– Припрятала кое-что из гардероба покойного царя, – ответила Су Илань, поведя плечами. – Часть перешила для Хуан-эра, часть припрятала. У покойного царя было несколько тысяч одеяний, все новёхонькие, он их и не носил. Их должны были сжечь вместе с ним, но вдовствующая императрица расстаралась и сумела чуток прибарахлиться, – добавила она с улыбкой. – Что добру пропадать? Подумала, ещё пригодится, вот и пригодилось.

– А змеи запасливые, – заметил Ли Цзэ.

Су Илань с самым серьёзным видом объяснила, что с парадных царских одеяний можно ободрать золото и драгоценные камни и продать. До сошествия богов в мир смертных она уже готовила пути отступления: нужно же будет на что-то покупать её любимый виноград, когда она сбросит с себя личину вдовствующей императрицы и отправится в странствия по Десяти Царствам.

Ли Цзэ переоделся, протянул руку за доспехами, которые собирался надеть поверх, но Су Илань так на него зашипела, что руку он тут же отдёрнул.

– Су Илань, – укоризненно сказал Ли Цзэ, – бог войны я или кто?

Но Су Илань и ухом не повела, упёрлась ладонями в спину Ли Цзэ и стала толкать его к дверям, за которыми, к слову, уже несколько раз воззвали к богу войны с приглашением на банкет в его честь.

Банкеты Ли Цзэ никогда не любил и участвовал в них исподволь, но сейчас пришлось, раз уж устраивалось это в его честь. Здесь было слишком много любопытных смертных, которые следили за каждым его шагом. Ли Цзэ прошёл на отведённое ему место – почётный угол, где полагалось сидеть старшим родственникам правящей династии. Сам он предпочёл бы где-нибудь в сторонке постоять, но оба министра водворили его на место, он и глазом моргнуть не успел. Мин Лу был страшно этим недоволен, потому что обычно это место занимала вдовствующая императрица.

Су Илань, словно не замечая направленных на неё взглядов, преспокойно уселась по левую руку от Ли Цзэ. Хуадянь золотом сверкала на её лбу, отражая свет зажжённых в банкетном зале светильников. И одного взгляда на неё хватало, чтобы понять: это не простая смертная.

Ван Жунсин стоял за креслом Мин Лу и был бледнее обычного, под глазами его темнели круги. Ли Цзэ это заметил и сказал, обращаясь к юному императору:

– Не лучше ли отпустить мальчика или посадить его со всеми за стол? Он едва на ногах держится.

Мин Лу посмотрел на молочного брата, досадливо поморщился и буркнул:

– Он упрям как осёл. Его оттуда и пряником не выманишь.

Мин Лу бы тоже предпочёл, чтобы Ван Жусин сидел с ним рядом, по правую руку, как полагается близким родственникам, но тот с завидным упрямством настаивал, что долг превыше всего, а значит, он должен стоять за плечом императора и прислуживать ему.

Ван Жунсин сложил кулаки и сказал, обратившись к Ли Цзэ:

– Благодарю за заботу, я в порядке.

Ли Цзэ рассеянно кивнул, не обратив внимания на то, что кулаки Ван Жуснин сложил не так, как полагалось в царстве Вэнь, а так, как было принято в царстве Ли. Его отвлекли слуги, ставящие перед ним на стол дымящиеся яства. Су Илань тут же разразилась бранью, обозвав слуг недоумками: не могли запомнить с прошлой трапезы, что перед богом войны нельзя ставить мясные блюда? Недоразумение тут же было улажено, блюда поменялись, и Су Илань удовлетворённо села обратно на своё место.

Министры принялись чествовать бога войны, стали подниматься наполненные вином чаши. Потом для развлечения гостей пригласили дворцовых танцовщиц. На самом деле распоряжение было отдано ещё накануне юным императором. Он велел собрать самых искусных танцовщиц и надеть на них самые откровенные наряды. Бог войны наверняка будет на них глазеть во время банкета. Пусть матушка поглядит, что за фрукт её избранник!

Ли Цзэ на самом деле отчего-то заинтересовался танцовщицами, но взгляд у него был не сластолюбивый, а отрешённый. Су Илань, впрочем, это всё равно не понравилось, и она прошипела сквозь зубы:

– Что, так понравился танец?

Ли Цзэ взглянул на неё тем же сквозным взглядом:

– На тебе было такое же платье, когда я впервые увидел тебя.

– Да? – удивилась Су Илань, и от сердца у неё отлегло. – Я уже и не помню, во что меня тогда вырядили.

План Мин Лу провалился. Вероятно, ничто в мире не могло разъединить бога войны и белую змею.

Когда банкет закончился, Ли Цзэ решил совершить прогулку по саду перед сном. Су Илань забралась ему за пазуху, распугав случайных соглядатаев, и, вероятно, сделала это нарочно.

– Илань, – укоризненно сказал Ли Цзэ.

Белая змея злорадно захихикала.

Мин Лу в сопровождении Ван Жунсина покинул банкетный зал сразу за ними. Превращение он заметил и порядком струхнул. В голове не укладывалось: его матушка – змея! Но всё же… он предпочёл бы, чтобы она у него за пазухой пряталась, а не у бога войны.

– Лу-эр, – устало сказал Ван Жунсин, – хватит уже. Если будешь упорствовать, сделаешь только хуже. Твоя мачеха от тебя отвернётся.

– Матушка так со мной не поступит! – возмутился Мин Лу.

– Она даже не человек.

– А! – вдруг просиял Мин Лу. – Так даже лучше!

– Почему? – недоумённо спросил Ван Жунсин.

– Тогда бог войны не сможет на ней жениться! – с торжеством объявил Мин Лу.

– Но и матушкой твоей она быть не сможет, – заметил Ван Жунсин.

Мин Лу собирался на это что-то возразить, но тут к ним подошёл привратник и, поклонившись, доложил:

– Вас желает видеть какой-то человек.

– Меня? – удивился Ван Жунсин, поскольку привратник обращался к нему. – Кто?

– Он мне незнаком. Не вхож во дворец.

– Так у тебя есть дружки за пределами дворца? – сварливо осведомился Мин Лу.

– Нет, за пределами дворца о моём существовании вообще никто не знает. Я никогда не покидал его, ты же знаешь. Должно быть, какая-то ошибка. Ты уверен, что тот человек хочет видеть именно меня? – спросил Ван Жунсин у привратника, хмурясь.

– Да, он сказал, что пришёл к Ван Жунсину, личному слуге и молочному брату нашего императора, – подтвердил привратник.

– Да ещё и столько знает, – ещё сварливее хмыкнул Мин Лу. – И дальше продолжишь отпираться?

Ван Жунсин растерянно поглядел на него, потом на привратника:

– Но я понятия не имею, кто может меня спрашивать. Я знаю только тех, кто вхож во внутренний дворец.

– Хм… хм… хм… – многозначительно похмыкал Мин Лу. – А вот это уже интересно. Пошли, – подтолкнул он молочного брата в спину, – поглядим, что это за человек.

Ван Жунсин неохотно подчинился.

[671] Лисий подклад для кумира

Под павильон, где жил его кумир, Недопёсок подрылся в последнюю очередь. Всё-таки бога войны он немного побаивался, но страх этот был смешан с восхищением. Чернобурка питала слабость к доспехам – «обмурдированию» – и даже прилисила себе один экземпляр из императорской сокровищницы и подолгу вертелась перед зеркалом в собственных покоях. Но доспехи Ли Цзэ казались Недопёску пределом мечтаний: начищенные так, что сверкают, с замысловатой гравировкой. За шанс их примерить Недопёсок бы лапу отдал, а то и хвост. Но из пиетета Недопёсок даже заговорить с Ли Цзэ боялся, чем, сам того не зная, огорчал бога войны. Ли Цзэ не нравилось, когда его боялись.

Нора под павильоном бога войны оставалась неосвоенной до того самого дня, когда Недопёсок почувствовал, что аура Ли Цзэ пропала с Небес. Чернобурка задрала морду и старательно вынюхала воздух. Нет, никакой ошибки, бога войны сейчас на Небесах не было. Глаза Сяоху тут же разгорелись: пока Ли Цзэ нет, можно пробраться в его покои и померить доспехи! Недопёсок знал, что у бога войны их несколько и все хранятся именно там. Хвосты чернобурки закрутились штопором от возбуждения, он нырнул в первую попавшуюся нору и устремился к заветной норе.

Сразу выскакивать из норы Недопёсок не стал: сначала высунул нос и с сопением принюхался, потом высунул одно ухо и хорошенько прислушался, потом высунул всю морду и поглядел по сторонам. Никого. Покои Ли Цзэ были пусты, а на распялках висели вожделенные доспехи.

– Обмурдирование, – прошептал Сяоху с восторгом и выскочил из норы, протягивая загребущие лапы к доспехам.

К его разочарованию, доспехи оказались слишком тяжелы, он не смог снять их с распялок и примерить, но зато сунул морду в панцирь, а потом и в шлем, и так приобщился к кумиру.

Покои бога войны были просторные, но скупо обставленные. Недопёсок облазил каждый угол, всё перенюхал, но ничего интересного не нашёл. Чернобурка неодобрительно покачала головой: лисы любили захламлять норы, припрятывая всё, что только удавалось найти и унести или попросту слисить, а в покоях такой важной персоны как старший бог войны ежом покати, непорядок! Недопёсок тут же решил это исправить: открыл полупустой сундук, сиротливо жавшийся в углу покоев, и насыпал в него из рукавов всякой всячины.

Вот уж бог войны обрадуется, когда вернётся и увидит, что разбогател сразу на горсть сухарей, десять рыбьих голов, две деревянные зубочистки, клубок ниток, огрызок шёлковой ленточки, щётку для вычесывания шерсти при линьке, почти совсем новый носок, пучок полыни (верное средство от блох, вещь нужная и полезная во всяком хозяйстве), садовую лопатку и несколько разноцветных мраморных шариков. В довершение всего Недопёсок горделиво увенчал горку сокровищ сушёной мышью из личных запасов и закрыл крышку сундука.

Недопёсок отряхнул лапы с видом хорошо потрудившегося лиса и собирался ещё разок сунуть морду в доспехи, а потом отправиться восвояси, но тут его вниманием завладела кровать бога войны. Выглядела она очень завлекательно: широкая, с подушками, так и тянет лисовальнуться! Сяоху облизнул усы, почесал подбородок. Если разок лисовальнуться, никто и не заметит. Он примерился и вспрыгнул на кровать, пошарил лапами по подушкам и одеялам, не завалялось ли среди них что-нибудь интересное, а потом как лисовальнулся! Прыгать на такой широкой кровати тоже было сплошное удовольствие. Недопёсок использовал хвосты как пружину и кувыркался в воздухе, плюхаясь обратно на кровать то ничком, то навзничь, то боком, то растопырив лапы, то свернувшись в клубок.

Когда он в очередной раз подпрыгнул, кровать вдруг завибрировала и… исчезла. Недопёсок плюхнулся на пол и издал громкий вопль, потому что лисья попа встрече с каменным полом нисколько не обрадовалась. Недопёсок, услышав за дверью топот и встревоженные голоса, вылупил глаза и дунул в нору, проталкивая себя всеми четырьмя лапами, вылетел из неё на другом конце как с хорошего пинка, встряхнулся и пробежал, не останавливаясь, полнеба.

За ним поначалу кто-то гнался, но Недопёсок оказался быстрее и далеко опередил преследователей, оглядываясь лишь затем, чтобы показать им лисьи дули и припустить ещё быстрее. В конце концов преследователи сдались, но Недопёсок из осторожности спутал и замёл следы и долго отсиживался в галерее приятеля – Кротового бога. Посиделки были с чаепитием и очень вкусными жареными сверчками.

Решив, что опасность миновала, Недопёсок выбрался наружу и хорошенько вынюхал все четыре стороны света и ещё с полдюжины других. В этой отдалённой части Небесного дворца Недопёсок ещё не бывал, но сразу оценил масштаб грядущих работ: есть куда подрыться и что переметить! Он даже принялся за дело, разворачиваясь задом к ближайшему дереву, чтобы потереться об него и тем самым пометить, но замер и шумно принюхался. Хвост вильнул сам собой.

Недопёсок озадачился. Что такого может быть в воздухе, чтобы заставить хвост волноваться? Сяоху не сразу понял, что всё наоборот: в воздухе чего-то не хватает, потому он и разволновался (вместе с его хвостами) – а когда понял, то подскочил как ужаленный, молотя воздух всеми четырьмя лапами, и завопил:

– Шисюн!!!

После этого Недопёсок обежал ещё полнеба, но Ху Фэйциня так и не нашёл.

– Шисюн пропал! – охнул Недопёсок, хлопнув себя по морде лапами.

Что это такое на Небесах творится? Сначала кровать из-под лисьей попы пропадает, а теперь ещё и любимый шисюн? Нет, определённо нужно навести тут лисий шорох. Но это подождёт, сначала нужно разыскать шисюна.

– Шисюн! – взвыл Недопёсок и стремглав помчался, не разбирая дороги и раскручивая хвосты за спиной, как вертушку, чтобы задать себе разгону.

А смотреть под лапы всё-таки стоило, потому что земля вдруг кончилась, и Недопёсок ухнул куда-то вниз, сквозь облака, заверещав с перепуга.

Это было первое официальное, пусть и невольное сошествие лисьего духа с Небес: провалился он не куда-нибудь, а в тоннель-портал, соединяющий Небесный дворец с миром смертных. Но тогда Сяоху ещё об этом не знал и верещал во всю глотку, оплакивая свою безвременную кончину в разверзнувшейся прямо под лапами бездне.

[672] Гробница для лисьей кучки

Поначалу Недопёсок вопил, широко разинув пасть и зажмурившись. Мысли у него при этом были разные: «Падаю! Падаю!» – «Сейчас упаду!» – «Сейчас разобьюсь!» – «А-а-а!» – «Хм…»

Что-то долгонько он падал.

Сяоху, всё ещё вереща, открыл сначала один глаз, потом другой. Да, он таки падал, но не стремительно, как вообразил себе поначалу, а степенно, охваченный направленным воздушным потоком, и это было совсем не страшно. Недопёсок тут же закрыл пасть и глянул вниз, потом вверх. Всё было очень туманно, а значит, финиш, каким бы он ни был, ещё не скоро. Расплывшись в лисьей ухмылке, Сяоху раскинул лапы и вообразил себя орлом. Когда ему надоело, он перевернулся мордой вверх и некоторое время падал так, потом – свернувшись в клубок и распушив все хвосты, потом – выставив одну лапу вперёд, как полководец, потом – изображая перекати-поле.

Выкрутасы беспокойного посетителя тоннелю-порталу не понравились: никто ещё не спускался по нему столь возмутительным образом – и он выплюнул Недопёска через внезапно открывшийся в боку столпа люк. Недопёсок опять заверещал, потому что на этот раз падение было самым настоящим, но, к счастью, падать оставалось недолго, всего лисий чжан с хвостиком (предположительно – мышиным), и чернобурка шмякнулась возле какого-то ручья, распугав местную живность громким плюхом и звучной, забористой, хотя и на лисий манер руганью, помянув хорьков аж до двенадцатого хорькового колена.

Недопёсок встал на задние лапы, отряхнулся и огляделся. Лесок был так себе, паршивенький, ничего интересного, но вода в ручье призывно журчала, и Сяоху напился. А уж когда он заметил ползающих у ручья улиток, в животе заурчало, Недопёсок похлопал по нему передними лапами и пробормотал:

– Не помешало бы и подкрепиться. Пятый завтрак-то я пропустил!

Недопёсок засучил рукава и принялся подъедать улиток. Улиточные домики он не выбрасывал – припрятывал в рукав: пригодится на поделки. Воображение уже рисовало бусы в три ряда, а может, и в четыре, и ещё на браслетик останется.

Наевшись, Сяоху рыгнул и сунул морду в ручей, чтобы прополоскать рот. Болтать языком в воде ему понравилось, и он делал это ради собственного удовольствия, пока его за язык не тяпнула личинка стрекозы, оказавшаяся, впрочем, ничуть не хуже улиток.

– А вот теперь можно искать шисюна, – объявил Недопёсок.

Он чуял, что Ху Фэйцинь где-то в мире смертных, и не сомневался, что чутье его не подведёт.

Подвели улитки.

Через несколько шагов Недопёсок понял, что улиток переел. В животе забурчало ещё сильнее, но на этот раз вовсе не от голода. Сяоху округлил глаза и юркнул в лес, чтобы сделать свои дела, а когда их сделал, то встал на все четыре лапы и накидал на лисью кучку листвы и земли, а потом воткнул в образовавшийся холмик какую-то веточку: лисья кучка должна покоиться в достойной гробнице. А уж как этот лисий подклад «порадует» нечаянных кладоискателей!

Страшно довольный собой, Недопёсок старательно вытер лапы об траву и посеменил прочь из леса. Но тут ему на глаза попалась просторная поляна, сплошь заросшая одуванчиками. Белое пушистое марево было похоже на облака. Ну как тут устоять? Сяоху обречённо вздохнул, подпрыгнул и, раскинув лапы, как белка-летяга, плюхнулся пузом прямо в центр одуванчикового облака. Тысячи парашютов взвились в воздух. Недопёсок расчихался, потёр нос лапой. Дуть на одуванчики оказалось тоже необыкновенно весело, и Сяоху надулся так, что в ушах засвистело. Но старательная чернобурка не останавливалась, пока на поляне не осталось ни одного целого одуванчика: если уж начал дело, так доведи его до конца, а уж если начал пакостить – тем более!

Живот снова забурчал, на этот раз – требовательно: Недопёсок опять успел проголодаться. Мысль вернуться к ручью и доесть улиток Сяоху пресёк сразу. Можно было вырыть какие-нибудь корешки, но не хотелось пачкать лапы, да и вообще утруждать себя поисками. На глаза ему попалось птичье гнездо, в котором синело несколько яиц. Недопёсок для начала проверил, нет ли поблизости охраняющей его клуши: у птиц носы острые и клюются они больно. Но гнездо казалось заброшенным, он даже птичьего духа не смог вынюхать.

– А что добру пропадать? – пробормотал Сяоху, протянув лапу к гнезду и завладевая добычей.

Яйца оказались слегка тухловаты, но лисам такой привкус даже нравится. Скорлупки Недопёсок, конечно же, припрятал, а потом долго облизывал усы, чтобы избавить их от налипшего яичного желтка. Гнездо он бы тоже слисил, но потом подумал, что оно ещё пригодится кому-нибудь из птиц, и оставил на прежнем месте, только птичьи пёрышки из него выгреб и, разумеется, припрятал, а чтобы подманить к гнезду будущих хозяев, насыпал возле него немного завалявшихся в шерсти зёрен и постарался запомнить место, где это гнездо находится. Так, на всякий случай.

– А вот теперь можно искать шисюна! – повторил Недопёсок.

Но на пути, как назло, появлялись всё новые препятствия, которые чернобурка не могла пропустить: лисья натура требовала разобраться с каждым! Он много чего успел, пока выбирался из леса на дорогу: построить через лужу мост для муравьёв и даже спасти из неё одну божью коровку; насобирать желудей и шишек, повздорить при этом с белкой, тоже имевшей виды на то и это, и даже обменяться с ней десятком-другим метательных снарядов, на которые пошли те же самые жёлуди и шишки, только белка сидела выше и целилась метче; перенюхать каждый встречающийся на пути цветок и даже сплести веночек; погоняться за ящеркой, но не поймать; подобрать несколько красивых перьев и камешков; потыкать палкой в расставленный капкан, чтобы проверить, захлопнется ли он (проверил, захлопнулся); погонять лесных мышей, вырыть неплохую нору под деревом (место показалось подходящим, лапы так и зачесались, а лапы нужно баловать, всякая лиса это знает); переброситься парой словечек сначала с ежом, потом с ужом и похвастаться тем, что он, Недопёсок, змееборец, что и ежу, и ужу понравилось, потому что ёж тоже ел змей, а уж просто не любил конкурентов; сделать ещё несколько гробниц для лисьих кучек, увенчав их на этот раз кусками коры, собственнолапно ободранной со старого пня, чтобы выискать под ней личинок, а выискав – снова подкрепиться; плюнуть в какую-то невообразимо глубокую и узкую яму, чтобы проверить, не раздастся ли в конце плеск, или стук, или чья-нибудь ругань (проверил, ничего не раздалось); погоняться за лягушками, чтобы послушать, как они квакают; погреть пузо на солнышке, отыскав для этого подходящую полянку; пересчитать рассевшихся на сухом дереве ворон и поругаться с ними, потому что он считал их как ворон, а надо было – как воронов, но кто его, вороньё, разберёт; сгрызть пару сушёных мышей из своих запасов, потому что опять проголодался, а ещё несколько побегов папоротника, удачно подвернувшихся под лапу; повздорить ещё с одной белкой из-за ягод, на этот раз без метательной дуэли, но дули друг другу они напоказывали всласть, и на этот раз победа была за Недопёском, потому что у него был большой опыт складывания лисьих дулей; придумать и спеть оду шисюну на полсотни лисьих строк (необходимо упомянуть, что одна лисья строка состоит минимум из дюжины фыров и тявов, причём фыры и тявы могут чередоваться и перемежаться уруруканьем, которое имеет две дюжины тональностей и с полсотни значений, так что это была вполне себе достойная столь обстоятельного упоминания ода), а потом ещё одну, уже в собственную честь…

– А вот теперь можно искать шисюна, – неизменно повторял он после каждого лисоподвига или лисопакости.

Да, нелёгкое это дело – искать шисюна!

[673] Лисий морок

Ху Фэйцинь уверенности Ху Вэя не разделял, и вообще ему было страшно неловко. Конечно, это было вполне по-лисьи – замести следы и улиснуть, оставив других разбираться с тем, что они накуролисили, но не два же раза подряд?

Ху Вэй вообще сказал, что Ли Цзэ только обрадуется возможности остаться в мире смертных, и принялся со значением ухмыляться.

«Вряд ли», – подумал Ху Фэйцинь, а ещё подумал, что нужно будет извиниться перед Ли Цзэ, когда они вернутся.

Улиснули они по всем правилам, тщательно скрыв свою ауру и превратившись в людей. Ху Фэйцинь так давно не превращался в человека, что уже отвык, но вместе с тем чувствовал некоторую ностальгию по временам, когда он притворялся У Мином, чтобы поесть в городе засахаренных ягод. Ху Вэй будто догадался о его мыслях, слисил прямо из-под носа торговца палочку с ягодами и сунул её Ху Фэйциню. Ловкостью лап он явно гордился, но Ху Фэйцинь не оценил такой щедрости и тут же расплатился с озадаченным торговцем, который попеременно смотрел то на пустое место на прилавке, то на невесть откуда взявшегося господина, расплатившегося за пропавшие сладости. Ху Вэй разочарованно фыркнул. Всё-таки Ху Фэйцинь был слишком… правильный для лиса.

Нотацию Ху Вэй выслушал со скучающим видом, и Ху Фэйцинь, поняв, что на Ху Вэя действие возымеет разве только лисья трёпка, сдался.

Люди, идущие им навстречу, приветливо улыбались. Ху Фэйцинь поначалу озадачился такой доброжелательностью, а потом сообразил:

– Ху Вэй, ты что, навёл на людей лисий морок?

– Конечно, – подтвердил Ху Вэй с некоторым удивлением. Лисий морок он навёл первым же делом, как они улиснули из дворца смертных.

Ху Фэйцинь беспокойно оглянулся и продолжал это делать буквально через каждые несколько шагов.

– Эй, – недовольно сказал Ху Вэй, – хватит изображать из себя крадущегося хорька.

– Я не изображаю, – обиделся Ху Фэйцинь. – Но ведь нас в любой момент могут раскрыть.

Теперь уже обиделся Ху Вэй:

– Ты что, в моём мороке сомневаешься?

Наддал морока он так, что встречающиеся им люди теперь не только приветливо улыбались, но и здоровались с ними, как с хорошими знакомыми.

– Нас же раскроют, – прошипел Ху Фэйцинь, толкнув его в бок.

– Кто? – искренне удивился Ху Вэй.

– Сомневаюсь, что на небожителей лисий морок вообще действует, – продолжая озираться, буркнул Ху Фэйцинь.

– А, это ты о боге войны? – уточнил Ху Вэй и пофыркал себе под нос. – Ну, этот нас точно не найдёт.

– Почему?

– Потому что искать он станет – если вообще станет – тебя, а не меня, – торжествующе сказал Ху Вэй. – Тут полно демонов, на мои духовные силы он внимания не обратит.

– Где? – Ху Фэйцинь, услышав о демонах, едва ли не подскочил на месте.

– Да везде, – неопределённо махнул рукавом Ху Вэй, – в том же дворце.

– Во дворце? – недоверчиво спросил Ху Фэйцинь. – Я не заметил.

– Ты и демоницу, что прямиком из ада явилась, не заметил, – насмешливо напомнил Ху Вэй, – куда тебе замечать могущественного демона, который так искусно прячется, что едва и мой лисий нюх не провёл.

– Тогда люди в опасности!

– С чего бы?

– Если демон спрятался среди людей, значит, у него коварные замыслы, – уверенно сказал Ху Фэйцинь и при этом так многозначительно поглядел на Ху Вэя, что тот снова обиделся и недовольно засопел.

– Ты ещё Скверну припомни, – ядовито посоветовал Ху Вэй. – Вот поражаюсь я тебе, честное лисье! Сам же демон, а напропалую подозревает других демонов во всяких коварных замыслах.

– Именно потому, что я сам демон, – со значением сказал Ху Фэйцинь.

– Людям ничего не грозит, – отмахнулся от него Ху Вэй. – А если бы и грозило, во дворце бог войны. При нём демоны и пикнуть не посмеют. Такая устрашающая аура, что на сто лисьих чжанов вокруг фонит.

– Правда? – изумился Ху Фэйцинь.

Сам он ничего подобного не чувствовал: особенности восприятия, но слова Ху Вэя его несколько успокоили. Да и волноваться стоило не о людях, а о том, чтобы не попасться. Ху Фэйциню ещё не хотелось возвращаться в Небесный дворец, долгожданная свобода сладостно манила за приключениями на лисью попу.

– Я в этих краях никогда не бывал, – сказал Ху Вэй, чтобы сменить тему.

– А горы-близнецы далеко отсюда? – оживился Ху Фэйцинь.

– Здесь их аура не чувствуется, – после паузы ответил Ху Вэй, и Ху Фэйцинь понял: далеко. Ху Вэй был способен чувствовать ауру мест, где однажды побывал, и безошибочно мог их разыскать даже с закрытыми глазами.

На самом деле Ху Вэй попросту не смог определить расстояние. Вряд ли лисий нюх его подвёл, вероятнее всего, сбивала с толку энергия столицы: здесь было слишком много храмов, и все в честь одного бога, очень сложно в такой атмосфере всеобщей благодати сосредоточиться и выхватить из пространства нужную информацию.

Десять Царств находились на другом конце Поднебесной, так что Ху Вэй вряд ли смог бы почуять горы-близнецы, даже если бы в столице не было столько храмов бога войны, но об этом Ху Вэй не знал, и его немало задело, что лисьи способности проиграли религиозной рьяности блажных людишек.

[674] Лисий компас

– Пожалуй, – задумчиво сказал Ху Вэй, похлопав себя по животу, в котором проснулись лисьи фанфары, – не помешало бы и подкрепиться. Это тысячелетнее печенье мне оскомину набило.

Ху Фэйцинь согласно кивнул: на зубах всё ещё скрипели крошки чудовищно чёрствого печенья, которым их потчевали во дворце, и лисьи фанфары в животе тоже раздумывали, а не проснуться ли.

– Надеюсь только, – серьёзно сказал Ху Фэйцинь, – еда в столице… не тысячелетняя.

– Положись на мой лисий нюх. Вынюхаю лучшую таверну в столице, – хвастливо сказал Ху Вэй.

Ху Фэйцинь подумал машинально, нельзя ли в таком случае будет считать таверну занюханной, но вслух ничего не сказал. Вряд ли Ху Вэй оценит этот каламбур.

Ху Вэй принюхался, поворачиваясь вокруг своей оси. Насколько он мог судить, в столице было несколько десятков таверн, не считая лавок с едой на центральной улице. От предложения Ху Фэйциня купить что-нибудь и съесть по дороге Ху Вэй отказался:

– Слишком много людей. Толкнёт кто-нибудь – или еду выронишь, или подавишься. И шумно. Чтобы поговорить, придётся перекрикивать толпу, только почём зря голос сорвёшь.

– Так ты есть или разговаривать собрался? – утончил Ху Фэйцинь.

– Одно другому не мешает, – объявил Ху Вэй. – Нужно же нам решить, что будем делать дальше? Не шататься же бесцельно по улицам?

Ху Фэйцинь, положа лапу на сердце, был бы нисколько не против бесцельного шатания по улицам. За прошедшие годы мир смертных изменился, здесь было столько нового и интересного. А с другой стороны, план им действительно нужен: будешь по улицам шататься, так и наткнёшься на кого-нибудь из дворца или вовсе на бога войны.

– Вон оттуда пахнет весьма многообещающе, – заявил Ху Вэй, ткнув пальцем вперёд и чуть в сторону. – Идём.

Ху Фэйцинь кивнул.

Пряный аромат жареного мяса доносился из большой таверны на два этажа. Ху Вэй уверенно свернул к ней и тут же был перехвачен бойким официантом, который бесперебойно, как кузнечик, трещал, зазывая гостей и расхваливая меню. Ещё десятеро столь же расторопных малых носились по таверне с подносами и только чудом не сталкивались друг с другом.

Ху Вэй потребовал столик на втором этаже и непременно у окна. Ху Фэйцинь нисколько не удивился: Ху Вэй, следуя лисьей привычке глазеть по сторонам даже во время еды, всегда выбирал место с обзором и сквозняками. Поскольку Ху Вэй навёл на столицу лисий морок, официант считал его завсегдатаем и предоставил ему лучшее место – у центрального окна на веранде второго этажа.

Официант принялся расхваливать меню и ругать еду в других тавернах – обычный рекламный ход, чтобы набить цену собственной кухне и оправдать стоимость блюд. Голодный Ху Вэй ни скупердяйничать, ни привередничать не стал, ткнул пальцем в меню и сказал принести «от сих до сих», то есть всего и побольше. Официант радостным галопом поскакал на кухню, и скоро на столе перед лисами одно за другим стали появляться дымящиеся ароматные блюда: утиные лапки в меду, жареные перепёлки, подкопчённая рыба, тыквенный суп с куриными головами, варёные яйца, жареная печёнка, пироги с рыбой и зеленью и сладости-ассорти, выложенные горкой, печенье – снизу, пирожные – сверху. В сладости Ху Фэйцинь опасливо потыкал пальцем и потом украдкой его облизал: печенья оказались мягкими, а пирожные со сладкой начинкой.

– Вот это я понимаю – обед, – сказал Ху Вэй и, поглядев по сторонам, подбавил ещё лисьего морока.

– Ху Вэй, так мы точно попадёмся!

– Ха! – пренебрежительно сказал Ху Вэй, утягивая с блюда утиную лапку. – Да мы так хорошо замаскировались, что нас даже Недопёсок не нашёл бы.

– Я? – удивился Недопёсок, выглядывая из-под стола.

Явление чернобурки было столь неожиданно, что Ху Фэйцинь вздрогнул, а Ху Вэй выронил утиную лапку, которая тут же скрылась в услужливо разинутой лисьей пасти.

– Лисья холера! – выругался Ху Вэй, хватая Недопёска за шиворот и встряхивая. – Как ты здесь оказался?

– Искал шисюна, – ответил Недопёсок, краем глаза поглядывая на заставленный едой стол.

– Совпадение, – объявил Ху Вэй и отпустил Недопёска. Тот сразу принялся встряхиваться.

Ху Фэйцинь прищурился. Бесконечно довольная и до невозможности хитрая лисья морда говорила об обратном.

– Сяоху, – осторожно спросил Ху Фэйцинь, – а как ты нас нашёл?

– Шисюна я всегда найду, – уверенно отозвался Недопёсок.

Ху Вэй фыркнул:

– Говорю же, совпадение. Шлялся по столице и случайно наткнулся на нас.

– В мире смертных столько царств, а он случайно оказался именно в этом? – усомнился Ху Фэйцинь.

Ху Вэю страшно не хотелось признаваться, что он не прав, но появление Недопёска именно здесь и сейчас действительно казалось подозрительным, и Ху Вэй потребовал от чернобурки ответа:

– И как ты, лисья морда, нас нашёл?

Недопёсок с видом уличного фокусника сунул лапу за пазуху и вытащил оттуда духовную сферу.

Ху Вэй выгнул бровь:

– И?

Недопёсок отошёл от стола на несколько шагов и выпустил духовную сферу из лап. Та повисла в воздухе, повисела так немного, а потом начала медленно-медленно двигаться в сторону Ху Фэйциня. Недопёсок поймал духовную сферу, отбежал к самой лестнице и снова выпустил духовную сферу из лап. Духовная сфера снова нацелилась на Ху Фэйциня, как магнитная стрелка компаса на север. Недопёсок положил духовную сферу на пол у своих лап, и та медленно, но целеустремлённо покатилась к Фэйциню, огибая на своём пути все препятствия в виде подставленных лисьих лап и хвостов. Это была очень зрелищная демонстрация, даже Ху Вэй рот разинул от удивления.

– Поэтому шисюна я всегда найду, – назидательно сказал Недопёсок.

– Вот тебе и маскировка! – захохотал Ху Вэй. – Да он тебя сдаст с потрохами, Фэйцинь!

– Хорьком буду! – обиделся Сяоху.

Чтобы доказать, что он не хорёк, он в мгновение ока выхлебал тыквенный суп и вылизал дно горшка.

– Я даже не подозревал, что духовная сфера на такое способна, – потрясённо вымолвил Ху Фэйцинь. – Сяоху, какой ты умный! Додумался использовать духовную сферу как компас.

Недопёсок довольно осклабился и на правах шиди влез за общий стол, чтобы приобщиться к лисьей трапезе.

[675] Старые приятели и новые знакомые

Еды на столе помелело, пустые блюда утаскивал расторопный слуга. Большая часть еды перекочевала в желудок Недопёска. Ху Вэй даже обозвал его в сердцах «бездонной бочкой», когда чернобурка увела у него из-под носа последнюю утиную лапку. Странное дело, но на лису за столом никто внимания не обращал. Или люди в столице и не такое видывали, или Недопёсок каким-то невероятным образом прилисился к лисьему мороку. Ху Фэйцинь ругаться не стал, просто заказал добавки.

Ху Вэй, лениво посматривающий в окно, вдруг оживился:

– Смотри, Фэйцинь, это же хэшан!

По другой стороне улицы нетвёрдой походкой и вопреки всем монашеским правилам упираясь посохом в землю шёл хэшан. Он нисколько не изменился, хотя в мире смертных со времени их последней встречи прошла не одна сотня лет.

Ху Вэй высунулся из окна – Ху Фэйцинь его даже сзади за пояс ухватил, чтобы он не вывалился, – и засвистел, стараясь привлечь внимание хэшана. Тот свист услышал, неодобрительно потряс бородой и задрал голову, наверняка чтобы обругать шутника, но узнал Ху Вэя и разулыбался.

– Давай к нам, – позвал Ху Вэй, демонстрируя ему сосуд вина.

Глаза хэшана заблестели, он ввинтился в толпу, чтобы перейти улицу. Послышались недовольные возгласы и ругань – дорогу хэшан себе прокладывал локтями и временами даже посохом, ничто не могло помешать ему встретиться с дармовым вином.

Недопёску хэшан отчего-то не понравился, и чернобурка спряталась за Ху Фэйциня, одни усы торчали.

– Вот так встреча, – сказал хэшан, умильно улыбаясь. Он снял заплечную котомку, отложил посох и сел за стол к лисам.

– А ты всё ходишь-бродишь по миру? – весело спросил Ху Вэй. – Серьёзно, другой бы уже давно вознёсся и попивал небесное вино, почёсывая пузо на облаках.

– Живот погреть я и на солнышке могу, – возразил хэшан, подтягивая к себе сосуд с вином, – а вино мира смертных ничуть не хуже небесного.

– Будто ты сравнивал, – фыркнул Ху Вэй, который считал точно так же.

Хэшан обмочил усы вином, цокнул языком в знак одобрения и ополовинил сосуд одним глотком.

– Мастерство не пропьёшь, – пробормотал Ху Вэй.

Хэшан вытер усы рукавом, поглядел на обоих лисов задумчивым взглядом, словно пытаясь составить о них впечатление, и протянул:

– Хм…

– Помнишь, ты нам судьбу предсказывал? – спросил Ху Вэй, устроив локти на столе и состроив загадочную морду.

– Как же, – после паузы отозвался хэшан, – я все свои предсказания помню. А что, не сбылось?

– Сбылось, ещё как, – возразил Ху Вэй и обеими руками показал на Ху Фэйциня, как торговец, собирающийся расхвалить завалявшийся на полках товар случайному покупателю: – Небесный император. Как тебе, а?

Ху Фэйциню стало неловко, потому что хэшан посмотрел на него куда пристальнее и опять сказал:

– Хм…

Когда кто-то так многозначительно хмыкал, ничего хорошего это не предвещало.

– Ещё и Лисий бог, – не унимался Ху Вэй, которому приспичило перечислить все достижения благоверного, – и бог небесных зеркал.

– И как знать, кто ещё, – заметил хэшан.

– В смысле? – не понял Ху Вэй.

– Дай-ка сюда свою лапку, лис Фэйцинь, – сказал хэшан и ловко сцапал Ху Фэйциня за руку, чтобы проверить пульс.

Тьма внутри всколыхнулась и попыталась забиться в самый дальний уголок сознания. Ху Фэйцинь это почувствовал и несказанно удивился, когда Бай Э пискнул:

– Отними руку! Я не хочу, чтобы он на меня смотрел! Я егобоюсь!

Ху Фэйцинь попытался отнять руку, потому что страх Бай Э передался и ему, но хэшан держал крепко и сказал при этом:

– Не бойся. Что я, съем тебя?

К кому он обращался? К Ху Фэйциню или к Бай Э? Мысль о том, что хэшан может видеть астральное тело, оказалась очень неприятной: вот уж точно, видит насквозь!

– Выбирайся оттуда, – велел хэшан, и Ху Фэйцинь понял, что обращается он к Бай Э, а значит, и видит его, – дай мне тебя хорошенько рассмотреть.

Бай Э и не подумал, вместо этого забился под Лисье пламя, превращаясь в едва заметную песчинку.

А вот Недопёсок решил, что хэшан обращается к нему, и выглянул из-за спины Ху Фэйциня, но тут же спрятался, и опять выглянул, и снова спрятался. Его мельтешение хэшан заметил краем глаза и отвлёкся от Бай Э, к несказанному облегчению последнего.

– А это что такое? – удивлённо спросил хэшан. – В жизни ничего подобного не видел.

– Это ты про окрас или про наглую морду? – хохотнул Ху Вэй.

– Ну, наглых морд я на своём веку насмотрелся, – возразил хэшан, со значением поглядев на Ху Вэя. Тот нисколько не смутился и осклабился ещё шире.

– Это Сяоху, – сказал Ху Фэйцинь, пощупав у себя за спиной, чтобы выудить оттуда Недопёска, но тот увильнул в сторону, – лисий дух.

– А ну-ка, – велел хэшан, – дайте мне сюда этого маленького бонзу!

Недопёску этот новый титул понравился: он перестал бояться и сам вылез. Хэшан протянул руку, взял его за шиворот и принялся разглядывать, поворачивая то так, то этак. Лицо у старого монаха при этом было удивлённое.

– Так-так, – протянул хэшан и безошибочно поглядел на Ху Фэйциня, тот смутился. – Техникой Блуждающей души балуемся, значит?

– Ты знаешь об этой технике? – встрепенулся Ху Фэйцинь.

– Я всё на свете знаю, – гордо изрек хэшан и, развернув Недопёска к себе задом, сосчитал его хвосты. – Восьмихвостый, значит?

– Восьмихвостый?! – удивились все три лиса.

Хвостов у Недопёска теперь было действительно восемь. Сяоху ловко вывернулся из рук хэшана и принялся отплясывать возле стола лисью джигу.

– Что это он делает? – озадачился хэшан. Лисьи пляски он видел впервые.

– Пляшет, – фыркнул Ху Вэй. – Что, никогда не видел, как лисы пляшут?

– Нет…

– А говорил, что всё на свете видел, – съязвил Ху Вэй.

– Не говорил, – возразил хэшан. – Я сказал, что всё на свете знаю.

Пляска в честь восьмого хвоста Недопёска утомила. Он плюхнулся, распушив хвосты, за стол и обеими лапами подтянул к себе блюдо с сиротливой рыбкой, которую по доброте душевной тут же решил избавить от одиночества.

– С лисами, – медленно проговорил хэшан, обводя взглядом всех трёх лис, – никогда не знаешь, что получится.

Ху Фэйцинь невольно поёжился. Всеведение ему никогда не нравилось.

[676] Предсказания хэшана

Хэшан, в очередной раз приложившись к винишку, сказал:

– Говорил же, мои предсказания всегда сбываются.

– А меня-то ты не угадал, – самодовольно объявил Ху Вэй. – Ты и словом не обмолвился, что я Владыкой демонов стану.

– Я ему предсказывал, – возразил хэшан, указывая на Ху Фэйциня, – а не тебе. Но если хочешь…

– Сдались мне твои предсказания! – фыркнул Ху Вэй.

Хэшан сердито булькнул вином.

– Ху Вэй, невежливо так со старшими, – укоризненно сказал Ху Фэйцинь.

– Ты его седой бородой не обманывайся, мы оба его старше. А он так, человек.

Ху Фэйцинь это и сам знал, но отчего-то не мог воспринимать хэшана как младшего. Может, дело было действительно в седой бороде?

– Давай я тебе что-нибудь предскажу, – предложил хэшан, протянув руку Ху Фэйциню.

– Не вздумай! – опять пискнул Бай Э. – Не желаю я слушать его предсказания!

– Только не стихи! – закатил глаза Ху Вэй. – Давай без стихов!

Хэшан если уж не оскорбился, то страшно обиделся:

– И чем тебе мои стихи не нравятся?

– Толком ничего не скажет, ломай потом голову над загадками!

– А я люблю загадки, – встрепенулся Недопёсок, но явно остался неуслышанным.

Ху Фэйцинь, подумав, решительно сказал:

– Нет. Не нужно мне ничего предсказывать.

– Почему? – с интересом спросил хэшан.

– Моя жизнь – мое дело, – твёрдо сказал Ху Фэйцинь.

Хэшан, как показалось Ху Фэйциню, остался доволен его ответом и миролюбиво, хотя и не к месту, сказал:

– Но музыкой я бы на твоём месте не занимался.

– Музыкой? – удивился Ху Фэйцинь. – И в мыслях не было.

Хэшан опять одобрительно кивнул.

– А музыка-то чем помешала? – удивился Ху Вэй.

– Это не твоё предсказание, вот и не вмешивайся, – ехидно хмыкнул хэшан.

Ху Вэй тихонько зарычал, но придраться не смог: сам же сказал, что предсказания ему не сдались.

– А мне? А мне? – вмешался Недопёсок, ставя передние лапы на стол и энергично виляя всеми хвостами.

Предсказания, стихи, загадки – всё это было страшно интересно, как не сунуть свой чёрный нос?

– Тебе? – задумчиво спросил хэшан. – Тебе-то, пожалуй, предсказания и не нужны. Ты сам себе судьбу роешь.

– Рою-рою, – подтвердил Недопёсок с восторгом, – ещё как рою!

– Ещё как роет, – загоготал Ху Вэй.

Недопёсок тут же принялся рассказывать хэшану о своих галереях.

«Вот потому предсказания ему и не нужны, что он всё понимает буквально», – подумал Ху Фэйцинь.

Сяоху так заболтался, что успел забыть, что только что выпрашивал предсказания. Но хэшан слушал его болтовню внимательно и, к вящей радости Недопёска, неподдельно удивлялся его подвигам. Такого благодарного слушателя у Сяоху ещё не было.

– Лучше бы тебе вернуться на Небеса, – сказал хэшан, похлопав чернобурку по голове. – Опасно одному среди людей разгуливать.

– Это предсказание? – насторожился Ху Фэйцинь.

– Добрый совет. Людишек-то я лучше вашего знаю.

– Слышал, что тебе сказали? – спросил Ху Вэй, дёрнув Недопёска за хвост. – Дуй обратно на Небеса!

Недопёсок и дунул – опрометью бросился бежать из таверны, раскручивая хвосты за спиной, и пробежал пол-улицы, не останавливаясь. Когда, по его расчётам, высшие лисы уже не могли его увидеть, он сбавил шаг, а потом и вовсе остановился. Возвращаться на Небеса он и не подумал: в столице было столько интересного, а наводить лисий морок на людей он тоже выучился, пусть и не так хорошо, как Ху Вэй.

Хэшан не ушёл, пока не выхлебал все стоящие на столе сосуды.

«Ещё одна бездонная бочка», – прошептал Ху Вэй на ухо Ху Фэйциню.

– Чем теперь займёмся? – деловито осведомился Ху Вэй, когда пошатывающаяся фигура хэшана скрылась за поворотом.

Ху Фэйцинь ответил неопределённым мычанием. Улиснуть-то они улиснули, но конкретного плана у них не было.

– Тогда давай подзовём официанта и расспросим, нет ли в окрестностях чего-нибудь интересного, – предложил Ху Вэй. – Официанты всё на свете знают.

Ху Фэйцинь кивнул, и Ху Вэй во всю глотку заорал:

– Сяоэр!

Официант, который как раз подошёл, чтобы забрать со стола пустые сосуды, вздрогнул и выронил поднос. Лисий морок лисьим мороком, но лисьи вопли были не для слабонервных, это уж точно, а у Ху Вэя глотка была лужёная.

[677] Чудеса царства Вэнь

Все слуги по своей природе болтливы, а уж если почуют лёгкую наживу… Когда слуга узнал, чего от него хотят, то тут же начал болтать без умолку, но глаза его неотрывно следили за маленьким золотым слитком, который перекатывал между пальцами Ху Вэй, как другие перекатывают монетки. Выходило это у него ловко, но слугу заворожила, понятное дело, не ловкость пальцев посетителя, а само золото, которое, если расстараться, перекочует к нему за пазуху, а уж он найдёт, как им распорядиться.

– Чудеса? – с преувеличенным пренебрежением переспросил слуга. – Да у нас чудес завались, куда ни плюнь – всё чудо. Несколько дней назад, к примеру, прямиком с Небес бог спустился.

– Разве это чудо? – скучающе возразил Ху Вэй.

– А разве не чудо? – поразился чёрствости посетителя слуга. – Он, между прочим, несколько дней назад такого громадного змеиного демона с одного удара завалил, что всё царство подпрыгнуло! А теперь скоро на другом змеином демоне женится, только этот змеиный демон вовсе не демон, а священный дух-хранитель нашего царства.

Но посетители, к разочарованию слуги, и этому нисколько не удивились. Ещё бы им удивляться, когда один сам демон, а другой бог.

– Это чудо бесполезное, – сказал Ху Вэй. – Они же все во дворце сидят, а посторонних во дворец не пускают. Нам такое чудо нужно, чтобы посмотреть, потрогать, понюхать и, быть может, на зуб попробовать.

Слуга почесал затылок, признавая правоту посетителя: чудо с чужих слов не лучше россказней.

– В горах Чжунлин есть камень с собачьей мордой, – сказал он наконец.

– А лаять умеет? – оживился Ху Вэй.

Слуга смутился и уточнил:

– Камень в форме собачьей морды.

– Его люди могли вытесать, это не чудо.

– В горах Чжунлин есть могильник-лабиринт, из которого не выбраться, – с надеждой подсказал слуга. Золота очень хотелось.

– Из любого лабиринта можно выбраться, – однозначно заявил Ху Вэй, и Ху Фэйцинь кивнул: лисы могут найти любую дорогу.

– В горах Чжунлин есть гора-полумесяц, – предпринял ещё одну попытку слуга.

– Это в которую бог войны валуном кинул? – уточнил Ху Фэйцинь. В своей земной жизни легенды о силаче Ли Цзэ он слышал, пусть и не в деталях, но уж в красках точно.

Слуга совсем скис. Ху Вэй невольно пришёл ему на помощь:

– А что, кроме гор Чжунлин, никаких интересных мест в этом царстве не завалялось?

– Как же! – тут же воспрянул слуга. – Во Второй столице есть храм, где каменные статуи разговаривают.

– А может, ещё и танцуют? – фыркнул Ху Вэй.

Такие «чудеса» были ему знакомы, он и сам их в бытность свою Лисом-с-горы проделывал: всего-то и нужно спрятаться и говорить замогильным голосом, а остальное людишки сами додумают.

– Не танцуют, – сокрушённо сказал слуга, но тут же вновь оживился: – В Третьей столице, говорят, живёт человек, у которого есть хвост.

– Это разве чудо? – не понял Ху Вэй.

– Для людей чудо, – тихо возразил Ху Фэйцинь. – У людей хвостов не бывает.

– Пушистый хоть хвост?

– Нет, – вздохнул слуга, – говорят, совсем как у крысы.

– Фу, мерзость! А может, есть какие-нибудь проклятые артефакты, при взгляде на которые волосы дыбом встают, волшебные летающие мечи или котелки, в которых варево не кончается?

Слуга помрачнел, но тут же хлопнул себя по лбу и воскликнул:

– Есть! В монастыре, что у Горы-с-могилой, есть бесструнный гуцинь.

– Сломанный гуцинь? – презрительно переспросил Ху Вэй. – И что же чудесного в сломанном гуцине?

– Он не сломан, – возразил слуга убеждённо. – Это волшебный артефакт, которому многие тысячи лет. Говорят, если сыграть на нём, то можно призвать душу умершего.

– Что? – засмеялся Ху Вэй. – Нельзя сыграть на гуцине без струн.

– Можно, – негромко сказал Ху Фэйцинь. – Если использовать духовные силы.

Ху Вэй удивлённо развернулся к нему. Ху Фэйцинь выглядел задумчивым, явно абстрагировался от происходящего. Ху Вэй бросил слуге золото, тот схватил его и помчался прятать, пока не отобрали.

– Фэйцинь, ты чего? – спросил Ху Вэй, подёргав Ху Фэйциня за рукав.

– Я тут подумал, – медленно проговорил Ху Фэйцинь, – что можно было бы призвать душу матушки. Если верить тому, что говорил Юн Гуань, спорные души забирает Владыка миров, на перерождение они не отправляются. Если душа матушки хранится… где-то, если использовать волшебный артефакт, призывающий души…

– Фэйцинь, – серьёзно и с лёгким беспокойством в голосе остановил его Ху Вэй, – ты ведь не знаешь точно, существует ли вообще этот артефакт. А если и существует, то сработает ли он?

– А если существует? Что, если в том монастыре на самом деле хранится магический артефакт?

– И откуда ему взяться в мире людей?

– Нам же всё равно куда-то нужно идти, – возразил Ху Фэйцинь. – Почему бы не к Горе-с-могилой? Вот и узнаем, откуда он взялся и настоящий ли. Где твоё лисье любопытство?

– Всё вышло, – проворчал Ху Вэй.

Нет, ему и самому было страшно любопытно, но он не хотел, чтобы Ху Фэйцинь испытал разочарование, когда волшебный артефакт окажется пустышкой. Ху Вэй знал, что Ху Фэйцинь тяжело переживал смерть матери.

– Надо раздобыть карту, – уже не слушая его, пробормотал Ху Фэйцинь. – Если это место считается одним из чудес царства, на карте оно непременно должно быть обозначено.

Ху Вэй, сдавшись, положил на стол слисенную во время прогулки по торговой улице карту царства Вэнь. Он подумал, что карта им пригодится, вот и пригодилась.

Гора-с-могилой, если верить карте, находилась на задворках царства Вэнь, в какой-то глухомани, называющейся Змеиный Котёл.

– Весьма обнадёживающее название, – усмехнулся Ху Вэй. – Фэйцинь, ты уверен?

Но Ху Фэйцинь уже деловито складывал карту и прятал её в рукав, всем своим видом показывая, что готов к путешествию. Ху Вэй вздохнул.

[678] В Змеином Котле

Своими лапами топать Ху Вэй отказался категорически, потому было решено воспользоваться одним из небесных зеркал. Но у Ху Фэйциня не получилось: призвать зеркала он не смог, вероятно, потому что был слишком взволнован. У него даже руки дрожали, куда ему небесные зеркала призывать! Поэтому он мысленно обратился за помощью к Бай Э:

– Великий наверняка сможет открыть нужный портал.

Бай Э неохотно согласился помочь. Он всё ещё был растревожен вторжением хэшана и нервно подрагивал вместе с Лисьим пламенем. Когда прямо перед тобой пространство вдруг раскрывается глазом, который неотрывно начинает на тебя смотреть и даже не мигает, первым делом захочется забиться куда-нибудь, где этот глаз тебя не найдёт. Бай Э так и сделал, забился прямо под Лисье пламя и даже слегка подпалил себе шкуру, но глаз нашёл его и там. Только когда Ху Фэйцинь сбросил руку хэшана со своего запястья, контакт прервался.

«От этих монахов нужно держаться подальше!» – твёрдо уверился Бай Э.

Змеиным Котлом назывался огромный кратер, в котором был расположен город с одноимённым названием. Согласно легенде, именно сюда прямо с неба упала гигантская змея и оставила в земле вмятину. Ху Вэй и Ху Фэйцинь поглядели на город, стоя на краю кратера, и Ху Вэй заметил:

– А если наводнение, кратер доверху наполнится водой.

– Рек поблизости нет, – возразил Ху Фэйцинь, – а дожди вряд ли на такое способны. Я слышал, здесь часто случаются засухи.

– Боги дождя филонят, – осклабился Ху Вэй. – Вот скажи мне, на кой тебе сдались целых три дюжины богов дождя, если ни один толком свою работу не делает?

– Боги сами появляются, не я их назначаю.

– Но разжаловать-то можешь?!

– А тебе что, хочется поглядеть, как затопит этот кратер? – уточнил Ху Фэйцинь.

– Хм… – неопределённо отозвался Ху Вэй, – просто лисий интерес.

Но Ху Фэйцинь устраивать наводнение отказался.

Сам город оказался ничем не примечательным: всё те же лавчонки и мастерские, всё те же снующие по улицам люди, всё те же храмы бога войны. Лисий морок Ху Вэй наводить не стал: Змеиный Котёл от столицы был далеко, весть о сошествии Небесного императора сюда ещё не дошла, а в лицо их никто не знал, так что незачем тратить на пустяки лисьи силы.

В Змеиный Котёл лисы попали как раз в разгар какого-то праздника. На центральной площади суетились люди в раскрашенных охрой масках, держа на высоких шестах тряпичную змею. Ху Вэй ядовито предположил, что это праздник в честь змеепадения, и оказался прав.

По легендам, именно в этот день гигантская змея упала с неба и создала котлован для будущего города. Змеепоклонники по сложившейся традиции каждый год в один и тот же день устраивали шествия со змеёй и поджигали пороховые талисманы, чтобы отпугнуть демонов. Почитатели бога войны в этот же день устраивали своё шествие, поскольку, опять-таки по легенде, правда, уже другой, эту змею зашвырнул сюда Ли Цзэ.

Когда две процессии сталкивались на центральной площади, праздник нередко заканчивался всеобщей дракой, поскольку каждая из сторон пыталась доказать свою правоту – что именно их легенда единственно верная – а словесные аргументы принимать не желала.

– Ого, людишки передрались, – присвистнул Ху Вэй. – Как думаешь, кто победит? Делаю ставку на тех, что с палками: если сбросят с них чучело змеи, то их можно использовать по прямому назначению.

Ху Фэйцинь ставки делать не собирался. Драку полагалось разнять, но он не рискнул: если использует духовные силы, то их обнаружат. А без духовных сил и соваться не стоит. Оставалось положиться на крепость традиции: если за все эти годы люди друг друга не перебили, выходит, знают, когда остановиться. Драка действительно быстро сошла на нет, и обе процессии, равно потрёпанные, разошлись каждая в свою сторону: змееносцы к торговым рядам, а почитатели бога войны к храму.

Ху Вэй разочарованно фыркнул.

– А демоны бы дело до конца довели, – сказал он, похрустев суставами пальцев.

– Не сомневаюсь, – непередаваемым тоном ответил Ху Фэйцинь. – Хватит хрустеть! Пошли лучше спросим у кого-нибудь, где расположен монастырь у Горы-с-могилой.

– Тогда уж лучше сразу спросить, где расположена Гора-с-могилой, – проворчал Ху Вэй.

– Монастырь у Горы-с-могилой? – переспросил торговец баоцзы, когда лисы спросили у него дорогу. – А, так вы паломники?

– Да, – сказал Ху Фэйцинь, тут же сердито глянув на Ху Вэя. Тот наверняка собирался прямо в лоб спросить о сломанном гуцине.

Правда, он так и не понял, почему торговец со значением ему подмигнул. Об истории чудесной могилы лисы ещё не знали, как и того, что к Горе-с-могилой обычно совершали паломничество странники южного ветра.

– Вам туда, – указал торговец баоцзы на противоположную сторону кратера. – Сначала вверх, а потом восемь ли к югу, никуда не сворачивая, и будет вам Гора-с-могилой. Только едой и водой запаситесь в дорогу. Места там безлюдные.

Ху Вэй снисходительно усмехнулся, но Ху Фэйцинь намёк понял и купил у торговца несколько баоцзы – хотя бы и в благодарность за то, что указал им дорогу. Торговец опять принялся многозначительно ему подмигивать.

– Ты бы к лекарю сходил, что ли, – не сдержался Ху Вэй, который принял это подмигивание за откровенное заигрывание, – у меня самого сейчас глаза задёргаются, на тебя глядя.

Торговец оскорбился, но подмигнуть больше не решился.

– Ху Вэй, – укоризненно сказал Ху Фэйцинь.

Ху Вэй презрительно фыркнул, отнял у Ху Фэйциня купленные баоцзы и демонстративно съел один за другим.

– Ну ты и хорёк! Не мог хотя бы один оставить?

– Не мог, – категорично сказал Ху Вэй. – А может, он тебя отравить хотел? Расподмигивался тут…

Ху Фэйцинь купил ещё несколько баоцзы у другого торговца и так же демонстративно съел. Ху Вэй ни возражать, ни отбирать баоцзы не стал: этот-то торговец Ху Фэйциню не подмигивал.

[679] Монастырь у Горы-с-могилой

Выбираться из Змеиного Котла пришлось по каменной лестнице. Ху Фэйцинь невольно припомнил лестницу на Лисьей горе, а вернее, как кубарем скатывался с неё – стараниями Лиса-с-горы, и сердито засопел носом. Ху Вэй легко перепрыгивал со ступени на ступень впереди него, используя выпущенный хвост как трамплин.

За кратером уже начиналась пустошь, прорезанная извилистыми дорогами, оставалось только выбрать ведущую на юг. Лисы даже поспорили, какая южнее. На взгляд Ху Фэйциня все дороги выглядели одинаково и вели на юг: выбери любую – и через восемь ли наверняка увидишь Гору-с-могилой, а уж потом можно и свернуть, если промахнулся с верной дорогой.

Но Ху Вэй объявил, что нужно сразу идти по верной дороге, и собственнолапно определил направление, используя вернейший, по его словам, лисий метод – гадание на падающих палочках. Делалось это так: бралась какая-нибудь палка или относительно прямая ветка и ставилась на землю вертикально, куда упадёт – в ту сторону и идти. Если хотелось приключений на свою лисью попу, то нет лучшего способа их найти! Ху Вэй использовал для гадания слисенную из таверны палочку для еды.

– Что-то я сомневаюсь в точности этого гадания, – заметил Ху Фэйцинь, глядя, как Ху Вэй тыкает в палочку пальцем, чтобы она упала хоть куда-нибудь: то ли палочка была неподходящей, то ли воткнулась глубже, чем нужно при гадании, но падать она отказывалась категорически. – Проще на месте раскрутиться с закрытыми глазами и пальцем в сторону ткнуть.

– Ага! – довольно сказал Ху Вэй, когда палочка всё-таки – его стараниями – упала. – Нам туда.

Ху Фэйцинь вздохнул.

Места здесь были унылые, глаз ничего не радовало. Ху Вэй рассудительно заметил, что именно в таких местах монастырям самое место: только у монахов хватит выдержки, чтобы не повеситься в первую же неделю, как здесь поселишься. Ху Фэйцинь сильно сомневался, что места для монастырей выбирались по такому принципу, но вслух ничего не сказал. Что-то на всём пути не давало ему покоя, но он не мог понять, что именно его тревожит.

Бай Э подсказал:

– Гарью пахнет.

– Точно! – воскликнул Ху Фэйцинь и остановился. – Ху Вэй, ты чуешь? Где-то пожар.

Ху Вэй, который уже давно почуял запах гари, вместо ответа показал пальцем вперёд. Далеко впереди были горы, окутанные густым чёрным дымом, а ветер сносил дым к пустоши, рваными клочьями перекатывая его по земле, как перекати-поле. Ху Вэй, у которого обоняние было на порядок лучше, чем у Ху Фэйциня, поморщился и приподнял верхнюю губу, обнажая клыки. В воздухе пахло не только пожаром, но и кровью. Но что могло гореть в безлюдных горах?

Лисы переглянулись и враз воскликнули:

– Монастырь!

Бежать не было времени: они положились на собственные силы и вихрем помчались к горам.

Горел действительно ютившийся на одном из горных склонов монастырь. Монахи, оборванные и чумазые от сажи, таскали вёдрами воду из колодца и пытались залить огонь, танцующий на деревянных перекрытиях монастырских крыш. Но ветер раздувал пожар и отвоевать монастырь у огня не удавалось.

Ху Фэйцинь не колебался ни секунды. То, что его заметят, если он применит духовные силы, его уже не волновало. Главное помочь людям, пока не стало слишком поздно. Он вихрем подлетел к горящему монастырю, далеко опередив Ху Вэя, растолкал изумлённых монахов.

– Бай Э! – крикнул он, выбрасывая вперёд руку.

Тьма вырвалась из его пальцев, упала на горящую крышу чёрным колышущимся покрывалом и схлынула, пожрав огонь до последней искры и оставив после себя лишь не представляющие опасности головёшки. Ху Фэйцинь сжал кулак, разжал, тёмное сияние пропало, только кончики пальцев остались вычерненными сажей. Он достал платок и тщательно вытер пальцы.

– Ну ты… – протянул Ху Вэй, немало впечатлённый скоростью, с которой Ху Фэйцинь всё это проделал.

– Бессмертный мастер! – возликовали монахи, падая на колени и кланяясь.

Ху Фэйцинь смутился, отступил на шаг. Ху Вэй, фыркнув, порылся в рукаве и бросил ближайшему к нему монаху пилюлю:

– Разведите в воде и напоите раненых. Это чудодейственная пилюля. Правда, – добавил он мрачно, заметив несколько вповалку лежащих на земле трупов, – мертвецов она к жизни не вернёт.

Ху Фэйцинь подошёл и поглядел, лицо его омрачилось. Эти монахи не задохнулись от дыма, не сгорели в огне, не были придавлены обрушившимися балками, на их телах были колотые и резаные раны.

– Их убили, – резюмировал Хуй Фэйцинь.

– А то я бы не догадался, – фыркнул Ху Вэй.

Он на всякий случай проверил пульс у каждого тела, но все безнадежно – они были мертвы.

Ху Фэйцинь обернулся к монахам, которые столпились поодаль, передавая друг другу бадейку, в которой развели чудодейственную пилюлю, и спросил:

– Почему монастырь загорелся?

Ху Вэй опять фыркнул. Зачем спрашивать, когда и так всё понятно? Если, конечно, монахи не перессорились и не перерезали друг друга по пьяни, то вывод из увиденного напрашивается только один: кто-то напал на Гору-с-могилой, убил монахов-охранников и поджёг монастырь. И Ху Вэй был уверен, что сделали это люди: демонов или злых духов он бы почуял.

[680] Украденный гуцинь

Монахи разложили убитых рядками, накрыли их полотнищами, старший монах стал читать возле них сутры. Монотонное бормотание навевало уныние, но одновременно успокаивало. Ху Вэй зевнул и клацнул зубами несколько раз – типично лисья привычка.

Ху Фэйцинь рассеянно выслушал благодарности настоятеля и спросил:

– Что здесь произошло?

Настоятель сокрушённо покачал головой, поглядел на обуглившиеся кровли и сказал:

– Монастырь разорили бандиты.

– Какая дерзость! – поразился Ху Фэйцинь.

На его памяти разбойники никогда не грабили монастыри и храмы, поскольку опасались за свою карму. Но с тех пор прошли тысячи лет.

– Бандиты вынесли всю монастырскую сокровищницу, – продолжал настоятель, – и подожгли монастырь. Мы пытались потушить пожар, но безуспешно. Если бы не бессмертный мастер, монастырь сгорел бы дотла.

– Какая утрата, – ядовито хмыкнул Ху Вэй, пряча руки в рукавах.

Сутры, начитываемые старшим монахом, его раздражали, как вьющийся над ухом комар. Разумеется, сутры навредить чистопородному лисьему демону такого ранга не могли, но на настроении сказывались. Ху Фэйцинь укоризненно на него взглянул.

– Да, – не понял насмешки настоятель и опять сокрушённо покачал головой, – в монастыре хранились редкие летописи и древние артефакты – наследие прошлых династий. Но что понимают бандиты? Жажда лёгкой наживы ослепляет.

Ху Фэйцинь с лёгким беспокойством сказал:

– Я слышал, что в монастыре хранится волшебный гуцинь без струн. Он уцелел при пожаре?

– Бандиты и его забрали, – ответил настоятель со вздохом.

Ху Фэйцинь едва сдержал разочарованное восклицание.

Ху Вэй сощурился:

– А что, он был сделан из чистого золота?

– Нет, с виду это обычный гуцинь. Деревянный, с костяными вставками и без струн.

– С трудом верится, чтобы бандиты позарились на такую рухлядь, – фыркнул Ху Вэй.

– Что вы хотите сказать, бессмертный мастер? – оскорбился настоятель.

Ху Вэй многозначительно поиграл бровями:

– Допустим, я бандит. На что мне трухлявая деревяшка? Я выгребу серебро и золото из сокровищницы или съестное из амбара, угоню лошадей и скот, похищу женщин и детей ради выкупа. Разве не так поступают бандиты?

Ху Фэйцинь задумчиво почесал подбородок:

– Вероятно, бандиты знали, за чем пришли. Целью воров был именно гуцинь, а сокровищницу разграбили для отвода глаз. Настоятель, а прежде монастырь не пытались ограбить?

Настоятель покачал головой:

– Люди в монастырь приходят разные. Многие – именно за гуцинем. Существует легенда, что гуцинь без струн может возвращать души умерших.

– А он может? – деловито осведомился Ху Вэй.

– Чтобы сыграть на гуцине без струн, нужно использовать духовные силы. Такое не под силу простым смертным, – сказал настоятель. – Монахи объясняют это людям. Если те упорствуют, то позволяют им прикоснуться к гуциню, чтобы они сами в этом убедились, но никогда ещё не было, чтобы гуцинь пытались сломать или украсть. Он тысячелетиями хранился в монастыре. Один человек даже пытался выкупить его у монастыря, предлагая баснословную цену, но чтобы красть…

Ху Фэйцинь глубоко задумался. Гуцинь могли забрать случайно: в запале гребут всё без разбора, монастырскую сокровищницу ведь тоже вычистили. Вряд ли бандиты разбираются в древних артефактах, для них это деревяшка, годная лишь на растопку. При дележе награбленного гуцинь выбросят или доломают, и волшебный артефакт будет утрачен навсегда. Ху Фэйцинь помрачнел.

Ху Вэй между тем расспрашивал монахов, когда и как ограбили монастырь. Судя по свежим трупам и силе пожара, произойти это могло лишь накануне, максимум – два дня назад. Он не ошибся: бандиты напали на монастырь вчера вечером, когда потушили огни. Бандитов было полсотни. Монахов в монастыре было не меньше сотни, но большинство из них немощные старики, а с монахами-охранниками бандиты расправились сразу же.

Бандиты согнали оставшихся монахов в трапезную и заперли, а сами принялись грабить монастырь. Возможно, пожар начался не по вине бандитов, а из-за опрокинутого случайно светильника, и такое могло случиться. Выбраться из запертой трапезной монахи не могли, оказавшись в огненной ловушке, но, по счастью, один из них, который хоть и был тяжело ранен, но притворился убитым, отпер трапезную и выпустил пленников, когда бандиты убрались из монастыря, прихватив с собой всё ценное.

Ху Вэй многозначительно сказал:

– Хм…

Ху Фэйцинь понял, что Ху Вэй хотел сказать, он и сам подумал о том же: след ещё свежий, не успел остыть.

[681] Легенда Горы-с-могилой

Ху Фэйцинь сунул руку в рукав, вытащил оттуда кошель и подал настоятелю:

– Возьмите. Здесь немного, но…

Настоятель рассыпался в благодарностях, открыл кошель, посмотрел в него, потом на Ху Фэйциня, потом опять в кошель, и глаза его выпучились, как у лягушки.

– Фэйцинь, – фыркнул Ху Вэй, – научись хотя бы считать.

– Я умею считать, – обиделся Ху Фэйцинь.

– Научись считать, как люди.

Кошель был битком набит золотыми слитками. Для Небесного императора – сущий пустяк, но в мире смертных на них можно было не только монастырь после пожара отстроить, но и всем монахам на десять поколений вперёд до самой смерти безбедно жить.

Настоятель, увидев это, даже заикаться начал:

– Бе-бе-бессмертный мастер, мы не-не-не можем принять та-та-такой щедрый да-да-дар.

Ху Фэйцинь жестом показал, что кошель назад не возьмёт:

– Считайте это платой за гуцинь.

– Но ведь гуцинь украли бандиты? – не понял настоятель.

– Если удастся его разыскать, мы заберём его себе, – вмешался Ху Вэй. – Оставлять его здесь неразумно и даже опасно.

Монахи возроптали, но настоятель, подумав, согласился:

– Бессмертный мастер прав.

– Но ведь гуцинь без струн хранился в нашем монастыре тысячи лет! – воскликнул кто-то из монахов. – Без него наш монастырь…

– У нас всё ещё остаётся легенда о чудесной могиле, – прервал его настоятель.

– Что за легенда? – оживился Ху Вэй.

– Бессмертные мастера нездешние? Легенда о Горе-с-могилой известна всей провинции.

– Были бы мы здешние, легенда была бы о нас, а не о какой-то могиле.

– Ху Вэй! – укорил его Ху Фэйцинь.

– Действительно, – согласился настоятель, – сила бессмертных мастеров сравнима с силой небожителей или даже полубогов.

Ху Вэй, не сдержавшись, фыркнул и тут же тявкнул, потому что локоть Ху Фэйциня ввинтился ему в бок. Монахи уставились на Ху Вэя вытаращенными глазами. Видно, тявканье они ожидали услышать меньше всего.

– Да, мы издалека, – громко сказал Ху Фэйцинь, чтобы перевести внимание на себя, – мы живём у гор-близнецов. Вряд ли вы о них слышали.

– Мёртвая гора? – побледнели монахи.

Ху Фэйцинь непонимающе моргнул.

Ху Вэй выгнул бровь:

– Это они о Таошань, наверное. Ха, неужели вы слышали легенду о Господине-с-горы?

Монахи ответили утвердительно. Ху Вэй подленько захихикал, за что снова получил локтем в бок. Ху Фэйциню нисколько не хотелось, чтобы Ху Вэй его раскрыл, с него станется, возьмёт и объявит: «Ну так это и есть тот самый бессмертный мастер!»

– Скверная история, – сказал настоятель, покачав головой.

– Ещё бы! – развеселился Ху Вэй. – Скверна в тех краях у людей с языка не сходит.

– Ху Вэй! – прошипел Ху Фэйцинь и опять поспешил перевести внимание на себя: – Так, что за легенда у Горы-с-могилой?

Настоятель отступил в сторону и повел рукой, приглашая обоих лисов к могиле. Та представляла собой насыпанные грудой камни, из которых торчало старое сухое дерево. Судя по следам на камнях, некогда здесь бил родник. Выглядела могила непримечательно. Ху Вэй разочарованно наморщил нос: он-то ожидал увидеть, по крайней мере, гробницу, а источником легенды оказалась всего лишь куча древних камней. Но легенда впечатлила обоих лисов: упорно вылезающий из земли гроб с трупом, желающим покоиться исключительно в завещанном месте, а не где-то ещё, причём труп обычного человека, пусть и монаха, а не демона или кого-то из бессмертных мастеров, кого угодно впечатлил бы.

– А что, монах точно был обычным человеком? – на всякий случай уточнил Ху Вэй. – Чтобы после смерти такое вытворять, нужно быть хотя бы святым.

– Это одержимость, – сказал Ху Фэйцинь, задумчиво глядя на груду камней. – Искренние и исключительно крепкие чувства, манифестация которых сохранилась даже после смерти.

Настоятель досказал легенду и со вздохом добавил:

– Но четверть века назад родник иссяк, а дерево высохло. Произошло это за одну ночь.

– Вот вам и новая легенда, – фыркнул Ху Вэй.

– Но мы не понимаем, почему это произошло, – возразил настоятель.

– А что вы хотели? Дерево тысячи лет назад выросло, настоящее чудо, что оно столько продержалась, – пожал плечами Ху Вэй, – да и подземные воды не бесконечны.

– Но произошло-то это одновременно. Это непременно должно что-то значить. Но мы не обрели просветления, нам не постигнуть этой тайны. Быть может, бессмертные мастера знают ответ? – с надеждой спросил настоятель.

Ху Вэй только языком прищёлкнул, но левый глаз Ху Фэйциня вдруг затянуло Тьмой, и Бай Э сказал:

– Круг перерождения разомкнулся. Вероятно, оба покойника были в равной степени одержимы при жизни и после смерти.

Ху Вэй сузил глаза: опять эта проклятущая Тьма вылезла!

– Но что это значит? – спросил Ху Фэйцинь сам у себя и сам же себе ответил: – Вероятно, обе души вернулись в мир живых.

– Призраками?

– Перерождение, – возразил Бай Э. – Вероятно, одержимость притянула их в мир живых… и так совпало, что они переродились одновременно. «Встретимся в следующей жизни», так говорят? Но на самом деле вероятность новой встречи ничтожно мала, поскольку души проходят Круг перерождения в уготованной им очерёдности. Уж я-то знаю.

– Да… – машинально подтвердил Ху Фэйцинь, – уж я-то знаю.

Ху Вэю это нисколько не понравилось. Он ещё не успел выспросить Ху Фэйциня об этом Бай Э или как его там, а с чужих слов ничего толком не понял. Но то, что Тьма ведёт себя в теле Ху Фэйциня по-хозяйски, его неимоверно раздражало. И Ху Вэй решил: «Разберёмся с этим делом – прижму Фэйциня, пока всё мне не выложит!»

О том, что задуманному свершиться не суждено, Ху Вэй и не подозревал.

[682] Ловля на живца

Распрощавшись с монахами, Ху Вэй и Ху Фэйцинь отправились обратно в Змеиный Котёл. Вернее, пошли длинным путём вдоль него по следу бандитов, который терялся в глухом лесу на северо-западном склоне. Впрочем, Ху Вэй не сомневался, что сумеет вновь напасть на след, когда они войдут в лес. Но Ху Фэйцинь не спешил этого делать.

– И какой план? – спросил он, глядя на неприветливо и осуждающе качающие верхушками деревья. – Мне бы не хотелось лезть в осиное гнездо наобум. Не то чтобы они что-то могли нам сделать, но…

Ни с разбойниками, ни с бандитами Ху Фэйциню ещё сталкиваться не приходилось, но он был наслышан, что это неприятные люди. А от тех, что грабят монастыри и убивают беззащитных монахов, вообще ничего хорошего ждать не стоит.

– План такой, – сказал Ху Вэй и, повернувшись вокруг себя на одной ноге, переменил внешность.

– На тебя смотреть больно! – простонал Ху Фэйцинь.

Ху Вэй превратился в толстяка, разряженного, как ворон в павлиньих перьях: на каждом пальце по несколько золотых колец, нефритовые подвески на поясе, куча золотых и серебряных ожерелий на шее, золотые шпильки в волосах. Выглядело это настолько нелепо, что Ху Фэйцинь непроизвольно отступил от него на шаг. Ху Вэй страшно оскорбился.

– Будем ловить на живца. Тоже превращайся.

– В такое? Ни за что! – отрезал Ху Фэйцинь. – И как ты себе представляешь ловлю на живца? Будем идти по лесу и голосить, чтобы нас ограбили?

– Примерно так, – нисколько не смутился Ху Вэй. – Они нас схватят и отведут в своё логово.

– А почему ты думаешь, что они не убьют нас там же, в лесу? – скептически уточнил Ху Фэйцинь.

– Наверняка захотят ещё и выкуп получить.

На самом деле план был неплох. Убить их бандиты не смогут. Но Ху Фэйциню слабо верилось, что Ху Вэй сможет долго притворяться безропотным увальнем. Бандиты с заложниками не церемонятся, а если Ху Вэй получит по шее, то, вероятно, выйдет из себя и – все пропало! Поэтому Ху Фэйцинь, прежде чем превращаться, поставил условие:

– Никого не убивать. Сдадим их магистрату.

– Больно надо руки пачкать… – проворчал Ху Вэй.

Ху Фэйцинь менять свою внешность не стал, так и оставшись У Мином, но одежде прибавил пару слоёв. Ху Вэй поглядел-поглядел на него… и со вздохом подумал, что Ху Фэйцинь, даже не увешанный золотыми и нефритовыми украшениями, больше похож на аристократа, за которого можно получить выкуп. На его фоне разряженный толстяк выглядел карикатурно. Поэтому Ху Вэй сменил обличье ещё раз, превратившись в слугу, за плечами которого был большой короб, битком набитый золотыми слитками и предусмотрительно продранный на самом видном месте, но так искусно, чтобы ничего не вывалилось, а взгляд притягивало. Ху Фэйцинь удивлённо вскинул брови.

– Ты сын торговца золотом, а я твой слуга, – объявил Ху Вэй.

– И что мы забыли в глухом лесу? – уточнил Ху Фэйцинь.

– Заблудились.

Некоторое время они шли молча. Ху Фэйцинь размышлял, как должны вести себя заблудившиеся в лесу люди. Бегать кругами, не разбирая дороги? Рвать на себе волосы в отчаянии? Звать на помощь? Себя в этой роли Ху Фэйцинь мог представить с трудом, а вот Ху Вэя – легко: тот кого угодно облисить может. Но Ху Вэй топал и топал с невозмутимым видом, беспрестанно принюхиваясь, а потом вдруг громко заговорил с Ху Фэйцинем чужим голосом:

– Молодой господин, не волнуйтесь. Мы не заблудились. Я непременно выведу вас из леса.

– А… хм… – только и смог извлечь из себя Ху Фэйцинь, который на мгновение опешил.

– Мы успеем вернуться вовремя, – не унимался Ху Вэй, повысив голос, – старший господин не станет вас ругать. Ах, как же тяжело нести эти золотые слитки!

– Не переусердствуй, – одними губами сказал Ху Фэйцинь, сообразив, что Ху Вэй почуял поблизости людей, потому и принялся разыгрывать болтливого слугу.

– Нужно было взять лошадь, – и ухом не повёл Ху Вэй. – Тогда мы смогли бы увезти всё золото разом, а в этот короб и десятой части не поместилось. Молодой господин, давайте вернёмся и наймём повозку.

Ху Фэйциню полагалось что-нибудь ответить или одёрнуть не в меру болтливого слугу, как и полагалось господину, но он не успел. Бандиты появились как будто из-под земли и сразу же окружили их. Ху Вэй заверещал во весь голос, убедительно изобразив испуг. Впрочем, когда бандиты крутили им руки за спиной, глаза Ху Вэя недобро блеснули: он заметил, что Ху Фэйцинь поморщился. Разумеется, оба они легко могли разорвать верёвки или сжечь их лисьим огнём, да и большого вреда от связанных рук нет, но всё равно неприятно: Ху Фэйциню это напомнило о небесных кандалах, а Ху Вэю о лисьих цепях.

– Полный короб золота! – сказал один из бандитов, проверив поклажу.

– Что будем с ними делать? – спросил другой.

– Отведём к дагэ, – сказал первый. – Слышал? У них ещё где-то припрятано. Будем их пытать, пока не отдадут.

– Не надо нас пытать! – заголосил Ху Вэй. – Мы и так отдадим! Правда, молодой господин? Старший господин ради вас ничего не пожалеет, хоть всё золото из поместья отдаст.

Бандиты многозначительно переглянулись.

Ху Фэйцинь с трудом изобразил негодование, смешанное с долей страха:

– Ах ты трус несчастный!

– А хоть как называйте, жить-то хочется! – продолжал верещать Ху Вэй, сохраняя на лице угодливую улыбочку, от которой даже бандитам стало мерзко.

– Тьфу, – сказал один из бандитов и толкнул Ху Вэя в спину, – и смотреть, и слушать противно.

Глаза Ху Вэя опять недобро блеснули, но он скрыл гнев и продолжал голосить, моля о пощаде и суля золотые горы за своего господина. Бандитам это надоело, и они сунули Ху Вэю в рот кляп, сделанный из какой-то старой тряпки. Ху Фэйцинь прикусил губу, сдерживая смех. У Ху Вэя сейчас такое лицо было!..

Бандиты между тем немного поспорили, что делать дальше. Некоторые считали, что нужно заставить слугу отвести их к спрятанному золоту, другие – что отвести пленников к главарю, пусть он решает, но все соглашались, что такую добычу упускать нельзя.

– И золото заберём, и выкуп получим, – наконец решили бандиты.

Подталкивая пленников в спину, бандиты углубились в лес. Ху Вэй успел выплюнуть кляп, но благоразумно помалкивал и только то и дело сплёвывал слюну, пытаясь избавиться от набившейся в рот грязи, а может, так помечал дорогу. Ху Фэйцинь просто старался не спотыкаться, но древесные корни так и норовили попасться под ноги.

Бандиты с ними не церемонились, и глаза Ху Вэя недобро поблескивали всё чаще. Ху Фэйцинь, невозмутимый, как и полагалось бессмертным мастерам, терпеливо сносил тычки в спину, но невольно ловил себя на мысли, что с превеликим удовольствием накостылял бы бандитам в ответ, если бы не нужно было сохранять маскировку.

«Ну ничего, – подумал он, – всё ещё впереди».

[683] Проклятые монастырские сокровища

Логово бандитов находилось в самой чаще леса, но лисы почуяли его задолго до того, как они к нему подошли. Раскиданные по вырубке бараки, стойла для лошадей, развешанные на верёвках между деревьями звериные шкуры, несколько обложенных камнями очагов, грудой сваленное ржавое и сломанное оружие.

Повели пленников бандиты в самый большой барак, который использовался для общего сбора, как правило, заканчивающегося пьянкой. Воздух внутри был спёртый, дышалось трудно. Ху Вэй со внутренней ухмылкой подумал, что этому бараку не помешает вентиляционная дыра в потолке, а Ху Фэйцинь – что пробивать эти самые дыры ему не привыкать. Необыкновенное единение в мыслях.

Как выяснилось, главарь банды с двумя помощниками отправился на вылазку в Змеиный Котёл, но скоро уже должен был вернуться. Ху Вэй и Ху Фэйцинь переглянулись и опять разом подумали, что лучше бы им разобраться с бандой до возвращения главаря. Бандиты между тем опять начали перепираться, споря на этот раз о сумме выкупа.

«Делить шкуру неубитой лисы – очень неразумно», – подумал Ху Фэйцинь и, поглядев по сторонам, выбрал себе скамью и сел, хоть со связанными за спиной руками это было и неудобно сделать.

Бандиты вытаращились на него, один злобно завопил:

– Чего расселся? Пленникам полагается жаться в углу!

– У меня ноги болят, – спокойно сказал Ху Фэйцинь.

– Старший господин выкуп платить не станет, если с молодым господином что-то случится, – тут же поддакнул Ху Вэй, усаживаясь на пол возле ног Ху Фэйциня.

Бандиты поначалу на них косились, но, видя, что пленники не пытаются бежать, перестали обращать на них внимание и занялись своими делами. Дела сводились к бахвальству о собственных подвигах и спорах о дележе добычи. Ху Фэйцинь делал вид, что дремлет, а на самом деле прислушивался к каждому слову. Наконец в разговоре бандитов промелькнуло что-то дельное: оказывается, монастырскую добычу бандиты ещё не поделили, просто свалили кучей и теперь дожидались возвращенияглаваря, чтобы это сделать. В глазах Ху Фэйциня льдисто блеснуло, зрачки на секунду стали лисьими.

– Так это вы монастырь у Горы-с-могилой ограбили? – спросил он достаточно громко, чтобы перекрыть гул голосов в бараке.

Бандиты уставились на него. Один, с повязкой на глазу, сказал нахально:

– Мы.

– Они такие смелые или просто дураки? – спросил Ху Фэйцинь, обращаясь к Ху Вэю.

Тот пока не понимал, что Ху Фэйцинь задумал, потому ответил неопределённым мычанием.

– Что?! – страшно оскорбились бандиты.

Умом они, конечно, не блистали, но нельзя же людей ни за что ни про что дураками обзывать?

– Кто бы в своём уме стал грабить монастырь? – спросил Ху Фэйцинь с лёгкой насмешкой в голосе.

– Это он о карме, – сказал тот, что с повязкой на глазу, и осклабился: – А мы не боимся её испортить. Встреться нам Будда – ограбим и Будду.

– И проклятия не боитесь? – фальшиво удивился Ху Фэйцинь.

Воцарилось молчание, во время которого Ху Вэй, кажется, начал понимать, что задумал Ху Фэйцинь, и развеселился, а бандиты напряжённо смотрели на Ху Фэйциня.

– Какого проклятия? – наконец спросил одноглазый.

– А-а-а… – протянул Ху Фэйцинь. – Так вы не знали, что монастырские сокровища прокляты?

Снова воцарилось молчание. Ху Фэйцинь решил не дожидаться вопросов и перехватил инициативу в свои лапы:

– В монастыре хранилось много проклятых артефактов. А стерегут их злые духи.

И вот тут одноглазый задал вопрос, которого лисы и ждали:

– Какие ещё злые духи?

– А вот такие.

Признаться честно, Ху Фэйцинь не ожидал такого «успеха» от лисопревращения. Ху Фэйцинь встал со скамьи, легко разорвав верёвки, за его спиной взвились девять хвостов, глаза и уши стали лисьими. Ху Вэй превратился одновременно с ним и сил на это не пожалел, прямо-таки настоящий инфернальный лис!

Среди бандитов воцарилась паника, в воздух хлынул резкий запах страха и мочи. Бандиты сталкивались и падали, тщетно пытаясь найти дверь, но натыкались только на тёмную фигуру с горящими зелёными глазами.

Когда Ху Вэй сжалился и снял лисий морок, бандиты лежали вповалку на полу. Ху Вэй фыркнул и принялся деловито, но брезгливо связывать их, чтобы не разбежались, когда очнутся.

– Весело было, – усмехнулся Ху Вэй, отряхивая ладони.

– Им – вряд ли, – заметил Ху Фэйцинь, и Ху Вэй загоготал.

Связал бандитов Ху Вэй на славу – лисьими узлами, они не смогли бы развязаться и сбежать, даже если бы захотели, но у постепенно приходящих в себя бандитов от страха руки-ноги отнялись. Они даже пошевелиться не могли, только таращились на «злых духов» и что-то невнятно мычали, некоторые предпочли грохнуться в благословенный обморок вторично.

А Ху Вэй, заложив руки за спину и расхаживая перед бандитами туда-сюда, прочёл им лекцию о том, что грабить монастыри нехорошо, а брать в заложники сверхъестественных существ глупо. Пальцем с длинным когтем он при этом старательно покачивал.

«Пусть развлекается», – подумал Ху Фэйцинь и сел обратно на скамью.

Теперь оставалось только дождаться возвращения главаря. Конечно, можно было просто найти гуцинь и отправиться восвояси, но Ху Фэйцинь прекрасно понимал, что тогда бандиты не усвоят урок и продолжат грабить людей. Почуяв возвращение главаря и двух его помощников, Ху Фэйцинь превратился в чиновника магистрата, Ху Вэй последовал его примеру, и они стали ждать развязки.

Разумеется, никого не найдя снаружи, главарь решил, что бандиты собрались в главном бараке и опорожняют бочонки с вином, не дождавшись его возвращения. Он с ноги распахнул дверь и открыл рот, чтобы гаркнуть на них, но так и застыл с раскрытым ртом на пороге, потому что зрелище его глазам предстало невероятное: связанные бандиты – рядками на полу, и два чиновника-магистрата – два хлюпика и даже без оружия!

– Что здесь творится? – рыкнул главарь, дико озираясь.

– Сдавайся, – посоветовал Ху Вэй. – Свяжем тебя сейчас и всех гуськом отведём в магистрат Змеиного Котла.

– Не верь ему! – завопил очнувшийся одноглазый. – Это не чиновники магистрата! Это злые духи!

– Какие ещё злые духи? – оторопел главарь банды.

– А вот такие, – охотно объяснили лисы.

Эффект был ошеломительный!

[684] Бандиты винятся

Притворяться кем-то другим уже не было смысла. Ху Фэйцинь превратился в человеческую версию себя. Ху Вэй тоже хвосты спрятал, но глаза у него остались лисьи и при том предостерегающе вспыхивали, когда кто-то из бандитов начинал трепыхаться. Впрочем, о побеге бандиты и не помышляли: страх перед злыми духами был слишком силён. Они или бессмысленно пялились на лисов, или бормотали под нос какие-то молитвы.

– Сначала монастыри грабят, а теперь полагаются на молитвы, – презрительно фыркнул Ху Вэй. – «Если встретится Будда, ограбим и Будду»? Тьфу!

– Мы всё вернём, – торопливо и заискивающе сказал одноглазый, – правда, дагэ?

Главарь банды только-только пришёл в себя от потрясения, потому ничего внятного сказать не смог, лишь икнул и вытаращился на лисов.

– И как вы додумались ограбить монастырь? – неодобрительно сказал Ху Фэйцинь.

– Это не мы, – с жаром возразил одноглазый, а остальные поддакнули.

– Скажи ещё, что вас заставили, – насмешливо предположил Ху Вэй.

– Наняли, – помотал головой одноглазый.

– Наняли? – повторил Ху Фэйцинь, и его глаза раскрылись чуть шире.

– Плату мы ещё даже не поделили, – сказал одноглазый, кивнув на стол, где лежал увесистый кошель.

Ху Вэй, не сходя с места, протянул руку, и кошель лёг ему в ладонь, описав кривую дугу над головами бандитов.

– Ого, – сказал Ху Вэй, заглянув в кошель.

Ху Фэйцинь тоже заглянул. Внутри были нефритовые бляшки и золотые плитки, и хотя золото было с примесями, не такое чистое, как небесное, но сомнений не оставалось: наниматель явно был не из простых людей.

– Где монастырское золото? – осведомился Ху Вэй, небрежно бросая кошель обратно на стол.

– Да вон, в углу лежит, – сказал одноглазый, так же, как и остальные бандиты, недоумевая, почему злой дух не присвоил кошель, а вернул его туда, где взял. Вероятно, дружно подумали они, злых духов интересует только проклятое золото, которое они охраняют.

Ху Вэй принялся перетряхивать кучу награбленного. Ху Фэйцинь наблюдал издали, чтобы не попасть под горячую лапу.

Наконец Ху Вэй развернулся и сказал:

– Его нет.

Странное дело, он даже испытал некоторое облегчение, когда не нашёл среди награбленного сломанного гуциня. С волшебными артефактами Ху Вэй, будучи Лисом-с-горы, сталкивался не раз. Лисье любопытство велело разведать и разнюхать, но это всегда оказывались подделки. Ху Вэю не хотелось бы, чтобы Ху Фэйцинь испытал разочарование, узнав, что от гуциня без струн нет никакого проку. Вернуть душу умершего, трунькнув по струнам, которых даже нет? Выдумка, тут и хорьку понятно.

– Как это – нет? – растерялся Ху Фэйцинь и повернулся к бандитам. – Здесь точно всё, что вы вынесли из монастыря?

Бандиты закивали.

– А где гуцинь? – нетерпеливо спросил Ху Фэйцинь. – Что вы с ним сделали?

– Гуцинь? – растерянно переспросил одноглазый, переглянувшись с бандитами. – Какой гуцинь?

Тут уже переглянулись лисы.

– Старый сломанный гуцинь без струн, который хранился в монастыре, – уточнил Ху Вэй и слегка блеснул глазами, чтобы скорее вспоминалось.

– А, та деревяшка? Её забрал тот, кто нас нанял.

– Значит, я был прав, – медленно проговорил Ху Фэйцинь. – Целью ограбления был именно гуцинь без струн.

Ху Вэй выругался и напустился на бандитов:

– И кто вас нанял?

– Полоумный Чжу, – сказал главарь.

– Кто?

– Пришлый, – вмешался в разговор одноглазый. – Пару лет как поселился в Змеином Котле. Люди говорят, что у него не хватает…

– Чего не хватает? – не понял Ху Фэйцинь.

Вместо ответа одноглазый, каким-то чудом высвободив руку, покрутил пальцем у виска:

– Потому его и называют полоумным. Вроде как из семьи торговца шёлком. Не из нашего царства – из соседнего.

Пока он говорил, остальные кивали и поддакивали, изредка что-то добавляя. С их слов выходило, будто этот самый полоумный Чжу приехал в Змеиный Котёл из столицы царства Мин, что по соседству, и повадился ходить в монастырь – выпрашивать гуцинь, но монахи, разумеется, дали ему от ворот поворот, вот он и нанял бандитов, чтобы те выкрали сокровище из монастыря.

– И зачем ему гуцинь? – нахмурился Ху Вэй.

– Говорю же, полоумный, – презрительно сказал одноглазый, – наслушался сказок о чудесах и решил, что они существуют.

– А будто нет, – с усмешкой возразил Ху Вэй. – Перед вами сразу два злых духа, а он говорит, что чудес не бывает!

– Ну, вряд ли злых духов можно к чудесным явлениям отнести, – пробормотал Ху Фэйцинь.

– Значит, гуцинь нужно искать в Змеином Котле, – резюмировал Ху Вэй. – Ну что, пошли?

– Эй, – забеспокоился главарь, – а мы-то как же?

– А вы… – Ху Вэй обернулся и сощурился. – А вы вернёте награбленное в монастырь.

– Так монахи нас сразу в магистрат сдадут, – возмутился одноглазый.

– Если скажете, что раскаиваетесь, и поможете им отстроить монастырь, то не сдадут, – сказал Ху Фэйцинь.

– Монахами становиться? – брезгливо спросил одноглазый.

– Это уж вам решать, что лучше, – сказал Ху Вэй, – монашеская плешь или удавка на шее. Но если, – добавил он, позволяя глазам вспыхнуть особенно ярко, – вы не вернёте награбленное и продолжите разбойничать, то…

И он продемонстрировал им свои когти, вернее, то, что они могут сделать: полоснул когтями по столу, и столешница, жалобно застонав, развалилась надвое.

Стоило ли удивляться, что бандиты тут же клятвенно пообещали вернуть награбленное и стать монахами? Уж конечно, обритая голова лучше, чем раскроенная пополам!

[685] Лисья разведка

– По-моему, – сказал Ху Вэй рассудительно, – разумнее будет сначала разузнать об этом типе, а уж потом начинать его искать.

Вообще-то и Ху Фэйцинь так считал, но, как говорится, где шерсть, там и подшёрсток: Ху Вэй наверняка был себе на уме, когда это предлагал.

– И? – уточнил Ху Фэйцинь.

– Уже смеркается. Пока доберёмся до Змеиного Котла, стемнеет, – принялся объяснять Ху Вэй. – Снимем комнату в гостинице, отъедимся, отоспимся.

– И? – уточнил Ху Фэйцинь ещё серьезнее. Зная Ху Вэя…

Ху Вэй сердито фыркнул. Конечно, он мог бы сказать, что у них лисий месяц, а в лисий месяц лисам полагается делать что? Правильно, лиситься, а не задрав хвосты бегать по округе, разыскивая какой-то хорьковый артефакт, который, может, и не артефакт вовсе, а всего лишь старая деревяшка, которой приписывают чудесные свойства только потому, что она старая. Но разве мог он всё это сказать? Ху Фэйцинь цепляется за паутинку надежды, надеясь, что разыщет душу матери, но это задача слишком тяжела для паутинки.

– Паутинки рвутся, а лисы по следу крадутся, – пробормотал он себе под нос.

– Что-что?

– А утром отправимся на лисью разведку, – докончил Ху Вэй уже громко. – Но если у тебя есть план лучше моего, то я его, конечно же, выслушаю.

Поскольку другого плана у Ху Фэйциня не было, оставалось только вернуться в Змеиный Котёл.

По дороге их одолели комары: в лесу было сыро и не по-осеннему тепло, кровопивцы сбились в стаи, чтобы мигрировать на юг, а перед долгим перелётом – отъесться на случайных прохожих.

– Чушь, – сердито сказал Ху Фэйцинь, – комары не мигрируют на юг. Ай!

Ху Вэй был удачливее: ловко отгонял комаров от себя взмахами теневого хвоста, не давая им шанса прикомариться. Ху Фэйцинь сердито хлопнул себя по шее, под пальцами расплылось кровавое пятно, а Ху Вэй… лизнул его в укушенное место. Ху Фэйциня передёрнуло тремором от ушей до кончика невидимого хвоста.

Утром, плотно позавтракав, Ху Вэй и Ху Фэйцинь отправились на лисью разведку. Люди охотно с ними разговаривали и без лисьего морока, но ничего нового узнать не удалось.

Чжу Вансян, родом из царства Мин, двадцать пять лет, младший сын торговца шёлком, приехал в Змеиный Котёл несколько лет назад, купил большой дом. На что живёт неизвестно, но всегда платит по счетам и не скупится на чаевые. Гадатели в его доме частые гости, в монастырь как на работу каждый день ходит и выпрашивает какую-то хранящуюся у монахов вещь, якобы чудодейственную, а что не в своём уме, так это и его старый слуга подтвердит, и каждый, кто его лично знает, потому что заговаривается, а временами такую околесицу несёт, что хоть затыкай уши и прочь беги, но смирный, ни на кого не бросается, да и почти не выходит из дома, только в монастырь, всё больше читает книжки, которые гадатели для него добывают.

– И чтобы он нанял бандитов? – засомневался Ху Фэйцинь. – Людей послушать, так он и мухи не обидит.

– Ну… – протянул Ху Вэй. – Кто знает, что у него на уме? Тихие психи опаснее буйных.

– Тогда тем более нельзя оставлять ему гуцинь без струн. Почему он вообще так одержим этим артефактом? Для чего он ему?

– Может, собирается призвать армию душ и захватить мир?

– Ху Вэй! – рассердился Ху Фэйцинь, – опять твои шуточки!

Ху Вэй пожал плечами. Он и не шутил. Людей он знал неплохо, потому не исключал даже такой смехотворной вероятности.

– Если человек что-то вобьёт себе в голову, – назидательно сказал Ху Вэй, – то это из него даже палкой не выбить.

– Как по мне, это утверждение верно и для лисов. Для одного уж точно, – непередаваемым тоном ответил Ху Фэйцинь.

Ху Вэй поскрёб ногтем кончик носа и заметил:

– Считая меня – для двух.

[686] Полоумный или суеверный?

Разыскивать дом, в котором поселился Чжу из царства Мин, долго не пришлось: стоило спросить дорогу – и им указали на большой, но запущенный особняк. Особенно впечатляла дыра в крыше, черепица вокруг которой стояла дыбом, как шерсть на загривке. Нерадивые хозяева (или слуги) хозяйственными делами себя не утруждали, зато повсюду были талисманы, так скверно нарисованные, что Ху Фэйцинь зачарованно на них уставился, но сколько ни смотрел, так и не смог понять, от чего или для чего они.

– Я так думаю, – начал Ху Вэй, очень красноречиво выгнув левую бровь и подцепив когтем один из талисманов, свисающих прямо с ветки дерева, – живут здесь крайне суеверные люди. Предполагается, что это талисман от дурного глаза, но нарисован он так, что скорее нашлёт проклятие, чем убережёт от него.

– Предполагается? – переспросил Ху Фэйцинь и невольно поёжился. О проклятиях он знал не понаслышке.

– Люди верят, лисы – нет, – объяснил Ху Вэй и подцепил когтем другой талисман. – Это просто разрисованная бумажка. Ты же был бессмертным мастером, должен знать, как это работает.

Ху Фэйцинь знал. Талисманы, нарисованные обычными людьми или шарлатанами, были бесполезны и даже опасны, надеяться на них не стоило. Господин-с-горы талисманы создавать умел. Для этого нужно было вложить в кисть духовную силу.

«И без ошибок писать», – мысленно добавил Ху Фэйцинь, заметив, что на талисмане, который разглядывал Ху Вэй, защитный иероглиф написан неправильно. Вряд ли «защыта» сработала бы, случись что.

На камнях, которыми были вымощены внутренние дорожки, виднелись размытые дождём меловые следы. Это мог быть защитный или магический круг, а может, и ловушка для духов. К треснутым и повреждённым камням были заботливо приклеены всё те же талисманы.

Возможно, гадатели пользуются суеверностью хозяина и втюхивают ему всякую дрянь под видом талисманов и амулетов.

Ху Фэйциня больше удивляло, что человек, собравшийся призывать души магическим гуцинем и не погнушавшийся ради достижения собственных целей ограбить монастырь, пусть и чужими руками, вообще может быть суеверен.

– Вот и боится возмездия, – ухмыльнулся Ху Вэй. – А может…

– Нет, – категорично сказал Ху Фэйцинь.

По загоревшимся глазам Ху Вэя он сразу понял, что тот задумал. Но Ху Фэйцинь не собирался ни запугивать суеверного человека, ни представляться вершителями возмездия. Ху Вэй досадливо прищёлкнул языком. А ведь такая хорошая идея была! Он до сих пор был разгорячён лисьими играми с бандитами, и его так и подмывало напакостить ещё кому-нибудь. Порядочный лис такой заманчивой возможности не упустил бы, Ху Вэй так и сказал.

К ним вышел старый слуга и приветствовал гостей усталым поклоном. Лицо у него было сморщенное и обречённое, как у смирившегося со своей участью человека. Вероятно, старый слуга принял лисов за очередных гадателей, явившихся на клич хозяина дома.

– Дядюшка, – вежливо обратился Ху Фэйцинь, – мы пришли побеседовать с господином Чжу.

– Младший господин Чжу сейчас занят, – сказал старый слуга, – но если вы подождёте, то он примет вас, когда освободится.

– Мы подождём.

– А это для чего? – осведомился Ху Вэй, кивнув на стену дома, сплошь залепленную белыми и жёлтыми талисманами. – В вашем доме обитают злые духи, и вы решили их запечатать внутри, чтобы не разлетелись?

– Наоборот, чтобы не слетелись, – раздался чей-то голос за их спинами.

Они обернулись и увидели хозяина дома. Молодой мужчина в дорогом одеянии цвета фуксии с золотой вышивкой стоял позади них, постукивая об ладонь сложенным веером, к которому на плетёном шнуре была прицеплена нефритовая резная подвеска. Глаза у него были по-лисьи узкие, а подрисованные к нижнему веку тёмные стрелки вытягивали их ещё больше. Но в них не было ни искры безумия – спокойный, внимательный взгляд умудрённого жизнью человека, который не вязался ни с его молодостью, ни со щегольством.

– Это младший господин Чжу, – представил хозяина дома старый слуга. – А эти благородные господа…

Он споткнулся и посмотрел на лисов, сообразив, что они так и не представились.

Ху Фэйцинь вежливо приветствовал хозяина дома и сказал:

– Мы путешественники. В Змеином Котле впервые. Когда мы спросили, кто в городе самый учёный человек, нам сказали разыскать дом господина Чжу, потому что у него великолепная коллекция старых книг и он разбирается в заклинательстве.

Чжу Вансяну эти слова явно польстили. Он слегка покраснел, но возразил:

– Люди преувеличивают. Я не заклинатель.

– Это мы уже поняли, – ухмыльнулся Ху Вэй, за что и получил локтем в бок от Ху Фэйциня.

– Но книг у меня много, – продолжал Чжу Вансян, сделав вид, что не расслышал, – и если вы захотите что-то узнать, то я с радостью помогу вам. Я прочёл их все.

– Мы путешествуем по миру в поисках магических артефактов, – сказал Ху Фэйцинь. – Сколь удивительны приписываемые им легенды!

– Так вы охотники за сокровищами? – оживился Чжу Вансян.

– Нет, скорее паломники, – уклончиво сказал Ху Фэйцинь. – Со скуки решили отправиться в путешествие, а заодно разузнать, существует ли магия на самом деле. Что-то интересное происходит всегда где-то ещё, а не там, где ты живёшь.

Чжу Вансян понимающе кивал, слушая его. Ху Фэйцинь пространно рассуждал об обманутых ожиданиях, когда вместо обещанного чуда – камня с собачьей головой показывают обыкновенный булыжник, а говорящая статуя оказывается всего лишь улетевшим от хозяина попугаем, свившим себе гнездо в святилище. Ху Вэй от себя добавил, что Скверна тоже надежд не оправдала, и Ху Фэйцинь покраснел.

Между тем начал накрапывать дождик, и Чжу Вансян предложил продолжить беседу в доме за чашкой чая. Старый слуга потащился на кухню, чтобы заварить чай, и Ху Фэйцинь заметил, что сзади к его одежде тоже прицеплен талисман, что скорее напоминало шутку какого-нибудь озорника, чем превентивную меру.

Вероятно, взгляд Ху Фэйциня был красноречив, потому что Чжу Вансян тут же объяснил:

– Это чтобы злые духи не вселились в Лаобо^[8]. Они уже пытались. Заставляют его говорить, что я тронулся умом.

– Вот как… – отозвался Ху Фэйцинь.

– Но я не сумасшедший, – понизив голос, добавил Чжу Вансян. – Я видел, я знаю.

[687] Чаепитие с ноткой безумия

Хозяин повёл гостей в дом: старый слуга отправился на кухню за чаем, а поскольку другими слугами и не пахло, то Ху Фэйцинь предположил, что весь дом держится на одном только старом слуге.

На внутренних стенах и оконных рамах красовались талисманы, чему лисы уже не удивлялись. Зато Ху Вэя повеселила запечатанная крысиная дыра в углу, талисман на которой был изгрызен по краям недовольной владелицей.

– Крысиные норы лучше досками забивать, – авторитетно сказал Ху Вэй.

Чжу Вансян посмотрел на крысиную дыру, пошарил в рукаве, вытащил талисман и с серьёзным видом налепил его поверх испорченного.

– Талисманы в доме составляют магическую формацию, защищающую от демонов и злых духов.

– Ну, я тебе скажу, она не работает, – осклабился Ху Вэй и снова получил локтем в бок от Ху Фэйциня.

Чжу Вансян, не расслышав, продолжал:

– Если снять или повредить хотя бы один, барьер будет разрушен и злые духи наводнят дом. Он выстроен на перепутье подземных нитей, по которым циркулирует тёмная энергия.

– На перепутье чего? – переспросил Ху Вэй. – Что ещё за подземные нити?

– Духовные каналы земли, – вставил Ху Фэйцинь. – Считается, что в местах силы, таких, как монастыри или, скажем, священные горы, они выходят на поверхность, потому в таких местах лучше медитируется и легче достичь просветления. Но я не чувствую, чтобы энергия земли здесь была затемнена. А ты, Ху Вэй?

– Дом как дом, – хмыкнул Ху Вэй, поглядев по сторонам. – Фэйцинь, я же не монах, чтобы гадать о расположении дома. Но злых духов поблизости нет. Потому что мы их распугали, едва появились в Змеином Котле, – по-лисьи прибавил он, чтобы хозяин дома не понял.

Чжу Вансян тряхнул головой и постучал ладонью по уху. Лисью речь люди воспринимать не могли. Ему, вероятно, показалось, что у него зазвенело или загудело в ушах.

– Вы можете чувствовать энергию земных нитей? – спросил он после.

– У меня… обострённое восприятие, – уклончиво ответил Ху Фэйцинь. – В нехороших местах мне становится дурно. Здесь я этого не чувствую.

– Ага! – воскликнул Чжу Вансян с таким торжеством, что Ху Фэйциню захотелось на месте провалиться. – Талисманы работают!

Старый слуга между тем принёс чай и гостей пригласили к столу. На блюдо с закуской к чаю Ху Вэй посмотрел с нескрываемым подозрением.

– Это, случаем, не столичное печенье? Неужели его во всём царстве к столу подают, не только в столице?

– А вы были в столице? – оживился Чжу Вансян. – В этой жизни я ещё там не был.

– Что, простите? – не понял Ху Фэйцинь.

Старый слуга беспокойно шевельнулся и тут же переключил внимание на себя:

– Это печенье стряпал я. По рецепту царства Мин. Столичного печенья я никогда не пробовал, но смею надеяться, что моё не менее вкусно.

– Если оно съедобно, значит, уже вкусно, – заявил Ху Вэй и первым вонзил зубы в печенье.

Печенье оказалось мягким и рассыпчатым, хотя и пересахаренным. Ху Вэй одобрительно булькнул чаем.

– А сами вы откуда? – спросил Чжу Вансян. – Судя по фасону вашей одежды, вы не из Десяти Царств.

– Я тебе больше скажу, мы даже не из мира смертных, – фыркнул Ху Вэй, к счастью, по-лисьи, поэтому Чжу Вансян не смог его понять.

– Наш дом у гор-близнецов, – уклончиво ответил Ху Фэйцинь, степенно отпив из чашки. – Вряд ли вы о них слышали.

– Таошань? Персиковая гора?

– Некогда её так называли. Неужели у вас есть настолько древние книги? – удивился Ху Фэйцинь.

– Я бывал там проездом, очень красивые места.

– «Очень красивые места»? – переспросили лисы.

Ху Вэй выгнул бровь. Странные же понятия о красоте у этого человека! Когда Ху Вэй был на Таошань в последний раз, там камня на камне не осталось, сплошные руины и мёртвая земля. Неужели гора уже восстановилась?

– Да, на эти персиковые сады стоит посмотреть, – закивал Чжу Вансян, а старый слуга отчего-то опять страшно забеспокоился. – Они цветут круглый год. А какие праздники там устраивают! Я был на одном, посвящённом смене сезонов. Это божество горы, которое приняло облик даоса, очень красивое.

– Божество горы? – опять переспросили лисы. – Приняло облик даоса?

– Очень популярного в тех краях! – с восторгом принялся рассказывать Чжу Вансян. – Его рисуют с маской на лице.

– Погоди-ка, – встрял Ху Вэй бесцеремонно, – ты не о Господине-с-горы ли говоришь?

– А о ком же ещё? – удивился Чжу Вансян. – Разве на Таошань есть другое божество?

– А… гм…

Ху Вэй выразительно глянул на Ху Фэйциня, но тот озадачился вовсе не упоминанием в разговоре его прошлой ипостаси.

– Но ведь… он жил там многие тысячи лет назад, – возразил Ху Фэйцинь. – Я ещё понимаю, если бы вы об этом читали, но… Я не ослышался? Вы сказали, что бывали на Таошань времён цветения персиковых садов?

– Да, – кивнул Чжу Вансян, – я как раз родился в тех краях.

– А разве не в царстве Мин? – совершенно растерялся Ху Фэйцинь.

– Младший господин, – вмешался в разговор старый слуга, который места себе не находил, – почему бы вам не показать гостям вашу коллекцию книг? Уважаемые гости ведь за этим пришли.

– Опять ты, – раздражённо дёрнулся Чжу Вансян. – Не видишь, что мы беседуем? Книги я покажу позже. В кои-то веки встретил земляков, а ты…

Старый слуга издал горестный стон, чем несказанно удивил лисов, и накрыл лицо ладонями.

– Не обращайте внимания, – обратился Чжу Вансян уже к Ху Фэйциню, – это всё работа злых духов. Так и хотят сбить меня с толку!..

Ху Фэйцинь лишь нахмурился и сосредоточился, незаметно проверяя ауру хозяина дома.

Нет, обычный человек без духовных сил, а значит, бывать на горе Таошань времён Господина-с-горы он никак не мог. Начитался книжек и, будучи человеком впечатлительным, поверил, что и сам там бывал? На язык просилось другое слово.

«Заговаривается?» – подумал Ху Фэйцинь, вспомнив, что им рассказывали в Змеином Котле о «полоумном Чжу».

– А на Хулишань ты не бывал? – осклабился Ху Вэй. – Там есть на что посмотреть.

Чжу Вансян отчаянно помотал головой и сжал в кулаке висевший на шее амулет:

– Это демоническая гора. Вход на неё запечатан красными вратами и верёвочным барьером. Люди туда не ходят. На ней даже монахи пропадали.

– Врут, – отрезал Ху Вэй.

За всю свою жизнь на Лисьей горе монахов он там не видел. Лисий морок был наведён по всем правилам: они не смогли бы подняться и на десять ступеней.

[688] Безумие

Ху Фэйцинь подумал, что если ходить вокруг да около, то разговор зайдёт в непролазные дебри, из которых сложно будет выбраться. Если Чжу Вансян начнёт заговариваться, то нужной информации из него и лисьим мороком не вытянешь. А с другой стороны, спрашивать в лоб тоже не годится: кто знает, как Чжу Вансян себя поведёт, если припереть его к стенке?

Ху Фэйцинь отставил пустую чашку, накрыл её ладонью, показывая, что чаю уже напился и добавки не требуется, и сказал:

– Ходят слухи, где-то в Змеином Котле хранится магический артефакт, призывающий души гуцинь. Артефакт такого калибра нам ещё не попадался, правда, Ху Вэй?

Ху Вэй ответил неопределённым бульканьем. Он ещё не допил чай.

– Интересно было бы на него взглянуть и узнать, какие звуки из него можно извлечь, – продолжал Ху Фэйцинь, делая руками движение, точно провёл по струнам невидимого музыкального инструмента.

– Никакие нельзя извлечь, – ответил Чжу Вансян, – у него нет струн, чтобы на нём играть. Я пытался его починить, но струны лопаются, едва по ним проведёшь, а ведь это были самые дорогие струны, какие только можно купить в Десяти Царствах.

– О, так этот волшебный гуцинь хранится у вас? – Ху Фэйцинь сделал вид, что удивился.

– Эту загадку я не могу разгадать, – уставившись в одну точку, протянул Чжу Вансян. – Я наконец-то нашел его, но не знаю, как на нём играть. Неужели и эта жизнь будет потрачена впустую?..

– Чтобы играть на магических инструментах, нужно использовать духовную силу, – сказал Ху Вэй. – Что, так сложно догадаться? Неужели никто из этих шарлатанов-гадателей до этого не додумался?

– Духовную силу? – переспросил Чжу Вансян, впившись глазами в Ху Вэя. – Но у меня нет духовной силы.

– Разумеется, нет, ты же всего лишь человек, – фыркнул Ху Вэй, не обращая внимания на знаки, которые подавал ему Ху Фэйцинь. – Такое под силу только духам. Ну, или бессмертным мастерам. Монахам, даосам или хэшанам, если у них достаточная культивация.

При упоминании монахов лицо Чжу Вансяна изменилось на долю секунды, пальцы лежавшей на столе руки сжались в кулак. Ху Фэйцинь наконец заставил Ху Вэя замолчать, взглядом грозя ему лисьим постом на необозримое будущее. Сложно сказать, понял Ху Вэй посыл или просто уже сказал всё, что собирался, но в самом деле умолк.

– Значит, нужно разыскать какого-нибудь бессмертного мастера и заставить его играть, – пробормотал Чжу Вансян, прикусив ноготь большого пальца.

Ху Фэйциню не понравилось, как это прозвучало. Заставить кого-то делать что-то можно и посулами, и угрозами, даже пытками, но от человека, который нанял бандитов, чтобы ограбить монастырь, ожидать следует скорее последнего.

– Господин Чжу, – серьёзно сказал Ху Фэйцинь, – мы пришли забрать гуцинь. Оставлять его в руках смертных опасно. Желание обладать сверхъестественными силами толкает людей на чудовищные поступки.

Чжу Вансян медленно повернул к нему голову, и Ху Фэйцинь невольно вздрогнул, видя, как лицо красивого молодого мужчины меняется прямо на глазах, превращаясь в искажённую физиономию безумца.

– Вы из магистрата! – прошипел Чжу Вансян, вскакивая из-за стола и пятясь. – Так и знал!

– Младший господин! – всплеснул руками старый слуга, но не особенно удивился. Видимо, такие вспышки безумного гнева для него были обычны.

– Я никому его не отдам! Он мой! Я пять жизней потратил, чтобы его получить! – прорычал Чжу Вансян.

– Господин Чжу, успокойтесь, – попытался унять его Ху Фэйцинь. – Мы не из магистрата. Если вы меня дослушаете, то всё поймёте.

Но Чжу Вансян уже ничего не слышал. Его глаза налились кровью, он схватил припрятанный где-то среди лежавших на столе книг кинжал, рванул его из ножен и замахнулся на Ху Фэйциня. Тот отреагировал моментально, иначе было нельзя – мог вмешаться Ху Вэй, а это было бы чревато куда большими проблемами. Ху Фэйцинь вытянул руку вперёд и шевельнул указательным пальцем. Чжу Вансяна вбило коленями в пол, и судя по его ошеломлённому виду, ничего подобного он не ожидал. Ху Фэйцинь разогнул палец. Пальцы Чжу Вансяна один за другим разжались, кинжал выпал из них, но не упал на пол, а вернулся в заботливо подлетевшие к нему ножны, после чего мирно устроился на столе среди книг, где ему и было место.

– Бессмертный… – пробормотал Чжу Вансян и лишился чувств.

Старый слуга, охая и ахая, подхватил его и уложил на тахту, а потом повернулся к гостям и сложил кулаки в поклоне:

– Не гневайтесь. Младший господин не в себе. Он повредился умом ещё в детстве. Лекари ничего не смогли поделать. Бывают хорошие дни, а бывают и плохие. Я уже выучился вести себя так, чтобы не тревожить его рассудок лишний раз. Даже если он совершил дурное, нельзя забирать его в магистрат.

– Мы не из магистрата, – возразил Ху Фэйцинь, садясь обратно к столу.

– Это бессмертный мастер, – перебил Ху Вэй нахально, обеими руками указывая на Ху Фэйциня, – самый настоящий, не шарлатан.

Ху Фэйцинь неодобрительно посмотрел на Ху Вэя. В глазах старого слуги, когда он это услышал, появилась надежда.

– Бессмертный мастер может исцелить младшего господина?

– Я побеседую с ним, – уклончиво сказал Ху Фэйцинь, – и постараюсь найти для него подходящие слова. Быть может, если он выговорится, ему станет легче: я и без осмотра вижу, что у него камень на сердце.

– Если вы сможете исцелить младшего господина, – не слушая, бормотал старый слуга, – старший господин никаких денег не пожалеет.

Ху Фэйцинь вздохнул. Именно поэтому он не любил открываться людям: они всегда ждали чудес, даже там, где их не могло быть.

[689] Тот, кто помнит прошлые жизни

Прошло, должно быть, две четверти часа, прежде чем Чжу Вансян очнулся. Он открыл глаза, встрепенулся и рывком сел на тахте, дико озираясь – так просыпаются после кошмара. Старый слуга, уже привычный к обморокам хозяина, попытался напоить его водой, но Чжу Вансян оттолкнул его руку и уставился на гостей, которые, как он успел осознать, ему не приснились.

– Настоящий бессмертный мастер, – пробормотал Чжу Вансян. – Он сможет сыграть на моём гуцине. Да-да, теперь-то всё получится!

Глаза его опять возбуждённо заблестели. На старого слугу, всё ещё пихающего ему в руки чашку с водой, он глянул с неодобрением, но воду всё-таки выпил, правда, большая часть пролилась по подбородку, и старому слуге пришлось платком вытереть хозяину рот. Потом в глазах Чжу Вансяна мелькнуло что-то диковатое, вероятно, он вспомнил, что гости пришли забрать гуцинь, но Ху Фэйцинь легко остановил очередной припадок безумия, вложив в голос немного духовных сил:

– Господин Чжу.

Чжу Вансян разом обмяк, взгляд его потух, стал отрешённым, тут же вспыхнул вновь, на этот раз прежним возбуждённым оживлением.

– Бессмертный мастер, – прошептал он, складывая кулаки так крепко, что лисы расслышали, как захрустели пальцы, – вы ведь сыграете на моём гуцине? Раз вы говорите, что играть на нём можно, лишь используя духовную силу. У бессмертного мастера есть духовная сила!

– Господин Чжу, – ровно прервал его Ху Фэйцинь, – скажите прежде, для чего вам это. Вы пошли на преступление, чтобы получить этот магический артефакт: наняли бандитов, чтобы те ограбили монастырь, была пролита кровь, а пожар уничтожил редкие свитки, хранившиеся в монастыре тысячелетиями. Я хочу услышать, ради чего всё это.

– Монахи сами виноваты, – дёрнулся Чжу Вансян. – Я хотел выкупить у них гуцинь. Я дал бы им столько золота и драгоценностей, что они могли бы вызолотить монастырь от камней до крыши и вставить статуям глаза из яшмы и нефрита. Всего лишь за один гуцинь! Они никогда им не пользовались, они не смогли бы им воспользоваться. Мне он нужнее!

– Господин Чжу, – вновь оборвал его Ху Фэйцинь.

Чжу Вансян умолк ненадолго, провёл ладонью по вспотевшему лбу и без возражений выпил ещё одну чашку воды, услужливо поданную старым слугой.

– Гуцинь нужен мне, – повторил Чжу Вансян уже спокойнее, – чтобы призвать душу дорогого мне человека. Я очень любил его в прошлой жизни.

Воцарилось молчание. Старый слуга скорбно поглядел на гостей. Мол, вот об этом я вам и говорил: заговаривается. Ху Вэй невозмутимо подъедал печенье.

Ху Фэйцинь осторожно уточнил:

– Простите? Вы сказали: в прошлой жизни?

Чжу Вансян утвердительно кивнул и накрыл пальцами рот, удерживая задрожавшую челюсть.

– Я правильно понял, вы хотите сказать, что помните прошлую жизнь?

– Да, – сквозь пальцы ответил Чжу Вансян, – я помню свои прошлые жизни, я помню их все.

– Господин Чжу, невозможно помнить прошлую жизнь. Когда человек умирает, ему дают выпить воду забвения, прежде чем он отправится на перерождение.

– Да, так и есть, – со смешком подтвердил Чжу Вансян, – но перевозчиков душ можно провести. У меня получилось.

Вновь воцарилось молчание. Старый слуга горестно покачал головой. Ху Фэйцинь взглянул на Чжу Вансяна пристальнее обычного.

– Вы мне не верите, – с горечью усмехнулся Чжу Вансян, – никто мне не верит.

– Я вам верю, – сказал Ху Фэйцинь после паузы.

Старый слуга поглядел на него укоризненно, Ху Вэй – с интересом, а Чжу Вансян – широко раскрытыми глазами.

– Правда?.. – недоверчиво спросил Чжу Вансян.

Ху Фэйцинь медленно кивнул. В мире смертных о загробном мире люди имели довольно чёткие представления: после смерти человек отправляется к Реке Душ, где встречает Перевозчика душ, которому платит за переправу, получает от него воду забвения и отправляется на перерождение, а может, и в ад, сообразно его прижизненным деяниям. Но лишь те, кто побывал в загробном мире, знают, что в Посмертии несколько перевозчиков душ, а не один, как принято считать у людей. Ху Фэйцинь и сам побывал у Реки Душ и слышал рассказ Шэнь-цзы о Посмертии, потому с уверенностью мог сказать: Чжу Вансян говорит правду.

– Впервые кто-то мне поверил… – выдохнул Чжу Вансян, вплетая пальцы в волосы на виске. – Впервые за все мои прожитые жизни мне кто-то поверил!

– Господин Чжу, расскажите мне свою историю.

Чжу Вансян некоторое время сидел неподвижно, машинально перебирая пальцами волосы на виске, потом вскочил и забегал кругами по комнате, то и дело придерживая рот ладонью. Видимо, его невероятно взволновала возможность рассказать то, что на сердце, кому-то, кто поверил бы в его историю, а не рассмеялся в ответ и не назвал его полоумным. Старый слуга поймал его и усадил обратно на тахту:

– Молодой господин, успокойтесь. Вам опять станет дурно.

– Да что ты понимаешь! – с досадой рявкнул Чжу Вансян. – Он же мне верит. Верит! Впервые кто-то верит моим словам!

– Это же бессмертный мастер. – Ху Вэй, засунув руки в рукава, качался на стуле. – Он и не в такое поверит. Его вообще сложно хоть чем-то удивить, столько всего навидался и наслышался.

– Ху Вэй, хватит, – неодобрительно оборвал распоясавшегося лиса Ху Фэйцинь.

Ху Вэй сделал такой жест рукой, словно запечатал себе рот талисманом.

– Я… – Вид у Чжу Вансяна сделался потерянным. – Я хочу призвать душу человека… в изначальной жизни – той, которую я помню первой. Многие тысячи лет назад, когда я был личным евнухом царя Ли Цзэ…

– Кого? – разом воскликнули лисы.

Чжу Вансян не понял, почему гости так изумились, но истолковал это по-своему:

– Тот, кому в Десяти Царствах поклоняются, как богу, прежде был простым смертным, и я ему служил. Это потом он уже вознёсся.

Ху Фэйцинь и Ху Вэй переглянулись. Вот так совпадение!

Совпадение ли?

[690] Евнух в загробном мире

Янь Гун знал, что пришло его время. Обессиленный, он лежал на кровати и невидяще глядел перед собой, лишь иногда шевеля губами, чтобы проглотить немного воды, которую подавал ему Юань-эр. Есть он уже ничего не мог, да и пил с трудом.

Считалось, что перед кончиной людям вспоминается их жизнь, но в голове у Янь Гуна было пусто. Мысли о семье, которая у него когда-то была, о хозяине, который его изувечил, о приключениях и злоключениях в банде Чжунлин и даже о службе и дружбе его с Ли Цзэ истаяли одна за другой, оставляя первозданную пустоту, в которой вился слабый дымок сознания.

Юань-эр неотлучно находился у его постели, держа его за руку обеими ладонями, точно пытался отогреть его холодеющие пальцы. Он медленно угасал, горько жалея о грядущей разлуке: он уйдёт, оставит Юань-эра одного, и последние часы перед кончиной были очень беспокойные и мучительные как для него самого, так и для Юань-эра.

– Встретимся в следующей жизни, – прошептал Янь Гун, проваливаясь во тьму. Дымок сознания затеплился и истаял.

Открыть глаза заставили чьи-то горестные стенания. Голоса – как их много! – были Янь Гуну незнакомы, он удивился мысленно: неужели для него наняли плакальщиц? Он приоткрыл один глаз, потом другой. Нужно сказать им, что он ещё не умер, нечего над ним рыдать, как по покойнику.

– Что за… – прошептал он потрясённо.

Янь Гун был страшно суеверен. Он всегда носил на шее несколько амулетов, а в рукавах прятал талисманы. Никто из живущих не мог с ним сравниться по количеству прочитанных книг о том, что выходит за рамки понимания простых смертных. Поэтому Янь Гун сразу же понял, где находится, а потрясённый возглас был вызван лишь неверием в собственную смерть.

Вокруг него текла толпа людей в траурных одеяниях, многие из них плакали или кричали. Янь Гун оглядел себя и убедился, что на нём тоже белая одежда, на голове – покойницкая повязка, а между ног то, чего евнух давным-давно лишился и что казалось чем-то инородным, ему не принадлежавшим. Янь Гун сосредоточенно ощупал себя, убедился, что это ему не кажется, и сообразил, что после смерти люди принимают тот вид, какой должны были иметь изначально. Янь Гун криво усмехнулся. Посмертное «приобретение» казалось издёвкой: зачем оно ему теперь?

Его неумолимо влекло вперёд, по течению толпы, но Янь Гун, как мог, замедлил шаг. Нужно было осмотреться и решить, что делать дальше. Мысль о том, что он оставил Юань-эра и никогда уже с ним не свидится, назойливым дятлом стучала в виске.

– Я не хочу его оставлять, – пробормотал Янь Гун, – не хочу с ним расставаться.

Впереди раскричался какой-то мужчина и бросился бежать в сторону, но… остался на месте. Его будто слизнуло и вернуло обратно невидимой волной. Янь Гун хоть и не понял, как это произошло, но сообразил, что из потока душ не вырваться. Соседние души иногда останавливались, переводя дух по смертной привычке. Янь Гун тоже остановился, чтобы проверить кое-какие догадки. Стоять можно было сколько угодно, но стоило развернуться и попытаться пойти против толпы, как ноги деревенели и сами собой разворачивались, чтобы вернуться в поток.

– А куда мы все идём? – пробормотал Янь Гун.

Впрочем, ответ он знал, недаром же прочитал столько книг: к перевозчику душ, который отправляет души на перерождение или в ад. Янь Гун задумался: а куда попадёт он? При жизни он не геройствовал, но и подлостей не совершал, просто жил как мог. Но сколько в его жизни было сожалений! Он до сих пор не смог простить себе, что не уследил за Мэйжун и обрёк Ли Цзэ на одиночество. Он тяготился мыслью, что Юань-эр рассорился с отцом и потратил свою жизнь на всего лишь евнуха, хотя мог стать почтенным отцом семейства. За одно это он заслуживал ада! Но всё же…

«Не хочу его оставлять. Не хочу с ним расставаться», – напомнил о себе дятел в виске.

Поток душ струился к берегу реки и, как казалось издали, вливался в него тонкими струйками. Поодаль виднелся мост Найхэ. Янь Гун замедлил шаг, пропуская других вперёд, чтобы посмотреть, какая участь их ждёт.

У берега реки стояли утлые одновесельные лодки, в них полагалось переправляться через Реку Душ. Янь Гун с изумлением увидел, что перевозчиков душ несколько дюжин. Выглядели они все одинаково, двигались механически и размеренно, как марионетки, но работали слаженно, и души возле них не простаивали, одна за другой оказываясь в лодках и отправляясь в последнее плавание. Вместо отплывшей лодки у берега появлялась новая. Некоторых отправляли к мосту Найхэ, но Янь Гун не видел, чтобы под ним кто-то стоял. Видно, души пропадали на полпути к нему.

Того мужчину, который раскричался, перевозчик душ в лодку не пустил, оттолкнул в сторону и занялся другими душами. Мужчина принялся горестно стенать и жаловаться на жизнь. Янь Гун из его причитаний понял, что по нему не жгли ритуальных денег, поэтому ему нечем заплатить перевозчику душ.

Янь Гун машинально сунул руку за пазуху, втайне боясь, что там ничего не окажется, но пальцы нащупали бумагу, и он вытащил толстую пачку бумажных денег, а на её месте – он почувствовал – появилась другая. Глаза евнуха увлажнились. Конечно же, его оплакивали и по нему жгли ритуальные деньги. Ему стало жаль мужчину, и он протянул ему ритуальные деньги, но те рассыпались в прах, едва оказалисьв чужих руках.

– Так это не делается, – сказал потусторонний голос за спиной Янь Гуна.

Янь Гун испуганно обернулся и увидел, что один из перевозчиков подошёл незаметно и наблюдал за ними. Лицо у него было начисто лишено эмоций. Янь Гун понял, что упрашивать бесполезно.

– Ритуальные деньги у каждого свои, – продолжал перевозчик душ. – Нельзя заплатить за кого-то ещё.

– Разве он виноват, что по нему не жгли денег? – возмутился Янь Гун.

– Такова его судьба, – сказал перевозчик душ.

– И что же, он теперь навсегда останется здесь? – похолодел Янь Гун.

– Нет, – задумчиво сказал перевозчик душ, точно сам не знал ответа и выдумывал его теперь, – монахи в монастырях молятся о потерянных душах. Иногда молитвы превращаются в ритуальные деньги и прилетают к Реке Душ. Однажды он переправится через реку.

Сказав это, перевозчик душ вернулся к работе. Янь Гун выдохнул: он-то думал, что его схватят за шиворот и оттащат обратно к потоку.

Со стороны наблюдать за происходящим было удобнее, и Янь Гун скоро заметил, что перед посадкой в лодку душе вручают небольшую чашку с дымящейся жидкостью. Некоторые пили её тут же, на берегу, некоторые забирали с собой в лодку и пили уже там.

«Вода забвения», – понял Янь Гун.

Скоро настанет и его очередь. Он подойдёт к лодке, заплатит перевозчику душ, выпьет воду забвения и переродится, забыв, кем он был, потому что так полагается при перерождении – чтобы новая жизнь начиналась с чистого листа.

Но у Янь Гуна были совсем другие планы.

[691] Пройдоху и могила не исправит

Надо полагать, это было озарение, а может, фонтанирующая даже после смерти изворотливость евнуха. Своего он добивался всегда, зачастую прибегая к самым невероятным способам, за что любой другой был бы бит нещадно, а он выходил сухим из воды. Но уж если Янь Гун обещал что-то сделать, то наизнанку выворачивался, чтобы сдержать слово.

«Встретимся в следующей жизни» было предсмертным обещанием, какое часто давали те, кто отправлялся или провожал в последний путь. Умирающих это должно было успокоить, а скорбящих по ним – утешить. Но вряд ли кто-то говорил это всерьёз, с твёрдым намерением исполнить: то, что будет по Ту Сторону, неведомо никому. Янь Гун, разбиравшийся в этом чуть лучше остальных, верил, что нет ничего невозможного и что люди могут встретиться в следующей жизни, если очень захотят.

Оказавшись у Реки Душ, Янь Гун впервые осознал, что, вероятно, сделать это невозможно. Вода забвения, которую перевозчики душ дают умершим, начисто стирает память о прожитой жизни, а значит, и о тех, с кем эта жизнь была прожита. Даже если они нос к носу столкнутся в следующей жизни, они друг друга не узнают, к тому же неизвестно, кем они переродятся. Осознав это, любой другой смирился бы с неизбежным. Любой другой, но не Янь Гун.

«Я дал слово, – подумал он, и в его глазах начал поблескивать огонёк одержимости, который не потухнет и через тысячу лет, – что мы с Юань-эром встретимся. И мы встретимся, чего бы это мне ни стоило!»

Выход из сложившейся патовой ситуации был простой, но успех зависел исключительно от удачливости исполнителя. Янь Гун, несмотря на трудно складывающуюся жизнь, считал себя везунчиком: да, хозяин изуродовал его, но он встретил замечательных людей, занимал высокую должность – второй после царя! – и обрёл личное счастье. Судьба явно к нему благоволила, иначе бы он умер от потери крови, когда его изувечили, или от любого из приступов лихорадки, какими он страдал всю жизнь. Но он выжил – несмотря ни на что.

– Если не я, то кто? – пробормотал Янь Гун, набираясь храбрости, чтобы подойти к перевозчику душ.

Выбрал он того, к кому стояла самая длинная очередь, и юрко вклинился в неё. Души безропотно его пропустили.

«Как неживые», – подумал Янь Гун с холодком и усмехнулся этой мысли: конечно же, неживые, раз померли. Но они будто отупели, а он сохранял ясность рассудка. Огонёк одержимости разгорелся в пламя и полыхал всё ярче.

Подойдя к перевозчику душ, Янь Гун вытащил из-за пазухи пачку ритуальных денег. Кто-то позади него завистливо вздохнул. Евнух глянул краем глаза и увидел какого-то старика с двумя измятыми бумажками в кулаке. Перевозчик душ забрал у Янь Гуна деньги и протянул ему в ответ крохотную чашку с дымящейся водой. Чашка эта буквально выросла из ладони перевозчика и отпочковалась. Янь Гун вздрогнул, но преодолел себя и взял её.

Пить воду забвения сразу же от него никто не потребовал, но перевозчик душ подтолкнул его к лодке с явным нетерпением. Янь Гун рассчитал верно: длинная очередь, рутина, а перевозчики душ, как он заметил, работали посменно, и этому давно было пора уходить на перерыв, но очередь всё не кончалась. Неудивительно, что перевозчик душ спешил с отправлением и даже не проверял, пьют ли души воду забвения.

Предполагалось, что они должны её пить и не додумаются пролить на себя, а чашку обронить в Реку Душ. Янь Гун так ловко это проделал, что сам себе изумился, и с напряжением стал ожидать возмездия. Но его лодка, покачиваясь, уходила всё дальше от берега, вслед за ней отправлялись другие, но ни в одной из них не было разъярённого перевозчика душ, потрясающего кулаками и с новой чашкой на изготовке.

«Никто не заметил», – понял Янь Гун и с облегчением выдохнул.

Успокоившись, Янь Гун принялся глазеть по сторонам. Река Душ, по которой плыла его лодка, не была рекой в истинном смысле этого слова, он проверил: сунул руку в воду и убедился, что это вовсе не вода, а туман, в котором есть течение. Мост Найхэ, издали кажущийся каменным, вблизи вообще оказался иллюзией: проплывая под ним, Янь Гун видел лишь неясные колышущиеся очертания чего-то бесформенного и сотканного из того же тумана.

«Здесь всё ненастоящее», – подумалось Янь Гуну, и он ущипнул себя за ухо, чтобы убедиться, что хотя бы он сам настоящий.

– Ай, – недовольно проворчал он и тут же широко раскрыл глаза.

От этого щипка, довольно болезненного, как оказалось, с его глаз будто пелена свалилась, и он увидел, что лодки у него под ногами нет, и Реки Душ нет, вообще ничего нет, кроме тумана, в котором парила его душа. А вот течение было, и Янь Гун, а заодно и сотни других полупрозрачных силуэтов, текли по нему к невидимой цели. Некоторые исчезали на полпути, другие уносились дальше и, как сообразил евнух, отправлялись на перерождение. Длина пути, вероятно, означала время, через которое душа переродится.

Скорость движения от душ не зависела, Янь Гун проверил: попытался ускориться, даже руками замахал, как птица, но течение продолжало неспешно нести его вперёд с неизвестно кем заданной скоростью.

Янь Гун совершенно не ожидал, что прямо под ним образуется водоворот.

«А, так вот почему души впереди пропадают», – ещё успел подумать он, прежде чем его утянуло в пучину тумана, и крепко зажмурился, чтобы туман не попал в глаза: кто знает, из чего он, может, вообще ядовитый?

Открыл глаза он уже в новой жизни, и она ему не понравилась.

[692] Тысяча жизней одержимой души

Первая перерождённая жизнь у Янь Гуна не задалась. Он родился в бедной крестьянской семье десятым по счёту ребёнком, но через пять лет и он, и вся его семья умерли от свирепствующей в тех краях речной лихорадки. Разумеется, за какие-то жалкие пять лет Янь Гун ничего сделать не успел, но хотя бы выяснил, что действительно помнит прошлое в жизни следующей, и это его приободрило.

У Реки Душ он оказался с пустыми руками: от лихорадки умерли все в деревне, некому было жечь по ним ритуальные деньги – и хмуро ожидал, что придётся дожидаться, пока пропуск свалится с неба, если только в Посмертии вообще есть небо, стараниями монахов, но его пропустили и без денег. Янь Гун не удержался и спросил у перевозчика душ, почему с него не взяли денег за лодку, и ему ответили, что правило ритуальных денег на детей не действует. Янь Гун это запомнил: пригодится когда-нибудь.

Иногда ему везло, иногда нет. На пути тысячи перерождений он успел побывать разными людьми, но не сразу сообразил, что о своих прошлых жизнях лучше помалкивать. Один раз его посчитали сумасшедшим и заперли, а в другой раз забили камнями, приняв за колдуна. Не слишком приятный опыт и впустую потраченная жизнь.

Просто помнить оказалось недостаточно. Янь Гун наивно полагал, что души перерождаются там же, откуда они родом, только в разное время, но скоро понял, что это не так. Бывало, он перерождался в таких краях, где о царстве Ли и слыхом не слыхивали. Янь Гун осознал, сколь велик мир и сколь ничтожен он сам. Шансы разыскать Юань-эра были мизерны.

Тогда Янь Гун рассудил, что монахи, даосы и гадатели разбираются в таких делах лучше обычных людей, и теперь в каждой жизни старался встретиться с ними и расспросить о перерождении души, крупица по крупице пополняя свои знания о потустороннем и посюстороннем мирах.

Один раз он родился в богатой семье и подумал, что это шанс получить место при дворе местного князя, который был страшно религиозен и окружил себя теми, кого Янь Гун всегда искал: монахами и даосами. Он рьяно принялся за дело, думая выучиться на чиновника, но всю его семью, в том числе и его самого, казнили за попытку свергнуть князя. Оказавшись в Посмертии, Янь Гун первым делом проверил, на месте ли голова. Умирать на плахе ему нисколько не понравилось.

В другой раз Янь Гун переродился в семье чиновника, приближенного к царскому двору. Его с детства засадили за книги и заставляли учиться круглыми сутками, но Янь Гуну это было только на руку: если станет учёным, то и возможностей у него будет больше. Когда ему исполнилось двенадцать, отец отвёл его во дворец и оставил на попечение какого-то родственника. Янь Гун было обрадовался, но его заперли в небольшой комнате, похожей на кладовку, и пару дней держали на сухом пайке, а потом привели к лекарю. Когда Янь Гун увидел, какие инструменты разложены на столе, он сразу же всё понял: из него собирались сделать евнуха! Пережить вновь то, что он выстрадал? Ну уж нет! Янь Гун откусил себе язык и благополучно отправился на перерождение, захлебнувшись кровью. Пусть евнухами становятся другие, ему и одного раза хватило.

После, должно быть, второй сотни перерождений ему посчастливилось переродиться в Диких Землях, и Янь Гун узнал, что Ли Цзэ вознёсся на небо и стал богом войны Десяти Царств. Но разузнать о Юань-эре не вышло: с какой стати людям помнить о судьбе какого-то ши-чжуна^[9]? Янь Гун решил отправиться в царство Ли и уже на месте выяснить, что сталось с приближёнными царя Ли Цзэ. Он присоединился к торговому каравану и даже проехал три четверти пути, но неподалёку от пограничных застав на караван напали разбойники и всех перебили. На перерождение Янь Гун отправился с перерезанным горлом.

– А я ведь был так близко! – проворчал Янь Гун, пристраиваясь в конец очередной вереницы душ.

Жизни его вообще редко заканчивались счастливо: или убивал кто-то, или помирал от болезни, или погибал во время стихийных бедствий – наводнений или землетрясений.

Пока ему удалось выяснить, что существуют некие ритуалы, позволяющие разыскать перерождённые души. Они были известны лишь даосам и некоторым гадателям. Янь Гун потратил два десятка жизней, прежде чем смог добыть точное описание одного из ритуалов и найти подходящего гадателя, который смог бы этот ритуал провести. Но то ли в текст заклинаний закралась ошибка, то ли гадатель был скверный…

Пережив очередное разочарование, Янь Гун вновь сменил тактику: если ритуалы себя не оправдывают, то следует переключиться на магические артефакты, уж они-то не подведут: магический артефакт вполне себе существующая вещь, его можно увидеть и потрогать, а значит, и вероятность успеха выше. Но в мире смертных лишь ходили слухи об их существовании, и разыскать их оказалось делом непростым, к тому же не все магические артефакты оказывались настоящими, даже если удавалось их найти: большая часть была подделками.

Когда ему посчастливилось переродиться где-то на задворках Десяти Царств, Янь Гун услышал легенду о бесструнном гуцине, который хранится в царстве Вэнь – так называлось бывшее царство Ли. Будто бы игра на этом гуцине могла призвать любую душу. А поскольку гуцинь без струн хранится в отдалённом монастыре и хорошо охраняется, то велика вероятность, что этот магический артефакт самый настоящий.

«Я должен его получить!» – подумал Янь Гун и все последующие жизни тратил на то, чтобы добраться до царства Вэнь.

Но вот уже и девятьсот девяносто девятая жизнь закончилась, а он ни на шаг не приблизился к своей цели.

Впрочем, Янь Гун был не из тех, кто сдаётся: не получилось в девятьсот девяносто девятый раз – получится в тысячный!

[693] Тысячное перерождение

Янь Гун счастью своему поверить не мог: тысячное перерождение привело его в царство Мин. Царство Ли, нынешнее Вэнь, находилось южнее царства Мин и имело общую с ним границу. Из столицы царства Мин до столицы царства Вэнь было рукой подать: всего-то год пути!

Родился он в семье торговца шёлком Чжу Баоцая. Младшего сына все любили и баловали, и поначалу Янь Гун бессовестно этим пользовался. Он не совершал ошибок прошлых перерождений, но проявлял нетерпение, и все его разговоры с самого детства были только о соседнем царстве. Никто на это внимания не обращал: все дети в царстве Мин росли на сказках о царе, ставшем богом, и царство Ли представлялось им сказочной страной, полной чудес, – но постепенно начали замечать странности в поведении младшего Чжу. Он зазывал к себе гадателей и читал странные книги, а потом слуги, смущаясь, доложили хозяину, что застали младшего господина за неприличным занятием: он стоял перед большим бронзовым зеркалом совершенно раздетый и разглядывал себя.

Янь Гуну нравилось на себя смотреть. Совпадение или нет, однако его нынешняя внешность очень напоминала его прежнюю, но была лишена прошлых недостатков: он не был изувечен, на его теле не было ни следов ожогов, ни шрамов, которыми его наградила бы жизнь. Младший Чжу никогда не знал нужды, голод ему был неведом, на него ни разу не поднимали руку – благословенная жизнь! Янь Гун не считал, что схожая внешность – это совпадение: он видел в этом знак, и нетерпение его начало перерастать в одержимость, которую уже было сложно скрывать.

Впервые проявилось это во время семейной трапезы, на которую привезли заморский деликатес – улиток, сваренных в собственных раковинах. В царстве Мин подобные кушанья считались признаком достатка, и Чжу Баоцай решил побаловать семью, а заодно растравить соседскую зависть. Главного блюда все ждали с нетерпением. Все, кроме младшего Чжу. Он и руки к заморскому лакомству не протянул.

– Я не буду это есть, – сказал он, накрывая свою тарелку рукавом. – Мне от них нехорошо. В прошлый раз неделю желудком мучился.

– Когда это и где ты успел их попробовать? – изумился Чжу Баоцай.

– В прошлой жизни, – машинально ответил Янь Гун, с отвращением глядя на горшок с улитками.

Семья засмеялась, решив, что младший Чжу просто пошутил, а улиток не хочет есть чисто из упрямства или брезгливости, это за ним замечали.

Но чем дальше, тем подобные оговорки звучали чаще, и Чжу Баоцай забеспокоился. В городе уже пошли шепотки, что младший Чжу заговаривается, но открыто об этом говорить не смели: торговец шёлком был влиятельным человеком и мог сурово наказать за сплетни.

Отец пришёл в комнату к сыну, чтобы поговорить с ним «по-мужски». Младшего Чжу там не оказалось, но отец нашёл ворох исписанных бумаг и, заглянув в них, ужаснулся: это был настоящий бред сумасшедшего. Он позвал старшего сына, показал ему дневник младшего Чжу, и они, посовещавшись, решили позвать к сыну лекаря. Но лекарь ничего странного в здоровье младшего Чжу не нашёл, а побеседовав с ним, решил, что юноша просто слишком впечатлительный и с хорошей фантазией.

– С возрастом пройдёт, – заявил лекарь. – Или учёным станет.

Старший брат младшего очень любил, поэтому решил поговорить с ним сам и выяснить, что за странные записи он ведёт и что за фантазии у него в голове. Янь Гун к тому времени уже решил покинуть дом торговца шёлком и отправиться в царство Вэнь, поэтому, ничего не скрывая, хоть и весьма в общих чертах, рассказал старшему брату, что помнит свои прошлые жизни и должен разыскать человека, которому на смертном одре пообещал, что они встретятся снова. От младшего брата старший вышел с вытянутым лицом.

– Сян-эр точно помутился рассудком, – ответил он на встревоженные расспросы отца.

В те времена безумие считалось неизлечимым недугом, сумасшедших попросту запирали в доме и скрывали их существование от соседей, чтобы сохранить репутацию семьи. Но в городе уже знали, что с младшим Чжу творится что-то неладное, а запирать сына, пусть и полоумного, у Чжу Баоцая рука не поднималась.

– Он ведь не буйный, чтобы его запирать, – согласился старший сын с отцом. – Быть может, поговорит, да перестанет.

– Это всё гадатели и прочий сброд! Заморочили мальчишке голову, – сердито сказал торговец шёлком. – Гоните их в шею, если снова придут!

Что и было исполнено.

Янь Гун, узнав об этом, впервые закатил истерику, закончившуюся глубоким обмороком, чем несказанно напугал всю семью. Снова позвали лекаря, и тот вынужден был признать, что с психическим здоровьем младшего Чжу не всё в порядке: нормальные люди подобными перепадами настроения не страдают. Но прописать он мог только травяной успокаивающий чай, а ещё дать совет: не противоречить больному и во всём ему потакать.

Янь Гун уже давно пришёл в себя, но притворялся, что нет, потому слышал всё до последнего слова и мысленно выругал себя за несдержанность. Притворялся бы он чуть лучше, никто бы и не заметил. И вот что теперь делать, когда его официально признали сумасшедшим?

Родные теперь обращались с ним ласково и предупредительно. Янь Гун извинился за вспышку гнева и вообще вёл себя очень сдержанно, а отец осторожно попросил его не слушать больше «этих треклятых шарлатанов, которые врут и не краснеют, а добрых людей приводят в замешательство».

Выждав некоторое время, Янь Гун начал упрашивать отца, чтобы тот отпустил его в царство Вэнь. Чжу Баоцай и слышать ничего не хотел, но старший брат неожиданно вступился за младшего и присоединился к его просьбе. Он решил, что поездка пойдёт младшему Чжу на пользу. Быть может, если его желание побывать в соседнем царстве исполнится, то и мозги на место встанут? Вслух он, разумеется, об этом не сказал, но Янь Гун всё прекрасно понял по его взгляду.

– Отец, – сказал старший сын, – пусть Сян-эр съездит, поглядит, что и как в царстве Вэнь. Может, откроем там лавку, а Сян-эр будет управляющим? И он при деле, и нам спокойно.

«Так и скажи, что хочешь сплавить чокнутого братца», – подумал Янь Гун, усмехаясь про себя. Он его понимал даже: старший брат собирался жениться, но какая девушка пойдёт в семью с сумасшедшим? А если честно, то он был ему даже благодарен: так торговец шёлком скорее отправит его в царство Вэнь.

– Хорошая идея, совмещу приятное с полезным, – вслух сказал Янь Гун, который и не собирался открывать лавку, главное – из родительского дома вырваться.

Желание его исполнилось, но не полностью: отец хоть и позволил ему уехать в царство Вэнь, но приставил к нему старого слугу. Отделаться от него не удалось. Янь Гун прекрасно понимал, что старик будет не просто слугой, но и соглядатаем, отписывающимся отцу по каждому поводу. Радовало только, что слуга всего один и старый: куда ему тягаться с молодым мужчиной?

Накануне своего двадцатичетырёхлетия Чжу Вансян, тысячное перерождение Янь Гуна, покинул отчий дом.

Время начало обратный отсчёт.

[694] Младший Чжу приезжает в Змеиный Котёл

Младшего Чжу отправили из дома на повозке, битком набитой скарбом и деньгами, но Янь Гун не торопился покидать город. Прежде он остановился у оружейной лавки и хорошенько вооружился, сочтя, что без кинжала, лёгкого меча и, конечно же, его любимого кнута в пути не обойтись.

Старый слуга смотрел на него с тревогой:

– Младший господин, зачем вам оружие?

Младшего Чжу обращаться с оружием не учили: навык для будущего торговца бесполезный. Но Янь Гуну и не нужно было учиться: он прекрасно помнил из прошлых жизней, как владеть мечом, а уж с кнутом он управлялся лучше, чем с палочками для еды. Он уверенно раскрутил кнут, перехватил его на локоть, натянул, проверяя, не порвётся ли.

– Зачем мне оружие? – повторил он. – Да затем, чтобы меня по дороге не прирезали какие-нибудь головорезы. Я тебе говорю, в этот раз меня никто и ничто не остановит!

Кинжал Янь Гун сунул за пазуху, меч – старому слуге, чтобы припрятал в повозке, а кнут не выпускал из рук всю дорогу, забавляясь с ним, как со старым товарищем. По счастью, за всё время пути оружием воспользоваться не довелось, только раз Янь Гун стеганул кнутом воришку, замыслившего их обчистить, пока повозка стояла в очереди на пропускном пункте между двумя царствами.

Документы у Янь Гуна были в порядке: отец выправил для него торговый пропуск, действующий во всех Десяти Царствах. О цели своего приезда Янь Гун сказать не успел, за него ответил старый слуга, вероятно, опасаясь, что хозяин ляпнет что-нибудь неподобающее:

– Младший господин Чжу собирается открыть лавку, будет торговать шёлком. Шелка семьи Чжу – лучшие во всех Десяти Царствах!

Янь Гун поморщился, но небрежным кивком подтвердил слова старого слуги.

Город, в который они прибыли, назывался Змеиный Котёл и Янь Гуну, что называется, с порога не понравился. Он уже слышал легенду о падении гигантской змеи, продавившей в земле кратер, в котором и выстроили город, но только он знал, что эта змея была вовсе не посланником Небес, а змеиным демоном, которого раскрутил над головой и зашвырнул подальше Ли Цзэ. Янь Гун демонов чувствовать не мог, но почему-то уверился, что здесь ими кишмя кишит. Старые суеверные страхи ожили, и он подумал, что первым делом нужно будет накупить талисманов и обклеить ими будущее жилище.

В магистрате ему посоветовали выставленный на продажу дом. Обошёлся он Янь Гуну недорого. Дом был большой, но расположен на отшибе: такие места у гадателей считаются неудачными, а уже позже выяснилось, что предыдущие хозяева поубивали друг друга, что не могло не сказаться на стоимости дома. Какая-то нехорошая история, о которой говорили, понизив голос и сплошь недомолвками. Но золото развязало языки, и Янь Гун выяснил, что муж с женой были страшными ревнивцами, потому он её прирезал, а она успела подмешать ему в чай яд. Старый слуга, услышав это, переменился в лице и стал упрашивать хозяина не покупать этот дом: в него и слуг не наймёшь, никто не захочет работать в таком дурном месте. Янь Гун только пренебрежительно отмахнулся и утвердил покупку дома.

Первым же делом Янь Гун призвал гадателей и велел им расклеить талисманы от злых духов по всему дому и саду. Денег он на бумагу не жалел, и скоро каждая трещинка в стене, каждая корявая ветка в саду, каждая скрипящая половица, каждое подозрительное пятнышко на потолке были обклеены жёлтой и красной бумагой с магическими письменами.

Гадатели, почуяв наживу и легковерного клиента, табунами приходили в дом и выискивали подозрительные места и уголки. Старый слуга только горестно охал, но Янь Гун охотно расставался с деньгами: злых духов недооценивать нельзя, в любую щель пролезут! – и скоро по Змеиному Котлу поползли слухи о страшно суеверном торговце шёлком, который увешал дом талисманами, но не додумался устроить в нём алтарь.

Люди тоже были суеверны, но не настолько, чтобы обклеиваться талисманами, что называется, с ног до головы. В каждом доме была парочка талисманов, на дверях и у спального места, порог посыпали жжёной солью, чтобы отпугнуть злых духов, а больше – клопов, и, конечно же, имелся домашний алтарь, посвящённый богу войны и предкам, где всегда горела палочка благовоний.

Янь Гун уже знал, что в Десяти Царствах поклоняются Ли Цзэ, но никогда не ходил в храмы и не зажигал благовоний в домашнем алтаре. Он считал себя недостойным защиты бога войны и так и не простил себе, что не уследил за белой змеёй и обрёк друга на одиночество.

«Я подвёл его, – мрачно думал Янь Гун, – как я могу просить у него помощи?»

Эту странность за ним люди тоже скоро заметили, а когда он начал ходить по городу и расспрашивать о разных странностях, то заподозрили, что младший Чжу «малость того». Он иногда принимался спорить, говоря, что лучше знает, потому что сам видел, скажем, как завоёвывали Волчью Пасть или гигантскую змею, в честь которой назвали этот город. Старый слуга, который сопровождал хозяина, тут же начинал охать и приниженно кланяться и спешил увести хозяина от слушателей. Гадателям, в большинстве своём – шарлатанам, было всё равно, в своём уме их наниматель или нет: когда платят золотом, почему бы и не подыграть сумасшедшему?

Случай с монастырём убедил всех окончательно: с головой у младшего Чжу далеко не всё в порядке.

[695] Стычка с монахами

В монастырь, где хранился гуцинь без струн, Янь Гун сначала наведался под видом жертвователя. Внутрь он вошёл не сразу, обошёл окрестности, присматриваясь к горному кряжу, на котором был расположен монастырь. Места были унылые, завывания ветра навевали тоску, взгляд ни на чём не останавливался. Сам монастырь оказался ничем не лучше и давно требовал если не сноса, то хотя бы капитального ремонта, но был хорошо укреплён, а в воротах, которые запирались на тяжёлую балку изнутри, стояли два рослых монаха.

Янь Гун не поскупился, принёс в дар монастырю целый ящик чёрных благовоний и ещё денег отсыпал. Выслушав рассыпающегося от такой неслыханной щедрости в благодарностях настоятеля, Янь Гун лениво сказал, что желает осмотреть монастырь, чтобы знать, что пожертвовать в следующий свой приезд, а не покупать наобум. На деле же он надеялся увидеть легендарный гуцинь.

Настоятель провёл его по всему монастырю, беспрестанно жалуясь то на протекающую крышу, то на покосившиеся стены, то на проваливающиеся полы. Янь Гун сочувственно кивал и охал, но как ни вглядывался в каждый полутёмный угол, а гуциня без струн так нигде и не увидел. Надо полагать, монахи хранили магический инструмент под замком.

Янь Гун уже собирался прямым текстом спросить у настоятеля, где гуцинь, но тот предложил выйти во двор и поглядеть на легендарную могилу, в честь которой названа эта гора. Янь Гун краем уха слышал, что существует какая-то не то легенда, не то сказка о Горе-с-могилой, но особого значения этому не придал: у всего на свете есть история.

Могила Янь Гуна нисколько не впечатлила: просто груда старых камней, некоторые мхом поросли, некоторые растрескались, а дерево, растущее подле них, вообще давно засохло, но он из вежливости спросил:

– И чем же знаменита эта могила?

Когда Янь Гун услышал, кому принадлежит эта могила и почему о ней стало известно, то рухнул возле камней на колени и закрыл лицо ладонями. Старый слуга, сопровождавший его в этой поездке, всплеснул руками, решив, что хозяину стало дурно. Настоятель же подумал, что гость растрогался услышанной истории, потому и заплакал.

– Ты тоже не хотел со мной расставаться, – прошептал Янь Гун едва слышно, – ты тоже хотел быть рядом со мной даже после смерти.

Старый слуга, услышав, что хозяин что-то бормочет, встревожился ещё сильнее: обычно это было предвестником очередного нервного припадка. Настоятель решил, что гость молится. Янь Гун вдруг отвёл руки от лица, провёл по глазам краем рукава, чтобы вытереть слёзы, и встал, резко разворачиваясь к настоятелю.

– Я слышал, – сказал он, и голос его надрывно подрагивал, – у вас хранится старый гуцинь, который будто бы способен призывать души умерших.

– Да, – согласно покивал настоятель, даже не подозревая, к чему гость завёл этот разговор. – Легендарное сокровище хранится у нас, монастырь тем и известен.

– Отдайте мне его, – потребовал Янь Гун.

Настоятель сначала опешил, потом укоризненно покачал головой и сказал, что гуцинь хранится в монастыре тысячелетиями и никогда не покинет монастырских стен. Если гость желает на него посмотреть, то настоятель, разумеется, покажет инструмент и даже разрешит его потрогать.

– Гость желает получить инструмент, – прервал его Янь Гун. – Отдайте мне его или продайте.

Настоятель ещё укоризненнее покачал головой и сказал, что гуцинь не продаётся.

– Всё на свете продаётся и покупается, нужно только предложить правильную цену, – возразил Янь Гун. – Сколько вы за него хотите? Тысячу таэлей золотом? Пять тысяч? Десять тысяч? Пятьдесят?

– Молодой господин! – попытался урезонить хозяина старший слуга. – Успокойтесь. Вам же сказали, что гуцинь не продаётся. Зачем вы торгуетесь?

Настоятель занервничал и поспешил выпроводить странного гостя из монастыря. Старый слуга едва ли не силой увёл Янь Гуна домой, надеясь, что тот успокоится и выкинет из головы эту блажь – купить старинный, да ещё и сломанный гуцинь.

Суеверным старый слуга не был, в волшебство не верил, потому считал магические свойства инструмента выдумкой, а значит, бессмысленной тратой денег: как он объяснит старшему господину, на что была потрачена такая чудовищная сумма? Одно дело – потратиться на благовония, чтобы пожертвовать их монастырю, старший господин это одобрит, потому что это благодеяние, и совсем другое – купить старую бесполезную деревяшку.

Но с того дня младший Чжу повадился ходить в монастырь и выпрашивать у настоятеля гуцинь. Настоятель, уставший от назойливого гостя, велел монахам не пускать Янь Гуна в монастырь. Ворота захлопнулись у него прямо перед самым носом. Янь Гун рассвирепел и принялся колошматить в ворота чем придётся: и кулаками, и пинками, и даже подобранным камнем. Старый слуга суетился позади него и никак не мог оттащить разъярённого хозяина от монастырских ворот.

Терпение монахов иссякло, два рослых монаха-охранника вышли и поначалу вежливо попытались оттеснить Янь Гуна от ворот, но он всё пытался прорваться через оцепление внутрь и такими словами поносил монахов, что те сами рассвирепели, и один из них ударил Янь Гуна палкой по голове, тот, по счастью, успел прикрыться рукой. Янь Гун застывшим взглядом уставился на окровавленные пальцы. Удар хоть и не раздробил их, но ссадил с них кожу до мяса.

– Да как ты смеешь! – взвился Янь Гун. – Я второй человек после царя, а ты меня палкой?!

Старый слуга поспешил заслонить хозяина от очередного удара и запричитал:

– Да как же вам не стыдно? Разве вы не видите, что мой хозяин не в себе? А ещё монахи!

Монахи устыдились и спрятались за воротами, предупредив, что в следующий раз собак на него спустят, если он сюда снова явится, и в магистрат сдадут. Слабоумный или нет, а оскорблять монахов никому не позволено, и на слабоумного управа найдётся. Старый слуга поспешил увести своего хозяина, который всё ещё изрыгал ругательства и называл себя личным евнухом царя, а значит, персоной неприкосновенной.

Горожане, пришедшие в монастырь помолиться и ставшие невольными свидетелями этой недостойной сцены, тут же разнесли по городу, что младший Чжу – полоумный, и стали его так называть и за глаза, и в глаза, а старый слуга следил за хозяином вдвое усерднее, чтобы тот не отрезал себе чего, раз уж его болезнь обострилась настолько, что он возомнил себя евнухом.

[696] Сделка с бандитами

Пока пальцы не зажили, Янь Гун не выходил из дома. На то, что в городе его стали считать сумасшедшим и о чём услужливо доложил старый слуга, Янь Гуну было плевать. Все его мысли были заняты местью. Его прилюдно унизила какая-то неотёсанная деревенщина. Всего лишь монахи, а посмели ударить человека благородного происхождения.

Обе личности Янь Гуна, прошлая и нынешняя, прочно сплавились в одну, и он не разделял себя и младшего Чжу. Семья торговца шёлком хоть и не принадлежала к аристократии, но была несказанно богата и занимала высокое положение в обществе. Представить, чтобы кто-то посмел поднять руку на члена этой семьи, было смешно и нелепо. Случись это в столице царства Мин, старший Чжу тут же потянул бы за нужные ниточки, обидчика бросили бы в тюрьму или публично выпороли в назидание. Но в царстве Вэнь семья Чжу влияния не имела, о них здесь никто не знал, а значит, тем страшным карам, которые рисовал мысленно для монахов Янь Гун, суждено было оставаться лишь в мечтах.

Несколько успокоившись и оставив мысли отомстить за унижение, Янь Гун принялся ломать голову, как получить вожделенный гуцинь. Путь в монастырь ему теперь заказан, монахи его и на порог не пустят, упрашивать или грозить им бесполезно. Но не дожидаться же следующей жизни, чтобы попробовать ещё раз? Нет, Янь Гун был уверен, что именно это перерождение знаковое для него и для Юань-эра, иначе бы он не родился похожим на себя самого. Гуцинь раздобыть и выполнить призыв души нужно именно в этой жизни!

В городе Янь Гуна хоть и считали полоумным, но обращались с ним вежливо и даже предупредительно: деньги делали своё дело, а на чаевые Янь Гун не скупился.

– У богатых свои причуды, – говорили одни, похлопывая себя по кошельку, поскольку им от Янь Гуна перепало.

– Подумаешь, не в своём уме! На людей же не бросается, – говорили другие, что были знакомы с Янь Гуном лично и остались этим знакомством довольны.

– Зато образованный и исключительно приличный человек, – говорили третьи, поскольку ни за какими другими неприглядными занятиями, кроме драки с монахами, младший Чжу замечен не был.

Гадатели – так те вообще младшего Чжу расхваливали на все лады: им-то перепадало больше всех, а монахов они и сами недолюбливали, поскольку считали их конкурентами.

Один раз Янь Гун, зайдя в винную лавчонку, краем уха услышал о бандитах, объявившихся в Змеином Котле. Один из посетителей жаловался хозяину, что его ограбили, когда он возвращался в Змеиный Котел из соседнего города. Забрали и деньги, и повозку вместе с лошадью, обменяв это на хороший пинок под зад. Магистрат прочесал окрестности, но логово бандитов найти не удалось.

«Плохо искали», – подумалось Янь Гуну. Он ведь и сам был бандитом однажды, так что хорошо знал бандитские повадки и уловки.

И вот тут его осенило. Да ведь гуцинь из монастыря можно попросту украсть!

Воодушевлённый, Янь Гун вернулся домой и несколько дней просидел за составлением плана. Старый слуга нарадоваться на него не мог: хозяин смирный, сидит и пишет что-то, не ругается, даже гадателям очередным отказал, а ну как у него мозги на место встали? И старый слуга, прослезившись, пошёл писать письмо старшему господину, что младшему господину стало лучше, не упомянув, однако, ни о драке с монахами, ни о завсегдатаях-гадателях.

План Янь Гуна был хорош: разыскать бандитов и нанять их, чтобы они ограбили монастырь и принесли ему гуцинь, а всё остальное, что найдётся в монастырской сокровищнице (он был уверен, что найдётся много чего, а монахи просто прибедняются), пусть забирают себе. Сделка, как ни погляди, выгодная.

У этого плана был небольшой недостаток, даже два: во-первых, бандитов ещё нужно найти, а во-вторых, как-то убедить пойти на столь дерзкое ограбление. Янь Гун хоть и был суеверен, но не считал, что ограбление монастыря испортит ему карму. Он помнил, как молился всем богам, чтобы охраняли Ли Цзэ, но того всё равно смертельно ранили, а помогла ему – тьфу на неё, проклятую! – змеюка, потому знал, что в храмах богов нет, только люди, причём не всегда настолько благочестивые, какими притворяются перед другими людьми или богами.

– Решай проблемы по мере их поступления, – пробормотал Янь Гун любимую присказку Ли Цзэ и заготовил два кошеля с золотом, один увесистее другого. Первый он припрятал за пазуху, второй под кровать.

– Я пойду прогуляюсь, – сказал Янь Гун старому слуге. – Сопровождать меня не нужно. К вечеру вернусь.

Поскольку до этого он вёл себя смирно, старый слуга ничего не заподозрил, спросил только, готовить ли для хозяина ужин. Янь Гун сказал, что поест в городе.

Некоторое время Янь Гун слонялся по городу, чтобы обеспечить себе алиби, если старый слуга всё-таки потащится за ним следом, выпил чаю в чайной, поболтал немного с торговцем книгами, бросил какую-то мелочь уличным мальчишкам и, удостоверившись, что за ним никто не следит, нырнул в самую подозрительную из подворотен, верно полагая, что та приведёт его на окраины города, а потом и к логову бандитов.

Он знал, что у бандитов обычно бывает два логова: первое – основное, куда свозят награбленное, и второе – так называемое разведывательное, где они собираются, делятся новостями и слухами и обсуждают очередное нападение. Второе разыскать проще первого, достаточно выбрать самое непримечательное здание в переулке.

Бандиты, которые как раз спорили, кого будут грабить на следующей неделе, уставились на незваного гостя, который был здесь так же к месту, как крысиный хвост на блюде у богача.

Кто-то из бандитов его узнал и зашептал:

– Это полоумный Чжу.

– Ты что здесь забыл? – грубо, но настороженно спросил главарь бандитов. Связываться с полоумным им не хотелось: себе дороже.

Янь Гун вместо ответа подошёл к столу и небрежно швырнул на него кошель, золото рассыпалось, заиграло бликами зажженных свечей. Бандиты зачарованно уставились на золотые слитки.

– Хочу вас нанять.

– И что надо делать? – осторожно спросил главарь, стрельнув взглядом в остальных, чтобы не тянули ручищи к золоту.

– Ограбить монастырь, – не моргнув глазом сказал Янь Гун.

– Чего? – протянули нестройным хором бандиты.

О стычке полоумного Чжу с монахами они слышали, потому решили, что он хочет отомстить обидчикам чужими руками.

Но Янь Гун продолжил:

– Если принесёте то, что мне нужно, получите второй кошель.

– А что тебе нужно? – хмыкнул главарь. – Голову монаха, который тебя побил?

Янь Гун презрительно фыркнул:

– Кому сдалась голова вшивого монаха! Мне нужен старый гуцинь, который хранится в монастыре. Другие монастырские сокровища можете забрать себе. Мне нужен только этот бесструнный гуцинь.

Главарь бандитов поглядел на кошель, потом на Янь Гуна, потом опять на кошель и недоверчиво протянул:

– Кошель золота за старую сломанную деревяшку?

– Два кошеля, – спокойно уточнил Янь Гун и, усмехнувшись, добавил: – Если вы, конечно, не боитесь.

– Чего? – оскорбился главарь, а остальные бандиты заворчали. – Да встреться нам сам Будда, мы и Будду ограбим, а тут какой-то монастырь!

– Значит, договорились? – уточнил Янь Гун и протянул главарю руку.

– Два кошеля золота, сокровища монастыря забираем мы, а тебе только гуцинь? – уточнил главарь недоверчиво. – Да ты точно полоумный.

Но протянутую руку он всё-таки пожал.

Сговорились, что монастырь бандиты ограбят на следующей неделе, добычу увезут в главное логово, а гуцинь принесут сюда и обменяют на второй кошель золота.

– Только учтите, – предупредил Янь Гун, без улыбки глядя на ухмыляющиеся рожи бандитов, – если обманете…

Он поднял руку и нарочито медленно провёл по горлу большим пальцем. Бандиты тут же перестали ухмыляться. Это была не бравада сумасшедшего, младший Чжу говорил серьёзно. Мало того, аура у него при этом была настолько убийственная, что даже матёрые бандиты поверили, что это не простая угроза.

[697] Бесполезный гуцинь?

В назначенный день младший Чжу ждал бандитов в условленном месте. Те опоздали на час с лишним, явились понурые, несмотря на тяжёлые мешки с монастырскими сокровищами, от них разило кровью и гарью. Крылья носа Янь Гуна дёрнулись: запах крови он признал сразу.

– Где золото? – угрюмо спросил главарь.

Янь Гун швырнул ему кошель и требовательно протянул руку:

– Мой гуцинь?

– Отдай, – велел главарь одноглазому бандиту, мешок которого был площе других.

Янь Гун нетерпеливо развязал мешок, убедился, что гуцинь на месте и на нём нет струн, и издал тихий вздох облегчения. Бандиты между тем сложили мешки с добычей в углу, не торопясь её делить. Главарь смотрел на младшего Чжу, любовно оглаживающего мешок, с отвращением и едва ли не с ненавистью.

– В скверное дело ты нас втянул, полоумный Чжу.

– Скверное? – переспросил Янь Гун, отвлекшись наконец от мешка и поглядев на главаря.

– Пришлось убить нескольких монахов, – угрюмее прежнего доложил главарь. – Да ещё и пожар устроили.

Янь Гун поджал губы и сказал, как плюнул:

– А то вы никого до этого не убивали. Не понимаю только, зачем вы подожгли монастырь? Этого я вам не велел.

– Нечаянно, – неохотно признался главарь. – Опрокинули светильник в молельне, масло расплескалось, попало на курильницу. В общем, так полыхнуло, что… Скверное дело. Они, может, там вообще все погорели.

– Ну так вы им услугу оказали, – презрительно фыркнул Янь Гун. – Они поди всем скопом вознеслись как мученики, то-то радости небожителям привалило!..

– Убирайся-ка ты отсюда, пока я такую же услугу тебе не оказал, и чтобы молчок. Если сдашь нас…

– Не пугай, пуганый, – равнодушно отозвался Янь Гун, завязав мешок и сунув под мышку.

Домой он вернулся в приподнятом настроении, водрузил мешок на стол и, почерпнув ковшом из бочки, напился. Старый слуга с подозрением поглядел на мешок, принюхался.

– Младший господин, – беспокойно сказал он, – что это за мешок? Откуда вы его взяли?

Янь Гун, не ответив, развязал верёвку, вытащил гуцинь и, смахнув пустой мешок на пол, бережно уложил инструмент точно посередине стола и поднёс к нему свечу, чтобы разглядеть получше в надвигающихся сумерках.

Волшебный или нет, но гуцинь действительно был старинный: гуцини такой формы уже не делают. Судя по многочисленным трещинам, залитым лаком, его неоднократно реставрировали. Янь Гун осторожно постучал по нему костяшками пальцев. Деревянная основа, несмотря на трещины и сколы, сохранилась отлично: на гуцинь пустили дерево драгоценной породы, правда, сейчас уже не определить, какой именно, настолько она потемнела от времени.

– Это… – заикнулся старый слуга, вытаращившись на сломанный гуцинь. – Это гуцинь из монастыря? Откуда он у вас, младший господин?

– Купил у новых владельцев, – со смешком сказал Янь Гун, любовно оглаживая гуцинь пальцами. – Те оказались сговорчивее.

– Но ведь… монастырь ограбили и подожгли бандиты, – пролепетал старый слуга, в ужасе глядя на хозяина.

– А, так в городе уже об этом знают? – равнодушно спросил Янь Гун. – Ну да, я разыскал бандитов и смог уговорить их продать мне гуцинь. Что? Почему ты так на меня смотришь?

– Но разве бандиты стали бы красть какой-то старый сломанный гуцинь, – теряя голос, сказал старый слуга, – если только…

– Если только что? – Янь Гун развернулся к нему всем корпусом.

– Ничего, младший господин, – тут же пошёл на попятную старый слуга. – Лучше вам никому его не показывать и никому о нём не рассказывать, не то ещё решат, что это вы наняли бандитов, чтобы они выкрали для вас гуцинь. Еслипойдут такие слухи и вас заберут в магистрат, что я скажу старшему господину?

Сказать старому слуге явно хотелось совсем другое. Он сейчас же сообразил, что так оно и было: его хозяин сговорился с бандитами, а может, подкупил их, и те ограбили монастырь.

– Мог бы и не говорить, – фыркнул Янь Гун, – я же не дурак. Пошевеливайся, зажги все светильники, мне не терпится его опробовать.

– Вы разве умеете играть на гуцине? – нерешительно спросил старый слуга. – И как можно играть на гуцине без струн?

– Разумеется, я сначала натяну струны, – раздражённо сказал Янь Гун. – Но я не смогу сделать это в потёмках, тащи уже все светильники, что есть в доме.

Старый слуга, охая и причитая, потащился выполнять приказание хозяина, и скоро комната была хорошо освещена. Янь Гун вытащил припасённые заранее струны и стал их натягивать, но первая же струна лопнула, издав громкий, противный звук. Янь Гун, раздосадованный, сунул в рот порезанный палец.

– Молодой господин! – всполошился старый слуга.

– Ерунда, – сказал Янь Гун и тут же выругался: другая струна тоже лопнула, едва он попытался её натянуть. – Чтоб его, этого торговца! Подсунул мне негодные струны! Эй, – прикрикнул он на слугу, – иди в лавку и купи самые дорогие струны, какие только найдутся. Обойди все лавки, в каждой купи по набору.

И хоть час был уже довольно поздний, старый слуга не посмел ослушаться и пошёл покупать струны. Янь Гун между тем опробовал все оставшиеся, и они тоже лопнули, едва он за них потянул. Он снова выругался, сунул изрезанные пальцы в рот, с остервенением сося сочащуюся из порезов кровь.

Старый слуга вернулся через три четверти часа с тремя наборами струн. Выбрал он, как и велел хозяин, самые дорогие и прочные. Янь Гун нетерпеливо распечатал коробки, похватал струны, потянул их, проверяя на прочность. Они загудели.

– Другое дело, – обрадовался Янь Гун.

Стоило ему натянуть струны на гуцинь, как они тут же лопались, точно это не струны были, а ниточки. Лопнула даже самая толстая струна.

– Этот гуцинь! – потрясённо простонал Янь Гун. – На него невозможно натянуть струны!

Старый слуга тихонько сотворил священный знак. В этом гуцине наверняка сидел гуй! Старый слуга слышал, что в старинные вещи могут вселяться злые духи, но никогда особенно в это не верил, однако же пришлось поверить собственным глазам: на обычный гуцинь хотя бы одну струну натянуть да удалось бы. Стоило ему заикнуться об этом, Ян Гун тут же воспрянул и налепил на гуцинь с полсотни талисманов, но и это не помогло. Гуцинь без струн так и остался гуцинем без струн.

Янь Гун наутро пошёл в трактир, чтобы напиться с горя. Там уже судачили об ограблении монастыря. Один завсегдатай подмигнул остальным и сказал:

– Эй, полоумный Чжу, проморгал ты своё счастье. Гуцинь-то прямо у тебя из-под носа увели.

– Что? – тупо спросил Янь Гун.

– Украли, говорю, твой гуцинь! – повысил голос завсегдатай. – Бандиты какие-то из монастыря всё подчистую выгребли.

Янь Гун сообразил, что от него ждут реакции, и та не замедлила последовать: он обхватил голову руками, издал горестный стон и, притворившись, что вдвое полоумнее, чем они о нём думают, несколько раз ударился головой об столешницу. Завсегдатаи переполошились и попытались его остановить, пока он не разбил лоб в кровь.

– Мой гуцинь! – заголосил Янь Гун, вырываясь. – Мой гуцинь!

Когда завсегдатаям удалось его скрутить, им уже было не до насмешек: на лбу младшего Чжу красовалась знатная шишка, багровевшая на глазах, а переполохом в трактире заинтересовался проходящий мимо служащий магистрата.

– Полоумный Чжу узнал, что монастырь ограбили, – заискивающе ответил завсегдатай на вопрос магистрата, – вот и приложился лбом об стол. Ну, ну, будет тебе! Если хочешь, так я куплю тебе гуцинь, разломаю его, будет не хуже украденного.

– Мне не нужен твой гуцинь, – взвыл Янь Гун, пожалуй, несколько переигрывая. – Зачем мне сломанный гуцинь? Мне нужен волшебный!

Видя, что с младшим Чжу не сладить, трактирщик послал за старым слугой, которому не без труда удалось уговорить хозяина вернуться домой. Янь Гун успел до этого выхлебать несколько сосудов вина, потому старому слуге пришлось просить завсегдатаев помочь ему дотащить пьяного вдрызг хозяина до дома. Надо отдать Янь Гуну должное: даже пьяный он держал язык за зубами и не проговорился, что гуцинь украден по его наводке.

Дома Янь Гун завалился спать и продрых ровно до того момента, пока в его дом не пришли два бессмертных мастера.

[698] Утрата иллюзий

– Это моя история, мне нечего ни убавить, ни прибавить, – сказал Чжу Вансян.

Воцарилось молчание. Ху Вэй покусывал нижнюю губу, задумчиво поглядывая на Ху Фэйциня. История чужой одержимости его впечатлила, поскольку была сродни его собственной. Ху Фэйцинь тоже призадумался. Эта история никого не оставила бы равнодушным, но думал сейчас Ху Фэйцинь совсем о другом.

Его немало удивило, что в Посмертии не заметили многократный обман перерождающейся души: это ведь не единожды произошло, а целую тысячу раз! Разве не должны перевозчики душ следить, чтобы вода забвения была выпита, а не пролита? В легендах уверяли, что следят, а на деле, получается, работали спустя рукава. А как же списки жизни и смерти? Разве не должна была в них появиться соответствующая запись? Но обман почему-то до сих пор не вскрылся. Куда смотрит Вечный судия?

Впрочем, это-то Ху Фэйцинь как раз знал: без верного помощника Шу Э Юн Гуань работал абы как и мог не заметить даже столь явного подлога. Но как Владыка миров это пропустил? Хотя, как известно, он относился к сотворённым мирам очень небрежно, многое пуская на самотёк, но если нарушались законы трёх миров, то он непременно вмешивался, а тысячу раз отправиться в Круг перерождения с сохранёнными воспоминаниями – это просто вопиющее нарушение упомянутых законов. Но Владыка миров не заметил обмана.

«Или просто закрыл на это глаза», – подумал Ху Фэйцинь.

Нет, о непостижимости логики Высших сил лучше даже не гадать.

– Но теперь-то бессмертный мастер мне поможет, – воодушевлённо сказал Чжу Вансян.

Ху Фэйцинь отвлёкся от мыслей, поглядел на хозяина дома. В глазах того вновь появился лихорадочный блеск, пальцы нервно комкали одеяние.

«Если я ему сразу откажу, – подумал Ху Фэйцинь, – у него случится припадок. Но одержимость мешает ему понять, что в его случае играть на гуцине нельзя. Нужно подвести его к этой мысли, чтобы он сам её осознал».

– Господин Чжу, – обратился к нему Ху Фэйцинь, – так сразу это не делается. Давайте прежде побеседуем. Есть кое-что, о чём я хотел бы вас расспросить.

– Но ведь вы мне и так верите? – напрягся Чжу Вансян.

– Верю, – согласился Ху Фэйцинь. – Вы действительно были у Реки Душ, я нисколько в этом не сомневаюсь: вы не смогли бы столь точно описать происходящее там, если бы сами не побывали на её берегах. И в то, что вы тысячу раз перерождались, сохраняя воспоминания, я тоже верю. Но меня интересует не ваше прошлое, а ваше настоящее. Вернее, даже будущее.

– Вы думаете, переродившись тысячу раз, душа покидает Круг перерождения? – беспокойно спросил Чжу Вансян, привставая, но старый слуга усадил хозяина обратно на кровать и подсунул чашку с питьём.

– Об этом я ничего не знаю, – покачал головой Ху Фэйцинь, – да и поговорить хотел не об этом. Допустим, я говорю: допустим, вы отыщете своего друга. Что дальше?

Чжу Вансян непонимающе уставился на него.

Ху Фэйцинь терпеливо пояснил:

– Вы-то помните свою прошлую жизнь. Но для него вы будете чужим человеком, потому что его память стёрта водой забвения.

Судя по реакции, настолько далеко Чжу Вансян не планировал. Он был одержим идеей разыскать душу Цинь Юаня, но никогда не думал, что станет делать, когда разыщет её, и сейчас вполне конкретный вопрос поставил его в тупик.

– Неважно! – дёрнулся Чжу Вансян. – Он ведь тоже может вспомнить прошлое, если встретится со мной.

«Маловероятно, – сказал Бай Э. – Если только не наестся ягод пробуждения».

– А если и не вспомнит, всё равно, – продолжал Чжу Вансян, будто догадавшись о мыслях Ху Фэйциня. – Главное, я смогу с ним встретиться и сдержать слово.

Ху Фэйцинь понял, что заходить придётся с другого конца. Он сделал жест, что принимает ответ Чжу Вансяна, и продолжил:

– Хорошо. Тогда давайте уточним вот что. Вы хотите, чтобы я сыграл на гуцине без струн, который призывает души умерших. Предполагается, что призывает, – тут же оговорился он. – Верно?

– Да, – кивнул Чжу Вансян. – У вас есть духовные силы, вы сможете на нём сыграть.

– Есть, – согласился Ху Фэйцинь, – но всё же делать этого я не стану.

– Что?! – взвился Чжу Вансян, и Ху Фэйциню пришлось вновь воспользоваться духовными силами, чтобы его успокоить.

– Гуцинь, как предполагается, призывает души умерших, но что случится, если призвать живую душу?

– Как это живую? – не понял Чжу Вансян.

– Если тот человек переродился и живёт в одном с вами времени, – терпеливо повторил Ху Фэйцинь, – что случится, если его душу призвать? Душа его покинет тело, прилетит сюда и, не найдя нового тела, в которое можно вселиться, вернётся в Круг перерождения. Но что случится с его нынешним телом? Об этом вы не подумали? Призвав душу живого человека, вы его попросту убьёте. Этого вы на самом деле хотите?

Глаза Чжу Вансяна широко раскрылись, в них заструился ужас. Вероятно, он впервые осознал, что призыв души именно это и означает: смерть человека.

– Душу умершего, вероятно, призвать можно, – продолжал Ху Фэйцинь, – сразу же после смерти, пока тело ещё не успело разложиться и способно принять душу обратно. Но душу, покинувшую тело тысячи лет назад, призвать невозможно, не уничтожив при этом ныне существующую жизнь.

– Я… – прошептал Чжу Вансян, – я… убил бы Юань-эра, если бы удалось выполнить призыв?

Он вскрикнул, вцепился себе в волосы пальцами, тело его содрогнулось очередным припадком. Старый слуга разохался, укоризненно косясь на бессмертного мастера. Ху Фэйцинь терпеливо ждал, когда Чжу Вансян успокоится и будет способен воспринимать чужую речь. Ждать пришлось недолго. Чжу Вансян вдруг затих.

– Молодой господин? – всполошился старый слуга.

Рука Чжу Вансяна медленно наползла на лицо, ладонь накрыла глаза. Так он пролежал с четверть часа, потом с усилием сказал:

– Я мог бы его убить. Я точно потерял рассудок. Прежде я просчитал бы будущее на десять ходов вперёд, а теперь не заметил того, что было перед самым моим носом. Я никогда не смогу призвать душу Юань-эра. Я никогда не смогу его разыскать, а если и разыщу, то не узнаю. Он мог переродиться где угодно и кем угодно. Мы никогда не сможем встретиться, даже если я обману судьбу ещё тысячу раз. Пил я воду забвения или нет – никакой роли не играет, воспоминания бесполезны, они ничем не могут мне помочь, только терзают душу. Я никогда…

Голос его прервался глухими рыданиями.

Ху Фэйциню было жаль разрушать иллюзии одержимой души, но сделать это было необходимо. Чжу Вансян уже пошёл на преступление – нанял бандитов, чтобы ограбить монастырь, погибли люди. Если он зайдёт слишком далеко в своей одержимости, то лишится права на перерождение и отправится в ад.

– Фэйцинь, помоги ему, – вдруг сказал Ху Вэй.

Ху Фэйцинь удивлённо поглядел на него. Чтобы Ху Вэй проявил сострадание к какому-то смертному, которого впервые в жизни видит? Он скорее ждал, что Ху Вэй высмеет его жалкие попытки угнаться за перерождённой душой. Вспомнить хотя бы, как Лис-с-горы высмеивал желание Куцехвоста вознестись и стать небожителем. Но на лице Ху Вэя не было и тени лисьей ухмылки, он был непривычно серьёзен, когда попросил Ху Фэйциня помочь.

– Одержимость – страшная штука, – проговорил Ху Вэй будто бы через силу, – уж я-то знаю, но утрата иллюзий ещё страшнее. Будто ты сам не знаешь.

Ху Фэйцинь знал. Он много чего знал. Не знал только, как помочь Чжу Вансяну.

[699] Призрачный шанс

– Разве нет каких-нибудь подходящих небесных техник? – спросил Ху Вэй.

– Гм, надо подумать… – отозвался Ху Фэйцинь, вставая и принимаясь расхаживать туда-сюда по комнате.

Чжу Вансян, услышав это, неотрывно следил за ним, пока не закружилась голова. Тогда он отвёл взгляд и пристально посмотрел на Ху Вэя, точно пытаясь составить о нём впечатление.

Ху Вэй заметил это и помахал перед лицом рукой:

– Я не бессмертный мастер, нечего на меня смотреть.

Ху Фэйцинь размышлял, изредка бормоча себе что-то под нос. Подходящих небесных техник, как выразился Ху Вэй, он припомнить не мог. Никакая ныне существующая небесная техника не позволит разыскать переродившегося человека в мире смертных. Даже небесные мудрецы вряд ли смогут помочь: бывший небесный император уничтожил большую часть небесной библиотеки, а на то, чтобы изобрести подходящую технику, уйдёт не одна тысяча небесных лет.

Ху Фэйцинь сначала не понимал, для чего было совершать такой варварский поступок – уничтожать ценные и редкие записи. Теперь же ему стало ясно, что бывший император сделал это из страха, как бы кто-нибудь не разыскал изгнанного им брата, принца Чанцзиня. Тогда правда о воцарении принца Гуанси вскрылась бы, как и настоящая причина смерти Почтенного, и узурпатора свергли бы. Вероятно, сам бывший император эту технику изучил, но не в ад же за ним отправляться?

«Ещё чего!» – воскликнул Бай Э недовольно.

– Ну? – нетерпеливо спросил Ху Вэй, видя, что шаг Ху Фэйциня замедлился.

– Я не знаю таких техник, – признался Ху Фэйцинь.

Чжу Вансян издал горестный вопль и закрыл лицо ладонями. Старый слуга принялся хлопотать возле него.

– Но… – продолжил Ху Фэйцинь и опять задумался.

Ху Вэй оживился. Он знал этот взгляд! Правда, ему нисколько не понравилось, что Ху Фэйцинь при этом опять принялся бормотать себе под нос, вернее, явно вести диалог с Тьмой.

– Быть может, я смогу вам помочь, – успокоил его Ху Фэйцинь, садясь обратно за стол. – Но шансы на успех невелики.

Чжу Вансян с надеждой уставился на него, жадно ловя каждое его слово.

Ху Фэйцинь покусал нижнюю губу и медленно сказал:

– Сведения о любой душе можно найти в списках жизни и смерти. Вы слышали когда-нибудь о таких списках, господин Чжу?

Чжу Вансян отрицательно покачал головой.

– Проблема в том, что списки эти хранятся в месте, недоступном не только простым смертным или бессмертным мастерам, но даже и богам. Они хранятся в библиотеке ада, и получить их могут лишь два существа, вернее, сущности. Первая – Владыка миров, демиург, но никто не знает, где он. Вторая – Вечный судия, сущность, которая отвечает за души умерших и их последующее перерождение.

– То есть, – сумрачно сказал Чжу Вансян, – их никогда не достать.

– Почему же? – возразил Ху Фэйцинь. – Я не знаю, чем это закончится, потому не хочу вас обнадёживать, но… позвать Вечного судию я мог бы. Удастся ли его уговорить показать нам нужный список жизни и смерти – другой вопрос.

Чжу Вансян смотрел на него широко раскрытыми глазами:

– Призвать Вечного судию? Вы… способны призывать существа ранга богов?

Ху Вэй прыснул, потом и вовсе в голос захохотал, ничего не объясняя. Ху Фэйцинь бросил на него негодующий взгляд.

«Уж конечно, способен, – подумал Ху Вэй, отчаянно пытаясь перестать смеяться. – Небесному императору достаточно свистнуть, и весь небесный пантеон перед ним в шеренгу выстроится через полминуты!»

– Позвать, а не призвать, – исправил его Ху Фэйцинь. – Использовать силовой призыв было бы несказанно невежливо. Мне нужны письменные принадлежности.

Прежде чем Чжу Вансян успел приказать старому слуге принести требуемое, Ху Вэй сунул руку в рукав и вытащил клочок бумаги и кисточку. Бумагу Ху Фэйцинь взял двумя пальцами, потому что выглядел клочок столь живописно, что брать его иначе было попросту опасно.

– А уж как Юнь Гуань обрадуется такому письму… – пробормотал Ху Фэйцинь, представив лицо Вечного судии, когда у него на столе окажется замусоленный клочок бумаги с автографом Небесного императора.

– Разве вам не нужна тушь? – удивился Чжу Вансян, видя, что Ху Фэйцинь примеривается кистью, чтобы начать писать.

Ху Фэйцинь качнул головой. Ему нужно было написать письмо, которое мог бы прочесть Вечный судия, а для этого требовались вовсе не чернила, а духовные силы. Он прижал кисть к бумаге, воссияло бледноватым лисьим огнём и выжгло на бумаге невидимую надпись, которую не смог увидеть даже Ху Вэй.

– Осталось только отправить, – сказал Ху Фэйцинь, сворачивая клочок бумаги вчетверо.

– Но разве Вечный судия не закрыл тебе дорогу в Великое Ничто? – вдруг припомнил Ху Вэй. – Ты же вроде говорил, что больше не сможешь открывать туда порталы.

– Я не могу, Бай Э может, – возразил Ху Фэйцинь. – Бай Э?

– Будет исполнено, – тут же ответил он сам себе чужим голосом, и Ху Вэй опять поморщился.

Рука Ху Фэйциня раздвоилась, тень от неё вытянулась в сторону, чернея и обретая физическую форму, пальцы начертили в воздухе замысловатую фигуру, похожую на замочную скважину. Беззвучно открылся небольшой портал, похожий на глаз урагана. Чёрная рука подхватила записку и нырнула в портал по локоть, но тут же вернулась уже без записки. Портал втянулся сам в себя и исчез. Чёрная рука прилепилась обратно к руке Ху Фэйциня, превращаясь в тень.

– И что теперь? – осторожно спросил Чжу Вансян, опомнившийся от изумления. Он никогда не видел ничего подобного за всю свою тысячу жизней.

– Ждать, пока Вечный судия соизволит осчастливить нас своим присутствием. Думаю, недолго.

– Почему? – заинтересовался Ху Вэй.

– Потому что в Посмертии со скуки помереть можно, даром что бессмертный, – ответил голос, никому из присутствующих здесь, включая невидимого Бай Э, не принадлежащий.

[700] Маета Вечного судии

Юн Гуань с отвращением поглядел на заваленный бумагами стол. Сколько он ни штамповал списки смерти, их не убывало, а нечаянно задетые рукавом обрушились, превращая относительный порядок на столе в живописный хаос. Перед тем как уйти в глубокую медитацию, необходимую, чтобы укрепить новое тело, Шэнь-цзы рассортировала списки и прочие документы, дабы облегчить Юн Гуаню работу. И угораздило же задеть их рукавом! А воспользоваться обнулением времени Юн Гуань не мог: это помешало бы медитации Шэнь-цзы. Оставалось только, скрепя сердце и скрипя зубами, раздвинуть бумажные завалы и продолжать работать.

После ухода Шу Э Юн Гуаню приходилось сортировать списки смерти самому, и только сейчас он оценил, насколько ценным был его помощник. Разумеется, о возвращении Шу Э речи идти не могло: она поселилась в мире смертных и не собиралась его покидать, возвращаясь в Великое Ничто лишь в качестве Повелителя теней, но бывало это так редко, что Вечный судия уже начал подзабывать, как Шу Э выглядит.

– Нового помощника попросить? – размышлял Юн Гуань, зажав кисть между носом и верхней губой. – Но тогда придётся объяснять Владыке миров, куда делся старый.

В том, что ответ порадует Владыку миров, Вечный судия сильно сомневался, да и не хотелось подставлять Шу Э. Сущности вроде Повелителя теней или самого Вечного судии покидать надолго предназначенные им сферы не должны, не говоря уже о том, чтобы переселяться в другой мир, а поскольку Владыка миров до сих пор претензий не предъявлял, значит, ему ничего не известно ни о самоволках Шу Э, ни об её «изгнании». К тому же, в этом Юн Гуань был уверен, прилетело бы за это не только Шу Э, но и ему самому, так что «момент истины» лучше оттягивать до последнего.

Воодушевления хватило ненадолго, всего на полсотни списков, и Юн Гуань опять принялся маяться, выискивая поводы, чтобы прерваться и заняться чем-нибудь более интересным. В прошлый раз он проверял Шэнь-цзы. Может, стоит проверить её ещё раз, а то вдруг палочка благовоний догорела? Медитировать лучше в окуренном благовониями помещении, это всем известно, тогда сознание отрешается от реальности и мягче входит в астрал, не причиняя лишнего вреда физическому телу.

Юн Гуань покивал, соглашаясь сам с собой, и отбросил кисть, уже поднимаясь, чтобы пойти в павильон к Шэнь-цзы, как вдруг… На него повеяло чем-то потусторонним, как бы нелепо это ни звучало. Вечный судия высоко поднял брови, повернул голову из стороны в сторону, выискивая источник этой ауры, которая даже здесь, в Посмертии, потустороннее которого выискать место практически невозможно, казалась чужеродной. Она струилась со всех сторон и ниоткуда одновременно, будто её обнуляло силами Великого Ничто, но Юн Гуань знал, что это не так: события обнулялись его силами, а он ничего подобного не делал. И вот тут его осенило, и он вскинул голову, глядя вверх.

Пожалуй, слово, которое вырвалось из его губ, когда он увидел над головой клокочущую тьмой воронку, сущностям ранга Вечного судии употреблять не стоило, но выглядело это явление столь зловеще, что слово это не вместило и тысячной части ошеломления, которое испытал Вечный судия. Невозможно было кому-то вторгнуться в Великое Ничто так, чтобы Вечный судия не заметил на подходе! Пожалуй, только существа ранга Великих были на это способны, но представить Владыку миров, протискивающегося в это клокочущее чёрными пузырями перевёрнутое болотце, Юн Гуань не мог, даже несмотря на богатое воображение, и уж конечно, это был не Небесный император, доступ которому Вечный судия закрыл лично, да так и не открыл.

«Великий ада», – подумал Юн Гуань и нахмурился: если объявился Великий, значит, с Ху Фэйцинем что-то случилось.

Клокочущая тьма над его головой вытянулась в некое подобие вороньей лапы, пальцы с когтями разжались, и на стол шмякнулся чёрный сгусток материи, в котором слабо опознавалась сложенная вчетверо бумажка, заляпанная тьмой, как чернилами. Попав на стол, чернота истаяла, а бумажка осталась. Воронья лапа втянулась обратно, перевёрнутое болотце заклокотало сильнее. Юн Гуань даже голову рукавом прикрыл, опасаясь, что чёрная жижа польётся прямо на него, но портал исчез, как по щелчку.

– И что это было? – пробормотал Вечный судия, наклоняясь к столешнице и разглядывая подозрительную бумажку.

Она слегка отсвечивала духовными силами, в которых Юн Гуань опознал смешение демонических и небесных аур. Притронуться к ней он решился не сразу, сначала потыкал в неё кисточкой, чтобы удостовериться, что это не какая-то каверза Великого ада. С кисточкой ничего не произошло, а ведь она, как и всё вокруг, была создана силами Вечного судии. Тогда Юн Гуань примерился, осторожно подцепляя край бумажки ногтем, чтобы развернуть и увидеть, что за послание скрывается внутри.

Записка была написана духовными силами Небесного императора, прочесть её труда не составило. Но какое неотложное дело могло заставить Ху Фэйциня воспользоваться столь неординарным способом доставки?

– Гм, – сказал Юн Гуань, пряча руки в рукавах и хитро щурясь, – как кстати. Если это не повод прерваться, тогда что?

Он с чистой совестью отпихнул списки смерти в сторону, небрежно кинул кисть на подставку и поднялся из-за стола. Порталы Юн Гуаню открывать было необязательно, он попросту просочился сквозь пространство, следуя за остаточной аурой Великого ада. Куда бы она его ни привела, там всяко будет интереснее, чем в Великом Ничто!

[701] Личная просьба и неприличная выходка

Юн Гуаню хватило одного взгляда, чтобы увидеть всё и сразу: двух смертных, вытаращивших глаза, как брахманские лягушки, небрежно развалившегося за столом Владыку демонов и Небесного императора, который поднялся сразу, как увидел расслаивающееся пространство, и приветствовал его вежливым: «Вечный судия».

Юн Гуань поглядел по сторонам и протянул:

– Значит, всё-таки мир смертных.

Ошеломление смертных он приписал своему появлению, но потом понял, что, вероятно, дело было в его внешности: явился Вечный судия в своём настоящем облике – молодым красавцем с вызывающе алым макияжем глаз, тогда как люди привыкли изображать его почтенным стариком.

– Однако… – протянул Вечный судия, увидев, сколько вокруг развешано и налеплено талисманов. – Фэйцинь, ты что, попался в ловушку для духов?

Ху Вэй фыркнул. Ху Фэйцинь сердито отозвался:

– Глупости! Как будто меня можно поймать в смертную ловушку.

– Твоя правда, – согласился Юн Гуань, приподнимая ногу и отдирая от сапога талисман, в который он успел вляпаться и который намертво прилип к подошве. – А вот я им явно не нравлюсь. Что это за дрянь, к тому же так скверно исполненная?

– Талисманы от злых духов, – объяснил Ху Вэй, с интересом глядя на сражение Вечного судии с прилипалой-талисманом.

– У-у, зараза, – ругнулся Юн Гуань и, оставив попытки отцепить талисман от сапога, просто притопнул ногой. Из-под ступни полыхнуло полупрозрачным пламенем, и талисман пропал.

– А просто обнулить время? – удивился Ху Фэйцинь.

– Не хочу мешать Шэнь-цзы, – объяснил Вечный судия.

– С цзецзе что-то случилось? – тут же всполошился Ху Фэйцинь.

– Нет, обычная медитация для укрепления духовного тела. Разве я позволил бы чему-то случиться с Шэнь-цзы?

Ху Фэйцинь смущённо кашлянул, а Ху Вэй глубокомысленно заметил:

– Искренняя, непреходящая, достойная уважения и даже чуток зависти, но до чего же бесящая братская любовь.

И они с Юн Гуанем понимающе кивнули друг другу.

– Кто бы говорил! – вспыхнул Ху Фэйцинь, но, пожалуй, избыточную реакцию на старшую сестру он всё-таки выдавал, с этим не поспоришь.

Юн Гуань опять повертел головой, зацепился взглядом за смертных, бровь его поползла вверх.

– Фэйцинь, тебе не кажется, что вызывать меня в присутствии простых смертных не стоило? Такое потрясение может и на рассудке сказаться.

Ху Вэй, фыркнув, многозначительно сказал:

– Кто уже того, того и того не того.

– Что? – не понял Юн Гуань.

Ху Вэй поморщился и потёр бок, в который тут же вкрутился локоть Ху Фэйциня.

– Но хотя бы с тобой всё в порядке, – сказал Юн Гуань, наклоняя голову набок и разглядывая Небесного императора. – А я уж напридумывал себе…

– А что со мной могло произойти? – удивился Ху Фэйцинь.

– Не знаю, не знаю, – с деланным сомнением в голосе ответил Вечный судия, – скажем, Великий мог тебя пожрать изнутри.

Чёрная тень ненадолго отделилась от плеча Ху Фэйциня и показала Юн Гуаню не слишком приличный жест, от которого у Вечного судии глаза на лоб полезли, а Ху Вэй задохнулся истеричным кашлем. Ху Фэйцинь выходки Бай Э не заметил, потому недоумённо спросил:

– Вы что?

– Нет, ничего! – разом отозвались Ху Вэй и Юн Гуань.

– Бай Э никогда ничего подобного не сделает, – категорично сказал Ху Фэйцинь. – Он сущность приличная.

– О да… – снова протянули Ху Вэй и Юн Гуань.

Правда, Вечный судия при этом подумал, что в слове «сущность» стоило бы заменить третью букву.

– Ладно… – Юн Гуань откашлялся и принял величественный вид, как и подобало существу его ранга. – Зачем ты отвлёк меня от важных дел?

Тут уже настала очередь скептически играть бровями Ху Фэйциню, ибо тот прекрасно знал, что за птица Вечный судия и как не любит выполнять свои прямые обязанности.

– У меня к тебе просьба.

– Личная? – уточнил Юн Гуань, сощурившись.

– Гм… Пожалуй, что так. Если выполнишь её, буду должен.

– Вот как… – протянул Вечный судия и тут же с притворной обидой махнул рукой: – Да о каких долгах может идти речь между родственниками? Забудь. Что за просьба?

Ху Фэйцинь помолчал с минуту, размышляя, и начал издалека:

– Юн Гуань, списки жизни и смерти, которые ты калибруешь, хранятся в Великой библиотеке ада, так?

Юн Гуань потрясённо уточнил:

– Что, опять? Нет, серьёзно? И кто на этот раз? Ещё какая-нибудь подселившаяся в тебя дрянь?

– Сам ты дрянь, – обиделся Бай Э.

Ху Фэйцинь поспешно зажал себе рот ладонью, постоял так немного, потом отвёл пальцы и сказал:

– Прости. Бай Э больше так не будет.

«Ещё как будет», – нисколько не сомневался Вечный судия, но вслух спросил лишь:

– И?

– Мне нужно взглянуть на список жизни одного смертного, – сказал Ху Фэйцинь. – Буквально одним глазком.

– Только взглянуть? – уточнил Юн Гуань.

– Гм… да, – почти уверенно кивнул Ху Фэйцинь.

– Если бы я тебя не знал, – серьёзно сказал Вечный судия, – то даже поверил бы.

Ху Фэйцинь неловко засмеялся.

[702] Как всё обставить, чтобы никого не подставить

– А всё-таки, – сказал Юн Гуань, – как тебя угораздило оказаться в мире смертных?

– Стечение обстоятельств, – уклончиво ответил Ху Фэйцинь.

Не рассказывать же, что попросту сбежал? Хотя Юн Гуань, быть может, его бы понял.

Юн Гуань действительно понимающе кивнул и вновь окинул взглядом двух смертных. Старый слуга растирал ладони, полагая, что явилось какое-то божество. Правда, вид у него был возмутительный, но кто их, богов, знает? Может, у них принято ходить со спущенным с одного плеча одеянием? А может, это и вовсе ещё один бессмертный мастер к уже двум имеющимся, но на всякий случай задобрить стоит. Чжу Вансян сидел неподвижно, по его покрытому испариной лицу бродил лихорадочный румянец, но взгляд был прикован к двум бессмертным мастерам и призванной ими сущности.

– Чахлый какой-то, – заметил Вечный судия. – Фэйцинь, ты о нём спрашивал?

– Мой хозяин болен, – встрепенулся старый слуга.

– Много ты понимаешь! – оборвал его Чжу Вансян, с силой вжимая ладонь себе в висок.

Сохранять спокойствие или даже просто оставаться на месте было невероятно сложно. Всё его существо хотело забиться в дальний угол или на худой конец под кровать. Он чувствовал, что явившееся существо хоть и выглядит как человек, но человеком не является. Суеверный страх вгрызся в него изнутри. К тому же, если эта сущность управляет Великим Ничто, то ей одного взгляда хватит, чтобы узнать о простом смертном всё, в том числе и посмертные похождения. Если вскроется обман с водой забвения…

У Вечного судии таких способностей не было. Мир смертных подчинялся иным законам, чем Великое Ничто, которое было частью самого Вечного судии. У себя во дворце Юн Гуань был всемогущ, но пребывание в чужом мире накладывало определённые ограничения.

Ху Фэйцинь между тем размышлял, как обставить это дело, чтобы никого не подставить. Рассказывать Юн Гуаню, что душа-пройдоха выучилась сохранять воспоминания при перерождении, точно не стоило, но как тогда объяснить ему, для чего понадобился список жизни и смерти человека, жившего многие тысячи лет назад?

Ху Фэйцинь покривился и начал:

– Дело, видишь ли, вот в чём. Господин Чжу случайно припомнил кое-что из прошлой жизни и это не даёт ему покоя. Если бы он узнал, что случилось с тем человеком, которого он вспомнил, то, надо полагать, беспокойство его унялось бы… и он выздоровел.

Вечный судия сощурился и так поглядел сначала на Ху Фэйциня, потом на Чжу Вансяна.

– Да неужели? – скептически спросил он. – С чего такая забота о простом смертном, Фэйцинь?

– А что я, не могу бескорыстно кому-то помочь? – слабо возмутился Ху Фэйцинь.

– Обычно, – назидательно сказал Юн Гуань, – когда кто-то говорит о своём бескорыстии, это почти всегда означает, что корысть таки имеется, но умело или не очень скрывается. Тебе явно что-то от него нужно, но я никак в толк не возьму, что тебе могло понадобиться от простого смертного. Ты же…

– Бессмертный мастер, – прервал его Ху Фэйцинь и нахмурился.

Если Вечный судия ляпнет, что он бог, то люди тут же начнут требовать с него чудеса, а он не чудотворец и списки жизни и смерти из рукавов вытряхивать не умеет.

Юн Гуань высоко выгнул бровь:

– Вот как? Хм… Ну да ладно. Особого вреда от этого не будет, я полагаю. Смертный, – развернулся он к Чжу Вансяну, – назови мне имя человека, которого ты вспомнил. Я могу попытаться найти его список жизни и смерти, но, вероятнее всего, случайных воспоминаний мало, чтобы попытка удалась. Существуют тысячи людей с одинаковыми именами. Это как искать иголку в стоге сена.

– Всего-то и нужен магнитный камушек, – пробормотал Ху Вэй себе под нос.

Чжу Вансян встрепенулся и на одном дыхании выдал Юн Гуаню то, что помнил о Юань-эре: Цинь Юань, фамилия пишется так-то, имя так-то, родился в царстве Хэ тогда-то, царство Хэ переименовано в царство Ли тогда-то, отец такой-то, мать такая-то, должность при дворе такая-то.

– Надо же, какой обстоятельный ответ для того, кто «припомнил кое-что из прошлой жизни», – ехидно заметил Юн Гуань, поглядев на Ху Фэйциня.

За дурака они его держат? Не иначе как без ягод пробуждения не обошлось, или Великий ада подсуетился и как-то раздобыл нужную информацию. Вечный судия принюхался: нет, адскими ягодами не пахнет, их аура так быстро не развеется. А вот у этого смертного Чжу аура очень подозрительная, слишком плотная для простого смертного.

Юн Гуань бесцеремонно взял Чжу Вансяна за руку и проверил пульс. Того дрожь проняла от этого прикосновения! Руки Вечного судии были ни горячие, ни холодные – никакие. Юн Гуань поиграл бровями: всё-таки простой смертный, но с очень сумбурной аурой.

– Этих сведений достаточно? – спросил Ху Фэйцинь, видя, что молчание затянулось, а Чжу Вансян всё больше начинает нервничать.

– С лихвой, – очнулся от размышлений Юн Гуань. – Ладно, так и быть, помогу. А если у Высших сил возникнут вопросы, скажу, что ты меня заставил, – коварно добавил он.

– Что? – поразился Ху Фэйцинь. – Заставить тебя? Как будто я могу тебя заставить!

– Ты – нет, а вот Великий – да, – уточнил Вечный судия. – Ты вполне мог велеть ему заставить меня разыскать список жизни и смерти.

Возмущению Ху Фэйциня не было предела.

«Вот надо было так и поступить», – злорадно сказал Бай Э.

«В следующий раз так и сделаем», – сердито подумал в ответ Ху Фэйцинь.

Вечный судия между тем размял пальцы и сунул руку в открывшуюся прорезь в пространстве. Со стороны это выглядело, как всегда, впечатляюще. Чжу Вансян вытаращился на пропавшую по локоть руку сущности, старый слуга принялся ещё усерднее растирать ладони. Ху Фэйцинь нисколько не удивился, потому что уже видел подобное и сам проделывал. Ху Вэй следил за происходящим с явным любопытством и то и дело принюхивался. Пахло скверно, совсем как от той демоницы, что приставала к Ху Фэйциню в столичном дворце.

– Список жизни и смерти Цинь Юаня, – сказал Юн Гуань, демонстрируя свою добычу. Свиток был потрёпанный, с изломанными временем или небрежным хранением краями.

Чжу Вансян вскрикнул и попытался отнять свиток, но Юн Гуань легко ткнул его пальцем в лоб, отправив обратно на тахту:

– Смертным нельзя касаться списков жизни и смерти. На них останется метка.

Что за метка, Юн Гуань пояснять не стал. Он подкинул свиток на ладони, задумчиво глядя на него, но не пытаясь развернуть, потом глаза его вспыхнули так, что Ху Фэйциня передёрнуло: наверняка что-то задумал! Вечный судия не упустил бы шанс поразвлечься, тем более что ему предстояло возвращение обратно в Великое Ничто к рутинной работе.

– Под твою ответственность, – сказал он с нарочитой серьёзностью в голосе, обращаясь к Ху Фэйциню.

– Под чью же ещё? – проворчал Ху Фэйцинь и протянул за свитком руку.

Но Вечный судия отдавать свиток не спешил. Он отступил на шаг, перекинул свиток в руках так, чтобы он лёг на обе ладони, и протянул его Ху Фэйциню с поклоном и со словами:

– Вечный судия подчиняется приказу Небесного императора.

Ху Вэй то ли фыркнул, то ли хрюкнул. Ху Фэйцинь с возмущением посмотрел на Вечного судию, у него даже слов не нашлось на такую подставу. Разоблачить его перед смертными!

– Твои шуточки слишком далеко зашли, – буркнул Ху Фэйцинь, схватив свиток. – Устроил тут… представление.

Юн Гуань, словно бы и не расслышав, сложил кулаки:

– На этом откланяюсь. Время не ждёт, ещё столько дел, столько дел.

– Ха! – громко и отчётливо сказал Ху Фэйцинь, вкладывая в это «ха» своё отношение к столь бессовестной лжи.

– Список потом вернуть не забудь, – напомнил Юн Гуань. – Им, знаешь ли, строгий учёт ведётся.

Ху Фэйцинь чем-нибудь бы в него кинул, но прорезь в пространстве закрылась прежде, чем он успел об этом подумать.

[703] Стечение обстоятельств?

– Бессмертный мастер? – нерешительно спросил Чжу Вансян. – Вы… небожитель?

Оговорку Вечного судии он, конечно же, услышал и невольно затрепетал. За тысячу перерождений он не видел ни богов, ни демонов, и даже настоящие бессмертные мастера ему встретились сейчас впервые. Не считая недолгих переходов через Посмертие, где он видел перевозчиков душ и, собственно, души умерших, его перерождённые жизни были довольно заурядны, и только изначальная жизнь – евнухом царя – была насыщена событиями.

Ху Фэйцинь с досадой посмотрел на место, где только что стоял Вечный судия, а теперь слипалась краями прорезь в пространстве.

– Родственники у тебя, конечно, – сказал Ху Вэй, ухмыльнувшись, – один другого краше.

Ху Фэйцинь мастерски проигнорировал это замечание, хоть оно было и справедливо, и повертел в руках полученный от Вечного судии список жизни и смерти, удивляясь, как он ещё не рассыпался от времени. Можно ли вообще его развернуть, не повредив?

– Господин Чжу? – обратился Ху Фэйцинь к Чжу Вансяну, держа свиток на ладони.

Кажется, зубы Чжу Вансяна слегка постукивали, как в лихорадке, когда он с усилием выговорил:

– Прочтите его.

Ху Фэйцинь мысленно скрестил хвосты (люди скрещивают пальцы, а демонические лисы – хвосты) и потянул за тесьму, связывающую свиток. Тесьма, вопреки его ожиданиям, не порвалась, а обрела цвет – стала алой, как новенькая. Влияние духовных сил бога или наложенное на свиток заклятье?

Изначально свиток был пуст. Ху Фэйцинь даже ругнулся про себя, полагая это шуткой Вечного судии, но по мере того, как он разворачивал свиток, письмена начали проявляться. Написано было на древнем языке, таком древнем, что даже Бай Э с трудом мог его распознать, но чем дальше разворачивался список, тем понятнее становились письмена. Эта душа тоже прошла немало перерождений, читать их все Ху Фэйцинь не стал и быстро перемотал свиток до последней записи, в конце которой ещё не красовалась печать Вечного судии, что означало: кем бы ни была перерождённая душа, она ещё в этом мире, живая и невредимая.

– Хорошие новости, господин Чжу, – сказал Ху Фэйцинь, поднимая глаза от свитка. – Душа Цинь Юаня действительно переродилась в этом времени восемнадцать лет назад. Господин Чжу?

Губы Чжу Вансяна задрожали, он прихватил подбородок ладонью и глухо застонал, подумав, что убил бы Юань-эра, если бы ему удалось сыграть на гуцине без струн.

– Восемнадцать лет назад? – выговорил он с трудом.

Ху Фэйцинь кивнул и прочёл:

– Нынешнее перерождение души Цинь Юаня – Ван Жунсин, личный слуга императора Вэнь.

– Ага, – сказал Ху Вэй, почесав переносицу, – так это тот мальчишка, что был при этом… как его?..

Ху Фэйцинь смущённо пробормотал, что не помнит.

– Ну да, конечно, – ехидно заметил Ху Вэй, – все твои мысли были заняты тем, как бы улиснуть от Ли Цзэ.

– Мои мысли? – уточнил Ху Фэйцинь. – Ты уверен?

Ху Вэй ухмыльнулся.

Их словесную пикировку прервал звон разбитого фарфора. Чжу Вансян, которого старый слуга вновь попытался напоить водой, выронил чашку и каким-то странным взглядом уставился на бессмертных мастеров.

– Господин Чжу? – обеспокоился Ху Фэйцинь.

– Вы… вы сказали… – выдавил Чжу Вансян. – Ли Цзэ? Тот… тот самый Ли Цзэ?

– А! – спохватился Ху Фэйцинь. – Да, генерал Ли сейчас в царстве Вэнь. Не правда ли, всё удачно складывается? Вы сможете разыскать сразу двух ваших друзей.

Чжу Вансян закрыл лицо руками и простонал:

– Как я могу показаться Цзэ-Цзэ на глаза? Я подвёл его, так подвёл! Моя небрежность… Я так виноват!

– Мне кажется, генерал Ли не таков, чтобы помнить прошлые обиды, – протянул Ху Фэйцинь. – Мне он представляется честным и справедливым. Если вы искренне попросите прощения, уверен, он…

– Вы не понимаете, – резко прервал его Чжу Вансян, – я совершил непростительное. Он меня никогда не простит.

– Он вас или вы сами себя? – прямо спросил Ху Фэйцинь.

Глаза Чжу Вансяна широко раскрылись, но он промолчал.

– Я ничего не знаю о вашем прошлом, – продолжал между тем Ху Фэйцинь, – но если вы хотите разыскать перерождение Цинь Юаня, то вам придётся встретиться и с генералом Ли. Мне кажется, это удачное стечение обстоятельств… или предназначенное судьбой?.. что вы сможете разом избавиться и от одержимости, и от сожалений. Решать вам. Мое участие в вашей истории заканчивается тем, что я прочёл вам список жизни и смерти. Я не вправе вмешиваться в жизни смертных.

Чжу Вансян долго сидел неподвижно, потом вдруг вскочил на ноги и воскликнул:

– Лаобо, собирай вещи! Мы едем в столицу.

Сам он ринулся к двери, но с испуганным вскриком отпрянул, потому что путь ему преградил Ху Вэй, сделавший это так быстро, что за ним всё ещё змеился тонкий дымок лисьей ауры. Чжу Вансян ухватился за висевший на шее талисман.

– Ничего не забыл? – услужливо напомнил Ху Вэй.

– А?! – пискнул Чжу Вансян, который с перепугу забыл даже, как его зовут в этой жизни.

– Ху Вэй! – недовольно окрикнул Ху Фэйцинь. – Ты же его до смерти перепугал.

Ху Вэй только фыркнул и помахал перед лицом Чжу Вансяна рукой:

– Эй? Я говорю, ты ничего не забыл? Уговор был таков, что за список жизни и смерти ты отдаёшь гуцинь без струн. Ты слышишь, что я тебе говорю?

Чжу Вансян опомнился, попятился и дрожащей рукой махнул в сторону:

– Лаобо, принеси.

Старый слуга ушёл и скоро вернулся с замотанным в суровое полотнище музыкальным инструментом. Ху Вэй скрупулёзно проверил, есть ли на гуцине струны, убедился, что нет, и только тогда отошёл в сторону от двери. Через секунду ни хозяина дома, ни слуги в комнате уже не было. Ху Фэйцинь прислушался. Где-то в доме загрохотало: видно, старый слуга выдвигал сундуки, собираясь в дорогу.

– Даже спасибо не сказали, – проворчал Ху Вэй, сунув гуцинь под мышку.

Ху Фэйцинь многозначительно поглядел на него:

– А по чьей милости? Ты бы ещё ему свои хвосты показал, он бы тогда точно рассудка лишился.

– Да он и так полоумный, – отмахнулся Ху Вэй. – Бросил всё и помчался в столицу за призраками прошлого. Давай-ка его дом прилисим, что скажешь? Лучше, чем искать постоялый двор.

Предложение было на редкость заманчивое. Ху Фэйцинь, подумав, кивнул, а потом протянул руку и требовательно помахал ладонью. Гуцинь ведь всё ещё был под мышкой у Ху Вэя, и отдавать его он не торопился.

[704] «Ни фыр, ни тяв»

Ху Вэю почему-то не хотелось отдавать гуцинь Ху Фэйциню. Вроде бы и хвосты не волновались, и мыши на душе не скреблись, но всё равно чувствовал себя Ху Вэй скверновато. Он почесал когтем висок и покрутил глазами, выискивая нужный ответ.

– А если эта деревяшка – деревяшка и есть, а вовсе не магический артефакт? – спросил Ху Вэй. – Или получится ни фыр, ни тяв вместо призыва?

– Что-что получится? – переспросил Ху Фэйцинь.

– Ни хорька драного не получится, – угрюмообъяснил Ху Вэй. – И что тогда?

Ху Фэйцинь лишь нахмурился и ничего не сказал: он не знал ответа на этот вопрос.

Узнать можно было, только сыграв на гуцине, который всё ещё находился в цепких лапах Ху Вэя… но после небольшой потасовки он перекочевал в руки Ху Фэйциня. Астральные проекции обоих лисов лишились при этом нескольких клочков шерсти, выдранных друг у друга в запале, физические воплощения отделались продранными рукавами и парой синяков. Ху Вэй нахально объявил, что поддался.

Ху Фэйцинь осторожно развернул гуцинь и положил его на стол. Инструмент был очень старый. Казалось, ткни пальцем – и рассыплется в труху. Кто-то из прежних владельцев или хранителей залил смолой и лаком трещины и сколы на корпусе, но и смола, и лак сами успели потрескаться и осыпались, когда до них дотрагивались.

– А может, сначала починим его? – предложил Ху Вэй. – Смолы раздобыть – раз плюнуть, да и лак в доме, я полагаю, тоже найдётся.

– Он только кажется трухлым, – возразил Ху Фэйцинь, – смотри.

Ху Вэй аж подскочил, когда Ху Фэйцинь взял гуцинь обеими руками и попытался разломать надвое: если переломится, так уж точно не починить! Но гуцинь даже не заскрипел, только лак ещё больше осыпался.

– Он что, изнутри железом окован? – с подозрением спросил Ху Вэй.

– Магическое противодействие. Я думаю, он был создан чьей-то одержимой волей. Струны порвались или были порваны с умыслом.

– О таком обычае я слышал, – задумчиво проговорил Ху Вэй. – Порванные струны символизируют невосполнимую утрату или потерю. Но я ни разу не слышал, чтобы гуцини при этом превращались в магические артефакты. Насколько глубока была скорбь владельца, что инструмент обрёл собственную волю и отторгает новые струны?

– Страшно представить, насколько глубока, – серьёзно кивнул Ху Фэйцинь и невольно поёжился.

– Тогда, вероятно, и духовные струны на него не натянуть, – осторожно заметил Ху Вэй. – Фэйцинь, а может…

– Узнаем, когда попробуем, – решительно возразил Ху Фэйцинь. – Лис ты или не лис?

– Я просто не хочу, чтобы ты на нём играл, – хмуро сказал Ху Вэй.

Бай Э, как ни странно, был с ним солидарен и беспокойно завертелся вокруг Лисьего пламени, как потревоженная рыбка в аквариуме.

– Да что с вами такое? – рассердился Ху Фэйцинь.

– С вами? – непонимающе переспросил Ху Вэй, но тут же всё понял и встревожился ещё больше: – Фэйцинь, даже если Тьма против…

Но Ху Фэйцинь уже прикрыл глаза и растянул на пальцах, как шёлковые нити из кокона шелковичного червя, тонкие струйки небесной Ци. Они поблескивали серебром и слегка вибрировали, издавая мелодичный звон.

С замирающим сердцем Ху Фэйцинь натянул на гуцинь первую струну – а вдруг порвётся? – и помедлил немного, ожидая реакции магического артефакта. Она не замедлила последовать: струна завибрировала, растягиваясь в разные стороны, точно неведомая и невидимая сила проверяла её на прочность, а скорее – выискивала слабые места, чтобы порвать. Но духовная струна только гудела и не рвалась. Через несколько минут гуцинь сдался, и струна затихла, вытягиваясь в типичное для натянутой струны положение. Ху Фэйцинь приободрился и натянул вторую струну, полагая, что на этот раз инструмент возражать не станет. Как же! Упрямый гуцинь проделывал такое с каждой последующей струной. Но небесная Ци всё-таки оказалась сильнее пусть и одержимой, но всё-таки смертной воли.

Ху Фэйцинь победоносно взглянул на Ху Вэя. Тот почесал мизинцем под нижней губой, пригнув голову и разглядывая починенный инструмент.

– Странно, – сказал он после долгой паузы.

– Что? – не понял Ху Фэйцинь.

– Должна же у него быть хоть какая-нибудь аура? Всё-таки магический артефакт. Я вообще ничего не чую, – признался Ху Вэй, – и мне это не нравится.

«Мне тоже, – отозвался Бай Э. – Как пустота небытия».

– Что-что? – переспросил Ху Фэйцинь. – Чего пустота?

«Небытия, – терпеливо повторил Бай Э. – Момент между жизнью и смертью, когда душа отделяется от тела, чтобы отлететь, считается небытием бытия. Пустота небытия бытия – та доля секунды, когда связующая нить рвётся».

Ху Фэйциню на долю секунды показалось, что он стремительно начинает тупеть. Он помотал головой, пробормотал сказанное Бай Э, чтобы осмыслить, но лис внутри смиренно поднял лапы вверх, сдаваясь, и заключил, что это и есть «ни фыр, ни тяв», как говорил Ху Вэй, только заумными словами.

– Всё-таки будешь играть? – хмуро спросил Ху Вэй, глядя, как Ху Фэйцинь усаживается за стол и простирает руки над гуцинем.

Ху Фэйцинь сосредоточенно размял пальцы и провёл по струнам. Звука гуциня они не услышали. Всё произошло мгновенно, быстрее, чем смыкаются и размыкаются веки. От гуциня раскатилась кругом невидимая духовная волна. Ху Фэйцинь завалился на спинку стула, запрокидывая голову, а из его тела стремительно вылетел и шмякнулся по ту сторону стола чёрный колышущийся сгусток.

[705] Связующая нить

Чёрный сгусток заколыхался, вытягивая щупальца в разные стороны, и начал обретать форму тёмной фигуры, на которой вспыхнули белые ошеломлённые глаза. Ху Вэй отреагировал мгновенно: сейчас Тьму и тело Ху Фэйциня связывала лишь тонкая, тоньше человеческого волоса, едва заметная ниточка Ци – одного взмаха когтей хватит, чтобы её разорвать и избавить наконец Ху Фэйциня от опасного соседства. Но Бай Э был ещё быстрее и перехватил руку Ху Вэя на подлёте.

– Нет! – рыкнул он. – Не смей! Это его убьёт!

– Ха, – сказал Ху Вэй, напрягая и мышцы, и волю, чтобы вырваться, но пальцы Бай Э железными тисками сжимались всё сильнее, – откуда мне знать? Может, опасаешься за собственную жизнь? Я почти уверен, что с тобой можно покончить, если разорвать связь между вами.

– Моя жизнь ничего не стоит, – возразил Бай Э, становясь всё больше похожим на себя самого: кожа высветлилась, белизну глаз вычернило, но чернота не задержалась надолго. Превратилась в крохотные зёрнышки зрачков в центре синей радужки левого глаза и зелёной правого, волосы расплескались за спиной светлыми волнами, и только одеяние по-прежнему оставалось клокочущей Тьмой. – Я забочусь только о жизни моего Сосуда.

– Тогда почему ты вылетел? – злобно оскалил зубы Ху Вэй, вырвав кое-как руку, и, заметив на запястье четыре тёмных пятна не то синяков, не то зачатков Тьмы, остервенело выжег все четыре лисьим огнём.

– Не знаю, – сказал Бай Э, разглядывая собственные руки. – До сих пор я не мог трансформироваться в физическое тело вне Сосуда. Это неправильно. У меня нет физического тела.

– Что ты вообще такое? – с отвращением спросил Ху Вэй. – Почему к нему прицепился?

Бай Э несколько раз открыл и закрыл глаза, словно пытаясь избавиться от попавшей в них соринки, и сказал:

– Однажды, в прошлой жизни, мы умерли друг за друга.

– Да чтоб вас всех с вашими прошлыми жизнями! – разъярился Ху Вэй.

Бай Э переждал вспышку гнева Владыки демонов, сопровождающуюся всплеском лисьей ауры и фонтаном забористой брани, и добавил:

– И что будем делать? Я понятия не имею, почему вылетел из его тела. Обрести изначальную форму я до этого момента мог исключительно внутри его сознания.

– И для каких целей ты этим пользовался? – сквозь зубы прорычал Ху Вэй.

– Хм, – сказал Бай Э задумчиво, – для разных. Скажем, – не удержался он, – обнять… Эй! Я ведь говорил тебе, – тут же воскликнул он, вновь перехватывая руку Ху Вэя, которая ринулась к ниточке Ци, – что разрывать связующую нить нельзя.

Ху Вэй опомнился, отдёрнул руку и с отвращением вытер её об себя. Бай Э пренебрежительно фыркнул и проделал то же самое – в пику ему.

– Это всё треклятый гуцинь, – проворчал Ху Вэй. – Фэйцинь провёл по струнам, и тебя выкинуло из его тела духовным всплеском.

– Да? – изумился Бай Э, поглядев сначала на инструмент, потом на неподвижного Ху Фэйциня. – То-то он мне сразу не понравился! Выходит, души он не призывает, а исторгает?

– Фыр на него, – раздражённо отозвался Ху Вэй. – А ну забирайся обратно! Я тебя, конечно, терпеть не могу, но без этого Фэйцинь не очнётся, так?

– Надо полагать, – отозвался Бай Э.

Он с явным усилием перевоплотился в язычок чёрного пламени и подлетел к груди Ху Фэйциня, но тут же вернулся обратно и превратился в себя самого. Ху Вэй зарычал, полагая, что Тьме ещё что-то от него нужно, потому она и не спешит возвращаться внутрь тела Ху Фэйциня.

Но Бай Э развернулся к нему всем телом и проговорил одними губами:

– Я не могу вернуться.

– Это ещё почему? – взвился Ху Вэй.

– Понятия не имею. – В голосе Бай Э зазвенело неподдельным страхом. – Тело меня не впускает.

– Ха, – поначалу осклабился Ху Вэй, но тут же осознал серьёзность проблемы: – И? Что случится, если ты не сможешь попасть обратно в тело Фэйциня?

– Да уж ничего хорошего, – проворчал Бай Э. – Чтобы он очнулся, я должен разбудить его изнутри.

Ху Вэй опять зарычал, постучал ладонью по своему виску:

– Думай, лисья холера, думай!

Бай Э между тем сделал ещё несколько попыток вселиться обратно в тело Ху Фэйциня, но так и не смог. Обычно Тьма легко просачивалась внутрь, но теперь будто наталкивалась на невидимую преграду, не дающую ей даже кончиком щупальца притронуться к физическому телу. Бай Э использовал все свои силы – а у Великого они были немаленькие, – но тщетно. Раздосадованный и одновременно испуганный, он принялся исступлённо биться в невидимый барьер, как птица в стекло, кляксы Тьмы разлетались в разные стороны, собирались воедино и снова разлетались.

– Эй! – гаркнул на него Ху Вэй. – Так ты сам нить оборвёшь! Уймись.

Бай Э остановился, тяжело дыша. Кляксы Тьмы на полу сползлись к его ногам и втянулись внутрь.

– Я, кажется, знаю, что делать, – сказал Ху Вэй неохотно. – Раз ты вылетел, когда Фэйцинь провёл по струнам гуциня, значит, и вернуться сможешь точно так же – когда вновь проведут по струнам.

Бай Э исподлобья поглядел на него и уточнил:

– А ты умеешь?

– Я вообще всё на свете умею, – запальчиво объявил Ху Вэй и, размяв пальцы, подошёл к гуциню. – Я запомнил тональность первого труня и смогу его повторить.

– Тогда поторопись, – велел Бай Э. – Я не уверен, что оставаться вне тела так долго безопасно… как для меня, так и для него.

Ху Вэй нарочито медленно провёл по струнам. Ничего не произошло. Духовную волну почувствовали они оба, но Бай Э внутрь не втянуло, как они надеялись.

– Почему? – враз воскликнули они.

– Попробуй ещё раз! – нетерпеливо крикнул Бай Э. – Я превращусь в пламя Тьмы.

Он сгустился в язычок пламени и подлетел к груди Ху Фэйциня. Ху Вэй вновь ударил по струнам гуциня. И опять ничего не произошло. Бай Э вернул себе физическую форму, и они с Ху Вэем уставились друг на друга стеклянными глазами.

– И что теперь делать? – выдавил Бай Э.

Ху Вэй заскрежетал зубами, из угла рта посыпались искры. Неужели он бессилен был что-то сделать? Опять?!

[706] Всплеск Тьмы

Ху Вэй не привык ни сдаваться, ни отчаиваться. Скулёж Бай Э его неимоверно раздражал: Тьма опять принялась причитать и биться в невидимый барьер, не пускающий её внутрь тела Ху Фэйциня. То, что сам он быстро, почти бегом ходит кругами по комнате, Ху Вэй не замечал.

– Хватит ныть, – не выдержал наконец Ху Вэй.

Бай Э оборвал свои стенания и резко сказал:

– Думай быстрее! Видишь? Нить начала истончаться.

– Ты мне своим нытьём думать мешаешь, – огрызнулся Ху Вэй.

Связующая нить истаивала темноватым дымком прямо на глазах. Разъедать её начало ровно посередине, и теперь в оба конца ползло занимающееся чёрное пламя, ни сбить которое, ни замедлить не получалось. Вероятно, когда связующая нить отгорит с обоих концов, всё будет кончено не только для Тьмы, но и для Сосуда. Это нисколько не помогало сосредоточиться.

Ху Вэй зарычал, нарезал ещё несколько кругов по комнате, а потом его осенило.

– Точно! – воскликнул он, показывая на гуцинь. – Если сыграть наоборот, должно получиться.

– Как это? – не понял Бай Э.

– Мы играли на нём от себя, – сказал Ху Вэй, жестом иллюстрируя собственные слова, – поэтому произошло разделение. Нужно сыграть на нём к себе, чтобы всё вернулось в изначальное состояние.

Уверенность в его голосе ободрила Бай Э, он перестал скулить и уставился на Ху Вэя с напряжённым ожиданием. Тот размял пальцы, мысленно скрестил хвосты и закогтил струны гуциня, потянув их на себя. Звук, который раздался при этом, вздыбил невидимую шерсть: будто застонало согбенное ветром дерево. Бай Э превратился в чёрный круговорот и его с размаху швырнуло в тело Ху Фэйциня.

– Ага! – торжествующе сказал Ху Вэй. – Так я был прав!

Тело Ху Фэйциня вздрогнуло, напряглось и село прямо. Ху Вэй уже собирался взять его за плечо и встряхнуть, чтобы разбудить, но вокруг тела вдруг вспыхнула темноватая аура, от которой так зловеще повеяло, что Ху Вэй отдёрнул руку и отступил на шаг. Конечности Ху Фэйциня задёргались, как у марионетки на ниточках.

– Фэйцинь? – напряжённо позвал Ху Вэй.

Тело отреагировало на голос, дёрнуло головой, нелепо запрокинув её, и рывком встало, хаотично дрыгаясь. Выглядело это жутко, Ху Вэю сразу вспомнились живые мертвецы клана Гуй. Аура сгустилась, превращаясь в плотный чёрный ореол вокруг тела, на бледном лице открылись белые, невидящие глаза с изломанными чёрными нитями вен. Зрачки вертелись в разных направлениях, оказываясь то в углах глаз, то под верхними веками, то под нижними, словно пытались и не могли остановиться в центре глаз, где им и полагалось быть.

– Почему?! – заскрипел зубами Ху Вэй.

То, что очнулось, Ху Фэйцинем не было. Это всё ещё была Тьма, на этот раз захватившая тело Ху Фэйциня и пытающаяся подчинить его себе. Зрачки кое-как встали на место, и немигающие глаза уставились на Ху Вэя. Того передёрнуло, он почти физически ощутил плещущийся в них ужас.

– Его нет, – задушенным голосом сказал Бай Э.

– А? – непонимающе отозвался Ху Вэй.

– Его нет внутри, – повторил Бай Э, руки его медленно поднялись и вцепились в волосы на висках, – его нет внутри, его нет внутри!

– Как это? – похолодел Ху Вэй. – Что ты несёшь!

Бай Э его уже не слышал. Шок, который он испытал, увидев, что внутри пустота, разбил его сознание на тысячу кусков. Там вообще ничего не было: ни Ху Фэйциня, ни Лисьего пламени, ни драконьей чешуйки, ни обода Небес, ни Зёрнышка человечности – сплошная серая пустота, не имеющая границ. Ни звуков, ни запахов, ни аур – ничего в ней не было.

– Его нет, – повторял Бай Э, и тёмная аура, окружавшая его, становилась всё плотнее, наползая со всех сторон одновременно, как осенний ночной туман, – его нет, его нет, его нет, его нет!

Тьма взвилась чёрным пламенем. Ху Вэй отпрыгнул в сторону: вернее, лисьи инстинкты заставили его это сделать, прежде чем он осознал опасность происходящего. Половину стола, по которой пришёлся удар всплеска чёрного пламени, срезало начисто. Тьма превращала в пепел всё, до чего дотрагивалась. Следующая вспышка располосовала стену надвое, камни прахом осыпались на пол.

Бай Э не контролировал себя, окуклившись в Тьме, и сила Великого, ничем не сдерживаемая, вгрызалась в пространство, разрушая его и обращая в ничто. Ху Вэй понял, что если его зацепит этим чёрным резаком, пластающим воздух, то с жизнью придётся распрощаться, и окружил себя барьером из лисьей напополам с демонической аурой.

Резак Тьмы прошёлся наискось, слизнув угол барьера, словно его и не было. Ху Вэй чертыхнулся и попытался воззвать к Бай Э, но тщетно: тот ничего не воспринимал извне, охваченный первобытным ужасом невозвратной потери. По счастью, насколько мог видеть Ху Вэй, телу Ху Фэйциня чёрное пламя вреда не причиняло.

«Нужно его как-то остановить», – подумал Ху Вэй.

Чёрное пламя распространялось всё дальше и уже терзало дальние стены дома. Если оно вырвется за пределы дома, то начнёт пожирать всё на своём пути, пока не разрушит мир смертных до основания. Ужасающая сила! Но исходила она всё же из тела Ху Фэйциня.

Изломать Тьму, вероятно, как-то можно было: спалить лисьим огнём, подмять волей Владыки демонов, разорвать грубой силой – но всё это случилось бы и с телом Ху Фэйциня. Ху Вэй покачал головой: нельзя. Призвать на помощь бога войны? Надо полагать, если воззвать, используя силу Владыки демонов, то Ли Цзэ услышит и примчится на зов, а может, и всех небесных богов за собой притащит. Но разве небесный пантеон справится с Великим – сущностью, сила которого соразмерна мощности демиурга? А если они решат, что единственный выход – уничтожить Великого, и в небесном арсенале найдётся подходящее оружие? Ху Вэй помотал головой ещё яростнее: нельзя. Вероятно, Вечный судия мог бы помочь, но Ху Вэй не умел открывать портал в Великое Ничто, а Бай Э обезумел и не услышал бы, даже если бы Ху Вэй попросил его это сделать. Да кто станет его просить!

Ху Вэй узкими, злыми глазами посмотрел на неистовствующую Тьму. Она уже успела превратить комнату и несколько к ней прилегающих в руины и теперь билась, волна за волной, в дальнюю стену, которая каким-то чудом выстояла. Ху Вэй тут же сообразил: талисманы! На дальней стене их было больше всего, и, по-видимому, не все были фальшивыми. Ху Вэй воспрянул, взмахнул руками, создавая и направляя в сторону Тьмы сотни лисьих талисманов. Если уж талисманы людишек способны сдержать Тьму, то лисьи наверняка… Тьма сожрала их и не подавилась.

– Почему? – потрясённо спросил Ху Вэй.

Вывод напрашивался сам собой: на дальней стене были талисманы, созданные настоящими даосами или монахами, культивация которых сопоставима с силами небожителя или даже бога – смертные на пороге вознесения. Ху Вэй, пусть и сильнейший лисий демон, пусть и Владыка демонов, оставался всего лишь демоном. А Бай Э был Великим ада, то есть в иерархии сущностей стоял превыше всех демонов вместе взятых. Ху Вэй мог противостоять воле Великого, но обуздать её могли только две сущности: Ху Фэйцинь, который пропал из собственного тела неизвестно куда, и Владыка миров, который был неизвестно где. Никто другой и ничто другое не имели ни малейшего шанса.

[707] Танец лотоса

Откатившись назад от неприступной дальней стены, Тьма раскинула щупальца в разные стороны, пробуя на прочность комнатные перегородки и потолок. Часть щупалец спиралью завилась вокруг фигуры Ху Фэйциня, практически скрывая её в чёрном пламени: даже обезумев, Бай Э всё ещё оберегал свой Сосуд. Приблизиться к нему оказалось невозможно, слепых зон у Тьмы попросту не было. Ху Вэй, скрежеща зубами, отступил, впился пальцами в надлобье. Мысли копошились в голове, но ни одной дельной выискать не удалось.

От лисьего всплеска Ху Вэя удерживало лишь то, что этим он Ху Фэйциню не помог бы, только всё усложнил: два взбесившихся демона для одного дома – это уже чересчур! Ху Вэй люто сожалел, что проявил небрежность в обучении. До появления в мире демонов Лисьего бога никто понятия не имел, что такое Тьма на самом деле. Считали её проклятием Небес, но, вероятно, среди лисьих техник могло найтись что-нибудь полезное.

И вот тут у него заволновался невидимый хвост.

– Это ещё что? – пробормотал Ху Вэй, попятившись от внезапно вздыбившегося прямо перед ним пола.

Обычно так ростки травы или деревьев пробиваются через камни, но сейчас проклюнулось беловатое сияние, скрученное в тугой цветочный бутон. Тьма всколыхнулась, реагируя на него, и Ху Вэй расслышал яростное:

– Ты! Верни его! – прежде чем чёрная волна взвилась и обрушилась прямо на сияющий бутон, расплёскивая уродливые кляксы во все стороны.

Ху Вэй отпрянул и прикрыл рукавом лицо. Капли Тьмы, как уголья, прожгли рукав.

Цветочный бутон оказался Тьме не по зубам. Он легко ускользнул от удара, увеличиваясь в размерах и начиная раскрывать лепестки один за другим. Теперь стало видно, что это белый лотос, каждый лепесток которого был помечен сияющей лигатурой. Тьма преследовала лотос по всей комнате, но он продолжал чудесным образом ускользать, словно вытанцовывая вокруг чёрной волны по линиям невидимой мандалы.

Чем больше раскрывался лотос, тем явственнее становилась исходящая от него аура. Ху Вэю она была знакома. И Бай Э, видимо, тоже, поскольку, почуяв её, он рассвирепел окончательно и столько силы вложил в следующую атаку, что весь дом содрогнулся. От неё лотос уклоняться не стал, но при этом вспыхнул так ярко, что на секунду Ху Вэя ослепило.

Лепестки лотоса раскрутились в рукава и подол белого одеяния, и вот уже Тьма, вернее, Бай Э, с которого стекало вниз чёрное облачение Тьмы, яростно рычал, прижатый за горло к уцелевшей стене высоким, сияющим белизной волос мужчиной. Он нисколько не был похож на того, кто явился в дворцовый сад, чтобы наказать провинившихся владык ада, но Ху Вэй совершенно точно знал, что это Владыка миров. Эту ауру он бы ни с какой другой не перепутал.

– Ну и что вы здесь устроили? – пожурил Владыка миров прижатого к стене Великого.

Тело Ху Вэя отреагировало быстрее, чем он от себя ожидал. Он ещё не успел додумать мысль, что Ху Фэйцинь в опасности, как уже летел к Владыке миров, окружённый лисьим огнём, чтобы освободить Бай Э. Вот только Владыка миров оказался ещё быстрее, и Ху Вэй влетел горлом прямо в выставленные ему навстречу пальцы левой руки демиурга. Вырваться Ху Вэй не смог, хоть и пережал Владыке миров запястье обеими руками, воспользовавшись всей имеющейся в нём лисьей силой. Кости любого другого существа давно сломались бы, как соломинки, но Владыка миров даже не поморщился. С тем же успехом можно было пытаться сломать гору. Быстрый, вполглаза взгляд – и духовная волна, исходящая из ладони демиурга, снесла лисьего демона в сторону и пришпилила к стене невидимыми путами. Ху Вэй зарычал, задёргался, но разорвать их не смог: чем яростнее он сопротивлялся, тем туже они стягивались.

– Не тронь Фэйциня! – прорычал Ху Вэй, упрямо барахтаясь в невидимой паутине.

– Фэйциня? – переспросил Владыка миров. – Где ты видишь Фэйциня? Это всего лишь марионетка, не обманывайся.

Бай Э, услышав это, взбеленился. Тьма, прежде безвольно сползавшая по нему на пол, всклокотала и обрушилась на руку Владыки миров сотней пылающих когтей. Чёрные брызги и белые искры посыпались во все стороны, когти оплавились и стекли вниз, клокоча, как магма в жерле вулкана. Владыка миров, кажется, был раздосадован сопротивлением, которое оказывал ему Бай Э, и назидательно сжал пальцы крепче. Бай Э захрипел, глаза его налились кровью.

– Ты же его убьёшь! – заорал Ху Вэй во всё горло.

– Если бы Великого было так просто убить, – снисходительно усмехнулся Владыка миров, – его бы не называли Великим. Успокойся, это его не убьёт. И ты успокойся, – добавил он, обращаясь к Тьме.

Бай Э только ещё больше взъярился:

– Ты! Это всё ты! Продолжаешь отнимать дорогих мне людей!

– Я виноват, что вы использовали сомнительный артефакт? – искренне удивился Владыка миров.

– Ты знаешь, о чём я! – клокотал от ярости Бай Э. – Учителя убили! Меня превратили в демона! В твоих силах было вмешаться и предотвратить это. Но ты никогда не вмешиваешься. Тебя это забавляет? Люди для тебя игрушки?

– Разве вы не воссоединились? – выгнул бровь Владыка миров. – Непостижимые пути вновь свели вас вместе. Получилось даже лучше, чем я ожидал.

Ху Вэй почувствовал, что ему кого-то хочется убить. Всерьёз, не лисьего словца ради. Тьма появилась из-за демиурга, решившего поиграть с человеческими судьбами? Сколько лисьих и вообще демонов погибло из-за этого! Сотни, а может, и тысячи демонов, небожителей и смертных сложили головы только потому, что Владыка миров не пожелал вмешаться и не остановил отца Ху Фэйциня, когда тот бесчинствовал на Небесах. Глаза Ху Вэя вспыхнули демоническим огнём, тёмная аура взвилась девятью лисьими хвостами, разрывая невидимые путы в клочья.

Владыка миров едва отреагировал на эту вспышку ярости. Ему достаточно было шевельнуть пальцем, чтобы невидимые путы вновь скрутили Ху Вэя и, запеленав, как жертву паука, в кокон, обрушили его на пол. Ху Вэй, рыча, упёрся подбородком в пол, чтобы доползти до Владыки миров и хотя бы укусить его за ногу, а уж если он сомкнёт челюсти, то разжать их никто не сможет: лисьи демоны вцепляются намертво.

– Вы ещё слишком молоды и глупы, чтобы понимать, как устроен мир, – сказал Владыка миров, зашвырнув Бай Э прямо на Ху Вэя – и теперь они оба барахтались, как перевёрнутые на спину жуки. – Но хотя бы что-то вы должны уразуметь?.. Разумно ли кидаться на существо, силы которого многократно превосходят ваши собственные?

– Не узнаешь, пока не попробуешь! – рыкнули Ху Вэй и Бай Э, проявляя необыкновенное единодушие.

– К тому же он Великий, – добавил Ху Вэй, – и равен по силе демиургам. Он сам может стать демиургом!

– Или вы не хотите вернуть пропажу? – уточнил Владыка миров, мастерски проигнорировав замечание Ху Вэя. – Вы теряете драгоценное время.

Ху Вэй мигом притих:

– Ты знаешь, куда делся Фэйцинь?

Владыка миров только усмехнулся в ответ.

[708] Возвращённый свет

В Зале сфер царил полумрак. Светильники здесь никогда не зажигали, а дневной свет не мог проникнуть сюда, поскольку в Зале сфер не было окон. Освещало его лишь слабое свечение мириардов сфер, парящих под потолочными сводами. Некоторые сферы вращались, другие висели неподвижно. Размером и цветом сферы отличались, не было двух одинаковых: гигантские, как осиные гнёзда, размером со сливу, едва заметные глазу, как песчинки. Разбросанные под потолком в первозданном, как казалось, хаосе, сферы двигались по определённым траекториям, никогда не сталкиваясь и даже не соприкасаясь, но между ними вились тонкие ниточки-струйки Ци, позволяющие им сцепляться – разломы миров.

Узкий, формой напоминающий серп луны столик стоял ровно в центре зала, органично вписываясь в вырезанную на каменном полу мандалу-лотос. Владыка миров, наклонившись вперёд и придерживая рукав, примеривался, чтобы наполнить крохотную чарку вином из затейливо изогнутого сосуда и не пролить ни капли: если чем и стоило дорожить, так это вином!

Где-то в полумраке послышалось царапанье лисьих когтей по каменному полу. Владыка миров обернулся и призывно покачал сосудом, но звук не остановился и не приблизился. Невидимый лис обошёл Зал сфер по скрытым тенями углам и исчез где-то за его пределами. Владыка миров разочарованно вздохнул, поглядел на крохотную чарку и опрокинул сосуд надо ртом, вино тонкой струйкой потекло по его губам, удивительным образом не проливаясь мимо.

Одна из сфер, вращающаяся от востока к западу, вдруг остановилась, словно её зажали невидимые ладони, и взорвалась белым огнём. Полыхающие куски полетели в разные стороны, ударяясь о соседние сферы и сбивая их с орбит. Владыка миров едва не захлебнулся вином, а потом и кашлем и поспешно взмахнул рукавом. Время, застигнутое врасплох, повернуло вспять, взрыв спрятался обратно в сферу, куски которой сложились, как части головоломки, и сфера продолжила своё вращение. Владыка миров выдохнул, с сожалением поглядел на пролившееся вино, которое отчего-то не собралось обратно в сосуд, несмотря на обращённое вспять время.

И вот тут собранная сфера взорвалась опять, на этот раз не белым, а чёрным пламенем, кляксы полетели во все стороны и когда падали на другие сферы, то те начинало разъедать, словно кислотой. Владыка миров издал потрясённое восклицание и поспешил устранить очередной непорядок. Но сфера не желала возвращаться в исходное положение, продолжая взрываться то белым, то чёрным светом. Тогда Владыка миров остановил время и отправился на поиски источника хаоса.

– Великий и сам может стать демиургом! – в запале воскликнул Ху Вэй.

Владыка миров нисколько не сомневался, что Великий – любой, даже Великий ада – может стать демиургом, но лишь в том случае, если Инь и Ян в нём органично переплетены. А у того, что видел сейчас Владыка миров, Инь буйствовал в слепой ярости, а Ян вообще пропал неизвестно куда. То есть, конечно, известно куда: Владыке миров известно всё на свете.

– Вы попусту тратите драгоценное время, – неодобрительно сказал Владыка миров. – Если законный владелец не вернётся в марионетку до захода солнца, та или разрушится, или станет марионеткой захватчика.

Ху Вэя несказанно коробило от того, что Владыка миров называет Ху Фэйциня марионеткой.

Бай Э всколыхнулся и разгорелся Тьмой ещё ярче:

– Я не захватчик! Я никогда по своей воле… Я даже не понимаю, как это произошло.

– Пустота наполняется, это один из законов бытия, – сказал Владыка миров и вытянул руку в сторону, словно срывая невидимую виноградную гроздь.

На его ладони затрепетало беловатое пламя, сложилось в крохотную клетку, похожую на те, в которые запирают поющих сверчков, вот только в этой клетке вместо сверчка трепетало синеватое малютка-пламя.

И опять тело Ху Вэя отреагировало быстрее, чем он успел осознать, что пламя в клетке – душа Ху Фэйциня. Но Владыка миров легко уклонился, Ху Вэй даже кончиками пальцев клетку не задел. Бай Э, напавший одновременно с ним, и вовсе пролетел сквозь Владыку миров.

– Отдай! – прорычали оба, и Ху Вэй, и Бай Э.

– Я не уверен, что хочу отдавать его вам, – сказал Владыка миров, легонько подбрасывая клетку на ладони. – Ты, – кивнул он в сторону Ху Вэя, – всё равно ничего не сможешь сделать, даже если отберёшь у меня клетку. Возвратиться из пустоты небытия можно лишь силами Великого. А ты, – кивнул он в сторону Бай Э, – потерял себя, даже прикоснуться ко мне не можешь, пролетел сквозь меня, как призрак, ты не удержишь клетку. А если её уронить, пламя души вылетит и отправится обратно в пустоту небытия, как и полагается отлетевшим душам. Так вы его никогда не вернёте. Так не лучше ли мне оставить его себе?

Ху Вэй так разъярился, что полностью превратился в демонического лиса:

– Поглядел бы я на того, кто посмеет забрать Фэйциня!

– А я о чём? – покачал головой Владыка миров. – Пока вы не вернёте себе внутреннее равновесие, я не могу отдать вам клетку. Ты разрушишь её одним прикосновением. Ты – Владыка демонов. А пламя его души – небесный огонь. Всё ещё не понял? Только марионетка способна вместить его в себя и сохранить в безопасности.

Тьма схлынула с Бай Э. Он выпрямился, два глаза-светлячка уставились на Владыку миров.

– Отдай, – без выражения потребовал Бай Э.

Владыка миров с прищуром поглядел на него и удивлённо выгнул бровь. Мечущееся чёрное пламя внутри марионетки скрутилось в едва заметную кляксу-Инь и зависло в напряжённом ожидании.

«Потрясающее владение собой, – подумал Владыка миров. – Он способен даже переломить собственную природу, если дело касается его драгоценного Сосуда».

Владыка миров лёгким движением пальца отправил клетку по направлению к Бай Э. Тот обеими руками прижал клетку к себе и затравленно уставился на Владыку миров. Ху Вэю показалось, что между ними состоялся безмолвный диалог. Владыка миров кивнул, будто неслышимый ответ его удовлетворил. Бай Э ещё крепче прижал к себе клетку, она вдруг вспыхнула лисьим огнём и впиталась внутрь. Ху Вэй едва успел подхватить рухнувшего Бай Э… нет, уже Ху Фэйциня. Марионетка стала похожа на саму себя, Тьма исчезла вместе с лисьим огнём, вероятно, тоже вернулась на своё место внутри Сосуда.

Ху Вэй бережно уложил Ху Фэйциня на тахту, похлопал его по щекам:

– Фэйцинь?

Признаков сознания Ху Фэйцинь не подавал, но грудная клетка едва заметно колыхалась. Надо полагать, вернувшейся душе требовалось время, чтобы занять полагающееся ей место и «пустить корни».

Владыка миров подошёл к столу, где лежал гуцинь без струн, и дотронулся до него пальцем. Инструмент рассыпался на сотни сверкающих серебром крошек, превратился в некое подобие Млечного Пути и втянулся в рукав Владыки миров.

– Это опасная игрушка, – сказал Владыка миров, – не стоит оставлять её в мире смертных.

Но Ху Вэй его не видел и не слышал. Возвращённый свет завладел всем его существом.

[709] Пустота небытия

Для Ху Фэйциня произошедшее было лишь долей секунды, вспыхнувшей белой искрой и погрузившей сознание в непроницаемую тьму. Потом он открыл глаза… вероятно, открыл, если у него ещё были глаза, чтобы их открывать. Тела вот точно не было: он представлялся сам себе светящейся субстанцией, похожей на комету. И он был здесь не один: мимо него пролетали точно такие же кометы, все двигались в одном направлении – куда-то вперёд, в непроглядную тьму – и делали это совершенно бесшумно. Или здесь попросту отсутствовали звуки. Ху Фэйцинь попытался издать хоть какой-нибудь звук, но рта у него, кажется, тоже не осталось.

«Пустота небытия», – подумал Ху Фэйцинь, припомнив слова Бай Э.

Точно! Ху Фэйцинь попытался мысленно позвать его, но Бай Э не откликнулся, и ауры его Ху Фэйцинь тоже не ощущал. В пустоте небытия он оказался один-одинёшенек.

«Когда это я успел умереть?» – удивился Ху Фэйцинь и принялся размышлять, что с ним произойдёт дальше.

Разве не должен он был после смерти оказаться у Реки Душ? Умерев в прошлый раз, он сразу оказался в Посмертии и встретился с Вечным судией. А тут темнота, ни на что не похожая форма сознания. Или это дорога в ад? Мысль эта Ху Фэйциню не понравилась, он вильнул кометным хвостом и остановился, вернее, попытался остановиться, но течение темноты увлекало его всё дальше, вслед за остальными кометами.

Некоторые кометы, как подметил Ху Фэйцинь, исчезали на полпути, другие погружались вниз, куда-то в темноту, ещё какие-то подлетали высоко и пропадали там, но поток комет не иссякал. То, что эти кометы – души существ, Ху Фэйцинь уже понял, не понимал только, куда они плывут. Или переправа через Реку Душ не единственный способ отправиться на перерождение? Но тогда что за сущность отвечает за кометный поток? Кроме собственно сияющих комет, здесь никого другого не было, Ху Фэйцинь бы почувствовал.

«Ну, допустим, я отправился на перерождение… почему-то, – принялся рассуждать Ху Фэйцинь. – Но разве я не должен хотя бы помнить, как умер? Или я не умер, а это лишь наваждение? Привиделось в забытьи?»

Проверить это можно было, ущипнув себя, но Ху Фэйцинь – хвостатая комета, ему попросту нечем себя щипать.

Кометы впереди вдруг вильнули в разные стороны, как перепуганная стая рыб. Из темноты медленно поднялись четыре белых столпа света и двинулись против течения. Пятый столп, отстоявший чуть дальше и появившийся чуть позже, был слегка изогнут, и Ху Фэйцинь сообразил, что это вовсе не столпы, а пальцы. Гигантская ладонь почерпнула темноту, которая водой стекала обратно в общий поток вместе с кометами. Она всё надвигалась, надвигалась.

Ху Фэйцинь и опомниться не успел, как оказался прямо в ладони вместе с десятком других комет, но те вильнули хвостами и стекли с ладони вместе с водой темноты, а он не смог: вне потока темноты кометы двигаться не могли – совсем как вытащенные из воды рыбы. Пальцы сомкнулись в горсть, и гигантская ладонь начала опускаться обратно в темноту потока.

В следующее мгновение Ху Фэйцинь обнаружил, что из кометы превратился в самого себя, а вокруг нет ни пустоты небытия, ни загадочной ладони, только тусклое пространство, ничем не ограниченное, и здесь уже были звуки. Ху Фэйцинь ясно расслышал потрескивание, и оно хорошо было ему знакомо: Лисье пламя! Значит, он вернулся в собственное сознание. Невидимое пламя потрескивало, но Ху Фэйцинь никак не мог его отыскать, хоть и крутил головой во все стороны. И здесь всё ещё не было ничьего присутствия.

– Бай Э? – позвал Ху Фэйцинь, радуясь, что у него снова есть рот, но звуков собственного голоса не услышал.

Надо полагать, он погрузился слишком глубоко, потому не видел Лисьего пламени и не ощущал присутствия Тьмы.

«Нужно выбираться», – решил Ху Фэйцинь и пошёл на потрескивание невидимого пламени.

Время внутри сознания воспринималось искажённо. Ху Фэйцинь поначалу считал шаги, но скоро сбился. К источнику звука, как ему казалось, он не приблизился ни на шаг. Здесь не было ни одной тени, кроме его собственной, поэтому он не мог определить направление или даже понять, не ходит ли он кругами. Тогда Ху Фэйцинь прокусил палец, выдавил каплю крови и стряхнул её. Алая бусина зависла на полпути к падению и медленно поползла в сторону. Ху Фэйцинь пошёл следом. Способ был проверенный: капля крови непременно отыщет Лисье пламя, в котором тоже есть частичка крови, – но капля крови ползла как улитка, а подгонять было нельзя, чтобы не сбилась со следа.

По ощущениям сто лисьих лет прошло, прежде чем Ху Фэйцинь увидел впереди неясные, но знакомые очертания. Тогда он обогнал каплю и быстро дошагал до Лисьего пламени. Оно горело неровно, но когда он к нему приблизился, то пламя выровнялось и весело заплясало, радуясь воссоединению с хозяином.

Вот только Тьмы в нём не было.

– Бай Э? – испуганно воззвал Ху Фэйцинь.

Что-то зашуршало позади него, он резко развернулся и увидел Тьму. Чёрный силуэт казался тонким, сквозь него будто даже просвечивало.

– Бай Э? – повторил Ху Фэйцинь уже с беспокойством.

Тьма настолько ослабла, что он с трудом ощущал её ауру. Будто она все силы тратила на то, чтобы удерживать себя в человеческой форме.

– Бай Э? – опять позвал Ху Фэйцинь.

Тьма как будто его и не слышала, быть может, пребывая в собственной пустоте небытия.

Ху Фэйцинь решительно подошёл и положил руки на плечи Тьме:

– Бай Э, очнись!

Тьма сгустками и кляксами распалась, остался лишь светловолосый юноша с залитым слезами лицом. Руки он как-то странно держал у груди, точно прижимал к себе что-то невидимое, вместо глаз были чёрные водовороты.

Ху Фэйцинь встряхнул юношу за плечи и ещё раз воззвал:

– Бай Э?

В левом водовороте вспыхнул зелёный огонёк, в правом синий, и Тьма с явным усилием посмотрела на Ху Фэйциня. Огоньки стали ярче, будто зрачки расширились.

– Учитель? – неясно выговорил Бай Э и… разрыдался.

Ху Фэйцинь растерянно похлопал его по спине, не зная, как успокоить. Он ведь и не догадывался о причине его слёз.

[710] Всё имеет свою цену

– Фэйцинь? – обрадовался Ху Вэй, увидев, что веки Ху Фэйциня дрогнули и начали приподниматься.

Но внутри у лисьего демона позванивало тревогой: а если в открывшихся глазах всё ещё будет чернота, а не привычная льдистая дымка? По счастью, посмотрел на него Ху Фэйцинь своими глазами, пусть и не сразу осознанным взглядом: чтобы полностью прийти в себя и овладеть собственным телом, требовалось время.

Ху Вэй суетливо, но деловито просунул ему ладонь под спину и помог сесть:

– Водички?

Ху Фэйцинь отрицательно что-то промычал, недовольно поморщился и, прижав нижнюю, не слушавшуюся челюсть ладонью – рука тоже была как ватная, кое-как поднялась – выговорил:

– Что произошло?

Он уже успел заметить разгромленные покои. Выгрызенные причудливо стены его особенно впечатлили: проломы проломами, но где обломки?

Ху Вэй поскрипел по-лисьи, потом неохотно и не вдаваясь в детали рассказал, что случилось, когда раздался первый звук гуциня, и что за этим последовало.

– А где гуцинь? – прервал его на полуслове Ху Фэйцинь.

– Гуцинь? – потрясённо переспросил Ху Вэй. – Ты из-за него чуть лапы не откинул! Если бы Владыка миров не вмешался, сейчас бы со мной не ты разговаривал, а этот фыр его… – Он споткнулся на слове и неохотно произнёс: – Бай Э.

Ху Фэйцинь поглядел на Ху Вэя с лёгким удивлением. Ху Вэй никогда не называл Бай Э по имени, только Тьмой, паразитом, тварью, дрянью и прочими оскорбительными словечками. Что же такого могло произойти между ними, пока Ху Фэйциня не было в своём теле, что Ху Вэй изменил своё мнение? На этот вопрос Ху Вэй отвечать отказался.

Ху Вэй, положа лапу на сердце, Тьму всё ещё терпеть не мог. Сотни лисьих демонов хвосты сложили по её милости, разве можно такое простить? А теперь она свила себе гнездо в Ху Фэйцине и отказывается съезжать, ссылаясь на то, что разлучить их подобно смерти: если связующая нить порвётся, то им обоим конец. Ладно, с этим Ху Вэй ещё кое-как смирился. Но какой порядочный лисий демон стерпит, что подселившаяся в сознание к его предназначенному сущность, пусть и в прошлой жизни, но была его любовником?

Знай Ху Вэй их историю полностью, он, может, и не реагировал бы так остро. Но всплеск Тьмы заставил его призадуматься. И готовность Бай Э пойти на что угодно, лишь бы вернуть Ху Фэйциня, тоже. Но вслух о том, что Бай Э заслуживает толики уважения, Ху Вэй, разумеется, ни за что бы не сказал.

– Гуциня нет, – сказал Ху Фэйцинь, окинув взглядом разгромленные покои.

– Гуциня нет, – подтвердил Ху Вэй. – Владыка миров его забрал.

Ху Фэйцинь прикусил нижнюю губу:

– Вряд ли он его отдаст, даже если очень попросить.

– Ха! – сказал Ху Вэй.

– А если попросить Владыку миров вернуть душу моей матушки? – осенило Ху Фэйциня.

– И как ты это сделаешь? Никто не знает, где Владыка миров, – возразил Ху Вэй, слегка успокоившись.

Он нисколько не был против новых приключений, если они не вытряхивают лисью душу и не вызывают лисьих всплесков. Ху Фэйцинь, похоже, другие магические артефакты, подобные гуциню без струн, разыскивать не собирался, а поиски Владыки миров относительно безопасны.

– Всего-то и нужно открыть к нему портал!

– О-о-о… – протянул Ху Вэй, – ты умеешь и такие порталы открывать?

– Бай Э умеет, – возразил Ху Фэйцинь и обратился уже напрямую к Бай Э: «Ты ведь сможешь открыть портал к Владыке миров?»

«Не смогу», – ответил Бай Э после заминки.

«Ты ещё не восстановил силы», – понимающе кивнул Ху Фэйцинь.

«Никогда не смогу», – уточнил Бай Э, и Ху Фэйцинь опешил. Категоричность в голосе Бай Э не заставляла сомневаться, что он говорит правду.

«Как это?» – ошеломлённо спросил Ху Фэйцинь.

Бай Э долго мялся, прежде чем ответить: «Всё имеет свою цену. Я отдал за тебя возможность открывать порталы».

Ху Фэйцинь потрясённо метнулся сознанием в тоннель порталов, который они открывали вместе с Бай Э. В нём, казалось, ничего не изменилось, все окна в иные миры были на месте, даже портал в адскую сферу.

«Бай Э?» – позвал Ху Фэйцинь, полагая, что Бай Э слукавил, просто не хочет открывать портал к Владыке миров.

«Возможность открывать порталы или разломы к тем местам, где пребывает Владыка миров, – уточнил Бай Э. – Все остальные смогу. Но не сейчас – когда восстановлю силы. Я был вне Сосуда слишком долго, связующая нить истончилась. Я с трудом могу хотя бы просто отвечать тебе. Мне нужно поспать».

Ху Фэйцинь почувствовал, что Тьма превратилась в едва заметную ниточку и обвилась вокруг Зёрнышка человека, ловко поднырнув под Небесный обод и прошмыгнув мимо пляшущих язычков Лисьего пламени. После этого откликаться Бай Э перестал.

Ху Вэй их разговора не слышал, но по выражению лица Ху Фэйциня, у которого стала морда тибетской лисы, понял, что переговоры провалились. Он поскрёб затылок и постарался придумать подходящее утешение.

– Ну, если подумать, вряд ли демиург забирает души из Круга перерождения навсегда. Когда-нибудь твоя мать вернётся на Небеса. Ведьдуши небожителей после перерождения непременно туда возвращаются, разве нет? Ты же бессмертный, сможешь дождаться. Если, конечно, – добавил Ху Вэй, со значением поигрывая бровями, – не будешь совать морду, куда не просят. Меня чуть лисий припадок не хватил, когда ты пропал!

Ху Фэйцинь смутился:

– Да, это был опрометчивый поступок. Но кто же знал, что легенда о гуцине без струн неверна?

– Людишкам ни в чём доверять нельзя, – назидательно сказал Ху Вэй. – Переврать легенду для них – раз плюнуть!

– Ну, этим не только люди страдают, – заметил Ху Фэйцинь, пристально глядя на Ху Вэя.

– А что я? – смутился Ху Вэй. – Я ничего.

– Нисколько не сомневаюсь.

Сравниться с лисами по части вранья мог только мифический сивый хорь, которого лисы поминали к месту и не к месту: «Сивый хорь тебе товарищ!» – «Врёт как сивый хорь!» – «Одному сивому хорю известно!» – «Сивый хорь тебя задери!» – и прочие лисьи присказки не сходили у лисьих демонов с языка. Что это за зверь такой – «сивый хорь», Ху Фэйциню выяснить не удалось, но вряд ли это был седой хорёк, как предполагало название.

[711] «Неправильные монахи»

Чувствовал себя Ху Фэйцинь разбитым на восемь лепестков. Видимо, самопроизвольные вылеты души из тела даром не проходят, даже если ты Небесный император. Он опустил голову на подголовник, услужливо подсунутый ему Ху Вэем, и сложил руки на животе – такая благопристойная поза, что Ху Вэю захотелось сплюнуть через хвост три раза. Но тормошить Ху Фэйциня он не стал – пусть отлёживается. Вместо этого принялся шерстить уцелевшие шкафы, стеллажи и сундуки в поисках чего-нибудь полезного или не очень. Всякая порядочная лиса не оставит ни один новый уголок не вынюханным.

Сундуки надежд не оправдали: они были набиты талисманами и гадательной атрибутикой. На стеллажи, заваленные рухлядью, в которой едва угадывались какие-то старые свитки и книги, Ху Вэй даже не взглянул, сразу направился к шкафам.

– Хочешь обчистить хозяев дома? – пробормотал Ху Фэйцинь, краем глаза следя за ним.

– Слисил и не пойман – не вор, – однозначно сказал Ху Вэй. – Где те хозяева? Они сюда и не вернутся поди, что добру пропадать?

– Добру? – уточнил Ху Фэйцинь.

Ху Вэй вместо ответа показал ему выуженный из шкафа сосуд с вином. Радость от находки подпортило только то, что на горлышко был наклеен талисман, но Ху Вэй тут же его отодрал и приложился к сосуду, пробуя вино.

– Ничего так, – сделал он вывод и, сунув в шкаф голову, глухо доложил: – Тут прорва вина!

Поскольку от стола осталась лишь половина, Ху Вэй наскоро приладил ей ещё две ноги-подпорки из подходящих по высоте сундуков и принялся составлять на получившуюся конструкцию сосуды из шкафа. Горлышки всех сосудов были запечатаны талисманами.

– А ты не боишься, что в одном из них может оказаться не вино, а всамделишный злой дух? – поинтересовался Ху Фэйцинь. – Что тогда будешь делать?

Ху Вэй моментально ответил:

– Тогда не придётся искать закуску.

– Ты это серьёзно? – поразился Ху Фэйцинь.

– Всё, что можно сожрать, съедобно, – сказал Ху Вэй назидательно. – Правда, некоторое только один раз. Но я же демон, что мне сделается? Вот, помнится, накинулся я с голодухи на мухоморы…

Его рассказ, который наверняка оказался бы захватывающим и красочным, прервал громкий стук дверного молотка.

Ху Вэй развернулся на звук и удивлённо сказал:

– Двери же и так открыты, кто бы стал стучать?

– Приличные люди, – сказал Ху Фэйцинь.

– Пф… – отозвался Ху Вэй и пошёл поглядеть, кто это там настолько «приличный», что ударил молотком в дверь уже десять раз, но так и не удосужился пройти в услужливо распахнутые (а скорее, их попросту забыли закрыть второпях хозяева дома) двери.

К его удивлению, у порога дома толпились странствующие монахи в потрёпанных плащах и шляпах, с заплечными котомками, с дорожными посохами.

– Ох… – непроизвольно вырвалось у Ху Вэя.

Монахи сочли этот возглас приветствием, сложили руки и принялись напрашиваться в дом, чтобы дать отдых усталым ногам, а если при этом удастся порадовать чем-нибудь съестным и желудок, то вообще будет замечательно, а уж они, чтобы отплатить добром за добро, благословят его родню до двенадцатого колена.

– Спасибо, не надо, – категорично сказал Ху Вэй.

Ещё монашеского благословения лисьим демонам не хватало! Но отказывать монахам в приюте он не стал, махнул рукой в сторону хозяйственных построек и сказал, что слуг в доме нет, но они могут разжиться чем-нибудь съестным на кухне, а если захотят отдохнуть, то весь дом в их распоряжении. Монахи принялись наперебой благодарить хозяина дома и гуськом потащились в указанном направлении, но оторопели, увидев несколько проломленных стен.

– Перепланировка дома, – не моргнув глазом соврал Ху Вэй.

– Ох… – раздалось уже откуда-то со стороны монашеской братии.

Ху Вэй пригляделся и увидел в конце вереницы хэшана. Тот от монахов отстал, причём с выражением невероятного облегчения на лице, и поковылял к Ху Вэю с укоризненным:

– Что-то слишком часто ты мне попадаешься.

– Кто бы говорил! – возмутился Ху Вэй. – Чего тебя в такую глушь потащило? Да ещё и с монахами?

– Ох… – опять сказал хэшан и так выразительно сморщился, что Ху Вэй решил даже, что старика сейчас стошнит. – Сдуру решил попутешествовать в компании. Так ты не поверишь, это оказались неправильные монахи.

– Неправильные? – не понял Ху Вэй. – Это как?

– Вина не пьют, едят всякую дрянь, молятся целыми днями, – принялся перечислять хэшан с явным осуждением в голосе, – спят где придётся.

Ху Вэй развеселился:

– Хэшан, так это правильные монахи и есть. Это ты неправильный.

– Будет этот лисий хвост ещё меня жизни учить! – возмутился хэшан, замахиваясь на Ху Вэя посохом.

– То есть винишка в приятной компании ты отведать не хочешь? – уточнил Ху Вэй, похохатывая. – Ну, если так, тогда прошу на кухню к остальным монахам. Уж они наверняка сообразят что-нибудь поесть.

– Да они в лучшем случае вскипятят воду на очаге и надуются кипятка так, что пуза вздует, – проворчал хэшан.

– А в худшем?

– А в худшем просто из бочки напьются, – сказал хэшан и беспокойно уточнил: – А много, говоришь, вина?

Ху Вэй сделал вид, что задумался, и показал хэшану обе растопыренные ладони.

– О! – оживился хэшан. – На двоих или каждому?

– Сколько успеешь выхлебать – всё твоё, – пожал плечами Ху Вэй и, посерьёзнев, добавил: – Но не на халяву, а за услугу.

– Услугу? – кисло переспросил хэшан. – Вот всегда с этими лисами так! Поманят, прельстят, а потом дули кажут.

– Что ты ругаешься, когда я ещё даже ни о чём тебя не попросил? – обиделся Ху Вэй. – Как будто я при каждой встрече тебя о чём-то прошу.

– Вот именно, – без тени улыбки сказал хэшан, – ты никогда ни о чём не просишь. Значит, припекло, раз сподобился.

Ху Вэй фыркнул по-лисьи и сказал:

– Хочу, чтобы ты глянул Фэйциня. Как-то ему неважно. А после можешь хоть весь винный шкаф опустошить.

Хэшан нахмурился. Чтобы существу ранга Небесного владыки стало «как-то неважно», а существо ранга Владыки демонов с этим не могло справиться, должно было произойти что-то из ряда вон выходящее.

– Веди, – распорядился хэшан, сразу посуровев.

И Ху Вэй повёл.

[712] Путаница меридианов

– Ого… – протянул хэшан, входя следом за Ху Вэем в разгромленную комнату, – да вы тут знатно повеселились, я гляжу.

Половина стола, кажется, его особенно впечатлила, а может, расставленные на ней сосуды с вином.

Ху Фэйцинь тихонько мечтал забиться к Лисьему пламени на пару с Бай Э, настолько гадко себя чувствовал. Но, понимая, что Ху Вэй это вряд ли оценит, вынужден был оставить эти мечты несбыточными.

– Хэшан? – удивился он нежданному гостю.

Хэшан между тем уже деловито сколупывал талисман с крышки одного из сосудов, чтобы отведать вино и решить, стоит ли размениваться на такое угощение. Вывод был неутешителен: любое винишко, если оно дармовое, кажется слаще купленного и так и напрашивается, чтобы его выхлебали.

– Ты не надирайся, – предупредил Ху Вэй, бесцеремонно отбирая у монаха сосуд, – тебе ещё Фэйциня смотреть.

– Зачем? – насторожился Ху Фэйцинь.

– Не нравишься ты мне, – сказал Ху Вэй.

– Ну, знаешь…

– Не в том смысле, – поспешил возразить Ху Вэй, сообразив, что ляпнул нечто двусмысленное и что за это ему светит великий лисопост.

Хэшан вытер усы, которые едва успел обмочить в вине, и сел возле Ху Фэйциня с требовательным:

– Дай-ка сюда лапку.

Ху Фэйцинь полагал, что Бай Э опять всполошится, но Тьма признаков жизни не подавала, будто и впрямь превратилась в обычное чёрное колечко-ниточку. Хэшан потрогал запястье Ху Фэйциня, как-то театрально вскинул брови и сдвинул пальцы чуть выше, но и этим не удовольствовался, закатал Ху Фэйциню рукав и потрогал вену уже у локтя. Ху Вэй шумно раздул ноздри, но хэшан его возмущения даже не заметил, а уже с позволения Ху Фэйциня лез к тому за пазуху – щупать солнечное сплетение.

– Ты что делаешь, развратный старикашка? – не выдержал Ху Вэй, хватая его за руку.

– Что ты с собой сделал? – изумился хэшан, полностью игнорируя справедливый гнев Ху Вэя.

– Хм… – Ху Фэйцинь задумался, какое объяснение смертный монах сочтёт удовлетворительным. – Случайно вылетел из тела… не должным образом.

– А что с ним? – насторожился Ху Вэй.

– У него меридианы спутаны, как колтун.

– И что теперь делать? – всполошился Ху Вэй.

Колтуны он, как и всякий лис, терпеть не мог: расчесать их удавалось редко, приходилось выстригать клочки шерсти. Но разве можно выстричь духовный канал?

– Что делать? Распутывать, – ответил хэшан и, прикрыв глаза, поднёс два пальца к собственному носу, как заправский бессмертный мастер при медитации.

Вид у него при этом одухотворённее не стал, но и Ху Вэй, и Ху Фэйцинь почувствовали его духовную ауру, которая оказалась весьма сильной для такого ненадёжного субъекта, как монах-пьяница. Хэшан приложил два пальца к запястью Ху Фэйциня и какое-то время сидел так, потом – Ху Вэй по-лисьи заскрипел – проделал то же с солнечным сплетением, а напоследок прижал пальцы к точке третьего глаза на лбу Ху Фэйциня. После он с видом хорошо потрудившегося человека встал, отошёл к столу и выхлебал долгожданный сосуд вина.

– И что? – сумрачно спросил Ху Вэй.

Внешне Ху Фэйцинь никак не изменился после этой сомнительной процедуры.

– И всё. Меридианы я распутал, теперь осталось дождаться, когда Ци равномерно распределится по духовным каналам. Я бы на твоём месте, – обратился хэшан к Ху Фэйциню, – вздремнул пару-тройку дней. Сон на меридианы благотворно влияет: они расширяются, Ци течёт свободнее.

– Слушай, хэшан, – не удержался Ху Вэй от привычного вопроса, – что ж ты не вознесёшься, а? От тебя Небесам была бы такая польза!

– А какая польза была бы мне от Небес? – с сарказмом осведомился хэшан. – И не надоело тебе каждый раз спрашивать?

– Ну так интересно же, – пожал плечами Ху Вэй, – ты всё время отговариваешься. А мог бы важным бонзой стать, на облаке разъезжать и всё такое прочее.

– Мне и тут неплохо. – Хэшан отпил вина из еще одного сосуда.

– Что ты привязался к человеку? – одёрнул Ху Вэя Ху Фэйцинь. – Каждый идёт своим путём.

– Вот-вот.

Ху Вэй фыркнул.

– А! – спохватился хэшан, поглядев по сторонам. – А тот маленький бонза где?

– Вернулся на Небеса. Я же его ещё тогда шугнул. А что? Стихи с предсказаниями собирался ему прочесть? – ехидно спросил Ху Вэй.

Хэшан неодобрительно покачал головой:

– Он мне понравился. Очень уважительный лис. В отличие от некоторых Ху Вэй только фыркнул.

Усовестить лисьего демона? Да такое даже лисьим богам не под силу!

[713] Лис в мешке

– Дуй обратно на Небеса! – шугнул Ху Вэй Недопёска.

Недопёсок дал стрекача, пробежал без остановки пол-улицы, вращая всеми хвостами, чтобы прибавить себе скорости. Но когда таверна скрылась из виду, тут же остановился, спрятал лишние хвосты и неторопливо, как и полагалось бонзе – зря его, что ли, так назвали? – потопал по улице, вертя головой, чтобы всё увидеть, понюхать и, если случай представится, попробовать на зуб.

Лисий морок, наведённый Ху Вэем на город, скрывал чернобурку от посторонних глаз, но Недопёсок явно переоценивал себя, когда думал, что справился бы и собственными силами: наводить на людей лисий морок он выучился, но его хватало, только чтобы слисить и улиснуть, на полномасштабный морок у Недопёска хвостов не хватало.

Скоро ему наскучило, и Недопёсок перестал обращать внимание на торговые ряды, задумавшись о своём, о лисьем. Нежданчик в виде восьмого хвоста чернобурку несказанно порадовал, но Недопёсок так и не понял, как и когда у него появился восьмой хвост. Он знал, что хвосты появляются после определённых поступков – съеденная пилюля, охота на небесных мышей, медитация в духовной сфере – но не мог припомнить, чтобы в последнее время занимался чем-нибудь подобным. Рытьё нор, как он думал, хвостов не прибавляет, иначе бы у него уже было с полсотни, а то и больше.

И вот тут Недопёска осенило: новый хвост у него вырос, потому что он сунул морду в доспехи бога войны! «Обмурдирование» такой важной персоны, как старший бог войны, наверняка было пропитано духовными силами владельца. Решив, что нашёл причину, Недопёсок страшно расстроился: нужно было не только морду сунуть, но и залезть полностью, тогда бы у него сразу два хвоста отросло, и был бы Недопёсок девятихвостым лисом, как шисюн, а там и до бога недалеко. Сяоху постучал лапой по лбу, укоряя себя в недальновидности, и решил вернуться на Небеса, как и велел Ху Вэй, чтобы исправить это досадное упущение, пока старший бог войны не вернулся в Небесный дворец, а он не вернётся ещё долго, если верить тому, что успел подслушать Недопёсок.

Сяоху остановился и озадаченно поглядел по сторонам. Занятый мыслями, он и сам не заметил, как выбрел из города, и теперь оказался в незнакомом лесу. Конечно, заблудиться чернобурка не могла: лисий нюх выведет куда угодно и доведёт до чего угодно. К примеру, до ручейка, который зазывно журчал по камням. Недопёсок поскакал к ручью, разом утратив важность бонзы, и налакался воды, размышляя, не выкупаться ли ему напоследок.

Вода мира смертных нравилась ему больше небесной воды, потому что напоминала о лисьем прошлом: когда Недопёсок был ещё обычной чернобуркой, он страшно любил плескаться в ручьях, потому что при рытье нор шубка пачкалась, а простое встряхивание шерсти не избавляло от налипшей на неё грязи. Лучше всего постоять под дождиком, а если дождя нет, то выполоскать себя в ручье. Недопёсок поскрёб затылок, покивал собственным мыслям и принялся раздеваться, потому что, понятное дело, в одежде купаться не принято.

И вот тут-то на него сверху упала тень, и Недопёсок оказался в мешке, только лапы сбрякали! Он затявкал с перепуга, принялся вертеться и крутиться в мешке, пытаясь пропороть его когтями, но холстина оказалась крепкой и не поддавалась лисьим когтям. Тогда Недопёсок взвыл и вцепился в мешок зубами, чтобы выгрызть в нём дыру и так выбраться, но по мешку чем-то ударили, может, палкой, и оглушённый Недопёсок на какое-то время затих.

Отвлёкшись на мысли, Недопёсок не заметил, что за ним всю дорогу наблюдали двое мужчин. Они заметили его на выходе из города, где лисий морок был слабее, и пошли следом, обмениваясь красноречивыми жестами. Ходящая на задних лапах чернобурка – ну не диво ли? Денег за неё отсыплют целую кучу! Нужно лишь подгадать нужный момент и сунуть её в мешок. Что они и сделали.

Теперь, когда добыча была в мешке, можно было не скрываться и разговаривать в полный голос. Люди эти разбойниками не были, они служили во дворце ловчими и добывали зверьё для кухни, а иногда ловили потешных зверушек по приказу юного императора, чтобы позабавить вдовствующую императрицу и придворных дам. Но вдовствующая императрица никогда не умилялась пушистикам. Если она и брала их, то всегда двумя пальцами и за шкирку, но чаще прятала руки в рукавах и обходила сторонкой, и всегда морщила нос.

Юный император, видя это, велел ловчим расстараться и добыть такую диковинку, чтобы вдовствующая императрица непременно порадовалась подарку, а за это обещал немалое вознаграждение и повышение в ранге. Ловчие разбрелись по царству, а эти двое поленились куда-то идти, рассудив так: если уж вдовствующую императрицу не тронули ни крольчата, ни бельчата, милейшие существа даже по мнению самих ловчих, то вряд ли на всём белом свете сыщется диковинка, способная её умилить.

А вот ходящая на задних лапах чернобурка кого угодно удивит. Ловчие и сами-то поначалу рты разинули от удивления и принялись друг друга щипать за носы, чтобы удостовериться, что это им не привиделось.

Зная характер юного императора, они были уверены, что награда достанется им, даже если вдовствующей императрице подарок не понравится: император ещё мальчишка, у него глаза разгораются, как у ребёнка, на всякую мало-мальски занятную вещь, а уж лиса такой необычной масти, да ещё и на задних лапах ходит – кто бы отказался получить такой подарок? Поэтому ловчие затянули мешок потуже и потащили его во дворец.

Лис в мешке ругался на чём свет стоит всю дорогу, но ловчие решили, что им только чудится в лисьем тявканье вполне опознаваемая ругань.

Знали бы они, кого посадили в мешок…

[714] «Императоры не сдаются!»

Ван Жунсин терпеливо, но обречённо шёл следом за Мин Лу и невпопад кивал. Всё это он уже тысячу раз слышал, но юный император никак не унимался и талдычил одно и то же день за днём: он непременно найдёт способ оставить матушку во дворце, и никакие боги войны ему не указ. Ван Жунсин прекрасно понимал, что это всего лишь слова и способ самоутешения: бог войны и священная змея прикипели друг к другу, силой их не разнять, и никакие уговоры не помогут.

Мин Лу наверняка и сам это понимал, но упрямства ему было не занимать, и он каждодневно придумывал всё новые и новые способы «разбить» гармоничную пару и озвучивал их Ван Жунсину, который терпеливо, но обречённо отвергал их один за другим. Если в чём и был уверен Ван Жунсин, так это в том, что в дела богов лучше не вмешиваться, не то они вмешаются в твои, и тогда уж мало не покажется.

– А если я притворюсь смертельно больным?

– Чем? – усомнился Ван Жунсин.

– Ну… – смутился Мин Лу, который, в отличие от молочного брата, никогда на здоровье не жаловался. – У меня тут… прыщ вылез.

– О да, – непередаваемым тоном фыркнул Ван Жунсин, – избавление от прыща по силам только богам. Лу-эр, ты послушай себя.

– А! – досадливо отмахнулся Мин Лу. – Прыщ, знаешь ли, если его расковырять…

Ван Жунсин демонстративно зажал себе уши ладонями.

– Тогда пригрожу, что сброшусь с башни Саньму, если матушка уйдёт, – сказал Мин Лу, силой заставляя брата отвести руки от ушей.

– Ты сначала на неё заберись, – прервал его Ван Жунсин.

Мин Лу приуныл. Считалось, что на башню Саньму взобраться невозможно, а о тайном ходе, разумеется, никто, кроме Ли Цзэ и Су Илань, не знал.

– Но идея была хорошая.

– Правда? – просиял Мин Лу.

– О да, – подтвердил Ван Жунсин, – подзатыльник от бога войны ты бы точно схлопотал, а тогда, вероятно, твоя мачеха за тебя вступилась бы.

– Вероятно? – обиделся Мин Лу. – Да она точно бы за меня вступилась!

– Или отвесила второй подзатыльник.

– Матушка никогда на меня руку не поднимала, – оскорбился Мин Лу. – Императоров вообще бить нельзя.

– Но иногда очень хочется, – пробормотал Ван Жунсин себе под нос.

– Что?

– Нет, ничего, – поднял руки Ван Жунсин, – это я так, мысли вслух. Лу-эр, не пора ли тебе сдаться?

– Императоры не сдаются! – запальчиво воскликнул Мин Лу. – Лучше смерть, чем позорное поражение!

– Правда? – искренне удивился Ван Жунсин.

Мин Лу несколько смутился. Эти слова он увидел в книжке и запомнил, но ещё не представлялось случая сказать их вслух. Прозвучало… явно не к месту.

– В общем, – смущённо сказал Мин Лу, – я матушку не отдам.

Ван Жунсин покусал губы, размышляя, как бы поделикатнее намекнуть брату, что его никто и не спросит, когда придёт время вознесения. И тут его осенило.

– Лу-эр, а почему бы тебе тоже не вознестись?

– А?! – испуганно откликнулся Мин Лу.

– Станешь хорошим царём, совершишь кучу подвигов, как ты всегда мечтал, – с воодушевлением перечислял Ван Жунсин, – и тебя наверняка причислят к небожителям. Я слышал, так это и бывает. Многие цари и военачальники возносились на Небеса. Насколько известно, все двенадцать богов войны прежде были царями или выдающимися людьми. Тогда тебе не придётся расставаться с твоей мачехой. Если подсуетишься и по-быстрому совершишь какой-нибудь подвиг, то сможешь вознестись вместе с твоей мачехой… и отчимом, – не удержался от шпильки Ван Жунсин.

– Не называй его так! – возмутился Мин Лу. – Жунсин, хватит надо мной смеяться!

– Тогда не веди себя так глупо, – серьёзно сказал Ван Жунсин. – Ты император царства Вэнь, а выставляешь себя на посмешище. Ты должен достойно отдать… Кому я это говорю? – сокрушённо покачал он головой, заметив, что Мин Лу уже его не слушает.

Мин Лу в душе понимал, что лучше супруга для матушки, чем бог войны, не сыскать. Он поклонялся Ли Цзэ с самого детства, наперечёт знал все факты его биографии, все сказанные им когда-то слова, все совершённые им подвиги, а теперь, увидев бога войны вживую, убедился, что легенды правдивы. Ну, по крайней мере, большая их часть: гарема из двенадцати богинь-воительниц у Ли Цзэ, оказывается, нет.

Но ведь если бог войны женится на вдовствующей императрице и заберёт её с собой на Небеса, то Мин Лу снова останется один. Да, у него есть Ван Жунсин, но это ведь совсем другое.

«Никому я матушку не отдам!» – подумал Мин Лу с остервенением.

Это было не столько упрямство, сколько… страх, который прячется в душе каждого сироты – страх снова остаться одному.

[715] Диковатая диковинка

Дворцовый слуга подошёл к ним и, поклонившись, доложил, что аудиенции императора добиваются ловчие. Мин Лу уже успел позабыть, на какую работу подрядил ловчих императорского дворца, и теперь искренне недоумевал, зачем им понадобилось просить официальной аудиенции. Ван Жунсин, разумеется, потихоньку, на ухо, ему напомнил, чтобы молочный брат не уронил себя в глазах слуг.

Дворцовый слуга добавил, что ловчие ожидают императора во внутреннем дворе главного дворца.

– А почему не во дворце? – удивился Мин Лу.

Аудиенции полагалось проводить, сидя на троне в главном зале дворца, пусть это и аудиенция для всего лишь ловчих.

Дворцовый слуга сказал, что диковинку, которую ловчим удалось раздобыть для потехи императора, лучше демонстрировать во дворе.

– А что, это какой-то зверь? – настороженно спросил Ван Жунсин.

Зверей, особенно диких, он не любил и чурался даже дворцовых павлинов – птиц в сущности безобидных, не считая их голоса. Тот способен был довести до мурашек даже самого крепкого нервами человека, не говоря уже о болезненном юноше, каким был Ван Жунсин. В детстве он часто пугался павлиньих криков.

– Диковинный зверь, – утвердительно кивнул дворцовый слуга.

– А вот это уже интересно, – оживился Мин Лу, сразу позабыв о кознях, которые собирался строить, чтобы разделить бога войны и вдовствующую императрицу.

Ван Жунсин со вздохом подумал, что стоит поблагодарить неведомого зверя, что тот попался ловчим так вовремя. Неизвестно до чего Мин Лу додумался бы, а кому расхлёбывать последствия? Конечно же, Ван Жунсину.

Ловчие, увидев императора, поклонились ему. Один из них держал на вытянутой руке мешок, в котором что-то копошилось и лягалось. Ван Жунсину почудилось, что он расслышал из мешка скверное слово. Он сунул палец в ухо и потряс головой, полагая, что у него что-то со слухом.

– Показывайте, – нетерпеливо велел Мин Лу.

– Зверь сей есть диковин и чуден, – сказал ловчий, развязывая мешок и вытряхивая оттуда добычу.

Недопёсок шмякнулся на землю плашмя без признаков жизни. В мешке было душно и укачивало. Чернобурка шевельнулась, наморщила нос и чихнула, хвост встал штопором.

– Лиса чёрной масти! – воскликнул поражённый Мин Лу.

Недопёсок сморщился и чихнул ещё раз, упёрся передними лапами в землю и встал на задние лапы.

– Лиса стоит прямо! – опять воскликнул Мин Лу, от волнения сбившись.

Недопёсок покосился на него и принялся отряхивать передними лапами с пуза пыль и сор, который нацеплялся на шерсть за время вынужденного путешествия в мешке. Орудовал он лапами очень ловко, не по-лисьи ловко.

Ван Жунсин сразу понял, что с этим «диковинным зверем» что-то неладно, и сжал плечо брата, чтобы предупредить его, но Мин Лу не заметил и, ткнув в сторону Недопёска пальцем, воскликнул:

– Лиса обирается!

Недопёсок опять покосился на него, но решил оставить этого голосящего по каждому пустяку смертного мальчишку «на закуску». Прежде нужно было привести себя в божеский вид. Недопёсок развернулся к ловчему, бесцеремонно отнял у него мешок, так клацнув при этом зубами, что ловчий попятился и сотворил священный знак, и принялся трясти мешок, чтобы вытряхнуть из него одежду. Сначала вывалилась шапка чиновника, изрядно помятая, потом всё остальное.

Недопёсок швырнул мешок на землю, вскочил на него и принялся на нём прыгать, как делают люди, если их что-то рассердило. Потоптавшись хорошенько на мешке, Недопёсок развернулся к нему задом и нагрёб на него земли и сора, как сделал бы с лисьей кучкой. После этого с чистой душой можно было одеваться.

– Лиса в одежде! – опять воскликнул Мин Лу.

Недопёсок раскрыл пасть и заскрипел на него, не сдержавшись. Мин Лу спрятался за плечо Ван Жунсина и смотрел уже оттуда.

– Во-первых, не лиса, а лис, – доложил Сяоху, наскрипевшись.

– Говорящая лиса! – со страхом воскликнули оба юноши.

Чернобурка чисто человеческим жестом хлопнула себя по морде лапой и сказала:

– Чего вытаращились? Говорящего лиса, что ли, не видели?

Люди, понятное дело, не видели, но для Недопёска говорящие лисы были делом привычным, да и на Небесах никто не удивлялся, когда видел говорящих зверей, птиц и даже насекомых: бабочка-вестница вполне себе изъяснялась на четырёх небесных диалектах, но никто при этом на неё пальцем не показывал и глаза не выкатывал.

– Эх, – добавил он огорчённо, глядя на помятую шапку чиновника, и ловко выправил её, ударив об колено, – опять-таки чисто человеческий жест.

Водрузив шапку на голову, Недопёсок довольно распушил шерсть и выпустил хвосты.

– Х-х-хвосты, – заикаясь, выговорил Мин Лу.

Ван Жунсин уже по-настоящему забеспокоился: у обычных лис было по одному хвосту, и только демоны могли похвастаться несколькими. А у этого было… Ван Жунсин вытянул шею и попытался сосчитать.

– Восемь, – заметив его взгляд, сообщил Недопёсок. – У меня восемь хвостов.

– Лиса умеет считать! – выдохнул Мин Лу, сам себе удивляясь, как это он ещё не грохнулся в обморок.

Вероятно, случись эта встреча до происшествия с красноглазой змеёй, юный император уже валялся бы в обмороке или лез на ближайшее дерево.

Недопёсок между тем завязал одежду как следует и прицепил нефритовую бирку к поясу, сразу сделавшись важным и представительным. Глаза у него стали узкими, как щелочки, морда преисполнилась самодовольства, а хвосты веером раскрылись за спиной, причём шерсть на каждом стояла дыбом, словно её начесали. Уж кто-кто, а Недопёсок умел пустить пыль в глаза.

[716] Хвостатый «прынц»

Ван Жунсин, уже понявший, что это не простая чернобурка (нефритовые бирки полагались только важным персонам), осторожно сделал к ней два шага, сложил кулаки и медленно и церемонно поклонился.

– Что ты делаешь? – зашипел на него Мин Лу.

Недопёсок внимательно поглядел на Ван Жунсина и ответил на поклон поклоном.

– Вы, должно быть, небесный чиновник? – вежливо спросил Ван Жунсин.

Недопёску страшно понравилось, что к нему обратились на «вы». Шерсть у него распушилась ещё сильнее, а морда начала расплываться в лисьей улыбке.

– Ещё и на «вы» лису называешь, – опять зашипел Мин Лу.

Недопёсок неодобрительно на него глянул, но обратился к Ван Жунсину, восхитительным образом игнорируя императора:

– Да, так и есть, я небесный чиновник и много кто ещё. Меня зовут Ху Сяоху. Можете называть меня дядюшкой Ху.

– Дядюшкой Ху? – переспросил Мин Лу. – С какой стати нам называть тебя дядюшкой?

– Я не с тобой разговариваю, – отрезал Недопёсок и клацнул на Мин Лу зубами. – Тебе я вообще никак меня называть не позволяю. Поскольку я вас старше, – сменил тон на крайне вежливый Недопёсок, уже обращаясь к Ван Жунсину, – то разумно будет, чтобы вы называли меня дядюшкой.

– На сколько старше? – с подозрением спросил Мин Лу.

Недопёсок не знал, на сколько: с разницей времени между мирами поди пойми, сколько кому лет.

– Несколько сотен лет. Или тысяч. Мы, небожители, за временем не следим.

– Да врёт он всё, – буркнул Мин Лу. – Лисы долго не живут.

– Люди тоже, – зловеще сказал Недопёсок и так засверкал глазами в его сторону, что Мин Лу опять спрятался за плечом брата. – Что за невоспитанность! Нельзя вмешиваться в чужую беседу. Это невежливо.

– Мне можно, – заносчиво возразил Мин Лу. – Я император.

К его разочарованию, эти слова на чернобурку никакого впечатления не произвели. Недопёсок явно скучающе посмотрел на него и заметил:

– Императоры должны быть образцом вежливости.

– Откуда тебе знать, какими должны быть императоры? – вспыхнул Мин Лу.

– Как же, – осклабился Недопёсок, – да ведь я…

Договорить он не успел. К ним быстрым шагом шёл Ли Цзэ, и на лице его было выражение тревоги. Недопёсок, увидев бога войны, тут же юркнул и спрятался за Ван Жунсина, потеснив в сторону ошеломлённого этой бесцеремонностью Мин Лу, и теперь выглядывал из-за него, держась одной лапой за голяшку его сапога.

Ли Цзэ краем уха услышал, как слуги шептались о диковинке, которую поймали для императора, и несказанно встревожился: зверей, похожих на лис, но с чёрной шерстью, в своей жизни он видел только раз, и было это на Небесах. А если они поймали и посадили в мешок шиди Тяньжэня? И он поспешил во внутренний двор.

Недопёска Ли Цзэ заметил сразу, как и затоптанный мешок, и слегка побледнел. Сяоху высунулся и спрятался обратно за Ван Жунсина.

«Бог войны, должно быть, узнал, что я валялся на его кровати, и пришёл меня ругать!» – подумал Недопёсок.

– Господин Сяоху, – сказал Ли Цзэ с едва заметным волнением, – что вы делаете в мире смертных?

– И ты туда же? – поразился Мин Лу. – Бог обращается на «вы» к какой-то лисе?

– Я не какая-то лиса, – возмутился Недопёсок, выскакивая из-за Ван Жунсина.

– Он не какая-то лиса, – сказал Ли Цзэ одновременно с ним.

– А меня посадили в мешок, – наябедничал Недопёсок, поняв, что бог войны ругать его не собирается, и красноречиво попрыгал на уже и без того затоптанном мешке.

– Примите мои извинения. – Ли Цзэ сложил кулаки. – Смертные плохо распознают небожителей. Уверен, злого умысла у них не было.

– Ещё и извиняется… – изумился Мин Лу.

Образ непоколебимого бога войны в его глазах значительно пошатнулся. С чего бы богу войны так распинаться перед чернобуркой? Неужели у неё ранг выше, чем у бога войны?

– Мин Лу, – строго сказал Ли Цзэ, – это господин Сяоху. Он небесный садовник, отведыватель блюд…

– Лисий, – исправил Недопёсок.

– Распорядитель свадеб…

– Лиспорядитель, – исправил Недопёсок.

– А главное, это младший брат Небесного императора. Поэтому нужно обращаться к нему вежливо и сообразно его рангу.

– Так он принц, что ли? – поразился Мин Лу.

Недопёску понравилось, что его назвали принцем, и он глянул на Мин Лу благосклоннее. О себе он в таком ключе ещё не думал, поэтому решил записать новый ранг в книжечку, чтобы не забыть. Он вытащил из рукава и книжечку, и кисть и принялся малевать на чистой странице слово «прынц».

– Лиса пишет! – не удержался от возгласа изумления Мин Лу.

Недопёсок строго поглядел на него и сказал:

– Не лиса, а лис. Что, так сложно запомнить?

Он почесал подбородок когтем, размышляя, а не стоит ли задрать подол и повернуться к глупому мальчишке лисьей попой. Нет, всё-таки не стоит: не при боге войны же.

[717] Бездонная шерсть

– А всё-таки, что вы делаете в мире смертных? – пристально глядя на Недопёска, спросил Ли Цзэ.

Сяоху смутно помнил, что ему велели помалкивать, и выпалил:

– Никакого шисюна я не видел!

Тут же он зажал пасть лапами и сделал страшные глаза: проболтался!

Ли Цзэ тактично сделал вид, что ничего не понял:

– Значит, вы решили разыскать шисюна?

– Да, – с облегчением подтвердил Недопёсок. – И о лисьем мороке я тоже знать не знаю. Ничегошеньки.

– Понятно, – сказал Ли Цзэ.

Вообще-то он и сам догадывался, что без лисьих чар не обошлось, только не знал, как они накладываются и, разумеется, снимаются. Но штука была действенная: даже раскинув небесные чары, Ли Цзэ не смог разыскать Небесного императора. О том, что заходить нужно с другой стороны, то бишь искать Владыку демонов, который эти самые лисьи чары наложил, Ли Цзэ как-то не подумал, а теперь и вовсе было поздно. Лисов в столице уже не было.

Мин Лу между тем протянул руку к хвостам Недопёска, чтобы проверить, настоящие ли они. Сяоху извернулся и щёлкнул на него зубами. Если бы Мин Лу не отдёрнул руку, вероятно, чернобурка бы тяпнула его за палец.

– Нельзя лис за хвосты дёргать! И за хвост с земли поднимать тоже нельзя.

– Я только потрогать хотел! – возмутился Мин Лу.

– Трогать тоже нельзя, – категорично сказал Сяоху. – Лису за хвост трогать могут только блиские.

– Кто? – не понял юный император.

– Члены семьи, – догадался Ван Жунсин.

Он уже слышал, как Недопёсок употребил пару лисьих словечек, и понял, как это работает.

– Вы правы, – кивнул Недопёсок.

– Эй! Почему ты его на «вы» называешь? Рангом я выше него.

– Потому что он бы меня за хвост с земли поднимать не стал. И в мешок бы не посадил.

– Я тоже ничего этого не делал, – страшно возмутился Мин Лу. – Ты предвзято судишь!

– Как? – не понял Сяоху.

Ли Цзэ объяснил, что это значит. Недопёсок тут же достал свою книжечку.

– Поверить не могу, – пробормотал Мин Лу, – чтобы лиса – и небожитель?

– Небожители могут принимать разный облик, – напомнил Ван Жунсин.

– Может, он ещё и бог? – буркнул Мин Лу.

– Мне до бога одного хвоста не хватает, – сказал Недопёсок. – Вот как ещё один хвост отращу, так сразу в боги и подамся.

– А это так работает? – удивились оба юноши и Ли Цзэ.

Недопёсок точно не знал, но это его не смущало. Главное – девятый хвост отрастить, а всё остальное приложится. Так он всем им и сказал. Его самоуверенности можно было только позавидовать.

Сяоху между тем принюхался, пригляделся к Ван Жунсину и спросил:

– А вы себя плохо чувствуете? Аура у вас странная.

– Он бессонницей с детства страдает, – за Ван Жунсина ответил Мин Лу. – Почти совсем не спит.

Недопёсок сочувственно покачал головой, потом оживился, сделал лапой такой жест, словно просил их всех немного подождать, и принялся рыться то за пазухой, то в рукавах, а потом и в шерсти, бормоча:

– Куда же она завалилась?..

Юноши округлили глаза, видя, как Недопёсок, подобно фокуснику, вытаскивает всё новые и новые, самые невероятные предметы. Гора всякой всячины уже была почти с него высотой, а чернобурка ещё и половины хвостов не обыскала!

– Откуда он их вытаскивает? – поражённо спросил Мин Лу. – Нет, где оно там всё помещалось? У него что, шерсть как бездонный мешок?

Даже Ли Цзэ был впечатлён. Он слышал краем уха, что лисы прячут ценные вещицы в шерсть, но и представить себе не мог, что лисьи возможности простираются настолько далеко.

– Ага! – торжествующе изрёк Недопёсок и вскинул лапу с зажатой в когтях пилюлей. – Вот она!

Ли Цзэ сообразил, что Сяоху собрался врачевать Ван Жунсина, и беспокойно сказал:

– Господин Сяоху, вряд ли лисьи пилюли подходят простым смертным.

– А это и не лисья пилюля, – осклабился Недопёсок и протянул пилюлю Ван Жунсину. – Эту пилюлю шисюн сделал, а я припрятал. Вдруг пригодится? Вот и пригодилась.

– Тяньжэнь? – удивился Ли Цзэ.

– Она не слишком вкусная, – предупредил Сяоху, – так что лучше глотать, а не жевать, но пилюли шисюна чудодейственные, хвостом ручаюсь!

– Жунсин, – с тревогой сказал Мин Лу, – не ешь её. Кто знает, что эта лиса делала этими лапами?

Недопёсок яростно на него заскрипел:

– У меня лапы чистые! Я их вылизываю!

– Вот об этом я и говорю, – со значением поднял палец Мин Лу.

Но Ван Жунсин уже положил пилюлю в рот. Вкус у пилюли был действительно гадостный, но юноша стоически её проглотил. Он был не слишком щепетилен, тем более что это эта пилюля была из рук, вернее, из лап небожителя. Недопёсок довольно повилял хвостом.

Мин Лу удивлённо вскинул брови. Цвет лица Ван Жунсина заметно улучшился, когда он проглотил пилюлю, правда, тени под глазами и бледность никуда не делись. Видимо, одной пилюли было мало.

– Я попрошу шисюна, – доверительно сказал Недопёсок, – он ещё пилюль наделает. Аура – она штука такая… – Он запнулся, припоминая, что ему некогда говорил Ху Фэйцинь о Скверне, и неуверенно докончил: – Когда лапы в грязи извозишь, их нужно вымыть, червей из живота травяным отваром вывести, а от блох только полынью и спасаешься.

– Чего? – вытаращил глаза Мин Лу.

– Нужно провести диагностику и чистку астрального тела, – перевёл Ли Цзэ, каким-то чудом догадавшийся, что имела в виду чернобурка. – Я могу взглянуть.

– Нет-нет, – поспешно сказал Ван Жунсин и даже отступил на шаг, чем несказанно огорчил Ли Цзэ: и этот его боится?

Недопёсок между тем принялся распихивать по шерсти вытащенные сокровища, вызвав у людей новый припадок изумления.

[718] И фыр, и тяв в исполнении Недопёска

Недопёсок, видя, что всеобщее внимание обращено на него, распушился и стал похожим на меховой шар. Ли Цзэ он всё ещё немножко побаивался, а вот людей уже считал хорошими знакомыми. А перед хорошими знакомыми порядочные лисы что делают? Правильно, выпендриваются. И Недопёсок принялся хвастаться и набивать себе цену лисоподвигами, которые успел насовершать за свою недопёсью жизнь.

– Это я устроил свадьбу шисюна, – повиливая хвостами, объявил Недопёсок и со значением поглядел на смертных. – О-го-го какую свадьбу! На ней гости из двух миров гуляли. Каждого вот этими лапами (он вытянул вперёд передние лапы и покачал ими вверх-вниз) выбирал, отборные гости! И каждое из полтысячи свадебных блюд отведал и одобрил. – При этих словах Недопёсок облизнулся, потому что слюнки так и норовили потечь, и добавил благожелательно: – Я и вам могу свадьбу организовать. Перволисная свадьба выйдет!

Мин Лу сердито засопел. А Ли Цзэ понял, что чернобурка где-то прослышала о его планах жениться на Су Илань и тут же развела бурную деятельность или, как бы сказал сам Недопёсок, лисодеятельность.

– Ваши услуги, вероятно, очень дороги, – вежливо, но не скрывая любопытства, предположил Ван Жунсин.

Сяоху поскрёб за ухом, припоминая нужное словечко, и сказал по слогам:

– Без-возъ-езд-но.

Морда у него при этом исполнилась сомнениями. Кажется, шисюн произносил это слово иначе, но запомнила чернобурка его именно так.

Впрочем, Сяоху это нисколько не смутило, и он принялся хвастаться, как во время небесной войны выполнял очень важное задание, порученное ему самим шисюном – охранял лисьего знахаря и лисоспуд. И как избавил сады Небес от полчищ мышей (не упомянув при этом, правда, о скандале, к которому привёл этот его лисоподвиг), и как спас шисюна…

Недопёсок вдруг умолк, принюхался и начал свирепеть: шерсть его встала дыбом, глаза засверкали, а усы воинственно встопорщились.

К ним шла Су Илань, забеспокоившаяся, что все куда-то пропали. Означать это могло что угодно. Например, какую-нибудь напасть вроде очередного демона. Или наоборот, что-то интересное завладело всеобщим вниманием, а её в это посвятить забыли или не посчитали нужным это сделать.

Лису Су Илань тоже почуяла, а когда подошла к Ли Цзэ и остальным, то Недопёсок уже вовсю воинственно скрипел, шипел, клацал зубами и притоптывал задними лапами, если бы на всех четырёх лапах стоял, так ещё бы и землю загребал. Инстинкты Су Илань сработали в ту же секунду: она превратилась в белую змею, свилась в кольцо и, широко раскрыв пасть, зашипела на Недопёска в ответ. Ли Цзэ поспешно встал между ними, расставляя руки: если эти двое сцепятся, то разнять их будет непросто.

Недопёсок, не переставая шипеть и скрипеть, запальчиво крикнул:

– А я змей не боюсь! Мне любая змеюка на один укус. Я их вон сколько передушил, когда спасал шисюна!

Су Илань, услышав это, перестала шипеть, превратилась в человека и, опустившись на корточки, переспросила:

– Ядовитых?

– А то! Штук сто, не меньше, и все ядовитые, – приосанился Недопёсок, не забывая при этом притоптывать лапами и вызывающе вилять хвостами.

Он сунул лапу за пазуху, порылся там и торжествующе продемонстрировал всем ожерелье из высушенных змеиных голов. Правда, нанизано на верёвочку было всего штук двадцать, но судя по обгрызенным краям оставшихся, сомнений в том, куда делись остальные, не оставалось: их Недопёсок попросту съел.

– Ого! – произнесла Су Илань с уважением. – Какой молодец. Да ты настоящий змееборец.

Недопёсок закрыл пасть, перестав издавать воинственные звуки, и внимательно поглядел на Су Илань. Новое словечко ему понравилось: ещё один ранг для хвоста, и как звучит-то!

– Ядовитых змей я тоже терпеть не могу, – доверительно сказала Су Илань. – Злющие и кусачие. Ты очень храбрый лисёнок, раз не побоялся с ними сразиться.

Недопёсок просиял и принялся рассказывать, как спасал шисюна от нашествия ядовитых змей, сразу позабыв, что только что видел в Су Илань одного из своих злейших врагов.

Театр одного актёра имел оглушительный успех: Недопёсок не поленился вытащить кожаный шнурок и на нём показывал, как сражался со змеями, душил их и откусывал им головы. Куда делось всё остальное – нужно ли было спрашивать?

Лицо Мин Лу вытягивалось всё больше по мере того, как он слушал хвастающуюся чернобурку.

– Ты что, Лу-эр? – удивился Ван Жунсин.

Сам он слушал с удовольствием и удивлением: и откуда столько храбрости в таком маленьком тельце?

– Даже у лисы подвигов больше, чем у меня, – мрачно сказал Мин Лу.

– А у тебя они есть? – не сдержался Ван Жунсин.

Мин Лу засопел ещё сердитее.

Недопёсок досказал свой лисоподвиг и заключил укоризненно:

– А они меня – в мешок.

И упомянутый мешок был тут же ещё раз показательно затоптан.

Су Илань недоумённо поглядела на Ли Цзэ, и тот вкратце рассказал ему о недоразумении с Сяоху.

– Люди – они такие, – неодобрительно покачала головой Су Илань. – Чуть что – сразу хватают и пытаются сделать из тебя пару сапогили на браслеты порезать.

Недопёсок согласно покивал, сокрушённо пощёлкивая языком.

– Надо бы их наказать, – предложила Су Илань, кивнув на обмерших ловчих. – Что скажешь, лисёнок?

– Я Сяоху, – важно представился Недопёсок, а на ловчих махнул лапой и сказал: – Лапопопирание мешка я уже учинил.

– Что учинил? – потрясённо переспросил Мин Лу.

Недопёсок вздохнул, ещё раз вспрыгнул на мешок, чтобы на нём хорошенько потоптаться, и повторил по слогам специально для глупого мальчишки:

– Ла-по-по-пи-ра-ни-е. Хотя, – задумчиво добавил он, поглядев на ловчих, – надо бы их затявкать в назидание. Да, так и сделаю.

Он просеменил к ловчим, остановился в двух шагах от них, пошире расставил задние лапы и раскрутил хвосты за спиной.

– Что он делает? – удивился Мин Лу.

– Уши зажмите, – поспешно посоветовал Ли Цзэ и закрыл Су Илань уши ладонями.

– Зачем? – не понял Мин Лу.

И тут…

Недопёсок раскрыл пасть и так затявкал ловчих, что у всех в ушах зазвенело. У него был огромный опыт затявкивания оппонентов, тем более что ловчие и не пытались оттявкиваться.

Ещё одна безоговорочная лисопобеда.

[719] Недопёсок осваивает новые территории

– А ты? – удивилась Су Илань.

– Я привычный, – ответил Ли Цзэ.

Он уже не раз слышал, как Недопёсок затявкивал небожителей, потому с уверенностью мог сказать: тявкала чернобурка ещё не в полную силу, вероятно, приняв в расчёт природу затявкиваемых.

Когда в ушах отзвенело, Мин Лу сказал сердито:

– Так и оглохнуть можно! А вы пошли вон, всех разжалую! – прикрикнул он на ловчих.

Посрамлённые ловчие поспешили убраться подобру-поздорову. Оглушённые, они цеплялись друг за друга и спотыкались всю дорогу. Недопёсок напутственно зашвырнул мешок им вслед и отряхнул лапы.

– А вот бы его науськать на старшую придворную даму, – тихо сказала Су Илань с явной мечтательностью в голосе.

– Илань, – укорил ее Ли Цзэ.

Су Илань захихикала, прикрывая лицо обеими рукавами.

– Господин Сяоху, – спросил Ли Цзэ, – что вы будете делать теперь? Продолжите искать шисюна?

Недопёсок поскрёб нос кончиком когтя. Ему было велено возвращаться на Небеса, но он и не собирался этого делать. Во-первых, одному во дворце будет скучно. Во-вторых, здесь гораздо интереснее. Но для этого нужно напроситься в гости, и теперь Недопёсок размышлял, кого из смертных нужно облисывать, чтобы получить приглашение остаться во дворце.

– Вот бы он остался здесь, – сказала Су Илань Ли Цзэ. – Во дворце воцарилось бы приятное оживление, ха-ха. Ты не представляешь, сколько здесь кандидатов на затявкивание!

– Илань, – ещё укоризненнее сказал Ли Цзэ.

Мин Лу это услышал и сразу же решил воспользоваться ситуацией. Матушка высказала желание, но Ли Цзэ не торопится его выполнять. Самое время вмешаться и заработать себе дополнительные очки. Поэтому Мин Лу откашлялся и сказал важно:

– Лиса, оставайся и будь как дома.

– Не стоило бросаться такими словами, – заметил Ли Цзэ.

– Почему? – с вызовом спросил Мин Лу. – Я…

Вжух! Недопёсок со скоростью скаковой лошади пролетел мимо них и скрылся во внутреннем дворце. В воздух поднялось облако пыли, настолько стремителен был его старт. Мин Лу расчихался, раскашлялся и помахал рукой перед лицом:

– Куда это он помчался?

– Вероятно, – серьёзно и даже обречённо ответил Ли Цзэ, – метить деревья, душить мышей и рыть норы. Нужно предупредить, чтобы теперь все смотрели под ноги.

Су Илань расхохоталась так, что её пополам перегнуло, и показала одобрительный жест юному императору. Мин Лу старательно скрыл торжество, так и рвущееся наружу, за важным ответным кивком. Матушка редко смеялась, и если всё это её радовало, то он готов был сам взять заступ и идти помогать чернобурке перепахивать дворцовый двор.

Откуда-то издалека послышались испуганные возгласы слуг, куриное кудахтанье придворных дам. Су Илань застонала от смеха и уткнулась лбом в плечо Ли Цзэ. Мин Лу предпочёл бы, чтобы матушка воспользовалась его плечом, но, разумеется, смолчал.

Когда лисе говорят: «Будь как дома», она с радостью воспользуется этим приглашением, не щадя хвоста своего.

Недопёсок первым делом пронёсся зигзагами по всему дворцовому комплексу, чтобы оценить фронт предстоящих работ. Размерами и роскошеством тот, разумеется, уступал Небесному дворцу, но и здесь было где развернуться: неизведанная и неизнюханная территория!

Сад оказался настоящим лабиринтом, но опытный взгляд лисьего садовника сразу определил, по какой схеме он разбит, и выискал ключевые узлы, то бишь деревья, которые полагалось пометить первыми и, так сказать, застолбить делянку. У лис было отличное словечко для этого – «прилисить».

Мышами и крысами в саду и вообще во дворце тоже пахло, что весьма обнадёживало. С крысами Недопёсок предпочитал не связываться, потому просто потолковал с ними, вызвав их на серьёзный разговор и убедив переселиться в какое-нибудь другое место. Крысы не возражали, но напоследок хорошенько перепугали всех женщин во дворце, устроив для них прощальный парад.

Дворцовые кухни заслуживали отдельной инспекции, тем более Недопёсок успел проголодаться. Повара в страхе разбежались, и кухня осталась в полном распоряжении чернобурки, чем она не замедлила воспользоваться: вылакала полную сковороду подливы, вылизала до блеска миску с фаршем и ополовинила горшок с овощным рагу, после чего сунула морду в каждый котёл и сняла пробу со всего, что в них готовилось, одобрительно пофыркивая. Конечно, еда мира смертных ни в какое сравнение не шла с тем, чем питался Сяоху на Небесах, но чтобы заморить червячка или двух, и эта вполне годилась. Похлёбка из потрохов Недопёску особенно понравилась, он вооружился большим черпаком и принялся вылавливать наиболее лакомые куски.

Подкрепившись таким образом, Недопёсок отправился исследовать фундамент дворца.

– Норы сами себя не выроют, – бормотал он себе под нос любимые лисьи поговорки. – С лапы по горсти – лису нора. Не рой другому нору, пусть сам себе копает… Ага!

Это «Ага!» адресовалось подходящему для священнодействия – рытья первого подкопа – местечка, которое располагалось на задворках дворцового комплекса. Недопёсок уже представлял себе, как раскинутся сетью от первой норы подземные галереи, охватывающие весь дворцовый комплекс. На кухню следовало провести сразу несколько и к курятнику тоже. Собственно куриц Сяоху трогать не собирался: мороки с ними много, лови, шеи сворачивай, потом ощипывай и разделывай. А вот яйца подворовывать – это всегда пожалуйста! Сырые яйца и вкусные, и полезные, и в плешинку над хвостом втереть можно, чтобы шерсть лучше росла.

Недопёсок окинул взглядом свои будущие владения, поплевал на передние лапы и…

Так дворцовую землю даже кроты не перепахивали.

[720] Чжу Вансян едет в столицу

Из Змеиного Котла Чжу Вансян уезжал в спешке. Если бы старый слуга не расстарался и не захватил с собой дорожный сундук с одеждой и деньгами, в дороге им пришлось бы несладко. Чжу Вансян был настолько взволнован предстоящей встречей, что даже забывал есть и спать, и старому слуге приходилось силой заставлять его делать то и это. Останавливаться на ночлег Чжу Вансян тоже соглашался лишь после долгих уговоров: он хотел поскорее добраться до столицы и будто не понимал, что можно загнать лошадь, если понукать её круглыми сутками.

Вообще старому слуге не нравилась идея поехать в столицу на поиски того человека. До этого момента младшему господину всё каким-то чудом сходило с рук, но если заявиться во дворец и потребовать встречи со слугой внутреннего императорского двора, то дело явно примет скверный оборот. Старый слуга не верил ни гадателям, ни бессмертным мастерам. Да, они показали какой-то фокус с появлением человека из воздуха, фокусники на ярмарках и не такое выделывают, но не считать же их за это чудотворцами? Если во дворце сочтут слова младшего господина оскорбительными, он может и головы лишиться.

Руководствуясь этими соображениями, старый слуга всю дорогу отговаривал Чжу Вансяна ехать, чем пронял того до печёнок.

– Ещё хоть слово об этом скажешь, – рассердился Чжу Вансян, – прибью!

Старый слуга примолк, опасаясь расправы, но про себя решил: «Если люди дворца разгневаются на младшего господина, то упаду им в ноги и расскажу о его безумии. Слабоумного они должны пощадить».

Чжу Вансян никогда не соображал так ясно, как теперь. Впервые за тысячу жизней он знал, что делать, куда ехать, что говорить. Впрочем, нет, будущий разговор в голове никак не складывался, что несказанно сердило Чжу Вансяна: тысячу лет не виделись, неужели не может найти, что сказать Юань-эру? Смутно он понимал, почему так, но отгонял от себя эту мысль, как назойливую муху.

Каждую из тысячи жизней он проживал в ожидании встречи, но теперь, когда мечта вот-вот сбудется, Чжу Вансян растерялся. Бессмертные мастера предупредили его, да он и сам понимал, что Цинь Юань, вероятно, ничего не помнит о прошлой жизни, для него возрождённый Янь Гун будет чужим человеком, говорящим о странных вещах. Как ему рассказать? Какие слова подобрать, чтобы передать ему всю глубину чувств, которые тысячу лет теснились в груди?

Чжу Вансян обхватил голову руками и застонал. Старый слуга решил, что у молодого господина очередной припадок, и остановил повозку, чтобы напоить его травяным отваром, который он предусмотрительно захватил с собой.

Чжу Вансян оттолкнул его руку и резко сказал:

– Хватит поить меня этой дрянью! От неё у меня мысли путаются.

Старый слуга припрятал бутыль, решив подмешать отвар в чай, когда случай представится. Лекарям он доверял, да и видел, что молодой господин успокаивается, когда выпьет лекарство.

Чжу Вансян между тем вылез из повозки, чтобы размять ноги. Сначала он шёл быстрым шагом, потом и вовсе побежал.

– Молодой господин! – всполошился старый слуга, погоняя лошадь.

Но Чжу Вансян скоро остановился, вжал ладонь в бок и с досадой сказал сквозь зубы:

– А в прежние времена я мог и лошадь обогнать.

Способности скорохода, какими обладал от рождения Янь Гун, Чжу Вансян в себе развить так и не смог. Он был вынослив, лёгок на подъём, отлично помнил, как обращаться с оружием, сохранил острый ум стратега, но быстрота была безвозвратно утрачена. Как полагал Чжу Вансян, эту цену пришлось заплатить за сохранённую мужественность. Он уже по привычке потрогал низ живота, чтобы удостовериться, что всё на месте. Тысяча жизней прожита, а он всё не может поверить, что больше не евнух.

Старый слуга, заметив его жест, ещё больше встревожился: это был признак «плохого дня». В такие дни молодой господин вёл себя неразумно: мог раздеться донага и часами стоять перед зеркалом, разглядывая и трогая себя бесстыдным способом. Покуда он был заперт в своих покоях, особого вреда от его причуд не было, но что, если он начнёт раздеваться прямо на улице? Его наверняка побьют, а то и вовсе посадят в клетку для свиней. Лучше бы поскорее добраться до города и снять комнату, чтобы переждать «плохой день».

Но Чжу Вансян не стал ни раздеваться у всех на виду, ни больше трогать себя. Он вернулся в повозку и надолго задумался о предстоящей встрече.

Старый слуга облегчённо вздохнул.

[721] Первая ночь в столице

Большого труда стоило старому слуге убедить Чжу Вансяна не отправляться сразу во дворец.

– Молодой господин, – увещевательно говорил старик, – вы устали с дороги. Выспитесь сначала. Вы собираетесь встретиться с одним из царедворцев. Приведите себя в порядок. Переоденьтесь, чтобы вернуть себе представительный вид. Вы ждали тысячу лет, разве не сможете подождать ещё немного?

– Я что, так скверно выгляжу? – сердито буркнул Чжу Вансян, пытаясь оглядеть себя со всех сторон.

Да, надо признать, одежда выглядела несвежей. Когда он переодевался в последний раз? Ещё до выезда из Змеиного Котла? Проведя рукой по лицу, он обнаружил щетину.

Волосы на лице Чжу Вансяна всегда забавляли: будучи евнухом, он был лишён необходимости брить лицо, а в первых перерождениях он даже специально отращивал длинные бороды просто потому, что теперь мог это сделать. Но волосы на лице делали его неузнаваемым.

– Да, от бороды нужно избавиться, – пробормотал Чжу Вансян.

Старый слуга, видя, что хозяин склоняется к его предложению, продолжал уговаривать Чжу Вансяна снять комнату на постоялом дворе, ссылаясь ещё и на то, что таскать с собой сундуки с поклажей тяжело и вообще странно, если собираешься в императорский дворец. Да и лошадь с повозкой нужно где-то оставить.

– Лошадь и повозку продай, – распорядился Чжу Вансян, – отсюда я уже не уеду. Мне суждено остаться здесь, как бы ни повернулась жизнь.

Говорил он убеждённо, но старый слуга пришёл в ужас от его слов, решив, что младший господин в минуту просветления осознал, чем кончится его безумная авантюра. Разумеется, если его казнят, то отсюда ему уже не уехать.

Чжу Вансян имел в виду вовсе не это.

Он решил остаться в столице, чем бы ни обернулась встреча с перерождённым Юань-эром. Он любил этот город – тогда и теперь. Столица изменилась, но по-прежнему оставалась его городом, оплотом его воспоминаний. Тысячу жизней Чжу Вансян стремился попасть сюда, чтобы вновь пройти по этим улицам, подышать этим воздухом. Здесь лучше помнилось прошлое. Здесь были храмы, посвящённые Цзэ-Цзэ, в которых он никогда не молился, потому что считал себя недостойным войти в храм и молиться богу, которого однажды предал. Да и был ли в том смысл?

Сомнительно, чтобы небожители слышали мольбы и вообще слова простых смертных, которые те возносили в храмах. Никто и никогда ещё не получал прямого ответа на свои молитвы. Даже монахи поговаривали, что небожители могут лишь чувствовать аромат воскуренных благовоний, который иногда притягивает их в мир смертных, потому в храмах всегда должны гореть палочки благовоний и ароматические курильницы: чем плотнее дымовая завеса, тем больше шансов, что её заметят на Небесах. Конечно, чудеса изредка случались (вероятно, устроителями были духи, незримо обитающие в мире смертных, а вовсе не небожители), но на одно чудо приходились тысячи безответных молитв. Уж скорее было поверить в демонов, чем в богов: демонов-то Янь Гун видел.

Итак, Чжу Вансян дал себя уговорить, и старый слуга снял для него лучшую комнату на постоялом дворе. Лошадь с повозкой он, конечно же, не продал, велел слугам устроить её на конюшне.

Чжу Вансян, оглядев комнату, остался ею доволен, но поскольку краем уха, пока они добирались до постоялого двора, слышал толки о говорящих лисах, то велел старому слуге расклеить в углах талисманы. Хоть он и не собирался оставаться на постоялом дворе дольше одной ночи, но провести её хотел спокойно, без оглядки на демонов и злых духов, которыми в столице, по его разумению, кишмя кишело. Старый слуга подчинился.

Окна постоялого двора выходили как раз на императорский дворец. Чжу Вансян упёрся ладонями в подоконник и вперил взгляд вдаль. Ему ещё предстояло увидеть дворец вблизи, узнать, что от прежнего дворцового комплекса не осталось ровным счётом ничего, кроме незыблемой башни Саньму да злополучного пруда, где некогда водились разноцветные рыбы. А ещё сохранились окружающие дворцовый комплекс каменные стены, их и отсюда было видно. Их тысячелетиями укрепляли и обновляли, и теперь пробить их не смог бы даже каменный болван – стенобитное орудие, использовавшееся в былые времена при осаде крепостей.

На него нахлынули воспоминания. Чжу Вансян улёгся на кровать, не переодеваясь – старый слуга опять принялся квохтать и сокрушаться – и погрузился в полудрёму, позволяя воспоминаниям себя захватить. Если он собирается рассказывать Юань-эру их прошлую жизнь, он и сам должен хорошенько всё помнить – от их первой встречи до последнего расставания.

Он и сам не заметил, как крепко заснул. Старый слуга воспользовался этим, чтобы написать и отправить письмо в семью Чжу. Он рассуждал так: если младший господин попадёт в передрягу, возможно, стоит выделить тире с двух сторон то потребуется всё влияние семьи Чжу, чтобы вызволить его. Это, конечно, если молодому господину не отрубят голову сразу же – за такие-то дерзости! От слуг на постоялом дворе он разузнал, что в столице по древнему обычаю казнят редко, но могут жестоко изувечить преступника в назидание остальным. А ещё, что юный император невероятно вспыльчив: любое неосторожное слово могло стоить слуге или просителю если не жизни, то хорошей порки.

Тревожные мысли не давали старому слуге спать всю ночь. Он обречённо вздыхал, охал, бормотал молитвы, пока проснувшийся Чжу Вансян не швырнул в него подголовником: со сна он принял старика за призрака, явившегося стоять у него над душой и шептать какие-то жалобы, а когда понял, что это всего лишь Лаобо, то страшно рассердился.

Удивительно, что после всего этого Чжу Вансяну вновь удалось заснуть, и причём так крепко, что добудиться его старый слуга смог лишь к полудню следующего дня.

[722] Пересечение орбит

Хоть старый слуга расстарался и к пробуждению хозяина приготовил еду, Чжу Вансян не смог съесть ни крошки, лишь сделал пару глотков чая и тем ограничился. Он был взвинчен, в нём подрагивала нервная струнка, он ни минуты не мог посидеть спокойно, тут же вскакивал и принимался расхаживать по комнате, то и дело натыкаясь на дорожные сундуки и взмахивая рукавами, чтобы сохранить равновесие.

Старый слуга остановил хозяина и усадил за стол, осторожно и ласково уговаривая его успокоиться и позволить о себе позаботиться: умыть, побрить, раз хозяин не желает отращивать бороду, переодеть и уложить волосы. Во дворец, рассуждал старый слуга, нужно принарядиться, иначе посетителя и на порог не пустят. Чжу Вансян несколько успокоился и терпеливо сносил запоздалый утренний ритуал.

Старый слуга выбрал для хозяина тёмно-синее одеяние, которое тот тут же раскритиковал: Чжу Вансяну никогда не нравился этот цвет, хоть все и уверяли, что в тёмно-синем он чудо как хорош, тёмно-синее ему к лицу, да и вообще этот цвет показатель достатка, поскольку краска для ткани дорого обходится, а тёмно-синяя и подавно. Не нравилось тёмно-синее Чжу Вансяну вовсе не из-за каких-то суеверий, а по той простой причине, что прежде в тёмно-синее обряжали евнухов, так было принято в царстве Ли. За тысячи лет успела поменяться мода: богатые сынки не менее богатых родителей щеголяли исключительно в одежде цвета индиго – но не вкусы Янь Гуна.

Чжу Вансян с гневом отверг выбранное слугой одеяние и, порывшись в сундуке, вытащил оттуда тёмно-фиолетовое одеяние, тоже немало стоящее, но если верить модным тенденциям, то устаревшее лет этак на пятьдесят: в такие цвета одевались господа времён молодости старого слуги. Но Чжу Вансян ничего не желал слушать. Старомодное? Тем лучше! Он ведь и сам человек прошлых эпох. Старый слуга всплеснул руками, но переодевать хозяина пришлось.

И конечно же, старый слуга потащился следом за хозяином во дворец. Чжу Вансян сердился и пытался его прогнать, но Лаобо упрямо говорил:

– Важному господину нельзя без сопровождения, тем более во дворец.

Чжу Вансян насмешливо фыркнул: много важности от ноющего старика за спиной!

Прежде чем подойти к воротам императорского дворца, Чжу Вансян долго стоял поодаль и разглядывал стены, окружающие дворцовый комплекс, и возвышающиеся над ними крыши. Это был уже не тот дворец, который он помнил. Крыши всё ещё оставались четырёхугольными, черепица на них была выложена «чешуей дракона» – пластинки накладывались одна на другую, создавая покатую броню, похожую на драконью шкуру, но прежде черепицу лишь обжигали в огне, придавая ей красноватый оттенок, а теперь она была покрыта яркой разноцветной эмалью и золотой краской. Единственным островком незыблемого прошлого торчала вдалеке пагода Саньму.

И где-то там, за воротами, в дворцовом комплексе, был Юань-эр.

Чжу Вансян исполнился решимости и подошёл к охраняющим ворота стражникам. Как он и думал, во дворец посторонних людей не пускали: прежде нужно было добиться аудиенции, завалив бесчисленными прошениями столичный магистрат. Но Чжу Вансян без запинки назвал имя и положение во дворце того, к кому он пришёл, и стражники исполнились сомнений. О слугах внутреннего двора, тем более приближенных к императорской особе, никто вне дворца знать не мог. Их имена и личности содержались в строжайшей тайне. Откуда чужому человеку знать имя молочного брата императора? Быть может, это шпион? Выглядит он уж точно не как из этого царства.

По счастью, дворцовый слуга услышал это и подошёл взглянуть, что происходит у ворот. Чином он был выше стражников, потому мог задавать им вопросы. Стражники даже обрадовались его появлению: теперь ответственность можно переложить на него, пусть сам разбирается со странным посетителем. Дворцовый слуга выслушал их, потом Чжу Вансяна, который повторил, для чего пришёл во дворец и кто он такой. Имя его дворцовому слуге ничего не сказало, и он очень сомневался, что о посетителе стоит докладывать личному слуге императора, но он всё же принял решение.

– Хорошо, я позову его, – сказал дворцовый слуга и указал на начерченную перед воротами белой краской линию. – Ждите здесь. Если господин Ван пожелает с вами встретиться, вы сможете увидеть его. Наступать, или перешагивать через линию нельзя. Это равноценно вторжению во дворец и карается смертью. Вытянутая или протянутая за линию рука считается вторжением во дворец и карается смертью. Упавшая на линию тень также считается вторжением во дворец и карается смертью.

Чжу Вансян машинально поглядел себе под ноги. Тень его ещё была сбоку, но медленно, следом за солнцем перемещалась по земле.

Дворцовый слуга назвал ещё несколько правил – не смотреть на приближённую к императору особу пристально, использовать хоноративы – но Чжу Вансян уже не слушал. Всё это он и сам прекрасно знал: за тысячи лет изменились дворцы и люди, но не ритуалы. Их записывали на свитки и передавали из поколения в поколение за тысячи лет до Янь Гуна и будут это делать тысячи лет спустя после Чжу Вансяна.

Дворцовый слуга ушёл и доложил императору, что какой-то человек желает видеть его молочного брата. Мин Лу тут же устроил Ван Жунсину допрос с пристрастием, но Ван Жунсин никогда не покидал дворца, потому никаких знакомств вне его стен завести не мог. О его существовании знали лишь обитатели дворца. Поэтому Ван Жунсин твёрдо сказал, что никаких торговцев шёлком он знать не знает. Мин Лу же потащил брата за собой – глядеть на странного посетителя.

Орбиты двух жизней-планет пересеклись.

[723] Всего одно слово

Надо полагать, не слишком долго Чжу Вансян ждал, но эти несколько минут показались ему вечностью. Он то смотрел себе под ноги, то вглядывался в лежащую под воротами тень, но делал это скорее машинально, чем осознанно. Мысли, всегда теснящиеся у него в голове, истаивали одна за другой, оставляя звонкую пустоту.

Старый слуга топтался поодаль, готовый в любой момент прийти на помощь хозяину, если тому станет плохо. Он хорошо знал симптомы, предшествующие припадкам, и первым из них было именно то, что старый слуга видел на лице своего хозяина прямо сейчас – пустота во взгляде и разливающаяся по лицу бледность. Нужно внимательно следить за ним и подхватить, если он начнёт падать. Об эти камни, которыми вымощена площадь перед дворцом, легко разбить голову, а только этого его бедному хозяину не хватало.

Ещё немного и они увидятся снова. Чжу Вансян благополучно пропустил мимо ушей оговорку дворцового слуги – «если он пожелает с вами встретиться». Всё складывалось удачно в этой тысячной жизни, он нисколько не сомневался, что удача не изменит ему и теперь. На эту тысячную попытку он готов был поставить всё, что у него есть, даже собственную жизнь.

Запрут его потом, сочтя сумасшедшим, или казнят – пусть! Он и сам удивился, насколько ему вдруг стала безразлична дальнейшая его судьба. Всё было только ради этого – обещанной на смертном одре встречи в следующей жизни.

Глаза его широко раскрылись, когда за вратами показались Мин Лу и Ван Жунсин. Он и не предполагал, что в новой жизни Юань-эр будет настолько похож на себя самого. Вот только Юань-эр всегда выглядел цветуще, а этот юноша был бледен и болезненно худ. И веснушек у него почти совсем не было.

– Говорю же, – уже раздражённо повторял Ван Жунсин брату, ещё не замечая стоявшего за воротами человека, – нет у меня никаких знакомых вне дворца. Я всегда неотлучно при тебе. Когда мне заводить знакомства на стороне? К тому же…

И вот тут он заметил Чжу Вансяна.

– К тому же что? – недовольно переспросил Мин Лу. – Вот что за привычка такая – начинать говорить и недоговаривать! Жунсин?

То, что с его молочным братом творится что-то неладное, Мин Лу понял сразу. Ван Жунсин будто выпал из реальности, забывая, где он и кто он. С ним такое и прежде случалось, но обычно Мин Лу удавалось привести его в чувства, всего лишь встряхнув за плечо. Но только не в этот раз. Мин Лу словно перестал для него существовать, вообще всё на свете перестало.

Мин Лу злобно уставился на стоявшего позади врат мужчину. Чжу Вансян ему не понравился сразу. Он был высок, ладно сложен и красив лицом, одежда удивительно ему шла – в общем, у него было всё, чего, как считал Мин Лу, нет у него самого. По поводу собственного роста Мин Лу особенно переживал.

– Говоришь, не знаешь его? – сквозь зубы спросил Мин Лу, толкнув Ван Жунсина в бок локтем. – А он-то тебя точно знает, иначе бы не пялился так.

– Не знаю, – каким-то чужим голосом отозвался Ван Жунсин.

Мин Лу уставился на него. Ван Жунсин всегда был бледным, но сейчас его лицо стало вообще бесцветным, как некрашеная шёлковая бумага. Он машинально ухватился за локоть Мин Лу. Тот всполошился: а ну как в обморок грохнется? И почему так разволновался, если говорит, что не знает этого человека?

– Юань-эр… – хрипло выговорил Чжу Вансян.

Глаза Ван Жунсина раскрылись ещё шире, зрачки расширились так, что от радужки остались лишь края.

– Кто? – не понял Мин Лу. – Он что, сумасшедший? Да точно сумасшедший, у него взгляд безумный. Жунсин?

Губы Ван Жунсина шевельнулись.

Расслышать тихий отзвук слетевшего с его губ слова было практически невозможно, даже Мин Лу не разобрал. Но Чжу Вансян услышал. Ноги его подкосились, он упал на колени и разрыдался, закрыв лицо руками.

– А теперь плачет? – поразился Мин Лу. – Сумасшедший, как есть сумасшедший! Нужно прогнать его. Жунсин? А ты-то почему… – задохнулся он от изумления, увидев, что по щекам брата протянулись две мокрые полоски.

Но Ван Жунсин его уже не слышал. Ван Жунсина вообще уже не было с Мин Лу рядом. Он с быстротой молнии преодолел расстояние до ворот и успел подхватить повалившегося на бок в глубоком обмороке Чжу Вансяна.

– Ты… – задохнулся Мин Лу.

Покидать дворец Ван Жунсину, как молочному брату и личному слуге императора, было строжайше запрещено. За это полагалось строгое наказание. Но Ван Жунсин будто позабыл о том, что ему втолковывали с самого детства. Он птицей перелетел через запретную белую линию у врат, только чтобы не дать упасть какому-то сумасшедшему, а теперь сжимал его в руках, несильно раскачиваясь из стороны в сторону, будто и сам лишился рассудка.

Мин Лу стиснул зубы, решительно вышел из дворца – ему тоже этого делать не полагалось – и ухватил молочного брата за шиворот, пытаясь отодрать от этого странного человека, но тут же понял: Ван Жунсину руки придётся отрубить, но он его не отпустит.

– Не устраивай сцену перед простолюдинами, – прошипел Мин Лу, продолжая дёргать брата за одежду. – Прекрати немедленно! С ума ты, что ли, сошёл?

Ван Жунсин, казалось, опомнился. Взгляд его прояснился, но, к совершенному изумлению Мин Лу, незнакомца он не отпустил, наоборот, взял на руки и занёс внутрь.

– Ты… – У Мин Лу даже слов подходящих не нашлось, он только и мог, что раскрывать рот, как вытащенная из воды рыба.

– Молодой господин! – заголосил старый слуга.

Стражники стояли с глупыми лицами, не понимая, что происходит и как на это реагировать. Юный император упомянул, что незваного гостя нужно прогнать, но его занёс внутрь молочный брат императора, которого они и пальцем тронуть не смели, поскольку это был второй человек после императора во дворце. Им только и оставалось, что стоять навытяжку и делать вид, что они ничего не видели и не слышали.

Мин Лу бросил быстрый взгляд на старого слугу:

– Ты! Иди за мной, – и широкими шагами пошёл следом за Ван Жунсином, который, покачиваясь, нёс Чжу Вансяна, надо полагать, в собственные покои.

Если бы кипящий внутри Мин Лу гнев мог вырваться наружу и обрести физическое воплощение, над дворцом бы тотчас сгустились тучи и разыгралась такая гроза, что бог грома начисто был бы посрамлён.

[724] Тот, кому всегда снились кошмары

Ван Жунсин принёс Чжу Вансяна в собственные покои и осторожно уложил на кровать. Мин Лу стоял и смотрел на это с растущим раздражением. Сначала появился бог войны и отнял у него матушку, теперь какой-то незнакомец явился и предъявляет права на Ван Жунсина.

Мин Лу сжал кулаки и припечатал:

– Незнакомцев на постель в личных покоях не укладывают.

– Лу-эр, – сказал Ван Жунсин.

– И почему это прозвучало так, словно ты меня хочешь выпроводить? – возмутился Мин Лу. – Ты не можешь меня прогнать! Это мой дворец!

– Но мои покои, – возразил Ван Жунсин. – Лу-эр, я всё тебе объясню позже… когда пойму сам.

– Что? – поразился Мин Лу, но, видя, что прямо сейчас брат ему ничего объяснять не собирается, буркнул: – Да уж придётся.

Он вышел, из вредности хорошенько хлопнув дверью.

Ван Жунсин поглядел на старого слугу, который копошился у изголовья кровати, что-то бормоча. Заметив его взгляд, старый слуга тут же принялся кланяться и повторять:

– Не гневайтесь на моего хозяина. Ещё в детстве он, наслушавшись сказок о боге войны, лишился рассудка. Он всегда был впечатлительным ребёнком. Он заговаривается, не слушайте его.

– Да что ты понимаешь? – в беспамятстве пробормотал Чжу Вансян.

Старый слуга принялся охать и, достав из-за пазухи тыквенную бутыль, хотел было прижать её к губам Чжу Вансяна, но Ван Жунсин остановил его повелительным жестом:

– Выйди. Если ты мне понадобишься, я тебя позову. Что за бутыль у тебя в руках? Чем ты пытался его напоить?

– Это лекарство, от него хозяин успокаивается.

– Оставь там, на столе, – велел Ван Жунсин.

Ослушаться старый слуга не посмел. Всё-таки этот человек был вторым после императора. Пятясь, он покинул покои.

Ван Жунсин накрыл рот пальцами и неотрывно смотрел на Чжу Вансяна. В мыслях у юноши был такой хаос, что он с трудом оставался в сознании.

Ему всегда, с самого его рождения снились странные сны, зачастую кошмары. Он видел места, в которых никогда не бывал, людей, которых никогда не встречал. В его снах шли бесконечные сражения со страшными на вид людьми и кровожадными демонами-змеями. Он почти не запоминал эти сны, смутно помнил лица тех, кто ему привиделся, при пробуждении, но они, возвращаясь снова и снова, поселили в его душе неизбывный страх.

Куда в больший ужас его привело осознание, что сны стали превращаться в реальность. Бог войны, явившийся в мир смертных, выглядел точно так же, как и человек в его снах. Только тогда он богом, кажется, ещё не был, но доспехи были точь-в-точь такие же. Но это он ещё мог списать на то, что вырос на легендах о боге войны и видел его портрет в дворцовом храме. А вот когда из-под земли появилось чудовище – красноглазая змея…

Потрясение было настолько сильным, что сознание Ван Жунсина пробудило спящие глубоко в душе воспоминания. В тот момент, глядя на демона, он осознал, что он не Ван Жунсин, вернее, что он не только Ван Жунсин, но ещё и Цинь Юань – так его когда-то звали, и что снились ему не кошмары, а обрывочные воспоминания о его прошлой жизни, хоть он никогда не слышал, чтобы такое случалось с кем-то ещё.

С того дня сны его стали ярче, Ван Жунсин помнил их так же хорошо, как события вчерашнего дня. Именно благодаря снам он много чего вспомнил.

Не все сны были кошмарами, от некоторых веяло теплом. В них был человек, лица которого он всё ещё не мог разглядеть, но чувствовал, что знает его лучше себя самого. В них он услышал имя этого человека и смог вспомнить, как того звали полностью. Янь Гун. Это имя тоже встречалось в легендах о боге войны, но портретов царского евнуха не осталось, потому появление его во снах Ван Жунсина уже нельзя было списать на всего лишь игру подсознания. Он уже теперь не так боялся засыпать, как раньше: эти тёплые сны его успокаивали.

Когда Ван Жунсин увидел за воротами Чжу Вансяна, то каким-то невероятным образом понял, что это именно тот человек из его сна, но был так ошеломлён его внезапным появлением в реальности, что лишился дара речи. Имя само слетело с губ:

– Сяогун… – и вот тогда-то печать, некогда наложенная на душу водой забвения, сломалась полностью.

А в следующий момент Ван Жунсин уже сжимал Чжу Вансяна в объятьях, не давая ему упасть. Видно, потрясение оказалось слишком велико и для него.

Мысли у Ван Жунсина ещё путались, воспоминания одно за другим яркими вспышками пронзали мозг, но кое-что он знал совершенно точно: этого человека, которого он держит на руках, он от себя ни за что не отпустит.

[725] Прах имён

Чжу Вансян наконец пошевелился, болезненно морщась, и открыл глаза, не вполне ещё понимая, где находится и как здесь оказался. Узоры на потолке складывались в золотую мандалу. Воздух наполнял аромат цветочных благовоний. Чжу Вансян ненадолго зажмурился, чтобы избавиться от поволоки в глазах. Если это сон, то лучше бы ему не просыпаться: ему не хотелось снова испытать разочарование пробуждения в реальности, где он всё ещё не отыскал Юань-эра.

Он вполне осознанно повздыхал и вновь открыл глаза, машинально переводя взгляд на едва слышное движение где-то рядом. Зрачки его тут же расширились, с губ сорвалось:

– Юань-эр! – Он попытался сесть, но голова закружилась, а сидевший рядом юноша торопливо за плечи водворил его обратно головой на подголовник.

– Господин Чжу… – начал он.

– Нет-нет, – пробормотал Чжу Вансян, ловя его руку и прижимая к своей груди, – не называй меня так. Ты ведь знаешь моё настоящее имя. Я не мог ослышаться, не мог. Какая холодная рука… Ты призрак?.. Нет-нет, ты не можешь быть призраком, я видел призраков, я знаю.

Ван Жунсин с тревогой подумал, что старый слуга мог говорить правду или полуправду. В глазах Чжу Вансяна появился лихорадочный блеск, щёки разгорелись, речь стала сбивчивой – всё напоминало душевное расстройство. Ван Жунсин дотянулся до стола, взял тыкву-горлянку и, откупорив сосуд, поднёс его к губам Чжу Вансяна.

– Что это? – с подозрением спросил тот.

– Лекарство. Твой слуга оставил его, – сказал Ван Жунсин.

– Вылей! – резко крикнул Чжу Вансян, отталкивая его руку; лекарство выплеснулось на пол. – От него я теряю себя. Дай мне обычной воды.

– Просишь у призрака напиться? – осторожно спросил Ван Жунсин.

– Как будто я не отличу призрака от живого человека! Юань-эр, ты забыл, с кем разговариваешь? Во всех Десяти Царствах не отыщется человека, который лучше бы разбирался в потустороннем мире.

Глаза Ван Жунсина на секунду раскрылись шире. Этот тон, насмешливый, с самоиронией, не мог принадлежать никому другому.

– Сяогун, – едва слышно выговорил Ван Жунсин, но Чжу Вансян расслышал и издал вздох облегчения.

Ван Жунсин попытался собраться с мыслями:

– Но в этой жизни мы кто-то ещё. Я не только Цинь Юань, но и Ван Жунсин, а ты…

Он осёкся, заметив, как стремительно начало темнеть лицо Чжу Вансяна.

Ван Жунсин осторожно высвободил руку, поднялся и принёс ему ковш воды, почерпнув её из бочки, что стояла в углу. Чжу Вансян упёрся локтями в кровать и так сел. Голова у него всё ещё кружилась, но ясность рассудка вернулась. Прохладная вода приятно освежала. Чжу Вансян выпил весь ковш. Ван Жунсин осторожно краем рукава вытер ему губы и подбородок. Чжу Вансян завладел его рукой и прижал её к груди.

– Мне так спокойнее, – заявил он. – Так где я?

– В моих покоях.

Чжу Вансян некоторое время разглядывал юношу.

– Я говорю, – вернулся к прежней теме Ван Жунсин, – о прошлой жизни… но… У меня всё ещё не укладывается в голове. Если так… кто я тогда… и как… Это меня с ума сводит!

– Давно ты вспомнил? – прервал его Чжу Вансян.

– Мне с самого детства снились кошмары, – с усилием сказал Ван Жунсин, – но лишь недавно я понял, что означали эти сны. Когда во дворце появился наш царь… и тот красноглазый демон.

– Опять он? – вздрогнул всем телом Чжу Вансян.

– Успокойся, с ним покончено, – поспешил ответить Ван Жунсин, видя, как Чжу Вансян разволновался. – Наш царь сразил его.

– Наш царь… – прошептал Чжу Вансян и на мгновение прикрыл глаза. Лицо его болезненно сморщилось.

– А когда вспомнил ты? – спросил Ван Жунсин, чтобы отвлечь его.

– Я всегда помнил. – Чжу Вансян вновь открыл глаза и посмотрел на него ясным взглядом. – Все тысячу жизней, что я прожил, я помнил, кто я и что должен сделать.

– Сяогун? – осторожно позвал Ван Жунсин, полагая, что он начинает заговариваться.

Чжу Вансян засмеялся:

– Не смотри на меня так. Я не сумасшедший, каким меня считают. Я перерождался уже тысячу раз, Юань-эр. Но разыскать тебя мне удалось только сейчас.

Ван Жунсин смотрел на него широко раскрытыми глазами и ничего не говорил.

Чжу Вансян опять хохотнул:

– Да ладно! Наш царь стал бессмертным богом. Почему бы и царскому евнуху не отыскать способ жить вечно? Всего лишь нужно перенести сознание и воспоминание из одной жизни в другую. Ловкость рук… Юань-эр?

– Ты… – сдавленно сказал Ван Жунсин, – все эти тысячи жизней… искал меня?

– Ну конечно, – удивлённо подтвердил Чжу Вансян. – Я ведь обещал тебе, что мы встретимся снова. А иначе зачем было вообще перерождаться?

Ван Жунсин не нашёл, что ответить, но когда представил себе это – как Янь Гун, перерождаясь каким-то удивительным способом снова и снова, раз за разом ищет и не находит его, – то с лёгким стоном подался вперёд и прижался лицом к плечу Чжу Вансяна.

– Юань-эр? – обеспокоился Чжу Вансян.

– Но тогда кто ты? – спросил Ван Жунсин сдавленно. – Янь Гун или Чжу Вансян? И кто я?..

– Имя не имеет значения, – улыбнулся Чжу Вансян, нежно погладив его по голове. – Сяогуном ты меня назовёшь или Вансяном – от этого ничего не изменится: я – это я и всегда останусь собой. Я искал тебя тысячу жизней. И если я тебя нашёл, то какое мне дело до праха имён?

[726] «В этой жизни я…»

Лицо Чжу Вансяна просветлело, глаза наполнились необыкновенной ясностью и лукавинкой, делая его всё больше похожим на свою изначальную ипостась – Янь Гуна.

– Удивительно, – проговорил Ван Жунсин, – что мы оба родились похожими на… самих себя.

– Это знак, – утвердительно сказал Чжу Вансян. – Чтобы мы смогли отыскать друг друга. Я так и знал, что именно тысячное перерождение является знаковым.

– Но… как тебе удалось меня найти? – всё ещё не понимал Ван Жунсин. – И откуда тебе известно моё… нынешнее имя? Его знают только во дворце, а я никогда не покидал его.

– Почему? – тут же нахмурился Чжу Вансян. – Ты заложник?

– Нет, – со смехом возразил Ван Жунсин, – я молочный брат императора и его личный слуга. Считается, что «тень» императора нельзя показывать остальным.

– Тень? – переспросил Чжу Вансян.

– Да. Если с императором что-то случится до того, как у него появится наследник, а других родственников у него нет, то его смерть скроют, а трон перейдёт к его «тени». Так принято в этом царстве вот уже несколько сотен лет – чтобы избежать войн за престолонаследование. Но вне династии об этом никто не знает, – добавил Ван Жунсин, со значением поглядев на Чжу Вансяна.

– Ты же знаешь, я не из болтливых, – задумчиво отозвался тот, размышляя о нововведении. – А это хороший обычай. Но держать тебя взаперти… – И он опять неодобрительно покачал головой.

– Иногда и дворец может быть целым миром.

– Значит, ты с самого своего рождения находишься во дворце? А твои родители?

Ван Жунсин ненадолго задумался, потом сказал:

– Не знаю. Матери своей я не помню, но мне о ней рассказывали. Будто бы она дала мне новое имя, когда стала кормилицей принца Мин Лу, но как меня называли прежде – не знаю.

– Умерла? – сочувственно спросил Чжу Вансян.

– Она получила хороший откуп и покинула дворец, – помолчав, сказал Ван Жунсин.

– Бросила?!

Ван Жунсин засмеялся:

– Я так не считаю. Она нашла для одного из своих детей лучшую судьбу. Не каждому посчастливилось стать молочным братом наследного принца. Я никогда не держал на неё зла за это.

– Но ведь ты остался сиротой, – никак не мог успокоиться Чжу Вансян. Янь Гун был сиротой, потому в жизни его было много невзгод.

– Нас с Лу-эром вырастила вдовствующая императрица, – возразил Ван Жунсин.

– Наверняка страшная мегера…

– Нет, – задумчиво отозвался Ван Жунсин, размышляя, стоит ли говорить Чжу Вансяну о том, кто такая их с Мин Лу «мачеха», но так и не сказал. – До того нам приходилось нелегко. Женщины императорского гарема не любили Лу-эра, ну, и мне доставалось, раз я «тень» принца. А когда император женился, новая императрица сразу выслала гарем из дворца.

– Это правильно, – одобрил Чжу Вансян, покивав. – А что евнухи?

– Евнухов не было вовсе.

– Как это – царский гарем и без евнухов? – опешил Чжу Вансян.

Ван Жунсин вкратце рассказал ему историю неразделённой любви императора и принцессы-заложницы. Чжу Вансян был потрясён. Покойного императора ему было очень жалко, а история верности напомнила ему о Ли Цзэ и Мэйжун, и он почувствовал себя несчастным.

– А ты? – поспешил отвлечь его Ван Жунсин. – Расскажи о твоей жизни.

Чжу Вансян мотнул головой:

– Ну, что тебе сказать? В тысячной жизни я родился в семье торговца шёлком младшим ребёнком, меня баловали и исполняли все мои капризы. У меня есть отец и старший брат. Но теперь они считают, что я лишился рассудка. Я был слишком воодушевлён тем, что родился похожим на самого себя, понимаешь ли. Я покинул дом и отправился искать тебя. А, ты спросил, как я тебя нашёл… Бессмертный мастер сказал мне, где тебя искать.

– Бессмертный мастер? – переспросил Ван Жунсин. – Настоящий? Я думал, они только в легендах бывают.

– Этот настоящий, – утвердительно кивнул Чжу Вансян и невольно тронул висящий на шее амулет. – Я такое увидел… Тут точно умом тронуться можно. Счастье, что я – это я. Я столько повидал и пережил, что способен сохранить рассудок, даже увидев то, что они мне показали.

– Они?

– Их двое было, бессмертный мастер и ещё один. Думаю, тот, другой – демон, – понизив голос, сказал Чжу Вансян. – Только не такой, как красноглазая змея, он был совсем как человек.

Когда ондовольно сбивчиво описал, как выглядели бессмертный мастер и его спутник, Ван Жунсин тихонько вскрикнул:

– Сяогун, ты же встретился с Небесным императором! Я видел его мельком во дворце, это точно он!

– А тот, другой? – беспокойно спросил Чжу Вансян.

– Небесный владыка демонов.

– И такие бывают? А впрочем… да, то существо называло бессмертного мастера Хуанди.

– Думаю, наш царь очень обрадуется, если ты расскажешь ему об этой встрече.

– Нет! – со страхом воскликнул Чжу Вансян. – Я не могу… я не готов ещё встретиться с ним. Не говори ему обо мне.

Ван Жунсин жалостливо на него посмотрел. Цинь Юань всегда считал, что Янь Гуну нужно прежде всего простить себя самого. Он всегда полагал, что Ли Цзэ не держит на своего евнуха зла, а уж теперь-то и вовсе: бог войны воссоединился со священной змеёй. Но рассказывать об этом Чжу Вансяну он пока не стал, боясь, что нервное потрясение плохо скажется на его здоровье.

– Хорошо, хорошо, – поспешил уверить его Ван Жунсин. – Давай ещё поговорим.

– Поговорим… – прошептал Чжу Вансян, и на его лице забрезжила слабая улыбка.

– В этой жизни я не никчёмный, – с долей гордости сказал Ван Жунсин.

– Ты и не был никчёмным.

– Был, – в свою очередь возразил Ван Жунсин. – Ты разве забыл, как у меня всё из рук валилось? Зато теперь я хорошо езжу верхом, и умею управляться с мечом, и метко стреляю из лука. Нас с Лу-эром учили лучшие мастера царства. Я не настолько вынослив, как Лу-эр, но ни в чём ему не уступаю!.. А ты?

Чжу Вансян некоторое время молчал, потом сказал тихо:

– А я в этой жизни… не евнух.

Зрачки юноши расширились. Он знал, как болезненно Янь Гун относился к собственному увечью. Это и в самом деле можно было считать «достижением».

Они говорили долго, взбудораженные чудесным воссоединением после тысячелетней разлуки, а потом и сами не заметили, как заснули. Один – в кровати, другой – в кресле. Им ничего не нужно было ни говорить, ни объяснять, ни доказывать. Мятущиеся души успокоились: из души Чжу Вансяна медленно истаивала одержимость, а Ван Жунсин – впервые в этой жизни! – крепко заснул, и кошмары ему больше не снились.

[727] «Страшный человек»

Была у Мин Лу небольшая слабость: что бы ни происходило в его жизни, даже если это был сущий пустяк, он принимался себя накручивать и доводил до такого состояния, что или впадал в гнев, или в уныние; а когда на него находил упрямый стих, то совладать с ним могла только вдовствующая императрица или его молочный брат. Но Ван Жунсин бессовестным образом променял брата на какого-то смазливого незнакомца и выставил из покоев, как обычного слугу, хотя и эти покои, и весь дворец, и вообще всё царство принадлежит ему, Мин Лу.

Мин Лу отправился за утешением к мачехе, но придворные дамы не позволили ему войти – и они туда же! – поскольку вдовствующая императрица, по их словам, отдыхала. Мин Лу склочно осведомился, не с богом войны ли. Старшая придворная дама неодобрительно на него посмотрела и сказала, что бог войны размечает место для постройки нового павильона.

Мин Лу взвился: вздумал что-то строить на территории дворцового комплекса, не спросив разрешения у действующего императора? – но потом вспомнил, что это уже обсуждалось с министрами, а новый павильон был предназначен вовсе не для бога войны, а для грядущего подписания мира между небожителями и демонами.

Сердясь, что раздражение сорвать не на ком, Мин Лу решил вернуться в покои Ван Жунсина.

– Император я или нет? – бурчал он себе под нос. – Прикажу ему, пусть немедленно рассказывает, откуда у него такие знакомые. Притащил во дворец неизвестно кого, на собственную кровать уложил, уставился на него во все глаза, а на собственного молочного брата едва взглянул.

У дверей покоев Мин Лу увидел старого слугу.

– А ты что тут делаешь? – резко спросил Мин Лу. – Подслушиваешь?

Старый слуга принялся кланяться, как болванчик, и торопливо сказал:

– Молодой господин Ван отослал меня и велел ждать здесь.

Мин Лу пренебрежительно фыркнул – наверняка врёт старый хрыч! – и решительно распахнул двери в покои молочного брата. Зрелище, представшее его глазам, заставило юношу густо покраснеть от злобы: эти двое, оказывается, уже крепко спали!

– Иди за мной, – велел Мин Лу старому слуге, резко развернувшись, и быстро вышел из покоев.

Он был смущен и раздосадован. Он полагал, что хорошо знает своего молочного брата. Ван Жунсин никогда не доверился бы первому встречному. Но он спал в одной комнате с этим странным человеком. А что удивительнее всего, крепко и безмятежно спал!

Мин Лу никогда не видел, чтобы во сне у Ван Жунсина было такое спокойное лицо. Ему всегда снились кошмары, он бился во сне и поминутно просыпался с криками или стонами, поэтому ему отвели личные покои в стороне от императорских. Тогда как по правилам личные покои «тени» императора должны быть рядом с императорскими, но министры и лекари рассудили, что сон императора важнее условностей. Когда Ван Жунсина будили кошмары, то и Мин Лу просыпался, разбуженный его криками. А теперь Ван Жунсин крепко и спокойно спит рядом с совершенно незнакомым человеком! Быть может, этот человек – колдун?

Мин Лу привёл старого слугу в один из тронных залов, развалился на торне и велел:

– Говори! Кто такой этот твой хозяин? Откуда он знает моего брата? Что ему вообще нужно?

Старый слуга, приниженно кланяясь, сказал умоляющим голосом:

– Император да не прогневается! Мой хозяин болен, он ещё в детстве лишился рассудка и уверился, что был при царе Ли – что ныне почитается в царстве Вэнь как бог войны – личным слугой, евнухом. Уверился, что помнит свою прошлую жизнь и должен разыскать своего лучшего друга, Цинь Юаня, а бессмертный мастер – то есть это он сам так сказал, что он бессмертный мастер, но кто его знает, может, он и шарлатан какой – так вот он сказал, что Цинь Юаня нужно искать в императорском дворце! А мой хозяин, слабый рассудком, поверил его словам, бросил дом и отправился в столицу!

– Цыц! – раздражённо прервал его Мин Лу. – Сумасшедший, который верит в перерождение, ты говоришь?

Старый слуга ответил утвердительно.

– Ха, – с презрением хмыкнул Мин Лу. – Да кто поверит в такую чушь, как перерождение!

Но, сказав это, Мин Лу нахмурился и надолго задумался. Он уже видел небожителей, змеиных демонов и говорящих лис, знал, что люди возносятся на Небеса на самом деле, и сошествие небожителя в мир смертных тоже видел. По сравнению с этим перерождение казалось событием… заурядным. Но ему всё равно не нравилась мысль, что его брат мог оказаться кем-то ещё.

– Ты! Рассказывай всё, что знаешь, – велел Мин Лу старому слуге. – С самого начала! И ничего не пропускай, не то спущу с тебя три шкуры!

Старый слуга упал на колени, но ослушаться не осмелился и рассказал всё как есть.

Мин Лу, слушая, кривился, а когда услышал о пожаре в монастыре, то подскочил на троне:

– Ещё и святотатец? Да твой хозяин страшный человек!

– Мой хозяин болен, – умоляюще повторил старый слуга. – Он не ведает, что творит.

«Как будто я поверю…» – подумал Мин Лу.

[728] «Тень» императора

Чжу Вансян открыл глаза, разбуженный шуршанием шёлка. Ван Жунсин осторожно слез с кровати и теперь стоял спиной к нему. Волосы, ещё не собранные, шелестели. Чжу Вансян дёрнул его за волосы. Ван Жунсин слегка вздрогнул и обернулся.

– Ты проснулся, Сяогун.

– Надо полагать, – задумчиво ответил Чжу Вансян. – Но если это сон, то лучше мне не просыпаться, а спать дальше. Это сон, Юань-эр?

– Если бы я знал, – покачал тот головой. – Я со вчерашнего дня как во сне.

– Со вчерашнего? Так уже утро, – пробормотал Чжу Вансян, заметив, что сквозь полуоткрытое окно пробиваются солнечные лучи. – Куда ты?

– Я личный слуга императора, у меня есть обязанности во дворце. К тому же… – Лицо его стало серьёзным. – Мне нужно поговорить с Лу-эром и упросить его оставить тебя во дворце.

– А если он не согласится? – беспокойно спросил Чжу Вансян, приподнимаясь на локтях. – Что тогда?

– Не волнуйся, я хорошо умею упрашивать. Брат мне не откажет.

– Вы ведь выросли вместе, – пробормотал Чжу Вансян, – вы друзья детства.

– Да, как ты и наш царь, – кивнул Ван Жунсин. – Поэтому я знаю его лучше всех на свете. Он мне поверит.

– И в такое?

Ван Жунсин опять засмеялся:

– О чём ты говоришь, Сяогун? У нас во дворце поселился живой бог, небожители спускались с Небес и возвращались обратно, сады расцвели не по сезону. Одним чудесным явлением больше, одним меньше. Он мне поверит.

– Говоришь так, словно сам мне не веришь, – пробормотал Чжу Вансян едва слышно.

Ван Жунсин расслышал и укоризненно покачал головой:

– Если бы я тебе не верил, ты провёл бы эту ночь в темнице. Лишь немногие могут знать личное имя «тени» императора, а прикасаться к ней и вовсе запрещено. Это может делать лишь сам император и тот, которому выпала честь стать слугой «тени» императора. Я пришлю его и других слуг, они позаботятся о тебе, пока я занят.

– Я не ребёнок, сам могу о себе позаботиться!

– Как будто ты не знаешь, что во дворце есть правила, которые приходится соблюдать, даже если тебя от них воротит, – смешно развёл руками Ван Жунсин.

Чжу Вансян невольно засмеялся. Ван Жунсин отправился исполнять свои обязанности личного слуги, то бишь будить засоню-императора и уговаривать его провести хоть этот день, не строя коварных планов против «разлучника»-бога войны.

Чжу Вансян полежал ещё немного в постели, перебирая пальцами прядь собственных волос. За дверью что-то возилось. Он поглядел туда и недовольно позвал:

– Лаобо, это ты?

Это действительно был старый слуга, но едва он переступил порог, как следом за ним в покои прогарцевали трое слуг, выстроились у кровати, оттеснив старика, и церемонно поклонились Чжу Вансяну. Он придирчиво оглядел их и поймал себя на мысли, что все они статные и крепкие, в любой момент могут скрутить его, если заметят в нём безумие. Тут же он мысленно обругал себя: Юань-эр так бы с ним не поступил.

– Что вам нужно? – спросил Чжу Вансян с некоторым раздражением, которое слуги приняли на свой счёт.

– Господин Ван велел прислуживать вам этим утром, – сказал старший слуга, прищёлкнув пальцами.

Двое других, пока он отвечал, сдвинули ширмы, стоявшие в дальнем углу, и Чжу Вансян увидел, что там стоит фарфоровая ванна, расписанная золотой краской, и столик с умывальными принадлежностями.

– Теперь не используют купальни? – озадаченно спросил Чжу Вансян, следя за тем, как двое слуг убегают куда-то и возвращаются с полными вёдрами горячей воды. – Омовение совершают прямо в спальных покоях?

– Господин Ван всегда умывается в личных покоях под присмотром слуг, – сказал старший слуга. – Так распорядился наш император. У господина Вана слабое здоровье. Однажды ему стало плохо в купальне, и он едва не разбил себе голову. Тогда наш император и распорядился, чтобы слуги всегда были при нём.

– Юа… Господин Ван часто падает в обморок? – обеспокоился Чжу Вансян.

– В плохие дни у него голова кружится, – объяснил старший слуга.

– В плохие дни?

– Когда он совсем не может спать.

– У него больше не будет… плохих дней, – тихо, но твёрдо сказал Чжу Вансян.

Старший слуга, как ему показалось, двусмысленно ухмыльнулся, услышав это. Но Чжу Вансяна не заботили такие пустяки. Он лениво поднялся, позволяя слугам умыть его и переодеть. Старый слуга попытался втиснуться между ними, но старший слуга решительно выдворил старика из умывального угла:

– Ты, дедуля, не мешайся под ногами. Сядь, что ли, чайку попей. Мы и сами справимся.

Старый слуга страшно оскорбился, но Чжу Вансян сказал:

– Лаобо, ты бы лучше, если тебя из дворца выпустят, сходил и принёс кое-какие вещи с постоялого двора.

– Господин Ван уже распорядился это сделать, – возразил старший слуга, – вещи скоро доставят во дворец.

Чжу Вансян растерянно кивнул. Юань-эр был так уверен, что добьётся императорского разрешения, что заранее об этом распорядился?

– А эта одежда? – спохватился он, когда слуги стали переодевать его в роскошнейшее одеяние цвета фуксии.

– Господин Ван выбрал для вас. Оно вам очень идёт, господин Чжу, – льстиво сказал старший слуга.

Чжу Вансян погладил расшитый золотыми нитями рукав. Вышивка были филигранной, микроскопические стежки складывались в цветущую персиковую ветвь, обвивающую обшлаг рукава.

К своим волосам Чжу Вансян прикасаться не позволил. Он собрал височные пряди и стянул их лентой на затылке, предоставив остальным волосам свободно падать за спиной. Слуги как-то странно переглянулись.

– Что? – спросил Чжу Вансян.

– Но во дворце не принято так носить волосы, – неуверенно сказал старший слуга. – Мужчины так волосы не носят.

– Я ношу, – отрезал Чжу Вансян. – Принято, не принято – плевать я на это хотел. Я их тысячу лет так носил и не собираюсь изменять своим привычкам.

Конечно, по необходимости Янь Гун забирал волосы в пучок или обвязывал их вокруг головы, особенно когда приходилось сражаться, но всё же предпочитал носить их распущенными. У него всегда были красивые волосы, и в этом перерождении ему посчастливилось иметь такие же.

Слуги опять переглянулись и решили не спорить. К тому же пора было препроводить Чжу Вансяна к уже накрытому поздним завтраком столу. Чжу Вансян сел, придирчиво оглядел блюда и с удивлением увидел, что это все его любимые кушанья. К чаю он не притронулся, выплеснул чашку на пол и велел слуге наполнить её из бочки простой водой.

Старший слуга страшно изумился этой прихоти:

– Вы не пьёте чай, господин Ван?

– Я пью лишь тот чай, что приготовил сам. Когда полностью уверен, что мне в него ничего не подмешали.

Старший слуга оскорбился:

– Вы ведь не думаете, что мы хотим вас отравить?!

– Нет, – сказал Чжу Вансян спокойно, – но я хочу быть уверен, что кое-кто не подмешал в чай кое-что. – И он бросил быстрый, но красноречивый взгляд на старого слугу.

Дворцовые слуги, проследив за его взглядом, решили, что виной тому старческое слабоумие Лаобо, который вместо чая мог насыпать в чайник, скажем, золу или чего похуже.

[729] Ни единого шанса

Ван Жунсин, придя в покои императора, обнаружил, что тот уже давно встал и был переодет, вероятно, кем-то из других слуг.

– Почему ты не дождался меня? – с укором спросил Ван Жунсин.

– В отличие от некоторых, – язвительно изрек Мин Лу, – я не залёживаюсь.

– Разве я опоздал? – возразил Ван Жунсин, покачав головой.

Он знал, что просто не будет, но не думал, что Мин Лу начнёт каждое его слово или поступок воспринимать в штыки. Теперь министры, если другие слуги им разболтают, начнут обвинять личного слугу императора в пренебрежении своими обязанностями. Но разве он это заслужил? Ван Жунсин сжал переносицу пальцами и поморщился.

– Я думал, что ты опоздаешь. Ты ведь был так занят… – с презрением сказал Мин Лу.

– Чем я был занят?

– Тем, что лучшего друга детства и почти что брата променял непонятно на какого пришлого. Может, и братом его вместо меня называть станешь? – недовольно хмыкнул Мин Лу.

– Лу-эр, ты ведёшь себя как ребёнок, а я пришёл говорить с императором.

– О чём говорить? – насупился Мин Лу.

– Я хочу, чтобы ты позволил Сяо… господину Чжу остаться во дворце, – сказал Ван Жунсин.

– Ни за что! – отрезал Мин Лу.

– Лу-эр, – болезненно поморщился Ван Жунсин, – зачем так категорично? Хотя бы выслушай для начала.

– Как будто я не знаю, что ты скажешь! – Мин Лу ударил кулаком по столу, тут же поморщился и тряхнул рукой. – Жунсин, ты же умный, образованный человек. Неужели ты поверил в бредни сумасшедшего?

– А ты, я полагаю, – проницательно сказал Ван Жунсин, – уже успел допросить его слугу. Лу-эр, господин Чжу не сумасшедший. Он говорит правду. Он…

– А ты знаешь, что он сжёг монастырь? – перебил его Мин Лу, гневно сверкая глазами. – Человек в своём уме не станет так поступать. Он не просто сумасшедший, он опасный сумасшедший!

Чжу Вансян ещё не успел рассказать Ван Жунсину о своих похождениях. Глаза Ван Жунсина на секунду раскрылись шире, но он тут же сказал:

– Я возмещу монахам убытки или даже отстрою монастырь заново. Ничего страшного.

– Ничего страшного? – задохнулся Мин Лу. – А если он в следующий раз решит сжечь дворец?

– Господин Чжу не сумасшедший, Лу-эр, – повторил Ван Жунсин твёрдо. – Он просто… духовно изломан. Но теперь он пришёл в себя окончательно. Как и я.

– Жунсин! Ты послушай себя… – закатил глаза Мин Лу. – Что, сумасшествие нынче стало заразным, как собачье бешенство? Ты слишком впечатлителен. Не стоит верить словам первого встречного.

– Он не первый встречный, – уже с лёгким раздражением возразил Ван Жунсин. – В прошлой жизни мы с ним…

– Жунсин, наговорить что угодно можно, – воскликнул Мин Лу.

– Лу-эр! Я говорю это не потому, что кому-то поверил. Я сам это знаю.

– Что?

– Я помнил свою прошлую жизнь, Лу-эр. Ещё до того, как господин Чжу пришёл во дворец.

– Да ты просто выгородить его пытаешься! – после изумлённого молчания воскликнул Мин Лу.

– Нет. Я помню, кем был в прошлой жизни. Я был ши-чжуном нашего… бога войны, – исправился Ван Жунсин, понимая, что если назовёт бога войны по привычке «нашим царём», то Мин Лу взбеленится ещё больше. – В земной жизни нашего бога войны я служил его лучшему другу, Янь Гуну. Чжу Вансян на самом деле реинкарнация того человека, Лу-эр. Разреши ему остаться во дворце. Я не только для себя прошу. Это будет и тебе на пользу.

– Мне?

– Янь Гун необыкновенно умён. Он был советником и стратегом бога войны, а ты ведь знаешь, что бог войны был хорошим царём и не проиграл ни одной войны. Отчасти это благодаря советам Янь Гуна, – практически не покривил душой Ван Жунсин.

– Но ведь мы говорим не о прошлом, а о настоящем, – язвительно повторил его слова Мин Лу. – А в настоящем он просто сумасшедший. Я не разрешу ему остаться. Я велю его вышвырнуть.

– Ну, если до такого дошло, – протянул Ван Жунсин, смерив Мин Лу холодным взглядом, и отчеканил: – Тогда я покину дворец вместе с ним.

– Ты не можешь этого сделать! – взвился Мин Лу.

– Почему? – удивился Ван Жунсин.

– Если ты даже просто заговоришь об этом, тебя сразу же казнят!

– Пусть, – спокойно сказал Ван Жунсин.

– Пусть?! – потрясённо повторил Мин Лу. – Жунсин, ты точно спятил!

– Я знаю, что «тень» императора не может его покинуть, но я предпочту смерть новой разлуке, – чётко сказал Ван Жунсин. – Теперь-то я точно уверен, что за смертью наступает новая жизнь.

– Ты! – завопил Мин Лу, грохнув по столу уже обоими кулаками.

– Решать тебе, – спокойно сказал Ван Жунсин, словно бы и не замечая вспышки его гнева, – ты же у нас император.

– Ты! Все вы! Предатели, – прорычал Мин Лу. – Сначала этот бог войны, теперь ты!

– Если ты разрешишь ему остаться, мне не придётся покидать дворец, в том числе и вперёд ногами, – рассудил Ван Жунсин. – Если ты поговоришь с ним, то убедишься, что он мудрый человек. Он будет тебе полезен. Просто дай ему немного времени. Нам обоим. Нам обоим нужно немного успокоиться.

– Замолчи, – резко сказал Мин Лу.

Ван Жунсин замолчал и сложил кулаки, как полагается делать провинившемуся слуге.

– И перестать вести себя, как слуга, – совсем взбеленился Мин Лу.

– Но если ты обращаешься со мной, как со слугой, как ещё мне себя вести? – возразил Ван Жунсин.

Мин Лу заскрипел зубами:

– Убирайся! И на глаза мне не показывайся! Видеть тебя не хочу! Пошёл вон!

Ван Жунсин поклонился ещё раз и вышел, сделав вид, что не слышит, как в покоях императора грохочет мебель.

Ван Жунсин нисколько не волновался: он досконально изучил характер брата, потому у Мин Лу не было ни единого шанса, когда дело доходило до споров или ссор. Ван Жунсин всегда знал, на что нужно надавить, чтобы добиться своего. А ещё он знал, что Мин Лу ни за что не позволит молочному брату покинуть дворец, потому что страшится одиночества. Подловато было сыграть на этом, но Ван Жунсин и это бросил бы на весы, если бы дело дошло до серьёзного противостояния. Он знал, что Мин Лу скорее позволит остаться во дворце сумасшедшему преступнику, каким он считал Чжу Вансяна, чем лишится друга и брата, каким для него с самого детства был Ван Жунсин. И уж конечно Мин Лу не позволит Ван Жунсину пойти и заявить министрам, что хочет покинуть дворец, потому что это грозит неминуемой смертью, а значит, опять-таки одиночеством для Мин Лу.

«Прости, Лу-эр, – подумал Ван Жунсин, прекрасно понимая, что Мин Лу предстоит несколько часов душевных терзаний, прежде чем он сдастся и примет решение, – но это единственное, в чём я не могу тебе уступить».

[730] Норовистый?

Чжу Вансян закончил завтракать, провёл по губам салфеткой и откинулся на спинку стула, складывая руки на коленях. Наполняющий покои солнечный свет навевал дремоту. Чжу Вансян помигал глазами, прикрылся рукавом от наиболее настырного солнечного луча.

Старший слуга, заметив это, прикрыл ставни:

– Господин Чжу, если у вас болят глаза, дворцовый лекарь может вас осмотреть.

«Они на каждое моё движение будут реагировать?» – подумал Чжу Вансян не слишком довольно. Внимательность слуг напоминала ему то, как с ним вели себя родственники: предупредительно, боясь лишний раз разволновать.

В покои между тем занесли дорожные сундуки. Приказы «тени» императора исполнялись незамедлительно.

Чжу Вансян поглядел на них и пробормотал:

– Он так уверен, что император позволит мне остаться во дворце?

Старший слуга расслышал и сказал доверительно:

– Как же! Да ведь господин Ван… – понижая голос, начал он и наклонился к уху Чжу Вансяна, чтобы, надо полагать, поведать ему какую-то тайну или, вероятнее всего, сплетню.

И тут в покои вошёл Ван Жунсин. Представшая его глазам картина привела его в бешенство. Он замахнулся и отвесил старшему слуге такую оплеуху, что тот покатился кубарем.

– Знай своё место, – резко сказал Ван Жунсин. – Пошёл вон! Все пошли вон!

Слуги, приниженно кланяясь и пятясь, покинули покои.

– А тебе что, особое приглашение нужно? – напустился Ван Жунсин на старого слугу, который замешкался и не знал, относится ли и к нему это распоряжение.

Старый слуга юркнул за дверь, прежде чем в него прилетело чашкой, которую в него запустил Ван Жунсин.

Чжу Вансян наблюдал за изгнанием слуг из покоев с широко раскрытыми глазами.

Ван Жунсин заметил его взгляд и смутился:

– Что?

– А в этой жизни… – задумчиво проговорил Чжу Вансян, – ты норовистый.

– Нет, я… – ещё больше смутился Ван Жунсин. – Вовсе нет! Он… просто он слишком близко к тебе наклонился. Что он собирался сделать?

– Хм… – протянул Чжу Вансян, – сплетничать о тебе и твоём молочном брате, я полагаю.

– Лу-эр – мой брат, – вспыхнул возмущением Ван Жунсин, – ничего подобного… я не…

– Я знаю, – успокоил его Чжу Вансян, – я никогда не верил сплетням, ты же знаешь, Юань-эр. Я всегда верю лишь собственным глазам, уж такой я человек.

Ван Жунсин неловко повёл плечами:

– Может, слуги что и болтают, они постоянно что-то болтают, но мы с Лу-эром как братья.

– И что твой брат? – спросил Чжу Вансян, чтобы перевести разговор. – Он разрешил тебе оставить меня во дворце?

– Думаю, – задумчиво протянул Ван Жунсин, – сегодня или завтра он придёт сюда и, вероятнее всего, станет задавать тебе каверзные вопросы или попытается загнать тебя ими в угол, чтобы показать мне, что ты сумасшедший и от тебя во дворце не будет никакой пользы. Но ты ведь справишься, Сяогун?

– Ха, у него нет ни единого шанса. Разве кому-нибудь хоть когда-нибудь удавалось загнать Янь Гуна в угол?

– Никогда.

Хотя можно было припомнить порядочно случаев, когда Мэйжун ставила личного евнуха царя в тупик. Но Ван Жунсин полагал, что это не считается, ведь Мэйжун была змеиным демоном, а сейчас речь шла об обычных людях.

Чжу Вансян довольно ухмыльнулся.

– Сяогун, – сказал Ван Жунсин, – мне ещё нужно распорядиться насчёт обеда Лу-эра. Я вернусь позже.

Чжу Вансян неохотно отпустил его.

– Лаобо! – позвал он немного времени спустя, а всё это время разглядывал покои и критически морщился.

Старый слуга вошёл и поклонился:

– Молодой господин, что прикажете?

– Доставай талисманы, – велел Чжу Вансян. – Есть тут парочка углов, которые мне не нравятся. Нужно себя обезопасить.

– Но, молодой господин… – нерешительно начал старый слуга. – Вы ведь не у себя дома. Это императорский дворец.

– Ты же знаешь, что я боюсь демонов, – нетерпеливо махнул рукой Чжу Вансян.

– А чего нас бояться? – изумился Недопёсок, высовываясь из-под кровати.

Вопль Чжу Вансяна был столь громок и отчаян, что разнёсся по всему дворцу, а Ван Жунсин, ещё не успевший отойти от павильона, опрометью бросился обратно в покои, успев передумать всё на свете.

[731] Лисий оберег

Ван Жунсин влетел в покои, ожидая чего угодно, но уж точно не того, что увидел. Чжу Вансян, забившись в угол кровати, выставил перед собой подушку, как щит. Губы у него дрожали, а может, шептали защитное заклинание, лицо было совершенно белое. Старый слуга, забившись в другой угол, размахивал перед собой пачкой бумажных полосок, похожих на талисманы. Причина этого – высунувшийся из-под кровати и совершенно озадаченный таким приёмом Недопёсок. Чернобурка явно раздумывала, что ей делать дальше: вылезти окончательно или юркнуть обратно, пока никто не опомнился.

– Что здесь происходит? – потрясённо спросил Ван Жунсин.

Чжу Ванснян при звуках голоса Ван Жунсина вздрогнул:

– Юань-эр, уходи скорее! Здесь демон!

Ван Жунсин не проявил ни малейших признаков паники, спокойно обратился уже к Недопёску:

– Дядюшка Ху, почему вы прячетесь под моей кроватью?

– Я не прячусь, – возразил Сяоху, цепляясь когтями передних лап за низ кровати, чтобы вытащить всё остальное – пузо и хвост – на лисий свет. – Я в гости заглянул.

– Я не заметил, как вы вошли, – озадачился Ван Жунсин.

Недопёсок и не вошёл, а влез через собственнолапно выкопанную нору, привлечённый запахом еды с ещё не убранного стола, и краем уха услышал разговор Чжу Вансяна со старым слугой. Ну как тут было не вмешаться? Впрочем, этому надлежало оставаться в тайне.

Поэтому Сяоху важно сказал:

– Я проверял, хорошо ли ве-ти-ли-ру-ют-ся покои. Это очень важно. Если… ве-ве-ти-ля-ци-я, – споткнулся он на коварном словечке, – плохая, то задохнуться можно.

– Ах, вот оно как…

– Юань-эр! Почему ты разговариваешь с демоном, как с хорошим знакомым? – опешил Чжу Вансян.

Ван Жунсин сел на кровать, забирая у Чжу Вансяна подушку и успокаивающе сжимая его руки в своих ладонях:

– Сяогун, это не демон. Это небесный чиновник. Он пришёл вместе с нашим царём. Не бойся.

– Но это же… лиса? – недоверчиво воскликнул Чжу Вансян.

– Лис, – поправил Недопёсок и вылез из-под кровати полностью, отряхивая лапами пыль и паутину с одежды. – Не метено там.

Чжу Вансян широко раскрытыми глазами смотрел на разряженную чернобурку и не говорил ни слова.

Недопёсок поскрёб когтями подбородок и сказал:

– Чего нас бояться-то вообще? Демоны разные бывают, как и люди. Некоторые очень вежливо обращаются, а другие за хвост хватают и в мешок.

Его слова удивительным образом напоминало то, что обычно говорил о людях – или демонах – Ли Цзэ. Чжу Вансян придвинулся ближе к Ван Жунсину и осторожно потыкал пальцем Недопёску в лапу, которая уже по-хозяйски упёрлась в край кровати, чтобы дать чернобурке точку опоры и возможность вспрыгнуть на кровать и усесться, свесив с края задние лапы и с удовольствием болтая ими.

– Так ты демон или небожитель? – спросил Чжу Вансян.

– Я лисий дух, – важно изрек Недопёсок.

– И ты знаешь нашего царя?

– Кого?

– Бога войны, – тихонько подсказал Ван Жунсин.

– А! – обрадовался Сяоху и тут же приврал: – Мы с ним на коротком хвосте.

– Как? – не понял Чжу Вансян.

– Хорошо знакомы, – опять подсказал Ван Жунсин.

Чжу Вансян ещё раз осторожно потыкал Недопёска пальцем и, спохватившись, прикрикнул на старого слугу:

– Лаобо, убери сейчас же талисманы! Вдруг они навредят лисьему духу?

– Нет-нет, – беспечно отозвался Недопёсок, – не навредят.

– Ты настолько могуществен? – с уважением спросил Чжу Вансян.

– Они не настоящие. Талисманы, в смысле.

– Что? – побледнел Чжу Вансян. – Как… не настоящие?

– Не чую от них силы, – принялся объяснять Недопёсок. – Когда шисюн талисманы рисует, от них Ци аж в нос шибает, даром что я лисий дух. А эти просто разрисованные бумажки. Такие и я нарисовать могу.

– Сяогун? – беспокойно прихватил Чжу Вансяна за плечи Ван Жунсин, потому что тот так побледнел, словно в любой момент был готов лишиться чувств.

– Если они не настоящие, выходит… мне всегда грозила опасность? – пробормотал Чжу Вансян.

– Сяогун, здесь тебе ничего не грозит. – Ван Жунсин крепко сжал его руку. – Во дворце совершенно безопасно.

– Но демоны… – по-детски жалобно начал Чжу Вансян.

Недопёсок, послушав их, вдруг принялся щипать подшёрсток из хвоста и что-то из него мастерить. Пальцы у него были необыкновенно ловкие. Чжу Вансян и Ван Жунсин зачарованно уставились на него. Недопёсок плёл из собственной шерсти какую-то верёвочку, изредка засовывая лапу за пазуху и доставая оттуда небольшие клочки шерсти другой масти: у него подшёрсток был серебристо-чёрный, а эти – рыжие. Несколько ловких движений пальцами – и верёвочка превратилась в браслет, который Недопёсок протянул Чжу Вансяну.

– Мне? – удивился Чжу Вансян.

– Лисий оберег от демонов. Знаешь, чья это шерсть? – спросил Недопёсок, потыкав пальцами в ту часть браслета, что была сплетена из рыжей шерсти. – Моих шисюнов, Лисьего бога и Владыки демонов. Им все на свете демоны подчиняются. С таким оберегом демоны и на сто лисьих чжанов не подойдут, сразу разбегутся, хвосты поджав!

Чжу Вансян сомневался, стоит ли принимать такой подарок. Со слов чернобурки выходило, что это могущественный артефакт. Но Ван Жунсин уже взял браслет и надел его на руку Чжу Вансяну.

– Я и вам могу сделать, – предложил Недопёсок, повиляв хвостом. – Я как раз линяю, на всех хватит.

Но Ван Жунсин вежливо отказался:

– Я уже не боюсь демонов.

– И правильно, чего нас бояться? – осклабился Недопёсок.

Чжу Вансян всё-таки невольно поёжился: зубы у чернобурки были острые-преострые.

– Я не кусаюсь, – с лёгкой обидой сказал Сяоху, верно истолковав реакцию Чжу Вансяна.

Чжу Вансян смутился, но Недопёсок долго дуться не умел, тем более что со стола завлекательно пахло недоеденным завтраком. Чернобурка спрыгнула с кровати и прогарцевала к столу.

– И-и-испекция на свежесть, – запоздало объяснил Недопёсок, обеими лапами пихая еду в пасть, поочерёдно то левой лапой, то правой. – Я отведыватель блюд, кстати говоря. И вот эту курочку тоже не мешало бы проверить.

Слова его заглушились чавканьем и причмокиванием. Судя по всему, курочка стандартам «недопёсьей инспекции еды на свежесть» соответствовала, потому что от неё не осталось ни косточки.

[732] Мин Лу «испытывает» Чжу Вансяна

Недопёсок давно отправился исследовать дворцовый комплекс дальше, а Чжу Вансян всё ещё беспокойно сплетал и расплетал пальцы, растревоженный этой встречей. Потом он встрепенулся и велел старому слуге пойти и сжечь бесполезные талисманы.

– Нужно разыскать настоящие, – пробормотал он.

– Сяогун, – возразил Ван Жунсин, – наш царь во дворце, нам нечего бояться. К тому же, – добавил он, осторожно трогая шерстяной браслет на запястье мужчины, – у тебя есть лисий оберег.

– Но у тебя-то ничего нет, Юань-эр, – беспокойно сказал Чжу Вансян, – и покои не защищены.

– Теперь мои кошмары отступили, – просто сказал Ван Жунсин. – Мне больше нечего бояться.

Чжу Вансян лишь тяжело вздохнул и уткнулся лбом ему в плечо.

В этот момент вошел Мин Лу. Он недовольно окинул покои взглядом, демонстративно сел на стул и высокомерно вскинул подбородок. Это должно было произвести впечатление на деревенщину, каким он полагал Чжу Вансяна, ведь императорскую тиару Мин Лу надеть, разумеется, не забыл. Но Чжу Вансян только поглядел на него искоса и никак не отреагировал.

Мин Лу вспыхнул гневом и резко спросил:

– Почему ты сидишь в моём присутствии? Ты должен встать и пасть ниц.

– Ты не мой царь, – возразил Чжу Вансян. – Я не стану тебе кланяться.

– Ты знаешь, что дерзость может стоить тебе головы? Неслыханно! – возмущённо сказал Мин Лу.

– Лу-эр, – вмешался Ван Жунсин, – зачем ты пришёл?

– Император ни перед кем не должен отчитываться, – отрезал Мин Лу. – Захотел и пришёл. И не вижу ни единой причины оставлять этого неотёсанного мужлана во дворце. Он даже не знает элементарных правил этикета. И пристально на императора тоже нельзя смотреть, – спохватился он, заметив, что Чжу Вансян сел прямо и смотрит на него.

– Я должен смотреть, – возразил Чжу Вансян, спрятав руки в рукава, – потому что сейчас я не вижу ни единой причины соглашаться служить тебе.

– Я и не предлагал тебе службу, – возмутился Мин Лу.

– Если ты сам пришёл ко мне, то имел в мыслях нечто подобное, – рассудительно сказал Чжу Вансян. – Испытать меня или унизить и вынудить покинуть дворец.

Именно такие мысли у Мин Лу и были.

– Лу-эр, – укоризненно сказал Ван Жунсин, по лицу брата поняв, что это так.

Мин Лу сложил руки на груди и неприязненно сказал:

– Я не верю тебе. Жунсин легковерен, но мне ты так просто голову не задуришь. Видал я таких шарлатанов!.. Испытать тебя? О да, я тебя испытаю. И если ты не пройдёшь испытание, то я вышвырну тебя из дворца. Нет! Я тебя на воротах повешу!

– Лу-эр!

– Царь не должен бросаться пустыми угрозами, – заметил Чжу Вансян спокойно.

– Ты уверяешь, что был личным евнухом царя Ли Цзэ, – сквозь зубы проговорил Мин Лу, – значит, всё о нём знаешь, так?

– Я был и его лучшим другом. – Чжу Вансян слегка помрачнел. – Кому, как не мне, всё о нём знать? Спрашивай.

– Перечисли все его подвиги и завоевания, – велел Мин Лу. – Я лучше всех в этом царстве, не считая матушки, знаю легенду о Ли Цзэ. А ты, говорят, даже не из этого царства.

– Хорошо, – согласился Чжу Вансян и прикрыл глаза.

Он всегда помнил, ничего не забылось даже за тысячу лет. Он мог назвать год и сезон войны, точное количество войск, участвующих в том или ином завоевании, поимённо генералов каждой из армий.

– Ты всё это мог придумать! – прервал его Мин Лу. Он явно был впечатлён таким детальным рассказом, но сдаваться не желал.

– Уверен, во дворце сохранились древние летописи с описанием сражений нашего царя. – Чжу Вансян приоткрыл глаза. – Вели разыскать их и сличи в них написанное с тем, что я рассказал.

Мин Лу бы так и сделал – из чистого упрямства, но ему в голову пришла другая идея.

– Нет. – Глаза его вспыхнули. – Раз ты уверяешь, что был личным евнухом царя и всё о нём знаешь, опиши, как выглядели его доспехи.

– Вряд ли ты мне поверишь, – заметил Чжу Вансян.

– Почему?

– Потому что в каждом храме Десяти Царств висят точные портреты нашего царя, – вместо Чжу Вансяна ответил Ван Жунсин.

– Тогда скажи мне, что было под ними, – не унимался Мин Лу. – Ты наверняка видел, когда помогал ему переодеваться.

Чжу Вансян растерялся:

– И… что ты хочешь от меня услышать?

– Лу-эр! – покраснел Ван Жунсин.

– Шрамы! – яростно воскликнул Мин Лу, сообразив, о чём они подумали. – Я о шрамах! У него полно шрамов. Ты должен был их видеть.

Чжу Вансян слегка пожал плечами и перечислил те, что помнил, называя при этом обстоятельства, при которых шрамы были получены. О шраме на солнечном сплетении он не сказал ни слова. Мин Лу готов был восторжествовать: шрамы можно было и наугад назвать, если разбираешься в военном деле и знаешь, куда обычно метят противники.

– А что же ты о самом главном шраме ничего не говоришь? – насмешливо спросил Мин Лу.

Чжу Вансян ничего не сказал, только пальцами дотронулся до собственного солнечного сплетения. Мин Лу побледнел, но всё ещё не сдавался:

– И? Что это за шрам?

– Лу-эр, – попытался вмешаться Ван Жунсин, видя, что Чжу Вансяну нелегко об этом вспоминать.

– Этот шрам… – медленно сказал Чжу Вансян, накрыв глаза пальцами, – от копья хана Диких Земель. Это было смертельное ранение. Острие копья касалось сердца. Если бы его вытащили, наш царь тут же умер бы. Если бы его оставили, он умирал бы долго и мучительно. Нашего царя нельзя было спасти. Никто не смог бы.

– Сяогун, – накрыл его колено ладонью Ван Жунсин, – не надо больше об этом. Уверен, Лу-эр уже тебе поверил.

– Но он не умер же, – возмутился Мин Лу. – Зачем рассказываешь, что это смертельное ранение, когда он не умер? Он в старости вознёсся и стал богом, значит, тогда не умер. Если бы его нельзя было спасти, так и умер бы.

О чудесном спасении Ли Цзэ он знал немного. В легендах всегда упоминалось только чудесное выздоровление, которое приписывали благословению Небес. Матушка, рассказывая об этом, всегда говорила, что «царя удалось спасти», но никогда не говорила, как именно и чьими силами. Мин Лу сам придумывал десятки версий чудесного спасения, но ни одно из них не звучало по-настоящему чудесным.

– По благословению Небес он выздоровел? – спросил Мин Лу.

– Ха! – отозвался Чжу Вансян, и его глаза гневно вспыхнули. – Небеса? Благословение? О каком благословении ты говоришь?

– Как это о каком? – опешил Мин Лу. – Всем же известно, что у царя Ли Цзэ была благословенная Небесами сила, позволившая ему завоевать Десять Царств.

– А ты знаешь, как он её получил? – сощурился Чжу Вансян. – Цзэ-Цзэ проклял Небеса, когда его родная мать скормила ему себя, чтобы спасти от голодной смерти, а они, словно в насмешку, наделили его нечеловеческой силой. Поэтому Цзэ-Цзэ никогда больше в своей жизни не притрагивался к мясу. Но в легендах об этом, верно, ни слова не сказано, – усмехнулся он, заметив дикий взгляд Мин Лу.

– Лу-эр? – беспокойно позвал Ван Жунсин.

– Бог войны никогда не ест мясо, – глухо и безжизненно сказал Мин Лу, – даже не притронулся ни разу. Матушка всегда ругает слуг, когда они ошибаются и приносят не те блюда.

– Вот тебе и ответ, говорю я правду или нет, – сказал Чжу Вансян.

Мин Лу встрепенулся, нахохлился и буркнул:

– Это ничего не меняет. Допустим, ты действительно в прошлой жизни был личным евнухом царя. Но в этой жизни ты всего лишь сумасшедший, спаливший монастырь. Тебе придётся совершить чудо, чтобы убедить меня оставить тебя во дворце, а не отправить в темницу или куда похуже. Прошлое – это прошлое. Попробуй убедить меня, что тебе место в настоящем.

[733] И всё-таки о прошлом

Чжу Вансян быстро взглянул на Ван Жунсина, но тот удивлённым не выглядел, значит, о происшествии в монастыре уже знал. Должно быть, старый слуга проболтался. Чжу Вансян поискал Лаобо глазами, чтобы швырнуть в него чем-нибудь, но тут вспомнил, что сам услал его.

– Я не сумасшедший, – возразил он, выпрямляясь, – и монастырь не сжигал. Это разбойники сделали.

– Которых ты нанял, – напомнил Мин Лу, со значением поглядывая на молочного брата.

Но Ван Жунсин глядел на Чжу Вансяна не с отвращением, как на то рассчитывал юный император, а с тревогой, боясь, что с Чжу Вансяном может случиться очередной припадок.

Чжу Вансян был на удивление спокоен: на пережитые и прожитые события он всегда реагировал ровно, а одержимость его душу отпустила.

– Я полагал, что волшебный артефакт, хранящийся в монастыре, поможет мне встретиться с Юань-эром, – сказал он таким тоном, словно это всё объясняло.

– Волшебный? – недоверчиво переспросил Мин Лу. – Почему я ничего не слышал ни о каких волшебных артефактах, хранящихся в монастырях моего царства?

– Потому что ты не слишком делами своего царства интересуешься? – предположил Чжу Вансян. – Хороший правитель знает даже об отдалённых провинциях. Уверен, ты никогда не бывал в Змеином Котле или в Чжунлине.

Мин Лу запыхтел было, как сердитый ёж, но при последних словах Чжу Вансяна вскинулся:

– Конечно, я бывал в Чжунлине. Император ежегодно совершает паломничество в Главный храм бога войны.

– А главным считается храм в Чжунлине? – удивился Чжу Вансян. – Не в столице?

– Конечно, в Чжунлине, – надменно хмыкнул Мин Лу, невероятно гордый тем, что знает о боге войны что-то, чего не знает этот хвалёный «личный евнух и лучший друг». – Где же ему ещё быть, если бог войны родился в Чжунлине? Мы с матушкой каждый год туда ездим.

– Я остаюсь во дворце, – заметил Ван Жунсин, обратив внимание, что Чжу Вансян бросил на него быстрый вопросительный взгляд. – Я никогда не покидал внутреннего двора, даже за ворота не выходил.

– Ха, а кто сиганул за ворота, когда этот… Я ведь ещё не определил для тебя наказание.

Ван Жунсин спокойно посмотрел на брата и сказал, что примет любое наказание, если император сочтёт нужным. Мин Лу дёрнулся. И с чего разговор вдруг зашёл об этом? Разве он не собирался разоблачать этого шарлатана?

Мин Лу неприязненно поглядел на Чжу Вансяна:

– Ты обучен счёту и грамоте?

Чжу Вансян тронул подбородок пальцами. К этому вопросу явно просилось продолжение, написанное на лице юного императора: «А я думал, что сумасшедшие не обучаемы».

– Я знаю и счёт, и грамоту. Я знаю восемь из десяти языков Десяти Царств. Я восемнадцать раз сдавал экзамен на чиновника. Успешно, – добавил он, заметив насмешливый взгляд Мин Лу. – Я владею каллиграфией и другими изящными искусствами. Я знаю военное искусство. Не найдётся другого человека во всех Десяти Царствах, кто бы владел кнутом лучше меня. Я был одним из тех, кто учил нашего царя читать и писать и пользоваться холодным оружием.

– А не слишком ли много заслуг ты себе приписываешь? – раздражённо прервал его Мин Лу. – Как будто я поверю, что бог войны при жизни был неграмотен!

– Отец его погиб на охоте, некому было учить его грамоте. Я ничего не знаю о его матери, но, надо полагать, она или была безграмотна, как и многие служанки в те времена, или скрывала, что знает грамоту. Они самовольно покинули дворец. Их разыскивали по всему царству. Нельзя было себя выдавать. Поэтому я и другие братишки из банды Чжунлин учили его всему, что знали сами, а уж потом для него нашлись настоящие учителя.

– А ты-то откуда грамоту знал? – с подозрением спросил Мин Лу.

– Хозяин учил меня, – ответил Чжу Вансян и поморщился. – Какой смысл покупать безграмотного евнуха? Он собирался продать меня подороже. Но я сбежал и прибился к банде Чжунлин. А потом и Цзэ-Цзэ к ним завёл.

– Зачем? – с ещё большим подозрением спросил Мин Лу. Ему нисколько не понравилось, как прозвучало это «завёл».

– Конечно же, чтобы ограбить, – пожал плечами Чжу Вансян. – А зачем ещё разбойники людей в горы заводят? После этого мы и подружились.

Мин Лу аж подскочил:

– Что? Как можно подружиться с человеком, который с первой же минуты знакомства тебя обманул?

– В жизни и не такоебывает.

Чжу Вансян собирался рассказать ещё о первых годах их дружбы с Ли Цзэ, но вдруг осёкся и обеими ладонями зажал рот.

– Сяогун? – с тревогой спросил Ван Жунсин. – Что с тобой?

Чжу Вансян не ответил, но Ван Жунсин ужаснулся, заметив, что сквозь пальцы Чжу Вансяна сочится изо рта кровь.

– Сяогун! – крикнул он. – Тебя отравили?!

– Что?! – возмутился Мин Лу, решив, что булыжником размером с Вантай, не меньше, прилетело в его огород.

Чжу Вансян, продолжая удерживать ладони у рта, что-то пробормотал.

– Что? – не понял ни слова Мин Лу.

Ван Жунсин приложил ладонь к груди и так выдохнул, словно упомянутый Вантай свалился с его плеч.

– Сяогун говорит, что всего лишь прикусил язык, – объяснил Ван Жунсин.

– И ты понял, что он там мямлил? Прикусил язык? Да там столько кровищи, откусил он его себе, что ли?!

Чжу Вансян, морщась, взял предложенный Ван Жунсином платок и вытер окровавленные губы и подбородок. О том, что кровь пошла горлом, а вовсе не из прокушенного языка, он умолчал. Лишний раз тревожить Ван Жунсина ему не хотелось, к тому же такое с ним и прежде случалось. Нервные припадки случались внезапно, ни лекари, ни сам мужчина не могли их предсказать, но Чжу Вансян впоследствии заметил, что незадолго до очередного припадка у него начинала горлом идти кровь или сознание помрачалось. Лекари не находили тому причин: с физическим здоровьем у младшего Чжу всё было в порядке. Но кровь отчего-то иногда шла горлом или из носа, а потом случались припадки. Но сейчас, кажется, о припадке можно было не волноваться: Чжу Вансян уже падал в обморок возле дворцовых врат, значит, припадок случился, пока он был в беспамятстве.

– Ерунда, – сказал Чжу Вансян уже чётко, аккуратно сворачивая окровавленный платок. – Надо бы рот прополоскать.

Он поднялся с кровати, неверной походкой обогнул Мин Лу, таращившегося на него во все глаза, и склонился над бочкой с водой. Из угла рта опять закапала кровь. Чжу Вансян быстро сплюнул её в платок, загремев ковшиком, чтобы скрыть звук плевка.

– Надо бы его дворцовому лекарю показать, – сказал Мин Лу, который в прикушенный язык не поверил. – А вдруг он ещё и чумной?

– Лу-эр! – возмутился Ван Жунсин.

Мин Лу только дёрнул плечами. Он-то не настолько легковерен, чтобы верить каждому слову этого проходимца. Да кто поверит в прикушенный язык, когда там была целая пригоршня крови? Мин Лу читал, как откусывали себе языки попавшие в плен воины, и крови на картинках было нарисовано ровно столько же. И если книжки не врут, то Чжу Вансян уже должен был десять раз захлебнуться кровью или что там происходит, когда люди себе языки откусывают. А он расхаживает себе по покоям, водичкой рот полощет.

– Я тебя на чистую воду выведу, – процедил Мин Лу.

Ван Жунсин тихонько вздохнул. Похоже, к одержимости Мин Лу богом войны, вернее, идеей разлучить бога войны и вдовствующую императрицу, прибавилась ещё одна – разоблачить Чжу Вансяна и выдворить его из дворца. Надо ли говорить, кому от этого прибавится проблем?

[734] «Третий сапог»

Чжу Вансян вернулся и осторожно сел на кровать. Лицо у него было бледное, без кровинки.

– Сяогун, может, тебе прилечь? Ты ещё не оправился от болезни, не стоит перетруждаться, – беспокойно сказал Ван Жунсин.

– Стеклянный он, что ли? – насмешливо фыркнул Мин Лу.

– Лу-эр! – строго сказал Ван Жунсин. – Непочтительно так говорить о старших.

– Каких ещё старших? Да мы одного возраста!

– Взрослость определяется не годами, – возразил Чжу Вансян.

– Так и сыплет чужими мудростями, – сквозь зубы сказал Мин Лу. – Что, ничего своего нет?

– Я ничего не могу тебе предложить, – честно сказал Чжу Вансян. – Ты ополчился на меня и ничего не желаешь слушать или принимать. Очень незрелый поступок для императора.

– Почём тебе знать, желаю я слушать или нет? – возмутился Мин Лу. – Мысли ты, что ли, читать умеешь?

Чжу Вансян поглядел на Ван Жунсина и сказал тихонько:

– Нелегко тебе приходится.

Ван Жунсин только вздохнул и сложил губы в некое подобие улыбки.

– Прежде мальчики рано взрослели, – сказал Чжу Вансян. – Мирная жизнь изнежила людей.

– Рассуждаешь, как старик, – фыркнул Мин Лу. – Третий сапог в пару к двум министрам.

– В паре только два сапога, – машинально возразил Чжу Вансян и несколько оживился. – А что, много у тебя министров?

– Два, – сказал вместо Мин Лу Ван Жунсин, – и каждый старается перетянуть Лу-эра на свою сторону. Правда, сейчас они пришли к некому… хм… согласию и всецело заняты богом войны.

– И что им надо от Цзэ-Цзэ? – нахмурился Чжу Вансян.

– Что ты думаешь о завоевании Десяти Царств? – вмешался Мин Лу.

Эти двое склонны были словно бы забывать о его присутствии. И рук до сих пор не разняли.

– О завоевании Десяти Царств? – переспросил Чжу Вансян. – А что я должен об этом думать? Я их завоёвывал.

– О новом завоевании Десяти Царств, – уточнил Мин Лу.

– А разве их нужно завоёвывать? – совсем как бог войны, удивился Чжу Вансян. – Из того, что я видел за эту тысячу лет, они прекрасно обойдутся и сами. Царства завоёвывают, когда они нуждаются в сильном правителе, способном объединить их. Завоёвывать царства завоевания ради глупо и незрело. Цзэ-Цзэ никогда так не поступал. Уверен, твоим министрам он отказал.

По сердитому сопению Мин Лу Чжу Вансян понял, что так оно и было.

– Министров нужно в кулаке держать, – сказал Чжу Вансян, – иначе они таких дел натворят, что богам не расхлебать. Не позволяй им править вместо тебя. Царь ты или кто?

– Или кто, – сказал Мин Лу. – Я император.

– Если позволишь Сяогуну остаться, – вкрадчиво сказал Ван Жунсин, – он приструнит министров. Ты и выезжать из дворца тогда смог бы свободно.

– А что, царям уже и из дворца выезжать запрещено? – поразился Чжу Вансян. – Как можно править царством, которого не видел и не знаешь? Цзэ-Цзэ министры тоже пытались во дворце запереть.

– И что он сделал? – с интересом спросил Мин Лу.

– Точно уже не припомню, – задумчиво сказал Чжу Вансян, – но вопрос этот больше никогда не поднимался. Юань-эр, ты не помнишь, что Цзэ-Цзэ тогда сказал?

Ван Жунсин слегка смутился:

– Ну… то, что царю говорить не полагается… а императору слышать, – добавил он, заметив, что Мин Лу навострил уши. – Наш царь иногда… крепко выражался, а угроза в грубой форме действует моментально.

– Да что он сказал-то? – нетерпеливо спросил Мин Лу. – Я же теперь думать об этом буду.

– Можешь спросить у Цзэ-Цзэ, – предложил Чжу Вансян и засмеялся.

– Жунсин! – требовательно сказал Мин Лу.

Ван Жунсин ответил, тщательно подбирая слова:

– Благовоспитанному юноше и вообще приличному человеку такое говорить не подобает. Но если перефразировать, то… он пригрозил им унижением человеческого достоинства и лишением достоинств мужских путём… хм… показательного подвешивания за упомянутые достоинства.

– А! – сказал Чжу Вансян. – Я вспомнил. – И он крепко прижал ладонь к губам, чтобы не расхохотаться.

– Не стал бы бог войны так говорить, – неуверенно возразил Мин Лу. – Он степенный и… и вообще…

– О-о-о… – глубокомысленно протянул Чжу Вансян, – если копнуть глубже, то в любом можно такое выискать!

– Даже у монахов?

Чжу Вансян поморщился, но Мин Лу в этот раз не намекал на сожжение монастыря, а просто спрашивал, поскольку монахи считались во все времена людьми безупречными. Ван Жунсин покраснел.

– А ты-то почему краснеешь? – поразился Мин Лу. – Я разве что-то непристойное спросил?

– Нет, – смущённо сказал Ван Жунсин, – просто я… В конце жизни я ушёл в монахи и…

– Ты?! – вытаращил глаза Мин Лу.

– Гм… да, – ещё смущённее подтвердил Ван Жунсин.

– О-о-о! – опять протянул Чжу Вансян. – А что он после смерти выделывал!

– Что? – разом спросили Мин Лу и Ван Жунсин.

– А разве вы не слышали легенду о Горе-с-могилой? – удивился Чжу Вансян и не без удовольствия рассказал её.

Мин Лу и Ван Жунсин были одинаково потрясены.

– И… как покойнику удалось вместе с гробом… – заикаясь от волнения, начал Мин Лу. – Да такого просто не может быть! Жунсин?

– От-откуда мне знать, что я делал, когда умер? – страшно смутился Ван Жунсин. – Высшие силы могли вмешаться, или злые духи подшутили.

– Хорошие шуточки! – воскликнул Мин Лу. – Если бы я такое увидел…

Он осёкся и подумал, что и без того уже много чего навидался, но если бы у него на глазах из земли вылез гроб с покойником или покойник из гроба, то вряд ли он смог бы ночами спать спокойно. Покойники – это страшно. Даже демоны не так страшны: они всё-таки хоть и демоны, но живые.

А Ван Жунсин вдруг сообразил, что монастырь, о котором шла речь, именно тот, в который он Цинь Юанем ушёл в конце жизни. Но он не мог припомнить, чтобы в монастыре хранились какие-то волшебные артефакты, хотя… С тех пор прошли тысячи лет, монастырь мог и разжиться одной или парочкой редких вещиц.

– Я бы хотел туда вернуться, – сказал он машинально.

– В монастырь? – с подозрением уточнил Мин Лу. – Монахом?

– Нет, – смутился Ван Жунсин, – поглядеть на эту могилу… и сделать пожертвование на восстановление монастыря.

Мин Лу со значением поглядел на Чжу Вансяна. Тот рассеянно сказал:

– Я восстановлю монастырь.

– На какие деньги? – фыркнул Мин Лу. – Рассчитываешь на будущее жалование? Я ещё не решил, оставлять тебя во дворце или нет.

– О, но я богат, – возразил Чжу Вансян, – чудовищно богат. Восстановить монастырь или выстроить сотню новых для меня пара пустяков.

– Тратить деньги своего отца собираешься? – с неодобрением спросил Мин Лу.

Чжу Вансян снисходительно улыбнулся:

– Нет. Я не зря прожил тысячу жизней. Я знаю, где находятся древние клады. Многие из них сделал я сам. Когда жизнь оказывалась удачной, я кое-что припрятывал на чёрный день, чтобы обеспечить себя в жизни следующей, но никогда не перерождался дважды в одном и том же месте.

Мин Лу подумал было, что можно отправить Чжу Вансяна на поиски кладов и таким образом от него избавиться, но тут же скис, вспомнив, что сказал ему Ван Жунсин: если Чжу Вансян покинет дворец, то Ван Жунсин отправится следом, пусть даже и вперёд ногами. А история с гробом лишь доказывала, что от своего он не отступится. Мин Лу нисколько не хотелось, чтобы его молочный брат превратился в одержимого покойника.

И вот тут его осенило.

[735] Терзания изломанной души

Это была действительно хорошая мысль.

Мин Лу ухмыльнулся, сложил руки на груди и объявил:

– Ладно, так и быть. Я позволю тебе остаться во дворце. Если бог войны позволит тебе остаться.

И он с удовольствием увидел, как вытянулось лицо Чжу Вансяна.

Мин Лу в общих чертах знал, что дружба царского евнуха и царя закончилась ссорой. Со слов старого слуги выходило, что Чжу Вансян не смеет показаться богу войны на глаза и даже в храмах ему не молится, считая себя недостойным, значит, ссора вышла серьёзная. Речь будто бы даже шла о каком-то предательстве. Вряд ли бог войны захочет видеть рядом с собой того, кто его предал. И Мин Лу вроде бы ни при чём: разве он может возразить богу?

Страшно довольный собой, Мин Лу повторил:

– Если бог войны позволит тебе остаться, так и быть, оставайся.

– Лу-эр, как ты можешь! – осуждающе воскликнул Ван Жунсин.

Впрочем, Ван Жунсин нисколько не испугался, услышав решение брата. Он знал то, о чём не знали эти двое. Чжу Вансян надумал себе вину, а Мин Лу надумал ссору между друзьями. Ни то, ни другое и выеденного яйца не стоило. Уж точно не теперь, когда бог войны женится на священной змее.

Чжу Вансян накрыл висок ладонью, по лицу его разлилась землистая тень.

– Я… не готов ещё встретиться с Цзэ-Цзэ. Я не знаю, что ему сказать.

– Ну, – снисходительно фыркнул Мин Лу, – так подумай до завтра. Или уходи из дворца.

– Лу-эр! Сяогун никуда не уйдёт.

– Не уйдёт. Если выполнит моё условие, – важно напомнил Мин Лу и тут же удалился из покоев молочного брата.

– Сяогун, если хочешь, я сам могу поговорить с нашим царём. Уверен, он…

– Юань-эр, дай мне немного времени. Мне нужно подумать.

– Подумать? – переспросил Ван Жунсин и слегка побледнел. – Ты… предпочтёшь уйти, если так и не решишься встретиться с нашим царём?

– Нет, – поспешно возразил Чжу Вансян, словно бы очнувшись. – Я тебя не оставлю, ты же знаешь. Но мне нужно подумать. Я не знаю, что сказать Цзэ-Цзэ. Я не знаю, как себя с ним вести. Я знал, что если приду сюда, то мне придётся с ним встретиться. Бессмертный мастер сказал мне. Но чтобы уже завтра… Что мне делать, Юань-эр? – жалобно спросил Чжу Вансян.

– Я тебя не оставлю, ты же знаешь, – его же словами ответил ему Ван Жунсин. – Приляг, Сяогун, на тебе лица нет.

Чжу Вансян машинально тронул губы и поглядел на пальцы. Ничего. Но спорить с Ван Жунсином он не стал, лёг на кровать и устало вздохнул. Ван Жунсин положил руку ему на лоб, осторожно поглаживая пальцами левый висок, на котором билась беспокойная вена.

– Впереди целый день и вся ночь. Ты что-нибудь придумаешь. Ты ведь всегда находил ответы даже на неразрешимые задачи. Я в тебя верю, Сяогун.

– Если бы я ещё сам в себя верил, – пробормотал Чжу Вансян едва слышно.

Глаза его закрылись, он заснул и проспал несколько часов. Ван Жунсин уходил, возвращался ненадолго, чтобы его проверить, и снова уходил: дворцовые хлопоты, а всё больше капризы Мин Лу требовали его присутствия.

Чжу Вансян проспал большую часть дня и проснулся, лишь когда свечерело. Он поглядел в окно, крепко выругал себя, что впустую потратил целый день, и понадеялся на вечер, но время прошло незаметно: ужин, переодевание и умывание к ночи, а потом и Юань-эр вернулся.

Так и вышло, что на раздумья у Чжу Вансяна осталась лишь та капля времени, пока он умывался и переодевался к утренней трапезе. Но и во время завтрака толком подумать не удалось: слуги отвлекали всякими глупостями, а вернувшийся с утренней побудки императора Ван Жунсин устроил слугам разнос и прогнал их прочь. Позволил остаться только старому слуге, который тоже размышлениям не способствовал, потому что беспрестанно вздыхал и бормотал какие-то жалобы вроде: «Ох, что я скажу старшему господину? Ох, отрубят молодому господину голову, и что я тогда скажу старшему господину?» – пока Ван Жунсин, рассердившись, не прогнал и его.

– Ну, – кисло хмыкнул Чжу Вансян, – я всегда могу броситься Цзэ-Цзэ в ноги и биться головой об землю, как делал прежде. Быть может, если я разобью себе голову, то Цзэ-Цзэ хотя бы согласится меня выслушать?

– Сяогун… – беспокойно начал Ван Жунсин.

Чжу Вансян за долгие тысячи жизней надумал себе невесть что, поверив, что Ли Цзэ затаил на него обиду и, случись им встретиться, не захочет даже словом с ним обмолвиться. Но ведь дело обстояло совсем не так.

Ван Жунсин помнил, как был огорчён смертью евнуха Ли Цзэ. Он всегда считал Янь Гуна лучшим другом и вряд ли поменял своё мнение после вознесения. Ли Цзэ приезжал в монастырь на каждую годовщину смерти Янь Гуна и поливал могильный камень вином, как того требовали обычаи царства.

– Я пойду с тобой, – твердо сказал Ван Жунсин. – И буду просить за тебя и голову разобью себе, если придётся.

– Что ты такое говоришь? – сердито воскликнул Чжу Вансян. – Как будто я позволю тебе испортить лицо!

– Так почему и я должен позволять? – возразил Ван Жунсин.

Чжу Вансян смутился.

– Наш царь до обеда отдыхает в садовой беседке, – сказал между тем Ван Жунсин. – Его велено не беспокоить. Считается, что бог войны в это время устанавливает духовную связь с Небесами, но как по мне, так наш царь просто дремлет.

– Цзэ-Цзэ всегда нравилось так делать.

– Я пойду и скажу, что с ним хотят встретиться, – продолжал Ван Жунсин.

– Но… – нерешительно сказал Чжу Вансян. – Разве ты его не разгневаешь тем, что побеспокоишь?

– За то время, что он во дворце, бог войны ещё ни разу не разгневался, – покачал головой Ван Жунсин, – хотя у него было предостаточно для того поводов. Лу-эр… Ну, ты уже, наверное, понял, что он за человек…

Чжу Вансян кивнул:

– Мальчишку не мешало бы выпороть. Для острастки и вообще в воспитательных целях.

Ван Жунсин засмеялся:

– Императоров нельзя пороть.

– И очень жаль.

Ван Жунсин кивнул.

Слышал бы это Мин Лу…

[736] Старые друзья

Ли Цзэ нравилось отдыхать в саду. Он слушал пение птиц, наслаждался ароматом цветов, а благодаря «чудесным явлениям» ещё и запахом цветущих деревьев и был откровенно счастлив, потому что в павильоне Цзюйхуа его возвращения ждала не пустая постель, как это бывало прежде, а Су Илань.

Белая змея зачастую составляла ему компанию, забравшись к Ли Цзэ за пазуху, но в этот день поленилась и зарылась в гнездо, устроенное из покрывал и простыней. Ли Цзэ не настаивал: быть может, Су Илань хотелось побыть одной, у всех бывают временами такие дни.

Ли Цзэ ушёл в садовую беседку и велел, чтобы его не беспокоили: несколько часов тишины и покоя бесценны даже для бога.

Но его всё же побеспокоили. Ли Цзэ услышал чьи-то шаги и, открыв глаза, увидел Ван Жунсина. Его появление Ли Цзэ даже обрадовало: юноша всегда его сторонился.

Ван Жунсин остановился в трёх шагах у беседки, сложил кулаки и сказал:

– Мой царь, один человек желает тебя видеть.

Ли Цзэ несколько растерялся:

– Почему ты меня так назвал? Разве не Мин Лу твой император?

– Боги выше императоров, – возразил Ван Жунсин, слегка смутившись. Он оговорился – по старой привычке, но не хотел первым признаваться Ли Цзэ, кто он такой. Полагал, что начать должен всё-таки Янь Гун.

– Хм… – озадаченно хмыкнул Ли Цзэ. – И что за человек желает меня видеть?

– Он не из дворца. – Ван Жусин постарался скрыть свое волнение. – Ты разрешишь ему говорить с тобой, мой царь?

Чжу Вансян стоял поодаль, спрятавшись за деревом, вернее, ухватившись за дерево рукой, как за спасательную соломинку. Он был потрясён, увидев Ли Цзэ.

– Точно такой же… – прошептал Чжу Вансян.

Ли Цзэ выглядел точно так же, как в год становления, ничуть не изменился, несмотря на вознесение и обожествление. Чжу Вансяну, а вернее, Янь Гуну в нём даже показалось, что не было тысячи лет разлуки, будто они расстались только вчера.

Тут он заметил, что Ван Жунсин подаёт ему какие-то знаки, и сообразил, что нужно подойти. Каждый шаг давался ему с трудом, ноги отяжелели и не слушались. Чжу Вансян ведь так ничего и не придумал, а сейчас в голове и подобия мыслей не осталось.

Ли Цзэ смотрел на него со сдержанным интересом, но не узнавал. У бога войны сейчас было человеческое восприятие: память склонна хранить в воспоминаниях идею о человеке, а не его точный облик, потому Ли Цзэ и не узнал его. Да у него и не было на это времени: Чжу Вансян, не дойдя до Ли Цзэ пять шагов, бухнулся сначала на колени, а потом и вовсе ничком, вытягивая руки впереди себя и складывая кисти рук одна на другую – церемонный поклон прошлых эпох.

– Что такое? – всполошился Ли Цзэ, вскакивая на ноги.

За всё то время, что он провёл во дворце Мин Лу, он ни разу не видел, чтобы слуги так кланялись. Распластавшийся по земле человек походил на раздавленную бабочку. В его позе было что-то знакомое, но Ли Цзэ пока не мог уловить, что именно.

– Прости меня, – выдавил Чжу Вансян. – Я так тебя подвёл!

– За что ты просишь у меня прощения? Я тебя даже не знаю, – возразил Ли Цзэ со смутной тревогой.

– Я так подвёл тебя, Цзэ-Цзэ…

Глаза Ли Цзэ широко раскрылись. Так его называл только один человек на свете. Картинка в его голове наконец-то сложилась, но ошеломление было слишком велико, потому он в первую минуту ничего не смог ответить. Это было слишком невероятно, чтобы поверить, даже для бога.

– Гунгун? – выдохнул Ли Цзэ, делая шаг вперёд. – Но… Как?!

Ван Жунсин быстро подошёл, ухватил Чжу Вансяна за локоть и попытался поднять с земли, прошипев:

– Сяогун, встань, наш царь хочет увидеть твоё лицо.

Ли Цзэ перевёл взгляд на Ван Жунсина, в голове что-то щёлкнуло.

– Если это Гунгун, тогда ты… – потрясённо проговорил Ли Цзэ, – Цинь Юань?

Ван Жунсин не без труда поднял Чжу Вансяна, но подниматься с колен тот отказался категорически: «Не встану, пока не вымолю прощение».

Сейчас, глядя на них, Ли Цзэ осознал, что эти двое смертных удивительным образом похожи на тех двоих из его далёкого прошлого. Нет, не просто похожи: они ими и были.

– Как?.. – только и смог повторить Ли Цзэ и опустился обратно на беседочную скамью.

– Реинкарнация, мой царь, – ответил Ван Жунсин. – Воспоминания о прошлой жизни вернулись… вдруг…

– Гунгун? Это и правда ты, Гунгун. – Ли Цзэ в изумлении накрыл рот ладонью.

– Цзэ-Цзэ! – Чжу Вансян ловко вывернулся из рук Ван Жунсина и припечатался лбом в землю. – Прости меня! Я так тебя подвёл! Тысячи лет мне не было покоя. Лучше бы ты меня тогда прибил, честное слово, лучше бы прибил.

Ли Цзэ встал, шагнул к нему и рывком поднял его на ноги. Чжу Вансян вжал голову в плечи, полагая, что именно это Ли Цзэ сейчас и сделает, но Ли Цзэ заключил его в крепкие дружеские объятья.

– Шинсяо тебя побери, Гунгун! – воскликнул Ли Цзэ, с трудом справляясь с переполнявшей его радостью. – Да это ведь на самом деле ты!

– Цзэ-Цзэ… – промямлил Чжу Вансян, пытаясь высвободиться. – Как мне заслужить твоё прощение? Что мне сделать, чтобы ты простил меня?

– За что? – искренне удивился Ли Цзэ, разжимая руки.

Чжу Вансян уставился на него во все глаза:

– За что? Ты уже не помнишь, за что? Да, верно, боги перестают быть людьми и забывают свои земные жизни, так написано в книгах.

– Я прекрасно помню мою земную жизнь, но не могу припомнить, за что мне следует тебя прощать или не прощать. Гунгун, ты мой лучший друг. Откуда у тебя такие мысли?

– Он всегда так думал, – тихо сказал Ван Жунсин. – Он до сих пор винит себя, что не устерёг царскую наложницу. Он так и не понял, что простить ему нужно самого себя, а не искать твоего прощения, мой царь. Я говорил ему тогда и теперь говорю, но он не слышит меня.

Ли Цзэ положил руки на плечи Чжу Вансяна и хорошенько встряхнул его:

– Гунгун, сколько раз тебе повторять? Мне не за что тебя прощать. Ты ни в чём передо мной не виноват.

– Моя оплошность обрекла тебя на одиночество, – глухо сказал Чжу Вансян. – Ты всё это время страдал.

– Гм… – несколько смутился Ли Цзэ. – Я уже… утешился. Не переживай.

– Так это правда, что ты собираешься жениться на мачехе здешнего императора? – сказал Чжу Вансян медленно, впиваясь глазами в лицо Ли Цзэ.

Тот слегка улыбался и продолжал похлопывать Чжу Вансяна по плечам, глаза его светились радостью. Но Чжу Вансян всё ещё не верил, запрещал себе верить, что прощён.

– Хм, так и есть, – неловко засмеялся Ли Цзэ.

– Что, она так хороша? – поморщился Чжу Вансян.

И для чего Ли Цзэ женится на чужой вдове? Он же теперь бог. Не мог подыскать себе небожительницу или богиню? Зачем жениться на простой смертной, да ещё и чужой вдове? Что бы ни говорил Ван Жунсин, наверняка это мегера, каких поискать. Вдовствующие императрицы – они такие, уж он-то знает. Чего он только за тысячу жизней не навидался! Захомутать бога? Ну и аппетиты у этой императорской вдовы!..

Эти мысли так ясно обозначились на его лице, что их прочёл не только Ли Цзэ, но и Ван Жунсин. Ли Цзэ развеселился: да, это его Гунгун!

– Чудо как хороша, – со смехом сказал Ли Цзэ. – Другой такой во всех трёх мирах не сыщешь.

И он нисколько не покривил душой: священная змея была единственной на всём белом свете, для него уж точно.

[737] «А всё-таки бог»

– Но какое же совпадение, что вы переродились одновременно и вспомнили прошлую жизнь, – сказал Ли Цзэ, глядя то на Чжу Вансяна, то на Ван Жунсина, – да ещё похожими на самих себя.

Сейчас, приглядевшись к ним хорошенько, Ли Цзэ гадал, почему прожил несколько недель во дворце, но так и не узнал Цинь Юаня. Они ведь были удивительно похожи на самих себя, эти новые Цинь Юань и Янь Гун.

– А я-то думал, что бога уже ничем не удивишь, – пробормотал Ли Цзэ, улыбаясь.

Чжу Вансян слегка смутился. Вот это у него в голове никак не укладывалось. Ли Цзэ же его старый друг. И вдруг – бог. Нет, конечно, Чжу Вансян знал о вознесении, но сейчас, глядя на Ли Цзэ, он никак не мог поверить в его обожествление. Это же Ли Цзэ, он его знает лучше, чем кто бы то ни было. Вон, у него даже шрам на лице есть, тот, что он получил во время сражения за Восточное царство, ему тогда девятнадцать было, стрелой задело. А всё-таки бог.

– Цзэ-Цзэ, – попытался сформулировать свои неясные мысли Чжу Вансян, – так ты на самом деле бог? Живой бог?

Ли Цзэ высоко выгнул бровь, с самым серьёзным видом пощупал у себя пульс и подтвердил:

– Пока вроде бы живой. Что ты, Гунгун?

– Не думал, что боги выглядят так. От людей не отличить.

– Хм, при сошествии в мир смертных боги очеловечиваются, так сказать, – задумчиво ответил Ли Цзэ, глядя на собственную руку. – Иначе окружающая нас аура может навредить людям. Но выгляжу я точно так же, как и на Небесах, если ты об этом.

– Ты не стареешь. Боги ведь не стареют. Поэтому ты так выглядишь?

– Стареют, должно быть, – задумчиво сказал Ли Цзэ. – Если захотят.

– А боги… могут наказывать смертных за проступки? – с запинкой спросил Чжу Вансян.

– Наказывать? – переспросил Ли Цзэ, пристально поглядев на него. – Гунгун, опять ты за старое?

– Нет, я не об этом. Если смертный нарушит законы мироздания, боги могут вмешаться и наказать его?

– Гм… Боги слишком заняты, чтобы следить за миром смертных. Если только вмешаются Высшие силы.

– Высшие силы? – с холодком в душе переспросил Чжу Вансян. – Какие?

– Точно никто не знает, – покачал головой Ли Цзэ. – Но нечто… Некая сила изредка вмешивается и меняет ход событий, если те способны нарушить Великое равновесие. Так считается на Небесах.

– Сяогун, если ты о монастыре, то… – начал Ван Жунсин, крепко сжав руку Чжу Вансяна.

– О монастыре?

– А… из-за меня сгорел монастырь, – смутился Чжу Вансян. – Это вышло случайно, честное слово. Но я говорил не об этом. Если смертный… нашёл способ обмануть… тех, что по Ту Сторону… его за это накажут?

– По Ту Сторону? – переспросил Ли Цзэ.

Чжу Вансян понизил голос и сказал:

– Цзэ-Цзэ, я обманул перевозчика душ, когда отправлялся на перерождение. Выплеснул воду забвения, чтобы сохранить воспоминания. Всё время так делаю, когда приходит моё время. Что мне за это будет?

Ли Цзэ кашлянул и постарался скрыть собственное невежество, притворившись, будто раздумывает о вопросе Чжу Вансяна. О Посмертии он мало что знал. Великое Ничто и Река Душ находились в другой сфере, с Небесами сущности Посмертия пересекались редко. Небесный император знал об этом больше, поскольку несколько раз побывал по Ту Сторону, но где теперь искать Небесного императора?

Впрочем, из того, что Ли Цзэ успел услышать о хозяине Великого Ничто, некоторые выводы он сделал: Вечный судия был безответствен и прихотлив. И если Чжу Вансян говорит правду, то Юн Гуань или не заметил столь вопиющего нарушения правил, причём неоднократного, или намеренно закрыл на это глаза по какой-то одному ему известной причине.

– Ну… – сказал Ли Цзэ вслух, видя, что Чжу Вансян с волнением ждёт от него ответа, – если до сих пор никто ничего не заметил, то, верно, не о чем и волноваться. От богов, по крайней мере, наказания можешь не ждать. Им сейчас вообще не до этого.

Чжу Вансян выдохнул с облегчением и принялся пересказывать Ван Жунсину, как ему удалось сохранить воспоминания. Толком они ещё об этом не говорили. Рассказ он закончил деловитым:

– Юань-эр, когда придёт твоё время, ты обязательно должен сделать точно так же. Тогда мы и в следующей жизни встретимся.

Ван Жунсин серьёзно кивнул.

– Эй! – возмущенно воскликнул Ли Цзэ. – Ты страшишься наказания богов или ни во что их не ставишь? Рядом с тобой живой бог стоит, а ты в его присутствии уже строишь коварные планы на следующую жизнь, да ещё и других на то же подбиваешь!

Чжу Вансян засмеялся. Засмеялся и Ли Цзэ. Ван Жунсин даже не улыбнулся. Он постарался хорошенько запомнить рассказ Чжу Вансяна, чтобы в будущем, когда придёт его время, не растеряться и всё сделать правильно.

Су Илань между тем проснулась, высунула голову из своего постельного гнезда и принюхалась. Ли Цзэ уже давно должен был вернуться… Что же его так задержало? Она соскользнула с кровати, превратилась в человека и с удовольствием потянулась. Всё-таки хорошо, что теперь можно не притворяться вдовствующей императрицей: быть самой собой ей нравилось больше.

Она придирчиво погляделась в зеркало, замазала шрам на лице белилами и в который раз попыталась отколупнуть хуадянь – чисто из змеиного упрямства.

Подкрепившись несколькими виноградинами, Су Илань отправилась на поиски Ли Цзэ. Разыскать его было просто: Су Илань его чувствовала. Но то, что она увидела в саду, ей нисколько не понравилось.

Что это за человечишка, с которым бог войны чуть ли не обнимается? Между губами Су Илань на секунду показался раздвоенный кончик змеиного языка, но она сдержалась и не превратилась в змею. Она сунула руки в рукава и решительно подошла.

– Что здесь происходит? – спросила она сварливо.

Чжу Вансян стоял к ней спиной, но тут же развернулся на голос, показавшийся ему смутно знакомым. Когда он увидел, кто перед ним стоит… Глаза Чжу Вансяна вытаращились.

– Ты… ты… ты… – заикаясь, выговорил он.

– Это ещё кто? – с неудовольствием спросила Су Илань, отступив за плечо Ли Цзэ.

Ей не нравилось, когда на неё смотрели в упор. И когда пальцем показывали – тоже.

Чжу Вансян испытал такое потрясение, увидев Су Илань, что едва не лишился дара речи. Но на одно слово его всё же хватило.

– Змеюка! – выпалил он.

Су Илань высоко выгнула бровь. Давненько она не слышала этого слова от кого-то ещё, кроме… Между зубами вновь показался на секунду змеиный язычок, и Су Илань протянула:

– Ну надо же…

Чжу Вансян грохнулся в обморок, прежде чем Су Илань договорила. Потрясение было слишком велико.

[738] Карта меридианов

– Ну надо же, – повторила Су Илань, глядя, как Ван Жунсин безуспешно пытается привести Чжу Вансяна в чувства. – Раньше он так не делал.

В прежние времена Янь Гун, сталкиваясь со змеиным демоном, или убегал от него, или бросался в него талисманами – зависело от того, в каком обличье была Су Илань.

Восприятие реальности белых змей отличалось от человеческого, поэтому Су Илань не слишком удивилась: даже сменивший обличье Янь Гун оставался Янь Гуном. Белая змея могла чувствовать ауру людей, но не так хорошо, как, скажем, чистопородные демоны, однако же этого хватило, чтобы узнать Янь Гуна. Да и «змеюкой» Су Илань называл только он.

– Нужно отнести его в павильон и позвать лекарей, – воскликнул Ван Жунсин, хватая Чжу Вансяна на руки.

Ли Цзэ пошёл следом. Су Илань, подумав, тоже.

Ван Жунсин отнёс Чжу Вансяна в свои покои, уложил на кровать под обеспокоенные восклицания старого слуги.

– Я посмотрю, – сказал Ли Цзэ.

Ван Жунсин, уже направившийся к дверям, чтобы позвать дворцового лекаря, остановился. Верно! Ли Цзэ теперь бог, а боги обладают сверхъестественными способностями, в том числе и целительскими. В легендах описывались чудесные исцеления людей небожителями.

Ли Цзэ потрогал пульс Чжу Вансяна и удивлённо вскинул брови:

– Что с его духовными каналами? Они изломаны и перекручены, как перекати-поле. Как он ещё жив?

Услышав это, Ван Жунсин тихонько вскрикнул и повалился на пол, лишившись чувств. Су Илань успела его подхватить и растерянно спросила у Ли Цзэ:

– А с этим-то что?

Ли Цзэ уложил Ван Жунсина рядом с Чжу Вансяном, проверил у него пульс и нахмурился.

– То же самое, – пробормотал он. – Словно спутанные нити.

– Отчего так? – не поняла Су Илань, тоже проверив пульс у обоих. – Разве меридианы вообще могут спутаться или порваться? Из того, что я слышала, духовные каналы могут лишь иссохнуть и отмереть, когда человек полностью лишается духовных сил, а у большинства людей они вообще пустые, потому что лишь немногие люди обладают духовной силой.

Ли Цзэ нахмурился:

– Я занимался духовными практиками, но это было уже на Небесах. В небесных трактатах ничего не сказано о людях.

В покои бесцеремонно ввалился Мин Лу, собиравшийся устроить разнос брату за то, что тот опаздывает и наверняка из-за этого проходимца. С лица его тут же сбежала краска, когда он увидел лежавших рядком Ван Жунсина и Чжу Вансяна.

– Что с ними? Они мертвы? – со страхом спросил он. – Они умерли?

– Никто не умер, – категорично заявил Ли Цзэ, выпрямился и задумчиво обвел взглядом лежавших. – Су Илань, ты сможешь?

– Хм… Это не физические увечья. Чтобы что-то исправить, нужно хорошо понимать, как это работает. Изломанные я, вероятно, смогу починить, а вот распутать перекрученные…

– Хорошо, тогда я сам, – решил Ли Цзэ и, взглянув на бледного и взволнованного Мин Лу, велел: – А ты закрой глаза.

– С какой стати? – возмутился Мин Лу, но тут же умолк, потому что Су Илань подошла и закрыла ему глаза ладонями.

– Потому что, – рассудительно сказал Ли Цзэ, разминая пальцы. – Я должен принять небесное обличье, чтобы снять печать смертной оболочки с моих духовных сил. Без этого я вряд ли смогу исцелить их. Не обязательно всё время держать глаза закрытыми. Главное, чтобы первая вспышка тебя не ослепила, потом можешь открыть глаза.

Он собирался сказать ещё, чтобы и Су Илань поступила так же, но Су Илань с вызовом на него уставилась, всем своим видом показывая, что и не собирается закрывать глаза. Ли Цзэ вздохнул и ничего не стал говорить: всё равно не послушается.

Он сложил пальцы левой руки в мудры^[10], фигуру его осияло беловатым пламенем. Вспышка была настолько яркой, что Су Илань невольно зажмурилась на мгновение и отвернула лицо.

Мин Лу, которого Су Илань к этому времени уже отпустила, попятился и задрожал всем телом, устрашённый. Пожалуй, только теперь он впервые осознал, что Ли Цзэ настоящий бог. Облачённый в смертную оболочку, Ли Цзэ выглядел как обычный человек, и даже во время сражения с красноглазой змеёй он выглядел человеком, но теперь… Уже ни у кого бы не осталось сомнений, что он небожитель.

– Не бойся, Хуан-эр. – Су Илань положила руку ему на плечо. – Ли Цзэ непременно их спасёт.

В обличье небожителя Ли Цзэ воспринимал реальность иначе. Люди ему представлялись плетёными марионетками, только вместо соломы были духовные каналы и кровеносные сосуды. Глаза бога видели всё и сразу. Чжу Вансян был изломан изнутри, Ван Жунсин – спутан. Из-за этого, понял Ли Цзэ, у одного случались припадки, а другой страдал бессонницей. Но вместе с тем меридианы обоих словно бы складывались в единую картину, пусть и непонятную даже взгляду бога. Ли Цзэ понял, что исцелять этих двоих нужно одновременно.

– Ладно, – пробормотал он, вставая коленом на кровать, – попробуем.

Он накрыл ладонями их лица, перегоняя через пальцы духовную силу. Тела их задрожали, конечности задёргались.

– Что-что-что он делает? – заикаясь, выговорил Мин Лу, ухватившись за рукав Су Илань.

Су Илань ничего не ответила, она был слишком увлечена происходящим.

Ли Цзэ внимательно следил за картой меридианов, изменяющейся под влиянием его духовных сил. Ван Жунсин исцелялся быстрее: его духовные каналы, всего лишь перекрученные, быстро распутывались, подчиняясь небесной Ци, и укладывались в нужном порядке, пульсируя в такт с биением сердца.

А вот с Чжу Вансяном пришлось повозиться: его меридианы были порваны на тысячи обрывков, некоторые ещё и завязались узлами или спутались в колтуны. Ли Цзэ предположил, что это побочный эффект путешествия сознания через перерождения души. Ведь наверняка не зря смертным давали выпить воду забвения перед отправлением в следующую жизнь.

Но Ли Цзэ один за другим сращивал оборванные концы, терпеливо распутывал перекрученные и развязывал связанные узлами меридианы, пока карта меридианов не стала выглядеть так, как и должна выглядеть карта меридианов.

– Уф… – вздохнул Ли Цзэ, тяжело опускаясь на край кровати. Сияние вокруг него пропало, он вновь выглядел как обычный человек, причём довольно-таки усталый.

– Они всё ещё как мёртвые! – воскликнул Мин Лу, отдёрнув руку. Плечо Ван Жунсина было необыкновенно холодным, как у покойника.

– Им нужно хорошенько выспаться. Я навёл на них глубокий сон. Жизненная энергия за это время наполнит духовные каналы. Не волнуйся, теперь с ними всё будет в порядке.

– Этот меня нисколько не волнует, я переживаю за брата. А этот… туда ему и дорога, если что!

Ли Цзэ и Су Илань переглянулись. Кажется, чинить нужно было не только поломанные меридианы.

[739] Если уж и бог замолвил словечко…

– И сколько они будут спать? – нетерпеливо спросил Мин Лу.

– Пока жизненная энергия не начнёт свободно течь по духовным каналам, – ответил Ли Цзэ. – Может, несколько часов, а может, и несколько дней. Пойдёмте, не будем им мешать.

– Но… – начал было Мин Лу, но Су Илань положила руки ему на плечи и подтолкнула к двери.

– Старик за ними присмотрит, – сказала она, кивнув в сторону Лаобо, который всё это время провёл, как говорится, «тыквой кверху», не решаясь подняться и посмотреть на бога.

– Но, матуш…

– И не называй меня матушкой, когда я в этом обличье, – прервала его Су Илань, – это странно звучит.

– Но… как тогда мне тебя называть? – растерялся Мин Лу.

– Почтенной змеёй, – важно сказала Су Илань и метнула быстрый взгляд на Ли Цзэ, который при этих словах издал смешок. – Что? Я тысячи лет прожила, не могу я считаться почтенной змеёй?

– Можешь, – успокоил ее Ли Цзэ, – просто… на Небесах так обращаются исключительно к старцам.

– Уважаемой змеёй? – выгнула бровь Су Илань, пробуя слова на вкус. – Священной змеёй?..

– Байшэнь, – предложил Ли Цзэ, обращаясь к Мин Лу. – Называй её так. Полагаю, на Небесах титул белой змеи будет звучать именно так.

– Байшэнь? – задумчиво повторила Су Илань. – А что, звучит неплохо.

Когда Мин Лу опомнился, они уже вышли из покоев Ван Жунсина и Ли Цзэ затворил двери.

– Но Жунсин… – спохватился Мин Лу.

– Пойдём, – сказал Ли Цзэ, легко подталкивая императора в спину, – полагаю, нам предстоит долгий серьёзный разговор.

Мин Лу исподлобья поглядел на него. Да, действительно, кто лучше бога войны, непосредственного участника былого, сможет вывести этого проходимца на чистую воду? И как он сам до этого не додумался!

Ли Цзэ увёл их к садовой беседке, несмотря на возражения Мин Лу, считавшего, что «долгие серьёзные разговоры» полагается вести в тронном зале.

– В такой замечательный день взаперти сидеть? – возразил Ли Цзэ, и Су Илань его поддержала.

Правда, священная змея собиралась наслаждаться «таким замечательным днём» по-своему – превратившись в змею и обвившись вокруг нагретых солнцем перил, что, впрочем, нисколько не мешало ей принимать участие в разговоре. Мин Лу каждый раз вздрагивал, когда Су Илань открывала рот, чтобы что-то сказать, потому что слова белой змеи зачастую начинались с шипения. Привычка, ничего не поделаешь.

– Этот проходимец обманул Жунсина, – с места в карьер начал Мин Лу. – Наплёл ему невесть что. Да кто бы в это поверил?

– А ты ему не веришь или не хочешь верить? – проницательно спросил Ли Цзэ.

Мин Лу несколько смутился.

– Я не знаю, о чём именно речь, – продолжал Ли Цзэ, – но уверяю тебя, Гунгун никогда бы не обманул Юань-эра.

– Гунгун? Юань-эр? – переспросил Мин Лу, и его взгляд начал тускнеть. – И ты туда же!

– Перерождение не такая уж редкая вещь. Но лишь немногие сохраняют память о прошлой жизни. Уверяю тебя, эти двое были моими соратниками в моей земной жизни, и их звали Янь Гун и Цинь Юань.

– Тогда кто я? Может, и я тоже чьё-нибудь перерождение? – сердито воскликнул Мин Лу. – Легко оправдываться прошлой жизнью!

– Я не думаю, что они оправдываются, – заметил Ли Цзэ.

– Ещё как оправдываются! Жунсин упрашивает меня оставить этого полоумного во дворце и дать ему должность, – принялся возмущаться Мин Лу, но осёкся, заметив, что реакцию у Ли Цзэ вызвал обратную той, на какую надеялся. Ли Цзэ явно обрадовался, услышав это.

– Вот как? – заулыбался Ли Цзэ. – Это хорошо.

– Хорошо? – потрясённо переспросил Мин Лу.

– Да. Если Гунгун останется во дворце, мне будет спокойно за тебя и твоё царство, – покивал Ли Цзэ. – Гунгун невероятно умён. Если назначишь его советником, он поможет тебе стать хорошим правителем.

Мин Лу с мольбой посмотрел на Су Илань. Та покачивала головой по-змеиному, пока Ли Цзэ это говорил, и юноша счёл, что белая змея не согласна со словами бога войны.

Но Су Илань сказала:

– Я этого глупого евнуха терпеть не могу. Из-за него у меня было столько неприятностей в жизни.

– У тебя? – переспросил Ли Цзэ и так выгнул бровь, что она едва не переломилась пополам.

– Ну, – несколько смутилась Су Илань, – когда я оставалась в долгу?.. Я бы не хотела улетать на Небеса и тревожиться за Хуан-эра. Но если твой евнух останется при нём… Он своё дело знает. Если дать ему должность при дворе, это будет отличным подспорьем Хуан-эру. Цинь Юаня я знала плохо, но я вырастила Ван Жунсина и могу с уверенностью сказать, что Хуан-эр в хороших руках.

– Он точно был твоим евнухом? – упавшим голосом уточнил Мин Лу.

– Ты ведь уже и сам это понимаешь.

– Я…

Су Илань оказалась проницательнее:

– Жунсин не перестанет быть твоим братом, даже оставаясь Юань-эром. Он никогда тебя не оставит, если ты не вынудишь его на это. Ты ведь об этом беспокоишься?

– Я не… – попытался возразить Мин Лу, но, зачарованный зеленоватым блеском глаз священной змеи, умолк и понурился. – Я не хочу снова оставаться один. Ты у меня забираешь матушку, этот твой евнух – моего брата.

– Неправда, – возразил Ли Цзэ. – Су Илань верно сказала. Да и мы не сегодня на Небеса возвращаемся. Возможно, пройдут десятилетия, прежде чем договор между мирами будет заключён. Боги очень небрежно относятся ко времени.

– Просто подожди, когда они проснутся, – сказала Су Илань, превращаясь в себя, и потрепала Мин Лу по плечу, – и поговори с ними. Уверен, всё сложится как надо.

Когда Мин Лу ушёл, Су Илань вновь превратилась в змею и залезла к Ли Цзэ за пазуху.

– Неплохо было бы назначить для Мин Лу наставника, – задумчиво проговорил Ли Цзэ.

– Наставника? – переспросила Су Илань. – Из небожителей?

– Да. Я для этой роли не гожусь. Ко мне Мин Лу относится предвзято и из чистого упрямства будет поступать наперекор, – улыбнулся Ли Цзэ.

– Сомневаюсь, что он станет слушать какого-нибудь старикашку, пусть и небесного, – фыркнула Су Илань.

– Почему же старикашку? – удивился Ли Цзэ. – Я велю Шанцзян-цзиню спуститься с Небес. Ты его уже видела, Илань. Он из молодых богов, не так давно вознёсся, всего-то две тысячи лет назад. Молодым богам всегда скучно на Небесах. Думаю, он будет рад развеяться в мире смертных.

– Ну-у-у… – протянула Су Илань. – Не знаю. Если верить его словам, на Небесах вовсе не такскучно, как ты говоришь. Разве не он гонялся за лисьим духом по всему околотку?

Ли Цзэ смущённо кашлянул и засмеялся. И в самом деле, о какой скуке может идти речь, если за дело берутся лисы?

[740] Как дракон среди ясного неба

Спящие наведённым сном не спешили просыпаться. Мин Лу каждый день их проверял, но в личных покоях Ван Жунсина всё оставалось по-прежнему. Иногда Мин Лу даже начинало казаться, что они вовсе никогда не проснутся. Как сказал Ли Цзэ: «Боги очень небрежно относятся ко времени». А если он усыпил их на десятки или даже сотни лет?

Беспокоило Мин Лу ещё и то, что спящим приходилось обходиться без еды и воды. Конечно, Ли Цзэ велел ему не тревожиться, но как Мин Лу мог оставаться спокойным? Его брат лежал недвижно, словно покойник, и неизвестно, сколько ещё пролежит! Впрочем, состояние спящих нисколько не ухудшалось.

Мин Лу никогда ещё не чувствовал себя таким одиноким. Ли Цзэ был занят планировкой павильона для заключения мира, а Су Илань, окончательно бросившая притворяться вдовствующей императрицей, пряталась у него за пазухой или бездельничала в павильоне Цзюйхуа, подъедая виноград. А то и вовсе куда-то пропадала.

Мин Лу был страшно возмущён происходящим, к тому же Ли Цзэ объявил, что приставит к императору небесного наставника, и все согласились, что это хорошая идея. Учиться Мин Лу не хотелось, тем более что он смутно понимал: даже если Ван Жунсин к тому времени проснётся, то компанию ему не составит. Наставника ведь пришлют для императора, а не для его личного слуги.

В самом скверном расположении духа Мин Лу отправился в сад – попинать деревья, распугать дворцовых павлинов и покидаться камнями в пруд с разноцветными рыбами. Не слишком достойное поведение для императора, но кто бы осмелился сделать ему замечание? Шугануть птиц ему не удалось: их уже кто-то распугал так, что они взлетели на деревья и старательно притворялись листвой. Надо полагать, это было дело лап чернобурки, окопавшейся – в буквальном смысле! – в саду. А из пруда пропали все рыбы, и надо ли спрашивать, кто их съел? Мин Лу пару раз пнул дерево, но особой радости это ему не доставило, да ещё и ногу ушиб.

Вдруг что-то странное стало твориться в саду. Птицы всполошились и захлопали крыльями, разлетелись в разные стороны, сталкиваясь друг с другом и крича дурными голосами – хотя у павлинов других и не бывает. Земля и воздух загудели, слышно было, как весь дворцовый комплекс отозвался жалобными стонами стен и перекрытий. Мин Лу испуганно подумал, что это землетрясение или того хуже – очередной демон выбирается из-под земли, но потом сообразил, что гул идёт не снизу, как в прошлый раз, а валится сверху, и задрал голову, чтобы взглянуть на небо.

С небом тоже творилось непонятно что: облака скрутились в настоящий водоворот, то и дело прорезаемый вспышками молний, и из этой воронки вниз стремительно неслось что-то невообразимое, окружённое всполохами пламени и густым дымом.

Мин Лу сразу же подумал о метеоритах. Он читал, что гигантские камни валятся с неба и что после них не остаётся ничего живого, потому что сила разрушения их сопоставима со стихийным бедствием. Если такой метеорит упадёт на дворцовый комплекс…

То, что Мин Лу полагал метеоритом, грохнулось в нескольких шагах от него, обдав юношу волной жара и дыма. Мин Лу закрылся руками, мысленно попрощавшись с жизнью, но особого вреда это ему не причинило, он лишь расчихался. Порывом ветра дымовую завесу разогнало, и Мин Лу вытаращился на то, что упало к нему в сад.

– Да вы издеваетесь! – потрясённо воскликнул он. – Сначала боги, потом демоны, теперь ещё и это!

В дворцовый сад упал вовсе не метеорит, а огромный дракон. Признаков жизни он не подавал, только дымился, а вытянутое тело простёрлось далеко, едва ли не до пруда.

Мин Лу до этого момента полагал, что видел всё и его ничем не удивишь, но… дракон! Драконов даже в легендах называли мифическими существами. Они были необыкновенно редки, если существовали вообще, потому художники вовсю изгалялись, иллюстрируя свитки и книги: легко рисовать то, чего никто не видел. Но этот упавший с неба дракон нисколько не походил на драконов, которых Мин Лу видел на картинках.

Этот был настоящий.

[741] «Так, значит, выглядят смертные?»

Дым или даже туман от драконьего тела расползался по земле, извиваясь причудливыми завитками и свиваясь полукольцами. Такими обычно рисовали облака на древних картинах. Драконов тоже нередко рисовали стоящими на таких облаках. У дыма был едкий запах. Мин Лу прикрыл лицо рукавом и медленно попытался обойти тушу дракона, чтобы поглядеть на него сбоку. Так-то дракон лежал к нему мордой, и Мин Лу нисколько не нравились его зубы-капканы.

Что-то шмякнулось на землю со спины дракона, дым взвился и схлынул. Мин Лу решил, что дракон разваливается. Он читал, что при ударе об землю метеориты разваливаются на куски, так почему бы и драконам не поступать так же? И он подумал, что не мешало бы взять себе какой-нибудь из кусков, если тот окажется подходящим по размеру и весу, чтобы его унести. Но из дыма медленно поднялась чья-то фигура, и Мин Лу отпрянул.

То, что свалилось с дракона, не было куском его гривы или шкуры. Это была молодая женщина в бледно-синем одеянии с серебряной вышивкой. Одеяния такого фасона – облегающие, длиной лишь до колена – носили герои древности, Мин Лу видел их на картинках в старых книгах. Правда, Мин Лу никогда не видел, чтобы на головах героев древности были странные шапки, похожие на вороньи гнёзда. Приглядевшись, он понял, что ошибся: это была вовсе не шапка, а спутанные волосы.

Женщина расчихалась и попыталась разогнать дым ладонью, неверно переступая ногами. Видно, ошалела от низвержения. Кажется, это так называлось. Начихавшись, она упёрлась ладонями в бок дракона, словно пытаясь его перевернуть, и с тревогой позвала:

– Лунван? Лунван, очнись!

– Лунван? – пробормотал Мин Лу. Ни одного из описанных в легендах драконов так не звали.

Женщина резко повернула голову в его сторону, реагируя на звук. Мин Лу попятился. В льдистых глазах незнакомки разгорелся интерес.

– Ого… – протянула женщина, делая к Мин Лу шаг. – Так, значит, выглядят смертные?

То, что женщина эта человеком не была, Мин Лу уже понял: обычные люди с неба не падают. Но эта воспринималась иначе, чем Ли Цзэ или Шанцзян-цзинь, которого Мин Лу мельком видел, когда тот забирал тушу красноглазой змеи. К тому же у неё были странные зрачки, каких у людей не бывает. И этот плотоядный интерес в глазах Мин Лу нисколько не понравился.

– Не надо меня есть, я невкусный, – невольно вырвалось у Мин Лу, и он ещё попятился.

– Что? – явно растерялась женщина.

– Не надо, говорю, меня есть, – повторил Мин Лу громче. – Я невкусный.

– Я и не собиралась тебя есть. С чего ты так решил?

Мин Лу не смог ответить ничего внятного. Женщина сообразила, что смертный всего лишь перепуган низвержением дракона.

– Прости, что напугали тебя, – сказала она, вежливо складывая кулаки. – Мы случайно упали с Небес. Меня зовут Ху Сюань, а это Тайлун.

– Тайлун? – повторил Мин Лу, силясь держать себя в руках.

Ему очень хотелось опрометью броситься во дворец и позвать на помощь. Вежливым незнакомцам, свалившимся ему едва ли не на голову, да ещё и с драконом, он верил ещё меньше: усыпят бдительность и съедят!

– Я впервые вижу смертных, – сказала Ху Сюань, прямо-таки лучась доброжелательностью. – Никогда не бывала в мире людей. Лунван… Тайлун обещал показать мне людей. Но мы не слишком удачно… спустились. Лунван? – опять позвала она и попыталась перевернуть драконью тушу на бок.

– Он расшибся? – осторожно спросил Мин Лу, всё ещё держась подальше от обоих.

– Ну что ты, – успокоила его Ху Сюань, – драконы расшибиться не могут, у них прочная броня. Просто ошеломлён падением, но скоро очнётся.

– И… и зачем вам люди?

– Интересно было на них поглядеть, – сказала Ху Сюань, и в её глазах опять разгорелся интерес. – Я никогда не видела людей. А вы все такие?

– Какие?

– Хрупкие? – не слишком уверенно уточнила Ху Сюань.

Точнее слова она подобрать не смогла. У этого мальчика, каким ей представлялся Мин Лу, аура была слабенькая, нисколько не похожа на ауру небожителей или демонов.

– Мы легко ломаемся, – хмуро сказал Мин Лу. – А ты… ты тоже?

– Что я тоже? Легко ломаюсь?

– Да нет же! Ты тоже дракон?

– Я? Нет, – засмеялась Ху Сюань, тронула себя за волосы, тут же охнула, ощутив под пальцами невесть что, и принялась приглаживать и распутывать волосы. – Какой неподобающий вид! Это от ветра нисхождения.

– Чего? – не понял Мин Лу.

– Когда спускаешься с Небес… не должным образом, вихревые потоки очень сильны, – объяснила Ху Сюань. – И отвечая на твой вопрос… Нет, я не дракон. Я лиса.

– Как та чёрная лиса? – уточнил Мин Лу.

– Ты видел Сяоху? – оживилась Ху Сюань. – Он в мире смертных? Так вот куда он пропал.

– Ещё одна лиса-небожитель, – пробормотал Мин Лу, оглядывая Ху Сюань.

– А… нет, – несколько смутилась Ху Сюань, – я не совсем небожитель. Сложно сказать, что я такое… теперь.

– Я ведь уже говорил, – раздался ещё один голос, ни Мин Лу, ни Ху Сюань не принадлежащий, – ты священный небесный лис – Тяньху.

Мин Лу подскочил на месте, вытаращил глаза. Дым от драконьей туши повалил так, что заполнил весь сад, а когда схлынул, то дракона уже не было. В воронке, оставленной падением, стоял высокий синеглазый мужчина в зелёном с золотом одеянии того же покроя, что и на Ху Сюань.

– Тайлун, царь небесных зверей и повелитель Верхних Небес, – представился он небрежно и, поглядев на Мин Лу, добавил: – И рот закрой, не то муха залетит.

[742] «Ты тот, кто ты есть»

Лао Лун, подперев голову рукой, не без удовольствия наблюдал за Ху Сюань, которая так погрузилась в чтение «Небесных хроник», что не замечала ничего вокруг, хотя обычно была чувствительна даже к малейшему взгляду. Но Лао Лун нисколько не возражал, что Ху Сюань предпочла его обществу книгу. Увлечённая Ху Сюань ему тоже нравилась, ведь можно было на неё смотреть и любоваться едва заметными изменениями выражения её лица во время чтения.

Ху Сюань получила разрешение Небесного императора пользоваться библиотекой в любое время, когда ни пожелает, и архивом небесных знахарей. Ху Фэйцинь предполагал, что так лисьему демону будет проще освоиться на Небесах. Лао Лун тоже так считал, потому всячески поощрял желания Ху Сюань, если та их высказывала.

Небесная библиотека привела Ху Сюань в восторг. Здесь были тысячи книг и свитков, о существовании которых он прежде даже не подозревал: хроники, легенды, даосские и культивационные трактаты, поэтические антологии, жизнеописания.

– И я всё это могу прочесть? – потрясённо спросила Ху Сюань.

Небесный библиотекарь решил, что вопрос адресовался ему, и подтвердил, что Небесный император распорядился предоставить Тяньху полный доступ ко всем разделам библиотеки, в том числе и к запретным. Хотя в запретном разделе было не так уж и много книг: большую часть прошлый небесный император уничтожил, чтобы никто не смог сравниться с ним. Ху Сюань, услышав об этом, была несказанно возмущена: уничтожать книги – настоящее варварство! Лао Лун тоже так считал.

Архивы небесных знахарей содержали бесчисленные медицинские трактаты и описания врачебных и чудодейственных техник. Ху Сюань взяла первый попавшийся, но не раскрыла, а просто держала в руках со странным выражением лица.

– Что такое? – не понял Лао Лун.

– Лунван, – словно бы через силу сказала Ху Сюань, – имею ли я право читать эти книги?

– А почему нет? – удивился Лао Лун.

– Но я ведь умерла как лисий знахарь, а это…

– А это не лисьезнахарские трактаты, если тебя это так волнует, – категорично сказал Лао Лун. – Ты хочешь их прочесть? Тогда бери и читай. Ну, а если не хочешь, тогда, разумеется, не читай, – добавил он, комично играя бровями. – Что плохого в том, чтобы читать книги?

– Вероятно, то, что, прочитав их, я захочу применить новые знания на практике, – медленно проговорила Ху Сюань. – А я ведь больше не лисий знахарь и не имею права этим заниматься.

– Кто это решил? – возмутился Лао Лун. – И вообще… Да, ты больше не лисий знахарь, но кто может запретить тебе стать небеснолисьим знахарем? Ты та, кто ты есть, так позволь себе ею быть.

– О-о-о… – потрясённо протянула Ху Сюань, потому что эта мысль ей в голову не приходила.

Лао Лун взял её за руку и отвёл в лазареты, чтобы познакомить с небесными лекарями и мудрецами. Ху Сюань поначалу испытывала некоторую неловкость, но вскоре уже яростно спорила со старшим лекарем о свойствах какой-то травы, известной и демонам, и небожителям, а потом они оба и вовсе углубились в знахарские дебри, понятные только им двоим и, быть может, небесным мудрецам. Лао Лун улыбнулся.

– А какие открытия мы можем сделать, объединив знания демонов и небожителей, – прошептала Ху Сюань, когда они с Лао Луном возвращались на Верхние Небеса.

Она прижимала к себе несколько книг из архива: старший знахарь посоветовал ей прочесть их в первую очередь, чтобы понять принцип действия небесных техник, которые значительно отличались от демонических.

– А я о чём? – покивал Лао Лун.

– Но выдавать лисьи секреты запрещено, – неуверенно продолжила Ху Сюань.

– Устарело, – авторитетно заявил Лао Лун. – Фэйцинь – Лисий бог, и его слово весомее лисьих законов, а он велел, чтобы ты стала небеснолисьим знахарем.

– Вообще-то не велел, – осторожно возразила Ху Сюань, – а просто позволил мне пользоваться библиотекой и архивом небесных знахарей.

– Это одно и то же, – сказал Лао Лун, помахав в воздухе рукой. – Если не сказал, так подумал. В любом случае, если это сделает тебя счастливой, то почему бы не заниматься тем, что тебе действительно нравится? Ты ведь любишь знахарство, Сюань. У тебя глаза горят, как два светляка, когда ты видишь все эти свитки и ингредиенты. Я дракон, я всё вижу, меня не обманешь. И я нисколько не возражаю, что знахарство тебе нравится больше, чем я.

Ху Сюань несколько смутилась и пробормотала:

– Не больше.

Лао Лун довольно и со значением хмыкнул и привлёк Ху Сюань к себе, чтобы поцеловать.

– Столько открытий, – прошептала Ху Сюань и подняла глаза от книги.

Встретившись взглядом с Лао Луном, она смутилась и поспешно закрыла книгу. Кажется, из реальности она выпала на несколько часов: палочка благовоний едва виднелась в горке пепла.

– Прости, зачиталась, – виновато сказала Ху Сюань.

Лао Лун похлопал рядом с собой ладонью. Ху Сюань аккуратно положила книгу к остальным, уже прочитанным, и подумала, что стоит отнести их обратно и взять новые. Но это подождёт. А вот Лао Луна заставлять ждать не стоит.

– Интересная была книга? – спросил Лао Лун, привлекая её к себе на грудь.

– О! – воодушевлённо воскликнула Ху Сюань. – Это описание техники Блуждающей души. Теперь я понимаю, как А-Фэю удалось оживить Сяоху. Лисьим демонам такие техники и не снились!..

– Ну, наверняка есть и такие лисьи техники, которые не снились небожителям, – рассудил Лао Лун.

– У лис есть «Лисий травник», – сказала Ху Сюань, – но для Небес он практически бесполезен, потому что демонические травы на Небесах не растут, за исключением лисоцвета. У Сяоху зелёные лапки, если он смог вырастить его здесь.

– «Небесный травник» тоже есть, – заметил Лао Лун.

– Да! Я его уже прочла. Но многие описанные в нём травы на Небесах не растут. Старший знахарь сказал, что их добывают у людей, – добавила Ху Сюань и как-то призадумалась.

И вот тут Лао Луну пришла в голову замечательная идея.

– Сюань, а почему бы нам не отправиться в мир смертных?

– Что? – удивилась Ху Сюань.

Но по тому, как вспыхнули её светляки-глаза, Лао Лун понял, что угадал: именно этого Ху Сюань и хотелось.

[743] Кувырком с Небес

Некоторое время Лао Лун следил, как виляет из стороны в сторону хвост Ху Сюань, и его не отпускала мысль, что хорошо было бы обхватить этот пушистый хвост обеими руками и уткнуться в него лицом, чтобы насладиться его мягкостью. Ху Сюань не нравилось, когда Лао Лун так делал. Лисы вообще страшно чувствительны, когда дело касается хвостов. Но очень сложно устоять, особенно когда этот самый хвост маячит перед глазами, да, очень сложно. Ху Сюань возмущённо тявкнула. Лао Лун опомнился и смущённо засмеялся, увидев, что, сам не заметив как, воплотил мечту в реальность.

– Я же просила, – укоризненно сказала Ху Сюань, прижимая к себе порядком помятый хвост.

– Прости, не удержался, – вздохнул Лао Лун. – Если хочешь, можешь подёргать меня за усы.

В драконьем обличье у Лао Луна были длинные, закрученные подобно выбирающимся из земли весенним побегам папоротника усы, и усами драконы тоже дорожили. По ним можно было определить – примерно, разумеется, – возраст и мощь дракона: чем древнее и сильнее дракон, тем длиннее у него усы.

– Не буду я тебя за усы дёргать, – возмутилась Ху Сюань, – варварство какое!

Усы и вибриссы тоже были из разряда лисьих табу: трогать их и уж тем более дёргать за них строжайше запрещалось даже ближайшим родственникам. Они относились к органам восприятия и улавливали демонические вибрации. Ху Сюань не знала, верно ли это утверждение и для драконов, но за усы его никогда не трогала – по лисьей привычке.

Лао Лун ещё раз извинился, впрочем, нисколько не раскаиваясь и понимая, что извиняться придётся ещё не раз: у всех свои маленькие слабости, а у Лао Луна – хвосты и кудряшки. Ху Сюань тоже это прекрасно понимала, потому обречённо вздохнула.

– Почему бы не спуститься в мир смертных? – вернулся к прежнему разговору Лао Лун. – Там есть на что посмотреть. Конечно, медицинские техники людей несовершенны, даже примитивны. Но мир смертных – это царство растений и изобилие живых тварей, которые не водятся ни в мире демонов, ни на Небесах. Даже я многих видел только на картинках. Думаю, тебе интересно будет на всё это взглянуть.

– Там есть люди, – сказала Ху Сюань, и её хвост опять вильнул из стороны в сторону. – Никогда не видела людей.

– Если спросишь меня, – сказал Лао Лун, почесав кончик носа ногтем, – то люди от небожителей мало чем отличаются. Разве только духовных сил нет.

– Лисьи демоны воспринимают мир иначе, чем драконы, – возразила Ху Сюань.

– Должно быть, – согласился Лао Лун. – Устроим сошествие с Небес на землю?

– Это как? – не поняла Ху Сюань.

– Можно просто перелететь из мира в мир. Драконы обычно делают так, нам не нужны порталы, – принялся объяснять Лао Лун. – А можно воспользоваться столпом вознесения.

– Это такая штука, как на картинках в «Небесных хрониках»? – уточнила Ху Сюань, и хвост её опять вильнул. – Световой столп, который втягивает на Небеса?

– В общих чертах – да, – кивнул Лао Лун. – Процесс небыстрый, зато можно насладиться видами Неба и Земли.

– Хочу, – однозначно сказала Ху Сюань, и глаза её разгорелись. – Настоящее сошествие!..

– Тогда вперёд!

Портал официального сошествия (или вознесения, смотря с какого конца в него заходить) находился в Небесном дворце. Выглядел он как облачная воронка, заключённая в вырезанную на каменной плите мандалу. Ху Сюань осторожно подошла к порталу, посмотрела на закручивающиеся, как глаз шторма, облака в нём, потом подобрала какой-то камешек и бросила в портал, наклонив голову и прислушиваясь к чему-то.

– Что ты делаешь? – удивился Лао Лун.

– А! – Ху Сюань страшно смутилась. – Лисья привычка. Если видишь колодец, или глубокий провал, или какую-нибудь дыру, то лапы так и чешутся что-нибудь туда кинуть.

– Зачем?

– Ну… проверить глубину и… не отзовётся ли кто-нибудь, – смущённо объяснила Ху Сюань. – А если не отзовётся, значит, нора или дыра ничья, и её можно прилисить.

– А если отзовётся? – заинтересовался Лао Лун.

– Тогда лучше не дожидаться, пока владелец вылезет. Особенно если есть подозрения, что это барсучья нора.

– А если есть подозрения, что барсучья, зачем вообще в неё что-то кидать? – не понял Лао Лун.

– Лисье любопытство, ничего не поделаешь, – вздохнула Ху Сюань и как-то сама незаметно для себя кинула в портал ещё пару камешков.

Портал и без того был возмущён выкрутасами Недопёска, устроившего себе незапланированное сошествие. Ауру камешков портал, разумеется, считать не смог, потому что это были просто камешки, а считывать ауру тех, кто спускался или возносился, чтобы доставлять их в точно заданную точку сошествия или вознесения, порталу полагалось в обязательном порядке. Возмущение портала усилилось.

Лао Лун между тем превратился в дракона, Ху Сюань взобралась к нему на спину, и…

Драконы, надо заметить, беспокойные посетители.

Во-первых, порталу пришлось подстраиваться под габариты спускающегося: столп сошествия или вознесения изначально был рассчитан на человекоподобных существ, а не на драконов, поскольку драконы порталами не пользуются принципиально.

Во-вторых, Лао Лун никогда не упускал случая покрасоваться перед Ху Сюань, вернее сказать – выпендриваться, и сошествие исключением не было: выделывать фигуры высшего пилотажа, чтобы впечатлить наездника, – ещё одна маленькая слабость драконов и вообще летучих небесных зверей.

Габариты и выпендрёж порталу нисколько не понравились. На полпути его терпение иссякло, а царя драконов и небесного лиса постигла участь Недопёска.

Кувырком с Небес Лао Лун ещё никогда не спускался.

[744] Все встречаются со всеми

Не успел Мин Лу отойти от первого потрясения, как Лао Лун схватил его за плечи и легко, словно игрушку, переставил с места на место – прямо перед Ху Сюань.

– Вот, – сказал Лао Лун, – самый настоящий смертный.

– Это я уже поняла.

– Не-не-нельзя так со мной обращаться! – опомнился Мин Лу.

– Люди легко ломаются. Лунван, а если ты его сломаешь?

– Хм… другого найдём, – пожал плечами Лао Лун.

– Лунван!

– Да шучу, шучу.

– Не-не-нельзя так со мной обращаться, потому что я император! – возмущённо воскликнул Мин Лу.

– О, правда? – удивился Лао Лун. – Мелковаты нынче цари пошли.

– Лунван! О, ещё смертные? А, нет…

К Мин Лу на помощь уже спешили Ли Цзэ и Су Илань, привлечённые страшным грохотом из сада.

– Тайлун? – поразился Ли Цзэ, увидев, кто был причиной переполоха.

Мин Лу тут же юркнул за спину бога войны.

– Ли Цзэ? – неподдельно удивился Лао Лун.

Ху Сюань и Су Илань уставились друг на друга.

– Лис, – резюмировала Су Илань.

– Змея, – огласила Ху Сюань.

Но ни шипеть, ни скрипеть они не стали, просто разглядывали друг друга с неподдельным интересом.

– Такие, значит, демоны мира смертных? – сказала Ху Сюань. – А эта штука на лбу…

– Хуадрянь. А у небесных демонов… Это такая мода?

Имела она в виду явно волосы Ху Сюань, которые всё ещё лохматились. Ху Сюань вспыхнула, опять попыталась пригладить волосы и сказала:

– Это сошествие.

– Не мог устроить сошествие поскромнее? – выговаривал между тем Ли Цзэ Лао Луну.

– Это не я, – возразил Лао Лун. – Портал сломался, нужно его починить.

– Портал? – переспросил Ли Цзэ. – Зачем вообще было пользоваться порталом?

– Хотел показать Тяньху настоящее сошествие с Небес, – ответил Лао Лун.

– Ладно, – вздохнул Ли Цзэ, – я всё равно собирался послать за тобой. Тайлун, нужна помощь небесных зверей. Павильон для переговоров…

– А-а-а… так вот что ты делаешь в мире смертных.

Ли Цзэ несколько смутился и кивнул на Су Илань:

– И ещё… Это священная небесная змея.

– На Небесах змей нет, – возразил Лао Лун, обратив наконец внимание на Су Илань.

– Теперь будут, – доложила Су Илань и спросила: – А это что за ящерка?

– Ящерка? – задохнулся от возмущения Лао Лун. – Драконы огромные и величественные! Называть их ящерками…

– Она не хотела, – виновато сказал Ли Цзэ.

– Ещё как хотела, – спокойно возразила Су Илань.

– Илань!

Су Илань пожала плечами, превратилась в змею и залезла к нему за пазуху.

Лао Лун пренебрежительно фыркнул:

– Драконы никогда не превращаются в столь ничтожных существ.

– И очень зря, – отозвалась Су Илань из-за пазухи Ли Цзэ.

Лао Лун раскрыл рот, чтобы сказать что-нибудь уничижительное, но так и остался стоять с раскрытым ртом. До него вдруг дошло, что если бы он настолько уменьшился в размерах, то, вероятно, тоже смог бы прятаться на груди у Ху Сюань или спать у неё на коленях.

– Мне хотелось поглядеть на мир смертных, – говорила между тем Ху Сюань Ли Цзэ. – Никогда не бывала в других мирах.

– Значит, отправитесь путешествовать? – вежливо спросил Ли Цзэ и вытащил Мин Лу из-за себя. – А это Мин Лу, император царства Вэнь. Что ты прячешься?

– Мы его, кажется, перепугали, – виновато сказала Ху Сюань, – этим… сошествием.

– Императоры ничего не боятся, – пренебрежительно сказал Мин Лу. Можно храбриться, когда рядом с тобой бог войны.

– Ну, каждый чего-нибудь да боится, – рассудительно сказала Ху Сюань.

– Будем путешествовать, – сказал Лао Лун, отвечая на вопрос Ли Цзэ. – Можно даже «Травник смертных» составить.

Ху Сюань охнула, на мгновение отрешаясь от реальности.

– Тяньху – небеснолисий знахарь, – важно сказал Лао Лун.

– А она может взглянуть на Жунсина? – встрепенулся Мин Лу.

– А что, кто-то болен? – очнулась Ху Сюань.

Ли Цзэ в общих чертах рассказал им, что случилось:

– Я навёл на них сон. Они проснутся, когда меридианы наполнятся.

Лао Лун болезненно поморщился, как всегда, если кто-то говорил о зачарованных снах. Он ещё помнил о Круге золотой рыбки. Никогда не забыл бы, через какой ад ему пришлось пройти, когда Ху Сюань засыпала и просыпалась, ничего не помня. Ху Сюань, словно почувствовав это, ласково тронула его за плечо.

– Думаю, генерал Ли всё правильно сделал, – сказала Ху Сюань, подумав. – Я никогда не лечила смертных. Может, на них стоило взглянуть А-Фэю? Он ведь тоже где-то здесь.

Ли Цзэ несказанно удивился:

– Где-то здесь?

Ху Сюань отвела взгляд, смутившись:

– Лисьи демоны иначе воспринимают реальность. Я не имела в виду это конкретное место. Я чувствую его в мире смертных. На северо-востоке, я полагаю. Хотя А-Вэй на лисий морок не поскупился. Они что, улиснули?

– Да… – подтвердил Ли Цзэ.

– Мне их найти и вернуть? – предложила Ху Сюань.

Ли Цзэ, подумав, покачал головой:

– Если Тяньжэнь так пожелал. Тайлун, так ты пришлёшь мне помощников?

Лао Лун кивнул и, подняв голову к небу, открыл рот, но, как показалось Мин Лу и Ли Цзэ, ничего не произнёс.

– Ой! – Ху Сюань вскрикнула и зажала уши руками. – Как громко!

– Прости… – виновато сказал Лао Лун.

Ли Цзэ заглянул к себе за пазуху. Ему показалось, что Су Илань выругалась.

– Ну и глотка у этой ящерки, – недовольно пробурчала белая змея, забиваясь поглубже.

– Я ничего не слышал, – удивился Ли Цзэ. – А ты, Мин Лу?

Мин Лу помотал головой.

– Этот зов могут слышать только небесные звери, – объяснил Лао Лун. – Антропоморфных демонов это тоже касается.

– Кого? – переспросил Мин Лу.

– Демонов, которые выглядят как люди, но на самом деле звери или птицы, – объяснила Ху Сюань, похлопывая по уху ладонью.

– Ай-ай-ай-ай… – донеслось до них откуда-то снизу, и прямо перед ногами у Мин Лу образовалась кротовина, в которую высунулась чёрная лисья морда со светящимися глазами.

– А-а-а-а-а! – тут же раскрыла пасть и завопила чёрная лисья морда. – Шицзе!

– Сколько же у тебя родни? – проворчал Мин Лу, отступая от кротовины, которая стремительно расширялась.

Недопёсок вылетел из земли как пробка и ухватился передними лапами за ногу Ху Сюань:

– Шицзе!

– Здравствуй, Сяоху! – Ху Сюань потрепала чернобурку по ушам. – Ты, я гляжу, тут обжился? А, верно, ты ведь родом из мира смертных.

Недопёсок распушил хвосты.

– О, восемь? – удивилась Ху Сюань.

– Зря времени не теряет, – улыбнулся Лао Лун, подняв Недопёска с земли за воротник и хорошенько разглядев его. – Хоть сейчас в небесные звери записывай.

Глаза чернобурки заблестели. Новый ранг? Нужно записать в книжечку.

[745] Лисье восприятие

Поскольку час был обеденный, Ли Цзэ пригласил небесных гостей разделить трапезу. Недопёсок, разумеется, тоже решил присоединиться.

– Попробовать еду смертных? – восхитилась Ху Сюань.

Она проявляла неподдельный интерес к любому – на взгляд Мин Лу – пустяку. Вокруг цветочной клумбы Ху Сюань ходила кругами, приглядываясь и принюхиваясь, добрую четверть часа. Увидев дворцовых павлинов, она молниеносным броском поймала одного и, зажав под мышкой, долго, не обращая внимания на истошные крики птицы, разглядывала её оперение и лапы.

– На них нельзя охотиться! – возмутился Мин Лу такой бесцеремонности.

– Поверь мне, – со смехом сказал Лао Лун, – если бы она на них охотилась, от них бы осталась только кучка перьев. Это простое любопытство.

– Демонические павлины иначе выглядят, – сказала Ху Сюань с лёгкой озадаченностью в голосе. – У мира смертных больше общего с Небесами.

– А как выглядят демонические павлины? – невольно заинтересовался Мин Лу, и даже Су Илань голову из-за пазухи Ли Цзэ высунула.

– Их оперение как броня. – Ху Сюань отпустила злополучную птицу. – Из хвостовых перьев нередко делают оружие. А ещё у них шпоры на лапах и третий глаз у надклювья.

– А боевыми криками противника оглушают? – буркнула Су Илань, тряхнув головой. Вопли павлина до сих пор отдавались в голове.

– Нет, они красиво поют, у этого, наверное, что-то с голосом.

– Павлины всегда так противно орут, – вставил Мин Лу.

– Правда? – изумилась Ху Сюань.

– Небесные тоже, – подтвердил Лао Лун, и Ли Цзэ покивал, соглашаясь.

– Тогда, надо полагать, демонические павлины не совсем павлины, – задумчиво проговорила Ху Сюань.

На каждого встреченного человека Ху Сюань тоже отвлекалась, а вокруг придворных дам даже походила кругами, как возле клумбы. Те, что помоложе, стали прикрываться рукавами и глупо хихикать. Тем, что постарше, такое пристальное внимание польстило.

– Сюань? – не слишком довольно окликнул её Лао Лун.

Насколько он знал, к небожительницам такого явного интереса Ху Сюань никогда не проявляла. Разве только к крылатым феям, но и то исключительно потому, что хотела знать, как к ним приделаны крылья. По счастью, тот скандал удалось замять.

– Хм… – неопределённо отозвалась Ху Сюань и отошла от женщин.

– Что? – невольно заинтересовались все, и Су Илань опять высунула голову.

– У них на лицах маскировочная или боевая раскраска? – совершенно серьёзно спросила Ху Сюань у Мин Лу.

Лица придворных дам были раскрашены по местной моде: покрыты белилами и румянами в три слоя, на глаза краски тоже не пожалели.

К его удивлению, все, даже Лао Лун, расхохотались.

– Что смешного? – обиделась Ху Сюань. – Демоны так лица перед войной раскрашивают.

– Это мода такая, – сказала Су Илань, вышмыгивая из-за пазухи Ли Цзэ и превращаясь в человека. – У смертных женщин это считается красивым.

– Так ведь они тогда все одинаковыми становятся! – искренне удивилась Ху Сюань.

– Точно, – подтвердил Ли Цзэ со смехом, припомнив, как в смертной жизни министры сватали ему своих родственниц. Те тоже были на одно лицо из-за краски.

Министры тоже удостоились внимания небесной гостьи и немало перетрухнули, услышав, что она демонический лис, а её спутник дракон.

К трапезе Ху Сюань подошла обстоятельно, с лисьей доскональностью пробуя каждое блюдо и доискиваясь, что это или из чего сделано, если не удавалось сразу определить на вкус.

Недопёсок общий стол тоже не обошёл вниманием, но, к удивлению Мин Лу, считавшего чернобурку проглотом, всегда ждал, когда Ху Сюань первой что-то попробует и уже только тогда запускал лапу в блюдо.

– Это что, лисья иерархия? – не понял Мин Лу.

Сяоху осуждающе поглядел на него и сказал:

– Дорогим гостям всегда дают сделать первый кусь.

– Первый что? – переспросил Мин Лу.

Недопёсок тут же продемонстрировал упомянутый «кусь», клацнув зубами.

– Шисюн сказал, что я не… не-про-зай-дён-ный знаток этикета, – с гордостью сказал Недопёсок. – Я знаю все небесные церемонии.

– Что же ты тогда прямо лапой в тарелку лезешь, знаток этикета? – насмешливо спросил Мин Лу.

– А чем надо было, мордой? – с ещё большим осуждением уточнил Недопёсок. – Порядочные лисы еду со стола пастью не хватают.

Мин Лу продемонстрировал ему палочки и как ими едят.

– Хуан-эр, – чуть нахмурилась Су Илань, – думаю, лисьи пальцы не могут… О, – тут же сказала она, потому что Сяоху пренебрежительно фыркнул и сложил пальцы в лисью дулю, – а это что за мудры?

Ху Сюань поперхнулась и укоризненно сказала:

– Сяоху!

Недопёсок с невинным видом спрятал лапу за спину:

– Да, шицзе?

– А это, – осенило Ли Цзэ, – та самая лисья дуля!..

Су Илань фыркнула, вспомнив, какое возмущённое лицо было у младшего бога войны, когда он об этом рассказывал. Мин Лу побагровел: чтобы какая-то лиса показывала дули императору?

– Палочками я пользоваться умею, – между тем сказал Недопёсок, – но это же человеческие палочки, а не лисьи.

– А чем те и эти отличаются?

– Эти мне не по лапе, – сказал Недопёсок, показывая всем обе лапы (на этот раз без лисьих дулей). – А свои я прихватить в спешке забыл.

– А в шерсти у тебя ничего не завалялось? – обиженно спросил Мин Лу.

– Нет, – уверенно ответил Недопёсок.

– Откуда ты знаешь? – фыркнул Мин Лу. – У тебя же там столько барахла напихано.

– Лисы своим запасам ведут строгий учёт, – назидательно сказал Недопёсок. – Я помню, сколько и чего у меня распихано по шерсти. И это не барахло, а очень даже нужные и полезные штуки.

– Сюань, а ты тоже… – начал Лао Лун.

Ху Сюань слегка покраснела и сказала:

– Иногда. Но только то, что не может в шерсти запутаться. Ты же знаешь.

Лао Лун знал. Поскольку шерсть у Ху Сюань была кудрявой, то с ней было непросто управиться. Даже расчёсывание было тем ещё испытанием, а если бы какая-нибудь штука запуталась в ней, то клок шерсти, вероятнее всего, пришлось бы выстричь.

После трапезы Ху Сюань всё-таки заглянула к спящим. Лисьезнахарская любознательность велела проверить. Она пощупала у них пульс, почему-то на висках и под кадыком, а не на шее или запястье, заглянула под веки. Решение Ли Цзэ дать им выспаться она одобрила вторично.

– Всё-таки интересная аура у смертных, – заметила она, сплетая и расплетая пальцы.

– А что с ней не так? – не понял Лао Лун.

– Она разная, у каждого своя, – объяснила Ху Сюань и удивилась: – А ты разве не заметил?

– Ну… – неопределённо протянул Лао Лун.

Ли Цзэ тоже удивился, а вот Су Илань – нисколько.

– Демоническое вос-с-сприятие, – сказала она. – Нет двух одинаковых аур, все разнятся.

– А у демонов, что ли, одинаковые? – уточнил Лао Лун.

– Нет, тоже разные, но у них есть общность – демоническая нотка, а эти… Они как песчинки в горсти: вроде и песок, а приглядишься – мириады крупиц камня и стекла, но вместе с тем и песок.

Для Мин Лу это было слишком сложно, к тому же интересовало его другое.

– Скоро они очнутся? – нетерпеливо спросил он.

Ху Сюань задумчиво поглядела на спящих:

– Недели через две?.. Я не слишком хорошо разбираюсь в небесных техниках, но, полагаю, наведённый сон не может длиться вечно.

– Вообще-то может, – сказал Лао Лун. – Разве вы не слышали легенду о драконе, превратившемся в гору, потому что Небесный император усыпил его навечно?

– Что-то такое слышала, – сказала Су Илань. – А нечего было нести хаос и разрушение в мир людей.

– Не все драконы несут хаос и разрушение.

– Да уж, – протянул Мин Лу, глядя через окно в сад.

Все невольно поглядели туда.

Лао Лун кашлянул и сказал:

– Это не я, а свихнувшийся портал.

– Вот-вот, – вмешался Недопёсок, – меня он тоже как попало вышвырнул!

«А-а-а», – мысленно протянул Ли Цзэ, догадавшись, отчего мог испортиться портал.

[746] С лапами и без

И невооружённым глазом было заметно, что Лао Лун о Ху Сюань заботится: когда они все пошли смотреть на отведённое под павильон переговоров место, то Лао Лун невесть откуда вытащил зонт, раскрыл его над Ху Сюань и так понёс. Ху Сюань смутилась, но Лао Лун сказал, что солнце мира смертных – коварное, не то что на Небесах или в Лисограде: легко может голову напечь или вызвать солнечный удар.

– Лунван, – сказала Ху Сюань выразительно, – у лисов солнечных ударов не бывает. Порядочная лиса никогда не упустит случая лишний раз погреть…

– Погреть на солнце пузо! – радостно вмешался Недопёсок, но под зонт тоже подлез, потому что страшно интересно было высовывать морду из тени на свет и прятать обратно, шерсть у него тогда шла переливами.

– А они хорошо между собой ладят, – сказала между прочим Су Илань, которая послеобеденную прогулку предпочитал совершать у Ли Цзэ за пазухой.

– Ну, они ведь оба лисы, у них много общего, – заметил Ли Цзэ.

– Да нет, я про эту ящерку с лапами говорю, – возразила Су Илань. – Они пара?

– А… – протянул Ли Цзэ. – У них не так давно была свадьба, я слышал.

– Они же из разных миров, – сказала Су Илань, – и видов разных.

– Не думаю, что им есть до этого дело, – сказал Ли Цзэ, – нам же нет?.. Ай, Илань, кусаться было вовсе не обязательно.

Лао Лун выбранное для павильона переговоров место одобрил.

– А ты что, разбираешься в строительстве? – спросил Мин Лу, с подозрением глядя, как Лао Лун приценивается к лежащей на земле балке.

– Лучше драконов в строительстве никто не разбирается, – горделиво сказал Лао Лун и поднял балку с земли, ухватив её посередине пальцами.

У Мин Лу, как и у других людей, что называется, глаза на лоб полезли. Балку эту поднять можно было лишь вдесятером, а Лао Лун легко подкидывал её на ладони, словно это была спица от веера или палочка для еды.

– Я сам себе дворец выстроил, – сказал Лао Лун, отправив балку в полёт так, что она в итоге улеглась на отведённое для неё в начатой конструкции место, – и многие павильоны Небесного дворца. Драконы и вообще небесные звери – непревзойдённые зодчие. Я уже распорядился, – добавил он, повернувшись к Ли Цзэ, – чтобы Циньлун отправил тебе подмогу. Но на традиционный спуск потребуется некоторое время.

– А что такое традиционный спуск? – полюбопытствовала Су Илань, высунув морду из-за пазухи Ли Цзэ.

– А это, – злорадно сказал Лао Лун, так и не простивший ей «ящерку с лапами», – то, что подвластно лишь летающим существам. Земляным червякам не понять.

– Сам ты червяк, – отозвалась Су Илань и ехидно добавила: – С лапами.

– Илань, – укоризненно сказал Ли Цзэ.

– Он первый начал, – невозмутимо сказала Су Илань и спряталась обратно. – К тому же, если я что понимаю, то летающие существа – это те, у кого есть крылья, а у ящерок с лапами крыльев точно нет.

– Драконам не нужны крылья, чтобы летать, – оскорбился Лао Лун.

– Тогда ты не летаешь, а просто перебираешь лапами по воздуху, – сказала Су Илань.

– Ты и так не умеешь, – сказал Лао Лун, поздно сообразивший, что переговорить вредную змею никому не под силу. – Змеи всегда пузом по земле ёрзают, иначе им и с места не сдвинуться. Ведь у них нет лап.

– Змея с лапами – это ящерка, – сказала Су Илань и подленько захихикала.

– Илань, – опять попытался унять её Ли Цзэ, но Су Илань так разошлась, что это было попросту невозможно.

– Я не змея! – возмутился Лао Лун. – И вообще… Как ты смеешь так разговаривать с царём небесных зверей?

– Ты мне не царь, а я не небесный зверь, – парировала Су Илань, – как хочу, так и разговариваю.

– Лунван, – в свою очередь попытался унять Лао Луна Ху Сюань, – не горячись так. Уверена, Шэнь-Су не хотела тебя оскорбить.

– Ещё как хотела, – возмутилась Су Илань и тут же удивлённо высунула голову из-за пазухи Ли Цзэ: – Как ты меня назвала?

– Шэнь-Су^[11], раз было упомянуто, что ты священная змея, – объяснила Ху Сюань.

– Шэнь-Су… Шэнь-Су… – пробормотала Су Илань и что-то зашипела на змеином.

– Не придумывай для неё рангов, – обиделся Лао Лун.

– Но ведь мне нужно было как-то к ней обращаться, – рассудительно сказала Ху Сюань, – а поскольку я недостаточно хорошо знаю её…

– И нечего тебе её знать, – нахохлился Лао Лун. – Знакомство с такой врединой никому на пользу не пойдёт.

– Об одной ящерке с лапами могу сказать то же самое, – не осталась в долгу Су Илань. – А мне нравится это «Шэнь-Су». Позволяю называть меня так, – добавила она, обращаясь к Мин Лу и министрам, которые увязались за ними на эту прогулку.

Недопёсок тихонько записал новое словечко в книжечку, использовав его для своего собственного ранга. Шэнь-Ху^[12] ведь звучало нисколько не хуже!

[747] Вперегонки

– И куда вы теперь? – спросил Ли Цзэ, когда Лао Лун сказал, что им пора отправляться дальше.

– Хочу посмотреть на снег, – сказала Ху Сюань с лёгким смущением в голосе. – Никогда не видела снега. В мире демонов зимы как таковой не бывает.

– Отнесу её к снежным горам, – сказал Лао Лун.

– А почему не попросил Снежного бога устроить снегопад на Небесах? – спохватился Ли Цзэ. – Для него это пара пустяков.

– Пойди ещё найди этого Снежного бога, – ворчливо отозвался Лао Лун. – Проще поймать в горах снежного демона и растрясти на снег.

– Мы никого ловить не будем, – категорично сказала Ху Сюань. – Если это снежные горы, снег там и так есть.

Лао Лун неопределённо кивнул, легко подхватил Ху Сюань на руки, вызвав у той смущение, и, оттолкнувшись ногой от земли, взлетел, уже в воздухе превращаясь в дракона.

– Говорил же, перебирает лапами, а не летит, – пробормотала Су Илань, ненадолго высунув голову из-за пазухи Ли Цзэ.

После все разошлись по своим делам. Мин Лу пошёл проверять Ван Жунсина. Ли Цзэ вернулся к разметке павильона переговоров. Су Илань сказала, что вернётся в павильон Цзюйхуа и вздремнёт до ужина. Министры остались охать и ахать у вмятины, оставленной упавшим драконом в саду. Недопёсок тоже поохал, потому что в этой части сада его лабиринты обвалились, но эта проблема решалась за пару часов перелопачивания земли усердными лапами.

Незаметно наступил вечер.

Ли Цзэ распустил людей и, потянувшись, подумал, что было бы неплохо составить компанию Су Илань: в смертном теле он чувствовал усталость почти так же, как люди, и, надо признаться, уже отвык от этого ощущения. Но отдохнуть в тот вечер ему не удалось.

К нему подлетел Мин Лу, страшно взволнованный, и выпалил:

– Матушка пропала!

– Что? – переспросил Ли Цзэ.

– Её нигде нет! – Мин Лу ухватил бога войны за рукав. – Её похитили!

– Кто? – растерянно переспросил Ли Цзэ.

– Дракон этот!

– Глупости, – покачал головой Ли Цзэ, – Тайлун давно улетел. Да и с какой стати ему кого-то похищать?

– Но матушки нигде нет, – продолжал дёргать его за рукав Мин Лу. – Я всё обыскал!

Ли Цзэ нахмурился и, сложив пальцы, прикрыл ненадолго глаза, выстраивая в мыслях заклинаниепоиска. Су Илань была где-то во дворце, Ли Цзэ это чувствовал, но аура быстро перемещалась странными зигзагами.

– Су Илань здесь, – успокоил Ли Цзэ юного императора. – Я чувствую её ауру. Она приближается к нам.

Он развернулся в нужную сторону, ожидая увидеть Су Илань, но сад был пуст. Аура, если верить ощущениям, пронеслась мимо.

– Разве белые змеи умеют становиться невидимыми? – озадаченно пробормотал Ли Цзэ.

Он сложил пальцы иначе, нацеливая духовную силу на хуадянь. Земля буквально в нескольких шагах от них взорвалась, в воздух вылетела ошеломлённая белая змейка и плюхнулась в подставленные ладони Ли Цзэ.

– Что это было? – воскликнула Су Илань, делая боевую змеиную стойку, то бишь свиваясь в кольцо и угрожающе раскачивая головой.

Нос у неё был испачкан в земле, так что выглядело нисколько не устрашающе, а скорее мило. Ли Цзэ переложил белую змейку на одну ладонь, достал платок и вытер ей морду.

– Что ты делала под землёй? – спросил Ли Цзэ. – Мин Лу тебя обыскался.

– Играла вперегонки с лисой, – ответила Су Илань, недовольно отклоняясь от платка. – Там, внизу, такие лабиринты!.. Змеи любят норы, ты же знаешь, особенно когда не приходится самим их рыть.

– И кто выиграл? – растерялся Ли Цзэ.

Представить себе тысячелетнюю змею, играющую в догонялки – «вперегонки», как назвала это Су Илань, – с лисьим духом было непросто, но он попытался. От Недопёска всего можно было ожидать. От Су Илань, наверное, тоже.

– Если бы кто-то, – сладеньким голосом сказала Су Илань, – не выдернул меня из земли, как редиску, выиграла бы я.

Ли Цзэ смущённо кашлянул и со вздохом подставил Су Илань палец. Когда белая змея начинала говорить таким тоном, это всегда означало, что дальше последует укус и, быть может, даже не один.

Так и вышло. Су Илань тут же тяпнула Ли Цзэ за палец, нелестно при этом шипя. Она очень не любила проигрывать и всегда старалась, чтобы последнее слово оставалось за ней.

[748] Сон или явь?

Ван Жунсин проснулся и долго лежал с закрытыми глазами, размышляя о сне, который ему привиделся. Странный, чудесный сон, в котором он был кем-то другим, сон, полный сладости и горечи, сон, в котором была долгожданная встреча после предолгой разлуки.

Ван Жунсин распахнул глаза. Сон? Неужели это был всего лишь сон? Но ведь он совершенно точно знал, что он не только Ван Жунсин, но и перерождённый Цинь Юань. Тогда… что ему приснилось? Неужели…

Он резко сел в постели, чувствуя, как зашлось в панике сердце, и принялся ощупывать лицо, чтобы удостовериться, что он – это он, вернее, не только он. А если всего лишь приснилось?..

Глаза его широко раскрылись, когда он увидел спящего рядом Чжу Вансяна. Грудь его едва заметно колыхалась слабым дыханием. Если бы не это, его можно было бы принять за мёртвого.

– Сяогун? – тихо позвал Ван Жунсин, но Чжу Вансян не проснулся.

Ван Жунсин подавил приступ паники, вжал ладонь в висок и попытался вспомнить, что произошло на самом деле, а что всего лишь приснилось. Отделить сон от яви было необыкновенно трудно, вообще всё это казалось сном.

– Если я проснусь, то это разобьёт мне сердце, – пробормотал Ван Жунсин и, отыскав в пологе кровати иголку, глубоко воткнул её себе в ладонь. – Ай!.. – вскрикнул он тут же и прижал ладонь ко рту, чтобы слизнуть выступившую кровь.

«Если это сон, то слишком реалистичный», – подумал Ван Жунсин и опять попытался добудиться до Чжу Вансяна. Нет, он так и не проснулся. Но почему он не просыпается? Он всего лишь иллюзия?

– Молодой господин, – послышалось откуда-то из угла.

Ван Жунсин вздрогнул всем телом и только тут заметил, что поодаль мнётся с ноги на ногу старый слуга.

– Я тебя помню, – пробормотал Ван Жунсин. – Ты слуга Сяогуна. Почему он не просыпается?

– Бог войны его усыпил, – сказал старый слуга, – чтобы излечить его безумие.

– Наш царь… – пробормотал Ван Жунсин и тут припомнил, что Ли Цзэ действительно приходил и осматривал Чжу Вансяна.

Что было потом – Ван Жунсин не помнил, но догадался, что потерял сознание, переволновавшись, потому и не помнит. Вероятно, пока Ван Жунсин был в забытьи, Ли Цзэ вылечил Чжу Вансяна, а после сложного лечения всегда полагается сон, вот бог войны и усыпил Чжу Вансяна, чтобы тот во сне восстанавливал силы.

– И сколько мы спали? – спросил Ван Жунсин.

– Несколько недель, – сказал старый слуга.

– Что?! – воскликнул Ван Жунсин и вновь ощупал себе лицо, а потом поглядел на Чжу Вансяна. – Что ты такое говоришь?! Как это несколько недель?! Да у нас даже щетина не отросла.

– И волосы, и ногти у вас не отрастали, – покивал старый слуга, – и естественные потребности не справлялись.

Ван Жунсин машинально поглядел на свои пальцы, потом на кровать под собой.

– Несколько недель? – повторил он, прислушиваясь к себе.

Не было чувства, что он заспался, и чувства голода тоже. Дыхание было свежим, от тела не исходило неприятного запаха немытой кожи.

– А меня наш ца… бог войны тоже усыпил? – спросил Ван Жунсин, решив, что отыскал отгадку этих странностей.

– Так я слышал, – утвердительно кивнул старый слуга.

Ван Жунсин тут же успокоился. Это всё объясняло. Ли Цзэ теперь небесный бог, ему подвластна магия. Сон, который он навёл на них двоих, был волшебным, поэтому они нисколько не изменились за эти несколько недель: время для них просто остановилось в этом сне. Просто Чжу Вансяну требуется чуть больше времени, чтобы проснуться. Ван Жунсин приложил ладонь к груди и выдохнул: отлегло!

Ван Жунсин бросил взгляд в бронзовое зеркало, стоявшее на столе, и… застыл. Он никогда не видел себя таким. Не в этой жизни. На его лице играл здоровый румянец, и не было ни теней, ни мешков под глазами. Ван Жунсин дотронулся пальцами до лица, отражение в зеркале сделало то же самое. Так Ли Цзэ вылечил и его!..

– А пока мы спали, – спросил Ван Жунсин, разворачиваясь к старому слуге, – кто-нибудь приходил сюда?

– Император заходил, проверял вас, – закивал старый слуга. – И ещё какой-то гость с Небес свалился, он тоже заходил.

– «Гость с Небес»? – повторил Ван Жунсин.

– Он будто бы знахарь, – неуверенно сказал старый слуга. – Я не запомнил, как его называли, но он сказал, что вы скоро проснётесь. Так и вышло.

Ван Жунсин, подумав, решил, что Ли Цзэ позвал кого-то из небесных лекарей, чтобы с ними посоветоваться.

– Для нашего царя нет ничего невозможного, – пробормотал Ван Жунсин.

Он оглядел себя ещё раз, оправил одежду и сказал старому слуге:

– Оставайся здесь. Если Сяогун проснётся, сразу же позови меня, ты понял?

Старый слуга поклонился.

Ван Жунсин собирался пойти к Ли Цзэ, чтобы поблагодарить его за заботу. И к Мин Лу тоже нужно заглянуть, чтобы его успокоить. Зная характер молочного брата, Ван Жунсин нисколько не сомневался, что всё это время тот себе места не находил и что теперь он согласится на что угодно, даже Чжу Вансяна во дворце оставить.

Но на полпути его остановил один из слуг и сказал:

– Господин Ван, там пришли.

– Кто?

– Называют себя родственниками господина Чжу. Говорят, что хотят забрать его домой, – сказал слуга и тут же попятился, заметив, как исказилось лицо Ван Жунсина, и приняв это на свой счёт. Ему показалось, что Ван Жунсин его сейчас ударит.

– Забрать его? – дрожащим от гнева голосом сказал Ван Жунсин. – Посмотрел бы я на тех, кто посмеет его у меня забрать!

Слуга решил, что это вопрос, и ответил:

– Они ждут за воротами. Прикажете впустить?

– Ещё чего! – рассерженно сказал Ван Жунсин. – Я сам к ним выйду.

– Но ведь вам запрещено выходить из дворца, – неуверенно сказал слуга.

Ван Жунсин с наплевательским видом пожал плечами и пошёл к дворцовым воротам. Слуга, почесав затылок, решил не вмешиваться: благородным господам лучше знать, что им можно делать, а что нельзя.

[749] Семья

– Не стоило отпускать его одного, – сокрушался Чжу-старший.

Он уже успел сто раз пожалеть, что разрешил младшему сыну одному поехать в чужое царство, и весь извёлся. Письма, которые он получал от старого слуги, его нисколько не успокаивали.

– Чужое царство, чужие люди. Его любой обидеть может, – охал и ахал Чжу-старший.

Старший сын Чжу Баоцая, Чжу Синь, хоть и разделял тревоги отца, но не сомневался, что младший брат сумеет за себя постоять, случись что. Он разузнал, что Чжу Вансян перед отъездом разжился добротным оружием, и полагал, что куплено оно для телохранителя, которого младший брат, надо полагать, нанял, чтобы тот сопровождал его в небезопасном путешествии. С душевным здоровьем у младшего Чжу было не всё в порядке, да, но он был далеко не глуп, когда дело касалось того, что не касалось его одержимости.

– Поедем и вернём его, – сказал Чжу-старший, получив очередное письмо, в котором старый слуга писал, что младшему господину стало лучше. – У меня сердце изболелось.

Поручив дом и торговое дело заботам старших родственников, Чжу Баоцай отправился в царство Вэнь. Чжу Синь вызвался его сопровождать и убедил отца нанять телохранителей.

Поскольку дорога в царство Вэнь из царства Мин была всего одна, письма от Лаобо Чжу-старший получал по пути. Последнее его несказанно встревожило: старый слуга писал, что младший господин собирается идти во дворец, потому что от бессмертных мастеров разузнал, что личный слуга императора и есть тот человек, которого он все эти годы искал.

– Синь, – взволнованно сказал Чжу-старший, – плохо дело! Нельзя так просто взять и прийти во дворец самого императора, да ещё и потребовать встречи со слугой внутреннего двора. А если его поведение сочтут оскорбительным? Если не казнят, так бросят в темницу.

Чжу Синь, внимательно прочитав письмо, нахмурился. Если верить написанному, так его младшему брату ничуть не стало лучше, значит, в прошлых письмах Лаобо обманывал Чжу-старшего. И ещё его озадачило упоминание о бессмертных мастерах. Неужели какие-то проходимцы воспользовались душевным нездоровьем Чжу Вансяна и внушили ему эти опасные мысли?

В дороге, когда они останавливались на ночлег, Чжу Синь успел наслушаться от хозяев постоялых дворов о характере юного императора царства Вэнь. Мин Лу был вспыльчив и скор на расправу. Остановит ли его то, что Чжу Вансян душевнобольной? Отцу Чжу Синь ничего не рассказывал. Попусту волновать старика не стоит, они всё равно ничего не смогут сделать: письмо ведь отправлено несколько месяцев назад, а значит, всё – что бы это ни было – уже случилось.

Если младшего Чжу бросили в темницу, тогда, надо надеяться, ещё не всё потеряно. Его можно выкупить, если удастся убедить магистрат, что Чжу Вансян слабоумный и не ведает, что творит. Но если его уже казнили… Что ж, тогда, быть может, удастся выкупить его тело, чтобы отвезти на родину и похоронить в семейной гробнице. Оставлять младшего брата, даже мёртвого, в чужом царстве Чжу Синю не хотелось.

Чжу-старший думал о том же: выкупить сына живым или мёртвым и отвезти обратно в царство Мин, чтобы спасти или оплакать. Чжу Баоцаю не нужно было слушать сплетни на постоялых дворах, чтобы догадаться о последствиях неразумных поступков младшего сына.

В царстве Мин у торговца шёлком были связи, бывал он и во дворце правителя Мин, потому знал, что любое нарушение строгих законов внутреннего двора карается если не смертью, то жестоким наказанием. Ложных надежд он не питал и мысленно готовился к худшему.

Когда отец с сыном проезжали Змеиный Котёл, они услышали о святотатце, ограбившем и сжёгшем монастырь. Бандиты, ограбившие монастырь по его наводке, будто бы повинились и стали монахами, потому что злые духи, охраняющие монастырские сокровища, пригрозили им страшным наказанием, если они этого не сделают.

– Это ведь не мог быть Сян-эр, – сказал Чжу-старший, приходя в страшное волнение.

– А сколько ещё на свете «полоумных Чжу из царства Мин»? – едва слышно пробормотал Чжу Синь. На совпадение это нисколько не походило.

– Надо поехать в этот монастырь, – сдавленно сказал Чжу-старший. – Быть может, там знают о судьбе Сян-эра.

Так они и сделали, но, к своему удивлению, обнаружили, что монастырь уже отстроен заново, а о трагических событиях напоминает лишь каменная стела с именами погибших при налёте монахов. От щедрого пожертвования, впрочем, настоятель не отказался.

– А на какие деньги отстроили монастырь? – спросил Чжу Синь.

– Золото и строительные материалы прислали из самой столицы, – не удержался от бахвальства настоятель, – прямиком из императорского дворца.

Услышав это, Чжу-старший побледнел и схватился за сердце. Нет, теперь нечего было и мечтать увезти младшего Чжу домой живым. Во дворце узнали, что Чжу Вансян ограбил монастырь, схватили его, бросили в темницу, а потом судили и казнили, а всё имущество преступника, как и полагалось в таких случаях, отослали в качестве компенсации за причинённый монастырю ущерб.

– А что сделали с этим бедным сумасшедшим? – осторожно спросил Чжу Синь.

Настоятель сказал, что полоумный Чжу исчез из Змеиного Котла и о его судьбе ничего не известно.

– Но мы помолились о спасении его души, – сказал настоятель, складывая ладони в молитвенном жесте.

– Что будем делать теперь? – спросил Чжу Синь у отца.

– Едем в столицу, – решительно сказал Чжу Баоцай. – Я не пожалею золота, чтобы выкупить его тело. Мой сын не будет лежать в чужой земле.

«Если только его не сожгли», – подумал Чжу Синь и поёжился, очень надеясь, что если это и произошло с его младшим братом, то посмертно, а не прижизненно. Страшно было даже предположить, какое наказание полагалось за святотатственное разорение монастыря.

В столице они остановились на постоялом дворе, и Чжу Синь попытался разведать у болтливых слуг, не казнили ли в последнее время кого-нибудь за тяжкие преступления. Слуги охотно показали дорогу к лобному месту, где, по их словам, не так давно выставили отрубленные головы каких-то преступников. Отец с сыном обмерли от страха, разглядывая торчащие на кольях головы мертвецов, и какой же вздох облегчения сорвался с их губ, когда головы младшего Чжу среди них не нашлось. Казнённые были религиозными фанатиками, принесшими во славу бога войны кровавую жертву из ста пятидесяти последователей своего же культа. Других казней, по словам стражника, охранявшего головы, в столице не было и, насколько он знал, не предвиделось.

– Сян-эр, быть может, ещё жив, – сказал Чжу Баоцай, и в его глазах вспыхнула надежда.

– Быть может, – осторожно согласился Чжу Синь.

От слуг на постоялом дворе он слышал, что похожий по описанию молодой мужчина ушёл во дворец несколько недель назад, но так и не вернулся обратно, а вещи его, оставшиеся на постоялом дворе, вскоре забрали присланные из дворца слуги. Хозяину же постоялого двора велели помалкивать и не задавать лишних вопросов, потому что это не его ума дело, а государственной важности.

Сложно сказать, обнадёживающие ли это были новости.

[750] Родственные узы. Часть первая

Окружающие дворец стены выглядели внушительно, как и расставленные в ключевых точках стражники. Войти внутрь можно было лишь через дворцовые врата по предварительному разрешению, выписанному в магистрате, причём дожидаться его приходилось если не месяцами, так неделями, и причина, по которой требовалось посетить дворец, должна быть весомой: по пустякам или из праздного любопытства туда не пускали. Но и выписанное разрешение давало доступ всего лишь во внешний двор и означало встречу с кем-то из дворцовых чиновников или слуг. Посещение внутреннего двора даже не обсуждалось.

Обо всём этом отец с сыном узнали в магистрате, куда заглянули, прежде чем пойти на дворцовую площадь.

– А если кто-то придёт и потребует встречи со слугами внутреннего двора? – спросил Чжу-старший.

– При мне такого никогда не случалось, а я служу здесь уже двадцать лет, – ответил магистрат.

Отец с сыном переглянулись. Выходит, Чжу Вансян даже не пробовал выправить разрешение на посещения дворца, иначе магистрат его запомнил бы.

– А если кто-то придёт прямо во дворец? – спросил Чжу Синь.

– Прогонят взашей, – уверенно сказал магистрат. – Много тут всяких шляется! А уж как спустился с Небес бог войны, так народ валом повалил, всем хочется на него взглянуть.

– Бог войны? – переспросил Чжу Синь скептически. – Которому мы поклоняемся?

Магистрат утвердительно кивнул и добавил, что сошествие бога наделало много шума в столице, а его решение жениться на вдовствующей императрице, которую объявили священной змеёй-хранительницей царства Вэнь, тем более.

«Они тут все сошли с ума», – подумал Чжу Синь.

Он не был ни особенно религиозен, ни суеверен и считал, что чудесам место в легендах, а не в жизни. Он дожил практически до года становления, но никогда не сталкивался со странными явлениями, не считая странностей младшего брата.

– Настоящий бог? – благоговейно спросил Чжу-старший. – И с ним можно встретиться?

– Он гость внутреннего двора, – возразил магистрат.

– А не слышали ли в столице, чтобы кто-то пытался ворваться во дворец? – спросил Чжу Синь и крепко сжал локоть отца, чтобы тот не отвлекался на россказни.

– При мне такого никогда не случалось, – ответил магистрат.

«Что ж, – подумал Чжу Синь, – значит, Сян-эр хотя бы вёл себя смирно, иначе бы об этом уже на каждом углу трубили».

– Идём во дворец, – решил Чжу-старший, когда они покинули магистрат.

Отец с сыном подошли к дворцовым вратам. Чжу-старший удержал Чжу Синя за рукав и показал ему начерченную на земле белую линию, заступать за которую было нельзя. Он видел такую у дворца правителя царства Мин и знал, что это приравнивается к вторжению во дворец. Стражники равнодушно поглядели на них, считая их очередными зеваками, которые пришли в надежде заглянуть в ворота и увидеть живого бога. Но Чжу-старший потребовал встречи с привратником.

– Кому я нужен? – спросил привратник.

Благородных господ в незваных гостях он опознал сразу, но правила входа во дворец были одинаковы для всех, будь то аристократы или простолюдины, и он потребовал у них разрешение магистрата.

– Разрешения у нас нет, – сказал Чжу Баоцай. – Я лишь хочу забрать тело своего сына.

– Покойников забирают в морге, – удивлённо сказал привратник. – Почему вы пришли требовать выдачи тела в императорский дворец?

– На постоялом дворе сказали, что мой сын пошёл во дворец и не вернулся, – ответил Чжу-старший. – Его, верно, схватили и казнили, когда он пришёл и потребовал встречи со слугой внутреннего двора.

– А, вы об этом… – протянул привратник и поглядел на незваных гостей внимательнее, а сам незаметно сделал знак поджидавшему поодаль слуге, чтобы сообщил кому следует, если кто следует уже проснулся, а если нет, то кому-нибудь из слуг внутреннего двора.

– Я выкуплю его тело за хорошую цену, – сказал Чжу Баоцай, разволновавшись. – Какой бы позорной ни была смерть, пусть даже совершено было ритуальное осквернение тела, похоронен он должен быть достойно. Каждый заслуживает достойного погребения.

– Каждый, – согласился привратник, – но не каждого же погребать заживо?

Чжу-старшему потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать сказанное привратником.

– Так мой младший брат жив? – воскликнул Чжу Синь.

– Тогда я выкуплю его из темницы, – ещё больше разволновался Чжу Баоцай. – Я всего своего состояния не пожалею, чтобы купить ему свободу.

Привратник усмехнулся. Из того, что он слышал от слуг внутреннего двора, не хватило бы и денег всего мира, чтобы выкупить Чжу Вансяна из дворца. Разве можно купить свободу тому, кому эта свобода не нужна?

– Об этом, – важно сказал привратник, – следует говорить с людьми из внутреннего двора, а не со мной.

– А личного слугу императора дозволено ли будет увидеть? – спросил Чжу Синь, припомнив то, что было написано в письме Лаобо.

– Если он пробудился, – не очень понятно ответил привратник, – то наверняка придёт сам, ведь дело это касается его одного.

Чжу-старший помрачнел, решив, что личный слуга императора и распорядился бросить Сян-эра в темницу, когда тот пришёл и стал требовать с ним встречи, а потом, может, ещё и императору нажаловался.

– Если придёт он сам, – продолжал привратник, – то обращаться к нему следует на вы и называть господином Ваном. Пытаться до него дотронуться строжайше запрещено: господин Ван не только личный слуга императора, но и его молочный брат, так что его оскорбление приравнивается к оскорблению самого императора. Но падать перед ним ниц не следует, достаточно обычного глубокого поклона.

Чжу-старший помрачнел ещё больше, решив, что привратник таким образом намекает на совершённый его младшим сыном проступок.

– А оскорбление императора или приближенной к нему персоны карается смертью? – уточнил Чжу Синь.

– Да, – сказал привратник, – обычно да.

«Тогда почему мой брат ещё жив?» – так и вертелось на языке у Чжу Синя, но он промолчал, решив, что неразумно спрашивать это у привратника, лучше дождаться кого-то из слуг внутреннего двора.

В то, что молочный брат императора удостоит их личным присутствием, Чжу Синь не верил. С какой стати такой важной персоне утруждаться до встречи с родственниками преступника, который его оскорбил? Быть может, и с Чжу Вансяном он не встречался: стражники решили, что заочного оскорбления достаточно, чтобы бросить Чжу Вансяна в темницу. Тогда, как думал Чжу Синь, у младшего брата ещё есть шанс остаться в живых: с тюремщиками договориться легче, чем с вышестоящими чинами.

Но к дворцовым вратам уже шёл человек, перед которым слуги почтительно расступались и благоговейно кланялись. Ван Жунсин, личный слуга и молочный брат императора, удостоил внешний двор своим присутствием.

[751] Родственные узы. Часть вторая

– Господин Ван… Господин Ван… – кланяясь, сказали стражники и привратник.

Чжу Синь с удивлением поглядел на остановившегося по ту сторону арки врат человека. Да ведь это всего лишь мальчишка! Сколько ему лет? Не больше семнадцати, верно, но каким влиянием он пользуется во дворце и какой надменный у него вид. Пока он стоял у врат, привратник так голову и не поднял, стоял, сложив перед собой кулаки и не поднимая глаз, а стражники развернулись к нему спиной и стали похожи на каменные изваяния.

Ван Жунсин окинул просителей быстрым взглядом, от которого ничего не укрылось. Внешнее сходство этих двоих с Чжу Вансяном в том числе. Они вполне могли быть его родственниками, хотя в мире много похожих друг на друга людей.

– Кто вы такие? – спросил Ван Жунсин, закладывая руки за спину и слегка вскидывая подбородок – манера разговаривать, которую он перенял у молочного брата, но которой пользовался лишь в исключительных случаях. Он никогда не кичился своим положением и не пользовался им, но ради Сяогуна готов был изменить собственным принципам.

– Я Чжу Баоцай, торговец шёлком из царства Мин, – сказал Чжу-старший, складывая кулаки, – а это мой старший сын, Чжу Синь.

– И что вам нужно? – спросил Ван Жунсин, подметив, что Чжу Синь смотрит на него с неприязнью.

– Я пришёл за моим младшим сыном, Чжу Вансяном, – сказал Чжу-старший. – Мальчика, видно, бросили в дворцовую темницу и будут судить, а может, и уже судили. Но его проступки не по зломыслию, а от слабости ума. Он ещё в детстве умом повредился.

– Плохо же вы знаете своего сына, – насмешливо прервал его Ван Жунсин.

Чжу-старший, приниженно кланяясь, согласился:

– Как скажете, господин, но только я жизни не пожалею, чтобы его освободить. Моё состояние велико. Я готов передать его в казну императорского дворца, если это поможет выкупить моего сына из темницы, а если не поможет, то я готов поменяться с ним местами.

Ван Жунсин едва сдержал смех, услышав это, но отец с сыном значения этого прысканья не поняли и решили, что он счёл это предложение смехотворным и что проступок Чжу Вансяна не может быть соизмерен с нажитым богатством или даже с принципом «жизнь за жизнь».

– Мы оба согласны обменять свои жизни на свободу Сян-эра, – сказал Чжу Синь решительно.

– На что мне ваши жизни? – фыркнул Ван Жунсин. – Вы оба со всем вашим богатством не стоите его жизни.

Он был не прочь поддразнить их немного.

– Что бы вы ни предлагали, Чжу Вансян не покинет дворца императора, – сказал Ван Жунсин, – решение принято и не может быть обжаловано.

– Если это из-за сожжённого монастыря, – поспешно сказал Чжу-старший, – то мы оба готовы стать монахами и провести остаток жизни в искуплении проступка Сян-эра.

Чжу Синь бросил на отца быстрый взгляд. Пойти в монахи, когда у него скоро свадьба? Даже ради младшего брата он не может навлечь такой позор на свою невесту и её семью. Если жених сбежит со свадьбы, то обе стороны станут посмешищем, а уж если не просто сбежит, а уйдёт в монастырь… Нет, так поступить с ними он не может: его невеста достойная девушка, её не смущает наличие в семье Чжу умалишённого, она согласна пойти за Чжу Синя и даже заботиться о слабоумном девере, если придётся. Как может он так её подвести? Она не перенесёт позора и покончит с собой, а если и не покончит, то судьба её всё равно будет незавидна: покинутых женщин ждут одиночество и насмешки. Нет, отец явно перегибает палку, предлагая отречение от мира взамен за свободу Сян-эра.

– Ради жизни младшего сына вы хотите сломать жизнь старшему? – без улыбки спросил Ван Жунсин.

То, как изменилось лицо Чжу Синя при словах отца, он заметил, а от Сяогуна знал, что у его старшего брата скоро свадьба. Отречение же искупления ради Ван Жунсин считал бессмысленным поступком.

– Чтобы стать монахом, нужно иметь к тому склонность и быть искренним в намерениях, – сказал Ван Жунсин.

Уж он-то знал: после смерти Янь Гуна он ушёл в монахи и несколько десятилетий, до своей смерти в восемьдесят три года, провёл в молитвах о душе Янь Гуна и в заботах о его могиле. Цинь Юань отрёкся от мира, потому что мир без Янь Гуна был ему не нужен.

– Я уже сказал, – продолжал Ван Жунсин, – что бы вы ни говорили, что бы вы ни предлагали, но дворца Чжу Вансян не покинет.

– Как можете вы быть таким жестокосердным? – не сдержался Чжу Баоцай. – Убитый горем отец молит вас о…

– Довольно! – резко сказал Ван Жунсин. – Убиваться будете, когда услышите, какая судьба ждёт вашего сына. Я ещё ни слова не сказал об этом, а вы уже готовы рвать на себе волосы и посыпать голову пылью.

Отец с сыном помрачнели так, словно им уже предъявили гроб с покойником. В том, что речь идёт о казни, они не сомневались.

– Чжу Вансян остаётся во дворце. Наш ца… бог войны посоветовал императору оставить Чжу Вансяна при дворе и назначить его советником или стратегом, поскольку его суждения трезвы, а опыт бесценен и сослужит добрую службу нынешней династии.

Отец с сыном переглянулись, на лицах их было написано явное недоумение.

– Об одном ли Чжу Вансяне мы говорим? – неуверенно уточнил Чжу-старший.

– Не думаю, что на свете найдётся другой такой Чжу Вансян. Почему у вас такие лица?

– Мой младший сын слабоумен и никаким ценным опытом не обладает, поскольку всю жизнь провёл в родовом поместье и жизни не видел.

– А я говорил вам уже, что вы плохо знаете своего сына, – насмешливо напомнил Ван Жунсин. – Ваш сын – перерождение умнейшего человека и соратника нашего бога – Янь Гуна, о котором неоднократно упомянуто в «Славных деяниях героев царства Ли» и «Летописях Десяти Царств».

Чжу-старший пробормотал, болезненно морщась:

– Кто бы поверил бреду слабоумного! Неужели люди дворца настолько легковерны?

Ван Жунсин расслышал и сухо сказал:

– Есть те, кто способен увидеть истину даже сквозь шелуху предрассудков и предубеждений. Нужно лишь знать, куда смотреть.

[752] Родственные узы. Часть третья

Чжу Вансян очнулся несколько позже Ван Жунсина. Ему ничего не снилось, так что сон свой он полагал глубоким обмороком. Он помнил, что сознание помутилось, когда он увидел рядом с Ли Цзэ змеюку. Рука сама собой нырнула под воротник в поисках амулета. Когда это змеюка успела приползти? Юань-эр об этом ничего не говорил.

– Вот же наглая, – пробормотал Чжу Вансян. – Сбежала от Цзэ-Цзэ, а теперь приползла, прошу любить и жаловать.

– Молодой господин?

Чжу Вансян открыл глаза и увидел старого слугу, который с оханьем и аханьем топтался возле кровати.

– Что ты? – недовольно спросил Чжу Вансян.

– Вы всё не просыпались и не просыпались, – пустил слезу Лаобо.

– А что, долго я спал? – уточнил Чжу Вансян.

– Несколько недель, – сказал старый слуга.

Чжу Вансян накрыл глаза тыльной стороной ладони и некоторое время лежал так. Столь продолжительных обмороков за собой он припомнить не мог. Это всё из-за змеюки, будь она неладна! Нужно пойти и высказать ей всё, что он о ней думает. К Ли Цзэ она наверняка подольстилась, но его, Янь Гуна, она не проведёт!

– А где Юань-эр? – спохватился он.

Старый слуга сказал, что Ван Жунсин велел ему дожидаться, когда Чжу Вансян очнётся, и сразу же доложить об этом. Чжу Вансян на это ответил, что и сам прекрасно справится. Он натянул сапоги и, не слушая возражений, вышел на улицу. Солнце показалось слишком ярким. Он невольно зажмурился на несколько секунд, а когда открыл глаза, то обнаружил, что подле него стоит дворцовый слуга – тот, что заработал оплеуху от Ван Жунсина.

– Господин Чжу, во дворец пришли ваши родственники.

– Что? – слегка вздрогнул Чжу Вансян. – Зачем? И где они сейчас?

– У дворцовых врат. Господин Ван беседует с ними.

Чжу Вансян издал невнятное восклицание и поспешил к дворцовым вратам. Ему не хотелось, чтобы Ван Жунсин разговаривал с ними. Они невесть что могут наговорить, они ведь считают его сумасшедшим. Зачем они вообще приехали сюда, и кто приехал? Семейство Чжу было многочисленным, отец мог кого угодно прислать. И он нисколько не ожидал увидеть самого отца и старшего брата за воротами дворца.

– Что вы здесь делаете? – резко спросил он, подходя к Ван Жунсину.

– Ты уже проснулся, – обрадовался Ван Жунсин. – Как ты себя чувствуешь?

– Я чувствовал бы себя лучше, если бы их здесь не было, – проворчал Чжу Вансян, глядя на отца и брата.

– Сян-эр! – воскликнул Чжу-старший. – Ты живой!

– Они пришли забрать тебя домой, – сказал Ван Жунсин негромко.

Чжу Вансян нахмурился и решительно перешагнул через белую черту.

– Вы остановились на постоялом дворе? – спросил он. – Я провожу вас обратно.

– Сяогун… – тихо окликнул его Ван Жунсин.

Чжу Вансян обернулся к нему и сказал:

– Я вернусь.

Всю дорогу до постоялого двора Чжу Вансян молчал. Отец и брат пытались с ним заговорить, но он будто и не слышал. Молчание он нарушил, только когда они пришли на постоялый двор.

– Зачем вы приехали? – сухо спросил он, тяжело опускаясь за один из столов в трапезной.

– Сян-эр, что ты такое говоришь? – воскликнул Чжу-старший. – Конечно же, мы приехали забрать тебя обратно.

– Забрать меня обратно? Разве я вещь, чтобы меня забирать? Разве нет у меня головы на плечах, чтобы самому решать, уезжать или оставаться?

– Сян-эр, мы приехали спасти тебя.

– Спасти? – со смехом переспросил Чжу Вансян. – От чего?

– Сян-эр, – серьёзно сказал Чжу-старший, – когда обман вскроется, тебя казнят. Как я могу это допустить? Ты должен вернуться с нами домой.

– Обман? Не припомню, чтобы я кого-то обманывал, – нахмурил брови Чжу Вансян.

– Но ведь эти люди тебе поверили и даже дали место при дворе. Когда откроется, что ты не тот, за кого себя выдаёшь…

– Даже теперь вы мне не верите…

– Сян-эр, – выступил вперед Чжу Синь, – ты не понимаешь, это серьёзное дело. В царстве Вэнь суровые законы.

– Мне ли не знать, какие законы в царстве Вэнь, когда я стоял у истоков их создания!

Чжу-старший издал горестное восклицание.

– А вы всё ещё считаете меня сумасшедшим, – с досадой сказал Чжу Вансян. – Но неужели вы думаете, что кому-то под силу обмануть бога?

– Ещё неизвестно, бог ли это на самом деле, – возразил Чжу Синь.

Чжу Вансян засмеялся.

– Сян-эр? – окликнул его Чжу-старший, всё больше тревожась. По прошлому опыту он знал, что вот-вот следует ожидать припадка.

– Вас послушать, – смеясь, сказал Чжу Вансян, – так вокруг сплошные психи и мошенники. Неужели вы не допускаете даже возможности чуда? Как же скучно вам живётся.

– Если будешь упорствовать, – решил Чжу Баоцай, – нам придётся тебя связать. Ты не понимаешь, всё это ради твоего же блага, Сян-эр.

– Ради моего же блага оставьте меня уже в покое, – парировал Чжу Вансян. – Связать меня!.. Раз уж вы заговорили о суровых законах царства Вэнь, разве вы не знаете, что люди Внутреннего двора неприкосновенны? На них даже смотреть запрещено. А вы увидели личного слугу императора и говорили с ним. Если бы вас застали за этим министры… Спасаете меня? Это я вас спас, уведя от дворца.

– Сян-эр…

– Возвращайтесь обратно в царство Мин, – сказал Чжу Вансян категорично. – Я с вами не вернусь. Я нашёл своё место. Эту жизнь я не потрачу впустую.

[753] Помяни бога…

Они всё ещё пытались его увещевать, как неразумного ребёнка. Чжу Вансян уже раздражённо повторил, что останется во дворце и что ему ничего не грозит, поскольку сам бог войны за него поручился.

– Кто-то помянул бога войны?

Все развернулись на голос. Посетители и слуги постоялого двора один за другим принялись падать ниц или низко кланяться, экзальтированно восклицая:

– Чжаньшэнь!

Чжу Синь до этого сомневался в реальности бога войны. Так уж вышло, что в его жизни чудес не было. Но сейчас, увидев вошедшего на постоялый двор мужчину, он и помыслить не мог, чтобы не поклониться ему вместе со всеми.

– Сян-эр, кланяйся! – прошипел Чжу-старший.

Чжу Вансян и не подумал кланяться, только развернулся на скамье и поглядел на Ли Цзэ. Тот подошёл и положил ему руку на плечо.

– Гунгун, ты в порядке?

– Что ты здесь делаешь? – с долей удивления спросил Чжу Вансян. – Я думал, ты не покидаешь дворца.

Чжу Синь и Чжу Баоцай с ужасом ждали, что бог войны покарает младшего Чжу за непочтительность: запросто обращаться к богу…

– Юань-эр сказал, что ты ушёл из дворца с какими-то людьми, – сказал Ли Цзэ, заметил, что все ему кланяются, и добавил поспешно: – Хватит, хватит, занимайтесь своими делами.

Люди ослушаться не посмели, посетители вернулись к трапезе, слуги к работе. Ли Цзэ преспокойно сел на ту же скамью, что занимал Чжу Вансян, и оглядел сидящих напротив отца с сыном.

– Эти люди… – начал он.

– Мой отец и мой брат, – прервал его Чжу Вансян. – В этой жизни у меня есть родня, но, увы, они считают меня сумасшедшим.

– Тоже мне открытие, – проворчала Су Илань из-за пазухи Ли Цзэ, – этот евнух всегда был полоумным.

Чжу Вансян вздрогнул и отсел чуть дальше, по привычке нащупав амулет на шее. Счастье ещё, что Су Илань не пожелала высовываться, не то распугала бы всех вокруг.

– Сумасшедшим? – повторил Ли Цзэ, слегка нахмурившись. – Почему?

– Не верят в моё перерождение. Цзэ-Цзэ, хоть ты им скажи, что ли.

– Гм… – Ли Цзэ уперся ладонью в колено. – Это верно. Чжу Вансян – это перерождение моего соратника и лучшего друга – Янь Гуна. Если вы читали «Хроники Десяти Царств», то должны знать и это имя.

– Они думают, что я всех обманул, и тебя в том числе, – добавил Чжу Вансян.

– Меня? – невольно засмеялся Ли Цзэ. – Бога нельзя обмануть.

«Если только ты не лис», – подумал он тут же.

– И они хотели забрать меня обратно в царство Мин.

– Этот евнух только и делает, что жалуется, – фыркнула Су Илань из-за пазухи Ли Цзэ.

– Это невозможно, – сказал Ли Цзэ и чуть нахмурился. – Он останется в царстве Вэнь. Его скоро назначат советником императора. Люди Внутреннего двора должны оставаться при императоре.

– Какая польза императору… – начал по привычке Чжу-старший, но осёкся, встретив тяжёлый взгляд бога войны.

– Бог сказал своё слово, – изрёк Ли Цзэ.

Чжу Вансян поспешил закрепить эффект, сказав, что оспаривать решение бога – тяжёлый проступок и считается святотатственным. Ли Цзэ выгнул бровь, но ничего на это не сказал.

– Возвращайтесь в царство Мин, – сказал Чжу Вансян. – У меня теперь своя жизнь, у вас своя. Лаобо будет посылать вам письма, как делал до этого.

Он встал, отвесил отцу и старшему брату по поклону и вышел. Ему не терпелось вернуться во дворец. Он и так задержался дольше, чем рассчитывал, и ему не хотелось заставлять Ван Жунсина ждать. Впрочем, у Юань-эра есть обязанности как у личного слуги императора, так что он наверняка занят и не тяготится ожиданием: этот Мин Лу вздорный мальчишка, с ним непросто сладить, но из него можно вылепить хорошего правителя – если постараться.

Чжу Вансян остановился у ворот дворца, широко раскрыл глаза. Позади стражников стоял Ван Жунсин и ждал его. Он и с места не сдвинулся, когда Чжу Вансян ушёл вместе с отцом и братом в город.

– Ты меня всё это время ждал? – потрясённо спросил Чжу Вансян, подходя к нему.

– С возвращением, – сказал Ван Жунсин. От сердца у него отлегло.

Нет, разумеется, он верил Чжу Вансяну и знал, что если Сяогун что-то пообещал, то в лепёшку разобьётся, но сдержит слово. Разыскал же он его даже через тысячу лет? Но родственники могли помешать ему вернуться: нанять людей, чтобы схватить Чжу Вансяна, связать и увезти в царство Мин.

– Я вернулся, – просто сказал Чжу Вансян.

Ван Жунсин кивнул.

Разумеется, однажды им придётся расстаться, но теперь они знали, как им встретиться вновь, потому мысль о неизбежном их больше не тревожила.

Примечания

1

Тайхоу – титул вдовствующей императрицы.

(обратно)

2

Хуадянь – традиционное китайское украшение на лбу в виде цветка.

(обратно)

3

Цзюйхуа – павильон Хризантем или Вдов. Хризантема в Китае символизирует верность.

(обратно)

4

Бонза – главный монах в храме.

(обратно)

5

Игра слов, означает «какая разница», «неважно».

(обратно)

6

Нюй-эр – обращение к девушке или молодой женщине.

(обратно)

7

Имя «Жунсин» можно перевести как «Везунчик» или «Посчастливилось».

(обратно)

8

Лаобо – вежливое обращение к старому человеку.

(обратно)

9

Ши-чжун – личный слуга влиятельной особы.

(обратно)

10

Мудры – символические жесты, имеющие ритуальное значение.

(обратно)

11

Шэнь-Су – священная змея, змеиный дух.

(обратно)

12

Шэнь-Ху – священный лис, лисий дух.

(обратно)

Оглавление

Лисий словарь

[633] Спустя тысячи лет

[634] Священная хуадянь

[635] Предательство, которого не было

[636] Как избавиться от шрамов

[637] «Сбежал!»

[638] Мин Лу рвёт и мечет

[639] Вдовствующая змея

[640] Призыв… кровати

[641] Краденая Ци

[642] Всё те же

[643] О белых змеях вообще и об одной в частности

[644] Белая змея вредничает

[645] «Спасли тебя – спаси и ты!»

[646] Белая змея становится Мэйжун

[647] Белая змея ищет случая спасти Ли Цзэ

[648] Первое спасение

[649] Белая змея колеблется

[650] Второе спасение

[651] Третье спасение

[652] В ловушке собственного тела

[653] Терзания белой змеи

[654] Странствующая художница

[655] Опять в наложницы?

[656] Месть принцессы-заложницы

[657] Принц-сирота

[658] Императрица царства Вэнь

[659] Мачеха и пасынок

[660] Священная змея

[661] «Бога к стенке не припрёшь»

[662] Храмы бога войны

[663] Раздобревшая змея

[664] Семейная трапеза

[665] Доспехи бога войны

[666] Старый враг

[667] Старые счёты

[668] Змея-хранительница царства Ли

[669] Младший бог войны докладывает

[670] Банкет в честь доблестного бога

[671] Лисий подклад для кумира

[672] Гробница для лисьей кучки

[673] Лисий морок

[674] Лисий компас

[675] Старые приятели и новые знакомые

[676] Предсказания хэшана

[677] Чудеса царства Вэнь

[678] В Змеином Котле

[679] Монастырь у Горы-с-могилой

[680] Украденный гуцинь

[681] Легенда Горы-с-могилой

[682] Ловля на живца

[683] Проклятые монастырские сокровища

[684] Бандиты винятся

[685] Лисья разведка

[686] Полоумный или суеверный?

[687] Чаепитие с ноткой безумия

[688] Безумие

[689] Тот, кто помнит прошлые жизни

[690] Евнух в загробном мире

[691] Пройдоху и могила не исправит

[692] Тысяча жизней одержимой души

[693] Тысячное перерождение

[694] Младший Чжу приезжает в Змеиный Котёл

[695] Стычка с монахами

[696] Сделка с бандитами

[697] Бесполезный гуцинь?

[698] Утрата иллюзий

[699] Призрачный шанс

[700] Маета Вечного судии

[701] Личная просьба и неприличная выходка

[702] Как всё обставить, чтобы никого не подставить

[703] Стечение обстоятельств?

[704] «Ни фыр, ни тяв»

[705] Связующая нить

[706] Всплеск Тьмы

[707] Танец лотоса

[708] Возвращённый свет

[709] Пустота небытия

[710] Всё имеет свою цену

[711] «Неправильные монахи»

[712] Путаница меридианов

[713] Лис в мешке

[714] «Императоры не сдаются!»

[715] Диковатая диковинка

[716] Хвостатый «прынц»

[717] Бездонная шерсть

[718] И фыр, и тяв в исполнении Недопёска

[719] Недопёсок осваивает новые территории

[720] Чжу Вансян едет в столицу

[721] Первая ночь в столице

[722] Пересечение орбит

[723] Всего одно слово

[724] Тот, кому всегда снились кошмары

[725] Прах имён

[726] «В этой жизни я…»

[727] «Страшный человек»

[728] «Тень» императора

[729] Ни единого шанса

[730] Норовистый?

[731] Лисий оберег

[732] Мин Лу «испытывает» Чжу Вансяна

[733] И всё-таки опрошлом

[734] «Третий сапог»

[735] Терзания изломанной души

[736] Старые друзья

[737] «А всё-таки бог»

[738] Карта меридианов

[739] Если уж и бог замолвил словечко…

[740] Как дракон среди ясного неба

[741] «Так, значит, выглядят смертные?»

[742] «Ты тот, кто ты есть»

[743] Кувырком с Небес

[744] Все встречаются со всеми

[745] Лисье восприятие

[746] С лапами и без

[747] Вперегонки

[748] Сон или явь?

[749] Семья

[750] Родственные узы. Часть первая

[751] Родственные узы. Часть вторая

[752] Родственные узы. Часть третья

[753] Помяни бога…

*** Примечания ***