Влюбленный саботаж [Амели Нотомб] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (33) »
Амели Нотомб Влюблённый саботаж
* * *
Пустив моего коня галопом, я гарцевала среди вентиляторов. Мне было 7 лет. Не было ничего приятнее, чем избыток воздуха в голове. Чем быстрее я мчалась, тем сильнее свистел ветер, сметая все на своём пути. Мой скакун вырвался на простор на площади Великого Вентилятора, в просторечии называемой площадью ТяньАньМэнь[1], и свернул направо на бульвар Обитаемого Уродства. Держа поводья одной рукой, другой я изображала собственное величие, лаская по очереди круп коня и пекинское небо. Элегантность моей посадки восхищала прохожих, плевки, ослов и вентиляторы. Мне незачем было пришпоривать скакуна. Китай создал его по моему образу и подобию: он был горяч и быстр. Его вдохновлял собственный пыл и восхищение толпы. С первых дней я поняла главное: всё, что не красиво в Городе Вентиляторов, то уродливо. А, значит, уродливым было почти все. И, конечно, красивее всех на свете была я. Дело не в том, что эта семилетняя плоть, состоящая из кожи, костей и волос, могла затмить собой ангелов из садов Аллаха или из гетто международного сообщества. Прекрасен был мой неистовый танец средь бела дня, бег моего скакуна и моя голова, подобная парусу, надутому дыханием вентиляторов. Пекин пах детской рвотой. На бульваре Обитаемого Уродства только стук копыт мог заглушить покашливания, запрет на общение с китайцами и пугающую пустоту взглядов. Поравнявшись с оградой, конь замедлил бег, чтобы часовые могли меня опознать. Как и всегда, я не внушила им подозрений. Я проникла на территорию гетто Сан Ли Тюн, где жила со времён изобретения письменности, то есть уже примерно два года эпохи неолита, во времена правления банды Четырёх[2].«Мир это всё, что имеет место», писал Витгенштейн[3] в своей замечательной прозе. В 1974 году Пекин не имел места. Не знаю, можно ли выразиться точнее. В семь лет я не читала Витгенштейна. Но ещё раньше, чем я прочла вышеупомянутое умозаключение, я и сама сделала вывод, что Пекин мало походил на прочий окружающий мир. Я приспособилась к нему. У меня был конь, а мой мозг жадно всасывал воздух. У меня было всё. И сама я была вечным приключением. Только в Великой Китайской Стене я чувствовала родственную душу. Она была единственной человеческой постройкой, которую видно с Луны, и уж она-то уважала моё величие. Она не ограничивала взгляд, но устремляла его в бесконечность.
Каждое утро рабыня приходила причёсывать меня. Она не знала о том, что она моя рабыня, и считала себя китаянкой. На самом деле у неё не было национальности, потому что она была моей рабыней. До переезда в Пекин я жила в Японии, и японские рабы были самые лучшие. Рабы в Китае были так себе. В Японии, когда мне было четыре года, моя рабыня обожествляла меня. Она часто простиралась ниц передо мной, и это было приятно. Пекинская рабыня не знала этих обычаев. Утром она приходила расчёсывать мои длинные волосы, которые драла безбожно. Я вопила от боли и мысленно награждала её сотней ударов палки. Затем она заплетала мне одну или две восхитительные косы. Древнее искусство плетения кос в Китае ничуть не пострадало во время Культурной Революции. Я предпочитала одну косу. Мне казалось, что такая причёска больше подходит персоне моего ранга. Китаянку звали Трэ. Такое имя я считала недопустимым и велела ей зваться именем моей очаровательной японской рабыни. Но она только недоуменно воззрилась на меня и продолжала называться Трэ. С тех пор я поняла, что в политике этой страны был какой-то изъян.
Некоторые страны действуют на вас, как наркотик. Китай именно такая страна. Она обладает удивительной способностью делать претенциозными не только тех людей, которые там побывали, но и всех, кто о ней говорит. Самодовольство побуждает к творчеству. Отсюда и огромное количество книг, написанных о Китае. Подобно стране, вдохновившей авторов, книги эти либо хороши (Лейс[4], Сегален[5], Клодель[6]), либо посредственны. Я тоже не стала исключением из правила. Китай сделал меня чрезвычайно претенциозной. Но у меня есть извинение, к которому мало кто из дешёвых синоманов может прибегнуть: мне было пять лет, когда я приехала в страну, и восемь, когда я её покинула. Очень хорошо помню тот день, когда я узнала, что поеду жить в Китай. Мне едва исполнилось пять, но я уже поняла главное: мне будет, чем похвастаться. У этого правила нет исключений: даже самые страстные хулители Китая, если им предстоит туда отправиться, чувствуют себя торжественно, как при посвящении в рыцари. Ничто так не придаёт веса человеку, как непринуждённые слова: «Я вернулся из Китая». И даже сегодня, если я чувствую, что кто-то недостаточно мной восхищается, то посреди фразы небрежно вставляю: «Когда я жила в Пекине…» В этом действительно есть нечто особенное,
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (33) »
Последние комментарии
4 минут 52 секунд назад
25 минут 11 секунд назад
33 минут 51 секунд назад
55 минут 16 секунд назад
59 минут 46 секунд назад
1 час 1 минута назад