Лица [Ширли Лорд] (fb2) читать онлайн

Ширли Лорд Лица

Посвящается Эбу

1

«Контракт составлен на тридцать пять съемочных дней в году. В нем указывается, что фотографировать будет Ричард Аведон. Это условие остается неизменным с 1974 года, когда она подписала контракт с, компанией. Представляя фирму и на телевидении, и в прессе, Лорен Хаттон стала заметной фигурой и, по словам одного из служащих «Ревлон», делает весьма эффективную рекламу. «Она и с годами продолжает создавать ощущение жизнелюбия и естественности, – говорит он. – Выбирая модель, мы искали такую, которая была бы близка каждой женщине, открытую и доступную. И Лорен подошла как нельзя лучше».

С прошлого года Лорен зарабатывает за рекламу продукции «Ревлон» около 250 000 долларов в год».

Дрожащей рукой она подчеркнула последний абзац красным карандашом. Скорей бы Альф прочел это! Может, зачитать ему по телефону? Нет, она сунет статью ему под нос, когда все будет уже позади. Вот он удивится, когда в конце концов соизволит поднять голову и посмотрит на нее. Удивится? Она нервно проглотила еще таблетку успокоительного. Такси подъезжало к дому 2146 по бульвару Вентура-парк.

В десять часов пятнадцать минут тридцатого мая, когда даже третье поколение жителей Долины пряталось в тени и все равно стонало от зверской жары, длившейся вот уже третью неделю, Тереза Миллисент Шепвелл, также известная как Тери Шепард (по картотеке просто Тери), свернула на бульвар Вентура-парк в шестой раз. Даже в прохладном такси по дороге из аэропорта ее бросало в жар. Так было всегда, стоило ей только решиться на что-то, не говоря уже о том, когда наступал момент выполнять задуманное. Сейчас как раз нерешительность заставляла Тери ходить взад-вперед, да еще на шпильках – в обуви, совсем не предназначенной для прогулок. Что и говорить, на каблуках ноги смотрелись просто великолепно, но из-за тонкой подошвы раскаленный асфальт обжигал стопы, и каждый шаг причинял боль. Тери не рассчитывала на долгую ходьбу. Не думала, что появится этот ужас – вдруг, ниоткуда. Ужас от того, что она собиралась сделать.

Если бы в то утро кто-нибудь наблюдал за Тери Шепард, то был бы очень озадачен. Во-первых, тем, что такая хорошенькая женщина вообще делает в этом районе, да еще это странное хождение туда-сюда. Здесь не было витрин, и даже почти не было окон в целом ряду низких конторских зданий, чередовавшихся с заброшенными жилыми домами. Так выглядели многие окраинные улицы Долины. Эти дома, уже лишенные человеческого тепла, взяли под офисы небольшие компании. И сейчас обжигающая жара еще более выявляла безлюдье и однообразие этого места.

Дойдя до перекрестка, Тери сбросила туфельку и поставила уставшую ногу на чемодан. Никогда еще она не была так беспомощна. Как только появится такси, она снова сядет в него и еще немного подумает. А что, если отказаться? Потерять задаток… Страх совершенно сковал ее. Подождать еще минут пять? Если такси не появится… Она поморгала, сдерживая слезы. Почему чертова таблетка не дает вчерашней решительности? В голове, как на кассете, прокрутились слова мужа: «Дорогая, мне пора бы приобрести новую модель».

От солнца кружилась голова. Такси не было. Она вздрогнула, надевая туфлю, и заковыляла назад к дому 2146. Тери никогда не сдавалась. Назад пути нет. Слава Богу, таблетка начинает действовать. И с чего впадать в панику? Разве она не видела своими глазами, как стала выглядеть Магда? Та говорила Тери по секрету, что ей тридцать пять, а ведь смотрится так, что еще лет десять может спокойно позировать перед камерой. Может, и Лорен Хаттон делала с собой что-нибудь в этом роде? В наше время этого не надо стыдиться. Даже Мерилин Монро была ничем, пока не подправила челюсть.

Тери снова взяла себя в руки. В конце бульвара на воротах она увидела медную табличку и почувствовала новый прилив энергии.

«ФОНТАН»

КЛИНИКА ПО ОМОЛОЖЕНИЮ.

ПРИЕМ ПО ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЙ ДОГОВОРЕННОСТИ.

Договоренность есть. Задаток выплачен. Она готова. Она нажала на кнопку… Новая жизнь начинается!

Спустя два часа Тери – тридцатичетырехлетняя женщина, в прошлом актриса, теперь модель, открыла тумбочку у своей кровати и улыбнулась, найдя сумочку в том же месте, куда положила. Она достала зеркало, осторожно, будто это яйцо, и откинулась назад, рассматривая себя. В последний раз она видит мелкие морщинки, так досаждавшие ей весь этот год. Полная уверенности, Тери плыла на облаке транквилизаторов и всматривалась в знакомое отражение так, словно это был кто-то другой. В каком-то смысле так оно и было. На нее смотрело лицо неудачницы: несостоявшейся актрисы, третьестепенной модели, обманутой жены и – здесь Тери почему-то хихикнула – матери, утратившей всяческий интерес к детям.

Утратившей? Какого черта, конечно нет, это слово совсем не подходит. А какое подходит? Она ведь любит своих малышек, разве нет? Что ж, Тери и любила, и одновременно боялась их: незаметно подкравшееся взросление дочерей начало сказываться на карьере матери.

Стук в дверь прервал ее мысли. Несмотря на вялость и сонливость, Тери узнала главного врача клиники – Магда показывала его фотографию. Загадочная, восхитительная Магда, окружившая ее почти материнской заботой. Значит, она сдержала обещание и замолвила за Тери словечко, а ведь они едва знакомы! Теперь можно не волноваться – ею займется самый всемогущий специалист, и ей снова будет двадцать два. Вкрадчивый голос доктора развеял остатки тревоги:

– Вам лучше? Напряжение спало?

– Да, доктор, – по-детски пролепетала Тери. – Теперь я знаю, что буду в ваших руках. Я так рада, что судьба свела меня с вами.

– Вот и хорошо. Думаю, стоит рассказать, как была разработана моя особая формула для молодых женщин со звездной карьерой, таких, как вы. Вы нам утром сказали, что хотите сделать подтяжку на лице. Теперь, когда вы убедились, какого эффекта мы достигли в случае с вашей подругой, Магдой Дюпол, и сами решились довериться нам. Вы и в самом деле слишком молоды для обыкновенной подтяжки…

Тери почти мурлыкала от удовольствия.

– Можете возразить мне, что подтяжка нужна, если под глазами мешки и обвисает кожа. Да, она расправляет кожу, как мы с вами расправляем простыню, но от мелких морщин она не спасает. Они остаются на переносице и между ноздрями и верхней губой. – Указка доктора скользнула вдоль складок у ее рта, но даже это странное посягательство на черты собственного лица ничуть не испортило настроя. Она улыбалась в лицо доктору, согласно кивая каждому его слову, как послушная ученица.

– Вернемся к нашему образу. Хотя простыня и расправлена, она все же остается несвежей. На ней есть отметины, словом, следы человеческой жизни. Вот здесь я и пускаю в ход свою чудесную маску. Моя маска очищает поверхность, удаляет все пятнышки – чтобы кожа стала нежной, свежей, как у ребенка… Абсолютно свежая поверхность. Скоро сами увидите.

Господи, как хочется иметь нежную кожу ребенка!.. Тери забылась в мечтах о ровной бело-розовой коже, запахе талька и крохотных детских ботиночках. Она вспомнила о радости, которую испытала после двух беременностей, так быстро последовавших одна за другой. Причиной радости было то, что обе они не оставили следов на животе, и за два этих беспокойных года поправилась она разве что на килограмм.

Над ней, как в тумане, маячил белый халат сестры, и слова мужа снова пронеслись в голове, на этот раз не причиняя боли: «…приобрести новую модель». Тогда это было шуткой, неудачной шуткой, но за год все изменилось. Слишком часто он пропадал без объяснений и оправдывался из-за пустяков. Во второй раз за семнадцать лет брака их отношения превратились в «холодную войну» – именно так сказала как-то умная малышка Джо.

Но вовсе не Бен подтолкнул ее к действию. Сигнал опасности поступил от куда более серьезного источника – от Альфреда Виктора, Альфа – маэстро-фотографа, который в свое время устроил Тери крупнейший контракт за всю ее жизнь. Тогда эта компания, выпускавшая краску для волос, впервые заплатила ей неплохие деньги, на которые она сейчас и живет. Так вот, Альф, со своим специфическим чувством юмора, заявил, что даже лоскут шифона на объективе не в состоянии спрятать ее морщинки. И это на следующий день после того, как Тери обнаружила, что Бен снова встречается с другой – с молодой девушкой.

* * *

Тери медленно покатилась, а лучше сказать, поплыла из комнаты по коридору, улавливая в воздухе запах любимых духов. Он исходил от сестры, катившей коляску. Тери как раз открыла новый флакон вчера… или это было на прошлой неделе?.. Тогда Бен снова заговорил о своей предстоящей поездке на Восточное побережье. «Там кое-что намечается, – сказал он, отводя глаза в сторону. – Может, повезет с хорошей сделкой, малышка».

К тому времени Тери уже выяснила, что у него за планы. Там действительно кое-что намечалось – встреча с одной студенткой Калифорнийского университета, которая уезжала домой на каникулы.

Тери гордилась своим ответным выступлением. Говорила она так убедительно, что в глазах мужа уже читалось облегчение: решила похвастаться, что ей тоже наконец подвернулась неплохая работенка – в Мексике, и она тоже уедет из дома на заработки. Мексику подсказала Магда: надо было как-то объяснить двухнедельное отсутствие, но Тери и сама рассчитала все как нельзя лучше. Дочерей не будет дома – Джо едет в летний литературный лагерь, Алекса – в гости к своей богатой подружке из Санта-Барбары; Бен тоже будет на востоке. Когда он вернется, как всегда с удвоенным желанием любить от чувства вины, тут и будет ее выход – обновленная красавица, которую он полюбит с новой силой.

Тери понимала, что лежит на операционном столе, но страха не было, хотя, как она ни просила общий наркоз, разрешался только местный. Она думала только о чудном, прохладном фонтане при входе в клинику. Энн, медсестра с красивой грудью, рассказывала ей, что должно происходить на операции. Сестра оказалась права – бояться совершенно нечего. Тери сделали укол, но она оставалась в сознании и даже узнала сестру в маске, подающую доктору препараты. Это была Энн – она узнала ее по груди.

И вот лицо уже протирают эфиром перед наложением маски. Из чего она делается, Тери не сказали – секретная восточная формула, но Магда говорила, что в ней будут некоторые химикаты, – поэтому метод и назвали «химиохирургией». Пациентку предупредили, чтобы не пугалась довольно сильного жжения по всему лицу, которое продлится какое-то время. Да, оно уже начинается.

Когда рука доктора закончила одну сторону лица, другая сестра, не Энн, быстро наложила на эту часть тонкую пленку – точно так, как объясняли перед операцией.

Издалека до слуха Тери доходили их смех и болтовня. Тут она в первый раз заметила, что у доктора тоже был легкий иностранный акцент, как у Магды. Как очаровательно! «…Бакс говорит, что они все отдадут, лишь бы не идти под нож. Кислота в этом смысле предпочтительнее, а нож – он и есть нож». Тери хотелось посмеяться вместе с ними, но губы больше не двигались.

Разговор струился над головой Тери, а сама она то выходила из забытья, то снова плавно погружалась в сон. Маска больше не жгла. Пропало отвратительное ощущение ловушки, близкое к клаустрофобии, когда тонкая пленка медленно наползала на лицо до самой линии волос. Сейчас это было почти приятно – как будто ты снова маленькая девочка, на улице холод, и тебя закутали в пеленки, так что видны только глаза. Глаза почти закрывались, но она пересиливала себя: так приятно было подслушивать «закулисные» разговоры.

«…Она быстро успокоится. Не то что та, на прошлой неделе. Болтала без умолку. Вообще вырубить невозможно. Чем больше пьют, тем больше наркоза на них идет. Ну вот, почти все. Теперь еще бы до вечера избавиться от этого проныры-журналиста… Будем надеяться, эта женщина станет нашей звездой».

«Звездой». У Тери екнуло сердце. Через пару дней, когда снимут маску, будет ясно, сможет ли она ею стать. Неожиданно она провалилась в сон.

Любила ли она свою мать?

«Портрет мамы» – такое сочинение задали сегодня утром. Тема интересная, вызывающая… И опасная для тех, кто неосторожен на слово. Джо перекатилась на живот. Она возненавидела себя за то, что покраснела так заметно, и в классе засмеялись над ней. И почему она покраснела?

«Почему я невольно покраснела, – начала писать Джо, – когда услышала, как многие почти бравируют ненавистью к своим матерям?» Подумав с минуту, она вычеркнула слово «невольно». Масло масляное. Это всегда происходит невольно. Уж ей-то не знать, с ней это случается слишком часто.

Совсем не плохое начало для такого творческого задания. Ей нравился спокойный, суховатый стиль, и мистер Пейфер отзывался о нем хорошо.

С улицы доносились звуки лета – звенели велосипеды, слышались удары теннисного мяча, плеск в бассейне, взрывы смеха. Зимой даже смех звучит по-другому. Джо совсем не жалела себя за то, что в такой жаркий день сидит в доме, размышляет, пишет, вместо того чтобы тусоваться на улице вместе со всеми. Неохота стучать по теннисному мячу или играть в водное поло, когда это только предлог стать поближе к некоторым из ребят.

Джо с удовольствием подумала, что первый раз в жизни может представлять себя частью этой тусовки, быть одной из них. Тусовка не самая шикарная. Будь здесь Алекса, она, несомненно, задрала бы свой безупречный нос. Но для Джо чувствовать себя частью любой группы, принадлежать ей – это почти что стать Мисс Америкой.

Черт, как же на самом деле жарко! Джо вскочила, уронив с тумбы противозачаточные таблетки Бобо. Джо поселили с двумя другими девочками ее возраста, и она была просто шокирована тем, что оказалась единственной девственницей. Ясно, она и не думала признаваться. Скорей умерла бы. Невероятно, но ее молчание показалось соседкам таинственным, и Джо нравилось быть в образе этакой неуловимой и загадочной личности. День ото дня входить в этот образ становилось все легче, почти так же легко, как набрасывать на себя любимую набивную кофточку.

На подушке у Риты валялась целая пачка уже захватанных писем. Все они были от Тома. Рита собиралась за него замуж, когда исполнится восемнадцать. Ей было наплевать, что он только механик и родители считают его неровней Рите. Как-то она зачитывала вслух некоторые наиболее страстные выдержки. Джо казалось, что в этом есть какое-то предательство. Признания были совершенно банальны, но она охала и ахала над ними вместе со всеми. Иногда, правда, Джо могла и промолчать – так было более интригующе.

Джо выглянула в коридор – никого. Можно спокойно пробежать в обшарпанную душевую в лифчике и трусах. Надо обязательно освежиться перед тем, как писать дальше.

Душ был как восхитительно долгожданный глоток воды, и Джо уже стояла под ним гораздо дольше, чем предписывала надпись «Просьба включать воду только 5 минут». Мысль о том, что нужно возвращаться в душную комнату, была невыносима. Она подставила веснушчатое лицо под струю воды, представляя, что это тропический остров и она, обнаженная, стоит под водопадом, а в это время с вершины холма на нее смотрит… смотрит… В дверь настойчиво постучали. «Дорогая, ты собираешься выходить?» Это был Брэд Паркер из Техаса, главный покоритель женских сердец всего лагеря.

– Уже выхожу, выхожу.

Джо так рванулась, что ударилась ногой о ванну, но это было уже неважно. Краска снова ударила ей в лицо, пока она пыталась соорудить некое подобие сари из короткого узкого полотенца.

– Иду, – пропела Джо с бьющимся сердцем. Она открыла дверь и хотела проскользнуть мимо как можно быстрее, но он загородил ей путь всем своим двухметровым ростом.

– А ты ничего, Джо.

Не может быть, что он и вправду сказал это.

– Ничего?

– Да, крошка… А здесь… здесь ты уже совсем не крошка. – Брэд положил свои большие загорелые ладони ей на грудь.

Что бы она сделала потом, Джо не знала, потому что в это время с лестницы послышался звук шагов. Брэд элегантно нырнул в душевую, бросив Джо быстрое «увидимся», и закрыл за собой дверь, оставив девочку в полнейшем замешательстве.

А может, это все игра воображения?

В комнате было так же жарко, но Джо уже не замечала этого. Руки Брэда Паркера у нее на груди! Это самое эротическое впечатление ее жизни. Что за лето! Что за летний лагерь!

Может, в ней просыпается красота сестры? Нет, шансов никаких, а все же почему именно этим летом с ней происходит то, чего не случалось никогда? Ока приучила себя ничего не ожидать от летних лагерей и, конечно, вовсе не обращала внимания на рекламные брошюры, обещавшие идиллию – днем небо ясное и безоблачное, ночью – усыпанное звездами.

Перед этим Джо пришлось пару дней понервничать. Она подслушала, как родители обсуждали возможность отправить ее во Францию, в Прованс, в замок шестнадцатого века – «ребенку нужно развиваться». Обсуждением, правда, это вряд ли можно было назвать. Они спорили, а еще точнее – ругались. Такие сцены повторялись каждое лето: мама старается дать ей все, чего у нее самой не было, а отец зло насмехается.

– Если ты хочешь ее развивать – на здоровье, но не за мои трудовые деньги, – захлебывался отец. – Отправь-ка ее в пустыню, в какую-нибудь Богом забытую деревню. Там она, во-первых, похудеет килограммов на пять, а во-вторых, создаст себе тот самый неповторимый имидж, о котором ты все время твердишь. – Тон становился все язвительней. – А что, Тери, давай! Приведи ее в форму, тогда какой-нибудь парень, может, и заплатит за ее образование. – Перебранка так и продолжалась, пока Джо, их семейный миротворец, не пришла на помощь. С интересом, похожим на естественный, она заговорила об одном объявлении в «Сан-Диего».

– В лагере «Синяя птица» – это лагерь для школьников – можно подоить корову, поучиться на стеклодува… вязать шали, еще есть курсы домохозяйки. Там дети публикуют свои стихи и прозу, выращивают цуккини… плавают в подземном туннеле… там можно тренироваться на черный пояс… фехтовать на рапирах… запечь щуку, как мама раньше пекла. – Это была уже шутка. Мама в жизни не запекала щуку, но что действительно запало Джо в голову, так это насчет стихов и прозы. Такого в других объявлениях не встречалось. И неважно, как представляли ее будущее родители, постоянно сравнивавшие Джо с Алексой; им приходилось признать, что Джо обязательно будет писать – писала она с тех пор, как научилась держать в руке карандаш. И отцу, и матери всегда хотелось избавиться от Джо на летние каникулы. Она знала это, а они даже не пытались это скрывать.

Маму ждет работа в Мексике, а папа… папа всегда найдет причину срочно уехать по важному делу. Они никогда не волновались о том, куда пристроить Алексу, хоть та и была на десять месяцев младше. У Алексы всегда были планы, и всегда грандиозные. В них фигурировали личности вроде Барбары Уиттен – подруги, какую сами родители были бы непрочь иметь. В любое время суток Барбара могла прислать за Алексой машину с шофером – а один раз, на Рождество, даже билет на самолет – перенести Алексу в другой мир. Неудивительно, что все вокруг готовы были прыгнуть через голову, чтобы занять место в расписании Алексы (словечко «расписание» теперь стало у сестры любимым). Алекса, ее абсолютно сногсшибательная сестра, оправдывала каждый цент, вложенный в нее. И Джо не жалела для сестры ничего, ей только хотелось, чтобы родители освободили ее саму от унизительного контроля. Она ведь так старалась доказать им, что тоже может быть независимой.

Почему-то Джо создавала родителям неудобства. Почему – она не знала, но именно ее надо было чем-то занимать в летнее время. Абсурд. Ведь это Алекса всегда царапала машину на повороте к гаражу. Это Алекса однажды в выходной не выключила плиту и чуть не сожгла весь дом. Это она вбежала в дом через стеклянную дверь, в результате чего на ее красивой голове пришлось сделать пять швов. Джо присматривала за Алексой с тех пор, как помнила себя. Может, поэтому родители никогда и не беспокоились за Алексу.

– Мама, почитай это объявление. Я была бы так рада съездить туда. Кажется, там на самом деле здорово. Я лучше поеду в лагерь и получу там то, о чем написано черным по белому, чем учить французский… И вообще, я не хочу уезжать так далеко от дома. Может, Майк Таннер еще позвонит насчет работы на лето в «Юнион Трибьюн». – По правде говоря, она и не ожидала такого подарка судьбы. Вот уже несколько месяцев она печатала Майку его рассказы, чтоб немного подзаработать. Но в своей газете Майк не был шишкой, способной потянуть за нужные нити, а, как она узнала от Алексы, нужно всегда тянуть за эти самые нити, если хочешь куда-нибудь пробиться. И все же она упрямо продолжала надеяться. – «Синяя птица» не так далеко. Мам, мне очень хочется туда.

Ясно, что отец не упустил возможности сделать еще пару гадких замечаний насчет лагерей для тех, кто хочет похудеть, но на самом деле обижать дочь он не хотел. Ее вес прыгал то вверх, то вниз. Джо была полноватой, но толстой ее никто бы не назвал – хотя все же такой шикарной фигуры, как у мамы и у Алексы, ей точно не видать.

Смешно, но, чем больше Джо изображала интерес к «Синей птице», чтобы разрядить обстановку, тем больше ей и в самом деле хотелось туда. Она забыла о разочарованиях прошлых лет, о том, что всегда оказывалась одиночкой, «другой». Она часто оставалась наедине с книгой, в то время как другие девчонки, гораздо менее интересные, через день уже сходились с кем-нибудь и уже шептались и сплетничали о чужих страшных тайнах.

Этим летом то же происходило и с ней – и даже больше. Брэд. Джо взглянула в зеркало. У нее действительно была большая высокая грудь. С талией тоже повезло, Бобо даже посоветовала носить пояса потолще, чтобы подчеркнуть женственные линии тела.

Солнце садилось за гору. Это ее любимое время дня, когда последние лучи загораются в красных цветах каучукового дерева, как фейерверк, и теплый ветер из пустыни Мохавэ колышет пальмовые листья. Вдалеке на горной дорожке Джо заметила Бобо и Риту, они шли под ручку и о чем-то возбужденно шептались. Еще недавно подобная картина была бы невыносимо горькой от острого чувства одиночества и тоски. Теперь Джо улыбнулась, с любовью глядя на подруг. Похоже, компания была готова воссоединиться. Можно будет рассказать им немного, совсем чуть-чуть, о рандеву с Брэдом, но всего говорить не надо. Наконец Джо начинала взрослеть.

Лицо было стеклянное, из очень тонкого стекла. Такое делали когда-то в Венеции. Она никогда там не была, но как-то раз они с Альфом пили шампанское из «венецианских флейт» – так он их называл. Стенки бокалов были так тонки, что, поднося их к губам, Тери боялась откусить кусочек.

Альф был человек искушенный. Для каждого случая он знал нужное слово, нужный напиток и всякие другие штучки. Он был жесток, но такие люди всегда бывают жестоки. Как ни старалась Тери, все эти продюсеры, режиссеры и менеджеры каким-то образом угадывали ее прошлое – жизнь в маленьком провинциальном городке. Становиться светской дамой приходилось по фильмам – как глухому ребенку учиться читать по губам.

Тери поворачивала лицо медленно, очень медленно. Так забавно, она понимала, что иначе можно что-нибудь повредить. Через узкие щелочки в пленке Тери увидела, что в комнате снова начало темнеть. Она подняла запястье на уровень глаз: десять минут девятого. Значит, уже вечер. Она совсем потеряла счет времени. Самое приятное – лицо больше не саднит. Кислотная маска, кислота – это слово несколько дней нагоняло на нее страх после первого разговора с Магдой. Тери уже представляла себя Жанной Д'Арк в пламени костра, но вместо жжения лицо под пленкой казалось прохладным и гладким, как ее и предупреждали.

Господи, Тери, на кого ты сейчас похожа! Она подавила нервный смешок – в комнате мог быть кто-нибудь еще. Джо сказала бы, что мама – нечто вроде оперного призрака. Никогда не упустит случая блеснуть эрудицией, маленькое чудовище. Алекса, скорее, ввернула бы что-нибудь саркастическое вроде: «Ну и кто был сегодня твоей жертвой на шоссе?» А Бен… На глаза навернулись слезы. Чтоб ему провалиться! И всем мужчинам. Тери еле сдержалась, чтобы не заплакать от обиды. Бог знает, как прореагируют слезы с кислотной маской, тем более горькие слезы по неверному мужу.

Вот уж она покажет ему, когда выберется отсюда. Покажет, что она и сейчас шикарная женщина! Алекса считала отца виноватым в том, что мама не стала супермоделью. Ох уж эта Алекса с ее репликами в сторону! И Бен ни разу не возразил ей. Если бы Джо позволила себе что-нибудь подобное, дом разлетелся бы на мелкие частицы. Милая Джо. Все могло быть по-другому, если бы она родилась мальчиком, которого Тери так глупо пообещала Бену. Он до сих пор иногда обвинял жену в том, что она обманом женила его на себе. Обманом! Смешно!

Замуж Тери выходила в бледно-голубом, на седьмом месяце беременности. Ей казался смешным этот пузырик, вздувшийся на животе. Кто-то еще пошутил, что она просто проглотила оливку. «Это Джо, мой сын», – говорил тогда с гордостью Бен, обнимая жену за помолодевшую талию. Преданный, любящий Бен. Она была так молода, так невинна и доверчива. Леди Удача никогда еще не поворачивалась к ней спиной, и даже в голову не приходило, что может родиться девочка. Девочки были редкостью и в ее семье, и в семье Бена. А потом, кто мог подумать, что он так отреагирует? Это он заставил записать малышку под мужским именем – не Джозефина, а именно Джо. Тери все равно до сих пор полным именем дочки считала Джозефина. Слезы снова подступили к горлу.

Тери беспокойно зашевелилась. Теперь ее мысли унеслись далеко, на стоянку трейлеров в Эль-Кахоне. Мухи, жара, детский плач и – о ужас – новое открытие: они с Беном не приняли мер предосторожности, и вот она снова беременна. Тери всхлипнула. Так сильно захотелось скинуть с себя все и снова стать гладкой, розовой и сияющей, как в шестидесятые – ее лучшие годы.

– Тери, вам плохо? – Значит, позвали доктора. – Выпейте, пожалуйста.

Она послушно кивнула и зажала в руках соломинку.

– Вам больно? Если да, скажите, мне важно это знать. Мы же просили вас позвонить, если будет больно.

Тери снова затрясла головой, стараясь одновременно не сместить пленку и убедить доктора, что боли нет. Доктор был сама любезность, будто Тери – важная персона, которой надо обязательно объяснить, чего ожидать и чего не ожидать.

– Я вижу, вы следите за кожей, но одну важную вещь упустили – солнце. В Калифорнии это большая проблема, солнце здесь всегда замечательное. Но вам больше никогда нельзя попадать под его лучи. Никогда-никогда не загорать. Вы осознаете это? Солнце – вот причина морщин, которые вас так огорчают. Вся моя работа, все мои исследования будут бесполезны, если с этого момента вы не станете укрываться от солнца. Обещайте мне это, чтобы можно было увидеть ваши фотографии везде, куда ни придешь.

Это было лучше, чем шампанское из флейт, лучше всех транквилизаторов на свете. Такие беседы всегда вдохновляли ее. Например, когда Альф предсказывал ей успех. Или подмигивал парень из «Клейрол» – перед тем как объявить, что у нее есть работа.

Она сжала руку врача и проскрипела сквозь пленку:

– Я обещаю. Спасибо вам, доктор.

Палец доктора коснулся ее губ.

– Не шевелите сейчас губами. Завтра – да, но не сейчас. Завтра в полдень мы снимем пленку и обработаем кожу специальной пудрой на антибиотиках. Тоже моя разработка. На следующий день – последний этап. Мы используем чудесную новую мазь для размягчения корки, образовавшейся из старой кожи, чтоб легче было ее удалить. А потом… – Последовала пауза. Как детская игра, которую знаешь, любишь и в которой помнишь следующие слова. Да, вот и они: – Вы сможете посмотреть на свою чудесную новую кожу, розовую, она будет светиться здоровьем и ослепительной молодостью.

Беспокойство сняло как рукой. Голос доктора гипнотизировал, и, хотя она проспала столько, сколько не спала за всю свою жизнь, глаза начали слипаться.

Вокруг кинотеатра выстроилась очередь длиной в километр. Увидев, как Барб самодовольно сложила губки, Алекса поняла, что подруге до этого нет никакого дела. Как обычно, у нее был план. Это было замечательным свойством ее характера. Конечно, не последнюю роль играли отцовские деньги, но иметь четкий план, как их потратить, не менее важно. Открытый «шевроле» с визгом затормозил за поворотом Стейт-стрит. Барб обернулась назад к Багси и Дэйву и, махнув рукой в сторону огромных плакатов с Джоном Траволтой, распорядилась:

– Мальчики, вы вставайте в очередь, а мы с Алексой часам к девяти заедем вас сменить. Потом возьмете машину, припаркуетесь в Чепела и захватите нас, когда «Лихорадка» закончится. Хорошо? Тогда вперед.

«Вот тупицы», – подумала Алекса, глядя, как двое долговязых выпрыгивают из машины, криво улыбаясь в ее сторону. У Барб было еще одно качество, за которое Алекса любила подругу. Она относилась к ребятам как к обслуге, и – что самое удивительное – они на это западали. «Особенно в твоем присутствии, – сардонически замечала она Алексе. – Мечтают трахнуться с тобой, точно говорю. А что ты еще хотела с такой фигурой, везучая ты дрянь!»

Утро они провели, раскачиваясь в гамаке у бассейна и болтая о сексе. Точнее, болтала Барб. Это была ее любимая тема после еды и диеты. Алексу тошнило от таких разговоров, но она мирилась – по большому счету с Барб все равно здорово. Так считали многие. Отец Барбары, Пол Уиттен, был большой шишкой в одной компании. Называлась она «Американский газ», или «Нефть», или «Американский воздух» – в общем, что-то жизненно важное для всей Америки. Дом большого босса соответствовал его положению – начиная от длинной извилистой подъездной аллеи, обсаженной пальмами, и кончая изящным внутренним двориком в великолепном особняке из белого камня. Как лениво сообщила Алексе его хозяйка, он был смоделирован по типу одного андалузского дома по просьбе ее последней мачехи (знать бы еще, где находится Андалузия…). Алекса часто думала, что, будь Джо подругой Барб, через сутки она знала бы всю историю местности, включая времена, когда Санта-Барбара еще принадлежала Испании. Алекса чихала на прошлое. Она блаженствовала в настоящем – в невероятной роскоши своей кровати, темно-коричневых полотенцах, таких толстых, что, казалось, ты заворачиваешься в мамину бобровую шубу.

Днем Алекса с досадой думала о том, что Барб, должно быть, совсем спятила, назначив встречу с Багси и Дэйвом. С этими ребятами они познакомились в Палм-парке, когда катались на роликах. Теперь ясно, что и из них можно извлечь определенную пользу – поставить в очередь на два бесконечных часа и быть спокойными насчет билетов на последний сеанс «Субботней лихорадки».

– А все-таки, откуда у тебя такая фигура? – сощурилась Барби, свесившись с гамака. В голосе слышались нотки раздражения, обычно находившего на нее при виде подруги в бикини.

– От отца, наверное, – не задумываясь ответила Алекса. Барб затряслась от смеха, но Алекса и бровью не повела. Она умела скрывать любые эмоции, и злость в том числе.

Лишь совсем недавно до Алексы начало доходить, что рост под метр восемьдесят – еще не причина для немедленного самоубийства. Пока Барб вещала о травке и мужских достоинствах, Алекса полностью погрузилась в свои мысли. Рост, глаза цвета моря и, наверное, большой чувственный рот, как у Карли Саймонс, достались ей от отца. Но бледно-золотистая кожа и гармонирующие с ней длинные волосы такого же цвета – точно от матери.

Барб газанула, заставив волосы Алексы взвиться назад, как метеор. И что за работа предстоит матери в Мексике? Точно, что ничего стоящего. Ясно, что не «Вог», не «Вью» и не «Базар». Как модель, ее мать была уже на пути из большого бизнеса, Алекса понимала это. В тридцать четыре, или тридцать пять, или сколько ей там на самом деле Тери уже утратила ту неповторимую внешность. Когда-то эта внешность вызывала у Алексы жгучую зависть. Теперь они поменялись ролями.

Не нужно было лишнее отцовское подтверждение того, что Алекса знала и так: для Тери было бы неплохо, если бы Алекса совсем не появлялась на свет. Притворяться сестрой было поздно. «Пора тебе исчезнуть, малышка, – частенько говорил отец, – ты стала слишком заметной. Маме не дает покоя ушедшая молодость». Как плохо, что мужчины с годами хорошеют – им идут и морщины, и седые виски. В то время, как отец становился все интереснее и был обласкан вниманием маминых, а теперь и ее, подруг, мама только накладывала больше румян и все туже и туже затягивала волосы назад этой глупой лентой, будто бы натягивающей кожу. Это просто ужасно. Алекса вздохнула и закрыла глаза.

Барб только что удачно преодолела поворот на Монтасито. Только когда Барб вела машину, Алекса имела время спокойно подумать – к счастью, Барби не любила болтать за рулем. Сейчас она наслаждалась новым красным «шевроле».

Кто бы знал, какую истерику закатила мама, когда Альф Виктор предложил ей, Алексе, попробовать себя на съемках. «Она слишком молода. Ты не имеешь права!» – все шумела она, не в силах остановиться. Алексе нравился Альф Виктор. Он всегда обращался с ней как со взрослой. Она с благодарностью вспоминала день, когда Альф разрешил ей остаться у себя на съемках. Мама ничего не знала об этом – и не узнает. Как же противно было видеть еще одну стареющую женщину, кривляющуюся перед камерой. И кому подойдет эта работа? Алекса никогда не верила, что этим кто-то зарабатывает большие деньги. Понятно, что время от времени маме везло на контракты, означавшие пару новых шмоток, а иногда и новую машину. Однако сидение без денег в промежутках между съемками все-таки доказывало полную абсурдность такой жизни. Наверно, все было бы по-другому, если бы «глава семьи» иногда выполнял свои «обязанности»… При мысли об отце Алекса поморщилась.

Видно, ей и вправду повезло с фигурой, но, если нет мозгов, ничего в жизни не добьешься. «Осенью еду в Сан-Диего, – думала Алекса, – поступаю на курсы менеджмента, а потом – в Нью-Йорк, подальше от пляжных бездельников, от Багси, Дэйвов и Бенов». С ее головой и фигурой она найдет себе главного газо-нефтяного босса и никогда не будет жить в долг.

Барби направлялась в загородный клуб: она имела виды на одного парнишу, который работал на въезде в парковку. Место тоскливое, но было забавно наблюдать за старичками, сморщенными, как чернослив, бросавшими на нее взгляды тайком от жен. Бедняги, приходится стараться изо всех сил, изображая жизнерадостное веселье за стаканчиком мартини. В общем, тюрьма без решеток.

Однажды Алекса прочитала об английском короле, который отказался от трона, чтобы жениться на любимой женщине: она была разведена. На фотографии та показалась девочке плоскогрудой и старомодной дамочкой. Прошло несколько лет, и что же? Исчерпав все темы для разговора, на приемах супруги по очереди декламировали друг другу алфавит с неизменной счастливой улыбкой. Вот они, узы брака! Почему столько подруг мечтают запутаться в этих узах, было за пределами ее понимания.

Вместо любимого на посту был какой-то краснорожий парень. Барб с оскорбленным видом сверкнула на него глазами. Хотим ли мы проехать на территорию? Глупый вопрос. Барб с силой хлопнула дверью перед носом у обалдевшего парня и рванула вперед.

Как же скучно бывает с Барб. Сейчас они направятся в кафе, где та объестся мороженым и начнет стонать о тяжелой жизни в «санатории». В домике у бассейна в поместье Уиттенов висела старая рекламка, гласившая, что Санта-Барбару всегда называли «санаторием Тихого океана, где отдыхающие могут насладиться покоем под шум прибоя и легкий океанский бриз и есть все для восстановления здоровья…»

– Если бы еще вспомнить, сколько здесь выкурено травки, – ухмыльнулась Алекса, прочитав последнюю строчку.

Барби просто сумасшедшая. В университетском городе, откуда и выпускники не горели желанием уезжать, жизнь кипела, как нигде. Сейчас город гудел от звуков дискотеки. А это музыка из «Субботней лихорадки». Пожалуй, с Джоном Траволтой и она была бы не прочь встретиться. Перед ним можно и покрасоваться телом, и забыть о своей неприступности – хотя бы на пару часов. По дороге в кафе Алекса невольно шагала в такт музыке, чувствуя на себе взгляды. Она понемногу привыкала к ним, и это нравилось ей все больше и больше.

Тери была больна, очень больна, она знала это. Это случилось ночью. Она почувствовала, что не может дышать и то и дело ее бросает в пот. То ли во сне, то ли наяву она слышала приглушенный разговор. Неясные очертания лиц то приближались, то отдалялись, как в разных призмах бинокля.

Как нечестно, злилась Тери: теперь, когда она вот-вот обретет новое лицо, подводит дурацкое тело. Но она была так слаба, что не было сил дать выход ярости.

Пленку сняли еще вчера, а она так ни разу и не пожаловалась, не заныла, хотя звук разрывающейся кожи, самый ужасный на свете, еще стоял у нее в ушах. Тери все стерпела и даже бормотала Энн слова благодарности, пока та накладывала особую пудру на то место, которое должно было быть лицом.

Жутко хотелось почистить зубы, но глупый рот не желал открываться. И где он вообще? Она дотронулась до себя неуверенно, как до чужого человека. Нормальный рот, мягкий, только вокруг грубая толстая корка, из-за которой он мог лишь чуть-чуть приоткрыться.

Посмотреться в зеркало можно было только на следующий день, когда корка естественно сойдет. «Так же легко, как из формы готовый пирог», – сказали ей. Слова, слова, слова… Тери становилось так плохо, что было уже почти все равно, как она выглядит. Температура и давление стали важнее губной помады. Тело то сотрясал дикий озноб, то оно нестерпимо горело. В довершение ужасной несправедливости, то место, где когда-то было лицо, вдруг будто превратилось в огромный больной зуб, в котором от невыносимой боли бешено пульсировала кровь.

А это что, сон? Неужели это Магда стоит у ее постели? Неужели это ее глаза – полные страдания, сопереживания, которое бывает только у иностранцев, – взгляд Ингрид Бергман в «Касабланке»? Даже задавленная несчастьем, Тери не могла не засмотреться на такие фотогеничные славянские скулы Магды. Сейчас на свету они блестели, будто от слез. Но почему она здесь? Они об этом не договаривались. Встреча была назначена в отеле «Беверли Хиллз». Встреча будет особенной, как празднование Дня Независимости или Рождества, и от нее, Тери Шепард, никто не сможет оторвать взгляд, как когда-то в баре «У Джерри».

– Магда, это ты?

Ответа не было. Тери уже ничего не понимала. Она совсем запуталась, голова кружилась от всего, что происходило внутри и снаружи, от жгучей, пронзительной боли. Весь день больная улавливала обрывки разговоров. Энн, сиделка, говорила жестко и с тем сарказмом, в котором Тери узнавала себя:

– Вот подлая штука! Я же твердила, что фенол может проникнуть в кровь. Знали же, что она училась заочно. Русский диплом, черт бы его побрал. Если тромб увеличится…

Если речь и шла о Тери, у нее не было сил даже испугаться. Она не шевелилась, сосредоточившись на том, чтобы ровно дышать, и боролась с колотившей ее дрожью. Тело холодело все больше, только лицо горело под слоем пудры и коросты.

– Снимите с меня корку! – выкрикнула Тери. Она знала, что закричала, но голос оказался так слаб, что она еле услыхала себя. Потом ей что-то вкололи, и быстро стало очень хорошо, до эйфории – она вскарабкалась на вулкан и потушила огонь…

В четыре двадцать пять в палату вошли доктор, Энн и еще одна сестра в белом халате. Тери все еще обливалась потом, но твердо знала, что все будет хорошо. Это были слова доктора, да и в любом случае, Тери сама так решила, хоть и сжимала кулаки, как боксер перед боем. Ее коляску подкатили к окну, в котором ничего не отражалось. Тери и не хотела увидеть себя в их присутствии. Она подождет, пока ее оставят одну и она сможет не смущаясь упиваться своей обновленной красотой. Еще несколько минут ожидания за кулисами – и она выйдет на сцену, чтобы стать звездой.

Слой засохшей кожи снимали специальным кремом, он тоже был частью волшебной формулы. Голову закрепили на кресле, шея не двигалась. Над ней склонилось напряженное лицо доктора. Тери зажмурилась изо вех сил, но тут же открыла глаза: вскрикнула сестра Энн. На лице сиделки застыл ужас. От страха бросило в жар. На глазах доктора были слезы – слезы?! Доктору пришлось глубоко вздохнуть, прежде чем заговорить своим вкрадчивым голосом:

– Боюсь, придется еще подождать. Надо кое-что подкорректировать. Возможно, придется для этого отправиться в нашу реабилитационную клинику в Мексике. Мы все организуем. На лице остались струпья, куски мертвой кожи, которые нужно будет удалить.

– Струпья… что это… струпья… в Мексику? Но у меня нет времени… – Голос был скрипучий, и звуки Тери выдавливала из себя с трудом. Губы отвыкли двигаться, улыбаться.

– Вам надо отдохнуть. – Глаза доктора смотрели не на Тери, а со злостью впились в Энн. Та тоже отвернулась, но ужас все еще светился у нее в глазах. Что происходит? Ей снова что-то вводили, и, не успев отбросить шприц, Тери опять потонула в тумане, растворившем в себе звуки и очертания.

Свет не выключили. Тери внезапно пришла в себя, обвела глазами палату: никого. Она с трудом села, шея еще была скована, и в сторону приходилось поворачиваться всем телом. Теперь только одно занимало Тери. Она должна увидеть себя, узнать сейчас, Сию минуту, что это понадобилось корректировать, из-за чего нужно ехать в Мексику? Она сползла с кровати, слабость была ужасной, будто вместе с кожей у нее отняли и остатки сил.

Мертвая больничная тишина страшила, но ничто не могло ее удержать. Сумочки в ящике уже не было, и в соседней палате зеркало тоже не висело. Она вспомнила, что по приезде заметила ванную комнату в конце коридора. Хватило бы сил добраться…

Спотыкаясь, иногда полуползком, Тери поплелась вдоль стены. Жар не спадал, но она сжала Зубы и не останавливалась.

Сначала показалось, что дверь в ванную заперта, но это она дергала ручку в другую сторону. Тери зажгла свет и бросилась к зеркалу, забыв закрыть за собой дверь. Перед зеркалом она зажмурилась, а потом, вздохнув глубже, медленно открыла глаза…

На нее вытаращилось чудовище… монстр, месиво из кроваво-красных и белых рубцов и наростов. Там, где были нос, подбородок, скулы, кожа превратилась в страшные складки, похожие на куски ссохшегося мяса. Только глаза, глубокие темно-карие глаза, говорили о том, что это ужасное существо как-то связано с Терезой Миллисент Шепвелл, Тери Шепард. Только эти глаза – смотрящие из век, словно вывернутых наружу.

Чудовище, которое лишь пару дней назад было Тери Шепард – женой, матерью и профессиональной моделью, – услышало шаги за спиной.

– Вам помочь? – Тери обернулась и увидела сиделку. Та схватилась за горло и, изменившись в лице, отпрянула назад, не веря своим глазам. Тери шагнула вперед и тут же ничком рухнула к ее ногам.

name=t2>

2

В тот год Джо не видела лета. Позже она вспоминала, как оно начиналось в мае – слишком быстро, слишком бурно. В памяти осталась картинка: солнце – большой оранжевый пузырь – поднимается над теннисными кортами лагеря. Значит, впереди еще один знойный день. Еще два месяца счастья, в которое трудно поверить, и от этого кружится голова. Вот она вместе с ребятами несется к морю, болтает ногами в береговых лужах, где живут крабы-отшельники и растут зеленовато-коричневые морские анемоны. Она вспоминала петтинг с Брэдом из Техаса в старом джипе Боба Макги из Нью-Порт-Бич. Брэд знал в Нью-Порте не только Боба, хоть и жил за тысячу миль.

Тогда так просто было состроить из себя загадочную особу, потому что и все вокруг было загадочно, безумно и прекрасно. Брэд знал одного парня, который работал в одном из магазинчиков сети «Семь-Одиннадцать». В Нью-Порт-Бич это не только бакалея, там даже давали напрокат автомобили. Помимо «фордов» и старых джипов, имелись даже «роллс-ройсы», «мерседесы» и «порше» – названия так и сыпались у Брэда с языка. Ни один «Семь-Одиннадцать» никогда не будет похож на тот.

Начало лета было прекрасным, и кто бы мог представить, что кончится оно так внезапно. Джо передали, что ее ждут в кабинете психолога. Обхватив голову руками, перед ней сидел отец. Рыдания сотрясали его.

Даже теперь Джо было стыдно за свою первую мысль – как это отец выставляет себя таким дураком? Неужели и такие мужественно-красивые люди, как отец, могут выглядеть так глупо? Может, шок влияет на умственные способности и делает мысли гадкими и поверхностными? Или так давалась еще секунда спокойной жизни, последний вздох? Перед тем, как похолодеть от страха и захотеть умереть, чтобы не слышать страшных слов.

Но колени согнулись не от слов. Она увидела слезы в рыбьих глазах начальника лагеря. Отец не поднимал головы, и тогда начальник сам подошел к Джо своей бесшумной походкой, дал ей стул и неловко потрепал по плечу.

– Плохие новости, Джо. Мне очень жаль. Твой отец… – Он посмотрел на Бена, будто понял внезапно, что это не его обязанность. – Мистер Шепвелл, ваша дочь здесь…

Даже сейчас, спустя пять месяцев, Джо отказывалась верить, согласиться с этим. Мамы больше нет – нет… Неизвестно, сколько еще они пробыли у начальника лагеря. Захлебываясь в слезах, всхлипывая, отец сказал, что мама разбилась насмерть в горах Мексики. «Моя Тери, моя малышка Тери», – снова и снова повторял Бен, и голос срывался каждый раз, когда он пытался рассказать подробности.

Два дня назад ему позвонили из мексиканской полиции, чтобы он приехал в Тихуану опознать… отец так и не смог выговорить это слово, потому что это не было телом. Речь шла об «останках». Прошло много дней, прежде чем Джо выудила из отца все: на размытой дождем горной дороге Тери не справилась с управлением, и машина прокувыркалась вниз по склону и взорвалась. Тело сгорело дотла.

Сначала Джо не хотела ничего слушать. Она зажала руками уши, зажмурилась и лихорадочно пыталась вспомнить, где сама была два дня назад.

Дул теплый ветер. Волосы зацепились за значок, и Брэд пришел на помощь. Они были в городе, пили молочный коктейль, часами бродили по улицам, задрав головы на роскошные особняки. И все это время, когда она смеялась, флиртовала – как никогда наслаждалась жизнью, мама, любимая, любящая, ее замечательная мама, ехала навстречу смерти…

Джо была в истерике. Гордиться тут нечем, но, но крайней мере, отец вновь вел себя как подобает мужчине. Утром она собирала вещи (так человек, наверное, собирался бы в тюрьму).

Потом был долгий путь к северу – сообщить обо всем Алексе и забрать ее домой. За всю дорогу не проронили ни слова. Оба плакали, утираясь только при входе в придорожные ресторанчики, где они останавливались выпить кофе. Джо не спрашивала отца, звонил ли он Алексе. Об этом нельзя было сообщать по телефону, нельзя, чтоб кто-то чужой сказал ей ужасную новость. «Семья сейчас должна быть вместе», – говорил отец.

«С легким сердцем пускаюсь я в путь…»

Любимая цитата Джо из Уолта Уитмена. Сейчас она звучала как издевка. Мимо проносились нефтяные вышки Лонг-Бич, потом Малибу, с его шикарными виллами, на высоких сваях, с позолоченными крышами, и вот машина уже пересекла границы округа Санта-Барбара.

Отцу было страшно, Джо это видела.

– Надо бы выпить рюмочку, – сказал он.

– Это совсем ни к чему. – Точно так же сказала бы мама, подумалось Джо, к горлу снова подкатил ком.

Больше никогда не услышать маминых фраз и слов, которые всегда предугадывались, как шутки диктора, передающего прогноз погоды. Никогда не сидеть рядом с ней у зеркала, завороженно глядя, как она молодеет на глазах с помощью карандаша для глаз и тонального крема. Уже больше не вырезать мамин снимок из журнала для своей пухлой тетрадки.

Точно так же, как отец никогда не обращал внимания на мамины просьбы, так он не слушал и ее, Джо, заказывая один скотч за другим. Хорошо, что она уже умеет водить машину.

Оглядываясь назад, Джо думала, как много человек воспринимает как должное. Скоро Алекса все узнает, и они заберут ее домой. А для чего? На похороны «останков»? Отец и дочь молча ехали сквозь туман. Они и раньше не слишком много говорили друг с другом, и о причине, что их свела, было страшно даже подумать, не то что говорить.

Почему-то представлялось, что Алекса сидит в великолепном особняке и ждет, когда приедут отец с сестрой. И конечно, ее там не оказалось.

Несчастные долго кружили у дома Уиттенов, разыскивая вход, несколько раз выезжали на аллею и снова сворачивали. Когда в конце концов, расспросив прохожих три раза, нашли нужную дверь, Бен уже не владел собой от отчаяния и выпитого виски. Как обычно, Джо пришлось приводить его в чувство и толкать вверх по лестнице за высоченной колоннадой.

Звонка у двери не было. Наверное, их тени вызвали подозрение, потому что дверь растерянным посетителям сразу после их слабого стука открыл внушительного вида человек, оказавшийся дворецким.

– Мисс Алекса? Вы с ней только что разминулись. Они с мисс Барбарой уехали навестить мистера Уиттена в Сан-Франциско. Я думаю, пробудут там до выходных.

Наверное, в этот момент было что-то в их глазах, что не передашь словами. Джо до сих пор благодарна дворецкому Уиттенов за то, что ей, стоящей рядом с белым онемевшим отцом, не пришлось долго объясняться.

– Наша мама… – Он протянул руку поддержки. Слова застряли у Джо в горле…

– Боже мой, как ужасно. Заходите, мисс… мисс Шепвелл, заходите. Сейчас я попробую связаться с офисом мистера Уиттена.

Быть рядом с Алексой, когда ей сообщили страшную новость, им так и не удалось.

Новость настигла Пола Уиттена дома. Он с неприязнью поежился. Это подождет. Вернее, она подождет. Совершенно нет настроения успокаивать девчонку. Странно, но при виде Алексы Шепвелл Полу становилось безотчетно скучно от того, что дома его ждет талантливая и разносторонняя супруга. Может, это признак старости? Не становится ли он старым развратным папашкой?

Ну уж нет, хотя, черт побери, только полгода назад она была еще подростком, как быстро летит время! Правда, с его маленькой испорченной наследницей перемен не произошло. Он решительно зашагал в ванную, совмещенную с шикарным тренажерным залом. Так он шел бы на поединок с грозным противником.

Неужели это создание, сошедшее с трапа его служебного самолета, и есть Алекса? Та же самая, что и в прошлом году – неуклюжая чудная девчонка? Помнится, вместо того, чтоб сесть на диван, она влезла на стол, в результате чего на пол эффектно полетела одна из любимых вещиц Эльдоры – мерзкая испанская статуэтка. С этого случая и началась его нежная привязанность. Запрыгнув на батут, Пол почувствовал новый мощный прилив энергии. Те же ощущения он испытал месяц назад, когда вырвался из пут последнего брака и осознал, что больше не обязан смотреть фламенко. Воспоминание о длинных ногах Алексы заставляло его член шевелиться. Жаль, что раньше не знал о такой перемене. Можно было бы устроить ей визит в Санта-Барбару сразу по приезде. Думать о том, что юная красотка будет плавать в его бассейне или качаться в гамаке, было все равно что пробовать отличное мартини.

Сколько ей лет? Семнадцать? Восемнадцать? Не больше. Сказочное существо, полуангел-полудьявол, какие у нее живые серо-зеленые глаза, а большой насмешливый рот словно сейчас так и скажет: «А пошел ты, старый пень!» Он вслух рассмеялся, включая душ.

Будет чертовски приятно показывать мисс Шепвелл дом и окрестности. Хорошо, что собственная кукла Барби наносит сегодня очередной визит вежливости матери. Если б не остался еще на денек перед отъездом в Европу, они вообще не пересеклись бы с Алексой.

Интересно, она так же, как и вся новая молодежь, полностью осведомлена о противозачаточных средствах? От второй жены Дейзи, молодой девушки, на которой он так неосторожно женился после развода с матерью Барби, Пол узнал, что дочь пьет таблетки, чтобы не забеременеть. Это совершенно сразило его. Теперь, побывав в браке еще два раза (обеих женщин надо было, конечно, оставить в любовницах), он радовался, что у дочери хватило ума не связаться с каким-нибудь бездельником, что просаживал бы деньги Пола с той скоростью, с которой он бы их зарабатывал.

Нет, он не дурак. Он с удовольствием проведет этот интимный вечер, только флиртуя с Алексой. Если будет ясно, что девочка знает, что делать дальше, он не будет возражать. Если нет, он отошлет ее назад в Санта-Барбару, не обогатив новыми знаниями. До следующих каникул. А уж тогда посмотрит, чему еще научилась Алекса за эти полгода.

Темно-серый костюм, серо-белый шелковый галстук, запонки от «Булгари», белая рубашка от «Харви и Хадсон» – смотрится замечательно, да и сам он ничего. Пол расчесал густые темные волосы, седеющие только на висках, сделал себе тост с икрой и только открыл бутылку «Монтраше», как в дверь позвонили.

Он открыл, и теплая приветственная улыбка сменилась на кислую мину: рядом со сказочной феей стояла, как верный страж, его Барбара. Лица у обеих были мрачные.

– Черт возьми, ты-то что тут делаешь? – закричал он на дочь, не успев подумать, что выдает себя с головой.

– У Алексы мама погибла – на машине разбилась. Ее отец и сестра ждут нас домой. Надо ехать… – Уже гораздо позже Пол вспомнил, что после этих слов расплакалась Барби, а не Алекса.

Кто-то – Джо так и не узнала кто – выбрал для похоронной церемонии письмо о любви Святого Павла коринфянам. «Любовь терпелива и добра, любовь не завистлива, не тщеславна и не горда; любовь не злопамятна… любовь всегда с тобой… на свете есть вера, надежда и любовь, и любовь – величайшая из них». Священник говорил благостно и простодушно, рассуждал о женщине, которую никогда не знал, обращаясь в основном к всхлипывающему мужчине в первом ряду.

Джо тоже всхлипывала, даже задыхалась, стараясь, чтоб ее не было слышно. Алекса считала, что письмо Святого Павла звучало с какой-то неуместной иронией, слова казались чужими и бездушными. С грустью думалось о том, как могла сложиться жизнь и как все вышло на самом деле.

«Любовь величайшая из них». А были ли у мамы причины поверить в это? Познать это? Может, и были – сто лет тому назад.

Джо почти слово в слово помнила мамины рассказы о старых добрых денечках… о головокружительном романе с ее отцом, который носил маму на руках – так и донес до Эль-Кахона. Стоит заметить, что «старые добрые денечки» были уже тогда, когда они с отцом не были больше близки, как раньше, и часто ссорились. Но в голосе Терезы Милисент не бывало злобы. Самоирония, задумчивость – да. Задумчивости с годами все больше, но резкой Тери не стала, хоть в последнее время в доме 804 по шоссе Ист-Мишн не хватало любви.

Их беленький домик с шумной гостиной, большой двор с уютной садовой мебелью, стол и стулья, обтянутые веселенькой полосатой тканью, – все было на порядок дороже, чем их жилье в Эль-Кахоне. Но по дороге к благополучию огонь любви они не уберегли.

Да зачем думать об этом? Прошлое есть прошлое. Что изменится, внушала она Алексе, если все время твердить отцу, что он не сделал маму счастливой. «Ты не видишь, это и так не дает ему покоя?» Так оно и было. В глазах отца был страх и почти мольба о помощи. Даже в том, как он сидел, сгорбившись, уставившись в одну точку, сквозило чувство вины.

Может, Алекса и замечала это, но ей, несомненно, было наплевать. Говорила она с ним по возможности мало и всегда резко.

Тетя Клер, двоюродная сестра отца, прислала письмо, что церемония была замечательной. Господи, да она была ужасной!

Алекса слышала, как отец хвастался по телефону, что церковь была битком набита. «Как будто мама устраивала шоу», – сказала Алекса. Джо ненавидела колкости сестры, хоть и понимала, что та тоже страдает, и вся эта деятельность и холодность с отцом были попыткой скрыть это.

Отец солгал. Церковь была полупустой. Но что бы ни говорил отец, как бы ни передергивала его Алекса, Джо было все равно. Неважно, сколько было людей. Ничего не важно.

Посреди ночи Джо вскакивала с трясущимися руками – перед глазами снова стоял непомерно большой гроб, слишком большой. Как ни старалась она побороть ужасы, они все терзали по ночам. Что могло быть там внутри? Сгоревший скелет? «Останки»? Вид гроба был настоящим шоком, и вскоре за ним последовал еще один, на этот раз от Альфа Виктора.

В который раз Джо старалась выудить из отца объяснение, но он все время затыкал ей рот. Сначала мягко, потом срываясь, уже кричал, что нечего доводить его вопросами об Альфе Викторе. «Это не вернет твою мать, ты что, не понимаешь?» – взвизгивал он, бледный от напряжения. Старалась выбросить из головы разговор с Альфом Виктором за обедом после похорон. Оказалось, что Альф Виктор не имеет понятия, чего Тери понадобилось в Мексике. «Некуда ей было ехать, работы там не было! Я бы знал, если б была». Упрямый голос фотографа все еще стоял в ушах. Ясно, что это правда. С тех пор, как Джо помнила себя, мама без него шага не сделала. Альф выбирал Тери одежду, придумывал прическу. Алекса, в свойственной ей манере, шутила, что мама и в душ не пойдет без его разрешения.

«Не знаю, во что она ввязалась, но к работе это никакого отношения не имело». Так куда же она ехала? Что это было? Вопрос терзал Джо, высасывал силы, так что жизнь начинала терять смысл.

От Алексы не стоило ждать поддержки. Она обрывала ее робкие сомнения. Только одно, похоже, занимало Алексу: «Маме надо было давно бросить отца, сразу, когда стало ясно, что он ищет приключений на стороне. С такими, как он, надо поступать так же, как они поступают с женщинами. Только так можно победить. Использовала – и выкинула». Такой горячностью она надолго затыкала Джо. Алекса, как вулкан, взрывалась в тот момент, когда все вокруг забывали, что за фрукт живет с ними рядом. Разбив все в пух и прах, она резко уходила в себя и снова становилась сдержанной, холодной и неприступной.

Алекса смотрела сквозь отца, не отвечая на его просьбу, – он хотел, чтобы девочки просмотрели вещи матери:

– Не могу на них смотреть. Оставьте себе, что нравится, остальное надо отнести в гараж. Потом отошлю все в Армию Спасения.

Джо тоже не могла заставить себя разбираться в вещах матери и, казалось, никогда не сможет. «Возьми что хочешь, Лекс…» Голос сорвался. «Попозже, как-нибудь через месяц, я взгляну…» Алекса ушла в мамину комнату. Потом Джо видела, как сестра складывала мамины сумочки, шарфы и всякие мелочи в большой ящик под кроватью и вешала в свой шкаф пару ее шелковых пижам, хороших костюмов, мамино любимое боа из серебристой лисы и бобровую шубу.

На щеках сестры в первый раз с тех пор, как случилось несчастье, Джо увидела слезы.

Отец и Алекса, медленно собирая обломки, возвращались – а может, шли вперед – к их обычной размеренной жизни.

Испуг все еще мелькал иногда в глазах отца. Переживал ли снова ужас, когда мексиканцы рассказывали ему о любимом красно-белом шарфике Тери, что бился на ветру над обрывом? Вспоминал ли о шарфике – единственном, что осталось?.. Или опять видел гору искореженного металла, еще тлеющего в кустах, – остатки вишневого «плимута», который Тери так доверчиво взяла напрокат лишь за день до катастрофы?

Шли недели. Он больше не бледнел, не подскакивал с криком «Господи!», когда по вечерам звонил телефон – если бывал дома. И, «как прежде», в субботу или воскресенье, жарил дочерям барбекю. У него был свой особый рецепт, известный под названием «Сгоревшие иллюзии»: сверху мясо обугливалось до черноты, внутри оставаясь нежно-розовым. Отец часто повторял, что без барбекю на природе нельзя и представить, как живет калифорнийская семья.

Когда мама привезла кирпичную печку, она стала любимой игрушкой и предметом хвастовства. Бену нравилось зазывать соседей, приятелей и маминых старых подружек из агентства «заехать на барбекю часам к одиннадцати». Энтузиазма отцу хватило ненадолго, особенно его убавилось, когда мама стала возмущаться, получая счета от мясника. И имела полное право – выходило так, что платила всегда она.

В один из таких пикников Бен и положил глаз на Либби Нельсон из Нью-Йорка, изучавшую гуманитарные науки в университете Калифорнии. Либби объявилась без всякого приглашения вместе с дядей и тетей. Они направлялись на юг участвовать в оздоровительном пробеге через границу из ранчо Ла-Пуэрта. По тому, как мама засуетилась, легко было догадаться, что «дядя Лэс» был не последним человеком в рекламном бизнесе Лос-Анджелеса. Естественно, Алекса не удержалась от комментариев: «Могу поспорить, мама была бы рада, если б они ехали своей дорогой. В жизни не видела такой малолетней преступницы». Определение весьма подходящее.

В укороченных белых шортах и бледно-розовой крошечной маечке, едва вмещавшей в себя пышный бюст, Либби несла свое тело, словно претендентка на разворот в «Плейбое». Она заигрывала с отцом самым откровенным образом, и, к смущению Джо, Бен вел себя так, будто Либби прислали ему в подарок, перевязав праздничной ленточкой.

Проходили дни и месяцы. Алекса не раз намекала, что «папа спутался с гуманитарной шлюхой Либби». Джо отказывалась слушать, хоть в глубине души и понимала, что дома дела шли хуже, чем обычно – мама нервничала, была явно не уверена в себе, даже встречаясь по работе с Альфом Виктором.

Неожиданно недели за две до отъезда дочерей в Тери снова проснулась жизнь, что вроде бы объяснялось поездкой в Мексику на съемку в рекламе. Джо подслушала, как отец говорил маме, что тоже хочет поехать на Восточное побережье. Как ни странно, новость, похоже, не очень огорчила ее.

Загадка становилась все труднее. Сколько Джо ни старалась напрячься, на ум не приходило ничего о работе в Мексике. Значит, она обманывает себя. Только сейчас – и слишком поздно – становилось ясно, что никакой работы Тери не ждала, и концы снова не сходятся.

Джо не сказала сестре, что отец хотел уехать на Восточное побережье, пока мама будет в отъезде. Ясно, что Алекса ухватится за это как за окончательное доказательство связи отца с Либби, которая как раз приехала в Нью-Йорк на каникулы. Конечно, отец никуда не поехал – сообщение о катастрофе успело застать его дома. Теперь он свободен, как ветер, и может иметь любовниц, сколько совесть позволит.

– Алло?

– Это я, Барби. Алло, Бар-ба-ра, ты слышишь?

– Да слышу, что не Барбара Стрейзанд.

– Ты что это? Что-нибудь случилось? Алекса закусила губу. Обычно она не позволяла плохому настроению пробиваться сквозь имидж снежной королевы, сотворенной Алексой для внешнего мира. И Барб заводить не надо, особенно сейчас.

– Извини. – Она решила, что сейчас ничего не выгадает от «неприступности». Она не болтала о семейных проблемах, но Барб хорошо знала, что Алекса не пылала любовью к отцу. Она крепче схватила трубку:

– Все обрыдло. Тоска здесь зеленая. Менеджмент не для меня. Надо мне выбираться отсюда и искать другое занятие. – Барб не ответила, но, как ни странно, Алекса продолжала: – Мы сняли квартиру вместе с девчонками с курса. Но сначала одна съехала, потом другая – а одной-то платить дорого. Решила вернуться домой, переключиться, но… – вздохнула она и торопливо продолжала: – Я говорила тебе, что папаша связался с девицей немного старше меня. Так вот, он снова с ней крутит, но на этот раз все обстоит гораздо хуже. Он хочет, чтобы мы с ней стали друзьями – большой счастливой семьей, понимаешь? Тошно.

– Да уж, недолго он грустил. – Кажется, Барб не удивилась. В ее голосе сквозила скука.

– Извини, что я все о себе. У тебя как дела?

– Да ничего. К отцу его киношники приехали на всю неделю. Потом едут на север снимать приключенческий фильм о дровосеке из Редвуда. Одна плоская вешалка тут прямо по деревьям прыгает, чтоб папа ее заметил. Зря она размечталась, не в его вкусе. Телефон не умолкает, и все не меня. Роб уехал, у него левый бизнес с нефтью или еще какая-нибудь дрянь в этом роде. Ни одного приличного парня… – зевнула она, – во всем городе. Ни одного! Мерзко, и папочка цепляется. Я тут почти согласилась ехать в Женеву в Школу переводчиков, но все-таки никак не решу, что дальше делать – кроме того, как заняться поисками хорошего приятеля.

Алекса слушала одним ухом. Киношники! Жизнь в доме Барб в Санта-Барбаре. Вот это шанс! Она вдохнула глубже. Если намекать на приглашение, ничего не выйдет. Надо сменить тему.

– А как с весом?

Барб тяжело вздохнула.

– Паршиво. – Тут тон стал резче: – А ты все такая же красотка со стройными ногами?

– У меня есть классная диета и, – Алексу осенило, – обалденный парень. Учится со мной, зовут Грег Флетчер. От меня просто без ума и уговаривает плыть с ним в Санта-Каталину, а если у меня не будет морской болезни, возьмет дальше – через Гавайи в Полинезию. Знаешь, как путешествие на плотах Кон-Тики. Я, сама понимаешь, рада свалить отсюда…

– А друг у него есть? – Алекса знала, что последует этот вопрос.

– Да, но сейчас он где-то недалеко от тебя. Ищет родственную душу перед великой экспедицией. – История выходила лучше некуда.

Барб клюнула.

– Ты имеешь в виду, в Санта-Барбаре? – Барб задумалась, она еще не совсем поймалась на крючок. – Не может быть. Здесь одна шваль.

– Грег говорил, что он в Мендосино, или Мендосито. Вечно путаю. Грег хочет съездить к нему. Я, может, тоже поеду.

Невероятно, как фантазии выстраивались в правдоподобную историю. Был такой Грег. Действительно, ничего, но «весь в себе» и никем особо не интересуется. В самом деле они с другом по имени Игги собирались в поход на плотах. Никто из них, однако, пока не предлагал ей присоединиться к экспедиции.

– Черт, у тебя всегда жизнь полна событий. – Барб возвращалась к жизни. – Ты можешь ко мне приехать ненадолго, чуть-чуть прогуляешь. Может, подберем одинокого путешественника перед тем, как мне отъехать в замшелую Швейцарию?

Алекса набрала побольше воздуха, чтобы сразу не выдать радости. Недоучкой быть вовсе не улыбалось – это с одной стороны. С другой – после романа отца с Либби, – она знала, что, если остаться, не обойдется без скандала, возможно непоправимого. Снимать квартиру не получится, и так вся в долгах. А жить дома и мириться с отцовским враньем, интрижками, наигранным весельем, после которого наступала глухая тяжелая тишина – как жила несчастная мама, – Алекса не могла. Она знала, что красива и с каждым днем все хорошеет. Люди кино – с ними обязательно надо встретиться. Может, они и впрямь увидят в ней то, о чем говорил Альф Виктор – этакую «звездность»?

Они как-то столкнулись на углу, он взял ее за локоть, приговаривая «так-так-так» в своей обычной полусерьезной манере. Альф пригласил ее в студию на чашечку кофе. Она собиралась спросить его, куда могла ехать мама в день катастрофы. Но, хоть Джо и считала сестру бездушной, та все еще не могла бесстрастно говорить на эту тему.

Разглядывая собеседницу все внимательней, Альф завел разговор о камерах. Объяснял, как линзы помогают «разработать» еще не признанную красавицу и запечатлеть ее на пленке для потомков. Например, Миа Фарроу была в жизни весьма непримечательной, в лице не было нужного характера, рассказывал Альф. Но фотоаппарат высветил то, чего не смог увидеть глаз. То же случалось и со многими другими моделями. Алекса не стала у него засиживаться, но за время разговора стало ясно, что если раньше маэстро просто болтал о пробных съемках, то сейчас предложение было явно деловое. Долго оставаться моделью не хотелось, но стоило задуматься над тем, что, снявшись в выгодном свете, можно несомненно добиться многого. Ее разглядят продюсеры – и тогда не исключено артистическое будущее.

Пауза была достаточной.

– Звучит неплохо, Барб. Я с удовольствием.

Теперь придется осчастливить Джо, что не закончит семестр. От этой мысли даже голова заболела, но сестричке остается только проглотить известие. Им никогда не найти общий язык.

При мыслях о сестре черты Алексы помягчели. Забавно – чем больше Джо входила в роль маленькой мамы, тем младше казалась сестре. Смерть матери опустошила Джо, но работа в «Юнион Трибьюн», кажется, понемногу приводила ее в чувство. Теперь вместо роли маминой прислуги, что работала по дому и смотрела за сестрой, давая Тери сосредоточиться на карьере, она стала Пятницей Майка Таннера, а это куда нормальней.

В один прекрасный день Джо накопит денег и пойдет в колледж – она всерьез собирается написать шедевр и всегда говорила, что, прежде чем создать свой, надо знать, что сделали другие.

К тому времени как Джо вернулась с работы, Алекса окончательно решила не посвящать сестру в свои планы. Зачем наносить еще удар, когда Джо только начала оправляться от первого?

Барб не знала самого интересного: Бен намекнул на то, что подумывает о новом браке и переезде на восток, и нечего думать, что можно прожить всю жизнь, не платя за жилье.

Можно подумать, он вложил в дом хоть один цент. Уж ей-то известно, что это мама платила вступительный, взнос и, похоже, почти все остальные взносы тоже. Вряд ли он был на мели. Кажется, одна из его сумасшедших сделок состоялась – он купил машину. Только тут Алекса подумала о том, сколько новых вещей вдруг появилось у отца – не иначе как решил наповал сразить малолетнюю преступницу.

Иногда Алексе просто хотелось убить его. Наверное, и на маму такое находило. Злость копилась, копилась и, наконец, переполняла все ее существо. Она отнимала столько сил, которые могли пойти на рост, совершенствование.

Звонок Барб – поворотная точка, сигнал. Надо перебираться отсюда, не растрачивать жизнь понапрасну. Ради этого стоит рискнуть, с приставаниями Пола Уиттена она как-нибудь справится. К счастью, в прошлый раз он был на Восточном побережье. Судя по едким фразочкам Барб, подружка не пропустила недвусмысленного интереса своего отца к ее персоне. До чего же Алекса ненавидит мужчин! Нельзя допустить, чтобы из-за этого вышла размолвка с Барб.

При мысли о том, каково быть мачехой лучшей подруги, она криво усмехнулась. Что-то она чересчур дает волю фантазии. Конечно, замуж она не пойдет ни за кого и никогда, даже если будет возможность стать миссис Нефть или миссис Газ.

Но хотя Алекса и была готова прыгнуть с головой в омут новой жизни, на следующий день, сидя в классе, она поняла, что просто так не может забросить учебу. Если б можно было все сдать пораньше и в случае чего вернуться в следующем семестре. Может, получится, если сидеть день и ночь? Придется пропустить пару неплохих вечеринок, студенческих обществ. Приятно, что приглашают, но что ей этот детский сад!

И между тем, что-то в характере Алексы не давало пустить жизнь на самотек. На глазах ошеломленной сестры восходящая звезда с головой ушла в учебу. С первыми лучами солнца она уже сидела за учебниками, не пропустила ни одного урока. Лихорадочные занятия продолжались до поздней ночи, даже телефонные разговоры забросила.

Неделю спустя Джо поняла причину столь странного превращения. Ее ждала большая открытка с известной фотографией Мерилин Монро, прикрепленная к зеркалу у туалетного столика. У Джо упало сердце – это был мамин любимый способ оставлять записки. Алекса воспользовалась им в первый раз. «Хорошо бы в последний», – подумала Джо.

Дорогая Джо, не знаю, вернусь ли в колледж в следующем семестре. Заниматься менеджментом – это не для меня. Пожалуйста, не злись. Ты видела, я всю неделю не разгибалась, чтобы все было сдано, если снова надумаю впрягаться. В общем, я могу восстановиться в случае чего. Джо, я еду в Санта-Барбару. У Уиттенов собрались нужные люди, мне просто необходимо с ними встретиться. Если понадоблюсь – найдешь меня у Барб. Пусть обо мне узнают раньше, а не позже.

Береги себя…

Внизу стояла приписка:

Если папочка спросит, куда я подевалась, скажи, что я в приличном месте, где растлителей малолетних сажают в тюрьму.

Не очень смешно, но до чего похоже на Алексу. Джо растянулась на кровати и перечитала открытку. По крайней мере, в Санта-Барбаре за ней присмотрят, а что касается учебы – на этот раз Джо слишком устала, чтобы волноваться за младшую сестренку, которая становилась все больше в состоянии сама позаботиться о себе.

Гимнастический костюм Алекса заняла у Эмми, которая в свободное время подрабатывала, давая уроки аэробики. Был он ярко-красного цвета и облегал фигуру так, как никогда бы не смотрелся на Эмми – подчеркивая каждое движение, каждый поворот, которые Алекса превращала в соблазнительное приглашение.

Подходя к Барб через большую гостиную и ни на кого не оборачиваясь, она знала, что на нее все таращатся. Она уже отрепетировала вход в комнате для гостей. Сначала поверх костюма планировалась обтягивающая юбка из джерси. Но тут пришла идея получше. Вместо юбки будет подарок на день рождения – длинные трикотажные брючки. Такие мало кто может позволить себе надеть. Теперь все тело сверкало яркими красками от шеи до ног: и совершенной формы грудь, и плоский живот, и соблазнительная попка.

Репетиция перед зеркалом заняла добрых четверть часа – приседания, растяжки и масса разнообразных движений и пируэтов продолжались до тех пор, пока Алекса окончательно не утвердилась в выборе стиля – вид пристойный и в то же время соблазнительный.

Барб набросилась на Алексу не на шутку сердито. «Кого ты здесь решила покорить?» – прошипела она. На это подруга безмятежно улыбнулась в пространство, будто все только и ждали ее появления. Крепко сложенный мужчина, бронзовый от загара, тут же подскочил к Алексе и уже не мог отвести глаз.

– Кто вы, прелестное созданье? Сюрприз от Вильяма Морриса?

Пол Уиттен небрежно положил руку на плечо мистера Крепыша.

– С чего ты решил, что Уильям Моррис способен на такую щедрость? Разреши представить тебя близкой подруге моей дочери, Алексе Шепвелл, которая еще ни разу не была на съемочной площадке, ведь так, Лекс?

Алекса покачала головой и продемонстрировала прохладную сдержанную улыбку, также отрепетированную наверху. Оставаться сдержанной было непросто. У гостей Пола она определенно вызвала интерес. Надежды оправдались, но надо еще и выдержать такое пристальное внимание, особенно подобное вниманию рыжеволосой девушки, что стоит у мраморного камина. Алекса догадалась, что перед ней та самая «плоская вешалка», о которой сплетничала Барби. В самом деле, фигура у девушки была мальчишеской, зато какие глаза! Барб не сказала о прекрасных голубых глазах, которые сейчас горели от ярости.

– Пол, дорогой, я бы выпила еще шампанского, – мягко, как кошечка, промурлыкала голубоглазая. Безупречный хозяин, Пол ушел наполнить ее бокал и снова вернулся к Алексе.

– Разреши мне представить тебя гостям.

В огромном зале было человек пятнадцать—двадцать. Пол, галантно взявший Алексу под руку, повел ее знакомиться. «Вешалка» оказалась молодой актрисой из Ирландии, «с блестящим будущим», Катлин О'Хаган. Льстивый отзыв ничуть не смягчил Катлин, и ее глаза так и сверлили Алексу весь вечер, как лазерный луч. Продюсеры, писатели, банкиры… Нельсон… Бой… Джорджина… Пэг… Аллен… Она не знала, что они делали на вечере, но десять минут несомненно доказали одно: образ, такой провоцирующий и запоминающийся, выбран верно.

К досаде Алексы, почти все они уезжали уже на следующее утро. И так много времени ушло на финансовые вопросы. Алекса слышала, как кто-то из гостей говорил: «Время работает против нас. Надо успеть уложиться в бюджет».

Довольно быстро гости перестали обращать внимание на Алексу. Что ж, это мир кино. Хоть приезд незнакомой красавицы и стал маленькой сенсацией, но, как известно, эти люди к такому привычны. Киношники снова вернулись к делам. Все, кроме двух. Алекса знала, что это Уиттен и Крепыш. Последний, кажется, принял ее за юное дарование, о котором еще не слышал, и загорелся переманить Алексу к себе.

Предстояло долгое объяснение с Барб – та просто взорвалась, узнав, что Алекса остается на обед. Чуть раньше, когда разносили коктейль, Барб отвела подругу в сторонку:

– На обед не остаемся, ты поняла? Не позволяй папочке запудрить тебе мозги, с ним сдохнешь со скуки. У меня чуть крыша не поехала от всех этих процентов и прочей дряни. Мы свалим, я уже отцу сказала.

Но Алекса не намеревалась никуда «сваливать». Она совсем не ожидала, что останется только один вечер на то, чтобы покорить мир своей красотой, один несчастный вечер. Да и нельзя сказать, чтобы мистер Уиттен преданно смотрел в рот родной дочери относительно того, где будет обедать его особая гостья.

Однако Барб оказалась права. За обедом и впрямь сводило челюсть от скуки, тем более от Крепыша перестали поступать знаки внимания. Звали его тоже Пол, Пол Груен. Он и был продюсером фильма «Тени высокого мужчины», который Пол Уиттен частично финансировал. Съемки начинались через пару дней в Мендосино и окрестностях, километрах в двухстах от Сан-Франциско.

Алекса приуныла, когда рядом за столом не оказалось ни одного, ни другого.

Соседи Алексы, Бой и Аллен – нахальные невежи – первые три блюда из четырех трепались о бюджетах и графиках. Наконец они соизволили заметить ее и задали пару вопросов, по которым было ясно, насколько ничто, кроме баксов, их не интересует. А Алексе было нечего добавить на эту тему. О себе тоже много не скажешь – ничего не добилась, нигде не была. Она – никто.

Остаток обеда она провела, улыбаясь в ответ на довольно откровенные знаки со стороны Пола Уиттена, решительно обещавшие перемены. С кем и через кого – Алекса еще не знала, но не сомневалась, что так и будет.

Прием закончился в половине десятого, и все перешли в кинозал смотреть «Смазку», новый фильм с Джоном Траволтой и Оливией Ньютон-Джон, который скоро пускали в прокат. Еще неделю назад – да что там, еще вчера – Алекса не поверила бы такому счастью – сидеть в частном кинозале с профессионалами кино и смотреть фильм, который весь остальной мир лишь собирается увидеть! Только сейчас было жаль каждой минутки времени, как может быть жаль с трудом накопленных денег.

– Ты играешь в триктрак? – Пол Уиттен с рассеянным видом убрал прядь волос с ее щеки. Понимал ли он, какой отвратительной была для нее даже мысль о его прикосновении или о том, чтобы самой коснуться его? Что я за невыносимый младенец, злилась она. Надо бороться с собой, принимать игру, даже если противно. Алекса тряхнула головой, но широко улыбнулась.

– Я тебя научу. Я хороший учитель. Во многих вещах, ты сама увидишь.

Многие женщины были бы не против услышать это от Пола. Он такой интеллигентный, и в голосе никакой навязчивости, никакого нажима. Его суховатый мужественный стиль, несомненно, совпадал со вкусами большинства представительниц прекрасного пола. Искушенность, жизненный опыт – с таким человеком ей еще не приходилось общаться. Правда, чувств он никаких не вызывал, но, за исключением прикосновений, ни разу и не оскорбил ее.

Мистер Уиттен оказался хорошим учителем триктрака. Через час Алекса уже не чувствовала напряжения, так что даже увлеклась игрой, которая оказалась подозрительно простой.

– Я собирался завтра ехать на площадку вместе с Полом, но уверен, что буду скучать. Когда Барбара мне сказала, что ты приезжаешь, я отложил отъезд. – Уиттен подмигнул ей через игровой мраморный столик, отделанный позолотой. – Пора мне познакомиться с самой близкой подругой моей дочери. Ты ведь ездишь верхом?

– Не очень хорошо.

– Барбару езда никогда не привлекала. Завтра днем предлагаю попробовать. Я здесь недолго пробуду, утром есть кое-какие дела, а днем… – На секунду он положил руку поверх ее руки. – Я вернусь в полчетвертого. Тебе понравится.

– Что понравится? – Это вернулась с просмотра Голубоглазка. Она нежно провела рукой по спине Пола. Тот нахмурился, но Голубоглазка решила не обращать на это внимания. Он слегка отстранился.

– Верховая езда, – жестко ответил он. – Алекса – хорошая наездница. Я собираюсь показать ей, где мы обычно выезжаем лошадей.

– Когда? – Кошечка выпустила когти.

– Завтра, не знаю точно когда. Ты уже будешь в пути к звездным вершинам. Во сколько ты уезжаешь?

– Но ты же собирался ехать с нами?! – От удивления она на минуту стала самой собой и перестала мурлыкать. – Мы едем рано. Я не знаю почему, это, по-моему, чартер, но мистер Продюсер сказал, что прощание будет в девять.

– Ненавижу прощания, – пропел Пол Уиттен. Таким голосом только клясться в вечной любви.

Голубоглазка, кажется, привыкла к подобным сценам.

– И я не люблю, – легко бросила она. – Спокойной ночи!

Бросив последний яростный взгляд в сторону Алексы, она наклонилась и поцеловала его в щеку и снова заворковала:

– Ты прав. Пора мне взяться за работу. Будущей звезде нельзя только развлекаться, но я надеюсь, ты еще придешь пожелать мне спокойной ночи, дорогой? – Не дожидаясь ответа, она выскользнула из комнаты и крепко закрыла за собой дверь.

– Сумасшедшая девушка, – холодно произнес Пол.

Алекса озабоченно посмотрела на дверь. Когда же появится продюсер, второй Пол, тот, что действительно что-то значит в кино? Голубоглазка права. Валять дурака может любой, а звезд делает работа. Раз мистер Груен интересовался ею, надо обязательно увидеться с ним снова. Она не собирается торчать здесь с лошадьми и в конце концов оказаться на сеновале вместе с отцом лучшей подруги.

Алексу охватила паника.

– Я думаю, мне пора спать. Я немного устала. Вы не возражаете?

– Конечно нет. – Пол безупречно выполнял роль хорошего хозяина: помог встать со стула, проводил до двери. – Тебе ничего не надо? В комнате достаточно прохладно? Не слишком холодно? – Он негромко засмеялся – как забавно изображать няню. Однако у лестницы он прижался к ней совсем не так, как бы это сделала няня.

Алекса закрылась в спальне и уставилась на свое отражение, так радовавшее ее еще несколько часов назад. Чего удалось добиться, так это разозлить Барбару настолько, что та, видно, никогда больше не пригласит ее в гости. Хуже того, она еще больше понравилась Полу Уиттену, так что придется всю дорогу отражать его атаки – ничего ужасней и придумать нельзя.

Что за черт… а все-таки Пол Груен не на шутку заинтересовался ею, и наплевать, как мужчина или как профессионал.

Алекса уныло глядела в окно. Широкие луга, деревья, восхитительные скульптуры были будто написаны рукой художника и создавали отличную театральную площадку. Она правильно приехала, но приехала слишком поздно. Надо было побороть дурацкую сознательность и уже давно уехать из дома. И что делать сейчас, чтобы Пол Груен не забыл ее?

Перед тем как выключить свет, Алекса провернула в голове два плана, А и Б. Бой и Аллен жаловались, как трудно в Северной Калифорнии арендовать самолет и каких денег это стоит, на юге у них не было проблем. «Да что там, Северо-Запад – дикие места. Ни один порядочный пилот не сядет на поле среди лесов, которое расчистили впопыхах за одну ночь. Нам вообще повезло договориться с «Эйр-линк»…

Надо будет встать пораньше и нагло попросить Пола Груена подбросить ее на их самолете. Если не выйдет, до последнего давить на Барб, наплести, что Грег встречается там с Игги и вместе рвануть на север в поисках приключений. «А это, – в полусне подумала Алекса, – не должно быть трудно».

Но вышло так, что ни один план не пригодился: Груен нашел ее сам.

Часов в семь утра, когда Алекса вышла из душа, в дверь постучали. Наверное, Барб. Вообще-то, у нее нет привычки вставать в такую рань, значит, она и не ложилась. Так бывало не раз. Алексе было хорошо известно – если Барб вбила что-то себе в голову, она обязательно сразу полезет в драку.

Не глянув в зеркало, Алекса так и открыла – в полотенце, мокрая, вода с волос капала на пол.

– Ой, мистер Груен! – Алекса машинально затянула полотенце. Он прошел в комнату, как к себе домой.

– Ты очень красива. Ты ведь не бывала еще на съемках, хочешь попробовать? Предлагаю поехать на местность на пару дней. Я хочу взять тебя на пробы.

– Да-да, конечно. – В веселом голосе Алексы не было ни прохлады, ни сдержанности.

3

Меньше чем через час будущая звезда Алекса Шепвелл сидела рядом с модным голливудским продюсером Полом Груеном в темном «мерседесе» на пути в аэропорт округа Санта-Барбара.

Перед отъездом у Алексы все же хватило ума на всякий случай оставить Барб записку.

Предчувствую твое негодование, но дело в том, что вечером позвонил Грег. Игги недалеко от того места, где снимается фильм твоего отца. Подвернулась возможность попасть туда вместе с киношниками. Как что-то выясню, сразу позвоню, чтоб встретиться всем вместе.

Неважно, поверит Барб или нет. Записка убьет двух зайцев – Барб будет знать, что она не забывает друзей, а с Полом Уиттеном они благополучно забудут друг о друге. По крайней мере, есть такая надежда.

При виде Алексы, сидящей в самолете, у бедной Голубоглазки отвисла челюсть. Пришлось все же взять себя в руки и широко улыбнуться:

– Что, лошадь сбросила?

Что бы ни думала актриса, все было не в пользу Алексы. Ну и черт с ней. Наверное, решила, что ее юная соперница потерпела поражение в постели Пола Уиттена. Пусть так и считает, если ей от этого легче.

Алекса изобразила великолепную ледяную улыбку:

– Скажем так: нужно еще потренироваться… Катлин О'Хаган была единственной, кто обратил внимание на Алексу, даже Груен безучастно молчал. Но будущая актриса была на вершине счастья – полная свобода, раскованность, нет постоянного ощущения утраченных возможностей, и никому, кроме себя, ничего не должна.

Когда пилот объявил о снижении на Сан-Франциско, в салоне удивились:

– А здесь зачем остановка?

Не отрываясь от газеты, Пол ответил:

– Мы с Алексой выйдем. Я скоро буду в Мендосино. Скорей всего завтра.

«Я буду», не «мы будем»! Самолет стал резко снижаться, и вместе с ним падало настроение Алексы. Проклятый Груен решил, что она из тех, с кем просто приятно провести время. Скоро она покажет, как он ошибся. Алекса знала,куда бить, чтобы помочь ему навсегда покончить с хорошими временами. Но как не угодить к нему в постель, закончив при этом пробы?

Странно, но потеря матери именно теперь больно ударила по ней, будто это случилось только что. Проходили месяцы, а Алекса все чаще вспоминала ее смех, шутки над собой; про непонимание, в последние годы все чаще стеной встававшее между матерью и дочерью, Алекса совсем забыла.

А мама знала бы, что делать? Наверное. Слепая любовь к отцу защитила бы ее и подсказала бы естественный выход. Но она, Алекса, не любит никого и никогда не полюбит.

«Не теряй выдержки», – яростно внушала она себе в лимузине на пути в отель «Фермонт», где, как небрежно заметил Пол, он всегда держал за собой номер.

Уже в холле стало ясно, что этого человека не удастся перехитрить. Груен был так уверен в себе, сама сила и властность. Он не смотрел по сторонам, не замечал подобострастных улыбок приветствия. Люди освобождали ему путь, словно поезду, что мчится прямо на них. Алексу сковал страх. Кожа на руках стала гусиной, и сама она, как обычно в такие минуты, вдруг жутко захотела есть.

– Я очень голодна, – пропищала Алекса прямо при входе. Слова прозвучали так по-детски, что стало стыдно. Он даже не посмотрел на нее и прошел прямо в гостиную, темную, как ночь, хоть было половина двенадцатого дня.

– Кухня направо, в шкафу должны быть печенье и сыр, а мне надо еще позвонить. – Он не стал поднимать шторы, включил лампу у низкого дивана. – Налетай, – сказал он, увидев, как Алекса в нерешительности замерла в коридоре.

Можно представить, как дрожали от злости руки у Алексы, когда, распахивая шкаф за шкафом, она обнаружила лишь полупустую пачку хлопьев. В холодильнике оказался один сморщенный апельсин и плавленый сырок.

Алекса вспыхнула. Какого черта ей торчать в этой кухне. Она ведь в одном из самых респектабельных отелей в мире. Увидев на столе перечень гостиничных услуг, она не задумываясь позвонила.

– Это… минуточку… – Номера она не знала. – Это номер мистера Груена, на двадцатом этаже.

– Мистера Груена? – удивились на другом конце провода.

– Пожалуйста, клубный сандвич. Нет, пусть будет два, и положите побольше бекона. Йогурт. Бананы у вас есть? – Голос на другом конце провода не переставал удивляться. – Клубника тоже подойдет. Холодный кофе с шоколадным мороженым, и еще пару банок колы и бутылку молока. И, пожалуйста, можно побыстрее?

Уладив вопрос с едой, Алекса снова задрожала от страха. Бог знает что могло произойти в ближайшие часы. Из соседней комнаты долетал бубнивший в трубку бас Груена. Был прекрасный солнечный день, а в номере было темно, как в наркопритоне китайского квартала.

Через вращающуюся дверь Алекса прошла в просторную столовую. Четырнадцать стульев с высокими спинками («как ряды в церкви», подумала Алекса) окружали стол черного дерева. Стол блестел так, что Алекса, наклонившись, увидела в нем белое, как простыня, лицо. Сиденья расставлены странно: за каждым стулом стояли низенькие табуретки, обитые тем же вельветом, что и королевские стулья. Ну и ну! Может быть, для того, чтобы гости женского пола могли сбрасывать на них свои манто и накидки или класть сумочки? Сумочка! Где сумочка? И рюкзак? Алекса так занервничала, что не могла вспомнить, были ли они у нее в руках у входа в гостиницу. Она метнулась обратно в кухню, а оттуда в коридор. Слава Богу, все на месте.

Тут ее охватило невероятное желание вцепиться в свои узлы и сбежать на свободу. Но почему? Груен пока не тронул ее и пальцем, пока… Да он еще и не взглянул на нее, но все же… Что-то зловещее сквозило во всей обстановке. Да, именно зловещее. Груен все еще говорил по телефону, и Алекса решила проскользнуть по коридору налево, поискать другие выходы. Отворив дверь в конце холла, она ослепла в потоке света. Белые шторы изысканной спальни в японском стиле делали комнату еще светлее. По обеим сторонам широчайшей и низкой кровати лежали татами.

В животе у бедной Алексы заурчало. Она зашла в ванную с многочисленными зеркалами, где все было выдержано в черном тоне. В стенном углублении стояла статуэтка, сюжет которой Алекса даже не сразу поняла – обнаженная женщина у ног мужчины брала в рот его пенис. Алекса содрогнулась. Теперь было ясно, что надо выбираться отсюда, и чем быстрее, тем лучше. Но когда она уже кралась по коридору к выходу, в дверь позвонили. Она окаменела, услышав шаги Пола у входа.

– Это что еще? – Он был так зол, будто только что вляпался в собачье дерьмо. Звякнули приборы – видимо, официант попытался вкатить тележку внутрь. Не тут-то было.

– Увезите, – загремел он, – знают же, что я не заказываю в номер! Ты думаешь, я вдвое буду платить за какие-то идиотские булки? Увези, и не дай тебе бог прислать мне в офис счет, ты пожалеешь, что вообще родился на свет.

Официант совершил ошибку, попытавшись вступить в спор: красный как рак Пол вытолкнул его в спину и с силой захлопнул дверь.

– Алекса, ты где? – заревел он.

– Я здесь. – Это была уже не маленькая девочка. Алекса просто захлебывалась от ярости, поняв, что ее бутерброды поехали обратно вниз. – Ты подлый, жадный, да эти… – Она устремилась к двери поднять вещи, но уже в следующую минуту Груен закинул ее на плечо, как мешок тряпья.

– Значит, ты голодная, наглая дрянь? Так я переключу тебя с еды на кое-что другое.

Алекса не могла даже кричать. Дыхание остановилось.

– Поставь меня, поставь на место… – скулила она.

Захватив что-то со стола, Груен уселся на диван. Скоро она узнала, что это такое, и сопротивляться было уже бесполезно. Одним движением он сбросил Алексу на колени лицом вниз, задрал юбку и порвал трусики.

– Это тебе поможет забыть о еде, – прошептал он.

Алекса вертелась и извивалась, как уж, но его рука была слишком тяжела. К ужасу и стыду, в зеркальной стене напротив Алекса увидела себя, беспомощную, полуголую, и его руку, зажавшую кнут с серебряной ручкой. Она сжала зубы, когда на спину обрушились медленные, неторопливые удары. И самым мучительным была не физическая боль, хотя жало кнута и заставляло ее вздрагивать. Страшнее было чудовищное унижение, от которого хотелось разрыдаться. Теперь ясно, как можно убить человека. Ударяя свою жертву, он напевал что-то себе под нос, и, хоть та и не видела лица своего мучителя, можно было догадаться, что он наслаждается всем происходящим.

Под футболкой Алекса чувствовала, как шевелится его член, тяжелеет все его тело. Прижимая левой рукой ее голову, он постепенно начал двигаться вверх и вниз, все быстрей и быстрей, пока, прохрипев грязные ругательства, не выпустил ее из рук и она не рухнула на пол.

Алекса до крови закусила губу. По крайней мере, удовольствия от ее слез она ему не доставит. Она подняла вверх глаза, полные ненависти, и поняла, снова содрогнувшись от отвращения, что сейчас ему все равно, плачет она или смеется. Он получил, что хотел. С полузакрытыми глазами он сполз вниз.

– Ты крыса. – Ее голос был неровным, но в нем не было и тени отчаяния. – Грязная, вонючая крыса! – Она огляделась по сторонам в поисках тяжелого предмета, чтобы как следует врезать ему. Груен медленно уселся, словно напоминая о своей силе.

– Держи! – Он засунул руку в карман, и, не успев понять, что она делает, Алекса уже поймала пакетик орешков, которые подавали в самолете. – Будешь хорошей девочкой – свожу тебя в Макдональдс.

– Ты псих. Тебя надо изолировать. – В трусах или без трусов, она здесь больше не останется. Алекса бросилась к двери. Но, попытавшись безуспешно справиться с замком, поняла, почему Груен не остановил ее.

– Открой дверь или я позвоню в полицию!

– И что ты скажешь им, Мисс Правосудие? Что отведала кнута? Что тебе не хватает покорности? Как ты можешь меня обвинить, ты, начинающая шлюха? – Он откинул голову назад и рассмеялся.

Никогда в жизни она не была так раздавлена и беспомощна. И надо было так свалять дурака! По своей воле очутиться в тюрьме вместе с буйно помешанным, который не хочет даже заплатить за ее бутерброд! Жалость к себе переполнила Алексу. Чтобы не дать ей выплеснуться на глазах у Груена, она убежала в японскую спальню и там, лицом вниз на низкой кровати, дала волю слезам.

Так она пролежала весь день в ожидании его шагов. В двери не было ни ключа, ни задвижки. Единственным оружием защиты могла быть длинная щетка из ванной, которую он мог переломить надвое одним ударом. Но шагов все не было. Проходило время, и к Алексе снова вернулись голод и злость. Силы возвращались к ней. Она приняла душ, обмыла раны. На месте побоев была лишь краснота, по которой никто не понял бы, через что ей пришлось пройти.

Переодеваясь в джинсы и новую футболку, на дне рюкзака она увидела малиновый купальник. Боже, от одного его вида стало тошно. Сейчас Алекса только и мечтала о том, чтобы спрятать красоту и слиться с толпой, где никто не знает ее имени.

Но не может же он долго держать ее взаперти? Что бы стал делать Пол Уиттен, узнай он о нездоровой любви своего друга к кнуту? Как бы дать ему знать, или Барб, да вообще хоть кому-нибудь, и положить конец этому кошмару?

Алекса только задремала, когда в комнате появился Груен. Он только что принял душ и сиял здоровьем и силой. Одет он был в черное кимоно.

– Пойдем, Алекса. Я накормлю тебя, если будешь хорошо себя вести.

Переполняясь ненавистью, она поднялась. Ничего не оставалось, как пойти за ним. Сейчас она думала только о побеге. Как бы улизнуть!

Пол привел ее в столовую. Теперь ее освещал торшер и тонкие серебряные канделябры. Возмущение опять ослепило ее – стол был накрыт на одного. Большая рука Пола обхватила ее сзади за шею и силой усадила на низенькую табуретку рядом со своим стулом.

– Встань на колени и мой мне ноги.

– Не буду. – Она отпрянула назад, когда Пол попытался столкнуть ее на колени.

– Мой мне ноги и получишь еду. Не будешь слушаться – останешься голодной. – У табуретки стоял кубок с небольшими белыми полотенцами, свернутыми в рулончики. Они источали запах сирени. Желудок свела судорога.

– Лучше умру от голода…

– Давай, не упрямься. На, возьми.

Он повертел перед ней кусочком тоста с паштетом. Алекса зажмурилась. Пусть лучше ее пытают, хлещут кнутом, ремнем, бьют палками. Но слюна все-таки заполняла рот, и тут, слава Богу, зазвонил телефон.

– Черт! – Он обернулся, вытащил, к ужасу девушки, из-под сиденья конец длинной тонкой цепочки и защелкнул ее на шее у своей пленницы. Ближе к столу было уже не подобраться, назад, не свалив стула, тоже не сдвинуться.

Его не было минут двадцать. Алекса боялась упасть в обморок, но распиравшая ее ярость не давала потерять сознание. Капельки пота стекали по носу. Волосы застряли в ошейнике.

Вернулся он уже другим – переоделся в спортивный костюм. Он невозмутимо расстегнул цепочку и произнес равнодушно, будто ничего не случилось:

– Возникла одна проблема. Завтра мы не сможем ехать в Мендосино. Мне нужно вернуться в Лос-Анджелес. Жаль оставлять незаконченным одно важное дело – твое воспитание. Звонил Пол Уиттен. Его дочь волнуется, куда ты подевалась. Я сказал, что ты маленькая глупая киноманка и доставляешь окружающим много хлопот. И еще сказал, что возьму тебя на пробы, когда ты выучишься хорошим манерам.

– Да если б ты был последним человеком на этой земле, я не стала бы на тебя работать. Тебя надо держать под замком, псих. Уиттен не поверит тому, что мне придется ему рассказать о его знаменитом друге. У тебя плохо с головой.

Груен провел рукой по ее груди, не обращая внимание на слова Алексы.

– Можешь поехать со мной в Лос-Анджелес, я найду для тебя роль… Или можешь возвращаться в детский сад. Подрастешь – вот тогда и увидимся. – Он протянул руку, чтобы обменяться рукопожатиями. Алексе не пришлось долго думать. Через секунду ее зубы уже вонзились в руку ее тюремщика. К полной растерянности Алексы, ее тут же стряхнули, как муравья.

– Возвращайся откуда пришла. – Ему стало скучно. – Через год-другой перебесишься и придешь в себя. А пока ты любому можешь только испортить настроение.

Он ушел. В это трудно было поверить. Подождав пять-десять минут, она, не жуя, проглотила тост и поползла из столовой. Боялась, что он притаился у двери с кнутом, но там никого не было. Еще полчаса она потратила, обследуя комнаты, и наконец, с бьющимся сердцем, добралась до входной двери. Дверь была открыта.

Господи, а что теперь делать? Что говорить Барб?

Прошедший день казался вечностью, а еще нет и десяти часов. В одном Груен прав – надо прийти в себя. Она долго стояла под струей прохладной воды, позанималась йогой и только потом набрала знакомый номер в Санта-Барбаре.

Поговорив с Барб, Алекса не могла не похвалить себя. В конце концов, она совсем не плохая актриса. По телефону говорила обычная Алекса, которую никому не вывести из равновесия. Она ухитрилась заговорить подружку, и они условились встретиться и вместе ехать на север на следующее утро.

Вокруг простиралась страна неограниченных возможностей. Даже дорожные знаки что-то да значили.

– «Сон» – это значит «сонные жители Сономы», Барб. – Алекса засмеялась. Слева и справа пробегали зеленые с золотом виноградники, а вскоре начались розовые грушевые сады, поражавшие буйством и пышностью. Как обычно, Барб молчала, сосредоточившись на преодолении поворотов.

Барб знала, что, может быть, причина поездки не Грег и не Игги, что скорей всего Алекса хочет попасть на съемочную площадку фильма «Тени высокого мужчины». И Алекса понимала это. Но, даже если Грег и Игги не собирались становиться их добычей, у Барб был собственный резон посетить Мендосино и его окрестности.

– Ты знаешь, Мазерати – король марихуаны – вырос в Мендосино? – спросила она подругу, когда холодок встречи был уже позади. – Невероятно, там, в Калифорнии, самый большой урожай… Мне один парень говорил, что травкой начинает пахнуть сразу за границей округа. Черт возьми, вот это город! Всем на все наплевать, властям в том числе. Травка им спасла экономику, когда с лесом стало плохо…

Увлечение Барб забивать голову ненужными фактами тоже очень привлекало Алексу. Сейчас она почти любила подругу за то, что та так легко проглотила записку и остальные отговорки.

В конце концов Алексе пришлось просидеть всю ночь на стуле, если этот псих надумает вернуться. Стул она придвинула к самой входной двери. Вид у нее был, конечно, тот еще, но, подумав как следует, Алекса решила все же не рассказывать подруге, что произошло в отеле «Фермонт». Груен не станет об этом трепаться, по крайней мере с Барб. А если скажет ее отцу, тот уж точно не станет передавать любимой дочери.

– «Мэн» – это так сократили Мендосино! – проорала Барб, когда они переехали реку Гуалалу. «Мэн, мэн, мэн» – в унисон пели девчонки, проезжая мимо каждого следующего знака. Дорога то и дело ныряла и петляла вокруг бывших лесозаготовок, облепивших устье реки. Волны прибоя, что разбивались о берег, величавые сосны и пахнущие солью кипарисы на скалах, созданных ветром, – все эти картины побережья глубоко взволновали Алексу.

Предыдущие двадцать четыре часа ушли в прошлое, как кошмарный сон. Настроение было отличное. Она снова на свободе, и это счастье! Такого счастья не было у Алексы очень давно.

Неподалеку от Морского Ранчо подружки остановились перекусить. В телефонной будке на углу двое бородатых парней забивали косячок. Недовольная гримаса тут же исчезла с лица Барб, которая скорее унюхала их, чем увидела. Подмигнув Алексе, она подошла к ним, скромно опустив голову, и по застенчивому взгляду подруги стало ясно, что она просит поделиться травкой. Что ж, если это то, что нужно Барби для счастья, она не возражает.

Алекса решила навсегда остаться здесь – среди лесов, океанских просторов и огромного неба. Где-то дальше на север начинался «потерянный берег», о котором говорили гости Уиттена. На тысячи акров не было ничего, кроме диких лесов. Трудно сказать, чего она сейчас хочет. Попасть на пробы? Путь через койку с сумасшедшим продюсером ей не подходит; и вообще ни с каким продюсером она спать не будет. Что-нибудь должно подвернуться. Барби ловит свой кайф от марихуаны, а Алекса была сейчас на седьмом небе от пьянящего чувства свободы, которое не заменит никакая травка.

Довольно ухмыляясь, Барб рассказала, что папаша лопался от злости после выходки Алексы и записал ее в «дешевки, из тех, кто вечно пьют и едят на халяву». Еще выяснилось, что Уиттен все еще собирался лететь на место съемок через день или два.

Алекса присела у стойки, наблюдая за флиртом подружки с новыми знакомыми, и напряжение развеялось окончательно. Если они найдут съемочную площадку и Пол Уиттен тоже окажется там, еще есть шанс получить роль, хотя бы быть дублером. С Полом Уиттеном можно не бояться кнута его приятеля. Хоть Уиттена и трудно представить в роли защитника, но не странно ли и то, что она тут, в этом забытом Богом месте, завороженная шумом набегающих волн, ни в чем не уверенная, но и без тени тревоги и грусти. Внутри росла необъяснимая уверенность в том, что «мэн» – сокращение «Мендосино» – это знак удачи.

Короткий разговор с сестрой ничуть не успокоил Джо, скорей наоборот. Алекса была совсем не похожа на себя, когда визжала о том, как прекрасно все складывается и как на нее запал голливудский продюсер. Ничего общего с обычной Алексой-пофигисткой.

Джо угрюмо глядела в глубину темнеющего сада. Надо было спросить, где точно она была и собирается ли вернуться в колледж.

Джо вздохнула. Придется все-таки звонить Барбаре. Не хотелось выглядеть сестриной нянькой, но ничего другого не остается. Если она не позаботится об Алексе, кто еще это сделает? Уж точно не папочка, который, как обычно, отчалил «по делам» два дня назад и перед отъездом заявил, что не в силах повлиять на свою бездарную дочь и умывает руки.

Джо подслушала, как он заказывал номер в Ла-Косте. Неизвестно на какие деньги Бен устроил себе гастроли. Ясно, что по части того, как сделать все шито-крыто, папочка был глуповат. Да, видно, и не пытался уже делать вид, что тяжело переживает утрату. И зачем? Из публики осталась одна Джо. Вздохнув уже который раз, точно старая дева, Джо раздраженно взяла телефон. Пусть Алекса будет злиться, надо наконец ее отыскать и вдолбить кое-что в ее безрассудную голову. Что толку обвинять отца в том, что он бесцельно плывет по течению, если она сама стала делать то же самое.

Трубку взяла Барбара Уиттен и ясно дала понять похолодевшей Джо, что не знает, где Алекса, и не хочет этого знать. Джо не клала трубку.

– Где ты ее видела в последний раз?

– В мотеле Мендосино, где она пыталась затащить в постель моего отца, – огрызнулась Барб и повесила трубку.

Джо в недоумении уставилась на трубку. Должно быть, на этот раз они капитально поругались. После короткого разговора била дрожь. Может, от оскорбления, а может, шестое чувство подсказывало, что Алекса вляпалась серьезно.

Джо толкнула дверь в спальню сестры. Кому еще позвонить, кто еще мог знать о ее наполеоновских планах? Ничто не шло на ум. Под кроватью у Алексы была большая коробка с кучей разного барахла – записки, старые тетради, дневники, адресные книги, разного рода списки и прочая ерунда. Первое, что бросилось Джо в глаза, кольнуло ее в самое сердце – наверху лежала мамина любимая темно-синяя сумочка из крокодиловой кожи (если вообще бывают такие крокодилы). Под ней вился клубок маминых поясов и шейных платков.

Джо открыла сумочку, ожидая найти ее пустой, но внутри все оказалось набито бумажками, открытками и памятками типа «Дела на сегодня». До боли родным маминым почерком был составлен список лиц и телефонов, по которым она регулярно позванивала насчет работы.

Среди прочего в сумочке было письмо на розоватой бумаге, в верхнем углу которого большими буквами стояло только одно имя – МАГДА. Ни телефона, ни адреса не указывалось.

Дорогая, не забудь надеть большую шляпу и темные очки. Двенадцать часов дня, зал поло, отель «Беверли Хиллз», четвертого июня.

Четвертого июня! На эту встречу мама уже не могла прийти. Четвертого она уже была мертва, горящая машина скатилась в обрыв. Вдохнув глубже, Джо перечитала записку.

Кто такая Магда? Почему она просит маму спрятаться под очками и шляпой? Под письмом лежала выписка из банка и пачка оплаченных майских чеков с подписью Тери Шепард, последних с этой подписью. Она так гордилась ими, тем, что способна заработать для семьи.

Джо перекладывала чеки, и слезы сбегали по щекам. Каждый из них – частичка памяти.

Шестьдесят четыре доллара Уилкинсону, бакалейщику, сто два – мяснику Джеду, пятьсот в летний лагерь «Синяя Птица», в «Сакс» за новое платье, в «Фонтан»… Джо остановилась, прижала к горлу дрожавшую руку, не веря своим глазам. Перед ней был чек на целое состояние в тысячу восемьсот долларов от тридцатого мая, подписанный только за четыре дня до смерти.

Что за «Фонтан»? Где это? Находка вытеснила из головы мысли о пропаже Алексы. Что это мама купила, что может столько стоить?

Джо посмотрела на сад, будто выискивая водопад или новый предмет садового инвентаря, который потянул бы на тысячу восемьсот баксов. Она перевернула чек. Подпись на оборотной стороне была на редкость неясной. Первое слово было похоже на «Светлану», а вторая часть совсем не читалась. Поверх подписи стоял штамп: «Принято в качестве задатка, Банк Калифорнии». Джо все вертела чек в руках. Она знала свою мать. Тысяча восемьсот долларов были для Тери большой суммой. Она не швыряла деньгами. Джо прекрасно помнила, как мама говорила с улыбкой: «Трудно забыть, что значит доллар, если каждый день считаешь центы». Доходы от съемок почти целиком шли в семью, и тут этот «Фонтан»…

На следующий день Джо позвонила Альфу Виктору, но тот был в мастерской. Она оставила свое имя на автоответчике, но он так и не позвонил. Что ж, чего удивляться? Кто такая в конце концов Джо? Он частенько бывал слишком занят, чтобы перезвонить даже матери, зачем же делать исключение для Джо?

Часов в пять позвонил отец и сказал, что едет домой. Да, отец! Он все объяснит, он должен знать.

Если бы знать, что мама делала в Мексике, куда она ехала, не было бы так неспокойно на душе, не давила бы неизвестность – непонятная смерть, чек загадочной фирме и встреча с загадочной дамой по имени Магда.

Пока никто не мог ответить на эти вопросы. Никому, даже Алексе, похоже, не было до этого дела. Может, чек и письмо дадут тот простой ответ, которого она так ждет с тех пор, как на похоронах Альф Виктор твердо заявил, что отношения к работе мамина поездка не имела.

– Привет, Джо! – Бен вернулся в хорошем настроении, загорелый, лоснившийся от беззаботности и самодовольства.

Что-то ему явно удалось – на поле для гольфа или в чьей-то спальне – это Джо сейчас не занимало. Хотелось только, чтоб он расставил все на места раз и навсегда. Если он знал, куда ехала мама, и не потрудился ей сообщить – это одно. Если он не знал и не хотел узнать, она выяснит все сама.

Бен был в самом что ни на есть «отцовском» настроении. Он забросил ноги на кофейный столик, швырнул ей пакетик воздушной кукурузы и пустился в разговоры о новой «классной» сделке.

Он зевнул, налил себе скотча. Собравшись с духом, Джо вытащила из сумочки чек и письмо от Магды.

– Папа…

– Да, дочка? Что там слышно о твоей лихой сестрице?

Джо отрицательно мотнула головой.

– Папа, я нашла это в маминой синей сумочке, с другими бумагами. Думаю, тебе надо взглянуть… ты, наверное, убрал чеки и не посмотрел…

Бен уставился на листки с таким лицом, будто держал в руках бомбу замедленного действия. Джо больше не могла сдерживаться, ее тревоги, сомнения, ее несчастье – все вырвалось наружу:

– Папа, пожалуйста, если знаешь, куда она ехала, скажи мне, я прошу тебя. Я не могу терпеть неизвестности. Здесь какая-то тайна. Ты не знаешь, почему она потратила столько денег в этом магазине или местечке, «Фонтане»? Что это значит?

Отца просто подбросило из кресла, он весь дрожал. Джо пригнулась к спинке стула, готовая к удару, хоть он никогда никого не бил. Он отошел к окну, с силой сжимая голову, как от нестерпимой боли.

– Замолчи, замолчи! – взвизгнул Бен и зашагал по комнате взад-вперед, бормоча под нос: – Я не знаю, я не знаю. – Он успокаивал себя: – Не наше дело соваться, это были ее деньги. И все на вас уходили, на тебя и твою никчемную сестру.

Несмотря на последние слова, Джо не могла не пожалеть отца. Глаза его покраснели, он был вот-вот готов расплакаться. Джо налила ему еще, он проглотил все залпом и завалился на диван. Он снова поглядел на чек, на письмо.

– Где ты это взяла? – Он изо всех сил старался взять себя в руки, но губы все равно дрожали.

– У Алексы в комнате. Ты что, не помнишь? Ты нас просил забрать у тебя мамины вещи. Наверное, сам все побросал в ее сумочку, с глаз долой.

Бен вскочил и бросился в спальню Алексы. Одно за другим на пол посыпалось вниз содержимое тумбочки – купальники, тюбики помады, футболки, пустые флаконы из-под духов, баночки с кремом и прочая женская ерунда. Никаких бумаг, дневников и чековых книжек или чеков не было. Про другую тумбочку Алексы он, наверное, забыл.

Отец затряс Джо за плечи:

– Малышка, неужели ты не понимаешь? Я не в силах больше вспоминать… Я схожу с ума. Я не знаю, куда Тери ехала. Я ничего не знаю… уже слишком поздно что-то исправить. Зачем меня терзать? И себя мучить? У тебя навязчивая идея. Где эта сумка?

Джо отвела отца в свою комнату и молча – не могла уже говорить – вынула из шкафа сумочку и протянула отцу. Он распахнул ее, захлопнул, снова распахнул и беспомощно перевел глаза на дочь.

– Милая моя, я не знаю, что там у мамы было на уме. Я попробую выяснить… честно, я постараюсь… но… почему? Хорошо, хорошо… – Джо ничего не говорила, он, видно, снова отвечал сам себе. – Я попробую. Я обещаю, что попробую узнать, что все это значит. – Голос сорвался, но он все повторял: – Зачем мы себя мучаем? Это ничего не изменит… Она не вернется.

Скомкав сумочку, он медленно вышел из спальни, спустился в холл и вышел из дома. Через несколько минут Джо услышала шум мотора. Из окна было видно, как Бен пулей выехал за ворота. Постояв еще секунду у окна, Джо вернулась в спальню Алексы. Ее трясло, теперь уже от смешанного чувства страха и злости. Решение принято – надо перетрясти тумбочку сестры самым тщательным образом… Проверить все банковские документы – все, что могло иметь отношение к маме. Может, это и навязчивая идея, но причин тому набирается достаточно. Джо ни на минуту не поверила, что отец и впрямь станет выяснять, что стояло за чеком «Фонтану» и о чем письмо Магды. Если ее папашу терзали напоминания о смерти мамы, то она мучилась оттого, что ей не нужно было напоминать о ней. Что-то здесь не так. И она разузнает все до конца.

В ту ночь отец домой не приехал, но Джо было наплевать. Больше никогда ей не будет дела до того, вернется он или нет. Больше никогда она не сглупит, открыв ему свое сердце.

Джо ждала еще одна находка. «Фонтану» выписали еще один чек, на триста долларов. На обороте стояла та же корявая роспись. На этот раз имя «Светлана» читалось совершенно четко, но фамилия опять не поддавалась расшифровке. Этот чек был выписан на месяц раньше, в апреле. Джо долго просидела не шевелясь. Эти триста скорей всего задаток за что-то. Но за что?!

Да, ведь еще остается сундук, что лежит в гараже. Тот, в который Алекса сложила ненужные ей мамины вещи. Уже несколько месяцев он, всеми забытый, провалялся в гараже. Однако в два часа ночи продолжать расследование было физически невозможно. Джо пообещала себе назавтра после работы обязательно разобрать сундук, сколько бы времени это ни заняло. Может, стоит попросить Майка Таннера разобраться с тайной «Фонтана»? Майк был не только начальником, он стал другом. Надо было давно довериться ему – у Майка тренированный журналистский ум, он быстро возьмет след.

С этой успокоительной мыслью Джо провалилась в сон. Будильник прозвонил уже в семь часов, глаза не хотели открываться, но тут события предыдущего дня, вдруг явственно возникшие, вытряхнули ее из кровати. При свете дня стало абсолютно понятно, что Бен может только помешать в поисках разгадки. Он слаб и в страхе прячется от правды.

Майка Таннера в редакции не было, но, несмотря на ночные мучения, на душе у Джо было уже легче. Работы было много, и, сидя за печатной машинкой, хорошо думалось о том, как вечером она разберет сундук и, возможно, найдет там ключ к разгадке. А потом они вместе с Майком сядут, и Джо попросит его о помощи.

Машина отца стояла у дома. Зная его, Джо не ждала, что вечером он останется с ней. При встрече оба не сказали друг другу ни слова и молча топтались на кухне.

В половине восьмого он позвонил Либби и договорился с ней встретиться через час «в обычном месте». Джо подошла к нему решительно, поймала его взгляд в зеркале, перед которым он завязывал галстук.

– Папа, отдай, пожалуйста, чек и письмо. Я хочу заняться этим сама.

Он смотрел на дочь через зеркальное отражение. На этот раз он ответил сухо, даже холодно:

– Оставь его мне. Я уже навел кое-какие справки. Все, что выясню, сразу расскажу, если, конечно, найду что-нибудь. Я обещаю. – Больше он ничего не сказал. Через полчаса хлопнула дверь. Джо снова проводила машину взглядом, пока та не скрылась за поворотом.

Готовясь долго копаться в пыльном гараже, Джо надела старую майку и джинсы. Напрасное беспокойство. Не успев включить свет, Джо уже знала, что сейчас увидит. Сундук исчез.

4

Наконец он понял, кого она напоминает. Нечто среднее между двумя в прошлом блистательными актрисами. Большой чувственный рот и стройная гибкость Лорен Бейколл в «Иметь и не иметь» и сиянье золотистых тонов Риты Хейворт в «Джильде». Кэл Робинсон частенько смотрел эти фильмы долгими ночами, устав от тщетной борьбы с бессонницей, и нет-нет да и задумывался о том, что, будь возможность поработать с ними обеими в пору расцвета, он согласился бы родиться пораньше. Современным звездам далеко до их очарования, их искрометной и такой земной сексуальности.

Странно, но он не обратил на девушку внимания, когда делал заказ. Заказывал он, приезжая сюда, всегда одно и то же: печеного краба, тарелку жареных креветок и графин любимого сономского вина. Каждый раз, оказываясь в Мендосино, Кэл становился сам не свой. Вот и в этот раз нахлынули воспоминания, и слишком много здесь «природы» – бескрайние леса с их живностью и такой же бескрайний океан.

Сколько раз зарекался он не ездить сюда, но всегда что-то тянуло его в эти места. Видно, есть в нем эдакая склонность к мазохизму, думал Кэл, если снова и снова он возвращается в город, который пытается забыть вот уже двадцать лет.

Здесь и работа шла не лучшим образом, и снимки выходили грустные. Он не чувствовал ракурс, и редактор из «Таун энд Кантри» тоже не помогала. Женщина властная и импульсивная, она тем не менее не выдала ни одной оригинальной идеи из своей суперстильной головы. Вряд ли она сидит с ним тут просто так, от нечего делать. Зачем они вообще решили освещать Китовый фестиваль, одному Богу известно.

«Не забыть бы позвонить Пони, – отметил он в уме. Пони был агентом Кэла. – Пусть не берет больше заказов, сколько бы ни предлагали. И на будущее – никаких выездов в район Мендосино».

За едой Кэл внимательно наблюдал за девушкой с фантастической фигурой, которая принимала и разносила заказы. Управлялась она быстро и ловко, только с некоторыми столиками никак не могла разделаться. О причине нетрудно было догадаться. К досаде своих спутниц, многие посетители мужского пола старались заболтать девушку, чтоб она подольше побыла у столика. Кэл собирался сделать то же самое.

Он заметил, что в свободную минутку она любила прильнуть к большому окну, вдохнуть полной грудью, всматриваясь в необъятные дали океана. Ветер гулял в густых зарослях синих и белых люпинов, разросшихся до самого обрыва. А там, десятью метрами ниже, волны прибоя бились о прибрежные валуны, посылая серебряные брызги высоко в воздух.

«Никогда не поворачивайся спиной к океану. К западу от Мендосино волны каверзные, у берега иногда по полтора метра, можно и не выплыть». Голос отца до сих пор стоял у него в ушах, хоть прошло столько лет. Предупреждение он вспомнил, когда было уже поздно. Огромная волна накрыла собой медовый месяц, ставший трагедией.

Кэл допивал вино, когда прекрасное создание подошло к его столику.

– Можем предложить отличные десерты – черничный, малиновый… фирменное блюдо – ромовый пирог.

– С травкой ничего нет?

На лице у девушки ничего не отразилось. Должно быть, она слышала это в сотый раз. Зевая про себя, она спокойно ответила:

– Травку здесь не подают. Десерт будете брать?

Чтобы еще посидеть в кафе, он опять заказал графин вина. Хотелось рассмотреть ее, когда поменяется освещение: в Северной Калифорнии ясный день мгновенно переходит в ночь. Пожалуй, официантка стоила бы потраченной пленки. В отличие от других фотографов Кэл редко принимал такое решение по отношению к кому-либо далекому от шоу-бизнеса. Если какой-нибудь уважаемый им человек приводил к нему девушку – это одно. А самому носиться по самым неподходящим местам, выискивая «лицо», как это делают некоторые голливудские таланты, он не собирался.

В половине десятого девушка ушла на кухню и не вернулась. Вместо нее появилась официантка с мышиным лицом и, строго спросив Кэла, хочет ли он чего-нибудь еще, положила чек на стол, не дождавшись ответа.

– А где девушка, которая меня обслуживала? – спросил он, расплачиваясь у кассира. – Я хочу ей оставить чаевые.

Кассир криво ухмыльнулся:

– Сегодня она ушла пораньше. Можете оставить деньги в подносе, завтра заберет.

В досаде и растерянности Кэл вышел на улицу навстречу морскому ветру, растрепавшему волосы и задувшему под пиджак. Уже у машины до него донесся женский крик: «Оставь меня в покое, болван!» Вглядевшись в темноту, он увидел, как «его» девушка пытается отвязаться от парня, пристававшего к ней еще в ресторане.

Кэл не любил вмешиваться в чужие дела и в чужие проблемы, но что-то в этой девушке определенно требовало внимания. Спокойной походкой с безразличным видом он подошел к парню и ледяным голосом произнес: «А ну-ка убери руки от моей девушки, а то сейчас поплывешь вместе с китами. И лучше не спорь!» Парень был покрупнее Кэла, но сказанного оказалось достаточно, чтобы он отпустил ее.

– Тебе повезло. – Парень был пьян. – Гостеприимное у вас местечко… – Он икнул. – Такими девочками нужно делиться. С такими формами… – Кэл не дал ему договорить. Без труда крутанув пьянчужку пару раз, он забросил его в придорожные кусты. Он твердо взял девушку под руку и повел ее к своей машине.

– Спасибо, – сказала она без тени благодарности в голосе. – Я умею справляться с пьяными, но у вас быстрее получилось.

– Не стоит благодарности. Мне повезло. Я сам хотел поговорить с тобой, а ты вдруг испарилась. Давай доберемся до города и выпьем что-нибудь вместе.

– Не теряйте времени, – последовал глухой ответ, почти утонувший в морском шуме.

Так, значит, мы независимые и нам никто не нужен? Скоро он изменит ее отношение к себе, подумал Кэл. Дверь ресторана резко отворилась, и лицо девушки неожиданно попало в яркий круг света. Кэл содрогнулся.

Пьяница поднялся и, шатаясь, направился в их сторону. Кэл открыл дверцу машины, и, как он и ожидал, красотка села внутрь. На ее лице читалась напряженность.

– Это не то, что ты думаешь, – сказал он, выехав на шоссе. – У меня есть интересное деловое предложение. В городе поговорим.

Новая знакомая продолжала сидеть выпрямившись, как телеграфный столб. Ясно, что она не верила ни одному его слову. В самом деле, с чего бы ей верить? Должно быть, она получает предложения по двадцать раз на дню. На горизонте уже мерцали огни Мендосино, который, как волшебный городок, вырос на самой вершине сказочного мыса.

Кэл остановил машину у любимого бара рядом с пожарной станцией.

– Предлагаю все обсудить за стаканчиком содовой.

Девушка сухо кивнула и вышла вслед за ним. За беседой прошло уже добрых тридцать минут, а новая знакомая так и сидела скованная, натянутая, как стрела. Трудно поверить, что он, Кэл Робинсон, признанный в стране фотограф, так распинается перед незнакомой странноватой девчонкой.

Поведав ей о том, что он фотограф из Сан-Франциско и работает на Даун энд Кантри», Кэл получил в ответ лишь едкую ухмылку, еще хуже той, что скривила лицо кассира. А когда он попробовал сказать, что в ней определенно что-то есть, на него смотрели уже с откровенным цинизмом.

– Ты, наверное, уже слышала все это?

– Ага, – ответила девушка, даже не потрудившись повернуть к нему голову.

– Но ведь не от профессионала. А если я готов неплохо платить за снимки?

Она опять усмехнулась.

– Мне платят хорошо, а всех денег не заработаешь.

– Хочешь травки?

– Никогда не притронусь к этой дряни. – Девушка наклонилась за сумочкой, собираясь уходить.

К пущей досаде, в окне бара появилась знакомая редакторша Кэла. Она явно шла к нему.

– Привет, Кэл. А я все думаю, где ты пропадаешь? В гостинице оставила тебе сообщение. – Оглядев спутницу Кэла с головы до ног, она протянула вперед руку: – Тоня Брэйс, я работаю в «Таун энд Кантри».

– Алекса Шепвелл. – Она пожала протянутую ей руку без энтузиазма.

«В конце концов, Тоня не всегда бывает некстати», – решил Кэл, когда та снова затараторила:

– Не зря говорят, что ты лучший в Штатах. И как ты отыскал Алексу? Она отлично выйдет в красном бикини.

Кэл покачал головой:

– Да вот не знаю. Мы с Алексой только что столкнулись друг с другом. Мне кажется, ее это не интересует…

Редакторша склонила голову набок, считая, видно, что так делают все незаурядные мыслители.

– Разреши позвонить в Нью-Йорк начальству. Надо доложить о такой ценной находке. А ты еще жаловался, что перевелись хорошие модели.

Ни Кэл, ни Алекса не приглашали Тоню остаться, и, обменявшись с ними парочкой любезностей, она вскоре ушла. Проводив ее взглядом, Алекса подалась вперед. Наконец-то появились признаки интереса.

– Значит, вы в самом деле работаете в «Таун энд Кантри»? А я вам не поверила.

«Хочет выговориться», – подумал Кэл, потому что сдержанность и холодность сменились хлынувшим наружу потоком слов:

– Я здесь месяца полтора… работала вместе со съемочной группой в лесах, к Западу от Элк…но… моя роль была совсем небольшой… – Она нервно сцепила пальцы. – Одним словом, обещали много, но ничего из этого не вышло…

Чем больше она говорила, тем больше раскрывалось Кэлу ее настоящее «я» – хрупкой, ранимой девушки, и все более зачарованно разглядывал он ее замечательную фигуру.

– Ты устала?

– Нет, ни капельки не устала, – затрясла головой Алекса. – А что?

– Ты знаешь, вдруг захотелось щелкнуть тебя пару раз «Полароидом». Здесь направо есть одна комнатка, туда никто никогда не заходит. Тогда я беру фотоаппарат, встретимся через десять минут. Причешись и будешь совсем в порядке.

Уж не сошла ли она с ума? Сколько раз зарекалась, и так глупо поверить очередному «фотографу», толкующему о «потенциале» и оригинальной внешности? И почему Кэл Робинсон должен отличаться от Пола Уиттена?

Она сбежала от того психа с кнутом и от Уиттена, чтобы остаться одной. Зарабатывать немного денег и ночью гулять под звездами, слушать океан, собирать люпины и маки и ставить их в своей комнатке у кровати в банку из-под кока-колы. И голова не уставала от напряженной работы, только и всего что запоминать заказы обедов и ужинов.

И все же… все же… Алекса захихикала, расчесывая волосы. С той минуты, как они с Барб двинулись на север, ее не оставляла уверенность в том, что она едет навстречу удаче. И эта уверенность не покидала ее даже в последний, самый неприятный, день.

Чак и Лонни – те, что встретились двум искательницам приключений у Морского Ранчо, оказались неплохими ребятами. По иронии судьбы Алексе не пришлось выдумывать причину начать поиски съемочной площадки. Наоборот, Чак и Лонни сыграли ей на руку. Оказалось, что они побросали работу и двинулись на север, прознав как-то за стаканчиком вина, что будет сниматься фильм о «Длинном Лесорубе» – легенде побережья, самом быстром и ловком. На этом ребята рассчитывали заработать. «Для таких, как мы, там дело найдется – показать им, как обращаться с секирой и с двойным калифорнийским горьким», – ржали Чак и Лонни в дыму марихуаны.

Алекса даже не взглянула на подругу, зная, что та не замедлит воспользоваться случаем – если ребята понравились ей. А они точно понравились, особенно Чак. Алекса низко наклонилась над кружкой, пряча ухмылку, когда Барб подвела черту:

– Значит так, считайте, что вам подвалила удача. Это как раз то место, куда мы сами едем. Фильм делает мой отец. Вернее, фильм делается на его деньги. Так что, если не хотите опоздать, пора двигать.

На первый взгляд эти ребята никогда не могли оказаться на месте Багси и Дэйва – на побегушках у двух капризных девчонок, но хватило и дня, чтобы переделать их в таковых. Чак и Лонни оказались как нельзя кстати: без них было бы куда трудней отыскать киноплощадку в глубине лесов между Гуалалой и Мендосино, где прославился Длинный Лесоруб.

Может, оттого, что место было совсем дикое, а Чак и Лонни чувствовали себя тут как рыба в воде, а может, из-за протекции Барби искателям приключений был оказан королевский прием. Даже Катлин О'Хаган выползла из трейлера, чтобы изобразить радость.

Последующие сорок восемь часов все шло отлично, только Барб могла иногда поворчать насчет того, что съемки продвигаются черепашьим шагом. Действительно, Алекса и представить себе не могла, как долго шлифуется каждая, даже совсем небольшая сценка. Но действо не могло наскучить ей, напротив, оно завораживало. Сразу стали понятны разговоры о долларах и бюджете. Все приобрело реальные очертания – трейлеры, где жили звезды, гардеробы, походные кухни для вечно голодных операторов, масса ассистентов и не меньше полусотни дублеров. Любой из дублеров был выше всех мужчин, какие когда-либо встречались Алексе. И, конечно, она влюбилась в сам сказочный лес, волшебное красное дерево.

Среди киношной братии в лагере жил еще старик лесоруб, приглашенный режиссером для проверки «достоверности». Рассказы старика переносили Алексу в далекие времена золотой лихорадки, когда первые лесорубы приехали в графство Мендосино. Так на берегу быстрой речки возник городок Гуалала. «Один за другим падали гигантские стволы, и быки весом больше полутонны тянули их к воде. Там они ждали паводка, который нес бревна вниз по реке на лесопилку…» Глядя, как преображались артисты, облачаясь в костюмы старых времен, Алексе хотелось слушать и слушать дальше, прокручивая назад колесо истории.

Насчет маленькой роли в фильме Алекса говорила неправду. Едва она успела свободно вздохнуть, на съемки приехали Пол Уиттен и ПолГруен.

Алекса уже решила, что делать, когда это неизбежно произойдет: играть в сиамского близнеца подруги Барби, не отходить от нее ни на шаг – чтобы ни один, ни другой до нее не добрались. Но от Барб помощи оказалось мало. Ее симпатии к Чаку выросли до невероятных размеров, и чем больше росла ее привязанность, тем выше задирал нос объект любви. «Типичная реакция мужчины», – решила Алекса.

В любом случае о Груене не пришлось беспокоиться – со дня прибытия до самого отъезда он вел себя так, будто они никогда не были знакомы. С Полом Уиттеном оказалось гораздо сложнее.

Он встретил Алексу холодно и сперва не обращал на нее внимания. Теперь, причесываясь в пятый раз и расстегнув пару пуговиц на кофточке, она скорчила гримасу. В лагере было хорошо, казалось, что вот-вот произойдет чудо и, как случается в мелодрамах, кто-то заболеет. Ее, знающую наизусть каждую сцену, вытащат из мрака неизвестности, и картина будет спасена. Однако этого не случилось. И, похоже, теперь никогда не случится, конечно, если один из Полов сможет помешать ее дальнейшей карьере.

Из-за Чака Барб не желала покидать площадку, а оставалась в одной из дублерских палаток. Таких палаток Алексе тоже еще не встречалось. Человек среднего роста мог спокойно встать в ней, не наклоняя головы. Рядом полагалась душевая палатка. Внутри – специальный походный ковер и особые спальные мешки, удобнее, чем ее собственная кровать.

Но приехал мистер Уиттен, и жизнь изменилась. В первый же вечер между отцом и дочерью произошел скандал: кукла Барби ночует не в гостинице вместе с высшим эшелоном, а болтается в лесу. Узнав же, что причиной является Чак, Уиттен решил эту проблему, как решал большинство своих проблем. Он «купил» его. Всю компанию, включая Лонни, отвезли в городскую гостиницу, и там, голосом не терпящим возражений, он объявил Барб, что здесь ей и надлежит жить, и максимум – пару недель.

Всю ночь она проплакала, жалуясь Алексе. Только две недели веселой жизни – и она едет в Женевскую школу переводчиков, нравится ей это или нет. Уиттен ясно дал понять, что в случае сопротивления поблажек можно больше не ждать и даже «автоматическому пользованию» домом в Санта-Барбаре придет конец. Выбора у Барб не было, потому что с матерью отношения совсем не складывались.

На следующий день Барб заявила подруге, что собирается проникнуть в особняк и забрать свои украшения, чтобы продать их и уехать с Чаком. Она без ума от него. Когда папа поймет, что у них все серьезно, он наконец перестанет считать ее ребенком.

Алекса попыталась отговорить ее. Может, поэтому Барб и свалила на нее вину за то, что случилось потом. Даже сейчас Алекса не понимала, как это Барб могла поверить, что она клеится к ее отцу. Наверное, во всем виновата травка, которая в больших количествах выкуривалась каждый вечер и которая в конце концов дала о себе знать.

Кажется, все случилось три года, а не три недели назад. Пол Уиттен без стука заявился к ней в номер, когда она сидела в душе. Он сам бросил ей полотенце и сказал, что пришел поговорить о Барб. Но не успела она обернуть полотенце вокруг себя, он бросился на нее, как сумасшедший.

Полотенце упало на пол, а Алекса так обалдела, что его пальцы побежали вниз по мокрому телу прежде, чем она успела отшвырнуть его от себя. В ту же минуту дверь распахнулась, и на пороге появилась Барб. Бледная и дрожащая, она осыпала обоих всеми возможными ругательствами и, бросившись на отца, вцепилась ему в горло. В истерике Барб визжала, что он разбил ее жизнь и что убьет сначала его, а потом себя. Уиттен не без труда стряхнул с себя дочь и выпихнул ее в коридор, и слава Богу, больше она не видела ни одного ни другого.

Секретарша Пег потом рассказала, что Уиттен вручил Чаку и Лонни два билета в один конец на Аляску и устроил их на работу, дающую сорок тысяч долларов в год при условии, что ни один из них никогда не увидится с Барб. Алекса еще несколько раз звонила Барб, но та больше не захотела иметь с ней ничего общего.

У Кэла Робинсона захватило дух. «Полароид» не обманул его. Алекса Шепвелл необыкновенно хороша. От нее было не оторвать глаз, ее тело будило самые необузданные фантазии. Часто все это терялось на пленке, но не в случае с Алексой. Он был прав, здесь чувствовался мировой класс. Само собой, это только пробные снимки, надо еще пофотографировать здесь, в Мендосино, а еще лучше в его студии в Сан-Франциско.

Кэл небрежно протянул ей несколько снимков.

– Что вы думаете? – спросила Алекса не глядя.

– Я не думаю. Я знаю. Ты можешь стать супермоделью. Тебе надо будет поехать со мной в Сан-Франциско, когда я закончу с заказом.

– Сколько вы платите? – Алекса смотрела с явным подозрением. – Моя мать была моделью. Я хочу, чтоб мне платили по существующим расценкам. – У нее был такой сосредоточенный вид, что Кэл едва сдержал улыбку.

– И какие сейчас расценки? – Он видел, как ей хочется выглядеть взрослой.

– Ну, мама была профессионалкой… Она имела… – Алекса лихорадочно пыталась вспомнить, но не смогла. – Сто долларов в час, – рискнула она. Кэл пристально посмотрел ей в глаза, но Алекса ни капли не смутилась.

– Сколько тебе лет, Алекса?

– Восемнадцать, почти девятнадцать… – прибавила она год.

– Ну так сто в час тебя устраивает?

– Я думаю, да.

Он улыбнулся Алексе неожиданно приятной улыбкой.

– Я уверен, что к девятнадцати годам ты будешь получать гораздо больше, – помолчал он, подмигнул ей и добавил: —…вот только не знаю, когда это будет – в этом году или в следующем.

Шутка была проигнорирована.

– Когда мы едем?

– Когда здесь все закончу, через несколько дней.

– Можно мне сняться в красном бикини, о котором редактор говорила?

Есть же люди, принимающие шутки Тони всерьез.

– Нет, – мягко ответил Кэл. – Тебя мы прибережем для более важных снимков. Ты вполне можешь попасть на обложку в следующий номер «Вог».

«Он даже не пробовал притронуться ко мне», – думала Алекса через час, выключая свет в своей комнате, которую отвели ей при ресторане. Она лежала так тихо, что было слышно, как вдалеке волны бьются о мыс. Не будет ли ошибкой снова метнуться в новом направлении? Бросить полюбившийся мир, полный покоя и свободы? Она понимала, что этот путь ведет в тупик, но здесь нет боли… Правда, пройдет время, и такая жизнь перестанет приносить радость. Что-то в Робинсоне притягивало ее. Этот не играл на нервах, как Пол Уиттен. Кажется, Кэл воспринял ее всерьез.

Сразу принимать решений не надо. Эту неделю он еще пробудет в Мендосино, а там будет видно, какого рода у него к ней интерес – профессиональный или личный. Она предпочитает профессиональный. Если Кэл не обманет ее ожиданий, Алекса поедет с ним в Сан-Франциско работать над тем, что он называет «индивидуальным портфелем». Оставаться моделью она не собирается, на этот счет взгляды у нее не изменились. Но за несколько недель неудавшаяся актриса стала более трезвой и жесткой – по крайней мере, сама она надеялась, что это так. Карьера модели может принести ощутимые деньги, Кэл не зря повторял это.

Алекса закрыла глаза и поклялась себе сниматься не дольше, чем потребуется на то, чтобы накопить на скромную, но независимую жизнь. Она вернется в Мендосино и купит художественный салон или сувенирную лавку. Если нужной суммы не наберется, будет торговать только в сезон. Так делали многие, кого она здесь узнала. В крысиной возне из-за денег легко забыть, зачем они вообще нужны, но она этого не допустит.

Прежде чем заснуть, Алекса снова подумала о маме, о ее маленьком смелом сердце.

– Я добьюсь этого, мама, – прошептала она в темноте. – Добьюсь ради тебя.

– Малышка, может, хватит извиняться? Успокойся и говори медленно. Ты мне совершенно не досаждаешь. Я хочу тебе помочь, ты слышишь? Давай снова все сначала.

Голос у Майка Таннера был такой добрый, и, как ни пыталась Джо сдержаться, слезы все лились и лились. Слишком долго она носила их в себе.

– Извините, – снова слабо произнесла она. Худой жилистый человек, больше похожий на бледного от научных занятий профессора, чем на здорового калифорнийца и газетчика, протянул Джо платок с большим чернильным пятном.

– Вот так лучше, – улыбнулся он, когда Джо в конце концов рассмеялась над собой.

Майк поднял наверх очки – как всегда, когда хотел сосредоточиться – и по-братски положил свою руку поверх ее.

– Альф Виктор еще не говорил со мной, но я вспомнила, как называлось агентство, через которое до него мама находила работу лет пять-шесть назад. Я позвонила, там была Магда Дюпол или Дювал или что-то в этом роде… но они уже давно о ней не слышали. Они думают, что ей пришлось вернуться в Европу, что-то с документами оказалось не в порядке.

– Так как ее фамилия, Дюпол или Дювал?

– Я раза три звонила. Каждый раз трубку брал новый человек. Никто ее как следует не помнит, кроме владельца, а владельца поймать не удалось. Люди за это время сменились.

– Ты уверена, что в письме Магда просила твою маму надеть шляпу и темные очки? – Джо нервно ухватилась за край стола, и внезапно Майку стало ужасно жаль ее.

– Да, Майк, да. Это-то меня и насторожило. Господи, жаль, что не могу вам показать письмо. Папа все говорит, что оно ему нужно, но это просто отговорки. Зная его, можно считать, что оно потерялось. Но я помню слово в слово. Зачем маме бояться, что ее узнают? Если письмо от мужчины… но мужчина никогда такого не напишет. – Джо постучала пальцами по столу. – Может, она скрывалась от кого-то? Но это просто ерунда…

– Да, неубедительно. – Майк взглянул на чек. – Во-первых, выясним, что это за «Фонтан» и где он находится. Это не составит труда. Я думаю, ты права, второй чек – тот, что у твоего отца, – был последним взносом, а этот – авансом. Может быть, чек вовсе не на товар, а на какие-нибудь услуги. Возможно, «Фонтан» – это курорт или санаторий.

– Но почему мама держала все в секрете?

– Мне тоже непонятно. Тем более ты говоришь, что она любила поболтать с вами о работе, о покупках, диете и других женских делах.

Добрый взгляд Майка опять остановился на веснушчатом лице юной помощницы, с отчаянием смотревшим на него. Скорей всего, разгадка у всей этой истории не так уж сложна – вероятно, тут замешан мужчина. Но, судя по словам Джо, такой ответ не разбил бы ее сердца. В рассказе Джо ее отец явно не был образцовым семьянином. Ей нужно помочь и как можно скорее развязаться с этим делом.

Теперь он колебался, говорить Джо или нет, что телевидение предложило ему место и он дал согласие. Забрать с собой Джо не получится, по крайней мере, сначала, а может, и вообще никогда. Глядя на ее расстроенный вид, он решил подождать с новостью. Сперва надо разобраться с «Фонтаном» и, возможно, с таинственной Магдой тоже. К тому времени станет ясно, будет ли станция платить ему столько, сколько он запросил, и каких перспектив ожидать.

Телефон зазвонил, когда Джо отпирала дверь. Услышав голос Алексы, Джо во второй раз за этот день почувствовала, что глухие тучи над ее головой начинают развеиваться. Сколько раз Джо прокручивала в голове, что она выскажет заблудшей сестре, когда та в конце концов объявится! Но, когда она услышала голос Алексы, злость тут же исчезла, как, впрочем, бывало не раз. Злость прошла, но тревога осталась. Алекса читала ее мысли:

– Представляю, как ты сердишься на меня. Понимаешь, не хотелось звонить, пока чего-нибудь не добьюсь в этой жизни. В общем, меня таки «обнаружили», и как раз так, как я хотела. Я встретилась с одним фотографом, он необыкновенный, его зовут Кэл Робинсон. Ты о нем не слышала? – Джо не успела открыть рта, а Алекса уже тараторила дальше. – Он сам из Сан-Франциско, но известен повсюду, не только в Штатах, но и в Париже, Лондоне, Риме. Он считает, что у меня обалденное будущее. Он знает всех, понимаешь? Редакторов из «Вог», «Вью», «Космо», «Таун энд Кантри», модельеров, дизайнеров. У него шикарные связи на побережье и в Нью-Йорке.

Наконец и Джо удалось вставить слово:

– А что случилось с тем голливудским суперпродюсером, о котором ты мне говорила в последний раз, то есть в прошлом месяце. Или в прошлом году, я уже и не помню. – Джо изо всех сил старалась быть суровой.

Алекса дала ему отставку, как и всем, кто не вписывался в ее сценарий.

– А, тот-то? Да ему только одного хотелось, как большинству мужчин. Причем и платить за это не собирался. В общем, последняя сволочь. Я ему сказала, чтобы проваливал. Но знаешь, этот – совсем другое дело, я клянусь. Это профессионал, понимаешь? Он знаком с десятками шикарных женщин, и ни одной не интересуется, вернее, интересуется только по работе. Его жена утонула тут недалеко несколько лет назад, и он до сих пор не может пережить. Это первый человек, который видит во мне лишь кусок мяса, который можно выгодно продать.

– Что-то я от этого не в восторге…

Алекса рассмеялась, но не истерично, как в прошлый раз. Сейчас перед Джо была хорошо знакомая ей, прежняя Алекса – самоуверенная девчонка, которой везет и все удается.

– Не волнуйся, я имею в виду продать пленку, фотографии.

Боясь, что Алекса положит трубку, Джо оборвала ее:

– А ты где? Скажи номер, чтоб я хоть позвонить могла. Я так настрадалась, разыскивала тебя. Пришлось звонить Барб…

Помолчав с минуту, Алекса ответила:

– Не говори о ней. Не хочу, чтоб кошмары снились. Я тебе при встрече объясню. Номера пока не знаю, завтра мы с Калом едем в Сан-Франциско. Обещаю, как устроюсь – сразу позвоню. Ты всегда можешь оставить сообщение в его студии. Он должен быть в телефонной книге. Джо, поверь, он не какая-нибудь там дешевка. Он просто класс!

– Да, мне это нравится. – Щелчок. – Хорошо. Руки пониже. Да не туда, господи. На бедра. Тебе это нравится. Ты обожаешь это делать. Так, уже лучше. – Щелчок. – Ноги шире. Шире, шире! Представь, что тело – бесценный бриллиант. – Щелчок.

Алекса привыкала к Кэлу, к его отрывистым, иногда раздраженным наставлениям и уже могла отгадывать его следующие слова. Так проходили недели, она училась «думать телом», использовать его, как любил выражаться Кэл, «по минимуму с максимальной отдачей». Сегодня Алекса была вялой, будто проспала целые сутки, хоть на самом деле вовсе не сомкнула глаз. Не помогли и три чашки кофе, выпитые украдкой – Кэл не давал ей кофе: от него, видите ли, кожа желтеет.

Если он опять будет не в настроении, она не будет молчать. Надоело, сколько можно переделывать этот ролик, пусть и для известной фирмы по выпуску спортивной одежды. Сколько он еще собирается прятать ее от всех? Когда же можно будет появиться в журнале? Когда, наконец, будет готов «портфель»? Кэл сдержал слово и платил сто долларов в час. Такое количество денег не укладывалось в голове, Алекса просто не знала, на что столько можно потратить. И времени тратить не выпадало. Работа, работа и еще раз работа. Карьера модели оказалась в точности такой, как Алекса ее представляла: ума не требовалось. Только занятия с профессионалом, учившие искусству подавать себя, делали мучения стоящими. У Кэла за спиной годы работы с первыми красавицами. Его уроки будут бесценны, когда она начнет сниматься в кино. Там любое лишнее движение выглядит наигранно и фальшиво. Алекса всегда стремилась быть и осознавать себя первой. Теперь появилась уверенность, что можно дать жизнь любому образу, который потребуется от нее.

Звонок над входной дверью возвестил о том, что скоро в студию поднимутся гости. «Хорошо бы Кэл ждал кого-нибудь и устроил перерыв», – с робкой надеждой подумала Алекса.

Вне стен студии босс заботился о ней, словно был ее старшим братом. Этого не делал никто, кроме Джо. Приятней всего то, что забота проистекала из чисто профессиональных интересов. Он следил за ее весом, питанием, каждый день заставлял бывать на воздухе и спать не меньше семи часов в сутки. За работой Кэл преображался, тут уже братом и не пахло. Алекса считала, что в течение дня он может меняться, как погода в Сан-Франциско. А это, как выяснилось, происходило с погодой раз по двенадцать в день. Она могла быть разной в двух соседних районах и даже улицах: серое небо и пронизывающая прохлада на бульваре Сансет – и яркое солнце в парке Золотые Ворота, а под студией, в Телеграф-Хилл, все погрузилось в плотный туман.

Фотограф поселил Алексу в небольшой квартире недалеко от студии, по словам Кэла, «у его сестренки» или «у кузины Падди», а иногда «на чердаке у друга Пад». Кем приходилась Падди шефу, Алексе было решительно все равно. Эта Падди уехала в Европу, что действительно важно, потому что, хоть квартирка и небольшая, внутри просто шикарно: стены красного дерева гладко отполированы, в кухне-столовой причудливой овальной формы – огромное роскошное окно с рекламным видом на мост Золотые Ворота, живописные холмы и склоны Сан-Франциско – города, который Алекса уже успела полюбить.

Время от времени Кэла забавлял факт очевидного равнодушия его протеже к тому, что он не интересовался ею как женщиной. Сама Алекса была довольна, как никогда. На этот раз интуиция не подвела ее – Кэлу Робинсону нужна модель, и не более того. После работы он ни разу не попытался дотронуться до нее. И в студии его действия прикосновениями не назовешь. Слишком мягкое слово для того, как Кэл крутил и вертел ею во все стороны. Иногда он мог и прикрикнуть, словами «загнать» ее в нужное положение. Иначе говоря, на работе Кэл был тираном, не знавшим усталости. Часто работа шла часами без перерыва, пока не выходил нужный кадр, а Алекса валилась без чувств.

Сегодня он был напряженней обычного. Подгонял Твинни, помощника-китайца, который и так носится, как ошпаренный, и издевался над несчастной парикмахершей Соней Стеффорд. Рассыпав по полу шпильки, он сам начал поправлять Алексе прическу и стирать тени с глаз. Что-то явно должно случиться, но не было сил гадать, что именно.

– Твинни, начали! Фон повыше. Алекса, где ноги? Расставь их шире, тело в движении, корпус вперед!

Первые минуты Алекса реагировала механически, скучно, пока не заметила за спиной у Кэла даму странного вида. Дама – Алекса глазам не поверила – выполняла инструкции Кэла вместе с ней. Тоже раздвигала ноги и касалась руками бедер. «Теперь немного прищуриться!» – и женщина тоже сощурила глаза!

Сначала незнакомка нервировала Алексу, но вскоре та загипнотизировала ее. Алекса осознала вдруг, что не только слушает Кэла, но и копирует движения гостьи.

Когда фотограф остановился перезарядить пленку, он не представил даму Алексе и перерыва тоже не объявил. Соня нервно брызгала ей волосы, зачесывая их назад, и наложила на лицо бронзовый тон, вдруг понадобившийся Кэлу. Он собрался продолжить, как вдруг незнакомка выкрикнула, именно выкрикнула:

– Подожди!

Остатки вялости испарились. Предстояло нечто интересное. Кто же все-таки эта дамочка ростом метр пятьдесят с жидкими светлыми волосенками и черным загаром? Теперь уж она обязательно выяснит. Алекса застыла в ожидании взрыва. Никто еще не указывал Кэлу Робинсону, что делать в его собственной студии. К несказанному удивлению Алексы, незнакомка могла указывать и указывала.

– Знаешь, мне все время что-то мешало. Все хорошо, но трусики с такой юбкой не пойдут. Их надо снять, Кэл.

Алекса посмотрела на Кэла с понимающим высокомерием – уж теперь-то он точно пошлет ее вместе с ее поучениями. Но этого не случилось. Он согласно кивнул, и Алекса развернулась в сторону примерочной.

– Не потеряй настроя, Кэл. Нельзя упустить момент.

Черт возьми, Кэл опять согласился.

– Не теряй времени, Алекса. Сними их и брось Соне.

Чудачка оказалась права. Надо же, права! Уходя с подиума даже на несколько минут, Алекса теряла это чувство, чувство сцены, и потом долго приходила в форму. И насчет трусиков тоже – ясно, как глупо надевать их под облегающую юбку.

Больше женщина не вмешивалась, но весь оставшийся день Алекса ощущала ее присутствие – ее бездонно-черный гипнотический взгляд и густые брови, выражавшие согласие или недовольство.

Около семи съемки были закончены. Алекса приняла душ, переоделась и, как обычно, пошла к Кэлу посидеть часок на его мягком старом диване. Не терпелось узнать, кто эта командирша с густыми бровями. Ясно, что не простая посетительница. Даже темно-серый спортивный костюм, что был на ней – нечто среднее между нарядом альпиниста и формой девочки-гимнастки, – явно от самого модного дизайнера.

Кэл отворил дверь. На нем была чистая футболка. Алекса просветлела – обычно это означало поход в кафе или ресторан.

– Извини, Лекс, не сегодня. Поезжай домой и сделай себе сэндвич. Сегодня в студию приходила Пенелопа Уоверли. Нам с ней надо выкурить трубку мира и обсудить кое-какие дела.

– Что?! Я под ее взглядом с трудом шевелилась. Кто эта Пенелопа Уоверли? – Алекса вопила, как сварливая тетка, чего ей, собственно, и хотелось. Все надоело, как так можно?

Кэл забросил ноги на стол как ни в чем не бывало.

– Возможно, этот человек сыграет главную роль в твоей карьере. Пенелопа Уоверли – главный редактор «Вью», известная своим безошибочным нюхом на будущих знаменитостей. Работала раньше в «Нью-Йорк таймс», но во «Вью» ей предложили кусок пирога побольше.

– Что значит «кусок пирога»?

– Акции, глупышка. Долю в деле. Вместе с Блэр Бенсон они будь здоров как зарабатывают. Я узнал, что Пенелопа приехала в Сан-Франциско. Рано или поздно она пришла бы посмотреть мое открытие, которое так надулось на меня. Она злилась, что я позволил одной нашей общей знакомой подписать контракт с «Вог». Я там ни при чем, но «Вог» им конечно – единственный конкурент. – Кэл откинул голову и прикрыл глаза. – Вот чертовка, знает свое дело! Разглядела в тебе то, чего я сам представить не мог. Вечером подписываем мирный договор, а завтра, дай Бог, ты предстанешь перед комиссией «Вью», где Пенелопа будет председателем. Вот ты и доросла до просмотра.

Алекса не отвечала. Она подождала, пока он не откроет глаза и не посмотрит в ее сторону. Только встретив его взгляд, она ослепительно улыбнулась и сказала с преувеличенной серьезностью:

– Я сделаю все, что могу.

– Не сомневаюсь, детка. Хорошенько выспись, чтоб стать еще красивей. Я заеду в восемь.

«Нью-Йорк, Нью-Йорк, чудесный город…» На следующее утро, входя в примерочную, Алекса не могла отделаться от этой песни.

На диване развалился чернокожий парень, по виду такой худой и голодный, что Алекса невольно попятилась и тут же столкнулась с Пенелопой Уоверли, что вошла вслед за ней.

– Будет здорово, – сразу заговорила Пенелопа, не считая нужным представиться. – Вы уже знакомы с Мимсом? Лучший человек в своем деле. Прилетел из Лос-Анджелеса: здесь ни один гример не знает, как обращаться с губной помадой, не говоря о щипцах для ресниц. Ой, да какая ты у нас красотка!.. – Пенелопа не закрывала рта минут сорок. Даже вылетая из примерочной посоветоваться с Кэлом и покопаться в шкафах с одеждой, она не прерывала монолог.

За завтраком будущая звезда решила быть любезной, но сдержанной. Выяснилось, что большего от нее и не хотели.

Пенелопа трещала, гример Мимс изучал ее, перебрасывал ей волосы то в одну сторону, то в другую, то на лицо, то вверх, то назад. Его худые пальцы измерили расстояние между глаз, от виска до подбородка.

Что же за костюм они придумают для просмотра? Целый час был, казалось Алексе, убит на разговоры, и наконец в двери с торжественным лицом появилась Пенелопа, вытянув вперед, словно последний писк моды из Парижа, огромное полотенце песочного цвета.

– Мимс, вглядись в этот цвет и запомни его как следует. Я хочу, чтобы модель, – она резко понизила голос, – стала такого цвета с головы до ног.

Алекса до боли вглядывалась в окно, надеясь, что никто не заметит, как дергается у нее глаз. Пенелопа приказала ей раздеться. Когда вышел Мимс, Алекса облегченно вздохнула.

Хоть она и привыкла раздеваться перед другими манекенщицами, парикмахерами и гримерами, Под внимательным взглядом Пенелопы она засмущалась.

– Снимай все. Мне надо посмотреть, что у тебя за кожа. У некоторых красоток на пятой точке рыхлая кожа, как из толстой резины. – Пенелопа передернулась, будто это заразная болезнь. Алекса уже ненавидела ее, но выполняла все приказы, пока ее осматривали, как неживую статую.

– Весьма и весьма прилично. У Кэла всегда был острый глаз. – Редакторша начала заматывать Алексу в полотенце от шеи по самые щиколотки, не переставая бормотать: – Я была права, я была права.

Прошло добрых полчаса. Пенелопа, не уставая, затягивала ткань, ослабляла ее, спускала ниже груди и закутывала Алексу, как мумию. Наконец она нашла силуэт, который искала – «силуэт солнца, песка и секса». Всплеснув руками совсем как маленькая девочка, Пенелопа позвала Мимса. Он принес большую коробку с бесчисленным количеством кремов всех оттенков коричневого – от цвета сливок до коричнево-красного.

– Вот он. То, что надо, – возбужденно проговорила Пенелопа, увидев, как гример пальцем смешал четыре оттенка на палитре. Мимс легко втирал крем от шеи ко лбу, и на глазах кожа начала сливаться с полотенцем. Он колдовал над ней полтора часа, и терпению Алексы уже приходил конец. Но когда Мимс отступил назад, любуясь работой, Алекса поняла, что гример заслужил свою репутацию. Она с трудом узнала себя – теперь она словно вырастала из песочного полотенца, как экзотический цветок. Золотые губы и глаза, и кожа цвета бледного, нежнейшего желтовато-золотистого песка.

– Это проба на пересъемку «Золотого пальца»? – холодно осведомилась Алекса, проронив таким образом первую фразу с самого утра. Пенелопа проигнорировала холодный тон.

– Нет, крошка. Будет интересней, сама увидишь. Как тебе все это?

Алекса устремила непроницаемый взгляд в пространство. Мысль о том, что укладка волос займет столько же времени, была невыносима. Окрик Кэла «Как у вас там дела?» пришелся как нельзя кстати – наконец-то все пришло в движение. Прическа оказалась несложной. Мимс сплел ее соломенные волосы в одну толстую косу и золотой пленочкой прикрепил ее к голове, подчеркивая ее форму. Эффект появления из самых глубин песка был просто потрясающим.

Принесли новое полотенце, в точности как первое. На этот раз было все равно, что Мимс остался в комнате и таращился на нее, пока Пенелопа так же ловко заворачивала ее в свежее полотенце. Оставив одно плечо открытым, она закрепила полотенце сзади, так что нежные полы внизу полностью открывали одну ногу.

У Кэла тоже лопалось терпение:

– Сколько можно? Долго еще? Предлагаю закончить до ее следующего дня рождения.

Пенелопа наклонилась близко к лицу Алексы и повернула его к зеркалу.

– Посмотри на себя, девочка, – глухо прошептала она. – Запомни, ты стоишь два доллара, два доллара… – Посмотрев в безучастные глаза Алексы, она крутанула ее на стуле и снова повернула к зеркалу.

– Купи меня, купи… Думай: «Купи меня!» – горячо шептала она в самое ухо. – Это для обложки. Думай: «Купи меня, купи меня, только два доллара».

Когда Пенелопа с триумфом повела свое творение в студию, Алекса вспомнила Пола Груена. Ее словно выставляли на аукцион. Можно представить, с каким наслаждением он наблюдал бы за ней в этом коконе, полностью подчиняющуюся всем приказам. Правда, через минуту бунтарские мысли улетучились. Пенелопа начала подробно объяснять, как нужно ложиться на белый диван в центре студийной площадки.

Через три часа Алекса уже не злилась на новую патронессу. Если Мимс сделал из нее экзотический цветок, то Пенелопа заставила поверить в это, ощутить себя драгоценностью, на которую люди боялись бы дышать, окруженную белыми фоновыми щитами и огнями рампы. К. тому времени она уже много снималась, и на похожих площадках, но никто, даже Кэл, не давал ей такого сногсшибательного ощущения собственной неповторимости.

– Подбородочек вниз, взгляд томный, сквозь ресницы – будто просыпаешься от долгого сладкого сна. Веки опускаются. Так. Теперь медленно поднимай.

Мимс, кажется, тоже только приснился. Не успеет Кэл и слово сказать, а он уже тут как тут с кремом и пудрой. Кэл и Пенелопа сработались, как главный дирижер с хореографом, и Алексе отводилась роль солирующей танцовщицы. Она легко повторяла их движения, словно репетировала всю жизнь. Алекса открыла для себя, что даже от самого процесса съемки можно получать удовольствие.

Работа закончилась. Выжатая, как лимон, Алекса все же чувствовала себя по-другому, чем обычно. Раньше физическая усталость вместе с нервным истощением вызывали только злобу и опустошенность. Этот сеанс вдохнул новое дыхание, хоть трудно было и рукой пошевелить. Ясно, что просмотр прошел успешно. В гримерке Мимс проворно смыл с нее искусственный загар, в то время как сама виновница шумихи бессмысленно уставилась в свое отражение. Без грима Алекса была бледной, изнуренной. Ледяной тоник лишь слегка вернул естественный розовый цвет.

– Как я тебе, Мимс? – Она широко улыбнулась, ожидая комплиментов. Чернокожий гример, до той поры сохранявший серьезность, сверкнул белыми зубами.

– У тебя все будет хорошо. – Он развалился на стуле, разглядывая отражение девушки и уже не улыбаясь. – Ты хочешь как следует заработать? Такие деньги, от которых голова кругом пойдет?

Алекса опешила, но не подавала вида.

– Конечно, кто не хочет. Что ты предлагаешь, банк ограбить?

Мимс снова обнажил сверкающие белизной зубы:

– Не так это просто. – Он подмигнул. – Я знаком с одним… с одним человеком, который оценил бы твой стиль. Алекса заерзала на стуле под медленным изучающим взглядом Мимса.

– Ему трудно угодить, он опытный коллекционер – собирает красивые вещи, красивых женщин. – Гример говорил с ней, будто с ребенком. – Он полагается на Мимса. Он знает, что у Мимса отличный вкус. Какой у тебя телефон?

Алекса уже решилась послать наглеца на все четыре стороны, но, к счастью, в гримерку вернулась Пенелопа:

– Мимс, за дверь! – Она остановилась в дверях, с гордостью вглядываясь в Алексу как в свое творение. – Я кое-что хочу сказать этой красотке.

Ногой захлопнув дверь за Мимсом, она устало навалилась на нее всем телом:

– Алекса, я только что говорила с Блэр Бенсон, владелицей и главным редактором «Вью». Она желает сама оценить мое открытие. Я хочу, чтобы утром ты поехала со мной в Нью-Йорк. Ты еще не обучена, сырой материал, но Кэл редко ошибается. Можно почти уверенно сказать, что твое лицо появится на обложках, хоть сегодня все прошло из рук вон плохо.

Как ни гордилась Алекса своим самообладанием, на этот раз она забыла обо всем.

– Плохо?! – взвизгнула она.

– Да, крошка. Кэл как фотограф тебе не подходит. Он хорошо угадывает талант, работает над ним, но… как тебе сказать… ему не разбудить в тебе спящего тигра. Я знаю фотографа, который раскроет твой дар во всей полноте. Не волнуйся. Кэл будет вознагражден за то, что нашел тебя. Он чудесен для Фарри и Марго, даже для Ренни… но не для тебя.

Пенелопа скорее разговаривала сама с собой. Алекса тоже ушла в свои мысли. Как поступить? Решения не пришлось ждать долго.

В Нью-Йорке крутятся большие деньги, Кэл и сам не раз говорил. Если эта эксцентричная особа, которая помогла ей получить удовольствие от съемок, считает, что Кэл ей не подходит, то, может, никогда и не подойдет…

Может, поэтому он так долго готовил ее портфель, снимал рекламу мыла и спортивной одежды. Нельзя застревать, как мама, на второсортных заказах, когда ты родилась звездой.

Кэл был добр к ней, что и говорить. Этого она никогда не забудет, но как бы ни нравился Фриско,^[1] она приехала в него в поисках новых возможностей. Настало время снова отправляться в путь.

Похоже, Пенелопе и не нужен был ответ. Она приняла согласие Алексы как должное.

– Собери сумки и утром будь готова. Я заеду в восемь. В десять мы должны быть на вокзале. – Пенелопа твердо положила руки ей на плечи. – Кэлу не говори. Не хочу прощальных сцен и слез. Так тебе не выспаться. Нельзя, чтобы это отразилось на твоем прелестном личике, красотка.

Она впилась в плечи Алексы, испытующе вглядываясь ей в глаза:

– Кэл сказал, между вами ничего нет. Но скажи, за твоей строгостью не прячется любовь, страсть?

Веселый смех Алексы развеял все сомнения. Пенелопа выпустила ее из цепких рук, но продолжала сверлить взглядом:

– Я так понимаю, ты крепкий орешек? Трезвая, твердая и такая красивая – все задатки звезды. Я, черт возьми, сделаю все, чтобы они принесли миллионы журналу и тебе.

К удивлению Алексы, она вдруг тяжело опустилась на стул, превратившись в обыкновенную усталую пожилую женщину.

– Слушай меня – и далеко пойдешь. Я обещаю. Теперь ты мне пообещай, что не устроишь бурных прощаний.

Алекса послушно кивнула. Ей и самой не нужны объяснения с Кэлом. Когда в Нью-Йорке она окончательно встанет на ноги, он поймет. Став звездой, она настоит, чтобы он сделал пару ее снимков… Со временем она отблагодарит Кэла за веру в нее.

– Веди себя естественно, – нашептывала Пенелопа последние инструкции, перед уходом записывая адрес. – Он не должен догадаться, что я похищаю тебя. В любви и работе все средства хороши, правда, крошка?

Алекса ответила ослепительной улыбкой, хоть, к досаде, руки немного дрожали.

– Хорошо, Пенелопа. К восьми буду готова. Однако вечером, сидя с Кэлом за стаканчиком сономского вина, Алекса напрягала все свои актерские способности. Кэл вдохновенно болтал, считая, что сообщает ей новости.

– Испытание пройдено успешно. Пенелопа собирается рекомендовать тебя Блэр Бенсон – она владеет «Вью». Считай, ты уже стала их звездой. Блэр любит лично всем руководить. Пен, конечно, стерва. Но знает, чего хочет, и всегда этого добивается. – Кэл хлопнул ее по коленке. – Лекс, теперь нельзя спать на ходу. Это важный момент. Пенелопа обладает большой властью, она может помочь больше, чем ты можешь представить. Но я не дам ей тебя перехватить. Нам надо двигаться вперед внимательно и в моем темпе, ты поняла, малышка?

Алекса слышала, но не слушала Кэла. Она не хотела больше двигаться «осторожно» и «в его темпе». Время летит. Снова пора в путь. Кэл говорил, что главный бизнес сосредоточен на Восточном побережье, так что же он тогда делает на Западном? Ну хорошо, заказы от «Таун энд Кантри» и других журналов. Разрыв с «Вью» вроде тоже объяснил, но за три месяца работы с Робинсоном ничего не было слышно от «Вог» – крупнейшего из всех. Ясно, что Кэл в стороне от больших дел, может, по своей воле, а может, и нет. В любом случае Алекса не желала оставаться с ним ни минуты дольше, чем необходимо.

Кэл присвистнул:

– До чего же ты кислый клиент! Такие новости, а ты с таким скучным лицом.

Алекса отодвинула бокал и нежно улыбнулась.

– Это здорово, Кэл, что и говорить, но… – Она почти зевала. – Такой утомительный день. Я ни жива ни мертва.

– Ты права, – мгновенно согласился он. – Знаешь что, давай не будем завтра работать. – И, взглянув в блокнот, нахмурился. – Ты не будешь, а у меня есть дела. Хотел свозить тебя в «Кармел», но из-за Пони забит мой единственный выходной. Съездим на той неделе. Сегодня можем отметить победу в китайском ресторанчике, как тебе? Завтра поспишь подольше.

На секунду она заколебалась, сердце дрогнуло от его доброй улыбки. Снова задергался нерв под правым глазом. Может, глупо бросать такого защитника, такого отличного парня, который пообещал поднять ее на самые вершины – даже «в его темпе»? Должно быть, что-то в ее лице встревожило Кэла.

– Что случилось, Алекса? Тебя что мучает? Пролетела еще секунда. Алекса поднялась с дивана, рассмеялась.

– Ничего, Кэл. Ничего. В китайский обязательно сходим, только не сегодня, ладно? Сейчас мне лучше просто выспаться.

В ожидании, когда Блэр подойдет к телефону, Пенелопа катала пяткой на полу незаменимое для путешествий приспособление, всегда помогавшее после тяжелого дня. Об усталости не хотелось думать, но иначе к утру непременно опухнут ноги. Чудесная штука. Боль постепенно отпускала, и хорошие новости не давали грустить.

Блэр, как обычно, взяла быка за рога.

– Ну, выудила рыбку?

– И без труда, босс. Кэл не соврал, да и сама я не сомневалась – между ними ничего нет. Когда я сказала злючке эту чудовищную чушь, что Кэл – фотограф не для нее, она уже была у нас на крючке. Кэл будет кусать локти месяца два, но, думаю, потом успокоится. Блэр, ты не представляешь, что за шарм в этой крошке. Она продаст нам тысячи номеров. В киосках журнал расхватают за час. Нельзя, чтобы Кэл Робинсон дышал нам в затылок, вмешивался, кому ее снимать и в чем. Я ему сказала вчера, что с необученными девочками работаю на своих условиях. Он ответил, что подумает. Но нам новое лицо нужно сейчас!

Пока Пен переводила дыхание перед очередным пассажем, Блэр успела вставить слово:

– Отлично сработано, Пен. Когда ты ее доставишь?

– Что за вопрос, конечно завтра. К чаю будем в Нью-Йорке.

5

Взаимовыручка газетчиков – что на свете может сослужить службу лучше? Может, есть она и между людьми других профессий – Майк не знал, но все же вряд ли. На войне, в траншеях – да, больше нигде не встретишь такого товарищества. Кто еще поделится ценными сведениями, как не собратья по перу. Всю неделю Майку предстояло пользоваться им на всю катушку, за важную информацию добавляя и наличными, – и все для веснушчатой Джо, чья прекрасная грудь так не вязалась с общим невинным видом. Да, малышка растет быстро.

Прошла неделя, как он перешел на телевидение, и настроение было лучше некуда. Доставая ветхую записную книжку, Майк довольно усмехнулся. К тому времени он успел уже побегать для Джо. «Фонтан» не был зарегистрирован ни в Сан-Диего, ни в Оранж, ни в Лос-Анджелесе, но это еще ни о чем не говорит. Смотрел он и в «морге» – так окрестили отдел справочной информации – но и там ничего не нашел.

Редакторша «Ливинг пейдж» твердо стояла на том, что «Фонтан» – не курорт: она бы знала о нем. Симпатичная куколка. Майк упорно повторял, что нужна абсолютная уверенность. Тогда она позвала подругу, знакомую с главным представителем «Вог» на Западном побережье, и та тоже заверила Таннера в том, что в Калифорнии такого курорта нет. Что же это за «Фонтан»? Майк не сомневался, что искать надо в Лос-Анджелесе и его окрестностях. Встреча с загадочной Магдой была назначена в баре «Беверли-Хиллз» через несколько дней после того, как Тери выписала чек, с которого все и началось.

Приходило в голову Майку и то, что, несмотря на звучное название, «Фонтан» мог быть, скажем, реабилитационным центром для алкоголиков. Но аккуратно поговорив с Джо, он исключил эту версию. «Мама говорила, что алкоголь разжигает аппетит и губит фигуру, – рассказывала Джо. – Она считала, ей повезло, что вино ей даже не нравилось».

Майк открыл книжку на букве «Б». Страничка давно вытерта чуть не до дыр – все так и норовят начинаться с этой буквы. «Бизнес-контакты». Майк учился в колледже с Бертом Стоклером, который уже пять лет работал репортером в экономической редакции «Лос-Анджелес таймс». И Берту, и Майку не раз приходилось обращаться друг к другу.

– Значит, бросаешь газету? Решил в звезды податься, а, Майк?

Перебросившись с другом парой шуток, Майк перешел к делу:

– Берт, нужна твоя помощь. Я ищу некий «Фонтан». Точно не знаю, что это такое. В бизнесе года два, похоже, нечто в сфере услуг. На их счет Тери Шепард 30 мая 1977 года был выписан чек в государственном банке «Калифорния» на сумму тысяча восемьсот долларов, и это только задаток. Есть причины думать, что место это недалеко от Лос-Анджелеса; должно быть, и отделение банка там же. 29 апреля Тери выписала еще один чек, тоже в качестве задатка. Подпись получателя на обратной стороне неразборчива, но имя читается отчетливо – Светлана…

– Сюжет, прямо скажем, не вдохновляет. Мне обязательно тратить на него время?

– Не бойся, дело стоящее. Когда все раскопаю, услышишь его в шестичасовых новостях.

– Да пошел ты!

Встретиться решили на следующий день в любимом кабачке журналистов «Таймс».

Во-вторых, Майк связался с агентством моделей Лоретты Пирсон. В конце шестидесятых Шепард была его звездой, позже ей постепенно перестали давать там работу. Там же Тери встретилась и с Альфом Виктором, который, по выражению Джо, «модернизировал мамин внешний вид».

Представитель «Вог» должна была позвонить в агентство от его имени, и она не подвела.

– Говорит Майк Таннер, станция Кей-си-эс-ти. – Майка так и подмывало добавить эффектное «в составе Эн-би-си». Но это оказалось ненужным. Секретарша явно ждала его звонка.

– Господин Таннер, госпожа Пирсон вас ждет, – заворковала она. – В двенадцать, если вас устроит… – Ясно, они решили, что к ним нагрянет телевидение. Пусть, он не возражает. Если телевидение открывает двери легче, чем печатное слово, он только рад. Может, агентство моделей – неплохая идея. Людей всегда привлекают фабрики грез.

Майк взглянул на часы. Если выехать сейчас, есть шанс не опоздать к Альфу Виктору. Майк всегда приезжал вовремя, но при одной мысли о манерном фотографе поскрипывали зубы и хотелось нарочно опоздать.

За долгие годы в «Юнион Трибьюн» жизнь окончательно убедила Майка, что те, кто действительно принадлежат к высшему кругу, всегда перезванивают и вообще ведут себя с достаточной долей учтивости. А всякие выскочки, в отличие от первых, настолько под впечатлением от самих себя, что всегда оказываются «слишком заняты», чтобы перезвонить, срывают встречи и к тому же не знают слова «извините».

Хотя Альф Виктор и перезвонил, Майк все равно относил его ко второй категории. В тоне фотографа проскальзывали нотки превосходства, хоть любопытство и щекотало его – что это понадобилось бывшему репортеру «Юнион Трибьюн», а сейчас журналисту самой популярной станции во всей Южной Калифорнии? Майк заинтриговал его словами «нетелефонный разговор».

По дороге в центр Майка удивило количество строительных кранов по сторонам. Линия горизонта в этом городе меняется с каждым днем.

– «Округ Сан-Диего больше не уступает другим в деловой активности, живет в напряженном ритме. Мало кто из калифорнийцев сохранил представление о Сан-Диего как о сонном приморском городишке. На смену птичьему пению, миру и спокойствию пришла бурная ночная жизнь и дневной рев экскаваторов…» Опять он представляет свои слова в газетной колонке, вместо того чтобы думать о том, как они прозвучат с экрана. Майк нажал на газ, решив не изменять себе и не опаздывать.

Альф Виктор уже ждал его в углу бара на Зед-стрит; перед ним в ведре со льдом лежала бутылка «Пэрье Жуэ».

– Перед оперой всегда пью шампанское. Вы уже были на «Богеме» Левина? Мне сказали, на этот раз его работа выдерживает критику. – Не дожидаясь ответа, он продолжал: – Выпьете со мной или хотите… гм… что-нибудь еще?

– С удовольствием выпью шампанского.

Майк не ожидал, что Альф Виктор окажется таким суперменом. В плечах под дорогой черной рубашкой чувствовалась сила, смуглое выразительное лицо совсем не лишено сексуальности. Он былбольше похож на испанского матадора, чем на заштатного фотографа. Неудивительно, что хорошенькие женщины смотрели ему в рот, может, влюблялись, хотя, судя по рассказам Джо, к ее матери это не относилось.

Минут десять Майк дал Альфу на краткий курс «Проблемы оперного театра Сан-Диего и пути их разрешения». Едкие замечания маэстро касались в основном тех, кого можно было назвать «местными сливками общества». Альф вскользь упоминал большие имена, но Майк был достаточно умен, чтоб не понять, что за этим стоит: «Я знаю тех, с кем считаются. Я человек искушенный и обо всем информированный. Не стоит меня недооценивать, сынок».

За вторым бокалом Альф Виктор все-таки удивил Майка. Он вставил в глаз не что иное, как монокль и наклонился вперед совсем близко к лицу журналиста. «Голубой», – подумал Майк: с таким же успехом Альф мог бы вставить в волосы цветок.

– Выкладывайте, Таннер. Дело связано с моими моделями, ведь так? Кто-то из бывших или из будущих?

Испытывая неловкость перед Джо, Майк заговорил осторожно:

– Вы бы назвали ее бывшей. Она погибла. Я интересуюсь Терезой Шепвелл, или Тери Шепард. По-моему, благодаря вам она снова нашла работу, после того как в конце шестидесятых ее карьера закончилась.

Маэстро надул губы, как ребенок, которого не пустили погулять:

– Тери Шепард? Господи, да что в ней может быть интересного? Она и живая никому была не нужна.

Майк сжал бокал в руке. Хорошо бы разбить его об уложенную голову фотографа.

– В ее смерти много неясного. Куда направлялась, как оказалась в Мексике, например? Насколько я знаю, вы считаете, она ехала не на съемки.

Фотограф изобразил зевок.

– Пресса не перестает удивлять меня. Что вы себе вообразили об этом несчастном существе? Затишье, что ли, на этой неделе? Убийцы перевелись или уже покончено с коррупцией среди отцов города?

Майк легко рассмеялся, хотя большого труда стоило не затолкать Альфу в рот его монокль.

– Через сорок минут вам надо быть в опере. Времени хватит, чтобы ответить на мои вопросы и продвинуться в своих открытиях… Скажите, куда, по-вашему, ехала Тери? Могла она в обход вас договориться о съемках с кем-то другим?

Альф Виктор неприятно ухмыльнулся:

– Исключено, абсолютно исключено. Я предупреждал, что заказов ей скоро будет недостать. Она всегда загорала, понимаете? Кожа стала совсем не та. Шифон и другие уловки не помогали. Юность, свежесть – этого не добиться искусственно. Мне стало трудно ее снимать. Подумайте сами, кому ее было рекомендовать? Я фотограф, а не филантроп.

– Кто такая Магда?

– Магда? – Он поморщился. – Какая Магда?

– На четвертое июня Тери назначила встречу с женщиной по имени Магда. К тому времени самой Тери уже не было в живых, но в любом случае она ехала в другую сторону. Встреча была назначена в отеле «Беверли-Хиллз».

Альф пожал плечами.

– Ну и что? Магда… Магда… Что-то знакомое. Манекенщицы часто зовут себя Магдами, Вандами, Каролами или Тери. – Он улыбнулся. – Имя Тери было ошибкой. Я говорил, что это дешевка, но она привыкла к нему, его узнавали. Это нужно для каталогов. – Он отпил шампанского. – Тери была весьма хорошенькой, с отличной фигурой, но слишком эмоциональна. Она была замужем за таким ничтожеством, носилась с ним, а он уселся ей на шею. Как-то раз из-за него похудела на пять килограмм, как раз перед тем, как сниматься в бюстгальтере. – Альф тяжело вздохнул, будто загоревал о расторгнутом мирном договоре. – Она прямо на глазах резко постарела. Он сказал ей это. Билл или Боб, кажется, его зовут, не помню… И мне тоже в конце концов пришлось с ней об этом поговорить.

– О чем?

– О том, что она стареет. Что надо подумать об уходе и дать дорогу дочери. У нее определенно есть потенциал. Вот кем вам нужно интересоваться. Алекса – будущее, а не прошлое. – Альф внимательно посмотрел на собеседника! – Может, Алекса вам и понадобилась? Никогда не знаешь, что именно репортер ищет. – Маэстро поднял стакан и загляделся на то, как лопаются в нем бледно-золотистые пузырьки. – У дочери Тери кожа как раз такого цвета, и с волосами отлично сочетается. Интересно, где она прячется? Я столкнулся с ней в прошлом году, предложил попозировать… Я бы ей помог с одеждой, с выбором стиля. И с гораздо, – он подчеркнул, – гораздо большим удовольствием, чем ее матери.

Желание выплеснуть остатки шампанского на сидящего напротив снова обожгло Майка, но он продолжал делать то, ради чего он встретился с этим человеком.

– В письме Магда просила Тери надеть большую шляпу и темные очки. Похоже, она не хотела, чтобы кто-нибудь знал об их встрече.

– Минутку, Магда… – Альф встрепенулся, будто очнулся ото сна. – Теперь вспомнил. Была у меня одна эстонская амазонка. На групповых съемках. Да, я помню – прекрасно сложена, но зубы отвратительные. Улыбаться я ей запретил. – Альф снял монокль. – Ее звали Магда Дюпол. Я снимал ее один раз, этого было достаточно. Это было два года назад, и с тех пор я ее не видел.

– Магда Дюпол? Да, мы раньше представляли ее. Красивая девушка, но у нее были большие проблемы с дисциплиной. Очень ненадежная. – Основательнице и владелице Агентства Моделей Лоретте Пирсон не помешало бы сесть на диету. «Живописный персонаж», – подумал Майк, глядя, как она расхаживает по просторному офису и задергивает шторы. Еще немного – и он ослеп бы от света.

– Так лучше, господин Таннер? Жарковато здесь, я знаю. И некоторым бывает не только из-за солнца. – Она хихикнула. – Большие окна в некотором роде полезны: естественные прожектора, когда надо вытрясти правду из моих девочек.

Надо признать, весовая категория позволяла Лоретте Пирсон вытрясти правду без какой-либо помощи из кого угодно.

– Я ищу ее, миссис Пирсон.

– Мисс Пирсон, – дружелюбно поправила она.

– Извините, мисс Пирсон. По-моему, несколько лет назад вы также представляли и Тери Шепард? В шестьдесят восьмом-шестьдесят девятом? Магда Дюпол ведь в это же время с вами работала?

– Кажется, так. Тери Шепард? Недавно она погибла, да?

Майк кивнул.

– Бедная глупышка. Я чувствовала, что рано или поздно она попадет в беду.

– Она разбилась в горах на машине. Там шли проливные дожди, дорогу сильно размыло. Трагический случай… вы, наверное, знаете, что у Тери осталась две дочери. Старшая, Джо, работает со мной. Мы друзья. Я обещал ей кое-что выяснить.

Несмотря на объемы, Лоретта оказалась проворной женщиной. Пока Майк говорил, она успела пошарить в большом шкафу и вернулась с голубой папкой в руке.

– Вы ее ищете?

Майк открыл папку. Лицо, в профиль и в фас на черно-белых фотографиях, было несомненно запоминающимся. Прилагался и снимок в полный рост – шикарная девушка в черном кожаном бикини. «Магда Дюпол, 172 см, 97 см, 63 см, 94 см, размер ноги 39. Волосы черные, глаза темно-карие, кожа бледная», – говорилось в описании. Майк снова взглянул на лицо, на резко очерченные скулы, выдававшие представительницу славянских народов. Огромные глаза смотрелись на лице почти непропорционально.

– Почему вы сейчас ее не представляете? Считаете ее ненадежной?

Мисс Пирсон вскинула руки, зазвенев дюжиной браслетов.

– Она исчезла! Согласилась на съемки и не явилась на них. До этого тоже год не появлялась: сказала, дома что-то случилось. Да вот только дом неизвестно где. Сначала говорила, что она родом из Венгрии. – Мисс Пирсон послала Майку улыбку, от которой у того побежали мурашки по коже. – «Мои корни там, поэтому у меня такая хорошая кожа…» Потом забыла и говорит, родители, мол, вернулись домой в Софию. Будто я не знаю, где София. Потом что-то про Эстонию городила…

– А где она сейчас? – мягко перебил Майк. Лоретта пожала большими плечами.

– Уже больше двух лет ее не видела. Мы нашли ей работу – рекламировать один новый отель в Лас-Вегасе, и в журнале, и на ТВ. Заплатили ей за зубы – вычли из аванса. Странно, она была уже не девочка, а после двадцати пяти девушкам трудновато пристроиться… Лет двадцать семь… Не знаю, тело у нее смотрелось отлично – крепкое, упругое. – Лоретта начинала злиться. – За неделю до отъезда звонит ей сестра – что-то не в порядке с бумагами, на продление визы нужно два дня. В общем, на работу обещала успеть. С тех пор ничего не слышно. И знать не хочу, что с ней потом стало!

Майку открылась другая сторона мисс Пирсон – той, что сажала девушек под лучи палящего солнца, чтобы вытопить из них правду.

– Вы не знаете, как связаться с ее сестрой?

– Нет. Пока та не позвонила, я и не знала, что у Магды есть сестра. Знаете, она столько врала, может, никакой сестры и нет вовсе. – Мисс Пирсон взглянула на часы.

– Я бы с удовольствием еще к вам зашел. Стоит подумать о передаче с какой-нибудь из ваших перспективных девушек.

Лоретта бодро закивала, приведя в движение тройной подбородок:

– В любое время, Майк. Если будут вести от Магды, обязательно сообщу. Но работы от меня ей не видать. Тем более она уже состарилась.

Второй раз за эти сутки Майка поразило то, как коротка профессиональная жизнь модели. Состарилась, и это в двадцать девять лет!

Перед уходом на ум пришла еще одна мысль.

– Вы не помните, когда Магду ждали в Лас-Вегасе?

– Конечно. Я хотела ехать вместе с ней. Люблю иногда рискнуть. Но только в двадцать одно, по-крупному не играю. Хоть я и разозлилась тогда не на шутку, все равно слетала и просадила там пару тысяч.

– Так когда же?

– В июне, 10 июня два года назад. Тогда-то она и пропала. Получается, больше двух лет назад…

Много узнать не удалось, кроме того, что в двадцать девять модели надо готовиться сходить со сцены. Бедной Тери об этом уши прожужжали и обожаемый ею муж, и фотограф, в руках которого была ее карьера.

Такие грустные размышления посетили Майка в баре «Тюдор» на окраине Лос-Анджелеса, где с семи часов он уже ждал бывшего соседа по комнате. В «Фонтан» Тери уплатила больше двух тысяч долларов, эту сумму она практически не могла себе позволить. Значит, это должно быть действительно стоящим вложением, именно «вложением». Чем мог снабдить ее злосчастный «Фонтан»? «Фонтан»… в мозгу что-то щелкнуло. Конечно, так и есть. Так должно было быть! Фонтан юности – вот о чем мечтала Тери – о молодости. Не успел Майк прийти в себя от открытия, чья-то увесистая рука опустилась ему на спину. Приехал Берт Стоклер.

– Дрянное с виду местечко, а лучше пива нигде не найдешь. Пошли в конец, там никто не помешает напиться как следует.

Обычно при встрече дела обсуждались только после двух-трех кружек, не раньше, но сегодня Майку просто не терпелось узнать, подтвердилась ли его теория и каким образом в «Фонтане» даруют «молодость». С помощью наркотиков? Инъекциями? Дикость, и все же, кажется, он взял след. Отличный сюжет – «Фонтан», продававший юность, имел неограниченные телевизионные перспективы. Так что, Майк Уоллес, готовься к конкуренции.

– Ну так что, Майк, тебе покоя не дает? Вот-вот лопнешь от натуги. Расслабься! Да что с тобой? Ладно, не говори. Сам тебя успокою. Похоже, друг, Тери старалась ради тебя. Она обратилась в «Фонтан» с целью омоложения. Полное название этого заведения – «Клиника по омоложению «Фонтан»:

– Черт возьми, я был прав! Прав! – В порыве эмоций Майк опрокинул кружку с пивом себе на ноги. Брюки уже не спасти, и вскоре он позабыл о них. Берт истерически смеялся. Засмеялся и Майк. Берт заказал еще пива, а Майк силой заставил себя успокоиться. Пришлось рассказать Берту все, что было известно о смерти Тери.

– Значит, ты за дочкой ухлестываешь. Сирота, тонущая в шторме жизни. Ничто тебя не изменит. Ладно, ради сиротки дам тебе кое-какие факты. Контора эта процветала. Специализировались на особых операциях на лице – не подтяжки, а хитрые какие-то маски, которые разглаживают шкуру на старых кошелках. Извини, если грубо выражаюсь. Мои знакомые в банке просто обалдели, когда они свернули дела год-полтора назад. Получается, через шесть-семь месяцев после того, как Тери выписала им последний чек. Похоже, они как раз планировали крупное расширение, и банк был «за» двумя руками. Вроде как хотели открыть много «Фонтанов» в других штатах.

– Кто именно?

– По документам владелец – молодой адвокат по вопросам недвижимости, уже известный, по имени Денни Аптон. Кто на самом деле за ним стоит – не успел выяснить. Но это уже твое дело. По документам они чисты, как снег, но, похоже, дело там нечисто. Я, конечно, спросил этого приятеля из банка, что это они завинтили «фонтанирующий» кран юности, когда из него капало столько денег. Он не знал, зато вспомнил, что почтовые власти обвинили их в рассылке лживых рекламных буклетов. Выудили на свет Аптона и еще двоих невинных овечек – директора компании по имени Магда, фамилию он не помнил, которую так и не удалось найти…

– Магда! – Майк чудом спас вторую кружку, летевшую на пол. – Не могу поверить!

Берт снова хохотал, закинув большую голову назад:

– И я не могу. Никогда не видел, чтоб ты был до такой степени на взводе. Просто детективная история! Магда тоже вписывается в сценарий?

– Не знаю. Я думал, она просто подруга, модель из компании Тери. Дело и вправду плохо пахнет. Понимаешь, среди вещей матери Джо нашла записку от какой-то Магды о встрече с Тери четвертого июня. В ней Магда просит Тери прийти в темных очках и большой шляпе. Ясно, Тери с ней так и не встретилась. Она погибла третьего, но Магда просила ее о маскировке…

– Это не маскировка, – перебил Берт. Майк уставился на товарища.

– Просто одна кошелка объясняет другой, как надо на людях появиться после этой маски. Представляю, что это за зрелище, пока кожа не успокоится. Если, конечно, она вообще успокоится…

– Откуда ты столько знаешь? – Майк был в ярости: элементарное объяснение, как он сам до него не дошел!

– Не знаю, мой мальчик. Просто сложил два и два и получил так называемый бизнес по омоложению, который ворочает суммами в несколько сот тысяч в год. Все у них чистенько, но рано или поздно умный дядя Сэм поймает их на их же обещаниях.

Майку стало не по себе. Удалось ли «Фонтану» выполнить обязательства перед Тери до ее трагической гибели? Надо идти дальше, это нужно Джо, но на секунду мелькнула мысль, что хорошо бы никогда не совать нос в странные дела Тери Шепард.

– Сколько была клиника в бизнесе?

– Около трех лет. Поговори с Аптоном. Он должен быть в курсе всех дел. – Берту становилось скучно. – Слушай, у меня информации мало, да и нет желания с этим возиться. В общем, их оштрафовали, но не закрыли – с условием, что прекратят рассылать людям всякую чушь. В клинике работала одна дамочка, которая иногда подписывала чеки, она и взяла в суде огонь на себя. – Порывшись в кармане пиджака, Берт вытащил измятый листок. – Ее зовут Энн Першинг, Калвер-сити. Старшая медсестра, но с успехом руководила и самим заведением – Магда там редко бывала.

– Ясное дело – она еще и модель. – Майк уже не видел Берта. Он говорил сам с собой. – Теперь за дело. Споет ли мне эта птичка?

– Поехали. – И Берт поднял кружку.

На следующее утро глаза не открывались, голова гудела. Боже, сколько же они выпили! Одна и та же ошибка, на этой неделе тем более нельзя было этого допустить.

Взгляд упал на одежду, судя по всему пролетевшую до середины комнаты от самой двери. То, что предстало его взору, вообще было трудно назвать беспорядком. Майку стало жаль себя. Ему нужна женщина, чтобы ухаживала за ним. Ему нужна его Пятница, его маленькая Джо. Часы показывали десять тридцать. Завтрак в номер приносили только до десяти, сил спуститься вниз за спасительной чашкой кофе тоже не было.

Он угрюмо уставился в потолок. Постепенно накопленные факты, касающиеся Тери Шепард, выстраивались в ряд. Следы определенно куда-то вели, но хочет ли он туда добраться? Его охватило зловещее предчувствие. Не хотелось впутываться, а главное – впутывать Джо. Однако ничего не поделаешь, когда-нибудь ей все равно надо узнать правду. Лучше распутывать клубок вместе. Он знает ее – Джо не простит, если он будет скрывать все до самого конца.

Среда. На этой неделе у Джо все равно нет работы. Она будет разбирать оставленные им бумаги, готовиться к приезду нового босса.

Только теперь Майк ощутил отсутствие Джо – уж очень не хотелось оставаться один на один с неприятностями. Да и для Джо будет лучше узнать правду вместе с ним.

Майк выяснил еще кое-что по телефону, отсиделся в турецкой бане и после изрядного количества кофе пришел в себя. Теперь можно звонить Джо в Сан-Диего.

Кратко пересказав ей новости, Майк не услышал в ответ ни воплей, ни тяжких вздохов. На рабочем месте его секретарь была как всегда спокойна и сдержанна.

– Денни Аптон еще неделю пробудет на Восточном побережье. Оставил свой телефон, секретарша должна передать. Зато реестр медсестер штата нам подкинул хорошую новость – теперь известно, где живет Энн Першинг. Похоже, она не работает. Завтра хочу ее навестить. Поедешь со мной?

Джо вздохнула с благодарностью и облегчением.

– Утром приеду к вам в гостиницу. Только потом не передумайте взять меня с собой.

* * *

Она много читала о старении, особенно женском, и свободно цитировала Де Бовуа и Зонтага. Верила ли она в то, о чем читала и говорила? Нет.

Энн Першинг выдернула из головы седой волос и еще какое-то время сидела у зеркала, угрюмо глядя на себя и на уродливую трещину. В зеркале трещина напоминала, как она швырнула в него восстанавливающий крем «Фонтан».

Было рано, десять минут одиннадцатого, и Энн отчаянно хотелось выпить. В последнее время ей часто не терпелось принять немного с утра, встречая новый день, и несколько рюмок по вечерам, чтобы заснуть. С самой школы все только и твердят о ее вспыльчивости и склонности ко всяческим маниям.

Сегодня надо держать себя в руках. Хоть перед прессой она чиста, как стерильная маска, но иметь с ней дело всегда небезопасно. Нужно, чтобы работали все цилиндры.

Энн закусила губу, сдерживая стон. Любить и быть отвергнутой, униженной – что может быть больней? В уме то и дело всплывали его слова, его странные комплименты – чего стоит хотя бы пассаж о ее «отличных цилиндрах, которые обгонят кого угодно». Больше ей не услышать этого, он ушел навсегда, насовсем, все кончено. В его новой жизни ей нет места, он жестоко, ясно дал это понять.

Вспыльчивость, нервозность – и он на это не раз указывал. Что ж, пусть теперь расплатится. Она начнет говорить. Энн налила себе немного водки. Немного, только чтобы подкрепить нервы и подумать, как вести себя с пролазой-журналистом: что рассказать, а что оставить при себе.

Медленно потягивая из рюмки, Энн решила все же не распускаться. До смерти хотелось разделаться с репутацией стервы. Чтоб та сгинула, как гетто для иностранцев, откуда была родом сама бывшая медсестра. Но желала ли она и его столкнуть на дно?

Нет, никогда. Черт, она все еще любит его до безумия. Да и не только поэтому: оглядев свою дорогую мебель, она вспомнила, что все еще в штате и при хорошем раскладе может потребовать и прибавки. Энн понимала также и то, что все лелеет надежду пригодиться ему в новом деле, которое, кажется, раскручивается с бешеной скоростью.

Высосав последнюю каплю, Энн взглянула на свою лилию в горшочке, и ей стало страшно: под своим весом цветок склонился до самого пола, но все еще цвел. Ее надежда была такой же хрупкой, как эта лилия – скоро сломается без подпорки.

После второй рюмки краски мира перестали быть такими тусклыми. Она знает слишком много, чтоб быть вот так невзначай выброшенной за борт. Да и не стала бы встречаться с Таннером, если бы не прочла совсем недавно статью о компании в шикарном «Палм-Спрингс».

Майк позвонил тогда, когда, сложив журнал, она шагала по квартире из угла в угол, разбитая чудовищной несправедливостью жизни. Звонок Майка совсем лишил ее покоя. Она долго боролась с мыслью исчезнуть на пару дней. Но есть ли в этом смысл?

Такая ищейка все равно в конце концов найдет, а потом – внушала себе Энн снова и снова – она чиста как снег.

На слушаньях она произвела впечатление приятной и аккуратной женщины, медсестры высокой квалификации. Если б не Энн, «Фонтан» увяз бы крепко. Решение о закрытии несколько месяцев спустя принял Бакс, никто не заставлял их это делать. Клиника до сих пор бы работала, условие было одно – не рассылать этих сумасшедших рекламных брошюр. Но, очевидно, на будущее у Бакса были другие планы, большие планы. Гораздо больше, чем несколько клиник на побережье.

Энн разбрызгала по квартире освежитель с запахом ландыша. Невероятно! Невероятно, потому что перед глазами вдруг встала та милая женщина – Тери Шепард: она тоже любила этот запах. Несколько минут спустя в ее гостиной появился Майк Таннер и его секретарша – не кто иная, как дочь Тери – Джо.

Энн была в бешенстве. Таннер не потрудился и намекнуть, что приведет кого-то с собой.

Не упомянул он и о Тери Шепард. По телефону договорились на простое интервью о «Фонтане» и клиниках подобного рода. А оказывается, все затевалось из-за Тери!

Энн зря собиралась быть элегантной и гостеприимной – вышло как раз наоборот. Осторожно, говорила она себе, но остановиться была уже не в силах:

– Беспардонность какая! Вы не говорили, что притащите с собой других людей. В чем, собственно, дело? Вы сказали, дело касается «Фонтана» и институтов красоты вообще. А сами проникли под фальшивым предлогом. Это переходит все границы!

Но такой уж Майк был человек – не прошло и нескольких минут, как Энн поняла, что сидит в кресле и готова к разговору с ним. Она глубоко вздохнула и бросила грустный взгляд на шкафчик, где стояла водка.

– Извините, мисс Першинг. Буду искренним: мне неловко перед вами. Но вы простите нас, если дадите возможность все объяснить.

Дочь Тери, это милое создание, медленно покрывалась пунцовой краской, и у Энн к горлу подкатил комок. Все в голове перепуталось, а Джо, запинаясь, заговорила:

– Вы знаете, мама любила рассказывать о своей жизни, но этим летом – я собиралась в лагерь, а сестра ехала к подруге – мама сказала только, что будет сниматься в Мексике. А потом мы узнали… – По щеке Джо сбежала слезинка. – …Папа приехал за нами сказать, что мама погибла в автокатастрофе… а потом… – Майк ободряюще похлопал Джо по плечу, – оказалось, никто не знал, что мама делала в Мексике. Нигде она не снималась. Я узнала про «Фонтан». Сестра Першинг, единственное, что я хочу знать – куда мама ехала. Понимаете? Скажите, мама была у вас, делала операцию по омолаживанию?

Это ужасно. Хуже всего, что можно себе представить, – сидеть лицом к лицу с этой милой веснушчатой девчушкой с большими глазами. Энн было ясно, что это правда и тут даже не пахнет никакой репортерской ловушкой.

Больше Энн не могла смотреть на девушку. Она перевела глаза на лилию. Секунда – и висевший на ниточке цветок сломался у нее на глазах.

– Мисс Першинг, нас не интересует конфиденциальная информация и ваши врачебные тайны. Вы сами видите, эта непонятная смерть не дает Джо спокойно жить и работать. Она просто хочет знать, что случилось в «Фонтане» и куда ехала ее мать. – Тут Майк взглянул ей прямо в глаза. – Нам известно, что Тери назначила встречу с Магдой, одной из управляющих «Фонтана», на четвертое июня. За день до назначенной встречи она погибла, но направлялась при этом в противоположную сторону. Почему – никто на знает.

Энн откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, пытаясь изгнать из памяти лицо несчастной женщины в тот ужасный день, когда сняли пленку. Может быть, воспоминания, а может, лицо дочери Тери – доверчивое и доброе, – но Энн вдруг поняла, что расскажет правду.

Она подалась вперед. Уже ничто не трогало ее так глубоко – тогда она старалась стать идеальной сестрой, отдавала себя всю без остатка. Модели, верившие в нее. А вдруг не все еще умерло внутри? Энн оставалось только молиться об этом.

Она взяла в руку ладонь девочки.

– Твоя мама была очень красивой, но, понимаешь, с ее профессией чем дальше, тем труднее удержаться. Она хотела выглядеть моложе…

Джо не отвечала, только вцепилась в руку сестры, будто не собиралась отпускать ее, пока та не расскажет все.

Энн слушала свой рассказ будто со стороны. Факты, одни только факты.

– «Фонтан» начинал хорошо. Курсы лечения кожи лица, массажа, помощь тем, кто бросает курить… – Энн явно колебалась.

– Там делали особые маски для лица, не так ли? – подсказал Майк. – Я читал про дело о фальшивой рекламе по почте. В это не будем вдаваться. Скажите, Тери приехала в «Фонтан» делать себе эту маску?

Энн кивнула. Судорога уже сводила ей горло – так страшно хотелось выпить.

– Да. – Она убрала руки от Джо.

– Маску делала Магда?

– Нет, что вы. Эта дешевка… «Нервозность и импульсивность… Импульсивность и нервозность», – пронеслось у нее в голове. Невольно дрожащей рукой она закрыла рот. Почему она говорит с этими людьми? Во что ввязывается?

Не выдержав наконец собственной тяжести, цветок подломился и звучно ударился об пол. Ужасный знак. Страх прошиб Энн как током.

– Сестра Першинг, ради Бога, что с мамой? Я больше ни о чем не спрошу, – молила Джо.

– Маска не сработала, – мучительно выдавила из себя слова Энн. Почему – она не скажет. Не разобьет сердце девочки так же, как когда-то алчность, преступное легкомыслие, эксперименты с фенолом, который прожжет и камень, – все это сломало ее собственную жизнь.

– Что это значит? – ахнула Джо. – Что это значит?!

Зазвонил телефон, но не успела Энн взять трубку, звонки прекратились. Скорей избавиться от них – иначе будет плохо и ей, и им. Энн осторожно пыталась успокоить девушку.

– Маска не совсем удалась. Твоя мама… – Она остановилась. Ужасное лицо против воли вставало перед глазами. Энн сжала кулаки. Какого черта она должна выгораживать эту лживую славянскую дрянь!

– Тогда я не знала, что доктор не имеет достаточной квалификации… Химическая хирургия… Кислотная маска оказалась слишком концентрированной… Кожа твоей мамы была повреждена…

– Нет! – закричала Джо. – Нет! Неужели ее изуродовали?

В Энн снова проснулась сиделка. Она обняла девушку за плечи.

– Это было поправимо. Повреждение произошло, но поправимое. И раньше были такие случаи.

Она лгала. Такого не случалось еще никогда. Все они, вся их шайка, говорили, что спасут лицо женщины, что можно что-то сделать. Но Энн не верила им.

Читая упрек в глазах Майка, сестра заторопилась:

– Я уезжала из клиники на пару дней после лечения твоей матери. Вернувшись, я уже не застала ее. Потом кто-то из наших прочитал в газете о ее смерти – машина сорвалась со скал. Это ужасно. Страшная смерть.

– Самоубийство… – Джо сотрясали рыдания. – Мама, должно быть, покончила с собой. Не могу поверить. Все еще в сто раз хуже… Господи… – Казалось, Джо никогда не остановится. Даже журналист, похоже, растерялся.

Майк резко встал.

– Где эта Магда? – прорычал он.

Энн уже решила сказать и сдать всю бандитскую шайку, как телефон зазвонил снова. На этот раз настойчиво. Она ушла говорить в спальню, будто почувствовав, что это он. И это был он.

– Энн… – Как давно не слышала она этот голос, и он снова заставляет дрожать от желания. Говорил он быстро, торопился. – Тут один парень с телевидения начал вынюхивать о «Фонтане»…

– Он здесь.

– Что?!

Вот это триумф. Первый раз она слышала в этом голосе шок – и это от мужчины, который всегда тверд, непроницаем.

– Энн, нам надо увидеться, но сейчас я сам не могу к тебе вылететь. Есть план получше. Приезжай ко мне сама. Узнаешь наши новости, тебя они тоже коснутся. Я знаю, что могу тебе довериться. Только не торопи будущее… – и прибавил мягко, – наше будущее. Ничего ему не говори. Отделайся от него. Через час перезвоню и договоримся, где встретиться. – Голос стал еще ниже. – Я дам тебе то, что ты так любишь, Каджира.

Он опять назвал ее этим именем. Так было всегда, когда они занимались любовью, как Энн не могла и мечтать.

Сестра вернулась в комнату уже другим человеком. Ее посетители тоже изменились. Джо – собранная, сдержанная, Таннер – напряженный и злой.

Не дав мисс Першинг открыть рта, Майк заговорил так, будто уже стал окружным прокурором:

– В чем была роль Магды? И Светлана, она кто такая?

Но Энн была на седьмом небе, глаза горели огнем, и сама она почти дрожала от нетерпения. Сейчас ее ничто не волновало. Как девчонка, она затараторила, глотая звуки:

– У меня нет больше времени беседовать с вами. Простите, что пришлось рассказать вам о таких ужасных вещах, но… но… – Подумай Энн хоть немного, она никогда не сказала бы всего того, что сказала, но ее несло. – Может, это и к лучшему. Твоя мама не смогла бы больше работать. Извините, ничем не могу вам помочь…

– Можно мне еще к вам зайти?

Дочка Тери была так трогательна, что Энн солгала еще раз:

– Конечно, приходи. Позвони мне часов в шесть. Я постараюсь ответить на все твои вопросы, но добавить мне особенно нечего.

В шесть, в полседьмого – и так каждые полчаса до полуночи Джо набирала номер Энн Першинг. К телефону никто не подходил. На следующее утро они с Майком снова отправились на такси к мисс Першинг. Дверь не открыли. В конторе, у которой Энн снимала квартиру, – как и ожидал Майк – раздраженно ответили, что клиентка уехала на пару недель, и не стоит им лезть в ее дела.

По пути обратно Майк не сводил глаз с Джо – потерянная, бледная, она прижалась к дверце машины. В полдесятого она собиралась садиться на поезд обратно в Сан-Диего. Но Майк уже знал, что не отпустит ее. Он резко привлек ее к себе и осыпал ее лицо поцелуями.

– Майк…

– Ничего не говори. – Его пальцы побежали по ее губам, по мягким щекам, по ее теплому затылку. Она отвечала на поцелуи. Он чувствовал, как их тела становятся горячей. Он дотронулся до ее груди, прекрасной упругой груди.

Пока Майк расплачивался с таксистом и они поднимались в его неубранную комнату, никто из них не сказал ни слова. На полу все еще валялись вещи, шторы были задернуты.

Майк чувствовал робость, не неловкость, а именно робость. Они стояли друг против друга в зашторенной темной комнате. Она протянула руку, пытаясь снять с него очки.

– Нет, не сейчас, я хочу видеть тебя, рассмотреть тебя всю.

Он нежно положил ее на кровать. В ее глазах был вопрос. Он удивился, почему раньше не замечал, какие у нее нежные, длинные ресницы.

– Ты ведь не из жалости, да? – прошептала она.

– Глупая ты девочка. – Он хотел быть нежным, но удерживать себя в руках было трудно. Желание росло. Он начал расстегивать на ней блузку, и пуговичка отлетела на пол. Она дышала все чаще, так же, как он. Ощутив теплый румянец на ее щеках, Майк не мог больше думать об осторожности. Не в силах ждать, пока расстегнется лифчик, он стащил его ей на пояс.

Невероятно, но она помогала ему, всем видом показывая, что готова. Он просунул руку под блузку, вниз…

– Подожди, – возбужденно проговорила Джо. Она быстро скинула юбку и трусики, обнажив треугольник темных волос. Майк чувствовал ее желание. Он сполз вниз, раскрывая тонкие складки розовой кожи – она девственница. Майк коснулся языком ее влагалища, и Джо, застонав, сжала его, притягивая к себе. Он уже заболел ею, но еще старался контролировать себя.

– Я первый, Джо?

– Да, да, да… – Ее ответ утонул в подушке. – Ты первый, но я принимаю таблетки…

Майк закрыл ей рот поцелуем. Больше не будет разговоров. Его пальцы гладили ее между ног… Она улыбнулась ему, притягивая ближе к себе. Невероятно, маленькая Джо…

Действительно невероятно. Всю дорогу до Сан-Диего, весь день в офисе и всю ночь Джо снова и снова возвращалась к тому, что произошло между ней и Майком.

Конечно, она представляла все по-другому. Она расстанется с девственностью, безумно полюбив, и он тоже будет сходить по ней с ума. Любовь будет главным в их жизни, любовь станет началом романа, близости и, по идее, закончится браком… А здесь ни о какой такой любви и не упоминалось.

Жалела ли она? Стыдилась? Джо не успела разобраться в своих чувствах. Все произошло так быстро.

Была уверена в одном – в своем желании, чтобы это повторялось снова и снова, старалась вспомнить каждое прикосновение его рук, его губ.

Сначала Майк хотел ехать в Сан-Диего вместе, потом передумал. Она ясно помнила, как изменилось его лицо – только что полное нежности, оно стало вдруг злым, напряженным. Уставшие, они неподвижно лежали в постели, его горячее дыхание грело щеку.

– У меня еще есть несколько дней. Хочу докопаться до этих негодяев – найти проклятую Магду и добраться до адвоката Аптона. Имеет смысл остаться здесь. Ясно, что Першинг предупредили, чтоб она замолчала. Помнишь, как она изменилась, когда вернулась из комнаты? Может быть, Аптон и звонил, или еще кто-нибудь, кто знал о том, что я его ищу. Надо выяснить, куда она уехала.

Джо переполняла благодарность за его негодование, решимость преследовать этих страшных людей, погубивших жизнь матери. А еще она чувствовала себя защищенной. В его объятиях она то засыпала, то снова просыпалась. Никогда еще сон не был так сладок, тем более что наконец-то наступило облегчение – с ней Майк, и он позаботится обо всем, и о ней самой тоже.

Спустя двое суток это дивное чувство рассеялось как дым – все это время он ни разу не позвонил. Весь прошлый день Джо мучили вопросы – что, если она не понравилась Майку в постели, или он думает, что она слишком легко отдалась ему. Иногда Джо жалела, что не уговорила его ехать в Сан-Диего, но тут же злилась на себя за эти мысли – ведь Майк старается именно для нее.

К пятнице бедная Джо просто не знала, куда деваться. Мысли о маме тоже не покидали. Неужели она решилась разом покончить со всем? Теперь сам факт автокатастрофы у границы уже не был таким загадочным. Возможно, маме было все равно, куда ехать… просто взяла машину и рванула среди ночи куда глаза глядят. Может, и не собиралась умирать – но и о жизни уже не думала. Но как она добралась от «Фонтана» до Сан-Диего? Что стало с ее лицом, можно ли было вообще ее узнать?

Тери расстраивалась из-за малейшей новой морщинки. Вдруг сестра Першинг говорила правду, и все еще можно было поправить, а мама не поверила им?

Вопросы, вопросы… на некоторые могли дать ответ Энн Першинг, Майк. Если бы только дал о себе знать.

Наконец-то, отпирая в пятницу вечером дверь, Джо услышала долгожданный звонок. Звонила Алекса. Джо беспокоилась об Алексе, но, не услышав голоса Майка, она с трудом ответила. Впрочем, Алекса была верна себе – слушая только себя, она и не заметила, что у сестры такой растерянный голос.

– Джо, все идет по плану, все, о чем я мечтала. В «Вью» меня обожают. Я их новейшая звезда. Все хотят со мной познакомиться. Нью-Йорк – это класс. Ты не представляешь, какие ночные клубы… в общем, ночью никто не спит. Здесь так здорово! Я тебе, собственно, поэтому и звоню.

Джо изо всех сил старалась взять себя в руки. «Успокойся, – говорила она себе, – пусть это и не Майк. Скажи Алексе все, что узнала».

– Алекса. – В голосе Джо звучало такое отчаяние, что сестра наконец-то закрыла рот. – Алекса, я только что узнала ужасные вещи. Это касается мамы…

– Мамы? – Похоже, это слово она слышала впервые.

– Да, мамы, черт бы тебя побрал, – нашей мамы. Возможно, она покончила с собой – ты понимаешь, что это значит? Я… Майк Таннер… мы… мы ездили в Лос-Анджелес. Он выяснил, что мама обращалась в клинику «Фонтан». Помнишь чеки и письмо от Магды?

– Да, да… – Было слышно, что Алекса торопилась. – У меня мало времени. Меня ждут. Так что там с «Фонтаном»?

Джо захотелось протянуть руку за тысячи километров и врезать этой эгоистке.

– Вот что! Это вроде института красоты, мама хотела избавиться от морщин. Я не знаю точно, но работу они сделали плохо. Мы с Майком нашли сестру, которая там заправляла вместе с Магдой. Она сказала, что… – Джо всхлипывала, и из-за мамы, и из-за Майка. – Маме делали кислотную маску, и сделали плохо. Все говорит о том, что ее изуродовали…

– Джо, ты же не знаешь точно. Какая-то сестра что-то сказала. Зачем себя так расстраивать? И зачем это ворошить? Что это даст?

Очевидное равнодушие Алексы совсем вывело Джо из себя, она не могла больше сдерживать рыданий:

– Как можно быть такой бесчувственной? Ты говоришь, как отец. Тебе все равно, что кто-то обокрал и изуродовал маму? Ты не понимаешь, что ее толкнули на смерть? – Джо сорвалась на крик.

В ответ последовал длинный гудок. Джо уставилась на трубку: собственная сестра бросает трубку! Телефон зазвонил опять. Это была Алекса.

– Джо, дорогая, я не знала, как иначе тебя успокоить. Я прошу тебя, остальное расскажешь, когда увидимся. Послушай меня, мне не все равно, но ты можешь ошибаться. Я хочу, чтоб ты перебралась ко мне в Нью-Йорк – будем жить вместе, ты будешь помогать. Ты нужна мне. Жизнь так закрутила, мне нужен менеджер. Я серьезно…

– Алекса, ты мне тоже нужна. Но разве ты не понимаешь, я хочу все выяснить до конца, я хочу отомстить… Господи, не знаю я, чего хочу. Да ты ведь все равно не считаешь это серьезной затеей.

– В том-то и дело, что считаю! Я могу тебе платить. Я зарабатываю кучу денег. У меня есть агент – у всех топ-моделей должен быть некто вроде казначея – но этого недостаточно. Я хочу иметь рядом с собой человека, которому доверяю. – Алекса замолчала. За тысячи километров Джо услышала ее глубокий вздох. Прошло еще несколько минут, и Джо заволновалась.

– Алекса, что там еще?

– Мне надо идти. – Алекса снова вздохнула. – Джо, подумай, я серьезно на тебя рассчитываю. Сейчас не могу сказать большего, но хочу тебя познакомить с одним человеком. Остальное при встрече. Пока. – Алекса снова повесила трубку. Джо поняла, что на этот раз сестра не перезвонит.

«Хочу познакомить тебя с одним человеком». Не похоже на Алексу – фото-теле-кинозвезду, мечту продюсеров и режиссеров. В голосе сестры звучала новая нотка. Или до сближения с Майком она просто не могла уловить ее? Может, Алекса влюбилась? А ты сама, Джо, влюблена ли ты?

Джо бесцельно бродила по когда-то такому родному дому. Это время прошло, и уже давно. Как-то по телефону отец сказал, что дом – это «место, где он вешает шляпу». Должно быть, он говорил с Либби, а может, и нет.

Еще с того вечера, когда он вернулся из Ла-Косты и забрал чек от «Фонтана» и письмо Магды, Джо намеренно отдалилась от него. Это было не трудно. Отец не делал попыток к сближению, да они почти и не виделись. Он все время куда-то спешил. Приехав из Лос-Анджелеса, она не застала его. Джо не могла припомнить, когда он вообще последний раз ночевал дома.

Да и привязанность к этому месту исчезла. Слишком многое напоминало здесь о матери, а теперь, после того, что она узнала, Джо просто не могла в нем оставаться. Можно сойти с ума.

В Нью-Йорк? Джо рванула бы не задумываясь, если б не Майк. Она была бы уже на пути в аэропорт хотя бы затем, чтобы увидеть сестру и встретиться с тем человеком.

Джо вздохнула. Больше всего хочется, чтоб до Алексы дошло, что на самом деле случилось с мамой, и зажечь ее такой же ненавистью к преступникам. Она будет преследовать их до конца, чтоб они не смогли больше ломать жизни людей. Преследовать, пока они не сядут за решетку.

Джо не могла заснуть. Она вставала в два, в три часа ночи, терзаясь мучительными мыслями. Наконец в половине шестого Джо заснула на диване. Во сне она лежала на операционном столе, и зловещие люди в масках склонились над ней. Где-то далеко зазвонил звонок. Это кто-то трубил тревогу, предупреждал ее об опасности. Может быть, Майк?

С трудом продрав глаза, Джо поняла, что звонит телефон. Джо решила, что она в своей комнате и, рванувшись туда, где должна быть дверь, сбила кофейный столик и плюхнулась в кресло.

– Алло?

– Джо, девочка. Слава Богу, ты дома. Ты одна?

– Майк… – Не оставалось сомнений – она влюблена. Голос Майка подействовал, как адреналин. – Майк, да, конечно да…

– Можно мне заехать? Тут есть что тебе сообщить. Я только что созвонился кое с кем. Я знаю, что рано, но…

Джо совсем проснулась, как будто от холодного душа.

– Приезжай скорей. Я так волновалась за тебя. Когда ты вернулся? – Она замолчала. Никаких допросов. Никогда. Так всегда начинались ссоры родителей.

– Вчера ночью. Тогда я еду.

Половина девятого. В доме и в голове Джо был ужасный беспорядок. Но любимый уже в пути. Хорошо, что суббота и никуда не надо идти. По дороге в душ Джо взглянула в зеркало. Лицо горело, в глазах наркотический блеск. Ее трясло уже при мысли о Майке, о том, что он в нескольких минутах езды…

Алекса оставила свой халат, который так нравился им обеим. Джо становилась в нем совершенно другим человеком. На Алексе он болтался, как мешок, и был ей коротковат. Зато фигуру Джо он шикарно облегал со всех сторон, оставляя грудь чуть-чуть приоткрытой, и доходил почти до пят.

Избитая фраза «время остановилось» не выходила из ума. Зазвонил звонок. От Майка слегка пахло нежной водой после бритья, которой раньше она не замечала. На себе Джо чувствовала аромат роз любимой туалетной воды, разбрызганной по всему телу. Она хотела его, как она хотела его! Как мечтала о том, чтобы снова ощутить его внутри себя.

Было так естественно прикоснуться к нему, думая, что и в нем просыпается желание. Обнимая Майка, Джо почувствовала, что он сопротивляется, отстраняется назад, но она не позволит этого, не отпустит его.

– Нет, Джо, нет… – говорил Майк. Джо не обращала внимания. Она отбросила страхи, игнорируя то, что Майк, очевидно, не был так же, как она, поглощен страстью.

Он все повторял «нет», даже когда она целовала его в шею, расстегивая на нем брюки. Пусть она станет для Майка такой же неотразимой, каким он стал для нее. Да, так и будет.

Майк раздвинул ей ноги, прижался губами к ее груди. Он грубо овладевал ею, не в силах сдерживаться, так что затрещал халат. Но Джо не было больно. Тело пело вместе с его телом, возносясь на вершину наслаждения.

Но с прошлого раза что-то изменилось. В Лос-Анджелесе, после этого он был так нежен, так заботлив, было так легко мечтать о том, как они «заживут счастливо». Нежность осталась, но появилось чувство вины. Долго живя с родителями, Джо не могла сразу не ощутить этого. Неужели в эти три дня Майк был с другой женщиной? Неужели это возможно? Она никогда не узнает этого, потому что никогда не спросит.

Они уселись в гостиной, неловкость повисла в воздухе. Джо куталась в халат, будто рядом с ней сидел незнакомец. Майк старался быть непринужденным, но она видела, что это ему дается с трудом.

– Джо, извини… – Майк уставился вниз на свои руки.

– Тебе не за что извиняться. – Джо догадывалась, почему он извинялся. Но решила, что ничего не остается, как только притворяться, что ей все равно. – Что ты хотел мне рассказать?

Это был лучший вопрос, единственный вопрос. Таннер снова стал добрым старым Майком. Тем, кого она знала, и кому доверяла, и в кого имела несчастье влюбиться.

– Берт Стоклер, мой однокурсник, я говорил тебе о нем? Так вот, он помог мне получить информацию о Денни Аптоне и о мисс Першинг.

Джо откинулась на диван, не в силах держатьсяпрямо. Ужас снова овладел ею, и на этот раз еще сильней. Майк не любит ее. Он хороший друг, но этого было уже недостаточно.

– Вчера вечером я получил от него сообщение по автоответчику. Я записал… – Майк достал блокнот. – Берт кратко продиктовал статью из «Лос-Анджелес таймс». – Майк подался вперед со знакомым по работе выражением на лице – напряженным и от этого злым. – «В нью-йоркской гостинице «Ист-Ривер» обнаружен труп женщины, заколотой ножом. Жертва, тридцативосьмилетняя Энн Першинг, медицинская сестра, проживавшая в Калвер-Сити, Калифорния, останавливалась в гостинице…»

В один миг Джо очнулась. Теперь она так же напряженно смотрела, выпустив из рук халат.

– «Она была найдена через три часа после того, как поселилась в гостинице, – продолжал Майк. – Смерть наступила от колотой раны в области шеи, вызвавшей сильное кровотечение. Мотив убийцы неизвестен. Ужасное происшествие, первое за историю гостиницы, потрясло персонал…»

Майк продолжал читать, но Джо уже не слушала. Нью-Йорк. Энн Першинг поехала в Нью-Йорк и была убита.

Джо посмотрела на Майка:

– Убита. Убита потому, что много знала, ведь так? Я просто уверена.

– Да, – угрюмо ответил он. – Ты была права с самого начала. Теперь действительно придется этим заняться.

Джо подошла к окну. Взгляд упал на знакомую цветную мебель, что покупала мама.

– А они в Нью-Йорке. Люди, виновные в ее смерти, в Нью-Йорке.

Майк не ответил. Джо и не ждала ответа, целиком уйдя в свои мысли.

Алекса позвонила как нельзя вовремя. Через несколько часов она будет в пути.

6

«Ральф Лорен владеет реактивным самолетом «Хокер Сидли». Его стоимость оценивается в шесть с половиной миллионов долларов. Прибавьте еще двести пятьдесят тысяч на переделку интерьера – подъем потолков (хотя, как известно, даже в своих ботинках на высоком каблуке он не выше ста семидесяти). Кабина показалась Ральфу тесноватой и посему не в его вкусе.

Терри Эллис имеет гидросамолет «Сесна» – так, прокатиться к приятелю на остров Фэйр. Келвин Кляйн собрался закупить чартер реактивного «Лира» так же легко, как мы с вами берем в руки газету. Похоже, американские дизайнеры имеют все для того, чтобы высоко взлететь. Их доходы исчисляются сумасшедшими цифрами.

Давайте встретимся еще раз в июне и поговорим об этом».

С красным фломастером в руках Блэр Бенсон проверила заметку из отдела обозрений и положила ее в папку с надписью «Одобрено».

Блэр еще раз порадовалась, что в свое время взяла Артура Рэддиша вне конкурса. Это лишь краткий пересказ большого исследования. Из него получится отличная статья.

Если появлялось что-то, что могло с треском спустить богатого кутюрье с небес на грешную землю, Редиска – так звали его все без исключения – обязательно оказывался в курсе. По части поиска фактов ему не было равных, а колонка «Я обличаю» имела такой бешеный успех, что пришлось окончательно смириться с взрывным характером автора. Да уж, с такой фамилией,^[2] рыжей шевелюрой и неожиданными всплесками эмоций ему в детстве, наверно, здорово доставалось от мальчишек.

Густые снежные хлопья целиком залепили окна офиса на семнадцатом этаже. Блэр нахмурилась. Если снег пойдет еще сильней, живущих в пригороде придется отпустить пораньше, чтоб те засветло добрались домой. Замкнутый круг. Платить молодым редакторам и ассистентам больше она не собиралась, а это значит, что немногие смогут позволить себе поселиться на Манхэттене. Когда-то, в старые добрые времена, Диана Вриленд славилась тем, что не брала таких на работу, неизменно отвечая: «Попроси папу давать тебе побольше денег». Где сейчас найдешь таких папаш?

Блэр уже протянула руку к кнопке внутренней связи, как зазвонил ее личный телефон. Сначала она соединилась с Пен.

– Босс, пленку можно запускать. – Уоверли была, как обычно, точна, как часы.

Блэр не хотела выдавать плохого настроения, но справиться с собой не получилось:

– Ты сняла щиколотки Шепвелл? Как бы ты ни сходила по ней с ума, насчет них я беспокоюсь.

– Во-первых, вспомни, что мы сменили ей имя на Уэллс, никакой Шепвелл. Девчонка она с характером, но щиколотки у нее отличные. Так что, начнем? А то потом все станут ворчать, что попали в пургу.

– Дай мне десять минут. – Она посмотрела на часы из золоченой бронзы, точно под цвет лака, которым был покрыт стол. – Заноси в два десять.

Блэр потянулась за трубкой серого телефона. Верней, не она сама, а ее тело. Примитивное, слабое, как он говорил, «сплошной животный инстинкт, нуждающийся в постоянной дрессировке». Казалось, он уже приказал ей через расстояние чувствовать его сквозь велюровый свитер и мягкие фланелевые брюки – подарок от Валентино. Будто они снова в его спальне, обнаженные, он сзади нее. Тогда, в субботу днем, это продолжалось больше часа, и, хуже того, после Блэр пришлось выступать в роли хозяйки дома для его ближневосточных партнеров. Она не могла сесть с ними за стол, принять участие в разговоре. Только курила и разносила вино и закуски, медленно, до ужаса медленно расхаживая в белом шелковом платье по двухэтажному дому на Пятой авеню. К платью прилагалась воздушная блузка – этот свадебный наряд из новейшей коллекции купил ей он, «за хорошее поведение».

Как и раньше, он говорил с ней, как незнакомец, благородный, но держащий дистанцию. Свидание назначал, словно врач назначает время приема. В какой-то мере так и было. Вот уже год, как ее здоровье, душевное и физическое, зависело от него. Оглядываясь назад – изредка Блэр осмеливалась на это, – она не могла понять, как это случилось, но смиренно и покорно приняла тот факт, что этот человек овладел всей ее жизнью.

Говорили они не больше трех минут, и разговор, как обычно, закончился жесткой командой, заставившей забыть о работе и положении и вспомнить себя настоящую. Голос переполнил Блэр энергией. Она славилась энергией, об этом даже писали в «Одежде для женщин». Но этот человек! Она пристрастилась к нему, как к наркотику.

Блэр достала бронзовый прибор для открывания писем и опустила его в стакан ледяной воды, что всегда стоял на столе. Она встала, расстегнула брюки и, расставив ноги, осторожно просунула туда ледяной предмет, дрожа всем телом, пока он проходил внутрь. Шок от ощущения собственной горячей кожи, всасывающейся в металл, заставил ее застонать от желания к человеку, научившего ее этому, нет – приказавшему научиться.

– Оставайся влажной, – услышала Блэр его последние слова. Все еще мягко постанывая, послушная каждому его приказу, Блэр вытерла прибор салфеткой, положила его на место, застегнула брюки и уселась за стол звонить Пен.

– Пен, что вас там задерживает? – холодно спросила она. – Запускаем шоу.

Удивительно ли, что Алекса так изменилась?

Затрещал будильник, но Джо не спала уже несколько часов, мучительно ворочаясь: почему так неуютно, так одиноко всегда, когда они с Алексой остаются наедине? Да и нечасто они бывают вдвоем. Вот уже три месяца Джо жила в Нью-Йорке, непрерывно пытаясь угнаться за сестрой, и удавалось это нечасто.

Раньше Джо просто считала сестру безответственной, теперь на ум приходило другое слово. Алекса стала совершенно ненадежной. Она не только опаздывала – иногда вообще не объявлялась. Не только срывала встречи – пропадала на сутки-двое, и никаких извинений. Обычно следовала равнодушная отговорка: «Снималась… фотографы – просто звери… Пен Уоверли отослала меня в другое место… Блэр знакомила меня с…»

Алекса в уникальном положении. Джо поняла это лишь сейчас. «Вью» сделал ее звездой за одну ночь. Пенелопа считала делом чести раскрутить новую звезду – поменяв ей имя, выбирая за нее одежду и прически, чтоб подчеркнуть ее «лучшие стороны». Пен сама выбирала время выхода в свет: «…в «Элинс» – не раньше половины десятого, в «Ле Сирк» – только на обед, и ни в коем случае на ужин». Алекса от души веселилась, рассказывая, как Пен не пускала ее на модные тусовки манекенщиц. Учитывая все это, ровно через сорок восемь часов пребывания в Нью-Йорке Джо уже испытывала отвращение к одному ее имени.

Еще до того, как Алекса впервые появилась на обложке, агентства моделей успели окружить ее всякого рода личными услугами – лимузин с шофером, личный швейцар и – что совсем здорово – великолепные обеды, мечта любого гурмана, доставлявшиеся в любое время дня и ночи. «После двух-трех часов в студии в коленях дрожь, воды не вскипятить, – рассказывала Алекса, – так что это большой плюс».

– Когда я позвонила тебе, – призналась Алекса, – как следует не подумала. Решила, что со всем вдвоем справимся. Из «Вью» обещали еще хорошего бухгалтера-консультанта. Будем знать, куда лучше денежки вкладывать.

Джо не могла поверить, как обыденно сестра рассуждает об огромных заработках. Сколько точно вы ходило, Джо не знала, но, прикинув в уме, насчитала не меньше двухсот тысяч в год. А мама еще думала, что, иногда имея в час сто долларов, хорошо получала! Джо быстро поняла, что, выбирая людей в окружение Алексы, «Вью» хотел заручиться гарантией, что конкуренты не смогут ее перехватить.

Два месяца назад Джо записалась на курсы бухгалтеров. На них едва хватало времени: кроме этого надо проследить за расписанием Алексы и самой назначать встречи представителям агентств.

– Ты только подумай, – говорила она сестре, пытаясь растормошить в ней былое трезвое чувство юмора, – я, Джо Шепвелл, от твоего имени опрашиваю агентства, а не наоборот! Знаешь, каково пробиться в «Форд» или «Элит»? А тут они передрались между собой, чтобы заполучить кусочек тебя. С ума сойти!

На лице звезды не промелькнуло и тени улыбки:

– Запомни, агентство будет вести мои дела, а не управлять моей жизнью. Другие манекенщицы мне рассказывали, что агентства, можно сказать, им указывают, когда ходить в туалет. Кэл Робинсон тоже мне это хотел устроить в Сан-Франциско. Говорил, чего не есть, чего не пить. Мне это не нужно. Я слушаться не хочу и не буду. И «Вью» мне в этом не указ. Скоро Кэл или кто-нибудь другой найдет им новую красотку, а что мне тогда делать? Поэтому перерабатывать не стану. Пусть будет возможность, если захочу, взять и уехать на день, на неделю, на месяц. – Алекса говорила жестко, резко, и вдруг подмигнула Джо. И уже не она, Алекса, а совсем другой человек произнес: – Когда в банке будет лежать мой первый миллион.

Джо потянулась в кровати, пытаясь заставить себя встать, и тут вспомнила, что так и не дождалась сестру вчера вечером. Только в час ночи она заснула, не в силах держаться больше ни секунды. Казалось, Алекса забыла, о чем просила сестру по телефону – о любви и заботе, о помощи, о том, что сорвала ее с места на другой конец страны.

Она сжала зубы. Если Алекса и забыла, то она – еще нет. И не собирается.

Итак, в пользу переезда в Нью-Йорк сыграли два главных фактора. Хотелось быть здесь, когда полиция найдет убийцу Энн Першинг. Пока что у них ни одной зацепки. И – что гораздо важнее – не терпелось подальше уехать от Майка. Чем дальше, тем лучше. Избежать опасности снова поверить в его чувства, не искушать судьбу, которая может в буквальном смысле слова снова кинуть ее в его объятия. Каждый раз, вспоминая утреннюю сцену в Сан-Диего, Джо заливалась краской от стыда и унижения. Стоит ли говорить, она все еще по нему тосковала, но каждый раз в мыслях возвращаясь к Майку, позвонившему с тех пор всего три или четыре раза, Джо старалась тут же переключиться на Алексу. Оставалось надеяться на то, что она еще успеет помешать своей звездной сестре окончательно утратить представление о человеческих ценностях.

Время было врагом Джо. То и дело, глядя на часы, она ловила себя на том, что отнимает три часа. Если в Нью-Йорке без четверти семь, на Западном побережье без четверти четыре утра, и Майк спокойно спит в своей постели. Один. Если б он только знал! Удастся ли ей когда-нибудь пережить это? Ну вот, снова та же история. «Алекса, – яростно приказала себе Джо. – Думай об Алексе».

Да, Алекса неспроста стала так тщательно подбирать слова. Почему? Почему она стала двигаться, разговаривать, как робот? Сестра что-то скрывает. Алексе всегда нравилось быть флегматичной, она специально вырабатывала этот сдержанный, лишенный эмоций образ, но Джо, старшей сестре, раньше удавалось проникать в глубины ее тайн. Что-то изменилось.

Она нажала на кнопку рядом с кроватью, и тяжелые шторы персикового цвета начали бесшумно двигаться. Оказалось, снег прошел, и за окном ослепительный солнечный день. Если б не знать, что ты в Нью-Йорке, сумасшедшем городе, где погода не держится и дня, можно было подумать, что за окном расстилаются просторы Южной Калифорнии. В герметически непроницаемой квартире на одиннадцатом этаже дома на углу Пятьдесят Седьмой авеню, который временно являлся домом Алексы – подарок от «Вью», – погоду узнавали по телефону. Только так можно было выяснить, что надевать.

Жмурясь в потоке света, Джо достала ежедневник: «Урок актерского мастерства – 11:30; класс вокала – 14:00; студия «Хайроу»… 18:30 – Б.Ф.» Опять этот Б.Ф.! Когда в прошлый раз Джо закинула удочку насчет него, сестра наглым образом прикинулась дурочкой:

– Блатной фраер – вот кто. Это город сумасшедших, Джо. Не вернуться ли тебе назад в Калифорнию? – Она сказала это мягко, по-дружески, но неловкость между ними только усилилась.

Самым ужасным было ее откровенное равнодушие к тому, что случилось с мамой. У Джо будто кость в горле застревала, когда она пыталась завести этот разговор: Алекса глядела на нее с невыразимой тоской или просто на полуслове меняла тему. Понятно, что у звезды жизнь нелегкая. Ее работа в чем-то похожа на работу продавца в модном магазине, да плюс еще часов гораздо больше – все время на ногах, и, как клоуну, тебе то и дело меняют прическу, наряд и макияж.

Выйдя на кухню, Джо услышала в ванной шум воды. Значит, ночевать пришла. Так бывало далеко не всегда, и Джо ничего не могла с этим поделать.

На кухонном столике лежала аккуратная пачка писем с наклейкой «Курьером из «Вью» – письма поклонников. Они шли непрерывным потоком вместе с цветами и коробочками бесплатной косметики. Только за чтением писем Алекса могла улыбаться, как в добрые старые времена.

Джо включила вафельницу и поставила согреть сироп. Наконец и Алекса вылезла из ванной, остановилась на пороге и вперилась в Джо.

– Что ты так смотришь?

Алекса хмуро плюхнулась за стол и принялась раздергивать ленту на письмах.

– Мне надо принять важное решение, Джо. Джо вывалила вафли и обмакнула их в сироп, так, как любила младшая сестренка. Впервые она не подскочила, с нетерпением ожидая следующей фразы Алексы. Пусть поймет, каково жить среди бесконечных пауз, недоконченных предложений и проигнорированных вопросов. Может, Алекса не поняла намека, а всего вероятней, просто не обратила внимания. Она отпила кофе, но до вафель так и не дотронулась. Только когда Джо включила телевизор, слегка ожила.

– Одна крупная косметическая фирма предлагает мне стать их… эмблемой, их суперзвездой, – выдохнула Алекса так, будто огласила смертный приговор.

Джо не собиралась спускать это ей с рук:

– Разве это так плохо? Что, такие, как Фарра Фосетт, или Марго Хемингуэй, или… Карен… в общем, эта модель «Лаудер» – разве они не зарабатывают на этом сотни и сотни тысяч?

– Грэхэм, Карен Грэхэм, – с кислой миной ответила Алекса и опять вздохнула так тяжело, что Джо потеряла всякое терпение.

– Знаешь, ты меня достала. Месяцами пропадает, потом звонит, просит приехать в Нью-Йорк, «будь моей старшей сестрой, как раньше», «мне нужен менеджер», – передразнивала она Алексу.

– Джо… – Алекса вспыхнула, пытаясь вставить слово, но Джо было не остановить.

– Тебе не менеджер нужен! А экономка! Я приезжаю, и что? Как сыщик, должна выслеживать тебя. Говоришь, что будешь там-то, сама в другом месте. С тех пор как я приехала, ты ведешь себя, как зомби. Сначала говоришь, что хочешь, чтоб я кое с кем познакомилась, потом – «еще не время»… Ты не хочешь, чтобы я с ним встретилась, кто бы он ни был. Наверняка это тот фраер, с которым ты видишься каждую неделю. – Джо почти визжала.

Алекса попыталась обнять сестру, но та скинула ее руку:

– Знай, что легко от меня не отделаешься, и мне отвратительна твоя черствость к маме. Ты ничего не слушаешь – слишком занята своим «я», как обычно. Занята подсчетом миллионов. И теперь сидишь с таким видом, будто раком заболела. А все оттого, что предоставился шанс заработать еще больше этих миллионов. Кстати, ты не хочешь мне помочь найти тех, кто послал маму на смерть? Я говорила тебе об Энн Першинг. Ее убили, убили, ты что, не понимаешь? Убили! – Прервав ее крик, зазвонил телефон.

– Я возьму в своей комнате. – Алекса подскочила и бегом помчалась туда. Джо уставилась на телефон. Впервые ей захотелось подслушать чей-то разговор. Вместо этого она взяла в рот вафлю и уставилась вниз на грязный лодочный причал.

Когда Алекса вернулась в кухню, Джо уже остыла. Она знала – что бы ни беспокоило сестру, криком от нее ничего не добьешься. Алекса не оправдывалась, но ее скорбное настроение прошло. Прочитав несколько писем, она улыбнулась:

– Ты знаешь, в Орегоне живет один мой тайный почитатель. – Как ни странно, она выглядела смущенной.

Джо не хотелось мириться.

– Уверена, их у тебя весь Орегон полностью, – холодно ответила она.

– Ты не понимаешь, – засмеялась Алекса. – Это действительно странно. Я получаю письма, даже, можно сказать, записки от того, кто видел, знал меня, когда я болталась на побережье, на съемках или в Мендосино. Довольно мило, но мне немного не по себе. Этот человек знал меня настоящую…

– А какая ты настоящая?

Едкость была пропущена мимо ушей. Она начала читать вслух: «Очень понравилась обложка декабрьского «Вью». Могу поспорить, маленькой девочкой ты пыталась вылечить птичкам поломанные крылья, тайком от родителей держала зверей в своей комнате и плакала, когда на Рождество не получила пони. Сейчас ты богата и, наверное, лучше всех ездишь верхом». Алекса возбужденно смотрела на Джо:

– Невероятно! Помнишь, как у меня жил в комнате кролик? Как потом я плакала, когда отец его забрал?

Джо бездумно кивнула, беря письмо. Первой бросилась в глаза буква М, которой оно было подписано. Магда? Джо отбросила сумасшедшую мысль. Совсем зациклилась, но ведь были же на это причины. Пробежав по строчкам глазами, Джо снова кивнула. Да, этот человек, похоже, понимал «настоящую» Алексу – если таковая существовала. На конверте значился адрес: П/Я 825, Портленд, Орегон.

– Я получаю их с тех пор, как вышла моя первая обложка. Иногда он просит прислать подписанную фотографию. Я уже штуки три послала. Должно быть, он из «красных лесов», – мечтательно произнесла Алекса. – Только там я дышу свободно. Там живут настоящие мужчины. Там люди находят себя…

Тут и Джо подошел черед тяжко вздохнуть:

– Где-то в пути мы обе заблудились.

В глазах Алексы стояли слезы. Она схватила сестру за руку и неожиданно горячо сказала:

– Джо, контракт с этой фирмой поможет разрешить сразу несколько проблем, поверь мне. Дело не только в деньгах…

– Что ты имеешь в виду?

Да, перед Джо сидела прежняя Алекса – вулкан, готовый взорваться, но сдерживаемый трезвым рассудком. Приятно было видеть сестру нормальным, живым человеком. И все же она изменилась – эта роль зомби сбила с толку даже ее, старшую сестру.

Алекса посмотрела в глаза Джо с вызовом, с какой-то отчаянной бравадой. Интересно, она чувствует, как бьется у нее нерв под правым глазом? Это обычно значило, что сестра настроена на борьбу – тоже радостный знак. Но так же, как и Джо, под внешней смелостью Алекса, видимо, скрывала внутреннюю неуверенность и беззащитность. Ведь обе они были еще так молоды.

– Джо, я здесь не теряла время. Потерпи, все еще образуется.

Но Джо устала терпеть.

– Ты говоришь загадками. Я не допущу, чтоб ты сегодня подвела меня снова. Я тебе одно скажу – если ты хочешь подписать контракт с этой компанией, ты не сможешь использовать для этого юристов из «Вью». Они не обрадуются, если ты продашься коммерческой фирме. По крайней мере, это я себе точно уяснила, покрутившись в твоем сумасшедшем мире. На этой неделе надо обязательно остановиться на агентстве, с которым ты будешь постоянно работать. Больше нельзя откладывать.

– Решай сама.

– Хорошо, я решу.

Алекса нахмурилась и взглянула на часы.

– Ты посмотри, сколько времени – а еще говоришь, что ты мой менеджер. Ладно, решай сама. Но только уж выбери лучшее – самые низкие комиссионные. Не хочу терять ни цента.

Время. Это лишь вопрос времени. Он непременно найдет ниточку, которая приведет к разгадке обстоятельств смерти Тери Шепард. И специальный репортаж на эту тему тогда тоже не заставит себя ждать.

Майк Таннер быстро пролистывал листки в папке.

«Реклама косметической хирургии по местным станциям телевидения, в газетах и журналах испытывает бум, с тех пор как решением Федеральной Торговой Комиссии четыре года назад терапевтам была разрешена реклама частной практики. Предложения косметических услуг наиболее часто встречаются в штатах Нью-Йорк, Калифорния, Флорида и Техас и вызывают серьезные нарекания со стороны специалистов по пластической хирургии. Они подчеркивают, как тонка грань между рекламируемой докторской практикой и той или иной хирургической операцией, на которую могут уговорить рекламодатели. По словам Роберта Голдвина, доктора медицинских наук и декана факультета пластической хирургии медицинского колледжа в Гарварде, беспокойство вызывает также и то, что больше и больше объявлений дают хирурги, открывшие частные клиники с ограниченными хирургическими возможностями. Операции проводятся в обстановке полной секретности. Не так, как в полноценной больнице, где другие хирурги могут неофициально наблюдать за пациентом и высказывать свое мнение. Иногда в этих клиниках не способны определить, нужна ли операция той или иной женщине – зачастую она может быть пациентке просто противопоказана».

Майк посмотрел на часы. Неплохая заметка. Стоит зачитать маленькой Джо некоторые отрывки. Пусть знает, что он ни в коем случае не закончил расследование от ее имени, хоть она и перенесла его на Восточное побережье.

Сейчас половина одиннадцатого утра, значит, в Нью-Йорке час тридцать. Джо, наверное, обедает сейчас в каком-нибудь шикарном месте, устраивает дела своей сестрицы. Да, Альф Виктор оказался абсолютно прав насчет нее. Алекса и впрямь была сделана из звездного теста, и, очевидно, карьера модели скоро приведет ее на экран. Останется ли Джо ее тенью? Бросила ли писать? Потеряет ли свое лицо, индивидуальность? Майк надеялся, что нет.

Поддавшись невольному желанию, он набрал нью-йоркский номер, но, услышав голос автоответчика, тут же с силой бросил трубку. Может, и к лучшему ее не оказалось дома. Сейчас ему трудно разговаривать с Джо. Последний разговор был натянутым, неискренним. Наверное, она думает, что он поступил, как последняя сволочь. И да, и нет. Он тогда старался остановить ее. Итак, она оказалась девственницей, пьющей таблетки. И он попался в ловушку, решив, что она такая же, как и другие молодые девственницы – хвастают тем, что тоже хотят свободы.

При мысли о Джо, ее нежной коже, о локонах у нее на затылке, Майк снова страстно захотел ее. Он думает о ней, но не хочет связывать себя, ни в малейшей степени. Все к лучшему. И то, что у ее несравненной сестры простой автоответчик. Такой автоответчик не сохраняет в памяти номера звонивших. Так Джо никогда не узнает, сколько раз он невольно хватался за трубку, просто чтобы услышать ее голос.

Когда у него будут доказательства, настоящие доказательства, что когда-то «Фонтан» был зарегистрирован под другим названием и в другом месте, но теми же людьми, что его очередное закрытие связано с операцией Тери, – тогда он, конечно же, сразу сообщит ей новости. Тогда понадобится еще лишь несколько шагов, чтобы выяснить, где негодяи действуют сейчас. Весьма вероятно, что они обосновались и процветают в Нью-Йорке.

Майк вернулся к записям.

«Томас Риз, профессор Нью-Йоркского университета, рассказывал мне о результатах недавнего опроса. Среди людей, пользовавшихся услугами косметических хирургов, выявился необычайно большой процент тех, кто выбирал их по справочникам. Доктора Риза волнует и то, что молодые хирурги, столкнувшиеся с дороговизной страхования и растущими расходами, не могут позволить себе роскоши отклонить ту или иную просьбу пациента. Реклама, размещаемая ими, культивирует недовольство у женщины или мужчины своей внешностью и благоприятствует процветанию фальшивых обещаний».

Ничего себе! Лиса точно в норе. Часовой сенсационный репортаж обеспечен. Отложив папку в сторону, он вспомнил слова Энн Першинг: «Твоя мама была очень красивой. Но, понимаешь, с ее профессией чем дальше, тем труднее удержаться на плаву. Она хотела выглядеть моложе…»

«Самоубийство. Она покончила с собой». По спине пробежала дрожь. Майк с силой стукнул кулаком по столу, так что обернулась даже его сонная секретарша с совиным лицом:

– Что, проблема?

– Да, проблема, – встряхнулся Майк. – И я собираюсь ее решать.

– Вот чертовка, маленькая ведьма, предательница с толстыми щиколотками, ничтожная обманщица…

– Пен, успокойся. – Услышав, как за спиной Пенелопы хлопнула дверь, Блэр не обернулась. Вместо этого она скрестила безупречные ножки и углубилась в просмотр новых слайдов из Парижа.

– Босс, тебе что, нет до этого дела? После всего, что я – что ты…

– Нет дела до чего?

Еще немного – и у Пенелопы пошла бы пена изо рта:

– Я знаю, что ты в курсе. Рэб сказал мне, что звонила Эйлин…

Блэр с удвоенной силой сконцентрировалась на слайдах.

– С его стороны это было некрасиво.

– Черт бы все подрал! – Пен двинула дверь ногой.

Блэр тоже хотелось пнуть в дверь, в стену, в лампу, но больше всего она мечтала, чтобы острый носик ее изящной туфельки оказался прямо посередине овального лица Алексы Шепвелл-Уэллс. Хотелось вышвырнуть ее из «Вью» и пустить слух, что она неуравновешенная, буйно помешанная алкоголичка и дегенератка, что она испытывает влечение к собакам и пони… Но не могла. Руки, язык – все было сковано. Она ничего не может поделать с тем, что без колебаний можно было назвать подлейшей изменой в истории фотомоделей.

До сих пор невозможно было поверить. Поверить в то, как легко он украл у нее то, что для него было таким пустяком, а для нее такой ценностью. И он еще говорит, что перекинулся с Алексой только парой слов. Чтоб, мол, ходила на уроки актерского мастерства ради будущей карьеры.

Блэр схватилась за край стола, чувствуя, что теряет сознание. Она ведь никогда еще не падала в обморок. Что он с ней делает? Нужно принять что-нибудь, чтоб продержаться этот день. Раньше ей не нужны были лекарства. Что ж, сейчас нужны… Что-нибудь, что помогло бы выжать улыбку, поздравить эту нахалку, которая больше никогда, никогда, никогда не появится во «Вью».

Но, не успев произнести приговор, она поняла, что проиграла. Конечно, Алекса еще будет бывать здесь. Этого захочет он, а она позволит. В конце длинного коридора Блэр увидела Пен, держащуюся за голову. Выглядит эффектно. Весь персонал сгрудился в группки, боясь какой-нибудь выходки гения во гневе. Когда она приблизилась, все тут же попрятались в свои норы. Несмотря на неприятность, Блэр подумала о том, что реакция коллектива на событие с последствиями, далеко не радужными для журнала, была здоровой. Она называется лояльностью, о которой Алекса Уэллс, или как ее там, похоже, ничего не слышала.

Рэб Робсон, ее секретарь из «голубых», слонялся по офису, и это не понравилось Блэр. Она смерила его ледяным взглядом, но, как и следовало ожидать, он не похолодел и не выказал вообще никакой реакции.

– Алекса Уэллс пришла. – Рэб позволил себе состроить нечто вроде гримасы тошноты. – Она спрашивает, не найдется ли у вас несколько минут – она хочет сама сообщить вам новость…

– Если она хочет меня видеть, ей придется подождать полчаса. Пригласи ее в три тридцать.

Рэб продефилировал к двери своей утиной походочкой и ровно через тридцать минут так же вразвалку вошел снова вместе с самой удачливой и ослепительной моделью в истории «Вью».

Блэр встала. Она видела, что Алекса испытывает необычную для нее неловкость положения, и упивалась этим. Ни та ни другая не отвели глаз. Пожали друг другу руки. Блэр даже чмокнула ее в щеку.

* * *

Когда Рэб закрыл за собой двойные двери, Блэр указала на диван у окна. С ее стороны не будет никаких попыток завязать разговор. Ей не было равных по части создания неуверенности в собеседнике. Но Господи, как она все-таки красива. Эта девушка в отличие от большинства других супермоделей была неподражаема и за стенами студии. Окинув еще раз профессиональным взглядом ее безупречное лицо, которое сегодня было не накрашено, Блэр почувствовала, как к горлу подступает комок.

И что бы там она ни говорила о щиколотках Алексы, и они были бесподобны даже в кроссовках. Независимость Алексы уже давала о себе знать: кроссовки на ней отнюдь не сияли чистотой, а проще говоря, были грязные.

Несмотря на очевидно холодный прием Блэр, Алекса быстро вошла в свой привычный стиль «Ничто меня не смутит». Блэр откинулась на спинку дивана и вперилась в нее сквозь очки в черной оправе. Поэтому Алекса тоже откинулась назад и намеренно вытянула свои длинные-длинные ноги.

– Я хотела сказать вам сама, что решила принять предложение компании «Дэви Косметикс», – с безразличным видом начала Алекса. – Я всегда буду безмерно благодарна вам – и Пен – но… – Ее голос на секунду дрогнул, – такое предложение никто не смог бы отклонить.

– Что ты будешь там делать?

Алекса засмеялась, откидывая назад роскошные волосы:

– Ну, вам-то лучше знать такие вещи. «Дэви» же знаменита в первую очередь своим кремом против старения. Я слышала, они его делают по старому индийскому рецепту. – Она хихикнула, как глупая школьница. – Вы знаете, умереть от смеха можно, они собираются звать меня Лицом Вечной Молодости – типа того, что с их кремом никто никогда не постареет. Контракт на пять лет и ежегодный пересмотр. Насколько я помню, Пен мне изо дня в день внушала, что за это время я сильно не изменюсь, а потом будет уже неважно. – Ее странные глаза цвета морской волны взглянули прямо в глаза Блэр, как два прожектора. – К тому времени я стану состоятельной и независимой.

Встреча не становилась легче. Когда Алекса начала приятельски болтать о том, что Дэви – это имя одной индийской богини, Блэр решила, что с нее достаточно. Она резко поднялась и вернулась к столу, всем видом говоря о том, что у нее много важной работы и есть и более важные встречи. На Алексу это не произвело никакого впечатления. Она легко перекинулась через стол и сказала:

– Надеюсь, вы не очень злитесь на меня. Хотелось бы думать, я все еще буду появляться во «Вью» – я имею в виду не только в рекламе. Пожелайте мне удачи. – И она элегантно протянула Блэр руку.

Не пожать ее было невозможно. Блэр жалела, что у нее нет клещей, чтобы отщипнуть ей пальцы один за другим. Но сделать она ничего не могла – во всяком случае сейчас, а может быть, и никогда.

Интересно, она еще готовит свою отвратительную смесь из жареных кукурузных лепешек с переваренным луком и пюре, а потом ест эту гадость ложкой? Переводит ли назад часы, когда опаздывает больше чем на полчаса? Боже, какие на удивление достоверные представления устраивала она потом – он уже готов был поверить, что «Ролекс» оказался неточным.

Начала ли она терять свой неповторимый образ невинности, стараясь выглядеть роковой женщиной – или наоборот? Нью-Йорк. Сделал ли он тяжелым ее взгляд, испортил ли ее нежную естественную осанку? Этот город изменил многих из тех, кого он знал.

Кэл Робинсон налил себе еще сономского вина и растянулся в любимом кресле, перечитывая статью в «Сан-Франциско кроникл». В заметке были помещены две фотографии Алексы. Одна – его, сделанная сразу по приезде из Мендосино. Второй снимок принадлежал репортеру, здесь она была уже Лицом Вечной Молодости – символом этой странноватой компании «Дэви».

В первый раз со времен своего существования «Кроникл» почтил и его своим вниманием: «Девушку с обложки «Вью», Алексу Уэллс, обнаружил фотограф с мировым именем Кэлдикот Робинсон, проживающий в Сан-Франциско». Чертов бизнес, никто спасибо не скажет. Хотя к чему? Он и так завален работой.

Злость на Алексу прошла у него давно. На самом деле Кэл не мог припомнить, что вообще злился на нее. Позже он понял одну вещь: подсознательно он никогда не ожидал, что Алекса останется с ним, будет терпеливой, будет соблюдать его инструкции. Возможно, она была права.

Кэл выпил еще пару стаканов. С утра не оставляло желание позвонить и поздравить ее, и наконец он решился. Набрав ее номер, который дала ему как-то одна из коллег Алексы, он все же почувствовал себя глупо. При мыслях об Алексе в нем просыпался старший брат, и, наверное, так будет всегда. Как бы высоко она ни взлетела – а предчувствие подсказывало, что ждет ее самая что ни на есть вершина, муж-мультимиллионер, карьера в кино и все такое прочее, – для него она всегда будет юным ранимым созданием, нуждающимся в его защите.

– Лекс? – Услышав в трубке молодой голос, Кэл не мог поверить удаче.

– Нет, извините… Это Джо, Джо Шепвелл. Я ее сестра. А кто говорит?

– Кэл Робинсон, я… я…

– Я знаю, кто вы. – В ее голосе угадывалась улыбка, и Кэлу сразу стало хорошо на душе. Следующие слова обрадовали еще больше: – Алекса так много о вас говорила. Как вы к ней прекрасно относились. Алекса умрет от радости, узнав о вашем звонке. Сейчас у нее жизнь сумасшедшая. Вы знаете, что она подписала контракт с большой косметической компанией?

– Поэтому и звоню. Чтобы пожелать успеха, поздравить. – Кэл засмеялся. – Держу пари, после меня и Пенелопы у нее не осталось ни одной плохой привычки. И теперь Пен и «Вью» теряют ее. Пен, наверно, в себя прийти не может. Могу представить, сколько у Лекс теперь будет денег.

Теплота в голосе сестры его протеже, казалось, согревала его трубку. Видно, по сравнению с холодной сестрицей она сделана совсем из другого теста.

– Кэл, вы действительно не представляете, что для Алексы будет значить ваш звонок. – Джо помолчала, потом сказала робко: – Она бы давным-давно вам позвонила, но, думаю, боялась, что вы не станете разговаривать. Она говорила, что при первом же удобном случае хотела бы снова с вами работать. Может, это получится в «Дэви»…

Кэл снова рассмеялся. Оттого, что Алекса думала о нем, мучилась, его лицо совсем просветлело. При всем при том меньше всего на свете хотелось бы связаться с индийской косметической компанией.

– Я попробую снова позвонить, может быть, завтра. Я и сам очень занят. Скажите ей, пусть не переживает. Я все простил…

– Завтра нас здесь не будет. Мы переезжаем на квартиру «Дэви». Что-то в районе Центрального парка. Как только устроимся, она вам обязательно позвонит.

– Конечно, конечно. Что ж, приятно было с вами поговорить. – Кэл и правда был рад, что позвонил. Хоть он и не застал ее, лед между ними был разбит.

В рекламе по телевизору частенько показывали чистенькие молодые парочки у входа в «Эссекс Хаус» в южном районе Центрального парка. Молодожены приглашались сюда провести пару дней в медовый месяц – «по цене, от которой невозможно отказаться. С утра в постель вам подадут шампанское и завтрак. А за окном, как ваш собственный сад, будет простираться Центральный парк».

Для Алексы Центральный парк обещал быть ее собственным весь следующий год и еще четыре года – если она и «Дэви» будут все еще довольны друг другом.

Апартаменты «Дэви» на юге Центрального парка – одно из условий в контракте – сразили Джо, считавшую раньше, что в реальной жизни таких просто не бывает. Дом располагался на небольшой улице, поднимавшейся от площади Колумба к отелю «Плаза» на Пятой авеню. Он стоял на холме, и от вида, открывавшегося с их тридцать второго этажа, захватывало дух.

Как и следовало ожидать, Алекса не усматривала в этом ничего необычного. Как и в том, что через час у нее первая официальная встреча с прессой в качестве Лица «Дэви» и это событие сделает ее еще большей знаменитостью.

Как сестру звезды, Джо уговорили сделать массаж лица мастером от «Дэви», и макияж у одного из ведущих стилистов Америки по имени Линда Мейсон. Визит Линды был гораздо более действенным, чем успокаивающее, которое Джо приняла за день до этого. Тогда голова просто разрывалась от бесконечных звонков в дверь и по телефону.

Алекса до сих пор бегала в бигуди и любимом кимоно со следами шоколада, от которого Пенелопа безуспешно пыталась отучить свою любимицу. Да, теперь Пен не будет до этого никакого дела.

– Лекс, лимузин будет здесь через полчаса. На улице такие пробки…

Алекса уселась к окну, завороженная зеленой панорамой.

– До «Ле Сирк» ехать десять минут, – ответила она, снимая бигуди. Подойдя к сестре, она неожиданно поцеловала ее. – Я не хочу, чтоб все поняли, как мне хочется всего этого.

– Сейчас никто бы так не подумал, поверь мне. – Джо не хотела огрызаться, но, хоть Линда и превратила ее в некое подобие симпатичной девушки, рядом с лишь слегка подкрашенной красавицей сестрой она казалась себе гадким утенком.

Когда через двадцать минут Алекса появилась в дверях, Джо так и ахнула. С какой бы красотой Алекса ни родилась, Пен, должно быть, научила ее использовать каждую молекулу.

– «Дэви» отправила меня к Скаази. Он лучший из мастеров входного и выходного платья.

– Я никогда о таком не слышала.

Алекса посмотрела на сестру с новой насмешливо-снисходительной улыбочкой, которая действовала на Джо, как щелчок по носу.

– Может, ты знаешь его как владельца «Изаакс»? Он перевернул имя слева направо с тех пор, как стал загребать большие деньги. Действительно лучший дизайнер.

Джо и сама видела, что Лекс и «Дэви» были правы. Этот Скаази и вправду достиг невозможного. В изящном золотистом платье из прозрачной вискозы Алекса была одновременно индийской принцессой и стопроцентной американкой. Цвет ткани изумительно гармонировал с цветом волос и кожи. Покрой тонко вырисовывал длину и стройность ног, тела и округлость груди и бедер. Неприступная и желанная фея.

У Джо, кроме ахов, не нашлось подходящих слов.

Алекса рассмеялась.

– Ты сама убийственно выглядишь, – сказала она. Как раз в это время раздался звонок. – Это, должно быть, добрый старый Барри.

– Он кто? Владелец «Дэви»? Та самая мистическая личность, которой меня собирались представить?

На удивленье Джо, Алекса вспыхнула:

– Нет. Сомневаюсь, что он там будет. Обычно он остается за кадром. Это Барри Хантер – адвокат «Дэви». Известный человек на Уолл-стрит.

– Что ж ты не сказала, что он заедет? Я и так волнуюсь, не хватает тут еще юридического гения. О чем мне с ним говорить?

Алекса вновь проявила необычную для себя эмоциональность и крепко обняла сестру.

– Он тебе понравится. Оттого-то у него и успех. Кажется, что он твой сосед из дома напротив, легкий такой человек – пока он не заговорит о деле. Вот тут-то и видишь, какая это пиранья.

Джо внутренне застонала. Сосед из дома напротив… который превратился в ловкого и напористого телекомментатора. Майк, как ты сейчас?.. В который раз она отогнала мысли о нем и пошла открывать дверь.

Алекса была права. Одного взгляда на Барри оказалось достаточно, чтобы почувствовать симпатию и доверие. У него были неправдоподобно песочные волосы, которые он, очевидно, старался пригладить, но одна прядка все-таки торчала в сторону. Это только подчеркивало мальчишеский вид. Не помогали и серьезный темно-синий костюм и тщательно подобранная к нему рубашка.

Всю вечеринку Джо приятно поражалась тому, что, к ее глубокому облегчению, Барри практически не оставлял ее ни на минуту с самого момента их появления в «Л'Оранжери» – отдельном зале знаменитого нью-йоркского «Ле Сирк». Зал был полон пьянящих благоуханий от расставленных повсюду изящных свеч и коробочек с ароматической смесью.

Алекса прогуливалась по залу под руку с Бени Хуваутом – президентом компании, высоким царственным сикхом. На голове у него красовался малиновый тюрбан, притом что одет он был в обыкновенный европейский костюм.

– Она как луч Луны, – одобрительно зашептал Барри, косясь на реакцию репортеров и операторов. – Видишь, они заметили в ней перемену.

На прием не пожалели денег. Журналистов кормили и развлекали по высшему классу. На золоченых тарелках были поданы устрицы, в высоких серебряных ковшах, окруженных льдом, – белужья икра. Бесчисленное множество разноцветных закусок и большой зажаренный бараний бок, нарезанный так тонко, что стал похож на копченую лососину, выложенную в бледно-розовые тарелочки.

Интересно, появится ли кто-нибудь из «Вью»? Кто-нибудь из руководства, с кем она успела познакомиться за короткий период ее антрепренерства у Алексы? Джо надеялась, что появится. Не Блэр Бенсон – от нее почему-то мурашки бежали по телу, и ни в коем случае не Пенелопа, хоть ей Алекса больше всех обязана своим взлетом. Она всегда игнорировала Джо, поэтому встречаться особо не хотелось – разве что ради Алексы. Джо знала, что сестра думала о Пен, думала и за прошедший месяц несколько раз мучилась от приступов вины перед ней, понимая, сколько времени и сил вложила Пенелопа в производство «товара», как Алекса часто грубо называла себя.

Если Блэр и Пенелопа придут на прием в честь новой звезды «Дэви», будет ли это значить, что они простили ее? Хотя скорей всего их появление будет вызвано очевидными деловыми причинами. По словам Алексы, «Дэви» собиралась стать крупным рекламодателем «Вью», и вряд ли они решатся не соблюдать формальностей.

К семи зал был набит битком, и Джо только и делала, что теряла Барри, который тут же ее находил. В очередной раз благодарно улыбнувшись ему, она заметила, как в дверь бочком прошла Браун Шнайдер, редакторша одного из отделов «Вью» – высокая женщина в больших совиных очках. В Браун отчетливо угадывалась бывшая принадлежность к науке.

Говорили, что у нее есть ученая филологическая степень, которую та никогда не упоминала. Что она делала в этом бизнесе, Джо никогда не могла себе представить. Даже сейчас она совершенно не вписывалась в окружающую обстановку. По манере держаться и говорить она не принадлежала к миру косметики, духов и модных салонов, но писала она так, словно прекрасно осознавала их огромную притягательность для женщин всех возрастов. Ее беспристрастные, иногда даже язвительные статьи об индустрии красоты и фармацевтической промышленности, жадно заглатывали как профессионалы, так и обыкновенные читатели «Вью». Ее похвала означала, что этот товар точно станет на прилавке победителем.Если она критиковала, то всегда делала это так умно, что «Вью» удавалось не рассориться с рекламодателем и отделаться за всю историю лишь парой предупреждений.

Браун была внимательна к Джо, и Джо очень это ценила. Интересно, что она напишет о концепции вечной молодости «Дэви»? Только вчера Джо читала ее комментарии по поводу выпуска одного такого крема в Европе… США обещают осчастливить их через год или два. Посему неплохо было бы выдать нам ремни безопасности, – писала Браун, – иначе кувыркаться нам в горячем воздухе обещаний от всякого рода замдиректоров экспериментальных предприятий, которые имеют привычку считать себя учеными. Увы, вместо революционных открытий пока мы могли наблюдать только грандиозную вечеринку, стоившую устроителям девяносто тысяч долларов, да выпуск «волшебного» тюбика в человеческий рост. Надеюсь, эти расходы не будут включены в стоимость крема, безусловного олицетворения «безнадежности в бутылке». Дорогие европейцы, вкладывайте лучше в труд работников предприятия «Сизиф и K°». Через год советую вспомнить мои слова…»

Пробиться к Браун через толпу было немыслимо, тем более, что в этот самый момент гонг возвестил о начале торжественной церемонии. Обернувшись назад к трибуне с микрофоном, Джо увидела Блэр в кружке репортеров «Вью». Рядом с Блэр стоял Редиска – Артур Рэддиш – которого Алекса в свое время обозвала «еще одним вечным соглядатаем». Значит, Блэр все-таки пришла выказать свою поддержку.

По мнению Джо, несмотря на горы дорогой икры, море шампанского, множество разновидностей индийского хлеба и другой восточной экзотики, приветственная речь внесла первые любительские нотки во все происходящее. Лицо Барри оставалось невозмутимым. Джо изо всех сил вытягивала шею в сторону Блэр Бенсон и свиты, но вокруг той скопилось слишком много желающих увидеть ее реакцию.

– Наша богиня, Алекса Уэллс, Лицо Вечной Молодости, – протяжно затянул Хуваут, прикрывая глаза, словно все собрались на медитацию.

Джо не могла понять, почему среди искушенной, все повидавшей толпы, никто не рассмеялся и даже не хихикнул. Может, вечер действительно получился как нельзя лучше, а может, у малютки Алексы способность гипнотически очаровывать – так или иначе, все по-доброму улыбались, будто и впрямь поверив в то, что лицо может остаться прекрасным «отныне и навсегда». Джо поняла, что тоже улыбается настоящей улыбкой, искренне радуясь тому, что такой приятный и добрый человек так внимателен и по-восточному вежлив.

От шампанского и присутствия Барри Джо чувствовала себя превосходно, пока, окинув взглядом поредевшую толпу, не поняла, что Алекса исчезла. С кем? Куда? В ее вопросе не было тревоги, но для Барри этого было достаточно, чтобы шутливо выговорить ей:

– Не волнуйся. Твоя сестренка в состоянии о себе позаботиться.

Раз Барри так говорит, значит, так и есть. И Джо с удовольствием приняла предложение отправиться в «Даблс» на заключительную чашку кофе.

Место, куда привел Джо ее спутник, оказалось симпатичным, уютным клубом в небольшом подвальчике на Пятой авеню, отделанном темно-красным бархатом. Первый раз за все три месяца Джо почувствовала себя человеком. Первый раз ощущала себя привлекательной женщиной, а не сиротой, которой из жалости сказали, что очень в ней нуждаются.

Тело Джо не отвечало Барри, как сразу отозвалось Майку. Даже когда они танцевали так непозволительно близко друг к другу. Но с ним уходила боль. В следующий раз… если будет таковой… Джо знала, что может ответить – если рискнет вновь поверить мужчине.

На следующий день для Алексы начался сумасшедший круговорот телевидения, радио и бесконечных переодеваний. Джо была рядом, всегда в тени неподалеку. Вторник – Нью-Йорк, среда – Бостон, четверг – Вашингтон, и с пятницы турне перенеслось на юг.

Джо сидела вместе с Алексой у бассейна в одной из гостиниц Майами, когда зазвонил телефон. Это был Барри, он просил Джо пообедать с ним в первый вечер, когда они вернутся в Нью-Йорк. Он прекрасно знал, что будет это ровно через две недели.

– Он тебе нравится? – Алекса нахмурилась, глядя в прозрачную бирюзовую воду.

Джо порозовела. Она никогда не говорила Алексе о Майке, но Алекса понимала, что произошло что-то, что изменило сестру. Знала, что кто-то сделал ей больно, и это заставляло Джо еще больше волноваться за нее и иногда отворачиваться, пряча слезы.

– Пожалуй, да. Ты была права. Он и впрямь похож на соседа… но я его плохо знаю… и пройдет много времени, пока я снова поверю кому-нибудь.

– Нет! – В голосе Алексы была настоящая ярость.

– Что ты имеешь в виду? – растерялась Джо.

– Не верь ему. Не верь ни одному мужчине.

Джо медленно вытащила ноги из воды. Она не ответила, потому что сказать было нечего. Алекса никогда не поверит мужчине, Джо знала это. Может, из-за матери и отца, но скорее всего, из-за своей ослепительной красоты. А значит, любой захочет ею овладеть, как бы ни был привязан к другой женщине.

По дороге в номер Джо грустно сказала:

– Для тебя все по-другому. Ты особенная. Я понимаю, что ты думаешь о мужчинах. Но я обыкновенный человек, как большинство девушек… женщин. Мне нужно верить. Нужно доверять, чтобы жить.

Засыпая, Джо в первый раз за много времени не отсчитала три часа назад. Она молча лежала в темноте, думая о том, что наденет через две недели.

Итак, он сказал, что вечерний туалет не нужен. Хорошо бы знать, что ему нравится или хотя бы как одеваются в Нью-Йорке. Для Джо «неофициальная» форма одежды по сравнению с деловой была еще большим кошмаром. Там-то ясно, что нужно надеть длинное платье или, по крайней мере, «лучшее платье».

Барри привел ее в «Мортимерс» – одно из самых популярных мест в городе. Джо никогда в нем не была и мечтала о встрече с Барри все четырнадцать дней в гостиницах Атланты, Далласа, Хьюстона, Лос-Анджелеса, Сан-Франциско, Портленда и – по пути обратно – в Чикаго, Детройте и Филадельфии.

Можно было надеть джинсы и футболку. Она хорошо смотрелась и в том, и в другом. Но в конце концов выбор пал на костюм от Оскара де ла Ренты, хоть после путешествия он и стал немного тесноват.

Если костюм причинял ей лишь некоторое неудобство, то после того, как за их столик уселась непрошеная лихая блондинка, Джо стало совсем не по себе. Не успел Барри рассказать ей о завсегдатаях «Мортимерс», как откуда ни возьмись нагрянула эта женщина, звонко чмокнула его в щеку и, забрав стул у соседнего столика, уселась вместе с ними. Барри отреагировал абсолютно невозмутимо. Как только он объявил незваной даме, что рядом с ней сестра Алексы Уэллс, она разразилась длинным монологом. Из него Джо поняла, что будет последней дурой, если не станет фотографом, моделью или кем-нибудь другим, имеющим отношение к этому целлулоидному миру.

– Невероятно, – ворковала блондинка, – как по-разному «девочки для общественного просмотра» выглядят ночью и днем. Ты знаешь, о чем я говорю – теперь ты тоже в моем бизнесе. – Она вытащила из кармана несколько снимков. – Вот тебе одна новенькая. Это – утром, а это – вечером. Смотри, вечером, когда мышцы напрягаются, совершенно другое лицо.

Джо пыталась изобразить интерес, но внутри она вся кипела. Костюм казался все уже и уже. Вскоре, однако, Блонд и уже отправилась по своим делам. Вряд ли она заметила, как элегантно и ловко избавился от нее старый приятель. Официант был вызван незамедлительно:

– Уберите этот стул, и чтобы никаких больше стульев рядом с нашим столиком.

– Кто она такая?

Он провел рукой по ее подбородку.

– Киноагент с Западного побережья, очень важная особа. Всегда ищет таланты и всегда находит. Кто знает, может, вскоре мы позволим ей найти Алексу – но не сейчас.

– Что значит «девочки для общественного просмотра»? – Джо нахмурилась. Уж слишком дешево звучит.

Барри положил руку ей на колено, придвинул лицо совсем близко к ее и ответил, явно желая, чтобы она засмеялась:

– Общественность смотрит, как они встречаются с редактором «Вью», с киноагентами, президентами больших косметических компаний. В данном случае – с сексуальным и неотразимым адвокатом…

Вечер обещал быть просто чудесным. Но тут Барри завел длинную хвалебную песнь «Дэви» и прекрасной женщине с блестящим умом, которая стояла за успехом компании, создательницу самого продукта.

– Простым людям вроде нас трудно понять таких, как Мадам Дэви, – рассуждал он, рассматривая бокал на уровне пламени свечи свечи. – Она избегает светской жизни, всю себя посвятила науке. – Похоже, он забыл про то, что Джо сидит рядом. – Никогда не встречал подобных ей. Она, как сказать… незабываемая – в нее очень легко влюбиться.

Аппетит пропал так же быстро, как и пришел. Она ревновала, беспричинно ревновала малознакомого мужчину к женщине, которую никогда не видела.

Джо молчала, потому что не знала, что ей говорить. Для поддержания беседы этого и не требовалось: поедая горячее, Барри продолжал превозносить исследования Мадам Дэви, которые «сослужат хорошую службу женщинам по всему миру».

Джо пыталась не обнаруживать скептического настроя, вызывая в себе ощущения, навеянные экзотической речью Бени Хуваута о «вечной молодости». Барри словно прочел ее мысли.

– Хуваут – это только ширма, – сказал он, дотрагиваясь до ее колена. – Лично я считаю, это была ошибка. Он очень мил, но вряд ли добавляет что-либо лицу компании. Сейчас, когда у нас есть твоя ослепительная сестра, он больше не нужен. Ты знаешь, как подскочили продажи во время ее турне?

Джо замотала головой. Ей было все равно. К своему стыду, Джо поняла, что ей наплевать, продается продукция «Дэви» или нет. Хотелось только, чтобы внимание Барри сосредоточилось на ней, чтоб он забыл о сестре, о Мадам Дэви. Но он гнул свое:

– Американки не понимают, как им повезло. Мадам Дэви провела молодые годы в Индии. Она влюбилась в эту страну, училась в Гималаях у известного знатока диких трав, и там заложила основу своего необычного рецепта. Он действительно уникален. Я думал, это ерунда, а оказалось, что нет. Ты сама-то пробовала?

Джо снова мотнула головой. Она пропускала два слова из трех, думая только о том, как хороша должна быть Мадам Дэви. Интересно, она блондинка или брюнетка? Похожа на Алексу или абсолютно другая?

– Эта теория вечной молодости – золотая жила… – продолжал Барри.

Джо дрожала. События, переполнившие собой последние месяцы, всплыли в голове с необычайной яркостью. Майк… На глаза наворачивались слезы. Трудно поверить, что вечер превращается в сплошной кошмар. А ей не терпелось его увидеть! Барри и теперь не замечал, как она помрачнела, и продолжал щебетать и улыбаться:

– Кофе? Брэнди?

Джо пробурчала, что не хочет.

– Два коньяка, пожалуйста, – заказал он, не обращая на это внимания. – В общем, мы очень довольны твоей сестрой.

Джо растянула рот в улыбке, и в этот самый момент в дверях ресторана показалась Алекса, рука об руку с темноволосым мужчиной запоминающейся внешности, которого Джо не знала. Пустых столиков вокруг не наблюдалось – люди подолгу стояли у стойки и ждали, чтобы усесться как полагается. Владелец ресторана, которого Барри уже показал Джо, подошел их поприветствовать.

– Барри… – кивнула она на дверь. – Приехала моя сестра. Кажется, столик на них не заказан.

Спутник Джо вскочил на ноги.

– Здорово! Они должны к нам присоединиться.

Какое замечательное совпадение!.. – не договорив, он уже пробирался к двери, где они все еще стояли.

Джо видела, что Алекса не очень обрадовалась встрече. И чувство это было обоюдным. Алекса уехала рано, когда Джо еще не знала, куда они с Барри пойдут.

Ее спутник – это тот самый, с которым Алекса сначала хотела ее познакомить? Кто действительно хотел их познакомить и единственный радовался, как школьник, так это был Барри.

– Джо, это доктор Маркус Лэннинг, сын Мадам Дэви. Марк, Алекса, присаживайтесь!

Парочка одновременно покачала головой.

– Нет-нет. Гленн нашел нам столик в соседнем зале. Мы хотим посидеть отдельно. Я жду от Алексы рассказа о ее турне, – сказал темноволосый доктор.

Джо не сдержала усмешки. Сын Мадам Дэви? Маркусу Лэннингу как минимум тридцать, а может и больше, значит, его маме должно быть около пятидесяти – лет на пятнадцать, точно, старше Барри. И как можно было так глупо ревновать, когда он нахваливал эту старушку? Видно, она на самом деле гений и действительно создала уникальную формулу.

У Джо отлегло от сердца. Внезапно огонь свечи стал ярче, а сам ресторан не только шумным, а еще и полным смеха и веселья. Джо улыбнулась Алексе, а та подмигнула сестре, сохраняя при этом самую серьезную мину – так в старые времена она поддразнивала маму. У Джо сжалось сердце: как бы она сейчас гордилась дочерью, глядя, как все оборачиваются вслед удалявшейся Алексе.

– Твоя сестра – невообразимо красивая женщина, но ей еще и очень повезло, – задумчиво сказал Барри, тоже провожая ее взглядом. И теперь Джо была согласна со всем, что он скажет.

– Да, – с готовностью кивнула она. – Да.

– Видишь ли, – с энтузиазмом продолжал Барри, потягивая коньяк, – за Мадам Дэви стоит любящий крестный, владелец целой международной империи. Для Мадам Дэви этот продукт – результат работы всей жизни. Для него? – Барри положил свою руку поверх ее. – Для него это просто одно из капиталовложений в его крупном консорциуме, но… – Видимо тут Барри захотелось полностью завладеть ее вниманием, потому что он выдержал паузу и закончил важно: – Для делового человека у него необычайно развито восприятие красивой женщины – определенного типа и темперамента. Джо опять стало неуютно.

– Кто он?

– Он предпочитает оставаться инкогнито – пока. Вскоре, когда компания как следует раскрутится, он объявит о своем участии. Сейчас это не обязательно.

– Почему ты мне о нем рассказываешь?

– Потому что он и есть тот гений, который выбрал Алексу символом компании, образом, если хочешь. В один из приездов сюда он увидел ее на обложке «Вью» и сразу понял, что она отлично подходит. Теперь ты понимаешь, как повезло?

Барри пододвинул стул ближе:

– Ты тоже прекрасная девушка. Скоро ты встретишься с ним… – Он просунул кончики пальцев ей под юбку. Джо почувствовала, как отвечает ему, но не была уверена, что хочет этого. Ей не понравился тон, каким он говорил об Алексе и таинственном богаче. Что-то странное сквозило во всем этом. Пытаясь уйти от разговоров о себе и сестре, Джо решила, что лучше всего будет вернуться к Мадам Дэви.

– Ты сказал, Мадам Дэви в молодости жила в Индии? Значит, она не там родилась? Она американка или индианка?

Барри не обращал внимания на ее вопросы. Он играл с ее коленом, двигая пальцы вверх к бедру. Заговорил он низким голосом:

– Нет-нет. Она не индианка, это ее мышление стало индийским. Она не хочет делать это достоянием общественности, но на самом деле родилась в России. – Барри не смотрел на Джо, в то время как его рука ползла все выше и выше. Поэтому он не заметил, как страшно побледнела Джо, услышав его следующие слова: – Ее настоящее имя – Светлана… Прекрасное имя, правда? Еще лучше, чем Дэви. Светлана Сергеева – вот с каким именем она родилась…

Джо почувствовала дурноту. Она вскочила так резко, что наступила ему на ногу.

– Извини, мне надо выйти. Извини.

Джо не хотела извиняться. Она была до смерти напугана. Светлана, Светлана! Срочно домой. Ужасно кружится голова. Не может быть, что это она – что та же самая… Рядом с туалетом был телефон. Майк. Надо связаться с Майком.

Услышав голос телефонистки, Джо поняла, что не может вспомнить его номер. Спиной почувствовала взгляд. Джо положила трубку. Это был Барри. Он облокотился о стену, улыбался и смотрел на нее синими глазами – добрый, надежный Барри, сосед из дома напротив – умеющий кусаться, как пиранья.

7

Веселые парочки гуляли по парку, ели мороженое, держались за руки. Светило солнце. Был ясный субботний полдень. В мире на тридцать два этажа ниже все шло хорошо. Алекса повернулась спиной к Центральному парку. Ее грызла зависть, внутренняя неудовлетворенность. Такое нападало на нее все чаще. Она оглядела роскошное убранство гостиной, обставленной кучей дорогих предметов, мебелью. Но ничего такого, что было бы дорого ей самой.

Словно напоминая, что с недавних пор Алекса редко остается одна, сзади неслышно подошел Кико, ее новый тайский слуга и обладатель черного пояса. Он принес свежеподжаренных кунжутных семечек и на серебряном подносе чай со льдом. Такого чая в мире не готовил никто – вкус розовых лепестков и аромат апельсина. Кико приехал неожиданно и тут же поселился в маленькой квартирке напротив – это при том, что свободных квартир в этом районе просто не существовало. Позже Барри объяснил ей, что Кико – это «премия» от компании, учрежденная после того, как объем продаж перевалил за тридцать миллионов.

Готовил он, как Бог, и отглаживал даже самое тонкое белье и платья из капризных тканей так, что каждый раз они выглядели, как новые. У него была приятная быстрая улыбка, да и сам отменно вежлив и услужлив. Алексе он нравился – если вообще может нравиться человек, которому не доверяешь. Тем не менее было трудно удержаться и не подкалывать его. «Все равно не заменит сиамской кошки», – говорила она.

Расправляясь с семечками, она задумалась о трех Алексах, из которых теперь состояла. Первая – общественная собственность: можно потрогать, потрясти. Можно вырвать ленту из ее волос, даже волосок из головы, оторвать лоскут от платья – дизайнеры «Дэви» прилагали все усилия, чтобы это тело стало как можно более доступным.

Как модель «Вью» номер один, она быстро привыкла к тому, что люди вокруг останавливались, пялились на нее, шептались и даже выкрикивали: «А вы не… а она не…» Почти два года это нравилось – вытянутые шеи, объектив, любопытство незнакомых людей – а как она справляется с плохим настроением, сколько ест и что ест и как следит за собой.

В качестве Лица Вечной Молодости ей так же быстро все это осточертело. Наступила слава другого рода – несоразмерная, неконтролируемая, давящая. Ее лицо выставлялось на щитах размером с двухэтажный дом, в лучшее телевизионное время, в десятках журналов и газет. Неудивительно, что людям казалось, что они владеют ей. Она стала частым «посетителем» в их доме, когда они отдыхают на диване, скинув туфли, или занимаются домашними делами. Она «наблюдает» за ними с экрана, а они смотрят на нее.

За ней шла вторая Алекса – профессионал. Собственность «Дэви» – владелицы и руководительницы, которая кормит, одевает, дает крышу над головой и развлекает по своей программе. Помимо этого, там постоянно тренируют, как доказать и подтвердить недоказуемое и неподтверждаемое – возможность крема остановить ход времени – раз и навсегда. Она работает, не жалея сил, но где та недавняя девчонка? Стала манекеном «Дэви»? Слава Богу, она-то знает, что это не так. Ее охватывала грусть – ведь даже Джо перестала считать, что все менее видимая и знакомая Алекса еще жива. Та Алекса чаще всего обнаруживала себя, когда весь остальной мир спал. В долгие ночные часы, лежа с открытыми глазами, она возвращалась к своей мечте: разбогатеть и приехать в Мендосино или к северу от него, в тот же Орегон, где все еще ждал ее самый верный поклонник. Он все еще писал, хоть и не так часто, как раньше, – если люди «Дэви» не отбирают кое-что из почты. Не хочется, чтобы в ней копался молодой Барри… Господи, она становится параноиком!

Она побывала на обложках «Тайм», «Ньюсуик», дважды в «Пипл». Звездный огонь жег так сильно, что сжигал ее внутреннее, сокровенное «я».

Не находя себе места, Алекса зашла в спальню. Взгляд упал на обложку «Ньюсуик» – принцесса Диана и принц Чарльз в медовый месяц. Из прочитанного и увиденного по телевизору Диана представлялась Алексе простой девушкой, почти ребенком. Много ли времени пройдет, прежде чем она изменится? Могла ли она даже предположить, что значит жизнь в неотступном свете прожектора? Конечно нет, но по крайней мере у нее есть муж, который привык к этому, с которым можно, заперев все двери, сбросить туфли и посмеяться над всем этим идиотизмом. Алексе не с кем посмеяться. Постоянно хотелось позвонить Кэлу Робинсону. Она от души радовалась, когда Джо передала его поздравления. Как хорошо, что он оказался выше обид… Но что ему сказать?.. Тем более по телефону, разговор все равно получится искусственным.

У кровати стояла фотография Джо. Милая Джо, как же она изменилась, переехав в Нью-Йорк. Стала сдержанней, все меньше похожа на старшую сестричку. Говорит с ней, как чужая. Алекса закусила губу. Она знала, что сама стала отвечать так же.

Хорошо, что Джо решила навестить бывшего босса в Сан-Диего. Все к лучшему. Алекса безумно скучала по ней, а с другой стороны, надеялась, что сестра останется в Калифорнии. Нью-Йорк не для нее. Алекса допустила непростительную слабость, вызвав Джо к себе. Она пожалела об этом, не успев положить трубку, но было уже слишком поздно.

Почему она позвонила? Возможно, из-за странного письма отца, где он просил ее быть осторожней. Писал, что Нью-Йорк полон змей и факиров, которые разрушат ее жизнь, и карьера модели чревата скорой смертью, особенно в Нью-Йорке. Мама в письме не упоминалась, но, хоть отец и был в стельку пьян, сочиняя послание, он в тот момент определенно думал о ней. Глупое письмо, но что-то в нем было пугающее. Как будто отец знает то, чего она не знает и никогда не узнает… Потом она позвонила Джо – просто так, взбодриться и рассказать, как все замечательно, – а там ждали новости гораздо ужасней. Оказалось, маму изуродовали в неизвестном косметическом кабинете, и она в отчаянии сама направила машину в пропасть.

Алекса не решалась представить, как это Джо справляется со всем этим одна. Ей не терпелось скорей увидеться с сестрой, поделиться с ней всем хорошим, вместе забыть о плохом. Но тут же пришло известие об убийстве Энн Першинг, маминой сиделки, – и всего через несколько дней после их разговора с Майком и Джо. Смутные предупреждения отца приобретали реальные очертания. Алекса не говорила Джо о письме. Зная свою старшую сестру, она не сомневалась, что та немедленно позвонит отцу и в лоб спросит, что он хотел сказать… или попросит Майка Таннера поговорить с ним. А кто знает, к чему это может привести?

С самого начала вокруг было слишком много подводных течений, много непонятного, непонятного до сих пор. Алекса решила, что распутает все сама. Но Джо так и норовит засунуть свой нос куда не просят, в неизвестность, которая доведет черт знает до чего. Алексе нужна помощь особого рода. Ей ужасно хотелось поговорить с кем-нибудь о чертовом письме, на которое она не ответила. Оно все больше щекотало нервы ее к тому времени уже подозрительной натуры. Но с кем поговорить? Не с кем.

По иронии судьбы больше всего помог ей самый неуловимый, загадочный и магнетический – по словам Барри – человек. Мистер Форга. Он просил называть себя Баксом, но у Алексы не получалось. Странно, он притягивал и одновременно пугал ее. Никто на свете не действовал на Алексу таким образом.

У кровати она держала его книгу, к которой часто обращалась. Еще давно, когда он работал психологом, он написал эту книгу об одиночестве и теперь подарил ее Алексе.

«Существует повседневное одиночество, которое никогда не идентифицировалось. Оно заполняет долгие часы, когда мы не можем делать ничего – только ждать. Это одиночество влюбленных, которых разделили работа, расстояния, обстоятельства. Жизнь одиночки характеризуется его изоляцией. Он поносит друзей во имя высших идеалов. Он исповедует уродливую религию. Это человек самый несчастный на свете, но он не позволяет себе чувствовать эту боль, он никогда не признает этого. Тому, кто сам старается пробиться к людям, легче, чем человеку, пассивно ожидающему спасения от одиночества».

Одиночки… уродливые одиночки. Ясно, что мистер Форга считает ее такой – подозрительной, не дающей выхода эмоциям. Не поддающейся даже его профессиональным вопросам. Ей захотелось поплакать. Мистер Форга, бывший психиатр, а теперь мультимиллионер, и являлся той реальной силой, которая стояла за вывеской «Дэви». Это он выбрал ее из множества лиц своим символом, в который способны будут поверить больше всего. Жутковато. Кажется, он понимал ее лучше всех, но она уклонялась от откровенностей.

Он всего лишь хотел, чтобы она поверила ему, поверила людям – и все же он пугал ее.

Алекса перевернула страницу.

«Любовь – это разгоревшаяся дружба. Она обитает в реальности, а не в недосягаемых «звездных далях». Любовь – это сила, которая соединяет разбитые черепки, заполняет щели и впадины, строит мосты через пропасти… Любовь во многом связана с воспитанием. Люди, которые в раннем возрасте были лишены любви, испытывают трудности, делясь своей любовью. Ребенка нельзя залюбить слишком сильно, но можно забаловать… Хаос в семье создает трудности построению в детском сознании модели нормальных семейных отношений, мешает самому взрослению».

Алекса положила книжку и подумала о своем неродителе, неотце – Бене. Это он всегда создавал хаос. Это из-за него Шепвеллам не удавалось стать семьей. Он был и, наверное, останется черствым эгоистом. Алекса не жалела, что не ответила на его письмо и пару звонков. Даже его голос на автоответчике заставлял ее злиться: «Привет, детка, как поживаешь?» Сто раз она слышала, как он говорил это маме – терпеливой страдалице, трудолюбивой идеалистке Тери, которая при должной любви и заботе могла стать хорошей моделью, а может, и супермоделью – но разве это наивысшее достижение в жизни? Одна пустая помпезность, а мама заплатила за нее самую ужасную цену, пытаясь выкупить назад юность, которой, возможно, никогда и не имела… и потом была изуродована. Алекса силой воли остановила страшные мысли. Джо хотела отомстить и шла напролом. Алекса тоже желала мести, но выбрала более скрытый путь, Джо слишком рекламировала свое расследование. Алекса считала, что так результатов не добиться. Однажды – может, совсем скоро – она сможет довериться Джо, и та обалдеет, сколько всего ей известно… но она, Алекса, тоже знает слишком мало.

На другом конце стола лежала открытка из Санта-Фе. От Марка. Она перечитала ее, и на душе немного полегчало. Он нравился Алексе – и даже очень. С ним она смеялась. Удивительно, его нет в городе неделю, и она тоже без него скучает и ждет с нетерпением его приезда на следующий день.

Есть ли у Марка силы, способность вытащить ее из трясины отчаяния, в которое все чаще впадала суперзвезда? Он добросовестно выполнял роль эскорта, когда это вписывалось в его собственное напряженное расписание. Вначале Алекса решила, что это еще одно проявление небескорыстной заботы начальства, стремившегося запихнуть ее в рамки правил «Дэви». Алекса не сомневалась, что их сочинил Бакстер Форга. Рано в кровать, рано вставать, никакой выпивки, хорошее питание, еды лучше меньше, чем больше (особенно трудное правило), физические упражнения и здоровое количество секса – если она и Марк найдут это взаимно привлекательным. Пока что, хоть интерес и существовал – Марк все-таки высок, темноволос и сумрачно-красив, – они не спали вместе. Но последний прощальный поцелуй и ласки в первый раз в жизни пробудили желание, а не отвращение. Помогал ли ей бывший психиатр найти себя – по крайней мере в том, что касается секса? И он, и Марк были бы в шоке, узнай они, что Марк – первый мужчина, чье прикосновение вызвало у нее положительные эмоции.

Алекса от души веселилась, когда Барри сказал ей, что представит ей сына Мадам. Она была уверена в том, что, несмотря на его очевидную внешнюю принадлежность к мужскому полу, Маркус Лэннинг окажется или маменькиным сынком, или гомосексуалистом, но Марк не был ни тем, ни другим. Напротив. Он сдержанно говорил о себе и своей семье – как и Алекса, Но обо всем остальном – опять же похоже на нее – отзывался весьма остроумно. Иногда он даже позволял себе поддеть теорию «Вечной Молодости». Но обычно Марк не любил говорить о матери и ее роли в компании. Ему нравилось порассуждать о мире, который он повидал, плавая по свету судовым врачом.

– Уверена, твоя мама приветствовала твое возвращение домой. – Сказав эту ни к чему не обязывающую фразу, Алекса не ожидала, что ответ заставит ее задуматься:

– Не знаю, заметила ли она вообще…

По какой еще причине попросят Марка увиваться за «самой желанной собственностью со времен Мерилин Монро»? Так назвал ее как-то Барри. Ну не деревенщина ли он после этого, несмотря на свой безупречный пиджак?

Как мало понимает большинство людей, что значит быть топ-моделью или живым символом! Все равно что быть лучшим атлетом: часть тренинга на «поддержание себя» подразумевает отказ от всего, что могло бы сказаться на результатах. Что без тени улыбки сказал мистер Форга на прошлой неделе? «Любовь – это бессонная ночь с больным ребенком… или бессонная ночь со здоровым взрослым. К счастью, тебе не надо мучиться с первым, а второго ты не можешь себе позволить. Такая любовь – это безумная страсть, сиюминутное желание. Я повторяю, любовь – это разгоревшаяся дружба. Она пускает корни и вырастает за один день… и никогда не находит удовлетворения… Не забывай, ничто не старит кожу так, как горе».

После этого мистер Форга в первый раз при ней приподнялся над столом и подошел, чтобы попрощаться. Он положил на лоб Алексе два тонких пальца, и ее глаза сами собой остановились на его темных, почти черных, гипнотических глазах. На секунду Алексе показалось, что она может заснуть стоя.

В тот день он также задал ей вопрос, что тоже случалось с ним редко. Это касалось Марка. «Тебе нравится его общество?» – старомодно сформулировал он. Она медлила с ответом, и это понравилось Форге. Теперь ей было интересно, читал ли Кико открытку и как он расшифрует боссу таинственные буквы рядом с подписью Марка.

П.С.Ж.С.С.В.М.М. Поклонник самой желанной собственности со времен Мерилин Монро… Шутка, но если ты «желанная собственность» и с тебя не спускают глаз, это уже не смешно. За ними всегда будут наблюдать.

Алекса зевнула. Пока еще рано думать об этом. Она плохо знает Марка, и сам он не очень рвется узнать, скрывается ли живой человек под Лицом Вечной Молодости.

Солнце сияло удивительно. Встав со своей белоснежной шелковой постели, Алекса увидела, как люди внизу рассыпались по лугу. Ей вдруг жутко захотелось быть с ними. Она надела шорты, темные очки и прицепила плейер, чтоб не скучно было бежать. Кико, наверное, неслышно последует за ней. Алекса не сомневалась, что он может все, что может она, и даже больше, но, по крайней мере, она будет чувствовать себя никому не известной, нормальной частью толпы.

В парке настоящая Алекса постепенно возвращалась к жизни. Она заставляла себя бежать все быстрей и быстрей, пока, изнеможденная, не свалилась на газон. Рядом с ней оказалась муравьиная дорожка, ведущая к большому муравейнику. Набираясь сил, Алекса засмотрелась на них. Муравьи выглядели совершенно одинаковыми, но были ли они таковыми на самом деле? Может, один красивее другого? Более трудолюбив? Более тщеславен? В первый раз в жизни Алексе захотелось быть, как все, и в то же время внутренний голос призывал принять тот факт, что этого никогда не будет. Она другая, и необязательно лучше остальных (если не считать внешности), но другая.

«Исключительная», как сказал мистер Форга. Вспомнив об этом человеке, она опять вздрогнула. Он всегда не хотел, чтобы кто-то другой знал о времени его посещений. Никогда сам не звонил. Он передавал, что хочет с ней поговорить через Барри, а в последнее время через Кико. Хотя гигантский мраморный стол всегда оставался одним и тем же, место их встреч каждый раз назначалось новое. Она снова задрожала. Кто он на самом деле? Откуда он? Все было окутано глухой завесой тайны, которую он, очевидно, не собирается приоткрывать.

Она будет осмотрительна, как всегда, сказала она себе, наблюдая за тем, как муравей свернул в новом направлении. Встроенная в нее защитная система может включиться в любой момент, и все же – приходилось признать – что-то в мистере Форге действовало на нее, как наркотик. Тогда, на прошлой неделе, неужели он действительно загипнотизировал ее?

Алекса задумалась, и муравей исчез из вида.

Приближаясь к дому, она наклонилась поправить шнурки, и тут материализовался Кико. Завязывая ей шнурки, выглядел он спокойно и невозмутимо, будто только что вышел из душа. Остаток пути он неслышно бежал рядом.

«Слава Богу, я приехала», – повторяла Джо, внушая себе, что сделала правильно и правильно разбудила Майка среди ночи. Охваченная ужасом, она забыла о разнице во времени и вцепилась в трубку, как в спасательный круг.

Майк действительно обладал тренированным журналистским умом. Ему хватило и секунды вникнуть в ситуацию и принять решение, когда Джо поняла, что в Сан-Диего еще только три часа ночи.

В голосе Майка звучала искренняя любовь, о которой Джо могла только мечтать. Ей показалось, что он тоже мечтал о ней.

Джо только и могла, что полуплача, полупросительно прошептать: «Майк, мне страшно. Я боюсь…» Она провертелась в кровати полночи, не в силах отвлечься от слова «Светлана» на мамином чеке, вторая часть не поддавалась расшифровке. Могла ли это быть «Сергеева»? Сумасшедшая мысль крепко завладела ей, и желание позвонить Майку Джо больше не могла контролировать.

Сам Майк приехать к ней не мог. Он настоял на том, что она прилетит в Сан-Диего первым же самолетом. Словно получив самый лучший подарок на свете, Джо поняла, что остановить ее не сможет ничто.

– Я еду на пару недель домой, – в восемь утра заявила она Алексе. Вещи были уже собраны, такси ждало у подъезда. «Дом» в данном случае означал не Ист-Мишн-драйв, а место проживания Майка Таннера. С того утра в лос-анджелесской гостинице дом, вероятно, всегда будет для нее там, где он. Независимо от того, связывает ли он это понятие с Джо или нет.

Все время длинного перелета на Запад Джо репетировала встречу в аэропорту. Собрать все силы и не броситься ему на шею. Сколько раз она видела такие сцены – не в жизни, в кино.

Если он сам раскроет руки, она упадет ему на шею, если нет – она просто протянет руку и скажет горячо и искренне: «Спасибо, Майк, за то, что оказался рядом, когда я так нуждаюсь в тебе». Репетиция была излишней. Майк не приехал ее встречать, он не смог. Служащий аэропорта передал Джо записку сразу, как только она ступила на твердую землю. Дурацкая комедия ситуации. Майку пришлось затыкать собой очередную брешь. Она должна была ехать домой и ждать там его звонка, как только он вернется со станции.

Как обычно, она последовала его инструкциям и взяла такси до Ист-Мишн-драйв, 804. Только теперь она подумала о том, что увидит отца в первый раз за восемь месяцев. И увидит ли вообще?

Джо не предупредила его, что приедет домой. Домой? Ист-Мишн больше не был ее домом, и сказать, что таковым является дом Майка Таннера, она пока, к сожалению, тоже не могла. В этом городе он был знаменитостью, увлеченной ею, это так, но не более того. Джо почувствовала себя бездомной и лишенной всякой надежды на что-либо.

Подъезжая к знакомому беленькому домику, Джо почувствовала, как сердце уходит в пятки. Она сомневалась, подойдет ли к двери старый ключ и не окажется ли внутри Либби или еще какая-нибудь штучка вроде нее. Но ключ подошел, и дома никого не оказалось.

Войдя в коридор, Джо с горечью поняла, что скоро в нем поменяются все владельцы. Гостиная была заставлена чемоданами и коробками, на кухне то же самое. Из ее комнаты и комнаты Алексы было вынесено абсолютно все.

Только в спальне родителей – теперь комнате Бена – он не все еще собрал. Двойная кровать была не застелена, стола не было, но осталась тумбочка, на которой мигал автоответчик, показывая, что для кого-то есть сообщение.

Джо вышла во двор и уселась на коробку. Сердце екало, страх опустошающим холодом опять проник в душу, но тут тяжелые мысли прервал телефон. Это Майк извинялся за то, что не мог приехать в аэропорт. Когда Джо рассказала ему, что творится в доме 804, он, не задумываясь, скомандовал:

– Не разбирай чемодан. Приезжай ко мне. Я позвоню портье и скажу, чтобы тебя пропустил. У меня есть вторая небольшая комната с кроватью. Поживешь там несколько дней, а потом решим, что делать…

Перед тем как покинуть дом – а она знала, что больше никогда сюда не вернется – Джо решила прослушать сообщение. Голос, который она не узнала (точно не говорок Либби), но, несомненно, тоже ученицы старших классов, докладывал: «Папуля Бен, не злись, пожалуйста. К сожалению, вещи не все успели перенести. Но к понедельнику все будет закончено, и я буду ждать моего большого мальчика. Не забудь позвонить насчет видео. Стенка уже подготовлена».

Значит, Папуля Бен переезжает к новой молоденькой дуре. Новая видеоустановка среди старой мебели. Интересно, пришлет ли он открытку, что сменил адрес? Чувство поражения, горечи, безысходности оставалось весь день. Она не могла винить отца, что он не написал или не позвонил. С момента отъезда она сама не проявляла желания с ним общаться. Но все равно, происшедшее казалось новым предательством.

Шок при виде коробок остудил ее, и легче было ждать Майка в качестве доброго друга, каким он, наверное, и хотел ее видеть. Теперь Джо не покажется ему голодным до любви существом, как в прошлый раз.

И все же когда он приехал, было трудно удержаться и не ответить на его поцелуй. Он поцеловал ее прямо в губы, сжав ее затылок в своих сильных руках. Джо пришлось бороться с набежавшими слезами. Она не хотела, чтобы он жалел ее. Она решила, что именно жалость пробудила в нем желание в Лос-Анджелесе.

Разбушеваться эмоциям не давал телефон. С того момента, как Майк вошел в дом, телефон звонил каждые пять минут. С таким спросом на него Майк иногда совсем не мог оторваться от разговоров. В конце концов, продиктовав длиннющую историю, которая должна была позже выйти в эфир, Майк сбежал в маленький итальянский ресторанчик. Там Джо целиком пересказала ему разговор с Барри Хантером, который поведал ей о Мадам Дэви…

– Не индийский алхимик, ты понимаешь, а русская… Русская Светлана. Это обычное русское имя, но слишком много совпадений. Ты так не думаешь?

– Черт возьми, ты права, Джо. Конечно, ты права. – Майк погладил ее по щеке. Он тоже рассказал ей, как ужасно уставал, распутывая темную историю с планами развития города.

– Я всегда собирался вернуться к теме институтов красоты, – серьезно сказал он. – Не только из-за твоей мамы. Сейчас мы с тобой поедем в студию, и ты почитаешь мои бумаги обо всех этих лжеклиниках, масках, лосьонах и прочих безобразиях. А завтра начнем расшифровывать подпись.

Смешно, но Джо вернулась к привычной роли Пятницы на удивление легко. Будто никуда она не уезжала и всю жизнь отвечала в кабинете Майка на звонки и подавала ему кофе. Никто даже не спросил, что она делает в студии. В оставшееся время Джо занялась просмотром документов, собранных Майком за ее отсутствие. Первым делом она взяла папку с пометкой «Просмотреть». До них, как виновато объяснил ей бывший босс, руки вообще еще не доходили. Папка была набита вырезками в основном о судебных процессах. Женщины судились со всевозможными «волшебниками лица», молодыми врачами, частными клиниками и салонами. Многим изменили внешность не в лучшую сторону, некоторых просто изуродовали и потом едва спасли от смерти, хоть и живыми их назвать уже было трудно.

Джо смотрела Майка по телевизору в новостях и еще сильней влюбилась в него. Она любила его, как никогда, но чувствовала, что они бесконечно далеки теперь. И в присутствии камеры, и без нее. В тот вечер он отослал Джо домой одну, дав ей с собой номер, по которому можно было заказать великолепную пиццу на дом. «Закажи часов в девять, – напутствовал он. – Я уже разделаюсь с работой. Нет ничего лучше горячей пиццы…»

Он не приехал ни в девять, ни в десять, ни в одиннадцать, и обессиленная и расстроенная Джо уснула на кровати в задней комнате, не притронувшись к пицце.

Но если первый день был полон переживаний, второй и третий искупили их сполна.

– Я забыл, что уже выходные, – огорченно сказал он, выползая из комнаты в полседьмого на следующее утро, взъерошенный и сонный. – Чертов чек оставил в сейфе, теперь не добраться до него до понедельника. А знаешь что? Зато забудем обо всех наших волнениях. Отдохнем. Поедем на пляж, или к Джулиану. Напьемся сидра…

Но и туда они не поехали. Джо присела на краешек кровати и вместе с ней тут же рухнула на пол. Ей не пришлось и пальцем пошевелить. Майк навалился сверху. Он целовал, мял, обнимал, прижимал, пока их тела не скатились в угол и не сплелись в одно целое. Он все делал сам, изголодавшийся по ее любви. Даже Джо не была такой в прошлый раз, когда они занимались любовью. Они не выходили из квартиры весь день. Только уходили иногда в его комнату, чтобы снова и снова быть вместе, а в перерывах спать, шептаться, есть. Он был таким любящим, о каком она не могла и мечтать.

Как это расценить? Полюбил ли он ее в конце концов?

Джо старалась запомнить каждую минутку тех сорока восьми часов, мечтая, чтобы это никогда не кончалось. В понедельник, по дороге за чеком, она все повторяла его слова: «Джо, маленькая, я никогда больше не подведу тебя. Я никогда не оставлю тебя».

Время летело незаметно. Уже пятница, а с расшифровкой подписи они явно зашли в тупик. Ни «Сергеева», ни что-либо другое совершенно не вписывается.

– Я знаю, что делать. – Майк довольно ухмыльнулся. – Поговорю с Астрой, астрологом. Она часто сотрудничает с полицией Сан-Диего. Если она сама не занимается графологией, то кого-нибудь точно посоветует.

Астра действительно его знала, и, потратив уйму времени, Джо наконец договорилась о встрече с неким Эдвардом Вэйлом Третьим. Астра сказала, что он расшифровывал иероглифы на египетских мумиях пятитысячелетней давности, не говоря о каракулях двадцатого века. По дороге в так называемый его хозяином графологический центр они проехали Ист-Мишн-драйв. Джо опустила голову.

«К понедельнику все будет закончено», – говорила отцова любовница. Значит, дом уже пустой. Все, что они с Алексой оставили, включая и мамины вещи, наверное, отправилось в Армию Спасения. Джо опять поняла, что больше грустит, чем злится. К ее удивлению, Алекса тоже отреагировала на новости необычно: вместо того, чтобы источать яд в папашину сторону, она забеспокоилась о Джо и о том, как сестра пережила случившееся.

– Ну и к лучшему, Джо, – сказала она. – Этот дом больше не имеет к нам никакого отношения. Он и раньше-то не был нашим домом, даже когда мама была жива. Смотри вперед, а не назад. – И неожиданно резко сменила тему. – Как у вас с Майком? Ты будешь снова с ним работать? Писать для телевидения? – Энтузиазм Алексы, желавшей, чтоб сестра осталась в Сан-Диего, невозможно было не угадать, но Джо не поддалась.

– Дляменя здесь нет работы. Я думала, что работаю на тебя. Я возвращаюсь в Нью-Йорк на следующей неделе.

Джо говорила правду. Майк не предлагал ей остаться. В их отношениях не было обязательств друг перед другом. В настоящее время ничего другого и быть не могло. Нельзя сказать, что они просто провели две-три ночи вместе – это была долгая, заботливая дружба, частью которой, помимо кофе и пицц, был секс. И – со стороны Майка – небольшое расследование по ее просьбе, которое пригодилось бы и ему, как профессионалу.

Джо крепко зажмурилась, чтобы не заплакать. Что с ней? Ее отношения с Майком не закончены.

Они только начинаются. Они могут привести к… или не могут… к чему? Отныне и навеки? «Они жили счастливо и умерли в один день?» Мираж. Такого теперь не бывает.

Таксист привел ее в чувство:

– Мы приехали, мисс.

Графологический центр напоминал их бывший дом, только толстые апельсиновые деревья во дворе не дали бы их спутать. Джо нажала на кнопку под надписью Э.В.Ш.

– Назовите себя! – прогавкал грубый голос. – Говорите, говорите!

Джо сказала свое имя в микрофон. Устройство зазвенело, она толкнула дверь и очутилась в темном коридоре, заставленном мебелью.

– Я здесь, я здесь.

Она пошла на голос, и, когда глаза привыкли к темноте, в глубине комнаты Джо увидела человека. Некто в голубом халате сидел за столом, заставленным книгами.

– Садитесь, садитесь. – Эдвард Вэйл махнул рукой в сторону стула. Найти пустой стул оказалось непросто. Везде были разложены книги, журналы, брошюры. Старый, как мир, вентилятор шуршал страницами.

Оптимизм Джо несколько увял. Этот чудак не сможет ничего расшифровать.

– Спасибо, что нашли время встретиться со мной. Мне говорили, как вы заняты…

– Да, юная леди, вам очень повезло. До пятницы следующей недели у меня есть только эти полчаса.

Джо открыла сумочку и протянула ему мамин чек. Он отвел ее руку.

– Двести долларов, пожалуйста. Наличными. Майк предупредил, что надо будет платить сразу, но такого она никак не ожидала. Она отдала ему деньги. Он пересчитывал их медленно, отвратительно медленно. Злоба в Джо росла с каждой секундой. Наконец он протянул руку за чеком.

– Светлана, – несколько раз по слогам четко произнес он. Джо еле сдержалась.

– Да-да, Светлана, но какая?

Вопрос был задан в пространство. Эдвард Вэйл поднес чек близко-близко к лицу, словно собирался его проглотить. Тишину нарушало только шуршание доисторического вентилятора.

– Хенн… – пробубнил он. – Нет-нет, конечно не Хэнн…

Джо вцепилась в краешек стула. От напряжения ее затошнило. Прошла еще минута.

– Это может быть…

– Тц! – яростно цыкнул Вэйл. Наконец он протянул ей чек. – Это рука иностранца, австро-венгерская школа, и все же это простая английская фамилия. Странно.

Он сжал губы, будто его лично оскорбили.

– Лэнн или, возможно, Лэйн. Необычное соединение «н» и последней буквы. Этот кто-то явно не привык к западному алфавиту.

Лэнн… Лэйн… Лэннинг? Несмотря на запрет открывать рот, Джо не отставала:

– Возможно, чтобы это был Лэннинг?

– Весьма маловероятно. Пожалуй, совсем невероятно. Если хотите, оставьте чек мне, я обсужу его со студентами. Ксерокопия не подойдет. – И не дав ей подумать над предложением, закончил: – Но ответ все равно будет «нет».

Джо не сдавалась. Может, оттого, что глаза ее наполнились слезами, а может, в господине Вэйле сострадание проснулось по какой-то другой причине, выражение его лица вдруг смягчилось. Он отодвинул книги на край стола и наклонился к ней поближе:

– Я не могу найти то, чего там нет. Но, может быть, вы знаете, что, когда человек использует чужое имя или по какой-то надобности изобретает себе новое имя, он подсознательно может включить в подпись часть своего настоящего имени. Слова «Лэннинг» тут нет. Возможно, человек пытался написать «Лэйн» – простое имя, быстро забывается и очень часто используется. – Вэйл выдержал паузу и произнес опять напыщенно: – Возможно, запомните это, я сказал возможно, тот, кто это писал, начал писать Лэнн по ошибке. Не люблю предположений, но это необычная комбинация букв.

По дороге обратно к Майку Джо хотелось орать что есть мочи – так озадачил ее великий графолог. Маркус Лэннинг – имя сына Мадам Дэви. Барри так гордился, что может представить ей Маркуса. Джо помнила все слишком хорошо. «Ее настоящее имя – Светлана… Светлана Сергеева – с этим именем она родилась».

Получается, Светлана вышла замуж за человека по фамилии Лэннинг и родила сына – Маркуса Лэннинга, и с ним сейчас встречается Алекса. Кажется, этот человек прочно обосновался в мыслях сестры и управляет ее чувствами.

«Хочу тебя кое с кем познакомить», – сказала Алекса много месяцев назад, когда впервые попросила Джо приехать в Нью-Йорк. Был ли это Маркус Лэннинг? Этого выяснить не удалось. Алексе всегда нравилось быть загадочной, заметать следы. Сколько они встречаются? Он ли привлек внимание своей матери к Алексе? Джо не знала, как не знала многого из новой, напряженной и сумасшедшей, жизни сестры.

Лэйн. Джо снова вернулась к этому имени, так озадачившему ее. Она близка, близка к разгадке дьявольской головоломки, но не все части еще складываются в картинку.

Джо наклонилась вперед и начала дышать глубоко и ровно. Она читала, что рожающим это помогает справиться с болью – с физической болью. А здесь боль умственная. Пусть у нее еще нет доказательств, но она знает, что Алекса в опасности. Если Мадам Дэви, Светлана Лэннинг, урожденная Сергеева, окажется одним человеком со Светланой Лэйн из клиники «Фонтан», возможно ли, чтобы она не знала, что Алекса Шепвелл, Лицо Вечной Молодости «Дэви», является дочерью Тери Шепард, женщины, изуродованной в «Фонтане» – той, которую Светлана Лэйн толкнула на самоубийство?

И что это за таинственный тип, что стоит за компанией «Дэви»? Тот, о ком Алекса с горящими глазами говорила, что он может купить и продать весь мир… который при первом взгляде на обложку «Вью» решил, что нашел лицо, которому будут доверять женщины со всего света… Он знает, кто такая Мадам Дэви? Известно ли ему ее прошлое? Если Мадам Дэви и Светлана Лэйн – одно и то же лицо, возможно ли, чтобы он не знал, с кем связался? С той, которую несколько лет назад привлекали к суду за лживую рекламу по почте, обещания молодости и красоты, которые обернулись уродством и отчаянием?

Приступ бешеной злости на Алексу пронзил Джо, как ток. Это издевательство. Она до сих пор не знает, как зовут этого богача. Если б знать, она могла бы выяснить больше. Как можно так секретничать? Если б она знала больше… если… если… Сознание затуманилось, Джо стало плохо.

Приехав на квартиру к Майку, Джо была выжата, как лимон. Она завалилась на кровать в задней комнате и тут же отключилась.

Вечером, лежа на коленях у Майка, она пыталась проанализировать все досконально, прокручивая с Майком факт за фактом.

– Сейчас я начинаю все понимать. Мама была красивой, очень красивой. Но с годами работу найти становилось все трудней… Потом, я говорила тебе, что их женитьба, мамы и папы, не удалась. Ему легко польстить. Появилась еще эта малолетняя преступница, как Алекса ее звала. Теперь я просто уверена, что Алекса не ошиблась – у отца была связь с этой девочкой, именно девочкой. Может быть, это продолжалось и после маминой смерти. Мама всегда любила все иностранное. Наверное, ей попалась реклама этой маски – «восточное волшебство», «индийский рецепт» или что-нибудь в этом роде. Она по-детски верила в такие вещи. Всегда хотела уговорить отца послать меня в Европу, во Францию, набраться культуры и всякое такое…

Майк привлек ее к себе.

– Мы вместе разрешим все это. Вот увидишь. Я с тобой, рядом.

Да, думала Джо, сейчас рядом. А что ты скажешь, когда выяснится, что мне надо ехать в Нью-Йорк и предупредить Алексу – по телефону этого не сделаешь? Нужно оторвать ее от «Дэви». Сможешь ли ты поехать со мной?

– Но как Магда вписывается во всю эту картину?

Джо уронила голову ему на плечо.

– Я не знаю. Может, это Магда сказала маме о маске. Светлана и Магда, очевидно, работали в одном бизнесе. Трудно сказать. – Джо посмотрела на Майка, пытаясь взглядом высказать все свои чувства. Момент настал. – Майк, мне надо вернуться в Нью-Йорк. Сказать все Алексе в лицо. Пусть знает, что все это значит – или может значить. Надо попробовать заставить ее отказаться от «Дэви» и вернуться в модели. В данный момент она в самом центре всей этой истории. Надо ее выручать. Слишком много ужасных совпадений. – Джо собиралась остаться спокойной, но ничего не выходило. Она знала, что и выглядит, и говорит возбужденно.

Майк смотрел угрюмо, такой он был всегда, когда дела шли из рук вон плохо.

– Джо, я все понимаю, но нельзя, чтоб ты ехала одна. А я сейчас уехать из Сан-Диего не могу. Эта история с планами развития города вот-вот выплывет наружу. Ты не можешь подождать пару недель, хотя бы дней десять, и я поеду с тобой? Я не хочу отпускать тебя одну…

– Пару недель?!

– Ну, может, меньше, но по крайней мере неделю. Не обязательно это будет потерей времени. Мы сможем взяться за некоторые дела из моих папок, те, которые каким-то образом связаны с «Фонтаном», я только не могу вспомнить, как и почему.

Майк пододвинулся ближе.

– Джо, сейчас все по-другому. Я по-другому стал относиться к тому, что было и есть между нами. – Он говорил правду. Она видела, что это так. Он расстегнул лифчик, высвободил ей грудь и с жадностью начал целовать ее, лицо его горело. Она повернулась к нему, выскальзывая из трусиков, чувствуя, как его пальцы, два, три, четыре, проникают глубоко внутрь. Она извивалась в его руках, близкая к вершине блаженства. Она знала, что сейчас он хочет ее не меньше, чем она его. «Майк…» Он был внутри нее, его пульсирующая сила уносила ее тело и разум в вихрь сказочных открытий. Так продолжалось бесконечно…

В семь сорок пять, когда позвонила Алекса, Майк уже ушел. За завтраком у него была назначена очередная встреча.

– Джо, дорогая… – Голос Алексы был сонным, будто не она разбудила Джо, а Джо разбудила ее. – Джо, ты хорошо проводишь время с боссом? Я по тебе скучаю.

В постели чувствовался запах Майка. Тело ныло, руки немного болели после его объятий, его страсти. На секунду все ее существо утонуло в счастье. Но чувство вины тут же взяло верх.

– Да, Лекс. У тебя все нормально? Алекса ответила менее внятно.

– Да, твоя младшая сестренка собирается поразить современников. Представь себе… – Алекса хихикнула смехом сумасшедшего. – Мое лицо будет в клиниках красоты…

– Что?! – Джо заглотила воздух. – Говори громче, я плохо слышу тебя… Что ты имеешь в виду?

– Барри мне сказал вчера вечером. Мистер Форга собирается открывать клиники по всей стране – по всему миру. – Алекса резко тормознула, поняв, что сказала лишнее.

Джо поняла почему. Форга. Мистер Форга – значит, так зовут богача. Джо умирала от желания спросить Алексу, как пишется его имя, но не рискнула. Все равно, Алекса так зачастила, что и слова было не вставить:

– …Я буду самой великой звездой. Я получу часть… как это называется? Я забыла слово…

– Прибыли?

– Да, ее самой… Скоро сама встречусь со старушкой, когда она приедет в город об этом объявить. Начну получать миллионы, миллиарды…

– Когда приезжает Мадам Дэви?

– Не будь такой злючкой, сестренка. Что-то не так? Майк хорошо с тобой обращается?.. – Алекса снова захихикала. – Джо, не возвращайся. Нью-Йорк не для тебя…

– Извини, Лекс, но ты сама не своя. Ты, по-моему, что-то приняла…

– Да. – Последовала пауза. Потом Алекса зашептала голосом заговорщика: – Я и мой друг доктор Маркус Лэннинг принимаем таблетки счастья.

У Джо пересохло в горле. Доктор Маркус Лэннинг. Она забыла, что Барри представил его доктором. Доктор чего?

– Марк берет меня в Марокко, отмечать…

– Когда? – Вопрос вылетел, как пуля из ружья.

– Сестренка, Джо… что ты злишься? – с упреком промурлыкала Алекса. – На следующей неделе, перед объявлением… Если «Дэви» разрешит.

Положив трубку, Джо поняла, что не сможет ждать пару недель, пока Майк закончит свои дела. Она не могла ждать и недели, и дня. Возвращаться надо немедленно. Вбить сестре в голову то, что она знает, и вырвать ее и ее будущее из рук «Дэви».

Джо заказала билет на трехчасовой рейс. Она не могла оставаться с Майком еще на одну ночь. Ее воля не так сильна, и слишком многое поставлено на карту. Майк позвонил первым. Он понял. Он всегда понимал, что долг прежде всего.

– Я отвезу тебя в аэропорт.

Так он и сделал. Они крепко поцеловались, перед тем как проститься. Майк обнял Джо за плечи:

– Я не подведу тебя, Джо. Как только смогу, приеду в Нью-Йорк. Теперь все будет по-другому. Не знаю, что дальше будет между нами, но я не хочу, чтобы это кончалось.

8

На полу в ванной осталась крошечная перламутровая пуговичка, в душе – легкий запах фиалок, в раковине мокли две чашки и два блюдца. Джо. Все напоминало о ней. Полное ощущение сосущей пустоты. Майк тонул в этой пустоте. Он нервничал, не мог сосредоточиться, ненависть к себе целиком захлестнула его. Он позволил ей вернуться. Даже не попытался отговорить ее, остаться еще хоть на пару дней. Хорошо, на десять дней, возможно, на четырнадцать – какая разница! Внушить ей, что Алекса достаточно самостоятельна, чтобы сама о себе позаботиться и, в любом случае, до последнего времени сопротивлялась попыткам сестры присматривать за ней, защищать и даже предупреждать ее о чем бы то ни было.

Майк повторял себе, что ничего не пытался изменить, потому что знал, что логика в отношениях Джо и ее сестры бесполезна. Хотя Джо – одна из самых развитых девушек, каких он только знает, что касается семьи, она ходячий пример того, что кровь людская – не водица. Сестренка Алекса, скорей всего – самая зацикленная на себе сучка на свете. Но что бы она ни делала, Джо остается старшей сестрой во всех ситуациях.

Майк пнул корзину с бумагами, и она пролетела через всю комнату. Справиться с поднимающейся в нем паникой не удавалось. Разрешил ей лететь на самую линию огня. «Хорошо-хорошо, – успокаивал он себя. – Спокойно. Посмотрим на все трезво». Теперь, когда Джо нет рядом, никто не заставляет его забывать обо всем от одного только взгляда, теряться и быть не в состоянии, как обычно, оценивать и взвешивать факты. Теперь можно сесть за крепкий сосновый стол, оставленный ему отцом, и попробовать взглянуть на все свежим взглядом.

На большом листе бумаги слева он вывел слово «Факт», а справа – «Теория».

«Факт 1. Стареющая модель Тери Шепард, имеющая неверного мужа, гоняющегося за молодыми девочками, скопила денег и отправилась в долину Сан-Фернандо в клинику красоты под названием «Фонтан», намереваясь попробовать «маску молодости». О маске она узнала из рекламы, либо от подруги-модели Магды Дюпол. Та заверила ее, что это гарантия успеха. Магда, знала об этом Тери или нет, была связана с «Фонтаном». На полях Майк приписал: «Возможно, получала проценты». Он остановился, затем добавил: «Фонтан» был весьма прибыльным предприятием. Жалоб на него не поступало за все два или три года работы».

Он встал, чтобы походить по комнате и утрясти все в голове, рассеянно приводя в порядок книги и бумаги, снова сел и записал в колонке «Теория»: «По словам старшей сестры Энн Першинг, ответчика «Фонтана», Тери Шепард была изуродована». Он передвинул руку влево: «Машина, взятая напрокат Тери Шепард в «Херце» 3 июня, разбилась в скалах Сьерра-Мадрес, взорвалась, и Тери сгорела дотла».

Майк посмотрел на часы. Половина девятого. В аэропорту Кеннеди половина двенадцатого, самолет Джо, наверное, идет на посадку. Чувство пустоты возвращалось снова. Он тряхнул головой и опять склонился над колонкой «Факты».

«Учредитель и официальный владелец, адвокат…» Черт, забыл имя этого парня! Но он не хотел останавливаться. С новой строки он продолжал: «Через семь месяцев после смерти Тери Шепард сестру Першинг и Магду Дюпол вызвали для дачи показаний в суд: «Фонтан» обвинялся в рассылке лживой рекламы по почте. Хотя присутствие Магды в суде было обязательным, она так и не объявилась». Майк вспомнил что-то, он подскочил и рванул в кабинет за записной книжкой. Да, имя сохранилось. «Учредитель, Денни Аптон, защищал действия «Фонтана». «Фонтан» был оштрафован, но запрета на деятельность не получил, при условии, что лживая реклама прекратится». Майк уставился в пространство. Он был поражен, узнав о том, что в законах нет ничего, что запретило бы им снова использовать «маску молодости». Интересно, «замаскировали» ли они еще кого-нибудь до неузнаваемости? Подтверждений этому нет, но «Фонтан» почему-то закрылся без предупреждения через несколько месяцев после слушания дела о рекламе. Майк безуспешно пытался догадаться почему. Очевидной причины не было – бизнес продолжал процветать.

В правой колонке Майк нацарапал: «Магда Дюпол с тех пор не объявлялась. Вероятно, она покинула страну. Ее агент, Лоретта Пирсон, упомянула о том, что у Магды появились проблемы со статусом иммигрантки».

Он пожевал кончик карандаша прежде чем приписать следующую фразу: «Вопрос: почему Светлану Лэйн не попросили дать показания? Почему на обратной стороне чека оказалось ее имя, а не имя Магды или Энн Першинг? Какова ее роль в «Фонтане»? Была ли она человеком, который непосредственно делал маску?»

Майк вернулся к колонке фактов с угрюмой решительностью. «Энн Першинг была убита в день приезда в Нью-Йорк, 10 ноября, через три дня после того, как призналась мне и Джо, что Тери изуродовала эта несчастная маска».

Он поглядел в окно. Почему Энн так неожиданно сорвалась в Нью-Йорк? Почему ее убили? Чтобы никогда не заговорила? Что это были за сведения, стоившие ей жизни?

По данным Джо, убийство произошло за пять месяцев до того, как «Дэви» сделала официальное предложение Алексе. Джо с самого начала не сомневалась, что смерть Энн Першинг связана с ее матерью. Теперь, как Майк ни пытался разубедить ее, она уверяла, что убийство имеет что-то общее с оглушительным успехом «Дэви». Он вздохнул. Вот уж действительно – пути Господни неисповедимы. Светлана Лэйн и Светлана Лэннинг – одно ли это лицо? Если да, возможно ли, чтобы Светлана Лэннинг – сегодня Мадам Дэви – когда-то делала операции в «Фонтане», была автором пресловутой формулы молодости? Если все так, есть масса причин избавиться от старшей сестры, коей была Энн Першинг.

Джо не сомневалась в этом, но доказательств нет. Поразительное сходство имен, не более того. Оставался еще вопрос с настоящим именем Тери. Банковский счет был открыт на ее профессиональное имя, Тери Шепард, оно было и на чеках в «Фонтан».

Майк опять прошел в кабинет за отчетом, отпечатанным сразу после разговора с Першинг. Что она сказала о смерти Тери? Что услышала об этом от кого-то, кто прочитал местную газету. Как всегда методично, Майк нашел всевозможные вырезки и приколол их к отчету. Ничего особенного, но теперь Майк перечитывал внимательно каждое слово. Первый заголовок гласил: «Местная модель Тери Шепард погибла в автокатастрофе в горах Сьерра-Мадрес». «Безутешный муж Бен Шепвелл утверждает, что его жена, использовавшая имя Тери Шепард как профессиональное, направлялась в Мексику на съемки. Представители мексиканской полиции заявили, что такого рода несчастные случаи – к сожалению, нередкое явление для тех, кто не знаком с местностью.

В последнее время, после сильных дождей, на дорогах участились оползни. Муж и две дочери-подростка скорбят об ушедшей». В обеих газетах только одно упоминание имени Шепвелл. Вряд ли эта фамилия запомнилась в Нью-Йорке, если, конечно, происшествие в «Фонтане» вообще бросает тень на безупречную репутацию «Дэви». Что касается Алексы, с первого дня в Нью-Йорке она была известна под фамилией Уэллс.

Майк налил себе водки со льдом и подошел к окну. Он долго смотрел в сторону Мексики, находившейся в каких-то тридцати километрах от него.

В офисе «Херца» много выяснить не удалось. Никто не помнил «изуродованной женщины». Одна служащая даже скривилась в улыбке и попросила повторить, кого именно ищут. Удалось вытянуть только смутное воспоминание о ком-то в темных очках и шляпе сомбреро, натянутой на лоб. «Господи, – раздраженно сказали ему, – мы головы от бумаг не можем оторвать. Чего даром всех разглядывать, время терять?»

Телефон прервал размышления. Это Джо, она звонит, что приземлилась. Но звонила не Джо. Это был Краджер, главный источник Майка во всем, что касалось застройки города какими-то ловкачами. Майк пытался дозвониться до него уже несколько дней. На секунду все это показалось Майку неинтересным, но он заставил себя слушать.

– Как ты и думал, Майк. Высокая технология на пути в наш Южный причал. Все эти лачужки по пути в Мексику: какой-то хитрый сукин сын скупает их, словно это брильянты по дешевке распродаются.

Неплохой материал, но Майк все не мог сосредоточиться на нем, задать нужные вопросы. Они договорились встретиться и пообедать вместе в старом городе, куда не забредает ни один местный житель. Последнее предложение Краджера заставило Майка снова вернуться к листку с фактами и теориями:

– В этом деле есть джокер. Джокер с мешком денег, он получит львиную долю. Гораздо больше всех, о ком ты вопишь по телевизору, вместе взятых.

«Джокер… джокер с мешком денег». Он вспомнил о человеке, который стоял за «Дэви». Международный финансист, садится в личный «Конкорд», как остальные люди в метро. «Он избегает известности», – рассказывала Джо. По ее словам, у него столько денег, что даже ошеломительный успех «Дэви» для него – только небольшой любопытный эксперимент. Каков его основной бизнес? Джо не знает, так же как и о местонахождении Мадам Дэви и ее лаборатории.

Джо продвигается вперед, и даже чересчур быстро. Она уже завоевала доверие адвоката «Дэви». Про Барри она рассказывала как-то по-другому. Хоган, кажется. Нет, Хантер. Барри Хантер. Майк не упустил случая поддеть ее в постели насчет этого типа. Ясно, он не мог винить ее за то, что ей понравился другой. Вообще чудо, что она все еще неравнодушна к нему после того, как он с ней поступил.

Майк не мог больше сохранять ясность мысли. Воспоминание о Джо в его постели захлестнуло его. Мысль о ее прекрасной груди наполняла его желанием.

Он выпил колы, почистил зубы и снова перечитал листок с предположениями и фактами. О том, что Тери изуродовали, у них есть только одно устное подтверждение от Энн Першинг. Почему она сказала им? Мстила «Фонтану» за то, что стала козлом отпущения в суде? Майк вспомнил ее неряшливую квартиру с дорогой мебелью. Выяснилось, что, хотя Першинг все еще находилась в реестре медицинских сестер, она не работала уже года три – с момента закрытия «Фонтана».

Майк закрыл глаза и забросил ноги на стол. Учитывая все – обстоятельства гибели Тери и признания Энн Першинг, – миссис Шепард действительно изуродовали.

И все-таки что-то не давало покоя, Майк не мог понять. Что-то из собранных материалов. Он решил отправиться в студию и проверить немедленно. К тому времени, как он доехал, Джо по его подсчетам должна была как раз добраться до квартиры в Центральном Парке.

Когда она подошла к телефону, Майк не мог скрыть облегчения:

– Господи, я так за тебя волновался. Хорошо долетела? Суперзвезда на месте?

– Все нормально… Алекса спит, – прошептала Джо. – Сейчас поставлю будильник, чтобы разбудить ее к завтрашним занятиям…

Майк изо всех сил боролся с желанием задержать Джо на телефоне, вспомнить минуту за минутой, которые они провели вместе, все прикосновения, чувства, желания. Но мало ли кто прослушивает линию, за которую платит «Дэви»? Майк попытался говорить уверенно, громко, не выдать своего страха за нее, попробовать внушить Джо, как быстро два творческих ума могут превратить теорию в аргумент.

– Нам надо трезво на все это смотреть. Слишком поспешно мы сделали выводы. – Последовал щелчок на линии.

– Джо?

– Да, я слушаю…

– Джо, я люблю тебя. – Почему он этого раньше не говорил, когда она была в его объятиях, а он – глубоко-глубоко внутри нее, он не знал. Зато теперь он знал это наверняка. Ее радость была слышна за много тысяч километров – безыскусная, простая, искренняя.

– Я тоже люблю тебя, Майк.

– До завтра. Спокойной ночи, моя девочка.

Положив трубку, Майк неподвижно застыл у телефона. Любовь, боль, страх разрывали его на части. Он схватился за голову, повторяя ее имя: «Джо… Джо…», пока наконец не успокоился. Так где папка, которую он давал просматривать Джо? Что представляло там интерес? Он не заглядывал в нее много месяцев. Преступление, но так и есть. Он не сдержал слова. Больше такого не повторится. Жульничества с недвижимостью, мошенники-строители, мультимиллионеры-спекулянты землей – все они подождут, пока он с уверенностью не сможет сказать, что подозрения Джо беспочвенны.

Голова снова была ясной. Он нашел папку и принялся за работу. «На ферме Ринкл… где урожай всегда хорош…» – прочитал он первую строчку статьи в одной из газет Майами. Он бегло просмотрел заметку, которую вырезал, несмотря на издевательский тон: она давала ясное представление о суперприбылях от «подозрительных, часто секретных рецептов красоты».

«… от одной до четырех тысяч долларов, 100 пациентов в неделю».

«Двадцатитрехлетняя жительница Лексингтона, штат Кентукки, страдавшая от угревой сыпи, получила шрамы на лице на всю жизнь от «лечения» с использованием фенола, также называемого карболом. Яд легко впитался через кожу. Врачи считают, что почкам нанесен непоправимый вред…»

«Жена хирурга из Лос-Анджелеса подала иск на полмиллиона долларов с «доктора-волшебника». «Маска молодости», по ее словам, не принесла ничего, кроме туберкулеза и перикардита…»

Одно дело за другим, имя за именем, жалоба за жалобой – у Майка не укладывалось в голове. «…в дополнение к шрамам, химиохирургия ведет к эктропии – состоянию, когда веки выворачиваются наизнанку и появляются келлоиды, кожные новообразования в виде толстых белых рубцов и желваков…»

Следующая статья из «Нью-Йорк таймс» была полностью посвящена химиохирургии и различным маскам на лицо. Кое-что из нее тоже пригодилось: «…медицинская процедура, используемая специалистами против морщин, прыщей и угревой сыпи, все чаще используется людьми, далекими от медицины, и в стране, и за рубежом. Они активно рекламируют «чудесное открытие» – путь к свежей, «детской» коже. Представитель Государственной администрации по медицинским препаратам жалуется, что у государства связаны руки и применить к ним санкции невозможно – они не подпадают ни под одно ограничение. Их юрисдикция – только химикаты, незаконно перевозимые через границы штатов. У Майка захватило дух. Он всегда знал, что материал может взорваться неслыханной сенсацией, но из-за Джо он сдерживал свой журналистский инстинкт.

Так не годится. Здесь попахивает историей государственного масштаба. Конечно, он будет продолжать освещать местные события, но если хочет продвижения – вот он шанс получить признание на общенациональном уровне.

Майк с нетерпением читал дальше: «По оценкам секретаря Комитета по кожным заболеваниям и косметике Американской Медицинской Ассоциации, в Соединенных Штатах сегодня существует более ста непрофессиональных клиник, точного числа не знает никто. В основном они расположились в Калифорнии и во Флориде. Мы также встречаем многочисленные рекламные объявления о клиниках, действующих в Мексике, Канаде, на Карибских островах. Люди, называющие себя «омолаживателями», обычно имеют за спиной диплом об окончании средней школы или парикмахерских курсов…»

Слишком много переписывать. Майк достал фломастер и начал подчеркивать самые важные места: «… в Америке интерес к «вечной молодости» подогревается постоянными сообщениями о новых технических открытиях в области пластической хирургии и химических средств. Обстановка идеальная для нечистых на руку людей. Они имеют дело с пациентами, отчаянно мечтающими о недостижимом».

За статьей «Таймс» шла вырезка из журнала Американской Медицинской Ассоциации. На секунду он задумался, откуда она здесь взялась, и тут же вспомнил – он видел по телевизору выступление автора – доктора Джона Оуслея, известного в стране специалиста по пластической хирургии. На полях заметка, что доктор работает в Сан-Франциско, и надо его повидать. «Когда химиохирургия проводится квалифицированным врачом, пациента обычно госпитализируют на… – писал доктор Оуслей. – Некоторые доктора накладывают пациентам увлажнитель или гиперэмоллиент – сильнейшее размягчающее средство. Другие покрывают кожу водонепроницаемой пленкой, которая усиливает действие маски после наложения увлажнителя. Через двадцать четыре часа после процедуры образуется корка, она постепенно отпадает, и на лице остается ровная, гладкая кожа, весьма подверженная действию ультрафиолета».

Майк оторвался от чтения, захотелось размять ноги и взвесить все еще раз. Джо говорила, что на чеке на тысячу восемьсот долларов стояла дата тридцатое мая. Несчастный случай произошел третьего июня. Это означает, что в «Фонтане» Тери провела максимум три дня. Они не стали ждать недели, чтобы корка отпала естественным образом. Значит, операцию проводили неквалифицированные люди.

Халтурно состряпанные носы, силиконовые бюсты, за ночь менявшие форму и местоположение. Загубленные жизни. Невероятно, какими доверчивыми, наивными были те женщины, отдавшие лица, тела в руки незнакомым людям, которым они никогда не открыли бы дверь, позвони они в дом.

Наконец он нашел ее, строчку, которая прочно отложилась в подсознании и мучила его все это время. Заметка была напечатана в одной из местных газет Лас-Вегаса под названием «В поисках молодости», но не это он искал. Тогда он прочитал статью от начала до конца, и вдруг наткнулся на имя, застрявшее с тех пор в уме.

Материал в шесть строк поместили в самом низу страницы. То ли редактор цинично пошутил, то ли просто произошло несуразное совпадение: на той странице помещалась статья, превозносившая «омолаживателей» и их новое устройство – вибрирующий матрац.

«Адель Петерсон, подавшая иск на два миллиона долларов в кожную клинику «Весна», действовавшую в долине Парадиз, и утверждавшая, что была изуродована в результате применения «маски молодости», договорилась с ответчиками вне стен суда. Эту информацию предоставили нам Фуллер и Аптон – адвокаты, выступавшие защитниками клиники. Мистер Аптон подтвердил, что клиника «Весна» закрылась».

Аптон и Фуллер. Денни Аптон, учредитель «Фонтана». Сообщил ли он это имя Джо, узнав о нем от Берта Стоклера? Вот безалаберный идиот.

Он просидел в студии до часу, просматривая «папку несчастий», а затем взялся за телефонные книги. Адель Петерсон найти оказалось легче, чем он думал. Она фигурировала в справочнике дважды. Второй раз ее напечатали как владелицу магазина «Лавка чудес».

История сидела у Майка в голове весь день, с ней он и лег спать. Ему снилось, что он едет по пустыне и спускается в тоннель. Тоннель превращается в тоннель любви – аттракцион, на котором он побывал в шестнадцать лет. Но… этот тоннель населяли уродцы и омерзительные чудовища. Он просыпался в четыре, в пять, и снова проваливался, как в яму.

После кружки кофе и ледяного душа Майк мог сразиться с любым чудовищем и даже с самой Мадам Дэви, зловеще протягивающей горшок с ядовитой жидкостью в мертвенно-белых руках с алыми ногтями.

Восемь тридцать утра. Звонить ли мисс или миссис Петерсон домой? Лас-Вегас – город, который никогда не спит. Однако он вспоминал, что магазины в нем никогда не открываются раньше десяти. Без четверти девять Майк понял, что не может больше ждать. Он набрал номер. Ответа не последовало. Он названивал каждые десять минут, пока в половине десятого ему не ответил женский голос с приятным скандинавским акцентом:

– «Лавка чудес».

– Можно поговорить с Адель Петерсон? – Это я.

Майк не знал, что говорить. Он долго запинался и спотыкался, пока решился назвать свое имя.

– Майк… Майк Таннер. Майк Таннер с телевидения Сан-Диего.

– Да? – Тон прохладный. Никакой враждебности к представителю прессы, но и никакого приглашения к разговору.

Майк решился идти напролом, без всяких там вокруг да около, но все равно вышло нескладно.

– Это… Мисс Петерсон… Я работаю над очень важным для меня материалом. Что-то надо делать с… мошенническими клиниками, которые открывают бесчестные люди, претендующие на профессиональных докторов.

На другом конце молчали.

– Я хотел узнать, можно ли увидеться с вами. Я понимаю, это больно для вас, но…

– Я жертва. – Голос стал глуше, но более заинтересованный и как бы приглашающий к разговору.

– Да-да, мисс Петерсон. Я читал о вашем деле и множестве других случаев, множестве…

– Не сомневаюсь. Почему вы хотите увидеться со мной? Я не экспонат. – В голосе не было злобы. Она говорила так, словно заполняла бланк с паспортными данными.

Она понравилась Майку. Он не видел ее, но решил – может быть, слишком быстро, – что она свидетель, который не откажется говорить.

– Мисс Петерсон, я не хочу врываться в вашу частную жизнь. Я звоню не из-за съемок сенсационного телешоу. Хотелось бы задать вам несколько вопросов и для этого встретиться там, где вам удобно.

– Задавайте.

– Кто владел клиникой «Весна» в долине Парадиз?

– Я не уверена, что знаю.

Майк почувствовал в ее тоне колебания, признаки злобы и недоверия.

– Но ведь…

– Я думаю, ее открыла и вначале ею полностью владела женщина… – Она замолчала. Голос задрожал от ненависти. – Русская. Русская ведьма. Магда Дюпол.

– Да-да, мисс Петерсон. Магда Дюпол. Вы говорите, она была красивой, но ужасной?

Она не слушала и продолжала:

– Если бы знать, где она сейчас, я бы ее связала и полила ей лицо кислотой, капля за каплей, медленно – на глаза, на нос, на красивые скулы, капля за каплей… Я искала ее, но в последний момент ей всегда удавалось ускользнуть. Один раз не хватило каких-то минут. Тогда она растворилась в пустыне – в каньонах Беверли-Хиллз. Со всеми деньгами, заработанными на несчастье людей. А это тысячи и тысячи долларов.

– Вы настигли ее в «Фонтане»?

– В каком еще фонтане? Она спряталась на дне фонтана? – женщина засмеялась злобным смехом гиены.

Майк не сдавался:

– Вы сказали, что вначале клиникой «Весна» полностью владела Магда Дюпол, когда вы были… пациенткой. – Женщина, должно быть, находилась на грани безумия, но приходилось продолжать. – Когда вы были пациенткой, был ли у нее партнер? Светлана Лэйн? Лэннинг? Сергеева?

– Все эти имена… что вы имеете в виду… Я думаю, был партнер, но не больше чем один.

– Имя Светлана вам что-нибудь говорит?

– Нет.

– А имена Лэннинг… – Майк говорил очень медленно, произнося каждый слог раздельно. – Сергеева… Лэйн – они вам говорят о чем-нибудь?

В ответ последовала тишина, голос мисс Петерсон изменился.

– Доктор Лэйн, вы имели в виду доктора Лэйн. Да, она там была. Приходила проведать меня. Она… отличалась от всей этой своры.

– Доктор Лэйн?

– Доктор, или профессор… нобелевский лауреат. Я не знаю, она так себя называла.

– Вы говорите, она навещала вас. Это она… наносила маску?

Резкий визжащий звук резанул слух Майка.

– Да или нет, не знаю. Наверное, все они были замешаны. Вы знаете, сколько раз мне пересаживали кожу? Эти русские свиньи сожгли меня, необратимо. Уничтожили меня. Потом меня смотрели многие доктора, и все говорят одно и то же – кожа не восстанавливается.

– Боже мой, Господи… – Майк взмок, как мышь. – Надеюсь, они заплатили сполна. Два миллиона долларов, если не ошибаюсь.

В трубке опять раздался смех гиены.

– Заплатили бы, если б не тот подкованный молодчик, их адвокат. Но все равно, все, что мне пришлось сделать – посмотреть на судью. До сих пор вижу ужас в его глазах. Они пробовали разные трюки, но меньше, чем миллионом, отделаться не удалось.

Миллион. Майк закрыл глаза. Значит, Магде Дюпол и Светлане Лэйн отстегнуть миллиончик не стоило больших усилий – раз уже через год они снова открылись в долине Сан-Фернандо.

– Мне действительно хотелось бы подъехать к вам и поговорить, чтобы выследить их и разоблачить, спасти других людей от этих ужасов.

– С какой вы станции? Эй-би-си?

– Нет, мы филиал Эн-би-си в Сан-Диего. Это может стать сенсацией национального масштаба. – Он подумал, что она заговорит о деньгах, но не это ей было нужно.

Майк почувствовал, как волосы на голове встают дыбом, когда она заговорила, прижав трубку к губам.

– Вы хотите показать меня по телевидению? А что, получится неплохой репортаж. Как вы думаете, почему я открыла «Лавку чудес»? Догадались? – Она не стала дожидаться ответа. – Пусть камера начнет снимать с улицы. Я прямо вижу это. Снимите вывеску, чтоб все знали, где мой магазин. Пока камера работает, вы можете говорить, рассказывать людям, через что я прошла… Как сначала носила большую шляпу и очки, и все равно пугала прохожих. Ничего, я привыкла читать это о себе…

Майк не понимал, к чему она клонит, но явно к тому, чего не хотелось бы слышать. Но он не остановил ее. Однажды она будет очень полезна, эта разговорчивая свидетельница, которую он отгадал в самом начале.

– Вот, даете большой план, дверь магазина открывается… – Она перешла на шепот. Была ли она актрисой? Знает, как нагнетать напряженность. – И причина, по которой я купила «Лавку чудес», становится ясна… – Она засмеялась. Какой ужасный звук! – Понимаете, она дает мне отличный повод быть в маске. Обезьяньи рожи, клоуны – никто здесь не видел моего лица при дневном свете, с тех нор как я купила этот магазин. Маски… всевозможные маски…

Майку стало жутко. Он представил обезображенное лицо женщины под маской. Весь ужас в том, что она права. Адель Петерсон, изувеченная Магдой, или Светланой, или ими обеими, действительно создана для специального репортажа, и многие из ее режиссерских предложений пригодятся. Или мисс Петерсон сошла с ума от нечеловеческих страданий, или у нее недюжинные деловые способности, каких он еще не встречал.

Майк пообещал, что позвонит ей через неделю, чтобы договориться о времени встречи и вышлет съемочную группу для репортажа по ее сценарию.

Перед тем как ехать в студию, он еще раз принял душ.

– Барри звонил три раза. Спрашивал, куда ты пропала и когда вернешься.

Алекса перепачкалась крошками горячей булочки, только что принесенной Кико. Выглядела она восхитительно.

Медная посуда, украшавшая кухню и кабинет, сверкала в лучах утреннего солнца. От запаха бразильского кофе и бекона, шипящего на плите, у Джо стало сразу легко на душе. Наверное, и оттого, что Алекса сидела сонная, расслабленная – как ребенок, которого только что разбудили, и он счастлив в предвкушении пикника или похода в цирк. Даже упоминание о Барри не подействовало на Джо. А может, с Алексой теперь легко из-за Майка? Джо не сомневалась, что частично – нет, полностью – из-за него. Он сказал это, наконец-то сказал по телефону прошлой ночью. И она ответила, что любит. Взаимная любовь придавала уверенности, теперь будут силы справиться со всеми трудностями. Она улыбнулась Алексе и сказала просто:

– Ты говорила Барри, что я ездила домой в Сан-Диего?

– Конечно. Это же не секрет?

– Нет, но помнишь, ты учила меня не доверять ему?

Алекса беззаботно кивнула.

– Я и не доверяю. Не хочу, чтобы он знал о моих делах, но… – Джо огляделась, не болтается ли сзади Кико. – Сначала надо выяснить, чем он занимается.

Алекса тут же стряхнула остатки сна.

– Ты имеешь в виду его? Или меня? «Дэви»? В чем дело, Джо?

Джо прижала палец к губам.

– Ты идешь на занятия?

– Может быть, – зевнула Алекса. – Хотя по правде говоря, надо заглянуть к Скаази, подобрать что-нибудь экзотическое для гарема.

Джо нахмурилась:

– Ты правда едешь в Марокко с Маркусом Лэннингом?

– Конечно. А почему бы нет? Ты понимаешь, что я никогда не была за границей. Это абсурд. Сижу на своем мешке с деньгами и нигде не была, ничего не видела… – Алекса словно защищалась. – И вообще он мне нравится.

– Это очевидно.

– Не обязательно откусывать мне голову. Я думала, ты обрадуешься, что я в конце концов нашла мужчину, который мне подходит.

Джо показалось, что в коридоре мелькнул Кико. Она подмигнула Алексе и сказала громко:

– Я провожу тебя в тренажерный зал. Может, и сама позанимаюсь. Надо сбросить пару килограммов после этой оргии под названием «Дэви-тур».

Как всегда флегматичный и безучастный, Кико ждал их у двери.

– Мисс Уэллс, у меня есть для вас сообщение. Хозяин просит позвонить ему в первой половине дня. Вот номер.

– Хозяин? Это кто? – спросила Джо в лифте. Дурное предчувствие возвращалось. Алекса засмеялась:

– Это выражение Кико. На нашем жаргоне это босс. Самый главный босс.

– Как его зовут? Форгер? Ты о нем говорила по телефону?

Перед выходом на улицу Алекса надела темные очки, и девушки отправились к отелю «Плаза» на Пятой авеню.

– Его зовут Бакстер Форга… – Она помолчала и повторила по слогам: – Фор-га. Я слышала, что его также называли Борисом.

Пульс Джо участился. Наконец-то Алекса перестает упрямиться.

– Это он и есть?

– Да, с ним я хотела тебя познакомить, но не сейчас и, может быть, никогда. Он человек-загадка. Сейчас я поняла, что он избегает встреч с людьми – почти со всеми. Он живет в мире, о котором ни ты, ни я ничего не знаем.

– Странно слышать от тебя такое, – резко бросила Джо. – Чем отличается его образ жизни от того, какой вела ты? Или по крайней мере пыталась жить в Санта-Барбаре. Я лично никогда не видела таких особняков, как тот. Он больше смахивал на гостиницу.

– Я не это имела в виду. – На светофоре на углу Шестой авеню они остановились, и Алекса сжала руку сестры. – Послушай, я больше не играю в игры и не стараюсь быть загадочной. Я действительно почти ничего не знаю о мистере Форге. Однажды, когда я удостоилась его общества, – Алекса пыталась острить, но получалось плохо, – я решила, что это единственный человек, который защитит нас с тобой, который о нас позаботится. Станет добрым дядюшкой Сэмом. – Она засмеялась. – Я хочу сказать, станет чем-то вроде отца, который нам обеим так нужен и которого по-настоящему у нас никогда не было. – Как обычно, она резко сменила тему. – Ты выяснила, куда переехал отец? Где сейчас наши вещи?

Джо отрицательно повертела головой.

– Давай выпьем кофе в «Плазе». На улице не могу сосредоточиться для разговора.

К облегчению Джо, Алекса согласилась, и в следующие тридцать—сорок минут Джо рассказала сестре все.

– Я знаю, что действовала необдуманно. Но когда я обернулась и увидела, что Барри следил, как я пыталась вспомнить телефон Майка… В общем, я подумала о твоих словах – что он может укусить, как пиранья.

– Господи… – Алекса побледнела. – Я думаю, ты принимаешь всеслишком близко к сердцу. – Она наклонилась к Джо и посмотрела ей прямо в глаза. – Почему ты вернулась? Ты понимаешь, что говоришь? Мадам Дэви – мамин доктор? Или по крайней мере имеет к этому отношение… теперь я понимаю, почему ты так волнуешься из-за Марка. Ты думаешь, он тоже в этом участвовал? – Алекса засмеялась каким-то неестественным смехом: – Я согласна, это ужасное совпадение. Но знаешь, сколько в России Светлан… Светлана Лэннинг, Светлана Лэйн – это близко. А как насчет Карен Грэхэм-модели и Катрин Грэхэм-издательницы. И Лорен Хаттон и Джидди Хаттон – это две модели, а не одна.

Джо вздрогнула.

– Ты права. Я говорю тебе, что действовала необдуманно, зря я так сорвалась. Но слишком много сведений, и вся эта атмосфера загадочности. Я обещала Майку… – К досаде Джо, она почувствовала, что краснеет. Алекса, наверное, заметила, но не сказала ничего. – Я обещала Майку не делать поспешных выводов, притормозить. По крайней мере, пока он не приедет.

– Это у вас серьезно? – Джо не могла припомнить, чтобы Алекса говорила с такой нежностью.

Она вспыхнула снова.

– Думаю, да. – Она тряхнула головой, словно упрекая себя за неуверенность. – Нет, я знаю это. Мы любим друг друга. Все просто чудесно, замечательно.

– Зачем ты приехала? Осталась бы с Майком. Честно. Я думаю, ты была на взводе, потому что между вами оставалось много нерешенного. Тебе все казалось подозрительным, необычным. Правильно, в «Дэви» много загадок. Но это бизнес, такая у них тактика маркетинга. – И хотя в зале работал кондиционер, Джо увидела капельки пота у Алексы над верхней губой. – Пообещай мне, что остынешь. Майк прав, доказательств нет. Совпадения – и только, нет ниточки, которая связывала бы то, что случилось с мамой, с тем, что происходит со мной. Ведь пока все идет по плану, правда? Да, медсестру убили. Но тот факт, что ты виделась с ней незадолго до смерти, еще ни о чем не говорит. – Алекса глядела на Джо невероятно серьезно. – Обещай не торопиться с выводами. Выясняй что тебе хочется о Барри, о «Дэви». Только не надо складывать два и два так, что получается трагедия. Неизвестно, куда нас тогда занесет.

Красноречие Алексы ничего не изменило в решимости Джо, но она немного успокоилась. Она продолжит расследование, постепенно лучше узнает Барри Хантера и установит личность Мадам Дэви. Если она окажется именно той Светланой, тогда она устроит таинственному Форге веселую жизнь, и Алексе тоже. Если она ошибалась и нет между двумя Светланами никакой связи – она станет самой счастливой на свете.

– Она очень современна…

– Он не должен был разрешать ей смеяться. Вот Хейди Ламарр никогда не разрешали улыбаться: у нее глупая улыбка.

– А что, черт возьми, общего у допотопной Хейди Ламарр с 1983 годом?

– То же самое, что у Валери Демерест. Я только тебе сказала. Деннис не должен был дать ей открыть рот.

– Пошли вы все… – Пенелопа Уоверли резко повернулась к Тоби Дженкинсу, главному художнику. – Не могу поверить, чтобы Блэр назвала ее современной. На ней «Кэлвин» смотрится как довоенный «Биарриц».

– Извините, – тон Браун Шнайдер совсем не вязался с вежливым выражением лица. – Пен, объясни, пожалуйста, если на обложке видны только штрипки от джинсов «Кэлвин Кляйн», как они могут нести твою довоенную идею?

В помещении повисла тяжелая тишина. Все знали, что Браун – единственная, кроме, разумеется, самой Блэр Бенсон, кого Пенелопа может удостоить ответом. Браун, известную интеллектуалку, признавала даже Пен. Однако сегодня, когда нервы у всех были натянуты до предела, Пен не потерпела вопросов и от Браун:

– Моя дорогая, в период кризиса я не считаю уместным тратить время и пускаться в объяснения, как успешная продажа начинается с туфель, которые на самой обложке не видны. Но и они вместе с другими составляющими костюма дают импульс, создают настроение. Не сомневаюсь, ты знакома с массой специалистов с докторской степенью по этому вопросу, но… – Пенелопа театрально вздохнула, – мы попали в беду. Я знаю, что это ты нашла нам это дивное создание, иначе мы не надоедали бы тебе планерками и просмотрами, но у мисс Демерест ничего не выходит. Я говорила Блэр с самого начала, а она не слушала. – Пустым сигаретным мундштуком Пен указала на пять или шесть снимков, развешанных на стене. – Вот посмотрите на эти пробы. Ким, Кристин, Фава… – замечательные девушки, но не… они не…

– Алекса, Лицо Вечной Молодости, – лаконично закончил главный художник.

– Где Блэр? – Пен, проигнорировав художника, взглянула на часы. – Что случилось с ее знаменитой пунктуальностью? – Запищала внутренняя связь, и секретарь Пен поднял трубку.

– Блэр приглашает вас в кабинет на просмотр.

– Какой еще просмотр? – Пен сорвалась на крик. – У нее уже все в голове перепуталось. Что, черт возьми, происходит?

Тем не менее она уже вылетела в коридор, прокричав через плечо:

– Кончайте с кризисом. Демерест переснять! Молодые редакторы толпились у кабинета Блэр, подбирая купальники и спортивные костюмы. Две модели, черная и белая, сидели рядом в халатах и молча на них смотрели. Пен недовольно скривилась, посмотрев на часы, чтобы всем стало ясно, как тут обращаются с гением:

– Просмотр планировался на завтра, Рэб. Дурацкая самодеятельность. В чем дело?

Секретарь Блэр пожал выразительными плечами:

– Je nе sais pas…^[3]

– Да все ты знаешь, старушка. – Пен отворила дверь в кабинет Блэр и резко остановилась. Блэр была больна, серьезно больна.

– Блэр, что случилось? Вызвать врача? Ты выглядишь ужасно, на себя не похожа!

Блэр попыталась остановить Пенелопу ледяным взглядом, но он не удался.

– Только что кровь из носа шла, не знаю с чего. Сейчас мне лучше. Я только вошла. Ездила к доктору на укол.

– Вид у тебя такой, что и бутылка скотча не поможет.

Пен постояла на одной ноге, потом на другой.

– Знаешь, кто-то все завалил. Ты видела проект обложки с Демерест?

– Не говори ничего. И так знаю, что не годится.

– Да, хорошего мало. Предупреждаю, что Тоби будет другого мнения… «современная», – передразнила она директора. – Не понимаю, зачем ты послушалась Браун. Она очень талантливый синий чулок, но как сделать обложку – не имеет понятия.

В дверь постучали, и вошел Рэб.

– Хотите начать просмотр? Встреча с доктором в четыре.

«До чего хитрая рожа», – подумала Пен. Что с Блэр? Сказала, что пришла от доктора, в четыре – еще одна встреча. Или Блэр болеет чем-то, что надо скрывать, или она играет в непонятную игру.

Блэр сверкнула глазами в сторону Рэба.

– Встречу я перенесла, уже сходила к врачу. Можно начинать.

На середине просмотра, проходившего на удивление спокойно, на столе у Блэр зазвонил серый телефон. Пен вспомнила, что такое однажды уже случалось. Всех, включая представителей «Эда» и «Ив Пост», бесцеремонно выгнали в коридор. Тогда звонок произвел эффект пожара, и сегодня все повторяется снова. Несмотря на то, что на одной из девушек была только нижняя половина купальника, Блэр велела всем выйти вон. Момент неприятный.

Пенелопа отправилась к себе просмотреть новые снимки. Когда Блэр свистнула всех обратно, Пен решила не торопиться. Больна Блэр или нет, не было причины так непрофессионально себя вести. Это так непохоже на нее. Раньше она и опаздывать себе не позволяла. Теперь путает даты просмотров, а у моделей время дорого. Журналу это влетит в копеечку. Что-то происходит нехорошее. Неужели Блэр решила продать «Вью»? Или хочет поменять штат? Ходили слухи о несоответствии зама по рекламе, но вряд ли Блэр устроила такое из-за него. Дела идут плохо. Нет, здесь что-то другое…

В общем, приглашения обратно в кабинет Пен будто бы не получала. Через двадцать минут Блэр сама пришла к заместительнице. Она закрыла за собой дверь и плюхнулась в удобное деревянное кресло Пенелопы. Блэр плотно сжимала губы, и Пен поняла, что начальница собирается сказать неприятную новость и не намерена объясняться.

Но даже приготовившись к удару, Пен от неожиданности вскинула руки к небу, когда Блэр огласила решение.

– Не утруждай себя пересъемками Демерест, – начала Блэр. – Пожалуйста, не задавай вопросов, ни-ка-ких. Мы возвращаемся к девушке твоей мечты… – Она не могла скрыть горечи. – Будем снимать твою любимицу… и мою…

– Не хочешь ли ты сказать…

– Именно. Алексу Уэллс. Лицо Вечной Молодости.

– Ушам своим не верю, – ахнула Пен. – Мы же бесплатно прорекламируем «Дэви», подарим им миллион долларов…

– Ты слышала, что я сказала? Это мое решение, и никто его не изменит.

– Я опаздываю, – с вызовом сообщила Алекса таксисту, будто это он нес ответственность за то, что до самой Ист-Энд-авеню машина стояла на каждом светофоре. Босс, как всегда, назначил встречу по новому адресу.

Водитель невежливо пробурчал что-то В ответ, но прибавил ходу. Первый раз Форга не прислал машину – длинный серый лимузин с затемненными стеклами, за которыми окружающий мир приобретал приятные, мягкие оттенки. Сомнений нет, это выговор – хозяин «Дэви» недоволен ее предстоящей поездкой.

Перед тем как стать крупным акционером империи, Алекса твердо решила отдохнуть.

К счастью, вместо пятнадцати—двадцати минут опоздания она отделалась двенадцатью. От знакомого чувства страха и нетерпения сводило желудок. Он решит, что она опаздывает назло. Алекса менялась на глазах, шумный успех неизбежно портил ее, делал все более независимой. Форга уже высказывал претензии и сказал, что неподчинения не потерпит.

Рассеять страхи и подозрения босса потребует времени, надо набраться терпения, иначе каникулы не состоятся. Алекса думала, что знает, как это сделать, настроилась решительно, а тут такая досадная промашка. Какое легкомыслие, даже деньги заранее не приготовила. Вытащив наконец кошелек, она протянула таксисту пятидолларовую бумажку.

– Вы мне кого-то напоминаете, мисс. Вы не… как же ее зовут? Самое красивое лицо, или что-то в этом роде?

Опаздывая на свидание к Форге, Алексе некогда было объясняться.

– Сдачи не надо. – Она выскочила из машины, на ходу надевая очки и запихивая прядь золотых волос в пучок. Нервы пошаливали, как всегда перед разговором с Форгой.

Дверь, как при каждой встрече, была приоткрыта. Коридор освещала одна-единственная толстая темно-синяя свеча. Услышав голос сверху, она собрала все свое самообладание.

– Алекса, поднимись, пожалуйста. Давно мы не виделись. По-моему, больше двух недель.

Она робко поднялась по черным полированным ступеням – не только из-за боязни поскользнуться. В первый раз Форга ждал ее не в кабинете за массивным столом. Он стоял в лестничном проеме. Свет падал только ему на лицо и на скульптуру коленопреклоненной женщины позади, склонившей к полу пряди волос из слоновой кости. Внизу со стуком закрылась входная дверь.

– У нас важный повод встретиться, моя дорогая…

Ладони повлажнели от напряжения, но на этот раз он не пожал ей руки. Она прошла за ним по толстенному ковру коридора в гостиную с обитыми парчой диванами, гобеленами и скульптурами из слоновой кости в великолепно освещенных альковах.

Алексе было неловко, неуютно, как девочке, впервые попавшей на взрослую вечеринку. «Держись, Алекса, держись!» Форга указал ей на место рядом с собой на гигантском диване. Изо всех сил она старалась удержать дистанцию между собой и могущественной фигурой хозяина, скрыться от его пронзительных темных глаз. Не только потому, что он бесспорно красивый мужчина. Таким Шарлотта Бронте, должно быть, представляла себе Рочестера, а ее сестра Эмилия – Хитклифа. Форга источал некое массивное, необъятное величие, захватывавшее всех, кто находится рядом. Лишь один раз Алекса оказалась совсем близко к нему, когда он встал попрощаться. Тогда ей сразу же захотелось быть еще ближе, и не в сексуальном смысле. Сила его глаз притягивала, она мечтала получить одобрение и благословение, прикоснувшись к его рукам.

– Ты моя звезда. Я выбрал тебя, ты ведь знаешь?

Она медленно кивнула, чувствуя, как его глаза приказывают ей не отрывать взгляда от повелителя.

– Барри говорил с твоими людьми, с твоим агентом. Через пару месяцев истекает срок твоего контракта с ними. Ты станешь одной из важнейших персон в империи «Дэви», известнейшей деловой женщиной в мире. Ты будешь вдохновлять женщин всей земли, представлять все, чего достигла Мадам Дэви в своих исследованиях.

Кружилась голова, но оторвать своих глаз от его Алекса не могла.

– Тебя уже ждут в Рио, в Буэнос-Айресе, в Токио и, конечно, в Париже и Лондоне. Ты ведь никогда там не была.

Это был не вопрос. Он не дотрагивался до нее, но она чувствовала, что сейчас сжата в его крепких руках.

– «Дэви» отправится во все четыре стороны света. И ты, моя дорогая, тоже совершишь путешествие по всей Земле – и на Луну. Ты представляешь, каково побывать на Луне, прекрасное Лицо?

Она снова покачала головой, мечтая в эту минуту лететь на все четыре стороны, на Луну. С ним – куда угодно. Он говорил так мелодично, Алекса словно слышала океанский прибой в Мендосино, шелест ветра в пальмовых листьях Санта-Барбары.

– Ты звезда, но твоей звездности нужна поддержка, моя безупречная Алекса. Скоро ты почувствуешь, что хочешь стать еще более похожей на себя, чем сейчас, – суперзвездой, кометой над людской толпой. Я помогу тебе достичь этого.

Он поднялся, отвернулся, и магия исчезла. Алекса испугалась, что может громко выдохнуть от облегчения: когда он подошел к двери, перед ней был не бог и не хозяин, подавляющий, уносивший разум в прекрасные незнакомые миры. Он был всего лишь человеком, невероятно могущественным, но человеком. И все равно голова шла кругом. Рио, Буэнос-Айрес… неужели она скоро попадет туда?

– Проходи сюда. – Они перешли в следующую комнату, и у нее захватило дыхание. Перед ней на экране величиной в стену мелькали кадры с ней и Марком в Гринвич Виллидж. Они держались за руки, гуляли, разговаривали. Алекса тут же вспомнила, что Марк как раз вел ее в марокканский ресторан.

– Он прекрасный человек, – мягко произнес Бакстер Форга. – Но сейчас ты не сможешь поехать с ним в Марокко. У нас много важных дел.

Алекса подготовила целую речь, кучу аргументов, но в одну минуту все вылетело из головы. Вместо этого она выговорила одно слово:

– Почему?

– Это часть нашей стратегии. Стратегия нашей богатейшей империи. В четверг, когда ты собиралась ехать, тебе назначена очень важная встреча со старым другом.

Они вернулись в огромную роскошную гостиную, и на этот раз он по-настоящему прикоснулся к ней. Провел руками по ее волосам, так что она снова почувствовала себя звездой.

Сложив руки на коленях, Алекса терпеливо ждала – кто же этот старый друг?

– Тебя ждут в офисе «Вью», нужно обсудить возможность сняться на сентябрьской обложке. Будет владелица, исполнительный директор и, что более важно, Пенелопа Уоверли. – Форга с любовью посмотрел на нее. – Марокко и на следующий год будет в том же месте, и к тому времени ты сможешь купить себе его кусочек, если захочешь.

Он проводил ее до лестницы.

– Когда закончишь фотографироваться, мы устроим праздник – в воскресенье. Я пришлю за тобой Барри. Будет особенный праздник. Я покажу тебе, что значит слетать на Луну.

9

– Куда ты пропала? Если когда-то Джо и считала, что у Барри Хантера хватка пираньи, сейчас в это не верилось.

Они обедали в баре ресторана «Времена года». Барри объяснил, что уважающие себя люди сидят именно здесь, а не в шикарном главном зале, где вокруг фонтана провинциалы высматривают знаменитостей.

Сам он только что рассказал Джо о некоторых влиятельных персонах за соседними столиками. Эти лица не мелькали по телевизору, у них была реальная власть – эти мужчины и несколько женщин контролировали мир или, по крайней мере, могли бы контролировать, объедини они свои усилия. С долей благоговения в голосе, вызвавшего в Джо противоречивые чувства, Барри сообщил, что все эти магнаты обедали здесь почти каждый день. За ними всегда оставляли определенные столики, прошедшие тщательную проверку – «предотвратить подслушивание и разного рода коммерческий шпионаж, и подальше от фонтана, чтоб шум не мешал заключать миллионные сделки».

Барри сжал ей руку, и Джо поняла, что пора настроиться на серьезный лад и проявить чудеса хитрости и дипломатии. Голова была ясной, как никогда.

Она помнила все, что Майк рассказал по телефону: об Адель Петерсон, о «ведьме Магде Дюпол», которая когда-то дружила с мамой, о нитях, связывавших клинику «Весна» с «Фонтаном» и о Денни Аптоне – адвокате первой и учредителе второй. Но больше всего мысли крутились вокруг имени доктора Лэйн, которую владелица «Лавки чудес» выделяла среди остальных. Она посмотрела ему прямо в глаза: как-то Алекса говорила, что именно это надо делать, если хочешь внушить мужчине, что он неотразим. Видимо, эти знания она почерпнула из книги о герцогине Виндзорской, чьи синие глаза очаровали короля Англии до такой степени, что он свалился с трона.

Но не отводить взгляд от глаз Барри, таких голубых, было не так-то просто. Джо тут же вспоминала о Средиземном море, рыбе и… пираньях. Господи, помоги сосредоточиться.

– Утрясала кое-какие дела. Там остался мой… мой друг. Вечером того дня, который мы провели с тобой, он позвонил. Я поняла, что запуталась. – Джо не могла поверить, как гладко все выходит. – Он звонил сказать, что мой отец переезжает. Мы не ладили с ним, не перезванивались. Я поняла, что должна с ним увидеться. Я имею в виду отца. Помириться, и все такое прочее… – Джо подмывало отвести взгляд в сторону, но рука Барри скользнула по колену, и она заставила себя смотреть прямо. – Я должна была решить, что я чувствую к… – Она засомневалась, стоит ли упоминать имя Майка? Конечно, почему нет? – …Майку, моему другу.

– И что ты чувствуешь? – Барри нежно сжал ее ногу повыше колена, другой рукой поднося ко рту стакан с «Перье».

Солгать о Майке Джо не могла. Она не собиралась прекращать игру, но сказать, что Майк ей безразличен, было выше всяких сил.

– Он прекрасный человек… Кто знает, что будет потом? – неуверенно добавила она.

– Это серьезно?

На помощь пришел официант. Он принес суп из шпината, который Барри заставил ее попробовать.

– Да что сегодня назовешь серьезным? – Замечание совершенно не в характере Джо. Хорошо, что он еще плохо ее знает.

На секунду он положил руку ей на плечо. От этого Джо стало еще более неловко, потому что она совсем не возражала. Странно, но рука этого человека заставляла ее думать о Майке… о сексе с Майком… И когда Барри убрал руку, ей захотелось, чтоб он обнял ее снова.

– Кое-что действительно серьезно. – Он улыбнулся.

– Да?

– Майк – за тысячи километров, а я здесь. Это ничего. Майк любит ее. Она чувствует это, знает. Может, любовь Майка прибавила ей нечто, из-за чего она привлекательна в глазах такого избалованного господина, как Барри Хантер. Может, Барри заинтересовался ею, понимая, что она теперь менее достижима, хоть Джо и намекнула, что не так уж сильно связана обязательствами.

– И чем занимается этот счастливчик Майк? – Вопрос обычный, а она, дурочка, не подготовилась.

– Он… гм… он писатель.

– Хорошо пишет?

Джо почувствовала себя предательницей, но делать было нечего.

– Знаешь, у него, как у всех писателей – дела идут то хорошо, то плохо.

Слава богу, Барри сменил тему.

– Ну, что касается тебя, твои дела вряд ли теперь могут ухудшиться. Посвятим наш обед этому событию.

Сердце у Джо упало в пятки. Она быстро хлебнула минералки и приказала себе не отвлекаться на неожиданности. Светлана, Светлана Сергеева. Вот о ком надо думать. Узнай все о ней и о связи между Лэннинг и Лэйн!

– Мы не хотим оставить тебя без награды. Твоя сестра выполняет для «Дэви» важнейшую работу. Мы хотим, чтоб ты знала, что твой вклад тоже оценен по достоинству.

Джо попыталась продолжать игру глазами, но она давалась слишком трудно. Она перевела взгляд на скатерть.

– Какой еще вклад?

– Например, помогла нам удержать Алексу от поездки в Марокко. – На Барри смотрело лицо, полное изумления. – От Кико ничего не утаишь, – объяснил он и нахмурился. – С самой поездкой все в порядке. Ты знаешь, мы очень уважаем доктора Лэннинга… В конце концов, мы представили его Алексе. Но не вовремя. Мы знаем, что твое влияние помогает Алексе сосредоточиться на работе. Сейчас особенно важно, чтобы она уделяла «Дэви» все свое внимание.

Все время «мы». С каких это пор Барри употребляет множественное число?

– Я не понимаю. Почему именно сейчас?

Барри посерьезнел.

– Ты умная девушка, Джо. Я говорил тебе, что за Мадам Дэви стоит человек необыкновенного могущества. Исследования Мадам Дэви… стабилизировать, модернизировать действие магического рецепта, ее лаборатории по иммунологии, команда биохимиков – все это стоит нам сотни тысяч долларов…

– Где эти лаборатории? Где все это происходит? Барри неопределенно взмахнул рукой.

– В Париже. Я говорил… во многих точках мира… на Западном побережье – везде, где лучшие таланты, лучшее оборудование. И за всем стоит этот великий человек, он уверен, что Мадам Дэви близка к обнаружению неиссякаемого фонтана молодости.

Теперь Барри уставился на Джо. Она вцепилась в стул, моля Бога сохранить спокойствие. Но от последних слов ужас сковал ее с головы до ног.

Дальше Барри снова заговорил, как в «Мортимере»… о блестящем уме Мадам Дэви и о возможностях, предоставленных ей таинственным покровителем.

– У нее банк памяти лучше, чем в Санта-Монике. – Болтовня Барри влетала в одно ухо и вылетала в другое. Джо ждала случая выспросить о Мадам Дэви – женщине, родившейся с именем Светлана. Он все не подворачивался, пока, наконец, Барри не подытожил долгое вступление:

– Мы хотим, чтобы и ты взошла на борт корабля «Дэви». Зарплата очень солидная. – Его рука снова водрузилась ей на плечо. – Пусть она будет официальной. Как насчет сотни тысяч в год?

– Что?! – Скрыть глупую реакцию не удалось. – Да как я могу для вас столько стоить? – В этот момент в рот Джо спокойно целиком поместилась бы элегантная салфетка ресторана «Времена года», но ничего лучше такой непосредственной реакции и придумать было нельзя – Барри тоже вел себя скованно, а тут облегченно захохотал, откинувшись на спинку стула.

– Ты просто прелесть. – Благородным жестом он поднес к губам ее руку. – Ты стоишь золотой статуи в свой полный рост: у тебя есть голова на плечах. Мы хотим, чтобы ты следила за Алексой… – он поправился, – вернее, направляла Алексу. Тебе известно, что «Дэви» стремиться завоевать особо избранные участки рынка. «Дэви» отправится за рубеж, по всему миру. Участие Алексы – ее доля – сейчас обсуждается. И тогда ты будешь одной из самых высокооплачиваемых женщин в стране, как тебе это?

Следить за Алексой! Промашка чисто по Фрейду. Джо улыбнулась ангельской улыбкой:

– Я, конечно, очень польщена…

Естественно, никто в «Дэви» не сомневался, что Джо примет предложение. Ее согласие воспримется как должное.

– Мне это льстит, – повторила она, – но что об этом думает Мадам Дэви? – Джо хихикнула. – В конце концов, она главный гений, а к тому же еще и женщина. Хоть ты и говоришь, что это богиня, она не будет ревновать к Алексе? И теперь ко мне? Мадам Дэви понимает роль Алексы в планах компании?

Барри снова сжал ей руку.

– Очень умное наблюдение, не удивляюсь, что ты заговорила об этом. Я не уверен. Вероятно, она не знает о роли Алексы. Думаю, ей все равно. Она не встревает в деловую сторону бизнеса. Ты сказала «богиня», скорей она Волшебница Изумрудного Города.

«Ведьма», – вспомнила Джо и тут же приказала себе избавиться от отрицательных эмоций.

– Мадам Дэви с головой погружена в науку. Немногие из нас видели ее. Мне лично повезло.

Сколько же всего произошло, как все изменилось. Джо с удивлением заметила, что перед ней появилась чашечка кофе. Съела горячее и даже не заметила, что ела! Руки дрожали. Она не знала, что дальше говорить и сколько времени Барри отвел на обед. Надо взять себя в руки, отлучиться хоть на минутку в туалет, даже если будут потеряны драгоценные мгновения.

– Барри, это предложение… я растеряна. Я отойду ненадолго. Ты ведь не торопишься?

– Весь в твоем распоряжении. На весь день, если захочешь. Можем зайти ко мне на кофе, я тут совсем рядом живу.

– Нет-нет, я не могу, – быстро ответила Джо. – Обещала Алексе съездить с ней в студию. Они начинают пробные съемки на обложку «Вью». – На этот раз Джо не бросилась звонить Майку. У нее заболел живот, и ей действительно надо было выйти. Она плеснула на лицо холодной воды. Уборщица, наверное, решила, что она напилась. Выпить и правда сейчас не помешало бы, но Барри не предлагал.

Когда она вернулась, он говорил по телефону у входа в зал. Он махнул ей рукой в сторону столика. Подойдя к столу, Джо не поверила своим глазам. У ее тарелки стоял букет роз и записка «Добро пожаловать в семью «Дэви»!»

Господи, если бы все подозрения оказались совпадениями, домыслами. Если б смерть Энн Першинг произошла не вследствие их разговора. Ведь Майк прав, в суде это не признают доказательством.

Барри видел, как у его спутницы захватило дух. Он поцеловал ее в щеку. Она робко поблагодарила его и, набравшись смелости, спросила:

– Мне следует поблагодарить мистера Форгу? Барри не удивился, что Джо знала имя босса.

– Я думаю, что воспитанная девочка поступила бы именно так.

Джо снова пошла в атаку – характер не изменишь.

– Алекса сказала по телефону, что Мадам Дэви приезжает в Нью-Йорк, чтобы объявить о расширении фирмы. Я могу встретиться с ней?

Барри и тут не изменился в лице и ответил просто и добродушно:

– Не думаю. На самом деле она не сейчас приезжает. Я говорю, она отшельница, слава ее не интересует. Все, что ей нужно – продолжать работу, искать средство борьбы со старостью. Я думаю, ей хочется доказать Форге, что он не ошибся в ней. – Он нежно посмотрел на Джо. – В этой стране высшим чинам платят по два миллиона в год. Рок-звезды, конечно, получают чуть-чуть побольше. Скажем, Кенни Роджерс – миллионов десять. – Барри наклонился над Джо и зашептал: – Мистер Форга контролирует империю, имущество которой оценивается в два с половиной миллиарда долларов. Самые небольшие по сравнению с другими предприятия приносят ему не меньше сорока-пятидесяти миллионов в год. Ты хотела бы работать в этом бизнесе?

Джо воспарила. Подозрения улетучивались. Когда-нибудь она узнает, кто такая Светлана Лэйн, а сейчас начало казаться, что все это время она забивала голову ерундой. Как этот могущественный человек, с такой империей, может быть замешан в грязную историю с изувечением женщины?! Нелепость! Она улыбнулась Барри, на этот раз искренне.

– Как ты относишься к вечеринкам? – спросил он.

Джо замешкалась с ответом, не понимая, что он имеет в виду. Барри быстро закончил мысль:

– Если положительно, то это предстоит в ближайшее время, дорогая. Мистер Форга устраивает исключительную вечеринку, для избранных – только члены семьи, семьи «Дэви». И ты, само собой, попадаешь в их число.

Джо еле дождалась, пока приедет домой, и бросилась звонить Майку. Теперь телефон «Дэви», вызывавший столько подозрений, стал обыкновенным средством связи, как любой другой. Слушает Кико или нет, сейчас Джо хотела говорить о «Дэви» только хорошее. Они правы, что берут ее следить за Алексой, направлять ее – как угодно. Со своим характером Алекса может перепортить себе жизнь своими руками, выкинуть любой номер.

Перед тем как позвонить Майку, Джо набрала номер Пенелопы Уоверли, и ее новый секретарь сухо сказала:

– Пен хотела бы, чтобы вы подъехали в студию на час попозже. Она собиралась побыть с Алексой наедине.

Джо не возражала. На радость ей, Майк сам взял трубку.

– Майк, мне так хорошо. Я не могу объяснить. Это из-за тебя я… полностью успокоилась и пришла в себя. – Она вкратце пересказала разговор с Барри. Услышав, что Джо предложили сто тысяч, Майк присвистнул:

– Джо, малышка, ушам не верю!

Майк вновь применил все возможное красноречие, чтобы Джо поверила в невероятные совпадения. Выслушав объяснения в любви и положив трубку, Джо подумала, что такое счастье выпадает раз в жизни, и Майк скоро будет в Нью-Йорке. Расследование по делу с недвижимостью близится к развязке, может, он еще успеет на вечеринку к мистеру Форге и сам убедится в том, во что Джо наконец начинала верить – «Дэви» ни во что не замешана.

А в это время на Западном побережье Майк угрюмо вглядывался в стоящий вдали мост Дель-Коронадо. Он поддержал Джо в ее оптимизме лишь ради ее блага. Что касается его, сто тысяч в год и навязчивое возвеличивание «Дэви» и ее богатств только усилило тревогу. Дело приобретало серьезный оборот.

Умберто Ритальди гордился тем, что представляет собой не совсем обычного посыльного – у него, как в войсках особого назначения, на специальном поясе болтался датчик, и носил он его так же непринужденно, как супермен из какого-нибудь боевика носит свое оружие.

Он прошел целый курс обучения и знал, что за электроника прицеплена у него на боку и как чинить ее, чтоб быть в боевой готовности круглые сутки. Вдруг кому-нибудь понадобится порошок или кто-то из сильных мира сего решит созвать друзей на вечеринку? В общем, есть о чем похвастать другу и земляку-колумбийцу.

Сегодня, правда, он немного подустал. Хотелось успеть на игру «Янки» и купить рубашку, которую он высмотрел уже сто лет назад на Восьмой авеню. Поэтому, когда без десяти шесть прошел персональный код одного солидного клиента с Уолл-стрит, Умберто испытал сильный соблазн его проигнорировать. Он посмотрел на золотые часы, купленные с первой получки, и подумал о шикарной груди той черной проститутки, с которой он познакомился как раз на днях. Она показала бы ему еще кое-что, но как назло помешал срочный вызов. Умберто дал ей понять, что вернется сегодня вечером. И снова та же история!

Он собрался было заткнуть датчик, как сигнал прошел опять. Теперь никуда не денешься. Если начальство прознает об этом, ему не сдобровать. Два сигнала означали: «Нестись сломя голову» – как раньше, в то мерзопакостное время, когда он разъезжал на мотоцикле, развозя конверты из манильской оберточной бумаги, разрисованные надписями «экспресс» и «срочно».

Если повезет с метро, можно успеть выполнить служебный долг, доставить господину его нюхательный порошок, перепихнуться с черной милашкой и даже успеть на стадион, где на законных основаниях можно отключить датчик до одиннадцати часов – с одиннадцати клиенты снова начинали проявлять активность.

Он еще раз взглянул на часы. По правилам, если заказ не получалось доставить за двадцать минут, надо было сообщить в штаб. Всем объяснили, что чем меньше будет таких сообщений, тем лучше, а в случае сбоя есть шанс потерять не только работу. «Значит, двадцать минут, – подумал посыльный. – Успею».

«Тот, кто изобрел датчик, просто гений, – продолжал размышлять он, протискиваясь сквозь толпу в метро. – Всякий с хорошей памятью может сделать кучу денег». Память Умберто совершенствовалась на глазах: код нескольких постоянных клиентов он мог повторить и во сне. Помнил он и их предпочтения: кто брал наркоту только в кристаллах, кто – смесь камешков с песком. Умберто входил в высшую лигу – мог доставить любой заказ. В куртке он держал шесть-семь деловых конвертов, в каждом из которых находилась пластиковая упаковка с порошком – первоклассным семидесятипроцентным кокаином. Это вам не дешевка, которую всучат на улице – смесь лидокаина с амфетамином или борной пудрой. Все по-честному. Мистер Умберто пользовался уважением, ему не надо напоминать, чего желает этот конкретный клиент. Умберто знал этого джентльмена, он юрист с Уолл-стрит. И помнил его обычную дозу на вечер – одна восьмая унции – или три с половиной грамма, то есть для развозчика шестьсот долларов чистыми.

Посыльный нырнул на узкую, как ущелье, Уоллстрит, прошагал несколько метров и вошел в большое белое здание. Клиент – мужественного вида красавец – уже ждал у табачной лавки. Он постоял несколько минут, как учили – клиент должен был поднять голову и заметить его. Вскоре молодой юрист подошел к нему, они обменялись конвертами, и обладатель гениального датчика поспешил на Восьмую авеню.

В двух милях от Уолл-стрит на подземную парковку на Парк-авеню подъехал темно-синий «мерседес». За рулем сидела Маделайн Эббот (за два года работы это было ее третье имя). В своем облегающем платье под цвет машины и стильных темных очках Маделайн смотрелась преуспевающей деловой женщиной. Хотя владелица «мерседеса», без сомнения, была хорошо одета, с первого взгляда любой бы сказал, что женщина на соседнем сиденье – ее клиентка – принадлежала к другому классу, к иному миру.

Черная с кремовым кашемировая шаль, на первый взгляд, небрежно накинутая на плечи, ниспадала безупречными складками, и перламутровая брошь от Эльзы Перетти элегантно прикрепляла ее к бледно-серому замшевому пиджаку; черный беретик подчеркивал женственность золотых локонов – в общем, сама изысканность.

– Куда вас подвезти? – спросила Маделайн с оттенком подобострастия в голосе. Она ненавидела себя за это, но с этой клиенткой так получалось само собой. С языка чуть не сорвалось «мадам».

Прекрасная головка устало откинулась назад.

– Как обычно, на угол, – сказала она спокойно, почти шепотом. – Только отдайте мне сейчас.

Маделайн вышла из машины – как будто проверить шины – оглядела полупустой гараж, села обратно в машину и передала Блэр Бенсон ее порцию «снега», заранее подготовленную по приказу босса.

Как всегда в такой момент, между ними возникла неловкость, которую Маделайн глупо пыталась преодолеть, чтобы пробиться к этой женщине, всегда так сногсшибательно одетой и такой недосягаемо загадочной.

– Сегодня собираетесь куда-то? Вы выглядите… потрясающе… впрочем, как всегда.

Она не ожидала ответа и не получила его. Машина проехала вверх по Парк-авеню и остановилась на светофоре. На повороте в сторону Пятой авеню Блэр расправила плечи. После нескольких затяжек ее щеки слегка раскраснелись, вернулась ее обычная властность.

– Я передумала, – сказала она все еще низким голосом, но в нем уже отчетливо звучали надменные нотки. – Мне нечего делать дома. Приеду на вечеринку пораньше. – Она усмехнулась. – До того, как появится почетный гость.

Маделайн ушам не поверила. Она никогда не знала, куда собирались клиенты. Ограничивалось тем, что она подвозила их, куда скажут.

– Вы уверены?

– Конечно уверена. – Баэр раскрыла бордовую сумочку, которая стала пределом желаний Маделайн, как только Блэр села в машину. Она достала толстую золотую цепь, похожую на наручники, и защелкнула ее на шее. Внимательно изучив какую-то визитку, она сухо приказала: – Везите на Ист-Энд-авеню. Я покажу, где высадить.

Барри сделал заказ из-за звонка Форги и не жалел. Сам факт вечеринки, которую устраивал Форга, совсем не вязался со стилем хозяина. Раз босс решил расслабиться, ему сам Бог велел. И то, что перед тем как заехать за Джо и Алексой он засунул в нос немного порошка, еще не признак слабости. В большом бизнесе он знал многих, кто имел такую привычку. От нее дело не страдает. Ему стало лучше, он казался себе быстрым и ловким, даже в чем-то непобедимым, и выглядел прекрасно.

Кого пригласит Форга на «семейную вечеринку»? Барри не имел понятия, но, чтобы быть готовым к любым неожиданностям, он поддался желанию на всякий случай обезопасить себя. Секунд двадцать он жалел об этом, но теперь понял, что правильно сделал.

По пути в Центральный парк Барри просчитал кое-что на тонком золотом калькуляторе, который везде таскал с собой. До разговора с Форгой он не был до конца уверен, что за план готовил хозяин – расширяться на самом деле или только для вида. Не знал и на какой процент его поставят. По очевидным причинам Форга не говорил ему, но ясно дал понять, как может дать понять только он один, что Барри – один из его особых помощников, его избранник.

Барри тряхнул головой, словно смахивая паутину. Быть с Форгой – все равно что первый раз нюхать порошок. Хоть от него всегда было хорошо, никогда не будет так, как в первый раз – удовольствие такое острое и неожиданное, ты чувствуешь, что будешь править миром. Только Форга мог еще дать ему эти ощущения, внушить, что он может все – и для Форги он был способен на что угодно.

Барри откинулся на сиденье, напряжение исчезало. Он попробовал наркотики, когда первый раз серьезно влюбился. Порошок ему нравился, но хватало ума не попадать от него в зависимость. Барри тогда нюхал его для развлечения, да и теперь ради того же.

Форга любил его за то, что он отлично разбирался в порошке и умело его использовал. Фактически, это Форга однажды подсказал ему, что привычка может быть полезной для дела – «чтобы правильно определить приоритеты». Барри это понравилось: босс умеет сформулировать мысль. «Снег» не только высвобождает либидо и помогает получать больше от секса. Он делает ярче краски жизни, становится интересней все, и особенно бизнес.

Захочет ли босс увлечь Джо и Алексу в «полеты на Луну», «определить приоритеты» в их поступках и жизненных целях? Барри так не думал, но с Форгой никогда не знаешь, чего ожидать. Бывший психиатр, он знал, как выжать из человека все до последней капли.

Барри снова вытащил калькулятор. По телефону босс сообщил то, чего он ожидал последние три-четыре месяца. Гигантская фармацевтическая группа выслала эмиссара. Они проявляют интерес – больше, чем интерес. По какой-то причине Форга, не подотчетный никому, не отправил посланника назад, а потребовал от Барри все финансовые расчеты в двадцать четыре часа. Барри не сомневался, что босс давно просчитал все сам. Почему-то страсть Форги к поиску рецепта «вечной молодости» или угасла, или была заменена чем-то другим. Так или иначе, самодовольно улыбнулся Барри, у него будет много денег, и не просто много. Он будет очень богат. Форга дал понять, что, если он продаст компанию, Барри причитается кругленькая сумма, и в любом случае он не проиграет.

Что за душка этот Барри! Джо не могла прийти в себя. Совсем как в первый раз, когда он вез их с сестрой на «бенефис Алексы».

Джо перемерила три туалета и взбила свои всегда гладкие волосы, поддавшись стилисту из «Вью». Он не переставая хвастался, что никогда не переступал порог салона, а только причесывал моделей перед съемками.

Нервничала она из-за Алексы. За час до выхода она заявила, что хотя Марк Лэннинг не приглашен на прием к мистеру Форге, он все равно отвезет ее туда и уже попросил у друга яхту и, чтобы скомпенсировать Марокко, повезет ее «вокруг другого экзотического места – острова Манхэттен».

Хорошо, пусть она должна радоваться, что Алекса ведет себя, как живой человек, и даже вроде как влюбилась. И все же кто-то нашептывал Джо, что Марк Лэннинг может оказаться Марком Лэйном – сыном преступницы Светланы.

И дело не только в этом. Джо знала, что означает эта вечеринка для мистера Форги. Как он надеется на нее, Джо Шепвелл, в том, чтобы уберечь Алексу – символ компании, символ веры в компанию. Такой человек в важный момент не может улизнуть с любовницей в романтический круиз, пусть он и сын той, на ком держится фирма.

Примеряя третье и последнее на сегодняшний вечер платье, Джо настроила себя на оптимистический лад. Хорошо, что Алекса выбрала сына Мадам Дэви. А что если бы на его месте оказался какой-нибудь продюсер, рабочий из Мендосино или бездельник из Санта-Барбары? Джо вздохнула. Она будет изо всех сил стараться на новой работе, направлять Алексу, оберегать, если надо. Это будет трудно, потому что сестра всегда, черт возьми, будет стараться делать все по-своему.

А Барри… Как он мил! Даже не нахмурился, когда узнал, что Алекса уже отъехала с Марком Лэннингом в сторону Ист-Энд-авеню, где намечалась вечеринка. Пожаловался только, что никак не мог дозвониться. Джо вспыхнула: неудивительно. Кико уже начал вертеться у нее под носом – сама не заметив того, она проговорила с Майком пятьдесят две минуты – ровно столько, сколько дозванивался Барри.

Барри превзошел самого себя, тут уж ничего не скажешь. Сегодня он просто светился, это было так заразительно, что Джо показалось, что и она вся сияет. Он приехал за ней в длинном лимузине с затемненными стеклами. В такой шикарной машине Джо чувствовала себя как никогда обласканной, избранной.

– Ты выглядишь чудесно.

– С третьей попытки.

Она не кокетничала. Барри вселил в нее то, чего Майк, при всей его любви, никогда не смог бы ей дать. Интересно, можно любить двух мужчин одновременно? Нет, просто в жизни происходит нечто волшебное, и она сильно возбуждена. Словно на нее действует энергия, исходящая от Барри, и ее слабые ростки уверенности в себе начинают расцветать. Хорошо бы это никогда не кончалось.

– Я боюсь.

Барри взял ее за руку:

– Не стоит. Я не говорил, что мистер Форга – обычный человек. Но ты должна оставаться самой собой, и он поймет, почему ты так дорого обходишься компании.

– Я не об этом. Дело не в деньгах, мое положение… – Не успела Джо сообразить, что происходит, Барри остановил ее поцелуем. Не глубоким, но настоящим поцелуем, отнюдь не дружеским и не бесстрастным.

– Нет, пожалуйста, не делай этого…

– Джо, это чтобы ты расслабилась. Не думай ничего другого. Не нужно звонить на Западное побережье и каяться.

Когда лимузин подъезжал к массивному зданию на Ист-Энд, оба уже смеялись, и, хотя у Джо дрожали коленки, сильная рука Барри помогла выйти из машины твердой походкой.

Такого дома она еще не видела. Если раньше казалось, что квартира «Дэви» в Центральном парке роскошна, то здесь она столкнулась с иным уровнем. Пространство вокруг наполняла аура изобилия, роскоши. Начать с того, что дверь им открыл человек, как две капли воды похожий на Кико. Только оказалось, что это… она. Тайская девушка низко поклонилась. Изнутри лилась восхитительная музыка. «Шуман», – пробормотал Барри скорей себе, чем Джо. Сверкающую лестницу будто выточили из черного льда.

Наверху стоял не кто иной, как Алекса, смеющаяся, веселая, красивая, «как луч Луны». Рядом с ней – Маркус Лэннинг, которого явно забавляло это мероприятие, и еще один человек – высокий, темноволосый и грозный. Да, да, именно грозный. Он не носил бороды и не выделялся резкими чертами лица, но присутствие мистера Форги – а это был он – владельца огромного состояния, производило именно такой эффект.

Она обнялась с Алексой, пожала руку Марку, и Форга легким кивком пригласил их в невероятных размеров гостиную, одновременно представляющую из себя лабиринт – столики для гостей, ширмы, большой щит с установленными на нем прожекторами, рояль в одном углу, в другом – длинный низкий столик, окруженный золотыми и черными подушками. Везде стоял сладковатый, пьянящийзапах.

Попивая шампанское, Джо в розовом воздушном платье из «Лорд и Тэйлор» прогуливалась с Барри по залу все более уверенно. Когда она на секунду осталась одна, тут же подскочила Алекса.

– Если кто-нибудь спросит тебя, как ты относишься к вечеринкам, говори «никак», – шепнула она.

– К вечеринкам?

– Это наркота, порошок… Я здесь уже видела… Не успела Джо переспросить, как вернулся Барри и попросил ее подсесть к Форге.

Наркота… Джо прыснула от смеха. Как можно подумать, что она будет заниматься такой ерундой. Алекса и тут преувеличивает. Не может быть, чтобы люди такого избранного круга с их деньгами и роскошью скатились так низко. Зачем? Какая у них нужда в этом?

Дело не в шампанском и не в пьянящем воздухе. А в чем же? Подойдя к мистеру Форге, Джо ощутила себя на другой планете. Вокруг знакомые лица. Неужели Фрэнк Синатра?.. Вроде нет, и все же… А это – Джон Траволта? Голди Хоун? Джо не хотелось выглядеть наивной. Наверное, собрались все звезды, но она перешла возраст коллекционирования автографов. Она служит в «Дэви» и одна из самых высокооплачиваемых женщин в стране. Джо отпила еще шампанского, перед тем как босс обратил на нее свои чары.

Под взглядом черных глаз Форги Джо растворилась в пучине сексуальности, эротики, экзотики и… страха. Он не стал много говорить, да это и не требовалось.

– Спасибо, – произнес он, слегка коснувшись ее руки, – за то, что так помогаете сестре.

Внезапно Джо почувствовала, что им что-то мешает, присутствие некой чужеродной силы. Она подняла глаза и так и застыла. Над ними стояла Блэр Бенсон, истинное воплощение моды. Весь ее вид выражал только одно, то, что не спутаешь ни с чем другим, – отвращение. Чистой воды отвращение.

Разговор Джо с мистером Форгой прервался. Он встал, показавшись Джо гигантом.

– С вашей стороны так любезно посетить нас, мисс Бенсон. Вы поздоровались со своим открытием?

Джо понимала, что происходит что-то странное. Между ними будто пробежал ток. Джо решила, что если они сейчас не сдвинутся с места, случится нечто ужасное. Они отошли… но не в сторону Алексы, со счастливым видом стоявшей у рояля с Марком, а в противоположный конец зала, отгороженный японской ширмой.

Джо прекрасно проводила время. В Барри Хантере она нашла лучшего в мире старшего брата. Он будет ее защитником, пока далеко любимый, Майк, любовь всей жизни.

Барри подносил ей икру, иногда незаметно поправлял волосы, представлял ей знаменитостей, шикарных дам и солидных господ, к которым ей раньше и за километр не дали бы подойти. Джо видела, что притяжение между ними растет с каждой минутой, и пыталась подавить его. Это не любовь, говорила она себе. Это сексуальность, разбуженная Майком, смешанная с материнским инстинктом и обыкновенной благодарностью.

Они сидели у огромной стеклянной стены, открывавшей живописный вид на Ист-Ривер, ели икру и потягивали коктейль из водки и ледяного шампанского. Джо размечталась о том, чтобы это никогда не кончалось. Она заметила, что справа Алекса и Марк поглядывают на часы и явно норовят улизнуть. Больше ее это не волнует. Она слишком много обращала на них внимания, как и на многое другое, не стоившее того.

С лицом, невинным, как у мальчика-хориста, Барри попросил Джо не уходить:

– Жди здесь. Сейчас приведу одного старого приятеля, сто лет с ним не виделись.

Вернулся он с мужчиной, которого можно было бы назвать слегка постаревшим вариантом его самого: те же голубые глаза и непослушные волосы. В тот вечер все было как в тумане, но и спустя много месяцев Джо помнила, как похолодела от того, что услышала:

– Знакомься, мой друг из твоих краев. Денни Аптон, еще один член семьи «Дэви».

Джо помнила, как протянула руку и пробормотала несколько слов. Но землетрясение или ураган уже встряхнули дом на Ист-Энд-авеню, и рядом с двумя молодыми людьми сидела другая девушка. Эта, другая, мгновенно протрезвела. Гордость собой, отличная зарплата, положение – все ничего не значит. Аптон. «Дэви». Светлана. Она была права, права с самого начала.

Гром среди ясного неба, выстрел в спину. Но теперь ей известно, как действовать. Она не побежит звонить Майку. Позже – да, но не сейчас. Джо сохраняла спокойствие, хоть поблизости уже не видела ни Алексы, ни мистера Форги. Барри и Денни дружески болтали, а она осторожно наблюдала. Пару раз Барри обернулся к ней, извиняясь за то, что долго разговаривает о делах.

– Года два мы не виделись. Но по телефону часто общаемся.

– Все нормально, – улыбнулась Джо. Хорошо, что голова ясная. Если Денни Аптон и знал – а он должен был знать – о происхождении Мадам Дэви, Джо не сомневалась, что Барри ни о чем не догадывается. А если так, не знает и мистер Форга. Возможно ли это? Все возможно. Смена имени, места, лица. Особенно лица. Джо содрогнулась.

Барри заметил, как она взглянула на часы, и только собрался что-то сказать, как из-за японской ширмы появился Форга и махнул ему. Барри вернулся с видом обиженного ребенка, но заговорил не с ней:

– Прости, Денни. Мистер Форга просит тебя связаться с ним завтра. – Он выглядел смущенным. – Кажется, ты приехал на сутки раньше, чем нужно.

Аптон закусил губу.

– На этот раз Форга ошибся. Случилось то, о чем он должен узнать немедленно. – Барри не смог его остановить, и в секунды Денни был уже за ширмой. Барри стащил Джо со стула.

– Мы уходим.

Она благодарно кивнула, но не успели они дойти до двери, Форга появился вновь и резким движением подозвал Барри еще раз. Что происходит? Джо собиралась подойти к ним, видя, как возбужден ее спутник, но он уже шел ей навстречу, натянуто улыбаясь.

– Поехали. Мистер Форга говорит, торжество заканчивается.

На выходе их ждал мистер Форга с двумя бокалами в руках.

– За Алексу. – Он протянул бокал Джо и сам отпил из своего.

– За Алексу, – послушно повторила она, выпивая незнакомый напиток – что-то миндально-апельсиновое и очень странное.

Они сели в машину, и Джо точно знала, что машина поехала. Вот только Джо, кажется, не ехала вместе с ней. Между ними и водителем опустилась перегородка. Барри уложил ее на длинное сиденье, стягивая с плеч тюлевые рукава, зарываясь лицом ей в грудь. Он целовал ее, покусывал соски, пока, кажется, Джо не закричала:

– Майк, Майк!.. Нет, не делай этого. Лимузин ехал медленно, сознание раздваивалось, и Джо уже видела все как бы со стороны, как в кино: руки Барри, нежно поглаживающие ее по бокам, он сам, нашептывающий что-то на ухо. Ей дурно, она напилась. Она отчаянно пьяна.

Дальнейшие события тоже происходили будто в зеркале.

– Тебя что-нибудь беспокоит? – Казалось, это спрашивает не Барри, а она сама задала вопрос и при этом прикреплена к детектору лжи.

– Да, Барри. Да, ты должен предупредить… предупредить мистера Форгу.

Барри расстегивал платье все ниже. Джо хотела сопротивляться, но от каждого движения все плыло, подступала тошнота. Она боролась, но все бесполезно. Воздушное платье сползло на пол, и пальцы Барри побежали вниз по телу, стаскивая с нее трусики. Вырвав из нее стон, он все-таки овладел ею.

– О чем предупредить мистера Форгу, дорогая? – шептал он.

Джо лежала на сиденье совершенно голая, трусы сползли на колени. Его губы не отрывались от ее груди, и, разжигая в ней страсть, он снова спросил:

– Предупредить о чем? – И полился поток слов. Она говорила и говорила, и не могла остановиться, словно слова не дадут ей дальше предавать Майка. Джо не знала, минут или часов хватило на то, чтобы выплакать все страхи: что приехала в Нью-Йорк, чтобы расследовать, кто стоит за клиникой, где изуродовали маму… о ее самоубийстве… о нераскрытом убийстве Энн Першинг и, сегодня вечером, о встрече с Денни Аптоном, учредителем преступной клиники.

Барри снова одевал ее, напяливал тюлевые рукава. Он полуввел, полувнес ее в квартиру. Она понимала, что одновременно и всхлипывает, и смеется, но сделать с собой ничего не могла. Страшно кружилась голова – словно демон вселился.

– Медсестра… Энн Першинг… – и как только вспомнила имя? – Она решила, что золотую жилу нашла. Наверное, приехала в Нью-Йорк шантажировать… – Это последнее слово, которое она помнила. Потом была кромешная темнота. Она упала, не соображая, кто подставляет ей руки.

Когда Джо открыла глаза, было еще довольно темно. Какое-то мгновение комната плыла перед глазами, но быстро встала на место. Диван, ковры, на стене картины, и Барри – Барри Хантер. Друг и почти любовник. Джо взмолилась, чтобы он так и остался «почти». Он спал напротив нее в кресле у окна. Наверное, она издала шум, потому что в несколько секунд он был у ее кровати.

– Что произошло? – заговорила она. – Я была пьяная? – Все, что случилось прошлой ночью, смешалось и перепуталось.

– Я не знаю. – Барри был серьезен. – Кико! – позвал он, не отводя от нее глаз. – Кофе мисс Шепвелл!

– Барри, ведь еще не утро! Или уже?

– Сейчас шесть часов, но мы должны поговорить. Ты вчера черт знает чего наговорила.

Через несколько минут кофе уже стоял у кровати. Память возвращалась вместе с инстинктом самосохранения. Господи, что она сказала?!

Барри опустился на колени у ее кровати.

– Что-то очень странное. Ты выдала ужасные обвинения. Ты вообще что-нибудь помнишь?

От двух чашек кофе в голове начинало проясняться. Все вспомнить не удалось, но главное – она рассказала Барри многое из того, что мучило так долго. Она откинулась на подушки, и ужас пронзил ее с невиданной силой. Аптон. Денни Аптон. Наконец найдено связующее звено, которое она так боялась и не хотела обнаружить.

Джо вгляделась в лицо Барри. Он явно сочувствовал, переживал вместе с ней, и она верила ему. Он не знал, а если нет, может не знать и Форга. Это не невозможно. Люди во главе больших компаний часто не знают всего о тех, кого нашли и наняли на работу. Со времени приезда в Нью-Йорк Джо только и читает об этом в газетах.

Она села прямо, тошнота и головокружение прошлой ночи все еще не проходили.

– Барри, ты, может, решил, что я не в своем уме. Не знаю, что со мной было, но после последнего бокала с мистером Форгой… я не знаю, я потеряла голову… Я говорила про себя, свою жизнь, про свою семью, но все это правда.

Лицо Барри оставалось бесстрастным, пока Джо, на этот раз спокойно, рассказывала историю смерти своей матери. Слово «самоубийство» она повторила дважды. Она рассказала, как с помощью Майка узнала о решимости мамы помолодеть в «Фонтане», что там ее обезобразили… об имени Светлана на чеках, об учредителе – Денни Аптоне, который также имел дела с другой несостоятельной клиникой в Лас-Вегасе.

Барри закрыл глаза. Он не мог поверить в услышанное. Какой-то фрейдистский ночной кошмар, передозировка кокаина, фильм ужасов – и это на самом пороге богатства: компания вот-вот или расширится, или будет перепродана с огромной прибылью, и в кармане будет миллионом больше. Чушь, но вот перед ним эта наивная девочка, и она думает, что «Дэви» связана с нечистоплотной клиникой на Западном побережье. Он нервно зашагал по комнате, пока Джо взирала на него, как на единственного спасителя. Выход один. Только один, и тогда Джо поймет, что все надумала. Он снова склонился у ее кровати:

– Джо, Господи, что я могу сказать? Я не представлял, через что ты прошла. Это… это… что мне сказать… сумасшествие. Невозможно, чтобы такой человек, как Бакстер Форга, мог ввязаться в такое. Клянусь, я все выясню. Это пахнет преступлением. – Он снова зашагал. – Джо, ты доверишься мне? – Она не успела ответить, он быстро договорил: – Хотя бы на несколько дней?

Она кивнула.

– Какова бы ни была правда, я знаю, что Бакстер Форга не должен быть в неведении. Клянусь, он будет первым человеком, который захочет привлечь к ответу убийц твоей матери.

Джо протянула к нему руки, как маленькая девочка.

– Барри, спасибо. Я уверена, ты прав. Майк всегда говорил, что я тороплюсь с выводами. Теперь выяснилось, что я не ошибалась, и все равно мистер Форга об этом не знает. Что ты будешь делать?

Барри сжал ее ладони.

– Обещай, что будешь молчать, пока я не расскажу обо всем Форге. Он всегда знает, что делать. Обещай – хотя бы на сутки.

Джо скрестила два пальца под одеялом. Она не скажет ничего никому – кроме Майка. Как-нибудь выберется из квартиры и позвонит ему. Самые страшные опасения подтвердились, но по крайней мере в стане врагов теперь есть друг, и может в лице Форги появится еще более могущественный. Барри сказал, он всегда знает, что делать… и она совершенно уверена, что он прав и ему можно верить.

10

– Метр восемьдесят пять, с прекрасными длинными руками, длинными ногами, тонкими, как лазерный луч, копна блестящих волос и лицо как чистый холст – чтоб можно было рисовать что угодно…

Алекса закинула голову назад и залилась смехом, пока по щекам не потекли слезы. У Марка получилось в точности, как у Блэр Бенсон – слова выстреливали, как пули из ружья, и та же командирская поза.

– Не верю… – заходилась она от хохота, – что ты ее спросил с серьезным лицом.

– Да. – Марк наклонился налить им еще шампанского: половина выплеснулась, когда яхта качнулась на большой волне от полицейского катера. – Я попросил назвать составляющие модели «Вью», и вот как она ответила. Если убрать слово «чистый», ты просто родилась для этой роли. – Он снова наклонился и поправил ей волосы, растрепанные ветром.

«Стоп. Остановись. Не влюбляйся, – говорила себе Алекса. – Ты обещала себе, что никогда этого не допустишь». И все же она не могла не протянуть ему рук. Он обнял ее, и они уселись на синий бархатный диван в форме полукруга на корме – вот что уж никак не назовешь моряцкой койкой.

«Перед тобой «Ночная звезда», длина двадцать один метр. Это яхта Бена, вместе были на флоте», – между прочим, сказал Марк, когда они всходили на сверкающее белизной судно, отражавшееся в водах Гудзона.

Бен. И зачем его родители так назвали? Как ей противно это имя. Алекса вспомнила звонок Джо из Сан-Диего. Свалить с Ист-Мишн и не сказать дочкам ни слова! И где он держит их вещи? Невероятно, он даже не сообщил свой новый адрес. Хорошо, что удалось справиться с собой, не выказать захлестнувшую злобу – ради блага Джо, только ради нее.

Слава Богу, это был единственный момент из прошлого, ворвавшийся в настоящее, а оно просто прекрасно. Яхта мечты, экипаж такой умелый и воспитанный – к тому времени, как они отплыли, Алекса забыла об их существовании. Их несло на юг, и думала она только о Марке, о новой уверенности, которую заметила в нем. Он брал все в свои руки, создавая ощущение абсолютной надежности, и от этого Алекса еще больше тянулась к нему.

– Хочешь поплыть вокруг света? – прошептал он ей в волосы. Вокруг света.

Прошло лишь несколько дней, и это предлагает ей еще один человек. Но он так не похож на Форгу – никакого гипнотизма, странной завороженности и подчинения против воли. В руках Марка ей спокойно, безопасно.

– Да, – мечтательно сказала она, – Да. Давай поплывем под большими белыми парусами.

– Однажды так и будет, Лекс – когда ты устанешь от жизни у всех на виду.

Яхта удалялась от небоскребов Манхэттена, и Алекса поймала себя на мысли, что она скрывается от них, а они тащат ее назад, в искусственный мир, который она презирает. В мир, где ценятся только деньги и власть, где ценности измеряются длиной скандальных колонок. Она не хочет возвращаться. Она уже чувствует запах океана – пьянящий, сладкий запах свободы, тот же, что в Мендосино.

– Мы выйдем в океан?

– Мы в заливе Лоуэр, но там… – Марк снял руку с ее талии и махнул в темноту. – Атлантический океан. Три тысячи миль Атлантики – и мы в Европе. Ставим паруса?

Конечно, это сказка. Они рассказывали друг другу сказку. Ветер хлестал в лицо, Марк и Алекса смотрели в океан, и волны бились о корму.

Как странно – они так близко друг к другу, и в первый раз она сама хочет быть еще ближе. Она, которая всегда убегала от чувственного, сексуального. А Марк наоборот старается увести их в детство, в волшебное звездное путешествие. Яхта медленно двигалась по Манхэттенской гавани на юго-запад. Он показал ей остров Стэйтен так, будто они путешественники и сейчас первыми его откроют. Он говорил так, как Робинзон Крузо рассказывал бы ей свои истории – о заливах в Рокуэй, белых цаплях с Кони Айленд, ловле крабов и жизни под открытым небом в бухте Ямайка.

– Ты прямо поэт, – робко сказала она.

Она не знала его и так отчаянно хотела узнать. Теперь Алекса не сомневалась в этом. А если Марк – поэт, значит, и его мать приложила к этому руку. Странно было осознавать, что в первый раз ей есть за что поблагодарить Мадам Дэви.

Марк встал и подал ей руку. «Ночная звезда» меняла курс, теперь они плыли на север. Он провел ее в главную каюту, по бокам которой протянулись длинные ряды книг.

– Вот поэт. – Он достал с полки книгу, названия которой ему, похоже, не нужно было читать. Алекса подумала, что Марк знает эти полки, как женщина свою косметичку. – «Перед нами предстал прибрежный город манхэттов в окружении пристаней и верфей, как Индийские острова, опоясанные коралловыми рифами. Здесь бурлит торговля, все улицы и справа, и слева ведут к воде. Главный центр – Бэттери, где благородный мол омывают волны и веет прохладой океанский бриз…» – Он захлопнул книгу и вернулся к Алексе, застывшей с широко распахнутыми глазами. – Герман Мелвилл. Так сто лет назад он видел Бэттери-парк…

Марк помог Алексе спуститься в крошечный салон, освещенный мягким светом серебряных ламп.

– Бедный поэт из Теннесси неожиданно получил две пригоршни серебра и решил потратить их не на пальто, в котором так нуждался, а на путешествие в Рокуэй-Бич. – Марк усадил гостью за стол под дамасской скатертью, накрытый на двоих.

Худенький матрос, совсем еще мальчик, подавал им на стол.

– Тим, это Алекса Шепвелл. – По благоговейному лицу Тима Алекса поняла, что Тиму известно, кто она такая. – Тим ходит на руках так же, как На ногах, да, Тим? – Матросик кивнул и вышел. – Он ставит паруса быстрей кого угодно.

Тим и обслуживал ловко – восхитительный черепаховый суп, омары в соусе, который Марк назвал «секретным оружием Тима», и гренки с сыром, посыпанные свежайшим сельдереем. Они говорили и говорили… Она – о Мендосино, о любви к океану, он – о поэтах, старых и новых, закатах и восходах и любимых плаваниях с Беном «… от мыса Мэй в Монтаук… от Нью-Йорка на Бермуды… в Сидней, в Австралию, где люди рождаются наполовину в воде, наполовину на суше…»

Она пыталась разговорить Марка о работе, но он откровенно избегал этой темы.

– За несколькими исключениями, люди меня интересуют от шеи и выше. – Он делал вид, что шутит, но Алекса видела, что это не так. Он наклонился через стол и повернул ее подбородок к свету. – Ты одно из исключений.

– Я рада.

Марк продолжал, словно она ничего не сказала.

– Я отоларинголог, – проговорил он почти по слогам, будто обращаясь к ребенку.

Она и вела себя как ребенок, чувствовала, что такой ему хочется сейчас ее видеть, и показала на уши, нос и горло.

– Правильно, – сказал он, – голова и шея – ухо, горло, нос. – Он помолчал и добавил со смехом: – Можно сказать, дорогая Лекс, мы в одном бизнесе. Как член Американской академии пластических хирургов лица, я имею дело с женщинами, которые верят в твою рекламу: Лицо Вечной Молодости – отныне и навсегда.

Слышал ли он, как она ахнула? Если и да, то не обратил внимания. Алекса вся сжалась, когда он упомянул о том, что пару раз делал подтяжки кожи лица, кожи у глаз, работы, связанные с ПМАС… Замечает ли он ее испуг? Снова всплывший страх подозрений… страх, что она в конце концов не сможет доверять ему. Или это ужасная ирония судьбы, или хуже – он, сын Мадам Дэви, тоже «омолаживатель»?

Тим принес шоколадный торт, а Марк продолжал говорить, время от времени втыкая ее ложку в кусок торта, вкус которого она не чувствовала.

– ПМАС – похоже на фильм про Джеймса Бонда, правда? Джек Оуслей, великий мастер пластической хирургии из Сан-Франциско, первым применил это… Поверхностно-мускульная апоневротическая система – работа с мускулами, а не с кожей. Это изменило навсегда искусство подтяжки лица… – Марк помолчал и добавил, уже самому себе: —… для тех, кто действительно умеет это делать. – Он приблизил к ней свое лицо. – Тебе это никогда не понадобится. Избегай солнца, и все. У тебя и так золотистая кожа. В тебе точно есть креольская кровь.

Они оба засмеялись, и напряжение прошло.

«Господи, он такой замечательный, – думала Алекса. – Пускай он останется таким. Неужели и эта мечта превратится в кошмар?»

Они пили «Шато д'Эдем», и вдруг Марк наклонился вперед, лицо посерьезнело, никаких больше историй и фантазий.

– Почему мы не в Марокко? Что тебе сказал Форга, что ты так легко передумала?

Алекса, которая никогда не краснела, почувствовала, что розовеет.

Запинаясь, она ответила:

– Я же говорила, обложка «Вью». Она очень важна для «Дэви»… компании твоей мамы… Моя новая роль, доля в «Дэви»…

– Забудь об этом. – Марк встал и отвернулся в сторону.

Он был зол, она видела это даже по его плечам. Такая резкая смена настроения, грубое возвращение в реальность. Слезы жгли ее глаза. Он жестом позвал ее за собой, на воздух. Вдалеке виднелся город мечты, вершин власти, на которые она взбиралась так легко и в то же время с таким тяжелым сердцем.

На воде было уже не так спокойно. Яхта шла навстречу ветру. На повороте к Ист-Ривер и мерцающим огням города Алекса споткнулась о табуретку и оказалась на полу. Марк не пошевелился помочь. Она схватилась за его ногу, обхватила его руками, зарылась лицом в его одежду, в первый раз в жизни понимая, что значит желать близости, раствориться в теле другого человека. Он не двинулся, пока не почувствовал сквозь брюки ее горячее дыхание.

В секунду он поднял ее высоко над собой, осыпая поцелуями ее шею, подбородок. Яхта ударилась о высокую волну, и оба упали на бархатные подушки. Он отбросил ее волосы в сторону, как золотую веревку, вглядываясь в нее с таким страстным обожанием, что хотелось закричать: «Я твоя, Марк. Я твоя. Не волнуйся. С этого момента я сделаю все, что ты скажешь», но она этого не сделала. Гнетущее сомнение, недоверие все еще оставалось, но все это уже не могло заставить ее отказаться от желания быть с Марком. Это она вложила его руку в глубокий вырез золотистого платья. Это она подвинулась ближе, когда он поднял юбку, чтобы почувствовать ее, каждый сантиметр ее тела, узнать, – с его докторскими знаниями она не сомневалась в этом – что она, невероятно, еще девственница, старомодная глупая девственница. Она, которую хлестал кнутом сексуальный извращенец, которую ласкали и которой никогда не владели, потому что она всегда сопротивлялась. А теперь, Боже, как ей хотелось этого теперь.

На его лице было выражение ярости, а рот чуть улыбался, и он делал все так, чтобы она захотела его еще больше, просовывая ее руку себе между ног, целуя ее до изнеможения. Золотистое платье, блеснув, полетело на палубу, подхваченное ветром. Он сильнее вдавил ее в диван. Господи, она не могла мечтать, что может быть так хорошо. «Еще, еще…»

– Да, моя девочка, ты получишь еще… и еще… пока не попросишь меня взять тебя в Марокко… будешь просить и просить…

Она не слышала, не слушала. Ветер и рев океана были для нее частью этого ошеломляющего открытия…

Спала ли она? Она не знала, но глаза были закрыты, и, когда открылись, она не могла бы сказать, где она. Она была одна, под мягким шерстяным одеялом. Яхта все еще двигалась по волнам, но теперь так медленно и ровно, словно снимают кино, и это не настоящая яхта, и Нью-Йорк только нарисован сзади, как фон. Платье все еще лежало рядом с ней. Она села, медленно, неуверенно, будто предстояло снова учиться ходить, жить после какой-то операции. Она натянула платье по пояс, когда подошел Марк. Он выглядел смущенным, как, наверное, и она сама.

– У тебя такая красивая грудь, можно я еще раз дотронусь?

Желание, чтобы все повторилось снова, вернулось с той силой, которую она подавляла всю свою жизнь.

Она хотела опять сбросить платье, но он остановил ее.

– Нет, не сейчас. Мы слишком близко от берега. Помнишь, Золушка, ты сказала, что должна возвращаться вовремя?

Он стоял рядом на коленях. Неужели она так сказала, когда они удирали с вечеринки Форги? Это был другой день, и она была другим человеком.

Взгляд Алексы упал на часы. Час пятнадцать. Новый день. Она не знала, какое это число, но помнила, что в студии надо быть через восемь-девять часов. Еще есть время понежиться в его руках, а потом идти в студию, идти куда угодно, впервые в жизни с новым выражением на лице, которое будет светиться от счастья, потому что она отдалась любимому мужчине.

Любимому? Она попыталась выбросить это слово из головы. Марк натянул на нее платье. «Застегнись, дорогая». Он встал и показал на берег.

– Вот отсюда мы раньше уходили в плавание. Скоро, любимая, мы будем в Бронксе… потом – Спайтен Дайвил, оттуда в Клойстерс и опять вернемся к реке Гудзон. И Лицо Вечной Молодости ступит на твердую землю… – Он опять говорил полунасмешливо-полунежно, но Алекса больше не желала слышать этот тон.

Она поднялась и стряхнула платье с плеч – без молнии это могло произойти и невольно.

– А спальни на яхте нет? Что, Бен всегда спит на открытом воздухе?

Он притянул ее к себе так сильно, что пуговицы на его рубашке больно вдавились ей в кожу.

– Ты разве не хочешь подчиняться комендантскому часу?

Алекса медленно покачала головой.

– Иди за мной вниз… в каюту хозяина. На яхтах не бывает спален.

Каюта была абсолютно белой. Алекса вздрогнула, вспомнив белизну комнаты в отеле «Фермонт». Почему плохие воспоминания врываются в счастье настоящего?

– Я сейчас, – сказал Марк, – дам указания капитану.

– Капитану? Ну конечно, должен быть капитан. Кто-то же должен вести «Ночную звезду» по ночи ее мечты.

Она легла на широкую белую кровать, покрытую тонкой тканью. Спален, может, и нет, но это, точно, кровать. Через иллюминатор Алекса видела огни города, но теперь они были справа, а не слева. «Ночная Звезда» снова развернулась. На минуту Алекса забеспокоилась. Вдруг Марк решил, что она решила сбежать на несколько дней? Решил везти ее на мыс Мэй, или на Бермуды, или…

Он вернулся в каюту. Впервые Алекса увидела черные волосы на его груди. Мужчина. Настоящий мужчина, желанный, желающий, неотразимый. Алексу уже затрясло в лихорадке, когда он просто посмотрел на нее сверху.

Он сел во вращающееся кресло, вделанное в пол, раскрыл руки и прошептал:

– Иди сюда.

Было так естественно опуститься в его объятия, обхватить ногами стул и сцепить их позади, двигаться вместе с ним, вверх и вниз, вверх и вниз, стонать от удовольствия, когда волна за волной оргазм взрывал изнутри тело, пока они снова не оказались на кровати – то он сверху, то она сверху, целовать друг друга, пока она взлетала к небесам.

Когда Алекса наконец заснула, она знала, что стала какой-то другой – одновременно и освобожденной, и пленницей. «Обреченная», – промелькнуло в мозгу последнее слово.

В семь часов Алекса, одетая в пару тимовских брюк и футболку «Ночная звезда» (и то и другое висело на ней мешком), и небритый Марк сели завтракать. В первый раз она не могла есть – теперь пришел аппетит другого рода.

– А что тебе известно о своей компании, где ты собираешься иметь долю? – В его голосе не было больше усмешки. Он был нежным, спокойным, но в то же время требующим ответа.

– Ты, наверное, лучше меня все о ней знаешь. – Алекса пыталась говорить искренне, но он тут же оборвал:

– Это не ответ.

– Хорошо-хорошо. Как ты знаешь, Форга вложил деньги в «Дэви», – она заколебалась, не понимая, почему у Марка такой сердитый вид, – из-за разработок, рецепта… как тебе угодно, который создала твоя мама. – Он не ответил, но она продолжала держать оборону: – Женщины без ума от всего этого. Ты меня поддразнивал насчет вечной молодости, но не думай, что они покупают одну баночку и больше не возвращаются. Они берут еще и еще, значит, это чего-то стоит. Как бы там ни было, женщины пытаются вернуть молодость со времен Клеопатры. Уж я-то хорошо это знаю.

Скрыть горечь в голосе не удалось. Эта горечь останется навсегда частью ее.

– Что значит «я-то хорошо знаю»?

Марк наколол на вилку кусок ветчины и протянул ей. Алекса не хотела есть, но все равно засунула его в рот. Это даст время подумать. Подозрительность снова победила в ней, рассказывать про смерть мамы и ее загадочные обстоятельства она не будет.

С почти непринужденным лицом Алекса ответила:

– Ну, ты знаешь, когда я ездила по стране, наобщалась с многими, все лелеют надежду снова похорошеть.

– Не надо мне лапшу вешать. Ты имела в виду что-то другое.

Алекса отставила тарелку и вытерла рот.

– Почему ты не рассказываешь про свою мать? Ты ведь не зовешь ее Мадам Дэви? Почему ты никогда не хочешь о ней говорить?

Выражение лица Марка не изменилось.

– Мы не были близки. – Он снова заговорил с сарказмом. – Как и ты, она была девушкой, нацеленной на карьеру – ее рецепты появились еще до меня… – Он помолчал и добавил: – И моего отца.

– Расскажи об отце. Он тоже был доктором? Марк покачал головой и посмотрел на часы, давая понять, что пора переходить на разговор о нем и его собственной жизни. Но Алекса настаивала:

– Марк, почему ты так… скрытничаешь… мне кажется, во всем?

Он засмеялся, но совсем не весело.

– Я не скрытничаю. Просто хочу оставить прошлое в покое – отрезать себя от него. – Увидев взволнованность Алексы, он сказал: – Мой отец был простой человек, порядочный, никакой не гений. Можно сказать, коммерсант, но, кажется, не по призванию. Имел баржи, торговал. Импорт, экспорт…

– Где?

Марк странно посмотрел на нее:

– К чему этот допрос? Я что, устраиваюсь на работу? – Он снова глянул на часы. – Скоро восемь. Как насчет вчерашнего комендантского часа?

– Мне наплевать.

Марк подошел и поцеловал ее долгим поцелуем. Оба снова задышали неровно, но он первым все прекратил.

– Я родился в Париже, но мой папа американец, и я сразу стал американцем. Что тогда делал отец? Я был слишком мал, чтоб запомнить, но в голове у него точно была уже схема, как сделать нас богатыми.

– А что твоя мать тогда делала? Она уже стала химиком? Не Мадам Дэви, а мисс как? Когда они с отцом познакомились, она была химиком мисс…

– Трудно произнести. Светлана Сергеева… да… – Марк опять посмотрел странно. В чем дело, Алекса не знала, но при слове «Светлана» она поняла, что чувствовала Джо в «Мортимерс», когда Барри назвал ей настоящее имя Мадам Дэви.

Они причаливали к доку, знакомому Алексе. Кафе «У воды». Сходить с «Ночной звезды», расставаться с Марком – все это приносило ей почти физическую боль. Она напряженно вглядывалась в него: он определенно собирался сказать что-то еще.

– Когда они познакомились, она была студенткой, русской эмигранткой. В Париже она училась химии. Молодая, увлеченная наукой и, наверно, красивая… – Он рассказывал о ней, как о незнакомом человеке.

– А она разве до сих пор не красива? Должна быть красива. – Алекса не поддразнивала его. Может, если она не прервет разговор, двери в его мир и его тайны приоткроются.

Марк поднял ее на ноги и крепко обнял.

– Время уходит, и, может быть, для нас с тобой навсегда.

– Нет! – закричала Алекса. – Не говори так. Почему ты так говоришь? Мне жаль, что не вышло с Марокко, очень жаль, но… Марокко будет на том же месте через неделю, через месяц, через год. – Она неожиданно поняла, что говорит словами Форги. Чертов Форга, но слова так и сыпались с языка: —…На следующий год я смогу купить себе кусок Марокко.

Марк оттолкнул ее, словно она вдруг превратилась в вампира. Но когда он заговорил, в его голосе не было злости, лишь одна мертвенная скука.

– Я все это уже слышал. Я тебе скажу только одно: ты должна для себя решить… – Он заколебался.

Алекса видела, что он больше ничего не скажет.

Яхта не двигалась. Они встали на якорь. Надо было идти, но она не могла шевельнуться, так хотелось, чтобы он сказал… что? Она не знала. Что любит ее? Это ничего не изменит. Без двадцати восемь.

Через час надо быть в студии. Слава Богу, что в студии, а не на публике. В студии неважно, как выглядит модель – как провинциалка, как оборванка или как дива с вечеринки со смазанной помадой и опухшими глазами. Она только холст, на котором нарисуют то, что им нужно. Сегодня она появится в матросской куртке на два размера больше, держа в пластиковом пакете платье за три тысячи долларов, а никто и не заметит… хотя, казалось, на лице у нее будет написано, что она занималась любовью всю ночь, что она влюблена.

– Скажи мне, Марк… скажи… что ты хотел мне сказать? – Алекса робко дотронулась до его плеча.

Он взял ее руку в свою, но не обернулся.

– Будь осторожна, – медленно проговорил он, – будь осторожна с Форгой. Он безжалостный манипулятор. – Марк опять заколебался и добавил: – Может достать тебе с неба Луну, звезды, долю в компании – что угодно. Все это так, но в то же время… он может… – Марк смотрел ей прямо в глаза. – Он может в один момент передумать и выкинуть тебя на помойку, и глазом не моргнет.

– Я могу о себе позаботиться, – дерзко ответила Алекса. Автоматический ответ. Другого от нее с детства никто не слышал.

– Можешь? Надеюсь, ты права. Другие тоже так думали, а потом поняли, что ошибались. Но было слишком поздно.

Ей хотелось вцепиться ему в пиджак, попросить, чтобы обнял ее снова, пообещал, что придет на помощь, когда ее выбросят на помойку, но он уже заговорил с матросом, снова отстраненный, весь в делах. Затем повернулся к ней:

– Ты знаешь, где мы? Я решил, здесь лучше всего высадиться – ближе к твоей студии. Ты ведь туда сейчас пойдешь? Направо от кафе стоит автомобиль. Скажешь водителю адрес. Времени у тебя навалом, если, конечно, не будешь заезжать домой.

Он позаботился обо всем, но Алекса чувствовала себя втоптанной в грязь. Она поборола в себе вопрос, которым столько женщин испортили себе все: «Когда мы снова увидимся?»

Он сказал, время уходит. Она должна как-то доказать ему, что знает, что у нее теперь есть выбор – по крайней мере, она надеялась, что он все еще есть.

Барри думал, что сойдет с ума, пока дозвонится до Форги. Он перепробовал три телефона, и тут от ужасной мысли его чуть не стошнило. Может, Форга уже за границей или сейчас как раз направляется к одному из своих самолетов, как часто бывало, собираясь на другой конец земли. Но нет, наконец Форга ответил, и без двадцати восемь, весь в нервном поту, издерганный отсутствием и черного кофе, и порошка, которые привели бы его в порядок, он уже сидел в офисе на Шестьдесят второй улице, ожидая аудиенции великого и всемогущего.

В этом кабинете они впервые встретились. По пути к Форге Барри лихорадочно пытался придумать, с чего начать. Джо выплеснула абсурднейшие обвинения, сначала невольно – что взять с пьяной! – но утром-то она была в ясном уме и твердой памяти и изложила все кратко и трезво!

Через час Барри уже проклинал себя за то, что так легко поддался недоверию. Не стоило корчиться все утро, думать, на какой козе подъехать к Форге. Как только Барри зашел в кабинет, он немного успокоился – босс сидел за неизменным массивным мраморным столом, как всегда, невозмутимый, безупречный, неприступный и недосягаемый для каких бы то ни было проявлений внешнего мира.

Не успел Барри и слово сказать, Форга указал ему на боковую дверь.

– Почему б тебе не освежиться? Не волнуйся. Я знаю, что тебя беспокоит.

Барри сделал все, как ему сказали, и засунул под мощную струю холодной воды не только лицо, но и всю голову и держал ее там, пока ум не начал проясняться. Хотя с утра он только спешно побрился, воспользовавшись запасами Кико, сейчас он выглядел спокойным и чувствовал, что может нормально функционировать.

В кабинете на боковом столике его ждала чашка турецкого кофе, который он терпеть не мог, и все же выпил залпом. Его горький вкус подействовал на него благотворно.

Форга сидел в кожаном кресле с медными ручками. Он на секунду закрыл глаза, потом открыл и вперился в Барри, словно просвечивая того рентгеновскими лучами.

– Бакс… Мистер Форга…

Не отводя взгляда, Форга рукой остановил его.

– Что она сказала? Что беспокоит маленькую девочку, сестричку нашей звезды?

Барри нервно заерзал на стуле.

– Откуда вам известно… невероятно… Не знаю, с чего начать.

– Расслабься. Я думал, что ты уже имеешь представление о том, насколько глубоко я знаю и понимаю людей. Как только твой друг с Западного побережья так не вовремя объявился здесь, я понял: что-то волнует нового члена нашей семьи. Я решил, что важно узнать все, пока время не упущено.

Барри подался вперед, морща лоб и вцепившись в галстук так, словно это нить жизни. Форга снова повторил спокойно и тихо:

– Успокойся, пожалуйста. Нет причин волноваться. Вчера я оказал тебе помощь, чтобы помочь и себе – помочь раскрепостить сестру нашей Алексы. Помнишь последний бокал, который мы выпили все вместе? Я добавил в бокал немного кетамина в порошке – это подействовало на нее как наркоз. Когда-то я понял, что это полезная штука. – Он улыбнулся Барри, будто они обсуждали рядовую финансовую проблему. – Ветеринары используют его, чтобы успокоить потенциально опасных животных. Хранение этого наркотика законом, конечно же, не запрещено.

Напряжение начало спадать. Барри не мог не восхищаться этим необыкновенным человеком и слушал его все более внимательно.

– На людей производит замечательный эффект, если дать ровно столько, сколько нужно – ни больше ни меньше. Единственный неприятный побочный эффект – тошнота, легкое головокружение, но под действием кетамина девушка… Я прав? – Форга помолчал, опять улыбнулся и произнес имя Джо с особым удовольствием: – Джо Шепвелл полностью оставалась в сознании, но не могла контролировать свои действия и скрывать мысли, секреты, ведь так?

Барри кивнул. Он уже полностью владел собой. Слава Богу, в глазах Форги он не до конца выставил себя полнейшим идиотом, испуганным претензиями Джо.

– Вы правы. В общем, по делу. – Он позволил себе быструю улыбку мужчины мужчине, но торопливо продолжил (по Форге было видно, что теперь его интересуют только факты): – Вчера в лимузине я подумал, что Джо просто еще не научилась правильно пить. Как я говорил раньше, ни Джо, ни Алекса не баловались наркотой… – Барри быстро поправился: – Разве что детской, и то какой-нибудь, ерундой, марихуаной, да, наверное, и этого не пробовали. Джо начала рассказывать длинную запутанную историю о самоубийстве своей матери… их матери… Что она разбилась в машине где-то в горах после неудачной операции по омоложению в одной калифорнийской клинике. Короче, ее изуродовали. – Барри замолчал и решил посмотреть на реакцию Форги, но тот сидел абсолютно неподвижно, скрестив руки на груди. Захлебываясь, Барри поспешил дальше: – Вы были, как обычно, правы. Ясно, что Джо плохо переносит наркотики, и у дома она вырубилась окончательно, но до этого успела сказать настоящую причину своего приезда в Нью-Йорк – выяснить, кто стоял за той клиникой…

– В каком состоянии она была сегодня утром? – прервал его Форга. – Ты сказал, она пришла в себя в шесть часов.

– Это и волнует меня больше всего, сэр… Бакс. Я думал, что она скажет, что наклюкалась и не помнит, чего наплела. Галлюцинации и все такое. Но когда она проснулась и выпила кофе, то была трезва, как никогда, и повторила весь рассказ связно, четко и объяснила, почему считает, что Светлана… – Против воли Барри передернуло. Это имя было для него почти священно. – …сейчас в Нью-Йорке – главная медсестра клиники тоже неожиданно приехала сюда, и ее вскоре убили. У Джо есть друг на Западном побережье, и все последние годы он выяснял, что действительно случилось с ее матерью. Он-то и узнал, что… – Слова застряли у Барри в горле. Теперь на место боязни прослыть дураком в первый раз пришел страх от осознания того, что сейчас надо будет произнести вслух. Он опять взмок. – Он узнал, что Денни Аптон – учредитель клиники. Проклятье – так все утро твердила Джо… – Барри нервно потер руки.

– Что точно она сказала? – в голосе Форги, по-прежнему спокойном, почувствовались нотки грустного размышления, а взгляд так и сверлил собеседника.

– …Что встретив Денни – Денни Аптона – на вашей вечеринке, она нашла недостающее звено, которое искала. Связь со Светланой. До прошлой ночи она надеялась и молилась, что все это совпадение. – Барри просительно заглянул в лицо Форге. – Джо все повторяла, что я вас должен предупредить, что Светлана – Мадам Дэви… – Барри опять стало трудно говорить, – участвовала в этом, в операции, которая убила ее мать и… по крайней мере, есть еще одна похожая клиника в Лас-Вегасе, и Аптон защищал ее в суде. Там подала иск на несколько миллионов еще одна… неудовлетворенная пациентка.

Форга молчал, и Барри возбужденно перегнулся через стол.

– Вам это что-нибудь говорит? Может, хоть часть быть правдой? Произошло какое-то чудовищное недоразумение. Где Аптон? Давайте сразу устраним все подозрения. Господи, ведь «Першалл» только что предложили нам эту сделку… один намек на непрофессионализм, на то, что кого-то изуродовали – и… – Барри почти трясся, – да еще это убийство… убийство медсестры…

Форга снова приподнял руку.

– Я же сказал, что ты можешь расслабиться. Это единственное, что от тебя требуется. Возьми выходной. Я договорюсь, чтобы Умберто принес тебе кое-что для улучшения твоего состояния. Могу тебя заверить: твоя вера в «Дэви», в Мадам Дэви – в Светлану – не ошибочна. Она гений. Продукт, который она предложила мне, как мы все знаем, совершает чудеса. Женщины знают его, покупают и будут покупать – миллионы и миллионы упаковок…

Форга встал. Барри всегда удивлялся его росту, его превосходству, излучаемой внутренней силе, когда он поднимался из-за своего гигантского стола. Форга подошел к окну и продолжал разговаривать с Барри, уже не оборачиваясь.

– Мы не ошиблись в Мадам Дэви, уверяю тебя. Однако выясняется, что мы все-таки сделали одну ошибку – хотя я редко допускаю ошибки. Мне не нравится это признавать. Для меня это болезненно. Слушая тебя, я понял, что мы ошиблись с сестрой Алексы. Это неуравновешенная девица – истеричка, которая превратила в тайну то, что было всего лишь несчастным случаем. Я имею в виду смерть ее матери. Очень жаль. Понятно, что дочь переживает, но позволить себе такую дерзость… – Барри не видел лица Форги, но в голосе он явственно услышал сталь. – Это опасное истеричное создание дерзнуло выставить Мадам Дэви, женщину, служащую людям, и человека науки, как вы тут говорите в Америке… шарлатанкой, мошенницей, дешевкой. Что это невежественное мусорное ведро знает о годах исследований, препятствий, неудач, волнений, о счастье, когда формула наконец была обнаружена?

Сердце Барри заколотилось. Господи, где Умберто? Ему нуженпорошок, сейчас, СЕЙЧАС, но все мысли о неотложной помощи испарились, о потерянном уважении к себе испарились, когда подошел Форга. Он опять улыбался, как брат, как отец.

– На ставке миллионы долларов, Барри. Эту истеричную особу придется отправить из Нью-Йорка, но, конечно, предварительно рассеяв все ее страхи. Мы тут ничего не можем поделать, но, скажем так, она ненужный раздражитель, пятно на чистейшем экране, которое надо будет удалить. Нам нужно время – пара дней – завершить переговоры. Времени не так много, но достаточно. Конечно, она все расскажет сестре, если еще не рассказала. – Форга нахмурился и посмотрел на часы. – Наверное, не успела. Ты ведь знаешь, Алекса провела ночь на борту «Ночной звезды» с Марком Лэннингом, уважаемым нами доктором Лэннингом… – Форга засмеялся каким-то противным смехом. – Скорей всего, это ее первый опыт в сексе.

Барри не мог поверить своим ушам: это просто феноменальный человек. Ничто от него не ускользнет, все под контролем.

– Она сейчас в студии, – продолжил Форга, – под надзором Пенелопы Уоверли. Не уверен, что даже ее сестра сможет пробиться к ней следующие несколько часов. В отношении ее я еще дам распоряжения.

Форга вернулся за стол и стал барабанить пальцами, но не нетерпеливо, а медленно, задумчиво.

– Боюсь, выходного тебе сегодня все-таки не видать. Есть работа. Самая важная в твоей жизни, для твоего будущего, Барри. Ты должен разубедить мисс Шепвелл, внушить ей, как мы понимающе относимся – и ты, и я… – он подчеркнул слово «я», и Барри понял, что это надо непременно донести до Джо, – к ее предупреждениям, открытости, с которой она поведала нам эту весьма грустную историю.

Форга поднялся. На этот раз в его позе Барри почувствовал угрозу.

– Теперь ответственность лежит на тебе. Внуши ей, что я сразу занялся расследованием. – Он помолчал и вдруг язвительно рассмеялся. – На самом деле так и есть. Я встречаюсь с Аптоном ровно через полчаса. Сегодня вечером вы с Джо пойдете в ресторан с мистером Аптоном, который сможет объяснить ей причину злосчастного совпадения имен, которое привело к понятному, но несправедливому заключению. Он пригласит ее поехать с ним в Калифорнию и покажет ей все относящиеся к делу документы, которые должны ее успокоить – по крайней мере, мы сможем спокойно заняться бизнесом ко всеобщему удовлетворению. Вечером привези ее к себе домой. Если она влюблена – а я боюсь, что так и есть, – в этого не в меру любознательного молодого человека, по крайней мере сделай так, чтобы она не появилась в своей квартире до полуночи…

– Но тогда… Алекса… Как бы я ни отговаривал, она расскажет сестре. Алекса гораздо умнее…

Форга перебил его с ледяной улыбкой на губах:

– Да, Алекса умнее и жестче, но и больше хочет стать богатой – такой же богатой, каким станешь ты, если сумеешь выполнить работу, которую я тебе поручил. – Он вытащил флакон. – Высыпь немного ей в стакан, это упрочит ее веру в тебя и Антона.

– Это… кетамин?

Форга с упреком покачал головой, как папа несмышленому ребенку.

– Конечно нет. Это смесь от Умберто – для специальных клиентов. Для специальных полетов в неизведанное. К тому времени, как мисс Шепвелл вернется домой, ее сестра уже уедет по заданию «Дэви», но это… – он постучал по пробирке, – унесет ее в сладкие сны… – Он опять пронзил Барри взглядом. – Ты не ошибешься. – От тона Форги внутри все похолодело. – Ты не можешь позволить себе ошибиться.

– Значит, забралась-таки на самую вершину… но с твоим лицом ничего нельзя сделать, если соль так и будет бежать по щекам.

Алекса не открывала глаз. Пен только что со свистом вылетела из гримерки, и она думала, что в студии никого нет. Это Джон Леннон с своим «Imagine» заставил ее плакать. До этого Алекса слышала песню сто раз, а тут впервые обратила внимание на стихи. Теперь, обновленная, познавшая любовь, она просто не могла спокойно воспринимать эти слова. Когда Марк собирается звонить? Когда они снова увидятся? Алекса не могла поверить в перемены, произошедшие с ней. Неужели это она, которая до этой самой минуты не могла представить себе, что другой человек может значить так много и без него уже невозможно жить, работать, дышать.

Она открыла глаза. Прошла минута, прежде чем она поняла, кто этот чернющий высокий человек. Перед ней стоял тот самый гример, который никогда не улыбался, пока улыбку из него не вытягивали клещами. Он еще предлагал ей записаться в коллекцию собирателя красивых женщин.

– Мимс.

Кажется, он был доволен, что она вспомнила его имя. Вспомнила вспышку его белых зубов, когда он появился в студии у Кэла Робинсона. Казалось, все это было в прошлой жизни. Это и было в прошлой жизни.

– Я не буду спрашивать, почему ты плачешь, хоть ты и самая модная личность сезона. Прочитал недавно в «Моделс Шоукейс».

– Почему не спросишь? – Ответ был Алексе неважен. Она тянула время, чтобы взять себя в руки и забыть о Марке, вспомнить о работе, но ответ Мимса шокировал ее.

– Я знаю почему. Ты девушка «Дэви», а этого достаточно, чтобы заплакать. – Не закрывая рта, мягкой кистью Мимс проводил белые полосы под глазами, вдоль носа, под обеими щеками.

«Белые блики выгодно оттеняют черты лица», – Алекса вспомнила, как делилась секретами красоты с женщинами со всей концов страны, как косметика меняет лицо, когда «нужный фон уже создан. Сначала кожа от «Дэви», потом все остальное».

Насвистывая, Пенелопа вернулась в гримерную.

– Вот и хорошо, Мимс. Молодец, что уже начал. Крошка, ты в курсе, что он приехал в Нью-Йорк исключительно из-за тебя и неприличного количества денег, – лукаво проговорила Пен. – Так что, Мимс, оправдай доверие, дружок. Это будет самая важная съемка года – даже если платим не мы.

– Что ты имеешь в виду, Пен? – раздраженно спросила Алекса. Она знала что. Пен намекала на ее положение в «Дэви», и хотелось заставить бывшую патронессу сказать это вслух. – Помнится, ты как-то снимала меня для «Вью».

– И сейчас я делаю именно это, но теперь все довольно странно. Скажем так, я думаю, что мы дарим твоей компании шикарную рекламу. Да, теперь ты больше похожа на сказку про «Вечную Молодость», чем сорок минут назад. – Пенелопа приложила к шее Алексы ожерелье из рубинов, переплетенных с брильянтами. – Нет. Кроваво-красно и слишком реально. – Она наклонилась к Алексе так близко, что белый след отпечатался на щеке. – Ты знаешь, крошка, мы двое суток спорили, что повесить на твою драгоценную шейку, и я оказалась права. Ничего против тебя не имею, но рубины чересчур красны. Сейчас быстро звякну в офис, чтоб принесли… – Конца фразы никто не расслышал, потому что Пен была уже за дверью. Алекса вздохнула. Она вернулась в сумасшедший мир.

Мимс тоже вздохнул. За работой он продолжал рассказывать, почему приехал с Западного побережья на Восточное и почему скоро вернется обратно. Ничто не волновало Алексу меньше, но можно хоть отвлечься от Джона Леннона. Она так глубоко ушла в свои мысли, что даже не заметила, что Мимс отложил кисти и давно молчит. Он смотрел в ее отражение, внушая такое же беспокойство, как тогда в студии Кэла. Он что, ждет, когда на него обратят внимание?

– Что такое? Щеки никак не высохнут?

– Ты знаешь, почему я действительно приехал на Восток, дорогая? Из-за тебя…

Алекса решила, что он шутит. Она удержалась, чтоб не зевнуть.

– Я тронута. Большое спасибо.

– Я знаю твоего босса из «Дэви», крошка, – закудахтал Мимс, показывая, что передразнивает Пен. – Я знаю твоего босса, и он мой должник. Он должен мне очень много. – Он показал белоснежные зубы, но не улыбался.

– Моего босса?.. – Она соображала медленно, но адреналин уже начал бередить кровь. – Ты хочешь сказать, мистера Фор…

Он докончил за нее:

– Вот именно Форгу, который раньше был мистером Бакстером, мистером Борисом Бакстером. Это он заставил тебя плакать, потому что заставил уже многих «крошек» делать то же самое, но взрослые мальчики, такие как я, от него не заплачут, вот уж нет…

Он повозил кисть в румянах и сделал пару искусных мазков, так что ее скулы сразу заиграли в зеркале. Она попыталась обернуться и взглянуть ему в глаза, но сильная рука повернула ее голову обратно.

– Не обязательно смотреть на меня, дорогая. Сегодняшний день может стать для тебя и, возможно, для меня удачным. Если он довел тебя до слез, ты можешь попросить меня позвонить кое-каким друзьям с большими кулаками. Мои руки застрахованы на миллион баксов. Они дают мне кусок хлеба, но у меня есть приятели, которые применяют кулаки для…

– Постой, помедленней. Я не успеваю ухватить твою мысль.

– Приходится торопиться. Леди «Вью» вернется через пару минут и засунет нос в наши дела. Нужно брать быка за рога, пока не поздно. Он все еще владеет клубом на Одиннадцатой улице?

– Да. – Она сказала наобум, не имея понятия, о чем говорит Мимс. Может, да, а может, нет. Что-то он путает, но ярость у него неподдельная. Она понимала такую ярость – она нарастает, как внутри вулкана, и вдруг со всей силой выплескивается наружу. Если Мимс думает, что она плачет из-за Форги и это поможет что-нибудь выяснить, стоит ему подыграть.

– Он негодяй.

– Так оно и есть, детка.

– Что он сделал тебе?

Мимс опять неприятно обнажил зубы.

– Можно сказать, я работал тоже на него… в каком-то роде. Модели. Он их любит. Я их знаю. Я им помогаю. Я вывожу их в большой мир – в фотостудии, журналы, в телерекламу… – Он помолчал. – Я знакомлю их с большими людьми, у которых много денег – как мистер Борис Бакстер. – Он нахмурился, будто пытаясь что-то вспомнить, и добавил с упреком: – Как ты думаешь, девочка моя, почему я думал проделать это и с тобой, когда мы впервые встретились?..

– Почему? – Алекса знала ответ, но все равно спросила.

– Он хорошо платил. Он платил за рекомендации, за то, что я приводил их ему сам… Чем лучше девочка, тем больше я брал. – За разговором он продолжал работать с гримом, пудрой и кремами. – Почему такой черномазый, как я, тоже не может иметь денег? Не жалкие почасовые в студиях, а нормальные – купить «мерседес», дорогое пальто с мехом на холод. Модели, которые ему нравились, совершали поездку в большой город Нью-Йорк, в клуб на Одиннадцатой улице. Но он подставил меня. Как он меня подставил! – Это был другой Мимс, опасный и грозный.

Алекса больше не смотрела на него. Это было слишком страшно. Она смотрела в зеркало, ничего перед собой не видя.

– Хорошо-хорошо. Он подставил тебя. Ну и как же?

Мимс сцепил свои бесценные руки:

– Одна моя знакомая покончила с собой из-за этого подонка. Это отпугнуло всех остальных. Он не заплатил и обвинил меня, что больше никого не привожу… начать с того, что он должен мне пятьдесят тысяч. Эта идея «Вечной Молодости» сидела в нем уже давно. Он построил всю эту империю, крошка… – Алексе опять стало нехорошо от того, как он копирует Пенелопу. – Ты была далеко не первой музой. Он открыл кабинеты по омоложению по всему штату, потом в других штатах, каждый на короткое время…

Кровь бросилась Алексе в лицо. Даже под слоем косметики ее отражение изменило цвет и вид.

Неожиданно Мимс наклонился над ней и резко повернул голову Алексы к себе.

Он зашептал, но так страшно, что лучше бы закричал:

– Он убил моего братишку, он был совсем ребенок… ему и двенадцати не было, понимаешь? Прикончил и смылся… и свидетелей нет… – Шепот перешел в хрип, черные глаза широко раскрылись.

– Зачем ты все это мне говоришь?

Мимс встал.

– С тех пор я везде ищу этого урода. Он пропал, испарился, и началось самое веселое. Мне стали звонить крошки, с которыми он развлекался – с кем просто секс, а с кем – «эксперименты с формулами». Я ищу сукиного сына два года. И вот мне повезло. Я тогда работал в Париже. Увидел фотографию в «Ола», это был он – хоть и спрятал пол-лица за какой-то герцогиней. Это лицо не забудешь, пусть у него и новое имя. «По слухам, это он стоит за новой мощной компанией «Дэви». Так писал «Ола». И что, ты думаешь, я скоро узнаю из «Моделс Шоукейс»? Что маленькую Алексу Кэла Робинсона выбрали Лицом Вечной Молодости… И мне показалось, что Иегова решил, что пора дать мне отдохнуть. Время собирать камни и отомстить…

– Так почему ты не пошел прямо в клуб на Одиннадцатой улице?

– Я пошел. Да. Я иду. На двери там только маленькая табличка. Написано «Медицинский кабинет», и все. На окнах решетки. И один чертов пес выставляет в окно клыки, но никогда никого не бывает. Мои друзья проверяли. Ждали его там, и ни он, ни кто другой не появился. Это единственная зацепка, единственный адрес, который у меня был – до того как появилась связь через тебя. – Мимс снова оскалился. – Это там я с ним встречался, когда попадалась женщина, которая могла ему понравиться. Но говорю тебе, это было несколько лет назад. Я хочу быть уверен. Неохота вламываться и ничего не найти…

Алекса опешила. Но Пенелопа ничего не заметила. Она вбежала, напевая тонким высоким голосом:

– Купи меня, купи меня, можно заодно и бутылочку «Дэви», и останешься молодой навсегда… – То, что она несла в руке, подозрительно напоминало обрубок красного кабеля. И Алекса, и Мимс не стали его комментировать, когда Пен начала закручивать его вокруг ее шеи. Что бы ни решила Пен повесить ей на шею, Алексу это совсем не трогало – если только она не будет затягивать провод.

Боль, причиненная Марком, отступала. Через зеркало Алекса подмигнула Мимсу. Он не видел ее, но она подумала, что, может быть, Иегова решил, что и ей пора передохнуть. Как всегда, не прошло и полгода, как Пенелопа наконец разрешила ей предстать перед камерой. Фотограф усадил ее на табуретку и устало сказал:

– Как ты думаешь, мы успеем все снять, пока тебе не исполнится двадцать пять? – Так же спокойно он встал и медленно вышел в коридор.

– Дик, дорогой, я только хотела сказать… – И Пенелопа рванулась за ним.

Мимс быстро прикрыл дверь. Первый раз за час они остались вдвоем.

– Ну?

– Я сделаю все, чтоб помочь. Но что я могу?

– Где он сейчас? – Мимс заговорил быстро. – Сейчас, сегодня, сегодня вечером? Зная его, нельзя терять ни минуты. Он может исчезнуть в любой момент…

Алекса ответила так же торопливо:

– Я никогда не знаю, где он будет. Он каждый раз меняет место встречи. У него офисы, собственность, дома по всему городу. Прошлой ночью я была на его вечеринке… – Мимс скривил рот, но она быстро договорила: – Обычно мы никогда не видимся в обществе. Если он и устраивает приемы, то этот для меня был первый. В одном огромном доме на Ист-Энд-авеню.

– Номер! – Они уже слышали приближающийся голос Пенелопы.

– Я не помню. Я приехала на машине. Думаю, 20. А почему бы… не взломать… дверь на Одиннадцатой? Убедись, что это он. И может, выяснить еще адреса?

– Мне нужна помощь. Ты поможешь?

– Да.

* * *

Студия оказалась обставлена так же, как в тот памятный день у Кэла Робинсона – белые щиты, ослепительный свет. По странному совпадению Пен велела ей создать настроение, на которое не надо было настраиваться:

– Забудь обо всем, о себе. В омут с головой, понимаешь? – внушала Пен за спиной фотографа.

Но, несмотря на то что Алекса только вчера поняла, что это значит, нужное состояние все не приходило. Алекса заставляла себя не выказать, что у нее на уме, который сейчас работал, как компьютер, пытался расставить по местам все рассказанное Мимсом.

Съемки длились до обеда, потом еще два раза по пятнадцать минут. Алекса безуспешно пыталась изобразить нужное настроение и, устав, облизнула от жажды красные губы.

– Вот так. Вот так. Еще… еще. Язык, Лекс. Думай о нем, – приказывала Пенелопа.

Прошел еще час. Одно плечо вперед, другое… Кружись… голову назад, голову вниз. Правую сторону, левую сторону. Длинный палец с длинным светлым ногтем на щеку… Правую руку на яркий красный топ… руки за спину… едва прикрытая грудь стремится вперед. Красный провод снимали и снова надевали раз пятьдесят, потом опять рубины и, наконец, непонятные бусы из красных, будто бутылочных, осколков.

– Можно отойти на минуту? – крикнула Алекса, когда кончилась пленка. – Ей не ответили, но она знала, что возражений не будет, тем более что Пен и фотограф заспорили о размере губ. Хорошо бы надолго. И только Мимс протянул ей стакан воды из холодильника, как кто-то из работников студии робко заглянул и сказал, что ее просят к телефону.

Мимс посмотрел на Алексу в ожидании. Оба знали, что на важных съемках моделей редко подзывали, лишь в самых крайних случаях. Это плохой знак – значит, несмотря на уверенность в своей безопасности, у Форги уже сложилось определенное отношение, которое может помешать их плану. «Хорошее отношение», означавшее подчинение всем правилам, хоть как-то помогало манекенщицам в самой что ни на есть ненадежной и непредсказуемой профессии в мире.

– Я не представляю, кто это может быть, разве что Блэр, – пробормотала Алекса, – но тогда она попросила бы Пен. Если это не Джо, значит…

– Он?

– Он.

Алексу свела судорога, когда она услышала голос Форги, необыкновенно сладкий, учитывая ее вчерашний побег с вечеринки.

– Есть кое-какие важные господа, с которыми я хотел бы тебя познакомить. – Форга продолжал жестко, чтобы до Алексы все как следует дошло: – Ты должна с ними встретиться – ради процветания нашей компании. Это неудобно для меня, и для тебя, наверное, тоже, но встреча назначена в Лондоне.

– Когда?

– Завтра за обедом. Машина заедет за тобой на квартиру в девять тридцать. Кико уложил твои вещи. Ненадолго – всего два-три дня.

– Но… – Она поняла, что не может быть никаких «но». Или она сбежит, и все будет кончено, или надо продолжать игру.

– Мы вылетаем из Тетерборо в пятнадцать минут одиннадцатого. На борту хорошая спальня. Приедешь отдохнувшая и произведешь фурор. Я уже сообщил во «Вью», ты должна будешь уйти из студии не позднее половины девятого. Этого времени хватит, чтобы сделать обложку, какую они, а вернее, мы хотим. – Щелчок – и в трубке загудело.

Какое-то время она еще держала трубку в руке. На ней остался след от помады, похожий на кровь. Вернувшись в гримерную, Алекса услышала за стеной голос Пен – успокаивающий, убедительный – они все еще обсуждали проблему больших и маленьких ртов. Она влетела внутрь сообщить Мим-су последний приказ Форги.

Мимс развалился в шезлонге. Глаза были закрыты. Алекса опять вспомнила, как в первый раз столкнулась с ним у Кэла. Она виновата перед Кэлом: не вспоминала о нем много месяцев, не говоря уже о том, чтоб позвонить.

– Мне это не нравится. Это плохо пахнет. Может, это главная поездка в моей жизни – я не знаю. Она часть моего контракта с «Дэви». Должна ехать, куда скажут. В первый раз за границу. – Алекса словно оправдывалась и чувствовала себя полной дурой.

Мимс не пошевелился и заговорил, не открывая глаз.

– Сейчас почти четыре. В пять ты будешь выглядеть уставшей. Я донесу это до Пен, если она сама не заметит. – Мимс открыл большие черные глаза и подмигнул ей. – Ты сбежишь. Здесь есть запасной выход. Тебя не увидят. Наденешь вот это. – Он показал на задрипанный серый плащ. – Машина будет ждать внизу. Подходящее время дня, час пик… И нам повезло – дождь идет. Люди на улице будут торопиться. Поедешь на Одиннадцатую улицу с моими ребятами. Привези гарантию, что мой Бакстер – это твой Форга, об остальном мы сами позаботимся. Мы проводим тебя до дома и сделаем так, что за океан ты не полетишь…

Алекса вздрогнула.

– А собака?

– Отравленное мясо.

Мысль об отравленном мясе не оставляла Алексу весь следующий час. Если им не подошел ни один предыдущий снимок, то красный топ и сиреневый шифон, который на нее повесили, их не спасет. Алексе было и все равно, и не все равно.

Если бы рядом оказались другие манекенщицы, она первый раз в жизни попросила бы таблетку, какой-нибудь транквилизатор. За последние сутки столько всего произошло – да еще согласилась участвовать во взломе чужого дома. В своем ли она уме?

Шепотом посоветовавшись с фотографом, возбужденная Пен вылетела из студии с криком:

– Мимс! Мимс, где ты?

Он вошел и внимательно осмотрел Алексу.

– Да, – протянул он, – вижу, что ты имеешь в виду. Шифон не совсем подходит к глазам. Дай мне кое-что попробовать. Есть одна идея…

Пенелопа подпрыгнула, как девчонка.

– Вот и молодец, умница. Я знала, что ты поймешь.

Невероятно, было ровно пять. Пенелопа шла в ногу с их планом, ничего не пришлось говорить.

Зачем она это делает? К чему такой риск? Если б было время подумать, она вряд ли поехала бы на Одиннадцатую, но она понимала, почему Мимс так торопится. И почему искала доказательства для него – она отчаянно пыталась доказать себе, что Мимс ошибся, что Джо ошиблась. Выяснить раз и навсегда, что Форга не имеет ничего общего с клиниками на Западном побережье, чтобы убедиться, что мать человека, которого она полюбила, – Дэви-Светлана – не имеет никакого отношения к трагедии ее прошлого, к смерти мамы.

Только в плаще, скрывавшем прозрачный шифон, и неимоверном рыжем берете, спускаясь по темной лестнице, Алекса поняла, что Мимс никуда не идет. Когда она остановилась и замахала, Мимс свесился вниз и твердо сказал:

– Если и я уйду, будет очень подозрительно. Я скажу, якобы ты сказала мне, что выскочишь позвонить. Я пытался остановить, но ты не послушалась… не бойся. – Даже в сумраке она видела, как вращаются белки его глаз. – Я хороший актер, детка. Выставлю тебя, как надо. Скажу, что весь день вытирал тебе слезы. Так что поезжай и возвращайся скорее. С уликами против него. Я должен знать, что нашел его.

Алекса тряслась, как еще ни разу в своей жизни. На улице стояла машина, которую точно описал Мимс, и, когда она вышла на улицу, задняя дверца открылась. Алекса ждала, что увидит больших чернокожих ребят с сильными кулаками, но трое в машине оказались больше похожи на пуэрториканцев. Они крякали, смущались и отворачивались, словно ее ослепительно прекрасное лицо прожектором осветило темные стороны их жизни.

За всю дорогу ей сказали только одно: «Сиди тихо», когда машина подъехала к Одиннадцатой улице. Слава Богу, накрапывал дождь.

– Этого хватит, чтобы крыса сдохла, – сказал сидящий на переднем сиденье. Алекса не поняла, что бы это значило, но тут же увидела сверток мяса. Отрава. Господи… Слишком поздно поворачивать назад. Зубы постукивали, все тело охватила лихорадка.

Двое выскочили на улицу, и машина свернула за здание. Когда они снова вырулили на Одиннадцатую, машина затормозила рядом с одним из взломщиков. Он ухмыльнулся, и Алекса увидела, что у него не хватает нескольких зубов.

– Не знаю, что твой черный дергался. Пустячное дело. Вытаскивай псину, закопаешь – и никто не узнает, что мы вообще здесь были.

Все посмотрели на Алексу. Теперь ее очередь выполнить задание Мимса.

Входная дверь выглядела закрытой, но легко отворилась. На улице было пасмурно, и внутри царила почти сплошная темнота. Она обернулась поискать выключатель.

– Нет, – остановил ее злой голос. – Не знаю, что ищешь ты, а я ищу «снег». Мимс сказал, здесь вроде как склад. Здесь жили, но брать нечего. – Он раздраженно протянул ей фонарь. – Держи низко.

Она прошла обшитую панелями комнату, похожую на приемную врача: журналы на низких столиках, торшеры, окошечко с выдвижным стеклом. «Я на прием к доктору…» К доктору какому? Все так странно, но запах она узнала мгновенно. Слабый, но ни на что не похожий дурманящий аромат темно-синих свечей. Форга зажигал их везде, где бы они ни встречались. Алекса покрылась испариной.

Человек в перчатках рядом с ней был, несомненно, профессионал. Он велел ей идти за ним, и так они обследовали каждую комнату. С фонарем в руке он хватался за каждую дверь, каждый шкаф, даже картину, за которой тоже могло быть что-то спрятано. Ничего не было. Ничего, кроме книг, сотен и сотен книг по медицине, праву, психиатрии. Ни писем, ни дневников, ни документов.

Они поднялись наверх в скучную белесую переднюю, так же напоминавшую приемную – приемную для кого и чего? В углу стояла ширма, и, когда ее спутник отодвинул ее, Алекса не могла не ахнуть. Перед их глазами предстала восхитительная спальня. Кровать покрыта норковым пледом, в зеркальных стенах отражались темно-красные, восточного вида, столбы под навесом из золотого шелка.

Несмотря на профессионализм провожатого, то, что надо было найти и чего она так боялась, нечаянно обнаружила именно она. Споткнувшись о ступеньку при входе в ванную с серебряными стенами, она схватилась за большое кольцо в стене. «Стена» открылась, и внутри оказался большой встроенный шкаф, где аккуратными рядами лежали кнуты, ремни, палки, цепи. В глубине находилось то, что, по ее представлениям, должно было быть электрическим стулом – не потому, что соединялось с электричеством, а из-за большого количества прикрепленных к нему ремней, цепей и зажимов. Дом садиста, но это еще не значит, что его владелец – Бакстер Форга, или, если Мимс так хочет, Борис Бакстер, для которого он раньше сводничал.

Одновременно со взломщиком Алекса увидела то, что могло привести к разгадке – сейф. Он был точно так же обшит панелями и заперт на замысловатый замок. Пуэрториканец наклонился и расстегнул пиджак, и Алекса увидела у него за поясом множество маленьких инструментов. Она держала фонарь, удивляясь тому, что руки перестали дрожать. Взломщик попробовал одну отмычку, затем вторую.

Дело оказалось непростым. Она не надела часов, и по ней сбегал пот оттого, что уходило время, и от жары в самом шкафу. Прошло по крайней мере полчаса, пока сейф, наконец, не поддался.

– Теперь мы в расчете с черным панком, – прошептал он. – Теперь, черт побери, будет видно, что мы здесь побывали. О'кэй, леди, за работу. Я еще посмотрю вокруг, но спорю, то, что вы ищете с Мимсом, здесь.

В сейфе оказалось несколько кредитных карт без имени, выданных Европейско-Американским торговым банком, конверт с фотографиями красивых девушек, порнографические картинки, заставившие Алексу снова вспомнить об отравленном мясе, но никаких снимков Бакстера Форги не было и в помине. Взгляд Алексы упал на блокнот в кожаном переплете и с золотой монограммой «Члены клуба». Она быстро пролистала страницы. Десятки имен, некоторые со значками и инициалами, которые ей совершенно ничего не говорили. В голове промелькнула мысль… да, вот он, на букве «Г»… Пол Груен – три телефонных номера и пометки ЛБК и КОНТ на полях. «Любит бить кнутом», – Алекса закусила губу. Что значат другие буквы, Алекса не знала и не интересовалась. Клуб, похоже, уже распался. Слава Богу. Эта ниточка никуда не приведет.

Неожиданно она наткнулась на письма, три или четыре письма. Еще не читая, Алекса поняла, что в них то, чего она больше всего боится – Бакстер Форга, которого по фотографии в «Ола» Мимс опознал как Бориса Бакстера, вдохновитель и спонсор пластических операций на лице, – этот человек стоял и за «Фонтаном». Достаточно было увидеть знак на бледно-розовой писчей бумаге. На ней большими, темно-розовыми буквами выделялось слово «МАГДА» – точно так, как говорила Джо… Письма Магды Светлане и Баксу – Борису Бакстеру.

Все здесь. Все, что ищет Мимс. Все, чего так не хотела найти она. Алекса начала читать так быстро, что слова сливались в одно. «Он подонок… Порви с ним… не стоит того… не доверяй ему… он губит тебе жизнь, поощряя эти эксперименты. Я не могу больше принимать в этом участие. Куда это нас заведет? Становится все опаснее…» Алекса, только что умиравшая от жары, похолодела, увидев следующие строки: «Бакс, это конец. Я уезжаю из страны и забираю мою сестру Светлану с собой…» Сестру! Светлана и Магда сестры! Алекса припала к двери. Невероятно, но так очевидно… одна сестра помогает другой, одна сестра поставляет другой пациентов. Алексе становилось плохо, но она продолжала читать. «Твои грандиозные идеи разрушили жизнь Светлане, другим людям, и наконец она услышала меня после того, что случилось с Тери…» – Алекса застонала. Пуэрториканец подскочил через секунду:

– В чем дело? Ты нашла, что искала?

Она качнула головой и выдохнула:

– Я не уверена. Еще пару минут…

Он посмотрел на свои броские часы под золото.

– Бери все с собой. Уже поздно.

– Одну минуту.

Надо прийти в себя и читать дальше, чтобы доказать без всякого сомнения, что Борис Бакстер и Бакстер Форга – одно и то же лицо.

«Моя сестра Светлана и я уезжаем в Европу. Предупреждаю, если вздумаешь доставать ее, я иду в полицию. Я знаю, хоть она мне и не верит, что ты заработал тысячи на ее исследованиях. Мы можем доказать, что ты виноват во всех наших деяниях. Ты причина всех бед. У нас все было хорошо, пока ты не появился и не вскружил Светлане голову сумасшедшими идеями о вечной молодости. Ты будешь гнить в аду, ты чудовище…»

Пуэрториканец вошел снова и резко встряхнул Алексу, поставив ее на ноги.

– Мы уходим. Возьми письма или оставь. Мне наплевать. Нет ни «снега», ни денег. Это ловушка, я чувствую… Надо сматываться.

Сейф был все еще открыт.

Неожиданно для самой себя властным тоном Алекса сказала взломщику:

– Мимсу нужно больше, чем просто деньги и наркотики. Ему нужны доказательства. Ему не понравится, если я их не найду…

Она не знала, почему так сказала… полная темнота… должно быть что-то еще. Куда уехала Магда? Магда – ключ ко всему. Где она? Но писем больше не было, и никаких данных о Магде и Светлане. Под злобным взглядом пуэрториканца Алекса засунула руку поглубже в сейф и извлекла какую-то рукопись. Фотокопия главы из книги некоего доктора психиатрии, профессора из университета Лойола Юджина Кеннеди. От первой строки у Алексы перехватило дыхание. «Существует повседневное одиночество, которое никогда не идентифицировалось. Оно заполняет долгие часы, когда мы не можем делать ничего – только ждать…» Она знала эти слова наизусть. Она видела перед глазами обложку небольшой книги, которую она держала в ящике у кровати, с внушительной надписью «Бакстер Форга, доктор психиатрии». Лжец, плагиатор! Вот оно, доказательство, которое она упрямо не хотела найти. Борис Бакстер и Бакстер Форга – одно и то же лицо, и Магде не удалось уговорить сестру уехать из страны. Итак, Светлана не верила, что «Бакс» – чудовище. Она думала, что он окажет ей поддержку в поисках формулы молодости… и он оказал…

Алексу трясло. Что теперь делать? Как притворяться в следующие часы, не говоря уже о поездке в Лондон?

Мимс может спрятать ее, но что это даст? Даже если пойти в «Нью-Йорк таймс» или на телевидение, что докажут пара писем на безвкусной розовой бумаге? Сколько времени потребуется, чтобы собрать по кускам и построить обвинение, доказать, что за мошенница эта Мадам Дэви? Даже сейчас у нее нет веских доказательств, что Мадам Дэви – это Светлана Сергеева. Марк. Слезы опять покатились по щекам. Ему тем более не расскажешь, не доверишься, не попросишь совета. Он знает если не всю правду о клиниках, то уж точно о взаимоотношениях своей матери с Форгой. Он пытался предупредить ее насчет Форги, но не сказал ничего конкретного.

– Мы уходим. – Тон взломщика больше не допускал никаких «но». Да теперь и не было смысла задерживаться.

Алекса запихнула в карман главу Кеннеди и два письма – одно от Светланы Магде, второе – Борису Бакстеру – и засунула остальные письма назад. Чертыхаясь, пуэрториканец попытался закрыть сейф и запереть его. С виду ничего, но взломщик остался недоволен.

Он снова посмотрел на шикарные часы:

– Мог и получше сделать, но Мимс сказал, что ты должна вернуться через час – а мы здесь уже почти два…

– Сколько времени?

– Семь двадцать. У тебя что, билет на поезд?

Он не ожидал ответа, а Алекса вспомнила про самолет. Самолет из Тетерборо. О панике в студии из-за побега она и не вспомнила. По дороге назад Алекса будто раздвоилась. Одна ее часть была напугана, одну лихорадило от мысли о том, что предстоит притворяться безупречным «лицом». Мозг второй, ясный и трезвый, работал, как компьютер, вычисляя, есть ли шанс узнать в Лондоне о местонахождении Магды… Магда. Ее имя у Алексы связывалось со смертью. Эта женщина ненавидела Форгу так, что пригрозила даже полицией. Магда – вот свидетель, который докажет его причастность к деятельности преступных клиник, к цепи несчастий. Водитель прервал ее мысли:

– Скажи Мимсу, чтобы позвонил. Мы готовы. Пусть звонит через полчаса.

Мимс. Алекса окаменела. Надо ли ей, чтобы Мимс понял, что Форга – тот, кого он ищет? Хочет ли она, чтобы бандиты Мимса рассчитались с Форгой сейчас? А потом он снова выплывет из небытия, возможно, такой же богатый и могущественный?

Не лучше ли наказать его публично, его с его Мадам Дэви? Но как же она сама? Неизбежно, это опорочит и ее имя, разрушит карьеру.

Алекса не знала, что думать, что говорить Мимсу. Когда машина застряла в пробке, ее сморил сон. Прошлая бессонная ночь и последовавший за ней невероятный день давали о себе знать. Алекса тихо дремала, когда худой сосед пихнул ее в бок.

– Кажется, тебя ожидает приветственный комитет…

С минуту Алекса не могла понять, где находится. Ей снилось, что она снова в «Фермонте», в ловушке. У главного входа в студию стоял длинный серый лимузин. Что-то подсказывало, что Форга внутри.

– Сколько времени? – опять спросила Алекса.

– Десять минут девятого.

Она больше не колебалась.

– Мимсу будет плохо, если я сейчас зайду. Я уверена, человек, которого он ищет, в лимузине. Мне нельзя сейчас с ним видеться. Отвезите меня домой.

Водитель посмотрел с подозрением.

– Почему?

Она почти заорала на него:

– Ты что, не видишь? Что-то случилось. Они ждут меня. Я позвоню Мимсу сразу, как войду в квартиру.

– Она права, Сид, – заговорил водитель. Он явно был главарем шайки. – Где высадить леди?

К счастью, в западной части города машин стало меньше. Перед тем как высадить Алексу у соседнего дома, водитель обернулся:

– Что мы скажем Мимсу?

Она заколебалась. Не успела она ответить, как подал голос тот, кто вскрывал сейф:

– Давай посмотрим, что ты прихватила, красотка. Может, Мимсу это пригодится.

– Не пригодится, ему это ни о чем не говорит. – Тем не менее она вытащила из плаща рукопись и письма и передала их водителю.

– По мне – ничего особенного, но мы отдадим их Мимсу.

– Пожалуйста, оставьте мне хотя бы письмо Баксу…

– Нет, – холодно ответили ей. – Если Мимс решит, что они твои, ты их получишь. Скажешь, что у нас кое-что есть для него, когда будешь звонить. И позвони побыстрее. Эти письма – они доказывают, что Мимс нашел того человека?

– Да, – сказала Алекса, – Мимс нашел его. Когда с выпрыгивающим сердцем она вскочила в здание, вахтер сообщил, что наверху ее ждут. Она пыталась улыбаться, но губы слишком дрожали, когда Форга поднялся и навис над ней, как скала. Он положил палец ей под подбородок и сказал:

– Ах, эта глупость любви. Надеюсь, ты получила удовольствие от свидания, дорогая, но боюсь, это дорого тебе обойдется. Почему – узнаешь по дороге в Лондон.

11

Браун Шнайдер позвонила как нельзя вовремя. Сам факт звонка ошеломил Джо, хотя ей всегда казалось, что она нравилась Браун. И все равно быть приглашенной на обед к ней в гости было так лестно. Джо безмерно обрадовалась – поход куда бы то ни было хоть на время отвлечет ее от ужасов прошлой ночи.

Вчера она наговорила Барри много разных вещей, но вспомнить, что именно, не могла. Впервые в жизни она напилась до такого состояния. Но все, рассказанное ему утром, помнила дословно.

Не ошиблась ли она, доверившись ему? С тех пор как он поспешно удалился, Джо не переставала ворочаться с боку на бок, время от времени погружаясь в забытье, словно выходя из состояния наркоза. Приглашение вернуло ее в нормальный мир.

– Если особых планов нет… пора нам получше узнать друг друга… просто небольшой пикник… да? – И вслед за быстрым «да» в ответ: – Отлично. Тогда около часа.

Одевшись и выйдя из душа, все еще двигаясь как лунатик, Джо заметила странную перемену в Кико. Что это? Он был определенно возбужден… и это Кико, всегда такой бесстрастный и флегматичный. На вопрос, что случилось, он с поклоном ответил, что все в порядке. Нетвердой походкой Джо слонялась по комнатам, клянясь себе, что больше никогда не возьмет в рот спиртного… Шампанское с водкой, да еще последний загадочный коктейль с Форгой! Ничего себе! Неудивительно, что голова совсем отключилась.

К полудню Джо овладела робость и даже тревога оттого, что предстоит остаться наедине с Браун в ее квартире. Дом № 1 по Лексингтон-авеню. Она уже слышала, что квартира у Браун потрясающая.

В девять часов Майка не было ни дома, ни на работе, и она оставила длинное сообщение на его домашнем автоответчике. Не зная, где он, Джо очень волновалась, но сегодня ее волновало все. С минуту она думала, не позвонить ли Алексе. Но это последний день съемок, и достать ее сейчас – все равно что выкрасть из гарема. В любом случае, о вчерашнем ужасном открытии по телефону она говорить не собирается. Придется ждать до вечера. Если бы удалось получить совет от Майка!

Накрапывал дождь, но из-за странного поведения Кико, который нервничал и вертелся как уж на сковородке, Джо захотелось уйти пораньше.

Кико провожал ее до лифта с выражением почти нескрываемого облегчения (невероятно!). Уже в коридоре она услышала, как звонит телефон, но как поговорить с Майком при Кико? Придется звонить с улицы.

В вестибюле швейцар Джозеф попросил ее вернуться наверх – мистеру Хантеру нужно срочно с ней поговорить. Какой-то инстинкт подсказывал ей не возвращаться, и в подтверждение этого в ту же секунду, когда дождь уже не на шутку разыгрался, у входа остановилось такси.

– Джо, – обернулась она через плечо, – скажи Кико, я перезвоню мистеру Хантеру в офис после обеда.

Они уселись в комнате, все стены которой были заставлены книгами снизу доверху – они громоздились даже на камине. Книги самых разных видов – тонкие брошюрки рядом с томами в кожаных переплетах – одни стояли прямо, другие располагались горизонтально. Поддерживали их тоже самые неподходящие предметы – пустая бутылка из-под кока-колы и серебряная восточная фигурка, миска с печеньем и ониксовая ваза, полная засохших цветов.

Комната, полная всякой всячины, полуубранная, полунеряшливая. Остатки пустого пространства занимал большой стол, на который Джо сразу обратила внимание.

– Это принадлежит одному моему коллеге, конец восемнадцатого века.

К удивлению Джо, Браун накрыла в этой же комнате, сдвинув в сторону рукописи, папки, журналы и газеты. Тарелками служили большие раковины.

Когда Браун вышла на кухню, Джо осмотрелась более внимательно. Интригующее местечко, не так чтобы очень большое, но создающее впечатление обширного пространства: два коридора, опять же заваленных книгами, просматривались в полуоткрытые двери и уходили еще в какое-то помещение. Это был ее тип жилья, гораздо в большей степени, чем квартира у Центрального парка или – ни больше, ни меньше – музей на Ист-Энд-авеню. На секунду Джо опять почувствовала приступ слабости, но когда вернулась Браун с большой фаянсовой миской салата «никуаз» и графином красного вина все уже прошло.

– Через минуту приступим к трапезе. – Браун, очевидно, наслаждалась приготовлениями: она широко улыбалась, снова неторопливо возвращаясь из кухни с корзинкой горячего хлеба и каменной пиалой.

– Стилтон, – подмигнула она, поставив на стол сыр. – Особенно хорош с этим отличным хлебом из моей любимой итальянской булочной.

Денни Аптон, Форга, даже Барри Хантер и все, что с ними связано, отступили словно на миллион лет назад, но Джо все равно нервничала. Да и как успокоиться с таким камнем на душе. И тем не менее, теплый прием Браун и неуклюжий уют ее обжитой квартиры, моросящий дождь за окном подействовали как бальзам на открытые раны.

До своего бокала Джо почти не дотрагивалась, Браун же допивала второй, когда, наклонившись через стол, она приступила к делу, поправляя совиные очки:

– Я беспокоюсь за тебя. Пока твоя сестра цветет и пахнет, ты, преданная служанка, только вянешь. – Не дав Джо ответить, она продолжала: – Я не лгала, когда сказала, что хочу узнать тебя получше. Я обожаю, когда сестры, особенно такие, как вы с Алексой, в вашем возрасте так близки друг другу, хотя и совершенно разные. Все прямо как у вас. Ненавижу тянуть резину, перейдем к делу.

Джо сжалась. Еще один сюрприз, ужасное открытие?

– Ты не обязана отвечать, но мне любопытно… – Браун долго молча смотрела на Джо, так что та наконец схватилась за бокал с вином и отпила, чтобы скрыть смущение. Головокружение и тошнота не заставили себя ждать. Довольно быстро все прошло, но Джо тут же отставила стакан. Больше ни одного глотка. Браун ничего не заметила. Ее голос стал глубже, как-то торжественнее, словно она собиралась сделать признание. Так оно и оказалось.

– У меня к тебе простой вопрос, но сначала я объясню почему. – И недовольно добавила: – Ничего общего с «Вью». Ничего общего с тем, что я пишу для «Вью». Я доверюсь тебе, потому что заметила – ты не болтаешь. О том, что я тебе сейчас скажу, никто не должен знать. Дело в том, что я скоро ухожу оттуда…

– Да что вы, как жалко, – вырвалось у Джо. Сегодня в первый раз она осознала, что всегда рассматривала Браун как союзника в стане врага.

– Да, жалко, но Блэр знала, что я бью в цель. Сначала все было игрой для меня и выходом для Блэр: до меня она сменила множество редакторов, которые не могли и попасть по мячу.

Джо понравились бейсбольные аллегории Браун – они как нельзя лучше характеризовали ее непредсказуемую, не признающую авторитетов собеседницу. Но к чему она все-таки клонит?

На минуту Браун вышла и вернулась со старомодной тележкой для напитков, на которой стояла бутылка портвейна. Она капнула немного на сыр, а потом отрезала щедрый кусок и положила его Джо на тарелку.

– Интересно то, что я знакома с семьей Блэр с самого детства. Они купаются в деньгах, просто купаются. Блэр всегда восхищала меня тем, что все же выбрала свой путь – Бенсоны всегда занимались бумажным бизнесом, в Джорджии, Флориде – ну ты знаешь. Но ее брат Клем расширил профиль и вывел компанию на новый уровень. Он погиб два года назад в автокатастрофе… они с Блэр были очень близки – она была на грани нервного срыва, но выстояла – такая уж у них, Бенсонов, порода.

Джо кивала и вставляла междометия, там где было уместно, пока Браун одновременно говорила, ела и пила.

– В общем, проснулась я сегодня и поняла, что в тупике. Слишком долго я на них пахала и, хуже того, чересчур сблизилась с некоторыми типажами, с которыми пришлось работать.

– И что в этом плохого?

– Все, дорогая. Начав работать во «Вью», я познакомилась с одним издателем – неважно, с кем – и он предложил написать объективную книгу о женщинах и о том, как далеко они готовы зайти, чтобы добиться этой призрачной награды за красоту.

Джо хотелось, чтобы Браун сейчас же замолчала.

Она заерзала от предчувствия того, во что собиралась посвятить ееБраун, и ее неминуемых вопросов.

Она пыталась жевать сыр, хлеб. Все было безумно вкусно, но у Джо пропал аппетит. Она уже посматривала на часы, умоляя их идти быстрее – скорей бы дозвониться до Майка и выяснить, как вести себя с Барри Хантером. Внутри зрела мысль подъехать к студии и ждать, пока появится Алекса.

– Книга почти закончена, есть подзаголовок – «Ложь и лицемерие в уродливом мире красоты».

Джо вздрогнула. Застенчивость прошла – слишком много произошло за последнее время.

– Зачем вы мне все это рассказываете? Я не понимаю.

Браун отшвырнула свой стул от стола. Ее несуразное ненакрашенное лицо было полно решимости. Она подошла к шкафу и взяла в руки маленькую серебряную фигурку. Книги, которые она держала, наклонились, но не упали.

– Ты знаешь, что это такое?

– Думаю, да. В школе у кого-то был – какой-то слоновий талисман, да?

Браун фыркнула:

– Не вздумай сказать так моим индийским друзьям. Это не простая вещица. Перед тобой, моя дорогая, индийский бог – бог удачи. Как-нибудь в другой раз объясню, почему у него слоновья голова. Когда твоя красавица сестра стала Лицом Дэви, Лицом Вечной Молодости, я, как и все остальные сотрудники «Вью», включая хищную мисс Уоверли, поняла, что Алекса не сможет больше украшать собой обложки журнала. Может, тебе неизвестно, что это вечная проблема всех модных изданий – неизвестных красоток, которых они открывают, с кем так усердно работают и кого выводят в большой мир, этих красоток, увы, часто очень быстро перехватывают за огромные деньги крупные рекламодатели, самые известные дома моделей и так далее.

Браун опустилась на стул, скрестила ноги и зажгла сигарету.

– Забавно, ведь обычно это означает, что больше девушке не предложат сниматься на обложке. Естественно, это будет считаться бесплатной рекламой для той компании, которую она теперь представляет.

До Джо начинало доходить, она знала вопрос Браун до того, как та задала его напрямик.

– Так произошло со многими. Лорен Хаттон, Карен Грэхэм, Изабелла Росселлини – все были обычными журнальными моделями, пока не подписали контракты соответственно с «Ревлон», «Лаудер», «Ланком»…

– И теперь вы не можете понять, почему моя сестра все еще снимается для «Вью»?

– Именно так, мой талантливый друг. И не только для следующей обложки. Говорят, на Пен Уоверли без смеха сейчас смотреть нельзя – несчастную раздирают противоречия: с одной стороны, она рада, что ее открытие – твоя сестра – появится на двух из трех весенних обложек, с другой – ее не может не тревожить, что в умах читателей Алекса уже закрепилась как Лицо Дэви. Почему так случилось?

– Я не знаю. – Джо было противно выглядеть тупицей, но действительно, ко всему прочему конфликт интересов никогда не приходил ей в голову.

Браун выпустила в воздух ровное колечко дыма.

– Тут дело неладно. – Она налила кофе в одинаковые темно-синие кружки. – Понаблюдав за вами обеими в последние годы вблизи и издалека, я решила, что в моей книге есть одно серьезное упущение. Надо было посвятить главу тем, кто рожден с совершенной внешностью. О том, как ее поддерживают, что это такое, как с ней живется. Красота развращает, абсолютная красота развращает абсолютно…

– Алекса не развращена! – Джо кипела от злости, и Браун положила ей руку на плечо. Джо стряхнула ее.

– Как вы можете так говорить! Алекса, она… никогда не будет такой.

Браун убрала руку.

– Ты виделась с Форгой?

– Как вы узнали о нем?

Теперь настала очередь злиться Браун Шнайдер.

– Ты, по-моему, забываешь, что это мой бизнес, моя работа – знать тех, кто на самом деле принимает решения, докапываться до сути. Впервые за всю свою жизнь в журналистике я в растерянности. Я не могу пробиться к Форге, пробиться к Мадам Дэви. «Мадам Дэви никогда не дает интервью», «Мадам Дэви не может с вами связаться, она путешествует, она в Индии… в Париже… собирается уехать из Калифорнии».

– Почему бы вам не написать об этой тайне? Чем не сюжет?

Браун рассмеялась, чуть не опрокинув португальскую чашку с кофе.

– Абсолютно верно, Джо. Я написала отличнейший рассказ, невероятный, построенный на сорванных интервью, отговорках, об ошеломительной жизни человека, который благодаря гигантской власти, кажется, способен испаряться с самой планеты.

– Когда это напечатали? Я должна прочитать. – Джо смотрела так угрюмо, что Браун перестала смеяться.

– Что-то не дает тебе покоя. Я хочу узнать, что… Я думаю, это связано с нашей загадкой. Блэр зарубила статью. Даже когда я пригрозила, что уйду из журнала, она не шевельнулась… и я осталась. Знаешь почему? – Джо не ответила, тогда Браун встала и облокотилась на камин, вглядываясь в глаза Джо. – Потому что задето мое любопытство. Я намерена выяснить, что стоит за этой странной конспирацией… и очень скоро.

– Правда? И что вы нашли? – возбужденно вырвалось у Джо.

Браун хитро посмотрела на нее.

– Междоусобный спор даст быстрые результаты.

– Междоусобный?

– Знаешь Артура Рэддиша – нашу неповторимую Редиску, который всегда выкидывает что-нибудь новенькое?

Джо кивнула. О чем опять толкует Браун?

– Я узнала от моего шустрого ассистента, который подружился со всеми помощниками в журнале, что Редиска вторгся на мою территорию – в мою область.

– Ну? – Джо больше не заботилась о том, что покажется глупой. Ставка слишком высока. Она была в смятении. Взгляд упал на большие часы на камине. Два сорок – как она могла забыть о времени… но теперь Джо не могла уйти, пока Браун не расскажет все…

– Два дня назад я сказала ему это в лицо. У меня были неопровержимые доказательства его дерзости. Он хотел поместить в свою колонку «Я обличаю» материал о Мадам Дэви. Как обычно, он вспыхнул, но быстро отошел и рассказал, что моя гипотеза верна… и что Блэр не дала согласия дальше работать над материалом. Больше того. Она потребовала, чтобы он оставил Мадам в покое…

– А он?

– Мы – профессионалы, – надменно произнесла Браун. – Я стимулировала его журналистский инстинкт. Вероятней всего, он попытается переплюнуть меня. Сделает явочным порядком интервью с Мадам Дэви или с Форгой, и тогда Блэр сдастся и поместит статью, но она не сделает этого…

– Почему?

Браун глубоко затянулась.

– У Форги какая-то власть над Блэр. – Браун заколебалась. – Я думала, что знаю ее. Но с тех пор, как погиб ее брат, я уже не уверена. Однако мне точно известно, что если не сейчас, то в недавнем прошлом у нее с Форгой была, скажем так, определенная личная связь. Она сохраняет все в секрете – этого хочет, а скорее всего, требует он.

Это уже слишком. Плотина вдруг прорвалась. Джо разрыдалась. Ей было стыдно, и Браун онемела от неожиданности. Все глубоко запрятанные страхи, чувства вылились в поток слез, такой же обильный, как дождь за окном.

После чашки кофе и бессвязных слов утешения Браун, Джо постепенно пришла в себя, но все еще дрожала, не зная, что делать и что говорить.

– Ты расскажешь мне, Джо?

Джо закусила губу и покачала головой. Она уже выложила все Барри Хантеру. Что же теперь, рассказывать все первому попавшемуся слушателю, внимательному и сочувствующему?

– Мне надо идти.

– Почему? На улице льет как из ведра. Ты такая уставшая – отдохни на диване, подними ноги повыше. Хочешь – говори, не хочешь – не рассказывай.

Мысли о том, что надо идти на улицу, искать телефонную будку, связываться с Майком и, в зависимости от того, что он скажет, звонить Барри Хантеру, – все это казалось проклятьем господним.

– Можно от вас позвонить?

– Да, телефон в спальне, вторая дверь направо…

– Мне по междугороднему… В Калифорнию…

– Хоть на Луну. Делай, что тебе нужно. – «Несчастное дитя», – подумала Браун. Она не сомневалась, что необычная красота Алексы стала причиной ее искаженных ценностей, в то время как Джо несла на своих плечах весь груз обязанностей сестры. Что-то здесь не так. Браун Шнайдер была уверена в этом, так же, как в том, что верно разбирается в людях.

Спальня тоже была заставлена книгами. Джо почти не удивилась, если бы Браун спала на книгах. И везде такое множество фотографий, что Джо с трудом нашла телефон. Он оказался не около кровати, а на столике в углу, присоединненый к автоответчику. Джо представила, как часто Браун предоставляла ему отвечать на звонки, сама жадно вчитываясь в страницы.

Четверть четвертого, значит, в Сан-Диего четверть первого. Господи, только бы Майк не обедал!

Он не обедал. Наконец-то она дозвонилась. Выложив Майку все, Джо почувствовала, как теплота его заботы обволакивает ее. Словно в конце концов бросили спасательную веревку.

– Подожди минутку. – Джо услышала, как он подозвал ассистента. – Есть вечером самолет в Лос-Анджелес из Нью-Йорка или Ньюарка? – И снова обратился к Джо: – В шесть тридцать есть рейс на побережье, вылетай без разговоров – оставаться в Нью-Йорке нельзя. Неизвестно, знают ли Хантер и Форга всю правду, да это уже и неважно. Немедленно уезжай из квартиры «Дэви». Я закажу билет по своей кредитке. И встречу тебя в Лос-Анджелесе.

Она рассказала Майку, что услышала от Браун, и в ответ услышала вздох облегчения.

– Слава Богу, ну так не теряй ни минуты. Какой у нее номер?

Продиктовав номер, Джо поняла, что не может уехать.

– Майк, я не могу бросить Алексу. Она заперта в студии. До нее не добраться, только если самой подъехать… да и как ей сказать – вокруг будут люди из «Вью».

Джо поняла раздражение в его голосе. Еще одно подтверждение любви. Она знала, что он хочет сказать «пошли ты Алексу», но он не сказал.

– Послушай, я посмотрю расписание самолетов.

Перезвоню минут через пятнадцать—двадцать. Ничего не предпринимай, пока не позвоню. Оставайся с этой доброй женщиной…

– Мне рассказывать ей о маме… обо всем?

– Подожди моего звонка. Дай переварить новости.

– А как с Барри Хантером?

На другом конце провода последовало молчание, затем Майк неохотно сказал:

– Да. Выясни, чего он хочет, но не давай ему уговорить тебя на встречу с Форгой – или с ним самим, если это имеет значение. Ты не подписывала с ними контракт на сто тысяч, и, сдается мне, его вообще не будет. Ты – свободный агент. Держись от них подальше.

Помертвевшими пальцами Джо набрала номер Барри. Никакого прежнего мальчишеского обаяния, ни тени заботы, никакого ощущения руки, дающей поддержку.

Он почти зарычал в трубку:

– Какого черта, где ты проторчала все это время?!

Джо так оторопела от яда, источаемого из трубки, и так разозлилась, что пришлось собрать всю силу воли, чтоб не наорать в ответ. Чувство собственного достоинства помогло Джо удержать себя в руках.

– Обедала. Мне что, надо просить разрешение? Барри моментально сменил тон.

– Джо, извини за грубость, ты не представляешь, как я волновался, – быстро заговорил он. – Господи, ты чуть не лишилась сознания прошлой ночью. Я решил, что ты попала под машину. Я оставил столько сообщений у тебя в квартире, Кико, наверное, решил, что я псих.

– Со мной все в порядке. – Джо постаралась говорить дружелюбнее.

– Послушай, Джо. Я понимаю, что ты чувствуешь. Я говорил с мистером Форгой сегодня утром… – Барри то и дело переводил дыхание, словно он бежал, продолжая разговаривать. – Он очень озабочен, очень, и он решил, что лучше всего тебе встретиться с Денни Аптоном. Я хочу, чтобы ты поужинала с нами сегодня вечером, с нами обоими. Хочу послушать, что он скажет, когда ты будешь сидеть рядом. Он говорит, что все может объяснить…

Джо ожидала услышать что угодно, только не это. Ничего себе предложение, как она поверит теперь хоть одному их слову? В любом случае, Майк ясно сказал: не встречаться ни с кем, пока не перезвонит. Она будет тянуть время.

– Я все никак не отойду, Барри. Я не знаю.

– Ты дома?

– Нет. – Если он приедет к ней, то тут же поймет, что она врала. Однако, если удастся уехать на побережье, надо собрать вещи и как-то связаться с Алексой.

– Где ты? – Он опять разозлился.

– У друзей.

– Где? – закричал он. – Что, черт возьми, с тобой такое? Ты что, не понимаешь, какие серьезные обвинения выдвинула? Как ты вредишь… тебе надо встретиться с Денни и дать Мадам Дэви шанс защитить ее честное имя.

– Я еще перезвоню. – Джо не могла больше слушать. Может, это неумно, но она положила трубку, пока он не уговорил ее на какой-нибудь компромисс.

Она сидела, уставившись в пространство, а потом на фотографии на столе Браун. На одной из них она узнала молодую Блэр, такую же элегантную, но чуть-чуть полнее и с гораздо более спокойным лицом. Она сидела в садовом гамаке вместе с пожилой женщиной – наверное, матерью – и молодым человеком с веселыми глазами – возможно, Клемом, которого они потеряли.

Телефон зазвонил ровно через пятнадцать минут. Майк сильно волновался:

– Не могу посадить тебя на самолет, малышка. Кажется, в Нью-Йорке погода подводит, я прав? Все рейсы задерживаются, и все переполнены. Господи, ты можешь остаться у Браун – как ее зовут – Шайндер? Я просто с ума схожу. – Когда она не ответила, он добавил: – Малышка, я не хотел тебе говорить, завтра я встречаюсь с твоим отцом. Я выяснил, где он. Будет мужской разговор кое о каких делах.

– Ах, Майк… – До этого Джо было больно от того, что Майк не выразил готовность прилететь к ней сам, а он, оказывается, только и делает, что старается для нее. Она пересказала Майку разговор с Барри.

– Так ты перезвонишь? Считаешь, что можешь притворяться, что доверяешь им? Я думаю, это риск. И большой.

Джо перебила его:

– Я должна – ради Алексы и ради себя самой. – Она видела свое отражение в маленьком зеркале на столе. Выглядит спокойной, внутри она тоже спокойна. Не все факты собраны. Она даст Мадам Дэви шанс, о котором просит Барри.

– Где будет Алекса сегодня вечером? – с беспокойством спросил Майк.

– Бог ее знает, может, дома. Обычно она ни жива ни мертва после таких съемок.

– Хорошо. Позвони ей в студию – скажи, что надо увидеться. Например, в «Плазе», а впрочем, где угодно, лишь бы перед встречей с Аптоном. Она должна разделить с тобой ответственность. Держитесь вместе. Что бы ни произошло, не оставайся в квартире одна. Завтра вылетай на побережье. Я заказал билет на десять утра в Сан-Диего. Ты нужна мне, Джо. Поезжай ко мне на квартиру, как тогда. Я приеду домой после встречи с твоим отцом. Наконец дело сдвинулось с мертвой точки.

Джо было неудобно снова звонить от Блэр, но выхода не было. Она позвонила в студию. Как и следовало ожидать, ей ответили, что Алекса на площадке и отрывать ее нельзя.

– Перезвоните в половине шестого. Может быть, у нее будет перерыв.

– Это ее сестра Джо. Перед тем как она уйдет, скажите ей, мне жизненно важно с ней увидеться. Передайте это, пожалуйста. Вы не представляете, как это важно. – Она помолчала. – А с кем я разговариваю?

– Это Мимс. Я – гример. Обязательно все передам.

Джо расхаживала по комнате из угла в угол. Она опять занервничала и пыталась успокоиться перед тем, как снова звонить Барри. Надо сыграть так, чтобы он поверил в ее искренность, в желание узнать правду. Когда Джо набирала его номер, она была готова сделать все как надо. Но игры не потребовалось.

– Он ушел, и сегодня его не будет, – с чувством сказала ей секретарша. – Сообщения не оставлял.

Джо больше не думала о том, что злоупотребляет чужим телефоном. Пришлось снова звонить Майку. Каждая минута на счету. Нельзя допустить ни одного неверного шага.

На этот раз в его инструкциях не было никаких колебаний.

– Нам нечего терять. Браун доверилась тебе. Введи ее целиком в курс дела. Спроси, можно ли остаться у нее на ночь, если не сможешь связаться с сестрой. – Казалось, он едва мог выносить даже одно имя Алексы.

Прошел час, а Джо уже была другим человеком, когда возвращалась в гостиную, где Браун растянулась на диване с журналом «Экономист».

– Ну как?

Браун оказалась отличным слушателем. Она ни разу не прервала Джо, хоть временами та и спотыкалась, рассказывая все с самого начала. Выслушав все, Браун не изменилась в лице. Она осталась той же – решительной, надежной. Она – друг. В этом нет сомнения.

– Майк не хочет, чтобы я возвращалась на квартиру, но надо кое-что забрать перед завтрашним отъездом. Все равно придется вернуться – если позвонит Барри Хантер. Надо встретиться с Аптоном, ведь правда? Выслушать его?

Четыре тридцать. Через час она или позвонит, или поедет на студию, чтобы не разминуться с Алексой. Еще есть время заехать к Центральному парку и собрать вещи.

– Как вы считаете, мне лучше съехать с квартиры сегодня вечером, что, конечно же, будет означать мое недоверие им, или попробовать продолжать игру? Может это все оказаться совпадением?

Браун села и зажгла еще одну сигарету. – Я уверена больше, чем кто-либо – все это не случайно. Форга наверняка знает все, что он хочет знать о Мадам. – Она раздраженно встряхнула головой. – Ты сама сказала, как разозлился Форга, когда Аптон неожиданно приехал вчера вечером… и, судя по твоему состоянию, по тому, что ты говорила и не могла остановиться, Форга подсыпал тебе что-то в последний бокал. – Браун встала. Властная женщина, уверенная в себе и во всем, что собиралась делать. – Майк прав. Ты не должна оставаться в квартире. Давай поедем туда сейчас – заберем вещи, а потом захватим Алексу. Вы обе можете спать здесь… Одна на диване, другая там, где как бы должна быть комната прислуги.

– Вы хотите сказать, что поедете со мной, сейчас?..

– Конечно. Я – довольно важная персона, да будет тебе известно, дорогая. «Дэви» вряд ли захочет произвести на меня плохое впечатление. Пойду выкачу машину из гаража. В такую погоду такси точно не поймаем.

Подъезжая к Центральному парку, Джо вспомнила, как недавно ехала на Ист-Мишн-драйв, не уверенная в том, что ключ еще подходит, парализованная необъяснимыми страхами.

Браун оставила машину в подземном гараже их дома, и Джо с облегчением подумала о том, что не надо проходить через вестибюль. Пять минут шестого. Сейчас быстро побросать вещи в сумку и звонить Алексе, чтобы ждала их приезда.

Ключ подошел.

– Кико, Кико, ты здесь? Никакого ответа.

Дверь в спальню закрыта. Открыла ее Браун. На минуту обе замерли. Внутри был полный хаос. Комната была перевернута вверх дном, ящики выдвинуты, все на полу, диван и кровать сдвинуты в угол. Кто-то искал то, чего у нее не было – доказательства, что Светлана из клиник «Фонтан» и «Весна» – доктор Светлана Лэйн – является Мадам Дэви, спасительницей женского рода, поставщиком молодости. Кто-то также хотел, чтобы до нее дошло, что о ее неверии стало известно. Что она противник, опасный противник, и им наплевать, что их карты перед ней теперь раскрыты.

– Быстро звони Алексе, – прошипела Браун. – Потом хватай зубную щетку, и сваливаем. У нас много работы. – Деловые, отрывистые приказы Браун были сейчас как нельзя кстати. Пять двадцать. Неважно, что ей ответят, она не повесит трубку, пока Алекса не подойдет к телефону. Снова ответил Мимс, и очень расстроенным голосом.

– Мадам, я все передал вашей сестре, но мы не знаем, что случилось. Она ушла с площадки пару минут назад и пропала, обманула нас… сбежала… здесь такое творится! Вы случайно не знаете, куда она могла поехать? Спорю, здесь замешан парень. Она целый день хлюпала носом. Если знаете, где ее искать, обязательно скажите мне. Если нет, то, когда она придет домой, передайте, чтоб срочно позвонила Пен Уоверли, пока у Пен не случился инфаркт.

Все происходящее казалось Алексе нереальным. Она следила за каждым своим действием, каждым словом. Слова складывались не просто в предложения, а в совершенно определенные реплики, в которых нельзя было ошибиться, чтобы не выдать себя. Только так придется жить часы, а может, и дни. Злоба, кипящая в глубине сознания, была опорой, а не препятствием, давала возможность выносить человека, который сидел теперь в гостиной квартиры в Центральном парке, пока Кико подавал им кофе и сладости.

– Небольшая задержка из-за погоды. Да, американцам еще учиться и учиться у их японских конкурентов. Метеорологическое оборудование безнадежно отстало…

Не собирается ли он обсудить с ней и торговый дефицит? Алекса заготовила реплику, которая должна была быстро отвлечь Форгу от проблем метеорологии.

– Мне надо сказать сестре, что я уезжаю. Или она знает?

Форга по-отечески улыбнулся.

– Конечно знает. Мы же одна команда. Вы разминулись. Сейчас она обедает с Барри Хантером и нашим адвокатом с Западного побережья. Мистером Аптоном. – Почему Форга так напряженно вглядывается в нее? Что-то имеет в виду? Если да, то она не поняла, но, может, это и к лучшему, потому что он облегченно развалился на диване, продолжая: – Она пыталась дозвониться в студию пожелать тебе счастливого пути и беспокоилась, что ты повела себя так непрофессионально. – Он наклонился вперед и потрепал Алексу по коленке, как непослушного ребенка, и снова улыбнулся. – Почему бы не оставить ей записку? Вот наш номер в Лондоне.

Она взяла листок, не посмотрев на него. Она знала, что никакая записка, какую хотелось бы передать Джо, никогда до той не дойдет.

– Когда мы выезжаем?

Форга не успел ответить – зазвонил телефон. Он подождал, пока Кико возьмет трубку.

Она похолодела, когда Кико выжидающе посмотрел на хозяина, прося разрешения передать Алексе, кто звонит. Форга едва заметно кивнул.

– Мисс Уэллс, доктор Лэннинг хочет поговорить с вами…

– Скажите ему, что я не могу.

Форга прервал ее, опять по-отцовски улыбаясь.

– Поговори с ним, моя дорогая. Успокой его. Боже мой… не может и часа прожить без твоего голоса. Возьми телефон в спальне, чтобы мы не мешали.

Она не хотела говорить с Марком, не желала больше никогда с ним видеться, но у нее есть роль, которую она должна сыграть в этой пьесе… враг не должен заподозрить, что все ее надежды и мечты разбились навсегда в доме на Одиннадцатой улице.

Возможно ли, что каких-то двенадцать часов назад они с Марком вместе завтракали после ночи, которую она запомнит на всю жизнь? Этой ночью она узнала, какой может быть любовь и что это такое.

Марк заговорил теми словами, о которых она мечтала все утро. На глаза навернулись слезы: она вспомнила, как больно было слушать песню Джона Леннона и думать, услышит ли она когда-нибудь его голос?

– Алекса, слава Богу, я тебя застал. Я не мог сегодня работать. Я сделал ошибку всей жизни утром… Мне надо столько сказать тебе…

– Доктор, не говорите так. Доктора не ошибаются. – Отлично сыграно. Легко, вежливо, безучастно. Она начала выписывать ногой круги в воздухе и сосредоточилась только на этом, зная, что разговор точно прослушивают, а может, и записывают.

Но Марк не слушал, до него не доходило, что она уже продвинулась вперед, сделала открытие, которое никогда не позволит ей мечтать о нем, не даст ей поверить сыну женщины, чья жизнь была бесконечным враньем и лицемерием. Нет, Марк не слушал. Он говорил невероятные вещи.

– Я люблю тебя… я хочу тебя. Не могу поверить, но я думаю… – он засмеялся беззаботно, как тогда на море, – … если согласишься встретиться со мной через полчаса, то я могу даже сделать тебе предложение.

– Притормози. – Реплика получилась не самая лучшая. Она вырвалась из самой глубины сознания, которую она хотела замуровать, где так невыносимо терзала боль. И слова, появившиеся оттуда, на самом деле хотели уязвить другого человека.

На другом конце провода повисло молчание. Она снова усмехнулась, на этот раз вышло неплохо.

– Очень соблазнительно, Марк, но кто знает, чего захочется через полчаса… – она помолчала. Лучше не придумаешь, чтобы убить двух зайцев сразу, если слушают Кико или Форга. Правильно подобрав слова, возможно, удастся избежать выкупа, который Форга запросил за странное исчезновение из студии. – Я, любимый, могу иногда повалять дурака, но мой босс очень недоволен. Он сейчас здесь… – Алекса услышала, как у Марка перехватило дыхание, и решительно пошла в атаку. – Он в ярости. Придется заглаживать ошибку. Сегодня мы вылетаем по делам в Лондон. Когда вернусь, позвоню… может быть…

– Притормози. – Щелчок. Он бросил трубку. Алекса мрачно уставилась в окно. Не было ни огней, ни парка, только темнота, дождь и облака. Щелчок отозвался в голове, как щелчок револьвера, оборвав что-то внутри. Она порвала с ним, не дав ничему начаться, пока не стало слишком поздно.

На Алексе до сих пор был прозрачный шифон. Сумасшедший дом. Форга сказал, что вылет задерживается. Кажется, вылетать никто не торопится. Она забралась под горячий душ, пытаясь смыть с себя чувство потери и одиночество. Что бы надеть на эту важную встречу в Лондоне? Что могло помочь в величайшем поступке ее жизни? Алекса заглянула в гардероб. Твидовый костюм от Джеффри Бина – такого твида англичане в жизни еще не видывали – и замшевую шляпу-сомбреро, которая затенит лицо, скроет настоящие тени на Лице Вечной Молодости.

В дверь постучали.

– Да?

– Пора, мисс Уэллс.

Когда Алекса снова появилась, Форга одарил ее самой сверкающей из своих улыбок. Время опять остановилось, когда его глаза въелись ей в лицо, и невозможно было отвести взгляд, пока он не отвел свой и, как матадор, не взмахнул перед ней меховым манто.

– Презент по случаю поездки. Предстоит познакомиться с нашими новыми инвесторами.

Кико собрал ей чемоданы, прошел с ними до двери и вежливо поклонился.

– Мисс оставила записку для мисс Джо? Алекса как можно более виновато покачала головой.

«Гадкий паразит», – подумала она. Разве есть надежда, что Джо хоть что-нибудь получит, не говоря о том, что ей действительно надо сообщить сестре?.. Но в пьесе остался только один акт, последний – два или три дня, а потом для них всех настанут веселые времена. Включая Марка? Что ж, надо все равно идти до конца.

Форга ласково потрепал ее по плечу.

– Мы позвоним Джо из Лондона. – Он обернулся к Кико. – Когда вернется мисс Шепвелл, пожалуйста, передай ей этот номер. Скажешь, что я лично прошу ее позвонить сестре. И позаботься о ней хорошенько.

Когда они вышли из лифта, Алекса просила Бога только о том, чтобы внезапно не появился Мимс и не расстроил ее собственный план мщения. Вокруг не было никого. Теперь точно придется продолжать опасную игру одной. Форга не узнает про рейд на Одиннадцатую улицу, не догадается, что она уже знает всю правду – что Магда и Светлана – сестры-преступницы, а он – вдохновитель и идеолог.

Серый лимузин ждал у подъезда. Затемненные стекла – ты видишь всех, тебя – никто. Алекса опять помолилась, чтобы следующие сорок восемь часов оставаться такой же непроницаемой снаружи – совершенным образцом «лица». А внутри – внутри тем, кто намерен уничтожить «Дэви» раз и навсегда.

12

События иногда принимали просто невероятный поворот. Со съемочной группой Майку пришлось побывать в Вестгейте – там проходил семинар компании «Мастермайнд». В последнее время на побережье только и говорили, что о Максе Мастерсе – мистере Мастермайнде – и его ошеломляющем успехе.

Предварительно позвонив ему по телефону, Майк к своему неподдельному удивлению услышал в списке клиентов названия многих больших корпораций, очевидно с охотой тративших тысячи долларов, стремясь «воплотить потенциал в мощь». Не последнюю роль играло здесь и интригующее карнегиевское обаяние самого мистера Мастерса.

Этот день был прожит не зря. Во-первых, из отснятого материала получился отличный пятиминутный репортаж, а во-вторых, к несказанной радости Майка, в рекламном буклете в качестве жизненного примера действенности учебной программы он наткнулся на жизнерадостную физиономию Бена Шепвелла собственной персоной.

– Я хочу как-нибудь сделать отдельную передачу, встретиться с этим парнем Шепвеллом, например, – сказал Майк Мастерсу, который прилетел в Сан-Диего из штаб-квартиры в Санта-Монике, чтобы лично провести показательный семинар для телевидения.

Мастерс несказанно обрадовался. Преданный член «Мастермайнда», Шепвелл обладал способностью вызывать энтузиазм. Пару лет он подписывался на все новые кассеты с программой «Новый взгляд и новые усилия» и выучил их так хорошо, что один раз даже заменял лектора на семинаре. Мастерс чувствовал, что бесплатно получил кусок пирога.

– Здравствуйте, можно Бена Шепвелла?

Ответил бодрый тонкий голосок:

– А кто спрашивает?

– Он меня не знает. Это Майк Стюарт… – Майк никогда не представлялся чужим именем, но здесь другого выхода не было. – Я интересуюсь учебной программой «Мастермайнд». Мне дали ваш номер. Это… миссис Шепвелл?

Девушка хихикнула и не ответила.

– Минутку, он сейчас подойдет.

Взял трубку мужчина, несомненно, уверенный в себе. Кассеты о взгляде и усилиях он проштудировал как следует.

– Рад вас слышать. Уверяю, этот звонок – самый важный в вашей профессиональной карьере. Майк, кажется?

– Да, Майк Стюарт, – невозмутимо ответил Майк. – Я много читал об этих курсах. Я еще не покупал кассет, но, может быть…

– Почему бы нам не встретиться? – прервал его Шепвелл. – Мне легче будет ответить на ваши вопросы не по телефону. Я могу приехать к вам, или посидим где-нибудь за кружкой пива.

– Хорошо. Где вам удобно?

Супербизнесмен выдержал паузу и сказал:

– Как насчет того, чтобы позавтракать вместе в субботу? В кафе «Селла» в торговом центре «Серра-монте»? В половине двенадцатого, например? Вы, наверное, знаете. Это самый большой торговый центр в округе, двести восемьдесят тысяч квадратных метров… – Не дав Майку возможности спросить, зачем Бену понадобилось встречаться с перспективным клиентом в этом безразмерном магазине, Бен поспешил объяснить: – Если вы там не были, посмотреть надо обязательно. Я заключил там немало сделок… – Он засмеялся так, чтоб сразу стало ясно, какой он непревзойденный бизнесмен, и даже не побоялся признаться: – Я был полным неудачником, пока не наткнулся на «Мастермайнд». В общем, когда увидите «Серрамонте», поймете, что в мире еще не создано ничего совершенней.

– Я не знаю точно, как туда добраться.

Выслушав, как доехать, и попрощавшись, Майк положил трубку и сказал вслух: «Ну и урод!» Шепвелл даже не спросил, откуда он звонит, и даже телефона не взял. Интересно, стал бы он подозревать неладное, если бы узнал, что «перспективный клиент» находится от него за тридевять земель? Возможно, он намотал столько же по «Серрамонте» в поиске клиентов для «Мастермайнда».

Майк прилетел в Сан-Франциско, взял такси и, несмотря на объяснения эксперта Шепвелла, немало потрудился в поисках входа в центр, выбравшись с парковки неимоверных размеров. Господи, здесь нужен радар. Направляясь в сторону гигантского зала под названием «Продуктовый двор», где раздавалось эхо, Майк окончательно потерял всяческую веру в то, что Шепвелл вложил хоть кроху в постройку «Серрамонте». Ничего подобного он еще не видел. Кафе «Селла» оказалось именно там, где объяснял Бен. Майк устал, как после утренней пробежки, когда наконец, пройдя отдел кухонных приборов, увидел нужную вывеску.

Бен, наверное, думал, что это шикарное место. Оно и вправду было неплохое. Стилизованное под сельский кабачок: корзины, вилы, снопы колосьев пшеницы – все подчеркивало идею спокойного уюта и близости к земле. В плохо освещенном кафе Бен выглядел лет на тридцать пять. Когда они нашли столик на втором этаже и он оказался напротив Майка, загорелому продавцу прибавился еще десяток лет. Бен держался с неприятной развязностью, которая вызвала отвращение Майка, даже если б он не знал, что за человек сидит перед ним.

– Как вы узнали о нас? Через «Форбс»? Они нас обожают, всегда дают трибуну…

За бокалом «Кровавой Мэри» и коктейля «Куиш Лорен» Майк позволил Бену порассуждать о любимой компании в свое удовольствие. Установка цели… преимущества телефона… японское искусство терпения… У Бена хорошо получалось. Может, в конце концов он нашел свою нишу.

Майк слушал внимательно и задавал правильные вопросы.

– Я прочел, что это совершенно изменило вашу жизнь. – Майк с чувством взмахнул рукой. – Неужели вы и вправду имеете отношение к открытию «Серрамонте»?

Бен откинулся на стуле, белый воротничок засверкал на загорелой шее.

– В определенной мере – да. Заинтересовал производителей спортивного оборудования. Потом сходим в тренажерные залы, если у вас есть время.

– Вы отлично выглядите. Занимаетесь спортом? – Сказанное подействовало на Шепвелла, как на ребенка протянутая конфета.

Бен невольно напряг мускулы, и полились потоки хвастовства.

– Приходится держать форму, надо оставаться молодым. Лозунг «Мастермайнд» – в здоровом теле здоровый дух. Я всегда в это верил.

– Ваша жена по телефону показалась мне очень юной.

Бен ухмыльнулся:

– Кто сказал, что она моя жена? Я встречаюсь со многими понемножку, приятель… Но, можно сказать, да, Салли – любимый игрок моей команды. Сами-то вы женаты?

– Пока нет, – покачал головой Майк. – Вы работаете только в «Мастермайнд»?

– Конечно нет, черт возьми. Время от времени провожу семинары для развлечения… когда занять себя нечем. Я, так сказать, разработчик – свожу нужных людей друг с другом. Всю жизнь этим занимался, но «Мастермайнд» указал мне на слабости, укрепил сильные стороны…

Майк ждал вопроса, который должен был последовать, если Шепвелл действительно хороший бизнесмен, как говорил Мастерс. Пусть поболтает еще минут десять, а потом можно будет сменить тему. Бен заказал еще по бокалу «Кровавой Мэри». Хорошо, это еще больше его размягчит. Майк отодвинул недопитый коктейль в сторону, и Бен с серьезным видом подался вперед. Майк посмотрел на начинающие слегка седеть виски, которые очень шли его смуглому лицу и темным волосам, и вспомнил, как Джо говорила о несправедливости того, что мужчины с годами только хорошеют, а женщины – наоборот.

– Цена отличная. Включается обучение, аудиокассеты на десять часов занятий, методические разработки, пара ужинов… но, возможно, вы имеете право на скидку. Давайте посмотрим. Спорю, вы – кандидат в вице-президенты какой-нибудь крутой компании – «Полароид», «Американ Стэндард», «Ю-Эс Стил»… заметный парень и окружен другими заметными парнями, которые нацелились перерезать вам горло, я прав? Если вы работаете на подобной фирме, полагается скидка…

Майк откашлялся. Пора переходить к делу.

– У вас, кажется, есть знаменитая дочь, – довольно льстиво начал он. – Алекса, по-моему? «Лицо Дэви»? Вы и ее обучили своим трюкам, что она так высоко забралась?

Бен открыл рот и медленно закрыл. Майк смотрел на него невинно, все еще изображая почтительное восхищение перед удачливым собеседником.

К радости Майка, Бен залпом допил вторую рюмку.

– Да, у меня есть знаменитая дочь. Как вы об этом узнали?

– Разве об этом не все знают?

– Вовсе нет, черт возьми, – хмыкнул Бен. – Жизнь, сынок, учит: никогда не доверяй женщине, даже если она твоя плоть и кровь. Алекса не вспоминает обо мне.

– В «Дэви» она, наверное, уже стала миллионершей. Она самая знаменитая модель в стране.

Бен допил остатки, и Майк заказал еще по коктейлю.

– Нет-нет, больше не надо, – замахал руками Бен, но, когда официант принес рюмки, Бен тут же снова отпил из своей. На загорелом лбу появились капельки пота. – Да, моя знаменитая дочь зарабатывает миллионы. Ну и что? Я никогда не видел из них ни цента, ни слова от нее не услышал. Что касается меня, мне все равно, есть она на свете или нет. – Он посмотрел на Майка, словно видя его впервые. – Давайте вернемся к скидкам. Так в какой вы компании работаете?

– Станция Кей-си-эй-ти.

До Бена не дошло. Он тупо уставился на Майка, а тот крепко схватил его за запястье. Шепвелл сидел как парализованный. На его лице выступил пот.

– Вы что делаете? Что это за чертова станция?

– Я из Сан-Диего. Это филиал Эн-би-си. Ваша вторая дочь, Джо, работала раньше со мной, и ей пришлось много пережить.

Бен попытался вырвать руку, но шок отнял все силы. Челюсть отвисла. Майку показалось, что сейчас с ним может случиться удар.

– Да вы… скользкий проныра… негодяй!

– Минутку, мистер Шепвелл. Это не совсем так. Я действительно встречался с Максом Мастерсом и, кстати, делал репортаж о семинаре. Он показывал мне брошюру, говорил о вас. Он вас очень ценит и хотел, чтобы я сделал отдельную передачу – все это правда. Представился счастливый случай посидеть с вами и рассказать кое-какие новости…

– Какие новости? – Как только Шепвелл услышал имя Мастерса, к нему вернулся цвет лица и даже румянец. – Как вы сказали вас зовут? Майк… не могу вспомнить… Я знаю, Джо время от времени делала что-то для одного Майка, но, кажется, у него другая фамилия…

– За это прошу прощения. Я назвал Салли чужое имя. Мне очень хотелось встретиться, и я решил, что вы можете вспомнить меня – Майка Таннера – и тогда мы ни к чему бы ни пришли. Я не собирался заманивать вас в ловушку, вспоминать неприятные вещи. Вы ведь так и не проследили, для кого был выписан чек и кто такая Магда? – Кровь опять ударила Бену в лицо, так что Майк даже убрал руку. Неожиданно стали сказываться годы пьянства, которые не могла скрыть никакая аэробика. Он опять глядел враждебно.

– Не понимаю, при чем здесь вы.

– Я хочу жениться на Джо, – прервал его Майк неожиданно для себя самого, но теперь понял, что хочет именно этого, и особенно приятно, что узнал об этом человек, который знать должен. – Почему вы забыли про нее? Не сказали им с Алексой, что переезжаете, и даже нового адреса не выслали?

– Я звонил Алексе, писал. Эта дрянь так и не ответила… потом… Мне сказали, что лучше держаться от нее подальше. Алекса поднялась высоко, и Джо тоже. Казалось, что не надо стоять у них на дороге… не портить имидж, я для них недостаточно крутой.

– Кто сказал? Кто-то настоял на том, чтобы вы не виделись? Кто?

Бен заерзал на стуле:

– Вы не так поняли.

Майк посмотрел на него с плохо скрытым презрением.

– Я разговаривал с мексиканскими полицейскими. Они оказались очень скрытными. После катастрофы… вы ведь имели дело с капитаном Гонзалесом?

Бен затравленно посмотрел на Майка и, оглянувшись по сторонам в поиске официанта, громко позвал:

– Принесите счет.

– С капитаном Гонзалесом? – настаивал Майк.

– Я не помню, приятель. Какая разница? Господи, да прошло года четыре, да нет, пять. Сколько мне нести этот крест? Если ты с ним встречался, то уж, наверное, все вынюхал, что надо. Просмотрел учетную книгу, нашел подпись Тери, и полицейский отчет, уж конечно, читал, ведь так? Мне нечего больше сказать.

– Зато мне есть что сказать вам, мистер Шепвелл. Джо с моей помощью разузнала, что ваша жена Тери Шепард потратила более двух тысяч долларов в клинике «Фонтан» на «маску молодости», которая обезобразила ее.

– Нет, нет… – застонал Бен, закрыв лицо руками.

Майк продолжал, не обращая внимания на его стенания:

– Мы узнали об этом от старшей медсестры Энн Першинг, которую потом убили в Нью-Йорке. И почти уверены, что Тери попала в «Фонтан» по совету своей подружки-модели Магды Дюпол. Тери, вероятно, не знала, что Магда сама была заинтересованным лицом и… – Теперь Майк просто зашипел на Шепвелла: – За год до этого Магда засветилась в похожей клинике. Та закрылась сразу после того, как изуродовали еще одну несчастную женщину. Все хуже, чем вы думаете, Бен. Вы, наверное, не скажете, кто вам велел держаться подальше от дочерей. Скорей всего, им и не потребовалось угрожать, но можно предположить, что это кое-кто из «Дэви», которая сейчас платит вашей дочери миллионы, а именно – Мадам Дэви. Она же Светлана Лэннинг. Это она подписала чек, который вы забрали у Джо.

– Там было другое имя, – неуверенно ответил Бен.

– Именно то. Дело в том, что Джо нашла еще один чек и уже не стала повторять ошибку и отдавать его вам. Шаг за шагом – не потребуется много времени распутать всю эту жуткую историю. Ваша жена покончила с собой из-за того, что сделала с ней эта женщина. Потом ее нанял один мультимиллионер – производить продукт, который якобы сохраняет молодость…

– Я не знаю, не понимаю… – Бен сдавал. По уже обвисшим щекам стекали слезы. – При чем здесь я? Зачем вы все это мне говорите?

Майк посмотрел на Шепвелла с отвращением.

– Вы не хотите помочь? Вам ведь есть что сказать, чтобы мы могли доказать все, о чем я только что говорил. Вы знали, что Гонзалес уволился из полиции вскоре после случившегося? Пошел на досрочную пенсию. На нее и в Шиноле хибарки не купишь, а он, между прочим, поселился в шикарном доме в Манзанилье. На какие деньги? У нас не хватает доказательств.

Бен медленно встал и поплелся к двери мимо официанта, который попытался всучить ему счет. Какое-то время Майк смотрел ему вслед, заплатил по счету и откинулся назад, допивая «Кровавую Мэри». Он предчувствовал, что, раскрыв карты перед Беном, он вызовет в стане врага какое-то движение. Он почти не сомневался, что, когда он позвонит Шепвеллу снова, тот, как сестра Першинг, уже окажется далеко. «По срочному делу».

Когда зазвонил бледно-серый телефон, Блэр была одна. Неудивительно – в восемь часов вечера только уборщицы могли еще находиться в здании. Кондиционеры отключали уже в шесть, и Блэр задыхалась от жары. Звонок освежил ее. Ее всегда освежал его голос, его непомерные запросы, гипнотический взгляд…

– Я в Лондоне.

– Да… – выдохнула она, словно услышав экстравагантный комплимент.

– Двое твоих подчиненных желали встретиться со мной и взять интервью у Мадам Дэви… – резко проговорил Форга. Блэр открыла рот, чтобы начать подобострастно Извиняться, но он продолжил: – Я считаю, что Мадам Дэви сейчас самое время встретиться с прессой. Можешь сказать Браун Шнайдер, что передумала насчет статьи о Мадам Дэви…

– Почему? – Блэр так удивилась, что задала вопрос, который заведомо должен был разозлить Форгу.

– Наверное, моя спутница повлияла на меня. – По голосу Браун угадала хорошо знакомую ей язвительную улыбку. – Я взял Алексу с собой – познакомить с нашими новыми инвесторами и поучить послушанию. Завтра она уже сможет делать то, что я ей скажу…

Ревность обдала Блэр сильной волной, ее начало мутить и чуть не вырвало. Форга холодно продолжил:

– Скажи Браун Шнайдер следующее: тебе сообщили, что Мадам Дэви только что прилетела в Калифорнию. Пусть свяжется с Барри Хантером и договорится об интервью. – Блэр не нашла в себе сил ответить, и, возможно, он догадался об этом… да конечно, он знал это, потому что голос его помягчел, не слишком, но достаточно, чтобы почувствовать разницу. Как будто уже не он, а только его глаза говорили с ней. – В Лондоне уже новый день. Я один в постели. И буду один. Приедешь домой – найдешь мой подарок: поездку на Луну. Сними с себя все, когда будешь курить, о потом можешь мастурбировать с ботинком, который я тебе дал. И делай это каждую ночь, пока я не вернусь.

Этот звонок был единственным, который Джо не услышала, с тех пор как два дня назад поселилась у Браун. Она не улетела в Сан-Диего надесятичасовом самолете: как уехать, если неизвестно, что случилось с Алексой? Только здравые суждения Браун удержали ее от того, чтобы идти в полицию, когда по телефону она узнала от Кико, что Алекса поехала в Лондон по срочному делу вместе с Форгой.

Не дожидаясь вопросов, Кико дал Джо телефон Алексы в Лондоне. Джо сказала ему, что несколько дней поживет в другом месте. В Лондоне пока не отвечали.

«Спокойно», – повторила ей Браун раз десять за последние тридцать шесть часов. Майк говорил то же самое, перед тем как отправиться на встречу с отцом, который, оказывается, поселился в пригороде Сан-Франциско и теперь участвовал в семинарах по вопросам карьеры и профессионального роста. Во все это Джо верилось с трудом.

Выключив душ, Джо услышала, как Браун резко хлопнула дверью.

– Джо, ты меня слышишь? – выкрикнула Браун немного возбужденно.

– Да, что случилось? Выхожу через минуту. Алекса нашлась?

– Гораздо лучше, дорогая, – сухо ответила Браун. – По причине, которая скоро станет нам известна, я получила окончательную резолюцию от моего шефа.

Джо не стала вытираться и открыла дверь, накинув полотенце на мокрое тело.

– Да? Что? Говори скорей.

– Я получила не только согласие, а приказ – продолжать статью о Мадам Дэви.

– Что?!

Браун кивнула, губы дрожали от удовольствия.

– Дело раскручивается быстро. Великая дама все-таки приземлилась на нашей планете – а точнее, в северной Калифорнии. Мне надо позвонить Барри Хантеру, и он устроит интервью. – Браун подмигнула. – Дадим ему знать, что я приглашу с собой заинтересованную сторону, допустим, коллегу, у которой есть свои хитроумные вопросы к Мадам. – Браун театрально поднесла часы к глазам. – Хантеру рано звонить? Без четверти девять. Не думаю. Из того, что ты мне рассказывала, можно заключить, что он ранняя пташка и трудоголик. Наверное, уже ждет моего звонка.

Первый раз за последние две ночи, с тех пор как Джо выяснила, что Алекса улетела с Форгой, она вышла из состояния ступора, когда каждое движение требовало огромных усилий. А после того как Браун объявила, что они дневным рейсом вылетают в Сан-Франциско в лабораторию Мадам Дэви, Джо просто не могла усидеть на месте.

– Увы, мистера Хантера не было на месте, – протянула Браун, – но весьма компетентный ассистент знал все о моем запросе. Просто не верится: двери, которые всегда держали под замком, вдруг раскрылись чудесным образом. А человек, дающий тебе информацию, делает вид, что это совершенно естественно. «Ложь и лицемерие уродливого мира красоты» обретают реальные очертания… Пожалуй, сделаю это названием – для подзаголовка слишком хорошо.

Джо всеми возможными способами пыталась выразить Браун благодарность за ее участие, но для Браун вся история стала профессиональным вызовом, великим финалом работы во «Вью», перед возвращением к науке, к книгам.

Они собрались в аэропорт и уже стояли у двери, когда раздался звонок. И хотя Браун не хотела, чтобы Джо брала трубку, какой-то инстинкт потянул Джо к аппарату. На несколько секунд она будто окаменела, и тут же радость охватила все ее существо – звонила Алекса.

Она сразу заговорила о деле:

– Джо, у меня пара минут. Я в Лондоне. Со мной все в порядке. Мое Лицо Вечной Молодости делает чудеса… но… – было плохо слышно. Джо поняла, что Алексе приходится из осторожности говорить негромко. – Магда и Светлана – сестры. Форга – преступник. Ты была права.

Джо поперхнулась. Сестры!

– Лекс, Господи! Я так беспокоилась! Слава Богу, что ты позвонила. Мадам Дэви согласилась на интервью с Браун Шнайдер. Ясно, что с разрешения Форги. Я еду с Браун на Западное побережье. Когда ты вернешься?

Голос Алексы изменился. Значит, кто-то вошел в комнату.

– Иду, я уже готова… – легко рассмеялась она, – через пару дней… пока.

Браун действительно оказалась на редкость чутким человеком. Она знала, что в определенные моменты молчание ценится дороже всего. Она оставила Джо наедине со своими мыслями и за весь полет только пару раз потрепала Джо по плечу и не дала ей выпить вина:

– На такой высоте не рекомендуется.

Почему Блэр Бенсон дала разрешение на то, чтобы приоткрыть тайну Мадам Дэви? Браун тут же заключила, что это Форга заставил ее заговорить. Для чего? Как эта женщина сможет теперь оправдаться за свое прошлое? А теперь и будущее ее компании под большим вопросом. Существует ли какое-то объяснение, о котором они не подозревают?

После двух бессонных ночей из-за Алексы, тягостного вынужденного бездействия Джо неожиданно заснула и вздрогнула только тогда, когда стюардесса попросила всех пристегнуть ремни. Они снижались.

Как Браун и ожидала, у выдачи багажа их встречал шофер в форменной одежде и с табличкой «Шнайдер» в руках. Но обе женщины взяли только ручную кладь. «Раньше сядешь – раньше выйдешь» – этим лозунгом Браун руководствовалась во всех поездках по заданиям «Вью».

– Мы заказали вам билет на Эврику, дневной рейс. Правда, речь шла об одном билете, но достать второй – не проблема. Пойдемте, покажу терминал, – с усердием произнес шофер, на лацкане которого была вышита маленькая золотая буква «Д».

– В Эврике вас встретят и отвезут в гостиницу. Мадам Дэви просит прощения: она только что приехала, и ей трудно будет сразу вас разместить в своем особняке. Назначено вам на завтра, на одиннадцать часов. – Шофер говорил только с Браун, словно Джо вовсе не существовало. – Мадам Дэви будет приятно, если вы останетесь на обед. Обратно в Эврику вас тоже отвезут и посадят на самолет до Сан-Франциско.

Браун ответила коротким «спасибо». Джо старалась сохранять спокойствие, но на самом деле сердце дрожало как овечий хвост, пока не получила билет на Эврику.

Небольшой самолет летел вдоль побережья над темной зеленью лесов, песчаными холмами, изгибом реки, похожей на сверкающую нить. Джо засмотрелась на шоссе, то пропадавшее, то появляющееся из скал и туннелей. Не иначе как это шоссе номер 1, о котором столько рассказывала Алекса. По этой дороге они когда-то ехали с Барб, эта дорога привела ее к славе и успеху. Привела… к Кэлу Робинсону, фотографу из Сан-Франциско, редактору «Вью», а потом к Форге и «Дэви». Безумное совпадение? Фантастика в реальной жизни? Браун говорила, что это вероятно, возможно. Скоро Джо воспользуется случаем проверить это.

Джо была голодна, но на еду даже смотреть не могла.

– Не могу, Браун. Лучше выпью таблетку и постараюсь заснуть. Ты не возражаешь?

Их привезли в мотель, расположенный между Эврикой и Аркатой. Это был самый обыкновенный мотель, но с претензией на нечто большее: дорогого вида красный ковер и мебель какого-то мерзостного цвета в фойе. Бар все еще разукрашен ко Дню Независимости, а в некоторых спальнях, бросив монетку, можно отдохнуть на вибрирующих диванах.

– Я то же самое сделаю. Чует мое сердце, будет кошмарный разговор. Буду говорить почти все время я сама, хорошо?

Джо кивнула. Так даже лучше – если, конечно, она не почувствует, что Браун заходит в тупик.

К половине десятого они уже проснулись и ждали серый седан, который повез их в аэропорт Эврики. Водитель Стэн сказал, что никогда не слышал о том месте, куда они направлялись, но ему выслали карту, и найти будет нетрудно.

Странно – шофер с буквой «Д» показал им, как дойти до терминала, который нашел бы каждый, а в штаб-квартиру «Дэви» их везет местный водитель, который никогда там не был. Тем не менее, как и рассчитывал Стэн, через час они свернули с магистрали на Орегон на узкую дорогу, обсаженную тополями и кипарисами. Минут десять они ехали вверх, петляя на поворотах, пока наверху на горизонте не появилось вытянутое низкое здание из неизвестного серого камня.

– Похоже на санаторий, – пробормотала Браун. – Видишь сзади пристройки, откуда дым идет? Может, там эта алхимичка варит свои снадобья и проводит опыты?

Джо была собранна и холодна как лед. Наконец-то она увидит Светлану.

Машина въехала во двор. Приятная седоволосая женщина в форме медицинской сестры провела их во внушительного вида приемную. По комнате были расставлены большие и маленькие вазы с розами, на низких круглых столиках лежали последние номера «Архитектурного обозрения», «Дома и сада», «Вог», «Вью», «Ньюсуик» и «Тайм».

– Мадам Дэви скоро сможет вас принять. Не хотите кофе с дороги?

Пока все довольно пристойно. Записи Шопена создавали мягкий фон и подчеркивали дружественность обстановки, солнечные лучи проникали сквозь неплотно закрытые ставни высоких окон. Браун не могла найти себе места. Она проверила диктофон, подошла к окну, показала Джо живописный ручей невдалеке, села, встала, взяла в руки «Тайм» и бросила обратно на стол.

Дверь отворилась. Наконец-то Джо увидела ее. Светлана, Мадам Дэви. Такой она и должна была быть: высокой, ростом около ста восьмидесяти, с шикарными белыми волосами, подобранными и заколотыми в большой пучок. Седым волосам – единственному, что указывало в ее внешности на то, что время течет безвозвратно, – ослепительным контрастом была безукоризненно ровная, молочная белизна кожи… Эта женщина была прекрасна.

Джо вспомнила восхищение в голосе Барри, когда он рассказывал о Мадам Дэви, и она подумала о девушке-сопернице, вспомнила свою непонятную ревность.

Чувствовалась в точеных чертах ее лица безусловная порода и в то же время какая-то отрешенность, таинственная задумчивость, которые невольно притягивали взгляд. Всегда ли была она так же совершенна? Или ее «переделали»?

– Очень рада вашему приезду. – Слова были приветственные, но отнюдь не голос. Наверное, Мадам Дэви хотелось казаться умиротворенной, но с ее приходом в комнате повисла натянутость. – Пожалуйста, пройдемте в мою собственную гостиную.

Медсестра, встречавшая посетительниц у входа, прошла за ними, держа серебряный поднос с кофе и печеньем.

– Как вы знаете, я не даю интервью. Эта встреча… – Мадам Дэви положила палец на подбородок – жест неестественный, показной, но подчеркнувший белизну кожи на коже, сияющую красоту. – О ней попросил человек, которому я не могу отказать. Вы, конечно, хотите поговорить о моей работе.

Браун не стала терять времени.

– Вы многого достигли, Мадам Дэви. Ваш продукт пользуется большим спросом. Будут или нет необыкновенные результаты, докажет только время.

– Это так. Но мои исследования заняли много лет.

– Проб и ошибок?

– Да, работа с активными веществами, с неизведанным потенциалом кожи, исследования их взаимовлияния. За годы я многое открыла. Например, что время их соприкосновения может иметь первостепенное значение… что некоторые ингредиенты, смешанные в определенном порядке, могут быть менее эффективны, если их смешать в ином порядке. Любое открытие, естественно, результат проб и ошибок. – Она величаво повернулась к дальнему окну, открывавшему вид на бескрайний зеленый простор. – Задолго до других экспериментаторов, имеющих дело с кожей, я выяснила, что ночью, во время сна, энергия тела направляется полностью на регенерацию кожных клеток. Таким образом, метаболизм кожи действует оптимально. Я постоянно перепроверяю свои формулы. Непрерывно работаю над тем, чтобы улучшить их… ввожу новые растительные элементы – приняв за установку, что, если некоторые растения растут лучше вблизи других, некоторые экстракты тоже сочетаются лучше остальных: пальмовое масло, женьшень… – Она позволила себе легкую улыбку. – Например, экстракт черной смородины помогает удерживать воду в клетках кожи. Если хотите посмотреть, у меня есть интересные слайды и статистика – результаты, проверенные жизнью: мы проводили тестирование на стюардессах, обслуживающих длительные перелеты. Эти женщины согласились участвовать в эксперименте – нанести препарат только на одну сторону лица, в целях сравнения. Альпийский лишайник имеет природный эффект антибиотика… сапонария делает кожу ярче, так же, как, кстати, и волосы. Но ключ к моему рецепту поддержания молодости я нашла в синергии – сочетании этих препаратов. Другие, конечно, тоже исследовали эти ингредиенты. Но соединила их я.

Голос гипнотизировал, но Джо все время напряженно ждала, когда Браун начнет подбираться к правде.

Только когда Мадам Дэви проговорила минут двадцать, Джо поняла стратегию журналистки – рассеять все возможные подозрения, разрешив Мадам Дэви говорить о том единственном, что, очевидно, занимало ее, – работе.

Атака была предпринята неожиданно, как молния, оборвав нить разговора.

– Мадам Дэви, мы знаем, что вы работали долго и напряженно. Нам также известно, что вы применяли свои оригинальные рецепты и делали маски в клиниках по омоложению в Неваде и Калифорнии. Например, в «Фонтане», в долине Сан-Фернандо.

Мадам Дэви не пропустила удара. В ее твердом, звучном голосе Джо впервые услышала слабый намек на иностранный акцент.

– Да, одно время я практиковала в «Фонтане». Эта клиника была удостоена множества похвал за отлично проводившееся лечение.

Джо поперхнулась. Было ли слышно за столом?

Она не знала. Не важно. Мадам Дэви продолжала без тени шока, неприязни и даже удивления.

– К сожалению, из-за особых климатических условий местности пришлось закрыть клинику. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что зря считала закрытие катастрофой. Больше того. Именно оно стало поворотным моментом моего успеха.

Вернулась пожилая медсестра:

– Обед готов, Мадам Дэви.

Они последовали за прислугой в большую круглую комнату, окна которой выходили в глубокий овраг, где со скал сбегали бурные потоки воды, наполнявшие бассейн далеко внизу. Если обед подгадали именно к этому моменту, это у них не сработает.

Даже держа на вилке мясистую креветку и глядя прямо в бесстрастное лицо Мадам Дэви, Браун продолжала дознание:

– Вы сказали, что закрытие «Фонтана» было как нельзя кстати? Что именно вы имеете в виду?

В бокалы каждой была разлита золотисто-каштановая жидкость. Перед тем, как ответить на вопрос, Мадам Дэви ясно улыбнулась Джо:

– Еще один наш эксперимент. В экстракт черной смородины, о котором я говорила, добавляют женьшень. Получается отличный тонизирующий напиток, полезный для пищеварения и избавляющий кожу от токсинов. – Она повернулась к Браун и сказала сдержанно: – Судьба свела меня с одним весьма просвещенным человеком. Его вера в меня и денежные инвестиции в исследования помогли мне за годы расширить их спектр. Как вам известно, сейчас, слава Богу, тысячи и тысячи женщин – не горстка, как раньше – могут воспользоваться результатами моего труда. Я верю, что в создании продукта «Дэви» поучаствовало Божественное Провидение…

С Браун было достаточно.

– Я думаю, надо сказать вам, Мадам Дэви, что это моя спутница – Джо Шепвелл – рассказала мне о вашей связи с «Фонтаном». Ее мать обращалась в клинику.

– Шепвелл? – Она явно не могла вспомнить имени.

Вмешалась Джо:

– Вам она назвала профессиональный псевдоним, Тери Шепард. Она работала моделью, попала в «Фонтан» где-то в конце мая семьдесят седьмого. Она погибла… – Джо откашлялась, чтобы говорить четче, – в автокатастрофе, по дороге из клиники врезалась в скалу в горах Сьерра-Мадрес.

В комнате воцарилась тишина. Все напряженно молчали минуты две, пока Мадам Дэви снова не заговорила тем же звучным голосом, но уже с оттенком подобающей грусти:

– Дорогая, извините меня. Столько всего произошло, сначала не могла припомнить вашу маму… Но, конечно, сейчас я вспоминаю ее. Такая замечательная молодая женщина. Я так горевала, когда услышала о катастрофе. Она так радовалась после операции. Готовилась к новому этапу карьеры – уверенная в себе и своей ангельской коже. – Мадам Дэви вглядывалась в лицо Джо, и той едва удалось сохранить самообладание. – Так получается, вы сестра нашей звезды – Алексы… – Она протянула к Джо длинную красивую руку, дотронулась до ее запястья. – Не представляете, как приятно было давать согласие на то, чтобы Алекса иллюстрировала мою работу…. как Лицо Вечной Молодости. После трагедии с вашей матерью я решила, что этот выбор – справедливое вознаграждение, которое – кто знает – могло достаться и Тери, будь она сейчас жива.

Шок и внезапный приступ головной боли сковали Джо. Мадам Дэви, Светлана, все это время знала, что Алекса Уэллс была дочерью Тери Шепард? Смысл того, что она только что услышала, не укладывался в голове Джо. Но только не Браун. Та всерьез нацелилась разрушить совершённый образ этой необычайной женщины, которая рассуждала о темных фактах из истории «Фонтана» без малейших колебаний.

Принесли десерт – тончайшие блинчики, через которые проглядывали такие же прозрачные фарфоровые тарелки.

– Мы благодарны за ваш рассказ о лечении Тери Шепард, но боюсь, что Джо узнала абсолютно противоположные вещи от старшей сестры Энн Першинг, которая присутствовала на операции. Она рассказала, что внешность Тери была серьезно повреждена операцией, фактически изуродована. Думаю, вы вспомните, что вскоре после своего заявления Першинг была убита в Нью-Йорке при весьма загадочных обстоятельствах.

Джо и Браун затаили дыхание в ожидании того, что непроницаемая оболочка вот-вот даст трещину, появится хоть тень смятения, изменение в лице – хоть что-нибудь, но Мадам Дэви не повела и бровью. Вместо этого, испустив вздох, она заговорила мягче и доверительней, чем обычно:

– Бедная Энн. Я слишком поздно узнала о том, что она психически неуравновешенный человек, еще одна трагедия. У нее завелись нежелательные, так скажем, друзья. Она жила в мутном мире наркотиков. Слишком поздно я выяснила это… но мы старались, мы очень старались вытащить ее… – Мадам Дэви остановилась и отпила эликсира. – Она никого не слушала. Вместо этого набросилась на нас, своих коллег, своих друзей. Она никогда не осознавала серьезности нашей работы, никогда не понимала, к чему мы стремимся – тогда это происходило в гораздо более трудных условиях – повсюду приносить женщинам красоту и счастье. Увы, пришлось ее уволить.

По словам Мадам Дэви Энн была так благородна, и, как ни пыталась Браун резким, обвиняющим голосом задавать вопрос за вопросом и нарушить холодное спокойствие, Светлана находила искренние и убедительные ответы на каждый из них.

– Я очень занята, вы обе знаете. Вот только что вернулась из Азии – научная поездка. Тем не менее буду рада организовать вам экскурсию в лаборатории с кем-нибудь из наших лучших работников. Посмотрите, какая у нас компьютерная связь с лабораториями в других странах…

Джо не ответила. Голова кружилась от услышанного, теперь она еще больше запуталась. Существует только один человек, который знает правду – в случае если Энн Першинг солгала из злопамятства. Магда. И Алекса только что сообщила ей сногсшибательную новость: она – сестра Светланы… Магда, которая первой подтолкнула маму пойти в «Фонтан». Теперь не было времени выяснять, откуда Алекса откопала сей потрясающий факт, но по тону голоса сестры Джо поняла, что та абсолютно уверена в этом.

Возвращаясь в приемную, Джо выкрикнула:

– Где мне найти вашу сестру Магду, Магду Дюпол? Это она уговорила маму обратиться в «Фонтан»… и работала в другой клинике… – Джо запнулась: доказательств, что Светлана имела отношение к клинике «Весна» и именно она – тот самый доктор Лэйн, о котором говорила Адель Петерсон, не было.

Вот тут-то наконец и произошло то, чего они ждали. Светлана не знала, что они выяснили их родство. Джо увидела, как кровь бросилась в лицо Мадам Дэви. У нее перехватило дыхание. Она в первый раз дала выход ярости и ответила резко, будто дала пощечину:

– Магда не может рассказать тебе ничего о матери. Она почти не знала ее. Магда никакого отношения к ее смерти не имеет.

Она не стала отрицать, что они с Магдой сестры. Решимость снова вернулась к Джо.

– Вы должны помочь мне найти Магду, – настаивала она. – Пожалуйста, скажите, где она? Они с мамой договорились встретиться после лечения. Я поеду куда угодно…

Упорство Джо разъярило Мадам Дэви еще больше.

– Хватит! Я же говорю, Магда сказать ничего не сможет. Больше нечего рассказывать… Смерть Тери Шепард – несчастный случай… маска наложена успешно. – Она резко повернулась к Джо с искаженным от гнева лицом. – Как ты смеешь упоминать мою сестру? Она не имеет ничего общего с моей работой, с исследованиями…

– Но… – запротестовала Джо, и тут из соседней комнаты появилась пожилая медсестра. Теперь она смотрела сурово, как грозный страж.

– Прощайте, – отрывисто произнесла Мадам Дэви. Она повернулась и быстро пошла назад в ту сторону, откуда выходила. Входная дверь была открыта. Им не оставалось ничего другого, как уйти.

Выйдя во двор, они услышали, как сверху им закричали. Они подняли головы, откуда враждебно смотрела Мадам Дэви.

– Пожалуйста, больше не приезжайте. И не посылайте своих коллег. Я серьезный ученый и не могу позволить себе отвлекаться. Я ответила на ваши вопросы все, что могла. Больше мне добавить нечего.

Усевшись в машину, Джо постаралась сдержать подкатившие к горлу слезы. Шофер Стэн почувствовал: произошло что-то неладное, и поехал очень медленно. Это обернулось для них удачей, потому что как только машина подъехала к первому повороту, ей пришлось резко свернуть с дороги, чтобы не врезаться во встречный автомобиль. Джо вскрикнула, но не от страха, а от того, что, когда лихач притормозил, она ясно увидела за рулем отца. Их глаза встретились, и Джо повернулась, чтобы открыть дверь, но не успела она вылезти наружу, как Бен резко нажал на газ и с шумом пронесся мимо.

– Это… это мой отец, – ахнула Джо.

– Поворачивай и следуй за этой машиной, – скомандовала Браун. Пока Стэн разворачивался и выезжал на дорогу, машина Бена исчезла. Они опять вернулись к воротам длинного серого здания. Пусто. Покружили еще вокруг – нигде ни следа. Он знал, как сбить их с пути.

Марк. Все это время она снова и снова против воли думала о нем. Она любит его, но будет бороться с чувством изо всех сил, как привыкла бороться… и все же боль тоски по нему не утихала. Тоски, смешанной со страхом, что он тоже виновен, что повязан с остальными. Алекса не могла уйти от этих мыслей. Как же это? В нем чувствовалась такая открытость, честность, такая преданность работе… и все же разве мог он остаться в стороне, он – сын Светланы, изобретательницы маски, даже несмотря на очевидную нелюбовь к Форге – их станку, печатающему деньги. Слава Богу, она успела поймать Джо, пока та не уехала на побережье. Ирония судьбы – они поменялись местами. Теперь Алекса страшно переживала за старшую сестру, которая положила столько сил, чтобы отыскать правду. Скоро все должно закончиться. Должно…

Алекса посмотрела на себя с отвращением. Выглядела она потрясающе: легкий слой румян и бледно-коралловая помада подчеркивали натуральный золотистый оттенок кожи и необычный цвет глаз. Волосы в то утро ей укладывал сам Майкл Майклджон – стилист отпрысков королевской семьи, и простой, на первый взгляд, пучок как нельзя лучше вписывался в образ.

Босс сам выбрал ей наряд – серое строгое платье безупречного покроя от Ива Сен-Лорана. Оно висело на двери. К нему прилагалась замшевая серая сумочка и туфли, которые еще лежали на столе в коробке с надписью «Королевское качество».

Форга наблюдал за ней с самого момента их приезда, но накануне вечером ему позвонили, и, всегда флегматичный, Форга неожиданно жестко сообщил:

– В десять утра у меня деловая встреча. Будь готова к двенадцати, я за тобой заеду.

Алекса заперлась в своей спальне. Дом, где они остановились, был одновременно и пышным, и уютным, с большими английскими диванами, обитыми ситцем, глубокими креслами и картинами Констебля. Везде обилие цветов в изящных глиняных горшочках. Алекса совершенно не ожидала, что у Форги может быть такой дом – слишком уютный, слишком радостный. Он сказал, что он его владелец, но, может, вовсе и не он… в любом случае она не сомневалась, что они остановились именно здесь, чтобы окончательно развеять ее страхи, подчеркнуть нормальность всего происходящего. Ничего напоминающего другие места, где она встречалась с Форгой. Все вокруг светлое и яркое. За прошедшие сутки Алекса старалась сосредоточиться на том, чтобы тоже казаться такой, и решила, что это ей удалось.

Суперважный обед был отложен из-за того, что они прилетели с опозданием. Теперь до него осталось только пара часов.

В четверть одиннадцатого она спустилась вниз в джинсах и свитере будто бы за кофе, а на самом деле проверить, действительно ли Форга уехал. На кухне трудилась розовощекая Бетти, подпевая «Радио 1», – славная, симпатичная девушка. Если б Бетти знала… но ведь, может быть, и знает. Может, она знает, как превратиться в тюремщика, когда потребуется.

– Мистер Форга уехал?

– Да, мисс. Он просил напомнить, чтоб вы были готовы ровно в двенадцать.

– Хорошо. – И, бросив краткое «увидимся», она вернулась в спальню – теперь успеть обзвонить всех, кого надо.

Но телефон молчал. Алекса несколько раз нажимала на рычаг, решив, что это какое-то особое английское устройство. Вчера днем он отлично работал, когда она улучила минутку и позвонила Джо, пока Форга разговаривал с кем-то в кабинете. Внезапно ею овладела паника. Неужели это заключение? Заперта ли входная дверь, как тогда в гостинице «Фермонт»? Она бросилась обратно в кухни.

– Что-то с телефоном в моей спальне.

– Да что вы? – Удивление Бетти выглядело очень естественным. Она подняла трубку телефона в кухне и сразу услышала гудок. После этого протянула трубку Алексе.

– Наверху он не работает. Может, я что-то делала не так. – Она быстро взбежала наверх. Нет, в ее комнате телефон не работал, и в кабинете тоже.

Алекса собралась с силами и сказала:

– Пойду подышу свежим воздухом, Бетти.

Бетти улыбнулась:

– И правильно сделаете…

– Так, значит, сопротивления не будет. Алекса с трудом поверила в удачу. Она свободна делать все, что захочет.

На лондонских улицах царило оживление. Если б она шла сейчас под руку с Марком по Парк-лэйн к Гайд-парку и видела все то, о чем только читала… Если бы… если бы жизнь текла в нормальном русле, а этого не произойдет, пока она не начнет действовать.

Она спросила, как дойти до ближайшей авиакомпании. «Пан Америкен»? ТВА? «Бритиш Эйруэйс»… Два или три раза ей указали неправильное направление, но наконец она увидела вывеску «Бритиш Эйруэйс». Слава богу, кредитная карта с собой. Она никогда не выходила без нее. Она заказала билет до Нью-Йорка на шесть часов того же дня.

– Не разменяете? – попросила она приветливую девушку за окошком.

Девушка улыбнулась, когда Алекса протянула ей купюру в двадцать фунтов.

– Как разменять?

– Ну, чтобы позвонить в гостиницу в Лондоне, в «Дорчестер» или другое подобное место.

– Это десять пенсов, – рассмеялась девушка. – Двадцать фунтов мне не разменять…

На лице Алексы читалось отчаяние.

– Тогда дайте, пожалуйста, десять пенсов, а сдачу оставьте себе.

Девушка снова улыбнулась.

– Можно сделать лучше. Позвоните с того телефона в углу. Вы пассажир первого класса. Думаю, у вас есть право на бесплатный звонок.

Боже, англичане – отличные люди. Девушка даже нашла номера телефонов – «Дорчестера», «Савоя» и – Алексе пришла на ум лучшая идея – гостиницы «Скайвейс» в лондонском аэропорту. Самое хорошее место. Приходилось принимать все возможные меры предосторожности.

– Сделать на вас заказ?

Алекса встряхнула головой. Врать оказалось трудно даже по телефону. Она не могла быстро придумать, зачем понадобилось заказывать номер на другое имя.

– Я хотела бы забронировать номер с сегодняшнего вечера… – она помолчала, уставившись на рекламный плакат, предлагающий путешествие в Рим. – На одного человека. Тереза Рим, – четко проговорила она. – Да, я понимаю. Приеду около четырех. Хорошо, держите номер до половины седьмого, но я буду раньше.

Алекса со всех сил понеслась обратно в дом, испугавшись, что Форга может вернуться рано. Но там все было по-прежнему: играло радио, шумел в холле пылесос. Она заставляла себя подавить внутренний страх из-за того, что собиралась сделать.

Сейчас только одиннадцать. Она начала писать письмо Марку, как решила еще в офисе «Бритиш Эйруэйс». Неожиданно ей пришло в голову, что какова бы ни была правда о нем, он должен знать правду о ней. «Я думаю о тебе больше, чем о ком-либо в моей жизни, но…» Словами изложить ужасную историю было трудно. Она написала все на одном дыхании. Но получилось так мелодраматично, что Алекса тут же разорвала письмо и спустила обрывки в унитаз. Одиннадцать тридцать. С письмом придется подождать. Да и лучше написать его потом, когда свершится задуманное.

Одевалась она с трезвой и ясной головой. Открыла дверь в спальню, чтобы услышать, когда приедет Форга. Хотелось принять успокоительное, но хватило решимости не делать этого – сейчас надо целиком контролировать себя.

Сунув билет на самолет во внутренний карман серой сумочки, Алекса весело выпорхнула вниз навстречу Форге – полностью готовая для важной встречи.

Переговоры проходили в небольшом зале отеля «Коннот». С церемонностью Старого Света Форга представил Алексе троих мужчин – директоров гигантской медицинской компании «Першалл». Двое англичан и один, высокий и совершенно лысый, вероятно, немец или голландец. Алекса, без сомнения, произвела эффект, и поначалу директора даже не знали, как с ней себя вести. Взгляды украдкой, высокопарные комплименты, несвязный разговор. Она очень старалась, чтобы произвести впечатление человека с ясной головой. Директора начали понемногу расслабляться и по просьбе Алексы дали ей свои визитные карточки, выпив уже по два бокала хереса, в то время как и Форга и Алекса ограничились «Перье».

Когда с первым блюдом – копченым осетром – было покончено и выпито «Монтраше», компания приступила к обычным для них деловым вопросам. Они заговорили о текущем положении дел в фирме, о цифрах, попросили Форгу дать более подробное описание планов мировой экспансии – в Европу, Дальний Восток, Южную Америку.

Трио наслаждалось собой – все, включая и Форгу, хотя улыбался он редко и отвечал на вопросы по-деловому кратко. Алексу особо ни о чем не спрашивали. Но на заданные ей вопросы она тоже ответила сжато и профессионально: как прошло турне по Штатам, как популярно теперь повсюду ее лицо.

Форга откинулся на спинку дивана и время от времени обменивался фразами по-немецки с длинным лысым соседом. Очень скоро Алекса поняла, что трио встретилось с ними фактически отпраздновать сделку – главная часть работы была уже позади. Наверное, они выразили желание посмотреть на нее, удовлетворить любопытство и убедиться, на самом ли деле она обладала тем магнетизмом, которым хвастался Форга. Впервые Алекса поняла, что сама стала для компании своего рода бесценным товаром.

Два пятнадцать. Пришло время показать им другую сторону своего магнетизма.

– Господа! – Ее тон потребовал внимания. Встав, Алекса ослепительно улыбнулась. Даже Форга все еще оставался в расслабленном состоянии и посмотрел на нее благодушно, хотя, несомненно, ровный ход встречи был прерван.

Алекса гордилась собой. Значит, Форга еще не узнал о взломе на Одиннадцатой улице и удалось обманывать его целых тридцать шесть часов. Она репетировала выступление всю ночь, но слова в неожиданно наступившей тишине стали шоком для нее самой.

– Мадам Дэви – не только шарлатан. Она опасный человек. С ее продуктом все в порядке, но прошлое этой женщины ужасно. Почти так же, как ужасна и она сама. Мне известно, что она имела две так называемые косметологические клиники, занимавшиеся операциями на лице, закрытые впоследствии американским правительством, и, может быть, не только две. Она уродовала людей. Она изуродовала мою мать, которая сразу совершила самоубийство.

Я долго молчала, потому что не имела доказательств. Теперь они есть. – Никто не шевельнулся. На лицах троих бизнесменов застыло почти театральное выражение шока и ступора. Она не осмелилась взглянуть на Форгу и помахала перед ними их визитками. – Я обязательно вышлю их вам позднее. Как вы сами понимаете, после этого мой контракт с «Дэви» не будет продлен. И сильно сомневаюсь, чтобы вскоре вообще можно было продлевать его с кем бы то ни было.

Она торопливо вышла из комнаты, выскочила из гостиницы, молясь, чтобы хватило времени перебежать через улицу, прежде чем Форга нагонит ее. Она бежала вперед, не зная куда. На пути попался небольшой сад, в глубине которого виднелся проход с колоннадой. Он вел в церковь. Надо было спрятаться, пересидеть какое-то время, пока можно будет въехать в «Скайвейс».

Это была католическая церковь, очень старая, с роскошными витражами на окнах. Алекса сидела там почти час, сгорбившись в последнем ряду.

Постепенно присутствие духа возвращалось. Это было совсем не просто. Она заставила себя осмотреться вокруг. Когда часы показали половину четвертого, Алекса с усилием поднялась со скамьи: страх почти парализовал ее. Перед тем как покинуть церковь, она решила отменить заказ на самолет и полететь другим рейсом, так безопаснее. Хоть в «Бритиш Эйруэйс» уверяли, что никогда не объявляют имена пассажиров заранее, зная влиятельность Форги, она не могла быть уверена, что что-то может остаться от него в тайне и в последний момент он не окажется на соседнем сиденье.

Она останется в «Скайвейс» и напишет длинное письмо Марку, объяснит, почему сделала все, что могла, чтобы уничтожить компанию его матери. И почему, из-за чувств к нему, не будет искать другого возмездия для его Мадам Дэви и, конечно, Форги за смерть Энн Першинг. Она отправит письмо, как только приземлится в Нью-Йорке. Если с ней что-то случится, по крайней мере, он будет знать, в чем дело и кто виноват.

Легко было составить план, но осуществить оказалось гораздо трудней. К тому времени, как Алекса поселилась в гостинице и закончила писать, она была совершенно разбита, не в силах даже шевельнуться – не то что лететь в Нью-Йорк следующим самолетом.

Джо… надо как-то связаться с Джо, рассказать ей, что она сделала. Никогда еще Алекса не чувствовала себя такой одинокой. Из-за планов, от которых распухла голова, она забыла даже о самых необходимых вещах.

Спустившись в вестибюль, она спросила:

– Где можно купить зубную щетку?

– Все закрыто. Завтра утром. Здесь в восемь утра… – Зевающий клерк указал на киоск, справа.

Хорошенькая стюардесса, въезжавшая в гостиницу, заметила Алексу. Она не могла не обратить внимание на ее непонятно трагический вид, вызванный всего лишь отсутствием щетки.

– Если хотите, у меня есть дорожный набор «Пан Америкен», – предложила стюардесса.

Алекса попробовала было возражать, а потом от всего сердца поблагодарила девушку и вернулась в свой стерильный номер, вцепившись в пакет, как в талисман. Кто может знать, где Джо… где Мадам Дэви давала долгожданную аудиенцию? Конечно, Майк Таннер. Английская телефонная система ни к черту не годилась. Алекса долго не могла пробиться в справочное бюро Сан-Диего. Наконец она дозвонилась в Нью-Йорк и узнала телефон их филиала в Сан-Диего. Майка она не застала – тот уехал «по заданию» и никто не мог сказать, когда он собирался обратно.

Алекса уставилась в пол, соображая, что делать. Теперь оставался только один человек, к которому можно обратиться за помощью, кому она доверяла, кто еще мог подставить ей плечо, в котором она так нуждалась. Кэл Робинсон. Но согласится ли он разыскивать Джо? Она так и не перезвонила, когда он великодушно позвонил ей первым, так ни разу и не поблагодарила его. Придется рискнуть. Больше все равно никого нет.

Когда в трубке раздался голос Твинни, на глазах у Алексы появились слезы. Твинни всегда отвечал, когда Кэл находился в Сан-Франциско. Он так обрадовался, когда понял, кто звонит, что ей даже не пришлось спрашивать, занят ли сейчас босс. Прошли минуты, и Алексе было все хуже и хуже, когда Кэл наконец взял трубку. Он был немногословным, но в голосе его не чувствовалось холодка и равнодушия.

– Неужели сама звезда позвонила? Не могу поверить. Чем обязан честью?

– Кэл, я… я в Лондоне.

– Передай мой нижайший поклон королеве. Жаль, я собирался в Нью-Йорк через неделю-другую. – Он помолчал и добавил довольно сварливо: – С новой девушкой, ты, наверное, слышала… Пэтси Брук?

– Нет-нет, я не слышала… Я рада. – Алекса торопливо продолжала: – Кэл, я в беде. Мне нужна помощь. Знаю, что не заслуживаю, но… но… больше не к кому…

– Во что ты еще влезла? – Теперь пришла его очередь изображать полное безразличие. Чего ради за нее переживать? – И деньги не могут вытащить? Ты же богата, Алекса, богата и знаменита. Так пишет «Тайм».

Кэл был спокоен, и Алекса попыталась пробиться сквозь его цинизм. Ее подгонял страх:

– Ты не можешь выяснить, где сейчас моя сестра Джо? Я покончила с «Дэви». Не из каприза, а совершенно сознательно… Сейчас долго объяснять… – Алекса заколебалась. Если Кэл и решил, что она истеричка, по-другому не расскажешь. – Моей жизни угрожает опасность – и Джо тоже. Мы висим на волоске. Я думала, что вернусь в Нью-Йорк, но раз Джо в северной Калифорнии, и мне надо там быть… – Она постаралась говорить увереннее. – Двое – всегда лучше, чем один.

Кэл присвистнул и какое-то время молчал, прежде чем спросить:

– Так, говоришь, где ты сейчас?

– Отель «Скайвейс» в лондонском аэропорту.

– Ты можешь пока оставаться там? – Он снова помолчал, а потом рассмеялся. – Да что тебе там мучиться, хулиганка. Есть одно отличное место, недалеко от аэропорта. Называется «Бэлл», это в районе Харли. Я знаком с владельцем. Там просто здорово, тихо так. Тебе, конечно, надо хорошенько отдохнуть, прежде чем снова нырять в бурное море. Если нужно спрятаться, то только там. Сейчас им позвоню, а еще сутки понадобятся на поиски твоей сестры. Не спрашивай, почему я согласился. Может быть, ты все еще сидишь у меня в подкорке. В конце концов, это же я дал тебе старт…

Алекса положила трубку с ощущением, что ее крепко обняли и потрепали по голове. В шесть утра она отчаялась заснуть и вышла на улицу отправить письмо Марку. Мысль о том, что оно уже будет в пути, поможет ей. В лифте она снова столкнулась с хорошенькой стюардессой. Та посмотрела вопросительно:

– Чем еще вам помочь?

– Вы возвращаетесь в Нью-Йорк? – спросила Алекса.

– Да, – кивнула стюардесса, – такая была тяжелая неделя. Но есть еще пара часов отдохнуть… – девушка помолчала и робко спросила: – А вы не Лицо «Дэви»? Я поспорила с экипажем…

Алекса чуть не поперхнулась, но ответила:

– Да. Но, пожалуйста, не говорите никому. Никто не должен знать, что я здесь.

Когда они вошли в вестибюль, стюардесса радостно сказала:

– Хорошо, а можно автограф?

Алекса достала визитку и написала свое имя на обороте.

– Ой, большое спасибо. Вы уверены, что ничего не попросите меня сделать для вас в Нью-Йорке?

Конечно, было о чем попросить девушку из «Пан Америкен». Кто знает, как долго будет идти письмо из Англии? Алекса снова открыла сумочку и достала письмо Марку.

– Можете опустить это в ящик сразу по приезде? Это очень-очень важно.

– Конечно. – Девушка взяла письмо, как драгоценность. – Буду очень рада. Можно я потом позвоню насчет… вашего продукта? Хочется попробовать, что это такое.

– Дайте мне адрес, я вышлю вам запас на целый год…

13

Возвращаться в квартиру у Центрального парка было странно. Не будь рядом Кэла, Алекса никогда бы не решилась. Но он был рядом. Он заплатил за такси и подождал, пока вернут сдачу, в то время как Алекса тряслась, ожидая пули в спину. Страх преследовал с тех пор, как она прошла таможенный контроль.

Это было самое ужасное путешествие в жизни, хоть Кэл и пообещал отложить съемки и встретить ее в Нью-Йорке. Она выглядела и вела себя странновато – никакой косметики, волосы спрятаны под большой английской шляпой, безразмерное темное пальто, которое она купила в гостинице в Лондоне – и это когда в Нью-Йорке стоит настоящая жара.

Веселый и любезный раньше швейцар был не похож на себя. Он сильно покраснел и сказал враждебно:

– Боюсь, что у меня есть приказ вас не впускать, мисс Уэллс. Я жду вас уже больше недели. Вам каждый день звонят… – Он протянул Алексе несколько листков. Везде одно и то же – позвонить Блэр Бенсон сразу по приезде, срочно.

– Где Кико? – холодно спросила Алекса.

– Не знаю. – Джозеф заговорил с нотой извинения в голосе. – Простите, я забыл. Кико уложил ваши вещи в эти чемоданы. Приходила почта, но Барри Хантер, который представляет владельца квартиры, переправил ее во «Вью», чтоб вы забрали ее оттуда.

Кэл уже вышел на улицу, пытаясь опять остановить машину.

– Куда же теперь? – сказала Алекса, когда они забрались в такси. С минуту она снова была похожа на девочку, которую он встретил в Мендосино, – дерзость и в то же время неуверенность в себе. – Я знаю. В «Виндхэм» – где актеры селятся. Там безопасность самая надежная. Никого наверх не пропустят, пока не спросят, кто и зачем… Страшнее всего то, что до сих пор невозможно связаться с Джо. Кэл говорил с Майком Таннером, просил Майка позвонить Алексе в «Херли». Но упрямец так и не позвонил. Кэл сказал ей, что Майк хитрил, не совсем доверял ему: от Майка удалось добиться только, что интервью с Мадам Дэви состоялось, но Браун и Джо все еще где-то в северной Калифорнии и что факты потихоньку стягиваются в один узел.

Не имея информации, Алекса невыносимо мучалась и в конце концов не смогла дольше оставаться в «Бэлл». Она окончательно решила, что надо вернуться – все лучше, чем томительная неопределенность.

Поселившись в гостинице, Алекса тут же попыталась связаться с Майком Таннером. Она не застала Майка, но его ожидали с минуты на минуту. Пришлось оставить номер телефона в «Виндхэме» и попросить его срочно перезвонить, по делу, «не терпящему отлагательства».

– Попробуй узнать, где Браун, позвони в ее офис. Мне ничего не сказали, – извиняясь, сообщил Кэл.

Дождаться ответа от секретаря Браун оказалось долгим делом. Когда та услышала, что звонит Алекса, то смогла лишь выдохнуть: «Минутку.»

Через секунду ответил ледяной голос Блэр:

– Где ты была? Самая неблагодарная дрянь, какая только может быть. Как ты посмела сбежать с середины сеанса?..

Алекса даже не поняла, о чем идет речь. Потом вспомнила. Казалось, с тех пор прошли годы… ведь это совсем не важно. Она в самом деле должна объясниться с Блэр, но не сейчас, не завтра, но скоро, когда восстановятся ее силы.

– Нам необходимо увидеться. Можешь приехать сейчас? Есть для тебя важные новости.

– Я только что из… из Европы. Неважно себя чувствую. Это не может подождать?

– Нет. Где ты?

Алекса замялась и посмотрела на Кэла. Он успокоительно подмигнул и поднял кверху большой палец. Почему-то это вселило уверенность. Она вздохнула.

– Хорошо-хорошо, Блэр. Приеду в… – она подняла к глазамчасы, но приказы, как обычно, отдавала Блэр:

– Будь здесь в пять тридцать. Спасибо.

Кэл уговорил ее привести себя в порядок, открыть один из чемоданов и «сбить их с ног» шикарным нарядом. Кико уложил вещи точно так же, как делал это всегда – все одна к одной, переложены листами оберточной бумаги, все чудесным образом без одной морщинки. Наверное, Кико не умел делать это по-другому.

Она вымыла и высушила голову, натянула темно-зеленую льняную водолазку.

– Краситься не буду, – категорически заявила она.

– Тебе это и не нужно. Но чуть-чуть подрисуй кое-что, не хочешь же ты ослепить Мадам Вью своей естественной красотой.

Кэл сказал, что поднимется с ней на этаж Блэр и подождет ее снаружи. Алекса пыталась сопротивляться, но на самом деле это принесло ей облегчение.

– А потом сходим в китайский ресторанчик, как договаривались три года назад, – усмехнулся Кэл.

Пока не вошла в кабинет Блэр, Алекса была уверена в себе – если изобразить в нужном количестве раскаяние и муки совести, то есть шанс впоследствии все объяснить, сделать так, что Блэр пойдет на мировую.

Но Алекса ошиблась. Блэр откровенно получала огромное удовольствие от своей речи, но Бог мой, подумала Алекса, как она жутко выглядит!

Не считая нужным задерживаться на преамбулах, Блэр заговорила, даже не предложив Алексе сесть.

– Если, судя по твоему невообразимому самомнению, ты считаешь, что будешь еще работать во «Вью», считаю нужным сообщить, что твоя карьера в Нью-Йорке и вообще в Америке закончена. Я приняла меры, чтобы тебя не взяли ни в одно агентство.

Алекса все равно уселась на стул напротив Блэр. Она знала, что у Блэр еще не все, и молчала, пока та доставала из ящика конверт с эмблемой «Дэви».

Алексу трясло, но она не проронила ни слова, чувствуя, что с бывшей начальницей что-то происходит. Блэр уже теряла контроль над собой, и на лице отчетливо читалась ярость.

– Это письмо – подтверждение того, что ты, наверное, знаешь. Твой контракт с «Дэви» расторгнут. Тебе конец. Считай, что ты уже на улице…

Блэр поднялась. В глаза Алексе бросились вены на ее шее, сама она походила на скелет.

Когда Алекса взяла конверт и, не раскрыв его, подходила к двери, Блэр взвизгнула вслед:

– Вы обе суетливые, тупые и лезете не в свое дело, хоть никто вас в грош не ставит. Можешь винить не только себя, неблагодарная дилетантка, скажи спасибо и сестренке за то, что сломала тебе карьеру!

Прошло два часа с тех пор, как она последовала его указаниям и лично нанесла смертельный удар по карьере Алексы Уэллс.

Он обещал прислать вознаграждение. Его доставили тридцать минут назад, и до сих пор Блэр боролась с искушением раскрыть пакет. Он сказал, что ночь они проведут вместе. Предвкушение счастья давало силы не трогать презент, но в который раз Блэр начинала чувствовать, что не может ничего с собой поделать. Но если закурить сейчас, без него, за кайф придется заплатить таким мощнейшим эмоциональным упадком, что может не хватить сил выполнять его желания и вообще дать или получить какое-либо сексуальное наслаждение.

Она легла в ванну, пустив между ног мощную струю воды, то поднося ее ближе, то отводя дальше – как делал ей Форга, когда хотел наказать. Она обмотала себя тонкими золотыми цепочками, приятно касавшимися самых интимных мест. Она готова… но придет ли он? Она жадно глянула на шкаф, где лежал пакет. Что бы такого сделать, чтобы отвлечься от его содержимого?

Блэр подошла к столу. Золотые цепи ощутимо натягивались, и это еще больше усиливало желание… но при этом она чувствовала пустоту, недоумение, разочарование – Алекса не сломалась, да она почти вообще не отреагировала.

Она открыла свой портфель. В нем лежала пачка писем для Алексы, переданных из квартиры «Дэви» на хранение «Вью». Форга попросил подержать их до его приезда. Зачем? Почему ему интересно читать письма тому, кого он уже вывел из игры? Неужели он заботился о той, кого хотел отправить на помойку?

Блэр пролистала пачку… счета, приглашения, каталоги и – толстый конверт с буквами П.С.Ж.С.С.В.М.М.

Что-то подсказывало Блэр, что хозяин этого уверенного почерка и инициалов как раз и интересует Форгу. Подозрение, ревность, гнев заставили разорвать конверт.

Это было любовное письмо Марка Лэннинга Алексе, любовное письмо, которое невыносимо было читать – такое оно было нежное, заботливое. Со зверской злобой она начала высматривать имя, которое искала:

«Я знаю, какое влияние имел на тебя Форга. К сожалению, мне слишком хорошо знакомо это его свойство – заставлять людей с самой ясной головой вести себя словно лунатики. А особенно действие на таких, как ты – впечатлительных хорошеньких девушек, которые могут решить, что Это любовь.»

– Сволочь… – с болью выкрикнула Блэр. Она скомкала письмо, потом дрожащими руками расправила его снова и перевернула страницу. Слезы ярости расплывались в чернильные пятна.

«Мне надо многое объяснить. Отец женился на обыкновенной девушке, русской студентке Светлане Сергеевой, когда мне исполнилось шесть. Моя мама умерла за два года до этого. Думаю, вначале брак был достаточно счастливый, пока, как теперь можно догадаться, они не встретили Форгу. Я никогда не любил его и не доверял ему. Он заморочил им голову идеей всемирной империи красоты. Отец обанкротился, вложив деньги в этого мыльного пузыря, и вскоре умер от инфаркта. Мне тогда было шестнадцать. С тех пор я почти не виделся со Светланой. Хотел оставаться в стороне, когда рядом с ней был Форга, а это случалось все чаще. Только когда ушел из флота и занялся пластической хирургией, Светлана стала немного мной интересоваться. Я сделал большую ошибку. Согласился на этот маскарад – он казался совсем невинным – убедить окружающих, что я ее настоящий сын, а не приемный. Я не имел никакого отношения к их бизнесу, но мои медицинские работы подходили под критерии «Дэви». Не могу простить себе, что не принимал ничего всерьез и мирился со многим во имя отца. Теперь, получив твое письмо, я намерен выяснить все до конца, хоть, может быть, из-за Форги я потерял тебя навсегда. Я должен сделать это для себя, докопаться до самого дна…»

Из-за Форги я потерял тебя навсегда… из-за Форги.

Блэр снова скомкала письмо и зашагала по комнате, не замечая, как цепи врезаются в тело. Она рванула их, расцарапав кожу. Форга и Алекса! Блэр подбежала к шкафу и вскрыла пакет. Все очевидно: Форга узнал о ней и Марке… из-за этого хотел размазать ее по стенке, разорвал с ней контракт. Хотел преподать Алексе урок, так же как всем ее предшественницам. И выбрал самую жестокую месть: для этой дрянной девчонки самое главное – карьера, и он сделал так, чтобы ее самодовольное лицо никогда не увидело больше огней славы.

Блэр едва успела начать ритуал, как зазвонил телефон. Она перестала ощущать цепи – с первой затяжкой обжигающая вспышка удовольствия заставила забыть обо всем. Она может взять над ним верх и сделает это. Когда Форга сказал, что не сможет к ней выбраться, она не сдержала разочарованного вздоха, такого тяжкого, что на том конце провода почувствовал ее состояние.

Последовала пауза, и он проговорил:

– Я пришлю за тобой рано утром… очень рано… приедешь на Шестьдесят вторую улицу, и там есть кое-что, что, мне кажется, ты сможешь носить на работу… – Форга точно придумал какое-то особое наказание, но, повесив трубку и затянувшись снова, Блэр решилась. До утра ждать нечего, сегодня вечером она выскажет ему все, что знает, в лицо.

Телефон звонил долго. До смерти измотанная Алекса только что открыла дверь номера в «Виндхэме» и мечтала только о том, чтобы он замолчал. Никто не мог знать, что она здесь – кроме Майка Таннера, а он так ни разу и не потрудился позвонить.

Кэл поднял трубку и, как обычно спокойно улыбаясь, сказал: – Одну минуту, Джо.

– Ой, Джо! – Алекса чуть не сломала себе нос, бросившись к трубке через чемоданы.

– Я набираю телефон твоей квартиры в Центральном парке уже несколько дней. Когда ты вернулась? Что произошло?

Рассказав Джо о спектакле, разыгранном в Лондоне, Алекса услышала – к своему удивлению и злости – только грустный вздох в ответ.

– Ты молодец, это смело и здорово, но… с другой стороны… лучше б ты подождала…

– Почему? – Алекса оторопела от такого предательства.

– Алекса, замешан отец… – Джо вкратце сообщила все, что случилось на интервью: как у Мадам Дэви нашлись объяснения на все, как она сохраняла величавый вид, до сих пор искренне уверенная в своем неоценимом вкладе в счастье человечества. – Единственный раз она сорвалась, когда я стала выяснять, где Магда. Она чуть в обморок не упала, сразу указала на дверь… а потом мы увидели, как к ее воротам подъезжает отец. Он меня заметил – но не остановился, удрал, понимаешь? Браун, Майк и я с тех пор везде его ищем. Дома его нет. Он испарился. Что все это значит, не представляю. Самое невероятное, что Мадам Дэви все это время знала, что ты дочка Тери Шепард. Откуда ты взяла, что они с Магдой сестры?

Кровь стучала у Алексы в ушах, руки похолодели.

– Форга держал в Нью-Йорке клуб. Что-то вроде скаутского штаба для своих талантливых дружков – извращенцев и сводников. Я нашла письма Магды Светлане, Форге… они все объяснили.

Наконец сестры пожелали друг другу спокойной ночи. Алекса без сил упала в кресло и рассказала Кэлу о появлении отца в лабораториях «Дэви». Кэл поцеловал ее в лоб.

– Ну, я пошел. Отдыхай, ты на себя не похожа.

Все это… просто уму непостижимо, сразу и не переварить. Давай утром поговорим, на свежую голову. И знай, из любой истории можно найти выход.

Когда Кэл ушел, было только половина девятого, но Алекса не могла дождаться минуты, когда можно будет заползти на кровать. Она так устала, что даже не разделась. Кэл так добр к ней, и всегда был добр… чуткий, верный, но Алексе показалось, что он немного подшучивал над ней, не понимал, какова на самом деле власть Форги. Он не удивился, что «Вью» сделал ей ручкой: сбежала со съемок, рванула в Лондон и никому ничего не сказала. Чего еще ждать?

Не удивился он и тому, что контракт с «Дэви» так быстро аннулировали и сразу выгнали их из квартиры. После того, что она наговорила в «Конноте», другого и быть не могло. Наверное, решил, что психанула.

Алекса еще раз прокрутила в голове все, что сообщила Джо. Мадам Дэви сказала, что та сидела на игле, связалась с опасными людьми. Неожиданно мысли прервал звонок. Позвонили снизу:

– Мистер Робинсон хочет вас видеть.

– Мистер Робинсон? – Она немного разозлилась, что Кэл вернулся, хотя прекрасно понимала, что он о ней заботится и беспокоится.

– Хорошо-хорошо. Пусть поднимается. Алекса почистила зубы и причесалась, довольная, что не успела раздеться. Может, и хорошо, что Кэл вернулся. И она выговорится, и он узнает все с самого начала.

Когда в дверь постучали, она с улыбкой подошла открыть… но это был не Кэл. Перед ней стоял Барри Хантер – и не тот сосед из дома напротив, а Барри-пиранья. Прежде чем Алекса успела захлопнуть дверь, он вколол ей в руку шприц…

У подъезда дома на Пятьдесят восьмой улице в маленьком седане, припаркованном недалеко от длинного серого лимузина, сидело трое мужчин. Тот же небольшой автомобиль сопровождал Кэла и Алексу от Центрального парка до «Виндхэма» и от «Виндхэма» в офис «Вью» и обратно. Эти трое проводили глазами разъяренного калифорнийца, выскочившего из лимузина, и теперь ждали появления Алексы, которая привела бы их и их чернокожего предводителя к неуловимому человеку, на чей след никак не удавалось выйти.

Ассистент Пен Уоверли сдержал слово и позвонил Мимсу сразу же, как дошли слухи, что Блэр Бенсон ожидает Алексу у себя, чтобы задать ей хорошую взбучку. Когда девочки вырастают из своих детских юбочек и вбивают себе в голову, что все может сойти им с рук, приятно уменьшить их в размере… особенно, если это девочки с обложки.

Мимс ни капли не удивился, когда увидел, что минут через сорок после ухода Кэла Робинсона она появилась, почти падая на руку другого мужчины, которому пришлось чуть ли не втаскивать ее в лимузин. Транспорт и доставка. Куклам, вроде Алексы, нравится такое обхождение, нравится, когда их кормят с ложечки – вверху и внизу. Любимый трюк Форги – капнуть женщине меда между ног и потом высосать его, до этого сковав ей руки и ноги золотыми цепями. Мимс все это знал, все видел. Он должен был догадаться: несмотря на страх и отвращение Алексы к боссу, она такая же, как и все остальные, – помешана на нем, загипнотизирована деньгами и властью… и все же он не ожидал, что она удерет в Лондон с этим гадом.

Мимс похвалил себя за терпение. Он знал, что Алекса вернется… и она вернулась… позже, чем через два-три дня, как обещала, но в самое подходящее для него, Мимса, время.

Далеко ехать не пришлось. Они проследовали за серым лимузином до дома на Шестьдесят второй с зашторенными окнами и – признак особого богатства владельца – отдельным гаражом. Машина подъехала к двери гаража, которая бесшумно поднялась вверх и впустила гостей внутрь.

Мимс и его лучшая «пара кулаков» выскочили вслед за ними. Сигнализация точно есть, но, вероятно, отключена, когда ожидаются посетители. Они подошли к гигантской двери, и Мимс в который раз поблагодарил бабушку на небесах: автоматика сработала и дверь открылась. Навстречу им вышел блондинчик, привезший подружку Форги.

Кулак так быстро и при этом неторопливо заехал ему новым кастетом, полученным в подарок от одного китайского мафиози, что парень так и не узнал, чем его стукнули. Мимс легко поймал Барри Хантера, завалившегося вперед, и, засунув в дверь подпорку, не дававшую ей закрыться, они оттащили Хантера, как пьяного, в свой автомобиль.

Но с возвращением пришлось подождать: на сцене появилось новое действующее лицо. Не иначе как Форга решил устроить оргию.

Такую при всем желании не заметить было нельзя. Под бледно-зеленым прозрачным платьем ничего не было. Выходит, запланирован вечер развлечений. Хорошо, он получит то, что хотел.

Женщина уверенно подошла к двери, будто ожидая найти ее открытой. Бесшумно, как две большие кошки Мимс и Кулак проследовали за ней: шаг за шагом, вверх по лестнице, в коридор. У входа в гостиную все трое остановились.

Преследователи были полны решимости выполнить свой план – план мести, который Мимс вынашивал больше двух лет, но сначала они оказались свидетелями интересной пантомимы. Новоприбывшая застыла на месте, словно окаменев, наблюдая за тем, как Форга тащит с криком отбивающуюся Алексу в другую комнату. Этот человек был явно больной.

– Дорогая, завтра тебе лучше не смотреться в зеркало, – вкрадчиво сказал он.

– Бакстер Форга, – пролетело над залом эхо, – ты предал меня в последний раз.

От неожиданности онемевший Форга выпустил Алексу из рук. Она стукнулась об пол и отползла в ту сторону, где в тени прятались Мимс и его приятель.

– Тсс, – шикнул Мимс.

Она бессмысленно взглянула на спасителя, но сейчас тратить на нее время он не мог. Как только Форга с искаженным лицом вцепился в горло Блэр, двое выступили из своего укрытия.

– Ты… значит, это ты… вор… – эти слова стали последними – пошевелить ртом Форга смог лишь спустя много недель: кастет Кулака с неимоверной силой ударил ему в челюсть. Послышался хруст ломающихся зубов и тут же – резкий крик самого Кулака, который, растопырив пальцы, нанес страшный удар по глазам, носу и подбородку Форги.

Когда Форга, уже без сознания, лежал у стены, обливаясь кровью сам и обливая ковер, Мимс сдвинулся с места. Медленно, методично, словно отламывая хвостики у креветок, Мимс один за другим начал перебивать ему пальцы, безумно приговаривая:

– Этот за Мэри, этот за Сью, этот за Агату… – Десять пальцев – десять имен. – Мимс поднялся и осмотрел то, что лежало на полу. – Думаю, надо его прикончить именем брата, – прошептал он.

– Не надо, – сказал Кулак. – Не тот он человек, чтоб из-за него садиться.

Мимс подумал с минуту, потом занес ногу в тяжелом ботинке и со всей силы ударил Форгу в самое чувствительное место.

– Ты прав. Теперь все равно конец его развлечениям. Даже лучше – пусть живет в таком виде… живая смерть. Да, очень хорошо.

Блэр не двигалась, пребывая в состоянии шока после неврохимического урагана – такого страшного свидания с адом с ней никогда еще не случалось. Она уже долго смотрела на их фотографию с Клемом – фотографию молодой женщины, которую она хорошо помнила. Волна холодного пота захлестнула вновь, и, собравшись с силами, она дотянулась до телефона 800-КОКАИН. Этот номер, по которому обещали анонимную помощь, часто печатали в рассказах о наркоманах, которые иногда заканчивались надеждой… он становился тонкой нитью жизни для многих людей. Сейчас, задавленная ужасом, Блэр понимала, что времени на раздумья нет. Узнав, куда ехать, Блэр набрала номер полиции и рассказала, где можно найти одного из крупнейших наркодельцов в стране, если не во всем мире – некоего мистера Форгу, который лежал в луже крови в элегантном особняке на Шестьдесят восьмой улице.

Когда Джо и Майк нашли нужный дом, Джо до боли сжала ему руку. Майк правильно рассчитал, что отец приползет к своей девчонке, и он приполз.

Бен открыл дверь еще до того, как они успели нажать на кнопку звонка. И если Джо выглядела неважно, отец оказался совсем плох. Вокруг глаз запали страшные черные круги, словно его жестоко избили. Передвигался он тоже, как глубокий старик, сгорбившись, пошатываясь из стороны в сторону. Господи, подумал Майк, за две недели Бен постарел на двадцать лет. Бен молча протянул к Джо дрожащие, руки. Та хотела сделать ответный жест, но не смогла и опустила руки отца вниз.

– Отец, нам надо поговорить. Ты не можешь больше скрывать то, что знаешь…

Он начал всхлипывать. Подружки Салли в доме не было, но следы ее пребывания чувствовались во всем.

– Мистер Шепвелл, послушайте, не стоит. Мы пришли не за тем, чтобы уличить вас или шантажировать. Нам нужна только правда. – Не дожидаясь просьбы, Майк подошел к забитому до отказа бару и налил Бену брэнди.

– Отец, скажи мне, что случилось с мамой… – Больше ничего говорить не потребовалось. Слова прорвались из него наружу сами собой.

– Джо, Джо, я хотел все рассказать вам так давно… но становилось трудней и трудней… с успехом Лекс и все такое прочее… – Бен закусил губу, обхватил себя руками и зашагал по комнате. – Мне позвонили. Где-то в час ночи, я точно не помню. Какой-то безумный женский голос с сильным акцентом начал орать, что мне срочно надо выезжать, что мама… – он бессильно опустился на стул и закрыл лицо руками, – что твоя мама попала в аварию. Она сказала, что Тери сильно пострадала…

– Кто она? – сурово спросил Майк.

Бен не ответил, только тихо застонал. Джо неловко потрепала его по плечу, глазами умоляя Майка молчать. Отец поцеловал ей руку. Он смотрел вниз, в пол.

– Она… это была Светлана Лэйн… доктор Лэйн, хотя я тогда этого не знал. Она вопила, что я должен приехать… что ее сестра, ее сестра… машина загорелась, и ее сестра Магда не успела из нее выбраться… Что виновата была Тери, потому что она сидела за рулем. Кричала, Что твоя мама убила Магду.

У Джо перед глазами поплыли круги, и Майк притянул ее к себе. Бен, казалось, уже не мог остановиться:

– Я рванул к границе, как сумасшедший. Теперь не знаю, как сам не разбился. Часа через два нашел их там, где они объяснили. – Бен спрятал лицо в ладонях. Иногда его было трудно расслышать, но Джо не могла сдвинуться с места и даже открыть рта. Бен снова принялся хлюпать, глаза болезненно покраснели.

– Твоя мама не узнала меня. Это была и она, и не она… ужасно. Потеряла память, речь, но… она потеряла и лицо. Все в белых рубцах, наростах. Я не мог ее узнать. Только потом понял, что это не имеет никакого отношения к катастрофе, а тогда думал, что это ожог. Когда все открылось – после того, как ты нашла чек и записку от Магды – было слишком поздно, – он вздрогнул. – Никогда не забуду огни проклятых фар с холма, они светили прямо на то, что осталось от лица твоей матери.

– Форга там был? – вырвалось у Майка.

Бен или не слушал, или уже не мог слышать. Тем же полным горечи тоном он продолжал:

– Забрать их приехал Борис Бакстер. Они сказали – Светлана и он – что машину вела Тери. Что она виновата в смерти Магды. Светлана сказала, Тери чудом удалось спастись. И все повторяли, что винить надо твою мать.

– Светлана… доктор Лэйн… Вы ведь, конечно, имеете в виду и Мадам Дэви? – спокойно спросил Майк.

Бен нервно кивнул.

– Они сказали, что возбудят дело. Что я потеряю все.

– Кто сказал?

Бен сел прямо и в первый раз поднял глаза на Майка. В них горела ненависть.

– Бакстер. Борис Бакстер Форга. Я никогда не забуду, как он заставлял меня смотреть на Тери. Зрелище хуже любого кошмара. Никогда не забуду, как он сказал: «Ты хочешь до конца жизни просыпаться в постели рядом с ней?» Страшно, до сих пор страшно.

Если б Майк не удержал Джо, сейчас она точно бы ударила отца.

– Что ты говоришь, – закричала она. – Что ты нам говоришь? Что ты имеешь в виду?

Бен залпом проглотил брэнди.

– Бакстер Форга – или как его там еще – сказал, что дело можно замять: машину брали на имя Тери, пусть все и думают, что погибла она. – Бен умоляюще посмотрел на дочь. – Он сказал, что Светлана – химик и, может быть, подлечит ей лицо.

Но это займет годы и потребует тысячных затрат. – Бен постепенно успокаивался. – Тери меня не узнавала, денег таких не было. И вообще соображал я тогда плохо…

– В итоге Форга заплатил за молчание вам, не так ли? – холодно прервал его Майк.

Несколько секунд они слышали только звуки с улицы, и Бен наконец прошептал «да».

Джо вырвалась от Майка с громким криком:

– Ты хочешь сказать, мама жива? Чудовище. Где она? Где она? Или ты согласился на ее убийство?

Бен подавленно посмотрел на дочь:

– Как ты можешь так говорить, Джо? Светлана всегда говорила, что со временем приведет Тери в нормальный вид… что она врач-кожник. Только спустя месяцы, годы я получил полную и настоящую картину. Я даже не вникал, почему она оказалась с Тери той ночью. Я думал, что все это связано со съемками в Мексике, ты помнишь об этом?

Джо с яростью толкнула его обратно на стул.

– С этого дня я не желаю тебя видеть. Но сначала ты скажешь, где сейчас моя мать.

Образ Светланы из детства так глубоко засел у Марка в голове, что, когда она вошла, он даже не узнал ее. Первая реакция – самозванка… еще секунда – «это опять ее трюки», и, в приливе ярости – «Неужели она до сих пор думает, что может меня одурачить? Что я все тот же застенчивый, пытающийся угодить пасынок, которого можно одним взглядом отправить в ее родную Сибирь или куда-нибудь в этом роде?»

Когда она медленно подошла ближе, осторожно, как человек, только что вставший на ноги после болезни, Марк увидел, что она не самозванка и нет никаких трюков. Это была оболочка той женщины, которая когда-то вышла за его отца. Марк тогда не смог определить свое отношение к ней – то любя ее, доверяя, то в следующий момент ненавидя за высокомерие и равнодушие к нему и – довольно часто – к отцу. И сейчас с ним творилось то же самое.

С тех пор как Марк получил мучительное и трогательное письмо Алексы, его переполняли самые разные чувства. И он ожидал, что они выльются в поток горьких разоблачений. Но появление Светланы лишило всех эмоций, оставив один шок.

По дороге из аэропорта на север от Сан-Франциско Марка раздирала ярость: он так рассеянно слушал рассказ Алексы о деревьях, при первых встречах она вспоминала о них с детским восторгом. Этот восторг никак не вязался с ярлыком пустой, разряженной куклы, который он цинично пытался налепить на нее. И при всем при том приходилось признать, что она – самая прекрасная из всех кукол, какие только могут быть. Она рассказывала о восхитительных, сказочных красных лесах точно так же, как он рассказывал о восхитительном, сказочном океане. Тогда он заглянул в мир настоящей Алексы, девушки, женщины, в которую он честно старался не влюбиться, которая помогла ему увидеть все лицемерие в отношениях с мачехой и ее компанией. Теперь он понимал, что, ничего не делая, никому не говоря ни слова, он подписался под идеей «Вечной Молодости», дав убедить себя, что это «коммерческие мелочи, которые никому не принесут вреда». Марк презирал себя за то, что должен был с первого дня заподозрить неладное и не сделал этого.

– Марк, это… это такой сюрприз… Что ты здесь делаешь? – К непроходящему изумлению Марка, Светлана все еще пыталась сохранять видимость королевского бесстрастия и неуязвимости. Но что-то случилось, это больше не удавалось. Свет в ее мире угас. – Ты всегда отказывался приехать посмотреть и оценить мою работу! – Слова прозвучали как патетическое блеяние.

Седоволосая медсестра, которая наконец-то вышла на его разъяренные звонки в дверь, появилась в проходе, сильно нервничая.

– Мадам, этот джентльмен сказал, что он доктор Лэннинг, ваш приемный сын. Я сказала ему, что вы больны. Вы хотите, чтобы он ушел?

Светлана до сих пор могла остановить нервную болтовню одним величественным взмахом руки. Сестра ушла, и к Марку вернулось понимание той цели, ради которой он пришел сюда.

– Мне все известно, – сурово проговорил он. – Алекса мне все рассказала.

Светлана заплакала. Видеть это было все равно что наблюдать за Тем, как рушится памятник. Слезы лились беззвучно, плечи опустились, и вдруг в Марке зашевелилось что-то непонятное. Он понял, что не хочет видеть ее такой, поверженной, разбитой. Хотелось дотронуться до ее плеча, напомнить ей, кто она, кто он. Светлана словно поняла его ощущения: она едва заметно дрогнула, как от настоящего прикосновения, и повернулась к солнцу, которое пронзало гигантские кипарисы за окном ослепительными золотыми лучами.

– Не суди меня, Марк, – низким голосом сказала она. И снова повторила, уже жалобно: – Не суди, пожалуйста.

Марк опустился в глубокое кресло, память уносила его в другой день, другое противостояние – совсем еще мальчик, он пытается обвинить властную женщину в чем-то, чего сам не понимает отчетливо… в том, что не заботилась об отце… что виновата в его смерти из-за того, что пренебрегала им… что попала под влияние отвратительного человека по имени Бакстер Форга… Надменная женщина сидит на стуле у окна – дело происходит в Париже – слушает, спокойно ждет, когда он закончит излияния. Теперь его очередь ждать, и он будет ждать сколько угодно, пока она не расскажет все.

В ее глазах все еще стояли слезы, когда она повернулась к пасынку.

– Я не понимаю, что ты хочешь сказать этим «все»? «Все» – это годы моих страданий? Ты хочешь сказать, что знаешь, как я жила все эти годы отшельницей, зная, что совершила ошибку?

Светлана тяжело опустилась на стул рядом, протягивая ему красивую белую руку, которую он не смог взять.

– Это несчастный случай. Я была слишком уверена в себе. Решила, что мы в конце концов нашли ту самую совершенную формулу красоты.

– Мы? – Голос Марка не давал никакой надежды на доверие, не говоря уже о прощении.

– Магда и я – мы работали вместе. Она делала ошибки. Я никогда не делала ошибок. Форга знал это. Он ненавидел Магду, но в меня верил. Магда тоже в меня верила… всегда говорила, что в семье я единственный гений. И твой отец – он тоже так думал. Он верил в мои эксперименты, ты не помнишь? – Напряжение в комнате становилось физически ощутимо.

Он помнил все прекрасно. Ведь это из-за близорукости и слепой преданности отца он оставил дом. Если таковым можно было считать маленькую комнату наверху, куда неохотно ставили раскладушку, когда он приезжал летом на каникулы. Сразу после школы он ушел во флот. Марк с трудом сдерживал слезы, впервые услышав в голосе мачехи боль. Теперь он понимал, что ждал от нее этой боли долгие годы – боли за смерть отца. Но страдала она из-за другого человека – своей сестры Магды.

Она заговорила отрывисто, коротко, то и дело переводя дыхание:

– Она увидела – Магда увидела лицо Тери после операции. Это был настоящий ужас! Магда лично выбрала Тери как идеальную кандидатку на мой новый метод, этот метод должен был сполна окупить все наши потери в борьбе с правительством. Она была совершенной. Совершенным материалом… – Голос оборвался. – Но оказалось слишком рано. Хоть Бакстер Форга и вложил деньги, их хватало, но… не сработало. Это было страшно – самое ужасное несчастье.

Марк тупо уставился на мачеху… Миссис Лэннинг… Светлана… Мадам Дэви, доктор Лэйн из клиники «Фонтан». Имена вдруг взорвались в его сознании. Лучшим кандидатом была Тери Шепард, мать Алексы! Он с отвращением смотрел на женщину, всхлипывавшую рядом с ним. Рыдающую из-за того, что ее обожаемая сестра стала свидетелем неудачи ее «совершенного эксперимента».

Светлана откинулась на спинку кресла, серебро волос блестело на фоне темно-синей шелковой подушки. Она закрыла глаза.

– Каждую ночь, до сих пор, Магда приходит ко мне. Иногда она в ярости, иногда прощает меня. Я вижу, как она стоит в операционной, заламывая руки, – она увидела страшные шрамы Тери, знает, что Тери потеряла память, жизнь ее висит на волоске.

Ее голос становился все ниже и ниже и перешел на шепот, свист.

– Как обычно, Форга нашел решение. Он знал, что выявление формулы – для меня только вопрос времени. После Тери не должно было быть других крупных экспериментов.

Марк сжал кулаки. Он лопался от ненависти к себе, от позора, что имел дело с «Дэви». Светлана не открывала глаз и продолжала говорить:

– Мы собирались отвезти Тери в клинику через мексиканскую границу. Там у нас было бы время решить, что делать дальше. Нужно было уезжать из Штатов после того случая в Лас-Вегасе. Мы сделали то, что сказал Борис, – мы всегда его слушались. – Светлана открыла большие голубые глаза и наклонилась к Марку, схватив его за колено. – Ты ведь знаешь это, да? Ты никогда его не любил. Твой отец говорил мне, что ты его ненавидишь.

Марк не ответил, ему не надо было отвечать. Светлана снова рухнула назад на спинку кресла, уронив голову в поток солнечных лучей. Он осветил лицо, как прожектор на допросе.

– Он – Борис… Форга сказал, чтобы мы взяли машину на имя Тери. Он знал, что Магда уговорила ее дома соврать, что едет в Мексику на съемки. Очень просто – Магда воспользовалась ее правами, которые нашла в сумочке. Магда была за рулем… – У Светланы почти пропал голос. Ей стало трудно выговаривать слова, каждое из которых вгоняло Марка в еще больший шок. – Мы с Тери ехали на заднем сиденье… туман, дождь, все это несчастье – ехать к Борису в клинику, которая вовсе и не клиника, а… палата для наркоманов. Но туда мы так и не добрались. Машина врезалась в скалу. Магда – моя Магда!.. – Неожиданно Светлана пронзительно заверещала: – Ей было не выбраться. Так и сгорела заживо. Моя Магда умерла с мыслью, что я неудачница.

Марк вцепился в мачеху. Он сказал, что знает все. Теперь он понял, что и он, и, судя по письму, Алекса не знали ничего. Но Светлана не понимала этого.

– А Тери спаслась, – последовал не вопрос, а утверждение.

Светлана вздохнула тяжело и длинно.

– Тери спаслась, а я стала узницей… Форги. С тех пор он не переставал меня шантажировать. – Вдруг глаза Светланы заблестели, слезы исчезли. – У Тери большой прогресс. Кожа потихоньку начинает восстанавливаться…

– А память? – выдохнул Марк.

– Конечно, доктора следят за тем, чтобы она не узнала, что произошло на самом деле, – снова вздохнула Светлана. – Они говорят, с момента катастрофы прошлое отрезано для нее.

Марк с презрением просмотрел на Светлану. Даже сейчас эта женщина, похоже, не понимает, что именно она стала виновницей всей кровавой путаницы.

Опустив глаза, она заговорила опять:

– Они говорят, что если появится кто-нибудь из прошлого, кого она любила, это может помочь… – Светлана всем своим видом умоляла его об одобрении. – Но, естественно, я никогда не пускала к ней Бена, ее ничтожного мужа. Я попросила докторов показывать ей обложки «Вью». Уговорила Форгу попробовать Алексу для работы в «Дэви» – надеялась, это принесет спасение – чтобы Магду простили на небесах. Тери писала Алексе письма как простая поклонница – не зная, конечно, кем она ей приходится… Это давало Тери радость, я знаю.

– Радость? Как ты смеешь говорить так после всего, что натворила? – оборвал Марк. Но злобой ничего не добьешься. Теперь единственное, что он может сделать – это чем раньше, тем лучше начать участвовать в лечении Тери – Тери, матери Алексы. При одной мысли об Алексе все вокруг озарялось. Скоро он сможет позвонить ей и сообщить невероятные новости, что ее мама жива, но сначала придется подумать, как улучшить состояние Тери. И тогда он снова попросит ее выйти за него замуж.

На солнце наплыло облако, в комнате потемнело. Марк резко поднялся: нельзя терять ни минуты.

– Я хочу сам обследовать Тери Шепард, и как можно быстрее. Где она?

Светлана словно не могла двинуться с места. Она еще глубже провалилась в кресло.

– Отсюда всего в получасе езды. В маленьком секретном опытном центре – в Орегоне. – Она горько усмехнулась. – Очень маленьком, слава Богу. Она единственный кожный пациент. Еще есть пара потерянных душ – алкоголики и наркоманы.

– В Орегоне? – повторил Марк.

– Да, в Орегоне, в получасе езды отсюда, – с чувством сказала Мадам Дэви. – Ты готов встретиться с Тери Шепард прямо сейчас?

* * *

Сегодня утром красивый доктор, появившийся в ее жизни то ли несколько недель, то ли месяцев, назад, объявил Тери, что приготовил ей чудесный сюрприз. Она надеялась, что он действительно окажется чудесным – это не то что утомительные беседы с доктором Лэйн. Та, хоть и очень умная женщина, никогда не могла внятно ответить на простые вопросы, например, почему нигде вокруг нет ни одного зеркала. Тери пришлось долго вспоминать это слово. Зеркало, зеркало на стене… она до сих пор все путает. Иногда даже чашку она называла другим словом, а на следующий день вспоминала, как оно звучит на самом деле. И тем не менее, она прошла «долгий, долгий путь». Понемногу все становилось на место. Доктор Лэйн очень помогла в этом, уговорив продиктовать пару писем хорошенькой модели из «Вью», которая, как ей сказали, очень похожа на нее.

Тери верила в это. Что-то в этой девушке вызывало из глубины сознания самые разные мысли и воспоминания. Тери вздохнула: она не видела Светлану, доктора Лэйн, с тех пор, как она привела ей нового доктора, и фотографии девушки тоже перестали приносить.

Может, доктор Лэйн начинает стареть? В последний раз она смотрелась старой, мешковатой – совсем не похожей на ту женщину, которая сначала произвела такое сильное впечатление на Тери. Но это было так давно.

Если доктор Марк Лэннинг полностью заменит Светлану, Тери решила, что так будет даже лучше. Она прикоснулась к своему лицу. Последняя операция, из-за которой она плакала, кажется, действительно сделала кожу ровнее. И новый молодой доктор сказал, что уверен в том, что теперь ее внешность очень близка к кардинальному улучшению. Давно пора бы ему наступить. Хотя вокруг не было зеркал, она знала, что все равно будет почти непреодолимо страшно взглянуть на себя.

Прежде чем приехал новый доктор, она пережила столько страданий, каждое утро просыпаясь с тем, чтобы вспомнить, что Магда, чудесная подруга Магда, погибла в автокатастрофе. Магда вела машину, а они с доктором Лэйн сидели сзади. Они ехали в реабилитационный центр в Мексике. По крайней мере, так рассказывала доктор Лэйн, потому что самой так и не удавалось вспомнить, куда они ехали… и почему. Все слилось в одно смутное пятно. Она не помнила даже, как уезжала из Мексики и как попала в Орегон, где живет уже так долго.

Знакомясь с Тери, доктор Лэннинг сказал, что его зовут Марк, и ей понравилось имя – звучит как-то по-французски. Он дал ей небольшую шелковую сумочку, которую с тех пор она почти не выпускала из рук. Что-то при виде сумочки сладко щемило внутри. Она пахла ландышем. Она обожает запах ландышей. Марк сказал, что скоро они пройдутся по магазинам и, может быть, найдут похожие духи, но сначала – чудесный сюрприз.

Календарь большими красными буквами показывал среду, первое число. Таким же красным светом горел восход над Орегоном, где шла ее жизнь, в которой приходилось довольствоваться маленькими радостями. Но тут же следовала беспричинная грусть, которой Тери никогда не понимала. И все равно она любила свой маленький домик посреди живописных газонов клиники, в которой сиделок было больше, чем самих пациентов.

Среда, первое число. Тери раскрыла сумочку, закрыла ее и улыбнулась. Несомненно, букет роз на подносе с завтраком – тоже часть сюрприза.

Теперь у нее есть гардероб, из которого можно кое-что выбрать самой – с тех пор, как двигаться стало полегче. Она нахмурилась. Когда-то ходить совсем не получалось, и даже сейчас не прошел страх от звука опасности – едущей машины. Иногда она слышала его, но слава Богу, близко они никогда не подъезжали.

Тери погуляла в саду, где в воздухе витал запах роз, и вернулась на террасу. Из комнаты со стеклянными дверьми слышались голоса, мягкие, грустные. Там оказался красивый доктор и – Тери боялась поверить глазам – та самая модель из «Вью», лицо которой так напоминало Тери себя. С ними еще один молодой человек, а с ним вторая девушка – до боли знакомое, любящее круглое лицо со слезами на глазах. Не зная отчего, Тери протянула к ней руки. Она знает ее. Вдруг стало ясно, что она знает обеих девушек очень, очень хорошо. Страшновато, но раз доктор Лэннинг, Марк – здесь, то все в порядке… все будет хорошо.

Тери медленно приближалась к ним, Марк взял ее за руку и нежно сказал:

– Тери, это Алекса – человек очень важный для меня, для тебя, я хочу тебя с ней познакомить…

Примечания

1

Сокращенное название Сан-Франциско. (Примеч. пер.)

(обратно)

2

3десь игра слов. Reddish – красноватый, radish – редиска (англ.).

(обратно)

3

Я не знаю (фр.).

(обратно)

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

*** Примечания ***