Возле ада(СИ) [Евгений Евгеньевич Стрелец Age Rise] (fb2) читать постранично

<p>

1.

- Разбудите возле ада.

- Сам проснёшься к тому времени, мажор. Не на скоростном чай, со всеми остановками едем.

Он не мажор, он родился там. Мажоры на таких поездах не ездят. А пиджак, да, понтовый.

Когда проснулся, за окном отъезжал перечёркнутый щит "Село Козлец". Значит, ещё часа полтора до Агнищева.

"Забытые богом российские версты. Люблю я дороги печаль".

В незапамятные времена - село Малые Агнищи, после революции, естественно - Красные Агнищи, по мере урбанизации - город Агнищев с барашком на гербе. Широкий город промышленного типа, бесформенный в окраинах, холмистый, потому как стоит на заброшенных горных разработках. Пейзаж: узкие речки, причудливой формы озерца, рёбра голых выветренных скал и отвалы шлака, так и не поросшие травой. Пещеры, заброшенные шахты.

Агнищевым этот город звали, пожалуй что, лишь местные. Остальные говорили попросту: "Там, возле Ада". Имея в виду градообразующее предприятие и область в целом. Это не образное выражение. Хотя, если точнее, то следует говорить: над преисподней.

Самовозгорание угля положило начало плодотворному союзу ада и Агнищева. Под землёй чёрта с три потушишь, что торф или газ, то и уголь. Разлом пламенел, дымился. Произвёл закономерные прибаутки, сказочки, которые оказались и не сказками вовсе.

Когда в очередной раз полезли тушить чёртов огонь, столкнулись лицом к лицу с его рогатыми хозяевами, составили пакт о взаимном ненападении, затем и о сотрудничестве. Над жаром трещины возник металлургический комбинат, последнее новшество - бальнеологический санаторий. Горное дело окончательно ушло в небытие с наступлением времён, когда захоронение токсических и радиоактивных отходов превзошло по выгоде добычу любых камешков.

Крестом пересекала железка Агнищев под землёй. Пятым лучом тоннель уходил в ад.

В коллекторе, на Ноль Сортировке вагоны с грузом ждали полночь, когда откроется пятая ветка. Ближе к утру из неё в коллектор шёл адский полуфабрикат для самых разных предприятий.

Человеческие поезда следовали где-то поверху, а где-то ныряли под землю. Адский подкидыш по левой пятой ветке шёл под уклоном вниз.

Туда - в адскую скотобойню ада, оттуда - на Агнищенский мясокомбинат, на выделку кожи, на швейную фабрику и прочее... Туда - химические и отходы, обратно пустые - цистерны. Обратно - в сейфах защитного цвета, в деревянных ящиках и герметично запаянных банках что-то ещё. Туда - биологические отходы, оттуда - бог весть какие препараты, мутанты для вивариев, органы и реагенты. Всё суперсовременное, в хладагентах, в кейсах с кодовыми замками.

"И поезд домчится, осталось немножко, девчонок целуйте взасос!"

К невесте, можно сказать, ехал.

Эта девчонка командировочная две недели бродила по этажам и офисам, никто её особо не замечал. Столичная девка, называется, дизайнер. Свитер до колен, лосины и кеды. Всё-таки пограничный город имеет лоск побохаче ихней столицы.

А затем приехал директор из центрального офиса и ему, видите ли, помешал кот. Кот помешал! Уму непостижимо! Мефодий... Любимец всех без исключения. Мейкунистый, громадный, патлатый. Рыжий, в белых носочках. С одной стороны у него не хватало уха, с другой - клыка. Разбойная рожа.

- Немедленно уберите!

Мефодий прижал единственное ухо.

Столичная девочка Маша подхватила кота на руки, скрывшись за ним целиком:

- Уже!

И больше на директора, моментально переставшего быть ей директором, не обращала внимания.

Коту сказала безапелляционно:

- Мефодий - самый лучший кот на свете. Мефодий - мой кот, Мефодий - моё счастье.

Пластиковый офис раскрылся, как подарочная коробка, всеми стенками сразу, открыв лазурное безоблачное небо.

"Женюсь".

Мефодия тащили к ней домой в усиленной скотчем коробке из-под принтера. Орал он всю дорогу благим матом.

Машка жила у родственников, и раз так сложилось, то возвращалась в столицу. Насквозь она была зелёная зоозащита. Не перекати-поле, а вроде как дом, который преумножается: людьми, зверями, проблемами... Солнцем во всю ширь веранды...

"Светлая, тёплая. Не столичная девка вообще".

Даже агитируя и нагнетая, Машка напоминала бункер выживальщиков без паранойи, при свете восковых свечей и поедаемого из банки неприкосновенного запаса.

"Сто пятьсот женюсь".

Неделя промелькнула, как один день.

В любви не признался, но