Иной взгляд: Бескровная жертва (СИ) [Дарья Веймар] (fb2) читать онлайн

========== Глава 1. Перемены ==========

Отец умер внезапно. Я не успела испугаться, как он захрипел и упал головой в жаркое. Мать сильно побледнела, вскочила и постаралась его приподнять. Лицо папы побагровело, и мне стало страшно, когда смотрела на него, а тем временем по его щекам стекала подлива.

Вокруг хлопотали горничные привлечённые шумом, пальцы нашего лакея дрожали, когда он расстёгивал манишку хозяина. Отца уложили на диван, а мама морщилась и потирала висок, другой рукой стирала салфеткой соус, испачкавший ее платье.

Меня затрясло, но слез не было, просто в груди все сжалось в комок, и все. Дыхание папы стало прерывистым, я хотела подойти к нему, но мама приказала увести меня. Горничная дала какие-то капли и стакан, и мы шли по лестнице, когда приехал доктор. Вместе с ним был и священник. От неожиданности, увидев чёрную сутану, я вздрогнула и расплескала воду. Фрейлейн настойчиво вцепилась в мои плечи, уводя меня наверх.

Через час все было кончено. Мы стояли в зале замка, а отец лежал на столе, около него горела свеча. Мать, одетая в чёрное, беззвучно рыдала, но глаза ее были сухи. Снова к моему сердцу подкатила волна страха: я все поняла. Похороны прошли тихо, на них никто не присутствовал, кроме нас с мамой. Закрытый гроб погрузился в могилу, а через месяц все забыли о бароне фон Ромфеле. Мать не приглашала родственников, чему я была рада и прекрасно понимала ее.

Прошёл год. Неожиданно, словно тараканы из щелей, вылезли кредиторы и обманутые картёжники. Мать ходила раздражённой и рано ложилась спать, ссылаясь на мигрень. В замок постепенно прокралась бедность. Я начала стыдиться своих платьев и потускневших украшений. Но если б знала, что меня ждёт дальше, то ни за что бы не стала жаловаться на скудность гардероба.

***

— Я решила вернуться в Дарье в Затонск, — мама поправила волосы и улыбнулась.

— Почему? Разве нам плохо в Вене? — изумилась я.

— Ты знаешь, отец оставил нам только долги. А замок уже заложен. Скоро нам негде будет жить, пойми это, Каролина. Я приказала собирать багаж, через два часа мы уезжаем.

Мне пришлось вернуться в комнату, но вещи вываливались из рук, поэтому, наказав горничной упаковать чемодан, подошла к окну. По карнизу ходила бродячая кошка. Откинув голову назад и прищурившись, я смотрела, как осторожные серые лапы подцепили листок. Кленовый лист перевернулся и, покачиваясь, полетел вниз. На булыжник.

Я вздрогнула и отвернулась. На стене висел плохой портрет отца.

— Да, папа, вот так и моя жизнь рухнула. Рухнула в пропасть, — немного помолчала. — Мама намерена отправиться в Россию.

Навалилась тоска, глухая и холодная, как зимний ветер. Часы глухо отбили десять ударов. В сердце царила пустота, которая постепенно вытесняла тоску по убитому. Мои пальцы тряслись, когда взяла со столика медальон, замочек не желал застёгиваться. Подбородок задрожал, а в уголках глаз набежали слезинки.

— Каролина, мы можем опоздать на вокзал, — устало заметила вошедшая мама. Я обернулась к ней и лишь сухо кивнула, оправляя замявшиеся кружева платья.

— Не сердись, уверена, что тебе понравится усадьба. Она лучше, чем замок.

Конечно, страдающий угрызением совести будет бежать, куда угодно, лишь бы уйти. Наш многочисленный багаж конюхи вязали к задку кареты, а я, чтобы не расплакаться на глазах у всех, быстро нырнула в глубину экипажа, в алое царство бархата и лаковой кожи. На другой стороне дороги рос старый дуб. Бронзовые листья кое-где кучками сидели на ветвях. По словам гувернантки, под ним в детстве я училась ходить и собирала жёлуди. Этого я сама не помнила, часто читала под дубом или бегала с легавой вокруг корявого, шершавого ствола. Теперь он, растрёпанный дождями и ветром, провожал меня в далёкий путь.

Мама раскрыла веер, впереди за стенкой застучали копыта, и защёлкал кнут. Пейзаж за окном ожил, медленно уходя назад, а я наблюдала за дубом, прижавшись к стеклу. Оно приятно холодило лоб. Незаметно пришёл сон.

Перед глазами мелькнули кованые решётки вокзала. Увы, наглотавшись пыли в карете и слегка помятые толпой, мы шли чуть ли не в самый конец длинной вереницы вагонов. Где-то вдалеке прозвучал колокол, и все сразу засуетилось.

— Пятьсот лет назад…- услышала я и, не таясь, скривилась. Этой историей мать тешилась, лелеяла ее, вот и сейчас рассказывала ее какой-то пожилой фрау. Каждый австрийский крестьянин знал эту сказку в мельчайших подробностях, но мама… Уж соседи за глаза называют нас, баронов фон Ромфель, слабоумными! Несчастная старушка внимательно склонилась к собеседнице, а я, извинившись, встала и вышла в коридор вагона. Но вскоре однообразные пейзажи наскучили. Всматриваясь в своё лицо, ставшее более худым и грустным, заметила, что волосы лежат патлами, и решила их остричь. Правда, это сделала только в Варшаве, с трудом уломав маму

Я не стремлюсь в Россию, в эту дикую, варварскую страну. Какую же глупость мы совершили, уехав из Вены!.. Право, почему я так враждебна? Везде есть свои достоинства. Говорят, у русских хорошая поэзия. Что ж, посмотрим… О, нет! Этот язык отвратен и слишком сложен! Что же здесь так хвалят? Этих грязных мужиков в каких-то лохмотьях? Или вот эти землянки, в которых стыдно свиней держать?! Какие же они жалкие? — я презрительно улыбнулась, рассматривая покосившиеся домики. Варварская страна.

Мы подъезжали к Варшаве. С виду все довольно цивильно. Посмотрим…

***

… Какой ужасный город!

— Каролина, мы в Затонске,— радостно улыбнулась мама. Я отвернулась. После Петербурга, холодного и высокомерного, на мой взгляд, города, и Москвы, слишком провинциальной, невыносимо видеть грязный снег на неубранной мостовой. Где же порядок? Сказала об этом матери, но она лишь заметила, что нельзя видеть во всем только плохое.

Тётка оказалась располневшей молочницей, рядом с ней мать выглядит невестой. Я покрепче перехватила дорожную корзинку.

— Знакомься, доченька, твоя тётя, Дарья Павловна.

— Здравствуйте, — чопорно кивнула и нехотя поцеловала ее в щеку. Меня передёрнуло от омерзения. Целовать крестьянку, фи! А та ещё и улыбается, как телёнок. Дикарка.

— Пойдёмте, я вам комнату покажу, — она говорит так тихо и невнятно.

— Danke.

Убогий серый дом, мне все кажется, что этот коридор ведёт в погреб нашего замка. Комната оказалась чистенькой и уютной. Отмахнулась от тётки вежливым «danke» и захлопнула дверь перед носом кучера с моим багажом, смерив его презрительным взглядом.

Слезы сами по себе навернулись на глаза, и я, бросив корзинку на пол, расплакалась.

========== Глава 2. Приятный вечер ==========

Что делать? Мама больна, мы не можем навсегда здесь остаться! Если с ней будет приступ, то никто ей не поможет. Пречистая Дева, помоги мне! Зачем сюда приехали? В этот гадкий город?!

Кто-то постучал.

— Каролина! Открой дверь! — это мама. Я встала со стула и, вытирая слезы, повернула ключ в замке.

Она тревожно заглянула в мои глаза и обняла меня:

— Девочка моя, кто тебя обидел?

— Никто, это пустяки.

— Я тебя понимаю. Когда в первый раз приехала в Вену, тоже чувствовала себя одинокой и никому не нужной. Это пройдёт. Дарья приготовила восхитительный обед в честь нашего приезда.

— Спасибо, но самочувствие неважное, голова болит. Я попозже приду.

Проводила маменьку, на душе стало грустно, и вышла в коридор. У двери стоял мой чемодан.

Вешая вещи в шкаф, подумала, что зря переживала из-за старых платьев. В этой глуши они будут выглядеть, как самые лучшие, парижские. Вошла горничная снять чехлы с комода и стульев. По привычке я подошла к окну, но увидела не карниз, а ели в снегу и аллею. Прижавшись щекой к холодной раме, заглянула за угол, но ничего интересного там не было, разве только ворота, покрашенные в серый цвет. Я повернулась и начала следить за горничной. «Никому нельзя доверять», — вспомнила слова отца и грустно улыбнулась.

— Спасибо, — натянуто поблагодарила служанку и поспешно захлопнула за ней дверь. Комната сразу показалась какой-то чересчур милой и чистой. Это мне не понравилось, и я брезгливо провела пальцем по столу. Но пыли не было. Заглянула за шкаф в надежде обнаружить парочку пауков, но тётка, видимо, слишком хорошо вела хозяйство, поэтому слегка раздосадованная я бросила свою затею найти хоть какие-то недостатки. Весь дом чистый, даже коридор и лестница, по которой спустилась вниз.

На столе стояли тарелки, а горничная поспешно закрыла супницу. Я едва не столкнулась с ней на пороге.

— Простите. Но что там? — спросила и взмахнула рукой по направлению окна, за которым виднелись строения.

— Хозяйство, барышня. Конюшня, коптильня.

— Спасибо, — мне захотелось посмотреть и познакомиться поближе с усадьбой.

Мороз пощипывал мои щеки, когда вышла на крыльцо и медленно пошла в сторону первого сруба. Внутри кукарекнул петух, от неожиданности я отпрянула. И почувствовала, что за мной кто-то стоит.

— Ах! — повернулась и прижала руки к груди.

— Извините, если напугал вас. Сила Кузьмич Фролов, сосед вашей тётушки, — представился колоритный мужчина с буйной седой шевелюрой.

— Каролина, — тихо сказала я и зачем-то добавила: — Я бы хотеть смотреть на конь.

— Вы занимаетесь верховой ездой?

Он откинул засов. Ворота конюшни открылись, и оттуда вылетел заблудившийся петух. Конь был очень красивый, моей любимой вороной масти. Я не удержалась, подошла поближе и погладила его. Потом спохватилась.

— В Вена часто заниматься верховая езда, — тщательно подбирая слова, произнесла по-русски. — Мне это нравится.

Русский торговец, не помню, как это слово звучит на русском, потрепал коня за холку. Молчание затягивалось, стало неловко. Я поступила совсем дурно — убежала. Вышла по хрустящей соломе и пошла в сторону аллеи, которую видела из окна. Внизу оказался пруд. Поковыряла носком сапожек снег, мне нравились тоненькие осинки и темно-зелёные ели. Но в Австрии природа все-таки лучше.

***

За две недели, которые мы здесь прожили, я ни с кем не познакомилась, разве с Михаилом и господином Фроловым. Меня неудержимо тянуло к лошадям, они напоминали наших австрийских, очень красивых коней. Около коня я встретилась с Михаилом. Он конюх. Но отношения с ним не поддерживала. Это не для меня. С ним пару раз случайно виделась на конюшне, а русский торговец подарил костюм для верховой езды, чему я очень рада.

Во дворе кто-то ходил, и я прижалась к водосточной трубе. На морозе мысли улеглись, и в раздумье пошла привычным путём — к конюшне. Опомнилась, когда машинально заглянула в окно: Михаил обнимал какую-то девушку. И тут мой план обрёл ясность, он мне нравился, такой лёгкий, кроме ножа ничего не надо. Я знала, что делать. Отступила к коновязи и пошарила в мокрой от снега соломе. Утром где-то тут лежал такой загнутый, копытный ножик. Пальцы наткнулись на лезвие, я убрала руку под накидку. Скрипнула дверь, и мужской силуэт двинулся к пристройке. Я вошла в конюшню.

— Миш! Миша! Ну ладно, не стращай! — раздался девичий голос.

Поудобней перехватила рукоять ножа.

-Миш, Миш, — за углом зашуршали. И я ударила. Похоже, удар слишком слаб. Она, кажется, дышит. Я обошла кругом и взяла за плечи. Уф, какая она тяжёлая! С трудом дотащила до бочек и бросила. Ее голова глухо ударилась о доски. Горло как у гуся. Которому сломала шею кухарка. Надо успокоиться. Не волнуйся, Каролина, представь, что это просто большой, жирный гусь.

Кровь запачкает мои сапоги. Этого нельзя допустить. Я взяла ведро и подставила под льющуюся струйку крови. Все-таки испачкала пальцы. Села на стоявший рядом ящик и положила нож в щель за бочками. Затем встала, вышла во двор вытирать снегом руки. Я отошла достаточно далеко, чтобы меня никто не видел. Никакого ужаса, о котором пишут в книжках, не испытывала. Равнодушие, это да, но никакой паники, испуга до сердечного приступа. Кухарки же не волнуются, когда режут птицу.

Я вернулась домой.

В честь нашего приезда Дарья Павловна затеяла вечер. Гости были разные: соседи — семья Мироновых и Сила Кузьмич, господа из полиции и господин из газеты. Приём был скучным, мама затеяла рассказывать свою сказку. Это невыносимо! Посматривая на девушку, чуть старше меня, задумалась. Даже эта старая басня о Кровавой графине стала милей сердцу. Все-таки Вена… Разбирало любопытство, что же там с девушкой, поэтому я вышла в прихожую. Накинула шубку и отворила тяжёлую дверь.

На конюшне был Михаил. Улыбаясь, я подошла к стойлу, к коню.

— Красивый, — прошептал Михаил, глядя его по крупу.

— Да, очень красивый конь, — смущённо сказала я.

— Да, красивый. Любите лошадей, барышня?

— Да. У отца быть большой… как это? — я обвела рукой помещение. Есть у русских такое дурацкое слово, никак запомнить его не могу.

— Конюшня, — отозвался Михаил.

— Да, много конь, — в моем голосе звучала гордость.

— Много лошадей, — поправил он меня, — надо говорить.

Он облокотился на стойло рядом со мной. Я смутилась и опустила глаза.

— Хотите, я вас удить научу? — Михаил заигрывал со мной. Сначала было приятно.

— Удить?

— Удить, — утвердительно кивнул Михаил. Я улыбнулась.

— Рыбачить, — он попытался более доступно объяснить значение слова, потом добавил: — Э-э. У меня домик есть, у реки, идти недалеко. В нем хорошо, спрячемся ото всех.

Я вздрогнула, это уже недопустимо!

— Ну?

— Нет! — решительно произнесла и, повернувшись, решительно пошла к воротам. Совершенно забыла, что надо идти в другую сторону, там же труп.

— Барышня, — не упускал своего Михаил, — хотите, я вам…

Я выжидающе взглянула на него.

— Поросят покажу, — нашёлся Мишка.

— Поросят?..

— Поросят. Маленькие такие, такие… — он похрюкал. Я рассмеялась, зрелище было забавное.

— Покажу вам… такие, неделю от роду, — с жаром уверял меня Михаил.

— Да, — утвердительно кивнула, лихорадочно обдумывая пути отступления. Во мне пропала хорошая актриса, я пронзительно крикнула, когда увидела мёртвую девушку. И побежала. Михаил, о, ужас! бежал за мной. Он видел меня! Я боялась, что он догонит, поэтому бежала ещё быстрей. Мешал снег. Преследователь кричал: «Стой! Стой!» — но останавливаться не хотела, не только я не хотела останавливаться, но и мои слезы. Да, плакала, как маленькая девочка. Спасение было только в доме, куда вбежала вся в слезах. Не помню, что кричала и что у меня спрашивали, лишь прижималась к матери и старалась унять столь бурное проявление чувств.

— Blut. Stabil. Totes Mädchen in der Nähe der Stallungen! [Кровь. Конюшня. Мёртвая девушка возле конюшни] — крикнула я.

— Totes Mädchen in der Nähe der Stallungen? — переспросил полицейский.

— Ja! [Да!]

Все заговорили на русском, я окончательно запуталась и закрыла лицо руками. Мама принялась утешать меня.

— Яков Платонович, берите девицу, — распорядился полицмейстер.

— Я пойду с дочерью, — быстро сказала мама.

Мы шли к этой ненавистной конюшне, у меня подгибались ноги, когда вошла в сени. Дальше идти не стала, а лишь указала на угол между бочками. К моему удивлению, ведра не было.

— Там, — твёрдо произнесла я.

Полицейские подошли к покойнице, а я прижалась к матери и вытирала мокрое лицо. Однако меня не оставили в покое.

— Как вы обнаружили труп?

Взглянув на импозантного сыщика, произнесла:

— Мы тут смотреть на конь.

— Мы? Вы что, были не одна?

Мама взглянула с недоумением и недовольством.

— Нет, я… С Михаил, конюх.

— А где же конюх?

— Я побежать от испуг, он бежать за мной.

— Он что, гнался за вами?

— Нет. Он бежать и кричать: Стой! Стой!

— Вы идите домой, а завтра я с вами поговорю.

В покое нас оставлять точно не собираются, я повернулась к матери, готовая снова расплакаться: — Мама, почему это должно было случиться именно сегодня?

— Не знаю, дочь. Судьба, — мне ее тон совершенно не понравился.

Ах, вот как! Судьба?! Нет, мы поедем в Вену! Терпеть не могу эту усадьбу!

Я вырвала руку из ее ладони и быстро пошла по дорожке к крыльцу.

========== Глава 3. Избежать неизбежное ==========

Я вбежала в свою комнату и захлопнула дверь. Что это все значит? Завтра утром мы должны быть на вокзале и отправляться в Вену, а не вот это! Почему именно завтра надо будет отвечать на какие-то дурацкие вопросы? Почему нас никак не могут оставить в покое?!

Я легла на кровать и стукнула кулаком по подушке.

— Каролина, не стоит так волноваться, — мама села рядом обняла меня. Как в детстве я положила голову на ее колени.

— Я боюсь.

— Чего ты боишься? Не ты же убила эту девушку.

Неужели она что-то знает или догадывается, ужаснулась я и тихо сказала:

— Полиция и полицейские будут спрашивать.

— Не говори им ничего.

— Совсем ничего?

— Нет, ничего того, чего им знать не нужно, — пояснила мама.

Я согласно кивнула.

Ночью спала плохо, постоянно снились кошмары. Ужасно перепугалась, когда услышала в коридоре чьи-то шаги. Потом стало любопытно. Надела пеньюар и вышла на лестницу, но, увы, увидела лишь захлопнувшуюся дверь.

Я спустилась вниз и сняла с крючка шубу. Мне было холодно, руки не попадали в рукава, а впереди шла Анна, та девушка, наша гостья. Она шла в ночной сорочке, я удивилась, неужели ей не холодно.

Пошла за ней, пальцы тряслись от мороза. Она что, лунатик? Об этом читала в старинной книге, а теперь впервые видела лунатика. Мне все время казалось, что это призрак.

Анна шла к конюшне, я не стала рисковать и приникла к окну.

Тень зашевелилась на стене, заржал конь. Анна вела себя очень странно: походила среди бочек, затем села. Тут кто-то выскочил из угла, я испугалась. А, это тот полицейский, Коробейников.

Он хочет схватить ее? Как интересно!

Нет, становится слишком холодно, мне надо идти.

До утра я так и не заснула. Утром спустилась к завтраку. Мама уже была там, тетка ходила и командовала.

— Мutter, как гостья? Я правильно поняла, что девушка наша гостья?

— Да, Каролина. Анне вчера во время сеанса стало очень дурно, и Дарья предложила ей остаться.

Она замолчала и повернулась к окну. Скрипнула дверь. Я с интересом взглянула на девушку.

— А вот и наша гостья! Доброе утро, — поприветствовала моя мама.

— Доброе, — откликнулась та.

— Как ты, милая? — встрепыхнулась тетка.

— Слабость, — сказала Анна.

— Подкрепиться нужно. Что ты хочешь на завтрак? — хлопотала Дарья.

— Благодарю, я, пожалуй, домой поеду.

— Нет, нет, — вмешалась мать. — Мы вас без завтрака не отпустим. И вообще, вы можете оставаться здесь, сколько угодно.

— Я пойду распоряжусь, — взметнулась Дарья.

— Благодарю, — смущенно сказала наша гостья.

Завтракали в молчании. За столом она шепнула мне:

— Если хотите, то мы можем прогуляться. Вижу, что вас что-то тревожит.

— Спасибо, — я почувствовала, что мои щеки стали горячими.

— Как вам наш город? — спросила у меня Анна, когда мы шли вместе по аллее.

— Непонятно еще. Я рано приехать, — немного промолчала. — Красиво, но скучно. Нет друзей. И еще… это, да, это ужасно.

— Знаете, мне не дает покоя эта история, которую рассказала ваша матушка, — сказала она. — Всю ночь кошмары.

— Вы помните, что было ночью? — в это я не верила, потому что в книге написано, что лунатики не помнят свои ночные хождения.

— Я плохо спала. И ходила, — догадалась она. — Боже мой, опять. Мне пора идти.

Идти? Я схватила ее за руку:

— Вы куда? В конюшню?!

— Да, я хочу вспомнить, что было вчера.

— Зачем вы пришли и стоять там, а потом прибежать Коробейникоф схватит нас?

— Коробейников? — удивилась Анна.

— Полицейский, — пояснила ей.

— Коробейников? — уточнила Анна.

— Да.

— Уж точно, вспомнила.

— Я туда не пойду.

— А я пойду. Я видела что-то важное и хочу вспомнить.

В конюшне я расстерянно смотрела на то, как Анна садится на сундук и откидывается назад.

— Что вы делать, колдовать? — спросила у нее. Анна сидит, зажмурившись.

Вдруг она дернулась и вскочила на ноги, прерывисто дыша. Я испугалась такой неожиданной перемене.

Она откинулась назад и пошарила за бочкой.

В конюшню кто-то входит:

— Где он?

— Здесь нет никого, — крикнула Анна. — Никого здесь нет.

Глупая! Она нас так запросто выдаст!

— Вот он тут! — крикнул мужчина.

— Ты что удумал?

— Это Миша убил ее.

— Семен! Семен! — какой-то старик схватил его за плечи.

Я ничего не понимаю, разве только имя Михаила. Анна хватает меня за руку, и мы прячемся за бочками.

Сено в углу зашевелилось. Черт! — почему-то вспомнила я. Все перемешалось, только в голове звучал стук копыт.

Мои нервы… От потрясений болит голова, извинившись, иду домой.

А там не лучше. Тетя еще смеет обвинять мою мать! Да кто она такая?!

— Неужели ты думаешь, что я к этому причастна?

— А что ты мне прикажешь думать? Ты на каждом шагу рассказываешь эти сказки. А теперь эта чертовщина сбывается?

— Это я взяла нож и зарезала бедную девушку? — с иронией спросила мама.

— Уезжай отсюда, уезжай! — глухо сказала Дарья.

— Как это будет выглядеть? Я, считай, сбежала. Ты просто завидуешь мне!

Мне стало не по себе. То есть маму обвиняют в убийстве той крестьянки? Не могу в это поверить!

— Я?

— Ну я же вижу, какая ты ходишь в последнее время. Да, неприятно находиться рядом со мной… Ты… Ты не любишь мою молодость.

Какая эта дикарка! Истинная дикарка! Правильно, она завидует! Мама, не верь ей, нехорошему человеку не верь!

Я встала и ушла на кухню. Тихонько взяла со стола еду и завернула в узелок. Мне нужен Михаил. Нет, в него не влюблена. Где это видано, чтобы баронессы в батраков влюблялись! Это уж чересчур! Я хочу узнать, видел ли он меня рядом с этой Дунькой. Это очень важно, об этом не должен знать никто! Тем более — следователь.

Я с узелком, проваливаясь в сугробы, дошла до домика. Это, полагаю, и есть его домик. За мной никто не шел, убедилась в этом, оглянувшись, и открыла дверь. Надолго задерживаться не стала, просто положила узелок на стол и вышла. Если понадоблюсь, то Михаил меня и сам найдет.

========== Глава 4. Комедия ==========

Ничего не понимаю… совсем ничего. Мою дорогую мамочку обвиняют в убийстве? Да кто же поверит такой ерунде? Дикарка, несмотря на свою некрасивость, обладает весьма хорошей фантазией. Придумывает какие-то глупости!

— Ой, спасибо, барыня, что приютили странниц Божьих, — мама пригласила старушек в дом. Интересно, зачем?

— Спасибо, матушка-благодетельница. От самого Нижнего идем в Москву, в Москву. Святым крестам поклониться.

— Я прикажу накормить вас, — неужели мама ради этого их позвала? Обедом кормить?

— Благодарствуем, — они кланяются.

Очень странно, и маму жаль. Она такая грустная. За дверью топает Дарья Павловна.

-… графиня Батори наполняла ванну, — услышала я и вздрогнула. За моей спиной ванная, и туда ходит моя тетка. Всплеск, я оборачиваюсь и вижу в ведре кровь. Кровь… Пречистая Дева! Откуда у нее это злополучное ведро! Мне стало дурно.

Едва не оттолкнув Дарью, я с замершим сердцем вышла на лестницу. Она видела… она могла видеть меня. Но это невозможно, на конюшне никого не было. Или дикарка и Мишка меня видели?

Я отказывалась в это верить. Подушка в комнате была прохладной, я прижалась к ней щекой и закрыла глаза. Но сон не шел.

Надо выпутываться. Мы должны уехать из России как можно скорей. А значит, я и мама должны быть чисты. Все поймут, когда мы отсюда поспешно уедем, как будто от чумы. А чумой будет дикарка. Она же убила крестьянку. Очень хороший план

Мои веки отяжелели, и я погрузилась в сон.

***

Пруд засыпало снегом, на душе стало тихо и спокойно.

— Guten Tag!

Я обернулась: Анна шла ко мне. Да, удача на моей стороне. Теперь только пусть она поверит.

— Анна?! Я рада видеть вас в добром здравии!

В моем голосе звучит волнение. Все-таки во мне пропадает хорошая актриса.

— Что случилось? — Анна мне верит, это очень хорошо.

— Дело очень плохо. Я никому не доверять, я никого не знать, только вам.

— Да, да. Я слушаю. Может перейдем на ты?

— С радостью! — я с пылкостью, мне не свойственной, обнимаю ее.

— Послушай! Послушай! У меня есть тайна. Даже два.

Оглядываюсь на дом, никто не должен мне помешать, поэтому лучше уйти подальше. Я беру Анну под руку и спускаюсь обратно к пруду.

— Mutter очень больна. И ее болезнь сердч.

— Да, сердце, — кивнула Анна.

— Она лечить меня, себя. У нее есть врач герр Адольф. Здесь нет сердеч мастер Адольф. Я боюсь за mutter, — тут мне не приходится притворяться. Я действительно боюсь за маму.

— Но она такая приятная.

— Да. Да. Но это кажется в первый раз. Ты слышать сказку про графиню Батори? Это ее болезнь. Она всем рассказывать, — я поправила завязки банта на шубке Анны и продолжила: — Когда мне быть двенадцать лет, мы поехать в замок графини Батори. Он находится близко с нашим. По дороге выяснилось, что буря, и мы были должны остаться в комнате у графини. Мы и остались. И тогда с тех пор все пошло не так. И после того, когда она осталась в этой комнате, она и стала рассказывать всем эту историю. Я не знаю, что делать, я не знаю!

О, истерика у меня получилась прекрасной.

Анна схватила меня за руки.

— Она кому-нибудь рассказывала эту историю?

— Всем.

— Получается, Дарья Павловна могла слышать эту историю?

— В этом второй тайна. Дарья хочет быть такой красивой, как mutter, — я прикоснулась к щеке ошарашенной Анны.

Я шла вместе с Анной и вдруг подвернула ногу и упала на снег. От этого стало очень смешно.

— Я видела Дарья, я видела. Она шла из комнаты с ведром крови в ванную.

— Неужели это правда?

— Она хочет, чтобы полицейский взял mutter.

— Странно, дух Дуни тоже на нее показал.

— Да, пойдем. В ванна должна быть кровь, — твердо сказала я и помогла подняться собеседнице.

В доме стояла тишина и никого не было, кто мог бы нам помешать.

— Кровь! Кровь! — быстро сказала я, увидев ведро, и выбежала вон.

— Я должна предупредить Штольмана, — Анна была напугана не меньше меня. Похоже, комедия удалась на славу.

За мое фиглярство последовала расплата. Мама пропала. Если у нее очередной приступ, то это очень и очень плохо. Анна успокаивала меня, а я, как маленькая, ревела на ее коленях.

— Каролина, успокойся. Это не повод так переживать.

— Бедная mutter! Она совсем больна, вышла в одной рубашке.

— Ее обязательно найдут. Я сейчас, — Анна встала. Я была рада ее уходу, не люблю показывать эмоции на людях. За окном покачивала веткой тонкая осинка, и по двору кого-то вели. С моего места видно было немного, но армяк Михаила я узнала сразу. И прекратила лить слезы. Мишку поймали, надо торопиться, иначе полицейские узнают правду раньше, чем я.

— Барыня! — раздался голос. Я потеряла свое самообладание и рванулась к двери.

— Барыня! Это я, Михаил. Барыня! Вот заперли.

— А зачем же бежать?

— Как зачем? Ведь думали, что я Дуньку убил.

— Где ты был?

— Вы знаете, где был. Сама пришла в домик с харчами.

— Как? — я не понимаю таких сложных слов, а сердце колотится.

— С провиантом. Уж спасибо вам, барыня. Не знаю, чем заслужил.

— Ты убийцу не видеть?

— Видал за полчаса до того.

— Тут… Когда?

Сердце забилось сильней.

— За полчаса после того, как Дуньку зарезали.

— Что ты говоришь?

— Так то и говорю. Ваша тетка душу невинную сгубила. А вы можете нож поискать, коим Дуню зарезали.

Я отвернулась и вздохнула с облегчением.

— Барыня! — откликнул Мишка, протягивая сухой цветочек. — Барыня!

В хлев вошла Анна. Миша убрал цветок, а я с удивлением взглянула на нее.

— Здесь ее тоже нет, но ты не переживай. Мы обязательно найдем маму, — она сделала вид, что не заметила нас.

— Спасибо. Но где она? — теперь меня судьба конюха абсолютно не волнует. Хорошо, что он меня не видел.

— Навряд ли она в усадьбе прячется. Пойдем! Нужно поговорить.

Поговорить? Зачем же?

***

Господин Штольман обьяснил мне происхождение «крови» в ванной. Я разочарована, этот инцидент выставил меня в негативном свете.

— Простите, господин Штольман, в нашей сумасшедшей семейке я самая безумная. Это я подумала, что в ванне кровь, — тут я непроизвольно вскрикнула. Мама… В чем ее руки?

— … забойщики скотину режут, — тут поняла, что на руках у нее кровь. Мама смеялась. От этого мне хотелось зарыдать и одновременно закричать от радости. Да, я действительно безумная.

========== Глава 5. Конец комедии ==========

Вечером мы играли в карты. Дикарка совершенно не умеет играть, поэтому без зазрения совести я обыгрывала ее.

— Ты жулик, — рассмеялась я, когда она снова пошла не с той карты.

— Дарья Павловна, к вам господин Миронов пожаловал, — горничная прервала мою атмосферу веселья. Не люблю посторонних.

— Проси, — улыбнулась Дарья. Петр Иванович был любезен, но я нехотя протянула ему руку для поцелуя. Мне не нравится его любезность. Надеюсь, что он не заберет Анну с собой. Дело еще не закончено.

— Спасибо, дамы и господа, за приятный вечер. Но я спать, — мама поняла деликатный момент.

— Я тоже, — Дарья любит поддакивать. Мы встали.

— Не хочется уходить, — Петр Иванович несносен.

— Боюсь, не найдется у меня для вас комнат, Петр Иванович, — произнесла Дарья с улыбкой.

— Пожалуйста, не уезжай. Я боюсь, — шепнула я Анне, проходя мимо неё.

Я смотрела, как они тихо разговаривают, но понять разговор не смогла. Даже немного растерялась, когда ее дядя так быстро капитулировал. Я улыбнулась его вежливому кивку.

— Спасибо, что остался. Мне так спокойно, — мой план не собирался никуда проваливаться.

— Чего ты боишься?

— Я боюсь преступники.

— Но я буду рядом, в соседней комнате.

Я не верю в ее способности, она просто чудачка:

— Почему не спросить девушка, кто убить?

— А я спрашивала, но она не говорит. Наверное, она не видела убийцу.

— Очень плохо. Нам бы знать. Спокойной ночи, — с еле заметно иронией сказала я.

— Gute Nacht!

Но спать я так и не легла. Девушка представляла для меня опасность. Если она действительно медиум, то с минуты на минуты может вычислить меня. Нельзя… нельзя, это слово постоянно звучало в моей голове, когда прошла мимо стола и взяла ножик для фруктов, забытый горничной, и когда дернула ручку двери Анны.

Она там заперлась. Я несколько раз тщетно подергала и отступила. Ничего. Как там говорят русские… не мытьем, так катаньем возьмем.

Утром я предложила Анне покататься на лошади. План был готов с ночи.

Костюм немного жал под мышками, но я довольно покрутилась перед Анной.

— Ох, как тебе идет этот костюм, — Анна сделала мне комплимент.

— Да, — гордо улыбнулась я. — Я буду садиться на конь.

— Ты не боишься запачкаться?

— Для этого у меня… Сапоги, — я приподняла ногу. И тут Анна странно посмотрела на меня. Догадалась? В этом я не уверена.

На конюшне я подошла к черному коню и ласкового погладила его.

— Что? Что с тобой? — повернулась я к Анне. Она шла точно так же, как тогда, когда ходила по ночам.

Она отрицательно покачала головой. Я сняла с гвоздя уздечку. Девушка стояла, будто пришибленная.

— Что? — снова спросила я ее. Она затрясла головой. С ней все хорошо, уверила себя я и откинула веревку с шеи лошади, а затем повернулась к Анне. Ее не было, она отошла куда-то к бочкам.

— Анна! — позвала я ее.

Она указала на меня пальцем, ее глаза стали испуганными.

— Что? Опять призрак?

— Ты… Это вы… Сапоги.

Пречистая Дева! Она догадалась! Я толкнула ее и выбежала из конюшни. В спешке с моей головы слетела шапка. Я закрыла ворота, с трудом подняв тяжелый засов.

Конюшня надежно заперта! Никак не могу отдышаться.

— Каролина, что ты делаешь? — глухо из-за дверей крикнула Анна.

Я огляделась в поисках сена. Оно было легкое и быстро закрывала щель под воротами.

— Что ты делаешь? Каролина! Открой!

Ее крики меня перестали волновать. Двух охапок хватит.

— Каролина, что ты делаешь? Каролина. Каролина! Остановись! Послушай меня! Зачем ты это делаешь? Каролина!

Из конюшни раздался глухой стук.

Теперь огня. Я, ничего не слушая, выхватила из горевшего неподлеку костра головню.

— Стой!

Это ко мне? Я хотела было обернуться.

Жуткая боль пронзила мою руку, я подскользнулась и больно ударилась. И заплакала, как младенец. Какая гадость! Я дура! Совершенно забыла про этого Штольмана. Тут еще и дикарка суется. Я отпихнула ее.

Доктор Милц быстро перевязал мою больную руку, и полицейские ввели меня в кабинет.

— Следы крови обнаружены между швов на ваших сапогах, — говорил Яков Платонович.

— Не трудитесь, господин Штольман, — ответила я с презрением. — Это я убила ту девчонку.

— Но почему? Неужели из ревности к этому конюху?

Если можно было, то я бы рассмеялась.

— Вы идиот, господин Штольман. Как вы могли предположить такое? Моя безумная мать решила вернуться на родину. Она сказала мне, что отец оставил нам только долги. Замок заложен. И теперь мы будем жить здесь. Я возненавидела эту чертову страну, как только мы пересекли границу. Я ненавижу эту грязную дикарку, которая оказалась моей теткой. Я ненавижу этот вонючий дом и эту вонючую конюшню.

Чувство ненависти к этой России захлестнуло меня, но я говорила монотонно, что будет со мной, это меня не интересовало.

— И Вы убили девушку, чтобы все подумали на мать?

— Против нее нет улик, — ответила я. — Я надеялось только, что после этого убийства наша жизнь здесь станет невозможной. И мы вернемся в Вену.

— Вы никогда не увидите Вены, вам грозит пожизненная каторга. И Вы даже не представляете, какова эта страна там, во глубине сибирских руд, куда Вас сошлют.

Зачем вы мне все это говорите? Теперь это не имеет значение. Моя жизнь кончена, я это знаю и без вас, господин Штольман.