Римская элегия и романтизм [Федор Евгеньевич Корш] (pdf) читать онлайн

to

нйй^З

/

с

О. К о p m ъ.

/
\

РИМСКАЯ ЭЛЕГІЯ
и
РОМАНТИЗМЪ.

МОСКВА.
Университетская тппографія, Страстной бульваръ.

1899.

I

47

О. 1С о р ііі ъ.

И

РОМАНТИЗМЪ.

Ш9­0
^':

ТЕКА

М О С К В А.
Университетская типографія, Страстной бульваръ.

1899.

?і

С) я

Шзь Ріъчии Отчета Императорским Московск. Университ. за 1898.

2007110893

Римская Элегія и Романтизмъ.
Изо всѣхъ чувствъ, которыми' волнуется человѣческое
сердце, первое мѣсто въ поэзіи принадлежит^ къ чести
человѣка, чувству любви—нѳ въ узкомъ смыслѣ этого
слова, ограничігватощемъ соотвѣтственное понятіе отноше­
ніями между двумя полами, а въ значеніи обпшрномъ, со­
вмѣщающемъ въ себѣ разнообразный направленія той по­
требности нашей души, которыя не позволяюсь ей за­
мкнуться въ самой себѣ, тратя исключительно на себя всѣ
свои силы и способности. Это неудержимое стремлепіо
сердца къ пополнению своей жизни пріобщеніемъ себякъ
другому существу, непремѣнно высшему, хотя ­ бы только
въ представленіи любящаго,—существу, мысль о которомъ
вызываетъ къ дѣйствію лучпгія стороны нашей духов­
ной природы, или къ цѣлому роду существъ, олицетворя­
ющий, для насъ идею,—это высокое, безкорыстное стре­
млеиіе, свойственное душѣ человѣка въ такой­же степени,
какъ голодъ н жажда его тѣлу, нашла себѣ и выраженіе
и объясненіе въ двустипгіи нѣмецкаго поэта ­ философа
ХѴП в., Фридриха фонъ­Логау:
Судьба сердецъ и жернововъ— весь вѣкъ ходить кругами;
Помола нѣтъ—и вотъ они себя же мельоть сами ').
') Еіп Miihlstein unci ein Menschenherz wird stets herumgctrieben;
Wo beides nichts zu reiberi hat, wird beides selbst zerrieben.
1

И сердце шцетъ себѣ помола,—ищете предмета, на кото­
ромъ его дѣятельиость могла бы сосредоточиться, упоря­
дочиться и привести духовный міръ личности въ нор­
мальное состояніе, возстановивъ равновѣсіе между его
отправлениями. Правда, любовь человѣка далеко не всегда
является въ такомъ чистомъ, возвышенномъ видѣ: къ стре­
млению души часто присоединяетъ свой голосъ тѣло, да
и душа личности въ сознаніи своей особности склонна
къ себялюбію. Вліяніе тѣла, даже если оно и не преобла­
даете, видоизмѣняетъ любовь согласно съ различными тем­
пераментами, придавая ей оттѣнкн страстности, унылости,
нѣжности и т. д. Любовь человѣка, какъ существа слож­
наго, и не можетъ исчерпываться однимъ опредѣленіемъ.
Она тѣмъ проще, чѣмъ отвлеченнѣе, т. е. чѣмъ ея пред­
метъ шире или недосягаемѣе и потому менѣе доступенъ
воображенію,—той способности, которая приближаете къ
намъ далекое на такое сравнительно ничтожное разстояніе,
что все настойчивѣе заявляете въ насъ о себѣ жажда
обладанія, по возможности полнаго, удовлетворяющаго всѣ
стороны нашего существа. Предмета, на который вообра­
жение сумѣло закинуть свою петлю, будь онъ хоть идея,
лишенная всякой конкретности, немедленно такъ или иначе
воплощается и въ душѣ воображающаго дѣлитъ участь
предметовъ осязательныхъ. Эта способность фантастиче­
скаго втягиванія желаемаго въ обиходъ своей жизни наблю­
дается особенно у людей, преданныхъ своей мечтѣ до на­
рушенія равновѣсія своего организма духовнаго и тѣлес­
наго въ пользу перваго, а помимо этого условія соста­
вляетъ удѣлъ тѣхъ избранныхъ, которыхъ воображеніе от­
личается отъ воображенія обыкновенныхъ смертныхъ та­
кою пластичностью, что представляющіеся имъ образы
обладаютъ всѣми свойствами существующаго въ дѣйстви­

тельности, однако съ нею не смѣшиваясь и не подавляя
дѣятельности ихъ ума. Мечтатель ­ галлюцинаторъ подчи­
няется своимъ грезамъ, художникъ держитъ ихъ въ своей
власти и потому можетъ воспроизвести ихъ средствами своего
искусства. Между мечтателями и поэтами, какь и между
любыми двумя однородными явленіями, есть много пере­
ходныхъ звеньевъ, но несомненно то, что и самые отча­
янные мистики между поэтами, если они въ самомъ дѣлѣ
поэты, умѣютъ подчинять свои грезы мыслительной снлѣ :
по крайней мѣрѣ, настолько, что могутъ ихъ выразить
болѣе или менѣе опредѣленными образами. Потому­то памят­
никами любви являются искусства, изображаются чело­
вѣка съ его физической или духовной стороны, преиму­
щественно поэзія, которая обращается непосредственно къ
разуму и лишь черезъ пего вводитъ насъ въ тайны чу­
жого чувства.
Изучая лоэзію разныхъ народовъ и разныхъ временъ,
мы замѣчаемъ, что любовь не всегда и не вездѣ была
одинакова: пзмѣнялись и ея объемъ и характеръ, да и
самое мѣсто, занимаемое ею въ жизни, бывало различно.
Такъ въ древности она далеко ие играла тон роли, ко­
торую предоставили ей средніе вѣка, у Персовъ она была
не такова, какъ у Арабовъ и т. д. Но нсторическій об­
зоръ проявленій этого общечеловѣческаго чувства въ от­
ношении къ различиымъ объектамъ есть задача будущаго.
Мы ограничимся однимъ племенемъ, Римлянами, и одной
эпохой, первымъ вѣкомъ до Р. X., когда въ Рнмѣ поя­
вилась эротическая поэзія, и еще внутри этпхъ нредѣ­
­ловъ займемся изученіемъ именно тѣхъ поэтовъ, которые
вдохновлялись преимущественно любовью въ общеприня­
томъ смыслѣ этого слова. Таковы были Катуллъ, Тибу.ілъ
и Проперцій, составляющіе какъ­бы тріумвпратъ въ Trionfo

—

4 —

d' Amore Петрарки (IV 22— 24), въ воображеніи любителей
римской литературы и въ йзданіяхъ, въ которыхъ до послѣд­
няго времени нхъ разлучала только обширность коммента­
рия какого­нибудь ученаго къ одному изъ нихъ. Эти т]ш
| поэта объединяются именемъ эяегиковъ, которое раздѣляетъ
съ ними Овидій; но онъ лисалъ не одни эротическія стн­
хотворенія и, что важнѣе, отличается отъ другихъ элеги­
ковъ очевидной вымышленностью отношеній, воспѣваемыхъ
въ его Amores. Правда, и Катуллъ не исключительно
эротикъ и еще менѣе элегикъ (въ древнемъ значеніи этого
слова), но среди римскихъ и вообще древнихъ пѣвневъ
любви онъ занимаетъ выдающееся и, ; какъ увидимъ ниже,
особое мѣсто.
Римская элегія примыкаетъ по своему происхождение
къ александрійской, которая въ свою очередь возникла
изъ подражанія древнѣйшимъ образцамъ, преимущественно
Антимаху изъ Колофона, жившему въ У в. до Р. X., от­
части Мимнерму оттуда­же, современнику Солона. Еромѣ
того на эротическую элегію Грековъ вообще, вѣроятно,
имѣли извѣстное вліяніе нѣкоторые чистые лирики, осо­
бенно Сапфо. Но, къ сожалѣнію, почти всѣ эти произве­
денія пропали, почему въ своихъ сужденіяхъ о любви
у Грековъ мы должны быть осторожны. Впрочемъ, на­
сколько возможно судить по сохранившимся остаткамъ гре­
ческой любовной поэзіи, любовь эпохи процвѣтанія ли­
рики среди малоазіатскихъ и островныхъ Грековъ была
невысокаго полета: хотя напр. въ стихахъ Сапфо въ са­
момъ дѣлѣ еще дыпгить любовь и жива страсть, вложен­
ныя въ нихъ, какъ говорить Горацій 2), но за этой • жгу­
') С. IV, 9, ІОхаѣд:
spirat adhuc amor
Vivimtque commissi calores
АеоИае fidibus pnellae.

честью чувства не замѣчается ничего идеальнаго. Да и
самую, эту страстность оцѣнитъ надлежащимъ образомъ
лишь такой читатель, который привыкъ переводить не
только слова и даже не только мысли, но и скрытыя за
ними ощущенія на языкъ своихъ ощущеній, ачеловѣкъ
непосвященный, если и не найдетъ эту поэзію холодной,
то легко можетъ обвинить ее въ сухости и поставить вну­
шившее стихи чувство значительно ниже въ. нравствен­
номъ отношении, чѣмъ надлежитъ по смыслу, который ав­
торъ имѣлъ въ виду. Вотъ для, образца, въ переводѣ,
приноровлениомъ къ современнымъ вкусамъ, но отчасти
все­таки, можетъ быть, чрезмѣрно близкомъ, стихотворе­
ніе Сапфо, переведенное и Ігатулломь (чѣмъ и оиравдыт
вается помѣщеніе этой оды здѣсь):
По мнѣ, тотъ не смертный, а богъ безмятежный,
Кто можетъ спокойно сидѣть нредъ тобой
И слушать, твой голосъ плѣннтельногнѣжный
Ж смѣхъ восхитительный твой.
Отъ этого счастья въ нредвѣдѣньѣ муки
Мнѣ душу . тѣснитъ ужь испытанный ­страхъ..
Едва лишь увижу тебя я, какъ звуки..
Въ моихъ замираютъ устахъ,
Языкъ мой • нѣмѣетъ, въ крови моей иышутъ
Бѣгучими искрами струйки огня,
Въ глазахъ лишь потемки, и уши не слышать,
Немолчнымъ прибоемъ звеня:
Сбѣгаютъ дождемъ съ меня пота росинки,
Ж трепетъ холодный по членамъ идетъ:
Блѣднѣй становлюсь я насохшей былинки.
Ж чую ужь смерти полетъ.

Какъ ни обѣляй Сапфо Виламовицъ фонъ­Мёллендорфъ,
одинъ изъ лучшихъ филологовъ нашего времени, трудно
найти въ этихъ стихахъ чувство, хоть сколько­нибудь воз­

вишенное; но съ другой стороны нельзя не признать жи­
вости изображаемой ими картины. Впрочемъ къ любви въ
древнѣйшей поэзіи Грековъ мы возвратимся шике. Объ
эл«гіяхъ Антимаха и Александрійцевъ мы знаемъ почти
одно то, что онѣ были начинены всякой ученостью, осо­
бенно миѳологической, а въ общемъ приходится составлять
себѣ о нихъ понятіе по римскимъ подражаніамъ, близость
которыхъ къ образцамъ мы не можемъ провѣрить. Але­
ксандрійскіе элегики, какъ Филетъ, Еаллимахъ, Эвфоріонъ,
были ученые и притомъ придворные эпохи упадка. По
этимъ даннымъ мы въ правѣ предполагать, что ихъ лю­
бовныя стихотворенія отличались искусственностью (что
мы и знаемъ), вылощенностыо и сентиментальностью. На
сколько искренни были воспѣтыя ими привязанности, и
на сколько тепло онѣ были воспѣты, намъ неизвѣстно;
но изъ того, что такіе серьезные и уважаемые люди усердно
предавались этому роду поэзіи, естественно заключить, что
на такія стихотворенія, а слѣдовательно—и на соотвѣт­
ствующія имъ чувства въ тогдашней Алексаидріи была
мода. Недаромъ въ тѣхъ­же кругахъ развилась пдішгія,—
правда, не такая чувствительная, какъ у госпожи Де­
зульеръ, Геснера или Карамзина, но все­же показыва­
ющая стремление къ простымъ чувствамъ въ противопо­
ложность высокоторжественнымъ: и у насъ идиллія по­
явилась о ­ бокъ съ сентиментализмомъ, а во Франпін
одновременно съ «эклогой» пользовались большой попу­
лярностью чувствительные романы съ дѣйствующими ли­
цами изъ древней исторіи — затѣя прямо въ александрій­
скомъ вкусѣ.
Во второй половинѣ I в. до Р. X. мы находимъ идил­
лію и въ Италіи, гдѣ Вергилій началъ свое поэтическое
поприще подражаніями Ѳеокриту. Но александрійское на­

m 7 —

правленіе обнаружилось въ Римѣ еще раньше, особенно
среди того кружка молодежи, которому Цицеронъ давало,
презрительную кличку «пѣвцевъ Эвфоріона». Цицеронъ
и самъ былъ не чуждъ вліянія Александрійцевъ, но изъ
нихъ ѳнъ уважалъ позта­астронома Арата, котораго и
переводилъ въ молодости, не унижая своей римской важ­
ности легкомысленными любовными стишками, тогда какъ
въ программѣ занятій упомянутаго кружка именно этому
роду поэзіи было отведено видное мѣсто. Вражда Цице­
рона къ новому направленно была тѣмъ сильнѣе, что въ
то время, давно оставивъ Арата, онъ, какъ приверже­
нецъ старины, превозносилъ прежнихъ поэтовъ, въ осо­
бенности Эннія, а «пѣвцы Эвфоріона» не чувствовали
къ иимъ никакого почтенія. Почему Цицеронъ и эти юноши
такъ рѣзко расходились во вкусахъ, легко понять: послѣд­
ніе, будучи лѣтъ на два.дцать моложе его, принадлежали
уже къ другому поколѣнію, а эта разница, никогда не
лишенная значенія, оказывается особенно сильна въ та­
кія критическія эпохи, какъ та, которую переживало тогда
Римское государство.
Въ древнѣйшемъ Римѣ женщина пользовалась несо­
мнѣннымъ почетомъ, но только какъ мать семейства и до­
мохозяйка, а не сама по себѣ, не просто как j носитель­
ница извѣстныхъ качествъ, чуждыхъ, но привлекатель­
ныхъ мужчинѣ. Согласно съ такимъ взглядомъ она рѣдко
появлялась въ мужскомъ обществѣ, и объ ухаживаніи за
благородной дѣвушкой или женщиной не могло быть и
рѣчи. Но уже во второй четверти I в. до Р. X., отчасти
вслѣдствіе общаго разложен ія стариннаго римскаго быта,
отчасти подъ вліяніемъ греческихъ понятій и нравовъ.
также распущениыхъ, по плѣнительныхъ свопмъ пзяще­
ствомъ и утонченностью, женщины высшпхъ слоевъ рпм­

— 8 —

скаго общества, не довольствуясь ирожішмъ своимъ поло­
жеиіемъ, почетиымъ, но скромпъшъ, стали все болѣе стре­
миться къ блестящей роли въ свѣтѣ, среди мужчинъ, опе­
редпвпшхъ ихъ, какъ и слѣдовало ожидать, Ш нрёвра­
щеній іізъ суровыхъ потомковъ Ромула въ любезиыхъ и
франтоватыхъ подражателей греческимъ образц&мъ вре­
мёнъ упаДка. И вотъ къ тому времени, когда Катуллъ,
едва перёступнвъ предѣлъ отроческаго возраста, прибылъ
изъ своего родного города, Бороны, въ Рииъ, въ вели­
косвътскихъ кругахъ столицы собирали кругомъ себя по­
клбнниковъ такія дамы, какъ описанная Саллюстіемъ Сем­
проиія 3 ), знакомая съ греческой и латішской литерату­
рой, умъчощая играть на лирѣ и, что ужь совсѣмъ н'ё1
соотвѣтствбвало римскимъ понятіямъ о приличіи, искусная
въ танцахъ болѣе, «чѣмъ нужно порядочной женщинѣ» 4),'
и сверхъ того обладающая многими другими искусствами,
служащими удовлетворенно потребностей роскошнаго об­
раза Жизни 5). Къ этимъ приманкамъ, такъ сказать, бла­
гопріобрѣтеішымъ, присоедштялись и прирожденныя—кра­
сивая наружность и разнообразныя способности: она умѣла
сочинять стихи, вести шутливую беСѣду, говорить, смотря
по надобности, скромно или въ соблазнйтельномъ тонѣ и
даже ' въ безстщно­вызывающемъ, и «вообще въ ней было
много остроумія и много привлекательной живости ума >' 6).
Въ томъ­же родѣ, хотя, по видимому, менѣе даровита,
была возлюбленная, а потомъ жеііа Каталины, Аврелія
Орестилла, въ которой, какъ выражается Саллюстій, пут­
ный чёловѣкъ не признавалъ никогда Никакого достоинства
3)
')
5)
*)

Catil. 25.
saltare elegaiitius quam necesse est probae.
multa alia', quae instruments luxuriae sunt.
prorsus multae facetiae multusque lepos inerat.

кромѣ'красоты 7). Достойной соперницей Семлроніи какъ
въ прёлеЬтяхъ,' такъ и'въ безнравственности была Кло­
дія, сёётраМзнамёнйтаго, хоть и не ізѣ выгодной стороны,
плёбёйскаРѳ трибуна Клодія, жена родовитаго и заелу­
жёнігаго Квинта Метелла Целера, почтейнаго­ государ­
•ствештаго дѣятеля' впрочемъ скучпаго на взглядъ не только
молодой и1 бойкой красавицы, по іт степённаго и уже да­
леко1 Не юнаго Цицерона, который свое впечатлѣніе : отъ
бейѣдъ съ супругомъ «волоокой» (іЗойтсц), какъ ой'ь ве­
личаетъ Клодію 8), увѣковѣчилъ выражеиіемъ < чиста» пус­
тынно "). Было время, когда Лукреція не могла пережить
своего нёвольнаго позора, и когда Билія, жена Дуилія,
не обращала вниманія на непріятный запахъ изо рта
славиаго адмирала, потому что считала это свойство сво­
его супруга неотъемлемымъ достояніемъ всѣхъ мужчинъ;
и вдругъ (хоть на самомъ дѣлѣ!, конечно, не вдругъ) на
мѣстѣ' этихъ образцевыхъ женъ мы находимъ вёликосвѣт­
скихъ львйцъ, которыя не только хорошо знаютъ, что
слабости нхъ мужей совсѣмъ не обязательны другимъ муж­
чтінамъ, и въ томъ, что прежде считалось несмъгваемыяъ
позор'омъ, видятъ простое развлеченіе, Но п вмѣшйваются
въ политическія интриги. Пзъ­подъ прёжняго почти ббз­
разяшшаго типа матроны­ быстро и рѣпштельно выгля­
нула личность'. Случилось это въ Римѣ, къ сожалѣнію,
въ такую эпоху, когда индивидуализація должна была вы­
звать на свѣтъ по большей части не лучгпія свойства­ че­
ловѣческѳй природы; но личность, если она состоитъ не
изъ однихъ отталкивающйхъ чертъ (что впрочемъ встрѣ­
7) lb'. 15: сиіиз praeter forraam niliil umquain bonus laudavit.
8) Отігосяіціяся сюда цитаты собраны въ кайгѣ Вестфаля Catulis' Ge­

diffhte im historischen Zasammenbang ubersetzt (Breslau 1867).
') mera solitude

— 10 —

чается гораздо чаще въ старинныхъ романахъ, чѣмъ въ>
дѣйствительносги), дѣйствуетъ несравненно обаятельнѣе,,
чѣмъ расплывчатая, неопределимая, плохо запоминаемая
фигура «одного изъ миогихъ», будь даже эти многіе всѣ,
какъ на подборъ, писаные красавцы и двуногія добро­
дѣтели. Да, въ послѣдніе годы республики почва для эро­
тической поэзіи въ Римѣ безспорно была на лицо.
Катуллъ, попавъ по пріѣздѣ щ Римъ въ кружокъ
свѣтскихъ молодыхъ люден, скоро очутился въ той изящ­
ной и одуряющей сферѣ, въ которой блистали болѣе
или менѣе знатныя очарователышцы. Здѣсь оиъ встрѣ­
тилъ ту, которая скоро заставила его забыть всѣ преж­
нія увлеченія и беззаботную жизнь такъ называемой зо­
лотой (вѣриѣе: золоченой) молодежи. Женщину, внушив­
шую ему ту любовь, которая обезсмертнла ихъ обоихъ г
онъ называетъ въ своихъ стихотвореніяхъ Лезбіей, но,. •
но свидѣтельству Апулея, подлинное имя ея было Клодія. >
Этого имени, упоминанія ея недалекаго мужа, также Це­
лія и Лезбія, т. е., очевидно, Клодія, времени, въ которое
жила Лезбія, и ея образа жизни довольно для того, чтобы
отождествить ее съ названной выше Клодіей, нзвѣстной
изъ пс
иски Цицерона и еще болѣе—изъ его рѣчи въ
_ія, одного изъ миогихъ ея возлюблеиныхъ, а.
_^іомъ враговъ, какъ отчасти и самъ Катуллъ. Клодія.
была значительно старше Катулла, по еще болѣе превос­
ходила его опытностью. Весьма вѣроятно, что обаяніемъ
своей красоты, образования, остроумія, находчивости, изящ­
ныхъ манеръ и тонкаго кокетства она сразу заполонила
сердце наивнаго юноши, не видавшаго въ своей Веронѣ
такой неотразимо прелестной женщины. Благодаря не­
обыкновенной искренности Катулла, составляющей одну
изъ привлекательнѣйшихъ чертъ его поэзіи, мы могли бы

— 11 —
прослѣдить исторію его любви лочти шагь за шагомъ,.
если бы героиня ея не измѣняла ему часто и послѣ каж­
дой измѣны, о которой ему удавалось узнавать, не умѣла
въ теченіе долгаго времени пріобрѣтать снова его распо­
ложите до новаго доказательства своего непостоянства:
понятно, что трудно возстановить послѣдователыюсть этихъ
нарушеній вѣрности съ одной стороны и выраженій горя
и потомъ отчаянія и разочарованія съ другой іп).
Рая блаженство, смертельная скорбь "),

какъ говорить Гёте, — всѣ эти переходы отразились въ
поэзіи Катулла съ удивительной яркостью. Рядъ его стихо­
твореній къ предмету его поклоненія, тогда еще казавше­
муся недосягаемымъ, открылся, вѣроятно, перелолгеніемъ
той оды Сапфо, посильный переводъ которой представ­
леиъ выше. Можетъ быть, въ связи съ источникомъ этого
перваго обращенія Катулла къ Клодіи состоитъ и приду­
манный имъ для нея псевдонимъ Lesbia (Лезбіянка, ка­
ковой была и Сапфо), которымъ онъ воспользовался уже
въ этомъ переводѣ, передѣлавъ стихи
Едва лишь увижу тебя я, какъ звуки
Въ моихъ замираютъ устахъ

такимъ образомъ:
Тебя лишь увижу, о Лезбія,
|0) Остроумный попытки хронологіи стнхотвореній Катулла представля­
ютъ собою глава XY превосходнаго сочиненія .Іудвига Швабе Qaaestiomim
Catnllianarum liber I (G. Valeri Catulli liber. Yoluminis prioris pars prior.
Gissae MDCCCLXII), книга Вестфаля, упомянутая въ примѣч. 8, н его пере­
водъ Catulls Buchder Lieder(Leipzigl884),npnKOTopoMb Erlauterungen лишь
повторяютъ вкратцѣ ея содержаніе. Людіанъ Мгаллеръ въ предисловіи къ.
своему изданію Катулла (р. XI) назвадъ первую книгу Вестфаля романоыъ
(fabula Milesia); да чѣмъ же, какъ не романомъ, и быть пзслѣдовавію, по­
священному выясненію романа при помощи данныхъ не только исторпче­
екихъ, но и психологическихъ? У Вестфаля порядокъ стихотвореній нѣ­
сколько отличенъ отъ того, который принять въ настоящемъ изслѣдованіи.
") Himmelhoch jauchzend, zu Tode betriibt.

— 12 —

ж­ т. д. Кромѣ того послѣдняя строфа подлинника замѣ­
нена слѣдующей, которая въ этой связи такъ неожидан­
на, что кажется ' нѣкоторымъ толкователямъ отрывкомъ
какого­гНйбудБ другого стихотвореиія:
Покой—вотъ, Катудлъ, твоей скуки разгадка;
Покою ты предаиъ, не иная границъ;
Покой былъ и древле причиной упадка
Царей И' цвѣтущихъ столицъ.

Этогь переводъ могъ возникнуть, еще тогда, когда Ка­
туллъ видалъ свою Лезбію только у общихъ знакомыхъ.
Но вотъ стихотворение, которое свидетельствуетъ о томъ,
что Еатуллъ уже ■ сталь посѣщать Лезбію въ качествѣ ррб­
каго, но восторженнаго гостя, которому всякая . мелочь въ
обетановкѣ хозяйки представляется очаровательной:­

Воробей, моей милой забава,
Какъ играть она любить съ тобой!
Къ груди жметъ и свой нальчикъ лукаво
Предаетъ, вызывая на бой>­
Этой шуткой предмета моей муки,
Словно грезу въ душѣ затаивъ,
Гонитъ приступъ тоски или скуки
Иль —какъ знать?—не любви ли порывъ?
О, когда бы мнѣ"было возможно,
Какъ она, развлекаясь тобой,
Въіэто сердце, что бьется тревожно,
Возвращать хоть на время иокой!

Это подѳзрѣніе Катулла было справедливо въ томъ­
­смыслѢ, что онъ сталь не бёзразличенъ для своей оча­
рователышны: она обратила на него вшшаніе, какъ. на
поклонника,, заслуживающего • болъшѳйі близости;—­той­;бли­

— 13 —

зости, которой она удостаивала многихъ и многихъ. Этой
дополнительной подробности ослѣпленяый Катуллъ въ то
время не зналъ или, вѣрнѣе, не хотѣлъ знать, такъ какъ
немыслимо, чтобы товарищи, познакомившіе его съ:Кло­
діей, не сообщили ему ничего объ ея похожденіяхъ, хотя
при жизни мужа она едва­ли могла вести себя такъ сво­
бодно, какъ впослѣдствіи. Было ли стихотвореніе къ во­
робью своевременно поднесено той, которая косвенно его
внушила, можно сомнѣваться; но едва­ли допустимо та­
кое сомпѣніе относительно слѣдующаго, въ которомъ Еа­
туллъ оплакиваетъ кончину этой птички:

Плачьте, боги игривыхъ затѣй!
Плачьте, люди любезнаго нраваі
Умерь милой моей воробей,
Воробей, моей милой забава.
Пуще глаза былъ дорогъ ей онъ.
Да такіе и водятся рѣдко:
Къ гоепожѣ своей былъ пріученъ
Онъ, какъ къ матери дочь­малолѣтка;
Съ ея рукъ не сходилъ никогда,
Жилъ свой вѣкъ на пространствѣ къ ней блнзкомъ,
Тамъ и прыгалъ туда и сюда.
Лишь хозяйку привѣтствуя пискомъ.
И вотъ онъ­то теперь наугадъ
Сквозь потемки бредетъ осторожно
Къ той юдоли, откуда назадъ,
Говорятъ, ужь придти невозможно.
Всякихъ золъ я желаю тебѣ,
Злая тьма гробового предѣла!
Все, что мило, ты тащишь къ себѣ.
Что за птичку ты милую съѣла!
Ахъ ты, бѣдненькій мой воробей!
Моей милой съ тобой незадача.
Потому­то и глазки у ней
Покраснѣли, распухнувъ отъ плача.

— 14 —
Первое подтвержденіе своей надежды на взаимность
Катуллъ нашелъ въ извѣстномъ признакѣ, который какт,
­будто говоритъ о враждебности, однако можетъ испугать
развѣ ужь совсѣмъ юна го и неопытнаго ухаживателя:
92.
Меня порочить Лезбія всечасно,
И рѣчи всѣ ея мной заняты сполна;
Такъ иусть я пропаду напрасно,
Когда въ меня она не влюблена.
Какъ это знать? Да по себѣ мнѣ ясно:
Своими узами я вѣчно возмущепъ,
Но пусть я пропаду напрасно,
Когда въ нее и самъ я не влюблень.

То­же, но, вѣроятно, уже съ расчетомъ, Лезбія дѣлала
и при своемъ недальновидномъ супругѣ:
83.
При мужѣ Дезбія ретиво
Меня бранить со всѣхъ сторонь,
И мой болванъ самолюбивый
Тѣмъ безконечно восх.ищенъ.
Оселъ, не разумѣешь дѣла:
Будь ею точно я забыть,
Она бы сердцемъ не болѣла;
А если коіетъ и язвить,
Мепя пе только не забыла,
Но, въ чемъ опасность посильнѣй,
Она кипитъ, и гнѣва сила
Молчать не позволяетъ ей.

Это было, очевидно, въ 61 г., когда мули. Елодіи, от­
бывъ срокъ своего проконсульства въ Цизальпинской Гал­
ліи, вернулся въ Римъ. Къ болѣе раннему времени отнес­
ти это стихотвореніе нельзя, потому что въ 63 г., когда

Метеллъ, будучи преторомъ, находился въ Рймѣ, обнару­
жился заговоръ Еатнлшш, на который, несмотря на про­
изведенный имъ переполохъ, особенно въ столицѣ, у Ка­
тулла нѣтъ нигдѣ ни малѣйшаго намека, изъ чего можно
заключить, что Катуллъ пріѣхалъ въ Римъ не ранѣе 62
г. '*). Но и позже оиъ не могь говорить о мужѣ Лезбіи,
какъ о живомъ, потому что Метеллъ умеръ въ томъ­жо
61 г. Разумѣется, присутствіе мужа должно было нѣсколь­
„ ко замедлить полное сближеиіе Лезбіи съ Катулломъ. Но
при тогдашнихъ нравахъ и пртг дружбѣ Катулла съ бо­
татыми молодыми аристократами скоро найдено было сред­
ство къ устраненію этой помѣхн: одинъ изъ этихъ прія­
телей познакомилъ его съ иѣкіимъ Алліемъ Манліемъ (мо­
жетъ быть, изъ вѣтви Торкватовъ), а этотъ новый прія­
тель открылъ ему собственный домъ для свиданій съ воз­
любленной. За эту услугу Катуллъ отблагодарилъ его стихо­
твореніемъ, которое будетъ приведено ниже.
Для Катулла настали дни безграничнаго упоеиія.
5.
Будемъ, Лезбіл, жить, пока живы,
И любить, пока любить душа;
Старыхъ силетнпковъ ропота брюзгливый
Пусть не стоить для насъ пи гроша.
Солнце сядеть чредой неазмѣнной
И вернется, какъ было, точь въ точь:
Насъ, лишь свѣтъ пашъ номеркветъ мгновенный,
Ждетъ одна непробудная ночь.
Дай лобзаній мнѣ тысячу сразу
Н къ нимъ сотню п тысячу внозь,

,3) Тѣмъ не менѣе Швабе относить его ирибытіе въ Ряиъ предположн­
тельно къ 67 г.

»

Сто еще, и къ другому заказу
Вновь на столько­же губки готовь.
А вакъ тысячъ пакоіштся много,
Счетъ собьемъ, чтобъ забить намъ итога,
Чтобъ завистникъ не вычислилъ строго
Всѣхъ лобзаній и сглазить не ногь.

Это. пріятное нрепровожденіе времени, быть можетъ,
нѣсколько прискучившее, многоопытной Лезбіи, .но. и шест­
надцать столѣтій спустя внушившее Голландцу Яну Эф­
фертсу (Iohannes Secundus) цѣлый сборникъ «Лоцѣлуевъ >
(Basia), вдохновило Катулла еще къ одному .стихотворе­
нію, въ которомъ | даже александршскія прикрасы не по­
давили ни восторженнаго увлеченія, ни игрнваго острру­
мія Еатулла:
7.
Хочешь, Лезбія, знать ты навѣрно,
Свольво нужно лобзаній твоихъ,
Чтобы я не просилъ ихъ безмѣрно
И, съ излишкомъ довольный, дритихъ.
Какъ песвовъ неисчетны крупицы,
Сплошь усѣявшихъ Ливіи край
По сосѣдству Киренской границы,
Гдѣ на сильфій всегда урожай 13),
Межь святилищемъ въ знойной пустынѣ,
Гдѣ Юпитеръ судьбу говорить "),
й межь зданіемъ, равнымъ святынѣ,
Древній Баттъ нодъ которымъ зарытъ 15),
І3) Сильфій— греческое названіе растенія asea foetida, которое, несмо­
тря на свой непріятный запахъ, цѣнилось тогдашними гастрономами въ
качествѣ приправы къ кушаньямъ.
") Храмъ и нрорицалище Юпитера Аммона.
") Баттъ— основатель Кирены.

— 17 —
Или сколько въ безмолвіи ночи
Яркихъ звѣздъ по дорогѣ своей
Устремляют* безсмертныя очи
На любовныл тайны людей,
Столько жаждетъ Катуллъ ненасытный
Обмѣнять поцѣіуевъ сь тобой,
Чтобы счесть ихъ не могъ любопытный
II смутить наговорами злой.

По смерти мужа красавица, которой тогда было лѣтъ
30 съ небольшимъ, очутилась на волѣ. Если вѣрно пред­
положение нѣкоторыхъ толкователей, что въ посланіи къ
Фабуллу, одному изъ ближайпшхъ друзей поэта, не на­
званная но имени возлюбленная есть та­же Лезбія, она
такъ мало стѣснялась общественным!, мнѣніемъ, что вмѣ­
стѣ съ Катулломъ принимала его пріятелей.
13.
Отобѣдать можешь ты прекрасно
У меня, Фабуллъ, на этихъ дняхъ,
Если чтиніь боговъ ты не напрасно;
Лишь съ собой на свой ты долженъ страхт.
Взять обѣдъ обильный и отборный,
Прихвативъ дѣвицу помилѣй
И вина и хохотъ непритворный,
Умъ и соль игривую рѣчей.
Если ты, я повторяю ясно,
Принесешь все это, мой дружокъ,
Пообѣдать можешь ты прекрасно.
Твоего Катулла кошелекъ,
Если полонъ, то лишь паутиной.
А за то здѣсь ждетъ тебя привѣтъ
Безь затѣй, съ любовью лишь единой,
Иль еще пріятнѣйшій предметъ,
Даръ изящный, чудо межь дарами:
Ту помаду здѣсь получишь ты,

*

Что моей зазнобѣ дали сами
Божества любви и красоты.
Ж когда ноздрями ты потянешь
Этотъ запахъ олпмпійскихъ розъ,
Умолять боговъ, Фабуллъ, ты станешь:
„О, я весь да обращуся въ носъ!".

Катуллъ, полагавши красоту не ' въ одной правильно­
сти чертъ и внушительности фигуры, до такой степени
восхищался гармоническимъ соединеніемъ разнообразные
прелестей въ Лезбіи, что ему казалось досадішмъ призна­
ке другой женщины красавицей. Таковою считалась ка­
кая­то Квинтія, — и вотъ онъ возстаетъ противъ. этой
оцѣнкіі:
80.
У многихъ Квинтія красавицей слыветъ.
По мнѣ, она бѣла, пряма, большого роста;
Отдѣльныхъ этихъ въ ней красотъ
Не отвергаю я; но выразить такъ просто
Словцемъ „красавица" ей общій приговоръ
Я не могу: напрасно ищеть взоръ
Во всемъ ея обширномъ тѣлѣ
Хоть капли граціи, хоть искры огонька.
Вотъ Лезбія—та въ самомъ дѣлѣ
Красавица: изъ одного куска
Какъ­бы изваянъ весь сей образъ несравненный,
И, вся изящества полна,
Она всѣ прелести красавица всей вселенной
Себѣ усвоила одна и).

,6) Переводъ въ концѣ значительно многословнѣе подлинника; но пере­
водчика предпочелъ впасть въ этотъ недостатокъ, нежели ослабить вос­
торженность тона или затемнить рѣзко выраженную поэтомъ противопо­
ложность между цѣлымъ и частями, между поразительной красотой и ча­
рующею привлекательностью.

— Ill —

Другой такой­же случай былъ въ Веронѣ, куда, по ви­
димому, около того­же времени Катуллу пришлось отлу­
читься изъ Рима. И здѣсь были свои львицы, вызывавши
восторги провішціаловъ. Одну изъ нихъ, возлюбленную
начальника инженерной части (praefectus fabrum) при
Цезарѣ, извѣстнаго расточителя, Мамурры изъ , города
Формій (Formiae), кто­то, очевидно, изъ бывавшихъ въ
Римѣ, прямо сравнивалъ съ Лезбіей. Хотя Катуллъ вда­
ли отъ предмета своей любви, судя по стихотворенію 41,
самъ былъ не прочь добиться милостей этой дѣвицы, од­
нако на такое дерзновенное сопоставление отвѣтилъ язви­
тельной эпиграммой:
43.
Дѣвѣ­красоткѣ поклонъ мой покорный,
Носъ у которой не малъ, не казистъ,
Ножки не стройны, а пазки не «ерны,
Пальцы не длинны, а ротикъ не чистъ,
Рѣчь, если правду сказать, не рооѣя,
Тоже не самая прелесть и сласть.
Здравствовать, дѣва, желаю тебѣ я,
Мота Формійскаго нѣжная страсть!
Ты­ль красота, о которой такъ ложно
Голосъ провинціи судъ свой изрекъ?
Съ Лезбіей спорить тебѣ ли возможно?
Что за безвкусный, безсмысленный вѣкъ!

Смерть мужа подала Лезбіи и Катуллу поводъ къ меч­
тамъ о бракѣ, но, несмотря на ея увѣренія въ любви,
онъ начшіалъ уже подозрѣвать, что на ея слова полагать­
ся опасно.
■2­

— 20 —
70.
Мнѣ говорить моя подруга,
Что я всѣхъ болѣе ей милъ,
Хотя бы правъ ея супруга
Себѣ ІОпитеръ самъ просилт.
Но что любовникамъ кииучимъ
Твердятъ подруги въ тишинѣ,
На вѣтеркѣ пиши детучемь
И на несущейся волнѣ.

И точно, въ ея отношеніяхъ къ нему стала все болѣе
ощущаться холодность, н наконецъ дѣло дошло до того,
что она совсѣмъ отвернулась отъ своего обожателя. Ка­
туллъ впалъ въ глубокое уныніе, но чувство собственна­
го достоинства заставило его прикинуться равнодушнымъ.
8.
Бѣднякх Катуллъ, не тѣпіь себя ^мечтой напрасной:
Что было, то прошло, и грусть о томъ—тщета,
Сіялъ въ былые дни тебѣ лучъ солнца ясный,
Когда ты хаживалъ, куда водила та,
Которой ни одна не будетъ мнѣ дороже.
Таиъ было множество намъ памятныхъ ироказъ,
Желавныхъ для тебя, ей не противныхъ тоже.
Да, солнца лучъ тогда сіялъ тебѣ не разъ.
Теперь она не та; и ты будь равнодушенъ:
Бѣглянку не лови, невзгоду бодро встрѣть,
Крѣлися и терпи, лишь разуму послушенъ.
Брощай же, милая: Катуллъ готовь терпѣть:
Искать тебя и звать не станетъ противъ воли.
А ты почувствуешь, какъ горько жить одной,
олодѣйка, берегись: какой дождешься доли?
Кто подойдетъ къ тебѣ? плѣнится кто тобой?.
Кого полюбишь ти? чьей будешь слыть отиынѣ?
Кого лобзать? кому уста кусать порой?
А ты, Катуллъ, терпи, не уступай кручинѣ.

— 21 —
Съ этимъ грустнымъ стихотвореніемъ состоите, по ви­
димому, въ связи другое, сатирическое: оба не только на­ •
писаны тѣмъ­же размѣромъ (что само по себѣ ничего не
доказьгзаетъ), но и содержите въ себѣ почти дословно
повторенное завѣреніе, что Катуллъ любилъ Лезбію такъ,
какъ никого не полюбить. Кромѣ того—какъ въ томъ, ­
такъ и въ другомъ стихотвореігіи Лезбія не названа по
имени, на что была, вѣроятно, причина, одна и та­же въ
обоихъ случаяхъ. Но такъ какъ отношеніе перваго изъ
нихъ къ Лезбіи несомненно, во второмъ должна разуметь­
ся она­же. Здѣсь Катуллъ выступаетъ противъ своихъ
соперниковъ, и, должно быть, уже не въ первый разъ,
если то, что онъ говорить о войнахъ, веденныхъ
имъ за Лезбію, слѣдуетъ понимать въ этомъ смысле.
Въ числѣ любезниковъ, заслуживпшхъ благосклонность
Лезбіи, былъ нѣкто Эгнатій, Испанецъ изъ племени Кель­
тиберовъ, глупый и самодовольный, но съ наружностью,
въ извѣстномъ смыслѣ, іштересной. Въ особомъ стихотво­
реніи (39), написанномъ (что уже едва­ли случайно)
тѣмъ­же размѣромъ, ревнивый поэтъ жестоко смѣется надъ
Эгнатіемъ за его вѣчную улыбку, посредствомъ которой
онъ выставляетъ на локазъ бѣлизну своихъ зубовъ, изоб­
личающую усердное употреблеігіе кельтиберской еаи den­
tifrice, столько­же общедоступной, сколько неаппетитной.
Тотъ­же блестящій (по крайней мѣрѣ, зубами) молодой
человѣкъ является и въ упомянутой выше сатирической
выходкѣ, но уже не одинъ, а со своими товарищами по
какому­то обществу или клубу, собиравшемуся въ гости­
ницѣ на Священной уліщѣ, у девятаго столба отъ Діос­
куровъ, т. е. ихъ изваянія или храма.

__ 22 __

37.
Вы, гости кабака, извѣстнаго развратомъ
(Отъ братьевъ въ колначкахъ дверь при сто.ібѣ депятомъ)!
По вашему, лишь вы мужскихъ достойны иравъ,
Всѣ женщины живутъ для вашпхъ лишь забавь,
А прочихъ за козловъ считаете смердящихъ?
Иль оттого, что васъ, вилотную тамъ сндящпхъ,
('то, двѣсти олуховъ, вы думаете такъ,
Что побоюсь задѣть я двѣсти вдругъ сидякъ?
Но знайте: я готовь и стѣну всю у входа
Л окрою знаками достойнаго васъ рода.
Вѣдь съ груди женщина бѣжавшая моей,
Которой ни одна не будетъ мнѣ милѣй,
Изъ­за которой ве.тъ я войны безъ пощады,
Засѣла между васъ. Вы всѣ пылать къ ней рады.
Богаты, знатны вы, но, что мнѣ въ васъ претитъ,
Вы всѣ изъ уличныхъ, ничтожныхъ волокить,
А худшій ты,— какъ франтъ, въ прическѣ покосматѣй,
Сородичъ кроликовь П), ты, Кельтиберъ Эгнатій,
Красаьцемъ славимый за бороды размѣръ
И зубы, мытые, чѣмъ моетъ ихъ Иберъ.

Первая размолвка между Еатулломъ и Лезбіей кончи­
лась примиреніемъ, которое возвратило довѣрчивому юно­
шѣ прежнее восторженное настроеніе.
107.
Когда намъ то, чего съ тоскою
Мы робко жаждали въ тиши,
Предстанетъ вдругь само собою,—
Вотъ праздникъ истинный души!
То праздникъ, .Іезбія, мнѣ пышный,
Ни съ чѣмъ не равный по цѣнѣ,
1Т) Если crmiculosus въ этомъ мѣстѣ значить „обильный кроликами" (а
не шахтами), слѣдуетъ предположить, что изъ ІІспаніи вывозились въ Ита­
лію между прочимъ кролики.

— 23 —
Когда в'ь отвѣтъ мольбѣ неслышной
Ты возвращаешься ко мнѣ.
Ты возвращаешься безъ зова,
Понявъ тоску любви моей,
Сама даришь себя мнѣ снова.
О день, блаженнѣвшій изъ дней!
О, кто йъ восторгомъ обладанья
Со мной соперничать посмѣлъ?
Кто между благъ существованья
Найдетъ завиднѣйшій удѣлъ?

И такъ починъ принадлежалъ Лезбіи. Была ли она уяз­
влена въ своемъ самолюбін притворнымъ равнодугліемъ
недавняго обожателя? Но едва­лн долго онъ былъ въ си­
лахъ держаться такой политики; изъ его свидетельства
въ стпхотвореніи, которое сейчасъ будетъ прігаедено, вид­
но, что въ досадѣ на холодность Лезбіи онъ обратилъ
жало свопхъ насмѣпіекъ и на самое измѣншщу. Дли лю­
дей такого пошиба, какъ Лезбія, нѣтъ ничего страшнѣе,
чѣмъ le ridicule, а эпиграммы Еатулла могли ей создать
именно такое положеніе. Какъ бы то ни было, она пер­
вая пошла на мировую, извѣстивъ Еатулла, что она дала >
Венерѣ и Амуру обѣтъ, состоящій въ томъ, что, если
онъ возвратится къ ней и перестанетъ преслѣдовать ее
своими эпиграммами, она сожжетъ въ видѣ жертвы
именемъ .Зигдама, изъ произведеній котораго состоитъ вся
третья книга. Онъ—ровесникъ Овидія, и его элегій точно
такъ­же производятъ впечатлѣніе чисто ­ литературных!»
опытовъ. Но направленіе у него иное, отчасти вслѣдствіе
личныхъ его свойствъ, такъ какъ онъ былъ человѣкъ бо­
лѣе стеленный и несравненно менѣе живой и остроумный,
чѣмъ Овидій, отчасти въ зависимости отъ образцевъ, по­
дражаніе которымъ замѣняло ему собственное вдохновеніе:

— 55 —

читая его, вспоминаешь то Катулла, то Вергилія, то Про­
перція, но чаще всего—Тибулла, вѣроятно, каноническаго
эротика въ Мессаллиномъ кружкѣ, стихотворенія изъ кото­
раго и составили собою сборникъ, сохранивпгіися подъ
именемъ одного Тибулла. Если бы не были утрачены эле­
гіи Галла, Лигдамъ могь бы оказаться стихотворцемъ, еще
менѣе самостоятельнымъ, чѣмъ онъ кажется намъ теперь.
Онъ воспѣваетъ нѣкую Неэру, къ которой будто­бы пы­
лаетъ самою возвышенною любовью. Вслѣдъ за Катулломъ,
сравнившимъ свое чувство къ Лезбіи съ чувствомъ отца
къ сыновьямъ и зятьямъ, онъ говорить, съ не совсѣмъ
понятной замѣной пола, что Неэра ему дороже, чѣмъ ма­
тери дочь и—что уже плохо согласуется съ такимъ без­
корыстнымъ отношеніемъ—чѣмъ красивая дѣвушка влю­
бленному мужчинѣ (4, 51 слѣд.). Посылая ей, вѣроятно,
послѣ размолвки, книлжу своихъ стпховъ, онъ велитъ пе­
редать ей, «чистой Неэрѣ?, что этотъ скромный даръ под­
носить ей тотъ, кто быль прежде ея мужемъ, а теперь—
брать, и что онъ готовь любить ея больше самого себя,
будетъ ли она ему женой пли сестрой, хотя онъ лредпо­
читаетъ, чтобы она была женой (1, 23—26). Все это,
разумѣется, искусственно, но для характеристпкп понятій
о любви, лежавшихъ въ основѣ римской элегіи, эти хо­
дульныя объясненія въ пылкой, но почтительной страсти
имѣютъ тѣмъ большее значеніе, что выражаемое ими чув­
ство является передъ нами лігшеннымъ индивидуальности,
въ видѣ почти схематпческомъ. Тибуллу въ этомъ сбор­
ншсѣ могутъ принадлежать, помимо панегирика, оче­
видно, юношескаго пропзведенія, еще короткая, но пре­
восходная элегія IV 13 (съ именемъ Тпбулла въ ст.
13), эротическая эпиграмма 14 п пять короткихъ сти­
хотвореній, отъ 20 до 26 етнховъ (2 — 6), посвящен­

— .50 ±­

ныхъ восхваленію Сультщіи, которая, впрочемъ, въ
нихъ не названа, и изображению ея любви къ Керинѳу,
при чемъ ноэтъ говорить отчасти отъ ея лица. Стихотво­
ренія 7—12, еще болѣе короткія, отъ 4 до 10 стиховъ,
написаны, по видимому, самой Сульпиціей. Изъ нихъ вид­
но, что она была довольно знатнаго рода и пользовалась
дружескимъ расположеніемъ Мессаллы. Всѣ относящіяся
къ ней стихотворения, какъ сочиненныя для нея, такъ н
ею, показываіотъ, что любовь была сильнѣе съ ея сторо­
ны, чѣмъ со стороны Еерииѳа (т. е., можетъ быть, Кор­
нута, къ которому Тибуллъ обращается во второй и треть­
ей элегіяхъ второй книги): похоже на то, что эта эман­
ципированная барышня нѣсколько навязывалась избран­
нику своего сердца, не только не избѣгая скандала, но
какъ­бы хвастаясь близостью своихъ отношеній съ люби­
мымъ человѣкомъ (3, 15 слѣд., 7, 1 слѣд. и 9 слѣд.). За
то, судя по нѣсколько темному ея стихотворенію 10, онъ
мало уважалъ ее 43).
Другой крупный представитель римской элегіи—Секстъ
Проперцій. По свидетельству Квіштиліана (X, 1, 93), не­
которые ставили Проперція выше Тибулла, и съ этой
оцѣнкой былъ согласенъ одинъ изъ лучпшхъ знатоковъ
латинской поэзіи, покойный Л. Мюллеръ. Если что помѣ­
шало Проперцію занять безспорно первое мѣсто среди
римскихъ элегиковъ, такъ это недостатокъ въ томъ, за
что Квинтиліанъ предпочиталъ Тибулла: Проперцій или
не считалъ нужнымъ или не умѣлъ доводить внѣш­
нюю форму до возможного совершенства и какъ въ языкѣ,
") Неизвѣстно, достигла ли цѣли Beatrix de Dia своимъ яосланіемъ
еъ охладѣвшему возлюбленному („A chantar m' es d' aisso qu.' ieu nou
deuria"), но нельзя не признать, что эта провенсальовая Сульпиція выра­
жала свои чувства менѣе откровенно и болѣе благородно, чѣмъ римская.

такъ и въ содержанш иногда грѣіішлъ противъ услоіпй
единства впечатлѣнія. Не будучи чуждъ напыщенности,
онъ не заыѣчалъ однако того, что у пего среди реторн­
чесЕіі залуташюго, вычуриаго оборота прорываются прос­
тонародный выраженія; отличаясь чисто южной страстно­
стью, тѣмъ не менѣе онъ рѣзко переходить отъ самыхъ
горячихъ изліяній любви или иегодованія къ прнмѣрамъ
изъ миѳологіи, иногда озадачішающішъ даже свѣдущаго
читателя незнакомыми именами и преданіями і4 ). і»ь этомъ
отношеніп онъ былъ иѣрнымъ послѣдователемъ Алексан­
дрійцевъ, особенно, какъ онъ заявляетъ самъ, Фнлета и
Каллимаха, но вообще опъ производить впечатлѣніе че­
ловѣка, не получившаго правнлыіаго образованія и усво­
ившаго себѣ свою условную ученость по большей части
собственными силами. На это предположено наводить
и похвальба своими позианіямн и своими научными :;а­
нятіями, свойственная ему въ большей степени, нежели
друшмъ привержеицамъ александрінскаго направления
между Римлянами. Но, допуская въ Проперціи всѣ эти
недостатки, все­таки нельзя не согласиться съ тѣмъ, что
Проперціи прииадлежптъ къ числу самыхъ даровнтыхъ
изъ римскыхъ поэтовъ. Кромѣ живости и яркости коло­
рита, зависящнхъ огь его темперамента, опъ обнару­
живаете н замѣчателыіую разносторонность творческихъ
") И трубадуры не чуждались учености этого рода въ своихъ эроги­
ческихъ произведепіяхъ, на сколько она быяа имъ доступна; наир. Ар­
вальдъ Маруэльскій въ толь иос.іаніи, о которомъ сказано въ нрнмѣч. 39,
неречисдяетъ десять знаменвтыхъ жепщинъ изъ древней миѳологіи и изъ
средневѣковыхъ иоэмъ и романовъ, между нрочпмъ Антигону съ Исменой
между Еленой и Изольдой (ст. 159 — 163). „Она бѣлѣе, чѣжъ Елена" (i'lus
blanca es que Elena), говоритъ онъ­же въ превосходной третьей строф'Ь
сгихотворенія „Ben m'es quant lo vens m'alena", посвященной также oua­
саиію дамы сердца. Гр. Arnautx de Carcasses въ новеллѣ о поиугаѣ и др.

— S6 —

силъ: онъ то страстенъ, то нѣженъ, то самонадѣянно­ве­
селъ, то унылъ, то субъективенъ до такой степени, что
ііе видить ничего кромѣ своего чувства, то проникнуть
чужимъ настроеиіемъ почти до полнаго исчезновенія соб­
ственной личности (не только въ четвертой книгѣ, иначе
пятой, по дѣленію Лахмаина, но напр. и въ I 16, 20 и
21, IV 6, 11, 17 и 22), н рядомъ съ мастерствомъ въ
изображеніи чувства и въ лирической рефлексіи онъ обла­
далъ способностью къ повѣствованію и къ сатирѣ; напр.,
какъ замѣтилъ Пели (Paley), V, 8, 23 —26 сильно напоми­
з;аетъ тонъ Ювенала. Что касается любви, то она составляла
какъ­бы средоточіе его духовной жизни, по крайней мѣрѣ,
кока продолжались его отношенія къ Кинѳіи. Несомнѣнно г
что до того времени, когда Проперцій занялся поэтической
обработкой отечественныхъ преданій, одншгь нзъ глав­
ныхъ его иНтересовъ, если не прямо главнымъ, были жен­
щины, но не въ качествѣ простого развлеченія, какъ на
иихъ смотрѣлъ Овидій, а въ смыслѣ живыхъ носительницъ
изящества и поэзіи. О своей любви къ женщинамъво­
обще онъ говорилъ въ II 22 (III 15). Правда, въ дру­
гомъ мѣстѣ—II 25 (III 20), 39—48—онъ не одобряетъ
мимолетной любви ко многимъ, но съ точки зрѣнія спо­
койствія. Если бы со евонмъ отношеиіемъ къ женщинамъ
онъ соединялъ вѣру въ возможность воплощенія совер­
шенства въ человѣкѣ, онъ сдѣлался бы тѣмъ неустан­
нымъ охотникомъ за идеальной женщиной, какимъ изобра­
зить ­Донъ­Жуана Альфредъ де­Мюссе въ Namouna, а за
зіимъ—графъ А. Толстой. Но у Проперція, какъ и во­
обще у древнихъ, этой вѣры не было, и потому, послѣ
нѣсколькихъ и, вѣроятно, довольно многочисленныхъ опы­
товъ, удовлетворявшихъ его на короткое время, онъ оста­
ловилъ свой выборъ на Кинѳіи, какъ на особѣ, соотвѣт­

— 59 —

ствовавшей наиболѣе его вкусамъ и понятіямъ о том'ь.
что Гёте называетъ «вѣчно­женскимъ* (das ewigweibliche).
Кто была эта Кинѳія (т. е., какъ было уже сказало, Гос­
тія), мы не знаемъ, но во всякомъ случаѣ она была жен­
щиной не заурядной, если Проперцій, человѣкъ, какъ мы
увидимъ, въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ взыскательный, мои.
< служить > ей, какъ онъ самъ выражается III (ІУ), 25,3,
цѣлыхъ пять лѣтъ. Тутъ­же онъ прибавляетъ нарѣчіе
\ird der ttetrogne dc­r ScLelm.

— 104 —

Но ни изъ логических^ противорѣчій романтизма, ни
изъ отдѣльныхъ случаев­ь его исхода, не всегда похваль­
ныхъ, отнюдь не слѣдуетъ, что романтпзмъ имѣетъ для
своихъ последователей лишь отрицательный стороны. Че­
ловѣкъ на человѣка не приходится: есть люди мысли и,
формулы, и есть люди чувства и образа. Первые склонны
къ идеализму, вторые |—■ къ романтизму. Первые могутъ
питать свою любовь къ идеалу созерцаніемъ его помимо
готоваго проявленія, и если стремятся къ его воплощенію
въ образахъ, то эти образы они построя/Гъ сами; но къ
этому способны и потому наклонны лишь немногіе избран­
шпси, а большинство чистыхъ идеаліістовъ довольствуется
формалыіымъ постиженіемъ идеала. Вторые умѣютъ слу­
жить идеалу только въ томъ случаѣ, когда чувствуюсь
его въ живомъ существѣ другого пола, что придаетъ ихъ
стремленію къ идеалу двоякую конкретность. Безъ живого
идеала они мрачны, разсѣяиы и неспособны къ деятель­
ности, испытывая то настроеиіе, которое изображаетъ Гей­
не (Die Heimkehr XXXIY):
И все такъ холодно п вяло,
Такъ безтолково все кругомъ!
Не будь любви у насъ хоть мало,
Опоры не было­бъ ии въ чемъ.

За то, когда удается пмъ найти предполагаемое вопло­
щеніе идеала, прирояеденное имъ идеалистическое настро­
еніе напрягается до того, что не только они сами, но и
весь міръ имъ кажется преображеннымъ къ лучшему. Это
радостное настроеиіе изображено иѣсколько наивно, но
наглядно тѣмь­же Бернардомъ Вентадорнскимъ:
Въ сердце лучъ запалъ мнѣ ясный —
Все кругомъ свѣтлѣетъ.
Вотъ цвѣты—лазурный, красный,
Хоть морозомъ вѣетъ;

— 105 —
Но сильней порой ненастной
Мнѣ судьба радѣетъ,
Такъ какъ съ пѣсней сладкогласной
И успѣхъ мой урѣетъ.
Отъ сердца полноты
Мнѣ свѣт.тыя мечты
Кажутъ зелень и цвѣты
Тамъ, гдѣ снѣгъ бѣлѣетъ. 103)

И относительно себя романтики въ этомъ случаѣ по
ошибаются: тутъ­то они и достигают!, доступной имъ нрав­
ственной и нерѣдко умственной высоты 1vie ві darine heizen sol (69 Lacbm.).

— 108 —

Не менѣе колебаній романтизма между идеализмомъ я ­
сентиментальностью замѣчается и въ Персін, у суфіевъ,
славящихъ Бога подъ видомъ возлюбленной или возлю­
бленнаго (что трудно различить вслѣдствіе отсутствія ро­
довъ въ персидскомъ языкѣ): и здѣсь поэты то восходятъ,
черезъ дѣйствительность до первоисточника своего вдох­
новеиія, то увлекаются проявленіямн Божества въ дѣй­
етвителыюсти, уже безъ внпманія къ основѣ ихъ цѣнио­
сти, и, примѣняя къ созданію формы выраженія любвк,
воуникшія на почвѣ почитанія Создателя, впадаютъ въ
реторическую чувствительность. И на Западѣ и на Вос­
токѣ между истинными романтиками выступаютъ на по­
прище романтической поэзіи люди съ иными міровоззрѣ­
иіями, которыя и пробиваются болѣе или менѣе ясно изъ­
подъ условнаго облнчія. И тамъ и здѣсь нельзя, не вндѣть
дѣйетвія моды, налагающей свою печать на самые различ­
ные умы 11 "). Моду мы подмѣтили и въ исторіи римской
элегіи, представители которой далеко не сходны между
собою по наклонностямъ, поиятіямъ и темпераменту; но
какъ­бы ни были значительны уклоненія отъ принципа,
послужившаго модѣ точкой отправления, она важна тѣмъ,
что свидѣтельствуетъ о господствѣ даннаго принципа въ
обществѣ нзвѣстной эпохи. Этотъ принципъ состоялъ у
Римлянъ конца республики въ сознаніи важности того
эстетическаго элемента, который мужчинѣ является въ
женщинѣ, осуществляющей идею красоты въ иаиболѣа
понятной и привлекательной для него формѣ. Это воззрѣ­
ніѳ на женщину, связывающее отношеніе къ ней со стре­
"") Въ жалобахъ трубадуровъ на охлажденіе или измѣну возлюбленныхъ
такъ часто встрѣчаются сравненія между ogan (въ этожъ году, hoc anno)
и antan (въ лрошломъ году, ante annum), что близость съ дамой можетъ
показаться иногда чѣмъ­то въ родѣ должности на­годъ. Это ли не мода?

— 109 —

мленіемъ къ красотѣ вообще, ко всему, что есть лучшаго
въ мірѣ, мелькнуло среди прозаическихъ н жестокосер­
дый, покорителей вселенной но совершеніп ими этот
■ подвига, когда имъ прискучила рѣзня, жертвами которой
передъ тѣмъ гибли уже они сами, но именно только мельк­
нула, нашедъ себѣ отзывъ лишь въ немногнхъ лнчно­
стяхъ тонкой, не римской организации и оставпвт. слѣдг].
въ тогдашней эротической поэзіп, сохранившей ясный от­
нечатокъ моды. Принципъ, не встрѣтивъ благопріятной
почвы, скоро выдохся, а мода, какъ то бываетъ обыкно­
венно, пережила его на нѣкоторое время, но, оторвав­
шись отъ своего начала, исказилась и была почти забыта.
Вся исторія римской эротической элегіи совершилась въ
теченіе шестидесяти лѣтъ съ неболышгмъ. Это такой ко­
роткій срокъ для важнаго лнтературнаго рода, что сомнн­
тельнымъ казалось бы и появленіе принципа, послужив­
шаго причиной его возникновенія, если бы оиъ не про­
глядывалъ у Лукреція, /") наперекоръ матеріалистическо­
му ученію этого поэта, и позже у Вергплія, особенно въ
четвертой книгѣ Энеиды, и если бы рядъ элегическнхъ по­
этовъ Рима не открывался Еатулломъ. Мода была въ то­
время не на элегію, а на алексапдрійскуіо поэзію вообще,
почти во всѣхъ ея видахъ, между которыми была и але­
гія, но элегиковъ­спеціалистовъ тогда не было. Сверстники
Катулла занимались элегіей между прочимъ, когда обсто­
ятельства давали къ тому поводъ, какимъ для Тицнды
(если только онъ писалъ элегіи) была любовь къ Мото.ілѣ
,!1) Въ четвертой книгѣ, напр. о разочарованіи влюблеинаго:
II звать себя муіщенъ за то, что усмотрѣлъ
Въ ней больше, чѣмъ бы мои. людской вмѣстить удѣлъ (1183 —
1184, по рукоппсямъ — 1175 н 1160).

— по ­
(по псевдониму—Периллѣ), для Лищшія Кальва—смерть
его жены, Квинтиліп (если два отрывка у Харизія р. 78
относятся къ ней). Катуллъ, по видимому, иревзошелъ
всѣхъ своихъ товарищей въ пристрастии къ эротической
лоэзіп вообще и кь элегіи въ частности. Уплатпвъ дань
вкусу мѳлодыхъ поэтовъ короткимъ, но отдѣлаштымъ по­
алексаидрійски эпосомъ (64), гимномъ (39), галліамбами
(63), переводомъ изъ Каллимаха (66) и приведенной выше
искусственной элегіей (686), политпкѣ —выходками нро­
тивъ Цезаря и его приверженлевъ, личному негодоваігію
и ] іасмѣшливостіі—нѣсколышмн сатирическими стихотво­
рениями, онъ вдохновлялся дружбой и любовью, въ связи
съ которыми состоятъ и нѣкоторыя изъ произведений иного
содержанія. Уже отсюда видна особенность его душевнаго
строя въ отличіе отъ стремлеиій его болѣе дѣловитыхъ
или болѣе хладнокровныхъ сподвижниковъ. Но изо всѣхъ
ліщъ и предметовъ, воспѣтыхъ Біатулломъ, обращаетъ на
себя вниманіе всякаго, кто хоть бѣгло просматривал!,
небольшой сборникъ его стахотворешй, исторія его любви
къ Лезбіи, прославившая эту очарователышцу болѣе са­
мой Елены, какъ говорнтъ Проперцій "'2). Критики Катулла
прнмѣняли къ нему не разъ назвапіе «романтнческаго»
поэта, не выясняя впрочемъ, что собстаенно въ немъ ро­
мантическаго. Разрѣшеніе этого вопроса и послужило глав­
нымъ поводомъ къ предложенному выше опыту нзслѣдо­
ванія сущности романтизма не только въ литературѣ, но
и въ жизни. Послѣднее для пониманія Катулла еще важ­
нѣе перваго, потому что въ томъ направленіп эротики,
которому Катуллъ обязаиъ по преимуществу своимъ без­
смертиымъ значеніемъ въ исторіи поэзіи и любви, у него не
"­) И, 34 (III, 32), S8

— Ill —

женщпнѣ скорѣе Проперцію: не даромъ она. для него
«стпхотвореніе Господа­ (ein Gedicht des Неггп). Катуллъ

— 112 —

вт> своей любви къ Лезбіи поставилъ, можно сказать, на
карту все счастіе своей жизни. Лезбія показалась ему су­
ществом!., до такой степени превышающимъ обыкновен­
ныхъ людей, что, хотя, какъ сказалъ Парни,
Любовь териѣть раздѣла не умѣетъ:
Ея яаконъ—иль в:е, иль ничего "*),

Катуллъ, страдая отъ ревности, все­таки не позволяла
себѣ видѣть ея нзмѣнн въ надлежащемъ свѣтѣ, вѣроятно,
зге только вслѣдствіе боязни сознателыіаго разочарованія,.
но и потому, что сначала не рѣшался нрнмѣнпть къ ея
поведенію общечеловѣческую мѣрку. Лишь послѣ многнхъ.
случаевъ невѣрностн и, что должно было особенно сильно­
поколебать его вѣру въ ея чуть не божественныя каче­
ства, послѣ многихъ нарушеній торжественныхъ клятвъ,.
онъ не моп. долѣе противиться очевидности, и его жизнь
оказалась разбитой. Можетъ быть, онъ со временемъ какъ­
пибудь и утѣпінлся бы въ своей роковой ошибкѣ, но онъ
если и достигъ того крптическаго для мечтателя возраста,,
о которомъ говоритъ Гёте, то во всякомъ случаѣ не до­
жилъ до нравственнаго перелома, который могъ бы при­
нести ему успокоеніе. Онъ умеръ, по видимому, какъ.
разъ тридцати лѣтъ, не успѣвъ прибавить ни одной черты
къ своему романтическому образу кромѣ грусти, нѣсколько.
раздражительной, обыкновенно слѣдующей за разочарова­
ніемъ. За то онъ и будетъ жить въ памяти человѣчества,.
пока оно не утратптъ способности къ романтической тоскѣ.
но идеалѣ. Но развѣ настанетъ когда­нибудь такое время?

Ѳ. Кориѣ.

"3) Le tendre Amour ne veut pojnt de partage,
Et toat ou rien est ime de ses lois.