Из любви к искусству (СИ) [Норлин Илонвэ] (fb2) читать онлайн

Куруфинвэ изогнул бровь и, наконец зашевелившись, махнул рукой в перчатке на левый край полотна.

— Рождение, — он махнул направо, — смерть, — описал широкую дугу, — жизнь.

Нэрданель нахмурилась и обернулась:

— Это же коронация. Почему смерть?

— Разве это не финал? И потом: он опускается. Смотрит во мрак. Спрятан от наших глаз.

Нэрданель нахмурилась еще сильнее, взглянула налево. Стоящий в озере мужчина был обращен к зрителю, обнажен, голова его запрокинулась к небу. А руки словно непроизвольно взметнулись к груди — может, он хотел ухватить ими звездный свет? Король же был изображен спиной. Очертания его тела только угадывались под складками мантии, и можно было предположить, что ладони касаются коленей или даже земли. И, хоть сцена и была залита светом, взгляд коленопреклоненного был направлен вниз, перед собой, где по всем законам должно было находиться пятно его собственной тени. И потом действительно выходило: кроме тяжелой с виду мантии, распущенных по плечам волос и венца на них ничего другого видно не было.

— Хм, — наконец, изрекла Нэрданель и резко обернулась обратно к принцу. — Хм.

Тот слегка пожал плечами, имея в виду то ли «не за что», то ли «а как иначе», то ли еще что-то.

— Вам знакомо понятие символизма? — все-таки спросил он, помолчав какое-то время.

— Знакомо, — резко ответила Нэрданель. Еще не хватало, чтобы принц возомнил, будто она неотесанная идиотка.

— Наверное, недостаточно хорошо, — пожал плечами Куруфинвэ, но без осуждения, просто констатируя. — За сюжетом стоит нечто большее, чем сам сюжет. Как за пустотой и чернотой этой комнаты или, взять хотя бы, вашей вуалеткой.

— Я знаю, что такое символизм, — с нажимом повторила Нэрданель и потрогала вуалетку: поднятая на край шляпки, она не должна была ничего значить, просто не мешала смотреть. — Но мне больше по душе честное и настоящее изображение. Без экивоков. Оно изображает мир, как он есть.

— Очень в вашем духе.

— Почему?

— Как я уже сказал: безжалостно правдива.

Нэрданель позволила себе сдержанно улыбнуться.

— Возможно, вы в чем-то правы. Я не люблю ничего приукрашивать. Мир — в широком смысле — должен сам видеть свои изъяны и сам же становиться лучше.

— Я бы здесь поспорил, — покачал головой Куруфинвэ. — О стремлениях украсить, задачах художника и так далее. Но не думаю, что будет интересно: вы ведь себе же противоречите… — увидев немой вопрос в глазах собеседницы, он уточнил: — Портрет моей дорогой сестрицы — она прожужжала все уши. Очередная нарядная каменная девочка.

— Я невысокого мнения о своих рисунках, — все-таки ощущая себя задетой, ответила Нэрданель.

— И это правильно. Но, возможно, лекции в Университете пойдут вам на пользу.

Это уже было смешно. Нэрданель потому и рассмеялась и даже позабыла обидеться сильнее.

— Кто же меня на них пустит?

— Хотел бы я посмотреть на того, кто не пустит, — Куруфинвэ тоже изобразил признаки веселья: изогнул угол рта и вскинув брови.

Вообще-то такая идея приходила ей в голову. Но самой взять и отправиться в стены Университета не хватало смелости, а когда она обратилась с этим вопросом к отцу, тот добродушно посмеялся:

— Зачем тебе эта морока, детка? Если у тебя есть вопросы, я готов сам все растолковать. А Университет — совсем не место для приличной девушки. Не далее как сегодня…

Поэтому вопрос откладывался и откладывался.

— Откровенно говоря, я не думала, что вы интересуетесь искусством, — сказала она, чтобы продолжить разговор — и подальше от неудобной темы.

— Я и не интересуюсь. По крайней мере, не тем красивым хламом, которым наполовину забито это место, — Куруфинвэ махнул ладонью, описав в воздухе окружность.

— А чем тогда?

— Разными… нюансами. Но, кстати, вы поразительно точно попали в свежие новости, — он вдруг оживился, полез за пазуху и вынул из внутреннего кармана сложенные бумаги. Нэрданель не сразу поняла, что это газетный лист.

— Вот, глядите, подобрал утром на почте: «Золотой листок». И такой интригующий заголовок — «Вести из дворца: банальная скука или опасные симптомы?». Так, это вступление, неинтересно… А вот: «Из наинадежнейшего источника в самых приближенных к королевской семье кругах нашему изданию удалось узнать чрезвычайные факты». Нет, вы только оцените — какая патетика. «В приватной беседе с нашим автором свидетель утверждал, что принц, находясь в состоянии глубочайшей подавленности, не испытывает ни малейшего интереса ни к чему, что составляет радости жизни обычного юноши его возраста». Это ладно… «Особенно прискорбно отмечать равнодушие к вопросам искусства, которые традиционно занимают особое место в…», снова ладно, «автор статьи не оставляет надежду, что этот настрой не является признаком тяжелой болезни, здоровью нашего возлюбленного принца ничего не угрожает, и он, подобно…» Хм, это тоже ладно. Да… Подпись: Майрендил Форвиндилион. Как вам?

Нэрданель слушала с нарастающим ужасом. Она уже успела выкинуть прилипчивого журналиста из головы, а теперь не хватало, чтобы принц стал разбираться и без труда выяснил, кто именно подкинул материал для бессовестной галиматьи. Поди потом докажи, что все вышло случайно.

— Это… просто дурацкая статья в дурацкой газетенке.

— Да-да, Майрендил Форвиндилион… «Золотой листок»… Как думаете, он правша или левша?

— П… — осеклась Нэрданель, некстати вспомнив, как писака подставлял ей локоть на крыльце Музеона. — Понятия не имею. А зачем вам?

— Да так. А как вам такой заголовок: «Производственная травма тирионского журналиста». В самый раз для сводки происшествий.

— Вы же не собираетесь?.. Знаете, мне, пожалуй, пора. Да и Музеон скоро будут закрывать, — Нэрданель решила не рисковать и закончить опасно повернувший разговор.

— До свидания, ниссэ Нэрданель, — не став отвечать на незаконченный вопрос, охотно попрощался принц и снова уткнулся в газету. — Я дождусь закрытия. В этот час сюда редко кто заглядывает.

— До свидания, Куруфинвэ…

Комментарий к Глава 4. Великий поход

«— Пятьдесят лауров…»

Здесь: лаур — золотая монета (от квен. laurë - золото).

========== Глава 5. Лицом к лицу ==========

На следующий день в гости нагрянула Финдис. Нэрданель увидела из кухонного окна подъезжающую коляску с ливрейным возницей — не с Тирьо, каким-то другим — и, до смерти перепугав Ториэль, сорвалась с места. Побежала, но не встречать на улицу, а прятать — в студии.

Оба портрета принцессы и все наброски к ним были спешно сокрыты в надежном месте, под кроватью, но много чего другого Нэрданель показала охотно. Нескончаемые портреты родных и знакомых, акварели с видами Туны, городские пейзажи, разношерстную стайку глиняных статуэток и среди них — горделивый бюст короля.

— Весьма иронично, — оценила юмор Финдис и похлопала отца по плечу — в книжном шкафу он макушкой подпирал прогнувшуюся под грузом полку.

Нэрданель не стала уточнять, что в отличие от нескольких своих предшественников этот, столь же непримечательный бюст не постигла печальная участь оказаться в бачке со строительным мусором. А от пыльного ящика на отцовском складе-мастерской уберегло то, что он очень уж удачно поместился в шкафу.

Они с Финдис все это долго рассматривали и обсуждали, и принцесса, имея хороший вкус и познания, задавала массу толковых вопросов. После полудня переместились в гостиную и там угощались незамысловатыми, но обильными разносолами Ториэль.

— Я и не подумала, что стоит тебя предупредить, — уже вечером долго извинялась Нэрданель, когда помогала служанке убирать в буфет праздничную посуду.

— Эх, как же так, — качала головой Ториэль, натирая полотенцем фарфоровые тарелки, — принцесса! В гостях! Это ведь не король, будь он благословен, он хлебную корочку сжует и не заметит… Стыд-то какой, стыд…

Чего тут было стыдиться, Нэрданель понимала не до конца. Большого изыска они предложить не смогли, но и отбивные, и картофельный салат, и любимый ею с детства яблочный пирог со взбитыми сливками были с пылу с жару и очень хороши.

— Я же не есть приехала! — только и смеялась Финдис, но Ториэль все равно носилась красная и отводила глаза.

— В следующий раз я обязательно скажу заранее, — пообещала Нэрданель и решила, что в искупление вины завтра же сделает служанке какой-нибудь приятный подарок.

Выбор пал на красивую корзинку для пикников. Следующим утром Нэрданель отправилась на прогулку по зеленым улицам Южного склона и увидела искомое в одной милой лавочке. У Ториэль была огромная семья, в ней периодически кто-то рождался, и тогда служанка готовила сразу на несколько дней, брала отгул и отправлялась надзирать за младенчиком. Доверия у нее не было ни к молодым невесткам, женам многочисленных внуков и племянников, ни к собственным внучкам-племянницам. Нэрданель посчитала, что еще одна вместительная корзинка, куда поместятся и пеленки, и бутылочки, и несколько клубков шерсти со спицами, ей не помешает.

По возвращении она застала в дверях курьера.

— А вот и она! — воскликнула Нинквэтиль, увидев приближающуюся дочь. — Нэрданель, тебе опять посылки.

— Добрый день, ниссэ, — поздоровался мальчишка-курьер в форменной куртке и фуражке. — Распишитесь, пожалуйста.

Нэрданель отдала матери корзинку, расписалась в трех строках на бланке доставки, получила корешок и, забрав у мальчишки три свертка, положила их на скамеечку возле двери.

— Наверное, новые краски и грунтовка. Потом посмотрю, — решила она, не став вдаваться в подробности, и поспешила на кухню — радовать Ториэль.

Про свои — вернее не свои, Финдис — портреты она не забыла, и прошедшее с посещения Музеона время обдумывала, куда двигаться дальше. По всему выходило, надо вернуться к началу, но как именно?.. Этот вопрос занимал ее неустанно, но она решила сделать небольшую паузу, привести мысли в порядок и передохнуть. Поэтому вчерашний визит принцессы был как нельзя кстати, да и сегодня она не собиралась возвращаться в студию раньше вечера.

Но и вечером голова оставалась предательски пуста. Плотный ужин, уборка в студии, проветривание и свежепостиранный рабочий балахон не дали никаких ощутимых результатов. Нэрданель сидела перед мольбертом, но чирикала, притом вяло, в альбоме и ничего придумать не могла. Потом вспомнила про утренние посылки и спустилась вниз.

— Я так погляжу, творческий застой? — добродушно усмехнулся Махтано, из гостиной наблюдая невеселое лицо дочери.

— Он самый.

— Вся надежда на грунтовку, — добавил он уже серьезным тоном, но глаза по-прежнему смеялись.

— Махтано! — укоризненно произнесла Нинквэтиль, оторвавшись от нот, а Нэрданель закатила глаза, сгребла свои коробки и ушла наверх.

Но потом она сразу спустилась — пить чай; потом смотрела в окно, потом умылась и отправилась спать. Уже переодевшись ко сну и завязав на ночь волосы, вдруг вспомнила про посылки.

— Ну что за морока… — пробормотала Нэрданель, босиком прошлепала в студию и зажгла на столе свечу.

В плоской коробке под разноцветной бумагой ожидаемо были краски. В тяжелом и неказисто-сером кубике — пакет грунтовки, как и гласил штамп мастерской. А третья посылка была не подписана. Нэрданель не стала искать ножницы, нетерпеливо надорвала обыкновенную серую бумагу и замерла: в прорехе выглянул край коробочки из уже знакомого черного картона.

— Не может быть, — пробормотала она себе под нос, хотя еще несколько дней назад сама же и думала — может, ой как может.

Извлеченная из упаковки, прямоугольная коробка была довольно тяжелой. Основанием с мужскую ладонь и высотой с полторы, она зловеще чернела на столе в неровном свете одинокой свечи. Нэрданель не спешила открывать, гадая, что может оказаться внутри. Судя по весу и тому, как содержимое двигалось внутри, нечто с широким тяжелым основанием и более тонкой верхней частью… Статуэтка?

Решившись, она, наконец, поддела край крышки, вытащила его и увидела, что сверху содержимое прикрыто сложенным листом бумаги. Хорошо, если автор хочет, чтобы она сначала увидела письмо, пусть так и будет. Не заглядывая внутрь, Нэрданель достала послание и медленно развернула.

«Здравствуйте, уважаемая ниссэ Нэрданель!

Я искренне сожалею, что мое предыдущее послание так расстроило Вас. Уверяю, что был неправильно понят. Я был очень польщен Вашим письмом (должен сказать, что в первый раз получаю подобное) и не мог придумать иного способа выразить свою признательность. Многословное изъявление ответной благодарности уже с моей стороны показалось мне излишним, поэтому я решил просто послать Вам памятный подарок. Я полагал его ни к чему не обязывающим и вполне подходящим для того, чтобы принять его от незнакомца. Вероятно, я ошибся. Еще раз приношу свои извинения.

Ваше второе письмо так обескуражило меня, что я не сразу нашел слова для ответа и не сразу придумал, чем могу загладить свою вину. Мне по-прежнему хочется отправить Вам что-то на память, поэтому я рискну еще раз. Если Вы сочтете эту вещицу недостойной внимания, смело выбросьте в любой пруд. Но возможно, она порадует Ваш глаз или просто будет полезна для эпистолярных или иных литературных занятий.

С уважением и благодарностью,

Ф.»

Нэрданель поймала себя на том, что читает, приоткрыв рот. Вот молодец: заставила мастера сначала краснеть, а потом ломать голову. И это он, конечно, просто вежливо выразился, так-то явно решил, что она либо спесивая дура, либо просто спятила…

— Надо обязательно ему ответить, — выдавила из себя Нэрданель и, вспомнив про коробку, торопливо полезла внутрь.

По всей видимости, это был стаканчик для перьев. Или для кисточек. Сам он был серебряный и изображал сложенный из необработанных камней круг колодца. Над ним склонялась женская фигура. И если колодец был сделан со всей тщательностью — со мхом в стыках, с трещинками в камнях, с побегом плюща, цепляющимся за них, то женская фигура была более чем условна. Похожий на причудливо застывшую каплю смолы камень — оникс? — был черен снизу, там, где подставка сливалась с основанием «колодца». Но чем выше, тем светлее становилась фигурка — макушка отливала прямо-таки молочной белизной. Опустившаяся на колени женщина грудью и расставленными руками опиралась на край каменного круга и заглядывала внутрь, видно, высматривала свое отражение. Распущенные по плечам волосы вбирали в себя естественные прожилки светлеющего камня, но ни на них, ни на опущенном лице не было грубых следов резца. Фигурка женщины была гладкой, лишенной углов, процарапанных складок платья, локонов и малейших намеков на черты лица. Ничего рукотворного, кроме самой формы, только причудливая окраска камня, удивительным образом подмеченная мастером.

Нэрданель поставила стаканчик на стол и повернула одной стороной, другой. Поискала глазами кувшин, плеснула из него воды и убедилась: женщина действительно ищет в колодце свое отражение. А может и собственное лицо…

Почему-то, наверное, из-за цвета камня, ей вспомнилось лицо Мириэль — на полотне «Великого похода». Это было далеко не единственное ее изображение: во дворце висело еще несколько, в Музеоне тоже были и картины, и скульптуры, и в Нижних садах недалеко от Синего грота сидела на скамье задумавшаяся Вышивальщица. Но это было другое. Парадные портреты изображали красивую и хрупкую королеву в тяжелых платьях и украшениях; скульптуры — тонкую и печальную молодую женщину, нередко с переломившимися цветами в руках. Махтано как-то говорил, Мириэль невозможно было заставить больше часа просидеть перед художником. Она очень редко уступала просьбам Финвэ и то лишь на короткое время — чтобы только запечатлеть лицо; в платьях и ожерельях потом с восторгом позировали горничные. Нэрданель не могла решить, поэтому ли портреты были такие неживые, или после смерти королевы в них тоже что-то умерло.

Единственным исключением была та Вышивальщица в садах. Ее ваял мастер Маньярмо, и у него, кажется, вообще не случалось творческих неудач. Правда Нэрданель, идя мимо, не могла отделаться от навязчивой мысли: за спиной у мастерицы просится изобразить короля. Чтобы она, увлеченная работой, что-то показывала ему, а он как будто бы слушал, но на деле не отрывал взгляда от ее лица… Нэрданель казалось, так сцена обрела бы завершенность, а образ королевы, распадающийся на противоречивые фрагменты — пугающе талантливая девушка с Подножия, красавица королева, печальная и будто всю свою жизнь глубоко несчастная мраморная женщина — собрался бы воедино.

Раньше она не задумывалась, зачем и почему именно так Мириэль изобразила себя среди вереницы фигур, да и вообще не слишком ею интересовалась. То ли потому что сами полотна ее отпугивали, то ли потому что вокруг имени и личности мертвой королевы было что-то зловещее, куда не очень-то хотелось лезть. Ее тень и так долгие годы падала на город, на дворец и, следуя за Финвэ, проникала в их собственный дом. Нэрданель справедливо полагала, что не она одна испытывает из-за этого какой-то смутный если не страх, то опасение… И вот теперь почему-то именно образ Мириэль возник у нее в памяти, как вдруг возникал в течение дня и даже накануне, когда они с Финдис болтали и обедали. Белое лицо, белые руки, почти белые волосы и полная неподвижность позади стремительно шагающих фигур. Выходит, она видела себя такой?

Оторвавшись от созерцания стаканчика и очнувшись от странных мыслей, Нэрданель подняла голову и посмотрела в окно. Из ночного темного стекла на нее глядело ее собственное отражение. Тонкая ночная сорочка, какое-то настороженное и вместе с тем решительное лицо, волосы убраны куда более свободно и небрежно, чем днем. Она поднялась со стула, вскинула руку и под воздействием смутного порыва сдернула ленту с пучка на затылке. Волосы, будто только дожидались, рассыпались по плечам волной, приподнялись, окутали голову рыжей гривой.

— Вспыхнувший одуванчик, — сказала себе Нэрданель.

Она опять вспомнила, как давным-давно во время поездки в Валимар родители отвели ее в зверинец. Там в одном из вольеров развалились на камнях огромные лохматые львы, и Нэрданель сразу увидела явное сходство.

— Я как она, мама! — обрадовалась Нэрданель, замахала руками и возбужденно запрыгала на месте.

— Это он, дитя. Гривы бываю только у львов. А настоящие львицы выглядят куда скромнее, — заметила остановившаяся рядом с ними очень красивая элегантная леди и снисходительно улыбнулась. Рядом с ней держались за руки девочка в пышном сиреневом платье и мальчик постарше — в мундирчике какой-то закрытой школы. Проходя мимо, они дружно показали Нэрданель языки. С того дня она стала просить маму заплетать ей косы.

Но сейчас, когда никто не видел и не мог ничего сказать, она спокойно, даже отрешенно смотрела на свое отражение. Подумала немного, затем придвинула стул, поставила на виду подарок мастера и развернула мольберт — так, чтобы видеть себя в ночном окне.

«Автопортрет — это привилегия, — говорили на лекциях по живописи маститые преподаватели Университета. — Сначала потрудитесь создать что-нибудь стоящее, а уже затем зритель сам захочет увидеть ваше лицо».

Нэрданель, конечно, лично этого не слышала, но знала в пересказе отца и других мастеров, которые иногда заходили к ним на обед. Не то чтобы Махтано разделял эту позицию, скорее наоборот, но сам жанр был ему абсолютно неинтересен.

— Пусть первокурсники и скучающие барышни упражняются перед зеркалом. У меня всегда были модели позанятнее, — сказал он как-то и постучал себя пальцем по лбу, имея в виду, что сам-то брал сюжеты преимущественно из головы.

Нинквэтиль тогда в очередной раз выразительно покашляла, и Махтано не сразу, но спохватился.

— Я хочу сказать, что автопортрет — это …эммм… прекрасный материал для тренировки. Предмет всегда под … ну не под рукой, но ты меня понимаешь, да? Я рекомендую тебе обратить внимание на такую возможность. Как раз недавно я участвовал с дискуссии с мастером Энвиньэро, и он настаивал…

Нэрданель к этому совету не прислушивалась. Она, конечно, раньше — прежде, чем уверенно овладела техникой и необходимыми знаниями — подсматривала в зеркало, если случались затруднения с правильностью исполнения отдельных черт или правильностью наложения теней. Но и то — лишь в качестве абстрактного образца, не стремясь передать реальное сходство.

Поэтому странным было, что работа над автопортретом продвигалась так быстро. Сначала она уверенно, без остановок сделала набросок, а затем сразу взялась за акварель. Она не стала строить гримас, пытаясь что-то приукрасить. Твердо решив, ни в чем себе не льстить, она не позабыла ни про одну веснушку и не сделала попытки улучшить тон кожи или оттенок волос. Лицо получалось таким же, как в отражении: взгляд какой-то вопросительный, но рот строго поджат; тени сделали контуры особенно костлявыми, глаза заурядно-голубые, брови над ними бесцветные и тонкие.

— По крайней мере, ярко, — задумчиво пробормотала она, когда откинулась на стуле и оценила промежуточный результат. На темном фоне фигура в белой сорочке выделялась ярким силуэтом, а подсвеченный пламенем ореол волос вокруг головы создавал странный эффект. «Кто я?», — повинуясь внезапному порыву, вдруг подписала внизу Нэрданель.

Но к этому часу оконное стекло уже стало стремительно светлеть и сигнализировать, что пора бы закругляться. Нэрданель прополоскала кисти в своем новом стаканчике и, не став выливать бурую воду, вместе с ним вернулась в спальню. Подарок мастера Ф. занял место на прикроватном столике и Нэрданель, прежде чем провалиться в спокойный крепкий сон, долго смотрела на него.

— Леди Танвэн пригласила меня к себе в загородный дом. Погода обещает быть хорошей. Не хочешь присоединиться? — спросила за завтраком Нинквэтиль и помахала малюсеньким конвертом, который принесли с утренней почтой.

— Нет, я останусь. Позанимаюсь.

— Регулярные занятия — залог успеха… — прогудел из-за разворота «Колокола» Махтано и не обратил внимания на то, как переглянулись и дружно закатили глаза жена с дочерью.

Отсутствие сразу обоих родителей было очень даже кстати. С Финдис они договорились списаться и встретиться через некоторое время, поэтому можно было рассчитывать на спокойный день, который удалось бы полностью посвятить своим делам.

Нэрданель сразу после завтрака заперлась в студии и принялась с большим энтузиазмом малевать рыжие завитки и краем глаза перечитывать острый вопрос в нижнем углу холста. Ей опять вспомнился недавний визит во дворец — когда они уже переместились в библиотеку. Финдис с ногами забралась в кресло и грызла грушу, радуясь тому, что не нужно неподвижно сидеть и помалкивать.

— Назначу тебя своим официальным живописцем! — принялась угрожать она, болтая лихо перекинутой через подлокотник ногой. — Очень мне нравится твой подход, не то, что мастер Равендо — ни чихни, ни пикни.

— У мастера Равендо большой опыт, — заметила Нэрданель. Ей очень нравились его работы, особенно «Танец под Деревьями», где женская фигура в летящем платье кружилась между двух могучих стволов. Парадные портреты, правда, удавались ему не так здорово — в них как будто пропадала свойственная мастеру легкая и изящная манера, а лица становились слишком бесстрастными. Впрочем, подобное происходило со многими.

— Что мне-то с его опыта? После месяца позирований накануне совершеннолетия я его возненавидела, честное слово!

Нэрданель рассмеялась. Она знала, что многие мастера изводят своих натурщиц и моделей часами утомительного позирования, сама же на этот счет только удивлялась. В общем-то, сейчас присутствие Финдис было ей нужно только для приятной беседы: пойманное в нужном ракурсе лицо все равно прочно стояло перед ее внутренним взором.

Но вот сейчас, на завершающем этапе ей пришлось переместиться от прозрачного уже окна к зеркалу — с собственной физиономией этот трюк почему-то работал не вполне. Так она и рассматривала себя, ткнувшись в стекло самым носом, когда внизу раздался какой-то шум, громкие голоса, а потом в студию настойчиво постучалась Ториэль.

— Что такое? — крикнула Нэрданель, не отрываясь от подсчета веснушек.

— Ниссэ Нэрданель, такое дело! Сущая напасть! Прибежал Кармо, кричит! Мариссэ упала, сломала на ноге палец, а может даже не один! Нарвиэль не уследила, конечно, бестолковая девица, я всегда это говорила! Это жена моего двоюродного внука, среднего сына Порьо…

Тут уж, Нэрданель, конечно, поспешила отпереть и теперь слушала, распахнув дверь и нависая над квохчущей, размахивающей руками служанкой.

— Создатель Всеблагой, как же это произошло? Нужна какая-то помощь? Где это случилось? Поедем сейчас же…

— Нет-нет! Что вы! Кармо говорит, они уже перевязали и к доктору малышку отнесли. Бедная моя девочка! Но мне бы сбегать да проследить. Знаю я этих докторов, потом перелечивай за ними…

Поняв, что острой необходимости бежать куда-то самой, нет, Нэрданель закивала и тоже замахала руками:

— Конечно, иди. Надеюсь, все будет благополучно.

— Спасибо, спасибо, ниссэ Нэрданель! Вот только одна штука. Я обед-то приготовила вам, а господин прислал записку, что задержится сегодня в Собрании. А к нему должны сегодня зайти и что-то там забрать. Он еще утром дал мне кулек и так и говорит: «Ториэль, если я еще не вернусь, а ко мне уже зайдут, ты отдашь». Так вот кулек этот лежит прямо на столе, там, где ваза с цветами. Вы, если кто и правда придет, передадите? Вот и спасибо. А я побежала. Нет, бедная моя малышка!..

И она действительно побежала, на ходу стягивая с себя накрахмаленный передник и головную повязку. Ко всем своим настоящим и присвоенным обязанностям Ториэль относилась с неизменной серьезностью.

Нэрданель не пошла проверять, что там за такой важный «кулек» лежит рядом с вазой, но еще раз крикнула в след служанке пожелания и надежды на благополучный исход и вернулась к мольберту.

В полдень в дверь постучали. Услышала она это явно не сразу, поскольку, когда спохватилась и выглянула из студии, поняла, что колотят слишком уж громко.

— Бегу, бегу! — крикнула Нэрданель, соображая, что за недолгое время, прошедшее с ухода Ториэль, она совсем забыла о ее словах.

— Бегу! — на всякий случай добавила она еще раз и, подоспев к двери, за которой теперь стало выжидающе тихо, рванула ее на себя.

Традиционное «Добрый день, ниссэ Нэрданель» определенно застряло у Куруфинвэ во рту. Он смерил девушку странным взглядом — с макушки до носков домашних туфель и от туфель до макушки, снова приоткрыл рот и снова ничего не сказал. Нэрданель сама уже хотела нетерпеливо поинтересоваться, в чем же дело, но тут поняла, что спустилась вниз в том виде, в каком работала в студии: в свежезаляпанном красками балахоне с подвернутыми рукавами, без чулок и с распущенными волосами, которые, конечно же, дыбились и вились. Волосы пришлось распустить и посмотреть снова, потому что на картине с ними — и здесь тоже! — возникли определенные трудности.

Дверь с грохотом захлопнулась. Нэрданель знала, что сделалась пунцовой, но не знала, что делать дальше. Запереться, вернуться наверх и притвориться, что ничего не произошло?

«А «кулек» — выкинуть в пруд», — гаденько подсказал внутренний голос.

— У вас все в порядке? — негромко донеслось снаружи.

— Д-да, — не сразу проблеяла Нэрданель. — Я работаю. Что вам надо?

За дверью немного помолчали.

— Надеюсь, у вас ничего не взорвалось?

— Даже если так, это не ваше дело, — огрызнулась Нэрданель. Она была зла на себя за дурацкую ситуацию и зла на неожиданного визитера, за то, что он ее спровоцировал. — Мы с вами стали слишком часто встречаться.

На крыльце хрустнул песок, и что-то зашелестело. Похоже, от такой гостеприимности принц решил удалиться восвояси. Собравшись вздохнуть с облегчением, Нэрданель опять подумала про злополучный «кулек», про заполошную и уже задетую накануне Ториэль и больно хлопнула себя по лбу.

— Постойте! — крикнула она. — Если вы за тем, что оставил отец, я сейчас принесу.

Не став дожидаться ответа, она метнулась на кухню, где на указанном месте обнаружила перевязанный шпагатом маленький пакет. На ощупь — с горохом. Но подробности Нэрданель не интересовали, она просто бегом возвратилась в прихожую, приоткрыла слегка дверь и, не выглядывая, протянула руку. Другая рука, в белой перчатке, после недолго промедления пакет забрала.

— Спасибо, — тихо раздалось снаружи.

— До свиданья, — ответила Нэрданель, и со стуком закрыла дверь.

Дождавшись, когда на крыльце снова захрустит песок и, досчитав по десяти, она выглянула снова, но успела увидеть только мелькнувший за листвой размытый силуэт всадника.

После такого происшествия работа встала. Поднявшись наверх, Нэрданель поняла, что только что не пустила на порог и вообще откровенно нахамила наследнику трона. Не говоря о том, что показалась перед ним в совершенно неприглядном виде. В пору было то ли разрыдаться, то ли расхохотаться. Она выбрала второе.

Ониксовая женщина рядом с мольбертом была безучастна к только что произошедшей трагикомедии, она продолжала задумчиво заглядывать в свой колодец, и ее поза подействовала на Нэрданель успокаивающе. Пошагав по студии с полчаса и кое-как придя в себя, она сняла балахон, умылась и заплела волосы. Как бы то ни было, автопортрет был почти готов, и теперь его требовалось осмыслить. А пока отдать должное тому, кто невольно помог ей найти источник вдохновения.

Пододвинув чернильницу и вооружившись пером, Нэрданель села писать исполненный благодарности ответ мастеру Ф.

========== Глава 6. Дорогой друг ==========

«…рад, что мой скромный подарок Вам так приглянулся и помог нащупать верный путь. Мне самому не понаслышке знакомо это опьяняющее чувство озарения и вдохновения, и я искренне надеюсь, что Ваши усилия принесут прекрасные плоды…»

И так далее в таких же безукоризненных выражениях, тем же каллиграфическим почерком.

Нэрданель перевернулась с живота на спину, закинула за голову руки с письмом и глупо хихикнула.

— «С наилучшими пожеланиями, Ф.»

Ответ на ее письмо с благодарностью пришел на следующий же день с вечерней почтой: Нэрданель от неожиданности и восторга только что не начала прыгать. Новое письмо она написала немедленно, но отправила, правда, только через день, побоявшись показаться навязчивой, о чем сама же упомянула: «Надеюсь, мои письма не слишком беспокоят Вас и не отрывают от дел. Я очень ценю, что Вы тратите свое драгоценное время на ответы…» Но мастер заверил ее, что ему тоже приятна их переписка и даже задал несколько учтивых и как будто недежурных вопросов. Вроде того, интересуется ли она работами своего знаменитого отца, осведомлена ли в области драгоценных камней и металлов, любит ли ювелирное искусство в целом. Нэрданель пришлось поломать голову, чтобы подобрать осторожные выражения и донести: она все это очень ценит и уважает, а работы мастера ее просто потрясли, но сфера ее собственных интересов лежит скорее в области изобразительного искусства. Потом мастер стал задавать новые вопросы и даже попросил прислать какой-нибудь рисунок, а потом отозвался о нем — о выбранном после мучительных сомнений «непарадном» портрете Финдис — очень даже одобрительно.

Недели через две Нэрданель уже совсем осмелела и стала задавать все больше вопросов и даже осторожно просить рекомендации. Мастер охотно отвечал, давал советы насчет применения техники, насчет ракурсов, поз. Он даже потрудился прислать небольшой список литературы на первое время, и Нэрданель с удовольствием отметила, что в нем есть как уже прочитанные ею книги, так и доселе обойденные вниманием. Их они тоже неспешно обсуждали, как обсуждали коллекции Музеона и работы любимых и нелюбимых авторов. Нэрданель все больше овладевало восторженное чувство, что счастливый случай свел ее с родственной душой.

Правда, насчет личных вопросов она осторожничала, зная — а, вернее, не зная — с кем имеет дело. Она не спрашивала про подробности из жизни самого мастера, как и где он живет; не старалась выпытывать причины его скрытности. Зато после некоторых размышлений сочла возможным интересоваться другим. Где он черпает идеи, случается ли ему работать над несколькими заказами одновременно, правда ли, что он работает только по своим замыслам, отвергая эскизы заказчиков, и почему?

Со всеми этими расспросами, правда, пришлось установить строгий распорядок, как и с собственно письмами. Ответ давался не раньше, чем через сутки, и содержал не больше, чем три страницы текста, в которых она задавала не больше, чем пять новых вопросов. Их список от большого нетерпения пришлось составить заранее, чтобы легче было отслеживать. Письма Нэрданель стала собирать в папку и туда же добавляла свои заметки и зарисовки.

Дней через десять после того, она как получила в подарок свою женщину с колодцем — та теперь регулярно перемещалась из спальни в студию и обратно, словно любимая кукла — Нэрданель снова отправилась в Музеон. За это время она побывала там уже трижды и, наконец-то, полностью посмотрела выставку работ мастера. Но теперь целью ее было Западное крыло. В нем, тоже по совету из письма, она выбрала скульптуру, одну из своих любимых, «Лесную плясунью» мастера Вартано и сделала серию набросков, где пыталась изобразить ее же, но в других позах, уловить весь задуманный автором танец. Не то чтобы получилось хорошо, все равно лучшим оказался рисунок самой скульптуры, но зато Нэрданель ощущала приятное напряжение сил.

«Даже если Вы изображаете что-то максимально правдиво, не лишним будет потренировать фантазию», — написал ей перед этим мастер Ф., а после одобрительно отозвался о присланных набросках.

Следующим шагом стала серия портретов посетителей Музеона. Нэрданель делала их в разных залах, притворяясь, что срисовывает с экспонатов. Она в очередной раз поймала себя на том, что ей больше нравятся попытки уловить характер в движении, чем изображать традиционные для портретов торжественные позы. Конечно, глупо было думать, будто кому-то захочется увидеть себя в полоборота с приоткрытым ртом и на фоне штукатуренной стены, но по крайней мере самой Нэрданель такое изменение в подходе было приятно. Она потом с большим интересом рассматривала получившиеся наброски и размышляла, насколько верно поймала настоящий характер своих невольных моделей. Действительно ли эта юная горничная так мечтательна и рассеяна, этот улыбающийся мальчишка весел и беспокоен, а этот мастер больше занят мыслями о каких-то домашних делах, чем следит за своими юными слушателями. Один раз Нэрданель видела в Музеоне принца Куруфинвэ и решила запечатлеть и его тоже. Но такое в общем-то красивое и удобное для рисования лицо на бумаге смотрелось еще более скучно, чем вживую — равнодушное, спокойное и безжизненное, оно казалось гипсовой маской. Когда-то Нэрданель уже думала, что портрету принца достаточно перерисовать изгиб бровей и добавить тени в углу рта, чтобы отразить весь небогатый спектр эмоций. Рисунок предсказуемо получился неинтересный, и Нэрданель без сожалений отправила его в камин.

Больше ее обнадежило, что мастер Ф. отреагировал на признание в шпионаже благосклонно и, более того, посоветовал продолжать в том же духе. С высоты своего опыта он заметил, что хоть такой метод и не является общепринятым, это не должно останавливать Нэрданель. Поразмыслив, она согласилась. Традиционные парадные портреты чем дальше, тем больше вызывали у нее сомнения, для картин на воображаемые сюжеты напрочь отсутствовала фантазия, а для всяких газетных и журнальных зарисовок было чересчур много затаенного честолюбия… В конце концов, никто ведь не требовал от нее сознаваться прежде, чем она сама будет готова поразить Тирион своим новоявленным мастерством.

Спустя три недели после появления в студии фигурки женщины с колодцем Нэрданель отважилась на отчаянный шаг. Мастер Ф. поддержал ее и дал несколько ценных советов. Он же подсказал день и час, и потом сообща был заготовлен план.

Сперва она как бы случайно заглянула в магазин готового платья на Южном склоне. Там без лишних вопросов со стороны скучающего паренька-подмастерья приобрела бриджи, плотные чулки, рубашку, пиджак, утепленную куртку свободного кроя и мягкое кепи. Затем с вечера заявила родителям о завтрашнем раннем пленере, собрала большую сумку и утром улизнула из дома еще до прихода Ториэль.

В одном из самых первых писем она сообщила мастеру Ф. о мыслях насчет посещения лекций и, смалодушничав, добавила для убедительности: принц Куруфинвэ в случайной беседе посоветовал ей послушать про теорию искусства. Мастер тогда, вопреки опасениям, ответил одобрительно. Он писал, что, она, Нэрданель, очевидно нуждается в том, чтобы привести в порядок свои разрозненные знания и представления об искусстве, которые так мешают ей определиться с целями и желаниями. Правда, добавлял он, далеко не все в Университете следует принимать как данность, однако, знакомство с чужими мыслями вполне способствует появлению собственных. «Могу только повторить тот недавний совет». Нэрданель сочла это за благословение.

Раннее утро выдалось зябким и туманным. Ожидаемо не увидев в этот час вблизи дома извозчика, Нэрданель быстрым шагом добралась до Большой Мастеровой, назвала адрес и нахохлилась в коляске. До начала занятий было еще много времени, поэтому лишний час пришлось переждать в грязноватой кофейне, которую Нэрданель обнаружила в паре кварталов от главного здания. На другой стороне, почти напротив через переулок Книжников виднелась над спуском в подвал ироничная вывеска «Горы». Заведение было со славой в равной степени громкой и сомнительной: студенты бурным образом отмечали здесь свои успехи и старались позабыть провалы. Отец, вспоминая в отсутствие жены собственные студенческие годы, смеялся, что не раз просыпался за столом без уруна в кармане, а однажды даже вывихнул кисть, свалившись под утро с лестницы. Последнее, впрочем, было весьма распространенным явлением и частенько фигурировало в разделе происшествий «Колокола». Газетки погаже, вроде «Золотого листка», наверняка вели на этот счет какую-нибудь ехидную статистику.

Нэрданель обошла всем известный подвал из понятных опасений: здесь можно было не только некстати нарваться на подгулявших студентов, но и просто ненароком привлечь ненужное внимание. Отец говорил, некоторые преподаватели не прочь утром промочить перед лекцией горло, и иногда занятия начинаются именно там, у стойки. В ее случае это было излишним. Она вообще страшно трусила и всю дорого одергивала себя, чтобы не тянуться лишний раз к нахлобученному на скрученные волосы кепи. Предмет опасений, правда, заключался не столько в том, чтобы оказаться застуканной. Нэрданель больше переживала насчет того, чтобы ее выходка не навлекла неприятностей на отца. «Дочка уважаемого преподавателя оскандалилась на весь Университет».

— Или лучше «Девица Махтаниэн застукана на месте преступления», — пробормотала она в чашку и почему-то живо представила гаденькую улыбочку Майвендила или как там его…

— Что-то еще? — без особого интереса спросила через зал официантка и оборвала тем самым лишние мысли.

— Нет, спасибо, — понизив голос, ответила Нэрданель и, не поднимая глаз, высыпала на столе пятерку тьелпинов — за более чем посредственный кофе.

В зале она была не одна: в углу судорожно листал какие-то конспекты ужасно заспанный мальчишка, по виду из Альквалондэ, у стойки энергично жевал бутерброд мастер-каменщик в форменной куртке; затем с важным видом появился кто-то из преподавателей.

— Милочка, мне как обычно, — заявил он от дверей и, не останавливаясь, проплыл к столику в углу.

Решив, что выждала достаточно, Нэрданель оставила это разношерстное общество заниматься своими делами.

Лекция мастера Лорвэ в его курсе теории искусства была назначена на девять и должна была состояться в главном лектории в крыле, отведенном под факультет искусств. Сам курс, к сожалению, шел уже второй месяц, кроме того, в нем были семинары, пробраться на которые инкогнито было явно невозможно. Но мастер Ф. уверил Нэрданель, что даже эта усеченная программа будет ей крайне полезна.

«…хотя считаю необходимым повторить, что не один я не разделяю эти дремучие пережитки. Не буду настаивать на том, чтобы Вы немедленно отправились к мастеру Сантарвэ и потребовали зачисления, но надеюсь, что лекции пробудят в Вас еще большую жажду знаний, а вместе с тем и воинственных дух, и тогда…»

«Ну да, ну да, — только и качала головой Нэрданель, представляя, как вламывается в кабинет университетского Главы и заявляет, что с завтрашнего дня она станет первой студенткой в его истории. — И короля с собой в поддержку приведу…»

Последняя,придуманная в шутку мысль вдруг показалась опасно здравой. Ей ясно представился восторг на лице Финвэ, если она однажды скажет ему о своем намерении.

«Мама в ужасе, папа начинает заполошно спорить, а у короля разгораются глаза…»

Вообще-то не было никакого такого закона, запрещавшего нисси учиться в высших заведениях. Благородные девушки получали образование дома, а кто попроще — в обычных квартальных школах. Но ни те, ни другие потом, как будто, не рвались углублять свои знания, выходя за пределы обычной арифметики, грамматики, музыки и так далее.

И все же казалось, что кому-то, особо пытливому, достаточно отважиться первой. Иногда, лежа в постели и глядя в потолок, Нэрданель думала, что ей как раз по силам стать таковой. Наутро она смотрела в зеркало и клятвенно обещала выбросить глупости из дурной рыжей головы.

Но даже сейчас все это было не своевременно. Теперь у нее появилась цель, поддержка и план. Может быть потом, через полгода, год, два…

Без препятствий войдя внутрь главного здания и поднявшись на нужный этаж, Нэрданель быстро сориентировалась и из конца коридора увидела, что возле дверей большого лектория уже ждут группки студентов и уткнувшиеся в книжки одиночки. Сами двери были открыты, в них периодически кто-то заходил или наоборот выглядывал, но до лекции оставалось минут двадцать.

Решив, не маячить на виду, Нэрданель прошла по коридору, отводя взгляд, миновала беседующих студентов и уже почти добралась до лектория, но тут отворилась другая дверь. Из какого-то то ли кабинета, то ли каморки при лектории вышел мастер Лорвэ с бумагами под мышкой и портфелем в руках.

— Доброе утро, господа, — обратился он к ближайшей группе студентов, те сразу оборвали свои разговоры и складно поздоровались в ответ.

— Господа Атармо, Лирэндил, я по-прежнему жду ваши эссе. Господин Сармэ, вашу работу придется переписать. Господин Ронгвиль… — цепкий взгляд перемещался от одного студента к другому, за ним следовала короткая ремарка. Нэрданель нужно было поторопиться и проскользнуть внутрь, но на беду мастер встал как раз перед дверью, и единственным способом обойти его была бы попытка отпихнуть с дороги.

Нэрданель запаниковала, понимая, что вот сейчас очередь дойдет и до нее, и едва ли такой внимательный ум не запнется при виде незнакомого студента в подозрительном кепи. Выход оставался только один: развернуться и сбежать, чтобы потом попытаться снова. Приготовившись так и поступить, она взглянула в дверной проем позади мастера и увидела замершую в полоборота фигуру в черном. Будто почувствовав, принц повернул голову, и они встретились глазами. Следовало отдать должное: сообразил он сразу. Нэрданель даже не поняла, удивился ли, или просто его малоподвижное лицо было лишено способности выражать подобные эмоции. Так или иначе, он ее узнал.

— Добрый день, мастер Лорвэ, — на удивление приветливо позвал он, выходя из лектория и заслоняя собой Нэрданель. Та воспользовалась моментом и мгновенно юркнула внутрь

— Вот так сюрприз, Куруфинвэ, добрый день! Кажется, мы не виделись после праздника в честь вашего возвращения?

— Разве это был праздник, мастер Лорвэ…

Увидев, что весь верхний ряд свободен, Нэрданель почти бегом забралась туда и съежилась за откидной доской крайней парты. Нужно было надеяться, что отсюда она не будет привлекать слишком много внимания, а рядом с ней не надумает устроиться излишне наблюдательный сосед.

Тем временем мастер в сопровождении студентов тоже вошел внутрь и, не прекращая беседу с принцем, принялся раскладывать на кафедре свои бумаги. Нэрданель видела, что Куруфинвэ скользит взглядом по рядам, явно высматривая ее. Пришлось на мгновение выпрямиться. Судя по тому, как он сразу отвернулся, можно было полагать, что заметил.

Нэрданель была наслышана о том, как проходят лекции, знала некоторые особенности разных преподавателей, читала их книги и статьи. Но почему-то все равно само присутствие казалось ей чем-то особенным, удивительным. Она не очень представляла, чего именно ждет, но ощущение было сродни тому, какое возникало в детстве накануне праздника. Достав из сумки блокнот, куда она заранее выписала заметки из учебника по курсу, Нэрданель принялась листать их, раздумывая, что именно из этого услышит сегодня.

Самого достопочтенного мастера Лорвэ она только видела, хотя они и были представлены на каком-то празднике в Собрании. Отец регулярно водил туда семью, но с разной степенью воодушевления — от полного неприятия, выражавшегося в длительных стенаниях накануне, до бурного предвкушения, тоже длительного. На упомянутом только что обеде во дворце мастер Лорвэ тоже присутствовал. Нэрданель помнила, он тогда был немногословен, но с интересом слушал разговоры вокруг, улыбался часто и как будто иронично; когда все стали рассматривать украшения, он сделал несколько негромких, но интересных замечаний. Нэрданель он нравился, а его жена, темноволосая и зеленоглазая леди Рисвэн была само очарование.

Шум на ступеньках, ведущих с другой стороны лектория, привлек ее внимание спустя несколько минут. Она оторвала взгляд от красивого выразительного лица мастера, повернула голову и увидела, что на самый верх поднимаются шестеро студентов, по виду — недавних посетителей «Горы». Громко смеясь и хватаясь за стены, они обсуждали какого-то Настэ и вместе с ним игристое валимарское, а взгляды, направленные на почти пустой — не считая Нэрданель — верхний ряд кресел были весьма красноречивы. Можно было спуститься чуть ниже, но для этого пришлось бы потревожить тех, кто уже сидел там с краю…

— Вы позволите? — раздался громкий и подчеркнуто властный голос откуда-то снизу. Нэрданель, опустив взгляд, увидела, быстро поднимающегося по ближнему проходу Куруфинвэ.

Она поднялась и пропустила его, пробормотав едва слышное «Спасибо».

— Не за что, — также тихо ответил он, не останавливаясь, прошел в самую середину ряда и основательно там расположился. Небрежно брошенные пальто и шарф заняли одно кресло, кожаная папка — другое, сам он уселся между ними и удовлетворенно откинулся на спинку.

Приближавшиеся по другой лестнице шумные студенты тоже заметили этот маневр. Остановились и, понизив голоса, стали совещаться. В итоге не стали подниматься дальше, а через весь ряд полезли на другой конец лектория — там тоже было пустовато и оставалось сразу несколько свободных мест.

Когда все, наконец, расселись, пробило девять.

Из лектория Нэрданель выскользнула одной из последних.

Сперва она дождалась, когда толчея вокруг кафедры немного поредеет. Студенты поднимались с мест, кто-то уходил сразу, кто-то на ходу затевал то ли спор, то ли беседу, кто-то хотел задать мастеру Лорвэ дополнительные вопросы. Куруфинвэ, без спешки и по-прежнему не обращая внимания на свою переодетую соседку, собрал вещи и спустился вниз. Вслед ему поглядывали и обменивались неслышными репликами, но если он это и замечал, то не подавал виду. Раздвинув возле кафедры тех, кто не заметил его приближения и не успел подвинуться сам, он снова завел с мастером Лорвэ какой-то разговор. Минут через пять даже самые стойкие студенты поняли, что внимание мастера окончательно переключилось, и потянулись к выходу. Нэрданель этим воспользовалась.

Хотелось поскорее отправиться домой, обдумать услышанное и написать мастеру Ф.: не терпелось поделиться как впечатлениями о лекции, так и самую малость похвастаться своей смелостью. Пусть ей изрядно повезло, но не было бы преувеличением сказать: тот факт, что она отважилась на такую авантюру, сам по себе заслуживал похвалы. Ну или порицания, как посмотреть…

Но прежде, чем ловить извозчика и ехать на нем в Нижние сады, переодеваться в обычную одежду в укромном гроте, а потом возвращаться домой, следовало проявить воспитанность. Спустившись по парадной лестнице на первый этаж и остановившись в тени колонны, она стала ждать. Куруфинвэ появился минут через десять. Он небыстро шел и рассеяно помахивал своей папкой, но взгляд внимательно скользил по лицам и спинам. Пару раз он, не останавливаясь, отвечал на чьи-то приветствия, а потом заметил Нэрданель. Слегка кивнул и глазами указал на выход. Она покинула свое укрытие и последовала за ним.

— Я решил, вы уже скрылись с места преступления, — заметил он, когда они вышли на улицу и вдоль здания Университета двинулись по Королевскому спуску.

— Я хотела сначала поблагодарить вас, — ответила Нэрданель, пропустив мимо ушей колкость. — Спасибо.

— Пустяки.

С минуту они шли молча. Нэрданель прикинула, что вон там, на перекрестке она попрощается и будет искать извозчика, но принц заговорил снова.

— Надеюсь, вам было интересно. Мастер Лорвэ один из тех, кого можно слушать без опаски вдруг услышать чушь.

— Я знаю, — ответила Нэрданель. — Мне об этом рассказал один мой друг.

— В таком случае ему следовало составить вам компанию. У мастера Лорвэ прекрасная память на лица, так что не миновать бы вам допроса и разоблачения. Глупо, конечно…

— Я не имела в виду, что он буквально «сказал», — замявшись, поправила себя Нэрданель. Было неприятно, что ее как будто подловили на вранье, поэтому, на вопросительный взгляд она поспешила добавить: — Мы с моим другом просто переписываемся. Не думаю, что он смог бы, как вы выразились, составить мне компанию.

Куруфинвэ даже приостановился, по всей видимости, удивленный таким ответом. Это было не очень-то приятно, и Нэрданель не без легкого раздражения подтвердила:

— Ничего тут такого. Он очень знающий собеседник, и я очень ценю его советы. И вообще то, что он находит время на нашу переписку.

Она хотела еще добавить «несмотря на свою занятость», но вовремя опомнилась: еще не хваталось прихвастнуть такими туманными намеками.

— Нет, я не… Просто… — замялся Куруфинвэ, не договорил и, махнув рукой, снова двинулся вдоль спуска. Нэрданель, чтобы не отстать, пришлось ускорить шаг.

«Прям привязавшаяся собачонка», — сердито подумала она.

К счастью, они дошли до перекрестка, и можно было с чистой совестью попрощаться.

— Мне направо. Не буду вас задерживать, — сказала она, останавливаясь.

Приближалось к полудню. Народу на улицах прибыло. Мастера и подмастерья спешили на обед, студенты отправлялись перекусить в одном из многочисленных кафе вблизи Университета.

Куруфинвэ тоже остановился, рассеяно глядя куда-то в сторону. Вдруг взгляд его снова сделался осмысленным, он очнулся от раздумий, подобрался и уже внимательно взглянул на Нэрданель.

— Следующая лекция через три дня. Я мог бы встретить вас где-нибудь и проводить. Во избежание вашего разоблачения и в будущем.

— Это… Очень любезно с вашей стороны… Но не смею вас беспокоить, — Нэрданель, конечно, собиралась продолжить свои посещения, но быть обязанной принцу не хотелось. И так под вопросом было, насколько чревато, что он оказался невольно посвящен в ее тайну.

— Вы меня не побеспокоите. Я все равно раздумывал над тем, чтобы послушать этот курс снова.

Нэрданель от отца и по вездесущим слухам знала, что принц занимался в Университете всем подряд. В ее глазах, это была какая-то странная каша из разных дисциплин в области языков, геологии, химии, философии и искусствоведения. Подобный круг интересов в ее глазах скорее говорил о бессистемности и расхлябанности, и хотя от отца же она знала, что успехи его ученика не подлежат сомнениям и намного значительнее, чем у кого бы то ни было прежде, Нэрданель оставалась при своем. В конце концов, это могло быть свидетельством большой скуки, которую принц пытался хоть как-то побороть.

— Это те самые нюансы искусства, которыми вы интересуетесь? — спросила она, ловко завуалировав «Вы-то чего здесь забыли?»

— Можно и так сказать, — усмехнулся Куруфинвэ. — А вы запомнили.

Нэрданель пожала плечами.

— Хотя вы все равно невысокого обо мне мнения, — добавил он, и усмешка обозначилась острее.

— Мы с вами недостаточно знакомы, чтобы я делала какие-то выводы, — уклончиво сказала Нэрданель.

— Разве? — изогнул бровь Куруфинвэ, а Нэрданель не стала уточнять, к чему относится его скептицизм: к первой части ее фразы или ко второй.

Следовало пропустить этот финальный обмен колкостями мимо ушей, попрощаться и удалиться. Нэрданель открыла было рот, но вдруг некстати взглянула на себя словно со стороны. Вот она в бриджах и чулках, в куртке и кепи стоит посреди улицы, и принц рассматривает ее, как… И тут до нее с холодной ясностью дошло, что она абсолютно забыла про безобразную сцену трехнедельной давности, когда всклокоченной неряхой выскочила открывать дверь, а потом не пустила гостя на порог. С тех пор принц у них и не появлялся.

— Поразительно, как мгновенно вы краснеете. Будто, — заметил он и попытался щелкнуть пальцами, но в перчатках не получилось.

Нэрданель возжелала провалиться сквозь землю.

— Мы так давно не виделись и… Я совсем забыла про… — то ли прошептала, то ли просипела она. Впору было решить, что ей на роду написано представать перед принцем в самом глупом виде: то излишне любопытной гостьей, то растрепанной грубиянкой, то испуганным уличным мальчишкой. — Я должна была сразу… Это было неподобающе и непростительно. Приношу свои запоздалые извинения.

Если до этого принц молчал, разглядывая ее и, несомненно, получая удовольствие от очередной неловкой ситуации, то теперь его лицо будто бы смягчилось, и улыбка сделалась не язвительной, а ободряющей.

— Вам не за что извиняться. Я появился некстати, отвлек вас от дела и сбил с толку. Обычное недоразумение. И потом, это действительно было давно.

В общем-то, так оно и было. Но все равно.

— Я нагрубила вам, хотя и не со зла. И потом…

— Забудем. Итак, на этом месте через три дня?

После такого глупо было упорствовать, поэтому пришлось соглашаться. Нэрданель на прощание протянула руку, принц замешкался, бросил взгляд на свои перчатки и, не став снимать, ответил аккуратным пожатием.

Не оглядываясь, она быстро пошла прочь от перекрестка в сторону Малой Белой улицы, но спиной ощущала пристальный взгляд. В конце концов, не выдержала и бросилась бежать: привлечь внимание было нестрашно, мальчишки всегда носятся, а кепи надежно приколото к тугому пучку на макушке. Прохладный ветерок облизывал пылающие щеки, и можно было надеяться, что он выдует из головы дурацкие мысли. Для успокоения она принялась сочинять будущее письмо мастеру Ф.

«Дорогой друг, сегодня был совершенно ужасный и разом прекрасный день…»

Комментарий к Глава 6. Дорогой друг

«…не раз просыпался за столом без уруна в кармане…»

Здесь: урун — мелкая медная монета (от квен. urun - медь).

========== Глава 7. Мастер Ф. ==========

Следующие три недели прошли замечательно. Каждый день Нэрданель рисовала, лепила из глины, изучала свои записи и штудировала книги, о которых упоминал на лекциях мастер Лорвэ. Она всегда полагала себя весьма сведущей в области искусства, но теперь подтверждались слова мастера Ф.: ее знания оказались отрывочны, несистематизированы и неполны. Это требовало решительных действий.

Отцовская библиотека была давно изучена, но теперь выяснилось, что Махтано весьма избирательно помещал в нее книги по интересующим Нэрданель темам, а на ее расспросы прежде реагировал не очень-то вовлеченно. Но теперь, получив список и строгое требование раздобыть, несколько озадачился, хотя возражать не решился. На следующий день Нэрданель с нетерпением высматривала его из окна, а потом побежала встречать к калитке.

— Я разорил целый шкаф в рабочем кабинете, а кое-что пришлось взять в библиотеке. Однако замечу, парочка пунктов из твоего списка вызывают у меня сомнения. На мой взгляд, это устаревшие труды, и тебе незачем забивать ими голову. Впрочем, я в принципе полагаю, что…

— Спасибо, папа! — не став дослушивать, Нэрданель чмокнула его в щеку, выхватила увесистую связку и потащила к себе наверх.

«Как белка в гнездо», — подумала она, мельком взглянув на свое отражение в прихожей.

— Куколка, не надорвись!.. — только и успел предостеречь Махтано.

Конечно, все равно было о чем сожалеть. Например, у нее регулярно появлялись вопросы и замечания, но в отличие от других слушателей она не могла позволить себе привлекать внимание поднятой рукой и участием в дискуссиях. Можно было лишь продолжать вздыхать об очевидной невозможности попасть на семинарские занятия или о том, чтобы просто послушать обсуждения после лекций. Закончив вовремя, мастер неизменно отправлялся на кафедру в сопровождении студентов, и они на ходу продолжали беседу.

Хотя грех было бы жаловаться. Она была искренне рада выпавшей на ее долю удаче и рассчитывала воспользоваться ею в полной мере. Тем более, мастер Ф. охотно комментировал ее рассказы, отвечал на вопросы и поддерживал рассуждения, и даже с Куруфинвэ они каждый раз обменивались парой фраз по теме, пока шли к перекрестку, ставшему точкой утренних встреч и полуденных расставаний.

В обществе принца Нэрданель чувствовала себя странно. На занятиях она обычно забывала о нем, лишь иногда натыкаясь взглядом: с того первого дня они, не сговариваясь, взяли за правило садиться на последнем ряду. Нэрданель устраивалась на своем месте с краю, Куруфинвэ — посередине. На нее он внимания вроде бы не обращал, глядя только на мастера, с которым до и после лекций иногда недолго беседовал. Нэрданель видела, что записей он не ведет, вопросов не задает и вообще не производит впечатления сильной заинтересованности. Последнее было совсем неудивительно.

— Вы сегодня как-то особенно пасмурны, — удивившись собственной нескромности, вдруг заметила Нэрданель.

Они медленно шли своим обычным маршрутом, но на сей раз молчали: принц заложил руки за спину и глядел под ноги, и не очень-то приятно было шагать рядом с ним в этом тягостном молчании. Прежде Нэрданель точно не стала бы ничего спрашивать, решив не лезть не в свое дело, но сейчас чувствовала себя обязанной. Тем более, что волей-неволей закрадывалась самая очевидная мысль.

— Разве? — подняв голову, мигнул Куруфинвэ.

— Да. Вы всю лекцию рассматривали свои перчатки и, мне кажется, совсем не слушали.

В перчатках, конечно, ходил не один только Куруфинвэ: вот хотя бы и среди студентов было немало франтоватых юношей из обеспеченных семей. Их легко было узнать по длиннополым и неизменно расстегнутым пальто, по шляпам с изогнутыми полями, тростям в руках и перчаткам. Но даже они снимали их в лектории. А принца она без перчаток не видела, кажется, никогда. В этой привычке тоже было что-то от высокомерного чванства, и она тоже была доводом не в пользу.

— Я размышлял о последствиях и тяготах любви к искусству, — попытался оправдаться Куруфинвэ.

— Послушайте, — вздохнув, Нэрданель остановилась и повернулась лицом к собеседнику. — Я очень признательна вам за помощь, но не могу видеть, что эти лекции стали вам в тягость. Разумеется, у вас много дел и других интересов, и…

— Не придумывайте мне дополнительных проблем, ниссэ Нэрданель, — чуть улыбнулся Куруфинвэ, но улыбка, в которую явно закладывалось обычное ехидство, получилась какой-то вымученной.

— Я же вижу: у вас что-то случилось, — попыталась настоять Нэрданель.

— Вот поэтому я и прихожу сюда, — ответил Куруфинвэ, развернулся и побрел дальше. Не оставалось ничего другого, кроме как поторопиться следом.

В общем-то, это было второе просящееся на язык объяснение. На первом месте стояло: в королевской семье опять случился какой-то разлад. Допытываться о нем, конечно, было негоже. Правда, на днях в гости к ним заходил король Финвэ и был в приподнятом настроении; до этого они с Финдис второй раз ездили на прогулку вокруг Туны, а потом обедали в «Бойкой утке» в Нижних садах, и никаких обмолвок о семейных ссорах Нэрданель не слышала… Но, в конце концов, не обязательно же об этом рассказывать.

Почтя за благо не настаивать, Нэрданель приготовилась попрощаться.

— Я сам поставил себя в странную ситуацию и не знаю, как из нее выпутаться, — внезапно произнес принц. — И прибегнуть к проверенному способу поздновато…

— К проверенному способу? — не подав виду, что удивилась, спросила Нэрданель.

— Собрать вещи и сбежать.

— А.

Они уже подошли к своему перекрестку и остановились друг напротив друга. Здесь Нэрданель обычно протягивала руку, Куруфинвэ до безвольного осторожно жал ее, они прощались и расходились. Но сейчас следовало сказать что-то еще.

— Вам нужна помощь?

Принц молчал, глядя ей в лицо со странным отрешенным выражением: без вопроса в глазах, без ожидания, без насмешки, без ничего. Смотрел — и все.

— Могу я что-то для вас сделать? — еще раз попыталась Нэрданель. От этого взгляда ей стало немного не по себе.

Наконец, он шевельнулся, не отводя глаз, сам взял ее за руку и слегка сжал двумя ладонями.

— До свидания, ниссэ Нэрданель.

Оставшись одна, она озадаченно смотрела в удаляющуюся спину, пока другие прохожие не заслонили ее из виду.

О своих тайных вылазках она, разумеется, никому не говорила. Родителям в первую очередь. Раздумывала, не рассказать ли Финдис, но пока не решила, и отложила это на более поздний срок: может, через пару недель или через месяц… Получалось, что в курсе были только Куруфинвэ и сам мастер Ф. С мастером они переписывались регулярно: через утро Нэрданель находила в пачке писем и газет конверт со своим именем, а через день засовывала в ящик или относила на почту свой конверт — до востребования.

Нинквэтиль эту переписку давно заметила, но вопросов не задавала, а потом Нэрданель как бы невзначай сама упомянула о своем новом друге.

— Он увлекается живописью, и у нас много тем для разговоров.

— А, так это он насоветовал тебе покопаться в старых книжках? Дай-ка угадаю: твой знакомый — покрывшийся пылью чудак вроде нашего Румила? Сидит где-нибудь в зашторенном кабинете, чихает в подшивку «Тирионского мудреца» и ворчит на экономку. Если так, будь с ним осторожна! — и Махтано громко рассмеялся, его вечно румяное лицо налилось краской еще сильнее.

Нэрданель сделалось обидно. «Тирионский мудрец» перестал выходить в печати еще до ее рождения, и сейчас его можно было раздобыть разве что в библиотеках или в прохудившихся башмаках небогатых мастеров.

— Ничего подобного! У него острый ум, и он много знает. А книги эти советуют в Университете!

— Ну-у, детка, в Университете тебе тоже насоветуют! Вот вчера, представь себе, я послушал диспут на тему кристаллических форм. Говорил неглупый вроде бы профессор, и при том!..

— Значит, он не ворчит на экономку? — с улыбкой оборвала мужа Нинквэтиль, но по брошенному вскользь взгляду было ясно: вопрос с подвохом.

— Я не интересовалась его экономкой. Мы беседуем о другом. Я, пожалуй, пойду, мне как раз нужно ответить на письмо.

Поднявшись, рассерженная Нэрданель вышла из гостиной и услышала за спиной сначала отцовский шепот, затем его же громкий смех, а затем материно возмущенное «Махтано!»

Конечно, она задавалась вопросом о личности своего нового друга. Лукавством было бы утверждать обратное. Сначала она об этом не думала и считала, что само желание мастера Ф. сохранить инкогнито красноречивее любых домыслов и вообще заслуживает уважения. Он отказался от личной славы и почета, но не гнушается общением с никому неизвестной девчонкой. Это говорило о нем с лучшей стороны.

Но чем дальше, тем чаще она ловила себя на том, что витает в облаках и представляет туманный образ. На том обеде во дворце говорили много глупостей: про внешнее уродство, про увечья, про то, что мастер — женщина. Последнее Нэрданель отмела сразу, а насчет уродств и прочего думать не хотела. Автор таких прекрасных работ и писем представлялся ей столь же прекрасным внешне. Конечно, высокого роста, отменного телосложения; непременно изящные руки с длинными пальцами, красивое лицо с правильными чертами и задумчивым мягким взглядом… Вот взять хотя бы мастера Лорвэ. Со своим спокойным звучным голосом, плавными и уверенными жестами, внимательным взглядом голубых глаз, золотисто-русыми волосами… В какой-то момент Нэрданель поймала себя на том, что в ее мыслях мастер Ф. все больше обретает черты мастера Лорвэ.

— Тьфу. Дура, — оборвала себя на этом постыдном наблюдении Нэрданель и, прикусив для острастки щеку, вернулась к изучению «Истории живописи».

Но усилий хватило ненадолго. Раз за разом она обнаруживала, что снова обращается мыслью к догадкам о личности мастера. В конце концов, решила выбивать клин клином.

Отправив на почте очередное письмо, она возвратилась домой, но против обыкновения заперлась не в студии, а в своей комнате, где вывалила на постель накопившиеся письма. Они были написаны на обыкновенной плотной писчей бумаге, одинаковым, до безличности правильным почерком: строка к строке, буква к букве. В конвертах тоже не было ничего интересного.

— Ну конечно, иначе бы его давно кто-нибудь вычислил…

Оставалось анализировать сам текст и соотносить его с другими сведениями — с рассказами, слухами и даже с работами мастера… Решив делать заметки в блокноте, Нэрданель потянулась к столу и вдруг заметила на одном из писем характерные следы: лист подложили под тот, на котором писалось что-то другое. С азартом схватив письмо, Нэрданель подскочила к окну и повертела, ловя правильный свет.

Но почти ничего интересного обнаружить не удалось. «Добр день Нэрданель. Рад … вы продолж посещать … Сегодн рассказ ка…» И так далее. Одним словом, черновик того самого, что и так было написано на этом же листе. Разница была только в обилии сокращений и в хвостатом, до безобразности летящем почерке, так непохожем на безупречно аккуратные буквы чистовика.

— А хорошо притворяется, — улыбнулась Нэрданель. То, что он старается изменить почерк, ее не удивило, но почему-то позабавила эта деталь: такой мастер, а на деле пишет, как курица лапой.

Отыскав среди других писем еще парочку таких же нечаянных черновиков, она не нашла больше ничего интересного. По всей видимости, мастер Ф. внимательно следил за своей перепиской. Что же, тогда следовало заняться мыслительной деятельностью.

До вечера она просидела над бумагами, аккуратно выписывая все то, что хотя бы на первый взгляд могло оказаться важным. На отдельном листе она составила список работ из Музеона, где сделала пометки, которые тоже давали пищу для размышлений. В результате удалось прийти к следующими нехитрым выводам:

«1. Одинаково хорошо работает с металлами, драгоценными и поделочными камнями, в жанре ювелирного и декоративно-прикладного искусства».

Это было очевидно с первого же взгляда на выставку в Музеоне.

«2. Использует, в том числе дорогие и редкие материалы из разных концов Валинора. Использует очень много необычно крупных камней».

Нэрданель сразу обратила внимание и на этот факт. Он, вместе с тем, что мастер брал за работу чисто символические суммы, вызывал еще большие вопросы. Ей представлялся погруженный в работу преданный слуга своего дела — в крошечном домике где-то на окраинах Южного склона, в поношенном платье, с впавшими от недоедания щеками, но горящими глазами и неизменной тягой к искусству… Тьфу еще раз.

«3. Работает очень быстро».

Даже если предположить, что работы на выставке собирались годами, можно было вспомнить рассказы благородных леди во время обеда во дворце. Ее Величество Ингвис говорила, что на крупное ожерелье с ограненными камнями мастеру потребовалось две недели и, судя по всему, он одновременно делал гарнитур для леди Мовиэль, супруги мастера Лаурдо. Вряд ли глава шумного семейства, вроде многодетного брата их Ториэль мог бы так быстро работать над разными заказами…

«4. Хорошо рисует, разбирается в композиции, светотени, анатомии и т.д.»

Как правило, он возвращал Нэрданель ее эскизы вместе с замечаниями или присылал собственные рисунки. Наметанному глазу нетрудно было увидеть, что формы то и дело оказывались переданы в одну линию, а быстрые наброски сделаны без малейших следов исправлений.

«5. Знает многих преподавателей Ун-та и других мастеров, их взгляды и методы. Но рассказывает о них не так, как будто знаком особенно близко».

Здесь можно было поставить вопрос, но почему-то Нэрданель казалось, что она права. Мастер Ф. много рассказывал, ссылаясь, в том числе на преподавателей, но ни разу Нэрданель не уловила ни малейшего намека на дружеский шутливый тон или фамильярность. Впрочем, в критических оценках он был весьма категоричен.

«Упаси Вас Создатель тратить время на болтовню д.м. Лиондиля, лучше погуляйте в окрестностях Туны, от этого будет больше пользы», — написал он в ответ на сообщение об анонсе лекции, который Нэрданель увидела в «Колоколе».

«6. Живет в Тирионе».

Это тоже было несложно: письма доходили быстро и регулярно, а леди из Валимара по их же словам ждали свои заказы несколько дольше.

«7. Появился недавно — вероятно, молод».

А это было немного шаткой догадкой, мастер с таким же успехом мог долго не решаться выйти в свет или изменить профессию, но в качестве гипотезы такая мысль все же напрашивалась.

Поломав голову, она не придумала, что еще можно занести в список. Для уверенности в домыслах следовало получить больше сведений.

На следующий день лекции не было, но Нэрданель все равно переоделась в свое мужское платье, выскользнула из дома с утра пораньше и направилась в Университет. Большой читальный зал и абонемент работали только для предъявителей билетов, но в малом зале библиотеки, как она знала от отца, можно было совершенно свободно переждать время, листая разные периодические издания.

«Университетский вестник» значилось над большим шкафом, отведенным подборке одноименного журнала. Журнал выходил ежемесячно, печатал новости, анонсы, статьи и обзоры, а в конце учебного года отводил дополнительный выпуск под итоговый перечень научных работ. Нэрданель огляделась по сторонам и убедилась, что в такое раннее время никто в зале не прохлаждается, а смотритель отнесся к ее появлению совершенно равнодушно — поднял взгляд, ответил кивком на кивок и занялся своими делами. Можно было не беспокоиться. Вытащив с полок с десяток журналов, она разложила их на столе и принялась по очереди просматривать.

Несколько последних она брать не стала, рассудив, что едва ли мастер Ф. может быть моложе ее самой; более ранние решила отложить на потом. На ее счастье списки шли по факультетам, и можно было не тратить время, пролистывая дремучий лес медицинских терминов, работ по математике и геометрии, по архитектуре и ботанике. Ее интересовал в первую очередь факультет искусств, а помимо него после некоторых размышлений — химия и философия. Последние два она решила добавить на всякий случай, вдруг чье-то имя попадется дважды и даст повод подозревать себя.

Так и произошло, правда, совсем не в том смысле, в каком Нэрданель ожидала. Она листала страницы, выписывая работы, темы которых вызвали у нее хотя бы небольшие ассоциации с мастером, а также работы, в анонсе которых значились какие-то особые достижения: «награда лучшему выпускнику», «приз факультета», «самый талантливый молодой ученый…» Особых подозрений не возникало, а потом она в первый раз наткнулась на знакомое имя: «Фонетические изменения в современном языке», Куруфинвэ Финвион. Наткнулась случайно, пролистывая списки филологов на пути к философам. Работа была в журнале двенадцатилетней давности, ничего интересного для себя Нэрданель в ней не увидела и значения не придала. В следующем журнале она наткнулась сразу на трех магистрантов-искусствоведов, защищавшихся по темам прикладного искусства, и выписала их всех, а потом, долистав до химии, снова обнаружила имя принца. «Повышение твердости кристаллических тел». Что-то там про большие надежды и выдающиеся достижения. В общем-то снова ничего интересного, если бы не другое. Вытащив из стопки следующий выпуск, Нэрданель отыскала нужное место и с удовлетворением нашла: «Искусственный синтез сверхпрочных кристаллов», Куруфинвэ Финвион, научный руководитель — Махтано Урундил Аулэндил. Это название она помнила: про работу отец разливался соловьем и в конечном итоге вызвал у Нэрданель тот исторический всплеск раздражения.

— Это настоящий прорыв! Это потрясающее исследование, это просто самородок! — вещал он за столом, размахивая руками в таком сильном возбуждении, какое прежде редко демонстрировал.

— Если он не забросит это дело, то, уверяю, перевернет все наши подходы в данной области!..

Нэрданель тогда сердилась и не слушала.

— Три выпускных работы подряд, — не без уважения пробормотала она под нос. Конечно, у нее не было причин не верить оценке отца, но в подробности она никогда не вдавалась. За те три года, что Куруфинвэ отсутствовал, отец только сетовал иногда, что вот, его «самородок» забросил науку и теряет время в пустых блужданиях по стране…

Впрочем, все это было не то. Смутные кристаллические решетки имели мало отношения к искусству, не будучи подкреплены какой-нибудь завалящей работкой по, допустим, «Использованию кости в инкрустации мебели» какого-то Тинтиля Вертимо Турдилиона. Или просто и категорично: «Новая композиция в живописи» где научным руководителем, между прочим, выступал сам достопочтенный мастер Равендо. Насчет последнего Нэрданель сделала пометку и откинулась на спинку кресла.

Она ощущала легкое разочарование: почему-то ей казалось, что она быстро вычислит среди талантливых выпускников того, кто запросто может оказаться мастером Ф. Но настоящих подозреваемых нашлось не так уж много: среди недавних выпускников были одаренные юноши, но ни один не привлек к себе особого внимания на требуемом поприще. Самым интересным и одновременно бесполезным наблюдением оказалось только то, что все работы принца были подписаны неполным именем. Нэрданель прежде не задумывалась, было ли у него вообще материнское имя: оно никогда нигде не фигурировало, никто его не упоминал. Вполне вероятно, что королева умерла прежде, чем назвала сына. Ему тогда было несколько месяцев от роду, очень вероятно, что мать откладывала торжественный момент до срока, когда ей наконец-то станет лучше…

Но это все было не по делу. Нэрданель отметила себе, что нужно навести справки о тех, кто так или иначе вызвал у нее подозрения, а потом уже обратиться к другим журналам — на случай, если мастер обучался в Университете раньше или позже, чем она предположила сейчас. Решив, что немедленно попросит отца взять в абонементе экземпляры нужных работ, Нэрданель собрала свои записи, убрала на полку журналы и, стараясь не привлекать внимание, покинула библиотеку.

Дома ее ждало новое письмо, но не одно — с посылкой. Мастер Ф. прислал ей «Полную историю портрета» Тирмо Налдиона, о которой недавно рассказывал мастер Лорвэ, и о которой Нэрданель сделала пометку — обязательно заглянуть за книгой в научную лавку. В письме были некоторые собственные соображения мастера относительно текста, предваряемые извинениями насчет внешнего вида: томик и правда был весьма потрепан жизнью и какими-то реактивами, разъевшими часть обложки и уголки страниц. Нэрданель на всякий случай немедленно пролистала книгу, но ни пометок, ни закладок с записями не нашла — если они и были, их не преминули вытащить. Она снова поймала себя на том, что пытается представить живой образ своего друга — мысль определенно становилась навязчивой. Подумав немного, Нэрданель решила сразу написать ответ, чтобы честно обозначить свои мысли и заодно закинуть удочку.

«Дорогой друг, привет вам!

Пишу впопыхах, торопясь выразить благодарность за присланную книгу! Представляете, не далее как позавчера мастер Лорвэ рекомендовал нам обратиться к этому труду, а я даже не вспомнила об этом в письме. Видно, Вы точно угадываете ход мыслей мастера! Сегодня же возьмусь за изучение и постараюсь выслать Вам книгу как можно раньше, или же, если на то будет Ваше желание, передам из рук в руки.

Мои опыты с красками идут своим чередом. Не могу похвастаться большими успехами. Вчера счистила с холста набросок, а потом и вовсе весь вечер отвлекала себя лепкой из глины. Не могу сказать, что мне очень нравится результат, но сам процесс вызывает какое-то приятное успокоение. Возможно, когда-нибудь позже мне следует уделить больше внимания этому занятию…»

Это, конечно, было наглостью. Мастер Ф. никогда не намекал на то, чтобы встретиться лично, и Нэрданель не могла предполагать, будто бы он решит ради нее сделать исключение и раскрыть свое инкогнито. Но она долго думала над этой фразой и решила, что та звучит достаточно вежливо и ни к чему не обязывает: захочет — ответит, нет — оставит без внимания. Она же пока попробует добыть какие-нибудь сведения и размять мозги шуточным расследованием: по-настоящему разоблачать своего друга она, разумеется, не собиралась.

Тем удивительнее был полученный в свой черед ответ.

«…нет никакой спешки: книгу Вы можете оставить себе. Я достаточно ее изучил, а, если вдруг потребуется, смогу раздобыть снова. Не беспокойтесь.

(…)

* На следующей неделе в Собрании будет Осенний вечер. Предполагаю, что буду на нем присутствовать, и, если Вы тоже там будете, это даст нам возможность обсудить некоторые места из Налдиона лично».

Всего доброго!

Ф.»

Нэрданель трижды перечитала этот фрагмент. Села на постель. Затем встала, сделала по комнате круг и снова села.

Лично!

Это было очевидное приглашение встретиться, и вместе с тем уникальный шанс. Нэрданель снова вскочила, вытащила из запертого ящика свой блокнот, выдрала страницы с выписками из «Университетского вестника» и разодрала их в клочья. Теперь это было без надобности: на следующей неделе она и так узнает, с кем общалась все это время.

— Мы идем на праздник в Собрание? — без вступления спросила она, когда бегом спустилась по лестнице и влетела в гостиную.

Нинквэтиль, услышав столь поспешное приближение, застыла с растопыренными над клавишами пальцами и с легким испугом ждала какую-нибудь ужасную новость.

— Мы… Ты же обычно не горишь желанием туда идти, — произнесла она, переводя взгляд с дочери на мужа.

Это была правда. Периодически Нэрданель ходила на праздники в Собрание, но охотнее оставалась дома, отправляя родителей одних: Махтано по роду деятельности даже при большом нежелании следовало там присутствовать.

— В этот раз хочу! Идем?

— Конечно, идем, — рассеянно покивал, не отрываясь от бумаг Махтано. — Надо попросить Ториэль сдать в чистку мой бальный сюртук.

— Я уже давно это сделала, — ответила Нинквэтиль и снова повернулась к дочери. — Идем, идем. Я думала, ты со своей бурной активностью и не вспомнишь…

— Вот и хорошо! — не став дослушивать, убежала обратно Нэрданель.

Она уже знала, что дальше может последовать сдержанное неодобрение: мать всегда поощряла ее занятия, но в последнее время явно жалела об этом. Ей казалось, дочь проводит слишком много времени на пленэре и в студии, слишком часто сидит над книгами и вообще слишком во все погрузилась.

— Я все понимаю, — сказала она как-то за завтраком. — Но зачем это? Ты прекрасно рисуешь, что же еще нужно? Женский клуб, например, уже готов провести твою выставку. А в «Жаворонке» не прочь пригласить тебя на занятие с детьми.

Женский клуб «Каменная роза», куда Нинквэтиль отправлялась каждые четыре дня, занимался тем, что проводил чайные вечера с разговорами о музыке, приглашал молодых мастеров с небольшими лекциями, устраивал благотворительные аукционы из своего рукоделия и отправлялся на литературные пикники к подножию Туны. В общем, это был обычный женский клуб, которых в городе насчитывалось десятка четыре. Нэрданель и от него, и от остальных держалась стороной.

— Я не хочу показывать дошколятам «Жаворонка», как из кружочков собрать гусеницу. Вообще я стала сомневаться, что смогу справиться с детьми.

Тут лицо Нинквэтиль помрачнело, и Нэрданель запоздало сообразила, что ляпнула, не подумав. Тогда тему развивать они не стали, но вечером мать заглянула к ней и целый час говорила примерно о том же, но более обстоятельно и серьезно.

— Очень надеюсь, ты скоро наиграешься со всем этим, — подытожила она, жестом описав «все это» — мольберт, разложенные перед ним краски и книги на столе.

Нэрданель тогда промолчала, а наутро и завтрак прошел напряженно — один только Махтано по обыкновению посмеивался или ворчал, зачитывая новости из «Колокола». Потом натянутость, конечно, развеялась, а на следующий день Нэрданель выкинула неприятную лекцию из головы. Ну, а сегодня вечером Нинквэтиль заглянула снова, уже в совсем другом настроении.

— Пришла пожелать тебе доброй ночи еще раз. Ты меня сегодня очень порадовала этим вопросом про праздник. Хватит уже сидетьдома.

Нэрданель не стала замечать, что вообще-то дома она не так уж сидит, и это тоже было поставлено ей в упрек. Но промолчала.

Разные праздники случались в Собрании регулярно. Но главные проходили дважды в год — весной и осенью. На них мог прийти любой желающий, не было требований к костюмам, не взималась плата за вход. Открывали Осенний и Весенний вечера всегда две пары — король с королевой и глава одного из цехов, он же председатель Собрания этого года с супругой. Мероприятие всегда получалось шумное и крайне разночинное, но пользовалось бешеной популярностью — вероятно из-за, а не вопреки.

Впрочем, название — вечер в Собрании — было немного условным. Организацию и затраты действительно брало на себя сообщество мастеров, но местом действия были не столько помещения на площади, сколько сама площадь. Украшения и иллюминация действительно преобладали на фасаде Собрания, а музыканты рассаживались на его ступенях, но торжество начиналось не внутри. На площади возле фонтана загодя возводили помост, с которого король Финвэ и остальные и обращались к горожанам, а потом на площади начинались танцы. Они длились до утра, сопровождаясь появлением новых винных бочонков взамен опустевших, залпами петард и летающих свечей и заканчивались под утро после того, как в небе над Тирионом отгрохочет грандиозный фейерверк.

Это было одно из любимейших развлечений обычных горожан. Высшее же общество такие праздники не очень жаловало. На площади было слишком шумно, развлечения были слишком безыскусны, поэтому чаще благородные семейства и почтенные мастера, выждав обязательную часть, покидали свои места на трибуне и переходили в само Собрание. Там накрывали легкие закуски и разливали более изысканные напитки, а собравшиеся могли в более спокойной обстановке вести беседы или танцевать под изящные мотивы.

Нэрданель в общем разделяла отношение к происходящему на площади, но и большой любви к светским сборищам не испытывала. Поэтому посещала эти вечера раз в год, а то и реже — если отец слишком уж намекал, что неплохо бы им явиться в полном семейном составе.

— Может быть, нам сегодня прогуляться в центр, выпить кофе и, например, купить тебе новое платье? — на следующее утро после неожиданного заявления дочери спросила Нинквэтиль. Спросила как бы невзначай, не поднимая глаз от тарелки с жареным беконом.

— Почему бы и нет, — кивнула Нэрданель, тоже не подав виду. Еще не хватало спровоцировать лишние расспросы. Мать, конечно, всегда была сдержанной и не очень-то лезла в душу, но в последнее время она явно была обеспокоена происходящим.

— Вот и славно. Ториэль, милая, мы сегодня пообедаем в центре, так что…

Идея с платьем уже приходила в голову самой Нэрданель. Ночью, лежа в постели, она перебирала в голове свои наряды и размышляла о том, в чем лучше пойти. Платье, в котором она ездила на обед во дворец, было полуторагодичной давности: нежно-голубое, из хорошего атласа, с мелкой сетчатой вставкой на плечах и груди, оно скрывало ненужное и более-менее освежало морковные оттенки ее внешности. Хорошее, миленькое было платье. Правда, слишком примелькалось: и на паре вечеров в «Каменной розе», и на концерте арфистов из Валимара, и на дне рождения Финдис, когда оно было еще новым… Другие тоже не отличались новизной, и это, конечно, не укрылось бы от внимания наблюдательных леди… В общем, платье имело смысл поменять.

К полудню они с матерью обошли пять магазинов, но нигде не увидели ничего подходящего. Нэрданель обращала внимание на светлые ткани и легкий крой, а продавщицы предлагали сплошь декольтированные наряды с пышными юбками и обилием бисера на лифе.

— Я не хочу выглядеть, как девочка с хутора на первом столичном балу, — в полголоса заметила Нэрданель, когда они вышли из пятого магазина.

Нинквэтиль кивнула.

— Все расхватали… Умные девочки готовятся за пару месяцев до.

— То умные… — вздохнула Нэрданель, они переглянулись и дружно рассмеялись.

— Для неумных девочек тоже еще что-то осталось, — раздалось откуда-то сзади.

Нэрданель оглянулась и с удивлением посмотрела на говорившего — странного вида женщину, расположившуюся на скамейке возле длинного фасада доходного дома. Они только что прошли мимо, и Нэрданель еще обратила внимание: на край скамейки обстоятельно тряс хвостом толстый кот. Женщина сидела нога на ногу, смотрела через дорогу и флегматично жевала бутерброд с колбасой; кофе дымился в большой керамической кружке у нее в руке.

Нинквэтиль и Нэрданель переглянулись.

— Простите?

Не поворачивая головы, женщина ткнула бутербродом себе за спину. Там под лаконичной вывеской «Магазин» в маленькой витрине стоял голый покосившийся манекен.

— Осталось что-то, говорю.

Нинквэтиль и Нэрданель снова переглянулись и, поддавшись то ли отчаянию, то ли обоюдному авантюрному порыву, с опаской толкнули дверь. Беззвучно закачался над нею колокольчик.

Осталось в общем-то немного. В вытянутом и на удивление чистом и светлом помещении вдоль стен стояли другие манекены, тоже через одного раздетые. Нэрданель прошла вдоль строя, рассматривая весьма элегантные наряды, и остановилась возле одного из них. Пепельно-серое платье с красивым кружевом на лифе и контрастно-белыми рукавами смотрелось изумительно: строго, лаконично, с достоинством. Если убрать волосы и заколоть их как-нибудь поинтереснее, будет смотреться очень даже…

— Неплохо. Но в груди тебе будет велико, — протиснувшись в дверь без помощи рук, заметила женщина. Отхлебнула из кружки, подошла вплотную к Нэрданель, с головы до ног смерила ее не очень-то приятным профессиональным взглядом. — Можно, конечно, подправить, но зачем?

— А я бы хотела померить, — покосившись на бессовестно пахнущую колбасу, с нажимом произнесла Нэрданель.

— Нет уж, — безаппеляционно ответила женщина. Отошла и остановилась возле заставленного коробками шкафа, потом обернулась на Нинквэтиль, приглашающе ткнула бутербродом в приставную лесенку, затем в коробку на полке, а затем на алую занавеску примерочной. — Вот. А то у меня руки грязные. — И уселась на высокий стул возле стойки.

Нинквэтиль и Нэрданель переглянулись в третий раз. У обеих определенно мелькнуло желание развернуться и уйти, но какое-то упрямое любопытство будто толкнуло Нэрданель под руку. Она сунула матери сумочку и решительно полезла за коробкой.

До кондитерской «У Лиссэ» они в тот день не дошли. Когда пунцовая Нэрданель высунула нос из-за занавески и сообщила, что все это очень эффектно, но фасон явно не ее, госпожа Иртасмиль — так, оказалось, звали хозяйку — отставила наконец-то свою кружку и полезла за стойку, оттуда донесся громкий плеск воды и сильный запах лимона. Снова она появилась уже с засученными рукавами и табуреткой в руках.

— Иди-ка сюда, золотце, — все тем же угрожающе-безучастным голосом произнесла она и, не дождавшись, сама вытянула Нэрданель из-за занавески.

Платье было атласно-бархатное, королевского темно-синего цвета. Юбка умеренно расклешенная, падающая крупными складками, лиф почти без украшений, на плечах свободно держатся присобранные в гармошку то ли широкие лямки, то ли очень короткие рукава. Спины у платья, можно сказать, не было.

— Оно слишком открытое, — попыталась возразить Нэрданель. Наряд, признаться, был хорош, и та же Финдис с ее безупречной кожей и золотыми волосами смотрелась бы в нем изумительно. Но представить, как выглядит в обрамлении загадочно-синего бархата ее будто засиженная мухами спина, было страшно.

— Может быть, может быть… — пробормотала госпожа Иртасмиль, поворачивая ее на табуретке так и сяк. Потом решительно шагнула к одному из голых манекенов и принялась стаскивать с него последнее — длинные белые перчатки.

— Вот.

Нэрданель не решилась противиться и стала натягивать перчатки, а вместе с тем наблюдать, как хозяйка один за другим дергает ящики в шкафу. Найдя искомое — рулон жемчужно-белого атласа, она бросила его на стойку, нашарила под ней угрожающего вида ножницы и без замера откромсала солидный кусок.

— Ну-ка, не вертись, уколю.

Спустя несколько минут хитроумно скрученный отрез опоясал талию Нэрданель и свернулся на бедре аккуратным бантом.

— Угу, — удовлетворенно констатировала госпожа Иртасмиль, покусывая кончик булавки, потом придвинула вторую табуретку и, оказавшись за спиной у Нэрданель, решительно потянула за убранные в пучок волосы.

— Я думаю, это излишне! — шарахнулась Нэрданель и покачнулась на табуретке, но хозяйка удержала ее, крепко ухватив за плечи.

— Уколю.

Все то время, что длились эти форменные издевательства, Нинквэтиль наблюдала, присев в углу в обтянутое алым плюшем кресло и только улыбалась и ободряюще кивала.

— Ну, примерно так, — подытожила наконец госпожа Иртасмиль, спустилась на пол и, еще раз поправив складки подола, выкатила из примерочной высокое зеркало.

В утро праздника Нэрданель все еще была не уверена в том, что стоит идти в обновке. Будучи разложенным на постели, все это выглядело чудесно, и Нэрданель снова представила Финдис. С ее статью, волосами, чистой белой кожей, принцесса смотрелась бы потрясающе — алмаз в оправе.

«Не вздумай крутить кренделек, золотце», только и значилось в записке, присланной через день вместе с чеком и большой коробкой. Нэрданель почудилась в этом явная угроза.

Покончив с созданием образа и проинструктировав насчет прически, госпожа Иртасмиль сразу выпроводила их за порог.

— Нужно довести до ума ленту. Я пришлю заказ вам домой.

Принять плату или даже аванс она тоже отказалась и лишь нетерпеливо махнула рукой в ответ на «Спасибо. До свидания». Только вернувшись в Медный переулок, они сообразили, что, впечатленные произошедшим, адрес-то как раз не назвали.

— Может, оно и к лучшему, — заметила Нэрданель и отправилась чистить голубое платье.

Но нет.

— Насчет кренделька я, в общем-то, согласна, — заметила Нинквэтиль, и Нэрданель, опустошенная и одновременно занятая мыслями о мастере, только рукой махнула.

В итоге волосы были расчесаны, расправлены и слегка подколоты с боков — чтоб не дыбились слишком уж сильно.

«Зато не видно «дырку» на спине», — утешила себя Нэрданель.

Но Нинквэтиль была довольна, а Махтано так и вовсе принялся восторженно ахать и охать, увидев спустившуюся к отъезду «куколку». Пришлось изобразить улыбку и всю дорогу слушать похвалы и ободрения. Впрочем, во всем этом был смысл: если уж предпринимать попытку завести очное знакомство, то пусть мастер сразу видит, с кем имеет дело. Чтобы не разочаровываться потом…

Открытие вечера прошло, как обычно. Достопочтенному мастеру и его семье были выделены места на трибуне, в центре площади с помоста по традиции говорил сначала мастер-председатель — мастер Тирмо из Цеха Кузнецов, затем гостей поприветствовала леди Андиэль, а затем уже королевская чета. После этого на ступенях Собрания грянули музыканты, танцоры сделали первый круг, а на площадь выкатили первые бочонки. Почтенная публика потянулась под крышу.

Нэрданель все открытие, всю дорогу до залов и потом в залах ловила себя на том, что озирается и всматривается в лица. Иногда она замечала ответные взгляды, но за секунду до того, чтобы двинуться навстречу, узнавала в них только мимолетное любопытство и обычное праздное желание поглазеть по сторонам.

Потом пришлось отвлечься на обязательные приветствия, на светские обмены репликами и на выразительно схватившегося за сердце короля.

— Какое платье! Какая грива! Какая вся!..

Вокруг засмеялись и немедленно заговорили о нарядах и украшениях. Нэрданель поскорее улизнула, подхватив под руку Финдис, и они поболтали минут пятнадцать. Потом принцесса убежала дальше, потом начались танцы…

Ей пришлось сделать два круга — с испуганным юношей со значком младшего мастера-краснодеревщика, они встретились взглядами, когда объявили первый тур; а потом с мастером Валендилом. Тот разговаривал с Махтано, и явно из вежливости пригласил Нэрданэль, когда та подошла перекинуться с отцом парой слов. После такого следовало ждать продолжения, и, услышав за спинами приближающийся голос короля — «А где же моя третья красавица?», она устремилась подальше от танцевального зала.

Осень в Тирионе сделала перерыв. Как часто бывало на эти праздники, день выдался исключительно теплый: к вечеру лишь слегка посвежело, а в зале быстро сделалось душно. Нэрданель озиралась по сторонам, натыкаясь на знакомые и незнакомые лица: королева беседовала с женами мастеров; Финдис и ее валимарские кузины оживленно обсуждали и передавали из руки в руки роскошное жемчужное колье; принц Нолофинвэ кружил в танце младшую сестру-хохотушку; родители тоже не пропустили этот тур и поспевали за всеми в общем вихре… Она узнала мастера Лорвэ, успела заметить примелькавшихся в Университете студентов, наткнулась взглядом на Куруфинвэ — тот стоял в кругу беседующих, но как будто слушал не их, а рассматривал себя в зеркальной стене зала. Нэрданель поразмыслила, но не пошла здороваться. Решив, что довольно покрутилась в общем шуме и вряд ли осталась незамеченной, она выскользнула на свежий воздух.

Вдоль внутреннего фасада Собрания протянулась терраса. Она была непохожа на ту, дворцовую, где несколько недель назад они с Финдис беседовали за ланчем. Там пространство было полностью открыто и ступеньками уходило в сад, а здесь возвели балюстраду, и спуститься можно было лишь с боков. Перед террасой темнели стенки густой изгороди — лабиринта, он некогда произвел всевалинорский фурор. Цех Садовников, в отличие от большинства других, всегда находился в тени валимарских коллег и всегда искал случай хоть в чем-то их превзойти. Сейчас такие лабиринты разбивали много где, но этот был первым. Золотая табличка на входе гордо об этом напоминала. Нэрданель не решилась добровольно теряться в зарослях, а просто подошла к балюстраде и остановилась в тени каменной вазы — они были расставлены вдоль всей террасы.

За ней никто не вышел и, обернувшись, она не заметила за стеклами заинтересованных лиц, как не замечала их в течение вечера. Ну, не считая предсказуемого внимания к новому наряду, в котором она все равно ощущала себя неловко и странно. В общем… Нэрданель отвернулась и уставилась на лабиринт, сглотнула и быстро поморгала. Этого еще не хватало. Облокотившись на парапет, она перекинула вперед волосы и принялась трепать распушившиеся кончики. Из зала, заглушая звуки, доносилась веселая музыка, еще более веселая долетала с площади — там всласть развлекался простой народ, и можно было позавидовать такой незатейливой радости. Завтра она напишет письмо, мастер вежливо ответит что-нибудь про то, что не смог присутствовать, потом сообщит, что у него прибавилось работы, изменились планы, в безупречных выражениях извинится и перестанет отвечать. Как будто она претендует на что-то большее, чем…

— Я предположил, вам стало жарко, — раздалось позади, и Нэрданель подскочила на месте.

— Создательвсеблагойвседержитель! — выдохнула она одним словом. — Я из-за вас чуть через парапет не ухнула!

Принц замер в шаге от нее с двумя бокалами вина и, слегка оторопев, не сразу произнес:

— Извините.

— Ничего, — в свою очередь, помедлила Нэрданель. — Это все музыка: я вас не слышала.

— Я так и понял, — кивнул Куруфинвэ, вернув себе невозмутимый вид, и протянул бокал. Нэрданель все еще с колотящимся сердцем, осушила его залпом, и принц молча протянул ей второй.

— Спасибо.

Они постояли в молчании: Нэрданель опять пригубила вина, а принц запустил руки в карманы и смотрел на лабиринт. Просилось сказать что-нибудь светское. Например: «Как поживаете?» Или «Прелестный вечер, не так ли?» Или вот: «Разрешили ли вы свои затруднения, о которых изволили говорить при нашей последней встрече?» Но пока Нэрданель выбирала, принц ее опередил.

— Восхитительное сочетание цветов.

— Где? — поинтересовалась Нэрданель, когда поводила взглядом по сторонам, но не увидела ничего так уж восхитительного.

— На вас.

— А, — запнулась она, невольно посмотрела на подол, на руки и кивнула. — Синее с белым. Да, хорошо.

— Синее с огненным, — не поворачиваясь, поправил Куруфинвэ и, наклонившись, оперся локтями на парапет.

— Ну… Я обычно называю его морковным… — озадаченная, заметила Нэрданель.

— Не слишком люблю синий, но… — не договорив, он забрал с парапета пустой бокал и принялся его вертеть.

— А какой вы любите? — ради приличия спросила Нэрданель, раз уж зашел такой разговор.

— Красный. И его оттенки.

— Да? — удивилась она. Она ждала, что ответом будет черный. Наверное, потому, что всегда видела принца в черном или в лучшем случае в сером. Впрочем, это небогатое разнообразие весьма соответствовало скудному набору выражений принцева лица. Вот даже сейчас с непроницаемой миной, в черном костюме, белой рубашке и неизменных, тоже белых перчатках он застыл настоящей статуей и понемногу начинал действовать на нервы.

«Содержательное Молчание», мрамор, базальт», — в духе Музеона придумала подпись Нэрданель.

Озвучивать все это, она, конечно, не стала, пригубила еще вина и, не очень-то надеясь на ответ, спросила:

— Лекция послезавтра будет по расписанию?

На этой неделе лекций не было: многие мастера участвовали в больших ежесезонных совещаниях в Собрании, те всегда предшествовали обоим вечерам. Мастер Лорвэ отпустил своих студентов на каникулы, основательно загрузив заданиями: тем, кто посещал только лекции, предлагалось написать эссе на десяти листах. Нэрданель подготовила ужасный черновик и все не могла решиться выслать его мастеру Ф. для проверки.

«Теперь уж и не надо».

— Да, — живо обернувшись, кивнул Куруфинвэ. — Я видел его позавчера. Вам стоит поторопиться с работой, если хотите успеть к сроку.

Нэрданель даже немного удивилась: она была уверена, что принц провалился в свои туманные размышления и вовсе забыл о ее присутствии.

— Да, я помню… Я думаю закончить посещение курса в конце семестра.

— Полагаете, вам уже достаточно знаний, чтобы стукнуть кулаком и потребовать звание мастера Цеха? — прозвучало весьма ехидно, и Нэрданель слегка обозлилась.

— Причем здесь звание? — это, конечно, было эдакой туманной мечтой, и она даже один раз упоминала об этом, но, разумеется, не в беседе с принцем. — Я подумала, что могу отправиться на учебу в Валимар.

— Что-о?! — оставив в покое бокал и оттолкнувшись от парапета, Куруфинвэ выпрямился и обернулся к ней. — Кто надоумил вас на такую глупость? Уж точно не я!

— При чем здесь вы? — с вызовом спросила Нэрданель и отвернулась.

На самом деле мысль пришла ей в голову буквально только что, а, будучи озвученной, показалась еще привлекательнее.

— Нет, погодите, правда: что за глупость? Чему вы хотите учиться в Валимаре? Разве что играть на арфе? Дело хорошее, но как будто не ваш стиль…

— В Валимаре есть Академия Художеств, — не оборачиваясь, ответила Нэрданель.

— Да, я знаю. Акаде-е-емия! Они там только и делают, что пялятся на свою гору, рисуют ее же и пьют целебные отвары, — и принц на редкость выразительно покрутил у виска указательным пальцем.

Нэрданель от возмущения захлебнулась и не успела ничего возразить.

— Нет, я серьезно! Если вы хотите сбежать из Тириона, то вот хотя бы Рыбтитут. Звезд с неба не хватает, но все честно, добротно и есть толковые преподаватели, в том числе из наших. И полезный воздух опять же.

Нэрданель не выдержала и рассмеялась. Рыбтитутом в тирионских ученых и студенческих кругах в шутку называли Морской институт в Альквалондэ. Помимо своих «фирменных» специальностей там готовили и всяких градостроителей и инженеров, а также было художественное отделение, куда часто уезжали преподавать молодые мастера из Тириона.

— Вы ужасны, — отсмеявшись, выдала Нэрданель, не успев подумать, что говорит.

— Да, я не подарок, — как бы извиняясь, развел руками Куруфинвэ и улыбнулся — широко и весело. Нэрданель с удивлением заметила, что от такой улыбки даже взгляд у него как-то ожил, и в нем обнаружилась искра — озорство?

— Но признайтесь, откуда такая идея? Ладно, некоторые мастера — я не в их числе — считают, что в валимарской художке есть какой-то толк. Но ни в какое сравнение с нами она не идет, что бы они там себе не думали. Так что вас туда потянуло? Не горные же пейзажи? Наверное, единственное, в чем они — ха-ха! — на высоте. Пейзажи вообще не ваш жанр.

— Да с чего вы взяли? Мастер Лорвэ рассказывает обо всем: и о пейзажах в том числе, — с деланной подозрительностью заметила Нэрданель.

— Ну… Вы… Если после того сестрицыного портрета вы решили сменить поле деятельности, то я могу вас понять.

— Ваше Высочество! — наигранно возмутилась Нэрданель.

— Ладно, ладно, зачем сразу так… — примирительно рассмеялся принц. — То-то и оно: вряд ли Финдис могла вынудить вас подумать о смене деятельности.

— Финдис тут ни при чем, — сменив гнев на милость, согласилась Нэрданель. — Просто … при Академии есть женские курсы.

— А, — только и ответил Куруфинвэ, повел рукой, будто соображая, что еще сказать, и повторил: — А. Ну да, понимаю… Еще бы там их не было, с таким-то количеством принцесс… Вы, кстати, заметили, что они повсюду? Я постоянно на них натыкаюсь и даже не уверен в том, что правильно их сосчитал, по-моему, они двоятся… Сияют, приседают, здороваются…

— Вы предубеждены против всего валимарского, — заметила Нэрданель.

— Вероятно, так и есть, — уже без улыбки согласился Куруфинвэ. — Но насчет курсов даю уверенный совет: забудьте. Просто кружок по интересам, вы давно его переросли.

— Вам-то откуда знать?

— Я всякое повидал, когда путешествовал, и в Валимаре тоже пожил.

— Я про себя. Про то, что я кружок переросла.

Куруфинвэ вместо ответа откашлялся, отвернулся и, найдя на парапете бокал, снова принялся его вертеть.

— Ниссэ Нэрданель, я…

— Вам просто нравится обо всем уверенно судить. Причем безо всяких на то оснований, — перебила Нэрданель.

С одной стороны ей было немного лестно слышать такую убежденную оценку, с другой — она ничем не была подкреплена.

— Не мне одному… — заметил Куруфинвэ, но теперь уже не дал встрять. — Знаете, я очень долго думал, как поступить, и вот…

Продолжить ему не дал усилившийся сквозь музыку шум. До этого Нэрданель на него не отвлекалась — кто-то гулял по лабиринту и, похрустывая гравием, переговаривался — и что с того? Но теперь шаги приблизились к выходу, а слова стали различимы: Нэрданель узнала голос королевы.

— …вечер удался, согласна. Отдельно радует погода: совершенно не холодно… О чем я говорила? Ах, да. Я ужасно переживаю…

Куруфинвэ замолчал, то ли прислушиваясь, то ли просто потеряв нить своей мысли, и Нэрданель тоже молчала, невольно ловя набирающий громкость разговор.

— Так вот: Ингвис, я тебе так благодарна! — ага, значит, беседовали сразу две королевы. — Спасибо, что привезла девочек. Это, конечно, не совсем настоящий бал, но им может быть по-своему интересно…

— Ну что ты, Индис, — ответила откуда-то невидимая за зарослями Ее Величество. — Я же все понимаю. Да и девчонки выросли, сами глазами стреляют. Да и просто повод повеселиться и потанцевать — он всегда повод.

— Все так, все так… Но я смотрю на бедного мальчика, и у меня сердце кровью обливается.

Тут Нэрданель осторожно взглянула на Куруфинвэ и заметила, что лицо у него снова окаменело и в плечах возникло явное напряжение. Выпрямившись, он повернулся на голос и замер спиной к ней.

— Не у тебя одной.

— Он такой замкнутый, такой отрешенный … Особенно последнее время. Ты же знаешь: он нечасто заходит к нам — смешно, а ведь я даже не знаю, где он живет — но все равно сразу заметила. Так что надеялась, Ингвистиль удастся вытащить его потанцевать, но — увы.

— Увы…

— Она такая славная девочка: веселая, живая… Она бы точно растормошила его. Да и вообще я всегда хотела теснее нас связать… Намекала Финвэ, но он делает вид, что ничего не понимает. Вот сейчас только попросила, чтобы он подтолкнул его, но мальчик уже пропал куда-то. Что и говорить: при каждом удобном случае прячется в свою ракушку.

— Ну, тут уж наследственность…

Пожалуй, следовало поскорее попятиться и незаметно скрыться в зале: исходящее от Куруфинвэ напряжение делалось все более осязаемым, и, хоть Нэрданель не видела его лица, она без труда догадывалась: принц вовсе не рад услышать этот разговор.

— Ты права. Я, конечно, не знала Мириэль лично, но, говорят, она тоже была… — возникла короткая пауза, после чего голос Индис зазвучал снова: — Ты понимаешь.

— Да-да… Я слышала. Про это говорили еще до ее болезни. Хотя с другой стороны: ходит много досужих сплетен. В конце концов, он просто может чувствовать себя не на своем месте. Понятно, мать-то была простая швея, не из благородных, даже не из обыкновенных мастеров…

Раздался тихий хруст, затем звонкий стук, и что-то прокатилось у Нэрданель под ногами. Она опустила голову и не сразу узнала в непонятном прозрачном кругляшке подставку от бокала. Как раз появившиеся в проеме выхода королевы повернулись на шум и разом замерли, одинаково приоткрыв рты и распахнув одинаково синие глаза.

— А… Куруфинвэ, вот ты где, мальчик мой, отец тебя обыскался, — наконец, вымолвила королева Индис не своим высоким голосом.

Вместо ответа раздался щелчок, затем снова хруст — уже более протяженный, основательный — и что-то посыпалось на плиты террасы. Нэрданель снова опустила взгляд и увидела перепачканные красным мелкие стеклянные осколки.

— Создатель Всеблагой!.. Куруфинвэ! — еще выше пискнула Индис и как будто попятилась.

Принц шевельнулся и подался вперед. Нэрданель очень живо представила себе, как он сейчас перемахнет через парапет и, не успев подумать, что делает, крепко ухватила его за локоть.

— Куруфинвэ…

— Что?! — рявкнул он, мгновенно развернувшись и перехватив ее за запястье, и Нэрданель невольно отпрянула от нависшей над собой фигуры. Настолько резкой перемены, настолько взбешенного лица с такими яростно горящими глазами она не видела никогда — не только у самого принца, вообще ни у кого.

На стиснутых челюстях вспыхнули яркие пятна румянца, зубы скрипнули, волосы взметнулись вокруг лба. На мгновение Нэрданель подумала, что он сейчас ударит — и ударит ее.

Отрезвило, как ни иронично, вино. Оно плеснуло из дрогнувшей руки и на руку самой Нэрданель, и на принца. Он, видно, почувствовал и выпрямился, отступил, на глазах возвращая себе самообладание. Посмотрел на руки, на темные капли под ногами, затем, помедлив, обернулся и предельно аккуратно ссыпал на парапет последние липнущие друг к другу осколки.

— Хорошего вечера, ниссэ Нэрданель, — проскрежетал, не взглянув больше, развернулся и ушел.

Нэрданель, тоже не оглянувшись и не поднимая взгляд на замерших королев, поставила свой расплескавшийся бокал рядом с горсткой осколков. Поставила и рассеянно поднесла к лицу руки: новенькие белые перчатки были безнадежно испорчены — вином и кровью.

Комментарий к Глава 7. Мастер Ф.

Очаровательная иллюстрация от Big Paw

https://m.vk.com/wall-77244231_2031

========== Глава 8. Большие планы ==========

Спала она отвратительно. Всю ночь ворочалась с боку на бок, забывалась ненадолго и просыпалась снова: ей мерещились какие-то тревожные мельтешащие лица, подвижные брызги алого на белом и жалобный похоронный звон. Несколько раз она отбрасывала одеяло, садилась на постели и глядела в окно, неосознанно потирая синяк вокруг запястья. Смятение не развеялось и на следующий день, когда она, притихшая и задумчивая, сидела в студии и возила кисточкой по бурой мешанине из красок.

Ближе к полудню постучалась мать. Дождалась отклика, вошла, протянула почту. Явно хотела что-то спросить, но раздумала и молча вышла, так ничего и не сказав.

В пачке оказался «Университетский вестник», на который она подписалась на прошлой неделе, брошюра какого-то женского клуба, явно подсунутая матерью, и маленький стандартный конверт для записок, какие продавались прямо на почте. Без особого интереса Нэрданель надорвала край и вытащила такую же стандартную почтовую карточку. Безобразно пляшущие буквы складывались в небрежную фразу:

«Приношу извинения за вчерашнее и за то, что завтра не смогу Вас сопровождать.

К.Ф.»

«Что у них у всех за мания с этими инициалами…», — равнодушно подумала Нэрданель и вслед за конвертом кинула карточку в корзину. Финдис вот тоже всегда подписывалась одной этой же самой разнесчастной буквой.

С этой мыслью она выбросила новость из головы без большого, надо заметить, сожаления. Все это значило, что завтрашний день освободился, и ей даже не нужно дописывать эссе для мастера Лорвэ. Срок, правда, был назначен не к ближайшему занятию, а через одно, но Нэрданель чувствовала, что весь ее энтузиазм относительно задания испарился. Мастеру Ф. она тоже решила пока не писать, выждав хотя бы пару дней: мало надежды, но вдруг от него все же придет какое-то объяснение.

Поняв, что день сегодняшний и завтрашний освободились, Нэрданель решила дойти до Музеона. За последнее время она взяла в привычку бывать там регулярно и по совету обоих мастеров методично обходила экспозиции, отмечая, что ей нравится, что не нравится, что она хотела бы исправить. Это упражнение получалось не очень. Нэрданель бродила между скульптурами и полотнами, любовалась фигурами и лицами, выразительными мазками и сочетанием цветов. Правда, ей по-прежнему хотелось увидеть среди портретов более естественные сцены, рассмотреть за драпировками и тяжелыми кистями шнуров настоящие расслабленные лица, а не строгие и красивые маски. Ну на то были наброски, карандашные этюды, а в Музеоне им, конечно, места не было.

Все еще блуждая в своих мыслях, Нэрданель пешком добралась до площади, поднялась по ступеням и неожиданно обнаружила, что вместо того чтобы пройти в Западное крыло, очутилась в Восточном. Снова перед ней был увешанный гобеленами коридор, и впереди тонкой полоской виднелась на стене позолоченная табличка.

Первой мыслью было развернуться и уйти, но отчего-то Нэрданель задержалась, а потом небыстро, словно опасливо, прошла вперед. Следующие два часа она провела в трех залах, делая зарисовки и заметки в своем альбоме. Она вдруг обратила внимание, что фигуры и лица на работах у Мириэль не очень-то подчиняются классическим законам изобразительного искусства. Девы с распущенными волосами, нимало не красуясь, отворачиваются от зрителя, тени причудливо пятнают лица, не заботясь о том, чтобы показать их в выгодном свете. Позы охотников или собирателей плодов, или дремлющего на лугу пастуха тоже были лишены какой бы то ни было придуманности.

Размышляя над этим, Нэрданель остановилась перед следующей работой, натюрмортом: половина окна, часть задернута темной занавеской, сбоку страшненький пузатый кувшин с ирисом. «Окно в мир». В доме, откуда открывался вид, было темно, но полянка перед ним была вся залита светом, и ирис тянулся к нему из темноты. Нэрданель подняла руку и как будто придержала за пределами полотна не попавшую на него часть занавески: совпало один в один, словно она сама подошла к окну и, раздернув его, выглянула посмотреть на раннее утро.

Постояв так какое-то время, она развернулась и вышла, быстрым шагом добралась до лестницы, свернула в боковой зал и остановилась возле одной из любимых своих скульптур. Повелитель Ветров восседал на троне, складки его одеяния тяжело ниспадали вдоль мощных ног, правая рука сжимала жезл, левая покоилась на подлокотнике. Он сурово и грозно смотрел вниз. Скульптура была очень высокая, в полтора роста взрослого мужчины, и тень от нее расползалась по стене, делая эффект еще более впечатляющим.

— Вам нравится, — без особого вопроса в голосе произнес стоявший рядом мужчина и Нэрданель, подняв глаза, узнала автора — мастера Ордо.

— Да, — кивнула Нэрданель и, поколебавшись, спросила: — А почему вы не стали делать ее более детально? Э-э-э, жизнеподобно?

— Что вы имеете в виду? — удивился мастер.

Нэрданель, еще не совсем уловив собственные мысли, взмахнула рукой, помогая себе, и ткнула в скульптуру:

— Ну, вот… Пальцы, например. Жезл же тяжелый. И если я держу такой вес, то сжимаю так руку, — она боком повернула сумочку, приблизительно подражая жесту Повелителя, — и на сгибах проступают глубокие складки, а подушечки уплощаются. Но здесь рука почти гладкая, и подушечки округлые. Как будто ладонь расслаблена…

Мастер терпеливо выслушал ее и громко рассмеялся.

— Ах, дитя! Это же Повелитель Ветров! Владыка! А ты: подушечки!.. Ну надо же… — и он, качая головой и посмеиваясь, вернулся к созерцанию.

Нэрданель вспомнила, как напряжены были сильные руки «Дарительницы плодов», как естественно пятнал их стекающий с раздавленных фруктов сок, как под соскользнувшим с плеч платьем обозначилась граница загара. Навсегда забыв про мастера Ордо, она открыла чистый лист и взялась за карандаш.

Дома Нинквэтиль беседовала в гостиной с Финдис.

Нэрданель, соскочив с подножки коляски с альбомом под мышкой, поспешила в дом и сразу услышала доносящиеся голоса.

— О, вот и ты! — увидев ее, поднялась с места Финдис и звонко поцеловала в щеку. — Я рискнула заявиться без письма и, надо же, как раз прогадала. Леди Нинквэтиль любезно угостила меня чаем.

— Развлекала, как могла, — улыбнулась Нинквэтиль. — Я не знала, как долго тебя не будет.

— А я гуляла, — кивнула Нэрданель, садясь за стол и, поймав направленный на альбом взгляд Финдис, засунула его себе за спину. — Ничего интересного. Так, искала материал.

Они поболтали не так уж и долго, выпив еще по чашке чая, а потом принцесса засобиралась.

— Поеду я. Посмотрю, что там делается… — сказала она, отодвигая чашку.

Из разговора Нэрданель уже знала, что после вчерашнего инцидента во дворце в очередной раз сгустились тучи. Королева очень переживала свою оплошность, король и принцессы были расстроены, а принц… Наутро после бала он зашел во дворец и наговорил…

— Много разного, — помедлив, уклончиво произнесла Финдис.

В ее пересказе слова королевы тем вечером зазвучали несколько иначе, но Нэрданель не стала исправлять. В конце концов, сути это не изменило: сказано было без злого умысла.

— Он всегда очень болезненно реагировал, когда мама даже просто упоминала Мириэль.

— Я могу это понять, — тактично заметила Нинквэтиль.

— Да, конечно. Просто в этот раз все как-то особенно бурно. Я опасаюсь, вдруг он снова решит хлопнуть дверью и пропасть на несколько лет… Для папы это будет ужасным ударом.

— Я вообще не ожидала такой вспышки. То есть… Я хочу сказать, он всегда выглядит таким каменным — равнодушным и безразличным… Это, честно говоря, немного раздражает, — в свою очередь призналась Нэрданель и опять потерла скрытое рукавом запястье.

Произошедшее вчера ее вроде бы не касалось, и вообще она должна была расстраиваться совсем по другому поводу, но отчего-то все равно весь день вспоминала то свою беседу с принцем, то ее неожиданное завершение.

— Ага, так и есть. Пока ничего не происходит — очень плохого или очень хорошего… Может, вы не знаете, но он такой жуткий собственник, кошмар. Причем в меньшей степени в отношении вещей, хотя упаси Создатель взять что-то без спросу.

Уж это-то Нэрданель заметила на личном опыте.

— …Но куда больше в плане близких, — продолжила Финдис. — Мне живо представляется, как он мысленно оценивает окружающих и вешает на избранных ярлычки — «мое». Мой учитель, мой друг, мой добрый знакомый, мой отец… Эдакий персональный живой Музеончик, где на самом почетном месте… Ну вы понимаете кто. Попробуй только тронь, неважно в каком смысле. Вот Аракано тому пример.

— Они, кажется, не очень ладят? — осторожно спросила Нинквэтиль.

— Мягко сказано. Аракано угораздило родиться вылитой папиной копией, а я не могу представить худшего преступления. В глазах Курво, конечно. Мне вот, как старшенькой, не на шутку повезло: во-первых, девчонка, во-вторых, как будто вся в маму, много ждать не нужно. А в-третьих, с пеленок само очарование, невозможно не признать, — и она немного натужно рассмеялась.

— По-моему, все это обычная ревность, — без веселья улыбнулась Нэрданель.

— Как посмотреть… Но да: вот вам с другой стороны, про Аракано. Может вы даже слышали, эти двое года три назад, чуть больше, умудрилися влезть в потасовку с какими-то подмастерьями с Подножья. Вдвоем! Прямо на улице! Уж не знаю, как такое вообще могло случиться, и не рискну предположить, в чем причина… И оба до сих пор молчат, как воды в рот набрали. Даже папе не сознались.

Что-то такое три года назад и правда произошло, и как будто оно предшествовало тому самому отъезду. Но Нэрданель тогда, разумеется, не вникала.

— Думаю, это как раз неудивительно. Кто-то за кого-то вступился, — сказала Нинквэтиль.

— Опять же: как посмотреть. Когда они иной раз зверски переглядываются за столом и только и норовят друг друга задеть, впечатление совсем другое…

Нэрданель слушала немного рассеяно, думая о завтрашнем свободном дне, о посещенных лекциях, о перекрестке, где ее обычно встречал Куруфинвэ, о его нехитрых, но надежных отвлекающих маневрах. Наверное, ей тоже достался какой-то почетный ярлычок.

«Моя чокнутая соседка по парте?..»

А наутро произошел скандал.

Ну не то чтобы совсем скандал, но практически.

Началось с того, что Нэрданель выглянула на стук в свою комнату не из самой комнаты, а из студии.

— Ты не ложилась?! — с возмущением воскликнула Нинквэтиль, но все же ограничилась только этим. Всплеснула руками и оставила дочь умываться и переодеваться.

За завтраком Нэрданель молчала, пережевывая омлет, и смотрела на отложенный на ее край стола знакомый конверт. Нинквэтиль на него тоже поглядывала — неодобрительно, то и дело, поджимая губы. Наконец, отложила вилку и собралась что-то сказать, но Нэрданель повторила ее движение и произнесла первой:

— Папа, я хочу, чтобы ты учил меня ваять, — сказала и уточнила: — Из мрамора.

Махтано замигал и посмотрела на жену.

— Зачем тебе это, куколка?

— Нэрданель, я думаю, пора остановиться, — с раздражением сказала Нинквэтиль. — Мы всегда поддерживали твои увлечения, но это слишком.

— В конце концов, зачем тебе мрамор? Ты же чудесно работаешь с глиной. Помнишь, как замечательно ты вылепила спящую кошку? А ту свинку? Еще когда была маленькой…

— Глина мне не подходит, — отрезала Нэрданель. — Она пластична и умаляет работу. Как будто работа пластична из-за материала, а не из-за мастерства скульптора.

— Я не очень тебя понимаю, детка, — осторожно ответил Махтано.

— Из глины можно сделать, что угодно. И всегда можно исправить. И она липкая, мнущаяся, я не знаю, грязная? Мрамор, он чист, бел и категоричен. И неизменен.

— Ну… Да, да, теперь ясно… В твоих словах есть правда, и многие мастера имеют подобное мнение… Мрамор, конечно, чище и благороднее, и работать с ним сложнее. Но ты же понимаешь, это совершенно неподходящее занятие для девушки.

— Совершенно, — жестко подтвердила Нинквэтиль.

— Я хочу попробовать. Я наконец-то поняла, чего мне всегда не хватало. Объема, взгляда со всех сторон. Если ты не видишь чего-то, не получается составить полное представление о предмете, о лице, о самой модели, о… обо всем. Даже цвет тогда не так важен, он может даже мешать. Но с глиной получается не то, — Нэрданель говорила с нарастающим жаром и даже приподнялась из-за стола. — Вы не понимаете, это не одно и то же!

— Почему же, куколка, я понимаю…

— Для модели, конечно, сойдет, но сама работа — окончательная, она должна быть из мрамора! Я ясно увидела ее, наконец-то!..

Тут уж Нинквэтиль не выдержала и, повысив голос, принялась отчитывать ее за ненужные навязчивые идеи, неподходящие интересы, сомнительную переписку с незнакомцами и вообще за оторванность от жизни.

Не став дослушивать, Нэрданель поднялась с места.

— Или меня учишь ты, или я уезжаю в Валимар. В Академию Художеств. Запишусь на женские курсы по ваянию, а кормиться буду уроками с дошколятам, — и ушла.

Махтано приподнялся и рухнул обратно на стул, Нинквэтиль схватилась за голову.

Фраза про дошколят уже однажды прозвучала из ее уст. Пару лет назад, во время очередного периода сомнений, она решила, что нечего мучиться с попытками что-то явить миру, а просто так сидетьдома скучно, и не занять ли ей себя чем-нибудь другим. Вот, например: пойти учить детишек рисунку.

— Деточка, ты стеснена в средствах? — ахнул тогда потрясенный Махтано и заозирался — не иначе как в поисках портмоне.

— Нет, дело в не этом, — принялась объяснять Нэрданель.

Особой поддержки она не нашла. Нинквэтиль в общем-то была не против, но выразила сомнения в том, что дочь найдет утешение в таком занятии.

— Одно дело, если бы тебе уже нравилось возиться с детьми, — сказала она.

— Но мне нравится… Вроде бы, — сообщила Нэрданель и засомневалась сама. Опыта у нее было не очень-то много.

На том и завязло.

Но сейчас мысль о том, чтобы уехать подальше из Тириона показалась ей весьма привлекательной, а других приемлемых вариантов, кроме как вынужденное учительство, ей не виделось. Поэтому запершись в студии и усевшись прямо на пол, она положила на колени альбом и принялась рассматривать свою будущую работу — эскиз, которому предстояло воплотиться в мраморе.

— Надо отправить письмо в Академию, узнать, есть ли у них вообще курсы по ваянию… — сказано-то было решительно, но совершенно наудачу. — И потом почитать валимарские газеты: наверняка где-то требуется учительница… — пробормотала она, поворачивая лист так и сяк.

Внизу тем временем на повышенных тонах разговаривали родители. Но она старалась не прислушиваться, пока на лестнице и затем в коридоре возле ее двери не раздались осторожные шаги.

Под дверь пролез забытый на кухне конверт, затем раздался робкий стук.

— Дружочек, не буду тебя отвлекать, но если ты так хочешь, то я готов показать тебе какие-то основы. Мне удалось убедить маму, что так у тебя быстрее пропадет этот твой запал. Это вовсе не значит, что я одобря…

Нэрданель поднялась, подошла к двери и, распахнув ее, звонко расцеловала отца в обе щеки. И, так ничего и не сказав, закрыла дверь.

Спустя несколько секунд в коридоре снова раздались шаги и ворчание — что-то там про бесконечные выходки, бессовестных учеников и его, Махтанову, бедную голову. Укола совести в ответ на это она не ощутила, была слишком поглощена рисунком.

Странное дело: все три эскиза дались ей с такой же легкостью, с какой писался помещенный за кушетку автопортрет. С ним она покончила на следующий день после того памятного визита принца, а потом долго рассматривала и размышляла. От мастера Ф. она, кстати, подробности тогда утаила: написала, что чудесный подарок вдохновил ее на картину, которая помогла себя осмыслить и вдохновила на продолжение работы; что она поняла, чего хочет — стать самостоятельным, цельным художником и, однажды, признанным мастером.

«И однажды открыть свой зальчик с позолоченной табличкой на входе».

Но в отличие от истории с автопортретом здесь к легкости и увлеченности прибавлялось что-то еще. Не расчет, не поиски правильного вопроса и ответа на него, место которым было подальше от чужих глаз. Нет, тут ее одолевал конкретный яркий образ, и он будто бы сам рвался был воплощенным.

Наверное, то, что первый осознанный шаг на пути к будущему успеху был сделан так уверенно, можно было принять за добрый знак. Она ни разу не останавливалась, не колебалась, не сомневалась в выборе. Твердо ложились штрихи, тени, проступало на бумаге выражение лица и будущая текстура мрамора. Результат ее удовлетворил даже тем, что вызывал неясное желание: то ли отпрянуть, то ли всматриваться дальше.

— То ли еще будет, — сказала альбому Нэрданель, отложила его и потянулась за письмом.

Мастер Ф. предсказуемо начал с извинений.

«Уважаемая ниссэ Нэрданель, мне очень жаль, что я не смог полноценно поговорить с Вами наедине. Вечер прошел таким образом, что это оказалось совершенно невозможно…»

— Ну конечно, — пробормотала Нэрданель. Она со странной отрешенностью заметила, что не очень-то и ждала теперь этого письма, а потому не очень-то переживает о его содержимом.

После извинений шли чопорные заверения в дружбе и всякая прочая признательность, которую можно было не читать, а потом обнаружилось странное:

«Также хочу сообщить Вам, что изменившиеся обстоятельства вынуждают меня оставить мою нынешнюю работу ради других дел. Но я очень благодарен Вам за наше общение и надеюсь, что Вам оно было хотя бы вполовину столь приятно, сколь было приятно мне…»

И так далее. В конце стояла все та же злополучная «Ф» с жирной точкой после нее. Нэрданель перевернула лист и увидела, что это даже не точка, а дырочка. Попрощавшись столь недвусмысленным образом, мастер от облегчения аж проткнул пером бумагу.

Повертев письмо в руках, она через плечо бросила его на подставку мольберта и некоторое время сидела, размышляя. За словами «изменившиеся обстоятельства» ей послышалось нечто вроде звона свадебных колокольчиков и младенческого плача, и она не могла решить, стоит ли на них что-то отвечать. С другой стороны, это было глупо. Мастер был ее другом целый месяц, дал целую кучу дельных советов и рекомендаций, подвиг на посещение Университета и тем самым помог нащупать верный путь. Мало ли, что у него изменилось, может, ему, молодому преподавателю, предложили возглавить кафедру в Рыбтитуте… Это было более приятное объяснение, чем мысли о дурацком синем платье.

Нэрданель поднялась с пола, подошла к столу и вытащила из ящика лист и конверт. Успокоившись, приведя мысли в порядок и подбодрив себя тем, что ее загадочный друг мог добиться каких-то судьбоносных успехов, она написала короткое письмо. Искренне благодарю, желаю всего — и так далее в таком же духе. Уже почти решив запечатать конверт, она вдруг обернулась, посмотрела на альбом на полу и, словно по наитию, сделала приписку:

«Напоследок хочу поделиться тем, что меня посетило странное озарение, и я приняла решение (не удивляйтесь!) заняться скульптурой. Возможно, Вам будет интересно взглянуть на мой первый тройной эскиз. Надеюсь лишь, Вас не испугает выбранная модель.

С наилучшими пожеланиями,

Нэрданель И. Махтаниэн».

Вытащив из альбома лист, она скрутила его в трубочку и засунула в тубус. Само письмо отправила следом и стала озираться в поисках подходящей обертки. В этом тубусе она неоднократно высылала мастеру свои рисунки, когда их было жалко складывать, но недавно использовала остатки рулончика серой оберточной бумаги. Поискав по ящикам, она в итоге не нашла ничего лучше, чем радостно разноцветная упаковка от большой коробки красок, которую получила с полгода назад и которую пожалела выкидывать.

Следующий день она решила посвятить книжному магазину. У Махтано шли занятия, да и в мастерской совсем не было мрамора, поэтому обещанный первый урок был назначен через пять дней, а за это время следовало почитать что-нибудь о ваянии. Вооружившись рекомендациями мастера Лорвэ, Нэрданель вышла из дома и на извозчике доехала до «Книгочея».

Это был самый большой книжный магазин в городе, его ассортимент научной и учебной литературы курировали университетские преподаватели. Если вдруг чего-то найти не удавалось, можно было оставить заявку, и нужную книжку обещали доставить в кратчайший срок, а за небольшую доплату даже на дом.

Нэрданель уже сложила в корзинку пару учебников для студентов художественных специальностей и остановилась возле большого окна у самого выхода. За ним шумел Королевский спуск. В оживленном потоке преобладали спешащие или наоборот расслабленные студенты. Нэрданель особо не глядела на них: взяв с вертушки соблазнительно уцененных книг альбом «100 шедевров зодчества», она листала его в надежде найти что-то любопытное. Любопытного не было. Решив, что одними картинками такую покупку не оправдать, она поставила книгу на место и, не найдя ничего более интересного, взяла другую: очень неновый и потому изрядно потрепанный каталог Музеона за какой-то совершенно дремучий год. Информация в нем была устаревшая, Нэрданель заметила это по спискам скульптур, которые уже давно пополнились, по названиям полотен, которые сменили место — вернулись в дома портретируемых, отправились на затянувшуюся выставку в Валимар. Даже в гобеленах что-то не сходилось. Долистав до страницы с перечнем работ королевы Мириэль, она остановилась — взгляд упал на цифру «37». Еще пару дней назад она бы не обратила внимания, но после вчерашнего визита, когда сделала заметки к каждой работе, хорошо помнила, что остановилась на пункте «36». Заинтересовавшись, она пробежала пальцем по названиям, не очень-то надеясь так сходу понять, что в них изменилось, но к своему удивлению увидела быстро. «Феанаро». Что это значило, было неясно, но, скорее всего, чье-то имя. Портрет? Он вполне мог вернуться обратно к владельцу… С другой стороны вроде как вся эта коллекция в Музеон была передана лично королем…

Не успев как следует обдумать эту мысль, Нэрданель вдруг замерла и закрутила головой. За окном продолжали шагать прохожие, по мостовой проезжали коляски, голубь тыкался в сор возле стены. Но что-то еще, что-то из этого, на мгновение мелькнувшее в окне, привлекло ее внимание. Она потерла лоб, соображая, что именно сейчас увидела. Перед внутренним взором запестрели картинки: женщина в зеленой шляпе толкает перед собой коляску с поднятым верхом, трое студентов спорят о чем-то, сильно жестикулируя и перекрикивая друг друга, мальчишка в пыльном форменном пальто и с побитым глазом бредет получать дома нагоняй, собачонка тащит хозяина на длинном поводке… Вот оно. Нэрданель поняла, что привлекло ее: мимо окна магазина проплыло чье-то плечо в брезентовой куртке. На плече, на длинном ремне висела сумка из темной кожи, а из нее наполовину высовывался длинный и узкий сверток из жизнерадостно-пестрой бумаги. В таком вполне мог быть небольшой тубус. Например, с рисунками. Например…

Нэрданель поставила на пол корзинку с учебниками и выбежала из магазина. Те минута-две, что она потратила на размышления, позволили владельцу сумки скрыться из виду. Впереди мелькали спины. Нэрданель вглядывалась в каждую, оборачивалась на лица, но не видела ничего похожего.

«Может, показалось?», — думала она, почти бегом продвигаясь вдоль спуска. Позади остались и «Книгочей», и Тирионская библиотека, и Малая Белая улица, которая пересекала здесь спуск, и которую дальше на Восточном склоне должны были начать продлевать за пределы Туны. Нэрданель двигалась дальше, крутя головой по сторонам.

Нет, показаться не могло. Она точно разглядела знакомую упаковку «Рагвэ и Пормендиля», прикинула размер свертка, и существовала очень малая вероятность, что он оказался простым совпадением. Зато было возможно, что тот, кто нес сверток в сумке, уже успел свернуть куда-нибудь во дворы или на боковую улицу, и, значит, Нэрданель потеряла все шансы его нагнать.

«Ладно, что теперь делать, лучше добегу до конца», — подумала она. Сердце у нее в груди колотилось, в ушах шумело, но она не обращала внимания и не сбавляла шаг.

Пару раз ей казалось, что впереди, между спинами мелькнула серо-зеленая ткань куртки, но ничего больше она не разглядела, а претендовать на уникальность такой наряд едва ли мог. Так что, не переставая следить за потоком и одновременно оглядываться на перекрестках, она добралась до Подножия. Здесь, где Туну опоясывал бульвар Нижнего Кольца, Королевский спуск менял название на Королевский тракт и удалялся прочь от холма в направлении подступающих с юга лесов. От тракта в обе стороны тянулись улицы, но здесь они были проложены не так ровно и четко, как на самой Туне. Дома тоже были попроще, поприземистее, зато с большим пространством сада вокруг.

Нэрданель посмотрела по сторонам, не увидела ничего похожего на свой сверток и досадливо топнула.

— А вот, не желаете ли, ниссэ? — заметив ее, живо поинтересовался ждущий у обочины извозчик и молодцевато щелкнул вожжами.

— Желаю, — разочаровано вздохнула Нэрданель, переложила сумочку из руки в руку и поднялась на подножку.

Она уже собралась попросить вернуть себя к «Книгочею», но отсюда, с небольшой, но все же высоты, увидела вдруг искомую спину. И совсем не там, где смотрела раньше.

Всадник на гнедом коне без спешки двигался по тракту, держась подальше от ползущих навстречу подвод с лесом. И куртка, и сумка, и торчащая из нее трубка была при нем. Нэрданель ахнула, с подножки шагнула на площадку к извозчику и грубо указала пальцем.

— Вот, видите всадника! За ним. Но не привлекая внимания.

И спряталась в коляску.

Извозчика такое пожелание не удивило. Он хмыкнул себе под нос, свистнул лошади и замурлыкал песенку: что-то там про милого друга.

Нэрданель не обратила внимания, она встала коленями на переднюю скамью и принялась следить за покачивающейся спиной. Невзрачная куртка и ее капюшон соответствовали и сезону, и погоде, и даже месту, поэтому ничьих больше взглядов не привлекали. Они же не давали никакой возможности оценить фигуру и комплекцию всадника, и Нэрданель оставалось только наблюдать и гадать.

— Там дальше пустовато будет — среди повозок не затеряемся. Не получится незаметно-то, — обернулся к ней извозчик спустя какое-то время, когда они уже изрядно отъехали от Кольца, и домики вдоль тракта стали редеть. Народу тоже сильно поубавилось.

— А что там дальше? — высунувшись, спросила Нэрданель.

— Да примерно то же самое, — извозчик махнул рукой на обочину. — Дома, сады. Еще дальше лес, ну его-то вы видите.

Нэрданель видела впереди лес: тракт шел как раз сквозь него и уходил на юг в сторону, где на отдалении от столицы появлялись небольшие поселки, селения и одинокие хутора. Вряд ли всадник собирался уехать так далеко.

— Постойте, — решившись, попросила Нэрданель, выбралась из коляски и залезла на скамейку к извозчику.

Всадник, кто бы он ни был, не оборачивался, видно, уверенный в своей маскировке. Конь продолжал нести его по тракту, пока не свернул где-то между домами и не скрылся из виду.

— А там что?

Извозчик пожал плечами.

— Чего не знаю, того не знаю. Какая-то дорожка.

Нэрданель протянула ему пять тьелпинов и слезла с коляски.

— Может, я подожду вас, ниссэ? На случай, если ваш друг там… Ну мало ли?

— Нет, спасибо, я справлюсь, — отказалась Нэрданель и пошла в сторону прохода между домами.

— Пятнадцать минут, ниссэ! Если что — зовите! — крикнул ей вслед извозчик, когда она уже приблизилась к повороту.

— Спасибо!

За углом никого не было. Грунтовая дорожка со следами колес, конских подков и мужских ботинок шла между двумя зелеными изгородями, за ними виднелись крыши непритязательных домов. Нэрданель не очень-то разбиралась в следах, вернее сказать, не разбиралась вовсе, но выбрала на земле те, которые показались ей свежее других, и пошла по ним.

Неизвестно, угадала она или нет, потому что когда ускорила шаг и добралась до конца, как ей думалось, дорожки, то увидела не тупик, а еще один поворот, а за ним, уже в отдалении фигуру всадника. Дорожка здесь совсем сузилась, по ней не проехала бы подвода, но для всадника или пешехода места было вдоволь. Подпираемая с боков канавами и растрепанным ракитником, она тянулась в сторону леса, на краю которого за невысокой каменной изгородью виднелся тоже невысокий, тоже каменный дом. Нэрданель остановилась на повороте, прильнув к зеленой изгороди, и дождалась, когда всадник спешится, заведет коня в маленькую пристройку и войдет в дом. Что-то в его облике, в подслеповатых зашторенных окнах, в подступающих лесных деревьях показалось странно знакомым. Но, не став ломать голову, Нэрданель снова переложила из руки в руку сумочку и, придерживая подол, решительно зашагала вперед.

По пути она заготовила первую фразу. Вернее, ее начало: «Здравствуйте, я ниссэ Нэрданель, простите мое любопытство». Дальше забуксовала, задумавшись о том, узнает ли ее сходу хозяин дома: в письме насчет вечера в Собрании не шла речь о приметах внешности, и вообще у нее за время переписки сложилось впечатление, что мастер Ф. знаком с Махтано и ее саму тоже как минимум видел. Если так, то представляться не обязательно, и… И да, а вдруг она все же его знает?

Такая простая мысль, конечно, приходила ей в голову. Сначала она думала, что это может быть кто-то из преподавателей, которых она видела в Университете. Потом в круг подозреваемых были включены молодые мастера, недавние выпускники, и она даже попыталась спрашивать у отца.

— Талантливая молодежь… Есть конечно, есть… Вот как раз хотел поделиться: молодой Артамо, подает больши-и-ие надежды, сейчас я покажу тебе его семестровую работу об использовании кадмия в ювелирных припоях…

В общем, затея провалилась, хотя сама мысль осталась.

«Вот смеху-то будет, если правда…», — думала Нэрданель, подходя к маленькому крыльцу с пустыми цветочными ящиками на перилах.

Прислушавшись, она уловила за дверью движение: кто-то ходил там и, судя по звуку, перекладывал вещи. Подняв руку, Нэрданель громко постучала три раза. За дверью стало тихо. Выждав несколько секунд, она постучала еще — чтобы у хозяина не возникло мысли, будто он сможет прикинуться оглохшим. За дверью снова зашелестело, едва слышно скрипнул пол. Нэрданель скорее почувствовала: кто-то остановился прямо за дверью. Она уже собралась постучать в третий раз, но тут дверь медленно отворилась.

— Зд… Ээээ, — содержательно протянула Нэрданель, когда заготовленное приветствие застряло у нее на губах.

— Здравствуйте… — настороженное выражение лица Куруфинвэ как по щелчку сменилось растерянным.

— Да… — невпопад кивнула Нэрданель и, нагнувшись, заглянула в дом из-под руки принца. Его присутствие сейчас было определенно нежелательно, хотя и объяснимо: наверняка, заглянул навестить очередного, как она и предполагала, знакомого преподавателя.

— А мне нужен хозяин. Я к нему, — и для веса добавила: — В гости.

— А он знает об этом? — спросил Куруфинвэ и неловко переступил на месте.

Нэрданель смерила его недовольным взглядом: в неновом сером свитере с высоким горлом, заправленных в забрызганные сапоги рабочих штанах и с растрепанными волосами он смотрелся непривычно и странно. Она опять вспомнила ту неприятную сцену, когда бросилась открывать прямо в балахоне и потом захлопнула дверь. Чтобы сцена не повторилась в обратную сторону, она проигнорировала вопрос и решительно протиснулась внутрь.

— Нам с ним нужно поговорить.

За дверью оказалась большая темная комната, визуально поделенная вертикальными балками и невысокой деревянной перегородкой. За ней была кухня с длинным столом вдоль стены, старой плитой и такой же старой мойкой. Над мойкой висел крашеный металлический бак. Другой стол, обеденный, но захламленный непродовольственного вида свертками, коробками, пакетами и банками, стоял перед загородкой и одним концом как раз в нее упирался. В другой половине комнаты темнел камин, перед ним беспорядочно выстроились большие коробки и ящики, закиданные тряпьем, газетами и мятой бумагой. Перед выходящим на лес окном стоял третий стол — явно рабочий. На нем щетинились кисточками, палочками, напильничками и прочим инструментом разнокалиберные кружки и стаканы; белела тарелка с крошками; лежала стопка бумаг, несколько книг. По центру что-то бугрилось под расстеленной темной тканью.

Нэрданель покрутилась на месте, отмахнулась от мужской рубашки — они парой свисали с веревок, натянутых поперек комнаты; увернулась от сомнительного вида сетки с камнями, та держалась на крюке прямо рядом с рубашкой. В доме было пыльно и тихо. Куруфинвэ беззвучно прикрыл дверь и, убрав руки за спину, наблюдал, не говоря ни слова.

— Так что? — спросила Нэрданель и сделала вид, что заглядывает под обеденный стол.

— Что?

— Где? — теряя терпение от дурацких вопросов, она еще раз обвела взглядом комнату.

Спрятаться здесь, конечно, было где. В дальней стене была приоткрыта дверь, в щели выглядывал край табуретки и край постели. На второй этаж вела деревянная лестница с перилами, по ним беспорядочно сползла вниз мужская одежда — черное пальто, сюртук, свитер, охотничья куртка, уже знакомая брезентовая куртка… Впору было топать наверх и колотить в дверь, убеждая мастера показаться.

Но второй раз зацепившись взглядом за окно, она, как только что в магазине, почувствовала: что-то особенное привлекло ее внимание. Посмотрела снова, шагнула ближе и с удивлением замерла. Подняв руку, прижала к стене темную занавеску, подвинула на подоконнике пузатый кувшин — в нем теперь торчала ложка — и узнала за окном полянку на границе с лесом.

— Хотите сказать… — начала она и замолчала, увидев на табуретке рядом со столом брошенную сумку. Сумка вблизи тоже оказалась знакомая: не так уж давно она неосмотрительно двигала ее в дворцовой библиотеке. Тубус в разноцветной бумаге вызывающе торчал из бокового отделения.

— Я ничего не хочу говорить, — произнес наконец Куруфинвэ. Оторвался от дверного косяка, подошел и забрал у нее из рук злосчастную посылку.

Нэрданель недоуменно проводила ее взглядом.

— У вас что, другой бумаги не нашлось? — помолчав еще, спросил он. — Здесь только банта не хватает.

— Не нашлось, — честно ответила Нэрданель. — Вся закончилась. Вы разыгрываете меня, да?

Под ее взглядом потерянное лицо Куруфинвэ приняло какое-то затравленное, чуть ли не испуганное выражение и, еще хуже, на щеках стали наливаться алые пятна румянца. Принц сжимал тубус обеими руками, словно защищаясь им, и тот, в конце концов, жалобно хрустнул и сплющился под оберткой. Нэрданель невольно опустила взгляд и посмотрела на его руки — в кои-то веки без перчаток. На правой, не давая рассмотреть ничего особенного, в несколько оборотов белела повязка. Но на левой пластырем были заклеены подушечки двух пальцев, в складки кожи въелась изумрудная зелень, а на тыльной стороне виднелась обильная россыпь — то ли следы странных уколов, то ли ожог брызнувшей окалиной…

Нэрданель попятилась. Интересно, пятнадцать минут, которые отвел себе извозчик, уже закончились? Конечно, закончились.

— Если это шутка, то дурацкая, — проговорила она.

— Совершенно дурацкая, — согласился Куруфинвэ и бросил взгляд в сторону стола.

Нэрданель обернулась и, порыскав, увидела придавленный куском малахита лист — верхний в пачке. «Дорогой друг, привет вам! Пишу впопыхах, торопясь выразить благодарность за присланную книгу!..» И так далее. Свой почерк, а вместе с ним и само письмо Нэрданель узнала сразу. Все это было чересчур.

— Что ж… Всего доброго. Не провожайте, — она решила завершить на этом осмотр, прижала к груди сумочку и, больше не поднимая глаз, направилась к двери.

— Ниссэ Нэрданель.

— Я найду дорогу. И учтите, меня ждет извозчик.

— Ниссэ Нэрданель…

Рубашка скользнула по лицу, затем она чуть не ткнулась носом в ту грязную сетку на крюке и, заторопившись, рванула за порог. Под ногами захрустел утоптанный в землю гравий, дверь за спиной хлопнула еще раз.

— Нэрданель!

Происходящее напоминало полубред-полукошмар. Мазнув по лицу ладонью, Нэрданель ускорила шаг, но почувствовала на плече чужую руку.

— Не трогайте меня! — обернувшись, в бешенстве рявкнула она.

Принц отшатнулся.

— Это свинство! Подлость! Да как вы вообще посмели?! Так водить меня за нос! И за что?! Вы просто подлец! Хуже газетчиков! Говорю, не смейте меня трогать!..

Она кричала, нимало не беспокоясь тем, что кто-то может услышать. В глазах быстро возникла какая-то красная пелена, потом она затуманилась, и Нэрданель, пытаясь отогнать ее, снова мазнула по лицу, но ощутила влагу.

«Этого еще не хватало», — возникла мысль где-то в незатронутой яростью части ее сознания.

Развернувшись на каблуках, она быстрым шагом пошла прочь от проклятого домишки, но добралась только до изгороди. Там села, рывком сдернула с головы шляпку и разревелась, прижав ее к лицу.

Кажется, она продолжала что-то выкрикивать или скорее выплевывать между всхлипами и рыданиями. Слезы невиданного прежде позора и унижения лились нескончаемым потоком, и только когда немного поиссякли, она поняла, что кто-то настойчиво зовет ее по имени и гладит по плечам.

— Я же сказала: не трогайте меня!

Куруфинвэ опустился перед ней на корточки; сначала он удержал равновесие, но от второго тычка в грудь все же покачнулся и неловко сел на землю. Взбешенная и растрепанная Нэрданель вскочила на ноги, смерила его яростным взглядом и в довершение швырнула скомканной шляпкой. Он безропотно снес и это и остался сидеть, тупо глядя на нее снизу вверх.

— Принесите мне воды, — наконец потребовала Нэрданель, ожесточенно утерлась рукавом и опустилась обратно на изгородь.

Принц, не говоря ни слова, поднялся и пошел в дом.

— …все же это вы мне тогда написали.

Нэрданель продолжала клацать зубами о край стакана, комкала насквозь вымокший платок и делала вид, что не слушает. До этого принц уже промямлил что-то там про нежелания и заблуждения.

— Будьте любезны, замолчите.

— Полагаю, все это можно считать досадным недоразумением, — проигнорировал он ее просьбу.

— Недоразумением?! — снова взорвалась Нэрданель. — Это точно перестало быть недоразумением, когда вы подкараулили меня в Университете!

— И как же мне надо было поступить?! — похоже, потерял терпение Куруфинвэ. — Дать вам влипнуть в неприятности?!

— Глядите, какая забота! Поэтому вы сами же меня в них и подтолкнули?!

Несколько секунд они возмущенно смотрели друг на друга, потом оба отвернулись.

Нэрданель отставила стакан на камни и с остервенением стала перерывать сумочку — принялась искать пудреницу. Принц уставился на руки и принялся ковырять свои пластыри.

— Значит, над тем миленьким Тириончиком вы корпели, не догадываясь о личности одариваемого? — спустя пару минут вдруг спросила Нэрданель и с отвращением хлопнула крышечкой — большую часть зеркальца занимал ожидаемо припухший красный нос.

— Нет, — мрачно ответил Куруфинвэ.

— Ха-ха, — мстительно порадовалась Нэрданель. — Так вам и надо.

— Я думал, это для отца, — еще более мрачно уточнил Куруфинвэ.

— Поразительная близорукость… Откуда вообще эта идиотская идея? Загадочный мастер, тайная переписка?

— Кто бы говорил… И я не собираюсь ничего вам объяснять.

— Да потому что нечего тут объяснять. Это все ваша манера казаться не тем, кто вы на самом деле.

— И кто же я на самом деле?! — взвился Куруфинвэ и, вскочив на ноги, навис над ней. — Что вы вообще обо мне знаете?! Ничего! Думаете, я не вижу, что вы там себе придумали?! Что я равнодушный, бессердечный, себялюбивый эгоист!..

— То есть это не так? — с издевкой вставила Нэрданель.

— …Всем вам интересно только самое очевидное!

— …Вы как бы строите из себя эгоиста, а остальные должны догадаться…

— …и объясняться ни перед кем я не собираюсь!..

— …и получается такой сомнительный подарок с сюрпризом…

— Я уже сказал вам: я далеко не подарок!

Он замолчал, тяжело дыша и стиснув кулаки. Нэрданель аккуратно поставила сумочку на изгородь, поднялась и, слегка качнувшись на носки, ледяным тоном сказала ему прямо в лицо:

— Не смейте на меня кричать.

Отступив назад, он переменился в лице, отвел взгляд и, помедлив, сел обратно. Нэрданель тоже.

— Извините.

Не ответив, она опять полезла за зеркальцем, а принц склонился и, раскачиваясь, принялся расчесывать тыльную сторону ладони. Бурая россыпь подсохших ранок тут же набухла красными крапинами.

— Вы просто ничего не понимаете — ни-че-го. Знаете, что в конечном итоге за всем этим стоит? Вы же слышали? «Такой же странный, такой же ненормальный».

— Я слышала немного другое.

— Меня тошнит от всего этого! Каждый только и норовит почесать язык на эту тему: «ах, какая одаренность, не иначе как в…», «ах, как жаль, что она не видит!..», «ах, какие необычные увлечения для вашего положения!..» Ужасные булыжники… Во Тьму все это! Не хочу делать что-то и ждать потом новых сплетен.

Нэрданель промолчала, и он, не дождавшись реакции, продолжил:

— Ладно, мне-то плевать. Мне — плевать. Но дело не только в этом! «Пожалуйста, ты женился на замарашке со странностями, и ничего хорошего из этого не вышло. Так будь добр, приструни хотя бы своего чокнутого сына!»

— Вы всегда придумываете за других такие грубые суждения?

— Я знаю, о ком говорю.

— Мне повторить?

— То есть вы думаете, что если я завтра все расскажу, мне только одобрительно похлопают?

— Ну… — откинувшись и вытянув вперед ноги, проговорила Нэрданель. — Думаю, будет скандал. Бурные обсуждения. Потом все свыкнутся… Да подождите вы, дайте я договорю! Свыкнутся, хотя иногда будут вспоминать и болтать за спиной… Но скандал был и после того вашего отъезда, а поскольку никто ничего не знал, пересудов было на много месяцев. И вы-то, кстати, всего этого лично избежали. В отличие от короля.

— Больно вы знаете, — пробормотал Куруфинвэ.

— А он-то знает?

Куруфинвэ правильно понял вопрос и нехотя кивнул.

— А мой отец?

Куруфинвэ кивнул снова.

Подумав, Нэрданель спросила еще:

— В том пакете, за которым вы заходили, были драгоценные камни?

— Нет. Камни у меня все свои… Я их… А, неважно. Там был хороший жемчуг. Для очередного ожерелья очередной Ингвист… Ингва… в общем, какой-то из них. А я ненавижу жемчуг, — и зачем-то стал подробно пояснять: — Он темнеет, колется, никак его не огранишь, не переделаешь, и потом этот вязкий смазанный блеск… Я стараюсь не работать с жемчугом: это вообще не мой стиль, но она так мило упрашивала. «Глубокоуважаемый мастер», «такие прекрасные элегантные работы», «изумительное колье моей кузины», «скоро долгожданный Осенний вечер», «помогите мне завоевать расположение одной интересной мне особы…» В общем, я согласился, как тут отказать. Осо-оба… Так-то мне по душе камни, они тверды, чисты, и они вечны в своей красоте… Создатель, да что же я несу?..

И он отвернулся и, пошарив подрагивающей рукой, взял что-то с изгороди.

Нэрданель, продолжая исподволь наблюдать, увидела свою посылку. Затрещала злополучная цветная бумага, посыпались на землю клочки. Принц заглянул в тубус, потом вытряхнул из него письмо и сначала прочитал. Дождавшись, когда он достанет и развернет сам рисунок, она все же решила рискнуть и как бы невзначай бросила:

— Я думаю назвать это просто: «Феанаро».

К ее удовольствию, он подскочил, как ужаленный, и уставился.

— Откуда вы узнали?!

— Ниоткуда.

— Откуда?!

— Не скажу. Да не смотрите на меня так: не скажу — и все.

Без толку попрепиравшись, они снова отвернулись друг от друга. Куруфинвэ со странным выражением рассматривал свое нарисованное в трех ракурсах лицо. Анфас, полуанфас, профиль.

Нэрданель выхватила тот миг, когда на террасе в Собрании он разворачивался к ней и, одновременно хватал за запястье — яростный, с пылающими глазами, с взметнувшимися волосами. Голова, изогнутая шея, напряженные плечи вырастали из необработанного основания, словно вырывались на свободу из толщи камня. Он тогда чуть не сломал ей руку, но была в этом порыве какая-то страшная красота. Как будто глухая дверца, всегда скрывавшая его «я», распахнулась и оказалась печной заслонкой.

— Вот ведь ирония: всех так бурно заинтересовала личность этого Ф., а уже потом его работы. А вас, напротив, совсем не заинтересовал он сам. Я бы предпочел наоборот…

Это было не совсем так, но Нэрданель подавила возмущенный порыв и не стала отрицать или оправдываться. Они снова замолчали.

Вокруг было тихо, только шелестел подступающий к дому лес да по-осеннему уныло пиликали в нем птицы. Тракт проходил в стороне, если там и проезжали повозки или подводы, отсюда их было не слышно, как не было слышно и видно горожан, путников и даже далеких соседей. Крыша ближайшего дома выглядывала рангах в двухстах над зеленой полосой изгороди, и только слабый дымок над ней намекал на чье-то присутствие. Близости города даже не ощущалось.

Нэрданель продолжала сидеть, словно ожидая чего-то. Давно уже следовало уйти: привести себя в надлежащий вид, добраться до тракта или спуска и отыскать первого попавшегося извозчика. Куруфинвэ тоже молчал. Он по-прежнему смотрел перед собой, куда-то сквозь бумагу, и указательным пальцем трепал замявшийся уголок листа. Нэрданель вдруг поймала себя на том, что невольно следит за этим движением, разглядывает то ли белую повязку, то ли руку под ней; она очнулась и заскользила взглядом выше — по серому рукаву свитера, по истончившимся на локте, на плече шерстяным петлям, по растрепанным, жестко торчащим в стороны черным волосам. Потом взглянула ему в лицо и почти сразу поднялась на ноги.

— Нэрданель! — позвал Куруфинвэ, вскакивая следом и ловя ее за плечи. Она едва успела выставить перед собой ладони.

— Можно я…? — начал он и не закончил.

— Нет уж, — отрезала Нэрданель и после паузы добавила: — Пока.

========== И так далее ==========

Некоторое время спустя

Финвэ сидел перед столом на развернутом боком кресле и развлекал себя тем, что крутил на подставке письменный прибор. В стаканчиках-домах позвякивали ручки и перья, торчавшая из макушки белого города башня с бриллиантовыми окнами кидала по стенам стайки зайчиков.

— Хватит, — не выдержал наконец Махтано. Он сидел в кресле напротив и занимался тем, что чайной ложкой отмерял бренди и наливал его в чай.

— Какой блестящий пла-ан остался не востре-ебован… — проигнорировал эту просьбу Финвэ. — А я изрисовал эскизами це-елый блокнот…

— Знаю я твои эскизы: одни миниатюрные здания и в лучшем случае деревья, — проворчал Махтано.

— Вот и непра-авда…

— Хорошо, неправда! Но твоя неизбывная тяга к симметрии сразу бы выдала нас с головой! Ее плоды имеют мало общего с тем непринужденным изяществом, которое очевидно в …

— Избавь меня от своего кабинетного красноречия, — уже не растягивая заунывно слова, отмахнулся Финвэ. Оставил в покое несчастный прибор и бесцеремонно забрал у Махтано чашку. — Конечно, выдало бы. И моя геометрия, и твоя основательность. Может, публика сообразила бы не сразу, но Феанаро бы точно не вытерпел ни дня. Какой-то криворукий прохиндей порочит доброе имя мастера Ф.?! Подать его сюда!

— Насчет криворукого я бы попросил…

— Шуму, думаю, тоже было бы с размахом.

— Я, кстати, теперь понимаю, откуда у него такая тяга к странным авантюрам…

— Зато уж наверняка.

— Тебе ведь нужно было просто еще раз с ним поговорить.

Финвэ вернул на стол пустую чашку, ладонью отер губы и уже без тени улыбки посмотрел на друга. Тот вздохнул.

Конечно, он говорил. И явно не реже, чем сам Махтано, а тот начал увещевания с первого же дня. Тогда он задержался на кафедре допоздна и обомлел, увидев на пороге блудного ученика: Феанаро явно подгадывал удобный момент. Это было видно по тому, как уверенно он прошел в кабинет — без опаски встретить кого-нибудь еще, как небрежно бросил на кресло куртку и сразу вытряхнул из мешка целую гору разных коробочек.

— Вот, — произнес он после короткого приветствия.

И поделился своим планом. План Махтано сразу не понравился. Из писем к себе и к Финвэ он примерно знал о перемещениях Феанаро по Валинору; знал о том, что он провел целый год где-то на севере и плотно занимался своими исследованиями кристаллов, а потом переключился на их обработку.

Содержимое коробочек язык не поворачивался назвать впечатляющими — здесь требовалось что-то намного сильнее. Махтано тогда сразу сказал, что подобному место в Музеоне.

— Надеюсь, что так. Это часть моего плана.

Он стал рассказывать о том, что уже два месяца живет в старом доме Мириэль, что все продумал, что ему нужна помощь — какое-то время забирать письма до востребования и относить на почтамт посылки; что через несколько месяцев он собирается официально вернуться и так далее, и так далее.

— Я не пойму, зачем все это? — удивился тогда Махтано и положил начало череде попыток переубедить своего упрямого ученика.

Разумеется, не преуспел.

Потом они с Финвэ неоднократно все это обсуждали, гадали и спорили. А через пару месяцев, когда газеты только начали входить во вкус и обсасывали всевозможные сплетни, Махтано заявил, что с него хватит.

— На пользу тебе это не пойдет. Народ сочиняет небылицы и строит догадки. Если хочешь заниматься делом — занимайся. Незачем играть в игры. И твой отец, между прочим, такого же мнения.

— Тогда народ будет сочинять сплетни и проводить параллели. А я и так слишком частый персонаж газетных статей, — непреклонно заявил Феанаро.

— Тебя же это как будто не заботит?

Махтано сказал так, потому что знал: заботит, еще как заботит. Но принц давно приучил себя отвечать на все слухи холодной невозмутимостью и в лучшем случае насмешкой. Постепенно это стало его обычной реакцией на любые раздражители, даже если настоящей цели задеть в них не было вовсе. Результатом такой сдержанности становились откладываемые на потом вспышки и даже бурные взрывы раздражения.

— Меня и не заботит, — отрезал Феанаро. — Я просто не хочу, чтобы лишний раз трепали языками. Что к лицу принцу, что не к лицу. Как так, почему, отчего!.. Я хочу, чтобы оценивали просто работу! Не оглядываясь на титул, или на что-то еще! Учитель, да ты же сам все понимаешь!.. — и тут он, конечно, совсем потерял терпение и стал возбужденно мерить шагами захламленную, заставленную коробками комнату — она по-прежнему производила впечатление не очень-то обжитого места.

Махтано понимал, хотя и не до конца. Он годами пытался вытравить из ученика разные глупые мысли и убеждения, с которыми Финвэ и привел его когда-то давно, но преуспел меньше, чем хотелось бы. Если вообще преуспел. Доверие вот разве что завоевал.

— Как знаешь. Но я остаюсь при своем: так ты только вяжешь себя по рукам. Будешь потакать капризам леди из высшего света. А слухи эти дурацкие все равно будут мешать, даже так — безадресно, — он поднялся со стула и снял с гвоздя по привычке повешенную туда шляпу. Шляпа опять побелела от пыли.

Вообще пыль в этом доме проникала повсюду и даже хрустела на зубах — как в том подсохшем куске пирога, которым Махтано легкомысленно позволил себя угостить. Насчет этого он тоже пытался проводить беседы: мол, работать нужно обстоятельно, аккуратно, содержать все в чистоте и порядке и уж, конечно, не устраивать мастерскую рядом с кухней. А еще лучше провести в доме основательную ревизию и выбросить весь очевидно ненужный хлам — треснувшие горшки, сломанные прялки, тронутые молью покрывала… Но даже такие несомненные и простые вещи не находили отклика.

Махтано в очередной раз покачал головой, обведя взглядом комнату, отряхнул шляпу и нахлобучил ее.

— Так и знай: я все это категорически не одобряю. И поэтому на почту ходить отказываюсь. Из принципа.

На этом они прохладно попрощались.

И все же принца такая мелочь уже не остановила. Вскоре он «вернулся» и стал справляться сам, тем более что караулящих возле почтамта ротозеев поубавилось. Схема быстро наладилась, а собственное самоустранение уже не позволяло Махтано с прежней регулярностью пытаться вправить ученику мозги. Финвэ тоже испытывал мало восторга от происходящего, а надежды, что принц быстро наиграется, стремительно таяли…

— Ладно, что теперь спорить. Хорош был план или нет, мы уже не узнаем, — хлопнул себя по колену Финвэ, поднялся и, вытащив из маленького Тириона подзорную трубу, отошел к окну.

Оно было закрыто по сезону, поэтому грохот, который долетал из мастерской в отдалении от дома, долетал приглушенно. Махтано прислушался к нему и невольно поежился.

Мало ему было беспокойства с неуемным учеником, так еще и Нэрданель все больше тревожила своей излишней увлеченностью, затем всерьез расстроила подавленным видом, а затем не на шутку испугала тем демаршем насчет отъезда в Валимар. Поэтому когда месяца два назад она снова повеселела, оттаяла, Махтано не мог нарадоваться. Впрочем, он списывал все на их уроки ваяния, которые, увы, пришлось действительно начать. И которые — увы! — продвигались пугающе успешно.

— Куруфинвэ, может быть, останешься на ужин? — позавчера вечером привычно спросила Нинквэтиль, когда ученик заглянул к учителю и занес какую-то давно потерянную книжку.

— Не откажусь, леди Нинквэтиль.

Здесь ему следовало насторожиться и почуять что-то. Вместо этого он увлеченно листал ту самую книжку, вспоминая, о чем она вообще. Поэтому не заметил ни изумленного лица жены, ни того, как Феанаро вдруг переглядывается с Нэрданель, ни, кстати, того, что та вообще откуда-товдруг появилась. Так что насторожило его только «мы» во фразе «Мы хотим кое-что сообщить». А потом он решил, что ослышался.

— Ториэль, милая… Я думаю, нам нужно поставить еще чаю. Или вина. Или бренди… Или, — он беспомощно взглянул на застывшую с открытым ртом Нинквэтиль, — или каких-нибудь капель…

И совсем потом он лежал на диване в гостиной с влажным полотенцем на голове и, ни к кому конкретно не обращаясь, сообщал, что «эти двое меня с ума сведут». Что если каждому в отдельности он еще мог противостоять, то вот теперь они объединят усилия, и все — поминай, как звали…

Нинквэтиль сидела здесь же и заботливо придерживала полотенце. Рядом, хочется думать, пристыженные, стояли Нэрданель и Феанаро — она с каплями, он с медным тазом.

Что происходило во дворце, он пока не решился спрашивать. Финвэ заявился после полудня с непроницаемым веселым видом и, ни слова о произошедшем не говоря, с порога принялся шутить — с потрясенной Ториэль, с не менее потрясенной Нинквэтиль. А уже наедине, в кабинете стал упорно оплакивать свою нелепую задумку с лжемастером Ф. Тем временем в мастерской возле дома с самого утра продолжалось вызывающе шумное разграбление.

Вспомнив все это, Махтано покачал головой и с надеждой заглянул в чайник. Чайник был пуст, и только с крышки громко закапало на подсунутую под него газету. «Сенсационное признание: высший свет потрясен». Еще несколько газет пачкой лежали на краю стола, заголовки там тоже были, как на подбор: «Срывая маски», «Тайное и явное», «А что же король?..» Где-то среди них спряталась и заметка, вырванная из «Колокола»: главный редактор «Золотого листка» неожиданно закрыл свою конторку и без объяснения причин переехал в Валимар. Заметку Махтано подобрал на полу в коридоре.

— Зна-ешь что-о… — тем временем взялся за свое Финвэ. Он по-прежнему увлеченно рассматривал в трубу что-то там за окном.

Грохот из мастерской как раз стих, в кабинет теперь долетали только шаги Ториэль — она с удвоенным рвением хозяйничала на кухне. Нинквэтиль, надо думать, снова села перебирать старые вещи. Утром она решила пройтись, но едва вышла на улицу — натолкнулась на какого-то липкого хлыща с карандашом и папкой и поспешно возвратилась…

Внезапно Финвэ отпрянул от окна, опустил трубу и то ли озадаченно, то ли смущенно потер переносицу.

— Знаешь что?! — вдруг с большим жаром повторил он, оборачиваясь к Махтано. Поставил трубу на подоконник, решительным шагом подошел к столу и сел. — У них ведь еще и дети будут! Какой уж тут чай?!