Инферно. Последние дни [Скотт Вестерфельд] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (84) »
Скотт Вестерфельд ИНФЕРНО. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ
Джаззе, первой читательнице и лучшему другу. Спасибо Моргане Бате и ее друзьям за «фотлично».
Часть I Предпочтения
Вы когда-нибудь слышали эту очаровательную маленькую песенку?Ее поют во время игры вроде «Каравая», когда дети ходят по кругу, а потом по сигналу падают. В этом контексте ее можно перевести так:Ring-around-the-rosy.A pocket full of posies.Ashes, ashes, we all fall down.Однако некоторые люди полагают, что это не что иное, как описание Черной смерти, чумы четырнадцатого столетия, унесшей жизнь 100 миллионов человек. Теория такова: «Ring — around — the — rosy» можно также грубо перевести как «розовые круги повсюду» и рассматривать как ранний симптом чумы: круглые пятна покрасневшей кожи. Во времена Средневековья люди считали, что цветы могут защитить от болезней, и носили их при себе. Слова «прах к праху» присутствуют в заупокойной мессе, и дома жертв чумы часто сжигали. А как понимать «все мы делаем бах»? Ну, это вы можете вычислить и сами. Прискорбно, однако, что большинство экспертов считают все это ерундой. Красная сыпь в виде круглых пятен на самом деле вовсе не симптом чумы, говорят они, а вместо «праха» в первоначальном варианте было какое-то другое слово. Важнее, однако, то, что песенка слишком «молода». Она впервые появилась в печати в 1881 году. И все же поверьте мне: это о чуме. Слова немного изменились по сравнению с оригиналом, но так происходит с любыми словами, на протяжении семи веков повторяемыми устами детей. Это — маленькое напоминание о том, что Черная смерть придет снова. Почему я так уверен насчет этой песенки, когда все эксперты против? Потому что я ел малыша, который придумал ее.Кружим вокруг розы.Карман набит цветами. —Прах, прах, все мы делаем бах!Магнитофонные записи Ночного Мэра: 102–130
1 «The Fall»[1]
МОС
Такое впечатление, будто Нью-Йорк дал течь. Полночь уже миновала, а все еще было сто градусов. Городские испарения просачивались сквозь трещины в тротуарах, поблескивая в свете уличных фонарей, точно маслянистые радуги. Груды мешков с мусором у ресторанов на Индиан-роу тоже протекали, недоеденная карри[2] постепенно застывала, как цементный раствор. На следующее утро эти блестящие пластиковые мешки будут омерзительно вонять, но когда я проходил мимо них той ночью, они пахли шафраном и совсем свежим, только что выброшенным рисом. Люди истекали потом тоже — с лоснящимися лицами, с закручивающимися на концах волосами, — как будто только что приняли душ. Глаза у них остекленели, сотовые телефоны свисали с поясных ремней, мягко мерцая и время от времени изрыгая фрагменты модных песен. Я возвращался домой после игры с Захлером. Было слишком жарко, чтобы писать что-то новое, поэтому мы просто в тысячный раз проигрывали рифф,[3] построенный на одних и тех же четырех аккордах. Спустя час я вообще перестал слышать, что у нас получается, — так бывает, когда снова и снова повторяешь одно слово, пока оно не потеряет всякий смысл. В конце я слышал лишь, как визжат струны под потными пальцами Захлера, а его усилитель шипит, словно паровая труба; это была другая музыка, пробивающаяся сквозь нашу. Мы прикидывались группой, разогревающей публику перед началом выступления, медленно заводя ее в ожидании того, как в свет рампы выскочит вокалист: самое долгое вступление в мире. Однако у нас не было никакого вокалиста, поэтому наш рифф имел своим результатом просто ручейки пота. Иногда я чувствую, что сейчас что-то произойдет — типа я вот-вот порву гитарную струну, или меня поймают, когда я прокрадываюсь домой, или мои родители очень близки к серьезной ссоре. Поэтому за мгновение до того, как ТВ упал, я поднял взгляд. Женщине было двадцать с чем-то, огненно-рыжие волосы, глаза, как у енота, черная тушь стекала по щекам. Она выталкивала телевизор в окно на третьем этаже, старый такой, еще в виде ящика; когда он летел вниз, шнур питания молотил по воздуху. ТВ с гулким звоном стукнулся о пожарную лестницу, но спустя несколько мгновений этот звук утонул в грохоте, с которым он рухнул на мостовую в двадцати футах передо мной. Вокруг моих ног рассыпались мелкие стеклянные осколки, острые и блестящие, звякающие, словно подвески люстры. В них отражались фрагменты уличных фонарей и неба, как будто телевизор распался на тысячу крошечных, продолжающих работать экранов. На меня смотрели собственные глаза, широко распахнутые, испуганные, удивленные. Я снова поднял взгляд. На случай, если этой ночью всем вздумается- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (84) »
Последние комментарии
21 часов 49 минут назад
1 день 2 часов назад
1 день 4 часов назад
1 день 6 часов назад
1 день 11 часов назад
1 день 12 часов назад