Любовь и Смерть всегда вдвоем. Мистерия Луны как сакральное сердце картины "Молчание доктора Ивенса" [Олег Владимирович Ермаков] (pdf) читать постранично

Книга в формате pdf! Изображения и текст могут не отображаться!


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Олег Ермаков

Любовь и Смерть
всегда вдвоем
Мистерия Луны как сакральное сердце картины
«Молчание доктора Ивенса»
В 1973 году, в пик поры «развитого социализма», на киноэкраны СССР вышел фильм
Буди|мир|а Метальникова* «Молчание доктора Ивенса». Зоркие очи безбожной советской
цензуры не разглядели бунт его сюжета, чей главный герой Мартин Ивенс явил своей судьбой
и трагичным концом крестный подвиг Христа: встретив гонцов продвинутой цивилизации,
в Контакте с ними он взял на себя груз вины за грехи человечества и отдал жизнь за землян.

Ивенс — это Иисус советского кинематографа,
ведь, как и он, принял смерть за землян, искупая грех их.
Страшная, неутолимая боль фильма в том, что в отличие от Иисуса, воскресшего в третий день
по распятии, Ивенс просто погиб — фильм не дал людям шанс Воскресенья. Но эта-то смерть
без надежды на Жизнь породила великое в своем трагизме творенье искусства, будящее мир
как набат и всей сутью своею кричащее: смерть без Надежды — есть ложь. Так глухою порой
атеизма явилось с экранов живое свидетельство о Христе, меж иных благих вех приготовившее
духовное возрождение ввергнутых в хаос безверья народов громадной страны.
С тем, фильм ясно отмечен перстом Божьей Матери, давшей нам Сына
и с древней поры у народов планеты тождественной Луне.
Самопожертвование во имя людей — обычное качество киногероев Страны Советов
с присущей им идеологией пролетарского нтернационализма. Но только Ивенс в своем лобовом
столкновении с Иным выступил из ряда их и поднялся над всем как интернационалист
без приставки «пролетарский», ответив собою за всех на Земле и ее самое — как Христос.

Зря познанья тщету без столпа ЧеLOVEчности, Ивенс, подобно Христу, чтил
при|мат над всем Божьей Лю|бви как Закона лю|дей, чем сказал он: наука —
моральна. Тем самым, Оранте и Ивенс в картине — суть Сердце и Ум Сердца,
Пара: Вселенная, Мать сущих, и человек, слуга верный ее **.

И

В
И

Е
С

Н
У

С

_______________________________________________________________________________

*Метá — цель (стар.), в кою мы метим. Цель бренных нас, сущих у смерти в плену — Воскресение: в Бога воз|в|ра|т как в Исток.
** Антипод Уму Сердца, слуге, пишет Лев Толстой, есть Ум Ума — эгоист как слуга сам себя.

Киев – 2013

Luna * Oleg * Vladimirovich * Ermakov

v
2

Две вещи более всего поражают
человеческое воображение: звездное
небо над нами и нравственный закон
внутри нас.
Иммануил Кант

В

жизни нашей, известно, бывают события, определяющие
судьбу. Таким событием стал для меня просмотр кинофильма
«Молчание доктора Ивенса». Когда я увидел его, мне было 11 лет,
но, при всей его «взрослости», фильм поразил меня в самое
сердце.

Сюжет его я воспринял как личную драму. Я страстно влюбился
в его героиню Оранте — часами просиживал в читалке библиотеки,
смотря на лицо артистки Жанны Бóлотовой на журнальной обложке
и мучаясь тщетностью этого чувства. Я написал восторженное письмо
о картине в журнал «Советский экран», и впоследствии в статьерецензии под названием «Готовы ли мы?», вышедшей в №19 этого
издания за 1974 год, отзыв мой был опубликован. Я был навылет
пронзен звездной музыкой Эдуарда Артемьева, и щемящая песня
«The Way» («Стезя», «Путь») в исполнении Валерия Ободзинского
осталась со мной навсегда.
Главное ж было в том, что фильм этот родил во мне бурную
жажду познанья, с тех пор неослабную. Плодом ее чрез года стало
написание посвященной Луне большой книги «Планета Любовь.
Основы Единой теории Поля», занявшее 22 года, а доработки ее —
еще 4. Книга эта, а также 11 лунных трактатов, ее приложений — мое
достоянье, чьи дивные людям открытия, верю, в час свой отворят очи
им.
С тем, вся жизнь моя определилась прямым действьем двух
солнц — Луны и картины «Молчание доктора Ивенса», и в некий час
понял я: Луна — оба. Тогда ж постиг я: просмотр фильма стал мне

вхожденьем в круг Тьмы: уловленьем Луной как Крюком, в То дверьми.
Плод его и Луны дар мне — вúденье: взгляд в Мир очьми ее, что
обрел я. Зренье это — корнь книги моей, чьи открытья — взор лунный:
что явно ему, бренный глаз не узрит. Так, не знав об открытиях
NASA, пришел я к идее физической пустоты Луны, Матери сущих1,
пустой оттого, что пусты очи бренные наши, навыворот взор: Полнота,
3

Глубь Луны — дыра им, кои сами дыра. Я увидел еще: Лунный день не
блажь Пристли — он я|вь очей зрячих: день-г|ран|ь, средостенье,
каким как Луной склеен год, без сего дня не сущ. Очи видящи — взор
Пустоты: По|лно|та, глаз-зрачок гу|ман|оида, гостя землян; он же —
Воланда глаз по-булгаковски: пуст, черн, мертв, — Полность, что зрит
из г|лаз|ниц как Провал, Всё под маской ничто.
От Луны понес я в своей жизни и ра|дость и боль чрез картину
сию. Фильм сей, лунная песнь — корнь всего, что случилось со мной,
и наказ Луной жить.
В чем его волшебство? сила в чем? В том, друзья, что фильм сей

есть мистерия лунная, Матери действо. Вот твердые знаки