Любовь сладка, любовь безумна [Розмари Роджерс] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Розмари Роджерс Любовь сладка, любовь безумна

Посвящается С. Б.

Часть I ПРОЛОГ

Глава 1

Весной 1862 года Вирджинии Брендон исполнилось шестнадцать, и мысль о первом бале, до которого оставалось две недели, наполняла ее восхитительным трепетом, вызывая гораздо больше волнения, чем прибывшее этим утром из Америки письмо от отца.

Они не виделись о тех пор, как девочка была совсем еще крошкой, не более трех-четырех лет, и, хотя отец каждый месяц присылал деньги на ее содержание через своих банкиров в Сан-Франциско, писал он нечасто.

Почему Вирджинию должно затронуть или расстроить известие о том, что отец решил жениться вторично?

Как верно сказал дядя Альбер, когда прочел письмо, Уильям Брендон еще не стар — в самом расцвете сил. А его невеста, молодая вдова, составит прекрасную партию — настоящая леди с Юга, владелица большой плантации около Нового Орлеана.

Правда, Вирджиния вспомнила тревожный взгляд добрых глаз тети Селины, когда ей прочитали письмо. Тетя слишком чувствительна: наверное, думает о матери Джинни, своей сестре, прелестной Женевьев, ушедшей из жизни так рано и так трагически.

«Но я почти не помню маму, — строптиво думала Джинни. — И почему я должна расстраиваться, если отец снова женится? Я вряд ли буду жить с ним и мачехой — в конце концов, в Америке сейчас война — Гражданская война, которая может продолжаться еще много лет!»

— Кузина Джинни! Неужели не можешь постоять спокойно? — В голосе Пьера слышались нотки раздражения.

Обычно этого оказывалось достаточно, чтобы мгновенно усмирить Джинни, но в это весеннее утро девушка была слишком взбудоражена, чтобы сдержаться.

— Но я устала стоять неподвижно! Подумать только, я еду на бал! А какое у меня платье?

Зеленые, сверкающие, как изумруд, глаза чуть сужались, когда Джинни улыбалась, и Пьер Дюмон снова вздохнул. Как можно рисовать, когда эта капризная девчонка ничего не желает слышать?! Лицо — словно изменчивое море.

«Шестнадцать, — с отчаянием подумал Пьер. — Как можно отразить на холсте настроение и сущность шестнадцатилетней девушки?»

Пришлось уговаривать Джинни и даже пытаться подкупить ее, точно так, как он делал, когда девочка была гораздо моложе.

— Постой еще немного, голову слегка наклони, как я показывал, или клянусь, что в ночь бала у меня начнется ужасная простуда и тебя некому будет проводить.

Темные ресницы опустились. Пухлая нижняя губка недовольно оттопырилась.

— Неужели ты настолько…

— Ну… может, я и не такой уж медведь, чтобы обидеть тебя, малышка, но ты обещала позировать сегодня, а освещение как раз подходит. Пожалуйста, еще несколько минут.

— Ладно, ладно! Только помни, я еду кататься в парк и нужно еще переодеться!

Подавив улыбку при виде устало-пресыщенной гримаски юной кузины, Пьер вновь взялся за кисть.

По сравнению со сверкающей красотой Джинни изображение на холсте было лишено жизни и глубины — просто портрет молодой девушки, стоящей под старой яблоней; лицо слегка поднято навстречу солнечным лучам, пробивающимся сквозь ветки. Все на месте: зеленые глаза, чуть косо поставленные, волосы — самый бледный оттенок полированной меди. Не хватает только живости и искрящегося веселья, делавших девушку редкостной красавицей.

А манера упрямо наклонять подбородок — как Пьер может запечатлеть это?

Покусывая кончик кисти, Пьер, прищурившись, поглядывал на Джинни, размышляя, уж не стоит ли драматическим жестом просто разорвать холст, хотя знал, девушка не может дождаться, пока напишут ее портрет. Ну что ж, придется постараться.

Теперь она стояла неподвижно — наверное, снова мечтает о том, как будет танцевать на балу. Пьер изучал ее лицо.

Его тетя Женевьев в свое время считалась красавицей, и Джинни унаследовала цвет ее волос и овал лица. Маленький подбородок с чуть заметной ямочкой, прямой носик. Но рот… ах этот рот! Он скорее должен принадлежать куртизанке или даме полусвета. Прекрасно очерченный, с короткой верхней губкой и пухлой, чувственной нижней — рот женщины, обещающий несказанные наслаждения тому, кто поцелует его, и вместе с волосами и высокими скулами придававший Джинни вид страстной буйной цыганки.

Почти против воли взгляд Пьера опустился ниже, скользнул по округлым изгибам упругой груди, узкой талии, скрытым широкой юбкой бедрам.

Женщина. Нет, почти. Ей ведь только шестнадцать, и Пьер знал ее с самого детства. Конечно, Джинни выросла, но он должен думать о ней как о ребенке и своей кузине.

— На сегодня достаточно, — окликнул Пьер резче, чем намеревался.

— Закончил? Можно посмотреть? — обрадовалась Джинни.

Пьер закрыл холст:

— Нет — еще не закончил. Говорил же тебе, потребуется много времени! — И, шутливо дернув за выбившийся локон, добавил:

— Не подглядывай, малышка, обещаешь?

Джинни раздраженно тряхнула головой:

— Это несправедливо! Я хочу увидеть!

Она непременно повздорила бы с Пьером, но тут появилась посланная тетей горничная Мари с приказом немедленно переодеться. Независимо пожав плечами, Джинни поднялась наверх, в свою комнату, где Мари уже приготовила костюм и помогла девушке одеться, как всегда ворчливо жалуясь на то, что мадемуазель не желает помнить: она уже не ребенок, а молодая дама. Не обращая на Мари внимания, девушка вновь предалась мечтам. Снова вспомнилась Америка. Странно, что, хотя она родилась там, именно Франция стала настоящим домом и любимой родиной. Пьер говорил, что Америка — страна дикарей, хотя мать Джинни любила Новый Орлеан, а отец был богатым и образованным человеком.

Почему же мать оставила его и вернулась во Францию?

Тетя Селина так и не сказала Джинни правды, хотя объяснила, что здоровье матери было очень слабым и климат в Луизиане совсем для нее не подходил.

— Кроме того, — добавила тетка, — бедная Женевьев вечно оставалась одна. Твой отец был всегда занят, ведь он успел составить целое состояние на золотых рудниках в Калифорнии, а Женевьев хотела только одного — быть рядом с ним…

Почему же она взяла маленькую дочь и уехала? Неужели тут кроется какая-то тайна? Однажды Джинни спросила Пьера, но тот посмеялся над ней:

— Слишком много читаешь любовных романов! Твоя мать заболела и решила вернуться домой, вот и все.

— Но почему отец не послал за мной? Не хотел видеть?

— Одинокий мужчина, путешествующий по диким, отдаленным районам страны, — что он будет делать с маленьким ребенком? Нет, твой отец — человек практичный и знал, что тебе лучше будет здесь.. Разве тебе у нас плохо, малышка?

Конечно, Джинни хорошо в их доме, и она не хотела бы жить где-либо еще. Но все же отец хотел послать за ней после окончания войны. Неужели он это сделает? А главное, решится ли поехать сама Джинни?

— Об этом не волнуйся, — утешил дядя Альбер. — Война может продолжаться много лет. И кроме того, ты сама должна решить, что делать. Выбор за тобой, Джинни.

— Это твой дом, детка, и мы любим тебя, — добавила тетя Седина со слезами в нежных карих глазах.

Стоя перед зеркалом, Джинни решительно пожала плечами. Зачем задумываться над тем, что ждет впереди? Гораздо важнее знать о том, что через две недели бал… и вспоминать об ошеломленном, почти несчастном выражении глаз кузена Пьера, когда тот глядел на нее.

«Наконец Пьер заметил, что я выросла, — торжествующе размышляла девушка. — И хотя не хочет признать этого, но считает меня хорошенькой».

Джинни казалось, что она всегда была немного влюблена в кузена, который обращался с ней дружески-снисходительно, как с родной сестрой. Но с тех пор как его друг виконт де ла Рив встретил их в парке и не смог скрыть ни своего изумления, ни очевидного восхищения при виде девушки, Пьер совсем переменился.

Ну что же, пора бы ему и заметить! Джинни надеялась, что все его друзья будут на балу и тоже заметят ее. Она, конечно, будет вести себя как утомленная, пресыщенная вниманием красавица, а когда ее пригласят на танец, станет флиртовать.

Джинни охватило чувство невиданной свободы — ведь она стояла на пороге самой жизни. И тогда она задумывалась о том, что принесет будущее, кто станет тем, единственным. Мысль об этом лишь приятно волновала. Чего бояться? Джинни молода, красива, удачлива, обладает почти всем возможным.

Только тетя Селина почему-то тревожилась. Стоя рядом с мужем у подножия лестницы, она наблюдала, как племянница почти порхает по ступенькам, — лицо раскраснелось, глаза сверкают. Девушка неожиданно напомнила ей Женевьев — прекрасную, искрящуюся весельем Женевьев, всегда полную жизни, так жадно ждущую любви, поклонения, восхищения…

И к чему все это привело? Когда Женевьев возвратилась во Францию, от нее осталась одна тень.

Она ничего не объяснила, ни в чем не призналась, но по всему видно было: сестра потеряла иллюзии, мечты ее разрушены… а без них она не могла жить.

— Господи, не допусти, чтобы с Вирджинией случилось то же самое, — молилась Седина.

Но девушка весело повернулась, так что юбки взметнулись вокруг ног.

— Хм-м, выглядишь как цыганка-танцовщица, — подтрунил Альбер.

Год назад, путешествуя по Испании, они видели, как танцуют цыгане, и Джинни объявила тогда, что хочет танцевать, как они.

Но сейчас она сморщила носик:

— Теперь я, пожалуй, рада, что не родилась цыганкой!

Нет, уж лучше кружиться в вальсе!

— Ну что ж, скоро твое желание исполнится. И помните, мадемуазель, первый танец — мой.

Альбер Дюмон галантно предложил племяннице руку, и они весело пошли к выходу.

Но прогулку пришлось прервать — собирались облака, предвещавшие весенний ливень.

Разочарованная, Джинни возвратилась к себе и снова переоделась в светло-зеленое платье. Облокотившись на подоконник, она уныло смотрела на маленький садик, где совсем недавно позировала Пьеру для портрета.

Небо совсем потемнело, и все вокруг выглядело серым, безжизненным. Скоро польет дождь, и улицы опустеют. Как противно сидеть взаперти! Снова похолодало — сейчас Мари зажжет огонь в очаге. Может, спуститься в библиотеку дяди Альбера, взять книгу? Что еще делать в такую погоду?

Первые капли разбились о землю, когда Джинни вспомнила, что забыла в беседке сборник эссе Эмерсона, и в тревоге выбежала из комнаты, надеясь, что никто ее не заметит. Дождь усилился, и, как она ни спешила, все же успела промокнуть насквозь. Почему же Джинни остановилась на пороге и подняла лицо навстречу дождевым струям?

Глава 2

Между зеленоглазой девушкой во Франции и молодым капитаном армии северян не было ничего общего — разве что оба вымокли до нитки… и, кроме того, он жил когда-то в Париже, давным-давно.

Синий мундир уже потемнел от воды, и капитан проклинал дождь и возложенное на него поручение.

Произведенный в новый чин только вчера и переведенный из уединенного аванпоста на территории Нью-Мексико в Новый Орлеан из-за прекрасного знания французского, Стив Морган думал, что обязанности его будут легки и приятны, но вместо этого обнаружил, что должен охранять поместье Брендонов и его хозяйку — жену американского сенатора из Калифорнии.

И теперь, застигнутый неистовым ливнем, почти оглушенный раскатами грома, Стив Морган проклинал судьбу и даму, которую охранял. Какого дьявола ее, носит в бурю?! И где она? Стив надеялся, что у женщины хватило здравого смысла поискать где-нибудь убежища.

— Миссис Соня уехала куда-то, — сказала Стиву кислолицая экономка, когда он прибыл сегодня с приглашением от генерала Батлера.

И это тоже действовало на нервы: с чего он должен играть роль мальчика на побегушках — выполнять поручения генерала, а остальное время охранять холодную как лед южанку от возможных покушений. Только потому, что хозяйка была достаточно удачлива или умна, чтобы успеть выйти замуж до того, как началась война, и к тому же — за сенатора, с ней обращались совсем не как с другими женщинами в этом завоеванном городе. От Стива Моргана и пяти солдат, находившихся в его подчинении, ожидалось, что они всегда должны быть к услугам леди, когда той вздумается проехаться по магазинам или навестить друзей. Мужчины во главе с капитаном чувствовали себя до ужаса глупо, им приходилось ехать, словно лакеям, за экипажем мадам Брендон или ночевать в саду, поскольку они были недостаточно хороши, чтобы пригласить их в дом, — что ни говори, а это всего-навсего какие-то янки. Даже негры, бывшие рабы, обращались с ними с плохо скрытым пренебрежением, а уж об уроженках Луизианы и говорить не стоило — те открыто выказывали презрение и отвращение к победителям.

Соню Брендон, всю жизнь прожившую на Юге, друзья по-прежнему принимали, несмотря на брак с северянином, но она и не пыталась спрятать нелюбовь к своему эскорту — даже, казалось, находила особенное удовлетворение в том, чтобы выказывать ее. Именно поэтому Стив угрюмо выслушал сообщение о том, что леди отправилась покататься верхом — одна, несмотря на застлавшие небо грозовые тучи…

— Не знаете, куда она могла поехать? — спросил он, но служанка, пожав плечами, пробормотала, что хозяйка любит ездить к реке, смотреть на корабли.

— О дьявол! — громко воскликнул Морган, забыв о предосторожности, и с гримасой отвращения повернулся к капралу, тяжеловесному краснолицему мужчине. — Думаю, нужно поехать поискать ее — генерал снимет с меня шкуру, если с этой бабой что-то случится.

Ухмыляющийся капрал отдал честь и нерешительно предложил сопровождать капитана, но тот приказал держаться поблизости к дому, вместе с остальными людьми, на случай если она вернется.

— Тогда отправитесь искать меня, — мрачно добавил он, поворачивая коня.

Сзади послышалось невнятное бормотание чернокожей служанки, что-то насчет того, что хозяйка предпочтет погибнуть от удара молнии или укуса змеи, лишь бы не оставаться в лесу в компании синемундирника. Женщина говорила по-французски, уверенная, что ее не поймут, но Стив, забывшись, ответил на том же языке, что она бы могла спасти хозяйку от ужасной участи, поехав с ней или хотя бы уговорив остаться дома, и, не обращая внимания на пораженную негритянку, пустил лошадь в галоп по направлению к реке.

С козырька кепи капала вода, почти ослепляя Стива; снова выругавшись, он сунул кепи в карман. Черт возьми, где она прячется? Он уже почти достиг реки, но тут в голову пришла новая мысль: что, если она вернулась другим путем, сидит сейчас в доме и весело посмеивается при мысли о том, как ненавистный северянин бродит по лесу в такую погоду? Стив стиснул зубы от ярости. Ну что ж, он все равно у реки, так что может хорошенько все осмотреть, прежде чем направится в обратный путь.

Заросли кончились. Он неожиданно оказался на небольшой прогалине. Стив резко осадил коня. Не хватало еще заблудиться! Но тут он заметил ветхий, заброшенный пакгауз и кобылу Сони, привязанную к дереву.

Значит, остаток здравого смысла у миссис Брендон все же сохранился, должно быть, решила переждать бурю здесь.

Интересно, удивится ли она, увидев Стива?

Соня Брендон сидела согнувшись на старом деревянном ящике, обхватив руками колени, чтобы хоть немного согреться. Она промокла до нитки и, очевидно, боялась грома, потому что при каждом раскате вздрагивала и закрывала глаза Прямые светлые пряди, выбившиеся из затейливой прически, свисали крысиными хвостиками вдоль спины; новая бархатная амазонка была окончательно испорчена. Она знал что выглядит чучелом, и ужасно себя чувствовала. Почему ее так приспичило отправиться на прогулку именно сегодня Она ведь видела, что собирается гроза, и всегда боялась грома. Если бы только тетушка Викторина не начала ворчать что одной ездить неприлично, и к тому же Соня ненавидел этих солдат-янки, вечно слоняющихся вокруг дома, играющих в карты, критикующих южан, и новоорлеанцев в особенности, громкими гнусавыми голосами. А хуже всех капитан, не скрывающий того, как опротивела ему необходимость сопровождать Соню повсюду, куда той вздумается поехать. Она часто замечала дерзкий, пренебрежительный взгляд, которым тот оценивал ее с головы до ног, словно шлюху-маркитантку, встреченную на улице.

Ах, почему она так легко согласилась отпустить Уильяма в Вашингтон едва ли не сразу после свадьбы и была столь наивна, что решила остаться присмотреть за плантацией, пока муж в Калифорнии пытается найти поддержку в защиту южан?! Все напрасно — Калифорния предпочла войти в Соединенные Штаты, и Соня оказалась разлученной с мужем. С тех пор ее не оставляло гнетущее чувство, что южане проиграют войну — уж слишком легко северяне взяли Новый Орлеан.

Янки! Соня ненавидела их высокомерие, наглое обращение с жителями завоеванного города, спокойную уверенность в окончательной победе над южанами.

Оглушительный раскат потряс стены хижины, заставив Соню в ужасе прижать ладони к ушам и вскрикнуть. Дверь с треском распахнулась — на пороге в яркой вспышке молнии возник силуэт мужчины. Соня снова закричала, на этот раз от ужаса. Пришелец выглядел словно сам дьявол: черные волосы прилипли к черепу, темно-синие глаза злобно сверкнули в полутьме.

Он вошел, захлопнув дверь, и Соня услышала ленивый издевательский голос:

— Что с вами, мадам? Вы выглядите так, словно увидели призрак! А я-то думал, вы обрадуетесь, узнав, что я пришел спасти вас!

Нерассуждающие ярость и страсть охватили Соню. Она порывисто вскочила:

— Вы! Что вы здесь делаете? Как посмели преследовать меня?!

— Выполняю свои обязанности, мэм!

Он, ничуть не встревожившись, спокойно стоял, стряхивая воду с волос и одежды, словно волк. В эту секунду капитан и в самом деле напоминал хищника — злобного, смертельно опасного. В том, как он стоял, слегка расставив ноги, раздувал ноздри, словно ощущал запах добычи, было нечто… Почему она думает об этом?

Слепая, безоглядная паника охватила Соню.

— Убирайтесь! — хрипло прошептала она и повторила чуть громче:

— Убирайтесь от меня!

— Но, мэм, я и близко к вам не подошел!

Голос звучал холодно-рассудительно, но Соня заметила, как сузились его глаза, а рот дернулся в насмешливо-понимающей усмешке. Она почти физически ощущала этот пристальный взгляд, не Пропустивший ни единой детали, заметивший намокший бархат, льнущий к телу, испуганные глаза, губы, чуть приоткрывшиеся от необъяснимого, слепого ужаса.

Соня не сознавала, что сама не сводит с него глаз, пока внезапно не заметила, что под ненавистным голубым мундиром скрывается мужчина — высокий, с узкими бедрами, широкими плечами и загорелым лицом, удивительно контрастирующим с темно-синими глазами. Намокшая ткань почти не оставляла простора воображению. Совершенно очевидно было, что он хотел Соню. Она с испуганным криком подняла глаза; бледные щеки мгновенно и ярко вспыхнули.

— Ожидаете моих извинений? Существуют вещи, которые мужчина не может контролировать, — мягко объяснил Морган, насмешливо усмехаясь.

Соня отступила назад, инстинктивно скрестив руки на полной груди.

— Не… не подходите ко мне! Я закричу, если вы сделаете хоть шаг…

— Думаете, кто-то услышит в таком шуме?

Внезапный удар грома, казалось, потряс стены, и Соня, охнув, подпрыгнула. Возможно, Стив почувствовал ее безумный страх, потому что пожал плечами, не сводя глаз с ее лица:

— Поверьте, мэм, у вас нет причин волноваться. Я вовсе не собираюсь насиловать вас, если вы боитесь именно этого… несмотря на доказательства обратного, — добавил Стив ехидно, пренебрежительно оглядывая Соню.

Женщина не двигалась, чувствуя себя пойманной в ловушку, и с чем-то вроде отчаяния заметила, что он начал снимать френч. Вскрикнув, Соня прижалась к стене, но Морган заговорил с ней тихо, успокаивающе, словно с неразумным ребенком:

— Все, что я собираюсь сделать, — снять мокрый френч.

Обещаю не раздеваться дальше, если это вас тревожит.

Отбросив промокшую одежду, он оценивающе взглянул на Соню.

— Не возражаете, если я сяду? Нет смысла возвращаться, пока буря не кончится. Может, я сумею разжечь костер.

Спокойная убежденность в том, что капитан собирается остаться, заставила сердце Сони забиться сильнее, — О, пожалуйста, — внезапно прошептала она, — пожалуйста, уходите. Я… я… так боюсь вас.

— Господи! — нетерпеливо отмахнулся он. — За кого вы меня принимаете? За дьявола? Дикого зверя, способного взять женщину силой? Или свидетельство проклятого мужского желания так напугало вас? Позвольте сказать, мадам, что в Новом Орлеане полно готовых на все женщин, которые к тому же красивы и желанны!

Рассерженно нахмурившись, Морган уже повернулся, чтобы выйти, но тут сверкнула ослепительная вспышка и раздался удар грома такой силы, что затряслись не только стены, но пол и потолок.

Соня истерически вскрикнула, поняв, что молния ударила совсем близко. Стив Морган, с сердитым, встревоженным лицом, двумя прыжками преодолел разделяющее их расстояние, схватил ее за плечи и начал грубо трясти.

— Проклятие! Да заткнитесь же вы! Все в порядке, ничего не случилось! Прекрати вопить, не то я дам тебе пощечину, истеричка!

Грубость и жестокость его слов немедленно заставили Соню замолчать и в то же время вызвали в ней приступ такой слепой ярости, что ее кулачки против воли врезались в грудь Стива, но в ту же секунду разжались и… Позже Соня не могла припомнить, как все произошло, только почувствовала, как напряглись мускулы и голова беспомощно откинулась под напором его поцелуев, жесткое тело прижалось к ней, оба, не размыкая губ, почти упали на грязный каменный пол, лихорадочно срывая друг с друга одежду, и он неожиданно, без ласк и нежных слов, грубо и глубоко вонзился в нее, принося несказанное наслаждение.

Только потом, когда все было кончено и они лежали, задыхающиеся, усталые. Соня неудержимо зарыдала, вдруг поняв, что произошло, и ощутив жгучее унижение и отвращение к себе. Отвернув голову, она закрыла глаза; но щекам текли горячие слезы. Они даже, не разделась до конца — какая мерзость!

Мгновенно забыв о прежней резкости и жестокости обращения, он привлек ее к себе и начал нежно гладить волосы. Внезапная ласка утешила ее, как ребенка. Лежа в его объятиях, вздрагивающая и беспомощная. Соня постепенно стала замечать окружающее — стук дождя, затихающее бормотание грома, то, что сорочка капитана сшита из тонкого полотна, а в голосе нет и следа гнусавого акцента янки.

Кем бы ни был капитан, он явно получил хорошее воспитание. Он шептал бессвязные ласковые слова, и постепенно Соня осознала, что вновь ждет его ласк.

— О Боже, мне так стыдно, — с отчаянием пролепетала она, почувствовав, как его губы прикоснулись к ее мокрой щеке, потом прижались к ее губам… и начала бормотать что-то несвязное, вцепившись в его плечи. — Мне так стыдно, — повторила Соня. — Что вы обо мне подумаете? Как мне жить после этого?!

— Тише, милая… Ты женщина, поняла? Живая и страстная… под этой ледяной маской. Тут нечего стыдиться.»

Она не могла поверить, что всего через несколько секунд он вновь готов взять ее — руки, словно обжигая, ласкали ее тело, медленно, нежно, завоевывая, покоряя. Потом Соня почувствовала себя так, словно прилегла отдохнуть после долгого, утомительного путешествия, и ничего не сказала больше о позоре и унижении, это пришло позже, когда она была одна в комнате и годами вбиваемые твердые принципы поведения и понятия о том, как должна вести себя порядочная женщина, вступили в борьбу с се собственной страстной натурой.

О да, позже она исполнилась презрения к себе, но когда снова увидела капитана, тот вел себя так безукоризненно вежливо, словно между ними ничего не произошло, и Соне захотелось все испытать снова — его руки на ее теле, губы, заглушающие рвущиеся из ее горла стоны, ощущение его в себе… момент, когда он заставил ее забыть обо всем, кроме чисто животного удовлетворения.

Стив Морган откровенно объявил, что их дальнейшие отношения зависят только от ее желания и согласия, и, хотя Соня ненавидела Моргана за это еще больше, она понимала, что не в силах противостоять вновь пробудившемуся желанию.

Они встречались снова и снова, после того как сломленная Соня забыла наконец о своей гордости и попросила его проводить ее к реке. Иногда они украдкой приезжали в заброшенный пакгауз, где все началось, и время от времени она просила его прийти к ней в спальню. Но Стив никогда не проводил с ней всю ночь, оставаясь не больше чем на час или два, и, к собственному гневу и отчаянию, Соня понимала: он не допустит ни упреков, ни расспросов. Настроение его было непредсказуемо и легко менялось. Иногда Стив был с ней груб и жесток, брал ее быстро и тут же уходил, иногда вел себя как нежный, страстный любовник, целовал и ласкал Соню, бесконечно долго возбуждал, делал все, чтобы удовлетворить ее.

Только однажды Соня осмелилась нерешительно спросить, любит ли он ее, и Стив коротко рассмеялся:

— Я люблю заниматься с тобой любовью. Разве тебе этого недостаточно. Соня?

Она не могла не спрашивать себя, сколько женщин у него было и скольким он говорил то же самое… и встречался ли он с ними даже сейчас, когда стал ее любовником, но не осмеливалась спросить — Стив отказывался отвечать, только издевательски поднимал бровь, игнорируя ее надутый вид и любые сцены.

Соня снова и снова повторяла себе, когда оставалась одна, что не имеет права допрашивать Стива. Они не женаты, в конце концов, она замужем за Уильямом и любит его, глубоко и искренне. Иногда Соня мечтала о приезде Уильяма, о том, чтобы он забрал ее с собой, но внезапно обнаруживала, что отчаянно молится: пусть муж не приезжает пока, еще немного, совсем недолго.

И хотя Соня пыталась убедить себя, что отношения со Стивом — всего лишь временный эпизод, она жестоко ревновала ко всем этим безликим безымянным женщинам, которых он может встретить и которыми, возможно, будет обладать… так же небрежно и легко, как ею, никогда не отдаваясь целиком, позволяя себя любить.

Соня Брендон приняла приглашение генерала Батлера, надеясь, что Стив тоже будет на балу. Он приехал, но всего лишь вежливо поклонился и весь вечер держался подальше от нее. Сам генерал взял на себя труд развлечь Соню, представил ее старшим офицерам, но она была в отчаянии.

В зале было полно народу, играла музыка, подали превосходный ужин. Но Соня не встретила никого из друзей, зато видела много черных и коричневых лиц — офицерыянки позволяли себе открыто развлекаться с мулатками и квартеронками.

Соня танцевала вальс с майором Хартом, тяжеловесным мужчиной, обращавшимся с ней с почтительным вниманием, когда заметила Стива, танцующего с ослепительной, прелестной девушкой, по всей видимости, квартеронкой. Он прижимал ее к себе с издевательской улыбкой, которую Соня так любила и ненавидела… Глаза девушки не отрывались от его лица, она смеялась весело и счастливо.

Соня заметила, что партнер недоуменно уставился на нее, и взяла себя в руки.

— Извините… я никак не могу привыкнуть к этому.

— Прекрасно вас понимаю, мадам, я сам уроженец Теннесси, и там подобные вещи не очень-то любят. Но вы знаете — именно за их свободу мы боремся!

Соня пила пунш, стоя с полковником Бимишем, но тут мимо прошел Стив, и она воспользовалась представившейся возможностью.

— Да, это тот милый капитан, которого генерал Батлер послал охранять меня! Вам здесь нравится, капитан Морган?

Он вежливо поклонился, но Соня заметила оценивающий блеск в его глазах.

— Да, мэм. Рад вас видеть, мэм!

«Как прекрасно он разыгрывает деревенщину!» — злобно подумала Соня, вынуждая себя улыбнуться.

— Собираетесь проводить меня после бала? — осведомилась она, зная, что сегодня Стив свободен от дежурства.

— По-моему, майор Харт уже взял на себя эту приятную обязанность, мэм, — отозвался он, и на этот раз веселые искорки в его глазах невозможно было не заметить.

Полковник Бимиш откашлялся, и Соня ослепительно улыбнулась:

— Разве все ваши молодые офицеры настолько застенчивы, полковник? Представьте, я вижусь с капитаном Морганом каждый день, а он даже не пригласил меня танцевать!

На этот раз она зажала Стива в угол — не мог же он теперь отказаться. Морган окинул полковника извиняющимся взглядом; тот нетерпеливо проворчал:

— Ради всего святого, Морган, нельзя же, чтобы миссис Брендон посчитала нас невоспитанными дикарями!

Музыканты снова заиграли вальс, Стив Морган низко поклонился:

— Окажите мне честь, мэм.

Он танцевал хорошо, хотя не прижимал Соню к себе так близко, как квартеронку. Она ожидала, что Стив рассердится, но тот, казалось, только забавлялся.

— Ты мог бы и раньше пригласить меня на танец, — надулась она, но Стив только усмехнулся:

— Ты жена сенатора. Простой капитан не имеет права.

— Слишком много на себя берешь, — отрезала Соня, но Стив отказался быть вовлеченным в спор.

— Не думал, что ты приедешь сегодня, — объяснил он весело. — Разве это прилично, когда муж в отъезде?

— Уильям обо всем знает. Я написала ему, и он согласился, что необходимо проявлять дружелюбие, особенно потому, что сам генерал послал приглашение. Он знаком с Уильямом.

— Рад, что у тебя столь понимающий муж.

Соня резко вскинула голову, но лицо Стива было абсолютно бесстрастным. И против воли Соня вновь спрашивала себя: «Уж не хочет ли он поскорее вернуться к той девице, может, он просто вежлив со мной?»

Хотелось бы думать иначе, но, когда Соня вспоминала, как Стив прижимал к себе квартеронку, как та улыбалась ему, в жилах закипала кровь. Как он может?!

Как смеет?! И все же к тому времени Соня узнала Моргана достаточно хорошо, чтобы держать свои мысли при себе.

Стив Морган больше не приглашал ее танцевать, и домой ее провожал майор Харт. После его ухода Соня долго лежала без сна, хотя понимала, что Стив не приедет.

Война все не кончалась, весна медленно перетекла в лето, а роман по-прежнему тянулся. Соня постоянно получала письма от мужа, занятого делами в Калифорнии. Политика и другие дела препятствовали его возвращению. Путешествовать было чрезвычайно опасно, особенно женщинам, и Уильям советовал ей оставаться в Новом Орлеане, хотя, конечно, скучал по ней.

«Что я делаю?» — иногда с отчаянием спрашивала себя Соня.

Но отвечать почему-то не было сил. Она стала любовницей капитана Моргана, его случайным увлечением, и хотя чувствовала, что это именно так, отказывалась признаться в подобном позоре самой себе, а поскольку нуждалась в разуверениях, иногда допытывалась у Стива, как тот к ней относится, хотя уже успела узнать, что он либо избегает ответов на подобные вопросы, либо отделывается ничего не значащими репликами. О себе он тоже ничего не говорил. Правда, иногда Соне удавалось из его слов узнать обрывочные сведения, интриговавшие ее еще больше. Он был, конечно, моложе ее и послан в Новый Орлеан, потому что говорил по-французски. Очевидно, Стив много путешествовал, но подробностей Соня не знала, хотя как-то он упомянул, что жил во Франции два с половиной года. Соня удивилась. Как это удалось Стиву? Неужели у него родственники во Франции?

Тот язвительно усмехнулся, но промолчал.

— Моя… моя падчерица живет в Париже, — объяснила Соня. — Уильям говорит, что пошлет за ней, когда война закончится.

— Да? — спросил он безразлично, притягивая ее к себе, так что больше разговора на эту тему не возникало.

Как-то Стив опоздал на свидание в лесу и появился из-за спины так неслышно, что перепугал Соню до смерти.

— Господи, ты ходишь как кошка… или индеец.

— Я и есть индеец, — пошутил он, зарывшись лицом в ее груди. — Жил с команчи три года и, если бы увидел тебя тогда, снял бы скальп и носил эти чудесные волосы на поясе.

Соня вздрогнула, почти поверив ему.

— Ты и вправду дикарь! Есть в тебе что-то непокорное, буйное. Мне кажется, у тебя нет ни совести, ни понятия о приличиях… и это меня пугает.

Стив только рассмеялся, расстегивая по одному крючку ее платье; губы прижались к нежной коже, и Соня забыла о всех страхах.

Соня Брендон часто думала, как опасна эта связь, сознавала, что рано или поздно она должна кончиться ради спокойствия и спасения семейной жизни, и она оказалась совершенно неподготовленной к тому моменту, когда все это произошло… и к обстоятельствам, вызвавшим столь внезапную перемену.

Обычно они каждый день ездили на прогулку верхом, ни от кого не скрываясь, но в то утро Стив не пришел. Вместо него появился незнакомый сержант.

— Где капитан Морган?

Соня к тому времени пришла в ярость, и гнев заставил ее забыть об осторожности. Она не поняла, почему солдат так смущен и что-то невнятно бормочет. Наконец ей удалось вытянуть из него правду: вчерашним вечером состоялась дуэль из-за женщины. Капитан серьезно ранил своего начальника — майора Харта.

— Господи! — охнула Соня, не в силах сдержать свои чувства. — Что они с ним сделали? Где он сейчас?

Неловко переминаясь, сержант объяснил, что капитан Морган находится под арестом в каторжной тюрьме. И если майор умрет, его, вероятно, казнят.

— О Боже, — повторила она. — Эта женщина, из-за которой они дрались… Кто она?

Сержант, очевидно, не хотел ничего объяснять, но, когда Соня пригрозила пойти к генералу и расспросить обо всем, сдался.

У капитана была женщина — ходили слухи, что он содержит ее, хотя это все не правда. Так или иначе, они вместе шли по улице, причем капитан был в штатском, когда появился майор. Никому не было известно, что произошло, — говорят, майор бросил какую-то уничтожающую реплику, последовал обмен оскорблениями, капитан вызвал его на дуэль, и оба стрелялись с двадцати шагов во дворе заброшенной церкви. Только позже от новоорлеанских друзей Соня узнала подробности скандала, так занимавшего городских сплетников. Женщина, послужившая причиной дуэли, была квартеронкой;

Долгие годы надлежащего строгого воспитания, понятия об этикете и сдержанности, присущие леди-южанке, помогли Соне выглядеть спокойной и безмятежной. Брезгливо пожав плечами, она ответила, что всегда недолюбливала этого человека и не доверяла ему.

— Дорогая… — приятельница с фальшиво-участливым лицом наклонилась вперед, — думаю, вы должны считать себя счастливой, что избавились от него. Никто не знает, что может прийти в голову подобным людям!

— Совершенно верно, — согласилась Соня.

Но под маской величественного спокойствия бушевало пламя бешеной ярости. Как она презирала Стива Моргана! Хоть бы его повесили — поделом ему! И еще Соня молилась, чтобы поскорее вернулся муж и увез ее подальше от этого кошмара.

Глава 3

По мере того как близилась к концу нестерпимо долгая вторая неделя заключения, Стив Морган тоже начал молиться о том, чтобы произошло хоть что-нибудь. Майор по-прежнему находился между жизнью и смертью. Стив оставался в тесной камере, откуда его выпускали на прогулку все-то лишь на час ежедневно.

Лишение свободы было хуже любой казни. Всю жизнь Стив привык жить на воле, наслаждаться свежим воздухом и простором, и вот теперь из-за собственной несдержанности заперт здесь.

Он целыми днями непрерывна мерит шагами камеру и иногда вынуждал себя взять в руки книгу. Стив не читал с тех пор, как уехал из Парижа, где учился в университете. Он вспомнил доктора-индуса, которого встретил в Лондоне, мягкого, доброго философа, рассказавшего о древней религии — йоге;

Они вместе посетили Италию и Германию, и Гопал, пытался научить Стива искусству медитации. Но в те дни он не был готов к философии и образу жизни, заключавшемуся в отстранении от самой жизни. Зато теперь времени было хоть отбавляй. Стив все больше и больше думал о Гопале и его учении Сила. Сила человека возникает а нем самом и, из сознания, что он часть всего сущего на земле.

— Мы не ждем помощи от высшей силы, — объяснял Гопал. — Для нас каждый, человек — бог. Только нужно вонять, какие возможности заложены в его душе.

«Беда в том, — с сожалением думал Стив» — что до этого меня никогда не сажали в тюрьму. Но и это долго не продлится…»

Он почти мечтав, чтобы майор Харт умер» тогда со всем этим будет покончено.

Единственными посетителями Стива были его верный капрал, каждый день сообщавший о здоровье майора и о настроении генерала, и Дениз, идеальная любовница — не требовательная, не капризная и совершенно не сдерживающая никаких инстинктов. Она тоже приходила каждый день, не обращая внимания на плотоядные взгляды и вольные шуточки солдат-охранников, приносила книги, свежие фрукты и каждый раз плакала.

Они говорили по-франнузеки, так, чтобы не поняли окружающие: Дениз винила себя, а Стив нетерпеливо и подчас раздраженно убеждал ее в обратном. Иногда, устав от бесконечных слез, он искренне желал, чтобы она не возвращалась, но, конечно, Дениз по-прежнему приходила.

Соня Брендон не появлялась и не прислала даже письма, впрочем, Стив и не ожидал от нее ничего. В конце «концов, ее ледяная неприступность и привлекала его сначала, а потом — поразительная самозабвенная страсть. Но Соню беспрерывно терзали угрызения совести, и к тому же она вечно дулась, многого требовала, и от нее было почти невозможно отвязаться. Стив смог легко, без всякого чувства вины выбросить ее из головы. В конце концов, единственной женщиной для него, кроме матери, которую Стив так и не смог забыть, была его жена из племени команчи. Он женился, когда ей было всего пятнадцать… но она погибла при набеге апачей. С тех пор у Стива было много женщин, но он не любил ни одну. Стив удовлетворял их, доставлял наслаждение себе, и если брал на себя труд возбудить женщину, то лишь потому, что предпочитал иметь готовую на все, страстную партнершу в постели. Дениз по крайней мере ничего не требовала и не пыталась притворяться.

К концу второй недели майор Харт все-таки скончался.

Стив провел вечер, пытаясь написать письмо деду, единственному оставшемуся в живых родственнику. Генерал Батлер без обиняков сообщил заключенному, что, если майор умрет, приговор приведут в исполнение незамедлительно — необходимо преподать урок не только оккупантам-северянам, но и жителям завоеванного города.

Стив Морган бесстрастно признал правоту слов генерала. Он так часто бывал близок к гибели, что сама мысль об этом его не пугала. В натуре Стива жило неистребимое стремление к риску, готовность играть со смертью. Единственное, о чем он сожалел, так это о том, что приходится умирать вот так, как пойманному животному.

Когда на следующее утро за ним пришли, Стив уже был одет и ждал. Бросив письмо на стол, Морган попросил одного из солдат отдать его Дениз. Он оставил ей короткую записку, вложив туда все наличные деньги. Теперь, когда все было готово, Стив, не оглядываясь, вышел из камеры, ожидая, что сейчас (То выведут во двор и расстреляют, но, к собственному удивлению, оказался в личном кабинете генерала.

Явно рассерженный, генерал Батлер поднялся из-за стола. Человек среднего роста, без особых примет, в гражданской одежде, стоявший у окна, повернулся и изучающе взглянул на Стива.

— Вот этот человек, мистер Бишоп, — резко объявил генерал. — Упрямый, недисциплинированный негодяй, по моему мнению, конечно, но, возможно, именно тот, кто нужен вам. Мистер Бишоп, — добавил генерал сухо, — работает в департаменте обороны — в спецотделе. Похоже, он уже давно изучает ваше досье!

Слегка невесело улыбнувшись, Бишоп спокойно сел за стоя.

— Ну что ж, капитан Морган, здесь у меня собраны все сведения о вас. Но я хотел бы задать вам несколько вопросов, если не возражаете.

С первого взгляда Джим Бишоп казался бесцветным и обыкновенным. К концу беседы Стив, хоть и неохотно, признал, что собеседник заслуживает уважения и не только обладает холодным умом, но поразительно проницателен и многое знает. Казалось, Бишопу было известно о Стиве Моргане больше, чем кому-либо на свете. Стив был откровенен с этим человеком — ведь терять все равно нечего. Очевидно, Бишоп что-то задумал — вряд ли он предпринял бы утомительное путешествие из Вашингтона, если бы попусту интересовался историей Стива. И, сознавая это, Морган, все-таки не веря своим ушам, выслушал предложение Бишопа, педантично объяснявшего, сколько трудностей и опасностей может встретиться на его пути.

— Технически, капитан Морган, вас объявят дезертиром, что никого не удивит, поскольку все знают, что вы приговорены, но фактически вы сохраните чин, службу в армии, только не будете носить мундир. Вы много путешествовали, и в этом ваше преимущество. Возможно, потребуется ехать в Европу, где шпионы конфедератов пытаются найти поддержку своему делу, а кроме того, побывать в западных штатах. Вы сами — уроженец Запада, и эта территория будет вашей опорной базой. Время от времени вас будут посылать в Мексику.

Иногда к вам будут приходить люди с поручениями от меня. Несомненно, опасность велика, но, думаю, вы привыкнете. Конечно, необходимо понять, что, если вас поймают, мы будем отрицать, что каким-либо образом связаны с вами.

Он вопросительно взглянул на Стива, но тот лишь пожал плечами и обронил:

— Естественно.

Бишоп по-прежнему сухо усмехнулся:

— Прекрасно! Думаю, мы начинаем друг друга понимать.

После того как вы «сбежите», один из наших… экспертов объяснит суть вашего поручения. Кроме того, вы должны приобрести репутацию наемника, человека, готового за деньги на все. Но старайтесь не выходить за рамки закона. Если придется убивать, делайте это в честной драке, перед свидетелями. Вам ясно?

— Абсолютно, сэр, — вежливо кивнул Стив.

— Ну что ж, — довольно улыбнулся Бишоп, — думаю, это… поручение больше соответствует вашему темпераменту.

Слушайте внимательно: сегодня ночью мы организуем ваш побег. Вы покинете Новый Орлеан в плоскодонке. О деталях поговорим после завтрака. Через два месяца встретимся в Лос-Анджелесе.

Стив отдал честь и повернулся, чтобы уйти, но за спиной вновь раздался голос Бишопа:

— Кстати, капитан Морган, не забудьте, когда будете бежать: пули у солдат настоящие. Постарайтесь быть осторожнее.

Часть II НАЧАЛО

Глава 4

Четыре прошедших года, несомненно, принесли немало перемен. Пьер Дюмон, обедавший с друзьями у «Максима», меланхолично отметил этот факт.

— Он все еще страдает по своей крошке-кузине, — вмешался Жан-Жак Анрио, подмигивая виконту де ла Риву.

— Хоть она и упряма, все равно мне ее не хватает, — признался Пьер.

— Да! Еще бы, — рассмеялся Рене дю Гар.

— Лицо куртизанки, тело женщины — ты, кажется, так утверждал четыре года назад.

— Да, это было верно… тогда. И кроме того, я говорил, что она совсем ребенок, но с тех пор Джинни стала слишком умна, даже для меня.

— И бессердечна, — полунасмешливо вставил виконт, взглянув на покрасневшего друга. — Не стоит расстраиваться, старик. Сам знаешь, я честно предложил ей руку, а она отказала! Заявила, что только практиковала на мне искусство флирта, якобы кто-то предостерег, что она становится «синим чулком» и ни один мужчина на нее невзглянет.

— Виновен, — признался Пьер. — Боялся, что успех и поклонники испортят Джинни. Но… она на меня не захотела смотреть, хотя я знал: ни к чему это не приведет, ведь мы кузены.

— Ну да, ты влюбился, а она обвела тебя вокруг пальца, — ехидно сообщил Рене. — Помнишь, как она затащила тебя в отдельный кабинет ресторана только для того, чтобы поиграть в даму полусвета.

— Господи! — взорвался Пьер. — Зачем напоминать об, этом?! Хорошо еще, родители ни о чем не узнали!

— Ты никогда не рассказывал об этом, — нахмурился виконт. — Черт… Я хотел бы, чтобы она не была твоей кузиной, Пьер.

— Какое эта теперь имеет значение? — вмешался Жан-Жак. — Она уехала из Франции, возможно, выйдет за грубого дикаря американца и народит ему кучу детишек! Где она живет?

— В каком-то Богом забытом месте, Калифорнии, кажется. Там полно индейцев и никакой цивилизации.

— Ах да, по каждому поводу — драка на пистолетах, и все носят оружие…

Началось оживленное обсуждение трудностей жизни в Америке. Только Пьер угрюмо молчал. Почему они заговорили о Вирджинии? Дьявол их побери, де ла Рив сказал правду — если бы только она не была его кузиной! Где сейчас Джинни, что делает? Бедная милая Вирджиния, каково ей приходится в этой дикой стране? Может, она уже жалеет, что покинула Францию… и его.

Пьер был бы крайне поражен, узнав, что кузина в этот самый момент действительно думает о нем с симпатией и с чем-то вроде ностальгии.

Глава 5

Джинни лежала в постели, настоящей постели, впервые за много дней утомительного путешествия. Со времени прибытия в Америку она постоянно находилась в пути и сейчас была измучена, перевозбуждена и не могла уснуть. Даже с закрытыми глазами она ощущала покачивание экипажа. Правда, в нем удобнее, чем на корабле, доставившем ее из Франции, и в этих грязных, измазанных сажей поездах, в которых она добиралась из Нью-Йорка до Луизианы.

Перед глазами всплыло лицо Пьера. Бедняжка, он выглядел таким несчастным!

— Я буду часто писать тебе, — пообещала она, но Пьер только упрямо качал головой:

— Не будешь. Ты, дорогая кузина, легкомысленная девчонка. Найдешь десяток поклонников и забудешь обо мне еще на полпути в Америку.

— Но это совсем другое! Ведь ты мой кузен и хорошо знаешь меня, — смеясь, возразила Джинни. — О Пьер, я ведь никогда не стремилась очаровать тебя. Ты притворялся… потому что я нравлюсь твоим друзьям… Вспомни, ты всегда считал меня надоедливой девчонкой и «синим чулком», к тому же сам это мне говорил! Кроме того, я всю жизнь тебе исповедовалась! С кем еще мне поговорить?

Но несмотря на шутливый тон, Джинни помнила, что с детства была влюблена в Пьера. Сколько всего случилось с тех пор!

Заложив руки за голову, Джинни думала о стране, в которой очутилась. Здесь все такое новое, интересное… а когда она встретила отца и мачеху, все сомнения и страхи исчезли!

Отец, похоже, был искренне рад видеть ее после долгой разлуки. А Соня, его жена, оказалась поразительно молодой, миниатюрной блондинкой, милой и дружелюбной. Невозможно было не полюбить ее.

— Зови меня Соней, — прошептала она, после того как Джинни в третий раз обратилась к ней «мадам». А отец только снисходительно улыбнулся. Он любил дочь, явно гордился ею и доверял. Разве он не рассказал Джинни все, чтобы показать, что полностью принял ее?

Девушка улыбнулась в темноте. Именно планы и замыслы отца делали жизнь столь волнующей.

Как-то на балу в Вашингтоне Джинни подслушала разговор незнакомцев, называвших ее отца честолюбивым оппортунистом. Но вместо того чтобы рассердиться, почувствовала гордость за отца, поняв, что эти люди просто завидуют его богатству и могуществу. Брендон был из тех, кто добивается всего, чего захочет, и Джинни восхищалась отцом, как, впрочем, и Соня. И подумать только, он взял на себя труд все объяснить ей.

— Я хочу создать свою «империю», Вирджиния. Другие этого достигли. Сейчас самое время, поскольку у многих людей не осталось цели в жизни после того, как закончилась война. Можно приобретать огромные территории за бесценок.

«Ну что ж, — думала Джинни, — почему бы нет? Почему отец не должен заниматься тем, чем занимаются другие люди?»

Императором Мексики стал Максимилиан при пособничестве французской армии, и Джинни была счастлива узнать, что отец поддерживает с французами дружеские отношения. С Мексикой граничили штаты Техас и Калифорния, но между ними простирались огромные территории Аризоны и Нью-Мексико. Кто знает, чего можно будет достичь с помощью французов-союзников и, конечно, Максимилиана?! Поистине сильный человек может всего добиться.

Примером тому служит Наполеон. Вирджиния была не только взволнована, но и польщена тем, что ей доверяется играть, пусть хоть и небольшую, роль в планах отца.

Сейчас Джинни Брендон находилась в Сан-Антонио, штат Техас, очень старом городе, выстроенном, как объяснял отец, еще испанцами и завоеванном позже жителями Техаса. Это был город контрастов — древние кирпичные и каменные здания соседствовали с наспех воздвигнутыми деревянными постройками. Рядом с красивыми отелями и особняками стояли дешевые салуны и игорные заведения. Богатый город, полный веселья, возбуждения… и опасности, где по улицам бродили индейцы, бандиты, забияки, игроки, дезертиры. Но конечно, все это мало касалось Джинни и Сони — ведь Уильям Брендон, их защитник, уже нанял нескольких человек для охраны.

Через несколько дней, когда сенатор завершит свои дела, Джинни и Соня отправятся вместе с караваном фургонов в Калифорнию, а Брендону придется возвратиться на время в Вашингтон. Он купил небольшое стадо скота новой породы, которое необходимо перегнать на ранчо в Калифорнию. Но самое волнующее — это груз золота в слитках, спрятанный в фальшивом дне фургона, в котором будут ехать Соня и Джинни. В другой фургон погрузят оружие и боеприпасы для армии.

Необходимо помочь французам. Луи Наполеон последнее время совсем не платил войскам, и Максимилиан будет благодарен за поддержку.

Внезапный взрыв хохота из соседней комнаты заставил Джинни вернуться к реальности. Девушка нахмурилась, уже не впервые пожалев, что ее комната находится не рядом со спальней отца, а расположена на другом конце коридора.

Ночь была жаркой и душной, приходилось держать окно открытым. Жильцы соседнего номера, без сомнения, сделали то же самое, и звуки пьяного веселья долетали даже сюда.

Раздраженная, Джинни села в постели, глядя на небольшой топчан, где крепким сном спала ее горничная Тилли. Бедняжка, она так тяжело работала и, должно быть, устала. Джинни решила, что не будет беспокоить ее и сама закроет окно.

Она услышала доносившийся из соседней комнаты громкий визгливый женский голос и неодобрительно поджала губы. Какая приличная женщина будет просиживать в компании мужчин ночи напролет! В этой части света все особы женского пола делились на «плохих» и «порядочных», и между этими двумя категориями не было элегантных, образованных куртизанок.

Джинни видела этих «порядочных» женщин, одетых в уродливые, старомодные платья, выглядевших гораздо старше своих лет, и украдкой бросала взгляды на крикливо одетых «плохих» женщин в огромных шляпах с перьями, самого неприятного вида. Джинни сама пользовалась румянами в Париже, наносила еле заметные мазки на щеки и губы, но эти девицы были буквально раскрашены — яркие, уродливые пятна резко выделялись на бледной коже. Да, она видела таких женщин в Нью-Йорке, Вашингтоне, Новом Орлеане и Галвестоне.

Одна из подобных особ в соседнем номере начала петь, и Джинни решительно поднялась с постели. Это уж слишком! Завтра она скажет отцу, и тот велит дать ей другую комнату. Хотя жаль, конечно, — эта такая большая, удобная, с окнами, выходящими на улицу, и даже с узким балконом!

Зато в другом номере она, возможно, сумеет уснуть.

Джинни в одной тонкой шелковой развевающейся сорочке подошла к окну, подняла руки, чтобы спустить тяжелые занавеси, и замерла на месте. Мужские голоса доносились так отчетливо, словно собеседники стояли рядом с ней, и только через несколько мгновений Джинни поняла, что они, должно быть, находятся у окна в соседнем номере. В ноздри ударил запах табака, и Джинни с отвращением сморщила носик.

Один из мужчин заговорил с акцентом, происхождение которого Джинни сначала не разобрала:

— Все надоело, дружище! Но той блондиночке вы понравились.

Голос другого звучал слегка пренебрежительно:

— Еще бы! Ей любой понравится, лишь бы штаны носил! И поскольку Бишоп ухитрился выиграть почти всю нашу наличность, может, она теперь обратит внимание на него.

Как считаешь, она ему понравится?

Первый восторженно рассмеялся:

— Бедняга Джим! По-моему, он ее боится!

— Ну…

Джеини, казалось, увидела, как незнакомец пожал плечами:

— В конце концов эта вечеринка с картами и девицы — его идея. Лично я предпочитаю немного поспать.

— Возможно, вы правы. Этот человек — Хейнс. Он так и ищет приключений на свою голову. По-моему, он вас откуда-то знает и отнюдь не верит, что вы проводник каравана фургонов или что вас зовут Уитейкер.

— Пусть верит во что хочет! Если будет нарываться, плохо кончит.

Холодная, бесстрастная уверенность в тягучем голосе заставила Джинни вздрогнуть. Она не могла двинуться, но и не подслушивать не было сил.

— Вы могли бы ранить его.

— Пустая трата времени. Он выздоровеет и снова примется меня искать. Нет, если Хейнс желает завтра драться, я не стану спорить — дуэль так дуэль.

— Будьте поосторожнее. Я слышал, здешний шериф не одобряет стрельбы на улицах, особенно когда у нас почетные гости.

— Видел я таких шерифов и раньше! Кроме того, мы все равно в этом городишке долго не останемся.

— Стив! Стив! Лапочка! Что ты там делаешь? Я думала, ты хочешь послушать, как я пою! — послышался женский голос.

— Видите, 6 чем я, приятель? Вы ей нравитесь.

— Господи, надеюсь, не слишком сильно. Она не в моем вкусе. Я уж скорее попрошу Мими прислать ту новую француженку, о которой она говорила, — рыженькую девчонку из Луизианы.

— Сегодня? Лучше не надо, она вас прикончит.

— Стив, — снова позвала женщина, еще пронзительнее, и мужчина слегка понизил голос, но Джинни все равно расслышала в нем смешливые нотки:

— А черт, вы, наверное, правы. Придется продолжать до завтрашнего вечера.

Они, очевидно, отошли от окна: раздался громкий смех и звон стаканов.

Кипя от гнева и отвращения, Джинни опустила шторы.

Какие негодяи мужчины! Толкуют об убийствах и женщинах дурной репутации! Отвратительно! Кто бы ни были эти двое, она надеялась, что никогда больше их не встретит.

Глава 6

На следующее утро Джинни проснулась поздно. Потянувшись и лениво зевнув, она поняла, что уже, должно быть, полдень, если не позднее, и солнечные лучи ярко-желтыми пятнами лежали у окна на полу. Окно! Нахмурившись, Джинни вспомнила о событиях прошлой ночи — мужчинах и ужасной женщине, бывшей с ними. Несмотря на плотно закрытые шторы и страшную духоту, она не смогла уснуть из-за шума.

И… сколько времени уже потеряно?!

Снова потянувшись, Джинни села в постели, заметив, что Тилли вышла, открыв окно, но не подняв штор.

Глаза, казалось, распухли, и веки с трудом открывались. Она решила было остаться в постели, но, вспомнив, что хотела осмотреть город и посидеть с Соней на старой, обсаженной деревьями площади, быстро встала.

Джинни хотелось принять ванну, но не было времени, и, кроме того, она проголодалась. Может, если поторопиться, успеет к обеду. Большая часть костюмов была тщательно упакована, но Тилли повесила несколько платьев в маленьком шкафу. Сняв ночную рубашку из светлого шелка, Джинни заколола волосы и обтерлась водой из кувшина, стоявшего на бюро, чувствуя себя освеженной и чистой. Потом выбрала легкое платье, привезенное из Франции, выглядевшее наименее помятым, и критически осмотрела себя в маленькое зеркальце. Кремовая ткань, усеянная крошечными зелеными и красными цветочками, очень шла Джинни. Конечно, бледность вошла в моду, но Джинни все-таки хотелось бы иметь больше красок в лице. Во Франции она иногда пользовалась румянами, но Соня предупредила ее, что здешние жители не одобряют подобных вольностей.

Глядя на свое отражение, Джинни нахмурилась. Если бы рот у нее был поменьше, а лоб повыше! Все же она не так уж плоха, многие даже считают ее красивой! По крайней мере ушки у нее маленькие, а модные прически позволяют их показывать!

Перед отъездом из Европы Джинни проколола уши и сейчас надела любимые серьги — крохотные кусочки нефрита в филифанной золотой оправе, принадлежавшие матери.

Отвернувшись от зеркала, Джинни порывисто подбежала к окну и отодвинула шторы. Вчера они приехали затемно, а днем под ярким солнцем все выглядит по-иному.

Волна жаркого воздуха ударила в лицо. Улица была словно окутана дымным маревом. Ни малейшего ветерка. Наверное, в этот час все стараются не выходить на улицу. Лошади, привязанные к столбам, вкопанным вдоль улицы, опустили головы; несколько оборванцев курили на крыльце салуна, находящегося напротив гостиницы, или играли в кости.

Джинни рассказывали, что Сан-Антонио — многолюдный, оживленный город. Но сегодня он казался вымершим, спокойным и безлюдным.

До Джинни донеслись голоса.

«В этом городе легко подслушивать», — ехидно подумала она — мужчины говорили слишком громко.

— Он в салуне, Барт. Пьет с этим своим ублюдком-полукровкой с самого утра. Хочешь, чтобы я поторопил его?

Любопытство заставило Джинни осторожно высунуться из окна. На тротуаре стояли три человека, явно не подозревавшие о ее присутствии. Один высокий, худой, одетый как уроженец восточных штатов, — темный костюм и модная шляпа. На его собеседниках была обычная одежда жителей Запада.

Человек, которого называли Бартом, снова заговорил:

— Вы узнали, кто он?

— Нет. Называет себя Уитейкером, прибыл с этим караваном из Луизианы, все точно.

— Вид у него… носит револьвер, совсем как наемник. Не похож на проводника. Никто не знает наверняка, но я слышал, как один человек говорил, будто бы он служил охранником у «Барлоу и Сендерсона». Вроде выполнял всякие деликатные поручения.

Барт издал странный короткий звук, могущий сойти за смешок:

— Я тоже, Эд. И припоминаю, что видел его раньше, только вот имя было другое. Правда, в конторе шерифа нет объявлений о его поимке, но, клянусь, за его голову назначена награда.

— Значит, ты ее и получишь, Барт. Лучше тебя никто не владеет оружием, уж это точно. Думаю, он тоже знает это. Вчера ты прямо напрашивался на драку, а он словно бы не замечал.

Голос одетого в черное незнакомца неожиданно зазвучал резко и зловеще:

— Мистеру Кейси не понравилось, что он перегнал эти фургоны через реку до того, как его стадо успело переправиться. А мне лично просто не по душе, как он себя держит!

Ты передал ему мой вызов. Том?

— Конечно, Барт. Ты же видел, как я туда зашел. Может, он улизнул через заднюю дверь — побоялся встретиться с тобой.

— Ему еще меньше понравится, если я сам приду.

Джинни стояла, боясь шевельнуться, : губы внезапно пересохли, сердце забилось сильнее.

Тот, кого они ждали, был одним из собеседников прошлой ночью. Что за совпадение! Но эти люди считали, что он боится. По его тону было не похоже! Джинни вспомнила холодную уверенность в голосе, когда он сказал, что убьет Хейнса. Это, должно быть, тот, кого называют Бартом.

Что теперь будет? Дуэль? Джинни знала, что должна закрыть окно. Но болезненное любопытство и возбуждение лишали сил. Она еще никогда не видела, как дерутся на пистолетах, хотя отец сказал, что здесь это вполне обычное явление. Кроме того, пока она в безопасности. Когда же он выйдет из салуна? Неужели сбежал?

Какой-то инстинкт подсказал Джинни: эти трое, напоминающие стервятников, — убийцы. Они будут выжидать, пока незнакомец не выйдет на улицу и не будет убит.

И хотя Джинни не могла видеть смерть, что-то удерживало ее у окна.

С пугающей внезапностью двери салуна распахнулись.

Двое вышли и остановились на крыльце.

— Убей его сейчас, Барт, пока его глаза не привыкли к солнечному свету, — настойчиво сказал один, стоявший на улице. Но одетый в черное мужчина тихо, пренебрежительно рассмеялся:

— Ни к чему. Пусть будет честный поединок. Хочу, чтобы он видел, что я оказался проворнее.

Чувство нереальности происходящего охватило Джинни.

Она словно оказалась в театре, и актеры вот-вот выйдут на сцену.

Человек, которого называли Уитейкером, шагнул на тротуар; его спутник держался чуть сзади. На Уитейкере была широкополая черная шляпа, заслонявшая лицо. Черная кожаная короткая куртка была надета поверх темно-красной рубашки, узкие брюки заправлены в высокие сапоги. Револьвер в кобуре свисал с пояса. Он стоял в небрежной позе, только рука, казалось, почти касается рукоятки револьвера.

В воздухе явно чувствовалась напряженность. Зеваки на крыльце поспешили убраться, мужчины, стоявшие небольшой группкой на другом конце улицы и занятые разговором, замолчали и обернулись.

Человек, которого называли Бартом, вышел на середину мостовой. В его слегка гнусавом голосе звенело презрение:

— Не очень-то ты спешил, Уитейкер. Если это, конечно, твое имя. Я уже думал, придется идти за тобой.

Стройный темнокожий мужчина, спутник Уитейкера, широко улыбнулся, под тонкими усиками блеснули белоснежные зубы. Прислонившись к стене салуна, он принялся свертывать сигарету, говоря:

— Поторопись, приятель! Не забывай, нам еще нужно допить все, что осталось!

Один из собеседников Хейнса нервно рассмеялся, но Уитейкер только пожал плечами и, шагнув вперед, медленно направился к противнику, поднимая крошечные облачка пыли. Джинни против воли отметила почти кошачью грацию, с которой он двигался. Почему он не останавливается?

Было нечто зловеще-опасное в том, что он продолжал идти так спокойно, высокомерно. Хейнс; казалось, почувствовал это и насторожился:

— Черт возьми! Что ты о себе возомнил?

— Хейнс, я гуляю. Ты передал, что у тебя есть ко мне дело. Начинай.

Тон Уитейкера был мягок и почти безразличен, словно говорящему было все равно, но он продолжал идти, и расстояние между противниками все сокращалось. Раньше Джинни считала, что из этих двоих Барт опаснее, но сейчас изменила мнение. Очевидно, Хейнс тоже понял это. Уитейкер напоминал пантеру, преследующую добычу.

Пробормотав неразборчивое проклятие, Хейнс отступил назад и вбок; рука метнулась к револьверу.

Только потом Джинни сообразила, что Уитейкер тоже не терял времени. Неожиданно прогремели три выстрела, слившиеся в один непрерывный грохот. Оружие выпало из пальцев Хейнса, который даже не успел прицелиться. Он рухнул на грязную мостовую, отброшенный безжалостными пулями, врезавшимися в тело.

Джинни навалилась на подоконник; ноздри щипало от порохового дыма; взгляд был не в силах оторваться от распростертого тела, лежавшего в пыли, словно уродливая сломанная кукла; красные струйки сочились из дыр в черном сюртуке.

Она почти не слушала возбужденных криков бегущих мужчин:

— Господи! Хейнс даже выстрелить не успел!

— В жизни не видел, чтобы кто-то сумел так быстро выхватить оружие!

— Кто-нибудь, сбегайте за шерифом! Правда, Хейнс сам напрашивался.

— Если шериф захочет поговорить со мной, я буду в салуне.

Как может человек, только что убивший другого, говорить так холодно-безразлично? Дуэли всегда казались столь романтичным событием, но в этой дуэли не было ничего романтичного или благородного — даже с закрытыми глазами Джинни по-прежнему видела мертвое тело, лежавшее посреди мостовой. Полубольная от отвращения, она, спотыкаясь, отошла от окна и почти свалилась на постель, пытаясь подавить волны тошноты.

Глава 7

Сенатор Брендон велел принести ужин в отдельную столовую, чтобы семья и приглашенные гости могли поесть спокойно. Шеф-повар гостиницы, как было объявлено, приехал из Франции, вина тоже прибыли из Парижа.

И верно: бальный стол был накрыт снежно-белой льняной скатертью, сервирован тонким фарфором и серебряными приборами, официанты хорошо вышколены и не надоедливы.

Джинни пригубила вино, заставляя себя забыть о сцене, которую наблюдала днем. Убили человека на ее глазах… Неужели придется привыкать к подобному зрелищу? Видимо, гораздо худшие веши могут случиться на пути в Калифорнию.

— Дорогое дитя, — предупредил ее отец. — Я хочу объяснить тебе — подобное путешествие связано с риском. Могут встретиться враждебные индейцы, беглые, которые еще хуже любого индейца, — дезертиры, бандиты, всяческие негодяи.

Отец был явно встревожен — ему совсем не по душе, что жене и дочери приходится одним отправляться в Калифорнию.

Но все же Уильям, как практичный человек, не мог не признать, что с политической точки зрения такое путешествие может принести ему огромные преимущества, если Джинни и Соня проделают тот же путь, что и другие переселенцы, да еще в фургоне. Кроме того, нужно позаботиться о том, чтобы благополучно доставить золото. Никто не должен заподозрить, что Уильям Брендон посылает помощь французам, сражающимся в Мексике. Даже если на него падет подозрение, никому и в голову не придет, что он может доверить жене и дочери подобное поручение! Здесь, в этой глуши, «хорошим» женщинам поклоняются — все будут восхищаться мужеством Сони и Джинни, так что золото и вооружение успеют доставить в нужное место без всяких осложнений.

Взглянув на отца, Джинни заметила его одобрительный взгляд — сегодня она и Соня надели в честь приглашенных гостей парижские вечерние платья. Кроме них, на ужине присутствовали еще пять женщин — жены богатых ранчеро, гостей Брендона, — их платья с кринолинами, всех оттенков темно-коричневого цвета, были закрыты почти до ушей, несмотря на гнетущую жару.

Джинни ощущала неодобрительные взгляды этих уродливых созданий и, хотя старалась не выказывать смущения, чувствовала себя не в своей тарелке. Она была рада, что сидит рядом с Карлом Хоскинсом, молодым управляющим ранчо отца, и обрадовалась еще больше, узнав, что Карл отправляется вместе с ними в Калифорнию.

Карл Хоскинс оказался очень красивым молодым человеком, со светлыми волосами, сверкающими в огоньках свечи, и маленькими, тщательно подстриженными усиками, подчеркивающими правильность черт. Джинни узнала, что Карл был младшим сыном обедневшего плантатора и служил в армии конфедератов в чине капитана. Теперь он собирался поискать счастья в Калифорнии.

— Я намереваюсь узнать все, что смогу, о разведении скота, — признался он Джинни, опьянев от ее красоты. — Не хочу тратить время, искать золото — есть более надежные способы заработать состояние. А когда скоплю достаточно денег, куплю свое ранчо и буду разводить герфордскую породу на мясо и джерсейскую или гернсейскую на продажу… — Но тут молодой человек смущенно замолчал, вспомнив, что говорит с дамой из общества.

— Продолжайте, — тихо сказала Джинни. — Я совсем не устала и хочу побольше узнать о Калифорнии.

Зеленое бархатное платье так шло к ее глазам, а когда Джинни наклонялась. Карл видел очертания белоснежной груди в очень глубоком вырезе платья. Карл ощущал, как кружится голова от близости и красоты этой необыкновенной девушки. Внезапно ему захотелось, чтобы их совместное путешествие скорее началось.

Карл, как истинный джентльмен, южанин, обладал обаянием и прекрасными манерами, хотя не считал нужным обременять себя образованием. Книги и иностранные языки никогда его не интересовали — существовало много других вещей, занимавших его ум и время. Когда, возвратившись с войны, он узнал о разорении отца грабительскими налогами правительства, то нашел в себе достаточно сил и воли начать жизнь сначала. Отец написал Уильяму Брендону, своему старому знакомому, и тот взял его на службу. Брендон доверял Карлу и, кроме того, имел на него свои виды. И хотя обычно Карл знал, как развлечь соседку по столу, сегодня смущался, будто школьник. Никогда еще он не встречал такого создания, в котором грация и обаяние молодой девушки сочетались с умом и образованностью зрелой женщины. И она флиртовала с Карлом, хотя тот не понимал, как на это реагировать.

Однако Хоскинс не понял, что Джинни умирает .от скуки, ведь ей прекрасно удалось это скрыть. А когда девушке бывало скучно, она говорила больше обычного, весело, живо, остроумно.

Неужели мужчинам не о чем говорить, кроме как о выращивании и продаже скота? Неужели у женщин нет других интересов, кроме дома и детей? Хотя вряд ли здесь, в этой дикой стране, существуют какие-либо другие темы…

Подали третье блюдо. Джинни позволила, чтобы ее бокал наполнили вином, и, улыбнувшись, поймала предостерегающий взгляд Сони. Остальные женщины не пили, лишь подносили бокалы к губам и, по-видимому, не одобряли Джинни. Теперь будут сплетничать, что дочь сенатора слишком много пьет!

При этой мысли Джинни снова улыбнулась, и Карл, вообразив, что улыбка предназначена ему, почувствовал, как забилось сердце.

Отец разговаривал с мистером Влеком, соседом справа.

Видя, что отец хмурится, Джинни прислушалась к беседе:

— Вы знаете человека, именующего себя Уитейкером? Я говорил сегодня с шерифом, спрашивал, может ли он порекомендовать хорошего проводника для моих фургонов, и он заявил, что этот человек знает каждую тропинку между Техасом и Калифорнией. Странно, правда, что я не слышал этого имени раньше.

Блек, коренастый, жизнерадостный человек с густой бородой, хмыкнул:

— Шериф Тревор всегда немного нервничает, когда в городе появляются известные дуэлянты, а тот, о ком вы говорите, сегодня утром пристрелил Барта Хейнса. Барт был прославленным стрелком, но, если то, что я слышал, правда, не успел даже револьвер выхватить.

Пальцы Джинни непроизвольно сжали ножку бокала. Она замерла, боясь шевельнуться. Но остальные джентльмены присоединились к разговору, и никто не обращал на нее внимания.

— Он Наемник?

Ване Портер, сидевший справа от Джинни, наклонился, чтобы ответить Уильяму:

— Конечно. Один из лучших в своем деле. Но я слышал, он работал на Барлоу, служил проводником в армии и перегонял стада в Эбилен.

— Он уроженец вашего штата, сенатор, — вмешался кто-то. — И его настоящее имя — Морган, Стив Морган.

Соня со стуком уронила веер; кто-то из мужчин, наклонившись, с поклоном вручил его хозяйке. Лицо Сони, обычно такое спокойное, раскраснелось; опустив веки, чтобы скрыть смущение, она невнятно поблагодарила соседа.

«Это уж слишком, — подумала Джинни. — Сначала скот, теперь наемники!» Она уже хотела сказать, что видела утреннюю стычку, но, бросив взгляд на внезапно побледневшее теперь лицо Сони, решила держать язык за зубами. Может, разговоры об убийствах расстроили мачеху?

Мужчины принялись оживленно обсуждать новую тему.

Даже Карл Хоскинс, казалось, больше заинтересовался новым проводником, чем своей соседкой. Бросив на него озорной взгляд, Джинни совсем уже решилась оторвать бархатную розетку на правом плече, чтобы привлечь его внимание, но, вспомнив о гостях с их неодобрительными взглядами и поджатыми губами, передумала. Хотя Карл Хоскинс и красив, но не стоит такого риска.

— Джинни, дорогая, — тихо сказала Соня. — Если не трудно, принеси, пожалуйста, наши шали. Что-то холодно становится.

«Бедняжка Соня выглядит совсем больной», — подумала Джинни и, улыбнувшись мачехе, поднялась из-за стола.

Официант проводил ее до черного хода — не стоило спускаться по лестнице, ведущей в вестибюль, и проходить сквозь строй мужских взглядов.

Приподняв длинные юбки, Джинни быстро сошла по узким ступенькам на второй этаж и остановилась, чтобы перевести дыхание. Тускло освещенный коридор выглядел безлюдным, и почему-то эта пустота и тишина пугали Джинни больше всего. Строго сказав себе, что все это чушь и глупости, она пошла по коридору. Но неприятное чувство лишь усиливалось. Все двери выглядели одинаково, и в полумраке невозможно было разобрать номера. В довершение ко всему, когда она почти добралась до противоположного конца, одна из ламп погасла, и стало совсем темно.

— О дьявол, — прошептала Джинни себе под нос, сообразив, что не помнит точно, где ее комната. Но, заметив, что из-под одной двери пробивается луч света, подалась вперед, чтобы прочесть выцветшие цифры. Два… пять… кажется, ее номер — 257. Кроме того, Тилли обычно зажигает свет, может, она еще не легла спать!

Джинни чуть поколебалась и еде слышно постучала в дверь, ожидая, что откроет Тилли. Но то» что произошло, застало девушку врасплох. Дверь распахнулась, и не успела Джинни открыть рот, как чьи-то руки втащили ее в комнату. Послышался стук вновь захлопнувшейся двери, и Джинни обнаружила, что уставилась в изумительно красивые темно-синие глаза, обрамленные самыми длинными в мире ресницами.

Темная кожа лица с разлетающимися бровями почти пугающе контрастировала с этими синими, чуть суженными глазами, рассматривавшими Джинни так откровенно и дерзко. Девушка застыла от страха и изумления; губы приоткрылись, во рту пересохло, из сжавшегося судорогой горла не вырвалось ни звука.

Мужчина неожиданно улыбнулся, показав ослепительно белые зубы, и она, непонятно почему, заметила веселые ямочки на щеках.

— Клянусь Богом, — медленно протянул он, раздевая ее взглядом, — значит, ты и есть та француженка. Мими превзошла себя, это уж точно!

Он по-прежнему держал Джинни за руки, и прежде чем она смогла найти в себе силы что-то пробормотать, мужчина притянул ее к себе и обжег губы властным, грубым поцелуем, поцелуем собственника.

Джинни целовали и раньше, но никогда вот так! Ни один человек не смел обнимать ее, прижимать к себе! Его рот был жестким и безжалостным, и, вместо того чтобы нежно коснуться ее губ, он обжег их, словно пламенем, насильно раскрывая, как лепестки цветка. Одной рукой он держал Джинни чуть повыше талии, а другой обвил плечи так, что она чувствовала себя будто в тисках и почти не могла дышать, а когда попыталась отвернуть голову, ощутила, как его ладонь скользнула вверх, пальцы запутались в локонах на ее затылке.

Голова Джинни закружилась, беспомощно откинулась назад — волны жара и дурноты накатывались на девушку. К своему ужасу, она осознала, что его язык проник в ее рот, вынуждая ее тихо стонать.

«О Боже, Боже, — словно в бреду, думала она, — неужели все мужчины целуются так? Что он делает со мной? Что он сделает потом?»

И неожиданно, когда она, казалось, вот-вот упадет в обморок, безжалостная хватка ослабела, он слегка поднял голову, чтобы взглянуть ей в лицо.

— Не думал, что женщина может быть так прекрасна, френчи[1], — прошептал незнакомец.

Его суженные глаза горели страстным желанием, которое она чувствовала, но не могла до конца понять. Джинни пыталась опомниться, взять себя в руки, удержаться на слабых, дрожащих ногах, а он… он снова наклонил «голову и обжег губами впадинку у шеи.

— Нет… — Единственное слово, которое удалось выдавить Джинни, прозвучало отчаянным воплем.

Его пальцы шутливо потянули за болтающуюся на нитке розетку. Девушка снова охнула, на этот раз от возмущения, и почти бессознательно перешла на французский:

— Месье… нет! О, что вы делаете?

Розетка упала на пол; незнакомец рассмеялся:

— Забудь о дурацкой розе. Я найду тебе другую. — Его губы заглушили крик протеста. — И куплю тебе другое платье, милая, — прошептал он, — потому что сорву это с твоего тела. Ты ведь знаешь, я хочу тебя и сгораю от нетерпения.

Он вновь впился губами в ее губы, сжимая ее в объятиях.

Джинни почувствовала, как подгибаются колени, и невольно качнулась к нему. Она понимала, что теряет голову, но охватившее ее странное томление, ужасающая покорность тому, что сейчас должно произойти, не имели ничего общего ни с ее волей, ни с решимостью. С чем-то вроде непонятной отрешенности Джинни ощущала, как его язык ласкает ее рот, гладит, лижет… Платье соскользнуло с плеч, сильная ладонь сжала грудь. Руки Джинни были зажаты между их телами; беспомощные попытки освободиться, казалось, лишь сильнее воспламеняли его, побуждая ко все более откровенным ласкам.

Окончательно обезумев, Джинни ощутила, как его пальцы отыскали и стиснули быстро твердевшую пуговку соска.

Словно молния пронзила Джинни, возвратив ее к реальности. Теперь она начала сопротивляться по-настоящему, пытаясь вырваться из цепких рук, с ужасом сообразив, что его рубашка распахнута до пояса и ее груди, прикрытые лишь тонким шелком сорочки, прижаты к голой мужской груди.

Животное тепло, исходившее от него, голодная жадность поцелуев окончательно свели Джинни с ума. Чувствуя, как голова идет кругом, она заставила себя обмякнуть в его руках.

Подумав, что девушка потеряла сознание, он, конечно, оставит ее в покое!

Незнакомец отпустил ее так внезапно, что Джинни едва не упала, но тут же со смятением поняла, что в бедра впился край кровати. Завопив от ужаса, Джинни скрестила руки на груди и заметила, что он направляется к ней этой грациозной кошачьей походкой, так хорошо знакомой девушке.

— Френчи, прекрати вести себя как застенчивая девица и раздевайся. Немедленно, или я сам тебя раздену!

Джинни увидела, как его руки снова протянулись к ней, и, словно загнанное в угол животное, размахнулась изо всех сил и ударила его по щеке.

Выражение ошеломленного изумления на лице незнакомца наполнило ее безумным наслаждением; она инстинктивно подняла другую руку, но на этот раз он был начеку. Поймав ее запястье, он грубо вывернул его, пока девушка не закричала от боли. Противники стояли лицом к лицу. Его глаза сверкали яростью, ее — слезами боли и отчаяния. Джинни ударила бы его еще раз, но незнакомец схватил ее за другую руку и с силой сжал.

— Черт бы тебя побрал, французская стерва, — процедил он сквозь зубы. — Что за дурацкую игру ты затеяла?!

Холодное бешенство в голосе и зловещий блеск глаз в другой обстановке заставили бы ее в страхе отпрянуть, не будь она настолько рассержена.

— Вы… вы грубое, наглое чудовище! — Голос Джинни дрожал от гнева. — Как вы смеете так обращаться со мной?

Как посмели затащить меня в эту комнату и… и напали, словно я… я…

Негодование девушки было столь велико, что она не находила слов, только старалась высвободить руки, чтобы можно было снова ударить его. Разъяренный взгляд стал недоуменным, и наконец до незнакомца что-то дошло. Его черные брови сошлись вместе, мужчина отступил-; продолжая удерживать Джинни на расстоянии вытянутой руки, и стал внимательно рассматривать ее. Джинни, всхлипывая от злости и унижения, неожиданно осознала, в каком состоянии находится, — платье соскользнуло с плеч, спутанные волосы рассыпались по плечам.

— Если ты не та девушка, которую должна была прислать Мими, тогда кто?..

— Да отпустите же меня! Я не та дрянь, которую вы, очевидно, ждали… Неужели нельзя было спросить, прежде чем набрасываться, как дикий зверь?!

Глотая слезы, Джинни пошла на противника: ярость сделала ее храброй.

— Вы… вы хуже любого дикаря, убийца! — Она заметила, как глаза незнакомца, заледенев, сузились, и превратились в щелочки; скошенная черная бровь дернулась.

— Никогда не убивал прекрасных дам, — задумчиво протянул он, но тут же неожиданно резко добавил:

— Пока!

Все еще не выпуская ее рук, он оттолкнул Джинни так, что та приземлилась прямо на кровать, и, от неожиданности охнув, она заметила, как уголок его рта подозрительно дернулся.

— Можете вы посидеть минутку спокойно и объяснить как можно быстрее, мэм, кто вы и почему стучали в мой номер? Не забывайте, — рассудительно добавил он, — что я ожидал гостью. Откуда мне было знать, что вы не она?

Несмотря на спокойный тон, в его голосе слышалась стальная решимость, заставившая Джинни немедленно, хотя и угрюмо, ответить ему:

— Я… ошиблась комнатой: в коридоре не было света, и я перепутала номера. А потом… — Она бросила на него ненавидящий взгляд. — Вы затащили меня к себе, не дав возможности объяснить, и… и…

— Набросился на вас? — докончил он, и Джинни вновь охватила ярость при виде широко улыбающегося лица.

Значит, он находит все это очень забавным, не так ли?

Джинни резко вскочила, забыв о страхе, и на этот раз именно он осторожно отступил, хотя издевательский блеск в его глазах вспыхнул ярче.

— Вы самый омерзительный, гнусный…

— Но это вы виноваты, мэм: Именно ваша красота лишила меня рассудка. Да я просто не в силах был поверить своему счастью, когда увидел вас… Не смог противиться желанию поцеловать и…

— Немедленно прекратите издеваться!

Он смеялся над ней, имел наглость считать ее глупой, наивной девчонкой, которая позволит уговорить, рассмешить себя и забудет о своем праведном гневе.

— Не понимаю, как можно принять меня за женщину того типа, с которым вы, очевидно, привыкли иметь дело, — холодно продолжала Джинни, пытаясь игнорировать раздражающую улыбку на его лице. — Хотя, должна признаться, что жалею ваших… дам, если вы всех их привыкли приветствовать столь насильственно-дружеским образом. Боитесь, что иначе вас отвергнут?

Он снова оглядел Джинни с головы до ног, и этот взгляд заставил ее съежиться. Джинни никогда не сталкивалась с таким неприкрытым грубым нахальством в мужских глазах.

Он словно раздевал ее этим взглядом.

— Пусть мадам извинит меня, — протянул он с нарочитой медлительностью. — Я, естественно, не привык видеть леди, одетых подобным образом; во всяком случае, не в этом городишке. Не то чтобы я жалуюсь, поверьте, — добавил незнакомец ехидно. — Собственно, в таком виде вы выглядите еще соблазнительнее.;:

Джинни почувствовала, как по щекам, шее, всему телу поползла горячая волна, и снова с ужасом осознала, как должна выглядеть в эту секунду; слезы гнева и обиды вновь выступили на глазах.

— Вы самый грубый и отвратительный человек из всех, кого я знала, — выкрикнула она, задыхаясь. — Может, все-таки дадите мне пройти? Я больше не останусь здесь ни одной минуты!

Он, однако, не сделал попытки пошевелиться, лишь нахмурился.

— Немедленно отпустите, или я закричу, — истерически пробормотала Джинни, пытаясь взять себя в руки. Неужели после всего, что наделал, он снова попытается…

— Вам нельзя выходить в таком виде, — спокойно объяснил незнакомец. — Что же касается крика… вы же не звали на помощь раньше, верно? Уверен, вы достаточно умны, чтобы не поднимать скандала, не так ли?

Он явно угрожал ей, пытался шантажировать. Джинни уставилась на негодяя со смесью страха и презрения, спрашивая себя, что он собирается делать.

Незнакомец, казалось, прочитал ее мысли, потому что, нахмурившись, нетерпеливо тряхнул головой:

— Послушайте… я обещаю, что не попытаюсь… э… напасть на вас снова, пожалуйста, постарайтесь быть разумной.

Нельзя же…

Он замолчал; послышался тихий стук, испугавший обоих, — на секунду они как бы стали союзниками, обменивающимися тревожными взглядами. Опять стук — на этот раз громче и настойчивее. Джинни в испуге зажала рот рукой.

Что будет, если ее обнаружат здесь?! Репутация ее навеки погибнет. Никто не поверит… Почему она не закричала? О Боже, что же теперь делать?

Послышался женский голос с сильным акцентом:

— Этьен? Стив! Стив Морган! Откройте, это я, Соланж! Мими сказала, что вы меня ждете!

Джинни изо всех сил боролась с непрошеным смехом.

Должно быть, Стив прочел что-то по лицу девушки, потому что ее запястье неожиданно сжали жесткие пальцы. Джинни поморщилась.

— Это, должно быть, и есть ваша «френчи», — прошептала она уничтожающе. — Может, вы будете так добры, что отпустите мою руку и объясните, как собираетесь поступить дальше?

Она удовлетворенно отметила, что Морган несколько секунд выглядел совершенно растерявшимся, но тут женщина снова окликнула его, громче и капризнее, и Морган немедленно начал действовать.

— Вот что, — решительно заявил он, — нельзя допустить, чтобы она подняла шум! Сейчас все обитатели этой чертовой гостиницы сбегутся сюда, чтобы узнать, в чем дело.

Морган отпустил Джинни и, двумя прыжками подскочив к двери, распахнул ее. В комнату со смехом ворвалась женщина лет двадцати пяти, с пышными формами, в красном атласном платье, совершенно не подходившем к огненно-рыжим, завитым в локоны волосам.

— Почему так долго не открывал? Я думала, тебя здесь нет… но теперь рада, что это не так — ты очень красив. Мими оказалась права!

Стив Морган закрыл дверь и повернулся к француженке. Та бросилась ему на шею, прижалась всем телом. Пораженная и зачарованная, Джинни, невзирая на смущение, заметила, как ярко накрашенные губы приоткрылись и впились в плотно сжатые губы мужчины, несмотря на его очевидное нежелание.

Но через мгновение женщина откинула голову и взглянула в лицо Моргана:

— В чем дело, любовничек? Не нравлюсь тебе?

Но тут ее темные глаза встретились с холодным взглядом Джинни. Кипя от ярости, Соланж отпрянула от Моргана.

— Кажется, понимаю, — процедила она сквозь зубы. — Кто это? И что здесь делает?

Француженка театрально показала пальцем на Джинни и сделала шаг вперед, но Стив Морган быстро схватил ее за талию:

— Подожди минуту… это ошибка.

— Ошибка, вот как?! И ее платье спадает с плеч тоже по ошибке?!

Джинни с деланным спокойствием пожала плечами:

— А вот это не ошибка. Мистер Морган, по-видимому, ждал вас, и, не дав мне времени объясниться или защитить себя… впрочем, почему вы не расспросите его? Уверена, он может рассказать обо всем гораздо лучше.

— Думаю, вы тоже неплохо справитесь, — мрачно про-. бурчал Морган и, отпустив француженку, насмешливо усмехнулся:

— Прости, милочка, но она права. Эта дама постучала в дверь, я принял ее за тебя… и, кажется, увлекся.

Выражения гнева, сомнения, недоверия и, наконец, изумления попеременно сменяли друг друга на лице француженки.

Затем, к удивлению Моргана и Джинни, она расхохоталась, откинув рыжеволосую голову:

— О… это лучшая шутка, которую я когда-либо слышала! Значит, он подумал, что ты — это я?! Ну что ж, вряд ли стоит его за это осуждать — ты очень хорошенькая! Мужчины иногда так нетерпеливы!

— Вряд ли бы я обозначила действия мистера Моргана именно этим словом, — отрезала Джинни.

Стив Морган с непроницаемым лицом подошел к бюро и налил стакан виски.

— Думаю, — вежливо сказал он, — нужно обсудить, как доставить мисс… — Он вопросительно взглянул на Джинни, но Джинни плотно сжала губы, отказавшись назвать свое имя. — Эту молодую леди в ее номер так, чтобы платье ее выглядело прилично.

Эти слова напомнили Джинни о том, что Соня, должно быть, встревожена долгим отсутствием падчерицы и может послать кого-нибудь на розыски.

— О нет! — охнула она. — Если мой отец узнает 6 том, что случилось, он убьет вас, а я… я буду навеки погублена.

Что мне делать?

— Да уж, нужно что-топридумать, — хмыкнула Соланж. — Нам здесь разгневанные отцы ни к чему, правда, Стив, дорогой?!

— Совершенно верно, — мрачно кивнул Морган. — Может, вы, мисс, незаметно сумеете пробраться к себе и починить платье? Я только оторвал эту дурацкую розу с плеча… она, должно быть, где-то здесь на полу.

— Только?! Вы позволили себе непростительные вольности и теперь притворяетесь, что…

— Подождите! — Соланж смерила взглядом Моргана и повернулась к Джинни:

— Он прав, здесь требуется всего лишь несколько стежков. У меня всегда с собой иголка с ниткой. Сейчас пришьем. А ты, бесстыдник, найди розетку!

Опустив голову от ярости, раздражения и унижения, Джинни вынудила себя стоять спокойно, пока Соланж пришивала розетку. Француженка с поразительной ловкостью орудовала иглой. Кроме того, она была в восторге, узнав, что Джинни прекрасно владеет ее родным языком. И несмотря на то что Соланж была, несомненно, «плохой» девушкой, Джинни не могла не проникнуться симпатией к ней — француженка была настолько дружелюбна, честна и пряма, что было невозможно не жалеть ее. И конечно, Соланж успела признаться, что именно мужчина стал причиной ее падения.

Джинни еще больше уверилась, что только в мужчинах кроется корень всех женских бед. Сколько неприятностей доставил ей презренный Морган!

Она осторожно взглянула на него из-под прикрытых ресниц и заметила, что он смотрит на нее, но на этот раз в поразительно синих глазах было задумчивое, почти мрачное выражение.

О чем думает Морган? И вообще, что он за человек?

Бандит, откровенно ответила себе Джинни. Негодяй, для которого человеческая жизнь ничего не стоит. Он, видимо, привык брать все, что пожелает, даже если его жертвой станет беззащитная женщина… Она вспомнила его безжалостные объятия, грубые поцелуи и невольно вздрогнула.

Соланж сочувственно осведомилась, уж не замерзла ли Джинни.

— Я сейчас закончу, а потом вы можете пойти за шалью.

Если спросят, где вы были; скажете, что плохо себя почувствовали, согласны?

И хотя Джинни вовсе не хотелось лгать отцу и Соне, она поняла: другого выхода нет. В конце концов, она довольно много выпила за обедом.

Глава 8

Предлог, выдуманный француженкой, сослужил Джинни прекрасную службу, после того как она, перекинув через руку свою и Сонину шали, возвратилась в столовую.

— Джинни! Что случилось? Я уже начала беспокоиться!

И верно, лицо Сони казалось побледневшим и встревоженным.

Терзаемая угрызениями совести, Джинни закутала ее плечи шалью и прошептала, что слишком быстро бежала по лестнице и из-за этого закружилась голова.

— И тут, представь себе, обнаружила, что розетка на плече болтается буквально на ниточке! Пришлось пришивать! Прости меня, пожалуйста!

Соня ответила чуть-чуть деланной улыбкой:

— Не волнуйся, дорогая! Джентльмены были так заняты беседой, что ничего не заметили!

Уильям Брендон усмехнулся:

— Уж эти женщины! Вечно прихорашиваются перед зеркалом, правда, дочка? Вот, попробуй знаменитого техасского кофе и скажи, что ты о нем думаешь.

После того как ужин закончился, все остались за столом; мужчины — по-прежнему были заняты деловым разговором, женщины тихо беседовали между собой. Карл Хоскинс теперь уделял Джинни гораздо больше внимания — его восхищение бальзамом проливалось на раненые чувства Джинни.

Интересно, каково это — испытать его поцелуй? Наверное, он нежен и нетребователен, будет относиться к ней с уважением! И он вовсе не выглядит как пират! Светлые волосы тщательно подстрижены, маленькие бачки почти не видны. У Моргана бачки доходили почти до челюсти, с отвращением вспомнила Джинни, а черные волосы, слишком длинные, завиваются на затылке. Не хватает только бороды и усов, чтобы выглядеть настоящим бандитом!

«Ненавижу, — думала она, — ненавижу и презираю его!

Только бы больше его не встретить!»

В эту ночь в соседнем номере было тихо. Интересно, осталась ли там француженка? Джинни вздрогнула. Прошлой ночью — та женщина с визгливым голосом, сегодня… нет.

Хватит! Этот распутник, негодяй… не стоит думать о нем!

Так или иначе, они больше не встретятся.

Только когда она уже легла, внезапная мысль поразила, словно молнией: ведь отец нанял Стива Моргана! Он сам говорил, что нуждается в проводнике, который знал бы каждую тропинку! Что делать? Как может отец доверять такому бесчестному человеку?!

— Наемники с Запада — странный народ, — сказал Уильям Брендон. — Профессиональные убийцы, работают за деньги и, безусловно, верны хозяевам. Это и для них вопрос гордости и репутации. Кроме того, очень немногие бандиты осмеливаются связываться с наемниками — боятся. Лучшей охраны не придумаешь.

Но если этот проводник — Стив Морган, будет ли Джинни чувствовать себя в безопасности?

Девушка заснула бы раньше, знай она, что Моргана не было в комнате. Он провел несколько приятных часов с француженкой, достаточно живой и страстной женщиной, и с удовольствием остался бы с ней на всю ночь, но у мистера Бишопа были, к сожалению, другие планы, и, когда Пако Дэвис, постучав, передал Стиву приглашение присоединиться к игре в покер, Стив утешил француженку тридцатью долларами и обещанием прийти к ней позже, если игра не затянется до утра.

Бишоп нанял игорный зал в ресторане, и Стив, поднимаясь по темной лестнице, увидел, что комната уже была полна сигаретного дыма, повсюду стояли пустые бутылки и стаканы. Бишоп, игравший сосредоточенно и с размахом, выигрывал.

— Сыграл с парочкой новичков с Востока, — лаконично объяснил Пако. — Они только что ушли, иначе я пришел бы раньше. Правда, тебе это вряд ли понравилось бы, а, дружище? — Белые зубы Пако блеснули в улыбке.

— Ты прав, сомневаюсь, что я оценил бы это по достоинству.

Бишоп сделал приглашающий жест:

— Садитесь. Все должны думать, что здесь идет настоящая игра!

— Она и будет настоящей, если вы выиграете у меня все денежки! — проворчал Пако, опускаясь в кресло.

Стив закурил сигару и сел напротив Бишопа, изучая сданные ему карты. Должно быть, дело неотложное, если Бишоп послал за ним среди ночи. Может, узнал что-то новое — он ожидал посланца с Севера — одного из курьеров, собирающих информацию. Все это напоминало головоломку, а Бишопу выпало складывать вместе кусочки.

— Я сегодня говорил с Я ней, — неожиданно начал Бишоп, — он едет в Санта-Фе. Но успел передать необходимую информацию. Брендон везет золото в слитках.

Пако тихо присвистнул:

— Золото? Но почему? Оно же тяжелое — не увезешь! Да и опасность велика!

— Он придумает безопасный способ пересылки. Не нужно недооценивать этого человека. Он не только умен, но и опасен, и на него работает много людей, — резко остерег Бишоп.

— Вроде Восточного синдиката, который он основал? — против воли восхищенно спросил Пако. — Богатейшие люди в стране, и хотят заполучить еще больше!

— Техас, Аризона, Нью-Мексико — все эти огромнейшие территории в их руках — подтвердил Стив.

— Неплохой кусок, тем более что всю грязную работу сделали за него другие.

— Сенатор Брендон — человек честолюбивый, — сухо отметил Бишоп, — он выбрал неблагоприятное для нас время.

Единственные представители закона в Техасе — рейнджеры, а на территориях Аризоны и Нью-Мексико дела обстоят еще хуже, не говоря уже об индейцах и французах, сражающихся со сторонниками Хуареса в Мексике.

— Настоящий пороховой погреб, — мрачно произнес Пако.

— И мы должны стараться, чтобы он не взорвался, — согласился Бишоп.

— Разве? — вопросительно поднял брови Стив.

Обычно у Бишопа был уже готов продуманный план.

— Джентльмены, мы уже говорили об этом. Самое главное то, что обстановка нам известна. Индейцев по эту сторону границы снабжают ружьями и порохом; техасцы недовольны своим правительством, поскольку засланные из Вашингтона продажные авантюристы делают все, чтобы подорвать доверие к президенту. Мой человек в Вашингтоне должен узнать, кто назначил их сюда. К югу от границы… сами знаете, что там происходит. Мы помогали Хуаресу, и французы поняли, что их положение достаточно шатко.

— Базен платит солдатам из своего кармана, — резко перебил Стив. — Но этого недостаточно — он дал им разрешение грабить и убивать. А Максимилиан притворяется, что ничего не знает.

— Золото Брендона предназначается для французов, — объяснил Бишоп. — У него во французской армии друг — полковник Деверо, женившийся недавно на дочери богатого владельца асиенды[2].

Пако Дэвис тихо выругался по-испански.

— Значит, помогает Брендону создать империю в обмен на часть денег.

— Видимо, так, — согласился Бишоп.

— Какова наша роль?

Бишоп слегка улыбнулся:

— Морган, вы украдете это золото. Мы обещали Хуаресу помощь. Он получит деньги, а мы попадем в милость к президенту.

— По-вашему, это очень легко, — покачал головой Стив.

Он был раздражен и хотел спать, когда Пако вытащил его из постели, но теперь ощутил знакомое возбуждение, — предчувствие опасности и приключений. Он широко улыбнулся Бишопу:

— Где золото? Здесь, в Сан-Антонио?

— Об этом я и веду речь. Сенатор Брендон не будет провожать жену и дочь в Калифорнию. Ему придется возвратиться в Вашингтон, а золото он, естественно, перешлет с семьей.

— В фургоне! — воскликнул Пако. — Ах он, хитрый, пронырливый ублюдок! Использует женщин для такого опасного дела!

— Совершенно верно! И это дает ему предлог послать с ними побольше вооруженных охранников, — добавил Стив.

— Вы правы, — кивнул Бишоп. — Умный человек и настоящий политик. Но где-то… по пути золото исчезнет, скажем, в Нью-Мексико или Аризоне. Деверо получит свою долю, и Брендон останется вне подозрений, поскольку будет находиться в это время в Вашингтоне. Думаю, он не сообразит, кто это проделал, и сомневаюсь, что поднимет шум… ведь никто не должен знать о золоте…

— Человек, использующий собственную семью, не достоин называться мужчиной, — взорвался Пако.

Стив беспечно пожал плечами:

— Черт возьми, женщины, должно быть, согласились в этом участвовать. Какая женщина устоит перед искушением стать принцессой? Значит, мы должны подойти ближе к границе, прежде чем золото исчезнет?

Зубцом вилки Бишоп начал чертить на скатерти нечто вроде карты. Стив и Пако внимательно наблюдали.

Как обычно, он ни о чем не забыл, объясняя обоим, что они будут действовать без всякой помощи.

— Правительство, естественно, ни а чем не осведомлено, — сухо процедил он, — и не несет ответственности за эту… операцию. Если что-то случится и вам повезет попасть в тюрьму, мы организуем побег. Но учтите, если люди Брендона вас схватят, долго вы не проживете. А теперь играем в карты, джентльмены. Завтра я уезжаю дилижансом, но можно еще часок поиграть.

— То есть у вас есть время, чтобы полностью нас обчистить, — ухмыльнулся Пако. — Придется оставить себе часть захваченного золота.

— Будь я на вашем месте, не садился бы играть с незнакомыми людьми, — добавил Стив ехидно, — могут обвинить в жульничестве.

— В жизни не мухлевал, просто везет в карты, — отбивался Бишоп.

Спроси у Бишопа кто-нибудь серьезно, в чем причина такой удачи, он ответил бы, что всю жизнь изучал природу человеческую. Именно это позволяло ему так часто выигрывать.

Внешне сосредоточившись на картах, Бишоп продолжал обдумывать первую часть плана. Без сомнения, Брендон спешит отправить караван фургонов в Калифорнию и скорее всего наймет проводниками Стива Моргана и Пако Дэвиса. Бишоп организовал все очень тщательно, обеспечил их присутствие в Сан-Антонио. Именно шериф Тревор, друг Бишопа, предложил их кандидатуры Брендону. Если все будет в порядке, через два-три дня караван уйдет из Сан-Антонио. Правда, Морган предупреждал, что Соне Брендон вряд ли понравится его присутствие, но, вероятно, из этой прошлой связи можно извлечь какую-нибудь пользу. Красивая женщина, но слабовольная… нет, она вряд ли скажет что-нибудь своему мужу.

Взглянув в глаза Стиву Моргану, Бишоп неожиданно произнес:

— Думаю… ваше путешествие будет… э-э-э… очень приятным.

Стив поймет, что он хотел сказать.

Глава 9

В последующие дни Джинни Брендон продолжала находить все новые причины неприязни, питаемой к мистеру Стиву Моргану.

Сначала была небольшая вечеринка, на которой отец объявил, что нанял в проводники Стива Моргана и его партнера Пако Дэвиса. Джинни, не хотевшая спускаться к обеду, все-таки позволила Соне убедить себя, поскольку такое поведение наверняка расстроило бы отца. Она ожидала… она не знала, чего можно ожидать. Встречи со смущенным, сконфуженным мистером Морганом? Собственного безразличия, холодного презрения? Она обрадовалась, услышав, что Карл Хоскинс тоже будет обедать с ними, вместе с Папашей Уилкинсом, вожатым каравана.

Джинни оделась в этот вечер с особенной тщательностью, в одно из своих любимых платьев, светло-желтое, оттенявшее медный блеск волос. Она поставит этого невежу на место! К собственному удивлению, она обнаружила, что Соня тоже была прекрасно одета, в платье из темно-красного бархата; в ушах, на шее и пальцах сверкали рубины, делавшие ее красоту почти неземной.

— Вы обе прелестно выглядите, — заметил сенатор Брендон.

— Возможно, нам много месяцев не придется так одеваться, — словно в оправдание прошептала Соня. Она не могла признаться даже себе, что для столь изысканного туалета могла быть иная причина. В конце концов, все окончилось больше четырех лет назад, и жизнь во время войны казалась совсем другой.

Если Стив Морган — именно тот человек, он, наверное, сильно изменился. К чему избегать встречи? Чем скорее это произойдет, тем лучше, и она почему-то была уверена, что он не выдаст ее мужу.

Джинни, раскрасневшаяся и оживленная, провела вечер с Карлом Хоскинсом, который был не в силах отвести глаз от этой блистающей красавицы.

Она игнорировала Стива Моргана, как и решила, но ее задевало, что тот, в свою очередь, даже не пытался подойти к ней и все время беседовал с отцом и мистером Уилкинсом.

Пако Дэвис, гибкий темнокожий человек, говорил мало и предоставлял все объяснения другу. Стив же постоянно указывал на то, как безрассудно брать женщин в столь опасное путешествие.

— Отвратительный человек! Ненавижу таких. Заметили, как он повышает голос всякий раз, когда рассказывает о зверствах индейцев? — Джинни не могла скрыть долго подавляемого гнева, когда она и Соня, извинившись, поднялись наверх, оставив мужчин беседовать за виски и сигаретами.

— Но, дорогая, — мягко возразила Соня, — не думаю, что его истории настолько ужасны! Он просто предупреждает нас о трудностях путешествия.

— Как ты можешь защищать его? Он… он даже не джентльмен! Мне больше нравится мистер Дэвис — по крайней мере он не болтает и не хвастается!

Соня тактично сменила тему:

— Ну что ж, ты одержала сегодня одну блестящую победу. Этот бедный молодой человек! Уверена, что он в тебя влюбился.

— Надеюсь, нет, влюбленные мужчины такие рохли, — пробормотала Джинни. — И кроме того, ужасно скучны.

— В таком случае, дорогая, не стоит поощрять его. Он милый юноша, но вряд ли папа посчитает его подходящей партией.

Джинни резко вскинула голову, но тут же пожала плечами. Иногда она считала мачеху современной женщиной, но сейчас…

Джинни решила, что они обе устали, и, извинившись, поспешила к себе.

Позже она была рада, что легла спать пораньше. За завтраком отец объявил, что приготовления к отъезду уже начались и эти приготовления включают умение стрелять и заряжать ружья и пистолеты и управлять фургонами. Задолго до того, как окончился этот бесконечный день, Джинни все больше жалела о том, что встретила Стива Моргана и его приятеля.

Каждый из девяти фургонов был запряжен шестеркой мулов и отведен за пять миль от города, где Стив должен был учить Джинни, Соню и Тилли править.

К концу дня Джинни не только взмокла от жары, устала — болели все кости, но почти лишилась дара речи от гнева. Казалось, она не способна ничего сделать правильно.

Тилли считала, что править фургоном, по команде приводить его в назначенное место, в быстро образованном кругу, — забавная игра. Соня стоически переносила все, и ее решимость заслужила нечто вроде восхищения со стороны обоих проводников. Но Джинни… все шло не так. Запястья у нее были узкими, кожа мягкой, и никакие перчатки не помогали — ладони оказались стертыми в кровь. Она ненавидела мулов, которыми правила, почти так же сильно, как Стива Моргана.

Когда они едва не стащили Джинни с сиденья и только вмешательство Моргана спасло ее, девушка мгновенно и быстро выпалила все, что думала о нем.

Морган, вежливо выслушав, сдвинул на затылок шляпу.

— И что хуже всего, — добавила Джинни, — вы намеренно меня изводите!

Но тут Морган холодно и резко приказал девушке начать все сначала и на этот раз попытаться сделать все правильно, если, конечно, она на это способна.

Морган тут же отъехал, прежде чем Джинни успела найти подходящий ответ, что само по себе было достаточно грубо, и после этого ее тренировкой занялся Пако Дэвис. Он был немного терпеливее и более вежлив, чем Стив, но так же требователен, и к концу дня она не думала ни о чем, кроме как о ванне и постели.

Джинни хотела пожаловаться отцу, но первые же его слова на следующее утро заставили ее прикусить язык.

— Джинни, дорогая, — с сомнением сказал он, — ты уверена, что выдержишь такое путешествие? Я все забываю, что ты росла в Европе, а жизнь здесь совсем другая.

— Если Соня может, значит, смогу и я, — вырвалось у девушки.

Они выехали через три дня. Одновременно сенатор Брендон отправился дилижансом в Вашингтон.

Золото было тщательно запрятано в днище одного из фургонов, в свободном пространстве, которое должны были занимать женщины. Это означало, что им придется обходиться минимальным количеством одежды, чтобы не привлекать внимания к фургону.

— Теперь ты понимаешь, дорогая, — сказал Брендон в утешение, — почему вам с Соней и Тилли придется править самим. Посторонний наверняка удивится, почему фургон такой тяжелый.

И даже Джинни была вынуждена согласиться с правотой его слов. Кроме них, только Карл Хоскинс знал о существовании золота и оружия, перевозимых в фургоне, содержащем, по общему мнению, домашнюю утварь Сони.

В первый день путешествия Джинни обнаружила, что ей не хватает внимания и помощи Карла Хоскинса. Он извинился и объяснил, что приходится оставаться со стадом, пока все не устроится.

« — Я плохо знаю эту породу, но лонгхорны должны привыкнуть к дороге.

Джинни понимающе кивнула, пытаясь уверить себя, что все будет в порядке, главное — вынести первый день. Теперь, когда Сан-Антонио остался позади, страна, простирающаяся перед ней, казалась бесконечной — сухая, пыльная, под горячим, палящим солнцем. Они остановились передохнуть, а потом настала очередь Джинни взять поводья. Она уселась на неудобное высокое сиденье, благодарная судьбе за некрасивую шляпу с широкими полями, защищавшими от солнца.

По лбу и шее ползли струйки пота, и Джинни с отвращением заметила темные мокрые пятна, расплывшиеся под мышками.

Править было неимоверно трудно, руки скоро устали, плечи горели, ладони покрылись волдырями. Окружающий пейзаж был по-прежнему унылым и пустынным, но в этих пространствах крылось нечто величественное и даже пугающее. К тому времени как настала очередь Джинни забраться в фургон, уступив поводья Тилли, она испытывала не только ужасную усталость, но и головную боль.

Словно бросая кому-то вызов, она стянула тонкое ситцевое платье и растянулась на узком топчане. Внутри было слишком жарко и душно. Джинни взглянула на Соню, забывшуюся усталым сном. Как можно уснуть в этой скрипучей, тряской повозке! Обожженные руки и плечи болели, и Джинни с ужасом подумала, что не вынесет долгого, изнурительного путешествия.

Закрыв глаза и стараясь побороть легкую тошноту, Джинни пыталась представить прохладный весенний воздух любимого Парижа, балы, сорванные украдкой поцелуи, долгие взволнованные обсуждения в салонах мод. Пьер… Пьер, дразнивший ее «синим чулком»… Пьер поцеловал ее однажды, едва коснувшись губами, нежно, так нежно. А до него была девушка, графиня, ученица монастырского пансиона, прокравшаяся в постель Джинни однажды ночью и страстно поцеловавшая ее в губы. Многие девочки поступали так, они целыми днями говорили только о мужчинах. Джинни тоже разбирало любопытство, но ей всегда были неприятны подобные отношения. Она яростно отбивалась от девочек, хотевших большего, чем поцелуй, так что со временем ее оставили в покое.

С чувством унижения и гнева Джинни вспомнила, как целовал ее Стив Морган, не обращая внимания на сопротивление, пока она не лишилась последних сил. Значит, вот как целуются мужчины… словно берут насильно! Подруга Джинни Люсиль, которая вышла замуж в семнадцать, утверждала, что все они животные и хотят только одного, а все ухаживания, вежливые манеры — лишь маска. Но тут неожиданная мысль закралась в голову, вызвала краску на щеках. Каково это — лежать с мужчиной, чувствовать, что… Джинни, охваченная стыдом, подавила непрошеные воспоминания. Если лежать спокойно, может, и она заснет…

Два часа спустя Карл Хоскинс, подъехав к фургону, увидел на козлах одну Тилли.

Карл выглядел старше, мужественнее в дорожной одежде с револьвером у бедра, и темнокожая девушка оценивающе оглядела его. У Тилли не было иллюзий относительно мужчин, и, кроме того, путешествие обещало быть долгим.

Хоскинс спросил, где мисс Брендон.

— В фургоне… обе спят. Особенно мисс Джинни совсем замучилась, бедняжка.

У Тилли был мягкий правильный выговор, и Хоскинс, впервые приглядевшись к девушке, заметил, что она удивительно хорошенькая, особенно для мулатки, с прямыми черными волосами и золотистыми глазами.

Может, потом…

Словно прочтя его мысли, Тилли улыбнулась, обнажив белоснежные зубы:

— Что-нибудь передать, сэр?

Поколебавшись, Карл покачал головой:

— Ничего особенною… хотел пригласить проехаться верхом…

Он лениво взглянул в глубь фургона, как раз в тот момент, когда солнечный луч запутался в волосах Джинни Брендон, которая крепко спала, полуодетая, с рассыпавшимися по подушке локонами. Карл ничего не мог поделать с собой — сильное желание охватило его. Девушка выглядела так, словно ждала любовника… его. Карла… Поймав понимающий взгляд Тилли, Карл выругался про себя. Оставаться здесь больше нельзя, иначе девчонка заподозрит, о чем он думает.

— Скоро остановимся на ночь, — отрывисто сказал он, поворачивая лошадь. — Лучше разбудите леди. — И быстро отъехал.

Черт побери, не нужно было ему смотреть на это. Теперь Карл ни о чем не мог думать, кроме Джинни. Как он хотел бы почувствовать под собой это нежное тело!

Но спешить нельзя, ведь она дочь Брендона и сенатор упомянул о грандиозных планах относительно Джинни. Правда, в этой стране мужчина может многого добиться, а его семья так же благородна, как семья Брендон. Кроме того, впереди долгий, долгий путь. Многое может случиться!

Глава 10

Дни, ночи, бесконечно пыльная дорога под раскаленным солнцем… Из-за стада они были вынуждены ехать медленно, останавливаясь у рек и колодцев, — воду приходилось экономить.

Джинни привыкла вставать очень рано, поспешно одеваться, завтракать вместе с остальными, запивая еду обжигающе горячим кофе. Она даже вынудила себя привыкнуть к этому кофе, который готовил повар, старый Льют, казалось, вообще не ложившийся спать. Его костер горел всю ночь напролет, на случай, если усталый ковбой захочет выпить кофе. Потом по команде Папаши Уилкинса запрягали волов, щелкали кнуты, и караван отправлялся в путь. Это утреннее время Джинни любила больше всего и наслаждалась недолгой прохладой.

Перед закатом они останавливались на ночлег так, чтобы образовать из фургонов круг, ужинали и ложились спать, выставляя дозорных — всегда существовала опасность появления индейцев.

Теперь, когда распорядок дня был установлен, Карл Хоскинс появлялся чаще, всегда с оседланными лошадьми, и Соня с падчерицей охотно принимали предложение отправиться на прогулку верхом. Гораздо чаще, однако, именно Джинни ездила с Карлом, но он всегда обращался с девушкой крайне почтительно, хотя их отношения становились все более дружескими.

Джинни нравились эти прогулки, особенно потому, что юбка, с разрезами по бокам, купленная в Сан-Антонио, позволяла ездить по-мужски, хотя было очевидно, что Карл Хоскинс видит в ней женщину.

Даже Соня как-то заметила, что Карл очень красив, с его выцветшими под солнцем волосами, загорелым лицом. Джинни явно флиртовала с ним, хотя чувствовала, что наступит момент, когда Карл попытается поцеловать ее. И что потом?

Позволить ему? Что она почувствует? Джинни знала, что мужчины целуются по-разному, Стив Морган научил ее этому, и она ненавидела его все больше, каждый раз, когда вспоминала, как он обошелся с ней.

Но ведь Морган не джентльмен и не привык общаться с леди… И все же она вспоминала, что в тот день, за обедом, он был одет в безукоризненный темный костюм с жилетом из синего шелка, а манеры его ничем не отличались от манер человека из высшего общества…

Джинни пыталась не думать о Моргане, уверяя себя, что презирает его и не хочет видеть.

Даже Папаша Уилкинс ничего не знал о прошлом Моргана.

— Думаю, он одиночка, как все наемники, — признавался он. — Конечно, Морган делает все, как полагается, но разговорчивым его уж точно не назовешь. Кроме как своему дружку, слова лишнего никому не скажет.

— Да о чем такому, как он, говорить, — презрительно бросила Джинни, и сидевший рядом Хоскинс усмехнулся.

— Ни о чем интересном, особенно для молодой леди, — тихо пробормотал он, и Джинни благодарно улыбнулась.

В этот вечер, шестого дня путешествия, они остановились у небольшого ручья, берега которого поросли ивняком и пекановыми деревьями. Скот напоили и загнали в узкую лощину. Большие фляги, хранившиеся в отдельном фургоне, до краев наполнили водой.

— Не то чтобы я очень большой любитель воды, — проворчал Папаша Уилкинс, — но иногда в пустыне ни о чем другом не мечтаешь.

— Почему мы не подъехали ближе к ручью? — спросила его Джинни, умоляюще глядя на Соню. — Я так хотела искупаться.

— Слишком густые заросли — можно ожидать нападения, — объяснил он и поднялся. — Приказываю всем оставаться в лагере. Индейцы знают здесь все колодцы и источники и считают себя их хозяевами. Сейчас Морган отправился на разведку.

— Не верю ни в каких индейцев, — капризно пробормотала Джинни. — Вот уже сколько дней мы в пути — и ни малейшего признака индейцев! Не думаю, что даже они захотели бы жить в этой пустыне!

— Индейцы — странный народ, — умиротворяюще вмешался Карл. — Нам их не понять.

— Ну что ж, по крайней мере мистер Дэвис чувствует себя в безопасности. И у него прекрасный голос, не так ли?

С другого конца лагеря донесся гитарный перебор. Мягкий, глубокий баритон пел испанскую песню.

Карл Хоскинс, с чем-то вроде отвращения, взглянул на женщин.

— Не могу судить об этом, но знаю, что Пако — хороший проводник, — неохотно признал он. — Только… — поколебавшись, добавил Карл, — он полукровка. Ненавижу таких. Им нельзя доверять.

— Полукровка? То есть наполовину испанец? — Соня сдвинула брови, вопросительно глядя на Карла.

— Испанец? Нет, мэм, мексиканец. Правда, они любят называть себя испанцами, но в жилах у большинства течет индейская кровь.

— Мистер Морган тоже был бы похож на испанца, если бы не глаза, — сухо заметила Джинни, вспомнив, как он с час назад приехал в лагерь, но остановился, только чтобы выпить чашку кофе и стоя съесть тарелку бобов. Выглядит словно дикарь и вполне естественно чувствует себя в этой пустыне, где водятся лишь койоты и индейцы! Даже его одежда словно растворялась в этих коричнево-красных равнинах, кожаные штаны, замшевая рубашка, распахнутая у ворота, платок на шее. Совершенный индеец!

Карл Хоскинс наклонился ближе к Джинни:

— Странно, что вы это заметили. Я сам слышал разговоры, что он полукровка. Но конечно, никто не осмелится сказать ему это в лицо — он убивал людей и за меньшее. Этот наемник не что иное, как хладнокровный убийца. Легко спровоцировать человека на дуэль и прикончить его! Давно пора что-то предпринять, изменить законы, иначе каждый негодяй может пристрелить человека, и это сойдет ему с рук только потому, что дуэль считается честной дракой!

— Я терпеть его не могу! Ходит, отдает приказы, как хозяин! — добавила Джинни. Она устала, измучилась от жары, была покрыта потом и пылью и умирала от желания искупаться, чувствуя, как чешется от грязи голова. Никакие обтирания не помогали, кроме того, воды вечно не хватало.

Она не верила, что здесь могут быть индейцы. Морган просто старается ее испугать.

Джинни резко, перепугав всех, вскочила. Ивовая рощица, скрывавшая ручей, совсем недалеко, и до сумерек остается около часа. Если поторопиться…

— Пойду поищу Тилли, — небрежно бросила Джинни.

Но Соня словно прочитала ее мысли:

— Джинни… ты собираешься нарушить приказ. Это опасно! Подумай, прежде чем сделать что-нибудь опрометчивое, пожалуйста.

Они остановились у фургона, и Джинни повернулась лицом к мачехе, упрямо подняв подбородок. Соню охватило отчаяние. Что делать? Она не могла осуждать Джинни за желание искупаться, потому что сама хотела того же, но слышала слишком много пугающих историй, чтобы рисковать самой, и не могла позволить этого и падчерице.

— Джинни, умоляю, — встревожилась Соня. — Что, если индейцы следят за нами? Уверяю, если бы все было в порядке, мистер Морган…

Но Джинни нетерпеливо топнула ногой:

— Мистер Морган! Я уже устала от его приказов! Только и делает, что остерегает и предупреждает! И вообще, не верю я в индейцев! Кроме того, — ехидно добавила она, — не думаю, что мистер Морган пристрелит меня за неповиновение!

— Джинни, не надо! Это слишком опасно! Я не могу позволить…

Видя обиду и беспокойство в глазах Сони, Джинни проглотила резкий ответ, который уже готов был слететь с губ.

Вместо этого, коснувшись руки Сони, она твердо сказала:

— Соня, прости, пожалуйста, но я должна искупаться. Ты же слышала, мистер Уилкинс сказал, может пройти много недель, прежде чем мы снова набредем на ручей. Я возьму Тилли, мы сможем постирать, и обещаю надеть самую плотную юбку и захватить ружье. Так хочется почувствовать себя чистой!

Соня пыталась отговорить Джинни, но она оставалась тверда как скала.

Девушки уже спускались к ручью, чтобы наполнить фляжки и котелки. Джинни удалось убедить даже Хоскинса, и тот, правда нехотя, согласился проследить, чтобы мужчины их не тревожили.

— Обещаю, что пробуду недолго, — пробормотала Джинни, мило улыбаясь Карлу. — Всего десять минут. О, пожалуйста, Карл, не ругайте меня!

Нежный голосок и умоляющий взгляд заставили Карла беспомощно пожать плечами.

— Не забудьте, Джинни, если увидите или услышите что-то, стреляйте, и мы прибежим, — сказал он наконец и долго смотрел вслед удаляющимся девушкам.

Несмотря на храбрые заверения, Джинни вела себя с необычайной осторожностью. Но все было тихо, даже птицы не всполошились.

— Значит, все в порядке, мисс Джинни, — облегченно вздохнула Тилли. — Птицы не сидели бы так спокойно, если бы здесь был кто-то, кроме нас.

Девушка мимолетно заинтересовалась, откуда Тилли знает подобные вещи, ведь в конце концов то, что она сказала, имело смысл, но Джинни, пораженная открывшимся перед ней зрелищем, застыла на месте. Полускрытый деревьями ручей изящно изгибался, образуя небольшой залив. Серо-белые камни, обкатанные водой, мерцали на дне. Идеальное место для стирки! Чуть ниже, там, где ветви ив стелились над водой, можно искупаться.

Джинни пристально всмотрелась в противоположный берег. Ни признака жизни, только деревья качаются под легким ветерком.

Тилли, засучив рукава, принялась за стирку, а Джинни, положив на траву чистое платье, разделась до нижней юбки.

Бросила грязную одежду Тилли и осторожно вошла в ледяную воду, вздрагивая от холода. Она принесла с собой кусок душистого мыла и начала энергично намыливать волосы, совсем забыв о времени. Только встревоженный оклик Тилли вернул ее на землю. Она в последний раз погрузилась под воду, задерживая дыхание, и смеясь нырнула.

— Тилли! Как хорошо! Иди сюда!

Но мулатка строго покачала головой, и Джинни нехотя выбралась на берег; с прилипшей к телу юбки струилась вода.

Девушка уселась на плоский, нагретый солнцем камень и стала вытирать волосы полотенцем. Вдруг доносившийся откуда-то странный крик заставил ее поднять голову.

— Что там?! Тилли, что…

— Мужчина, мисс! Клянусь, я сама видела его минуту назад, прямо на том месте, среди деревьев… и он тут же исчез. Господи, мисс, а что, если это призрак?!

— Конечно, нет! — как можно спокойнее ответила Джинни, хотя сердце бешено колотилось. — Где наше ружье, Тилли?

Она поспешно вскочила, но, поскользнувшись на мокрой глине, полетела спиной назад, в воду, чудом не ударившись головой об один из булыжников, усыпавших дно.

Задыхаясь и отплевываясь, она выплыла на поверхность и почувствовала, как кто-то, бесцеремонно схватив ее за руки, тащит на берег.

В голосе Стива Моргана, обычно таком сдержанном и бесстрастном, звучало бешенство:

— Какого дьявола вы тут делаете одни?!

Но Джинни лишилась дара речи и ошеломленно уставилась в темное рассерженное лицо.

Он сидел на лошади и, очевидно, въехал верхом прямо в воду. Откуда он появился? Что здесь делает? Но прежде чем Джинни открыла рот, Стив перекинул ее через седло, словно мешок с картофелем, как она позже жаловалась Соне, и выехал на берег.

Тилли, оцепенев от изумления, молча глядела на него, но, повинуясь приказу Моргана, начала собирать одежду. Спешившись, он схватил Джинни за плечи и начал трясти так, что ее голова, казалось, вот-вот оторвется.

— Ты, маленькая идиотка! Я же приказал оставаться в лагере! Неужели не понимаешь, какой опасности подвергаешь себя?!

Джинни вскрикнула от гнева, боли и унижения, и Стив неожиданно выпустил девушку, глядя на нее так, словно никогда не видел раньше. Только сейчас она вспомнила, что не только полураздета, но хуже всего — юбка прилипла к телу, ничего не скрывая.

Очень медленно, не торопясь, он оглядывал ее, и выражение этих синих глаз заставило Джинни захлебнуться от ярости. Девушка инстинктивно закрыла грудь руками, едва удерживаясь от рыданий.

— Не стоит, все равно такая мокрая одежда ничего не скроет, — ехидно протянул он и поспешно отступил, когда Джинни размахнулась.

Джинни, словно загнанный обозленный зверек, попыталась схватиться за ружье, лежавшее на траве, но Стив Наступил сапогом на дуло и отдернул ее за волосы.

— По-моему, я уже говорил раньше — хватайтесь за оружие только тогда, когда уверены, что можете им воспользоваться!

— О, вы… вы… бандит! — прошипела она, откинув с лица мокрые волосы, и злобно уставилась на Моргана, задыхаясь от ярости. — Как вы посмели шпионить за мной? Обращаться, как… как…

— Вам чертовски повезло, что я возвращался в лагерь этой дорогой, — спокойно заявил Морган.

Он не сказал, что намеревался сделать то же самое, что и Джинни, — искупаться.

Джинни была так взбешена, что ее трясло, и готова на все — ударить, убить, плеваться и царапаться. И Стив, против воли, не мог отвести глаз от изгибов этого соблазнительного тела, так ясно обрисовавшегося под тонкой юбкой.

Твердые соски, казалось, вот-вот прорвут сорочку, а там, где сходились ноги, темнел треугольник… Она, конечно, заметила направление его взгляда и еще больше взбесилась.

Будь она той француженкой или хотя бы индианкой, Стив не задумался бы повалить ее в высокую траву и заняться с ней любовью. Но перед ним была мисс Вирджиния Брендон, и лучше помнить об этом. Разве Стив не старался держаться подальше от нее? С той минуты, когда Стив поцеловал ее, прикоснулся к нежной коже упругой груди, он хотел ее, а сейчас…

Джинни внезапно успокоилась, глядя ему в глаза, и Стив неожиданно понял, что она думает о том же. Взгляды их встретились, но Джинни тут же опустила ресницы.

— Не будете ли так добры отвернуться и дать мне одеться, ведь вы уже сказали все, что хотели!

Стив положительно восхитился сдержанностью и силой воли девушки — как быстро ей удалось взять себя в руки, окутаться достоинством, словно плащом. Теперь он был сердит на себя за то, что поддался порыву чувств.

— Подайте мисс Брендон платье, — резко велел он испуганной мулатке, молчаливо наблюдавшей за происходящим.

Потом, нагнувшись, поднял ружье и немного отошел и отвернулся.

— Даю вам пять минут, чтобы одеться, и лотом провожу вас в лагерь. Черт возьми! — взорвался он внезапно. — В двух милях выше по ручью я нашел индейский знак! Если бы какой-нибудь молодой воин наткнулся на вас.

Но тут, услышав, как девушки испуганно затаили дыхание, Стив, из последних сил стараясь сдержаться, подошел к тому месту, где стоял его конь.

Меньше чем через пять минут Джинни была готова.

— Можете повернуться, мистер Морган, — сухо объявила она, — Надеюсь, я не оскорблю ваших понятий о приличии.

И в самом деле, она была одета и доплетала косу…

Становилось темно; Стив проводил девушек в лагерь. По дороге все трое молчали.

Глава 11

Настроение Джинни отнюдь не улучшилось, когда она на следующее утро узнала, что ночью индейцы действительно бродили недалеко от лагеря. Небольшая часть племени, включающая женщин и детей, буквально осадила фургоны, прося выделить им немного кофе и сахара.

— Правда, Соня, — ехидно заметила Джинни, — эти индейцы вовсе не выглядели опасными.

— Возможно, потому, что они видят, как много людей нас охраняет, — мягко объяснила Соня, и Джинни была вынуждена признать правоту мачехи, особенно когда охранники по приказу Стива Моргана разъезжали по лагерю, держа на виду оружие.

Именно Морган предложил Папаше Уилкинсу дать индейцам все, что они просили, и, когда тот запротестовал, мягко добавил, что может добыть у индейцев полезные сведения.

Действительно, пока переговоры были в самом разгаре, Стив сидел поодаль, рядом с устрашающе выглядевшим индейцем, чье лицо покрывали шрамы, очевидно, вождем маленького племени. Папаша кисло заметил, что оно, должно быть, принадлежит к уичитам.

Глаза Джинни против воли все время останавливались на Стиве, который сам вполне мог сойти за индейца. Что же он за человек? В отличие от Карла или других знакомых ей мужчин он не принадлежал ни к какому определенному типу.

Джинни не забыла безумные грубые ласки Стива в вечер первой встречи, его явное желание. Но почему же с тех пор он не обращал на нее внимания? Правда, прошлой ночью, несмотря на ярость и уничтожающие слова, она снова заметила в глазах Стива огонь желания. Таковы все мужчины — их не интересует ничего, кроме лица и фигуры, — они предпочли бы, чтобы у женщин вообще не было мозгов!

Соня и Тилли заинтересовались индианками, особенно теми, у которых были маленькие дети, привязанные к спинам, но Джинни, задумавшись, снова подняла глаза и неприязненно взглянула на Моргана. Тот, отвлекшийся на секунду от беседы с вождем, случайно перехватил этот взгляд.

Джинни почти ожидала увидеть, как Морган язвительно поднимет брови — именно так он приветствовал ее при встрече, но, к удивлению девушки, Стив просто улыбнулся, заставив ее вновь заметить поразительную синеву его глаз.

Сбитая с толку и пристыженная, Джинни отвернулась, но через несколько секунд, когда Морган подъехал к фургону, игнорировать его стало невозможно. К счастью. Соня заговорила первой, в голосе ее слышалась тревога:

— Вы уверены, что они уйдут и оставят нас в покое?

— О, они вполне мирные люди. Спешат поскорее добраться до своего лагеря. Вождь сказал, что не желает схватки со змеиным народом.

Прежде чем Соня успела что-то спросить, Стив Морган взглянул на Папашу Уилкинса, стоявшего рядом с кислым лицом. Все знали, что Папаша ненавидел индейцев с тех пор, как во время набега была убита вся его семья.

— Он сказал, что здесь неподалеку бродят команчи — военный отряд. Думаю, мы с Пако отправимся на разведку и посмотрим, что сможем найти, — объявил Стив.

Соня тихо, испуганно охнула, но Морган широко улыбнулся:

— Вряд ли они потревожат нас, мэм, не так уж их много!

Во всяком случае, нужно остановиться на ночлег пораньше.

В нескольких милях отсюда есть место, идеально подходящее для обороны. Это старое русло ручья. Я поеду к стаду, предупрежу Хоскинса.

— Индейцы, которых мы видели сегодня, не показались мне слишком опасными, — презрительно бросила Джинни.

Она заметила искорки смеха в глазах Стива Моргана, но тут заговорил Уилкинс:

— Команчи не похожи на других индейцев — чистые дьяволы. Но не волнуйтесь, я велю мальчикам ехать рядом с вашим фургоном.

Джинни почти не слушала его — она все время ощущала взгляд Моргана, веселый и… ласковый. Почему, почему он так уставился на нее? Рука Джинни невольно потянулась к выбившимся на лоб прядкам. Она вспомнила, что не позаботилась причесаться, только наспех заплела косы. Без сомнения, ее шляпка сбилась, и Морган это заметил.

Джинни вспомнила, как Морган смотрел на нее вчера вечером — дерзко, откровенно, словно раздевал глазами. Даже когда он вел себя как цивилизованный человек, все равно производил впечатление дикаря, примитивного, опасного, под легким налетом воспитанности скрывалось буйное, неуправляемое существо.

Морган, отвернувшись, заговорил с Папашей, и Джинни заметила, как он рассеянно время от времени потирал черную щетину на подбородке. С бородой Морган еще больше походил на пирата. Он выглядел настоящим бандитом, с этими двумя револьверами на поясе, зловещим хмурым лицом. На нем сегодня были кожаные штаны, но замшевая рубашка расстегнута почти до талии, а платок вокруг шеи был из красивого темно-коричневого шелка.

Черный жеребец под Стивом нетерпеливо переминался, и Джинни заметила, как всадник легко, коленями, управляет конем. В отличие от других наездников Стив не носил шпор.

Возможно, Соня тоже это заметила.

— Он ездит совсем как индеец, — прошептала она. — В нем что-то странное, непонятное, он не слишком тебя расстроил?

Джинни, пожав плечами, подняла поводья:

— Я не думаю о нем, потому что видеть его не могу, Хочешь отдохнуть. Соня? Сейчас моя очередь править.

Папаша Уилкинс уже выкрикивал приказ готовиться в путь.

Стив Морган вновь оказался у фургона.

— Не хотите ли, леди, проехаться верхом? — к удивлению дам, спросил он. — Хоскинс будет рад проводить вас обратно. Пако и я захватим еды дня на два и отправимся в дорогу.

— Дня на два?! — взорвалась Джинни. — Вас трудно понять, мистер Морган! Сами говорите, чтоиндейцы опасны, а собираетесь преследовать их вдвоем? А мы должны сидеть и ждать, пока вы вернетесь… если вернетесь!

Глаза Моргана смотрели холодно, спокойно, уголки рта кривила издевательская улыбка.

— Мисс Брендон, ваше беспокойство поистине трогательно. Но заверяю, что сам могу позаботиться о себе и что вам не придется сидеть и ждать моего возвращения. Вы не очень-то испугались прошлой ночью, когда я сказал, что индейцы близко, — ехидно добавил он. — А поскольку сегодня вам не по себе, может быть, миссис Брендон захочет прогуляться?

— О! — Джинни покраснела от нескрываемой ярости.

Суженные изумрудные кошачьи глаза полыхали огнем.

Но Стив уже не обращал на нее внимания и вопросительно взглянул на Соню.

— Я… что… да… мне бы хотелось проехаться, и, кроме того, я еще не видела стада. Спасибо, мистер Морган.

В тихом голосе Сони звучало смущение, смешанное с удовольствием, и Джинни заставила себя выказать полное безразличие, пока Стив седлал серую кобылу Сони. Девушка злобно дернула за поводья; мулы замедлили ход, и Стив Морган, что-то предупреждающе пробормотав, поднял Соню с сиденья и усадил в седло.

Джинни смотрела им вслед со странным чувством гнева и раздражения, заставившим ее разъяренно клясть мулов и бешено хлопать поводьями, совсем как мужчина.

Как смеет Стив Морган приглашать жену ее отца на прогулку?! Ведь он имел в виду ее, Джинни, но она с презрением, которого Стив заслуживал, отвергла его! Почему же Соня с такой готовностью согласилась? Джинни впервые почувствовала к мачехе нечто вроде неприязни. «Соня не должна была ехать с ним… не она, а я, я! Самое подходящее время для прогулки, и я бы хорошо провела время, даже несмотря на Стива Моргана. А сейчас он думает, что я боюсь либо его, либо индейцев!»

Джинни почти не замечала «мест, по которым проезжал фургон, хотя мрачные горы казались совсем близко; голые вершины были покрыты чахлыми кустами и изогнутыми, скрученными деревьями. Рядом с фургоном ехали вооруженные всадники, как и обещал Папаша. Джинни немного поговорила с одним из них — молодым, почти мальчиком, застенчивым, легко красневшим. Звали его Зек Меррит.

Джинни уверяла себя, что чувство облегчения, охватившее ее при виде появившихся наконец Сони и Карла, связано с тем, что из Зека нельзя было лишнего слова вытянуть, — наконец-то есть с кем поговорить!

Соня выглядела необычно хорошенькой: светлые прядки выбились из гладкой прически, лицо раскраснелось, она смеялась и была оживленнее, чем всегда. Джинни предположила, что мачеха польщена восхищенными взглядами Карла, хотя через несколько минут тот поспешно решил пригласить девушку на прогулку. Джинни с радостью согласилась.

Карл такой красивый, внимательный. Он был настоящим джентльменом, не торопил события, не пытался воспользоваться уединением, но дал ясно понять Джинни, что она ему не просто нравится.

— Вы… самая красивая из всех, кого я встречал когда-либо, — застенчиво признался он, и зеленые глаза девушки кокетливо сверкнули.

Какой-то бесенок подбил Джинни снять неуклюжую шляпку, и тяжелая груда волос вырвалась на волю, переливаясь в солнечном свете.

Джинни послала коня в галоп, пригнулась к гриве и, когда Карл догнал ее, смеясь обернулась. Молодой человек не мог оторвать от нее взгляда. Что за рот! Четко очерченные пухлые, чувственные губки раздвинулись, обнажив белые ровные зубы. Карл, словно загипнотизированный, наклонился и поцеловал ее. Слабый удивленный возглас сорвался с губ Джинни, но она тут же прижалась к нему, пока лошади нервно переминались, не разлучая молодых людей. Джинни смотрела на Карла широко раскрытыми глазами, в которых нельзя было прочесть ни гнева, ни радости.

— Джинни… мисс Брендон… я… ничего не мог с собой поделать, — пробормотал он, заикаясь. — Мне так жаль…

— Разве, Карл?

Губы чуть скривились в понимающей кокетливой улыбке, и, прежде чем Хоскинс успел опомниться, Джинни повернула лошадь и помчалась к фургонам.

— Никогда не говорите девушке, что сожалеете, после того как поцеловали ее, — крикнула она, обернувшись, и Карл невольно спросил себя, сколько еще мужчин изведали сладость этих губ.

Весь остальной путь до каравана оба молчали, а потом Карл направился к стаду и не видел Джинни до самого вечера.

Они разбили лагерь в узкой природной лощине, образованной давно высохшим ручьем, поставили фургоны в круг.

Сегодня Папаша Уилкинс приказал мужчинам дежурить по очереди, и Джинни слышала, как он нехотя признал, что место для обороны выбрано превосходное — в центре почти плоской равнины, откуда все видно на много миль вперед.

— Еще два-три дня — и придется идти через перевал, — объявил Папаша, показывая на холмы. — Если поблизости индейцы, они нападут именно там… если Морган не найдет их раньше и не придумает какой-нибудь план.

— Неужели нет другого пути, вокруг гор? — спросила Джинни, но старик хмуро покачал головой:

— Слишком много времени мы потеряем. Людей у нас много — индейцы не осмелятся предпринять что-нибудь серьезное; они достаточно умны, чтобы не лезть в драку с превосходящими силами. Правда, команчи хуже остальных!

Один из часовых прокричал, что кто-то едет. Тут же послышался голос Пако Дэвиса:

— Не стреляйте! Это я!

Его сразу же окружили обеспокоенные люди. Он выглядел усталым, был весь покрыт пылью и отказывался отвечать на вопросы, пока не выпил огромную чашку обжигающего кофе, разбавленного текилой.

— Ну? — не выдержал наконец Карл Хоскинс.

Он стоял, заложив большие пальцы за пояс, угрюмо глядя на стройного мексиканца.

Пако взял тарелку с бобами и сел, прислонившись к колесу фургона.

— Почему ты не расскажешь, что произошло? Видели индейцев? А где Морган?

Пако небрежно пожал плечами.

— Не так сразу, дружище! — попросил он, невинно глядя на Карла, но прозвучавшие в голосе стальные нотки заставили Хоскинса смущенно откашляться. — Видели знак индейцев.

Выглядит как две ленточки, разорванные пополам, как раз у подножия холмов. Поэтому мы со Стивом расстались. Я догнал свою партию через два часа — старики, женщины и дети, идут быстро, словно стараются скрыться. Значит, те, за ними поехал Стив, — воины, о которых говорили уичиты.

— А если Морган не вернется, чтобы предупредить, и они нападут на нас? — расстроился Папаша Уилкинс, и Джинни вспомнила, как он ненавидел индейцев.

— Я знаю Стива. Он вернется. Может, решил вести с ними переговоры — он хорошо знает язык индейцев.

— Не верю я им! — взорвался Уилкинс. — Воры, разбойники, головорезы…

— Но у нас много людей и ружья, — резко перебил Карл Хоскинс. — Почему бы просто не погнаться за ними и не напасть? Можно застать их врасплох…

Пако проворно вскочил и, прищурясь, плотно сжав губы оглядел Карла.

— Вы забываете, Хоскинс, что в отсутствие Стива я здесь главный, особенно если речь идет о безопасности всего лагеря. Собираетесь оставить беззащитных женщин и гнаться с шайкой индейцев, которые уже за милю почуют ваше приближение? Вы еще не знаете, что это такое — драться с индейцами, а мы знаем! Поэтому сенатор и нанял нас. Вам ясно?

На какую-то секунду Джинни показалось, что Карл вот-вот схватится за револьвер, но Папаша Уилкинс, случайно или намеренно, вклинился между мужчинами:

— Ладно, ладно. Думаю, вы правы, Дэвис. Что предлагаете делать?

— Следовать приказам Стива. Отправляться до пяти утра и проезжать сколько можно до заката. Это, конечно, трудно и утомительнее, но зато скоро доберемся до гор. Индейцы знают, что мы идем к перевалу, и, если собираются напасть будут ждать именно там. Им нет смысла нападать здесь, на равнине, где все видно за мили вперед. Могу поклясться, они знают, сколько у нас людей.

— И что случится, когда мы подойдем к горам? — язвительно процедил Карл, не забывший, как пришлось уступить этому мексиканцу.

— Думаю, сначала нужно дождаться Стива, потом мы решим.

Явно не желая продолжать беседу, Пако спокойно подошел к тому месту, где лежали спальные принадлежности, расстелил одеяло под фургоном, лег и закрыл глаза. Остальные горячо спорили у костра; слышался рассерженный голос Карла Хоскинса, требовавшего, чтобы Морган объяснил, какого черта он торчит неизвестно где.

Как ни странно, именно спокойное заявление мисс Джинни Брендон охладило его пыл:

— Ради Бога, Карл, какой смысл переливать из пустого в порожнее? Я уверена, мистер Морган знает, что делает.

Значит, вот как обстоят дела. Насколько мог понять Пако, она до сих пор вовсе не симпатизировала Стиву, а тот предпочитал вообще не говорить на эту тему.

Но в то же время Пако, совсем как Хоскинс, не мог не спрашивать себя: что задумал Стив?

Глава 12

Стив Морган сидел на корточках перед костром в лагере индейцев. Он был раздет до талии; платок, который он обычно носил вокруг шеи, сейчас, запятнанный кровью, туго перетягивал руку Стива. На плечи Моргана было наброшено одеяло, лицо, как у сидевших кружком индейцев, ничего не выражало.

Трубка шла по кругу, и когда пришла очередь Стива курить, тот уважительно взял ее, вдохнул едкий дым, медленно выпустил его и передал трубку высокому воину по кличке Горный Кот, сидевшему справа, с которым они сегодня побратались, тому, с кем Стиву пришлось бороться, чтобы доказать, что он по-настоящему принадлежит к племени Змеи и не стал одним из трусливых бледнолицых.

Борьба была честной. Старый вождь в церемониальном головном уборе начал описывать подробности, выражая гордость по поводу неукротимой храбрости гостя. Стив знал — традиционные длинные речи продолжатся едва ли не до рассвета. Ноги совсем занемели — давно уже он не сидел в такой позе перед огнем. Но на лице — ни малейшего признака боли. Краем уха слушая речи, Стив думал только об одном: успел ли Пако вернуться к фургонам. Если все будет хорошо, сам Стив догонит переселенцев до того, как они достигнут перевала, а к тому времени апачи, обычно бродившие по этой территории и представляющие наибольшую опасность, уйдут, по крайней мере на время.

К счастью, эти индейцы принадлежали к племени команчи. Обычно они не заходили так далеко на юг, но сейчас преследовали банду индейцев апачи под предводительством Пылающей Стрелы, сына вождя. Военная раскраска команчей означала, что они находятся в состоянии войны с апачами, совершившими набег на их лагерь неделю назад и похитившими несколько молодых, хорошеньких скво.

Стив проследил, куда направляются команчи, и, явившись в их лагерь, приветствовал вождя, которого знал раньше, когда сам принадлежал к «людям»[3].

Хорошо, что он не забыл, как сражаться ножом с длинным лезвием, иначе борьба могла бы окончиться весьма трагически. Поединок был кровавым — порезы и раны на груди и руках обоих воинов доказывали это. Первую кровь пустил Горный Кот, когда Стив позволил себе расслабиться.

Рана была несерьезной, но Стив, забыв об осторожности и зная, что из-за потери крови придется поскорее кончать борьбу, перешел к нападению. Здесь пригодились приемы уличной борьбы, изученные в доках Луизианы. Стив притворился, что споткнулся, и мгновенным броском перекинул нож из правой руки в левую. Сбитый с толку неожиданным маневром, Горный Кот, потеряв равновесие, упал, выронив нож.

Стив оседлал тело противника и поднес нож к его горлу.

Индеец бесстрастно смотрел вверх, и Морган неожиданно понял, что надо сделать. Он спокойно поднял нож и нанес индейцу такую же рану в руку, какую получил сам.

— Поскольку я один из вас, не желаю убивать моего брата. Лучше помогу вам разделаться с апачами!

Столь храброе намерение вызвало одобрение воинов. И Горный Кот, который честно боролся, не потерял лица. Позже его отец, вождь племени, провел церемонию, сделавшую их побратимами, а Стива, «сына» старого друга вождя, — названым сыном.

Завтра, еще до рассвета, Стив, в боевой раскраске, отправится с ними на поиски воров-апачей. А сегодня необходимо выслушать множество речей и, возможно, ответит; на них. Стоически перенося боль и неудобства, Стив сидел у костра, надеясь, что успеет догнать караван. Нужно выполнять работу, о которой он почти забыл, очутившись в среде, бывшей некогда его жизнью.

Фургоны медленно тащились по равнине. Соня еще спала, но Джинни сидела рядом с Тилли, державшей поводья.

Девушка укуталась в толстую шерстяную шаль; светло-рыжие косы спускались едва ли не до талии.

Впереди каравана ехали Пако Дэвис и Папаша.

— Мистер Морган еще не вернулся, мисс Джинни? — спросила мулатка.

— По-видимому, нет. Интересно, где он? Какой ненадежный, непредсказуемый человек.

За время путешествия между Джинни и Тилли завязалось нечто вроде дружбы, особенно когда Сони не было поблизости. Долго живя в Париже, Джинни привыкла относиться ко всем людям одинаково, независимо от цвета их кожи. Мачеха неизменно была вежлива с горничной, но держала ее на расстоянии. Джинни, однако, говорила с Тилли обо всем, как с равной, — ведь разница между ними была всего год, и горничная нравилась Джинни.

Тилли озорно взглянула на клевавшую носом девушку:

— Интересно, нашел он этих индейцев? Может, они отыскали его раньше, хотя мистер Дэвис не выглядит встревоженным.

— Не уверена, что индейцы вообще здесь есть, — резко ответила Джинни. — Но даже если это и так, мистер Морган не настолько глуп, чтобы подойти к ним слишком близко. Я-то уж точно за него не волнуюсь!

К вечеру третьего дня, однако, стало очевидно, что люди обеспокоены. Пако Дэвис молчал и угрюмо хмурился. Папаша Уилкинс притих. Карл Хоскинс жаловался, что они путешествуют слишком медленно, от чего прежде всего страдали животные — два теленка уже погибли.

Они были почти у подножия гор — людей охватила усталость, физическая и моральная. Весь день Соня была необычно раздражительной, кричала на Тилли, которая разразилась слезами — настолько необычная реакция с ее стороны, что Соня тоже заплакала. А Джинни впала в мрачное молчание, едва здороваясь с Карлом.

Мужчины снова начали спорить, и Соня, с покрасневшими глазами, капризно заявила, что, если это будет продолжаться, она лучше отправится спать.

— Джинни, ты ничего не ешь! — раздраженно заметила мачеха. — Что это на тебя нашло?

— То же, что и на всех, — парировала Джинни. — Не могут решить, как поступить дальше!

Пако считал, что нужно продолжать путь, выслав несколько человек на разведку. Карл объявил, что его беспокоит скот — вряд ли индейцы упустят возможность его захватить. Папаша Уилкинс предлагал подождать еще день и поискать обходной путь, Но тут кто-то увидел облачко пыли на горизонте.

— Одинокий всадник, — коротко объявил Пако, посмотрев в бинокль.

— Если это Морган… Как у него хватило наглости заявиться после трехдневного отсутствия?! — взорвался Карл.

— По-моему, индеец, — вмешался Папаша Уилкинс, — но возможно, и Морган. По крайней мере похож!

По-настоящему они смогли разглядеть всадника, только когда тот подъехал ближе и с диким боевым кличем команчей, заставившим женщин вздрогнуть от ужаса, а мужчин схватиться за оружие, ворвался в лагерь.

— Проклятый дурень! Не терпится голову потерять! — выругался Пако, когда мужчина спрыгнул с покрытого пылью черного жеребца.

Джинни вынуждала себя сидеть неподвижно, словно возвращение Стива не имело для нее никакого значения. Но утихомирить бешено бьющееся сердце не было сил. Это все из-за ужасного вопля, убеждала себя Джинни, какое право он имел так их пугать!

Заметив, в каком он виде, девушка брезгливо поджала губы, кипя от гнева. Омерзительно! Неужели не помнит, что в лагере женщины! Уж она, конечно, и близко к нему не подойдет, не то что остальные, которые окружили Моргана, смеясь и засыпая его вопросами.

Стив Морган был обнажен до пояса, на лице и груди — следы боевой раскраски, на голове лента, расшитая бисером.

Сапоги и рубашка приторочены к седлу, на ногах — мокасины. Он ничем не отличался от индейского воина. До Джинни доносились обрывки беседы.

— Где тебя носило?

— Это оказались команчи. Я добрался до их лагеря и отправился с ними по следам апачей.

— Ты вышел на тропу войны с команчами? — недоверчиво переспросил Папаша, но Морган лишь широко улыбнулся:

— Я жил с ними раньше — много лет назад. Единственное племя, которого боятся апачи. Мы отправились за девушками, которых те похитили, и вернули всех.

— Хотите сказать, что встретили старых приятелей и отправились с ними на прогулку, только и всего? Оставили нас одних, не знающих, что происходит? — воскликнул Карл.

Папаша Уилкинс предостерегающе положил руку ему на плечо:

— Послушай, Карл…

— Если хотите знать, — обманчиво мягко начал Стив, я поступил так. Ни одно племя не осмелится на нас напасть — команчи ушли, а апачи зализывают раны. Это были липано — племя воров и грабителей.

— У вас на седле скальпы? — спросил Папаша. — Вы сами их сняли?

— Собственно говоря, да! Старый индейский обычай. Апачи теперь сто раз подумают, прежде чем похищать женщин!

Джинни стало плохо — взгляд против воли не мог оторваться от седла. Слава Богу, Зек уже уводил лошадь. Значит, Морган хуже любого индейца! Как спокойно ответил он Уилкинсу!

Но тут вмешался Пако:

— Ты ранен? Что произошло?

— Нож, — коротко пробормотал Стив.

— Дай мне взглянуть! У нас есть кое-какие лекарства.

И хотя Стив пытался отказаться от помощи, уверяя, что положил на рану целебную траву, Пако настоял на своем.

— Дело кончится заражением крови — думаю, ножи у индейцев не такие уж чистые! — процедил Хоскинс, отворачиваясь.

Но тут вмешалась Джинни:

— В нашем фургоне есть аптечка. Позвольте мне перевязать рану мистера Моргана.

Тилли уже успела принести маленькую коробку с лекарствами. Джинни спокойно выступила вперед. Стив Морган быстро вскочил; в его глазах промелькнуло удивление, быстро сменившееся каким-то непонятным выражением, почти вызовом.

— Это всего лишь царапина, мэм. Боюсь, я не очень чист — не было времени принять ванну…

Присутствующие застыли, словно пораженные громом.

Но Джинни, как будто ничего не замечая, продолжала ровным тоном:

— Мистер Морган, после этой пыли мы все одинаково грязны. Если пойдете со мной, я все сделаю как надо. — И, повернувшись, не оглядываясь, пошла вперед.

Стив, пожав плечами, последовал за ней и, повинуясь ее жесту, послушно сел на землю у фургона, опершись спиной о колесо.

Пако молча принес ему рубашку, помог продеть руку в рукав.

— Простите, мисс Брендон, — вежливо извинился Стив, поднося к губам бутылку с виски, протянутую Пако.

— Мистер Морган! — воскликнула Джинни.

— Немного виски, чтобы заглушить боль! — дерзко усмехнулся Стив, и губы девушки сжались.

— Джинни, — прошептала Соня, — ты никогда раньше не обрабатывала раны? Ты сможешь перенести вид крови?

— Смогу, — сухо бросила Джинни и, взяв острые ножницы, начала разрезать окровавленный платок. Кусочки шелка прилипли к ране, и Джинни закусила губу.

— Нужно чем-нибудь смочить, мисс, — посоветовал Пако, ехидно ухмыляясь Стиву. — Воды мало — попробуйте виски.

Конечно, будет щипать немного, зато рана быстро заживет.

— Хорошо-хорошо, только дайте еще выпить. — Стив, запрокинув голову, сделал несколько глотков, пока Дэвис не выхватил бутылку.

— Вы это серьезно? — спросила Джинни, но Пако уже лил жгучую жидкость на кровавую открытую рану.

Морган стиснул зубы, но ничем не выдал, как ему больно. Побледневшая Джинни осторожно сняла прилипшие волокна ткани.

Пришлось еще раз промыть рану виски, и на этот раз «Стив тоже побелел.

— Черт! Когда этот нож вонзился в руку, и то меньше болело!

— Хватит ругаться, мистер Морган, — сухо оборвала Джинни, и, к ее изумлению, Стив извинился.

Протерев рану кусочком марли, Джинни начала осторожно накладывать мазь, которую доктор специально рекомендовал для лечения ран и порезов.

Странно, думала она раздраженно, почему именно сейчас нужно было заметить, какие длинные и густые у него ресницы! Какое это имеет значение?!

Пальцы ее дрогнули, и неожиданно взгляды их встретились — в темной синеве отражались огоньки, изумрудно-зеленые глаза широко распахнулись.

— Не дергайтесь… трудно разглядеть рану в темноте, — неизвестно зачем сказала она. Почему? И почему неожиданно показалось, что они остались наедине?

Джинни увидела, как его губы скривились в издевательской усмешке, и быстро прошептала, удивившись себе:

— Почему вы жили с индейцами? Вас похитили?

— Мне было пятнадцать, мэм, слишком взрослый. Индейцы таких не похищают. Я жил с команчами по собственной воле. Это долгая история, мэм, вам наскучит слушать.

Выведенная из себя, Джинни уставилась на него:

— Почему не сказать прямо, что не желаете говорить об этом? И кстати, должна напомнить, что, когда вы забываетесь, начинаете говорить правильно — грамматика у наемников обычно страдает.

Стив разразился смехом, пока она с силой не затянула концы бинта. Только тогда он охнул и укоризненно взглянул на нее:

— Вы…

Но тут на него упала чья-то тень, и Джинни, испуганно подняв глаза, увидела Карла Хоскинса.

— Видно, наш герой отправился поиграть в индейцев и зашиб ручку?

После Джинни не могла припомнить, чтобы Стив пошевелился, но дуло револьвера неожиданно оказалось направленным в грудь Карла.

— Зато другая рука еще действует — на случай, если это вас волнует, Хоскинс, — протянул он.

Джинни заметила, что Карл побледнел; Стив, пожав плечами, убрал оружие.

— Не можете, чтобы не пустить пыль в глаза? — горько спросил Хоскинс и, бросив взгляд на Джинни, повернулся и зашагал к костру. Соня быстро пошла за ним, тихо и настойчиво убеждая в чем-то.

— Что это случилось с Карлом?! — удивилась Джинни.

Морган, лицо которого вновь стало непроницаемым, начал осторожно всовывать в рукав рубашки забинтованную руку.

— Возможно, ревнует, — коротко ответил он, г , Неизвестно почему, Джинни вновь затрясло от раздражения.

— Это просто смешно! — быстро проговорила она. — Я не принадлежу Хоскинсу и не вижу причин для ревности.

— Нет?

Глаза Джинни вновь слегка расширились. Она бессознательно провела языком по губам. Во рту внезапно пересохло.

— Не понимаю, — наконец пробормотала она тихо и нерешительно.

— Думаю, что понимаете, — резко возразил Стив, и выражение его глаз поразило Джинни словно молнией.

Джинни как сквозь сон сознавала, что он неожиданно оказался совсем близко, сжимает ее руки в своих. Стив вежливо и сухо благодарил ее… Собирается уйти? И почему она подумала, что вот сейчас Стив повернется и поцелует ее?

Морган отпустил ее руки и нахмурился.

Нужно придумать, что сказать, но что?! Что случилось с ней, почему она словно загипнотизирована его близостью, странным, чисто мужским запахом, худым щетинистым лицом… Она знала и не знала этого человека, но в этот момент не понимала себя и с трудом подавляла желание прижаться к нему, почувствовать силу его объятий, прикоснуться к длинным вьющимся волосам…

— Вам лучше возвратиться в свой фургон, мисс Брендон, — вдруг сказал Стив, словно выходя из гипнотического состояния, охватившего на мгновение их обоих. — Потому что, если вы немедленно не уйдете, не поручусь, что не начну вас целовать… при всех. Исчезните, или будет слишком поздно.

— Боитесь, мистер Морган? Именно вы?

Джинни словно издалека слышала собственный голос, издевательский, слегка язвительный, и тут же поняла, что попала в точку — глаза Моргана весело блеснули.

— А я уже думал, коготки затупились!

— Иногда я их прячу.

Джинни ответила вызывающим взглядом; Морган громко рассмеялся.

Со своего места у костра Карл Хоскинс сердито уставился на них; красивое лицо было искажено ненавистью.

— Миссис Брендон, по-моему, вы должны что-то предпринять! Взгляните — смеются, флиртуют, словно вокруг никого нет.

— Вы ничего не предпримете. Карл Хоскинс, — резко сказала Соня, хотя лицо ее тоже выглядело встревоженным. — Пожалуйста, — добавила она уже тише, — нам сейчас только ссор не хватало. И вы не должны беспокоиться. Джинни — разумная девушка, она просто старается быть дружелюбной.

— Я не доверяю ему! Морган — полукровка, наемный убийца! Она должна держаться на расстоянии! Такие, как он, не должны и близко подходить к порядочной женщине! Неужели мисс Брендон не знает, насколько он опасен?

— Я уже сказала, не стоит волноваться. Джинни терпеть его не может, сама мне говорила!

— Что-то не похоже. Взгляните сами, что это на нее нашло?

Расстроенная Соня проследила за взглядом Карла и увидела, как Джинни, подняв руку, слегка прикоснулась к мазкам краски на голой груди Стива Моргана.

— Так на что это похоже? — Голос Карла Хоскинса звучал глухо от ярости и раздражения, и Соня не смогла подавить восклицания ужаса. Карл прав: о чем только думает Джинни?!

Но тут Соня с чувством облегчения заметила, как Стив отвел руку девушки и, наклонив голову, что-то сказал. Джинни пожала плечами, но, очевидно, слова Стива возымели эффект, потому что через несколько минут он, иронически улыбаясь, ушел в темноту, а Джинни приподняла юбки и, не оглядываясь, исчезла в фургоне.

Глава 13

Соня намеревалась серьезно поговорить с Джинни, но девушка с хитростью, на которую, как думала мачеха, она не была способна, умудрялась все время избегать неприятного разговора.

Джинни спала или притворялась, что спит, когда Соня вошла в фургон после того, как добрых полчаса успокаивала Карла Хоскинса. Соня, утомленная и измученная, была почти рада отложить беседу.

На следующее утро, когда караван в пять утра отправился в путь, Джинни взяла поводья, жизнерадостно посоветовав Соне отдохнуть еще немного.

Но когда та проснулась, все еще ощущая непривычную усталость, на высоком сиденье осталась лишь Тилли. Джинни исчезла.

Пришлось допросить горничную. Мулатка хмуро ответила, что мисс Джинни поехала на прогулку, что хочет взглянуть на стадо.

— Неужели она отправилась одна? Господи Боже, да ведь тут могут бродить индейцы!

— Нет, мэм, ее пригласил мистер Морган. Мисс сказала, что они поедут в горы и догонят нас позднее!

— О нет!

В светло-голубых глазах Сони блеснуло не только раздражение, но и гнев. Она закусила губу, чтобы не выпалить вслух то, о чем думала, — ужасно, если Тилли все узнает! Но она все время чувствовала на себе ехидный взгляд горничной. Конечно, не имело значения, что думает Тилли, но поведение Джинни просто ужасно.

Со злобой, удивившей ее самое, Соня мысленно прокляла Стива Моргана. Почему Уильям должен был нанять именно его? После всех этих лет! И что он делает с Джинни?

Стив Морган задавался тем же вопросом, когда они остановились второй раз, чтобы отдохнуть и напоить лошадей, на длинном крутом спуске с холма.

Почему он прошлой ночью настолько обезумел, что обещал привести ее сюда? Никто лучше его не знал, что несколько отбившихся от стаи апачей все еще бродят здесь, а присутствие женщины, тем более столь неопытной, как Джинни Брендон…

Должно быть, виноват самогон, который Пако гордо именовал «виски». Но в таком случае, что нашло на нее?!

Водопой оказался не чем иным, как крохотным родничком, который отыскал Стив под огромным нависающим валуном. Несмотря на то что Джинни почувствовала, как он торопится, она спешилась и прислонилась к небольшой скале, притворившись, что утомлена долгой прогулкой, и, сняв шляпу, начала обмахиваться, сознавая, что спутник изучает ее. Застывшее, неулыбающееся лицо было совершенно бесстрастным. Все утро Джинни спрашивала себя, почему согласилась поехать с ним, почему сейчас сидит здесь, но, как все женщины, не желала искать ответ. Джинни хотела… непонятно, чего же она хотела… Она здесь — пусть Стив сделает первый шаг.

Пока он был вежлив: отвечал, когда Джинни с ним заговаривала, в отличие от Карла не пытался прижать свою ногу к ее. Джинни флиртовала с ним вчера, и Стив отвечал, но сегодня, казалось, все переменилось. О чем он думает?

— Пора возвращаться. На то, чтобы догнать караван, уйдет не менее двух часов.

Голос доносился откуда-то сверху, и Джинни сделала вид, что испугалась.

— О, неужели спускаться кружным путем? Подъем занял гораздо меньше времени.

Морган неохотно улыбнулся:

— Если помните, мэм, я уже говорил, что дорога вьется по холмам. Поэтому и ехать дольше.

Стив протянул Джинни руку, та неохотно взяла ее и поднялась.

— «Мэм»! Почему вы так меня называете?! Словно я уже сто лет как замужем!

— Предпочитаете, чтобы я обращался к вам «мисс Брендон»? — сухо спросил Стив, и что-то в выражении его глаз, холодно, оценивающе осматривающих Джинни, заставило ее вспыхнуть от возмущения.

— Вы святого способны вывести из себя, мистер Морган!

Джинни выдернула руку и, повернувшись к нему спиной, направилась к лошади.

— Джинни Брендон… — Теперь в голосе звучали веселые нотки. Теплые ладони опустились на ее плечи, Стив мягко повернул ее лицом к себе. — Почему? Чего же вы ожидали от меня?

Джинни вынудила себя встретить его взгляд.

— Не знаю. Возможно, честности. Большинство мужчин не считают нужным быть честными с женщинами. Притворяются, играют и вынуждают и нас играть, словно на сцене. — Голос, на мгновение дрогнув, тут же набрал силу. — Может быть, мистер Морган, вы… заинтриговали меня… потому что не похожи на других мужчин, которых я встречала. Вы производите впечатление человека, всегда говорящего то, что думаете, не считающегося с мнением окружающих. Не знаю, стоит вас бояться, или…

Пальцы Стива впились в плечи Джинни, девушка поморщилась.

— Господи Боже! Да вы находите меня интригующим, потому что я принял вас за шлюху, когда увидел впервые!

Если желаете услышать правду, вы тоже с тех пор занимали мои мысли, поскольку, могу поклясться, вы отвечали на поцелуи, но я давно уже научился бежать со всех ног от восторженных девственниц, кокеток, умирающих от любопытства узнать, как все это бывает.

Джинни возмущенно охнула, но Стив и не думал останавливаться; пальцы все крепче сжимали девичьи плечи.

— Нет, не пытайтесь вырваться. Я еще не закончил. Вы требовали честности? Ну так вот, я хочу вас, Джинни Брендон, хочу с самого начала и уверен, вы это знаете. Я пытался держаться от вас подальше, потому что вы хуже любого яда.

Воспитанная девушка, дочь сенатора и в довершение ко всему девственница! Я же жил вовсе не респектабельной жизнью, хотел женщин, брал их и никогда не взваливал на себя труд уговаривать или ухаживать. Поймите, я пытаюсь сказать, что все это чистое безумие, — у меня не было права просить вас ехать со мной, а вы, черт бы побрал ваши зеленые глаза, не должны были ни в коем случае соглашаться!

— Почему нет?! — Эти зеленые глаза, которые он только что проклял, вызывающе сверкнули. — Вы правы, это очень любопытно. Почему бы нет? Только потому, что я, как вы говорите, порядочная девушка? Я женщина, Стив Морган, и вы смотрите на меня как на женщину, но все-таки многих вещей я не понимаю. Вы утверждаете, что хотите меня, а я даже не знаю, что это означает и что я должна чувствовать.

Когда Карл поцеловал меня, я…

Пальцы снова впились в плечи девушки, и она вскрикнула от боли.

— Значит, вы девственница, играющая в страсть? — грубо спросил он. — И это очередной эксперимент? Прекрасно, мисс Брендон, постараюсь сделать все, что смогу, только для того, чтобы было с чем сравнивать в следующий раз, когда Карл Хоскинс поцелует вас.

И не успела Джинни сказать слово или пошевелиться, Стив притянул ее к себе; жесткие губы прижались к ее губам, обжигая дерзким, безжалостным, грубым поцелуем, в котором не было ни капли нежности. Чужие руки сжимали Джинни все сильнее, язык насиловал ее рот, пока Джинни не показалось, что она вот-вот упадет в обморок; ноги ослабели, в висках тревожно стучала кровь, тело охватило жаром.

Сама не зная почему, не понимая, что делает, она обхватила его за шею, прижалась изо всех сил, чувствуя, как его руки медленно, ласкающе гладят ее спину, нетерпеливо тянут за волосы, расплетая, освобождая густые пряди, рассыпавшиеся по плечам; рот прокладывает обжигающую дорожку от полураскрытых губ к мочке уха.

— Джинни… Джинни, — со стоном вырвалось у него, и дрожь предвкушения пронзила тело девушки. Она неожиданно ощутила, как пуговицы тонкой шелковой рубашки выскальзывают из петель одна за другой.

Нельзя… нельзя позволять ему… но его губы нашли ложбинку у шеи. Джинни тихо, беспомощно охнула, почувствовав, как распахнулась рубашка и мужские ладони накрыли ее грудь.

Стив вновь привлек девушку к себе, одной рукой поддерживая ослабевшее трепещущее тело, и, когда она пыталась протестовать против подобных вольностей, губы вобрали ее губы, завладевая ими, заглушая слова, которые Джинни попыталась пробормотать. Голова ее откинулась назад, словно в девушке не осталось ни мыслей, ни воли. Стив поцеловал ее груди, слегка, дразняще касаясь языком чувствительных, напряженных тугих холмиков.

И тут он;» начала сопротивляться, но нерешительно, словно нехотя. Руки Стива сжали ее стальным кольцом. Джинни закрыла глаза и позволила ему все, сознавая, что желание сопротивляться или хотя бы протестовать тает, исчезает, сменяется чем-то совсем иным, нарастающим, словно тугой, жесткий узел, распространяющийся по телу буйным пламенем.

Должно быть, Стив почувствовал ее внезапную презренную капитуляцию. Откуда-то издалека донесся его тихий смех, и тут, порывисто схватив Джинни, он принялся целовать ее; руки скользнули под рубашку, лаская голую спину. На этот раз Джинни выгнулась, почти всхлипывая, не совсем еще понимая странные неизведанные эмоции, разбуженные в ней Стивом, ощущая прикосновение длинных мускулистых ног к ее ногам, мягкой замши — к обнаженным дрожащим грудям; пальцы девушки запутались в густых жестких волосах.

Где-то в самых глубинах мозга билась одна мысль: так вот как это бывает! Словно лихорадка, словно свернувшаяся в животе змея, настороженная, поднявшая голову, пылающая огнем в ее лоне, лишавшая всего, кроме способности чувствовать, желать… но чего? Что же ей от него нужно?

Позже Джинни поняла, что только неожиданное вмешательство, раздавшийся снизу крик, остановило то непредвиденное, что кончилось и было готово вот-вот взорваться. Стив мгновенно напрягся, оставаясь совершенно неподвижным, — время будто остановилось. И вот Джинни уже свободна — объятия Стива разжались, он отступил назад.

— Господи, — с отвращением пробормотал он, но тот же голос окликнул опять:

— Эй, там! Слышишь, Стив?!

Джинни, задыхаясь, рухнула на колени, спрятав в ладонях горящее лицо.

— Это всего лишь Пако, — обронил он, но тут же раздраженно добавил:

— Тактично, не правда ли? — И, сложив руки рупором, прокричал:

— Мы спускаемся! Придержите лошадей!

Джинни поспешно неловко застегивала рубашку, охваченная неожиданным смущением, не осмеливаясь поднять на него глаза. О Боже, как снова взглянуть ему в лицо… и другим?

Стив опустился на корточки, отвел ее дрожащие пальцы и быстро и ловко застегнул блузку сам.

— Хорошо, что Пако окликнул нас, — спокойно заметил он. — Ты ведь понимаешь это, правда? И я, наверное, должен сказать, что сожалею! Только я не жалею ни о чем. — Он взял Джинни за подбородок и насильно повернул ее лицо к себе. — Больше не шути со мной, Джинни Брендон.

У меня нет времени для романтики и нежных поцелуев, кроме того, я не привык к любопытствующим девственницам.

Нахлынувшее безрассудное бешенство побудило Джинни наброситься на Стива:

— Именно поэтому вы были так грубы? Намереваетесь отпугнуть меня? Неужели вы никогда не были нежны или хотя бы добры с женщиной?

Но Став уже поднимал Джинни на ноги, окидывая ее взглядом, в котором светилось изумление, мгновенно замаскированное холодностью.

— По правде говоря, я обычно имею дело с женщинами, которые знают, чего хотят. Нет необходимости тратить время на глупые игры. Послушайтесь моего совета, мисс Брендон, забудьте обо всем, что случилось сегодня. Уверен, вы найдете Карла Хоскинса гораздо более приятным поклонником, и в качестве любовника он тоже придется вам по вкусу.

— Вы делаете все, чтобы вас возненавидели… специально, не так ли?

Собрав остатки гордости и достоинства, Джинни вскочила в седло, не обращая внимания на протянутую руку. Оба в каменном молчании отправились навстречу Пако, и Джинни не знала, радоваться или огорчаться, когда увидела, что Карл Хоскинс тоже оказался там и окинул приближающуюся пару подозрительным взглядом. Только мольбы Сони Брендон и вырванное у него обещание заставляли Карла сдерживать ярость.

Лицо Стива Моргана было непроницаемым, но Джинни!

Раскрасневшиеся щеки, растрепанные волосы и вызывающий взгляд заставили Карла в бессильном гневе сжать челюсти.

— Миссис Брендон очень встревожилась, когда проснулась и узнала о вашей… прогулке, . — сухо заявил он, когда девушка подъехала поближе.

— Мне очень жаль, — пробормотала она, — но я не хотела будить ее и предупредила Тилли…

— Во всем виноват я, — галантно вмешался Стив Морган. — Именно я пригласил мисс Брендон, но, к сожалению, подъем занял больше времени, чем предполагалось, и нужно было дать отдохнуть лошадям.

— Не ожидал от вас, Морган, такого легкомыслия, тем более что вы сами предупреждали насчет индейцев!

Карл мог бы высказаться гораздо резче, но холодный, остерегающий взгляд Стива заставил его замолчать.

Пако Дэвис, очевидно, решил разрядить обстановку:

— Ну что ж, теперь Хоскинс может проводить мисс Брендон к фургону, а мы, приятель, поедем разузнаем, что случилось с теми апачами, которых прогнали твои дружки.

— Мисс Брендон, рад был услужить, мэм.

Вынудив себя встретить взгляд Моргана, Джинни холодно кивнула. Значит, все кончено еще до того, как началось!

Он считал, что может флиртовать с ней, осыпать бешеными, страстными поцелуями и ласками, слишком интимными ласками, а потом делать вид, будто ничего не случилось?!

Джинни поклялась про себя, что Стиву Моргану все это не сойдет с рук.

Он уже ускакал вместе с Пако, а она все смотрела вслед, пока не почувствовала прикосновение Карла к руке; пальцы больно впились в кожу.

— Что там произошло? Что было между вами? Клянусь Богом, если он хоть осмелился тронуть вас, я…

— И что же, Карл? Вызовете его на дуэль?

Джинни сама не ожидала от себя подобной жестокости.

Она обращалась с Карлом намеренно издевательски и увидела, как тот вспыхнул.

— Что случилось с вами? — неуверенно прошептал он. — Вы были с ним дважды и неожиданно стали другой. Что он сделал с вами?

Устав от него и его жалоб, Джинни выдернула руку:

— Ничего! Совсем ничего! Вы разочарованы? Послушайте, меня тошнит от того, что со мной обращаются как с младенцем, и от ваших вопросов! И если Соня волнуется за меня, лучше поспешите к ней!

Не оглядываясь на Карла, она пустила лошадь в галоп, и тому ничего не оставалось, как только последовать за девушкой.

День тянулся невыносимо долго. Джинни отказывалась отвечать на вопросы и разговаривать с Карлом. Мачехе она коротко объяснила, что захотела прогуляться и будет ездить с кем угодно и когда захочет.

Наконец Соня решила оставить девушку в покое, пока та не станет сговорчивее. Женщина взяла поводья у Тилли, оставив падчерицу лежать с закрытыми глазами, но успокоиться не могла. Соня все время терзалась вопросом: что же произошло на самом деле? Стив Морган способен на все, разве она не почувствовала это с самого начала? Какая глупость с ее стороны — не предупредить обо всем Уильяма… Но что Соня могла сказать, не выдавая себя? Она думала, что годы изменили Стива, ведь он не пытался возобновить прежние отношения, не напоминал о прошлом, даже когда пригласил на прогулку. И все из-за Джинни? Потому что хотел Джинни?

«Не знаю, — с ужасом подумала Соня, — ни в чем больше не уверена!»

Все эти годы она чувствовала себя в безопасности, забыв о той весне в Луизиане. И Стив тоже вел себя так, будто ничего не было. Нужно поговорить с ним, попросить оставить Джинни в покое… Соня, вздрогнув, постаралась отогнать ужасные мысли, пока Джинни, беспокойно ворочавшаяся на топчане, спрашивала себя, что произошло бы, не окликни их Пако.

Унижение, смешанное с гневом, и… любопытство кипели в душе. Он издевался над ней, был намеренно груб, но не смог скрыть того, что хотел ее. Остановился бы Стив? Смогла бы она остановить себя?

Странная лихорадка, завладевшая Джинни, лишавшая ее сил, — это и есть желание? Она задрожала, как в ознобе. И так будет всегда? Пугающее чувство, заставившее потерять контроль над собой, хотеть, чтобы мужчина сделал с ней то, что сделал Стив… Его губы на ее груди, обжигающие кожу, язык, ласкающий рот, вкус его поцелуев… С Карлом так не было. Но Карл и не стал бы обращаться с ней подобным образом!

Фургон скрипел и раскачивался, не давая уснуть. Интересно, приедет ли Стив Морган сегодня в лагерь?

Будет ли смотреть на нее по-другому?

«Будет, будет», — упрямо твердила себе Джинни, и сердце билось так сильно, что она, казалось, вот-вот потеряет сознание.

Глава 14

Вечером Палаша Уилкинс был разговорчивее обычного.

Они остановились на ночлег поздно; холмы возвышались позади лагеря, словно безмолвные стражи.

— Все-таки прошли через перевал, — торжествовал Папаша. — Никогда еще так не радовался! Но эти команчи, видать, напугали апачей до полусмерти!

— Не очень-то радуйтесь, — предупредил Пако. — Они могут вернуться в любую минуту.

Папаша нервно потянул себя за усы:

— Хотите сказать, апачи могут устроить засаду? Видели какие-нибудь знаки?

— Это страна апачей, — пожал плечами Пако. — Уверен, они и сейчас наблюдают за нами, пытаются решить, что делать — оставить нас в покое или нет.

— Значит, нужно быть начеку, — упрямо заявил Папаша Уилкинс. — Я бы не прочь разделаться с этими дьяволами!

Слишком часто я видел, что они делают с людьми.

Сидя у костра, Пако время от времени бросал взгляд на Стива, молча слушавшего остальных. Наверняка его молчание как-то связано с девчонкой Брендон. Что произошло между ними? Пако не задавал вопросов, он хорошо знал Стива Моргана. Женщины любили его — вероятно, потому, что ему было на них наплевать, и, кроме того, их, видимо, притягивало презрение к опасности. Но Стив использовал их и бросал — чаще всего женщины знали, что рано или поздно это должно произойти, поскольку Морган не тешил их иллюзиями. Но Джинни Брендон была другой, слишком молодой, слишком наивной, совсем не того типа, который обычно привлекал Моргана, — уж очень чувствительна и уязвима! Сегодня она довольно ловко притворяется, будто рада тому, что сидящий рядом Хоскинс не сводит с нее глаз, и открыто флиртует с ним с той минуты, как появился Стив, мрачный, усталый, весь в пыли. Пако от всей души желал бы предостеречь ее — заигрывание с Морганом не доведет до добра.

Какбыли бы удивлены Джинни и даже сам Пако, узнай они, какие мысли скрываются за угрюмым, отрешенным молчанием Стива.

Ему следовало бы думать о возможном нападении индейцев, но в ушах звучал тихий дразнящий смех Джинни Брендон, и вспоминал он вкус и нежность этих губ, гладкость кожи и упругость груди. Черт бы побрал Брендона! Заставил женщин выполнять за него грязную работу! И будь проклята Джинни — только ее ему не хватало! Ей нечего делать здесь, на Западе. Оставалась бы в Париже или в каком-нибудь цивилизованном американском городе!

Волосы Джинни переливались медью в свете костра; она прислонилась к плечу Карла Хоскинса. Карл для такой, как она, подходит больше. Он, возможно, захочет жениться на ней… если лишит девственности; кроме того, как зять Брендона, он получит немалую выгоду… Стив резко вскочил, но, поймав вопросительный взгляд Пако, широко зевнул:

— Пора спать. Завтра вставать до рассвета, так что до моего возвращения останешься главным. — И исчез в темноте.

Джинни, несмотря на оживленную беседу с Карлом, не пропустила ни слова. Значит, он решил, что ее можно игнорировать? Воспоминания о том, как она едва ли не бросилась ему на шею, о почти жестокой интимности его ласк заставили девушку вспыхнуть — хорошо, что в оранжевом свете пламени краска незаметна. С этой минуты именно она не будет обращать на него внимания, станет вести себя так, словно его вообще не существует, а утренняя сцена задумана заранее, чтобы заставить Карла ревновать.

Когда Соня предложила отправляться на ночлег, потому что долго поспать не удалось, Джинни мило улыбнулась и попросила разрешения посидеть у костра чуть подольше. Соня нахмурилась, но падчерица предпочла этого не заметить.

Они сидели у огня, пока он не потух. Если не считать повара, сидевшего у своего фургона, они оставались одни.

Рука Карла обвила талию Джинни, теплое дыхание обожгло висок: он нежно поцеловал девушку.

Будь на его месте Стив Морган, вряд ли тот удовлетворился бы столь нерешительными ласками. Почему Карл не может быть более настойчивым? Нет-нет, она все время забывает о том, что Карл — джентльмен!

Словно разгадав ее мысли. Карл нерешительно пробормотал:

— Джинии? Вам пора идти, ваша мачеха может подумать…

Джинии хотелось решительно осведомиться: неужели он всегда так заботится о мнении окружающих, но тут же передумала, приняла протянутую руку и встала. Они оказались в тесном, темном пространстве между фургонами, и Карл, к удивлению девушки, обнял ее и стал целовать. Губы девушки чуть приоткрылись — отстраниться она не пыталась, и Карл с каждой минутой становился все более дерзким. Карл целовал ее страстно, почти отчаянно, прижимая к себе, умирал от желания почувствовать прикосновение ее груди. Он был уверен: сегодня утром Джинни пыталась заставить его ревновать, видимо, желая побудить к более решительным действиям. Может, он был слишком мягок и терпелив? Под внешностью истинной леди в Джинни Брендон скрывалось нечто дикое и неукротимое. Необходимо доказать, что Карл — настоящий мужчина и джентльмен.

Дыхание Карла все учащалось — слишком давно у него не было женщины, слишком давно. Но Джинни лишь позволяла целовать себя, не отвечая на поцелуи. Неожиданно, подняв руки, она попыталась оттолкнуть его и отвернула голову.

Какую игру она ведет? Неужели он испугал девушку, действуя столь поспешно?

— Нет, Карл, нет, — шептала она, упираясь ему в грудь сжатыми кулачками.

— Джинни, милая, ты так прекрасна…

— Карл, — уже громче, настойчивее убеждала Джинни, — довольно. Карл, мы не должны…

— О Боже, Джинни, я никогда не причиню тебе зла, клянусь. Но ты можешь свести мужчину с ума, быть около тебя и не дотрагиваться — какая пытка…

Он ослабил хватку, несмотря на то что кровь, стучавшая в висках, побуждала взять эту девушку прямо здесь, у фургонов, заставить ее кричать от желания. Но она была дочерью сенатора, порядочной девушкой, за ней нужно ухаживать, необходимо быть осторожным…

— Карл… я… мне и в самом деле пора.

— Я люблю тебя, Джинни, — молил Карл. — Ты ведь знаешь это. Я хочу, чтобы ты стала моей женой… Если ты согласна, я поговорю с мистером Брендоном…

— Нет, — резко вскинулась Джинни, — нет! — И тут же, словно пожалев об этом, нерешительно добавила:

— Слишком рано — я еще недостаточно хорошо знаю вас. И совсем не знаю себя.

Но Карл не мог совладать с собой — чем больше отдалялась Джинни, тем сильнее он хотел ее. И, ненавидя себя за мольбы, все же прошептал;

— Еще один поцелуй, Джинни, пожалуйста, дорогая, всего один. Я не буду торопить вас, вы все решите сами. Джинни, позвольте…

Джинни оказалась словно в ловушке в созданной его же самой немыслимой ситуации. Деваться было некуда — она подставила губы. Почему она ничего не чувствует, когда Карл целует ее? Несколько минут назад она хотела этих поцелуев, но в объятиях Карла почувствовала, что задыхается, а прикосновение его губ вызывало легкое отвращение. Наконец Джинни больше не смогла выносить все это.

— Простите, Карл, — пробормотала она и, подобрав юбки, исчезла в глубине фургона, схватила мокрую тряпку и с силой провела ею по губам, словно стирая омерзительное ощущение влажных поцелуев Карла.

— Джинни? Что-то случилось? — тихо окликнула Соня.

— Ничего… Извини, если разбудила. Просто очень жарко!

Джинни тут же пожалела, что была резка с мачехой. Бедняжка Соня! И Карл тоже! В самом деле, что на нее нашло?

Она почти не спала; на рассвете лагерь разбудили крики и топот ног. Одного из часовых нашли мертвым со стрелой апачей в груди. Кроме того, была сделана попытка угнать стадо.

Папаша был вне себя:

— Хорошо, что ковбои были готовы к нападению! Застрелили парочку апачей, но эти дьяволы захватили убитых с собой.

Джинни едва удержалась, чтобы не спросить, где проводники. Что, если Стив…

Но к ее удивлению, первой об этом спросила Соня:

— Мистер Уилкинс, минуту, пожалуйста. С проводниками все в порядке?

— Это Морган нашел беднягу Влеки и отправился в погоню за апачами, а Дэвиса послал к ковбоям. За Пако гнались — шестеро.

Видя выражение лиц женщин. Папаша быстро сказал, что беспокоиться не о чем — около каждого фургона будут ехать вооруженные всадники.

Джинни настояла на том, чтобы править; Соня сидела рядом с заряженным ружьем на коленях. Обстановка казалась нереальной — спокойно проехать столько миль, чтобы встретиться с индейцами.

Они остановились еще до полудня; появился Стив Морган и, посовещавшись с Уилкинсом, велел готовиться к обороне. Времени задавать вопросы не было. Закусив губу, Джинни помогала Соне расставлять коробки и сундуки вдоль стенок фургона, оставляя пространство для ружей. Потом нужно было готовить пули и порох, чтобы разносить их мужчинам в случае нападения.

Соня работала молча, на лбу выступили капли пота. Тилли была откровенно перепугана, ее обычно проворные руки заметно дрожали. Из подслушанных разговоров Джинни стало ясно, что недалеко в засаде скрывается большая шайка апачей. Девушке было трудно понять свои чувства. Она боялась, да, но и ощущение нереальности было слишком сильным. Что делает она в этой пустыне, вместо того чтобы быть дома, в любимой Франции? Калифорния казалась такой далекой! Неужели она когда-нибудь доберется туда?

И что теперь будет? Когда они нападут?

Она вспомнила, как Стив въехал в лагерь, — глаза сияют дьявольским весельем, грудь раскрашена, словно у воина команчей! Боже, зачем она о нем думает? Почему поцелуи Карла оставляют ее равнодушной? Она видела Карла сегодня утром. Тот предупредил ее, что собирается вместе с ковбоями отправиться к стаду, и, посчитав, что девушка молчит, потому что беспокоится за него, постарался ее утешить:

— Не волнуйтесь, они вряд ли нападут сейчас. Я говорил с Пако Дэвисом, и он считает, что апачи все еще оплакивают мертвых. Но я должен отвести скот в укрытие.

— Будьте осторожны. Карл!

— Буду. У меня для этого есть причина. А вы не выходите из фургона или по крайней мере оставайтесь среди мужчин.

Она молча смотрела вслед Карлу, чувствуя на себе взгляд Тилли.

— Красивый джентльмен, — заметила мулатка, и Джинни спросила себя: много ли на самом деле знает служанка?

Повар разжег костер и начал готовить ужин. Соня отдыхала, заявив, правда, что всю ночь не сомкнет глаз, и Джинни решила последовать ее примеру.

— Господи, мисс Джинни, — пожаловалась Тилли, — как вы намереваетесь спать, если в любую минуту могут появиться эти раскрашенные дьяволы?!

— Тилли, я уже говорила, все будет в порядке! У нас достаточно людей, они победят индейцев, и мы сможем ехать дальше.

Джинни говорила решительно и храбро, хотя вовсе не чувствовала себя уверенно. Она была молода, красива и здорова. Солнце ярко светило, и сама мысль о смерти казалась невероятной.

Она вспомнила об этом позже, глубокой ночью, когда после долгих часов ожидания индейцы все еще не появились. Они поели рано, почти без аппетита, не разжигая огня, горел только маленький костерчик, да и тот почти не давал пламени. Два кофейника стояли на углях, но никто не разговаривал и не смеялся, как обычно по вечерам. Как объяснил Пако-Дэвис, индейцы редко нападают по ночам.

— Ждите рассвета, — многозначительно кивнул он Папаше Уилкинсу. — Они считают, что в это время проще всего застать нас врасплох: когда люди всю ночь не спали, они обычно очень устают к утру.

— Нас врасплох не застанут! — бешено вскинулся Уилкинс.

Его сморщенное лицо, обрамленное белой бородой, казалось старым и измученным. Джинни вспомнила, что слышала историю о том, как, вернувшись однажды из города, Папаша узнал, что его хижина сожжена, жена и дети мертвы и ужасно изувечены. Как страшно жить с такими воспоминаниями всю оставшуюся жизнь!

А Стив Морган, с его неслышной грациозной походкой, словно сам он был индейцем?! Джинни вспомнила скальпы, свисающие с его седла, и непроизвольно вздрогнула. Он способен на любое насилие. Морган сражался вместе с индейцами и против них — он убьет и белого человека, так же легко, за деньги. Морган — всего-навсего наемник, и Джинни постоянно приходилось напоминать себе об этом, особенно когда их взгляды встречались.

На этих бесконечных равнинах даже ночи не были темными. В каждом дуновении ветра чудился шорох подкрадывающихся апачей, ползущих, словно змеи, на животах.

Мужчины по очереди дежурили, пока остальные отдыхали.

Маленькая поляна, окруженная фургонами, казалось, совершенно опустела, когда Джинни выглянула на улицу, чуть откинув занавеску. Сегодня ночью повар предпочел лечь в фургоне, скрываясь от глаз индейских разведчиков.

Джинни знала, что Стив Морган спит недалеко под фургоном, тяжело груженным порохом и ружьями. Когда Пако полушутливо заметил, что не желает взорваться, если в фургон попадет стрела с огнем, Стив, рассмеявшись, пожал плечами:

— Какая разница? Мне все равно.

Джинни наблюдала, как он взял одеяло и пол поя фургон. Она почти не замечала, что Карл настойчиво сжимает ее руку.

— Джинни, — прошептал он, — осторожнее. Попытайтесь заснуть.

Она кивнула, но хотя Тилли и Соня крепко спали, утомленные ожиданием, так и не смогла сомкнуть глаз.

В фургоне было невыносимо душно, ни малейшего дуновения, хотя снаружи прохладный ветерок шевелил высокую траву. В отдалении завывали койоты.

«Я боюсь, — подумала Джинни, но тут же поправила себя:

— Нет, не боюсь, просто места себе не нахожу. Это все ожидание, неподвижность, неизвестность. И одиночество».

Ее так подмывало зашуметь и разбудить Соню, чтобы Можно было прижаться к ней и поделиться страхами.

Джинни снова приоткрыла занавески. Ее внимание привлек кофейник на углях. Может, чашка горячего кофе успокоит ее, хотя этот кофе вообще ни на что не похож, его можно пить разве что с виски — когда горло жжет, не так заметна горечь. Девушка разделась на ночь, оставшись только в тонкой рубашке, и сейчас не задумываясь стащила ее через голову и надела темное ситцевое платье, наслаждаясь странным, почти чувственным ощущением прикосновения мягкой материи к обнаженной коже. Почему женщины вынуждены носить так много всего под платьем?

Осторожно перешагнув через спящую Тилли, Джинни спрыгнула с фургона. Позже она не могла припомнить, знала она или только предчувствовала все, что произойдет. Она присела у костра и потянулась за кофейником, но тут чьи-то руки запутались в ее волосах. Девушка не пошевелилась, не обернулась, потому что знала, кто это, словно ждала его появления.

— Вы не должны быть здесь.

— Знаю. Не смогла уснуть. А вы почему поднялись?

Джинни так и не повернула головы, только услышала тихий смешок:

— Я чутко сплю. И кроме того…

Руки медленно задвигались по ее спине, поднимая тяжелые локоны, и девушка вздрогнула от легкого прикосновения теплых губ.

— В такие ночи, когда дует жаркий ветер, воют койоты и предстоит драка, я обычно не сплю долго. Я хотел бы отправиться верхом, все равно куда и зачем, как это делают апачи.

— Но вы мужчина. У вас еще будет много таких ночей.

Вы можете ехать куда захотите! Как ужасно быть женщиной!

Приходится ждать, пока кто-нибудь не согласится проводить тебя. Иногда я думаю, что быть женщиной хуже, чем ребенком: мы обладаем умом и чувствами взрослых людей, но нам не позволяют их выказывать.

— Именно поэтому вы и не спите? Потому что чувствуете неудовлетворенность и тоску?

Теперь они оба стояли на коленях, глядя друг другу в лицо. Джинни нервно перебирала юбку, пока Стив не положил руку на ее ладонь.

— Я хотела бы… каждый раз, когда мы встречаемся, либо ссоримся, либо… Неужели не можем просто поговорить?

— Сейчас не время, не место для бесед, и у меня нет охоты разыгрывать джентльмена и флиртовать с вами под звездами, Джинни Брендон, — грубо перебил он и, не успела девушка что-то сказать, поднял ее, крепко сжимая тонкие пальцы. — Если бы вы знали, что для вас лучше, — продолжал он с нотками едва подавляемого гнева в голосе, — подхватили бы юбки и сбежали в фургон, в постель, — спать и видеть сны, привычные для маленьких девственниц. Потому что, если останетесь, я затащу вас под свой фургон и возьму, может, тогда узнаете, что такое мужчина!

Он слишком близко, лихорадочно думала Джинни. Но для размышлений не оставалось времени, да и как она могла мыслить ясно, когда Стив уже вел ее за собой.

Под фургоном было тепло и темно, словно в пещере, — они оказались отрезанными от всего мира. Джинни чувствовала, каким застывшим, негибким стало ее тело, когда Стив лег рядом.

Словно доска, подумала она, которая расколется и треснет, как только он коснется ее и…

И тут его руки обвились вокруг ее талии и привлекли Джинни к широкой груди. Через некоторое время, поняв, что он не собирается принуждать ее, девушка немного успокоилась и расслабилась. Он обнимал ее уверенно, спокойно, теплое дыхание чуть шевелило выбившиеся из ее прически прядки. Почувствовав, как уходит напряжение, Джинни слегка задрожала. Неизвестно откуда взявшаяся сила заставила ее прошептать:

— Я… даже не знаю, что делать, когда…

— Тише. Ничего не надо делать. Я хочу поцеловать тебя только и всего. Поверни ко мне лицо, Джинни.

Молча, не осмеливаясь открыть глаза, Джинни повиновалась, и он долго целовал ее, пока не согрел теплом своего тела и губ и она не начала отвечать на поцелуи. Пока они целовались, Стив мягко, осторожно вынул шпильки из ее волос, и тяжелая волна рассыпалась по плечам девушки.

Его губы двигались медленно, так медленно… от ее губ « мочке уха. Стив на мгновение зарылся лицом в ее волосы, Джинни ощущала внутренний трепет в себе и Стиве и хотела заговорить, сказать, что боится, но он вновь накрыл губами ее рот, и стало слишком поздно.

Руки Стива сжали ее груди, спустились вниз, исследуя изгибы и впадины через тонкую ткань платья. Когда его пальцы начали расстегивать крючки и пуговицы, Джинни вновь вздрогнула, но сопротивляться не было сил, а он… он уже не мог остановиться.

Джинни вынуждала себя лежать не двигаясь под ласками его губ и рук. Она хотела этого — какой-то частью мозга только сейчас сообразив, что, возможно, желала лежать с ним вот так, рядом, с самого начала, когда Стив впервые сжал ее в объятиях, осыпая безумными поцелуями. Но никакое воображение не могло сравниться с реальностью — тем самым «что мужчины и женщины делают вместе», тем, что она с подругами обсуждала шепотом в пансионе. В их представлении это было чем-то ужасным, пугающим, неизбежным, но не имеющим ничего общего с тем, что происходило сейчас.

Нежно, все еще целуя Джинни, Стив осторожно снял ее руки со своей шеи, и девушка вновь задрожала, почувствовав, как платье, ее последняя защита, соскользнуло с тела. Она не думала, что он захочет видеть ее обнаженной, и только зажмурила глаза и, стиснув зубы, смогла преодолеть застенчивость и заглушить рвущиеся из горла протесты. По крайней мере он, благодарение Богу, знал, что делать. Куда девались его грубость и жестокость? Он был так нежен и терпелив, бесконечно терпелив…

Джинни ощутила прикосновение его губ к груди; язык едва прикасался, ласкал, гладил, облизывал твердые камешки сосков, пока из горла Джинни не вырвался стон — странный, несвязный звук, и в это же время руки его спустились еще ниже, застав ее врасплох.

— Не нужно, любимая, не скрещивай ноги. Твое тело так прекрасно — зачем его стыдиться…

Стив целовал ее волосы, глаза, лицо, бьющуюся на шее жилку и потом снова груди, пока она не раскраснелась; буря непонятных буйных чувств сотрясала девушку, тех самых, что обуревали ее в то утро, в горах, когда Стив целовал ее.

Неожиданно руки Стива оказались между ее бедер, гладя шелковистую кожу внутренней поверхности, очень медленно перемещаясь вверх. Джинни снова вскрикнула, инстинктивно, глухо, когда сильные пальцы отыскали средоточие ее женственности, но Стив заглушил крик губами:

— Тихо, любимая. Я буду осторожен, только лежи тихо…

Он говорил с ней так мягко и спокойно, словно с кобылой, которую нужно усмирить и подготовить к первой случке, пока Джинни не забыла обо всем и не позволила Стиву делать, все, что он хотел; ее тело извивалось и изгибалось, стремясь получить что-то неизвестное, достичь неизведанного, чего невозможно понять или узнать, пока не встретишь; руки Джинни взлетели, чтобы привлечь Стива, ближе, ближе, пока Джинни не растворилась в пространстве и не возвратилась на землю, все еще конвульсивно вздрагивая, широко раскрыв глаза.

Она сознавала, хотя не видела в темноте, как глубока синева глаз Стива, как нежны его губы, когда он снова начал целовать ее, ласково, едва притрагиваясь, держа в объятиях как ребенка, прижимая к себе.

— О Боже, — прошептала Джинни, — я не знала…

— Ты не знаешь… пока еще нет, милая, — тихо сказал Стив. — Предстоит узнать больше — гораздо больше. Ты должна раздеть меня сейчас.

— Я… я не могу!

— Можешь. Бояться нечего, ты ведь поняла это? И ты зашла слишком далеко, возврата нет…

Но руки Джинни так тряслись, что Стив был вынужден помочь ей. Джинни не открывала глаза, пока он не заставил ее взглянуть на него.

— Мужское тело вовсе не содержит столько тайн, сколько женское, — поддразнивал он. — У тебя все преимущества, любовь моя, — ты можешь лучше скрывать свои чувства.

Джинни тихо охнула, то ли от удивления, то ли от страха, когда он положил ее руку между своих бедер. Стив рассмеялся:

— Это все, что ты можешь сказать? У тебя находилось больше слов, совсем недавно.

— О, не нужно. Я… Ты заставляешь меня чувствовать…

Мне ужасно неловко!

— Разве это так страшно? Хорошо, родная, я не буду торопить тебя. Давай начнем сначала. Коснись меня — или тебе больше неинтересно знать?

Джинни нерешительно, застенчиво протянула руку, дотронулась до его груди, пробежала пальцами по упругим мышцам, но тут же ее пальцы замерли.

— Здесь шрам, большой. Ты был ранен?

— Пулевое ранение. И если будешь продолжать в том же духе, найдешь еще несколько ножевых или револьверных.

Видишь, какую бурную жизнь я вел?

— Ты заставляешь и меня чувствовать себя бесшабашной и дерзкой.

Но тут Стив вновь прижал ее к себе и начал целовать, едва прикасаясь пальцами к ее спине и бедрам.

На этот раз, когда вновь смогла дышать, она стала более дерзкой: захотела коснуться его, познакомиться с этим мужским мускулистым телом так же хорошо, как он узнал ее тело. Руки Джинни нетерпеливо стянули с него рубашку — под ладонями бугрились все новые шрамы — и наконец медленно скользнули по плоскому твердому животу. Джинни почувствовала, как Стив напрягся и затаил дыхание. Сознание того, что она, такая неопытная, может возбудить его, придавало Джинни храбрости. Рука ее опустилась ниже, нерешительно застыла, коснулась… пальцы сомкнулись вокруг твердого древка.

— О Джинни, — простонал он, но тут же добавил почти шутливо:

— Ну вот, не так уж страшно, правда? Нет, не отнимай руки, пока я не научил тебя, что надо делать, когда держишь его…

Рука Стива направляла и вела ее руку; потом он снова начал целовать ее, страстно, беспощадно. Джинни почувствовала, как ее переворачивают на спину; пальцы беспомощно разжались, язык Стива провел по коже мокрую дорожку, вызвавшую новый озноб. На этот раз она покорно разрешила ему раздвинуть ее ноги, безмолвно отдаваясь самым интимным ласкам. Но когда его голова наклонилась совсем низко к треугольнику светлых волос, Джинни выгнулась и потрясение застыла, вцепившись в его волосы.

— О нет, пожалуйста, Стив, я не…

— Ради Бога, Джинни, ты так прекрасна там… как… а, черт…

Он, казалось, опомнился, большое тело придавило ее к земле своим весом.

— Наверное, я слишком тороплюсь, но дьявольски трудно… мне дьявольски трудно помнить, что ты…

Джинни ощутила нетерпеливое желание в Стиве и внезапно поняла, что устала от ожидания так же, как и он.

— Не желаю больше оставаться девственницей, Стив.

Хочу знать…

— Хорошо, милая, хорошо… давай положим конец дурацкой девственности…

Колени Стива раздвинули ее бедра, удерживая их на расстоянии. Его тело неподвижно застыло на несколько мгновений; потом он поднялся и стал медленно, осторожно проникать в Джинни, заглушая губами ее стон. Он был нежен сначала, как и обещал, и нетороплив, убаюкивая ее ласковыми словами, заставляя забыть о страхах, пока этот последний ужасный толчок не отозвался резкой кинжальной болью — агонизирующий вскрик невольно вырвался из горла, и только горячий, влажный мужской рот заглушил его. Стив оставался в ней, не шевелясь, глубоко погруженный в темные таинственные глубины так, что они на время стали единым целым, неумолимо, неуклонно, не обращая внимания на сопротивление; постепенно боль затихла и исчезла. Джинни прекратила борьбу.

Почему Стив так мгновенно изменился — из нежного любовника стал бешеным, жестоким насильником? Джинни, задыхаясь, лежала под ним, широко открыв глаза, глядя в его лицо, пока он не отпустил ее руки и не прошептал:

— Милая… обними меня крепче…

— Ты… ты сделал мне больно! — укоризненно сказала она, хотя тут же без раздумий повиновалась и привлекла Стива к себе.

— Больше не будет больно, любимая, — никогда… Будет только лучше и лучше.

Она почувствовала прикосновение пальцев к груди. Стив сжал нежные холмики, толчки все ускорялись. Неожиданно они задвигались в едином ритме, и Джинни обнаружила, что Стив оказался прав — боли не было, осталась только настойчивая, возбуждающая ласка его тела, вызывающая непонятное, неутолимое желание, уносящее в чудесный, переливающийся всеми красками заоблачный мир, Они долго лежали молча, обнявшись.

«Ничто уже не будет как раньше, — думала Джинни, — ничто… Теперь я знаю, что это такое — быть с мужчиной… настоящим мужчиной».

Как странно — всего несколько недель назад Стив был чужим, холодным незнакомцем, которого она боялась и не выносила… Сколько женщин у него было… скольких он любил так же нежно, как ее сегодня? Обращался ли он так с той француженкой, Соланж?

Но тут Стив, сжав Джинни в объятиях, вновь вошел в нее, и ей больше не захотелось ни о чем думать, кроме как о том, что он хочет ее, и это так прекрасно и совсем не пугающе… Он должен, должен любить ее, иначе не стал бы целовать и называть любимой.

Очень медленно, нерешительно Джинни позволила себе быть захваченной этим эротическим танцем и выгнулась, инстинктивно соразмеряя свои движения с его, снова чувствуя знакомое тепло и нарастающее желание, пока Стив не взял се с собой в забытье и экстаз и не вернул обратно на землю.

И потом она была так слаба, не в силах шевельнуться, у нее не осталось сил даже протестовать, когда он взял чистый платок, намочил его из фляги и осторожно обтер ее тело с ног до головы — холодная вода ручейками растекалась по животу, грудям, между бедрами.

Стив помог ей одеться, не слушая невнятных уверений в том, что она устала и не хочет уходить.

— Если ты останешься здесь, я поддамся искушению любить тебя всю ночь, — тихо, почти шутливо пробормотал он и уже серьезнее добавил:

— Забыла про апачей? Лучше иди к себе и попробуй уснуть.

Он проводил Джинни, нежно поцеловал, и ей пришлось удовлетвориться этим и тем, что Стив не ушел, пока Джинни не опустила за собой занавеску.

Глава 15

Апачи напали на лагерь с первыми лучами солнца. Женщинам пришлось спрятаться под фургон — там они были в безопасности. Тяжелые коробки и ящики защищали их, оставляя лишь небольшие щели, через которые можно было прицелиться. Переселенцы хорошо подготовились к атаке и все же растерялись, когда послышался громкий топот мустангов.

Прошло несколько мгновений, пока кто-то — то ли Пако, то ли Стив — не закричал:

— Стреляйте, идиоты проклятые. Это апачи!

Только сейчас Джинни разглядела краснокожих воинов в боевой раскраске, издающих дикие вопли. Началась перестрелка, едва не оглушившая Джинни. Ее оттолкнули, приказали не мешаться, и тут для страха не осталось времени — она и Тилли были слишком заняты: перезаряжали винтовки и револьверы, которые отбрасывали обороняющиеся; Соня тоже стреляла и, после того как Стив приказал тщательно целиться и экономить пули, действовала спокойно и решительно, несмотря на то что плечо сильно болело от отдачи винтовки.

У Джинни не было времени ревновать Соню к Стиву — она лишь испытывала чувство облегчения оттого, что он рядом. Несколько раз она слышала, как пули глухо ударяют в ящики, загораживающие фургон. Пальба не затихала ни на секунду. Джинни боялась думать о том, сколько людей из тех, кого она успела узнать, ранены или убиты и никогда больше не встанут.

— Они ушли? — возбужденно спросила Соня. — Но Стив Морган мрачно покачал головой, перезаряжая револьвер:

— Вряд ли. Они вернутся — не спускайте глаз с той высокой травы. Индейцы не оставляют мертвых товарищей.

Апачи, очевидно, не ожидали сопротивления и на этот раз решили действовать осторожнее. Несколько всадников выскочили вперед, остальные осторожно ползли на животах через травяную поросль. Нескольким удалось пробраться во внутренний круг. Откуда-то донесся отчаянный вопль, потом несколько выстрелов и крик:

— Прикончили!

— Продолжайте стрелять, — спокойно велел Морган неожиданно задрожавшей Соне и мельком взглянул на застывшую в ужасе Джинни:

— Вы тоже стреляйте во все, что движется. Пусть Тилли перезаряжает ружья. — И, не ожидая ответа, отвернулся.

Казалось невероятным, что она, всего несколько месяцев назад блиставшая в салонах Парижа, теперь сидит в грязи, с растертыми в кровь руками, вспотевшая, с пороховыми пятнами на лице, и пытается стрелять по врагу, которого даже не может увидеть.

— Стреляйте! Не давайте им продвигаться вперед!

Неужели это голос Папаши Уилкинса, хриплый и почти неузнаваемый?

У самого фургона раздался глухой стук упавшего тела, и Соня вскрикнула. Ружье выпало из рук Джинни — нарушив приказ, она обернулась и обнаружила, что Стив исчез. Послышался странный журчащий звук, и лицо Джинни побелело от страха.

— Кому-то перерезали горло, — простонала Тилли.

Соня, почти обезумев, завопила:

— Да заткнешься ты, глупое создание?!

Но тут на глаза ей попалась падчерица, которая, схватив ружье, уже собралась выползти наружу.

— Нет! — взвизгнула Соня. — Джинни! Нет!

Но та, побуждаемая каким-то инстинктом, продолжала ползти. В двух ярдах от девушки лежало изувеченное неподвижное тело воина апачей, пожилого человека с седыми прядями в волосах, а рядом двое схватились в молчаливой битве, катаясь по сухой земле. Джинни заметила блеск ножей и неожиданно поняла, что один из сражавшихся Стив Морган, другой — индеец.

— О Боже, — пролепетала Джинни и схватила оружие, оказавшееся слишком тяжелым.

Что-то заставило ее поднять голову. Совсем недалеко стоял Карл Хоскинс, наблюдая за поединком.

— Карл! Сделайте что-нибудь, — вскрикнула девушка, но тот не двигался, глядя на дерущихся со странным, почти злорадным выражением.

— Морган сумеет позаботиться о себе, — пробормотал он и глухо спросил:

— Все в порядке? Я слышал крик.

Но она не обратила на него внимания, продолжая напряженно наблюдать за мужчинами. Рубашка Стива висела лохмотьями, Джинни видела, как напрягаются его мускулы.

Противники держали друг друга за руки, ни один не давал врагу возможности воспользоваться ножом.

Куда делся револьвер Стива? Повсюду кровь — на нем, на индейце. Они боролись, словно дикие звери, занятые собственной дракой, пока вокруг шло сражение, Мимо уха Джинни пролетела стрела; девушка даже не вскрикнула, только глупо уставилась на нее, пока Карл, преодолев одним прыжком разделявшее их расстояние, не сбил ее на землю.

— Ради Бога, Джинни, идите в укрытие!

Толкая ее впереди себя, он залез под фургон, где скорчившись сидели Соня и Тилли.

— Продолжайте стрелять! Дайте мне ружье!

Выхватив ружье у Тилли, он открыл огонь, но Джинни вновь выглянула наружу.

В этой схватке было что-то дикое, примитивное, хотя Джинни вряд ли могла бы описать это. Теперь они перебрасывались словами, и, даже не зная языка, можно было понять, что противники обмениваются язвительными репликами.

Джинни снова подняла ружье, но в этот момент индейский воин бросился на Стива с поднятым ножом. Послышался крик, потом стон; апачи повалился на спину, из его руки выпал кинжал. Словно в полусне Джинни увидела, как Морган оседлал тело врага.

— Нет! Не надо! — отчетливо завопила она.

Стив повернулся; из многочисленных порезов лилась кровь, кинжал тоже был багровым. Он холодно взглянул на девушку:

— Хотите, чтобы я позволил ему мучиться с ножевой раной в животе? Он воин, а воин должен умирать быстро и без проволочек.

Не говоря ни слова, Джинни полезла под фургон, пытаясь разобраться в смятенных чувствах. Вот уже второй раз она видит, как Стив хладнокровно убивает человека, только теперь все было гораздо хуже, ведь в ход пошел нож, а не револьвер, как тогда. И все же эти руки так нежно ласкали ее прошлой ночью, это тело лежало на ней, стало частью ее самой…

Господи, что же он за человек? Неужели она сошла с ума, что испытывает такие чувства? И что она чувствует к Стиву Моргану?

У нее было время подумать об этом позже — после того как ушли индейцы, унося своих убитых.

Как ни странно, именно Стив настоял на этом в горячем споре с Карлом и Уилкинсом.

— Они будут нападать, пока мы не позволим им забрать павших воинов. Кто-нибудь, подвяжите белый платок на дуло винтовки, и я начну переговоры.

— Мы победили, зачем выкидывать белый флаг?! — разъяренно вскинулся Карл, но глаза Стива так бешено блеснули, что даже он был вынужден замолчать.

Апачи исчезли так же внезапно и бесшумно, как появились. Караван тронулся в путь, словно ничего не произошло.

Позади остались две могилы под насыпанными горками камней, пятеро раненых лежали в фургонах.

Молча сидевшая рядом с Соней, Джинни вспомнила, как читал над мертвыми Библию Папаша Уилкинс, и слезы покатились из глаз. Смерть и насилие?

Переселенцы так далеко от цивилизации, от всего, что было дорогим и знакомым… Только сейчас Джинни начала понимать это, оказавшись в стране чужой, принадлежавшей раскрашенным дикарям и белым, мало от них отличавшимся, убивавшим хладнокровно и без угрызений совести.

Джинни подумала о Стиве Моргане, и разум подсказал, что он должен был убить индейца, и именно то, что пришлось наблюдать кровавый исход, вызвало у нее такое отвращение.

Но все же эта сцена вынудила ее вспомнить о профессии Моргана — ведь он наемный убийца и сам выбрал такую жизнь. В конце концов Джинни вынуждена была признать, что ее тянуло к Моргану с самого начала и, несмотря на все усилия держаться от него подальше, влекло к Стиву странное, неведомое чувство, которого она не в силах была понять.

Брезгливая гримаса скривила губы Джинни. О Господи, чем она лучше этих безнравственных женщин! Легко отдавшись ему, она стала еще одним завоеванием в длинном ряду подобных побед! Ну что ж, больше этого не повторится — ни с ним, ни с любым другим мужчиной.

Под предлогом усталости и головной боли Джинни провела всю ночь в фургоне, попросив Тилли принести чашку бульона, оказавшегося невероятно вкусным.

— Это… неужели цыпленок? Где ты его достала, Тилли?

— Это кролик, — широко улыбнулась мулатка, — мистер Морган подстрелил и дал мне. Велел передать, что сожалеет, что вы плохо себя чувствуете.

Как он смеет притворяться, что беспокоится за нее?

Джинни захотелось швырнуть чашку в лицо Тилли, но она сдержалась и притворно-небрежно бросила:

— Как мило с его стороны! А мистер Карл? С ним все в порядке?

Пусть Тилли считает, что она увлечена Карлом, — девчонка всегда вела себя так, словно слишком много знала.

— О, мистер Карл так тревожился за вас! Сильно расстраивался, пока миссис Брендон не успокоила его. — Тилли понизила голос и заговорщически подмигнула:

— Слышала, как он говорил миссис Брендон, что не может жить без вас. Правда здорово? Два таких джентльмена ухаживают за вами… чуть не убили друг друга сегодня, когда мистер Карл сказал, будто бы мистер Морган позволил индейцам так легко отделаться…

Джинни вскочила, едва не расплескав бульон:

— Они дрались? О Боже, у Карла нет ни малейшего шанса выстоять!

— Я думала, вам больше нравится мистер Морган.

Ехидная дрянь! Джинни уже хотела отчитать ее, но, испугавшись, что Тилли могла кое-что увидеть прошлой ночью, проглотила просившийся на язык упрек.

— Мистер Морган… необычный человек, но не джентльмен. Я буду очень рада, когда мы наконец доберемся до Эль-Пасо.

Но искренне ли она говорила?

В последующие дни Джинни постоянно задавала себе этот вопрос. Индейцы больше не тревожили их, и все шло хорошо, даже переход через реку Пекос. Карл Хоскинс под разными предлогами держался поближе к фургону и по вечерам ухаживая за Джинни, не обращая внимания на то, что та постоянно пыталась ускользнуть от него, объясняя, почему они не должны оставаться наедине в темноте, и отказывалась говорить о такой серьезной вещи, как помолвка.

— Мы совсем не знаем друг друга, — отговаривалась она, — и, кроме того, папа будет взбешен, если..

— Да-да, конечно, Джинни, я понимаю и знаю, что вы правы, но я, упрямая малышка, безнадежно влюблен в вас, и ничто не заставит меня изменить решение.

«О, если бы он только знал, — думала Джинни, — как бы стал презирать меня! И конечно же, тут же передумал бы, Может, попросил бы стать его любовницей, но не женой!»

Как легко она отдала свою девственность тому, кто был вовсе не достоин этого дара! И ее мучила мысль о том, что он, Стив Морган, даже не пытался ухаживать за ней, не обещал ни любви, ни будущего!..

«Я хочу тебя», — заявил он спокойно и непререкаемо, а ведь Джинни так хотела услышать: «Я люблю тебя!» И что всего хуже, Морган не выказал уважения ни к положению, ни к неопытности Джинни. Его поцелуи были грубыми и требовательными. Он обращался с ней как с дешевой шлюхой, и Джинни позволила Моргану все, сошла с ума настолько, чтобы выбрать именно Моргана для удовлетворения собственного любопытства.

Джинни была полна решимости Игнорировать его, избегать его общества насколько возможно, но ее крайне раздражало то, что он не пытался подойти к ней, уговорить повторить «ту ночь» и держался от Джинни как можно дальше. Девушка привыкла к поцелуям Карла, хотя они не будили в ней никаких чувств, но она не позволяла этому человеку никаких вольностей.

Все же бушующий в душе демон не позволял ей подчиниться логическим рассуждениям. Терзаясь мыслями о том, как она отвечала на поцелуи Стива Моргана, так что даже сейчас, по ночам, Джинни изнывала от желания почувствовать вкус его губ, прикосновение рук, безумные страстные ласки, будившие неутолимую жажду, унять которую могло только тело Стива. Девушка изо всех сил старалась не показывать, что тревожит ее.

Как и остальные переселенцы, Джинни считала дни, оставшиеся до того мига, когда они достигнут Эль-Пасо, где можно будет отдохнуть и пополнить запасы. Караван остановится там дня на два, и, если все будет хорошо, туда приедут посланцы от императора Максимилиана. Возможно, он пригласит Соню и Джинни в Мехико, погостить во дворце. Отец часто говорил Джинни, что она его маленькая посланница.

— Не забудь лишний раз улыбнуться маршалу Базену, — напоминал он, — это командир армии французов и истинный король Мексики.

Все это казалось таким волнующим, словно в романе месье Дюма. Она воображала себя героиней, закутанной в плащ, смело идущей навстречу опасности.

Но нападение индейцев открыло тот печальный факт, что опасность вовсе не так уж приятна, а мысль о смерти, пусть даже за правое дело, ужасна.

Что, если они под каким-то предлогом оставят караван в Эль-Пасо? Пожалеет ли Стив Морган о ее отсутствии или удивится, почему она внезапно решила не ехать в Калифорнию? Когда они с Соней обсуждали это, мачеха попросту отмахнулась:

— Мы не обязаны давать никаких объяснений, Джинни.

Отец нанял их доставить фургоны и стадо в Калифорнию, и допрашивать нас они не имеют права! Мы просто объявим, что намереваемся остаться в Эль-Пасо, потому что твой отец изменил планы. Или… или придумаем что-нибудь.

Как хорошо иметь милый, спокойный характер, как у Сони, обладать уверенностью, что все непременно уладится.

Но по крайней мере, твердо сказала себе Джинни, больше не придется встречаться со Стивом Морганом, бояться поднять глаза и встретить холодный взгляд сапфирово-синих глаз, чувствовать, как пронизывает тело безымянная непонятная жажда — желание чувствовать его губы на своем теле, слышать голос, называющий ее «любимой».

Глава 16

В последнюю ночь, проведенную на пустынных равнинах Техаса, перед приездом в Эль-Пасо небо затянули грозовые тучи, усиливая чувство подавленности и грусти. Молнии рассекали потемневшее небо, и Папаша Уилкинс предсказал, что стадо может разбежаться во время грозы.

— Хуже техасских ураганов ничего на свете нет, — добавил он.

Встревоженный Карл поспешил к стаду, а Соня решила, что плохое настроение Джинни вызвано его отсутствием. Пытаясь успокоить раскапризничавшуюся падчерицу. Соня сжала ее руку и прошептала, что все пройдет, как только они доберутся до Эль-Пасо.

— Дорогая, будь уверена, что Карл не забудет тебя, он сам говорил мне, какие чувства питает к тебе. Даже просил меня поговорить с твоим отцом. Но боюсь, именно ты забудешь о нем, как только мы окажемся при дворе императора в Чапультепеке. Я слышала, он великолепен, и там будут все эти красивые офицеры из Франции, Бельгии и Австрии и еще дипломаты со всего света. Подумай, какие балы и приемы нас ожидают! Возможно, и твой отец решит приехать.

У Джинни не хватило духу испортить настроение мачехе, но прежде чем успела придумать подходящий ответ, она почувствовала его присутствие. Стив Морган, так старательно избегавший ее общества, стоял позади женщин и сейчас, не потрудившись извиниться, легко опустился на землю рядом с Джинни.

«Крадется, как индеец», — сердито подумала девушка, заметив, что на Стиве высокие до колен индейские мокасины вместо сапог. Неужели он подслушивал? Как он смеет так подкрадываться? Как осмелился предположить, что Джинни не будет возражать против его компании?!

Закусив губу, чтобы скрыть смущение, Джинни предостерегающе взглянула на Соню и дерзко спросила:

— Что-то, мистер Морган, вы в последнее время не балуете нас своим вниманием! — И, поймав веселый взгляд синих глаз, подняла брови и быстро, запинаясь, продолжала, пытаясь скрыть предательскую краску на щеках:

— Миссис Брендон и я говорили о том, как странно, что мы наконец добрались до Эль-Пасо. Это на другом берегу реки, не так ли?

— Да, мэм. Прекрасная страна Мексика, если, конечно, там не разразилась очередная война. Вам, леди, не мешало бы побывать там когда-нибудь.

Он произнес эти слова так спокойно, что было трудно найти в них скрытое значение. Но что он имел в виду? Словно почувствовав нерешительность Джинни, в беседу вступила Соня:

— Я говорила Джинни, как хорошо было бы посетить двор императора Максимилиана. По слухам, Шарлотта необычайно красива и умна, и они делают все возможное для бедного необразованного народа.

— Мало что знаю об этом, мэм, но иногда спрашиваю себя: неужели бедный необразованный народ Мексики предпочитает чужеземного императора президенту, избранному им самим? — И, заметив удивленные взгляды женщин, пожал плечами:

— Не хочу показаться грубым, конечно, но вряд ли нам понравилось, если бы другая страна послала своих солдат, чтобы восстановить у нас порядок. Ведь мы и сами вели войну, чтобы сохранить целостность страны, не так ли?

— Мистер Морган, — сухо ответила Джинни, поджав губы, — я знаю, что сами мексиканцы пригласили Максимилиана и Шарлотту в Мехико. Сам сеньор Идальго говорил мне в Париже…

— Мисс Брендон, я не хотел рассердить вас.

Издевательский прищур глаз противоречил вежливому извинению. Стив продолжал, словно желая еще больше обозлить Джинни:

— Конечно, я не из тех, кого приглашают ко двору, но зато знаю кое-что о Мексике и мексиканцах. Моя мать была испанкой, и рос я в Мексике, с пяти лет.

— И поэтому считаете, что можете говорить от имени всех мексиканцев?

На лице Моргана появилось нечто вроде нетерпения.

— Ничего я не считаю, мисс Брендон, просто знаю, что только богачи, желающие сохранить свои владения, и продажные политики хотели видеть Максимилиана на троне. — Стив неожиданно с горечью взглянул на Джинни:

— Эти бедные необразованные люди сражаются сейчас за свою страну и свободу против иноземных захватчиков, желающих отхватить лучшие куски пирога.

Неожиданно, шокировав Джинни, в спор вступила Соня.

Сверкая голубыми глазами, она мило сказала:

— Мистер Морган, вы меня удивляете! Говорите словно сторонник Хуареса! Считаете, что эти бандиты, убивающие и пытающие французскихсолдат и невинных людей, борются за свободу?!

Джинни ошеломленно наблюдала за тем, как две пары глаз встретились и застыли. Что нашло на Соню? Должно быть, это ураган виноват. Странная напряженная улыбка играла на губах мачехи, хотя она вздрагивала при каждом ударе грома.

— Не знал, что вы так яростно защищаете французов, — тихо пробормотал Стив Морган, и на лицо его словно опустилась завеса — оно мгновенно застыло, превратившись в маску.

— Думаю, весь ваш спор не имеет смысла, — громко объявила Джинни, словно разом оборвав невидимые нити, связавшие Стива и Соню.

— Ты права, конечно, — поспешно ответила мачеха. — Господи, что это со мной!

— Наверное, это из-за бури. Большинство женщин начинают нервничать, когда приближается гроза.

Стив произнес это легко, почти небрежно, но лицо Сони вспыхнуло, и она неожиданно вскрикнула, вцепившись в складки юбки.

— Ненавижу грозы! Они… пугают меня… и напоминают о неприятных вещах.

Вспышка молнии расколола небо, заставив ее поморщиться и вскочить.

— Я иду в фургон. Простите за трусость, но оставаться здесь не могу! Спокойной ночи, мистер Морган. Ваши аргументы интересны.

Морган легко поднялся, предоставив Джинни неуклюже подниматься самой.

— Простите, если расстроил вас, мэм. — Но в голосе Моргана не слышалось раскаяния. Почему Соня так сорвалась? Неужели только из-за грозы?

Соня сухо ответила, что все в порядке и Джинни не обязательно идти с ней только потому, что она безрассудно боится шума.

— Карл скоро вернется. Уверена, он пожалеет, что не успел застать тебя, — кивнула она Джинни, снова становясь прежней — милой, доброй Соней.

Джинни нерешительно смотрела ей вслед, чувствуя каждой клеточкой тела близость Стива Моргана. Она не будет, не будет бояться его! Не позволит посчитать, что она опасается остаться наедине с ним.

— Хотите продолжить наш спор? — спросила Джинни холодно. — Могу заверить, что я не так сильно боюсь бурь и гроз, как мачеха.

Она снова села у костра. Не обманули ли ее глаза и в самом ли деле он слегка поколебался, прежде чем присоединиться к ней?

— Спорить бессмысленно — вы сами так сказали.

Резкие нотки в голосе Стива заставили Джинни поднять глаза.

Он наклонился, молча налил себе кофе, но Джинни успела заметить, как дернулась его щека, словно Стив удерживал рвущиеся с губ слова, о которых мог бы позднее пожалеть.

— Мое мнение, как ни странно, разделяет большая часть населения Мексики. Но боюсь, все это не имеет значения для власть имущих. Надеюсь, однако, что вы не вздумаете посетить Мексику, пока все не кончится и слишком много опасностей подстерегает ни в чем не повинных гостей из-за границы.

— Что значит «пока все не кончится»?

На виске Джинни забилась жилка, и девушка сказала себе, что этот гнев — ярость из-за того, что он смеет советовать ей.

— Мистер Морган, не такому, как вы, предупреждать об опасности, которой, по-видимому, вообще не существует, — французская армия легко справится с горсткой крестьян, да к тому же невооруженных. И кроме того, — голос Джинни против воли поднялся до визга, — если я решу посетить Мексику, можете быть уверены, что так и сделаю, не спрашивая ни у кого разрешения.

— Мексика, если хотите знать, в состояний войны, — процедил Морган сквозь стиснутые зубы. — Видели ли вы когда-нибудь войну, мэм? Или ее последствия? Могу заверить, что, если начнется, стрельба, никто не обратит внимания, куда летят пули — в мужчину или женщину. И кроме того, мексиканцы по горло сыты иностранцами — не пройдет и года, как сторонники Хуареса снова войдут в правительство, и мне ненавистна сама мысль о том, что такую красавицу, как вы, могут попросту поставить к стенке — а именно так и случится, если у вас хватит глупости, чтобы отправиться в Мексику в такое время.

— Значит, вы подслушивали! Отвратительно! Как вы посмели подкрасться и подслушивать чужой разговор?!

Лицо Моргана потемнело от гнева, из глаз, казалась, вырвалось синее пламя.

— Проклятие! Делайте что хотите! И поскольку не желаю вступать в борьбу с вашим… поклонником, думаю, мне лучше уйти, прежде чем совершу поступок, о котором позже придется жалеть.

Карл Хоскинс подошел как раз в тот момент, когда Стив, повернувшись, рассерженно устремился в темноту. Карл уже раскрыл рот, чтобы бросить какую-то уничтожающую реплику, но при взгляде на Моргана едва не отпрянул — таким зловещим было выражение глаз этого… полукровки.

Время для драки было явно неподходящим, но Карл поклялся, что настанет день, когда он разделается со Стивом Морганом!

Увидев раскрасневшуюся Джинни, глаза которой были полны слез. Карл едва не изменил свое решение и не набродился на Моргана прямо сейчас.

— Джинни! Что случилось? Что он сказал вам?! Клянусь небом, если он чем-то расстроил вас, я…

— Ради Бога, Карл, к чему такой гневный вид?! — Джинни говорила резче, чем намеревалась, и тут же раздраженно прикусила губу. Как глупо было позволить ему довести ее до такого состояния! Вот уж, должно быть, веселится сейчас при мысли о том, как легко смог расстроить Джинни.

Прядь бледно-золотых волос упала на лоб. Нетерпеливо пригладив ее, Джинни постаралась говорить как можно мягче:

— О Карл, простите! Не хотела набрасываться на вас… просто… это был глупый спор. Боюсь, что позволила увлечь себя в ненужную перепалку и потеряла терпение.

Карл, умиротворенный, опустился на землю рядом с девушкой, сжал ее руки и принялся нежно гладить, словно пытаясь снять напряжение.

— Не могу видеть вас в таком состоянии, Джинни. Подумать только, как он посмел обидеть вас! Я велю ему держаться подальше… такие люди хуже любого зверя. Морган — неподходящая компания для леди! Почему он так действует вам на нервы?

Но Джинни раздраженно вырвала руки:

— Думаете, я поощряю его? Зачем? В жизни не встречала человека, вызывающего у меня столь искреннее отвращение! И если вы считаете…

Карл изумленно уставился на Джинни и, нахмурившись, поспешно, почти грубо перебил ее:

— Джинни, Джинни! Что на вас нашло? Я не делал никаких намеков. Знаю, что вы ненавидите этого человека почти как я! Пожалуйста, милая, не надо ссориться!

Джинни постаралась взять себя в руки:

— Простите, Карл., . Клянусь, не знаю, что это со мной.

Должно быть, из-за грозы. Если бы пошел дождь…

— Карл не мог устоять против мольбы в огромных глазах, блестящих от непролитых слез, молча помог ей встать на ноги и проводил к фургону. Он был удивлен и обрадован, когда, вместо того чтобы покорно принять его поцелуй, Джинни обняла его и тесно прижалась всем телом.

— Поцелуй меня еще раз. Карл, поцелуй… я так испугана сегодня, так одинока… Если бы ты мог остаться, поговорить…

Со стоном, в котором слышались страсть и сожаление, Карл нагнул голову и безумным поцелуем впился в губы девушки, чувствуя, что больше не выдержит.

«Боже, — думал он, — она сама не знает, о чем просит. Я хочу ее… хочу обладать ею… Неужели она не понимает, что делает со мной?»

Знай Карл, что Джинни поверх его плеча мельком увидела Стива, беседующего с Пако в тени одного из фургонов, раздражение его еще больше усилилось бы.

Обезумев от неожиданного поступка Джинни и подавляемого желания, он почти внес ее в фургон, в котором хранились мебель Сони и коробки с хозяйственной утварью. Но его ждало разочарование. Оказавшись в темноте, Джинни почему-то немедленно охладела к Карлу и, хотя позволила ему лечь рядом и слегка коснуться ее груди через тонкую ткань платья, вскоре тихо запротестовала, уверяя, что боится, не знает, что на нее нашло, и он должен вести себя прилично…

Они пробыли в фургоне всего десять минут, причем все это время Джинни почти истерически, бессвязно объясняла, как напугана громом и взволнована мыслью о путешествии по Мексике, и наконец нерешительно сказала, что будет скучать по нему.

— Но вы, конечно, забудете меня. К тому времени как мы вернемся, найдете другую даму сердца… Все мужчины таковы.

И несмотря на все его протесты, уверения в том, что Карл любит ее и просит стать его женой, Джинни пробормотала только:

— Подождем и увидим… нужно сначала увериться, не так ли?..

К тому времени как Карл проводил Джинни к Соне, настроение у него было хуже некуда.

Гроза разразилась ночью, но не успокоила разгулявшиеся нервы поселенцев.

Казалось, малейший повод ведет к ссоре! Повар выругал Зека Мартина, Соня и Джинни обменялись колкими фразами, когда девушка возвратилась слишком поздно. Соня предупредила, что такое поведение может легко испортить репутацию, а Джинни, резко возразив, что была с Карлом, а не со Стивом, преувеличенно ласково осведомилась, уж не ревнует ли мачеха. Обе поджали губы и, отвернувшись друг от друга, остаток ночи провели в молчании, хотя уснуть не могли — мешал стук дождя по холсту, обтягивающему фургон.

Труднее всего было запрячь мулов под проливным дождем. Папаша Уилкинс сыпал проклятиями, обвиняя ковбоев во всех грехах. Подъехавший Карл Хоскинс потребовал немедленно отправляться в путь, заявив, что иначе скот может взбеситься и потоптать людей. Уилкинс только открыл рот, чтобы выругаться, но тут в лагерь, разъяренный словно дьявол, ворвался Стив Морган.

1 — Черт возьми, что вы здесь делаете?! Кто будет за скотом смотреть? — презрительно бросил он Карлу.

Тот, естественно, мгновенно потерял терпение. Джинни, встревоженная воплем Сони, взобралась на высокое сиденье фургона и увидела, как двое мужчин катаются в грязи, в кругу возбужденных зрителей, выкрикивающих непристойности.

Оба были одинакового роста и сложения, так что сначала Джинни не поняла, кто дерется, но уже через несколько секунд узнала Стива Моргана, который дрался с бешеной, звериной яростью. Карл воображал себя хорошим борцом, хвастался, что учился боксу и даже корнуольской борьбе. Но Джинни видела, что никакое умение ему не поможет.

Она слышала омерзительно глухие звуки ударов, почти физически ощущая пылавшую между ними ненависть. Они поднялись, пошли по кругу, снова упали и снова вскочили, словно гладиаторы в римском цирке, как дерущиеся насмерть леопарды.

— Остановите их, — простонала Соня, зажимая рот рукой. — Ради Бога, неужели никто не остановит их?!

— Им это нравится, разве не видите?!

Джинни не хотела грубить Соне и даже намеревалась извиниться, но голос ее, почти против воли, был пронзительным и резким. Ей хотелось кричать, но не от страха, а почти от примитивного возбуждения, как в тот день, когда она наблюдала схватку Стива с апачи, когда присутствовала на корриде и удивлялась, почему все эти женщины требуют крови.

Теперь Джинни это поняла, сознавая, как тяжело дышат мужчины, какими страшными ударами обмениваются, и еще острее ощущала собственное тело под намокшим платьем, словно некое безумие охватило ее.

Послышался крик, а затем стон; один из боровшихся споткнулся, тяжело повалился в грязь.

— Стив! — предостерегающе крикнул Пако. — Довольно!

И мужчина, оставшийся в полусогнутом положении, словно намеревался вновь напасть, поколебавшись, выпрямился и отошел. Все было кончено.

Джинни спрыгнула с сиденья, не слыша лихорадочных воплей Сони, и побежала. Все инстинкты влекли ее к Стиву Моргану — она мчалась, не обращая внимания на грязь, ливень и любопытные лица. Но когда он повернулся, девушка отшатнулась — такая холодная ярость светилась в этих синих, ставших почти черными глазах.

— Что вам нужно, мисс Брендон? По-моему, вы должны утешить своего любовника!

Джинни отшатнулась, словно от пощечины, и не задумываясь размахнулась и изо всех сил ударила его по лицу, поняв, что сделала, только когда услышала резкий звук и почувствовала, как заболели пальцы.

Кто-то охнул; глаза Стива бешено сверкнули, и на секунду Джинни показалось, что он вот-вот ударит ее.

— Животное… зверь… Это за то, что вы сделали с Карлом, — процедила она сквозь сведенные гневом ледяные губы.

Стив ничего не ответил, только прищурил глаза, и неожиданно Джинни поняла, что не может вынести всего этого, не может видеть уродливого красного пятна на его щеке.

Повернувшись, она побежала к Карлу, рухнула на колени около него. Дождь почему-то был соленым — только через некоторое время Джинни поняла, что плачет и слезы бегут по щекам, как дождевые капли-

Глава 17

Капитан Мишель Реми, граф д'Арлинже, нетерпеливо ожидал прибытия каравана в маленькой мексиканской деревушке, на противоположном берегу от Эль-Пасо. Он торчал в этой дыре уже два дня — французским солдатам становилось все опаснее оставаться так близко у границы с Америкой. Сторонники Хуареса скрывались повсюду, нападая в самые неожиданные моменты. По-видимому, придется вскоре уходить из Чихуахуа и возвращаться в Дуранго, а это означает, что весь север страны окажется в руках хуаристов.

Мишель рассерженно нахмурился. Невероятно! Непобедимые армии Франции и мексиканских ополченцев, войска Австрии и Бельгии до сих пор не могут восстановить порядок в стране! Как один из адъютантов маршала Базена, граф, конечно, слышал, что Соединенные Штаты поддерживают Хуареса, снабжают вооружением его солдат и сквозь пальцы смотрят на нарушения границы. Дела плохи! Если бы только поняли в Америке, да и в Европе, что за паршивая страна — эта Мексика! Крестьяне голодают, условия жизни хуже, чем во времена средневековья! Единственные цивилизованные мексиканцы — гачупины, гордившиеся европейским происхождением. Уж они-то не смешивали свою кровь с индейской. Взять хотя бы красавицу Кармен из Куэрнаваки!

Бледно-золотистая кожа и огромные карие глаза! Недаром ее отец был одним из самых богатых помещиков в округе!

Но тут Мишель подумал о Жинетт — Джинни Брендон, которую он называл Жинетт с той самой ночи, когда влюбился в нее, встретив в парижском театре. Он знал Пьера с детства и помнил худенькую девчонку с неестественно большими зелеными глазами, но не обращал на нее внимания.

Когда же увидел ее в ложе… Какое самообладание! Какая несравненная красота! И Мишель начал заикаться, словно зеленый мальчишка-школьник! Она была очаровательна, дразнила, смеялась, была так уверена в себе.

Если бы не приказ немедленно вернуться в полк. Мишель убедил бы девушку выйти за него. Несмотря на множество поклонников, она, казалось, предпочитала именно Мишеля. Даже Пьер, ревновавший Джинни к кавалерам, казалось, не слишком возражал. Джинни обещала писать, но решительно отказалась бежать с Мишелем, хотя и плакала при расставании. Неудивительно, что в скором времени, месяцев через шесть, письма прекратились. Он и сам, будучи солдатом, не особенно привык к перу и бумаге, да и как ухаживать за девушкой, если находишься за сотни миль от нее?!

Но теперь он скоро увидит Джинни, свою Жинетт. Остается надеяться, что она не изменилась. Черт возьми, сколько еще ждать?!

Пока Реми был занят меланхоличными размышлениями, караван появился в Эль-Пасо во время грозы, гремевшей по обе стороны границы.

Граф остановился в единственной приличной гостинице, переоделся в гражданскую одежду, сознавая, что, если его поймают, то расстреляют на месте как шпиона. Но его английский был почти безукоризненным, а костюм сшит лучшим парижским портным.

Все сомнения и переживания куда-то ушли, когда мадам Брендон, миниатюрная, необыкновенно красивая женщина с большими голубыми глазами и очаровательным смехом, приветствовала его. Какой-то человек, назвавшийся Карлом Хоскинсом, американец, казавшийся необычайно угрюмым, что легко можно было отнести на счет покрытого синяками и ссадинами лица, помог Мишелю переправиться через реку.

Реми тактично не стал осведомляться о происхождении синяков. Эти американцы вечно дерутся, то кулаками, то оружием. Сам Мишель был втайне на стороне южан — они по крайней мере джентльмены. Выиграй они войну — и всем бедам Максимилиана пришел бы конец!

Пока они ждали Джинни, капитан Реми с неприятным чувством заметил, что маленький обеденный зал гостиницы переполнен. Но Соня Брендон успокоила его, объяснив, что всех этих мужчин нанял ее муж для сопровождения каравана, и, поскольку она заявила, что Мишель — друг сенатора, можно не волноваться.

— Джинни не знает, что приехали именно вы, — призналась она. — Я сказала, что прибыл французский офицер, который должен проводить нас. Вы давно ее знаете, месье Реми?

Мишель что-то пробормотал, не в силах совладать с внезапно заколотившимся сердцем — на ступеньках появилась Джинни. Как он мог думать, что она изменилась? Разве что стала еще прекраснее… Она надела зеленое бархатное платье, сшитое явно самим Уортом[4], по последней моде, созданной императрицей Евгенией, — с глубоким вырезом, облегающее бедра и собранное сзади складками. На плечо спадал единственный локон; в ушах сверкали изумруды, но блеск ее глаз затмевал сияние камней.

Мишелю показалось, что все мужчины в комнате потрясены ее красотой. Никто из дам при дворе императора Максимилиана не мог с ней сравниться! Их глаза встретились: девушка ошеломлен но застыла, но тут же с криком радости бросилась вперед. Мишель с усилием вспомнил о правилах приличия и о любопытствующих людях вокруг и решил только поцеловать ей руку. Но Джинни самозабвенно бросилась ему на шею, плача от радости:

— Мишель?! Это вы? Не верю глазам, после, стольких месяцев!

Он, почти не задумываясь, наклонил голову, и их губы встретились. Мишель собрал все силы, чтобы отстраниться.

Джинни весело щебетала по-французски, и Реми не верил ушам. Она назвала его любимым, драгоценным, ангелом, поклялась, что он разбил ей сердце, когда уехал из Парижа.

Мишель был потрясен.

Они пили шампанское за обедом, не замечая, что едят.

Джинни выпила больше обычного, пока не почувствовала, как кружится голова; собственный смех доносился словно издалека, громко, неестественно… Но Мишель Реми не замечал ничего, кроме того, что Жинетт рада его видеть. Она, казалось, светилась здоровьем и весельем, только немного похудела, но и это ей шло. Мишель весь вечер не мог оторвать от нее глаз, и не только он.

Карл Хоскинс, сидевший рядом, злобно уставился на вновь прибывшего и, хотя Соня шепотом объяснила, что Джинни знает француза едва ли не с детства, так и кипел от гнева и раздражения. Что это нашло на Джинни?!

Ведет себя как… как женщина легкого поведения! И в довершение ко всему игнорирует Карла на глазах у всех, кто вел караван, знающих, что он был ее поклонником. Хуже всего, что Стив Морган тоже имел наглость явиться со своим дружком Дэвисом и двумя ярко накрашенными девицами, очевидно, шлюхами!

Подумать только, Джинни через несколько дней отправится в Мексику, и именно капитан Реми должен ее сопровождать. И чем веселее становилась Джинни под влиянием шампанского, тем больше ухудшалось настроение Карла. Только сверхъестественным усилием воли вынудил он себя сидеть спокойно и сразу же после ужина откланялся, заявив, что завтра нужно вставать пораньше. Джинни почти не заметила его ухода, но зато остро сознавала присутствие Стива Моргана. Воспоминание о его уничтожающих словах жгло Джинни каждый раз, когда она думала об этом. Она была рада, что сделала это, каждый раз злорадствовала, когда видела перед собой полыхающие яростью глаза. Но тут потрясенная Джинни заставила себя приподнять голову — неужели у Моргана хватило бесстыдства подойти к их столику? Фальшиво-притворно извиняясь перед Соней, он сделал вид, что не заметил Джинни.

— Не хотел беспокоить вас, миссис Брендон, но насколько я понимаю, вы передумали ехать в Калифорнию. Хотел предупредить, что дальше караван поведет Пако Дэвис: я увольняюсь.

— Но, мистер Морган, я не понимаю! Мой муж…

— Ваш муж нанял меня охранять вас и мисс Брендон.

Теперь вам не нужны два проводника, чтобы доставить стадо и остальных людей в Калифорнию. Естественно, я не прошу, чтобы мне выплатили все деньги полностью.

— Естественно, — услышала Джинни свой пронзительный голос. — Вряд ли можно ожидать от мистера Моргана, что он, как джентльмен, выполнит все условия неписаного контракта!

Если она ожидала, что после ее уничтожающих слов Стив умрет от смущения, то ошиблась. Он словно только сейчас заметил ее, впервые за вечер, но всего лишь насмешливо поднял брови, вежливо ожидая продолжения.

— Джинни, — с ужасом прошептала Соня, умоляюще глядя на Стива. — Мистер Морган, моя падчерица неважно себя чувствует, слишком долгое путешествие утомило ее, и поскольку наш старый друг месье Реми решил, что будет сопровождать нас в Сан-Франциско в дилижансе… он навещал родственников в Дехенисе…

— Уверена, что мистера Моргана не интересуют ни наши планы, ни наши чувства, дорогая Соня. Но поскольку вы здесь, мистер Морган, позвольте представить нашего друга Мишеля Реми, графа д'Арлинже. Мистер Стив Морган — наш бывший проводник.

Соня едва не заломила руки в отчаянии.

Мишель Реми, почувствовав напряженность обстановки, поднялся, протянул руку:

— Счастлив познакомиться, сэр… хотя не употребляю титул в этой стране. Слишком недемократично, не так ли?

Стив Морган пожал плечами:

— Почему нет? Мы простой народ, любим титулы, поскольку своих не имеем! — И, взглянув на Соню, поклонился:

— Еще раз прошу извинения, мадам. Но по правде говоря, так даже лучше — мы с Хоскинсом не очень-то ладим. Прощайте, миссис Брендон, мисс Брендон. До встречи, месье Реми.

Слова рвались с губ Джинни, но она не осмеливалась заговорить, сознавая, что Мишель вопросительно смотрит на нее, а Соня покраснела от смущения. Только Стив Морган, сохраняя полнейшее спокойствие, откланялся и отошел.

Джинни обуяло лихорадочное веселье. Смеясь, она прошептала Мишелю, что извиняется за грубость и высокомерие, она слишком не любит мистера Моргана — совершеннейшего дикаря и невыносимого нахала! Его необходимо поставить на место!

— Благодарение Богу, я больше никогда его не увижу, — добавила она. — Если Соня перестанет хмуриться, поймет, что я права. Ну же. Соня, по чести говоря, ведь ты его тоже не любишь!

— Это не извиняет плохих манер, Джинни, твердо заявила Соня, но позволила уговорить себя выпить бокал шампанского, и остаток вечера прошел очень приятно.

Капитан Реми проводил дам в их номер и отправился в свой, в конце коридора. Перед тем как уснуть, граф поздравил себя с невероятной удачей — как хорошо, что он оказался в кабинете маршала, когда обсуждалось, кому сопровождать жену и дочь сенатора Брендона. Он, естественно, сразу же вызвался, и тут Базен, узнав о его знакомстве с Жинетт, объяснил, что речь идет еще о золоте. Конечно, это важно, но Мишель только и думал о том, сколько времени сможет проводить с Джинни. На этот раз он убедит ее выйти за него замуж, приехать в Мехико в качестве его жены. И поскольку Мишель был мужчиной с истинно мужскими желаниями, он думал еще и о других вещах — о теплом, упругом теле, прижимающемся к нему, о посвящении Джинни в таинства любви… Конечно, он, как джентльмен, хотел жениться, но кто знает, что может произойти во время долгого пребывания вдвоем, ведь впереди ждут мексиканские ночи, напоенные ароматом цветов, огромная луна, серенады уличных музыкантов… Может, сначала у них будет медовый месяц. Теперь, когда они вновь встретились, Мишелю не терпелось овладеть ею по-настоящему.

Если Джинни и имела хоть малейшее представление о том, что Мишель все продумал, решился соблазнить ее, она ничем не показала, что подозревает что-либо, несмотря на всевозрастающее любопытство Сони. С тех пор как мачеха узнала, что капитан Реми — граф, она явно поощряла его ухаживания за падчерицей. У него был титул, и хотя Реми предпочел стать солдатом, он был богат — сама Джинни сказала об этом. Даже Уильям ничего не сможет возразить. Правда, Соне было жаль Карла, но она была уверена, что тот скоро найдет в Калифорнии девушку лучше, больше подходящую» для него. Он серьезный и честолюбивый молодой человек и нравился Соне, но Джинни слишком легкомысленна и вовсе не пара Карлу. И главное — тут Соня не могла сдержать вздох облегчения, — хорошо, что странная дружба Джинни со Стивом Морганом так быстро закончилась. Такие отношения ни к чему хорошему не привели бы. Неплохо, что Джинни видела, как Морган убил этого апачи, и поняла, что он просто нецивилизованный, грубый дикарь.

Первые дни путешествия по Мексике Джинни была словно в тумане. Она выпила слишком много шампанского в ночь отъезда из Эль-Пасо и проснулась с ужасной головной болью. И в довершение ко всему пришлось вытерпеть крайне неприятный разговор с Карлом Хоскинсом, ворвавшимся в ее комнату и потребовавшим ответить, как она к нему относится и что значит для нее Мишель Реми. Ей было стыдно, но и жаль себя тоже, поскольку Карл выглядел обозленным и расстроенным. Он назвал ее кокеткой, легкомысленной, а когда Джинни разразилась слезами, схватил ее за руки и поцеловал, умоляя простить его, помнить, что он ее любит.

И чтобы избавиться от него и поскорее выйти из этого ужасного положения, пришлось обещать не принимать никаких решений относительно Мишеля — дать время ему и себе.

Когда Карл наконец ушел, Джинни долго смотрела вслед фургонам. Французские солдаты, которые должны были сопровождать их, уже ожидали на другом берегу реки, а золото быстро перенесли под фальшивое днище дилижанса, в котором она должна была путешествовать. Правда, Джинни, не в силах переносить духоту, почти весь день проводила в седле. Мишель старался держаться рядом, но ни забавные истории о дворе императора Максимилиана, ни попытки помочь Джинни лучше выучить испанский не могли вернуть девушке прежнюю жизнерадостность; ей все время казалось, что не хватает воздуха.

Мишель продолжал уверять, что им ничто не грозит, но Соня все больше нервничала.

Они путешествовали по дикой первобытной стране, напомнившей Джинни о Техасе, но владельцы маленьких трактирчиков, в которых путешественники останавливались на отдых, толковали с Мишелем насчет «бандитов и хуаристов».

Их американское гражданство — весьма слабое утешение в случае нападения. Может, письма, которые они везли, защитят их от издевательств и помогут спастись, ведь Бенито Хуарес гордился дружбой с Соединенными Штатами, и в письмах указано, что они — жены американцев-южан, купивших поместья в Мексике, — еще одно свидетельство того, что сенатор Брендон все тщательно продумал.

Мишель рассказал, что французы все еще контролируют большинство районов страны и, по слухам, Хуарес сбежал из Мексики и скрывается в Техасе, боясь преследования французов. Так что какой смысл бояться?! Джинни отгоняла всякую мысль об опасности. Она так рада, что встретила Мишеля, хотя почему-то все чаще думала о предостережениях Моргана.

«Мексика находится в состоянии войны», — почти кричал он тогда. Если обнаружат, что они везут золото, дело может кончиться плохо!

Они путешествовали уже два дня, и теперь придется проходить у подножия угрюмой Сьерра-Мадре. Только эта дорога может благополучно привести их в Чихуахуа, где нечего будет бояться бандитов и сторонников Хуареса.

— Вам нечего опасаться, любовь моя, — уверял Мишель. — Я вооружен до зубов, и, кроме того, с нами десять солдат… и единственный, кого вам надо пугаться, — это я: мне все труднее довольствоваться целомудренными поцелуями под строгим оком вашей хорошенькой мачехи. Что, если сегодня ночью я уведу вас на прогулку под звездами и буду сжимать в своих объятиях так долго, как вы позволите?

Джинни опустила ресницы под страстным, пламенным взглядом, но тут же улыбнулась.

— Возможно, мне это очень понравится, — призналась она тихо.

Мишель, почтительно коснувшись полей шляпы, отъехал, и Соня, расстроенная столь откровенным тет-а-тет, решила пренебречь нарушением приличий. В конце концов, оба молоды и, если она не ошибается, полюбили друг друга. Как романтично!

Для Джинни, однако, в их путешествии не было ничего романтичного. Если бы не Мишель, жизнь была бы невыносима. Иногда она просто не верила, что всего несколько месяцев назад прибыла в Америку в поисках волнующих приключений! Как ужасно все обернулось.

Они путешествовали по горной местности; река осталась позади. По мере того как дорога становилась все круче, пустынная растительность сменилась уродливыми, изогнутыми деревьями. Красная пыль покрывала взмыленных мулов. Мишель предупредил, что нужно остерегаться змей — они здесь повсюду. Соня даже вскрикнула от ужаса и с тех пор предпочитала оставаться в фургоне.

Они остановились в небольшом каньоне с почти отвесными стенами. Впереди лежала узкая извилистая дорога.

Мишель снял шляпу. Волнистые волосы упали на лоб.

Глядя на него, Джинни подумала, что не знала мужчины красивее — ей повезло встретить на своем пути такого человека, который к тому же, по словам Сони, любит ее до безумия.

Тряхнув головой, он заверил дам, что они скоро доберутся до небольшого плато, где проведут ночь в индейской деревне.

— Там маленький, убогий постоялый двор, довольно грязный, но все лучше, чем ночевать в этом диком месте.

Джинни вздрогнула:

— Хотите сказать, с гремучими змеями и бандитами? Вы, пожалуй, правы.

Мишель отвел девушку в сторону от дилижанса и страстна сжал ее руку:

— Жинетт! Ты же знаешь, как я отношусь к тебе… с того вечера, когда мы встретились в театре и ты выглядела словно ангел в своем белом платье! Если бы только я имел право быть с тобой сегодня, защищать от всего, чего ты боишься, держать в объятиях… Я мечтаю об этом столько лет!

— Мишель…

Джинни не знала, разразиться ей слезами или истерическим смехом. Чего он ожидает от нее? Девушка постаралась уклониться от прямого ответа.

— Ваши солдаты… они могут увидеть нас… и что тогда подумают?!

— Малышка… какое нам дело до того, что они подумают? Ты же знаешь о моих чувствах к тебе. Если бы не война, я бы ухаживал за тобой как полагается, моя Жинетт, но сейчас все обстоит иначе. Один Господь знает, куда меня пошлют после того, как мы доберемся до Мехико. Я должен знать, как ты ко мне относишься, если… твои глаза говорят правду.

И, не давая ей возможности ответить, сжал в объятиях и начал целовать. К удивлению Джинни, поцелуи Мишеля не вызывали в ней такого отвращения, как ласки Карла, наоборот, она находила их довольно приятными. Руки капитана бережно сжимали ее; как хорошо, как спокойно просто положить голову ему на плечо и закрыть глаза: ни головокружительного чувства полета, ни приступа беспомощности, от которого вот-вот потеряешь сознание, — нет, только ощущение безопасности в объятиях человека, который будет добр и нежен к ней. И Джинни позволила себе погрузиться в эти теплые, убаюкивающие волны. Почти всхлипывая, она подняла руки, вцепилась в эти широкие плечи и ответила на поцелуй согревшимися губами.

Французские солдаты, сидевшие по обе стороны дороги или растиравшие лошадей, делали вид, что не смотрят на молодую пару.

Да, капитан времени зря не теряет. С самого начала они заметили, что он не сводит глаз с хорошенькой мадемуазель; винить его нельзя — девушка так красива и явно из хорошей семьи. Капрал Валми понял, что теперь они будут путешествовать куда быстрее — капитан, без сомнения, поспешит добраться до Чихуахуа, где сможет встретиться со своей дамой в каком-нибудь укромном уголке. И опять же, за что его винить — уж очень быстро приедаются темноволосые черноглазые сеньориты!

Неожиданно тишину нарушил свист пуль. Началась беспорядочная пальба; на холме, возвышавшемся поблизости, и по обе стороны дороги появились зловещие фигуры.

— Это предупредительные выстрелы, солдатики. Надеемся, что вы окажетесь разумными!

Французов, расслабившихся и забывших об опасности, явно застали врасплох. Напуганные неожиданным нападением, они застыли на месте, умоляюще глядя на потрясенного капитана.

Мишель Реми, в обычных обстоятельствах далеко не трус, был профессиональным солдатом. Но в этом случае приходилось думать о женщинах, особенно о Жинетт, которую он все еще не выпускал из объятий. Он мягко отстранил девушку; ее зеленые, расширенные от страха глаза не отрывались от его лица.

Мишель присмотрелся к нападавшим, уже успевшим окружить их. Какой он глупец — не предпринял никаких мер предосторожности. Его трясло от гнева и отчаяния. Он сам вызвался исполнить поручение, на его ответственности женщины и золото. Хоть бы только это не были хуаристы, даже бандиты и те лучше, если ты, к несчастью, француз, оказавшийся в этой Богом забытой стране.

Джинни все происходящее казалось кошмарным сном.

Быть вырванной из объятий Мишеля, только чтобы обнаружить это!

Из дилижанса донесся крик Сони, резко оборвавшийся.

Должно быть, она потеряла сознание или бьется в истерике.

— Джинни зачарованно, со страхом наблюдала за приближающимися мексиканцами — они выглядели опасными преступниками в своих широких сомбреро, закрывавших лицо, и с лентами для патронов, опоясывающими тело. У многих были огромные ножи с широкими лезвиями, и у всех — пистолеты. Как их много, не сосчитать! Что им нужно? И хуже всего — что они собираются делать? Один из бандитов, очевидно предводитель, хриплым голосом отдавал приказы на гортанном жаргоне местных жителей.

Французские солдаты, красные от гнева и стыда, бросили оружие, подняли руки. Капрал Валми замешкался, и один из бандитов ударил его прикладом, раскроив щеку. Бессмысленная жестокость окончательно вывела из себя Мишеля Реми. Джинни отпустила его руку, хотя стояла рядом, ища защиты, и капитан, неожиданно выхватив револьвер, выстрелил; звук отдачи на миг оглушил его, и молодой человек плашмя растянулся на земле, поняв только сейчас, что сам ранен. Кровь хлестала из раны на плече. Джинни, пронзительно закричав, нагнулась над ним:

— О Боже, Мишель! Мой бедный храбрый защитник…

Тебе плохо?

Ее пальцы прижались к пулевому отверстию, пытаясь остановить поток крови, и Мишель едва сдержал стон.

Позади послышались выстрелы; Реми попытался встать и потянулся за револьвером, который не смог найти. Где он?

Уронил?

— Лежи, Мишель, умоляю, дежи…

Голос Джинни становился все тише, глаза Мишеля закрылись. Девушка повернула голову и увидела неподвижные тела двух французских солдат, попытавшихся воспользоваться моментом, когда капитан отвлек внимание нападавших.

Больше никто не пытался сопротивляться; и только Джинни, находившаяся в состоянии близком к истерике, забыв о страхе, осмелилась задать несколько вопросов ухмылявшимся мужчинам, быстро и бесшумно собиравшим оружие французов.

Соня и Тилли успели выйти из экипажа. Мачеху трясло от ужаса.

— Что вы хотите от нас, грязные дьяволы? Мы американские граждане, и, если посмеете тронуть нас, ответите перед американским правительством! — вскинулась Джинни.

Один из бандитов, преувеличенно восхищенно покачав головой, сказал девушке:

— Какая храбрая сеньорита! Такое мужество!

Она пыталась перетянуть рану Мишеля полосками ткани, оторванными от нижней юбки, но, сердито подняв глаза, прокричала:

— Я требую, чтобы нас оставили в покое! Французская армия заступится за нас! У нас ничего нет — ни драгоценностей, ни… О, посмотрите, что вы наделали, убийцы!

Она не знала, понимают ли ее, но, очевидно, предводитель понял. Джинни услышала его смех — издевательский и чем-то странно знакомый.

— Скажи ей, Педрито! Такая храбрость заслуживает ответа!

Мужчина улыбнулся, показав неровные зубы в табачных пятнах, и сказал на плохом английском:

— Мы ищем деньги, сеньорита, много денег. Следили за вашим дилижансом много миль. Не странно ли, что маленький экипаж с изящными дамами оставляет такие глубокие следы на дороге? Мы — люди любопытные.

Джинни услышала задушенное восклицание Сони и бросила на мачеху предостерегающий взгляд.

— О Джинни! Как они…

— Соня, не надо. Это бандиты» неужели не видишь? Отдай драгоценности, и, может, нас отпустят.

— Вижу, сеньорита достаточно рассудительна!

Мужчина подошел ближе, и Джинни отшатнулась. От него несло запахом немытого тела, спиртного и… смерти. Кошмар оказался реальностью, и на этот раз проснуться не удастся!

Пока бандиты связывали французских солдат, мучитель Джинни, улыбаясь, надвинулся на нее:

— Сеньорита, почему американские леди путешествуют с этими свиньями французами? Наверное, везете много денег, а? Достаточно, чтобы мы, бедные бандиты, разбогатели?

Он рассмеялся, и остальные присоединились к веселью.

Но тут бандит, словно устав от игры, начал отдавать приказы, и трое мужчин, выхватив мачете[5], побежали к экипажу. Послышался треск отрываемых досок. Золото! Они знали о нем! Но откуда?!

— Сеньорита… он выживет, ваш глупый капитан. Пожалуйста, подойдите к остальным леди…

Джинни подняла глаза. Соню и Тилли привязывали к колесам. Рот Тилли широко открыт, словно она хочет закричать, но не смеет, Соня, кажется, вот-вот упадет в обморок.

Девушка несколько секунд стояла неподвижно, но тут услышала прерывистый шепот Мишеля:

— Мой… револьвер… упал… Жинетт? Жинетт… где?..

Он снова попытался сесть, и Джинни резко велела ему лежать спокойно.

— Пожалуйста, не убивайте его. Как только вы получите все, за чем пришли… вы убьете его?

Она заставила себя умолять этих грязных негодяев, скаливших зубы, ощущая тяжесть револьвера Мишеля у бедра; рукоятка из слоновой кости врезалась в кожу.

Она, почти не задумываясь, успела сунуть его в карман платья. Возможно, что-то сумеет сделать. Правда, пока бандиты не попытались изнасиловать их. Может, они возьмут деньги и уйдут? Но если попробуют хотя бы дотронуться до Джинни, она будет стрелять!

Предводитель бандитов снова что-то резко прокричал.

Мексиканец пожал плечами, но отодвинулся:

— Мы никого не убьем без нужды, сеньорита. А теперь прошу вас…

Взглянув в последний раз на лежавшего без сознания Мишеля, Джинни поднялась. Бандиты, обыскивавшие экипаж, возвращались, неся сумки с золотом. Раздавались торжествующие вопли. И даже предводитель, сунув ружье стоявшему рядом человеку, решил наконец спуститься с холма. На секунду о Джинни все забыли, девушка прижалась к колесу.

— Взгляните, сколько денег, приятель, совсем как ожидали! И прекрасный подарок для таких бедных людей, как мы!

Мексиканец шел прямо к ним.

«Не позволю связать меня! — решила Джинни. — Пусть только попробуют!»

Не пытаясь бороться с охватившей ее паникой, девушка выхватила револьвер и прицелилась. Оружие не дрожало в руках.

— Еще один шаг, и я буду стрелять. Отзовите своих людей, иначе…

Он стоял не двигаясь, с почти комическим выражением недоверия на плоском лице с индейскими чертами.

Бандиты тоже перестали смеяться. Все словно застыли в самых различных позах.

— Она сумасшедшая! Сеньорита, как глупо с вашей стороны…

— Немедленно развяжите этих солдат! Иначе, сеньор бандит, вы мертвец! — Голос звучал спокойно, но руки почему-то задрожали.

— Но нам придется убить вас, сеньорита, так не годится!

— Педро, погоди! У барышни истерика, позволь мне поговорить с ней!

Перейдя на кастильский диалект, предводитель, о котором Джинни успела уже забыть, объявил:

— Сеньорита! Видите, я бросил пистолет. Давайте потолкуем. Вы поступаете неразумно. Думаете, несколько жизней что-нибудь значат в сравнении с золотом?

Голос все приближался, но Джинни не смела отвести глаз от осторожно отступавшего Педро.

Закусив губу, чтобы не зарыдать в голос, Джинни прицелилась в шагавшего навстречу человека. В отличие от остальных лицо у него было завязано платком. И хотя он был одет как все, даже сомбреро и пончо не могли скрыть чего-то давно знакомого в походке и манере держать себя… Где она могла встречать его?

— Значит, вы и есть их атаман — человек, как трус, скрывающий лицо, — презрительно бросила Джинни, хотя еще никогда в жизни не была так напугана. — Может, если вашей жизни будет угрожать опасность, они уйдут?

— Убьете меня — они прикончат всех ваших спутников.

Вы этого хотите? Вряд ли, вы не глупы, сеньорита, просто способны на необдуманные поступки. Бросьте оружие, и я обещаю пощадить всех, даже французов. Дайте мне револьвер.

Он протянул руку, внимательно следя за Джинни.

Жара была почти непереносимой, девушка задыхалась.

Рядом рыдала Соня, умоляя Джинни не допустить, чтобы их всех убили.

Джинни колебалась, не зная, как поступить, но тут мужчина внезапным рывком бросился вперед, пытаясь выбить у нее револьвер; оружие словно взорвалось у нее в руках; отдача была так сильна, что девушка упала на спину. Она была достаточно близко, чтобы видеть, как пуля прошила пончо, но вдруг острая боль мгновенно пронзила запястье — рука мужчины с силой ударила сверху вниз, выбив револьвер из онемевших пальцев.

И тут же накопившееся напряжение мигом прорвалось.

Джинни затрясло от ужаса и отвращения. Она узнала его!

Еще до того, как услышала его проклятия, до того, как она, словно дикая кошка, вцепилась ногтями в это ненавистное лицо, срывая черный платок, она узнала его.

Темно-синие глаза все так же сверкали безжалостным блеском, словно голубые небеса над годовой, пальцы с силой выворачивали тонкие руки, прижимая ее к боковой стороне дилижанса.

— Вы, — выдохнула она, борясь с надвигающейся истерикой. — Вы! О Боже, нужно было прикончить вас!

— Ты всегда была плохим стрелком, Джинни. Но это и к лучшему! Ты уже успокоилась?

Как он смеет так издевательски улыбаться?!

Стив отпустил ее, что-то сказал ухмылявшемуся мексиканцу, и Джинни набросилась на него, словно обезумевший загнанный зверек, раздирая ногтями его лицо. Не поймай Стив ее за руки, она выцарапала бы ему глаза. Мгновенно нагнув голову, Джинни вцепилась зубами в тыльную сторону его ладони; зашипев от боли, тот отвесил ей оглушительную пощечину.

— Кошка проклятая! От тебя одни неприятности! Да стой же спокойно.

Но Джинни не слушала Моргана. Она вопила, брыкалась, кусалась, дралась, пока не выбилась из сил. Стив грубо завернул ей руки за спину, заставив упасть на колени; всхлипывая от боли и унижения, она вызывающе смотрела в лицо мучителю.

Теперь, когда необходимость в маскировке отпала, Стив открыто начал отдавать команды, не обращая внимания на раненых французов и рыдавшую, умоляющую о чем-то Соню.

Потом, повернувшись, спокойно сказал по-английски:

— Извините, что так вышло, мэм, но я предупреждал: не стоит пересекать границу. К сожалению, ваша падчерица вела себя не лучшим образом.

— Пожалуйста, — всхлипывала Соня, — вы не можете… вы взяли золото, чего еще хотите от нас?!

Испуганные голубые глаза встретились с темно-синими, в которых не было ни жалости, ни снисхождения.

— Боюсь, мадам, у меня только два выхода, оба достаточно неприятные. Я могу приказать, чтобы всех убили — свидетелей не останется, или…

Он многозначительно замолчал, и Соня судорожно всхлипнула:

— Пожалуйста, умоляю, только не это! Клянусь!.. Если выуйдете и оставите нас в живых, я никому не скажу, что узнала вас! Ради Бога!

Суженные, полные ужаса глаза заметили, как дернулись губы Моргана, будто бы тот хотел улыбнуться, но передумал.

Все еще колеблясь, Стив пожал плечами и взглянул на Джинни, не сказавшую ни слова с тех пор, как ей связали руки.

Словно почувствовав, что на нее смотрят, девушка подняла искаженное ненавистью лицо:

— Я не дам никакого обещания, слышишь, каналья, грязное отродье! Лучше убей меня, потому что, клянусь, если останусь в живых, найду тебя на краю земли и уничтожу, подлый грабитель, убийца, мерзкий пес!

Их взгляды встретились, застыли. Джинни почувствована неприятную дрожь, но вынудила себя не отводить глаз. В эту минуту ей было все равно, что с ней сделают! Пусть! Он предал ее, ударил, велел связать, был причиной гибели невинных людей, и все ради золота, ради денег. Она ощущала горечь желчи — не будь так сухо во рту, плюнула бы ему в лицо!

— Может, сделаем по-другому. Возьмем вас с собой, в качестве заложницы, конечно. Заодно познакомитесь со страной — вы же этого хотели, не так ли?

Джинни хотела что-то сказать, но не смогла; презрительно-насмешливо оглядев ее, Морган повернулся к протестующей Соне:

— Миссис Брендон! Другого выхода нет, если, конечно, не хотите умереть мученицей! Я сам позабочусь о том, чтобы через месяц ваша падчерица благополучно оказалась в Техасе или Мехико. — Он иронически поклонился рыдающей Соне.

— Я не поеду! Вы не можете меня заставить, я буду сопротивляться, кричать… — Джинни, вне себя от ярости и возбуждения, сама не знала, что говорит и делает, особенно когда заметила, что Мишель открыл глаза и с ужасом уставился на нее.

— Мишель! О, слава Богу, ты жив? Мишель, не позволяй ему!

Стив Морган бесцеремонно поднял ее, сжимая стальной хваткой и смеясь вместе с остальными бандитами над безуспешными попытками лягнуть его.

— Вот это да! Ну и дикая кошка! Много придется потрудиться, чтобы ее усмирить, приятель!

Джинни не знала диалекта, на котором говорили бандиты, но Мишель все понял и застонал от тоскливого ужаса.

Они не связали его скорее всего из-за ранения, и, когда француз попытался пошевелиться, кто-то сразу поднял пистолет, но Морган резко велел оставить его в покое.

— Сеньор, — обратился он к Мишелю, удерживая сопротивлявшуюся девушку, которую Реми любил до безумия, — если вы боитесь за жизнь этой… дамы, не смейте преследовать нас. Судьба ее зависит от вас.

— Оставьте ее! Возьмите лучше меня! — Мишель попытался сесть, но тут же со стоном боли опустил голову.

— Весьма трогательно! Как и нежные объятия, которые мы наблюдали! Но боюсь, сеньор, мы тратим время. Помните мои слова — и мисс Брендон вернется живой и невредимой, — прозвучал издевательски-торжествующий голос.

— Леди — моя невеста, и если вы причините ей вред, никогда не сможете показаться в Америке.

Джинни истерически закричала — двое бандитов уволокли ее к лошадям; Соня Брендон вновь забилась в истерике. Мишель, преодолевая слабость, сел, закрыв от боли глаза, а когда смог видеть яснее, понял, что все исчезли — и Джинни, и бандиты. Мулатка-горничная что-то пробормотала, глядя на него, но слова ее не имели смысла для Мишеля, по крайней мере в его теперешнем состоянии.

— Я всегда знала, что от этого человека — одно лишь зло. Настоящий дьявол! И пыталась сказать мисс Джинни, но она не слушала…

— Заткнись, заткнись сейчас же! — завопила Соня. — Он увез ее… О Боже, что я скажу Уильяму? Что с нами будет?!

Часть III КОНФЛИКТ

Глава 18

Они ехали и ехали — минуты перетекали в часы, а бешенная скачка все продолжалась. Каждая косточка в теле Джинни ныла, девушка почти теряла сознание от усталости. Она не знала, где находится и куда они едут, но это не имело значения. Было холодно; платье, промокшее при переправах через горные реки, липло к дрожащему телу. Они оказались высоко в горах, и несколько человек, забрав свою долю золота, уже разъехались в разных направлениях.

Сначала Джинни гадала, кто они: бандиты или сторонники низложенного президента Хуареса, пыталась их считать, запомнить, сколько всего человек в банде, но вскоре все слилось перед глазами, и она молила Бога только о том, чтобы они поскорее остановились, — бесконечная, изматывающая усталость тяжелила тело, девушка боялась, что вот-вот потеряет сознание. Сначала она брыкалась, вывертывалась, пыталась сползти с коня, пока Стив Морган, с застывшим, холодным от злости лицом, не ударил ее: раз, другой, третий; медленно, расчетливо, так, что в ушах зазвенело, а голова пошла кругом. Он силой посадил ее перед собой в седло — руки девушки были по-прежнему связаны за спиной — и, когда довел Джинни до беспомощных гневных рыданий, прижал винтовку, словно палку, к ее груди, усиливая давление и отсекая приток воздуха каждый раз при сопротивлении девушки.

И теперь она устало и равнодушно прислонилась к Моргану, ни о чем не думая, даже ощущала смутную благодарность к похитителю, когда тот набросил пончо ей на плечи.

Сама не сознавая того, Джинни тихо захныкала, словно раненое животное. Почему они не остановятся? Почему?

Казалось, прошла неделя! Бандиты наконец решили раскинуть лагерь в тени огромного бесформенного валуна, нависавшего над ними, словно доисторическое чудовище, и образующего природную пещеру, немного защищавшую от ветра.

Стиву пришлось снять Джинни с лошади и прислонить к камню — у нее слишком затекли ноги.

Быстро работая ножами, мужчины нарубили веток и связали их, построив нечто вроде импровизированного шалаша.

Потом покормили лошадей, повесив им на шею торбы, вытерли сухой травой. Костров они, видно, разводить не собирались.

Джинни начало трясти, зубы неудержимо стучали. Морган вынул из седельной сумки одеяло, укрыл ее, но озноб не прекращался. Присев рядом, он перерезал веревку, стягивающую запястья, и начал грубо растирать ей руки. Будь у Джинни силы, она отстранилась бы, но пришлось выдерживать его равнодушные «заботы». Зато по крайней мере кровообращение почти восстановилось.

Мужчины пили что-то из фляжек и жевали сушеную говядину. У некоторых были бутылки пульке или текилы[6].

Морган предложил мяса Джинни, но она мрачно покачала головой.

— Лучше ешь, — спокойно посоветовал он. — Больше ничего не получишь.

Он глотнул текилы из фляжки и протянул ее Джинни, она отвернулась.

— Ты дрожишь от холода, — нетерпеливо заметил Морган и дерзко добавил:

— Если умрешь от воспаления легких, какой от тебя прок?

И насильно влил ей водку в горло. Жесткие пальцы впились в челюсти, так что ей пришлось сделать несколько глотков омерзительно пахнущей жгучей жидкости. Он снова дал ей кусок мяса, и на этот раз Джинни взяла еду, неожиданно поняв, как проголодалась.

Мужчины начали укладываться на ночлег. Морган встал и потянулся. Джинни тупо уставилась на него.

— Поспи — через два часа мы вновь отправляемся в путь.

Джинни так устала, что едва соображала, о чем идет речь.

Два часа? Невозможно, это безумие!

Стив наклонился над ней, вновь связал руки, расстелил одеяло и, уложив девушку, сам лег рядом. Она начала сопротивляться, хотя ноги казались безжизненными и словно налились свинцом, но он прижал ее к себе, так что Джинна едва могла дышать. Морган тихо усмехнулся:

— В такую погоду лучше всего согреваться теплом друг друга.

Джинни молчала, мучительно сознавая собственную беспомощность. Он может сделать с ней все, все, что угодно. И она совершенно бессильна. Сама мысль об этом заставила Джинни вздрогнуть от страха и ужасного предчувствия, но Стив ничего не сделал, только продолжал прижимать ее к себе, пока не стало теплее. Наконец Джинни немного успокоилась и закрыла глаза.

Разбудили ее, как показалось, почти сразу же. Стив бесцеремонно тряхнул ее за плечи, поставил на ноги и бросил в седло.

Темно-синее небо едва заметно посветлело на горизонте, пока всадники, погоняя коней, мчались по узкой горной тропе в опасной близости от края глубокого каньона. Вскоре взошло солнце, и жара стала невыносимой. Она потеряла всякое представление о времени. Бандиты останавливались только для того, чтобы напоить лошадей и наполнить фляжки из крохотных горных родников. Они ели сушеное мясо, и Джинни привыкла к вкусу текилы. Мужчины не пытались изнасиловать ее, видимо, считая собственностью Моргана, и даже относились с чем-то вроде уважения к стоицизму девушки, не понимая, что причиной такого мужества является полнейшая физическая и духовная усталость, лишившая ее всех эмоций, даже страха.

Когда ее платье повисло лохмотьями, один из бандитов, лет восемнадцати, одолжил ей грязные шаровары и свободную, широкую рубашку. Он застенчиво протянул их Стиву. Остальные смеялись, отпуская непристойные шутки.

День клонился к закату; они взбирались все выше в горы, и погода становилась все холоднее. Местность вокруг была дикой и великолепной. Только накануне один из бандитов застрелил пуму из лука. Мужчины смеялись при виде страха и отвращения, написанного на лице Джинни, но очень удивились, когда она отказалась есть мясо хищника.

На ночь они остановились на маленьком плато, густи поросшем сосной и можжевельником.

Джинни привыкла подчиняться приказам, но стала Слабо отбиваться, когда Стив потянул ее в густую рощицу под добродушные шутки и подтрунивание остальных мужчин.

— Нет… не буду носить эти… омерзительные тряпки!

Стив коротко, издевательски рассмеялся:

— Предпочитаешь ехать обнаженной, как воин-амазонка? Конечно, зрелище великолепное, но, боюсь, для моих друзей искушение будет слишком велико. — Голос его изменился, стал хриплым, почти резким:

— Джинни, не трать времени на споры. Хочешь, чтобы я сорвал с тебя эти лохмотья? Насколько припоминаю, для меня не составило большого труда сделать это однажды.

— О!

Краска отхлынула от лица Джинни, она отступила назад, заметив выражение его глаз.

— Неужели ты способен даже на такое?! И смеешь напоминать об этом… теперь!

— Не доводи меня, Джинни! — предостерегающе процедил Морган, заставив девушку похолодеть от страха. — И не разыгрывай воплощенную скромность! Ты уже раздевалась для мужчин! Передо мной, Хоскинсом и, без сомнения, перед этим французским капитаном, называющим тебя своей невестой. Почему же сейчас продолжаешь играть со мной в эти глупые игры?

Он развязал ей руки, так что Джинни могла поесть, и сейчас она почувствовала, как ногти почти впиваются в кулаки от желания вцепиться в это темное, издевательски ухмыляющееся лицо, на котором еще розовели полузажившие царапины — следы ее предыдущего нападения. Она поняла, что чуть не выцарапала ему глаза.

— Игры? — в бешенстве прошипела Джинни. — Думаешь, я могу чувствовать к тебе что-то, кроме ненависти и презрения? Ненавижу, ненавижу, ненавижу тебя! Меня тошнит от твоих прикосновений! Да, я предпочла бы стать любовницей Карла, Мишеля или любого мужчины, которого выберу, чем терпеть твои руки на своем теле, грязный полукровка!

Лицо Моргана оставалось бесстрастным, как у индейца, но глаза словно заволокло дымкой, а вокруг губ прорезались белые линии — Джинни поняла, что ей наконец-то удалось проникнуть через маску холодного безразличия и довести его до бешенства.

— Я почти готов поддаться искушению узнать, насколько велика твоя ненависть, — сказал Морган и подошел к ней, заставив инстинктивно сжаться. Но Стив только швырнул ей одежду, презрительно смеясь, когда услышал, как Джинни невольно вскрикнула. — Быстрее переодевайся, — зловеще пробормотал он, подбоченившись, — иначе я подумаю, что твоя притворная застенчивость означает нечто совсем другое!

Вспыхнув от унижения и ярости, Джинни повернулась к нему спиной и быстро переоделась, остро ощущая пристальный взгляд Стива, хотя не видела его лица.

Они снова отправились в путь. Но с той ссоры в рощице в их отношениях что-то изменилось. Если раньше она была молчалива и апатична, то теперь чувствовала, как растут ненависть и отчаяние, грозя задушить ее. Боже, как она презирала и ненавидела его! Эта ненависть разъедала душу, становилась такой же частью существования Джинни, как еда и воздух. И каждую секунду она остро сознавала его присутствие: тепло тела, когда он прижимал ее к себе, жесткость рук, когда он связывал или развязывал ее, издевательский блеск синих глаз — все тревожило и раздражало Джинни.

Она проклинала Стива, на каждом шагу сопротивлялась, так что он был вынужден силой сажать девушку в седло, заставлять есть, пить и даже ложиться рядом с собой.

— Ненавижу тебя, — поминутно шептала Джинни. — Вор, полукровка!

Когда Стив уставал слушать ее, он просто крепче прижимал ружье к ее груди, пока она не начинала задыхаться от недостатка воздуха и не принималась бессильно всхлипывать от ярости.

Они начали спускаться с гор. Мужчины исчезали по одному, просто растворялись в сумерках, а иногда, пошептавшись, сворачивали на другую тропинку. Джинни была уверена, что за этими, казалось, бессмысленными исчезновениями кроется определенная цель. Может, они потом встретятся снова, а сейчас расходятся, боясь погони? Но Джинни не понимала диалекта, на котором они говорили, и ничего не смогла узнать.

Они оказались в заброшенной пустынной местности, напомнившей Джинни Техас, и она снова начала бояться. Куда он ее увозит? Что с ней будет? Дурные предчувствия одолевали Джинни, потому что она знала — Стив хочет ее. Она явно привлекала его внимание тем, что отвергала на каждом шагу, выказывая презрение. И теперь Джинни стала для него не только заложницей-пешкой в той игре, которую он вел.

Когда они спали вместе под одеялом, Джинни чувствовала силу его желания, хотя Стив не делал попытки коснуться ее.

Иногда, во время скачки, его руки задевали ее грудь или плечо; по вечерам он часто умело заплетал ее спутанные растрепанные волосы. В такие моменты Джинни думала, что Стив делает это намеренно, желая причинить ей лишние страдания. По временам, когда Стив клал ей руку на бедро или живот, лаская Джинни против ее воли, девушка бешено сопротивлялась, выкрикивая угрозы, не скрывая омерзения. Но с того дня, когда Стив швырнул Джинни в лицо одежду, он не позволял себе потерять терпение и ни разу не вышел из себя.

Джинни со страхом гадала, что у него на уме, и однажды спросила Стива, когда он отпустит ее, но тот лишь пожал плечами, — Когда ты не будешь мне больше нужна, беби, — сказал ей однажды Морган, и холодный категоричный тон заставил Джинни вздрогнуть.

Теперь с ними оставались только Педро и Хуан, тот мальчик, что одолжил Джинни одежду.

В эту ночь они добрались до маленькой индейской деревни.

Хуан спешился и пошел на разведку, желая убедиться, что все в порядке, и вернулся, широко улыбаясь. Они въехали на небольшую поляну, где стояли убогие хижины под черепичными крышами.

— Мой дом, — по-испански, чтобы поняла Джинни, произнес Хуан. К этому времени она так устала, что любая лачуга показалась бы дворцом. Родители Хуана оказались очень старыми. Судя по радостным приветствиям, было понятно, что Педро, по-видимому, тоже родственник. Их предупредили о приезде Джинни; не задавая лишних вопросов, женщина повела ее к очагу, наполнявшему комнату дымом и запахами готовящейся еды.

После сушеного мяса оладьи из кукурузной муки показались пищей богов, и Джинни жадно, словно голодный зверек, поедала одну за другой, не замечая внимательного взгляда Стива. И, только подняв голову, увидела странно-задумчивое выражение на его лице. О чем он думает? Джинни тут же отвела глаза, но он подошел и протянул кружку, наполненную до половины какой-то сладкой обжигающей жидкостью.

Мужчины тихо толковали о чем-то. Младший брат Хуана, Пабло, выбежавший во двор, чтобы напоить лошадей, уже вернулся и внимательно слушал, его огромные черные глаза сверкали в темноте, словно драгоценные камни. Женщина, сидевшая рядом с Джинни, молчала, лишь искоса бросая любопытные взгляды на незнакомку. Вблизи она казалась не такой старой, гораздо моложе мужа. Но лицо покрыто морщинами, фигура расплылась, волосы растрепаны. Джинни неожиданно почувствовала прилив жалости. Что за существование? Провести всю жизнь в подобном месте, не знаю ничего, кроме тяжелого труда и вынашивания детей.

Но тут непреодолимый сон завладел ею — девушка, прислонившись к стене, заснула. Чья-то рука грубо тряхнула ее за плечи. Широко раскрыв испуганные глаза, она уставилась на Стива Моргана.

— Здесь достаточно тепло, — прошипела Джинни, заметив, что все остальные спят у огня, завернувшись в одеяла. — Тебе не нужно мое тело, чтобы согреться.

— Думаю, можно найти и другие способы воспользоваться телом, которое ты так тщательно стараешься скрыть, — тихо ответил Стив, и у Джинни все похолодело внутри.

— Нет! — злобно прошептала она, с ненавистью глядя в неумолимое лицо. — Не позволю коснуться меня!

— А когда-то позволяла, помнишь? — жестко бросил он и, силой поставив на ноги, потянул за собой. — Там, в конце комнаты, есть место, где мы переночуем. Его приготовили для старшего брата Хуана, готовившегося стать священником до того, как солдаты убили его. Там мы будем одни…

Он не договорил, но Джинни и так все поняла. Она попыталась вырваться, но хватка была слишком сильна, пальцы впивались в кожу.

От остальных их отделяла только грязная занавеска из грубой домотканой материи. Стив, по-видимому, все приготовил — в алькове горел маленький масляный светильник, на полу расстелены одеяла.

Стив отпустил Джинни и, встав между ней и дверным проемом, начал снимать патронташ и пистолеты, осторожно складывая оружие в угол. Когда он повернулся, Джинни все еще стояла как прикованная, зачарованно глядя на него глазами, похожими на осколки зеленого стекла. Что-то в ее взгляде, напоминавшем отчаяние раненого зверька, едва не заставило Стива Моргана поколебаться. Она выглядела словно уличная цыганка, со своими грязными, растрепанными волосами, падавшими ей на плечи спутанными локонами. Он видел, как поднимается и опускается ее грудь под свободной рубашкой, и мысль о том, как легко она отдавалась сначала ему, потом Хоскинсу и, без сомнения, своему капитану, усилила его решимость.

— Здесь тепло, так что можешь снять одежду перед сном, — бросил он, и Джинни, словно очнувшись, яростно вскрикнула:

— Ни за что! Раньше я тебя убью!

Одним отчаянным рывком она попыталась схватить револьвер, но Стив почти небрежным движением руки опрокинул девушку на пол. Она упала и с такой силой ударилась головой, что на миг потеряла сознание.

— Прекрати сопротивляться, Джинни. Пора бы уже знать — это ни к чему не приведет.

Она почувствовала, как нетерпеливые руки срывают одежду, и снова попыталась ударить его.

Лампа напряженно отбрасывала неверный свет, и почему-то становилось все труднее выносить взгляд Стива. Измученная Джинни потянулась к одеялу, пытаясь закутаться В него и всхлипывая от страха и ярости.

— Животное! Грязный полукровка! Неужели не понимаешь, что я скорее умру, чем позволю тебе коснуться меня?!

Ненавижу, ненавижу!

Стив как ни в чем не бывало разделся и подошел к ней, Джинни открыла рот, чтобы закричать, но он с силой прижал ладонь к ее губам, вдавливая их в зубы.

— Пожалуйста, попытайся сдержать вопли экстаза. Хочешь разбудить наших друзей?

Уголки рта скривились в мрачной улыбке, но глаза оставались холодными.

Джинни попыталась сопротивляться, протестовать, но он всем телом придавил ее к полу, не давая пошевелиться, отняв руку только для того, чтобы впиться губами в распухший рот; жесткие пальцы ласкали набухшие груди.

Теперь Морган не торопился, играя с Джинни, как кошка с мышью, прижимал к одеялу, пока девушка не растратила силы в отчаянных, бесплодных попытках освободиться.

Наконец, когда Джинни почувствовала, что задыхается, а в висках настойчиво застучала боль, Морган перекатил ее на бок, зажал рот и перекинул через нее ногу, чтобы она не убежала.

— Вот так-то лучше, — прошептал он на ухо девушке, и его руки стали медленно гладить ее тело, лаская, дразня, незаметно возбуждая, словно они по-прежнему были любовниками.

Ей ничего не оставалось, кроме как подчиниться, — и это оказалось еще хуже, чем ожидала Джинни. Она вынудила себя смириться с быстрым жестоким насилием, но вместо этого, почти против ее воли и молчаливых отчаянных протестов, ее тело, упругое, молодое, начало отвечать на ласки.

— Нет… нет… пожалуйста… тает! — прошептала она, но Стив тихо рассмеялся и поцеловал ее в мочку уха, а потом, уже нежнее, в губы…

Все это время он не переставал ласкать ее; пальцы возбуждали, дразнили, доводили до безумия, пока Джинни не стала извиваться и биться под ним, стремясь, требуя получить желанное облегчение, что-то бормоча, всхлипывая, пока он шептал любовные слова на испанском, непристойности, грубые, откровенные, пока все не смешалось, пока она не почувствовала, как Стив раздвинул ей ноги коленями, и тогда она выгнулась, чтобы принять его, его мужскую силу, его неутомимость, и он вонзился в нее, пока в ушах не зашумел океанский прибой, и ее подняло и понесло куда-то вверх, вверх… а потом мягко опустило вниз, от причудливой фантазии — к реальности.

Только потом стыд и отвращение охватили Джинни, и она неудержимо зарыдала в его объятиях. Она ощутила, как его руки сжали ее, и тут же замерла, услышав холодный, сухой голос:

— Ради Бога… что еще случилось?

— Ты обещал, — всхлипывала Джеини. — Когда ты похитил меня, говорил, что освободишь, если удастся благополучно скрыться! Обещал, что не… не тронешь…

Стив наклонился над ней, нежность куда-то исчезла.

— Я угрожал им, Джинни, а не клялся. И будь я проклят, если поколебался бы выполнить угрозу, но тебя я не отпущу, пока твое присутствие приносит пользу. Как только нас перестанут преследовать, я освобожу тебя — может быть.

— Преследуют? Угроза? О чем ты говоришь? Кто может гнаться за нами? Ты лжешь, лжешь, потому что…

— Не кричи, черт бы тебя побрал! — прошипел он, и Джинни вздрогнула от страха, не осмеливаясь высказать все, что мучило ее.

Стив сказал ухе более спокойно:

— Нас преследовали всю прошлую неделю, и очень настойчиво. По-моему, у них проводник — индеец. Они идут за нами, мисс Брендон. Пятеро из них — американцы.

Вашему отцу не откажешь в уме и сообразительности.

Джинни удивленно уставилась на него:

— Но это невозможно! Мы так долго путешествуем! У отца не было времени, чтобы…

Стив невесело усмехнулся:

— Детка, у меня свои способы добывать информацию, даже здесь! Твоя мачеха вернулась в Эль-Пасо. Там есть телеграф. Она скорее всего послала телеграмму твоему отцу, и за нами стали следить. Мы не зря разделились. Думаю, мистер Брендон готовит мне сюрприз, если поймает, конечно.

— Это невозможно. — Но тут до нее медленно дошел смысл происходящего, и она сказала:

— Значит, вот почему… Нет, не может быть! Используешь меня как приманку, чтобы увести их от золота, и насилуешь, желая отомстить за то, что тебя преследуют!

— Месть? Ты так это называешь? — Он снова поцеловал ее, неожиданно, со злостью, чувствуя на губах соленый вкус.

Глава 19

На рассвете следующего утра они уехали из индейской деревни. Джинни молчала, страдая от усталости, унижения и злости; ноги болели, нежная кожа между бедрами саднила, но ужаснее всего была неотвязно терзающая мысль о том, что собственное тело предало, отвечая на ненавистные ласки Стива Моргана, — и он знал это!

Теперь они остались вдвоем, и Морган, казалось, думал о чем-то своем, видимо, о преследователях, если только, конечно, не солгал, чтобы объяснить, почему так жестоко овладел ею прошлой ночью. Девушка слегка вздрогнула, вспомнив интимность его ласк и собственную невольную реакцию, и почувствовала, как Морган сжал руки.

«О Господи, — подумала Джинни с отчаянием, — что теперь будет? Что он со мной сделает? Морган совершенно непредсказуем… Как невыносимо во всем зависеть от него! — А что, если, когда они остановятся, Морган опять…»

Джинни вновь задрожала, не в силах додумать до конца, и Стив язвительно спросил, уж не замерзла ли она. Но Джинни не ответила, твердо решив никогда больше не говорить с ним.

Правда, перед закатом, когда красный песок пустыни скрипел на зубах, Джинни вновь потребовала сказать, куда они едут и когда он ее отпустит.

Жара была невыносимой, страна, простиравшаяся перед ними, казалась бесконечной. У Джинни сложилось впечатление, что они движутся кругами без смысла и цели. Пыльные равнины с калейдоскопической скоростью сменялись скалистыми горами.

В этой пустыне никто не мог выжить — ни люди, ни звери, и, если они погибнут, стервятники быстро очистят трупы.

Они ехали вперед и вперед; спали рывками, в основном днем, и путешествовали ночью. С той ночи Стив больше не прикасался к ней, только обнимал, когда они спали. Но Джинни думала о побеге. Освободиться! Освободиться от него, от этой бесконечной скачки, грязи и пыли. Она сильно загорела и выглядела настоящей индианкой.

— Сколько можно! — напала она как-то на него. — Куда мы едем? И когда остановимся?

Именно тогда Стив спокойно объявил, что везет ее назад, в Эль-Пасо.

Джинни ошеломленно уставилась на похитителя:

— Ты сошел с ума! Эль-Пасо! Но где мы сейчас? Ведь мы были в Мексике?

— В провинции Сонора, дорогая.

В последнее время Морган называл ее именно так, видимо, ему доставляло удовольствие наблюдать, как Джинни мгновенно вспыхивает от гнева.

— Но теперь мы в Нью-Мексико. Это страна апачей, — добавил Стив поспешно, видя, как рот Джинни сам собой открылся. — На твоем месте я бы не кричал.

Она и не смогла бы, даже если бы захотела, — горло совсем пересохло, но хотя в глазах девушки сверкнула ненависть, в душе пробудилась робкая надежда — может, теперь он решит освободить ее.

Но Морган словно прочитал ее мысли и презрительно усмехнулся:

— Не рассчитывай, Джинни! У меня свои причины вернуться в Эль-Пасо, и одна из них та, что нас вряд ли будут там искать. Думаю, я запутал следы, но необходимо увериться. — Больше он ничего не пожелал говорить или обещать.

Этой ночью она мгновенно заснула, благодарная уже за то, что он, казалось, больше не желает ее.

Они добрались до окраины «цивилизации», но тут Джинни с ужасом осознала, что выглядит как последняя нищенка, повернулась к нему, заставив лошадь подняться на дыбы, а Стив выругался:

— Какой дьявол в тебя вселился?! Пытаешься сломать шею?, — Никуда я не поеду в таком виде! Не желаю показываться на улицах, будто какая-то… какая-то…

Стив, забыв о гневе, внезапно рассмеялся:

— Выглядишь словно мексиканская шлюха, застигнутая пыльной бурей. Именно это ты имела в виду?

— Черт бы тебя побрал. О, хоть бы ты сдох! Грязная тварь, свинья! Ты хуже любого дикаря!

Руки Стива обвились вокруг ее груди, заставив Джинни, задохнуться от боли и ярости.

— Напомни мне как-нибудь научить тебя ругаться по-настоящему. Твои проклятия так однообразны, что начинают надоедать.

Морган подумал, что, если Джинни узнает, куда он везет ее, снова начнет ругаться. Собственно говоря, Стив чувствовал некоторые угрызения совести, но постарался заглушить их.

Лайлас — единственный человек в Эль-Пасо, которому можно доверять, и, кроме того, Морган знал ее много лет и часто скрывался в ее доме.

Лайлас была хозяйкой лучшего борделя в Эль-Пасо, дорогого, девочки в котором были по карману только состоятельным клиентам. Лайлас гордилась, что ее девочки самые лучшие и красивые из местных шлюх. Интересно, что она скажет, увидев Джинни? Что ж, сегодня вечером он это выяснит. Джинни, несомненно, ждет некоторое потрясение! Сейчас она молчала, оцепенев от негодования, и Стив оглядел девушку, представив, какой она будет, если ее вымыть, а волосы расчесать, чтобы они вновь засияли, И, смеясь про себя, вообразил, как это будет прекрасно — любить Джинни на постели… для разнообразия.

Джинни почти спала, обессилев от голода и усталости, когда они поздно ночью оказались на окраине Эль-Пасо. Она откинулась на Стива, закрыв глаза, и не заметила, как перед ними выросло большое темное здание.

В городе почти не было фонарей, а уж у дома Лайлас и подавно стояла кромешная тьма. Маленькая, незаметная дверь предназначалась для тех, кто желал войти и выйти незамеченным, — женатых мужчин, богатых ранчеро и бизнесменов. Чтобы «защитить невинных», у входа всегда стоял вооруженный охранник, готовый в любое время вступиться за девушек. Полиция, конечно, получала взятки и не беспокоила Лайлас.

И теперь Стив Морган спокойно подъехал к ее дому и привязал черного жеребца к столбу вместе с двумя другими лошадьми. Лайлас пошлет кого-нибудь присмотреть за конем. Подхватив Джинни, он осторожно опустил ее на землю.

— Только попытайся крикнуть, и я сверну тебе шею, — тихо предупредил он, и, услышав жесткие нотки в его голосе, Джинни поверила и не осмелилась открыть рот.

Дверь бесшумно отворилась, хотя Стив не успел постучать.

— Привет, Мануэлито, — небрежно кинул он, будто никуда не уезжал из города.

На самом деле прошло около года, но толстяк с револьвером в руках, стоявший на пороге, узнал Моргана и расплылся в улыбке:

— Сеньор Эстебан! Давненько не были у нас! Не обождете минутку? Я немедленно доложу мадам, иначе она очень рассердится на меня…

Когда мужчина исчез за другой дверью, скрытой бархатными шторами, Джинни в бешенстве повернулась к Стиву:

— Где мы? Что это за месте? Не желаю…

— Заткнись! — рявкнул он, неожиданно устав от ее вопросов и приставаний. Жесткие пальцы сдавили руку так, что девушка едва удержалась от крика.

— Чувствуешь себя лучше, если удается причинить мне боль? Необходимо доказать, что ты сильнее?

Пристыженный, Стив ослабил хватку, и в этот момент появилась Лайлас — юбки шуршат, руки приветственно раскинуты. Дорогое атласное платье, обесцвеченные волосы и резкий запах духов, тяжелый в этой маленькой комнате.

— Стив! Стив Морган! Удивительно, как ты решился вернуться? Я кое-что слышала о тебе, злой, нехороший мальчишка!

Чувствуя легкую тошноту, Джинни увидела, как они нежно обнялись. Очевидно, женщина по возрасту годилась Стиву в матери, и все же он поцеловал ее в губы, прижал к себе, всячески показывая, что рад встрече.

Когда наконец она отстранилась, Морган едва заметно покачал головой, видя, что Лайлас собирается заговорить.

— Лайлас, любовь моя, у меня для тебя сюрприз — гостья… если, конечно, найдется свободная комната. И пусть тебя не вводит в заблуждение ее внешность — это девушка, и даже довольно хорошенькая, если ее отмыть, конечно.

Джинни, сгорая от стыда, почувствовала, как маленькие глазки ощупали ее с ног до головы.

— Ах… вот оно как! Ну что ж, вам лучше побыстрее подняться наверх — большинство клиентов сейчас в гостиной, и чем меньше людей увидят вас, тем спокойнее, правда?

Не переставая говорить, Лайлас пошла вперед. Стив подхватил Джинни на руки и последовал за толстухой, невзирая на слабое сопротивление девушки. Голова ее кружилась от гнева и потрясения… и смущения тоже. Как смеет он говорить о Джинни так, словно ее нет в комнате или она ничего не понимает? И что это за место? Кто она такая, эта Лайлас?

Занятая попытками избавиться от назойливых объятий, Джинни почти не замечала роскошной обстановки, только коридор, устланный пушистым ковром, напомнил о гостинице — там тоже был ряд комнат, выходивших в такой же коридор, и Лайлас, в синем атласном платье с глубоким вырезом, смутно напоминала о ком-то, о чем-то…

Стив внес ее в комнату, где основным предметом обстановки была огромная кровать. Рядом стоял красивый туалетный столик с трельяжем, уставленный бутылочками, щетками и расческами, и Джинни поспешно отвела глаза от собственного отражения.

На лице Лайлас было много косметики — румяна, яркая губная помада. Она беззастенчиво флиртовала со Стивом и сказала, что пришлет горничную принести воды для ванны, скрытой маленькой резной ширмой.

— Не беспокойся, малышка, ванна стоит перед камином, так что не замерзнешь! И я попрошу кого-нибудь из моих девочек принести одежду.

Она вновь критически оглядела Джинни, и та, против воли, съежилась под этим изучающим взглядом.

— Что касается тебя, Стив, я знаю кое-кого, кто просто умирает от желания потереть тебе спинку, негодник ты этакий! Постучи в дверь в конце коридора, сам знаешь какую… как только освободишься.

Хоть бы скрыться куда-нибудь! Джинни старалась не обращать внимания на кокетливые взгляды Лайлас в сторону Стива и на то, как он нежно улыбается в ответ.

Она молча свернулась в кресле и, несмотря на все растущую неприязнь к Лайлас, подумала, что лучше уж компания этой женщины, чем перспектива остаться в обществе Стива Моргана. Позже девушка сказала себе, что предчувствия ее не обманули. Как только за Лайлас закрылась дверь, Стив поднял брови, приказал Джинни раздеться и, когда она отказалась, сам сорвал с нее одежду и в довершение ко всему заставил ее стоять голой, краснеющей от стыда перед застенчивой, хихикающей горничной-индианкой, принесшей несколько ведер горячей воды и большой брусок душистого мыла.

Джинни вот уже много недель мечтала о ванне, но купание превратилось в тяжкое испытание. Стив настоял на том, чтобы вымыть ее собственноручно, всю, даже волосы, безжалостно окунув Джинни с головой в мыльную воду, когда она начала сопротивляться.

— Я хочу убедиться, что ты как следует вымыта, милая, — лаконично объявил он.

Но, услышав, как Джинни стала осыпать его проклятиями, насильно раскрыл ей рот и натер язык мылом, пока она не начала задыхаться и кашлять.

— Давно уже собирался сделать это, — ухмыльнулся Стив. — Хоть кто-нибудь должен был сказать, что леди не может выражаться подобным образом!

Потом, зажав Джинни между ног, он старательно вытер ее, медленно, неспешно, намеренно задерживая руку на груди, животе и рыжеватом треугольнике волос.

— О, оставь меня, — протестовала она. — Неужели недостаточно того, что ты уже и так унизил и опозорил меня! Отпусти!

Небрежно отшвырнув полотенце, Стив сжал ее в объятиях:

— Прекрати глупую борьбу, Джинни! Ты же знаешь, это бесполезно. Почему бы тебе не сдаться? Попытайся получить удовольствие от вынужденной… э… дружбы!

Джинни и сама знала — сопротивляться бесполезно. Морган все равно добьется своего, но издевательские слова вызвали прилив энергии. Она снова начала выворачиваться и биться, особенно когда его руки медленно, так медленно поползли по ее телу, а губы впились в ложбинку на шее. Задыхаясь, Джинни умоляла его прекратить, но тут, к ее глубокому облегчению, послышался стук в дверь — пришла горничная. Она принесла почти прозрачный шелковый пеньюар, не скрывающий ничего, и поднос с едой — именно об этом так долго мечтала Джинни: тонко нарезанная говядина в великолепном соусе, зеленый горошек и огромные печеные картофелины, плавающие в сливочном масле. Горничная не забыла даже принести бутылку красного вина и два стакана. Джинни, не в силах сдержаться, набросилась на еду. Конечно, гордость требовала отказаться от ужина, но против вкусного запаха невозможно было устоять — она едва не умирала от голода.

Сам Морган почти ничего не ел, и Джинни, случайно подняв глаза, заметила, что он внимательно наблюдает за ней, — веселые искорки в глазах заставили ее поперхнуться. Кроме того, Джинни увидела, что он гораздо больше пил, чем ел, и даже послал горничную еще за одной бутылкой.

Сама Джинни, по его настоянию, тоже выпила два бокала и должна была признать, что вино оказалось неплохим и согрело ее, но униженное чувство одиночества и озноб вновь охватили девушку, когда Морган встал, потянулся и направился к двери.

— Ты обещал, что мне принесут одежду. Куда ты идешь?

— Что я слышу! Неужели не хочешь, чтобы я покинул тебя?

Он взял Джинни за подбородок и коротко засмеялся, когда она отпрянула.

— Не думал, что всего два бокала вина могут заставить тебя изменить решение, упрямица! Пойду приму ванну, потолкую со старыми друзьями. Но я вернусь, ты ведь будешь ждать меня, правда?

Приложив ладони к горящим щекам, Джинни услышала щелчок замка, но все же, подбежав к двери, толкнула ее несколько раз. Заперто.

Наконец, устав метаться по комнате и стучать, Джинни сообразила, что повеситься на простынях было бы неразумно, и решила вместо этого напиться. Интересно, что она почувствует? Мужчины после нескольких бутылок вина явно веселеют. Джинни с тоской вспомнила шумные вечера в доме дяди Альбера. И Пьер однажды пришел домой поздно и стал кидать камешки в ее окно, чтобы разбудить. Он тогда и вправду еле держался на ногах.

Джинни угрюмо уселась в кресло перед камином и начала пить, но вскоре, устав наполнять бокал, поднесла к губам бутылку, как это делали бандиты. Но чувствует ли она себя по-другому? Девушка уставилась в огонь и обнаружила, что пламя горит гораздо ярче, а ей стало невыносимо жарко. Бутылка почему-то опустела; желая дернуть за шнур звонка и вызвать горничную, она обнаружила, что почти не может двигаться и спотыкается на каждом шагу. Отчего ноги так заплетаются? И почему ей вовсе не весело? Стены комнаты внезапно поплыли перед глазами, и Джинни поднесла руку ко лбу, пытаясь прикрыть глаза. Может, в вино что-то подмешано? О, этот Морган на все способен!

И тут Джинни, к собственному изумлению, расплакалась. Тоска терзала сердце… и очень хотелось спать.

Сорвав с себя пеньюар, она швырнула его в закрытую дверь — и так слишком жарко. Все еще всхлипывая, она повалилась на кровать и тут же уснула.

Стив Морган пришел поздно — так поздно, что огонь успел погаснуть. Комната погрузилась в темноту, только единственная лампа горела на туалетном столике.

Он тихо разделся, глядя на личико спящей девушки со следами слез на щеках. Плакала? Уж точно не от тоски по нему!

Внимание его привлекла валявшаяся на полу бутылка. Стив усмехнулся: «Черт бы побрал маленькую ведьму! Она пьяна!»

Он наклонился над Джинни, вдыхая запах вина, и неожиданно почувствовал что-то вроде жалости к этой беззащитной фигурке. Наверное, нужно было остаться с ней сегодня! Но необходимо было поговорить с Лайлас, отдать распоряжения. А потом Сюзи, кокетливая брюнеточка, чьи прелести были хорошо знакомы Стиву, вымыла его и сама легла к нему в большую медную ванну, принадлежавшую Лайлас. У Сюзи были маленькие ловкие руки и горячее тело, а ее ротик мог выделывать с мужчинами такое… что он обо всем забыл, проводя часы в ее объятиях. Они пили шампанское, а потом одно привело к другому…

Как хорошо заниматься любовью с женщиной, которая не проклинает тебя, не сопротивляется, не притворяется, что ненавидит каждое прикосновение, каждую ласку… Сегодня Стив был не в том настроении, ему нужно было расслабиться. Сюзи прекрасно подходила для этого.

Стив лег рядом с Джинни и еле заметно улыбнулся. Джинни, не просыпаясь, инстинктивно подвинулась к Стиву, словно ища защиты. Пожав плечами, он натянул одеяло на себя и девушку и обнял ее. Забавная вещь — привычка! Он, похоже, уже не может обходиться без этого стройного тела, которое так доверчиво прижималось к его груди по ночам… Волосы Джинни пахли так сладко, и, хотя фигура ее не была столь роскошной, как у Сюзи, кожа у нее нежная, словно бархат, и вся она такая мягкая, податливая сегодня…

Стив, к собственному изумлению, понял, что хочет ее… но не так, не спящую. Нечто вроде жалости заставило его сжать руки… Скоро настанет утро.

Джинни проснулась рано: голова болела, во рту был отвратительный вкус. Не осмеливаясь открыть глаза, она повернула голову и обнаружила, что волосы придавлены плечом мужчины, лежащего рядом, по-хозяйски перекинувшего через нее руку и ногу.

Забыв обо всем, девушка широко раскрыла глаза и увидела потолок, разрисованный сюжетами, в другое время заставившими бы ее покраснеть. Джинни на секунду показалось, что она в своей комнате, в доме тети Седины, и сейчас войдет толстая Мари с чашкой дымящегося шоколада. Но действительность тут же вернулась с ужасающей ясностью, и Джинни, не в силах подавить тихого вскрика, дернулась и разбудила Стива.

Он открыл покрасневшие глаза и критически оглядел застывшую в страхе девушку.

— К чему так шуметь?! Да еще с утра пораньше? Или не терпится испытать наслаждение, которого тебя лишили вчера вечером?

На этот раз Джинни охнула уже от ярости:

— Ах ты, грязный распутник!

— Вижу, что даже отдых и теплая постель не улучшили твоего настроения, — издевательски перебил он, уставясь в раскрасневшееся, рассерженное личико.

Джинни, с ее разметавшимися волосами и затуманенными сном зелеными глазами, была сегодня особенно хороша и желанна; Поняв его взгляд, она безуспешно попыталась отодвинуться, но тут же вскрикнула от злости, когда Стив сорвал с нее простыню.

— Животное! — прошипела она. — О, почему ты не оставишь меня в покое?

— Но ты была бы разочарована, если бы я не заметил, как ты хороша сегодня утром… не правда ли?

Приподнявшись на локте, Стив медленно оглядел сжавшуюся девушку.

И Джинни с горечью поняла: ничто не может остановить его, ничто и никто. Горячая краска стыда расползлась по щекам и шее.

— Раздвинь ноги, Джинни, — тихо велел он, и на какое-то мгновение она ошеломленно подумала, что не так расслышала. Его рука легла на живот Джинни, пальцы слегка потянули за локоны цвета красной меди. — Я начинаю думать, что тебе еще многому нужно учиться, милая. Ну же, к чему сопротивляться. Откройся… для меня.

Голос был мягким, просительным; он начал осыпать поцелуями ее груди, шею, но Джинни почти не сознавала этого из-за бушующей в ней ярости.

— Нет! Никогда! Я не отдамся тебе по своей воле, Стив Морган! Можешь взять меня силой, если желаешь, но твоей я не буду!

— Не давай обещаний, которые можешь не сдержать, милая! — издевательски прошептал он и запустил руку в ее волосы, стал целовать в губы, сминая их, почти кусая.

Она почувствовала, как язык Стива скользнул в ее рот, а руки гладят живот, скользя все ниже, к нежной внутренней поверхности бедер. Она снова начала вырываться, колотя кулаками по мускулистой мужской груди. Слезы струились по лицу Джинни, в горле стоял ком ужаса и отчаяния.

— Животное! Зверь! — кричала она, ощущая, как его руки блуждают по ее телу — прикасаясь, сжимая, лаская, пока она не начала извиваться, умоляя его прекратить пытку. О Господи, что он делает с ней?!

Стив раздвинул ее ноги, закинул их себе на плечи. Джинни приглушенно вскрикнула от возмущения, но он удерживал ее, сжимая руками упругие груди, перекатывая соски между пальцами… и неожиданно его рот нашел маленький напряженный холмик, скрытый в золотисто-рыжих завитках. Джинни услышала собственные безудержные всхлипывания, стоны стыда, унизительно смешанного с желанием, пока его язык проникал все глубже в запретную розовую влажную ложбинку. Ее телоизвивалось, ладони бессознательно сжали его голову, пытаясь удержать ее на месте, притиснуть ближе. Джинни вскрикнула, бессильно мотая головой из стороны в сторону:

— О… будь ты проклят! Будь проклят!

Рот Стива обжигал, словно каленым железом, будто ставя на ней тавро «собственность Стива Моргана», пока остатки сдержанности и самоконтроля не покинули ее и из горла не вырвался крик мольбы об избавлении от сладкой муки. И когда это чудо наконец-то свершилось, оставив ее дрожащей, совершенно беспомощной, почти теряющей сознание, Стив скользнул вверх и прижал ее к матрацу. На этот раз, когда он вошел в нее, Джинни не запротестовала, только слабо вздрогнула, услышав, как Стив прошептал ей на ухо:

— Когда-нибудь, милая, ты тоже сделаешь это для меня.

Какой смысл протестовать? И пусть Джинни ненавидела его, каждый раз, когда Стив начинал ее ласкать, она теряла самообладание, не в силах остановить его, заставить освободить, отпустить на волю. И сейчас, несмотря на отвращение, он снова доказывал свою власть, двигаясь медленно, так медленно, словно терзал ее и себя, а ее тело, ее предательское тело пробуждалось снова и, жадно изгибаясь, встречало его толчки.

— Ненавижу, ненавижу тебя, — прошептала Джинни, но даже в ее ушах слова звучали лаской, и Стив лишь улыбался в лицо девушке, убыстряя ритм движений, пока она не забыла обо всем на свете.

Глава 20

Джинни с каждым днем все больше ненавидела эту комнату, служившую ей тюрьмой. Прошла уже неделя, и Джинни чувствовала себя пленницей в султанском гареме. Даже эта комната — ее бархатная камера, со сплетавшимися в страстных объятиях фигурами на потолке, трельяжем и плюшевой обивкой, — напоминала ей, кто она и почему здесь.. Стив отсутствовал целыми днями, а иногда и до полуночи, и Джинни почти потеряла представление о времени. Бордель оживал с наступлением сумерек — с утра девушки спали.

Конечно, она давно поняла, куда Стив привел ее, и изводила себя вопросами, мучительный стыд терзал душу.

«Шлюха… я его шлюха, игрушка, забава, — думала она. — И с самого начала была его… желала испытать все, глупая, доверчивая девственница.

О Боже, я сама вешалась ему вашею, напрашивалась на это! И вот теперь он держит меня в борделе для собственного развлечения. Но потом… — при этой мысли Джинни, вздрогнув, похолодела от страха, — потом, когда он устанет от меня, что сделает, как поступит? Я слишком много знаю… он не осмелится отпустить меня, а когда его дела здесь будут закончены, что тогда?»

Сначала она все время плакала, непрерывно строила планы побега. Но в конце концов почти смирилась — дверь постоянно была заперта, даже оконные рамы были забиты гвоздями, стекла загорожены тяжелыми шторами. Обед Джинни приносила горничная-индианка, но за спиной всегда маячил телохранитель Мануэль с револьвером наготове. Все ее истерические выкрики наталкивались на холодное равнодушие окружающих, а Лайлас как-то объяснила ей спокойно, дружелюбно, как она усмиряет непокорных девушек.

— Вы, конечно, должны понять, дорогая, как вам… скажем, повезло! У вас всего один любовник! Но беспорядка я не допущу, это развращает девушек, они жалуются, так что вы не должны так вести себя…

Застыв от ужаса, чувствуя тошнотворный ком в горле, Джинни решила держать себя в руках и с тех пор плакала, только когда оставалась одна, заглушая рыдания подушкой.

Стив относился к ней по-прежнему, без всякого сочувствия, не грубо, но сухо, рассеянно, словно забывал о ее присутствии.

Чтобы убить время, Джинни начала сначала застенчиво, потом более свободно разговаривать с девочками Лайлас, когда они из любопытства навещали ее под тем предлогом, что приносят обед. Одна из них, жизнерадостная канадка французского происхождения, называющая себя Лореной, оказалась дружелюбнее и добрее остальных, и Джинни вскоре привыкла к ее откровенным речам и грубоватым манерам.

Вскоре Лорена начала приходить каждый день и часами просиживала на постели Джинни, завернувшись в атласный пеньюар; черные глазки девушки весело блестели при виде очевидной наивности «гостьи».

Как все другие представительницы подобной профессии, Лорена в основном говорила о мужчинах, их вкусах и пристрастиях в постели. Проститутки считали Джинни счастливицей — мало того, что у нее один постоянный любовник, но этим любовником является еще и сам Стив Морган!

Лорена недвусмысленно дала понять Джинни, что считает ее дурой. К чему думать о побеге?!

— Куда ты пойдешь, малышка? Назад к папочке? Нет-нет, говорю тебе — слишком поздно! В этом вся беда «хороших» женщин: как только мужчина взял ее, она тут же превращается в «плохую»! Возьми хоть меня — я шлюха, потому что нужно как-то жить, а работа нетрудная, не то что быть горничной или полы мыть! Это не для меня. После того как моего любовника убили в поножовщине, я быстро поняла, что все мужчины одинаковы. Нужно им льстить, ублажать… они всегда хотят чего-нибудь новенького, такого, что порядочные жены не могут дать!

Джинни, приученная скучать и не находившая себе места, многому научилась от Лорены, таким вещам, о которых раньше не имела представления. Лорена знала, как суметь заставить желать себя, сделать мужчину своим рабом.

Постепенно начали заходить и другие девушки — пообедать вместе, рассказать о клиентах. Иногда, если мужчина был очень груб, на лицах и телах проституток появлялись синяки. Лорена призналась однажды, что у нее был клиент, хотевший ее избить и даже предложивший сотню долларов в возмещение.

— Я сделала это за деньги, но больше никогда в жизни не соглашусь! — воскликнула она, вздрагивая от одного воспоминания.

— О Боже! Почему мужчины такие звери? — вздохнула Джинни.

— Ну… может, не все! — сверкнула глазами Лорена и засмеялась. — Обещаешь, что не будешь ревновать? Твой Стив великолепен в постели. Однажды, давно, не сердись, дорогая, мы провели вместе целую ночь, и мне даже не пришлось притворяться. Настоящий жеребец! Ты просто счастливица, дорогая.

— Счастливица?! — горько вздохнула Джинни. — Как ты можешь это говорить, зная, что я здесь не по своей воле. Я ненавижу его и так боюсь… Лорена, что он со мной сделает?

— Жизнь — штука неверная, — пожала плечами Лорена. — Кто может сказать, на что способен мужчина? Но думаю, ты ему нравишься больше, чем он сам сознает, иначе зачем было похищать тебя? Может, он даже женится на тебе, кто знает?

Сама говоришь, он твой первый мужчина, а это для них многое значит.

После ухода Лорены Джинни еще больше расстроилась.

Женится на ней! Лорена не знает: Стив Морган считает, что у Джинни были другие любовники — Карл Хоскинс и даже милый Мишель! Она, конечно, никогда не откроет ему правды, пусть думает что хочет! Что же касается женитьбы… Джинни слишком хорошо знала мнение Моргана по этому поводу.

— Женщины делают из брака ловушку для мужчины, — сказал он как-то. — Я намереваюсь держаться подальше от всего этого и от любви тоже — это еще один предлог для женщины сковать мужчину цепями и удерживать его. Я люблю разнообразие, беби, и не могу усидеть на одном месте слишком долго!

Она не выйдет за Моргана, даже если бы тот умолял ее об этом! Нужно убежать, пока он не устанет от нее и не решит избавиться! Даже если отец не примет Джинни, она найдет способ возвратиться во Францию и стать знаменитой куртизанкой, вроде Нинон де Ланкло. И уж, конечно, не простой дешевой шлюхой. Никогда!

Джинни упорно повторяла это снова и снова, готовясь к той минуте, когда Стив вернется усталый, грязный, отказываясь объяснить, где пропадал и что делал.

Прошла неделя, и ожидание становилось все непереносимее. Джинни хотелось кричать, драться, стучать в дверь, пока кулаки не будут разбиты. Она не ожидала, что Стив так внезапно возвратится, еще до полуночи, и удивила его, буквально набросившись с криком:

— Почему ты не выпускаешь меня? Неужели не видишь, как я медленно умираю?! Мне душно, я не могу так жить. Ради Бога, Стив, я чувствую, что схожу с ума!

Именно этого ты добиваешься?

Стив отодвинул девушку, оглядывая залитое слезами лицо и зловеще хмурясь:

— Возьми себя в руки, Джинни! Я снова должен уйти.

Может, возьму тебя сегодня на прогулку, если успею.

— Но раньше ты всегда брал меня с собой! Куда ты едешь?

Почему я не могу сопровождать тебя?

Стив невесело улыбнулся:

— Наверное, мне бы надо чувствовать себя польщенным столь внезапным желанием побыть в моей компании. Но только не сегодня, Джинни, За мной гонятся, и преследователи уже чертовски близко. Попытаюсь навести их на ложный след, чтобы можно было спокойно покинуть этот город.

Глаза Джинни широко раскрылись.

— Хочешь… хочешь сказать, что помощь близка? Почему не отпустишь меня?

Стив отвернулся, но Джинни, подбежав, потянула его за руку:

— Пожалуйста! О, пожалуйста! Обещаю, отец заплатит тебе любой выкуп, сколько попросишь. И я заставлю его прекратить преследование! Тогда ты тоже будешь свободен, пойми!

Стив резко выдернул руку и, поймав за плечи, с силой сжал так, что она закусила губу от боли.

— Я собираюсь удерживать тебя столько, сколько понадобится! Сожалею, Джинни, но ты — мой главный козырь.

Во главе преследователей — начальник полиции, и даже твоему отцу их не остановить! Только опасение, что я тебя убью, мешает им напасть! Они узнали, что золото было обменено на ружья, так что… мне пришлось пересечь границу, позволяя заметить себя то тут, то там, оставляя след, который они не могут не взять! Это словно игра, беби, жаль, что ты не можешь участвовать.

— Ты грязный, подлый ублюдок! — невольно вырвалось у Джинни.

— Я устал слушать твои проклятия, — процедил Стив, и Джинни невольно вздрогнула — таким холодом повеяло от него. — Собственно говоря, мне чертовски надоели твои приставания, стервозный характер и ненависть, которую ты бросаешь мне в лицо, словно грязь, стоит только переступить этот порог. Сегодня ночью оставляю тебя одну, Джинни, так что радуйся.

Джинни круто повернулась, со страхом глядя на Стива.

Нахлобучив шляпу, он перекинул через плечо одну из седельных сумок и направился к двери.

— Но ты сказал… Куда ты едешь? — почти вскрикнула Джинни.

— Если желаешь знать, милая, — отправляюсь в другую комнату, где смогу принять ванну и переодеться, а потом спущусь вниз, поиграю в карты, немного выпью и найду себе теплую, готовую на все женщину.

Вежливо поклонившись, он ехидно усмехнулся и хлопнул дверью.

После его ухода Джинни ощутила странное беспокойство; неприятной болью сжалось сердце. Она нервно заходила по комнате. Господи, что, если он уедет и не вернется? Неужели ненавидит ее так сильно, что решит оставить ее здесь, заставит сделаться такой же шлюхой, как девочки Лайлас?

Одетая из-за невыносимой жары в тончайший пеньюар, Джинни то без цели шагала из угла в угол, то рыдала в подушку, по временам злобно глядя на неумолимо тикающие позолоченные часы. Наконец она забылась тревожным сном, а когда проснулась, то ощутила себя механической куклой.

Вынудив себя встать, она зажгла лампу, вновь взглянула на часы. Господи Боже, уже семь! Где же он?

— Вернись, черт тебя возьми! — закричала она в пространство. — Не останусь здесь, не останусь — ты не можешь этого сделать со мной!

Но так ли это? Холодный, безжалостный, бессердечный, он мог посчитать, что Джинни камнем висит у него на шее — нужно избавиться от нее как можно скорее.

Тяжелые отчетливые шаги прозвучали на ступеньках.

Кто-то остановился у ее двери, поколебался и двинулся дальше. Только сейчас Джинни перевела дыхание. Она слышала их раньше — должно быть, один из клиентов Лайлас.

Сама мысль о том, что она загнана в клетку, вынуждена сидеть здесь и ждать участи, уготованной Стивом, была непереносима. Но есть ли у нее выбор? Джинни безнадежно уставилась в окно. Сбежать нельзя — решетка была толстой и надежной, рамы забиты гвоздями. Она снова заметалась по комнате и, слыша шаги, каждый раз замирала, бледнея от страха.

«Он превратил меня в шлюху, — думала она. — Да-да. Я, словно шлюха, сижу здесь, ожидаю клиента, человека… который будет владеть мной сегодня!»

Джинни всмотрелась в зеркало: расширенные зеленые глаза, пятна лихорадочного румянца на скулах. Снова шаги.

Мимо комнаты. Опять возвращаются. Чей-то голос, хриплый, протяжный — видно, что его обладатель пьян.

— Эй! Эй, ты тут? Ты номер семь? Та рыженькая, что обещала хозяйка?

Застыв от ужаса, Джинни безмолвно слушала, как дребезжит дверная ручка.

— Эй! Ты меня впустишь или нет? Черт возьми, я уже заплатил Лайлас, но дам тебе еще денег, если ты так красива и мила, как она сказала мне.

Джинни даже не слышала, как он подкрался. И кроме того, он ищет рыжеволосую девушку… нет… нет, этого не может быть! Но что, если…

Он снова выругался, пытаясь открыть дверь. Джинни подбежала к порогу:

— Мистер? Мистер! Я заперта! Вам Придется взломать дверь, если хотите войти.

«О Боже, — молилась она про себя. — Пусть он окажется пьян… так пьян, что с ним будет легко справиться!»

Джинни услышала пьяный смешок, шум у двери и едва не задрожала от нетерпения. Господи, только бы Стив не появился!. Скорее, скорее!

Раздался щелчок; девушка метнулась в темноту. Дверь распахнулась, и в комнату, спотыкаясь, ввалился мужчина.

Прежде чем он сумел пробормотать что-то, Джинни быстро нагнулась и, схватив щетку для волос, сунула ее между дверью и косяком, так, чтобы она не смогла захлопнуться.

— Если оставить так, «как есть, вы не сможете выйти, — задыхаясь, объяснила она.

— Неплохо было бы остаться здесь подольше, — хмыкнул клиент.

Джинни осторожно выпрямилась и отступила подальше, но, заметив, как мокрые толстые губы клиента плотоядно отвисли, девушка испугалась, неожиданно поняв, в каком она виде — тонкий пеньюар ничего не скрывал, волосы разметались по плечам.

Сомнения в правильности своего поступка впервые закрались в душу Джинни. Сердце бешено заколотилось.

— Клянусь Богом, Лайлас на этот раз не солгала! Лакомый кусочек! Пойдем, куколка, незачем разыгрывать невинность перед стариком Джорджем! Лучше поцелуй покрепче!

Мужчина, гнусно ухмыльнувшись, надвинулся на Джинни; девушка, сжав кулачки, отступила, не в силах оторвать глаз от ухмылявшейся физиономии.

— Пожалуйста, мистер… о, пожалуйста, подождите! Вы должны выслушать меня, умоляю!

Но глаза мужчины были словно затянуты пленкой — он был похож на неуклюжее грязное животное, красные ручищи тянулись к девушке.

Господи Боже, неужели у него нет ни капли стыда?! Он даже старше ее отца — седой, лысеющий, с толстым брюхом, нависавшим над поясом, и водянисто-голубыми глазами.

Мужчина, щурясь, хитро улыбался.

— Ну же, куколка! Джордж любит необузданных, горячих молодых кобылок! К чему притворяться? Дай же свои губки!

Он засмеялся, и Джинни стало плохо от ужаса, когда она поняла, что дальше отступать некуда — край кровати врезался в бедра. Девушка едва не закричала:

— Мистер! Послушайте же! — Она нервно облизнула губы, вынуждая себя говорить спокойно:

— К чему спешить… м… милый! Видишь, я здесь и никуда не уйду, только будь чуточку терпеливее, хорошо?

Мужчина, очевидно, не понял ее, поэтому Джинни, вскинув в отчаянии руки, попыталась еще раз убедить его:

— Это для меня впервые… пожалуйста… неужели не понимаете? Поэтому меня заперли здесь, чтобы я… не убежала.

Но вы… вы так добры и красивы… достойный человек.

Клиент, покачиваясь, остановился, и Джинни почувствовала прилив надежды. По крайней мере он хотя бы слушал ее! Девушка старалась говорить как можно убедительнее, все время сознавая, что бежать некуда, за спиной эта ненавистная кровать — Вы… я сразу могу сказать, что вы джентльмен… вы мне поможете, правда? Они… они… насильно держат меня здесь, но вы спасете меня, спасете? — Голос Джинни прервался.

Маленькие глазки подозрительно уставились на нее.

— Но… послушайте! Лайлас сказала, что здесь ждет хорошенькая рыжая девочка, которая обслужит меня за мои денежки, обещала, что я повеселюсь хорошенько. Нечего здесь рыдать, не желаю слышать ни о каких бедах, пришел сюда потрахаться, вот и все…

Он облизал толстые губы, жадно оглядывая Джинни. Девушка едва не упала в обморок. О Боже, неужели он ничего не желает слушать?!

— Почему ты не заткнешься! Иди сюда и поцелуй меня, как велено!

Джинни выдавила улыбку и кокетливо тряхнула головой:

— Вы такой большой и сильный — можете в одно мгновение раздавить меня, бедняжку! Только обещайте не торопиться, хорошо? Я здесь новенькая.

— Слушай, куколка, Лайлас уже заплачено. Не пытайся обвести Джорджа вокруг пальца! Я все знаю о вас, шлюхах, меня невинными глазками не обманешь! И нечего сказки сочинять. , — Но я не шлюха! И не желаю ею быть! Поймите — вы ведь кажетесь умным человеком. Хотите получить награду?

Много денег! Десять тысяч долларов! Назовите любую цену, если отвезете меня к отцу.

Что-то в лихорадочной настойчивости девушки, в отчаянно заломленных руках, казалось, тронуло старого развратника.

— Ты спятила?

К своему ужасу, Джинни заметила, что крохотные свинячьи глазки стали жесткими, а лицо исказилось яростью, — Ты дрянь, я сюда не в игрушки играть пришел! Знаю я, каких девок Лайлас тут держит, все пришли сюда по доброй воле, никого не привели силой!

— Меня зовут Вирджиния Брендон. Брендон! Ради Бога, выслушайте же! Мой отец — сенатор из Калифорнии, и он назначил награду тому, кто доставит меня к нему. Возьмите меня с собой, пожалуйста!

— Хм-м… — покачал головой мужчина. Все еще хмуро ухмыляясь. — Погоди, куколка, докажи сначала свою благородность, а потом посмотрим!

Обезумев от страха, она увидела, как мужчина расстегнул пояс и сбросил подтяжки.

— Ну же, ты должна быть очень мила со мной, а я посмотрю, что можно сделать, хорошо?!

Он потянулся к ней; спущенные штаны обвились вокруг щиколоток, толстые ручищи коснулись ее груди. Джинни вскрикнула от ужаса и отчаяния и откатилась назад; мужчина ринулся на нее, срывая пеньюар.

— Нет! Нет! Уберите свои грязные руки!

— Значит, решила сделать вид, что сопротивляешься? Напрашиваешься на неприятности! Ну что ж, старик Джордж получит все, за что заплатил!

Джинни попыталась переползти на другую сторону кровати, но жесткие пальцы впились в щиколотку. Мужчина коротко фыркнул, вцепившись другой рукой в нежную плоть между ногами; и тут девушка наконец закричала. Руки ее взметнулись, лихорадочно нащупывая на ночном столике хоть что-то, напоминающее оружие. Часы! Почти обезумев, Джинни схватила тяжелую безделушку и с силой опустила ее на голову насильника.

Странный звук, похожий на клекот, вырвался из горла мужчины; тяжелое тело уродливо дернулось и обмякло.

Всхлипывая, дрожа от ужаса, Джинни взглянула на него.

Грязный старый ублюдок! Он заслужил это! Даже если она убила его, он этого заслуживает! От мужчины несло потом и запахом немытого тела, и только сейчас до Джинни дошло, что, раздеваясь, он даже не позаботился снять сапоги и белье.

Кое-как выкарабкавшись и сорвав с себя лохмотья пеньюара, Джинни метнулась к гардеробу. Слава Богу, Лорена, пожалев ее, только позавчера принесла два платья.

Джинни поспешно сорвала с вешалки первое, что попалось под руку — зеленое атласное платье с широкой юбкой и кружевной отделкой, с очень большим вырезом, — натянула на себя, дрожащими пальцами застегнула крохотные пуговки на корсаже. Ее трясло от страха и паники — безрассудной, слепой, неуправляемой.

Сунув ноги в неудобные туфли на высоких каблуках, Джинни подбежала к зеркалу, наспех заколола волосы. Теперь немного губной помады — даже если кто-нибудь заметит ее, вряд ли отличит от «девочки» Лайлас! Джинни подбежала к двери, но обернулась, чтобы в последний раз взглянуть на клиента.

Он пошевелился, о Господи, приходит в себя! Повернулся и застонал! Джинни, не раздумывая больше, вылетела из комнаты, остановившись, только чтобы запереть дверь.

По крайней мере ей удалось хотя бы вырваться из клетки! Но, оказавшись в узком безлюдном коридоре, Джинни невольно всхлипнула. Как незаметно выскользнуть из дома?

Только не через черный ход — его, как всегда, охраняет Мануэль, а главная лестница ведет в салун!

Джинни навострила уши и услышала, как где-то внизу открылась и закрылась дверь… донеслись звуки музыки, пение и мужской смех. Там шло веселье. Может, среди посетителей найдется кто-нибудь достаточно порядочный, чтобы помочь ей? И кроме того, Лайлас наверняка побоится скандала и не осмелится вновь запереть Джинни.

Девушка, не задумываясь о том, как рискует, пробежала мимо ряда закрытых дверей к лестничной площадке. Прижавшись к перилам, она осторожно пошла вниз. В большом зеркале у подножия лестницы на миг отразилось ее испуганное лицо.

Джинни заколебалась, не зная, что предпринять, но в этот момент дверь, ведущая из салуна в маленький холл, распахнулась и на пороге, смеясь, появились двое — мужчина и женщина. Мужчина — высокий стройный испанец или мексиканец, с темными волосами и усиками — обнимал за талию Лорену. Оба были очень веселы, шутили, пока Лорена неожиданно не заметила Джинни, словно приросшую к полу. Девушка окаменела от изумления:

— О Джинни, дорогая, как ты могла…

— Как, еще одна красавица! Где только мадам Лайлас их находит? — Мужчина улыбнулся, показав белые зубы. — Может, Лорена, твоя приятельница присоединится к нам? Деньги есть, а с мадам я все улажу.

Но прежде чем Лорена успела что-то пролепетать, Джинни ринулась вперед и, охваченная слепой паникой и отчаянием, влетела в салун. Испуганно оглядевшись, она заметила, что народу почти не осталось. Бармен вытирал стаканы, одна из девушек, Сюзи, сидя на пианино и кокетливо подняв юбку, чтобы показать стройные ножки в сетчатых чулках, пела непристойные куплеты.

Отыскав глазами входную дверь, Джинни подобрала платье и, словно молния, ринулась туда. Сзади послышался крик Лорены:

— Джинни, погоди! Туда нельзя!..

Но она оказалась на свободе и летела, летела вперед, сознавая только, что необходимо очутиться как можно дальше от этого места. Волосы рассыпались по плечам, упали на лоб, по лицу и телу струился пот, сердце готово было выпрыгнуть из груди. О Боже! Неужели она действительно надеется скрыться? Но куда бежать?

Туфелька слетела с ноги; Джинни споткнулась, беспомощно взмахнула рукой, упала, растянувшись на грязной мостовой, и осталась лежать, беспомощно всхлипывая, не в силах пошевелиться. Какому еще унижению ее могут подвергнуть?!

Открыв глаза, она увидела его сапоги, прямо перед лицом! Это он, он… Кто еще погонится сюда за ней?! Откуда-то сверху послышался издевательский голос:

— Ну что ж, любовь моя, ты, кажется, хотела прогуляться? Или истосковалась без меня? — И, не давая Джинни возможности ответить на выпад, наклонился, грубо схватил ее за руки и поднял с мостовой.

Девушка по-прежнему беззвучно всхлипывала и гневно бормотала что-то. Стив снял шейный платок и начал вытирать ей лицо, по-прежнему крепко сжимая свободной рукой ее запястье.

— Приведи себя в порядок, если не хочешь выглядеть чучелом! — холодно бросил он.

Джинни растерянно огляделась и поняла, что убежала совсем недалеко от заведения Лайлас. Огромная луна висела над самой головой, и в ее свете она заметила, что лицо Стива искажено яростью.

— Идем! — приказал он, встряхнув ее. — Ты хотела поразвлечься — твое желание исполнится. Но сначала подними туфлю, не будешь же ты разгуливать босоногой, словно индейская крестьянка!

— Пожалуйста, — невнятно пробормотала Джинни, но тут же вновь замолчала, закусив губу, зная, что умолять не имеет смысла. Ярость, паника, надежда — все исчезло, оставив лишь холодное отчаяние. Девушка молча шла рядом, почти не чувствуя, как сильные пальцы стискивают руку чуть повыше локтя.

Глава 21

Потом Джинни так и не смогла вспомнить, сколько времени ее вынудили провести в ярко освещенном, заполненном табачным дымом салуне, наблюдая искусственное веселье собравшихся. Стив с преувеличенной вежливостью усадил ее за один из маленьких столиков, расставленных по залу. Вскоре к ним присоединилась Лорена со своим партнером; девушка прошептала Джинни, что Лайлас поднялась наверх и попыталась успокоить клиента, только что очнувшегося после «теплого» приема. К ушибленной голове приложила компресс, а раздосадованного посетителя отправила к рыжеволосой Патти, которую он и должен был посетить с самого начала. Кроме того, Лайлас заверила его, — что все расходы несет «фирма».

— Он думает, ты сумасшедшая, дорогая, но, в общем, наверное, прав: то, что ты пыталась сделать, — чистое безумие.

Никто ее не понимал — даже Лорена.

Раскрасневшись, сверкая полными непролитых слез глазами, Джинни, вся сжавшись, сидела за столиком, изредка поднося к губам стакан с вином, заказанным для нее Стивом. Он, со своей стороны, практически игнорировал ее, только резко велел поскорее допить вино — другой стакан уже стоял наготове.

— Надеюсь, тебе весело, крошка, — язвительно бросил он. — Ты ведь именно этого хотела, не так ли? И веди себя как обычно, флиртуй, веселись — тебе ведь к этому не привыкать, правда?

К пианисту присоединился один из клиентов, воображающий себя скрипачом; начались танцы, то тут, то там раздавались взрывы пронзительного смеха.

Молодой ковбой с прилизанными волосами пригласил Джинни танцевать. Она поднялась, не преминув заметить, что Сюзи немедленно скользнула на освободившийся стул и прижалась к Стиву, что-то шепча ему на ухо, сжимая его руку. Молодой ковбой сказал, что его зовут Дэн, и объявил Джинни самой хорошенькой девушкой на свете. Омерзительно-сладковатый запах бриолина вызывал тошноту.

— Кто тот счастливчик, с которым вы проведете ночь?

Может, когда я в следующий раз попаду в город, и мне повезет? Вы здесь новенькая?

— Да, — пробормотала Джинни, — совсем…

Что, если она признается? Вдруг этот человек поможет ей? Нет… не имеет смысла… Стив только придумает, как в очередной раз унизить ее.

Когда Джинни вернулась к столику, Стив и Сюзи целовались. Джинни залпом выпила вино, заметив, как небрежно Стив играет с узкими полосками кружева, удерживающими платье на плечах Сюзи. Какое дело ей, Джинни, до всего этого? Она обрадовалась, когда Стив пошел танцевать с Сюзи, у которой, очевидно, были на него свои планы, судя по тому, как она бесстыдно прижималась к нему всем телом. Может, он пойдет сегодня с ней наверх, и тогда… станет с Джинни?

Лорена, заметив, как побелела Джинни, поспешно села рядом.

— Дорогая… Ты не должна так переживать! Он обозлен, но позже… забудет обо всем. А эта Сюзи… он специально делает вид, что увлечен, лишь бы заставить тебя ревновать.

Улыбнись, малышка! Притворяйся, что тебе все равно!

— Но мне и вправду все равно! Я бы хотела, чтобы он содержал ее и оставил меня в покое! Почему он не отпустит меня?

Джинни почувствовала, что вот-вот впадет в истерику, но Лорена, наклонившись поближе, сильно ущипнула ее за щеку, заставив замолчать.

— Тише! Я не хотела сделать тебе больно, дорогая, но ты не должна злить его! Кроме того, тебе не мешает немного краски на щеках! Клянусь, все уладится!

Лорена ошиблась, но только потом, позднее, в уединенной комнате, Джинни поняла, до какой степени разозлился Морган.

К этому времени она очень устала и была почти пьяна, так что с трудом держалась на ногах. Стиву пришлось на руках внести Джинни в комнату, но в его объятиях не было ни нежности, ни заботливости. Швырнув ее на постель, словно мешок с картофелем, Стив встал рядом, оглядывая девушку, заложив за ремень большие пальцы рук.

Джинни беспомощно заплакала; откуда-то, словно издалека, донесся голос Моргана:

— Попробуй только еще раз проделать это! Запомни, я не отпущу тебя, пока не настанет время!

— Я… я ничего не сделала… только хотела убежать отсюда… — рыдала она и, приподнявшись, поглядела на Стива глазами, полными слез.

На его лице застыло странное, отрешенное выражение.

— Прости, Джинни. Как я могу осуждать тебя за попытку освободиться, когда сам сделал бы то же самое!

Он говорил спокойно, с какой-то горечью, и, поскольку Джинни никогда не слышала от Моргана ничего похожего на извинения, с трудом верила собственным ушам.

— Тебе лучше одеться, да побыстрее! Нет смысла оставаться здесь, когда твой приятель Джордж каждую минуту может опомниться и хорошенько обдумать все, сказанное тобой. Как только он протрезвеет, тут же начнет болтать!

— Ты по-прежнему собираешься взять меня с собой? Это правда?

— Джинни, я не желаю спорить с тобой! Надевай костюм для верховой езды, через полчаса мы уезжаем.

Как быстро меняется его настроение! От слепой ярости и раскаяния — снова к грубости и нетерпению!

Джинни устало поднялась. Как можно ехать верхом в подобном состоянии! Неужели он не способен на жалость? И вообще хоть на какие-нибудь чувства, кроме ярости и жестокости?

За многие дни утомительной гонки Джинни научилась понимать его лучше… Они по-прежнему бежали, скрываясь от преследователей, и Джинни обнаружила в себе скрытую силу, упрямство и недюжинную волю, о которых раньше не подозревала. Сторонник Хуареса или нет, Морган оставался изгоем, привыкшим к бегству и постоянной опасности. Иногда Джинни дразнила его этим, спрашивала, доволен ли он такой жизнью. И возможно, Стив по-своему научился лучше понимать Джинни, потому что больше не ехидничал и не выходил из себя, только смеялся, пожимал плечами и говорил, что никогда не встречал такой сварливой бабы и что он будет рад в один прекрасный день избавиться от нее.

В один прекрасный день! Но когда? Когда он ее отпустит? Они опять оказались в самом сердце Мексики. — где-то у подножия Сьерра-Мадре…

— Из-за тебя я чувствую себя индейской скво! — раздраженно пробормотала она.

— Но скво должна выполнять и другие обязанности и не только готовить обед, свежевать дичь и носить тяжелые грузы… — ответил он неопределенно, расплетая косы Джинни. — И кроме того, ты недостаточно покорна — у тебя слишком злой язык. Любой уважающий себя воин. Команчи давно бы уже взял еще пару жен и променял бы тебя на лошадь.

Джинни пропустила мимо ушей его подначивания, но не обращать внимания на прикосновения его рук и губ к обнаженному, скользкому от пота телу было невозможно. Больше нельзя отрицать это странное, почти неестественное физическое желание, которое Джинни испытывала к Стиву.

Она презирала его, но не могла противостоять власти, которую имели над ней его прикосновения, объятия и поцелуи, даже в те минуты, когда она ненавидела Моргана больше всего. Что же касается побега… она решила не предпринимать поспешных действий, хотя как-то утром, проснувшись раньше Стива и видя, что тот крепко спит, вытащила его пистолет и, надежно спрятав под юбки, начала готовить кофе, разложив маленький костер, как учил Стив. Когда он открыл глаза, в лицо ему было направлено пистолетное дуло.

Стив не пошевелился — возможно, потому, что прочитал во взгляде Джинни мрачную решимость. Наконец он сказал:

— Можно сначала выпить кофе или ты собираешься сразу спустить курок?!

— Я подумаю, — спокойно объявила Джинни, но тут же процедила, едва сдерживая ярость:

— Я могла бы убить тебя прямо сейчас! Или ранить, тяжело ранить и бросить здесь на медленную смерть!

Она вновь взглянула в глаза Стива, ожидая увидеть в них страх или отчаяние, но тот оглядел ее спокойно, словно взвешивая что-то:

— Думаю, тебе нужно принять трудное решение. Но будь я на твоем месте, все-таки подумал бы, как ты собираешься выжить в пустыне.

— Я вполне способна позаботиться о себе, — резко ответила Джинни. — Ты хорошо обучил меня, Стив. Я стреляю без промаха, умею читать следы. Должно быть, мы недалеко от города или деревни и французских солдат…

— Здесь лишь сторонники Хуареса, дорогая, — перебил Морган. — Думаешь, я рискну подойти слишком близко к расположению французских войск? Конечно, не могу помешать тебе убить меня, но подумай, что с тобой будет, если попадешь хуаристам в руки. Они услышат выстрел и прибегут посмотреть, что случилось. Поверь, они могут сделать с женщиной все, что угодно… после того, как попользовались ею, конечно… — Намеренно небрежно потянувшись, он заложил руки за голову. — Решай, любовь моя!

Я чертовски голоден.

Джинни почему-то захотелось плакать. Неужели Стив так уверен, что у нее не хватит мужества пристрелить его? И что всего хуже — неужели он сказал правду о хуаристах?

— О, будь ты проклят, будь проклят! Тогда почему ты так крепко спишь?

Всхлипывая от ярости, Джинни швырнула револьвер ему в голову, так что Морган едва успел уклониться. Закусив губу, она повернулась к нему спиной и начала наливать кофе.

К удивлению Джинни, Стив вел себя так, будто ничего не произошло. Сунув револьвер в кобуру, он присел на корточки и взял протянутую чашку.

Но перед тем как вскочить в седло, Стив снова удивил Джинни, вручив ей пистолет, вынутый из седельной сумки Джинни взяла маленький потертый двухзарядный пистолет и изумленно уставилась на него.

— Можешь держать его в кармане юбки, — коротко бросил Стив. — Только, ради Бога, помни, что он заряжен. Здесь, в глуши, оружие может пригодиться на каждом шагу. Даже мои приятели-хуаристы иногда сначала стреляют, а потом задают вопрос.

Не зная, что думать, Джинни молча сунула пистолет в карман, полная решимости не разговаривать с Морганом. Но он уже отошел и принялся седлать коня.

По мере того как путники углублялись в дебри Центральной Мексики, Стив становился все осторожнее. Климат здесь был жарче, холмы встречались реже, но Стив объяснил, что эта земля лучше всего подходит для выпаса скота.

— Где же скот? И люди? Я начинаю думать, что Мексика населена бандитами и призраками.

— Идет война — те, кто не сражается, предпочитают скрываться. Что же касается скота, думаю, владельцы асиенд просто не выпускают его пастись далеко от дома. Все теперь голодают, даже французы.

Джинни вспомнила об этом разговоре несколько дней спустя, когда небольшая банда вооруженных людей чрезвычайно зловещего вида окружила их.

Девушка не смела шевельнуться, словно приросла к седлу, пока Стив о чем-то горячо спорил с предводителем, и старалась не замечать похотливых взглядов остальных. Наконец, когда Стив вынул из-за голенища сапога маленький помятый клочок бумаги, предводитель хуаристов широко заулыбался, и беседа приняла более дружелюбный характер, а мужчины, надвигавшиеся на Джинни, нерешительно подали коней назад.

Страх немного отпустил девушку, она начала вслушиваться в разговор. Речь шла о том, что французы отступают — они уже ушли из Чихуахуа, — войска генерала Эскобедо побеждены.

Джинни отказывалась верить ушам. Она не поверила и сообщению Стива о том, что император Максимилиан по настоянию Базена подписал указ о расстреле без суда и следствия всех подозреваемых в пособничестве Хуаресу. Она сказала Стиву, что этого не может быть. Тот небрежно пожал плечами, но через несколько часов заставил Джинни добраться до вершины холма, откуда открывался вид на небольшую деревню.

— Только что отсюда уехали твои друзья, французские солдаты, — мрачно сообщил он. — Гляди получше, дорогая.

Он вручил ей бинокль, и Джинни едва не вырвало — земля перед хижинами была усеяна крохотными, похожими на кукол, фигурками. Можно было различить женщин и даже детей. Джинни увидела грудного младенца без головы и еще одного — с кровавым месивом на месте головы. Над трупами кружили стервятники.

— Не отворачивайся! — неумолимо потребовал Стив. — Видишь, как распяли этих женщин? Представляешь, через какие муки им пришлось пройти перед смертью? И знаешь почему? Этим проклятым французам показалось, только показалось, что они давали убежище хуаристам.

Ужасная сцена несколько дней стояла перед глазами, и Джинни немного успокоилась, только когда они как-то вечером добрались до небольшого городка, поразившего ее спокойствием и тишиной. Несколько десятков домишек были беспорядочно разбросаны на небольшом пространстве.

Джинни смертельно устала, но давно уже поняла, что жаловаться бесполезно, и молча следовала за Стивом, зажимая нос, — в воздухе стояла вонь отбросов и гнилых овощей..

Наконец Стив нашел нужный дом. Тихонько постучал условным стуком. Дверь открылась. На пороге стояла толстая женщина, явно привыкшая к опасности. Она не зажгла ни лампы, ни свечи, так что Джинни с трудом разглядела слабый блеск металла.

— Оружие ни к чему, мама Вера, — это Эстебан.

— Эстебан? Эстебан Альварадо? — недоверчиво переспросила женщина, но тут же тихо засмеялась:

— Такой же негодяй, всегда полон сюрпризов! Кто это с тобой? Друг?

— Сейчас сама увидишь, — коротко бросил Стив.

Неожиданно стало светлее — появился широко улыбающийся мальчик с лампой в руке.

— Я присмотрю за лошадьми, сеньор!

— Иди, да побыстрее, а то я тебе покажу! — пригрозила Вера.

Еле волоча ноги от усталости, Джинни последовала за Стивом. Кабачок мамы Веры был одновременно салуном, гостиницей и борделем. Крохотные комнатки, сдаваемые гостям, были убого обставлены — на единственном, выходящем на улицу окне висели тростниковые циновки, у кровати стоял шаткий стол с кувшином и маленьким тазиком. Сорвав. грязную, пропыленную одежду, Джинни наспех умылась, рухнула на постель и тут же заснула, крепко и без снов, так что не слышала, когда пришел Стив.

Глава 22

Солнечные лучи, проникающие сквозь пыльное окно, разбудили Джинни. Сначала она не поняла, где находится, но тут же, вспомнив все, инстинктивно повернулась, ища глазами Стива. Его не было. Откинув грубое домотканое одеяло, девушка подбежала к, двери и с удивлением обнаружила, что она не заперта. Так, значит, он решил доверять ей? Или считает, что здесь некуда бежать?

В комнате стояла невыносимая жара. Даже мыслительный процесс требовал слишком много усилий. Пожав плечами, Джинни подошла к небольшому умывальнику и постаралась смыть дорожную пыль, используя вместо мочалки один из шейных платков Стива. Собственная нагота не смущала ее — с некоторых пор казалось вполне обычным стоять вот так, обнаженной, при свете дня. К тому же она сильно похудела, и, если бы не груди и не мягкий изгиб бедер, вполне могла бы сойти за мальчика.

Неожиданная суматоха на улице привлекла внимание Джинни. Забыв обо всем, она бросилась к окну и потянула за шито, тяжелые деревянные ставни со скрипом открылись. Джинни высунулась из окна и обнаружила, что уставилась прямо в дула по меньшей мере пяти ружей, за приклады которых держались не менее удивленные французские солдаты. Красивые красно-голубые мундиры внезапно пробудили в Джинни такое чувство ностальгии, что, когда высокий солдат с сержантскими нашивками обратился к ней на ломаном испанском, Джинни не смогла противиться искушению ответить по-французски. Только когда молодой человек в лейтенантском мундире, гарцуя, подъехал, чтобы узнать причину задержки, Джинни сообразила, какое зрелище должна представлять — обнаженная, с разметавшимися по плечам волосами.

С ужасом ощутив, как загорелись щеки, Джинни поспешно отскочила и, решив не обращать внимания на взрывы смеха и восхищенные замечания, захлопнула ставни. Неужели эти смеющиеся весельчаки — одни из тех, кто уничтожил индейскую деревню? А что, если Стив лжет и это сделали сами хуаристы?! Но… но ведь французы могут спасти ее! Она отправится с ними в Мехико, и пусть Стив попробует остановить ее! Она расскажет, что он сам сторонник Хуареса, и его расстреляют…

Наспех порывшись в седельной сумке, Джинни вынула тонкую рубашку и едва успела натянуть ее, как в комнату ворвался Стив. Повернувшись, девушка подняла подбородок и вызывающе уставилась на него.

Стив захлопнул дверь и прислонился к косяку. Лицо его напоминало грозовую тучу.

— Твои приятели-французы внизу, — презрительно процедил он. — Они спрашивают новую французскую шлюху мадам Веры. Послать их к тебе наверх, Джинни?

Девушка чуть побледнела: как она не сообразила, что ее могут принять за одну из «девочек» Веры? Но что же еще они могли подумать?

— Джинни, ты маленькая дурочка! Неужели не знаешь, что они месяцами не видят белых женщин?! Понимаешь, что им от тебя нужно?

— Какая разница? Ты ведь хочешь того же самого, не правда ли? — Джинни выхватила из сумки желтое шелковое платье и прижала его к груди. — Не смотри на меня так! Ты все равно ничего не сможешь сделать, Стив Морган! Когда я все объясню лейтенанту, он меня защитит! А что касается тебя…

— О, ради Бога! — Небрежно опершись о стену, Стив с отвращением оглядел девушку. — Неужели ты настолько наивна, что можешь так думать? Все, что им сейчас требуется, — поразвлечься, а вовсе не выслушивать душераздирающие истории. Хочешь, дам им возможность хорошо отдохнуть?

— Ты всегда стараешься исказить истину! — воскликнула Джинни. — Но если думаешь, что испугал меня, ошибаешься! Лучше сойти вниз и попробовать убедить французов, чем быть твоей шлюхой-рабыней!

К удивлению Джинни, Стив кивнул:

— Ну что ж, если тебе так угодно… Только советую сначала одеться. Иначе тебя просто не поймут!

Трудно поверить, что Стив сдался так легко! Джинни окинула его подозрительным взглядом, но тут же подпрыгнула от внезапно раздавшегося крика.

— По-моему, твои приятели начинают терять терпение, — тихо сказал Стив. — Тебе лучше поторопиться, пока они сами сюда не явились.

— Ты ублюдок!

Стив поднял брови:

— Ты же знаешь, я не люблю, когда ты ругаешься, Джинни. Они этого тоже могут не понять, особенно если намереваешься объяснить, что ты благородная дама, попавшая в беду.

— Черт бы тебя побрал, убирайся!

Трясущимися от ярости пальцами Джинни пыталась натянуть платье и отшатнулась, когда он приблизился.

— Я бы не осмелился напасть на тебя, детка, особенно когда все эти солдаты готовы прийти тебе на помощь!

И не успела Джинни опомниться, как он повернул ее спиной к себе и начал нетерпеливо застегивать крючки.

— Причешись! Или, может, хочешь, чтобы я это сделал?

И, не ожидая ответа, схватил щетку и медленно начал расчесывать длинные спутанные пряди.

— Что? Что ты хочешь этим добиться? — задыхаясь, вскрикнула Джинни. — Сам признал, что не можешь меня остановить и тем более запретить рассказать обо всем этому милому лейтенанту? Если у тебя сохранилось хоть немного здравого смысла, давно бы уже сбежал.

Стив отбросил щетку и с силой сжал ее плечи.

— Боюсь, слишком поздно, Джинни. И кроме того, я не привык бегать от опасности!

— Ты сошел с ума! — прошептала Джинни. — Они убьют тебя!

— Ну, я успею прикончить нескольких человек, а, кроме того, такая гибель лучше, чем смерть на виселице или пытки, хотя уверен, тебе будет жаль пропустить такое зрелище!

— Не позволю шантажировать меня, Стив Морган! Я еще не свела с тобой счеты!

— Своди же, черт побери!Расскажи, как я похитил тебя, держал насильно, но если упомянешь хоть слово о моих связях с хуаристами, несколько десятков невинных людей будут зверски убиты. Видела, что случилось в деревне? Хочешь, чтобы и здесь произошло то же самое? Джинни… Знаешь, как это будет? Они велят людям построиться, отсчитают каждого пятого и прикончат. Но иногда твои галантные французы просто сходят с ума и… стреляют, стреляют… И когда все будет кончено, начнется веселье — ведь у них окажешься ты!

Думаю, у них хватит развлечений до утра — здесь семеро французов и полтора десятка мексиканских ополченцев.

— Нет, нет, нет! Я не верю тебе! Лжешь — и всегда лгали Они не такие!

Тихий нервный стук в дверь заставил Джинни замолчать.

Девушка закусила губу, пытаясь сдержать гнев.

— Эстебан! Матерь Божья, что они творят! Угрожают подняться наверх и все разнести, если сеньорита не спустится.

— Можешь сказать им, что она сейчас выйдет. Причесывается, чтобы выглядеть как можно лучше. Не волнуйся, мамочка, только скажи им, как я велел, что тебе вовсе не хотелось пускать нас!

Когда шаги хозяйки затихли, Джинни уставилась на Стива. Он был во всем черном, если не считать синего парчового жилета. Длинный сюртук скрывал револьвер на поясе.

— Выглядишь, словно оделся на похороны, — выпалила Джинни и покраснела от гнева, когда Стив расхохотался:

— На свои собственные, возможно! А теперь, милая, побыстрей причесывайся. Будущие победители не любят ждать!

Он взял ее под руку, и они вместе спустились вниз. Только сейчас Джинни ощутила, как велико напряжение Стива, — бесшабашное, дерзкое стремление рисковать всегда появлялось в нем в минуту опасности. Стив играл со смертью, и Джинни почему-то показалось, что ему это нравится, что он наслаждается, предвкушая игру со смертью. Ну что ж, пусть он подождет, помучается! Она тоже умеет играть в кошки-мышки! А когда настанет подходящий момент, когда Стив меньше всего будет этого ожидать, Джинни сумеет обличить его.

В кабачке стоял шум — посетители громко переговаривались, требуя больше вина, женщин и музыки. Повсюду пестрели солдатские мундиры. В углу небольшой оркестр играл зажигательные мелодии.

— Эй, ты, жирная шлюха! — окликнул один из французов, когда Джинни и Стив остановились у подножия лестницы. — Где женщина?!

Товарищи солдата зашумели, оглушительно засмеялись.

— У этой старухи — хорошая голова на плечах! Держит маленькую французскую курочку специально для нас…

Но тут голос говорившего постепенно стих — подняв голову, он заметил, что голубка, о которой все мечтали, наконец появилась… но почему-то опирается на руку высокого бородатого североамериканца, окинувшего посетителей холодным взглядом.

Воцарилась мертвая тишина. Джинни против воли судорожно вцепилась в рукав Стива. Она услышала непристойные замечания, увидела неприкрытое желание в глазах каждого мужчины в этой комнате и внезапно испугалась.

И тут Стив объявил — громко, с неизвестно откуда появившимся южным акцентом:

— Боюсь, здесь произошла какая-то ошибка. Эта леди, джентльмены, — он с едва заметным ехидством подчеркнул слово «джентльмены», — моя жена.

Джинни затаила дыхание, ощущая, как ярость застилает глаза, и покачнулась. К счастью, в этот момент появилась мадам Вера, подбоченившись, огромные груди вздрагивают при каждом шаге под ярко-красным атласом корсажа.

— Ну?! Что я говорила? Зачем вы здесь остановились?..

Это не место для мужа с женой! Но эти гринго!.. — Она повернулась к столику, за которым сидел французский лейтенант, и с отчаянием воздела руки к небу:

— О Господи милосердный! Что они понимают?! Ворвались силой, сказали, будто слишком устали, чтобы искать другую гостиницу!

Что я могла сделать?

— Хватит! — раздраженно процедил Стив. — Я же заплатил вам вперед, ведь так? Добрыми американскими долларами! Проклятая страна! Снимешь комнату в какой-нибудь блошиной дыре, и твою жену еще оскорбляют!

— Месье… пожалуйста…

Лейтенант поспешно вскочил и, подойдя ближе, поклонился Джинни. Та невольно покраснела, вспомнив, что он видел ее полуголой.

— Месье. Вы должны извинить моих людей. Мы все время в разъездах, никаких развлечений… естественная ошибка… когда мы увидели мадам…

Он развел руки и вновь поклонился, хотя взгляд, брошенный искоса на Джинни, был почти нагло-оскорбительным.

— Примите мои извинения, месье. Мы не хотели обидеть вас. Может, не откажетесь посидеть и выпить в знак примирения?

— Ну… что же… сэр… очень благородно с вашей стороны, но не знаю, сможет ли жена…

Нерешительность, звучавшая в голосе американца, растерянный вид мгновенно убедили лейтенанта, что перед ним настоящий болван. Типичный америкашка… Но жена… слишком уж хорошенькая. Скорее всего просто любовница, и, судя по тому, как мужчина мгновенно сник под натиском его безукоризненного такта, вероятно, с ним можно будет договориться…

Француз щелкнул каблуками и поклонился Джинни:

— Надеюсь, мадам позволит? Я уже два года не был во Франции и так стосковался по милым, нежным голосам своих соотечественниц! Здесь хорошее шампанское, уверяю вас…

Лейтенант говорил быстро, по-французски, употребляя идиоматические выражения, и Джинни нерешительно взглянула на Стива.

Тот смотрел на нее со странной полуулыбкой.

— Никак не возьму в толк, о чем этот парень толкует, но если желаешь шампанского, любовь моя, думаю, не повредит, если мы примем приглашение лейтенанта.

Что оставалось делать? Ну что ж, она покажет Стиву, что может быть такой же хорошей актрисой…

Джинни кокетливо улыбнулась:

— Надеюсь, вы и ваши люди, месье, поняли, что я не…

— О мадам! Не думайте об этом! Миллион извинений.

— Мы собираемся пить или что?

Раздраженный непрошеным вмешательством, француз коротко поклонился:

— Месье, мадам, разрешите представиться. Лейтенант Франсуа д'Аржан к вашим услугам.

— Грей, Джон Грей. А эта маленькая леди — моя жена Вирджиния.

Джинни стиснула зубы от злости. Стив слишком далеко заходит! Но она позволила лейтенанту повести ее к столу и признательно улыбнулась, когда его люди как один поднялись, кланяясь при ее приближении.

Через полчаса на столе стояло уже несколько пустых бутылок, а солдаты, к раздражению лейтенанта, сгрудились вокруг. Приземистый угрюмый сержант подливал американцу вина, тот пил стакан за стаканом и курил сигару, снисходительно улыбаясь жене, которая, смеясь, оживленно беседовала с лейтенантом.

Д'Аржан заметил, как раскраснелось лицо Джинни от удовольствия и возбуждения, и постарался, чтобы ее стакан тоже не пустовал.

Какая странная, явно не подходящая друг другу пара!

Лейтенанту удалось выведать, что здоровяк-американец родом из Техаса, разъезжает по Мексике, закупая скот, и намереваясь перегнать его в какую-то дыру в Канзасе, чтобы получить огромную прибыль.

— Моя куколка будет одета в шелк и бархат, носить золото и камешки! — грубо засмеялся он, и, поймав взгляд, брошенный на него женой, Франсуа мог бы поклясться, что заметил в ее глазах явную неприязнь.

Ну что ж, мадам скучает! Кто мог бы ее осудить за это!

Правда, муж признался, что сама жена настояла на том, чтобы сопровождать его в этом дурацком путешествии.

— Малышка Джинни, кажись, ревнует, — глупо ухмыльнулся американец. — Думает, я гоняюсь за хорошенькими сеньоритами, а делом не занимаюсь, вот и решила поехать со мной.

Прелестная Жинетт, казалось, поперхнулась шампанским, а ее идиот муженек не нашел ничего лучше, как с силой хлопнуть ее по спине:

— Ну же, куколка, ты всегда пьешь эту водичку слишком быстро! Что-то ты раскраснелась! Может, пойдем поедим что-нибудь, пока я с голоду не помер…

Мгновенно сообразив, что делать, лейтенант пригласил супругов пообедать с ним. Сержант Пишо прекрасно готовит! Мадам Грей мило заулыбалась и приняла предложение. Когда Д'Аржан пожал даме ножку под столом, та продолжала улыбаться и не отодвинулась.

У Джинни кружилась голова от шампанского и опасной игры, которую она вела в надежде, что Стив трясется от страха.

Кроме того, она радовалась предоставившейся возможности поговорить по-французски, расспросить о любимом Париже, хоть на минуту вернуться к тому времени, когда с ней обращались как с прелестной, достойной поклонения женщиной.

Возможно, выпитое шампанское помешало Джинни заметить, что недоумение лейтенанта д'Аржана росло с каждой минутой.

Оказалось, мадам Грей много лет жила в Париже и даже была наполовину француженкой. Осторожными расспросами удалось установить, что она почти ничего не знает о популярных кабачках, которые так часто посещал лейтенант с друзьями, зато жила в районе, где, как он знал, обитали самые богатые и влиятельные люди.

Неужели мадам не лжет? Возможно, она была там горничной или гувернанткой. Скорее всего гувернанткой — именно этим объясняются ее утонченные манеры и речь образованной женщины. Вряд ли богатая дама благородного происхождения будет путешествовать по охваченной войной стране, да еще с таким болваном в качестве мужа!

Вино лилось рекой, мексиканские ополченцы шумели все громче, то и дело исчезали наверху под руку с «девочками».

Д'Аржан, презрительно усмехнувшись, заметил, что американец, казалось, заснул. Ясно, что он не привык к шампанскому! Но мадам… мадам становилась только веселее и все прелестнее. Даже дешевое кричащее платье не портило ее красоты и изящества.

Прекрасная безутешная женщина, чей муж был слишком глуп, чтобы заметить происходившее под его носом, — что может быть удобнее? Кроме того, у него, Франсуа, вот уже больше месяца не было женщины, если не считать тех, кого он взял силой, — грязных мексиканских шлюх, выкрикивавших ругательства и сопротивлявшихся. Эта женщина отдастся добровольно, француз все больше убеждался в этом.

Мадам Грей мило краснела, слушая комплименты лейтенанта. Тот становился все смелее, уверенный в том, что ее муж-дикарь не понимает французского. Прелестные зеленые глаза опустились под дерзким взглядом лейтенанта.

— Он спит, — тихо сказал д'Аржан. — Хотя не понимаю, как можно дремать рядом с такой женщиной?!

— Вы слишком откровенны, месье. На вашем месте я не стала бы его недооценивать. Это слишком опасно!.

Хочет сказать, что муж ревнует. Не похоже. Возможно, просто кокетничает.

— Мадам, — серьезно сказал д'Аржан. — Не могу осуждать ни одного мужчину за ревность к такому очаровательному созданию! Позвольте мне, почитателю вашей красоты, задать интимный вопрос: почему вы оказались здесь с человеком, который не может оценить, чем владеет? Эта безумная страна — не место для женщины, особенно для такой прекрасной, как вы… В Мехико сейчас…

Он многозначительно прищурился, и Джинни смущенно подумала, что, может, настало время все объяснить. Молодой лейтенант, конечно, будет рад помочь, хотя ей не особенно нравится, как он раздевает ее взглядом. Но когда он поймет…

— Месье, — запинаясь, начала Джинни, — может быть, мне следует…

— Дорогая, уже слишком поздно. Может, повар лейтенанта не смог найти, что приготовить на ужин. Оставим этих джентльменов выполнять свои военные обязанности и поищем, где бы поесть. Ты же знаешь, я всегда хочу спать, если выпью на пустой желудок.

Лицо лейтенанта потемнело от злости и раздражения. Что-то в тоне голоса американца неприятно резануло по нервам.

Тут что-то непонятное, хотя… Нет. Нет, это просто идиот, каждый может это понять. Что же касается оружия, все американцы носят револьверы, и, кроме того, что он может сделать один против целого взвода французских солдат? Вынудив себя улыбнуться, д'Аржан как можно убедительнее объявил:

— Месье, не стоит волноваться! Пишо появится через несколько минут… или, еще лучше, пойдем ко мне — у меня есть превосходное шампанское Клянусь, ужин вам понравится!

Джинни вновь покраснела под откровенным взглядом и, заметив, что Стив издевательски усмехнулся, стиснула зубы от злости. Но, по всей видимости, решать было ей — этого Ждал и лейтенант.

— У нас уже несколько месяцев не было приличного обеда, — капризно обратилась она к «мужу». — Пожалуйста, — улыбнулась она, нарочно кокетливо хлопая ресницами, — ты не можешь отказать мне!

Стив отлично понял, что имела в виду Джинни. Только сейчас она увидела, как сжались его губы, и тихо позлорадствовала. Пусть понервничает. Она может выдать его в любую минуту, и он это знает! Эта мысль придала девушке небывалые силы!

— Моя любовь, как я могу в чем-то отказать тебе! Благодарю, лейтенант!

Д'Аржан торопливо объяснил солдатам, что возвращается к себе, поскольку пригласил американцев к ужину. Французы с понимающими улыбками молча переглядывались.

Стив встал, с шумом отодвинул стул и мило улыбнулся Джинни. «Маленькая стерва, она наслаждается происходящим! Ну что ж, ее очередь взять верх, девочка права!»

Солнце по-прежнему немилосердно жгло. Джинни подумала, что сейчас упадет в обморок. Лейтенант, с извиняющейся улыбкой, направленной в сторону Стива, предложил Джинни руку; американец чуть отстал, притворяясь, что с любопытством оглядывается. Какой-то мужчина, по внешности нищий, казалось, дремал у стены хижины, но Стив поймал острый испытующий блеск глаз — незнакомец тут же отвернулся.

— Эй, этот бедняга, видать, совсем изголодался! Возьми, приятель, купи себе поесть…

Мужчина зашарил в пыли в поисках небрежно брошенной монеты и бормоча что-то по-индейски.

Д'Аржан и Джинни остановились.

— В самом деле, месье, — чуть раздраженно сказал лейтенант. — Зачем вы обращаете внимание на эту мразь? Дайте песо — они потребуют… сотню или воткнут вам в спину кинжал.

— А, черт с ним… Не могу видеть, как люди голодают.

Мы много таких встречали, не правда ли, дорогая?

— Предпочитаю не обсуждать столь неприятные вещи! — резко сказала Джинни и, не обращая внимания на Стива, вновь взяла лейтенанта под руку.

Француз остановился на постой в единственном более-менее приличном здании, как оказалось, местной тюрьме.

Лейтенант жил у начальника тюрьмы, где было, как он объяснил, довольно чисто и уютно.

— У меня от тюрем мурашки по коже, — поежился Стив. — Здесь много заключенных?

— Только один. Мы подозреваем, что он лазутчик хуаристов. Завтра его допросят и все выяснят.

— Да ну? — заинтересовался американец. — Думаете, из него что-нибудь можно вытянуть? Я слышал, они орешки твердые!

— У нас свои способы, месье! Поверьте, если пленник — один из этих грязных хуаристов, он будет счастлив признаться, когда мои люди над ним поработают!

— Видно, здесь у вас законы строже, чем на родине. А что, если это все-таки не шпион?

Д'Аржан пожал плечами:

— Мы все делаем ошибки, месье. На войне как на войне.

Объяснения этого человека нас не удовлетворили, и, кроме того, существует интуиция.

Американец ничего не ответил, и лейтенант облегченно вздохнул, видя, что тот не собирается расспрашивать дальше. Д'Аржан пробыл в Мексике два года и все-таки не мог без содрогания смотреть на пытки. Он видел французских солдат, которых замучили перед тем, как убить, и не задумываясь расстреливал заподозренных в пособничестве хуаристов, выполняя приказ маршала Базена. В конце концов, вдет война! Но пытки… Он мог приказать добиться признания любым путем, но предпочитал не присутствовать при этом.

К счастью, двое американских наемников охраняли заключенного. Один, высокий, бледноглазый техасец, называвший себя Томом Билом, будет «допрашивать» пленника.

Лейтенант видел его раньше за работой — Бил находил удовольствие в подобных вещах. Он и его спутник, откликавшийся на имя Блю, прекрасно подходили друг к другу! Оба меткие стрелки, совершенно безжалостны и уже доказали свое искусство разведчиков — выслеживая и уничтожая банды хуаристов, часто нападавших на французов из засады.

Верный сержант Пишо превзошел себя. Пол натерт, повсюду разостланы домотканые ковры; что же касается ужина — он был выше всех похвал. Д'Аржан смог подать к цыпленку прекрасное белое вино и был польщен, когда мадам Грей согласилась, что подобный напиток редко встретишь в Мексике.

Американец ел с аппетитом и пил вино, словно воду.

«Прожорливая свинья, — с отвращением думал лейтенант. — Но мадам Грей — Жинетт… О, она совсем другая!

Такая красота и элегантность достались этому невеже!»

Д'Аржан был крайне заинтригован. Он небрежно извинился перед американцем за то, что беседа велась по-французски, но здоровяк небрежно взмахнул сигарой и пробормотал, что все в порядке. Что он за человек? Подобные типы не задумываются использовать жену в роли наживки во имя деловых интересов. Кроме того, очевидно, отношения между ними вовсе не из лучших. Разговор зашел о политике, и мадам, по-видимому, была согласна с д'Аржаном, что именно южанам следовало выйти победителями в Гражданской войне. Однако ее муж, подняв брови, объявил, что политика — не женское дело.

— О… вы невыносимы, — взорвалась она, но американец только снисходительно улыбнулся и пожал плечами.

Поспешно сменив предмет беседы, Д'Аржан начал расспрашивать мадам, откуда она родом. Выяснилось, что ее мать, француженка, умерла, но отец, американец, жив.

— Значит, вы из Луизианы, мадам?

— Увы, нет, месье. Я надеялась остаться там подольше, но отец так спешил в Техас…

— Видимо, там вы и встретились с мужем?

— Д-да… я встретила месье в Техасе, — коротко ответила дама и, казалось, хотела прибавить что-то, но тут ее муж, допившийся до скотского состояния, встал, с шумом отодвинув стул.

— П-прошу извинить… Черт побери, прекрасный ужин.

Но мне… нужно прогуляться. Кстати, где здесь отхожее место?

Щеки Джинни вспыхнули, лицо превратилось в маску смущения и брезгливости, но д'Аржан, которому не терпелось хотя бы ненадолго избавиться от американца, тактично вмешался:

— Ах, месье, прошу прощения. Позвольте проводить вас!

— Н-не стоит беспокоиться… только скажите, где это… наверное, во дворе, а? Совсем как дома.

Пьяно ухмыляясь, американец неверными шагами пошел к двери.

Болван! Хоть бы он там остался. Может, если повезет, отключится и захрапит! По крайней мере Франсуа представилась долгожданная возможность!

— Извините, мадам, за то, что позволил вашему мужу слишком много выпить. Но должен признаться, что с самого начала мечтал побыть с вами наедине… глядеть в эти зеленые глаза, восхищаться нежным ротиком…

Молодая женщина, казалось, чуть смутилась, но д'Аржан пылко сжал крохотную ручку.

— Я без ума от вас! Знаю, говорить это слишком рано, но идет война, мадам, и я, может быть, никогда не встречу женщины, столь прекрасной…

Он притянул ее к себе, и в это мгновение раздался выстрел. Лейтенант поспешно отскочил, а молодая женщина испуганно вскрикнула:

— Боже мой! Хуаристы!

Но в этот момент в дверях появился здоровяк американец, глупо, смущенно ухмыляясь:

— Прошу прощения. Извини, дорогая, не хотел тебя пугать. Проверял, заряжены ли револьверы, и случайно спустил курок! Не могу понять, как это вышло?

Прежде чем д'Аржан успел открыть рот, Джинни холодно ответила:

— С чего это вдруг вам вздумалось проверять оружие?

Американец в полном недоумении перевел взгляд с француза на жену:

— Но, дорогая, ты ведь знаешь, я всегда хватаюсь за пистолет, когда вижу, как парни глазеют на тебя. — И, взглянув на сбитого с толку лейтенанта, добавил:

— Ревнивый сукин сын… просто зверь, прости, Джинни. Мужчины всегда облизываются на нее, а я на стенку лезу, хотя и знаю, что моя куколка на них и не смотрит. Боится, чтоб я не сошел с катушек. Правда, ангел?

Д'Аржан слегка встревожился. Неужели американец подслушивал? Будь он мексиканцем, лейтенант попросту велел бы его расстрелять, но проделать такое с американским гражданином… особенно имеющим столь хорошенькую жену из приличной семьи… На это француз не осмеливался.

Джинни онемела от ярости, глаза гневно сверкали, но д'Аржан, к своему стыду, обнаружил, что пытается умиротворить американца.

— М-месье, — слегка заикаясь. Объявил он, — надеюсь, вы не считаете, что я…

— А, дьявол, конечно, нет. Вы очень милы с нами обоими, правда, крошка? Кроме того, вы не в ее вкусе! Но мне не понравилось, как вели себя люди… Поразмыслив, я решил, что так дело не пойдет… ну и разозлился…

— Месье! — окончательно растерявшись, возопил д'Аржан. — Прошу прощения за своих людей. Но если желаете…

В дверь настойчиво постучали, и встревоженный голос сержанта Пишо дал возможность Франсуа прийти в себя.

— Боюсь, месье, случайный выстрел всполошил солдат, — пробормотал д'Аржан. — Придется объяснить. Извините, покину вас на минуту…

Как только за лейтенантом закрылась дверь, Джинни взметнулась из-за стола.

— Стив Морган, с меня достаточно! Это идиотское представление действует мне на нервы. Я собираюсь…

Но его пальцы стальным кольцом обхватили ее запястье.

Девушка вскрикнула от боли. Куда девался пьяный дикарь?!

— Меня зовут Джон Грей, запомни! И хорошенько подумай, прежде чем сделать то, что намереваешься! Они схватили Пако Дэвиса, я точно знаю это, сам видел его в окне, когда выстрелил. Я хочу освободить его!

Увидев бесшабашно пляшущие искорки в глазах Стива, Джинни охнула:

— Но это безумие! В городе полно солдат! Тебя…

— Убьют? — коротко засмеялся Стив. — Но это должно тебя порадовать, любимая. Разве не так? Единственное, о чем прошу, — не пытайся помешать мне. Если со мной будет покончено, тебе же лучше — наконец-то освободишься!

— Не имею ни малейшего желания попасть в руки целого взвода солдат, которые месяцами не видят белых женщин, особенно если моего так называемого мужа казнят как предателя, — парировала Джинни.

— Пытайся взглянуть на все с другой стороны. Что, если красавец лейтенант не захочет делиться с остальными?

Глаза Стива улыбались, и на секунду Джинни показалось, что он собирается поцеловать ее, но тут где-то хлопнула дверь. Стив выпустил ее, бросился в кресло и, небрежно раскинув ноги, потянулся к стакану.

Возвратившийся д'Аржан извинился за беспокойство. Он заметил, что мадам Грей хмурится и рассеянно потирает запястье. Неужели этот негодяй осмелился ударить ее?! Наверное, и в самом деле ревнует! Может, хоть вино успокоит его и поможет уснуть.

Лейтенант попытался завести беседу, но американец отделывался междометиями и не давал себе труда скрыть, что зевает. Даже Джинни замолчала и выглядела задумчивой, должно быть, боялась мужа.

— Ужасно поздно, — пожаловался Грей, — я сейчас свалюсь, если не лягу спать.

— Но, месье, в бутылке еще много вина, стыдно выливать такой напиток! А я-то считал американцев лихими кутилами!

— Т-ты прав, парень, — мы точно умеем жить получше некоторых!

Д'Аржан с торжеством наблюдал, как дикарь взялся за бутылку, наклонил ее над стаканом. Украдкой взглянув на женщину, Франсуа заметил, что та не сводит с него глаз. Значит, она понимает, что на уме у лейтенанта… и… кажется, согласна.

Но резкий стук оборвал мечты. Лейтенант разозлился еще больше, когда дверь распахнулась. Уж эти американцы! Ни капли уважения!

В комнату быстро вошел Том Бил, один из тех, кто охранял пленника. Как он посмел явиться?!

— Бил! Что вы здесь делаете? Я, кажется, велел…

— Вы велели прийти, как только наш «друг» решит признаться. Кажется, эти минуты настали. Но он требует вас!

Бледно-голубые, почти белые глаза Била были бесстрастны, но, когда их взгляд остановился на Джинни, девушка почему-то вздрогнула.

Только Стив, казалось, был совершенно равнодушен к происходящему.

Бил, по укоренившейся привычке, сначала осмотрел комнату. Он был профессиональным убийцей и поэтому отличался наблюдательностью. Он снял руку с револьверной кобуры, только пересчитав всех присутствующих. Сначала Бил заметил женщину, мгновенно поняв, что она американка, молода и очень красива.

Хорошо бы попробовать, какова она на вкус, мелькнуло в голове убийцы. Давно, слишком давно не спал он с белыми женщинами, особенно с такими хорошенькими!

Убийца совершил роковую ошибку только потому, что находился в комнате лейтенанта и рядом оказалась женщина — он позволил себе расслабиться, открыто рассматривая ее, пока говорил с французом. Именно поэтому он лишь мельком оглядел ее «мужа», который откинулся в кресле, то и дело поднося стакан к губам.

Бил уже раньше слышал, как презрительно отзывались о нем солдаты — дурак и пьяница. Женщина — вот что главное, только это сейчас важно!

Д'Аржан прекрасно понял значение взгляда убийцы и еще больше обозлился. Эта скотина не имела права врываться сюда, да еще и глазеть на Жинетт!

— Так о чем вы говорили. Бил?

Тот с трудом отвел глаза и взглянул в нахмуренное высокомерное лицо д'Аржана:

— Ах… да… Он, кажется, решил ни с того ни с сего признаться, говорит, что знает, где скрывается банда хуаристов, но скажет только вам, с глазу на глаз. Наверное, думает, что вы его помилуете.

— Какого помилования может ожидать раскаявшийся хуарист? — небрежно бросил лейтенант. — Но конечно, ему незачем это знать! Думаю… Билу так надоели назидательные речи, что он вновь отвел глаза и принялся лениво рассматривать комнату. Взгляд его остановился на бородатом мужчине, небрежно державшем стакан. Бил уже хотел равнодушно отвернуться, но какая-то неожиданная мысль остановила его. Что-то знакомое почудилось в этом высоком американце. Как большинство наемников, Бил полагался в основном на инстинкт и так долго оставался в живых именно потому, что полностью доверял интуиции.

И что-то в холодных, спокойных темно-синих глазах мужчины, странно контрастирующих с черными волосами, насторожило Била. Вот оно — глаза! Он уже видел их, поверх дула револьвера. Всего один раз и очень давно, но Том Бил никогда не забывал человека, сумевшего взять над ним верх.

— Вы… Я где-то уже видел вас, мистер. Наши пути точно пересекались.

— Погодите, Бил, — начал было француз, но сидевший американец удивленно поднял голову, словно выйдя из пьяного оцепенения.

— Вы сказали «Бил»? — с неожиданной яростью процедил мужчина.

Но он не потянулся к револьверу, как предполагал Том.

Неожиданный крик напугал присутствующих, и Бил прозевал момент, когда мог бы схватиться за оружие. Морган молниеносным движением выплеснул вино в глаза наемнику и, метнувшись из-за стола, вцепился в него — под напором тяжелого тела стол треснул, словно спичка. Потеряв равновесие. Бил начал падать, но тут в челюсть ему врезался кулак, а сильные руки вцепились в Волосы, немилосердно колотя головой о каменный пол.

— Значит, Бил? Ах ты, поганый ублюдок! Думаешь, я не узнаю мерзавца, пытавшегося украсть мою жену? Тогда я не убил тебя только потому, что она просила, но теперь уж тебе не жить! — Это были последние слова, услышанные Билом, прежде чем тьма окутала мозг — тьма, в которой вспыхивали красные искры, а тело терзала невыносимая боль.

Когда стол перевернулся, Джинни, закричав от страха, вскочила. Пораженный д'Аржан стоял с раскрытым ртом, Це зная, что подумать.

— Месье, месье, прекратите! Вы сошли с ума! Ради Бога, остановитесь! Вы убьете его!

Француз наклонился, пытаясь оттащить разъяренного американца, но тот, злобно завопив что-то, отмахнулся, и д'Аржан отскочил в сторону. Не успел он опомниться, как американец вскочил и, схватив жену за плечи, начал грубо трясти:

— Ты, лживая шлюха! Строила ему глазки, флиртовала, улыбалась!

Женщина задыхалась от ужаса, пытаясь вырваться. Шпильки вылетели из волос, тяжелые пряди рассыпались по плечам.

— Нет… не надо… — пролепетала она. — Пожалуйста, не надо!

Врожденная галантность француза была оскорблена. Пьяный идиот! Совсем спятил! Обезумел от ярости и не знает, что делает!

— Немедленно прекратите, месье!

Лейтенант с облегчением заметил, что верный Пишо успел вбежать в комнату.

— Сержант! — крикнул д'Аржан по-французски. — Вы что, не видите, он убьет мадам! Помогите!

Вместе им удалось оттащить американца от рыдающей женщины. Д'Аржан думал, что тот будет сопротивляться, но, к удивлению окружающих, американец мгновенно обмяк и, покачиваясь, прислонился к стене.

— Но… я не виноват… — промямлил он. — Это она… всегда… заводит… всегда… мужчин…

— Не правда! Не верьте ему, не верьте! — взорвалась девушка; ее глаза полыхнули зеленым огнем. — Злобный, ничтожный человек! Он сделал мне больно!

— Мадам… мадам… умоляю, не расстраивайтесь! Ваш муж пьян и не отвечает за себя. Придется отправить его в тюрьму.

Ради вас, конечно, и для спокойствия горожан… Мои люди…

Боясь, что американец вновь выйдет из себя, д'Аржан выхватил револьвер и успокаивающе улыбнулся женщине, — В тюрьму?.. — повторила Джинни странным голосом, и лейтенант поспешил заверить ее:

— Не беспокойтесь, мы продержим его ночь, пока протрезвеет. Это научит его хорошим манерам. А вы, месье, — предупредил он американца, — дадите слово, что не будете буянить, в этом случае я отведу вас в тюрьму без наручников, как джентльмена. Кроме того, предупреждаю, что буду держать вас под дулом револьвера, так что ведите себя прилично.

— Тюрьма… — вновь пробормотала женщина, не в силах опомниться. — Вы действительно хотите отправить его в тюрьму?

— Ничего не могу поделать, мадам! Но как только я все улажу, немедленно вернусь и позабочусь… обо всем. Лично провожу вас в гостиницу.

Джинни покраснела, поняв намек, и лейтенант еще раз поздравил себя с тем, что нашел ее. Какая красавица! Особенно сейчас, с распущенными волосами… Он заставит ее обезуметь от любви… Он будет очень бережным, очень нежным.

Но лейтенант тут же был вынужден вернуться к реальности: женщина о чем-то просила.

— Если не возражаете, я пойду с вами — хочу убедиться, что он наконец заперт.

— Он опасен — пусть посидит за решеткой.

Д'Аржан улыбнулся. Значит, она и в самом деле ненавидит мужа. Это даже лучше. Возможно, он сумеет убедить ее отправиться с ним в Мехико. Неплохо бы снова заиметь любовницу, особенно такую прелестную, как эта! Избавиться от ее мужа ничего не составляет — пусть Бил им займется… когда придет в себя, конечно.

Месье Грей, по-видимому, понял, что попал в беду, и смущенно переминался с ноги на ногу. Франсуа даже почувствовал к нему нечто вроде жалости.

— Больше не буду… обещаю… — мямлил он, — поспать бы… только и всего.

— Обещаю, месье, вы прекрасно выспитесь В тюрьме, в компании с хуаристом! Конечно, от него воняет, но мы расстреляем негодяя завтра утром, так что сможете отдохнуть подольше!

Д'Аржан заговорщически улыбнулся женщине, по-прежнему выглядевшей весьма недовольной.

— Я должна знать, что он заперт, — настаивала она.

— Пойдемте, мадам, — предложил француз. — А вы, месье, шагайте впереди, здесь недалеко.

Он брезгливо оглядел разбитую посуду и пятна вина на скатерти. Бил лежал на спине, словно мертвец, только слабое неровное дыхание указывало на то, что он еще жив.

Пьяница американец еще очень пожалеет, что избил Тома!

В конце концов, он заслуживает всего, что с ним сделают Бил и его товарищи.

Приказав Пишо убрать это безобразие и привести в чувство Била, лейтенант вышел. Сержант завистливо вздохнул.

Счастливец этот д'Аржан! Держит дурака мужа под прицелом, а сам обнимает за талию его хорошенькую жену. Настоящий француз!»

Глава 23

Вход в тюрьму находился не более чем в пятидесяти футах от двери дома начальника. Тем не менее, очень медленно шагая позади спотыкающегося американца, д'Аржан ухитрился осыпать его жену весьма откровенными комплиментами, Женщина не отвечала, но позволила обнять себя за талию, и лейтенант все больше надеялся, что она не отвергнет его ухаживания.

— Мадам, дорогая мадам, вы слишком прекрасны, чтобы тратить свою жизнь на этого болвана! Вам необходим поклонник, умеющий ценить столь несравненную красоту, человек, который осыпал бы вас драгоценностями, одел в шелка и бархат. Я не из тех, кто бьет женщин, берет их силой, — предпочитаю нежность и ласку и собираюсь штурмовать вашу крепость поцелуями. Я покажу… и доставлю вам счастье этой ночью, клянусь…

— Месье! — почти умоляюще прошептала женщина, но д'Аржан только рассмеялся, все крепче прижимая ее к себе, уверенный в своей победе.

— Не стоит играть со мной, малышка! Я хотел тебя с той минуты, как увидел у окна, с волосами, спадающими на грудь, как сейчас! Тебе не придется жаловаться на меня, дорогая.

Клянусь, что унесу тебя на крыльях любви. А если останешься со мной, увидишь, что я далеко не скуп!

Американец неожиданно кашлянул и споткнулся; д'Аржан злобно ударил его револьвером в спину, надеясь причинить боль. Но женщина почему-то отстранилась и поглядела на него полными слез глазами.

— Вы… и в самом деле верите тем мерзостям, которые этот негодяй сказал обо мне? Считаете меня распутной женщиной?

Д'Аржан попытался успокоить ее. Почему женщины так чувствительны?

— Нет-нет, дорогая, вы меня не поняли. Конечно, вы леди, благородная дама. Но кто осудит вас за то, что предпочли другого мужчину этому… созданию?!

Снова рукоятка револьвера опустилась на спину пленного, подгоняя его к воротам тюрьмы. Лейтенант надеялся, что женщина не заартачится, особенно после того, как довольно откровенно поощряла его.

— Ну же, малышка, ты не должна считать, что я тебя не уважаю! — ласково начал он. — Сегодня я покажу, как велико мое уважение и как я восхищаюсь прелестным телом, скрытым за этими отрепьями!

Он снова довольно грубо схватил женщину за талию и притянул к себе, зная, что некоторые женщины любят сильных, властных мужчин. В следующий момент француз самодовольно решил, что был прав, — женщина перестала сопротивляться и покорно пошла за ним.

Человек, известный под именем Блю, открыл ворота, не выпуская из рук револьвера, и удивленно отступил, увидев пьяного пленника, которого привел сам лейтенант. Тюрьма состояла из двух отделений — подобия приемной и большой камеры.

За ржавой решетчатой дверью на узком топчане сидел, скорчившись, человек в наброшенном на плечи грязном пончо.

— Американец! Собака-гринго! Не желаю сидеть в одной камере с грязным гринго! — завопил он.

— Заткнись, ублюдок, — рявкнул Блю, угрожающе подняв кулак.

То, что случилось позже, было непонятно и походило на кошмар. Здоровяк американец, покачнувшись, прислонился к решетке, но в этот момент д'Аржан подтолкнул его, и пленник, падая, сбил с ног Блю. Тот повалился, сжимая низ живота, и заревел, как раненый медведь. Бородатый американец, неожиданно протрезвев, с силой заехал ему коленом в пах.

«Грей» выпрямился, жесткие холодные глаза уставились на д'Аржана.

— Бросьте револьвер, и побыстрее, иначе во лбу у вас появится дырка, — велел он, и ошеломленный француз послушно разжал пальцы. Американец сухо, деловито продолжал отдавать приказы:

— Джинни, возьми ключи и открой дверь. И поспеши — мы сидим на пороховой бочке!

Та, молча двигаясь, словно кукла, нагнулась к извивавшемуся, стонущему Блю, отстегнула связку ключей и открыла решетку. Пленник, широко улыбаясь, вышел и небрежно подхватил с пола револьвер лейтенанта.

— Напомни поцеловать тебя, когда уберемся отсюда, Джинни, — тихо сказал он, проходя мимо девушки. Та тупо смотрела на него; позже д'Аржан подумал, что она выглядела так, словно была в трансе.

Несколько минут спустя, связав д'Аржана и Блю и заткнув им рты, все трое спокойно вышли из тюрьмы, сели на лошадей и покинули город. Поскольку американец с женой были гостями лейтенанта, никому не пришло в голову их остановить.

Началась бешеная скачка. Ни Стив, ни Пако не разговаривали, хотя было очевидно, что они знают, куда ехать.

Джинни все еще чувствовала себя как во сне. Кричащее желтое платье совсем не подходило для верховой езды, а седло на лошади было мужским. Голые ноги обвевал ветер, тело словно застыло и онемело, но она не жаловалась и не просила остановиться. Если французы бросятся в погоню, они будут преследовать и ее. Это казалось просто нереальным. Они направились в горы и только поздно ночью решили отдохнуть.

Джинни хватило сил, только чтобы прислониться к валуну и закрыть глаза. Стив дал ей свой черный сюртук, чтобы укрыться от холода, и напоил водой из фляжки. Он и Пако сидели рядом, тихо беседуя о чем-то. Но Джинни слишком устала, чтобы прислушиваться. Она чувствовала, что, если двинет головой, череп расколется.

Почему она не сделала того, что должна была сделать? Держан повел бы себя по-другому, узнай он, кто такая Джинни и почему оказалась там. И зачем она покорно следует приказам Стива, сделавшего ее преступницей? Джинни пыталась убедить себя, что не хотела, чтобы Пако пытали и казнили. Но что сам Дэвис здесь делает? Конечно, ему известны планы Стива — значит, он тоже грабитель и бандит, несмотря на…

И тут девушка неожиданно поняла, что Пако возвышается над ней и благодарит ее, объясняя, что должен сейчас уехать от них.

— Может, мы еще встретимся, — сказал он. — Кто знает? Но вы были великолепны. Я так благодарен!

Джинни пробормотала что-то невнятное. Пако исчез, а Стив нагнулся к ней и удивительно осторожно поднял.

— Нам пора, бебе, — тихо прошептал он.

Джинни подозрительно взглянула на него. Он назвал ее бебе — детка. Но это французское слово! Правда, любой человек может знать несколько выражений на другом языке!

Стив помог ей сесть в седло, и Джинни глухо спросила:

— Далеко еще?

— Зависит от того, как быстро ехать, — пожал плечами Морган. — Мы выехали на плоскогорье, поэтому чем дальше уйдем от наших французских друзей, тем лучше.

— У меня ужасно болит голова! — неожиданно пожаловалась Джинни, но Стив лишь жестко рассмеялся:

— Возможно, с похмелья! Слишком много шампанского выпила!

Джинни хотела закричать, осыпать его оскорблениями, но для этого потребовалось бы слишком много усилий.

Следующие двое суток были сплошным кошмаром, который уже довелось испытать Джинни. Они ехали по ночам и спали днем. Единственные люди, встречавшиеся беглецам, были пастухи, перегонявшие стада невероятно тощих коров.

Плодородная земля на равнинах, как объяснил Стив, принадлежала богатым асиендадо, владельцам крупных поместий. В голосе его звучала непонятная горечь. Но ведь он сам наполовину мексиканец! Неужели чувствует себя обойденным и обманутым?

Джинни расспрашивала Стива о Мексике, о Хуаресе, и тут, как ни странно, он принял ее всерьез и отвечал подробно и откровенно. Именно крупные землевладельцы, по его словам, поддерживают Максимилиана. Стив рассказал о системе «пеоната», делавшей бедняков рабами хозяев. Хуарес хотел, чтобы все было по-иному — спорил с церковью, настаивал на том, чтобы дети индейцев учились. Он угрожал образу жизни богатых креолов.

— А ты, как насчет тебя? — настаивала Джинни. — Ты ведь не считаешь себя мексиканцем? К чему принимать что-то сторону?

Но тут Стив почему-то не захотел отвечать прямо.

— Может, потому, что хотел бороться за правое дело, — небрежно обронил он. — Ты ведь не забыла, что я полукровка?

Стив продолжал интриговать ее. К этому времени она была так же хорошо знакома с его телом, как со своим собственным, но совершенно ничего не знала о нем. Несомненно, Стив не был обычным примитивным наемником-полукровкой. Иногда он говорил как образованный человек, иногда — хуже любого дикаря. Стив понимал индейские диалекты, знал каждую тропинку в Мексике. Непонятно, почему он все время в пути? Возможно, с легким презрением думала Джинни, постоянно скрывается от закона.

— Куда ты везешь меня на этот раз? Господи, я так устала от постоянного бега!

Перед ними расстилались бесконечные равнины, окутанные душным маревом, и Джинни чувствовала себя невыразимо грязной и измученной.

Но к ее удивлению, Стив остановился и нарисовал на леске грубую карту.

— Мы в Центральной Мексике. Вот горы, по обеим сторонам, мы же здесь, где-то в центре, в провинции Закатекас.

Перед вами, за перевалом, Мехико. Но это очень далеко, дорогая, не смотри на меня с такой надеждой! Пока мы не можем туда ехать.

— Но почему? Почему нет? Я больше тебе не нужна, можешь меня отпустить и путешествовать налегке! — запротестовала Джинни, но, поняв значение брошенного на нее взгляда, покраснела. Стив тихо рассмеялся:

— Тебе идут розовые щечки, дорогая — О, будь ты проклят, Стив Морган.

Отвернувшись, она помчалась к лошади, вскочила в седло, даже не оглянувшись, следует ли за ней Стив, и, вонзив каблуки в бока животного, рванулась вперед. Внезапный всепоглощающий страх, смешанный с отчаянием, охватил девушку. Что она делает здесь? Пригнувшись к самой холке коня, Джинни чувствовала, как ветер бьет в лицо.

Джинни летела, словно богиня мести, гонимая яростью и тоской, и, только когда лошадь устала и замедлила бег, осознала, что Стив держится рядом, и подняла голову, чтобы выплеснуть ненависть и страх, но тут он выбросил руку и, обхватив ее за талию, снял с седла, посадив перед собой.

— Мне не хватает тепла твоего тела, — тихо сказал он ей на ухо. — Джинни, дурочка, неужели ты подумала, что я позволю тебе убежать? Где ты хотела скрыться?

— Где угодно… только бы быть подальше от тебя, от того, во что ты меня превратил! Неужели тебе недостаточно? — задыхаясь, выкрикивала он;). — Быть выставленной напоказ в дешевых салунах и борделях, считаться твоей шлюхой в глазах окружающих!.. Таскаешь меня повсюду, словно трофей! Что ты пытаешься доказать?

— Не забывай, детка, я взял лишь то, что мне предлагали! Кроме меня, были и другие — Карл Хоскинс, твой любовник француз, красавчик Реми — думаешь, он ждет тебя в Мехико? Поэтому спешишь добраться туда?

Наконец ей удалось разозлить Стива.

Ну и пусть. Какое зло он ей может еще причинить? Уже сделал все, что мог!

— Кем бы я ни была — именно ты превратил меня в… подобное создание! И если бы мне не осталось ничего, кроме как стать чьей-нибудь любовницей, — лучше я сама буду выбирать себе мужчин, чем таскаться за тобой, словно дешевая проститутка!

— В таком случае, Джинни, если стремишься стать шлюхой, лучше сразу понять, как мужчины обращаются с тебе подобными. Но помни: ни борьбы, ни сопротивления — клиент ожидает за свои деньги услуг по высшему классу!

И не успела Джинни ответить, как Стив осадил коня и соскользнул на землю, увлекая ее за собой.

Она не смирится на этот раз! Не позволит его рукам и поцелуям растопить себя! Может, если она откажется сопротивляться, откажется чувствовать, Стив устанет от нее и постарается избавиться.

Стив больно сжал Джинни руку, но по крайней мере догадался бросить одеяло на жесткие кустики, усеявшие твердую землю. Ну что же, не впервые он берет ее вот так, под открытым небом! Стив чуть подтолкнул ее вперед, и Джинни покорно легла, не двигаясь, там, где он ее оставил, торжествующе заметив гневный блеск глаз, когда она не обратила внимания на грубый приказ раздеться, и побыстрее.

— Ну, раз ты этого хочешь, — пробормотал он почтиугрожающе, и Джинни, не веря глазам, увидела, как он вытащил нож, который всегда носил в чехле, прикрепленном к поясу. Она вынудила себя лежать спокойно. Стив быстро взмахивал клинком, разрезая платье на ленточки — куски сами собой сваливались с дрожащего тела.

Когда Джинни осталась обнаженной, он не глядя отбросил нож и встал над ней, расстегивая пояс.

— Раздвинь ноги для меня, шлюха, — почти небрежно велел он. — Давай посмотрим, чего ты стоишь на самом деле!

Сами слова, интонация, выражение, с которым он произносил их, означавшие, как низко он думает о Джинни, как дешево ценит, мгновенно вернули ее к жизни, и девушку обдало дикой яростью, на миг лишившей ее разума. И когда он наклонился над ней, Джинни инстинктивно раскинула руки, пальцы коснулись отброшенного в сторону ножа. Почти ничего не соображая, Джинни схватила кинжал, ударила, почувствовав, как острое лезвие входит в плоть, и с дрожью, потрясшей все тело, ощутила, как металл отскочил от кости. Почти ослепнув от страха и ярости, она ударила бы снова, но на этот раз Стив был готов к нападению и, поймав ее запястье, с бешенством выкрутил руку.

Взглянув на него, Джинни заметила, что вся рубашка пропиталась кровью. Стив сидел скрестив ноги, по обычаю индейцев, и уставившись на нее так, словно видел впервые.

Рука Джинни ужасно ныла, но под его взглядом она неожиданно забыла о боли. Что-то шевельнулось в обнаженной девушке, лежавшей здесь на раскаленной земле, под беспощадным солнцем, неподвижно висевшим в бледно-голубой чаше неба, — нечто непонятное, незнакомое и примитивное.

Она вновь взглянула в глаза Стиву, но синие глубины оставались непроницаемыми.

— Тебе следовало бы родиться команчи, — неожиданно заявил он. — Но будь ты и в самом деле индейской скво, мне бы не выжить.

Джинни ничего не ответила, не сводя взгляда со Стива.

Теперь она видела в его глазах боль и что-то вроде недоумевающего изумления, но ни следа гнева.

Кровь капала на землю, но он не сделал попытки остановить ее.

— Я по-прежнему хочу любить тебя, — тихо сказал Стив.

— Ты истекаешь кровью! Перевяжи…

Но произнесенные шепотом слова замерли в раскаленном воздухе, почти не успев сорваться с губ, — Стив наклонился над ней, и ее тело выгнулось, чтобы принять его.

Джинни почувствовала теплую липкую влагу на груди и, вновь открыв глаза, увидела стервятников, медленно круживших в небе, — крохотные черные точки на слепящей голубизне.

Стив начал двигаться, и Джинни поднималась и опускалась вместе с ним. Голос ее звучал словно издалека, в полусне:

— Я могла убить тебя… они знают… стервятники… там высоко…

— А я предпочитаю другой вид смерти и малую смерть, которая наступает каждый раз, когда я держу тебя в объятиях, Джинни.

Он говорил на прекрасном французском, и девушка охнула от потрясения и вновь разгоревшегося гнева, раздирая ногтями кожу на спине, словно дикая кошка, пока Стив не начал осыпать ее испанскими и французскими ругательствами и не впился в ее рот поцелуем, таким безумным, что Джинни забыла о ярости, о проклятиях, которые хотела бросить ему, словно ослепнув и оглохнув ко всему, кроме ощущения его тела на своем и дикого голода, требовавшего удовлетворения.

Глава 24

Осмотрев позднее ножевую рану Стива, Джинни пришла в ужас. Глубокий зловещий разрез в боку, под рукой, выглядел устрашающе. Но пока она промывала рану, Стив спокойно объяснил, что ему приходилось терпеть и не такое.

— К счастью, нож наткнулся на ребро, иначе ты могла бы остаться совсем одна в пустыне, — незлобиво пошутил он.

— Ты не сердишься? — удивилась Джинни, сильно стягивая концы тряпки, заменившей бинт.

Стив пожал плечами, едва заметно поморщился:

— Наверное, я сам напросился. Это научит меня впредь обращаться с ножом поосторожнее. — Он смерил девушку задумчивым, странно-оценивающим взглядом:

— Да и с тобой тоже. Я недооценил тебя, Джинни. И твой упрямый, своевольный характер.

Девушка угрюмо отстранилась и повернулась к нему спиной, хотя сознавала, насколько смехотворно выглядит в слишком широкой для нее рубашке Стива и неуклюжей юбке, сделанной наспех из одеяла.

— Думаю, я тоже недооценила тебя, — ехидно заметила она. — Значит, ты говоришь по-французски и все это время, все эти месяцы позволял мне думать…

Девушка раздраженно прикусила губу, вспомнив все, что наговорил ей французский лейтенант. Почему Стив притворялся? И откуда так хорошо знает французский?

— Может, не стоит больше недооценивать друг друга, как ты считаешь?

Стив стоял за спиной, и хотя Джинни, как никогда прежде, отчетливо и с неловкостью ощущала близость мужского тела, упрямо отказывалась обернуться.

— Джинни, — полувздохом вырвалось у Стива, и девушка встрепенулась. — Послушай… если бы только смогла набраться терпения, может, все и уладится. Я собирался сказать прежде, чем ты набросилась на меня, как тигрица, что к завтрашнему утру ты будешь в безопасности. Нет, — поспешно добавил он, когда девушка в ярости развернулась, готовясь к новой схватке. — Нет, это не комната над салуном и ничего похожего на бордель Лайлас. Дом принадлежит моему другу, но ты будешь там одна.

И я найму служанку ухаживать за тобой.

— А ты? Собираешься оставить меня?

— Я уже подумал, что ты будешь рада избавиться от меня, хотя бы ненадолго.

Голос снова звучал бесстрастно и невыразительно; невозможно было понять, о чем думает Стив. Джинни молчала, ожидая продолжения.

— Мне нужно ехать в Мехико, уладить кое-какие дела.

И я не могу взять тебя с собой. Но когда вернусь…

— Если вернешься! — перебила Джинни. — Если! Не забывай, Стив Морган, за твою голову назначена награда!

Неужели в самом деле считаешь, что можешь вот так появиться в Мехико и вернуться оттуда живым?

— Я вернусь! Но если даже… тогда мой кузен Ренальдо доставит тебя к отцу.

Больше Стив ничего не желал говорить, несмотря на просьбы и угрозы Джинни. Она смогла добиться только обещания, что Стив отправит ее к отцу, как только вернется. Но ведь именно этого она хотела! И если Стив не приедет. Ренальдо все уладит. Ренальдо, насколько могла понять Джинни, не совсем двоюродный брат, скорее дядя, хотя они были почти одного возраста.

— В Мексике все обращаются друг к другу «дядя» или «кузен», — небрежно объяснил Стив.

Ну что ж, по крайней мере он обещал отпустить ее! Но вместе с чувством свободы пришел неосознанный страх, нечто вроде нерешительности, над причиной которой она не готова еще была размышлять. Что будет, когда она вернется? Как отнесутся к ней окружающие: отец. Соня, все, кто знает, что с ней случилось? Наконец Джинни решила, что нужно вернуться во Францию, а пока заставить себя не думать о будущем.

Вершины гор окрасились в пурпурный цвет, когда Джинни увидела стадо. Большое стадо коров, мирно жующих траву. А там, где скот…

Она прижалась к Стиву, услышав дробный стук копыт.

Двое пастухов в ярких шейных платках погоняли коней. Один из них держал ружье наготове, подозрительно вглядываясь в чужаков, но, увидев, кто перед ними, оба расплылись в широкой улыбке.

— Дон Эстебан! Мы не знали, что вы приедете.

— Да, но я сказал Диего: никто другой так красиво не держится в седле, и, кроме того, дон Эстебан ни за что на свете не пропустит праздника в честь дня рождения дедушки! Давненько вас не видели!

Оба искоса взглянули на Джинни, но тут же вежливо отвели глаза.

Джинни почувствовала облегчение оттого, что Стив не вступил в долгую беседу, только улыбнулся, бросил что-то шутливое насчет выпивки и девочек.

— Не могу же я приехать к деду в таком виде! Встретимся утром, приятели, и попробуем пульке! До завтра!

— До завтра! — дружно отозвались пастухи и пришпорили коней.

Дождавшись, пока всадники скроются из виду, Джинни поспешно спросила:

— Кто они? Ты хорошо их знаешь?

— Очень хорошо. Я когда-то пас скот вместе с ними, а иногда и напивался. Мои друзья.

— Но они назвали тебя «дон Эстебан», — настаивала Джинни.

Стив пожал плечами:

— Простая вежливость. Все равно что в Штатах назвать какого-нибудь бедного пастуха рангом повыше. Ты разочарована?

— Поскольку я давно приучена ожидать от тебя самого худшего, то вряд ли что-то может меня разочаровать, — бросила она, но любопытство и желание узнать побольше о месте, куда Стив везет ее, пересилили. — Все-таки, — упрямо продолжала она, — вряд ли обычный ковбой получил бы такое образование, как у тебя, не говоря уже о знании французского.

— Ах, Джинни, — едва сдерживаясь от смеха, пробормотал Стив. — Боюсь, что не смогу оправдать твои надежды. Я так и не получил настоящего образования. Все, что мог, узнал из книг, прислушивался к умным разговорам. Что же касается французского, я выучил его у французской шлюхи, с которой спал в Новом Орлеане. Удовлетворена?

Джинни не поверила ему — она умирала от желания расспросить его об отце-американце, но, услышав последнее замечание, благоразумно замолчала. Какая мерзость! Разве порядочный человек пойдет к шлюхе?! Она негодующе выпрямилась и почувствовала, как сжались на талии его руки.

— Не стоит ревновать, любимая, — это было задолго до встречи с тобой. Может, и ты сможешь научить меня чему-нибудь!

Намек был совершенно недвусмысленным, но Джинни решила не попадаться на удочку и ехала в угрюмом молчании, пока не увидела рощу старых, очень высоких деревьев. Где-то залаяла собака, между ветвями замелькали огоньки. Странная грусть овладела Джинни. Возможно, Стив здесь когда-то… А этот кузен, что он за человек? И как отнесется к ней?

Но времени на размышления не оставалось. Они ехали по извилистой тропинке, ведущей к дому, в воздухе разливался теплый аромат какого-то ночного цветка.

Пологая лестница, освещенная двойными фонарями, привела к узкой галерее, вьющейся вокруг всего двухэтажного здания. Джинни, не ожидавшая такого великолепия, была поражена размером и видом особняка, а также присутствием двух вооруженных охранников, неожиданно материализовавшихся из полутьмы. Две собаки с громким лаем выбежали навстречу.

— Это дон Эстебан! — воскликнул охранник. — Мы ожидали вас, сеньор, но уже поздно, а фиеста[7] началась вчера…

— Где мой кузен? Рональде! Разве его нет дома?

Стив соскользнул с коня, бросив поводья ухмыляющемуся охраннику, поднял с седла Джинни и прижал к груди.

— Ради Бога, — прошептала она, — неужели хочешь, чтобы твой кузен встретил меня в таком виде?

Дверь открылась, и на пороге появился высокий сутуловатый мужчина, приветственно раскинувший руки.

— Эстебан! Мне передали, что ты едешь, но я боялся, что ты решишь отправиться сразу в Мехико. Рад видеть тебя!

— Поговорим позже, Ренальдо! Я привез гостью. Маленький домик не занят?

Если мужчина и был удивлен видом Джинни, то ничем этого не выказал. , — Конечно, не занят. Я надеялся, что ты приедешь, и освободил его. Роза уже ждет, и все готово.

— В таком случае, мы идем прямо туда. Моя… приятельница устала и смущена своим видом. Позже я познакомлю вас.

Джинни почувствовала, как лицу и шее стало горячо. Не будь она так унижена, разразилась бы гневными рыданиями.

Как он смеет так смеяться над ней — называть приятельницей? Французы тоже называют любовниц «маленькая подружка». Значит, вот какова ее роль!

— Надеюсь, попозже посидим за стаканом вина? Я буду ждать тебя.

Джинни невольно заметила смущенный взгляд, брошенный на нее Ренальдо. Без сомнения, бедняга не знает, заговорить с ней или нет. Но Стив не дал ему времени на размышление и быстро, решительно направился вдоль дома, неся ее так легко, словно вовсе не был ранен.

Маленький дом находился на некотором расстоянии от главного здания, на крохотной полянке среди деревьев. Узкая, почти незаметная тропинка соединяла оба жилища, но Стив, по-видимому, прекрасно ориентировался в темноте. Дверь была открыта; неяркий свет пробивался изнутри. Рядом стояла толстая черноволосая метиска и застенчиво улыбалась, наблюдая, как Стив переносит Джинни через порог. Пройдя через крохотную гостиную, он свернул налево и очутился в спальне.

Такой кровати — огромной, очень мягкой — Джинни никогда не видела. Яркое домотканое покрывало было откинуто, открывая белоснежные простыни; пол покрыт красивыми циновками; арочный вход, не имеющий дверей, завешен тяжелыми шторами.

Стив осторожно положил ее на постель, и тут Джинни неожиданно охватила нервная дрожь. Ей почему-то не хотелось, чтобы он ушел именно сейчас.

— Подожди, — прошептала она, когда он направился к выходу.

И Стив, обернувшись, бросил на нее озадаченный, почти испуганный взгляд.

— А я думал, тебе не терпится избавиться от меня, — попытался улыбнуться Стив, но глаза его чуть заметно сузились. — Джинни, не может быть…

— Прекрати играть со мной, — отрезала она и совершенно нелогично добавила:

— У тебя снова идет кровь — нужно перевязать рану.

Стив почти безразлично поднял руки, слегка поморщившись от боли, и коснулся темного пятна на повязке.

— Да… кажется. Ладно, Ренальдо все сделает. Кстати, тебе ничего не нужно, любовь моя?

— Я голодна и хотела бы вымыться и переодеться, — процедила Джинни, разозлившись на себя и еще больше на него.

— Роза принесет все необходимое. Ванна вон за той шторой. Завтра сможешь выйти во дворик и осмотреть весь дом. — И, поколебавшись, поклонился ей вежливо и преувеличенно официально. — Спокойной ночи, Джинни.

Вошедшая Роза захлопотала над Джинни, как мать-наседка, скрывая за смущенной улыбкой естественное любопытство. Несмотря на то что метиска говорила по-испански, она оказалась искусной горничной, и Джинни, впервые за много месяцев, почувствовала себя изнеженной и избалованной.

Она едва ли не час блаженствовала в огромной, утопленной в полу ванне. Роза помогла ей вымыться, восхищаясь длинными волосами цвета светлой меди, а позже растерла уставшее тело одеколоном, и Джинни почувствовала, что ожила.

После легкого ужина Роза причесала Джинни и воскликнула:

— Сеньорита очень красива: такие волосы, такая мягкая кожа! Завтра я принесу красивые платья — сеньор будет доволен.

Упоминание о Стиве заставило Джинни покраснеть. Кто она такая? По-прежнему его пленница и игрушка. Где он?

Что делает сейчас? Отправился к своему таинственному деду?

Джинни была слишком измучена, чтобы долго гадать. Она даже не помнила, как заснула… Голос Розы внезапно отдалился, и девушка погрузилась в теплую темноту.

Часть IV ИНТЕРЛЮДИЯ

Глава 25

Утром Джинни проснулась одна в огромной постели и зажмурилась от яркого света. Роза раздвинула тяжелые занавеси и принесла ей в постель горячий шоколад и свежие булочки. После умывания горничная внесла ворох платьев и блузок с глубоким вырезом.

— Сеньор прислал, — сообщила она и быстро добавила: Сеньор сейчас придет.

У Джинни уже вертелся на языке ехидный вопрос, где сеньор провел ночь, но девушка вовремя прикусила язык и, когда Роза ушла, выбрала простое муслиновое платье, брезгливо спрашивая себя, где ему удалось так быстро раздобыть одежду.

Она закалывала волосы, когда Стив бесцеремонно ворвался в комнату и остановился, насмешливо глядя на нее.

— Выглядишь словно агнец, которого ведут на заклание! сухо объявил он.

— Может, это потому, что ты очень часто заставлял меня чувствовать себя этим агнцем, — огрызнулась она, и глаза Стива весело залучились.

Джинни пристально всмотрелась в него, и глаза ее широко раскрылись от изумления. Сегодня Стив выглядел настоящим испанцем, в облегающем национальном костюме с коротким камзолом. Бороду он тоже подстриг короче обычного.

Поймав ее взгляд, он сделал гримасу:

— Мой дед очень старомоден и придерживается старых обычаев. Я надел это, чтобы его порадовать.

— Удивительно, как это ты взял на себя труд хоть кого-то порадовать, — холодно бросила Джинни и, повернувшись к зеркалу, стала рассеянно играть светлыми прядями.

— Как поживает твой дед?

— Зол на меня, как обычно. Я совсем забыл о его дне рождения. Ну а пока…

— Да, кстати… что — пока? Что ты намереваешься делать со мной? Полагаю, я по-прежнему пленница?

— Ни в коем случае, любовь моя. Это твой дом, на все время, что ты захочешь здесь остаться. Как говорят в Мексике, мой дом — твой дом. Не хочешь, чтобы я показал тебе двор? В это время там так прохладно! Тебе понравится.

— Не пытайся мне зубы заговаривать, Стив Морган. Или мне тоже следует обращаться к тебе «дон Эстебан»? — Джинни гневно сверкнула глазами. Пальцы сами собой сжались в кулаки. — Я думала, это дом твоего кузена. Почему ты тут распоряжаешься? И что делать мне, когда ты отправишься в Мехико или куда бы там ни было? Собираешься предложить меня своему кузену в качестве игрушки… как ту женщину, что носила эту одежду до меня?

— Черт возьми, Джинни!

Рот Стива сердито дернулся, глаза настороженно сузились.

— У тебя просто дар заставлять меня забыть о всех добрых намерениях. Пойдем во дворик, и, пожалуйста, выслушай все, что я хочу сказать.

И, схватив ее за руку, поволок за собой в крошечный внутренний дворик с маленьким фонтаном в самом конце.

Повсюду цвели жасмин, розы и еще какое-то растение с цветами, похожими на белые звезды, название которого Джинни не знала.

Под деревом стояли грубый деревянный стол и два плетеных стула. Стив толкнул ее на один, сам нетерпеливо бросился на другой.

Джинни потерла запястье и злобно уставилась на него:

— Почему ты всегда так груб со мной? Делаешь что хочешь только потому, что я не мужчина и слабее тебя.

Но Стив резко оборвал ее, ударив по столу кулаком.

— Почему ты вечно ведешь себя как сварливая баба?! Я пришел сюда не для того, чтобы ссориться. Собственно говоря, я даже надеялся застать тебя в постели и в лучшем настроении, чем вчера, когда ты ударила меня ножом…

— Жаль, что не убила! О, если бы ты знал, как я…

— Собираешься объяснить, как ненавидишь? Не стоит беспокоиться, дорогая, я уже слышал это достаточно много раз, чтобы поверить. Но… — Он лениво взглянул на Джинни, и та отшатнулась — внезапное пламя страсти, полыхнувшее в этих синих глазах, словно обожгло ее… — Думаю, если бы ты всегда была послушной и покорной в моих объятиях, я бы скоро устал от тебя. А теперь… — Глаза его вновь стали непроницаемыми. Стив резко сменил тему, словно устав от прежней:

— Я хочу познакомить тебя со своим кузеном Ренальдо. Думаю, он тебе понравится. И кстати, не бойся, что он рассчитывает сделать тебя своей любовницей, когда меня не будет. Женщины интересуют его лишь в качестве друзей.

Он собирался принять сан священника. Удивительно, почему все-таки не сделал этого.

— Может, глядя на тебя, разочаровался в, призвании? — предположила Джинни.

— Вероятно! Но ты найдешь в нем верного друга. Сейчас Роза принесет апельсиновый сок. Хочешь пойти познакомиться с ним после этого?

Обрадованная тем, что Стив просит ее, а не приказывает, Джинни молча кивнула.

Здесь, во дворике, было так мирно. Какой смысл ссориться со Стивом? Он, как всегда, просто сделает что захочет!

Впоследствии Джинни поняла, какую радость доставила ей дружба с Ренальдо. С самой первой встречи она ощутила в нем какую-то особенную надежность и внутреннюю силу.

И главное, манеры его были безупречны. Ренальдо Ортега был джентльменом в лучшем смысле этого слова.

Он сидел в большой гостиной и, увидев Джинни и Стива, встал, жестом отослав слугу, объявившего об их приходе.

Ренальдо Ортега был высок, чуть ниже Стива, с узкими бедрами и широкоплечий. Темные, не слишком длинные волосы были разделены пробором, что придавало ему вид интеллигента. Джинни удивленно подумала, что с такой светлой кожей и глазами янтарного цвета он вполне мог сойти за француза или итальянца. Сама она держалась скованно, явно ожидая худшего, но, заметив тепло и понимание во взгляде Ренальдо, немного успокоилась.

Он наклонился над ее рукой, коснулся губами пальцев и снова произнес уже слышанные от Стива слова: «Мой дом — ваш дом». И после первого приветствия разговаривал с Джинни только по-английски, с едва заметным акцентом.

Ренальдо тактично не упоминал о столь странном появлении Джинни, обращаясь с ней с таким же уважением, как с любой дамой, бывшей его почетной гостьей. Окружающие, не понимая, что за старомодными манерами скрываются ум и доброе сердце, считали его отшельником, предпочитающим книги обычным забавам молодых испанцев. Женщины никогда не интересовали его, Ренальдо считал их слишком тщеславными, глупыми созданиями — по крайней мере тех, на знакомстве с которыми настаивал его дед. Ренальдо знал, что их с детства готовили лишь к участи жены и матери.

Образование было не для женщин — те, кто интересовался хоть чем-то еще, кроме дома и семьи, не годились в невесты Ренальдо Ортеги. Ренальдо презирал подобный уклад, но пытался игнорировать его, зарывшись в книги и философские трактаты. Он был «бумажным революционером» и презирал себя за это. В отличие от мыслителя Ренальдо Эстебан был человеком действия. Именно поэтому два таких разных человека стали близкими друзьями.

Ренальдо, единственный из всей семьи, знал о настоящей профессии Стива и по-своему завидовал его свободе, хотя сам не хотел бы такой жизни. Эстебан — дикарь по натуре, буйный, неуправляемый, всегда был таким с самого детства, когда сестра Ренальдо Луиза привезла его в Мексику. Сколько раз приходилось Ренальдо защищать его от гнева деда, неуступчивого, жесткого человека. Его деда! Думая о доне Франсиско, Ренальдо не мог не сдержать вздоха! Что он подумает о последней выходке внука?! Он и так рассердился, когда Стив опоздал на праздник! Слава Богу, хоть не знает о том, что внук случайно попал сюда. Но когда дон Франсиско проведает о молодой даме…

Впервые в жизни Ренальдо по-настоящему рассердился на Стива, хотя не желал показывать этого в присутствии Джинни. Они поспорили прошлой ночью, когда появился Стив, неприятно бледный, с ножевой раной в боку. Ренальдо, изучавший медицину, сам обработал рану.

— Значит… ты опять попал в беду.

Губы Стива сжались.

— Связался с дикой кошкой. Сплошные когти, особенно когда я меньше всего ожидаю нападения.

— Вот как? — поднял брови Ренальдо. — Странно, обычно твои любовницы не столь… упрямы. Кстати, не в твоих правилах привозить сюда женщин. Твой дед…

— Знаю, что он скажет, но у меня не было выбора! Я должен ехать в Мексике, а взять с собой Джинни не могу.

Черт, если бы я только подумал о последствиях! Но вышел из себя…

— На тебя не похоже. Неужели не мог оставить ее там, откуда взял? Надо придумать что-то!

Но когда Стив нехотя рассказал, как все было, Ренальдо сначала был ошеломлен, потом разозлился:

— Боже, Эстебан! На этот раз ты слишком далеко зашел!

Это уж чересчур даже для тебя! Похитить благородную даму из приличной семьи и обращаться с ней как со шлюхой… О чем ты думал?!

Они спорили едва ли не всю ночь, но Ренальдо не смог ни в чем переубедить кузена. Тот клялся, что не замышлял похищения заранее, хотя соглашался, что поступил бесчестно, и не искал извинений. Но факт был фактом — девушка уже здесь, и Стив требовал, чтобы она осталась под защитой Ренальдо, пока он не вернется из Мехико.

— А что потом? — мрачно спросил Ренальдо. — Неужели не понимаешь, что ее ждет? И тебе все равно? Как она посмотрит в глаза отцу?

— Черт побери, что-нибудь придумаю! Она хочет вернуться во Францию — там не обязательно кому-либо знать, что случилось. Думаю, что и сенатор Брендон не очень-то поспешит рассказывать о приключениях дочери! В конце концов, положу на ее имя достаточно денег, чтобы она смогла жить самостоятельно. Именно этого и желает Джинни! Она ненавидит меня, говорит, что презирает мужчин, и стремится сама выбирать себе любовников.

— Проклятие, Эстебан, а что ты еще ожидаешь от нее?

Благодарности за разбитую жизнь? Не будь этой раны, сам бы вызвал тебя на дуэль, хотя стреляю хуже! Господи, как ты мог это сделать? Зачем?

— Завтра познакомишься с ней, может, лучше поймешь, — коротко и туманно ответил Стив.

И только теперь Ренальдо сообразил, что означали его слова.

Джинни была красавицей — прекрасной, смелой, живой… истинной леди. Как мог Эстебан не принимать всерьез эту женщину? И неужели хоть один мужчина, овладев такой богиней, мог отпустить ее? Ренальдо удивлялся себе. Женщины крайне редко производили на него впечатление. Он всегда уважал их, но относился как к украшениям гостиных.

Но в этой чувствовалась неукротимая жажда жизни, смешанная с гордостью и несгибаемым мужеством. Если какая-нибудь женщина и могла стать подходящей парой Эстебану, то только эта. Эстебан благодаря красивой внешности и небрежно-высокомерным манерам легко завоевывал женщин. Но очевидно, Джинни он покорить не смог. Чем же все это кончится? В глубине души Ренальдо знал, что согласится на все, о чем просил Эстебан, но не ради него. Ради этой девушки.

Пока Стив недолго оставался в гостиной и в своей обычной небрежной манере представлял пленницу кузену, Ренальдо поймал себя на том, что наблюдает за обоими. Темное лицо кузена было непроницаемым, обращение с девушкой — спокойным и почти шутливо-дружеским. Но это лишь внешне. Стив всегда славился тем, что не выказывал своих чувств, . за исключением редких вспышек гнева.

Натура Джинни Брендон была более открытой. Сначала девушка казалась ужасно смущенной, хотя храбро старалась не показывать этого. Но постепенно она успокоилась, даже раза два благодарно улыбнулась ему, и Ренальдо почувствовал, как его вновь охватывает гнев на Стива.

В последующие дни Рональде и Джинни все чаще бывали вместе. Стив жил у деда, хотя иногда «навещал» Ренальдо и проводил ночь с Джинни. Время от времени он брал ее на прогулку верхом, всегда настаивая, чтобы Ренальдо сопровождал их. Они то и дело вступали в перепалку, словно незнакомцы, не выносящие друг друга. Но Ренальдо почему-то все время думал о ночах, проводимых кузеном в маленьком домике. Оттуда не слышалось криков о помощи, на Стиве не появлялось новых шрамов, и Джинни на следующий день всегда казалась более спокойной, веки ее тяжелели, а кожа, казалось, светилась теплым сиянием. Значит, она смирилась со своим положением… но есть ли у нее выбор? Его непредсказуемый кузен взял ее девственность, заставил познать чувственные желания.

Стив знал, как обращаться с женщинами! И теперь разбуженное женское тело не могло противиться страстному призыву.

Бедная девочка! Остается только надеяться, что она не влюблена в Стива. Но тот хотел ее, это дикое, неприрученное создание. А потом? Что с ней станется?

Сама Джинни почти перестала спрашивать себя об этом, особенно когда чувствовала печально-сочувствующий взгляд темных глаз Ренальдо. Она старалась жить одним днем, не смея думать о Франции. Теперь жизнь текла лениво и медленно. Ренальдо всегда оказывался рядом, когда Джинни нуждалась в обществе — к ее услугам были книги, беседы на любые темы, партия в шахматы. По взаимному негласному соглашению они никогда не упоминали об отношениях Джинни и Стива, хотя иногда девушка горько спрашивала себя, уж не надеется ли Ренальдо заставить ее лучше понять Стива. Если бы он только знал, что это невозможно!

Стив сказал, что скоро должен отправиться в Мехико, но вот уже почти десять дней оставался в поместье, скорее всего из-за этой таинственной личности, его деда, единственного человека, которого Стив уважал достаточно, чтобы прислушиваться к его мнению. Но все же она не совсем понимала, почему Стив, постоянно убегавший в детстве из дома от строгого, непреклонного сеньора Альварадо, теперь, когда стал мужчиной, возвратился сюда. Джинни хотелось побольше узнать о дедушке Стива, но она не осмеливалась задавать слишком много вопросов, хотя дружба с Ренальдо все росла. Она представляла старика угрюмым и внушающим страх и спрашивала себя, как он мог позволить единственной дочери выйти замуж за американца.

Что же касается Стива Моргана… Девушка не могла не заметить, что он каким-то странным, неуловимым образом изменился. Он очень редко приходил днем, но появлялся по ночам, когда она обычно спала, а просыпаясь, находила его рядом: руки ласкали ее обнаженное тело, губы припадали к ее груди. Она обычно бывала слишком сонной, чтобы протестовать, и Стив это знал. Застигнутая врасплох, Джинни безоглядно отдавалась ему, следуя некоему примитивному инстинкту. А когда утром она открывала глаза, чтобы поссориться со Стивом, того уже не было рядом.

Днем он вел себя неизменно вежливо, но, казалось, мыслями был где-то далеко. Джинни считала, что должна испытывать облегчение, видя, как он оставляет ее в покое и не подвергает позору и унижению, но, по мере того как проходили долгие ленивые дни, Джинни все больше интересовалась, что делает Стив и куда ездит каждый день.

— Где дом твоего деда? — спросила как-то Джинни, когда они катались верхом, и он поглядел назад.

— В нескольких милях отсюда. Поездки сюда занимают довольно много времени и труда.

— Полагаю, я должна быть польщена? — резко спросила Джинни.

Губы Стива раздвинулись в широкой улыбке.

— Ты не знаешь деда. Чтобы ускользнуть от него, приходится лгать и изобретать различные предлоги. Собственно говоря, он настаивает, чтобы я остался и помог ему — в поместье много дел.

— Но ты прекрасно научился искусству обмана. Вот, без сомнения, подходящая возможность попрактиковаться!

Стив громко расхохотался:

— Попала в цель!

Он коленями направил лошадь ближе к кобыле Джинни, взятой из конюшни Ренальдо.

— Но я буду скучать по тебе, когда уеду завтра, и это чистая правда.

— Завтра? — На секунду Джинни забыла о сдержанности; в голосе звучало нечто вроде отчаяния.

— Вернусь через две недели, если все будет хорошо. Попытайся хоть немного тосковать по мне, Джинни.

Обвив ее рукой, он повернул к себе лицо Джинни, целуя полуоткрытым ртом.

Потом, много времени спустя, когда она поняла, что Стив в самом деле уехал» ей вспомнилось, как был нежен поцелуй, а в словах, хоть и шутливых, звучало почти сожаление. Но о чем он сожалел?

Глава 26

Пока Стив выполнял таинственное поручение в Мехико, у Джинни оказалось достаточно времени, чтобы думать и изводить себя вопросами и сомнениями. Она ненавидела его!

Сама сказала ему об этом, плача от непонятной тоски, когда он остановился ранним утром у маленького домика, одетый как бедный мексиканский крестьянин.

Почему он вечно окутан тайной? И если его дело в Мексике как-то связано с ней, почему Стив не сказал? Сотни вопросов донимали Джинни, и ни на один она не смогла ответить. Стив упрашивал ее потерпеть и наконец, придя в ярость, холодно заявил, что Джинни превращается в сварливую бабу и он будет рад избавиться от нее.

— К несчастью, — процедил он, — кузен Ренальдо напомнил мне, что я отчасти несу за тебя ответственность. Он согласен с тобой, что я бесчестный негодяй, поскольку похитил тебя! Ну что ж, у меня было время пожалеть о своем поступке! Я слишком долго жил вдали от цивилизации и привык брать все, что хочу. — Он до боли сжал плечи девушки. — Как только я возвращусь, Джинни, сделаю все, чтобы вернуть тебя отцу. Ты будешь свободна, и, клянусь Богом, я тоже!

Даже дружба с Ренальдо не служила Джинни утешением.

Она ненавидела Стива, надеялась, что тот никогда не возвратится… ненавидела себя за слабость и податливость. Он тоже терпеть ее не мог. Очевидно, лишь чисто физическое желание породило эту странную, загадочную связь между ними. Больше ничего в Джинни не привлекало Стива. Но как он посмел привезти ее сюда и бросить? Почему решил освободить только после того, как завез в самое сердце Мексики? Для каких тайных целей хотел использовать ее похищение?

К середине второго дня смятение в душе Джинни сменилось угрюмым смирением. Все равно она бессильна — приходится выполнять все, на что Стив обрек ее. На память пришли бесконечные тоскливые дни, проведенные в маленькой комнате заведения Лайлас. Здесь по крайней мере у нее было что-то вроде свободы и общество Ренальдо, но чем все это кончится?

Джинни взяла книгу и отправилась во двор, но сосредоточиться так и не смогла. Ей хотелось двигаться, чувствовать, как бьет в лицо свежий ветер! Если бы только удалось убедить старого Мануэля оседлать кобылку. Но тот, конечно, будет что-то бормотать, заикаться, объявит, что сеньор строго запретил ей кататься одной, — это слишком опасно.

Джинни уже слышала все это раньше, но когда пожаловалась Ренальдо, тот, как ни странно, согласился со Стивом:

— Молодым дамам не принято ездить без сопровождения. Это страна дуэний!

Только уважение к Ренальдо помешало Джинни резко ответить, что она вряд ли может считаться дамой, поскольку ее положение хорошо известно в округе.

Хорошо, если бы Ренальдо был дома! Но утром он объяснил извиняющимся голосом, что должен посидеть за счетными книгами. Джинни проводила его до порога. Интересно, чьи счета он проверяет? Но Ренальдо был так добр и столько сделал для нее! Придется все-таки взяться за роман господина Александра Дюма. И вообще у Ренальдо в библиотеке много французских книг. Он как-то сказал, что несколько лет назад был во Франции. Может, именно он научил Стива французскому. Стив чем-то напоминал д'Артаньяна, но только совсем не был благородным джентльменом — за тонким налетом воспитанности угадывался примитивный дикарь, не знавший слова «нет».

Дробный стук копыт, становившийся громче с каждой минутой, отвлек Джинни от грустных мыслей. Забытая книга упала на землю. Глаза Джинни расширились от любопытства при виде всадника, влетевшего на крохотный дворик и начавшего демонстрировать искусство верховой езды. Проделав несколько курбетов, лошадь замерла в нескольких шагах от Джинни. Та невольно вскочила. Всадница, молодая девушка, издевательски усмехнулась.

— Испугались, что Иларио ударит вас копытами? — высокомерно спросила она по-английски, с сильным акцентом.

Выражение явного разочарования блеснуло в темных глазах, когда Джинни пожала плечами и покачала головой, продолжая с любопытством рассматривать неожиданную гостью.

— Почему я должна пугаться? Вы показались мне прекрасной наездницей, вполне способной справиться с конем.

— Да, я хорошо езжу верхом! Все это говорят.

Довольно усмехнувшись, девушка легко соскользнула с седла и оценивающе оглядела Джинни. Что-то в этом дерзком, откровенно недобром взгляде напомнило Джинни о том, что она вовсе не готова к приему гостей. Было так жарко, что она решила надеть широкую цветастую юбку и просторную блузку, из тех, какие носили мексиканки, гораздо более подходящие для этого климата, чем платья с длинными рукавами и множеством нижних юбок. Гостья, однако, была одета с вызывающей роскошью — темно-фиолетовая амазонка обтягивала пышные формы, хотя вблизи, судя по лицу, девушка казалась гораздо моложе, чем с первого взгляда: по-видимому, ей было лет пятнадцать — шестнадцать. Черные, глубоко посаженные глаза чуть прищурены, прямые темно-каштановые волосы связаны на затылке широкой бархатной лентой того же цвета, что и амазонка.

Джинни подумала, что темно-фиолетовый костюм больше подходит для женщин старшего возраста, но, конечно, не высказала мысли вслух.

— Я дона Ана, — резко сказала девушка и неожиданно коротко рассмеялась. В эту минуту она выглядела совсем ребенком. — Убежала от дуэньи… специально, чтобы увидеть вас.

Она бесцеремонно плюхнулась на стул, не пытаясь скрыть откровенного любопытства.

— Вы совсем не такая, как я себе представляла, — продолжала она, стянув маленькую плоскую бархатную шляпку и небрежно бросив ее на стол.

Джинни вынудила себя сесть и спокойно, с деланной сдержанностью ответила девушке:

— Неужели? Могу я спросить, что вы ожидали увидеть?

Девушка, откинув голову, немного подумала:

— Во-первых, вы немного моложе, чем я ожидала. И не краситесь. Но думаю, Ренальдо это не понравилось бы. Он такой скучный зануда! — Она захихикала. — По крайней мере все раньше считали! Кто бы ожидал такого от Ренальдо!

Пальцы Джинни невольно сжались в кулаки — она еле удержалась, чтобы не ударить по этому наглому, ухмыляющемуся лицу. Но она заставила себя ответить, не повышая голоса:

— Видимо, вы многое знаете обо мне. Может, объясните, кто вы? По-видимому, вы очень молоды и, должно быть, пришли ко мне не из простого любопытства. Надеюсь, не собираетесь оставить меня в неизвестности?

Несколько ошеломленная неожиданным нападением и холодным, размеренным тоном, Ана покраснела и гневно воскликнула:

— Я уже объяснила, как меня зовут и почему приехала.

Неужели Ренальдо ничего не рассказывал о своей семье?

Должна сказать, он поразил и шокировал нас! Кто бы подумал, что Ренальдо заведет любовницу, особенно американку!

Джинни задохнулась от гнева и несколько мгновений не могла найти слов. Зеленые глаза зловеще сузились. Девчонка не просто груба и невоспитанна, эти злобные нападки невозможно вынести. Подумать только — подозревать бедного Ренальдо! Как похоже на Стива — подстроить все так, чтобы обвинили кузена. Она, казалось, была очень довольна неожиданной растерянностью Джинни, думая, очевидно, что повергла ее в смущение. Наклонившись вперед, девушка снисходительно бросила;

— Можете не бояться, что я расскажу патрону! Иногда и я умею не сболтнуть лишнего. Кроме того, ему не понравится, что я была здесь… и моей дуэнье тоже!

— А кто такой этот… патрон? — еле сдерживаясь, спросила Джинни, чувствуя, что лицо окаменело от гнева.

Ана удивленно подняла брови:

— Почему вы спросили? Все знают дона Франсиско. Ведь вы живете на его земле. Повезло еще, что он… ой! — Перебегая с одного предмета беседы на другой, как все дети, Ана неожиданно увидела книгу Джинни и, недоуменно хмурясь, уставилась на нее. — Вы читаете книгу на французском? — не веря себе, спросила она, но, заметив сверкающие глаза Джинни, злобно прищурилась:

— Возможно… вы когда-то были гувернанткой? Именно так встретились с Рональде?

— Возможно, если бы у вас была гувернантка, — начала Джинни, подчеркивая каждое слово, — ваши манеры не оставляли бы желать лучшего. Вы крайне невоспитанный ребенок! Неужели детей здесь ничему не учат?

— Как вы смеете так разговаривать со мной? — Ана вскочила, словно разъяренная кошка, злобно сверкая глазами:

— Не знаете, кто я? Я не ребенок, я уже помолвлена и стану женой наследника патрона, самой богатой женщиной в провинции, и все будут мне завидовать! Конечно, женщине вашего сорта этого не понять…

— А по-моему, вы избалованное, невыносимое отродье!

Только женщина может понять другую женщину. Что же касается свадьбы… мне жаль бедного человека, которого заставляют жениться на вас!

Джинни чувствовала, как от гнева горят щеки, но она ничуть не испугалась, когда рука Аны сжала рукоятку хлыста.

Голос девушки звенел бешеной, неудержимой яростью:

— Ты… ты… шлюха! Да-да, шлюха! Тетя так и сказала!

Падшая женщина, американская шлюха — это ее слова. Подумать, что мне было вас жаль!

— Побереги свою жалость для себя, малышка, — отрезала Джинни и, глубоко вздохнув, попыталась успокоиться. — Я удивлена, что хорошо воспитанный ребенок может употреблять подобные слова, особенно говоря с гостьей! Почему бы сначала не узнать правду, прежде чем сыпать смехотворными наглыми обвинениями? Я могла точно так же назвать вас маленькой проституткой, поскольку вы приехали одна и выказали очевидное отсутствие воспитания и манер.

— О-о… как вы можете?! — пронзительно взвизгнула Ана. — Когда я расскажу дону Франсиско, он прикажет вас высечь! И вашему драгоценному Ренальдо это тоже с рук не сойдет! Подумать только — привести сюда такую, как вы, и открыто содержать!

Злоба девушки дала Джинни преимущество, и она мгновенно им воспользовалась, заявив с еле заметной саркастической улыбкой:

— Поскольку вы так боитесь его гнева, может, лучше уехать, пока он не поймал вас здесь и не выпорол, как вы того заслуживаете!

— Ты… тварь! Не смей так разговаривать со мной!

Почти всхлипывая от бешенства, Ана подняла кнут, но Джинни быстро выхватила его и заметила, как в полных слез глазах появилось выражение страха.

— Я выше вас и сильнее, — мрачно предупредила Джинни. — И мне надоело терпеть вашу наглость.

Ана тихо вскрикнула, когда Джинни небрежным толчком усадила ее обратно на стул и встала над ней с хлыстом в руке.

— Вы не осмелитесь ударить меня, — пролепетала девушка. — Дон Франсиско… и я скажу жениху! Он очень жестокий человек… убьет вас не моргнув глазом!

— Ну что ж, я не боюсь ни дона Франсиско, ни вашего глупого жениха, — бросила Джинни. — А сейчас сидите спокойно и слушайте, что я скажу, да не вздумайте перебивать, а то отведаете кнута.

— Не желаю ничего слушать, — упрямо пробормотала девушка. — Лучше отпустите меня, иначе даже Ренальдо это вряд ли понравится!

— Говорите, почему вы здесь? Любите слушать сплетни сдут, хотели сами что-то рассказать? Или кто-то послал вас?

— Никто! Никто не посылал! И я не слушаю сплетен! Просто хотела посмотреть… на Ренальдо это не похоже! Особенно, — добавила она, искоса, с ненавистью глядя на Джинни, — потому что здесь видели моего жениха… Мне сказали, что он путался с вами! Хотела посмотреть, что вы за создание?

Ужасное подозрение зародилось в мозгу Джинни; она почувствовала себя так, словно видит дурной сон и не может проснуться. Тем не менее нельзя, чтобы эта дурочка видела, как она потрясена! Джинни заставила себя говорить прежним спокойным тоном:

— Посмотрели и убедились! Со мной шутить не стоит, а кроме того, я вовсе не любовница Ренальдо, что бы ни говорили сплетники. Что же касается вашего жениха, позвольте объяснить, что единственный человек, с кем я ездила кататься, — тот самый негодяй и бандит, который привез меня сюда силой. Не могу поверить, чтобы семья такой девочки, как вы, позволила» своей дочери выйти замуж за Стива Моргана, — наемника, профессионального убийцу и вора!.. Это просто невозможно! Он хуже дикого зверя — проглотит вас и не поперхнется.

— Замолчите! Сейчас же замолчите! Не желаю слушать! Все это ложь! — Ана, вскочив, яростно затопала ногами. — Как вы смеете говорить такое об Эстебане?! Если его здесь нет и он не может защитить себя, значит, можно обливать его грязью! Он никогда бы не привел сюда подобную женщину… Еще с детства я знала, что мы поженимся, даже вчера дон Франсиско говорил с моим отцом… он сказал… о, вы ужасная, ужасная женщина, лживая тварь, не желаю больше вас видеть!

— Тогда убирайтесь, пока я не потеряла терпение! Помните — я вас сюда не приглашала.

Джинни швырнула девушке хлыст, так что та закричала от страха и, всхлипывая, помчалась к лошади.

— Вы пожалеете… вот увидите! — взвизгнула она.

Но Джинни уже не слушала, она, задыхаясь,бежала в дом. Оказавшись в безопасности за четырьмя стенами, она бросилась на постель, не в силах справиться с собой. Гнев, унижение и жгучая ненависть к Стиву Моргану, который привез ее сюда, поставил в немыслимое положение, не думая о последствиях, сжигали душу. Джинни начала бить подушку кулаками, еле удерживаясь от крика.

Какая мерзость! Он обручен — Стив, который так часто утверждал, что не желает связывать себя ни с одной женщиной! Какая наглость привезти ее сюда, едва ли не в дом невесты! Чего он надеялся добиться? Почему сделал это?

Она почти довела себя до истерики, но ей было все равно!

Лгун! Негодяй! Он не задумался лишить ее девственности, но, конечно, и не коснулся этой избалованной девчонки! Неужели он привез ее сюда, только чтобы унизить еще больше? О Боже, что теперь делать? Где Ренальдо? Почему не приезжает?

Джинни давно не плакала, но сейчас слезы хлынули градом, тело сотрясалось от рыданий. Вбежавшая Роза забросала ее вопросами, пытаясь утешить, но ничего не помогало. Встревоженная женщина сидела рядом с Джинни, пока та, окончательно обессиленная, не замолчала. Роза осторожно раздела ее: обтерла холодной водой и бережно укрыла простыней.

Какая жалость, какой позор! Несмотря на преданность семейству Альварадо, Роза сердито покачала головой. Как мог дон Эстебан поступить так?! Каждый мог видеть и каждому ясно, что сеньорита Джинья — настоящая дама, и такая красивая к тому же! Роза уже знала о приезде доньи Аны. Противная маленькая злючка! Родители избаловали, ее, и хозяин тоже Именно он договорился о свадьбе девчонки и внука. Роза невольно вздрогнула, представив, что сделает хозяин, когда узнает. А ведь дона Ана побежит прямо к нему. Что теперь будет?

Глава 27

После ухода истерически рыдающей Аны из кабинета до»

Франсиско Альварадо долго сидел и, задумчиво хмурясь, смотрел на дверь, сжимая хлыст для верховой езды все еще сильными руками. Волосы дона Франсиско давно побелели, но сам он держался по-прежнему гордо и прямо, как молодой. Этот человек привык к безусловному повиновению, гордый, как его предки, конкистадоры, и такой же высокомерный. Услышанная новость явно ему не понравилась. Рот под пышными белыми усами сжался в тонкую линию, глаза, такие же темно-синие, как у внука, метали молнии…

— Хайме!

Ему не нужно было повышать голос. Хайме, как всегда, ждал за порогом. Что ему известно? А остальным слугам, пастухам? Все они знали, но не смели ему сказать. Все же не стоит обсуждать такие вещи перед слугами.

— Что угодно хозяину? — спросил бесшумно появившийся Хайме.

Дон Франсиско даже не слышал, как он вошел.

— Передай сеньору Ренальдо, что я хочу поговорить с ним. И немедленно!

— Сейчас, хозяин'.

Когда Ренальдо вошел в комнату, дон Франсиско сидел за письменным столом и, подняв глаза на племянника, едва заметно кивнул:

— Вижу, ты не заставил себя ждать. Может показаться, что нынешнее поколение еще испытывает некоторое почтение к старшим.

— Вы хотели видеть меня по срочному делу? — сдержанно спросил Ренальдо. Лицо его было абсолютно бесстрастным.

— Можешь сесть. Стакан виски?

Племянник покачал головой:

— Нет, спасибо, сеньор. У меня еще много дел сегодня.

Собственно говоря, я уже хотел уйти, когда Хайме позвал меня.

— Вижу, у тебя появились странные и многочисленные занятия в последнее время! Вообще я почти тебя не вижу.

Каждый раз, когда Эстебан решает почтить нас своим присутствием, начинают происходить весьма странные вещи.

Неожиданно подняв голову, дон Франсиско успел заметить промелькнувшее на лице племянника выражение озабоченности.

— Надеюсь, мой внук не втянул тебя в очередную дикую выходку?!

— Насколько мне известно, он сейчас в Мехико или направляется туда, — сухо пояснил Ренальдо. — В любом случае, я редко с ним встречаюсь.

— Ну что ж… Надеюсь, дело, которым он занимается, окажется прибыльным.

Дон Франсиско поднес к губам стакан вина и продолжал говорить все тем же спокойным тоном:

— Я, однако, крайне удивлен, что он решил оставить женщину, которую привез с собой. Ана говорит, что она довольно привлекательна… хотя внешность ее несколько вызывающая.

Ренальдо не смог скрыть краску гнева, разлившуюся по щекам. Значит, он знает! Дону Франсиско всегда удается пронюхать обо всем, что происходит в округе! Ренальдо неловко поежился под пронизывающим взглядом синих глаз.

— Сеньор! Я… я…

Ренальдо разозлился на себя — почему он с самого детства запинается и заикается в присутствии дона Франсиско, особенно когда пытается защитить кузена Эстебана от последствий его безответственного поступка!

— Стыдись, племянник! Столь образованный человек не может найти слов? Я надеялся, ты сможешь больше рассказать мне о последней игрушке Эстебана — насколько я понял, она ухитрилась вконец вывести из себя Ану. Удивительно, как ты позволил подобной женщине жить в своем доме; говорят, тебя постоянно видят в ее обществе. Она так интересна?

— Вы не понимаете! Не знаю, как Ана ухитрилась встретиться с Джинни… мисс Брендон, но поверьте, сеньор, она вовсе не та, за кого вы ее считаете! Она дама, сэр, из хорошей семьи и прекрасно воспитана. Эстебан не имел права так компрометировать ее! Я говорил ему…

— С каких это пор мой внук слушает чужие советы, — иронично спросил дон Франсиско, но глаза под тяжелыми веками едва заметно сузились. — Значит, ты считаешь, эта женщина не просто шлюха? В таком случае, что она делает здесь в качестве любовницы Эстебана? И почему я не знаю о том, что происходит в моем собственном поместье? Неужели для этого необходимо допрашивать тебя?

Нет-нет, не сжимай губы и не нужно столь благородной решимости на лице! Собираешься молоть чушь насчет того, что не желаешь предавать Эстебана? Ничего не желаю слушать, понятно! Запомни, ты всем обязан в первую очередь мне! Немедленно выкладывайте все, сеньор, и без утайки!

Позже Ренальдо Ортега признавался себе, что этот разговор был одним из самых неприятных в его жизни. Дядя был, конечно, прав — Ренальдо всегда был по-дурацки предан Эстебану, но чувствовал больше, чем просто верность по отношению к Джинни… Собственно, он сам не мог разобраться в своих чувствах к ней… жалость, смешанная с невероятным восхищением стойкостью и мужеством девушки… но не было ли тут чего-то еще? Пока дядя вытягивал из него всю прискорбную историю, перед глазами Ренальдо стояла Джинни — кожа цвета меди, глаза оттенка морской волны, капризно-чувственные губы, звонкий смех… Как посмел Эстебан обращаться с ней как с дешевой шлюхой, подобранной на улице?! Оставил одну, позволил Ане оскорбить, унизить ее. Нет, именно за Джинни он отвечал и был обязан защищать ее всеми силами.

Но больше всего Ренальдо был потрясен, когда дон Франсиско не пожелал слушать дальше, объявив, что желает сам поговорить с женщиной и только после этого примет надлежащее решение. И хотя Ренальдо знал, что ничто не сможет помешать старику, все же решительно запротестовал:

— Но, сеньор, я прошу вас…

— Иди займись счетными книгами, Ренальдо, — сухо приказал старик. — Я сам еще в силах справиться с делами семьи и поместья. Хайме, вели оседлать лошадей. Поедешь со мной.

Ренальдо ничего не оставалось делать, как с поклоном удалиться. Но расчеты больше не занимали его. Перед глазами стояло лицо Джинни. Господи, не позволь старику обидеть ее!

Но волноваться не было причин. Стычка с доной Аной окончательно лишила Джинни сил. Молча, покорно, как кукла, она позволила Розе умыть и одеть себя в самое красивое из принесенных платьев. Роза даже связала ей волосы зеленой лентой и заставила выпить сок и съесть несколько ломтиков папайи.

— Зачем? — слабо запротестовала Джинни. — Разве кто-то придет?

Она не могла дождаться, пока явится Ренальдо, — он утешит ее, сумеет помочь! Дорогой Ренальдо! Истинный друг!

Джинни сознавала одно: она должна уехать отсюда — невозможно сидеть и покорно ждать, когда вернется Стив.

Роза что-то бормотала на смеси испанского и индейского. Джинни прислушалась.

— Дона Джинья, вы должны выглядеть как можно лучше. Нужно приготовиться ко всему, что может случиться.

— Но что может случиться? Я не боюсь угроз этой девчонки! Даже если этот человек, которого она называет патроном, решит убить меня, мне все равно! Уж лучше смерть!

— Господи! — перекрестилась Роза. — Не говорите такого! Это приносит несчастье! Патрон не злой человек и всегда старается поступать по справедливости! Хотя… дона Ана его любимица. Кто знает… ведь именно патрон все устроил.

— Что устроил? Вы серьезно пытаетесь утверждать, что сеньор Эстебан позволил хозяину устроить этот брак?

— Но дона Джинья! — Роза взглянула на Джинни так, словно та потеряла рассудок. — Таков обычай в нашей стране! Я слышала, что, когда дона Ана была еще ребенком, ее отец обо всем договорился с доном Франсиско…

— Погоди, погоди! — Джинни прижала ладонь к внезапно загоревшимся щекам. — Ты совсем меня запутала! Кто такой дон Франсиско? Дед Эстебана? Но почему ты называешь его патроном.

— Потому что он хозяин! — округлила глаза Роза, потрясенная невежеством Джинни. — Я думала, вы знаете — все знают дона Франсиско Альварадо. Говорят, он один из первых богачей в Мексике! Даже хуаристы не смеют напасть на его земли, а французы, эти убийцы, тоже уважают его — сам император с императрицей были его гостями и пригласили его в свой дворец в Чапультепеке.

Джинни молча встала перед зеркалом. В ушах звучал пронзительный голос Аны, с гордостью объявившей о том, что она помолвлена с наследником самого дона Франсиско. Стив Морган, человек, которого она презирала, называя полукровкой, вором, наемником, профессиональным убийцей, — внук испанского дворянина, наследник миллионного состояния?!

Нет, это просто невероятно!

— Значит, он богат, — прошептала она. — Мог быть джентльменом, остаться здесь и жениться, как хотел дед, но вместо этого… — Внезапная слепая ярость наполнила все ее существо. — Ему не должно сойти с рук все, что он натворил! Привезти меня сюда, выставить перед всеми своей любовницей, обращаться как с последней тварью. Ведь он помолвлен с этой девушкой, без сомнения, тоже богатой и с хорошим приданым. Какой же в этом смысл?

Джинни вскочила, пролетела мимо пораженной Розы и очутилась в гостиной. Она не знала, что собиралась де, дать — возможно, найти Ренальдо, бросить ему в лицо правду… убежать, уйти, только не оставаться здесь. Все, что угодно, лишь бы покончить с этим фарсом, сохранить хотя бы остатки гордости.

— Дона Джинья, дона Джинья, — завопила Роза.

И в тот момент, когда Джинни была уже почти у порога, дверь распахнулась, и в комнату вошел незнакомый мужчина.

— Что здесь стряслось? Почему никто не отвечает на стук?

Они уставились друг на друга — высокий старик и задыхающаяся, почти обезумевшая девушка. Холодные глаза дона Франсиско не пропустили ни единой детали, тонкие губы кривила саркастическая улыбка.

— Патрон! — охнула Роза.

Но Джинни уже успела понять, кто перед ней. Дед Стива. Они чем-то похожи… глаза совсем одинаковые', и взгляд такой же оценивающий.

Джинни выпрямилась, упрямо вздернула подбородок.

— Извините, дон Франсиско, что никто не встретил вас.

Роза помогала мне одеваться, а я не ждала гостей.

— Простите, что не смог предупредить о визите, мисс Брендон. К несчастью, я не знал, что придется посетить вас. Давайте сядем. Нам необходимо поговорить. — И, не оборачиваясь, бросил:

— Можешь идти, женщина! Я не собираюсь обижать твою госпожу!

Дон Франсиско вежливо усадил Джинни в кресло. Девушка была настолько потрясена, что не думала сопротивляться. Что он хочет от нее? Что скажет? Она почему-то не боялась — слишком много пришлось пережить. Но Джинни была полна решимости не заговаривать первой — пусть начинает, если хочет.

Подойдя к графину с вином, стоявшему на низком столике, дон Франсиско налил два бокала:

— Не откажетесь выпить со стариком, мадемуазель?

Откуда он знает, что она росла во Франции?

— Спасибо, — тихо ответила она.

Дон Франсиско поднес бокал к губам.

— Превосходное вино. Рад обнаружить, что у моего внука хороший вкус, хотя бы в некоторых вещах. Жаль, что во многих отношениях он ничем не лучше дикаря.

Джинни, сама того не желая, залилась краской и сделала несколько глотков, чтобы скрыть смущение. Дон Франсиско продолжал спокойно, открыто рассматривать ее. Ожидает ответа на свое язвительное замечание? Нет, если он специально пришел увидеть ее, пусть первым начнет разговор.

Дон Франсиско задумчиво повертел бокал в руках. Да, эта мисс Джинни Брендон действительно настоящий сюрприз! К счастью, приятный. По-видимому, Ренальдо был прав. С первой минуты, когда он увидел, как эти зеленые глаза потрясение расширились, заметил, насколько быстро удалось девушке взять себя в руки, дон Франсиско понял, что его буйный, неуправляемый внук привез совершенно необычную женщину.

«Боже! — с внезапным гневом подумал дон Франсиско. — Он ее и вправду похитил! Негодяй, видимо, считает, что мы все еще живем в средние века! Похитить леди и обращаться с ней как с уличной женщиной?! Но почему? Неужели он, всегда так небрежно относившийся к собственным завоеваниям, влюбился в эту девушку?»

Она молча выдерживала изучающий взгляд. Но по-видимому, умна, ждет, чтобы инициатива исходила от него! К собственному удивлению, дон Франсиско понял: девушка обладает гордостью и мужеством и, если верить его одурманенному племяннику, умом и обаянием. Дон Франсиско позволил себе слегка улыбнуться. Зеленые глаза под длинными ресницами спокойно смотрели на него, но он заметил, как крепко сжаты лежавшие на коленях кулачки.

Очевидно, Эстебан не смог покорить ее…

Дон Франсиско, хмыкнув, вспомнил рассказ Ренальдо о том, как Джинни ранила Эстебана.

— Ну что ж, мадемуазель, — сказал он вслух, — не думаете ли вы, что пора бы мне услышать всю историю из ваших уст?

Простите мою прямоту — я старый человек и предпочитаю честность и откровенность. Я говорил со своим племянником Ренальдо, который, кажется, очень высокого мнения о вас.

— Но я не знаю, что вы хотите услышать, дон Франсиско.

Уверена, что дона Ана крайне меня невзлюбила, а я, к стыду своему, вышла из себя. Не знала, что Стив… бедный Ренальдо, он, должно быть, чувствует себя ужасно виноватым!

— Мадемуазель… надеюсь, вы не разочаруете меня и не станете играть словами.

Неожиданно резкие нотки в голосе заставили Джинни вскинуть голову. Она строптиво блеснула глазами.

— Играть, сэр? Вы должны простить меня: если я хожу вокруг да около, то только потому, что смущена и сконфужена. Причина, по которой я оказалась здесь, проста и… в то же время ужасна. Ваш внук, человек, которого я знала как Стива Моргана, привез меня сюда… Я его… его… — Джинни хотела откровенно признаться в том, что она любовница Стива, но слова не шли с языка.

Она закусила губу, против воли опустила глаза и скорее почувствовала, чем увидела, нетерпеливый жест дона Франсиско.

— Мисс Брендон, я еще раз прошу извинения. Вижу, вам тяжело говорить об этом, но, клянусь Богом, если сможете довериться мне, скоро поймете: не все мужчины в нашей семье лишены понятия о том, что такое честь.

Джинни удивленно пожала плечами:

— Но что вы можете сделать? Слишком поздно? Стив похитил меня… Он сначала взял меня заложницей, чтобы он и его друзья могли благополучно скрыться с украденным золотом… но потом… Нет, я просто не могу говорить об этом…

Пожалуйста, думайте. Что желаете, мне все равно! Единственное, что мне хочется, — убежать, убежать туда, где он никогда не сможет меня найти, и забыть обо всем.

Дон Франсиско нахмурился, белые мохнатые брови грозно сошлись. В эту минуту он был страшен, но, как оказалось, гнев его был направлен не против Джинни.

— Что! Мой внук к тому же еще и вор? И обошелся с вами подобным образом?! Мисс Брендон, надеюсь, мое первое впечатление о вас было правильным! Я должен знать все, и, поверьте, не из праздного любопытства. Я глава этой семьи, мадемуазель, и честь для меня — не пустое слово. Я старомодный человек, но есть вещи, которых не допущу. Вы должны сказать мне все, настаиваю!

Пальцы сжали запястье девушки. Опустив глаза, Джинни заметила вздувшиеся старческие вены, но пожатие было крепким, как у юноши. Неожиданно Джинни поняла, насколько силен этот человек и почему все благоговеют перед ним и даже боятся. Он словно заворожил Джинни, и она бесцветным сухим тоном, то и дело запинаясь, начала говорить, не щадя ни Стива, ни себя… осуждая собственную слабость, первую, слепую девическую страсть к человеку, которого позже начала ненавидеть и презирать.

Наконец она замолчала — все было сказано. Горло так пересохло, что Джинни больше не могла выдавить ни слова.

Она сгорбилась в кресле и жадно глотнула вина.

Что сделает дон Франсиско? Прикажет убить ее? Избавиться любым способом, чтобы смыть пятно с чести семьи.

Он на все способен — ведь это» дед Стива, он отдавал приказы и ждал повиновения так же неумолимо, как Стив. Дон Франсиско был здесь кем-то вроде короля — законы были не для него, никто не мог ослушаться этого человека! Что для него Джинни в сравнении с ребенком единственной дочери?! И почему он по-прежнему молчит, почему не скажет что-нибудь, не положит конец этому нестерпимому напряжению раз № навсегда?! В конце концов, ей все равно — она так устала и измучена, лучше уж умереть.

— Значит, все еще хуже, чем я предполагал. На этот раз Эстебан зашел слишком далеко, и я не могу допустить, чтобы это продолжалось! — спокойно объявил дон Франсиско, хотя стальные нотки в его голосе заставили Джинни вздрогнуть. Не успела она спросить что-то, как он продолжил резким тоном человека, привыкшего к повиновению:

— Не знаю, в какие глупые, безответственные авантюры позволил себе впутаться Эстебан, но намереваюсь обнаружить, как только он вернется. Видите ли, мисс Брендон, я плохо знаю своего внука. С тех пор как моя дочь Луиза привезла его сюда, я пытался сделать из него джентльмена. Я порол его до крови, учил, наставлял, но он никогда ни в чем не слушался, постоянно бросал мне вызов! Повзрослев, он начал убегать из дома.

Наконец я решил, что птенцу пора расправить крылья, и отпустил его. И вот что случилось. Он ничему не выучился, привык только угождать своим желаниям, брать все, что подвернется под руку. Ну что ж, клянусь Богом, на этот раз ему придется подумать о последствиях. Он выполнит свои обязательства дворянина, или я убью его собственными руками! — И, решительно встав, подошел к девушке и осторожно сжал ее холодные пальцы. — Ты так прекрасна, дитя мое. Сильна духом и честна — мне это нравится. Ну что ж, я не могу исправить содеянного, не в моих силах заставить вас забыть все пережитые страдания. Зато я собираюсь предложить решение, которое избавит вас от позора и унижения. Мой внук женится на вас, как только вернется!

Джинни долгим, ошеломленным взглядом уставилась на старика, словно дикий зверек, не в силах поверить услышанному, потом закричала, попыталась вырвать руку, но старик крепко держал ее.

— Нет! Вы сами не понимаете, что говорите! Стив никогда… ни за что… вы не знаете его! Он не захочет покориться вынужденному браку… и, кроме того, я ненавижу его! — по-детски жалобно закончила Джинни.

— Послушайте меня, Вирджиния, — строго предупредил дон Франсиско, заглушив протесты, готовые сорваться с губ девушки. — Вы должны забыть о своей совершенно естественной реакции и попытаться понять, что это единственная возможность спасти вашу репутацию. Слишком многие знают, что Эстебан похитил вас, но, если вы возвратитесь в качестве его жены, семья Брендон по крайней мере сможет высоко держать голову. Конечно, сплетники будут шептаться, но все ваши друзья посчитают такой брак романтичным. Видите ли, дитя мое, я знаю человеческую натуру. Вы станете богатой, респектабельной женщиной. Я положу на ваше имя значительную сумму. Если захотите отправиться в Америку или Францию, вы будете совершенно независимы. Понимаете?

— Нет, — слабо прошептала девушка, — это невозможно. Если даже я соглашусь, Стив никогда на это не пойдет! И заставит меня расплачиваться за это.

— Эстебан поступит так, как я прикажу! Не забывайте, это Мексика! Он уважает наши обычаи, хотя всегда выступал против них. И я позабочусь, чтобы он относился к вам с уважением, подобающим жене. Нет, на этот раз ему не уйти от ответственности.

Но Джинни по-прежнему испуганно смотрела на этого властного человека, чувствуя себя как во сне.

— Ну а если он откажется?

— Я отрекусь от него, и пусть живет как хочет! Понимаете вы, юная леди, что я велел расстреливать людей за гораздо меньшие преступления! Думаю, Эстебан прекрасно знает меня, и, когда я все объясню ему, поймет, что выбора у него нет — либо брак, либо позорная смерть.

Непререкаемые нотки в голосе дона Франсиско вернули Джинни к реальности. Значит, старик не шутит, и его решение бесповоротно!

— Я мечтала отомстить ему, заставить страдать и даже едва не убила его! Но это… это уж слишком! Я не хочу быть причиной насилия и жестокости!

— Тогда вы выйдете за него! Я все устрою. Он даст мне слово, а Эстебан никогда не нарушит клятву, и если вы хотите отомстить — станьте его женой и получите его имя! По край ней мере он это обязан для вас сделать!

— Не знаю, что и ответить.

— Вы согласны, не так ли? Ну что ж, едем! Я отведу вам личные покои и приставлю дуэнью. Насчет сплетен не беспокойтесь — как только будет объявлено о свадьбе, злые языки стихнут. Никаких споров — вы выглядите усталой. Роза уложит вещи.

И к вечеру Джинни уже находилась на роскошной асиенде в качестве почетной гостьи самого хозяина.

Глава 28

Полное представление о богатстве и могуществе дона Франсиско Джинни получила за дни, последовавшие после ее неожиданного и удивительного появления в «большом доме». С первого взгляда на высокие каменные стены, окружавшие огромный парк, на аллею, обсаженную деревьями и ведущую к величественному средневековому особняку, Джинни почувствовала, что попала в волшебную сказку.

Бурное течение событий несло девушку вдаль… к неизвестному будущему. Ей отвели апартаменты, принадлежавшие когда-то доне Луизе, матери Стива, просторные, отдельные, правда, с выходом в тот же внутренний двор, что и двери большого дома. Несколько дней Джинни бродила по комнатам, словно во сне, восхищаясь прелестной испанской мебелью и дорогими коврами. Девушку представили сеньоре Армихо, которую все в семье звали тетей Альфонсой. Сеньора Армихо должна была стать ее неофициальной дуэньей — сама мысль об этом едва не заставила девушку истерически рассмеяться. Кроме того, ей назначили двух личных горничных, вечно хихикающих смуглых мексиканочек.

Джинни все время повторяла себе, что наутро проснется и все исчезнет. Но новый день принес еще больше сюрпризов. Сеньора Армихо повела ее в просторную кладовую, где хранились ткани всех цветов — шелка, бархат, атлас. С Джинни сняли мерку, и портниха принесла модные парижские журналы.

— Хотя мы далеки от цивилизации, — сухо пояснила сеньора Армихо, — наша семья всегда одевалась по последней моде, и, дорогая Джинья, вам придется посещать много балов и праздников.

Все называли ее «Джинья», на испанский лад. Горничные восхищались новыми нарядами, и даже тетя Альфонса оттаяла настолько, что благосклонно заметила, как идут к глазам Джинни изумруды, подаренные доном Франсиско. И хотя Джинни протестовала против таких дорогих подарков, ее никто не слушал.

Драгоценности предназначались для невесты дона Эстебана и все эти годы пролежали в сейфе, ожидая своего часа.

У Джинни было все, что она хотела, и даже резвая кобылка арабской породы.

Джинни все время чувствовала себя неловко — ведь многочисленные друзья и родственники ожидали, что Стив женится на Ане Вальдес, а тут неизвестно откуда появилась незнакомая женщина, да к тому же американка! Но ее приняли без расспросов, с истинным гостеприимством и добротой. И теперь заверения дона Франсиско, что внук подчинится его приказу, уже не казались ей странными. Она поняла, что старик держит в руках жизнь и смерть людей, работавших на асиенде. Рассказы Стива и Ренальдо помогли девушке лучше увидеть картину этого все еще феодального общества. Но каким образом Стиву удалось вырваться отсюда? И почему он захотел сделать это? Она чувствовала, что презирает его еще больше за то, кем он стал — бандитом, авантюристом, и не потому, что должен бороться за выживание, нет. Стив был достаточно безрассуден, беспечен и порочен, чтобы жить подобной жизнью. И что еще хуже, он лицемер — осмеливается осуждать богатых землевладельцев и французов, прибывших сюда по их приглашению, — но разве он сам не был одним из них?! Он убивал и воровал во имя дела Хуареса, который желал все отобрать у богатых и раздать бедным — бандитам и пеонам, своим сторонникам! Нет, Джинни никогда не понять этого!

Она не хотела думать о Стиве, но ничего не могла поделать — остальные женщины в доме все время напоминали о свадьбе, наслаждаясь смущением девушки. Они считали все это романтичным, как из волшебной сказки. Подумать только, дон Эстебан похитил красивую девушку, в которую страстно влюблен! Украл ее из-под носа тирана-отца! Вот это настоящая любовь!

Даже Рональде, обычно такой тактичный, иногда заговаривал о свадьбе. Приглашения уже рассылаются. Не хочет ли Джинни пригласить друзей и родных?

И девушка против воли краснела и заикалась. Нет-нет, она никого не желает видеть. Дону Франсиско Джинни призналась, что хочет все рассказать отцу после свадьбы. Позже, когда она станет замужней женщиной, все объяснит отцу и Соне.

Но были минуты, когда Джинни не могла отделаться от непрошеных мыслей. Что сделает Стив, когда вернется, как поступит? Пока она под защитой дона Франсиско, но что будет потом?! Сумма, положенная стариком на ее имя, позволит Джинни стать самостоятельной, путешествовать, делать все, что захочется, но что, если Стив решит по-другому?

Ведь свадьба делает женщину рабыней мужа, и вдруг он решит предъявить на жену свои права? Ведь сказал же он Джинни, когда та ударила его ножом:

— Не стоит недооценивать друг друга.

Джинни не смела недооценивать Стива — она слишком плохо его знала!

«Я боюсь его, — думала Джинни как-то ночью, не в силах уснуть. — Он совершенно непредсказуемый и способен на все! Что, если он решит отомстить?!» Но ведь она ни в чем не виновата! Стив сам привез ее сюда, поставил в ужасное положение. Пусть теперь узнает, каково это — потерять драгоценную свободу, о которой он так много говорит! Нет-нет, она никогда больше не позволит себе склонить перед ним голову, никогда не испугается!

Но все же были ночи, когда тяжелые запахи жасмина и гардений врывались в спальню, не давая дышать. Джинни снова и снова повторяла себе, что всему причиной жара, дремлющая, томительная чувственность непривычного климата. Почему, почему тело предает ее, тоскуя по его ласкам, вынудившим ее пробудиться от девственного забытья И понять, что такое страсть, желание и удовлетворение этого желания. И пусть умом Джинни ненавидела Стива и вздрагивала при воспоминании о его требовательных, ненасытных руках и губах, все же были ночи, когда она терзалась жаждой ощутить его разгоряченную плоть, безумные поцелуи на губах и груди, тяжесть тела, заставлявшую забыть обо всем, кроме стремления достичь блаженства и экстаза…

Иногда Джинни, вне себя от возбуждения, наполняла ванну холодной водой и лежала в ней, пока не начинали стучать зубы.

«Что со мной? — спрашивала она себя. — Неужели я становлюсь таким же презренным созданием, как Стив, живущим лишь страстями, инстинктами тела, а не разумом? Я ненавижу его, в этом нет сомнения, и все же, когда он прикасается ко мне или целует… становлюсь животным, и Стив… Стив знает это, знает, что может сделать со мной все что заблагорассудится! Как несправедливо, что я родилась женщиной!»

Никому, ни одному человеку Джинни не могла признаться в этих постыдных чувствах: ни старому священнику, которому была обязана исповедаться, ни даже Ренальдо, верному дорогому другу.

Прошло десять дней с тех пор, как дон Франсиско привез ее в «большой дом», и, несмотря на спокойную жизнь, Джинни временами ощущала, что ее нервы натянуты до предела.

Стив сказал, уезжая, что будет рад избавиться от нее.

Что он подумает, когда вернется? Подумать только, этот человек, так презираемый ею, был единственным, кто видел в Джинни женщину, а не ангела добродетели или просто хорошенькое личико, и обращался с ней как с женщиной.

Как-то днем, сидя в библиотеке, Джинни услышала за дверью шум и суматоху. На секунду девушка застыла от ужасного предчувствия. Стив приехал?! Все-таки решил вернуться! Девушка боялась выйти, притворяясь, что ничего не слышит, и перелистывала книгу, хотя буквы расплывались перед глазами.

Раздались шаги дона Франсиско. Кого он ведет?

— Уверен, что она здесь, — объявил он обычным сухим голосом. — Все дни проводит за чтением!

Но когда дверь открылась, Джинни увидела, что в комнату вплыла полная, богато одетая женщина, увешанная чрезмерно большим количеством украшений.

Дон Франсиско представил ее как свою сестру, сеньору Марию Ортега, мать Ренальдо.

— Моя сестра живет в Мехико со своим старшим сыном и его семьей, — со старомодной учтивостью сказал дон Франсиско. — Ей не терпится познакомиться с вами, так что оставляю вас наедине.

— Да-да… всем нам так интересно узнать о женщине, которая смогла взять в плен моего неуловимого внучатого племянника.

Джинни очутилась в душистых объятиях; маленькие темные глазки женщины цепко ощупали ее, не пропуская ни единой детали. И прежде чем девушка успела открыть рот, дона Мария, схватив ее за руку, потянула из комнаты, ни на минуту не переставая трещать:

— Франсиско, мы посидим во дворе — там гораздо прохладнее! И не забудь мой апельсиновый сок, хорошо? Дорогая Джинья, конечно, не откажется составить мне компанию!

Господи, деточка, — поспешно улыбнулась она, — не бойся меня! Я не кусаюсь, просто старуха, которая любит поболтать! Уж потерпи, мне столько нужно спросить!

И скоро они удобно устроились в патио[8]. Проворный слуга уже спешил с высоким кувшином прохладного апельсинового сока для доны Марии. Рот ее ни на минуту не закрывался, и Джинни с облегчением обнаружила, что ее участие в беседе ограничивается короткими «да» и «нет».

Сеньора Ортега, которую Джинни меньше всего представляла в роли матери Ренальдо, оказалась крайне прямодушной и откровенно объявила, что считает всех американцев неотесанными дикарями, за исключением некоторых южан.

Но она простила Джинни ее происхождение, поскольку та оказалась француженкой.

— А ты хорошенькая, — великодушно объявила дона Мария. — Должна признать, я приятно удивлена. Этот дьявол Эстебан всегда гонялся за женщинами определенного сорта, поэтому, когда Ренальдо написал, что ты — дочь сенатора, образованная молодая леди, я очень обрадовалась. Так и сказала дорогой Сарите, моей невестке: «Дорогая, Франсиско никогда не согласится на брак с женщиной, которую не одобряет!» Мой брат — человек строгих правил, но, видно, вы ему нравитесь — я сразу это увидела. Что же касается моего младшего сына — я просто поражена! Он не очень-то высокого мнения о женщинах, но в восторге от вас.

Внезапная перемена темы вызвала» у Джинни легкое головокружение; она смогла только слабо прошептать:

— Ренальдо? От меня?

— Ну конечно, деточка, кто же еще? Жаль, что он не встретил тебя раньше, чем этот негодяй Эстебан… Ах, ты не представляешь, как он меня разочаровал! Сначала решил стать священником — провел два года в семинарии и неожиданно передумал! И все из-за богопротивных книг! Я рыдала день и ночь, когда он мне сказал! Объявил, что желает помочь бедным людям, крестьянам, и поэтому собирается стать школьным учителем! Вообрази, и это мой сын! Да еще отказывается жениться, а теперь… нет-нет, это ужасно.

— Но, мадам, я не понимаю, — пролепетала Джинни. — Что плохого в том, что Ренальдо хочет…

— Чепуха! Конечно, понимаешь! Ренальдо насквозь виден! Он, конечно, влюблен в тебя — это ясно и понятно. Но куда ему до Эстебана — тот может вскружить голову любой женщине! Кроме того, он богат или будет богат, когда решит угомониться.

Джинни, покраснев, энергично запротестовала:

— Мадам, вы смущаете меня. Я уверена, что…

Но сеньора Ортега лишь небрежно взмахнула рукой:

— Не стоит, дорогое дитя! Я знаю, что вы не авантюристка и не охотитесь за состоянием брата — в конце концов, вы и сами не бедны, не так ли? А кроме того, Эстебан всегда умел покорить женщину… Ах, сколько беспокойства он причинил моему бедному брату и дорогой Луизе, пока та была жива! Я даже рада, что он наконец решил жить как все люди! Вечно убегает, скрывается, ни словом не предупредив! Кстати, когда ваш жених возвращается?

Джинни едва не заскрипела зубами от раздражения, но, выдавив улыбку, быстро объяснила, что Стив должен приехать через две недели.

— У него срочные дела, но думаю, он успеет к фиесте у Сандовалей, — небрежно пояснила она, презирая себя за то, что приходится выгораживать Стива, и, чтобы предупредить дальнейшие расспросы, осведомилась:

— Вы ведь поедете с нами, не правда ли, мадам?

— Пожалуйста, дорогая, зови меня «тетя Мария», ведь теперь ты одна из нас. Конечно, поеду. Дон Хосе наш старый друг и всегда дает такие изысканные балы, гораздо более великолепные, чем я посещала в Мехико и даже Чапультепеке! — Дона Мария извлекла веер из слоновой кости и, энергично обмахиваясь, продолжала:

— Вот где тебе нужно побывать! Ты должна быть представлена императору и императрице. В их дворце царит такое веселье — императрица любит окружать себя молодыми людьми — там собрались блестящие офицеры со всего света. А женщины! Я была там с сыном и его женой.

Сколько нарядов! Могу поклясться, что видела там, представь кого? Эстебана! С этой бойкой, хорошенькой графиней-француженкой, о которой все говорят! Я так удивилась, а когда снова посмотрела, они уже скрылись в толпе. Но конечно, вряд ли это был Эстебан, должно быть, я спутала. Какой-нибудь американский авантюрист, при дворе их полно, и говорят, графиня Даниела, пока ее муж сражается с хуаристами, предпочитает американских любовников.

О Господи!

Дона Мария, замолчав, уставилась на Джинни:

— Дорогая, неужели я расстроила тебя своей глупой болтовней?! Конечно, это не Эстебан, он не мог там быть! Ты выглядишь плохо, Джинни, может, здесь слишком жарко?

— О… о да… я еще не привыкла… нет-нет, я не беспокоюсь! Просто голова…

— Конечно, не о чем беспокоиться! Вы скоро поженитесь, каждая женщина ждет этого, не правда ли? Нервы…

Скорее всего нервы… вполне обычное явление, дорогая, не у тебя одной! Я помню…

Дона Мария углубилась в воспоминания, пока Джинни, сидя с непроницаемым лицом, делала вид, что слушает. Но внутри она кипела яростью, с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать. Конечно, это Стив! Кому же еще, как не ему, ухаживать за графиней-француженкой! У них назначено свидание, поэтому он так спешил уехать в Мехико, оставив здесь Джинни.

Он шпион хуаристов, подлый предатель… Как он мог поехать на бал к императору, когда замышляет свергнуть бедного Максимилиана?! О, нужно было разоблачить его… только сумасшедшая могла согласиться на этот брак… связывать себя с подобным человеком!

Мысли лихорадочно метались в мозгу Джинни, голова раскалывалась от невыносимой боли. Она закрыла глаза и услышала встревоженный голос тети Альфонсы, приложившей ей ко лбу платок, смоченный холодной водой. Но перед мысленным взором все время всплывало лицо, издевательски улыбающееся, ненавистное лицо Стива. Больше она не боялась его гнева — наоборот, с какой-то злобной яростью ожидала его возвращения. Она отплатит Стиву Моргану за все, за все! И, теша себя этой мыслью, Джинни заснула.

Глава 29

Стив Морган вернулся на асиенду только в самый день празднования именин дона Хосе Сандоваля, и к этому времени сеньора Мария Ортега успела превратить спокойное жилище брата в нечто напоминающее сумасшедший дом. Она немедленно взяла на себя бразды правления, и теперь слуги непрестанно сновали по комнатам, выполняя бесчисленные поручения. Дом вычистили с чердака до подвала, каждое платье Джинни подвергалось критическому осмотру, от нее потребовали учиться вести домашнее хозяйство, носить больше драгоценностей, сделать другую прическу… Дон Франсиско предпочел закрыться в кабинете вместе с Ренальдо, вконец доведенным бесконечными приставаниями матери.

Джинни чувствовала себя совершенно беспомощной, но в общем была даже рада, что можно заняться чем-то и что дона Мария не дает ей возможности остаться наедине со своими мыслями, хотя ко времени появления Стива Джинни столько раз слышала его имя, произнесенное неодобрительным тоном, что, казалось, вот-вот сойдет с ума, если сеньора Мария упомянет о Стиве еще раз.

Она не ощутила ничего, кроме холода, ужасного холода, сковавшего сердце, рожденного от смеси гнева и отчаяния, когда одна из горничных, запыхавшись, ворвалась в комнату с вытаращенными от волнения глазами.

— Он вернулся! Дон Эстебан наконец вернулся! Дона Джинья, он сейчас придет! Он в кабинете с хозяином! Помочь вам переодеться?

— Конечно, нет! — воскликнула Джинни резче, чем намеревалась. — Я уже устала менять платья по десять раз на день!

После ухода девушки Джинни нервно забегала по комнате. Переодеться?! Платье, которое она надела по настоянию тети Марии, очень ей идет, и к тому же Стив никогда не обращал внимания, во что она одета — единственной его целью было поскорее сорвать с нее одежду!

Нервы Джинни были так натянуты, что появление дуэньи только ухудшило дело. Именно Джинни пришлось успокоить взволнованную сеньору Армихо.

Единственным утешением служило то, что дона Мария решила навестить сегодня своего сына и вернется только во второй половине дня.

— Какая жалость, что сеньора Ортега не смогла встретить дона Эстебана! — повторяла тетя Альфонса. — Она так расстроится!

Джинни пыталась заняться вышиванием, скорее из-за дуэньи, чем ради себя. Она строго говорила себе, что нисколько не боится, ничуть не расстроена, но, услышав знакомые шаги за дверью, поспешно вскочила, чувствуя, как кровь отливает от лица.

— Вам незачем уходить, — прошептала она дуэнье, — в конце концов, мы уже не дети и хорошо знаем друг друга.

— Но он ваш жених! Дон Франсиско сказал, что вам можно оставаться наедине!

Выхода не было — как только Стив появился в дверях, тетя Альфонса, извинившись, поспешила из комнаты.

— Я слышал, мы скоро поженимся, — первое, что сказал он, и хотя его той был удивительно мягким, Джинни нисколько не обманывалась — она заметила издевательское, почти злобное выражение в суженных глазах, пока он внимательно рассматривал Джинни, словно видел впервые.

Он прислонился к двери, очевидно, чувствуя себя как дома, но Джинни успела разглядеть гневно сжатые, белые от ярости губы и нахмуренные брови.

В руке у Стива был какой-то сверток, который он небрежно швырнул на пол.

— Я принес тебе подарок — новое платье. Хотя вижу, теперь оно вряд ли понадобится. Но можешь надеть его сегодня, если захочешь.

Как вежливо он говорил, как спокойно! Но в душе бушевала ярость, Стив еле сдерживался, и Джинни это понимала — ведь она и раньше видела его таким!

Девушка гордо подняла подбородок, презрительно скривила губы:

— Спасибо! Прошу простить, что удивилась так — не привыкла к подобным знакам внимания с твоей стороны!

— Кажется, мой дед тоже считает, что я бесчеловечно обошелся с тобой. Видимо, мне следует загладить вину? Ухаживать за тобой, как подобает страстно влюбленному жениху… найти путь к женскому сердцу? — Стив зловеще улыбнулся. — Ты сегодня необычно молчалива, Джинни! На себя не похожа! Разочарована, что я не поздоровался с тобой по-настоящему?

И не успела Джинни сообразить, в чем Дело, Стив одним прыжком пересек комнату и схватил ее в объятия, нагнув ей голову. Джинни закрыла глаза, чтобы не видеть полыхающего в них гнева. Или это просто предвкушение поцелуя? Она ничего не понимала, сознавая лишь собственную слабость и почти гипнотическое могущество, которым обладали его объятия. Он не поцеловал ее, но Джинни физически ощущала взгляд горящих глаз на лице, губах, плечах и груди. Чего он ждет? Как смеет он держать ее вот так, рассматривать, словно вещь?! Собрав все силы, Джинни свирепо прошептала, пытаясь оттолкнуть Стива:

— Нет! Отпусти!

Но его руки только сжались еще крепче, так, что Джинни едва могла дышать.

— Не лучше ли начать привыкать к моим объятиям, любимая? Разве годится так приветствовать будущего мужа? А мне сказали, с каким нетерпением ты ждала моего возвращения!

Глаза Джинни широко раскрылись.

— Прекрати! Ненавижу тебя!

Неожиданный горький смех заставил Джинни замолчать.

— Ну конечно, — издевательски процедил Стив. — Как я мог это забыть? А я-то думал, ты изменилась и выходишь за меня по любви! Уверена, что не питаешь ко мне тайной страсти? Попытайся поцеловать меня. Когда мы поженимся, ожидаю от тебя большей покорности!

Джинни начала сопротивляться, но Стив снова наклонил голову и начал целовать ее долгими, жестокими, почти болезненными поцелуями, пальцы, запутавшиеся в волосах, не давали ей повернуть голову; тщательно заколотые волосы рассыпались по плечам, шпильки разлетелись во все стороны. Джинни пыталась забыться, не думать о его поцелуях, о губах, насильно раскрывших ее губы, о языке, проникающем в ее рот, требовательном, неумолимом, почти вынуждающем ответить на поцелуй.

Рука стальным кольцом сжала ее талию; голова девушки беспомощно откинулась под жгучими, бешеными ласками, и Джинни внезапно болезненно поняла, что он желает ее. Почему всегда этим кончается: как унизительно, стыдно, позорно сознавать собственную слабость и почти безумную чувственность, которую пробуждает в ней его прикосновение?

Джинни почти теряла рассудок, но тут Стив поднял голову, почти оттолкнув ее. Девушка задыхалась, словно пробежала много миль, и, чтобы не упасть, ухватилась за спинку кресла.

Только через несколько мгновений она заметила, что Стив вполне владеет собой — он лишь отступил на шаг, критически оглядывая девушку. Гнев вновь загорелся в ней, сменив дремотно-чувственное состояние, владевшее душой всего минуту назад.

Волосы Джинни рассыпались почти до талии, щеки лихорадочно горели, зеленые глаза зловеще потемнели, как море в шторм. Даже голос звучал резко, сдавленно:

— Что ты хочешь этим доказать? Что сильнее меня? Ты омерзителен!

Он сунул большие пальцы за пояс — знакомый ненавистный жест.

— Я не всегдавызывал у тебя подобные чувства, насколько припоминаю. Собственно говоря, тебе не терпелось узнать когда-то, что это такое — стать женщиной. Одного не понимаю: зачем ты согласилась выйти за меня? Так жаждешь респектабельности? Подумай о новых волнующих приключениях, которых будешь лишена. Неужели тебе не наскучит все это? Ты такая страстная женщина, хотя слишком большая пуританка, чтобы это признать, но тебя очень легко возбудить, любовь моя.

Помнишь, как быстро ты переметнулась к Карлу Хоскинсу, а потом к французскому капитану? Не сомневаюсь, ты могла бы сделать лучшую партию. Я не собираюсь осесть, я изгой, вне. закона, жалкий полукровка. Почему ты передумала?

Слова прозвучали пощечиной — эти издевательские, презрительные слова, мгновенно наполнившие Джинни яростью.

На губах Стива играла пренебрежительная полуулыбка, он спокойно ожидал ее реакции.

— Именно ты смеешь говорить мне подобные вещи? — Джинни пришлось собрать всю волю, чтобы не сорваться. — Смеешь обвинять меня… О Боже! Какой же ты лицемер! Думаешь, я не знаю, зачем ты отправился в столь таинственное неотложное путешествие в Мехико! И что ее зовут Даниелой? О да! — продолжала она с бешенством, довольная, что попала в самую точку и с лица Стива исчезла улыбка. — Я не так глупа и невежественна, как ты считаешь! Я знала, что делаю, когда сказала твоему деду, что согласна выйти за тебя, — разве я не клялась, что отомщу любым способом и что ты тысячу раз пожалеешь, что похитил меня! Думаешь, я простила твое гнусное, жестокое обращение со мной? Теперь ты женишься, освободишь меня и на своей шкуре почувствуешь, каково это, когда тебя вынуждают делать то, чего не хочется! Я буду путешествовать, когда и куда хочу, и брать и бросая» любовников… кстати, как тебе понравится быть рогоносцем?

Уж я позабочусь сообщать тебе о каждой измене. Пусть у тебя будет сотня любовниц, мне все равно — я стану твоей женой и собираюсь носить твое имя!

Глаза Джинни сверкали, она, казалось, вот-вот набросится на него, словно кошка.

— Какой же ты оказалась стервой! — спокойно, почти лениво заметил Стив, но Джинни отлично видела, что он вне себя от гнева. Лицо напоминало маску, холодную и безжизненную.

— Ты был прекрасным учителем, Стив?

Она нарочно кокетливо расширила глаза и была вознаграждена бешеным взглядом. Джинни поняла, что зашла слишком далеко и Стив просто набросится на нее и удушит.

Но он только глубоко вдохнул и неожиданно улыбнулся;

— Когда-нибудь, дорогая, ты должна рассказать, что вы с дедом задумали относительно меня. Ну а пока не стоит ссориться, давай проведем оставшееся нам время как можно лучше. Ты просто великолепна, когда сердишься!

О Господи, он просто невыносим! Как ему удается так быстро взять себя в руки — из огнедышащего дракона мгновенно превратился в айсберг!

— Пожалуйста, не трудись говорить комплименты, — высокомерно бросила Джинни. — Думаю, мы прекрасно знаем, как относимся друг к другу.

— Ну а я в этом не уверен, — задумчиво протянул Стив. — Конечно, ты настоящая стерва, но думаю, что и я хорош! Но в любом случае, мне приказали — я повинуюсь. Буду ухаживать за тобой, шептать комплименты, вести себя, как подобает любящему жениху. — Он слегка коснулся ее щеки и рассмеялся, видя, как сжалась девушка. — Так раскраснелась, словно у тебя лихорадка, дорогая! Уверена, что чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы ехать на праздник? Кстати, я зайду за тобой в семь, надеюсь, ты к этому времени уже будешь одета. Дед не любит ждать, а до асиенды дона Хосс далеко!

— Ты невыносим! — ледяным тоном заявила Джинни.

— А ты похожа на цыганку, с этими разметавшимися волосами и потемневшими, как мрачный лес, глазами, — шутливо протянул он. — Вот видишь, даже такой циник, как я, может стать поэтом. По правде говоря, ты так соблазнительна, когда растрепанна и сердишься! Какая жалость, что мы еще не женаты!

Джинни лишь охнула от гнева:

— Не могу больше! Не желаю ничего слушать!

Она повернулась и вылетела из комнаты, пытаясь избежать издевательского смеха Стива.

Только позже, в тишине и уединении спальни, Джинни вспомнила о подарке Стива. Она предпочла бы разорвать платье и забросить подальше, но пришлось под зорким взглядом сеньоры Армихо развернуть бумагу. Встряхнув платье, Джинни не смогла удержаться от восторженного крика. Платье оказалось бальным, самым красивым из всех, какие Джинни приходилось надевать. Оно казалось зеленым, но, когда свет падал на ткань, многочисленные складки начинали переливаться всеми оттенками, незаметно переходившими один в другой! Даже обычно спокойная сеньора Армихо восхищенно смотрела на прелестное мерцающее платье. И хотя вырез был слишком глубоким, Джинни чувствовала себя принцессой из сказки.

— О, какая прелесть! — воскликнула тетя Альфонса. — Все женщины будут вам завидовать! Не будь вы помолвлены, украли бы всех их поклонников! Какой безупречный вкус у Эстебана!

Упоминание имени Стива вернуло Джинни на землю, хотя пальцы против воли ласкали мягкую, почти прозрачную ткань.

Стив… Почему именно он подарил ей это восхитительное платье?! И где он сумел найти такое сокровище? Без сомнения, украл! Возможно, у графини Даниелы… или у самой императрицы Шарлотты! Он способен на все! Но несмотря на горькие мысли и сомнения, Джинни знала: она не устоит перед искушением и наденет платье.

— Я буду в нем сегодня, — вслух объявила Джинни.

Сеньора Армихо благоговейно подняла платье:

— Я сама его поглажу. Нельзя доверять такую ткань глупым девчонкам — обязательно сожгут. А вы, дорогая Джинья, попытайтесь отдохнуть, танцы скорее всего будут продолжаться до рассвета.

Джинни равнодушно кивнула, легла и закрыла глаза, полная решимости последовать совету тети Альфонсы. Джинни была бы потрясена, знай она, что именно в этот момент Стив вспоминает о ней и раздумья его так же горьки и полны гнева, как и размышления девушки.

Он возвратился к себе и хотел уже принять ванну, но почему-то обнаружил, что нуждается в хорошей порции виски. Вино! Ведь здесь не держат в доме ничего, кроме вина.

Ну что ж, сойдет и это!

Стив, словно окаменев, уставился на собственное отражение, рассеянно потер заросшую щеку. Придется побриться — может, это ей понравится!

Мысли о Джинни отнюдь не улучшили настроение Стива. Будь она проклята, хитрая маленькая интриганка! Ей представилась возможность отплатить ему за все, и Стив не сомневался, что она выполнит свои угрозы! Каким же он был дураком — показал ей, что такое наслаждение, и, когда она начала заводить одного любовника за другим, имел глупость похитить ее!

Осушив стакан, Стив поднес к губам бутылку, тремя глотками выпил половину.

С того момента как он встретил Джинни Брендон, все пошло наперекосяк! Хотя, нужно признать, она не во всем виновата. Нужно было выполнить данное себе обещание и держаться подальше от нее! По крайней мере было бы легче оторваться от погони! И какого дьявола он притащил ее сюда — ведь понимал же, что дед обязательно узнает обо всем!

Нужно было, во всяком случае, хотя бы принять меры предосторожности. Но главное — нельзя, ни в коем случае нельзя было позволить себе связаться с Джинни Брендон.

Стив выругался, и горничная-индианка, появившаяся с ведром горячей воды, подпрыгнула, словно ее укусили. Стив рассеянно улыбнулся, и девушка, ответив застенчивой улыбкой, кивнула и снова отправилась за водой.

Стив задумчиво уставился на дверь. Ну и история! Он вернулся из Мехико, как только смог, добыв нужную информацию для Бишопа. Собственно говоря, сам Бишоп в обличье богатого скупщика скота сегодня будет на асиенде Сандовалей по приглашению дона Диего, сына дона Хосе, близкого друга Стива и горячего, хотя и тайного сторонника Порфирио Диаса.

Именно он передал Стиву, что по возвращении того ждет очередное, крайне сложное и ответственное поручение Бишопа. Что он теперь скажет Бишопу?

— Мой дед считает меня ребенком настолько, что решил ставить у двери охрану и даже сам выбрал невесту и велит жениться!

Сама мысль об этом заставила его сцепить зубы от гнева.

Никто не посмеет упрекнуть его — человек на такой службе может использовать любые методы, чтобы достичь своей цели.

Но в этом случае Стив допустил ошибку — ужасную, непоправимую ошибку! Слава Богу, хоть успел добыть информацию, в которой они так нуждались! Даже без него друзья смогут продолжать работу по обе стороны границы.

Несмотря на ярость и отвращение к себе, Стив не смог сдержать улыбки, представив негодование очаровательной Даниелы, когда та обнаружит его исчезновение. Она обозлится еще больше, узнав об исчезновении нового бального платья, сшитого в Париже самим Уортом из дорогой индийской ткани, подарка английского герцога! Да, Дани, должно быть, сейчас бьется в истерике! Как она хороша, особенно в постели — ненасытна, умоляет, извивается, рычит от страсти, царапает спину, выкрикивает непристойности. Все же ему начали надоедать ее претензии и постоянные сцены! Может, теперь она будет более осторожна в выборе любовников — ее муж должен поблагодарить за это Стива!

Нахмурившись при мысли о все еще сражавшемся задело Максимилиана муже Дани, Стив тяжело вздохнул и начал раздеваться, небрежно бросая на пол пропыленную одежду, но, несмотря на отсутствующий вид, напряженно искал возможности сбежать. Правда, это было почти невозможно. Скорее всего Хайме Перес до сих пор стоит за дверью комнаты.

Огромный мрачный человек был личным телохранителем деда и когда-то терпеливо учил маленького Стива стрелять из ружья. Тот факт, что именно Хайме следил за ним, был доказательством недоверия дона Франсиско к внуку. Правда, сам дед откровенно заявил об этом Стиву:

— Всякий из моих родственников, забывший о чести и сделавший то, что сделал ты, не достоин доверия!

Гнев в голосе деда, смешанный с презрением, заставил Стива на секунду почувствовать себя глупым бессердечным юнцом.

Беседа с самого начала приняла неприятный оборот, и хотя дон Франсиско не повышал голоса, все же не пытался скрыть презрение, отвращение и смертельную холодную ярость. Он объяснил Стиву все последствия его отказа от женитьбы и, более того, потребовал немедленно дать клятву вступить в брак с Джинни и обращаться с ней с подобающими заботой и уважением.

— К сожалению, должен сказать, что она заслуживает лучшего мужа, но поскольку ты обесчестил ее — тебе и исправлять содеянное! Надеюсь, в тебе еще остались хоть какие-то понятия о семейной чести и долге, которые я столько лет пытался внушить!

Стив сухо, сдержанно пробормотал, что дает слово, подумав, что на этом все кончится. Он женится на Джинни, если это поможет вернуть ей уважение окружающих! Важнее всего, что он не собирается оставаться с ней до конца дней своих!

Но дед, словно прочитав его мысли, изложил остальные требования. Стив, не веря ушам, слушал, как дон Франсиско приказал ему отдать револьверы. Старик поднял глаза, и на пороге немедленно появился Хайме с ружьем.

Мгновенная ослепляющая ярость охватила Стива; он уже хотел выхватить револьвер, но сообразил, что Хайме не задумываясь выстрелит и может покалечить его и что деду все равно, жив внук или умер! Кроме того, он любил Хайме Переса. Он был добр и терпелив, чем-то напоминал Стиву отца.

Может ли Стив выстрелить в Хайме?!

Молча, кипя еле сдерживаемым гневом, Стив отстегнул пояс с револьверами и вручил деду.

— Прекрасно. А теперь дай слово, что не будешь пытаться достать другое оружие или носить его, пока я не дам тебе разрешение на это.

Бешено сверкнув синими глазами, Стив отказался:

— Я дал обещание, что женюсь и буду отныне вести себя с девушкой вежливо и почтительно. Но не позволю обращаться с собой как с зеленым мальчишкой, которому нельзя доверять оружие!

— А я говорю тебе, Эстебан, что ты ведешь себя как глупый ребенок! Обвешан пистолетами, как бандит, один из тех воров и убийц, с которыми ты общаешься. Теми, кто носит оружие только с преступными целями! У тебя имелось достаточно возможностей преуспеть в жизни, но тебе всего было мало! Слишком упрям, чтобы учиться и жить как подобает джентльмену! Ты запятнал честь семьи, похитив и подвергнув унижению молодую женщину из хорошей семьи, чей отец доверил ее твоим заботам! Ты украл деньги, принадлежавшие сенатору, выставлял мисс Брендон напоказ как свою любовницу в самых непристойных местах! Как же прикажешь поступать с тобой?!

Безжалостное презрение деда заставило Стива побелеть от ярости, но он молча выдержал речь старика. Гордость не позволила ему попытаться объяснить… да и что мог сказать Стив, не выдав себя и своих «хозяев»? Подобные вещи дед никогда не сможет понять!

— Прошу немедленно дать свое слово, — повторил дон Франсиско, видя, что внук молчит.

— Простите, сэр, не могу.

Стив заметил, как рука деда невольно сжала рукоятку хлыста, и, вспомнив, как часто это орудие наказания опускалось на его спину в детстве, поднял глаза на молчаливого Хайме, загородившего дверь.

Стараясь не выказать гнева, Стив величественно-терпеливо объяснил:

— Ни за что на свете не хотел бы поднять руку ни на тебя, дедушка, ни на тебя, старый друг, хотя вы считаете меня способным на это. Но должен заверить, что при первой возможности добуду револьвер и собираюсь носить его, если захочу.

Глаза дона Франсиско превратились в осколки льда.

— Я считаю тебя дерзким, безответственным юнцом. Ты не оставляешь мне иного выбора, кроме как сделать все, чтобы мои приказы исполнялись!

Стив коротко, горько рассмеялся:

— И что ты со мной сделаешь, дедушка? Отдашь в руки правосудия? Закуешь в цепи? А может, расстреляешь? В таком случае, мне трудно будет сыграть роль жениха!

— Придержи язык, негодяй!

Старик с размаху ударил хлыстом по подлокотнику кресла. Холодные гневные глаза впились в Стива. На этот раз он говорил очень медленно:

— Есть другой выход… Если желаешь продолжать в том же духе, я сумею сделать так, что с тобой произойдет несчастный случай. О, ничего серьезного — пуля в правую руку искалечит тебя на всю жизнь так, что ты никогда не сможешь быстро выхватить револьвер, чтобы успеть убить человека…

Он остановился на полуслове, видя, что продолжать не стоит — лицо Стива побелело.

— Это все равно что прикончить меня, — глухо, бесстрастно заявил Стив, — и лучше уж убить сразу.

Взгляды их снова сошлись в молчаливой битве, и Хайме Перес не мог не подумать о том, как похожи эти двое! Хоть бы хозяин не вздумал привести в исполнение свою угрозу.

Хайме не знал, конечно, что дон Франсиско, глядя на внука, видел дочь, Луизу, вызывающе глядевшую на отца такими же темно-синими глазами, когда тот объявил, что прикажет убить ее любовника.

— Если убьешь Дэниела — умру и я, — тихо, бесстрашно объявила она. — Он мой муж и моя жизнь!

Тогда он подумал — Луиза говорит правду. Дон Франсиско отпустил их, и, когда позже дочь с ребенком пришла к отцу, тот с горечью понял: она была права, ее жизнь кончена.

И теперь дон Франсиско думал, что стареет… или теряет волю и власть. Этот его единственный внук — слишком гордый и упрямый, его невозможно укротить! Ни наказания, ни увещевания не могли усмирить эту своевольную натуру. Да, свирепая гордость Эстебана не уступала его собственной! Он не уступит деду, даже если ему будет грозить смерть!

Чтобы скрыть нежелательные эмоции, дон Франсиско вновь ударил хлыстом по креслу.

— Если не дашь мне клятву, — мрачно сказал он, — тогда считай себя пленником. Тебя будут охранять день и ночь и не выпустят, пока я не посчитаю, что ты заработал право находиться среди порядочных людей.

— Вижу! И может, вы приставите охрану к постели во время медового месяца, желая убедиться, что я выполняю супружеские обязанности? Или мне не будет позволено обнять застенчивую невесту из-за того, что, не дай Бог, могу обидеть бедняжку.

Несмотря на возраст, дон Франсиско вскочил с кресла быстрее любого юноши. С морщинистого лица сбежала краска.

— А пока ты приучишься держать свой дерзкий язык за зубами в моем присутствии и в присутствии других! Может, это напомнит тебе, что я еще по-прежнему глава семьи!

Рука его поднялась, и хлыст дважды опустился на грудь внука — белая рубашка мгновенно окрасилась кровью.

Стив почти ожидал этого, но гордость не позволила ему уклониться от ударов; белые губы сжались, и он лишь едва заметно поморщился. Сжатые кулаки — вот все, что выдавало боль. Взгляд не отрывался от лица дона Франсиско.

Старик холодно улыбнулся:

— Это поможет тебе исправить манеры! И кстати, пока ты еще не ушел, запомни: ты должен обращаться с невестой с подобающими ей нежностью и уважением как на людях, так и наедине! Надеюсь, ты не станешь вынуждать ее подчиниться своей грубой дикарской страсти!

Мужчина, считающий себя таковым, не станет насиловать собственную жену — или не можешь убедить женщину отдаться тебе по доброй воле?!

Слова дона Франсиско хлестали больнее кнута, но Стив не промолвил ни слова. Сколько еще придется ему вынести?! Но дон Франсиско неумолимо продолжал:

— Я все-таки хотел бы твердо знать, что ты не выкинешь никакой глупости и не попытаешься сбежать до свадьбы.

— К чему мне бежать от такой красавицы? — слегка пожав плечами, бросил Стив. — Думаешь, в ней так мало очарования, что я пожелаю упустить лишний шанс затащить ее в постель?

Какой мрачный юмор в том, что он, взрослый человек, мужчина, вынужден позволять старику осыпать себя оскорблениями и диктовать, как жить?!

Глаза дона Франсиско блеснули, но он сдержанно ответил:

— Удивлен, что в этом случае ты проявляешь хороший вкус! Встреча с Джинни стала для меня не только приятным сюрпризом, но и истинным наслаждением!

При этих словах Хайме Перес позволил себе слегка расслабиться. Слава Богу, кажется, пронесло!

— Советую привести себя в приличный вид, прежде чем навестишь свою невесту, — посоветовал старик, наливая себе вина.

Сдержанно Поклонившись, Стив пошел к выходу, но дед остановил его:

— Кстати, я в недоумении: почему ты привез девушку сюда? Ты обычно более благоразумен, или, лучше сказать, осторожен… в своих проделках. Видимо, из этого можно заключить, что ты влюбился?

Глаза Стива чуть сузились, но лицо осталось совершенно бесстрастным.

— Я не очень-то думал об этом, сэр. Поскольку мы должны пожениться, вполне естественно, что я должен питать к ней, скажем… некоторую симпатию, а не неприязнь.

— Было бы еще лучше, испытывай Джинни те же чувства, не так ли? — объявил дон Франсиско, заканчивая разговор.

Стив лежал голый в теплой воде, но был не в том настроении, чтобы наслаждаться хорошенькой Хуаной. Сознание, что за дверью стережет Хайме, было невозможно вынести! Настроение отнюдь не улучшилось после встречи с Джинни. Что в ней такого, что заставляет мгновенно терять выдержку? Он едва не ударил ее сегодня, желая заставить замолчать, а потом опрокинуть на постель и добиться вынужденного, против воли, ответа на ласки. Так и нужно было поступить, и он сделал бы это, не вынуди его дед дать дурацкую, бессмысленную клятву! Как, должно быть, насмехается сейчас Джинни!

Стив стиснул зубы, пытаясь взять себя в руки. Тихий, нежный голос Хуаны прервал его мысли. Девушка наклонилась над Стивом, полные, ничем не скованные груди ясно обрисовались под свободной блузкой. Пальцы очертили следы, оставленные хлыстом на груди Стива.

— Ах, сеньор, вам, должно быть, так больно! Я могу принести мазь, подождите секунду.

Почти механически Стив поднес ее руку к губам, поцеловал, щекоча ладонь языком.

— Не мазь мне нужна, — прошептал он и почувствовал, как нервно вздрогнула девушка:

— Сеньор! Разве вы забыли, скоро ваша свадьба!

Выругавшись про себя, Стив сильнее сжал ее руку. Значит, скоро! Видимо, все уже знают об этом! Он чувствовал, что попал в ловушку, выхода нет, и от этого злился еще больше. Должен же быть выход — хоть какой-нибудь!

Многозначительно улыбнувшись, Стив сказал вслух:

— «Скоро» — слишком долгий срок, красавица! А твои глаза так прекрасны — мужчина может утонуть в их глубинах!

Хуана снова хихикнула и наклонилась чуть ниже. Стив. улыбался одними губами, но мысли его были далеко. Честь!

Честь — пустое слово, которое так любят старики, оно помогает им скрывать слабости! Мужчина должен выполнять свой долг или делать все, что пожелает… пока готов отвечать за последствия, конечно.

Но возможно, эту малышку Хуану можно будет убедить достать ему револьвер. И в любом случае она очень привлекательна… Пальцы Стива почти бессознательно стянули блузку с плеч девушки, высвобождая ее великолепные груди. Хуана тихо охнула, когда он нагнулся и прижался губами к ложбинке между теплыми холмиками.

— Почему бы тебе не скинуть эти лохмотья и не лечь со мной в ванну? Здесь хватит места для нас обоих…

Язык Стива отыскал ее сосок, руки запутались в густых волосах.

— О… сеньор!

Никто из них не заметил, что вода в ванне остыла и выплеснулась, разлилась лужами по полу.

Глава 30

Экипаж дона Франсиско был большим и удобным, но путешествие до асиенды Сандовалей было долгим, утомительным и заняло почти два часа.

Большую часть пути Стив угрюмо молчал, откинувшись на спинку сиденья и закрыв глаза. Он объяснил, что провел .почти весь день в седле и очень устал.

— Все вы, молодежь, такие! — воскликнула сеньора Ортега. — Слабые, изнеженные создания! В наше время кабальеро мог проехать сотню миль, только чтобы пригласить на танец возлюбленную! Танцевали до рассвета, и никто не жаловался на усталость!

Голос тети Марии все дребезжал и дребезжал, но остальные молчали, занятые своими мыслями, лишь сеньора Армихо изредка вставляла словечко.

Дон Франсиско, сидевший рядом со Стивом, хмурясь уставился в окно, скрывая все усиливающуюся ярость от дам, а Джинни, выглядевшая ослепительно красивой, не вымолвила ни слова. Но сеньора Ортега продолжала весело болтать, не переставала задаваться вопросом, что же произошло между молодыми людьми. Они совсем не напоминают влюбленную парочку. Может, Стив злится потому, что ему не позволили сидеть рядом с невестой? Кстати, не странно ли, что дон Франсиско настоял на том, чтобы сесть между молодыми людьми? И почему их сопровождают двое вооруженных до зубов телохранителей? Но, тактично воздержавшись от расспросов, она продолжала болтать.

Стив, притворяясь, что спит, все время думал о вооруженном эскорте. Его эскорте. Ярость горькой желчью кипела на губах. Отныне, куда бы он ни пошел, эти двое будут стеречь его зорко, как коршуны. Попробуй объяснить это Бишопу! Необходимо поговорить с ним наедине, но как это устроить? Счастье, что Хуана, милая Хуана, смогла тайком передать ему кинжал, который всегда носила, защищаясь от слишком пылких кавалеров. Теперь этот кинжал был надежно скрыт в высоком, украшенном серебром сапоге. Стив все время ощущал его у щиколотки. Хорошо еще, хоть это удалось достать.

Мысленно пожав плечами, Стив решил, что будет решать каждую проблему по мере ее возникновения. Он и раньше сбегал из тюрем; когда понадобится — скроется и от этих сторожевых псов. Сейчас главное — Джинни. Незаметно для девушки Стив чуть приоткрыл ресницы и стал ее рассматривать. Несомненно, она ослепительно красива и соблазнительна сегодня. Украденное платье шло ей гораздо больше, чем прелестной Даниеле. А опалы, принадлежавшие когда-то матери, переливаются, как светлое пламя, в ушах и на шее.

Настоящая красавица, жаль только, что так сварлива и невыносимо зла! Но можно ли осуждать ее за это? По всей справедливости, во многом виноват он сам. Назойливая мысль, преследующая его вот уже который день, возвращалась опять.

Почему он привез ее сюда? Почему именно эта женщина может мгновенно заставить его потерять самообладание до такой степени, что он готов удушить ее голыми руками. И почему, почему, несмотря ни на что, он по-прежнему хочет ее?! Джинни вызывает в нем худшие инстинкты, и, очевидно, то же самое происходит с ней — ведь с другими мужчинами она весела, кокетлива и очаровательна, он сам видел, как она флиртовала с Хоскинсом, подставляла губы Мишелю Реми, и неизвестно, до чего дошла бы с лейтенантом д'Аржаном, не вмешайся Стив.

Стив, незаметно для себя, снова нахмурился. Будь проклята Джинни! Будь прокляты ее хитрость и двуличие! Сейчас она весела и шутлива, через секунду превращается в дикую кошку!

Приходилось каждую секунду быть начеку, и, как только он потерял бдительность, Джинни тут же сумела втереться в доверие к деду, покорно согласившись выйти замуж за Стива и, наконец, получив возможность отомстить! И подумать только, она угрожает обличить его, заявляет, что будет открыто вести скандальную жизнь, заводить любовников! Ну что ж, еще увидим, кто кого! Он женится на ней, чтобы исполнить обещание, и оставит у алтаря. Брошенная жена! Пусть-ка переживет этот скандал! Стив совершил ошибку, когда позволил ей стать привычкой, но от привычки легко избавиться, а мир полон красивых женщин — женщин, которые не кричат о ненависти и презрении к мужчине, перед тем как отдаться ему!

Джинни сегодня была какой-то непривычно тихой, вместо того чтобы ощущать радость и торжество. Стив снова искоса, зорко взглянул на нее, но девушка притворилась, что рассматривает окрестности. Лицо казалось сдержанно-спокойным, но Стив вспомнил, какими холодными были ее руки, когда он помогал ей садиться в экипаж. Неожиданная, чрезвычайно неприятная мысль заставила его подскочить, что вызвало явное недовольство дона Франсиско.

Боже! Неужели она беременна?! Неужели именно поэтому Джинни согласилась выйти за него?! Может, в этом причина ее постоянно меняющихся настроений, поэтому страстная, самозабвенно отдающаяся любовница превратилась в полного ненависти врага.

Лениво приоткрыв глаза, он оглядел Джинни так, что она не смогла не заметить этого долгого испытующего взгляда. Нет, ее талия по-прежнему тонка, груди не пополнели. У него разыгралось воображение… или это больная совесть… возможно, если у него когда-нибудь она была.

Экипаж замедлил ход; впереди сверкали огни — мириады крошечных пляшущих светлячков на темно-синем небе, Только через несколько секунд Джинни поняла, что это развешанные на стенах фонари. Пестро разодетые, улыбающиеся вакеро[9], стоя в воротах, встречали гостей.

Джинни с трудом верила глазам — залитое светом тысяч японских фонариков поместье было похоже на сказочную страну. Экипаж остановился. Джинни услышала музыку.

Между гостями бродили музыканты с гитарами; откуда-то доносился высокий жалобный голос певца фламенко[10].

Слева, между деревьями, виднелось что-то вроде огромного ринга, и, видя удивление Джинни, сеньора Армихо пояснила, что это арена для боя быков — может, молодые люди захотят показать свое искусство.

— Иногда, — неодобрительно заметила тетушка Мария, — кабальеро даже дерутся там на дуэли! У наших молодых людей горячая кровь!

— Скорее, горячие головы, — фыркнул дон Франсиско.

Они стояли у подножия широкой лестницы, ведущей к главному входу, и старик предложил руку Джинни, но тут она услышала шутливый голос Стива:

— Как, сэр, неужели вы лишите меня радости проводить невесту в дом? Возможно, когда мужчины увидят, что она моя, поостерегутся ухаживать за Джинни!

Почувствовав неладное, девушка отстранилась, но Стив уже взял ее под руку и повел по ступенькам. Дон Франсиско, едва сдерживая гнев, предложил руку сестре, сеньора Армихо заключала процессию.

Они оказались в большом зале, и Джинни подхватил вихрь приветствий, поклонов, объятий дам и вежливых поцелуев рук. Ей улыбались приветливо, а некоторые — завистливо, Стива поздравляли с прекрасным выбором.

Здесь собрались богатейшие люди провинции. Проходя мимо открытой стеклянной двери, Джинни даже заметила мундиры — французские, австрийские, бельгийские. Что, если Мишель здесь? Или… надутый лейтенант д'Аржан?

Она бессознательно застыла на секунду, но тут же гордо подняла голову. Чего бояться? Пусть Стив прячется, она ни в чем не виновата!

Девушка облегченно вздохнула, когда они вновь двинулись через толпу. Дон Франсиско и его сестра не отходили от молодой пары. Сеньора Армихо собрала шали и отправилась наверх.

Дона Мария отошла от брата и дернула Джинни за руку:

— Пойдемте, дорогая, я представлю вас своим старинным приятельницам. Они так хотят познакомиться с вами.

Джинни казалось, что она и Стив ходят, улыбаются и кланяются, как актеры на сцене. Он говорил заученные слова, в голосе звучали гордость и нежность. Какой притворщик! Впрочем, он всегда обожал маскарад!

Сеньора Мария заметила, что дон Франсиско положил руку на плечо Стива. Неужели они о чем-то спорят? Но времени для раздумий не оставалось. Сеньора Ортега объявила, что самые почетные и пожилые гости предпочитают ужинать не на свежем воздухе, а в огромной столовой, а потом будут танцевать под более спокойную музыку.

Пока сеньора Мария представляла Джинни пожилым дамам в темных платьях, собравшимся в маленькой гостиной, девушка чувствовала, как разрывается голова от бесконечных вопросов, на которые не находилось ответа.

Сегодня днем, после ухода Стива, она бросилась на постель в надежде заснуть, но в этот момент Карменсита, самая болтливая из горничных, принесла холодного лимонада и осталась поболтать. Она рассказала, что дон Франсиско ужасно разгневан поведением дона Эстебана и сама Хуана передавала, будто старик так разозлился, что ударил внука кнутом. Знает ли дона Джинья, что ее жениху не разрешено носить оружие? И Хайме теперь всюду его сопровождает.

Заметив выражение лица Джинни, Карменсита поспешно попросила извинить ее за болтовню.

— Не останавливайся, раз начала, — велела Джинни, рывком садясь в постели. — Кто эта Хуана и откуда все знает?

Глаза Карменситы расширились и лукаво блеснули.

— Работает в доме, дона Джинья. Вы ее видели. Мужчины считают ее хорошенькой, но она хуже цыганки, а отец ее — настоящий бандит! Убил человека и скрывается в горах. Мать привела ее сюда и упросила хозяина взять на службу…

В конце концов Джинни все же удалось вытянуть из горничной, что Хуана была не только хорошенькой, но и честолюбивой — простые пастухи ее не удовлетворяли; кабальеро, гости дона Франсиско, осыпали девушку подарками, и, кроме того, Хуана считает дона Эстебана самым красивым муж-. чиной на земле. Хотела ли Карменсита предупредить ее или вызвать ревность, Джинни не знала. Ее гнев все разрастался.

Подумать только, немедленно воспользовался их ссорой, чтобы тут же связаться с Хуаной!

Позже, когда ярость немного остыла, Джинни Начала задаваться вопросом: в чем причина ссоры Стива с дедом? Неужели он отказывался жениться на ней и дон Франсиско был вынужден обезоружить его и приставить стражу?! Она должна была радоваться при мысли о том, что Стив Морган загнан в ловушку, но почему-то ей стало не по себе. Стив должен понять, что на этот раз ему не уйти от возмездия и не все сойдет с рук. Хотя… ведь это не настоящая свадьба. Джинни не ожидает от Стива, чтобы он оставался с ней. Но что, если дон Франсиско думает иначе?

Джинни мучило зловещее предчувствие, нечто вроде страха. Когда сеньора Мария Ортега повела девушку обратно, она не могла вспомнить ни одного лица, ни одного имени, ни того, что сказала она или говорили ей.

Сцена немного оживилась. Танцы уже начались, и пары кружились под медленный вальс. Сама не зная почему, Джинни поискала глазами Стива. Он стоял в дальнем конце комнаты, у длинного стола с винами и прохладительными напитками, беседуя с темноволосым стройным юношей, сыном дона Сандоваля, Диего. Джинни увидела Рональде, особенно красивого сегодня, в темном вечернем костюме.

Он подошел к Стиву и дону Диего; между ними, по-видимому, завязалась оживленная беседа, и в этот момент Стив поднял голову и увидел Джинни. На секунду показалось, что темное сияние глаз выжгло тропу через всю переполненную гостями комнату, убивая звук, смех и движение, — взгляды их встретились и замерли. Стив что-то сказал Ренальдо, поставив стакан, направился к ней и шутливо упрекнул тетку за то, что та отобрала у него невесту. Дона Мария улыбнулась, одобрительно кивнула.

Стив, не обращая внимания на сжавшуюся Джинни, обнял ее за талию и увлек на середину зала.

— Помни, все считают нас влюбленной парой, — прошептал он, кружа Джинни в вальсе и почти незаметным движением притягивая ее все ближе. Девушка начала задыхаться.

— Обязательно прижимать меня так?

Но она почему-то улыбнулась и заметила, как глаза Стива чуть сузились.

— Какая прекрасная актриса вышла из тебя, Джинни. С нетерпением жду, какие еще сюрпризы ты приготовила для меня! — И, не ожидая ответа, вкрадчиво прошептал:

— Ты самая прелестная женщина здесь сегодня! Где ты была? Флиртовала с каким-нибудь молодым кабальеро, чтобы заставить меня ревновать?

Дон Франсиско, медленно круживший в танце полную женщину в алой парче, окинул молодую пару холодным взглядом и почтительно наклонил голову в сторону Джинни.

Стив коснулся губами ее виска, и Джинни едва не вскрикнула от возмущения!

— Прекрати! Ни к чему тратить на меня цветистые комплименты и поцелуи! Оставь их, — ехидно добавила она, — для хорошеньких служанок вроде Хуаны.

Стив рассмеялся, откинув голову:

— Ревнуешь, любовь моя? Не стоит! Должен же мужчина иногда позабавиться! И зачем ставить мне в вину случайную связь, когда сама собираешься заводить любовников?!

Не опасайся Джинни скандала, она вырвалась бы и убежала от Стива и его издевательского смеха.

— Мне все равно, что ты делаешь, — отрезала она, — но мог бы по крайней мере не подвергать меня сплетням слуг!

— Говоришь как истинная жена! Но, Джинни, любимая, почему я должен щадить тебя? И поскольку ты слушаешь пересуды слуг, уверен, тебе все известно. И я не только пленник твоей красоты и очарования, но и дед решил ограничить мою свободу. Так что мы товарищи по несчастью!

Теперь Джинни поняла — этот вечер добром не кончится.

Они постоянно ссорились и ненавидели друг друга все сильнее. Сколько еще осталось играть этот фарс, притворяться любовниками? Почему музыка не кончается? Джинни задыхалась, чувствуя себя так, будто танцует несколько часов. Она решила не отвечать на его колкости, не обращать внимания на то, что он притягивает ее к себе и время от времени прижимается губами ко лбу и вискам. Она знала — люди смотрят на них и, возможно, шокированы. Конечно, он именно поэтому и поступает так! Вынуждает ее устроить сцену. Не дождется!

Наконец танец кончился, но Стив удивил Джинни, оставшись рядом и обращаясь к ней с преувеличенной заботливостью:

— Ты так раскраснелась, любовь моя! Не хочешь ли прогуляться? В саду не так душно, а луна висит прямо над головой! Пойдем, может, удастся сбежать от твоей строгой дуэньи и дона Франсиско!

Джинни не удалось вырваться, не вызвав подозрения. Но зачем, с какой целью он уводит ее? Она немного успокоилась, только заметила, что двое мужчин незаметно отделились от толпы, и узнала в одном телохранителя дона Франсиско, Хайме Переса. Но если Стив и кипел от ярости, то ничем не показал этого. Он небрежно болтал о чем-то и даже познакомил с опоздавшим гостем-американцем, скупщиком скота из Техаса, ничем не примечательным коротышкой.

Стив почувствовал, что его настроение слегка улучшилось после разговора с Диего и Бишопом. Диего откровенно веселился, Бишоп хмуро упрекал, но информация, привезенная Стивом, вызвала улыбку даже у него.

— Пришлось употребить все влияние, чтобы убедить мистера Сьюарда поддержать президента Хуареса, — признался Бишоп. — У нас свои методы! Это даже лучше, чем узнать, что части французских войск приказано покинуть страну. Кстати, вы уверены насчет Лопеса?

Ответ Стива, по-видимому, удовлетворил Бишопа, и он снова улыбнулся:

— Ну что ж, теперь моя очередь сообщить вам кое-какие сведения. По-видимому, ваш будущий тесть сообщил всем, что его дочь гостит в Мексике. Скоро перевыборы, и, думаю, он не может допустить скандала в семье. Он ни словом не упомянул о золоте. Но должен предупредить, Морган, за вами охотятся по обе стороны границы. За вашу поимку награда — двадцать пять тысяч долларов.

Стив тихо присвистнул, но Бишоп сухо добавил:

— Нужно где-нибудь отсидеться и не высовываться. Вероятно, у вас даже появится возможность спокойно провести медовый месяц.

Привыкший к весьма необычному чувству юмора Бишопа, Стив только пожал плечами:

— Я уже сказал, какова истинная причина этой свадьбы.

Кроме того, у нас уже был медовый месяц.

Бишоп поднял брови:

— Это означает, что вы по-прежнему работаете на нас?

Женатый человек обычно становится чрезмерно осторожным.

Вы же знаете, как это было с Дейвом Мартином.

Стив сделал гримасу:

— Да… видел! Я был рад работать с Дейвом, он часто выручал меня. Но с тех пор как он встретил Ренату… Нет, спокойная жизнь не для меня.

Он снова вспомнил об этом разговоре, сжимая руку Джинни, чувствуя под пальцами бархатистую кожу. Ему нужны приключения, ощущение опасности, риска. Он боится быть связанным, жить обыкновенной жизнью среднего человека.

Перспектива провести остаток дней своих с единственной женщиной ужасала его — слишком много их было, чтобы удовлетвориться одной.

Они вышли на прохладную крытую веранду. Стив, быстро обежав глазами толпу, стал рассматривать группу французских офицеров в дальнем конце. Американцы, возможно наемники, стояли слегка поодаль, разговаривая между собой, но один из них…

Стив выругался про себя. Том Бил! Надо же случиться такому! Какого дьявола он тут делает?

— Стив! Мне больно!

— Прошу прощения, — механически пробормотал он и, схватив ее за руки, повел в тень, за толстую, увитую плющом колонну, поддерживающую верхнюю галерею.

— Что с тобой? Почему… — Но слова замерли на губах — Стив начал целовать ее, неожиданно, безумно, страстно, не давая времени подумать, протестующе сжаться.

Поверх плеча Джинни Стив заметил, что Бил со своими компаньонами направился к одному из столов, заставленных едой и напитками. У всех были револьверы. Подумать только, что именно сегодня у него отобрали оружие! Но будь он проклят, если сбежит от Била и будет прятаться весь остаток вечера. Нужно что-то придумать.

Мягкие губы захваченной врасплох Джинни чуть приоткрылись. Стив прижал ее к себе, почувствовал прикосновение упругой груди и на секунду забыл о Биле.

Глаза девушки были глубокими и таинственными, как темный лес, когда он наконец отпустил ее.

— Почему ты…

— Если не помолчишь хоть немного, опять поцелую, — пригрозил он, и губы Джинни тут же упрямо сжались.

Стив вздохнул.

— Джинни… нам нужно поговорить. Как насчет перемирия? — нетерпеливо начал он, видя, что девушка упрямо нахмурилась. — Ты ведь, как и я, понимаешь, что вся эта проклятая ситуация смехотворна?! Нельзя же все время драться как кошка с собакой, если через несколько дней свадьба.

И кроме того, мне нужно тебе что-то сказать.

— Я все ждала, когда ты перейдешь к этому, — сказала она тихо, но жестко. — Я тоже его видела. Этот ужасный человек, который словно раздевал меня взглядом, — тот самый, кого ты едва не убил.

Она заметила Била одновременно со Стивом, пока с тоской разглядывала французские мундиры, и почувствовала, как от страха подкашиваются ноги, но этот момент Стив схватил ее за руки и потащил. Почему он целует ее так лихорадочно? Чтобы молчала? Чтобы их не видели и не узнали?

Он взглянул на нее с полуулыбкой, но в глазах было почти оскорбленное выражение.

— О Джинни, любимая! Какая же ты маленькая мегера!

Самое упрямое и неразумное создание из всех, кого я встречал! Что мне делать с тобой?!

— За меня не стоит волноваться, Стив Морган, главное — тот человек! Лучше подумай, что с ним делать!

Стив беспечно пожал плечами:

— Еще не решил. Он не успел нас заметить, так что преимущество пока на моей стороне. Во всяком случае… — Он оперся на колонну, надежно удерживая в плену Джинни. — Я думаю только о том, как хочу любить тебя, прямо здесь, сейчас! Такого рта, возбуждающего, чувственного, я не видел ни у одной женщины. Даже сейчас, когда глаза твои гневно горят, рот выдает тебя.

И не успела Джинни что-то ответить, как он снова начал целовать ее, все крепче прижимая к себе. В голове Джинни промелькнула, слабая мысль, что он бессовестный, хитрый безумец, которому невозможно противиться. Но Стив, как обычно, завладел ею целиком, тело, словно обретя собственную волю, повиновалось жгучим ласкам, а губы горели под его губами.

— Ты хоть понимаешь, — прошептала Джинни, когда он наконец поднял голову, — что здесь полно народу и все смотрят на нас! Что они подумают? Ты такой лицемер! Почему тебе понадобилось играть со мной? — уже тверже прошептала она, вновь чувствуя прилив гнева.

— Это ты лицемерка, дорогая! Почему не желаешь признать того, что, несмотря на все, что мы говорили друг другу, как бы ни ссорились, между нами есть еще и это. — Он легко коснулся губами ее рта, и Джинни против воли вздрогнула.

— Я не понимаю тебя!

— А я — тебя, солнышко. Но ты сама видишь, не можем же мы непрерывно сражаться! Поэтому я и готов к перемирию. Ради Бога, Джинни, — нетерпеливо, настойчиво попросил он, — даже если подобный брак — единственный выход из того сомнительного положения, в котором я вынудил тебя очутиться — да-да, я во всем виню себя! — неужели нам нечего обсудить? Лучше, если мы поговорим спокойно и без ненужных упреков, хорошо? — Джинни не могла заставить себя поверить тому, что слышала, — неужели он сейчас говорит искренне? Но что она потеряет, если просто выслушает Стива? Может, он намеревается извиниться? Или попытается отговорить от свадьбы?

Девушка нерешительно кивнула головой, проглотив возражения, которые так и просились на язык. Но Стив, словно прочитав ее мысли, улыбнулся:

— Джинни! Неужели я так тебя извожу? Выглядишь словно мученица, приносимая в жертву!

Позже Джинни не могла припомнить, что она ответила и сказала ли вообще что-то. Послышался укоризненный, задыхающийся голос тетушки Марии:

— Вот вы где! Я повсюду ищу, бедняжка сеньора Армихо вне себя от беспокойства! Конечно, все это прекрасно и очень романтично, но я хочу познакомить Джинни с французским джентльменом, полковником Деверо. Нет-нет, Стив, незачем так на меня смотреть — полковник недавно женился. Он говорит, что знаком с отцом Джинни — какое неожиданное совпадение, не так ли?

Джинни почувствовала, как от щек отлила краска, но они туг же загорелись. Пальцы Стива предостерегающе впились ей в плечо, но он тут же отпустил ее руку и иронически поклонился:

— Дорогая тетушка! Какие у вас зоркие глаза! Я думал, нас здесь никто не найдет! Сэр, рад с вами познакомиться.

Джинни почти не сознавала происходящего. Она автоматически протянуларуку, деланно улыбнулась и почувствовала, как щекочутся усы полковника, когда он целовал ее руку.

Деверо выпрямился, и тут она впервые взглянула ему в лицо. Довольно представительный человек, с темно-каштановыми волосами, слегка тронутыми сединой. Но внимание Джинни приковали глаза — карие, умные, проницательные, глядящие, казалось, прямо ей в душу. В этих глазах словно застыли недоумение и немой вопрос.

— Мисс Брендон! Наконец я имею удовольствие познакомиться с вами! Отец ваш упомянул, что вы гостите в Мексике. Но какой сюрприз встретить вас здесь!

Он подчеркнул последнее слово или это просто игра воображения?!

— Я немного знаком с вашим дядей, очаровательный человек, с его мнением считается сам император. Хотелось бы знать… — он повернулся к Стиву, презрительно улыбаясь, — месье…

— Эстебан — внук моего брата, дона Франсиско Альварадо. Вы ведь знаете его, не так ли? — самодовольно объявила сеньора Ортега.

Джинни не смела повернуть голову и увидеть выражение лица Стива.

— Ах да, конечно. Месье Альварадо, надеюсь, вы позволите мне тур вальса с вашей очаровательной невестой, если не возражаете?

— Ну конечно, Эстебан не будет возражать! Вы и так весь вечер были вместе!

— Как видите, тетушка устранила все препятствия, полковник, — с издевательской вежливостью бросил Стив. — Тетя, разреши пригласить тебя. Можно?

Джинни, отупев от отчаяния, не в силах связно мыслить, почувствовала, как полковник, взяв ее руку, ведет на танцевальную площадку, устроенную в патио. Оставалось только молиться, чтобы Бил не узнал ее. Хоть бы Стив оказался достаточно разумным и осторожным, чтобы танцевать с тетей в зале, а не под открытым небом. Только сейчас Джинни с удивлением сообразила: она не хочет, чтобы Стив попался на глаза Билу, особенно сейчас, когда безоружен и не может себя защитить.

Глава 31

Полковник Рауль Деверо оказался великолепным танцором; вежливо-любезная маска не соскользнула ни на миг, хотя Джинни пережила одно из самых неприятных мгновений в жизни.

— Дорогая мадемуазель, — были первые слова полковника, — вы не представляете, как я рад увидеть вас живой и невредимой. С самого возвращения в Мехико капитан Реми сходит с ума от беспокойства. Он даже телеграфировал вашему дяде и заявил мне, что, чего бы это ни стоило, попытается найти вас! Какое счастье, что у моей жены неподалеку асиенда, и, когда она получила приглашение на свадьбу, я начал надеяться, что сумею наконец отыскать вас!

Джинни побелела, руки затряслись так, что полковник чуть сильнее сжал ее талию.

— Сэр… я не знала… все случилось так быстро…

— Ну что вы, мадемуазель, — утешил он, — я не хотел вас расстраивать. Позвольте заверить вас — было сделано все, чтобы не разразился скандал. Никто не знает, что случилось, и только маршалу Базену, капитану Реми и мне известно о вашем похищении шайкой мятежников под предводительством американского шпиона…

— Шпиона? — тупо повторила Джинни. — Вы сказали «шпион», месье? Я думала, это бандиты охотились за золотом — они поделили его и исчезли. Но я… я…

— Понимаю, мадемуазель, и не собираюсь расстраивать вас. Но поймите меня! Я подозреваю, что это не бандиты, а сторонники Хуареса. Что же касается предводителя, которого вы так храбро обличили, чем и вызвали его ярость… Насколько я понимаю, это наемник, сопровождавший караван в Эль-Пасо, и внезапно исчезнувший. Но вдруг он появляется ниоткуда и грабит бывших хозяев. Странно! Боюсь, он вполне может оказаться шпионом — американское правительство не одобряет нашего присутствия здесь. Думаю, некоторые… личности вполне могли организовать подобное ограбление, как, по вашему мнению, мадемуазель?

Долгая задумчивая речь позволила Джинни собраться с мыслями, но все-таки внезапный вопрос поверг ее в изумление.

— Что я думаю? Но, месье, это, согласитесь, не так уж важно! Я ничего не понимаю в политике и прошла через ужасное испытание по вине… даже не человека, а дикого зверя, державшего меня заложницей. Откровенно говоря, до сих пор не могу поверить, что жива и невредима. Благодарю Бога за свое спасение! Последние недели я все время пытаюсь забыть о том, что пришлось пережить!

Заметив, что глаза девушки блестят от слез, даже привыкший ко всему полковник Деверо был растроган. Черт возьми, какая она красавица, эта Джинни Брендон! Но что она делает здесь? И как познакомилась с внуком Альварадо?

Все, конечно, слышали о доне Франсиско — самом богатом человеке в Мексике. Но о его внуке никто ничего не знал, кроме того, что у него ранчо в Калифорнии. Где они встретились? Откуда мисс Брендон появилась здесь так внезапно?

— Мадемуазель… как я могу устоять перед мольбой в вашем взгляде? Даже жесткий человек вроде меня словно воск в ваших руках. Все же…

— Я понимаю, что вы исполняете свой долг, — поспешно заверила Джинни. — Но пожалуйста, попытайтесь понять.

Мне трудно говорить об этом. Я так измучена и несчастна!

Дон Франсиско был очень добр ко мне! Не хочу испортить весь вечер, вспоминая неприятное прошлое! Пожалуйста, не можем ли мы поговорить позже?

Пойман! Захвачен в плен глазами цвета морской волны, так трагически глядевшими на него. Если продолжать настаивать, его посчитают грубияном или кем-то похуже. Придется отступить, пусть ненадолго. Но он должен навести справки, слишком уж не сходятся концы с концами.

— Хорошо, мадемуазель! Но вы обещаете побеседовать со мной позднее? Мы хотим, чтобы этот человек предстал перед лицом закона — нельзя, чтобы это преступление сошло хуаристам с рук!

— Я ничего не понимаю в политике, полковник Деверо!

Но придется согласиться — рано или поздно нужно набраться мужества!

— Совершенно верно, но сейчас, мисс Брендон, прошу, улыбнитесь, иначе ваш жених посчитает, что я до смерти надоел вам!

Джинни ослепительно улыбнулась, и глаза полковника сверкнули:

— Вот это лучше, намного лучше! Скажите, мисс Брендон, что думает ваш отец по поводу свадьбы? Уверен, он очень рад и счастлив! Такая прекрасная партия: все Альварадо — потомки испанцев. Думаю, сенатор приедет на торжество. Если бы только все американские сенаторы так же сочувственно относились к нашему делу, эта бессмысленная революция давно уже была бы подавлена!

И снова Джинни похолодела от дурного предчувствия.

Что за умный, дьявольски хитрый человек! Нужно держаться настороже… но почему, почему она защищает Стива? И хотя Джинни инстинктивно опасалась полковника, ей все больше не нравились постоянно расставляемые им ловушки.

Она пробормотала что-то уклончивое насчет письма к отцу:

— Не уверена, что он успеет приехать вовремя. Говорят, почта очень плохо работает. Но в любом случае, я скоро возвращусь в Соединенные Штаты.

— Неужели? Но это вполне естественно. Уверен, ваш жених поймет. Если я могу чем-нибудь помочь, телеграфировать вашему отцу, пожалуйста, дайте мне знать! Я все сделаю — немыслимо, чтобы отец не присутствовал на свадьбе единственной дочери!

Джинни начинала убеждаться, что этот человек — современный Макиавелли. Под светской любезностью скрывается холодный, жестокий расчет. Он явно подозревал ее и намеревался разоблачить. Сама мысль об этом не давала покоя, но, взяв себя в руки, девушка подарила полковнику ослепительную улыбку.

— Как вы умны, что подумали об этом, месье Деверо, и как предусмотрительны! Почему я сама об этом не подумала?! Сейчас отыщу бумагу и перо… но сначала поужинаем… я еще ничего не ела сегодня и умираю с голоду! Разве не ужасно в этом признаваться?

Она чуть скосила глаза и заметила, как полковник чуть растерялся.

— Простите, мадемуазель, я совсем не подумал. Но если только угодно приказать…

На плечо француза опустилась чья-то рука, и Джинни обнаружила, что смотрит в смеющиеся глаза дона Диего Сандоваля.

— Прошу прощения, полковник, но, думаю, надо предоставить эту честь мне! Дона Джинья, я повсюду искал вас.

Неужели вы забыли, что обещали этот танец мне? Я в отчаянии! — И проворно, прежде чем полковник попытался запротестовать, закружил Джинни в танце.

Застигнутая врасплох, Джинни не успела ничего сказать, только с неприятным чувством ощутила взгляд полковника Деверо. Он, несомненно, отыщет возможность снова поговорить с ней — допросить. И что она ответит?!

— Пожалуйста, не расстраивайтесь! Деверо дьявольски коварен, но Эстебан был уверен, что вы великолепно сбили его с толку! Надеюсь, я спас вас вовремя? Пожалуйста, скажите «да», я всю жизнь мечтал спасти прелестную женщину!

Эстебан не заслуживает такого счастья!

Диего Сандоваль, у которого было шесть сестер, говорил так дружелюбно и весело, что Джинни просто не смогла устоять — против воли заулыбалась и увидела мальчишескую ответную улыбку.

— Прекрасно! Я хоть немного развеселил вас, по крайней мере это уже начало! Скажите, дона Джинья, вы можете доверять мне? Очень надеюсь на это, потому что хочу просить у вас одолжения.

Диего продолжал улыбаться, потом стал гораздо серьезнее.

Он чуть сильнее прижал девушку к себе, наклонил голову:

— Я поведу вас к краю площадки, слева от того места, где стоят музыканты, и мы незаметно ускользнем в тень. Жаль, что вы еще не видели садов отца — если спросят, скажете, я вам их показывал, с разрешения Эстебана, конечно.

На секунду Джинни не поверила ушам. Что ему нужно? Чего он хочет? Откинув Голову, чтобы получше разглядеть Диего, Джинни зловеще сверкнула глазами:

— Дон Диего, я не понимаю вас! Почему вы просите о доверии? И куда я должна идти с вами?

— Пожалуйста, Джинья, — настойчиво прошептал он, сжав руку девушки. — Эстебан сказал, что вы будете возражать, но я все-таки поклялся сделать все, что смогу, лишь бы убедить вас. Эстебан будет ждать вас — думаю, он уже смог ускользнуть от ищеек, постоянно его преследующих. Но есть один человек, американец, он не сводил с вас глаз, пока вы танцевали с полковником. Хотите, чтобы я спас вас от него?

Джинни с трудом сдержала тревожный крик, но последним усилием воли взяла себя в руки. Она совсем забыла о Биле!

— Хорошо, — сказала она, стиснув зубы, чувствуя, как в душе вновь поднимается раздражение на Стива. — Я пойду с вами. Но должна сказать, что поражена вашим выбором друзей. Почему Стив так любит играть в прятки? Сначала бедные Хайме и Энрико, теперь этот опасный человек Бил, не говоря уже о полковнике Деверо. Можете вы объяснить, черт возьми, что это означает?

— О Джинья! — укоризненно начал Диего, но глаза его лукаво сверкнули. — Я был на седьмом небе от счастья, танцуя с вами, от возможности романтического побега с прекрасной женщиной, а вы упрекаете меня в точности как сестра. Я убит!

— А я начинаю думать, что все друзья Стива такие же безумцы, как он сам, — отрезала Джинни, но Диего сделал такую жалобную гримасу, что она не удержалась от улыбки, и лицо юноши мгновенно просветлело.

Она закрыла глаза в знак согласия, и Диего начал энергично кружить ее в вальсе, незаметно отводя к краю площадки. Через несколько минут оба оказались в полнейшей темноте. Платье Джинни тут же зацепилось за какую-то ветку, но Диего, не обращая ни на что внимания, тащил ее вперед. Что за спешка? Куда он ведет ее? Неужели снова похищение? Может, Стив договорился с Диего избавиться от нее?

Неожиданно они оказались на крохотной лужайке — впереди чернело какое-то здание. Ни одного огонька! Диего, крепче сжав ее пальцы, помог переступить через порог. Тяжелая дверь захлопнулась за ними, и мгновенно чья-то рука обвилась вокруг талии Джинни. Только голос Стива удержал ее от крика:

— Тише, любимая. Теперь я уверен, что нас ищут…

Джинни едва не упала от облегчения, смешанного с яростью. Диего поспешно прошептал, что скоро вернется с «другими». Дверь открылась и снова закрылась. Стив потянул Джинни вниз, несмотря на невольное сопротивление девушки. Она обнаружила, что сидит на чрезвычайно неудобной скамейке с высокой жесткой спинкой, а его рука по-прежнему обвивает ее талию.

— Джинни, ради Бога! Никогда еще не знал женщины, у которой настроение так быстро меняется! Чего ты боишься?

Что я тебя изнасилую?

— Стив Морган, я уверена, ты способен на все. На все! — объявила она дрожащим от ярости голосом. — Почему ты заставил своего приятеля притащить меня сюда? Какое грязное дело замыслил?

— Тише, злючка! И перестань сопротивляться — я только хотел поговорить с тобой наедине. Помнишь, я просил тебя о перемирии.

— Да, конечно, но…

— Джинни!.. — Неожиданно резкий окрик заставил ее замолчать на полуслове. — Будь у меня время, я разыгрывал бы страстного любовника, заставил бы замолчать поцелуями, умолял бы подумать спокойно, но времени нет — а мне столько нужно тебе объяснить!

— Ты прав, действительно, объяснения не помешают, Стив Морган! Понимаешь, в каком ты положении? Полковник Деверо задавал неприятные вопросы — уверена, он все знает и играет со мной как кошка с мышью. А тот, другой…

— Неужели боишься за мою безопасность, душечка? Весьма трогательно. Может, в другое время я… — Он почему-то замолчал и взял ее за руки. — Прости, Джинни. Когда я велел Диего привести тебя, то, поверь, был полон самых добрых намерений. Но ты почему-то всегда заставляешь меня забыть о них. Может, все-таки сначала выслушаешь меня, прежде чем осыпать упреками?

Внезапная перемена в обращении застала Джинни врасплох. Лунный свет прорезал темноту, и девушка охнула от изумления.

— Мы в семейной часовне. Здесь по крайней мере можно поговорить спокойно. Тебе не нравится это место?

— Глупо, конечно, — пробормотала Джинни, — но почему-то кажется, что мы совершаем святотатство.

Повернув голову, она попыталась разглядеть выражение лица Стива.

— Стив, что ты делаешь здесь? Что случилось?

— Как ты уже заметила, любимая, я, кажется, попал в осиное гнездо.

Пальцы его чуть сжались, хотя голос был по-прежнему спокоен.

— Бил знает, что я здесь, Деверо известно, кто я, сторожевые псы следят, чтобы я не сбежал, — так что дело плохо!

Горькое признание странным образом тронуло Джинни.

Стив не часто признавал поражение, даже когда был окружен врагами. Почему он не сбежит? Ведь можно.

— Но ты уже ускользнул от них! Можешь…

— Да, я могу скрыться, но, видишь ли, дал слово деду, что не сделаю этого, пока не выполню своих обязательств по отношению к тебе и… я понял, насколько он прав. Если согласишься, Джинни, мы могли бы пожениться сегодня. Диего пошел за Ренальдо и священником — они скоро будут здесь.

И снова Джинни показалось, что она грезит. Слова не шли с языка, словно Стив нанес неожиданный сильный удар.

Она выдернула руку и хотела вскочить, но Стив вновь с нетерпеливым восклицанием притянул ее к себе:

— Прекратишь ты воображать черт знает что?! Сиди смирно, дикая кошка, и дай мне договорить.

— Не желаю ничего слушать, — прошептала она, сгорая от унижения. — Я передумала — ничто на свете не заставит меня стать твоей женой. Можешь идти на все четыре стороны, беги, убирайся! Можешь обо мне не заботиться!

— Заткнись, Джинни! Ты была такой рассудительной и злой сегодня, в чем дело сейчас? Прекрати истерику, словно я оскорбил тебя, — я лишь думаю о твоем будущем! Помолчи и слушай: я не желаю сбегать, пока не узнаю, что в точности известно Билу и твоему другу Деверо. Но на случай… если что-то случится, хочу быть уверенным, что о тебе позаботятся.

Маска цивилизованности, терпения исчезла — перед Джинни вновь был дикарь, готовый на все, лишь бы добиться своего.

— Может, у меня не так уж много совести и благородства, но ты не заслужила того, что я сделал с тобой! Самое ужасное в том, что мы вообще встретились! Но теперь не в этом дело — тебе лучше перестать вести себя как избалованный ребенок и принять все как есть, — точно так же, как ты согласилась с планом дона Франсиско. Возьми себя в руки!

Черт возьми, почему ты плачешь?

Презрение в голосе заставило Джинни вызывающе поднять подбородок:

— Я плачу от злости! А ты что думаешь? Клянусь, ни одна женщина не может похвастаться таким романтическим предложением. Почему ты так внезапно заторопился жениться? Не терпится сделать меня вдовой?

— Ну что ж, думаю, поразмыслив, ты должна быть только рада этому! Однако предупреждаю, что не собираюсь кончать жизнь самоубийством. Я бывал и в худших ситуациях, но тогда…

— Тогда тебе не приходилось заботиться о жене, не так ли? — язвительно бросила Джинни. — Ну что ж, можешь не волноваться за меня, даже если придется стать твоей женой только для того, чтобы высоко держать голову в обществе! Я, конечно, не собираюсь тревожиться за тебя. Какое будущее ты можешь мне предложить — быть вдовой преступника или женой бандита-беглеца? Не жди только, что я похороню себя в глуши, желая скрыть свой позор! И поверь, я выполню все, о чем предупреждала, — вернусь во Францию и…

Дверь часовни бесшумно открылась, и Джинни охнула от неожиданности, но Стив уже поднял ее на ноги и прижал к себе.

— Поскольку ты согласилась выйти за меня, дорогая, давай сначала поспешим с церемонией, хорошо? Как только все будет закончено, мы сможем найти способ избавиться друг от друга. Пойдем — не будем заставлять ждать падре Бенито.

Глава 32

Они поженились. Короткая церемония, участники которой говорили полушепотом, наконец завершилась. Когда Стив наклонился, чтобы прикоснуться к ее губам официальным коротким поцелуем, Джинни почувствовала такой холод, словно превратилась в кусок льда.

Каким нереальным казалось все вокруг… Неужели это действительно произошло? Она замужем, окружена чужими людьми, даже ее шафер — тот самый неприметный американец, совершенно ей незнакомый, — может, он тоже связан с хуаристами. И отец Бенито тоже революционер. Этот истощенный сгорбленный старик вот уже месяц скрывался в доме Рональде, потому что поднял жителей маленькой деревни на восстание против правительственных войск.

В свете мерцающих свечей его фигура казалась таинственной и немного зловещей, хотя голос был звучным и чистым.

Позже Джинни вспомнила, как Стив несколько раз брал ее за руку, какой теплой была его ладонь и как леденило кольцо, которое он надел ей на палец. Она не спросила Стива, где он раздобыл кольцо, — оно слишком маленькое, чтобы принадлежать ему.

В любом случае Джинни теперь замужняя женщина, но нет мужчины, которого она любит и которому верит. Она почти с облегчением подставила губы Диего. Тот долго целовал ее, объявив, что это привилегия спасителя невесты. Поцелуй Ренальдо был каким-то испытующим, почти печальным.

Потом он крепко сжал руки Джинни и сказал, что всегда будет ее другом и она во всем сможет на него положиться.

Когда Ренальдо исчез в темноте вместе со священником, Джинни ощутила невыразимое одиночество. Она долго провожала его взглядом, зная, что это уходит единственный настоящий друг в мире. Но тут Стив вновь обнял ее за талию.

— Я начинаю думать, что ты влюблена в Ренальдо, чуть язвительно прошептал он. — Подумай только, ты могла бы выйти замуж за него! Не повезло тебе! Но не нужно огорчаться, дорогая, я не потребую многого! Уверен, ты предпочитаешь быть женой, а не любовницей!

Они направились к дому. Диего и американец шли сзади, о чем-то переговариваясь. Лицо Стива в лунном свете выглядело словно высеченным из гранита. Боже, как он собирается объяснить все дону Франсиско? И что скажет она сама? Почему он сделал это? Почему она позволила втянуть себя в подобную авантюру? И тут в голову внезапно пришла ужасная мысль: как жена Стива, она не имеет права теперь давать показания против мужа — без сомнения, он именно поэтому ускорил события. Какое разочарование для бедного полковника Деверо! Теперь она может послать отцу известие о свадьбе!

— Ты необычно молчалива, — резко-неприязненно бросил Стив.

И действительно, глядя на белое напряженное яйцо Джинни, он почувствовал, как в душе поднимается злоба.

В самом деле! Можно подумать, она забыла твердую решимость выйти за него замуж, чтобы превратить его жизнь в ад! Можно подумать, что ее ведут на муки! Выглядит словно трагедийная актриса. Что это с ней?

Но Джинни, спокойно подняв глаза, ответила странно-безжизненным голосом:

— О чем говорить? Во всяком случае; мне нечего сказать!

Ему отчаянно захотелось хорошенько встряхнуть ее, причинить боль так, чтобы волосы рассыпались по плечам, услышать яростный крик! Именно его вынудили подчиниться и вступить в этот смехотворный брак, а она разыгрывает жертву. Что за непоследовательная, непредсказуемая женщина!

Только воспоминание о спокойном приказе Бишопа скрыться где-нибудь и переждать, поскольку женщина обладает свойством лишать разума мужчину в тот момент, когда ему необходимо мыслить здраво, помешало Стиву схватить ее в объятия, стереть с ее лица холодное трагическое выражение.

С трудом взяв себя в руки, Стив отпустил талию Джинни и, потемнев от гнева, зашагал вперед.

— Постарайся скрыть свои сожаления. Отступать поздно, милочка, и тебе лучше понять это, прежде чем встретиться с моим дедом! У меня предчувствие, что ом далеко не в лучшем настроении!

Ощутив себя брошенной и никому не нужной, Джинни почти побежала, стараясь догнать Стива, и, схватив его за руку, заставила замедлить шаг.

— Лучше объясни, что с тобой? — потребовала она. — Что это вдруг на тебя нашло? То беспокоишься за меня, то злишься на что-то, становишься просто невыносимым! Неужели не хочешь, чтобы я защитила тебя перед доном Франсиско? — продолжала Джинни, разъяренная его пренебрежительным взглядом. — Ведь он — единственный, кого ты побаиваешься!

И конечно, ты сделал все, чтобы я не могла давать показания полковнику Деверо! Доволен?

И ошеломленно услышала, как Стив громко расхохотался:

— Ну вот, наконец-то ты пришла в себя! Не долго страдала!

Схватив Джинни за руки, он весело закружил ее. Она заметила, что лицо его больше не было холодным и замкнутым; Стив весело улыбался. Но пока Джинни обдумывала, как бы поязвительнее ответить, Стив опередил ее, признавшись, что и в самом деле нуждается в защите от гнева деда:

— О, конечно, я все свалю на тебя — скажу, что ты не хотела всей этой суматохи и пышной свадьбы и что тебе не терпелось забраться ко мне в постель с благословения церкви…

Джинни побагровела от смущения, услышав за спиной приглушенный смешок, который Диего тут же замаскировал кашлем.

— Стив Морган! — взвизгнула она. — Ты…

Но тут же замолчала — внезапно они оказались на большой поляне, сбоку от главного дома. Здесь тоже была широкая крытая веранда с пологими ступеньками, ведущая в небольшой закрытый двор, где стояли стулья и столы. В тени высокого дуба три музыканта играли для девушки в широкой сборчатой юбке с гребнем из слоновой кости в волосах. Маленькая группа зрителей, собравшихся вокруг девушки, ритмично хлопала в такт щелканью ее кастаньет. Танцовщица была очень красива. Красная роза над ухом пламенела на фоне черных, как вороново крыло, волос. Она танцевала грациозно, с неподдельным увлечением. Но тут в круг неожиданно влетел мужчина и присоединился к девушке.

Распахнутая короткая черная куртка открывала ослепительно белую рубашку, серебряная отделка на рукавах и лацканах переливалась в неверном свете фонарей.

Джинни задохнулась от неожиданности и забыла все, что хотела сказать: примитивно-земная чувственность танца заставила забыть обо всем. Вот она — истинная безмолвная страсть, древняя как мир игра мужчины и женщины!

— Ее зовут Консепсьон — она цыганка. Они танцуют как дышат. На гитаре играют ее братья. А вон тот мужчина со зловещими усами — их отец, вожак племени, — пояснил Диего медленнее, мечтательно, зачарованно. Даже не поворачиваясь, Джинни поняла, что он не может оторвать взгляда от цыганки.

Все четверо присоединились к кругу зрителей. Стив, рассеянно обняв Джинни за плечи, уставился на танцующих, в уголках рта играла странная полуулыбка.

О, если бы она могла так танцевать! Эта женщина олицетворяла всех женщин в мире — она издевалась и манила, выказывала страсть и холодность, приближалась к партнеру так, что полная грудь задевала сорочку, но тут же поворачивалась спиной. Играла с ним, предлагала себя и через миг отстранялась; иногда зубы блестели в улыбке, словно жемчуг, но временами она принимала высокомерный, неприступный вид.

Танец приближался к мучительно-страстному завершению — женщина наклонилась к любовнику, подняв лицо, обвив руками его шею… лишь на мгновение, и тут же ускользнула.

Мужчина отступил, растаяв в темноте, и девушка снова начала танцевать одна, зазывая, » улыбаясь всем мужчинам.

Музыканты заиграли медленнее, жалобнее — девушка, казалось, без всякого стыда предлагала себя. Кастаньеты молчали, тело извивалось, словно ветка на ветру. Руки на миг запутались в волосах, и сияющая темная масса неожиданно рухнула на плечи. В руках оказалась роза, и, когда музыка резко смолкла, цветок с силой полетел в лицо Стива.

«Это просто смехотворно, — подумала Джинни несколько минут спустя. — Сколько женщин было в его прошлом… и сколько еще появится?»

Она не знала только, чего больше в ее душе — ярости или изумления.

Толпа мгновенно притихла, расступилась перед девушкой, решительными шагами направлявшейся к Стиву. На какое-то мгновение Джинни даже испугалась, что эта дикарка выкинет что-нибудь безумное. Она почувствовала, как Стив снял руку с ее плеч — каким-то образом роза оказалась в его пальцах, а сам он… широко улыбался. Как хорошо Джинни знала эти издевательские шутливые нотки в голосе, но на этот раз с непонятным раздражением поняла, что они звучат для другой.

— Ты танцуешь прекрасно, как всегда, Консепсьон! И все такая же красавица! Но где твой муж?

Глаза девушки превратились в узкие злобные щелки, как у разъяренной кошки.

— Ха! А ты, мой галантный кабальеро? С каких пор беспокоишься о таких пустяках, как муж, когда являешься к друзьям? Муж! — презрительно выплюнула она. — Прекрасно знаешь, что я вышла за него только тебе назло… ты… ты… — И тут девушка разразилась потоком таких грязных ругательств, что уши Джинни загорелись, а Диего разразился смехом. Но, продолжая обличать Стива, Консепсьон, вскинув руки, прижалась к нему, отыскала губами его губы. И Стив ответил на поцелуй, и еще как!

Джинни, кипя гневом, который едва удавалось сдержать, сжала кулаки и, должно быть, все-таки издала какой-то звук или шевельнулась, потому что Диего тут же прошептал, что она должна понять… Эстебан знает Консепсьон с детства… они просто старые друзья…

— О да, — прошипела Джинни. — Я вижу! Он целует ее вот уже две минуты! Вы что, за дурочку меня принимаете?

Она повернулась к несчастному Диего, резанув его взглядом, словно кинжалом:

— А вы, сеньор, будьте добры, прекратите защищать этого бесчестного человека, которого называете своим другом! Пусть хотя бы раз в жизни сам за себя ответит! Взгляните, он просто любуется собой! Ох-хх…

Она остановилась перевести дыхание и только сейчас заметила молчаливо надвигавшуюся на Стива группу мужчин, похожих на ангелов мщения, и с удовлетворением увидела среди них отца девушки, того самого, с огромными усами.

— Ваш приятель… э… э… несколько неосторожен, не так ли? — пробормотал незаметный американец.

Джинни, к собственному удивлению, поняла, что он выглядит несколько разочарованным.

— От них можно ожидать неприятностей?!

Но Диего, пытаясь успокоить Джинни, лишь что-то неразборчиво пробормотал.

— О, надеюсь, они покажут ему! — торжествующе объявила Джинни. — По-моему, это серьезные противники!

Но радость ее быстро увяла, когда отец угрожающе прорычал:

— Консепсьон!

Дочь неохотно высвободилась из объятий Стива, и Джинни едва сдержала крик отчаяния, видя, как цыгане продолжают угрожающе надвигаться на Стива.

Что это с ним? Почему не пытается спастись?

Но вместо этого он улыбаясь протянул руки:

— Санчес, старый дружище! Не ожидал встретить тебя здесь!

— Вижу, — злобно прорычал тот. Но внезапно темное лицо расплылось в широкой улыбке, и он оглушительно расхохотался:

— Ах ты, юный негодяй! Опять за старое! Подойди и поздоровайся с друзьями!

Джинни, не веря глазам, увидела, как мужчины обнялись и остальные сгрудились вокруг. Братья Консепсьон, ухмыляясь, по очереди обняли Стива. Даже человек, танцевавший с Консепсьон, и тот, выдавив улыбку, шагнул вперед.

Но тут, словно вспомнив о присутствии Джинни, Стив неожиданно втянул ее в крут:

— Я совсем забыл о приличиях! Это Джинни, моя жена.

Как легко он сказал это, по-прежнему улыбаясь… словно был женат много лет и уже устал от жены. Только несколько минут назад он страстно целовал цыганку. Ну что ж, даже если он и намеревался унизить ее, все равно не удастся.

Джинни, мило улыбаясь, принимала шумные поздравления. Санчес сердечно расцеловал ее в обе щеки, щекоча усами. Глаза Консепсьон чуть расширились, а ошеломленное выражение тут же сменилось издевательской усмешкой:

— Ах, проказник, значит, и ты попался? Счастливчик!

Она такая красавица! — На секунду теплая щека прижалась к щеке Джинни. — Не обращайте внимания на поцелуй! Мы знаем друг друга с детства. — Но глаза лукаво блеснули.

Тут же посыпались вопросы. Когда они венчались? Давно ли? Были ли разосланы приглашения? Когда Стив, смеясь, признался, что женат полчаса, Санчес завопил от радости: это нужно отпраздновать!

Диего Сандоваль, пожав плечами, объявил, что прикажет подать напитки, и, преданно глядя на прелестную Консепсьон, умоляюще попросил оставить один танец для него, и та весело согласилась. Джинни, казалось, полностью овладела собой и лишь равнодушно улыбалась, когда Тома, мужчина, танцевавший с Консепсьон, поздравил ее и поцеловал в губы, застав сначала врасплох. Но потом она решила показать Стиву, что тоже умеет играть в подобные игры. Тома целовал ее страстно, отчаянно; на секунду она почувствовала легкую дрожь тела, которую тот пытался скрыть.

Как она ненавидела Стива — его улыбку, склоненную к Консепсьон голову! Стив терпеливо слушал шепот девушки.

— Ты ублюдок, — прошипела Консепсьон, бешено сверкая глазами. — Почему ты сделал это? Клялся, что никогда не женишься!

Стив не ответил, лишь язвительно усмехнулся, чем обозлил девушку еще больше.

— Детка, такая стервозность тебе не к лицу! И не притворяйся, что ревнуешь, ты вышла замуж первой, помнишь?

— Ба! — топнула ногой Консепсьон, не заботясь о том, что подумают окружающие. — Ты же знаешь, я вышла за эту свинью, только чтобы отомстить тебе! Я давно избавилась от него и делаю все, что хочу. Но ты., .

— Не стоит ругаться! Такие выражения из столь прелестных уст… Почему женщины всегда бранятся, когда им нечего сказать? Что касается моей жены…

Стив едва заметно нахмурился, увидев, что Джинни целует мужчина — совершенно незнакомый, по всей видимости, просто решивший не упустить случая поцеловать хорошенькую женщину. Значит, она решила отплатить? Но как страстно отдается она поцелую! Глаза закрыты, голова откинута… Почему он ощутил страстное, непреодолимое желание оторвать ее от этого негодяя и ударить по лицу, изо всех сил.

— Уже ревнуешь, разумник? — ехидно осведомилась Консепсьон, чем отнюдь не улучшила его настроения. Но Стиву все-таки удалось весело улыбнуться.

— Что касается моей жены, — продолжал он, — это брак по расчету. Так велел мой дед… но самое прекрасное то, что больше меня не заманить в ловушку брака.

— Тогда иди и танцуй с ней, — зло бросила Консепсьон, отворачиваясь. — А потом можешь пригласить меня, тогда поговорим! С каким наслаждением я бы выцарапала тебе глаза, собака!

Музы канты «с нова заиграли, и в тот момент, как мрачный Хайме Перес вышел из дома, Стив схватил Джинни за руки и увлек в круг.

Постепенно к ним присоединились другие пары. К собственному удивлению, Джинни обнаружила, что ноги, словно сами собой, двигаются в такт музыке. Может, во всем было виновато вино, но Джинни обнаружила, что ей легче танцевать, чем говорить.

— Ты должна была родиться цыганкой, — прошептал Стив, когда они оказались совсем близко друг от друга.

Она мечтательно улыбнулась ему, но в суженных зеленых глазах заметались сумрачные, почти зловещие искры.

«Я покажу, покажу ему», — думала Джинни, отдаваясь безумной музыке. Она ничего не ела за весь вечер; выпитое вино ударило в голову, но ей было все равно.

«Я покажу, что способна на все и могу кружить мужчинам головы так же легко, как эта женщина! Она — прожженная кокетка, но мужчинам только этого и надо! А я его жена…

Никто не испытывает к обманутой женщине ничего, кроме жалости, но над обманутым мужчиной смеется весь свет!»

Теперь танцующих становилось все больше, тоскующие чувственные гитарные ритмы отвлекли людей от модных европейских танцев. Ноги Джинни отыскали ритм корридо, и на лице Консепсьон отразилось искреннее изумление.

Джинни танцевала с Тома, исподтишка наблюдая за Консепсьон, и теперь завела, как он, руки за голову, кокетливо покачивая бедрами, полузакрыв зеленые глаза.

— О Боже! Ты танцуешь, как ангел, — пробормотал Тома, страстно глядя на девушку, и она тихо рассмеялась.

— Но не так хорошо, как Консепсьон, конечно.

— Ты рождена для танца. Уверен, что в тебе нет цыганской крови. Карамба, почему ты уже замужем?!

Тома забыл, что перед ним леди, одна из гостей, а он только наемный танцор, помнил только, что он — мужчина, она — женщина, непохожая на Консепсьон, у которой змеиный язык, способный любого лишить сил и мужества, довести до безумия.

Джинни танцевала в самом центре: золотистые волосы и зеленые глаза привлекали внимание каждого мужчины в толпе, танцоров и зрителей. Ее тело, сверкающая белизна плеч, неосознанная увлеченность танцем и, главное, выражение лица, лица женщины, отдающейся мужчине, — дремотное, мечтательное в один момент и лукаво манящее — в другой.

Не было мужчины, который бы не хотел ее — не желал почувствовать под собой это нагое извивающееся тело.

— Ты женился не на благородной даме! — бросила Консепсьон. Она танцевала со Стивом, но тоже не могла отвести глаз от Джинни. — Неужели… да она такая же стерва, как я, — с необычным восхищением признала Консепсьон.

Сам Санчес оттеснил Тома и закружил Джинни, так что юбка взлетела. Оба хохотали.

— Даже мой отец… старый козел! Посмотри на него! Немедленно прекрати все это и уведи ее! Что подумают твои друзья-аристократы?

— Что я женился на настоящей женщине. И ты права, крошка, она такая же стерва, как ты, — по-видимому, Джинни так и не простила нам тот поцелуй!

— Значит, пытается заставить тебя ревновать? Платит тебе тем же? — зло усмехнулась Консепсьон.

— У Джинни в запасе куча трюков, и по большей части крайне неприятных. В данный момент мы в состоянии войны.

— Тогда ты должен отомстить, не так ли?

— Возможно. Но у меня такое чувство, что у противника сил много больше.

Он многозначительно взглянул в сторону Хайме Переса, за спиной которого с шокированным видом стояли сеньора Ортега и сеньора Армихо. Проследив за взглядом Стива, Конселсьон раскрыла глаза.

— Кажется, понимаю. Опять поссорился с дедом? Ну что ж, если понадобятся союзники, можешь всегда обращаться ко мне… возможно, тебе понадобится утешение, если не сумеешь справиться со своей тигрицей-женой.

— Сука, — тихо ответил Стив, но глаза по-прежнему смеялись, а ругательство звучало лаской.

Он и Консепсьон слишком похожи и прекрасно понимали друг друга.

Девушка улыбнулась:

— Тебе лучше спасти ее, да поскорее. Она снова танцует с Тома, а он очень страстный человек, я знаю. Она, конечно, играет, подражая мне, но с мужчиной не справится… если бы могла справиться, ты, дружок, не смотрел бы на меня так!

Сеньора Армихо сцепила руки, изо всех сил удерживаясь, чтобы не заломить их.

— О Боже, — тихо простонала она, — никогда бы не поверила, если бы не видела собственными глазами… Какой бес вселился в Джинью? Такая спокойная, воспитанная девушка танцует с простыми пастухами… а как они смотрят на нее!

Дона Мария, раскрасневшись от возмущения, гордо выпрямилась:

— Нечего ломать руки и ныть! Мы не можем подойти и вытащить ее оттуда! И кроме того, — неожиданно добавила пожилая дама, — она всего лишь пытается заставить Стива ревновать. Я заметила, что он танцует с этой цыганской девчонкой — той самой, к которой вечно убегал, когда был мальчишкой!

Тощая дуэнья в отчаянии охнула;

— Как он мог позволить такому случиться? Привести ее сюда! Что скажет дон Франсиско?

Бедняжка почти потеряла сознание, услышав за спиной голос дона Франсиско. Даже его сестра подпрыгнула от неожиданности и раздраженно воскликнула:

— Франсиско, нельзя же так пугать людей! Мы просто не хотели тебя расстраивать!

— Вижу, что никто не желает мне ничего объяснять! Если бы не верный Хайме… Хотя я крайне недоволен им, — сухо ответил дон Франсиско. — Подумать только, мой внук — этот щенок — делает сегодня все, чтобы вывести меня из себя. Сначала исчезает прямо из-под носа телохранителей, а потом имеет наглость показаться именно здесь!

— Франсиско, — встревоженно вмешалась сеньора Мария, — надеюсь, ты не…

— Нет, конечно, я не намереваюсь затевать скандал, дорогая сестрица. Но мне необходимо кое-что обсудить с моим внуком, когда он устанет… веселиться, — мрачно заключил дон Франсиско и нахмурился еще больше, когда сеньора Армихо испуганно вскрикнула:

— Взгляните, она распускает волосы. Сколько времени ушло на прическу!

Не обращая внимания на гневный взгляд Стива, Джинни тряхнула головой и начала медленно вынимать шпильки из сложной прически, с мучительным видом женщины, раздевающейся для нежеланного любовника. Только улыбка выдавала ее, и ярость в глазах Стива боролась со смехом.

— Какого дьявола ты устроила это представление? — процедил он сквозь стиснутые зубы.

— Ах, дорогой, да ты ведешь себя словно муж-ревнивец, — пропела Джинни. — Я делаю это только ради тебя — ведь ты предпочитаешь распущенные волосы.

Консепсьон, танцующая с Тома, ухитрилась оказаться рядом с Джинни и восторженно хихикнула, но тут же замолчала, поймав жесткий взгляд синих глаз.

Упала последняя шпилька — и волосы Джинни легли на плечи переливающимся золотом водопадом, таким красивым, что ни один мужчина не мог оторвать от него глаз.

— Словно светлое пламя, — благоговейно прошептал Тома под приветственные вопли. Но Консепсьон с силой ударила ногой.

— Ублюдок! Сын шлюхи! Ты танцуешь со мной!

Джинни, смеясь, закружилась:

— Я тоже хочу скинуть туфли.

— Только не здесь, чертова кошка! Ты уже и так довела до обморока всех мужиков! Мне бы следовало задать тебе хорошую трепку!

— Ты только об этом и думаешь? Я разочаровалась в тебе, Стив.

Не переставая танцевать, она намеренно оказалась так близко, что почти прижалась к Стиву, и медленным чувственным движением подняла тяжелую массу волос и снова бросила.

— Это уж слишком, — прошипел Стив. — Если хотите совратить меня, мадам, предлагаю выбрать для этого более уединенное место!

И, схватив ее за руку, так крепко, что Джинни едва удержалась от крика, повел через толпу танцоров, улыбаясь и отвечая на комплименты. Однако Джинни услышала рассерженный шепот:

— Ты так прекрасно играла всего минуту назад, так что продолжай в том же духе…

— Я не!.. — горячо начала Джинни, но Стив тут же оборвал ее:

— В этой части света, дорогая, от жен ожидают повиновения и покорности, а этих качеств тебе явно не хватает!

Они были уже у подножия лестницы, и Джинни, поймав вопросительный взгляд Стива, невольно покраснела, не осмеливаясь посмотреть в сторону тети Марии и сеньоры Армихо. Услышав голос Стива, она облегченно вздохнула.

— Боюсь, это моя вина — упросил Джинни прогуляться при лунном свете. Тетя Мария, и вы, сеньора Армихо, умоляю, помогите Джинни заколоть волосы, я сейчас приду.

Джинни почувствовала, как Стив предостерегающе сжал ей руку, но, прежде чем она успела замахнуться, он уже отпустил ее и, просительно улыбаясь, обратился к деду:

— Сэр, могу я поговорить с вами наедине? Диего обещал проводить нас в кабинет своего отца.

Джинни показалось, что дон Франсиско пробормотал:

«Наглый щенок…», но разъяренные дамы уже увели ее, осыпая вопросами и упреками.

Она огляделась, но ни Стива, ни его деда уже не было видно. Господи, что скажет дон Франсиско, когда услышит новости?!

Глава 33

Оказалось, что у Джинни нет времени беспокоиться о доне Франсиско. Она молча выдержала, пока сеньора Армихо делала ей прическу, покорно кивая и соглашаясь со всем, что говорили почтенные дамы. А им много чего надо было сказать относительно поведения Джинни.

Наконец девушка, не выдержав, запротестовала.

— Он целовал цыганку прямо у меня на глазах, совершенно без всякого стыда, — пробормотала она, сузив глаза, и сеньоре Армихо на миг показалось, что она сама похожа на цыганку. — Я должна была показать ему, что могу пользоваться таким же успехом! Простите, тетя, если не веду себя как испанские дамы, но я не испанка и не желаю, чтобы со мной обращались как с куклой!

Она остановилась, чтобы перевести дыхание, и сеньора Ортега строго покачала головой:

— Дорогая Джинья! Боюсь, ты видела нашу жизнь толь, ко издалека! Конечно, наши женщины вполне счастливы своей участью, избалованы и испорчены, но, для того чтобы увлечь мужчину, вовсе не нужно изображать цыганку. Твое место, дорогая, на пьедестале. Мужчины могут развлекаться на стороне, но, дорогая Джинья, есть вещи, которые ты должна научиться принимать, а на некоторые — даже закрывать глаза. Как-никак ты будешь женой Эстебана и вправе ожидать всеобщего уважения — брат позаботится об этом.

— Но, тетушка, я не хочу…

Сеньора Ортега нетерпеливо отмахнулась:

— Тебе нужно еще многому учиться, дитя мое! Участь женщины — покорно принимать свою судьбу. Возьми хоть мою невестку Сариту — никогда не возражает Алберто, и он боготворит ее. Зато Сарита всегда умеет добиться своего.

— Но Стив совсем другой! Пожалуйста, тетя, простите, что возражаю, но не могу притворяться! Я — женщина, но, кроме того, еще и человек — у меня есть сердце и ум! Стив высокомерен и нетерпим, но я не позволю ему попирать меня.

Собственно, он даже имел наглость заявить как-то, что я не надоела ему только потому, что обладаю сильной волей.

Сеньора Армихо неодобрительно покачала головой, но .молодая женщина вскочила, гордо подняв голову.

— Должна сказать, просто не понимаю, что на тебя нашло, Джинья, — фыркнула сеньора Ортега. — Но вижу, с тобой в таком состоянии нет смысла говорить! Я только умоляю тебя быть благоразумнее — не дай Бог, пойдут сплетни!

Джинни так и подмывало выпалить, что теперь в пышной свадьбе нет необходимости. Она уже замужем… Какую бурю вызовет это известие?! Пусть Стив сам сообщит новость!

Крепко держась за перила, она спустиласьвниз, охваченная странной нерешительностью, но тут же выругала себя. Чего тут бояться? Дон Франсиско не будет сердиться… И вдруг Джинни заметила нахмуренное лицо полковника Деверо; светло-карие глаза смотрели пристально, почти угрожающе.

Впервые Джинни обрадовалась, что рядом сеньора Ортега.

Она вспомнила, как небрежно сказал Стив: «Бил знает, что я здесь, а Деверо известно, кто я!» Как она могла забыть?! Стив женился на ней… хотя мог скрыться, друзья помогли бы ему, но вместо этого предпочел остаться и встретиться с опасностью — танцевал, целовался с цыганкой, спокойно отправился поговорить с дедом. Где он сейчас?

Худшие страхи Джинни оправдались — полковник Деверо ждал именно ее и мрачно попросил разрешения поговорить с ней. Дальше все было как в дурном сне. Джинни сидела в кабинете дона Хосе Сандоваля со сложенными на коленях руками и на все вопросы полковника отвечала, что ничего не знает.

Добродушный француз, светский щеголь и добряк неожиданно превратился в сурового обличителя, солдата, выполняющего свой долг.

— Вы должны понять, мадемуазель, идет война! На моих плечах нелегкие обязанности, и я не могу позволить ни дружбе, ни симпатиям стать на пути! Поймите, отказываясь говорить, вы становитесь пособницей врага! И учтите, я вправе казнить любого, заподозренного в помощи мятежникам.

К безмерному облегчению Джинни, дон Франсиско настоял, чтобы присутствовать при разговоре, хотя сам все время молчал, стоя у камина. Искоса поглядывая на него, Джинни мучилась мыслями о том, какое унижение должен испытывать этот гордый человек, узнав, что единственный внук — не только революционер, но к тому же еще и американский шпион, наемник и бандит! Знал ли он о том, чем занимался Стив? И неужели тот наконец признался деду и именно поэтому дон Франсиско позволил ему скрыться? Когда полковник без обиняков спросил дона Франсиско, знает ли он местонахождение внука, старик, гордо выпрямившись, сухо ответил:

— Мой внук всегда делает что ему угодно, появляется и исчезает когда захочет и при этом не считает нужным докладывать мне о своих делах!

— Насколько я понимаю… Простите, я не имею ни малейшего намерения сомневаться в вашей лояльности правительству и сожалею, что именно мне приходится сообщать вам о связях мистера Моргана с хуаристами.

Дон Франсиско ничего не ответил, но у Джинни создалось впечатление, что он едва сдерживается. Выслушав плохо скрытые угрозы полковника, старик наконец открыл рот:

— Минутку, полковник Деверо! Я не позволю запугивать мою невестку и уверен, каковы бы ни были преступления Стива, ей ничего об этом не известно!.. Стив не такой человек, чтобы посвящать кого-то в свои тайны, даже жену.

— Жену?! Сэр, я не хочу показаться невежливым, но, насколько я знаю, приглашения пока еще только разосланы и мадемуазель мне представили как невесту вашего внука! — Полковник был красен, как вареный рак, и буквально кипел .от злости.

— Видите ли… внук только недавно признался, что они поженились тайком. Но, зная, как злы люди, и желая избежать скандала, я настоял на пышной свадьбе, чтобы успокоить сплетников. Хотите увидеть свидетельство о браке, господин полковник?

Едва слышные саркастические нотки еще больше воспламенили ярость полковника. Кулаки Деверо сжались сами собой, последним усилием воли он попытался взять себя в руки.

— Вряд ли это необходимо. Думаю, слова дона Альварадо вполне достаточно даже для простого французского интервента, — горько бросил он, и Джинни на миг показалось, что она участвует в какой-то странной пьесе.

— В таком случае… — Дон Франсиско встал. — Не вижу смысла продолжать разговор. Джинни уже сказала, что ничего не знает.

Полковник Деверо, по-видимому, взял себя в руки, но под его взглядом Джинни охватил озноб.

— Боюсь, сэр, все это не так-то легко. — В голосе полковника звучало торжество. — Выйдя замуж за вашего внука, мадам автоматически становится гражданкой Мексики и обязана подчиняться законам этой страны. И хотя я прекрасно пони» маю ваши чувства, все-таки должен получить сведения от мадам. Американец, работающий на нас, некий Томас Бил, узнал прелестную мадам Джинни как женщину, которая помогла американскому наемнику Стиву Моргану организовать побег мятежника-хуариста. И теперь нам точно известно, что именно ваш внук Эстебан Альварадо называет себя Стивом Морганом, когда живет в Америке. Неужели жена может быть настолько слепа, чтоб не знать о делах мужа?! Что скажете, мадам?

— Вы слишком далеко заходите, полковник! — громовым голосом воскликнул дон Франсиско. — Не знал, что нашим союзникам, французам, приходится настолько тяжело, что они вынуждены запугивать женщин во имя наших законов! Можете арестовать меня, если считаете, что мы скрываем, где находится сейчас Эстебан. Но поверьте, месье, маршал Базен немедленно узнает о вашем гнусном поведении…

— Я действую по указанию маршала. Собственно говоря, я его представитель в этой провинции. И позвольте напомнить, дон Франсиско, что сам император несколько месяцев назад подписал некие декреты, дающие нам власть допрашивать всех, подозреваемых в пособничестве революционерам, и даже расстреливать их без суда и следствия, — надеюсь, вам ясно, что это означает?! Поверьте, мои вопросы предназначены только для того, чтобы помочь даме избежать больших неприятностей. Думаете, мы так же любезны, когда допрашиваем крестьянок?!

Он так внезапно повернулся к Джинни, что та подпрыгнула от неожиданности, но тут же вызывающе подняла подбородок.

— Мадам, умоляю, будьте рассудительны, ради собственного блага! Если вы будете молчать из ложно понятого чувства верности, позвольте напомнить, что вы наполовину француженка — Франция так долго была вашим домом! Неужели не понимаете, сколько французов умирает каждый день за императора?! Каждая винтовка, тайком переправленная через границу, направлена против нас! А люди, подобные Стиву Моргану, — наемники, хуже любого врага!

Знаете ли вы о предательских засадах, пытках и убийствах или я должен пригрозить арестом и казнью, прежде чем вы решитесь заговорить?!

Глаза Джинни сверкнули яростью.

— Полковник Деверо! Вы действительно угрожаете, а мне никогда не нравились подобные вещи! Можете казнить меня, но вряд ли вам это сойдет с рук — у нас слишком много общих знакомых, не говоря уже о моем отце, сенаторе. Не правда ли, правительство Соединенных Штатов обрадуется любому предлогу ввести в Мексику свои войска?! Президенту не нравится ваше присутствие здесь! Простите, но от меня не так легко избавиться, как от какой-нибудь крестьянки?

Недаром мой дядя Альбер — друг императора!

— Угрозы, угрозы… Дорогая мадам, неужели вы в самом деле считаете, что я способен пытать или казнить такую прелестную женщину? Знай вы меня лучше, давно бы поняли, что я не настолько жесток!

Прежнее благодушное выражение вернулось к полковнику, и он едва ли не расплылся в широчайшей улыбке.

— Что мне, делать с такой упрямицей? Не знал, что вы настолько влюблены в мужа! Собственно, из крайне невразумительного письма вашего отца я понял, что вас похитили… насильно, под дулом пистолета… И кроме того, недавно на наших солдат напали, и некий молодой капитан, пытавшийся вас спасти, был тяжело ранен и едва не умер! Неужели вы все успели забыть? Неужели ваша любовь к Франции совершенно исчезла и вы считаете нас чудовищами?

Столь неожиданная перемена смутила Джинни, чего и добивался полковник. Пожав плечами, он умоляюще поглядел на дона Франсиско, который едва заметно улыбался.

— Дон Франсиско, помогите мне убедить мадам! Я знаю, ей известно о вашем внуке больше, чем она готова сказать. Я казнил людей и за меньшее! Поверьте, я не могу довольствоваться невразумительным ответом. Вы человек честный, сэр, поймите же, что, если бы вашему внуку было нечего бояться, он бы не сбежал, оставив жену на произвол судьбы! Умоляю, вспомните о вашем патриотизме и верности императору!, — Довольно, полковник! Вы прекрасно изложили свои мысли. Собираетесь играть на моем чувстве чести? Желаете, чтоб я приказал Джинни предать своего мужа?!

— И что, полковник? Что мне теперь делать?! Разве вы не знаете, что жена не может свидетельствовать против мужа, полковник Деверо! — Взволнованная Джинни вскочила, нервно разглаживая складки платья.

— Значит, вы признаете, что скрываете сведения? В военное время, мадам, гражданские законы не действуют, вы, конечно, это понимаете.

Как быстро он обернул слова Джинни против нее же!

Решил загнать ее в угол, сбить с толку внезапной сменой тактики?!

— Ничего я не признаю. Если мой Муж и шпион, он ничего не говорил мне.

— Но вы вывели собственные заключения, не так ли? Ну же, мадам, вы успели доказать, что обладаете острым умом.

Не нужно меня разочаровывать! Вы храбры, хорошо воспитаны, почему же боитесь обличить человека, похитившего вас, подчинившего своей воле? Он трусливо сбежал, когда понял, что узнан, и оставил вас расхлебывать кашу, которую сам заварил! Где ваша гордость, милая дама?

— Боюсь, Джинни, он прав.

Голос дона Франсиско звучал устало, измученно, совсем… по-старчески. Он с усилием выговаривал каждое слово. Не в силах подавить изумление, Джинни уставилась на него широко открытыми глазами, но старик упрямо продолжал, опираясь на каминную доску, словно боясь, что сейчас упадет. На лице полковника Деверо появилось торжествующее выражение.

— Подумай о себе, Джинни, как это сделал Эстебан. Он мой внук, и я люблю его, но не могу не видеть его недостатков. Если он на самом деле предатель или шпион, тогда… тогда пусть будет готов ответить за все! Помнишь, ты уже говорила об этом раньше?

Глаза дона Франсиско глядели в глаза Джинни, и в них сияла такая печаль, что девушка едва не зарыдала.

— Но, дон Франсиско, ведь Стив… о нет! — воскликнула Джинни, глядя в непреклонное лицо испанца. — Он может быть изгоем, даже наемником, но не предателем! Вы говорите, полковник, он американский шпион — я это отрицаю!

Но если и так, я прежде всего верна Америке! И не важно, что вы говорите о Хуаресе, я знаю, он хочет добра мексиканскому народу.

— Видите?! Он обратил ее в свою веру! Она стала революционеркой и поддерживает Хуареса!

— Никого я не поддерживаю! Не смейте искажать мои слова!

Руки Джинни были холодными как лед, и она отчаянно сцепила их, пытаясь согреть.

— Я люблю Францию, но вовсе не горжусь ролью, которую Франция играет в Мексике, — ролью угнетателей и интервентов!

— Джинни! — остерег дон Франсиско. — Ты слишком возбуждена и сама не знаешь, что говоришь!

— Она уже сказала все, что думает, — мрачно заметил полковник Деверо. — К несчастью, она и вправду верит в эту гнусную революцию. Неужели, мадам, вы не понимаете, что вынесли себе приговор? Да еще в присутствии свидетеля! Как ни печально, мадам, я поставлен перед неприятной обязанностью арестовать вас.

Нереальность происходящего ошеломила Джинни настолько, что она начала смеяться громче, громче, пока мужчины не встрепенулись, недоуменно глядя на девушку, будто она внезапно сошла с ума;

— Ради Бога, полковник Деверо, неужели не видите, с ней истерика! Сама не знает, что говорит! Я не позволю сделать это!

Во что бы ни втравил ее мой внук, ответственность лежит на мне! Не смейте воевать с женщинами!

— Дон Франсиско, ваши принципы делают вам честь, но я все-таки должен арестовать вашу невестку. Она может дать нам сведения, которые позволят схватить мятежников, если не ее мужа! А «как только мадам признается — ее тут же освободят. Видите, я и в самом деле не жестокий человек! В последний раз, мадам, умоляю, не заставляйте меня делать это!

Голова Джинни внезапно прояснилась, холод пополз по рукам, выше, распространился по всему телу, замораживая его, пока она не почувствовала, что превратилась в мраморную статую.

Полковник не сводил глаз с девушки; ее зеленые глаза сияли необычным блеском, грудь быстро поднималась и опускалась, жемчужные зубы слегка поблескивали в полумраке.

«Что за женщина! — подумал он. — Какое мужество, какая храбрость, а когда она в гневе… Великолепная дикая красота. Очень жаль…»

Он выждал, давая Джинни время одуматься. Неужели она не понимает, в каком ужасном положении очутилась, и в самом деле готова вынести арест и даже пойти на смерть ради мужа? Что произошло между этой прекрасной девушкой, в которую был безумно влюблен капитан Реми, и человеком, похитившим ее и протащившим через всю страну?

Ходили слухи, что он держал ее в борделе! И после этого она выходит за него! Невероятно! Каким глупцом чувствовал себя полковник — ведь он искренне поверил рассказу Джинни о том, как внук дона Франсиско Альварадо нашел и спас ее!

Но тут Бил заметил эту женщину, описал ее мужа, и вся ужасная правда выплыла наружу. Какая жалость!

— Я должна подумать… — медленно сказала Джинни, изумленная тем, что слова могли сорваться с оледеневших губ.

Полковник задумчиво наклонил голову:

— Три минуты, мадам. Не больше. Вы уже отняли у меня слишком много времени!

— Джинни, дорогое дитя, скажи все, что знаешь! Не считай это предательством! Подумай о себе, о своем будущем.

Знай я, что ожидает тебя после побега Эстебана, сам бы не дал ему уйти и отдал в руки закона!

Джинни едва узнавала голос дона Франсиско, хотя почти не слышала, что он говорит, занятая собственными мыслями. Медленно подойдя к маленькому окну, выходящему на внутренний дворик, она выглянула наружу.

Откуда-то доносились музыка и смех. Что реальнее — чужое веселье или эта маленькая комната и толстый напыщенный полковник, угрожающий ей арестом?! И почему она так упорствует, защищая Стива?! Достаточно признать, что он шпион и сторонник Хуареса, и все будет кончено! Неожиданный гнев охватил Джинни при мысли о том, как ужасно обошелся с ней Стив с самого начала, потом женился быстро и тайком, чтобы выполнить обещание, данное деду, и покинул, даже не попрощавшись… Она просто безумна, что не признается во всем, ведь Стив только будет рад избавиться от нее!

— Мадам!

Значит, ее время истекло. Полковник потребует ответа.

Но что она может сказать?!

Джинни медленно повернулась, и Деверо показалось, что женщина едва заметно улыбается. Он почувствовал минутное сожаление, что не встретил ее раньше. Полковник женился по расчету — семья жены была очень богата. Сложись все по-другому, и он мог бы попытаться сделать эту женщину своей любовницей — она именно такого типа, прирожденная куртизанка, обладающая бессознательной способностью соблазнить любого мужчину, созданная, чтобы быть любовницей, а не женой…

— Ну, мадам? — нетерпеливо повторил он.

Джинни чуть наклонила голову, словно признавая поражение, но голос был по-прежнему ясен и спокоен:

— Ну что ж, полковник, вы ужасно напугали меня своими злобными упреками. Что вы хотите услышать?

Деверо почувствовал мгновенное раздражение. Неужели он должен подсказывать ей, что говорить?!

— Почему не начать сначала? Когда ваш муж признался, что работает на хуаристов? Вы знали, что он сотрудничает с американцами?

— Слишком много вопросов! Не знаю, на какой и отвечать! Так вот, месье. Стив никогда не говорил прямо, что сотрудничает с хуаристами, хотя симпатизировал их делу.

Но что касается остального, думаю, вы идете по ложному следу. Он никогда не давал мне повода считать, что работает на кого-то другого, кроме себя самого.

— Мадам, вы играете словами, а я уже сказал, что не имею времени для подобных уловок! Мне нужны не ваши впечатления, а факты! Имена, места встреч, названия деревень, где вы скрывались. Имена тех, кто укрывал вас, людей, которых этот человек считал своими друзьями, — все, что может помочь нам арестовать как можно больше революционеров и их пособников!

И тут Джинни резко вскинула голову:

— Короче говоря, требуете, чтобы я исполнила роль палача и стала причиной гибели невинных людей? Нет, полковник, я ничего не помню! Ни названий, ни имен, ни даже лиц. Но зато начинаю понимать, почему жители этой страны так ненавидят французов-угнетателей.

Больше она ничего не желала говорить, отвечая холодным молчанием на все просьбы и угрозы. Полковник изменил тактику лишь в последний момент, объяснив, что Джинни арестована и поедет вместе с ним в штаб-квартиру в Закатекасе. Даже гнев и протесты дона Франсиско не смогли поколебать его решения. Он согласился только на то, чтобы дон Франсиско извинился перед доном Сандовалем, предупредил хозяина, что у Джинни внезапно разболелась голова. А потом… Деверо отвезет ее в своем экипаже.

— Будьте уверены, я не бессердечное чудовище! Ее поместят не в камеру, в мою квартиру, там достаточно удобно.

Может, если испугать ее немного, дать понять, что я не шучу, она забудет свое упрямство! Кроме того, если ваш внук решит сдаться, это облегчит ее положение. Надеюсь, вам понятно, дон Франсиско?

— Без сомнения, — резко бросил старик.

Больше он не сказал ничего, только с неподдельной нежностью обнял окаменевшую девушку:

— Не волнуйся, дорогая! Я еще не сказал своего слова!

Обещаю сделать все, чтобы освободить тебя!

— Не нужно расстраиваться, я не боюсь, — спокойно, почти удивленно проговорила Джинни. Она в самом деле не боялась. Тогда.

Часть V LA SOLDADERA[11]

Глава 34

Стив Морган попросту переоделся в комнате Диего Сандоваля, засунул за пояс пару револьверов, добытых другом, и теперь, незаметно выйдя из дома, решил покинуть асиенду вместе с цыганами.

Разговор с дедом, как всегда, велся на повышенных тонах. Стив сообщил дону Франсиско, что женился на Джинни, и, спокойно усевшись за стол, написал короткое завещание, в котором оставлял жене все, чем владел.

— Ну вот, я, кажется, обо всем позаботился, — небрежно бросил он, чем еще больше обозлил старика.

— По-моему, ты забыл наш предыдущий разговор! Тебе пора начать выполнять свои обязанности! Какую гнусную авантюру ты замыслил на этот раз?!

— Если я не скроюсь сегодня, возможно, все ваши проблемы на этом кончатся… у той стенки, к которой меня поставят перед расстрелом, — спокойно объявил Стив и так же сдержанно пояснил, что связан с революционерами и, к несчастью, один из врагов его узнал.

— Джинни обо всем известно, конечно, — добавил он, заставив дона Франсиско заметить, что, возможно, ему следовало выдать Джинни за Ренальдо.

Старик так взбесился, что только появление Диего Сандоваля выручило Стива. Внук, улыбаясь, объяснил дону Франсиско, что в случае необходимости с ним можно связаться через Диего, и, обняв друга за плечи, вышел из комнаты.

Он покидал асиенду Сандовалей, сидя рядом с вызывающе красивой Консепсьон. Лицо Стива было почти скрыто огромным сомбреро.

Выехав из ворот, кибитка изменила направление, оставив в стороне проезжую дорогу.

Устав от капризов и претензий, Консепсьон прислонилась к плечу Стива, попросив его взять поводья. Тот повиновался, и она тут же повисла на нем — Консепсьон застенчивостью не отличалась. Но хотя тело Стива бездумно повиновалось желаниям девушки, мыслями он был далеко.

Свободен, наконец свободен, может ехать куда хочет и совсем не обязан таскать за собой Джинни, терпеть ее выходки, неожиданные приступы гнева, истерики. Она раздражала его, одновременно ухитряясь вызвать в душе угрызения совести. Ну что ж, он ведь все уладил, не так ли? Поступил как честный человек и к тому же исчез, оставив завещание и позволив ей делать все, что хочет. Как, должно быть, обрадована Джинни! Он вспомнил ее угрозу насчет любовников и удивился, почему это его больше не забавляет. Ну что ж, возможно, позднее удастся расторгнуть этот брак — хотя он вовсе не собирался снова жениться! Достаточно, что его вынудили однажды — женщины так надоедливы, особенно когда добиваются внимания мужчин!

Но тут сердце почему-то болезненно сжалось. Будь он проклят, если хоть на минуту устал от нее! Маленькая зеленоглазая кошка, которой всегда удавалось обозлить его… раздразнить , превратить в страстного любовника; покорная, молчаливая, ненавидящая, голодная тигрица… колдунья, которую не может забыть ни один мужчина.

Стив вспомнил о той ночи, когда она и Карл Хоскинс исчезли в фургоне. Как он ненавидел ее и презирал себя! А потом — потом он так и не смог укротить ее. Что за ведьма?

Жаль ее следующего любовника.

Но даже когда цыгане остановились на ночлег и Консепсьон лежала в его объятиях, Стив не мог ни на секунду забыть о Джинни. Ведь она ожидала, что он покинет ее, даже сама просила об этом. Но справедливо ли это, бросить ее вот так, публично, на растерзание злым языкам? Странно… с каких это пор он терзается сомнениями о том, что справедливо и что нет?

Невероятно! Истина жгла каленым железом, заставляя Стива злобно клясть себя. Глупец! Если он по-прежнему хотел ее, почему не увез с собой? Джинни принадлежала ему, даже если Стив решил больше ничего не иметь с ней с той минуты, когда желание будет удовлетворено, но он убьет любого, кто займет его место в постели Джинни!

Только сейчас осознав, о чем думает, Стив нетерпеливо тряхнул головой. Это поистине смехотворно! Джинни просто стала привычкой, вот и все. И еще: из всех бесчисленных женщин, которых брал и бросал Стив, она единственная посмела бросить ему вызов. Ну что ж — все кончено! Он вовремя распознал ловушку и постарался ее избежать. Нет смысла : лежать без сна, словно влюбленный баран!

Стив сел так резко, что Консепсьон, проснувшись, протянула к нему руки:

— Дорогой… ты куда? Мне холодно!

— Пить хочу! Все это вино и текила…

— Поспеши! Мне теперь без тебя не уснуть! Только ты можешь помочь…

— Ты самая ненасытная стерва из всех, кого я знал! Неужели никогда не успокоишься!

Но, возвращаясь назад, Стив уже улыбался. Не успел он лечь, как Консепсьон гибко, словно пантера, встала на колени, обхватив его за талию. Длинные распущенные волосы щекотали бедра, и реакция на ласки последовала немедленно.

Позже, гораздо позже Консепсьон, смеясь, прошептала:

— Великолепно! О Стив, ты еще ненасытнее, чем я…

Только несколько минут спустя дыхание Стива стало ровнее. Как любовница Консепсьон не имела себе равных — настоящая женщина, без притворства и ложной скромности, естественная, как самка, играющая с самцом; и, вновь схватив ее в объятия, Стив забыл обо всем.

Приближался рассвет, и Стив, казалось, только успел закрыть глаза, когда послышался тревожный топот копыт. Стив откатился от Консепсьон — ночь выдалась душная, и оба были покрыты потом. Прислушиваясь, он понял, что едет только один всадник, и начал поспешно одеваться. Через несколько мгновений на поляну ворвался Хайме Перес — лучший следопыт в провинции.

Стив, не веря ушам, выслушал трагический рассказ слуги. Первой его мыслью было, что старик вновь принялся за свои проделки и желает любым способом вернуть его. Невозможно! Даже этот ублюдок Деверо не решится на такое!

Но, слушая Хайме, Стив ощутил холодную бешеную ярость.

Господи, все это правда! Деверо оказался умнее, чем его считали! Джинни освободят, если Стив добровольно сдастся. Дело чести любого мужчины спасти жену от унижения и позора.

Если же Стив не явится, полковник сумеет сделать так, чтобы все узнали о том, как Эстебан Альварадо прячется под юбками жены, предоставляя той отвечать за его преступления. Невозможно вынести даже мысли о том, что Джинни окажется в руках людей, подобных Тому Билу! Деверо мог быть олицетворением вежливости, но Стив знал достаточно о методах этого человека, назначенного военным губернатором Закатекаса, чтобы убедиться в полнейшем отсутствии совести и благородства у Деверо.

Только сейчас, пристегивая пояс с револьверами, Стив обратил внимание на странное выражение лица Хайме. О чем думает слуга?

Откуда-то из-за спины Хайме выскочила Консепсьон, бросилась Стиву на шею, и тот почувствовал, как дрожит девушка.

— Тебя расстреляют! Ты ведь знаешь, что делают с теми, кого подозревают в помощи революционерам! Неужели ты так устал от жизни? Я не пущу тебя! Эти люди не посмеют обидеть даму!

Она лихорадочно оглядела молчаливых, собравшихся в кружок мужчин:

— Вы же его друзья! Почему не остановите его?!

— Консепсьон!

Чтобы заставить замолчать разъяренную девушку, Стив поцеловал ее в полуоткрытый рот и поразился, почувствовав на губах соленый вкус слез.

— Веди себя прилично! — намеренно строго велел он.

— Не желаю! Черт бы тебя побрал. Если эти трусы ничего не сделают, тогда я… сама…

— Прекрати истерику, ты же знаешь, на меня это не действует!

Стив оторвал от себя ее руки и осторожно отступил. Консепсьон выглядела такой разъяренной, что он невольно улыбнулся:

— Крошка, меня пока не казнили. Мы еще встретимся.

— Отпусти его, — резко приказал Санчес и, схватив дочь за руку, оттащил от Стива.

— Останови, останови его, — всхлипывала она.

Но Стив уже седлал лошадь, и даже Хайме замолк, хотя обычно бесстрастное лицо было грустным и встревоженным.

— И как ты остановишь его, глупышка? — ехидно осведомился Санчес. — Сама пристрелишь, не дожидаясь французов? Это дело чести, девочка.

— Честь — дерьмо! Плевать я хотела на такую честь! Он едет за ней, этой зеленоглазой женщиной, еще большей ведьмой и шлюхой, чем я. Да-да, я знаю это, знала с первой секунды, как ее увидела! Дурак, дурак, она не стоит этого, сам увидишь!

Но Стив уже пришпорил лошадь, наслаждаясь ощущением ветра, бьющего в лицо.

— Он едет за ней, за той зеленоглазой женщиной.

Джинни… Она стала навязчивой идеей, он одержим ею, почему не признаться в этом прямо? Джинни, веселая и печальная, грустная и ненавидящая, страстная и равнодушная, словно океан, которого Стив может никогда не увидеть, — иногда бушующий тропическим штормом, иногда безмятежно-спокойный, безбрежный, таинственно-глубокий.

«Боже, — подумал Стив внезапно, — я, кажется, могу влюбиться в нее, сам того не сознавая. Что за опасная ловушка!»

Стив Морган, всегда гордившийся холодной отрешенностью от всех эмоциональных обязательств, теперь понял, что возможность увидеть Джинни снова почти стоит смертного приговора. Если его и казнят, то по крайней мере хотя бы позволят увидеть Джинни перед смертью.

Он сможет обнять ее, поцеловать, вновь ощутить восхитительный вкус ее губ, почувствовать, как прижимаются к его груди маленькие упругие холмики! Он сказал бы ей… да какое это имеет значение?! До того как его убьют, Стив признается Джинни, что любит ее.

Глава 35

Джинни так и не смогла уснуть в эту ночь, несмотря на то что квартира полковника оказалась на удивление роскошной, а сам Деверо был поразительно добр и заботлив. Он объявил Джинни, что та не должна волноваться.

— Мы иногда теряем терпение, но в конце концов все улаживается. Не думайте, моя дорогая, что я осуждаю вас.

Такая верность этому негодяю поистине заслуживает восхищения. Но, — добавил он уже мягче, — стоит ли он этого? В этом все дело, милая сеньора Альварадо!

Он продолжал светскую беседу, лишь иногда увещевая Джинни, прося быть разумной, понять, что этот человек не заслуживает такой любви, а отказ говорить поставил самого полковника в чрезвычайно неловкое положение.

— Дорогая мадам, вы сами должны видеть, что у меня не было другого выхода, как это ни печально.

Остаток вечера он вежливо расспрашивал Джинни только об отце, мачехе, людях, встреченных в Нью-Йорке и Вашингтоне. Сам Деверо упомянул о том, что Мишель Реми, оправившись от ран, попросил у маршала Базена разрешения отправиться на борьбу с хуаристами, оставив относительно безопасную и спокойную жизнь в Мехико, чтобы сражаться с армиями Диаса и Эскобедо.

Джинни раздраженно ворочалась с боку на бок, откинув простыню с горевшего тела, чувствуя, как безжалостная боль рвет виски. Который час? Сколько времени она пролежала без сна?

Все это время, пока они не приехали в Закатекас, она старалась держаться гордо, с высокомерным спокойствием, не позволяя себе разразиться слезами. Ей даже удалось поблагодарить Деверо за удобную комнату и за то, что он одолжил ей ночную рубашку и халат, принадлежавшие его жене.

— Иногда она делает мне сюрприз — приезжает неожиданно и проводит со мной одну-две ночи, — признался полковник, лукаво поблескивая глазами. — Очень страстная женщина, моя дона Алисия…

Но у Джинни даже не было сил ответить.

Что теперь будет? Каковы намерения полковника?

Джинни с усилием села и потянулась к графину с водой, оставленному у постели молчаливой мексиканкой. Вода оказалась теплой и неприятной на вкус, но немного освежила невыносимо пересохшее горло.

Господи, неужели все это наяву? Вот сейчас она проснется в доме тети Седины и долго будет рассказывать домашним о том, какой странный сон видела! Словно запутанный романтический сюжет какой-то пьесы!

Неужели только вчера это случилось — свадьба, побег мужа, арест за пособничество революционерам… Сама мысль о том, что Стив может добровольно сдаться, чтобы выручить ее, казалась абсурдной. Он вовсе не благороден и не бескорыстен, наоборот, холоден, жесток и абсолютно беспринципен! К этому времени Стив уже, должно быть, далеко и поздравляет себя с тем, что не преступил воли деда и отделался от жены. А когда услышит, что произошло, скорее всего искренне посмеется. Без сомнения, он будет рад, узнав, какая участь постигла Джинни!

Девушка снова и снова спрашивала себя: что же теперь будет? Станет ли эта комната ее тюрьмой? Будут ли ее допрашивать? Неужели полковник зайдет так далеко, что прикажет ее казнить?! Нет-нет, он, конечно, не посмеет!

Дон Франсиско обратится к своим влиятельным друзьям, и отец Джинни, несомненно, сделает все, что может! Ее спасут, обязательно спасут.

Но тут перед глазами неожиданно всплыло темное неулыбчивое лицо Стива, холодные синие глаза, казалось, смотрели в самую душу. Вчера он разозлился, а она… была в восторге, что, кажется, заставила его ревновать.

Какая глупость! Она для него ничего не значит — так, забавная игрушка, теплое тело, объект мужских желаний…

В дверь постучали. Джинни спустила ноги с кровати и поспешно потянулась за брошенным на стул халатом.

— Сеньора, с вашего позволения… — В комнату поспешно вошла мексиканка, объяснив Джинни, что полковник просит ее спуститься вниз.

— Но… но я еще не одета. Где мое платье?

— Платье унесли погладить. Полковник не желает ждать.

Халат вполне сойдет.

Джинни вновь бесцеремонно грубо напомнили о том, что она пленница.

Взглянув в недоброе лицо женщины, девушка почему-то подумала, что она похожа на надзирательницу. Широкоплечая, мускулистая, с жесткими руками — она просто потащит Джинни силком, если та вздумает сопротивляться. Лучше сохранить остатки достоинства и гордости!

Раскрасневшись от унижения и сдерживаемого гнева, Джинни молча встала и хотела причесаться, но женщина, вцепившись в ее руку костлявыми пальцами, повела за собой.

Дверь охраняли двое французских солдат, старательно отводивших глаза от странного наряда Джинни. За спиной девушки раздался топот ног, обутых в тяжелые сапоги, — видимо, солдатам было приказано не выпускать ее из виду.

Мексиканка открыла дверь, подтолкнула Джинни. Она оказалась в маленькой, светлой и очень уютной комнате. За столом, уставленным блюдами, сидел полковник в китайском парчовом халате, расшитом драконами. Он не позаботился встать, лишь улыбнулся. При виде вкусной еды у Джинни потекли слюнки. Масло, булочки, душистый кофе и омлет — просто поверить невозможно!

— Садитесь, мадам! Надеюсь, вы хорошо спали?!

Джинни, едва передвигая налитые свинцом ноги, шагнула вперед и услышала стук захлопнувшейся двери.

Что все это означает? Зачем ее привели сюда?!

— Я подумал, что вы проголодались, дорогая! Ведь вчера мы не успели поужинать! Ну, не нужно так расстраиваться!

Пожалуйста, прошу, садитесь. Поговорим по душам после завтрака, хорошо?

Он все-таки поднялся, галантно отодвинул стул. Джинни села, судорожно стянула на груди края халата.

Глаза полковника блеснули.

— Дорогая мадам! К чему скрывать такие сокровища! Заверяю вас, не будь я счастливо женат, не ограничился бы только взглядами… но думаю, мы могли бы стать друзьями!

— Полковник Деверо! — бросила Джинни со всем презрением, на которое была способна. — Удивлена, сэр, что вы можете так считать!

— Надеюсь, вы не обидитесь, мадам, если я скажу, что сегодня утром вы особенно очаровательны! Ну же, дорогая, не стоит и дальше притворяться наивной, невежественной американкой — мы, французы, более интеллигентная, утонченная раса, не так ли? Вы будете очарованы императорским двором в Чапультепеке — там веселее, чем на асиенде дона Франсиско!

Глаза Джинни заблестели от непрошеных слез, она в негодовании поднялась:

— Я нахожу подобные… предложения омерзительными, даже если они исходят от вас! Извините, я не голодна.

— Сядьте, мадам! — В голосе полковника неожиданно прозвучали стальные нотки. — Вы, кажется, забыли, что находитесь под арестом? Предпочитаете питаться хлебом и водой в тюремной камере с заключенными? Эти канальи разорвут вас — такой прелестный кусочек! Садитесь и ведите себя разумно! К чему эти внезапные уверения в собственной невинности?! Я не собираюсь насиловать вас, нет, я француз, а истинный француз не берет женщин силой. Вы сядете, в конце концов, или велеть привязать вас к стулу?!

Угрозы испугали Джинни больше, чем он ожидал, и, закусив губу, чтобы сдержать бушующую ярость, она села, опустив глаза.

— Так-то лучше. Теперь ешьте! Упрямство вам не поможет и не идет такой женщине, как вы.

О Боже, это хуже пытки! Джинни уже не помнила, когда ела в последний раз. Казалось, она вот-вот потеряет сознание от голода. Необходимо поесть, может, хоть тогда силы вернутся к ней. Нужно быть похитрее — ведь полковник в любую минуту сможет сделать все, что захочет!

— Не хмурьтесь так! Ешьте, пожалуйста! Уже почти полдень, и вы, конечно, проголодались! Я заказал омлет специально для вас! Видите, не так уж я жесток!

Джинни ощутила голодные судороги в желудке и побледнела так, что полковник, сочувственно вздохнув, налил ей кофе, сдобрив его сливками.

Джинни едва сдерживалась, чтобы не наброситься на еду.

Как легко сломить ее волю! Довести до голодного обморока — и она выложит все, что знает! Вздохнув, Джинни сдалась и начала есть. Верный обещанию, полковник не произнес ни слова, только молча подкладывал ей еду на тарелку.

Когда Джинни запротестовала, что не может больше съесть ни кусочка, полковник решил развлечь ее занимательными историями из парижской жизни, и, несмотря на недоверие к этому человеку, Джинни должна была признаться, что он прирожденный рассказчик. Он снова налил ей кофе и продолжал сыпать анекдотами, пока Джинни не залилась смехом.

«Что это со мной? — тревожно подумала она. — Я, кажется, схожу с ума. Этот человек осыпал меня угрозами и оскорблениями, едва не предложил стать его любовницей, а я сижу, как дурочка, смеюсь непристойным шуткам!»

Охваченная мгновенным подозрением, Джинни нахмурилась:

— Обычно я не настолько глупа! Может, вы подсыпали что-то в кофе? С вас все станется!

— Ах Джинни, Джинни! Неужели вы могли подумать такое! Нет-нет, это всего лишь «Кахуа», превосходный местный ликер. Я всегда пью его с кофе. Собственно, его и делают из кофе!

Против воли Джинни снова хихикнула:

— О, от вас можно ожидать всего, что угодно!

Опять собираетесь рассказывать анекдоты? Или собираетесь попытаться совратить меня? Предупреждаю, вам это не удастся.

— Неужели? Вы так не говорили, крошка, когда прошлой ночью прижались ко мне в постели. Какая маленькая кокетка!

Быстро перегнувшись через стол, он схватил ее за руку, и странные нотки и почти незаметное изменение тона предостерегли Джинни прежде, чем в ее одурманенный ум проник истинный смысл его слов.

Все происходило словно в кошмаре. Халат распахнулся, когда Джинни тяжело навалилась на стол, все еще по инерции смеясь. Послышался смущенный кашель: она повернула голову — незнакомый капрал-француз сконфуженно извинился за то, что недостаточно громко постучал… потом издевательски-непристойный смех Тома Била и… она не могла поверить глазам — Стив! Что он здесь делает? Почему так убийственно-холодно смотрит на нее?!

Джинни почувствовала, как кровь отхлынула от лица, а голова закружилась так, что она вновь упала на стул, не в силах вымолвить ни слова.

Полковник тихо, но торжествующе сказал что-то, но Джинни не слушала — она заметила, что руки Стива связаны за спиной, скулу заливал синяк, а глаза… Боже, даже в самых страшных снах она не представляла, что человек может смотреть на кого-то с таким отвращением и ненавистью…

Не верилось, что в этих глазах, обращенных к ней, могла когда-то светиться лениво-поддразнивающая улыбка.

— Должен поздравить вас, дорогая мадам! Наш план, вернее, ваш план увенчался успехом! Но с другой стороны, как может мужчина не прийти на помощь такой красавице? Уведите его! Вы знаете, что делать.

Джинни зажала себе рот, чтобы не закричать. Борясь с туманом, застилавшим глаза, она видела, как Ошв язвительно, холодно усмехнулся:

— Прощайте, моя прелестная жена! Рад, что вам не пришлось долго страдать в заключении.

— Стив! — пронзительно вскрикнула она. — Господи, — нет! Стив, пожалуйста!

Но дверь уже захлопнулась, и, не успела Джинни вскочить, полковник мягко обнял ее за плечи:

— Простите, дорогая, так было нужно. Если его сильно разозлить, может, тогда заговорит. Для всех будет лучше, если… — Он погладил ее по голове, притянул ближе; рыдания сотрясали Джинни, слезы душили так, что она почти не могла дышать. — Ну-ну, мы поговорим обо всем, когда вы успокоитесь, хорошо?

Джинни начала надрывно, до рвоты кашлять, тупо спрашивая себя, перестанет ли когда-нибудь плакать… сможет ли вынести бремя безнадежного отчаяния, охватившего ее.

Глава 36

«Прекрасный прием», — ехидно думал Стив Морган, пока его вели через залитый солнцем двор. Похоже, они были уверены в его появлении. Недаром Консепсьон обозвала его идиотом — она была права. Герой паршивый! Примчался, словно рыцарь, чтобы спасти даму! Как будто не знал, что Джинни всегда сумеет позаботиться о себе. И почему при мысли о том, что она провела ночь в постели полковника, волна слепящей ярости вновь поднялась в душе Стива?

Дьявол, какой горький юмор в том, что он разыграл такого дурака, а малышка Джинни наконец смогла отомстить!

Без сомнения, она и полковник обо всем договорились во время танца! А женившись так внезапно, он только облегчил им задачу! Да, она заслуживает восхищения. Подумать только, ждать так долго и выбрать подходящую минуту, чтобы ударить. Как, должно быть, она ненавидит его за испорченную жизнь! Он снова недооценил Джинни, и на этот раз, кажется, это будет стоить ему жизни.

Они почти дошли до края двора, и Стив, неожиданно поняв, что с ним собираются сделать, невольно вздрогнул.

— В чем дело, Морган? Полковник велел сказать, что ты сможешь легко отделаться, если развяжешь язык. Лично я, — торжествующе-злобно заявил Бил, — предпочитаю, чтобы ты заупрямился! Доставь мне удовольствие обработать тебя хорошенько!

Двое легионеров с каменными лицами встали по бокам Стива, схватили его за руки, пока Бил готовил кандалы. Стив на миг почувствовал безумное желание вырваться и убежать, но сдержался, зная, что Бил только и ждет этого.

«Лучше бы сразу расстреляли», — мрачно думал Стив, пока его поднятые руки привязывали мокрыми сыромятными ремнями к деревянной перекладине. Широкий кожаный пояс плотно обхватил тело, прижал его к столбу. Солдаты действовали быстро, а Бил стоял рядом, растянув тонкие губы в волчьей ухмылке.

— Не очень удобно, правда? Но не волнуйся, скоро начнешь вопить и умолять о пощаде! У меня любой заговорит!

Ублюдок паршивый, будешь упрашивать, чтобы тебя расстреляли!

Его оставили в покое, дав время «подумать». Солнечные лучи немилосердно жгли обнаженное тело. Пот катился по лицу, не давая открыть глаза. Стив снова проклял собственную глупость — мог бы уже давно очутиться среди гор, ощутить прохладный ветер, добраться до армии хуаристов под командованием Эскобедо, медленно, но неуклонно продвигавшейся к Закатекасу. В Мехико Стив слышал, что маршал Базен стягивает войска вокруг столицы. Почему Деверо не получил приказа отступать? Вопрос времени… Нужно было только подождать! Но все, о чем был способен думать тогда Стив, — Джинни, Джинни в тюрьме, в руках Деверо и Тома Била, голодная, запуганная, может быть, избитая.

Он вспомнил сцену, свидетелем которой только сейчас был: стол, уставленный блюдами, полуодетая Джинни рядом с полковником, ее смех — смех женщины, упоенной долгой ночью любви. Но по крайней мере она хоть дала себе труд притвориться ошеломленной и убитой горем при виде мужа.

Сука! Почему же мысли о ней по-прежнему дурманили голову? Почему даже сейчас он все еще хотел ее? И ненавидел убийственной ненавистью за то, что она так быстро и легко отдалась другому. Неужели она способна спать с каждым, кто захочет ее? Именно это имела в виду Джинни, когда угрожала, что отныне будет сама выбирать себе любовников?!

Господи, должно быть, солнце так действует на него. Он теряет рассудок, способность здраво мыслить. Но самое странное — сознание того, что очень медленно, против его воли, Джинни стала ему необходимой. Он, гордившийся цинизмом собственных воззрений, никогда никому не веривший, особенно женщинам, позволил себе эту слабость, послужившую причиной того, что он теперь оказался здесь.

— Но по крайней мере она не получит удовлетворения от того, что узнала это, — мрачно сказал себе Стив. Даже мысль о боли, смерти не была так мучительна, как воспоминания о Джинни. Она будет наблюдать за тем, как его пытают, смеяться вместе с полковником, ожидая, пока Стив сломается. Но он скорее умрет, чем скажет хоть слово.

Французские солдаты открыли ворота, отделявшие плац от деревенской площади. Поскольку местные жители не питали особой любви к оккупантам, они старались не выходить на улицу без особой нужды, и теперь сержант во главе взвода маршировал от дома к дому, стуча во все двери. Он воевал в Алжире, боролся с арабами — худшими и самыми опасными врагами в мире, но больше всего на свете ненавидел Мексику и мексиканцев. Здесь никому нельзя доверять: чуть отвернешься — воткнут нож в спину. Даже маленькие дети готовы прикончить тебя! Господи, почему ему выпало служить именно здесь, каждую секунду ждать пули из-за угла! Но солдат должен выполнять свой долг!

А долг сержанта Малаваля в данный момент заключался в том, чтобы собрать как можно больше жителей, и те своими глазами убедятся — власть не щадит пособников хуаристов и шпионов, тем более что здесь их великое множество!

Они будут смотреть на пытки и даже на казнь, разницы это все равно не составит; этилюди умеют ненавидеть.

Сержант почти не думал о заключенном, оставленном на палящем солнце. Нет сомнения, этот человек скоро сломается, хотя выглядел он и вел себя не так, как оборванные собаки-хуаристы, которых они до сих пор брали в плен. Этот американец Бил прекрасно умел управляться с кнутом, хотя сам сержант предпочитал «кошку» — девятихвостую плеть, традиционное орудие наказания в армии.

Подталкивая прикладами молчаливых горожан, солдаты направились к плацу. Сержант желал одного — чтобы все поскорее кончилось, тогда можно будет возвратиться в тень и выпить прохладительного.

Полковник, в нарушение обычая, сам спустился вниз, чтобы поговорить с заключенным. Правда, Стив не удивился — Деверо славился коварством и хитростью. Без сомнения, у него свои мотивы, и Джинни — не последний из них. Ну что ж, в конце концов все зависит от судьбы. Будь что будет. Сбежать отсюда невозможно, значит, нужно сохранить достоинство и молчать, чего бы это ни стоило. Сыромятные ремни, которыми был связан Стив, уже начали ссыхаться, немилосердно врезаясь в кожу; кровь медленно капала на землю. Его словно растягивали на дыбе, а скоро станет еще хуже.

— Ну, сеньор? Надеюсь, вы передумали? Не желал бы отдавать подобные приказы, но вы не оставляете мне выбора!

— Предлагаете выбрать мне, полковник? Но что я могу вам дать? Вы уже все взяли сами!

Синие глаза впились в желто-карие.

— Жаль, сеньор Альварадо! Ради вас и вашей жены я надеялся, что…

— Благополучие моей жены теперь вряд ли может меня беспокоить, поскольку вы успели о ней позаботиться. Наш брак, как, впрочем, и ваш, заключен по расчету. Так что примите мое благословение, сэр. Я очень снисходительный муж — разве Джинни вам не успела сказать?

— Довольно! Я здесь не за тем, чтобы обсуждать вашу жену. Меня интересует ваша шпионская деятельность. Кто послал вас в Мехико? Кто вам платит? У Хуареса нет таких денег. Почему ваше правительство так стремится свергнуть императора?

Стив рассмеялся, заметив гневный блеск глаз полковника:

— Но вы сами на все ответили, полковник. Зачем спрашивать меня?!

— Вы уже успели причинить нам немало неприятностей своим вмешательством, месье. Черт возьми, вы станете говорить или я буду вынужден применить крайние меры!

Полковник Деверо гордо выпрямился, подражая Наполеону, и Стив едва сдержался, чтобы не рассмеяться в лицо этому человеку. Но тут француз, очевидно, взяв себя в руки, снова обратился к нему:

— Ну же, Морган, я уверен, вы достаточно рассудительны. Стоит ли выходить из себя?! Сами понимаете, сбежать отсюда невозможно! Если взвесите все обстоятельства, то поймете, насколько я справедлив. Вы любите опасности и риск, и я уверен, мы всегда можем использовать такого человека.

Вам хорошо заплатят, и, кроме того, для вас будет лучше, если станете сражаться за правое дело. Я глубоко уважаю вашего деда, и поверьте, он будет очень рад, узнав, что вы наконец остепенились. Ну, что надумали?

Стив набрал в грудь воздуха, почти решившись высказать в лицо полковнику все, что думает о нем. Но какой смысл вступать в никчемную перепалку, тратить силы. Все же презрение к этому тщеславному коротышке, воображавшему себя героем, пересилило.

— Полковник, — спокойно объяснил Стив, — если я предам друзей, меня все равно ждет смерть. Французы проиграли войну, и, кроме того, вы лично опозорены в глазах испанцев. Будучи гостем в доме Сандовалей, вы предали гостеприимство и арестовали женщину. Должен признать, она очаровательна, моя крошка-жена, и, возможно, вы сумеете кое в чем ее убедить, но что будет, когда семья узнает обо всем? Кроме того, помните, что мой дед отныне ваш смертельный враг. И хотя мы с ним не очень ладим, он не потерпит такого оскорбления. У дона Франсиско достаточно денег и влиятельных друзей во Франции, чтобы уничтожить вас.

Поэтому предлагаю извиниться передо мной за доставленные неприятности и отпустить с миром.

— Мой Бог, ваша наглость не имеет границ! Вы еще смеете угрожать мне? Кажется, я сделал ошибку, предлагая вам джентльменское соглашение, но вы — всего лишь грязная хуаристская собака, шпион и… если забыли… мой пленник.

Посмотрим, кто будет молить о пощаде.

Побагровев от ярости, полковник повернулся и зашагал прочь. Стив мысленно пожал плечами. Ну что ж, по крайней мере стоило попытаться! Жаль, что его уже не будет на свете, когда полковник встретит свой конец!

Плохо, что приходится стоять вот так, под палящим солнцем, напрягая мускулы, и ждать, ждать… Одна надежда, что он сможет вынести пытку и не проговорится. Но сколько боли может выдержать человек?

Солнце раскаленным клеймом жгло кожу. Но кнут будет хуже. Стив облизнул губы, намеренно стараясь ни о чем не думать. Когда-то, давным-давно, Гопал объяснил, как отрешиться от всего, чтобы освободить тело от всяких ощущений. Необходимо, сосредоточившись, впасть в транс.

Стив несколько раз пытался сделать это. Однажды, проехав много миль с пулей в плече, он добрался до крохотного городишка, где не оказалось доктора, и бармен в салуне неуклюже пытался извлечь пулю ножом. Стив почти не чувствовал боли, правда, потом рана ныла так, что он несколько дней был принужден напиваться до бесчувствия.

Послышались шепот, шарканье ног, плач ребенка, тут же оборвавшийся. Они согнали жителей города! Проклятые французы! Хотят показать беднягам, как расправляются с хуаристами. Господи, что за жалкий фарс!

Солдаты выстраивали горожан в ряды, и, чувствуя себя объектом всеобщего внимания, Стив небрежно обвел глазами зрителей. Все, что угодно, лишь бы не думать о неминуемом.

И тут взгляд его остановился на незнакомой фигуре. Стив неосознанно нахмурился. Эта женщина в темном плаще… невозможно! Неужели?.. Стив едва сдержал стон.

Консепсьон! Ну, кто из них идиот? Зачем она здесь? Остается надеяться, что девчонка не вбила себе в голову какой-нибудь безумный план. Нет ни малейшего шанса сбежать отсюда. Не дай Господи, Консепсьон выкинет какую-нибудь глупость — какое удовольствие получат французы, подвергнув пыткам и ее!

Сзади послышался топот ног, обутых в сапоги. Грубые руки разорвали на Стиве рубашку, обнажив спину. Вот оно.

Ожидание кончилось. Осталось несколько секунд, прежде чем невыносимая боль затопит все его существо.

Сердце Стива глухо забилось, к горлу подступил тошнотворный страх.

— Готов, Морган? — глумливо осведомился Бил, и Стив, не в силах сдержаться, вздрогнул. Он знал, как выглядят люди после избиения кнутом, и неожиданно понял, что не выдержит — несмотря на всю решимость, не хватит сил подавить этот безумный, слепой страх, подкравшийся ниоткуда, заставляющий кричать, умолять не о пощаде — о расстреле.

Стив услышал смех Била и понял: тот почувствовал, что творится у него в душе, и наслаждается собственной властью.

— У тебя еще есть время передумать. Видишь, где полковник? Вон там, на балконе, с твоей женой! Видно, она тоже не хочет пропустить спектакль. Смотри, Морган, у тебя еще несколько минут, пока полковник не кончит речь. Ты у меня живо начнешь говорить. Трясешься от страха, ублюдок?! Куда только храбрость девалась, когда револьверы отняли?!

Стив против воли поднял глаза на балкон, где стоял полковник Деверо, в мундире, при всех регалиях. Рядом… рядом была Джинни; вечернее платье казалось странно неуместным именно здесь; распущенные волосы золотом переливались на солнце.

Полковник начал говорить, но Стив не слушал. Значит, она действительно настолько ненавидит его?! Пришла посмотреть, поиздеваться над его муками. Ну что ж, он ей такого удовольствия не доставит!

Стив, отвернувшись, снова встретился глазами с Консепсьон.

«Уходи, малышка, не нужно здесь оставаться! И не выкинь какой-нибудь глупости!»

Деверо замолчал. Ему, по-видимому, не терпелось начать. Настала мертвая тишина. Глаза Консепсьон расширились от ужаса. Стив сцепил челюсти, услышав свист кнута за мгновение до того, как он с тошнотворным звуком опустился на голые плечи.

Боль оказалась еще хуже, чем ожидал Стив. Жидкое пламя побежало по сжавшемуся телу. И не успел Стив опомниться, кнут снова впился в спину, раздирая плоть.

— Боже, — прошептал он, непроизвольно вздрагивая, Бил, услышав его, злобно рассмеялся:

— Что с тобой, Морган? Уже умоляешь?

Но Стив, собрав всю силу и упрямство, закрыл глаза, сжал зубы, чувствуя, как щепки, отколовшиеся от деревянного столба, вонзаются в лицо и грудь.

«Сосредоточиться, нужно сосредоточиться…» Только эта мысль билась в мозгу, туманила глаза, отсекая боль в израненной спине.

Бил, разочарованный, что жертва не издала ни звука, вошел в азарт.

Вновь запел кнут, еще и еще, полосуя изуродованную кожу, «Да, этот Бил — настоящий мастер, — с невольным восхищением думал сержант-француз. — Интересно, сколько еще выдержит пленник?»

Но заключенный уже не был способен мыслить. Тело обвисло; Стив упал бы, не будь ремней, которыми его связали.

Сыромятные ремни впиваются в запястья, на спине не осталось живого места. Стив почти молил, чтобы конец настал как можно скорее, прежде чем он опозорится, прежде чем окажется, что он такой же жалкий трус, как все те, кто не смог вынести тяжкого испытания.

Он отчаянно пытался отвлечься, не думать о боли, невыносимых муках… в ушах стучало, каждый удар посылал новые волны боли.

Сосредоточься! Ради Бога, ради себя, сосредоточься на чем-нибудь, забудь о боли!

Он представил озеро — лесное, глубокое, холодное… влажные тропические леса… водопады, разбрызгивающие мириады радужных капелек… и боль в окровавленном, истерзанном теле отступила, оставляя лишь ледяное онемение. Наконец сознание покинуло узника, серый слепящий туман накатывал волнами, мешая дышать, лишая воли…

— Месье Бил! Думаю, не имеет смысла продолжать, он ничего не чувствует. Полковник велел прекратить, — сообщил сержант.

Том Бил почувствовал, что им овладело нечто вроде безумия. Проклятие! Будь оно все проклято! Все пошло не так, как он ожидал. Почему Морган ни разу не закричал?! Почему не сломался, как все остальные, умоляя о милосердии, пощаде! Невозможно, чтобы человек выдержал такое… особенно когда сам Бил держится за рукоятку кнута.

Рука его ныла, по лицу струился пот. Он убьет этого ублюдка, заставит привязать его спиной к столбу, исполосует грудь и живот и покончит с Морганом.

Бил так обезумел от ярости, что снова поднял руку, но стальные пальцы сержанта впились в его запястье.

— Я сказал — приказ полковника! Как он велел, так и будет! Понимаешь? — жестко добавил сержант, вглядываясь в лицо Била.

Американец злобно выругался:

— Черт возьми, еще минута — и он заговорил бы! И если ваш полковник промахнулся, эти глупые свиньи нам не простят! Говорю вам, сержант, сейчас лучше не останавливаться, или они все будут думать, что подобные вещи легко сходят с рук.

Глава 37

Полковник Деверо, стоявший на маленьком балконе, был взбешен почти как Бил. Этот человек, доставивший ему столько неприятностей, еще и доказал собственное мужество!

Дьявол! Может, не следовало проводить этот «допрос» публично?! Но откуда ему было знать? Он хотел преподать урок хуаристам, а сделал из Моргана мученика революции, героя, святого! Нельзя допустить этого! Альварадо — шпион и должен быть наказан! Деверо покажет этим людям, что такое французское правосудие!

Но жажду мести омрачило неприятное предчувствие возможного возмездия. Кроме того, нужно подумать и о женщине, лежавшей у его ног и бившейся в рыданиях. Только наручники, приковавшие ее к перилам, еще удерживали ее на балконе. Тем не менее с ней приходилось считаться. Как нагло заявил пленник, дон Франсиско Альварадо обладал значительным влиянием и огромным богатством. Вряд ли он оставит на произвол судьбы невестку и внука. Но пока…

Полковник выругался про себя, не сводя глаз с Джинни.

Что за женщина! Он гневно побагровел, вспомнив оскорбления и угрозы, которыми она осыпала его, когда увидела, как расправляются с ее мужем. Она обещала рассказать всему свету, как ее обманули, убить полковника, лично добиться, чтобы с его карьерой было покончено. А потом, типично по-женски, начала рыдать, биться в истерике, умолять прекратить пытку! Наверное, не стоило приводить ее сюда, но он ничего не смог с собой поделать, желание оказалось сильнее. Деверо все продумал — он будет играть с ней как кошка, с мышью, перехитрит и заставит покориться.

О, овладеть этим телом, ощутить под собой содрогающуюся от страха плоть! Но она посмела угрожать.

Неужели действительно так любит мужа? Может, именно так можно достигнуть желаемого, не думая о последствиях? Да-да, недаром собратья-офицеры, смеясь, звали его «старым лисом» или «этим хитрым дьяволом Деверо»!

Приняв окончательное решение, полковник подал сигнал сержанту Малавалю, бесстрастно ожидавшему, пока узника приведут в чувство. Малаваль ожидает приказов, не так ли? И эти скотоподобные крестьяне тоже ждали, что предпримет полковник. А сам Альварадо?! Полковник надеялся, что тот, рыдая, молит о пощаде.

Да, он всем покажет, что упрямство и гордость можно сломить… особенно у этого дрожащего создания, заливающегося слезами у его ног.

Деверо резким голосом отдал приказ по-французски, но, прежде чем сержант повернулся и отошел, девушка схватила полковника за руку, глядя на него огромными, полными слез глазами:

— Нет! Только не это! Ради Бога! Умоляю, пожалейте его!

— Почему же, мадам? Он шпион, он угрожал мне, как, впрочем, и вы. Полковник французской армии не боится наказания за исполнение воинского долга.

Джинни, безудержно рыдая, — бросилась к Деверо:

— Пожалуйста, о, пожалуйста! Клянусь, что не расскажу никому… сделаю все, что велите, все, что угодно!

— Прекратите, мадам, что за демонстрация! Ваш муж умрет героем!

Джинни открыла рот, чтобы закричать, но полковник быстро прижал руку к ее губам:

— Никаких истерик! Я думал, у вас больше мужества!

Неожиданно смягчившись, он взглянул ей в глаза:

— Но может, если вы и в самом деле готовы на все, почему бы нам не заключить сделку? Я человек мягкосердечный, особенно если речь идет о женщинах. Ну, вы готовы слушать?

Джинни тупо кивнула. Полковник отнял руку, погладил ее по щеке.

— Я сделаю все, — пробормотала она, словно под гипнозом. — Все, что скажете. Не позволяйте им убить его.

— Поднимитесь! — рявкнул полковник. — Вы встанете рядом и будете молча наблюдать, как заклеймят вашего мужа — клеймом, которым метят во Франции преступников. Один ваш крик, один протест — и я заставлю их повторить процедуру столько раз, сколько будет необходимо, пока он не начнет молить о смерти как о милости Божьей! Вы поняли меня, мадам?

Джинни молча, автоматически кивнула, словно кукла; побелевшее лицо покрылось крошечными капельками пота. Полковник был вынужден помочь ей подняться — девушка, казалось, была не в силах двинуться, лишь широко открытые умоляющие глаза говорили о том, что в ней еще теплится жизнь.

«Какая женщина!» — в который раз восхищенно подумал Деверо.

Несмотря на все несчастья, у нее достаточно гордости, чтобы неподвижно стоять, судорожно вцепившись в перила.

Какое наслаждение — вынудить ее покориться, тешиться ее готовностью превратиться в шлюху ради спасения жизни мужа! Что станется с ее высокомерием, куда денутся угрозы и оскорбления! Желание так захлестнуло полковника, что он с трудом оторвал глаза от соблазнительных изгибов женской фигуры.

Раскаленное клеймо зловеще светилось. Джинни слегка покачнулась, и полковник обнял ее за талию.

— Успокойтесь! — фальшиво-сочувственно прошептал он. — Это не займет много времени. Мы каждый день клеймим лошадей и скот.

— Пожалуйста, — пробормотала Джинни срывающимся голосом, и Деверо улыбнулся: может, ее муженек наконец откроет рот! Прикосновение каленого железа часто делает чудеса.

Он надеялся, что узник поднимет глаза и увидит жену — поверит, что та наслаждается публичным унижением мужа.

Будь прокляты все эти креолы, задирающие нос перед французами, прибывшими сюда, чтобы им помочь и укрепить шатавшийся под императором трон. Высокомерные, наглые, холодные ублюдки, гордившиеся родством с первыми конкистадорами, кичащиеся богатством и связями и скрывающие за показной вежливостью снисходительное презрение к защитникам. Как прекрасно отомстить хотя бы одному из них! Посмотрим, как чувствует себя кабальеро, с которым обращаются как с преступником! Да-да, пусть видят, как он презирает их всех — этих Альварадо, Сандовалей, с их дерзким щенком-сыночком, семейство его жены Вега, такое же богатое и властное. Неужели они в самом деле считают его настолько глупым и смешным, не сумевшим заметить даже, что их прелестная дочь не была девственницей в первую брачную ночь?! Испорченный товар, насильно проданный такому вот французу, который должен быть счастлив только потому, что женится на Вега! Именно поэтому ее и выдали за него! Все же сначала он желал ее, потому что Алисия была так молода и хороша собой, а особенно из-за огромного приданого, которое должно было возместить потерю девственности. Да, вначале, когда французы побеждали, Деверо сам подумывал осесть в Мексике. Но теперь все переменилось. Сторонники Хуареса перешли в наступление, с помощью переправляемого контрабандой американского оружия начали одерживать победу за победой. Даже Базен, старый вояка, начал это понимать и решил отвести войска к центральным провинциям — «сосредоточить» их. Какой позор, какое безумие! Но приходится следовать приказам, каковы бы они ни были.

Деверо нахмурился, вспомнив о покрытом пылью порученце, привезшем приказ покинуть Закатекас и идти маршем на Дуранго. Этот проклятый креол, там внизу, которого только что избили как собаку, прекрасно это знал!

«Вы проиграли войну. Ваше поражение — лишь вопрос времени», — издевательски бросил он. Неужели этот парень нисколько не ценит собственную жизнь? Сколько еще он может вынести и не сломаться?

«Посмотрим, — думал Деверо, — мы еще посмотрим!»

Он заметил взгляд сержанта Малаваля и сделал почти неуловимый жест. Девушка встрепенулась. Деверо крепче сжал ее талию:

— Помните, что я говорил, мадам: ни криков, ни истерики. А когда все будет кончено, может, вы и сумеете спасти жизнь мужа.

Джинни едва понимала, что он говорит, ее взгляд против воли был прикован к узнику, зубы терзали нижнюю губу.

«Если он может вынести, — лихорадочно думала она, — тогда и я смогу. Я не должна кричать, не должна!

Боже, помоги вынести все, выдержать этот кошмар!

Сейчас я проснусь — и все будет по-прежнему, когда мы лежали в, объятиях друг друга, ища защиты от ночной прохлады».

Сержант помешал угли длинной кочергой. Слезы застилали глаза Джинни. Кровь… кровь повсюду: на земле, на столбе, спина пленника разорвана, изуродована этим чудовищем.

Джинни с внезапно ударившей в сердце болью вспомнила, как перекатывались эти мышцы под ее пальцами, когда обоих охватывал экстаз любви… да-да, любви! Почему она не смогла признаться себе в этом раньше? Она любила Стива с той самой минуты, когда он поцеловал ее так безжалостно, смеясь над ее гневом, — этот красавец с жестким лицом и самыми синими в мире глазами. О Господи! Почему она была так своевольна и упряма? Он любил ее, Джинни поняла это сейчас, внезапно, словно от удара. Именно из-за нее Стива пытали и, может быть, убьют?! Он не вернулся бы, будь ему все равно. Они были чересчур горды, чтобы признать правду, а теперь слишком поздно! Если Стива расстреляют — он умрет, ненавидя и презирая ее!

Подойдя к узнику, сержант Малаваль бесстрастно посоветовал:

— У тебя еще есть возможность признаться, слышишь, Хуаристская собака? Твое упрямство не доведет до добра! Будь разумным, подумай о себе!

Стив так и не пришел в сознание окончательно, несмотря на несколько ведер воды, вылитых на него. Слова сержанта не проникали в затуманенный болью мозг, пока он не услышал боязливо-сочувственный шепоток, доносившийся из толпы. И как ни странно, ему почему-то захотелось громко расхохотаться. Неужели они и в самом деле решили его заклеймить? Надутые глупцы! Для чего? Оставить шрам на трупе? Как еще они не привезли с собой гильотину?!

Том Бил ничего не смог сделать — настала очередь сержанта. Стив слышал, как они спорили, прежде чем Бил в ярости удалился. Стив вытер пот со лба и попытался поднять глаза. Интересно, почему Консепсьон все еще здесь, а лицо ее так осунулось и побелело?! Почему? Ах да, они собираются заклеймить его как каторжника. От него ожидают крика, и он закричит. Может, они взбесятся настолько, что убьют его на месте и закончат этот смехотворный спектакль…

Сержант Малаваль взялся за ручку железного клейма и двинулся вперед. Не стоит и проверять железо — оно раскалено добела! Расставив ноги, сержант Малаваль нацелился и прижал клеймо к кровавой, истерзанной плоти, слыша, как шипит сожженная кожа. Омерзительно запахло паленым.

Тело узника напряглось и обмякло. Глаза закрылись, лицо исказила мучительная гримаса. Стив Морган хрипло вскрикнул, но это не был крик раненого животного, молящего о пощаде, как ожидал сержант. Вместо этого негодяй имел наглость заорать из последних сил:

— Да здравствует революция!

Несмотря на присутствие целого полка французских солдат, вооруженных до зубов, в толпе раздались приветственные возгласы. Какая-то красивая женщина громко завопила, обзывая французов палачами и мясниками. Кто-то заорал на всю площадь:

— Смерть французам!

Малаваль нерешительно взглянул на полковника. Дьявол, если он ничего не предпримет, начнется восстание. Заключенный вел себя как герой! Нужно было сразу его расстрелять, но полковник наделал глупостей…

Деверо перегнулся через перила, едва сдерживая ярость:

— Сержант! Гоните этих проклятых идиотов отсюда, да побыстрее! Закройте ворота!

Малаваль взял под козырек:

— Есть, мой полковник! Немедленно! — И, поколебавшись, добавил:

— Мой полковник… заключенный…

— Делайте как ведено, сержант! Избавьтесь от толпы! А этот… пусть жарится на солнце, пока я не решу, что с ним делать.

Сержант браво отсалютовал и начал выкрикивать приказы. Разогнать людей оказалось проще простого. Стадо грязных дикарей! Да и сам сержант был рад убраться отсюда как можно дальше, в тень, в прохладный кабачок, где можно распить бутылочку вина. Скорее бы оказаться в Дуранго! Интересно все же, что полковник сделает с заключенным? А женщина? Она не похожа на пленницу. Может, это все же любовница полковника?

Сержант пожал плечами. В конце концов, это не его дело!

Слава Богу, их здесь скоро не будет!

Поставив двух мексиканских ополченцев охранять узника, сержант отправился в казарму. Пора укладывать вещи!

Глава 38

В комнате с закрытыми наглухо окнами стояла невыносимая духота. Дурной сон все длился, длился бесконечно, затягивая Джинни в водоворот ужаса.

Мокрыми бессильными пальцами она возилась с застежками платья. Унижение за унижением: теперь она вынуждена раздеваться для него — Деверо предупредил, что они заключили сделку и Джинни должна выполнить уговор, добровольно покорившись ему. Добровольно? Господи Боже, как может этот жирный, гнусно улыбающийся червяк воображать, что она может покорно отдаться ему?! Но Деверо ясно сказал, чего ожидает от Джинни.

— Простите, дорогая, если обойдусь без лишних любезностей! Я просто солдат и привык брать женщин в спешке, между боями. Днем я буду наслаждаться вашим прелестным телом, а вечером предстоит долгий путь в Дуранго. Уверен, что вы подарите мне много приятных моментов! Только помните, малышка, я не такой дурак, каким вы меня считали, правда? И к тому же никогда не заключаю невыгодных сделок!

Платье соскользнуло на пол, и Джинни затряслась в ознобе. Тело было словно лед, и она едва удерживалась, чтобы не стучать зубами.

— Ну же, мадам, нечего медлить! Снимайте рубашку! Мне не терпится узнать, какие сокровища она скрывает!

Охваченная непреодолимой тошнотой, чувствуя, что сейчас упадет, Джинни тупо повиновалась. Холодно… как холодно! Она не осмеливалась поднять голову, признать окончательное поражение, встретить взгляд этих желтых омерзительных глаз, жадно пожирающих каждый дюйм ее обнаженного тела.

Волосатое жирное тело Деверо оказалось поразительно белым, словно жабье брюхо. Вопль рвался из горла Джинни, но, вынудив себя вспомнить гнусную сделку, заключенную с этим чудовищем, она не пошевелилась и позволила ему толкнуть себя на постель. Только крохотная капелька крови из прокушенной губы поползла по подбородку.

— Я хочу сначала взглянуть на вас. Ах, я так и думал!

Какое великолепное тело, предназначенное для любви!

Джинни изо всех сил боролась с надвигающейся дурнотой. Это отвратительное волосатое животное — что он знает о любви? Любовь — это безумный стук сердца, кровь, звенящая в жилах, когда Стив ласкал ее. Руки… руки Стива — то нежные, то жестко-требовательные, всегда способные заставить ее испытывать страсть. Она любила его, даже когда ненавидела.

Джинни каменным взглядом уставилась в потолок, пока мягкие, пухлые пальцы ползали по ее телу. Как не похоже на загорелые крепкие пальцы, прикосновений которых так жаждала Джинни. Когда-то она боролась со Стивом, повторяла, как ненавидит его, твердила это снова и снова…

«Мой любимый, моя любовь, я едва не убила тебя однажды, — с мукой думала она, — за то, что ты хотел меня, сделал женщиной, научил любить, а теперь…»

А теперь руки другого человека алчно стискивают ее груди. Жирные губы накрыли ее рот, толстый язык скользнул внутрь. Настоящее — это непередаваемый ужас, и смерть — единственное, о чем она молила в эту минуту.

Рауль Деверо — свинья, жирное, волосатое, скотоподобное существо, прижимающее ее всем весом, насилующее, врезающееся, втискивающееся, разрывающее тело… отдающее приказы, словно она была шлюхой, купленной на час, на два.

— Ах, ты прирожденная кокетка, малышка. Под этой холодной внешностью скрывается пламя… возьми в руки… да, вот так… ноги чуть шире… обхвати ими меня за талию… Не стоит так стесняться… ведь ты делала это раньше, не так ли?

«Не могу, не могу больше, меня сейчас вырвет», — лихорадочно думала Джинни, но тело автоматически подчинялось приказам. Она двигалась под ним, но только потому, что Деверо приподнял ее навстречу беспорядочным требовательным толчкам. Нужно освободиться! Эта мысль заставила ее извиваться, дергаться, голова моталась из стороны в сторону, девушка всхлипывала от боли, отчаяния, беспомощности, задыхалась, с омерзением ощущая липкую слюну на лице, груди, гнилостный запах изо рта.

— Маленькая шлюшка, развратница, это он тебя выучил? Тебе нужен настоящий мужчина! Я дам тебе все, что нужно!

Она стонала, словно обезумевшее животное, но он принял эти стоны за вздохи наслаждения, и, когда Джинни поняла, что не в силах больше выносить этот кошмар, открыла рот, чтобы выплеснуть отвращение и ненависть к этой твари, отвисшие мокрые губы заставили ее замолчать.

Позже, оставив лежать на постели бледную, измученную Джинни, он вновь обрел деловые манеры и показную сердечность.

— Крайне сожалею, что вынужден вас так скоро покинуть, моя птичка. Вы были великолепны, особенно когда отбросили застенчивость! Лучшая из всех, кого я имел, и поверьте, у меня было много женщин, во всех частях света!

Жаль, жаль, что приходится расставаться, особенно теперь, когда я по-настоящему узнал, как вы очаровательны, но стоит ли волноваться? Вот что: как только мы доберемся до места и устроимся, я найду уютную квартирку и пришлю за вами. Ну как, согласны? Неплохая идея, верно? О, у нас еще будут долгие ночи роскошной любви, и тогда уж мы не будем спешить — не нужно слез, малышка! Ты же знаешь, нам, солдатам, всегда приходится прощаться!

Он считает или притворяется, что считает, будто она не хочет с ним расставаться! О Господи, неужели этот человек настолько бесчувствен?

Где-то в глубинах опозоренной, униженной души Джинни нашла достаточно сил, чтобы напомнить Деверо о его обещании. Облизнув пересохшие губы, она попыталась вытолкнуть несколько несвязных умоляющих слов:

— Насчет мужа… вы сказали…

Деверо пристально взглянул на нее, но тут же улыбнулся, широко, с притворным добродушием:

— Как! Все еще думаете об этом отребье?! Ох уж эти женщины! Ну что ж, не стоит беспокоиться! Я прикажу отпустить его сегодня же, а пока пусть подумает о своих деяниях и будет благодаря что так легко отделался. Только пусть уходит, когда стемнеет. Не хочу, чтобы здешние жители считали, будто подобные вещи легко сходят с рук! Ну что, легче стало? Все образуется! Но вы — вы приедете ко мне. Назад дороги нет: новости здесь расходятся быстро — все узнают о сегодняшней ночи! — Он громко рассмеялся:

— Да и кому вы нужны теперь?! Конечно, не этому старому ханже, дону Франсиско, — креолы очень строго следят за нравственностью своих женщин! Вы должны быть мне благодарны — я освободил вас от унылого существования, которое ведут все мексиканские дамы. Нам будет очень весело вместе, увидите, я более чем щедр! Ну а пока — один поцелуй на прощание! Сейчас пошлю Кунту — пусть принесет что-нибудь поесть!

Не обращая внимания на бледную, сжавшуюся девушку, полковник наклонился, схватил ее за плечи и впился в губы мокрыми губами… Не успела за ним закрыться дверь, Джинни, шатаясь, побрела к умывальнику, стоявшему в углу, и начала корчиться в приступе рвоты.

Еле передвигаясь на трясущихся ногах, она дошла до кровати, легла и беспомощно зарыдала, закрыв лицо руками.

Душа и тело были покрыты невидимыми шрамами унижения и позора.

Он прав — с ней все кончено. Грязь, какая грязь! Теперь каждый отвернется от Джинни, все будут считать, что она добровольно стала любовницей Деверо. Она спасла жизнь Стива, но разве он поверит теперь, после того, что произошло… Что же осталось теперь? Убить себя… да, да… убить!

Джинни подняла голову, безумным взглядом обвела комнату.

«Не хочу больше жить, — лихорадочно думала она. — Не могу мучиться этим позором. А Стив… Стив все еще там, под безжалостным солнцем, сгорает от жажды, терзается муками ада. Я брошусь с балкона, может, тогда он поймет, что случилось. Не хочу жить без него!»

Джинни подбежала к окну, попыталась открыть створки, но они были надежно заколочены. Джинни рухнула на колени, громко рыдая, молясь, чтобы полковник с легионерами поскорее покинули город — может, ополченцы, которых так легко подкупить, позволят ей поговорить со Стивом? Она бросится к его ногам, будет умолять о прощении, объяснит все. Джинни закрыла глаза и пробормотала;

— Стив… Стив, дорогой…

Глупая! Словно повторяя это имя, можно его вернуть…

Никогда он не простит ее… Как хорошо знала Джинни, каков он в гневе, его гордый, несгибаемый характер. Он предпочтет умереть, чем узнать, что она сделала для спасения его жизни…

Джинни потеряла всякое представление о времени и лишь смутно, словно сквозь сон, слышала крики, звон, стук копыт — французы уходили. Какое это имеет теперь значение?! Поздно…

Джинни лежала неподвижно, словно мертвая. Наконец пришла пожилая мексиканка, принесла фрукты и воду… Но на загорелом лице — ни следа доброты и сочувствия. Поставив поднос, она швырнула на постель дешевое платье:

— Это больше подходит для путешествия, сеньора. Полковник сказал, что вы скоро уезжаете и оставите мне взамен свой наряд.

Не ожидая ответа, женщина схватила платье и, тщательно сложив, вышла. Слезы вновь показались на глазах Джинни. Платье… волшебное платье, подаренное Стивом… последнее, что он дал ей, а она, Джинни, даже не поблагодарила. Но теперь она была рада, что платье унесли, — все погибло, и ее добродетель тоже.

Грубая домотканая материя царапала тело, но Джинни уже ни на что не обращала внимания. Боже, Боже, пусть кончится этот кошмар!

Звук ключа, поворачиваемого в замочной скважине, прозвучал словно взрыв, и Джинни вскочила. Что случилось?

Неужели полковник передумал и хочет взять ее с собой?

Дверь распахнулась, и Джинни в ужасе отпрянула, узнав вошедшего. Он молча ступил через порог и стоял, глядя на нее, облизывая тонкие губы.

— Ждешь кого другого, может быть?

И внезапно Джинни почувствовала, что юбка доходит только до щиколоток, ноги голые, а вырез блузки слишком велик. Бил раздевал ее глазами, словно знал, что под грубыми лохмотьями ничего нет.

Джинни съежилась, как испуганный кролик, инстинктивно скрестив руки на груди.

— Что вам надо? Что вы здесь делаете?

Он захлопнул дверь ногой, подошел ближе. Громкий стук заставил ее вздрогнуть.

— Трясешься? Полковник сказал, чтобы я позаботился о тебе! Удрал отсюда до того, как весь город перейдет на сторону хуаристов.

— Но он сказал, что мексиканская армия останется здесь!

— Эти трусы боятся! Подлые, грязные твари!

Он говорил небрежно, спокойно, но продолжал шаг за шагом приближаться к ней, пока Джинни не почувствовала жар его тела, по спине поползли мурашки, «Если он коснется меня, — внезапно подумала Джинни, — я умру. Конец. Не вынесу. Не вынесу…»

Бил начал смеяться — тихо, злобно, и, схватившись за вырез блузки, притянул Джинни к себе. Он не спешил, не делал резких движений и все продолжал смеяться, когда Джинни беспорядочно замахала руками, и, неожиданно вытянув блузку из-под корсажа юбки, сорвал ее с плеч.

— Тише, тише, — ухмыльнулся он, когда стальные пальцы нашли ее сосок, впились, словно когти.

Джинни пронзительно вскрикнула — стены комнаты наклонились и сошлись, невыносимая боль пронзила тело, окутала чернотой мозг. Бил беспощадно запечатал ей рот другой рукой, вдавил голову в подушку. Она пыталась отбиваться, но он оказался сильнее.

— Брось сопротивляться! У меня нет времени трахнуть тебя сейчас. Только хотел показать кое-что.

Он вновь потянулся к ее груди, поймал сосок большим и указательным пальцами, с силой крутанул, так что Джинни едва не потеряла сознание.

— Ну, получила? Пойдешь спокойно?

Джинни что-то неразборчиво пробормотала, и он презрительно оттолкнул ее, так что девушка упала на колени, продолжая рыдать от стыда и унижения.

Бил почти небрежно ударил ее по лицу.

— Тебе лучше понять, что я шутить не люблю, мисс задавака, — процедил он. — Попробуй пикнуть, получишь то же самое!

Ухмыльнувшись, он схватил ее, заломил руку за спину и толкнул на балкон.

Мексиканские ополченцы в ярко-красных с золотом мундирах и с ружьями на изготовку выстроились напротив неровной шеренги бородатых людей в грязных лохмотьях, стоявших у дальней стенки. Глаза ни у кого не завязаны, но все прикованы друг к другу кандалами.

— Хуаристы. Приказано расстрелять. Из тебя выйдет хорошенькая вдовушка!

Отупев от боли, Джинни не совсем понимала, что происходит. Внезапно раздавшаяся барабанная дробь почти заглушила слова американца.

— Нельзя! — скомандовал офицер. — Огонь!

Послышался сухой неровный звук выстрелов. Осужденные падали, словно деревянные фигурки, кровь брызгала на стену.

Тонкий пронзительный вопль вырвался из горла Джинни:

— Нет! Он обещал, обещал!

Но Бил с силой вывернул ей руку, и боль, взорвавшаяся в мозгу, наконец принесла ей желанное забытье.

Глава 39

— Считай, что тебе повезло! — смеясь, объявил Бил измученной, обезумевшей девушке, придавленной его телом к топчану в фургоне. — Я мог бы застрелить тебя, после того как хорошенько оттрахал! Выполнил бы приказ, — злобно прошипел он, — ведь и ты заключенная! Но я всегда хотел иметь свою бабу-солдатку, как мексикашки — белую женщину, а не их чернокожую суку! Ты как раз сойдешь, куколка, если кое-чему выучишься!

Два других наемника — один правил лошадьми, другой ехал рядом — дружно расхохотались, они искренне веселились, наблюдая, как Бил укрощает эту женщину, так удачно попавшую им в лапы. Бил уже сорвал с нее одежду, и отчаянное сопротивление Джинни только позволило получше рассмотреть ее тело.

Мэтт Купер, огромный, похожий на медведя американец, то и дело оглядывался, так что фургон трясло, а Бил грязно ругался. Мэтт, обладавший добрым характером, никогда не присоединился бы к «развлечениям» Била, но стоило арканзасцу выпить, он становился злобным и драчливым и сейчас, наблюдая за Билом, с трудом мог дождаться своей очереди. Какая красотка! И к тому же, несмотря на сопротивление, успела переспать с этой жирной свиньей — полковником, значит, ничем не лучше шлюхи! Бил рассказал им ее историю:

— Этот полукровка Морган таскал ее за собой по всей стране и даже обучал всяким трюкам в кое-каких борделях — поселил у Лайлас в Эль-Пасо. Теперь наш! очередь, а, мальчики?

Ни Мэтт, ни Пекос Бреди и не подумали возражать. Зачем, когда можно дождаться своей очереди? Полковник приказал привезти ее в Дуранго. Черта с два! Пусть поищет себе другую, за деньги можно купить сколько угодно женщин.

Девушка была вся покрыта синяками, на скуле — красно-синий кровоподтек, губы распухли. Но она продолжала сопротивляться, всхлипывая, словно раненое животное.

Два мексиканских офицера, случайно подъехавшие к фургону, тоже засмеялись:

— Эй, дружище, неприятности? Попалась горячая кобылка?

— Нужно сделать так, как с этими хуаристскими бабами, если они не сдаются добровольно! — посоветовал офицер, блеснув зубами.

— Ничего, сам справлюсь, — процедил Бил и вновь ударил девушку, но та не закричала. На груди и лице остались белые отпечатки пальцев.

— Зачем тратить время? Мы вчетвером подержим, пока ты не кончишь. А потом у нее и сил не останется! — настаивал мексиканец, не сводя маленьких налитых кровью глаз с бледнокожей женщины и с ее разметавшихся золотистых волос. Черт возьми, такую можно разделить и с этим псом-гринго.

— А, дьявол, — проворчал Пекос, облизывая губы, — почему бы нет. Бил? Покажи ей, что у тебя есть, — пусть привыкнет!

Мэтт Купер натянул поводья:

— Черт возьми, не могу терпеть! Давай быстрее!

Его слова были последними, что запомнила Джинни из событий той ночи. Всю свою жизнь она старалась отогнать от себя мысль о том, что произошло, но кошмары будут возвращаться, чтобы преследовать ее.

Они привязали фонарь к стенке фургона, бросили ее на землю и заткнули рот грязным платком, чтобы заглушить крики.

Как ни странно, но больше всего пострадали немилосердно растянутые руки и ноги — ее удерживали вчетвером и насиловали по очереди. Кровь, которой были покрыты ее бедра, смешивалась с клейкой полузасохшей спермой. В ушах звучал дикий смех обезумевших от похоти и возбуждения животных. То, что сделали с ее душой, было гораздо хуже любого насилия, и, к тому времени когда настала очередь последнего, Джинни не пыталась сопротивляться и даже не пошевелилась, когда Мэтт, подняв ее, швырнул на мешки и лег рядом, пока Бил правил лошадьми. Именно в объятиях Мэтта Джинни со стоном пришла в себя, ощущая невыносимую боль во всем теле.

Все эти ужасные, полные непередаваемого кошмара недели Мэтт был по-своему добр к ней. Они оказались в обозе имперской мексиканской армии под командованием генерала Мехиа. Джинни поняла, что оказалась в положении проститутки, следующей за армией, одной из них, несчастных, которые шли с мужчинами, разбивали и сворачивали палатки, готовили еду, обслуживали их в постели. Но даже они жалели Джинни, потому что ее участь была еще ужаснее. У нее оказался не один, а трое «подопечных», и, хуже всего, среди них был этот американец — «бешеный» Бил, ненавидимый всеми, даже собратьями-наемниками. Странный, холодно-жестокий человек, находивший наслаждение в убийстве и еще больше — в страданиях жертв. Именно он всегда допрашивал пленников, а если брал женщину, то всегда стремился причинить боль, прежде чем удовлетворить похоть.

Джинни скоро узнала это, дрожала при одном его взгляде, приучилась выполнять любую прихоть, иначе истерзанное тело ныло неделями. Бил, казалось, наслаждался полной властью над ней. Пекоса интересовали только еда и мимолетное наслаждение. Бил стремился окончательно сломить волю Джинни. Он специально выискивал недостатки, чтобы иметь предлог снова и снова избить ее, смеясь над беспомощными попытками сопротивляться, пока она не начинала молить о пощаде. Однажды Бил впервые сделал то, что повторял потом снова и снова, когда хотел напомнить Джинни, кто ее хозяин. Он знал, что некоторые мексиканские офицеры хотели ее — они постоянно отирались у фургона, открыто восхищались девушкой, прося снять поношенную черную косынку, показать сверкающие волосы. Джинни никогда им не отвечала и сидела молча, пока тем не надоедало шутить. Но Бил продал ее капитану, воображавшему себя великим любовником.

— Он обещал мне десять песо! — ухмыляясь, объявил Том Джинни. — Принесешь деньги мне, шлюха, слышишь?

Джинни невольно вскрикнула от стыда и страха, но Бил вцепился в волосы, безжалостно дернул:

— Что, перестала задирать нос, сука? Я помню, как ты вечно напускала на себя важность, словно леди какая! Но я тебя знаю, тварь, и знал с самого начала, кем ты была. Помни, что ты моя, — будешь продаваться, кому я захочу, и приползешь на коленях, если я велю! Ясно?

Он отшвырнул Джинни; девушка отлетела в сторону и лежала не двигаясь, только плечи тряслись от тихих рыданий.

Один Мэтт Купер немного облегчал ей жизнь. Он как-то по-детски гордился Джинни, и если ей было что надеть, то лишь благодаря Мэтту. Именно он дал ей нож и научил, как им пользоваться. Мэтт хвастался, что в искусстве драться на ножах ему нет равных. Он искренне наслаждался, обучая ее приемам борьбы. Остальные женщины визжали от смеха, но побаивались начинать свару с грингой[12], с невольным восхищением признавая, что она дерется как мужчина.

Даже ленивому Пекосу понравилась эта идея, и он внес свою лепту, показав Джинни, как дерутся матросы в порту.

Следуя чисто животному, примитивному чувству самосохранения, девушка училась быстро, скрывая новые знания от Била. Тот продолжал со злобным удовольствием избивать ее, называя шлюхой.

— Ах, оставь ее в покое, она ничего не сделала, — часто орал Мэтт, когда оказывался поблизости. И только то, что Бил немного побаивался Купера, спасло Джинни от серьезных увечий.

Императорская армия, беспорядочная, неуправляемая орда, продолжала отступать, опустошая все на своем пути.

Войска под командованием генерала Мехиа пытались загнать в кольцо армию хуаристов под предводительством генерала Мариано Эскобедо. Но тот избегал открытых стычек, а тем временем партизаны всячески досаждали солдатам императора, нападая неожиданно из-за угла и так же неожиданно исчезая. Ходили слухи, что сам Мехиа был захвачен в плен и, освобожденный по приказу Эскобедо, вернулся в Мексике зализывать раны, оставив армию сражаться.

Наконец хуаристы начали победоносное наступление — французы продолжали отходить. Чихуахуа и Солтильо пали, Дуранго оставался самым северным аванпостом. Но все это ничего незначило для недисциплинированных буйных солдат императора. По дорогам бродили обезумевшие от голода беженцы. Шайки разбойников немилосердно грабили горожан, богатые асиендадо и торговцы обзавелись собственной вооруженной охраной и, боясь возмездия хуаристов, бежали под защиту французов. Женщины, сопровождающие обозы, смеялись над трусами, делая непристойные жесты дамам, выглядывавшим в окна экипажей. Только Джинни не принимала участия в подобных «забавах». Закутавшись в черный платок, скрывающий волосы и плечи, она молча правила фургоном или часто, когда Бил находился поблизости, шла пешком — холодная, бесчувственная, как кукла, живой автомат, все эмоции в котором вытравлены страданием. Единственные моменты, когда она оживала, наступали по вечерам, у костра, где можно было забыться в танце. Кто-нибудь начинал перебирать струны гитары и требовать, чтобы женщины танцевали; иногда к ним присоединялись и мужчины. Начинались буйные самозабвенные пляски мексиканских крестьян — харабе, корридо, а иногда фанданго. Наблюдая за женщинами, Джинни тоже не могла удержаться. Это было единственное, что она любила, — испанская музыка, дикая, всхлипывающая, примитивная, говорившая о любви, желании, страсти, ненависти и бесчестье, погружавшая ее в забытье, позволявшая забыть о том, что она превратилась в грязь, стала хуже любой городской шлюхи, презирала себя за желание выжить, найти любовь, счастье.

По мере того как они приближались к Сан-Луис-Потоси, становилось ясно, что французские войска отступают по-настоящему. Император Франции Луи Наполеон, видимо, под воздействием американского правительства начал серьезно сомневаться в целесообразности продолжения войны в Мексике.

Скоро Максимилиан останется один, поддерживаемый лишь лояльными армиями Маркеса, Мирамона и Мехиа, а тем временем к хуаристам присоединялось все больше добровольцев, Джинни слушала сплетни все с той же апатией. Какая разница? Теперь ей нужно бояться еще и хуаристов: попади им в руки одна из женщин армии Мехиа — ее тут же изнасилуют и убьют без всякой пощады. Если бы только можно было повернуть время вспять!

Как-то вечером вдали замелькали огни Сан-Луис-Потоси, когда-то маленького шахтерского городка, а теперь главного опорного пункта союзнической армии. Здесь царили профранцузские настроения, а хуаристы залегли в ближайших горах, чтобы нападать на ненавистных врагов.

Бил удивил Джинни, подарив ей как-то кричащее красное платье, украденное в одном из набегов на деревушку хуаристов. Ухмыльнувшись обычной волчьей усмешкой, он небрежно швырнул ей сверток в лицо, и Джинни невольно спросила себя, что случилось с владелицей этого платья.

— Наденешь сегодня! Мы идем в город. Не очень-то надейся, дружок, — полковник еще в Дуранго, никто тебя не спасет.

Джинни, давно наученная горьким опытом, промолчала и поспешно повиновалась, стараясь сдержать невольную дрожь. Бил, критически разглядывая ее, заметил впадинки у основания шеи, осунувшееся лицо, тонкие руки.

— Дерьмо! Кожа да кости! Совсем исхудала! Причешись и не забудь про румяна, или я тебя подкрашу! — Он ударил ее по лицу, сбил с ног. — И веди себя прилично, слышишь? Нам давно не платили, а я хочу раздобыть пару песо!

Он вновь ощерился, прекрасно зная, что Джинни поняла, о чем идет речь.

— Через четверть часа уходим. Жди меня! Возьми новую шаль, которую Мэтт подарил, эта грязная и рваная.

Джинни отчаянно надеялась на защиту Купера, но Бил занял у кого-то фургон и приехал один, объяснив ей со злобной улыбкой, что Пекос и Мэтт отправились в город покутить. Джинни дрожала от холода, несмотря на то что закуталась в белую шаль. Сан-Луис-Потоси находился у подножия гор, и ледяной ветер пронизывал тонкую ткань платья. Оно было сшито на женщину гораздо ниже ростом и едва доходило до щиколоток. Огромный вырез. Платье шлюхи. Но кто она, как не шлюха? Спасения и выхода нет, от Била не убежишь.

Они ехали по людным улицам, где гуляли хорошо одетые женщины, французские легионеры, богатые испанцы. На площади играл оркестр, окна кабачков сверкали огнями. Но Бил направился в отдаленную, более убогую часть города.

Здесь улицы были узкие, дома обшарпанные. Шлюхи ссорились из-за клиентов, какой-то пьяница орал непристойную песню.

Он привел ее в кабачок без вывески, с грязными полами, оборванными посетителями, где стоял запах немытых тел, раздавался пронзительный пьяный смех. Мужчины орали друг на друга, требовали больше текилы, новых женщин. Те немногие женщины, что осмеливались прийти сюда, были проститутками самого низкого пошиба.

Бил, как обычно, сел за столик у стены, недалеко от двери — в нем был слишком силен инстинкт самосохранения.

Здесь было и несколько французов — все солдаты, два-три американца, остальные — рядовые армии императора. Они узнали Била, радостно приветствовали его. Бил заставил Джинни выпить кружку текилы.

— Выпей, может, развеселишься, — приказал он.

Джинни послушно поднесла к губам грязную кружку.

Солдаты окружили их, пытаясь разглядеть груди Джинни в вырезе платья, шепотом обмениваясь замечаниями. Легионер с капральскими нашивками уставился на нее, и девушка ответила умоляющим взглядом. Тот подтолкнул компаньона, и оба присели к столу.

— Ну как, мальчики, побывали в бою? — оскорбительно ухмыльнулся Бил.

Один из французов вспыхнул и хотел что-то ответить, но капрал лишь весело хмыкнул:

— Ты ведь в армии Мехиа, так? Ну что ж, мы по крайней мере не драпаем от хуаристов, как некоторые! Многие из нас отправились драться под Дуранго!

Он вновь оглядел Джинни, и та с удивлением заметила, что капрал совсем молод, хотя выражение его лица было насмешливо-циничным. Взгляд его был дерзким, высокомерным, и Джинни невольно опустила глаза, не понимая, почему вдруг испугалась.

Бил ехидно рассмеялся:

— Мы с приятелем тоже почистили… кое-какие деревни.

Эти хуаристы — трусливые псы: чуть что — ноги лижут, ноют, чтобы пощадили.

Он неожиданным движением скрутил руку Джинни — та вскрикнула от боли.

— Спросите эту: я отнял ее у хуаристского шпиона — ее жениха. А после того как покончил с ним… Помнишь, куколка? — Он снова выкрутил ей руку, жестоко улыбаясь, пока Джинни не кивнула головой. — Видите? Она почти забыла об этом! Как только я выбил из нее дурь, стала совсем тихой!

Делает все, что прикажу!

Сквозь красный туман боли и унижения, застилающий глаза, Джинни услышала, как началась неизбежная торговля. Мексиканцы сгрудились вокруг, послышались непристойные выкрики:

— Она костлявая, но ноги ничего.

— Я поимел ее однажды — настоящая дикая кошка для тех, кто любит, когда вопят и царапаются.

— Да, но если он выставляет на продажу в таком месте, почему я должен покупать кота в мешке? Пусть снимет эту проклятую шаль!

— Верно, что она там скрывает, под этим платьем?

Французы, не менее жестокие, чем мексиканцы, обсуждали ее, словно призовую кобылу. Щеки Джинни заливала краска, сердце глухо-стучало. Худшего он с ней не мог сделать — привести сюда и выставить на публичный аукцион!

По крайней мере шлюхам хоть дозволено выбирать себе клиентов, Джинни лишили даже этого слабого утешения.

— Сними чертову шаль! Быстрее, сука!

Джинни молча стянула шаль. Спутанная масса волос вырвалась на волю, рассыпалась по плечам, сияя в тусклом свете, словно жидкое золото. Послышался общий вздох. Взгляды всех мужчин устремились на нее, раздевая, вожделея.

— Подними глаза, черт возьми! Долго мне еще ждать?!

Какой-то скрытый, но вырвавшийся на волю инстинкт заставил Джинни гордо вскинуть голову; изумрудные глаза, перебегая с одного ухмыляющегося лица на другое, презрительно сверкали.

— Боже! Да она красавица, — охнул один из французов.

Глаза молодого капрала потемнели, губы скривила улыбка.

— Она шлюха! И продается, не так ли? Но красивое лицо — это еще не все! Я видел хорошеньких шлюх в Марселе и Мехико. Мне мои денежки нелегко достаются!

— Точно, приятель, почему не покажешь им товар? Видно, они тебе не верят!

Лицо Била исказила гримаса гнева.

— Черт возьми, ты прав, она шлюха и сделает все, что я прикажу, — все, понятно? Такой маленький дрессированный зверек, правда?

Он выбросил вперед руки и, запустив пальцы в вырез платья, с треском разорвал его. Упругие груди сияли в полумраке молочно-белым светом.

— Господи Боже, — выдохнул кто-то. — Такую красоту нельзя скрывать. Покажи нам больше, приятель, получишь с каждого по песо.

Все посетители сгрудились вокруг, словно похотливые животные, так что Джинни стало не хватать воздуха.

— Пожалуйста, не надо! Пожалейте меня! — попросила она молодого капрала, но тот лишь мерзко усмехнулся, рассматривая ее суженными глазами.

— Ну же, почему медлишь? По крайней мере хоть повеселимся! А потом, если нам с приятелем понравится то, что увидим, может, возьмем ее на ночь — давненько мы не развлекались.

— Встань, — злобно прошипел Бил и, видя, что девушка не двигается, схватил ее за руки и дернул вверх. Послышался звук разрываемой ткани, платье сползло до талии, а Бил по-прежнему удерживал Джинни за руки, не давая прикрыться, — Насмотрелись? Хотите увидеть еще — платите денежки.

Обезумевшая от страха Джинни, сквозь стук крови, отдающийся в ушах, услышала звон монет, раскатившихся по полу и столу.

— Нет, о Господи, нет, — отчаянно всхлипывала она. Не надо, умоляю, не надо!

Тяжелая пощечина отбросила ее назад, но Бил тут же притянул девушку к себе так, что острый край стола уперся в грудь.

— Ты сказал, что она не будет брыкаться! Заставь ее поднять юбку, а еще лучше — спустить!

— Слышала, что велел капрал? Давай же! Тебе ведь не впервой раздеваться перед мужчинами! Не ной, или, клянусь Богом, отделаю тебя так, что неделю сесть не сможешь!

Джинни в отчаянии озиралась, словно загнанный зверек, видя вокруг лишь искаженные похотью лица, жадные, ухмыляющиеся, выжидающие. Широко улыбаясь, Бил снова поднял руку, но в этот момент что-то взорвалось в Джинни, на мгновение лишив ее разума. Побелев лицом, она пронзительно вскрикнула и, подняв юбку, быстро нагнулась.

— Ты, сука… — начал Бил, но осекся. Последнее, что он увидел в жизни, был зловещий блеск клинка. Нож вошел ему в горло по рукоятку. Бил издал ужасающий хрипящий звук и повалился лицом вперед.

Только позже, много времени спустя, Джинни вспомнила это. Это и теплый липкий фонтан крови, внезапно выплеснувшейся из раны, разлившейся, казалось, по всей комнате. Стол, лицо Джинни, руки и даже грудь были покрыты багровой влагой. Все замерло, застыло, словно время остановилось. Пораженные ужасом, зрители не могли двинуться с места. Только Джинни, гонимая тем же отчаянием, безумным порывом, схватила белую шаль и метнулась к двери, оказавшись на улице, прежде чем за спиной послышались крики:

— Остановите ее! Господи, что за дикий зверь! Она его убила!.. Могла и кого-нибудь из нас прикончить!

Джинни летела, не чувствуя под собой ног, шаль стелилась по ветру; прохожие останавливались посмотреть, что произошло.

Из кабачка вывалилась целая толпа, некоторые погнались за девушкой, остальные остались на месте, возбужденно переговариваясь:

— Зачем ее ловить? Это французы обязаны следить за порядком, пусть и стараются! Я лично не хочу лезть в эти дела! В конце концов, они оба гринго!

Некоторые женщины даже бормотали себе под нос, что американец вполне заслужил такую смерть.

Даже в этом ужасном состоянии Джинни слышала дробь копыт, громкие вопли:

— Убийца! Все равно не убежишь! Лучше остановись, пока не получила пулю!

— Он ведь сказал, она была замужем за хуаристом! Может, сама такая?!

Джинни влетела прямо в руки французского патруля из. четырех человек под командованием сержанта.

— Что здесь происходит, черт возьми? Держите, а то уйдет!

— Она — проклятая хуаристка, сержант! Убила человека — американского охотника за партизанами!.. Там, в кабачке.

— Ну да… выглядит она настоящей преступницей, — саркастически хмыкнул сержант.

Перепуганная насмерть девушка прижималась к нему, что-то несвязно бормоча, как ни странно, по-французски!

— Помогите… не отдавайте им меня… о, пожалуйста… он пытался…

— Не верьте ни единому ее слову! — жестко бросил капрал, с трудом скрывая удивление от того, что подобная шлюха может знать французский. — Взгляните, она вся покрыта кровью и вам мундир запачкала.

И верно — кровь была повсюду, бьющаяся в истерике девушка была почти обнажена.

— Прикройтесь! — рявкнул сержант и сам обернул ей плечи шалью.

Джинни тихо, беспомощно всхлипывала и даже не сопротивлялась, когда сержант приказал ее схватить.

— Быстрее! Ведите ее в каптерку, пока не собралась толпа! И вы двое, идите за нами! Нужно все выяснить.

Окруженная французами, Джинни, ничего не осознавая, позволила им увести себя.

Каптерка сержанта, крошечная комнатка, показалась раем после пережитого ужаса. Сержант Пери, добродушный по натуре человек, усадил трясущуюся мертвенно-бледную девушку на стул. Хуаристка или нет, она все равно женщина и к тому же говорит по-французски. Что она здесь делает в таком виде?

Он приказал всем молчать, не слушая объяснений легионеров.

— Но, мой сержант… она убила человека! Ножом!

— Будете отвечать, когда спрошу! А сейчас заткнитесь!

Он повернулся к женщине. Как ее называть? Мадемуазель? Говорят, она шлюха, шпионка, да, но безукоризненный французский? И смертельно напугана, вся трясется. Она не выглядит убийцей, но… Кто этих женщин разберет!

Наконец сержант решил никак ее не называть.

— Ну, расскажите, что случилось? И как вас зовут?

— Зовут? — непонимающе переспросила девушка. — Зовут… Вирджиния…

— А фамилия? — начал нетерпеливо сержант, но тут же пожал плечами. — Ладно, об этом позже. Вы действительно убили человека? Кто он?

— Убила! Он пытался… пытался меня…

Шок и унижение заставили ее закрыть лицо связанными руками, — А, зачем тратить на нее время, сержант? Лживая шлюха, только и всего! Американец предлагал ее нам… и всем желающим! И тут она неожиданно обезумела и вонзила ему в горло нож. Типичный трюк проститутки!

— Я же приказал молчать! До вас очередь дойдет!

Женщина всхлипывала все тише. Сержант заметил молочную белизну грудей, выглядывавших в прорехи покрытой кровью шали. Нож! Какое грязное дело! Она, кажется, вообще не способна ни думать, ни говорить связно. Что делать? Передать ее мексиканским властям? Но если она француженка…

Он почти обрадовался, когда послышался стук каблуков.

Сержант и солдаты, вскочив, вытянулись, отдавая честь молодому капитану в щегольском темно-зеленом плаще.

— Сержант! Что, черт побери, тут происходит? Почему на улице толпа?

— Прошу прощения, мой капитан! Случилась беда. Эта женщина убила одного из американских наемников. Я пытаюсь хоть что-то понять, но…

— Мишель!

На какой-то момент сержанту показалось, что женщина действительно безумна. Она вскочила, ошеломленно уставилась на капитана и почти взвизгнула:

— О Боже! Мишель… это ты! Спаси меня… помоги.

Она ринулась к ошеломленному капитану; шаль свалилась с плеч, обнажив полуголое тело, прикрытое лишь остатками дешевого платья.

— Отпустите ее! — рявкнул капитан и схватил в объятия бьющуюся в истерике женщину. — Джинни? Джинни, я сплю?

Это действительно ты?

Он сорвал с себя плащ, завернул женщину, прижал к себе. Она повторяла его имя снова и снова, словно забыла остальные слова. Она — его Жинетт, потерянная и вновь обретенная. И в каком виде: полуголая, арестованная…

Солдаты говорили все вместе, пока капитан не велел им замолчать.

— А сейчас, — процедил он, — я желаю услышать ваши объяснения. Что эта молодая дама делает здесь, среди вас, негодяев? Что вы с ней сделали?

Часть VI LA CORTESANA[13]

Глава 40

Маленький домик в испанском квартале Мехико, который Мишель нашел ей, стал для Джинни раем и убежищем после ужаса, пережитого в Сан-Луис-Потоси, — ужаса, до сих пор населявшего ее ночные кошмары. Пять дней оставался с ней Мишель, не отходя от нее, пытаясь утешить.

— Все кончено, малышка, не думай больше об этом. Я с тобой…

Он не мог забыть, как она выглядела той ночью: полуголая, глаза расширены от страха, молят о помощи. Подумать только, что бы случилось, опоздай он хоть на несколько минут! Его Жинетт, потерянная любовь, так храбро боровшаяся, чтобы спасти его жизнь… Через какие страшные испытания ей пришлось пройти! Мишель со взводом солдат прискакал в Мехико из осажденного Дуранго просить у Базена подкрепление.

Даже отыскав Жинетт, он не мог остаться в Сан-Луис-Потоси и сумел только найти для нее доктора, послал за платьем и увез с собой девушку, впавшую в бессознательное состояние.

— Я живу в доме на Торрес-Адалид, но там тебе жить нельзя. Не волнуйся, я найду тебе жилье, — пообещал Мишель.

Друг Мишеля, Феликс, князь дю Сальм, и его жена Эгнес, американка по происхождению, — добрые, благородные люди, не задавали слишком много вопросов и предложили Джинни остановиться у них, пока Мишель не отыщет что-нибудь. Реми удалось снять маленький домик с крошечным двориком, в котором можно было отдыхать, не опасаясь любопытных глаз.

Первую неделю Джинни боялась отпустить Мишеля от себя. Только через несколько дней она окрепла настолько, что смогла рассказать всю историю. Мишель не мог поверить, что такая молодая хрупкая женщина столько пережила.

«Такая невинная, такая чистая, — думал он с болью. — Я собирался жениться на ней… А этот американский наемник, синеглазый бандит, взял ее силой. Таскал всюду за собой, сделал своей любовницей, и, хотя в конце концов женился, возможно из благодарности, она вообразила, что любит его.

Он заслужил свою судьбу!» Что же касается хитрого лиса Деверо, Мишель еще расправится с ним!

Молодой граф д'Арлинже, любимец маршала, уже успел рассказать Базену, конечно по секрету, часть истории. Мишель был разочарован, когда, возвратись в Дуранго, узнал, что полковника несколько дней назад прикончил хуаристснайпер. Ну что ж, по крайней мере Джинни будет рада услышать хорошие новости. Как там она? Мишель боялся за нее. Эгнес дю Сальм обещала присмотреть за Джинни, но у нее куча поклонников, она любит веселиться, быстро втянет Джинни в свой круг, а тогда кто знает, что может случиться.

Жинетт — его зеленоглазая, золотоволосая сирена! Все унижения и мерзости, через которые она прошла, не состарили ее, не убили красоты. Какая женщина, какая женщина!

Мишель, сам этого не зная, повторил слова Деверо. Первые несколько дней он был осторожен и терпелив. Как бедняжка должна ненавидеть и презирать всех мужчин! Ему придется быть очень осторожным, не отпугнуть Жинетт, дать понять, что он ее защитник и друг, никогда не пытаться взять ее силой, как бы страстно он ни желал эту женщину. И как ни странно, он желал ее больше, чем раньше, несмотря на всех мужчин, которые использовали ее, да-да, несмотря ни на что.

Первые ночи он спал на диванчике в спальне, занимавшей весь верхний этаж домика. Лишь на третью ночь, когда она проснулась со стоном, рыдая, в ужасе озираясь, Мишель понял, что не может отнять рук от дрожавшего тела и прижимает ее к себе все крепче, шепча слова любви. Но желание затмевало все, и хотя Мишель пытался быть нежным, ласковым, не торопиться… но ничего не мог поделать с собой. Он хотел ее! Он снова нашел свою Жинетт и на этот раз не потеряет.

Несмотря на то что она, казалось, не отвечала на ласки, Мишель не отступал и очень медленно, очень осторожно сломил ее естественное сопротивление.

Только в ночь перед отъездом Мишеля она наконец-то отдалась ему, забыв все страхи. Он был потрясен тем, как она искусна в любви. Боже, какая страсть! Она сводила его с ума, буйная, необузданная, чувственная, совсем непохожая на тех, с кем Мишель развлекался раньше. Жинетт будет принадлежать ему, только ему, станет его любовницей, маленькой подружкой! Мишель может всюду показываться с ней на людях, даже привезти в императорский дворец в Чапультепеке и не стыдиться ни ее внешности, ни манер. И прежде чем покинуть Мехико, он позаботился о том, чтобы Джинни открыли кредит во всех модных лавках. Нельзя, чтобы она хоть в чем-нибудь нуждалась. Он пообещал вернуться через месяц и остаться в Мехико.

Джинни плакала, провожая его, боясь отпустить:

— О Мишель! Я так буду скучать по тебе! Жаль, что ты не можешь взять меня с собой! Приезжай поскорее!

Несколько недель после отъезда Мишеля Джинни провела как в тумане, не в силах поверить, что она наконец в Мехико, свободна, в собственном доме с горничной и кухаркой, а в шкафу висят красивые платья. Как странно снова быть дамой, дружить с веселой, жизнерадостной Эгнес дю Сальм, которая настаивает, чтобы Джинни повсюду сопровождала ее, знакомит со своими приятелями.

— Глупо оставаться взаперти, вы же не узница! — восклицала она. — Мишель и не ожидает этого от вас, он человек светский! И я обещала не оставлять вас одну. Я сама ужасно одинока — ни одной близкой подруги.

Эгнес так мило хмурила брови и оттопыривала губки — она привыкла добиваться своего. Они вместе ездили в театр, посещали маскарады и балы во дворце императора и домах богатых мексиканцев. Сначала Джинни боялась, что встретит Кого-нибудь из клана Альварадо г Ортега, но Эгнес, знавшая кое-какие подробности всей истории, провела свое расследование и смело сообщила Джинни, что самые богатые асиендадо проводят это время года в своих летних дворцах.

— Для этих задавак в Мехико слишком много людей, — хихикнула она. — Дорогая, хорошо, что вы от них избавились, они вечно смотрят на меня сверху вниз! Скучные зануды! Словно одолжение делают, что позволяют нам сражаться за них!

Против обаяния и природного чувства юмора юной Эгнес было невозможно устоять, и Джинни стала постоянной спутницей графини. Они составляли великолепную пару — черноглазая брюнетка Эгнес и золотоволосая зеленоглазая Джинни. Их всегда окружали поклонники. Но Джинни твердила себе, что это ничего не означает, главное — она верна Мишелю. Она испытывала к нему невероятную благодарность — Мишель так добр, спас ей жизнь, она всем ему обязана. Кроме того, Мишель — нежный, нетребовательный любовник и так стремится подарить Джинни наслаждение. Джинни часто думала об их последней ночи вместе, когда ей наконец удалось отсечь прошлое и целиком отдаться чувственности, овладевшей телом.

Но по ночам или перед рассветом кошмары по-прежнему являлись мучить Джинни. Пережитые ужасы не давали покоя. Все же иногда ей удавалось отогнать навязчивые видения, погасить заливающий душу стыд. Труднее было справиться с воспоминаниями о минутах, проведенных в объятиях Стива Моргана.

— Женщина никогда не забывает первую любовь или первого мужчину, сделавшего ее женщиной, дорогая, — сказала Эгнес, когда Джинни пыталась объяснить причины дурного настроения. — Я прекрасно понимаю, что вы должны чувствовать к этому человеку, вашему мужу, научившему вас всему. Другой первой любви у вас не будет. Ваш Мишель… вы ведь когда-то были влюблены в него? И он нежный любовник? Чего еще может желать женщина? Гораздо лучше быть любимой, чем любить самой, тогда избежишь боли и ран. Нет, Джинни, нужно научиться жить сегодняшним днем… как я.

Конечно, Эгнес была права… и, как всегда, практична! У Джинни не было планов на будущее — так почему бы не остаться здесь, в этой атмосфере дружелюбия и почти лихорадочного веселья!

Джинни ощущала какое-то странное беспокойство, неясные стремления, бесцельные желания. Да, она любила Мишеля… но не влюблена в него. И с каждым днем ее окружало все больше обожателей. Теперь, когда она была свободна и независима, оказалось, что играть мужчинами так легко — ничего не стоит использовать их и заставлять плясать, словно марионеток на нитке. Джинни всегда была кокеткой, но только теперь осознала силу собственных чар. Она все бы отдала за то, чтобы вернуть Стива, но он мертв. Все случилось так внезапно, так неожиданно — она нашла настоящую любовь только для того, чтобы потерять ее навеки.

Какая разница? — повторяла про себя Джинни. Она будет, как Эгнес, наслаждаться жизнью, получать удовольствие, пока это возможно. Завтра ничего не значит, когда не для чего жить..

По просьбе Мишеля Джинни послушно написала длинное уклончивое письмо отцу, сообщив только, что вышла замуж за Стива Моргана.

«Я поняла, что люблю его, и думаю, что он был тоже влюблен в меня. Он не был так порочен, как мы считали, поскольку искренне верил в Хуареса и революцию…» Она писала, что овдовела, случайно встретилась с графом д'Арлинже и теперь живет в Мехико под покровительством княгини дю Сальм.

«…Пожалуйста, пока не Просите меня вернуться. Здесь очень весело, собрались дипломаты со всего мира, богатые люди из Кубы и Вест-Индии, и я должна забыть пережитое.

Не волнуйтесь за меня».

Покусав кончик пера, Джинни добавила, что не нуждается в деньгах, покойный муж оставил ей неплохое состояние. И это было правдой. Все бумаги подписаны, деньги в банке. Внезапная резкая боль пронзила сердце, когда она вспомнила, что в завещании Стив все оставил ей. Она не знала размеров его состояния, кроме того, что Стив владел ранчо где-то около Монтре.

«Возможно, когда все будет кончено, я буду там жить, стану отшельницей. Мне ничего не нужно…»

Джинни отослала письмо, надеясь, что отец и Соня поймут. Она хотела бы написать и дону Франсиско, помня о его доброте и сочувствии. Но что она скажет? Как объяснит случившееся? Наконец она написала Ренальдо — ведь именно он был ее настоящим другом. Джинни могла быть с ним откровенной. Она рассказала почти все, почти, потому что были вещи, ни говорить, ни думать о которых было невозможно!

Но Джинни не скрыла подробностей о чудесном спасении и спасителе — друге юности из Франции и о том, что стала его любовницей.

«Вы, возможно, будете шокированы, дражайший и добрейший друг, но я чувствовала себя такой униженной и запачканной, и мне было все равно, что будет впереди. Я счастлива настолько, насколько это возможно. Мишель — благородный человек и добр ко мне. Если бы вы только смогли все объяснить дону Франсиско так, чтоб он не очень расстроился, — я слишком большая трусиха, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. Но хочу, чтобы вы знали правду, как бы горька она ни была».

И детским неразборчивым почерком приписала: «Я любила его, Ренальдо! О, если бы только я могла сказать ему об этом!»

Поскольку в стране шла война, почта работала из рук вон плохо, но Эгнес обещала переправить письма по своим каналам, хотя и предупредила, что ответа придется ждать долго.

Но по крайней мере письма были отосланы, и Джинни стало немного легче.

Вернувшись, граф д'Арлинже застал свою любовницу в веселом настроении и узнал, что весь город обожает ее. Джинни повсюду приглашали, и она настаивала на том, чтобы везде появляться с Мишелем. Джинни даже клялась, что была ему верна.

— И я думала о тебе. О Мишель, обними меня. Не ревнуй, прошу, для ревности нет причин.

Он забыл обо всем в ее объятиях, чувствуя, что теряет голову. Раньше Мишель любил ее, как мужчина любит женщину, на которой хочет жениться. Теперь она стала его любовницей — это прекрасное тело, которое так часто грязнили и унижали мужчины, принадлежало только ему. Ему ли?

Только с ней он не думал о ревности, и чем больше брал эту женщину, тем больше желал — равной ей не было на всем свете.

Молодой граф, один из самых завидных женихов, забыл о других женщинах, дав понять, что отныне является покровителем мадам Дюплесси, хотя ему не нравилось выбранное Джинни имя, принадлежавшее раньше знаменитой куртизанке. Но она, как обычно, только дразняще рассмеялась:

— Почему нет? Я куртизанка. Вчера какая-то старуха прошептала своему спутнику: «Взгляни на куртизанку!» Не смотри так, мне все равно! Разве ты не счастлив оттого, что обладаешь мной?

Да, он был счастлив и не стеснялся это признать, гордился, что его видят с Джинни. Она больше не была похожа на прежнюю Жинетт, стала совсем другой женщиной. И теперь он испытывал только одно — постоянное, мучительное желание.

«Я помешался на ней», — мрачно думал он и снова и снова забывался в ее объятиях, не сознавая ничего, кроме наслаждения, которым она одаривала его.

Джинни не была уверена в своих чувствах. Она любила Мишеля, да, но принимала знаки поклонения от других мужчин, гордилась сознанием своей власти над ними. Мишель бешено ревновал, хотя старался не показать этого. Когда посыльные приносили цветы и сувениры, он приходил в ярость.

Правда, Джинни научилась шутками и смехом успокаивать его.

Хотя граф д'Арлинже был теперь официально переведен в Мехико, Базен продолжал использовать его в качестве доверенного курьера, постоянно посылая с донесениями в города, занятые французами. Кроме того, куда бы ни ехал Базен, Мишелю приходилось отправляться с ним.

И Джинни, не желая оставаться дома одна, принимала приглашения других, хотя везде бывала с Эгнес и никто никогда не видел ее наедине с другим мужчиной. Если Мишель упрекал ее, Джинни дулась:

— Ты почти всегда так занят! Маршал держит тебя за мальчика на побегушках. Что же я должна делать? Бросить всех своих друзей? Ты мне не доверяешь?

И он не мог заставить себя сказать правду.

Как-то, когда Мишель уехал на два дня, Джинни отправилась во дворец на маскарад. Императрица Шарлотта уехала во Францию с секретной миссией к императору Луи Наполеону. Бедный император Максимилиан, ему так тоскливо! Кроме того, ходили слухи, что французские войска скоро покинут Мехико. Почему бы не повеселиться напоследок.

Эгнес была в бесшабашном радостном настроении, уговаривала Джинни ехать на маскарад, и та, словно бросая кому-то вызов, неожиданно решила согласиться.

— Давай всех шокируем, явимся в своем истинном обличье! Дай подумать… нашла! Ты же знаешь, все шепчутся за моей спиной, что Феликс взял меня из цирка — ну что ж, это правда, и мне ничуть не стыдно! Я надену костюм цирковой наездницы, а ты, любовь моя… — Эгнес сузила глаза, оценивающе оглядела Джинни. — Вот именно! Надеюсь, у тебя хватит мужества? Оденешься цыганкой, сколько раз тебе говорили, что выглядишь как цыганка!

Джинни безудержно рассмеялась:

— Ну что ж, великолепная идея! Ах, Эгнес, ты просто сумасшедшая.

— Но ты согласна? Сделаем это?

— Конечно! Надеюсь только, что бедный Мишель не вернется слишком рано — он никогда не позволит! Последнее время он ведет себя как настоящий муж.

— Но он не твой муж, — лукаво заметила Эгнес. — И не имеет на тебя прав — ему давно пора понять это!

Глава 41

Об этом маскараде говорили спустя много месяцев.

— Какой ужасный скандал! — шептались пожилые члены общества. Остальные попросту смеялись и утверждали, что все это просто восхитительно. Какая разница по сравнению с унылыми балами Шарлотты! И конечно, как считали мужчины, дамы попросту ревновали — их скучные традиционные костюмы не шли ни в какое сравнение с платьями подруг.

Как было решено заранее, Эгнес и Джинни приехали поздно и к тому же без мужчин. Кавалеры должны были ждать их во дворце. Джинни, закутанная в тяжелый плащ, приехала в наемном экипаже и расхохоталась, когда вооруженные до зубов французские часовые сначала отказались их пропускать.

— Вы актеры? — спросил молодой сержант. — Но мне никто не говорил…

— Хотите сказать — музыканты? — мило улыбнулась Эгнес, наклоняясь вперед и слегка сдвигая капюшон. — Они с нами, месье.

— Мы всегда берем с собой музыкантов, — добавила Джинни, невинно опустив глаза.

Сержант покраснел, узнав, кто перед ним. Ох уж эти дамы!

Затеяли какую-то проделку, конечно! Но что он мог поделать? Пусть дворцовая стража об этом беспокоится!

Сухо отдав честь, он отступил, пропуская дам и проклиная судьбу. Подумать только, придется всю ночь дежурить у ворот и пропустить самое интересное.

Месье Элуан, когда-то придворный музыкант, а сейчас один из ближайших друзей Максимилиана, суетился за мраморным возвышением, готовясь к балу. Маленький бельгиец был недоволен итальянской певицей, которая должна была петь оперные арии, но что можно ожидать за такой короткий срок! Остается надеяться, что гости не будут слишком скучать. При неожиданном появлении княгини дю Сальм в сопровождении ее подруги и неизменной компаньонки мадам Дюплесси месье Элуан удивленно встрепенулся, но тут же потрясенно охнул, когда дама, сверкая черными глазами, изложила свой план. Сначала он затряс головой:

— Нет! Нет, ни за что на свете! Что скажет князь дю Сальм? А граф?

Но что мог поделать бедняга месье Элуан против двух решительно настроенных подруг?! Эгнес лишь нетерпеливо отмахнулась:

— Чепуха, дорогой месье Элуан! Вы ведь знаете, как людям нравятся сюрпризы. Неужели хотите сказать, что они предпочтут целый час слушать визг сеньоры Гуччи?!

Госта, приготовившиеся скучать, послушно расселись и только сейчас заметили, что на возвышении появились мексиканские музыканты в черных костюмах с гитарами, — не похоже на обычную программу месье Элуана!

Все знали его вкусы — Бах и оперное пение. Но может, кто-нибудь все-таки убедил Элуана нанять танцовщицу императорского театра.

Музыканты начали играть. Занавес открылся, и зрители одновременно потрясенно охнули. Эгнес дю Сальм, в короткой юбочке цирковой наездницы, гарцевала на породистом коне.

Хорошо тренированное животное перебирало ногами в такт музыке; женщина, стоя на седле, ловко удерживала равновесие.

— Алле! — внезапно воскликнула Эгнес, и великолепная арабская кобыла одним прыжком оказалась в середине бальной залы, толпа послушно расступилась перед ней. Проскакав почти до стены, лошадь замерла как вкопанная перед троном императора, и Эгнес спешилась, низко присев перед Максимилианом. Тот, немного опомнившись, разразился громким смехом; тут же, как по команде, раздались громкие аплодисменты и крики «браво».

— Дорогая княгиня! — сухо объявил он, усаживая в кресло улыбающуюся Эгнес. — От вас всегда можно ожидать приятного сюрприза. Но где ваша прелестная подруга? Надеюсь, она нас не разочарует?

— Просто не осмелится, сэр! — заверила Эгнес. — Считайте, что сегодняшние развлечения только начинаются.

Занавес снова открылся, и во внезапно воцарившейся тишине музыканты заиграли зажигательный цыганский танец. Эта цыганка — с распущенными золотистыми волосами, в крестьянской блузе с глубоким вырезом и широкой красной юбке, едва доходившей до щиколоток, — она, конечно, не может быть изящной, грациозной мадам Дюплесси! Она окинула всех задорным взглядом чуть скошенных изумрудных глаз; ноги ее двигались все быстрее, юбки вихрем вздымались вокруг ног.

Музыканты играли как обезумевшие, а Жинетт танцевала словно ангел… Хотя многие шептались, сравнивали ее с дьяволицей. Волосы, словно жгучее облачко, закрывали лицо, тело извивалось, будто ветка на ветру; настроение, казалось, менялось с каждой секундой — чувственная, страстная любовница в один момент и искусительница, манящая, соблазнительная, отвергающая — в другой.

Синеглазый светловолосый мексиканец в национальном костюме, отороченном серебряными галунами, взметнулся на сцену и присоединился к Джинни. Медленная музыка сменилась зажигательным фанданго. Снова послышался шепот:

— Мигель Лопес — ближайший родственник мадам Базен, друг и советник императора. Какая прекрасная пара, как танцуют! Неужели этот красивый полковник — один из ее любовников? Что сделает капитан Реми, когда узнает?!

Джинни, тяжело дыша, зазывно улыбнулась партнеру, продолжая отступать, маня движениями рук и бедер, обещая все наслаждения на свете.

— Маленькая дьяволица, — прошептал Мигель, когда они наконец встали лицом к лицу. — Именно это вы скрываете под бесстрастной внешностью благовоспитанной дамы?

— А это ваше истинное лицо, полковник? — тряхнула головой Джинни, так что волосы разметались по лицу. — Любовника, а не солдата?

— Иногда, мадам, приходится быть и тем и другим, чтобы покорить особенно желанную женщину.

— А! Теперь вы превратились в кавалера!

Джинни подошла совсем близко, почти касаясь его грудью, предлагая себя, прежде чем снова ускользнуть.

Он преследовал ее; губы скривила дерзкая улыбка. Что-то в высокомерной уверенности манер этого человека напоминало ей о Стиве. Но это не Стив — всего-навсего жалкая имитация. Только Стив обладал способностью всего лишь одним прикосновением заставить ее отдаться целиком, до конца.

— Я знаю, что вы за женщина, — прошептал Мигель Лопес, — страсть и огонь. Почему вы скрываетесь? Любой мужчина был бы счастлив обладать вами, положить к вашим ногам все состояние. Не отвергайте меня!

— Вы ведете себя оскорбительно!

Она сделала почти незаметный жест музыкантам, и Лопес одними губами прошептал:

— Трусиха…

Танец закончился традиционной позой — женщина покоряется мужчине, но вопреки всем приличиям он обнял Джинни, впился в губы страстным поцелуем.

Джинни хищно согнула пальцы. Не будь здесь такого количества заинтересованных зрителей, она исцарапала бы Лопесу всю физиономию, дала бы пощечину этому ублюдку! Но она лишь пронзила его взглядом и беззаботно пожала плечами.

Зрители вопили, хлопали, кричали, топали и даже свистели.

— Пойдемте, я провожу вас к Эгнес, — предложил, кланяясь, Лопес.

Джинни, натянуто улыбаясь, подала ему руку.

— Могла бы ответить на поцелуй, — пробормотал он.

— Предпочитаю, чтобы меня сначала попросили, — ледяным тоном процедила она.

— В следующий раз — обязательно.

Джинни не успела ответить — они оказались перед императором; она низко присела.

— Вы были великолепны, мадам! — галантно объявил Максимилиан. — Надеюсь, вы окажете мне честь — станцуете когда-нибудь еще раз, для меня… и… может быть… мы поговорим наедине…

Взгляд водянистых глаз не отрывался от ее груди, и Джинми с неприятным чувством вспомнила о слухах, ходивших насчет натянутых взаимоотношений императорской четы. Но выхода не было — пришлось улыбнуться и заверить, что она будет очень рада.

Рядом оказалась Эгнес, весело щебеча, сжимая ее руки, в восторге от того, что замысел так прекрасно удался.

— По крайней мере дали этим занудам прекрасную возможность посплетничать! Гляди, уже перешептываются!

Мигель Лопес вернулся к своей даме, и Джинни, облегченно вздохнув, опустилась в кресло. Господи, что скажет Мишель? Он, должно быть, будет вне себя от бешенства.

Мишель узнал обо всем через несколько часов после возвращения и, естественно, разозлился, особенно еще и потому, что Джинни оставалась на балу, танцуя и веселясь с другими гостями, до рассвета.

— Господи! Почему ты не подумала о последствиях? Ты и Эгнес… Какое легкомыслие! Ты, должно быть, танцевала с этим полковником Лопесом — неужели не слышала о его репутации?!

— А о моей репутации слышал? — рассерженно парировала Джинни, оскорбленная взрывом несправедливой ревности. — Недаром меня называют куртизанкой! Я твоя любовница, дорогой Мишель, — дешевая шлюха, подобранная на улице! Чего же ты ждешь от меня?

— Джинни!

Мишель, словно пораженный громом, уставился на нее.

Охваченная внезапным раскаянием при виде побелевшего лица любовника, Джинни бросилась к нему:

— О Мишель, Мишель, прости меня, я ужасная женщина и не заслуживаю твоей доброты. Я должна быть тебе благодарна, а вместо этого…

Ей показалось, что Мишель хочет ударить ее, но он только схватил ее за плечи с такой силой, что пальцы впивались в кожу.

— Не желаю твоей благодарности! — взорвался он, удивляясь, почему Джинни не испугалась и не попыталась отстраниться. — О Жинетт, Жинетт! — пробормотал он. — Неужели не видишь, я безумно влюблен в тебя и мне все равно, что было раньше… Но я схожу с ума от ревности…

— Прости, Мишель, — тихо повторила она, — я не хотела этого… Прости, не знаю, что на меня находит иногда, но я тебе не изменяла!

— Физически, возможно, нет. Пока… — В голосе снова зазвучал гнев:

— Жинетт… Почему ты не понимаешь? Ты завладела мной! Не могу есть и спать, все время думаю о тебе, о твоем теле, вкусе губ, .. Ты преследуешь меня, а я так ужасно ревную, что…

— Нет, Мишель!

— Да, Жинетт! Выслушай меня. Я ревную… и вовсе не из-за этих твоих обожателей, нет, уверен, они значат для тебя не больше, чем я! Я ревную к твоему мужу, чье имя заставляет тебя рыдать… имя, которое ты повторяешь во сне… словно вонзаешь мне нож в сердце! Пойми, я схожу с ума!

Ревновать к мертвецу! О Господи, если бы я только смог верить тебе!

Тронутая неподдельной искренностью Мишеля, Джинни бросилась ему на шею;

— Дорогой Мишель, не надо! Я недостаточно хороша для тебя! Я не хотела тебя мучить!

— Но ты не любишь меня, так ведь? Испытываешь ко мне лишь благодарность. Благодарность! Но пойми, это я благодарен тебе за то, что ты сделала тогда, в тот день, когда спасла мне жизнь! Это я твой должник, это мне ты сделала честь, став моей!

Джинни осыпала нежными поцелуями лицо Мишеля, и он не смог противостоять бушевавшему желанию.

— О, ты колдунья, — простонал он. — Ты очаровала меня, и я потерял голову!

Он отнес ее на постель, дрожащими руками распахнул пеньюар, но, даже утолив голод, не мог заглушить терзавшие сердце муки. Никогда Джинни не будет ему принадлежать!

Все друзья, даже Эгнес дю Сальм, были поражены, когда было официально объявлено о помолвке графа д'Арлинже и мадам Дюплесси.

Полковник Лопес исходил злобой — он уже предвкушал победу над прекрасной куртизанкой — и вот теперь победа ускользала из рук.

Граф сделался всеобщим посмешищем, жаловался Лопес княгине:

— Где это видано — жениться на собственной любовнице?!

— Думаю, он по-настоящему любит ее, — мило улыбнулась Эгнес. — И вообще, почему бы нет? Она такого же благородного происхождения, как и граф. Уж мне-то хорошо известно! Почему бы им не пожениться? Мигель, дорогой, вы же знаете, даже ваше влияние на императора не помешает этой свадьбе. Французы вот-вот уйдут, только храбрые солдаты вроде вас и такие наемники, как мой муж, останутся защищать Мехико. Так что займитесь лучше войной, а не любовью!

Выдавив улыбку, Мигель сжал руки княгини:

— О Эгнес, мы же такие старые друзья! Устройте нам свидание, умоляю! Пусть она выходит замуж и становится графиней, но я хочу ее и думаю, она согласится, если только удастся повидаться с ней наедине! Жених ничего не узнает, даю слово.

Несмотря на все отказы, он продолжал умолять Эгнес, — Посмотрим, — наконец сдалась она, и Мигель уже предвкушал победу.

Княгиня под строгим секретом рассказала ему историю Джинни, и полковник был заинтригован, узнав, какую интересную, полную приключений жизнь она вела. Он твердо решил обладать Джинни любой ценой.

Отступление французов началось в августе. Придворные Максимилиана во всем винили американцев, Заставившихфранцузского короля отозвать войска. Сам император, заболевший дизентерией, был в ужасном состоянии. Ходили слухи, что Шарлотта встречалась в Париже с императором Луи Наполеоном и его женой Евгенией, но те отказались ее выслушать, тогда она, не желая сдаваться, отправилась в Ватикан к Папе. Шептались о странной «болезни»

Шарлотты, о ее безумных обвинениях в том, что французский император пытался ее отравить и подсылал наемных убийц.

«Бедный-Макс, — думала Джинни. — Что он теперь будет делать?»

Она действительно жалела императора. Такой хороший, добрый человек! Что ждет его?

Поддавшись просьбам Эгнес, Джинни умолила Мишеля остаться в Мехико до последнего дня. Она и сама полюбила эту страну, и, кроме того, в Мехико по-прежнему царило веселье, устраивались балы, вечеринки и маскарады. Даже Мишель, казалось, меньше тревожился, обрел некоторую уверенность в себе и часто говорил о Париже и о жизни, которая их ожидает.

— Ты и сама в душе парижанка, — шутил он. — Подумай, как будут счастливы твои тетя и дядя, когда ты вернешься! Хотел бы я видеть лицо Пьера!

Мишель старался занимать Джинни, повсюду сопровождал ее, когда был в городе, но она все больше нервничала — ходили слухи, что войска хуаристов совсем близко. Кроме того, она волновалась за судьбу асиенды дона Франсиско.

Невозможно представить, что этот несгибаемый старик может бежать, бросив все на произвол судьбы. А Ренальдо! Получил ли он ее письмо? Она ничего не знала ни о нем, ни о семье Альварадо. Все новости, услышанные в последнее время, относились лишь к победам хуаристов. Порфирио Диас, которого Стив когда-то называл своим другом, сумел ускользнуть из тюрьмы в Оаксасе и теперь вел в бой огромную армию. Талыщко пал, за ним — Гвадалахара. Единственным верным императору городом остался Веракрус, и дипломатический корпус начал медленно, незаметно покидать Мехико.

В октябре Эгнес примчалась к Джинни с плохими новостями.

— Боже! Только что пришла телеграмма! Шарлотта действительно сошла с ума, врачи это подтверждают!

Ее брат нашел сиделок присматривать за ней!

— Какой ужас, — потрясение прошептала Джинни. Бедный Макс! Теперь он, наверное, должен отречься!

— Не знаю! Никто не знает! Его пытаются уговорить, но думаю, он понимает, что происходит. Кстати, двор отправляется в Оризабу, а мы все приглашены на маленькую асиенду Макса в Халапилье — в прелестное, мирное местечко!

Ты должна ехать со мной, Джинни! Пожалуйста! Не останешься же ты в Мехико без друзей.

— Но Мишель — его снова послали в Дуранго!

— Ба! Мишель поймет! Я уже говорила с маршалом Базеном, и он пошлет Мишеля в Оризабу, как только тот вернется. Соглашайся, Джинни, умоляю!

Кто мог устоять перед Эгнес дю Сальм? Как только княгиня решила, что Джинни должна ехать с ней, ничто не могло заставить ее отступить. Кроме того, Эгнес была права — Мишель все поймет и, конечно же, приедет в Оризабу, как только узнает, где невеста. И нельзя же оставить бедного Макса на произвол судьбы!

— Ну хорошо, хорошо, — устало пробормотала Джинни. Дай мне время сложить вещи и написать письмо Мишелю.

— Я буду здесь с экипажем через два часа, — предупредила Эгнес. — Поспеши, дорогая, хотя у нас будет эскорт, не стоит путешествовать по ночам!

Несмотря на страхи Эгнес, путешествие оказалось спокойным и неспешным. Среди сопровождающих оказался немец-иезуит, отец Фишер. Джинни поморщилась — она никогда не любила тощего лысого человека в черной сутане.

Но еще больше она расстроилась, узнав, что Мигель Лопес тоже едет с ними.

Эгнес, как обычно, была окружена поклонниками. Ее фаворитом в этот момент был блестящий молодой гусарский офицер-австриец в безукоризненно белом мундире. Она и Джинни ехали в двух легких открытых колясках, и было похоже, что они просто отправляются на пикник. Вся обстановка крайне раздражала Джинни. Они останавливались на каждом шагу и были вынуждены провести ночь в Пуэбло.

Единственное, на что не могла пожаловаться Джинни, — безупречное поведение Мигеля Лопеса по отношению к ней. Почти против воли она была вынуждена признать, что полковник — настоящий джентльмен. Верно, он целый день ехал рядом, помогал ей выходить из экипажа, но в разговоре касался лишь общих тем, а комплименты были вежливыми, отнюдь не дерзкими, как раньше.

«Может, он изменился и больше не интересуется мной», — думала Джинни, не понимая, почему испытывает при этом легкое раздражение, и ругала себя за то, что становится неисправимой кокеткой. В конце концов, она невеста Мишеля и будет с ним счастлива. Зачем добиваться внимания любого встречного мужчины?! Кроме того, Лопес уже пытался объясниться и был отвергнут. Хорошо, что он недолго пробудет в Оризабе!

Они уехали из Пуэбло рано утром, закутанные в плащи, — с гор дул ледяной ветер. Джинни почти жалела, что приходится покидать этот великолепный город-крепость: как было бы интересно побывать в его бесчисленных древних соборах!

Обернувшись, она заметила два вулкана, возвышавшихся над городом, — двойные стражи Пуэбло; вечно белоснежные вершины золотило восходящее солнце.

Но тут рядом оказался Лопес, и минута печали прошла, сменившись почти лихорадочным весельем. Джинни невольно подумала о том, как очарователен полковник, когда не пытается доказать свое мужское превосходство. Кроме того, он прекрасно знает местность и может рассказать о том, что ждет впереди.

Дорога шла в гору все выше и выше, почти до облаков.

Потом начался медленный спуск, и стало теплее. Дамы сняли плащи и даже осмелились пригубить текилы из крохотных серебряных рюмок, предложенных полковником Лопесом. Экипажи то и дело останавливались — солдаты отправлялись на разведку, опасаясь нападения хуаристов.

— Самое подходящее место для засады, — нервно пробормотал кто-то из австрийцев. — Здесь все они сторонники хуаристов.

— Подожди, пока доберемся до Оризабы, — пообещала Эгнес. — Там такая красота — настоящие тропики!

И улыбнулась, заметив, что подруга приняла от Мигеля крошечный букетик и засунула в вырез платья. Вскоре им встретился тяжело груженный караван фургонов под охраной вооруженных солдат.

— Это серебро с ближайших рудников, — пояснил Мигель. — Сначала его везут в Пуэбло, а потом в Веракрус.

— Шахты? Здесь? Это невозможно, — удивилась Джинни, но полковник мило улыбнулся:

— Именно за этим мои предки являлись в Мексику — золото, серебро, драгоценные камни здесь повсюду. Но труд на рудниках адский, работают в основном каторжники. Туда отправляют и некоторых заключенных-хуаристов.

Он пронзительно взглянул на Джинни, словно ожидал ответа, но она только пожала плечами и отвернулась. К чему говорить о неприятных вещах в такой прекрасный день? Война казалась дурным сном, и она не желала ни о чем думать.

Какая красота вокруг! Джинни не думала, что Мексика — такая чудесная страна! Приятно путешествовать с удобствами, в компании очаровательных спутников и любимой подруги.

Когда до Оризабы осталось совсем недалеко, Эгнес и Джинни решили проехаться верхом. Эгнес в темно-красной бархатной амазонке, отороченной соболем, была похожа на юную богиню Диану.

— Возьми черную кобылу, — велела она Джинни, — а я сяду на белого жеребца. — Глаза Эгнес смеялись. — Покажи этим мужчинам, — добавила она, — что женщины сидят на лошади не хуже их!

По правде говоря, Джинни была рада вновь оказаться в седле. По настоянию Эгнес, она даже надела новую, очень дорогую амазонку, заказанную Мишелем специально для нее, и позволила Мигелю подсадить ее на смирную черную кобылку. Джинни показалось даже, что в его глазах блеснул огонек желания — по-видимому, она прекрасно выглядела!

Амазонка была из белого муара и облегала фигуру, не скрывая ни одной детали. Единственным цветовым пятном была отделка из зеленой ленты. Маленький белый цилиндр задорно сидел на сияющих волосах.

— Ангел… видение… — прошептал Лопес, стискивая ее руку и тут же разжимая пальцы.

Езда верхом, как всегда, возбуждала Джинни: ей хотелось петь, смеяться, пришпорить лошадь! Как не хватало ей ветра, бьющего в лицо!

Дорога становилась все шире; все больше встречалось тяжело груженных повозок — по-видимому, принадлежавших беженцам, спасавшимся от хуаристов.

— Почему бы им не дождаться, пока не будет построена железная дорога? Словно крысы, бегущие с кораблей, — фыркнул один из бельгийцев.

— Но дорога кончилась в Пасо-дель-Маго! — удивился кто-то.

— Да, но наши доблестные французские союзники послали своих инженеров, и они спешат проложить как можно больше рельсов — если повезет, может быть, скоро доберутся до Пуэбло.

— Да, если захочет Бог и хуаристы, — бросил мексиканский офицер.

Лопес нахмурился:

— Конечно, построят! В конце концов, за все заплачено мексиканским серебром! Правда, и тут приходится применять труд заключенных, но у нас их много — теперь мы больше не казним хуаристов, а посылаем их работать на серебряные рудники или класть рельсы — так практичнее, а кроме того, они все равно мрут как мухи.

Заметив, как вздрогнула Джинни, он улыбнулся:

— Ах, вы и в самом деле ангел — даже хуаристов жалеете! Хотел бы я, чтобы вы были так же благосклонны к своим обожателям!

— А вы, полковник, разве относитесь к таковым? Вы мне льстите!

— А вы играете со мной, — тихо сказал он. — Хотел бы я отыскать ключ к вашему сердцу, хоть на мгновение!

— Может, у меня нет сердца, — вздохнула Джинни, не отводя глаз.

— Кроме жестокости, вы обладаете еще и мужеством, которым нельзя не восхищаться, — признался Лопес. — Но может, наступит время, когда вы смягчитесь. Я человек терпеливый.

— Да, и прекрасно играете роль поклонника, — сухо бросила Джинни. — Кстати, не можем ли мы ехать быстрее ведь до Оризабы недалеко.

— Терпение, малышка, мы почти добрались! — широко улыбнулся подскочивший француз, друг Мишеля. — Черт, жарко становится, не так ли?

Мигель вежливо кивнул:

— Нет смысла загонять лошадей — вспомните, асиенда императора — в Халапилье, это чуть дальше Оризабы. Посмотрите лучше вокруг! Какое живописное место!

Позади маленькой деревушки, мимо которой они проезжали, расстилался огромный фруктовый сад.

— Очень мило. Как называется эта деревня? — спросила.

Джинни.

— Это не деревня, а часть асиенды графа де Валмеса.

Скоро мы увидим высокую каменную ограду, окружающую дворец графа. Вы ведь знакомы с ним?

— Сутуловатый человечек с седыми волосами и огромными усами? Тот самый граф, которого мы прозвали тенью Макса?

— Совершенно верно! Но он слишком занят ролью придворного, чтобы управлять асиендой. Это он предоставляет жене. Говорят, очень молода и энергична.

— Не может быть! И она хорошенькая, эта графиня? Он запирает ее здесь или она иногда приезжает в город?

— Ах, наконец-то я ухитрился возбудить ваше любопытство! — засмеялся Мигель. — Соледад редко приезжает в Мексику, считает, что там слишком скучно, но у нее здесь много дел и развлечений тоже хватает.

— Не шути, Мигель, — засмеялась раскрасневшаяся Эгнес, осадив жеребца. — Он не говорит правды, потому что сам дальний родственник графини, ведь так, Мигуэлито? Но ты знаешь меня, я люблю посплетничать! Ее считают привлекательной… розой в полном цвету. А что касается развлечений — недостатка в поклонниках у нее нет! И все молодые и красивые! Соледад питает поистине материнские чувства к хорошо сложенным юношам. Ты, дорогая, возможно, встретишь ее в Халапилье! Ее обязательно пригласят, хотя старый зануда муж сейчас болен и лежит в Мехико, в окружении докторов. Графиня не скучает по нему.

Раздался взрыв хохота, даже полковник засмеялся.

— Вы невозможны, дорогая Эгнес! — пробормотал он.

— Да, — кокетливо улыбнулась та, — и к тому же прирожденная интриганка.

Сверкнув глазами, полковник молча наклонил голову.

Веселая компания с шумом появилась на окраине Оризабы. Даже Джинни лишь мельком взглянула на строй оборванных грязных людей, прикованных цепями друг к другу, нога к ноге. Их просто отогнали к обочине и велели ждать, пока не проедет кавалькада.

— Эти жалкие отбросы и строят дорогу? — удивился австриец.

— Странно, что у кого-то из них хватает сил поднять крик! Бедняги! — вздохнув, заметила Эгнес.

— Мне их тоже жаль, — вставила Джинни. — Но лучше бы им не позволяли смотреть на нас. По-моему, они месяцами не видят женщин и к тому же весьма опасны.

Лопес поднес к губам ее руку, нежно поцеловал.

— Это вы опасны, — пробормотал он.

— А вы слишком дерзки, — парировала Джинни, но голос звучал совсем не сердито, а губы улыбались.

Всадники продолжали свой путь.

Глава 42

Маленькая асиенда императора Максимилиана оказалась именно такой прекрасной, как представляла Джинни. Но все же ее почему-то терзала странная, почти болезненная неудовлетворенность. Император казался угрюмым и серьезным и постоянно уединялся с отцом Фишером или с кем-нибудь из генералов. И Джинни постепенно поняла, как устала от бесконечных развлечений.

Мишель не появлялся, и от него не было ни строчки.

Зато Лопес не отходил от нее: невозможно было предсказать, каким он будет сегодня — веселым, дерзким, язвительным или очаровательным. Друзья начали принимать как должное, что красивый полковник повсюду сопровождает Джинни — в Кордобу, колонию поселенцев с юга Соединенных Штатов, или Оризабу, где собрались дипломаты, ожидающие, что предпримет Максимилиан. Отречется? Или останется императором Мексики до конца? Джинни считала, что самым лучшим для него будет покинуть страну. Бедный Макс, бедный, нерешительный человек!

Эгнес постоянно требовала от подруги, чтобы та улыбалась, выглядела жизнерадостной, больше занималась собой.

— Страдаешь по Мишелю? Что-то не верится! Ты ведь не влюблена в него, признайся!

— О Эгнес, конечно, я люблю Мишеля. Иначе зачем мне выходить за него?

— Ради положения и титула, наверное? — лукаво бросила Эгнес. — Ах, брось, дорогая, не хмурься! Почему не развлечься немного! Заведи любовника — может, именно это , тебе и нужно. Кроме того, Мигель всегда рядом.

Да, Мигель был рядом. Джинни утомляла постоянная необходимость отбиваться от него. Мигель пытался поцеловать ее руку, украсть поцелуй, клялся в любви и верности.

— Неужели вы выходите по любви, красавица? — спросил он ее как-то, когда они поехали кататься верхом. — Или капитан Реми — просто замена призрака? В этом секрет вашей холодности?

— Что вы имеете в виду? Вы всегда говорите загадками, полковник.

Джинни нерешительно закусила губу, но Мигель жестко рассмеялся:

— Через кого, по-вашему, Эгнес послала письмо Ренальдо Ортеге? Я — единственный, у кого связи в обоих лагерях! Не нужно так злиться, конечно, я прочитал его! Все молодые дворяне в здешних местах — сторонники хуаристов, откуда я знал, что вы не шпионка? Конечно, я не был знаком с вами! Поверьте, я немало потрудился, чтобы собрать о вас сведения.

— Какая мерзость! Чего вы надеялись добиться этим?

Какое вам дело до моей жизни?

Взбешенная Джинни окинула полковника презрительным взглядом, но тот только улыбнулся, показывая белые зубы под узкими усиками.

— Гнев вас только красит! И позвольте объяснить, я просто хотел узнать вас получше. Да-да! Кто бы мог подумать, что блестящая мадам Дюплесси провела несколько месяцев в роли заложницы головореза! И умудрилась очаровать его настолько, что он женился на ней! Но самое интересное то, что у вас, как видно, не было даже брачной ночи!

— Прекратите! — охнула она. — Чего вы добиваетесь своими обличениями?! Я прекрасно знаю, что произошло, и пытаюсь забыть!

— Все, дорогая? Даже вечную любовь, которую питали к мужу?

— Оставьте его в покое!

— Попытаюсь объяснить, почему так околдован вами. Я знаю, что вы леди — по манерам, внешности и воспитанию.

Но что кроется там, в глубине души? Ведь когда-то вы были… кем-то вроде маркитантки? Жили в солдатском обозе… перенесли много ужасных минут, подвергались немыслимым издевательствам. Я спрашивал себя: действительно ли в этой женщине горит страсть, с которой она отдается дикой цыганской музыке? И способна ли она так же до конца и самозабвенно подарить себя мужчине? Неужели не понимаете, Жинетт, как мучаете меня?

Джинни уставилась на Лопеса широко раскрытыми непонимающими глазами, словно видела его впервые:

— Что вы за человек? Неужели у вас совсем нет совести?

— Никакой, если речь идет о том, чего я хочу.

Джинни неожиданно вонзила каблуки в бока лошади, пустив ее в галоп.

— Не желаю ничего слышать! — бросила она не оборачиваясь. — Не смейте меня преследовать!

Но Лопес, все еще смеясь, поскакал следом.

— Еще посмотрим, маленькая загадка, еще посмотрим!

Итак, полковник готовился схватить добычу… а от Мишеля — по-прежнему ни слова.

Одеваясь этим вечером на вечеринку под открытым небом, Джинни невольно спрашивала себя, сколько она сможет выдержать осаду. Такой человек, как Лопес, не остановится ни перед чем. Сегодня Эгнес сопровождала мужа, и Джинни, спустившись по ступенькам, ведущим в ярко освещенный сад, увидела Мигеля: в темных глазах испанца блеснул насмешливый огонек.

— Очень мило, что у тебя такой преданный поклонник, дорогая, — пронзительно засмеялась Эгнес. — Если будешь тосковать по Мишелю, совсем не останется времени повеселиться.

— Вы очень жестоки: зачем напоминать о том, что у такой красавицы есть жених! Кстати, мадам, вы обещали мне все вальсы, помните? — прошептал он, поднося к губам руку Джинни.

Все четверо поспешили присоединиться к императору и его свите. Как всегда, когда Джинни нервничала, она выпила слишком много шампанского, и во время танцев Мигель слишком сильно прижимал ее к себе, шепча на ухо нежные слова, пока Джинни не начала задыхаться.

— Да вы, кажется, боитесь меня, — усмехнулся он. — Меня или себя? Никогда не встречал подобной женщины!

Неужели я так и не смогу растопить ваше ледяное сердце?

— Ах, бросьте, полковник Лопес! Подумайте, как бы вы разочаровались, сдайся я слишком легко, — какое же удовольствие от такой охоты?!

— Означает ли это, что вы когда-нибудь сдадитесь? Или это очередная жестокая игра?

Что-то вроде ужасного предчувствия на мгновение сжало сердце, но Джинни спокойно ответила:

— По-моему, именно вам нравится играть! Я и в самом деле чуть-чуть боюсь!

Лопес удовлетворенно рассмеялся, стиснув ее талию:

— Хороший знак, снежная королева. По крайней мере я вам не безразличен!

Но Джинни сама не знала, что в действительности испытывает к преданному, внимательному красавцу поклоннику Мигелю Лопесу. Он не отходил от нее и позже, когда по просьбе императора Джинни босиком танцевала у пруда, не сводил с нее глаз. Но чего он хотел, прибавить еще одну победу к длинному списку завоеваний?

Когда танец кончился, Мигель подхватил ее на руки, завернул в плащ и унес, словно какой-нибудь средневековый рыцарь — завоеванную в бою добычу.

— Полковник Лопес… Мигель… вы с ума сошли! Отпустите! Куда вы тащите меня?

— Сегодня, дорогая, хотела этого или нет, но ты танцевала для меня. Ты ощущала мой взгляд и предлагала себя… манила… бросала вызов. И сегодня наконец я решил его принять!

— Нет! Прекратите!

Джинни бешено сопротивлялась, но Лопес только смеялся.

— Неужели не понимаете? Моя репутация будет погублена! Все гости… все наши друзья видели эту ужасную сцену.

У Джинни перехватило горло, когда она увидела, где они очутились: у крохотного заброшенного летнего домика, обнаруженного ими во время прогулки верхом. Тогда он небрежно бросил, что этот домик — просто идеальное место для любовных свиданий! Крыша провалилась, и луна висит над самой головой…

Мигель внес ее в дом, положил на импровизированный диван, среди мягких шелковых подушек!

— Роскошное ложе для прелестной куртизанки… Вы бы сделали честь гарему любого восточного султана, Жинетт!

Джинни невольно испугалась решительного выражения на лице Лопеса, когда он начал раздевать ее… О, если бы его глаза были чуть темнее, цвета грозового неба! Может, тогда она бы и почувствовала страсть, самозабвенную, яростную… но почему, почему она вечно думает о Стиве, когда оказывается в постели с другими мужчинами?

— Ты так молчалива! Не бойся, маленький цветок, моя зеленоглазая цыганка!

Она почувствовала прикосновение умелых пальцев, заставившее забыть стыд и желание сжаться в комок. Нельзя допустить, чтобы призрак Стива преследовал ее! Муж забыт, забыт навеки. И вот так, заглушая рвущиеся из горла рыдания, Джинни отдалась полковнику Лопесу, загадочному, настойчивому, упрямому человеку. Его первые слова после того, как они, разомкнув объятия, тяжело дыша, легли рядом, еще более поразили Джинни.

— Значит, это правда. Ты одна из тех… прирожденная куртизанка. Я надеялся встретить нечто совершенно другое в женщине столь необычной судьбы, как ты, Жинетт!

— Что?! — Джинни приподнялась на локте и непонимающе уставилась в посуровевшее лицо Лопеса. — Что ты имеешь в виду? Какая муха тебя укусила?

— Меня? Да никакая… разве что я не из тех мужчин, которые утешаются заученными ласками и покорным женским телом. Да-да! — добавил он с бешенством, перебрасывая через нее ногу, чтобы не дать подняться. — Да, малышка, у меня было достаточно женщин, чтобы понять, как для женщины важно увлечься мужчиной, отдаться ему сердцем и умом. Но в тебе нет тепла: твои танцы — ложь, подделка, в точности как твоя притворная страсть!

Джинни задохнулась от гнева.

— Вы слишком многого ожидали, полковник Лопес! — взорвалась она. — Унесли меня сюда, словно я трофей, подобранный на поле битвы! Чего же вы ожидали от женщины, которую сами назвали прирожденной куртизанкой?! Ваша наглость и дерзость невероятны!

— А мне очень жаль, что такой огонь и такая страсть, скрытые где-то в глубине души, пропадают зря, крошка, растрачены впустую. Нет-нет, не пытайтесь освободиться — немного честности хоть раз в жизни не помешает, особенно между нами. Вы способны на такое?

Лицо с застывшей издевательской улыбкой нависло над ней, и Джинни попыталась отвернуться.

— О Мигель, пожалуйста! Чего еще тебе нужно от меня?

Чтобы я изображала чувства, которые давно умерли? Хочешь, чтобы продолжала играть?

— Признай правду, дорогая, да-да. Будь искренна хотя бы с собой! Ты не влюблена в капитана Реми и не стала бы флиртовать со мной! Но любила ли когда-нибудь? И вообще, способна на такое? Или не можешь забыть мужа?

— Да! — взорвалась Джинни. — Если тебе нравится изводить меня, знай, я любила его и все еще люблю! Это ты хотел знать? Это?

— Так вот в чем разгадка твоей тайны. Наверное, нужно было догадаться раньше — доказательств было хоть отбавляй. Половина мужчин в этом городе у твоих ног, а ты… влюблена в призрак. Но призрак ли он? Ты уверена?

Джинни молча уставилась на него, все больше бледнея.

Неожиданно смертельный страх охватил ее, что-то ужасное должно случиться… настолько ужасное, что вынести это нет ни сил, ни воли.

— Что это с вами? Побелели как снег! Не хотите услышать хорошие новости? — с ласковой жестокостью промурлыкал Лопес, снова переходя на вы. — Вы должны мне быть благодарны. Я так мягкосердечен, что просто не могу видеть, как страдает красивая женщина. Приготовьтесь к приятному потрясению, мадам. Ваш муж жив.

Джинни не могла отвести глаз от Лопеса, язык ей не повиновался. Только в мозгу все звучали и звучали слова Лопеса: «Ваш муж жив… жив… жив…»

Дикий, безумный вопль внезапно вырвался у Джинни — она снова начала отчаянно отбиваться, пытаясь сбросить тяжелое тело, пригвоздившее ее к подушкам.

— О Боже! Не лгите мне! Только не в этом! Зачем вы терзаете меня? Говорю же, я видела, как его расстреляли!

Взвод солдат… Я видела, видела! И молилась, чтобы Бог послал и мне смерть! Почему, почему я так слаба духом и не смогла покончить с собой?

— О нет, это было бы очень жаль — подумайте, сколько нового вы узнали об отношениях мужчин и женщин… каким радостным будет воссоединение с вашим идеалом! Только… задумчиво протянул он, — боюсь, что к этому времени от его мужества останется весьма немного. В наших тюрьмах не очень-то жалуют пособников хуаристов. Возможно, сейчас он горько жалеет, что его не расстреляли.

Глава 43

Стив Морган был жив только потому, что некогда сильное тело не хотело сдаваться. Только потому.

Он почти ничего не помнил о кошмарном, полном мук и страданий путешествии в грязном фургоне, куда его бросили скованным по рукам и ногам, когда, почти теряя сознание, он удивлялся, почему еще не умер. А потом не осталось ничего, кроме горячечной боли и лихорадочной тьмы, пронизанной судорогами мучительной атонии. Однажды его почти осенил солнечный свет, в другой раз кто-то нагнулся над ним, чьи-то пальцы коснулись скулы, усиливая муки, и Стив со стыдом услышал собственный вопль, все еще звучавший в ушах, даже когда мрак снова окутал сознание.

Позже, когда раны затянулись и Стив вновь начал воспринимать происходящее, он понял, что ужас действительности страшнее, гораздо страшнее благословенной черноты.

Он был в камере один, все еще в кандалах, руки скручены за спиной. Пол скорее всего был каменным, потому что тело Стива оледенело. Ни сесть, ни повернуться он не мог, только ползал, но в камере не хватало места, он едва умещался в узенькой клетушке.

Стив изо всех сил пытался вспомнить, что случилось, почему он оказался здесь, но был слишком слаб, и любое усилие мгновенно повергало в сон или погружало в небытие. Но однажды он увидел, как кто-то просунул оловянную тарелку через небольшую дверцу. Грубый голос окликнул:

— Если ты жив, свинья-гринго, лучше поешь!

Неожиданно он почувствовал, что зверски голоден. Пустой желудок требовал еды. Он подполз к тарелке и стал есть по-собачьи, жалея лишь о том, что порция так мала. После еды он снова спал и снова ел, и наконец за ним пришли — потащили по тускло освещенному коридору к тюремному доктору.

— Ну, так ты все-таки ожил, а, синеглазый? Хорошо, что у тебя сильное тело — раны быстро зажили.

Доктор оказался стройным молодым креолом в мундире императорской армии. Губы под тонкими усиками кривила презрительная улыбка.

— Ты должен быть благодарен мне за спасение, несчастный ублюдок, — продолжал он, ощупывая полузажившие рубцы на спине Стива. — Мог бы давно подохнуть… но придется потрудиться на серебряных рудниках — армии нужны деньги. — Он пронзительно рассмеялся:

— Должно быть, ты здорово обозлил французского полковника, который послал тебя сюда, — подумать только, хуарист с французским клеймом!

Кстати, где ты научился французскому и испанскому? Когда-нибудь обязательно расскажешь!

И потянулись дни, когда он десятки раз молил Бога послать смерть. Рудники, вырытые в самом сердце гор, представляли узкие проходы, в которых едва могли разминуться двое несчастных осужденных, посланных работать в этом проклятом Богом месте. Многие умирали. Заключенные никогда не видели солнца, не знали, что сейчас — день или ночь.

Работали они в кандалах, скованные по трое; жили в крошечных, невероятно грязных камерах.

Для Стива, сильного, гордого человека, медленное умирание, когда человек низведен до уровня животного, было хуже всякой пытки. С трусостью, ненавидимой им самим, он мечтал о смерти, только тело упорно сопротивлялось. Сначала Стив пытался восстать против невыносимых условий, в которых содержались заключенные, но постоянные избиения, карцер-одиночка, голод быстро сломили его. После многочасовой отсидки в темной дыре, где негде было ни лечь, ни встать, его вновь гнали в шахту Он молча механически взмахивал киркой, не думая, не вспоминая, не чувствуя.

Реальность стала мраком, таким же, как непроглядная тьма тюремной камеры, куда сгоняли заключенных под свист кнутов надсмотрщиков, после того как была выполнена дневная норма. Реальность стала постоянной агонией боли и злобы. Единственным выходом отсюда было переселение в могилу, и случаи самоубийства, когда заключенный ухитрялся удавиться цепями, были нередки.

Как-то доктор велел привести того, кого называл «синеглазым». Тупо задаваясь вопросом, что же он успел натворить, Стив после ужина предстал перед глазами начальства.

Резкий запах табака ударил в нос. Стиву стало плохо казалось, он вот-вот потеряет сознание.

Охранник тычком отшвырнул его к стене:

— Стой смирно, мразь! Сеньор доктор не любит, когда на него глазеют во время еды.

Стив послушно прислонился к холодным камням, словно безвольная кукла, рассеянно прислушиваясь к язвительным замечаниям доктора:

— Жаль, что ты дошел до такого — а ведь был довольно красив! Теперь стал совсем как другие — грязное, покорное животное. Но все же… — Доктор задумчиво помолчал. — Можете оставить его — не думаю, что он способен что-нибудь выкинуть.

Под тихие смешки охранников Стив вспомнил все слухи, ходившие о докторе.

Позже, когда его тащили обратно в камеру, ехидные замечания и злобные шутки охранников лишь воспламеняли бессильную больную ненависть, бушевавшую в мозгу.

— Почему ты так упрям, синеглазый? Сеньор доктор редко интересуется такими свиньями, как ты! Подумай только, мог получить ванну, чистую одежду, еду, по крайней мере пока был бы докторской шлюхой!

Но остатки гордости и самоуважения противостояли ноющей боли в желудке, хотя тело стремилось выжить — любой ценой. Сколько он провел здесь? Месяц, два? Три? И сколько пройдет, прежде чем он наконец сдастся… Но доктор потеряет терпение и силой вынудит его окончательно пасть.

Стив вздрогнул в темноте, боясь, что его сейчас вырвет при воспоминании о мягких, словно бескостных, руках, шарящих по телу, оценивающих то, что доктор назвал его «потенциалом».

Не будь запястья Стива скованными за спиной, он бросился бы на негодяя, проломил бы ему голову! Стер бы ухмылку с его лица!

Но лейтенант, должно быть, почувствовал что-то и, уже не улыбаясь, отодвинулся.

— Жаль, что пропадает такой красавчик, — пробормотал он. — Вот увидишь, даже в этой вонючей дыре может быть приятно, если захочешь, конечно. Я человек не злой и достаточно образованный — книги, музыка, театр… Возможно, у нас не так уж мало общего, а? — Не дождавшись ответа, доктор пожал плечами:

— Ну что ж, терпения у меня много. Ненавижу брать силой то, что само в конце концов придет мне в руки.

Ничто не возбуждает так, как готовность жертвы! — И он снова пронзительно захохотал.

Бичи охранников все чаще опускались на его спину, обеденные порции стали совсем маленькими — так что теперь Стив постоянно голодал и слабел от жажды.

Как-то вечером один из охранников объявил, что доктор завтра с утра требует его к себе. Ночью Стив пытался удавиться, но всполошенные вопли сокамерников, испугавшихся наказания, разбудили стражу, и остаток ночи он провел в карцере прикованным к стене. Рано утром его вывели из грязной дыры, хотя Стив почти , не мог стоять.

— Что с тобой, свинья-гринго? Хочешь так скоро покинуть нас? Неужели смерть так сладка?

На голову Стива нахлобучили черный колпак, вытащили его на солнечный свет, и в сердце зародилась надежда: может, его действительно собираются расстрелять? Но его привязали к столбу посреди двора, на беспощадном палящем солнце. Так вот какая смерть ему уготована?

Сыромятные ремни, которыми были стянуты ноги и запястья, мгновенно высохли на солнце, выворачивая руки так, что боль с каждой секундой становилась все невыносима Почти ничего не сознавая, он сначала только стонал, но стоны сменились дикими воплями, когда муравьи, привлеченные запахом крови, облепили раны, вонзив миллионы крохотных кинжалов в истерзанную плоть.

Доктор вышел во двор только после того, как крики затихли и перешли в тихий животный вой.

Он постоял, глядя, как еле заметно поднимается и опускается грудь заключенного, ткнул в ребра начищенным сапогом.

— Шевельни головой, если слышишь. — Уловив легкое движение, он резко бросил:

— Вы могли легко уклониться от наказания, кабальеро! Я ожидал, что у вас больше здравого смысла! Видите ли, я знаю, кто вы, дон Эстебан! Почему не сказали, что вы креол, как и я? Ненавижу гринго! Вы в самом деле заслуживаете казни, хотя бы за глупость! Но у вас влиятельные друзья в высоких сферах! Ваша жизнь снова спасена! Извлекайте урок из пережитого! Думаю, вам неплохо будет поработать на строительстве железной дороги, потрудитесь на французов!

Через два дня Стив Морган и еще пятнадцать человек начали долгий путь в Кордобу. Оказалось, что условия жизни под командованием французских инженеров неизмеримо легче, чем в рудниках. Били здесь гораздо реже — ленивые охранники предпочитали сидеть в тени фургона с инструментами, пока каторжники изнывали под солнцем.

Солнце! Какое счастье вновь оказаться на свежем воздухе! Даже еда была гораздо лучше, хотя по-прежнему приходилось работать в кандалах с рассвета до заката.

Часть души Стива Моргана, казалось, навсегда погребенная во мраке, вновь начала оживать — он почувствовал себя человеком, способным мыслить, думать, чувствовать! Он даже пытался строить планы побега, сначала рассеянно, словно нехотя; постепенно идея полностью завладела им.

Но постоянные пытки и унижения научили Стива терпению. Он видел, как увеличивается поток беженцев по дороге в Веракрус, и как-то даже подслушал разговор французского инженера о том, что война, по всей видимости, проиграна. Случайно Стив узнал, что уже наступил октябрь.

Железную дорогу охраняли французские и мексиканские войска: власти опасались нападения партизан. Охранники, уже не скрываясь, рассказывали о победоносном наступлении войск хуаристов. Нельзя рисковать именно сейчас. Если его поймают, снова отправят в серебряные рудники. Поэтому Стив молча принимал избиения, издевки, насмешки и оскорбления. Теперь черное отчаяние покинуло его — впереди ждет свобода! Но все-таки кто же послал его сюда?

Неужели полковник Деверо? Или дед узнал об участи внука?

Но тогда почему же Стива здесь держат?

Работа, тяжелая, изнуряющая, все же закаляла его, придавала силы, солнце покрыло голую спину коричневым загаром. Но Стив мечтал лишь об одном — украсть немного динамита. Если бы встретить знакомого среди беженцев!

Если, если, бесконечные если! Постепенно Стивом овладело смирение: как можно сбежать, если на ночь их приковывают друг к другу, словно скот? Теперь строительство шло на земле графа де Валмеса, благородно согласившегося пожертвовать участком земли.

Ненависть разъедала душу Стива Моргана, совсем как кандалы, рвущие кожу, впивающиеся в запястья и щиколотки. Как горько он проклинал судьбу и обстоятельства, приведшие его сюда!

На третий день рельсы дотянулись до окраины Оризабы, и, пока заключенные клали шпалы, французские инженеры взобрались на насыпь, чтобы получше разглядеть блестящую кавалькаду.

— Гости императора! Смотрите, какие красивые женщины! Может, бедный Максимилиан хоть немного развеселится, — пробормотал один из них, по имени Леду.

— Это, кажется, княгиня дю Сальм? Я уже видел ее раньше. Но кто это прелестное создание на черной лошади? Та, в белом, рядом с полковником Лопесом? Что за красавица!

Стоя по пояс в грязной вонючей воде, чувствуя, как стучит в висках кровь, Стив поднял голову и увидел жену. Впервые за долгое время он вспомнил об этой женщине и ощутил только, как жажда жизни сменилась непреодолимым желанием убить Джинни! Смеющаяся, веселая, протягивает руку Лопесу, и тот целует ее пальчики. Джинни, зеленоглазая ведьма, в белом, словно подвенечном, платье! Джинни, из-за предательства которой он и оказался здесь, обреченный на медленную смерть, — ведь расстрел быстро положил бы конец мучениям.

Из горла вырвалось глухое рычание, и Стив опомнился, только услышав настойчивый шепот:

— Ради Бога! Хочешь, чтоб нас всех засекли насмерть?

Что на тебя нашло?

Стив выпрямился, сжав кулаки. Боже, как он ненавидит эту тварь!

— Это мадам Дюплессй, — сказал Леду. — Никто не знает, откуда она. Говорят, французская куртизанка. Представляешь, она помолвлена с графом д'Арлинже?!

— Возможно, она из тех, кому поклонника недостаточно! — расхохотался другой француз.

Смысл слов лишь смутно доходил до Стива. Всадники исчезли в пыли, и заключенным вновь приказали работать.

Стив потащился за другими, медленно, спотыкаясь, почти не обращая внимания на удары кнута.

— Что это с тобой, американец? Солнце мозги сожгло? — почти сочувственно спросил французский солдат. Но Стив молча затряс головой, боясь выплеснуть злобу и ненависть.

Джинни! Подумать только, она отомстила так жестоко в тот момент, когда он понял, что любит ее! Дурак! Идиот!

Слова Консепсьон вновь пришли на ум. Мадам Дюплессй, куртизанка — долгий же путь она прошла! И подумать только, он женился на ней! А она послала его сюда, чтобы избавиться и выйти замуж за прежнего любовника, Мишеля Реми!

Сколько ему еще осталось? Она поклялась заставить его страдать и выполнила обещание!

Наконец пришли долгожданные дожди, обрушиваясь с неба ледяными струями, словно кто-то опрокидывал ведро воды, одно за другим. Казалось, весь мир утопает в грязи. Но заключенные знали: скоро вновь засияет солнце, а воздух будет наполнен ароматами влажной земли и трав.

Стив почти не спал, но был даже рад этому, боясь, что мучительные кошмары вновь возвратятся. Может, бесконечный дождь забьет водой горло и нос, утопит его и положит конец страданиям. Джинни! Джинни! С тех пор как он увидел ее, не мог думать ни о чем другом. Все его инстинкты еще тогда повелевали держаться подальше от нее, но даже сейчас он мучился сознанием того, что по-прежнему желает эту женщину. Только раз. Взять ее еще раз, вытравить из ее памяти воспоминания, когда она отдастся ему полностью, до конца, раскроется, беспомощная, стонущая, обезумевшая от страсти, выдавить жизнь из предательского прекрасного тела.

— Черт, слишком развезло, чтобы класть шпалы, — проворчал один из инженеров. — Это отребье не сможет работать.

— Графиня де Валмес приказала починить ограду вокруг асиенды, а ее пеоны пытаются спасти урожай кофе. Пошлем туда всю команду, и пусть только попробуют не закончить все до заката! — предложил второй.

К полудню графиня, по природе своей женщина мягкосердечная, выслала слуг с едой и кувшином воды для заключенных, а немного погодя сама вышла из дома, кокетливо вертя кружевным зонтиком. Нежным голоском графиня объявила, что хочет посмотреть, как идут дела. На следующей неделе возвращается ее муж, и она хочет сделать ему сюрприз.

— Как мило со стороны моего племянника, полковника Лопеса, послать сюда этих людей сегодня, — сказала она одному из охранников, тяжеловесному мрачному человеку по имени Родригес, — иначе я так и не собралась бы починить ограду.

Она небрежно взмахнула рукой, не отрывая взгляда от заключенных, любуясь игрой мышц под обнаженной загорелой кожей. Как истинная ценительница мужской красоты, она немедленно выделила из них высокого мужчину со странным клеймом на спине — выжженной лилией — и, внезапно заинтересовавшись, бросила охраннику:

— Пожалуйста, не обращайте на меня внимания! Если не возражаете, я останусь и немного понаблюдаю.

Почтительно козырнув, Родригес отвернулся, угрожающе ворча на заключенных. Соледад де Валмес задумчиво нахмурилась; неужели это тот, о ком говорил Мигель?

«Там работает американец, гринго. Зная ваш вкус, тетушка, думаю, вы можете найти его… забавным».

Какое прелестное тело! Словно у греческого атлета, несмотря даже на многочисленные рубцы и шрамы, перекрещивающие спину!

Он только что уложил тяжелый булыжник и выпрямился, чтобы передохнуть, но на плечи обрушился тяжелый кнут.

— Шевелись, грязное отребье! Нечего бездельничать!

Мужчина поднял голову — необыкновенно синие глаза невидяще уставились на Соледад. Непонятная дрожь предчувствия охватила ее. Настоящий молодой бог! Если сбрить бороду и обрезать волосы, он будет очень красив.

Охранник вновь огрел его кнутом:

— Слышишь, что говорю, свинья?

Едва заметно поморщившись, Стив Морган отвернулся и поднял кирку, но охранник, взбешенный таким безразличием, решил показать себя перед дамой в лучшем свете.

— Смотрю, давно тебя не учили, синеглазый! На колени!

Руки за голову! Я заставлю тебя молить о пощаде, как в тот день, когда муравьи добрались до твоей шкуры!

Испуганно охнув, Соледад де Валмес прикрыла рот рукой. Но Морган не двинулся с места. Если придется умирать, по крайней мере встретит смерть как подобает мужчине.

Лицо солдата налилось кровью. Он забыл обо всем, кроме собственной ярости и желания сломить ослиное упрямство.

— Еще смеешь не подчиняться?! Забыл о тюрьме? Ну же, на колени, докторская шлюха, быстро!

Бич вновь впился в спину заключенного. Но в этот момент Стив с почти звериным рычанием развернулся, поднял кирку и опустил на голову охранника, разрубив ее почти пополам.

— Держите Фуэнтеса! — завопил он, но остальные заключенные, охваченные яростью, не нуждались в команде.

Все пошло в ход — лопаты, кирки, мотыги; с оставшимися охранниками расправились в мгновение ока.

Графиня пронзительно закричала; ее вакеро угрожающе направили стволы винтовок на безоружную толпу. Заключенные замерли. Только у Моргана хватило присутствия духа броситься на колени и умоляюще посмотреть на Соледад.

— Графиня! Во имя неба, прикажите им не стрелять. Мы не хотим причинить вам зло.

Безупречный испанский язык заставил Соледад поколебаться.

— Подождите, — дрожащим голосом сказала она. — Держите их под прицелом, но не стреляйте!

И поняла, что не в силах отвести взгляда от этих синих глаз.

— Умоляю, графиня Валмес, выслушайте. Мы не совершали таких тяжких преступлений, за которые нужно получать каждодневное наказание! С нами обращаются хуже, чем с животными, морят голодом и бьют! Ведь вы не пожелали бы такой судьбы своим близким! Прошу лишь об одном — если решите убить нас, пусть смерть будет мгновенной, под пулями ваших вакеро.

— Он говорит как адвокат, графиня, — пробурчал один из вакеро, обросший волосами старец с гордой осанкой. — Но что вы собираетесь с ними делать? Нельзя же допустить, чтобы эта банда наводила страх на всю прислугу?!

— Не знаю, — рассеянно прошептала Соледад. — Клянусь Богом, Эрнан, не знаю! Я должна подумать.

Она по-прежнему глядела в его глаза. Такие синие. В этой позе он похож на Люцифера, падшего ангела. Да-да, конечно, он не заслужил того, чтобы обречь его на смерть!

— Графиня, — еще тише сказал Стив, — Соледад! Я знаю, что теперь не имею права коснуться вас, даже близко подойти, но когда-то вы позволили обнять себя за шею и поцеловали меня в лоб. Я запомнил это на всю жизнь.

Вы были так недосягаемы, даже тогда, но остались навсегда моей первой любовью, и сейчас я прошу пощадить нас всех, не ради себя, а воимя моей матушки.

— Ваша… ваша мать?

— Ради Бога, графиня, — грубо вмешался Эрнан, — что это за безумие! Как смеет это отребье фамильярничать с вами?

Говорю вам, нужно перестрелять всю шайку и покончить с этим.

— Нет! — неожиданно вскрикнула графиня. — Нет! Я вспомнила. Эти глаза — глаза Луизы! Вы ее сын? Как это может быть? Почему вы здесь?

Стив, все еще стоя на коленях, уже спокойнее объяснил:

— Слишком долгая история, графиня. Но поверьте, здесь нет ни убийц, ни грабителей — всего лишь сторонники Бенито Хуареса. Французы считают забавной шуткой заставить нас строить дорогу, по которой доставляются припасы для армии! Но если вы отпустите нас, мы сумеем найти дорогу к генералу Диасу и, уж конечно, не собираемся разорять всю округу.

— Но… но, Эстебан… вы были таким красивым мальчиком… я помню… Как вы собираетесь сбежать в этих целях?

И что я скажу французам?

— Объясните, что мы вам угрожали, что вы были бессильны помешать нам, что мы заставили вашего кузнеца разбить оковы. Если бы у нас были лошади… хотя бы по одной на двоих. Можно было бы уйти быстрее.

— Из вас самого вышел бы настоящий генерал! — полуулыбаясь, полушутя заметила женщина. — Господи, да встаньте же! Неужели забыли, что я ваша крестная мать! Идите быстрее в дом, пока пеоны не вернулись с полей! — И, обернувшись к ошеломленному старику, приказала:

— Эрнан! Ты слышал, что велел сеньор? Немедленно приведите кузнеца!

Менее чем через два часа все было готово. Стив Морган, первым освободившийся от кандалов, успел побриться, и Соледад собственноручно постригла его. Она настояла на том, чтобы поговорить с крестником, пока тот принимал ванну, и уселась на своей кровати, нервно ломая руки.

— Вы отправляетесь к Порфирио! Он мой родственник.

Мы всегда питали к нему симпатию, хотя мой глупец муж по-прежнему верен императору.

Стив улыбнулся, словно прочитав ее мысли:

— Значит, вы тоже хуаристка в душе? Я рад — приятно иметь такую сторонницу!

— Вам лучше поспешить, — взволнованно посоветовала графиня. — Эрнан покажет самый короткий путь в горы. Я прикажу раздать вам оружие… нет, ничего не говорите — вы не сможете выжить, если нечем будет защищаться!

— Жаль… Мне не хочется уходить.

Стив взял руки графини, поднес их к губам:

— Соледад, моя прекрасная первая любовь, могу я еще хоть раз вернуться, чтобы увидеть вас?

— Какое безумие!

— Я был бы безумцем, если бы не попытался. Не волнуйтесь, я буду осторожен. Но я вернусь и привезу вам привет от дона Порфирио… вместе со своим сердцем.

В этот момент он поистине любил ее, и Соледад встала, глядя на Стива глазами, полными слез. Да, она была его первой любовью, крестной, прелестной юной подругой его матери.

— Эстебан, вы должны спешить!

Но перед уходом он поцеловал ее, крепко и страстно, изливая желание, накопившееся в изголодавшемся теле.

Она помнила этот поцелуй и его обещание долгое время после того, как Стив скрылся. Но Соледад почему-то была уверена: он вернется.

— Собственно говоря, — сказала она себе, — мы не кровные родственники. И теперь он стал настоящим мужчиной.

Глава 44

Графиня Валмес послала гонца с сообщением о побеге» но тот «ухитрился» заблудиться и лишь несколько часов спустя добрался до французов.

Ужасное, ужасное происшествие! Графиня была почти вне себя от шока — подумать только, эти бандиты убили охрану и осмелились взять ее заложницей! Она отказывалась видеть кого бы то ни было, но полковник Лопес в прекрасно сидевшем мундире, отстранив слугу, ворвался в комнату.

— Тетушка, вы, как всегда, изумительно выглядите, даже после всех испытаний!

Слуга счел за нужное поспешно удалиться, и Соледад с упреком взглянула на улыбающегося племянника:

— Ах, Мигель, ты совсем меня не понимаешь! Неужели думаешь…

— Ну что вы, тетушка Соледад! К чему разыгрывать комедию! Уж я-то вас прекрасно знаю! Удивлен только, что вы не оставили этого синеглазого гринго, когда остальные уехали на… краденых лошадях. Уверены, что не успели его запрятать куда-нибудь на чердак?

— Мигель! Как ты смеешь такое говорить! И в любом случае, среди них не было никакого гринго!

К ее раздражению, племянник удобно уселся на ручке ее кресла:

— Неужели? Ну что ж, в таком случае, дорогая тетушка, вы должны все мне рассказать, и подробно!

Для Джинни кошмар начался, когда Мигель Лопес равнодушно сообщил ей, что Стив все еще жив. Но она узнала, что такое настоящий ужас, только после возвращения Мигеля от графини де Валмес. С той минуты, когда он объявил, что Стив, ее Стив, был одним из тех каторжников, которые строили дорогу, сердце Джинни разрывалось от невыносимой муки! Подумать только, она была совсем рядом, близко и даже не повернула головы, предпочитая смотреть в глаза Мигеля. Неудивительно, что Лопес задавал так много вопросов, бросал многозначительные намеки — он знал! Знал с самого начала, хотя она была уверена, что Стив умер и вместе с ним умерла ее способность любить.

— Ненавижу, презираю тебя! — вопила она той ночью. — Как ты мог быть таким жестоким? Почему позволил ему страдать?

— Но, дорогая! — спокойно ответил Лопес, ничуть не взволнованный этим взрывом. — Я действительно считал, что он мучается по твоей вине. Откуда мне было знать, что не ты послала его в тюрьму, желая отомстить!

Джинни подняла на него огромные трагические глаза, и» которых струились потоки слез, забыв обо всем, кроме собственной скорби.

— Неужели ты считаешь меня такой хорошей актрисой?

О Боже, Мигель, почему так вышло? Почему я не знала? — Она неожиданно схватила его за плечи, начала бешено трясти. — Мигель, Мигель, пожалуйста! Ты же можешь что-то сделать — спаси, спаси его! Я сделаю все, что ты хочешь? Клянусь! Умоляю, умоляю, будь милосерден!

Лопес осторожно освободился, глядя на Джинни с каким-то странным выражением.

— Значит, вы действительно любите его, — задумчиво сказал он. — Вы бы пошли на все… да-да, теперь я вам верю… И верю, вы действительно сделаете все! Бедная маленькая Жинетт! Бедная маленькая куртизанка, такая теплая с виду и такое замерзшее сердечко! Знаешь, я действительно неравнодушен к тебе! Редко я встречал женщину, ведущую подобную жизнь и все-таки продолжающую любить одного человека! Вы поистине достойны восхищения!

— Мигель… Мигель, помоги мне, пожалуйста!

Это был вопль скорби, мольбы, отчаяния!

— Попробую что-нибудь сделать, — коротко бросил Лопес. И ей пришлось довольствоваться этим.

Нетерпение буквально пожирало ее, и, когда Лопес наконец вернулся от графини, Джинни бросилась ему навстречу:

— Стив исчез? Сбежал? Где же он? О Боже, куда он скрылся? Как его найти?

— Но, дорогая, я думал, вы обрадуетесь, — чуть криво усмехнулся Мигель. — Главное, он теперь свободен. Хотя, конечно, не осмелится показаться здесь — ведь он такой же убийца, как все эти несчастные. За их головы назначена награда.

Джинни непонимающе взглянула на него, но Лопес привлек к себе ее негнущееся, сопротивляющееся тело.

— Не беспокойся, детка, если у него хватило присутствия духа убить стражника и сбежать, думаю, он знает, куда идти.

Да-да… припоминаю, что моя тетка-графиня — дальняя родственница Порфирио Диаса. Видимо, она послала его туда.

Джинни ощущала лишь тупое онемение во всем теле.

Потрясение оказалось слишком сильным. Какая пустота в душе! Куда девались гордость и упрямство, помогавшие выжить все это время, выдержать ужасы, унижения, боль и позор? Она наконец смирилась со смертью Стива, с тем, что больше никогда его не увидит, и теперь неожиданно узнает, что он жив… и снова вдали от нее. Но Джинни тут же с ужасом поняла, что Стив не захочет ее возвращения. Он, конечно, ее ненавидит, особенно после мерзкого фарса, устроенного полковником Деверо. Должно быть, Стив во всем винит «неверную» жену… забыл о ней, а если видел в тот день — тогда подумает самое плохое.

Какая мука — знать все это и продолжать жить, притворяться перед всеми, что ничего не изменилось и перед ними все та же легкомысленная кокетка. Но как ни странно, она все чаще бывала в компании Лопеса, чувствуя, что он — единственный человек на земле, знающий Джинни, понимающий ее боль. Только с ним она могла говорить откровенно, и между ними не было ни фальши, ни притворства — наоборот, возникло нечто вроде дружбы. Она почти забыла о Мишеле, и только Эгнес или какая-нибудь язвительная женщина еще могла заговорить о нем. Джинни прекрасно знала — за спиной все шепчутся, что она любовница Мигеля Лопеса, и многие из сострадательных дам будут рады утешить бедняжку капитана Реми, когда тот узнает о поведении невесты. Но теперь Джинни было уже все равно.

Полковник Лопес, казалось, находил извращенное удовольствие в том, чтобы выставить мадам Дюплесси на всеобщее обозрение как свою любовницу. Женщины были убеждены в том, что нужно быть чрезвычайно искусным в любви, настоящим мужчиной, чтобы отбить у очаровательного графа д'Арлинже такую женщину!

Они повсюду бывали вместе, и в обществе других Мигель играл роль галантного рыцаря, ездил с Джинни на долгие прогулки верхом. Сплетники утверждали, что дона Лопеса можно найти гораздо чаще в спальне мадам Дюплесси, чем в его собственной.

Мигель допускал всяческие вольности на людях, целовал ее в губы, позволял себе легко дотронуться пальцами до ее груди, но Джинни ни на что не обращала внимания, хотя Эгнес предупреждала, что ее репутация сильно пострадает.

— Ах, Эгнес, что такое моя репутация? — устало отмахнулась Джинни. — Помнишь, что говорили, когда Мишель представил меня перед всеми своей любовницей?

— Но Мишель по крайней мере был настоящим джентльменом! Уважал тебя и безупречно вел себя на людях. Этот же должен убедиться, что все знают, когда женщина отдалась ему! Может, он и настоящий мужчина, но благородства в нем ни на грош!

— Но ты сама уговаривала меня стать его любовницей! И всячески поощряла, не помнишь?

— Ну конечно, — нетерпеливо бросила Эгнес, — каждой женщине нужен любовник, особенно в отсутствие жениха.

Но, Господи, зачем так открыто?! Что подумает Мишель?!

Иногда Джинни лениво спрашивала себя, почему от Мишеля нет известий. Может, не хочет снова видеть ее? Но наверное, это к лучшему — ведь теперь она не сможет стать его женой. Да-да, наверное, к лучшему. И потом, рядом постоянно Мигель, и у нее остается их странная, неестественная связь.

Но тут она получила письмо от маршала Базена, что Мишель был ранен при осаде Дуранго, когда французов вынудили отступить, оставив крепость на милость победоносных войск хуаристов. Рана довольно легкая, но все же Мишель сейчас в больнице Мехико.

В начале ноября Джинни в сопровождении Лопеса покинула Оризабу. Император решил оставаться в Мехико и бороться до конца за распадающуюся империю. Полковник должен был проследить за тем, чтобы дворец привели в порядок к приезду его величества.

— Он говорит, что больше не в силах жить в Чапультепеке без Шарлотты. А ты, дорогая? Что ты будешь делать теперь? Решила броситься к ногам красавца героя и признаться во всем? Принести в жертву великую любовь?

Язвительные слова Мигеля ударили по нервам, и Джинни рассерженно прикусила губу.

— Почему ты всегда так жесток? Конечно, я должна видеть Мишеля! По крайней мере самое малое, чем я ему обязана, — откровенность и честность?

Мигель театрально застонал:

— Господи! Ну почему женщины так сентиментальны?

Сначала страстная любовь к пропавшему мужу, потом сочувствие к страдающему графу! В конце концов, детка, пора принять решение, а еще лучше — сделай так, чтобы заполучить обоих!

— О, ты невыносим! Более беспринципного человека в жизни не встречала!

— Ты несправедлива, дорогая! Я иду на все, лишь бы побыть с тобой еще немного, и вот награда! Хочешь, чтобы я как настоящий рыцарь во всем признался Реми и вызвал его на дуэль? Ах да, я забыл, он ранен! Какой ужас! Подумать только, сколько сплетен это вызовет!

Джинни, привыкшая игнорировать колкости Мигеля, вынудила себя небрежно пожать плечами:

— Ах, Мигель! Я должна видеть бедняжку Мишеля до того, как мы решим, что с ним делать!

Лопес восхищенно рассмеялся:

— Вижу, детка, ты быстро учишься! Мы прекрасная пара, ты и я.

Позже Джинни задумалась над его словами, когда пришлось остановиться в маленьком домике Мигеля, предназначенном для его очередной любовницы.

Да, они действительно прекрасная пара — никого не пожалеют, лишь бы добиться цели.

Воспоминания о последней душераздирающей встрече с Мишелем ранили сердце острым кинжалом. Невозможно забыть его горькие, презрительные слова:

— Подумать, что я любил тебя и уважал настолько, чтобы предложить жениться! И стоит мне отвернуться, ты становишься любовницей Лопеса — этого негодяя! Ублюдка!

Ты знала о его репутации и не постеснялась выставить эту мерзость напоказ! Не вздумай приходить ко мне, когда он выбросит тебя на улицу, — я с тобой покончил!

«О Боже! Я заслужила это, заслужила каждое обвинение, каждое оскорбление», — думала Джинни, пока Мишель хлестал ее едкими словами:

— Я любил тебя, Жинетт, любил искренне, и Господь видит, как пытался завоевать твою любовь. Я считал тебя героиней, униженным ангелом, способным подняться над грешной землей. Но думаю, что тебе просто нравится жить в грязи и позоре!

Она молила его остановиться, уверяла, что никогда не притворялась, не лгала.

— Ведь именно моя репутация привлекла тебя с самого начала! Ты не осмелился бы сделать прежнюю Жинетт своей любовницей, как теперешнюю. Ты просил меня стать твоей женой, потому что только так мог меня удержать. В душе ты никогда не доверял мне, не так ли?

— Вижу, ты стала настоящим оратором! — процедил он. — Как легко научилась искажать действительность, лишь бы не видеть правды о себе. Ты никогда меня не любила! Благодарность… на что мне твоя благодарность?! Иисусе, благодарность, когда я боготворил тебя, обожал и в ответ просил только искренней привязанности! Что дал тебе Лопес? Какое удовлетворение ты получаешь, став его игрушкой, мимолетной прихотью?

— Он может помочь мне найти мужа! — вскрикнула доведенная до отчаяния Джинни. — Предпочитаешь, чтобы я стала твоей женой при живом муже? Но я не могла поступить с тобой подобным образом… А Лопес — единственный человек, принимающий меня такой, какая я есть! Видишь ли, он знает, что я до сих пор люблю мужа, и спас его ради меня!

Увидев смертельно побледневшее лицо Мишеля, она охнула, но молчать уже не могла:

— Мишель, Мишель, ты ведь знал, что я все еще любила Стива! Сколько раз обвинял меня в любви к призраку?! Ну что ж, он не призрак, и я отправлюсь искать его! Не важно, сколько времени это займет, не важно, что придется для этого вынести!

— Значит, теперь, когда Лопес по горло сыт твоими прелестями, он найдет твоего мужа и толкнет тебя в его объятия? Знаешь, мне почти жаль этого человека — придется ему довольствоваться чужими обносками!

Джинни отшатнулась, словно от удара в лицо.

— Да, я тоже об этом думала, — прошептала она, — но придется рискнуть.

Повернувшись, она бросилась к двери, не в силах выносить эту муку. И пришла к Мигелю, как тот и ожидал.

Глава 45

Положение официальной любовницы Мигеля Лопеса вовсе не было настолько печальным, как обнаружила Джинни, когда общество возвратилось в город. Здесь по-прежнему царило лихорадочное веселье, и разница состояла лишь в том, что теперь ее покровителем был Мигель, а не граф д'Арлинже. Лопес возил ее на балы и маскарады, не требуя ничего взамен… кроме услуг в постели. Он был к тому же непревзойденным любовником, правда, с несколько извращенными вкусами. Но Джинни отказывалась думать об этом. К чему?

Она знала любые трюки проституток, выучилась всему. Мигель по крайней мере не брал ее силой и всегда доставлял наслаждение, заставляя в такие минуты чувствовать себя ребенком, играющим в запретные игры. Кроме того, они всегда были предельно откровенны друг с другом, и ни ему, ни ей не было нужды притворяться.

Мигелю Лопесу нравилось показывать на людях свое последнее приобретение. Самолюбие его приятно щекотал тот факт, что он украл любовницу из-под носа у французского офицера. Если бы Джинни взяла нового любовника, Мигель, возможно, просто бы рассмеялся и стал расспрашивать о деталях. Он восхищался ею, но настоящей любви не испытывал. Помимо всего прочего, Лопес был женат, правда, упрятал жену на маленькую асиенду в глуши, подальше от разврата большого города.

Он часто советовался с Джинни и почти не имел от нее тайн, иногда даже заходил так далеко, что просил помощи и совета в любовных делах.

— Странно, детка, — смеялся он, — ты первая женщина, с которой я могу говорить откровенно! И получать искреннее удовольствие от нашего договора.

— Но когда ты выполнишь свою часть сделки?! Неужели так и не смог ничего обнаружить?! — допытывалась Джинни.

— Терпение, дорогая, терпение! Ты ведь знаешь, времена сейчас ненадежные, а такого человека, как он, чрезвычайно трудно отыскать. Кстати, знаешь, что, несмотря на все предосторожности, партизаны все-таки ухитрились взорвать железную дорогу. И тут же исчезли бесследно!

Странное дельце!

Джинни резко вскочила:

— Что ты пытаешься сказать? Думаешь, он был одним из них.

— Не сомневаюсь, все это дело рук Моргана! Весьма талантливый молодой человек, не так ли? Придется расспросить мою тетушку-графиню, наверное, он нанес ей визит. Я не рассказывал, какое впечатление он на нее произвел? Надоела мне своей трескотней о том, какой он красавец, как прекрасно сложен, и о его глазах цвета ночного неба… ну… и о других… гм… добродетелях.

— О, будь ты проклят, Мигель, будь проклят!

Ненавижу, когда ты так жесток!

Она набросилась на него, стала бить кулачками в грудь, лоха Мигель, смеясь, не схватил ее за запястья и не опрокинул на кровать.

— Думаю, что смогу заставить тебя забыть о том, как ты ненавидишь меня, — прошептал он, и через некоторое время Джинни действительно забыла о сопротивлении.

Несмотря на почти непрерывные развлечения, время для Джинни тянулось мучительно медленно. Прошло Рождество, начался сезон дождей, потом вновь вернулась палящая жара. Джинни продолжала донимать Мигеля, пока тот не сказал, что она становится ужасно надоедливой. И кроме того, Джинни успела узнать, что Мигель обладает особенным, присущим лишь ему благородством, несмотря на коварство и цинизм. Но он был слишком занят собственными проблемами.

Дела на фронте шли все хуже, окружающие только об этом и говорили, пока Джинни не почувствовала, что сходит с ума. Хуаристы одерживали одну победу за другой, и всем было известно, что французы вот-вот покинут Мексику.

Император Луи Наполеон, вступивший в войну с Пруссией, нуждался в своих солдатах. Гордость Максимилиана была уязвлена. Он объявил, что был избран народом, поэтому не отречется от престола и не покинет верных ему людей и войска на милость хуаристов. По городу ходили ужасные слухи о зверствах и массовых убийствах, чинимых солдатами Порфирио Диаса.

— Этот Хуарес — настоящее чудовище! — восклицала Эгнес дю Сальм. — Говорят, он чистокровный индеец. Будь он испанцем, обладал бы большим благородством.

— А все французы так уж благородны?! — зло парировала Джинни. — Вспомни, Эгнес, я тоже кое-что испытала в их руках.

Подруга как-то странно взглянула на нее:

— Я все время забываю, что твой муж на другой стороне.

А ты здесь, да еще с Мигелем! Вы, случайно, не переписываетесь друг с другом?

Джинни ошеломленно уставилась на Эгнес:

— Обвиняешь меня в шпионаже? О Эгнес, это уж слишком! Такого я не ожидала даже от тебя! Знай я, где Стив, ушла бы к нему — мне все равно, на чьей он стороне.

— Джинни, прости… прости меня! Я не хотела… эта проклятая война так действует на нервы. Ты не сердишься? — Эгнес обняла Джинни, крепко прижалась к ней. — Дорогая, я понимаю, как ты переживаешь. И поверь, желаю тебе удачи, ты заслуживаешь хоть немного счастья!

Джинни горько подумала, что богиня судьбы окончательно от нее отвернулась. Мигель, занятый военными делами, не уделял ей внимания, а кавалеры, сопровождавшие ее на балы и в театр, распускали руки и шептали непристойные предложения. Многие из них были американцами. Мехико буквально кишел ими. Бизнесмены, репортеры, наемники с суровыми лицами. Дипломаты переехали в Веракрус — даже в Оризабе оставаться было небезопасно.

Генералы армии Хуареса — Эскобедо и Корона одерживали победу за победой, продолжая надвигаться с севера и запада. Пали Акапулько, Такеко, даже Куэрневака, где находился летний дворец императора. Все больше богатых помещиков, сторонников императора, уезжали в Веракрус — единственный порт, еще занятый войсками императора. Все дороги, ведущие туда, были забиты беженцами, путешествующими большими группами из-за неожиданных налетов партизан, не боявшихся подходить к самому городу.

Где Стив? Вопрос этот постоянно мучил Джинни. Где? С кем он? И что теперь будет?

Мишель Реми, озлобленный и непримиримый, покинул Мехико, навсегда уехал на родину вместе с остальными французскими войсками. Император объявил, что будет защищать Мехико сам, со своими верными генералами.

— Бедный безумец! — воскликнула Джинни, когда услышала это. — Верные генералы — эти головорезы! Они не перешли на сторону Хуареса только потому, что боятся возмездия.

— Смотрю, ты теперь стала политиком, — усмехнулся Мигель.

Они одевались, чтобы ехать на бал к какому-то американцу. Поймав его взгляд в зеркале, Джинни слегка нахмурилась:

— Ты что-то задумал, Мигель? Вижу это по твоим невинным глазкам! Собираешься открыть секрет сейчас или мне придется ждать?

— Ах, ты слишком хорошо меня знаешь, от тебя ничего не утаить!

Похлопав ее по заду, он помог застегнуть платье и загадочно пробормотал:

— Значит, стервятники приготовились разорвать добычу… Заметила, как много знакомых лиц в последнее время исчезли из виду? Боюсь, Мехико уже не прежний веселый город. Я даже слышал, что Макс собирается организовать оборону Куэретаро. — И, язвительно усмехнувшись, добавил:

— Без сомнения, мы, как самые непродажные друзья, потащимся за ним… последние преданные друзья. Конечно, за исключением тех, у кого хватит здравого смысла отправиться в Веракрус, а оттуда за границу. Правда, придется одолевать забитые сбродом дороги и скрываться от партизан.

Что-то в его голосе заставило Джинни резко развернуться и умоляюще взглянуть ему в глаза.

— Мигель! Ради Бога, скажи! Я чувствую, ты знаешь что-то.

— Откуда мне добыть сведения о нашем злейшем враге?! Война все-таки еще идет! И вообще, нечего на меня смотреть, словно я уничтожил все твои надежды, дорогая!

Развеселись. Сегодня я представлю тебя американскому джентльмену, точно знающему, где отыскать твоего мужа.

Конечно, не многим известно, что мистер Бишоп — агент американского правительства. Твой Эстебан работал на него раньше и, думаю, по-прежнему с ним связан. Я познакомлю вас, остальное — твое дело. Сумеешь разговорить его — тем лучше для тебя. Пусти в ход все свое обаяние! — Он взял ее за руку и повел к двери. — Нам пора, Жинетт, иначе пропустим великолепный ужин, а я ужасно голоден.

Кроме того, там будет одна хорошенькая американская актриса…

Если Джим Бишоп и был удивлен, узнав в мадам Дюплесси жену Стива Моргана, то ничем этого не показал и вел себя безукоризненно вежливо. Джинни, однако, негромко охнула, узнав в этом неприметном американце человека, бывшего свидетелем на ее свадьбе.

Поскольку Мигель сразу же оставил их вдвоем, у мистера Бишопа не было иного выбора, кроме как предложить ей руку, а когда она начала тихо настаивать на разговоре с глазу на глаз, спокойно кивнул в знак согласия. Правда, позже, когда Джинни пригласила мистера Бишопа к себе, он был явно потрясен. Джинни истерически расхохоталась:

— Мистер Бишоп! Клянусь, что не собираюсь затащить вас в постель! Просто у меня можно поговорить, не опасаясь чужих глаз и ушей. Слуги разошлись, и, как вы видите, Мигелю есть чем занять время. Сегодня он вряд ли появится.

Неужели вы совсем мне не доверяете?

— Не знаю, мадам, — откровенно признался Бишоп. — Вы не оставляете мне выбора, не так ли? Собственно, должен предупредить, что мне нужно передать вам несколько слов.

Голова Джинни закружилась, в горле пересохло, она почти не могла есть и не сознавала, как прошел остаток вечера.

Мигель галантно оставил ей свой экипаж, и сам мистер Бишоп взял в руки поводья.

Едва очутившись в комнате, Джинни тут же перешла к делу:

— Мистер Бишоп, я хочу, чтобы вы помогли мне найти мужа. Нет, — предостерегла она, заметив, как нахмурился собеседник, — ничего не говорите, пока я не объясню. Все эти месяцы я не знала, что он жив и томится в тюрьме, считала, что его казнили. И не я продала его, поверьте, — полковник Деверо подло обманул нас обоих! Заставил Стива поверить, что именно я замыслила все планы… а меня уверил, что пощадит его, если я… — Закусив губу, она отвернулась. — Собственно говоря, он… по-своему сдержал слово.

Но Боже, если бы я только знала!

Бишоп смущенно откашлялся:

— Но, мадам, стоит ли так себя расстраивать?! Что же касается просьбы отослать вас к мужу — это совсем другое дело. Не может быть и речи о таком путешествии. Видите ли, я намеревался просить, чтобы вы немедленно уехали в Веракрус, и хотя это крайне сложно, мог бы переправить вас в Северную Америку. Ваш отец, сенатор, крайне обеспокоен тем, что вы подвергаетесь постоянной опасности, и даже говорил на этот счет с президентом Джонатаном. Мне ведено проследить, мадам, чтобы вы покинули Мексику как можно скорее, ведь через несколько месяцев, а может, недель, президент Хуарес вернется в Мехико, чтобы принять бразды правления. Вы не должны оставаться здесь — скоро начнутся бои.

Глаза Джинни блеснули изумрудным пламенем, кулачки сжались.

— Мистер Бишоп, — процедила она сквозь зубы, — никто: ни вы, ни отец, ни сам президент — не может приказать мне уехать отсюда! Я люблю его, неужели не понимаете?! Не уеду из Мехико, пока не поговорю с ним с глазу на глаз и не выясню отношения. А если вы не поможете, сама отправлюсь на поиски. Думаете, мне не все равно, что будет со мной? Хуже того, что я вынесла, и представить нельзя!

— Мадам, я настаиваю! — резко объявил мистер Бишоп, но Джинни, мало знакомая с этим человеком, не обратила на него внимания.

— Это я настаиваю, мистер Бишоп! Стив Морган — мой муж, и я имею полное право знать, где он и что с ним!

— Прекрасно, мадам! — Бледно-серые глаза впились в ее лицо. — Мистер Морган — капитан в армии генерала Порфирио Диаса, но, кроме того, играет еще одну роль, с полного одобрения генерала. Иногда его посылают с заданием в различные партизанские формирования. Думаю, полковнику Лопесу прекрасно об этом известно. Я не упомянул еще о том, что мистер Морган — секретный агент Соединенных Штатов и время от времени держит со мной связь. Сейчас он где-то недалеко от провинции Оакасаса, но, боюсь, точнее сказать невозможно.

— Вы сами сказали, что он держит с вами связь, значит, знаете, как его найти.

— Да, я сказал именно это — он посылает мне сообщения, я же просто ожидаю и посылаю по тому же каналу ответные послания, если есть что сообщить важного. И даже этого я не имею права говорить! Вы просто невыносимы, мадам! — И окинул неодобрительным взглядом Джинни, осушившую одним глотком бокал шампанского.

— Мистер Бишоп, — сказала она наконец, — я не собираюсь сдаваться. Понятно? Я никуда не уеду, пока не увижусь с мужем. И предупреждаю, что ради этого пойду на все.

— Насколько я понимаю, вы угрожаете мне, мадам?

Неизменная маска вежливости на мгновение соскользнула, Бишоп удивленно поднял глаза.

— Думайте что хотите! — пожала плечами Джинни. — Предупреждаю, мистер Бишоп, вам будет не так легко от меня избавиться! Я должна увидеть мужа и поговорить с ним, хотя бы раз. И если он скажет, что я ему не нужна, — тогда покорно поеду в Веракрус или куда вы скажете.

Глава 46

Они тащились по широкой дороге, идущей от Мехико до. самого океана, и хотя солнце едва поднялось, маленькая деревянная телега, запряженная двумя тощими мулами, с трудом пробивалась через плотный поток беженцев. Джинни, неудобно согнувшись, сидела на деревянном сиденье рядом со своим спутником, человеком, выдающим себя за ее мужа. Несмотря на то что огромное сомбреро почти скрывало лицо Пако Дэвиса, было ясно, что он вовсе не рад такому путешествию.

— Какое совпадение! — иронически бросил он, впервые увидев Джинни, одетую в поношенное крестьянское платье, с вымазанным грязью лицом. — Друзья встречаются вновь! Скажи лучше, как тебе это удалось?

Джинни упрямо фыркнула:

— Что ты хочешь сказать? Я уверена, мистер Бишоп все объяснил.

— Не все, но кое-что, — так же язвительно продолжал он. — По-моему, я был пьян до потери сознания, поскольку не привык к разгульной жизни Мехико. Однако понял, что должен отвезти тебя туда, где обычно оставляю послание.

Он неприязненно оглядел Джинни и заметил, что она все больше хмурится.

— Прости, что расстроила твои планы, но я уже сказала Бишопу, что сама могу о себе позаботиться. Будешь и дальше возражать?

— И не собираюсь. Ты все равно здесь, не так ли? Но должен предупредить, что вся эта затея — просто безумие!

Везти тебя на свидание с мужчиной во время войны! Бишоп, наверное, тоже спятил, если позволил себя уговорить!

— Боюсь, у бедного мистера Бишопа не было выбора, — мило объявила Джинни.

— По крайней мере закрой волосы и опусти глаза — ты вовсе не похожа на бедную крестьянку!

— Можешь сказать, что я шлюха, подобранная тобой в Мехико. Поверь, я легко смогу за нее сойти! — И она разразилась градом обозных ругательств.

Пако в изумлении открыл рот.

Господи, думал он, что произошло с ней? Куда девалась своевольная красавица девчонка? Он видел ее в бальных нарядах и грязной юбке, в окружении блестящего общества и в пустыне — но она все равно оставалась девчонкой… А вот теперь… перед ним настоящая женщина, по всей видимости, с печальным и не очень простым прошлым… судя по речи.

Почему Бишоп не рассказал о ней побольше? Все знали, что Джинни исчезла, а потом появилась в Мехико в роли высокооплачиваемой куртизанки, если слухи правдивы, конечно. Но что она делает здесь? И почему так настаивает на встрече со Стивом? Пако невольно вздрогнул при мысли об этом свидании. Стив никогда не был болтуном, а после того как ему удалось сбежать из этого ада, он стал еще более сдержанным… и озлобленным. Разве можно осуждать его за это? Пако видел шрамы на спине Стива и представлял, через какой ужас тот прошел. Но Стив ушел в себя, спрятался в твердую, холодную броню неприступности. Он всегда был хладнокровным, а теперь стал безжалостным и беспощадным. И никогда не говорил о жене. Страшно подумать, что он сделает, если Джинни внезапно объявится.

Если Стив по-прежнему думает, что именно она предала его…

Да, мужества Джинни не занимать. Она и вправду изменилась, теперь ее голыми руками не возьмешь.

Громко заплакал ребенок, и Джинни прижала к себе крошечный сверток:

— Нужно быть совсем бессердечным, чтобы тащить с собой малыша в качестве прикрытия! Чем его кормить?

Пако, ухмыльнувшись, показал на привязанную к задку фургона корову.

— Научись лучше доить ее. Это женская работа. И кроме того, бедняжку бросили родители прямо посреди улицы! Хотели, чтобы малыш погиб! Что мне было делать? Зато теперь мы выглядим как настоящая семья… если, конечно, никто не увидит твоих глаз.

— Не могу же я их закрыть? — огрызнулась Джинни.

Она начала укачивать ребенка, напевая колыбельную. Через несколько секунд малыш уснул. Вручив его «мужу», Джинни спрыгнула с повозки и, схватив небольшое ведерко, направилась к корове.

Пако с невольным восхищением покачал головой, когда Джинни вернулась с молоком. К тому времени когда она приготовила ужин, гнев Пако куда-то испарился. Может, не так уж плохо иметь такую спутницу! В отличие от других женщин она все время молчала, никому не жаловалась, выполняла работу без приказаний и к тому же заботилась о найденыше, босиком помогала толкать фургон в гору. И умела готовить.

Они остановились на маленькой полянке вместе с остальными повозками и телегами, сбитыми в круг на случай нападения бандитов. Джинни сначала приготовила ужин, совсем как настоящая мексиканская женщина, накормила Пако, расстелила одеяло под фургоном. Выходит, зря Пако ворчал на Бишопа, что эта женщина будет камнем у него на шее. Тот лишь покачал головой и заверил, что его ждет сюрприз. И оказался прав. Пако даже начинал думать, что Джинни, возможно, сумеет взять верх над Стивом, он даже надеялся на это.

Костер потух, когда Пако заполз под маленькую повозку и лег рядом с Джинни под грязные одеяла.

— Прости, — прошептал он, — иначе это будет выглядеть неестественным.

— Все в порядке, — спокойно пробормотала Джинни. Я сумею сдержать себя — если тебе это удастся.

Но Пако заметил, что она положила ребенка между ними, и ухмыльнулся про себя.

Наутро они выехали очень рано, но на этот раз смогли побеседовать вполне дружески.

Джинни жадно расспрашивала Пако о Стиве, не в силах противостоять искушению.

— Скажи, Пако, он очень изменился? Ненавидит меня?

Он когда-нибудь говорил обо мне?

Пако, искоса взглянув на женщину, решил сказать правду. Она заслуживает хоть какого-то предостережения. Пако все больше восхищался ее сдержанным мужеством.

— Он изменился. Думаю, из-за того, что пришлось испытать в тюрьме, хотя Стив никогда не говорил об этом. Но ты же знаешь его проклятое упрямство и гордость. Думаю, он не может перенести, что его сломили — пусть ненадолго, — О Господи, и он винит в этом меня?!

— Не знаю, девочка. Стив теперь все больше молчит. Но должен предупредить, характер у него не изменился. Слушай, — поспешно продолжал Дэвис, пока Джинни не успела ничего вставить, — почему бы тебе не передумать насчет этой затеи? Я мог бы отвезти тебя в Веракрус, увидишься с ним позже, когда Стив немного придет в себя и избавится от дьявола, который ест его поедом. Боюсь я вашей встречи, черт побери. Все-таки Стив — мой друг, кому, как не мне, знать его! Я мог бы такое порассказать; — Но, заметив выражение лица Джинни, обреченно пожал плечами:

— Да ты даже не слушаешь! Говорю тебе, дай ему время одуматься! Он в конце концов придет в себя.

— Я и так потеряла слишком много времени. О Пако, ты и представить не можешь, как это было ужасно. Столько времени считать его мертвым, жить как во сне, когда все равно, что с тобой будет! Не жить, а существовать! И тут будто гром с ясного неба. Стив не погиб! Я будто вновь родилась, неужели не понимаешь? Мне нужно его увидеть, убедиться, что между нами ничего не изменилось.

— Благодарение Господу, что не создал меня женщиной, — проворчал Пако. — Никогда не мог понять женскую логику! Все же лучше бы тебе отправиться со мной в Веракрус.

— Я обещала мистеру Бишопу, что так и сделаю… если Стив не захочет меня видеть! В любом случае он обещал помочь найти место на американском судне не раньше середины марта — время еще есть, Пако!

— Вижу, что ты упрямая, тупоголовая, упертая баба! Подумай, Джинни, даже если Стив обрадуется тебе, какого черта он будет с тобой делать во время войны! Ты же знаешь, Стив — офицер армии Диаса и должен выполнять свой долг!

Ну а ты тут при чем?

— Подумаю, когда время придет, — только и сказала Джинни, и Пако больше не пытался ее урезонить.

Путники передвигались непереносимо медленно — дороги были слишком забиты людьми; несколько раз приходилось подолгу ожидать на обочине, пока пройдут военные обозы.

— Да, кажется, на этот раз французы действительно уходят, — пробормотал Пако. — Их корабли уже в гавани. К концу месяца никого не останется, и война закончится быстрее.

— Но император со своими генералами направляются в Куэретаро, там и в Пуэбло остались тысячи людей, преданных императору.

— Да, и вот некоторые из них! По-моему, больше заняты покроем мундиров, чем предстоящими боями.

Джинни заметила отряд мексиканских ополченцев и среди них нескольких бородатых мужчин в серых мундирах. Сердце ее забилось так, что, казалось, выскочит из груди.

— Каратели, — прошептала она, побелев.

Пако бросил на нее вопросительный взгляд:

— Верно! Американские наемники! Возможно, попытаются остановить Диаса.

Пако все это казалось очень забавным, но Джинни думала о Стиве, который, возможно, уже совсем близко. Неужели ему придется сражаться с американцами.

Знакомые места будили в ней мучительные воспоминания, хотя условия, в которых она путешествовала, были совсем другими: ни эскорта, ни пикников, ни удобного экипажа.

Они обошли Пуэбло, на башнях которого все еще развевался трехцветный флаг императора. Надолго ли? Хотя повсюду по-прежнему были французские солдаты, но все они имели ликующий, а не зловещий вид, как раньше. Они возвращались домой!

Вскоре Пако и Джинни очутились в низкой сырой лощине, и Пако наконец признался Джинни, что они направляются на маленькую асиенду около городка Техуакан, на границе провинции Оакасаса. К этому времени путешественников на дороге становилось все меньше, и Пако предупредил Джинни, что в этих местах много бандитов.

— Не забывай, — предупредил он, — если наткнешься на кого-нибудь, закрывай лицо шалью и опусти глаза. И если будут задавать вопросы, помни, что мы из окрестностей Оризабы, я работаю у графини де Валмес, и сейчас едем навестить мою тетку, Санчу Родригес. Ее муж — управляющий асиендой «Де ла Ностальжия». У них только трое детей, и… — тут он кивнул на малыша, — они будут рады четвертому.

— Какое странное, необычное название! — воскликнула Джинни.

— Да… ностальгия… тоска по родине. Возможно, бывший владелец чувствовал, что всегда будет тосковать по этому месту.

— Бывший? А кому она принадлежит сейчас? Надеюсь; хозяева не будут возражать против нашего визита?

Пако метнул на нее странный взгляд:

— Не думаю. А что, Бишоп и в самом деле не сказал тебе? М-да, неловкая история, ничего не скажешь!

— Пако! Почему такая тайна? Чего не захотел сказать мистер Бишоп?

— Ну что ж, была не была! Собственно говоря, асиенда принадлежит тебе, девушка! Ты, возможно, не помнишь, но перед свадьбой дед Стива составил дарственную запись. Припоминаешь? Он положил на твое имя не только значительную сумму денег, но и подарил эту асиенду. В любом случае она твоя, что весьма подходит для наших целей.

Джинни ошеломленно уставилась на него:

— Слишком уж много странных совпадений, поверить невозможно. Моя, говоришь?

— Даю слово, девушка. Но конечно, поскольку Стив — твой муж, он ее использует. Только не радуйся раньше времени — он там не живет! Просто за домом следит старик, преданный семье Альварадо. Много лет на них работал. А пеоны готовы ноги целовать Стиву за то, что освободил их.

Предпочли остаться и работать на земле… Правда, запустение страшное, но им на жизнь хватает.

— Но Стив приезжает туда?

— Да, и довольно часто, как и я. Если не удается увидеться друг с другом, старик Сальвадор передает письма. Мы употребляем шифр, хотя в такое уединенное место вряд ли кто заявится!

Джинни с трудом сдерживала радостное возбуждение. Наконец-то они почти добрались до асиенды, ее земли. Ее собственность. Какое счастье, что ей со Стивом предназначено встретиться именно в этом прекрасном месте после такой долгой разлуки.

Через несколько часов Пако объявил, что они находятся на границе ее земли. Дорога превратилась в заросшую травой узенькую тропинку, вьющуюся среди поросших мхом деревьев. В прогалинах виднелись небольшие участки земли, но ни одного человека они не встретили, слышались лишь собачий лай да иногда жалобное мычание коров.

— Сиеста, — пояснил Пако. — Все отдыхают. Кроме того, здешние пеоны не обязаны платить подать, насколько я понимаю, они работают ровно столько, чтобы прокормить себя и свои семьи. — И неожиданно, указав куда-то в сторону, воскликнула — Смотри, вон там старый склад, по-моему, сейчас в нем ничего не держат. Но зато винокуренный завод в отличном состоянии, там и сейчас делают отличное агуардиенте! А у реки стоит старая мельница, словом, как на всех асиендах.

За поворотом оказался крохотный садик, окружавший маленький дом.

Отвечая на вопросительный взгляд Джинни, Пако пояснил:

— Здесь живут Родригесы. Он управляющий, по крайней мере считается им, поскольку хозяев вечно нет дома.

— О Пако, — возбужденно воскликнула Джинни, — как здесь красиво! Словно время остановилось!

— Погоди, пока не увидишь дом! Он сильно нуждается в ремонте — только одно крыло сохранилось достаточно хорошо. Однако тебе, возможно, понравится. Очень много цветов и древних деревьев. Гляди!

Фургон неожиданно выехал из-под прикрытия деревьев на маленькую полянку.

— Ваше поместье, мадам. Нравится?

Джинни потеряла дар речи. Дом оказался довольно большим, выстроенным в испанском стиле. Газоны и клумбы буйно заросли сорняком и травой. Широкие каменные ступеньки вели на крытую веранду, огибавшую весь дом. Слева в загоне паслось стадо коз, куры, бегавшие повсюду, громко хлопали крыльями, удирая из-под колес фургона. Пако, приложив ко рту сложенные ковшиком ладони, громко позвал:

— Эй? Где ты, старик? Вы что тут, померли все?

— Я уже люблю все-все, — пробормотала Джинни. — Неужели это место и вправду мое? Пако, козы — можно будет достать малышу молоко. Не ожидала…

Она резко оборвала себя на полуслове при виде бегущей навстречу девушки в широкой красной юбке, развевающейся вокруг обнаженных стройных щиколоток.

— Эстебан! Любимый, ты приехал наконец! Я так скучала!

Она внезапно остановилась как вкопанная и, приложив руку козырьком к глазам, начала всматриваться в тележку.

— О Господи, — тихо застонал Пако, — поверь, Джинни, я этого не ожидал! Только не лезь в бутылку, я сам все устрою.

— О, это вы, — угрюмо пробормотала девушка, — Я думала…

Пако услышал приглушенное яростное восклицание Джинни и поморщился.

— Послушай, Джинни, — начал он, но понял, что уговоры бесполезны.

Джинни бесцеремонно пихнула ему на руки младенца и, спрыгнув на землю, оказалась лицом к лицу с Консепсьон, стоявшей с раскрытым от изумления ртом.

— Что ты здесь делаешь? — набросилась на нее Джинни, вне себя от бешенства.

Девушка презрительно оглядела соперницу. Она выглядела такой красивой, такой уверенной в себе — словом, роза в полном цвету под ярким солнцем.

Решив игнорировать Джинни, она взглянула поверх ее головы на Пако:

— Пако, кто эта женщина, которую ты привез сюда? Какая наглая особа!

— Это уж слишком! Если кто наглый, так это ты! Немедленно убирайся из моего дома, пока я не рассердилась по-настоящему!

Топнув ногой, Джинни стащила шаль с головы,швырнула в сторону. В эту минуту она напомнила Пако разъяренную фурию со своими сверкающими на солнце волосами.

Глаза сужены, как у злобной кошки. Консепсьон! Здесь, в ее собственном доме, ждет ее мужа…

Ошеломленное выражение лица Консепсьон медленно сменилось гневом: она наконец узнала Джинни.

— Ты! Как ты смеешь являться сюда?! Предательница! Французская подстилка! Сама убирайся, да побыстрее. Когда Эстебан увидит тебя, убьет на месте, если я не сделаю этого раньше!

— Детка, это ты постарайся, чтоб я больше не видела твоей грязной физиономии, или, клянусь, тебе не жить.

Все гнусные ругательства, выученные Джинни во время скитаний, немедленно пришли на ум. Она крепче уперлась ногами в землю и предостерегающе взглянула на Консепсьон.

Но тут какой-то сердитый старик появился на ступеньках, тупо глядя на женщин.

— Матерь Божья — гринго! — пробормотал он и перекрестился.

Консепсьон и Джинни были так заняты перебранкой, осыпая друг друга оскорблениями, что Пако, наконец-то придя в себя, спрыгнул на землю и, взбежав по ступенькам, отдал младенца Сальвадору.

— Возьми его, старик, да побыстрее, иначе здесь и вправду произойдет убийство.

— Еще смеешь являться к моему мужчине! — вопила Консепсьон. — В чьих объятиях он спал в свою брачную ночь, шлюха проклятая? В чьих глазах искал утешения, когда французские солдаты мучили его, а ты смеялась со своим жирным любовником?!

— Грязная тварь, — прошипела Джинни. — Мой муж пользовался тобой, когда ты сама предлагала ему себя, а получше ничего не было! Не забывай, он на мне женился.

— Женился, да только спал со мной! Не волнуйся, шлюха, я позабочусь о том, чтобы он как можно скорее добился признания этого брака недействительным — по крайней мере хоть не будет бояться, что получит французский нож в спину!

— И нож в твое черное сердце, ведьма проклятая, именно это ты заработаешь, если не унесешь ноги с моей земли!

Пако ринулся между женщинами как раз в тот момент, когда они начали наступать друг на друга.

— Ради Бога, — заорал он, — вы никак спятили! Давайте вести себя как воспитанные люди! Или нравится развлекать зрителей?

И действительно, из зарослей появилось несколько мужчин, с любопытством глядевших на происходящее.

Консепсьон и Джинни одновременно разразились криками, не уступая друг другу в красочности эпитетов. Бедняга Пако не знал, что делать. Ни одна не обращала на него внимания, и, к ужасу Дэвиса, Консепсьон выхватила нож: длинное лезвие зловеще блеснуло на солнце.

Не успел он опомниться, как Джинни подняла юбку и отстегнула кинжал, привязанный к бедру. Господи, откуда у нее такие привычки?

Пеоны явно не собирались вмешиваться, довольные неожиданным развлечением, поинтереснее петушиных боев, и даже начали заключать пари на победительницу.

Последовало короткое затишье; соперницы мерили друг друга злобными взглядами. Наконец Консепсьон решила пойти в атаку. Ощерившись, она с приглушенным ругательством рванулась вперед; блеск клинка отразился в глазах Джинни, почти ослепив ее. Лишь приобретенный в скитаниях инстинкт заставил ее развернуться и броситься всем телом на Консепсьон. Левая рука Джинни резко дернулась — нож вылетел из онемевших пальцев цыганки, она начала падать, но соперница вцепилась ей в руки, наклонилась и одним движением подсекла ноги Консепсьон. Та мешком свалилась на землю.

Не успела она опомниться, как Джинни уже стояла над ней на одном колене, держа у горла кинжал; другое колено с силой упиралось в живот Консепсьон.

— Пошевелись только, и я с радостью перережу твою злобную, лживую глотку, — процедила сквозь зубы Джинни.

Консепсьон сквозь удары сердца, громко отдававшиеся в ушах, со стыдом слышала издевательские реплики мужчин, восхищавшихся соперницей.

— Я никогда его не отдам! — вызывающе всхлипнула она. — Даже если уйду, он все равно найдет меня, а тебя бросит, бросит… если только не убьет раньше за все, что ты сделала!

— В таком случае, сука, может, сначала следует прикончить тебя и скормить стервятникам?!

В глазах Джинни Консепсьон прочла беспощадную решимость и дико завопила:

— Эта женщина сошла с ума! Она убьет меня!

— Может, немножко разукрасить тебе личико?! Тогда чужие мужья не будут обращать внимания на такую мразь, как ты!

— Нет! Нет! Пако, помоги мне!

Пако не мог поверить, что эта взбешенная ведьма, которая так спокойно собирается изуродовать человека на всю жизнь, — Джинни, давно и хорошо знакомая Джинни!

— Джинни, черт побери, ты слишком далеко заходишь!

Отпусти ее!

— Ни за что, пока не поклянется убраться отсюда и оставить Стива в покое!

И не успел Пако опомниться, как Джинни провела лезвием длинную кровавую линию по напряженному животу Консепсьон. Девушка закрыла глаза и завопила как сумасшедшая.

— Заткнись и дай слово, что оставишь моего мужа в покое, иначе распишу тебе физиономию, как картину!

— Клянусь, клянусь! Уберите ее! Помогите!

— Джинни! — заорал Пако, бросившись вперед. Но Джинни уже вскочила.

— Поскольку ты так трясешься над этой трусливой тварью, лучше уводи ее, да побыстрее! — И повернулась к остальным мужчинам, восхищенно взиравшим на нее:

— Ну?

Думаете нашли себе забаву? Надеюсь, хватило ума поставить на победительницу? А теперь на что глазеете? Может, отыскать ваших жен и рассказать, на что вы уставились?

— Сеньора… нет… мы просим прощения.

Один из мужчин, посмелее, ухмыльнулся:

— Зато по крайней мере у меня хватило ума поставить на хозяйку… не обижайтесь, прошу!

Услышав, что ее называют хозяйкой, Джинни громко рассмеялась:

— Ну что ж, думаю, у нас еще будет время познакомиться!

Пеоны робко заулыбались, глядя на нее с дружелюбным почтением.

— Вам понадобится помощь в доме, хозяйка? Мы пришлем женщин, — предложил кто-то, — Только не рассказывайте… о, драке сеньору, — вмешался другой.

— Лучше помогите сначала ему разобраться с ней! — показала Джинни на Пако, пытавшегося успокоить рыдавшую Консепсьон. Потом повернулась и с достоинством, которого трудно было ожидать от женщины в порванном платье и со стертыми ногами, взяла ребенка из трясущихся рук старика, все еще не сводившего с нее изумленного взгляда, и зашагала вверх по ступенькам.

Глава 47

— Должен сказать, что больше не боюсь оставлять тебя здесь одну, — заметил Пако. Уже одетый в дорожный костюм, он сидел в патио напротив Джинни.

— Говорила же, что смогу позаботиться о себе, — бросила Джинни. — А вот за тебя стоит беспокоиться — как ты перенесешь путешествие в Веракрус с этой цыганской сукой на шее! Смотри, чтобы она не воткнула в тебя нож, пока спишь!

Пако укоризненно взглянул на Джинни:

— Обязательно сыпать соль на рану? Честно говоря, девушка, я бы предпочел твою компанию, но, поскольку ты жена моего лучшего друга, придется довольствоваться тем, что есть! Не волнуйся, думаю, что сумею справиться с Консепсьон и заставить ее забыть о Стиве. Неужели считаешь меня неопытным юнцом в любовных делах? Я тоже умею сделать женщину счастливой.

Джинни громко расхохоталась:

— О Пако, мне будет так недоставать тебя! Надеюсь только… — Она неожиданно смолкла, закусив губу, и Дэвис тактично сменил тему:

— Эй, знаешь что? Эти развалины просто не узнать после той уборки, которую ты закатила! Только настоящая женщина может столько успеть за такой короткий срок! Ну, что думаешь о своем новом доме?

Лицо Джинни смягчилось.

— Знаешь, я словно во сне! Так и тянет ущипнуть себя неужели это и вправду мое? Не могу налюбоваться, Пако, — такие большие прохладные комнаты, и этот дворик, увитый виноградом, и запах цветов.

— Значит, решила осесть? Трудно представить тебя в роли домохозяйки! Постараюсь скоро навестить тебя — смотри не забудь отвести мне комнату для гостей!

— Мой дом — твой дом, — серьезно ответила она, сияя глазами, и, несмотря на простое платье, Пако подумал, что никогда не встречал дамы красивее и благороднее.

«Если Стив сделает что-нибудь… обидит ее… я сам с ним поговорю», — неожиданно решил Пако, удивив самого себя.

— Ну что ж, — выдавил он намеренно небрежно, — думаю, пора в путь, пока не стемнело. Через три дня я должен быть в Веракрусе. Не забыла, о чем я говорил? И что обещала Бишопу?

— Помню, — спокойно кивнула она и внезапно вскинулась, ошеломив Пако признанием:

— Я боюсь, Пако! Но не дам ему это заметить! И не беспокойся, если он не захочет, я не буду навязываться. Просто хочу убедиться, как Стив ко мне относится. В своих чувствах я уверена.

Пако встал и, наклонившись, поцеловал Джинни в щеку.

— Знаю, девочка. Но все равно будь осторожнее. Не позволяй ему… о черт, это не мое дело! Только помни, я твой друг. Всегда.

— С Богом, Пако, — тихо сказала Джинни ему вслед, но он не оглянулся.

Она вернулась в дом, чтобы помочь Сальвадору зажечь лампы.

По ночам становилось довольно холодно, и Джинни велела развести огонь в небольшой комнате, которую выбрала для себя. К одиннадцати часам она так устала, что погасила последнюю лампу и легла. Огонь в камине бросал кровавые отблески на большую постель, в которой без сна ворочалась Джинни.

Сегодня она столько сделала! И самое главное — очистила комнату, которую Консепсьон, очевидно, делила со Стивом, приказав отныне использовать ее под кладовую. Ноги и руки Джинни ныли от тяжестей, которые пришлось перенести, но она повторяла себе, что приводит в порядок дом, отгоняя неприятные чувства, возникшие при виде их спальни, — повсюду разбросаны яркие платья Консепсьон, а кровать слишком узка — вдвоем на ней можно лежать только обнявшись! Как странно бороться за любовь собственного мужа… Что он скажет ей, когда увидит? Даст ли возможность объяснить?

Мысли кружились хороводом, не давая покоя. Да-да, что сделает Стив, обнаружив здесь Джинни вместо Консепсьон?

Она нервно натянула одеяло повыше. Прозрачная шелковая сорочка, которую Джинни ухитрилась сунуть в узелок с пожитками, совсем не защищала от холода. Сумеет ли Джинни заставить мужа забыть прошлое?

И с этим последним вопросом на губах она уснула, измученная событиями долгого тяжелого дня. Разбудил ее оглушительный грохот ударившейся о стену двери. Джинни испуганно вскочила, не сразу вспомнив, где находится.

— Какого дьявола тут творится! Ни огонька во всем доме, чуть шею не сломал, наткнувшись на всю эту гору мебели в спальне. Что это тебе опять в голову взбрело?

Она бы узнала этот резкий гневный голос повсюду, и теперь, когда Стив наконец явился и к тому же принял ее за Консепсьон, горло ее так пересохло, что сказать что-то было невозможно. Джинни просто сидела не двигаясь, глядя, как он подошел к камину, подбросил дров и разворошил уголья, так что пламя мгновенно взметнулось к потолку. Она заметила, что Стив словно стал еще выше… Вот он подносит к губам бутылку… капли падают на грудь, видневшуюся в вороте простой белой рубашки… на широкие крестьянские штаны… и тут он наконец повернулся, проворчал что-то и окаменел.

Джинни, не отрывая взгляда от его лица, наблюдала, как ошеломленное недоумение постепенно сменяется неистовой, безумной яростью. Но она не испытывала страха, пока они у продолжали молча смотреть друг на друга. Черные волосы Стива были теперь чуть длиннее, чем она помнила, темные густые бачки доходили почти до челюсти, смыкаясь с тонкой линией усов. Холодные синие глаза резко выделялись на загорелой коже. Их взгляд пронзил ее тысячью кинжалов. По-прежнему ни слова не говоря, Стив откинул голову и снова припал к бутылке.

«Не могу. Не вынесу, — с отчаянием думала Джинни. — Пусть лучше убьет, только не смотрит так… Я должна что-нибудь сказать…»

Но когда наконец ей удалось открыть рот, все холодные, рассудительные слова, приготовленные заранее, куда-то улетучились, и с губ слетело лишь его имя.

— Стив… я… — прошептала она.

Презрительный гнев в голосе снова ударил, словно ножом.

— Клянусь Богом, — с таким же омерзением бросил он, — мой злой ангел не дремлет! Сначала наткнулся на два отрада карателей, а теперь на тебя… да еще здесь!

Сила его гнева была такова, что Джинни испуганно сжалась.

— Ах, какая честь для меня! Мадам Дюплесси, самая дорогая куртизанка в Мехико! Женщина, бросившая французского графа ради мексиканского полковника! Танцовщица-босоножка на интимных вечеринках Максимилиана — моя жена-шлюха!

И, увидев, как вспыхнули щеки Джинни, жестоко расхохотался:

— Неужели все еще способна краснеть?! Ты меня поражаешь! Должен сказать, что почти восхищаюсь твоей наглостью! Какой грязный трюк приготовила на этот раз? Спрятала солдат в каждой комнате, чтоб меня схватили?

Или решила сделать это сама, вероятно, у тебя под подушкой револьвер? Что случилось, мадам, с вашим острым язычком? Никогда не видел вас такой молчаливой!

Лишь Холодное отчаяние заставило Джинни найти слова, которыми можно было бы защищаться, любые слова, лишь бы заставить его понять, не изводить ее презрением и ненавистью.

— О Стив, почему ты так безжалостен? Почему не хочешь выслушать меня, попытаться узнать, что случилось. Если бы ты только дал мне шанс…

— Шанс, мадам? Какой шанс? Снова предать меня? Злорадствовать и радоваться собственной хитрости, как в последний раз, когда я вас видел? Будь ты проклята, лживая сука!

Нет, хватит, я сыт по горло твоим враньем и обманом! Почему ты сюда явилась? Что заставило тебя оставить веселье и развлечения Мехико? Какого черта тебе здесь надо?

Джинни не успела ничего ответить: Стив осушил бутылку и с бешенством запустил ее в стену; тысячи сверкающих осколков рассыпались по полу. Звон словно вывел Джинни из гипнотического состояния. Она вскочила, сияя полными непролитых слез глазами:

— Может, все-таки позволишь объяснить? Твой мистер Бишоп передал тебе со мной письмо. Пако привез меня сюда.

— Пако?! Клянусь Богом, твоя наглость не знает границ!

Неужели умудрилась и его соблазнить? А Бишоп, должно быть, рехнулся?! Доверять тебе… такой, как ты…

— А ты так же невыносим и тупоумен, как всегда, Стив Морган! Неужели не понимаешь: я думала, ты мертв! Как же не можешь сообразить, что Деверо сыграл с нами обоими небольшую шутку в тот день… и одурачил тебя так, что ты посчитал меня предательницей, его сообщницей… его… О Господи! Если я и стала такой шлюхой, то ради тебя, Стив.

Он обещал спасти тебе жизнь, если я…

— Спасти мне жизнь? Ты имеешь в виду тюрьму, в которую послали меня? Смеешь называть этот ад на земле жизнью?!

— Стив! Только выслушай меня…

— Нет! — Слово прозвучало пощечиной. — Что вы можете сказать мне, мадам Дюплесси? Если хотите спасти свою гнусную душонку, советую убраться с глаз моих, потому что, клянусь, если мне придется провести еще несколько секунд, глядя в это лживое лицо шлюхи, я сверну вам шею!

Но вместо того чтобы бежать, скрыться от обвиняющих глаз, Джинни, как была босиком, подошла к нему совсем близко, обняла и прижалась с силой, изумительной для такой хрупкой женщины.

— Я приехала сюда потому, что люблю тебя. Убей, если хочешь, делай все, что пожелаешь, мне все равно.

Из горла Стива вырвался почти звериный рык, пальцы сами собой сомкнулись на горле Джинни, лишая ее воздуха.

Перед глазами девушки заплясали цветные искорки; тиски сжимались медленно, очень медленно, голос Стива доносился будто издалека:

— Именно это я мечтал сделать с тобой, шлюха! С того момента как увидел тебя в Оризабе, во всем белом, словно ангел! Такая чистая и невинная на вид, такая грязная и продажная в душе! А я… я стоял по колено в грязной вонючей воде и наблюдал, как ты, весело смеясь, проскакала мимо… а твой любовник целовал тебе руку! Не следовало вам приезжать сюда, мадам Дюплесси!

Несмотря на окутавший мозг туман, Джинни поняла: он собирается ее убить, медленно и неуклонно сжимая пальцы.

Но вместо того чтобы сопротивляться, она, повинуясь какому-то глубоко скрытому в душе инстинкту, позволила телу обмякнуть, тяжело навалилась на Стива и из последних сил отчаянно притянула его губы к своим.

Голова Джинни откинулась, девушка словно добровольно предлагала себя в жертву.

«Неужели упорству этой женщины нет предела? — подумал Стив. — Почему она не борется за жизнь? Чего надеется этим достичь?» И действительно ли он хочет убить ее? Сможет ли перенести ее смерть? Стив неожиданно ощутил, как упираются ему в грудь упругие маленькие холмики; в ноздри ударило знакомое благоухание, присущее только Джинни. Сам того не сознавая, он припал к ее губам, словно проголодавшийся — к хлебу, охваченный внезапной волной желания, почти вырвавшей из горла отчаянный стон.

Будь она проклята! Он почти убил ее, и все же она продолжала льнуть к нему! Маленький язычок скользнул в его рот… Джинни осыпала его лихорадочными поцелуями, вызвавшими в Стиве наслаждение, смешанное с отвращением.

Нельзя, чтобы она обнаружила его предательскую слабость и использовала это, чтобы поймать в ловушку… Но, целуя Джинни, он ощущал, что уже попал в плен ее красоты и собственного желания.

Сколько раз он проклинал ее имя и память о ней! Ненависть, казалось, поселилась в сердце навеки. И вот теперь Джинни появляется неизвестно откуда и бесстыдно бросается ему на шею, искушая и завлекая…

Внезапным грубым движением, рожденным ненавистью и отчаянием, он отшвырнул ее на пол, оставляя синяки на нежной коже.

— О, почему? За что, Стив? Пожалуйста…

Не обращая внимания на умоляющий вскрик, Стив из последних сил попытался взять себя в руки.

— Не испытывай судьбу, Джинни, — жестко процедил он. — Если немедленно не исчезнешь из моей жизни, тогда уйду я, и, кроме того, мне не по душе, что ты носишь мое имя. Выбирай, кто будет добиваться постановления об отмене брака — ты или я?

Внезапный страстный крик яростно заставил Стива удивленно поднять брови. Секунду назад она рыдала, молила, а теперь стоит гордо и прямо, спиной к двери; босые ноги чуть расставлены, подбородок вызывающе поднят.

— Смеешь напоминать о той ночи, которую должен был провести со мной, а вместо этого выбрал Консепсьон? Именно поэтому желаешь добиваться, чтобы брак аннулировали? Хочешь жениться на этой твари, которую имел наглость притащить сюда в мой дом?!

— Консепсьон? Какое отношение она имеет к этому фарсу между нами? И что ты и Пако сделали с ней? — Он шагнул к ней; рот зловеще дернулся. — Ты, сука! Где Консепсьон?

— Я избавилась от нее! Да-да, думаешь, я потерплю здесь Присутствие твоей содержанки? Пусть радуется, что ей не расписали физиономию и не уничтожили ее пышные прелести! По крайней мере у меня хватило мужества бороться за то, что я хочу!.. А у тебя… у тебя и этого не осталось.

— О чем ты толкуешь, шлюха? И как посмела выгнать Консепсьон?

— Напугала эту тварь до смерти. И поверь, сейчас понимаю, что ты этого не стоил, жалкий трус! Да-да, можешь ругаться сколько хочешь, думаешь, побоюсь твоих громких угроз и воплей? Ты хочешь меня, хочешь так же сильно, как я хотела тебя все эти месяцы. И какой же ты мужчина, если боишься признаться в этом. Когда-то ты был настолько уверен в себе, что брал меня, не спрашивая разрешения, но теперь… ты боишься, ведь так, Стив? Опасаешься, что не хватит сил доставить мне наслаждение? Удовлетворить меня?

Лицо Стива побелело от ярости под градом уничтожающих оскорблений.

— Иисусе, — тихо процедил он сквозь стиснутые зубы, — неужели ты вправду способна на все? Моя беда в том, что я стою здесь и впустую трачу время. Думай, что хочешь, Джинни, и делай, что хочешь. Не желаю ввязываться в бесплодные споры!

Стив попытался протиснуться мимо Джинни, когда напряженный, отчаянный оклик заставил его остановиться. Он резко, рассерженно обернулся и в мгновение ока застыл, искоса глядя на неизвестно откуда появившийся приставленный к горлу кинжал. Стив не успел опомниться, как новое молниеносное кошачье движение застало его врасплох — Джинни прижалась к нему, обвила левой рукой талию, кончик кинжала прижимался к шее как раз над ухом.

От неожиданности он начал хохотать:

— Господи, это уж слишком… даже для тебя!

Сталь чуть сильнее вжалась в кожу, по шее поползли теплые капли. Стив замолчал, потрясенно глядя в ее глаза.

— На случай, если гадаешь, как далеко могу зайти, — холодно объявила Джинни, — позволь сказать, что я однажды убила человека, перерезала ему глотку. Так что подними руки и не вздумай делать глупости — клинок легко может соскользнуть… надеюсь, ты это понимаешь. Руки за голову?

А теперь шаг за шагом, медленно…

Нет, этого просто не может быть! Сумасшедшая стерва, чего она добивается этой идиотской игрой?

Стив сцепил зубы от гнева и возмущения, думая, что он сделает с этой тварью, когда доберется до нее.

Джинни, почти не смея дышать, заметила бешенство, полыхавшее в суженных глазах Стива. Но он все же без сопротивления повиновался ей, хотя мускулы были так напряжены, что Джинни опасалась: вдруг клинок в самом деле соскользнет.

— Собираешься объяснить, чего надеешься добиться этими дурацкими фокусами? Сколько хлопот — и все для того, чтобы прикончить меня сейчас?

К удивлению Стива, на губах Джинни появилась легкая дразнящая улыбка:

— Но я не хочу твоей смерти, Стив! Я приехала сюда, чтобы найти мужа. И поскольку мне слишком часто напоминали, что наш брак так и не был осуществлен, думаю, это необходимо срочно исправить. В конце концов, у меня тоже есть права! Я все еще твоя жена, кем бы ты меня ни называл!

— Проклятие, — выругался Стив, не веря собственным ушам. — Да ты спятила! Скажите, мадам, вы серьезно ожидаете, чтобы я играл роль вашего чертова жеребца, да еще под угрозой оружия?

— Поскольку ты будешь наслаждаться милостями самой дорогой куртизанки Мехико, и притом бесплатно, — мило ответила она, — не думаешь ли ты, что это очень выгодная сделка? Почему ты так ошеломлен? Сколько раз ты брал меня силой, помнишь? Помнишь, как насильно срывал с меня одежду?

— Помню. И помню, как ты уже однажды ударила меня ножом, — прохрипел Стив.

Джинни резко приказала, закусив губу, чтобы скрыть обуревавшие ее чувства:

— Опусти левую руку… очень медленно… расстегни ремень. Ну как чувствуешь себя, любовничек, когда приходится раздеваться для меня?

— Просто не верю, что ты можешь творить нечто подобное. Черт возьми, Джинни, — взорвался он, но острие кинжала вновь уперлось в тело, кровь закапала быстрее. Стив недоумевая уставился на Джинни.

— Расстегни ремень, Стив, — сухо велела она, и на этот раз он молча подчинился.

— А сейчас? — странно задушенным голосом спросил Стив, справившись с пряжкой.

— Сними брюки.

Стив пожал плечами:

— Да, ничего не скажешь, впервые я снимаю штаны для женщины, которая приставила мне нож к горлу. Ты часто такое проделываешь?

— Только если мужчина чрезвычайно упрям, — прошептала она; тонкие пальчики ласкающе пробежали по шее Стива.

Голос его звучал язвительно, но Джинни показалось, что она различает нотки сдавленного смеха.

— Скажите, мэм, я должен следовать точным указаниям или мне иногда будет позволено импровизировать?

Джинни внезапно почувствовала на своем животе его руку, ползущую ниже, ниже…

— Ну, мэм, как вам это нравится? На все готов, чтобы угодить леди с острым кинжалом.

Джинни задохнулась и обнаружила, что не может отвести взгляда от глаз Стива, синих, с пляшущими искорками пламени от камина.

— Не надо!

— Почему? Знаешь, я не забыл, какие у тебя мягкие волосы… даже там.

— Нет, Стив!

Ярость и вызов куда-то исчезли, Джинни задрожала.

— Поосторожнее с ножом, Джинни, по-моему, он мешает.

Его правая рука почему-то запуталась в ее локонах; нож с грохотом упал на пол.

— Теперь мы на равных, — тихо сказал он и, подхватив ее на руки, понес к кровати. — Какая же ты настойчивая маленькая колдунья. Боюсь, что не смогу устоять ни против призыва твоего тела, ни против твоих угроз — видишь, как легко меня взять силой?

Он почти швырнул ее на постель и сбросил рубашку, не отрывая взгляда от соблазнительных изгибов ее тела. Джинни здесь — маленькая зеленоглазая страстно-чувственная женщина, о которой он мечтал, которую вожделел и ненавидел.

И она принадлежала ему… Стив с трудом верил, что Джинни решилась на такое, лишь бы вернуть его, заставить признаться, что и он хочет ее. Несмотря на то что все инстинкты предостерегали его, требовали бежать прочь, Стив хотел, хотел, хотел ее.

Джинни протянула к нему руки, забыв обо всем, прижалась к груди Стива, когда он наконец пришел к ней. Страсть вновь завладела ими, и Джинни была готова принять его, не ожидая ласк и уверений в любви. Ее тело конвульсивно выгнулось в нетерпеливом болезненном ожидании слияния.

«Она одна обладает силой победить меня, — внезапно подумал Стив. — Эта женщина — моя погибель, роковая слабость, но я больше не способен противиться ей. Она стерва, шлюха… но в эту минуту принадлежит только мне».

Никогда раньше, отдаваясь ему, она не кричала, как теперь, от счастья и наслаждения, изливая в слезах и стонах свою любовь, желание и нетерпение…

Стив почувствовал укол ревности, но ее нежные руки, самозабвенные движения тела вытеснили все, кроме сознания ненасытного, безумного вожделения к этой женщине, этому дикому смелому чувственному созданию, так беззаветно отдающемуся ему, что было невозможно поверить, что между ними когда-нибудь было что-то, кроме желания.

Глава 48

— Да, ты многому научилась, — задумчиво протянул Стив, наклонившись над Джинни и рассеянно лаская обнаженное тело.

Он впился губами в ложбинку на шее, чувствуя, как бешено бьется пульс. Рука поползла ниже, и Джинни тихо вздохнула, закусив губу, раскрываясь, словно цветок, под его ласками.

Стив неожиданно отстранился, насмешливо взглянул в ее полузакрытые глаза:

— Да… Ты действительно изменилась, крошка. Потеряла восхитительно-интригующую скромность и застенчивость…

Значит, теперь, когда я велю тебе раздвинуть ноги, повинуешься без дальнейших возражений? А если прикажу повернуться на живот, потому что будем делать это так, а не по-другому, — тут же подчинишься? Скажи, осталось ли на свете что-то, чего ты не умеешь?

Джинни, закрыв глаза, отвернула лицо, словно не желая видеть Стива.

— Стив, ради Бога! Я рассказала все без утайки, и за это ты собираешься наказывать меня?

— Возможно, я и себя наказываю. — Стив накрыл ее обнаженное тело своим, зарылся лицом в нежную шею, запустил пальцы в густую медь волос. — Знаешь, — тихо сказал он, — сотни раз я спрашивал себя, почему не убил тебя, когда ты так бесстыдно бросилась мне на шею. И почему я по-прежнему тебя хочу? Может, потому, что ты почти так же порочна, как я… и это вызывает во мне любопытство. — Голос стал жестче:

— Кто научил тебя всем этим проституточным фокусам?!

Джинни неожиданно почувствовала, как его зубы бешено впились в мягкую плоть плеча, и взвизгнула, вонзив ногти в его спину, опомнившись, только когда он так же внезапно начал целовать место укуса очень нежно и бережно.

«Почему он по-прежнему обладает такой властью надо мной? — безнадежно думала Джинни. — Потому что все еще люблю его, люблю и не могу забыть, несмотря на то что он ни разу не сказал, что любит меня!»

Стив сжал ее лицо в ладонях, вглядываясь суженными синими глазами так, словно хотел навсегда запечатлеть в памяти ее образ.

— Ты стала еще прекраснее… Эти чуть заметные впадинки на щеках подчеркивают разлет бровей и косо поставленные глаза. Выглядишь как венгерская цыганка, а твой рот… — Он нежно поцеловал ее. — Самый чувственный рот в мире. Наверное, я должен считать себя счастливчиком, потому что удалось вернуть тебя… пусть немного и поношенную.

Он снова стал бешено целовать ее, так что Джинни не успела слова вымолвить, только сердито охнула от неожиданной жестокости обладания.

Они провели вместе три дня — поочередно ссорились и любили друг друга. Ссоры становились дуэлью умов, и трудные уроки, вынужденно усвоенные Джинни за последние месяцы, сослужили ей хорошую службу. Она научилась возводить вокруг себя броню и уходить в себя, не допуская ни малейшего проявления эмоций. Иногда из чистого упрямства она воздвигала такой же барьер между собой и Стивом, особенно когда тот заходил слишком далеко. Именно это качество жены и бесило Стива Моргана больше всего.

Она изменилась, в этом нет сомнения, и Стив не знал, в чем причина перемены, которую он так ненавидел. Что же пришлось ей вынести, чтобы стать такой независимой, стойкой и самостоятельной? Она могла пускать в ход кинжал с почти небрежным умением, как мужчина, и умела готовить лучше, чем большинство крестьянок.

В постели она практиковала все уловки шлюх, но отдавалась со страстным самозабвением, присущим ей одной. Но самое главное, Джинни научилась бороться: выдерживала самые жестокие издевки, на самые расчетливые удары отвечала простым пожатием плеч или каменным молчанием, и расколоть эту твердую раковину презрения казалось почти невозможным.

Джинни… его жена… За эти несколько дней, проведенных вместе, Стив понял, что она уже не та неопытная девушка, которую он когда-то сделал женщиной!.. Она прошла через ужасы, сломившие бы любого человека, но сумела выжить.

Как ни странно, именно Стив носил неприглядные шрамы на коже и неизбывную горечь в душе. Джинни же, казалось, легко сумела забыть прошлое — Стив чувствовал, что она пропускала или смягчала самое худшее, когда рассказывала обо всем, что с ней было. Как могла Джинни оставаться такой… такой нетронутой? Что за женщиной стала теперь? Стив не мог простить Джинни не только то, что она сделала по собственной воле, но даже и то, что ее заставляли делать насильно. И хуже всего, что она и не просила простить ее.

Стив нехотя объяснил, что три дня — это крайний срок, больше он не может задерживаться и, кроме того, не знает, когда вернется. И Джинни, счастливая и несчастная одновременно, должна была примириться с этим. По крайней мере она снова нашла Стива. Что за перемена произошла в нем? Она поняла, что изучает этого незнакомца, бывшего ее любовником и мужем, точно так же, как он изучал ее, — исподтишка.

Он хотел ее. В этом Джинни была уверена. Она буквально купалась в лучах желания, исходивших из его глаз, когда он смотрел на нее. И все же Стив ни разу не сказал, что любит ее, только хочет. Лишь один раз Джинни осмелилась спросить, любит ли он ее, и резкий смех пронзил ее сердце, ранив глубже, чем она могла себе представить. И все-таки Джинни не показала Стиву, как ей тяжело.

— Любовь! Смешно слышать подобные слова из твоих уст, детка! Именно так ты это называешь, когда отдаешься очередному любовнику?

— О Господи, Стив! Ты — единственный, кого я любила и люблю. Иначе почему только ты обладаешь способностью причинить такую боль?

— Не думал, чтобы хоть какой-то мужчина мог причинить тебе боль, милочка! Ты слишком сильна, слишком неуязвима — всегда сумеешь выкарабкаться и выжить, не так ли?

Он был жесток… но умел стать и нежным… Хотел знать все о ее прошлом, каждую омерзительную мелочь, которую пытался заставить ее признать… но сам почти не рассказывал о том, что случилось с ним. Снедаемая ревностью, Джинни выпытывала у Стива подробности его отношений с графиней де Валмес, но он только насмешливо поднимал брови.

— Соледад? Она моя крестная. И очень красива. Ты знакома с ней?

— Возможно… Не помню.

— Неудивительно — ты была слишком занята. Но Соледад прекрасно тебя помнит.

— Неужели? — язвительно бросила Джинни. — Не сомневаюсь, именно она собрала обо мне самые грязные сплетни, чтобы донести тебе. Ревнует?

— Вряд ли, милочка! — пренебрежительно бросил Стив, но истинный смысл его слов был так очевиден, что Джинни рассерженно вспыхнула.

Но все ссоры мгновенно прекращались, заканчиваясь, как обычно, поцелуями и ласками. Стив мог заставить ее забыть все измены одним лишь нежным прикосновением.

Но Джинни решила не сдаваться — и ярость в минуты размолвок не уступала его собственной. В такие мгновения Стив начинал выказывать ей почти невольное уважение, хоти про себя раздражался такой выдержке. Только в его объятиях она покорялась и слабела.

Стив Морган впервые увидел, как плачет жена, когда наутро четвертого дня готовился покинуть асиенду, и постарался скрыть изумление за грубостью:

— Господи Боже! Что это с тобой? Такое нытье вовсе тебе не идет — и не думай, что этим заставишь меня сдаться и взять тебя с собой! Делай все, что хочешь, дорогая, — оставайся здесь, все-таки асиенда принадлежит тебе, как ты часто мне напоминала. А если наскучит — всегда остается Веракрус, уверен, ты встретишь там множество старых друзей! Сальвадор может тебя сопровождать, и я оставил достаточно денег — хватит, чтобы прожить, пока Бишоп сумеет достать тебе каюту на корабле. он, как обычно, сумел выбрать те слова и фразы, которые ранили больше всего.

— Неужели тебе все равно — буду ли я здесь или нет, когда ты вернешься?!

Взглянув на него полными слез глазами, Джинни заметила, как почти неуловимо смягчились жесткие линии в уголках глаз и рта.

— Не знаю, Джинни, — медленно протянул он. — Черт возьми, не привык я считаться с оковами брака, да и ты скорее всего тоже. Мы оба приучены жить друг без друга… словно незнакомые люди, и ладим только в постели. Готовы ли мы жить семейной жизнью? Кто знает?

Две длинные, бесконечно тоскливые недели его слова звенели в ушах Джинни.

Здесь, в изолированном мирке маленькой асиенды, война казалась слишком далекой, почти нереальной, и Джинни была захвачена водоворотом бесчисленных домашних дел, отвлекавших ее от тяжелых, мучительных мыслей.

Постепенно дом засиял внутри и снаружи. В помощниках Джинни не нуждалась — пеоны присылали дочерей и жен, чтобы хозяйке было полегче, а сами делали работы потяжелее — чинили стены и крышу. Все гордились грингой-хозяйкой, с сияющими волосами и глазами цвета моря, — женщиной, не стыдившейся приложить руки к любому делу.

Между собой они говорили, что хозяин правильно поступил, выбрав эту женщину. Она из настоящих людей.

Лучшей похвалы трудно было дождаться из уст этих невежественных индейских крестьян, воспылавших к ней поистине фантастической преданностью.

Джинни приходила к ним в гости, пеленала детей, даже помогала молоть маис на тортильи. Она умела готовить на открытом огне и отбивать белье на плоском камне, чтобы отстирать его получше.

Даже старый Сальвадор, помнивший еще мать Стива, проникся уважением к Джинни и часто приходил, чтобы рассказать новости, подхваченные в деревне. Именно от него Джинни узнала, что армия хуаристов под командованием генералов Эскобедо и Корона сжимает железное кольцо блокады вокруг Куэретаро. Кроме того, армия дона Порфирио Диаса по-прежнему двигалась к границе провинции Пуэбло… и через неделю будет в провинции. Это означало, что Стив, возможно, успеет вырваться хотя бы на несколько часов, чтобы повидать ее… Она так разволновалась, что пришлось строго сказать себе: необходимо быть терпеливой, нельзя надеяться слишком сильно.

Через две недели в маленькой комнате, служившей Джинни кабинетом, появился Сальвадор, неодобрительно хмурясь:

— К вам какой-то человек, хозяйка. Похож на бандита.

Кто еще явится сюда ночью? Но он говорит, что пришел от хозяина.

Джинни вскочила, сияя изумрудными глазами:

— О Сальвадор! Почему не сказал раньше? Где он? Ты дал ему поесть?

Не ожидая ответа, она ринулась на кухню, где сидел незнакомец самого бандитского вида, со злобной ухмылкой рассматривая маленькую горничную, испуганно жавшуюся к плите. Увидев Джинни, он изумленно привстал.

Шаль, которую она обычно носила, свалилась с плеч, и волосы сверкали, подобно начищенной меди. Она была босиком и носила, как всегда, яркую юбку и белую блузку с глубоким вырезом, как у индейской крестьянки. Мужчина, представившийся как Маноло, почти с благоговением взирал на Джинни и даже снял широкополое сомбреро, по-прежнему не в силах отвести глаз от Джинни.

— У вас для меня письмо? От мужа?

Голос у этой женщины был таким, как ожидал Маноло, — низким, чуть хрипловатым.

«Погодите, — подумал он, — пока расскажу остальным.

Теперь у Эстебана не будет недостатка в желающих отнести письмо его жене».

Широко улыбаясь, чтобы скрыть свои мысли, Маноло вытащил из кармана вышитой серебром куртки смятый клочок бумаги. Куртку он снял с убитого собственноручно молодого щеголеватого лейтенанта и весьма ею гордился.

Рыжеволосая женщина повертела записку в руках, словно боясь развернуть, и вопросительно взглянула на Маноло;

— Ты ел? Устал, должно быть? Сальвадор принесет тебе поесть и текилы… а потом сможешь отдохнуть.

Старик, по-прежнему неодобрительно хмурясь, застучал тарелками и сковородками, не особенно торопясь выполнять приказ хозяйки. Но все же, ворча, поставил перед «гостем» тарелку с едой и кувшин с водой.

Джинни засыпала Маноло вопросами, Но тот либо ничего не знал, либо не был расположен отвечать и, поев, исчез так же быстро и незаметно, как и появился.

Джинни отнесла записку в спальню, чтобы прочесть наедине. Первое письмо, которое послал Стив! Что за непредсказуемый человек!

Она развернула смятую бумажку, на которой было нацарапано всего несколько слов:

«Мы очень заняты — все время на марше, но по крайней мере положение скоро прояснится. Скоро увидимся, если та все еще будешь здесь».

Вот и все. Даже издалека он по-прежнему готов ранить ее. Такую записку можно написать любому постороннему человеку. Почему, почему он так боится связать себя?

«О Стив, Стив, — безутешно думала Джинни, — почему я продолжаю тебя любить? Почему не могу относиться к тебе так же пренебрежительно, как ты ко мне?»

Но ответа найти не могла. Придется набраться терпения… и ждать.

Глава 49

Стив Морган, никогда не обладавший достаточным терпением, на этот раз был вынужден ждать, пока огромная армия Диаса осадит крепость Пуэбло. Но Диас, уверенный в добровольной сдаче города, предпочитал выжидать, играя в кошки-мышки с верными императору гарнизонами, защищающими не только Пуэбло, но и Оризабу, Кордобу и Веракрус — единственные города, оставшиеся во владении Максимилиана. Стив, ранее наслаждавшийся опасной жизнью партизан, почувствовал, что устал от бесконечных переходов, не позволявших выспаться или отдохнуть.

Поскольку Стив легко сходил за американца, он мог, не возбуждая подозрений, появляться как среди американцев, так и мексиканцев, сражавшихся на стороне императора. Американцы были повсюду, и никто не смотрел на них с любопытством. Жесткие, закаленные в боях наемники, сражавшиеся еще во время Гражданской войны, наслаждались битвой ради битвы, надеясь извлечь выгоду для себя, когда империя окончательно развалится и земли и поместья, принадлежавшие сторонникам Максимилиана, пойдут с молотка.

Обычно Стив выполнял свои обязанности с холодной сосредоточенностью, не выходя из себя. Сражаться и убивать — его профессия. Женщины — орудие наслаждения, относящиеся к той же самой категории, что хороший обед и удобная постель. Лишь о некоторых, как о графине или Консепсьон, он думал с искренней теплотой и симпатией.

Но прежде чем Джинни так неожиданно вновь вошла в его жизнь, Стив не позволял ни одной женщине завладеть его душой или… сердцем.

Он встретил Консепсьон, когда та танцевала в маленьком кабачке в Оризабе. Презирая риск и опасность, Стив навещал графиню де Валмес так часто, как мог, особенно когда узнал, что муж Соледад последовал за императором. К тому времени как Стив встретил Консепсьон, безумный страстный роман между ним и крестной превратился в нежную дружбу, особенно после того, как глубоко религиозная Соледад во всем призналась исповеднику и тот строго приказал прекратить почти кровосмесительную связь между ней и крестным сыном.

Стив слишком увлекся ею — частью из благодарности, частью потому, что так долго был без женщины. Соледад оставалась по-прежнему прекрасной, с фигурой молодой девушки — муж не был способен дать ей детей. Она оказалась опытной в делах любви и в самом начале почти так же обезумела от страсти, как и Стив. Но яркое пламя вскоре выгорело, превратившись в тлеющие уголья, они начали разговаривать больше, чем заниматься любовью, и Стив почувствовал явное облегчение. Ненавидел он прочные узы, что поделаешь!

Консепсьон, необузданная дикарка, была полной противоположностью Соледад. Она едва не сошла с ума от счастья, когда увидела Стива, и, воспользовавшись моментом, уговорила его взять ее с собой в качестве любовницы. В то время он не нашел в этом ничего особенного. У многих партизан были такие «солдатки» — не так-то просто найти постоянную женщину, когда нет времени оставаться в одном месте больше чем на ночь. По крайней мере Консепсьон достаточно знала и понимала его, чтобы не ожидать объяснений в любви и клятв. Связь была приятной, ни к чему не обязывающей, и он почти сумел выбросить из головы эту зеленоглазую тварь, свою жену, когда та внезапно объявилась.

Теперь Стив неожиданно обнаружил, что слишком часто думает о Джинни, и именно в те моменты, когда следовало думать совсем о другом. Видения этого прелестного лица и чувственного тела, покрытого персиковым загаром, возникали во сне, представлялись наяву. Он часто с горечью спрашивал себя, почему и как ей удалось его околдовать и почему именно ее из всех женщин он желал, жаждал постоянно, днем и ночью, с неослабевающим упорством. И вместо того чтобы по-прежнему ненавидеть Джинни, вынужден был признать: его чувства к ней далеко выходят за пределы всего лишь желания обладать этой женщиной. Скольким мужчинам она отдавалась? И каждый раз, обнимая ее, Стив терзался мучительной ревностью, представляя тех безымянных любовников, которым она предлагала свое тело. Стив вспомнил, как сопротивлялась Джинни в те дни, когда он был ее наставником в искусстве чувственной любви, но, очевидно, в конце концов она разучилась бороться и усвоила уроки покорности. И как страстно она отдавалась!.. И не только это — теперь она даже нередко брала на себя инициативу в любовных делах.

Но несмотря на неоправданный гнев на Джинни и ее новые «познания», Стив не мог не улыбнуться при мысли о том, как она смело заставила его покориться, под угрозой оружия. Маленькая сучка! Едва не изнасиловала его! Невозможно, чтобы она так изменилась за столь короткое время.

Но какое-то шестое чувство говорило о том, что перемены в душе и сердце Джинни были гораздо глубже, чем он предполагал. Что она скрывает? И почему? Черт возьми, с самого начала она была словно заноза в боку. Единственная, кто всегда был способен сбить его с толку!

Облокотившись о деревянную стойку бара в кабачке, который часто посещал во время визитов в Оризабу, Стив Морган угрюмо уставился в кружку с пивом. Почему он не может забыть о ней, как о всех других, которых брал, использовал и так же легкобросал? Почему женился на ней? Но, бешено проклиная, он по-прежнему знал, что хочет ее!.. И все время спрашивал себя, живет ли она по-прежнему на асиенде. В этом вся беда — Джинни настолько непредсказуема! Но может, именно это качество интриговало его и заставляло желать ее даже сейчас, отказаться от задания, которое он добровольно вызвался выполнить. Сам виноват — если бы не стремился доказать себе, что может обойтись без Джинни, сейчас уже был бы на полпути в Техуакан, и в гораздо лучшем настроении.

Мужчина на другом конце стойки пробормотал на индейском диалекте:

— Слишком много американцев — лучше бы гринго оставались на своем берегу реки!

Некоторые из мексиканцев рассмеялись, но тихо — в баре и вправду были почти одни американцы из отряда карателей, те самые, которых собирал под свое начало полковник Дюпен и которым неплохо платил маршал Базен.

Увешанные оружием, с жесткими обветренными лицами, обросшие бородами, придававшими им зловещий вид, они не покидали Мехико потому, что рисковали значительно меньше, оставаясь здесь, чем вернувшись в Соединенные Штаты, ведь война в Мексике давала им предлог грабить и убивать сколько угодно, не опасаясь возмездия. Большинство солдат удачи, прибывших сюда в надежде получить высокое жалованье и возможность быть на стороне победителей, уже вернулись, когда стало ясно, что хуаристы побеждают. Остались лишь подонки-отребье, последняя мразь, бандиты, убийцы, дезертиры, которым некуда было деваться. Но и терять им тоже было нечего. Они будут бороться до последнего и станут препятствием на пути огромной армии, идущей на Пуэбло. Значит, их нужно уничтожить, и как можно скорее.

Стив осушил кружку горького пива и подвинул ее к бармену, у которого лицо было изрыто оспой.

— Еще две, — велел он. — Сегодня у меня ужасная жажда. — И притворился, что не замечает удивленных взглядов мексиканцев.

Так этот гринго говорит на их языке? И довольно хорошо, значит, нужно быть поосторожнее — такой, как он, не потерпит оскорблений!

Бармен поспешно принес две бутылки пива, и Стив тщательно пересчитал сдачу — нужно было произвести впечатление человека, у которого мало денег.

— Эй, ты тоже американец? Где это ты научился их проклятому жаргону? — Рядом со Стивом примостился мужчина с коротко стриженными рыжими волосами и гигантскими усищами. — Просто любопытно стало, — поспешно заверил он, встретившись с жестким взглядом синих прищуренных глаз. — Сам сижу здесь больше года и знаю всего несколько слов, чтобы суметь спросить то, чего больше всего хочется.

Он коротко и многозначительно рассмеялся, по-прежнему вопросительно глядя на Стива.

Тот небрежно пожал плечами, прихлебывая пиво.

— У меня была куча времени выучить его, — проворчал он. — И не оставалось выбора. — И намеренно подозрительным взглядом смерил собеседника. — А почему тебе это нужно знать?

— Черт, да просто так. Пытаюсь завести беседу с земляком-американцем. Иногда, я думаю, скучаешь по родной речи…

— Наверное. Сам не очень-то часто на нем говорил за последнее время.

Стив отвечал коротко, нарочно недружелюбно; прикончив свое пиво, неохотно позволил соседу заказать еще. Собеседника звали Коул, и, как оказалось, он был уроженцем Техаса. Стив, запинаясь, словно спиртное развязало ему язык, признался, что приехал из Калифорнии. Новые приятели выпили еще, и Коул, растрогавшись, предложил Стиву присоединиться к его дружкам, сидевшим за одним из столиков.

Как и можно было ожидать, разговоры велись в основном о войне и женщинах. Присутствие незнакомца, естественно, вызвало любопытство, хотя они, следуя собственному странному кодексу поведения, не слишком донимали Стива расспросами. Он сам, после нескольких стаканов, признал, что дезертировал из армии северян в шестьдесят втором.

— Подрался с одним — откуда мне было знать, что он офицер? Мундира на нем не было, зато он имел пистолет.

После этого ничего не оставалось делать, как смыться.

— Эй, слушай, почему бы тебе не присоединиться к нам с самого начала? Вот где настоящая драка, правда, мальчики?

— Н-ничего н-не слышал тогда, — пьяно пробормотал Стив. — В-вернулся в Сан-Франциско и п-попал на проклятый корабль…

— Насильно завербовали на флот? Такое случилось с моим дружком — больше не вернулся! Как ты оказался здесь?

Стив обвел взглядом бородатые лица, словно решая, стоит ли доверять собеседникам, и наконец пожал плечами:

— Видать, такая моя удача. Сбежал с корабля в Веракрус и скрывался, пока он не отплыл. А потом нашел себе хорошенькую Пепиту, которую донимал ревнивый муж. Он не очень-то любил гринго, вот меня и бросили гнить в тюрьму.

Никогда не бывали в мексиканской каталажке, парни? Поверьте, не думал, что такое на свете бывает! В некоторых камерах воды по колено, и тебя заставляют работать как собаку, а кормят одними помоями. Зато язык выучил, это уж точно!

— Ты слышал?

Стив подозрительно хмыкнул:

— Эй, ведь вы, парни, вроде как работаете на правительство, верно? Так вот, предупреждаю, еще раз в эту тюрьму меня можно будет доставить лишь ногами вперед, и я не так плохо владею Оружием, чтобы не прихватить с собой компанию на тот свет!

— Не кипятись, дружище, здесь предателей нет. Бьюсь об заклад, не ты один успел познакомиться с тюрьмой!

Говоривший, огромный невероятно сильный мужчина, ободряюще подмигнул Стиву и подтолкнул к нему бутылку:

— Давай-ка выпей лучше! Если плохо приходится, держись лучше поближе к нам!

— Спасибо, но начинаю думать, что приношу несчастье не только себе, но и приятелям. Собираюсь попытаться вернуться назад, в Калифорнию.

— Тогда смотри в оба, как бы не налететь на хуаристов.

Скоро армия этих ублюдков вот-вот будет здесь!

Все еще притворяясь полупьяным, Стив, обрадованный, что спиртное развязало языки собеседникам, внимательно слушал их разговоры. По всему было видно, что они не были высокого мнения об императорских войсках.

— По крайней мере лягушатники хоть драться умели и действовали как надо! При них хуаристы знали свое место.

— Единственное хорошее, что могу вспомнить в армии Мехиа, — это женщины, маленькие «солдатки», — вмешался гигант, задумчиво покачивая головой. — Помню, мы с дружком раздобыли себе такую, и не какую-нибудь грязную мексиканку! Ей-богу, не встречал красивее — наполовину француженка, наполовину американка, с волосами цвета начищенной меди. Том Бил увел ее у французского полковника — помните Била?

— Говорят, его прикончили в Сан-Луисе.

— Она убила. Перерезала глотку одним ударом.

Это я научил ее орудовать ножом, — хмыкнул Мэтт Купер, и Стив почувствовал, как весь напрягся, а в глазах замелькали кровавые, пятна — ослепляющая ярость не давала дышать.

Последним усилием воли он заставил себя слушать. Сделай он хоть движение — и Мэтту не жить.

Не подозревая о том, какое впечатление произвели его слова, Купер продолжал, сжимая бутылку в волосатой руке:

— По правде говоря. Том заслужил то, что получил! Злобный мерзавец, холодный и бесчувственный. Ненавидел женщин. Прямо-таки обожал издеваться над ними — Пекос и я защищали нашу девочку, как могли, но в тот день пошли в город, ну и напились там до чертиков, а Бил привез ее в какой-то кабачок — он заставлял ее спать с кем ни попадя, когда ему были нужны денежки. Только на этот раз он зашел слишком далеко, как я слышал. Начал срывать с нее платье прямо перед кучей мексикашек! Парень, которого я знал, говорил, что это было похоже на аукцион — Том собирался продать ее тому, кто больше даст. Только девчонка обезумела и всадила ему в горло нож по рукоятку.

— А с ней что потом было?

Купер пожал плечами:

— Говорят, когда ее допрашивали, появился какой-то французский офицер и забрал ее с собой в Мехико. Но думаю, девчонке удалось приземлиться на все четыре лапки — таким кошечкам всегда это удается! Да, вот это была девка!

Стив не сводил глаз с пуговиц на куртке Мэтта Купера, прикидывая, куда лучше ударить кинжалом. К нему снова вернулась способность мыслить, но холодная ярость, завладевшая им, не исчезла. Теперь, когда известны намерения карателей, нужно выбираться отсюда и приготовить им небольшой сюрприз. Но сначала он должен убить Мэтта Купера.

Хорошо, что они посчитали его пьяным и занялись своей беседой. Бешеный гнев, сверкнувший в животе, как гремучая змея, готовая ужалить, вот-вот разгорится. Стив вспомнил, как сказала как-то Джинни, что убила человека, но подробностей не объяснила. Так вот она — пропущенная часть ее истории. Что еще умудрилась скрыть Джинни, солнечноволосая красавица, со стройными, всегда готовыми раздвинуться для любого ножками и нежным ртом соблазнительницы, открывающимся под поцелуями?

Скольким мужчинам дарила она эти наслаждения? Она убила одного, доведенная до бог знает каких глубин унижения и отчаяния, а другая свинья сидит напротив него и жрет виски!

Неужели они сломили ее вольную душу, уничтожили гордость, как это сделали с ним в тюрьме? Никогда еще Стив не испытывал такого всепоглощающего желания убить, хотя и понимал — нужно ждать, время придет. Наконец он, притворившись пьяным, покачиваясь, выбрался из-за стола.

Никто, кроме Коула, не заметил его ухода — все слишком много выпили.

— Эй, Стив! — окликнул он. — Решишь присоединиться к нам, помни, мы уезжаем завтра утром.

Стив пробормотал что-то неразборчивое и, вывалившись на улицу, стал жадно вливать в себя прохладный воздух, будто долгое время не имел возможности дышать.

Часть VII LA GUERRA[14]

Глава 50

12 марта 1867 года последние французские солдаты отправились на родину из порта Веракрус, и в этот же день Стив Морган вернулся на асиенду[Де ла Ностальжия».

На нем был мундир, первое, что заметила Джинни, сбежав по ступенькам. Она не успела вытереться после ванны; мокрые локоны небрежно сколоты на затылке, кожа блестит каплями воды.

Стив как раз успел спешиться, и Джинни замерла в двух шагах, закусив нижнюю губку, зеленые глаза гневно сверкали — она успела вспомнить, как была зла на него.

— Ну? — спросил он, подняв брови.

— Ну! Это все, что ты собираешься сказать? Тебя не было почти месяц, и все, что я получила, — дурацкую записку ни о чем! Так же ты мог написать и Сальвадору!

— Поскольку ты так рассердилась, жаль, что я не велел Маноло передать письмо Сальвадору!

Он глядел на нее сверху вниз, на губах играла странная жестокая улыбка, в синих глазах горело пламя, значение которого Джинни не могла определить.

— По крайней мере Сальвадор приносил мне новости о войне, — угрюмо пробурчала она и добавила почти против воли; — Вижу, ты наконец-то вступил в настоящую армию.

Когда это произошло?

— Пару недель назад, после того как мы уничтожили отряд карателей, докучавший нам.

Он резко отвернулся и стал снимать с лошади седельные сумки. Джинни заметила, что Стив с трудом двигает рукой.

Немедленно забыв о гневе, она бросилась к нему, вне себя от беспокойства:

— Стив! Ты ранен? О Господи, почему не сказал? Даже не написал.

Руки, взлетев, обвились вокруг шеи Стива, и язвительный ответ так и не слетел с языка — губы ощутили знакомый вкус прикосновения губ Джинни. Уронив сумки, он начал целовать ее, грубо, нетерпеливо, поспешно, словно стремясь утвердить свое право владения этой женщиной. Единственное, что он желает, — немедленно отнести ее на кровать.

Слишком долго он оставался наедине со своими мыслями, отравляющими ядом мозг и душу.

Но уже потом, в спальне, они ни о чем не говорили, только случайные слова любви и страсти срывались с губ, такие естественные, особенно теперь, когда они вновь нашли друг друга.

Он хотел ее! Несмотря на резкие нотки в голосе, презрительную усмешку при первой встрече, Джинни снова отдалась его объятиям, и Стив держал ее так, словно был не в лилах отпустить. И на глазах ухмылявшихся пеонов и Сальвадора он подхватил ее, понес в спальню, ногой захлопнув за собой дверь.

И теперь Джинни лежала в полусне, придавленная весом его тела, и слушала, как постепенно успокаивается его дыхание. Стив вернулся к ней, когда она уже начала отчаиваться!.

Ее пальцы осторожно обводили неровные шрамы на спине Стива, коснулись бинтов, обмотанных вокруг груди и плеча… Стив был ранен — наверное, в битве, о которой еще не успел рассказать. Джинни хотела расспросить Стива, но тот заглушил се слова поцелуем. Поэтому он не приезжал раньше, подумала она, ужаснувшись мысли, что Стива могли убить, а она даже не узнала бы об этом. Но почему-то была рада, что ранение, а не безразличие помешало Стиву явиться скорее.

Солнечные узоры, лежавшие на полу, немного потускнели — надвигался вечер. На кухне Сальвадор стучал ножами и сковородками, готовя ужин. Джинни последнее время почти ничего не ела, но сейчас чувствовала, что умирает от голода. Стив, должно быть, тоже. Он похудел, лицо усталое, напряженное, и постригся — волосы едва-едва завиваются на затылке.

Он зарылся лицом в нежное местечко между шеей и плечом, вдыхая запах ее волос, но сейчас неожиданно повернулся, коснувшись губами щек:

— Тебя что-то мучает, дорогая? В чем дело?

— О, я только гадаю, голоден ли ты, — без зазрения совести призналась Джинни. — Я всю неделю не могла смотреть на еду, а теперь, кажется, быка бы съела! И выпила бы океан вина.

Стив тихо засмеялся:

— Весьма странные мысли, если учесть, где ты находишься! Ничего не скажешь, мое самолюбие оскорблено: ведь единственный, кто может утолить голод, — это ты, моя маленькая соблазнительница.

Прижав Джинни к постели, Стив накрыл губами нежный холмик груди, покусывая сосок, обводя его языком, пока она не начала извиваться, издавая беспомощные стоны:

— О Стив… Стив… да… да…

— Что это означает? Неужели мне удалось пробудить другой голод в этом роскошном теле?

Перекатившись на спину, Стив широко заулыбался, а Джинни едва не закричала от раздражения, пытаясь притянуть его к себе.

— Дьявол тебя побери, Стив, ты не имеешь права так поступать со мной! Не позволю!

— Собственно говоря, я устал, а теперь, когда ты заговорила об этом… идея отправиться поесть звучит довольно соблазнительно.

— Ты… ты животное! Негодяй! Все это нарочно, чтобы довести меня!

Навалившись на Стива, Джинни начала колотить в грудь кулачками, пока тот не поймал ее запястья.

— Кошка дикая! Ты что, пытаешься сделать так, чтобы моя рана вновь открылась? Я научу тебя лучшему способу, как наработать аппетит!

Джинни нахмурилась было, но тут же разразилась беспомощным смехом, пока Стив снова не начал целовать ее и сильные пальцы не побежали по ее телу, а она, обезумев от желания, позволила делать с собой все, что хотел Стив.

Ужинали они очень поздно, потому что Стив захотел принять ванну и попросил Джинни найти в седельных сумках чистую одежду.

Джинни с трудом удерживалась от искушения пересмотреть их содержимое, но, вынув белье, с недоумением уставилась на тонкий арканзасский нож-»зубочистку». Как хорошо ей были знакомы такие ножи! Странно, что Стив носит его с собой — он предпочитал совсем другие, тяжелые ножи, которыми можно перерубить ветки, освежевать добычу и убить человека.

Джинни хотелось рассмотреть новый кинжал поближе он выглядел странно, почти зловеще знакомым, но она, вздрогнув, отошла. Пусть Стив сам расскажет! Не нужно, чтобы он думал, будто Джинни подглядывает.

Весь обед она нервно болтала о пустяках, умирая от желания задать вопрос, но боясь ответа, — она вновь заметила саркастическое, почти злобное выражение лица Стива. Поэтому и рассказывала о делах поместья, ремонте, посадке деревьев и цветов, постоянно ощущая, что он следит за ней.

Наконец, когда Джинни неловко замолчала и принялась пить вино, стакан за стаканом, Стив откинулся в кресле и, уже не скрываясь, начал рассматривать ее, словно познакомился всего несколько часов назад.

— Ты словно создана для домашнего хозяйства, любовь моя. И мне нравится твой загар. Кожа будто светится, как персик!

Воспоминания о часах, проведенных в постели, заставили Джинни покраснеть и опустить глаза. Почему он так странно смотрит на нее?!

— Ах, какое застенчивое и невинное личико, — продолжал Стив. — Кто, глядя на него, подумал бы, что ты когда-то была шлюхой!

Неожиданное нападение заставило Джинни съежиться, хотя в глазах стыл вызов.

— О Боже! Что за безумную игру ты ведешь на этот раз?

Стив спокойно пожал плечами, не отводя от нее по-детски вопрошающего взгляда.

— Какая игра? Просто недавно встретился с твоим приятелем, и тот рассказал мне о кое-каких случаях из твоего прошлого..

Джинни охнула, но Стив, не обращая внимания, прорычал:

— Скажи, сколько брал Том Бил, когда продавал тебя своим дружкам? И со многими ли делил тебя бесплатно?

— О нет, нет… — с мукой прошептала Джинни.

— Ты не сказала мне всей правды! Не говорила, что он продавал тебя любому, у которого находилось несколько песо, чтобы отведать твоих прелестей.

— Прекрати! — Джинни взметнулась из-за стола, прижимая руки к ушам. — Прекрати! Не желаю больше слушать.

Одним длинным грациозным прыжком Стив подскочил к Джинни, схватил ее за руки, с силой сжал.

— Нет, черт возьми, ты будешь слушать, по крайней мере пока я не закончу! Что, по-твоему, я чувствовал, когда слышал, как твои грязные похождения обсуждаются по кабакам? Твой приятель, Мэтт Купер, тот самый, который научил тебя так хорошо обращаться с ножом, помнишь? Так вот, он не забыл тебя и того, как хороша ты была в постели! Он с дружком даже явился за тобой, услышав, что ты прикончила Била. Иисусе! — бешено рявкнул он. — Почему ты не сказала мне?! Почему скрыла правду? И сколько еще подобных Подробностей ты скрываешь? — Джинни внезапно откинула голову назад, не вытирая струившихся по лицу слез, и вызывающе уставилась на Стива:

— А ты? Ты ничего не скрываешь от меня?! Нечто ужасное… такое омерзительное, что не можешь даже вынести мысли об этом? Не тебе судить меня, ты не женщина и не можешь понять, каким унижениям ее можно подвергнуть! Разве таким, как ты, понять, каково это — когда тебя выставляют, словно животное, перед этими глазеющими свиньями, орущими непристойности, исходящими слюной от вожделения, когда он… он приказывает тебе раздеться, чтобы они увидели, что получат! А когда… когда я не послушалась, он ударил меня и разорвал это гнусное, отвратительное платье, которое заставил надеть… и все бросали деньги… деньги, пока он раздевал меня. Наконец я сошла с ума тогда… Помню, как выхватила нож… я даже не знала, что делаю, пока не вонзила ему в глотку кинжал… и эти ужасные звуки, рвущиеся из его глотки… и кровь… повсюду кровь…

Джинни почти кричала, не сознавая, что Стив отпустил ее и медленно белеет лицом.

— Джинни…

Она подумала, что Стив снова хочет схватить ее, и отвернулась.

— Нет… не прикасайся ко мне… не сейчас… Я грязная, понимаешь? Шлюха… десятки мужчин пользовались мной.

Ты никогда не простишь мне этого, так ведь? Даже если в этом нет моей вины… только потому, что я выжила, хотя желала умереть… ты хочешь быть тем, кто уничтожит меня… и можешь сделать это… знаешь почему, Стив? Знаешь?

— Заткнись! Черт побери, чего ты хочешь? Чтобы я чувствовал себя виноватым за все, что ты сотворила?

— Прекрати! — взвизгнула Джинни, тяжело дыша. — Неужели ты не человек и не страдал от побоев, голода и мучений до тех пор, пока не почувствовал, что сделаешь все, все, лишь бы остаться в живых! Неужели не знаешь, что это такое, когда тебя заставляют делать вещи, которые мозг твой отказывается воспринимать, потому что тебе все равно? Я была вещью, которую используют, продают… Я была мертва внутри и не хотела жить, потому что ты был мертв, потому что я любила тебя, а они тебя убили… и ничто, ничто не имело значения… ничто на свете.

— У тебя истерика. Пойми, нет причин плакать, — прошептал Стив.

Неожиданно Джинни оказалась в его объятиях, стальные руки обвились вокруг нее, притягивая все ближе к широкой груди. Джинни начала беспомощно всхлипывать, поливая слезами его рубашку.

— Слушай меня, — велел он странным, сдавленным голосом, — он мертв. Думаешь, я мог позволить ему жить после этого.

— Стив…

Джинни попыталась вырваться, но он только крепче прижал ее к себе.

— Я встретил твоего Мэтта Купера в Оризабе и ждал в аллее около кабачка. Их было трое, больше, чем я ожидал… но мне было все равно… я забыл о всякой осторожности.

Битва была нелегкой, но я сначала отобрал у них оружие.

Они думали, мне нужны их деньги… Ублюдки!

— Нет., нет… — шептала она. — Я ничего не хочу слышать.

— Почему нет? — резко бросил он. — Не желаешь знать, как я за тебя отомстил? По крайней мере я достаточно храбр, чтобы убить хотя бы одного из твоих любовников! Тех двоих прикончить ничего не стоило, они были пьяны. Но твой Купер — настоящий боец! Уж он-то знал, как дерутся на ножах!

Пришлось убить тех двоих ножом, чтобы не наделать шума.

Но с Купером я не спешил — объяснил, почему хочу расправиться с ним, — и он боролся как лев, молча, словно знал, какая судьба его ждет.

— И ты убил его. Это нож Мэтта, я видела в седельной сумке.

— Решил, может, захочешь иметь сувенир на память, беби.

— О Господи, — тихо пробормотала Джинни.

Стив коротко горько рассмеялся:

— Конечно, это был глупый риск. Мне нужно было разведать, куда собираются направиться каратели, и мы устроили для них засаду — там я и получил случайную пулю в плечо.

Зато мы их стерли с лица земли.

Джинни, словно не слыша Стива, прошептала:

— Ты убил его… из-за меня. Бедный Мэтт — он единственный, кто был добр… он защищал меня от Била, когда был трезв.

Джинни почувствовала, с каким гневом Стив снова сжал ее, и хрипло пробормотала:

— Но почему?! Зачем тебе это было нужно, Стив? Ты все равно никогда не простишь — не забудешь, кем я была, и, кроме того, все равно не любишь меня больше… да никогда не любил. Почему же?

— А почему, по-твоему, я здесь? Ты права, я не могу забыть — это во мне словно нарыв, омерзительный гнойник, который никак не вскрывается… твое прошлое… твое грязное прошлое. Но все равно я хочу тебя, ты как болезнь, и от этой болезни я не могу избавиться, мне нужно наказать тебя за то, чем ты стала, и в то же время я хочу тебя!

Руки Стива медленно, ласкающе поползли по ее спине, шее, запутались в волосах.

— Я умираю от желания владеть твоим телом, этой мягкой кожей, шелком волос, хочу быть в тебе глубоко-глубоко — никогда не встречал женщину, которая давала бы мне такое забвение и экстаз и такие муки, как ты! Господи, неужели тебе этого недостаточно? Что еще тебе нужно от меня… кроме того, что я стремлюсь получить от тебя?

Джинни снова начала всхлипывать и отбиваться сжатыми кулачками.

— Нет, нет! Не правда! Ты говоришь так, словно я твоя шлюха, а не жена.

Не обращая внимания на разгневанную женщину, Стив легко подхватил ее на руки, перекинул через плечо.

— Какая разница? Почему для разнообразия — не моя шлюха? И если в самом деле хочешь чувствовать себя женой, поступай как таковая — есть одна супружеская обязанность, с которой ты прекрасно справляешься.

Джинни от ярости и раздражения громко закричала.

— Хочешь, чтобы Сальвадор посчитал, будто я собираюсь изнасиловать тебя, Джинни?! Ведь мы ладим только в одном месте — в постели! Почему же не воспользоваться этим?

Он почти бросил Джинни на кровать и лег на нее. В глазах сверкали ненависть, страсть, желание — все сразу пока Джинни, как и предвидел Стив, не прекратила сопротивляться и, все еще рыдая, не обвила руками его шею.

Глава 51

Проснувшись на следующее утро, Джинни, не открывая глаз, зашарила по постели, но руки ее встретили пустоту.

Она приподнялась, зажмурившись от льющихся в окно солнечных лучей. Где Стив? Может, не захотел ее будить?

Джинни пыталась утешить себя мыслью, что Стив, конечно, сейчас явится, но какой-то глубоко скрытый инстинкт заставил ее похолодеть от дурного предчувствия. И когда Мария, тихо постучав, вошла и протянула ей листок бумаги, поняла, что худшие страхи подтвердились.

«Прости, Джинни, но я так и не успел сказать, что должен уехать рано утром — война, ничего не поделаешь! Возможно, пройдет много времени, прежде чем я снова загляну сюда».

Подписи не было. Почему он вообще позаботился написать? Мог бы попросту предоставить ей сделать собственные выводы. Все горькие воспоминания о прошлой жизни вернулись с новой силой, и Джинни закрыла лицо руками, не зная, кого ненавидеть больше — себя или его. Как он жесток! Как несправедлив, как неразумен! И сам без обиняков признал, что не может ни забыть, ни простить прошлое, что винит ее во всем, а ведь с самого начала лишь Стив был причиной ее бед. О Боже, что теперь делать? Джинни чувствовала, что больше не в силах вынести этой боли, и знала: Стив по-прежнему будет ранить ее и будет пользоваться ее телом… пока она позволит ему. Вот все, что она значит для него, — нежное тело для постели. И почему бы нет? Ведь именно она отправилась за ним сюда и бросилась ему на шею!

Стив никогда не говорил, что любит… хоть в этом не лгал. Все это время любила лишь она, отдала ему сердце, а он женился только потому, что дал слово деду! Разве справедливо навязывать ему жену, в которой он не нуждается?

Вернувшись в комнату, Мария нашла сеньору в слезах.

Девушка сочувственно покачала головой. Как обидно. Что война разлучает любящие сердца! Скорее бы сеньор вернулся, тогда хозяйка снова будет улыбаться.

Стив Морган, однако, в этот момент гнал коня, стремясь удалиться как можно дальше от Техуакана. Он чувствовал невыразимую усталость, а настроение, достаточно отвратительное, почти не улучшилось, когда он догнал своих людей.

Сержант Маноло подошел к Стиву, широко улыбаясь:

— А я уж было подумал, ты не приедешь! Будь у меня такая жена, черта с два я оставил бы ее одну.

Они были старыми приятелями, делили тяготы партизанской жизни, и Стив невольно выдавил измученную улыбку.

— Ну что ж, я здесь, как видишь! Поехали, у нас всего неделя на выполнение задания.

Мужчины уже вскочили на коней. Группа из двадцати пята тщательно отобранных вояк, в основном бывших партизан, знающих каждую тропинку в горах, должна была раздобыть серебряную руду, которую можно обменять на деньги для выплаты жалованья армии хуаристов. Командовал ими дон Эстебан Альварадо, который сам когда-то отбывал каторгу в этих местах.

Генерал Диас дал весьма нелегкий приказ — официально конфисковать запасы руды для нового правительства. Владелец серебряного рудника успел сбежать, и теперь его владения принадлежали государству. Существовали и другие рудники, один из которых был недалеко от Пуэбло.

Приходилось проводить в седле дни и ночи, тем более что нужно было избегать проезжих дорог. Еды и воды не хватало, иногда мужчины довольствовались мякотью кактуса и сосновыми орешками.

По мере того как они поднимались в горы, воздух становился все холоднее, густой туман окутывал окружающий пейзаж, а мундиры не просыхали от постоянного мелкого дождя.

Хорошо еще, что армия императора защищала большие города и врагу было не до посылки патрулей и разведчиков.

Стив Морган все эти дни был непривычно расслаблен и злился за это на себя. Почему Джинни постоянно вторгается в его мысли? Почему он чувствует себя виноватым за то, что вот так, не попрощавшись, оставил ее?

Он вспомнил, как выглядела спящая Джинни в то утро: веки красные, распухшие от слез, пролитых из-за него. У Стива не было времени написать подробнее, по правде говоря, не было настроения для долгих объяснений, слез и упреков. Поэтому он оставил спящую жену, а сейчас был не в силах выбросить ее из головы.

«Прошлое вцепилось в нас, не хочет отпускать», — мрачно размышлял Стив. Он подумал о тюрьме, о молодом докторе-извращенце — и волна чистейшей ненависти охватила душу. Как его звали? Кабрильо… доктор Кабрильо. Это имя оставило горький вкус на языке. Оковы… тяжелые оковы.. палящее солнце… впивающиеся в окровавленную плоть муравьи… но все же Стив выжил и теперь снова оказался здесь на этот раз свободный, как ветер. Что за непредсказуемая ирония судьбы!

Неожиданно с небес обрушились потоки воды. Отряд как раз поднимался в гору Малинче. Все дороги и тропинки размыло, и пришлось поискать убежище под густыми соснами Но до места назначения оставалось слишком немного — не стоило медлить. Поэтому всадники, посовещавшись, поехали дальше, медленно, осторожно, отпустив поводья и пред ставив лошадям самим выбирать дорогу.

Жгучий холод пробирался сквозь мокрые мундиры. С со новых веток лились ледяные струи. Внизу в глубоком овраге шумела вода. Что произойдет, когда они доберутся до тюрьмы? Сработает ли тщательно продуманная уловка?

Стив посмотрел вверх, надеясь увидеть просвет, но небо закрывали свинцово-серые облака. Что за жизнь! Но пригоден ли он к иному, мирному существованию? Стив внезапно потрясение осознал, что треть жизни провел сражаясь или в седле; вечно в походе, нигде не задерживаясь надолго, — иногда охотник, иногда жертва… Ночи, проведенные на земли или в дешевых отелях, бесчисленные доступные женщины короткие бессмысленные встречи… Кроме одной. И внезапно перед глазами живо встало видение: они скачут сквозь дождь, ее спина прижата к его груди, он крепко держат ее одной рукой… тепло ее губ… вкус слез и дождя во рту. Как он заставил ее страдать! И был причиной еще худших страданий и унижений. Через какие муки пришлось пройти Джинни, но она не показала этого — была слишком горда. Он пытался заставить ее ползать перед ним на коленях, молить о прощении, но Джинни не позволила себе опуститься так низко! Единственное, в чем она призналась, — в своей любви к нему, а он… издевался, причинял ей новую боль. Трус, боявшийся увидеть правду, заставляющий Джинни платить за те преступления, которые сам же совершал против нее! Вел себя как зеленый юнец, впервые влюбившийся и обнаруживший, что у его богини грязные ноги и потускневший ореол!

Но разве это имеет значение? Да, Джинни была с другими мужчинами, используя свое тело как орудие выживания.

Неужели он в самом деле предпочел бы, чтобы она покончила с собой? Мог ли он смириться с этим? Джинни молила о понимании, а он ничего не желал слышать. Проклятие, он считает себя цивилизованным человеком, а на деле хуже последнего дикаря! Сколько женщин он брал, только чтобы удовлетворить мимолетную похоть! А Консепсьон? Что должна была чувствовать Джинни при виде его любовницы? Неожиданно Стив ощутил безумное желание ощутить ее руки на своей шее, прижать к себе, зацеловать до беспамятства.

— Джинни, кровь моего сердца, любимая… счастье…

Почему так трудно было сказать ей эти слова?

Дождь немного утих. Отряд почти добрался — еще один подъем и спуск, и они увидят стены тюрьмы из красноватого камня.

— Боюсь, это худшее испытание в моей жизни, — уголком рта пробормотал Маноло, когда они, оставив в засаде пять человек, дерзко подъехали к воротам.

— Стой! Кто идет?!

Стив первый, судорожно сглотнув, постарался ответить как можно более властно:

— Капитан Альварадо — девятый кавалерийский полк под командованием генерала Диаса. Мне необходимо переговорить с вашим командиром. Открывайте побыстрее — мы промокли.

— Генерал Диас? — после короткой паузы спросил другой голос. — Вы хуаристы?

— Генерал Диас служит нашему президенту, дону Бенито Хуаресу. Мы — представители мексиканского правительства, сеньоры. Долго еще ждать?

— Подождите… доложим капитану.

Через несколько минут ворота неожиданно распахнулись.

Показался мужчина в капитанском мундире, за ним виднелись несколько человек с ружьями на изготовку.

— Можете войти, сеньоры, но придется объяснить.

Стив сухо произнес:

— Что здесь объяснять, сеньор капитан? Война, считайте, кончена. Мы только что взяли Пуэбло, и вся провинция в руках нашего командира, генерала Порфирио Диаса.

Он позволил себе едва заметно улыбнуться, от души надеясь, что новости до этого отдаленного глухого места доходят не сразу.

— Но что вы здесь делаете, капитан? — нервно спросил командир маленького гарнизона. Он, по всей видимости, не знал, что предпринять.

— Считаю своей обязанностью сообщить вам, сеньор, что теперь это место считается собственностью государства.

И поскольку вы и все эти люди — солдаты, мне дан приказ не принимать никаких мер против лояльных солдат, боровшихся на стороне императора, при условии, конечно, что они решат доказать верность законному мексиканскому правительству. Говоря по правде, капитан, нам вовсе не хочется оставаться здесь — слишком тоскливо, — спешим присоединиться к походу на Мехико.

— Мехико? Значит, дело зашло так далеко?

— Да, я уже сказал, война почти закончена, и как только Куэретаро будет взят, нам придется отправиться в Мехико на официальную инаугурацию. У вас все еще остались сомнения относительно того, на чьей стороне воевать, капитан?

Несколько непередаваемо длинных минут капитан, казалось, колебался, но наконец, вытянувшись, щелкнул каблуками и поклонился:

— Капитан Хуан Фигейроа к вашим услугам. Вы должны понять меня — здесь действительно очень уединенное место, и новости почти не доходят. Но поверьте, я и мои люди рады служить мексиканскому правительству.

Стив коротко отсалютовал:

— Капитан Эстебан Альварадо! И чтобы не осталось никаких сомнений, позвольте предъявить мои полномочия.

При виде официальных бумаг в глазах капитана мелькнула искорка облегчения.

— Как видите, капитан Фигейроа, на мандате подпись не только генерала Диаса, но и самого президента. Надеюсь, вам ясны мои инструкции и моя миссия.

Внимательно прочитав документ, капитан Фигейроа рассеянно ответил, дернув себя за усы:

— О да, несомненно, капитан. Подписи действительно выглядят настоящими.

То, чего так долго опасался Фигейроа, наконец-то случилось, но… по крайней мере он мог сдать тюрьму и рудники, не теряя при этом лица.

— Извините за холодный прием, капитан Альварадо! Прошу всех спешиться. Не хотите ли чего-нибудь выпить, прежде чем приступим к передаче, э-э-э… имущества?

— Благодарю, капитан. Должен признать, путь был нелегким и долгим. Будьте уверены, генерал Диас узнает о вашем…. любезном сотрудничестве.

Глава 52

К тому времени как было выпито несколько бутылок вина и съеден наспех приготовленный ужин, атмосфера в значительной степени разрядилась. Солдаты обменивались шутками и весело хохотали. Капитан Фигейроа, со своей стороны, обнаружил, что капитан Альварадо — вовсе не опереточный солдат, подобно большинству офицеров-креолов, а закаленный боец, переживший много сражений и с честью носивший воинское звание. Он с сочувствием выслушал рассказ Фигейроа об унизительном назначении его, заслуженного боевого офицера, в эту забытую Ботом тюрьму.

— Может, мы сумеем добиться перевода. Я поговорю с генералом Диасом, — пообещал Стив.

— Вы лично знаете генерала?

— Его брат, полковник Феликс Диас, мой старый друг. Что же касается генерала, поверьте, служить под его началом — большая честь.

Задав несколько осторожных вопросов, Стив выяснил, что, с тех пор как он побывал здесь, мало что изменилось, правда, работа на руднике почти не велась, слишком опасно стало переправлять грузы по дороге в Веракрус. Что же касается тюрьмы… Тут капитан Фигейроа выразительно пожал плечами. Он почти не вмешивается в ведение дел — всем ведал управляющий рудником, он же и платил охранникам.

Условия содержания? Капитан снова пожал плечами. Как в большинстве тюрем! Он не знал, за какие преступления сидят здесь люди, но его предупредили, что многие из них — неисправимые преступники, отбывающие пожизненное заключение.

— Значит, все они — воры и убийцы? — настаивал Стив, сам не зная почему.

— Я принужден этому верить, капитан. Но вам не обязательно туда спускаться, к этому часу все заперты в камеры. В любом случае, охранники знают, как позаботиться о непокорных заключенных.

Стив поднял брови:

— Хотите сказать, их пытают?

— Капитан Альварадо, вы же знаете, как это бывает! Эти охранники — жестокие люди, почти звери. При переводе мне было приказано не вмешиваться в их действия. Возможно, иначе нельзя, некоторые из заключенных — совершенные животные!

Тем не менее Стив вежливо, но настойчиво попросил Фигейроа показать рудники. Как он жалел сейчас, что не уговорил генерала отдать приказ освободить заключенных!

И вновь он спускался по этим узким ступенькам, ведущим вниз, в рудники. Дверь открыл угрюмый охранник. Стив узнал его, но надеялся, что тот не вспомнит в гладковыбритом стройном офицере с чистым испанским выговором оборванного, затравленного заключенного, подвергавшегося пыткам и издевательствам.

Дверь люка захлопнулась, и их окутала темнота. Фонари, которые несли охранники и капитан Фигейроа, придавали этому месту вид ада.

Маноло, шедший за Стивом, прошептал:

— Господи, как я рад, что не приходится жить здесь, внизу.

Стив вздрогнул. В ноздри ударила знакомая невыносимая вонь, от которой он давно успел отвыкнуть, но приходилось идти вперед, изо всех сил сдерживая рвотные позывы.

Неунывающий Маноло тут же завопил:

— Фу! Тут всегда так несет?

Капитан Фигейроа сделал извиняющуюся гримаску:

— Боюсь, именно так. Лучше приложите к носу платок.

Видите ли, заключенные не моются, слишком много грязных тел в тесных камерах, а кроме того, чад от факелов…

Они шли по узкому проходу, где дымился факел, смоченный в креозоте. Слышался звон цепей. Откуда-то доносился громкий нечеловеческий вой. Камера пыток? Темная мокрая яма, называемая карцером, где человек ощущал, как медленно сходит с ума!

Стив задыхался. Только голос Фигейроа вернул его к реальности:

— Капитан Альварадо, что с вами? Простите, что спрашиваю, но новичкам здесь становится плохо. Я тоже так себя чувствовал, когда впервые спустился сюда.

«Забудь, — твердил себе Стив. — Проходи мимо камер, не слушай звон цепей, притворись, что на тебя это нисколько не действует. Все равно прежние каторжники мертвы — больше полугода здесь никто не выдерживает».

Капитан Фигейроа продолжал объяснения, и Стив заставил себя слушать и задавать заинтересованные вопросы.

В шахте каждый день добывалось определенное количество серебра — за этим следили охранники. Жила здесь богатая — добыли за три дня свыше фунта, разве неудивительно?

Сколько избиений и пыток потребовалось, чтобы добыть столько руды? Стив проклинал собственную слабость, но чувствовал себя все хуже: тело чесалось при воспоминании о ползающих по телу вшах. Он весь покрылся липким потом, несмотря на ледяной холод.

— Что теперь делать? — спросил Фигейроа. — Продолжать добывать норму или замедлить работу, пока сможем благополучно все переправить в Веракрус?

— Думаю, можно пока не спешить, — решил Стив, стараясь говорить как можно спокойнее. — Я дам расписку за серебро, которое мы заберем, а насчет остального… дождемся приказа президента. А пока, — жестко добавил он, — это, конечно, только предложение, но надеюсь, здесь хватает камер, чтобы немного улучшить положение этих людей.

Здешние условия вряд ли подходят для самых ужасных преступников.

— Капитан! — с бешенством вскинулся один из охранников, но Фигейроа рявкнул:

— Вы слышали! Немедленно очистить камеры, выходящие во двор!

Стоны становились все громче. Охранник угрожающе застучал в черную закрытую дверь люка:

— Заткнись, мразь, иначе получишь по-настоящему!

— Это карцер, — пояснил капитан Фигейроа, — тут сидят самые неисправимые.

«Знаю, — подумал Стив. — О Боже, я помню! Неужели и я так выл? Словно ничего не сознающее раненое животное…»

Не в силах справиться с собой, он неожиданно спросил:

— Как вы можете выносить весь этот шум? Этот человек, похоже, ужасно мучается. В армии мы бы отправили его в больницу или пристрелили. Неужели здесь нет доктора?

— Капитан слишком мягкосердечен, — с издевкой бросил охранник. — Эти животные не заслуживают пощады.

Рука Стива поползла к револьверу.

— Я задал вопрос, — холодно отчеканил он.

Он увидел, как охранник поспешно опустил глаза.

— У нас был один, — поспешно вмешался капитан, мой предшественник — лейтенант. К сожалению, погиб в результате несчастного случая.

— Лейтенант Кабрильо позволил себе быть добрым к некоторым заключенным, — бросил охранник, широко улыбаясь, — один и прикончил его… тот, кого он сделал своей шлюхой! — Мужчина сделал непристойный жест.

— Он сделал это разбитой бутылкой, отколол донышко… понимаете, капитан, ну и вонзил туда…

Раздался взрыв смеха, и Фигейроа бешено вскинулся:

— Клянусь Богом, вы, негодяи, забываетесь! Сеньор доктор был офицером!

— Но еще и педерастом, сеньор капитан.

Стива охватила такая холодная убийственная ярость, что он обрадовался, когда Маноло сильно толкнул его локтем в бок. Слишком долго он остается здесь, а это означает игру с огнем. Пора уходить. Фигейроа прав — эти охранники хуже диких зверей, негодяи с извращенными душами.

— Клянусь Богом, хватит с меня этой клоаки, — бросил он резко. Сейчас нужно думать только о том, как выбраться отсюда. Но когда-нибудь он вернется и освободит заключенных!

Они наконец начали медленно подниматься наверх.

Дождь перестал — тем легче и быстрее они вернутся. Стив чувствовал себя так, словно не мог надышаться свежим горным воздухом. Мундир высох, и он больше не чувствовал холода.

Небо прояснилось, и миллионы звезд сияли, словно бриллианты, на темно-синем бархате. Они остановились у крохотного журчащего родника. Днем, должно быть, все здесь цвета глаз Джинни. Прекрасные бездонно-зеленые глаза… он должен увидеть их снова, когда передаст серебро… должен объяснить… Как она кричала тогда;

— Неужели тебе нечего скрывать от меня, нечто ужасное, такое мерзкое, что ты не выносишь самой мысли об этом?

Теперь Стив мог сказать ей все — о тюрьме, даже о докторе Кабрильо. Он чувствовал, что освободился, горечь и ненависть покидали душу, а их место занимала любовь. Да, он любил ее — почему же пытался скрыться от неумолимой, неизбежной правды?

Глава 53

В порту Веракрус никогда не было так оживленно. Маленькая гавань не вмещала прибывающих кораблей, и многие оставались на якоре на рейде. Жара стояла невыносимая.

Время от времени налетали тропические ураганы, но все же некоторые европейцы все еще оставались в Мексике — дипломаты, решившие «выждать», беженцы-американцы, бельгийцы, австрийцы, не желающие расставаться с новоприобретенными землями и владениями, и даже несколько репортеров, слишком трусливых, чтобы увидеть своими глазами, как идут военные действия, но все же желавшие подзаработать на слухах и сплетнях. Казалось, все ожидали чего-то: корабля, который должен был отвезти ихдомой, известий от друзей и родных с фронта.

Джинни, приехавшая в Веракрус неделю назад, ждала судно «Янки Белль», которое еще должно было пройти карантинную службу, таможенный досмотр и получить стоянку в гавани. К этому времени потребность поскорее уехать и забыть все довела ее до отчаяния.

Джинни ненавидела этот город, с его квадратными зданиями, красными крышами и воротами из кованого железа.

Узкие, невыносимо грязные улицы с боковыми аллеями, где спали бездомные… Бесконечные песчаные дюны, постоянно меняющие форму под бешеным натиском океанских ветров… Жаркие, душные ночи, когда сон невозможен… Как могут люди жить здесь?

— Ненавижу! Скорее бы уехать! — повторяла Джинни каждое утро, одеваясь для ежедневного визита к корабельному агенту. Но новостей по-прежнему не было.

— Другие суда прибыли раньше. «Янки Белль» должен дождаться очереди. Не беспокойтесь, без нас не отплывет.

Им еще нужно доставить на борт серебро, — заверил круглолицый американец, проникнувшись жалостью к этой бледнолицей усталой женщине.

Джинни даже просила разрешения ожидать отплытия на борту, но агент покачал головой:

— Боюсь, это невозможно, мадам. Необходимо соблюдать правила. В любом случае, ни одна из шлюпок не может выйти за пределы гавани.

Поэтому Джинни ждала, почти не покидая крохотной комнатки, которую сумела достать в одной из убогих гостиниц, не осмеливаясь открыть окна из-за невыносимой вони и страха подцепить лихорадку. К счастью, в гостинице был маленький садик с шаткими стульями и столами. Зато там всегда была тень, а в саду росли огромные пальмы. Джинни постоянно заказывала оранжад и лимонад, предупреждая официанта, чтобы тот использовал кипяченую воду. Иногда, если день выдавался необычно ясным, можно было разглядеть вдалеке покрытую снегом вершину Оризабы, и Джинни вновь охватывали воспоминания: Оризаба… маленький город у подножия гор… веселые дни… танец для императора у бассейна… жизнерадостная Эгнес… красавец Мигель, очаровательный любовник, разрушивший ее жизнь… Что с ним будет теперь, когда возьмут Куэретаро? Что будет с бедняжкой Максом?

Джинни уже успела встретить знакомых, с которыми часто встречалась на балах и вечеринках в Мехико, и апатично позволила втянуть себя в их общество, присоединившись к их жалким попыткам отвлечься от суровой действительности. Все, что угодно, лишь бы отогнать тоску, нестерпимое напряжение, накопившееся от необходимости ждать, ждать, ждать. Март тянулся и тянулся без всякой надежды. Генерал Маркес с отборным отрядом кавалерии сумел прорвать блокаду Куэретаро и добрался до Мехико просить подкрепления, но сообщивший об этом знакомый только пожал плечами:

— Кого он может найти? Эти перепуганные политики собираются потребовать, чтобы он побыстрее убрался и попробовал отогнать хуаристов от города.

При упоминании о хуаристах Джинни вся сжалась. Кому может прийти в голову, что именно она, подруга княгини дю Сальм, замужем за одним из тех самых хуаристов, которых все так боялись? Но перестать думать о Стиве не могла. Куда он уехал в то утро, оставив ее так неожиданно, так бессердечно, даже без поцелуя на прощание? И где он сейчас? Под Пуэбло, вместе с войсками Диаса? Вернулся ли обратно на асиенду? Прочитал ли письмо?

Когда океанская гладь отражала глубокую синеву неба, Джинни вспоминала о глазах Стива, пылающих страстью или холодных, как сапфиры, когда он злился. Джинни не могла читать — перед глазами все время всплывало его лицо с падавшей на лоб непокорной прядью темных волос. Как она любила запустить руки в эти волосы… Как смягчалось его лицо, когда Стив улыбался по-настоящему, — ямочки на щеках и пляшущие в глазах искорки заставляли его казаться гораздо моложе, чем на самом деле. Думает ли он о ней когда-нибудь? Тоскует ли?

«Я всегда нужна была ему только для постели, — думала Джинни, — лишь для удовлетворения случайного желания, чтобы потом он мог равнодушно уйти еще и еще раз. Нет, больше я не вынесу страданий и не позволю ранить себя!

Если я нужна, пусть на этот раз сам придет за мной!»

Джинни упрекала себя за бессмысленную тоску, невозможные надежды. Стив не любит ее и никогда не любил. Это она была настолько глупа, чтобы принять вожделение за искреннее чувство.

«Я не буду биться головой о каменную стену», — упрямо думала она.

Но все ее приятели заметили, что очаровательная мадам Дюплесси совсем не похожа на себя — бледная, измученная, словно почти не спит, а в спокойные минуты лицо ее становится задумчивым и отстраненным.

Устав от постоянных участливых расспросов, Джинни позволила себе подружиться с миссис Бакстер, вдовой-американкой средних лет из Бостона, путешествующей с компаньонкой.

Не знавшая ни слова по-испански, миссис Бакстер подслушала, как Джинни дружелюбно беседует с маленькой горничной, убиравшей гостиную, и поспешила подойти, сияя широкой улыбкой, блестя широко раскрытыми, любопытными, чуть навыкате глазами.

— О дорогая! Простите, что навязываюсь, но вы, должно быть, из Европы? Говорите по-английски?

Джинни, скрывая улыбку? призналась, что так оно и есть.

С этого дня миссис Бакстер не отходила от нее, к решительному раздражению нескольких джентльменов, добивавшихся той же привилегии.

Она без малейшего смущения засыпала Джинни весьма неделикатными вопросами и вскоре назначила себя неофициальной дуэньей молодой женщины, особенно когда обнаружила, что мадам Дюплесси не кто иная, как дочь очаровательного сенатора Брендона.

Миссис Бакстер как-то встречалась с сенатором, когда был жив ее дорогой муж. Какое совпадение! Оказалось, что вдова тоже была пассажиркой на «Янки Белль», направлялась в Калифорнию повидаться с сыном и невесткой, живущими в Сан-Франциско, и заплатила огромную сумму за то, чтобы переправиться в порт на шлюпке.

— Но, видите ли, дорогая, я больше просто не могла это вынести. У меня был ужасный приступ морской болезни… а милая Софи тоже слегла! К чему было так мучиться? Лучше спокойно провести это время в Мексике, особенно сейчас, когда идет война!

Несмотря на недовольство вдовы условиями жизни на судне, она еще больше жаловалась на номер, в котором была вынуждена поселиться, — слишком тесно и грязно, а жара просто невыносимая! Все же леди ухитрилась выжить и даже питать живейший интерес к многочисленным друзьям и поклонникам Джинни.

Она предпочитала джентльмена-южанина, мистера Фрэнка Джулиана, с его очаровательными манерами, толстому, лысеющему бельгийскому банкиру, явно слишком старому для Джинни. Миссис Бакстер хотела знать все о былом величии, когда двор Максимилиана и Шарлотты был в Чапультепеке, о веселой жизни в Мехико, о прекрасной, но легкомысленной княгине дю Сальм.

Джинни привыкла выходить в садик чуть позже обычного, потому что миссис Бакстер любила подниматься пораньше, и обычно уходила в свою комнату, когда становилось слишком жарко. Иногда они вместе ужинали на открытом воздухе, в компании трех-четырех джентльменов, просивших разрешения присоединиться к дамам. Фрэнк Джулиан, один из южных колонистов в Корд обе, и жизнерадостный бельгиец, банкир Бернар Бешо, были самыми постоянными обожателями Джинни, но если Бешо довольствовался компанией прекрасной мадам Дюплесси и ее улыбкой, то мистер Джулиан, смуглый красавец, бывший полковник армии конфедератов, желал гораздо большего. Она впервые встретила его еще во времена Мигеля — Фрэнк был в числе гостей императора, когда Джинни танцевала у пруда. Джулиан знал, что она была любовницей Мигеля, а перед этим — «подружкой» графа д'Арлинже, и когда Джинни холодно отвергла его настойчивые ухаживания, с улыбкой сказал, что готов подождать — слишком красива мадам Дюплесси, чтобы долго оставаться в одиночестве.

— Просите стать меня вашей любовницей, мистер Джулиан? — вызывающе подняв подбородок, процедила Джинни.

— А если и так? Согласились бы? Пока я не очень богат, — продолжал он, игнорируя нетерпеливое постукивание ножкой, — но и не так беден, и, поверьте, вскоре приобрету состояние.

— Боже, но какое мне до этого дело? Заверяю, мистер Джулиан, что не ищу покровителя!

Джинни думала, что ее поведение отпугнет Джулиана, но тот явно не собирался сдаваться.

По вечерам они иногда играли в карты — в пикет, безик и даже в покер, если миссис Бакстер рано ложилась спать.

Мужчины с восхищением обнаружили, что их очаровательная собеседница играет не хуже любого из них.

Время от времени они нанимали мексиканских музыкантов, и, хотя те, конечно, не умели играть вальс, джентльмены умоляли Джинни потанцевать, но она упорно отказывалась. Однако в пятницу вечером, получив наконец известие, что в начале следующей недели «Янки Белль» бросит якорь в гавани, Джинни сдалась. Ночь была необычайно ясной, лунный свет заливал маленький садик. Музыканты играли «Голубку» и другие нежные мелодии, вечер был холодным, и Джинни пила слишком много, пытаясь сохранить приподнятое настроение. Неужели она в самом деле уезжает?! И неожиданно Мексика показалась настоящим домом по сравнению с далекой Калифорнией. Будет ли Сальвадор присматривать за маленькой асиендой?

— Жинетт, умоляю, потанцуйте! Осталось всего несколько дней! — просительно улыбнулся Бернар Бешо.

— Пожалуйста, это такая честь для нас, — добавил Фрэнк.

Даже миссис Бакстер поддержала мужчин:

— Джинни, вы же танцевали для императора, прошу вас, доставьте нам немного радости.

— Почему бы не сделать вид, что танцуете для любовника? — прошептал Джулиан, и Джинни вспыхнула от раздражения.

Миссис Бакстер, услышавшая его, неодобрительно нахмурилась.

— А, все равно, — махнула рукой Джинни. — По крайней мере велите им сыграть танец побыстрее! — Может, если станцевать, мужчины оставят ее в покое и не придется выслушивать вкрадчивые намеки Джулиана.

Осушив стакан, она, не обращая внимания на недовольные и удивленные взгляды, сбросила туфли. Пусть этот танец будет прощанием с Мексикой и с воспоминаниями о пережитом здесь.

Музыканты, обрадованные сыпавшимися монетами, заиграли буйную мелодию, не испанское фанданго, а хабаре цыган и крестьян.

Гордо вскинув голову, Джинни вышла в круг и прищелкнула пальцами; первобытный ритм наполнил тело, расслабляя мышцы и заставляя кровь быстрее биться в висках. Танец начался.

Даже официанты и горничные вышли в сад, но Джинни уже ни на кого не обращала внимания. Она танцевала для себя, для Мексики, для любви, потерянной навеки.

Привлеченные хлопками и криками люди протискивались в крошечный дворик. Гринга, танцующая как мексиканская цыганка? Невероятно!

Волосы выбивались из прически, и Джинни тряхнула головой, позволяя сверкающей волне рассыпаться по плечам.

Она двигалась сначала медленно, полузакрыв глаза, потом все быстрее и быстрее, пока не раскраснелись щеки, танцевала, как женщина для мужчины, чуть приоткрыв рот, закинув руки за голову, внезапно превратившись в лукавую кокетку, ту, которая обещает, но ничего не дает…

— Для кого танцуешь, зеленоглазая?

Слова были произнесены тихо, но Джинни расслышала их сквозь музыку, несмотря на тяжелые удары сердца. Дерзкие слова дерзкого незнакомца… но как хорошо ей был знаком этот чуть насмешливый, слегка нетерпеливый голос — она всегда его услышит, каким бы тихим он ни был.

Полузакрытые глаза широко распахнулись — время и пространство, казалось, замерли.

— Для тебя, Стив, только для тебя… — это все, что смогла прошептать Джинни перед тем, как броситься в его объятия.

ЭПИЛОГ

Глава 54

— Знаешь ли, невозможная женщина, что ты отвлекаешь меня от выполнения воинского долга? Идет решающее сражение, а я торчу здесь, да еще сколько пришлось добираться!

Больше никаких отпусков для меня, пока война не кончится!

Несмотря на притворно резкий голос, она была в его объятиях, а больше ничто не имеет значения! Стив любит ее, вернулся к ней, и теперь она выдержит все, даже разлуку, которой он угрожал.

Они были в ее комнате, и Джинни едва удерживалась от смеха, вспоминая испуганные, шокированные, неверящие лица окружающих, когда высокий, заросший щетиной американец в пыльной одежде начал целовать ее, будто не мог остановиться. Миссис Бакстер встревоженно вскинулась, заметив, что он подхватил Джинни на руки и понес к выходу.

Из чистой жалости к чувствам бедной дамы Джинни объяснила ей, перегнувшись через плечо Стива:

— Пожалуйста, не волнуйтесь, это мой муж!

Он остановился лишь на секунду, чтобы мрачно осведомиться, где ее номер.

— Только не говори, что на верхнем этаже — я весь день провел в седле и чертовски устал!

Потом Стив, не разжимая рук, бросил ее на постель и снова стал целовать. Между поцелуями Джинни пыталась расспросить его:

— Но… что ты здесь делаешь? Как нашел меня? В городе полно народу! Получил мое письмо? — И наконец сдавленным шепотом:

— О Стив! Я думала, ты не приедешь. Думала, что не хочешь меня.

— Что должен сделать мужчина, чтобы убедить тебя, упрямая, противная, злющая стерва? Желаешь, чтобы я встал на колени и молил не покидать меня? — Голос его неожиданно изменился:

— Господи, я, кажется, и это сделал бы! Видишь, до чего ты меня довела? Нужно было просто избить тебя за то, что сбежала и оставила это глупое письмо! Бросив серебро, я отправился прямо на асиенду и нашел лишь Сальвадора. Пришлось возвращаться — у меня был отпуск только на сутки! Повстречай я тебя, свернул бы твою хорошенькую шейку!

Стив был действительно сердит на Джинни, хотя не мог ни на секунду отпустить ее. Он вернулся так быстро, как мог, останавливаясь, только чтобы сменить лошадей, и узнал, что Джинни уехала. И только тогда, глядя на покрытое пятнами от слез, смятое письмо, Стив признал свое поражение. Он любил Джинни и понял, что, если потеряет ее, никогда больше не найдет. Мысль об этом жгла невыносимой болью.

Всю дорогу сюда Стив продолжал молиться — он, который никогда не молился, — чтобы корабль еще не отплыл, молился, проклиная ее. Бишопа, собственное тупоумие и упрямство. И когда наконец нашел Джинни, обойдя половину гостиниц в городе, она танцевала! В последний раз Стив видел ее танцующей в ночь венчания. О, если тогда она только училась, теперь была поистине великолепна! Как можно было расстаться с этой женщиной?!

Она отдавалась ему так, как отдавалась всегда, — щеки раскраснелись, глаза мокрые от слез, а тело — от пота, даже волосы были влажными.

— Черт побери, Джинни, почему в тот момент, как я тебя увижу, во мне просыпается желание? Переоденься! — бросил он, начиная сам раздевать ее и сердито ворча, что через двенадцать часов должен вернуться под стены Пуэбло.

Но когда Джинни хотела встать, он снова толкнул ее на кровать и придавил всем телом.

— Стив! Ты сам велел мне переодеться.

— Но не сию минуту, и ты прекрасно это знаешь!

Он начал срывать с себя одежду.

— Я знаю, что я ужасно грязный, потный и небритый, но тебе лучше к этому привыкать. На войне не до удобств. Как только возьмем Пуэбло — снова в поход, теперь на Мехико. Надеюсь, твои ноги по-прежнему сильны?

Джинни не верила собственным ушам, широко раскрытые глаза сверкали изумрудным пламенем.

— Ты хочешь… О Стив! Возьмешь меня с собой?»

— А о чем, по-твоему, я толкую? Думаешь, я смогу жить спокойно вдали от тебя? — Он приподнялся, опираясь на локти. — Боюсь, что могу предложить сейчас не очень много, любимая моя! По крайней мере пока не возьмем Мехико и Хуарес не въедет в город! Придется тебе быть моей солдаткой — готовить, править фургоном с вещами, стирать… и выполнять другие обязанности. — Он слегка укусил ее за ухо. — И предупреждаю: если увижу, что ты смотришь на другого, изобью до полусмерти! Пора запомнить, что ты — моя жена и принадлежишь только мне.

Джинни изо всех сил прижала его к себе, чувствуя, как сливаются их тела, становясь единым целым. И наконец он снова начал нежно целовать ее, шепча слова, которых она так долго ждала:

— Джинни, моя прелестная зеленоглазая колдунья… Ты сводишь меня с ума с того момента, как я впервые увидел тебя. Неужели ты не понимала, как я безумно люблю? И как любил всегда? Джинни… моя душа… моя жизнь… любимая…

Теперь Джинни знала: отныне все счастливые воспоминания будут начинаться с этого момента.

Примечания

1

Френчи — сокращенное «француженка» (амер.).

(обратно)

2

Поместье (исп.).

(обратно)

3

Так называли себя индейцы.

(обратно)

4

Самый модный парижский модельер того времени

(обратно)

5

Большие ножи для резки тростника.

(обратно)

6

Сорта водки.

(обратно)

7

Праздник (исп.).

(обратно)

8

Внутренний дворик.

(обратно)

9

Пастухи, ковбои (исп.).

(обратно)

10

Народные испанские мелодии.

(обратно)

11

Женщина, сопровождающая солдат в походе, в переносном значении — женщина легкого поведения (исп.)

(обратно)

12

Белая женщина, американка (мекс.).

(обратно)

13

Куртизанка, шлюха (исп.)

(обратно)

14

Война (исп.)

(обратно)

Оглавление

  • Часть I ПРОЛОГ
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  • Часть II НАЧАЛО
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  • Часть III КОНФЛИКТ
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Глава 23
  •   Глава 24
  • Часть IV ИНТЕРЛЮДИЯ
  •   Глава 25
  •   Глава 26
  •   Глава 27
  •   Глава 28
  •   Глава 29
  •   Глава 30
  •   Глава 31
  •   Глава 32
  •   Глава 33
  • Часть V LA SOLDADERA[11]
  •   Глава 34
  •   Глава 35
  •   Глава 36
  •   Глава 37
  •   Глава 38
  •   Глава 39
  • Часть VI LA CORTESANA[13]
  •   Глава 40
  •   Глава 41
  •   Глава 42
  •   Глава 43
  •   Глава 44
  •   Глава 45
  •   Глава 46
  •   Глава 47
  •   Глава 48
  •   Глава 49
  • Часть VII LA GUERRA[14]
  •   Глава 50
  •   Глава 51
  •   Глава 52
  •   Глава 53
  • ЭПИЛОГ
  •   Глава 54
  • *** Примечания ***