Странники у костра [Вячеслав Максимович Шугаев] (fb2) читать постранично, страница - 154

— Где он?

— Да вот за стенкой. Только приволокли. Голову поверни, как раз носом в стенку упрешься.

— Я слышу, Савелий Федотыч.

— Я рад за вас. Вы хорошо держались.

— Не очень. Откуда вы знаете?

— Митин с этим ругались. Как вы себя чувствуете?

— Плохо. Больно…

— Держитесь, Володя, держитесь, — Савелий Федотыч задыхался, каждое слово с трудом возникало из сипящей, булькающей темноты.

— Постараюсь. Вам трудно говорить, не надо.

— Грудь отбили… Попытайтесь не думать о боли — сразу легче станет. Считайте слонов.

— Кого?!

— Слонов… Знаете, когда хотят быстро заснуть, считают: первый слон, второй слон…

— Савелий Федотыч, меня еще раз поведут?

— Да. Дадут отлежаться и опять возьмут.

— Ужасно.

На половине Савелия Федотыча заскрипела дверь, ярко зажелтел свет фонаря и кто-то безрадостно, тупо выматерился. Савелий Федотыч, не таясь, громко сказал:

— Все. Прощайте, Володя. Держитесь. Я рад, я был очень рад познакомиться с вами. Живите, боритесь, кланяйтесь вашим!

Послышались глухие, тяжелые удары — затряслась дощатая перегородка, видимо, Савелия Федотыча били сапогами.

— Прощайте! — еще раз сдавленно крикнул он.

Володя приподнялся на локтях, привалился к щели: двое, в черных кожаных шапках, волоком тащили к двери бесчувственное, обмякшее тело.

Всхлипывая рядом, Степка причитал:

— Сгубили мужика, сгубили. Какой мужик был!

У Володи подломились руки, он ткнулся лицом в мягкую, старую солому, в носу засвербило от едкого сухого запаха куриного помета.

Лежал Володя недолго. Зазвякал замок на их половине, Степка отодвинулся и шепнул:

— Меня не знаешь, не видел, не встречал.

Володя еле-еле подтянулся, припал плечом к стенке, скособочился, оперся бедром о землю и ждал так, не сидя, не лежа. «Передохнуть не дали, гады».

Вошел Кехин дед, в шинели внакидку, без фуражки, с «летучей мышью» в руках. Он поднял ее, огляделся, увидел Володю. Присел возле на корточки, поставил фонарь на землю и со странною, смущенно-кривоватою усмешкой сказал:

— Послушайте, Зарукин. Я к вам с неожиданным предложением. Я могу вас отпустить. С одним, в сущности, пустяковым условием…

Володя прикрыл глаза, фонарь стоял слишком близко, утомляя ярким, приторно-керосинным жаром.

— Вы согласны? Согласны?! — Кехин дед торопливо, облегченно вздохнул. — Тогда прошу вас, передайте сыну, внуку… что я погиб в конце августа, вот здесь, в Юрьеве. Может быть, они, — Кехин дед снова смущенно, криво усмехнулся, — блинов испекут, помянут. Ну по-христиански, что ли… Что я когда-то был. Может быть, помянут… Как вы думаете?

Володя молчал.

— Впрочем, вы просто скажите. И как им заблагорассудится.

Володя молчал.

— Сейчас я прикажу, вас проводят, и с богом, на все четыре стороны.

Володя понял с долей мстительной радости: этот человек боится, плюнул на все свои принципы и пришел просить его, Володю, которому он так твердо объяснил, что такое честь и настоящий враг. Он испугался, пусть не смерти, не пули, а черной, вечной безвестности, испугался пропасть, утонуть в этой ночи — ни слова, ни стона, ни горстки земли не дойдет до будущего. «Ох, как ему страшно! Как нужны ему эти блины и поминки!» Володя отер с губ кровь и улыбнулся:

— Нет. Ни за что!

Офицер вздрогнул, нахмурился:

— Но, Зарукин, поймите. Я, как говорится, по-человечески вас прошу. Я не задеваю ваших принципов, убеждений, я просто хочу хоть воробьиной памяти о себе у родных мне людей — поймите.

— Ни за что!

— Жаль. — Офицер встал, поправил сползшую шинель. Нагнулся, поднял забытый фонарь. — Когда-нибудь вы поймете, что и у жестокости есть мера.

— Посмотрим, — сказал Володя. — Посмотрим, как меряете вы.

Офицер ушел. Под скрежет ключа зашептал Степка:

— Так его, Волоха. Так, гада. Молодец!

Володя снова лег на живот, раскинул руки, сморщил в сухом плаче лицо: «Ну, никаких сил, ни капли больше нету!»

Его расшевелил Степка, больно, требовательно тряся за плечи.

— Волоха, слышишь?! Волоха, ура кричи!

В селе стреляли, выстрелы все сгущались и сгущались, приближались к сараю. Степка улыбался, морща длинный грязный нос, — белели плотно сжатые ровные зубы.

— Батя привел, успел! Ура, Волоха!

Он ухватился за жердь стойла.

— Помоги, не дело с голыми руками оставаться.

Володя, преодолевая слабость ноющего, больного тела, встал, тоже схватился за жердь, и они рухнули вместе с нею. Степка всунул ее между столбов стойла и, хакнув, переломил.

— Держи, — бросил Володе толстый, березовый дрын с размочалившимися на изломе волокнами.

Кто-то уже дергал, рвал дверь. Степка кинулся к ней, махнул Володе и показал: вставай, мол, напротив.

Дверь распахнулась, Степка выронил дрын:

— Митяй! — заорал он. — Паря-я! Живем!

Степка побежал за Митяем, но вернулся:

— Волоха, ты ляжешь пока в огороде. Чтоб не нарваться. Я скоро, — и убежал, вытирая ладонью счастливое потное лицо.