Мощи [Иосиф Федорович Каллиников] (pdf) читать постранично, страница - 2
Книга в формате pdf! Изображения и текст могут не отображаться!
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (274) »
эмигрантов, сначала в Турции, в Египте, потом и в Чехословакии, где
в то время располагался центр русской литературной эмиграции. Мы
не знаем, как складывалось их материальное положение, ведь у них
уже была маленькая дочь, но именно в Праге Каллиников
заканчивает роман «Мощи преподобного старца и схимонаха
Симеона, пустынника Бело-Бережского», который известен нам под
именем «Мощи».
В эмиграции наиболее ярко проявилась кипучая деятельность
этого действительно высокоталантливого и многогранного человека.
Он пишет произведения под названиями «Хаос» («Заживо
погребенные»), «Гражданин Советского Союза», «Бобры», выступает
как переводчик с чешского языка. Пробовал себя и в драме —
сохранились тексты его пьес: «Любовь для власти не покорна»,
«Венцы вечности» и другие.
Иосиф Каллиников умер в 1934 году в санатории г. Теплице, в
Чехословакии, творчески еще совсем молодым. На его родине, кроме
указанного выше, выходил лишь один его сборник повестей «Бабазмея» (М., 1927). А ведь он был и очеркистом, и автором книг о Л. Н.
Толстом («Сексуальная трагедия Льва Толстого»). Этот драгоценный
клад еще лежит, ждет своего часа.
Воскрешая память об этом удивительном человеке, мы хотим
именно с Каллиникова начать нашу серию изданий «Библиотека
забытого романа».
Наталия Чекрыжова,
книговед.
5
ПОВЕСТЬ ПЕРВАЯ
ЖИТИЕ БРЕННОЕ
I
Мохом сырым, от снегов еще непросохшим, по лесу тянет,
валежником мокрым, зелеными иглами хвои смолистой — дух по лесу
благодатный.
А лес — не продерешься в нем — руки в кровь исцарапаешь.
Подле монастыря он прочищен только,— положена богомольцу
пищей духовною жить, красотою обители дальней, для того и лес
прочищали и сосну берегли каждую, за елкой ходили бережно.
Храма-то богомольцу для воспарения помыслами в обитель
горнюю мало,— выйдет от ранней — пока поют среднюю, дожидаться
ему надо до молебствия собором владычице в соборе новом, вот и
пойдет он на пустыньку, к колодцу основателя, а ежели там побывать
успел — так и в лесу полежать можно,— поразмыслить о своем житии
бренном, вот лес и расчищали за этим самым.
Осенью да весной послушание было такое от игумена
установлено: всей братии лес прочищать,— только иеромонахи да
старцы не ходили работать.
А отойти за полверсты от обители, тут и зверю-то не пройти
лютому — гущина да темень.
Николаю с Васей блаженненьким — всюду дорога.
Весь лес ими исхожен верст на пять, а может и больше — не
меряли, а шагали себе по валежнику, по кочкам, по тряскому моху.
Потрапезуют с братией, до вечерни и делать им нечего. По лесу
бродят, в амшару самую заберутся.
В лесу благодать — сосна, точно ладан, на солнце фимиам
воскуряет смолистый.
Растянулся плашмя дурковатый — лежит, сопит.
— Вася, ты чего сопишь?
— Елей от нее воскуряется,— ты только понюхай —
умилительно...
— Человек ты божий,— блаженненький.
— Ты не верь, брат,— это про меня говорят только...
6
— А ты думал — я тоже дурак?!
— Чего ж ты ругаешься на меня,— на меня и так все ругаются,
игумен меня костылем бьет!
— Ничего ты, Вася, понимать не можешь...
— Я-то — я все чувствую, чувствительный я...
— Оно по тебе и видно, что чувствительный,— иссохнешь ты
скоро от чувствований своих, исчувствуешься.
— Это я беса изгоняю...
— Сгинешь, Васька, ты от своего беса жилистого — вот что.
— А ты сам попробуй, разок только, один разик пробуй — он и не
подступится больше.
— Бабу мне нужно, девку хорошую беса моего укротить.
— Господи помилуй, сохрани-спаси,— что ты это коришь только
— наваждение сатанинское в женщине, в каждой бес блудный.
Заохал, закрутился по траве, по моху блаженненький, замахал
руками корявыми.
А Никола лежит — на весь лес громыхает, хохочет. Скачет по
соснам эхо горластое, по всему лесу прыгает. Передохнет капельку —
опять заливается.
Голос у него — баритон сочный, бархатный,— как начнет
выводить по верхам величание с певчими — сам себя даже слушает,
недаром же исполатчиком был архиерейским.
Со второго класса духовного взяли его в хор архиерейский,
исполатчиком сделали — баловнем купеческим, лю6имчиком.
На обед позовут свадебный либо поминальный солистов,
исполатчики с ними увяжутся, без них и хор не держится, ну и брали
с собой всюду.
Николая-то брал с собою всегда Моисеев — октава сольная.
— Пойдем, Колька,— без сопранов октаве нельзя быть.
— Да я, Николай Васильевич, боюсь с вами...
— Чего, дурак?
— Опять перепьете вы.
— Тезка ты мне, а боишься,— дурак,— говорю пойдем, значит
слушайся, а не то получишь затрещину.
Сперва Кольке боязно было, а потом и понравилось: наливочкой
угостят сладкою, по головке погладит вдова купецкая и двугривенный
сунет новенький.
— Возьми, Коленька, на гостинчики, возьми, душенька.
Октаве целковый пожалует за вечную память либо за многолетие
молодым.
7
Октава и сам здоровый детина, и голосище у него —
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (274) »
Последние комментарии
22 минут 29 секунд назад
25 минут 41 секунд назад
32 минут 16 секунд назад
43 минут 40 секунд назад
52 минут 41 секунд назад
58 минут 14 секунд назад