Мощи [Иосиф Федорович Каллиников] (pdf) читать постранично, страница - 2

Книга в формате pdf! Изображения и текст могут не отображаться!


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

в среде
эмигрантов, сначала в Турции, в Египте, потом и в Чехословакии, где
в то время располагался центр русской литературной эмиграции. Мы
не знаем, как складывалось их материальное положение, ведь у них
уже была маленькая дочь, но именно в Праге Каллиников
заканчивает роман «Мощи преподобного старца и схимонаха
Симеона, пустынника Бело-Бережского», который известен нам под
именем «Мощи».
В эмиграции наиболее ярко проявилась кипучая деятельность
этого действительно высокоталантливого и многогранного человека.
Он пишет произведения под названиями «Хаос» («Заживо
погребенные»), «Гражданин Советского Союза», «Бобры», выступает
как переводчик с чешского языка. Пробовал себя и в драме —
сохранились тексты его пьес: «Любовь для власти не покорна»,
«Венцы вечности» и другие.
Иосиф Каллиников умер в 1934 году в санатории г. Теплице, в
Чехословакии, творчески еще совсем молодым. На его родине, кроме
указанного выше, выходил лишь один его сборник повестей «Бабазмея» (М., 1927). А ведь он был и очеркистом, и автором книг о Л. Н.
Толстом («Сексуальная трагедия Льва Толстого»). Этот драгоценный
клад еще лежит, ждет своего часа.
Воскрешая память об этом удивительном человеке, мы хотим
именно с Каллиникова начать нашу серию изданий «Библиотека
забытого романа».

Наталия Чекрыжова,
книговед.

5

ПОВЕСТЬ ПЕРВАЯ

ЖИТИЕ БРЕННОЕ
I
Мохом сырым, от снегов еще непросохшим, по лесу тянет,
валежником мокрым, зелеными иглами хвои смолистой — дух по лесу
благодатный.
А лес — не продерешься в нем — руки в кровь исцарапаешь.
Подле монастыря он прочищен только,— положена богомольцу
пищей духовною жить, красотою обители дальней, для того и лес
прочищали и сосну берегли каждую, за елкой ходили бережно.
Храма-то богомольцу для воспарения помыслами в обитель
горнюю мало,— выйдет от ранней — пока поют среднюю, дожидаться
ему надо до молебствия собором владычице в соборе новом, вот и
пойдет он на пустыньку, к колодцу основателя, а ежели там побывать
успел — так и в лесу полежать можно,— поразмыслить о своем житии
бренном, вот лес и расчищали за этим самым.
Осенью да весной послушание было такое от игумена
установлено: всей братии лес прочищать,— только иеромонахи да
старцы не ходили работать.
А отойти за полверсты от обители, тут и зверю-то не пройти
лютому — гущина да темень.
Николаю с Васей блаженненьким — всюду дорога.
Весь лес ими исхожен верст на пять, а может и больше — не
меряли, а шагали себе по валежнику, по кочкам, по тряскому моху.
Потрапезуют с братией, до вечерни и делать им нечего. По лесу
бродят, в амшару самую заберутся.
В лесу благодать — сосна, точно ладан, на солнце фимиам
воскуряет смолистый.
Растянулся плашмя дурковатый — лежит, сопит.
— Вася, ты чего сопишь?
— Елей от нее воскуряется,— ты только понюхай —
умилительно...
— Человек ты божий,— блаженненький.
— Ты не верь, брат,— это про меня говорят только...
6

— А ты думал — я тоже дурак?!
— Чего ж ты ругаешься на меня,— на меня и так все ругаются,
игумен меня костылем бьет!
— Ничего ты, Вася, понимать не можешь...
— Я-то — я все чувствую, чувствительный я...
— Оно по тебе и видно, что чувствительный,— иссохнешь ты
скоро от чувствований своих, исчувствуешься.
— Это я беса изгоняю...
— Сгинешь, Васька, ты от своего беса жилистого — вот что.
— А ты сам попробуй, разок только, один разик пробуй — он и не
подступится больше.
— Бабу мне нужно, девку хорошую беса моего укротить.
— Господи помилуй, сохрани-спаси,— что ты это коришь только
— наваждение сатанинское в женщине, в каждой бес блудный.
Заохал, закрутился по траве, по моху блаженненький, замахал
руками корявыми.
А Никола лежит — на весь лес громыхает, хохочет. Скачет по
соснам эхо горластое, по всему лесу прыгает. Передохнет капельку —
опять заливается.
Голос у него — баритон сочный, бархатный,— как начнет
выводить по верхам величание с певчими — сам себя даже слушает,
недаром же исполатчиком был архиерейским.
Со второго класса духовного взяли его в хор архиерейский,
исполатчиком сделали — баловнем купеческим, лю6имчиком.
На обед позовут свадебный либо поминальный солистов,
исполатчики с ними увяжутся, без них и хор не держится, ну и брали
с собой всюду.
Николая-то брал с собою всегда Моисеев — октава сольная.
— Пойдем, Колька,— без сопранов октаве нельзя быть.
— Да я, Николай Васильевич, боюсь с вами...
— Чего, дурак?
— Опять перепьете вы.
— Тезка ты мне, а боишься,— дурак,— говорю пойдем, значит
слушайся, а не то получишь затрещину.
Сперва Кольке боязно было, а потом и понравилось: наливочкой
угостят сладкою, по головке погладит вдова купецкая и двугривенный
сунет новенький.
— Возьми, Коленька, на гостинчики, возьми, душенька.
Октаве целковый пожалует за вечную память либо за многолетие
молодым.
7

Октава и сам здоровый детина, и голосище у него —