Сказание об Эйнаре Сыне Войны [Александр Dьюк] (fb2) читать постранично, страница - 6

вписался в слишком низкую для такой громадины дверь в воротах. Послышался низкий свинцовый гул, бессвязное ворчание и сухой треск, а потом в конюшне стало чуть светлее.

Конь, следивший за удалением хозяина, обреченно свесил голову, печально посмотрел вниз. На земле лежали круглый щит, пара ножен с мечами и объемная тяжелая торба, в расстегнутой горловине которой виднелся блестящий купол шлема. Иногда жеребец сильно жалел, что был слишком умен для того, чтобы начать говорить. В конце концов, он мог бы окликнуть хозяина, напомнить, что герой без геройских пожитков это всего лишь полгероя, а в нередких случаях — треть, четверть, одна восьмая или одна сотая, разбросанная злодеями в числе остальных девяноста девяти частей по округе. Но по злой воле богов этому коню достался особенный герой, поэтому он молча сдвинул копытом щит ближе к стене конюшни и снова захрустел сеном.

***

— …А может, ты? — Скарв Черноногий зловеще наставил мохнатый палец на Ари. Мальчик вздрогнул и еще плотнее прижался к испуганному отцу. Скарв расхохотался. Ребяты подхалимски подхватили, выдавая самые разные оттенки идиотского смеха. — Да, пожалуй, в самый раз. Ну-ка, герой, выходь, биться будем!

Отец Ари, как все жители Рыбачьей Отмели, не обладал смелостью в достаточной мере, но был местным кузнецом, а значит, мужиком крепким и грозным на вид, хоть и весьма кротким по натуре. Он нашел в себе силы закрыть ребенка и состроил воинственную гримасу, от которой злодейская ухмылка медленно, но верно сошла с морды Скарва. Кузнец даже намерился бросить что-то дерзкое и сердитое, но на выручку Черноногому пришел ездовой хряк, который тоже умел строить воинственные гримасы, причем с максимальным эффектом устрашения. Хряк просто чуть подался вперед, издавая многозначительное «хрю» и щуря красные глазки, отчего у рослого мужика подогнулись колени. Скарв торжествующе расхохотался, но тем не менее рисковать не решился.

— Э нет, герой, — прогремел он, с гордым видом отъезжая от селян, — так не пойдет. Раз сказал — будем биться, значится, будем. Ну-ка предъявите мне его, ребяты!

Ребяты с готовностью направились к толпе. Вожак любил развлекаться, а они делали вид, что довольствуются подобными представлениями. В конце концов, довольный Скарв гораздо тише Скарва, вопящего от недовольства. Снорри, выполнявший роль щита для односельчан, хоть и не находился на курсе прямого следования ребят, даже не стал пытаться с него уйти, терпеливо дождался, когда его ткнут в бок. В конце концов, от довольных ребят все-таки меньше убытка, чем от ребят недовольных, которые больше ломают, чем грабят. От бессилия, досады и обиды Снорри бросил шапку на землю и яростно потоптал ее. Шапка стоически стерпела свою участь, хотя голова спокойного Снорри мало чем отличалась от головы Снорри отчаявшегося.

Ребяты Скарва растолкали жмущихся друг к другу, пятящихся селян, пара из них оторвали верещащего мальчишку от упирающегося отца, наградив последнего несколькими солидными ударами, и поволокли его к вожаку, драматично обнажавшему меч из ножен. Гордому, надменному, самодовольному, пышущему мощью и превосходством, как громадная навозная куча вонью в жаркий день, над брошенным к копытам хряка шестилетним зареванным мальчишкой. Оставшиеся двое ребят наставили копья на возмущенно зашумевших селян. Ощутимо крепло напряжение, нарастал драматизм.

Нет, ну сколько можно? Есть же пределы терпению. Мы, конечно, не вояки, но нас тут десяток сильных мужиков, даж топор один имеется! А их всего-то пять свиней. Чего мы, в самом деле? Так и будем стоять и спокойно смотреть? Это ж сосед наш, его малец! Глядь, что творит! Зарубит же сейчас! Вы чего, люди? Не люди, что ли? Чего, как овцы, стоите? Так и будут кровь пить, детей резать, девок уволакивать да погреба курочить, ежели стоять! Чего говоришь? Да плевать на героя этого, сдрейфил, видишь? Айда, мужики, сами, что ли, не справимся? За мной! Эй, вы чего? Ну да, вместе! За мнооо!.. Да вы охренели?!

Чем бы все закончилось, ведает разве что Судьба. Впрочем, если и не ведает, проверить это все равно не удастся. Никто, даже Отцы и Матери, не смеет задавать ей вопросы. Во-первых, хоть она и жила на Хаттфъяле и являлась родственницей богов, но богиней не была и не подчинялась Отцу Войне. А во-вторых, так уж просто завелось, что с Судьбой спорить не принято.

— Идет! Он идет! — вдруг завопил во всю глотку кто-то из толпы.

Это был тот самый вопль, который по законам драматургии должен раздаться в самый острый и напряженный момент. Например, когда злодей заносит меч убивающий над воплощением невинности. Именно в такой момент должна наступить внезапная немая сцена. Главный злодей должен расстроиться, что опять отвлекают от любимой работы, и попытаться глянуть на помеху из-под не вовремя съехавшего на глаза шлема. Воплощение невинности должно перестать реветь, будто слезы перекрыли за неуплату. У беззащитных селян должно отлечь от сердца и укрепиться чувство гордости за