Прощай, красавица! (СИ) [The_Scientist] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

сотрясающиеся от сильного кашля плечи. — Держись.

— Я и забыл, что сержант у нас слегка чахоточный, — поднимаясь с бревна, произносит Дернир. — Сейчас воды принесу, если осталась.

Он уходит, а Барнс все не может успокоить приступ, вновь и вновь протыкающий его солнечное сплетение тупым ножом. Отравленным. Но не тем ядом, что убивает мгновенно, нет. Этот давно попал в организм, ещё в холоде австрийского завода. Прижился в нем. И теперь как паразит жрал изнутри, не давая покоя.

Баки вдыхает поглубже, подавляя кашель. Стив поднимает его, перекатывает бревно ближе к огню и сажает обратно, взглядом ища, чем бы накрыть, чтобы согреть.

Барнс хрипло усмехается.

— Ты что? — удивлённо спрашивает Роджерс.

— Кажется, я превращаюсь в тебя, Стиви.

Роджерс смотрит на него несколько секунд, сдвинув светлые брови. Хмурится как будто немного сердито, но тут же растягивает губы в улыбке, и в его взгляде на секунду находит отражение облегчение. Баки шутит даже сейчас, а значит, ни Гидра, ни болезнь не сломают его.

— Ты по-прежнему придурок, — качает головой Роджерс, складывая руки на груди.

— А ты по-прежнему сопляк, — вторит Баки и снова глубоко кашляет несколько раз. — Хоть и стал в три раза больше.

***

Когда Барнс, вздрогнув, просыпается от беспокойного сна в санчасти лагеря, вокруг очень светло. Слишком. Все такое чистое и белое, что первые несколько секунд ему сильно слепит сонные глаза.

Он лежит на мягкой койке. Укрытый, тщательно обработанный, с перебинтованными ногами и следами от уколов пенициллина. Где-то по правую руку от него над другим раненым солдатом суетится низенькая кудрявая медсестричка. Тот что-то настойчиво просит. Она отвечает неразборчивым шепотом, качая головой.

Баки видит ее лишь краем глаза. Голову специально не поворачивает, чтобы она не заметила, что он проснулся. Прикрыв глаза, выдыхает. Он чертовски устал. Не физически. Морально. Устал так, как может, наверное, только человек, проживший очень долгую жизнь, а ведь ему всего двадцать шесть лет по паспорту.

Ощущается как сто двадцать шесть. На этой чертовой войне каждый день за год.

Где-то в другом углу застонал от боли солдат. Так жалобно и протяжно. Какой-то рядовой, Баки не запомнил его имени. Но своими глазами видел, как в его руку попали осколки шрапнели. Пришлось отнять по локоть. Ночью вроде лежал тихо, а теперь вот снова. Видимо, действие обезболивающего кончилось.

Баки невольно слушал, как солдат в углу плакал, и снова вспоминал свою маленькую тихую квартиру в Бруклине. Вспомнил прогулки со Стивом и тот вечер накануне его отправления в Англию. Лучше бы он не заканчивался. Старк Экспо, выставка, танцы. И та милая девушка, Бонни. Обещала, что будет ждать его, но Баки знал, что она не дождётся. Бонни хотела романтики, а в войне никакой романтики нет.

Война — это страх, кровь, потерянные конечности. Вот как у того безымянного рядового на койке в углу.

Шумно вздохнув, Баки ловит себя на мысли, что впервые за долгое время совершенно не чувствует боли в лёгких. Собственное дыхание перестало отравлять его ядом. Барнс снова хочет курить, и понимает, что идёт на поправку. Боже, храни медицину!

— Доброе утро, сержант Барнс. — Кудрявая медсестричка, услышав, подкатывает к нему свою тележку. Критично окидывает его обнаженный торс изучающим взглядом, едва не заставив его с непривычки смутиться. Едва. — Как самочувствие?

Баки растягивает губы в улыбке. Приподнимается на локтях, занимая более вертикальное положение, опирается спиной.

— Гораздо лучше, — отвечает он, непроизвольно напрягая мышцы и расправляя грудь. — Все благодаря Вам, как я понимаю.

Медсестра старается подавить смешок и сохранить серьёзное лицо, но Барнс замечает, как дрогнули уголки ее накрашенных губ. Усмехается про себя, мысленно закидывая это в свою копилку.

— Я вижу, Вам действительно лучше, сержант, — говорит девушка, набирая содержимое ампулы в шприц. — Но пару уколов для закрепления результата сделать ещё нужно, так что поворачивайтесь на живот и снимайте трусы.

Прыснув в кулак от нелепости ситуации, Баки медлит, качая головой, и тем не менее, послушно переворачивается, откидывая укрывавшую его простыню. Надо так надо — кто он такой, чтобы не повиноваться?

Где-то недалеко из радиоприемника играет знакомый мотив «Bella Ciao»*. Барнс услышал эту песню, когда их закинули поддерживать освободительное движение в Моденских горах, — там она была негласным гимном сопротивления. Он плохо понимал итальянский, но его знаний хватало, чтобы разобрать слова «прощай, красавица» в припеве. Почему-то эта повторяющаяся строчка неумолимо напоминала Баки о доме.

Сначала от уколов больно, потому что