Метаморфозы Стивена Роджерса (СИ) [unesennaya_sleshem] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

людей даже ценой собственной жизни. Баки ушёл первым, и Стив оказался не готов к такому удару. Не смог его спасти, не смог даже пальцем пошевелить. Потеря лучшего друга на долгое время парализовала его способность чувствовать жизнь. Затем подорвался на мине Дернье. Это было похоже на косой удар ножом в печень, потому что Стив только-только начал если не приходить в себя, то хотя бы перестал быть похожим на механическую куклу. К тому моменту война неумолимо двигалась к концу, формирования ГИДРы огрызались неистово, разбрызгивая ядовитую пену изо рта, как стаи бешеных волков; а они, Воющие Коммандос, наоборот устали. Чересчур устали. Потеря двух бойцов и постоянное напряжение вымотали их, подразделение жило на честном слове и фанатичной вере в него, Капитана. Держать навязанную планку было ещё невыносимее, чем просто сражаться. Но потом они вышли на Черепа, и всё закрутилось так, что только и мелькало калейдоскопом в глазах. Стало не до размышлений и терзаний.

А после была «Валькирия» и сладостная леденящая тьма, теперь уже его собственная. Стив никому не говорил об этом, но в тот момент, ещё в воздухе, осознав, что это — конец, испытал ни с чем не сравнимое умиротворение. Уходить самому оказалось не так страшно, как терять. Впервые за долгое время ему стало спокойно.

Кто бы объяснил ему раньше, насколько это убивает — терять своих? Как убивает ещё больше — оставаться невредимым при этом? Кто бы его научил, как с этой пустотой внутри полноценно — или сохраняя хотя бы видимость — жить?

Стив вздохнул тяжело. Согнулся ещё и всё же стукнулся головой о паркетную доску. Пахну́ло пылью. Действие не принесло никакого облегчения. Он просто не мог больше держать свою гудящую голову на шее. Она весила тонны.

Уже два года он безуспешно искал. Зимний Солдат не возникал нигде, не оставлял ему ни единого следа или зацепки. Раскинутая ими с Сэмом сигнальная сеть безмолвствовала. Специальный Агент с позывным «Призрак» исчез с берега Потомака, оставив после себя только обрывающуюся ниже по течению недлинную цепочку отпечатков подошв тяжёлых армейских ботинок. Вскоре вода слизала и их. Стив отчётливо помнил холодный, острый взгляд. Помнил бой и цеплялся за эти воспоминания так сильно, словно не было в его жизни ничего более настоящего. Вернуть ему Баки в виде бездушного убийцы… От одной мысли кишки ожидаемо свернулись в узел, а к горлу подступила кислая дурнота. И ведь каждый раз так, не надоело же? Стив поморщился и усилием воли сглотнул желчь обратно, подождал, пока та уляжется. Призрак — язык не поворачивался называть его Баки — не нуждался в нём. Не нуждался в нём так, как сильно был необходим Стиву. Вообще не испытывал каких-либо чувств. Не помнил.

Прежний Баки приходил во снах. Чаще — в кошмарном полёте в пропасть, и Стив часто летел с ним вместе, и при этом совсем не боялся. Иногда во сне он тянул к нему пальцы и крепко вцеплялся в промёрзшую ладонь. И тогда Баки переставал бояться тоже. Только смотрел — понимающе. Это были самые болючие, истязающие кошмары. Наутро Стив ненавидел себя за то, что не прыгнул вслед, что малодушно вжался в поручень и даже зажмурил глаза от ужаса. Он должен был прыгнуть. Или смотреть — до конца. Смотреть на то, как умирает на дне ущелья его лучший друг.

Но иногда были и другие сны. По обычаю они заканчивались душной маятой, скомканными простынями поутру и запачканным нижним бельём. И Стив никогда не давал себе возможности даже секунды раздумывать над этим. Просто раздевался, скидывал трусы в стирку и забирался под прохладный душ. Баки из грязных снов жил вместе с ним ещё в Бруклине, и всё, что крутило так и эдак его подсознание во сне, на самом деле почти произошло между ними незадолго до определения Баки в сто седьмой пехотный.

Однажды тот вернулся поздно, пьяный и залихватски-весёлый, но при этом не растрёпанный, наоборот — собранный, одетый с иголочки в лучший свой костюм; зачёсанные, уложенные с бриолином волосы блестели и разве что не слепили глаза в тусклом свете единственной лампочки под потолком. Он с чарующей небрежностью скинул пиджак на табурет и начал горланить скабрезные куплеты, что пели в доках рабочие, не обращая никакого внимания на возмущённый долбёж соседки в картонную стену. Стив проснулся сразу, ещё от ключа, тяжело провернувшегося в замке. Наблюдал за ним через проём между прихожей-кухней и комнаткой. Но встал с кровати только с началом показательного выступления, да так и замер на пороге кухни. Баки пел редко, но уж когда пел — туши свет, — громко и с чувством, иногда безбожно фальшивя, и не заткнётся ведь, пока не выпоет всё наболевшее. Или пока Стив не предложит ему альтернативу — к примеру, чашку горячего куриного бульона. Баки никогда не отказывался от бульона. Стив, худой и мёрзнущий, шлёпающий босыми ногами по полу, то и дело путающийся в длинной ночной рубашке (это было нормально, надевать рубашку на ночь, про пижамы