Избранное [Йордан Радичков] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

не пускает. Заднюю стену дома давно не белили, штукатурка потрескалась и осыпалась, вода, стекая по стене, оставила на ней бурые следы. В былые времена стену мазали то чистой известкой, то с добавлением синьки, и теперь, когда она облупилась, местами была видна грязная штукатурка, смешанная с половой, местами синели пятна, похожие на желваки или шрамы от старых ран; бурые подтеки спускались от черепичной крыши к фундаменту, прокаленному и ссохшемуся, и тем явственнее становилось, что спину этого человеческого обиталища крепко хлестало время, что не раз по нему стекал гной и немало синяков и чумных пятен отпечаталось на старой коже. Лицо дома было так же неприглядно, как спина, с той только разницей, что оно не было слепым: дом смотрел на мир двумя окошками без створок; одно было меньше другого, с железными ставенками, и дом, казалось, глядит, прищурившись. На задней стене хозяева подвесили под самой черепицей, чтоб не мочило дождем, грядку от телеги, о передней же заботились больше: она была недавно побелена, отливала синевой, а окна были обведены коричневой рамкой. У реки есть коричневая глина, раньше женщины копали там особую белую глину, которой мыли волосы (волосы от нее становились блестящими), но, когда белая глина кончилась и они увидели, что волосы становятся уже не блестящими, а седыми, они стали копать коричневую глину и мазать ею цоколи домов; некоторые, кроме цоколей, обводили коричневыми рамками окна и двери. Лишь цыгане из соседнего хутора Выселки не употребляли эту природную краску, она казалась им слишком мрачной. Они красили свои дома только в синий цвет, и, хотя это не самый веселый из цветов, дома их, сбившиеся в кучу на зеленом скате напротив деревни Нижнее Лихо, глядели весело. Весело глядели они еще и потому, что цыганки одевались в темно-розовое, и, когда они ходили между домами, на стены падали розовые отблески. Можно сказать, что Выселки были словно пестроцветная птица-удод, ненадолго опустившаяся отдохнуть — отдохнет, покажет свою пестроту Нижнему Лиху и улетит.

Дом, о котором мы рассказываем, редко смотрел на пестроцветную птицу, называемую Выселки. Деревянная лесенка, плотно прилепленная к стене, вела на маленький балкон с двумя подпорками. Хозяин проявил предусмотрительность, прилепив лестницу к самой стене, широкая стреха защищала ее от дождей, а зимой — от снега, но дожди все-таки успели проесть перила, дерево покоробилось, а древоточцы со слепой методичностью довершали дело. Балкон был защищен от влаги лучше, хотя и он почернел и покоробился. Хозяин сколачивал все из бука, а буковое дерево не выдерживает солнца и влаги, коробится, само раскалывается, как человек, который готов от себя отречься, и потому не случайно народ говорит: «Раскололся, как буковая доска». Хозяин дома был бондарь, бондарня помещалась на нижнем этаже, под балконом, верстак стоял у самого окна, чтобы на него падал свет. Когда хозяин умер, родные забили окно двумя досками крест-накрест, будто поставили на бондарне крест. На трубе дома с незапамятных времен ютилось гнездо аистов. Труба была широкая, квадратная, плетенная из расщепленных пополам ивовых прутьев и потом обмазанная глиной, чтобы прутья не загорелись.

Лицом дом обращен к реке. Он стоит на высоком берегу, в разлив река выходит из берегов, заливает часть двора, иногда унесет клепки или целую кадку, но взамен, бывает, притащит ствол бука или грецкого ореха. По ту сторону реки — огороды, за ними — Выселки, дальше мягкими складками идут отроги гор, тянутся пастбища и леса, среди пастбищ торчат языческие и христианские молельные камни, в лесу белеет каменный карьер, где добывают известняк. Две печи горят попеременно — обжигают известь, и летом в карьере можно услышать предостерегающие крики: «Берегись! Береги-ись!», сопровождаемые глухим гулом. При взрывах окна подрагивали, стекла звенели, и по всему дому проходила дрожь.

Что еще мог увидеть дом своим большим и своим маленьким окном? Дальше, за лесами и пастбищами, за холмом Бибино Лицо, вздымалась громадная сизая дуга Балканских гор, видна была телевизионная ретрансляционная вышка — железный божок технической цивилизации, вершина Тодорины Куклы синим трезубцем врезалась в небо, а к востоку горная цепь бледнела и внезапно обрывалась Врачанским Камнем. Горы не давали взгляду проникнуть дальше, громоздясь сплошным сизым, лишенным деталей массивом, словно принадлежащим иному миру. Лишь перед дождем они словно придвигались к деревне, становились более доступными, и тогда человеческое воображение начинало карабкаться по их склонам, достигало хребта, а человеческий дух, возносился высоко над гнусавящей рекой, над деревушкой и известковыми печами, над пастбищами и молельными камнями. Перед дождем, когда горы придвигаются, а небо мечет молнии и ворочает камни в своих небесных карьерах, в доме становится тесно и душно.

В обычное же время горы на западе и на юге кажутся очень далекими и лишь где-то там, вдали, преграждают путь к миру