Вечная память (СИ) [Ainessi] (fb2) читать постранично, страница - 1
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (58) »
========== Ars vitae (искусство жизни) ==========
игла, которой я себя сшиваю,
размашисто, не обметав края,
настолько основательно живая,
что я задумываюсь - точно ли моя.
она дрожит, вибрирует, как будто
стежков тугой морзянкой взад-вперёд
трёхмерное послание кому-то
через нутро моё передаёт.
а этот кто-то, грамотный, как сканнер,
читает альфу, бету, еръ и ять,
с неспешностью размеренной листая
всё то, что больно было зашивать.
он редко, но, случается, хохочет;
он запивает хохот коньяком.
могу признаться, любопытно очень -
о ком же там написано? о ком?
чьё имя в педантичности морзянки
сейчас его исследует лорнет?
игла меня татуирует. зябко.
и нет покоя. и тревоги нет.
(Яшка Казанова)
В конечном счёте может оказаться, что благодаря молекулярному протезированию - долговременному вводу в клетки автономно функционирующих молекулярных роботов, которые будут предотвращать повреждения молекул или лечить их сразу после возникновения, — а также перепроектировке геномов клеток старение замедлится настолько, что в его лечении уже не будет необходимости.
Значительная перепроектировка генома может в итоге привести к искусственной трансформации Homo sapiens в другой биологический вид.
(президент Геронтологического общества РАН Владимир Анисимов)
В день, когда Стана впервые вошла в тот дом, была весна, он помнил так четко – будто это было вчера. Сегодня тоже была весна, и на деревьях в университетском саду набухали и прорывались нежной зеленью на диво крупные почки. Островки почти сошедшего снега – грязно-серого в индустриальных районах города – здесь были кипенно-белыми с прожилками красного и желтого: палой листвы, и пожухлой травы.
Алек улыбнулся, натягивая выше теплый шарф, поежился от порыва пронизывающего ветра. Пальто бы не помешало, но с этим он разберется позже.
Мягкий звон колокольчика на входе в почтовое отделение университета заставил его улыбнуться снова. Он взял у девушки за стойкой фирменную коробку, отказался от помощи и отошел в самый светлый угол, к столу. Сверток нашелся в сумке почти сразу, в конце концов, вещей у него было немного. Пока немного. Он положил сверток в коробочку и накрыл его чистым листом, но это – отчего-то – показалось неправильным. Пальцы нащупали ручку, лист лег на стол. Он не думал, что писать, слова пришли сами. «Честь и верность» - единственно правильное решение, нет смысла в долгих письмах и объяснениях. Нет смысла в извинениях, тем более что Алек ни о чем не жалел.
Сложенный вчетверо лист уютно примостился сбоку свертка. Он скользнул пальцами по боку заклеенной коробки, будто лаская, а потом, надписав имя и адрес, положил ее в ящик для посылок. Еще раз, на прощание, улыбнулся девушке за стойкой и ушел, провожаемый мелодичным звоном.
Последний долг чести был отдан.
Ах, нет. Он рассмеялся и запрокинул голову, подставляя солнцу свое-чужое лицо. Еще он клялся его убить.
Он шел по улицам неторопливо, наслаждаясь каждой минутой вновь обретенной свободы, такой невозможной и такой желанной. Он хотел жить когда-то, болезненно, страстно, до панического ужаса и перехватывающего горла. Потом он также страстно хотел умереть.
Сейчас он хотел к морю.
Алек улыбнулся и подошел к самым перилам, глядя на серебристую ленту реки. Рябь на водной глади успокаивала, расслабляла. Он позволил себе минуту слабости, закрыв глаза и прислушиваясь к ветру, плеску воды и шуму машин в отдалении. Потом пошел дальше, перекатывая между пальцев ключ.
Квартира Дена будто замерла во времени. Она осталась такой же, какой была в его воспоминаниях, в воспоминаниях Станы. Он даже замер, глядя на свое отражение в зеркале, в таком знакомом зеркале, в такой знакомой ванной. Он очень хорошо помнил, как Стана притаскивала сюда табуретку и становилась на нее, пристраиваясь рядом с мамой, когда та чистила зубы или умывалась. Как мешалась и лезла под руку, но мама никогда не злилась – только разворачивала ее к зеркалу и обнимала, показывая, как смеются и они, и их отражения.
Никогда не видел этого, но помнил.
Сейчас в этом зеркале не было ни ее, ни мамы. Только усталое бледное лицо с серыми сверкающими глазами. Он закрыл лицо руками, зеркальный Алек повторил это движение. Он пошел в комнату, поднялся на чердак. Репликатор стоял там же, где и при Дене. Когда все еще были живы. Когда живущие здесь были счастливы, когда Ден уходил сюда, смеясь и говоря: «Я на техобслуживание». Алек прижался лбом к холодному металлу, чувствуя боль, свою – и чужую. Чужую боль от осознания того, что и опять, и
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (58) »
Последние комментарии
4 часов 18 минут назад
4 часов 29 минут назад
4 часов 31 минут назад
4 часов 38 минут назад
4 часов 38 минут назад
4 часов 42 минут назад