Кровь и слезы Луганска [Алексей Геннадьевич Ивакин] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

вздрогнула. На подоконнике сидел обалдевший шмель, ударившийся башкой о стеклопакет.

— Бисова ты тварына! — махнула рукой Татьяна Леонидовна. В ответ контуженное насекомое помахало крыльями и, тяжело гудя, унеслось в неизвестном направлении.

 В первый день канонады исчез Жучок, кобелек неизвестной масти, притащенный еще покойным мужем и дедом Федором. Хорошо, что шахтер дядя Федя помер до всего этого непотребства. Кот Степан из дома выходить не собирался. Толстошеий, он только повернул голову, когда в дом вошли четверо.

 Баба Таня повернутся не успели, как эти четверо моментально проскользнули через летнюю кухню в комнаты, заглянули в ванную комнату и в туалет, вывернули наизнанку двери шкафов. Послышался визг Оленьки. В кастрюлю с тестом упало клубничное варенье.

 На кухню визжащую внуку вволок за косы жилистый, но мелкий дядька.

— Да что вы делаете, изверги! — вскинулась Татьяна Леонидовна

 Длинный как шпала пнул ее в бедро. Она рухнула в угол, испачкав обои клубничным вареньем:

— Заткнись, мужики где? — вместо лица у него был платок с черепом.

— Муж умер, сын в Крыму, отдыхает...

— Сепары, значит, — приглушенно сказал долговязый Череп. И внешней стороной легко ударил Татьяну Леонидовну по лицу. Так легко, что закапала кровь из носа на линолеум. Странные мысли посещают людей в такие моменты. Совершенно неконтролируемые разумом. В углу хныкала внучка, над ней стояли вооруженные люди в масках, с жовто-блакитными шевронами на руках. А она подумала, что не успели с Федором линолеум перестелить. Этот старый уже, почерневший в углах...

— Тащите их на улицу, — сказал Череп. — И не трогать!

 Мелкий схватил подмышки внуку, поволок к выходу. Оленька завизжала.

 Татьяна Леонидовна потянула к ней руки, капая слезами и кровью на халат, но тут ее тоже потащили к входной двери.

 А на улице палило солнце, грохотала канонада, были слышны выстрелы. Ужасно что-то гудело, скрипело и скрежетало. Взвывая разными голосами, орали танки, бронетранспортеры, боевые машины пехоты, грузовики и микроавтобусы. Во всем этом Татьяна Леонидовна не разбиралась. Она слышала лишь дьявольскую, потустороннюю какофонию звуков, сквозь которую пробивалось хныканье Оленьки. Ее по серой жужелке тащил тощий. Колени ее обдирались на острых камешках, дорожный шлак темнел от крови и тут же покрывался белой пылью. Из дома вышел долговязый. Он снял платок и жрал пирожок. По модной бородке стекал темно-красный сок. Он махнул рукой с пирожком, тощий тут же подопнул Татьяну Леонидовну. К дому подъехала какая-то военная машина: сломала забор и завоняла топливом. Желтые нарциссы полегли под тяжелым колесом.

 Татьяна Леонидовна, наконец, поднялась, схватила Оленьку, подняла на ее руки.

 Долговязый кинул тощему пару пирожков. Тот их ловко, по очереди, поймал, перекинув автомат за спину.

— Бабушка, вот это война, да?

— Да, — машинально ответила она.

 А вокруг из каждого дома выгоняли людей. Старух и детей. Женщин и детей. Инвалидов и детей. Вот падает Трофимыч, у него нет ноги, потерял лет двадцать назад, завалило в шахте. Воем кричит Сергеевна, у нее сердце, она по жаре ходить не может. Пашка выскочил, пацан, через две недели ему пятнадцать. Он перескочил забор, побежал через сад. Автоматная очередь ему вслед. Мужиков нет никого. Ушли на войну. Но ЭТИ пришли с другой стороны.

 Из каждого дома выводят, выталкивают, выволакивают людей, проживших здесь десятки лет. Постепенно формируется колонна, вдоль которой идут молодые парни с платками на лицах. И с черно-красными повязками под жовто-блакитными шевронами. На некоторых шевронах было написано черным: «Перша украинска дивизия СС «Галичина»«.

«Боже мой...» — подумала Татьяна Леонидовна. — «Боже мой, это на самом деле, что ли?»

 Ей вдруг показалось, что идут съемки фильма.

 Ну вот просто фильм снимают, а они с Оленькой просто персонажи фильма. Нет, не главные, потому что нет слов. А второстепенных героев всегда убивают. Значит надо стать главным героем в этом фильме.

— Куда вы нас ведете, сынки? — спросила Татьяна Леонидовна.

 Вместо ответа «сынок» ударил короткой очередью перед её ногами. Взвизгнули пули, фонтанчики белой пыли взметнулись в воздух. С вишни Трофимыча с гвалтом взлетели серые воробьи.

 Они шли по улице, хромая и кашляя — пенсионеры и дети. Женщины и подростки. Кто-то плевал кровью, кто-то держался за окровавленный нос, кто-то за глаз. Того, кто останавливался, били прикладами. Кололи ножами ниже спины отстающих.

 Упал Трофимыч, к нему подошел конвоир, приставил автомат к затылку, выстрелил.

 «Это не наше кино!» — хотела закричать Татьяна Леонидовна, но лишь закусила губу и зажмурилась, переступая через струйку крови.

 Оленька хныкала.

 — Терпи, хорошая моя, терпи.

 Они шли и терпели, окровавленные, под солнцем. Никто не знал, куда их вели. Но вели недолго. Тут ведь расстояния маленькие, на Донбассе. Плюнул из окна — вот и другой город.

 До