О хлебе, любви и винтовке [Витаутас Казевич Петкявичюс] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

вытянулся и крикнул:

— Р-разговоры!..

Все повернулись к двери. Лейтенант Гайгалас небрежно махнул рукой — сидите! — и, скрипя сапогами, подошел к Бичюсу.

— Отдыхаешь?

— Думаю.

— Ну и как?

— В голове не умещается…

— Вот беда-то. Хорошо тому, у кого голова большая… Верно, Скельтис?

Тот заморгал и, не найдясь сразу, молча вытянул руки по швам.

— Так точно, товарищ лейтенант! Обо всем думать — голова распухнет. Пускай лошадь думает… — подоспел на выручку шутник Кашета.

— Чем и отличается лошадь от тебя, — съязвил Гайгалас, а затем равнодушно бросил Бичюсу: — Зайди к начальнику.

Скельтис посмотрел вслед лейтенанту и только теперь проворчал:

— Как это «в голове не умещается»? Должно уместиться, не то силком заткнет…

3
Пол в просторном кабинете начальника отряда был затоптан, а в том месте, над которым висела большая, задернутая шторкой карта уезда, блестела лужица. Намаюнас раздраженно чиркал отсыревшими спичками.

— Сухие есть? — спросил он вошедшего Бичюса. Смяв в пепельнице папиросу, швырнул коробок в угол. — Сухие, говорю!

Альгис достал сигареты, подал спички, и оба закурили. Дым был некрепкий, лишь слегка холодил нёбо. Помолчали.

— Ну? Возмущаешься? — спросил капитан.

— Нет, видно, так нужно, — ответил Бичюс, выбросил окурок и тут же раскурил новую сигарету. Его голос уже не дрожал, как вчера. — Чего возмущаться?.. Стихийное бедствие.

Начальник снял ремень, отстегнул кобуру, вынул пистолет, дунул в ствол. Спросил с нескрываемой иронией:

— Где ты работаешь, в органах госбезопасности или в бюро по охране природы?

— В артели инвалидов.

— Не валяй дурака.

— Погода дрянная, Антон Марцелинович, выть хочется. Может, по третьей закурим? Честное слово, я все понял, сделал выводы и знаю, что возмущаться не положено.

— А сам все-таки возмущен и совсем не рад, что вырываешься отсюда живым-здоровым.

— Спасибо на добром слове. Но по мне — куда приятнее быть в аду чертом, чем отставным ангелом, которого выгнали из рая.

Начальник швырнул на диван плащ-палатку, повесил на ручку сейфа фуражку, причесался. Сняв с расчески волосы, сдунул их на подоконник. Потом подошел к Бичюсу, сграбастал его, притянул к себе и принялся вдалбливать слово за словом:

— Возмущайся! Злись! Праведная злость сил человеку прибавляет. Что угодно, но не будь равнодушным. Только вот на кого злиться? На партию, на советскую сласть? На себе подобных?

Альгис пытался высвободиться. Но капитан, не выпуская гимнастерки, оттеснил его к дивану, насильно усадил прямо на мокрый плащ и, надавливая на плечи, продолжал:

— Я всю ночь не спал. Пешком в дождь из Пуренпевяй шел — думал. Ты нашим врагом никогда не был и не будешь, это факт. Ерунда все это. Я другого боюсь. Обидят человека незаслуженно, и он, не зная, куда кинуться, либо ожесточится и озлится на всех на свете, либо станет ко всему равнодушным. Я не допущу, чтобы ты стал таким. Не позволю! Подлец, тот хотя бы ненависть в нас пробуждает, а что проку от равнодушного, который за всю жизнь никому ни хорошего, ни плохого не сделал? — Намаюнас отпустил Бичюса и закурил новую сигарету. — Презираю таких.

Растерянный Альгис в эту минуту был похож на убогого, у которого мальчишки отняли костыли, сломали их и забросили. Он не может ни шагу сделать и стоит озираясь, ожидая, не найдется ли среди сорванцов хоть один, кто поймет его безнадежное положение.

Когда Намаюнас проявил свое участие, Альгис сперва обрадовался, однако сдержался и помощи не принял. Думал: капитан поступает так из жалости, а милостыню принимать он еще не привык. Намаюнас понимал это и старался откровенностью растопить настороженность.

— Ты думаешь, я слепой? Не вижу, сколько всяких лишних инструкций и правил повыдумывали? Иногда самому хочется послать всех к чертям и в лес бежать…

Альгис вспомнил, как он завидовал воспитанникам детского дома: нет ни свата, ни брата, ни тетки двоюродной — некем попрекнуть их, всегда и везде они отвечают только за себя. Вспомнил и улыбнулся. Но тотчас спохватился:

— Скажите лучше — в пещеру, а то еще услышит кое-кто и подумает, что в банду собрались. Разрешите идти?

— До чего же в тебе желчи, хлопец, накопилось!

— Хорошо хоть то, что количество желчи не регулирует отдел кадров, — вырвалось у Альгиса, но он снова сдержался: — Разрешите идти?

— Ступай. Но учти: ты неправ.

По привычке Альгис поднял было руку, чтобы козырнуть, но подумал, что теперь не обязательно соблюдать ритуал — капитан больше не был его начальником, а он — подчиненным. И с безразличным видом двинулся «штатской» походкой к двери.

— Стой!! — Намаюнас гаркнул так, что Бичюс испуганно шарахнулся. — Стань, как положено! — Он подскочил к Бичюсу и принялся трясти его с такой яростью, что у парня застучали зубы. — Ты это что?! Да хочешь ли ты знать, что я о тебе думаю, молокосос? — кричал он в лицо Альгису. — Может, тебе в