РЫЖАЯ КОШКА [Фрэнк Лин] (fb2) читать онлайн

Питер СПИГЕЛЬМАН, Пол ХАРПЕР, Фрэнк ЛИН, Файт ЭТЦОЛЬД РЫЖАЯ КОШКА ^{(антология)}

РЫЖАЯ КОШКА ^(роман)

История родных братьев — это история детства, прожитого вместе и порознь. Корней и ветвей одного дерева, изгибающихся в разных направлениях. Одного клочка земли, разделенного на участки. Акров и полуакров, частей раздробленного. Воспоминаний, высеченных в официальном и неофициальном вариантах.

Эдвард Хирш. Братья

Частный детектив Джон Марч всегда распутывал самые сложные и опасные дела. И это расследование не окажется исключением…

Брат Джона — Дэвид, женатый преуспевающий бизнесмен, просит его разыскать некую Холли, с которой он познакомился в Интернете и вступил в связь. Выяснилось, что она снимает на скрытую камеру свои «любовные свидания», а потом продает эти записи. Теперь вся жизнь Дэвида может быть разрушена… Но как найти Холли? И как убедить уничтожить записи?

Прежде чем Марч успевает напасть на след, полиция находит в реке тело молодой женщины, по описаниям очень похожей на Холли. Теперь детектив должен отыскать настоящего убийцу, иначе его брат может стать главным подозреваемым…

Глава 1

Я много раз видел его сердитым. Видел презрительным, высокомерным, ругающимся, а то и глумящимся — и частенько улавливал направленную в мою сторону негативную энергию. Но впервые за тридцать четыре года мой брат был напуган.

Дэвид провел рукой по рыжеватым волосам, растрепав прилизанную — волосок к волоску — прическу. Встал с софы, смахнул воображаемую пылинку с безукоризненных серых брюк и снова замаячил перед окном. Я только качал головой — до сих пор не пришел в себя от удивления. Утро понедельника началось с того, что Дэвид возник у меня в дверях — он! у меня! — а уж что я услышал…

— Господи Иисусе, Дэвид! В Интернете? Каким, черт побери, местом ты думал?

Дэвид отвел взгляд от крыш и солнца, взбирающегося по свинцовому январскому небу. Я посмотрел на его отражение в оконном стекле. Волосы и глаза светлее моих; лицо худое и заострившееся, более угрюмое и морщинистое, чем у меня, но от сходства все равно никуда не деться. Ростом Дэвид шесть футов (я выше всего на дюйм), однако сейчас будто скукожился. Улыбка его вышла натянутой и горькой.

— Ты всегда так обращаешься с будущими клиентами: перебиваешь их, чтобы выразить неодобрение? — Он смахнул несуществующую пылинку с рукава пиджака.

Ирония ситуации — он сетует на мое поведение — ускользнула от Дэвида, но я подавил желание высказаться на эту тему. И потом, кто его перебивал — он же не столько излагает факты, сколько ходит вокруг да около. Это соображение я тоже не стал озвучивать. Все равно бесполезно. Не зная, что делать со своими страхами, не имея привычки обсуждать их с кем бы то ни было, тем более со мной, Дэвид свернул на знакомую, проверенную дорожку: повел себя раздражительно и высокомерно. С клиентами такое бывает, и бороться с этим бессмысленно.

Дэвид обернулся и внимательно оглядел мою мансарду: по правую руку кухня, по левую — спальня и ванная, между ними — гостиная с высоким потолком. Чугунные колонны, книжные полки и немногочисленная мебель. Брат неодобрительно скривил губы.

— В последний раз я заходил сюда еще при Лорен. — (Лорен, наша младшая сестра, по-прежнему считалась хозяйкой квартиры, которую я снимал последние пять лет.) — Тогда здесь было поприличнее.

Я промолчал. Дэвид подошел к книжной полке, просмотрел заголовки и ухмыльнулся:

— Разве кто-то все еще читает стихи? В смысле, кроме тебя.

Я вздохнул и попытался вернуться к его проблеме:

— Вы с этой женщиной представились друг другу?

Ухмылка Дэвида исчезла.

— Только по имени, да и имена были ненастоящие. По крайней мере я своего не открыл. Назвался Энтони.

— А она?

— Рен. Она называла себя Рен.

— Но теперь она знает твое имя — настоящее имя.

Дэвид пригладил волосы и поправил синий, со стальным отливом, галстук.

— Да. Если подумать, в этом нет ничего сложного. Бумажник лежал в кармане пиджака, а пиджак висел или в шкафу, или на стуле. Она могла пошарить в моих вещах, пока я мылся. Наверное, мне следовало быть осторожнее, но я полагал, мы оба стремимся к анонимности. В конце концов, в этом весь смысл.

— Смысл?

Дэвид, как обычно, приподнял бровь.

— Смысл сайтов знакомств. Смысл использования в сообщениях слов «разовый» и «безопасный».

Я медленно кивнул:

— Ты хорошо изучил правила.

Дэвид посмотрел на меня, но промолчал.

— Я хочу сказать, по-видимому, ты не первый раз воспользовался подобным сайтом.

— Не первый.

— И сколько…

— Это существенно? — оборвал меня Дэвид.

Я допил кофе, протер глаза, прогоняя остатки сна, и сосчитал до десяти.

— Не знаю, что существенно, а что нет. Я лишь пытаюсь понять ситуацию.

Дэвид фыркнул:

— Достаточно сказать, что были и другие сайты, и другие женщины.

— Все одноразовые?

Он снова подошел к окну. На Шестнадцатую улицу опускались редкие грязные снежинки. Дэвид следил за их полетом.

— Некоторые на один раз, некоторые — натри или четыре. С Рен было четыре раза.

— И ни одна из этих женщин…

— Джон, ни одна из этих женщин мне никогда не звонила. Ни одна из них не показывалась у моего дома. Так можем мы покончить с ними и заняться Рен? — Его голос дрожал.

— Вы встретились четыре раза. За какой период времени?

— Месяца за два.

— А именно?

— С октября по декабрь. Последний раз — недель шесть назад.

— Когда начались звонки?

— На Новый год. Она оставила сообщение на рабочем телефоне.

— И с тех пор?..

Дэвид повернулся ко мне. Руки и ноги под безупречным итальянским костюмом двигались неловко, как у марионетки. Обычно румяное лицо было белым как бумага.

— За последние две недели она еще четыре раза звонила на работу и три — домой. Четыре дня назад заявилась сама.

— Она сказала, чего хочет?

— Те два раза, что ей удалось до меня добраться, она говорила, что хочет встретиться. Похоже, она просто не понимает, что существует слово «нет».

— Больше она ничего не говорит?

Дэвид пристально рассматривал ногти.

— Она много чего говорит. Я сохранил пару сообщений. Можешь сам послушать.

— А ты не мог бы изложить в двух словах?

Он нетерпеливо вздохнул.

— Она требует, чтобы я встретился с ней; она не потерпит, чтобы ее отвергли или чтобы ею пренебрегали. И все такое в духе «Рокового влечения».^[1] И дает понять, что знает, где я работаю — не просто рабочий телефон, но чем конкретно я занимаюсь. Она упоминает Неда и угрожает позвонить ему, если я не свяжусь с ней.

Нед — наш брат, старший из пятерых. После того как в июне прошлого года дядя Бен ушел на пенсию, Нед стал еще и управляющим партнером в «Клейн и сыновьях» — главной шишкой в коммерческом банке, основанном нашим прадедом несколько поколений назад. Таким образом, он еще и босс Дэвида.

— Как ты должен связаться с ней?

— Точно так же, как раньше. По электронной почте.

— Что еще она говорит?

Дэвид вперил в меня взгляд. В голубых глазах усталость, но нерешительности нет и в помине.

— Она знает, что я женат, — наконец произнес Дэвид. — Она упомянула имя Стефани и пару мероприятий, на которых Стеф недавно была. Сбор средств и все такое. Рен грозилась позвонить ей.

Я кивнул. Этой Рен явно требовалось не просто заглянуть в бумажник, хотя поиски вряд ли были трудными. Дэвид — довольно заметный человек в определенных кругах, а «Гугл» творит чудеса. Помнится, в августе в экономических журналах упоминалось, что Дэвида повысили до главы отдела по слияниям и поглощениям. Ссылки на эти статьи, наверное, выскакивали первыми, но имя Стефани тоже выплыло — вместе с клубком социальных связей.

— Чувствуется подготовка, — заметил я.

На лице Дэвида промелькнуло раздражение.

— Ты думаешь? — Он подошел к кухонному столу и взял кружку кофе. Отпил, поморщился и вылил в раковину. — Холодный. — Это прозвучало как обвинение.

— Она выполнила свои угрозы?

— Думаешь, я бы тогда пришел к тебе? Это было бы бессмысленно, верно?

Я еще раз сосчитал до десяти, а потом — до двадцати. Получалось почти профессионально. Как-никак у меня богатый опыт общения с Дэвидом.

— Она пыталась их выполнить?

— Визит на дом считается? Слава Богу, Стеф не было. Слава Богу, на это Рождество я не пожалел денег чертовым швейцарам.

— Значит, Стефани о Рен не знает?

— Нет, — ответил Дэвид. Его голос снова звучал ровно. — И Нед тоже. И я сделаю все, чтобы так и осталось.

Прекрасная цель, подумал я, хотя, вероятно, неосуществимая.

— А о других женщинах Стефани зна…

— Нет, черт побери, и можем мы не отвлекаться отдела? — Пальцы Дэвида, вцепившиеся в кухонный стол, побелели. Я уже сбился со счета.

Я глубоко вздохнул.

— Что происходило, когда ты и Рен были вместе?

Дэвид посмотрел на меня как на идиота.

— А что, по-твоему, могло происходить? Впрочем, если тебя интересуют подробности, забудь…

— Не интересуют. Ну, вдруг она вела себя необычно, говорила или делала что-то, что могло бы навести тебя на мысль о ее далеко идущих планах?

— Ничего особенного. — Дэвид покачал головой. — Обычно в таких ситуациях не до разговоров. Пожалуй, Рен вела себя спокойнее других женщин, была более замкнута.

— И ты ничего не говорил ей? Ничего, что могло бы внушить ей мысль…

— Какую мысль? Что мы сбежим вместе, что ли? Поселимся в коттедже у моря и будем растить новое поколение Марчей? Дураком меня считаешь? — Подобная мысль у меня мелькала (среди прочих), однако до сих пор мне удавалось скрывать ее. Дэвид не желал упростить задачу. Он ткнул меня пальцем в грудь. — И можем мы, черт побери, не отклоняться от дела?

— Было бы гораздо легче, если бы ты сказал мне, что это, черт побери, за дело. Чего ты хочешь от меня?

— Я хочу, чтобы ты, мать твою, нашел эту Рен. Узнал, кто она и где живет. Узнал о ней столько же, сколько она знает обо мне. А потом поговорил с ней. Дал понять, что я больше не желаю ее видеть. Никогда. Дал понять, что я не потерплю вымогательств, манипулирования или… что там еще она, черт бы ее побрал, задумала. Объяснил, что могут быть… последствия. — Сначала голос дрожал, но, когда Дэвид дошел до действий, стал тверже. Впрочем, иллюзия контроля над этой плачевной ситуацией была мимолетной — стоило моему брату замолчать, в воздухе разлилась тревога. В устремленном на меня взгляде читалось скорее отчаяние, нежели решимость.

— У тебя неправильное представление о роде моих занятий.

Дэвид фыркнул.

— Знаю я твои занятия, Джон. Ты копаешься в человеческих жизнях. Разгребаешь мусор и грязное белье. Находишь человечка и узнаешь о нем все, что он хотел сохранить в тайне, все его секреты. И мое дело как раз по твоей части.

— Я не ломаю людям ноги, Дэвид.

Он поднял брови и покачал головой. В его голосе звучало искреннее удивление.

— Ты решил, что я прошу об этом? Боже, за кого ты меня принимаешь? — Хороший вопрос. Я понял, что не знаю ответа.

— Тогда какие же последствия ты имел в виду?

— Я не позволю перевернуть свою жизнь или залезть к себе в карман. Если она не поймет тебя, следующим с ней будет говорить адвокат. Высокооплачиваемый, неутомимый, кровожадный, мерзкий адвокат. Вот какую мысль ты должен до нее донести.

Я ненадолго задумался.

— Предположим, я смогу найти ее…

— Предположим? Я думал, ты это умеешь.

— Я это умею, но ни в чем нельзя быть уверенным. Предположим, я найду ее и передам твое «послание». Все равно остается вероятность, что адвокатом ее не напугать. — Судя по выражению лица Дэвида, он не представлял, что такое бывает. — Допустим, у твоей Рен ни цента за душой, то есть взять с нее нечего, или — ну, вдруг она ненормальная? — ей плевать. Может, ей даже нравится внимание.

Дэвида затрясло; он снова и снова проводил рукой по гладким волосам.

— С этой проблемой будем разбираться, если она возникнет, — проговорил он наконец. — Сначала найди Рен. — Дэвид закрыл глаза, прижал пальцы к вискам и словно стал еще меньше.

— Знаешь, ты мог бы просто позволить ей найти тебя. Подожди, пока она позвонит, согласись на встречу и выскажи все это лично.

— Мне надоело ждать! — Дэвид ударил кулаком по столу. — Не желаю, чтобы меч и дальше висел у меня над головой, не желаю плясать под ее дудку. Если она позвонит — отлично. Я соглашусь встретиться, и ты можешь быть свободен, но я не собираюсь сидеть сложа руки и ждать, как баран.

Я отнес свою кружку на кухню, налил себе еще кофе и подошел к окну. Дэвид настороженно поглядывал на меня, я рассматривал его. Между нами всего два года разницы, но в сером свете утра, обесцветившем глаза Дэвида, в дорогом шерстяном костюме, уныло обвисшем на узких плечах, он казался старше лет на сто.

— В чем дело? — наконец спросил он. — Если ты беспокоишься о деньгах — не надо. Я, хоть и член семьи, на скидку не рассчитываю. Заплачу полную стоимость.

Полная стоимость. Боже. Я покачал головой:

— Дэвид, в нашем городе тьма частных детективов. Почему ты решил нанять меня?

— По-твоему, мне это нравится? Ничего подобного. Но еще меньше меня греет мысль обратиться к чужому человеку. Прямо сейчас мне только и не хватало, чтобы какой-нибудь мерзавец рылся в моем белье, переворачивал все вверх дном или… еще бог знает что. — Дэвид помолчал, на губах промелькнула кислая улыбка. — Ты по крайней мере знакомый мерзавец. Меньшее зло.

Я посмотрел на Дэвида и кивнул. Первый по-настоящему честный ответ за все утро.

Глава 2

«Хендрис» оказался элегантным бутик-отелем в районе Нолита на Манхэттене — неброская роскошь за кирпичным фасадом (а когда-то это были пять многоквартирных домов). Останавливались там в основном разные кинодеятели, рок-звезды, модели — и, три раза прошлой осенью, Дэвид и Рен. По словам Дэвида, это место предложила Реи. Она же бронировала номер. Туда я и отправился во вторник утром, надеясь очаровать какую-нибудь горничную, сбить с толку портье или любыми другими способами добраться до регистрационных записей. Не считая еще одного подтверждения тому, что у Рен весьма взыскательный вкус, время в основном было потрачено впустую.

Служащие в костюмах от Армани, обитающие в вечном полумраке фойе «Хендриса», оказались весьма щепетильны в вопросах конфиденциальности и совершенно невосприимчивы к моим маневрам. Добраться до реестра постояльцев не удалось; не удалось и просмотреть видеозапись. Ответом мне неизменно бывала тихо, но со вкусом произнесенная угроза вызвать охрану, и только в одной женщине я нашел отзывчивую слушательницу.

Звали ее Вера; в свободное от регистрации вселяющихся и выселяющихся время эта черноволосая ирландка, ироничная и миниатюрная, изучала кинопроизводство в Университете Нью-Йорка. Мы встретились в «Старбаксе» на Хьюстон-стрит, во время перерыва. Я заказал для Веры кофе латте и со слов Дэвида описал Рен: рост примерно пять футов девять дюймов, около тридцати лет, густые темно-рыжие волосы до плеч, светлая кожа, карие глаза, узкое лицо, длинноватый нос, большой рот, стройная спортивная фигура, мягкий голос, не носит драгоценностей, одежда простая, но дорогая, в основном черных и серых тонов. Я не упомянул улыбающуюся рыжую кошку, вытатуированную на левом бедре, изнутри, очень высоко, французское белье и родимое пятно, по форме напоминающее Флориду, на ягодице.

Вера покачала головой.

— Под это описание подходит половина наших клиентов, — хмыкнула она. — А если вы скажете, что у нее недовес двадцать фунтов, то и две трети.

— А многие снимают комнаты всего на час или два?

Вера криво усмехнулась:

— Вы бы удивились.

— Если я назову три даты, вы смогли бы хоть мельком заглянуть в компьютер?

Она засмеялась:

— Конечно — если вы заплатите за оставшиеся мне два семестра.

— А как насчет одной даты? — спросил я. — Восемнадцатое ноября. — Это был единственный день, когда Дэвид и Рен встречались в другом месте. — Вы помните, что происходило в отеле в тот день?

Вера посмотрела на чашку и кивнула:

— Конечно. Всю неделю. Ну и бардак же был, скажу я вам. Тогда вручали какие-то премии то ли за музыку, то ли за видео, то ли еще за какую хрень, и у нас ни одного свободного номера не осталось.

Я расшаркался перед Верой, она одарила меня еще одной кривоватой улыбкой, пожала мне руку и ушла. А я стал думать.

Вчера дела шли ненамного лучше: почти все утро я пытался нарастить хоть немного мяса на кости истории Дэвида. Он задачу не облегчал.

— Разве не достаточно знать, что мы познакомились в Сети? — удивился он. — Зачем тебе подробности?

— Бог мой, Дэвид, да как зачем? На всякий случай. Мало ли какая деталь может пригодиться.

— Не понимаю.

— Тебе и не надо понимать. Для этого ты нанял меня.

— Ключевое слово здесь «нанял». Это означает, что ты на меня работаешь.

Мы еще немного попрепирались в таком духе; в конце концов Дэвид уступил. Сначала он хмурился, но со временем в его голосе появилась даже какая-то гордость, и я понял, что он втайне доволен своей предусмотрительностью.

Он почти слово в слово процитировал объявление Рен на сайте знакомств MetroMatchPoint.com. «Стройная, длинноногая, рыжеволосая женщина, не достигшая тридцати, здоровая, обладающая хорошим вкусом и благоразумная, ищет интеллигентного мужчину от 35 до 55 лет для разовых встреч. Только Манхэттен, предпочтительно деловой центр». Он послал письмо на указанный адрес и сообщил о своих, как он выразился, «принципах».

— На этих сайтах половина людей, утверждающих, что они женщины, на самом деле таковыми не являются, поэтому, прежде чем тратить время, нужно посмотреть на фотографию.

Я чуть не подавился.

— Дэвид, только не говори мне, что рассылаешь свои фото по Сети.

В его взгляде явственно читалось: «Ты что, рехнулся?»

— Господи, нет, я прошу прислать фотографию. Сам я ничего не посылаю.

— Несколько однобоко, не находишь? А если другая сторона не согласна?

— И Бог с ней. — Дэвид пожал плечами. — Если она не согласна играть по моим правилам, я двигаюсь дальше.

— А откуда ты знаешь, что тебе прислали взаправдашнюю фотографию? Разве нельзя отправить снимок совсем другого человека?

— Такое бывает. Именно поэтому я назначаю первую встречу в кафе «У дядюшки Серта». — Я знал это кафе — оно находится на Чарлтон-стрит, недалеко от Уорик-стрит. — Там окно во весь фасад, и с улицы видно всех посетителей. Если мне нравится то, что я вижу, я захожу внутрь и знакомлюсь. Если не нравится, просто иду дальше. — Речь крупного специалиста.

— И тебя ни разу не одурачили?

Дэвид покосился на меня.

— Как это — одурачили?

— Ты не смотрел «Жестокую игру»? Чего только не бывает.

— Боже! — Дэвид сморщился от раздражения и отвращения. — Это что, шутка такая?

— Никаких шуток, Дэвид. Это большой город, и в нем масса самых разных людей.

— Иди ты. Я в состоянии отличить мужчину от женщины.

— Как скажешь. И сколько у тебя было смотрин?

Лицо Дэвида стало каким-то пустым, а голос тусклым.

— У тебя есть еще вопросы конкретно о Рен?

— Давай послушаем ее сообщения, — сказал я.

Дэвид побледнел.

— Я стер те, что она оставила на рабочем и домашнем автоответчиках. — Он нажал несколько кнопок на своем крохотном телефоне. — Но сохранил сообщения на сотовом. — Он поднес телефон к уху, потом передал его мне. Рука его подрагивала. Через мгновение я понял почему.

Три сообщения — краткие, но выразительные.

Голос у Рен оказался тихий — ни высокий, ни низкий, фразы она строила грамотно. Пока гнев, желчь и настоящее безумие не успели овладеть этой женщиной, слушать ее было даже приятно — пожалуй, подкупал налет усталости. Первое сообщение звучало наименее резко.

«Дэвид… ты ведь Дэвид, не так ли? Это звонит Рен. Мы так давно не виделись, Дэвид, и я скучала по тебе. Я хотела позвонить тебе домой, но потом решила, что может получиться неловко со Стефани, поэтому оставила тебе сообщение на работе. Ты не перезвонил, и я подумала, что, возможно, ты уехал и не проверяешь автоответчик. Наверное, взял отпуск — ведь ты так занят в «Клейн и сыновьях». Новая должность и все такое. Ты путешествуешь? Где-нибудь в теплых краях? Хотела бы я погреться с тобой на солнышке, Дэвид. Я хочу увидеть тебя. Напиши поскорее».

Даже если абстрагироваться от ситуации, нельзя было не уловить что-то жутковатое в этом постоянном повторении имени, в этой настойчивости. Во втором сообщении голос стал громче, в нем появились хищные нотки.

«Прошло два дня, а ты так и не отозвался. Дэвид, я знаю, что ты в городе: вы вчера были на благотворительном мероприятии, ты и Стефани. Кажется, у тебя вдруг нашлась масса времени для нее, Дэвид, и совсем ни минуты — для меня. Никогда не думала, что ты можешь быть таким жестоким, таким грубым. Но, Дэвид, я не потерплю пренебрежения — и неуважения. Я хочу увидеться с тобой, а если откажешь — буду звонить и дальше. И кто знает, какой номер я наберу… или кто ответит. Может быть, твой старший брат или еще кто из партнеров в «Клейн и сыновьях». Может быть, эта сука — твоя жена». Под конец ее голос, до этого выражавший страдание, негодование и высокомерие, словно напитался ядом. Третье сообщение явно было оставлено после телефонного разговора с Дэвидом.

«Ты больше не отвечаешь на звонки, Дэвид? Ну и не надо. Ты был таким отвратительно грубым, когда мы разговаривали сегодня утром, таким неприятным и холодным… в общем, я даже не уверена, что хотела бы общаться с тобой сейчас. Я знаю, ты любишь говорить непристойности, но, Дэвид, это было совсем по-другому. Это было… жестоко, грубо и совсем не сексуально. Скажи, ты так разговариваешь со Стефани? Ей это нравится? Надо будет не забыть спросить». В голосе Рен было пугающее лукавство и еще что-то. Торжество? Она управляла ситуацией и наслаждалась своей властью.

Сообщение закончилось, и я взглянул на экран телефона.

— У нее включен антиопределитель номера, — заметил я, возвращая телефон.

— Иначе я бы нашел ее сам, — пробормотал Дэвид. Вскоре он ушел — все еще бледный.

Я выкинул Верину и свою чашки, вышел в мороз и солнце и направился по Хьюстон-стрит на запад. Дувший с Ист-Ривер ледяной ветер подгонял меня на пути к Джерси. Несмотря на холод, хорошо было оказаться на улице, хорошо было пройтись. Побегать не удавалось с четверга, и в выходные глаза заволокло какой-то мутью, а ко лбу словно прибили тупую боль. Я чувствовал себя совершенно бестолковым, а вчерашняя неудачная попытка найти норку, волосок или самое маленькое перышко Рен на сайте MetroMatchPoint.com только укрепила мою убежденность в собственной глупости.

Адрес электронной почты, который Рен использовала для переписки, оказался пустышкой. Такие почтовые ящики бесплатно предоставляются большими поисковыми сайтами, и отследить их без судебной повестки или решения невозможно. Мы до такого еще не дошли; в любом случае вряд ли Рен была более правдива, когда предоставляла информацию для учетной записи, чем мой брат, когда заводил себе такой же почтовый ящик.

Дэвид назвал ключевые слова, благодаря которым он нашел анкету Рен на MetroMatchPoint.com: «Возраст 25–35 лет», «Манхэттен», «белая» и — самое важное — «разовый» и «безопасный». Критерии поиска помогли сократить тысячу объявлений типа «я женщина, ищу мужчину» до ста с небольшим, но даже в таком виде список выглядел бесконечным. А после первых двух десятков — еще и бесконечно печальным.

Некоторые авторы объявлений пытались казаться сексуальными или смешными, но им не хватало умения уложиться в двадцать — двадцать пять слов, и они выглядели одновременно пошлыми и косноязычными. Хотя большинство объявлений были просто деловыми: перечисление физических параметров рекламодательницы и ее пожеланий насчет партнера, несколько слов о конкретных ограничениях или предпочтениях и адрес электронной почты. Это, конечно, могло пригодиться для дела, но все вместе оставляло ощущение мучительного одиночества и гнетущего, неутолимого голода. Я крутил по-всякому критерии поиска Дэвида, но не нашел ничего даже отдаленно похожего на объявление Рен и после трех часов решил, что с меня хватит.

Ветер пронес мимо полиэтиленовый пакет, потом три листа китайской газеты, меню мексиканского ресторана, фантики и около сотни окурков… и в конце концов унес и мою головную боль. К тому времени как я добрался до Салливан-стрит, уши у меня окоченели, зато мозги наполнились прохладным кислородом.

Для завтрака было слишком поздно, а для ленча слишком рано, и через большое окно, которое Дэвид нашел столь полезным, я видел, что в кафе «У дядюшки Серта» почти пусто. Пара тощих девушек за стальной стойкой обслуживали аппараты эспрессо, двое сонных бездельников за столиками у окна вяло листали «Таймс» — и больше никого в отделанном черно-белым кафелем помещении. Я вошел, и лицо обожгло теплом.

Я сел у стойки, повесил куртку на спинку стула и заказал горячий шоколад. К тому времени как стакан наполовину опустел, выяснилось, что девушки не фиксируют внимание на клиентах, даже если те прямо у них перед носом, и вообще работают здесь только с ноября. Впрочем, я с самого начала ни на что не надеялся и потому почти не почувствовал разочарования.

Я посмотрел на часы. До встречи оставался еще час, бездельники ушли, оставив газеты на столиках. Я прихватил куртку и горячий шоколад и пересел поближе к солнышку. Одна из тощих девушек поставила диск Нелли Маккей. Я слушал переливы прекрасного голоса, просматривал первую полосу, а на улице ветер поднимал пыль. Новости были в основном одинаковые, и все плохие: неуклонное скольжение назад и вниз, неумолимое сползание к новому Средневековью. Даже хорошо, что я не мог полностью сосредоточиться на газете. Надо было разложить по полочкам рассказ Дэвида.

Наверное, удивляться нечему: как заметил брат, секреты — мое ремесло. Почти всем людям, с которыми я сталкивался как частный детектив (а до этого — как коп), было что скрывать, и часто весьма серьезные вещи: наркоманию, счета за границей, любовницу, а то и двух, мужа или жену; иногда настоящие семейные тайны, с детьми, трупами и закладными на секретные дома. Чем Дэвид отличался от них? Тем, что он — мой брат? Тем, что я знал его — или думал, что знаю? Хотя, конечно, не знал.

Еще вчера, до его звонка в дверь, я бы ответил по-другому. Я бы посмотрел в бледно-голубые, совсем как у матери, глаза и заявил, что знаю о Дэвиде Марче все, что мне надо знать, и, конечно, все, что важно: колючая внешняя оболочка из пренебрежения и неодобрения, колючая внутренняя оболочка из самодовольного превосходства; глубже залегают слои едва прикрытого честолюбия, нетерпеливого ума и жесткой самодисциплины, еще глубже — самая суть, тщательно подавляемая. В самой глубине души Дэвид ужасающе обидчив — и уверен, что если ему и выпадает награда, то непременно с опозданием и никогда по достоинству, по справедливости. Еще я бы сказал, что Стефани идеально подходит моему брату: такая же честолюбивая, самодовольная и готовая попрекать кого угодно чем угодно. Оба шли по жизни, выставив острые локти, крепко сжав губы и глядя на все оценивающим взором — неприятные, но связанные одной целью. Во всяком случае, я так думал. Но что, черт побери, я знал?

Вопросы Дэвида снова и снова звучали у меня в голове. «Дураком меня считаешь?» Нет, Дэвид, не дураком, нив коем случае. Может быть, немного психом… а может быть, больше чем немного. «Кем ты меня считаешь?» Двадцать четыре часа спустя у меня все еще не было ответа. Такое знакомое лицо оказалось маской, голубые глаза внезапно стали непроницаемыми.

Пока я допивал шоколад и досматривал газету, настало время встретиться с Виктором Соссэ. И я направился к Лиспенард-стрит.

Ветер прибавил скорость на пару узлов, пальто совсем не грело, будто из марли было сшито. Когда я вошел в оформленный в стиле минимализма холл здания возле Черч-стрит, лицо горело, а глаза саднило от пыли. Виктор Соссэ ждал меня, изучая крохотную трещину в блестящем каменном полу.

Виктору было около пятидесяти. Плотно сбитый, мускулистый человек с кожей цвета некрепкого кофе. Морщинистое, как табачный лист, лицо, лысина прикрыта зеленой вязаной шапкой. Черные глаза — блестящие, скептические. Он посмотрел на часы, потом на меня.

— Вы — Марч? — Я кивнул. — Вы пунктуальны. — Откуда бы он ни был родом, акцент выдавал в нем в первую очередь жителя Бронкса.

Виктор Соссэ работал администратором здания — управляющим. Он жил в другом месте, его имя и телефон мне дали агенты-распорядители. Виктор и его команда обслуживали несколько домов в округе — дорогие жилые дома, два десятка лет назад переоборудованные из складов и заводов. Давным-давно — лет тридцать назад — в здании, где мы сейчас стояли, размещалась ткацкая фабрика. В более недавние времена — восемнадцатого ноября, когда «Хендрис» наводнили рок-звезды, — именно здесь провели день Дэвид и Рен. Дэвид запомнил адрес. Он рассказал, что квартира большая, с одной спальней, на четвертом этаже, но не знал ни номера, ни имени хозяина. Все это я надеялся выяснить с помощью Виктора.

Я подготовил байку: якобы восемнадцатого произошла авария, и я пытаюсь найти человека, который, возможно, все видел из окна квартиры на четвертом этаже. Виктор вежливо выслушал и кивнул; впрочем, не знаю, мне он поверил или моим пятидесяти долларам. Так или иначе, он улыбнулся и рассказал все, что я хотел знать.

Глава 3

Когда я вернулся домой, еще и трех не было, но уже темнело. На западе громоздились гряды серых туч, и солнце походило на пятно прошлогоднего снега. Я остановился в дверях квартиры. На спинке софы валялось длинное черное пальто, на кухонном столе красовались открытая бутылка тоника и бутылка водки, нож для чистки овощей и три четвертушки аккуратно разрезанного на четыре части лайма. На моем длинном дубовом столе лежала темно-синяя сумка «Келли». Я почувствовал запах «Шанель» и услышал шум воды в ванной. Клэр.

Мы начали снова встречаться примерно шесть месяцев назад, после долгого перерыва. Два года назад она решила, что наши отношения нельзя назвать здоровыми, что я не умею развлекаться, — и я не мог с ней спорить. С тех пор я вряд ли сильно изменился и, уж конечно, не к лучшему, так что, когда в июле прошлого года Клэр вдруг позвонила, оставалось предположить, что она пересмотрела свои взгляды на здоровье и развлечения.

В октябре я дал ей ключ. Так стало удобнее, но каждый раз, обнаруживая Клэр у себя, я испытывал легкий шок. Нельзя сказать, что она заявлялась без предупреждения. Клэр была в высшей степени деликатной гостьей, всегда сначала звонила и всегда приносила какие-нибудь мелочи: утром — апельсиновый сок и круассаны, днем — сыр и виноград, а вечером (если муж уезжал из города) — букет цветов, еду из индийского ресторана и сумку со всем, что необходимо на ночь. Дело было не в неожиданности, а в застарелом одиночестве. Я все никак не мог привыкнуть, что дома меня может ждать что-то еще, кроме тишины и пыли.

Я повесил пальто на вешалку, поместил туда же пальто Клэр и проверил автоответчик. Ничего — причем довольно давно. Дело Дэвида было первой новой работой за месяц, остальные братья и сестры не давали о себе знать уже года полтора. А немногочисленные знакомые, которые раньше время от времени позванивали, последнее время делали это гораздо реже — может быть, потому, что я редко перезванивал. Я прижал пальцы к вискам. Снова заболела голова. Я налил воды и выпил две таблетки аспирина. Посмотрел на длинный ряд окон и подумал, не пробежаться ли, но размышлениями дело и закончилось, потому что Клэр вышла из ванной.

Она надела мой махровый халат, мокрые белокурые волосы были распущены. В одной руке она держала полотенце, в другой — пустой стакан. Издали Клэр выглядела настоящей моделью: острый подбородок, прямой нос, красивой лепки скулы и озорной, как она выражалась, «вдовий пик» (волосы у нее на лбу росли треугольным выступом; Клэр утверждала, что это предвещает раннее вдовство), но вблизи впечатление менялось. Было что-то скептическое в изгибе бровей, что-то насмешливое в изгибе губ, и вообще ее лицо было слишком ироничное и умное.

— У тебя замечательный напор воды, — сказала она, — но шампунь лучше сменить. Я пользовалась этой зеленой гадостью в седьмом классе, и даже тогда она пахла, как цветы на похоронах. — Голос хрипловатый, душевный и всегда чуть-чуть насмешливый. Клэр поцеловала меня в губы — при ее росте ей даже не нужно было особо тянуться. У поцелуя было странное послевкусие: водка, тоник, лайм и зубная паста с фтором.

Она снова взялась за бутылки. Сосредоточенное лицо, как у часовщика или хирурга, экспериментаторский блеск в узких серых глазах. Резкие черты лица смягчились в рассеянном, угасающем свете, появившийся после душа румянец поблек. Завершив композицию долькой лайма и льдом из морозилки, она оглядела меня с головы до ног.

— Выглядишь отвратительно: бледный, усталый, мешки под глазами. Не будешь следить за собой — придется делать подтяжку. — Клэр пригубила водку с тоником. — Если бы я не знала тебя, решила бы, что ты вчера напился. — Она погладила меня по груди. — Давай-ка, приляг ненадолго.

Когда я проснулся, Клэр уже ушла, а день закончился. С неба сыпались крохотные снежинки, в свете фонарей они казались розовыми. Я нащупал на тумбочке часы. Час сна, а как не отдыхал. Голова по-прежнему гудит, плюс болезненные ощущения в бедрах и напряженность в пояснице — последствия спортивных упражнений с Клэр. Я переполз на прохладное, пустое место рядом, потом пополз дальше: с постели в ванную.

Долгое стояние под душем и сандвич с арахисовым маслом и джемом вернули меня к жизни — я даже решил поработать. Откопал в кармане заметки, сделанные во время встречи с Виктором Соссэ, и взялся за телефон.

Виктор знал свое имущество и рассказал достаточно о доме на Лиспенард-стрит, чтобы понять, где побывал Дэвид: 4С, единственная двухкомнатная квартира на четвертом этаже.

Хозяевами значились мистер и миссис Мартин Лителла, которые купили квартиру для своей дочери Джилл. Дочка эта, изящная, миниатюрная блондинка, по словам Виктора, была актрисой. Выступала она под псевдонимом Джилл Нолан и сумела получить постоянную работу в гастрольной труппе, в музыкальной комедии об испанской инквизиции. Турне, по словам Виктора, началось четыре месяца назад, и Нолан должна провести в разъездах еще три месяца. Изредка — примерно раз в шесть недель — она возвращается в Нью-Йорк, обычно на пару дней. В ноябре, насколько Виктор помнил, Джилл вообще не приезжала, а сейчас вроде должна быть в Сиэтле. Самое главное, он знал номер ее сотового. На третьем гудке она отозвалась. Я назвался Фитчем.

Джилл Нолан сказала, что я поймал ее во время перерыва на кофе (обезжиренный, без кофеина и взбитых сливок и жутко горячий), между кружком прядения и занятиями йогой. Обычно по вторникам она вечерами занималась еще и боксом, но в этот вторник не получилось, потому что к Мэнди, ее соседке по комнате — той рыженькой, что играет дочку раввина из Саламанки, который умирает в начале второго действия, — приехал дружок из Цинциннати, и, чтобы не мешать им, Джилл ночевала у Бритни из хора, а та забыла поставить будильник, в результате они проспали, и из-за этого весь день профукан: не успела ни позавтракать, ни забрать вещи из химчистки, ни сдать сапоги, которые купила на прошлой неделе. Все это она выдала скороговоркой, на одном бесконечном вдохе, почти гипнотическим, монотонным голосом, который звучал то выше, то ниже, то глухо, то звонко и словно взбивал мне мозги в пену.

Наконец Джилл перевела дыхание.

— Мой номер вам дал Виктор?

— Да. — И я повторил сказочку об аварии и поисках свидетеля, который все видел из окна четвертого этажа. Кажется, Джилл действительно поверила.

— Серьезная была авария? Опять кто-то из этих чертовых курьеров-велосипедистов? Они так носятся — просто чудо, что гибнет не так уж много народу. Представляете, одно время я встречалась с таким парнем. Это было нечто, скажу я вам.

— Да, конечно.

— Он называл себя Ураган, будто какой-нибудь супергерой. Представляете?

— Пытаюсь. Вы, случайно, не были дома восемнадцатого?

— Восемнадцатого ноября, говорите?

— Восемнадцатого ноября.

— Не, я в ноябре вообще не была дома.

— А не мог кто-то другой быть в вашей квартире?

— Интересно кто?

Я постарался не вздохнуть.

— Это я надеялся услышать от вас.

— Ну, не знаю. У предков есть ключ, они иногда заходят, но обычно предупреждают, да и вообще они с самого Хэллоуина в Палм-Бич. И вернутся не раньше марта.

— И больше ни у кого нет?..

— Чего?

— Ключа.

Джилл Нолан задумалась. Вероятно, ей этот процесс давался еще труднее, чем мне. Через некоторое время она наконец произнесла:

— Ну… наверное, у Виктора… но с ним вы уже разговаривали. А еще у Холли. Но только на случай ЧП… ну, если что-то произойдет, когда я в отъезде, а предков тоже нет.

— Нет — это, например, во Флориде?

— Вроде того. Но у меня ничего такого не было. В смысле я не звонила Холли и не просила ее подъехать. Я ей вообще не звонила уже месяцев пять.

Разговор с Джилл Нолан не совсем отбил у меня способность соображать. Я посмотрел на баночку желе.

— Понятно, — сказал я. — Это вы о Холли Уэлч говорите, да?

— Какая еще Холли Уэлч? Я имею в виду Холли Кейд.

— Разумеется, — отозвался я и, поспешно записывая имя, хмыкнул: — Какой я болван! А вы уверены, что Холли сказала бы вам, если бы зашла?

— Абсолютно.

— А вдруг она заглядывала к вам, но не успела упомянуть об этом?

— Ерунда. Холли знает мой номер. Она бы обязательно позвонила.

— Почему вы так уверены?

— Потому что знаю ее со второго класса, вот почему.

— Ясно. Не могли бы описать мне Холли, мисс Нолан?

— Не могла бы — что? Какое это имеет отношение к вашей аварии?

— Возможно, никакого, но мой клиент уверен, что видел женщину, которая смотрела на происшествие из окна, как оказалось, вашей квартиры. Скажите, пожалуйста, Холли — блондинка?

Она засмеялась:

— А вот и нет. Холли рыжая, и она такая всю жизнь. Так что, похоже, ваш клиент ошибся, мистер Фитч. Наверное, перепутал окно.

— Я не говорил, что мой клиент видел блондинку, мисс Нолан. На самом деле он видел высокую женщину лет тридцати. Густые темно-рыжие волосы, светлая кожа, узкое лицо и стройная фигура. Соответствует?

Ответила Джилл далеко не сразу, а когда заговорила, было непонятно, чего в ее голосе больше: замешательства и удивления или гнева.

— Соответствует… Но она ни за что бы… Вы… вы обманули меня.

— И прошу прощения. Но ведь это описание подходит Холл и Кейд?

Еще несколько мгновений молчания, и гнев возобладал. И сделал Джилл Нолан умнее.

— Да как ваш клиент вообще мог разглядеть все так четко с улицы? Вы солгали мне, мистер Фитч — если это ваше настоящее имя, — и я больше не желаю с вами разговаривать.

— Мне жаль, что вы это так восприняли. Если вы дадите мне телефон Холли, я мог бы поговорить с ней напрямую.

Я не удивился, услышав гудки, да и жаловаться не приходилось. У меня появилось имя, и, возможно, это и было имя моей птички. Холли Кейд.

Холли Кейд нигде не числилась: ни телефона, ни адреса, ни машины, ни регистрации в списках избирателей, ни недвижимости — ее словно бы не существовало в нашем онлайновом мире. Почти.

Упоминание о ней я нашел на сайте некоего театрального центра в Уильямсберге, что в Бруклине, в календаре мероприятий. Упомянутым мероприятием была постановка пьесы под названием «Клуб лжецов». Постановку осуществила труппа театра «Гимлет».^[2] «Клуб лжецов» — одноактная пьеса, сочиненная одной из учредителей, некой Холли Кейд. К несчастью для меня, представление состоялось в апреле три года назад, а с тех пор «Гимлет», похоже, прекратил существование.

Остался лишь один след — коротенькая заметка в одном из старых выпусков ««Цифровой солянки», онлайнового журнала новинок визуального искусства». С сайта я не слишком много почерпнул о «новинках визуального искусства», да и вообще о новинках. Большинство статей походили на путаные компиляции Жака Деррида и Ролана Барта. Холли упоминалась в отзыве на выставку в «Галерее Круга» в Вудстоке, штат Нью-Йорк, в числе четырех художников, почти два года назад выставлявших там свои видеоработы. Отзыв был сдержанным, произведение Холли удостоилось всего пары фраз. Как и театр «Гимлет», «Галерея Круга» не выдержала испытания временем: она закрылась в мае прошлого года. В результате к концу дня я не знал о Холли Кейд ничего, кроме имени. Разве что еще слова Джилл Нолан.

«Потому что знаю ее со второго класса…»

В Сети Холли Кейд была практически невидима — в отличие от Джилл Нолан. На сайте гастрольной труппы я нашел биографическую справку вместе с фотографией пухленького, хорошенького, белозубого личика. В справке в основном перечислялись театральные и телевизионные постановки, и чуть ли не в самом конце нашлась та крупица, ради которой я перебирал породу. «Родилась и выросла в Уилтоне, штат Коннектикут…»

Глава 4

Сорок восемь часов — чересчур долгий срок. Дэвид не желал столько ждать и требовал отчета. Я бы ограничился отчетом по телефону, тем более что особых успехов не было, но Дэвида это не устраивало. Прочие его требования тоже не отличались оригинальностью: не останавливаться рядом с его работой, не встречаться к югу от Парк-роу и вообще в Верхнем Ист-Сайде и уж точно никаких звонков домой — во всяком случае, к нему домой. В результате мы встретились во «Флоридском роме» — просторной, жутко концептуальной закусочной недалеко от моей квартиры. Многочисленные жалюзи и медленно вращающиеся вентиляторы под потолком — и достаточно шумно для приватных разговоров. Вдоль задней стены выстроился ряд кабинок; в одной из них я и корпел над тарелкой овсянки, когда пришел Дэвид. Он не стал снимать пальто, просто сел и уставился в окно.

— Холли Кейд, — повторил он и покачал головой. — В первый раз слышу. — Он сунул руки в карманы пальто и, кажется, задрожал. Подошла официантка. Дэвид заказал апельсиновый сок, и больше ничего.

— А Джилл Нолан? — спросил я.

— О ней тоже, — вполголоса ответил он.

На Дэвиде был темно-синий костюм в тонкую полоску, свежий и безупречночистый, несмотря на слякоть. А еще Дэвид сегодня выглядел как-то меньше и старше. И растеряннее.

— Эта самая Нолан расскажет подружке о твоем звонке?

— Возможно, — ответил я. — Наверное. И думаю, Холли быстро поймет, в чем тут дело.

— Просто здорово, — фыркнул Дэвид. — Куда девалась твоя осмотрительность?

— По-твоему, Холли удивится? В конце концов, она вроде не запрещала тебе ее искать. Черт, да она, пожалуй, будет даже польщена. Может, это заставит ее позвонить.

— Просто здорово, — повторил Дэвид. Ему принесли сок, но он некоторое время смотрел на стакан, а потом снова уставился в окно. Окинул взглядом всю Пятую улицу, будто что-то искал.

— Она снова звонила? — спросил я.

Дэвид фыркнул.

— Думаешь, я бы не упомянул об этом?

Именно так я и думал, но все равно кивнул.

— Значит, случилось что-то еще?

Он напрягся и медленно покачал головой.

— О чем ты, черт тебя побери?

— Какой-то ты нервный.

Дэвид пристально посмотрел на меня, глаза лихорадочно блестели на бледном лице.

— Не обольщайся, будто что-то знаешь обо мне, — ты ничего не знаешь. — Он оттянул кожу над кадыком — еще в детстве это означало, что брат сильно нервничает, хотя я не видел этого жеста уже много лет. И я кое о чем вспомнил. Воспоминание это не посещало меня уже много лет.

Мне тогда было, наверное, не больше десяти, значит, Дэвиду лет двенадцать. Наверное, это случилось весной, потому что стеклянные двери на террасу были открыты и столик с завтраком для родителей стоял снаружи, хотя никто не ел. И день, помнится, был будний, потому что Ирма, наша нянька, суетилась вокруг Лорен и меня — собирала нас в школу. Но в то утро все ее усилия были напрасны: мы слушались еще хуже, чем обычно, растерянные из-за сгущающегося вокруг нас напряжения и словно висящей в воздухе опасности.

Так всегда бывало, когда разгоралась обычно тихо кипевшая приграничная война между родителями. Мы никогда не знали причин конфликта или повода для конкретного взрыва, но хорошо изучили внешние проявления: приглушенные голоса, разраженное перешептывание, быстрые шаги и хлопающие двери — и вязкое, гнетущее молчание в моменты затишья. Знакомо, но все равно страшно.

Мать мы не видели, только иногда, обрывками, слышали голос. Отец появился ненадолго — небритый, все еще в полосатой пижаме и халате (он уже несколько лет как перестал ходить в «Клейн и сыновья»). Влетел в кухню с бутылкой сельтерской воды под мышкой, на ходу взъерошив мне волосы. Он криво улыбался, взгляд был несфокусированный. Промчался обратно — в сторону спальни, и я, чуть обождав, пошел следом. Дэвид стоял перед двустворчатой дверью в комнату родителей, приложившись к ней ухом. Когда я подошел, он отвернулся.

— Что они говорят? — прошептал я. Брат не ответил. — Тебе слышно? — Снова молчание. Я шагнул к двери, чтобы послушать самому, и увидел лицо Дэвида: слезы на глазах и на щеках. Кажется, он плакал впервые на моей памяти.

— Чего уставился? — огрызнулся Дэвид.

— Ничего.

— Тогда вали отсюда.

— Тебе слышно? — снова спросил я. — О чем они говорят?

Дэвид повернулся, отер слезы и толкнул меня в грудь.

— О тебе, педик. Какой ты никчемный неудачник и как они отправят тебя в военную школу. Так что лучше беги, пока за тобой не пришли морпехи.

Я пятился, пока не уперся спиной в стену. Глаза щипало.

— Да иди на хрен, плакса, — прошептал я.

Дэвид уставился на меня, пощипывая кожу над кадыком. Долго смотрел, а потом его кулак вылетел словно бы из ниоткуда и разбил мне нижнюю губу.

Это тоже было в первый раз.

Я тряхнул головой, отмахиваясь от воспоминаний. Мы с Дэвидом в ресторане; Дэвид смотрит на меня неотрывно.

— Так где живет эта чертова Кейд? В Уилтоне?

— Там живет женщина по имени Николь Кейд — единственная Кейд в городе. Я не знаю, знакома ли она с Холли. Но Джилл Нолан выросла там, а они с Холли дружат с детства, и…

— Да-да-да, я понял, — прервал меня Дэвид и снова внимательно посмотрел на Пятую улицу. — Позвони, когда вернешься.

Явилась официантка, чтобы налить мне еще кофе, а когда отошла, Дэвид откланялся.

Дорога до Уилтона заняла чуть больше часа — на северо-восток по шоссе номер 95, а потом на север по федеральной автостраде номер 7, мимо торговых центров, потом фешенебельными пригородами. Бетон и слякоть сменились соснами, каменными оградами и все еще белым снегом, машины встречались реже, но были сплошь дорогущие. Я свернул на шоссе номер 33, к Риджфилду, у Крэнбери-лейн выехал на тихую дорогу с большими, расположенными довольно далеко друг от друга домами. Еще две мили движения юзом на живописных поворотах — и вот я на месте.

Белый дом в колониальном стиле, с красной дверью и черными ставнями, стоял довольно далеко от дороги, прекрасно вписываясь в пейзаж. Большие липы перед входом обеспечивали густую тень летом и живописный вид осенью, зимний сад с южной стороны, пусть и пристроенный явно позже, хорошо сочетался с очертаниями крыши и плавными линиями фасада. Растения вокруг каменного фундамента были аккуратно обернуты мешковиной. Заснеженные коричневые свертки напоминали глазированные пирожные, снег покрывал широкий газон перед входом чистейшим одеялом, до рези в глазах блестящим под полуденным небом. Подъездная дорожка была расчищена до слежавшегося гравия, и я не торопясь подъехал, припарковал взятую напрокат машину на кольцевом развороте у гаража и по бетонной дорожке пошел к дому. Все это время с крыльца за мной наблюдал мужчина, неуклюже возившийся с отверткой и петлями входной двери.

Мужчина был немолодой уже, тучный и весь какой-то рыхлый, с беспокойными темными глазами за очками без оправы. Под шапочкой с символикой «Бостон ред сокс» обнаружились немытые редеющие каштановые волосы. Он вытер лоб рукавом вельветовой рубахи и выругался, уронив отвертку в снег. Наклонился за ней — и распахнувшаяся дверь ударила его по боку. Он упал бы с крыльца, но я успел схватить его за локоть.

— Спасибо, — тихо сказал он и выпрямился, держась за мою руку. Лицо небольшое, мягкое, с мясистой челюстью. Приплюснутый кончик носа украшает паутинка темноватых жилок, небритые щеки покраснели от смущения.

— Вы мистер Кейд? — спросил я.

Он раздраженно поджал губы.

— Меня зовут Диринг, Герберт Диринг. Кого вы ищете?

— Николь Кейд, — ответил я. Это имя мне выдал поиск по государственному архиву: хозяйка дома, шесть лет назад купившая его у Фредерика Кейда.

Раздражение мужчины на мгновение усилилось, потом исчезло.

— Николь — моя жена, но она не предупреждала, что кто-то зайдет. Вы, собственно, кто?

— Джон Марч. Ваша жена дома?

Диринг сунул отвертку в задний карман джинсов и вытер руки о бедра.

— А для чего она вам?

Я заглянул в открытую дверь, увидел прихожую и широкий коридор. Медная люстра, кремовые стены, полированные деревянные полы и темные персидские ковры. Потом послышались шаги — тяжелые, словно молотком забивали гвозди. Откуда-то сзади, из-за лестницы, на коридор упала тень.

— Холли, — ответил я. — Я приехал из-за Холли.

Диринг чуть не уронил шапку. Он заговорил тише, в голосе появилась тревога.

— А что с Холли?

Нас прервал женский голос — низкий, раздраженный и почему-то напоминающий рашпиль. Герберт Диринг, похоже, перепугался.

— Герберт, кто там и что им надо? Ради Бога, я пытаюсь работать.

Тяжелые шаги приблизились, в коридоре появилась женщина. Я посмотрел на нее, выискивая сходство с Рен. Пожалуй, рост и, пожалуй, волосы. Я не гадал насчет татуировки или родинок.

За сорок, высокая и худая, с угловатыми плечами под зеленой водолазкой и тонкими, крепкими ногами в обтягивающих синих джинсах. На костлявом обветренном лице, с которого ветер и солнце стерли все остатки привлекательности, застыла подозрительность. Холодные глаза пристально смотрят из чащи морщин, рот — как бескровный шов под носом-лезвием. Выцветшие рыжие волосы заправлены за уши, мускулистые руки сложены на груди. Николь Кейд выглядела на несколько лет старше мужа — и куда мрачнее. Она топнула ногой в легкой туфле и обратила пристальный взгляд на съежившегося Диринга.

— Это мистер Марч, Никки. — Диринг вытащил отвертку и отступил к крыльцу. — Он приехал поговорить с тобой. О Холли. — С этими словами Диринг сбежал по ступенькам и помчался к гаражу.

Николь рассмотрела меня с головы до ног, отметив полуботинки, черные вельветовые брюки, серый свитер и кожаную куртку. Резко кивнула и бросила взгляд на большие часы на костлявом запястье. Рот стал еще меньше.

— Что там с моей сестрой? — спросила она.

— Мы не могли бы поговорить в доме?

— Не могли бы. Так что там с моей сестрой?

Я глубоко вздохнул и повторил свою историю о несчастном случае и свидетельнице. Николь не стала размышлять о степени ее достоверности.

— И что вам нужно от меня? — спросила она.

— Я надеялся, вы поможете мне связаться с Холли.

Она довольно долго смотрела на меня, все время притоптывая ногой. Застывшее лицо скривилось в недоверчивой гримасе.

— Это предполагает, что я что-то знаю о жизни сестры, мистер Марч, и что я готова помочь вам. Боюсь, оба предположения неверны. — Николь Кейд снова посмотрела на часы, потом на меня.

Я едва не улыбнулся, так она походила сейчас на Дэвида.

— Очевидно, мне следовало сначала позвонить.

— Разумеется, следовало — так велит простая вежливость, — но мой ответ от этого не изменился бы. Я уже довольно давно не общалась с Холли.

— У вас есть ее адрес или номер телефона?

— Мне казалось, я выразилась ясно: я ничего не знаю о жизни сестры и не желаю знать. А теперь, с вашего разрешения…

— Да, конечно, — сказал я. — Как вы думаете, ваш супруг не может знать больше?

— Конечно, нет. — Николь посмотрела так, будто я спросил, летают ли свиньи.

— А друзья в городе у вашей сестры есть?

Николь Кейд поджала тонкие губы, холодные глаза сверкнули.

— Холли не поддерживает отношений ни с кем в Уилтоне, — сказала она спокойно.

— Вероятно, вы правы, — ответил я, — но попытка не пытка. Возможно, мне стоило бы начать с соседей.

Во вспыхнувшем взгляде появилось любопытство. Николь несколько раз топнула.

— Мистер Марч, — прошипела она, — вы угрожаете, что будете надоедать или мешать мне, если я не поговорю с вами? Неужели в школе частных детективов учат таким мерзостям? — Гнев в ее голосе звучал отчетливее, но теперь к нему примешивалось удовлетворение: Николь меня раскусила.

Я продемонстрировал невиннейшую улыбку.

— Я просто стараюсь выполнить свою работу, мисс Кейд.

Она снова посмотрела на часы — на этот раз внимательнее.

— Вам повезло, что у меня много дел и ни минуты на эту ерунду. — И Николь скрылась в доме, прошла по коридору, исчезла где-то слева и быстро вернулась с черным блокнотом. — Это последний ее адрес, по крайней мере из тех, которые мне известны. Понятия не имею, там она сейчас или нет.

Адрес был бруклинский, и я его записал.

— Она по-прежнему играет в театре? — спросил я.

Николь раздраженно вздохнула.

— Играет, пишет, снимает видео… Холли за что только не бралась, но все как любитель, никакого профессионализма. Она ни в одной сфере не удержалась. Понятия не имею, чем она сейчас занимается.

— Она может прокормить себя этим… любительством?

Раздражение перешло в подозрительность, и Николь Кейд покосилась на меня.

— Спросите Холли, если, конечно, найдете… хотя какое отношение это имеет к вашей аварии, совершенно непонятно. А теперь всего хорошего, мистер Марч. — Внешняя и внутренняя двери захлопнулись одна за другой, оставив меня на улице.

Я вернулся к машине. Зашел за угол и обнаружил, что все три двери гаража открыты. В одном отсеке оказался безупречно чистый седан «вольво», в другом — грязный многоместный «фольксваген», а в третьем — Герберт Диринг. Он стоял возле зеленой металлической тележки для инструментов и неумело возился с гаечным ключом. Поднял глаза — и уронил ключ на цементный пол. Поморщился от звона.

— Накопились всякие домашние мелочи? — спросил я.

Он нервно мотнул головой, губы исказила унылая улыбка.

— Теперь на это масса времени… чудеса привлечения внешних исполнителей. — Я кивнул, изображая сочувствие. Диринг выдвинул ящик тележки и начал что-то искать. — Вы закончили с Никки? — спросил он.

— Скорее, это она закончила со мной.

Диринг снова улыбнулся:

— Не думал, что разговор так затянется, раз уж вы сказали, что пришли потолковать о Холли.

— По-видимому, они не слишком ладят.

Диринг покачал головой.

— Они знать друг дружку не хотят, — сказал он и посмотрел на меня. — У Холли все в порядке?

— Насколько мне известно, — ответил я и в очередной раз выложил байку про аварию. Мне она начинала нравиться, да и Диринг, похоже, не жаловался. — Ваша жена дала мне адрес, — закончил я, — но она не знает, действителен ли он еще.

Диринг неопределенно кивнул и выдвинул другой ящик.

— Холли часто переезжает, и, как я говорил, они с Никки не поддерживают отношений. Знаете, как бывает: если одна говорит «белое», другая просто обязана сказать «черное». У сестер обычное дело.

И не только у сестер, подумал я, и кивнул Дирингу.

— Холли все еще работает в театре?

Диринг задумался, пожал плечами:

— Не знаю. Вроде она за это денег не получала.

— Как же она тогда платит за жилье? Работает официанткой?

— Такой проблемы у нее никогда не было, — покачал головой Диринг. — Мамаша оставила ей кое-какие деньги. — Он огляделся и понизил голос. — Вы поедете в Бруклин? — Я кивнул. — Что ж… передайте ей привет, если увидите.

— Передам, — пообещал я и начал искать в кармане ключи от машины. Нашел… и тут придумал еще один вопрос Гербу Дирингу. — Кто такой Фредерик Кейд?

Герб чуть снова не уронил гаечный ключ.

— Фред — папаша Никки, мой тесть. А что такое?

— Это был его дом?

Диринг поморщился.

— Девочки выросли здесь. Мы… Никки… купила у него дом несколько лет назад.

— А он куда делся?

— Переехал севернее, в Брукфилд. В дом престарелых. А что?

— Как по-вашему, могла бы Холли общаться с ним? Просто на случай, если этот адрес устарел.

Он побледнел.

— Господи, нет. Фред — единственный, с кем Холли ладит еще хуже, чем с Никки. С кем, с кем, а с ним она ну никак не может общаться. Но даже если бы и захотела, он бы об этом не узнал — в его-то нынешнем состоянии. — Герб Диринг постучал пальцем по виску. — Болезнь Альцгеймера, — добавил он.

Я кивнул и начал было благодарить его, но вдруг на двери, ведущей из гаража в дом, повернулась ручка. В проеме возникла настороженная Николь Кейд, а голос ее был холоднее зимнего воздуха.

— Мне казалось, мы закончили, мистер Марч… точнее, я в этом уверена. Почему вы до сих пор здесь?

— Хотел посоветоваться, как вернуться в город, — ответил я, — и где лучше перекусить.

— Здесь не автоклуб, а Герберту есть чем заняться.

Я улыбнулся про себя и покачал головой. Гаражные ворота опустились раньше, чем я дошел до машины.

Домой я добрался около трех. Почти на всей Шестнадцатой улице было темно, снежная каша под ногами начала подмерзать. В холле моего дома было безлюдно, в коридорах тихо. Мою квартиру заливал зимний свет — мебель словно прикрыли большой серой простыней. Дома никого. Я положил куртку на кухонный стол, налил себе воды. И тут наверху заиграла музыка. Я вздрогнул.

Год назад этажом выше поселился некий юрист — договор субаренды на два года. Обычно там было довольно тихо, да и музыка у него безобидная, но я подскакивал всякий раз, как слышал ее. И всякий раз думал о Джейн Лу.

В прошлом ноябре исполнилось два года, как она купила квартиру этажом выше, а вскоре после этого мы стали любовниками. Но не прошло и шести месяцев, как Джейн уехала. Сначала в длительный отпуск в Италию, потом на очередную работу (наемным исполнительным директором), на этот раз в Сиэтле. Она звала меня с собой — по крайней мере в отпуск, — и если бы я поехал, она, как знать, по-прежнему жила бы наверху. Но я не поехал, а она не осталась, и, пожалуй, в любом случае ничего бы не изменилось. Может быть, все было обречено с самого начала.

Конечно, к моменту нашей встречи от меня почти ничего не осталось. К тому времени прошло три года с тех пор, как моя жена Энн была убита… аккуратнейшим образом застрелена и оставлена умирать в нескольких ярдах от нашего порога — последняя из множества жертв человека, который так и не дожил до конца того дня. Это было самое крупное мое дело как следователя при шерифе округа Бэрр — и последнее. И я испортил все от начала и до конца. Мои глупость и самомнение позволили Моргану Фернессу столько времени оставаться на свободе, позволили ему развернуть следствие на меня и при моей же помощи превратить все в тщательно обставленное самоубийство.

Еще несколько месяцев после смерти Энн я был во власти хаоса: гнев, чувство вины и всепоглощающее горе, алкоголь и наркотики. Когда буря улеглась, я ушел из полиции и сумел сжечь дотла почти все свое прошлое. Из оставшихся головешек я собрал что-то новое, что-то простое и мелкое, состоящее из работы, пробежек и одиночества. Скромное ремесло, но на большее меня не хватало.

Прошло девятнадцать месяцев с тех пор, как я в последний раз видел Джейн и выслушал ее последнее сообщение на автоответчике.

«Джон, я так больше не могу. Думала, что могу, но ошибалась. Я пыталась не впускать тебя в сердце… говорить себе, что ты — эдакий Ник Чарльз, что работа твоя умная и шикарная и как-то существует отдельно от тебя. Но все это чушь, и я не могу притворяться.

Погони — это совсем не забавно. Побои, пистолеты и операционные — это совсем не остроумно. Стрельба — это совсем не смешно. Не знаю, почему ты хочешь, чтобы все это было в твоей жизни, Джон, но знаю, что я такого не хочу.

Пожалуй, было бы легче, если бы я знала, чего ты ищешь во всем этом… в нас. А может быть, и нет никакой тайны. Может быть, ты вообще ничего не ищешь. Может быть, твоя жизнь уже именно такая, какая тебе нужна».

Наши отношения были обречены с самого начала.

Я проглотил таблетку аспирина и запил водой. Потом достал сделанные в Уилтоне заметки, устроился за столом и начал читать. И уже задремал над ними, но тут загудел домофон, и я снова подскочил. Подошел к двери и посмотрел на зернистое изображение, возникшее на крохотном видеоэкране. На этот раз меня побеспокоила не память, а более неожиданная гостья: моя невестка Стефани. Жена Дэвида.

Глава 5

Сходя с обочины на Третьей Восточной улице и намереваясь пересечь Би-авеню, я споткнулся о почерневшую льдину, подвернул ногу и едва не упал. Но удержался.

— Черт, — прошипел я, и мальчишки-школьники, шедшие мне навстречу, засмеялись. Еще и четырех миль не пробежал, а уже пыхчу, как гончая. Поделом мне! Нечего было валяться так долго. Мокрая снежинка залетела в глаз. Я смахнул ее и запыхтел дальше, держа курс на юго-запад.

Из-за снега утром гораздо труднее выбраться из глубин сна и вытащить себя, несчастного, на дорогу, но дело, конечно, не только в погоде. Ночь была заполнена снами, которых я не мог вспомнить, но которые оставили ноющее ощущение чего-то то ли незаконченного, то ли потерянного, то ли брошенного. Плюс вчерашний кошмар (его забыть так и не удалось) — визит Стефани.

С минуту она стояла в дверях чуть ли не по стойке «смирно»: ноги вместе, руки прижаты к бокам и запрятаны в карманы темно-синего пальто. Жесткие волосы короче, чем я помнил, и небрежно собраны под черепаховой заколкой. Бледное лицо — измученное и застывшее. Огромные глаза быстро оглядели меня и всю квартиру. Маленький рот дернулся.

— Почему ты не входишь? — наконец произнес я.

При звуке моего голоса Стефани вздрогнула, но сделала шаг — осторожно и напряженно, словно ступила на тонкий лед. Я предложил снять пальто, но она, похоже, не услышала. Обошла комнату, слегка помедлив сначала возле кухонного стола, потом у книжных полок, потом у окон и, наконец, возле софы. Села. Я тоже присел — у стола, закрыв ноутбук и блокнот.

Я знал, что Стефани снова работает специалистом по акциям в какой-то фирме в Нижнем Манхэттене и, судя по виду — черные туфли-лодочки, темные чулки, темная, в полоску, юбка, блузка цвета слоновой кости, — пришла ко мне прямо оттуда. Она сжала костлявые коленки и плотнее завернулась в пальто — как в кокон. Еще минуту посидела, поглядывая по сторонам, потом стиснула руки и наконец заговорила:

— Что ты с ним делаешь? — Голос был надломленный.

— Стефани, я не знаю…

— О, даже не пытайся врать! Не надо, Джон. Что ты с ним делаешь?

— Я ничего не де…

— Нет, делаешь! Иначе зачем он сюда ходит? Зачем он тебя навещает?

Я провел ладонью по лицу и вздохнул:

— По-моему, спрашивать об этом следует Дэвида.

Но она не желала слушать.

— Ты никогда меня не любил.

Боже.

— Неприязнь была по большей части взаимной, — ответил я.

Стефани отмахнулась от моих слов:

— И ты никогда ее не скрывал. В кои-то веки мне что-то от тебя понадобилось, а ты куражишься.

Я покачал головой:

— Не понимаю, о чем ты говоришь, Стефани. Я ни над кем не куражусь…

— Тогда, черт побери, отвечай на вопросы. Что ты с ним делаешь? Во что ты его втянул? — Ее голос напоминал лязг бьющегося стекла.

Я проглотил первые три крутившихся на языке ответа.

— Тебе надо поговорить с Дэвидом, — повторил я.

Стефани пропустила мои слова мимо ушей.

— Ты ведь уже не в первый раз позоришь семью? Но с Дэвидом этот номер не пройдет, так и знай.

У меня перехватило дыхание, и, по-моему, даже Стефани поняла, что перегнула палку.

— Тебе лучше уйти, — тихо сказал я.

Но она не ушла. Приблизилась к окну и замерла на том самом месте, где стоял Дэвид.

— Или ты хочешь сказать, что он обратился к тебе за помощью? Так? Допустим. Но какого рода эта помощь?

— Я говорю только, что тебе лучше уйти, — повторил я.

Стефани склонила голову, по спине пробежала дрожь. Я услышал всхлип. Черт. Через минуту она плотнее запахнула пальто, застегнула пуговицы, направилась к двери, но на пороге остановилась.

— Это ведь из-за той женщины и ее звонков?

Она не стала ждать ответа.

После трех миль трусцы я тяжело дышал и был хоть выжми, но голова больше не болела. Я дошлепал до своего кованого крыльца, с трудом поднялся по лестнице, ввалился в душ и долго стоял там, запрокинув голову и ловя горячие струи.

После ухода Стефани я позвонил Дэвиду, чтобы рассказать о ее визите и о поездке в Уилтон. До Уилтона мы так и не добрались: брата интересовала только Стефани.

— Что именно она знает? Откуда узнала? Эта ненормальная сука звонила ей? Повтори, что она говорила.

Когда все пошло по четвертому кругу, я перестал отвечать.

— Не желаю влезать в это дело, — сказал я. — Я не нанимался лгать твоей жене.

— Господи, да кто тебя просит лгать? Я лишь надеюсь на некоторую конфиденциальность.

— Придумывай что хочешь, а мне такие столкновения со Стефани не нужны.

— Кто ж знал, что ты такой чувствительный? — И Дэвид повесил трубку.

Я нащупал кран и включил отопление.

Через час после душа я ехал на поезде линии «Л» в Бруклин. Хотя люди, занимающиеся недвижимостью, все время передвигают границы, адрес, который дала мне Никки Кейд, относился скорее к Бушвику, чем к Уильямсбергу. От подземки предстояло шлепать и шлепать. Я вышел на остановке Монтроуз-авеню и, подгоняемый ветром, двинулся на юг по Бушвик-авеню. За несколько минут ультрамодные вегетарианские бистро, бутики и винные магазинчики сменились на автомастерские и заколоченные складские помещения. Наконец я добрался до нужной улицы.

Дом Холли Кейд был пятиэтажный, краснокирпичный. Крыльцо из серого камня и хрупкие с виду пожарные лестницы по бокам, стены исписаны граффити. Пахло горелой свалкой, и этот запах забивал даже гнилостную вонь в подъезде. На стене висел домофон с исковерканной решеткой динамика и стертыми пластмассовыми кнопками, рядом с которыми были написаны номера квартир. Возле номера 3Г на полоске изоленты зелеными чернилами значилась фамилия: Кейд.

Я нажал кнопку, подержал некоторое время и, не получив ответа, уже начал размышлять, что бы сделать с тяжелым замком на внутренней двери, но тут стайка девочек-подростков вывалилась из лифта и направилась по короткому коридору в мою сторону. Я не стал спрашивать, почему они не в школе, и девочки пролетели мимо, обдав меня запахами духов, лака для волос, жвачки и сигарет. Внутреннюю дверь они за собой не закрыли, и я поднялся на третий этаж.

На узкой темной лестнице пахло мочой, в коридоре на третьем этаже — тоже. Квартира 3Г была в конце коридора слева, по соседству с квартирой 3Ф и мусоропроводом. Железная дверь хранила следы черной краски. Я приложился к ней ухом и услышал шаги. Я громко постучал. Движение прекратилось, но никто не ответил. На третьей попытке за моей спиной раздался лязг засова и скрип петель. Повернувшись, я успел заметить, как захлопывается чуть приоткрывшаяся дверь квартиры 3Ф. Когда я снова повернулся к 3Г, дверь была открыта.

Стоявший на пороге мужчина казался примерно на дюйм выше меня и фунтов на сорок тяжелее, однако на теле его не было ни унции жира. Он шагнул в коридор, едва вписавшись в дверной проем. Закрыл за собой дверь, запер ее на ключ, а ключ убрал в карман серой парки.

— Чего тебе? — спросил он неожиданно приятным голосом. Он скрестил массивные руки на массивной груди, и рукава чуть не затрещали. Белокурые, стриженные ежиком волосы, большая квадратная голова, крепившаяся прямо к туловищу без всякой шеи. Лицо широкое, бледное и гладкое, мелкие черты будто собраны в кучку и забыты посередке. Рот — розовая загогулина под выщипом носа, брови едва намечены над голубенькими глазками, в которых не отражается ни любопытства, ни чего-либо другого. Руки походят на бифштексы со смазанными зелеными татуировками — не тюремные ли художества? Я решил, что мужчине не больше тридцати.

— Это твоя квартира? — спросил я.

— У меня ключи, — ответил Пупс. — Так чего тебя принесло?

— Я пришел поговорить с Холли.

— Ее нету, — громыхнул он. — Чего тебе от нее надо?

— А ты кто — муж? Приятель? Может быть, секретарь?

На плоских щеках появился румянец.

— Я — парень, который засадит тебе ботинком в зад, если не скажешь, чего молотишь в дверь.

Я покачал головой и улыбнулся.

— Давай не будем торопиться делать глупости, — сказал я, причем в голосе было больше беспечности, чем в душе.

Пупс прищурился, на гладком лбу появилась морщина.

— Ты коп?

— С какой бы стати копам искать Холли?

— Если ты коп, покажь документ.

Я снова улыбнулся:

— Ты не ответил на мой вопрос: с какой стати копам искать Холли? А может, они ищут как раз тебя. Может, это тебе следовало бы показать документы.

Морщина на лбу стала глубже, большое лицо потемнело.

— Ты, блин, не коп, — сказал он. — И ты меня достал.

— Позови Холли, и тебе не придется больше говорить со мной.

Пупс покачал головой.

— Ты не слушаешь! — прорычал он. — А ну, либо говори, кто ты и какого хрена тебе надо, либо у тебя щас будут проблемы.

Он начал разминать большие руки. Я пригляделся к наколкам, глубоко вздохнул и решил рискнуть.

— Ты и со своим куратором так говоришь? Сомневаюсь, что он от этого в восторге.

При упоминании о полицейском-надзирателе в голубеньких глазках промелькнули удивление, гнев и страх. Я предположил, что дернул за нужную ниточку. И убедился в правильности своего предположения, когда Пупс ударил меня.

Рука, похожая на вековой ствол, обтянутый серым нейлоном, устремилась ко мне, словно ее нес ураган. Удар в голову. По пути на пол я налетел на дверь квартиры 3Ф, перед глазами мелькнули байкерские ботинки и потрепанные на подгибе Пупсовы джинсы.

— Козел, — пробормотал он. До меня донеслись его шаги вниз по лестнице; потом я слышал только звон в ушах и видел только грязный линолеум.

Я несколько раз глубоко вздохнул, потрогал висок и со скрипом поднялся. Голова на месте, остальной мир тоже. Кости вроде целы. Я увидел, что дверь квартиры 3Ф снова закрывается, подошел и постучал.

Ответ донесся откуда-то от глазка.

Голос мужской, гнусавый, старческий, со слабым испанским акцентом.

— Убирайся, — велели из-за двери. — Убирайся, или я вызываю копов.

— Я пытаюсь связаться с Холли Кейд, — сказал я. — Вы не знаете, как это можно сделать?

— Нет. Я знаю только одно: меня достали шум, крики, приходы и уходы, и в следующий раз я вызову копов.

— Я вас понимаю, — сказал я. — Вам знаком этот тип?

— Мне знаком номер 911, и, если ты сейчас же не уйдешь, я его наберу.

Я достал из бумажника карточку.

— Все, меня уже нет, — сказал я, — но окажите любезность, пожалуйста: позвоните мне, когда увидите Холли. — Я сунул карточку под дверь, и она почти тотчас вылезла обратно.

— Убирайся отсюда… я ни во что не желаю вмешиваться.

— Вам и не придется, — сказал я. — Просто позвоните мне. Не пожалеете.

— 911, мистер. Говорю в последний раз.

Я поднял руки:

— Ладно-ладно, ухожу.

— Вот и уходи.

Я медленно спустился. Пупса нигде не видать. На первом этаже я снова позвонил в квартиру 3Г и снова не получил ответа. Рядом с кнопкой квартиры 3Ф значилось «Арруа»; я записал фамилию и ушел. На улице по-прежнему было холодно, но не так ветрено, а запах горелой свалки несколько нейтрализовал свежевыпавший снег.

Глава 6

Холодный воздух казался особенно вкусным после вони в доме Холли Кейд, а снег помог утишить боль в лице, и потому я добрался до Бродвея и пошел пешком дальше, на северо-запад. Кварталы эволюционировали от латиноамериканских и хасидских до богемных. К тому времени как я добрался до Бедфорд-авеню, волосы мои побелели от снега и я с тем же успехом мог бы добраться до Трибеки.

Я зашел в кофейню, где тихо играла запись Ситизена Коупа, у окна стояли массивные кресла, а за стойкой работала хорошенькая азиатка с золотым кольцом в носу. Я отряхнулся от снега, заказал двойной эспрессо и медленно цедил его, набрасывая заметки о визите в дом Холли.

Теперь я располагал подробным описанием Пупса, а также несколькими вопросами о нем. Кто он? Что делает в квартире Холли? В каких они отношениях? Ответов не было ни на один. Наверняка я знал только, что Пупс силен и быстр, что заводится он быстрее, чем с пол-оборота, и что при нашей следующей встрече, буде таковая состоится, надо следить за его правой. Я закончил писать, выпил еще кофе и пролистал блокнот.

Холли Кейд была моей единственной ниточкой к таинственной Рен, но я по-прежнему знал об этой женщине очень мало, и мне не мешало бы увидеть ее своими глазами. Выведать, где она живет, уже прогресс, но, пока у меня не будет фотографии и подтверждения Дэвида, предположение так и останется предположением. Можно, конечно, нанять кого-нибудь потоптаться у ее дома и подождать, пока она не появится, но я до этого пока не дошел. Такой прием ни дешевым, ни тонким не назовешь, а у меня имеется пара зацепок — с ними и надо работать. Я прочитал еще несколько страниц и задумался, есть ли у поездки в Бруклин плюсы — или только удар по голове и дорогущий кофе.

Центр «Налл спейс» находился на юго-западе от кофейни, в стороне от Бедфорд-авеню, в сером кирпичном доме, где когда-то был большой чайный магазин. Он делил первый этаж с картинной галереей и китайским рестораном, и три года назад именно здесь театр «Гимлет» ставил пьесу Холли Кейд «Клуб лжецов». Большое холодное помещение с черными стенами и плотным строем прожекторов и динамиков, свисающих с высокого потолка. Если когда-то здесь и пахло чаем, то теперь все заглушали запахи краски и цемента и аромат лимонной травы из соседней двери.

Администратором оказалась крепкая женщина лет сорока с грязными темными волосами, милой щелью между зубами и тусклым голосом. Судя по выговору, уроженка Среднего Запада. Носила она клетчатую фланелевую рубаху, и звали ее Лайза. Кроме нее и бригады собирающих стулья недокормленных парней, в доме никого не было. Лайза проработала в «Налл спейс» шесть лет, неплохо помнила театр «Гимлет» и не спросила, какое мне до всего этого дело. Беседа получилась близкой к идеалу.

— Примерно за полтора года они поставили тут три или четыре одноактные пьесы, — сказала Лайза. — «Клубом лжецов» закончили.

Мы зашли в так называемый кабинет — унылую квадратную комнату с черным от грязи окном, за которым можно было попытаться разглядеть переулок, и уродливой металлической мебелью, явно случайной. Лайза села за стол и поставила перед собой банку диетической колы. Я пристроился в покореженном бежевом кресле для гостей — на ощупь оно оказалось еще неудобнее, чем на вид.

— Ну и как вам показались эти пьесы? — спросил я.

Лайза пожала плечами:

— Тяжелыми показались, ну, по-театральному. Сплошные диалоги и чокнутые семейки. Да и с самим театром «Гимлет» — один геморрой.

— В смысле?

Лайза отпила колы и провела рукой по волосам.

— Они все время жаловались: то на кресла, то на освещение, то на рекламу, то на зрителей. И вечно у них были проблемы, не одно — так другое.

— Например?

— Одно слово — любительщина. Актеры опаздывают или вовсе не приходят, реквизит теряют, лаются без конца.

— Не знаете, из-за чего?

— Откуда мне знать? Может, из-за количества звездочек на двери раздевалки. Я старалась не обращать внимания. Короче, у них был вечный бардак.

— Наверное, при такой-то работе у вас такого добра предостаточно.

— Верно, — улыбнулась Лайза. — И хуже всех обычно музыканты. Но можете себе представить, как меня достал «Гимлет», — три года прошло, а они мне чуть ли не в кошмарах снятся.

Я улыбнулся.

— Сколько их было?

Лайза на мгновение задумалась.

— Четверо или пятеро.

— И все зануды?

— Не все. Двое у них были заводилами.

— Вы о Холли Кейд?

Лайза снова кивнула:

— Ага, Холли, рыженькая такая, хорошенькая. Ее дружок был режиссером, а она писала.

— А как звали дружка?

Лайза допила колу и кинула банку в мусорную корзину.

— Ну и вопросики вы задаете, — сказала она. — Нужно покопаться.

Раскопки производились в чулане, почти до потолка заваленном картонными коробками с папками. Очевидно, набивались они по какой-то системе, и Лайза знала, в чем эта система заключается. Обойдясь минимумом перетасовок и перестановок, она водрузила на стол нужную коробку. Поднялось облако пыли, Лайза закашлялась. Сняла крышку, извлекла зеленую папку.

Проглядев содержимое, вынула какую-то бумагу.

— Вот оно! Это программка, которую мы сделали для «Гнезда» — это постановка так называлась. — Лайза прочитала содержание и посмотрела на меня. — Джин Вернер, вот как его звали. Правду сказать, это был самый жуткий их зануда.

— Можно посмотреть? — спросил я.

Она протянула мне программку.

Я внимательно проглядел список исполнителей и постановщиков. Джин Вернер и Холли Кейд числились не только режиссером и драматургом соответственно, но и были в составе исполнителей. Джин играл некоего Фредерика; героиню Холли звали Рен. Для верности я перечитал дважды. В ушах загудела кровь. Рен.

— Можно, я оставлю это себе? — спросил я.

Лайза пожала плечами:

— Берите, не жалко.

Я посмотрел на программку, и мне пришла еще одна мысль.

— Вы помните, как выглядел Джин Вернер?

Она задумчиво пожевала нижнюю губу.

— Ну, не в подробностях. Высокий, темноволосый, красивый. Такого… модельного типа.

— Культурист?

— В смысле, груда мышц? — спросила она. Я кивнул. — Нет, скорее, вроде вас — довольно худощавый.

Не Пупс. Я кивнул на коробку:

— Найдутся там фотографии труппы театра «Гимлет»?

— Могу проверить, — ответила Лайза, но тут удача от меня отвернулась. Лайза обыскала все папки снизу доверху, фотографий не нашла… но и совсем без добычи не осталась. Она вытащила программки еще двух пьес, которые «Гимлет» ставил в «Налл спейс», и вдобавок сценарии «Гнезда» и «Клуба лжецов». И позволила забрать их с собой. Я вышел под снег и отправился обратно на Манхэттен.

Домой я попал в половине третьего. Вытер волосы полотенцем, натянул сухие носки, сделал сандвич с тунцом и просидел остаток дня за ноутбуком и телефоном, разыскивая бывших участников театра «Гимлет». Гладко было на бумаге… Лайза оказалась права: труппа состояла не более чем из пяти человек. К несчастью, состав постоянно менялся. Я насчитал семерых вместе с Джином Вернером. К вечеру я оставил сообщения для троих из них, включая Вернера, не сумел найти никаких следов еще троих и даже ухитрился поговорить с седьмым, точнее, с седьмой.

Мойра Нил рассказала, что участники театра «Гимлет» никогда не были сплоченной группой и что после разрыва она ни с кем из них не поддерживает контактов. Мойра проработала в труппе всего год, и этот опыт помог ей решиться бросить театр и заняться веб-дизайном.

— И скажу я вам, со здешними личностями гораздо проще иметь дело. — Она засмеялась. Энергичный, приятный голос, лишенный всякого акцента, как у диктора.

— Неужели с театром «Гимлет» было так тяжело?

— С Холли и Джином, а они всем заправляли.

— А в чем заключались проблемы?

— Джин страдал звездной болезнью и агрессивностью — не лучшее, скажу я вам, сочетание. Мнил себя чуть ли не новым Майком Николсом,^[3] только соответствующей справкой не разжился. И ему страшно нравилось изображать из себя мерзавца высшего разряда, настоящего сукина сына. Холли не так выпендривалась, просто она почти все время была словно с другой планеты.

— В каком смысле?

— В таком, что она очень серьезно относилась к своей работе, очень… ревностно. Не знаю, насколько она осознавала реальный мир, когда работала над пьесой.

— Она хоть знала свое дело?

— Как драматург — не очень… по крайней мере я так считаю. Все ее вещи грешили автобиографичностью, сам черт ногу сломит. А понятное, напротив, грешило ребячливостью: нехорошие родители и громкие декларации. Фигня, короче.

— А что она собой представляла как актриса?

— А вот это уже совсем другая история. Холли была великолепна. Разумеется, очень помогала красота — от Холли нельзя было отвести глаз, — но дело не только в этом. Холли полностью погружалась в роль, отказывалась от собственной сущности. Честно говоря, я даже побаивалась. Всегда думала: вот интересно, смогла бы она сыграть в пьесе другого драматурга, а не себя любимой?

— Она была увлечена Вернером?

— Время от времени они спали вместе, если вы об этом. А насчет «увлечена»… Не знаю, насколько Холли могла бы увлечься кем-нибудь, кроме Холли.

— Я слышал, будто, кроме сценариев и сцены, Холли занималась еще и видео.

— Ну, может, — только не во времена нашей совместной работы. Впрочем, ничего удивительного. Холли пробовала себя в массе дел: и в живописи, и в фотографии, и даже, по-моему, в деревянной скульптуре. — Мойра Нил помолчала и, судя по голосу, улыбнулась. — Все это имеет прямое отношение к вашей аварии?

— Никогда не поручишься, что будет иметь отношение, а что не будет, — улыбнулся я в ответ. — И кстати, у вас, случайно, не было знакомой по имени Рен, когда вы работали в театре «Гимлет»?

Мойра задумалась.

— По-моему, так звали одну из героинь Холли… одну из сумасшедших, которых она играла.

— Но на самом деле человека с таким именем не было?

— Нет, — ответила она, — не было.

Глава 7

Волосы Клэр веером рассыпались по голой спине, дыхание было медленным и тихим. Я натянул одеяло ей на плечи, накинул халат и пошел в гостиную. Уснуть все равно не получилось бы. Я выпил стакан воды и посмотрел в окно. Полночные улицы были пусты, серпик луны плыл над горизонтом, обесцвеченный городскими огнями и одинокий, как обручальное кольцо в ломбарде. Я налил себе еще воды и взялся за сценарии «Клуба лжецов» и «Гнезда».

После двух прочтений ни в одной из пьес особого смысла не обнаружилось. И Лайза из «Налл спейс», и Мойра Нил из театра «Гимлет» были совершенно правы. Семейные психологические драмы с бессвязными разглагольствованиями, резкими, сбивающими с толку изменениями времени и места, насыщенные символами и намеками, очень личными и загадочными до полной недоступности.

Насколько я понял, действие «Гнезда» происходило на космическом корабле в далеком будущем, а «Клуб лжецов» располагался в современном пригороде в Коннектикуте. И хотя вычленить осмысленное повествование из обоих произведений было нелегко, оба, похоже, сводились к истории о самовлюбленном и деспотичном отце, его чудовищной, хронической неверности и разрушительном влиянии этих обстоятельств на его жену и дочерей.

Нескладные и непонятные (что, впрочем, не редкость для современного театра), пьесы Холли, однако, не грешили поверхностностью. В диалогах между жестоким отцом и дочерьми слышалось истинное чувство, а читать их было мучительно и грустно… а иногда и страшно. При повторном чтении я осознал, что некоторые реплики пугающе напоминают сообщения, которые Рен оставляла на телефоне Дэвида.

Я устал, и взгляд со страниц скользнул к окну, к светлеющему небу. Разум цеплялся за клочки жизни Холли Кейд: незадачливый театр «Гимлет», резкий голос и подозрительный взгляд сестры, громоздкая фигура Пупса, любопытный и перепуганный сосед. Я отложил рукописи и подумал, не пробежаться ли. Но вместо этого сварил кофе.

В десять, когда Клэр проснулась, мансарду заливал ослепительный зимний свет. Клэр прошлепала через гостиную, полуголая и сердитая. Я сидел за столом — пил кофе и читал «Таймс». Она бросила мрачный взгляд на меня, потом на мою кружку и просипела:

— Есть еще?

— Хочешь?

Она кивнула, и я пошел на кухню и налил ей черный кофе.

— Дай Бог здоровья. — С этими словами Клэр ушла в ванную, прихватив кружку и пакет с вещами. Через полчаса вернулась, благоухающая мылом, в джинсах и короткой футболке с изображением мотоцикла «Нортон». Небрежно заплетенная коса, босые ноги. Пустая кружка из-под кофе.

— Еще? — спросил я. Клэр кивнула. Я снова наполнил ее кружку, она забрала пару газет и ушла на софу. Я вернулся к сценариям.

При третьем прочтении я обнаружил, что понимаю все меньше, и начал раздражаться. Выжав из диалогов все, что можно, я обратил внимание на имена персонажей. В «Гнезде», кроме Рен и Фредерика, фигурировала еще и мать по имени Ларк, и старшая сестра Робин.^[4] В «Клубе лжецов» отца снова звали Фредерик — Фредерик Зеро, а дочерей —Кассандра и Медея. Мать звали Еленой. Птицы и греки. Есть ли в этом смысл? На книжных полках пылились Аристофан и Еврипид в пожелтевших бумажных обложках. Я не заглядывал в них со времен колледжа и теперь размышлял, не отыщутся ли в них ключи к работе Холли. Или, как и многое другое в ее пьесах, аллюзии на классику важны только для нее самой? Я вздохнул и бросил рукописи на стол.

Клэр развалилась на софе, положив босые ноги на подушку. Она уже прочитала и «Таймс», и «Джорнал» и теперь продиралась через принесенную откуда-то толстую биографию Энди Уорхола. Услышав мой вздох, она посмотрела на рукописи и на меня.

— Решил заняться шоу-бизнесом? — поинтересовалась Клэр. Вытянула ноги и провела маленькой белой ступней по софе.

— Разве не все им занимаются — хоть минут по пятнадцать?

— Я считала тебя единственным исключением.

Она захлопнула толстый том, встала и подошла к окну. Пара чаек кружилась в небе, дралась из-за объедков. Клэр наблюдала за ними, обняв себя за плечи.

— Ты уже купил машину? — спросила она через некоторое время.

— По-прежнему езжу на прокатных.

— Хочешь, возьми машину завтра… может, махнем куда-нибудь на день?

Это было ново. Я схватился за кружку с кофе.

— Куда-нибудь — это куда, например? — медленно произнес я.

— Все равно… куда-нибудь из города. Куда-нибудь, где можно погулять и на знакомых не наткнуться.

Клэр смотрела на чаек, я размышлял.

— У меня есть кое-какие дела, но если я успею до завтра, то конечно.

Клэр кивнула — по-прежнему стоя спиной ко мне. Через некоторое время она надела сапоги, взяла пальто, водрузила на нос темные очки, поцеловала меня в уголок рта и ушла, оставив аромат духов.

Я взялся за телефон. Было около часу, а мне так и не перезвонили ни Джин Вернер, ни другие бывшие участники театра «Гимлет», которым я оставлял сообщения. Первым я позвонил Вернеру, но не попал даже на автоответчик. После дюжины гудков я сдался. Следующим стал Кендалл Фейн из Лос-Анджелеса — с аналогичным результатом. С Терри Гриром мне повезло больше. Он по-прежнему жил в городе, по-прежнему играл в небродвейских театрах и — ура! — был дома.

Я накрутил еще пару миль на историю об аварии, а Гриру очень хотелось поговорить. Голос у него был молодой и дружелюбный, и хотя ничего нового он не сообщил (нет, он не поддерживает отношений ни с кем из театра «Гимлет»; да, Холли и Джин помнятся ему обидчивыми и эгоцентричными; да, пьесы Холли можно назвать в лучшем случае проблемными, но сама она потрясающая актриса), он все-таки оказался настоящим кладом. У Грира сохранились фотографии.

— Моя девушка как раз вчера вечером разобрала соответствующий ящик стола. Я собирался выбросить это старье, но она все сложила в коробку. Это не художественная съемка, просто любительские снимки — мы фотографировались после последнего представления «Клуба лжецов», в баре. Больше мы вместе не работали.

— В моем положении и любительские снимки — клад, — признался я.

— Надо думать, — хмыкнул Грир. — Что ж, можете забрать их когда угодно: здесь всегда кто-нибудь да болтается.

Фотографии.

Я позвонил Дэвиду на сотовый, попал на голосовую почту. Правда, брат вскоре перезвонил. Он был в машине — ехал в аэропорт, — и не один. По голосу я узнал старшего брата Неда. Дэвид молча выслушал мой рассказ о поездке в Бруклин, о разговорах с бывшими актерами «Пытливого театра» и о фотографиях Грира. Ответил он сугубо деловым, нарочито нейтральным тоном:

— Все это звучит разумно. Я возвращаюсь во вторник вечером. Точнее договоримся в среду.

Он отключился, и я пошел к дверям.

Грир жил довольно близко — в видавшем виды кирпичном особняке на Двадцать второй Западной улице, недалеко от Десятой авеню. Его квартира находилась на втором этаже, и, судя по количеству имен на почтовом ящике, он делил ее еще по крайней мере с тремя соседями. Самого Грира дома не оказалось, но, как он и обещал, квартира не пустовала. Сосед — долговязый парень лет двадцати, с белокурыми волосами и жидкой бороденкой — появился в дверях в футболке с символикой Колумбийского университета и в облаке конопляного дыма. Отдал мне конверт, кивнул и захлопнул дверь.

Мое «спасибо» досталось пустому коридору.

Я вскрыл конверт прямо в тесном холле. Обнаружились две цветные фотографии. На них были изображены двое мужчин и три женщины за поцарапанным деревянным столом в угловой кабинке бара. На столе стояли пивные бутылки и несколько пустых стаканов из-под виски с содовой, горела свеча под красным стеклянным колпаком.

Бледная женщина, крайняя справа, смотрела мимо камеры и, возможно, мимо стен. Густая грива рыжеватых волос, обрамляющих заостренное иконописное лицо. Удлиненный изящный нос над большим скорбным ртом, темные пятна глаз. На ней была обтягивающая черная футболка, обрисовывающая круглую, полную грудь. Белая рука лежала на столе.

Даже при плохом освещении она была похожа на Рен в описании Дэвида. Интереснее, чем я предполагал, откровенно красивая. Я почти не сомневался: это она. В записке, нацарапанной на конверте, говорилось, что это и есть Холли Кейд.

— Да она просто равнодушна к нему, — заметила Клэр. Она сидела за кухонным столом, пила водку с тоником и рассматривала фотографии Терри Грира. Свет угасающего дня лился в окно, согревая цвет ее волос. — Он влюблен, а ей до лампочки.

Я смешивал клюквенный сок с содовой и ел холодную кунжутную лапшу, принесенную Клэр.

— Кто к кому равнодушен? — спросил я.

— Рыженькая к парню, который сидит рядом с ней.

Парень, как я знал из записки Грира, был Джин Вернер.

Темные волосы собраны в хвост, чисто выбрит, если не считать аккуратной бородки. Плетеный шнурок на запястье, золотое колечко в левом ухе, красиво очерченный рот улыбается, взгляд устремлен на Холли. Я помешал напиток, отхлебнул и взял фото.

— Ты так думаешь?

— Тут и думать нечего — язык жестов все объясняет, — сказала Клэр. Она была права. Вернер сидел, повернувшись к Холли, одна рука лежит на спинке ее стула, будто обнимает, другая — на столе, отгораживает от остальных. Взгляд устремлен на лицо Холли, в улыбке тревога и неуверенность. Холли же сторонится поддерживающей руки и смотрит в другую сторону.

Клэр играла долькой лайма в своем стакане.

— Она, наверное, привыкла к вниманию — желанному или нет.

— Как это?

— Она работает на образ дамы эпохи Возрождения — и это сексуально.

Я внимательнее посмотрел на фотографию, на бледную кожу Холли, тонкие пальцы и большой, скорбный рот. Клэр была права.

— Ты ее разыскиваешь? — спросила она. Я кивнул. — Что она натворила? — Я улыбнулся и покачал головой. Клэр подняла руку. — Забудь. — Она глотнула еще водки с тоником и открыла биографию Уорхола.

Я отнес свой стакан, лапшу и фотографии на стол, где ждали ноутбук и блокнот. В заметках кое-что прояснялось. Я добавил разговор с Гриром и фотографии и суммировал все, что узнал о Холли Кейд. Резюме заняло полторы страницы, но, перечитав, я засомневался, нужна ли Дэвиду эта информация.

Я хочу, чтобы ты, мать твою, нашел эту Рен. Узнал, кто она и где живет. Узнал о ней столько же, сколько она разнюхала обо мне.

Первые два пункта я вроде выполнил, хотя для полной уверенности требовалось подтверждение Дэвида; сомнения вызывал третий пункт. Даже если Рен и Холли — один и тот же человек, что я действительно знаю о ней, кроме имени и адреса? Напряженные отношения в семье, попытки писать, играть на сцене, снимать видео — с явно противоречивыми результатами, поразительная внешность и эгоцентризм… что все это означает? Чем она занималась после того, как распался театр «Гимлет», а видеошоу не имело успеха? Кто такой Пупс и кем ей доводится? Почему она отлавливала в Сети мужчину вроде Дэвида? И раз уж отловила, какого черта ей от него надо?

Глава 8

В субботу утром мы с Клэр поехали в Ориент-Пойнт, что на самом краю мыса Норт-Форк на Лонг-Айленде. Ничего хорошего из этого не вышло. Мы вернулись в город еще до обеда, и у меня в квартире она даже не сняла куртку. Исчезла в спальне и через мгновение появилась снова с сумкой на плече. По пути к двери она остановилась. Голос звучал скорее устало, чем сердито.

— А умеешь ты, Джон, все изгадить.

Ее шаги удалялись по коридору, эхо замерло на лестнице. Я закрыл дверь и включил свет.

На Лонг-Айлендской магистрали в то утро было неприятно, но пусто, и мысли мои, пока я вел машину, крутились вокруг Холли Кейд и Дэвида. О Холли у меня были обрывочные сведения, недостаточные, чтобы понять — или хотя бы начать понимать — ее мотивы. Но Дэвид — совсем другая история: он мой брат, и мне следовало бы знать его. Вроде бы.

Я размышлял о приступах неверности Дэвида и пытался понять ее причины. Думал о других случаях супружеских измен, которыми мне доводилось заниматься, и об объяснениях, которые слышал: «У меня свои потребности»; «Она меня не понимает»; «Это просто секс»; «Это не ее дело»; «В другом городе — не считается» — все так обычно, так банально. Трудно было вообразить Дэвида произносящим что-то подобное. Но разумеется, трудно было вообразить его и занимающимся чем-то столь опасным — столь потенциально самоубийственным, — как эти анонимные свидания.

Клэр тихо сидела рядом со мной, иногда читала свою толстую книгу, иногда возилась с радио, иногда просто смотрела сквозь темные стекла очков на разворачивающуюся перед нами ленту асфальта. Но чем дальше оставался город, тем больше она, казалось, светлела и расслаблялась; напряжение, которого я и не замечал, улетучивалось прямо на глазах. В Глен-Коув Клэр водрузила ноги на бардачок; в Мелвилле она уже тихо подпевала радиоприемнику.

Мы доехали по Лонг-Айлендской магистрали до самого Риверхеда и свернули на шоссе номер 25. Пейзаж стал более плоским, бледное, совершенно чистое, высокое и яркое небо отражалось в воде. Мы ехали мимо виноградников, мимо бесконечных рядов голых лоз за проволочной оградой. Клэр сняла очки и опустила стекло. В салон ворвался холодный морской ветер.

Позавтракали мы в Саутхолде, в крохотном ресторанчике с видом на гавань. Здесь было полно местных, и мужчины, сидящие над тарелками с яичницей и вафлями, украдкой разглядывали Клэр. Она съела омлет и уставилась на качающиеся на якорях аккуратно укрытые лодки. Я ел оладьи и думал о Дэвиде.

Некоторые заблудшие мужья, пойманные с поличным, защищались довольно неуклюже: знай себе напирали на здравомыслие, ослабленное внезапным приливом крови к местам ниже пряжки ремня. Такое объяснение не помогало оправдаться перед женами или адвокатами по бракоразводным делам, зато отличалось искренностью. А история Дэвида? Дэвид всегда был таким целеустремленным и дисциплинированным и всегда так гордился этими своими качествами. Я, как ни старался, не мог представить его поддавшимся порыву страсти или увлеченным до беспамятства.

Мелькнула мысль, что свидания со случайными женщинами служили Дэвиду отдушиной; впрочем, я сразу эту мысль отмел. Происходило что-то другое. Я вспомнил, как Дэвид рассказывал о процедуре смотрин, как хвастался своей ловкостью. «Если она не согласна играть по моим правилам, я двигаюсь дальше». Ему нравилось дергать за ниточки.

После завтрака мы прогулялись по набережной. Клэр втягивала руки в рукава черной куртки, пряталась за темными очками, черную бейсболку сдвинула на нос. Мы дошли до скамейки с видом на Шелтер-Айленд, сели и стали наблюдать за ползущим по воде маленьким паромом. Клэр прижалась ко мне и сунула руку мне в карман. Через некоторое время ветер загнал нас в машину, и мы поехали дальше на восток, в Гринпорт.

Шоссе номер 25 в Гринпорте перешло во Фронт-стрит и в гавани соединилось с Мэйн-стрит. Вдоль обеих улиц выстроились низкие дощатые здания, и народу было гораздо больше, чем следовало ожидать в зимний день. Люди делали покупки, просто гуляли — и, казалось, все друг друга знали. Мы припарковали машину и вышли. Клэр сняла бейсболку и провела рукой по волосам.

— Похоже, блин, на какой-нибудь Бедфорд-Фоллз, — засмеялась она. По-настоящему засмеялась.

Антикварный магазин как раз открывался, и Клэр затащила меня туда. Мы с трудом протолкались по узкому проходу между полками. Она улыбнулась парню за прилавком и вышла, ничего не купив. На улице снова взяла меня за руку, и мы пошли дальше. Мои мысли вернулись к брату.

Стремление к власти и контролю, самолюбие и гнев… Если отбросить рациональные объяснения и пустые отговорки, большинство неверных мужей, которых я выслеживал, именно эти страсти увлекали в бездну. Но с понедельника Дэвид стал для меня загадкой, и понять его было труднее, чем любого из предыдущих моих клиентов. Придумать тайный мир, установить в нем правила и законы и смотреть, как люди прыгают через расставленные обручи, — да, это власть и контроль; но вот остальное? Неужели самолюбие Дэвида настолько уязвимо, что для его поддержки необходимо внимание посторонних? Или Дэвидом руководил гнев? А если гнев, то на что или на кого? На Стефани? Возможно, но вряд ли на нее одну. Брак, карьера, репутация, даже репутация фирмы «Клейн и сыновья», — Дэвид все поставил под угрозу.

Мы шли по улицам, пока не закончились магазины, а Клэр не проголодалась. На Мэйн-стрит нашелся открытый ларек с гамбургерами, она потащила меня туда и заказала что-то неряшливое, с луком. Я заказал то же самое, и мы опять отыскали скамейку у воды. На холоде от гамбургеров шел пар, и несколько чаек с надеждой уставились на нас.

После ленча мы проехали последние десять миль до Ориент-Пойнта. Шоссе номер 25 перешло в Мэйн-роуд и закончилось возле паромного причала и парка. Парк был открыт. Вдоль песчаной дорожки росли невысокие дубы и можжевельник, в их тени прятались заплатки снега, берег пруда обметала белая изморозь. За деревьями, прудом и высокой бурой травой были дикий пляж, серая вода и небо — голые, пустынные и прекрасные. Клэр сняла очки, расстегнула куртку и приблизилась к воде. Я смотрел на нее и думал о Холли, Дэвиде и Стефани.

Через некоторое время Клэр вернулась. Порозовевшее лицо, золото спутанных волос. Она прижалась ко мне и прикоснулась губами к моим губам. Тело ее было теплым и крепким, волосы пахли океаном.

— У меня руки замерзли. — С этими словами она засунула их мне под куртку и под рубашку. Так мы стояли, пока я не заговорил.

— Почему ты это делаешь? — спросил я.

— Что делаю? — прошептала Клэр мне в шею.

— Почему встречаешься со мной? Ты ведь замужем.

Клэр напряглась в моих объятиях, тяжело вздохнула и чуть больше минуты не двигалась. Потом убрала руки и отступила.

— В смысле почему я изменяю мужу? — безжизненным, тусклым голосом произнесла она.

Я кивнул, и на ее лице появилась мрачная улыбка.

— Вдруг стало любопытно?

— Я просто пытаюсь понять.

Клэр фыркнула.

— Господи, понять? — Она надела очки, застегнула куртку. Губы шевельнулись, но слова унес ветер. Лицо застыло, в черных стеклах очков вспыхивало солнце. — Хочешь услышать все жуткие подробности? Отлично. Он на двадцать лет старше меня; на первом месте для него бизнес; я — третья жена; подозреваю, что он трахался с другими женщинами уже после того, как мы обручились. Не с какой-то одной, там скорее постоянная смена состава. Ему нравится определенный тип: любезные продавщицы, юные, вышколенные, может быть, с некоторой претензией на артистизм, но впечатлительные и почтительные, приученные ублажать клиентов. Девушка — менеджер картинной галереи, где он иногда что-нибудь покупает, девушка, занимающаяся сбором средств для больничного комитета, девушка, заведующая связями с общественностью в музее, — такого плана. Я удивилась, когда все выплыло. Даже обиделась. Но с другой стороны, будто я не знала, на что иду. Я работала в «Кристис», когда познакомилась с ним, — оценивала гравюры, которые он хотел продать. Он тогда был женат и не скрывал этого. Мы не обсуждаем его измены, но он человек здравомыслящий. Я тоже стараюсь не впадать в раж. Можно сказать, у нас заключено соглашение, которое в общем-то устраивает обоих. По крайней мере пока. Пожалуй, не об этом я мечтала школьницей. Но так все же лучше, чем работать в «Кристис».

Клэр стояла, засунув руки в карманы, говорила сухо и прозаично, словно повторяя наскучивший урок, а потом подняла воротник и прошла мимо меня, бросив только:

— Я буду в машине.

— Черт, — пробормотал я. Мои заметки со вчерашнего вечера валялись на столе, ноутбук был включен. Я просто не знал, чем еще заняться, поэтому — и только поэтому — снял куртку и снова начал искать Холли Кейд.

Глава 9

Несмотря на мои усилия и всевозможные комбинации из «Холли», «Кейд», «Рен» и «театр «Гимлет»», «Гугл» и на этот раз выдал мне не больше, чем раньше. Я сделал сандвич с арахисовой пастой, вернулся на сайт MetroMatchPoint.com и снова начал искать объявления Рен. И снова безрезультатно. А потом подумал об именах других персонажей из ее пьес и о том, сколько еще вымышленных имен могла использовать Холли. Я задал на MetroMatchPoint.com Робин, Ларк, Елену, Кассандру и Медею. Медей не было, но остальные нашлись в больших количествах, хотя ни одна даже отдаленно не напоминала Рен. Так что я вернулся к «Гуглу».

Мой метод нельзя было назвать поисками наугад, хотя ни четкого алгоритма, ни безупречной логики здесь тоже не было. Скорее, я искал по косвенным признакам: задавал поиск по именам персонажей Холли и смотрел, что выскочит. Пришлось отсеять массу мякины, но в конце концов я отыскал зернышко пшеницы: Кассандра 3.

Связь отыскалась через Кассандру Зеро, обреченную младшую дочь в «Клубе лжецов», и Орландо Круга, владельца ныне закрывшейся галереи в Вудстоке, где года два назад Холли устраивала давным-давно забытые видеошоу. Того самого Орландо Круга, который теперь владел галереей «Видимое от Круга» в Уэст-Виллидже и представлял работы видеохудожницы по имени Кассандра 3. Настойчивость и совпадения — лучшие друзья детектива.

Кассандра 3. на сайте Круга была почти незаметна — строчка в списке художников, которых он представляет; биография уместилась в одну строчку: «Кассандра 3. живет в Нью-Йорке» — и примечание, что видеоработы Кассандры не выставляются публично. «Показ только по предварительной договоренности и только коллекционерам, отвечающим определенным условиям». Видимо, поэтому я и не смог найти отзывов на ее работы. Мне стало интересно, что это за определенные условия Круга.

Еще несколько упоминаний о Кассандре нашлись в художественном блоге под названием «Сладкая пена», а еще — кто бы мог подумать! — на сайте «Цифровая солянка». Сравнительно свежие — за последние восемнадцать месяцев, — они вызвали у меня беспокойство, чуть ли не нервный тик.

В первый раз в «Сладкой пене» Кассандру 3. упомянули в бестолковой, легковесной, но претенциозной дискуссии об искусстве и порнографии: возможны ли, дескать, взаимоисключающие классификации. Некто называющий себя Взбить-до-густоты, привел работу Кассандры как пример и того и другого, инициировав бесконечное уклонение от темы, в котором Пена и Миксер — очевидно, единственные участники спора, знакомые с произведениями Кассандры, — закидывали друг друга обрывками известной лишь особо посвященным информации о фильмах, ни разу не упомянув о сути этих обрывков. Через несколько месяцев Пена и Миксер снова сцепились из-за посыла работ Кассандры.

Пена написала: «Таковы ее понимание политики силы в сексе и ее зацикленность на пороговых моментах и тектонических сдвигах — с ситуациями, когда контроль внезапно переходит от одного человека к другому, когда доминант становится подчиненным, когда отказ превращается в капитуляцию, а язык больше не повинуется… когда, так сказать, кнут переходит из рук в руки. И не заставляй меня браться за деконструктивистские аспекты…»

На что Миксер ответил: «Два слова, Пена: «лес» и «деревья». И, как всегда, ты упускаешь первое, уставившись на второе. Ты правильно поняла насчет секса и силы, но суть от тебя полностью ускользает: Касси делает порно в стиле нуар, идиотка придурочная! Тут и голод, и вуайеризм, и неотвратимый рок, и, в самую первую очередь, РАСПЛАТА. Зацени освещение! Глянь на ее номер 5, а потом — на работы Мусураки^[5] или Зейца.^[6] Посмотри, блин, «Из прошлого»! И, кстати, ты снова начиталась Уильяма Гибсона».

Пена ответила: «Отвали».

Упоминания в «Цифровой солянке» были проще. В выпуске за прошлый месяц в рубрике сплетен под названием «Вторичный рынок» обозреватель отметил слухи, будто две работы Кассандры 3. — номер 3 и номер 8 — недавно сменили владельцев, по шестизначной цене каждая. Чем бы Кассандра ни занималась, за ее занятия хорошо платили.

В воскресенье утром разразилась настоящая песчаная буря — во время пробежки ветер едва не сдирал кожу с лица. После долгого душа и миски овсянки я снова вышел на улицу и направился в Уэст-Виллидж. Галерея Орландо Круга находилась на Перри-стрит, между антикварным магазином и магазином, где продавались страшно дорогие мужские пижамы, за дверью из матового стекла с надписью мелкими черными буквами. Внутри все было выдержано в серо-бело-кремовых тонах, а декоратор сумел как-то примирить деревянные панели, пенопласт, ковры в стиле Уильяма Морриса и большие плоские мониторы на стенах. На экранах — серые крыши многоквартирных домов с голубями, время от времени превращающимися в яркие тропические цветы. Пахло сандалом.

Невысокий худой человек сидел за письменным столом в дальнем углу. Лет двадцати, лицо, чем-то напоминающее мордочку хорька, заросло аккуратной трехдневной щетиной. Волосы пяти оттенков белокурого цвета в художественном беспорядке. Отложные манжеты болтались, но голубая рубашка ему шла — как и скучающий вид. Когда я вошел, парень поднял голову — и снова уткнулся в свой айпод. Когда же я заговорил, он стал оглядываться, словно, кроме меня, были еще посетители.

— Вы Орландо Круг?

— Нет.

— Он здесь?

— А вы кто будете? — Голос гнусавый, хитрый и такой же скучающий, как и вид.

— Человек, которому нужен Орландо Круг. Он здесь?

Парень пожал плечами:

— Незачем сердиться. — С этими словами он резко встал из-за стола и нырнул в коридорчик. В конце его была дверь, парень постучался и открыл ее. Через мгновение он вышел, и не один.

Спутник его был лет шестидесяти, высокий, кожа цвета полированного тикового дерева и также блестит. Отглаженные джинсы и черный свитер, коротко остриженные белоснежные волосы. Идеальные арки бровей над настороженными голубыми глазами. Удлиненное лицо почему-то напомнило мне монаха. Или аббата процветающего ордена.

У незнакомца был низкий голос с почти неуловимым и совершенно не идентифицируемым акцентом.

— Я Круг. Чем могу быть вам полезен, мистер?..

— Марч. Как я понимаю, вы представляете Кассандру 3.

Блондин за письменным столом навострил уши. Круг бросил на него взгляд.

— Рикки, пожалуйста, сделай-ка мне эспрессо. — Рикки закатил глаза, но встал. Круг посмотрел на меня. — Может быть, для вас тоже, мистер Марч? Рикки варит замечательный кофе. — Я кивнул, и Рикки исчез. Круг сел за стол и указал мне на стул с другой стороны. — Вы знакомы с творчеством Кассандры? — спросил он. Голубые глаза сияли.

— Не знаком, но заинтригован. И надеялся узнать больше.

Круг улыбнулся:

— Ее работы действительно весьма интригуют, мистер Марч, хотя и не пользуются широкой известностью. — Я молча кивнул. Круг продолжал улыбаться. — Откуда вы узнали о них?

Я пожал плечами:

— О них упоминали информированные люди. Слово тут, слово там… в конце концов как-то сложилось.

Круг свел под подбородком длинные загорелые пальцы.

— Ну-ну. Какие еще художники вам нравятся, мистер Марч?

Появился Рикки с двумя чашками кофе на серебряном подносике. Я улыбнулся шире.

— Айснер, Дитко, Инфантино, Адамс, Миллер.^[7]

Рикки поставил перед нами чашки, косо взглянул на меня и удалился. Круг поджал губы.

— Они же комиксы рисуют.

— Я готов расширять кругозор.

— И решили начать с видео, с работ Кассандры?

— О них рассказывают столько интересного.

— Кто рассказывает, мистер Марч?

— Знающие люди.

— Я знаю всех знающих людей, мистер Марч. А известная им информация исходит исключительно от меня. И потому, если кто-то из этих людей направил вас ко мне, пожалуйста, не стесняйтесь назвать его имя.

— А если меня направили к вам не ваши знакомцы?

Круг вздохнул. Морщины у него на лице, казалось, углубились, он стал похож на непреклонный грецкий орех.

— Тогда мы можем попить кофе и обсудить творчество любых других художников.

— Но не Кассандры? — Круг нахмурился, изображая минимум сочувствия, и покачал головой. — Сам по себе интерес не отвечает вашим определенным условиям? — спросил я.

— Творчество Кассандры весьма вызывающее, мистер Марч… и доступно не всякому. Коллекционер, непривычный к методу, в отсутствие контекста… Я оказал бы вам дурную услугу.

Я хмыкнул:

— Благодарю за заботу. Деньги могли бы как-то воздействовать на ваши условия?

Круг поиграл изящными золотыми часами на узком коричневом запястье.

— Боюсь, никак. Работы Кассандры достойны того, чтобы их оценивали по достоинству, а не просто покупали и продавали.

— Я полагал, мистер Круг, что покупать и продавать — ваша работа. А Кассандра знает, что вы отговариваете клиентов?

— Это ее указания, уверяю вас. — Голубые глаза холодно смотрели с морщинистого блестящего лица.

— А можно поговорить об этом с ней?

Круг тяжело вздохнул и откинулся на спинку стула.

— Единственное, что заботит Кассандру больше судьбы ее картин, мистер Марч, — это неприкосновенность ее частной жизни. — Он посмотрел на часы. — А теперь, если у вас больше нет вопросов… — Он взял чашку.

— Только один: вы по-прежнему представляете интересы Холли Кейд?

Круг пил кофе и не пролил ни капли. Только чуть приподнял белую бровь.

— Холл и… как?

— Холли Кейд. Она представляла свои видеоработы в вашей галерее в Вудстоке.

Круг не особенно старался напустить на себя виноватый вид.

— К сожалению, не припоминаю этого имени.

— Да, конечно. — Я встал. — В конце концов, это было давно.

На углу через улицу располагался магазин здорового питания. Там имелся впечатляющий ассортимент соевых продуктов, а из большого окна открывался замечательный вид на «Видимое от Круга». Я уже полчаса разглядывал пшеничные хлопья и зеленые чаи, когда на улице появился Рикки в слишком просторном для него пальто. Борясь с ветром, он пошел по Перри-стрит. Я двинулся следом.

Рикки вышел с определенной целью, и этой целью, очевидно, был ленч. Он свернул на Четвертую Западную улицу, потом на Одиннадцатую Западную, зашел в магазин деликатесов и заговорил с человеком за прилавком. Минут через десять он вышел с белым пластиковым пакетом и двинулся в обратный путь. Я приблизился к нему на Четвертой Западной.

— Хороший был кофе, Рикки.

Он подскочил.

— Блин! Так же все растерять можно!

— Извините. Я просто хотел перекинуться с вами парой слов.

Подталкиваемый ветром, Рикки дошел до угла и остановился. Глаза сузились, теперь он еще больше напоминал хорька.

— Парой слов о чем? Мне угадывать самому или ждать?

— О Кассандре 3., — ответил я.

Рикки поднял свободную руку и отступил на полшага.

— Можете о ней не забыть. Я не хочу терять работу. И даже если бы я что-то и знал — а я не знаю, — чего ради мне рисковать?

Я пожал плечами и вынул руку из кармана.

— Может быть, ради пятидесяти баксов? — Банкнота была новенькой и хрустящей. Рикки хитро прищурился и протянул руку. Я отстранился. — С другой стороны, вы сказали, что почти ничего не знаете.

— Если вам нужно имя, номер телефона или еще что-то в этом роде, вы, наверное, сохраните деньги. Касси не снисходит до мелкой рыбешки. Она общается только с О., а он очень оберегает ее — особенно с тех пор, как появился тот тип.

— Какой еще тип?

Рикки посмотрел на меня и мерзко ухмыльнулся.

— Похоже, я все-таки что-то знаю. — И снова протянул руку.

Я вытащил полтинник, но не выпустил его.

— Какой еще тип?

— О. выгнал меня в заднюю комнату, но я все равно слышал. Весь из себя юрист, и работал он на одного из тех типов, с которыми Касси делала интервью. Он хотел связаться с ней или чтобы она связалась с ним.

— Интервью?

Рикки раздраженно фыркнул.

— Ну, так ее видео называются: «Интервью номер один», «Интервью номер два» и так далее… да вы знаете.

Я не знал, но кивнул.

— Зачем ему было связываться с ней?

— Он не сказал.

— И когда это было?

— С месяц назад.

— Вы слышали какие-нибудь имена?

— Не помню, — вздохнул он. Заметил выражение моего лица. — Без дураков. Правда не помню. — Рикки не сводил глаз с полтинника. — Ну, так как?

— Уже почти. — Я вытащил из другого кармана другую руку. — Узнаете кого-нибудь?

Рикки посмотрел на фотографию и постучал пальцем по сидящей с краю женщине.

— Это она. Касси. — Я вздохнул. Холли. Рен. Кассандра 3. — Теперь я получу бабки?

— Конечно, — ответил я, и банкнота исчезла у Рикки в кармане.

Рикки повернулся и направился к Перри-стрит. Я окликнул его.

Он нетерпеливо обернулся:

— Чего еще?

— Что собой представляют ее видеоработы?

Рикки ухмыльнулся и покачал головой.

— Творения Касси? Ничего подобного я в жизни не видел, а повидал я немало.

Глава 10

— Я сказал ему, что вы присматриваете себе вещицу, — произнес Чез Монро, — и что вы при деньгах. — Он улыбнулся и пригладил небольшую треугольную бородку рукой, на мгновение став похожим на упитанного кота. — И внезапно он загорелся помочь.

Монро сунул сотовый телефон в карман пиджака и сел напротив меня. Внимательно осмотрел бокал с вином и решил, что тот почти пуст. Поднял бутылку вина, чуть наклонил в мою сторону. Я покачал головой. Он пожал плечами и наполнил свой бокал.

— Тодд всегда рад послужить искусству, — продолжал Монро, — особенно если это увеличивает стоимость его собственной коллекции. — Он пригубил вино и удовлетворенно вздохнул.

— Он назначил время? — спросил я.

— Сегодня вечером. Он перезвонит мне и скажет когда. — Монро снова занялся заказанным на мои деньги ленчем. Подцепил остатки кассуле, одновременно изучая десертное меню.

Найти Чеза Монро было нетрудно. Когда в воскресенье вечером я вернулся домой, слова Рикки все еще крутились у меня в голове, а беспокойство усиливалось. Я думал о видео Холли. Если я хочу понять, чем она занимается — и, может быть, узнать, чего ей надо от моего брата, — надо посмотреть их самому.

Я вернулся на блог «Сладкая пена» и оттуда по комментариям Взбить-до-густоты перешел в другой посвященный современному искусству блог под названием «Полицай арт-хауса». Это оказалась «своя территория» Миксера. «Полицай» представлял собой более жесткую версию «Сладкой пены»; кроме размышлений Миксера о последних выставках в галереях, музеях и на аукционах, здесь нашлись и длинные разговоры об аниме, видеоклипах, татуировках и моде на кеды. Очевидно, любимым присловьем Миксера было «блин».

Я щелкнул по ссылке «Профиль» и узнал, что Миксер не только владелец «Полицая», но и «живущий в Нью-Йорке независимый писатель, художественный критик и консультант по приобретению произведений искусства». Я поразмыслил над этим описанием и кликнул «Написать мне». В письме я не стал уточнять, какая именно консультация мне нужна, зато недвусмысленно намекнул на собственную платежеспособность. И добавил номер своего телефона. Вероятно, спрос на независимого писателя (он же художественный критик, он же консультант по приобретению произведений искусства) был невелик, потому что ждать его звонка пришлось меньше часа.

Я сказал Миксеру, что интересуюсь творчеством Кассандры 3., хочу увидеть ее работы и нуждаюсь в помощи. Моя проблема Миксера не удивила.

— Я так понимаю, вы пообщались с доном Орландо? — спросил Монро. Голос у него был хриплый и ироничный.

— Боюсь, мы не понравились друг другу.

Он фыркнул.

— Вы оказались в хорошей компании, друг мой. О. просто помешан на контроле, особенно когда речь идет о Касси. Я одно время думал, это немецкие закидоны, но теперь полагаю, что это у него, блин, такая стратегия. Тайны для избранных наделали много шума в определенных кругах и сотворили настоящее чудо с ценами.

— Чудо, — повторил я. — Можете устроить мне просмотр?

— Просмотр с прицелом на приобретение?

— Таков общий замысел.

Мы поговорили о его гонораре, но я не особенно торговался. Мне нужно было заинтересовать его; в любом случае это будут деньги Дэвида. Когда мы обо всем договорились, щелкнула зажигалка. Кажется, Монро расслабился и рвался в бой.

— Я обо всем договорюсь. Мы можем встретиться завтра. Скажем, за поздним ленчем.

Монро выбрал «Кузен Дюпре» — новое и сильно разрекламированное бистро в Верхнем Ист-Сайде — и опоздал. Через двадцать минут после назначенного времени в дверях появился кругленький человек лет сорока в сильно потертом пальто из верблюжьей шерсти и поношенных туфлях «Гуччи». Он говорил по сотовому и курил сигарету. На пороге его остановила менеджер и оставила докуривать на улице, однако он и не подумал качать права. Я наблюдал в окно, как он дымит и снова звонит по телефону. Спутанные волосы — черные и блестящие, как и глаза, сверкающие над румяными щеками. Все это, вместе с лукавым, пухлым ртом, придавало ему вид потрепанного херувима.

Монро осушил бокал.

— Точно не хотите десерт? — спросил он. Я покачал головой, он бросил на меня подозрительный взгляд и заказал флан. Он изучал список сотернов, когда я кашлянул.

— Сколько видео вы просмотрели? — спросил я.

— Пять, — тут же ответил Монро. — От номера два до номера пять и «Интервью номер восемь».

— А сколько их всего?

— Пока двенадцать.

— Что они собой представляют?

На этот раз Монро ненадолго задумался.

— Не буду портить вам впечатление, пытаясь описать их, — наконец ответил он, — и в любом случае я бы не воздал им должного… но… вот вам мое мнение. Это, блин, блестяще. Определенно они чертовски замысловатые, странные до какой-то извращенной дрожи, но, блин, блестящие. Увидите.

Принесли флан, и Монро успел съесть почти половину, когда зашипел телефон. Он поднял брови, извинился и снова отошел к бару. Вернулся Монро с довольной улыбкой на лице.

— В девять, — объявил он. — У Тодда.

Оставалось как-то убить пять часов. Один из них, несмотря на холод и застывшие ноги, я потратил на пробежку вдоль Гудзона. Телефонный звонок поймал меня в дверях. Звонила Клэр.

— Я только спросить, не хочешь ли ты, чтобы я вернула ключ. — На заднем плане слышались уличные шумы.

— Меня несколько удивило, что ты не оставила его в субботу.

— Я думала об этом. Хотела даже швырнуть его тебе. Так отдавать или нет?

— Нет, — ответил я. — Где ты?

Молчание. Наконец тихое:

— Неподалеку.

— Зайдешь?

— Не знаю. — Отбой. Но когда я вышел из душа, она уже сидела на софе. Прямо в куртке, окруженная синеватыми сумерками. В руке она вертела ключ.

— Все еще хочешь швырнуть? — спросил я. Завязал пояс халата и сел за стол.

Серые глаза Клэр потемнели.

— Это слишком легко, — тихо сказала она. — И не причинило бы никакого вреда.

Я улыбнулся:

— Прошу прощения за субботу.

— За что именно?

— За ненужное любопытство.

— Это было любопытство? Меня, скорее, удивляет, что ты не спрашивал раньше. Все равно дело не в этом.

— В чем же?

Она тяжело вздохнула, встала и медленно пошла вдоль книжных полок. В сумерках ее распущенные волосы казались белыми.

— Выбор времени. Ты страшно неудачно выбираешь время.

Я кивнул.

— Тогда прошу прощения за неудачно выбранное время и за бестактность.

Клэр рассмеялась — коротко и горько.

— Бестактность? Несколько лет лечения, может быть, прием лекарств — и, возможно, у тебя получится стать бестактным. — Она прислонилась к чугунной колонне и скрестила руки на груди. — Кроме того, бестактным может быть близкий человек. Считаешь, это слово тебе подходит?

— Во всяком случае, друг.

Еще один смешок.

— Друг с привилегиями? Постоянный партнер для траха?

— А как еще меня назвать, если не другом?

Она что-то пробурчала, я пересек комнату и остановился перед ней в тени. Она склонила голову, плечи дрожали.

— Как меня назвать? — снова спросил я. Горло сжалось, голос звучал словно издали.

Клэр наклонилась вперед и ткнулась мне в плечо. Постучала в грудь ключом.

— Да не знаю я, — пробормотала она. — Ты же, черт побери, детектив, вот и разбирайся. — Потом она положила ключ в карман, подняла голову и поцеловала меня.

Когда я ушел в душ, Клэр спала, а когда вышел, ее не было. Я быстро оделся (серые фланелевые брюки и черная водолазка) и направился на подземке в Бруклин.

Чез Монро ждал на углу Президент-стрит и Хикс-стрит — курил сигарету, говорил по сотовому и притопывал от холода. Воротник пальто из верблюжьей шерсти поднят, в темных глазах отражается свет уличного фонаря. Он простился и захлопнул телефон.

— Захватили поп-корн и газировку? — улыбнулся Монро. Взял меня за локоть и повел в сторону Генри-стрит. И не смолкал до самого дома Тодда Герринга.

— Тодд — крупный юрист в сфере музыкального бизнеса, — рассказывал Монро. — Он купил этот дом два года назад — тогда же, когда сменил прежнюю жену на модель поновее, — и с тех пор потихоньку реставрирует. Пока единственное, что ему удалось закончить, — это домашний кинотеатр, так что нам повезло. Он покажет сегодня «Интервью номер два» и «Интервью номер четыре».

Дом Герринга оказался большим четырехэтажным особняком. Перед ним стоял мусоровоз, фасад скрывали леса. Широкая лестница вела от тротуара к высоким черным дверям. Монро навалился на звонок и осклабился в видеодомофон.

Долговязый рыжий мужчина в джинсах и футболке с логотипом «ФУБУ» провел нас в прихожую с высоким потолком, застеленную защитной пленкой и припорошенную штукатуркой.

— Чез, брат мой, — провозгласил рыжий хорошо поставленным низким голосом, сжал Монро в стилизованном «мужском» объятии и легко ткнул в спину кулаком. Монро все это явно забавляло.

— Тодд, дружище, — ответствовал он. Ему даже удалось не засмеяться. — Это Джон Марч.

— Рад познакомиться, братишка, — сказал Тодд и поднял кулак. Я легко стукнул по нему своим.

Тодд Герринг был высокий, тощий и веснушчатый. Его оранжевые, как морковка, волосы стриг дорогой парикмахер, но в них виднелась седина и, несмотря на все эти кулаки и «братишек», я решил, что ему лет пятьдесят.

— Мы пойдем вниз, — объявил Тодд и повел нас мимо винтовой лестницы и множества банок с красками к другой лестнице, более узкой.

Пол подземного этажа был застлан толстым ковром, стены обшиты панелями с встроенными галогеновыми лампами. Мы прошли за Тоддом по еще одному коридору, мимо небольшой, прекрасно оборудованной кухни.

— Кто-нибудь хочет выпить? — спросил хозяин.

Я отказался, но Монро попросил пиво. Тодд прихватил ром «Карта бланка» и кружку из матового стекла и повел нас в салон. Щелчок выключателя — со стен и потолка полился приглушенный свет. Перед большим экраном четырьмя изогнутыми рядами выстроились двадцать мягких кресел вроде тех, что бывают в театрах. Тодд подошел к черному шкафчику в дальнем конце зала и начал возиться с техникой.

— Садитесь куда хотите, — предложил он. Щелкнул выключателем, и с потолка в передней части зала тихо спустился большой плоский экран.

Чез сел в центре второго ряда и пристроил бутылку пива и стакан в углубления в подлокотниках. Я побродил по залу и остановился у стены, возле пары деревянных ящиков. Одного размера — примерно двенадцать дюймов на пятнадцать и на четыре дюйма в глубину. Застекленные. Один из вишневого дерева, другой из серебристого клена, внутри виднеются полки и ниши, отнюдь не пустующие. Сильно напоминают коробки Джозефа Корнелла.^[8] Я приблизился и опустился на колени, чтобы разглядеть получше. По спине пробежал холодок.

— Она называет их реликвариями, братишка, — сказал Тодд. — Самодельные, есть в каждом ее фильме, но я бы отложил знакомство с ними на потом. Так будет понятнее, а впечатление… сильнее.

Я посмотрел на Чеза, и тот кивнул.

— Вопрос контекста, — добавил он и глотнул пива.

Я снова кивнул и сел позади Чеза. Тодд погасил свет, в зале стало темно, а я попытался представить, в каком контексте может стать понятнее то, что я увидел за стеклом.

Глава 11

— Не хотите выпить по-настоящему? — спросил меня Чез Монро. — Судя по вашему виду, вам не помешало бы.

— Хватит имбирного эля, — ответил я.

Монро пожал плечами и вклинился в толпу у бара, чтобы сделать заказ. В сущности, он говорил дело. Меня пошатывало, перед глазами плыло, и прогулка от дома Тодда Герринга до Смит-стрит не помогла. «Ничего подобного я в жизни не видел», — сказал Рикки. И не соврал.

Я нашел пустой столик в углу битком набитой комнаты и опустился на зеленую скамью. Вскоре подошел Монро, подал мне эль и сел напротив. Чокнулся с моим стаканом.

— За искусство, братишка. — Монро глотнул шотландского виски и окинул меня изучающим взглядом. — Итак, ваше мнение?

Я покачал головой.

— Они все такие?

— Детали различаются, но сюжетная линия одна и та же… во всяком случае, в тех, что я видел: электронная почта, первое свидание, доминирование и подчинение, расследование и допрос в финале.

— Вы когда-нибудь видели лица мужчин?

Монро покачал головой:

— Они всегда скрыты — и лица, и особые приметы типа шрамов и татуировок. И голоса искажены. Это обезличивает мужчин… уничтожает индивидуальность, превращает в объекты, от них остаются лишь желания и требования. По крайней мере пока не начинаешь жалеть бедолаг.

— Но Кассандру видно всегда?

— Все, что можно показать… и голос тоже всегда слышно. Тут ничего не скрыто.

Еще бы, подумал я и покачал головой, потом выдохнул:

— Боже!

— Да уж, — согласился Монро и допил виски. — Слишком быстро, — вздохнул он. — Вам еще газировки — или чего покрепче? — Я отрицательно покачал головой. Монро пошел к бару. Я заглянул в свой стакан и снова вспомнил видео. Думать о них было нелегко, не думать — невозможно.

Каждый фильм был минут напятьдесят, и оба начинались со съемки ручной камерой в документальном стиле: крупный план, суматошное мелькание распечатанных электронных писем. Поля «Кому» и «От кого» и вообще любая информация, по которой можно было бы определить отправителя и получателя, густо замазаны черным, а сами письма — короткие, осторожные, в две-три строчки — ответы на онлайновые объявления. Камера ехала по страницам, а женский голос тем временем зачитывал текст. Ровный и бесстрастный, знакомый по записи на телефоне Дэвида. Голос Рен.

Первый фильм, «Интервью номер два», перескакивал от писем к скрытой камере, установленной на уровне крышки стола в нечетко снятом баре или кафе. За столиком вместе с Кассандрой сидел человек, которого я про себя назвал Тощим. Лицо ему заменяло скопление телесного цвета пикселей, а речь была синтезированной, механической. Дорогой костюм делал его похожим на правительственного осведомителя или комментатора в репортаже о заложниках.

«Вечер меня устраивает… половина шестого или шесть… я не увлекаюсь наркотиками, и, если вы ими балуетесь, мы можем прекратить сейчас же… мне хотелось бы разговаривать, пока мы… да вы понимаете».

Механический голос сначала казался слишком низким для Тощего и слишком невозмутимым для щекотливой ситуации. Однако через некоторое время неуместными стали уже оставшиеся в его речи человеческие мелочи: покашливание, вздохи, учащенное дыхание, паузы и мелкие запинки.

Со своей стороны Кассандра все время была очень сдержанна. Соглашалась почти со всем, что говорил Тощий, а сама говорила мало и почти шепотом.

— У меня есть комната в нескольких кварталах отсюда. Хотите, пойдем ко мне?

А потом настало время секса.

Он начался без всякого перехода, в тускло освещенном гостиничном номере; желтоватый свет лился из открытой двери ванной комнаты, просачивался через щелочку в занавесках. Изображение было смазанное, визуально стиль напоминал любительское порно в Интернете: зеленоватые, призрачные фигуры, невесомые движения, как у астронавта на Луне, и предельная откровенность. Со временем я разобрал, что на самом деле здесь смонтировано несколько сцен, события нескольких вечеров, и за это время секс последовательно изменялся — к все менее традиционному. По разнообразию ракурсов я решил, что Кассандра, вероятно, установила в комнате три скрытые камеры и с их помощью создала сводный каталог траекторий и толчков. И все время распоряжался Тощий — сначала осторожно, а потом уже без колебаний.

«Тебе же так нравится…», «Ты хочешь сюда…», «Скажи мне, что ты хочешь сюда…», «Скажи, как ты хочешь…», «Скажи это снова, сука».

В фонограмме преобладали его синтезированные приказы и наставления, его подлинные тяжелое дыхание, стоны и пыхтение. Необработанные звуки пугали своей интимностью, тревожили больше слов.

Если Тощий доминировал — не важно, изъяснялся ли он членораздельно, стонал или охал, — в голосе Кассандры неизменно слышалась придушенная покорность. Кассандра делала все, что Тощий приказывал делать, говорила все, что он приказывал говорить, и, когда он приказывал что-то повторить — повторяла. Она стонала, вскрикивала и умоляла, иногда — испытывая удовольствие, иногда — нет, а ее белое податливое тело изгибалось и металось под абстрактным лицом Тощего. Ее иконописное лицо — когда его выхватывала камера — было бледным, с пустыми глазами.

То, что Монро назвал «следственной частью», началось с подобия паузы в сексуальных сценах и сопровождалось постепенным изменением звуко- и видеоряда. Приказы и стоны стихли, шум воды из душа усилился. Цвета на экране словно полиняли, сменились дымчатым черно-белым изображением. Резкий привкус нездорового секса рассеялся, его сменила потная паранойя.

Дверь ванной комнаты широко открыта, Кассандра одна в разгромленной постели. Обнаженное тело ярко освещено, но движения скованные и явно болезненные. Она встает и подходит к стулу, на котором висит пиджак, тянется за лежащим во внутреннем кармане бумажником. С оглядкой роется в бумажнике, достает карточки. Подносит их к глазку камеры, и, хотя изображение обработано, ясно, что это кредитки и визитки. Я вспомнил Дэвида. «Бумажник был в кармане пиджака…»

Я снова вспомнил Дэвида, когда сцена переместилась в другое расплывчатое помещение. В кадре Кассандра — теперь одетая — сгорбилась над телефоном. Нервный голос Тощего звучал словно издали, но в нем безошибочно слышались страх и гнев.

«Не звони сюда, ради Бога…», «Откуда у тебя этот номер, сумасшедшая сука?», «Зачем ты мне звонишь?», «Что тебе от меня надо?», «Чертова сука… позвонишь еще раз — убью…», «Просто оставь меня в покое…», «Пожалуйста… просто оставь меня в покое».

Но она не оставляла. Я уже слышал речи Кассандры — на голосовой почте Дэвида. В фильме слова были другие, но Кассандра не желала сбавить своей пугающей скорости и не знала жалости.

«Почему ты больше не пишешь? Почему не звонишь? Думаешь, на меня можно просто наплевать? Если ты не хочешь разговаривать со мной, пожалуй, захочет твоя жена».

Эти препирательства были мучительным дополнением к видеоряду: Кассандра у телефона, Тощий с размытым лицом идет по улице, останавливает такси, входит в неидентифицируемые здания и выходит из них, совершенно не подозревая о следящей за ним камере. На протяжении примерно десятиминутного отрезка фильма первоначальное удивление Тощего сменилось гневом, гнев превратился в страх, а страх растворился в отчаянии. Под конец синтезированные слова Тощего потерялись за человеческими звуками: дрожь голоса, хлюпанье носом, возможно, слезы, — и, к собственному удивлению, я ощутил растущее сочувствие к мерзавцу.

«Только, ради Бога, не впутывай мою жену. Пожалуйста, она не имеет к этому никакого отношения… совсем никакого. Просто скажи, какого черта тебе от меня надо. Пожалуйста…»

И наконец слова Кассандры: «Я хочу встретиться с тобой еще раз — последний».

Как и эпизод с расследованием, последняя сцена (Монро назвал ее «допрос») была снята в черно-белых тонах, хотя оттенки черного стали как-то темнее, а серого — серебристее. Снова Кассандра и Тощий, вроде бы в том же самом номере, и занавески по-прежнему задернуты, но кровать застелена. Тощий неуклюж, напряжен от гнева, но садится, как велено, на стул с прямой спинкой. Кассандра устраивается на краешке кровати, белые руки сложены на коленях. На ней белая блузка, темный пиджак и брюки, рыжеватые волосы кажутся черными и налаченными. Выправка как у офицера, беспристрастный тон. Кассандра задает простые, прямые вопросы: «Почему ты делал это?», «Ты думал о жене и детях… что будет, если они узнают…», «Ты думал о риске…», «Это был просто секс…», «Это все, что нужно?»

Сначала Тощий пытается сопротивляться, но его победили еще прежде, чем он вошел в эту дверь. Воинственность быстро сменяется обидой, а потом и мольбой, и остатки боевого духа вырываются судорожным вздохом, оставляя бедолагу ежиться перед камерой. Первые его ответы Кассандру не устраивают.

««Не знаю» — не ответ…», «Как ты можешь говорить, что это не имеет к ней никакого отношения?», «Я не просто попалась — ты искал меня и возвращался снова». Она рвала отговорки Тощего, как терьер, она отшвыривала ошметки, пока Тощий не выбился из сил. А Кассандра не добралась до косточки.

«Я делал это потому, что хотел, потому что хотел тебя. Когда все началось… то, что мы делали… я не мог думать ни о чем другом. Так я чувствовал себя красивым… сильным. Я не думал ни о жене, ни о детях… мне было плевать на них».

Тощий умолк, как усталый ручей, узкое тело осело в тени. Кассандра сидела совершенно неподвижно, вместо лица — белая маска.

«И ты сделал бы это снова, правда? — спросила она. — Сделал бы и теперь, если бы мог?»

Тощий посмотрел на нее, оцепеневший и неуверенный. Когда он заговорил, в голосе слышалась мольба. «Если бы мог», — тихо повторил он. Экран потемнел.

На столик упала тень — вернулся Чез Монро с виски и тарелкой соленых орешков. Вместе с ним вернулся и шум переполненного бара. Монро снова отсалютовал мне стаканом и выпил.

— Трудно выкинуть из головы, верно? — спросил он. Я кивнул. — Все эти сексуальные дергания завораживают: полное подчинение прекрасной женщины безымянному, безликому мужчине, и все это перед камерами… но о камерах знает только она, и именно она все устроила. Жестокое обращение, самоунижение, вуайеризм — замечательный триплет. А потом она разворачивает столик. — Монро забросил в рот несколько орешков и запил их виски. — Тодд дал вам верный совет с реликвариями, — заметил он. — Их можно понять только после того, как посмотришь видео. И тогда они сбивают с ног.

Это уж точно. Пустая упаковка от презервативов, порванные чулки Кассандры, ее трусики, запачканная мочалка — они появлялись на экране, в руках у Кассандры или Тощего. Присутствие этих предметов за стеклом антикварного шкафчика придавало событиям фильма реальность, актуальность, было неопровержимо и агрессивно. Впрочем, реликвии из «Интервью номер два» казались очаровательно старомодными рядом с содержимым другого ящика: обгорелые спички, кусочки расплавленного свечного воска, шелковый зеленый шнур от занавесей в номере отеля, белый пластиковый пакет, аккуратно вырезанный квадратик простыни с похожими на кровь пятнами. По спине пробежал холодок.

Монро заметил, как я вздрогнул, и уловил течение мыслей.

— Вы когда-нибудь слышали, чтобы слово «сука» употреблялось настолько часто? — спросил он. — Сам я не сплю с женщинами, но, уж конечно, люблю их больше, чем дружки Кассандры. И просто удивительно, насколько, кажется, сходны у них у всех представления об эротике. Плоды массовой культуры, надо полагать. — Монро распушил бородку. — Тут материалов по меньшей мере на две-три докторские диссертации.

— По меньшей мере, — подтвердил я. — Прочие фильмы такие же жестокие, как «Интервью номер четыре»?

Монро задумался.

— Этот, я бы сказал, один из самых жестоких — в основном из-за Блуто. Его подталкивать не требовалось.

— Блуто?

Чез улыбнулся:

— Так я называю партнера Кассандры в «Интервью номер четыре».

Сам я мысленно называл его Загорелым — за яркий загар и облезающую кожу на мускулистых плечах, но имя извечного врага морячка Папая шло ему больше. Я вспомнил коренастое волосатое тело, вспомнил, что он говорил Кассандре и делал с ней, и снова содрогнулся.

— Что значит «подталкивать»?

— В некоторых последних работах Кассандра провоцировала мужчин на крайности. Или, может быть, правильнее сказать «подстрекала». — Монро покачал головой. — Словно ей не хватало риска.

В памяти снова пронеслись кадры с Кассандрой и Блуто: она лежит на спине, его толстые руки на ее теле, плавящийся воск, натянутый на лицо пластиковый пакет, зеленый шнур на шее. Я снова вздрогнул.

Начало «Интервью номер четыре» не слишком отличалось от «Интервью номер два»: электронная почта, съемки скрытой камерой при первой встрече в неопознанном баре. Тощий носил респектабельный синий костюм — на Блуто были клетчатая спортивная куртка и шоколадного цвета брюки. Тощий старался оговорить каждую мелочь — Блуто легко соглашался высоким синтезированным голосом: «Конечно, когда хочешь… у меня гибкий график, и я человек покладистый…», «Окраина, центр — все едино…», «Совсем рядом, прямо сейчас? Что ж, я готов».

В гостиничном номере все стало по-другому. Цвета ярче, чем в «Интервью номер два», как и собственно секс. Он начался на грани и быстро перешел все границы. Перед каждым свиданием Блуто объяснял — подробнейшим образом, — что он намерен делать, а Кассандра соглашалась.

— Это будет больно? — спрашивала она.

— Мне — ни капельки, детка, — смеялся Блуто.

— А мне будет больно?

— Возможно. Боишься?

— Не очень, — отвечала она. Мягким голосом, совершенно бесстрастно.

Погоня за Блуто тоже закончилась по-другому. Первые телефонные звонки Кассандры вызвали у него лишь саркастический смех, а результатом слежки стали только сделанные издали снимки грузного мужчины, садящегося или выходящего из черной машины. Чтобы привлечь его внимание, понадобилась угроза навестить родню жены где-то в дебрях Нью-Джерси.

В отличие от Тощего гнев Блуто не превратился в страх. Он кипел и гремел, но, когда Кассандра не отстала, как было предложено, кажется, чуть ли не обрадовался возможности встретиться с ней в последний раз. Он не вошел, а вплыл в гостиничный номер, остановился у кровати, положив руки на ремень. И заговорил, едва Кассандра закрыла дверь.

— Лады, сучка, ты меня хотела — вот он я. Так что скидывай штаны, наклоняйся, и мы по-быстрому.

Кассандра коротко рассмеялась:

— Сегодня я имела в виду совсем другое.

— Меня не интересует, что имела в виду ты, сука. — Блуто схватил Кассандру за руку и швырнул на кровать. Встал над ней и расстегнул пряжку ремня. — Теперь наклонись.

Кассандра покачала головой и указала на стоящие на тумбочке часы.

— Который на них час? — спокойно спросила она.

— Что?

В голосе Кассандры прорезалось раздражение.

— Ты оглох? Я спросила, который час показывают часы.

— Какого хре…

— Потому что ровно в три, а потом через каждые двадцать минут я должна звонить. И человек на другом конце провода будет очень нервничать, если я не позвоню. Он будет очень беспокоиться.

— О чем ты гово…

— Наверное, знать, где я и с кем, ему недостаточно. Этот человек хочет еще и слышать мой голос. Каждые двадцать минут. Ровно. Мой голос.

Блуто надолго затих. Было видно, как на прикрытом цветными квадратиками лице отражается работа мысли. Когда он заговорил снова, голос уже звучал мягче.

— И что? Это должно напугать меня?

Кассандра снова засмеялась и встала с постели. Разгладила жакет, заправила блузку.

— Не тебя, крутой парень. А теперь сядь. — Она указала на стул, и — после удушающей паузы — Блуто сел.

Обхождение его не сделалось любезнее, однако больше руки на Кассандру он не поднял. Она обрабатывала его, похоже, довольно долго, периодически прерываясь, чтобы выйти в ванную комнату и позвонить. Блуто лучше, чем Тощий, знал свои склонности… больше любил их и полагал, что для них не нужны отговорки и предлоги. Поэтому не было ни эканий, ни меканий, когда он наконец прекратил упрямиться и решил ответить на вопросы Кассандры, ни тяжелых вздохов, ни слез. И жалел он только об одном.

«Нет, я не думал о жене и детях… а за каким чертом? Их-то какое дело? Я думал о том, чтобы трахать тебя всеми возможными способами — и все тут. Ты подавала большие надежды, и мне только жаль, что ты оказалась такой, блин, кретинкой». Было невозможно сказать, удовлетворило ли это Кассандру, но она, видимо, знала, что большего с Блуто не добьется.

Размытое лицо Блуто, нависающее над Кассандрой, все время стояло у меня перед глазами. Даже челюсти свело от напряжения. Откуда-то издалека донесся голос Монро:

— Вы точно не хотите выпить?

Я покачал головой.

— Все остальные не лучше Блуто? — спросил я.

Монро задумался.

— Он, по-моему, самый жестокий, но напряженные моменты есть во всех сценах допросов. — Монро глотнул виски и провел рукой по подбородку. — Кажется, именно с Блуто она делает самые опасные вещи.

Монро был прав. Остаться наедине с сердитым, напуганным и загнанным в угол мужчиной — какой же это допрос? Это жонглирование бензопилами. С Тощим был только один опасный момент: Кассандра стояла к нему спиной, ион поднял руку, но дальше дело не пошло. С Блуто все могло кончится хуже.

— Ей всегда удается заставить их говорить?

Монро погремел льдом в стакане и посмотрел на меня. Затуманенный взгляд, бородка припорошена солью. Я едва расслышал его слова.

— Всегда, — сказал он. — Они становятся в позу, грозят, юлят и лгут, но в конце концов отвечают.

Меня это не удивило. Судя по увиденному мной, Кассандра умела заставить людей говорить, хорошо умела. Она была терпелива и тверда и, казалось, обладала врожденным пониманием искусства ведения допроса: хрупкое сочетание силы, страха и сочувствия, благодаря которому жертва подчиняется, и коктейль из вины, тщеславия и усталости, который может вырвать признание. Из Кассандры получился бы хороший коп.

Я расплатился с Чезом Монро, погрузил его в такси и пошел по Смит-стрит в сторону Бруклинского моста. Если не считать посетителей баров и немногочисленных работающих допоздна закусочных, эта часть Бруклина оказалась практически в моем единоличном пользовании. Но хотя холод и ветер расчистили тротуары, они ничего не смогли сделать с моей головой, по-прежнему забитой Холли Кейд. Холли, Рен, Кассандра… уравнение проигрывалось снова и снова, разбавленное зловещими кадрами из ее фильмов и обрывками диалогов из ее плохих пьес, — унылая и безнадежная петля, без конца перематывающийся отрывок видеозаписи. Я закончил первую часть расследования, для которой Дэвид нанял меня: выяснил, кто такая Рен и чего она от него хочет. Если бы я только знал, что, черт побери, теперь с этим делать!

Глава 12

Во вторник утром в небе толкались тяжелые тучи, а на новостных каналах — сообщения о буранах, примчавшихся из Канады, разворошивших восточное побережье и столкнувшихся над Нью-Йорком. Насчет времени уверенности не было: может, завтра, может, послезавтра — но прогнозы звучали зловеще.

— Ерунда, — пробормотала Клэр и разломила тост напополам. — Они устраивают истерики, но вечно ошибаются. — Она намазала на хлеб клубничный джем и вернулась к «Таймс».

Сегодня она пришла рано, когда я возвращался с пробежки, и с тех пор мы сидели в дружеском молчании. Клэр просматривала газету, а я писал отчет для Дэвида. Я выпил апельсинового сока и перечитал написанное.

Факты выглядели просто, хотя и странно: Холли снимала очередной фильм и, сам о том не ведая, мой брат был ее партнером. Большая часть уже была снята, и теперь Холли настраивалась на торжественный финал. Для этого ей требовалось, чтобы Дэвид появился снова.

Проблема заключалась в том, что делать с этими фактами. Можно игнорировать требования Холли, но это рискованно. Она доказала свою непреклонность в преследовании добычи, а предположительно имеющиеся у нее многочасовые видеозаписи кувырканий с Дэвидом обеспечивали хорошее средство для шантажа. Но шантаж мог быть обоюдоострым оружием. Орландо Круг сказал, что Кассандра ревностно оберегает свою частную жизнь, да и вид искусства, которым она занимается, требует анонимности… поэтому угроза разоблачения могла бы подействовать. Но еще Холли была явно ненормальной, отчего ее мотивы не поддавались пониманию, а реакции — прогнозированию. Я вздохнул и провел руками по волосам. Гадать бессмысленно… я просто играю в игру, чтобы не думать все время о самих фильмах.

Почти двенадцати часов оказалось достаточно, чтобы взглянуть на них как на уникальные, превосходно выполненные произведения. Еще я понял, что бывшие коллеги Холли Мойра Нил и Терри Грир не преуменьшали ее талант актрисы. Холли была удивительная, ее способность и готовность полностью погрузиться в роль просто пугали. Но вызванное фильмами тошнотворное, липкое ощущение не исчезло. Показанная в них безысходность угнетала, а презрение и продуманная жестокость бесили.

И разумеется, было невозможно не воспринимать Дэвида как одного из этих безликих, механических мужчин… невозможно не думать о том, что привело его к Холли, и о том, что она записала с ним на скрытые камеры. Невозможно не спрашивать себя, какие запасы ярости и жестокости она выпустила на волю и сколько времени ушло на поощрения. Чем больше я думал о Дэвиде, тем больше убеждался: я совсем не знаю своего брата. Силуэт расплывался, отступал в глубь темного коридора.

Может, память разбередил запах тостов. А может, зловещий предштормовой свет.

Это случилось промозглым февральским днем, в среду. Я был дома, а не в школе-интернате и не на каникулах, а потому, что меня поймали — в третий раз — с косяком в лесу за общежитием. Декан по работе с учащимися сказал, что, возможно, исключение на месяц чему-то меня научит, и не ошибся. Я узнал, что можно купить приличную марихуану по приличной цене у работающего в вечернюю смену швейцара в нашем доме и что ночной бармен в «Барритауне» на Первой авеню не потребует документов, если дать хорошие чаевые. В тот день я проспал до трех, и спал бы дальше, если бы не шум. Меня разбудили родители.

В тот год мать отложила зимнее паломничество на курорт, а отец — редкий случай — выбрался из кабинета, и они решили выяснить отношения прямо перед дверью моей спальни. Как часто случалось в то время, я стал удобным предлогом. Ничего нового в этом не было, и я попытался отключиться, но разговор оказался нетипично громким.

— Что он делает с собой?! — воскликнула мать.

Отец хмыкнул.

— Ищет свой путь. В конце концов, ему всего пятнадцать.

— Ему шестнадцать, и, насколько я знаю, он ни черта не ищет.

— Неужели все в этой семье должны становиться банкирами?

Тут в коридоре послышались шаги и голос Дэвида. Он уже учился в Колумбийском университете, но часто появлялся дома: то ему требовалось поесть, то чистое белье, то еще что. Он болтал о списке лучших студентов, о том, что попал на чей-то семинар для аспирантов, — и все это радостным, пронзительным голосом. Когда он замолчал, наступила пауза; впрочем, ненадолго. Потом родители продолжили с того места, на котором их прервали.

— Несомненно, не все должны быть банкирами, — сказала мать. — Но неужели эти не все должны быть недисциплинированными и незрелыми? Неужели они, черт побери, должны потакать своим прихотям?

Отец мрачно рассмеялся:

— О ком именно мы сейчас говорим? — Его слова, казалось, надолго зависли в воздухе. Потом я снова услышал шаги и решил, что все расползлись по своим углам. Но ошибся. В коридоре послышался судорожный вздох, невнятное бормотание и одно-единственное ругательство.

— Сволочь, — произнес Дэвид.

Некоторое время я таращился в потолок, а когда стало ясно, что заснуть уже не получится, побрел на кухню. Я читал газету и ел подгоревший тост, когда вошел Дэвид. В пальто и при галстуке, волосы недавно подстрижены — ни дать ни взять юноша с плаката, рекламирующего какой-нибудь колледж Библейского пояса. Дэвид демонстративно посмотрел на часы. И началось.

— Рано встал, я вижу. Трудный день, надо полагать. Приходится много смотреть телевизор, выкуривать килограммы травки? — Я не реагировал, и Дэвид ухмыльнулся. — Что, нечего сказать сегодня? Может, ты еще тепленький… еще не отошел от прошлой ночи?

— Ага, прямо в точку.

Дэвид сухо рассмеялся:

— Что поделаешь, именно этот победительный настрой сослужил тебе такую службу. Продолжай в том же духе, Джонни, это приведет тебя прямо на вершину. — Я показал ему средний палец, и он засмеялся. — И в этом духе тоже: это поможет, когда будешь устраиваться на работу, куда берут дебилов. — Я опять не отреагировал, но Дэвид не сдавался. — Сколько, по-твоему, они выдержат, прежде чем вышвырнут тебя из этой школы? Еще семестр? Меньше? И сколько средств на это уйдет? Я все время говорю маме, что она впустую тратит деньги на твое обучение, но…

— Но она, Дэвид, тебя просто не слушает. Никто не слушает ни единого твоего слова. А ты все равно болтаешь. А я-то считал тебя ушлым парнем.

Лицо Дэвида омрачилось, он оттянул кожу на шее.

— Достаточно ушлым, чтобы не попасться три раза.

Я засмеялся:

— На чем попасться? Ты был слишком занят — лизал задницы, бил в спину — вот времени ни на что другое и не оставалось.

— Ты бы удивился, — прошептал он, сжимая кулаки, и шагнул ко мне. Я встал. Дэвид тогда был на полдюйма выше и на двадцать фунтов тяжелее, но меня это не смущало. — Пидор, — прошипел он и занес руку. И тут же опустил, потому что в дверях появился отец.

Растрепанный, с рассеянной улыбкой малице. Все еще в пижаме.

— Я помешал? — спросил он. Лицо Дэвида напряглось, он резко развернулся и вышел в коридор.

Откуда оно взялось — то, что подтолкнуло Дэвида к этим свиданиям? Из какого — и где посаженного — зерна выросло? Мы все — Дэвид, я, Нед, Лиз и Лорен — спали под одной крышей, ели за одним столом. Неужели эти семена тайно прорастали уже тогда? Неужели мы были настолько эгоцентричны, настолько поглощены стремлением не попасть под перекрестный огонь между родителями, что не сумели заметить, как зло проникает в сердце Дэвида?

— Хочешь кофе? — спросила Клэр, резко оторвав меня от размышлений о бабниках и испорченных девчонках. — Или ты и так дерганый? — Она улыбнулась, но в глазах была тревога.

— Выпью.

— Ты нашел ту девушку?

— Вроде нашел.

— С ней все в порядке?

— Я бы так о ней не сказал, — отозвался я через некоторое время.

— Да? — Клэр бросила на меня вопросительный взгляд, и на мгновение мне захотелось рассказать ей обо всем: о Холли, о Дэвиде, о фильмах — и спросить, что она об этом думает. Взмолиться о помощи. Порыв меня сильно удивил, но я сумел промолчать, и Клэр нахмурилась. Она снова взялась за газету, а в полдень ушла, едва кивнув на прощание.

К часу на меня навалилась апатия, да еще и голова заболела. Я проглотил аспирин, прилег на софу и стал ждать, когда станет хоть немного легче, но тщетно. Вечер так и прошел — с дюжиной книг, в которых я не дочитал даже первую главу, и дюжиной дисков, в которых я не дослушал даже первую дорожку. Знакомая хандра, своего рода отходняк после работы, становившийся все мучительнее по мере того, как работы убывало. Расследование закончено… по крайней мере пока. Отчет написан, точки над «i» расставлены, осталось только встретиться с клиентом. Делать нечего. Идти некуда. Разве что напиться. Нет уж, спасибо. В какой-то момент я погрузился в бесполезный сон.

Телефон молчал до десяти, звонок застал меня в постели. Дэвид ехал из аэропорта. Голос был хриплый и усталый, но от моих отчетов оживился.

— Утро забито до отказа, — сказал брат, — но я постараюсь зайти после ленча.

Однако случилось так, что зашел он гораздо раньше.

Домофон зажужжал на рассвете, и сначала я решил, что это сон. В окно барабанил дождь, и под эти звуки больше всего хотелось натянуть одеяло на голову. Но только я закрыл глаза, домофон загудел снова. На маленьком видеоэкране был мой брат — серый и сгорбленный. Без шляпы, воротник поднят. К груди Дэвид прижимал газету.

— Впусти меня, — потребовал он прежде, чем я открыл рот.

Я нажал кнопку и через мгновение услышал шаги на лестнице. Дэвид шел, пригнув голову, неся с собой дуновение холода.

— Дэвид, что случилось?

— Я ехал на работу, — произнес он. Задыхающийся голос, кожа как у утопленника. И такие же глаза. — Я почти никогда не покупаю «Ньюс», но сегодня купил. Не знаю почему. — Он положил газету на кухонный стол.

— Что случилось?

Дэвид открыл газету на третьей полосе, провел дрожащим пальцем по колонкам. Сбоку статья под заголовком «Из реки вытащено тело женщины» и фотография — самым крупным планом: красная кошечка, стоящая на задних лапках и беззаботно улыбающаяся. Из-за увеличения изображение было зернистым, а цвета полинявшими, но все равно можно было сказать, что это татуировка на сероватой — у живых такой не бывает — коже.

Глава 13

В «Пост» ее называли Уильямсбергской Русалкой, потому что тело прибило к берегу под Уильямсбергским мостом, с западной стороны. Если отбросить поэзию, в статье не было ничего нового по сравнению с «Дейли ньюс». Тело нашел в воскресенье вечером человек, собиравший бутылки; утопленница до сих пор значилась как «неизвестная». Согласно полицейскому описанию, белая женщина, возраст — от двадцати пяти до тридцати пяти, стройная, с рыжевато-каштановыми волосами и характерной татуировкой на ноге. Насчет даты смерти уверенности еще не было, но в статье говорилось, что утопленница пробыла в воде «некоторое время». Что до обстоятельств и причины, они фигурировали как «подозрительные». Поиск в рапортах о пропавших без вести подходящей по описанию женщины шел полным ходом, но детективы из Седьмого округа просили всех, кто что-то знает, звонить по бесплатному номеру.

Я посмотрел на помещенный в «Пост» снимок с рыжей кошкой — тот же, что в «Ньюс». Копы еще не опубликовали фотографий лица, не было даже рисунка. Меня это удивляло. Сколько же тело плавало в Ист-Ривер? Я сложил газету и бросил ее на большой овальный стол. Дэвид посмотрел на меня и снова заходил по комнате. Я откинулся в мягком кожаном кресле и отпил газированной воды, которую нам оставил Майкл Метц, прежде чем попросить подождать его в комнате для совещаний.

Майк — старший партнер в «Пейли, Клей и Куик», очень хороший и дорогой адвокат в очень солидной и дорогой фирме. Благодаря заслуженной репутации толкового, упрямого, безжалостного и невозмутимого человека его ежедневник всегда заполнен. Однако Майк нашел время для нас с Дэвидом — не только потому, что часто бывал моим клиентом, но и потому, что он мой старый друг. Единственный, оставшийся со времен колледжа. А если я на звонки Майка не отвечал, так что с того?

Я чуть ли не силой затащил Дэвида в контору Майка, хотя потрясение и страх поубавили у моего брата боевого духа. Только в такси, застрявшем в пробке по дороге в Мидтаун, он пришел в себя настолько, что гнев закипел снова.

— К чертовой матери! — закричал он и стукнул по перегородке из оргстекла. Шофер оглянулся и покачал головой. — У меня нет времени на эту чушь! — Голос Дэвида дрожал. — Мне надо быть на работе.

— Работа подождет. Тебе надо с кем-то поговорить.

Он покачал головой:

— Ничего мне не надо, — и потянулся к дверце.

Я положил руку ему на плечо.

— Дэвид, тебе нужен адвокат.

— Ерунда. — Он стряхнул мою руку. Однако сел и до конца поездки молча смотрел в окно совершенно пустыми глазами.

В комнате для совещаний, не обращая внимания на окутанные тучами офисные центры, Дэвид снова закипел и забегал туда-сюда по дорогому ковру, протаптывая в ворсе дорожку.

— Она, черт ее подери, снимала кино? — По его тону можно было подумать, что ответственность целиком и полностью на мне.

Я три раза зачитал ему свой отчет и уже устал повторяться. В любом случае теперь добытая мной информация казалась не относящейся к делу.

— Видео, — вздохнул я. — Она снимала видео. Но нам надо думать о других вещах.

— Как скажешь. — Дэвид пожал плечами и снова прошелся по комнате. Я глубоко вздохнул. С того момента как я впервые увидел фотографию с татуировкой, в голове у меня гудели вопросы — вопросы, которые мне не хотелось задавать брату. Однако деваться было некуда.

— Когда ты в последний раз разговаривал с Рен?

Он резко остановился и прищурился. Сжал губы.

— Мы все обсудили на прошлой неделе. С тех пор ничего не изменилось.

— Изменилось все. Она звонила тебе после того, как ты нанял меня… Вы виделись?

Дэвид вцепился в край стола так, что побелели костяшки.

— На что, черт побери, ты намекаешь?

— Я ни на что не намекаю. Я…

— Не намекаешь? Ха! — Он хлопнул ладонью по столешнице. — Дальше ты захочешь знать, есть ли у меня алиби. Боже, а я-то думал, ты работаешь на меня.

— Я работаю на тебя. Но мне надо знать, что нас ждет. Майку тоже надо будет знать.

— Тогда нечего ходить вокруг да около. Ты полагаешь, что я имею к этому отношение?

— Я спрашивал о другом, — возразил я, но сам усомнился.

Дэвида сомнения не мучили.

— Ерунда, — ответил он. Ссутулился, словно из него выкачали воздух, и повернулся к окну. — Я не видел и не слышал Рен с тех пор, как нанял тебя. И не имею ко всему этому никакого отношения.

— Где ты был в минувшие выходные?

Дэвид кисло усмехнулся:

— Так и знал, что до этого дойдет.

— Я просто пытаюсь рассчитать время.

— Ладно, — фыркнул Дэвид. — Я был в Лондоне. Улетел в пятницу во второй половине дня, вернулся вчера и почти все время провел на совещаниях. Хватит? — Хватит, пока мы не узнаем, когда умерла Холли, но говорить это Дэвиду я не стал. Еще раз глубоко вздохнул.

— А что Стефани? — спросил я.

Он насторожился.

— А что Стефани?

— Что она знает о Рен? Что ты ей рассказал?

— Какое это имеет значение? — Я посмотрел на Дэвида и ничего не сказал. — Какого… Теперь ты решил, что и она замешана?

— Этот вопрос задаст полиция.

При упоминании о полиции Дэвид отступил на полшага. Провел рукой по серому лицу.

— Я ничего ей не рассказывал. Мы не говорили об этом. Не думаю, что она знает.

— Что-то она знала. Эго было ясно, когда она приходила ко мне. Как ты мог не…

— Мы не говорили об этом, — напряженно повторил Дэвид и снова отвернулся к окну.

От дальнейших расспросов меня спас Майк.

Он остановился в дверях: высокая, стройная фигура в безупречном сером, в полоску, костюме с винно-красным галстуком. Положение старшего партнера вытравило едва заметные морщинки на порозовевшем после бритья тонком лице, удивительным образом не изменившемся со студенческих времен: Майка легче было вообразить склонившимся над пыльным фолиантом, чем гипнотизирующим присяжных и пугающим других адвокатов. Майк пригладил редеющие черные волосы, перевел взгляд с меня на Дэвида и снова на меня. Улыбнулся.

— Простите, что заставил вас так долго ждать. — Он протянул Дэвиду руку. — Я много слышал о вас.

Дэвид бросил на него недоверчивый взгляд, но в голосе Майка не было иронии, а улыбка светилась искренностью. Он это умел.

— Я видел вас по телевизору несколько недель назад, — осторожно произнес Дэвид. — На судебном канале.

— Скучный был день. — Майк скромно улыбнулся. — А теперь, пожалуй, расскажите мне, что происходит.

И мы рассказали. Сначала Дэвид мялся, смотрел то на ковер, то на эстампы, однако взял себя в руки и изложил факты. Я повторил все, что знал; рефреном шли имена — Холли, Рен, Кассандра. Майк внимательно слушал, делая заметки в желтом блокноте. Вмешался всего несколько раз, чтобы уточнить даты и время. Дэвид с утомленным вздохом откинулся на спинку стула, глядя на Майка и ожидая света в конце тоннеля.

Майк постучал длинными пальцами по подбородку. И наконец заговорил — абсолютно бесстрастно:

— Мы еще не знаем обстоятельств смерти этой женщины. Полиция называет их подозрительными, что теоретически может означать самоубийство, однако… — Он посмотрел на меня.

— Полицейские высказываются весьма обтекаемо, — отозвался я, — просто умолкают, когда доходит до состояния тела и причины смерти. И, кроме татуировки, других фотографий нет. Я бы не ставил на самоубийство. Все же у меня есть кое-какой опыт.

Майк кивнул:

— Согласен. Так или иначе надо готовиться к худшему, что в данном случае означает убийство.

— Боже, — пробормотал Дэвид.

Майк бросил на него сочувственный взгляд и продолжал:

— Будь обстоятельства другими, можно было бы попытаться отсидеться в сторонке. В конце концов, раз внимание прессы к этой истории остается относительно низким, вполне правдоподобно, что вы не видели статей в газетах или не узнали жертву по описаниям или татуировке. В таком случае можно было бы просто подождать, пока полиция свяжется с вами. Это не принесло бы вам награды за сознательность, хотя подобный образ действий — отнюдь не нарушение закона. Вдобавок это безопасно. Полагаю, именно так сейчас и поступают другие мужчины из ее фильмов: затаили дыхание, опустили головы и молятся. Во всяком случае, те, кто видел газеты и узнал татуировку. Но к несчастью, нам это не подходит. У нас иная ситуация. — Майк вздохнул. — Наша ситуация такова: эта женщина активно преследовала вас: звонила, приходила домой, угрожала. И мы должны исходить вот из чего: полиция довольно быстро узнает о ваших приключениях, если — и когда — тело опознают.

— Откуда? — вмешался Дэвид. — Как, черт побери, они смогут связать меня с ней?

Дэвиду ответил я:

— Вероятно, достаточно будет распечатать отчет о телефонных звонках Холли, но копы еще и обыщут ее квартиру, и кто знает, что они там найдут. Наверняка ее видео и всю информацию, которую она собрала о тебе. — Не думал, что Дэвид может побледнеть еще больше, но ему как-то удалось.

— Для полиции это будет означать мотив, — продолжал Майк. — Следовательно, они очень захотят поговорить с вами. И с вашей женой. И они не станут к вам благосклоннее, когда узнают, что вы были настолько встревожены домогательствами, что наняли частного детектива. Копы решат, что раз вы настолько расстроились, то вполне могли решиться и на более отчаянный шаг. Им будет трудно поверить, что вы не заметили газеты с историей Уильямсбергской Русалки; они захотят знать, почему — если вам нечего скрывать — вы не отозвались сами.

— Все это выглядит некрасиво, Дэвид. По-моему, ты не можешь ждать, пока полиция найдет тебя. Тебе надо сыграть на опережение и явиться самому.

— Пойти в полицию? — Дэвид едва не подскочил. Приблизился к окну, сунул руки в карманы и стал переминаться с ноги на ногу. — О Господи, — пробормотал он.

— Этим вы продемонстрируете готовность к сотрудничеству, — убеждал Майк, — а также то обстоятельство, что вам нечего скрывать. Выложите все факты сами — и снимете массу подозрений.

Но Дэвид не слушал.

— Вы сказали: «Если и когда… если и когда тело опознают». Есть шанс, что его вообще не опознают.

— Шанс невелик, — возразил я. — У Холли были семья, друзья, люди, с которыми она работала. Пусть их отношения оставляли желать лучшего — однако же ее знало достаточно народу. Кто-нибудь да увидит статьи и сообщит в полицию. Или забеспокоится и обратится к копам с заявлением об исчезновении, и те сами установят связь. Не говоря уже о том, что отпечатки пальцев Холли или ДНК, вероятно, где-то зарегистрированы. В конце концов, на одежде мог быть ярлычок из химчистки. Вопрос времени.

Однако Дэвид будто ничего не слышал.

— Если я пойду к копам и об этом прознает пресса… Тогда всему конец.

— Разговор с полицией — не преступление, — заметил Майк.

— Быть втянутым в такое… погибшая девушка, секс-съемки… нет, об этом не может быть и речи. — Дэвид потер лоб. — Что, если окажется, что она совершила самоубийство? Что, если окажется, что девушка из газет вообще не она?

Майк говорил спокойно и мягко.

— У меня есть знакомые в управлении. Я прозондирую почву. Если окажется, что полиция считает ее смерть самоубийством, то, понятно, ничего не надо будет делать. А Рен это или нет… мы можем попытаться добыть более подробное описание тела: точное место татуировки, родинки — но сверх того… не знаю, сколько мы сможем узнать заранее.

Дэвид испустил долгий, дрожащий вздох. Ноги подкосились, он рухнул на стул и посмотрел на меня. Глаза его казались бездонными.

— В общем, вы оба утверждаете, что мне крышка. Полиция ее опознает, найдет видео, отследит звонки, и — бац — я главный подозреваемый. И вариантов только два: сразу со мной покончить или подождать.

Майк поджал губы.

— Полиция вами заинтересуется, но — судя потому, что сказал Джон, — не только вами. Прежде всего копы захотят поговорить со всеми остальными мужчинами с видеозаписей Рен. Сами по себе эти ребята вызывают массу обоснованных сомнений… и, по-видимому, один из них сумел-таки найти Рен. А еще есть парень, на которого Джон наткнулся в ее квартире, не говоря уже о так называемых обычных подозреваемых: приятели, родные, деловые партнеры.

— А кто гарантирует, что копы сумеют найти этих парней? — сказал Дэвид. — Я думал, все лица и голоса на видео были обработаны.

— Были, — подтвердил я, — но есть память телефона, а если они доберутся до неотредактированных видео или если Холли делала заметки, правильное направление будет задано.

— Слишком много «если». — Дэвид снова хлопнул по столу. — И сколько времени уйдет, пока все эти «если» случатся? А тем временем разговаривать копы будут со мной, и дежурить все эти съемочные группы будут перед моим домом. — Он покачал головой: — Нет уж. Я на такое не согласен.

— В данный момент в нашем распоряжении не так уж много рычагов, — заметил Майк. Он старался говорить спокойно, убедительно. — Мы не можем избавить вас от вероятного внимания полиции, зато можем воздействовать на знак и степень этого внимания.

— Вы опять свое гнете?

— Поверьте мне, — убеждал Майк, — прийти самому или быть вызванным повесткой не одно и то же.

— Охотно верю. Но вдруг я просто подношу себя на блюдечке? Кто гарантирует, что, когда копы возьмут на мушку меня, расследование не остановится? А если они решат, что легче возбудить дело против меня, чем гоняться за кучей безымянных мужиков? — Дэвид посмотрел на Майка, потом на меня. Мы оба молчали. — В любом случае, — продолжал Дэвид, — в меня вцепится пресса.

— Если вы придете в полицию сами, у вас будет возможность повлиять на это. Мы получим гарантии конфиденциальности от…

— Как же, — фыркнул Дэвид. — Это, конечно, имеет огромное значение. Кому мне жаловаться, когда какой-нибудь аноним позвонит в службу новостей?

Майк посмотрел на меня и поднял бровь.

— Такой риск существует, — тихо произнес он.

— Крах, вот что это такое. Если дело предадут огласке, мне, черт побери, конец. — Дэвид уткнулся лицом в ладони. Все молчали. Тяжелую тишину нарушал только шум воздуха в вентиляционных каналах.

— Ты не можешь ждать, — заговорил я через некоторое время. — Если за тобой придут…

Дэвид выпрямился. На его лицо начали возвращаться краски.

— Если я и пойду в полицию, то не один.

Майк кивнул:

— Разумеется. С вами пойду я, пойдет Джон, и все средства нашей фирмы будут в вашем распоряжении.

Дэвид нетерпеливо отмахнулся:

— Я говорю не об этом. Если я пойду в полицию, то не с пустыми руками. Я назову имена.

Майк посмотрел на меня. Виду него был озадаченный. У меня тоже.

— О каких именах ты говоришь? — спросил я.

— Если я сам явлюсь и других подозреваемых не обнаружится, есть вероятность, что на мне следствие и остановится. И даже если не остановится, пока у полиции в распоряжении мое имя, я буду единственным героем новостей. Но если я назову другие имена — имена людей с видео, типа, что нанимал адвоката, белобрысого парня, что вырубил тебя в подъезде, приятелей… всех, кого ты, Джон, сможешь найти, тогда я буду не один. Появятся еще люди, против которых копы смогут возбудить дела, которых сможет грызть пресса. — Дэвид посмотрел на Майка: — Как вы сказали, масса обоснованных сомнений.

Я открыл рот, но слова нашел далеко не сразу. А когда нашел, они прозвучали словно издали.

— Всех, кого я смогу найти? Ты просишь меня расследовать смерть Холли?

Дэвидснова махнул рукой.

— Ее смерть, ее жизнь — как угодно. Мне нужны имена. Для копов. Любые имена, которые заинтересуют копов больше, чем я.

Я посмотрел на Майка — тот постукивал себя по подбородку. В глазах его появился блеск — знакомый и нежелательный. Я покачал головой.

— Ты, вероятно, забыл, что это ведущееся полицейское расследование? — сказал я. — Управление полиции Нью-Йорка не слишком любит, когда чужаки гадят у них на участке. Особенно если чужак — частный детектив и брат возможного подозреваемого.

Майк медленно кивнул:

— Разумеется. Однако Дэвид дело говорит. Эта женщина вела рискованную жизнь — ее видео — тому доказательство, — и очень важно, чтобы полиция сознавала это, намечая пути расследования еще до выбора подозреваемого. У окружной прокуратуры также должна появиться пища для размышлений — когда они будут решать, какие дела кажутся выигрышными, а какие нет. — Я еще энергичнее замотал головой, но Майк не обратил на меня внимания. — И нельзя сказать, что ты никогда прежде не занимался ничем подобным: проверка утверждений, поиск новых свидетелей, установление противоречий… разработка альтернативных теорий.

— Но обычно это происходит после предъявления обвинения, когда уже есть подсудимый, процесс идет, а полиция расследование закончила… И ключевое слово здесь — «закончила». В данном случае расследование еще не началось.

— Но ты занимался этим прежде. Твое родство с клиентом — проблема, но не непреодолимая. Тебе придется быть особо щепетильным в отчетах и с системой охраны любых вещественных доказательств, какие сможешь найти… впрочем, ты и так всегда аккуратен. Полиция не обрадуется, однако и с этим можно справиться.

Дэвид, прищурившись, посмотрел на меня.

— Джон, помоги мне, черт тебя подери, — простонал он. — И с каких это пор тебя волнует, кого ты ищешь?

Около одиннадцати Дэвид наконец уехал на работу. Его по-прежнему трясло, однако галстук он поправил и по крайней мере хоть отчасти восстановил природную колючесть. Майк несколько раз повторил: позвоню, дескать, если что-нибудь узнаю об утопленнице от своих знакомых в управлении полиции Нью-Йорка, а впрочем, на бескровный исход дела особенно не рассчитывайте. И все же по выходе из комнаты для совещаний Дэвид демонстрировал необоснованный оптимизм. Майк вздохнул и налил себе газировки.

— С твоей стороны свинство не перезванивать в ответ на мои звонки, — вздохнул он, — но ты по крайней мере если уж объявляешься, то непременно с новым делом. Наверное, можно сказать, мы сравняли счет.

— Погоди. Еще несколько встреч с Дэвидом, и ты, пожалуй, пожалеешь, что я больше не числюсь пропавшим без вести.

— Он… напористый. — Майк улыбнулся. — Уж на кого, на кого, а на такого клиента я не рассчитывал — в памяти у меня до сих пор свежи твои рассказы о семье.

— Поверь, для меня дело Дэвида — не меньшая неожиданность.

— Так это не восстановление родственных отношений?

— Это работа.

Майк заглянул в стакан и почти сумел спрятать скептический взгляд.

— У тебя уже есть план?

— Я знаю, с чего начинать: посмотреть квартиру, поговорить с соседями, с родными, с Кругом и всеми, кого смогу найти, — обычная рутина. Потом — все обдумать и реагировать.

— А ее подруга-актриса?

— Джилл Нолан? Это трудный момент. Не знаю, насколько далеко я зашел в телефонном разговоре… Она тогда сильно ощетинилась… Может, она в своем Сиэтле еще не слышала историю о Русалке. Если так, пусть пока остается в счастливом неведении.

Майк кивнул и допил газировку.

— Полагаю, хобби братца застало тебя врасплох. — Я кивнул. — Думаешь, он нам все выложил?

— Конечно, нет, — ответил я. — Во-первых, он не желает говорить о Стефани.

— Дело только в Стефани?

— Если ты просишь меня поручиться за этого типа — извини. Я каждый день укрепляюсь в мысли, что совсем не знаю собственного брата.

— Мне просто интересно, какие еще гадости нас поджидают.

— Клиенты всегда лгут.

Майк нахмурился.

— У твоего брата многое на кону: брак, работа, не говоря уже о возможной испорченной репутации фирмы «Клен и сыновья». Его положение достаточно шаткое и без секретничания.

— Ты проповедуешь глухому, — хмыкнул я. — Будь я копом, которому поручено дело, и будь у меня выбор: потратить драгоценное время на типа, на которого Рен давила в одном из старых фильмов, или на типа, которого она обрабатывала перед смертью, — я знаю, кого бы выбрал.

Майк кивнул.

— И времени для работы у нас немного. Если Русалка действительно Рен, полиция скоро объявится.

— Полагаю, в нашем распоряжении неделя, от силы две.

Глава 14

К вечеру снег сменился хлещущим ледяным дождем, и обледеневшие тротуары в Бруклине стали попросту опасны. Талая вода капала с парки и собиралась в лужу на полу подъезда в доме Холли Кейд. Там все так же воняло — хотя теперь скорее хлорной известью, чем гнилью. Домофон никто и не подумал чинить, и, если я не спутал, с кнопок исчезло еще несколько фамилий.

Я нажал кнопку 3Г — квартира Холли, — без ответа. Неудивительно. Попробуем кнопку 3Ф — квартиру сердитого любопытного соседа, мистера Арруа. И там тишина. Я нажал еще шесть кнопок, отозвались три голоса — один на английском языке, два на испанском, — но, прежде чем впустить меня, все хотели знать, кто я, черт меня побери, такой. Внутренняя дверь была заперта, и хотя в кармане у меня лежали виниловые перчатки, отвертка и небольшая монтировка, я еще не дозрел до того, чтобы пустить их в ход. Я вышел на улицу.

Под крыльцом обнаружилась короткая металлическая лесенка, заканчивающаяся у металлической двери. Тяжелой, внушительной двери, снабженной массивным засовом, который, несомненно, защищал бы подвал от любого пришельца, если бы не складной бумажный стаканчик, который кто-то подсунул в щель. Я прошел мимо погруженной в темноту прачечной к лифту.

Дверь в квартиру 3Г была по-прежнему заперта, царапин на ней с прошлого раза не прибавилось. Слава Богу, она хотя бы не опечатана. Я постучал, особенно не надеясь на ответ. Мои ожидания оправдались. Потом я повернулся к 3Ф. Стукнул пару раз и услышал шарканье и скрежет металла возле глазка.

— Да? — произнес гнусавый голос за дверью.

— Мистер Арруа? Я был здесь на прошлой неделе — искал вашу соседку, и я…

— Я вас помню. Вы дали мне свою карточку, а я сказал оставить меня в покое.

— Верно. Простите, мы можем поговорить?

— Мне нечего было сказать тогда и нечего сказать теперь.

— Вы видели Холли в последние дни?

— Вы помните номер? 911.

— Мистер Арруа, я не отниму у вас много времени. И могу заплатить за отнятое.

— Очевидно, вы все еще плохо слышите, — заметил Арруа, но не пригрозил вызвать копов. — Так вы что, частный детектив, что ли?

— Да.

Арруа хмыкнул:

— Ну и сколько стоит мое время?

— Сами скажите.

Он надолго замолчал. Я уже решил, что упустил его… но нет.

— Какая на улице погода? — спросил он.

— Паршивая, — ответил я. — Снег с дождем, тротуары как каток.

— Подождите, — сказал Арруа. Судя по шарканью, он ушел, через минуту вернулся, и у меня под ногами появился листок из блокнота. — Магазин за углом, — сказал он.

Я набрал две сумки продуктов: кофе, сгущенное молоко, яйца, пакет риса, банка вареной сгущенки, две папайи, батон хлеба и бумажные салфетки. Арруа открыл дверь квартиры 3Ф, взял у меня сумки, и я прошел за ним по короткому коридору в гостиную.

Арруа — невысокий, потрепанный жизнью, но ухоженный — носил брюки защитного цвета, серый кардиган и белую рубашку. Квартира была под стать хозяину. Узкий прямоугольник гостиной, белые, с бежевой отделкой, стены и деревянный пол, видавший виды, однако свеженатертый. Два окна, выходившие на пожарную лестницу, защищались металлическими складными ставнями. Перед окнами стояла накрытая серым покрывалом софа с сильно потертыми, но заботливо подремонтированными подлокотниками. В углу этажерка с книгами на испанском, над ней несколько картинок. Под стеклом — вырезанная из газеты пожелтевшая фотография: аргентинские футболисты в бело-голубом и печально знаменитый гол в ворота англичан, который Марадона забил с помощью «руки Божьей». Рядом приветственно-прощальная дощечка в честь двадцати пяти лет службы в управлении городского пассажирского транспорта инженера по эксплуатации Хорхе Арруа. Рядом еще одна черно-белая фотография хорошенькой, но бледной, болезненной женщины в закрытом платье. Кем бы она ни приходилась Арруа — матерью, женой, сестрой или дочерью, — я решил, что недуг оказался смертельным, а срок — давним.

Арруа указал мне на софу, а сам ушел на импровизированную кухню, расположенную в нише. Я сел и стал смотреть, как он убирает продукты в маленький холодильник и ставит кофейник на маленькую плиту. Пока запах кофе заполнял комнату, Арруа поджарил толстые ломти хлеба и от крыл банку вареной сгущенки. Откуда-то появилась полосатая кошка и начала вылизывать себя под хвостом, искоса поглядывая на меня.

Арруа было лет семьдесят. Худой, с военной выправкой, но неровной походкой. Седые, с металлическим отливом, короткие волосы гладко зачесаны, землистая кожа как пергамент. Чисто выбрит. Глубокие морщины вокруг рта и бледных глаз придают лицу упрямое выражение записного спорщика; оно не исчезло, даже когда Арруа разливал кофе. Он поставил поднос на дубовый журнальный столик и сел в кресло напротив меня. Добавил себе в кофе сгущенного молока, сделал глоток и вздохнул.

— Теперь я могу себе позволить только завтраки, — заметил он, — вот и завтракаю по нескольку раз в день. — Он намазал на тост вареную сгущенку. — Угощайтесь.

Я долил в кружку сгущенного молока и отпил. Кофе получился густой, сладкий и крепкий. Я тоже вздохнул.

— Когда вы в последний раз видели Холли, мистер Арруа?

— Полагаю, вы можете называть меня Джорджем. Видел ее в коридоре, наверное, пару недель назад. Точно не помню.

— Обычно вы видите ее чаще?

Он пожал плечами:

— Я вижу ее раза три-четыре в месяц. Я рано ложусь и рано встаю, а у нее, полагаю, другое расписание. Когда-то я знал весь дом — всех соседей, — но не теперь. — Он снова пожал плечами.

— Значит, вы с Холли не знакомы?

— Мы здоровались.

— Она хорошая соседка?

Арруа посмотрел на меня и отпил кофе.

— Конечно.

Я поднял бровь.

— Когда я был здесь в прошлый раз, вы жаловались на шум.

— Вы сильно шумели у моей двери.

— Вы говорили так, будто в подъезде шумят постоянно.

Арруа чуть наклонил голову.

— С Холли у меня проблем нет, — сказал он. — Она женщина скрытная и тихая. Проблемы возникают из-за людей, которых она приглашает. Кричат, стучат, хлопают дверьми… иногда кажется, что они проходят сквозь стены.

— Это ссоры или вечеринки?

— Никаких вечеринок, — ответил Арруа. Кошка, громко замурлыкав, потерлась о его брюки.

— Во время ссор кричат или дерутся?

— Кричат и кидаются тяжелыми предметами. Бывает ли что-то еще — не знаю.

— Много было таких ссор?

Арруа задумался.

— В общей сложности, возможно, десять.

— Последнее время?

Он пожал плечами:

— В последний раз, по-моему, пару недель назад. Перед этим довольно долго ничего не было — с лета или начала осени.

— С кем она ссорилась?

Он откусил тост и покачал головой:

— Я слишком стар, чтобы лезть в чужую жизнь.

— Но я не заставляю вас никуда лезть, Джордж… я бы ни за что не поступил так с человеком, который варит такой замечательный кофе. — Сквозь скепсис мелькнула улыбка. — Все останется между нами.

Арруа медленно кивнул, словно решив не прислушиваться к голосу разума.

— В основном со своим молодым человеком — теперь уже, полагаю, бывшим. Они были довольно энергичны.

— Не знаете, из-за чего?

Арруа покачал головой.

— Я слышал, как он орет и что-то швыряет, но не знаю, что он говорил.

Я глотнул кофе и задумался.

— Вы жаловались? — Арруа кивнул. — И?

— Я стучу в дверь, она извиняется, на время затихает… но обычно ненадолго.

— Вы никогда не обращались, например, в полицию?

Арруа немного покраснел.

— Ради Бога, мне семьдесят девять лет. Оно мне надо, впутываться?

— Во что впутываться, Джордж?

Он поерзал в кресле и провел тонким пальцем по краю кружки.

— В последний раз, когда я пошел на шум, ответил приятель Холли. Не лезь, говорит, не в свое дело, а не отстанешь… — Старик покраснел еще больше и посмотрел на уснувшую у него на ноге кошку. — Не знаю… он говорил какие-то гадости о том, что сделает с «этим Диего». — Арруа покачал головой. — Холли пыталась остановить его, но он оттолкнул ее. После этого я перестал жаловаться. Повторяю, я слишком стар.

Я глубоко вздохнул.

— Вы знаете, как зовут этого типа? — Арруа покачал головой. — Как он выглядит?

— Белый, темноволосый, за тридцать, наверное. Высокий… думаю, выше вас.

— Когда он перестал заходить?

— Не знаю. Где-то в июле или августе.

Я поразмыслил.

— Вы сказали, что ссоры были в основном с бывшим парнем. Означает ли это, что у нее были и другие шумные посетители?

— С месяц назад какой-то человек очень громко колотил в ее дверь.

— Чего он хотел?

— Не знаю. И не знаю, открыла ли она ему.

— Вы видели его раньше — или после?

Арруа хмыкнул и покачал головой:

— Люди такого типа редко появляются в этих местах.

— Какого типа?

— С моей точки зрения, похож на банкира или, может быть, юриста: белые волосы, темный костюм, белая сорочка, при галстуке. Таких в местном клубе не увидишь.

Я кивнул.

— Кто-нибудь еще заходил?

— Пару недель назад появилась какая-то женщина, внесла свой вклад криками и слезами. Темноволосая, лет тридцати пяти — сорока… я не присматривался.

— Кто-нибудь еще?

— Новый приятель.

— Насколько новый?

— Пожалуй, несколько месяцев.

— С этим она тоже ссорится?

— Лично я не слышал.

— Вы знаете, как его зовут? — Арруа покачал головой. — Знаете, как он выглядит?

— Конечно… вы тоже знаете. — Я поднял бровь, и он улыбнулся. — Это тот парень, который врезал вам в коридоре.

У меня больше не было вопросов к Хорхе Арруа, поэтому я допил кофе, поблагодарил его и послушал, как он запирает за мной дверь. Потом пошел по лестнице наверх.

Табличка на металлической чердачной двери предупреждала о сигнализации, однако свисавшие из щитка провода лишали это предупреждение убедительности. Дверь открылась, коротко взвизгнув петлями. На улице снег с дождем превратился в просто снег, самый воздух, казалось, побелел.

— Прекрасно, — прошептал я. Подошел к краю крыши и посмотрел на узкий проход между домом Холли и соседним.

Пожарная лестница была покрыта коркой льда и грязи, а под ними — многолетней ржавчиной. Маленькая дверца на стыке с крышей завизжала, как поезд в подземке, когда я потянул за нее, но ни одно окно внизу не открылось, ни одна голова не высунулась. По пути вниз я поскальзывался раз пять и до окон Холли добрался с побитыми локтями и промокшими коленями.

Окна были заперты и, как и у соседа, забраны складной решеткой. Я заглянул в квартиру сквозь прутья. Еще меньше, чем у Арруа: квадратная комнатка, кухонная ниша с одной стороны, ванная комната с другой, в углу диван, а по полу раскиданы, похоже, все вещи хозяина квартиры. Я убрал монтировку. Кто-то опередил меня.

Глава 15

— Кража со взломом? — спросил Майк Метц.

— Сомневаюсь. — Я прижал телефонную трубку плечом и переложил йогурт в чашку. — По крайней мере не традиционная. Окна в полном порядке, дверь тоже, значит, у этого человека был ключ… и его не интересовали ни телевизор, ни айпод, ни три довольно дорогих монитора с плоским экраном.

— Ты все это видел?

— Квартира невелика. Зато я не видел ни компьютеров, ни оборудования для видео.

— А ты считаешь, что изначально все это там было?

— Модем, принтер и все мониторы стояли на столе, сбоку болталась масса неприсоединенных кабелей. А на полу валялись три коробки от цифровых видеокамер. Две из них — открытые и пустые. Заглянуть в третью я не смог.

Майк щелкнул языком.

— Чего еще не хватало?

— Шкаф для документов был опрокинут на бок. Оттуда, где я стоял, ящики казались пустыми, папок я в комнате не заметил. Нигде не было видно ни дисков, ни видеокассет.

— Значит, некто искал… что?

— Я бы сказал, ее работы.

Майк тихонько выругался.

— Некто интересующийся ее работами и имеющий ключ.

— Полагаю, Холли не могла никого впустить… Следовательно, в квартире орудовал ее знакомый.

— Вроде нового дружка. Или, может быть, старого.

— Многообещающий ответ, — сказал я. — Разговор с этими гражданами числится в моем списке.

— Сосед не знал их имен?

— Нет, но я надеюсь, что сестра или зять в курсе. Попробую еще раз завтра утром.

Майк пробурчал что-то одобрительное.

— А другие ее посетители: женщина и мужчина в костюме? О них соседу что-нибудь известно?

— Он дал весьма расплывчатые описания.

— Зацепки есть?

— Тип в костюме мог быть адвокатом, о котором мне говорил помощник Круга. Конечно, никаких гарантий. Женщина могла быть кем угодно.

Майк некоторое время молчал, и я почти слышал, как у него в голове трутся шестеренки.

— Ты в самой квартире не был? — наконец спросил он.

— Мне пришлось бы выдавить окно и сломать решетку, а это привело бы только к геморрою с копами. Не дай Бог наследить на возможном месте преступления. Попробуй потом убеди полицию, что не подтасовал улики. Кстати о копах: как у тебя с твоими знакомыми?

— Завтра поведу парня на ленч, — ответил Майк.

— Грубо работаешь.

— Ты не видел, как он ест.

Майк повесил трубку, и я занялся йогуртом. На улице замерзала слякоть, ночное небо затягивали тучи. Сегодняшний снег оказался отвлекающим маневром, не обещанным натиском, а просто вылазкой разведгруппы. Однако у дикторов местных теленовостей головы кружились от предвкушения. Они без устали болтали о снегоочистителях и соли, пробках и отмене рейсов; больше радости им принесла бы разве что война. Буря была на руку и Дэвиду — как любая история, занимающая эфирное время и место в газетах и отвлекающая внимание публики от Уильямсбергской Русалки. А если брату очень повезет, за снегопадом последует скандальный развод какой-нибудь знаменитости.

На экране женщина с налаченными волосами указала на метеорологическую карту, белую от Мэриленда до Массачусетса и на запад до долины реки Огайо. Я включил звук. Прогноз обещал, что буря ударит по Нью-Йорку завтра во второй половине дня. Я только надеялся, что она подождет моего возвращения из Уилтона.

По словам Герберта Диринга, сильно обозленная Николь Кейд была в Торонто — застряла в аэропорту из-за еще не достигшей нас бури. Вот почему в свой второй визит я все-таки попал в дом.

— Никто не может сказать, когда расчистят взлетные полосы, — объяснил Диринг. — И кто знает, во что превратятся к тому времени наши аэропорты. Николь, пожалуй, еще несколько дней в Торонто проторчит. — Кажется, подобная перспектива Диринга ничуть не огорчала.

Он провел меня в заставленный книгами кабинет с обитыми полосатым шелком софой и креслами и небольшим кирпичным камином. За стеклянными дверцами беззвучно плясал огонь, давая свет, но не тепло. Я сел на софу, а Диринг плюхнулся в низкое кресло — как гиппопотам в опере. Он покосился на меня и нервно оглядел комнату, словно обычно его сюда не пускали, да и теперь в любой момент могут выгнать. Провел рукой по растрепанным редким волосам.

— Я думал, Никки дала вам адрес Холли.

Я кивнул:

— Дала, но я Холли так и не нашел. Я надеялся, вдруг у вас есть еще соображения.

Диринг потер подбородок тыльной стороной руки. Он сегодня брился и порезался в нескольких местах. На шее сбоку жалко лепился клочок туалетной бумаги с капелькой крови. Глаза его покраснели, а сипел он так, что я подумал, не похмелье ли это.

— Не знаю, — сказал он. — Как я вам говорил в прошлый раз, мы не общаемся.

— Но вы, вероятно, знаете каких-нибудь ее друзей. Может быть, ее парня…

Диринг покачал головой и пригладил ворс своих вельветовых брюк.

— Правда, ничего не знаем. Даже раньше, когда хоть иногда общались, понятия не имели, где Холли и с кем.

— Вот как? — Я улыбнулся. Надеюсь, поощрительно. — И когда же это было?

Диринг растерянно прищурился.

— Что?..

— Когда вы общались с Холли — несколько месяцев назад? Несколько лет назад? Как давно?

— Холли и Никки никогда не были близки, и Холли почти перестала звонить уже после первого года в колледже. А потом в город переехала и вовсе от родных оторвалась.

— Вы знали кого-нибудь из театра «Гимлет»?

Это название удивило его.

— Это ее театральная труппа? — Я кивнул. — Мы ни разу не видели этих спектаклей… мы вообще не видели Холли на сцене.

— А были знакомы с кем-нибудь из актеров?

— Один парень приезжал сюда.

— Какой парень?

— Актер из труппы. Приезжал пару раз, они забирали кое-какие ее вещи. По-моему, у него с Холли был роман.

— Парня звали Джин Вернер?

Диринг пожал плечами:

— Может быть. Не помню.

— Когда это было?

— В первый раз? Где-то пару лет назад. А еще прошлым летом.

— В прошлом году? — Он кивнул. — Вы помните, как выглядел этот парень?

Диринг задумался, затеребил манжеты фланелевой рубашки.

— Высокий, с длинными каштановыми волосами и, кажется, с бородкой. Красивый. Актеров обычно такими и представляешь.

Джин Вернер.

— Он и есть парень вашей свояченицы?

— Похоже на то.

— Вы видели его с тех пор?

— Нет, только эти два раза.

— Холли когда-нибудь приводила других парней?

В камине с треском рассыпалось бревно, и Диринг вздрогнул. Покачал головой.

— Она и сама-то почти не приезжала.

— Даже на праздники и дни рождения? — Диринг снова покачал головой. — Когда Холли была здесь последний раз?

Он снова посмотрел на меня, прищурившись, потом пожал плечами:

— Наверное, летом, с тем парнем, ну, может, еще разок после. В любом случае довольно давно. Несколько месяцев.

— Может быть, у вашей жены память получше?

При мысли, что я могу спросить Николь, Диринг всполошился.

— Летом — в последний раз… совершенно точно.

— А друзья в городе? Холли с кем-нибудь общается?

Диринг снял очки и протер их подолом рубашки.

— Понятия не имею.

— Кто-нибудь из колледжа?

Диринг неопределенно пожал плечами:

— Увы.

Я кивнул.

— И Холли не ездит в Брукфилд навестить отца?

Диринг побледнел.

— Нет, — сказал он.

— Почему вы так уверены? — спросил я. Он уставился на меня. — Допустим, Холли заглянула к отцу — вам-то ведь никто об этом не сообщит?

Диринг покачал головой:

— Она бы не заглянула. Ей нечего ему сказать.

Еще одно полено рассыпалось в камине, мы с Дирингом смотрели, как разлетаются пепел и угли.

— Почему Холли не общается с родными? Что с ней произошло? — спросил я немного погодя.

Диринг снова окинул комнату настороженным взглядом, словно кто-то — может быть, Никки — мог появиться в дверях. Большим и указательным пальцами вцепился в запачканный подбородок.

— Самая в общем-то обычная история, — тихо сказал он. — Родители много ссорились, и девочки разделились: Никки за папу, Холли за маму… а потом мама умерла. Холли как раз пошла в старшие классы. Это трудное время для ребенка, и Холли с тех пор всегда была сердита — на Фредерика, на Никки, даже на маму. Сколько я ее знал, она злилась чуть ли не на весь свет.

Диринг снова уставился на угасающий огонь. Пошел снег.

Глава 16

Буря начиналась медленно, без ветра, и хотя дороги были забиты людьми, спешившими по домам или совершавшими последние отчаянные вылазки в супермаркеты, я добрался до города без приключений и вернул прокатную машину в целости и сохранности. Дома я выслушал на автоответчике сообщение Клэр: «Приду позже. Снегоступы и тому подобное», — потом налил себе воды и открыл ноутбук.

В прошлой жизни, когда я просто пытался найти Холли Кейд, Джин Вернер так и не перезвонил мне. В конце концов, нужного результата я сумел добиться и без его помощи, а давить мне не требовалось. Но то было тогда. Теперь же я знал, Вернер и Холли виделись не далее как прошлым летом и неопределенное описание драчливого приятеля Холли, данное Хорхе Арруа: «Белый, темноволосый, лет тридцати… высокий», — звучало уже менее неопределенно. Я листал свои заметки, пока не нашел номер телефона и адрес Вернера.

В трубке зазвучал низкий дикторский голос, но это был автоответчик, видимо, снова заработавший. Я оставил еще одно сообщение. Посмотрел адрес: Западная Сто восьмая улица. Выглянул в окно на затягивающийся белой пеленой город и подумал: «Какого черта!» Надел джинсы, водолазку, ботинки и парку. Оставил Клэр записку и направился к дверям.

Когда я вышел на улицу, снег усилился. Не успел я пройти квартал, волосы у меня побелели, а в подземку на Четырнадцатой улице я спускался уже весь обледеневший. Когда я вышел из подземки — на углу Хэт-стрит и Сентрал-парк-уэст, — дул ветер и зажигались фонари. Я направился на юго-запад.

Квартал Вернера состоял из контрастов: несколько с любовью восстановленных дорогих особняков и несколько особняков обветшавших и заколоченных; уродливый жилой муниципальный комплекс семидесятых годов и еще более уродливый дом престарелых, построенный в восьмидесятые, плюс кирпичные доходные дома. На одном конце улицы находилось кафе, а на другом — пиццерия. Дом Вернера стоял посередине — четырехэтажный старый особняк, не заколоченный, но и не отреставрированный. Весь в полосках сажи, парадная дверь из армированного стекла и металлических прутьев. Домофон установлен снаружи, в нише.

На каждом этаже располагалось по три квартиры; Вернер жил в 2В. Я нажал на кнопку, но ответа не получил. Позвонил соседям — то же самое. Чуть отошел от дома и посмотрел вверх. Ни в одном из видимых мне окон свет не горел. Между домом Вернера и соседним был узкий проход, а примерно футах в двадцати в ту сторону я заметил боковую дверь под лампочкой сигнализации. Однако проход перегораживали высокие металлические ворота, которые никто бы не подумал пытаться удержать открытыми при помощи бумажного стаканчика. Я вытащил сотовый и снова позвонил Вернеру. Снова автоответчик. Я сунул телефон в карман и пошел в пиццерию.

Внутри, справа от входа, стояло с полдюжины столиков — все пустые, а слева тянулась барная стойка. Парень за стойкой раскатывал тесто, слушая музыку из радиоприемника, и едва поднял глаза, когда я вошел. Я заказал пиццу и «пепси», он сунул большой кусок пиццы в печь и налил в высокий стакан газировки со льдом. Я забрал стакан, сел за столик у окна и стал ждать пиццу, поглядывая сквозь снег на вход в дом Вернера.

Я изо всех сил тянул с пиццей и газировкой, но за все время, что я ел, в дом зашла только невысокая полная женщина в длинном пуховике и с вьющимися волосами, выбивающимися из-под белой вязаной шапочки. Она исчезла за дверью раньше, чем я успел сдвинуться с места. Через минуту на верхнем этаже зажегся свет. Я выбрасывал грязные салфетки, когда появился второй человек. В красной парке, высокий и, насколько можно было разглядеть за усыпавшим голову снегом, темноволосый. Он поставил на тротуар два пакета с продуктами и начал рыться в кармане. Я выскочил из пиццерии, на ходу застегивая куртку.

— Джин, — окликнул я, переходя улицу. Он не оглянулся. — Эй, Джин, — повторил я, подойдя ближе.

Он вытащил из кармана тяжелую связку ключей и наклонился за сумками. С любопытством посмотрел на меня:

— А?

Если только Вернер уже после фотографий Терри Грира не приобрел неправильный прикус и постугревые рубцы, это был не он.

— Простите, — сказал я. — Обознался. Я должен был встретиться с Джином, но он еще не пришел. С Джином Вернером… знаете такого?

На лице мужчины отразилась неприязнь.

— Знаю, кто это.

— Я должен был встретиться с ним полчаса назад. Вы его не видели?

— Последнее время — нет, — ответил мужчина. Он вставил ключ в замок и распахнул наружную дверь. Я шагнул следом и остановился в проеме. Он толкнул дверь локтем. Я подставил ногу, не давая ей закрыться.

— Вы не возражаете, если я подожду в подъезде? А то на улице холодно.

Он покачал головой:

— Нельзя. Не по правилам. Простите, дружище. — Он прислонился к двери.

Играть в «кто кого перетолкает» смысла не было, и я убрал ногу.

— Не помните, когда видели его в последний раз? — крикнул я в захлопывающуюся дверь.

Мужчина пожал плечами и покачал головой.

— Простите, — повторил он. Занес сумки в лифт и наблюдая за мной сквозь стекло — ждал, пока я уйду.

Было уже совсем темно, снег повалил еще сильнее. Ветер тоже усилился, кружил между домами и гонял снежные воронки. Острые коготки ледяного воздуха лезли за ворот и в рукава. В пиццерии погас свет, в кафе уже опустили решетки. Я направился на восток, к подземке.

Его я заметил, не дойдя и до конца квартала: он вышел из тени дома престарелых и потащился следом. Это называется «хвост»! Только что в барабан не бил. Вдобавок я сразу узнал его по серой парке и байкерским ботинкам, а еще по широким плечам и широкому лицу с мелкими чертами: Пупс, новый парень Холли.

Вряд ли он пас меня по дороге на Сто восьмую улицу — я не мог бы не заметить его. Значит, он подцепил меня у дома Вернера. А это, в свою очередь, значит, что он следил за ним. Надо будет спросить почему. Я остановился на углу Сто восьмой и Сентрал-парк-уэст и сделал вид, что смотрю на часы. Пупс спрятался за фургоном. Ну совсем несерьезно.

Транспорта на Сентрал-парк-уэст почти не было: несколько такси ползли на юг, время от времени вспыхивая стоп-сигналами, на Сто шестой улице стоял грузовик «Федерал экспресс», бог знает что доставивший в такую метель, автобус номер 10 громыхал в сторону центра, другой тащился ему навстречу. Центральный парк через дорогу являл собой совершенно неподвижный пейзаж: голые деревья, дорожки, фонари и каменные стены — серые, шероховатые, растворяющиеся в снежной круговерти. Я перебежал улицу перед автобусом. Я уже был в парке, а водитель все еще сигналил.

Дорожка оказалась скользкой, я покатился вниз, но сумел затормозить на развилке. Остановился убедиться, что Пупс меня не упустил. Нет, он стоял у входа, в свете фонаря клубился шедший от него пар. Я шагнул под фонарь, чтобы показаться ему, потом пошел по дорожке на юг. Тропинка, петляя, поднималась на холм, от летящего снега ее укрывали выступающие камни и полог ветвей. Я шагнул в щель между двумя большими валунами и стал ждать.

Пупса я услышал — сорванное дыхание и скользящие ботинки — раньше, чем увидел, а потом на свет выплыл обширный кусок серого нейлона, похожий на борт грузового корабля. Я дал Пупсу пройти еще футов пятьдесят и вышел на тропинку.

— Холодно ждать-то, — сказал я.

Пупс развернулся и с обескураживающей ловкостью встал в боевую стойку.

— Какого черта тебе надо?

— Думаю, того же, что и тебе: Джина Вернера. Ты его не встречал?

— Я встречаю только тебя, и мне это уже начинает, блин, надоедать.

— Холли тебе уже тоже надоела? Так вот что с ней случилось?

При упоминании этого имени Пупс напрягся и шагнул ко мне… и остановился как вкопанный, когда из-за спины у него вылетел самоед. Пес тащил за собой на красном нейлоновом поводке хорошо укутанную женщину, но при виде Пупса застыл и злобно зарычал.

Пупс посмотрел на собаку, на женщину, потом снова на меня. Казалось, он сам сейчас зарычит. Однако он бросил только:

— К черту, — повернулся, пробежал по тропинке мимо женщины и исчез за углом. Самоед гавкнул и щелкнул зубами, но Пупс даже не оглянулся. Женщина начала наматывать поводок, подтягивая собаку к себе, и ее губы сложились в абсолютно правильную букву «О», когда я проскочил мимо.

Далеко я не убежал. Пупс рванул, как спринтер, изо всех сил работая локтями, и на новой развилке резко повернул налево. Я кинулся за ним и на следующем повороте уже почти достиг своей цели, но попал на широкий ледяной полумесяц. Ботинки взлетели, ноги, как в мультиках, еще бежали в воздухе, и я тяжело рухнул, приложившись задом, локтями и затылком.

Сквозь шум в ушах я услышал, как затихают вдали шаги Пупса, и подумал, что надо бы подняться и пойти следом. Однако ноги словно стали полыми, в голову как песок набился — сил хватало только на то, чтобы лежать на земле. На лицо падал снег, ветер срывал с губ дыхание.

Глава 17

Утром перед зеркалом в ванной я провел инвентаризацию. Хуже всего был багровый кровоподтек на левом бедре, за ним шли царапины и синяки на локтях и шишка на затылке. Я с трудом, прихрамывая, добрался до кухни, но в конце пути меня ждали кофе и записка от Клэр: «Вернусь позже. Кофе свежий». Я провел пальцами по аккуратным складкам пластыря и марли на локте.

Вчера вечером в подземке люди изо всех сил не обращали внимания на мою мокрую и грязную одежду и вообще старались не смотреть в мою сторону. Клэр была менее деликатна.

— Боже мой, что с тобой случилось? — Она уронила книгу и села на софе, когда я ввалился в дверь.

— Поскользнулся. — Я сбросил куртку, опустился в кресло и поморщился. Клэр закусила губу. Я начал неловко дергать за шнурки, она отвела мои руки и сама меня разула.

— Разве в таких случаях не полагается говорить что-то вроде: «Видела бы ты другого парня»?

Я вытянул ногу и снова поморщился.

— Я и есть другой парень.

Клэр покачала головой:

— Мне далеко до Флоренс Найтингейл. — Впрочем, медсестрой она оказалось очень хорошей — заботливой и удивительно нежной.

Я налил кофе и уставился в покрытое изморозью окно. Ветер стих, но мелкий снег продолжал сыпаться без остановки. В новостях сказали, что это затишье перед второй — еще худшей — бурей, которая должна разразиться вечером. Ведущие зачитывали длинные списки всего, что закрыто и, очевидно, останется закрытым еще некоторое время, а репортеры на местах направляли камеры на непроезжие дороги и ошеломленных и несчастных людей в аэропортах. Я посмотрел вниз — на Шестнадцатую улицу. Из машин на ней остались только припаркованные на обочинах и похороненные до весны, а из людей — только неясные серые тени, с трудом пробирающиеся по середине занесенной снегом дороги. Мне стало интересно, по каким делам ушла Клэр.

В душе мне удалось расслабиться, а три чашки кофе расшевелили мозги, хотя все равно так и не помогли привести Пупса к общему знаменателю. Новый приятель Холли. У которого есть ключ от ее квартиры. И который ищет что-то или кого-то… может быть, Джина Вернера. У него дурной характер. И уже дважды разговоры с ним заканчивались для меня синяками. Я снова подумал о грубых зеленых наколках и добавил к жалкой кучке фактов некоторые догадки: вероятно, Пупс недавно освободился из заключения. Я все еще складывал нули, когда зазвонил телефон.

Это был Майк Метц, каким-то чудом добравшийся до работы. Я рассказал ему о вялом разговоре с Гербертом Дирингом в Уилтоне и о более энергичной встрече с Пупсом.

Некоторое время Майк молчал.

— Было бы неплохо узнать его имя, — наконец произнес он, — и уточнить, действительно ли он сидел и если сидел, то за что. А еще было бы неплохо узнать, где он был неделю назад, приблизительно во вторник. Последнее и к Вернеру относится.

— Почему неделю назад, во вторник?

— По мнению патологоанатома, именно тогда Русалка попала в воду. Так, во всяком случае, сказал парень, которого я кормил ленчем. Они считают, что девушка провела в воде пять дней.

— Время смерти установили?

— Говорю же — примерно вторник. Более точных данных пока нет.

— А причина?

— Выстрел в лицо. Четыре раза.

Я глубоко вздохнул.

— Не сказать, чтобы типичное самоубийство.

— Да уж.

— Но это объясняет, почему нет фотографий.

— Угу.

Я прикинул сроки. От поездки в Лондон Дэвиду не было никакого толку, и я подумал, есть ли ему что сказать о вторнике. Я не получал удовольствия от расспросов.

— В лицо — это…

Майк нашел нужное слово:

— Личное.

— Такая ярость наводит на мысль о любовнике… что, в случае Холли, не обязательно сужает круг подозреваемых.

Майк согласно хмыкнул.

— По словам моего приятеля, были не только выстрелы. Сначала девушку избили — и весьма жестоко.

— Боже, — вздохнул я. — Задолго до выстрелов?

— Предположительно за несколько дней. По-видимому, синяки начали заживать.

— Копы считают, что это работа одного и того же человека?

— Мой знакомец говорит, они еще думают. А что, у тебя есть теория?

— Даже близко нет, — ответил я. — Холли, кажется, обозлила или напугала — или и обозлила, и напугала — массу людей.

— Мне только хотелось бы знать, кто они.

— Я работаю над этим. — Мой голос прозвучал громче, чем хотелось бы, и напряженнее.

Майк, напротив, был спокоен.

— Вот и работай, — сказал он и повесил трубку.

В лицо, четыре раза. Боже.

Вернуться к работе означало натянуть джинсы и водолазку и еще раз позвонить Вернеру. Трубку никто не взял, а сообщений я решил не оставлять. Потом я позвонил в галерею Орландо Круга. После пяти гудков ответил низкий голос со слабым акцентом, когда же я назвался, воцарилось долгое молчание.

— Как и почти все заведения в городе, мы сегодня закрыты, мистер Марч.

— Полагаю, это оставляет вам время поговорить.

— Мы уже обсуждали творчество Кассандры. Не знаю, что мне еще сказать.

— Мистер Круг, я хочу поговорить не о творчестве Кассандры, а о Холли.

Еще одна долгая пауза, и наконец Круг выговорил:

— Я буду в галерее еще несколько часов.

В Уэст-Виллидж я шел долго по почти пустым улицам. Мороз словно ножом резал. Несколько отчаянных лоточников откопали свои участки тротуара от сыплющегося без устали снега и были вознаграждены, поскольку обеспечили нескольким отчаявшимся душам кофе, сигареты и пиво. Я ковылял по дороге, то и дело пропуская клубящиеся оранжевые глыбы снегоочистителей.

Орландо Круг не потрудился расчистить свой отрезок Перри-стрит, но решетка на двери в галерею была поднята. Я постучал по стеклу, и он впустил меня. Круг выглядел безупречно, однако под темным загаром проступила бледность, а голубые глаза затуманились. Я прошел за ним через галерею в кабинет — уютный, с красно-зеленым турецким ковром на полу и большим столом вишневого дерева перед прикрытым ставнями окном в глубокой нише.

— Вы пришли, несмотря на снегопад. По меньшей мере я обязан предложить вам кофе. — Круг приблизился к подоконнику и налил кофе из стального кофейника в тяжелую кружку. Подал кружку мне и сел в желтовато-коричневое кожаное кресло.

— Я удивился, когда оказалось, что вы сегодня на работе, — заметил я.

— Я удивлен не меньше. Сегодня утром я планировал проснуться в Палм-Бич.

— Также меня удивило, что вы согласились встретиться со мной.

На мгновение морщины на ореховом лице Круга стали глубже.

— Вы пробудили мое любопытство, мистер Марч, что, полагаю, и было вашим намерением.

— Когда вы в последний раз видели Холли, мистер Круг?

Круг тонко улыбнулся:

— Кто такая эта Холли, которую вы все время упоминаете?

Я вздохнул:

— Ну, не ради же этого вы заставили меня тащиться в такую даль, верно? Потому что на улице холодно, носки у меня промокли, и, если мы собираемся всего лишь обмениваться намеками, кофе не компенсация.

Легкая улыбка исчезла, лицо Круга снова пошло усталыми складками, но он промолчал.

— Я знаю, что Кассандра 3. — это Холли Кейд, а Холли Кейд — это Рен, — продолжал я. — Я посмотрел два ее видеофильма. Вы не нарушаете ничье доверие.

— Что вам от нее нужно?

— Я частный детектив. — Кажется, эта новость его не потрясла. — Пытаюсь найти Холли, но она уже довольно давно не появлялась дома.

— От чьего имени вы действуете? — Я покачал головой, и Круг жестко засмеялся: — Отлично. И я еще должен вам доверять?

— Клянусь, я ничего плохого ей не сделаю.

— Это говорит человек, который лгал мне с первой встречи.

Я отпил кофе, вытянул ногу и посмотрел на Круга:

— Мистер Круг, вы пригласили меня из любопытства или от беспокойства?

Круг поджал губы.

— Она уже почти две недели не давала о себе знать.

— Для вас это долго? — Он кивнул. — Вы близки?

— Быть «близким» с Холли трудно. Есть вещи, которые она обсуждает со мной, а есть вещи, о которых никогда не упоминает. Она всегда ревностно оберегает свою частную жизнь. Но я люблю ее, мистер Марч, а такие чувства я мало к кому испытываю.

— Вас беспокоит что-то особенное?

По лицу Круга скользнуло раздражение.

— Раз вы видели ее видео, то знаете, как Холли рискует ради искусства. Это достаточная причина для беспокойства.

Я кивнул.

— Давно вы знакомы?

— С того шоу в моей галерее на севере. То есть уже два года. Через несколько месяцев она пришла ко мне, чтобы обсудить работы Кассандры, и, должен признаться, я был удивлен.

— Удивлены чем?

— Когда мы только познакомились, я оценил ее как девушку определенного типа. Девушка, бесспорно, красивая, подумал я, но одна из многих. Из тех, кто приезжает в Нью-Йорк, имея в активе дорогостоящее образование, неясные художественные устремления и хорошо если капельку таланта. Вы, наверное, с такими сталкивались. Они несколько лет крутятся в Нью-Йорке, играют в живопись, в театр или тому подобное и тусуются в клубах, пока сердце не успокаивается каким-нибудь пухленьким банкирчиком. А потом я увидел первые варианты «Интервью номер один» и понял, что был не прав.

— У нее есть талант.

— Таланты — во множественном числе… а еще удивительная проницательность и полное отсутствие дилетантизма и лени.

Я снова кивнул.

— Вы пытались найти ее?

— У нее дома. Как вы сказали, там уже некоторое время никого не было. Я не знаю, где еще искать.

— Может, у друзей или родственников?

— Я не знаком с друзьями Холли, мистер Марч, а о родных знаю только, что она не поддерживает с ними отношений. — Круг прищурился. — Полагаю, их вы уже успели проверить.

— Только родных, которые почти ничего о ней не знают. Что касается друзей, то нашел я немногих — и никто из них с Холли последнее время не общался. Я пытаюсь разыскать ее парня.

Глаза Круга превратились совсем уж в щелочки, коричневое лицо затвердело.

— Вы говорите о Джине?

— И о нем тоже. Хотя, как я понимаю, они с Холли перестали встречаться несколько месяцев назад.

— Я тоже такпонимаю, — пробормотал Круг. Ему явно хотелось что-то добавить.

— Вы знаете Вернера?

— Видел один раз. Как-то он ждал Холли, когда она выходила отсюда, но представлены мы не были. — В голосе Круга звучала неприязнь.

— Не в курсе, почему они расстались? — Круг посмотрел на меня с любопытством, но промолчал. — Я уже несколько дней пытаюсь связаться с Вернером, — продолжал я. — Такое впечатление, что он тоже пропал. Откровенно говоря, меня это немного беспокоит.

Круг вздохнул:

— Нельзя сказать, что Холли плачется мне в жилетку насчет своей личной жизни, мистер Марч, но у меня сложилось впечатление, что ее отношения с Вернером складывались непросто. Вернер, судя по всему, был просто одержим Холли. Она столь сильных чувств не испытывала, но ее устраивало все как есть — не знаю почему. Возможно, ей нравилось быть объектом его страсти, а возможно, оставаться с ним значило идти по пути наименьшего сопротивления. Не исключено, что ей нравился, как мне кажется, элемент жестокости. Но какова бы ни была причина, она позволяла этой связи тянуться несколько лет. Потом — где-то в конце лета или осенью — Вернер узнал о фильмах.

— Так он был не в курсе? — Брови сами собой поползли вверх. — Частная жизнь частной жизнью, но скрывать от близкого человека такое…

Круг покачал головой:

— Холли очень старается отделить свою жизнь от работы Кассандры, но вы правы, это странно. Я даже вид не стану делать, будто что-нибудь понимаю. Возможно, Холли полагала, что Вернер не имеет права вмешиваться в ее дела, а возможно, боялась его реакции.

— И какая была реакция?

— Гнев. Ревность. Еще больший гнев. Не знаю подробностей, но Холли была очень расстроена, и все это тянулось довольно долго. Он искал ее, все время звонил сюда, устроил сцену на улице. По-моему, могло иметь место и оскорбление действием.

— Он ударил ее?

— Это предположение с моей стороны, но… я видел синяки.

— Вы говорили, что в их отношениях присутствовал элемент жестокости… Вы имеете в виду, что оскорбления действием случались и раньше?

Он кивнул.

— Это были не первые синяки, которые я видел.

— Могли ли это быть следы работы Кассандры?

Круг пожал плечами.

— Разумеется, могли. Как я сказал, это предположение.

— Что же в результате произошло с Вернером?

— Кажется, недели через три-четыре его гнев выдохся. Холли перестала о нем говорить и казалась менее напряженной. А через некоторое время сообщила, что встречается с Джейми.

Я медленно выдохнул.

— Джейми — это ее нынешний парень?

Круг кивнул.

— Кажется, Холли счастлива с ним. Я никогда не видел ее такой счастливой.

— Вы знаете фамилию Джейми?

Круг покачал головой:

— Я даже ни разу его не видел. Только слышал имя.

— Не представляете, где он живет? — Круг снова покачал головой. — А где работает?

— Работает он в Ист-Виллидж, «Клуб 9:30». Там Холли с ним и познакомилась.

— Когда?

— Точно не знаю, но летом она предложила ему подработать.

— Что за работа?

Круг поджал губы и провел ухоженным пальцем по подбородку.

— Охрана — для работы над фильмами. — На моем лице отразилось замешательство, и Круг продолжил: — Съемка заключительных сцен может быть опасной. Объекты взволнованны, иногда даже становятся… агрессивными. Холли в конце концов решила проявить благоразумие, подстраховаться. Наверно, у Джейми внушительный вид. Холли говорила, что он был боксером, и намекала, что он сидел в тюрьме.

— Звучит чудесно. И как близко она держит его во время съемок?

— Не в комнате, разумеется, но неподалеку и так, чтобы легко вызвать по телефону.

Я подумал об «Интервью номер четыре», о Блуто и о телефонных звонках Холли. Посмотрел на Круга:

— Это ему она звонила в «Интервью номер четыре»?

Круг тонко улыбнулся:

— «Интервью номер четыре» снималось задолго до того, как Холли наняла Джейми.

— Значит, вам?

— И не мне, мистер Марч. Это была игра. Во время съемок этой сцены никто не ждал звонков Холли, но она заставила развратника в это поверить. Да и вас тоже.

Я вздохнул и покачал головой:

— У нее прямо-таки потребность в риске.

— А какое подлинное произведение искусства не связано с риском?

— Я говорю не только о ее творчестве.

Круг посмотрел на меня с любопытством:

— Жизнь и работа художника не обязательно сливаются, мистер Марч. Работа Холли опасна и… исключительна, как, наверное, и жизнь, хотя она очень старается разделять их.

— Вы имеете в виду альтер эго и все такое?

Он кивнул.

— В работе Холли анонимность необходима. Она обеспечивает безопасность.

— Но тайна ее личности — совсем не тайна, не так ли?

— Ваше присутствие здесь — доказательство тому.

— И я не первый. — Круг провел рукой по снежно-белым волосам, постучал пальцами по подбородку, но промолчал. — Я говорю о юристе, который приходил сюда пару месяцев назад, — добавил я. — Он работал на одного из героев интервью Холли.

— Я знаю, о ком вы говорите, мистер Марч.

— И знаете, на кого он работал?

— Нет.

— А что ему было нужно?

— Ему была нужна Кассандра, хотя он не объяснял зачем. В сущности, он говорил очень мало, хотя и весьма угрожающим тоном. Несмотря на это, я ничего ему не сказал.

— Не знаете, нашел ли он ее? Холли не упоминала об этом?

Круг прищурился.

— Не упоминала. Я ей все рассказал и данные с визитки сообщил. Больше мы об этом не говорили.

— Так у вас есть его визитка?

Круг порылся в столе и вытащил большой ежедневник в кожаном переплете. Открыл его, бегло просмотрел толстую стопку визиток и подал одну мне. Простая белая карточка с простой черной надписью: «Томас Викерс, адвокат».

Я переписал имя и номер и вернул карточку. Допил остывший кофе, задал еще несколько вопросов, на которые Круг не смог ответить. Затем он проводил меня до двери. В ответ на мои благодарности за потраченное время Круг смерил меня пристальным взглядом. Лицо напоминало иссеченный непогодой камень, в глазах отражалось беспокойство.

— Просто попросите ее позвонить мне, — сказал он. Тихий и какой-то надорванный голос до самого дома звучал у меня в ушах.

Глава 18

Когда у меня возникают вопросы о юристах, я звоню Майклу Метцу. Я разогревал суп из банки, смотрел, как на Шестнадцатой улице пробуксовывает на льду такси, и ждал, пока Майк подойдет к телефону. Услышав имя Томаса Викерса, он затих.

— Ты знаешь этого типа? — спросил я после долгой паузы.

— Знаю.

— И?

— Томми Викерс — очень хороший адвокат. Очень дорогой и рассудительный. О нем ходит масса слухов, однако ни один из них пока не подтвердился.

— Какого рода слухи?

— Томми сейчас занимается консультациями по налогам… по крайней мере так он это называет. Фирменные блюда — способы уклонения от налогов, фиктивные оффшорные корпорации и запутанные трастовые соглашения. Говорят, в списке его клиентов граждане с Уолл-стрит, а еще говорят, будто его услуги балансируют на грани — а то и выходят за грань — уклонения от уплаты налогов и отмывания денег. Наше милейшее министерство юстиции, вероятно, уже много лет посматривает на Викерса без всякого удовольствия.

— Откуда ты столько о нем знаешь?

Майк хмыкнул.

— Еще когда Викерс выступал в судах — больше десяти лет назад, — он уложил меня на обе лопатки в одном гражданском деле. Мне нравится отслеживать его действия.

— Я и не знал, что тебя когда-то клали на лопатки.

— Могу только сказать, что на моем дипломе тогда не успели просохнуть чернила. Это было весьма поучительно.

— Несомненно. Как выглядит Викерс?

— Ему за пятьдесят, среднего роста, нормального телосложения, седой и очень старомодный с виду. Всегда в темном костюме с белой сорочкой и темным галстуком, как агент ФБР. Молчун.

— Подходит под описание, которое я получил от соседа Холли. Как называется его фирма?

— Она называется «Томми Викерс Сам-по-себе». Он не любитель доверять и делиться.

— И с чего такому дорогому консультанту по налогам искать Холли Кейд?

— На ум сразу же приходит одна-единственная причина.

— Какая?

— Его попросил очень важный клиент.

Я засмеялся:

— Позвоню ему сегодня и узнаю, кто это.

— Если вытянешь из Викерса больше двадцати пяти слов, я угощу тебя ленчем.

Я собирался положить трубку, но Майк еще не закончил.

— Утром я говорил с твоим братом. Выложил ему информацию о причине и времени смерти.

— И как он воспринял?

— А как ты думаешь? Расстроился. Я поинтересовался, где он был во вторник. Так представь, из твоего брата каждое слово пришлось буквально клещами вытаскивать.

— Узнаю Дэвида.

— А когда я спросил о Стефани, он просто бросил трубку, даже не дослушал.

— М-да.

— Знаешь, мне уже случалось работать с трудными клиентами — не поверишь, еще хуже Дэвида, — и я неплохо справлялся. Твой брат сам себе могилу роет. И разумеется, это меня удивляет и тревожит.

— Хочешь, чтобы я поговорил с ним?

— Ему надо поскорее заканчивать с этой игрой в злостную несознанку. Не дай Бог появятся копы, а мы еще не выяснили ни где он был в тот вторник, ни что знает твоя невестка.

— Я поговорю с ним, — пообещал я. Что бы из этого ни вышло. Черт.

Аппетит пропал, но я все равно съел суп, размышляя о брате и его игре в злостную несознанку. Вряд ли он скоро преодолеет злость: этого добра у него в избытке, глубокие залежи, их еще разрабатывать и разрабатывать. Злость ведет Дэвида по жизни, формирует его мир и каким-то образом утешает. Вот только в чем утешает?

Несознанка — что-то новенькое. Брат поступает вопреки логике, противоречит собственной репутации. Дэвид всегда считал себя реалистом — прагматичным, лишенным сантиментов и в высшей степени расчетливым. Ему нравилось думать о себе именно так. Отказ отвечать на вопросы собственного адвоката не соответствовал выбранному имиджу. С другой стороны, имидж Дэвида, как выяснилось, — целиком и полностью плод моего воображения и усвоенных с детства привычек. За окнами буйствовал ветер, на крышах закручивались маленькие снежные смерчи. Я смотрел, как они исчезают в воздухе.

Я поставил тарелку из-под супа в мойку и позвонил Томасу Викерсу. Трубку подняла женщина с болезненным голосом, спросила, как меня зовут, и попросила подождать. Викерс ответил через пять минут. Я начал представляться, но он остановил меня:

— Я знаю, кто вы. Вы — частный детектив. — Голос, мягкий, чуть дребезжащий, выдавал в Викерсе уроженца Багамских островов.

— Я звоню насчет Холли Кейд, — начал я. — Возможно, вы знали ее под именем Кассандры 3.

— Почему вы считаете, что я вообще знаю о ней?

— Возможно, потому, что некоторое время назад вы, разыскивая ее, заходили в галерею «Видимое от Круга» и что месяц назад были замечены возле ее квартиры.

— Искать — не значит найти.

— Вы нашли ее?

— Мне не ясно, по какому праву вы об этом спрашиваете.

— Вы бы предпочли отвечать копам?

Викерс издал звук, похожий на кашель (возможно, это был смешок).

— Хватит выдумывать.

— Я не хочу тратить ничье время. Можем мы встретиться?

— Мне надо позвонить, — ответил он. — Оставьте ваш телефон. — Я продиктовал номер, и Викерс положил трубку.

Следующие пару часов я не звонил брату и обдумывал наш предстоящий разговор. Несколько раз брался за трубку и снова клал ее. В конце концов набрал номер «Клуба 9:30». И страшно удивился, когда мне ответили.

Мужской голос был гнусавым и раздраженным.

— Конечно, мы сегодня открыты… почему бы нет? Половина моих работников застряла здесь, так что, черт подери, еще мне делать?

— А Джейми сегодня работает?

— Нет, она работает по средам и четвергам.

Она?

— Я спрашиваю о парне по имени Джейми. Крупный такой, иногда стоит на входе.

В трубке надолго замолчали. После паузы голос показался мне торопливым и нервозным.

— Вы, наверное, ошиблись номером. В нашем заведении никакой Джейми не работает. — Раздались короткие гудки.

Я крепко задумался. Существовала вероятность, что Круг напутал с местом работы Джейми, но мой собеседник не удивился — он испугался. Я вспомнил татуировки на руках Пупса и слова Круга: мол, Джейми вроде как сидел в тюрьме. Вот и логическое объяснение испуга: заведениям, имеющим разрешение торговать спиртными напитками — таким, как «Клуб 9:30», — не полагается брать на работу лиц, освободившихся из мест лишения свободы.

Дверь квартиры открылась, и вошла Клэр. Снег припорошил длинное черное пальто, искрился в светлых волосах. Щеки разрумянились, серые глаза сияли. Она вручила мне коричневый пластиковый пакет, сняла перчатки и смахнула снежинки с рукавов. На плече у нее висела сумка с вещами на ночь, а еще была сумка побольше, на колесиках. Мне стало интересно, где ее муж и надолго ли он застрял в снегу, но я решил не спрашивать.

Клэр засмеялась:

— Что ж, на этот раз они попали в точку. Поднимается ветер.

Я заглянул в пластиковый пакет. Оттуда пахло кинзой.

— Тайская кухня? — спросил я. Клэр улыбнулась и кивнула. — Где ты нашла открытый ресторан?

— Это ж, блин, центр вселенной, милый, ты разве не слыхал? — Клэр расстегнула пальто. — Положи продукты в холодильник, и пошли в ванную. Посмотрим, как поживают твои синяки.

В шесть, когда совсем стемнело, зазвонил телефон. Клэр заворочалась и что-то пробормотала, а я скатился с постели. Это был Дэвид. Голос звучал и сонно, и воинственно разом, и я не сразу понял, что Дэвид пьян.

— Я сегодня говорил с твоим дружком Метцем.

— Тебе следовало бы смотреть на него как на своего адвоката, Дэвид, а не как на моего дружка.

— В качестве адвоката он не слишком впечатляет. По-моему, он только шкворчит на сковородке, а мяса нет. Пожалуй, мне лучше обратиться к другому специалисту.

— И что же Метц сделал такого невпечатляющего?

— По-моему, он вообще ничего не сделал. Я все еще не знаю наверняка, кто такая эта Русалка, а твой дружок только обещает, а сам у копов ничего не выяснил.

— А что он должен был выяснить? Господи, полиция еще не опознала утопленницу… чему тебе следовало бы только радоваться.

— Так Метц не знает, кто она, но все равно хочет, чтобы я поговорил с копами? За каким чертом?

— Дэвид, не дури. Как по-твоему, много ли женщин с такой татуировкой?

— Откуда мне знать? И за каким чертом я должен все ставить на карту? Потому что вы с Метцем решили, что такая, с татуировкой, всего одна?

— Если это не Холли, ты отделаешься легким конфузом перед парой-тройкой копов. Если же это она…

— Легким конфузом? Откуда такая уверенность, что он легкий? Тебе плевать на чужое мнение, всегда было плевать, так что не читай мне нотаций, Джонни.

— Я не читаю нотаций пьяным. Еще копом я усвоил, что это пустая трата времени.

Дэвид мерзко засмеялся:

— Поздновато. Черт, я это понял, еще когда мама читала нотации папе.

Я сделал глубокий вдох и медленно выдохнул.

— Дэвид, где ты был в позапрошлый вторник?

— И ты туда же! Я не хочу об этом говорить.

— Нам никуда не деться от этого вопроса. Где ты был?

— Когда?

— Не валяй дурака, Дэвид.

— Где я, черт побери, по-твоему, был? Господи, да на работе, как и всякий божий день. Тебе следовало бы как-нибудь попробовать.

— Во сколько ты пришел на работу?

— Вероятно, как обычно, в семь, самое позднее в семь пятнадцать.

— Что означает «вероятно»?

— Я пришел в обычное время. Устраивает?

— Ты пришел прямо из дома?

— Разумеется.

— И провел на работе весь день?

— Что значит «весь день»? У меня были встречи, был ленч… Я то приходил, то уходил.

— Во сколько ты ушел?

— Не знаю… Между шестью и половиной седьмого.

— Ты отправился прямо домой?

— Конечно.

— Это означает «да»?

— Да, я отправился прямо домой.

— А потом?

— А потом ничего. Поужинал, почитал отчеты, лег спать.

— Ты не выходил?

— Я же сказал: ел, читал, спал.

— Стефани была с тобой?

— Ты на что намекаешь?

— Стефани была с тобой?

— Я не собираюсь говорить о…

— Не заводи эту волынку по новой, Дэвид. Мы должны знать, где ты был. Мы должны знать, где была Стеф. Мы должны знать, что ей известно. Наконец, мы должны донести до тебя простую мысль: ты в очень неприятном положении. Копы будут задавать эти же вопросы и еще много других, а с тактичностью у копов неважно. С ними ты не сможешь ерничать и язвить. Копы таких подозреваемых просто обожают: злится — значит, рыльце в пушку, значит, мы, бравые ребята, кое-что нарыли. А уж если подозреваемый вроде тебя, начинается настоящее веселье.

— Подозреваемый? — На этот раз в смехе Дэвида явственно звучало безумие. — Я тебе, мать твою, не подозреваемый.

Я стиснул зубы и всерьез подумал о том, чтобы положить трубку. Потом услышал в телефоне звон стекла.

— Где ты?

— А что, хочешь присоединиться? Я думал, ты делаешь вид, будто завязал.

— Где ты?

— В единственном к югу от Фултон-стрит открытом баре… во всяком случае, единственном, какой я смог разыскать.

— Боже… ты говоришь об этом на людях? Что, черт побери, с тобой происходит? Сам себе могилу решил выкопать?

— По-моему, Джонни, не тебе учить меня жить. Разуй глаза, на себя посмотри. Что, не видать ни карьеры, ни друзей, ни семьи? Странно, странно…

Я считал, я дышал, но в конце концов не выдержал и бросил трубку. Когда я обернулся, в дверях спальни стояла Клэр. Уличный свет, смягченный снегом, прочертил бледно-розовыми полосами ее руки, ноги и маленькие груди. Ее лицо было в тени, но я угадал в ее глазах беспокойство.

Глава 19

Клэр хотела пойти со мной в «Клуб 9:30», но под объединенным воздействием снега, моих уговоров и, возможно, пистолета у меня за спиной сдалась.

— Это, черт побери, что такое? — Она застыла, не донеся вилку до рта.

— Это «глок», девятимиллиметровый полуавтоматический пистолет.

— Я вижу, что это пистолет. Что ты с ним делаешь?

— Кладу в кобуру и пристегиваю к поясу.

— Не шути. Зачем он тебе?

— Я надеюсь найти парня, с которым вчера вечером играл в догонялки в Центральном парке. Вдруг да получится более спокойная беседа.

— Ты собираешься… стрелять в него?

— Я бы предпочел поговорить, но лучше иметь выбор.

— Боже! — выдохнула Клэр.

Она ела тайскую лапшу и мрачно наблюдала, как я вытащил из «глока» обойму, проверил патроны, убрал на место, поставил пистолет на предохранитель и положил в кобуру. Я уже натягивал водонепроницаемую куртку поверх шерстяной, когда Клэр заговорила снова:

— Это тебе брат только что звонил?

Я удивленно посмотрел на нее. Я никогда не обсуждал с Клэр свои семейные дела и понятия не имел, что ей вообще что-то известно. Лицо ее застыло, серые глаза были непроницаемы.

— Один из братьев, — медленно ответил я.

На ее губах мелькнула грустная улыбка.

— Я знаю этот тон. Так же говорит моя сестра, когда мы иногда созваниваемся. Наверное, я тоже так говорю. Из серии: «Я сейчас взорвусь и при этом удавлю тебя». Так обозлить способны только родственники. — Я кивнул. — Он твой клиент?

Я покачал головой:

— Я не могу…

Клэр подняла руку:

— Не важно. Я только хотела сказать, что, чем бы ты ни занимался, работа тебе на пользу. — Она заметила мое удивление и улыбнулась: — Если не считать синяков и ссадин, ты уже давно так хорошо не выглядел. Ты лучше ешь, лучше спишь, и туча у тебя над головой не такая темная. — Клэр снова взялась за обед и страшно удивилась, когда я поцеловал ее на прощание.

Перед «Клубом 9:30» не стояло ни такси, ни лимузинов, а бархатный шнур, если он вообще существовал, был похоронен под толстым слоем снега. Облокотившись на стойку, я пил клюквенный сок и осматривал помещение. Большой прямоугольный зал, тускло освещенный и напоминающий оформлением сераль для любителей кальяна. Стены затянуты зеленым и оранжевым шелком, с высоких потолков свисают зеленые, как листья, баннеры. Танцплощадка доминирует, с одной стороны от нее расставлены круглые зеленые столики, с другой располагаются занавешенные альковы с массивными оранжевыми диванами. Вдоль задней стены широкая лестница с полупрозрачными зелеными ступенями, ведущая к альковам и кабинетам для VIP-персон. Напротив лестницы бар — оранжевый полумесяц, увенчанный зеленым матовым стеклом. Над ним ряд плоских экранов, показывающих закольцованную запись пляжа Копакабана. Аудиосистема пульсирует негромким техно, и с десяток тел на танцплощадке выжимают из этой музыки все возможное.

Я насчитал человек пятьдесят, включая танцоров и персонал, — несомненно, ничего похожего на обычный вечер пятницы, но совсем неплохо для такой погоды. Буран превратил всех в товарищей по несчастью, радующихся, что они живы и достигли приюта; в результате все происходящее имело слабый привкус маниакальности. Из кухни бесплатно приносили ту еду, что осталась, хотя за напитки по-прежнему платили по полной.

Пупса — Джейми — не было, но в глубине бара обнаружился человеке гнусавым голосом, с которым я говорил по телефону, — он уныло оглядывал помещение. Звали его Джей-Ти. Тощий, лет тридцати, с лохматыми, вытравленными перекисью водорода волосами и трехдневной щетиной, в футболке «Баффи — истребительница вампиров». Он занимал должность менеджера с расплывчатыми обязанностями и совсем мне не обрадовался.

— Блин, так это вы звонили? — охнул он. Я кивнул, и он нахмурился. — Я ж вам сказал, у нас работает только девушка по имени Джейми.

— Значит, если поспрашивать ваших сотрудников, никто из них не вспомнит парня по имени Джейми?

Он нахмурился еще сильнее.

— Вы кто? Коп, что ли?

— Не коп и не сотрудник Государственной службы контроля над употреблением спиртных напитков.

Джей-Ти на мгновение опустил глаза и рукой в никотиновых пятнах провел по узкому лицу.

— Что это значит? — спросил он.

— Это означает, что мне плевать, кого вы берете на работу. Марсиане, уголовники — мне все едино.

Джей-Ти покачал головой и поморщился.

— Оставьте меня в покое.

— Я не хочу доставлять неприятности, Джей-Ти. Ни вам, ни Джейми.

— Тогда уходите.

— Расскажите мне о Джейми, и я уйду.

Джей-Ти выудил из кармана сигарету и, не зажигая, сунул в рот.

— Не знаю даже, что вам рассказать. Не такие уж мы с ним друзья.

— Вы знаете его фамилию?

— Койл, — ответил Джей-Ти и повторил для меня по буквам.

— Давно он здесь работает?

— Порядка десяти месяцев.

— Без ведомости? — Джей-Ти кивнул. — Потому что он сидел? — Снова кивок. — Не знаете за что?

Джей-Ти покачал головой:

— Я на него не давлю.

— Каковы его обязанности в клубе?

— В основном Джейми стоит на входе, но и в другом помогает.

— Например?

— Иногда за стойкой бара, иногда охраняет VIP-кабинеты.

— Он работает каждую ночь?

— Нет, два-три раза в неделю. А потом началась эта фигня с неявкой.

— Так он прогуливает?

— Джейми не появлялся уже три недели. И не звонил.

— Это на него не похоже?

— Не-а. Прежде это был мистер Надежность: появлялся вовремя, хоть часы по нему сверяй, и, главное, никакой ерунды себе не позволял.

— Выходит, Джейми хорошо работал?

— Никто не жаловался, — ответил Джей-Ти. — Он знал, когда продемонстрировать крутизну, а когда припугнуть, и умел сделать так, чтобы никто не заметил беспорядка.

— Вас не беспокоило его… прошлое?

Джей-Ти прищурился.

— Его ставили за стойку, и вся наличность была на месте. Заметь я недостачу, разве бы я в другой раз его пустил?

— Вы знаете его подружку?

— Не-а.

— У вас есть его адрес или телефон?

Джей-Ти вытащил многофункциональную цифровую штуковину и начал тыкать в нее большими пальцами. Зачитал номер телефона с индексом, и я все записал.

— Все-таки довольно рискованно брать такого парня, — заметил я.

Джей-Ти пожал плечами:

— Младший брат моей жены сидел в Коксаки. Джейми его опекал.

Потом Джей-Ти ушел в направлении кабинки диджея.

Я поднял голову и увидел, что Джей-Ти еще там — курит у открытого окна и разбирает стопки дисков. Я допил сок и поставил стакан настойку. В дверях кухни болталась без дела официантка, и я решил подойти.

Девушку звали Лиа. Она едва достигла возраста, с которого разрешается употреблять спиртные напитки. Высокая, почти одного со мной роста, с копной непослушных рыжевато-белокурых волос — явно натуральных, настолько оттенок подходил к веснушкам и голубым глазам. У нее были большой рот и острый подбородок, и я подумал, что агент описал бы ее как хорошо отмытую беспризорницу. Болтая со мной, девушка лениво посматривала на посетителей.

— Джейми не появлялся уже недели две. Это на него совсем не похоже.

— Вы с ним дружите?

Лиа пожала плечами:

— Пожалуй.

— Он хороший парень?

— Конечно. В смысле сначала страшновато, а потом, как узнаешь его поближе, прямо проникаешься.

— Что значит «страшновато»?

— Ну, знаете, Джейми такой большой и мрачный и поначалу неразговорчивый. Но на самом деле он просто плюшевый мишка. Он за всеми девчонками присматривает.

— В каком смысле «присматривает»?

— Ну, когда клиент начинает распускать руки. Думает, что за чаевые девушка ему не только «спасибо» должна.

— Такое часто бывает? — Лиа грустно улыбнулась и кивнула. — И что тогда делает Джейми?

Ее улыбка стала шире.

— Обычно до смерти пугает таких типчиков.

— Просто пугает?

— Вы имеете в виду, бьет ли он их? — Я кивнул, и Лиа задумалась. — Был один тип несколько месяцев назад. Крупный такой парень, все руки распускал. Ноги, попки, грудь — до чего дотянется, то и лапает. В тот вечер он привязался к Шери — она тогда только к нам поступила — и по-настоящему забалдел. Шери всю смену пряталась от него, но в конце концов он припер ее к стенке, когда она шла в туалет. Ну, Шери тощая, в чем душа держится, а он — вдвое шире. Вот и поволок ее по коридору. Тут Джейми и подходит. Шери рассказывала, Джейми шепнул тому типу на ухо — она не расслышала что, — и парень ее выпустил и замахнулся на Джейми. А Джейми его перехватил… Шери говорила, вот так. — Лиа сжала одну руку в кулак и накрыла его другой рукой. — А потом, говорит Шери, этот тип побагровел и вроде как заплакал и на колени рухнул, а Джейми все держит его кулак.

— А что дальше?

— А дальше Джейми заставил его извиниться перед Шери, подхватил за ремень и вышвырнул с черного хода. — Лиа усмехнулась. — Это я уже сама видела. Круто было.

— Не сомневаюсь. Вы знаете подружку Джейми?

Лиа нахмурила веснушчатый лоб.

— Та рыжая… которая делает мазохистские фильмы, что ли? — Я кивнул, и Лиа кивнула в ответ. — Она к нам захаживала. Я слышала, будто там что-то есть, но наверняка не знала. Она сексуальная.

— Она бывала здесь последнее время? — Лиа пожала плечами. — Они ладят?

— Не знаю. Вроде бы. Я не обращала внимания. — Она посмотрела на меня, впервые заподозрив неладное. — А зачем вам все это? Джейми ведь ни во что не влип?

Я покачал головой.

— Я просто пытаюсь связаться с ним.

Лиа с обеспокоенным видом изучала мое лицо.

— Послушайте, он хороший парень, — сказала она, — а как с ним связаться, я не знаю. — И она исчезла на кухне.

Лиа больше не появилась, а бармен и другие официантки располагали более скудными сведениями. Я еще полчаса болтался в клубе, смотрел, как люди вваливаются — по двое и по трое, замерзшие, заиндевевшие и счастливые, что добрались до спасительной гавани.

Выдвинулся я около одиннадцати. Домой пришлось идти против ветра. Я втянул голову в воротник куртки, но все равно закоченел. Через два квартала лицо уже не просто замерзло, а онемело до боли, а еще через два та же участь постигла руки и ноги. К Би-авеню прогулка превратилась в неравную борьбу с бураном, ощущение времени пропало. Ветер врывался в легкие и выл в ушах, а я все шел и шел, и в голове бился голос Лиа: «Послушайте, он хороший парень», — а ему отзывались последние слова Орландо Круга: «Просто скажите ей позвонить мне». Через некоторое время я перестал понимать, кто что сказал.

Я с трудом справился с ключом от дома и некоторое время стоял в подъезде, переводя дух. Полину разливалась колющая боль. Поднялся на лифте и открыл дверь в квартиру. У окна с полотенцем в руках стояла Клэр. Она смотрела то на меня, то на софу, на лице отражалась смесь замешательства и отвращения. Я переступил порог, и в нос мне ударил запах рвоты. Я поднял глаза и обнаружил источник. Мой брат Дэвид, забрызганный блевотиной, валялся у меня на софе.

Глава 20

Мы раздели его: сняли промокшее кашемировое пальто, отсыревшие английские туфли, итальянский костюм (брюки были по колено в грязи) — и кое-как оттерли влажной махровой салфеткой. Я натянул на Дэвида тренировочные штаны и футболку, а Клэр застелила софу и накрыла его одеялом. Он что-то бормотал и метался, его снова вырвало, но в моей практике встречались и более тяжелые случаи.

— Он заявился минут двадцать назад, и я не знала, что с ним делать, — прошептала Клэр. Она сидела на кухне, пила тоник и смотрела на спящего Дэвида. — Он давил на звонок, твердил, что он твой брат, и был весь в снегу. Я просто не могла оставить его на улице.

Я кивнул.

— Незачем шептать, — сказал я, — Дэвид в отключке. Судя по его виду, он, наверное, шел пешком с окраины.

— Хорошо, что он не остановился отдохнуть по дороге. А то с него бы месяц скалывали лед.

— Он что-нибудь сказал?

— Ничего связного, кроме того, что он твой брат. Он часто такой?

— В смысле часто ли он напивается до беспамятства? — Клэр кивнула. — Я такое вижу впервые, но… на самом деле я совсем не знаю своего брата. — Клэр посмотрела на Дэвида, потом на меня и покачала головой. — Боже.

Проснулся я среди ночи. Клэр тихо дышала рядом со мной, по самый нос укрытая пуховым одеялом. За воем ветра и дребезжанием окон мне послышался приглушенный кашель в гостиной и шелест простыни. Я осторожно встал, натянул футболку и вышел.

Дэвид сидел на полу по-турецки, завернувшись в простыню и привалившись к книжному шкафу. Он был бледен, волосы надо лбом отсырели. На коленях у Дэвида лежала книга, он медленно переворачивал страницы. На звук моих шагов Дэвид поднял голову. В глазах притаилось замешательство, а лицо было какое-то смазанное. Я закрыл дверь спальни.

— Тебе надо спать, — прошептал я.

— Все кружилось, — тихо ответил он.

— Хочешь чего-нибудь?

— Пожалуй, попить.

Я пошел на кухню, налил стакан воды и отнес Дэвиду. Дэвид принялся жадно пить. Я посмотрел на книгу у него на коленях. Это был огромный том с потертой обложкой и потрескавшимся корешком — альбом фотографий Брассай,^[9] который я не открывал уже много лет. Дэвид поставил стакан на пол и перевернул страницу. Окутанный туманом парижский бульвар. На следующей странице — фотография женщины под уличным фонарем.

Дэвид тихо засмеялся:

— От первой своей поездки в Париж, сразу после колледжа, я ожидал примерно таких впечатлений. Дружище, как же я был разочарован! Я настроился на туманы, на проституток под каждым фонарем, на нечто, знаешь, этакое смутное, романтическое. А увидел гребаный Центр Помпиду. И перестал жалеть, что мама не позволила мне проучиться год в Париже. — Лоб Дэвида блестел от пота, его трясло.

— Я и не знал, что ты хотел в Париж.

— Ох, хотел, — отозвался он рассеянно. — А пришлось целый год стажироваться в «Бикмэн куист». — Дэвид снова перевернул страницу: седан на холостом ходу на мощенной булыжником улице. Дэвид тихо хмыкнул. — Работала там, правда, одна секретарша, так вот она каждую пятницу отсасывала мне в подсобке. Вот это было поучительно. — Он взял стакан и допил воду.

— Хочешь еще? — спросил я. Дэвид кивнул.

Когда я вернулся, он рассматривал обложку.

— Было время, я без конца листал этот альбом. Он лежал на папином столе. — Дэвид перевернул книгу и провел пальцами по порванной пыльной обложке. — Совсем на ладан дышит.

— Тебе лучше поспать, — сказал я.

Не обращая на меня внимания, Дэвид снова перевернул книгу и открыл переднюю сторону обложки. Внутри был вклеен экслибрис: белый — теперь пожелтевший — прямоугольник с надписью «Уайднеровская библиотека». Внизу были напечатаны имена Филипа и Элейн Марч, наших родителей.

Дэвид посмотрел на меня:

— Как альбом попал к тебе?

— Сам не знаю. Ко мне попало большинство папиных книг.

Он неопределенно кивнул и провел пальцами по экслибрису, по родительским именам.

— Ты их вообще понимаешь?

— Я не…

— В смысле зачем людям жить вместе, если они постоянно ссорятся? Господи, да зачем вообще жениться? И зачем заводить детей, раз не имеешь, черт побери, ни малейшего понятия, что с ними делать… Да что там понятия — и желания-то не имеешь! Лучше остаться одиночками.

Старые вопросы. Конечно, ответов у меня не было. Я покачал головой:

— Тебе лучше…

— И какого, вообще, черта они искали в детях? Почему они меня не любили? Я что, подкидыш? — Он снова посмотрел на меня, глаза его сердито блестели. — Почему так случилось, Джонни? Почему все гребаное обаяние досталось тебе?

Дэвид схватил стакан и залпом выпил, по телу пробежала дрожь. Он зажмурился и обхватил голову руками. Кожа стала уже не белой, а серой, и я понял, что мир кружится вокруг Дэвида, а он пытается удержаться. Я сходил на кухню и принес мусорное ведро. Забрал у Дэвида книгу и держал ведро, пока его рвало.

К утру буря стихла. Город, ослепительно белый на фоне лазурного неба, походил на глазированный торт. Любуясь из окна на достойные Антонио Гауди изгибы и шпили, я на мгновение забыл о Дэвиде, который что-то застрял в ванной.

— Он там не утопился? — спросила Клэр. На ней были обтягивающие штаны и футболка без рукавов. Волосы собраны в хвост. Выглядела она лет на двадцать.

— Можешь проверить.

Клэр усмехнулась:

— Через часик.

Когда Дэвид наконец вышел — бледный, осунувшийся, в моем халате, рыжеватые волосы мокрые и небрежно приглажены, глаза какие-то больные, — мы ели овсянку и смотрели репортаж о буре. Голос Дэвида звучал хрипло, однако без тени смущения.

— Где моя одежда?

— Там. — Я указал на черный пакет для мусора. Дэвид подошел на негнущихся ногах, открыл пакет, заглянул, отшатнулся и снова закрыл.

— Черт. Не одолжишь мне что-нибудь приличное?

Я кивнул, пошел в спальню, вытащил из шкафа джинсы и водолазку. Когда я вернулся, Дэвид все так же стоял над пакетом, а Клэр сидела над овсянкой. Мои брат и возлюбленная разглядывали друг на друга; такими взглядами в документальных фильмах обмениваются шакалы и львы над тушей антилопы. Дэвид взял одежду и ушел в ванную. Клэр нахмурилась.

— Дружелюбный парень, — заметила она. — Очень сердечный.

— Причем в любых обстоятельствах.

— В отличие от тебя.

— Где уж мне.

Клэр засмеялась и поцеловала меня в уголок рта.

— Какой же ты милый.

На улицах, если верить новостям, беспрестанно что-нибудь откапывали, расчищали или эвакуировали, причем от самого округа Колумбия. Мэр, памятуя о буранах, навсегда похоронивших карьеры некоторых его предшественников, без устали карабкался на снегоуборочные машины, словно на танки, и клялся уже к вечеру очистить все улицы Куинса или по крайней мере посыпать их песком. Движение наземного транспорта только начинало восстанавливаться. Впрочем, лыжников на Пятой авеню, кажется, и так все устраивало.

Дэвид вернулся в моей одежде (брюки были ему длинноваты и тесноваты в поясе). Он присел на корточки возле черного пакета, наморщил нос и начал раскопки.

— Где, черт побери, мои туфли?

— Там, — ответил я.

Дэвид разобрал мокрое тряпье, нашел туфли и с отвращением бросил их на пол. Новый заход принес бумажник, часы и сотовый. Он открыл телефон — и уже через мгновение орал:

— Дороги — это ваша проблема, а не моя. Моя проблема — попасть домой… и если вы не хотите потерять заказы от «Клейн и сыновей», вы, черт возьми, решите ее за меня.

Клэр подавила смешок и вскинула брови. Дэвид нажал еще несколько кнопок на телефоне. На этот раз он говорил тихо и монотонно.

— Я остался у Джона. Да, у моего брата Джона. Он живет недалеко, вот почему, а я не мог найти машину. Такси не было, Стефани, а поезда не ходили. Что, ты хочешь поговорить с ним? Нет, я так не думал. Как дела в Нью-Ханаане?

Он попрощался, закрыл телефон и посмотрел на меня:

— Есть кофе?

Я налил кружку и подал ему. Клэр извинилась, покачала головой и ушла в ванную, закрыв за собой дверь. Через минуту послышался шум воды.

— Кто это? — спросил Дэвид.

— Приятельница.

Дэвид хихикнул.

— Я догадался. Имя у нее есть?

— Клэр.

Он кивнул.

— Симпатичная. Я думал, ты до сих пор встречаешься с китаянкой.

— Нет, мы давно расстались. Стефани в Нью-Ханаане?

— У родителей.

— У нее… все в порядке?

Дэвид нахмурился.

— У нее все прекрасно. Еще кофе!

Я снова налил ему кружку.

— А как ты? У тебя тоже все прекрасно?

Он бросил на меня косой взгляд.

— Не заводись, ладно? Я малость перебрал на пустой желудок, и…

— Хватит ерунды, Дэвид. Что, черт побери, с тобой происходит?

— Ничего не происходит. Не обедал вчера, вот и…

— Я не о том, что ты напился или бродил по улицам в бурю. Я совсем о другом: о сексе по Интернету, об отказе нормально общаться с адвокатом…

— Я одну ночь проспал на твоем гребаном диване. Это не дает тебе — особенно тебе — права читать мне нотации.

— Прекрасно, не слушай меня. Но тогда нечего и мое время тратить.

— В смысле?

— В смысле: не проси людей помочь тебе, если не хочешь помочь себе сам… если, наоборот, только усугубляешь ситуацию.

Бледное лицо Дэвида покраснело. Он открыл рот, готовясь заорать, однако передумал.

— И чем же я ее усугубляю?

— Майку надо знать, что к чему, и мне тоже. Сюрпризы осложняют работу, а она и так не сахар, уж поверь мне. В твоих интересах, Дэвид, чтобы твой адвокат решал твои проблемы, а не твои головоломки.

Дэвид оттянул ворот водолазки.

— Так вот о чем речь… вы с Метцем сомневаетесь во мне? — Я молчал. — Сукин ты сын, ты думаешь, я убийца?

— Я думаю, что ты неискренен со мной, и не могу понять почему.

— Я не видел эту девушку несколько месяцев. — Дэвид говорил тихим хриплым голосом. — Я не имею никакого отношения к ее смерти.

Я кивнул.

— Что известно Стефани?

Дэвид снова покраснел.

— Она знает… Наверное, она знает, что я встречался с другими женщинами. Я… — Голос Дэвида дрогнул, он судорожно провел рукой по волосам, глубоко вздохнул. — Довольно, — сказал он наконец. — Закрыли тему.

Я хотел что-то сказать, но тут из ванной вышла Клэр.

— Я помешала?

— Ни капельки, — быстро сказал Дэвид. — Мне надо поесть.

Я сделал тост. Дэвид сел на софу и начал молча жевать. Выглядел он больным и старым. Через два часа пришла его машина. Он натянул еще мокрые туфли, подхватил черный пакет и вышел, не сказав ни слова.

— В чем, черт побери, его проблема? — спросила Клэр, но я не ответил. Она открыла окно и впустила в комнату ледяной воздух.

Клэр дочитала биографию Уорхола и взялась за другую — на сей раз Дианы Арбус.^[10] Растянулась на софе. Я, стараясь не давать ходу мыслям о брате, открыл ноутбук.

По номеру Джейми Койла, который дал мне Джей-Ти, механический голос сообщил, что телефон не работает. Ни в одном из онлайновых справочников не нашлось соответствующего адреса для выставления счета. Индекс почтового ящика относился к Пикскиллу, штат Нью-Йорк, и толку мне на данный момент от этого тоже было немного. Джей-Ти упомянул, что Койл сидел в Коксаки, поэтому я ввел его имя в незаменимую поисковую систему заключенных управления исправительных служб штата Нью-Йорк, и тут мне повезло.

Согласно базе данных УИС, Джейми Койл родился 11 августа 1979 года (единственный Джейми Койл в системе), был осужден за нападение второй степени (тяжкое преступление класса Д) и приговорен к не менее чем двум и не более чем пяти годам тюрьмы. Он провел в Коксаки три года, два года назад освободился условно-досрочно и следующие десять месяцев вел себя настолько хорошо, что был освобожден полностью, без всяких ограничений, в ноябре прошлого года.

Поиск в «Гугле» почти ничего не дал: заметка в уэстчестерской газете об аресте Джейми, через несколько недель еще одна, о суде над ним. В статье об аресте обыгрывалась ситуация «местный герой сбился с пути истинного» и прилагались фотографии тех времен, когда Койл, звезда школьной футбольной команды, завоевал «Золотые перчатки». Потом он попал в плохую компанию (после травмы колена в последней игре последнего школьного сезона). Плохая компания означала местного гангстера-ростовщика, у которого Койл стал сборщиком, а до ареста, по-видимому, дошло в результате решительных действий по реструктуризации долга хозяина пикскилского видеомагазина. Пролом черепа, рваные раны лица, сломанные ребра и челюсть, отслоение сетчатки… странно, что с таким набором Койла судили только за нападение второй степени. Наверное, хороший адвокат попался. Я записал подробности и фамилию журналиста.

Клэр тяжело вздохнула и отложила книгу. Потянулась, подошла к окну и поглядела на Шестнадцатую улицу.

— Я хочу погулять, пока не убрали снег. Пойдешь со мной?

Я удивился: обычно Клэр старалась не появляться со мной на людях. Может быть, буря унесла ее осторожность. Я кивнул.

— Только еще раз позвоню одному типу. Я несколько дней пытаюсь его выловить.

Клэр надела свитер, а я снова набрал номер Джина Вернера. И был ошеломлен, когда тот ответил сам.

Глава 21

Я сказал Джину Вернеру, что ошибся номером, надел ботинки, куртку и темные очки и принес извинения Клэр, которая стоически приняла их. Через пятнадцать минут я уже входил в метро. Боги подземки были добры, и еще через тридцать минут я поднимался по заваленной снегом лестнице на станции «Сто десятая улица».

В квартале Вернера творилось черт знает что: до расчистки ни у кого не дошли руки, люди просто протоптали узкую тропинку. Джейми Койла нигде не было видно; впрочем, где гарантии, что он не затаился в сугробе? Я постучал ногой в дверь дома Вернера, смахнул снег со штанин и нажал кнопку звонка. Через домофон дикторский голос казался металлическим.

— Кто там?

— Это Джон Марч, Джин. Человек, который забрасывает вас сообщениями. — Молчание. — Джин, я тут замерзаю.

— Кто вы такой?

— Джон Марч. Я оставлял вам сообщения на автоответчике.Несколько раз.

— И чего вы хотите?..

— Поговорить о Холли. — Снова молчание. — О Холли Кейд.

— О Холли?

— Джин, может, впустите меня?

Раздалось жужжание, дверь открылась, я поднялся на второй этаж. Вернер ждал в коридоре перед квартирой. На нем были джинсы и черная клетчатая рубашка. Он захлопнул за собой дверь.

Выглядел Джин совсем как на снимках, разве что волосы немного подстриг (как раз хватало на коротенькую косичку), а от эспаньолки осталась лишь полоска по центру квадратного подбородка. Красивое лицо чуть похудело, а в темных глазах появилось что-то лисье, не пойманное камерой. В складке губ застыла жестокость. Не уловила камера и окружающую Вернера ауру злобной силы. Мускулистый, ростом шесть футов и три дюйма, гибкий, несмотря на рост, Вернер чем-то напоминал свернувшуюся кольцами змею, отчего коридор начинал казаться опасным и слишком маленьким. Вернер закатал рукава на крепких, лишенных растительности руках.

— Не думал, что сегодня кто-то выберется на улицу, — произнес он, словно сомневаясь в моем здравомыслии. Я сделал вид, что не заметил скепсиса, и мы пожали друг другу руки. Рукопожатие Вернера было сильным и жестким. Он оглядел меня и покачал головой. — Совсем замотался, некогда было перезвонить. Ну, так что вам нужно от Холли?

— У меня есть несколько вопросов, и нам, возможно, лучше поговорить в квартире.

— Каких вопросов? Я уже давно не видел ее.

— С этого я собирался начать. Я пытаюсь найти Холли.

— Неужели?

— Вряд ли уместно обсуждать это в коридоре, Джин… Но конечно, если в квартире у вас, гм, некоторый беспорядок…

Вернер бросил на меня косой взгляд.

— Как скажете. — Он выудил из кармана ключ, и я вошел за ним в квартиру.

Из крохотной прихожей мы попали в гостиную. Высокий потолок, белые отштукатуренные стены с панелями темного дерева, видавший виды деревянный пол, а еще залитый белым светом эркер.

Скромная, подержанная мебель, но с претензией на стиль и вроде крепкая. Зеленый диван, коричневые мягкие кресла, потертые столы из темной вишни, дубовые полки, заставленные игрушками. На стенах висели в основном большие репродукции в рамках: французская и итальянская реклама 1920-х годов со стильными дьяволами и чувственными эльфами, устроившимися на гигантских чашках кофе или развалившимися на кусках мыла. Еще на стенах висело полдюжины фотографий, тоже в рамках: фигуры в белых комбинезонах и сетчатых масках, орудующие шпагами, прыгающие и делающие выпады. Фехтовальщики. Газетные вырезки, прикрепленные к каждой фотографии, разоблачали в высоком парне самого Вернера, лет десять назад, очевидно, бывшего звездой фехтовальной команды колледжа.

Вернер обошел комнату, настороженно наблюдая, как я разглядываю фотографии, снимаю куртку и открываю блокнот. Я сел на диван. Вернер замер у камина, будто позировать собрался. Поставил локоть на каминную полку из темного дерева, посмотрел в зеркало, рассеянно пригладил бородку. Довольный увиденным, указал на фотографии:

— Потрясающий спорт. Невероятная физическая форма и великолепная подготовка для театра. И соревнования! Лучший способ узнать, мужчина ты или кто.

Я не помнил, чтобы у меня когда-либо возникали сомнения в этом вопросе, но воздержался от высказывания.

— Так когда вы видели Холли? — напомнил я.

— Она пропала?

— Мой клиент некоторое время пытался с ней связаться.

— Вы обратились к копам?

Я чуть помедлил.

— Нет еще.

— Почему же? Если она пропала…

— Насколько мне известно, Холли весьма щепетильна в отношении своей частной жизни. Мой клиент уважает ее чувства.

— И кто же этот клиент?

— Человек, который беспокоится о ней.

— Имени, полагаю, вы не назовете?

— Клиенты платят в том числе и за конфиденциальность.

Вернер покачал головой:

— Ничем не могу помочь. Я говорил вам, что давно не видел Холли.

— Но вы же общались с ней… довольно долго. По крайней мере во времена «Пытливого театра».

— Ну и что?

Я ободряюще улыбнулся:

— И вы, несомненно, немало о ней знаете. — Вернер пожал плечами, и я продолжил: — Вы остались в сфере искусства после того, как «Гимлет» распался?

Он кивнул и улыбнулся, обрадовавшись возможности поговорить о себе.

— Я теперь ставлю сам, и времена, когда мы с трудом находили сцену и зрителей, кажутся далеким прошлым. Сейчас у меня работы навалом, меня просто на части рвут. Я решил покончить с одноактными пьесами — в следующем месяце ставлю «Гамлета». В центре, не где-нибудь. Весной будет пьеса Дэвида Мамета в Коннектикуте, а на лето назначен большой проект в Уильямстауне. В сутках, блин, часов не хватает. — Он посмотрел в зеркало и провел пальцем по брови.

Я кивнул.

— А Холли театр больше не привлекает, верно? Она занялась этим… кино?

— Видео, — поправил Вернер.

— Работы хоть достойные?

— Откуда, черт побери, мне знать? Как я уже говорил, мистер Марч, ничем не могу вам помочь.

Я улыбнулся:

— Вы просто не пытаетесь, Джин. Уверен, вы знаете о Холли все, что только можно… в конце концов, вы долго были близки.

Вернер заметно напрягся. В голосе явственно послышалось рычание.

— По-моему, вы и сами немало о ней знаете, — пророкотал он.

Я пожал плечами:

— Я разговаривал с людьми.

— С кем разговаривали?

— С друзьями, знакомыми — обычными подозреваемыми. — Я изобразил, что листаю блокнот. — А что, разве вы с ней не встречались? Ну, выходит, я чего-то недопонял.

Вернер глубоко вздохнул и выдавил смешок.

— Я просто не знаю, можно ли вообще к нашим отношениям применить слово «встречались». Мы работали вместе, дружили и иногда трахались. Но ни о каких там чувствах речи не шло… Во всяком случае, для меня.

— Очевидно, для Холли тоже.

Скульптурное чело Вернера прорезали морщины.

— Что вы сказали?

— Я видел ее видеофильмы, Джин. — Вернер выпрямился, но промолчал. — Вы, как я понимаю, тоже, и они застали вас врасплох.

Вернер поджал губы и затеребил золотую сережку.

— Такое кого угодно застало бы врасплох, — произнес он медленно.

— Конечно, — подтвердил я. — И вы понятия не имели…

— Насколько Холли, мать ее, ненормальная? Не имел. Да это было как гром среди ясного неба.

— Я слышал, вы тогда сильно расстроились. Наверное, восприняли поступок Холли как настоящее предательство.

— От кого слышали? — спросил Вернер. — Кто эти люди?

— Друзья Холли. Насколько вы были расстроены?

Вернер глубоко вздохнул и неторопливо подошел к креслу. Опустился в него с продуманной небрежностью и стянул резинку, удерживавшую хвостик. Провел руками по блестящим волосам и водрузил на лицо улыбку. Улыбка явно чувствовала себя неуместной.

— Я… — Вернер отвел взгляд, потом снова посмотрел на меня широко открытыми глазами. — Верно, эти видео явились для меня настоящим шоком. Однако они же стали и тревожным звонком. У Холли всегда были проблемы, но не до такой же степени. Вы знаете, как она выглядит: сногсшибательно, невероятно… возбуждающе… Но такого я даже от нее не ожидал. Мне стало тошно, я совершенно к ней охладел. Вот почему я порвал с Холли.

Мой голос оставался ровным, лицо — неподвижным.

— Вы порвали с ней?

Вернер коснулся эспаньолки и оскалил крупные зубы.

— Мое терпение небезгранично. Откровенно говоря, на закидоны Холли его уже давно не хватало. Видео меня сильно огорчили, но довольно скоро появились кое-какие виды на будущее. И, как я уже говорил, в наших отношениях чувства отсутствовали. По крайней мере с моей стороны.

Я кивнул.

— Но тогда вы были очень злы, верно? Я слышал, будто прошлой осенью вы с Холли даже скандалили.

Вернер подался вперед и ткнул в меня пальцем:

— Вы разговаривали со стариком, да? С ее гребаным соседом?

Я покачал головой:

— Я с ним не знаком, но, возвращаясь к моему вопросу… Вы с Холли часто ссорились прошлой осенью?

— Мы оба тогда были несчастливы.

— Значит, все-таки несчастливы. Значит, чувства в ваших отношениях все-таки присутствовали. И расставание причиняло вам боль.

Вернер встал, снова собрал волосы в хвост, глубоко вздохнул и принял серьезный вид.

— Я даже и не знаю. Кажется, в те дни Холли только и делала, что лгала мне. Конечно, я переживал. Мы оба переживали. Мы кричали, хлопал и дверьми, говорили гадости, о которых потом жалели… ну и что? Это неприятно, гордиться тут нечем, но так уж сложилось.

Я постарался напустить на себя сочувствующий вид, но это было сложно. Вернер расхаживал по гостиной, я сидел тихо. Через минуту-другую я снова встряхнул его.

— Джин, я слышал, что грубыми словами дело не ограничивалось. Говорят, вы били вашу любовницу.

Вернер резко обернулся. В лице его был гнев и, возможно, страх.

— Чего только не наболтают! Ерунда, полная ерунда! Конечно, мы ссорились, но я никогда не поднимал руку на Холли. И вообще, я бы на вашем месте поостерегся распространять такие слухи.

— Я слышал, будто вы некоторое время вроде как преследовали Холли…

— Чепуха! Вы разговаривали с Кругом? Этот старый педик всегда имел на меня зуб, а ведь мы даже знакомы не были.

— Понимаю, — сказал я. — И все же мне интересно, почему люди говорят, будто вы били ее.

— Мне-то, черт подери, откуда знать? Может, если вы скажете, от кого услышали это фуфло…

— Джин, Холли видели в синяках и сильно расстроенной. Вы ее знаете или по крайней мере знали тогда… Откуда у нее могли взяться эти синяки? Кто еще мог расстроить ее?

— Спросите чего полегче. В этих гостиницах с ней могло произойти все, что угодно.

Я вздохнул и выдержал паузу.

— Конечно, — произнес я наконец. — Но имен вы не знаете.

Темные глаза Вернера хитро блеснули.

— Был один тип… Холли спуталась с ним летом, а после того, как наши отношения зашли в тупик, она, по-моему, начала встречаться с ним. Настоящий псих, здоровенный, настоящий шкаф. Не поверите — вышибалой работает. Во всяком случае, думаю, Холли в итоге поняла, с каким уродом связалась, и захотела порвать с ним. Но она боялась его… Такой на все способен. Понимаете, о чем я?

— Этот тип, часом, не Джейми Койл?

Вернер энергично кивнул:

— Ага, Джейми. Он настоящий подонок. Что вам о нем известно?

— Очень немного. Когда Холли рассказала о Джейми?

— Не помню… Наверно, когда мы в последний раз виделись.

— И когда это было?

— Довольно давно… по меньшей мере месяц назад.

— И с тех пор вы не связывались? — Вернер покачал головой. — Может, на прошлой неделе? Нет? Неделю назад?

— Я говорил вам… это было пару месяцев назад. — Я медленно кивнул, и Вернер снова облокотился на каминную полку и посмотрел на меня. — Теперь, если вы закончили с вопросами…

— Почти. Вы сказали, что у Холли были проблемы. Какого рода проблемы?

Вернер казался удивленным.

— Семейные, — сказал он. — С папашей. Господи, да она только об этом и писала. Я не знаю подробностей, но семейка у нее была с прибабахом, такие не каждый день попадаются. Насколько я понимаю, когда Холли была маленькая, ее отец не пропускал ни одной юбки и даже не пытался скрывать это. Ну, теперь, если…

— Еще два слова. Насколько хорошо вы знаете Джейми Койла?

В прищуре Вернера отразилось недоумение.

— Да вовсе не знаю. Видел пару раз прошлым летом в клубе, куда ходила Холли. Он там работал. Мы и парой фраз не перекинулись.

Я поднял брови:

— Да? Тогда объясните, почему Джейми ошивается возле вашего дома.

Вернер побледнел, небрежно поставленный локоть соскользнул с каминной полки.

Глава 22

— В общем, хорошо, что он бросил сцену, — заметил я.

Майк Метц хмыкнул. На заднем плане булькало что-то явно спиртное, вещало Национальное общественное радио. Было воскресное утро, за окном поблескивала капель.

— Он настолько плох как актер? — спросил Майк!

— Никуда не годится. Или просто не умеет импровизировать. Втирал мне, будто отношения с Холли были несерьезными, будто он сам порвал с ней… Дешевый балаган, ей-богу, никакого профессионализма.

— А история с Джейми Койлом?

— Что Холли его боялась? Очень может быть: Джейми страшноватый парень. Впрочем, каждое слово Вернера я бы дважды перепроверил. Одно точно: Вернер сам боится.

— Кого? Койла?

— Разумеется. Вернер чуть штаны не намочил, когда я сказал, что Койл следит за его домом. Но дело не только в Койле: Вернер с самого начала нервничал. Он явно не хотел разговаривать и мог в любой момент вышвырнуть меня, однако не вышвырнул. Ему явно хотелось выведать, что я знаю, а что нет — короче, чего меня принесло. Вот он и впустил меня и вопросы мои выслушивал.

— Думаешь, он знает, что Холли мертва? — пробурчал Майк — явно с набитым ртом.

— В том-то и вопрос. Если бы Вернер видел фотографии в газетах, он узнал бы татуировку. Однако есть вероятность, что он их не видел. Последние несколько дней погода потеснила все остальные новости — что из газет, что с телевидения. Разумеется, Вернеру может быть известно о смерти Холли и без газет.

— Потому что сам убийца.

— Хорошее объяснение его нервозности. Впрочем, ее-то могли вызвать фотографии в газетах и осознание смерти Холли. Если Круг говорил правду о побоях и преследовании — в общем, если история с одержимым отвергнутым любовником имела место, — Вернер прекрасно понимает, что одним из первых вызовет подозрения полиции.

— Я бы, во всяком случае, им заинтересовался, — отвечал Метц. — И Койлом заодно… Пожалуй, помощник окружного прокурора задвинет кандидатуру твоего брата, если у него окажутся два таких подозреваемых.

— В понедельник попробую поговорить с куратором Койла, тогда и посмотрим, что он за птица. И кто знает, может быть, адвокат Викерс перезвонит.

— Как же, дожидайся. Но поторопись с Койлом, я хочу к следующей неделе сдвинуть дело с мертвой точки.

— Буду действовать как можно быстрее, но Дэвида все еще нужно убеждать. Во время нашего последнего разговора он считал мысль пойти к копам чистым безумием, да и о тебе был не лучшего мнения. Не слишком прислушивался к голосу рассудка.

Майк фыркнул.

— Ну, ты таки на него повлиял. Дэвид позвонил вчера вечером. Он буквально жаждал сотрудничать.

— Дэвид тебе позвонил?

— Он рассказал, чем занимался в интересующий нас вторник, и ответил на все мои вопросы. Ну, почти на все.

— К чему относится это «почти»?

— Он по-прежнему не желает говорить о Стефани и категорически против моей с ней встречи.

Я глубоко вздохнул.

— Может он отчитаться за все время?

— Почти за все. День несколько фрагментарный, но, как следует побегав, мы, вероятно, сможем заполнить пробелы. Ночь — вот проблема.

— Дэвид сказал, что был дома.

— У меня та же версия. Но очевидно, Стефани единственная может подтвердить его слова.

— И он не разрешает тебе поговорить с ней. Великолепно. Хоть причину объясняет?

— Говорит, что жены нет в городе. Что он сам поговорит с ней, когда она вернется. Правда, день и час возвращения скрывает.

Я еще раз глубоко вздохнул. Черт.

— Он не надумал пойти в полицию?

— Вроде начинает проникаться необходимостью.

— Одно дело — проникаться, другое — действовать.

— Да, — вздохнул Майк. — Но Дэвид, кажется, дозревает.

— Он осознает, что мы не можем обратиться к копам, пока не поговорим со Стефани?

— А толку-то? Все равно он против моего с ней разговора. Вдобавок Дэвид разработал теорию, что время смерти Холли на самом деле работает на него.

— Каким это образом?

— Вот как он рассуждает: как он мог убить ее, если во вторник даже не знал, кто она? Он нанял тебя всего за сутки до убийства, и ты даже имя ему сообщил только на следующий день.

Я чуть не засмеялся.

— Железная логика… Майк, нам можно было бы тоже прекратить работу и считать дело законченным. Если бы не факт, что это она звонила ему… и заявлялась к нему домой и, возможно, следила за ним. Не надо быть Эйнштейном, чтобы разработать такой сценарий: Холли звонит Дэвиду, они договариваются о встрече, и вдруг происходит сбой. Черт, может быть, она даже не звонила. Может быть, она подстерегла Дэвида на улице.

— Я объяснил все это, хоть и без сарказма. Не знаю, что твой брат понял, а что нет.

— И каков сухой остаток?

Майк откашлялся.

— Боюсь, тебе придется еще раз поговорить с братом.

Я сумел не выбросить телефон в окно, а просто повесить трубку. Из спальни, зевая и потягиваясь, вышла Клэр, серые глаза припухли со сна. Она налила стакан клюквенного сока, села на край софы и положила ноги мне на колени. Они были холодные и белые, и я начал растирать ей пальцы. Она взяла пульт от телевизора.

Главной темой новостей теперь стали не расчистки, а потопы. Показывали исключительно воду. Вода была повсюду: на дорогах, в подвалах. Вода текла по водосточным канавам и тоннелям подземки. На экране появились кадры из аэропорта имени Кеннеди: взлетные полосы расчищены, самолеты садятся и взлетают один за другим, а выжившие в катаклизме граждане — помятые, изможденные и немытые — постепенно расползаются по домам. Я посмотрел на Клэр. Она молча пила сок, не отвлекаясь от экрана. Когда вместо аэропорта стали показывать, как в реку сталкивают снежные горы, Клэр посмотрела на меня. Я открыл рот, но был опережен.

— Он ниоткуда не должен прилететь, если тебя это интересует. — Еще как интересует. На губах Клэр промелькнула легкая улыбка. — И он не застрял где-нибудь в снегу. Разве что возле дома.

Я выпрямился.

— Да? — У меня перехватило горло.

Клэр кивнула:

— Да.

— Тогда где… — В ушах слегка шумело. — Что ты…

— Я ушла от него.

— Ты…

— Ушла от него. Бросила.

Я кивнул — скорее по привычке, а не потому, что понял.

— Ты… что ты…

— Не беспокойся, я не собираюсь переезжать к тебе. Но из-за бури было невозможно найти гостиницу. — Она отпила еще сока и посмотрела на меня поверх стакана. — Я собиралась подождать пару дней, но, если хочешь, могу начать обзванивать гостиницы прямо сейчас.

— Нет… Я… Не нужно, — пробормотал я.

Клэр кивнула. Пошла на кухню, поставила стакан в мойку и замерла у окна, очень прямая, напряженная.

— Что случилось? — спросил я. Она покачала головой, но не обернулась. — Можешь оставаться, сколько нужно… сколько хочешь.

— Так как? — тихо спросила она. — Сколько нужно или сколько хочу?

— Как угодно.

Она кивнула, наблюдая, как пласт снега соскальзывает с крыши дома напротив и падает, рассыпаясь алмазами.

— Все разваливается, — сказала она.

Днем Клэр ушла погулять, не предложив составить ей компанию, а я отправился пробежаться по слякоти. После пробежки ботинки отяжелели от воды, а глаза саднило — их приходилось все время щурить. Клэр еще не возвращалась; не было ее и когда я вышел из душа. Я надел джинсы и футболку, открыл ноутбук и блокнот.

Отыскал в Сети телефон Фила Лосанто и застал его дома, в Йорктаун-Хайте. Он только что вернулся после двух суток буксовки на дорогах Северного округа Уэстчестера, где собирал материалы о реагировании округа на бурю, и, по его словам, замерз до посинения. Голос звучал устало и насмешливо.

— Да еще жена прицепилась, потому как у нас единственная в квартале нерасчищенная подъездная дорожка. Господи, дайте мне хоть пепси глотнуть. — На его конце линии было шумно: орали в телевизоре мультяшки, пронзительно выла видеострелялка — дети то ли дрались, то ли играли, а может, для них игра была неотделима от драки и наоборот. Громко ругалась женщина. Я от всей души посочувствовал Филу.

— Несколько лет назад вы написали пару заметок о Джейми Койле.

Фил помедлил. Наверно, нелегко вспоминать в таком шуме.

— Ага, верно, в Пикскилле. Парнишка, который избил продавца из видеосалона. Его посадили.

— И примерно год назад выпустили. Вы что-нибудь помните о нем?

— Достаточно помню. А в чем дело?

— В вашей статье говорилось, что он был спортсменом, эдаким местным героем. Это серьезно — или просто способ подачи материала?

Лосанто фыркнул.

— Что, не доверяете прессе? Нет, в основном все серьезно. До сломанного колена парнишка был потрясающим защитником. На втором курсе — лучшим в округе, а с четырнадцати лет — чемпионом по боксу в своем классе. Что касается «героя»… это совсем другая история.

— Фил, я умру от любопытства.

Он засмеялся. Разбилось что-то стеклянное, завопила женщина, взвизгнул ребенок.

— Даже до сбора долгов Койл был далеко не ангел. В старших классах его причисляли к так называемым трудным. Он участвовал в нескольких драках, угнал пару-тройку машин. В общем, ребят вроде Койла копы знают в лицо.

— И все же характеристика не тянет на преступного авторитета.

— Верно, не тянет.

— Что произошло с парнем из видеосалона?

— С Рэем Вессиком? То, что обычно и происходит, когда человек не платит в срок и на слова не реагирует: появляется кто-нибудь вроде Койла.

— Ага, но в таких случаях клиента не калечат, иначе как он будет платить? В этом, в конце концов, смысл рэкета. А вашего Вессика избили до полусмерти. Странно, что Койлу дали нападение всего лишь второй степени.

— У него был хороший адвокат — Джерри Лэвин, царство ему небесное… ну, может, и еще кое-что вылезло.

— Что вылезло?

Лосанто устало вздохнул:

— Я слышал, будто нечто всплыло во время переговоров о признании вины. Очевидно, у Вессика был побочный бизнес, кое-что менее общепринятое, чем новейшие подростковые ужастики.

— Порно?

— Детское. Он продавал эту дрянь, вел чат для любителей и даже сам снимал фильмы. В общем, поставил дело на поток. Койл намекал обвинению на делишки Вессика, а Джерри даже ухитрился убедить судей, будто, именно узнав о порно, Койл и занялся Вессиком. В конце концов это дало парню преступление класса Д.

— Хороший адвокат и везение. Сами-то вы верите в праведный гнев Койла?

Лосанто снова фыркнул.

— Кто знает? История хороша, а Джерри, благослови его Господь, был творческой натурой. Впрочем, ничего определенного сказать не могу. — В трубке снова послышались грохот и вопли. — А теперь займусь-ка я своими отпрысками, пока меня самого праведный гнев не обуял.

Я положил трубку, пододвинул ноутбук и переписал заметки о Койле. Перечитал все, что мне рассказали Арруа, Круг, Джей-Ти, Лиа и Вернер, и попытался привести сведения к общему знаменателю. Однако не сумел. Опасный, вспыльчивый, склонный к насилию — в этих качествах Койла я убедился на собственном опыте, и они не согласовывались с образом плюшевого мишки, защитника слабых и малых сих, описанным Лиа. А еще были отношения Койла с Холли. По словам Круга, он никогда не видел Холли такой счастливой, тогда как Вернер утверждал, что она боялась Койла и хотела уйти от него. Кому верить? Я знал кому. И все же… История Лосанто, конечно, впечатляет, однако не убеждает.

И разумеется, я по-прежнему не имел понятия, где может быть Койл и чего ему надо от Вернера. Я покачал головой. Может быть, куратор Койла… может быть, завтра.

Я отодвинул ноутбук, посмотрел на тусклые окна и задумался, куда запропастилась Клэр. Встал, потянулся и выглянул в окно. Небо бледнело, а на востоке было уже совсем темное, город расплывался в сумерках. По улице проезжали машины, шли люди, но никто из них не походил на возвращающуюся Клэр. В окнах дома напротив и по всему городу зажигались желтые булавочки окон, отчего сумерки казались только холоднее.

Глава 23

Майк Метц ошибся насчет Томаса Викерса: тот перезвонил, или, вернее сказать, позвонила его секретарша с простуженным голосом. Было ужасно рано, я спал, спеленатый одеялом и длинными ногами Клэр. Она растолкала меня, и я нащупал телефон.

— Мистер Марч? — прозвучал шуршащий голос. — Я звоню из офиса мистера Викерса. — Я каркнул в ответ, сам не понял что. — Мистер Викерс хотел бы, чтобы вы зашли к нему сегодня в три часа дня, — сказала секретарша. Никакого сослагательного наклонения, ни тени мысли, что я могу и отказаться. И я не отказался. Секретарша дала мне адрес: на Бродвее, к югу от Уолл-стрит, — и повесила трубку.

Я посмотрел на часы. Слишком рано, чтобы звонить Майку. Я приподнялся на локте. Острые клыки льда свисали с карниза и качались на сотрясавшем стекла ветру. Небо было бледно-голубым и ясным. С востока на запад его прочертила чайка — и исчезла. Я содрогнулся. Зажмурился и снова открыл глаза. Поплыли пылинки, и последние осколки сна разлетелись. Мне привиделась Холли: иконописное лицо, подкрашенные глаза, пронзительный взгляд. За Холли неотступно следовал неизвестный мужчина. Может быть, Блуто. А потом все исчезло, унеслось быстрее чайки.

Когда несколько часов спустя мы встали, Клэр заторопилась. Она приняла душ, оделась, позавтракала и надела пальто прежде, чем я успел побриться. Я спросил, куда она идет, и даже для меня вопрос прозвучал странно.

Клэр усмехнулась:

— К адвокату. — Она подняла воротник длинного черного пальто.

Я кивнул.

— Хороший адвокат?

— Джей — самый лучший, — ответила она. — Хотя делать ему особо ничего не придется. В брачном контракте все предусмотрено.

— И это хорошо?

— Для меня — да. — Ее усмешка стала холодной.

После ухода Клэр я принял душ, побрился, взял тост и сел за компьютер. Мне понадобились полтора часа стука по клавишам, звонков, брожения по лабиринтам телефонных меню и ожидания ответа под плохую музыку, чтобы найти куратора Джейми Койла. Служил этот тип в отделении надзора за условно-досрочно освобожденными в Нью-Рошелле, и звали его Пол Дэрроу. У него был глубокий баритон, акцент уроженца Бронкса и, судя по всему, ужасный насморк.

— Только не говорите, что Джейми снова попал в переделку. Господи, это была одна из моих успешных историй… Между прочим, немногочисленных.

— Я не знаю, попал Джейми в переделку или нет. Его имя попалось мне в деле, вот я и пытаюсь найти его или по крайней мере узнать о нем побольше.

Дэрроу закашлялся, фыркнул, и кто-то заговорил с ним по-испански.

— У меня тут, мистер Марч, шестеро клиентов, так что время не совсем подходящее.

— Когда вы освободитесь?

Он засмеялся:

— Может, через месяц, а может, и через год.

Я тоже хмыкнул — из вежливости. В конце концов Дэрроу заглянул в ежедневник и обнаружил лакуну.

— У меня во второй половине дня встреча в городе. Можем перед ней перехватить по чашечке кофе.

— Отлично, — отозвался я, и мы согласовали время и место.

Я съел еще один тост и включил новости. Истории о буре уже начали затихать, задвинутые ценами на нефть, назначениями в правительстве и арестом лидера боевиков за эксгибиционизм перед проституткой. Уильямсбергская Русалка не упоминалась ни по телевизору, ни в газетах. Дэвиду все еще везло.

Я позвонил Майку Метцу, чтобы рассказать о встрече с Викерсом. Он, по обыкновению, молчал, прислушиваясь к шороху мозговых шестеренок.

— Кажется, ты таки задел нерв, — наконец сказал Майк.

— Что ж, неудивительно. Если клиент Викерса действительно один из «актеров» Холли, он мог увидеть фотографию в газетах и узнать татуировку, а следовательно, оказался в одной дырявой лодке с моим братом.

— Значит, нам надо быть очень осторожными с Томми.

— Нам? Ты идешь со мной?

— Полагаю, человеку осторожному помощь никогда не помешает. Вдобавок я не прочь снова увидеть этого ублюдка.

— Есть новости о вскрытии?

— Нет пока. Наверно, буря все процессы тормозит. И это нам на руку. Ты уже говорил с братом?

— Нет.

— Поговоришь?

— Поговорю, — отозвался я без особого энтузиазма.

Вместо звонка Дэвиду я отправился на пробежку.

Я встретился с Полом Дэрроу в закусочной на Тридцать второй Западной улице недалеко от Манхэттенского отделения по надзору за условно-досрочно освобожденными. Перерыв на ленч заканчивался, толпа схлынула, по запотевшим окнам ползли капли. В воздухе стоял тяжелый запах пережаренного кофе, оттеняемый запахом неизвестного чистящего средства. Кабины были виниловые, серые, отгороженные шнуром.

Дэрроу оказался афроамериканцем лет пятидесяти — лысым, похожим на бочонок, с увядающим лицом, седыми усами и настороженными слезящимися глазами. Я узнал его по насморку. На нем были свободная куртка из ворсистого серого твида, пожелтевшая, некогда белая рубашка и лоснящийся галстук в полоску. Пальто и шляпа лежали рядом в кабинке, сам же Дэрроу сутулился над чашкой чаю, вдыхая пар. Я сел напротив.

Он поднял голову и оглядел меня.

— Мистер Марч? — Я кивнул. — Я вас не ждал. — Я пожал плечами, подозвал официантку и заказал имбирный эль. Дэрроу прихлебывал чай. — Пару лет назад вы занимались Дейнсом. — Интонация была утвердительная. — На вашем счету и другая история, та, что произошла на севере штата. — Имелось в виду: я наводил справки.

Я кивнул.

— Что вы можете сказать о Джейми Койле?

Дэрроу пожал плечами:

— Что сказать? Это крупный упрямый парень. По всем признакам он должен был вернуться в тюрьму максимум через два года, однако ухитрился, изменить свою… хм… карму. Если, конечно, из вашего звонка не следует обратное.

Я пожал плечами:

— Не уверен, что из моего звонка вообще что-то следует. Я разыскиваю подружку Джейми, вот и хотел поговорить с ним. Но похоже, Джейми и сам как сквозь землю провалился.

Дэрроу кивнул.

— Вы имеете в виду скандальную художницу?

— Вы ее знаете?

— Джейми рассказывал о ней. Много рассказывал. Все было очень серьезно.

— Насколько серьезно?

— Эта девушка изменила его жизнь, совершила полный переворот в его голове.

Я поднял бровь.

— Хотите сказать, что его спасла любовь доброй женщины?

Дэрроу улыбнулся, чихнул, высморкался и покачал головой.

— Я повторяю слова Джейми. По-моему, просто девушка оказалась симпатичная, толковая, воспитанная и при деньгах, и ей не светило родить четверых ребятишек и возить их по выходным на автобусе в тюрягу повидать папочку. Она хотела большего. Не знаю, много ли Джейми встречал таких девушек и встречал ли вообще. Она живет в другом мире. Джейми, похоже, решил, что и ему там найдется местечко. Надеюсь, он прав — ради него надеюсь. Однако жизнь свою он сам перевернул, еще в Коксаки.

— Длительным «хорошим поведением»?

— Именно. Поначалу у Джейми были неприятности: тюрьма не спортивный лагерь, он белый, и все такое. Однако он никого серьезно не покалечил и не покалечился сам, ходил на тренинги по управлению эмоциями, на всякие консультации и тому подобное, много учился. К моменту освобождения Джейми успел два курса колледжа осилить. Сказал, что хочет получить диплом.

— Умный парень?

— Умнее, чем кажется, и особенно умен, когда держит себя в руках. Джейми не боится работы: он честолюбив. По-своему.

— У него проблемы с самообладанием?

— Были когда-то, но, похоже, он победил их.

— Что вам известно о его показаниях в суде?

— Джейми судили за нападение второй степени.

— Легко отделался, учитывая, что он сотворил с потерпевшим.

— Я читал, этот тип был настоящим мерзавцем.

— А Койл, значит, пострадал за идею?

Дэрроу снова высморкался.

— Не могу сказать, почему Джейми сделал то, что сделал. Но в досье сказано, что он предоставил информацию, благодаря которой эту дрянь смогли убрать, и потому-то с ним и заключили эту сделку.

Я кивнул. А теперь вопрос на 64 ООО долларов.

— Не знаете, где найти Джейми?

— Вы спрашивали у него на работе?

— Что это за работа?

— Техобслуживание комплекса кондоминиумов в Тэрритауне. Его дядя — тамошний управляющий, и у Джейми там квартира в подвальном этаже.

— Я не знал. Мне говорили, будто Джейми работает где-то в городе… в клубе.

Дэрроу замер, взгляд внезапно стал жестким.

— В каком клубе?

Я покачал головой:

— Не знаю названия.

Дэрроу стукнул кулаком по столу, так что кружки подпрыгнули.

— Чертов Джейми! — рявкнул он. — Все жаловался, что нужны еще деньги на учебу, но я не думал, что ему хватит глупости врать.

— Такое с ним часто бывает?

От раздражения тяжелое лицо Дэрроу сморщилось.

— На моей памяти — впервые. У нас столько подопечных… мы просто не можем всех проверить — не хватит часов в сутках. И что нам делать? Не расставаться с ними ни на минуту?

Я выпил газировки и кивнул.

— Вы сказали, что Джейми честолюбив. Насколько честолюбив?

— У него всегда имеется план — не один, так другой. Я хочу сказать, Джейми постоянно к чему-нибудь да стремится. Заработать денег и закончить учебу. Заработать денег и открыть ресторан. Заработать денег и купить землю.

— Ключевое слово — «деньги».

Дэрроу пожал плечами:

— Парень живет в реальном мире.

Я расплатился, и мы с Дэрроу вышли вместе. Спускались сумерки, ветер впивался в лицо. Дэрроу вздрогнул и чихнул.

Окольных путей не было, так что я спросил напрямик:

— Джейми — опасный человек?

Дэрроу повернулся ко мне.

— Опасный для кого?

— Вообще.

— Вы прекрасно знаете, что это глупый вопрос. Вы, я, вон тот старик за кассой… да кто угодно. Нажмите нужную кнопку, напугайте человека, разозлите, прижмите к стенке — и он станет опасным.

— Выходит, Джейми просто такой же, как все?

— Иначе я бы не рекомендовал освободить его, — ответил Дэрроу. Он вытащил носовой платок, вытер нос и снова посмотрел на меня. — С другой стороны, я понятия не имел, что он подрабатывает на стороне.

Глава 24

Майк Метц ждал меня в холле дома Томми Викерса. Он стоял, прислонившись к колонне, и нажимал кнопки на своем блэкберри; лицо его еще было румяным от холода — и очень сосредоточенным. Мы отметились у охранника (обыска не последовало) и без сопровождения поднялись на двадцать седьмой этаж. Пока лифт полз наверх, я рассказал о встрече с Дэрроу. Майк потер подбородок.

— Какой-то он противоречивый, этот Койл, — заметил Майк. — Вроде преодолел проблему вспыльчивости, а тебя ударил. Вроде образцовый условно-освобожденный, а куратору своему лжет. И по-видимому, у него с Холли все было очень серьезно. Достаточно серьезно, чтобы обозлиться или прибегнуть к насилию.

Я смотрел, как мелькают цифры, и думал о словах Круга — о том, как счастлива была Холли, — и словах Лиа: «Послушайте, он хороший парень».

— Каждый человек противоречив, — произнес я. — Я еще не знаю, что думать о Койле.

Майк вскинул бровь. Лифт остановился, двери открылись. Мы вышли в пустой коридор.

— Твое дело — разрабатывать альтернативные теории, — сказал Майк, — а этот тип нам подходит. Путь полиция решает, насколько хороша именно эта теория.

Контора Викерса помещалась в конце коридора — дверь из темного дерева с блестящей латунной ручкой и латунной табличкой, гласившей: «ТЭВ консалтинг». Мы вошли в большую приемную, оформленную, как корпорации в голливудских фильмах: тиковые панели, восточные ковры, медные лампы, зеленая кожаная мебель с медными гвоздиками. На стенах гравюры с морской тематикой: пакетботы и шхуны, нагруженные сокровищами, шли в какой-то далекий налоговый рай, где не было законов об отмывании денег и экстрадиции.

Впереди были двойные двери, а слева — большой тиковый стол. За ним сидела женщина, волосы которой выглядели на несколько десятков лет моложе всего остального. Маленькая, бледная, накрашенная, она безжалостно стянула рыжевато-каштановые локоны в пучок, открыв морщинистое лицо. Она посмотрела на нас по очереди, сверилась с часами.

— Вы мистер Марч? — А телефон-то, оказывается, здорово скрадывал хрипоту.

— Да.

Женщина посмотрела на Майка. Вид у нее был расстроенный.

— Я не ожидала…

— Все хорошо, Эди. За столом всегда найдется место для мистера Метца, — вмешался тихий скрипучий голос со стороны двойных дверей.

Ростом Томас Викерс был примерно пять футов девять дюймов; глыбообразную фигуру покрывал прекрасно скроенный синий костюм. Волосы облегали квадратную голову блестящим белым шлемом, а из-под тяжелых век блестели безжалостные голубые глаза. Черты лица тонкие, потраченные жизнью: углы и выступы отшлифованы возрастом и исчерчены сосудами… я решил, что ему за шестьдесят.

Викерс протянул Майку ухоженную руку:

— Давно не виделись, Майкл.

— Мне следовало сначала позвонить, — улыбнулся Майк.

— Чепуха. — Викерс повернулся ко мне: — Марч, спасибо, что пришли. — Рука его оказалась холодной и на удивление мягкой. — И что привели Майкла. Я слышал, вы много работаете на него, но не знал, что сейчас как раз такой случай. Располагайтесь. — Эди забрала наши пальто.

Майк двинулся за Викерсом, а я за Майком — через двойные двери и по коридору, заставленному стеллажами с юридической литературой. Даже тишина там казалась пыльной. Мы повернули за угол и миновали большой кабинет. В открытую дверь я увидел диван, большой стол из красного дерева и зеленый восточный ковер. А еще — коренастого темноволосого мужчину в черных брюках и коричневом пиджаке. Он сидел на диване и смотрел на меня. Я чуть помедлил и оглянулся. Мужчина встал и закрыл дверь кабинета. Я догнал Майка и Викерса, размышляя о внезапно возникшем напряжении и о странном ощущении дежа-вю.

Местом назначения оказался конференц-зал, окна которого выходили на Бродвей, сквер Боулинг-Грин и — отчасти — на почти неразличимый в темноте порт. Там, где не было окон, стены были затянуты серой тканью и украшены теми же морскими гравюрами. Вокруг стола из черного дерева помещался десяток стульев. У стены стоял столик из черного дерева с кофейником, фарфоровыми чашечками и блюдцами. Викерс предложил кофе, мы отказались. Сели за стол.

Викерс поправил галстук и посмотрел на меня.

— Вы так и не сказали, почему интересуетесь Кассандрой 3., — начал он.

Я поглядел на Майка, который все время вертел головой.

— Она без вести пропала, — ответил я.

— Вот как! Вы обратились в полицию?

— Пока нет.

Викерс кивнул.

— Ваш клиент предпочел бы не обращаться? — уточнил он. От ответа меня спас Майк.

— Томми, Джон сказал мне, что вы собираетесь поговорить с нами о Кассандре. Он ошибся?

— Нет. — Викерс вздохнул и устало улыбнулся. — Он не ошибся. Вы спросили меня о Кассандре, и вот что я вам могу сказать: я искал ее по поручению клиента; я говорил с галеристом, который ее представляет — его зовут Орландо Круг, — и в конце концов вышел на нее. Это было в декабре — больше месяца назад. С тех пор ни я, ни мой клиент никаких контактов с Кассандрой не имели. — Викерс посмотрел на нас обоих.

Майк уставился в окно и поджал губы. Я покачал головой.

— И?.. — произнес я.

— Что — и? — спросил Викерс.

— И все? Вы позвонили нам, чтобы сказать только это?

— На самом деле я позвонил только вам… хотя, конечно, рад видеть Майкла.

— Но это все, что вы хотели сказать? — Викерс кивнул. — Зачем тогда вообще было утруждать себя?

Он бросил на меня несколько озадаченный взгляд.

— Вы задали вопрос.

— И это все, что вы можете ответить? — Я сухо, коротко рассмеялся. — Потому что, если так, у меня есть масса других вопросов.

Викерс вздохнул:

— У вас репутация человека упорного. Я полагал, что могу сберечь ваши — и свои — время и силы. Я полагал, что вы теперь будете работать более продуктивно. — Викерс посмотрел на Майка: — Надеюсь, я не ошибся.

— Разумеется, нет, Томми, — ответил Майк. — И мы признательны тебе за приглашение. У нас нет ни малейшего желания отвлекать и нервировать тебя. Мы просто хотим прояснить пару моментов. Ответь на наши вопросы, и мы уйдем. — Викерс неопределенно кивнул, и Майк улыбнулся еще шире. — Для начала, что именно ты хотел обсудить с Кассандрой?

Викерс поднял руки.

— Майкл, это конфиденциальный вопрос. Уверен, вы понимаете. Полагаю, ваш клиент испытывает сходные чувства.

Майк кивнул, демонстрируя понимание.

— И ваш клиент — это…

Викерс поднял белую бровь.

— Частное лицо, — ответил он.

— Вероятно, он очень удивился, обнаружив себя на видео у Кассандры, — заметил я.

Викерс обратил на меня холодный взгляд и сжал губы.

— Вы упускаете главное, — произнес он. — А главное здесь, что я встретился с ней один раз — больше месяца назад — и больше не видел. Один раз. Ключевое слово — «один».

Я почувствовал, как каменеет его лицо, и глубоко вздохнул.

— А ваш клиент? — спросил я.

— Мой клиент вернулся в Нью-Йорк неделю назад. Он три недели провел в Латинской Америке. И он может документально подтвердить свой маршрут. — Викерс повернулся к Майку и осклабился. — Комар носа не подточит, Майкл.

— Неужели? — возразил я. — Раз ваш клиент может позволить себе вас, он может позволить себе помощь любого сорта.

Лицо Викерса застыло, он посмотрел на меня так, словно я нагадил на стол для переговоров. Когда же он заговорил — обращаясь к Майку, — голос его был сух, как хворост для растопки.

— Что это с вашим приятелем? Я приглашаю его поговорить… заметьте, делаю ему одолжение… и каков результат? Я слышал, он человек горячий, даже взрывной, но, Боже милостивый… Я хочу сказать, я мог бы задавать вам те же самые вопросы о вашем клиенте: кто он, что ему надо от Кассандры и так далее — но разве я так поступаю? Нет. Наоборот, стараюсь помочь вам. И вот какова ваша благодарность.

Майк примирительно пожал плечами и посмотрел на меня:

— Томми прав, Джон: у нас никаких оснований строить догадки, ведь он так охотно помогает. — Затем Майк обратился к Викерсу: — Январь — прекрасное время, чтобы убраться из города куда-нибудь в теплые края. Это была служебная поездка?

Викерс прищурился.

— Какое это…

— Уверен, вы правы. Вероятно, это не имеет никакого значения. Если копы посчитают иначе, полагаю, они зададут тот же вопрос.

На голубые глаза Викерса опустились тяжелые веки.

— Я не имею никаких дел с полицией.

Майк простодушно улыбнулся.

— Ну разумеется, — сказал он. — Да вам и незачем. — И мы все умолкли.

Нарушил молчание Викерс.

— Пугаете, Майкл? — спросил он, хотя и не казался особо испуганным.

— Скорее, предлагаю.

— Что именно?

— Расскажите, что вашему клиенту было нужно от Кассандры, и мы уйдем и займемся чем-нибудь более продуктивным, как вы и предлагали.

Викерс снова пригладил галстук.

— Сомневаюсь, — отозвался он. — Если у копов возникнут вопросы — быть по сему. Мы не можем помочь полиции, однако, если придется потратить энное количество времени, что ж, ничего не поделаешь.

Майк кивнул:

— Разговоры с полицией, общение с прессой, вопросы о бизнесе… на все это уходит время. — В его голосе звучало сочувствие, даже сожаление.

— Не думаю, что пресса… —начал Викерс, но я оборвал его:

— Томми, ваш клиент оказался в избранной группе. Ему единственному из героев видеофильмов Кассандры удалось ее найти. Не говоря уже о том, что другие герои искать Кассандру даже не пытались. Чем не повод для подробных объяснений? Особенно если учесть сроки.

Некоторое время Викерс барабанил пальцами по столу. Потом медленно покачал головой:

— Вы все слишком усложняете, мой мальчик, — больше, чем нужно, — и тратите на это свое время и деньги клиента. Я говорил с этой девушкой месяц назад и больше не встречался с ней, а мой клиент не виделся и не разговаривал с ней несколько лет. — Викерс посмотрел на Майка: — Пожалуйста, Майкл, поверьте мне.

Майк обозначил вежливую улыбку.

— Нам было бы легче поверить, если бы мы знали, почему вы вообще разыскивали Холли.

Викерс со вздохом отхлебнул кофе.

— Холли — девица определенного типа. Вы, наверное, могли бы поговорить еще минимум с дюжиной мужчин. На самом деле…

— Это какого же определенного типа? — прервал я — и сам удивился прозвучавшему в моем голосе гневу.

Викерс поджал губы и посмотрел на Майка:

— Он что, совсем не может сидеть спокойно? Это, наверное, создает вам проблемы.

Майк пожал плечами.

— Это мой крест, — ответил он холодно и вскинул бровь в мой адрес.

— Встретимся внизу. — С этими словами я вышел из комнаты. Викерс не сказал ни слова, я тоже не попрощался.

Возле углового кабинета на пути в приемную я снова помедлил. Дверь была все еще закрыта, и у меня мелькнула мысль открыть ее и поглядеть на темноволосого человека, но я подавил искушение. Вместо этого спустился на лифте и стал ждать Майка. Вскоре он появился, на ходу застегивая пальто.

— Я и забыл, какой это высокомерный ублюдок, — заметил Майк. — Да еще и склонный к театральным жестам. Либо Викерс утратил хватку, либо мои критерии стали выше, чем были в двадцать пять лет. — Он улыбнулся и пригладил волосы. — Ты, кстати, выступил великолепно. Бесподобно сыграл неустойчивого типа.

— Это была не совсем игра, — усмехнулся я.

— У хороших актеров всегда так.

— Викерс сказал что-то полезное?

Майк вытащил блэкберри и, не прекращая говорить, начат просматривать сообщения.

— В общем, нет. Предложил — достаточно неопределенно — обменяться именами клиентов. В стиле «Покажи мне твоего, и я покажу моего». Скользкий как уж. Он и не собирался ни черта нам говорить.

— В чем же тогда был смысл приглашения?

— Наверное, обдуманный риск со стороны Томми: оценить тебя, ослепить, сбить с толку и, возможно, что-нибудь узнать. В идеале — скормить тебе собственную байку, чтобы ты оставил его клиента в покое. Ради этого стоило рискнуть и немного разворошить угли, особенно если учесть, что тебе о его поисках Кассандры уже известно. Подозреваю, Томми, когда меня увидел, мигом от своих планов отказался.

Поверх плеча Майка я наблюдал за лифтами. Мимо текли люди в темных пальто, заранее настроенные на холод.

— Ты веришь Томми?

— Не знаю, — ответил Майк. — Томми не особенно осторожничал, когда искал Кассандру. Будь у него или его клиента на уме что-то дурное, они вели бы себя иначе.

— Возможно, они замыслили дурное не в процессе поисков, а по результату. Или же Томми не в курсе всех планов своего клиента.

Майк посмотрел на меня:

— Ты решил, что мы вовсе не в одной лодке?

Я собирался что-то сказать — возможно, согласиться с Майком или спросить, сильно ли он беспокоится о Дэвиде, — когда дверь лифта открылась. Оттуда вышел какой-то толстяк, за ним — маленькая блондинка, а следом за ней — коренастый темноволосый мужчина. Он шел с важным видом, на ходу поводя плечами, и выглядел более чем знакомо. Я отступил в тень колонны. Мужчина поднял воротник пальто из верблюжьей шерсти. Майк повернулся ко мне, и я схватил его за руку.

— Что? — спросил он.

— Тот тип… в желтовато-коричневом пальто… Он был в конторе Викерса.

— Ага, я видел его, когда мы пришли. А что?

— Думаю, это и есть клиент Викерса.

Коренастый мужчина прошел вращающиеся двери и влился в бродвейскую толпу. Повернул направо — на север.

— Думаешь, это и есть клиент, связанный с Кассандрой? — спросил Майк. — Откуда такие мысли?

Вопрос я расслышал уже в дверях, оглянулся и ответил:

— Это Блуто.

Глава 25

На улице почти стемнело, и я не сразу различил в толпе широкие коричневые плечи. Я приостановился, пока Блуто ждал сигнала светофора возле Эксчейндж-плейс, и тут зашипел сотовый. Майк.

— Ты же просто следишь за ним, да? — спросил он.

— В смысле?

— В смысле, я знаю, что ты злился на Томми, знаю твое отношение к этим видео и не хочу, чтобы тебе в разгар работы по делу прищемили хвост какой-нибудь глупостью вроде обвинения в нападении. Ни тебе, ни твоему брату это ни к чему.

Зажегся зеленый свет, и Блуто шагнул вперед.

— Никаких глупостей, — пообещал я и, выключив телефон, перешел Бродвей следом за Блуто. Он двинулся на запад, по Эксчейндж-элли, и снова на север по Тринити-плейс. Пройдя полквартала, вошел в административное здание.

Старое — примерно пятидесятых годов, — из коричневого кирпича, ниже соседних домов, в своем нынешнем воплощении оно называлось «Тринити тауэр». Свеженькая мраморная облицовка и матовое стекло не могли полностью скрыть стареющих костей. К счастью, холл был небольшой, поэтому лифты просматривались с улицы. На руку сыграли и новенький справочник здания, и природная тупость охранников.

Через стекло я видел, как Блуто сел в лифт — в одиночестве, — как потом огонек добрался до 11 — го этажа и остановился. Я пролистал справочник и вошел. Нацарапал в регистрационном журнале название юридической фирмы с двенадцатого этажа и показал охранникам водительское удостоверение. И они пропустили меня, даже не взглянув.

Согласно справочнику здания, одиннадцатый этаж занимали три компании с ограниченной ответственностью: «Фенн партнерс», «МФ секьюритиз» и «Трейдинг пит», — и, очевидно, располагались они в одном офисе. Из лифта я вышел прямо в безлюдную приемную. Все три названия в синем пластмассовом исполнении значились на табличке над секретарским столом. Справа были расставлены неуклюжие кожаные кресла и стеклянные столики — зона ожидания, тоже свободная. Дальше, за невысокой — по пояс — перегородкой, находилось тусклое пространство с серым ковром, лампами дневного света и кабинками.

Кабинки, крохотные, с низкими стенами, были оборудованы узкими столами, вращающимися стульями и плоскими экранами. На последних мелькали таблицы, графики и цифры, хотя на данный момент шоу разыгрывалось перед по большей части пустыми стульями. Несколько человек в кабинках — только мужчины — запихивали что-то в портфели и надевали пальто, направляясь к лифтам. Они не обращали внимания ни друг на друга, ни на меня. Через несколько минут я остался в одиночестве.

На столиках были разложены глянцевые буклеты, я взял один и начал читать. После четырех страниц фотографий, диаграмм и перегруженной аббревиатурами болтовни о новейших торговых технологиях, самой последней информации о рынках, передовом управлении рисками, системе котировок второго уровня, больших возможностях для обучения, а также низкой, очень низкой, чрезвычайно низкой оплате я знал о «Трейдинг пит» все, что нужно. Фирма-однодневка, своего рода мотель, где за низкую, очень низкую, чрезвычайно низкую оплату любой человек, однодневный трейдер, может снять кабинку, воспользоваться торговыми системами и заработать или потратить деньги в чистом, хорошо освещенном месте. Теоретически системы фирмы были лучше, чем те, к каким можно получить доступ из дома, оплата ниже, чем при торговле через дисконтного брокера (по крайней мере для массовых игроков), программы быстрее, обстановка же дисциплинировала и собирала в кучку даже самых несобранных граждан. Правда, на нескольких экранах я заметил домашнюю страницу популярного онлайнового покера.

Самой полезной оказалась последняя страница с биографическими сведениями об администрации фирмы. И фотографиями. Первым шел Блуто — основатель, председатель и генеральный директор компании с ограниченной ответственностью «Трейдинг пит».

Митчелл Фенн.

Согласно брошюре, Фенн был ветераном индустрии ценных бумаг: работал старшим вице-президентом в крупной брокерско-дилерской фирме и директором этой фирмы по торговым операциям, ушел оттуда два года назад и основал «Трейдинг пит», слепив ее из остатков нескольких других однодневных организаций, не переживших рыночного спада. На фотографии красовалось широкое загорелое лицо под копной вьющихся темных волос. Он улыбался, показывая крупные блестящие зубы, и улыбка казалась какой-то голодной. Я бросил брошюру на стол и шагнул в лабиринт кабинок.

Фенн нашелся в северо-западном углу этажа, в большой, отделанной хромом и кожей комнате с видом на место, где прежде стояли башни-близнецы. Развалившись в кресле за столом из хрома и стекла, Фенн разговаривал с сидевшим напротив рыжеволосым парнем в сорочке и галстуке. Парень улыбался и кивал. Черные кудри Фенна уже припорошила седина, глаза окружала паутинка морщинок, и вообще при ближайшем рассмотрении он выглядел лет на десять старше, чем на фотографии. Ему, казалось, около пятидесяти. Без пальто и пиджака, рукава голубой сорочки закатаны над толстыми предплечьями. Я остановился в дверях, и он сразу же узнал меня. На миг его лицо застыло, а потом на нем появилась широкая жадная улыбка.

— Черт, а ведь Томми на твой счет не ошибся, — сказал Фенн. Голос у него был низкий, с сильным бруклинским выговором, и это почему-то поразило меня. Подсознательно я ожидал той же синтезированной речи. — А ведь он говорил мне сегодня не приходить. Но я не послушал — любопытство одолело. — Он повернулся к рыжему: — Усвой этот урок, Крис: никогда не спорь со своим юристом.

Крис перевел взгляд с Фенна на меня. На его одутловатом лице читалась озадаченность. Он положил большие руки на колени, словно собирался встать.

— Это твой друг, Митч? — Голос у него был на удивление высоким и полным юношеского гонора. Он провел руками по подстриженным ежиком волосам, глупые голубые глаза сузились.

Фенн улыбнулся шире:

— Нас не представили, но мы уже видели друг друга… не так ли?

— Ну, я-то тебя увидел не в первый раз, — отозвался я.

Широкая улыбка не дрогнула, но стала холоднее, а голос — вульгарнее.

— Да ну? Надеюсь, у тебя от этого не развился какой-нибудь комплекс неполноценности. — Его смех был похож на хриплый лай.

— Ощущения больше походили на расстройство желудка.

Фенн продолжал улыбаться, но даже Крис не мог не почувствовать, как в нем вскипает гнев. Парень понятия не имел, что за сцена перед ним разыгралась, однако поднялся.

— Думай, что говоришь, приятель. — Он был выше меня примерно на дюйм и фунтов на двадцать тяжелее.

Я внимательнее посмотрел на Криса: веснушки, курносый нос, тонкие губы, передний зуб со сколом, — и узнал фотографию из брошюры. Кристофер Фиц-как-то-там, главный по сбыту. Понятно: хочет произвести впечатление на босса. Я покачал головой:

— Тебе не нужны зрители, Митч.

Фенн снова хохотнул:

— Зрители для чего? Ты что, фокусы показываешь?

Крис сделал шаг вперед и ткнул пальцем в мою сторону, а потом — в сторону двери:

— Эй ты, вон отсюда! — Он покраснел, сжал кулаки. Темные глаза Фенна сияли предвкушением.

— Из-за тебя он может пострадать, — заметил я Фенну. Тот за спиной у Криса пожал плечами. Крис сделал еще шаг.

— Слышь, козел, здесь может пострадать только один тип, — сказал он. И поднял руки, чтобы толкнуть меня в грудь. Я отступил, он пролетел мимо меня, и я придал ему ускорение, ткнув между лопаток. Одновременно я подставил ногу, и Крис вывалился в коридор, взмахивая руками, как неуклюжая птица. Я захлопнул дверь, запер ее на замок и посмотрел на Фенна. Тот громко расхохотался.

— Томми говорил, что ты тот еще тип, — заметил он, сотрясаясь всем мощным телом. В коридоре Крис ругался и дергал за ручку. Потом пустил в ход кулаки.

— Ты в порядке, Митч? — орал он. — Вызвать охрану или копов?

— Нет, — крикнул Фенн. — Никаких копов. Все нормально, Крис… Увидимся завтра.

— Ты уверен? Я могу…

— Завтра, Крис, — повторил Фенн. Крис наконец понял и ушел. Фенн взял со стола красный резиновый мячик и начал сжимать его. Покачал головой:

— Или я ошибаюсь и ты намерен попробовать и меня пошпынять? Потому как, скажу я тебе, со мной будет непросто.

— Звучит заманчиво, но я пришел поговорить.

Фенн откинулся на спинку кресла и скроил улыбку. Может, он облегчение испытал — трудно сказать.

— Если хочешь поговорить — говори с Томми.

Я подошел к столу, бросил пальто на свободный стул и уселся.

— Томми я уже выслушал. Его слова показались мне неубедительными.

— Ну, это ваше с Томми дело.

Я тяжело вздохнул.

— Тебе обязательно, чтобы я предпринял все обычные шаги?

Фенн сжал резиновый мячик и уставился на побелевшие костяшки.

— Это какие же? — спросил он.

— Такие, которые делаются при заявлении в полицию.

— Каком еще заявлении?

— Для начала насчет тебя и Уильямсбергской Русалки.

Некоторое время Фенн молчал, разглядывая свои пальцы на красном мячике.

— Видимо, теперь у меня должны подкоситься ноги? — наконец спросил он.

— Лучше подумай о реакции копов. Особенно когда они посмотрят видео Кассандры.

Фенн ухмыльнулся:

— Знаешь, я так и не видел конечный продукт. Надеюсь, в фильме я хорошо выгляжу.

У меня зашумело в ушах.

— Ага, Митч, ты выглядишь великолепно, когда душишь ее… пожалуй, не хуже, чем когда бьешь или прижигаешь груди свечным воском!

Фенн выпустил мячик. Тот отскочил от стола и остановился у телефона. Фенн прищурился, ухмылка наконец исчезла.

— Да иди ты, Марч… эта сука была ненормальной, но ненормальной совершеннолетней. Она знала, на что идет, и ей это нравилось, так что не надо мне нотаций читать.

Я стиснул подлокотники и, видимо, изменился в лице. Фенн оттолкнулся от стола, отъехав в кресле на полфута.

— Она что, была твоей подружкой?

Я глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

— Больше не называй ее сукой, — тихо сказал я.

— Как скажешь, — согласился он. — Я только имел в виду, что она не школьница, и копы это поймут. И в любом случае я могу рассказать, когда и где был.

— Конечно, копы поймут, и, конечно, ты расскажешь, но кто знает, чем заинтересуются другие конторы? Может, твоим бизнесом, а может, твоими клиентами…

Фенн прищурился.

— Какие еще конторы?

— Не знаю. — Я пожал плечами. — Например, налоговое управление. Или комиссия по ценным бумагам и биржам… Контор хватает, надо только позвонить.

Фенн уставился на меня, сердито сжав губы, и я почти видел пар, поднимавшийся от темных кудрей. Он покачал головой:

— Томми сказал правду: я уже несколько лет не виделся и не разговаривал с ней. И не имею никакого отношения к случившемуся.

— Почему же ты отправил Томми на поиски?

Фенн провел рукой по загривку и глубоко вздохнул.

— Не так давно — месяца три назад — я получил письмо с фотографией. Мы с ней вместе. А через несколько дней пришла записка. Вымогательство… вернее, попытка.

— От кого?

Фенн фыркнул.

— Разве у шантажистов в обычае подписывать письма?

— Ты решил, что это Рен?

— Из-за фотографий и ерундовых угроз я так и подумал. Ведь я же никогда не знал, кто, черт побери, эта Рен. Вот почему я позвонил Томми.

— Чем конкретно Рен угрожала?

— Да ту же пургу гнала, что и два года назад, — ответил Фенн. — Послать фотки боссу, жене, ее родичам — в таком духе. — Фенн умолк и на удивление самодовольно улыбнулся. — Только она не знала, что информация устаревшая. Не знала, что поезд ушел давным-давно.

— Что это означает?

— Это означает, что за последние два года все изменилось и на меня уже не надавить.

— Что значит «не надавить»?

Фенн засмеялся.

— Два года назад я еще был женат, работал на хозяина и только собирал деньги вот на это. — Он жестом обвел комнату. — Теперь я свободен, я тут главный и шесть месяцев назад расплатился с последним инвестором. Так что, если кто хочет закинуть снимки, где я трахаю красивую девчонку, в Интернет — полный вперед. Мы там неплохо вышли — глядишь, на меня предложения о знакомстве посыплются как из рога изобилия.

— Почему тогда просто не игнорировать письмо? Зачем посылать Викерса на поиски?

— Вот и Томми советовал оставить все как есть, но я сказал: «Ни за что». Пусть я неуязвимый — ненавижу, когда меня пытаются запугать. Ненавижу, когда ко мне пристают; ненавижу, когда вмешиваются в мою жизнь. Не позволю, чтоб меня пентюхом считали. Это, черт побери, оскорбление.

— И что Викерс должен был сделать, когда найдет Рен?

— Поговорить с ней, вот что. Объяснить, что я знаю, кто она, и что у нее будут неприятности — серьезные юридические неприятности, — если она не отстанет от меня.

Я покачал головой. Очень знакомые слова, да и рассуждения тоже.

— Что было потом? — спросил я.

— Все, как Томми тебе рассказывал. Он ее нашел, они поговорили. Ни до, ни после Томми с ней не разговаривал.

— Какова была реакция Рен?

— Этой су… девушки? По словам Томми, она жутко удивилась.

— Удивилась, что он ее нашел?

Фенн покачал головой:

— Не только. По словам Томми, Рен не знала, что он, черт подери, имеет в виду. Не знала ни о фотографиях, ни о письмах, и о шантаже ни сном ни духом. По словам Томми, она была просто потрясена.

— Он ей поверил?

Фенн пожал плечами.

— Я говорил ему, что эта цыпочка могла бы продать лед эскимосу, но он все равно купился.

— А ты нет?

— Ну, я-то одно время с ней тесно общался. Вдобавок после их разговора мы больше не слышали ни слова ни о фотографиях, ни об угрозах, ни о деньгах. Для меня это означает, что Рен поняла намек.

— Для копов это может означать, что ты убил ее.

Фенн хлопнул рукой по столу.

— Ты не слушаешь? — Его голос был напряженным и громким. — У меня не было причин убивать ее. Фотографии ничем мне не угрожали, только бесили. Рен меня просто раздражала. Черт, да если бы я планировал убийство, по-твоему, я бы отправил Томми искать Рен? Мы с Томми из поисков секрета не делали.

— Может, когда ты ее нашел, все стало по-другому. Может, она что-то такое сказала или сделала…

— Что… какое-нибудь преступление по страсти? Я тебе говорил, что даже не видел ее больше. И был за границей, когда она умерла. — Я покачал головой. — Не веришь? Вот, смотри. — Фенн открыл ящик стола, вытащил большой желтый конверт и подтолкнул ко мне.

Я заглянул внутрь. Пятнадцать страниц (только ксерокопии), в основном авиабилеты и квитанции из отелей. Рио, Сан-Паулу, Буэнос-Айрес, Пунта-дель-Эсте, потом снова Рио — три недели, как и говорил Викерс. Я вернул конверт.

— Это ничего не значит. Ты мог кого-нибудь нанять.

Фенн покачал головой, на его губах снова заиграла усмешка.

— Никак не можешь решить, что выбрать, да? «Нанял» или «преступление по страсти»? Нанять человека означает планирование, а если бы я планировал убийство, я не заставил бы Томми поднимать дичь, да еще так громко. А «разозлиться» означает, что я должен был быть в Нью-Йорке. А я, как видишь, не мог. В довершение всего у меня, черт побери, не было никаких причин мстить этой девице, разве что подать на нее в суд. Ради Бога, Марч, для парня, который считается умником, ты редкостный дурак.

Глава 26

Холод и усталость навалились на плечи, и я тяжело прислонился к стенке ползущего вверх лифта. Всего семь, а ощущение такое, словно прошли годы с тех пор, как я вышел из квартиры на встречу с Дэрроу. Открыл дверь — и почувствовал запах тимьяна и теплого хлеба, увидел у кухонного стола Клэр, листающую глянцевый журнал. Я повесил пальто, налил клюквенного сока и заглянул в кастрюлю. В ней тушилось рагу.

— Ты готовила? — спросил я.

Клэр улыбнулась:

— Если под готовкой ты подразумеваешь купить, выложить в кастрюлю и включить нагрев — тогда готовила. По старому семейному рецепту, которому научилась у подола маминого вечернего платья.

Я улыбнулся в ответ, но улыбка обернулась зевком.

— Еда подождет, — сказала Клэр. — Отдохни немного. — Это была превосходная идея… просто замечательная идея… вот только широкая улыбка Митчелла Фенна освещала темноту всякий раз, когда я закрывал глаза, и я знал, что должен позвонить Майку Метцу. В результате я минут пятнадцать ворочался на софе, пока Майк сам не позвонил. Я ушел с телефоном в спальню.

Я рассказал Майку о встрече с Фенном. Повисло молчание, которое нарушил раздраженный голос:

— Я думал, ты просто проследишь за ним. — Впрочем, Майк быстро взял себя в руки.

— Представилась возможность, — ответил я, — и в любом случае никто не пострадал.

— Это утешает. Ты ему веришь?

У меня было время подумать по дороге домой.

— Не очень.

— Я тоже. И у нас появляется интересный сценарий: некто использует видеозаписи Холли для шантажа, и Холли узнает об этом. Вот и объяснение следам насилия. Такую историю полиция воспримет всерьез.

— Этот сценарий предполагает близкого человека. Близкого настолько, что у него доступ к неотредактированным работам.

— Например, бойфренда.

— И его тоже.

— Эта версия понравится копам, если, конечно, у них будет биография Койла. Кстати о копах: пора им позвонить. На самом деле, уже давно пора. Ты разговаривал с Дэвидом о Стефани?

— Нет еще, — признался я.

— Боже, — вздохнул Майк. — Это необходимо, Джон. Нам надо знать…

— Да-да, я в курсе… Позвоню ему вечером.

И я позвонил — как только закончил разговор с Майком. Я понятия не имел, что сказать Дэвиду, и вздохнул с облегчением, услышав автоответчик. Хотел просто повесить трубку, но все же оставил сообщение: «Позвони мне».

Я вышел из спальни, когда Клэр ставила на стол тарелку с рагу и круглый деревенский хлеб. Принесла тарелку себе и села.

— Ты, похоже, не очень-то отдыхал, — заметила она. Я покачал головой, отломил кусок хлеба и макнул в рагу. — Не буду спрашивать, как дела на работе, — продолжала Клэр. — Потому что тогда тебе придется убить меня, а ты слишком устал.

Я улыбнулся:

— Какая забота. Как прошло с адвокатом?

— Никаких сюрпризов, — ответила Клэр. — В брачном контракте все предусмотрено, по словам Джея, спорить не о чем. Осталось подать заявление. Все будет зависеть от режима работы суда.

Я кивнул.

— А потом?

На губах Клэр промелькнула легкая улыбка.

— Что — потом?

— У тебя есть…

— Планы? — закончила Клэр. Я кивнул. — Я подумывала снова начать работать в галерее, — ответила она, — или заняться чем-нибудь другим. Я не тороплюсь. Что касается жилья… я считала, что просто перееду сюда. — На полсекунды — даже меньше — я перестал жевать, но Клэр этого хватило, чтобы повеселиться.

На губах заиграла озорная улыбка, щеки порозовели.

— Вот так всегда: как только нужен фотоаппарат, его под рукой и не оказывается.

Я покачал головой и пробормотал:

— И я назвал тебя заботливой. — Это рассмешило ее еще больше.

Позже я растянулся на кровати рядом с Клэр, прижавшись головой к ее бедру. Клэр читала и гладила меня по волосам. Глаза слипались.

— Я не против, если ты останешься, — сквозь сон пробормотал я.

— Знаю, — прошептала она.

Я спал так крепко, что Клэр с трудом растолкала меня, когда зазвонил телефон. Я протер глаза, посмотрел на часы и не поверил: они показывали семь утра. Я бросил взгляд на определитель номера.

— Черт, — вздохнул я. Звонил Дэвид, а я все еще понятия не имел, что сказать. Но он заговорил сам.

Голос был дрожащий, слабый и совершенно растерянный. Такого я у Дэвида еще не слышал.

— Джонни, полиция у дверей. Они хотят войти.

Глава 27

Питт-стрит проходит через сердце Нижнего Ист-Сайда, в нескольких милях к югу от дома моего брата и обычно словно в другом мире… но не в этот вторник. Сегодня утром мир Дэвида сжался до размеров узкой комнаты без окон, где мы следили за стрелками часов, подбиравшимися к десяти. Седьмой полицейский участок располагался в новом здании, но казалось, бежевым стенам вокруг нас уже лет сто, а спертому воздуху и того больше. Мы сидели за металлическим столом: Майк и я, а Дэвид между нами. Совершенно ошеломленный, он не шевелился — словно человек, недавно переживший ужасную бурю. Но буря еще только начиналась, а выживание было под большим вопросом.

Дома у Дэвида копы вели себя вежливо и внимательно, ни единой угрозы себе не позволили. Двое присланных за ним детективов, Руссо и Конлон, казались усталыми и едва ли не скучали от юридических процедур. Они с удовольствием отложили разговор с Дэвидом до нашего с Майком приезда и ни разу не произнесли слова «арест» или «подозреваемый», даже не намекнули на них. Руссо и Конлон одно твердили: нужна помощь в расследовании, есть неизвестная утопленница, личность которой пытаются установить уже больше недели. Они вели себя так, словно вызов в полицейский участок — дело житейское, рутинное, не важнее просроченного разрешения на содержание собаки.

Встрепенулись копы, только когда Майк бросил пробный шар: дескать, Дэвид завтра сам явится. И вот тогда-то положение Дэвида стало ясным, хотя не было произнесено ни слова, только взгляды, нахмуренные лбы, тихие покашливания, переступания с ноги на ногу. «Рано-рано утром мы пришли за вами». И мы подчинились.

В участке от показной вежливости остались одни воспоминания. Нас заставили ждать — это у копов в обычае, я когда-то и сам так поступал. Потому что ожидание действует. Беспокойство превращается в параноидную фантазию, потоотделение и желудочные колики — в крайнюю необходимость облегчиться, и очень скоро прорывается накопившийся ужас. Также было и с Дэвидом: я видел бледность и испарину на лбу, слышал бурчание в животе. Наши с Майком увещевания не помогали. Я даже не поручусь, что Дэвид их слышал.

Майк сжал плечо Дэвида и улыбнулся — расслабленно, невозмутимо и абсолютно уверенно.

— Скоро мы пойдем домой.

Я понадеялся, что он прав, но тут дверь открылась и появились новые действующие лица. Их было трое: мужчина и две женщины.

Детективов звали Лео Маккью и Тина Вайнс, и они являли собой странную пару. Маккью было около пятидесяти. Среднего роста, с заметным брюшком и темными мешками под глазами, как у спаниеля. Пышные и почти седые усы и волосы, толстые пальцы с обкусанными ногтями. Вайнс было лет тридцать, высокая, аккуратная, с впалыми щеками и беспокойным взглядом зубрилки. Белокурые волосы коротко подстрижены, взгляд голубых глаз недоверчивый, беспокойный. Вайнс закатывала рукава, открывая весьма мускулистые предплечья.

Окружную прокуратуру представляла Рита Флорес: маленькая, кругленькая, лет сорока, с блестящими черными волосами до плеч, миловидным, полным лицом и почти черными глазами. На ней были аккуратный синий костюм, туфли без каблуков. Я легко представил детский рисунок у нее в кабинете и минивэн в гараже. Рита походила на надежного члена автомобильного пула или мамочку гениального футболиста. Однако внешность оказалась обманчива. Рита представилась, и я заметил, как Майк сжал челюсти.

Маккью и Вайнс сели напротив нас, а Рита Флорес — на стул около двери. Вайнс включила ноутбук. Маккью улыбнулся, невнятно поблагодарил за приход и пробормотал что-то о неофициальности беседы. Никто не поверил ни единому слову. Вайнс клацала по клавиатуре, а Флорес пристально смотрела на Дэвида. Маккью продолжил:

— Поданным вскрытия, кроме выстрелов в лицо, нашу неизвестную еще и крепко избили — вероятно, за несколько дней до смерти, возможно, немного раньше. А потом она пробыла в воде дней пять, так что в конечном счете зрелище было еще то. — Маккью умолк, глядя на нас. Задержал взгляд на Дэвиде. Потом продолжил: — Мы собрали отпечатки пальцев в квартире утопленницы и сравнили их с отпечатками самой утопленницы. Также мы взяли пробу ДНК — со щетки для волос — и абсолютно уверены, что она подтвердит совпадение отпечатков. Так что мы знаем, что наша утопленница — это Холли Кейд. — Он снова умолк, ожидая вопросов, провоцируя нас. Утопленница? Холли, а дальше?

Майк любезно улыбнулся и спросил совсем о другом:

— Значит, помощь мистера Марча вам нужна не для установления личности?

Маккью улыбнулся.

— Не для этого, а для кое-чего другого, — ответил он и посмотрел на Вайнс.

— Как вы объясните вот эти кадры? — спросила Вайнс и развернула ноутбук экраном к нам. Ноутбук зашумел и начал проигрывать видео — тусклое, но разглядеть было можно. Дэвид и Холли в номере отеля и без всякой скрывающей лица цифровой обработки. — Мы надеялись, вы сможете подтвердить, что лижете киску именно Холли.

— Боже! — выдохнул Дэвид.

Майк положил руку ему на плечо.

— Право же, мисс Флорес… — начал он.

Сидевшая в другом конце комнаты Флорес беспомощно развела руками, словно хотела сказать: «Эти ненормальные копы. Что тут сделаешь?» В ее улыбке не было и тени сочувствия.

Маккью постучал по экрану толстым пальцем:

— Видите татуировку у нее на ноге, возле вашего лица? По-моему, это похоже на довольную красную кошку, но Тина не согласна. Может быть, вы, мистер Марч, сможете рассудить нас: довольная кошка изображена на этой ноге или недовольная. Или вы увлеклись и не заметили? И раз уж об этом зашла речь, может быть, вы объясните нам, в каких отношениях вы состояли с Холли — в смысле, кроме кунилингуса, — и почему, черт побери, вы не отозвались и не опознали ее?

А потом начался цирк. Майк был потрясен и оскорблен: «сознательно приводить в замешательство»… «излишне»… «негуманно»… «мой клиент пришел сюда добровольно». Он стучал по столу. Маккью и Вайнс изображали плохого и очень плохого копов соответственно: «никакого чувства ответственности»… «есть что скрывать»… «ерунда». Они тыкали пальцами и презрительно усмехались, а Рита Флорес говорила мало, но все время в стиле Дарта Вейдера. Молчали только мы с Дэвидом. Я — потому что мне нечего было сказать, а Дэвид — потому что лишился дара речи. Он таращился на экран, и лицо его было белым как бумага. Я дотянулся и развернул ноутбук. Рита Флорес наблюдала за мной блестящими глазами.

Решив, что в достаточной мере защитил свою территорию, Майк откашлялся и снова превратился в воплощение любезности и благоразумия.

— На самом деле, детективы, вы просто опередили нас всего на несколько часов. Мы ждали лишь, когда мистер Марч — второй мистер Марч — закончит составлять отчет.

Маккью и Вайнс одновременно разразились недоверчивыми воплями, но Флорес прервала их:

— Пожалуйста, адвокат, мне бы очень хотелось услышать, что можете рассказать вы и второй мистер Марч.

И Майк рассказал: о краткой связи Дэвида с Кассандрой, о телефонных звонках и угрозах, о намерении Дэвида, если необходимо, подать на нее в суд, о том, как Дэвид нанял меня и как я нашел Холли, и о газетах с заметками об Уильямсбергской Русалке.

— Мой клиент был потрясен этой новостью, а также расстроен и испуган… и, похоже, направление вашего расследования подтверждает его опасения. И потому мы решили подождать несколько дней, прежде чем связаться с полицией, и за это время сделать все возможное, чтобы выдвинуть другие версии для следствия. Как очевидно из отчета Джона, таких версий несколько.

Майк умел говорить, хорошо умел, даже очень хорошо, и в его изложении последовательность событий: рассуждения, решения и предпринятые действия — выглядела абсолютно логичной, даже неизбежной. Но несмотря на выступление Майка, суть истории оставалась неприемлемой. И он знал это — как и Рита Флорес, и копы.

Флорес сочувственно улыбнулась:

— Вам надо выступить перед моими студентами, адвокат, потому что это было просто великолепно. Право, вы оправдываете свою репутацию. Но факты, как ни грустно, заключаются в том, что, несмотря на все волшебные слова, конфетки из этого дерьма не получится. Все равно Холли Кейд шантажировала вашего клиента, он нанял частного детектива — ни много ни мало родного брата, — чтобы найти ее, и в результате она оказалась мертва. Все равно у мистера Дэвида Марча есть и мотив, и возможности.

— Мисс Флорес, вы говорите, что считаете моего клиента подозреваемым?

Она махнула рукой:

— Это просто дружеская беседа, адвокат, и я еще надеюсь послушать вашего следователя. — В ее словах иронии было совсем чуть-чуть. Майк повернулся ко мне, остальные тоже.

— Холли Кейд вела опасную жизнь, — начал я. И рассказал о своем расследовании и обо всем, что узнал об анонимных, часто экстремальных сексуальных опытах Холли, о сделанных скрытой камерой записях, о давлении, которое Холли оказывала на партнеров, о допросах, о жестоком бывшем парне, о парне нынешнем, отсидевшем за нанесение тяжких телесных повреждений, и о возможности использования неизвестным ее видеозаписей. Для шантажа, разумеется. По взглядам, которыми обменивались копы, и заметкам, которые делали, было ясно: из моего рассказа они почерпнули много нового. Рита Флорес опять посмотрела на меня, и я физически ощутил тяжесть этого взгляда.

Маккью демонстративно вздохнул и покачал головой:

— Я много слышал о вас — и ничего хорошего. Однако никто не говорил, что у вас достанет глупости обеими ногами влезть в ведущееся расследование… — Он снова покачал головой. — Мы знаем, что вы разговаривали с соседом мисс Кейд и с ее сестрой в Коннектикуте, но мне нужен список остальных: имена, адреса, номера телефонов — все. Мы должны выяснить, насколько сильно вы, мистер Марч, испортили дело.

— Я не вчера на свет родился, мистер Маккью. Я все документировал и ничего не испортил.

— Да уж, — фыркнула Вайнс. — Если вы впутались в ведущееся расследование, значит, понятия ни о чем не имеете. Могу представить, скольких свидетелей вы обработали.

Я глубоко вздохнул.

— Проверьте мои заметки, поговорите с людьми. Я никого не обрабатывал. Не задавал наводящих вопросов, не уговаривал и не указывал, какие давать ответы.

Вайнс не слушала.

— И бог знает, что вы сделали с уликами.

— С какими уликами? — огрызнулся я, а Майк кашлянул. — Мне ни одной не попалось.

— Да ну? — хмыкнул Маккью. — А когда вы обшарили квартиру Холли?

Я покачал головой:

— Это был не я.

Майк снова кашлянул и посмотрел на Флорес.

— Как сказал Джон, мы рады поделиться информацией… — Вайнс фыркнула. Майк сделал вид, что не услышал. — И похоже, мы обнаружили кое-что, с чем вы еще не сталкивались.

— Это не трудно, если знаешь, кто жертва, — отрезала Вайнс.

Майк посмотрел на Флорес.

— Я понимаю, рассказ Джона дает массу пищи для размышлений.

— Массу предположений, — вставил Маккью, — массу догадок.

Майк продолжал:

— И массу обоснованных сомнений. Мы рады всячески содействовать. Но мы могли бы быть полезнее, если бы знали немного больше о состоянии расследования.

Брови Маккью подскочили к корням волос.

— У вас хватает наглости просить…

Флорес не дала ему закончить:

— Мы все скрытничаем, адвокат, и, по-моему, на данный момент это совершенно естественно. — Она посмотрела на Маккью: — С другой стороны, Лео, поделиться информацией не вредно… при условии, что мистер Метц готов поступить так же.

Майк кивнул:

— В пределах разумного.

Вайнс нахмурилась, а Маккью стиснул зубы.

— Что вы хотите знать? — проворчал он.

— Например, откуда у вас видео Холли Кейд?

Маккью посмотрел на Флорес, та кивнула.

— Мы получили диск по почте. На нем была запись, а также снимок водительского удостоверения Марча.

— Вы знаете, откуда пришел диск?

Маккью покачал головой.

— На конверте стоял штемпель Манхэттена, но с обратным адресом Холли.

— В конверте еще что-нибудь было? — спросил Майк. — Например, записка?

Маккью на миг задумался, потом покачал головой.

— Анонимка, — заметил я. — Полиция работает просто потрясающе.

Вайнс чуть не вскочила со стула.

— Что вы себе позволяете?!

— Вам не показалось, что диск пришел уж слишком кстати? Подозрительно кстати?

— Мы что, должны были его проигнорировать? — Лицо Маккью покраснело. — Вот тогда бы, черт возьми, полиция сработала великолепно.

— Ни в коем случае, — ответил Майк, — однако с учетом информации, которой вы теперь располагаете — о том, что съемки Холли использовались для шантажа, — вы могли бы несколько иначе расценить получение диска.

Вайнс презрительно усмехнулась:

— Это как же?

Я опередил Майка:

— Вам не приходило в голову, что диск мог прислать шантажист… который, возможно, замешан в убийстве Холли, а потому имеет все основания подставить моего брата?

Вайнс собралась огрызнуться, но Флорес оборвала ее:

— Мы со всем надлежащим вниманием рассмотрим вашу версию, — сказала она. Потом посмотрела на Дэвида: — Ну а вы что молчите, мистер Марч? Вся наша беседа завязана на вашем имени, однако от вас самого мы пока ни словечка не услышали.

Майк кивнул, и Дэвид посмотрел на Риту Флорес. Заговорить ему удалось не сразу. Голос звучал тихо, но ровно.

— Майк и Джон изложили факты, мне нечего добавить. Но если вы хотите услышать от меня, замешан ли я в убийстве этой женщины, то я скажу вот что. Я не знаю, что с ней произошло, и не имею никакого отношения к тому, что с ней произошло.

Флорес неопределенно кивнула, и Маккью заговорил:

— У вас есть пистолет, мистер Марч?

Дэвид не дрогнул.

— Нет.

— Мистер Марч, вы можете рассказать нам, что делали две недели назад, считая от сегодняшнего дня? — спросил Маккью. И Дэвид подробно описал интересующий следствие день. История была знакомая, лакуны старые — несомненно, копам они бросятся в глаза, так же как бросились мне.

Маккью все записал и снова посмотрел на Дэвида:

— И ваша жена может подтвердить, что вы весь вечер провели дома? — Было что-то в его голосе, отчего волосы у меня на голове зашевелились.

— Да, — ответил Дэвид.

— Значит, она все время была с вами? — спросил Маккью.

Майк тоже уловил что-то нехорошее и вмешался.

— По-моему, мистер Марч выразился ясно, — произнес он прежде, чем Дэвид открыл рот.

Маккью переглянулся с Вайнс и Флорес, но заговорил о другом:

— Из ваших слов — или слов вашего адвоката — следует, что по телефону Холли главным образом выражала желание снова увидеться с вами. — Дэвид кивнул. — Других тем не было?

Дэвид выглядел озадаченным, и неприятное ощущение вернулось.

— Нет. Правда, она еще угрожала.

Маккью кивнул.

— Значит, Холли ни разу не упомянула о своей беременности?

Воцарилась тишина, словно ожидающая, когда ее заполнят звуки разрывающегося металла и бьющегося стекла. Лицо Дэвида из белого стало серым, он открыл и закрыл рот, но не издал ни звука. Я обнял его за плечи. Майк посмотрел на Флорес и потер подбородок. Его лицо было непроницаемым, голос — ледяным.

— Не желаете объясниться?

Флорес пожала плечами:

— Судмедэксперт сказал, что Холли была беременна. Срок — около четырех недель.

Майк сдвинул брови.

— Четыре недели. Возможно, она и сама не знала.

— Ну, спросить у нее трудно, поэтому мы спрашиваем вашего клиента.

Дэвид шумно вздохнул.

— Она ни разу не говорила ничего подобного.

— Тогда вас не затруднит дать нам образец ДНК, — попросила Флорес, — чтобы исключить вероятность вашего отцовства?

И снова вмешался Майк:

— Вопрос состоит в том, знал ли мистер Марч, что Холли беременна, и ответ на него — «нет». Мне кажется, разговор о ДНК немного преждевременный.

— Значит, поговорим об этом в другой раз, — пожала плечами Флорес. — Но, возвращаясь к лицам, знавшим о беременности Холли… — Флорес кивнула Вайнс, та кликнула клавишу в ноутбуке и развернула его экраном к нам.

Началась видеозапись. На этот раз сцена была хорошо освещена, а исполнительница главной роли полностью одета. Еще одна съемка скрытой камерой, установленной примерно на уровне колен и направленной куда-то вверх и вбок. На заднем плане виднелись окна, прикрытые металлическими решетками, а на переднем плане была женщина. Жесткие темные волосы, большие глаза на бледном узком лице. Несмотря на плохой звук, слова Стефани звучали отчетливо: «Оставь его в покое, проклятая сука. Оставь моего мужа в покое».

Откуда-то со стороны донесся высокомерный смех, и я понял, что смеется Холли. Рита Флорес обратилась к Дэвиду. Сквозь гул в ушах ее голос звучал словно издали.

— Где сейчас ваша жена, мистер Марч? — спросила она.

Глава 28

На кухне послышался грохот — наверное, от битья посуды, — и мы услышали, как Дэвид выругался. Майк Метц покачал головой.

— Я бы и сам что-нибудь расколотил, — тихо произнес он, глядя из окна гостиной Дэвида на бело-серые лоскутки Центрального парка. Голые ветки нависали над землей, как туман, и что-то вроде тумана окутывало мой мозг с тех пор, как мы вышли из участка на Питт-стрит. Я потер лицо обеими руками. Без толку. — Мы оказались именно в том положении, которого я надеялся избежать, — продолжал Майк. — Мы выведены из равновесия, мы застигнуты врасплох, мы вынуждены играть в догонялки. — Он тяжело вздохнул, ослабил галстук и закатал рукава рубашки до локтей. — А догонять Флорес нелегко.

— А что она вообще там делала? — спросил я. — Рановато еще объявляться помощнику окружного прокурора.

— Ей нужно защищать свои интересы, — ответил Майк. — Отвратительное убийство, богатый, высокопоставленный подозреваемый, много секса… и все это на таком шумном медийном рынке, как Нью-Йорк. Если дойдет до процесса, это минимум полгода истерии на кабельном телевидении, потом книга и бог знает что еще. Однако на таком деле очень легко загубить карьеру, а такого провала допускать нельзя. Вот Флорес и явилась — приглядеться и предупредить.

— О чем?

— О том, что она настроена серьезно, но готова и к сделке; о том, что в случае отказа от сделки твоему брату не поздоровится. И — самое главное — о том, что у нее все козыри на руках.

— Но ведь видео…

— К черту видео! — оборвал Майк. — Эту мерзость присяжным даже показывать нельзя.

Маккью и Вайнс продемонстрировали нам только кусочек, но и его хватило. Холли, по обыкновению, устроила допрос, а Стефани была вся белая и дрожала от гнева.

Я глубоко вздохнул.

— Ну, до присяжных-то нам еще далеко.

— Не так далеко, как мне бы хотелось, — ответил Майк.

Он повернулся и прошелся по комнате. Прогулкаоказалась долгой: по отбеленному паркету, по белому ковру, мимо низкой блестящей мебели из стекла, полированного камня и белой кожи. Лицо Майка было бледным и сосредоточенным.

— Подробности жизни Холли застали их врасплох, — заметил я. — Это нам на руку.

— Подробности замедлят дело, мы можем выгадать немного времени. Копы займутся проверкой предоставленной нами информации — по крайней мере обязаны заняться, — но, если сразу не пойдет, заморачиваться не станут, подтасуют факты, да и успокоятся. Они уверены: убийца — Дэвид. Или Стефани. Или оба. Уверены, так и знай.

— Я понял.

Майк нахмурился.

— Ты у них тоже под вопросом.

— Это я тоже понял. Как ты хочешь распорядиться временем, которое мы выгадали?

— Первым делом найди Джейми Койла.

Я поднял бровь.

— Койл — первый в списке людей, с которыми хочет поговорить Маккью.

— Именно. И мне не нужны новые сюрпризы. Я хочу знать, что он может рассказать, и не желаю слышать его рассказ из вторых рук. В смысле из рук Риты Флорес.

— Копы вряд ли мне обрадуются.

— Даже не сомневайся, — согласился Майк, — впрочем, ничего не поделаешь.

— Тебе легко говорить — не у тебя отберут лицензию.

Майк бросил на меня косой взгляд.

— Твой брат сейчас в весьма щекотливом положении. Не время…

— Знаю, — оборвал я. — Знаю. А вдруг Койл подался в бега?

Майк снова уставился в окно.

— Самое лучшее для твоего брата — признавшийся Койл. Немногим хуже — Койл сбежавший.

— Как насчет Койла, не имеющего никакого отношения к смерти Холли?

Он покачал головой:

— Очень плохо. Без приемлемой альтернативы Флорес продолжит гнуть свою линию.

Я смотрел на Пятую авеню, на автобус, проехавший мимо входа в Центральный парк с Девяностой улицы. Я еще не знал, какое обвинение можно выдвинуть против Койла — можно ли вообще, но высказываться не стал. Майк, похоже, прочитал мои мысли.

— Если можешь предложить кого-то другого, не молчи, — сказал он. — Потому что Флорес не терпится и время против нас.

Я покачал головой.

— Думаешь, Флорес собирается вскоре начать работать под протокол?

— Возможно. И тогда истерию уже не остановить. Скандал обеспечен. Чем дольше Дэвид остается в центре внимания Флорес, тем больше вероятность, что пресса об этом пронюхает.

— Копы сообщат об установлении личности?

— Флорес сказала, что они уже известили сестру, но официального объявления пока нет.

Мы услышали лязг металла о кафель и проклятия Дэвида. Я вышел из комнаты в холл и посмотрел в сторону кухни. По полу мелькнула тень, только и всего. Я повернулся к Майку:

— Значит, я ищу Койла. А ты чем займешься?

Майк пригладил волосы.

— Первым делом надо посидеть со Стефани и выяснить, что же, черт побери, происходит.

Я кивнул.

От Дэвида не было никакой помощи. Пока мы ехали в такси из центра, он молчал. Оказавшись дома, отпустил горничную и замер в полной прострации. Я отвел его в гостиную и усадил на софу. Майк задавал вопросы, Дэвид с трудом подбирал ответы.

— Что Стефани знала о ваших романах?

— Знала, что у меня бывают женщины. Понятия не имею откуда. Мы не говорили об этом… напрямую. Может быть, один раз… не знаю. Я полагал, что она не знает о Рен… она ни словом не обмолвилась. Наверное, я ошибался.

— В тот вторник вы провели вместе весь вечер?

— Когда я вернулся, Стефани была дома, но через некоторое время ушла. Сказала, что идет недалеко, на Восемьдесят шестую улицу… в кино… не помню с кем, с какой-то приятельницей. Не знаю, когда она вернулась… выпил, наверное, и уснул. Когда я проснулся — около половины двенадцатого, — она уже была дома и выглядела, по-моему, прекрасно.

— Как она могла познакомиться с Холли?

— Не знаю. Может, Холли ей позвонила. Понятия не имею.

— Думаете, Стефани могла…

— Нет, абсолютно исключено. Стеф ни при чем. Ни при чем. — Дэвид говорил монотонно и все время таращился на ковер, словно в узорах было скрыто что-то видимое лишь ему. И только когда Майк спросил о беременности Холли, Дэвид поднял глаза. Он покраснел, и на мгновение на губах мелькнула горькая улыбка. — Это не я, — отрезал он.

Майк говорил очень мягко:

— Бывает, презервативы подводят.

— Это не я.

— А Холли не…

— Никогда не говорила об этом ни слова.

— Не могла она сказать что-то Стефани? — спросил Майк.

— Не знаю, говорила она что-то или не говорила, но Стеф… она не поверила бы.

И Дэвид ушел на кухню варить кофе.

Майк сунул руки в карманы и снова прошелся по комнате.

— Зря он солгал Маккью.

— Что они со Стефани были здесь весь вечер? Он растерялся… ошибся.

Майк поджал губы.

— Называй как хочешь. А на языке копов это неподтвержденное алиби.

— Чье алиби?

Он покачал головой.

— В том-то и вопрос, да?

В дверях появился Дэвид. В руке у него был пустой молочник, на лице смущение.

— Там что-то с кофеваркой… — пробормотал он устало.

— Разберусь, — сказал я.

Кухня Дэвида — вся из камня и стали — напоминала поле боя: рассыпанные по столу кофейные зерна, пустая кофемолка, опрокинутая, с выдернутым из розетки шнуром, упаковка с бумажными фильтрами на полу, там же — мерная ложка и пальто Дэвида. Я подобрал пальто и все остальное, смолол зерна. Пока варился кофе, я заметил возле раковины открытую бутылку водки. Черт.

Нашел поднос и отнес кофе в столовую, куда уже перебрались Майк и Дэвид. Они сидели за длинным овальным столом, Дэвид смотрелся в блестящую столешницу. Майк выглядел так, словно ждал ответа, хотя было очевидно: не дождется.

— Дэвид, если хотите, я сам позвоню вашей жене. Обязательно надо рассказать ей о произошедшем. Я должен встретиться со Стефани.

Дэвид вздохнул и встал.

— О Господи, да позвоню я ей. — Энергии на вспышку раздражения ему не хватило. Он вышел из комнаты, и Майк посмотрел на меня.

— Он пил? — Я кивнул. — У него с этим проблемы?

— Не знаю.

Майк взял кружку с кофе.

— Прекрасно, — пробормотал он, — просто прекрасно.

Дэвид вернулся с покрасневшими глазами и сообщил, что не дозвонился до Стефани. Ее сотовый выключен, а родители сказали, что ее весь день не было дома. Он оставил сообщение. Майк решил пока больше не спрашивать. Он надел пальто и вытащил из карманов перчатки.

— Позвонишь, если добудешь что-нибудь по Койлу? — Я кивнул и проводил его до двери. — Не давай ему раскисать, — шепнул он, но не посоветовал, как это сделать.

Дэвида я нашел на кухне, с бутылкой в одной руке и стаканом в другой.

— Сейчас есть дела поважнее, — заметил я.

Дэвид подошел к холодильнику и сунул стакан под дозатор льда.

— Отстань, — вяло отмахнулся он.

— У тебя еще есть дела, и лучше их делать на трезвую голову.

— Я позвонил Стефани. Ее не было.

— Я говорю о звонке Неду.

Дэвид щедро плеснул водку в стакан. Сделал глоток, прислонился к кухонному столу и вздохнул:

— Я сказал ему, что не приду.

— Он должен знать, что происходит.

— Ему-то какое дело?

— Ты управляешь отделом, Дэвид. Нед управляет фирмой. Ему надо быть в курсе происходящего и могущего произойти. Ему надо подготовиться.

— Подготовиться к чему? — Дэвид поднял голову. Лицо в пятнах, запавшие глаза. — К чему, Джонни? Что на меня наденут наручники? А заодно и на Стеф? Или, может, на обоих? Чего, черт подери, ему ожидать? — Дэвид потер лоб.

— Просто скажи ему, что происходит.

Дэвид уставился на что-то у меня за плечом.

— Я не знаю, что происходит, — прошептал он.

Я забрал у него стакан, он не сопротивлялся.

— Хочешь, я сам позвоню? — спросил я, и через некоторое время Дэвид кивнул. Я вылил водку в раковину и взял его за локоть. Мы пошли в гостиную, и я усадил Дэвида на длинную белую софу. Он поднял глаза.

— Я не думал… что все так закончится. — Говорил он невнятно, веки норовили закрыться. Я не знал, что он имел в виду под словом «все».

— Не драматизируй, Дэвид. Все еще никак не закончилось. Ничего не закончилось.

— Это видео… Стеф так рассердилась.

— Ничего не закончилось, — повторил я. — Еще можно кое-что сделать.

Он взял меня за запястье старческой рукой, и я почувствовал, как она дрожит.

— Боже, — вздохнул Дэвид. — Как я устал.

Я ушел на кухню позвонить, а когда вернулся, Дэвид спал, уткнувшись подбородком в грудь и тяжело дыша. Время от времени он стонал и дергался, как собака, и во сне продолжающая бег.

Глава 29

В Тэрритаун я приехал в начале пятого. Желтушный закат просачивался сквозь тучи, окрашивая Гудзон в цвет блекнущего синяка. Я приехал повидать Кенни Хейгена, менеджера по техобслуживанию кондоминиумов «Ван Винкль корт», дядю Джейми Койла. Я свернул с шоссе номер 9 на Колледж-авеню и двинулся в сторону реки. Из-за стен грязного снега на обочинах пропустил два перекрестка, но в конце концов нашел нужное место. Похоже, дело не стоило затраченных усилий.

«Ван Винкль корт» оказался комплексом из уродливых двухэтажных домиков, образующих круг. Всего их было восемь, приземистых бункеров с облицовкой под кирпич и белой виниловой отделкой. Человеку с солеукладчиком, прокладывающему дорожки между домами, не удавалось развеять впечатление полной заброшенности. Он подкатил солеукладчик к лестнице, спустился, громко топая, к подвальной двери и исчез. Я вышел из прокатного «ниссана» и двинулся следом.

Металлическая дверь вела в низкий коридор. Справа была кладовка с кучей инструментов. А еще в кладовке оказался невысокий человек в зеленой куртке, пристраивающий солеукладчик рядом с брезентом. Он посмотрел на меня и стянул перчатки. Он говорил с сильным испанским акцентом, английский же, очевидно, знал плохо.

— Помогать? — спросил он.

— Кенни Хейген?

Человек указал в сторону коридора:

— Там Кенни.

Я кивнул и пошел дальше.

Кенни я обнаружил в кабинете, заваленном старыми кухонными плитами, помятыми, обожженными, в жирных пятнах и неопознанных ошметках — как и он сам. Кенни, казалось, под шестьдесят; он был худой, морщинистый, краснолицый и чумазый. Рукава перепачканной сажей клетчатой рубашки закатаны, под ней виднеется теплая фуфайка, на тыльной стороне руки татуировка: кричащий орел. На подбородке — красная запятая — вероятно, из кетчупа. Когда я вошел, Кенни возился с паяльником и маленьким мотором и в комнате пахло горячим металлом. Он оторвал взгляд от стола и положил мотор. Маленькие голубые глазки за замотанными изолентой очками в проволочной оправе. Кенни провел жилистой рукой по белым волосам.

— Вам что-то нужно? — Голос оказался ниже, чем можно было ожидать, судя по росту, и я решил, что дело в курении. На столе стояла полная окурков пепельница, рядом валялась пачка «Мальборо». Кенни положил паяльник на край пепельницы и прикурил сигарету от белой пластмассовой зажигалки.

— Я ищу Джейми, — ответил я.

Кенни прищурился.

— Какого Джейми?

— Вашего племянника.

— Вот как. А вы кто ему будете?

— Приятель приятеля. Пытаюсь связаться.

Кенни кивнул.

— Да ну? Что ж, я тоже пытаюсь. Если найдете этого придурка, свистните мне.

— Я думал, Джейми здесь работает.

— Только до нашей следующей встречи.

Перед столом Кенни стоял пластмассовый стул, я подвинул его и сел.

— За что такая немилость?

— Например, за то, что Джейми уже две недели не показывается на работе. И хоть бы позвонил, сказал, дескать, хвораю или что. И на мои звонки, мать его, не отвечает. Я уже весь телефон оборвал. А главное, он подвел единственного оставшегося у него родственника, который, между прочим, сильно рисковал, чтобы добыть ему эту работу. Достаточно причин? — Каждая фраза сопровождалась взмахом сигареты, пепел летел во все стороны.

Я кивнул.

— А где он живет?

— Одно время жил здесь, в квартире в конце коридора, но уже давно не показывался.

— Телефон не дадите?

Кенни оттарабанил сотовый номер Койла.

— Только он выключен.

— Есть еще родственники, с которыми Джейми общается или, может быть, навещает?

— Его старик спился и помер двадцать лет назад, а мою сестру, упокой, Господи, ее душу, мы потеряли три года назад… так что, как я говорил, у Джейми только я и остался.

— А что, друзей у него нет?

Кенни провел рукой по лицу, размазывая жир. Пожал плечами.

— Вы, наверное, знаете больше меня. Сомневаюсь, что у Джейми есть друзья. — Кенни помолчал, изображая задумчивость. — Разве только парень с севера штата. Они вместе сидели.

— Имя знаете?

Кенни выдохнул дым и покачал головой.

— Номер телефона или адрес?

Снова дымный выдох.

— Не знаю… Может, где-то в Буффало.

Я кивнул. Буффало.

— Вы знакомы с девушкой Джейми?

Кенни вскинул брови:

— У него есть девушка?

Я не потрудился объяснить.

— Джейми ничего не оставлял, когда уехал?

— Посмотрите сами. — Кенни залез в карман большой оранжевой парки, висевшей на спинке стула. Выловил позвякивающее кольцо с ключами. — Идемте, — сказал он и двинулся по коридору. Я пошел следом.

Квартира была темная и тесная, меньше трехсот квадратных футов, и вся просматривалась от двери. Справа мини-кухня, встроенная в стенной шкаф. Рядом уборная — едва ли больше, чем в самолетах. На полу — под узким окном, врезанным почти под потолком, — матрац. Грязно-белые стены, на полу серый линолеум. Лампочка без абажура распространяла свет, похожий на грязную воду.

Кенни велел мне запереть дверь, когда закончу. Времени понадобилось немного. Но, кроме пыли и запаха мазута, я ничего не обнаружил. Когда я выходил, Кенни снова сидел за столом, рассматривая мотор и выдыхая дым. Я не потрудился попрощаться.

Я сел в прокатную машину, выехал со стоянки «Ван Винкль корт» и двинулся обратно к шоссе номер 9. Ярдов через пятьдесят остановился. В снегу на другой стороне улицы было углубление — видимо, оттуда выкопали машину. Я круто развернул «ниссан» и загнал его в снежную пещеру. Вытащил и настроил бинокль. Уже почти стемнело, но фонари вокруг «Ван Винкль корт» давали достаточно света. Я разглядел этого лживого ублюдка Кенни, когда тот поднялся по лестнице из подвала.

Как актер Кенни не уступал Джину Вернеру. Он не попытался выведать, кто я, откуда знаю Джейми или что мне от него надо, и ни разу не послал меня. Реплика насчет дружка в Буффало по фальши равнялась разве что удивлению, которое Кенни изобразил, когда я упомянул девушку Джейми. А главное, Кенни слишком уж охотно разрешил мне осмотреть квартиру. Он хотел, чтобы у меня создалось впечатление, будто Джейми уехал, я же решил, что Пупс где-то неподалеку и Кенни знает где. Я приоткрыл окна, погасил свет в машине, выключил двигатель и застегнул парку до подбородка.

Вечерело. К «Ван Винкль корт» все чаще подъезжали машины, все больше огней загоралось в облицованных под кирпич будках, однако к ведущей в подвал лестнице никто не подходил. Я ждал, смотрел… и вспоминал разговор с Недом.

Он удивился (с моего последнего звонка прошло восемнадцать месяцев), но по тону понял: я звоню не просто поболтать. Молча выслушал мои слова о том, что Дэвид вовлечен в расследование убийства, что жертва — женщина, с которой у Дэвида была сексуальная связь, что Дэвид — или Стефани — может стать подозреваемым в ее смерти и что, если дойдет до ареста, пресса сожрет нас живьем.

Новости потрясли Неда — да и могло ли быть иначе? Однако наш старшенький поднялся на самый верх в «Клейн и сыновьях» не за умение паниковать или делать глупости; не дрогнул он и теперь. Нед задавал вопросы по существу, не давил, если я не хотел отвечать, и не заставлял гадать, если я не знал ответа. Судя по звукам, он все время что-то торопливо записывал. Спросил об адвокатах и вроде немного расслабился, когда услышал, что Дэвида представляет Майк Метц.

— Как Дэвид?

— Поэтому я и звоню. Мне надо ехать, но его нельзя оставлять одного. Он пил.

— Стеф дома нет?

— Нет, и я не знаю, когда она приедет. И приедет ли.

— О Господи. — Нед вздохнул. — Я пришлю Лиз.

Нед положил трубку, а через час приехала моя старшая сестра. Я встретил ее в передней. Черное пальто надето на черный костюм, белокурые волосы зачесаны назад. Высокая, так что даже на низких каблуках одного роста со мной. В прищуренных зеленых глазах неуверенность. Обычная холодная невозмутимость покинула ее, и красивое энергичное лицо было искажено беспокойством, больше похожим на гнев. Лиз теперь так походила на мать, что мне стало не по себе.

— Где он? — спросила сестра хриплым шепотом.

— Спит на софе. Если повезет, поспит еще какое-то время.

— И что мне с ним делать, когда проснется?

Я пожал плечами:

— Посиди с ним. Дай поесть. Следи, чтобы он не наделал глупостей.

Лиз покачала головой:

— Легко сказать — следи. Он удивится, увидев меня?

— Вероятно.

— И разозлится?

— Определенно.

Лиз снова покачала головой.

— Превосходно. Нед сказал, что он пил.

Я кивнул.

— Не позволяй ему пить.

— Я должна как-то удержать его?

— Сделай все, что можешь.

Я надел пальто, и Лиз схватила меня за руку:

— Боже мой, Джонни, это мелодраматично даже для тебя. Ни единого слова больше года, и вдруг ты оказываешься замешан в убийстве — да еще в компании не с кем-нибудь, а с Дэвидом. Что, черт побери, проис…

Я не дал ей договорить.

— Всякое бывает, сестренка. В данный момент я стараюсь, чтобы с Дэвидом не случилось худшего. — Я попытался отнять руку, но Лиз не отпускала.

— «Всякое бывает» — не объяснение. Как Дэвида угораздило вляпаться в… во все это?

— В двух словах не объяснить, — ответил я, — а может быть, и вообще не объяснить. Попробуй спросить самого Дэвида, когда он проснется.

На ведущей в подвал лестнице что-то шевельнулось, и я схватился за бинокль. Мелькнуло оранжевое: Кенни Хейген и его большая парка осторожно шли по дорожке. Он что-то держал под мышкой, и я не сразу разобрал, что именно. Оказалось, две вещи: упаковку «Мальборо» и коробку пончиков. Кенни миновал два дома с южной стороны, спустился по лестнице и выловил из кармана кольцо с ключами. Повозился с замком и вошел. Пробыл внутри двадцать минут (я засек время) и вышел уже с пустыми руками.

Кенни уже спускался по лестнице в свой подвал, когда помятый коричневый «форд» проехал мимо меня и вполз на парковку «Ван Винкля». Из машины вышли двое, и мне не нужен был бинокль, чтобы узнать решительно выпяченный живот Маккью и короткие белокурые волосы Вайнс. Оба направились прямо к дому Кенни Хейгена. Полчаса спустя Вайнс вышла одна. Села в «форд», завела двигатель, но никуда не поехала. Через минуту-другую окна запотели, и Вайнс превратилась в туманный силуэт.

Вайнс просидела так минут пятнадцать и вышла, когда рядом с ней остановилась тэрритаунская патрульная машина. Оттуда вылез коп в форме и пожал ей руку, а еще через минуту подъехал дешевый седан. В нем обнаружился высокий парень, возможно, один из копов, явившихся утром к Дэвиду. Он поговорил с Вайнс и тэрритаунским копом, и все трое пошли к подвалу Кенни. А потом высокий парень наклонил голову и что-то сказал Вайнс. Она остановилась, повернулась, парень указал на мою машину, и Вайнс пошла, а потом и побежала в мою сторону.

Я завел двигатель, поставил переключатель передач на задний ход, молясь, чтобы никто не шел по улице. «Ниссан» вилял и скользил, когда я выбирался из укрытия на дорогу. Вайнс бежала через парковку «Ван Винкль корт». Она расстегнула пальто и шарила за пазухой. Я включил дальний свет. Она заслонила глаза, и я нажал на газ. Одно жуткое мгновение колеса выли и крутились, из-под них веером летел грязный снеге песком. Потом машина вздрогнула, развернулась, и я исчез.

Майку я позвонил из Соу-Милл.

— Вряд ли она разглядела меня, но если разглядела, то я довольно скоро об этом узнаю.

— Что с Койлом? — спросил Майк.

— Койл уехал, но недалеко, и я совершенно уверен, что дядюшка Кенни знает куда. Завтра попробую еще раз, если только Маккью и Вайнс не опередят меня или не отберут лицензию.

— Только с утра горячку не пори, — сказал Майк.

— Почему?

— Дэвид наконец связался со Стефани. Рассказал о копах и объяснил, что ей надо ответить на несколько вопросов. Стефани обещала вернуться завтра утром.

— Наконец-то, — вздохнул я. — Но я-то тут при чем?

Майк надолго замолчал, потом откашлялся.

— Она заявила, что будет говорить только с тобой.

Глава 30

Горничная встретила меня у двери. На морщинистом лице ничего не отражалось, но в голубых глазах светились тревога и любопытство. Я понимал ее чувства. Она проводила меня из передней по коридору и оставила ждать в комнате, оформленной в цвете хаки. Стены почти полностью скрыты книжными полками, приземистая кожаная мебель. Из окон видны парк, клин Музея Гуггенхайма и голубое-голубое небо. Было половина одиннадцатого, на Пятой авеню теснились автомобили, однако в квартиру не проникало ни звука.

Дэвид уехал в офис. Вряд ли ему хорошо работалось, судя по оставленному Лиз сообщению.

«Он начал пить около шести, и остановить его было невозможно. Я просидела до одиннадцати, пока он не отключился, потом ушла. Он настоящий алкоголик. Жаль, что я не единственный ребенок в семье. Вы с Недом у меня в долгу, и расплату неплохо бы начать с объяснения, что за чертовщина тут происходит».

Около шести… Очевидно, после телефонного разговора со Стефани. Представляю, как прошел этот разговор; тяга к бутылке — вполне объяснимая реакция. И что Дэвид себе надумал из-за настойчивого желания Стефани общаться только со мной? Майк повторил это дважды, но я так и не понял.

Я покачал головой и прошелся по комнате. Книжные полки были забиты одинакового размера темно-желтыми книгами. Все посвящены современной архитектуре и все на итальянском; насколько мне известно, Дэвид ничего не смыслит ни в том ни в другом. Разумеется, за последнее время я убедился: ни о брате, ни о его жене я ничегошеньки не знаю. Не исключено, что Дэвид — или Стефани — свободно владеет итальянским и обожает Ю Мин Пэя.^[11] А возможно, это дизайнерский ход. Поди пойми.

На некоторых полках стояли фотографии: Дэвид и Стефани натянуто улыбаются на каком-то официальном приеме; Стефани в их ист-хэмптонском доме, бледная и измученная на фоне красной двери; Дэвид, Нед и Лиз на яхте Неда. Все трое промокшие, Нед и Лиз широко улыбаются. Дверь открылась, и вошла Стефани.

Бледная, босая, в джинсах и сером шерстяном свитере. Распущенные волосы темной волной рассыпались по плечам, несколько смягчив резкие черты. Покрасневшие, запавшие глаза казались больше, чем обычно, а с лица сошла типичная напряженность. Выражение было, скорее, отстраненное, растерянное, как у больного, живущего от приступа к приступу. Двигалась Стефани неловко и осторожно, словно кости вдруг стали невесомыми и внезапный порыв ветра мог унести ее. Она устроилась в большом кресле, поджав маленькие белые ноги. В руке у нее был стакан воды, она отпила из него и поставила на колено. Взгляд, устремленный на меня, казался почти робким.

— Не такого разговора я ожидала, — проговорила Стефани, выдавив чуть заметную улыбку. В голосе слышались дрожь и глубокая усталость.

— Признаться, я тоже, — ответил я.

— В голове не укладывается, какую кашу заварил Дэвид: женщина, видео, а теперь подозрение в убийстве. Мне следовало бы беспокоиться о допросах в полиции, а я все время думаю о телевидении, представляю, как журналисты гоняются за людьми, прикидываю, что бы они сделали с нами. Кто теперь захочет заговорить со мной, кому я смогу посмотреть в глаза? — Стефани покачала головой, теребя шов на джинсах. — Знаешь, почему я согласилась поговорить именно с тобой?

— Не потому, что мы дружили.

Стефани снова покачала головой.

— Скорее потому, что мы никогда не притворялись, что дружим, — сказала она. — Мы никогда не симпатизировали друг другу… — Я попытался заговорить, но она отмахнулась. — Не трудись, Джон. Не сейчас. Мы терпеть друг друга не могли, но зато и не притворялись. Мы никогда не лгали друг другу. В сущности, в этом кошмаре ты единственный, кто не лгал мне.

— Майк Метц…

— Я совсем не знаю Майка Метца. Не исключено, что он лучший адвокат на свете, — я молю Бога, чтоб так оно и было. Пожалуй, если он хорошо себя проявит, я буду ему доверять. Но сейчас он для меня — просто голос в телефонной трубке, а я не могу обсуждать личные проблемы с посторонним человеком. Пока не могу. Сейчас мне нужен человек знакомый. И правдивый.

— Даже если ты этого человека недолюбливаешь?

Снова чуть заметная улыбка.

— Странно, да? Доверять человеку, которого не любишь.

— Бывают и более странные вещи.

Легкая улыбка стала печальной, потом исчезла.

— Например, быть замужем за человеком, которому не доверяешь.

— Пожалуй. — Я глубоко вздохнул и достал блокнот. — Мне надо задать тебе несколько вопросов.

Стефани кивнула.

— Не хочу в камеру. Если цена такова — давай.

Если бы все было так просто, подумал я. А потом я спрашивал, а она отвечала.

— Я давно догадывалась. Правда, я ни разу не поймала Дэвида с поличным, но, когда у него что-то намечалось на стороне — или уже имело место, — тон у него делался одновременно раздраженным и виноватым. В смысле он таким тоном отвечал на мои вопросы типа «Где ты был?» или «Куда ты собрался?». Периодически он возвращался домой с вороватым и немного самодовольным видом. До меня не сразу дошло, несколько лет понадобилось. Наверно, я сознательно закрывала глаза на шашни Дэвида. Впрочем, так многие обманутые жены себя ведут. О Холли я узнала вскоре после Нового года. Она оставила сообщение: «Дэвид, почему ты не звонишь?» — или что-то в этом роде. Дэвид тогда казался более напряженным, чем обычно, и пил больше. Я чувствовала: его что-то гнетет. Потом я услышала сообщение Холли и поняла, что именно.

— Ты поговорила с Дэвидом?

Стефани снова выдавила улыбку, на сей раз горькую.

— По-твоему, в этом был бы смысл?

— Вероятно, нет.

— Я тоже так думала, но все равно попыталась. Дэвид рассердился по-настоящему. Он рассердился на меня. А потом просто соврал. Дескать, все в порядке, занят новой работой. Я знала, что это ерунда, но… — Стефани сжала челюсти, подавляя вспыхнувший было гнев.

— Как ты с ней познакомилась?

Стефани помрачнела и покачала головой.

— Она собственной персоной явилась, можешь себе представить? Был вечер четверга, я возвращалась с йоги. Подошла к парадной двери, слышу, в холле какая-то женщина кричит на швейцара. Голос такой театральный, с придыханием, но в то же время знакомый. Я не сразу поняла, откуда он мне знаком. Стояла на тротуаре и слушала. А потом поняла, почему перебранка так меня насторожила: они поминали Дэвида. «Не лги мне. Не говори, что его нет дома, — я сама только что видела, как он вошел. Марч, квартира 10А». Женщина производила впечатление сумасшедшей, и тут до меня дошло, кто это. А Холли бросилась вон из дома. Она пробежала мимо меня. Я была потрясена ее красотой.

— Ты заговорила с ней?

— В тот раз — нет.

— Тогда как…

— Я пошла за ней. — Стефани покраснела.

— Куда?

— На Восемьдесят шестую улицу, потом в подземку и потом, когда она вышла в Бруклине, «вела» ее до самой квартиры. — Видимо, я изменился в лице, потому что Стефани покачала головой: — Я ничего не планировала. Все произошло само собой. Я не могла оторвать от нее взгляда, и я… я должна была проследить за ней.

Черт.

— Вот тогда ты и заговорила с ней — в ее квартире?

— Нет, только на следующий день. Всю ночь я думала о… — Стефани умолкла, зажмурилась и сжала пальцами переносицу. Что-то пробормотала — возможно, выругалась — и подняла голову. — В тот вечер Дэвид вел себя хуже обычного, огрызался на каждое мое слово и пил… Неудивительно: пока женщины остаются безликими, притворяться гораздо легче. Но я слышала ее голос, я видела ее. Я так больше не могла. Холли не шла у меня из головы, мне мерещились всякие грязные сцены с участием Дэвида. Я должна была что-то сделать. И на следующий день я поехала к Холли.

— Что произошло?

— Это было ужасно. Она смеялась и… Я не заметила камеры, но Дэвид сказал, Холли все записала.

— Мы видели только часть записи. Мне надо знать все.

Стефани ссутулилась и отпила воды.

— Я назвала свое имя в домофон, и Холли сразу догадалась, кто я, и засмеялась. Она впустила меня в квартиру, я села. Холли очень долго молчала. Просто пристально смотрела на меня и ждала. Квартира была мерзкая — тесная, темная… Да и дом прегадкий. Но почему-то под взглядом Холли я чувствовала себя… не знаю… голой. Наконец я просто сказала то, что должна была сказать.

— Что именно?

— Велела ей оставить Дэвида в покое. Сказала, чтобы она нашла себе мужа и перестала преследовать моего. Какое-то время она молчала и все смотрела на меня, как на какое-то насекомое. А потом засмеялась. Я рассердилась… еще больше… и наговорила всякого.

— Чего именно?

— Я ругала ее, а она только громче хохотала. А потом заговорила.

— О чем?

Стефани посмотрела в окно, на одинокую фигуру, двигавшуюся вокруг фонтана, — медленно ползущее черное пятно на фоне бело-синего снега. Лицо Стефани застыло, челюсти снова напряглись.

— Холли задавала вопросы… обо мне и Дэвиде.

— Какие вопросы?

— Спрашивала, почему я позволяю мужу трахать других женщин. — Слова застревали у нее в горле, на шее появилось красное пятно. — Как я могу быть за ним замужем и терпеть его измены… почему я вообще вышла за него, если собиралась допускать такое. Почему не разведусь. Почему применяю страусиную тактику. Потом спросила, не я ли довела мужа до интрижек на стороне — в смысле, может, мне в глубине души нравится представлять его… — У Стефани перехватило дыхание, она покачала головой и посмотрела на меня: — Спрашивала, знала ли я вообще, что… что Дэвид любит в постели, говорил ли он со мной о том, что делает с другими женщинами. С ней, в частности. Делал ли он когда-нибудь такое со мной. Только попроси, говорит, я все расскажу. Мастер-класс проведу.

У меня схватило живот, на шее выступила испарина. Стефани шмыгнула носом и отпила воды.

— Она еще много чего говорила, но, думаю, ты уловил смысл.

— Что ты сделала? — спросил я.

Слабая улыбка появилась снова и не исчезла. Стефани смотрела мне в глаза.

— Она сидела в своей тесной квартирке и улыбалась, такая красивая… это было отвратительно. Она была отвратительна, и мне хотелось убить ее. Хотелось ударить ее чем-нибудь или свернуть ей шею, и будь у меня тогда пистолет, я бы пристрелила ее на месте.

Во рту у меня пересохло, было трудно выдавливать слова.

— Что ты сделала? — спросил я снова.

Она засмеялась сердито и горько — как эхо прежней Стефани.

— Что я сделала? Я, Джон, расплакалась. Разревелась, как ребенок, и выскочила оттуда как ошпаренная. Бежала, пока не нашла такси, и плакала всю дорогу домой. — Стефани покачала головой и вытерла глаза.

— Когда вы увиделись снова?

— Мы не виделись.

— Никогда?

Стефани посмотрела на меня прищурившись:

— Никогда.

— Вы не дрались там, в ее квартире? Ты не ударила ее?

— О Господи, нет же. Жаль, что я не дала ей пощечину… Жаль, что не смогла… Нет, я не дотронулась до Холли.

— Значит, насилия не было?

Стефани села прямо, лицо словно застыло.

— Я же сказала: я ее пальцем не тронула.

— Ты угрожала ей?

— Я… я была сердита. Я вопила, ругалась, требовала, чтобы она оставила нас в покое. Возможно, сказала что-нибудь еще…

— Что именно?

— Не помню.

— Ты угрожала физической расправой? Или…

— Я же сказала: я была в состоянии аффекта, всех своих слов не помню.

Я кивнул.

— Ты не заметила у нее каких-нибудь ран или ушибов? Может, были синяки, царапины?

Стефани снова прищурилась.

— Нет, ничего подобного.

— Холли только вопросы задавала или что-нибудь еще говорила?

Стефани покачала головой.

— Только вопросы. Больше ничего не было.

Я посмотрел в свои заметки.

— Ты рассказала Дэвиду о том, что сделала?

— Я… я растерялась.

— Звонки прекратились?

— Вряд ли она звонила после нашей встречи, но, кажется, это не очень помогло Дэвиду. Он буквально извелся. Он паниковал. Я не знала, что делать, а потом он пошел к тебе.

— Откуда ты узнала об этом?

Стефани уставилась на ковер.

— Я видела вас вместе, за завтраком. Я… следила за ним.

— Ты хорошо поработала.

Она снова покраснела.

— Здесь нечем гордиться. Я была в ярости… не представляла, куда бежать, к кому обращаться. Потом увидела вас вдвоем и подумала, что ты как-то связан с Холли, что это ты втянул Дэвида. На меня как затмение нашло. — Стефани подняла глаза. — Это было недостойно, я знаю.

Я глубоко вздохнул.

— Расскажи мне о том вторнике.

— О каком вторнике?

— О позапрошлом. Первый вторник после того, как ты виделась с Холли… за день до того, как ты увидела нас с Дэвидом за завтраком. Расскажи подробно.

И Стефани рассказала — запинаясь, останавливаясь и начиная с начала. Как и Дэвид, она провела почти весь день в Сити: в офисе, на деловых встречах, на селекторных совещаниях. И, как и в случае с Дэвидом, труднее всего было отчитаться за время после работы. Возможно, люди, посещающие вместе со Стефани занятия йогой, и подтвердят ее присутствие, но вспомнят ли ее продавцы на Мэдисон-авеню? Пожалуй, для них Стефани — одна из безликих, хорошо одетых женщин, которые рассматривают товары, но ничего не покупают. Присягнут ли они в суде? А еще был поход в кино.

— Я прошла до перекрестка Семьдесят второй и Третьей. Мы должны были встретиться с Биби Ши, но у меня не было настроения, поэтому я позвонила ей и все отменила.

— Значит, в кино ты была совсем одна?

— Мне не хотелось разговаривать.

— Ты пришла туда пешком? — Кивок. — Но ведь было холодно.

— Мне хотелось подышать воздухом.

— Ты заплатила за билет наличными? — Еще один кивок. — Что показывали? — Стефани сказала название фильма, время начала и конца сеанса. Что показывали перед фильмом, она не помнила. — Ты видела кого-нибудь из знакомых?

— Нет.

— Что все это время делал Дэвид?

— Насколько мне известно, он был дома. Был дома и когда я уходила, и когда я вернулась. Спал… или напился до беспамятства.

Я пролистал блокнот, и мы еще раз повторили все даты и время.

— Холли только вопросы задавала или что-нибудь еще говорила?

Стефани покачала головой.

— Ты уже спрашивал. Я ответила: только вопросы.

— Она ничего не говорила тебе?

Стефани нетерпеливо мотнула головой:

— Нет.

Я глубоко вздохнул.

— Она не говорила, что беременна?

Стефани нахмурилась и поджала губы.

— Нет, — произнесла она наконец.

— Вчера нам объявили об этом в полиции. Дэвид не упомянул о беременности?

Стефани коснулась пальцами шеи. И, к моему удивлению, улыбнулась:

— Наверное, забыл. — Она горько хмыкнула.

— Полицейские хотят знать, могли он быть отцом. И полагаю, им интересно, как бы ты отреагировала на эту новость.

— Дэвид что-нибудь ответил?

— Сказал, что ребенок не его и что, если бы Холли сказала о беременности, ты бы не поверила.

— Тут он не лгал. Я бы не поверила.

— Потому что он стерилен?

Стефани подняла брови и медленно кивнула.

— Доктора назвали это по-другому, однако смысл тот же. Мало сперматозоидов, а те немногие, что есть, неподвижны и быстро умирают. Он говорил тебе?

— Дэвид говорит не слишком много. Я догадался.

— Анализы брали два года назад. Мы пытались и… — Она покачала головой.

— Мне жаль.

— Чего? — быстро ответила она прищурившись. — Несомненно, все оказалось к лучшему.

Я в последний раз пролистал блокнот. Стефани встала и вытащила из кармана джинсов коричневый пластиковый пузырек. Отвинтила крышку и вытряхнула белую таблетку.

— У него есть водка, а у меня ативан. Но по крайней мере мне его прописал врач. — Она положила таблетку на язык, допила воду и поставила стакан на стол. — У тебя все?

— Да, — ответил я.

Но Стефани не закончила. Она снова села в кресло и посмотрела на меня.

— Дэвид объяснял, зачем ему это? — спросила она.

— Что — это?

— Всё. Женщины. Ложь. Зачем он так старался превратить свою жизнь… наши жизни… в дерьмо? — Она говорила спокойно и твердо, словно уже много раз задавала эти вопросы. И не ждала ответов. — Знаешь, что больше всего удивило меня, когда я узнала о женщинах? Понимание, что Дэвид жаждал, чтобы я узнала о них. Он был как ребенок, который «секретик» закопал, его распирало. Не знаю, наверно, его интересовала моя реакция: может, я разозлюсь, может, уйду, может, прощу его, — не знаю, чего он хотел больше. Знаю только, что в глубине души он этого ждал.

— Чего — этого?

— Наказания.

— Наказания за… что?

— Думаешь, я понимаю? — Стефани покачала головой. — Но сколько я знаю Дэвида, он всегда был таким: с одной стороны, ему кажется, что его вечно обсчитывают и недооценивают, а с другой — что все хорошее, ему выпадающее, превышает его заслуги. И именно поэтому он все ждал — когда же его поймают с поличным и накажут. — Стефани закрыла глаза и потерла виски. — Знаешь, такое извращенное чувство справедливости: всему хорошему должна соответствовать некая причиненная самому себе боль. Мне следовало бы догадаться, что произойдет что-то серьезное, когда он наконец получил новую работу. — Стефани внимательно посмотрела мне в лицо: — Ты и понятия не имел, да? — Я покачал головой. — Ну разумеется… откуда тебе знать? Каждый из вас, Марчей, замкнут в своем мирке.

— Ты говорила об этом с Дэвидом?

— Разве что несколько лет назад. — Стефани сердито скривила губы. — Возможно, Холли повезло больше. Она умела задавать вопросы. Вот она меня спросила: почему я терплю измены Дэвида? А я теперь думаю: и правда, почему?

— И каков же ответ?

Если бы Стефани послала меня к черту или просто надменно промолчала, я бы не удивился. Но я не ожидал ни тихого, спокойного голоса, ни длинного монолога.

— Я же заключила сделку, верно? Правда, условия этой сделки успели измениться, но я же сама на них согласилась. — Стефани изо всех сил сцепила руки на коленях, но голос остался ровным. — Если подумать о моем браке… если разом принять во внимание все обстоятельства, продолжать совместную жизнь покажется чистым безумием. Да только дело в том, что процесс был постепенный, вроде эрозии. Мало-помалу все оказывается меньше, чем ты думаешь… с каждым годом — всегда чуть меньше. В один прекрасный день понимаешь, что детей не будет, а в другой прекрасный день — что на самом деле муж тебя не любит. Позднее выясняется, что и ты не очень-то его любишь, вдобавок сомневаешься в его адекватности. И становится немного легче думать о детях, которых у тебя не будет, и узнавать о других несчастных женщинах. Безразличие — оно ведь накапливается. Потихоньку все сходит на нет, однако при каждом новом разочаровании, в связи с каждой новой обманутой надеждой ты заключаешь с собой новую сделку. Ты думаешь: «Вот только поменяю квартиру на бо́льшую, может быть, в более престижном районе. Вот куплю у моря дом побольше. Проведу лишнюю неделю на Карибах или устрою в честь дня рождения прием покруче. Куплю «семьсот шестидесятый» «бумер» вместо «пятьсот пятидесятого»». И через некоторое время уйти становится… трудно. Квартиры, дома, отпуска, друзья и знакомые… В конечном счете все, наверное, сводится к деньгам. Порвать становится слишком дорого и сложно. Слишком страшно. Бывали моменты, когда я думала, что дошла до края. Например, я подумала так, когда услышала голос Холли по телефону… но каждый раз выясняется, что это еще не самый край. Всегда удается убедить себя, что есть еще куда отступать. Вот так и пятишься шаг за шагом, год за годом… все ниже, ниже, ниже.

На улице солнце двигалось по небу, и яркий луч пробился в окно. Нефильтрованный свет упал налицо Стефани и превратил его в маску — натянутую, белую, как в театре кабуки, и хрупкую. Только сила воли и, может быть, ативан не давали этой маске рассыпаться. Стефани посмотрела на меня:

— Я привыкла к эрозии, Джон, но теперь процесс слишком ускорился. Мы не готовы. Дэвид и я… мы не готовы.

Глава 31

Я слушал гудки в телефоне Майка, когда в дверях появилась Клэр. С прижатым к уху мобильником и газетой под мышкой.

— Да-да, Эми, Беркли — просто рай земной, ты всегда это говорила. Но они там все борцы за здоровый образ жизни и экологию, а кроме того, чтобы…

Эми, кто бы она ни была, продолжала щебетать, и Клэр, не отнимая телефона от уха, положила бумаги и сбросила пальто. Улыбнулась мне и провела рукой по струящимся, как шелк, волосам. Подтянула рукава черной водолазки (руки были белые и гладкие).

В трубке раздался голос Майка Метца:

— Ты поговорил с ней? — Майк словно слегка запыхался.

Я унес телефон и блокнот в спальню и рассказал Майку все. Он задал несколько вопросов, выслушал мои ответы и замолчал.

— Значит, алиби нет ни у кого, — вздохнул он наконец. — Замечательно.

— С рабочим временем у нее неплохо. Да и у Дэвида тоже.

— Меня беспокоит не рабочее время. По мнению судмедэксперта, смерть наступила между семью вечера и полуночью.

— Это новость.

— Я только что говорил с приятелем. Они основываются главным образом на содержимом желудка. Копы нашли человека, утверждающего, будто видел Холли в закусочной неподалеку от ее квартиры около пяти часов дня во вторник.

— Содержимое желудка — не самый точный показатель.

— Верно. Поэтому было бы кстати, если бы Дэвид и Стефани могли подтвердить, где находились в указанное время. К сожалению, они не могут. Да еще Стефани говорит, что хотела убить Холли, а это уже даже для меня перебор.

— Уверен, ты порекомендуешь ей в разговоре с копами не делать акцент на этом обстоятельстве.

— При условии, что она послушает моего совета.

— Она знает, что ей придется слушаться, — ответил я. — Мне показалось, Стефани морально готова. Она перепугана до полусмерти… И Дэвид тоже.

— Абсолютно нормальная реакция, учитывая все обстоятельства. Нам нужно либо вскорости предложить жизнеспособную альтернативу… либо подумать, не нанять ли каждому из супругов Марч отдельного адвоката.

— Господи! Ты что, хочешь бросить Дэвида, чтобы защитить Стефани? Или наоборот?

— Если дойдет до процесса, мы будем искать обоснованные сомнения везде, где только можно.

— Неужели обязательно стравливать моего брата с женой?

В наступившем молчании я почти слышал, как Майк словно что-то взвешивает. Через минуту онрешился:

— Тебе не приходило в голову, что следствие все же на правильном пути?

— То есть что виновный — Дэвид? Ты, верно, шутишь. Какого черта ему было нанимать меня, если он планировал убийство? Или просить меня не бросать его дело? Где логика?

— Я говорю не о Дэвиде.

Настала моя очередь притихнуть. Я вспоминал свернувшуюся в кресле Стефани: мертвенно-бледную, измученную, принимающую лекарства, — и пытался представить ее в роли убийцы. Глупо, конечно. Ресурсы моего воображения — это одно, а способность Стефани убить человека — совсем другое.

— Так у тебя новости о Койле? — наконец спросил я.

— Его не задержали, иначе я бы знал. Как у тебя с копами?

— Пока не посадили.

— Снова поедешь в Тэрритаун?

— Вечером. Хочу посмотреть, куда дядюшка Кенни отправится с пончиками.

Когда я вышел из спальни, Клэр ужа закончила разговор и изучала газету, открытую на рубрике «Снять-сдать».

— Квартирным вопросом занимаешься?

— Выясняю обстановку. Не хочу злоупотреблять гостеприимством.

Я зашел на кухню и налил себе газировки.

— Я не жалуюсь. Кто такая Эми?

Клэр улыбнулась:

— Моя сестра — старшая сестра. Знает абсолютно все о разводах, недвижимости, планировании карьеры и так далее. Я стараюсь слушать вежливо, но не всегда получается.

— Где она живет?

Клэр повернулась и присела на стол. Скрестила руки на груди.

— В Сан-Франциско, — ответила она. — Как дела у твоего брата?

Я покачал головой:

— Не лучше.

— Ты занимаешься этим целыми днями… и ночами.

— Сегодня ночью тоже.

— Он должен оценить усилия.

— Его сейчас волнует другое, — ответил я. — И до сих пор от всех моих усилий почти никакого толку.

— Прости. — Клэр встретилась со мной взглядом, и в ее серых глазах не было иронии. Погладила меня по щеке. Я поцеловал ее ладонь и снова вспомнил Стефани: стиснутые на коленях руки, будто изломанные пальцы.

— Почему ты оставалась? — спросил я.

Клэр помрачнела.

— Где оставалась?

— Не где, а с кем. С мужем. Почему ты оставалась с ним так долго? — Лицо Клэр застыло, она убрала руку. Я поймал ее за запястье. — Я не нарываюсь на неприятности.

Клэр высвободила руку.

— Ага, — сказала она, — просто, как всегда, не ко времени.

Я подошел ближе и обнял ее за талию. Клэр уперлась кулаками мне в грудь.

— Я просто хочу понять, — тихо произнес я.

Клэр вскинула брови.

— Мистер Любопытство. — Но кулаки разжались. Она отстранилась, отпила из моего стакана и посмотрела на меня поверх края. — Оставаться было легко. Путь меньшего сопротивления. Пусть муж потакает своим прихотям и полностью сосредоточен на себе, зато он не подлец — в обычном смысле слова. Он делал что вздумается, я была под рукой, когда надо, вот он и смотрел сквозь пальцы на мои собственные… гм… слабости. И дополнительные бонусы тоже не вредили: недвижимость, отпуска и прочее. Я бы соврала, если бы сказала, что без колебаний отказалась от такой жизни. Как там в песне? «Деньги меняют все». В юности у меня с деньгами было напряжно. А они определенно держат в браке.

— И однако, ты ушла.

Клэр выпила еще газировки и поставила стакан.

— Насколько мне известно, жизнь всего одна. Я не молодею. И, как выяснилось, я не готова отказаться от своих представлений о счастливом браке ради лишней дизайнерской сумочки. — На губах Клэр мелькнула кривая улыбка. — Кто знал, что я, черт побери, так благородна? — И она снова уткнулась в газету.

Я подошел к ней сзади и зарылся лицом в ее волосы. Сунул руку под водолазку, провел по теплому животу, запустил пальцы за пояс низко сидящих джинсов.

— Есть что-то во всей этой честности… — тихо сказал я.

Клэр вздрогнула… а потом повиляла, прижавшись ко мне, задом и расстегнула джинсы.

— Мистер Любопытство, — прошептала она и направила мою руку вниз.

Я оставил Клэр крепко спящей и поехал на север. Еще не схлынула первая волна часа пик. Фиолетовое небо потихоньку становилось черным, поток машин на шоссе номер 9 на въезде в Йонкерс двигался рывками, та же картина была в Тэрритауне. Несмотря на холод, я оставил машину за три квартала от «Ван Винкль корт» и пошел к кондоминиуму окольными путями. Всю дорогу я внимательно смотрел по сторонам, однако если копы и установили наблюдение, я его не заметил.

Дверь в подвал Хейгена была заперта, огни в окнах не горели. Я прошел по дорожке, на которой засек его накануне вечером, обогнул еще два дома и сунулся в подвальную дверь. Заперто. Я обошел дом и проверил подвальные окна. За одним разглядел пустую прачечную. Остальные окна были темными, а одно закрашено черной краской. Через трещину в раме сочился желтый свет. Я вернулся к подвальной двери и оглядел дорожки «Ван Винкль корт». Никого. Я вытащил из кармана парки маленькую монтировку и сунул ее за косяк. Легкое нажатие — и дверь распахнулась, предварительно кашлянув. Я спрятал монтировку в карман и достал фонарик.

В подвале пахло сырым цементом и хозяйственным мылом. На миг я замер, но услышал только механическое гудение, гул воды в трубах и воздуха в воздуховодах. Передо мной был темный коридор, и я пошел, как мне казалось, в направлении закрашенного окна. Бетонный пол усыпала мелкая щебенка, и я старался не шуршать.

Коридор разветвлялся. Справа из широкого дверного проема лился свет. Прачечная. Слева было темно. Я повернул налево. Прошел мимо помятой металлической двери, откуда несло гнилыми овощами и грязными подгузниками. Мусороприемник. Я продолжал путь. В конце коридора, напротив стопки старых газет и сплющенных картонных коробок, обнаружилась еще одна металлическая дверь. В ручке был замок, и над ней — еще один, помассивнее. И полоса света у порога. Я наклонился ниже и почувствовал слабый запах кофе. И сигарет.

Я нашел местечко потемнее возле газетной стопки, достал монтировку, поднял ее повыше и уронил на цементный пол. Раздался грохот. Я подобрал инструмент и стал ждать.

Почти тотчас же за порогом метнулась тень. В руки и ноги хлынул адреналин, сердце завертелось, как маховое колесо. А потом — ничего. Ожидание показалось вечностью. Пот выступил на груди и покатился по ребрам, но тут тень снова шевельнулась. Послышался скрежет металла. Я затаил дыхание. Полоса света медленно вытянулась вверх, до притолоки, и я увидел очертания коротко стриженной головы, один голубой глаз и курносый нос. И вложил в удар все силы.

Я пнул ногой дверь над ручкой, раздался звон смятого металла, треск расщепленного дерева и влажный хруст. Послышалось сдавленное проклятие, дверь широко распахнулась, потом захлопнулась, но я успел проскочить в комнату. Койл лежал у дальней стены, прижав руку к лицу, из-под пальцев текла кровь. Я краем глаза заметил койку и стол, раковину, лампу, складной стул, кофейник… а потом Койл вдруг оказался рядом, и большой кулак въехал мне под ребра.

Воздух вырвался из легких вместе с криком, я двинул локтем Койлу в шею. Удар скользнул по плечу, и я вывалился в дверной проем. Койл ухватил меня за куртку и потащил вперед, к ожидающей сеносушилке. Я опустил подбородок, оттолкнулся от стены, нырнул под удар и боднул его в щеку лбом. Койл снова выругался, и мы оба попытались подняться. Я ударил его куда-то коленом, а он дал мне по уху, и в глазах у меня вспыхнул свет. Я с трудом поднялся, но Койл успел первым и ткнул мне большим пальцем в горло. Я задохнулся, выхватил из кармана монтировку и ударил его по бедру. Койл взревел и упал, но, падая, схватил меня за запястье и рванул на себя. Вспыхнули звезды, монтировка полетела в сторону, и я тоже — на стол и дальше в угол. Мне понадобилось мгновение, чтобы прояснилось в глазах, еще одно, чтобы понять, что горячее пятно у меня на спине — кофе, а не кровь, и еще одно, чтобы сообразить, что Койл исчез. Я с трудом встал, помотал головой и выскочил за дверь.

Холодный воздух отрезвил, как пощечина. Я заметил, что Койл направляется на юг, к скоплению мусорных контейнеров на квадратной площадке. Он двигался с трудом, да и дорожка была ненадежной: он не раз поскальзывался. Я не пытался догнать его, только старался не упускать из виду мускулистую фигуру, бредущую, пошатываясь, под натриевыми лампами мимо мусорных контейнеров, через густые кусты в сторону обледеневшей улицы. Я потрусил следом. Постепенно руки и ноги обрели подвижность, пульс успокоился, а через некоторое время утихла и боль в ребрах.

На улице Койл повернул на запад. Я ускорил шаги и сократил дистанцию между нами. Он неоднократно оглядывался и каждый раз прибавлял ходу, но из-за курения с дыхалкой у него было плохо, и надолго его не хватило. Заметив, что я приближаюсь, Койл выругался.

— Пошел ты, урод, — крикнул он. — Убирайся отсюда. — Дыхание, понятно, ровнее не стало.

Дорога плавно свернула и превратилась в пешеходный мост над железнодорожными путями. Койл опустил голову и бросился вперед. Но не выскочил на мост, а перепрыгнул через металлическую ограду и скользнул вниз по насыпи. Черт. Я побежал быстрее и прыгнул следом.

Крутой спуск был покрыт снегом, и я съехал по следу, оставленному Койлом, — в основном на пятой точке. В конце концов я оказался на плохо расчищенной служебной дороге, идущей параллельно путям и отделенной от них высоким забором из металлической сетки. Я огляделся. Дорога пуста. Койла не видать, но следы в снегу ведут под мост. Я медленно, глубоко вздохнул, вытащил из кармана фонарик, а из кобуры — «глок». Включил свет.

Луч исчез в темноте под мостом, и я пошел вперед, напрягая слух, чтобы уловить неровное дыхание. Вдруг я заметил яркий желтый свет на севере. Загудел пневматический гудок — то громче, то тише. Поезд. Свет стал ярче, мазнул по рельсам, гул и грохот усилились, заглушая все прочие звуки. Потому я и не услышал Койла.

Он выскочил откуда-то слева, поднял меня, и, если бы не сетчатый забор, я бы уже мчался к вокзалу Гранд-сентрал, размазанный по локомотиву. Однако дела обстояли ненамного лучше. Свет исчез, как и мое дыхание, в обжигающем реве, но я удержал «глок» и ухватился за рукоять обеими руками, когда спружинил от забора. Однако не успел поднять его — Койл накинулся на меня, схватился за пистолет поверх моих рук. Щетинистая глыбообразная голова вдавилась мне в глазницу, а сорок фунтов перевеса потащили меня назад.

Мои ботинки скребли по льду, и только забор не дал мне рухнуть вниз головой. Койл толкал и кряхтел, меня душили запахи сигарет, пережженного кофе и пота. Пятки пробуксовывали, но я сумел двинуть коленом вверх… и не промазал. Койл зарычал и на мгновение ослабил хватку, а потом изогнулся, дернул — и я выронил «глок». Хруст собственных пальцев я услышал раньше, чем почувствовал боль.

Нас крутануло в разные стороны, я налетел на забор и едва не закричал. Поднялся, тяжело дыша. Койл тоже еле переводил дух, однако в ручище у него был мой пистолет. Кровь текла из носа, изо рта, из разбитой брови. Койл перевел взгляд с пистолета на меня, потом опять на пистолет. Руки и ноги у меня дрожали от усталости и адреналина, и я собрал оставшиеся силы, готовясь… Я не знал к чему Койл смотрел долго, а потом огромная слезища скатилась по щеке на «глок».

— Да пошло оно, мужик… пошло оно все, — глухо проговорил он, словно проталкивая слова между судорожными вздохами. — Если я так тебе нужен — бери. Арестуй меня, отправь в тюрягу, отправь прямо в ад, если хочешь. Мне плевать. Я просто больше не могу. — Он привалился к забору и сполз на землю. И бросил «глок» к моим ногам.

Глава 32

В комнате Койла нашелся уголок, который мы не разгромили. Там стоял малюсенький холодильник, а в нем два крохотных лотка для льда. Койл взял один, сел на койку и сделал из футболки пузырь со льдом. Я с другим лотком устроился на складном стуле. Соорудил из бумажных полотенец что мог, но управляться с тремя сломанными пальцами — два на правой руке и один на левой — было трудно. Пальцы уже начинали распухать и синеть.

Койл прижал пузырь со льдом ко лбу.

— Разве странно, что я сбежал? — Тихий голос казался скрипучим и усталым. — Меня бы арестовали… с моим-то прошлым для них это все равно что в лотерею выиграть. Я ж просто мечта прокурора.

Я мог бы назвать пару имен, но ограничился кивком. Койл поправил лед и поморщился. По лицу текли талая вода и кровь. Майка и джинсы Койла были грязные и мокрые насквозь; он тоже явно давно не мылся. Под грязью, усталостью и все еще подозрительными взглядами скрывалось другое: страх, смятение и глубокая, изматывающая печаль. Гнев, паника, безрассудство уступили место растерянности и апатии. Я объяснил Койлу, кто я и чего хочу, напирая на тот факт, что я не коп, не работаю с копами и мне нет никакого интереса помогать им. Койлу, похоже, было все равно — у него просто не осталось пороха. Он сидел, уперев локти в колени, и обмякал буквально на глазах. Мне хотелось, чтобы он потратил оставшиеся силы на разговор. Под койкой, почти не пострадавшей в схватке, стояла коробка дядюшки Кенни с пончиками. Я сумел вытащить ее без стонов.

— Не возражаешь? — спросил я.

Койл посмотрел на меня и покачал головой. Я взял глазированный пончик и протянул коробку ему. Он снова покачал головой. Я поднялся, поставил завалившийся стол и обнаружил под ним чудесным образом уцелевшую кофеварку.

— Есть у тебя кофе? — спросил я.

Койл указал на шкафчик над раковиной. В нем были бумажные фильтры, кофе «Фолджер» и пластиковые стаканчики. Койл молча наблюдал за моими манипуляциями. Наконец кофе закипел, и я обернулся.

— Расскажи мне о Холли, — тихо попросил я.

Губы Койла крепко сжались, подбородок задрожал, но он не проронил ни слова. Комнату заполнил аромат кофе, на мгновение вытеснив вонь пота, сигарет и мокрой одежды. Койл смотрел в пустоту — отсутствующим, каким-то виноватым взглядом, и я подумал: ничего из нашей встречи не выйдет. Койл перевел взгляд на меня. Очевидно, принял решение. А потом — глядя то на стены, то в пол, то поверх моего плеча — заговорил хриплым, нетвердым голосом.

Они познакомились прошлой весной в «Клубе 9:30». В тот вечер Джейми Койл работал на входе. Холли и Джин Вернер хотели зайти, и Койл впустил Холли без разговоров, как всех красивых женщин. Но Вернер ему почему-то сразу не понравился.

— Гребаный красавчик. Может, я не хотел пускать его потому, что он все время косился на свое отражение в окне, а может, потому, что он грубо схватил Холли за руку. Не знаю, но этот придурок просто взбесил меня.

Холли попросила за Вернера, и тот разозлился. Койлу это понравилось. А еще улыбка Холли.

— Приятель, просто сердце таяло. В смысле Холли вся такая победительная… надо было видеть… но эта улыбка… В груди прям вскипало. Я никогда таких девушек не встречал.

Холли стала приходить часто — иногда с Вернером, но в основном одна.

— Иногда она приходила рано, иногда поздно. Заказывала бокал-другой, всегда бурбон с имбирным элем, время от времени танцевала. Хотя в основном наблюдала за людьми. К ней пытались подкатывать парни, реже — девчонки, но Холли всегда была сама по себе. И обязательно подходила поболтать. Не важно, в дверях я стою, за стойкой или еще где. Холли очень часто говорила о людях. Придумывала всякое о парнях и девчонках, которых первый раз видела. Целые истории сочиняла. Порой забавные, а порой очень странные… я не всегда понимал. А то заговорит о какой-нибудь ерунде, о погоде, к примеру. Или станет расспрашивать о работе: как я узнаю, с кем из посетителей могут быть проблемы и насколько серьезные; кто сразу послушается, а кто буянить начнет. А бывали времена, когда она просто сидела и молчала.

О роде занятий Холли Койл тогда знал только, что она «где-то в кинобизнесе».

— Я думал, она режиссер или там оператор.

В июле она предложила Койлу подработать, и он узнал больше.

— Холли сказала, что ей нужна помощь во время съемок… вроде телохранителя. Потом изложила подробности: где, когда и почему, — и у меня отвалилась челюсть. Я сказал: «Ни в жизнь». Деньги — это, конечно, хорошо, но весь замысел никуда не годится. Сказал, что она дурит этих типов и ей нужны мускулы. Да малейший сбой — и страшно представить, что может случиться. У меня-то опыта достаточно, и весь печальный. Я ни за что не хотел участвовать. Холли не возражала. Не давила, не пыталась уговорить — она никогда не занималась такой ерундой. Просто предложила посмотреть один из ее фильмов. И я посмотрел. У меня, доложу я тебе, крышу снесло. Никогда раньше не видел ничего подобного. Холли была… великолепна. Как она выглядела, что говорила — сердце просто взрывалось в груди. А как она под конец просто порвала этого типа, влезла ему в голову… Боже! Я посмотрел один фильм, потом она показала мне остальные. Просто потрясно. Правда, смотреть на нее с чужими мужиками было неприятно… но Холли не смущалась. Я, говорит, на результат работаю, секс — часть процесса, все равно что придумать, как расставить камеры и свет, как редактировать, и все такое. Она просто играла роль и все время контролировала ситуацию. Вот как она все объяснила. Я спросил, зачем ей видео, почему с таким талантом она делает такие фильмы, когда можно заняться чем угодно. И Холли ответила, что ей хочется рассказать истории, получить ответы на вопросы. Я говорю: «По мне, так все эти истории одинаковые». Она засмеялась и сказала: «Ты прав, вопросы тоже всегда одинаковые».

Койл посмотрел фильмы, и Холли снова предложила ему работу. И он согласился. Потому что увидел оригинальность Холли, силу воздействия фильмов, ее страсть, риск ради творчества — но главным образом потому, что успел влюбиться.

Холли вызывала Койла всего три раза, и хотя во время каждого сеанса случались напряженные моменты, ему ни разу не пришлось вмешиваться. Койлу не нравилось, что она занимается сексом с другими мужчинами (по его словам, ему становилось тошно при мысли об этом, вот он и старался не думать), но он никогда не осуждал ее.

— В тюрьме я понял: каждому свое и в свое время. На зоне, да и на воле, я знавал кучу психов. Что они только ни вытворяли, чтобы справиться, чтобы прожить день! Холли такое и не снилось. И они тоже почти ничего со своих закидонов не имели. Каждому свое.

У Джина Вернера оказалось больше предрассудков. Он узнал о фильмах Холли в конце августа и, как рассказывал мне Орландо Круг, превратил ее жизнь в ад. Койл сдержался и не избил Вернера только по настоянию Холли.

— Вернер все время приставал к ней, доводил. Пару раз устраивал сцены в клубе: орал, бил стаканы и всякое такое. Настоящий кретин. Я хотел пригласить его прогуляться в переулок, но Холли остановила меня. Сказала, ей плевать, что будет с красавчиком, она, мол, просто не хочет, чтобы меня взяли за то, что я двинул ему. Она положила руку мне на грудь, и, вот не вру, у меня голова кругом пошла.

В тот вечер Койл послушался Холли, но Вернер не отставал, и где-то через неделю, не сказав Холли ни слова, Койл нанес ему визит.

— Я этого типа пальцем не тронул. Даже голоса не повысил. Просто пообещал испортить ему вывеску. Подействовало сразу.

Это было в сентябре. К октябрю Холли и Койл стали любовниками. Все началось однажды в среду, когда Холли пришла в «Клуб 9:30» в первый раз за неделю и просидела до закрытия.

— Она попросила меня проводить ее, — сказал Койл. — А потом попросила остаться, — закончил он почти шепотом. — Иногда мы встречались раза четыре-пять в неделю, иногда ни разу. Иногда она звонила мне два-три раза за день, иногда не звонила вообще. Все зависело от работы. Она, когда работала, обо всем забывала. Ей нужны были свободное место и покой. И она терпеть не могла, чтобы ее подгоняли.

Койл вспоминал Холли, и глаза его светились, и каждый раз широкое лицо морщилось в улыбке. Но потом печаль снова заявила о себе: взгляд стал бессмысленным, лицо пустым. Счастливые воспоминания закончились. Я спросил, когда он в последний раз говорил с Холли и что было потом.

— В воскресенье, — ответил он.

Я попросил уточнить дату — он назвал. Это было воскресенье перед ее гибелью, через два дня после визита Стефани.

— Холли работала над фильмом, и мы не виделись уже недели две. Ту ночь мы собирались провести вместе, но утром она позвонила и сказала, что не может. И не объяснила почему. Я рассердился… так хотел увидеть ее… но на Холли давить нельзя, да и не в первый раз она вот так отменяла встречи. В понедельник я искал ее, но не нашел. Снова искал во вторник и в среду. Уже начал беспокоиться. В четверг я пошел к ней. Дома никого, квартира разгромлена — я растерялся. Не прошло и десяти минут, как постучал ты.

— Ты не вызвал копов, — заметил я.

— Думаешь, я не клял себя за это последними словами? Но я стараюсь не связываться с копами… Вдобавок я тогда не знал, что, черт побери, происходит. Может, ее ограбили. Может, она уже сообщила об этом.

— Разве она бы тебе не рассказала об ограблении, например?

— Холли о многом помалкивала.

— Ты видел признаки взлома?

Койл наморщил лоб, из ссадины полилась кровь. Он покачал головой:

— Нет.

Я кивнул.

— Ты никому не позвонил? Скажем, родным или друзьям?

— Я не знаю родственников. Да и друзей тоже. Она несколько раз рассказывала об этом галеристе — Круге, — но я с ним не знаком.

— Что ты сделал потом?

Койл покраснел.

— Ты напугал меня. Я не думал, что ты коп, но где гарантия? Я не знал, какого черта тебе надо… не знал, что делать. Вот и вернулся к себе и стал названивать Холли. Потом пошел искать этого придурка Вернера.

Кофе был готов, и я наполнил два стаканчика не обжегшись. Больше ничего не было, так что пришлось пить черный.

— Почему именно Вернера? — спросил я.

Койл пожал плечами. Похоже, ему было больно.

— Потому что Холли его поминала недели три-четыре назад. Она жутко злилась, не знаю из-за чего, и собиралась вот это самое, из-за чего злилась, с Вернером обсудить.

— Ты не спросил о причине недовольства?

Койл снова покраснел и уставился в пол.

— Ты не знаешь Холли… то есть не знал. На нее нельзя было давить. Она говорила только то, что хотела сказать, а о прочем молчала. Она не рассказала мне, что у нее было с Вернером. Но я не доверял этому хрену и собирался все выяснить.

— И что, по-твоему, было? — Койл покачал головой и не ответил. — Ты говорил с Холли в воскресенье, а домой к ней пришел в четверг. Где ты был с понедельника по среду? — спросил я.

— Здесь.

— Чем занимался?

— Работал.

— А точнее?

Койл нахмурился, подумал немного.

— Как обычно. В понедельник и вторник малярил — Кенни велел. Еще в квартире Э трубы потекли — мы во вторник часов до девяти-десяти вечера с ними возились. В среду мусор вывозили. Продолжать?

— Ты не работал в клубе?

— По воскресеньям и понедельникам там закрыто.

— А вторник и среда?

— Я позвонил и сказался больным.

Я приподнял бровь.

— Джей-Ти другое говорил.

Он нахмурился еще больше.

— Значит, прогулял. Ну и что?

— Почему?

Койл посмотрел на потолок. У него дрожал подбородок, и голос тоже.

— Я думал, в клуб может заглянуть Холли… Я злился на нее. — Он сглотнул. — Господи… я не хотел ее видеть.

Я кивнул.

— Что, по-твоему, у нее было с Вернером? — спросил я снова.

— Я не…

— Ты думал, она снова с ним встречается?

Лицо Койла потемнело, большой кулак стиснул промокшую футболку с остатками льда. На мгновение мне показалось, что мы сейчас заведемся по новой, но у него не осталось сил.

— Иди ты, — тихо сказал он. — Я не знал, что думать.

Я кивнул и попытался сопоставить даты. Если Холли упоминала о Вернере за три или четыре недели до смерти, значит, это было в декабре.

— Холли что-нибудь говорила о том, что ее кто-то разыскивает? — спросил я. — О юристе, который приходил с ней пообщаться?

Койл был явно озадачен. Покачал головой:

— Ничего.

— Когда ты понял, что Холли…

Койл смотрел на свои руки, на промокшую футболку, на стаканчик из-под кофе — на что-то невидимое мне. Уронил футболку на пол.

— Увидел газету. Увидел фотографию… ее татуировку.

— А потом?

— Я совсем запутался. Снова начал искать Вернера. Черт его знает почему, черт его знает, что бы я с ним сделал, если б нашел. А что еще мне было делать? На тебя вот наткнулся. К квартире ее несколько раз подходил. Хотел зайти, но не решился. Просто… смотрел на дом. Потом увидел там копов и детектива. Я не сомневался: копы придут, это только вопрос времени — и думал податься в бега. Да только куда мне бежать? Последние несколько месяцев все мои планы были связаны с Холли. — Койл покачал головой и вздохнул. — Мне следовало бы знать. Боже, неужели я увидел эту газету всего две недели назад? Кажется, сто лет прошло — или один день.

— Какие планы вы с Холли строили?

— Мы собирались начать жить вместе. Еще думали вовсе уехать из Нью-Йорка. Холли нравилась Филадельфия… она сказала, там жилье дешевое. Она собиралась снимать другие фильмы — может быть, документальные — или писать пьесы.

Койл сжал кулак и посмотрел на него. Потом потер им глаза.

— Мы, не поверишь, и о детях говорили. Я чуть не упал, когда Холли сказала, что хочет детей. Вот не ожидал от нее. Говорит: «Я, наверно, скоро дозрею, если ты, Джейми, не против». Я ответил: «Какое там против? Я только за».

Я вспомнил о беременности Холли, посмотрел на сгорбившегося Койла, взглядом пробивавшего дырку в цементном полу… и не задал вопроса. Если Койл знает, он ни за что не скажет, тут я не сомневался; если же не знает — не мое дело сообщать такие новости. Я отхлебнул кофе. Уже остыл.

— Холли когда-нибудь говорила о людях из ее фильмов? Беспокоилась, что что-то может случиться?

Он поднял голову.

— Так вот что, по-твоему, произошло? Думаешь, кто-то из них…

Я покачал головой.

— Это вопрос, вот и все. Я хочу знать, говорила ли она когда-нибудь о своих «актерах», боялась ли их.

Койл снова ссутулился.

— Нет, она никогда не говорила о них — по крайней мере со мной. А я не спрашивал. Если она и беспокоилась, то только о тех, кого собиралась допрашивать. Вот почему она просила меня о помощи. Но даже они ее не особо напрягали. Вовсе не напрягали, с моей точки зрения. Она говорила: «У меня все под контролем». У нее всегда все было под контролем.

Койл снова уставился в пол, а я снова задумался о Холли и ее работе.

— Ты говорил Холли, что истории в ее фильмах всегда одинаковые… Ты сказал, что она согласилась с тобой и что, по ее словам, вопросы, на которые ей нужны ответы, тоже всегда одинаковые. — Койл посмотрел на меня и неуверенно кивнул. — Какие они были?

— Кто — они?

— Истории, которые Холли хотела рассказать, вопросы, ответы на которые хотела получить, — какие они были?

Койл медленно покачал головой.

— История всегда была о женатом мужике, который трахается направо и налево, а все вопросы — почему: почему он это делает, почему так обходится с женой и детьми. Всегда одно и то же, всегда из-за ее семьи.

— А что случилось с ее семьей?

— Это Холли так говорила. Ее папаша, наверное, был настоящим козлом — не мог удержать ширинку застегнутой и не парился это скрывать ни от кого, включая ее мамашу. Когда они с сестрой были маленькие, папаша трахал всех подряд: секретаршу, соседок, даже учительницу Холли. Наверное, предки ее крепко скандалили. Причем без конца. Хотя мамаша так от папаши и не ушла. Она терпела-терпела, вопила, плакала, а однажды легла в ванну, наглоталась таблеток и вскрыла вены. Холли вернулась из школы и нашла ее. Ей было лет четырнадцать.

— Господи.

Койл кивнул:

— Такое, блин, дерьмо.

— Ты не знаком с ее сестрой?

Он покачал головой:

— Холли никогда не брала меня с собой, когда ездила к сестре. Я пару раз просился, а она ни в какую.

Я прищурился.

— Часто она ездила?

— Не знаю… раз в месяц, может, два. Я не считал.

Раз или два в месяц.

— Я слышал, что она не желала иметь ничего общего с родными.

— Да. Они с сестрой не ладили, поэтому она ездила в основном навестить папашу. Он в каком-то там приюте и сильно не в себе… наверное, слишком не в себе, чтобы и дальше с ним ссориться.

Я кивнул. Вспомнил квартиру Холли и коробки из-под видеокамер на полу.

— Холли работала над фильмами дома?

— Ага… у нее был компьютер, программы для редактирования и для записи дисков. Но после разгрома все это добро исчезло.

Я вспомнил фильмы, вспомнил, как смотрел их у Тодда Герринга. И тут меня осенило.

— А реликварии… те шкафчики, которые сопровождали фильмы… Холли делала их в квартире, да?

Койл покачал головой:

— Ими она занималась в студии.

— В студии?

— Так она ее называла. Это просто отсек в камере хранения — чуть просторнее чулана, но у Холли там был верстак, инструменты для работы по дереву и всякое такое. — Койл назвал адрес: Гринпойнт в Бруклине. У него не было ключа, но он знал номер.

Я посмотрел на свои руки. Их дергало, выглядело все отвратительно, а боль мешала сосредоточиться. В ближайшем будущем мне светил визит в травматологию, и я не очень представлял, как поведу машину. Я спросил Койла, как с ним связаться, он вздохнул и дал мне сотовый номер Кенни. Его утомление оказалось заразным: меня захлестнула волна усталости, смыв легкое возбуждение, полученное от кофеина и сахара. Я поднялся и натянул куртку. Койл снова вздохнул и, еле передвигая ноги, дополз от койки до раковины. Пустил воду, наклонился — все как в тумане. И неожиданно заговорил.

— Я знал: это только вопрос времени, — тихо произнес он.

— Что — это?

— Я был так счастлив с Холли… слишком счастлив, словно это ошибка, словно я случайно перехватил чужое счастье. Все равно как найти набитый наличными бумажник: всегда знаешь, что рано или поздно объявится настоящий владелец. Время, что я провел с Холли, — будто взаймы взятое. — Он опирался на раковину, широкие плечи тряслись. Голос был тихим и каким-то придушенным. — Вот ты тут задавал всякие вопросы, на которые у меня нету ответов, и я вдруг понял: я же ни черта о Холли не знаю. Она меня в свою жизнь не впустила. Я не видел ее родных, друзей… Понятия не имею, где ее похоронят, кто и когда этим займется. Будут ли поминки или, может, панихида. Если я приду, кто-нибудь, кроме копов, будет знать, кто я?

Койл наклонился над раковиной, и его вырвало. Я закрыл за собой дверь.

Глава 33

Утро четверга выдалось серым и промозглым, ветер гнал над центром города тучи, несущие снежную крупу, дождь со снегом или град. В кабинете Майка Метца, по-моему, было ненамного теплее. Я повторил рассказ Джейми Койла, добавив, что в основном поверил ему. Майк молчал по другую сторону большого стола из черного дерева. Пальцы он поставил домиком, отчасти заслонив свое узкое бесстрастное лицо. Взгляд был скептический и раздраженный.

— Горе не является доказательством невиновности, — наконец произнес Майк. — Множество убийц оплакивали своих жертв: они любят жалеть себя, это другая сторона медали. Койл склонен к насилию, — Майк указал на мое покрытое синяками лицо, на забинтованные пальцы, — и он почти признался, что беспокоился, не начала ли Холли снова встречаться с Вернером.

— Вообще-то он в этом не признавался, — ответил я, — и у него есть алиби. Я поговорил с дядей, оно звучит убедительно.

— Это, часом, не тот же самый дядя, который врал тебе и копам насчет местопребывания Койла? И долго, по-твоему, продержится его подтверждение?

— Очевидно, были и другие люди, которые видели Койла в тот вторник вечером. — Майк нахмурился и покачал головой. — Кроме того, у него был мой пистолет и масса времени, чтобы им воспользоваться, а он просто вернул мне оружие.

— Что означает, что с тобой у него было время подумать, а с Холли страсти накалились.

— Ты притягиваешь за уши.

— Зато ты усиленно выгораживаешь. А ведь это твой брат и его жена под ударом.

— Если Койл не убивал Холли, вряд ли я окажу Дэвиду или Стефани услугу, подставляя его копам. Пусть они сами побегают и в итоге выяснят, что Койл чист, — так у меня появится время для поисков более вероятного подозреваемого.

— При условии, что ты прав насчет Койла, и при условии, что копы пока не выслушали его алиби в дядюшкином исполнении.

— По словам Кенни, его не спрашивали, а сам он помалкивал, — ответил я и выпил воды. Алюминиевые лубки громко стукнули о стекло. — Койл любил Холли и горюет, и он не удрал из города, хотя возможности были. Вдобавок его алиби убедительнее, чем у Дэвида или Стефани.

Скептицизм Майка не уменьшался.

— Койл был нашим лучшим козырем. И, с моей точки зрения, остается.

— Он никуда не денется, Майк, и если я…

— Откуда ты знаешь, что он никуда не денется?

Я покачал головой.

— Он бы уже исчез, если бы хотел. Послушай, раз я его нашел, то и копы найдут, а если не найдут через пару дней, мы позвоним им и намекнем. Зато Койл подсказал мне, где можно поискать след.

— На Вернера намекаешь?

— По словам Койла, Холли встречалась с ним где-то в декабре. Получается, примерно тогда же, когда ее разыскивал Викерс.

— Думаешь, Вернер имеет отношение к истории с шантажом?

— Время совпадает, вдобавок Холли тогда была сильно расстроена.

— Если верить Койлу, — заметил Майк.

Я пожал плечами:

— Кроме Вернера, есть камера хранения.

Майк поднял руку.

— Я уже знаю об этом больше, чем хочу.

Я улыбнулся:

— Трус.

Майк не улыбнулся в ответ, а наставил на меня палец.

— Просто помни слово «фальсификация» и будь чертовски осторожен.

— Обязательно, — ответил я. — Ты говорил с Дэвидом?

Майк кивнул:

— Я звоню и каждое слово из него клещами вытаскиваю. Насколько я понимаю, Дэвид сидит дома.

— Он хоть трезвый?

Майк пожал плечами:

— Я же говорю: из него слова не вытянешь.

— А Стефани?

— Согласилась встретиться со мной сегодня ближе к вечеру.

— Уже прогресс.

— Этого недостаточно, — отозвался Майк. — И надеюсь, еще не слишком поздно.

— Что случилось?

— Только неизбежное, больше ничего. Звонил Маккью. Копы хотят завтра утром видеть Стефани на Питт-стрит.

— Для неофициального разговора?

— Так он сказал.

Из конторы Майка я дошел до Гранд-сентрал и сел на поезд номер 7 до Куинса. В Лонг-Айленд-Сити пересел на линию Г в сторону Бруклина, сошел на Гринпойнт-авеню и двинулся на восток по Гринпойнт, на север по бульвару Макгиннесса и снова на восток по Фримен-стрит.

«Крик селф-стор» занимал половину кирпичного здания старой фабрики на Фримен-стрит, в квартале, который — вероятно, из-за близости к заливу Ньютаун-крик и к огромному заводу по очистке сточных вод — никто даже не пытался реконструировать. От холодного воздуха у меня болели пальцы, но он же сбивал вонь.

Через двери армированного стекла я прошел в небольшой холл. Там обнаружились деревянная лавка, до блеска отполированная многими сидевшими на ней задами, стена, увешанная объявлениями с габаритами камер и ценами, и списки правил и ограничений — последние сводились в основном к «Никаких ядерных отходов» и «Никакого домашнего скота». Дальше еще одни армированные двери и слева — забранное решеткой окошко.

За окошком сидела латиноамериканка лет двадцати с золотой сережкой в носу. Она ела то ли ранний ленч, то ли поздний завтрак. В холле пахло яичницей и жареным луком. Девушка выдала мне пюпитр, бланки и указала на лавку. Я сел и нашел в рюкзаке ручку. Писал я медленно (с такими пальцами выбирать не приходилось) и успел хорошо разглядеть и холл, и окошко. За ним виднелся маленький кабинетик с лысым толстяком. Внимание толстяка занимало нечто в бумажном пакете — вероятно, банка пива «Бад» и нечто на экране компьютера — вероятно, покер. Перед девушкой на столе стояли три маленьких монитора. Один показывал входную дверь под каким-то странным углом, второй — погрузочную платформу, третий — статические помехи. Вполне удовлетворительная система безопасности, по-моему. Я вытащил бумажник и подал заполненные бланки в окошко.

Лысый не спеша проводил меня к грузовому лифту. Мы поднялись на два этажа, и он повел меня дальше по тускло освещенному лабиринту с многочисленными металлическими подъемными дверьми. Остановились мы возле секции 137 — милое местечко десять на десять со стенами из оранжевого гофрированного пластика и лампой дневного света в проволочной сетке. Толстяк ушел. Я выждал, пока громыхнет грузовой лифт, для верности помедлил еще немного. Было холодно, градусов шестьдесят,^[12] пахло пылью и пластмассой. В наступившей после грохота лифта тишине слабо слышались звуки хип-хопа, но откуда — непонятно.

Я закрыл секцию 137, нашел лестницу и спустился на один этаж. Холли занимала секцию с номером 58; поиски заняли некоторое время. По пути мне попались несколько человек: двое, переругиваясь, заносили коробки, двое других, более мирно настроенные, коробки, наоборот, выносили; в дверях одной секции стоял художник и смешивал на палитре зеленую и белую краски; пожилая женщина с заплаканными глазами толкала ручную тележку. Никто не обратил на меня внимания. Секция 58 оказалась в тупике тихого коридора, и я вздохнул с облегчением, не увидев печатей или желтых полицейских лент. Засов вделан в пол, на нем средних размеров замок. Он был тусклее, чем тот, что я принес в рюкзаке на замену, но я сомневался, что это заметят. Я положил рюкзак на пол и оглядел коридор. Никого. Я вытащил болторезный станок.

Управляться сломанными пальцами было трудно, и шума получилось больше, чем хотелось бы, но через пять минут замок был порезан на кусочки. Обломки я убрал в рюкзак вместе с резаком, поднял дверь, вошел и опустил ее за собой.

Лампа дневного света моргала, освещая пространство пятнадцать на десять футов со стенами из желтой пластмассы и голым бетонным полом. У одной стены стоял верстак с тисками на обоих концах, под ним — вращающийся табурет, на полках аккуратно разложены инструменты: молотки, ножовки, стамески, уровни, крепежи, рейсшины, бутылки с древесным клеем, баночки с лаком и шеллаком. Все в одном флаконе. У задней стены находился металлический стеллаж, на нем — фасонно-фрезерный станок, шлифовальный станок, электрические дрели со сверлами. В дальнем углу, возле пылесоса, приткнулся маленький отрезной станок со столом. Напротив верстака обнаружилась большая картонная коробка, набитая разными деревяшками. Я несколько раз медленно вздохнул, чтобы успокоить колотившееся сердце, и достал из кармана резиновые перчатки. Осторожно натянул их на лубки и взялся за коробку.

Она была большая — размером с лежащий на боку холодильник, — но хранилось в ней только дерево: кленовый кап, орех, черное дерево, тиковые доски трех и пяти футов в длину и куски поменьше на дне. Я переместился к металлическому стеллажу, где нашел чистенькие и довольно дорогие электроинструменты — и ничего больше. Отрезной станок был хорошо смазан, однако никаких секретов не хранил, и в пылесосе ничего, кроме небольшого количества деревянной стружки, не обнаружилось. Все укрывал слой пыли. Казалось, здесь уже давно ничего не трогали. К тому времени как я покончил с верстаком, я пришел только к одному выводу: Холли любила дорогое оборудование и прекрасно о нем заботилась. Я затолкал вращающийся табурет обратно под верстак и услышал глухой стук. Снова выкатил его, опустился на колени и заглянул под стол. Без фонарика я бы их не разглядел: две картонные коробки, прижавшиеся друг к дружке возле стены из гофрированного пластика. Я вытащил их и открыл одну.

Она была набита пластиковыми пакетами. Самосклеивающиеся, как пакеты для улик, а в них — сувениры от видеоопытов Холли: предметы вроде тех, что я видел в реликвариях, хотя этим уже не грозило прославиться. Использованные презервативы, чулки, грязное белье (женское и мужское), галстуки, окурки, ватные диски, наволочка, несколько спичечных этикеток, шесть дюймов резиновой трубки (отвратительная находка). Каждый пакет был надписан черным маркером (дата и время), твердым, четким почерком. Я понял, что верхние пакеты, по-видимому, относятся к сеансам с Дэвидом. Хотя утешительно было узнать, что Холли предохранялась во время секса, при виде этих трофеев мне стало неловко, и я отвел взгляд. Я осторожно запустил руку в коробку — не шарил, а только убедился, что там только пакеты с «сувенирами», сверху донизу, и ничего более. Закрыл крышку. Сердце колотилось, я немного подождал, глубоко вздохнул — и открыл вторую коробку.

Здесь хранились реликвии иного сорта. Внутри обнаружился черный нейлоновый футляр на молнии, заполненный пластиковыми конвертами. В каждом конверте по несколько дисков, все надписанные аккуратным почерком Холли: «Интервью номер один», «Интервью номер два», «Интервью номер три» и так далее до 12. И двенадцать внешних дисководов — каждый размером с тонкую книжку. Как и диски, они были надписаны: «31 января, резервная копия», «28 февраля, резервная копия» — и так далее до последнего 31 декабря.

Я сел на табурет и осмотрел камеру. В голове звучал голос Майка Метца: «Просто помни слово «фальсификация» и будь крайне осторожен». Майку вторила детектив Вайнс: «И бог знает, что вы сделали с уликами». Я топнул по бетонному полу и чертыхнулся.

Глава 34

Клэр вернулась после семи, и я сразу захлопнул ноутбук. Она остановилась в дверях и сняла пальто. На мгновение нахмурилась, но заулыбалась, заметив, как мое лицо заливает краска.

— В последний раз такие судорожные движения я наблюдала у кузена Роджера — зашла в ванную без стука. Роджеру было тогда четырнадцать. — Клэр размотала длинный шарф. — Продолжай в том же духе — и ослепнешь.

— Это работа, — возразил я.

— Роджер в свое время объяснил, что читал интервью в журнале.

— Ты обед принесла? — Чтобы сменить тему, я указал на сумки.

— Да. Холодная кунжутная лапша, кисло-сладкий суп, паровые пельмени и брокколи с чесночным соусом… при условии, что ты сможешь оторваться.

Аппетита у меня не было, но я обрадовался перерыву.

В «Крик селф-стор» я несколько минут смотрел на коробки Холли, а потом послал все к черту. Одну коробку поставил на прежнее место под верстаком, другую вытряхнул и закрыл дверь секции 58 на свой замок. Пустую коробку поставил в мусорный контейнер возле лестницы и спустился на лифте. Рюкзак мой заметно потолстел, однако за конторкой этого, кажется, не заметили.

Дома я включил ноутбук и поставил резервный диск за 31 декабря. С того времени я рылся в файлах и смотрел видео и к приходу Клэр высидел два мучительных часа извращений Холли и Дэвида. Посмотрел сцену, которую нам показали Маккью и Вайнс, а также многие другие сцены и теперь чувствовал себя потным и смущенным. Одно утешало: Дэвид не бил Холли. Каквыяснилось, его предпочтения — совершенно иного рода.

Впрочем, утешение было слабым. Я представил, как видео показывают в зале суда: присяжным, прессе, родственникам и друзьям. Представил нарезку из кадров в вечерних новостях. Унижение будет страшным: даже без помощи такого блестящего обвинителя, как Рита Флорес, запись легко превратится в основание для шантажа и мотив для убийства. Если копы видели то, что видел я, их убежденность в виновности Дэвида неудивительна.

Клэр позвала меня на кухню и за обедом рассматривала мои синяки. Прошлой ночью, увидев меня на пороге мокрого, грязного и оборванного, она остолбенела на целую минуту. Потом оделась и пошла со мной пешком в травматологическое отделение на Сент-Винсерт-стрит. «Долбаный псих» — только и прокомментировала Клэр, да и то через два часа, уже когда мы возвращались домой. Я решил, что это риторическое высказывание, и промолчал.

Мы пили чай. Клэр разложила дольки апельсина и китайское судьбоносное печенье. Посмотрела на мои лубки.

— С прошлой ночи ничего нового, — сказал я.

Клэр кивнула.

— Скучный выдался день?

— Такое случается не часто.

— Да? Мне, наверное, везет на это «не часто».

— Работа такая. Бывает.

— Ты словно говоришь о запястном синдроме. Подумаешь, руки устали печатать. Далеко не то же самое, что приходить с синяками и переломами.

— Такое случается…

— «Случается не часто», — перебила Клэр, — «работа такая»… Я на слух не жалуюсь. И не прошу тебя оправдываться. Просто тебе это нравится.

— По-твоему, я люблю, когда меня бьют?

— Нет. — Она улыбнулась. — Вряд ли ты такой извращенец. Я имела в виду твою работу. Ясно же: ты любишь ее до такой степени, чтобы на регулярной основе подвергаться избиениям.

Я пожал плечами:

— На большее я не гожусь.

Клэр прищурилась.

— Чушь! Профессий тысячи, и чуть ли не каждая тебе по плечу. Да ты мог бы просто валяться на диване. Но нет: ты любишь свою работу. Тебе нравится бегать по городу, бродить по Сети, разговаривать с людьми, выведывать. И тебя греет мысль, что ты самый умный и ловкий. С другой стороны, мне кажется, твоя главная цель — помогать людям, как ни банально это звучит. По-моему, ты просто хочешь быть хорошим. Когда у тебя затишье с клиентами, ты становишься ужасно угрюмым и странным — хотя куда уж страннее. Так что не стесняйся признаться. Одно тебе скажу: будь осторожен.

Я посмотрел на Клэр. Волосы отбрасывали на ее щеки мягкие тени. Из-за белокурой завесы сияли серые глаза — огромные, как никогда.

— Мне и в голову не приходило, что ты столько думаешь о моей работе.

— Вообрази. — Клэр провела кончиком пальца по моему уху.

— Хотя не знаю, много ли от меня было помощи за последнее время.

— Для брата? — Я кивнул. — Все еще занимаешься его делом?

— По мере сил.

Клэр улыбнулась:

— Я сварю кофе.

Мы с Клэр уговорили большой кофейник, и я вернулся к ноутбуку. Еще час смотрел на Холли и Дэвида, потом прошелся по комнате, пытаясь впустить хоть немного кислорода в легкие. В основном те же ощущения. К концу фильма неловкости, пожалуй, прибавилось. По крайней мере Дэвид не бил Холли.

На диске были другие съемки в гостиницах, хоть и короче, чем с Дэвидом. Холли с двумя мужчинами, один высокий и лысый, другой волосатый, как горилла. Судя по датировке файлов — март и май прошлого года, — я имел дело с отбракованным материалом. Оба успели отработать заключительное интервью. В этих эпизодах не было ничего, что навлекло бы на них больше подозрений, чем на Дэвида; также ничто не способствовало установлению их личностей.

Клэр погладила меня по голове и ушла в ванную. Я услышал, как она набирает воду, и хотел было присоединиться к ней, но раздумал. Кликнул другую папку и нашел еще один видеофайл, на этот раз датированный прошлым летом.

Я смотрел его и вспоминал слова Джейми Койла: «Она всегда подходила поболтать. Не важно, где я стоял — в дверях или за стойкой». И: «Она собиралась снимать другие фильмы — может быть, документальные…» Я подумал, не имею ли дело с первой такой попыткой.

Снова съемка скрытой камерой, спрятанной скорее всего в сумочке, и вся посвящена Джейми Койлу. Камера смотрела на него снизу вверх, и было в этом ракурсе какое-то нарочитое поклонение, даже подобострастие. Фон какой-то мутный, на заднем плане типичные для клуба звуки: музыка, смех, звон стаканов, гул множества голосов, — но Койл будто нашептывал зрителю на ухо, и такой же доверительностью отдавали интонации Холли.

— А вот этот парень? — спросила она. — По-твоему, с ним могут быть проблемы?

— Который? Налаченный и с эспаньолкой? Он, конечно, весь из себя крутой и шумный, да и с мохито перебарщивает, но проблем не создаст. Да ты на руки его погляди: ноготочки наманикюренные, а уж запястья… у моей матери крепче были. Плюс у него блэкберри на ремне. Парень с блэкберри и маникюром — в девяти случаях из десяти — сделает то, что ему скажут.

Холли спрашивала, как Койл определяет, кого впускать, а кого — нет; интересовалась поведением випов и официанток, и Койл отвечал — непринужденно, с юмором и в высшей степени дельно. По крайней мере Холли постаралась показать его в наиболее выгодном свете. Ее увлеченность интервьюируемым била в глаза, и мне стало интересно, видел ли Койл эту запись. Может быть, когда все закончится…

Досмотрев видео, я кликнул папку «Брукфилд» и нашел еще десяток файлов. Открыл — и чуть не рухнул.

От красивого когда-то мужчины осталась лишь оболочка: побелевшие густые волосы, слезящиеся голубые глаза, прямой нос — весь в крупных порах и багровых «звездочках», белая кожа на высоких скулах обвисла, длинные пальцы скрючены, покрыты старческими пигментными пятнами и дрожат. Голос еще сильный и звучный — впрочем, это обстоятельство только оттеняет смущение и страх Фредерика Кейда, отца Холли. Я понял, что угадал, когда она назвала его папой.

Здесь не было никаких тайных съемок — Холли держала камеру в руках. Она дала общий план комнаты (помесь больничной палаты и гостиничного номера): кислородный бак, капельница, розовые обои, светлая мебель с яркой обивкой — и снова вернулась к отцу, закутанному в клетчатый халат и сидящему в кресле.

— Папа, это я, Холли. Папа, смотри сюда… сюда, в камеру. Нет, черт возьми, вот сюда! Вот так, на меня. А теперь расскажи мне о миссис Мэнтон. Папа, помнишь ее? Она преподавала у меня в седьмом классе. Расскажи о себе и миссис Мэнтон.

В гостиничных номерах, с безликими мужчинами вопросы Холли были орудиями презрения, наказания и власти, с Койлом — знаками любви. Но здесь… здесь присутствовало нечто иное: раздражение, мольба, любопытство, отчаяние ребенка, пытающегося привлечь внимание. Разумеется, Фредерик Кейд не мог отвечать Холли — я даже усомнился, узнал ли он свою дочь, — но она продолжала спрашивать. Заключительным кадром почти каждого эпизода был покрытый линолеумом пол, заключительным звуком — хриплый выдох Холли. К горлу подкатил комок, в груди усиливалась тупая, ноющая боль.

Однако не все вопросы Холли касались любовниц отца. В нескольких эпизодах она спрашивала о матери и о чем-то под названием «Красного ястреба». Разве он не помнил, что мама обещала «Красного ястреба» ей? Как он мог забыть? Почему он отдал «Красного ястреба»? Фредерик тупо смотрел на дочь. Я записал это слово в блокнот и пометил его вопросительным знаком.

Отодвинул ноутбук и подошел к окну. На Шестнадцатой улице было тихо, Клэр спала, а кофе давно остыл. Все равно толку от него ноль. В глаза словно насыпали песку, кости казались тяжелыми от усталости, излечить которую не мог ни кофеин, ни даже сон. Я вспомнил слова Клэр: «Ты любишь работу. Любишь узнавать». Люблю, конечно, но не до такой же степени.

Я узнал больше, чем хотел, о Дэвиде и Стефани. За привычным фасадом успеха и самодовольства, на который оба потратили столько сил, таились несчастье, гнев и ненависть к себе. Строение оказалось ненадежным, хрупким. Я узнал больше, чем хотел знать, но помочь брату и невестке пока был не в силах.

Я немало узнал и о Холли: о ее навязчивых идеях и гневе, жестокости и тяге к возмездию, о поразительной одаренности. Для меня не были тайной ни ее острый взгляд художника, ни пугающая одержимость искусством, ни скрытность, ни чреватая бедой уверенность в собственной способности контролировать ситуацию. Однако я до сих пор представления не имел, кто же расправился с Холли. Тоже мне, самый умный и ловкий. Молодец против овец.

Пальцы болели, спину ломило, хотелось лечь. Но я вернулся к ноутбуку и файлам Холли. Вот тогда-то я и нашел видео Джина Вернера.

Глава 35

За исключением огней на сцене, в крохотном театрике было темно и, за исключением Клавдия, Гамлета, Лаэрта и режиссера, — пусто. Они собрались в левом углу сцены, возле хлипкого стола. Я вошел тихо, и они не оглянулись, когда я занял место в последнем ряду. Было тепло, душновато, и пахло какой-то химией вроде антифриза.

Король: Авторитет за Гэмми пьет! Валяйте! На шухере шестерки, не лажать.

Гамлет: Готовься, парень.

Лаэрт: Ну, держись, чувак.

Джин Вернер наблюдал, как Гамлет и Лаэрт кружат по сцене, рапиры дрожали в неуверенных руках.

— Нет же, идиоты! — заорал он. — Вы должны фехтовать, а не прыгать. Вы бьетесь не на жизнь, а на смерть! — Рапира самого Вернера со свистом рассекла воздух и хлестнула Лаэрта по ноге.

Актер выронил оружие и повернулся.

— Чтоб тебя, Джин! Еще раз так сделаешь — и тебе самому придется биться не на жизнь, а на смерть!

Вернер надменно рассмеялся, за кулисами отозвалось эхо.

— Вот так, Шон, рассердись! А ты, Грег, черт тебя дери, не опускай руку. Ты держишь эту штуку, словно гребаный педик, смахивающий пыль метелкой из перьев. Ты ж, мать твою, принц, исполнитель главной роли! Вся пьеса вокруг тебя закручена!

Лицо Гамлета блестело, под мышками проступили пятна пота. Он вытер лоб и показал Вернеру средний палец. Клавдий подтянул мешковатые джинсы и засмеялся. Актеры заняли свои места, чтобы сыграть сцену снова. Вернер вышел на авансцену и вгляделся в темноту. Сомневаюсь, что он смог разглядеть меня в густой тени, но какой-то актерский радар в нем остро чувствовал присутствие зрителя. Я сидел тихо, Вернер снова повернулся к актерам. Репетиция продолжалась.

Почти все утро я провел в Бруклине — снова навестил соседа Холли, Хорхе Арруа. Потом вернулся домой, перечитывал заметки, сопоставлял даты. Несколько раз в течение дня звонил Майку Метцу, и каждый раз мне сообщали, что он все еще в Седьмом участке со Стефани.

Закончив с датами, я начал охотиться — в Сети и по телефону — на Джина Вернера. Я помнил его рассказ о грядущих постановках и нашел ссылку на один из этих проектов, интерпретацию «Гамлета» в стиле хип-хоп, на сайте театра «Словечко». Согласно информации на сайте, премьера должна была состояться через месяц. Я позвонил по указанному номеру и узнал, что репетиции проходят по вечерам в подвальном помещении на Тринадцатой Западной улице.

Неприятный смех Вернера прокатился над рядами сложенных кресел.

— Грег, какое слово в ремарке «меняются рапирами» тебе непонятно? Это означает, что Шон берет твою рапиру, а ты — его, а потом вы снова начинаете биться. Смотри.

Кончиком своей рапиры Вернер подцепил под гарду рапиру Гамлета и подхватил ее с нарочитой легкостью. Поймал в воздухе и подал — эфесом вперед — Гамлету. Тот, поколебавшись, взял. Вернер поднял свое оружие и, не успел Гамлет сделать то же самое, крикнул: «Ан гард!» Он отбил клинок Гамлета, подступил ближе и прижал гарду рапиры Гамлета своей. Схватил актера за грудки и ухмыльнулся, глядя на него сверху вниз. А потом поставил кроссовку позади пятки актера и толкнул. Гамлет с грохотом упал, и Вернер засмеялся.

На видео у Холли он не смеялся, да и вид у него был куда более помятый. Эта запись не имела названия, ее не отредактировали. Съемка велась в квартире Холли одной-единственной скрытой камерой, и нечаянной звездой на этот раз стал Вернер. Небритый, с засаленными волосами, в глазах — страх и гнев. Холли, в основном невидимая, предстала во всем своем инквизиторском блеске. В голосе звучали нотки вкрадчивости, сочувствия, обольстительности и терпения.

— Я рассердила тебя, да? — спросила Холли. — Тебе казалось, я лгу тебе.

— А что еще мне должно было казаться? Господи, Холли, я любил тебя. Как ты могла так поступить со мной?

— Это не твое дело, Джин.

— Как это не мое? Мы же с тобой были вместе, а ты трахалась со всякими типами, которых даже не знала. Ты снимала порнуху. А теперь говоришь, это не мое дело?

— Это был мой проект. Моя работа. Она касалась меня одной.

Вернер покачал головой:

— Тебя одной… И ты удивляешься, что я сержусь. Это, черт побери, невероятно.

— Гнев меня удивляет меньше, чем воровство, — произнесла Холли.

На лице Вернера заиграла наивная улыбка.

— О чем это ты? — Он попытался сыграть недоумение и возмущение, но ни то ни другое не сработало.

Холли казалась беззаботной, почти веселой.

— Да брось, дорогой, мы слишком давно знаем друг друга. Нам ли в игры играть?

— Как выяснилось, я ни черта о тебе не знал, — буркнул Вернер.

— Ты меня знал, — отозвалась Холли. — И теперь знаешь. — Голос Холли казался ленивым и вкрадчивым, и Вернер отреагировал на него, как собака на свист, — весь напрягся и словно устремился к ней.

— Мне казалось, что знаю, — проговорил он.

— Дело было просто в деньгах, дорогой, или в чем-то ином? Скажи, что дело было не только в деньгах.

Он надул губы.

— Я, Холли, сердился. Сердце мое было разбито.

Лязг клинков и грохот еще одного падения вернули меня в театр, к событиям на сцене. Лаэрт потирал запястье, Гамлет отряхивался, Клавдий хохотал.

— Да провались ты, — сказал Гамлет. — Чтоб я за какой-то занюханный разовый ангажемент тут для кого ни попадя боксерскую грушу изображал? Не дождетесь.

Вернер снова засмеялся и провел рукой по блестящим волосам.

— Выбирать тебе, Греджерс. Через час у меня тут соберется десяток парней для прослушивания на твою роль. Не лентяи и не неженки в отличие от некоторых. Уж они-то с радостью станут учиться сценическому бою. Впрочем, решай сам. Так что — ты остаешься или уходишь? — Вернер скрестил руки на груди и улыбнулся, глядя на Гамлета сверху вниз.

Греджерс смерил его ненавидящим взглядом.

— Да пошел ты, — пробормотал он, однако поднял рапиру и приготовился повторять сцену.

За следующий час они неоднократно проиграли бой из пятого действия — без энтузиазма или заметного улучшения техники. Только Вернер, кажется, получал удовольствие от процесса, предоставлявшего ему массу возможностей ругать и мучить коллег. Когда голоса актеров затихли и где-то открылась и закрылась тяжелая дверь, я глубоко вздохнул и встал.

Собиравший рапиры Вернер услышал мои шаги. Он прикрыл глаза от огней рампы и посмотрел в проход. Узнав меня, отступил.

— Что ты здесь делаешь? — В голосе я не услышал никакого высокомерия.

— Пришел повидать тебя. — Сердце колотилось, и я несколько раз вздохнул, стараясь успокоиться.

— Официально театр закрыт.

— Меня никто не остановил.

— Да? Знаешь, вообще-то я спешу, а надо еще прибраться.

Я поднялся на сцену. Вернер сделал еще шаг назад.

— Это ненадолго.

— Что ненадолго? — Он сжал губы и выпятил челюсть.

— Я пришел поговорить, Джин. О видеозаписи.

— Мы уже говорили о записях Холли, и я рассказал все, что знал. Мне нечего добавить. Я даже думать об этой мерзости не хочу.

— Я говорю не о порнофильмах.

Вернер сглотнул и пожал плечами. Словно невзначай подошел к столику и положил все рапиры, кроме своей.

— Тогда о чем ты, черт подери, говоришь?

— Брось, Джин, мы же взрослые люди, верно? Давай не будем ходить вокруг да около.

Вернер выдавил улыбку. Пригладил блестящие волосы и дернул себя за хвост. Потом взмахнул клинком, выписывая в воздухе размытые, гудящие арки, и вытянул руку, указывая рапирой на меня. По ходу дела с клинка слетел пластмассовый наконечник, и обнаженное, злое острие замерло на уровне моего глаза. Вернер улыбнулся шире и хмыкнул. Опустил рапиру.

— Ничто не сравнится с ощущением клинка в руке, — заметил он. Теперь нас разделяла пара шагов. Вернер указал рапирой на мои лубки и улыбнулся: — Что, руки повредил?

— Да. В стычке с твоим дружком Джейми Койлом, — ответил я. Вернер побледнел. Открыл было рот, но так ничего и не сказал. — Я видел запись, Джин.

Вернер нахмурился. Отступил на два шага и начал делать выпады в замедленном темпе. Каждое движение — точное, плавное, грациозное. И каждый раз кончик рапиры, чуть подрагивая, замирал в двенадцати дюймах от моей груди.

— Какую запись?

— Ты так и не ответил на вопрос Холли: дело было только в деньгах или же нет?

— Не знаю, о чем ты. — Вернер увеличил скорость. Клинок снова превратился в смазанную полосу.

— Холли сделала резервную копию, Джин. У меня есть диск, на котором ты признаешься ей, что забрал неотредактированные копии записей из ее квартиры и пытался шантажировать ими Митчелла Фенна.

Вернер замер. Чуть наклонил голову, словно прислушиваясь. Потом улыбнулся обворожительной, как ему, видимо, казалось, улыбкой и тихо произнес:

— Резервные копии. — Похлопал себя рапирой по ноге и медленно пошел к центру сцены. — Это была шутка. Вся эта история с записями и с Фенном — ну, шантаж, — это была просто шутка. — Я поднял бровь, и Вернер грустно хмыкнул. — Признаюсь, шутка глупая, но я тогда плохо соображал. Я… — Он потупил взгляд, потом посмотрел на меня. Нижняя губа едва не дрожала. — Господи, да она мне сердце разбила, понимаешь ты или нет? Я тогда чуть не рехнулся и хотел как-то сквитаться.

— И решил шантажировать Фенна?

— Это было не всерьез… Я бы ни за что не взял его деньги. Просто я… — Вернер снова уставился в пол, потом вскинул взгляд. — Может, я вел себя недостойно, но… мне хотелось, чтобы это аукнулось Холли. Чтобы она поняла: ее занятия — безумие. Что они чреваты.

Чреваты. Я кивнул, словно в этом был смысл.

— И что, ты рассчитывал, что Фенн найдет ее?

Вернер энергично кивнул:

— Точно. И он нашел. То-то Холли перетрусила.

— А потом Холли узнала, что все это устроил ты. Что у тебя остались ключи от ее квартиры и ты украл ее диски.

Снова кивок.

— Знаешь, как я радовался? Думал, наконец-то ты поняла, что сотворила со мной. Наконец-то до тебя дошло, какой это риск. Холли считала, у нее что-то вроде иммунитета. Говорит: «Я контролирую ситуацию». Ни черта она не контролировала.

— Похоже на то, — согласился я. — Значит, ты не удивился, когда Холли позвонила тебе и сказала, что хочет увидеться?

— Не удивился, — подтвердил Вернер. Он прекратил свои хождения и встал в стойку. Согнул ноги и поднял рапиру, с сосредоточенным лицом выводя в воздухе длинные фигуры.

— Я спрашиваю вот почему: на видео, услышав от Холли тему предполагаемого разговора, ты просто опешил.

Вернер нахмурился.

— Ничего я не опешил.

Я покачал головой:

— Опешил, Джин, да и напрягся изрядно — аж взмок и побледнел. Мне даже казалось, тебя тошнит.

Вернер наморщил лоб.

— Я не взмок.

— И ты утверждаешь, будто хотел, чтобы Холли узнала о твоем поступке? Ты лукавишь, Джин. Ты молчал как рыба. Холли пришлось повозиться, чтобы ты признался.

— Я нервничал. Глупая получилась выходка, и я знал это. Сначала мне было стыдно, я волновался. Но потом все рассказал.

— Разумеется, рассказал, — хмыкнул я, и Вернер прищурился. — Когда Холли сообщила тебе, что все записала? — спросил я.

Вернер нахмурился сильнее.

— О чем ты?

— Брось, Джин. Очень простой вопрос: когда Холли сказала тебе, что записала ваш разговор на видео? Сразу же или потом? Или, может, она ничего не говорила? Может, в какой-то момент до тебя и так дошло?

— Не знаю…

— Не юли, Джин. Когда ты узнал?

Вернер крутил правой рукой, словно взбивая тесто. Клинок свистел в воздухе.

— Я не юлю. И не понимаю, с какой стати должен перед тобой отчитываться.

Я улыбнулся про себя.

— Джин, передо мной ты отчитываться не должен. Другое дело — полиция. Думаю, тебя уже искали. Не исключено, что ты уже дал показания. А может, и нет. В таком случае я с удовольствием о тебе упомяну.

Он пошел на меня, продолжая орудовать рапирой. Остановился футов за шесть с мерзкой ухмылкой на лице.

— А ты хорошо знаешь копов?

Я поднял брови.

— Ты на что намекаешь, Джин?

Вернер покраснел и раздраженно махнул рукой.

— Ни на что.

— Зачем тогда говорить?

— Просто так, — буркнул он и отвернулся. — И если хочешь знать, Холли сама сказала мне, что записала наш разговор.

Я улыбнулся:

— Когда это было?

— Не помню… через неделю. Может, больше.

— Файл датирован двадцать седьмым декабря. Через неделю или позже — это уже январь. Холли рассказала тебе об этом в январе? — Вернер пожал плечами. — Она прокрутила тебе запись?

Вернер изобразил глубокое раздумье.

— Ага, прокрутила.

— Когда?

Он помедлил.

— После того, как позвонила. После Нового года, наверное.

— И именно тогда ты видел ее в последний раз? — Вернер кивнул. — Число помнишь?

Он нахмурился и со значением посмотрел на часы:

— Мне надо идти.

— Разумеется, надо. Только давай я еще раз пробегусь по фактам — для верности. Холли записала твое признание двадцать седьмого декабря. Через некоторое время… скажем, в начале января… она рассказала тебе о записи, после чего, в последнюю субботу перед ее смертью, ты явился к Холли домой, избил ее и ушел, забрав компьютер и видеооборудование. Правильно?

Вернер открыл рот, но не издал ни звука.

— Что… о чем ты, черт тебя подери? — выдавил он наконец.

Что и требовалось доказать. Я глубоко вздохнул и улыбнулся:

— Джин, у меня есть видеозапись, на которой ты признаешься в шантаже, а потом Холли тебя выгоняет. Видно, как ты был зол, когда наконец сообразил: Холли не хочет, чтобы ты вернулся. Могу себе представить, как ты психанул. Полагаю, когда ты узнал, что Холли записала весь эпизод, злости у тебя отнюдь не убавилось.

Вернер расправил плечи и встряхнул руками. Потер подбородок, словно желая убедиться, что тот все еще на месте. Натянул кривую улыбку.

— Можешь делать любые выводы, на сколько фантазии хватит. Я же знаю, что было на самом деле. А прочее — твои домыслы, совершенно бездоказательные. Так что можешь идти на хрен. Я Холли пальцем не…

— Тебе уже случалось бить ее. Она жаловалась.

— Кому? Кругу? Койлу? Я говорил, что у старого пидора на меня зуб, и у этого уголовника тоже. — Лицо Вернера горело. Он выписал рапирой размашистую восьмерку. Еще одну, поближе ко мне.

— Джин, на видео ты толкнул Холли.

— Я споткнулся. Споткнулся, упал и налетел на нее. — Мерзкая ухмылка стала шире, рапира со свистом разрезала воздух.

— Господи, да ведь Холли отлетела чуть ли не на другой конец комнаты.

— У тебя своя история, а у меня своя.

— Только у меня, Джин, есть еще и свидетель, который утверждает, что ты был в квартире Холли в субботу перед ее гибелью и там была шумная драка. — Вернер опустил рапиру. Губы сердито сжались, челюсть выпятилась. Я продолжал: — Более того, кое-кто видел, как ты выходил от Холли, неся что-то похожее на компьютер и видеооборудование.

Пальцы Вернера на эфесе побелели. Он оскалил крупные зубы и вскинул руку неуловимо быстрым движением. Клинок рассек воздух, и моего лица словно коснулся слабый ветерок. Еще бы дюйм…

Я улыбнулся:

— Хочешь посмотреть, Джин? Я тебе не актер-недоучка, да и дерусь получше Холли.

Он резко опустил рапиру.

— Мне нечего тебе сказать, кроме «Отвали».

Почти задел…

— Значит, придется поговорить в другом месте.

— Врешь ты все — ты не пойдешь к копам. Не сможешь.

— Не смогу? Это еще почему? — Вернер прикусил нижнюю губу, но не ответил. — Я и правда думал не о копах. Скорее, я хотел рассказать о нашей встрече Джейми Койлу.

— Сукин ты… — прошептал Вернер.

— Так что произошло после той субботы, Джин? Дома ты порылся в компьютере Холли, однако нужную запись не нашел, верно? Или, может, перепугался — все-таки женщину избил? Ты ведь действительно избил Холли до крови. Оставил следы.

Лицо Вернера из белого стало красным. Он сжал кулаки и поднял рапиру. Еще чуть-чуть…

— Ты боялся, что Холли пойдет в полицию. Или, скорее, что она обо всем расскажет Койлу. Три долгих ночи беспокойства. Когда Холли снова попалась тебе на глаза, ты, верно, уже плохо соображал. Не могу только понять, планировал ли ты закончить начатое или тебя внезапно осенило.

Вернер чуть отвел руку, клинок был нацелен на мою шею.

— Сволочь, — выплюнул он и сделал выпад.

Есть.

Клинок полоснул по руке, и, несмотря на подкладку пальто, меня обожгло болью. Я резко развернулся и ударил Вернера ногой — сильно ударил — в левое бедро. Я вложил в пинок все силы. Удар пришелся над коленом. Вернер рухнул, как марионетка.

По пустому театру раскатился вой. Я отпихнул рапиру подальше и некоторое время смотрел, как Вернер катается по сцене, крича и держась за ногу. Когда он перестал метаться, я вытащил из кобуры «глок». Я не мог держать его нормально, чтобы выстрелить, но Вернер об этом не знал, а я постарался дать ему разглядеть, что у меня в руке.

— Пройдет, — хмыкнул я. — Вопли не помогут.

Его красивое лицо покраснело и исказилось, но он сумел выдохнуть несколько проклятий. Я присел на корточки.

— Джин, ты еще не ответил на мой вопрос: ты собирался закончить начатое или ситуация вышла из-под контроля?

— Ты пси… — Ногу ему свела судорога, он задохнулся.

— Я задал вопрос, Джин.

— Ты говоришь, что я убил ее. Ты говоришь, что я убил Холли. — Обычно глубокий голос звучал надтреснуто.

Я рассмеялся:

— Ну разумеется.

— Но я не…

— Ты избил ее, Джин, и подумай хорошенько, прежде чем отрицать это.

— Я…

— Подумай хорошенько.

На лбу Вернера выступил пот. Волосы растрепались, темные пряди прилипли к лицу.

— Все… пошло не так. Холли сказала, что сняла меня на камеру — насчет Фенна и денег, и я хотел получить запись. Но Холли не отдавала. Только смеялась.

— И ты ударил ее.

Вернер поморщился и сжал ногу.

— Она не отдавала запись и все время смеялась.

Я встал и перевел дыхание.

— Ты избил ее.

— Ты не представляешь, каково это… Холли… она такая красивая. Я должен был получить запись! Но Холли — она же непробиваемая. Что бы ты к ней ни чувствовал, как бы ее ни хотел, для нее это не имело значения. Ничем ее не проймешь — она всегда контролировала ситуацию. Холли продолжала хохотать. Я не выдержал. И даже когда я ее бил, она все равно смеялась.

Я отошел от Вернера, скрипя зубами.

— Ты забрал ее компьютер?

— Компьютер, камеры, диски…

— И запись своего признания? — Вернер кивнул. — А еще ты нашел видео с моим братом и его женой. — Боль на лице Вернера сменилась страхом. Он приподнялся на локте и попытался отползти. — Подумай, Джин, — тихо сказал я. — Ты нашел видео с моим братом? — Он кивнул. — А что было после моего к тебе визита?

— Я… я испугался. Я знал твое имя и отыскал тебя. Понял, что ты его брат. Решил, что ты пытаешься отмазать его, ищешь другого подозреваемого.

— Вроде тебя.

Вернер покачал головой.

— Я боялся, что если полиция узнает, что я… если они узнают о Фенне и об избиении Холли, они подумают, что убийца — я.

— А этого нельзя было допустить, да? Поэтому ты сдал им моего брата и его жену. Ты послал им нужный диск. — Вернер попятился, как раненый краб. Я шагнул следом, и моя тень упала на него. — Ты послал им нужный диск, — повторил я. Вернер кивнул. Я вздохнул. — Расскажи, что было во вторник вечером.

— А что было?

— Мы уже почти закончили, так что без глупостей. Итак, что произошло?

Вернер выглядел озадаченным.

— Ничего… ничего не произошло.

Я шагнул ближе.

— Черт побери, Джин…

— Господи, да я правду говорю! В тот вечер ничего не произошло! — Он побелел, в глазах мелькнул панический ужас. — Я не виделся с Холли, не говорил с ней — ничего. Я не имею никакого отношения к убийству. Так я и сказал копам.

Я покачал головой.

— Что еще ты им наплел?

— Они спрашивали, где я был во вторник вечером. Я рассказал.

— Эту ерунду?

— Это не ерунда.

Я присел на корточки. Вернер попытался отодвинуться, но я схватил его за плечо. У меня вырвалось тихое рычание.

— Не нервируй меня, Джин.

— Да правда же! Я весь вечер был в театре — в «Лицей морнингсайд» при Колумбийском университете. Я поставил там спектакль, а исполнитель одной из главных ролей заболел. Мне пришлось выйти на замену. Я явился еще до шести и всю ночь провел либо на сцене, либо за кулисами с другими актерами, костюмерами, гримерами… Выбрались мы оттуда не раньше половины одиннадцатого, если не в одиннадцать, и пошли поесть всей компанией. Домой я попал во втором часу ночи — и не один. — Вернер сглотнул и зажмурился. Казалось, его сейчас вырвет.

— Ты, черт подери, избил Холли.

— Да, избил. Но, Богом клянусь, я не убивал ее.

— Кто же тогда, Джин? Кто убил Холли?

Вернер посмотрел на меня. Губы его дрожали, лицо исказилось.

— Не знаю, — сдавленно прошептал он. — Я посмотрел эти видео и решил… Богом клянусь, я решил, что это твой брат.

Глава 36

В юридической конторе «Пейли, Клей энд Куик» в пятницу вечером остались только самые стойкие, в коридоре было темно и тихо. Я чуть не ощупью пробирался к кабинету Майка Метца. Он устроился на диване, руки водрузил на журнальный столик. Рукава закатаны, галстук ослаблен, лицо бледное и унылое. На коленях у Майка лежали бумаги, однако смотрел он в окно, на ярко сияющие на фоне чернильного неба башни Мидтауна. Я повесил пальто и упал в кресло. Майк не поднял головы.

— Вы долго пробыли в полиции, — заметил я.

— Львиная доля этого времени ушла на пустое ожидание. — Голос звучал совсем по-стариковски.

— Как все прошло?

Майк потер глаза.

— Стефани нервничала, несмотря на лекарства, а копы — они и есть копы. Маккью выступал в обычной роли крутого парня, а Вайнс попыталась сыграть подружку, и это было почти забавно. Они заставили Стефани раз десять повторить рассказ о вечере вторника: когда ушла из дома, где гуляла, какая была погода, — даже задавали вопросы по содержанию фильма. И разумеется, хотели поговорить о поездках в Бруклин и беременности Холли. И все это самым неофициальным образом.

— Как Стефани держалась?

— Я бы поставил ей четверку, может, четверку с минусом. Немножко поплыла, говоря о вечере вторника, и рассердилась, когда ей показали запись ее разговора с Холли.

— Они же не показывали ей запись с Дэвидом?

— Пытались. Вайнс утверждала, что по ошибке открыла не тот файл, но я остановил их.

— Как Флорес?

Майк покачал головой:

— Поди пойми. Задала несколько вопросов, однако на ответы никак не отреагировала. В основном просто наблюдала.

— Должно быть, Флорес пыталась угадать, как Стефани будет выглядеть перед присяжными.

— Несомненно.

— А твое мнение?

Майк вздохнул:

— Ни Дэвид, ни Стефани не вызовут особенного сочувствия. Дэвид производит впечатление холодного, надменного типа, а Стефани слишком отстраненная. От одного взгляда на нее становится неловко. И потом, у четы Марч слишком много денег. — Майк провел рукой по лицу и посмотрел на меня. — Однако я по-прежнему надеюсь, что до суда присяжных не дойдет. Уверь меня, что я не занимаюсь самообманом.

Я рассказал, что смотрел видеозаписи Холли, не упоминая об их происхождении, а также поведал о разговоре с Джином Вернером. Майк не перебивал, только время от времени вздыхал и качал головой. Выслушав меня, встал и подошел к большому окну. Положил ладонь на стекло, сомкнув пальцы с собственным отражением.

— Ты проверил алиби?

— Сделал уже несколько звонков. Пока смог поговорить только с администратором «Лицея», и тот подтвердил главное: Вернер во вторник вечером заменял актера и пробыл в театре примерно с шести до одиннадцати. Он даже помнит, что Вернер потом уходил в большой компании.

— Ты ведь понимаешь: если копы устроят очную ставку, Вернер будет отрицать все. Особенно когда узнает, что у тебя нет свидетелей. Будет утверждать, что никогда ничего не говорил об избиении Холли. Или выдумает, будто это ты вырвал у него признание. Не удивлюсь, если Вернер сейчас избавляется от видеооборудования. А может, уже избавился.

— Второй вариант вероятнее. Он говорит, что выкинул все сразу же после того, как послал диск копам.

— Ты ему веришь?

— Не поверю, даже если он назовет черное черным. Однако оборудование на его месте выбросил бы всякий разумный человек.

Майк снова вздохнул:

— Жаль, что насчет свидетеля ты соврал.

Я кивнул.

— Я вытряс из Арруа все, что мог. Он помнит шум у Холли. Время так-сяк еще можно притянуть за уши, а вот в датах Арруа путается. И он клянется, что никого не видел.

Майк кивнул.

— Как ты узнал, что Вернер был у Холли именно в субботу?

— Догадался. По словам Стефани, в пятницу с Холли все было в порядке — никаких синяков, — а Койлу она позвонила в воскресенье утром и сказала не приезжать, ничего не объяснив. Думаю, Холли не хотела, чтобы Койл видел следы побоев. Ведь тогда бы он накинулся на Вернера и, возможно, снова оказался бы в тюрьме. Вот и получается суббота.

— Хорошая догадка, — заметил Майк.

— Ложка удачи в бочке дряни.

Майк снова замолчал, глядя в окно. Он стоял совершенно неподвижно, бледное лицо парило над городом, как призрак.

— Ты тоже это заметил, да?

Я сжал зубы.

— За последние двое суток два наших лучших кандидата сошли с дистанции, вот что я заметил, если ты об этом. Я также заметил, что других кандидатов у нас нет.

Майк обернулся.

— Что возвращает нас на исходную позицию — к Дэвиду и Стефани.

Я глубоко вздохнул. В пальцах пульсировала боль.

— Что сделает Флорес? — спросил я.

— Не знаю, — ответил Майк. — Причин, по которым дело против обоих супругов Марч будет неприятным для прокурора, полно: нет свидетелей, нет вещественных доказательств, образ жизни жертвы весьма сомнительный, не говоря уже о ее прошлом. Список можно продолжать. В обычных обстоятельствах умный помощник окружного прокурора вроде Флорес не стал бы торопиться бросать кости в таком деле. Но у нас нет «обычных» обстоятельств. У нас есть видеозаписи секса, супружеские измены, красивая белая жертва и богатые, известные, несимпатичные подозреваемые — мечта кабельного телевидения. Флорес амбициозна, и… — Он покачал головой. — Нет, не знаю.

— Тогда предположи.

— Я не занимаюсь гаданиями.

— В качестве дружеской услуги.

Майк посмотрел на меня налитыми кровью глазами.

— Предположение о том, что мы проваливаемся в выгребную яму, вряд ли тянет на дружескую услугу, — проговорил Майк.

Его слова звучали у меня в ушах, когда я ехал на такси домой, звучали, когда я сидел за столом, уставившись в свои заметки. Воспоминания о Питт-стрит и Рите Флорес — ее взгляды, движения, вопросы, кивки Вайнс и Маккью — казались все более зловещими, и трудно было стряхнуть ощущение обреченности. Еще нет никакой уверенности, что дело пахнет обвинением, сказал я себе, тем более судебным процессом, и нельзя быть уверенным в решении присяжных, даже если до этого дойдет. Но если дойдет, я знал, последствия будут вполне предсказуемыми: публичное унижение для Дэвида и Стефани, их профессиональный и личный крах. Я вспомнил слова Стефани: «В глубине души он ждал, когда его поймают с поличным и накажут». Неужели Дэвид, отвечая на объявления в Интернете, принимал во внимание судебный процесс?

Я открыл ноутбук. Можно недоумевать и беспокоиться всю ночь, но Дэвиду и Стефани от этого не будет никакого толку… хотя толку и до сих пор особого не было. Нужно звонить, проверять алиби Вернера, но попробуй найти кого-нибудь в пятницу вечером, особенно человека из театрального мира. В заметках оставались нестыковки, требующие прояснения. А еще на кухонном столе лежали резервные копии и диски, которые я забрал из секции 58 в «Крик селф-стор». Несколько часов отвратительного видео. Я знал, что должен просмотреть все, но в тот момент не мог себя заставить. «Проваливаемся в выгребную яму».

Я вздохнул, постучал пальцами в лубках по столу. На ум пришла другая фраза Майка: «Ты размышлял над вероятностью, что следствие все же на правильном пути?» Разумный, обоснованный вопрос. Я и сам им задавался в связи с другими клиентами. Однако теперь я крепко задумался: может, в данном случае я просто не желаю знать ответ?

— Черт, — сказал я громко и услышал, как поворачивается в замке ключ.

Клэр открыла дверь и остановилась на пороге, глядя на меня.

Потом покачала головой.

— Надевай пальто. Если тебя ждет долгая ночь, заполненная размышлениями, то по крайней мере сначала подыши воздухом и поешь.

Она повела меня на юго-запад, в «Доктор Вус», нью-йоркскую ипостась наимоднейшего лос-анджелесского кафе, любимое место модной тусовки. Обычно по вечерам там невозможно было достать столик, тем более в пятницу, но Клэр поколдовала, и через десять минут мы уже держали в руках меню.

Я заказал имбирный эль, а Клэр — вино, на столике горела свеча, невнятные разговоры накрыли нас, как шатром. Тепло, полумрак и шум создавали иллюзию уединения, и я чувствовал, как тону в собственных мыслях. Клэр взяла меня за руку. Я посмотрел на нее. Волосы рассыпались по плечам и на фоне черного свитера казались почти белыми. Лицо словно светилось, а пальцы были гладкими и прохладными.

Я ожидал, что Клэр будет задавать вопросы: где я был, как работа, что со мной происходит, — а у меня нет ни ответов, ни сил искать их. Но Клэр ничего не спросила. Наоборот, улыбнулась и заговорила — подумать только — о недвижимости: о двенадцати квартирах, которые посмотрела за день, о возмутительных ценах, об отвратительной меблировке, об эксцентричных хозяевах, о фашистских советах кооперативов и капризных агентах по недвижимости. Это был ироничный, непринужденный монолог, прерываемый официанткой и едой, и от меня ничего не требовалось — только смеяться, что я делал довольно часто, хотя и начал не сразу.

По дороге домой Клэр обняла меня и взяла за руку. В холодном воздухе ощущался аромат ее духов.

— Мне надо работать, — сказал я.

Она покачала головой:

— Работа подождет.

Проснулся я часа за два до рассвета. Мне снились Холли, Дэвид, Стефани и Джейми Койл, но сюжет ускользнул. Я стоял у окон, смотрел на замороженный город и пытался припомнить хоть что-то: голос Холли — умоляющий, смеющийся, жестокий и печальный, прячущиеся в тени глаза, голая спина; сердитый рот Дэвида, пальцы, пощипывающие кожу над кадыком; сжатые на коленях руки Стефани, склонившийся над раковиной Койл; зависшая над ними пелена печали. Я крутил осколки и так и сяк, но цельная картинка никак не собиралась. Натянул джинсы и свитер и открыл ноутбук.

Клэр проснулась в половине десятого и теперь медленно, но методично двигалась по квартире: завтрак, газета, душ. Я продолжал работать с дисками Холли. Клэр мимоходом трепала меня по волосам.

Я успел просмотреть три интервью: девятое, десятое и одиннадцатое, последние, еще не отредактированные варианты. Мужчины на них представали во всей красе, не прикрытые ничем, как и их имена, адреса и места работы. Героя девятого интервью я никогда раньше не видел, но номерами десять и одиннадцать оказались, соответственно, высокий лысый и бледный волосатый типы, записи с которыми я смотрел накануне. Чез Монро был прав: работы Холли становились все экстремальнее. Не мешало бы навестить каждого из этих мужчин.

Нет, как таковых оснований предположить, будто кто-то из «актеров» решил разыскать Холли через несколько месяцев после основных событий, не было. Однако незадачливых любителей жестокого секса могло что-то подтолкнуть — вот ведь Митчелл Фенн тоже отреагировал на толчок. Корчась на сцене театра «Словечко», Вернер клялся всем святым, что шантажировал только Фенна, однако не верить ему было очень легко. Я вздохнул. Сам себе я напоминал утопающего, который хватается за соломинку. Я потянулся за следующим диском, и тут загудел домофон.

У подъезда стоял Дэвид. Брат кутался в казавшееся слишком большим пальто и снова и снова давил кнопку домофона. Я открыл дверь подъезда. Когда Дэвид вышел из лифта, я понял, что он пьян.

Он ступал медленно и осторожно, и, хотя не шатался, было заметно, каких усилий ему это стоит. Под пальто на нем были джинсы и розовая рубашка; судя по виду одежды, он спал в ней, и, возможно, не раз. Небритый, подбородок зарос седой щетиной. Волосы спутанные и всклокоченные. Дэвид прошел в квартиру, обдав меня запахом пота и сигарет. Я посмотрел на часы: всего одиннадцать. Великолепно.

— Есть у тебя апельсиновый сок? — Голос Дэвида был сухим и усталым.

— В холодильнике, — ответил я. Он попытался обслужить себя сам. Я наблюдал. Руки у него дрожали, он не мог сосредоточиться — все равно что смотреть автокатастрофу в замедленной съемке. В конце концов я сам налил ему соку. — Что ты делаешь? — спросил я.

Он рассердился.

— Пью апельсиновый сок… а что, не похоже?

— Что ты делаешь здесь, Дэвид? Почему ты бродишь пьяным в субботу утром?

Он взял стакан, плеснув сок на рубашку. И кажется, не заметил этого.

— Я не пьяный. Я даже не поддатый.

— Вызову-ка я такси. Тебе надо домой.

Дэвид фыркнул.

— Джонни, что мне надо — это не твое дело.

Великолепно.

— Тебе надо поехать домой, — повторил я.

Он ткнул в мою сторону стаканом, снова пролив сок.

— Мне было нужно, чтобы ты сделал одну вещь… всего, блин, одну вещь… и погляди, что из этого вышло.

Я покачал головой:

— Ты несешь чушь.

— Да? Ну, так позволь, объясню: ты разрушил мне жизнь, Джонни. Мне надо было, чтобы ты помог решить одну-единственную проблему, а ты превратил ее в катастрофу… самую настоящую катастрофу. Господи Иисусе, ты еще больший неудачник и растяпа, чем мы все считали, — а это о чем-то да гово… — Он посмотрел мимо меня на вышедшую из ванной Клэр. Она завернулась в большое полотенце, мокрые волосы рассыпались по плечам.

— Я не вовремя? — спросила она.

Дэвид засмеялся и посмотрел на меня.

— Вот вам пожалуйста, вся моя гребаная жизнь! Я в тартарары лечу, а родной брат прохлаждается со своей минетчицей!

Я врезал ему. Не задумываясь. Без колебаний. Просто ударил по лицу, сбил с ног. Апельсиновый сок плеснул на стену кухни, стаканаккуратно разбился на три части у ног Дэвида.

Клэр посмотрела на меня, посмотрела на Дэвида, снова на меня.

На лице ничего не отражалось, взгляд был холодный и пустой.

— Господи Иисусе, — прошептала она. Покачала головой и ушла в спальню, закрыв за собой дверь. Черт.

Я опустился на колени возле Дэвида, он застонал, отталкивая мои руки. Что-то пробормотал, подтянул ноги и ухватился за стол. Я хотел помочь, но он отшатнулся.

— Отвали от меня, чертов псих, — пробормотал он, навалившись на стол. Одна сторона лица покраснела, угол губы был разбит.

— Давай я дам тебе лед.

Он отмахнулся:

— Пошел ты. Не приближайся ко мне, мать твою. — У него дрожал голос, в глазах стояли слезы. Черт.

— Сядь и приложи лед, а я дам тебе попить.

Дэвид снова махнул рукой. Рукав рубашки промок.

— Иди к черту, — пробормотал он и, пошатываясь, шагнул к двери.

— Да сядь ты, в конце концов! — Я протянул руку. Дэвид отпрянул.

— А иначе что? Снова ударишь?

Я опустил руки и глубоко вздохнул. И постарался говорить мягко и медленно.

— Прости, что ударил тебя, Дэвид. Больше это не повторится. Я просто хочу, чтобы ты сел. Пожалуйста.

Губа у него распухала на глазах, глаза покраснели. Некоторое время он стоял молча, наконец, шаркая, подошел к столу.

Я взял его пальто и сделал пузырь со льдом, потом налил еще апельсинового сока. Пока Дэвид пил, я осмотрел его голову. Дэвид терпел мои прикосновения без единого слова, но следил за каждым движением. Я наливал ему второй стакан, когда из спальни вышла Клэр. Черное пальто висело у нее на руке. Она прошла по комнате, в упор не замечая Дэвида и почти не глядя на меня. У двери остановилась.

— Мальчики, вас можно оставить одних? — Напряженная улыбка, холодный тон. Я кивнул. — Будем надеяться, — сказала она и ушла.

Я выбросил осколки и налил себе сельтерской воды. Я пил, и мы с Дэвидом смотрели друг на друга через кухонный стол. И молчали. Он сгорбился на стуле, рассеянно пощипывая кадык. Вдруг зазвонил телефон. Мы оба подскочили. Это был Майк Метц.

— Мне звонила Стефани, — объявил он.

— Если она ищет Дэвида, он у меня. Я…

— Ищет не она. Она сейчас в ист-хэмптонском доме, с ней приехали полицейские с ордером на обыск. Квартиру сейчас тоже обыскивают, а еще они хотят получить образец ДНК Дэвида.

Глава 37

Пробок ранним воскресным утром я никак не ожидал. Я должен был бы легко выжимать семьдесят, а не протискиваться на суженную до одного ряда вместо трех дорогу. Я продвинулся еще на несколько футов и остановился. Впереди водитель колотил по рулю и приборной доске. Водитель позади рвал на себе волосы и, судя по мимике, ругался. Справа, едва не упираясь в передний бампер моей прокатной машины, пилил «мерседес»-внедорожник. Бледный белокурый парень за рулем смотрел вокруг, как ему казалось, суровым взглядом. Потом он заглянул ко мне в машину, на переднее сиденье, и побелел. Ударил по тормозам. Кто-то нажал на гудок. Я прикрыл «глок» блокнотом. На сколько хватало глаз, впереди горели задние габаритные огни. Я медленно, глубоко вздохнул и сказал себе, что уже почти приехал.

Моя ошибка заключалась в том, что я не начал с самого начала — с дисков в пластиковом футляре с надписью «Интервью номер один». Иначе поехал бы еще вчера. А так до этих дисков я добрался только в семь часов вечера в субботу.

После звонка Майка я на такси повез Дэвида домой. Всю дорогу он молчал, уставившись пустыми глазами в одну точку. Майк ждал на тротуаре перед домом Дэвида.

— Они сейчас там, — сказал Майк. — Маккью, Конлон, лаборант и полицейский. Еще не закончили.

Швейцар за стеклом уставился на разбитую губу Дэвида, синяки на лице и помятую одежду. Мы зашли, он нервно кивнул: «Мистер Марч», — и тихим, встревоженным тоном объяснил, что ему пришлось впустить полицейских. Дэвид, не слушая, двинулся прямо к лифту. Майк тоже зашел в кабинку, я собрался было последовать его примеру, но Дэвид уперся рукой мне в грудь.

— Не ты, — обронил он тихо. Майк поднял бровь и хотел что-то сказать, но я покачал головой. Дэвид нажал кнопку, двери лифта закрылись. Я смотрел, как мелькают огоньки, пока не загорелась кнопка этажа Дэвида. Швейцар наблюдал за мной, потирая подбородок. Я пошел пешком.

Домой я добрался уже во второй половине дня. Спускались сумерки, в квартире было пусто. Зазвонил телефон. Это был Майк.

— Они только что ушли, — устало проговорил он. — Дэвид прилег.

— Как все прошло?

— Медленно. Они собирали материал для сравнения: образцы тканей, образцы волос, образцы косметики, — и у Дэвида взяли мазок. Хотя главным образом они искали пистолет. Не нашли.

— Как Дэвид воспринял все это?

— Как манекен… манекен с распухшей губой. Что у него с лицом?

Я пропустил вопрос мимо ушей.

— Как прошло в Ист-Хэмптоне?

— Почти точно так же. Я отправил к Стефани коллегу. По его словам, парадом командовала Вайнс.

— И?

— Пистолета не нашли.

— Уже утешает.

— Да, но слабовато, — согласился Майк. — На случай если у нас остались сомнения, ордера означают, что Флорес настроена серьезно — серьезнее некуда. Хуже того, она ухитрилась убедить пару судей, что процесс возможен.

— Черт.

— Да, нас со всех сторон обложили. Поэтому, если еще что-то не проверено, надо проверять побыстрее — в понедельник утром я жду звонка от Флорес. Официального звонка.

— Черт, — повторил я. Майк молчал, но трубку не положил. — Ну что? — спросил я.

— Мне скоро надо идти. Наверное, ты не захочешь сейчас оставлять Дэвида одного?

— А Стефани не собирается в город?

— Она сказала, не сегодня, и у меня сложилось впечатление, что это будет не завтра да, пожалуй, и не послезавтра.

Я пообещал позвонить Неду. И позвонил.

Объяснил что мог, и максимально лаконично. Брат сказал, что сейчас подъедет. Я положил трубку и посмотрел на черный нейлоновый футляр с дисками, до сих пор не проверенными. На мгновение задумался, не обнаружили ли еще копы секцию 58 в «Крик селф-стор», и снова сказал: «К черту». Включил ноутбук и открыл следующий файл. Прошло несколько часов, прежде чем я добрался до дисков с «Интервью номер один» и неподписанного диска, обнаружившегося в том же файле.

По обочине проехал эвакуатор, и через десять минут пробка начала рассасываться. Еще через десять минут я набрал скорость. Солнце поднималось все выше по пустому небу, а голову снова заполнили мысли о семье: братья, сестры, пустое, разбитое лицо Дэвида, его слова в лифте: «Не ты».

Около полудня я был на месте. Я звонил накануне вечером и предупредил, что приеду, но что-то кольнуло меня, когда я увидел широко открытую красную дверь. Шторы не занавешены, однако никакого движения в доме не заметно. Я вышел из машины, прислушался. Ничего, кроме потрескивания обледеневших веток на ветру. В животе начались спазмы.

Я посмотрел на пальцы, пошевелил ими. Содрал пластырь с правой руки и снял лубки. Пальцы под ними были распухшие и посиневшие. Я залез в машину, взял с сиденья «глок» и очень медленно обхватил рукой рукоять. Стало ужасно больно; я очень сомневался, что смогу выдержать отдачу. И все же с пистолетом лучше, чем без него. Я сунул пистолет в кобуру и пошел по дорожке к дому. У двери снова вытащил.

На нетронутом снегу были следы ног. И рук, а еще отпечатки, которые могло оставить тело, если человек бежал, упал, а затем пополз. Повсюду на вытоптанном участке — росчерками, тонкими линиями и большими неровными точками, похожими на гнилые ягоды, — была разбрызгана кровь. Я позвал, но ответа не последовало. Кровавый след вел по дорожке, по каменным ступеням, к парадной двери и в дом. Сердце заколотилось, и я вошел.

Отопительная система работала вовсю, но в прихожей было не теплее, чем на крыльце. Я попытался прикинуть, сколько же времени дверь простояла открытой, и снова позвал. И снова безрезультатно. На начищенном паркете остались грязные следы, персидские ковры сбились и лежали криво. Ржавые капли вели налево, через гостиную, по коридору и мимо кабинета. Тишину нарушало только гудение воздуха в трубах.

Я прошел по следу к двойным застекленным дверям, ведущим в зимний сад — длинное помещение с остроконечной стеклянной крышей и кирпичным полом, выложенным «елочкой». Теплый воздух дул через открытые двери, неся с собой запах. Однако пахло не садом. Нет, запах был неприятный. Я прижал пистолет к бедру и переступил порог.

Плодовые деревья и запыленные кустарники в круглых терракотовых горшках были расставлены вокруг восточного ковра, длинного плетеного дивана, журнального столика из стекла и лозы и плетеного кресла. На диване, поджав ноги, в джинсах и фиолетовом свитере, сидела Николь Кейд. На обветренном ее лице застыло отсутствующее выражение. Рукава на мускулистых руках закатаны. Николь сжимала короткоствольный «смит-вессон». Герберт Диринг обнаружился в кресле. Он тяжело завалился на левый бок, а на полу под ним натекла лужа крови.

Глава 38

Диринг оказался жив. При моем появлении он шевельнул белой, как бумага, рукой и открыл затуманенные, полные ужаса глаза. Сухие губы дернулись, раздался стон. Серое лицо заливал пот, редкие волосы прилипли ко лбу. Правую руку Диринг прижимал к животу, а ладонью пытался закрыть пятно на левом боку. Кровь промочила левую сторону клетчатой рубашки от подмышки до пояса. На брюках виднелось пятно другого происхождения. Дышал Диринг быстро, неглубоко и неровно: если он еще не впал в шок, то был как раз на грани. Я посмотрел на Николь. Она не шевелилась, однако мужа с мушки не сняла.

— Он сказал, что вы едете. Сказал вчера вечером. — Голос дрожал и был едва слышен. Одна нога подергивалась, пряди тусклых рыжих волос упали налицо. Темные круги под глазами, красные пятна на шее и впалых щеках. Пистолет был черный. Николь нервно водила ногтем большого пальца по прорезиненной рукояти. — С этого все началось — что вы едете. Он сказал, что вы едете еще раз поговорить о Холли и что вы интересовались «Красным ястребом» и папой. Я спросила, откуда вы знаете о «Красном ястребе», и он… Он расклеился.

Я кивнул и придал лицу самое серьезное выражение.

— Угу. Нам сейчас лучше позвонить в «Скорую», верно? Нужно вызвать помощь.

Николь рассеянно покачала головой.

— Герберт сказал, что больше не может… не может лгать. Сказал, что это сводило его с ума, что он рад, что все кончено, что он устал. Можете поверить: он хотел, чтобы я пожалела его! Господи, пожалела!

Я снова кивнул.

— Николь, мы должны позвонить в «Скорую». Ваш муж нуждается в медицинской помощи. — Я достал из кармана куртки сотовый телефон.

Николь навела пистолет на меня.

— Никаких звонков. — Прозвучало весьма убедительно. — Герберт потерял голову: слезы, истерика, — и я должна была позаботиться о нем. Успокоить его! Он хватал меня за руку, целовал руки, тыкался лицом в плечо, просил прощения. Будто я должна все уладить. — Она посмотрела на пистолет в руке и почти улыбнулась. — Когда я достала папин пистолет, Герберт понял: жалости от меня он не дождется. Он побежал вокруг дома, вопя, как девчонка. Господи, да он обмочился. Мне следовало бы оставить его в снегу на всю ночь.

— Вы стреляли… Герберт был ранен вчера вечером?

Она чуть заметно кивнула. Я снова посмотрел на Диринга и заметил зажатую в правой руке пропитавшуюся кровью тряпку — видимо, кухонное полотенце. Диринг открыл рот и выдавил сухим шепотом:

— Никки, прости, я…

Пистолет снова повернулся к Дирингу, и я стиснул зубы.

— Не желаю тебя слушать, Герб. Ни единого слова!

Я медленно вздохнул и произнес, будто продолжая разговор:

— Никки, когда вы ели в последний раз?

На вопрос она не ответила, но ко мне повернулась. Показала пистолет.

— Вот что он использовал — отцовский пистолет. Этот ублюдок взял пистолет из моего ящика с бельем. — Николь снова повернулась к Дирингу, лицо ее потемнело. — Так что, ко всему прочему, ты еще и вор!

Она снова навела на мужа пистолет, худые пальцы на рукояти побелели. Сердце у меня колотилось, в груди все дрожало. Я глотнул воздуха.

— Никки, давайте я вам чего-нибудь принесу. Попить или поесть… — Я чуть попятился, и «смит-вессон» снова повернулся, следуя за мной, как глазок камеры.

— Стоять. — Николь прищурилась на меня, словно только что узнала. — Что вам было от него нужно? Откуда узнали о «Красном ястребе»?

Я глубоко вздохнул и постарался говорить спокойно:

— Холли упомянула о «Красном ястребе» в одной из видеозаписей, которые делала, когда навещала отца. Я хотел выяснить, что это такое и почему Холли не хотела его продавать. И я хотел спросить об этих визитах. Герберт говорил мне, что Холли никогда не приезжала, но, по-видимому, это не так.

— Это вас удивило — что он солгал вам? Это потрясло вас? Он всегда врет. — Диринг шевельнулся в кресле, снова тихо застонал. Лицо его исказилось от боли, и Николь навела на мужа пистолет.

— Николь, что такое «Красный ястреб»? — спросил я. Даже на мой слух, вопрос прозвучал отчаянно и слишком громко.

Безгубый рот Николь искривила злобная усмешка, из груди у нее вырвалось что-то похожее на смех. Она посмотрела на Диринга:

— Идиот. Ты думал, ему что-то известно! Разнюнился, прибежал ко мне с повинной, потому что он должен был приехать, а ты решил, будто он в курсе. А оказывается, он не знает ничего. Идиот, жалкий идиот.

Костяшки сжимающих рукоять пальцев снова побелели, и я откашлялся.

— Что такое «Красный ястреб»? — тихо повторил я.

Николь покачала головой, недовольно сморщила губы.

— Хижина. Даже не хижина, скорее, полуразвалившаяся лачуга. Одна комнатка, туалет на улице и осевшее крылечко, но Холли никак не могла забыть это место. — Николь снова повернулась к Дирингу: — И в этом-то и было дело, да, Герберт? — Отвращение звучало в ее голосе, отражалось на лице. Диринг притих.

— Так «Красный ястреб» — дом? — спросил я.

— Я же сказала: лачуга… проклятая лачуга на большом участке земли. «Красный ястреб»! Холли дала ей имя, словно какому особняку. Ей было лет шесть или семь. Однажды в выходные мы увидели пару ястребов — вот откуда название. И только потому, что участок наша мать получила в приданое, только потому, что ездила туда ребенком, только потому, что земля принадлежала ее семье с незапамятных времен, Холли зациклилась на этом месте. Но мать ведь не оставила его Холли, верно? Нет. Она все оставила папе, чтобы он распорядился землей, как сочтет нужным.

Капля пота скатилась по ребрам, пальцы на рукоятке «глока» болели. Диринг смотрел на меня, словно ожидая. Чего? Сочувствия? Спасения? Время от времени он шевелился в своем кресле, и каждый раз Николь наставляла на него пистолет, а я переводил дыхание.

— А теперь ваш отец хочет продать этот дом? — спросил я.

Николь нахмурилась.

— Папа не в том состоянии, чтобы заниматься такими делами. Вот почему он передал право на эти решения мне. Продать дом хочу я, и что тут такого? Папе нужен уход, а это чертовски дорого и с каждым годом все дороже. Застройщики хоть сейчас заплатят кучу денег за пятьсот акров в округе Колумбия. А Холли, узнав, что деньги пойдут на папино лечение, просто взбеленилась.

Я кивнул.

— Вы спорили из-за этого с Холли?

— Мы не разговаривали.

— Вы не виделись, когда она навещала отца?

Отвращение на лице Николь сменилось гневом.

— Если бы это можно было устроить, я бы запретила ей посещения. Как эта мерзавка обращалась с бедным папой: вопросы всякие задавала, на видео записывала! Говорила о матери: дескать, в том, что мать с собой сотворила, папа виноват. С моей точки зрения, это называется жестоким обращением. Никто не соглашался со мной, но, конечно, я не собиралась такое терпеть. — Николь снова повернулась к Дирингу и обеими руками подняла пистолет. Я крепче сжал «глок» и, следя за пальцами Николь, сосредоточился на том, чтобы расслабить руку. — Нет, из-за собственности я спорила не с Холли, — произнесла Николь. — А с ним. Я и не знала почему.

Я вспомнил видео, которое смотрел вчера вечером — с безымянного диска, — и подумал: мне-то причина известна. Но я хотел услышать признание от Николь и Диринга. Медленно, чтобы не нервировать Николь, я повел плечами и шеей. Николь снова прицелилась в меня.

— Почему Герберта интересует собственность? — спросил я.

Обветренное лицо Николь потемнело. Она поджала губы и посмотрела на Диринга:

— Ну, Герберт, не скромничай. Давай, расскажи все нашему гостю.

Диринг снова попытался сесть, но волна боли накрыла его, и он почти сполз на пол. Даже не сразу смог найти меня взглядом. В глазах было отчаяние.

— Скажи ему! — крикнула Николь так пронзительно, что стекла завибрировали.

— Она заставила меня, — прошептал Диринг еле слышно — словно листья прошуршали. — Холли заставила меня.

— И как она тебя заставила, Герберт? — Николь словно говорила с очень тупым, очень надоедливым ребенком.

Диринг закрыл глаза.

— Она записала видео. Сказала, что я должен уговорить Никки не продавать «Красного ястреба», а если не уговорю… если не смогу… она покажет запись. Покажет запись Никки.

— Скажи ему, что это было за видео, Герберт. — Николь снова прицелилась в мужа — вероятно, чтобы ободрить.

Диринг сполз еще ниже, голова свесилась набок.

— Это была запись со мной и Холли. Мы были… в постели.

Я медленно кивнул. Посмотрев запись вчера вечером, я понял, насколько, вероятно, Герберта Диринга доводила до грани безумия — а возможно, вытолкнула за грань — мысль, что жена может это увидеть. Я также понимал, почему он выразился так обтекаемо: «в постели».

Сначала я решил, что это пробная запись, потому что в ней было много основных элементов более поздних работ: откровенный секс на грани, темы доминирования и подчинения и выворачивающий, инквизиторский допрос в конце. Но были и различия. Относительно несерьезные с технической точки зрения: ярче свет, глуше звук, использование одной-единственной камеры. Важным отличием было отсутствие анонимности: ни лицо, ни голос Диринга не подверглись обработке, и они с Холли явно давно знали друг друга. И потому, кроме яркого изображения страсти Диринга к Холли, запись также зафиксировала его многочисленные признания в любви к ней, многословные рассуждения о недостатках Николь как любовницы — и прочих ее недостатках — и, ближе к концу, предложение жениться на свояченице.

Николь мрачно хмыкнула.

— Разумеется, Герберт не мог отказаться от глотка воды в пустыне, и вся его болтовня насчет «Красного ястреба»: «Давай подождем еще немного, в будущем году земля будет стоить еще дороже», — только сердила меня. Мне, наоборот, хотелось провернуть все побыстрее.

— Что было потом? — спросил я.

Николь посмотрела на Диринга:

— Продолжай, Герберт. Рассказывай.

Он покачал головой:

— Нет, Никки…

— Делай, что говорят, болван! — Она прицелилась Дирингу прямо в голову. Он зажмурился, и отвращение во взгляде Николь усилилось. — Рассказывай, или, Богом клянусь, я выстрелю снова!

Диринг не открывал глаз, слова были еле слышны из-за сухого, хриплого дыхания.

— Я поехал в город — повидаться с Холли. Объяснить, что Никки не… что я не смог уговорить ее. Я собирался просить ее… умолять… не делать этого. Я…

Николь прервала его резким смешком.

— Но при этом взял с собой пистолет, да, болван? Ты украл у меня папин пистолет и взял его с собой.

Он слабо кивнул.

— Дело было поздно вечером, мы бродили у реки. Холли выглядела неважно. Что-то случилось, авария, наверно, — Холли была вся в синяках. И в ужасном настроении. Сердитая. Я пытался объяснить насчет Никки, но она не слушала. Кричала, угрожала… сказала, что сегодня же пошлет видео Никки. И обзывала по-всякому… дураком, бестолочью, обезьяной… И тогда я ее ударил. Рукой. Я ничего не планировал… так получилось… Холли упала. Я хотел помочь, но она оттолкнула меня, а когда встала, у нее в руке был кирпич. Она выругалась и бросила его, едва не попала. Потом она подняла что-то еще, разбитую бутылку, кажется, и кричала на меня, и обзывалась, и… — Диринг уронил голову, плечи его затряслись.

— Господи, Герберт, да не тяни… рассказывай, что было дальше.

Он ответил, не поднимая головы:

— Я достал пистолет… и застрелил ее.

Я перевел дыхание, и узел в животе словно развязался. Николь смотрела на мужа, как птица на червяка.

— А потом? — спросил я.

— Я взял ее вещи… одежду… и бросил все в канаву. Тело столкнул в реку. Потом пошел к ней в квартиру. Я искал диск, но не нашел. Там был беспорядок, все разгромлено. И я поехал домой. Вы приехали на следующий день, и с тех пор я… как в уме повредился. Не могу спать, не могу собраться с мыслями. — Диринг крепче прижал правую руку к боку и согнулся. Лужа под креслом стала больше.

Николь фыркнула.

— Мировой парень, верно? — В голубых глазах горело безумие.

Я посмотрел на нее:

— Николь, позвольте мне позвонить в «Скорую»… не только ради вашего мужа, но и ради вас. Если он умрет…

Она не слышала меня.

— Я знала Холли. Знала, какая она — эгоистичная, избалованная, способная на все. Холли меня не удивила. Но он… — Николь повернулась к Дирингу и снова подняла пистолет обеими руками. — Ты удивил меня, Герберт. Я думала, я тебя хорошо изучила: может, ты и не Супермен и не самый умный, но ты, воображала я, по крайней мере не станешь трахаться с моей нехорошей сестрой. А ты вон какой сюрприз мне преподнес. Действительно, век живи, век учись.

— Николь, позвольте мне позвонить… ради вас. Вы же не хотите просто сидеть и смотреть, как он истекает кровью.

Она засмеялась — неприятным, безумным смехом.

— Вы уверены?

— Он того не стоит, Николь. Ну, довольно. — Она посмотрела на меня, вздохнула, опустила руки на колени. Еще один глубокий вздох, по всему ее телу пробежала дрожь. Из лица словно выкачали воздух — Николь казалась тысячелетней старухой. — Довольно, — повторил я.

Она провела рукой по затылку, и убранные в хвост волосы рассыпались. Упали налицо спутанной массой, и зимний свет вспыхнул на них, сделав ярче и как-то гуще. На мгновение, когда Николь повернула голову, ее патлы напомнили волосы Холли. В этот миг Николь вообще была очень похожа на Холли. На лице заиграла спокойная усталая улыбка.

— Вы правы. Я не хочу смотреть, как он истекает кровью. — Голос звучал спокойно и ровно. — Это тянется слишком долго.

Два выстрела разнесли грудь Диринга в клочья.

Глава 39

— Вы мне уже надоели, — сказал Лео Маккью, провел большим пальцем по усам и закрыл дверь комнаты для допросов. Я попытался что-то вякнуть, но Майк пнул меня ногой под столом. Маккью собрал кворум: я, Майк Метц, Рита Флорес, Тина Вайнс и сам толстяк снова сидели в Седьмом участке. Дело было в четверг, ранним утром, и все мы пили кофе и протирали заспанные глаза. Маккью был прав: последнее время мы с ним виделись слишком часто.

Все началось в воскресенье в кирпичном бункере на шоссе номер 7, где размещалось Уилтонское полицейское управление. Я провел там весь день в окружении предсказуемо враждебных людей из правоохранительных органов Коннектикута: пары уилтонских детективов, начальника уилтонского ПУ и типа из прокуратуры штата. Я либо сидел и ждал, либо отвечал на вопросы и давал показания.

История моя была проста и почти правдива. Я приехал в Уилтон, рассчитывая увязать кое-какие нити в моем расследовании (а конкретнее, хотел обсудить с Дирингом его очевидно ложные утверждения, будто Холли никогда не навещала отца, и спросить, что такое «Красный ястреб»). Я не стал упоминать, что хотел поговорить о видеозаписи, которую смотрел накануне вечером и на которой Диринг и его свояченица трахались, как кролики. Все, что произошло в доме Кейдов — с момента моего появления и до момента, когда подъехали первые машины после моего звонка в службу 911, — я постарался изложить как можно полнее и точнее. И к счастью, мой рассказ совпадал с историей, которую Николь повторила — с заметным отсутствием раскаяния и несмотря на решительные протесты ее адвокатов — несколько раз за день.

После полудня ко мне присоединился Майк Метц, а еще через некоторое время коннектикутцы смягчились настолько, что предложили мне заправиться плохим кофе. У нас с Майком даже сложилось обманчивое впечатление, что мы сможем освободиться до темноты. Мы сидели в комнате отдыха за высоким, как в кафетерии, столом под жужжащими лампами дневного света, когда ввалились Маккью и Вайнс, и из помещения мгновенно словно выкачали весь воздух.

Вайнс присела на письменный стол, сбив фотографии чьих-то детей. Маккью открыл пасть и вывалил массу приказов и высокомерия. Коннектикутцы со своей стороны были на удивление терпеливы. Маккью объяснили, что пройдет некоторое время, прежде чем они с Вайнс смогут допросить Николь, и еще некоторое время, прежде чем он сможет взглянуть на место преступления. Разбор личных вещей Герберта Диринга займет куда больше времени. Требование передать пистолет Николь в полицейское управление Нью-Йорка для исследования было встречено удивленным смехом. Возможно, просто чтобы отделаться от Маккью, начальник уилтонского управления согласился позволить ему поговорить со мной.

Мы четверо — я, Майк, Маккью и Вайнс — ушли в маленькую душную комнату, где двое последних протащили меня по тому же самому маршруту, который я уже прошел с уилтонскими копами. Я слово в слово повторил свою историю, однако давление продолжалось.

— Кто дал вам право расспрашивать Диринга?

— С кем еще вы разговаривали?

— Что мы говорили о вмешательстве в ведущееся расследование?

Но несмотря на рычание и ор, даже Маккью и Вайнс понимали, что игра пошла совсем другая. Их Большое Дело, хоть и по-прежнему весьма сенсационное, было, в сущности, закрыто. О чем им напомнил Майк.

— Мы все знаем, как иногда бывает с расследованиями, детектив, — улыбнулся он. — Решение напрашивается, и — правильное оно или ошибочное — средства направляются в соответствующую сторону. И чем больше человеко-часов потрачено, тем больше вероятность найти мнимые улики, которые оправдают будущие и уже имевшие место затраты. В итоге другим версиям уделяется меньше внимания. Никто не говорит об умысле, детектив, или презумпции виновности, или даже плохом управлении… никто не употребляет эти слова… просто такое иногда случается. Назовите это эхо-камерой или групповым мышлением. Всем просто повезло, что у Джона достаточно независимое мышление. Оно спасло нас от большого конфуза.

Вайнс скрипнула зубами, а Маккью покраснел так, что, казалось, его хватит удар, но через некоторое время они отстали от меня. Впрочем, ненадолго.

Облом с громким процессом и всеми связанными с ним карьерными иллюзиями вызвал злость и разочарование у Маккью, Вайнс и Флорес, а меня превратил в перспективную мишень. Поэтому мы провели на Питт-стрит и понедельник, и вторник, и, наконец, среду. Формально копы все еще расследовали смерть Холли Кейд, но на самом деле они выворачивали наизнанку меня. С кем я разговаривал; что я нашел; что и когда я узнал — они искали любой, хоть самый слабый намек на препятствование свершению правосудия.

Я старался говорить как можно меньше, предоставив отдуваться Майку, — в этом деле ему равных не было. Когда понадобилось, Майк сослался на конфиденциальность работы адвоката и вызвал перед нашей троицей призрак общественного замешательства. В результате я не сказал ни слова о Джейми Койле, резервных копиях, дисках и секции 58 в «Крик селф-стор», которую, насколько я знал, они так и не обнаружили. Когда Маккью бестактно намекнул, что записи с Дэвидом, Холли и Стефани могут каким-то образом попасть в Интернет, Майк засмеялся и легко отбрил его.

— Лучше сейчас же продайте кондоминиум во Флориде, детектив, и обналичьте пенсию. И пусть мэру скажут, что управление собирается перерасходовать бюджет на гражданские выплаты за этот год.

К концу недели стало очевидно, что наши копы выдыхаются. Майк объяснял это отчасти ростом количества улик, подтверждающих признание Диринга: видеозапись его машины, пересекающей мост Трайборо в ночь гибели Холли; результаты баллистической экспертизы пистолета Николь Кейд, к которому подошли пули; а также сувениры, найденные под запасным колесом «универсала» Диринга: бюстгальтер и трусики Холли и ключи от ее квартиры, сложенные в мешок для мусора. Убийцей оказался Диринг. Мы понимали, что у копов все меньше и меньше предлогов терзать меня.

Правда, бо́льшую часть их слабеющего энтузиазма Майк приписывал прессе. Поскольку в окрестностях Уилтона происходит не так много убийств, смерть Диринга превратилась в сенсацию. Сенсация обрастала подробностями и, когда местные репортеры вспомнили о произошедшем несколько лет назад в этом же самом доме самоубийстве матери Николь, приобрела готический оттенок. Когда же выяснилось, что погибший признался в убийстве своей свояченицы, Холли Кейд, знаменитой Уильямсбергской Русалки, сенсация достигла статуса местной легенды. Вот как Майк объяснил обстановку:

— Чем громче становится история, тем меньше Флорес и компания хотят афишировать тот факт, что их расследование шло в неверном направлении. Им нужно объявить дело Холли закрытым и избавиться от тебя. — Что меня вполне устраивало, однако сначала пришлось выслушать нотацию.

Под конец оной в голосе Маккью слышалось рычание, а лицо было мрачно.

— Резюме: вам чертовски повезло. Все сложилось по-вашему. Но помоги вам Господь, если вы думаете, будто мы вам поверили. По-вашему, мы не знаем, что вы натворили? Не знаем, что вы были у Койла или отделали Вернера? Мы вам не верим, и, Богом клянусь, если я еще раз увижу эту ухмылку, я не поленюсь, обойду стол и сотру ее с вашего лица. — Маккью ткнул в меня пальцем, и я привстал, но Майк придержал меня за плечо. Рита Флорес кивнула и добавила предостережение от себя:

— Правильно, адвокат, удержите мистера Марча. И объясните ему, что в следующий раз — если ему хватит глупости довести до следующего раза — он для начала лишится лицензии. Последуют обвинения — и административные, и уголовные, — если прокуратуре хоть что-то не понравится. Я же лично не вступлюсь, даже поймай он самого Джека Потрошителя. — Флорес смотрела на меня, и глаза ее превратились в булавочные головки. — Вам понятно, Марч? — Я кивнул. — Прекрасно. А теперь выметайтесь отсюда, а я поговорю с вашим боссом.

Я встал и пристально посмотрел на Маккью, надеясь, что вижу его в последний раз. Несомненно, он надеялся на то же самое. Так случилось, что нас обоих постигло разочарование.

Я ждал Майка на Питт-стрит — под серыми, как камень, небесами, на пронизывающем холоде. Он вышел и с улыбкой похлопал себя по карману пальто.

— Ты таки его раздобыл? — спросил я.

Майк кивнул, вынул диск из кармана и отдал мне.

— Флорес поклялась, что копий нет.

— Ты веришь?

— Я верю, что, если мы сдержим слово: сидеть тихо и давать интервью, — нам не придется это выяснять.

— А как насчет Вернера? — спросил я. — Ему предъявят иск за нападение?

Майк покачал головой.

— Я пытался их убедить, — сказал он. — Но ведь нет ни свидетелей, ни доказательств — только твое вынужденное признание. От него пользы никакой.

— Вернер избил…

— Бесполезно, Джон.

Я со вздохом кивнул.

— Значит, мы закончили?

— С этими типами. В будущем тебе предстоят поездки в Нью-Хейвен.

— Что, по-твоему, будет с Николь?

Майк пожал плечами:

— Полагаю, ее адвокат обмозговывает доводы в пользу ограниченной дееспособности, а прокурор штата вынашивает те же мысли. Почти не сомневаюсь: они заключат сделку, но какую именно — понятия не имею.

— Мне Николь совсем не показалась недееспособной, — заметил я. — Скорее, она выглядела взбешенной.

— И ее можно понять. Женщина узнала, что муж трахнул, а потом пристрелил ее сестру.

— Вряд ли ей не понравилось последнее обстоятельство.

Глава 40

Когда я вернулся домой, Клэр сидела за столом, заканчивая завтрак и просматривая газету с объявлениями о продаже и найме жилья. Последние несколько дней мы мало виделись — она все время пропадала в Сити или в Бруклине, искала квартиру, — но в воскресенье вечером дождалась меня.

— По телевизору передавали, в новостях, — сказала Клэр. — В Уилтоне застрелили человека. — Она засунула руки мне под рубашку. Они были гладкие и замерзшие. — Имени не назвали.

— Это был не я.

— Но человек твой? — Я кивнул. — Я чувствовала, не знаю почему. А ты?..

— Я — свидетель. — Я уткнулся лицом в светлые волосы. Мыло, духи и что-то еще, что-то более теплое. — Надо было позвонить тебе.

— Я не просила, — прошептала она.

— И все же…

Клэр постучала пальцем по газете — полоса из «Метро» — и подтолкнула ее ко мне.

— Снова о твоей истории.

Я бегло проглядел статью. Уже пятая за неделю. Пересказывает предыдущие. Еще одно фото Уильямсбергской Русалки — неугомонной молодой неформалки, актрисы и неудавшегося драматурга. Обилие слухов о видео с садомазохистским сексом. Очередное упоминание о Кассандре 3. Я покосился на валявшийся в углу рюкзак, набитый дисками и резервными копиями.

— Хочешь поехать в Бруклин? — спросила Клэр. — Посмотреть квартиры?

Я покачал головой:

— Есть работа.

Весь день я стирал резервные копии Холли и ломал диски — нелегкое дело, если руки в лубках. И отвечал на звонки. Первым позвонил Нед.

— Я следил за этой историей по газетам, — сказал он.

— Там в основном полуправда.

— Похоже, эта Холли была довольно неуравновешенной особой.

— Она была разной, — ответил я. — В том числе и неуравновешенной.

— Дэвиду повезло, что все так получилось. Повезло, что ты помогал ему. Он просто обязан отблагодарить тебя.

Я засмеялся:

— Уверен, он найдет для этого время.

— Он не…

— Не беспокойся об этом. Он уже вернулся к работе?

Нед помолчал.

— Дэвид разве тебе не говорил?

Я вздохнул.

— О чем?

— Он берет отпуск. На шесть месяцев.

— Чье это было решение?

— Я решил, отпуск Дэвиду не повредит, и Стефани согласилась.

— А Дэвид?

— Со временем до него дойдет, — хмыкнул Нед, и я снова засмеялся. — Кстати, я надеюсь, ты тоже дойдешь, в смысле до нас. Племянники соскучились по тебе, и мы с Джанин тоже.

— Конечно, Нед, когда все устаканится, мы увидимся.

— Я хочу не просто увидеться, Джон. Я хочу, чтобы ты пришел.

Я глубоко вздохнул:

— Конечно, — и повесил трубку.

Вскоре позвонил Чез Монро. Он тоже читал газеты. — В дребезжащем голосе звучало лукавство.

— Я и не верил, что вы покупатель, — сказал он. — Но не беспокойтесь, я прощаю ложь. И по крайней мере вы были, так сказать, при исполнении.

— Гора с плеч.

— Да уж. — Монро хмыкнул. — Итак, Холли, оказывается, была актрисой. Что ж, ничего удивительного. Впрочем, меня и ее талант драматурга не удивляет. Странно только, что она так и не добилась успеха на более благородном поприще. Замечательная была женщина.

— Наверное, ее занимало другое.

— Очевидно. Меня, разумеется, тоже. Эти истории растормошили покупателей, и, полагаю, дон Орландо не может — или не хочет — справиться с бумом. Мой телефон просто разрывается. Так что если услышите, что кто-то хочет продать…

— Я думал, вы знаете всех владельцев работ Кассандры.

Монро поколебался.

— Я больше думал о незарегистрированных работах… может быть, вам что-нибудь попалось. Цены растут.

Я едва не засмеялся.

— Буду смотреть в оба. — Я положил трубку и сломал еще один диск.

Я стирал последнюю резервную копию, когда позвонил Орландо Круг. Он казался старым и усталым, и акцент звучал отчетливее.

— Убийца действительно был ее зять? — спросил он.

— Да.

— Полиция уверена? Это точно не Вернер?

— Это Герберт Диринг, мистер Круг.

— Но почему? Газеты намекают на роман… — Я не ответил, и Круг понял намек. — Конечно, вы не можете говорить об этом. Просто я читал газеты. Женщина, которую они описывают, — совсем другая, новая Холли.

— Просто газетчикам надо заполнить колонку, вот они и пишут что в голову взбредет.

Круг что-то проглотил.

— Последнее время я пытался понять, насколько хорошо я сам знал Холли.

— Это вы рассказали мне, что ее нелегко было понять. Она была сложным человеком.

— Она была очень несчастная, — вздохнул Круг.

— И агрессивная, и заблудшая.

— И жестокая, мистер Марч. Нет, не ко мне… Но что она делала с другими…

— А еще Холли была талантливая… может быть, выдающаяся. И целеустремленная.

Круг горько рассмеялся:

— Правильнее сказать «одержимая» или, возможно, «сумасшедшая». Холли просто не могла остановиться.

— Холли говорила Джейми Койлу, что ей хочется рассказать истории, получить ответы на свои вопросы.

— Думаете, она нашла ответы?

— Вряд ли стоит спрашивать меня о катарсисе, мистер Круг. Но мне кажется, иногда для некоторых людей значение вопросов уменьшается. И ответы уже не так важны.

Круг снова что-то пригубил.

— Хотел бы я знать, достигла ли Холли этой стадии, — сказал он.

— Мне кажется, она была счастлива с Джейми. Не исключено, что она приближалась к этому этапу. — Как еще я мог утешить Круга? Мы простились.

Я не знал, подействовали ли на меня печаль и усталость Круга, череда бессонных ночей или просто тусклый свет в низком, сером небе, но волна утомления накрыла меня словно свинцом. Я слушал жужжание дисковода — работа Холли быстро исчезала — и смотрел на блестящие пластиковые обломки в мусорном ведре. Холли, Рен, Кассандра… гнев и печаль, жестокость и контроль, искания — ради чего все это? Я лег на софу, закрыл глаза и вспомнил еще одну фразу Джейми Койла: «Каждому свое и в свое время».

Как и каждый день начиная с воскресенья, мне снилось тело Диринга, неуклюже и криво завалившееся на кирпичи, похожее на соломенное чучело. В звуке падения мне слышалось что-то ужасно интимное. Лицо казалось пустым; страх, удивление и все остальные чувства иссякли, улетучились. «Это тянется слишком долго» — слова были произнесены Николь, но голос, звучавший у меня в голове, принадлежал Холли.

Меня разбудил голос Клэр. Она была на кухне: разговаривала по мобильному телефону и ставила что-то в духовку. Клэр говорила тихо, но твердо.

— Эми, я сказала, что подумаю, и именно этим сейчас и занимаюсь.

Я зашел в ванную, плеснул в лицо воды, а когда я вышел, разговор уже закончился.

— Твоя сестра? — Она кивнула. — Как бруклинская квартира?

Клэр пожала плечами:

— Далековато. Завтра посмотрю в Трибеке.

— Не торопись, — сказал я, и Клэр снова кивнула.

Джейми Койл позвонил после ужина. Я сразу же узнал мягкий голос, хотя причина звонка застала меня врасплох.

— Я хотел сказать спасибо, — начал Джейми.

— За что?

— Я читал газеты, причем между строк. Похоже, этот гад никогда бы не получил свое, если бы не ты.

— Мне повезло, — ответил я. — Копы со временем нашли бы его. Просто они задали поискам неверное направление. Я, кстати, тоже.

Койл фыркнул.

— Но работал-то ты. Так что спасибо.

— И тебе тоже — за информацию. Без нее…

— Ладно, проехали, — фыркнул Койл.

— Чем сейчас занимаешься? — спросил я.

— Никто меня не ищет, так что я халтурю у Кенни… не знаю, надолго ли. Один знакомец из Вегаса уверяет, что там есть работа, и я могу приткнуться у него на диване. Я просто жду панихиды… по Холли. У нее была кузина в Виргинии, которая все организует. Я вчера с ней говорил.

Я глянул на стол, на диск, который записал перед тем, как стер резервные копии: снятые скрытой камерой интервью с Койлом.

— У меня тут кое-что есть. Я подумал, может, ты захочешь взять на память.

Койл спросил, что это, и я объяснил. Он ответил не сразу.

— Не знаю. Я все время думаю о Холли. Иногда сержусь, а иногда так больно… в груди. Словно кто-то кусок вырезал. Не знаю, смогу ли я слушать ее голос.

Я подумал о пустоте у себя в груди, не прошедшей за пять лет, и о судорожном, удушающем ощущении, которое до сих пор иногда накатывает на меня. Я не мог обещать Койлу, что боль утихнет.

— Ладно, подумай пока.

— Я возьму, — тихо сказал Койл.

Я в тот же вечер отправил диск по почте.

В пятницу в бульварных газетах появились еще две заметки о Русалке, обе с соблазнительным фото Холли, которое отрыл какой-то журналюга. В одной статье, основываясь на утечке информации, сообщали, что незадолго до смерти Русалку избили, а также что она была беременна. В другой пересказывали слухи, будто среди людей, запечатленных в ее сексуальных видео, есть известные в городе деятели в сфере недвижимости и финансов. Никаких имен названо не было, но, несомненно, занервничало немало народу.

Я как раз закончил читать статьи, а Клэр как раз отправилась в Трибеку, когда ожил домофон. На экране появилось лицо Стефани, позади нее мялся Дэвид. Я нажал кнопку и впустил их.

Стефани, в свитере и брюках для йоги, держала на сгибе руки мутоновый жакет. Макияж сделан опытным визажистом, темные волосы перехвачены бархатной лентой. Бледный Дэвид явно побывал у парикмахера. У него был беззащитный, пугливый взгляд свежеостриженного барана. Причем мечтающего выпить.

— Вот по пути в аэропорт решили заскочить, — объявила Стефани напряженным голосом. — Уезжаем на время.

— Нед говорил.

Дэвид нахмурился и уставился на меня:

— Что тебе говорил Нед?

— Что ты берешь отпуск. Вроде неплохая мысль.

— Знаток, — буркнул Дэвид и оттянул кожу над кадыком.

Стефани покраснела и покачала головой. Потом нервно сжала мне плечо.

— Мы хотели попрощаться, а еще поблагодарить тебя.

Я кивнул, и мы выжали по неловкой улыбке.

Стефани посмотрела на Дэвида. Тот нахмурился и сунул руки в карманы, продолжая разглядывать пол.

— Ага, спасибо, — пробормотал он и дернул уголком рта. Стефани поджала губы.

— Куда вы едете? — спросил я.

— На несколько недель в Колорадо — покатаемся на горных лыжах, — а потом на острова.

— Звучит прекрасно.

Дэвид фыркнул.

— Мы бы никуда не поехали, если бы…

Стефани быстро схватила Дэвида за запястье. Пальцы у нее были белые, с острыми ногтями, и Дэвид отдернул руку, будто от огня. Бросил на нее сердитый взгляд, но когда заговорил, голос прозвучал тихо и устало.

— Я буду в машине. — Он вышел.

Стефани покачала головой и вздохнула.

— Он не имел в виду ничего такого. И он все еще сильно расстроен. Можно сказать, в шоке.

— Ему надо с кем-нибудь поговорить, Стефани. Ему нужна помощь.

Она снова покраснелаи напряглась. И кивнула — слишком быстро.

— И он ее получит. Отдых, перемена обстановки, свежий воздух и физическая нагрузка — поездка пойдет ему на пользу.

Я покачал головой:

— Ему нужно больше, чем поездка.

— И он все получит, Джон, не беспокойся. С Дэвидом все будет хорошо.

— А с тобой?

Стефани нахмурилась и посмотрела на свои руки. Прекрасный маникюр, жемчужно-розовый лак.

— Со мной? Я еще немного нервничаю, но лыжи и обертывания морскими водорослями приведут меня в норму. — Она посмотрела на меня огромными сияющими глазами. Снова сжала мою руку. — Не беспокойся о нас, Джон, с нами все будет хорошо. Все устаканится.

Я открыл было рот, но промолчал, и Стефани вздохнула с облегчением. А потом она исчезла: нервный смешок, робкая улыбка и быстрые шаги за дверью. Я подошел кокну, посмотрел вниз и возле черной машины увидел Дэвида. Появилась Стефани. Она подошла к нему и положила руку ему на спину. Он наклонил к ней голову, обвил рукой ее талию, и они на мгновение замерли. Потом сели в машину и отъехали. Я смотрел, как автомобиль сворачивает за угол, и снова слышал голос Джейми Койла: «Каждому свое и в свое время».

Эпилог

В марте Клэр нашла жилье. Не на Манхэттене и не в Бруклине. Бунгало на Роуз-стрит в Норт-Беркли. Она сидела, скрестив ноги, на софе и, рассказывая о новой квартире, гладила меня по щеке.

— Если я останусь в Нью-Йорке, все кончится тем, что я останусь с тобой.

— А это было бы плохо?

Клэр покачала головой:

— Не плохо, милый, но слишком легко. Мне здесь удобно, можно поболтать, нам хорошо вместе… и, Бог мой, ты подарил мне весь мир. Жить с тобой — проще всего на свете. Путь наименьшего сопротивления, словно в колледж вернулась. Но по этому пути я уже ходила и больше ходить не хочу.

— Чего же ты хочешь? И откуда ты знаешь…

Клэр не дала мне договорить:

— Я хочу детей, Джон. — Воцарилось гулкое молчание. Клэр сделала паузу, а потом улыбнулась. — Мне тридцать пять, и я мечтаю о ребенке. От человека, который хочет воспитывать детей, который готов к этому. — Я попытался заговорить, и она зажала мне рот рукой. — Это не про тебя, Джон… не теперь.

Я взял ее за руки, и мы сидели так, пока в комнате не стемнело, но возразить мне было нечего.

С Лео Маккью я снова встретился в апреле — через две недели после отъезда Клэр и через два дня после того, как тело Джина Вернера нашли под Уильямсбергским мостом. Маккью стал еще толще, а усы его страшно разрослись. Мы сидели у стола для допросов, и он подтолкнул мне чашку кофе.

— Потрясающее совпадение, как по-вашему? — сказал он. — Под мостом — едва не в сотне ярдов от того места, где нашли Холли Кейд. Я помню, вы зуб точили на этого типа, и, естественно, подумал, не вы ли его уделали.

— Что произошло с Вернером?

Маккью глотнул кофе и поморщился.

— Кто-то крепко избил его и в довершение сломал шею. Покажите-ка руки. — Я вытянул руки, и Маккью осмотрел их. — Мягкие, как попка младенца.

— Ни царапин, ни синяков. Простите, если разочаровал.

Маккью пожал плечами:

— Выстрел наугад. И уверен, вы можете рассказать, как провели интересующий меня день.

Я вздохнул:

— Только если вы уточните, о каком дне я должен рассказать.

Он уточнил и не рассердился, когда услышал, что упомянутый вечер я провел в большой компании банкиров.

— Я ж говорил: выстрел наугад. Вам никто не попадался из желающих кокнуть Вернера?

Я покачал головой:

— Не-а.

— Но если кого вспомните, первым делом позвоните мне, ладно?

— Ладно, — пообещал я и направился к выходу. Я был уже у двери, когда Маккью заговорил снова.

— Кстати, как поживает ваш братец? — спросил он. — Жена уже пустила его обратно в постель?

— Пошел ты, — отозвался я, хлопнув дверью. Смех Маккью преследовал меня и в коридоре.

На следующий день я отправился в Тэрритаун. Кондоминиумы «Ван Винкль корт» никуда не делись, дядюшка Кенни — тоже, а вот Джейми Койл давно уехал.

Питер Спигельман

ПАСИФИК-ХАЙТС ^(роман)

«Тайны не менее важны для людей, чем огонь, и вызывают у них такой же священный страх».

Сиссела Бок, «Тайны»

Опасный человек, который носит маску «идеального любовника».

Он угадывает мельчайшие оттенки настроения женщины. Он восхищает своих подружек и… вызывает подозрения у психолога Веры Лист, чьи клиентки стали его любовницами, и чья жизнь оказывается в опасности.

Вера сразу же понимает — с этим мужчиной что-то не так, он не просто обычный Казанова, за которого выдает себя. Но кто он? Маньяк, выжидающий удачный момент для убийства? Или психопат, способный свести человека с ума? И откуда у него столь безупречное знание женской психологии?

Вера просит провести расследование бывшего сотрудника спецслужб Мартена Фейна — лучшего в США специалиста по распутыванию дел, не подлежащих огласке…

Глава 1

^{Сан-Франциско}

Поздним вечером в «Крите» ужинали двое.

Женоподобный китаец с тонкими усиками и каре смоляных волос был одет в смокинг без галстука. Рядом сидел видный блондин с ухоженной золотистой шевелюрой, серо-голубыми глазами и массивной челюстью. Под стать безмятежной уверенности блондина был и наряд — темно-коричневый пиджак свободного покроя и брюки кофейного цвета из тяжелого миланского шелка.

Пара сидела в углу возле барной стойки из белого мрамора и запивала кокосовыми «Мохито» одного на двоих сибаса в соусе мисо. Ресторан был набит богемными тусовщиками, утопающими в карминовом свете. Блики метались в розовых зеркалах и массивных оконных стеклах. Гламур, крутизна, просто шик!

Говорил в основном китаец — много и возбужденно. Блондин сидел в небрежной позе, не отрывая взгляда, как если бы его забавлял искрометный рассказ.

Пара покинула «Крит» перед самым закрытием.

Отель в переулке смахивал на убогие кинодекорации. Окно номера выходило на ночной клуб «Ле Мезанж», в недрах которого ритмично долбала бас-линия — толчки ощущались даже через улицу.

Заперев дверь на ключ, блондин подошел к окну и выглянул наружу, а его партнер в это время сдернул с постели покрывало, затем верхнюю простыню и бросил их в угол. Обернувшись, он чуть не наткнулся на своего спутника. Тот был выше на целую голову. Китаец замер, позволяя себя раздеть.

Последовавший «балет» удался на славу безо всяких репетиций. Общий замысел накануне предложил светловолосый. Выслушав его, китаец был настолько изумлен и заинтригован, что тут же согласился. Блондин удивительно хорошо разбирался в тайных побуждениях азиатской души — предложенная партитура не оставляла в этом никаких сомнений. Не слишком ли глубоко проник он в сладострастные фантазии китайца?

Похоже, что слишком.

Пара остановилась у изножья кровати. Блондин аккуратно отлепил край усиков на лице партнера, и когда смокинг полетел в сторону, перед ним предстала женщина, нарочито беззащитная в своей наготе. Ее живот мелко подрагивал.

Потом был секс — истовый, на грани причуды, насыщенный, высшего класса. Такой, о каком она мечтала.

Мужчина почти сразу же уснул, словно в последний бокал ему подсыпали снотворное. Женщина лежала поверх простыни с открытыми глазами, голая и прямая, как тело в морге. В сердце к ней потихоньку вползал страх.

Она вновь прокручивала в голове «танец» в их исполнении, одно па за другим. То, что некогда породила ее фантазия, теперь произошло наяву, и именно поэтому китаянке стало не по себе.

Действия любовника невозможно было объяснить одной интуицией. Женщину тревожило, что ее разум, источник ее воображения, уже как бы не совсем ей принадлежал. Ее сексуальные фантазии были прежде подвластны только ей, но сегодня партнер воплотил их с поразительной, почти зловещей точностью.

Пока сюжет оставался ее личным предвкушением, в нем не было ничего пугающего. Жутью повеяло только тогда, когда этот же сюжет подсказало чужое воображение. Кровь стыла в жилах, хотя ночной холод был тут ни при чем, — холодно становилось от попыток представить, какие еще идеи мог вынашивать разум лежавшего рядом любовника.

Их роман выглядел пошлым с самого начала. Но отказываться не хотелось. Сексуальные приключения, балансирование на грани приличий, новизна интриги, терпкий привкус опасности вносили приятное разнообразие в унылые, лишенные ярких чувств будни. Однако в последнее время их тайная связь становилась все более тревожащей и странной. Женщина не находила себе места.

Сегодня вечером любовник явно перестарался. Пришло время остановиться. Да, он красив, и секс с ним безумно сладок, но теперь это мало ее волновало. Интрижка чересчур затянулась. Чужой разум присвоил себе ее мысли, и с этим пора завязывать.

Но как именно — не брать трубку, если позвонит? Неужели все так просто? Стоит захотеть — и роману конец? А впрочем, почему бы и нет. Они с самого начала договорились пользоваться вымышленными именами — Роберт и Мей.

Выходит, любовник ничего о ней не знает — ой ли? Свою роль она играла по правилам, а он? Место и время встреч они всегда назначали заранее. Это Роберт так предложил. Она ни разу не видела его машину, не знала, где он живет (тот как-то обмолвился, что в округе Мэрин), смутно представляла себе, чем он зарабатывает на жизнь (кажется, упоминал, что торговлей недвижимостью). Протокол отношений сложился еще на первых, робких порах и постепенно превратился в неписаный кодекс правил. Как повелось, так и пошло.

И все же ночная гостья не могла уйти, не узнав сначала имя любовника. Черт возьми! Раз уж Роберт обосновался в ее мыслях как у себя дома, то почему бы ей не выведать, кто он на самом деле?

Женщина села на постели. Их одежда кучей лежала на полу, как плотское свидетельство недавнего полета духа. Обогнув кровать, она присела на корточки и при бледном свете из окна начала перебирать вещи.

Нащупав в нагрудном кармане его пиджака бумажник, замерла, прислушиваясь. Мужчина дышал по-прежнему ровно. Вытащив бумажник, она попыталась разглядеть водительское удостоверение в кармашке под прозрачным пластиком, но было слишком темно. Пришлось поднести документ поближе к свету.

«Филлип Р. Крей. 2387 Лич, Милл-Вэлли». Женщина рассмотрела фото и, изучая остальное содержимое бумажника, несколько раз повторила про себя имя и адрес. Вынула, развернула веером и сложила обратно деньги. Проверила кредитные карточки — все выданы на имя Ф. Р. Крея. Нашлась еще записка с номерами телефонов. Номера не получится запомнить, как ни старайся.

Бумажник отправился назад в карман пиджака.

— Уже уходишь?

Женщина вздрогнула и, схватив свою одежду, быстро поднялась, чтобы не подать виду, что испугалась.

— Мне пора. — Китаянка бросила вещи на край кровати. Хорошо хоть свет неяркий, с благодарностью подумала она, расправляя свернувшиеся бечевкой трусики.

— Тебе позвонить через пару дней?

— Я сама позвоню, — откликнулась она из темноты. — У мужа на этой неделе несколько деловых ужинов. Придется идти. Правда, пока не знаю когда. Даты еще не определили.

Натянула нижнее белье. Задом наперед? Наизнанку? Какая, к черту, разница! Лифчик? Она без него пришла. Поспешно надела белую рубашку.

Молчит. Опять заснул, что ли?

— Что случилось? — вдруг спросил мужчина.

— Что случилось?

— Ты какая-то… напряженная.

— Лучше скажи, замученная.

— Ну, может быть. — Ее партнер посмотрел на окна. — Тихо как… Музыка больше не играет.

— Господи! Без двадцати четыре уже, — сказала китаянка, застегивая последнюю пуговицу на рубашке. Кое-как натянула брюки от смокинга.

— Торопишься?

— Просто мне пора, — ответила она, нагнувшись и шаря руками в поисках туфель.

— Тебе что-то не понравилось?

Вот черт! Чего он допытывается?

— Да нет, все понравилось.

— Не ожидала такого?

— Да уж.

— Что тебя удивило больше всего?

— Роберт, ты, похоже, обо всем подумал. Устала я — что тут непонятного!

Туфли наконец нашлись. Обсуждать что-либо с любовником не было никакого желания. Больше всего хотелось уйти — и побыстрее. Взъерошив короткие волосы, китаянка обвела комнату взглядом в поисках черной шелковой сумочки.

— Что ты ищешь?

— Сумку.

Вернувшись к изножью кровати, она поморщилась и стала шарить по грязному полу под одеждой. Ага, вот она где!

— Нашла.

Ей предстояло пройти к двери мимо любовника и становилось не по себе при мысли, что тот может протянуть руку, дотронуться до ее тела, захочет, чтобы ответили взаимностью.

Мужчина приподнялся на локте, наблюдая.

— Ну, пока, — наконец сказал он.

— Я позвоню, — ответила женщина и, прикрыв за собой дверь, шагнула в затхлый коридор.

Повернувшись к кровати, блондин наклонился, взял пиджак и вытащил бумажник. Бросив пиджак на кровать, вернулся к окну.

Внутри вроде бы все на месте. Водительские права сидят неровно — или только кажется? Ну-ка, ну-ка. Он осторожно извлек банкноты — их вложили вверх ногами.

Что ж, рано или поздно этому суждено было случиться. Теперь чертовка по меньшей мере сможет проверить в сети домашний адрес. Ладно, поживем — увидим.

И все-таки дело принимало новый оборот. По его расчетам, последняя встреча должна была потрясти китаянку до глубины души. Странно, что растущее чувство незащищенности толкнуло ее именно в эту сторону. Неуверенность, надеялся мужчина, сделает секс только острее; но если он правильно понял причину, которая заставила партнершу запустить пальцы в его бумажник, значит, вместо острых ощущений блондин вызвал в ней одни подозрения. Иначе с какой стати ей понадобилось выяснять, как его зовут?

Серьезных оснований для беспокойства пока не было — его любовница оставалась в рамках очень узкого, строго отмеренного пространства. Нельзя выпускать ее из этого тайного круга. Особенно сейчас, когда столько поставлено на карту.

Понедельник. Вечер

Глава 2

Мартен Фейн наблюдал за входом в «Стаффорд» из машины, припаркованной на другой стороне улицы. Маленький семейный отель находился на стыке районов Рашен-Хилл и Пасифик-Хайтс. Здание в стиле ар деко построили в 30-х годах XX века. Потом его купила семья предпринимателей с хорошим вкусом. Отель отремонтировал и, не жалея денег на восстановление интерьера «под старину». Теперь он стал популярным местом встреч.

Портал отеля был отделен от улицы двориком со старыми липами и живой изгородью из самшита. Длинный навес цвета лесной зелени вел к массивным дверям из шлифованного стекла.

Вера Лист прошла в номер четверть часа назад, и Мартен пока не заметил признаков слежки. Он часто назначал тайные встречи в «Стаффорде» — здесь легче было вычислять «топтунов». Да и интерьер отеля ему нравился.

Выйдя из машины, Фейн взглянул сквозь пелену дождя на окна четвертого этажа — в номере горел свет — и пересек улицу.

В вестибюле он снял плащ и заглянул в холл со стойкой регистрации. Людей мало, ничто не бросается в глаза. По левую сторону, как всегда, манил полутьмой бар «Метро». Фейн направился к лифтам.

Он вышел на четвертом этаже и остановился перед дверью с номером 412. Постучав, подождал, пока его рассмотрят в глазок. Щелкнула задвижка. Вера Лист открыла дверь и предупредительно отступила назад.

— Мартен Фейн, — представился он.

— Здравствуйте. Вера.

Сорок четыре года, бледный овал лица в обрамлении густых каштановых волос, достающих до плеч. Умные глаза горят любопытством.

— Спасибо, что согласились встретиться со мной, — сказала Вера, пропуская гостя в комнату. Речь четкая, не манерная. Волнуется, но полна решимости. Значит, есть сила воли, а это уже хорошо. Такая доведет дело до конца, что бы ни задумала.

— Ну что вы. Шен — мой давнишний друг, — ответил Фейн, вешая плащ на крючок с внутренней стороны двери. — Я был рад его звонку.

Фейн прошел вслед за Верой в гостиную с парой окон, выходящих на улицу перед отелем. Подождал, пока женщина сядет, и сам опустился в кресло, стоявшее по другую сторону овального кофейного столика со стеклянным верхом, который поддерживали три нагие грации в стиле ар деко.

Вера чуть наклонилась вперед, вытянула ноги и скрестила лодыжки. Она была одета в обтягивающее перламутрово-серое трикотажное платье; рукава три четверти подчеркивали длинные тонкие пальцы.

— Мистер Моретти говорил, что вы вместе работали в департаменте полиции.

— Верно, в разведотделе. Сначала я был следователем по убийствам, потом встретил Шена, и он уговорил меня перейти в разведку. Служили вместе почти двенадцать лет, пока Шен не ушел в отставку.

— Он о вас высокого мнения, — заметила Вера. При всем стеснении у нее неплохо получалось следить за своими жестами и мимикой. — Я познакомилась с Шеном через его сестру. Мы жили по соседству. Когда я решила как-то выходить из создавшегося положения, больше не к кому было обратиться. Я начала объяснять, что у двух моих пациенток возникли неприятности, затронута тайна их личной жизни, а подключать полицию или частных детективов нежелательно, но Шен меня остановил и посоветовал обратиться к вам.

— Ясно, — сказал Фейн, забрасывая ногу на ногу.

Возникла неловкая пауза.

— Со слов Шена, знающие люди видят в вас… человека, к которому обращаются, когда исчерпаны все прочие средства. А еще он сказал, что вам можно доверять. Целиком и полностью.

Последние слова Веры прозвучали как упование на чудо. Ей очень хотелось, чтобы они оказались правдой, поэтому она посмотрела Фейну прямо в глаза и произнесла фразу на одном дыхании — как перекрестилась.

Фейн промолчал.

— Вы ведь понимаете, — продолжала доктор, — наш разговор и так подводит меня слишком близко к нарушению обязательства о сохранении врачебной тайны. Мои подопечные должны быть уверены: что бы они мне ни рассказали, я никому ничего не выдам. Полное доверие — основа основ психоанализа.

— Я понимаю.

— Мне нужна та же степень доверия к вам, какая существует у пациентов в отношении меня. На мистера Моретти можно положиться, но он не знает того, что я сейчас вам расскажу. Мне не с ним прыгать с обрыва.

Интересная метафора, подумал Фейн. Похоже, Вера была близка к отчаянию — и это не гипербола.

— Видите ли, — продолжала Вера, — я ведь даже не знаю, чем вы конкретно занимаетесь. Мистер Моретти посоветовал обратиться к вам, но не сказал почему. Лишь намекнул, что вы в состоянии помочь. Если честно, мистер Моретти говорил одними загадками.

Женщина взяла паузу, прежде чем добавить:

— Разумеется, я не прошу вас нарушать закон. Это… и так ясно.

Она наклонила голову и приподняла брови в ожидании ответа.

Фейн кивнул. Вера немного успокоилась.

— Повторюсь: мистер Моретти не вдавался в подробности. А я не могу обсуждать с вами серьезное дело, зная о вас так мало.

— Разумеется, — сказал Фейн. Доктор права. Те, кто в последние несколько лет приходил к нему за советом, хорошо ориентировались в его мире. Они сами обитали на окраинах этого мира, в ненадежной сфере, где все окутывает тень неопределенности.

В отличие от Фейна Вера Лист, несмотря на ее профессию, жила обычной жизнью, в которой неясности, как правило, были не в ходу и годились разве только для отвлеченных словопрений. Что ж, добро пожаловать в другой мир.

— Четыре года назад, — начал Фейн, — я попал в одну неприятную историю. К тому времени я проработал в разведотделе около двенадцати лет. Разведкой тогда занималось управление особых расследований. В департаменте полиции все секреты хранятся в разведуправлении. Чистой воды византийский двор. Годы идут — секреты остаются. У них не бывает сроков давности.

Короче, меня вынудили уволиться из полиции. Пару месяцев спустя мне позвонил один известный адвокат и предложил встретиться с его клиентом. У клиента возникли трудности, нужно было выбрать один из двух вариантов, причем оба предвещали незавидный исход. Я помог найти третий вариант.

Я просто оказал услугу, ни на что не рассчитывая. Тем не менее четыре месяца спустя мне опять позвонили. Тот первый, кому я помог, рекомендовал меня другим. Новая работа сама меня нашла. Мое занятие не укладывается ни в какое штатное расписание. Я не рассылаю резюме, не раздаю отзывы работодателей.

Вера Лист не сводила с собеседника глаз, стараясь проникнуть в смысл каждого слова. Даже паузы между словами имели для нее значение.

— Проблема ваша решаема — дело только в способе решения. А что касается доверия ко мне… Среди офицеров разведки наивысший эталон надежности — ручательство человека, показавшего себя в деле. Зачастую перед прыжком с обрыва других гарантий просто нет. Можете поговорить с Моретти еще раз — я не против. Если, поговорив, передумаете, тоже не стану возражать.

Вера Лист вздернула подбородок, кивнула и сделала медленный глубокий вдох.

Волнуется так, что и до аритмии недалеко, подумал Фейн.

— Прошу прощения, — сказала Вера. — Мне не хватает выдержки.

Мартен не осуждал. Обычно доктор сама выслушивала выбитых из колеи людей. Смена ролей вывела ее из равновесия.

— Возникла… крайне неприятная ситуация, — начала она. — Обе пациентки — женщины. Очень непохожие по характеру. Происхождение, заботы, темы для разговоров — ничего общего. Друг с другом незнакомы. Даже ни разу не встречались. Чтобы исключить встречи между пациентами, я их впускаю и выпускаю через разные двери.

Элизу я наблюдаю почти два года. Лора ходит ко мне около шести месяцев. Обе замужем.

Вера сделала паузу.

— У обеих роман на стороне. Любовная связь Элизы продолжается почти пять месяцев. Она не называла мне имя любовника, но с тех пор как они начали встречаться, мы только его и обсуждаем.

Их отношения сразу же достигли высшего накала. Мужчина обольстил Элизу в полном смысле слова. Любовник фактически читает ее мысли, понимает самые сокровенные побуждения, угадывает порывы, желания, страхи. Разумеется, такая предупредительность очень льстит. Элиза им очарована.

Вера сложила руки на коленях, соединив кончики пальцев. Фейн с удивлением отметил про себя отсутствие обручального кольца. Женщина держалась с достоинством и естественно, без жеманства.

— Временами, — продолжала Вера, — я замечала, что Элизу… отношения немного пугают. Однако не настолько, чтобы пойти на разрыв. Это в ее духе. Женщина она красивая, но жаждет внимания. Участливая. Имеет склонность поступать себе во вред, но при этом крепко держится за жизнь.

Другая пациентка, Лора, вступила во внебрачную связь вскоре после первого визита ко мне. Имя любовника мне опять-таки неизвестно. Поначалу Лора упоминала о романе как бы вскользь. В отличие от Элизы Лора свои похождения на стороне предпочитала не обсуждать.

Прошло несколько месяцев, и я стала замечать странные совпадения. Лора наконец заговорила о своем любовнике, причем почти слово в слово повторяя Элизу. Невероятная проницательность. Фактически читает ее мысли. Изучил Лору как свои пять пальцев. Ему известно, чего она хочет, чего пугается, даже о чем фантазирует.

Сглотнув, Вера замолчала.

Фейн поднялся и вышел в туалетную комнату. Набрав в стакан воды, он принес его женщине.

— Спасибо, — сказала та и сделала жадный глоток. Потом откашлялась, прочищая горло.

Фейн тем временем вернулся в свое кресло.

— Сходство между их романами сначала показалось мне просто любопытным. Я предполагала, что со временем отношения Лоры начнут развиваться по другому сценарию. Не тут-то было! Сходство только усилилось. Сексуальные привычки ее любовника невозможно отличить от привычек любовника Элизы. Я была поражена.

Еще глоток.

— Сам собой напрашивался вывод, что Элиза и Лора встречаются с одним и тем же мужчиной. Разумеется, всякое может случиться, и две незнакомые женщины могли завязать отношения с одним и тем же человеком независимо друг от друга. Но чтобы обе к тому же ходили к одному и тому же психотерапевту? На это моего запаса веры в совпадения уже не хватало. Я не на шутку встревожилась.

— Вы абсолютно уверены, что они незнакомы друг с другом? — спросил Фейн.

— Абсолютно? Нет.

— Значит, подозреваете, что все-таки знакомы?

— Да нет, наверное. Я себе всю голову сломала, пытаясь сообразить, как это могло случиться. Что, если их любовник получил доступ к моим рабочим записям? Другого объяснения я не нахожу.

Я решила принять меры, которые теперь, задним числом, кажутся мне глупыми. В отчеты о последних сеансах с Элизой и Лорой я вставила характерные, но ложные сведения. Их любовник, если он действительно читает файлы, должен был клюнуть, коснуться этих сведений в разговоре. Конечно, никто не мог гарантировать, что пациентки потом все передали бы мне.

Вера выдержала драматическую паузу.

— Через несколько недель обе женщины рассказали о странном разговоре, который состоялся у них с любовником. Мужчина понес какую-то бессмыслицу, что их неприятно удивило.

— Заговорил на тему, которую вы подбросили?

— Да.

— Вы не ошиблись?

— Нет. Этот человек сумел получить доступ к досье на пациенток и узнал об их самых сокровенных мыслях.

Глава 3

Фейн внимательно изучал Веру — рука со стаканом уперта в колени. Его осенило: жесты и мимика аналитика, которые, как ему казалось, выражали своеобразную любовь к порядку, на деле выдавали панический страх.

— Вы говорите, имя любовника ни одна из пациенток вам не назвала. А вы спрашивали?

— Нет. Сначала я не придавала этому большого значения. Обе женщины намеренно избегали имен, я не хотела давить. Анонимность стала негласным правилом наших бесед об их связях.

— У вас есть догадки, как именно любовник использует похищенные сведения, что замышляет?

— Пожалуй, он использует их, чтобы подтолкнуть любовниц в нужную сторону. Склонить к сексу — это само собой. Вполне вероятно, дело дальше секса не идет. И все же… что-то мне подсказывает: плотские удовольствия — всего лишь верхушка айсберга.

— Вы меняли защиту?

— Не решилась. Подбросив ложные сведения, я, возможно, и так зашла чересчур далеко. Когда ложная информация вызвала у Элизы и Лоры недоумение, любовник, вероятно, удивился, но вряд ли у него возникли серьезные подозрения. Если же вдруг обнаружится, что еще и защиту сменили… Тут сразу станет ясно, кто под него ведет подкоп.

— Хорошо. Вы правильно рассудили. Как давно у вас исчезли последние сомнения?

— Несколько дней… три дня назад.

Мартен посмотрел в окно. Капли дождя, подсвеченные снизу фонарями, падая, гасли, точно искры. Повернувшись к Вере, он наткнулся на ее прямой взгляд.

— В полицию вы не хотите идти, опасаясь, что дело получит огласку, — констатировал Фейн.

— То-то и оно. В моих заметках есть вещи, способные изуродовать человеку всю жизнь. Разве я могу допустить, чтобы записи попали в государственные организации и суды? Об этом не может быть и речи!

Вера тут же взяла себя в руки.

— Мистер Фейн, я сама не совсем понимаю, о чем прошу, но ведь должен быть какой-нибудь способ остановить негодяя, не сообщая пациенткам, что их досье похитили, устроить все так, чтобы никто не узнал о случившемся?

Вера излучала почти осязаемое напряжение.

— Как и вас, меня окружают тайны, — продолжала она. — Люди делятся со мной своими секретами каждый божий день. И каждый день год за годом десятки жизней складываются так, а не иначе благодаря моему умению хранить признания. Если я выдам то, что мне доверили по секрету, жизнь многих моих пациентов обернется иначе и, вполне вероятно, трагически.

Вера нацелила на Мартена свои черные глаза.

— Происки этого негодяя — еще один секрет, который я не намерена разглашать. Только на этот раз мне не обойтись без чужой помощи.

Вера Лист не спрашивала, правильно ли она поступает. Она испытывала страх, но, похоже, поняла, что другого выхода просто нет.

— У вас, я вижу, серьезные намерения, — ответил Фейн. — Однако прежде чем мы перейдем к делу, я должен вас предупредить.

Вера насторожилась.

— В первую очередь подобные операции никогда не проходят, как задумано. Несмотря на всяческие хитрые подходы и добросовестное планирование, обязательно возникнет какой-нибудь мерзкий казус. И если он выйдет боком, вам несдобровать. Учтите также, что этот путь может завести вас в дебри юридических претензий.

Вера приподняла подбородок.

— Хотя я не юрист, — продолжал Фейн, — сдается мне, что, позволяя этому субъекту рыться в ваших рабочих записях, вы сознательно нарушаете неприкосновенность сведений о пациентах. Когда взломщик, получив нелегальный доступ к вашим досье, совершит преступление, вас могут привлечь к ответу за пособничество. Если у вас есть подозрение, что этот человек планирует использовать ваши заметки в преступных целях, и вы не сообщили в правозащитные органы, вам могут предъявить обвинение в недонесении о преступном намерении.

— Вдруг это всего лишь подозрение?..

— Если вы полагаете, что вашим подопечным грозит опасность, но не предупреждаете их и не сообщаете, куда надо, вам могут предъявить обвинение в преступной халатности, а в худшем случае — пособничестве.

Вера вместо ответа закрыла глаза. Она надеялась услышать совсем не это.

Фейн заметил, что ритм, в котором поднималась и опускалась ее грудь, изменился, на лбу проявились легкие складки. Сколько женщин за годы существования старого отеля сидели вот так дождливым вечером у окна, пытаясь разобраться в хитросплетениях судьбы?

Вера открыла глаза.

— Вы несколько раз повторили «могут предъявить». Выходит, последствия нельзя предсказать заранее? Могут предъявить, а могут и не предъявить?

— Именно.

Вера взглянула на собеседника с новым интересом, уже спокойнее.

— Отчего-то мне кажется, что вы не любите говорить о своей личной жизни.

Мартен пропустил замечание мимо ушей.

— Значит, вам будет легче вообразить себя на месте человека, — продолжала Вера, словно молчание Фейна подтвердило ее догадку, — чей внутренний мир выставили на потеху публике, чье тайное «я» вдруг стало предметом всеобщих насмешек.

Женщина поднялась и подошла к окну. Прислонившись плечом к оконной раме, она скрестила руки на груди и замерла, глядя в дождливую ночь. Трикотажное платье, опускаясь до середины икры, элегантно облегало покатое бедро.

— Если сообщить в полицию, — сказала Вера, поворачиваясь к собеседнику, — взломщика поймают. Назначат открытый суд. Досье на пациенток затребуют по повестке. Элиза и Лора слишком богаты, слишком красивы и занимают слишком высокое положение, чтобы удержаться наверху, когда их потащат вниз. Пойдут утечки, откроются реальные имена. Их биографию начнут рассматривать под микроскопом, выискивая кусочки понепригляднее. Утечка из ручейка превратится в поток, масс-медиа устроят еще один балаган, каких мы уже повидали немало. Две жизни будут разорваны в клочья на сиюминутную потеху публике.

— Вы, похоже, не сомневаетесь в печальном исходе.

— Таков дух нашего времени. Наблюдать, как люди губят себя, как чужая жизнь катится в тартарары, — наше национальное хобби. Мы, словно наркоманы, подсели на чернуху.

«Очень трезвое наблюдение, — подумал Фейн. — Явно основано на суровом жизненном опыте. И ничего ведь не возразишь. Анонимность с приватностью оставались последним прибежищем здравого смысла в опутанном гиперссылками, болтливом, открытом для цифровых коммуникаций и охочем до скандалов мире. В наши дни сохранять анонимность так же сложно, как проявлять скромность, а их потеря необратима, как утрата невинности».

— Элиза и Лора, возможно, не единственные жертвы. В их случае взлом данных обнаружился лишь потому, что информация использовалась определенным образом. Меня как током ударило: а вдруг файлы других пациентов тоже взломали? Что, если сведения из других досье тоже используются, но как-то иначе?

— Вы в самом деле так думаете?

— Подобные субъекты не останавливаются на полпути.

По версии Веры Лист, будущее явно не предвещало ничего хорошего.

— Итак, по-вашему, главный мотив взломщика файлов — желание манипулировать пациентками. Вероятно, с целью секса. Но чутье подсказывает вам, что не в одном сексе дело. Почему вы так думаете?

— Меня настораживает, как Элиза и Лора говорят о любовнике. Он оставляет впечатление более сложной натуры, чем вуайерист или сексоголик. Я… мне кажется, с ними происходит нечто… не столь банальное. Секс лишь видимость.

— Почему вы так решили?

Вера смутилась.

— Извините, но… объяснить, не раскрывая подробностей их отношений, не получится. Такой разговор… потребует еще большей откровенности…

— Я должен знать, кто ваши пациентки.

Вера кивнула, понимая, что отступать дальше некуда.

— Элиза — это Элиза Керрин.

— Жена Джеффри Сафры Керрина?

— Да.

Теперь понятно, почему Вера так нервничает. Мартен мог навскидку назвать десяток причин, оправдывающих подобную осторожность.

— А вторая?

— Лора Ча. Ее муж, Ричард Ча, — предприниматель из Кремниевой долины. Занимается вроде бы инновационным софтом. Куча патентов, куча денег. Большие амбиции.

— И обе не в курсе вашего открытия?

— Конечно. И я постараюсь сделать все, чтобы они ничего не узнали. Вы первый, кому я доверилась.

Керрин был полноправным членом мировой элиты, насчитывавшей несколько тысяч человек, которые благодаря богатству, таланту или беспощадности сумели приобрести огромное влияние: их решения и поступки затрагивали жизни миллионов, если не миллиардов людей. Он заседал в правлениях полудюжины глобальных корпораций и владел полудюжиной других. С ним водили дружбу особы, привыкшие широко толковать свои привилегии. Эти люди имели оплаченные связи в Вашингтоне, а их личным самолетам был знаком гудрон посадочных полос Лондона, Дубая, Гонконга, Парижа и Мумбая.

Первой напрашивалась мысль о вымогательстве. Но, как и Веру, Мартена грызли сомнения: шантаж — слишком уж очевидная версия.

— Три момента сложились для вас благоприятно, — сказал он. — Без них проблема вряд ли была бы устранима вообще. Во-первых, вам достало ума не спугнуть субъекта. Ему некоторое время все сходило с рук, и, возможно, он чуть-чуть расслабился. Это хорошо.

Во-вторых, вы ничего не рассказали Элизе и Лоре. У нас будет больше возможностей для маневра, больше дополнительных вариантов.

В-третьих, вы умеете хранить тайны.

Я хотел бы помочь вам. Но вы должны отдавать себе отчет, что ваше намерение приведет в действие процесс, который будет идти за рамками системы. За выход из системы всегда приходится платить. Цена может запросто оказаться выше, чем представлялось сначала.

— Я не боюсь ни трудных решений, ни их последствий.

— Это еще не все. Вы отправляетесь в дорогу, не ведая, какой валютой придется расплачиваться. Чистой совестью? Самоуважением? Потерей веры в себя, в других?

— Жуткая у вас валюта, — настороженно ответила Вера. — Выходит, как ни крути, все кончится плохо?

— Просто я хочу, чтобы вы не питали иллюзий.

Вера некоторое время изучала собеседника взглядом, потом вернулась на место и села в кресло.

— Ни Джеффри Керрин, ни Ричард Ча меня совершенно не волнуют, однако у меня обязательства перед их женами. Если то, что они доверили мне, по моей вине выплывет наружу, получится, что я их предала. Тогда им несдобровать.

Вам, полагаю, и так все ясно, но чтобы не оставалось никаких сомнений, добавлю — мне в этом случае тоже несдобровать. Такого исхода я просто не допускаю. Уверена, что найдется другой путь. И если надо будет заплатить высокую цену — заплачу.

Глава 4

Фейн проследил из машины, как Вера Лист покинула «Стаффорд», вздернула воротник от мелкого дождя и направилась к «БМВ», оставленному у последнего дома квартала. Машина выехала со стоянки, «хвоста» не наблюдалось.

С защищенного от прослушивания смартфона Фейн сделал три звонка на три таких же защищенных номера.

Первый звонок предназначался Роме Солис, длинноногой колумбийке, которую Мартен встретил в Боготе десять лет назад вскоре после перехода в УОР. Следственные дела привели Фейна в Колумбию, где в пару с ним поставили детектива Фелипе Солиса. Дочь Солиса, Рома, окончила Чикагский университет и собиралась повторить карьеру отца — работала младшим следователем в «Полисиа насиональ».

Фейн подружился с семейством Солисов и раз в год навещал их в Боготе. В 2009 году тайное расследование заговора об убийстве неуступчивого федерального прокурора обернулось для семьи Солиса двумя взорванными машинами и авиакатастрофой. Первая бомба убила самого Фелипе с женой, вторая — сестру Ромы с мужем и детьми.

Рома по срочному заданию находилась в Санта-Марте и не успела на авиарейс в Картахену. Самолет упал в джунгли. Несколько дней спустя Рома под усиленной охраной вернулась в Боготу. Быстро покончив с похоронами и распродав имущество, девушка перебралась в Мехико.

Фейн начал набирать команду только через год после вынужденной отставки. В первую очередь он созвонился с Ромой. Та несколько лет проработала в департаменте административной безопасности, авантюрном и неразборчивом в средствах колумбийском эквиваленте американского ФБР. Такой опыт — все равно что научная степень по конспирации и дезинформации. Через три месяца после звонка Мартена Рома высадилась в международном аэропорту Сан-Франциско.

С тех пор прошло почти два года.

Второй звонок Фейн сделал Джону Бюхеру, эксперту по контрразведке. Тот обретался в тесном, перестроенном из небольшого магазина офисе в Портеро-Хилл. Мартен познакомился с Бюхером в сумасшедший год после катастрофы 11 сентября, когда срочно потребовалось уточнять «списки особого внимания» и на подмогу ФБР бросили сотрудников УОР. Бюхера наняли по контракту, восполняя нехватку «технарей».

Бюхер умел совмещать выдержку с изобретательностью, а Фейн высоко ценил оба качества и звонил Бюхеру всякий раз, когда возникала нужда в специалисте по отлову «жучков».

— Джон, Мартен говорит. Есть срочная работа. Завтра, ближе к обеду. Буду признателен, если возьмешься.

— Что нарыл?

— Роме скорее всего понадобится проверка на прослушивание и установка дистанционной камеры. Справишься за такое короткое время?

— Будь спок. Техфургон нужен?

— Пока не знаю. Рома с тобой свяжется и сообщит подробности. Я просто хотел уточнить, можно ли на тебя рассчитывать.

— Вполне.

Третий звонок принял Бобби Нобл, чья компания «Виртуальные рыночные исследования» занималась отнюдь не рыночными исследованиями.

— Бобби, это Мартен. Примерно через пятнадцать минут я буду у заправки «Шелл» на перекрестке Калифорния-стрит и Стейнер-стрит. Найдешь время для встречи?

— Ясное дело.

Фейн завел машину и развернулся в сторону Ларкин-стрит.

Нобл был коренаст, хорошо сложен. Густые прямые волосы всегда аккуратно подстрижены и зачесаны назад в некоем подобии стиля «ретро». Биография у него сложилась любопытно. Семья Нобла жила в Панаме в те времена, когда Мануэль Норьега еще заигрывал с ЦРУ. Отец работал американским политконсультантом при панамских политиканах, не гнушавшихся связями с «фирмой». Бобби насмотрелся, как ЦРУ действовало в те годы. «Фирма» не брезговала ничем.

Потом Бобби переехал в США, окончил магистратуру в Стэнфорде и разработал хитроумную компьютерную фишку для предвыборного анализа оппозиционных сил.

Жизнь подручных Фейна определялась гаммой серых тонов. Фасадом Ноблу служила записанная на его имя компания, но по большей части Бобби работал тайком, по негласным контрактам с разведслужбами. Ему приходилось бдительно и ревниво приглядываться, с кем иметь дело.

Когда «мерседес» Фейна остановился у тротуара, Нобл уже заливал бензин в бак взятой у жены машины. Он сопровождал взглядом «мерседес», пока тот скользил сквозь неоновый свет заправочной станции и подруливал к колонке с другой стороны.

Открылась водительская дверца, из машины вышел Мартен в двубортном костюме, тугом галстуке и сшитой на заказ рубашке. Он любил хорошо одеваться, и его подтянутая, почти двухметровая фигура неплохо смотрелась.

— Привет, Бобби!

— Как дела, Мартен?

— Хорошо.

Фейн продернул кредитку через прорезь и воткнул носик шланга в горловину бака. Насос загудел. Нобл переключил бензонасос на автоматику и обошел вокруг «мерседеса».

— Я назову тебе несколько имен, — безо всякого перехода сказал Фейн.

Таков был рабочий стиль Мартена. Он не отказывался поболтать о пустяках, но сначала всегда говорил о деле, словно расставляя фигуры на доске.

— Валяй, — кивнул Нобл.

— Ричард Ча.

— Чэ-а?

Нобл никогда не записывал имен. Он запоминал их, повторяя по буквам.

— Ага. И еще Джеффри Сафра Керрин.

Нобл фыркнул:

— Уж его-то я и так запомню. Род занятий Ча?

— Он из Кремниевой долины. Похоже, занимается патентами на компьютерный софт.

— Хорошо, искать проще. — Нобл улыбнулся и поставил ногу на бампер «мерседеса». — Будем работать.

— Кратко обрисую ситуацию, — начал Фейн и пересказал историю в виде намеков, недомолвок и ссылок на третьи лица — чтобы и суть раскрыть, и лишнего не выдать. Подоплека и подробности никуда не денутся, но, приступая к новому заданию, Мартен всегда недоговаривал на случай, если дела примут непредвиденный оборот.

Дождь сменился сырой мглой. С Тихого океана через парк Президио наползал туман.

Нобл улыбнулся каким-то своим мыслям, поднял воротник ветровки и поежился от холодной сырости.

Мартен любил запутанные истории. В каждом деле видел ребус, в каждом движении души — подтекст. Разум у него был как у хорька: верткий, пытливый, недоверчивый — обычное явление среди кадровых разведчиков. Он инстинктивно различал подноготную махинаций, имел природную склонность к разгадыванию головоломок.

Как-то раз Фейн с кривой усмешкой, но не совсем в шутку заметил, что «бритва Оккама» — подходящий принцип для проверки научных гипотез, однако человеческая природа изначально парадоксальна и плохо поддается предсказаниям.

— Ни фига себе! — Нобл, дослушав рассказ,нахмурился. — Хорошенькое дельце тебе подбросили!

— Да, не соскучишься.

Нобл, глядя на приятеля, позвенел мелочью в кармане. Мартен стоял, чуть привалившись боком к крылу машины и скрестив руки на груди. Он с угрюмой сосредоточенностью рассматривал неясные границы освещенного пространства.

— Мне кажется, это не шантаж, — наконец сказал Фейн, возвращаясь к предыдущей части разговора.

Выражение серьезности его лицу придавали не нахмуренные брови, а две вертикальные складки на лбу. Из-за этого можно было подумать, что он постоянно в чем-то сомневается. Лицо, вытянутое и резкое, с высокими скулами и римским носом, не вязалось с ухоженностью и отменным гардеробом. В уголках черных глаз обозначились пока не очень заметные куриные лапки морщин. В минуты волнения лицо Мартена оставалось непроницаемым — лишь еще больше темнели карие глаза.

— Похоже, он что-то другое затеял, — продолжал Фейн.

Насос Нобла щелкнул.

— Например?

Фейн покачал головой:

— Понятия не имею.

Нобл кивнул. Больше ему сегодня все равно не скажут.

— Что искать-то? — спросил он. — На Керрина найдется чертова прорва информации. На Ча, может быть, тоже.

— Меня интересует, нет ли между ними какой-либо другой связи, кроме того, что их жены спят с одним и тем же мужиком.

Насос Фейна тоже щелкнул и отключился. Партнеры разошлись, чтобы повесить шланги на место.

Покончив с заправкой, Нобл шагнул в промежуток между двумя колонками и облокотился на них. Фейн открыл дверцу машины.

— Учитывая, с кем мы имеем дело, — сказал Нобл, — и какая каша заваривается, история — чистое попадалово.

— Да-а, — отозвался Фейн, задержавшись у открытой дверцы. Он хотел было что-то добавить, но передумал и только кивнул: — Ты прав.

Фейн сел в «мерседес» и захлопнул дверцу. Через минуту габаритные огни машины растаяли в ночном тумане.

Глава 5

От дома в Пасифик-Хайтс — старом элитном районе на вершине одного из холмов, которыми богат город, — Фейна отделяли несколько минут езды. Дом стоял над заливом Сан-Франциско, и из него открывался потрясающий панорамный вид: слева — Тихий океан, справа — Окленд. Район облюбовали наиболее именитые и богатые обитатели города. На молчаливых, обсаженных деревьями улицах теснились величественные постройки самых разных стилей, от викторианского до псевдоиспанского, от боз-ар до модерна. Несколько старых домов приспособили под иностранные консульства и частные школы. Лишь звон церковных колоколов изредка нарушал желанный покой.

Но главную ценность района — его сногсшибательные виды — определяла неповторимая береговая линия. Пролив Золотые Ворота был единственным разрывом в цепях прибрежных гор. Через него с капризным западным бризом, производя быстрые и резкие перемены в атмосфере, в залив вторгалась непредсказуемая тихоокеанская погода.

Каждый день яхты сновали туда-сюда по слепящему, разлитому на воде солнечному свету, но в считанные часы через Золотые Ворота мог наползти потрясающий в своей роковой красоте туман, и тогда город погружался в серую холодную мглу. По утрам клубы тумана нередко стояли над Алькатрасом и островом Ангела, порой скрывая их целиком.

Панорама постоянно менялась, но неизменно вызывала восхищение. Фейн в последние годы взял привычку каждый день наблюдать за игрой природы, просыпаясь в ожидании нового сюрприза по утрам и бросая прощальный взгляд за окно перед сном.

В этом знаменитом районе его дом был не из самых роскошных, однако достаточно большим и красивым. Хотя Фейн прожил в нем только три года, дом впитал в себя острые воспоминания о недолгой совместной жизни с Даной.

Дом был куплен на деньги Даны. Фейн бросил раздумывать, что об этом скажут в определенных кругах, примерно в то же время, когда перестал обращать внимание на слухи о своей причастности к убийству Джека Блэнды. Джек умудрился найти свою смерть без посторонней помощи, но если людям угодно считать, что это не так, рот им не заткнешь. На самом деле из-за денег на Дане женился Джек. Мартену выпала лучшая доля — он Дану полюбил.

Фейн свернул с улицы на выложенную кирпичом личную стоянку, спрятанную за увитой плющом стеной, и, оставив машину, прошел через кованые железные ворота во дворик с пальмами. К парадной двери вела мощеная дорожка. Дом представлял собой гибрид архитектурных стилей — красный кирпич, перемычки и отделка из известняка, шиферная крыша. За свою долгую жизнь дом претерпел несколько капитальных перестроек, приобретя в итоге своеобразный, не отвечающий никаким канонам вид. Мартен любил свое жилище.

Повесив плащ в прихожей, он прошел по широкому главному коридору в гостиную. Включив несколько ламп, двинулся дальше на кухню.

Бросил в бокал несколько кубиков льда, нацедил, подождав, пока булькнет, «Гленфиддика», вернулся в гостиную. Потягивая виски и собираясь с мыслями, на минуту остановился посреди комнаты. Он пришел сюда больше по привычке, чем по необходимости.

На полу, на диване — повсюду валялись альбомы фотографий.

Будучи самоучкой, Фейн постоянно испытывал неутолимую жажду знаний и умел с головой погружаться в самые разные изыскания, находя взаимосвязи там, где другие их не замечали. Хотя фотография занимала Мартена со времен учебы в Беркли, особый интерес к фотопортретам пробудился у него только пять лет назад. Как-то раз, еще работая в УОР, он расследовал дело, в котором были замешаны несколько осведомителей, живших инкогнито на явочных квартирах. Одному из них выделили маленькое бунгало в долине реки Рашен-Ривер. Когда осведомитель не явился на условленную встречу, Фейн отправился на тайную квартиру и обнаружил там его труп. Осведомитель словно прилег поспать на полу, а вокруг тела были разбросаны сорок семь фотографий — портреты мальчиков, подростков и молодых мужчин.

Обитатель домика покончил с собой, выпив смесь медикаментов с водкой. Мартен сначала принял его за педофила, но, присмотревшись к фотографиям, разложенным вокруг мертвого тела по часовой стрелке и по возрасту объектов съемки, Фейн с удивлением обнаружил, что на всех фото был запечатлен сам погибший.

Озадаченный открытием, Фейн провел добрый час у тела осведомителя, рассматривая снимки. По какой-то необъяснимой причине ему казалось, что он должен изучить каждое фото по отдельности в том порядке, в каком их положил самоубийца. Мартен неспешно изучал фотографии, наблюдая изменения в лице подрастающего мальчишки, пока не обнаружил такие же черты, как у себя, — озабоченность в едва заметных складках на лбу, тень застенчивой улыбки, ощущение притаившейся за плечом тщетности жизни, мимолетности счастья и, наконец, потерю остатков невинности.

Почему самоубийца хранил эти фотографии? Зачем окружил себя ими в ожидании смерти? О чем думал в предсмертный час, раскладывая снимки, в последний раз заглядывая в лицо мальчишки, которым он когда-то был? Эти вопросы много недель не давали Мартену покоя.

Так он начал собирать альбомы фотопортретов. Возраст, национальность, пол и раса объектов съемки не имели значения. Любое лицо что-то говорило ему, рассказывало историю чьей-нибудь жизни, позволяло заглянуть в тайники чужой души.

Мартен не мог объяснить цель своих поисков. Фотографии притягивали его, и казалось, каждый просмотр приближал к пониманию чего-то важного. У него накопилась масса фотоальбомов. Время от времени он вытаскивал с полки по несколько штук сразу и часами листал страницы.

Фейн повесил пиджак на спинку стула и вышел с бокалом через застекленные двери на веранду. Снова закапал дождь. Фейн смотрел на огни моста Золотые Ворота слева и эспланаду внизу. Рано или поздно, через некоторое время, а то и целую жизнь спустя, этот вид становился привычным, но наскучить не мог никогда.

Мысли сами собой переключились на Веру Лист. Умна. Напугана. Угодила в чертовски непростую историю, но бесстрашно гнет свое. Вот только ее упор на конфиденциальность не даст ему развернуться. Вера ничего не сказала напрямик, однако у Фейна создалось впечатление, что его не хотят подпускать к Лоре и Элизе. Аналитик намерена до конца скрывать от пациенток, в какую те попали переделку. Зря старается.

Фейн пока не стал давить на Веру. Женщина и так в напряжении, граничащем с паникой. Лучше отложить серьезный разговор до следующего раза.

Психотерапевт производила впечатление человека, готового идти до конца. Вроде бы понимает, что влипла, но, несмотря на предостережения, все равно рвется в бой. Как знать, может быть, психоаналитики лучше других умеют видеть скрытый смысл.

Кроме того, Вера, кажется, решила приступить к активным действиям еще до визита к Моретти. Такая вряд ли передумает.

Мартен достал смартфон и позвонил Вере.

— Какие у вас планы на утро?

Пауза.

— В десять… нет, она отменила сеанс. Значит, никаких. Но с часу до вечера все занято.

— Отлично. Нам предстоит кое-что сделать.

Когда Фейн закончил набирать свои примечания к беседе с Верой Лист, часы показывали почти одиннадцать вечера. Он закрыл файл и развернул кресло, краем глаза поймав блик света на фонаре авиамодели. На письменном столе стоял макет старого доброго C-12F, «Гурона» компании «Бичкрафт» — восемнадцатилетний Мартен пилотировал эту машину, перевозя, как он тогда полагал, контрабанду на остров Маргарита у берегов Венесуэлы. Кусок коралла, в том же году найденный в бухте острова Бонайр, служил модели подставкой.

Хотя комната изобиловала памятными вещицами, среди них не было фотографий Фейна — ни одного, ни в компании. Он не любил позировать. Зато на левом краю стола помещались три женских фото — матери, сделанное на фоне гор Кэддо в Техасе, на котором ей было двадцать два года; молодой женщины, оседлавшей велосипед под аркой ворот Сэзера в Беркли, и Даны перед бугенвиллеями на веранде дома. Шел шестой из четырнадцати месяцев их недолгой совместной жизни.

Все женщины на фото улыбались.

Никого из них больше не было в живых.

Фейн задержал взгляд по очереди на каждом снимке. Дану похоронили больше года назад, других — еще раньше, но когда мысли возвращались к ним, становилось больно. Навязчивые мысли — опасная штука, особенно по ночам. В былое время они его чуть не прикончили. Теперь он относился к ночным мыслям с должным респектом.

Вместо раздумий Фейн выключил свет, бросил взгляд на мониторы видеонаблюдения и отнес пустой бокал на кухню. Поставив бокал в раковину, выглянул из окна на улицу.

Потом без какой-либо осознанной цели прошелся туда-сюда в тишине гостиной. Комната выходила окнами на залив и хранила память о его с Даной пиршествах. Из дальнего конца комнаты Фейн проследовал в главный коридор и оттуда, через застекленные двери, на веранду. Постоял под каплями дождя, падающими с навеса.

Безоблачными вечерами они с Даной надевали свитера и, прихватив бутылку вина и чашку оливок, садились на веранде. Посиделки кончались, лишь когда в бокалы нечего было наливать, а от оливок оставались одни косточки. Мартен и Дана говорили без умолку. Так много было у них в прошлом и столько интересного в будущем, что они никак не могли наговориться. Господи, откуда только взялась такая беспечность! Неужели жизнь ничему их не научила?

Фейн поспешно отогнал от себя вредную мысль и вернулся в дом. На минуту задержался в гостиной, размышляя, не посидеть ли еще над фотоальбомами, но лампы уже были выключены. Зажигать их вновь не хотелось, в темноте было приятнее. Из сводчатого прохода в другом конце комнаты на пол, прямо под ноги, падала полоса неяркого света. Мартен зашагал по ней, как по дороге.

Свет провел его мимо кабинета в спальню. И спальня, и кабинет тоже выходили на веранду.

Раздевшись, Мартен лежал в темноте без сна, наблюдая за паутиной теней на потолке. Жаль, что поторопился созвониться с Ромой. Они могли бы встретиться сейчас, поговорить, за беседой прошла бы часть ночи. Рома не стала бы возражать, заметив, что он намеренно тянет время. Она бы поняла.

Фейн вернулся мыслями к Вере Лист. Случившееся, должно быть, потрясло бедную женщину до глубины души. Хотя Вера не отступала перед невзгодами, в ее интонациях слышались нотки отрицания. Ни один человек не способен существенно влиять на то, что с ним происходит, но Вера потеряла даже эту малую толику контроля, и жизнь ее никогда уже не будет прежней.

Фейн прислушивался к шуму дождя на веранде, пока не растаяло время и не подкрался сон.

Глава 6

— В прошлой жизни ты, наверное, был женщиной, — сказала Элиза.

— Ни в коем случае.

— Откуда такая уверенность?

— Поверь, Элиза, я знаю.

Застекленная комната на вершине холма уступом врезалась в ночь над Саусалито. По ту сторону залива в тумане тускло светились огни Сан-Франциско.

Элиза все еще не могла успокоиться, взять себя в руки после случившегося. Она безотчетно пыталась подавить возникшее смятение. Чем бы ни обернулся их роман в будущем, не стоило о нем так переживать. Отношения постепенно ухудшались, и убеждать себя в обратном бесполезно. Любовник, похоже, и сам догадывается.

— Мой психоаналитик дала мне прочитать статью об одном персонаже греческой мифологии, — сказала Элиза. Она сидела, почти уткнувшись лицом в стеклянную стену, и стекло вибрировало от ее голоса. Мужчина лежал на диване за спиной Элизы. — Его звали Тиресий. Однажды он по недоразумению превратился в женщину, а семь лет спустя — обратно в мужчину. Когда между Герой и Зевсом возник спор о том, кто получает больше удовольствия от секса, Зевс сказал — женщины, а Гера — мужчины. Спросили Тиресия. Тиресий ответил, что удовольствие женщины… в девять раз сильнее.

В ответ — молчание. Отражение мужчины поднесло к губам бокал с вином и сделало глоток.

— За то, что Тиресий принял сторону Зевса, Гера лишила его зрения, — продолжала Элиза.

— Веселенькая история, — протянул мужчина. — Получается, если я разобрался в том, как устроены твои мозги, значит, был женщиной в прошлой жизни?

— Нет. В точности знать, о чем думает женщина, вредно. Вот что я хотела сказать.

Любовник хотел было возразить, но сдержался. Решил сначала разобраться, что стоит за легендой, — уловить не смысл, конечно, а настроение партнерши. Для него их отношения — не более чем интеллектуальная эквилибристика. Чтобы понять это, Элизе понадобилось несколько месяцев.

Они оделись и допивали вино перед возвращением в город.

— Ты сказала «вредно»? Вредно?!

Элиза выдержала паузу, пытаясь угадать, к чему тот клонит.

— Ты серьезно? Что тебе не нравится? Страсти через край?

В вопросе прозвучала нотка самодовольного хвастовства, но Элизе послышалась в нем тень сомнения. Или показалось?

Все еще не собравшись с мыслями, Элиза нашла в себе силы открыто заявить о своих чувствах.

— Ты чересчур забегаешь вперед, — сказала она, досадуя на легкую дрожь в голосе. — Не надо проникать так глубоко.

Элиза видела, что смысл сказанного был правильно понят. Она не играла в метафоры и не имела в виду секс.

Отраженная в стекле фигура мужчины поднялась с дивана и подошла сзади. Даже по отражению видно, как он красив. Когда любовник шагнул в полосу мягкого света, в его шевелюре мелькнули выгоревшие на солнце пряди. Мужчина остановился рядом с Элизой перед стеклянной стеной, в полумраке. Она смотрела на залив, он тоже, Элиза чувствовала, что партнер подстраивается, пытается восстановить психологическую связь, от которой ее теперь бросало в дрожь.

— Скажи, каким я должен быть? Как мне… укротить себя?

Мужчина постепенно обретал привычное равновесие, и, наблюдая этот процесс, Элиза все больше теряла самообладание.

— Нет, я правда не понимаю, — продолжал он, — почему наше… взаимопонимание вызывает у тебя такой… дискомфорт.

Элиза обернулась, мужчина повторил ее движение. Они оба, словно зеркальные отражения друг друга, все еще держали винные бокалы. Рядом с любовником, тенью на массивном стекле, сидел его двойник. Мрак! Элиза, даже не глядя, чувствовала, что тут же находится и ее собственное отражение. Четыре фигуры — и один разум на всех!

Надо было хорошенько обдумать следующую реплику. Чтобы выиграть время, женщина поднесла к губам бокал с вином. Мужчина повторил жест, возможно, не задумываясь, — так зевок одного вызывает зевоту у других. Они синхронно отпили из бокалов. Элиза чуть не вскрикнула.

— Проблема не в том, что между нами общего, — наконец выговорила она, не в силах унять дикий трепет в груди. — А в том, чего ты меня лишаешь.

На лице мужчины отразилось недоумение. Его сконфуженная реакция почему-то вернула Элизе утраченный душевный покой.

— Я? Лишаю?

— Ты можешь угадывать мои мысли.

Он открыл было рот, но промолчал.

— Ты можешь предвосхищать мои желания.

Мужчина слушал.

— Ты можешь договаривать за меня начатые фразы.

Любовник ждал продолжения.

— Но ради Бога, не трогай мои мозги. Оставь мне место, где я могу побыть одна… когда захочу.

Светловолосый мужчина сидел в гостиной дома в Си-Клифф с компьютером на коленях и перечитывал заметки психоаналитика. Взгляд мужчины оторвался от экрана и остановился на огнях моста Золотые Ворота по ту сторону стеклянной стены. Огни постепенно исчезали в мертвенно-серых испарениях залива.

Пятнадцать минут четвертого утра. Он перевел взгляд на экран с одним из любимых пассажей в заметках Веры Лист о первых сеансах с Элизой Керрин. Отрывок был написан больше года назад, но в анализе поведения Элизы по-прежнему играл ключевую роль.

«Ужас. Я не нахожу другого слова для этой истории, ее невозможно слушать без содрогания.

Элиза сидит на диване, истерзанная воспоминаниями, собственными словами и мыслями. Мне больно смотреть ей в глаза, они опухли от слез. Элиза мнет в руках салфетку, катает, сжимает ее до размеров виноградины.

Элизе было девять лет. На полке с разным хламом в будке передвижного парка аттракционов в пыльных окрестностях Барстоу девочка заметила зеленого стеклянного голубя. Птица должна была стать призом победителю в какой-то азартной игре, и ребенок даже не мечтал завладеть чудесной вещицей.

Элиза попросила будочника дать ей подержать голубя. Тот смекнул, что она послужит хорошей рекламой для завлечения простофиль, посадил ее на стойку и вручил игрушку. «Попытайте счастья, выиграйте голубя для юной леди», — кричал он зевакам.

Стеклянный голубь был прекрасен. Его наполняли пузырьки и завихрения изумрудного света, они очаровывали девочку, переносили ее в неведомые, невообразимые края. К ней вдруг впервые в жизни пришло ощущение душевного покоя. Она не знала, что чувство это зовется надеждой, но не могла представить себе дальнейшую жизнь без этой радости.

Простофили приходили и уходили, никто так и не смог выиграть приз. Наступили сумерки, будочник отобрал голубя, а девочку отправил восвояси. На следующий вечер, когда хозяин аттракциона успел позабыть о девочке, та пролезла под пологом в будку и стащила игрушку.

Элиза прятала фигурку от отца с матерью. Пока семья колесила в поисках работы по пыльной долине Сан-Хоакин, девочка не расставалась с голубем. Украв игрушку, она теперь и смотрела на нее лишь украдкой, в минуты уединения, когда можно было достать сокровище из тайника, поднести к свету… и убежать в совсем другой мир.

Голубь превратился для нее в священную реликвию, хотя Элиза не имела понятия о святости. Ей неведома была благодать, просто зеленые ручейки света в глубине стекла будили ее детское воображение.

В ту роковую ночь мать куда-то ушла с денежными клиентами. Элиза светила на голубя фонариком под одеялом, когда за этим занятием ее застал отец. Ни с того ни с сего тот пришел в бешенство. Разъярился страшно, до безумия. Хотя Элиза уже свыклась с тем, что отец приходил к ней по ночам, взрыв ярости застал ее врасплох. Отец насмехался над ней с кошмарной изощренностью, угрожал использовать голубя как фаллос, дразнил, а потом изнасиловал. Голубя он ей так и не отдал. Еще несколько недель отец возвращался по ночам, повторяя все те же безжалостные издевки, заканчивая каждый приход бесстыдным актом. В конце концов голубь превратился в невыносимо гадкий символ — символ ее смерти.

Как-то ночью отец явился пьяный, и, когда он отключился, Элиза схватила птицу и разбила ее на мелкие кусочки.

Невинность умерла в ней во второй раз, теперь уже навсегда».

Вскрыть разум женщины — все равно что заглянуть внутрь устрицы, разжав створки острым ножом. Чтобы добыть жемчуг, нужен подходящий инструмент. Если нож тупой, ничего не выйдет. Если слишком тонкий, сломается от нажима. Лезвие должно быть определенного качества. Человек знал, что такое лезвие у него теперь есть.

Глава 7

^{За полгода до описываемых событий}

Дымчато-серый «кадиллак-эскалейд» выплыл из ночного тумана и мягко подкатил к бордюру в переулке, спрятанном за домом в испанском стиле, что стоял почти на самой макушке холма Форест-Хилл. Из ворот под деревьями вышел мужчина и подсел к женщине на заднее сиденье. Машина легко тронулась с места, петляя, спустилась вниз по холму к улицам, которые ровными рядами выходили к пляжам Тихого океана.

— Спасибо, что согласились встретиться, — сказала женщина.

Мужчина промолчал, ожидая окончания привычной процедуры.

От водителя и еще одного человека на переднем сиденье с лэптопом на коленях пару отделяла стеклянная перегородка. «Эскалейд» был оснащен автоматическим досмотровым сканером. Через несколько минут человек с лэптопом будет знать, исходит ли от гостя какая-либо угроза электронной безопасности. Подвоха, разумеется, никто не ждал, но процедура была одинакова и для принцев, и для нищих — проверяли всех без исключения.

Мужчина и женщина не любили праздной болтовни. Встретились они по единственной причине — обсудить возникшие неприятности. Собеседников не интересовал обмен формальностями. Мужчине не терпелось узнать, какая приключилась беда, и приступить к действиям.

Женщина наблюдала сквозь стеклянную перегородку, как лучи фар выхватывали из тумана машины на стоянках и дорожные знаки. Слабый зеленоватый свет от приборной панели и компьютерных экранов обесцвечивал лицо женщины, размывал его черты.

Мужчина и так хорошо их помнил — высокая, стройная, пятьдесят два года. Она красила волосы в густой черный цвет, совершенно неестественный для ее возраста, — очевидно, видела в подступающей седине большее зло. Ей нравились темные костюмы с юбками ниже колен — наряд не для кокеток, но и не для пенсионерок. Она редко надевала украшения.

Под стеклянной перегородкой замигал зеленый огонек.

— Информация класса СОРХ, — повернувшись к мужчине, сказала его спутница. Разведслужбы США грифом «СОРХ» — «Секретно. Режим особого хранения» — обозначали информацию наивысшей степени секретности. — Пропал один из наших агентов «черного спектра».

Мужчина входил в пятерку членов исполнительного комитета совета директоров, но о проколах на таком высоком уровне докладывали только ему. Если имелась возможность замять или похоронить дело, он мог решить вопрос своей властью, ни с кем не советуясь.

— Когда?

— Пять дней назад. Сам на связь не вышел, мы тоже не смогли связаться. Послали группу на его адрес в Даймонд-Хайтс. Пусто, даже мебель вывезена.

— Чем он у нас занимался?

— Принят всего четыре месяца назад… был приставлен к Керрину.

Говорящая мысленно представила себе, как изменилось выражение лица начальника, сжались губы, напряглись плечи. Как если бы тот выругался, только про себя.

— Мы задействовали «красную группу». Даже несколько групп. Контрразведка фильтрует всю его работу с Керрином. Делаем компьютерный аудит. Привлекли максимум персонала из тех, кто в курсе проекта.

— И что, ничего?

— Полный ноль. Однако на враждебное вторжение не похоже, «кротом», очевидно, он тоже не был. Конечно, делать окончательные выводы пока еще рано. Возможно, что-нибудь всплывет в ближайшие дни. Этот парень, говорят, всегда работал в одиночку и, похоже, решил скрыться, никого не поставив в известность.

Двигаясь на малой скорости и продавливая мглу, «эскалейд» защитным коконом хранил тайну. Ни одному человеку вне его салона не полагалось знать о самом факте разговора.

Сотрудница замолчала, позволяя начальнику собраться с мыслями. Ее миссия выполнена — теперь лучше помалкивать, пока не спросят. Двадцатидвухлетний опыт работы в разведке научил ее не говорить лишнего.

Мужчина пробыл в разведке еще дольше, но и стаж корпоративного воротилы у него был выше. Сейчас его больше заботили возможные убытки, чем профессиональная честь. Инстинкт подсказывал, что положение надо спасать не мудрствуя.

— Керрин. Ч-черт!

Даже искушенность и власть не защищали от дурных новостей, бьющих прямо под дых.

— Что тут долго рассусоливать… — сказал он. — Будь неприятности ограничены пределами одной страны или хотя бы Соединенных Штатов, я мог бы, пожалуй, потянуть время. Но Керрин… Черт! Значит, агент имел полный доступ?

— Он пришел к нам с таким послужным списком, что…

— Да или нет?

— Да.

Мужчина погрузился в молчание. «Эскалейд» рассекал серый полумрак на границе света и тьмы.

— Держите меня в курсе, — наконец сказал мужчина. — Да какого черта! Докладывать каждые несколько часов!

— Хорошо.

— Даже если нет ничего нового. Я хочу знать, какие принимаются меры… что намечается на будущее… ваши соображения.

— Ясно.

Мужчина с раздражением смотрел в ночь за окном машины, но, кроме отражения собственного лица в мутном тонированном стекле, ничего не видел.

— Вам раньше доводилось бывать в таких передрягах? — спросил он, не поворачивая головы, и звук его голоса отозвался дрожью в стекле.

— Точно в таких — нет, — ответила женщина и тут же сама спросила, чтобы немного сбить начальственную спесь: — А вам?

— Ну-у, в правительственных конторах, сами знаете, все было по-другому. Там были… рамки.

Женщине показалось, что собеседник сейчас расскажет какую-нибудь историю, однако тот снова умолк. О таких вещах не рассказывают.

— Ладно, — сказал начальник, откидываясь на сиденье. — Что в его досье?

Теперь говорила только сотрудница. Она была мастером своего дела и хорошо подготовилась. Никаких ошибок, никаких упущений… почти.

Любое изложение фактов есть одновременно их интерпретация, особенно в мире плаща и кинжала. Делая отчет беспристрастно и без уловок, по большей части основываясь на неприкрашенных фактах, сотрудница то выделяла какое-нибудь место осторожным словом, то направляла ход мысли слушателя тонким намеком. А на иных моментах долго не задерживалась, касалась их походя, вскользь. В итоге справка получилась и аккуратной, и без лишних подробностей.

Сотрудница бойко вела рассказ, шины «эскалейда» шептали в тумане…

Вторник

Глава 8

— Очень интересная история, — сказала Рома с зачарованной улыбкой.

Они сидели в «мерседесе» Фейна. Мартен начал пересказывать историю Веры Лист за чашкой кофе у себя на кухне и теперь заканчивал ее в машине, на Пасифик-авеню. Серые тучи наконец посветлели и вот-вот должны были рассеяться.

Рома расположилась на месте пассажира, у нее на коленях пробуждался к жизни лэптоп.

— План у нашего героя очень уж мудреный, — сказал Фейн, тормозя на красный свет. — Это меня больше всего настораживает. Вдобавок отношения продолжаются долго, но без каких-либо намеков на сексуальные извращения, шантаж или покушение на убийство. Тут что-то другое.

— А Вера Лист это понимает?

— Да, она тоже считает историю во многом странной. Я вчера вечером поговорил с Ноблом. Он дал первую грубую сводку на Керрина и Ча. Бюхер тоже готов. Я ему сказал, чтобы ждал твоего звонка.

На Вэн-Несс-авеню Фейн повернул к заливу. Рома набрала на компьютере номер Веры. Когда машина сделала разворот в направлении Рашен-Хилл, в разрывах облаков появились яркие пятна солнечного света. Проехав несколько кварталов, Фейн притормозил.

— Прибыли, — сказал он.

Офис Веры Лист находился среди реконструированных особняков с заросшими зеленью дворами и кирпичными дорожками. Весь район напоминал соты и был изрезан маленькими переулками и пешеходными проходами.

На экране компьютера возник снимок квартала, сделанный со спутника. Пока Фейн подруливал к бордюру обсаженного деревьями бульвара, Рома увеличила снимок.

— Плохо дело, — заметила она. — Слишком много подходов. Ты посмотри на дворы в этом квартале — лабиринт, да и только!

Фейн наклонился к компьютеру.

— Один, два, три, четыре… пять дворов. Есть ли сквозной проход, пока неясно. Вот здание Веры. Смотри, сколько здесь растительности — деревья, кусты, живые изгороди. Добавь еще местный туман и получишь кошмар для «наружки».

— Повезло парню, — кивнул Фейн.

— Гринвич-стрит заканчивается тупиком, Ливенворт-стрит резко спускается к заливу. Не подходит. Стоянка на Филберт-стрит — уже лучше.

Рома, всматриваясь в экран, различала укромные уголки, «мышеловки», пути отхода и места, позволявшие вычислить маршрут объекта наблюдения за два поворота вперед.

— Ясно, — сказала она. — Я вот что сделаю: проверю офис на «жучки», найдем — оставим на месте. Если там камеры, мы попали. Если камер нет, пусть Джон установит пару инфракрасных дистанционок. Судя по частоте визитов пациенток, наш парень, должно быть, приходит раз в неделю, чтобы не отстать от событий. Ты еще говорил, что он, возможно, пообвыкся и ослабил бдительность. Начнем со стационарного наблюдения, — продолжала Рома. — Перекроем подходы ко дворам. Дорого обойдется, но, если учесть, на кого он замахнулся, высокие затраты оправданы. Когда объект зайдет внутрь, поменяем, если будет нужда, позиции.

— Хорошо.

— Начинаем сегодня же вечером?

— Определенно.

— Я через минуту позвоню Джону, пусть собирает свой чемодан. А сначала давай проедем по Гринвич-стрит и осмотрим квартал. Меня интересует, куда выходит лестница в зарослях, ведущая на Ливенворт-стрит.

Когда Рома закончила осмотр, они вернулись домой к Фейну. Там Рома пересела в свой «патфайндер» и уехала на встречу с Бюхером.

Ровно в десять утра Вера Лист включила айпод, выбрала записи Малера, чтобы хватило на несколько часов, и оставила звучащий плейер в кабинете.

Доктор лихорадочно собрала вещи, взяла две запасных карты-ключа и выбежала из офиса. На выходе из лифта в маленьком холле ее ждали двое мужчин и женщина.

— Вера?

— Да. А вы Рома?

Они пожали друг другу руки. Красавица колумбийка и не подумала представить своих спутников с пузатыми металлическими чемоданчиками.

Вера передала Роме две карты-ключа.

— Карта с синей полосой отпирает вход в здание, — объяснила Вера. — Карта с зеленой полосой — от двери офиса. Там играет музыка. Я часто ставлю музыку после обеда, когда работаю с бумагами. Карты можете не возвращать.

— Когда закончим, позвоню вам на мобильник, — ответила Рома.

Вера неуверенно улыбнулась, кивнула мужчинам и вышла во двор.

Если сеансы следовали один за другим далеко за полдень и перерыв выпадал на неурочный час, Вера обычно ходила обедать в маленькое бистро в нескольких кварталах от офиса. В полупустом заведении она чувствовала себя уютнее. Иногда читала, иногда писала заметки о последнем сеансе. А порой, позволив мыслям блуждать, лишь смотрела в окно.

Сейчас, на исходе утра, посетителей тоже было мало. Завтрак уже закончился, а обед еще не начинался. Не успела Вера присесть, как в бистро вошел Мартен, отыскал Веру взглядом и направился к ее столику.

— Прошу прощения, немного опоздал, — сказал он, садясь на стул напротив.

— Ничего. Я сама только что пришла.

Заказали по чашке кофе. Вера пыталась подавить растущее беспокойство, которое не отпускало ее уже несколько дней. Она смотрела на Фейна с настойчивым вниманием — их первая встреча в отеле «Стаффорд» кое-чему ее научила.

На вид Фейну было лет сорок с лишним — его возраст не поддавался точному определению. Облик бывшего разведчика состоял из противоречий: сурово насупленные брови, но добрые глаза, угловатые черты лица и губы аристократа. Опять в дорогом костюме и запонках. Вера не ожидала увидеть такой высокий класс, но винить за то, что поторопилась с выводами, стоило только себя.

— Работа займет около часа, — сказал Фейн. — Мои люди знают свое дело.

— Камеры будут включать только на ночь?

— Как договорились.

Официант принес заказанный кофе. Фейн проводил его взглядом до барной стойки и повернулся к собеседнице. Та нервно водила пальцем по краю чашки.

Поймав взгляд собеседника, Вера отдернула палец.

— Пора решить, что делать с сохранением тайны личной жизни, — потребовал Фейн. — Мне мало того, что вы рассказали.

— Что еще вы хотите знать?

— Этот человек предположительно действует под фальшивыми именами, причем с каждой из женщин использует другую личину. Я должен знать какую.

— Я же вам говорила — ни одна из них не упоминала, как его зовут.

Фейн отхлебнул кофе.

— Тогда придется с ними побеседовать.

— Я просто не… К-как вы себе это представляете?

— Если вы решили идти путем, который мы вчера обсуждали, если намерены избежать огласки, то должны стереть черту.

— Какую черту?

— Ту, которой вы меня отделили от ваших подопечных.

Мартен, ожидая ответа, смотрел на Веру в упор. От его взгляда некуда было деться. Вера, как ни старалась казаться твердой, понимала, что ее замешательство заметно.

— Когда назначен очередной сеанс?

— У Лоры — сегодня, в два часа после обеда. У Элизы — завтра утром.

— Подумайте. Взвесьте. Пора делать выбор.

Вера пыталась переварить услышанное, сообразить, чем это для нее обернется, но Фейн не давал передышки:

— Меня сейчас преимущественно интересует Элиза Керрин. Чем больше я о ней узнаю, тем лучше. Попробуйте описать мне ее так, словно рассказываете о своей подруге человеку, который с ней незнаком.

Вера колебалась.

— В том-то все и дело — какая она мне подруга? Она — пациентка. Наши отношения совсем другого свойства.

Фейн промолчал. Он четко объяснил, что нужно делать, и не собирался вступать в дебаты.

Вера почувствовала себя одинокой и беззащитной. Дело оказалось гораздо сложнее, чем она думала.

Глава 9

— Элиза — спортивный трофей, — начала свой рассказ Вера, — и она это понимает. Красива. Пшеничная блондинка. Но прекрасно осознает роль красоты в великом уравнении жизни. Роль эта ничтожна.

В то же время ей хорошо известно, что красотой можно размахивать, как кувалдой, и обеспечить с ее помощью финансовое благополучие. Красота оплачивает расходы сестры Элизы на реабилитацию от наркотиков. Для другой сестры ее красота поставляет клей, предохраняющий семью от развала. Если бы не красота Элизы, ее мать давно бы оказалась в жалкой богадельне в какой-нибудь сан-хоакинской дыре, а отчиму нечем было бы заправлять кислородный баллон, который он повсюду таскает с собой.

Вера Лист допила кофе и покачала головой, останавливая официанта, заспешившего было к их столику с добавкой.

— Элиза — прагматик с сердцем романтика. Первые двенадцать лет жизни она провела в маленьком ржавом трейлере, который ее отец-сварщик таскал на прицепе по долине Сан-Хоакин в поисках, как говорила Элиза, работы и прохлады, часто не находя ни того ни другого. Мать спала с местными за деньги, а отец спал с Элизой за просто так.

Когда ей исполнилось тринадцать лет, семья разбила лагерь в роще на окраине какого-то городка. Элиза добралась на попутке до центра и сообщила местному шерифу, что отец растлил ее и двух сестер, которым в то время было семь и девять лет от роду.

Отца посадили. Девочки кочевали по детским приютам и приемным углам. «Семьями» такие места не назовешь. Элиза умудрилась окончить старшие классы школы в Модесто и поступить в Беркли. Во время учебы подрабатывала официанткой. На свидании «вслепую» встретила студента юрфака. Вышла за него, когда тот уже оканчивал университет. Муж подписал контракт с фирмой в Сан-Франциско, и они переехали.

Вера замолчала.

— Я, наверное, не то говорю.

— Ничего-ничего. Продолжайте.

Вера кивнула.

— Внезапно Элиза оказалась в другом мире, совершенно не похожем на прежний. Замысловатые неписаные правила, определяющие, кто из юристов и их жен важнее, корпоративные вечеринки, модная одежда, поддержание полезных связей. Такую игру она понимала нутром. Теперь ее обаяние могло приносить блага посолиднее чаевых. Красота двигала вперед карьеру мужа. Но тут у него начались сильнейшие головные боли, ухудшилось зрение. Диагноз — опухоль мозга, самый страшный. Через четыре месяца его не стало.

Элиза впала в отчаяние. Дело было не только в потере супруга. Ее приводила в ужас мысль о возвращении к прежней доле. Такого она бы не пережила. Поэтому, когда трижды разведенный старший партнер фирмы начал ее галантно утешать и наставлять, Элиза не стала воротить нос. Через семь месяцев они поженились. Элиза откровенно продалась, тело в обмен на финансовое благополучие. Сделка древняя и очень распространенная.

Развод, последовавший спустя восемь месяцев, получился грязным. Бывший муж грозил открыть ее прошлое, рассказать об отце-совратителе, матери-проститутке… Элиза пошла на попятную и осталась ни с чем.

Вера прервала рассказ, кончиками пальцев задумчиво двигая по столу кофейную чашку, но вскоре заговорила снова:

— Однако к тому времени Элизу хорошо знали в юридических кругах, в тех самых, что всего несколько лет назад были ей в диковинку. Ей сочувствовали, к тому же она научилась вести себя в обществе. И тут ей подвернулся Джеффри Сафра Керрин. Они встречались примерно год и женаты около четырех лет.

— Вы наблюдаете Элизу почти два года?

— Совершенно верно.

— А до вас она ходила к аналитикам?

— Нет. Но знала, что происходит на сеансах. Замужество за Джеффри Керрином перенесло ее в иную солнечную систему. Женщины ее нового круга хорошо знакомы с психоанализом. Когда Элиза решила обратиться за помощью, в советчицах не было недостатка.

— Значит, ее кто-то порекомендовал?

— Да.

— Какие стимулы двигали ею при вступлении в третий брак с Джеффри Керрином? Те же, что и во втором браке?

— Не совсем. У нее нашлось более сложное логическое обоснование третьему замужеству. Элиза позволила себе увлечься. Раз нет любви, то можно хотя бы сознательно повестись на романтику, поиграть в любовь. Желание зацепиться за хорошую жизнь на этот раз было запрятано глубже, но никуда не делось. Элиза четко разбиралась в своих чувствах.

За стойкой зашипела и забормотала кофеварка, в соседней комнате кто-то рассмеялся лающим смехом.

— С тех пор как Элиза вступила в любовную связь на стороне, — спросил Фейн, — заводила ли она разговор о каких-нибудь других проблемах и заботах?

Вера чуть склонила голову набок и нахмурила брови.

— Я бы не сказала, что ее проблемы и заботы сильно изменились, но, возможно, теперь она относится к ним несколько иначе. Тайная связь… освободила ее от одиночества в браке.

— Одиночества?

— Трофеи хранятся на полках в стеклянных витринах, покрываются пылью. Их редко извлекают наружу.

— Значит, вы заметили перемену после начала романа?

— Именно так.

— Как бы вы ее описали?

— Как обрастание печалью.

Выражение несколько озадачило Фейна.

— Вы же только что сказали, что роман чуть ли не вдохнул в Элизу новую жизнь. Что любовник очаровал ее. Заворожил.

— Зачарованность и завороженность — не обязательно положительные понятия. Я, помнится, также упоминала, что ей нередко бывало не по себе от романа с незнакомцем.

— Хорошо. Вернемся немного назад. Элиза рассказывала, как она повстречалась с любовником?

— По воле судьбы. Случайная, негаданная встреча, слово за слово…

— Они когда-либо обсуждали мужа Элизы?

— Если и обсуждали, Элиза мне ничего не говорила.

— Совсем ничего?

— Упомянула только раз, в самом начале. Узнав, кто ее муж, любовник буквально помешался на сохранении встреч в тайне. Боялся, что Джеффри приставит к ней частного детектива.

— Выходит, сама Элиза по этому поводу не беспокоилась?

— Ни капли.

— Могли быть у Джеффри причины следить за женой еще раньше, до начала романа?

— Вряд ли. Она не сразу решилась на внебрачную связь. Прежде у нее такого не было.

Мартен совсем позабыл о кофе, сливки свернулись на поверхности жидкости вязкой спиралью. Изучение личной жизни Элизы оказалось более тонким процессом, чем он ожидал.

— Вы сказали, что роман избавил ее от одиночества. Может быть, не только в этом дело?

Вера опять дотронулась до блюдца, провела по краю пальцем, но тут же взяла свои эмоции под контроль.

— По-моему, — произнесла она, подняв глаза на Фейна, — роль супруги Джеффри Сафры Керрина оказалась Элизе не по плечу. Знать свое место, быть используемой как вещь — это да. Секс без любви — тоже да. Показывать себя, когда мужу угодно продемонстрировать, какой лакомый кусочек мяса он отхватил, — да. Элиза заранее с этим примирилась, и я уже объяснила почему.

Вера тщательно взвесила то, что собиралась сказать.

— Большинство женщин в ее положении приспосабливаются, находят защиту в ожесточении и цинизме и вполне ими довольствуются. Однако в душе Элизы есть что-то такое, что мешает ей нарастить толстую шкуру. Это свойство позволяет ей без содрогания как бы со стороны смотреть на свою жизнь и решения. Она невозмутимо исследует свое падение, трезво оценивает собственную безысходность. Ее не пугает «винегрет человеческих страстей» в собственной душе. Немногие выдержат подобное внутреннее противоборство. Схватки с самим собой жестоки и требуют беспримерного мужества.

Глава 10

Лора Ча сидела на краешке дивана, закинув ногу на ногу и покачивая ступней в шикарной туфле «Феррагамо». Задник туфли свободно свисал и покачивался в такт.

— Об этой маленькой фантазии не знает ни один человек. Клянусь, ни один! — воскликнула Лора. — Ну ладно, ты знаешь, потому что я тебе рассказывала. Но черт возьми! Ни с того ни с сего мы ее уже разыгрываем. Вплоть до каждоймелочи. Похоже на какую-то… дикую, безумную, запредельную галлюцинацию!

Лора была одновременно взбешена и напугана. Страх и гнев несколько дней скручивались узлами внутри, и она все еще была на взводе. Вера не торопилась отвечать, желая услышать побольше — все, что Лора Ча могла вспомнить.

Мысли Лоры за что-то зацепились, она вдруг перестала качать ногой. Ее взгляд застыл на какой-то детали за окном, ничего, однако, не различая. Лора насторожилась, как лань, почуявшая опасность.

Нога вновь пришла в движение, а с ней — эмоции.

— А потом он — раз! — и отключился. То есть отключился напрочь, как будто отдал последние силы. — Лора покачала головой, вперив черные глаза в лицо Веры. — Черт побери! Меня это так бесит!

Лора Ча была женщиной потрясающей красоты, из более-менее благополучной семьи американских китайцев в пятом поколении. С дипломом магистра международных отношений Стэнфордского университета, фигурой фотомодели, богатым мужем и… мозгами набекрень. Проведи она у психотерапевта всю оставшуюся жизнь, все равно оказалось бы мало.

Лора схватила с низкого стеклянного столика бокал воды и, сделав быстрый глоток, поставила его назад.

Вера выслушала рассказ пациентки, как та забралась в бумажник Крея, как он проснулся и застал или почти застал ее врасплох и как она потом оделась и убежала.

— На следующий день поискала его фамилию в Интернете, — сказала Лора. — Куда там! Номер телефона тоже не нашла. Зато нашла адрес. Дом в лесу, в одном из каньонов Милл-Вэлли. Один адрес мало что дает, а я хотела знать. Целый день парилась и вот вчера взяла и поехала в округ Мэрин проверять.

Лора сделала паузу и медленно покачала головой.

— Заехала я, значит, в каньоны. Несколько раз свернула не туда. Секвойи эти кругом — жуть! Нашла.

Лора опять запнулась, вне себя от злости, но потом кивнула словно в подтверждение.

— Нашла. Остановилась, значит, на дороге и думаю: откуда, черт возьми, мне знать, что это действительно его дом? Как бы не сходится. Вокруг лес, а дом будто в пригороде. Не в духе моего любовничка.

Лору сегодня не требовалось направлять. Она долго держала новости в себе и теперь торопилась выплеснуть их наружу.

— Еду опять в город, нахожу агентство по продаже недвижимости. Прикидываюсь, что интересуюсь покупкой участка и конкретного дома. Они достают свои карты, и мы по ним проверяем. По архивным записям тоже. Хозяин дома действительно Филлип Р. Крей.

Возвращаюсь к дому, стучу в дверь. Открывает женщина лет пятидесяти пяти. Спрашиваю: здесь живет Филлип Крей? А та смотрит на меня как-то странно, словно испугалась. Он в отъезде, говорит. Уехал за границу шесть месяцев назад и вернется только через год.

Спрашиваю, кто такая. Отвечает: Дженни Кокс. Спрашиваю, как долго она знакома с Креем. Говорит, что вообще-то незнакома. Просто ответила на объявление в газете — искали человека присмотреть за домом. Потом она не на шутку разволновалась и закрыла дверь.

Лора наконец успокоилась и перестала качать ногой.

— После этой поездки, — голос Лоры стал мягче и увереннее, — я чего только не перепробовала, чтобы установить личность этого деятеля, но, похоже, что Филлип Р. Крей просто не существует.

Гнев Лоры сначала сменился спокойствием, затем спокойствие отступило перед рассудочным, безжалостным страхом.

— Спрашивается, с кем, черт возьми, я крутила роман? Почему он так поступает? Откуда он столько знает обо мне? И как он узнал так много? Что ему надо? Секс? И все? Зачем устраивать такую жуть из-за секса? Ну, я понимаю: он не хочет светиться, но, черт побери, его же просто нет в природе!

Лора в своем рассказе прошла через несколько эмоциональных взлетов и падений, прежде чем снова обрести равновесие. С каждым откровением перед Верой разверзалась целая вселенная новых проблем. Она слушала излияния Лоры с нарастающей тревогой. Что ее пациентка решит делать со своими открытиями? И как она поступит с человеком, выдающим себя за Крея?

— Его интуиция, — вновь заговорила Лора, — достигла такой степени, что мне… стало страшно, понимаешь? Он не мог просто догадаться. Невозможно объяснить, почему он так глубоко пролез в мои мысли!

Голос Лоры задрожал, и это, похоже, застигло ее врасплох. Она отчаянно заморгала, стараясь во что бы то ни стало удержать слезы, схватила бокал, выпила воды.

— Как думаешь быть дальше? — спросила Вера, но ее пациентка не успела взять себя в руки и потому не ответила.

Вера подождала немного. Что делать дальше — непонятно. Если не остановить Крея, личные секреты Лоры и тайну записей Веры сохранить не удастся. Фейн предлагал ей все обдумать и взвесить.

— Я решила, — наконец сказала Лора, проглотив слезы, — что больше не буду встречаться с этим гадом. Чтоб он провалился!

— Ну, на это не стоит рассчитывать.

— Для меня он и так уже провалился.

— Думаешь, отрицание — лучший выход из ситуации?

— Черт возьми! А почему бы и нет?

— Просто делать вид, что он не существует, — не решение проблемы.

— Не решение? Издеваешься? С глаз долой — чем не решение?

— Ты никогда не будешь уверена, что он не появится снова.

Лора молча смерила Веру взглядом.

— Я всего лишь говорю, что прятать голову в песок — не выход, — сказала Вера, — а бегство от реальности.

— Послать его на фиг — еще какой выход!

— Послать-то можно, но что это изменит?

— Не на все в жизни существует готовый ответ.

— Неужели? Какой мудрец такое сказал?

Лора не ответила. Она уже не слушала Веру. Понятно одно: положение совершенно безвыходное. Лора попала в серьезную передрягу и до смерти напугана.

Вера и сама пыталась унять дикую тревогу. Наступал момент для принятия критического решения, а у нее даже не было времени обдумать возможные последствия непонятно чем грозящей развязки, которую быстро приближали текущие события.

— Насколько реально, что Филлип Крей не станет тебя удерживать? Думаешь, если не отвечать на телефонные звонки, он сразу отстанет?

Лора продолжала молчать. Ее длинные пальцы нервно теребили коралловый браслет.

— Ты до конца жизни будешь бояться, что столкнешься с ним нос к носу на улице или услышишь его голос в телефонной трубке.

Лора отвела взгляд. Туфля от «Феррагамо» снова пришла в движение. Между прелестными бровками залегла глубокая складка.

— Он не оставит меня в покое, — тихо проговорила Лора упавшим вдруг голосом. — Прямо не знаю, что и делать. Ничего не приходит в голову, не вижу никакого просвета. С ума можно сойти.

Лора расплакалась безо всякого перехода. Лицо не успело исказиться от душевной боли, застыло каменной маской. Слезы сначала закапали, потом хлынули ручьем, бусинками повисая на подбородке. Лора даже не пыталась их вытереть.

Вера поднялась, надергала из коробки салфеток и протянула пациентке.

— Может быть, стоит рассказать Ричарду, — предложила Вера.

Лора вскинула голову от салфеток:

— Ты в своем уме?! Нет-нет! Ни за что!

Вера с облегчением сделала следующий шаг:

— Ты кому-нибудь еще говорила о своем романе?

— Ни одной живой душе.

— Даже не намекала? Близкой подруге?

— Смеешься, что ли? — Лора фыркнула в салфетку, пытаясь унять слезы. — О подобных романах не рассказывают. Да и подруг таких у меня нет.

Вера помолчала с минуту, позволяя Лоре прийти в себя.

— Тебе не обойтись без чужой помощи, — спокойно сказала она, сама удивляясь собственной смелости.

— Только не надо предлагать частных детективов. Тут без вариантов. Я знаю одну женщину, она наняла детектива в похожей ситуации, так этот урод начал ее же шантажировать.

Вера отвела глаза, стараясь не вторгаться в личное пространство Лоры, чтобы той не показалось, будто на нее давят. Пальмы за окном стояли без движения в мягких лучах предвечернего солнца. Вера слушала тишину, как музыкант, берущий длинную паузу после аккорда, пока не решила, что нужный момент наступил.

Лора высморкалась, и Вера снова перевела на нее взгляд:

— Я не собиралась предлагать частного детектива.

— Тогда зачем советовать искать помощи? Спасибочки. Еще предложения есть?

— Не стоит ждать, пока Крей опять сам позвонит. Надо что-то делать прямо сейчас…

— Черт возьми! Я и сама понимаю, надо. Не знаю только что.

Лора еще раз чертыхнулась и вскочила с места, досадуя на себя, Крея и собственное беспокойство. Китаянка принялась расхаживать вдоль окон, заглядывая через них во двор.

Вера тоже поднялась и встала поближе к Лоре и окнам.

— Мне говорили об одном человеке, который способен помочь в твоем положении.

Все! Обратной дороги больше нет. Вера почти стерла черту.

Лора застыла на месте и обернулась к психоаналитику:

— «Тебе говорили», кто-то «способен»… Ты о чем?

— У меня есть знакомые со связями, — сдержанно произнесла Вера, стараясь попасть в нужный тон. — Но я не могу привлечь их без твоего разрешения.

— Только не частный детектив!

— Вовсе нет.

— Тогда кто этот твой знакомый?

— Он сам объяснит. Мне лишь необходимо знать, готова ли ты встретиться с человеком, который… способен помочь.

Лора попыталась прочитать выражение лица Веры.

— Только чтобы никто не знал.

— Конечно.

Ум Лоры лихорадочно перебирал возможные варианты, и Вера чувствовала, что пока лучше ограничиться сказанным.

Глаза пациентки покраснели, лицо опухло — бедняжка совсем измучилась. Она долго не отрывала салфетку от носа, глядя на Веру вполглаза, потом опустила руку.

— И как это устроить?

— Дай мне номер телефона, с которого можно говорить без опаски. Я сообщу номер одному человеку, а тот передаст, кому требуется.

Лора шмыгнула носом и внимательно посмотрела на Веру.

— Надеюсь, твой знакомый не подведет, — сказала она и продиктовала номер.

Глава 11

Мартен ждал на скамье в парке Хантингтон. По другую сторону фонтана, рядом со шпалерами, полдюжины китайских старушек, утопая в лучах полуденного солнца, с торжественной размеренностью выполняли приемы тай-чи.

Фейн заметил Моретти до того, как Моретти увидел Фейна. Взгляд Мартена случайно задержался на ступенях собора Милости Господней, из которого вышла стайка туристов. Моретти, слившись с толпой, пересекал площадь перед храмом.

Переходя через Тейлор-стрит, группа неожиданно свернула в сторону, и Моретти закончил остаток пути до парка Хантингтон в одиночку.

Он шел раскованной походкой, заранее улыбаясь. Переменчивые черты лица Шена Моретти неизменно интриговали Фейна — в них проглядывала то мать-китаянка, то отец-сицилиец. Сейчас он видел перед собой скорее Шена, чем Моретти.

— Нарядно выглядишь, — заметил Шен, опускаясь на скамью.

— Давненько не виделись, — ответил Мартен.

Моретти улыбнулся, устраиваясь поудобнее на своем краю, смерил Мартена взглядом.

— Ты просил рассказать о Вере Лист.

— Это правда, что она знакома с твоей сестрой?

— Правда. — Моретти кивнул, зацепившись взглядом за группу тай-чи. — О Вере я мало чего знаю, и то лишь со слов сестры. Мы с ней несколько раз бывали у Веры. Недурна собой. Да ты поди и сам с ней уже повстречался?

— Да.

— Интересное дело?

— Очень.

— Ты ведь слышал, что у нее мужа убили?

На долю секунды Фейн почувствовал досаду на собственную неосведомленность.

— Нет.

— Месяцев девять назад. Подкараулили, ограбили и застрелили. Полиция так никого и не поймала.

— А подробнее?

— Муж тоже работал психотерапевтом. В это время они жили в Сент-Фрэнсис-Вуд. Однажды ночью позвонили — нервный срыв у пациента. Он оставил машину у овощного магазинчика, что на Мишн-стрит, и возвращался домой пешком. Его подстрелили, обчистили до нитки — часы, кольца, бумажник. Даже туфли сняли.

— Дети?

— Нет. Оба занимались только друг другом и работой. После убийства Вера продала дом, переехала в кондоминиум в Лоурел-Хайтс. Там и встретила мою сестру. Джина — добрая душа, умеет слушать. Вера сначала много говорила, сам знаешь, как это бывает — подходящее время, подходящий человек, подходящие обстоятельства. Тогда они были очень близки. Потом Вера переехала в Рашен-Хилл.

— Поближе к офису.

— Ага. Время шло, Вера с головой погрузилась в работу, они с Джиной стали видеться реже. Сдается мне, что кроме работы у Веры ничего в жизни не осталось. Особенно сейчас. На друзей времени не хватает. — Моретти на секунду задумался. — Конечно, если весь день выслушивать других…

Они некоторое время наблюдали за плавно меняющими позы китаянками.

— Как прошла встреча? — спросил наконец Моретти.

Фейн рассказал почти все, оставив за душой достаточно, чтобы не возникло ощущения, будто он обманывает оказанное Верой доверие. Как и Рома прежде, Моретти пришел в крайнее возбуждение. От него не укрылась потенциальная опасность ситуации.

— Такова, в общем, суть, — закончил Фейн, поудобнее устраиваясь на скамье.

Моретти посидел молча, наблюдая за узкими ручейками воды, перетекающими через край розовой мраморной чаши фонтана.

— Смелая, — заметил он. — Интересно, не история ли с мужем определяет ее поведение?

— Что ты имеешь в виду?

— Может быть, она видит параллели между похищенными досье и похищенной убийцей жизнью мужа. Не хочет, чтобы преступник опять ушел безнаказанно.

— Понятия не имею.

— Пусть Вера отказывается посвящать пациенток в то, что с ними происходит, старается помешать их общению друг с другом, но ты-то должен быть реалистом. С таким отношением до определенной степени можно мириться, но если оно начинает мешать делу, то ну его на фиг. Да ты и сам знаешь.

— Знаю.

— Она, возможно, никогда не выяснит, кто убил мужа.

Фейн заметил — что-то мучило Моретти, вертелось у него на языке.

— Послушай, Мартен, я понимаю, дело тебе нравится. Настоящая головоломка. Я сам послал к тебе Веру, но откуда мне было знать, что в деле замешан Джеффри Сафра Керрин? Не сходи с ума. Это может плохо для тебя кончиться.

— Неприятности не у Джеффри, а у его жены.

— Ты как ребенок.

Вверх по Калифорния-стрит со звоном прокатился вагончик трамвая, «ласточки» тай-чи заложили очередной вираж.

— Мне не по нутру отказываться от дела лишь потому, что в нем замешана жена Джеффри Керрина.

— Брось!

— Не по нутру.

Моретти закивал — мол, хорошо-хорошо. Попробовал предупредить — и ладно. Если Мартен уперся, его не столкнешь.

Они всегда работали вместе. В действительности Шен Моретти любил головоломки не меньше приятеля и накопил такой опыт, что Фейн просто не мог не привлечь его к делу.

— Ладно, что тебя больше всего беспокоит? — спросил Моретти.

— То, о чем она помалкивает.

— Что-то скрывает намеренно? Или просто не понимает важности?

— И то и другое. Именно в этой последовательности.

— Давай по порядку.

— У меня сложилось впечатление, что Вера и Элиза скорее похожи на сестер, чем на доктора и пациентку. Рассказывая историю Элизы, Вера старалась говорить как профессионал, однако непредвзятые клинические обобщения таким тоном не делают.

— Ты считаешь, что нежелание Веры знакомить тебя с Элизой связано как с попыткой оградить ее на профессиональном уровне, так и с личным участием?

— Вполне возможно.

На лице Моретти отразилась напряженная работа мысли.

— Что у этого субчика на уме — непонятно, — произнес он, — но интересен его подход к делу.

— Что ты имеешь в виду?

— Он мог наткнуться на Лору, когда начал прочесывать записи Веры в поисках досье Элизы. Но откуда он узнал, что Элиза ходит к психоаналитику? Сама рассказала? Или файлы Элизы попались ему случайно? Если так, то что он делал в офисе Веры? Что для него было главное — записи или сами женщины?

Фейн ушел, Моретти остался в парке. На полпути к стоянке на Сакраменто-стрит зажужжал смартфон. Звонила Вера.

— Мартен, я только что закончила сеанс с Лорой Ча.

В голосе Веры звучало напряжение, хотя она старалась не подавать виду.

— Лора провела вечер с любовником и теперь сама не своя. Удалось узнать, как его зовут. Я тут придумала кое-что, чтобы вы могли с ней встретиться.

К тому моменту, когда Вера закончила рассказ, Фейн подошел к «мерседесу».

— Такие вот дела, — подытожила Вера. — У нее пропало всякое желание видеться с любовником. Ума не приложу, что вам теперь делать.

— Прежде всего вы разумно поступили, что навели Лору на мысль о встрече со мной. Свяжусь с ней сейчас же, скажу, что ее координаты передали мне через посредника, чтобы вас не подставить.

— Спасибо.

— О чем, по-вашему, говорит поведение этого субъекта… Филлипа Крея?

— Господи, откуда мне знать? Ясно одно — он решил больше не церемониться. Перешел к конкретике, берет из моих записей интимные подробности и с ходу включает их в ролевые игры.

— А он не слишком рискует?

— Все зависит от его конечной цели.

— Он не мог не заметить, что напугал Лору.

— Конечно, заметил. Какие у него мотивы — неизвестно, но он явно пошел на обострение отношений.

— Понятно, — сказал Фейн таким тоном, словно полностью контролировал ситуацию. В голосе Веры слышалось нарастающее напряжение, ее нужно было успокоить. — Переходим к следующему этапу. Вам придется выдумать новые заметки к последнему сеансу с Лорой. Нельзя, чтобы любовник узнал, что она запаниковала и собралась порвать с ним.

— Ладно, поработаю.

— А как там Элиза?

— С ней сеанс завтра после обеда.

— То же самое: попытайтесь вытащить из нее имя любовника.

— Хорошо.

— Вера, вы отлично сработали. Я сейчас же свяжусь с Лорой.

Дав отбой, Фейн ввел в смартфон номер Лоры и тут же набрал его. Звонить следовало как можно быстрее. Пусть себе удивляется — ощущение, что дело не терпит отлагательства, только усилится.

— Это Таунсенд.

— Кто?

— Я говорю с Лорой Ча?

Недоверчивое молчание.

— Да.

— Мне сказали, что вам нужна помощь в решении проблемы.

— Вам Вера звонила?

— Мне звонил мужчина.

Опять пауза.

— Таунсенд — не ваше настоящее имя, верно?

— Верно.

— Когда встречаемся?

— Прямо сейчас.

Лора заколебалась.

— Ну-у… ладно, можно и сейчас. А где?

— За вами кто-нибудь следит?

Вопрос застал женщину врасплох.

— Я… за мной… Нет.

— Откуда вы знаете?

Пауза.

— Хорошо, — сказал Фейн. — Я пошлю за вами такси. Машина доставит вас на место, где мы сможем поговорить с глазу на глаз.

— А это необходимо?

— Если вы не уверены в обратном, значит, необходимо.

Лора назвала место, где она оставит свою машину, и Фейн позвонил таксисту, который знал, что и как делать в таких случаях. Потом связался с Бобби Ноблом и попросил пробить новое имя — Филлип Крей.

Глава 12

Найти тупик Ламбет-Корт — задача не из легких. В этом и состояло главное достоинство адреса. Тупичок прятался внутри лабиринта Чайнатауна — кривая пешеходная дорожка, потом двор, потом аллея, вонючий проход, лестница с липкими перилами. Путь заканчивался гулким коридором в здании, пропахшем древесной гнилью и антисептиком.

Сделав несколько поездок в Чайнатаун и обнаружив подходящий дом, агент позвонил Трейси Ли и распорядился, чтобы та ненадолго сняла комнату по указанному адресу. В таком месте живи хоть неделями — никто не заметит. Отдав ключ, хозяева уже не наведывались, пока не наступало время собирать квартплату или выставлять жильцов вон.

Здесь обычно обитали те, кто не любил вмешательства посторонних. Портье внизу будет считать Трейси единственным человеком, имеющим отношение к этой комнате, если портье вообще занимали подобные вещи.

Светловолосый агент менял имена и адреса так долго, что уже с трудом помнил, кем являлся в данный момент, а порой ему было просто наплевать. Жизнь делилась на отсеки. Так легче удерживать под контролем разные реальности. Сохранение герметичности отсеков — единственный способ выжить и не потерять рассудок.

Сберечь рассудок подчас все равно не удавалось, но если не допускать в конкретный отсек ничего лишнего, можно было «восстановиться». Причуды в одном отсеке, здравомыслие — в другом. Джо — в одном, Мэри — в другом. Эти люди выше. Этих подмять под себя. Что-то никому не показывать, а что-то извлечь, когда возникнет нужда. А пока придержать. Как подсчет карт при игре в очко. Главное — не увлекаться, и все будет в порядке.

Тем не менее блондину иногда казалось, что в отношениях с двумя женщинами он перегибал палку. Непонятно только, что перегиб, а что нет.

Агент тихо постучал в дверь костяшками пальцев. Дверь чуть приоткрылась, в проеме показалось хмурое женское лицо. Как только женщина узнала визитера, ее лицо просветлело.

— Господи, — сказала она, распахивая дверь, — ну и места ты находишь.

Блондин вручил ей бумажный пакет с бутылкой «Танкерей», тоник, два пластмассовых стаканчика.

— Я все больше рискую, — сказал он, осматривая жалкую комнатку, нишу с электроплиткой и фаянсовой раковиной, туалетную комнату в четырех-пяти метрах, за приоткрытой дверью которой виднелся унитаз. — Есть разговор. Следующие встречи будем проводить в более укромном месте.

— Господи, ты совсем помешался на своей сраной безопасности!

Незадача с Трейси состояла в том, что она слишком много знала и к тому же теряла бдительность. Вот-вот что-нибудь запорет. Селия Негри уже созрела. Прошла его школу, сходила один раз на дело и грамотно сработала. Больше откладывать нельзя.

Следующие полчаса прошли за болтовней и выпивкой. Агент говорил то, что звучало уместно, лишь бы убить время, чтобы Трейси чего-нибудь не заподозрила, выжидал, пока джин сделает свое дело. Когда Трейси встала и скрылась в туалете, он высыпал в ее стаканчик первую дозу рогипнола.

Трейси вернулась. Блондин пообещал дать ей прибавку к оплате неизвестно за какие заслуги. Трейси решила, что должна рассказать историю о своем знакомом из Сономы. К концу рассказа рогипнол уже начал действовать.

Светловолосый смешал очередной коктейль. Трейси совсем перестала обращать внимание на его манипуляции у раковины. Он добавил рогипнола, увеличив дозу.

Гость внимательно наблюдал за жертвой, перестав делать вид, что пьет сам. Принялся наводить порядок, устраняя следы своего пребывания в комнате, сунул свой стаканчик в бумажный пакет, вытер отпечатки пальцев с погнутой ложки, которой размешивал напиток.

Рогипнол вызвал у Трейси приступ меланхолии, страха и тревоги. Ее возбуждение все нарастало, и агент решил, что пора заканчивать. Он даже не стал вставать с дивана и смешал последний коктейль из джина, тоника, валиума, ксанакса и еще одной дозы рогипнола прямо на глазах у женщины.

Трейси выпила смесь робко, как ребенок, принимающий лекарство из рук родителей, даже не спросив, что ей дают.

Прошло еще пятнадцать минут.

Голова женщины настолько отяжелела, что, когда ей снова захотелось в туалет, она уже не смогла подняться с грязного дивана. Трейси напустила под собой лужу, глядя на мужчину с озабоченно-хмурым выражением.

Закончив, она дернула бровями и обмякла. Плечи опали, голова склонилась на грудь. Туловище подалось вперед и застыло под углом в сорок пять градусов на невозможно долгое время, прежде чем опуститься еще ниже — на колени. Женщина согнулась пополам, свесив и неудобно вывернув голову.

Отлично. Поворот головы под острым углом перекроет дыхательные пути, и все произойдет еще быстрее, чем предполагалось. Блондин закинул ногу на ногу, посмотрел на часы и стал ждать.

Вскоре послышался надсадный храп. Прошло всего несколько минут, и дыхание женщины превратилось в безобразное громкое мычание. Она дышала все тяжелее, медикаменты атаковали ее мозг, центральная нервная система утратила способность управлять мышцами. Надрывные вдохи и выдохи сменились жутким прерывистым хрипом.

Потом наступила тишина.

Агент проверил пульс на запястье и шее женщины.

Еще пять минут ушло на устранение последних следов своего присутствия. Он повсюду разбросал медикаменты, кинув несколько таблеток на грязный пол.

Если раньше не завоняет, найдут недели через две, когда наступит время платить за квартиру.

Глава 13

Магазинчик под названием «Рюмёр» находился близ Палм-авеню в Норс-Бич. Его владелице, Ванде Пейс, в свое время пришла в голову необычная идея — и теперь магазин продавал древние иноземные чернильницы и коллекции курьезных фотографий. Три самых крупных комплекта были собраны по задворкам и блошиным рынкам Каира, Гонконга и Мехико.

Несколько лет назад Ванда купила у известного местного адвоката пачку фотографий из Пекина. Адвоката убили прежде, чем он успел передать фотографии. Фейн в то время еще работал в УОР и вел следствие по делу адвоката, не связанное с убийством. Мартен помог Ванде доказать непричастность к преступлению и отделить фотографии от наследного имущества.

— Давненько не виделись, — с улыбкой заметила Ванда, впуская гостя во внутренние покои.

Фейн нырнул в облако аромата гардений, окружавшее Ванду, куда бы она ни шла, и чмокнул в щеку.

— Я очень признателен за услугу. Такси будет здесь с минуты на минуту.

Ванда достигла той неопределенной поры в жизни, когда зрелость уже миновала, но возраст еще не бросался в глаза. Худая и бледная, она всегда носила элегантные платья полуспортивного покроя. Крашенные хной волосы небрежно зачесаны назад по моде 40-х годов прошлого века. Ванда Пейс перемещалась по комнатам с грациозной уверенностью женщины, которую не могли застигнуть врасплох никакие неожиданности.

Они прошли в гостиную, где Ванда разбирала на столе ввезенную из-за границы всякую всячину. Между столом и окном в клетке стиля ар деко тихо бормотали две лимонные канарейки. Тусклый свет с улицы смягчал силуэты чернильниц на узких, рядами тянувшихся вдоль стен стеклянных полках.

Напротив магазина, на улице, ведущей в деловую часть города, остановилось такси. Пассажирка расплатилась с водителем, открыла дверцу и вышла.

— О-о! Помилуй Бог, — сказала Ванда. — Она?

— Пунктуальна до минуты.

Васильковое трикотажное платье плотно облегало безупречное тело. Короткие волосы цвета оникса, карминные губы. Наклон улицы оказался слишком велик для шпилек. Лора не долго думая оперлась одной рукой на дверцу машины, другой сняла туфли, захлопнула дверцу и пересекла улицу босиком, держа обувь в руках. Ванда наблюдала за ней с нескрываемым восхищением.

Лора остановилась на тротуаре, надела туфли и переступила через порог.

Фейн сделал шаг навстречу.

— Таунсенд, — представился он.

Лора кивнула, осмотрелась. Она заметила Ванду, но Ванда, наклонив голову, увлеченно делала вид, что чем-то занята.

Мартен провел гостью в большую из двух задних комнат и закрыл дверь. Наряд Лоры выглядел продуманным до мелочей, но в данную минуту, очевидно, мало ее заботил. Очевидно, ухоженность просто стала для нее второй натурой, а мысли гостьи сейчас заняты другим. Страх брал верх над второй натурой.

— Вы очень быстро позвонили, — заметила Лора с оттенком подозрительности. Они сидели в старых деревянных конторских креслах в окружении коробок и ящиков. Женщина волновалась, но не робела.

— Мне сказали, что дело не терпит проволочек.

Лора кивнула, ее взгляд пробежал по собеседнику, схватывая мелочи.

— Что вам еще сказали?

— Вы вступили в связь с одним человеком и хотите ее прекратить.

Лора долго неотрывно смотрела на Фейна. Тот не торопил, ожидая, когда она сама перейдет к делу.

— Давайте сразу внесем ясность, — заговорила Лора. — Мне не нужен наемный убийца. Нападений с побоями тоже не надо. Я хочу, чтобы кто-нибудь побеседовал с этим типом по душам и он убрался бы из моей жизни подобру-поздорову.

— Ясно. Позвольте сначала объяснить, сколько это стоит. Если у вас не пропадет интерес, буду готов выслушать вашу историю.

Фейн разъяснил смысл соглашения с оплатой наличными. Суммы были достаточными, чтобы и соглашение, и его самого принимали всерьез. Гостья немедленно приняла условия и тут же перевела разговор на свои невзгоды.

В ее поведении странным образом смешивались практичность и нервозность. Она достаточно подробно обрисовала отношения с Креем, чтобы у Фейна не осталось никаких сомнений, почему именно она хочет порвать с ним как можно скорее.

Закончив рассказ, женщина извлекла из сумочки пузырек с аспирином и бросила в рот две таблетки.

— Как вы договариваетесь о встречах? — спросил Мартен.

— По-разному, — ответила Лора, проглатывая аспирин. — Это тоже часть игры. Он звонит. Мы условливаемся о времени и месте. Где-нибудь на стоянке я оставляю машину. Приходит такси. Водитель уже знает, куда меня везти. Все как у вас, — съязвила она.

— Где вы обычно встречаетесь?

— Снимаем дома, квартиры. Иногда в отелях, мотелях.

— Вы берете на встречи свой мобильный телефон?

— Нет. Он мне все уши прожужжал о глобальном местоопределении со спутников.

— Выходит, вы ни разу не приезжали на встречу на собственной машине?

— Ни разу. — Лора посмотрела с подозрением. — С какой стати мы это обсуждаем?

— Я не смогу помочь, не установив личность вашего любовника. Филлип Крей — подставное имя. Нам потребуется фотография, отпечатки пальцев — их в отличие от удостоверения или водительских прав невозможно подделать. Придется вам сходить на еще одну встречу — иначе такие улики не добыть.

— Послушайте, я его боюсь и не уверена, что мне хватит мужества встретиться с ним еще раз.

— Он вам угрожал?

— Нет.

— Включил «жесткого парня»?

— Это тут ни при чем.

— То есть вообще-то при чем?

— Какая разница? — ответила женщина, отводя глаза в сторону. Носок ее правой ноги начал слегка покачиваться. — Это совершенно не имеет отношения к делу.

— А что тогда имеет?

Вопрос вызвал у Лоры раздражение, но человек, нанимаемый избавить ее от Крея, понятное дело, имел право его задать.

— Я вам говорила об угадывании мыслей, — мучаясь от неловкости, сказала Лора. — Процесс вышел за рамки нормального. Какого черта, мне жутко! Я не о тех играх, в которые мы играем вместе, — эти-то не вышли из-под контроля. Я о тех, в которые играет он один.

Фигура Лоры выделялась на фоне полутемных стен кладовки, словно дизайнер решил оставить здесь светлое пятно и обвести его четкими линиями. Однако ей сейчас не хотелось быть на виду.

— Вы часто ему звоните?

— В последнее время да.

— Этому есть причина?

— Зачем вам знать?

— Вам придется вызвать его на встречу. Я должен четко представлять, как это отразится на его мыслях. Вдруг после вашего звонка у меня возникнут какие-нибудь осложнения?

Лора обдумывала предложение, не мигая и не сводя глаз с Мартена.

— Ну ладно. Ваша взяла.

Лора отвела взгляд и пожевала краешек нижней губы. Помимо ослепительной красоты ее лицо демонстрировало коллекцию необычной мимики.

Наконец она закатила глаза в ответ на какие-то свои мысли, обреченно вздохнула и повернулась к Фейну.

— Дело в том, что в последнее время мы… играли в ролевые игры. — Лора сделала заявление так, словно никаких дальнейших объяснений не требовалось.

— Ролевые игры? — Таунсенд в отличие от Фейна не мог знать о выводах психоаналитика, влечениях Лоры и странностях ее отношений с любовником.

Женщина бросила на него свирепый взгляд, досадуя, что вынуждена вдаваться в подробности.

— Знаете что… — По инерции резко вырвалось у нее, но она тут же умерила пыл, вспомнив, что пришла просить о помощи. — У меня есть определенные фантазии. И мы их разыгрываем. Ясно вам?

— Хорошо. Видите ли, вам придется рассказать, как это у вас происходит — естественно, без красочных подробностей, — от этого будут зависеть наши дальнейшие действия.

— Как происходит? — Лора кипела от негодования, но сдерживалась.

— Если мы допустим ошибку, Крей заподозрит неладное. Без вашей помощи мы наломаем дров.

Мартен предположил, что страх — главная причина колючего поведения Лоры. Крей засел в ее мыслях глубже, чем она готова признать.

— Ладно… Извините. Мне следовало сразу понять.

— Ничего. Мы просто разговариваем, пытаемся вместе сообразить, как быть дальше.

Лора кивнула, потупив глаза в некотором смущении от собственной бурной защитной реакции.

— Хорошо, — вздохнула она. Покачала головой, отказываясь верить.

Вскочила с кресла. Комната была набита ящиками, почти не оставлявшими свободного пространства, но женщина положительно не могла усидеть на месте. Она сделала несколько шагов туда-обратно. Васильковое платье струилось по телу, как вода.

Лора повернулась к Фейну, скрестив руки:

— Эти игры… раньше такими не были. Несколько недель назад я описала ему четыре фантазии. До каждой смачной подробности. Мы договорились, что он выберет один из сценариев, все заранее подготовит и скажет мне накануне встречи, какую фантазию будем разыгрывать. Наши постановки занимают весь вечер, иногда всю ночь.

— Ваш уговор еще в силе?

— Нет. Мы разыграли финальную фантазию на последней встрече.

— Сколько времени обычно проходило между встречами?

— «Обычно» — неподходящая характеристика для наших встреч. Чаще всего он звонил первым.

— Если позвоните сегодня сами, он что-нибудь заподозрит?

— Вряд ли. — Лора выставила бедро, прислонившись к ящику.

— Если предложите встретиться в общественном месте, как он это воспримет?

— Спросит почему.

— Значит, надо найти уважительную причину.

Лора кивнула.

— Когда вы собираетесь приступить к делу? — спросила она.

— Немедленно.

Женщина смерила Фейна взглядом, опустила руки перед собой и потерла основание ладони пальцами другой руки. Четкие линии фигуры, скульптурная прическа, ярко накрашенные губы. И мучительное беспокойство.

Вера описала Мартену эмоциональное состояние Лоры, ее поведение подсказывало, что женщина переживает колоссальный стресс. Похоже, Лора ближе к надлому, чем казалось. Как долго сможет она выдерживать такую нагрузку? Предсказать вряд ли получится, да и поделать Фейн ничего не мог. Кроме Лоры, он пока ни на кого не вышел.

Женщина вернулась в кресло и разгладила платье на коленях четкими, размеренными движениями.

— Попытаюсь объяснить еще раз, — сказала она неожиданно спокойным голосом. — Я закрутила роман с незнакомым человеком. Иногда становилось не по себе. Впрочем, за исключением последних встреч, наша связь никогда не бывала… жуткой.

Лора нервно повела плечами и длинной шеей.

— Я доверяла ему, считала, что он не перейдет определенные границы. Люди договариваются о таких вещах заранее, чтобы потом отпустить тормоза. Если нет остроты, то… к чему тогда все затевать?

Женщина настолько запуталась, что потеряла способность к осмысленным действиям. По непонятной причине Лора Ча не желала видеть реального положения дел. Фантазии легче поддавались управлению и умиротворяли больше, чем реальность. Вопрос «почему», похоже, давно перестал ее волновать.

— Но когда жутко… — сказала Лора и замолчала. То ли не смогла подыскать нужные слова, то ли потеряла нить рассуждений. — От жуткого подчас невозможно вернуться назад, к нормальному.

Глава 14

В наушнике Ромы послышался голос Либби:

— Внимание! Парень в кепке и бушлате только что свернул с Ломбард-стрит и вышел из-под деревьев на Хайд-стрит. Движется к южной стороне Гринвич-стрит, пересек Хайд-стрит, спускается на Гринвич-стрит по лестнице.

Рома отложила книгу, отметив место, где читала. Рома и Джон Бюхер сидели в фургоне наблюдения за три квартала от офиса Веры Лист. Напарница Фейна посмотрела на часы — без двадцати три утра.

Либби Мейн возглавляла группу наблюдения из трех человек, которую Рома нанимала, когда требовались люди со специальной подготовкой и навыками. Либби и два ее напарника, Рид и Марк, в прошлом служили в управлении по борьбе с наркотиками и понимали друг друга почти интуитивно, что ставило их на голову выше остальных групп наблюдения. Рома познакомилась с Либби через Джона Бюхера вскоре после приезда в Сан-Франциско, и они с самого начала почувствовали взаимную безотчетную симпатию и доверие.

— Что там у вас? — спросила Рома.

— Свернул на дорожку, обсаженную кустами, сбоку от лестницы. Так… Хорошо… Зашел в первый двор.

Рома и Джон ждали, глядя на один из двух видеомониторов техфургона. Первый монитор был поделен на секторы наблюдения, закрепленные за скрытыми камерами в рабочих помещениях Веры. Бюхер мог увеличить любой сектор на втором мониторе.

Рома взглянула на открытую на экране лэптопа спутниковую фотографию квартала, где находился офис Веры. Она представила себе, как объект наблюдения крадется через три двора, вдоль стены многоквартирного жилого дома, мимо фонтана и парковых скамеек, под аркой в высокой живой изгороди и заходит с фасада здания. Чтобы проникнуть внутрь, у него должна быть карточка доступа, к тому же придется подняться на крохотном медленном лифте.

Что-то он не торопится.

— Может, пустышка? — предположил Бюхер. — Ложная тревога?

— Все может быть.

Дверь приемной внезапно распахнулась.

Незваный гость, лицо которого было скрыто козырьком кепки, замер на месте, выжидая. Не на пару секунд — фигура застыла, как на фотографии, на целую минуту, две минуты, две с половиной…

— Прислушивается, — подумал вслух Бюхер.

— К чему?

— Скорее всего ждет, пока привыкнут глаза.

Наконец человек снял кепку, из под которой хлынули длинные волосы.

— Ну и ну, — сказала Рома.

— Черт меня побери!

Девушка повернулась и положила кепку на кресло рядом с дверью, расстегнула и сняла бушлат, перекинула его через ручку кресла.

Взломщица достала из джинсов и включила маленький фонарик. Луч пошарил по комнате, остановился на небольшом письменном столе. Девушка приблизилась к столу, запустила руку в чашку с леденцами, развернула лакомство. Конфета отправилась в рот, обертка — в карман.

— Сладкоежка, — заметил Бюхер.

Ночная гостья подошла к двери, ведущей в кабинет Веры Лист, и шагнула через порог.

Рома и Бюхер переключили внимание на три сектора наблюдения за кабинетом.

Девушка остановилась перед крупными окнами, выходящими во двор, и отдернула шторы.

— Фонарик не привлечет внимания — он светодиодный, вдобавок погода плохая, — сказал Бюхер. — Похоже на синий свет. Луч быстро рассеивается. Если не направлять прямо на окна, с улицы никто ничего не заметит.

Взломщица задержалась у окна, выглянула во двор. Опять бросалось в глаза явное несоответствие между ее намерениями и неторопливостью действий.

— Что она делает? — спросила Рома.

— Ничего. Чертовски ленивая воровка.

Девушка постояла еще немного и принялась бесцельно бродить по кабинету. Подошла к дивану и креслам, где Вера выслушивала пациентов, посидела в одном из кресел. Закинула ногу на ногу, подождала.

— Увеличь на втором, — попросила Рома.

Женское лицо заполнило второй монитор. Молодая, двадцать лет с небольшим.

— Латиноамериканка или афро? — спросила Рома.

— Трудно сказать.

Девушка перегнулась через диван, чтобы рассмотреть фотографию на стене. Обогнув второе кресло, подошла, светя фонариком перед собой, к столу Веры и села в кресло аналитика.

Взяла со стола несколько предметов, повертела в руках и вернула в точности на то же самое место. Выдвинула ящик стола, осмотрела содержимое, прочитала какие-то бумаги, аккуратно положила их назад, закрыла ящик.

Повернулась к компьютеру, включила питание.

— Наконец-то, — сказала Рома.

Взломщица сняла висевшую на шее флэшку, вставила ее в USB-порт и забарабанила по клавишам.

— Черт! — выругался Бюхер. — Профессионалка! Ведь сначала надо взломать защиту, пароли и все такое.

— И совершенно спокойна. Не тушуется.

Две пары глаз некоторое время наблюдали за девушкой.

Рома, не отрывая глаз от монитора, проговорила в микрофон:

— Кто-нибудь что-нибудь видит?

Голос Либби:

— На Хайд-стрит никого.

Рид:

— Ливенворт-стрит как вымерла.

Марк:

— На Филберт-стрит ни души.

Рома наклонилась к монитору. Скачивание данных, должно быть, началось, потому что гостья отодвинула кресло, на несколько секунд задержала взгляд на экране и вышла в приемную. Еще одна конфета отправилась в рот, еще одна обертка — в карман, после чего девушка вернулась в кабинет Веры.

— Завидное постоянство! — заметил Бюхер.

Девушка подошла к компьютеру, пробежала по клавишам и отсоединила флэшку. Прицепив флэшку к шнурку на шее, она выключила компьютер.

Рома заговорила в микрофон:

— Слушайте все, объект — не мужчина, а женщина. Наверное, будет возвращаться той же дорогой. Необходимо установить номер машины.

Взломщица повернулась и направилась к выходу.

Рома припала к монитору. Девушка, не мешкая, подошла к креслу у двери и взяла свой бушлат.

— Уходит, — сказала Рома в микрофон.

Визитерша взбила волосы, натянула кепку и закрыла за собой дверь.

— Покинула офис, — сказала Рома. — Осторожно. С ней, возможно, есть кто-нибудь еще.

С трех сторон квартала три наблюдателя синхронно сбросили мягкие туфли на резиновой подошве. На мокрой мостовой любая обувь производит чавкающий звук. Когда нужна тишина, ничто не сравнится с голыми пятками. «Топтуны» засунули туфли в карманы курток и поспешили скрыться в темноте.

Когда девушка спустилась по ступенькам из первого двора в тупик, Рид уже стоял под деревьями на верхней площадке лестницы, ведущей с Ливенворт-стрит на Гринвич-стрит. Девушка свернула на Хайд-стрит, Рид пошел следом.

Либби сбежала вниз по холму Хайд, упреждая объект наблюдения. Выйдя на Ломбард-стрит, она наискосок промчалась через открытый перекресток к группе деревьев на другой стороне улицы. Развернувшись, тут же нацелила, прислонив к стволу дерева, телеобъектив.

Марк быстро шел по соседней Филберт-стрит на случай, если объект вдруг изменит маршрут.

Рид следовал за девушкой по Хайд-стрит на расстоянии, делавшем его невидимым из-за тумана, но достаточно близко, чтобы различать звук шагов.

Та свернула налево на Ломбард-стрит.

Рид обогнул угол здания, на какое-то время не видя и неслыша объекта наблюдения. Снова прошелестели шаги, потом наступила тишина. Что-то царапнуло по металлу. Это девушка протиснулась между стоявшими у бордюра автомобилями. На расстоянии примерно трех машин открылась дверца. Свет в салоне не зажегся. Дверь захлопнулась.

Рид передал:

— Села в машину, оставленную на Ломбард-стрит, недалеко от перекрестка с Хайд-стрит, носом на восток.

Затем отступил на угол и спрятался за последним автомобилем.

Завелся двигатель, зажглись фары. Машина вырулила со стоянки и направилась прямо к перекрестку, где свернула налево, в сторону залива.

Когда автомобиль на мгновение оказался прямо перед ней, Либби сделала снимок номерного знака.

В техфургоне Рома и Бюхер приняли под диктовку Либби цифры и буквы номера. Рома тут же ввела их в поисковую форму заблаговременно открытой на экране веб-страницы. Через несколько секунд она знала имя владельца машины.

— Дело сделано, — сказала она. — Спасибо, ребята! До завтрашней связи!

Рома оставила сообщение на смартфоне Фейна в три двадцать восемь утра. Она уже направлялась домой, поэтому не стала вдаваться в подробности, дав лишь общий обзор событий и сообщив запрошенные сведения. Имя объекта — Селия Негри. Проживает в доме номер 1360, Помройт-стрит. Двадцать четыре года. Приводов в полицию не имеет.

— Нужно поспать пару часов, — сказала она в трубку. — Бюхер отправит тебе цифровой файл видеосъемки. Увидимся утром в десять тридцать.

Глава 15

Мартен Фейн дремал, то просыпаясь, то опять уплывая в сон, и ощущал за подкладкой дремоты убаюкивающий шум несущегося сквозь ночь автомобиля.

Ему семь лет, он в машине, один на заднем сиденье. Кантри-радио играет «Помоги мне прожить эту ночь». Впереди мама прильнула к отцу, папа держит руль и одной рукой обнимает маму. За окном, не отставая, бежит восковая техасская луна, то скользя над равниной, поросшей мескитовыми деревьями и кактусами, то пролетая над далекими темными силуэтами невысоких гор Кэддо.

Мама подпевает, ее голос едва слышен на фоне музыки. Папа что-то шепчет ей на ухо, та тихо смеется, целует его в шею. Мартену нравится наблюдать за родителями в такие минуты, их фигуры совсем близко, почти сливаются. Даже в свои семь лет он понимает, какая это красивая пара, как они молоды, как им весело жить. Мама, папа и он — самые счастливые люди на свете.

Мама оборачивается посмотреть на сына. Мартен притворяется спящим, видя сквозь ресницы размытый овал лица. Мама протягивает руку и треплет его по ноге мимолетным жестом. Как он ее любит!

Мать отворачивается, Мартен сонно наклоняет голову набок и переводит взгляд на луну, злодейку луну.

В салон машины ударяет свет фар встречного грузовика.

Мартен пришел в себя через три месяца. Он плакал. Во всей вселенной ничто не могло погасить его раскаяние: ведь в последнюю минуту он притворился спящим, не протянул маме в ответ руку. Такое раскаяние горше самого горького горя.

Господи!

Фейн посмотрел в темноту, уничтожившую границу между сном и реальностью, поднялся с постели, накинул халат и прошел по сводчатому коридору в кабинет.

Он страдал осознанными сновидениями — хотя некоторые полагали их даром свыше, — и именно с этого сна у него все и началось. Сам Фейн считал свои видения расстройством. Да и сон этот — вовсе не сон, а поразительно яркое воспоминание.

Целых девять лет после автокатастрофы Мартен был чужим самому себе, неприкаянным мальцом, чью память о первых семи годах жизни отняла восемнадцатиколесная фура, в клочья разорвавшая машину родителей. Остались лишь осколки воспоминаний о матери, о том, как он ее любил, скорее даже не память о реальном человеке, а острая ностальгия, которая сильнее самой памяти. Почти забытые голоса и лица сводили его с ума. Может быть, это всего лишь навязчивое желание? — временами спрашивал он себя. Столкновение впустило в сердце душевный голод и неприкаянность, а вместо воспоминаний оставило не поддающуюся описанию тоску — ее невозможно утолить, от нее некуда скрыться. Авария стала его родовой травмой. Другого прошлого у него не было.

Но Мартен знал, что это неправда, поэтому вырванный из жизни кусок прошлого не давал ему покоя. Вся биография родителей вместилась в несколько мгновений памяти-сновидения, и подрастающий мальчик провел немало времени, пытаясь отпустить от себя женщину, похлопавшую его по ноге в последние минуты своей жизни.

Фейн подошел к столу и налил воды из стеклянного графина. Опустился в кресло, подальше от света, и стал медленно пить.

В шестнадцать лет, откуда ни возьмись, появились потрясающе яркие осознанные сновидения. Каждую ночь детство, как паводок, проникало в сознание — сто ночей подряд. Разум жадно пил вернувшиеся назад воспоминания, словно от них зависела жизнь. Сцены были наполнены живыми подробностями, такими отчетливыми, пронзительными и желанными, что Мартен нередко просыпался в исступлении и не мог идти в школу.

Сон-явь уже давно ему не снился, а тут пришел опять. За объяснением далеко ходить не надо — Вера Лист упомянула скитания Элизы Керрин по приемным семьям. Даже сейчас, много лет спустя, Фейн вспоминал свои собственные приемные семьи со смесью благодарности и горечи.

Супружеская пара, у которой он жил, совершенно растерялась, когда Мартен начал видеть сны наяву. Они не могли взять в толк, что происходит. Люди они были хорошие, но то, что творилось с мальчиком, выбивало их из колеи, превращало жизнь в сущую пытку, и Мартен не стал обижаться, когда пара попросила службу защиты детей подыскать для него новую семью.

Мартен был не в силах перенести еще одну корчевку. Кроме того, он уже обрел свою семью — она вернулась к нему в сияющих снах-воспоминаниях. Ночью накануне перевода к другим приемным родителям Мартен сбежал. Ему было шестнадцать лет, и он ни на кого больше не полагался.

Городские огни подсвечивали плывущий туман, наполняя его матовой бледной мутью и оставляя от бугенвиллеи лишь переплетенный ажурный силуэт. Фейн, глядя на цветы, вспоминал первые годы вольной жизни.

Отчуждение прекратилось, начались поиски себя, которые могли закончиться очень плохо. По счастью, обошлось. Ему повезло, он выжил благодаря отчасти природной изворотливости, отчасти необъяснимой людской доброте. Фейн нередко размышлял, что в большей мере сделало его таким, каким он стал, — лишенное воспоминаний детство или отрочество, когда каждый шаг, каждое решение превращались в русскую рулетку.

Вопрос, конечно, неверен в принципе. Жизнь редко поддается делению на четкие промежутки. Теперь подобные вопросы его уже не волновали.

Мартен допил воду и поставил стакан на край стола. Надо бы поспать, но возвращаться в сон не хотелось. Читать или рассматривать фотоальбомы тоже. И только тут ему пришло в голову посмотреть на часы. Без восемнадцати минут четыре. Пожалуй, Рома со своей группой уже закончила работу в офисе Веры Лист и, возможно, отправила сообщение.

Вечером Фейн перевел смартфон на беззвучный режим и оставил на письменном столе. Он протянул руку, включил смартфон.

Девушка сработала, как всегда, на «отлично». Обещала прийти утром — это хорошо. Фейну нравилось, когда Рома была рядом. Она каким-то образом умела заполнить пустоту дома, и ее не хотелось отпускать.

Пора идти спать, хотя Рома сейчас, наверное, только-только добралась до постели… Господи, хватит уже думать.

Фейн применил старое средство, чтобы удержать поток мыслей: поискал глазами в полутьме что-нибудь такое, на чем можно было сосредоточить внимание, — форму, силуэт, тень. Взгляд остановился на кружевах бугенвиллей за окном. Надо подождать, пока в голову придет какая-нибудь случайная мысль.

Фейн вспомнил летние ночи и дом в холмистом районе Сан-Анхел в Мехико, где провел несколько месяцев своей новой неприкаянной, но вольной жизни. Он выбрал одну из ночей и принялся восстанавливать обстановку. Неспешно, размеренно, одну точную подробность за другой, вызвал в памяти образ: нарядный сад за высокими стенами, дорожки с тропическими растениями, фонтан, певчих птиц в клетках, колониальную архитектуру, каждую комнату и расцветку ее стен, картины, мебель. Вспомнил холодный каменный пол под босыми ступнями, серый полумрак внутренних покоев, мягкий шелест голосов, замученную тревогой хозяйку дома и черную изящную татуировку в виде виноградных лоз у основания ее спины.

Глава 16

— Я тут тебе принес кое-что, — сказал светловолосый мужчина, опуская на кровать рядом с обнаженным бедром Элизы небольшой сверток. Мужчина поднялся с постели, чтобы взять сверток с кресла, на котором висела одежда, и теперь вернулся назад. В свете лампы Элиза разглядела изумрудную фольгу и черный бант. — Вещица недорогая, — продолжал блондин, — но когда я увидел ее в магазинчике подарков, сразу же вспомнил о тебе.

— Почему?

— Не знаю. Просто вспомнил, и все.

Они сидели на кровати в викторианском доме на Буэна-Виста-авеню с видом на Хайт-стрит. За высокими окнами в темноте медленно плыли низкие тучи, иногда плотные, иногда полупрозрачные, на мгновения приоткрывая город под пластами тумана, наполненного зловещим, зыбким светом.

Элиза не притронулась к подарку; молча сидела на кровати, держа в руках бокал джина. Они приезжали сюда раньше, когда их роман только завязывался. В ясную погоду вид на сверкающий город простирался до самого залива.

Элиза потягивала джин и разглядывала сверток. Черная лента. Почему он подсунул подарок, пока она еще раздета? И так уже собирались одеваться. Не мог подождать всего несколько минут?

— Ну же, — сказал мужчина с улыбкой, однако Элиза не увидела счастливого предвкушения человека, ожидающего реакции на сюрприз. За улыбкой любовника стояла уверенность.

— Я лучше потом открою. Спасибо.

— Потом? Почему вдруг потом? Почему не сейчас?

— С какой стати ты купил мне подарок?

Мужчина нахмурился, озадаченный таким ответом, неожиданным сопротивлением.

— Слушай, это же мелочь. Ничего особенного.

Элиза отхлебнула джина, стараясь незаметно сглотнуть подкативший к горлу ком. Сегодня вечером они сразу же перешли к сексу. Она так сама захотела. Ей не терпелось заняться сексом и потому, что она испытывала в нем нужду, и потому, что секс давал возможность отключиться от мыслей. Их роман, как и все романы, не стоял на месте. Но привыкания к близости не произошло — отношения не утратили остроту. Острота все нарастала и нарастала.

— Я не хочу открывать прямо сейчас.

— Почему?

— Зачем ты повязал черную ленту?

Мужчина посмотрел на сверток, будто видел его впервые. Затем перевел взгляд на Элизу.

— Подарок заворачивали в магазине. Ленту выбирала продавщица.

— Это не ты попросил ее повязать черную?

Он медленно покачал головой:

— Нет…

Мужчина теперь внимательно следил за Элизой, словно ее поведение навело его на какие-то тревожные мысли. «Пытается просчитать мою реакцию, — подумала Элиза. — Нет уж!»

— Она, помнится, даже сказала, что черная лента элегантнее.

Элегантность подарка больше не привлекала Элизу. Подарок пробудил другие ассоциации. Переход случился так быстро, что разум не принимал иных объяснений. Элегантностью тут и не пахло!

— Я сначала оденусь, — сказала Элиза и опустила бокал.

— Ну что ты? — Мужчина одновременно и улыбался, и хмурился, на лице — легкое удивление. Его рука накрыла бедро Элизы.

Женщину передернуло. Несколько минут назад он был в ней, она сама желала совокупления и не испытывала никакого страха. Теперь же рука на бедре обжигала больше, чем во время секса.

— В чем дело? — спросил блондин.

Элиза и сама не смогла бы ответить на вопрос, но отчего-то улыбка любовника казалась ей неестественной. Почему нежность на его лице выглядит фальшивой? Шестое чувство подсказывало: тут что-то не так, но где доказательства?

Мужчина ласково взял бокал из рук Элизы и поставил его на столик с лампой. Он нагнулся за обернутой изумрудно-зеленой фольгой коробочкой с черной лентой и водрузил ее на обнаженный лобок своей любовницы.

Чем дольше Элиза смотрела на происходящее в новом свете, тем быстрее их обоюдная нагота превращалась в серьезную помеху. В отношениях между ними нагота всегда была естественным, даже несущественным делом. Всего несколько минут назад она не играла никакой роли.

Но сейчас тело мужчины вызывало отторжение, несло в себе грозный и даже враждебный подтекст. Элизе стало неловко от собственной наготы. Из символа физической близости обнаженность все больше превращалась в символ угнетения духа.

— Разверни, — сказал мужчина.

«Требует? Или поощряет?»

Элиза взвесила коробочку на ладони — не такая уж легкая. Женщина осторожно потянула за черную ленту — та змейкой скользнула на пол. Под изумрудной фольгой оказалась белая коробочка, обертка отправилась на пол вслед за лентой. Элиза открыла коробочку, развернула тонкую, жесткую белую бумагу и вынула из гнезда маленького зеленого стеклянного голубя, безупречно красивого, сверкающего.

Голубь ненадолго задержался в дрожащих ладонях — Элиза упала в обморок.

Очнулась она, лежа лицом вниз, рука подмята под себя, нога неудобно вывернута. Когда в голове прояснилось, Элиза поняла, что прошло совсем немного времени. Ее упавшее на пол тело бесцеремонно сгребли и свалили на постель. Элиза все еще была обнаженной. Любовник и не подумал протереть ей лицо влажной салфеткой, прикрыть наготу, перевернуть тело на спину или выпрямить конечности.

Женщина медленно высвободила руку, распрямила ноги, перевернулась. Керн одевался, стоя к постели спиной. Элиза наблюдала за ним, чувствуя наплывающую тошноту. Из горла вырвался кашель.

— Ты упала в обморок, — констатировал Керн, заправляя рубашку в брюки.

Элиза собралась с силами и села на кровати, спустив ноги на пол. Что за предмет под ногами? Хрустальный голубь! Коробка и оберточная бумага валялись рядом на полу. Даже в тумане не совсем вернувшегося сознания Элизу передернуло от черствого презрения, сквозившего в мелких ранящих жестах.

Она встала, осторожно выпрямила спину и прошла в туалет, прикрыв за собой дверь. Умылась, села на унитаз. Потом, включив теплую воду, обтерлась мягкой губкой.

Когда Элиза пришла назад, Керн уже завязывал шнурки. Она встала у кресла с вещами и тоже начала одеваться. Любовник молча наблюдал за ней со своего места. Он заговорил, только когда Элиза села, чтобы надеть колготки:

— Итак, в чем дело?

Вопрос получился дежурным, лишенным реальной заинтересованности и тем более участия. Новообретенная бесстрастность любовника смутила Элизу.

— Дело в тебе, — сказала она, глядя на Керна поверх поднятой ноги, на которую натягивала колготки.

Тот ничего не ответил. Видимо, не собирался развивать тему. Интересно почему. Это на него не похоже. Раньше обязательно проявил бы любопытство. Откуда взялось такое безразличие?

Продолжая одеваться, Элиза намеренно не нарушала молчания. Закончив, она подошла к зеркалу и причесала густые волосы. Керн следил за ней, не поднимаясь с кресла.

До этого мгновения в голове еще стояла вызванная обмороком путаница, внимание работало вполсилы. Вид любовника в зеркале заставил Элизу вздрогнуть, словно отражение вдруг выдало его истинную сущность. Почему-то лицо Керна показалось ей крайне зловещим. Элизу внезапно охватило сильное желание обернуться — из опасения, что партнер может сделать за ее спиной что-то такое, чего нельзя увидеть в зеркале. Собрав в кулак всю силу воли, Элиза сосредоточилась на прическе, не выдавая страха.

Кое-как она закончила причесываться и, не глядя на Керна, вернулась к кровати. Сев, надела туфли с высокими каблуками.

— Тебе все равно? — спросила она.

— В прошлый раз ты просила оставить твои мозги в покое.

Элиза наконец подняла глаза. Столь фальшивый ответ граничил с садизмом. Керн только что бесцеремонно влез ей в мозги. Стеклянный голубь явился прямиком из воспоминания о самом черном дне ее жизни, воспоминания, разъедающего душу, как психогенная отрава.

Не один месяц Керн прощупывал, присматривался, старался угадать ее мысли и проникнуть в сердце. В какой-то момент Элизу начал мучать безотчетный страх, вызванный иррациональной идеей, — а не общий ли у них разум? Керн не мог не знать, какой сокрушительный эффект произведет на нее подарок, и реакция не вызвала у него удивления. Для него ее обморок — подтверждение, что все идет по плану.

Их взгляды скрестились, и с холодящим приступом тошноты в Элизе начало расти понимание страшной истины. Он проник в ее мысли так глубоко, что нужда в дальнейшем прощупывании уже отпала. Керн мог в любой момент сунуть руку ей в душу и потянуть за нити, из которых соткано ее сознание. Открывшееся ей пренебрежение было вызвано вовсе не безразличием, а чувством удовлетворения, леденящим душу самодовольством.

Среда

Глава 17

Мартен съездил позавтракать в кафе «У Розы» и к половине девятого вернулся в кабинет. Файл от Бюхера уже дожидался его в почте.

Когда позвонили в дверь, Фейн успел просмотреть видеозапись наблюдения три раза. Он взглянул на утопленные в китайском комоде мониторы системы безопасности. Во дворике с пальмами стояла Рома. Фейн нажал кнопку домофона.

Рома вошла в кабинет со стаканчиком кофе и пакетиком пирожных в руках. Девушка подошла к оттоманке перед диваном и хотела опустить гостинцы на поднос из черного дерева, но тот был занят фотоальбомами.

— Новых альбомов прикупил? Портреты?

— Да так, по мелочи.

Рома отправила альбомы на диван и принялась перекладывать угощение на поднос, с сосредоточенным любопытством поглядывая на хозяина дома. Кабинет утопал в утреннем свете, падавшем из арочного окна с видом на залив. Окно выходило на веранду и занимало почти всю стену.

— Зациклился ты, — сказала Рома. — Я о фотографиях.

— Допускаю.

Последние полтора года Фейн и Рома немало времени проводили в компании друг друга. Хотя их знакомство длилось не один год, совместная работа началась только после переезда Ромы в Сан-Франциско.

Во многих отношениях они все еще притирались, привыкали, однако былая натянутость прошла. Им удалось нащупать правильный тон, и взаимопонимание улучшалось с каждым днем. Это было здорово, потому что взаимодействовать поначалу пришлось в тяжких обстоятельствах.

Рома не успела проработать с Фейном и года, как умерла Дана. Из Мартена тогда словно вынули стержень, и Роме пришлось очень нелегко. Всего за девять месяцев до этого в Колумбии зверски убили ее собственную семью, на моральную поддержку другого человека у девушки просто не оставалось сил. В какой-нибудь сентиментальной киноленте герой и героиня принялись бы утешать друг друга: моя печаль — твоя печаль, участие-сочувствие и все такое. В реальной жизни все было иначе.

Положа руку на сердце Фейн не мог вспомнить, как им удалось выкарабкаться. Каждый переживал свою боль в себе, по отдельности, но одновременно с другим — они боролись если не сообща, то по крайней мере бок о бок. В итоге между ними возникла особая связь, великого смысла которой они пока еще и сами не могли четко осознать.

Мартен постепенно привык к мысли, что Даны больше нет, однако ему до сих пор казалось, что она где-то рядом. Он ошалело пытался обмануть собственный разум. Не следуя никакой системе и не в силах объяснить, к чему он стремился, Фейн попросту упрямо двигался в направлении одному ему понятной точки равновесия. В конце концов он научился спать без кошмаров и просыпаться без приступов уныния.

И все это время Рома находилась рядом. Они привыкли уважать чужую скорбь, отходить в сторону, когда чувство потери становилось невыносимым и возникала потребность побыть одному. А если переносить одиночество больше не оставалось сил, боль смягчало присутствие друга, носившего в душе такое же страдание.

И тем не менее в последние несколько месяцев их отношения начали робко меняться. То, внезапно ломая устоявшееся табу, заходил разговор на личную для другого тему, то в случайном замечании проскальзывало тонкое понимание того, что их объединяло. Как бы Фейн и Рома ни осторожничали, их отношения развивались, доверие между ними росло, и вместе с ним усиливалось взаимное притяжение.

Слова Ромы насчет зацикленности Мартена на фотографиях как раз были одним из таких замечаний. Рома сразу догадалась, насколько далеко зашла одержимость партнера, хотя тот никогда с ней ничего подобного не обсуждал. Точное определение Ромы стало очередным шажком к сближению.

Фейн на пару мгновений задержал взгляд на гостье, сделал мысленную зарубку и перешел к делу.

Он пересказал Роме все, что недавно услышал от Веры об Элизе Керрин и Лоре Ча, а напоследок изложил свой собственный послеобеденный разговор с Лорой.

Мартен с привычным интересом наблюдал за тем, как Рома поглощает новости. Он дорожил ее мнением и уделял внимание не только словам. Выражение лица и жесты девушки становились раскованными, она не пыталась скрывать язык тела в компании друга.

Если Рома не играла какую-нибудь роль — а она умела делать это с отменной правдоподобностью, — то обычно пребывала в состоянии сдержанного внимания, за которое незнакомые с ней люди могли бы окрестить ее Снежной королевой. Однако прозвище плохо вязалось со смуглой черноглазой ролой — так страстные колумбийцы называли женщин из Боготы. В сердце Ромы не было ни крохи льда. В нем тлел жар. Из-за этого она чуть пережимала с напускной холодностью, словно предупреждая: «Слишком близко не подходить — обожжет».

Пересказывая беседы с Верой о Лоре и самой Лорой, Фейн постарался в точности воспроизвести слова пациентки, которой хорошо удалось выразить чувство нарастающего беспокойства.

Когда он умолк, Рома кивнула, переваривая и расставляя по полочкам новые сведения. Она не торопилась с выводами.

— По всем данным выходит, что наш ловелас — типичный паскудник, — сказала Рома. — Его действия — интеллектуальный вариант хватания женщин за мягкие места в переполненной электричке.

— Хорошее сравнение.

— Пусть он вращается в высших кругах общества, но накручивать мозги женщине, чтобы та раздвинула ноги, — просто мерзость.

— Со слов Веры, он не гонится за плотскими удовольствиями.

— Он и с Элизой играет в эти игры? Или только с Лорой Ча?

— Кажется, кое-что из своего репертуара он применяет к Элизе тоже. Но могу поспорить — с ней он ведет себя по-другому.

Фейн сел в кресло напротив Ромы и сложил руки на груди.

— Мы, похоже, имеем дело с наемницей, — сказал он, резко меняя тему. — Я имею в виду Селию Негри.

— И что из этого следует? — спросила Рома, разбираясь с пирожными. Глаза девушки чуть припухли от недосыпа.

— А ты как думаешь?

— Ну-у… — Она отхлебнула кофе. — Он осторожничает. Не чурается тратить время на обучение дилетанта, лишь бы не рисковать самому. По-видимому, хорошо ей платит и наверняка снабдил документами на другое имя.

— Селия, возможно, не единственный наемник.

— Чтобы не докумекала, что в файлах?

— Именно. Когда наемные агенты знают слишком много, они вместо укрепления безопасности усугубляют риск.

Рома опустила пирожное, от которого хотела было откусить, и стряхнула с пальцев крошки.

— Тогда возникает серьезный вопрос, — заметила она.

Мартен кивнул:

— Сколько у него было таких наемников? И что случилось с остальными?

— Зная, к чему те получили доступ, он вряд ли отпустил их на все четыре стороны.

— Это уж точно. Такая операция требует большой подготовки, времени и денег. Я согласен с Верой: мы видим лишь верхушку айсберга.

Пока Рома, водя пальцем по тарелке, собирала крошки в маленькую кучку, Фейну позвонил Бобби Нобл.

— Доброе утро, Бобби! Включаю громкую связь. Рома у меня.

— Привет, крошка, — откликнулся Нобл. — Короче, по жизни Ричард Ча и Джеффри Керрин, похоже, совершенно не пересекаются.

— Шутник. — Фейн взглянул на Рому.

— Я ничего не накопал, хотя искал с большим охватом. Эти двое живут в разных галактиках. Их ровным счетом ничего не связывает — ни кредитные учреждения, ни коммерческие ассоциации, ни знакомые знакомых.

Фейн был искренне удивлен. Хотя Вера настаивала, что пациентки совершенно не знают друг друга, он был почти уверен: какая-то связь должна существовать хотя бы между их мужьями.

— По крайней мере с первой попытки ничего не нашел, — сказал Нобл. — Если появятся сильные подозрения, буду копать глубже.

— Неужели совсем ничего?

— Я правду говорю, Мартен. Пришлю тебе зашифрованную копию отчета.

— А то, что Ча делает деньги на программном обеспечении, — это хоть верно?

— Верно. На патентах. В этой сфере любят судиться. Вопросы лицензирования, нарушения патентных прав, перекрестные иски. Он держит портфель патентов — не хухры-мухры. Ча получил степень по юриспруденции и бизнесу в Стэнфорде, так что вся эта мутотень как раз по нему.

— Ладно. А что есть на Керрина?

— Я искал нестандартные предприятия — либо с бешеной прибыльностью, либо прожирающие деньги. Короче, достойные его личного внимания.

Обнаружил только две такие компании. По разряду получения бешеной прибыли выступает «Керрин интернэшнл трейдинг компани» со штаб-квартирой в Сан-Франциско. Глобальные перевозки грузов, очень доходное предприятие. Полдюжины филиалов по всему миру — в Индонезии, Китае, Европе, Латинской Америке. Компания переживает бум.

Из категории убыточных серьезно пованивает только интернет-фирма в Менло-Парк. Еще один квартал в том же духе, и Керрин ее отцепит. Но это капля в море. Короче, никаких сигналов тревоги, — подытожил Нобл.

— Спасибо, Бобби, — поблагодарил Фейн. — Потом созвонимся.

— Кто бы мог подумать, — сухо заметила Рома. — Ты все еще считаешь, что Элиза всем делится с Лорой?

— Нет. Но это значит, что Вера нам тоже не все говорит. Ясное дело, в ее состоянии иначе нельзя, вот она и стережет секреты.

Рома доела пирожное и задумалась, играя крошками. Лицо отражало напряженную работу мысли. Слегка нахмуренные брови привлекали Фейна не меньше, чем изящные очертания длинных ног.

— По-моему, стоит обратить внимание на два момента, — произнесла Рома. — Во-первых, Селия Негри. Если ее попросту наняли выполнить работу, значит, у нее не должно быть личной заинтересованности. Раз повелась на деньги, можно перевербовать, и чем раньше мы на нее выйдем, тем лучше. Во-вторых, Вере придется расколоться. Понятно, что она хочет сохранить тайну, но нам тоже нужно дело делать. Пора ее прижать. А в-третьих…

Рома редко взвешивала лишь одну альтернативу. Ее интеллект привычно различал множество вариантов развития событий, ей не стоило большого труда находить «колесо в колесе».^[13] В мире Фейна, где сложность выступала непременным условием любой задачи, Роме не было цены.

— Я хорошо помню Боготу. Там все шпионили друг за другом — военные, военизированные формирования, РВСК,^[14] наркополиция, НОА,^[15] национальная полиция, наркокартели, эскадроны смерти, политики, контрабандисты… Эти ребята постоянно проводили какие-нибудь операции. Иногда мы на них случайно натыкались и попадали в кошмарные заварухи.

Рома посмотрела собеседнику в глаза и постучала ногтем по деревянному подносу.

— У меня сейчас такое же ощущение, Мартен, — как будто мы наткнулись на чью-то операцию.

Фейн кивнул:

— Согласен. Если это отголоски чего-то подобного, то…

Он тряхнул головой и поднялся. Сунув руки в карманы, подошел к застекленным дверям на веранду, посмотрел на остров Ангела. Солнце пробивалось сквозь облака и кропило светом белые паруса, сновавшие по заливу.

Он открыл двери и вышел наружу. Бугенвиллеи, обвившиеся вокруг веранды, вспыхивали на солнце неоновым багрянцем.

За спиной послышались шаги. Рома тоже вышла на веранду, остановилась рядом.

— Давай-ка за дело, — сказал Мартен. — Созвонись со своими людьми, найми их для начала на две недели. Продолжай стационарное наблюдение за офисом. Бюхер «жучков» не обнаружил, значит, объект черпает всю информацию из записей Веры. Это уже хорошо.

— Будем надеяться, «наружка» что-нибудь засечет, — ответила Рома. — А пока прощупаем Селию Негри.

Девушка потянулась и сорвала пурпурный цветок бугенвиллеи. По ходу ее рука скользнула по руке Фейна. Она не попыталась отодвинуться — сохранила прежнюю позу, вертя в пальцах хрупкий цветок. Мартен и Рома неожиданно почувствовали, насколько они стали близки.

— Похоже, работает профессионал, — сказал Мартен. — Конечно, за ним может стоять какая-нибудь фирма, но использование навыков ради личной корысти тоже нельзя исключать. В любом случае операцию он начал не вчера, и, видимо, для сомнений в собственной безопасности у него пока не было оснований. Пообвыкся, успокоился.

— Нам же будет легче работать, — заметила Рома.

Они смотрели с веранды на сверкающий в солнечных лучах залив под ногами. Однако их общие мысли были отнюдь не солнечными, и это больше роднило, чем разъединяло.

Глава 18

Светловолосый агент сидел за длинным стеклянным столом в гостиной своего дома у самого обрыва над пляжем Чайна-Бич. Дандженесский краб казался таким вкусным, словно мужчину не кормили несколько дней. Жуя, он смотрел сквозь стеклянную стену на знакомую всему миру оранжевую громадину Золотых Ворот. Под фермой моста, поднимая волну, в океан выходило грузовое судно.

Дом стоял на Си-Клифф-авеню. Официальный владелец числился в Нассау, на Багамах. Скупая обстановка. Агент въехал сюда восемь месяцев назад, и у него не было ни времени, ни настроения возиться с мебелью.

Дожевывая, он встал, обошел вокруг стола и вытер руки льняной салфеткой. Снова сел, подключил флэшку к ноутбуку «Вайо». Открыл список досье Веры Лист, снял защиту и вывел файлы Элизы и Лоры в два отдельных окна.

Он собрал полный комплект материалов на обеих кандидаток — итоги почти двухлетней работы Веры с Элизой и полугодовых встреч с Лорой. Он получил доступ и к медицинским данным, и к дневнику Веры, которому она доверяла личные мысли, наблюдения о пациентах и о ходе анализа.

Не все психоаналитики ведут дневники, а те, что ведут, часто не придерживаются определенной системы. Некоторые строчат скорописью, помечая лишь тезисы на будущее.

Вера же относилась к той редкой породе людей, которым личные записи помогали навести порядок в мыслях. Ее заметки о пациентах походили на маленькие очерки, передавали спонтанные догадки во время сеансов и общий аналитический фон. Не записи, а хроники мрачных раздумий.

Агент всю жизнь занимался анализом внутреннего мира других людей, учился влиять на ход их мыслей так, чтобы потом управлять поведением. Каждый допрос — вязкая череда наблюдений, оценок, проработки стимулов. В ход шли тончайшие инструменты, всякого рода уловки и хитрости. Изучению подвергался любой изъян в системе психологической защиты допрашиваемого.

Вера собрала столь цельные и подробные сведения, что агент мог сэкономить множество часов проб и ошибок и с ходу перейти к триггерам^[16] — самой уязвимой части внутреннего мира любого человека. За последние девять месяцев он невероятно далеко продвинулся в области психологических манипуляций. А сверх того еще и получал безумное удовольствие от секса.

Теперь агент вплотную подошел к самому главному, к тому, что Бритте Уэстон пришлось навязывать силой. Бритта была первой среди пациентов Веры, кого он выбрал в подопытные кролики. Проводя эксперимент с Бриттой, блондин хотел выяснить, удастся ли повторить и закрепить успехи, которых он достиг на допросах в пустыне.

Бритта чуть не сорвалась с крючка, агенту не хватило тонкости. Он заторопился, надергал сведений из рабочих записей аналитика и пустил их в ход, толкая кандидатку в спину. Бритта так и не догадалась, что он прочитал ее досье. Предполагалось, что она сломается под нажимом; вместо этого она только психанула. Раз, и все! За один вечер.

Оставался лишь один выход — устроить ей самоубийство. В досье на Бритту мало что наводило на мысль о самоубийстве. Действовать пришлось в такой спешке, что полиция могла и не купиться на эту лажу. Дело поручили расследовать двум дундукам из отдела убийств. Те рассудили просто: ходила к психоаналитику? Ага! Значит, ненормальная. Самоубийство в их глазах выглядело логично. Агенту откровенно повезло.

Сейчас заветная цель уже близка, но положение остается деликатным. Подтолкни слишком сильно, излишне поторопи — получится неприятный сюрприз, как с Бриттой Уэстон. А если не подталкивать совсем — рассосется накопленный стресс, пропадет задел. И все-таки прогресс налицо. Метод работал. Блондин прикинул, что, если действовать крайне аккуратно, Лора Ча должна созреть всего через одну-две встречи.

На стеклянном столе завибрировал мобильник. Агент некоторое время наблюдал конвульсии мягко елозившего по гладкой поверхности телефона, прежде чем ответить на звонок.

— Дженни Кокс говорит, — послышался неуверенный женский голос. — Я туда попала?

— Что там у вас?

— В ваш дом в Милл-Вэлли приезжала какая-то женщина.

Дженни остановилась, ожидая хоть какой-нибудь реакции.

— Понятно, — сказал человек. — И что?..

— Она спрашивала, здесь ли живет Филлип Крей.

Новость против ожиданий застала агента врасплох.

Он с самого начала вел себя крайне осторожно. Если учесть, какое положение занимали его жертвы, преследуя их, агент рисковал собственной жизнью. Телефонный звонок от Дженни Кокс — один из элементов защитной системы. Сам факт звонка говорил, что система — своего рода «растяжка» — сработала как положено.

С другой стороны, звонок означал, что он где-то прокололся. В мозаике личной защиты расшатался и выпал маленький камешек.

Еще не задав вопрос, светловолосый уже знал ответ.

— Кто она?

— Не представилась. Азиатка. Очень красивая. На вид лет тридцать.

Агент дал отбой и замер в неподвижности, глядя невидящим взглядом на экран компьютера. Будь текст написан иероглифами, он бы сейчас не заметил, полностью сосредоточившись на переоценке трех важных эпизодов. Неужели на последней встрече с Элизой и Лорой он опять перегнул палку? Неужели опять повторил те же ошибки, что с Бриттой Уэстон? Как это могло случиться?

Не хотелось верить, что почва уходит из-под ног, но факты — упрямая вещь.

Сначала три дня назад, когда они были в Кастро, он проснулся и заметил, что Лора роется в его бумажнике. Та вдруг заторопилась домой, что-то лепетала про мужа и обязательства.

Агента удивила наглость, с которой Лора пыталась втирать ему очки. Сомневаться не приходилось — в голосе Лоры звучала неловкость. У нее же мозги набекрень, откуда там взялась неловкость? Нет, не может быть. Тем более в такой ситуации. Лора нервнобольная, но не нервная.

А вчера вечером сюрприз преподнесла Элиза. Агент думал, что спланировал ход с точным эмоциональным расчетом, с правильной дозой неожиданности, проницательности и угрозы. Однако Элиза отреагировала совсем не так, как он надеялся. Сначала он неверно истолковал ее реакцию, а потом, когда понял, что все идет наперекосяк, вышел из себя. Черт! Вся затея псу под хвост!

«Значит, Лора явилась в Милл-Вэлли… Опасное любопытство. Вот тварь! В нашем деле достаточно недооценить случайное замечание, безобидное происшествие — и можно жестоко поплатиться. А тут недооценка целых трех происшествий в течение нескольких дней… это же смерти подобно!»

Выводы? Возникли серьезные трудности, а время на исходе. Ему дали единственную возможность доказать, на что он способен. Второй не дадут.

Агент быстро наметил следующий шаг. Сеанс Лоры с психоаналитиком состоялся день назад, сеанс Элизы назначен на сегодня. Наверняка женщины расскажут о тревожных эпизодах последних встреч с любовником. Необходимо срочно узнать, о чем они говорили, не откладывая до следующей недели.

В голове крутились недобрые предчувствия. Черт! Если сложить все одно к одному, получалась тревожная картина. Надо позвонить Селии Негри и отправить ее в офис Веры Лист сегодня же ночью, после сеанса с Элизой. По графику, визит Селии в офис намечался только на следующую неделю. Ничего, пусть сходит прямо сейчас. За деньги согласится.

Глава 19

Мартен попытался связаться с Верой, когда часы показывали почти одиннадцать утра. Та перезвонила только в полдвенадцатого.

— Извините. Вела прием.

— Я хотел бы показать вам видеосъемку, сделанную вчера ночью. Можно подъехать?

— Только не в офис. Сейчас я нахожусь у эспланады, в районе Грин-стрит и Юнион-стрит. Мы могли бы увидеться где-нибудь поблизости?

— Вы в пяти минутах от моего дома.

Мартен встретил гостью у парадных дверей. На ней было прямое черное платье без рукавов и воротника, плавно переходящее на уровне груди в белое. Собранные в узел на затылке черные волосы открывали небольшие овальные сережки из оникса, оправленного в филигранное серебро.

— Видео не слишком длинное, — сказал Фейн, пока они шли по коридору. — Примерно семнадцать минут.

Он предложил женщине кресло за своим письменным столом и щелкнул на ссылке в сообщении Бюхера. Пока Вера смотрела на немые сцены, происходившие в ее офисе всего несколько часов назад, Мартен следил за ее лицом. На нем отражалась острая сосредоточенность. Выпрямив спину, Вера наблюдала, как Селия Негри ест ее конфеты, роется в ящиках ее стола, трогает ее личные вещи.

Когда видео закончилось, гостья лишь покачала головой.

— Что это было? — спросила она.

Мартен ожидал взрыва негодования. Люди нередко приходят в бешенство, наблюдая, как незваные гости вторгаются в их личный мир. Но Вера всего лишь пыталась разобраться в том, что увидела.

— Взломщицу зовут Селия Негри. Вам это имя что-либо говорит?

— Нет.

Мартен поделился с Верой скудными сведениями о Селии и своими догадками о целях ее визита. Женщина внимательно слушала, подавляя тревогу.

Она напряглась, только когда речь пошла о методах работы соблазнителя ее пациенток — изощренных мерах безопасности с Лорой и Элизой, многочисленных фальшивых именах, использовании Селии Негри в качестве наемного агента во избежание личного риска.

— Его тоже кто-то нанял?

— Не знаю. Не исключено, что он действует сам по себе. В любом случае ситуация, похоже, серьезнее, чем мы поначалу предполагали.

Если здесь работает профессионал и в руки ему попала столь конфиденциальная информация, объяснил Фейн, им придется проявлять максимум осторожности, в то же время действуя на опережение.

Мартен не сомневался, что Вера прекрасно сознает: обстановка изменилась и требует иного подхода.

Он рассказал ей о беседе с Лорой, отметив, что на нее, если понадобится, можно положиться. Но прежде чем принимать решение о дальнейших действиях, Мартен все равно хотел встретиться с Элизой.

— Элиза будет у меня на приеме через несколько часов, — сказала Вера. — Попробую вас свести. Что-нибудь придумаю, как с Лорой.

— Отлично, — сказал Мартен. Он колебался. — Послушайте, я хорошо понимаю — вам не полагается раскрывать сведения о ваших подопечных. Но имейте в виду: придерживая информацию, вы можете ненароком скрыть от меня что-нибудь такое, без чего моя помощь окажется неэффективной.

Мартен не знал, как иначе помочь Вере выбраться из безвыходного положения. Чем больше она скрывала от него информацию о пациентах из разумных опасений за тайну их личной жизни, тем больше препятствий нагромождала на пути решения собственных проблем.

Вера не знала, куда девать глаза, и переводила взгляд с одной стоявшей на столе фотографии на другую. Обнаружив модель «гурона» на подставке, она посмотрела на Фейна и задумчиво кивнула:

— Понятно. Я и сама думала об этом. Но все равно не знаю, что делать.

— Я не смогу помочь вам, не установив, кто этот тип, а пациентки — ключ к его опознанию.

Аналитик лишь молча глядела на Фейна. Прямая, как шомпол, осанка и твердость в чертах лица не могли скрыть того факта, что Вера стояла на грани вынужденной капитуляции. Фейн ей искренне сочувствовал. Несмотря на всяческие предупреждения и осторожные намеки во время их первой встречи в «Стаффорде», ничто не могло подготовить женщину к неуклонно надвигавшемуся моменту, когда от нее потребуется поступиться профессиональной этикой.

Хмурый взгляд стал мягче, уголок рта начал подрагивать — Вера боролась в душе с неизбежным решением.

— Господи, — сказала она наконец, вновь скользнув глазами по предметам, стоящим на столе.

Мартен следил за Верой, представляя, как мечется ее разум, все еще не в силах сделать окончательный выбор.

— Ваш отец был летчиком? — спросила она, кивнув на модель самолета.

— Нет.

— Вы сами летчик?

— Трудно поверить?

— Ну-у… нет. Я даже не знаю, почему это меня удивило.

— Эта модель выглядит лучше, чем старый «бичкрафт», на котором я летал.

— Должно быть, в другой жизни?

— Когда мне было шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, девятнадцать лет.

Скептическая улыбка.

— Да ладно вам…

— Хорошо. Краткая биография: родители погибли в автокатастрофе в Техасе, когда мне было семь. Потом приемные семьи. Много семей. Сам себе хозяин с шестнадцати. Устроился помощником механика на аэродроме близ Сан-Анджело. Один старый пилот сельхозавиации научил меня летать. Получил права. В один прекрасный день очутился в Эль-Пасо, где попал в мутную контору по транспортным перевозкам всякой всячины через границу в оба конца.

Я был молод и нагл. Умел летать прямо над кустами, избегать радаров, садиться ночью на воду в Мексиканском заливе, на Карибах, в Тихом океане. Я понятия не имел, какие грузы вожу, и внушал себе, что с меня взятки гладки. С летчика, мол, нечего спросить. Такой вот глупый был.

Однажды ко мне подвалил какой-то скользкий тип и сказал, что у него есть C-12F «Гурон». — Мартен кивнул в сторону модели. — Не хватает только пилота. С этого дня я почти три года летал из Штатов в разные точки Латинской Америки. Безо всякой передышки — мне нравилось. Тип этот почти всегда летал со мной. Я и тут не задавал лишних вопросов. Крутым себясчитал.

— Но в конце концов вы оказались на стороне закона. Как это случилось?

Фейн улыбнулся:

— Скользкий тип со временем стал другом. По годам он не мог бы заменить мне отца, скорее был похож на беспутного старшего брата. Чем он занимался — неясно, но точно не наркотиками. Я не совал нос куда не следовало, однако все-таки присматривался. Парень работал по-крупному, меня это впечатляло.

Прошло несколько лет. Однажды он приехал на аэродром в Сан-Диего, где мой «гурон» проходил капиталку. Я его едва узнал. Подстрижен, в костюме, совершенно другие манеры, обходителен.

По его инструкции я вылетел в Напу. Он заказал номер в стильном отеле. К нам присоединилась женщина. На ужине в первый же вечер он представил ее как свою жену. Я даже не догадывался, что он женат.

И тут он заявил: «Добро пожаловать в новую жизнь! Твоя летная карьера закончилась».

Эти несколько дней в Напе перевернули мою судьбу. Оказалось, что мой друг — сотрудник разведки, из ЦРУ. Я два года возил материалы для тайных операций ЦРУ по всей Латинской Америке.

Мой бывший хозяин работал на базе офиса в Сан-Франциско, но вскоре его выдернули с оперативной работы и перевели в Вашингтон. Он помог мне сдать аналог школьных выпускных экзаменов, поступить в Беркли. Заплатил за первый курс университета, а потом подыскал законную работу пилота, чтобы я смог доучиться.

Несколько лет присматривал за мной, как наседка за цыплятами. Учил отвечать за свои поступки, прививал самодисциплину. Они с женой ничего не жалели, лишь бы направить меня на истинный путь. Должно быть, потратил уйму денег на перелеты туда-сюда. Когда я встал на ноги, мой друг отошел в сторону, но все еще поддерживал отношения. И его жена тоже.

Вера несколько минут молча смотрела на Фейна.

— Невероятная история. Вы до сих пор летаете?

— Нет. Перестал, когда окончил магистратуру в Беркли. Оказалось, что жизнь больше и богаче, чем я думал. Мне хотелось учиться дальше, заняться новыми делами.

— Вы по-прежнему поддерживаете связь с этим человеком?

— Конечно. Он еще работает в Вашингтоне.

— Что вы чувствовали, когда он взял вас под крыло?

— Если бы не он, я бы загремел в тюрьму. Я чувствую себя как человек, которому спасли жизнь. Мне трудно об этом говорить.

Вера не отводила глаз от лица Фейна, словно надеялась увидеть в нем что-то новое, чего не разглядела раньше.

— Вы не обидитесь, если я спрошу… при каких обстоятельствах вас уволили из управления особых расследований?

Фейн улыбнулся. После таких откровений вопрос был не праздный.

— Около пяти лет назад, расследуя дело о торговле людьми, я наткнулся на коррупционную схему внутри управления. Агент УОР по имени Джек Блэнда был внедрен в среду преступников. Я начал подозревать, что он работает и на наших, и на ваших. Я слишком хорошо знал Джека — жалкая личность. Но мое положение не позволяло мне вмешиваться, потому что я крутил роман с его женой. Он об этом знал, а я знал, что он знает. Ситуация была дрянь, и мы вели себя как дети.

Ну да ладно. Я подал секретный рапорт, перечислив обличающие Джека улики. О моей афере с Даной, женой Джека, узнали другие; разумеется, некоторые подумали, что я нарочно его подставил.

Фейн замолчал. Вспоминать прошлое было неприятно, но почему-то казалось, что его нельзя скрывать от Веры.

— Оба дела становились все запутаннее, — возобновил он рассказ. — Наконец до нас дошли сведения, что в истории замешаны важные лица. Джек Блэнда оказался на перекрестье многих дорожек. Однажды ночью засветилась «наружка», поднялся сущий ад, в Тендерлойне возникла беспорядочная перестрелка, никто не знал, кто в кого палит. Я стрелял, Блэнда стрелял, два других секретных агента стреляли, бандюки тоже стреляли, но мы их так и не поймали. Пуля попала Джеку в лицо и убила наповал.

— Ох!

— Началось расследование. Оказалось, пуля не моя. И не другого агента. Тем не менее Джек погиб. Следствие выяснило, что он получал деньги от контрабандистов и помогал им уходить от засад и «наружки» — и наших, и федералов. Некоторые, кто был с ним в доле, занимали высокие должности, они распустили слухи, будто смерть Джека на моей совести.

Мне предложили подать в отставку. Нельзя, мол, допустить, чтобы на сотрудника департамента полиции падала «тень сомнения». Через пять месяцев мы с Даной поженились. А еще через год и два месяца она умерла от аневризмы головного мозга.

— Когда это произошло?

— Чуть больше года назад. — Мартен запнулся. — Вчера исполнился год.

Вера кивнула, она все поняла. Наклонила голову в сторону фотографий:

— Последний вопрос. Кто эти люди?

— Моя мать Джорджина. Хелен — я встретил ее в Беркли, это она открыла мне глаза на то, что жизнь на самом деле больше и богаче. И Дана.

Вера по очереди задержала взгляд на каждой из женщин, опустила глаза на сложенные перед собой руки.

— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы Элиза встретилась с вами. И я буду… содействовать вам во всем, насколько меня хватит.

Глава 20

Элиза свалилась в обморок при виде голубя не только от наплыва воспоминаний. Любовник сумел затронуть неведомую струну в самой глубине ее души.

Вера тоже поразилась, когда Элиза рассказала о случившемся накануне, но постаралась не подать виду. Любовник выбрал самое гадостное воспоминание Элизы, чтобы та поняла — он способен без труда проникать в ее подсознание.

Решение Веры не посвящать Лору и Элизу в происходящее в свете последнего жестокого поворота событий выглядело все более несостоятельным. Теперь аналитику казалось, что она искусственно затягивает мучения пациенток, ведет себя бессердечно. Она и сама мучилась от негласной причастности к их страданиям.

Но, как и в случае с Лорой, Вера прекрасно понимала: чтобы вырвать Элизу из лап негодяя, Фейн должен остановить его прежде, чем тот успеет обнаружить слежку. Если Элиза разорвет отношения, Фейн ничего не сможет сделать.

— Что теперь? — спросила Вера напряженным голосом. — Перестанешь с ним встречаться?

Элиза помедлила с ответом, опустила промокшую салфетку на колени, обеими руками заправила светлые волосы за уши.

— Что вообще происходит? — спросила она, глядя на Веру в упор.

Вера насторожилась:

— А что?..

Элиза уронила руки.

— Каким нужно быть уродом, чтобы так лезть в душу? Может, я схожу с ума? Почему он сказал, что, увидев голубя, сразу же вспомнил обо мне? Что ж это такое? Откуда это берется?

— Ты уверена, что никогда не касалась в разговорах с ним своих детских воспоминаний?

— Я что, совсем?..

Вера приготовилась к худшему:

— Тогда чем ты объяснишь случившееся?

— Не знаю. Просто не знаю, вот что самое страшное. Словами не передать, как я напугана.

В который раз Вера видела в Элизе смесь надрыва и отваги. Иногда Веру поражала степень надломленности пациентки, иногда — степень решимости.

— Наверное, у меня крыша поехала, — предположила Элиза. — Я ничего не понимаю. Совсем не понимаю.

— А конкретнее можешь объяснить?

— Что-то здесь не так. Он какой-то другой. Я больше не чувствую себя в безопасности.

— Если отношения меняются, как ты думаешь, почему это происходит? И почему в эту сторону?

Элиза сидела, сжав колени, теребя салфетку.

— Я попросила его отодвинуться, оставить мне больше пространства, сохранять дистанцию. А он поступил вчера вечером с точностью до наоборот.

— Ты считаешь, что он действовал с умыслом?

— Убеждена. — Элиза казалась огорченной и удивленной одновременно. — Он способен на чуткость, хорошо во мне разбирается. Но теперь творится непонятно что.

Элиза подняла глаза, наклонила голову в сторону, потом в другую, потягивая затекшие мышцы шеи. Закончив процедуру, опустила веки и пожала плечами.

— Никак не возьму в толк, в чем тут дело, — продолжала она, — но тогда возникает вопрос: может быть, я чего-то не заметила в самом начале отношений?

— Что ты имеешь в виду?

— Мы не так давно знакомы — всего пять месяцев. Его способность проникать в мои мысли определенно ускорила развитие отношений. Наша связь моментально достигла большой глубины.

Элиза остановилась и, как прежде Лора, задержала взгляд не на Вере, а на пальмах за окном.

— И что?

— Он, должно быть, манипулировал мной с самого начала. А я не замечала.

Вера заметила, что беседу можно направить в нужное русло. Попытайся она завести этот разговор минутой раньше, он оказался бы не к месту, но теперь упоминание о Фейне становилось логичным.

— Выходит, ты совсем мало знаешь этого человека. Почему же ты раньше не навела справки?

— Познакомившись, мы договорились не затрагивать личную жизнь. Нам было интересно вдвоем, других наша связь не касалась.

— Позволь-ка. Когда мы обсуждали твой роман, мне бросилось в глаза, что ты твердила «я», «я», откуда вдруг появилось «мы»?

Вера мысленно предупредила себя не заходить слишком далеко.

— Вы согласились впустить друг друга в свою жизнь, — продолжала Вера, — но если честно, мне кажется, что ты его впустила, а он тебя нет.

Элиза пристально смотрела на психоаналитика, лихорадочно перебирая в памяти месяц за месяцем своих отношений с любовником.

— Что ты о нем реально знаешь? Хорошо — вы договорились не трогать личной жизни друг друга, но если проследить, как развивался ваш роман, получается, что ты в одностороннем порядке раскрылась перед любовником, причем с поразительной наивностью.

Элиза молча отвела взгляд в сторону. Вера продолжала:

— Если бы я попросила записать все известные тебе факты его биографии, вряд ли набралось бы больше страницы.

Вера сделала паузу, чтобы подчеркнуть важность момента.

— Например, — сердце Веры забилось учащенно, она приближалась к поворотному пункту разговора, — ты никогда не упоминала его имени. Раньше я считала, что ты просто хочешь сохранить его личность в тайне. Теперь я не могу не спросить: а знаешь ли ты вообще, как его зовут?

— Рэй Керн.

— Ты уверена, что это настоящее имя?

Элиза вскинула глаза на Веру.

— Почему-то я думала, что он не может врать. — Она медленно покачала головой. — Нет… я ни разу даже не усомнилась… — Элиза нахмурилась. — Боже мой, что я наделала?

— Минуточку, — прервала ее Вера. — Прежде чем винить себя, вспомни, в какой ты ситуации. Еще недавно Рэй был обходителен и заботлив. Если с его стороны это лишь уловка, хитроумный план, чтобы завоевать твое расположение, ты не должна упрекать себя в том, что доверилась ему. С какой стати подозревать человека, который желает тебе только добра? Но теперь все изменилось, — продолжала Вера. — Ты не можешь не признать — происходит что-то жуткое и непонятное.

Слова попали в самую точку — лицо Элизы вмиг посерьезнело.

Перед Верой между тем стояли проблемы другого толка. На момент ее первого разговора с Фейном едва уловимые изменения в отношениях обеих пациенток с любовником вызывали у женщин лишь небольшой дискомфорт. Буквально на следующий день их партнер резко усилил психологический нажим. В общении между ними проявились острые грани. Ситуация выглядела куда более тревожной, чем представлялось во время первой встречи с Фейном. Теперь доктор вполне допускала, что одну из пациенток могут убить. Мысль привела Веру в ужас.

— Моя связь с Рэем… — сказала Элиза, обращая просохшие от слез глаза на аналитика с чувством отрезвления. — Если это не то, что я думала… то… что тогда?

Несколько месяцев с Рэем Керном пролетели как в сказке. Теперь волшебство рассеялось, роман пошел вразнос, запахло бедой.

— Что ты собираешься делать? — повторила вопрос Вера.

Элиза медлила с ответом. За час разговора оторопелость с примесью обиды на ее лице сменилась полной решимостью.

— Я должна выяснить, кто он такой, — твердо сказала Элиза. — Я должна знать, почему он со мной так поступает. И как это у него получается.

Вера надеялась услышать нечто в этом духе, и два первых предложения надежду оправдывали. Однако последняя фраза поднимала целый ворох новых проблем, о которых она без устали толковала Фейну.

— И как ты собираешься все это выяснять?

— Понятия не имею. Но не могу же я просто взять и уйти… как будто между нами ничего не было.

— А что, если он тобой играл? Что, если у него есть какой-нибудь преступный план? Шантаж, вымогательство…

— Я была бы абсолютно шокирована!

— Теперь не время впадать в шок. С Рэем следует держать ухо востро.

Элиза кивнула.

— Ты оказалась совершенно не готова к внезапным переменам в его поведении. В ответ на твои действия он опять может выкинуть что-нибудь неожиданное. Так и до беды недалеко.

Вера не смогла заставить себя высказать самые худшие опасения.

— Понятное дело, — ответила Элиза, — но должна же я выяснить, что происходит. Иначе я себе места не найду!

Вера хорошо представляла, до какой степени напугана ее пациентка.

— Вот что, — сказала она. — У меня есть знакомая, у которой возникли похожие неприятности. Она нашла одного человека, и тот сумел ей помочь. Я могу с ней связаться.

Вера с облегчением отметила активно враждебное отношение Элизы к Рэю Керну. Это упростит задачу Фейна. И все-таки пациентка сумела ее удивить. Элиза — сильная натура, однако внутренняя сила почему-то не придавала ей уверенности в себе. Подобную решимость она проявила впервые.

Реакция Лоры тоже заставила ее задуматься. Внешне Лора казалась экспрессивной, дерзкой и независимой женщиной, но причудливые выходки Филлипа Крея выбили ее из равновесия. Вместо того чтобы ответить на угрозу объявлением войны, Лора впала в отчаяние и пыталась спрятаться от любовника.

Противоречивые реакции двух уязвленных женщин на манипуляции любовника отрезвляюще подействовали на Веру. Их странное поведение демонстрировало, насколько сильным и зловещим было влияние Керна Крея. Что за человек мог произвести подобный эффект на столь разных женщин? И зачем ему это надо?

Глава 21

Смартфон Фейна зажужжал в полтретьего. Вера только что закончила сеанс с Элизой и чувствовала себя не в своей тарелке, поэтому попыталась выяснить, не желает ли Фейн встретиться у нее дома, всего в нескольких кварталах от офиса на Рашен-Хилл.

Здание с вычурным портиком в испанском колониальном стиле и вестибюлем с гнутыми коваными решетками относилось к тридцатым годам прошлого века. Однако квартира Веры на предпоследнем этаже выглядела вполне современно: полы черного дерева, мебель из матового хрома с темно-коричневой и дымчато-серой обивкой, белые и кремовые стены. А еще стеклянные книжные полки, гламурные абстрактные скульптуры на каменных подставках и вид на Алькатрас.

День хмурился, и мрачное настроение Веры было под стать погоде. Фейн прошел на кухню, отделанную нержавейкой и сланцевой плиткой. Кухонные агрегаты сияли безупречной чистотой, словно ими ни разу не пользовались.

Вера поставила чайник, но когда гость отказался от чая, тут же выключила огонь. Хозяйка квартиры была слишком взбудоражена и занята собственными мыслями, чтобы предпринимать еще какие-то действия. Она прислонилась спиной к шкафу и с ходу завела речь о сеансе с Элизой Керрин, который закончился меньше часа назад.

Последняя беседа с Элизой, похоже, в корне поменяла взгляд Веры на положение дел. Теперь в ее голосе звучало явное нетерпение, смешанное с тревогой. Фейн сразу уловил, что ситуация перевалила за определенный рубеж и Вера находится на грани отчаяния.

— Этот тип вытворяет кошмарные вещи! — воскликнула она. — Не знаю… Возможно, я действительно глупо поступила, что сразу не рассказала все пациенткам.

«Пытается вызвать сочувствие, чтобы ей подсказали выход из положения? Напрасно. Пока лучше помолчать — пусть давление еще чуть-чуть усилится», — подумал Фейн.

Вера лихорадочно перебирала в уме варианты. Ни один не обещал ничего хорошего.

— Не забудьте отредактировать свои записи о последней беседе с Элизой, — напомнил Фейн.

— Но… ведь он придет только через неделю.

— Он может передумать. А если ему захочется узнать, как отреагировала жертва на его маневры во время последней встречи? Содержание записей не должно вызывать подозрений.

— Но как он тогда узнает, что они расстроились? А если… если он этого и ждет — чтобы они заволновались, даже испугались?

— Нет, пока что я не хочу выдавать их истинные эмоции. А то он еще больше взвинтит темп. Нужно охладить его пыл.

— Вдруг он, не сумев вывести из себя Лору и Элизу, сам потеряет терпение?

— Послушайте, вы слишком много думаете. Пока что у нас нет полной картины происходящего.

— Все так закрутилось…

— И эту кутерьму мы по возможности должны держать под контролем. Чтобы выиграть время, нужно скормить ему ложную информацию. Вообразите себя на его месте, подумайте, что могло бы заставить вас сбросить обороты.

Вера кивнула, скосив глаза в сторону.

— Элиза уже знает, что ей будут звонить?

— Да, она в негодовании. Мне кажется, с ней будет легче договориться, чем с Лорой. Если только… вы не поменяли легенду. Ну-у… мы друг друга не знаем, и все такое…

Фейн наклонил голову в знак согласия.

— Не поменял.

Он вытащил из кармана смартфон:

— Вы не против, если я выйду в другую комнату? Мне нужно кое-кому передать фамилию любовника.

Вера с отвлеченным видом кивнула. Фейн вышел в гостиную, где почти всю дальнюю стену занимал облицованный черным мрамором камин.

Мартен позвонил Ноблу, передал новую фамилию объекта, потом набрал номер Ромы, сообщил, где находится.

— Элиза провела последний вечер с любовником, — проговорил он в трубку. — Такие же сумасшедшие выходки, как на последней встрече с Лорой. Темп событий нарастает. Пусть Бюхер и твои люди дежурят каждую ночь. Как закончу здесь — позвоню.

Когда Мартен шагнул в сторону кухни, Вера стояла, закрыв руками лицо. На мгновение ему показалось, будто та плачет, но тут Вера, не замечая его пристального взгляда, опустила руки и медленно, словно отказывалась во что-то поверить, покачала головой.

Мартен отвернулся и отступил в сторону, чтобы не маячить у нее перед глазами. Когда он наконец прошел на кухню, Вера доливала воды в чайник.

— Да, насчет чая — это неплохая мысль, — произнес он.

Вера кивнула и снова зажгла огонь под чайником.

Они расположились с чашками в кабинете Веры, хотя обоим было не до чаепития. Никто не позаботился включить свет, день все больше мрачнел, наступающие блеклые сумерки высасывали оттенки цвета из предметов, оставляя пепельно-серую муть.

Мартен напрямую, хотя и в вежливой форме, завел разговор об убитом муже Веры. Извинившись, он объяснил, что не мог не спросить о необычных обстоятельствах убийства.

Осведомленность Фейна не удивила Веру. Да и вопрос отнюдь ее не смутил. Она лишь кивнула и с минуту помолчала.

— У меня не укладывалось в голове, — начала она, — что Стивена больше нет. Следователь оказался совсем юнцом. Меня покоробило, что сообщить о смерти мужа прислали какого-то сопляка. Некоторое время я ничего вокруг себя не видела — только собственное горе. Я была… как в воду опущенная.

— Как давно это случилось?

— На этой неделе исполнилось девять месяцев.

— Так никого и не арестовали?

— Никого даже не взяли на подозрение. По правде говоря, для меня вовсе не важно, чтобы убийцу поймали.

— То есть как?

— По большому счету жизнь моя не кончится, даже если «дело не закрыто», «справедливость не восторжествовала», «жертва не отомщена» или что там еще говорят в такой ситуации. Смерть Стивена так же случайна и бессмысленна, как если бы его убило молнией.

— Разве вас не интересовал ход расследования?

— Мне не было до расследования никакого дела. Психологическая и моральная тяжесть убийства Стивена легла на того, кто стрелял в него. Это не моя ноша. Мое горе не станет меньше, если убийцу найдут. Поимка преступника и мое горе никак не связаны. Я отдаю себе отчет, что моей бедой никого не удивишь. Она необычна только для меня самой. Поэтому я предпочитаю никому не жаловаться.

Вера замолчала, не сводя глаз с лица Мартена, словно сопротивляясь желанию отвернуться.

— Но это еще не все, — снова заговорила она. — Каким бы ударом ни стала для меня гибель Стивена, настоящее столкновение с бессмысленностью смерти произошло лишь несколько месяцев спустя. И Стивен тут ни при чем.

Вера поднесла чашку к губам, но так и не притронулась к чаю.

— Успело остыть, — сказала она.

Фейну почудился в ее словах двойной смысл. Ему было больно смотреть на то, с какой холодной отстраненностью Вера относилась к гибели мужа. Он прекрасно понимал причину такого поведения. Дана умерла несколькими месяцами раньше Стивена Листа, но Фейн все еще предпочитал храбриться, делать вид, что преодолел горе, и не желал открыто признаваться другим — или хотя бы себе самому, — до какой степени обнажены и ободраны нервы, как глубоко засела боль утраты.

Поэтому он не удивился, когда собеседница неожиданно сменила тему разговора. Она попыталась придать переходу логичный вид, но, будь на месте Фейна кто-нибудь другой, ее маневр мог бы оставить неприятный осадок.

— Бритта Уэстон наблюдалась у меня несколько лет, — заговорила Вера. — Однажды вечером она отправилась в кино — одна, на иностранный фильм, как нередко делала раньше. Ее муж не любил напрягать глаза, читая субтитры. После сеанса она нашла тихий уголок в парке Президио, приняла огромную дозу демерола и накачалась водкой. В оставленной записке Бритта обвинила меня, что я сломала ей жизнь и довела до самоубийства.

Фейн был поражен, но промолчал.

— Полиция подтвердила, что Бритта покончила с собой, — продолжала Вера. — Но за годы наших встреч ни у кого не возникло никаких оснований подозревать у Бритты склонность к самоубийству — и это тревожило меня больше всего. Психоанализ подобных проблем не выявил. Поведение пациентки тоже не было суицидальным. Как снег на голову…

А что касается обвинений, то я не раз и не два подолгу обсуждала поступок Бритты с ее мужем. В конце концов он перестал меня подозревать. Предсмертная записка и его сбила с толку. Мы оба отказывались верить. Так нелепо… и так несправедливо.

Вера поставила чашку на краешек письменного стола и посмотрела на залив. Алькатрас скрылся из виду за стеной дождя.

— Вы можете себе представить, как я мучилась, — произнесла Вера. — Что я упустила? Как могла не разобраться в ней?

Хозяйка квартиры встала и подошла к окну. Движение напомнило Мартену сцену в «Стаффорде» два дня назад. Вера стояла в такой же позе и смотрела из окна все с тем же озабоченным выражением.

Фейн выдержал паузу, прежде чем задать следующий вопрос.

— Я хотел бы на минуту вернуться к Элизе. Когда вы говорите о ней, в вашем голосе проскакивают нотки, а может быть, вы слова такие выбираете, отчего мне кажется, что Элиза для вас не рядовая пациентка.

Вера никак не отреагировала — не пошевелилась, не отвела глаза от угасающего света дня. Мартен не мог прочитать выражение ее лица. Затянувшееся молчание его озадачило.

— Пожалуй, не стоит удивляться, что вы заметили. Вы невероятно наблюдательны. Что верно, то верно — у меня не получилось держать Элизу на расстоянии. Как вы, очевидно, поняли, это идет вразрез с основным правилом психоанализа.

Я уже рассказывала, как чудовищно обошлась с ней судьба. Однако до того как начались сеансы, Элиза чувствовала себя намного хуже. Как психиатр и психоаналитик, я таких людей вижу постоянно. По-сто-ян-но. Элиза, конечно, не уникум. Но для меня она неповторима. Признаться, Элиза — единственная пациентка, о ком я не могу судить объективно. Сама не знаю почему. Я по-всякому старалась, можете мне поверить. Мне следовало давным-давно направить ее к другому психоаналитику. Но я этого не сделала. Не хочу ее отпускать и все!

Не буду кривить душой — я понимаю, что веду себя непрофессионально. Я даже ездила к ней домой, и не один раз, стоило ей только попросить. — Вера замолчала, собираясь с мыслями. — Элиза — боец, она такая бесстрашная… и хрупкая. Не могу я судить ее объективно. Просто не могу. И не хочу. Господи, помоги — у меня сердце разрывается!

Фейн не нашелся, что ответить на такое признание. Исповедь застала его врасплох. Похоже, что Вера редко изливала душу подобным образом, а тут на тебе. Задумавшись, Мартен слишком затянул с ответом.

— Мне трудно представить себе намерения этого человека, — вновь заговорила Вера. — Но даже если вы сумеете остановить его прежде, чем он успеет кого-нибудь искалечить, мне нелегко будет жить, сознавая, что я обманула Лору и Элизу, умышленно превратила их жизнь в ад.

Судьба уже предъявила счет Вере Лист, и аналитик успела пожалеть, что поспешила согласиться с высокой ценой. Но Фейн видел также истинную причину — Вера с самого начала недооценила всю тяжесть собственного решения. Когда люди спешат выбраться из трудной ситуации, они обычно принимают свои надежды за реальность. И ничего не поделать с этим печальным и удивительным свойством человеческой натуры.

Глава 22

Рома сидела в машине у многоэтажной стоянки на Карл-стрит. Когда старенький «вольво» Селии Негри вырулил на улицу, направляясь в сторону Стэньен-стрит, Рома увязалась следом. Через несколько минут Селия свернула за угол и остановила машину у бакалейной лавки на углу.

Напарница Фейна выжидала. Слишком много случайных прохожих. Тем не менее она не хотела вступать в контакт с Селией у нее на квартире или пока та сидела в машине. И там и там могли быть «жучки».

Когда Селия вышла из магазина, уже смеркалось. Рома не отставала от «вольво» в путанице кривых улочек Кайт-Хилл. Скорее всего Селия не сможет найти место для стоянки прямо перед домом, и ей придется немного пройтись пешком.

Здания тесно лепились друг к другу — и трехэтажные викторианские, и грубо оштукатуренные современные. Когда Селия остановила машину почти за квартал от своего жилища, Рома объехала ее и припарковалась выше на холме перед самым домом Селии, в запретной зоне пожарного гидранта.

Рома вышла из машины, обошла вокруг нее и встала на тротуаре, открыв пассажирскую дверцу и делая вид, будто что-то достает с сиденья. Когда Селия поравнялась с ней под нависшими кронами фиговых деревьев, колумбийка резко обернулась.

— Селия! — воскликнула она, словно увидев старую знакомую.

Селия подняла глаза и инстинктивно улыбнулась, но, как только ей стало ясно, что перед ней незнакомка, ее лицо посуровело.

Рома глазами показала на прозрачный карманчик, который незаметно держала в опущенной руке. Золотой щит и крупные буквы «Ф», «Б» и «Р» хорошо различались даже в слабом свете заката.

— Меня зовут Линда, — представилась Рома.

Селия подняла глаза, ее челюсть слегка отвисла, словно в немом восклицании «Вот, блин». Роме показалось, что девушка вот-вот бросится наутек.

— Погоди секундочку, — осадила ее Рома. — Не дергайся.

Селия пыталась сообразить, что ее ждет.

Красивая — смесь латиноамериканки и африканки, подумала Рома. Волосы, густые и жесткие, как проволока, собраны узлом на затылке. Серьги в виде серебряных колец.

— Веди себя, как будто встретила подругу, — предложила Рома. — Не стоит привлекать внимание посторонних.

— А в чем дело?

— Я хочу задать пару вопросов. Может быть, сядем в машину? Так будет удобнее.

Селия взглянула на открытую дверцу, пустое заднее сиденье. Фэбээровка вроде как одна, не так уж и страшно.

— А о чем вопросы?

— Пожалуйста, — настаивала Рома.

Селия колебалась.

Колумбийка ободряюще улыбнулась.

— Селия, прошлой ночью мы сняли вас на видео в офисе доктора Веры Лист.

Селия сглотнула слюну и сжала в руках сумку с покупками. Бросила взгляд на уходящий вниз по склону тротуар.

— Блин! — вырвалось у нее. Она послушно села в машину.

Автомобиль спустился по Помройт-стрит и Кларендон-авеню к водохранилищу Лагуна-Хонда. Дорога была забита машинами, и Селия помалкивала, пока они в час по чайной ложке продвигались по окраинам Форест-Хилл и Миралома-Парк. Когда начался длинный спуск по Таравэл-стрит, навстречу им с Тихого океана поползла стена тумана. К тому моменту, как солнце скрылось за горизонтом, туманный полог накрыл их у синей неоновой вывески мотеля «Закат».

Рома остановила машину у бордюра, они бросили сумку с покупками на сиденье и вошли в фойе. Ночной портье на секунду оторвался от телевизора и тут же снова уставился на экран. Рома провела спутницу мимо стойки, вниз по лестнице к пустующим комнатам мотеля.

Номер двадцать шесть. Рома постучала. Дверь открылась, и они вошли.

— Здравствуйте, — сказал Фейн. — Моя фамилия — Таунсенд. — Он предъявил удостоверение. Пиджак Фейна висел на спинке стула.

Селия мазнула глазами по удостоверению, но тут же перевела взгляд на лицо собеседника.

Тот указал на ночной столик:

— Кофе, если желаете.

Селия помотала головой. На кровати она заметила лэптоп. Фейн подошел к компьютеру и нажал клавишу, запуская видеоролик камеры наблюдения в офисе Веры Лист. Через пять минут он нажал еще одну клавишу, остановив кадр с физиономией взломщицы.

Селия как вошла в комнату, так больше не сделала ни шагу. Она села, только когда Мартен подставил ей стул. Отодвинув лэптоп, Фейн опустился на кровать напротив «задержанной».

Девушка подняла на него глаза.

— Для меня не это главное, — сказал он, кивнув на лэптоп.

— Да что вы говорите? — Селия не любила, когда ее принимали за дурочку.

— Честно. — Фейн отхлебнул кофе. — Может быть, расскажете все по порядку?

Селия зыркнула на Рому. Та, помешивая кофе, спокойно смотрела на незадачливую взломщицу. Селия бросила взгляд на компьютер и покачала головой, окончательно поняв, что влипла.

— Ну, раз само ФБР установило камеры наблюдения, то я, видимо, попала в серьезную историю. — Девушка не поднимала взгляд выше канвы постельного покрывала. — Я там была всего-то во второй раз. — Селия кивком указала на компьютер. — Ну да вы и сами знаете.

Мартен промолчал, как бы давая понять: «Да, знаем».

— Месяца полтора назад мне в контору позвонил один мужик. Я работаю в компьютерной службе медцентра Калифорнийского университета. «У вас моя сумка с компьютером», — говорит. Утром я забегала в булочную, там была тьма народу, вот мы и перепутали сумки.

Я не могла отлучиться в рабочее время. Так он пообещал заплатить за ужин, очень извинялся, что схватил чужую сумку. Ну да ладно. Встретилась с ним в гриле «Сан-Хуан» в Ной-Вэлли.

Зовут Роберт Клейн. Лет сорок с небольшим. Приятный на вид. Хорошие манеры. Ужин получился интересным. Работает, сказал, с недвижимостью, брокером по элитным земельным участкам. Встречи с клиентами исключительно по записи.

— Вы пробовали в течение дня заглянуть в его компьютер? — спросила Рома.

— Да, пыталась. Любопытно же, сами понимаете… Не вышло — компьютер защищен паролем. Ну, еще несколько раз встречались, ничего серьезного. Дважды разведен. Детей нет. Роберт никого не искал, я тоже. Нормально срослось.

— У вас есть его номер телефона? — спросил Фейн.

— Э-э… нету. Он сказал, что заканчивает второй развод и грызня идет страшная. Поэтому номера телефонов не дает никому. — Селия пожала плечами. — А мне-то что.

— Значит, первым всегда звонил он?

Девушка кивнула.

— Вам приходилось бывать у него дома?

— Я не знаю, где он живет. Та же история. Наверно, скрывается от адвокатов бывшей жены.

— Выходит, он появляется, когда сам захочет, — подытожила Рома. — И вас это устраивает?

— Конечно. Он умный, веселый, и нам ничего друг от друга не нужно. С ним удобно, не надо загадывать на будущее. К тому же он за все платил.

— Вам ничего в нем не показалось странным?

Селия посмотрела в глаза Роме:

— А должно было?

Туше.

— В чем, собственно, дело?

— Просто вы как-то уж очень легко приняли ухаживания темной личности.

— В этом городе полным-полно темных личностей. Если постоянно воротить нос, можно всю жизнь в монахинях просидеть.

Рома кивнула.

Селия переводила взгляд с Ромы на Фейна и обратно.

— Раз вы из ФБР, то вряд ли работаете на его бывшую жену, верно? Значит, он… вляпался во что-то дерьмовое.

— Нас вообще-то интересует, что именно вы делали в офисе психотерапевта, — сказал Фейн.

— У вас кроме кофе ничего нет?

— Вода есть.

— Здесь должен быть какой-нибудь автомат с прохладительными напитками.

— Расскажите, что за деловое предложение сделал вам Роберт.

Селия немного подумала, уставившись в пустоту, пытаясь сообразить, как выкрутиться. Потом плечи ее опали, она покачала головой.

— Роберт обнаружил, что его жена ходит к психотерапевту, — упавшим голосом сказала Селия. — Его интересовало, о чем она говорит с доктором, поэтому он нанял частного детектива, чтобы тот забрался в офис и снял копию с электронного досье на жену. Но детектив не смог взломать защиту на компьютере. Вот Роберт и спросил, не хочу ли я попробовать.

— А сам почему не пошел? — спросила Рома.

— Он тоже не смог справиться с зашитой.

— А вы смогли?

— Защита медицинских данных — мой участок работы в университете. Мне ли не знать, как взламывается доступ — та же защита, только наоборот.

— И вы так прямо и согласились? — спросила Рома.

— Нет. Я сначала испугалась. Просила, чтобы не сходил с ума и даже не упоминал об этом. Но он настырный. «Я знаю, — говорит, — где у нее что хранится». Типа сделаешь дело — и гуляй смело. Но мне все равно было боязно. Тогда он предложил хорошо заплатить и каждый новый съем информации оплачивать отдельно.

— Тут вы и сдались.

— Черт возьми! Это ж почти недельная получка.

— В самом деле?

— Во-во, и я так же ответила. Сказала, подумаю, но он уже понял, что я повелась. Не могла я отказаться от таких денег.

— Как часто нужно было снимать данные?

— Раз в неделю.

— Значит, очередная ходка только на следующей неделе? — спросил Фейн. — Вы с ним потом что-либо обсуждаете?

— Нет. Просто оставляю флэшку в тайнике — прямо как в кино про шпионов. Тайник каждый раз в новом месте.

Фейн задумчиво кивнул и посмотрел на Селию. Поднявшись, он сказал:

— Мне нужно сделать звонок.

Фейн вышел за дверь на тускло освещенный балкон. Этот Клейн или как его там — крепкий орешек. Из Селии больше ничего не вытянуть. Роберта Клейна, с которым она встречалась, не существовало в природе.

Фейн остановился у лестничного пролета рядом с автоматом прохладительных напитков, позвонил со смартфона Бобби Ноблу и заказал справку на Роберта Клейна.

— Парень ведет чертовски активный образ жизни, — заметил Нобл. — Похоже, ему нравятся имена на «Р» и «К».

— Точно. Бобби, сведения нужны как можно быстрее.

— Ладно-ладно. С остальными пока не везет. Есть Фрэнк Крей, в Интерполе, в Буэнос-Айресе. Но он оттуда не уезжал. И есть Брайан Клейн, детройтское отделение ФБР. Он тоже на месте.

— Наш человек любит «Р» и «К», говоришь? А имена, которые ты назвал, начинаются с «Ф» и «Б». Может быть, нужны именно такие инициалы и именно в этом порядке — «Р» и «К»?

— Хорошо. Проведу еще один поиск. Прямо сейчас и начну.

Мартен купил в автомате пепси и вернулся в номер. Селия расхаживала по комнате, выражение ее лица сменилось со сдержанного на тревожное. Фейн вручил девушке напиток.

— Селия нам обязательно поможет, — уверенно предположила Рома.

Та чуть не поперхнулась пепси:

— Вы что?! Я не смогу!

— Ничего сложного не потребуется, — успокоил ее Мартен.

— Что вы такое говорите! — Голос Селии даже сел от волнения. — С ума сойти! Что я вам, суперменка?!

— Вам не придется делать ничего нового и необычного, — сказал Фейн. — Деньги — и те можете себе оставить.

Девушка поставила пепси на ночной столик и уронила голову на руки. Она напряженно думала. Фейн понимал, что та взвешивает шансы, но в мыслях, должно быть, постоянно возвращается к видеоролику. От такой улики никуда не деться.

Наконец девушка подняла голову.

— Как долго мне придется этим заниматься? — спросила она.

— Заранее трудно сказать.

Она явно надеялась услышать другой ответ.

— Да. Вы, что называется, попали, — подвел итог Фейн. — Но есть и хорошая новость — у вас будет шанс легко отделаться.

Глава 23

Элиза Керрин обитала в пышном лоне шедевра архитектуры — трехэтажном неоклассическом особняке на самой вершине одного из холмов Пасифик-Хайтс. Джеффри Керрин был владельцем еще двух домов в городе.

Как и Лоре, Мартен представился Элизе Таунсендом, сообщив, что просьбу о встрече передал один знакомый со слов третьего лица, имя которого ему неизвестно.

Элиза не захотела встречаться у себя дома. Она лишь попросила забрать ее и предложила проехаться, не важно куда.

Пока Фейн продирался через заторы к бульвару Гири в направлении Тихого океана, Элиза грамотно изложила свои обстоятельства. Не такая порывистая, как Лора, она сумела рассказать о своих напастях быстрее и четче представляла, чем ей может помочь Фейн. Зная о привязанности Веры к Элизе, Мартен предположил, что Вера подготовила ее к встрече более основательно, чем Лору.

Кроме того, Элиза поднаторела в чтении между строк. Жизнь подсовывала ей все больше бездушную прозу. Элиза не пропала потому, что научилась понимать неотчетливый язык намеков и недомолвок.

Фейн, поглядывая на собеседницу при свете фар встречных машин и светофоров, постепенно составил ее мысленный портрет. Едва ощутимый аромат духов, скорее даже саше. Речь вкрадчивая, плавная, размеренная.

Вера попала в точку с описанием красоты Элизы: слегка вьющиеся волосы, рыжие, но как бы выгоревшие, напоминали полинявшую цветную фотографию пятидесятых годов. Губы… одно удовольствие наблюдать, как они вылепляют слова. Но больше всего притягивала взгляд ее кожа — бледная, почти прозрачная. Глядя на лицо Элизы, мужчины, должно быть, невольно пытались вообразить все остальное.

Однако любые плотские мысли быстро гасли под напором личного обаяния женщины. Поболтать со столь обворожительной красоткой было бы истинным удовольствием, если бы не странные, неестественные обстоятельства.

Фейн сразу же проникся к ней симпатией. Непростое детство Элизы мало отличалось от его собственного. Мартен по опыту знал: детские годы создают формулу души, которая будет определять отношение человека к самому себе до конца его дней. Попытка понять, как события детства влияют на последующую жизнь, сродни попытке удержать на месте то появляющийся, то пропадающий в дрожащем воздухе мираж.

Когда они подъехали к парку Сатро-Хайтс, Элиза успела объяснить, по каким причинам нуждается в помощи. «Мерседес» Фейна катил вдоль пляжа Оушен-Бич. Всего в пятидесяти метрах за окном машины галактической черной дырой зиял Тихий океан.

— Вы почти ничего не знаете об этом человеке, — объяснил Фейн, — вот в чем основная загвоздка. Скорее всего его и зовут не Рэй Керн. Мне просто не с чего начинать поиски.

— Действительно… Странное дело, а? — Женщина смотрела прямо перед собой на шоссе, пропадающее между дюнами в туманной черноте ночи. — Даже неловко как-то.

— Положим. Только не забывайте, что вы — жертва, а не участница заговора против себя самой.

— Знаете, что меня больше всего удивляет? Когда я рассказывала вам о наших отноше… нашей связи, мне сразу бросилось в глаза, насколько она ненормальна. Но пока дело набирало ход — день за днем, неделя за неделей, — мне вовсе так не казалось. Иногда бывало немного непривычно, но не более того.

Вера была права — Элиза отличалась от других тем, что не боялась заглядывать в «винегрет человеческих страстей» внутри себя. По словам психоаналитика, Элиза — невероятно смелая женщина. Надо этим воспользоваться.

— Не буду кривить душой, — сказал он, — ваш любовник явно что-то подстраивает.

— Я это чувствую, — сказала Элиза и отвернулась.

— Как вы думаете, что ему нужно?

Попутчица заметно напряглась.

— Вы имеете в виду — помимо секса?

— Я ничего не имею в виду. Сами-то как считаете? Только в сексе дело или нет?

Элиза медлила с ответом. Из темноты между дюн вынырнула возвращавшаяся с прогулки по пляжу пара — держатся за руки, лабрадор на поводке. Мужчина и женщина остановились, щурясь в свете фар «мерседеса».

— Ко мне всегда относились как к секс-объекту, — промолвила Элиза. — Меня не удивляет, на что мужчины готовы пойти и что готовы сделать — своими или чужими руками — ради секса. Но мужчины ударяются в крайности не только в поисках любовных утех. Странно, сначала я даже не думала, что наши отношения перейдут на сексуальную почву. Мы повстречались совершенно случайно.

— Где?

— Оба забирали белье из прачечной. С его заказом что-то там напутали. Пока ждали, разговорились. Рэй, несмотря на неразбериху, сохранял добродушие. Оказалось, что у нас много общих вкусов и антипатий. Вместе поужинали. Через пару дней встретились еще раз, посидели в баре. Чуть позже опять совместный ужин. Одно за другим.

Рэй догадался — я замужем. Я заметила, что он догадался, но мы избегали разговоров на эту тему. Через некоторое время дело не просто дошло до секса — секс вытеснил все остальное.

— Именно с этого момента он помешался на личной безопасности?

— Да, как только я сказала ему, кто мой муж. Мы едва не расстались.

— Едва, но все-таки не расстались?

— Успели втянуться. Рэй навыдумывал всяких предосторожностей. Примерно в это же время я заметила, что он видит меня насквозь. Как будто читает мои мысли. В общем, сначала мы по-дурацки увлеклись друг другом, потом загорелись по-настоящему, но под конец осталась одна натянутость. А теперь еще и жестокость, я вам уже говорила.

Элизе нелегко давался отчет о перипетиях отношений. Она делала длинные паузы и старалась не упоминать о душевной боли, которую причиняла ей «проницательность» Керна. Фейн решил не ворошить ее чувства.

— Итак, — подытожила Элиза, — пять месяцев прошли на эмоциональном подъеме, я думала только о Керне. Четыре месяца относилась к роману очень серьезно и только на последних встречах начала подозревать, что у Рэя могут быть свои тайные мотивы.

Элиза замолчала и, когда заговорила снова, ее голос звучал с надрывом.

— Эта его гадкая выходка… всю душу мне перевернула. Как ему это в голову пришло — не могу понять. Мне страшно. Хоть бы побыстрее все закончилось.

На бульваре Слоат Фейн развернулся и поехал обратно. Видимость упала до нескольких метров.

— Одержимость Керна идеей, что ваш муж мог подослать частного детектива, хоть как-то оправдана?

— Я вам так скажу. — Элиза колебалась, как бы оценивая, какой эффект произведут ее слова. — Возможно, Рэй и страдал паранойей, но я тоже задумалась: а вдруг он прав? Наняла частного детектива, но Рэю не сказала. Ребята эти работали целый месяц — и ничего! Ни «жучков», ни слежки, ни подслушивающих устройств в телефонах, ни местоопределителей в машине.

Фейна как током ударило.

— А какого-нибудь прикрытия самого Керна они не заметили?

Элиза покачала головой.

— Я им призналась насчет любовника и попросила его не трогать. Мне всего лишь хотелось установить, не следит ли за мной муж.

— Вас не удивило, что они ничего не обнаружили?

— Рэй — первый, с кем я изменила Джеффри. Унизительно признаваться, но на самом деле Джеффри глубоко наплевать, храню ли я ему верность или гуляю налево. Он гиперактивен в сексе и никогда не делал тайны из своих собственных похождений. Ему даже в голову не приходит их скрывать.

— Значит, вы не говорили Керну о вашей проверке?

— Заранее не говорила, но потом рассказала.

— И как он отреагировал?

— Интересная, кстати, реакция. Я-то думала, что он воспримет новость с облегчением, но он был явно… потрясен. Не знаю почему, но он себе места не находил.

На Бальбоа-стрит Фейн свернул к стоянке с видом на эспланаду. Краем глаза он поймал на себе внимательный взгляд Элизы, но если она и хотела что-то сказать, то промолчала.

Мартен остановил машину капотом к океану. Сквозь стелившийся над водой туман временами проглядывали освещенные окна ресторана «Дом на утесе» и огоньки на дальних холмах. Прямо перед ними в тумане и ночной мгле люминесцентными лентами набегал на пляж призрачный прибой.

Фейн выключил двигатель. Он нарочно выбрал это место, надеясь, что концовка разговора отложится в памяти Элизы. Мартен повернулся к собеседнице. Под уличным фонарем сверкали капли ночной росы, машина словно плавала в тусклом лунном свете.

— Я не желаю иметь никакого дела с частными сыскными агентствами, — сказал Фейн. — Я не хочу, чтобы обо мне знали частные сыщики либо другие ведомства. Прошу понять меня правильно.

Элиза смотрела на Мартена, прижавшись спиной к двери.

— Обо мне никто не должен знать, это — главное. Иначе я не смогу выполнить свою работу. Если вы рассчитываете на мою помощь, нигде не упоминайте обо мне даже намеком. Если получится вас вызволить, пусть наш уговор остается вашей личной тайной. Нельзя, чтобы о нем узнали посторонние.

Они молча переглянулись. Даже пытаясь втолковать Элизе важную мысль, Фейн не мог не отметить про себя красоту этой женщины. Роскошная внешность сильно отвлекала от ее характера.

— Все понятно?

Элиза кивнула.

Не испугалась, подумал Фейн. Жизнь с Джеффри Керрином преподала ей урок власти и того, как ее использовать. Элиза знала об этом не понаслышке. Для нее слова Фейна не более, чем введение в правила игры.

— Давайте я теперь объясню свой подход к делу, — предложил Фейн. — Если он для вас неприемлем, вам придется искать другого помощника.

— Хочу только спросить, — сказала Элиза. — Что вы теперь, после моего рассказа, думаете о Керне?

— Я уже сказал — он что-то подстраивает. Меняет тактику. Усиливает нажим. — Фейн, помедлив, добавил: — Это не предвещает ничего хорошего.

Элиза кивнула. В ее взгляде сквозила задумчивость, которая вдруг сменилась печалью. Внезапный переход от возбуждения к меланхолии озадачил Фейна. Сколько, должно быть, страданий причинили ей выходки Керна.

— Что я должна делать? — спросила она.

Глава 24

Подбросив Элизу до дома, Мартен подрулил к концертному залу «Филмор» и оставил машину на аллее Уилмот. Он пешком прошел полквартала до бара «Флорио», где ему повезло получить столик после всего лишь десятиминутного ожидания у барной стойки. Он уселся на свое любимое место у стены, заказал хэнгер-стейк с картошкой фри и графин «Цинфанделя».

Полтора часа спустя «мерседес» въехал на стоянку у дома Фейна. Не успел он заглушить мотор, как заработал смартфон. Звонил Нобл.

— Мартен, у меня кое-что нарисовалось. Хорошо, плохо — трудно сказать, но чертовски любопытно. Провел я поиск на комбинацию из «Р» и «К». Получил пять попаданий: Рэндол Керш, Ричард Кейес, Рабен Купер, Райан Кролл, Ралф Коч.

Всех прощупал поглубже. Один умер, два в Европе, один в Дубае, а еще один у нас под носом — в Сан-Франциско. Райан Кролл. Последнее место работы — «Вектор стратеджис».

— Вот черт! — вырвалось у Фейна.

— А то!

«Вектор стратеджис» — одна из крупнейших в мире частных разведывательных организаций, мастодонт с оборотом в десять миллиардов долларов и штаб-квартирой в Сан-Франциско.

После окончания «холодной войны» ЦРУ и другие разведслужбы США капитально урезали персонал. Секретные службы отправили в отставку сотни агентов и кураторов.

Оказавшись не у дел, люди со специальной подготовкой растворились «на гражданке», где нашли применение своим нестандартным навыкам по обе стороны закона почти во всех странах мира.

И тут грянуло 11 сентября 2001 года. Разведсообшество оказалось совершенно не готово к новой угрозе, не хватало ни денег, ни персонала. Пришлось звать обратно тех самых людей, кого поувольняли несколько лет назад. В одночасье как из-под земли появились десятки частных разведфирм, которыми руководили бывшие оперативники и администраторы государственных служб.

Вошли в моду разведконтракты, государство нанимало частных шпионов выполнять ту работу, которую само уже не могло потянуть. Агенты на частных условиях получали в пять раз больше, решая те же задачи, что и прежде на государственной службе.

Наступил золотой век приватного шпионажа, вылупился гигантский монстр — разведывательно-промышленный комплекс. Больше семидесяти процентов госбюджета США на разведку уходило теперь в карманы частных подрядчиков. Ставки прибыли оттеснили заботу об интересах общества на задний план.

Многие штатные разведчики считали колоссальной ошибкой передачу тайных полномочий и власти от избранного народом конгресса в руки исполнительных директоров и правлений корпораций. Но время было упущено — поезд ушел десять лет назад. Корпорации вошли во вкус многомиллионных господрядов, открыли бесчисленные способы похищения секретов других государств ради дальнейшего умножения своих доходов и были готовы пойти на что угодно, лишь бы денежный поток не иссякал. Власть непостижимым, возмутительным образом перешла в неизвестно чьи руки, а простые граждане об этом даже не подозревали.

— Я на них работал по контракту, — сказал Нобл. — Мне туда нельзя соваться. Они оставили засечки на моих компьютерах. Если попытаюсь проникнуть в их систему — наслежу.

— Знаю. Ты, как всегда, прекрасно сработал, Бобби. Хорошо меня подпитал. Огромное спасибо.

Фейн дал отбой и набрал другой номер.

— Шен, Мартен говорит. Надо встретиться.

Рядом на диване — фотоальбомы, на оттоманке — пустой бокал для скотча. Мартен выбрал несколько разных альбомов со снимками двух видов: сделанными украдкой (пассажиры подземки Уолкера Эванса) и, наоборот, с портретами людей, позирующих в принужденной позе (Диана Арбюс, Аведон). Мартен задержался над коллекцией снимков испанского фотографа Клода Серны, который просил своих моделей размышлять перед объективом на определенную тему: о счастье, о чем-то страшном, о смерти, забвении или насилии.

Мартен полчаса рассматривал альбомы, потом заставил себя сосредоточиться на ливне за окном. Наконец разум пришел в равновесие и смог вернуться к событиям двухдневной давности — первой встрече с Верой Лист в «Стаффорде». Тихая заводь обернулась омутом с подводным течением.

Райан Кролл нырнул в охраняемый Верой мир израненных душ, как в темные, но хорошо знакомые воды. Что он там искал — непонятно, но цели у него явно были недобрые, и шел он к ним с беспощадной прямотой. Фейн нутром чувствовал, что на вскрытие намерений Кролла оставалось совсем мало времени. Скоро будет поздно. От дурных предчувствий узлом скручивало желудок.

Мартен вспомнил, как Вера разглядывала портреты на его столе. Хороший получился бы снимок — Вера задумчиво смотрит на фотографии трех женщин. Не исключено, что такое фото о самой Вере рассказало бы больше, чем та смогла узнать из снимков о запечатленных на них женщинах.

В конце концов, фотография — всего лишь сиюминутный слепок с беспредельно загадочной человеческой души. Фотографии призваны будить воображение либо освежать память, но в конечном итоге не достигают даже этой цели. Истина всегда остается за кадром, в тени.

Глава 25

Кроллу такого прежде делать не приходилось. Какая разница. Промах есть промах — допустил ошибку, и вот уже запахло срывом. Но если отступление от правил поможет спасти положение, то лучше вернуться и довести дело до конца.

В полтретьего ночи тупик Ламбет-Корт выглядел еще более отвратительно, чем в теплый, душный полдень. Тишину нарушал только шум падающих капель. Ночная сырость обретала осязаемую форму в вонючей, скользкой жиже, покрывавшей камни мостовой и отзывавшейся хлюпаньем под ногами. Досадуя на промозглую погоду, Кролл напоследок еще раз отругал себя. Откуда взялись сомнения? Ведь он, как положено, воспользовался стетоскопом.

Однако такое и раньше случалось — в Кабуле, Пешаваре. Все думают, что допрашиваемый уже готов, стоят вокруг, курят, точат лясы, не обращая внимания на труп, а чертов мертвяк вдруг начинает кашлять, оживать.

Ничего, не впервой.

Ночная мгла в переулке наваливалась, душила. Кролл вынул из кармана небольшой светодиодный фонарик и спрятал его в ладони. Света, вытекавшего между пальцами, хватало, чтобы различить в темноте дверной проем. Коридор заканчивался лестницей на второй этаж, ступени пропитала затхлость обманутых надежд, витавшая здесь не один десяток лет.

Никого. Даже если кто и попадется навстречу, то, увидев незнакомца в коридоре, отведет взгляд или вовсе отвернется к стене — такое здесь место.

Кролл нашел нужную дверь, натянул пару резиновых хирургических перчаток и вставил отмычку.

На секунду опять шевельнулось дурное предчувствие, но он решительно шагнул в комнату, прикрыв за собой дверь.

Ничего не видно. Он опять зажег фонарик, выпустив из ладони тонкую полоску света. Вот она, Трейси. Согнулась, уткнувшись лбом в собственные колени, длинные черные волосы покрывали голые ноги, словно их закутали платком от холода.

Вот и хорошо. Тогда какого черта ему пригрезилось, что труп мог очнуться? Идея оказалась навязчивой, и он потащился проверять. Вот черт! Колдовские мысли Лоры Ча заползали в голову, подобно нематодам, проникающим в череп мертвеца через рот и выедающим мозг изнутри.

Но ведь все должно быть наоборот! Это он планировал забраться в ее мозги и постепенно внедрять в них нужные мысли, пока Лора окончательно не сломается. Это он хозяин положения, а не она. Что за чертовщина, чья психическая магия заставила его прийти сюда и пялится на эту дохлую обезьяну?

Он уселся за обеденный столик, угрюмо глядя на Трейси Ли.

Разум сменил декорации: Кролл вдруг вспомнил своего первого «клиента» в Пешаваре.

В коридоре послышались и тут же стихли шаги. Кролл насторожился. Шаги возобновились, нарушая безбрежную тишину, теперь удаляясь.

Кролл допрашивал агента пакистанской разведки, который долго жил в Нью-Йорке и отменно говорил по-английски. Обнаружилось, что по какой-то идиотской причине агент обращался в Нью-Йорке к психоаналитику. Нью-йоркские коллеги Кролла проникли в офис аналитика, сняли копию с рабочих записей и прислали ему в Пешавар.

Пакистанец работал на две стороны или даже на три, а может быть, просто сбрендил — Кролл так и не понял. От агента не было абсолютно никакого проку, и его решили пустить в расход. Кролл вмешался, уговорил отдать агента ему, пообещав, что тот свое в итоге получит, но только не сразу. Коллеги лишь пожали плечами.

Работа с пакистанцем продолжалась несколько месяцев. По запискам психоаналитика Кролл изучил все навязчивые представления, страхи и ужасы агента. Субъекта преследовали воспоминания о его жертвах, инцесте в семье, трудном детстве. Кроллу открылась картина сознания, измученного чувством вины, витавшего в мире фантазий и в то же время охваченного безысходностью — вся подноготная, типичные наносы гаденьких тайных пороков, которые люди всегда предполагают в других, но никогда не признают за собой.

Кролл вылепил из мешанины, почерпнутой из записок аналитика, подборку ужасов и несколько месяцев кормил парня его собственными кошмарами. Кролл до такой степени отравил и запутал его разум, что мог с уверенностью предсказать, как агент поведет себя в тех или иных обстоятельствах.

Одним жарким летним днем Кролл вывел пакистанца из камеры в небольшой двор, окруженный глинобитными стенами. Они сидели в деревянных креслах в тени тутовых деревьев, ноги пакистанца покоились на горячей от солнца земле. Он был до такой степени сломлен и подавлен, что не воспрянул духом, даже впервые за несколько месяцев оказавшись на свежем воздухе.

Кролл угостил агента сигаретой, прикурил и для него, и для себя. Когда перекур закончился, Кролл достал из нагрудного кармана «беретту» и отдал пистолет агенту. Тот мог запросто пристрелить своего мучителя. Но вместо этого нажал на спуск, направив пистолет себе в глаз.

Кролл сидел без движения. Луч фонарика упирался в потолок. Тело Трейси Ли маячило в белесом, холодном отраженном свете.

Кролл потерял чувство времени, глядя на труп пакистанца, лежавший в пыли возле пустого кресла. Он был очарован. Он сделал удивительное открытие — разум человека, его собственные мысли можно направить так, что тот сам себя прикончит без чьей-либо помощи. Стало пронзительно ясно: в темных закоулках души любого человека таится невероятная разрушительная сила.

Шли годы. Кролл сумел повторить эксперимент с еще одним узником… еще одним… и еще одним. Он от раза к разу наращивал свое умение использовать тайные темные мысли объекта для внедрения в его сознание идеи самоубийства. Но все это происходило в экстремальных условиях — секретных тюрьмах Афганистана, Пакистана, других стран. Там, где жизнь сама по себе кошмар.

«А можно ли это повторить в «нормальном» мире? — задавал он себе вопрос. — Ведь все мы люди, и ничто человеческое нам не чуждо, не так ли? Если с открытыми глазами погрузиться внутрь себя… вот она, тьма, в душе у каждого. Достаточно содрать корочку, и откроется чернота».

Кролл смерил взглядом ссутулившееся в безобразной позе мертвое тело Трейси.

Он чувствовал, что еще немного — и наступит прорыв. Раньше полагали, что только мужчины способны быть террористами-смертниками и хладнокровными наемными убийцами. Теперь все знают: это чушь собачья. Психиатрия и психоанализ считаются инструментами спасения людей. Когда-нибудь все поймут, это такая же чушь. Если Кролл докажет, что рассудок можно натравить на себя самого и потемки разума можно использовать, чтобы разум сам себя прикончил, то в его руках окажутся реальные мощные рычаги управления человеческой душой.

Лодыжки Трейси отекли, плечи округлились и набухли трупными газами.

Он докажет всем, на что способен. Крышу сорвет одинаково и у скептиков, и у сторонников. С Лорой будет проще, но Элиза тоже скоро созреет. Если, конечно, он не загубил дело последними двумя встречами. Ничего, еще немного — и все прояснится.

Длинные волосы Трейси струились у нее по ногам, как вытекающие из черепа черные тени.

Четверг

Глава 26

В кафе «У Розы» они сели за любимый столик Фейна справа от входа, за перегородкой, у большого, выходившего на улицу окна. Место в углу предоставляло возможность поговорить без посторонних, чего нельзя было сказать об остальных столиках в обычно оживленном кафе.

За окном шел проливной дождь, из-за чего в уютном заведении было малолюдно и спокойно. Погода, испортившись с самого утра, остановила обычный наплыв посетителей.

— В нашем положении нет смысла беспокоиться, что еще может вытворить Кролл, — сказал Фейн, отставляя в сторону чашку кофе. — У нас просто нет на это времени.

— А может быть, передать дело в ФБР? — предложила Рома. — «Вектор стратеджис», говоришь? С ними лучше не связываться. Одни не потянем.

— Послушаем, что скажет Шен. Если Кролл действует в одиночку, значит, «Вектор» тут ни при чем. Я от него так просто не отстану.

Мартен посмотрел в усталые глаза Ромы.

— Давай сыграем против Кролла его же картами, — сказал Фейн. — После разговора с Шеном я предложу Вере полностью открыться пациенткам. Пора собраться всем вместе, подумать, как выкурить Кролла из норы.

— Вера не согласится.

— Если захочет спасти положение, согласится.

Рома скептически нахмурила брови. Мартен заметил две дождевые капли, приставшие к пряди волос на ее виске. Его напарница никогда не обращала внимания на подобные случайные мелочи, а они делали ее еще красивее.

— Думаешь, Вера на это пойдет?

— Ей некуда отступать. Она и так вся извелась.

Рома покачала головой, поправляя через трикотажную блузку лямку бюстгальтера.

— Чертовщина какая-то, — сказала она. — На мой взгляд, Кролл обошелся с Элизой более жестоко, чем с Лорой. Но Лора боится его больше, чем Элиза.

— Объяснение следует искать в фантазиях Лоры, — ответил Фейн. — Кролл видит ее насквозь. Даже если ей не грозит опасность, Кролл способен вызвать у нее ощущение угрозы. Возможно, это доставляет ему удовольствие.

— Ты считаешь, что опасность ей не грозит?

— Я сказал «если». Лора более импульсивна, склонна принимать воображаемое за действительное. Кроме того, Кролл похитил записи Веры — массу конфиденциальной информации. Достаточно нажать клавишу на компьютере, и вся она мгновенно станет достоянием широкой публики. Тогда многим несдобровать.

Зажужжал смартфон Фейна. Звонил Моретти.

Шен не хотел обсуждать дело по телефону, и они договорились встретиться у Мартена, на полпути от дома Моретти до кафе, где они сидели.

Фейну и Роме не терпелось услышать, что расскажет их друг. Моретти и сам стремился поделиться новостями. Закончив накануне разговор с Фейном, он сразу же позвонил своему человеку в «Вектор стратеджис». Они встретились в тот же вечер в «Счастливом пенни» на бульваре Гири.

— Мой человек — назовем его Паркер — знал Кролла, — начал рассказ Моретти, бросив свой плащ на горлышко старинной полутораметровой глиняной вазы. — Они не дружили, с Кроллом никто не дружил. Но работать, все говорят, Кролл умеет. Тем не менее из «Вектора» он ушел еще шесть месяцев назад.

— Шесть месяцев?

— Уволился. Скорее даже сбежал. Просто не вышел на связь в один прекрасный день, и все. Но главное то, что он умеет делать. Угадайте, что общего между кирпичным заводом на окраине Кабула, тюрьмой Аль-Джафр в Иордании, столицей Марокко, Пешаваром и Кохатом в Пакистане, Румынией и «Гольфстримом V»?

— Не может быть! — воскликнула Рома. — Это же всё секретные тюрьмы…

— Молодчина. — Моретти явно не ожидал такой информированности от Ромы. — Кролл был психологом-экспертом ЦРУ, инструктором ВУСП класса С…

— Погоди, — остановил его Фейн. — Объясни нормальным языком.

— ВУСП — сокращение от «выживание, уклонение, сопротивление, побег». Программа используется в элитных спецподразделениях для выработки психологической сопротивляемости разоблачению и допросам.

После 11 сентября нанятые по контракту с ЦРУ бывшие военные психологи подогнали методы ВУСП для проведения допросов в секретных тюрьмах, где к подозреваемым в терроризме применялись «продвинутые техники». ЦРУ получало подозреваемых по программе «чрезвычайного содействия». Для краткости новые методы называли просто «программой», их-то и применял Кролл.

Кролл побывал во всех тюрьмах, которые я назвал, и даже в Гуантанамо, где инструктировал главных дознавателей. Такова официальная легенда.

В 2008 году он ушел из «фирмы» — что-то у них не заладилось. Его обвинили в «отклонениях» при проведении допросов. Паркер не стал вдаваться в подробности.

Потом, подобно сотням других разведчиков, Кролл всплыл в «Векторе». «Вектор» — самая крупная в мире коммерческая разведконтора, нанимающая бывших сотрудников государственных спецслужб. Рано или поздно все туда попадают. Кролл предъявил охренительные рекомендации и солидный послужной список мастера грязных дел; ходили слухи, что он ставил какие-то странные эксперименты на допрашиваемых. «Вектор» тут же его сграбастал и выделил участок работы.

Моретти покачал головой.

— Потом по неизвестной причине его приставили к Керрину. У Кролла секретный доступ — выше не бывает. Покидая «фирму» и переходя на подряд, такие люди не теряют привилегий. Он и в «Векторе» имел доступ ко всем файлам.

— А с Керрином он долго работал?

— Недолго. Месяца четыре, потом пропал.

— Какое-нибудь ЧП?

— Паркер клянется, что не знает. Понятное дело, «Вектор» устроил на Кролла настоящую охоту. Слишком уж много он знал, чтобы уходить подобным образом. Сейчас суета поутихла, допетрили, должно быть, что он теперь на другом конце света, но из списков наблюдения не исключили.

— Почему его назначили на прикрытие Керрина?

Моретти ухмыльнулся:

— Держитесь за стулья. Его назначили не прикрывать, а вести Керрина.

— Кролл по заданию «Вектора» шпионил за Керрином? — Рома отказывалась поверить своим ушам. — Они что, посадили под колпак собственного клиента?

— Кролл сидел в «Векторе» очень глубоко, был «черным агентом» — чернее не бывает.

— Теперь ясно, почему его так искали, — заметил Фейн. — Фотографию Кролла достать, конечно, вряд ли возможно?

Моретти опять покачал головой.

— Говорят — писаный красавец, что твой киноактер. И очевидно, умеет этим пользоваться.

— А биографическая справка на него есть? — спросила Рома.

— В ней много пробелов. Магистр психологии, окончил Университет Джона Хопкинса. Служил в армейской разведке в Восточной Европе. Работал в разведуправлении министерства обороны. Потом в ЦРУ. Проходил службу в командовании специальных операций сухопутных войск, в управлении психвойны. Инструктор ВУСП в Форт-Брэгг. Побывал на Ближнем Востоке.

— Больше ничего?

— Когда «Вектор» переводит агента, работающего с их клиентом, в черный спектр, это значит, что агент попадает в элитную группу, — пояснил Моретти. — «Вектор» ничего не оставляет в «синем» файле, совсекретном личном деле. Вместо этого заводят «черный» файл. Все сведения из «синего» файла заменяют краткой справкой на одну страницу — я вам ее только что пересказал. С этого момента никаких других официальных личных дел больше не существует.

Рома с Фейном переглянулись.

— Вот, в сущности, все, что я смог разузнать, — закончил Моретти. — Раз уж я… э-э… подбросил тебе это дельце, считаю нужным добавить: если мы вправду столкнулись с операцией «Вектора», не медля передавай дело в ФБР и умывай руки. Но похоже, что Кролл все-таки действует по собственному плану. — Помедлив, Шен продолжал: — Даже если Кролл — одиночка, мой совет: передавай дело в ФБР и умывай руки.

— Не все так просто, — ответил Мартен.

Он перехватил взгляд Моретти — тому явно не терпелось прочитать лекцию. Шен, конечно, воздержится, но даже само побуждение к чтению нотаций говорило о многом. Моретти уважали в УОР. Он редко недооценивал людей, не мерил их одной линейкой. Он принимал в расчет сложности человеческой натуры и поэтому никогда не стремился поучать коллег.

Моретти сунул руки в карманы брюк.

— Вы оба хорошо понимаете, что теперь будет, — сказал он. — «Вектор» разберет мою жизнь по винтикам, чтобы выяснить, откуда я узнал о Кролле и зачем пытаюсь узнать еще больше. Они перетряхнут каждого сотрудника и сотрудницу, когда-либо работавших со мной в управлении особых расследований. Кролл для них значимая величина. Мартен, у тебя мало времени.

Фейн кивнул:

— Спасибо, Шен. Прости, что подвел тебя под монастырь.

Моретти пожал плечами, потоптался на месте, снял с вазы плащ и повернулся к Роме.

— Я с ним не первый год работаю, — сказал он, словно Фейна не было в комнате. — Он не похож на упрямца или авантюриста. Даже когда он ведет себя подобным образом, я сильно не вмешиваюсь. Можно подумать: да, в этом есть определенная логика, нетрудно понять, почему он так поступает. Ему решать. Все так. Но все равно выходит, что ведет он себя как упрямец или авантюрист. — Он сочувственно улыбнулся девушке и, охватив одним взглядом и Мартена, и Рому, сказал: — Будьте осторожны. Смотрите, чтобы вам не подпалили хвост.

Шен вышел из кабинета, шаги затихли в коридоре. Мартен и Рома все еще смотрели друг на друга, когда стукнула тяжелая входная дверь из стекла и кованого железа.

— Валяй, — предложил Фейн. — Что тебе не терпится сказать?

— «Вектор» — глобальный субподрядчик в области разведки, они работают по заказам крупнейших корпораций и лучших разведслужб мира. Чертовски здорово работают.

Фейн кивнул. Он понял, к чему клонит Рома.

— А тут не могут найти собственного пропавшего агента? И мы должны поверить в эту сказочку?

— Мы с тобой такое раньше видели. Размеры и авторитет компании не исключают предательства. Ахиллесова пята нашей работы — человеческая натура.

— Слишком уж все складно получается. Нам подвернулось дело, а когда дорожка вывела на «Вектор» — ой, батюшки, да они сами ищут Кролла! Какая неожиданность — их человек все это время проворачивал свои делишки прямо у них под носом!

Фейн запустил пальцы в волосы.

— Ладно тебе. Доступ к внутренним секретам дает огромное преимущество. Поэтому шпионские скандалы могут тянуться годами.

— Готов ли ты поспорить, что все так, как ты говоришь, а не иначе?

— А что, у нас есть выбор? Возможных вариантов — миллион, и пока ничто не указывает в другом направлении. Да, мы в неуклюжем положении, но что делать? Нам нужно опередить гада, а времени больше не остается.

Глава 27

Фейн позвонил Вере в офис днем, в двадцать две минуты второго, и сообщил, что они установили личность незнакомца, который скрывался под разными именами. Фейн предложил отменить все оставшиеся сеансы и встретиться.

Прямота предложения застала Веру врасплох.

— Что-нибудь случилось?

— Разберитесь с сеансами, я буду у вас через двадцать минут.

Когда Фейн появился в офисе Веры, та пыталась сохранять напускное спокойствие. Но Мартен немедленно заметил красноречивые признаки подавляемого волнения: напряженность в осанке, озабоченность в ищущем взгляде, тревожность в осторожных движениях.

Женщина сидела на диване лицом к стеклянной стене, выходившей на темный двор. Фейн занял одно из кресел.

Он ввел психотерапевта в курс дела, рассказал о встрече с Селией Негри, о том, что установили третье фальшивое имя объекта — Роберт Клейн (Вера в ответ лишь пожала плечами), о длинной беседе с Элизой и, наконец, звонке разведаналитака, сообщившего настоящее имя — Райан Кролл. Напоследок Фейн открыл, кем на самом деле является Кролл.

В изумлении Вера открыла рот и сделала глубокий медленный выдох.

— Непостижимо, — сказала она. И тут же робко: — А сеансы зачем надо было отменять?

— Мы в незавидном положении, — объяснил Фейн. Он больше не собирался ходить вокруг да около. — Между тем нам все еще неизвестно, что затеял Кролл и каковы его мотивы. Мы не знаем, где он держит копии ваших досье. Он резко активизировался, но непонятно почему. Зато мы знаем его биографию и можем сделать вывод, что жизнь Лоры и Элизы в опасности.

Вера с бесстрастным выражением ожидала продолжения.

— Один неосторожный шаг с нашей стороны — и Кролл почует неладное, нырнет в тину. Прихватив с собой досье ваших пациенток.

Вера закрыла глаза.

— Если прямо сейчас взять трубку и позвонить в ФБР, — продолжал Мартен, — никто меня не осудит.

Не открывая глаз, Вера спросила:

— Что вы от меня хотите?

— Расскажите о происходящем Элизе и Лоре. Владеть такой информацией и по-прежнему оставлять их в неведении — безответственно.

Вера открыла глаза.

— Я и сама понимаю, — сказала она.

— Можно попробовать еще один вариант. Пригласите сюда Лору и Элизу и расскажите им все как на духу. Потом сядем все вместе и внесем в файлы такие данные, что Кролл, прочитав их, захочет вылезти из норы. Нам необходимо установить его адрес. Надеюсь, нам повезет и копии досье найдутся у него дома.

Глаза Веры заблестели. Фейн прежде видел в ее лице страх, тревогу, даже панику, но это выражение появилось впервые.

— Вы мне говорили… говорили… — начала было она, сглотнув слюну, севшим голосом, но не закончила. Возможно, побоялась упоминать о цене, на которую намекал Фейн, чтобы не искушать судьбу. Вместо этого Вера отрывисто бросила: — Я позвоню, сейчас же позвоню.

Как на грех обе женщины явились одновременно, даже в приемную вошли одна за другой. Лора шагнула через порог первой.

Увидев Фейна, они остановились как вкопанные. Места за их спиной едва хватило, чтобы закрыть дверь.

Глаза Лоры метали молнии, лицо Элизы помертвело.

— Вера в кабинете. Вы обе — ее пациентки. Элиза. Лора, — представил их друг другу Мартен. — Меня вы обе знаете под именем Таунсенд.

Женщины смерили друг друга тревожными взглядами, отчаянно пытаясь сообразить, что происходит.

— Вы, ясное дело, в замешательстве, — продолжал Фейн. — Дайте мне несколько минут, и я все объясню. Лады?

— Вот черт! — сквозь зубы выдавила Лора.

Фейн открыл дверь в кабинет и проводил женщин. Вера стояла у окна и обернулась при их появлении.

— Боюсь, что неприятности у нас общие, — сказала она с некоторым надрывом в голосе. — Разговор будет долгий… прошу вас немного потерпеть…

Мартен предложил присесть. Некоторое время женщины осторожно, как кошки, расхаживали по кабинету, приглядываясь к обстановке, пока не нашли место по душе.

Элиза опустилась на край дивана. Лора в последнюю секунду передумала садиться, упрямо тряхнула головой и принялась ходить туда-сюда вокруг кресла. Обе подчинились просьбе с настороженным видом, видимо, решив оставить возражения на потом, пока не получат исчерпывающих объяснений.

Элиза в отличие от Лоры внешне вела себя спокойно, но следила за каждым движением Фейна. Она сжалась, как пружина.

— Все станет понятнее, как только я изложу основные факты, — сказал Фейн.

Лора метнула взгляд на Элизу — та не сводила глаз с говорящего.

— Вы встретились в первый раз и, кроме имен, ничего одна о другой не знаете. Не забывайте об этом по ходу разговора, это очень важно.

Я познакомился с Верой всего три дня назад. Она вышла на меня по рекомендации одного моего знакомого, которому я полностью доверяю. А еще тремя днями раньше, за шесть дней до того, как обратиться ко мне, Вера пришла к тревожному выводу, что вы обе встречаетесь с одним и тем же человеком.

Никаких ахов и охов — лишь потрясение на лицах. Лора бочком обошла кресло и села. Элиза прикрыла глаза и наклонила голову вперед.

У Фейна на сердце скребли кошки.

— Чтобы разобраться, что к чему, Вере понадобилось несколько недель. Любовник представился каждой из вас другим именем. Он регулярно проникает в этот кабинет и читает ваши досье. Ему известно все, что вы когда-либо говорили Вере, все, что вы с ней обсуждали, и он использует эти сведения, чтобы направлять отношения с вами в нужное ему русло.

Элиза вскинула голову. Лора в изумлении открыла рот.

Все стало ясно без дальнейших разъяснений. Обе внезапно мучительно осознали, откуда взялись «магические» способности Кролла. Каждая внутренне переживала свое личное унижение. Молчание скрывало поднявшуюся в душе бурю, и только выражение лиц выдавало смятение.

— Вере пришлось очень непросто. Она три дня не могла решить, как быть дальше. На встрече со мной она первым же делом заявила, что для нее самое важное — сохранение тайны вашей личной жизни.

Мартен ожидал бурной реакции со стороны Лоры, но первой, к его удивлению, нарушила молчание Элиза. Она смотрела на Веру, но вопрос — личный и острый, заданный безжизненным от муки голосом — предназначался Фейну.

— Почему она… нам-то ничего не сказала? Как она могла… держать нас в неведении?

Фейн взглянул на Веру. Та бесстрашно смотрела Элизе в лицо, стараясь не отводить глаза в сторону и не отворачиваться. Доктор собрала воедино все остатки достоинства и не пыталась уклониться от кошмарной развязки.

— Вера оказалась в безвыигрышном положении, — пояснил Фейн. — Взломщик получил доступ ко всем досье в ее компьютере. Вы не единственные, о ком она тревожилась. Она не могла рассказать о взломе каждому пациенту. Откуда ей было знать, кто находился в контакте со взломщиком, а кто нет? В вашем случае она заметила… аналогии. Общий рисунок, одинаковое поведение.

— Нет, это уже… — простонала Лора.

Элиза оцепенела от горестной растерянности.

— Напрашивается вывод, что ваш любовник мог надругаться, — Мартен умышленно выбрал это слово, — над другими женщинами так, что аналогии с вашим делом трудно было бы проследить. Мог вообще провернуть это как-нибудь иначе. Вера пребывала в совершенном неведении. Опасность грозила любой из ее пациенток.

Фейн бросил беглый взгляд на Веру. Та пыталась проглотить ком, подкатывавший к горлу, но в то же время внимательно наблюдала за реакцией своих подопечных.

— Настоящее имя вашего любовника — Райан Кролл. Его прошлое позволяет серьезно опасаться за вашу безопасность.

Мартен поведал историю Кролла, опустив названия конкретных организаций, вскользь называя их «международными разведслужбами». Рассказал о секретных тюрьмах, психологических методах допросов, злоупотреблениях. Иначе они бы не поняли, зачем и к чему их толкал Кролл.

Женщины слушали его затаив дыхание. Фейн продолжал, пока не выложил все мало-мальски важные факты. Он говорил и говорил, а когда наконец умолк, повисла тишина, которую никто не отваживался нарушить.

Вера шагнула вперед — руки сложены на груди, прямая осанка.

— Мы постараемся ответить на все ваши вопросы. Простите меня. Это ужасно — я знаю.

Элизу и Лору как прорвало, следующие полтора часа они без остановки сыпали вопросами. Справившись с первым потрясением, Лора поочередно приходила то в ярость, то в ужас, то жестикулировала, то плакала, то рвалась в бой, то впадала в истерику.

Но Мартена больше беспокоила Элиза, перелом в ее отношениях с Кроллом получился особенно жестоким. Ее, должно быть, глубоко ранило осознание, что доброта и щедрость, которые Кролл проявлял вначале, были вызваны всего лишь бездушным, циничным расчетом.

Постепенно ураган вопросов утих, обе женщины снова замолчали.

— Не забывайте — все рассказанное вами по секрету Вере теперь в руках Кролла, — напомнил Фейн. — Что он собирается делать с этими данными, мы не знаем, но пока они у Кролла, он будет держать вас за горло.

Лора прошипела проклятие.

— Мы должны забрать у него эти файлы, — продолжал Фейн. — Вот тогда и подумаем, что делать с самим Кроллом.

— Это уж слишком… — Лора отказывалась поверить в навалившуюся беду.

Элиза по-прежнему молчала.

— Давайте я сначала изложу вам свой план, — предложил Фейн. — А потом мы его обсудим.

Глава 28

Лицо, с которым Паркер запросил срочный разговор, возвращалось из Лондона на принадлежащем «Вектору» реактивном самолете. Паркер сделал звонок рано утром и кодовым словом пригласил сановного пассажира на срочную встречу, которая должна была состояться вскоре после посадки «Гольфстрима» в международном аэропорту Сан-Франциско.

В пятнадцать минут шестого телефон Паркера зазвонил. Его попросили быть через час на лестнице Валкэн.

Лестницы — неотъемлемый и крайне полезный элемент холмистого городского ландшафта Сан-Франциско. Город насчитывал сотни лестниц, каждая со своей историей, — величественных и неброских, изящных и унылых, открытых всем взорам и спрятанных в укромных местах.

Лестница Валкэн находилась в районе Корона-Хайтс, на холмах, возвышавшихся над Кастро и Эшбери-Хайтс. С верхней площадки на Ливант-стрит лестница пролет за пролетом спускалась вниз в коридоре буйной растительности, смыкавшейся над головой непроницаемым навесом. Дома и коттеджи по обе стороны большей частью прятались за густой листвой, об их существовании напоминали лишь пышные цветочные грядки — некоторые домовладельцы разбивали их прямо возле ступеней.

Паркер ждал в тени почти у самого верха лестницы. В шести метрах от него на улице остановилась машина, хлопнула дверца, машина отъехала. Послышались шаги. Важный гость появился на верхней площадке, кивнул Паркеру, выудил из кармана пачку сигарет и закурил. Дунув дымом в сторону заката, он спустился на несколько ступеней.

— Долго летели, надоело до чертиков, — сказал он мягким баритоном. — Что там у вас?

Человек выжидательно умолк, и Паркер перешел к делу:

— Вчера поздно вечером мне позвонил Шен Моретти, он раньше работал в Управлении особых расследований полиции Сан-Франциско.

— Да, припоминаю.

— Мы встретились, и он начал задавать массу вопросов о Райане Кролле.

Рука с сигаретой остановилась на полпути к губам.

— Шена попросил навести справки о Кролле кто-то еще. Эти люди охотятся на Кролла, они нашли его.

— Нашли?!

— Ну… почти. Установлено, что Кролл здесь, в городе…

— О черт!

— Они вышли на тех, кто находится с ним в непосредственном контакте, но самого Кролла пока не достали. Очевидно, он не подозревает, что за ним есть «хвост». Сработали аккуратно, но теперь заторопились, стремятся дожать его побыстрее. Установили, что Кролл — сотрудник «Вектора», и надеются, что мы с ними поделимся информацией.

— Кто они такие? Еще одна разведкорпорация? — Человек начал неторопливо спускаться по ступеням.

— Моретти сказал, что нет.

Лестница была достаточно широка, чтобы оба могли идти рядом.

— Моретти уверяет, что они не из правоохранительных органов. Он, говорит, всего лишь оказывает услугу знакомому, и похоже, так оно и есть. У меня возникло впечатление, что это небольшая элитная группа оперативников. Моретти отзывается о них с уважением.

— Чем их заинтересовал Кролл?

— Понятия не имею, но вышли они на него чертовски быстро.

— А точнее?

— Они взялись за дело меньше недели назад.

Человек остановился и смерил Паркера взглядом:

— Не может быть!

— Так говорит Моретти. Они жмут на газ. Поэтому меня и подключили. Они вышли на Моретти, чтобы он вышел на нас. Им не терпится побыстрее закончить дело.

— Что у них, горит? Или просто без царя в голове?

— Похоже, горит.

Начальник затянулся, искоса глядя на Паркера.

— В какую такую историю вляпался Кролл? Не иначе натворил что-нибудь, влез не туда, куда нужно. Наломал дров, и теперь у него гончие на хвосте. Скорее всего в этом дело. Моретти знает, каким образом Кролл покинул «Вектор»?

— Нет, но я его ввел в курс дела.

Исчезновение Кролла и неспособность компании его обнаружить во внутреннем круге управления разведки «Вектора» потихоньку предали забвению. По крайней мере тему перестали обсуждать прилюдно и перевели в разряд табу. Кролл превратился в призрака, отравляющего жизнь службе контрразведки. С его исчезновением примирились исключительно потому, что «Вектор» не смог обнаружить никаких следов продажи на сторону или какого-либо другого использования закрытых сведений.

С другой стороны, аргументировали оппоненты, именно так поступают опытные похитители секретов. Если Кролл прихватил кое-что с собой, он не станет взрывать «Вектор» одним махом. Но однажды провалится какая-нибудь операция, и никто не сможет с уверенностью сказать, в чем причина — в невезении, оплошности, грамотных действиях противника или… осведомленности Кролла, продавшего секреты тем, кто больше предложил.

Человек затянулся сигаретой и возобновил спуск, все больше погружаясь в тень. В домах по обе стороны лестницы зажигались огни, отчего тени сразу же начали казаться еще гуще, а серые в сумерках кусты превратились в черные резные силуэты.

— Спешат, — сказал человек, — значит, у них мало времени.

— Точно.

— Вам известно, кто им заказал Кролла? Или его вовсе не заказывали и не собираются устранять?

— Я спрашивал, но Моретти ушел от ответа. У меня сложилось впечатление, что их лавочка заинтересована в Кролле не сама по себе, а с чьей-то подачи.

— Что нового вы сообщили Моретти?

— Я поделился только общими сведениями — через пару дней он бы их сам раскопал. Благодаря мне Шен сэкономил время, зато у меня при случае тоже будет возможность попросить об одолжении.

— Разумно.

Человек погрузился в молчание. Они миновали еще одну площадку.

Паркер был слегка озадачен реакцией начальства. Он ожидал стать свидетелем гневной вспышки, но вместо этого его собеседник, хоть и удивился, скорее был задумчив, чем возмущен. Мало того что чужие разведчики почти схватили Кролла за горло, они вопреки всеобщим предположениям нашли его прямо здесь, в Сан-Франциско, а не где-нибудь в Бангкоке или Бахрейне. Обидно, да еще как.

Человек из высшего эшелона «Вектора», напротив, воспринял потрясающее открытие Паркера, как если бы видел в нем лишь малый ход в большой игре, нечто, вполне укладывавшееся в его расчеты, но никак не угрозу, заставляющую поднять по тревоге всех свободных сотрудников. Паркер явно не ожидал такого поворота событий.

Они молча продолжали медленно спускаться по ступеням. Человек остановился, бросил окурок и с задумчивой неторопливостью растер его ногой, после чего сунул руки в карманы и возобновил спуск.

Через одну-две минуты он опять замер на месте, повернулся к Паркеру и заговорил, понизив голос:

— Если Шен Моретти не знал о наших отношениях с Кроллом, топосле вашей беседы поймет: его друзья наткнулись на крайне важное для «Вектора» дело. Рассказав об этом вам, он выпустил кота из мешка и убежден, что вы тут же сообщите о вашем открытии кому-нибудь в «Векторе». По его расчетам, мы должны задергаться, сделать все возможное, лишь бы самим выйти на Кролла.

Еще бы. Паркер и сам так думал. Он даже надеялся, что принесенная им новость вызовет шорох на всех оперативных уровнях, но… явно ошибся.

— Похоже, они уже заканчивают операцию, — сказал человек. — Времени остается мало. Думая, что знают, как мы поступим, они примут защитные меры, еще больше увеличат темп. Мне кажется, у нас нет реальной возможности перехватить их операцию, не наделав ненужного шуму. По правде говоря, мы запороли дело с Кроллом с самого начала. Придется подбирать то, что осталось после других.

Возникла пауза. Темный силуэт человека маячил в неясном свете. При всем внешнем спокойствии, его паузы и колебания выдавали лихорадочную работу мозга. Он был прав насчет Кролла и «Вектора» — если катастрофа еще не разразилась, то могла разразиться в любую минуту. Тут почти без вариантов.

— Свяжитесь с Шеном Моретти еще раз, — сказал начальник совсем уже вкрадчивым голосом. Паркер наклонился, стараясь не упустить ни слова.

Через три минуты разговор закончился.

Они спустились почти к самому подножию лестницы. Паркер заметил габаритные огни машины, ждавшей его собеседника на Орд-стрит.

Паркер остановился, начальник проследовал вниз, преодолевая последний десяток ступеней. Хлопнула дверца машины. Мигнули стоп-сигналы, и лимузин пропал из виду.

Паркер немного подождал, покачал головой. Повернувшись, пошел вверх по лестнице. Одна площадка за другой выплывали перед ним из темноты.

Глава 29

Лора сбросила туфли и скрестила длинные ноги. Обтянутая чулком ступня нетерпеливо покачивалась. Женщина сверлила Фейна черными глазами.

Элиза неподвижно сидела на краешке дивана. Она подалась вперед, положив локти на колени, уперев щеку в сцепленные руки. Никто не нарушал молчания.

— Итак, — первой вскинулась Лора, — если я правильно поняла, мы должны послужить приманкой и вывести наблюдение на Кролла, чтобы они могли взять след.

— Верно. Пока мы не установили физический контакт, мы ничего не сможем с ним поделать, не сможем выяснить, где он живет, где держит файлы…

— Вы в самом деле думаете, что он держит файлы у себя дома? — спросила Лора. — Ну что ж. Тогда позвоню, предложу где-нибудь встретиться.

— Вы обе говорили, что редко назначаете встречи первыми. Как он отреагирует на неожиданный звонок?

— Это смотря, что ему сказать.

— И что же вы собираетесь ему сказать?

— А что хотите, то и скажу.

— Кролл неслучайно назначает встречи сам. Подготовка и жизненный опыт подсказывают ему, что полагаться можно только на себя. Если первый шаг делает кто-то другой, неизвестно, что за этим последует. Не хотят ли его подставить? Не ловушка ли это? Отчего именно сейчас? Почему в этом месте? Почему в это время? Его одержимость мерами безопасности вызвана желанием контролировать ситуацию. Пока он ее контролирует, ему ничего не грозит. А если ситуацию контролирует кто-то другой, такой уверенности уже нет.

— Вот сволочь! — выругалась Лора. — Все заранее продумал. И умеет же, гад.

Она неожиданно вскочила и одернула задравшийся подол платья.

— Знаете что? Я видеть не хотела этого гнуса, но теперь мне не терпится до него добраться.

Лора схватила сумочку.

— Мне нужно выйти, — сказала она и направилась к туалету в приемной.

Веру совершенно измотали последние несколько часов треволнений, она опустилась в кресло перед письменным столом.

Элиза неотрывно следила за Фейном. Она по-прежнему сидела, подавшись вперед, уперев локти в колени.

— Позвольте спросить, — тихо произнесла она, глядя на собственные сжатые кулаки. — Вчера вечером вы сказали, что Рэй… Райан что-то подстраивает.

Фейн вспомнил, кивнул.

— Интересно… вы догадывались о его планах?

— Я мог ошибаться.

Элиза, сбитая с толку, нахмурилась.

Фейн заметил, что Вера прислушивается к диалогу.

— За прошедшее со вчерашнего вечера время я узнал о нем намного больше.

Мартен колебался, у него не было права посвящать кого-либо в подробности. От Элизы не скрылась его озабоченность.

— Какая теперь разница, что меня ранит, что не ранит… и почему, — сказала она. — Просто интересно… получил ли он, что хотел.

Фейна тронуло ее грустное любопытство, отчаянная попытка зацепиться за последние памятные моменты перед тем, как жестокость Кролла обратилась крахом иллюзий.

— Боюсь, что не смогу дать определенный ответ.

— И все же?

— И все же… я считаю, что он добивался чего-то другого.

Элиза подождала, склонив голову набок.

— Не понимаю, — произнесла она.

Фейн не мог забыть историю Элизы — она отозвалась в его сердце памятью о собственном искалеченном детстве. От одиночества и неприкаянности душа ребенка медленно увядает. Сердце истекает кровью, и начинаешь тайно подозревать, что ты никому, ровным счетом никому не нужен.

— Я пошел по ложному пути, — сказал Фейн, — не сразу понял, что происходит. Улики были перед глазами, но до меня не сразу дошло.

Элиза бросила на него оценивающий взгляд. Выкрутиться не получилось, она все поняла. Интересно, что она теперь о нем думает. Но тут в офис вернулась Лора.

— Ну, на чем остановились? — спросила Лора. — Есть план или как?

Она освежила прическу, подзарядилась энергией и нацелилась на расправу с Кроллом.

Фейн взглянул на Веру, которая хранила молчание на всем протяжении разговора с Элизой. Похоже, старается угадать, что он скажет и как к этому относиться.

— Надо устроить небольшой совет, — предложил Мартен.

Вера поднялась и пересела на диван рядом с Элизой. Лора вернулась в кресло, закинула ногу на ногу.

— Мы собираемся включить в ежедневные заметки ложные сведения. Вера подготовит их в индивидуальном порядке. Эти сведения должны заставить Кролла в буквальном смысле покинуть свою берлогу, нам необходимо установить физический контакт. Файлы должны привлечь, а не оттолкнуть его. Не забывайте, если что-либо покажется ему фальшивым, вызовет подозрение — пиши пропало.

Три пары глаз смотрели на Фейна с серьезной озабоченностью.

— Элиза, Лора… ваши последние встречи с Кроллом доставили вам много страданий. Но следует помнить, что он действовал подобным образом из расчета. Может быть, он хотел увидеть, как вы отреагируете. Или хотел задеть. Кто его знает, что у него на уме. Кроме вас двоих никто не сможет вывести его на чистую воду.

Фейн подождал, пока до женщин дойдет смысл его слов.

— Сколько бы вы ни обсуждали с Верой ваши последние встречи, она знала не более того, что вы ей сами рассказали, поэтому мало что могла посоветовать. Но теперь, когда вы осведомлены о Кролле гораздо лучше, вы, возможно, сумеете увидеть в отношениях с ним что-то новое.

Элиза опустила голову: то ли от стыда, то ли от огорчения, то ли от смущения — Фейну трудно было судить. Лора принялась качать ногой.

— Соедините то, что вам известно, с подозрениями, даже догадками и приготовьте такую смесь правды и лжи, чтобы Кролл проглотил ее как нектар и захотел встретиться снова — и побыстрее.

— Минуточку, — начала было Вера, бросая на Фейна кинжальные взгляды. Она подалась вперед, словно готовясь к атаке, но Элиза перебила ее:

— Нет, Вера, он прав. Стоит Кроллу почуять неладное — и поминай как звали. В этом случае все мы останемся у него в заложницах. Другого пути нет.

Фейн с удивлением заметил, что Лора тихо заплакала. Она так затравленно смотрела на него, что Мартен на минуту опешил. Женщина была сама не своя то ли от гнева, то ли от страха. Куда только подевалось задиристое, вызывающее поведение… Фейн в один миг проникся пониманием хрупкости и субтильности ее натуры.

Не в силах вымолвить ни слова, Лора лишь утвердительно закивала головой.

Глава 30

Когда Селия Негри выехала из медицинского центра, на город опускалась ранняя вечерняя мгла. Повсюду зажигались огни. Селия свернула с Карл-стрит на Парнассус-авеню и взяла курс на Эшбери-Хайтс.

Приближаясь к Коул-стрит, девушка начала высматривать свободное место для парковки. Зажглись стоп-сигналы «фольксвагена», стоявшего у бордюра напротив булочной «Ла Буланж».

— Ес-сть! — прошипела Селия и ринулась через перекресток, чтобы успеть занять место отъезжавшей машины.

Закрыв дверь «вольво» на ключ, она пересекла Парнассус-авеню и подошла к «Альфа-маркету» на углу. Прихватив из корзин у входа три апельсина и две луковицы, быстро расплатилась внутри.

Рядом в хозтоварах купила клей — дома на двери духовки оторвалась металлическая полоска. Вновь выйдя на улицу, Селия мысленно вернулась к теме, занимавшей ее весь день, — Роберту Клейну, офису доктора Веры Лист, двум агентам ФБР и непонятным намерениям ее странного знакомого.

Селия пересекла Парнассус-авеню, раздумывая, не зайти ли в булочную, но, оказавшись у машины, передумала. Открыв дверцу со стороны тротуара, девушка нагнулась и положила мешок на сиденье.

— Я мог бы поспорить, что ты заскочишь в булочную, — раздался голос за спиной.

Селия подскочила и, резко обернувшись, ударилась головой о дверцу машины.

— Ч-черт! — вырвалось у нее. Желудок немедленно скрутило узлом. — Нарочно подкрался?

— Что, испугалась? — спросил Клейн.

— Иногда ты ведешь себя как дурак.

Клейн с сомнением нахмурился.

— Закрой машину. Пойдем прогуляемся.

Парнассус-авеню шла в гору в направлении Аппер-Хайт, района более респектабельного, чем его легкомысленный собрат внизу. Местные трехэтажные особняки выглядели чинными и ухоженными. Вдоль улицы под деревьями тянулись ряды машин, поиск места для парковки здесь всегда превращался в пытку.

Клейн вышагивал, сохраняя молчание, целый квартал. От этого узел в желудке Селии становился все туже. Как она дошла до такой жизни?

— Возникли непредвиденные обстоятельства, — сказал наконец Клейн. — Нужно еще раз сходить в офис психоаналитика.

— Вот как? — Сердце Селии чуть не выпрыгнуло из груди. Как прозвучал ее ответ? Естественно? Или растерянно?

— Ага.

— Когда?

— Сегодня вечером.

— Сегодня?

«Вот черт!» — подумала она.

— Почему… Что за…

Девушка остановилась.

— Что-нибудь случилось? — спросил Клейн.

— Случилось?

— Не сможешь сегодня?

— Да нет. Отчего ж? Смогу. — Селия ответила слегка насмешливым тоном, стараясь скрыть страх за деланным пренебрежением.

— Ты сегодня какая-то нервная.

Не перестаралась ли с показной иронией?

— Сам напугал меня у машины. Тут станешь нервной.

Клейн повернул на тихую, обсаженную деревьями Бельведер-стрит с рядами дощатых домов и маленькими верандами, выходящими прямо на тротуар. И здесь вся улица была утыкана припаркованными машинами.

— Чего-то ты недоговариваешь, — заметил Клейн.

— Разве?

— Тебя что-то встревожило?

— Что могло меня встревожить?

— Перемена в планах, например?

— Нет.

— Нет? Ты выглядишь обеспокоенной.

— Ничуть. Я могу выполнить задание с завязанными глазами.

— Уверена в себе, значит?

— Если бы я волновалась как ненормальная, ты бы мне доверил дело?

— Нет… но немного респекта и осторожности тоже не помешает.

— Я не хочу, чтобы меня поймали. Как ты считаешь, я достаточно осторожна? И мне нужны деньги. Думаешь, этого хватит для… респекта?

Залаяла собака на заднем дворе — или уловила запах, или почувствовала их присутствие. В туманных сумерках за окнами домов мерцали голубые огни телеэкранов. На улице не было ни души.

Они молча миновали несколько домов.

— Ты какая-то… натянутая, — сказал Клейн.

Сердце девушки опять подпрыгнуло, из легких словно выпустили весь воздух.

— Минуту назад ты говорил, что я веду себя чересчур самоуверенно.

— Не самоуверенно — дерзко. И натянуто.

Дело дрянь. Неужели он что-то заподозрил? Надо на него наехать.

— В чем дело? Ты сам сегодня какой-то загадочный. Может, это ты начал сомневаться?

Клейн не ответил. Он явно взвешивал ее слова в уме. Сукин сын сделал стойку. Девушке стало не по себе от страха.

Селия всегда была немного задиристой и настоящей чертовкой в постели. Поэтому Клейн не сомневался, что она справится с работой. А еще ей очень нужны деньги.

Но что-то непонятное все-таки происходило у нее в душе. Возможно, просто сдрейфила и не хочет признаваться. Он такое не раз наблюдал. Перед новым выходом на дело вдруг возникает странное чувство, словно мозги продувает холодным ветром, пробирает озноб. С любым может случиться.

— Значит, так, — сказал Клейн, — я почти уверен — на дело придется идти сегодня вечером.

— Почти уверен? Разве ты не говорил, что дело решенное?

— Говорил.

Сырой воздух донес ароматную струю запахов. В одном из домов готовили что-то сытное и пряное, но трудноопределимое.

— Так сегодня или не сегодня?

— Может быть. Не знаю.

Клейн испытывал смешанные чувства. Ему хотелось немного подтолкнуть Селию, посмотреть, есть ли что-либо существенное за его подозрениями, хорошенько прощупать. Но если это какой-нибудь пустяк, не стоит дергать девушку перед выходом на задание.

Селия остановилась и повернулась к спутнику. Они оказались в полосе размытого света, падающего с высокого крыльца. Клейн смог наконец хорошо разглядеть выражение лица Селии.

— Что ты крутишь вокруг да около? Если хочешь чего спросить — спрашивай. Не надо мне иносказаний. До меня не доходит их смысл. Я не умею читать мысли.

Ага! Явно не ожидал такое услышать. Выпад, видимо, попал в точку.

— Тебя что-то тревожит, — ответил Клейн. — А твоя тревога передается мне.

Селия молча уставилась на Клейна, замешкавшись с ответом на несколько секунд. Даже при слабом свете Клейн видел, что она не может справиться с лицом.

— Ладно… — внезапно сдалась она. — Я… я что-то вдруг разнервничалась. Даже… даже не знаю почему. Ясное дело, сегодняшний поход ничем не отличается от других, но… не знаю. Сначала ты меня напугал, потом экстренное задание… Какая, спросишь, разница? А кто его знает… Кто-нибудь может оказаться рядом… придется выбирать другой маршрут… просто… Черт! Просто не ожидала получить задание в такой манере, потом пошли эти мысли… сама себе удивляюсь. Я решила не подавать виду, но, похоже, от тебя ничего не скроешь.

Селия наконец замолчала. Получилось выкрутиться или нет — трудно сказать. Попытка была довольно удачной, только вот беда — запоздалой. Замешкавшись с ответом всего на долю секунды, Селия допустила смертельный промах.

— Ничего, — сказал Клейн. — Я все понимаю. Проехали.

Он шагнул назад в полумрак в направлении Парнассус-авеню. В уме созрела двойная операция. Он сделает вид, что пытается успокоить ее издерганные нервы, что купился на ее номер. Слова утешения с готовностью появились из наработанного репертуара. Они не требовали напряжения мысли и рационального расчета, достаточно было, не вникая в смысл, проговорить их как отрепетированную роль.

Маховик пустых фраз одновременно запустил другую дорожку. Разум Кролла пришел в действие, мгновенно отфильтровал белый шум собственного голоса и как лазерный луч сфокусировался на уловках Селии.

Зачем ей понадобилось врать? Что объясняет ее поведение наиболее логичным и очевидным образом?

Вариант номер один: возможно, лепет о неожиданном приступе трусости — не вранье. Такое прежде случалось даже с профессионалами, чего уж говорить о новичке. Но тогда вранье что-то другое.

Вариант номер два: придумала, как распорядиться файлами в своих интересах. Не исключено, что сняла еще одну копию — для себя. Может быть, решила устроить небольшой шантаж или предложить информацию из файлов на продажу. Ей всегда не хватало денег. Что, если она оказалась более жадной, чем он предполагал?

Вариант номер три: ее застукали на последнем взломе и перевербовали. Но этот вариант не желал оформляться в четкую картину. Во-первых, он встретился с ней меньше чем через час после ее визита в офис, и она была намного спокойнее, чем в настоящий момент. Значит, событие, вызвавшее у нее нервозность, произошло после их встречи.

Других менее очевидных объяснений в голову не приходило. Что-то еще оставалось вне поля зрения, заставляя срабатывать звонки тревоги, но что?

— Давай сделаем так, — произнес Клейн, когда они подошли к машине Селии. — Я еще раз все проверю. Надо убедиться, что материал, который меня интересует, уже на месте. Иначе нет смысла идти на дело. Жди моего звонка.

В свете окна булочной Селия быстро заглянула в лицо собеседника. Повернувшись на месте, она вышла на проезжую часть, обогнула свою машину. Отперев дверь, бросила прощальный взгляд поверх крыши.

— Жди звонка, — повторил Клейн.

Селия открыла дверцу и села в машину. Клейн проследил, как она заперла дверцу изнутри, завела мотор, вырулила на улицу и скрылась из виду.

Глава 31

Пока Вера работала с Элизой и Лорой над ложными заметками о последнем сеансе, Фейн в наступающих сумерках спустился вниз по Хайд-стрит. Поравнявшись с переулком Хастингс-Террас, он свернул в короткий тупик, к стоявшему у салона антиквариата фургону Джона Бюхера.

Мартен постучал в дверь. Рома открыла, он уселся рядом на сиденье.

— Больной дышит ровно, — пошутила напарница, нахлобучивая пластмассовую крышку на стаканчик с кофе. — Группа Либби уже обрабатывает район, ходят по периметру, не высовываясь.

— Общую картину им передали?

— Ага.

— От Селии новостей нет?

— Она не звонила, я ей тоже. Договорились — чем меньше контактов, тем надежнее. Кроме того, если она станет звонить мне каждый раз, как заиграет очко, то никогда не успокоится.

Фейн повернулся к Бюхеру:

— Эрик готов?

Бюхер кивнул.

— Вызову, когда начнется гон. Он в десяти минутах отсюда.

Эрик Као был доцентом кафедры управления данными факультета компьютерных наук в Беркли. Бюхер периодически нанимал его для таких заданий. Как только компьютеры Кролла будут обнаружены, Као на месте решит, как лучше поступить — скопировать файлы или забрать «железо». Если компьютеры нельзя вывезти, Као снимет копию с жесткого диска и сотрет на нем все записи, не оставив никаких следов данных о Вере и ее пациентках.

— На машины метки поставили?

— Ставим, — ответил Бюхер, кивнув на монитор. Все шесть машин, участвующих в операции (Фейна, Ромы, Либби, Марка, Рида и Бюхера), снабдили метками системы слежения. Машины были обозначены на экране точками разного цвета. На бортовом мониторе каждый водитель мог следить за перемещениями остальных членов группы.

Фейн решил также пометить автомобили Элизы и Лоры, но не ставить женщин в известность. Это задание поручили Риду. Либби и ее команда были асами своего дела — объект «накрывали» и вели, не приближаясь к нему более чем на квартал.

Как только Кролл приедет на встречу с одной из женщин, его машину тоже пометят… если, конечно, обнаружат.

Мартен и Рома вышли из фургона и встали под навесом салона антиквариата. Сверху срывались ленивые капли дождя.

— Как пошло дело у Веры в офисе?

— Тяжело. Участвовать-то согласились, но случившееся еще не до конца дошло до их сознания.

— Тебе известно, о чем они будут говорить с Кроллом?

— Нет. Они и сами не смогут сказать, пока не встретятся с ним лицом к лицу. Их можно понять. Я четко объяснил, что от них требуется и как себя вести, чтобы не спугнуть Кролла. Повторили несколько раз. Они не питают иллюзий насчет своего положения.

Рома посмотрела с сомнением:

— Думаешь, справятся?

Мартен пожал плечами. Рома всегда отличалась тем, что умела задавать вопросы не в бровь, а в глаз.

— Не попробуем — не узнаем, — ответил он.

Оба понимали, что наиболее непредсказуемым звеном в поведении Элизы и Лоры по отношению к Кроллу была эмоциональность. Никто не знал, сумеют ли они удержать свои чувства под контролем.

— Как Вера держится?

Мартен покачал головой:

— Просто шокирована. Они все шокированы. Им невдомек, что от них нужно Кроллу, и не находят себе места от неизвестности. Могу себе представить, как Элиза и Лора перебирают в уме все, что когда-либо ему говорили. Тут растеряешься…

— Кролл никому из них больше не звонил?

— Нет. Но он, случается, не звонит неделю или две. — Мартен посмотрел на часы: — Пора возвращаться.

Когда Вера закончила вводить новые записи о сеансах с Элизой и Лорой, часы показывали без пятнадцати девять вечера. Работать было неудобно — женщины по очереди толкались рядом с Верой над компьютером в одном конце офиса и шептались, чтобы ни Фейн, ни другая пациентка их не слышали. Не будь возможные последствия этих разговоров столь зловещими, сцена могла бы показаться комичной. Однако ставки были так высоки, что никто не чувствовал абсурдности ситуации.

Пока Вера говорила с одной женщиной, другая не нарушала молчания — расхаживала по кабинету, сидела, погрузившись в тяжелые раздумья, или смотрела в окно на густеющую темноту.

Посовещавшись с Верой в последний раз и уступив место Элизе, Лора жестом пригласила Фейна за стеклянную перегородку. Они немного постояли, глядя в дождливую ночь. Наконец Лора повернулась к Мартену:

— Что вы сделаете с ним, когда… получите от него все, что нужно?

Фейну не хотелось говорить на эту тему.

— Всему свое время, сейчас этот разговор некстати.

— Но я ведь не дура. Вы, вне всякого сомнения, об этом уже подумали. На вашем поприще, хотя я и не знаю, чем вы конкретно занимаетесь, об этом всегда думают заранее. Что вы с ним сделаете?

— Послушайте, в этой задаче столько непредсказуемых величин, что невозможно дать какой-либо точный прогноз.

— А неточный? — язвительно спросила она. — Какие-нибудь варианты вы можете назвать?

К Лоре вернулась ее напористость, и она не собиралась отступать.

— Вы же не сдадите его в полицию? Он знает… черт!.. Кому известно, что он знает… он может все выболтать, лишь бы подставили уши. Получается, что ваша задача — не допустить утечки, стереть данные — окажется невыполненной.

— Я не могу обсуждать с вами эту тему.

— Неужели?! — Лора поймала себя на том, что повысила голос, и оглянулась на Веру с Элизой. — В моем положении нельзя чего-либо требовать, вы на это намекаете? Так, что ли?

Глаза женщины загорелись недобрым огнем. Несмотря на риторичность вопроса, она не преминула подкрепить его убийственным взглядом.

— Откуда вам знать, что я чувствую? Угадайте, чего мне больше всего хочется? Разумеется, помимо избавления от этого кошмара. Мне хочется знать… и знать со всей определенностью, что вы сделаете с Кроллом.

Лора подошла вплотную к Фейну и понизила голос для пущей убедительности.

— Последние несколько часов, пока продолжалось это унижение, — она мотнула головой в направлении Веры, — меня мучил вопрос, неотступная мысль — я должна в точности знать, что с Кроллом покончено раз и навсегда.

Женщина стояла так близко к Фейну, что буквально выдохнула последние слова ему в лицо.

— Вот и все, — раздался голос Веры за спиной Лоры.

Та даже не повела бровью. Глядя прямо в глаза Фейна, она настойчиво пыталась телеграфировать ему какую-то мысль, но адресат ее не воспринимал.

— Дело сделано. — Доктор поднялась со своего места. Элиза отошла от компьютера, потупив взгляд. Вера была измучена, ее лицо осунулось, как после жестокого испытания. Она посмотрела на Фейна, словно хотела что-то сказать, но промолчала.

Мартен еще раз взглянул на часы.

— Вот и хорошо. Чем раньше отсюда уйдем, тем лучше, — сказал он.

— А что мы сейчас будем делать? — спросила Элиза. — Непосредственно сейчас?

— Всем по домам, — предложил Фейн. — Если попытается звонить до того, как я сам выйду с вами на связь, не вступайте в разговоры. Сразу же оповестите меня. Как только мы установим, что файлы у него, встречаемся снова и намечаем следующий шаг.

— А почему бы не договориться заранее, прямо здесь? — спросила Лора.

— Потому что неизвестно, с кем именно он выйдет на связь. Может статься, что позвонит сначала одной — просто поболтать, а потом свяжется с другой и назначит встречу. Трудно сказать, как он отреагирует на новые сведения. — Фейн взглянул на Веру: — Вы думаете, он клюнет на вашу приманку?

— Думаю, что да.

В ее голосе звучала озабоченность.

— Вот и хорошо, — подытожил Мартен. — Будем ждать.

Глава 32

Без пятнадцати десять Кролл остановил машину в переулке напротив квартиры Селии и заглушил мотор. Он весь вечер анализировал ершистое поведение девушки и в конце концов пришел к выводу, что она затеяла свою собственную махинацию.

И неудивительно. Селия намного смышленее и находчивее Трейси Ли. Скорее всего с первого же визита в офис психоаналитика по достоинству оценила важность файлов. Вот оно, слабое место работы с агентами: если кому-то хватало ума обмануть компьютерную защиту, могло хватить ума и разглядеть ценность похищенного.

Не иначе сговорилась с каким-нибудь приятелем, таким же наглецом, как она сама. Сделать еще одну копию — раз плюнуть. Порыскать часик по Интернету, и личность женщин установлена. Селия умна, но ей не хватает утонченности. Не иначе подумывает о вымогательстве.

Как это бесит! Селии нельзя больше верить, а других тренированных агентов просто нет. Элизу и Лору пока не удалось привести в нужное состояние. Даже с опорой на заметки с последнего сеанса придется проделать дополнительную работу. А тут новая угроза — Селия. Черт!

Сопоставляя подозрения насчет Селии и неловкость последних встреч с Элизой и Лорой, Кролл не мог не заметить, что ситуация постепенно выходит из-под контроля. Необходимо сначала устранить слабое звено, дать событиям войти в колею. Тогда можно будет вернуться к анализу заметок психоаналитика.

Кролл оставил машину, прошел до конца переулка и пересек Помройт-стрит. Селия жила на верхнем этаже старого двухэтажного здания на склоне холма. Кролл поднялся по узкой наружной лестнице и постучал в дверь квартиры.

Время не ждет.

— Кто там? — раздался озабоченный, настороженный голос Селии.

— Это я, Роберт.

— Клейн?

— Ну да. Для тебя есть еще одно дельце.

Молчит. Кому-нибудь звонит? Дверь чуть приоткрылась, и Селия выглянула в просвет.

— Есть кое-какие новости. — Клейн постарался придать голосу обычную непринужденную интонацию.

— Господи, сюда-то зачем пришел?

— У меня к тебе деловое предложение. Выгодное.

Селия колебалась.

— А чего сначала не позвонил?

— Что за дела? Мне что, спуститься вниз и позвонить тебе с улицы?

Селия закатила глаза и открыла дверь.

Они оказались в крохотной гостиной, одна дверь вела на кухню, другая — в спальню. Мебель под «ретро», из комиссионки. Вкус налицо, а вот с бюджетом — беда. Селия была одета в поношенные джинсы и черную водолазку. Девушка отступила на шаг, сложив руки, насторожившись. В комнате негде было повернуться.

— Что за предложение? — спросила она.

— Жена наняла частного детектива разнюхать мое финансовое положение, — сказал Кролл. — Он в Лас-Вегасе, куда я перевел часть своего имущества. Я тоже нанял ищейку, чтобы выяснить, чем он там занимается. Данные наблюдения записаны на флэшку, но отправлять по почте слишком стремно. Сам я сегодня вечером полететь не могу, поэтому предлагаю тебе слетать и привезти материал завтра утром.

Селия нахмурилась:

— Что, ночью? А задание в офисе?

— Сначала сходишь в офис, потом я отвезу тебя в аэропорт.

Селия взглядом чуть не просверлила в Кролле дыру.

— Выгодное, говоришь?

Расчет, что Селия поведется на деньги, оказался верным.

— За все плачу сам — рейс, номер в отеле, питание. И три тысячи сверху. Налом.

Девушка ничего не сказала. Кролл видел, с какой лихорадочной скоростью работают ее мозги, пытаются обнаружить подвох, взвешивают все «за» и «против», сравнивая выгоды и этой, и ее собственной махинации. Он знал, что придраться не к чему.

— Деньги вперед. Обычную сумму за копирование файлов тоже.

Кролл сунул руку в карман пиджака и подал Селии конверт.

Та открыла, исподлобья взглянула на Кролла, пересчитала купюры.

— Обязательно сегодня ночью?

— Мой человек ждет в Лас-Вегасе.

— Но мне же завтра на работу.

— Слушай, ради такой суммы можно и больничный взять. Завтра пятница. Позвонишь начальнику, скажешь, что у тебя рвота, температура и ты появишься на работе только в понедельник.

Селия держала деньги в руках, и Кролл мог поспорить на любую сумму, что она не захочет отдавать их назад.

Роберт вроде бы не на взводе, не напрягается, не выгадывает. Ему нужен результат, и только. Селия простояла с конвертом в руках, как ей показалось, до нелепости долго, просчитывая в уме последствия.

Когда она проникнет в офис Веры Лист, за каждым ее шагом будет наблюдать Линда. Можно рассказать ей о случившемся прямо на месте.

Интересно, как Линда и Таунсенд отнесутся к полету в Лас-Вегас? Селия могла бы поспорить на половину суммы, которую держала в руках, что федералы, как бы они ни пасли Клейна, не в курсе его делишек в столице греха. Скорее всего скажут: «Езжай, но поддерживай контакт».

Придраться в самом деле не к чему. Фэбээровцы заставляли ее быть стукачкой? Заставляли. Говорили, что может оставить себе гонорар, выплаченный Клейном? Говорили.

— Ладно, — откликнулась она. — Сделаю.

* * *

Селия без промедления оставила устное сообщение на мобильном телефоне руководителя университетского медицинского центра, сказавшись больной, после чего принялась бросать в небольшую сумку вещи, которые могли понадобиться для ночевки в Лас-Вегасе. Пока она собиралась, Кролл рассказал, как связаться с адвокатом, дав номер его мобильного телефона, и в каком отеле забронирован для нее номер. Сертификат электронного авиабилета, по его словам, остался в машине.

Наблюдая, как девушка складывает в сумку нижнее белье, Кролл на минуту почувствовал желание уложить ее в постель. Она бы согласилась, не захотела бы сердить его и рисковать деньгами. Но он подавил приступ похоти. Время не ждет.

Рома читала прошлогодний выпуск журнала «Уайред», который нашелся под монитором в фургоне Бюхера, когда тот сказал:

— Эй, глянь-ка!

Рома перевела взгляд на экраны мониторов и увидела, как Селия Негри входит в офис Веры. Рома посмотрела на часы:

— Чего это она? Какого черта не позвонила?!

Бюхер дрожащими от возбуждения пальцами поправил настройку громкости.

Рома не отрываясь следила за Селией. Та быстро прошла через приемную в офис Веры. На этот раз девушка, не теряя времени, включила компьютер и вставила флэшку, сняв ее со шнурка на шее. Пальцы быстро забегали по клавиатуре, она оторвалась от монитора и осмотрелась в кабинете, только когда началась загрузка данных.

— Я не знаю, где камеры, — сказала Селия в пространство перед собой. — Я не могла позвонить, потому что, предложив сходить на дело сегодня же ночью, Роберт уже не отставал от меня ни на минуту. Когда я покончу с этим заданием, он отвезет меня в аэропорт — я лечу по его поручению в Лас-Вегас.

Селия вкратце рассказала о неожиданном появлении Кролла после обеда, о визите к ней домой около часа назад, новой просьбе, сумме оплаты и времени возвращения в Сан-Франциско.

— Если хотите отменить поездку, лучше сразу позвоните, а то я уже взяла деньги и… боюсь, он почует неладное, если я вдруг откажусь.

Рома не поверила своим ушам.

— Он что, сам ее подвез к офису?

Бюхер тронул настройку звука.

— Выходит, что так.

Перед внутренним взором Ромы открылось множество различных комбинаций.

Селия сидела в кабинете с таким видом, будто прислушивалась к ночным шорохам в здании. Она не знала, куда смотреть, чтобы лицо оставалось в объективе камеры.

— Будешь звонить? — спросил Бюхер.

— Я не…

Селия пробежалась по клавишам.

— Вызываем Либби? — задал вопрос Бюхер.

Внимание Ромы было приковано к Селии, разум лихорадочно перебирал варианты.

— Ну вот. Почти закончила, — сказала Селия. — Чтобы набрать номер, много времени не требуется. Делаю вывод, что вы не хотите вносить никаких изменений.

Раздался тихий гудок, Селия отсоединила флэшку.

Рома неотрывно следила за действиями девушки.

— Нет. Не буду я звонить, — решила Рома. — Селия выйдет из офиса через пять минут. На улице — туман, мы не успеем поменять расстановку. Кроме того, если отслеживать Кролла до аэропорта, можно засветиться. Будь на его месте кто-то другой, я бы рискнула. Или если бы на машине объекта наблюдения стояла метка. Но этому типу не стоит садиться на хвост. У нас есть план получше, его и будем придерживаться.

Селия выключила компьютер.

— Селия забрала нашу наработку, — заметила Рома. — Пока все идет по плану.

На экране монитора ночная гостья выключила свет, прошла через приемную и закрыла за собой дверь.

— Какая досада! — воскликнула Рома. — Кролл, возможно, всего в квартале отсюда. Черт побери!

Схватив смартфон, она сделала звонок Фейну.

Глава 33

Кролл припарковал машину капотом под уклон в двух кварталах на Ларкин-стрит и занял позицию в переулке на противоположной стороне улицы. Когда девушка села в автомобиль, он не столько увидел, сколько услышал ее — туман стал совсем непроницаемым.

Кролл посмотрел на часы. Селия знает правила игры. Выдержав пять минут, он пересек улицу, открыл дверцу машины и сел на заднее сиденье. Свет в салоне не зажегся — напарница приучилась с его подачи пользоваться старым шпионским трюком.

— Всего делов-то, — произнесла Селия, снимая с шеи шнурок с флэшкой.

Он поймал момент, когда руки девушки оказались на весу, взмахнул плетеной гароттой, накидывая ее на шею, и резко потянул за концы.

Удавка захлестнулась на шее жертвы. Кролл отклонился назад, усиливая нажим, отчего тело Селии приподнялось на сиденье. Длинные волосы девушки попали под шнур, не позволяя сделать чистый, искусный охват. Она не хотела умирать, билась в конвульсиях, как пойманный марлин, молотила ногами по приборной доске, с треском ломая кнопки и ручки. Кролл от досады пару раз резко дернул на себя гаротту.

Когда тело обмякло, он отпустил удавку и засунул руку в блузку девушки, поиграл пышной теплой грудью. Потом положил палец на сонную артерию — пульс не прощупывался.

Кролл опустил флэшку в карман, забрал телефон и ключи из сумки Селии, извлек почти четыре тысячи долларов, которые недавно ей вручил, после чего столкнул тело на пол машины.

Следующие пятнадцать минут самые критические: стоит кому-нибудь заглянуть в окно машины, и он увидит тело. Но перекладывать труп в багажник тоже опасно. Пусть лежит, где лежала, да и ехать всего ничего.

Кролл завел машину и через несколько минут миновал перекресток с Честнат-стрит. Отсюда Ларкин-стрит резко забирала вниз. Всего через пару кварталов, но намного ниже из-за перепада в высоте над уровнем моря находились торговый центр Гирарделли-сквер и кольцо трамвая. Прямо перед ним Ларкин-стрит, огибая край холма, резко сворачивала влево. Справа маячила конечная цель поездки — прогнившее перекрытие над старым, заброшенным водохранилищем, выкопанным в склоне холма Рашен-Хилл.

Кролл остановил машину у обочины и вынул из черной сумки очки ночного видения. Надев их, он быстро осмотрел трамвайное кольцо, отделявшее группу жилых домов от водохранилища. Подход к высохшему водоему закрывала густая живая изгородь и преграждала проволочная сетка. По периметру пролегала пешеходная дорожка с перилами.

Кролл медленно съехал вниз по склону и свернул за угол. Он сделал разворот на крутом спуске и начал подниматься по Франциско-стрит. Приблизившись к перекрестку с круговым движением, отомкнул, не открывая, пассажирскую дверцу. Машина с погасшими фарами бесшумно закатилась в тупик и остановилась перед густыми зарослями.

Кролл быстро обошел вокруг автомобиля и вытащил тело Селии на землю. Тут же затолкал труп в кусты рядом с выходом на пешеходную дорожку, вернулся к машине, отъехал и припарковался за полквартала на Полк-стрит.

Держа очки ночного видения наготове, вернулся на круговой перекресток. Надев их во второй раз, Кролл нырнул с дорожки в заросли. Единственным живым существом, попавшим в поле зрения очков, оказалась крадущаяся навстречу по тропинке кошка.

Тело Селии, все еще излучавшее остаточное тепло, лежало на расстоянии протянутой руки. Он затащил труп подальше в кусты, содрал с него всю одежду и, пыхтя от напряжения, перевалил через живую изгородь и сетчатый забор на край водохранилища. Сквозь очки четко различалась дыра в ветхом перекрытии.

Вид на северную оконечность водохранилища простирался до самого берега. С южной стороны на холме торчали два высотных жилых дома. Из-за вида на залив Сан-Франциско цены на недвижимость в этом районе оставались высокими. Водохранилище из окон высоток было видно как на ладони. Несколько минут, которые при хорошей погоде показались бы вечностью, придется тащить тело Селии по перекрытию у всех на глазах.

Но сегодня Кроллу помогали ночь и непогода. Он выволок труп на открытое место, поближе к дыре. Все шло легче, чем он предполагал, хотя голые ягодицы Селии то и дело цеплялись за гвозди и острые края слоистого покрытия.

Перекрытие вокруг рваной дыры выглядело ненадежно. Стараясь не оступиться, Кролл, схватив руку Селии, обошел прореху. Оказавшись на другой стороне, он начал потихоньку подтягивать труп за руку, пока тело под собственным весом не скользнуло вниз через край отверстия.

Через долю секунды раздался глухой удар о сухое дно хранилища.

Пятью минутами позже Кролл, тяжело дыша, лежал в кустах, растущих у перекрестка. В цейтноте водохранилище могло сослужить лучшую службу, чем залив или открытый океан, которые имели дурную привычку выплевывать мертвые тела прежде, чем те успевали полностью разложиться. Трудно сказать, когда тело найдут в пыльной тишине заброшенного водохранилища, но если повезет, крысы и плесень быстро довершат дело.

Кролл собрал одежду Селии и вернулся к машине. Через несколько минут он выбросил одежду в мусорный контейнер.

Еще через двадцать минут он вернулся на Помройт-стрит, надел резиновые перчатки и поднялся по лестнице к квартире Селии. На верхней площадке вывернул лампочку над дверью. Оказавшись внутри, прямиком прошел в спальню и вытащил из-под кровати две сумки. Вынул из встроенного шкафа и ящиков комода всю одежду и сложил в одну сумку, а туфли и сапоги — в другую.

В ванной комнате высыпал содержимое аптечки в наволочку, бросил туда же шампунь из душевой кабины и санитарные прокладки из шкафчика под раковиной. Пусть люди думают, что девушка уехала в путешествие и нескоро вернется.

Вытащив вещи на тротуар, Кролл прошел полквартала до машины Селии, положил сумки и наволочку в багажник и оставил ключи в замке зажигания, не запирая дверь.

Вернувшись к своей машине, щелчком открыл крышку мобильника и набрал номер.

— Паблито, Боб Мэй говорит. Есть непаленая машина.

Он продиктовал название улицы и номерной знак.

— Дверь не заперта. Ключи в замке. Сделай так, чтобы тачка потерялась.

Через сутки машина растворится в Мексике. Пройдут пять-шесть дней, прежде чем кто-нибудь озаботится вопросом, куда подевалась Селия. Увидят, что одежды с косметикой нет на месте. В городе, набившем оскомину историями о юных беглянках и разбитых сердцах, лишь необычайно настырная семья сможет убедить полицию, что девушка действительно пропала без вести, а не пустилась во все тяжкие.

Если не повезет с семьей или не найдется серьезно обеспокоенного ее отсутствием близкого человека, Селия Негри попросту сгинет без следа.

Глава 34

Рома позвонила Фейну и сообщила, что Селия скачала ложные файлы. Мартен и Вера в это время сидели у нее на кухне, доедая купленное навынос у Рыбачьей верфи тайское блюдо. Новость их озадачила — они покинули офис Веры всего несколько часов назад.

Фейн посчитал, что Вера пригласила его к себе, желая либо чем-то поделиться, либо расспросить о последних событиях в офисе. Однако во время ужина Вера оставалась замкнутой и теперь, видимо, окончательно потеряла остатки аппетита. Она отложила в сторону вилку и, уставившись в тарелку, потягивала зеленый чай.

— Такое ощущение, что я совершила ошибку. — Вера подняла глаза на собеседника.

— С файлами?

— Со всей историей.

— Почему?

— Всякий раз, когда я думаю о вариантах развития событий, о том, к каким они могут привести последствиям…

Вера отвела взгляд, остановив его на слабо освещенной гостиной.

— Четыре дня назад я пришла к вам в розовых очках. Глупо было полагать, что при таких мрачных вариантах развития событий мои надежды оправдаются.

— А хороших вариантов вы не допускаете?

— Их слишком мало.

— Мало для чего?

— Чтобы оправдать риск, который, похоже, нарастает с каждой минутой.

— Я не уверен, что Элиза и Лора с вами согласятся.

Ни ситуация, ни настроение не сподвигли Фейна к роли утешителя. Положение оставалось одинаково скверным для всех.

— Что вы вставили в подложные файлы? — спросил он.

Вера кивнула, потом встала и принялась собирать посуду, чтобы хоть чем-то занять руки, пока размышляла над ответом. Мартен сгреб бумажные коробки, в которых они принесли еду. Вера указала на мусорное ведро, не отрываясь от раковины, где ополаскивала тарелки перед загрузкой в посудомоечную машину.

— Я и сама хотела об этом поговорить, — ответила она наконец, вытирая руки полотенцем и снова садясь за стол. — Помните, я рассказывала вам о пациентке Бритте Уэстон? Той, что свела счеты с жизнью безо всякой видимой причины.

Мартен кивнул.

— Будь на ее месте Элиза или Лора, я бы не удивилась, — продолжала Вера. — Обе раньше пытались покончить с собой, причем на полном серьезе, были готовы идти до конца. Обеих спасли по чистой случайности. Лору вообще едва откачали. Это случилось до того, как они ко мне обратились. Я долго с ними возилась,разбирала эмоциональные травмы, порождавшие отчаяние, которое привело к попыткам самоубийства.

Вера умолкла в задумчивости, отхлебнула чаю.

— Мне не с руки вам это рассказывать, и я сама ни за что не завела бы этот разговор, но, когда мы сегодня обсуждали, что вставить в файлы, они сами предложили план действий, предполагающий возврат к попыткам суицида. Реакция Элизы меня не удивила — инцидент с Кроллом накануне прямо связан с ее предыдущей попыткой самоубийства. Память о вчерашнем оскорблении еще свежа и болезненна.

Но когда и Лора предложила включить в файл мысли о самоубийстве, я была поражена. Откуда такие совпадения? А тут еще специальная подготовка Кролла, его опыт допросов. Психоанализ изучает эти методы и теорию, на которых они основаны. Я сама читала кое-какие статьи. Многие узники после таких допросов кончали с собой.

— Вы полагаете, что он пытался довести Элизу и Лору до самоубийства?

— Да. Они и сами, похоже, догадываются. Иначе зачем бросать ему такую приманку? Я говорила с ними по отдельности и по секрету, но обе, в сущности, предложили одну и ту же идею.

— Так вот, значит, что они хотели включить в записи? — Мартен был шокирован не меньше Веры. — Что они якобы думают о самоубийстве?

— Лора даже вообразила, что Кролл не отказался бы присутствовать при ее смерти. Разумеется, женщины выбрали разный событийный фон, но приманка в обоих случаях — суицид.

— Во всем этом трудно найти какую-либо логику… С какой стати ему понадобилось доводить их до самоубийства?

— Что взять с маньяка… вряд ли логику Кролла может понять кто-либо, кроме него самого.

Мартен покинул квартиру Веры за десять минут до полуночи. Он шел к машине сквозь влажную, сочащуюся каплями дождя тишину, размышляя, что делать с Кроллом после нейтрализации файлов. В голове зрел новый план.

Нанимаясь устранять какую-либо проблему, Мартен и Рома обычно старались не оставлять никаких следов — словно и самой проблемы никогда не существовало. Главное, чтобы никто не видел, не знал и не обсуждал, как они работают. Никаких торчащих ушей. В крайнем случае допускалось наличие необъяснимых пробелов, но без каких-либо улик.

Поэтому Кролл задал им особенно трудную задачку. Фейн догадывался и не сомневался, что Вера тоже догадывается, — их противник не принимал патовых ситуаций, проигрыша. Его не возьмешь на испуг. Одно то, что они узнали о его существовании, означало — рано или поздно придется искать окончательное решение.

Садясь в машину, Фейн набрал номер Ромы.

— Еще пять минут, — ответила Рома, — и я сама бы позвонила.

— Ты где?

— Дома. Только-только начала раздеваться.

— Что-нибудь случилось?

— Поговорив с тобой, я созвонилась с моим человеком в аэропорту, попросила ее проверить списки пассажиров на рейсах в Лас-Вегас. Селии Негри не оказалось ни в одном списке.

— А если она путешествует под другим именем?

— Вряд ли. Расставшись с Бюхером, я съездила к Селии на Помройт-стрит.

— А вот это зря! — огрызнулся он, но тут же укротил свой гнев. — Какого черта, Рома?

— Селия сама дала мне ключ. Мартен, в квартире пусто! Ни одежды, ни аптечки. Ее и след простыл.

— Может быть, мы напугали Селию больше, чем следовало.

— Лампочка у входа вывернута. Две ночи назад еще была на месте. А внутри квартиры мне стало просто не по себе.

— Есть основания?

— Мне кажется, она не сбежала. Не иначе Кролл поработал, — сказала Рома упавшим голосом. От одной мысли, что ее подозрения могли оказаться правдой, подступала тошнота.

— Если это так, — произнес Фейн, — то Кролл сам себе перекрыл доступ к файлам Веры. Либо считает, что файлы ему больше не нужны, либо по какой-то причине насторожился и сворачивает операцию.

Рома промолчала. Фейн рассказал ей о фиктивных записях и неприятном разговоре о самоубийствах.

Рассказ ошарашил Рому.

— Нет, ты только подумай! Боже мой, просто извращенец какой-то!

Фейн согласился:

— Я тоже так сначала подумал. Но тут, возможно, есть нечто поважнее личной психопатологии.

Мартен живо представил, как Рома пытается угадать, что он сейчас скажет.

— Со слов Моретти, Кролл покинул ЦРУ не по собственной воле, — продолжал Фейн, — он чересчур увлекся экспериментами с допросами по «программе». Если сопоставить эту информацию с его выходками в отношении Лоры и Элизы, а также их попытками самоубийства, то прогноз получается довольно мрачный.

— На что ты намекаешь?

— Возможно, в своих экспериментах Кролл пытался оказывать психологическое влияние на пленных, чтобы склонить их к самоубийству. Если научиться использовать слабости психики, доводя человека до отчаяния и суицида, да еще и по заказу, таким навыкам будет гарантирован огромный спрос.

Кролл увольняется из ЦРУ, поступает в «Вектор» — ты следишь за мной? — и его назначают работать с Керрином. Выясняется, что жена Керрина ходит к психоаналитику. Прекрасная возможность проверить результаты экспериментов! До сих пор он демонстрировал свой трюк только в камерах пыток секретных тюрем. Пришло время доказать, что метод работает и в «нормальной» обстановке.

— Суицид как способ заказного убийства? — Рома мысленно взвесила перспективы. — Сколько наберется потенциальных объектов с психикой, уязвимой для таких манипуляций, да еще чтобы истории болезни были под рукой? На мой взгляд, метод не очень практичен.

— Шпионаж по частным заказам за последний десяток лет вошел в большую моду, — возразил Мартен. — Пора переосмыслить устаревшие стереотипы насчет «объектов шпионажа». Штаты компаний, сдающих шпионов в аренду, под завязку набиты бывшими оперативниками разведслужб. Такие компании представляют интересы как глобальных корпораций, так и суверенных государств. Нетрудно заметить, что границы, разделяющие тех и других, начали размываться. Когда на кону миллиарды долларов, разница между «конкурентами» и «врагами отечества» быстро стирается.

Рома на минуту погрузилась в молчание.

— Трудно охватить всю картину разом, — призналась она. — По-твоему, если Кролл предложит способ убивать незаметно и не оставляя следов, то азартные игроки в глобальных корпорациях не устоят перед соблазном?

— Если Кролл сумеет доказать, что способ действует, найдется немало людей, готовых предложить ему работу.

Рома опять замолчала. Мартен понимал, что девушка пропускает его теорию через фильтры собственных сомнений.

— Неудивительно, что Элиза и Лора так взбудоражены, — заметила Рома. — Они начали улавливать дурные флюиды задолго до того, как он перешел на подлости.

— Я считаю, что им грозит серьезная опасность.

Глава 35

Лора Ча одна нагишом плавала в бассейне. По краям бассейна росли пальмы, в отдалении зеленела широкая лужайка и виднелся старый викторианский особняк, запущенный и необитаемый. Лора погрузилась на самое дно и начала всплывать навстречу угасающему свету дня.

У самой поверхности она наткнулась на что-то прозрачное и мягкое. Воду покрывала непроницаемая пленка. Не понимая, что произошло, Лора подплыла к бортику бассейна, но прозрачная пленка не позволяла вынырнуть. Лору охватил ужас.

На краю бассейна показалась расплывчатая мужская фигура. Лора закричала, зовя на помощь. Мужчина встал на четвереньки и влез на покрытие. На нем тоже не было одежды. Он скользил поверх пленки на животе, как ящерица, медленно приближаясь. Это был Кролл. Он не пытался ее спасти — распластавшись, без движения лежал прямо над ее лицом и корчил жуткие рожи.

Лора начала задыхаться… тонуть…

Женщина резко открыла глаза, хватая ртом воздух. Перевернутый мир принял нормальное положение. Внизу сверкали огни перекинутого через залив моста, выше разбегались в стороны огни Оклэнда.

Болела шея. Лора вытерла губы и повернулась на бок, потянув на себя простыню. Сколько времени продолжался кошмар?

Женщина замерла, восстанавливая душевное равновесие. Смахнув с лица волосы, она посмотрела поверх края простыни на мост. Нитки огней постепенно приобрели должную резкость. Однажды ночью она примет лишнюю таблетку чертова снотворного, выпьет лишнюю дозу алкоголя и угробит себя исключительно по глупости — подходящая смерть для азиатской дурочки.

Склонив голову набок, Лора посмотрела на часы. Уже за полночь. Ричарда нет дома — уехал в Чикаго. Как будто его присутствие что-либо меняло. Она всегда одинока. Потрясающий дом, потрясающий вид из окна, потрясающее одиночество.

И тут она вспомнила об Элизе. На выходе из офиса психоаналитика они на минуту задержались в холле, и Лора по наитию дала Элизе номер своего телефона. Элиза не ожидала такого жеста, но приняла его с благодарностью и тут же в ответ продиктовала номер своего мобильника, словно встретила сестру по редкой группе крови, обмен номерами с которой — самое обычное дело. Между ними возникла некая на удивление важная связь — и это в то время, когда все остальное, казалось, уже потеряло значение.

На высоте двадцать восьмого этажа над заливом Лора села на кровати, скрестив ноги в позе «лотоса». Она вспомнила странное окончание дня — как они с Элизой по очереди шептались с Верой, изливали душу и жаловались на проклятого упыря Кролла.

А еще она вспоминала Таунсенда, такого же привлекательного и загадочного, как Кролл, но без привкуса адской серы. Таунсенд — ходячий ребус. Главное, что доктор ему верит, а Лора, в свою очередь, полагалась на доктора. Но и при таком раскладе Таунсенду нельзя доверяться без оглядки.

Интересно, как Элиза относится к Таунсенду? Лора рассказала ему о своей любовной связи с Кроллом как на духу, а Элиза? Или роман между Элизой и Кроллом был не таким, как у нее? Таунсенд объяснил, что Кролл корректировал отношения с ними, читая записи Веры. Что ему, черт возьми, надо?

Блин, шизануться можно!

Лора протянула руку, взяла с тумбочки мобильник и набрала номер.

— Алло? — раздался сиплый голос. Сонная? Или пьяная?

— Это Лора…

На том конце воцарилось молчание, потом:

— А, ну конечно.

— Мне кажется, нам следует поговорить.

Место встречи — один из немногих в этом районе ночных гриль-баров — находилось недалеко от перекрестка Саттон-стрит и Ларкин-стрит, примерно на полпути между домом Элизы в Пасифик-Хайтс и квартирой Лоры в Ринкон-Хилл.

Женщины сидели за столиком у массивного окна, в отдалении от остальных посетителей, толпы которых, к облегчению Лоры и Элизы, поредели, оставив только несколько парочек и горстку одиночек у стойки. Бар через час закрывался.

Они заказали по чашке кофе, завязался разговор. Хотя времени оставалось мало, процесс пошел не сразу — сначала несколько общих фраз, потом, постепенно углубляя доверие друг к другу, женщины завели более предметную беседу. Вскоре они заговорили без утайки, наперебой, радуясь, что кошмар с Кроллом каждая из них переживала не одна. Они чувствовали себя спасенными счастливчиками, сестрами тайного ордена из двух человек.

Но доля их была неодинаковой. Элиза понимала это отчетливее Лоры. Боль от подлой выходки Кролла ранила ее глубже, в самое сердце. Разве Лора способна это понять? Никакие ссылки на объективные обстоятельства тут не помогут.

Наконец в разговоре наступило затишье. Лора заметила:

— Одной из нас придется еще раз встретиться с этой гнидой.

Элиза кивнула. Противно даже представить.

— Таунсенд, — продолжала Лора, — непроницаемый тип. Сложная натура, но, похоже, знает, что делает. Ты ему доверяешь?

— Да, пожалуй.

— И я тоже. — Лора оглянулась. — Только… видишь ли, он так и не сказал нам, как планирует избавиться от Кролла. Для чего ж мы его нанимали? Ты хотя бы его настоящее имя знаешь?

Элиза покачала головой.

— Я и говорю: мы открылись Таунсенду, чтобы он избавил нас от ублюдка. Но как он собирается это сделать? Я понимаю — сейчас всем не до этого. А потом?

— Лучше пусть все идет своим чередом, — резонно заметила Элиза. — Сначала надо вернуть файлы. Я почувствую громадное облегчение, если над моей головой не будет висеть этот топор.

Лора согласно кивнула и отвела взгляд в сторону. Она сидела к столику боком, закинув ногу на ногу, и теперь принялась покачивать носком туфли. Элиза заметила этот жест еще в кабинете Веры — Лора качала ногой всякий раз, когда ее охватывало нетерпение или раздражение.

— Признавайся, какие мысли тебя донимают? — спросила Элиза.

— Наверно, когда файлы заберут назад, у Таунсенда найдется какой-нибудь план, — произнесла Лора. Ее слова не вязались с тоном, каким они были сказаны.

— Ты говоришь так, словно сама в это не веришь.

Лора взглянула на Элизу:

— У меня не идет из головы биография Кролла. Черт! Откуда мне было все это знать, когда я попросила Таунсенда избавить меня от него? Я-то думала… ну, не знаю… что он какой-нибудь ненормальный урод, достаточно напугать его и все. Но судя по описанию Таунсенда, Кролл не из тех, кого можно взять на испуг. Я просто не нахожу себе места от беспокойства.

Лора перевела взгляд на дождливую ночь за окном.

— Подозреваю, что Таунсенд и это учел, — сказала Элиза.

Взгляд Лоры быстро вернулся к собеседнице.

— Тогда почему он нас держит в неведении? Ведь это мы на крючке у безумца. Маньяк нас преследует, не так ли? И нам же не хотят говорить, что они с ним сделают?

— Таунсенд никому не дает заглядывать в свои карты, — согласилась Элиза. — Придет время, и он их раскроет.

— Мне этого недостаточно. Мы его нанимали, чтобы он защищал наши интересы, а выходит, что он работает на Веру.

— Ее интересы совпадают с нашими.

— Только до определенной степени.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, во-первых, Вера не трахалась с Райаном Кроллом, не так ли?

Лицо Элизы вспыхнуло. Лора, видимо, даже не допускала мысли, что отношения с Кроллом могли быть у Элизы совсем не такими, как у нее. Элиза не винила ее, грубая фраза лишь усилила горькое понимание того, что Кролл, видимо, и в самом деле не делал между ними никаких различий, и Лора теперь могла себе позволить пошлость.

— Ей не приходилось месяц за месяцем подчиняться идиотским правилам безопасности Кролла, — продолжала Лора, — терпеть внезапные унижения или вспышки жестокости, далеко выходящие за рамки… — Ее голос надломился. — Ладно, хватит!

Желудок Элизы сжался, словно кулак, при воспоминании о похожих обидах. Воспоминания вызывали еще больший стыд теперь, когда их даже нельзя было назвать личными. Стоило Элизе узнать, через что пришлось пройти Лоре и, возможно, другим женщинам, как роман с Кроллом окончательно потерял всякую ценность в ее глазах.

Господи, а ведь когда-то она считала свою интрижку необыкновенной! Как тошно сознавать, что каждое небрежно оброненное признание Лоры тычет ее носом в самообман, которым сама же себя окружила. Выходит, в отношениях с Кроллом она всего-навсего играла роль простодушной подружки маньяка-насильника.

Элиза ощущала досаду на собственную глупость и вместе с тем дикое бешенство. Нахлынувшая злость распирала ее изнутри.

— Не могу здесь больше сидеть! — сказала она, резко поднимаясь. — Поехали отсюда!

Лора тоже вскочила:

— Погоди! Куда же ты сейчас поедешь?

— Домой.

Лора схватила собеседницу за руку:

— А как же… я?

Элиза остановилась как вкопанная, заметив на лице обычно напористой Лоры паническую тревогу. Она мгновенно поняла, что у Лоры Ча кровь стыла в жилах при мысли, что сейчас ее оставят одну. Ее никто нигде не ждал.

Элиза взяла партнершу по несчастью за руку:

— Поехали ко мне.

Глава 36

Кролл разделся в гараже и выбросил всю одежду, включая туфли, в мусорный бак. Оставив на себе только флэшку, свисавшую с шеи на шнурке, он поднялся по ступеням в спальню, швырнул флэшку на кровать и скрылся в душевой.

Через полчаса, одетый в купальный халат, Кролл поднялся по лестнице еще выше — на главный этаж с кабинетом, выходящим окнами на пляж Чайна-Бич. В комнате стояли лишь рабочее кресло и стол из стекла и хромированной стали. На столе — три лэптопа. Кролл сел за один из них, вставил флэшку и открыл самую свежую запись.

«248/Джейн-8

Сегодняшний сеанс с Джейн-8 крайне меня огорчил. Отношения с РК продолжают ухудшаться, в них происходят радикальные перемены. (Она по-прежнему отказывается о нем говорить, и потому мне трудно понять или хотя бы представить, что скрывается за неожиданными перепадами настроения.)

Как бы то ни было, сверхъестественная способность любовника проникать в самую нежную сердцевину ее больной души проявляется по-новому, приобретает зловещие оттенки. К сожалению, я не сразу разглядела суть этого процесса и его возможные последствия. В итоге резкий, жестокий поворот событий застал меня врасплох. Я напугана, хотя и не призналась в этом Джейн-8.

На последних нескольких сеансах я тщательно расспросила Джейн-8 о происходящем. Она не скрывала, что между ними не все ладно, но не вдавалась в подробности. И вот случилось нечто ужасное.

Сегодня Джейн-8 рассказала о РК и стеклянной птице (см. запись беседы). Пациентка совершенно травмирована. Какой мерзкий поступок! Но больше всего меня тревожит, откуда любовник узнал о смысле символа. Я предположила, что Джейн-8 когда-нибудь нечаянно коснулась событий детства в разговоре или намекнула на их важность и тот сумел догадаться. Пациентка поклялась, что ничего подобного не делала, но в глазах у нее я заметила сомнение — а что, если и вправду рассказала и забыла? Но разве такое можно забыть?

А сегодня еще новость: РК якобы имеет «особый дар». Я впервые слышу от нее подобное определение. Джейн-8 явно не в состоянии найти рациональное объяснение способностям любовника. Налицо опасная тенденция — Джейн-8 теряет чувство реальности.

Нарастающая эмоциональная неуравновешенность пациентки — результат внезапного, резкого душевного обвала. Впервые за время наших встреч я опасаюсь, что она приближается к тому же суицидному состоянию рассудка, которое предшествовало попытке самоубийства два с половиной года назад.

Как страшно наблюдать эту инверсию! Я не видела прежде ничего подобного. Консультировалась несколько раз с доктором С. Д. Мы оба пришли к одному и тому же выводу — отношения Джейн-8 с РК становятся опасными, нужно посоветовать ей перестать с ним встречаться.

Последнее замечание: Джейн-8 на следующую ночь после эпизода с РК и стеклянным голубем видела сон (смысл ясен безо всяких комментариев):

«Джейн-8 и РК едут в машине ночью по проселочной дороге. Дорога узкая, с крутыми извилинами, с обеих сторон близко подступает лес. На повороте в дальнем свете фар что-то появляется посредине дороги. РК тормозит, подъезжает ближе, они видят перед собой черный деревянный стул с высокой спинкой. Машина останавливается прямо перед стулом, ярко освещая его светом фар.

Непонятно почему, но стул нагоняет на Джейн-8 ужас. РК с виду совершенно спокоен, словно понимает смысл происходящего. Джейн-8 не отдает себе отчета, в чем важность стула. Понятно лишь, что от него исходит какая-то угроза. Любовник просит ее остаться в машине, а сам выходит и направляется к освещенному стулу. Повернувшись к машине, РК жестом просит следить за его движениями.

Он садится на черный стул лицом к Джейн-8 — колени сдвинуты вместе, осанка прямая, в лицо бьет свет фар. РК что-то достает из кармана костюма и сует в рот. Из другого кармана достает пистолет. Глядя на нее в упор, он подносит пистолет к виску… стреляет! — мелкие розовые брызги разлетаются в лучах фар, исчезая в темноте.

Джейн-8 это почему-то не пугает, даже когда РК, у которого после выстрела осталось только полголовы, поднимается со стула. Осколок черепа висит на коже за ухом. Он приближается к машине, открывает дверцу, и Джейн-8 выходит на холодный ночной воздух. Держа РК за руку, она идет к стулу, садится, соединяет колени, выпрямляет спину. Ее слепит свет фар. РК что-то вынимает изо рта и дает ей — гладкий холодный предмет знакомой формы. Джейн-8 кладет его в рот. РК подает ей пистолет и отступает в темноту.

Внезапно до нее доходит, что предмет у нее во рту — зеленая стеклянная фигурка птицы. Джейн-8 одолевают истерические рыдания, она поднимает пистолет к голове и жмет на спуск.

Тут же она просыпается — дрожащая, в слезах».

На мой вопрос, о чем она думала, сидя в кровати и приходя в себя ото сна, Джейн-8 сказала: «Я почувствовала облегчение. Наконец-то кошмар закончился»».

* * *

Взгляд Кролла застыл на экране компьютера. Эта запись превзошла его самые смелые ожидания. Состояние мыслей Элизы подсказывало, что она созрела для последнего акта. Она готова впустить в себя тьму, устала сопротивляться. Вдобавок во сне Кролл играл роль наставника. Черт побери! Элиза восприняла посыл с такой точностью, как если бы он вручил ей письменные инструкции. Теперь она в его власти.

Вера Лист решила посоветовать Элизе больше с ним не встречаться — вот и хорошо! Если судить по ее расписанию, Вера отменила все сеансы на следующий день, в том числе утренний сеанс с Элизой и послеобеденный с Лорой. Оба сеанса перенесены на понедельник. К тому времени дело будет сделано.

Кролл щелкнул мышкой на последнем отчете о встрече с Лорой Ча.

«62/Джейн-12

Джейн-12 явилась на сеанс совершенно расстроенная эпизодом во время ролевых игр с «Робертом». Эпизод принял угрожающий оборот (см. комментарии к сеансу).

Джейн-12 обнаружила, что водительские права «Роберта» фальшивые, и она не знает, с кем собственно поддерживала любовную связь все это время. Это открытие совершенно выбило ее из колеи. Более того, «Роберт» обыграл последнюю фантазию, использовав информацию о ее сокровенных побуждениях, которой она, по ее утверждению, поделилась только со мной на сеансе психоанализа.

Это меня тревожит, однако я не совсем убеждена, хорошо ли Джейн-12 помнит, с кем она делилась или не делилась своими фантазиями. Мне, например, известно, что она прежде рассказывала во время сеансов о некоторых фантазиях, но потом невероятным образом позабыла об этом факте. Когда это случилось в первый раз, я не могла поверить, что такое возможно, но это повторялось не один раз, поэтому меня не удивляет ее заявление, будто «Роберт» непостижимым образом проник в ее мысли и узнал о фантазиях, о которых она ему якобы ничего не говорила.

И все-таки она напугана по-настоящему. Все пять дней со времени последней встречи с «Робертом» она плохо спит, возбуждена, жалуется на отсутствие аппетита, плаксивость. Но больше всего меня тревожат фантазии самоубийства, в которых «Роберт» играет различные, но непременно важные роли (см. заметки с сеанса). Учитывая историю депрессии и суицида, меня беспокоит, что Джейн-12 быстро теряет равновесие. Я могу не успеть.

Удивительно, но, несмотря на приступы рыданий по поводу унижений и предательства со стороны «Роберта», ее страшно тянет к нему. Она говорит, что если «Роберт» позвонит и позовет ее, она пойдет, даже рискуя сделать новые неприятные открытия. Джейн-12 и сама замечает стойкую склонность к саморазрушительному поведению, но ничего не может поделать.

Я знаю — ей многое пришлось пережить в прошлом, и она ведет неравную борьбу. Однако мне казалось, что мы делаем успехи. Последние события, похоже, все перевернули вверх ногами.

С доктором С. Д. намечена встреча — нужно обсудить внезапное ухудшение состояния Джейн-12 и Джейн-8».

Кролл почувствовал облегчение. Он опасался, не переусердствовал ли и не заторопился ли на последних встречах с Элизой и Лорой. Женщины могли догадаться об истинной причине — что к их досье получил доступ кто-то еще — и потребовать ответа от Веры Лист. Выходит, все не так плохо и его первоначальная оценка состояния обеих женщин оказалась верной. Нагнетаемого напряжения хватило ровно настолько, чтобы подтолкнуть к переломной точке и ту и другую.

Однако Вера Лист оказалась далеко не дурой — тут он действительно дал маху. Еще один-два сеанса, и она обо всем догадается. И так уже подошла очень близко. Придется действовать побыстрее.

Смартфон разбудил Мартена. Он заснул на диване в своем кабинете, не раздевшись. Часы показывали пятнадцать минут третьего.

— Интересные новости, — сказала Рома устало. Наверное, тоже боролась со сном. — Только что позвонил Бюхер. Примерно в час ночи Элиза и Лора встретились в гриль-баре Блэйна на перекрестке Ларкин-стрит и Саттон-стрит. Покинули гриль-бар всего несколько минут назад и вместе поехали к Элизе.

— Черт бы их побрал! Нам несдобровать, если Кролл следит за одной из них.

— Вряд ли. Иначе ему пришлось бы преследовать их физически, — возразила Рома. — Либби проехалась мимо дома Элизы — машин пациенток не видно. Похоже, Элизе хватило ума не оставить машину на улице. Ты все еще считаешь, что они познакомились только сегодня вечером?

— Да. Вполне допускаю. После нашей встречи в офисе Веры у них наверняка появилась куча вопросов. Терпеть больше не было мочи, захотелось обсудить положение, сверить наблюдения.

— Как думаешь, кто из них первая не выдержала?

— Полагаю, что Лора.

— Тогда почему они поехали к Элизе?

— Поймала! На это мне нечего ответить.

— Чем дольше они остаются вместе, тем выше риск засветки. Неудачное они выбрали время.

Фейн согласился. Рома, сделав паузу, продолжила разговор:

— У меня не идет из головы идея искусственно спровоцированного самоубийства. Звучит безумно, но ты, вероятно, прав. Если Кролла прижмет, кто знает, какой новый фортель он может выкинуть.

Фейн снова согласился, но не успел ничего добавить — Рома дала отбой. Ему хотелось послушать ее голос еще несколько минут, расспросить, что она думает по поводу исчезновения Селии Негри. История Селии явно затронула Рому сильнее, чем та готова была признать.

Мартен сел на край дивана и запустил пальцы в волосы. Прикинул, не позвонить ли напарнице под каким-нибудь предлогом, но тут же отбросил эту мысль. Рома за милю чует неискренность. Хотя какая разница.

И все-таки он не стал звонить. Взгляд Мартена остановился на рассыпанных в темноте и тумане огнях у кромки залива. На него начала медленно наваливаться захватившая весь дом пустота.

Пятница

Глава 37

К рассвету на город обрушились фаршированные ветром воздушные массы с Тихого океана, которые нависали над прибрежной чертой вот уже несколько дней. Густые низкие облака и ливневые шквалы придавали утру серый, угрюмый колорит. Фейн спустился по Стейнер-стрит к любимому кафе «У Розы».

Зал опять был наполовину пуст. Ожидая, пока подадут завтрак, Мартен позвонил Роме. Та уже связалась со своими людьми, которые спали по очереди, готовясь к затяжной операции.

Затем позвонил Вере и рассказал ей о встрече между Элизой и Лорой.

— Все к этому шло, — ответила она. — Ничего удивительного. Но чтобы так сразу, в первую же ночь… — Вера вдруг насторожилась: — Это вызвало какие-нибудь осложнения?

— Я почему-то подумал, что вы сделаете именно этот вывод.

— Да, нет… у меня все в порядке. Я о вас говорю.

— Пока трудно сказать. Я им скоро перезвоню, проверю, как они там, но не хочу, чтобы они знали, что за ними наблюдают. Интересно, признаются сами или нет.

— А если не признаются?

— Тогда появится причина для беспокойства.

— Почему?

— Мы не успеем поменять план.

— Боже мой! Выдумаете, что… Может быть, я с ними поговорю?

— Нет. Я сам. Буду держать вас в курсе.

Он вернулся домой и только тогда позвонил Элизе. Сообщил ей, что их расчет оказался правильным и Кролл вчера ночью скопировал файлы. Еще раз напомнил, как себя вести, если тот объявится. Элиза вела разговор достаточно спокойно, но в ее голосе звучали озабоченные нотки. Она ни словом не обмолвилась, что Лора была у нее.

Мартен позвонил Лоре. Та же история: Лора — сама предупредительность. Однако и она умолчала, где находится. Фейн не стал задавать наводящие вопросы.

Мартен пообедал на кухне — бокал «Мурведре», испанский сыр, чиабатта, оливки. Ни Лора, ни Элиза не упомянули, что они вместе, и это его тревожило. Похоже, он упустил что-то важное.

Кабинет заливал свет серого дня. Фейн поставил «Три гносианы» Эрика Сати и углубился в альбомы фотографий. Призрачные звуки фортепиано плыли, словно в медлительном потоке времени, нарушаемые только периодическими шквальными зарядами дождя и редкими телефонными звонками от участников операции. Мартен изредка бросал взгляд на экран компьютера с цветными точками. Точки почти не двигались.

К вечеру он поставил «Элис» Тома Уэйтса и вытащил из стопки на оттоманке еще один фотоальбом. Но ни музыка, ни фотографии не могли оторвать его мысли от операции. Как и Вера, он постоянно обдумывал возможные последствия. Различные варианты развития событий увлекали, словно ожидающие толкования сновидения.

— Рэй говорит.

Элиза тревожно взглянула на Лору.

— Рэй?

Лора замерла посередине комнаты, как почуявшая опасность кошка. Новоявленные подруги сидели в гостиной, перед входом в спальню Элизы, и только что закончили смешивать первые вечерние коктейли.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Кролл.

Вопрос застал ее врасплох. На Рэя совсем не похоже.

— Шутить изволишь? — Элиза сама удивилась — столько в ее голосе оказалось яда.

Лора отчаянно замахала руками, призывая включить громкую связь. Элиза нажала кнопку.

— Что-что? — с удивлением спросил Кролл.

— Как я себя чувствую?!

Возникла пауза, словно на том конце не сразу нашлись, что ответить. Должно быть, перестраивается по ходу, подбирает отмычку получше.

— Я с тобой говорю по громкой связи? — спросил он с подозрением в голосе.

— Угадал, — сказала Элиза. Ее внезапно осенило. — Руки заняты — я нос вытираю. Я… я… в полном расстройстве.

— Ты плачешь? — В голосе никакой озабоченности, одно любопытство.

Элиза не ответила.

— Что тебя расстроило?

— Какого черта! — вырвалось у нее против воли.

— Послушай, если ты все еще расстраиваешься из-за…

— Все еще?! Что значит «все еще», Рэй? Пора бы и успокоиться — ты на это намекаешь?

Несколько секунд молчания.

— Послушай, — снова начал Кролл, — что… что происходит? Ты прямо… Что с тобой? Как прикажешь тебя понимать?

Элиза закусила губу. Куда ее понесло? Кролл не должен догадываться об ее истинных чувствах. Нельзя выходить за рамки роли, которую они наметили в офисе Веры. Надо вспомнить, что говорилось в ложных записях о несуществующем сеансе и четко придерживаться сценария. Она в депрессии, на грани суицида. Не злится, не нападает.

Элиза сосредоточилась на встрече в офисе Веры, словах Таунсенда, его инструкциях. Главное — вытащить Кролла на встречу, дать возможность людям Таунсенда взять его на прицел.

Но, услышав вдруг голос бывшего любовника, вспомнив, как глубоко этот человек проник в ее сокровенные мысли, осознав, как он играл ею и как легко она попалась на удочку, Элиза ощутила ярость и… оцепенение. Что бы она сейчас ни сказала, он сразу же почует неладное.

— Рэй… я… мне трудно об этом говорить… просто…

Элиза растерялась, смутилась и замолчала, от смущения растерянность только усилилась. Игра давалась максимальным напряжением сил, приходилось называть Райана Рэем, вспоминать поддельный контекст, зная, что в действительности все по-другому, делать вид, что она в отчаянии, на самом деле чувствуя злость, обиду, растерянность и страх. Черт бы его побрал, ну почему он не позвонил Лоре? Это она у нас мастерица ролевых игр. Лора запросто уболтала бы его на встречу.

Элиза бросила на Лору отчаянный взгляд. Та смотрела, приоткрыв рот в недоумении от затянувшегося молчания, словно говоря: «Ну что же ты?»

— Не могу, — произнесла Элиза, обращаясь в равной мере и к Лоре, и к телефонной трубке.

Лора закатила глаза от досады, склонила голову набок, давая понять: «Да возьми же ты себя в руки!»

— Ну хорошо, — сказал Кролл примирительным тоном, отступая. — И все-таки нам нужно поговорить. Должен же я понять, что произошло… Ты ведь не откажешься объяснить? Поможешь мне разобраться?

Элиза застыла на месте. Кроллу, как всегда, хотелось верить, в его голосе звучали нотки сердечности, заботы, искренности… от которых теперь продирал мороз по коже. Именно с помощью подобного эмоционального мошенничества он и водил ее за нос с самого начала отношений. От такой голой, жестокой расчетливости пресекалось дыхание. Вот ужас!

— Элиза? — позвал Кролл, озабоченный ее молчанием, забеспокоившись, что может упустить ее навсегда. — Нельзя же…

Лора подскочила к письменному столу, нашла ручку… листок бумаги… принялась торопливо писать.

— …оставлять все как есть, — договорил Кролл. — Надо обсудить… разобраться, чтобы ты… чем бы ты ни была расстроена…

Лора волчком крутнулась на месте и показала Элизе лист с огромными пляшущими буквами: «НАЗНАЧЬ ВСТРЕЧУ НА ЛЮДЯХ… В ХОЛЛЕ ОТЕЛЯ».

— Элиза?

— Я слушаю.

— Давай встретимся и поговорим.

Наступила долгая пауза.

— Где?

— Есть один дом, в тихом, укромном месте…

— Нет!

— Ну хорошо. — В голосе Кролла появилась настороженность. — А как ты…

— Только не наедине.

— Не наедине? Хорошо, согласен. Как насчет…

— Встретимся в «Фэйрмонте». Там есть укромные уголки, можно спокойно поговорить прямо в холле.

Кролл ответил не сразу.

— Не понимаю. Там же полно народу. Мы в таких местах раньше никогда не встречались.

— Я не доверяю… самой себе… даже когда я с тобой…

Что-то не то ляпнула? Элиза бросила отчаянный взгляд на Лору. Та ободряюще закивала.

Кролл опять замолчал.

— Ладно, — сказал он наконец. — Буду на месте в девять.

Глава 38

Телефоны звонили без умолку. Сначала Фейн наказал Элизе, чтобы никуда не уходила, и обещал скоро перезвонить. Потом связался с Ромой и Верой. Затем опять с Элизой. Договорились встретиться у Веры в офисе.

Через полчаса все либо прибыли на место, либо выдвигались на закрепленные за ними посты наблюдения.

Обе пациентки явились вместе и с порога признались, что встретились накануне и что Лора ночевала у Элизы. Лора и вторую ночь собиралась провести в доме подруги. Их решение всем доставляло неудобства, посыпались вопросы, но на продолжительные дискуссии не было времени.

Кролл назначил встречу на девять вечера, аж через три часа после разговора по телефону. Эта задержка бросилась в глаза одному Мартену, больше никто не обратил внимания. Зато у них оставалось достаточно времени на подготовку.

Прибыли Бюхер и Рома. Фейн быстро их представил, после чего Бюхер объяснил, что установит в лифчике Элизы чувствительный микрофон. Элизе предложили сходить в ванную комнату, снять данный атрибут гардероба и оставить его в распоряжении эксперта на пару минут.

— А прямо на мне нельзя?

— Микрофон крепится внутри под изгибом левой чашечки, — напрягшись, произнес Бюхер.

— Что там огород городить, — сказала Элиза, встала и расстегнула блузку.

Стараясь ни на кого не смотреть, Бюхер открыл свой чемоданчик и достал проводок, напоминавший гибкую шпильку с перламутровой бусинкой на конце. Дрожащими руками он с помощью Элизы закрепил прибор в нужном месте.

Объяснив, чего не следует делать, чтобы не мешать приему, и ответив на вопросы, Бюхер надел наушники и проверил качество звука. С довольным видом он сложил инструменты обратно в чемоданчик и ушел.

Фейн рассказал, как будет работать наблюдение.

— Джон будет сидеть в фургоне управления, остальные — в шести разных машинах.

— Кто услышит наш разговор? — спросила Элиза.

— Все услышат. Мы все должны отслеживать ситуацию в режиме реального времени. Если будет решено что-либо предпринять, ни у кого не возникнет вопросов «почему» и «зачем», не придется объяснять тактический маневр. Эти люди давно вместе работают и понимают друг друга с полуслова.

Элиза взглянула на Веру.

— Я прекрасно понимаю вашу озабоченность, — сказал Фейн, обращаясь к обеим. — Вы боитесь оказаться в неловком положении. Главное, помните: чувство стыда перед горсткой моих сотрудников — ничто в сравнении с тем, что может случиться, если мы не остановим Кролла. Невелик компромисс, если подумать.

Элиза утвердительно кивнула, добавив:

— Ясно.

— И еще, — продолжал Фейн. — Если Кролл опять позвонит, переключитесь на громкую связь, чтобы все его слышали.

— Он заметит. Это вызовет у него подозрения.

— Если он что-либо скажет по этому поводу, придумайте какой-нибудь предлог. Нам очень важно слышать обоих говорящих. Иначе ничего не получится.

Рома спросила:

— Вы уже решили, как и о чем будете с ним говорить?

Элиза покачала головой:

— Пока еще нет…

— Постарайтесь не забыть, — продолжала Рома, подойдя к собеседнице, которая сидела на диване рядом с Лорой, — что нам необходимо проследить за Кроллом и установить его адрес. Если файлов там не окажется, нам придется работать еще. Поддерживайте его заинтересованность, не торопитесь сжигать мосты.

— Я поняла, — ответила Элиза.

* * *

Райан Кролл, ссутулившись, сидел на диване и смотрел на дождь, хлеставший по стеклянной стене, за которой был виден пляж Чайна-Бич. Он ощущал странную эйфорию с примесью тревоги, какое-то неестественное возбуждение.

Беседа с Элизой потекла по неожиданному руслу. Заметки Веры убедили его, что Элиза потеряла равновесие, доступна внушению. К этому в итоге сводились наблюдения Веры. Однако женщина, с которой он только что закончил разговор, вовсе не выглядела склонной к самоуничтожению, никакой подавленности он в ней не заметил. Взвинчена — да, но он-то надеялся застать эмоциональный разлад, а его-то как раз не наблюдалось.

Она явно взбудоражена, но в начале разговора вела себя воинственно, требовательно. Потом отчего-то смутилась. Что творится у нее в голове? Не хочет встречаться наедине — это говорит о страхе. Последнее свидание, его подарок могли вызвать отвращение, но Кролл никак не рассчитывал, что среди эмоций Элизы окажется страх. Тем не менее страх явно звучал в ее голосе.

Откуда взяться страху? Кролл был вынужден признать, что не допускал подобного развития событий даже в качестве маловероятной возможности. Его застали врасплох, словно сопливого новичка, который даже не пытается предугадать неожиданные изменения. Как же он не разглядел?

Кролл с удивлением заметил, что дождевая вода перестала течь по стеклу хвостатыми каплями. Пласты воды словно прилипали к стеклянной стене, быстро набухая желеобразным полупрозрачным слоем. Кролл ничего не мог разглядеть в окно. Сквозь дождь-гель, облеплявший стекло, как вазелин, не пробивались даже дальние расплывчатые огни у берега залива.

Кролл машинально ткнул пальцем в кнопку диктофона и еще раз прослушал запись разговора с Элизой.

«…укромные уголки… можно спокойно поговорить… прямо в холле…

Я не доверяю… самой себе… с тобой.

Я не доверяю… самой себе… с тобой.

Я не доверяю… даже когда я с тобой».

«Я не доверяю тебе!»

Кроллу стало жарко. На коже выступил пот. Каждая пора источала липкую влагу. Он еще раз проиграл запись, замедлив скорость, заставляя Элизу говорить по слогам. Кролл вдруг мысленно объял ее слова, фразы, предложения, пропуски… он видел, обонял и осязал их, бродя меж звуков и запахов, исследуя молекулярную структуру потаенных смыслов.

Очнувшись, он не шевелился, пока сердцебиение и дыхание не пришли в норму.

Кролл заставил себя посмотреть на часы. Прошла всего секунда — не более. Все вместилось в одну-единственную секунду.

Но за этот миг он действительно вспотел. Дождь за окном поутих и покрывал стекло обычными жидкими брызгами.

Кролл вскочил, стараясь подавить приступ клаустрофобии. Казалось, что в воздухе не хватало кислорода.

Непостижимо, но помимо его воли Кролла начала медленно засасывать трясина неопределенности, в черноте которой притаился его самый страшный враг — неуверенность в себе.

Глава 39

Последние два с половиной часа Кролл провел, словно ему в вены непрерывно вкачивали адреналин. К тому моменту, когда он под холодным дождем начал подниматься по крутой Сакраменто-стрит к отелю «Фэйрмонт», у него уже подгибались ноги. Он перенес приступ острой подозрительности и теперь достаточно успокоился, чтобы снова заработали отточенные специальными тренировками навыки.

Уклониться от встречи в отеле невозможно, пусть даже что-то пошло наперекосяк и весь его опыт подсказывал — надо рвать концы и бежать без оглядки. Тщательно разработанный план отчего-то дал сбой. Нужно выяснить, как это произошло и почему. Последний телефонный разговор с Элизой совсем не вязался с записями Веры. Ему захотелось самому увидеть, что скрывается между двумя крайностями. Любопытство победило выдержку и здравомыслие.

* * *

Фейн сообщил Элизе, что за ее разговором с Кроллом в холле будет наблюдать сотрудница по имени Либби, а остальные члены группы расставлены по местам на улицах вокруг отеля.

Когда Элиза повернула свой «мерседес» с Калифорния-стрит на Мейсон-стрит и въехала в порт-кошер отеля, она едва могла дышать от возбуждения. Мысль, что она опять встретится с Кроллом лицом к лицу, не давала ей покоя. После получения зловещего подарка прошло всего три дня, а казалось — целая вечность. Она совершенно не представляла, как поведет себя при встрече.

Парковщики отеля в это время вечера трудились не покладая рук — люди компаниями уезжали в рестораны или прибывали на коктейль с друзьями, планируя отметить конец рабочей недели и окунуться в ночную жизнь.

Элиза дала парковщику на чай и попросила держать машину наготове перед отелем. Она вошла в старый, пышно оформленный холл, подавляя желание пристально разглядывать каждую встречную женщину в надежде, что Либби проявит себя ободряющим кивком. Элиза осмотрелась в зале-пещере в поисках отдельного столика и обнаружила его рядом с величественной лестницей.

Она решительно двинулась к столику через толпу. На полпути угловое зрение выхватило фигуру, пробиравшуюся в том же направлении. Кролл наблюдал за Элизой, стараясь угадать, куда та идет.

Они подошли к столикуодновременно. Кролл потянулся чмокнуть ее в щеку, но Элиза, поведя плечами, отстранилась.

Она уселась посередине диванчика, нарочно не оставив свободного места. Кролл сел в соседнее кресло.

— Чего ты добиваешься? — напрямик спросила она.

Кролл ответил с озабоченным взглядом:

— Элиза, в чем дело?

Женщина молча смерила его взглядом. Грудь сжимало от противоречивых чувств, их приливы и отливы так быстро сменялись в душе, что Элиза не отдавала себе отчета в собственных ощущениях.

— Когда этот разговор закончится, — произнесла она, — между нами все будет кончено. Мы больше не увидимся. Ни-ког-да!

Она и сама поразилась своим словам. Что она наделала! Но сдерживаться больше не было никакой возможности.

Кролл застыл, его лицо превратилось в маску.

— Что с тобой? — В голосе и на лице — бесконечное терпение.

— Тебе не удалось меня перехитрить.

— О чем ты?

— Ты перестарался… облом вышел, а ты даже не знаешь почему. — Элиза заметила растерянность Кролла. — Какая досада… не правда ли?.. выкопал такую хорошую яму, да сам в нее попал.

— Яму? — прицепился к слову Кролл. — Какой еще облом? Что ты можешь, черт возьми, знать?!

— Что, не выгорело?

— Ты говоришь загадками.

— Вовсе нет, просто ты еще не понял.

В груди Элизы пробудился испепеляющий гнев — она сама не ожидала, что способна на такое чувство.

Кролл, как ни старался, не мог скрыть замешательства. Он пытался сообразить, где дал маху и как спасти положение. Делая непонимающий вид, он лишь выглядел идиотом — в такой роли нельзя застревать надолго.

Что случилось — неизвестно, но должен же быть какой-то выход. Ситуация неожиданно вышла из-под контроля. Ведь он всегда вел себя с Элизой и Лорой как умудренный опытом мужчина, а тут не может совладать с растерянностью.

— И все это из-за гребаной птички, — сказал он, глядя на женщину в упор.

Ее передернуло от того, что Кролл вновь завел разговор на больную тему.

— Ты проиграл, Рэй, — подлила масла в огонь Элиза. Острое желание причинить боль другому — такого она еще не испытывала. Настрадавшись за долгие годы от многих людей и по многим поводам и вдруг получив возможность отыграться, она ощущала бесстыдный восторг от того, что сама может доставить страдания обидчику.

— Из-за этой вещицы, — произнес Кролл, — что бы она для тебя ни значила, из-за какой-то безделушки ты готова порвать со мной навсегда? — И, понизив голос до шепота, добавил: — Хорошо, должно быть, шандарахнуло.

Элизе хотелось выкрикнуть во весь голос все, что она знала. От желания увидеть оторопь и смятение на его лице судорогой сводило нутро. Но риск спутать планы Фейна слишком велик… Боже!.. если уже не спутала.

— Я всегда знала тебя, Рэй, как человека, способного предвосхищать мои действия, читать мои мысли, понимать, почему я думаю так, а не иначе, — заговорила она, сохраняя ровный, невозмутимый тон. — Твоя изумительная догадливость… непостижима.

Элиза замолчала, приподняв брови, словно спрашивая: «Ведь я права?» Кролл понял, что она имела в виду.

— Где же теперь твоя удивительная проницательность? Ты больше не в силах сообразить, что к чему?

По лицу Кролла было видно — издевка попала в цель. Элиза достаточно хорошо его изучила и знала, что ее слова рвут ему душу. Не иначе собрал в кулак всю волю, лишь бы не сбросить ставшую тесной личину.

Собеседники молча сверлили друг друга взглядами, не обращая внимания на посетителей отеля. Словно кто-то отключил звук и затушевал контуры окружающих предметов. Их мысли сосредоточились на том, что связывало их в прошлом и теперь разводило в стороны.

— Ты делаешь ошибку, — сказал наконец Кролл.

Он поднялся и, мазнув по Элизе пустыми глазами, пошел прочь.

Либби проследовала за Кроллом на выход из отеля, где первой, к счастью, оказалась компания приятелей, садившихся в «рейнджровер». Кролл подозвал парковщика, и тот поймав для него такси.

Таксомотор остановился под навесом за «рейнджровером», пассажиры которого никак не могли договориться, куда ехать на ужин. Кролл подошел к машине, за его спиной два бизнесмена поймали еще одно такси. Либби, увязавшись за бизнесменами, шмыгнула в промежуток между машинами.

Когда Кролл наклонился, чтобы сесть на заднее сиденье, Либби уронила ключи. Нагнувшись за ними, она быстренько прилепила под бампером такси передатчик джи-пи-эс и скрылась в направлении Калифорния-стрит.

— Объект в машине и помечен, — произнесла она в миниатюрный микрофон.

Рома с Лорой ждали за отелем. Как только символ такси появился на экране компьютера и начал перемещаться вниз по Калифорния-стрит, Рома вырулила из-за угла. Высадив Лору, она присоединилась к слежке за Кроллом.

— Ни черта себе! — воскликнула Рома. Она разговаривала не на общем канале, а по телефону с Фейном. — Что у них там произошло? Такого никто и предвидеть не мог. Я уж точно… А мы-то считали ее более уравновешенной, чем Лора.

— Элиза, похоже, и сама не ожидала от себя такой прыти. Не выдержала, когда пришлось встретиться лицом к лицу. Зная, кто он на самом деле, уже не смогла вести себя по-прежнему. Не стоит ее за это винить.

— Боже мой! Нет, ты, конечно, прав. Просто я… не хотела бы упустить этого выродка.

Фейн взглянул на цветные метки, ползущие по экрану.

— Все идет по плану. Его накрыли. Все на своих местах.

Группа наблюдения держалась параллельных улиц на расстоянии квартала. Когда такси поворачивало, они объезжали его за квартал, чтобы помешанный на осторожности Кролл ничего не заметил.

Никто не знал, куда едет такси — на полуостров, в Кремниевую долину, в округ Мэрин или остановится на соседней улице. Они лишь надеялись, что таксист приведет их к месту, где спрятаны украденные у Веры Лист файлы.

Глава 40

Кролл назвал водителю адрес, забился в самый угол, к двери, и немедленно принялся анализировать провал.

Дело дрянь! Отступление из холла отеля означало потерю контроля над событиями. Хуже некуда! И что за черт в нее вселился?

Проклятие! Да ведь она над ним издевалась! Неужели действительно что-то пронюхала? Но каким образом? Невероятно. Всего лишь два дня назад распускала сопли в кабинете психоаналитика — что такого могло произойти с тех пор? Что могло свести на нет шесть месяцев тщательной подготовки?

Ясно одно — эта резкая перемена крайне подозрительна. Пахнет ловушкой. Элиза уже выходила из себя несколько раз на последних встречах. Черт, почему он сразу не сообразил, пока еще стоял перед ней, — не иначе наняла частного детектива. Она уже делала это раньше, когда проверяла, нет ли слежки от мужа. Вот оно что. Но в чем причина? Что ее толкнуло на этот шаг?

Вот гадина!

Кролл повернулся и посмотрел на улицу через заднее стекло такси. На длинном спуске Калифорния-стрит вытянулась целая вереница машин. Вверх по холму, в противоположном направлении, прогремел трамвай. Кролл рассмотрел все машины, начиная с ближней, запоминая модели и цвета. Закончив, он повернулся к водителю.

— Держи. — Кролл протянул таксисту стодолларовую купюру. — Примерно в десяти кварталах отсюда будет синагога «Шерит Израэль». Сверни налево на Уэбстер-стрит, поддай газу, сразу же сделай правый поворот на Пайн-стрит и выпусти меня в середине квартала. Потом езжай спокойно до самого бульвара Сансет. На перекрестке Тридцать второй авеню и Ортега-стрит есть семейная бакалейная лавка. Скажи толстяку за стойкой, что тебя прислал Уэс. Уэс, понял? Он даст тебе еще сотню.

— Принято, — ответил таксист таким тоном, словно его попросили о пустяковой услуге.

Десятью минутами позже Кролл стоял в темной подворотне Орбен-Плейс, короткого переулка, соединявшего Пайн-стрит и Калифорния-стрит, провожая взглядом габаритные огни такси. Машина вскоре свернула на Филмор-стрит. Кролл понятия не имел, какой магазин в действительности находится на перекрестке Тридцать второй авеню и Ортега-стрит, но если таксист дурак и попрется за деньгами, то уведет за собой частного детектива. Чем дальше тот будет от Кролла, тем лучше.

Он подождал еще некоторое время, но не заметил ничего подозрительного. Пешком прошагав полквартала до Филмор-стрит, Кролл поймал другое такси и отправился в Ноб-Хилл.

Элиза ждала Лору Ча за тем же столиком, где сидела с Кроллом. Ее сердце неистово колотилось — конечно, Кролл был всему причиной, но теперь уже трудно определить, что именно — гнев, ненависть или страх — заставляло сердце выскакивать из груди. Встреча с ним лицом к лицу взвинтила ее еще больше. Элиза не подозревала, что вид Кролла, пробиравшегося к ней через зал, вызовет в душе такую бурю страстей.

— Элиза?

Она вздрогнула. Рядом присела Лора.

— Ну ты ему выдала!

— Я сама не знаю, что на меня нашло. Все испортила, наверно.

— А по-моему, ты не хило выступила. Рому, правда, чуть удар не хватил. Но я тобой горжусь.

Элиза подняла глаза на Лору, комплимент ее удивил.

Лора указала на грудь Элизы и приложила палец к губам. Потом жестом предложила убрать микрофон из лифчика.

Элиза озадаченно окинула взглядом холл, засунула руку в разрез блузки между пуговицами, нащупала утолщенный кончик проводка и осторожно вытащила его из трубки, образующей край бюстгальтера. Лора подставила ладонь, подошла к лестнице и незаметно опустила проводок на ступеньку рядом с ковром.

— Что они сейчас делают? — спросила Элиза.

— Насколько мне известно, преследуют Кролла.

— А Вера где?

— Не знаю — или в офисе, или уже дома.

Элиза в один миг почувствовала себя совершенно опустошенной. Стычка с Кроллом отняла у нее последние силы.

— Пошли отсюда, — предложила она.

Из своей машины Фейн следил за разноцветными точками на экране и слушал переговоры между членами группы Либби, которые не отставали от такси, пока то петляло по Ноб-Хилл, Филмор, Вестерн-Аддишн, Эшбери-Хайт до самых пологих равнин района Сансет. Наконец, заподозрив неладное, один из группы поравнялся с такси и заметил, что пассажира в нем уже нет. Быстрый опрос водителя показал, что Кролл сначала назвал адрес на Си-Клифф-авеню, но потом передумал.

Фейн, не теряя ни минуты, позвонил Элизе.

— Где вы? — спросил он.

— Мы дома. Лора со мной.

— Отлично. Мы установили адрес Кролла и отправляемся туда сию же минуту.

Мартен назвал адрес и спросил, приходилось ли ей или Лоре там бывать. Если они знакомы с планировкой дома, то могли бы помочь людям Бюхера быстрее сориентироваться.

Обе женщины слышали адрес впервые.

— Есть еще одна новость, — продолжал Фейн. — Мы потеряли Кролла. Ни с того ни с сего он забеспокоился и отцепил «хвост». Похоже, мы его спугнули, и он дал деру. Чутье подсказывает мне, что Кролл сначала поедет домой.

— О Боже! — воскликнула Элиза. — Это я виновата… Я… я просто сорвалась. Извините!

— Проехали, — сказал Фейн. — Теперь уже без разницы. Но так как мы не знаем, где он сейчас, советую на всякий случай включить сигнализацию.

— Вы что, думаете…

— Считать, что он направляется к вам, пока нет никаких оснований. Сигнализация включена?

— Да, но, может быть, нам лучше куда-нибудь уехать?

— Он раньше бывал у вас дома?

— Ни разу.

— Хорошо, но это еще ни о чем не говорит. Скорее всего он действительно ударился в бега, но, как только представится возможность, я сниму кого-нибудь с наблюдения и пошлю к вам для надежности, пока не прояснилась обстановка.

Фейн держался на расстоянии от точек, движущихся в направлении бульвара Сансет и Си-Клифф-авеню. Люди Ромы, и без него справятся — не надо мешаться у них под ногами, но слишком отставать тоже нельзя, на случай если возникнет критическое положение.

Он попытался представить себе ход мыслей затаившегося Кролла и опять пришел к выводу, что скорее всего тот решил бежать. Наверняка взвесил последний разговор с Элизой и заметил несоответствие между ее поведением и записками Веры. Вынужден поставить крест на всей операции. Не иначе спешит домой — забрать из тайника фальшивые документы, паспорта, наличку и стереть файлы.

Если Кролл мыслит логически, он так и сделает. Мартену оставалось надеяться, что его люди успеют на место раньше Кролла.

Мысли Мартена сами по себе обратились к странной связи, завязывавшейся между Элизой и Лорой. Жар интриги с Кроллом сжег различия между характерами двух женщин. Должно быть, им не терпится узнать, какие схожие черты в их отношениях с любовником позволили Вере вывести его на чистую воду.

Немного не доезжая до Си-Клифф-авеню, Рома оставила машину у обочины дороги и присоединилась к Бюхеру и Као в техфургоне.

Как поступит Кролл, когда придет домой и обнаружит пропажу компьютера? Фейн про себя уже решил, что делать с Кроллом, но пока люди Ромы работали на месте, он не торопился с роковым звонком.

Если они успеют перехватить файлы, достаточно позвонить кому надо, и с Кроллом будет покончено. Если к файлам первым успеет Кролл, начнется игра в рулетку. Вариантов развития событий множество, а исходных данных слишком мало.

Придется потерпеть. Фейн остановился у кафе, купил стаканчик кофе и развернулся в направлении Си-Клифф-авеню. Он нашел свободное место для стоянки на Лейк-стрит и принялся ждать.

Глава 41

Такси подъехало ко входу в отель «Фэйрмонт». Кролл не удивился, что «мерседеса» Элизы уже не было на стоянке для гостей.

Он назвал водителю адрес в Пасифик-Хайтс и взвесил план предстоящих действий.

Отношения Элизы с мужем сводились к одному-двум коротким разговорам в неделю. Нередко они по полмесяца не обменивались ни единым словом.

Все больше отдаляясь от Керрина, Элиза постепенно превращалась в затворницу. Когда Кролл вышел на нее, она стала отпускать повара, домработницу и садовника на три дня по выходным. Значит, с пятницы до конца воскресенья она будет в старом особняке совершенно одна.

Никто особенно не следил за тем, что она делает и где бывает. Вот почему для нее были так важны сеансы психоанализа у Веры. Все это сыграло Кроллу на руку, когда он внедрился в ее личную жизнь. Последние четыре месяца Элиза виделась с Кроллом больше, чем с кем-либо другим, если не считать Веры.

На Филмор-стрит агент попросил водителя остановиться у магазина на углу и купил зонтик. Через двадцать минут Кролл вышел из такси за два квартала от дома Элизы.

Подождав, пока машина скроется за поворотом, он перешел через улицу и стал подниматься по холму. Ленивые струйки дождя стекали с нового зонтика. С окружающих деревьев беззвучно падали капли. Кролл шагал к вершине холма мимо нетронутых перестройкой викторианских особняков.

На Бродвее Кролл остановился и осмотрел угловой трехэтажный дом в неоклассическом стиле. Свет горел только в окнах третьего этажа, выходивших на залив. Значит, дома.

Кролл перешел на другую сторону улицы к деревянной калитке в обвитой плющом каменной ограде. Присев на корточки, он нащупал среди мокрых листьев у основания стены полиэтиленовый пакетик, достал из него ключ и отпер калитку.

Когда Кролл начал регулярно наведываться в офис Веры — еще до того, как нанял для этого агентов, — то проник и в дом Элизы. Он терпеливо готовил почву: изучал расписание дня своей жертвы, наблюдал за тем, когда приходит и уходит прислуга, осваивал систему сигнализации, чтобы потом уже не тратить на нее время. Ему не раз доводилось орудовать в доме, пока Элиза спала наверху.

Кролл притаился в густом саду, прислушиваясь к шороху дождя и в последний раз тщательно обдумывая план действий.

Что именно случилось с Элизой между сеансом у Веры, во время которого та записала свои наблюдения, и их последней встречей несколько часов назад, теперь уже невозможно определить. Какое-то неизвестное событие взбудоражило ее, свело на нет многомесячные усилия по созданию у жертвы душевного настроя, ведущего к эмоциональному срыву.

Что случилось, то случилось. Кролл тем не менее еще верил в свою способность повернуть ход событий в нужное русло. У него в запасе целая ночь. Он изучил образ мыслей своей жертвы лучше, чем та думала. Если застать ее врасплох, ошарашить, лишить самонадеянности, которую она проявила в отеле, то можно вернуть ее мысли в прежнюю точку, к тому состоянию, когда она жаловалась Вере на душевный упадок. Встряхнуть хорошенько, и все пойдет как надо.

А если не выйдет, то можно поступить как с Бриттой Уэстон — убрать концы в воду и заняться Лорой Ча. Уж с Лорой он как-нибудь справится.

Прошло тридцать две минуты. Смартфон Фейна снова ожил. Звонила Рома.

— Значит, так. Отключили сигнализацию, осматриваем сейчас нижний этаж… практически ничего нет — гараж, пустые комнаты. Второй этаж: еще несколько пустующих комнат, спальня. Бюхер и Као поднимаются на третий.

Вязкий туман превратился в моросящий дождь. Фейн завел двигатель «мерседеса», чтобы согреться.

В наушниках и с компьютера послышался голос Либби:

— Пробила адрес. Хозяин дома — Морган Сирси из Нассау, Багамы.

Мартен покачал головой. Он был уверен, что в компьютере Кролла они обнаружат не один слой фальшивых имен хозяев недвижимости, офшорных счетов, номеров мобильных телефонов, паспортов, веб-сайтов, адресов электронной почты, кредитных карточек. Жизнь Кролла протекала в нескольких версиях одновременно.

В смартфоне опять раздался голос Ромы:

— Этот тип живет как монах. Мебели почти никакой нет, большинство комнат не обставлено вообще. Шкаф набит дорогой одеждой и обувью, но ничего лишнего нигде не валяется. Телик с плоским экраном, но к нему — ни айпода, ни DVD-проигрывателя. По обстановке нечего сказать о владельце — разве что он крайне неприхотлив.

Идем в спальню. И тут пусто. Погоди-ка, Джон что-то говорит… Они нашли три лэптопа. А так в доме шаром покати. Можно еще проверить на тайники.

— Не стоит, — ответил Фейн. — Пусть Као идет в фургон и начинает работать с лэптопами. Джон пусть установит камеры. Трех, думаю, хватит.

Фейн подождал, пока Рома передаст распоряжения Бюхеру.

— Как дела у группы Либби?

— Дежурят поблизости, сообщают обо всех подозрительных. Если Кролл вернется, мы его засечем. Пусть фургон Бюхера далеко не уезжает. Все, что нужно Као, в фургоне есть. Держи с ними связь, разберись с информацией в компьютерах — чем быстрее, тем лучше. Возможно, найдутся какие-нибудь данные, которые помогут просчитать следующий шаг Кролла.

Фейн подождал в «мерседесе», пока фургон Бюхера, возвращаясь с Си-Клифф-авеню, не появился на перекрестке, завел машину и развернулся, взяв курс на Пасифик-Хайтс, к дому Элизы Керрин.

Глава 42

В саду стоял небольшой навес с решетками, увитыми ползучими растениями. Кролл подошел к третьей опоре от калитки и достал ключ, спрятанный в промежутке между основной и поперечной балками. Подойдя ко входу для прислуги, он отпер дверь ключом и шагнул через порог.

Опустив ключ в карман, Кролл без колебаний направился к панели сигнализации и ввел код отключения. Агент остановился посреди маленькой, отделанной кафелем «мокрой» прихожей, смахнул с себя капли влаги. Комната для этого и предназначалась. Он аккуратно пристроил зонтик на вешалку, снял и повесил плащ.

Затем нащупал в кармане и надел пару тугих резиновых хирургических перчаток без присыпки. Через кладовую для продуктов и ресторанных размеров кухню проник в столовую. Остановился, прислушался, машинально поплотнее натягивая перчатки на пальцы.

Прошел дальше в гостиную — настоящий музейный зал, в который никогда никто не заглядывал, за исключением горничной, раз в неделю протиравшей пыль. Слабый свет из высоких, забрызганных дождем окон позволял легко ориентироваться в доме.

У входа в комнату стояли двухметровые напольные часы с неподвижным маятником. Над верхушкой часов нависал карниз, под карнизом в узком промежутке лежал самозарядный «CZ-75» с полным магазином. Пистолет был припрятан еще два месяца назад.

Кролл вытащил оружие и вышел из гостиной через просторный холл к широкой витой лестнице, ведущей в бельэтаж. Мокрые туфли беззвучно ступали по мягкой ковровой дорожке. Ладонь в резиновой перчатке облегала рукоять пистолета, словно приклеенная. Кролл прошел через весь дом и поднялся по еще одной лестнице на третий этаж.

Элиза облюбовала для себя несколько комнат в северо-восточном углу здания, откуда открывался вид на залив.

Кролл остановился в маленькой прихожей у входа в личные покои Элизы, приложил ухо к двери. Ни звука. Дверь вела в салон. Возможно, если Элиза в этой комнате, получится застать ее врасплох.

Он повернул круглую дверную ручку, ощутил, что дверь свободно поддалась, и быстро ее распахнул.

Элиза перевязывала резинкой волосы на затылке. Она вздрогнула и замерла на месте с поднятыми и заведенными за голову руками, ошеломленная внезапным появлением Кролла. На ней была ярко-зеленая ночная рубашка, на столике поджидал свежесмешанный коктейль. По глазам Кролл догадался, что она успела разглядеть и резиновые перчатки, и пистолет.

— Рэй!

Услышав восклицание Элизы, Лора окаменела — она сидела на унитазе совершенно голая, за исключением спущенных до щиколоток трусиков, держа ладонь на дверной ручке. Рядом на ночном столике лежала взятая напрокат у Элизы сорочка.

За дверью раздался мужской голос — низкий, ровный, неторопливый.

Лору окатила липкая, теплая волна дурного предчувствия.

Элиза что-то говорила, повысив голос, но Лора ничего не могла разобрать. Дверь в туалет была плотно прикрыта, да и говорящие стояли далеко.

Дрожа, она осторожно убрала пальцы с латунной дверной ручки и поднялась. Совсем позабыв о трусиках, Лора чуть не упала, запутавшись в них, но успела схватиться за спинку стула, который сам чуть не опрокинулся. Черт! Она натянула трусики и надела сорочку.

Подкравшись к двери и стараясь не шуметь, Лора приложила к ней ухо.

— А пистолет зачем, Рэй? — произнесла Элиза неестественно громким голосом.

Внутри Лоры все оборвалось. Кролл!

Если сейчас открыть дверь, она окажется на виду, и, где бы ни стоял Кролл, он обязательно ее заметит.

Мобильник Лоры остался в спальне.

В туалете имелось окно, но до земли три этажа.

— Что с тобой творится, Элиза? — спросил Кролл. — Что за сцену ты устроила в «Фэйрмонте»?

Его собеседница сидела на диване, выпрямив спину и сжав ноги. Сцепленные в замок руки лежали на коленях. Элиза неотрывно смотрела на незваного гостя, боясь даже мигнуть. Кролл пришел убить ее.

— Осточертело, — ответила она. — Мне больше невмоготу играть в твои игры. Меня от них мутит.

— Какие игры? Ты о чем?

— Ты меня спрашиваешь, Рэй? Тебе самому лучше знать.

Кролл все еще стоял в проеме. Он прикрыл за собой дверь, прошел в комнату и остановился перед Элизой. Правая рука вытянута вдоль туловища, а в ней — пистолет. Кролл прихватил коктейль со столика левой рукой и отхлебнул из бокала. Водка с лаймом и льдом.

На Элизу резиновые перчатки нагоняли большую оторопь, чем оружие. Ну и мерзость! Она заметила, что волосы на руке слиплись под туго натянутой прозрачной резиной.

Кролл, не отрываясь от коктейля, посматривал на Элизу сверху вниз.

— Значит, не догадываешься? — спросил он. — В отеле я не совсем был уверен. Ты точно не понимаешь, что, черт возьми, между нами происходит?

— Что тебе от меня нужно?

— Все!

— Не понимаю.

Они смерили друг друга взглядами. Элиза заметила, что Кролл глазеет на ее грудь под рубашкой.

— Со временем… ты все поймешь.

Элиза почувствовала себя голой. Лишь бы не прикасался. Раз пришел убивать, пусть убивает, но только не это…

— Ничего у тебя не выйдет, — сказала она. — Я знаю больше, чем ты думаешь.

Тот только молча посмотрел в ответ и опять отхлебнул из бокала.

Кролл наблюдал за своей жертвой с отвратительным спокойствием. Наслаждался напитком и зрелищем, предвкушал что-то большее. Элиза поняла: прежде чем довести свой план до конца, Кролл обязательно постарается овладеть ею.

— Мне нужно в туалет, — сказала она.

— Потерпишь.

— Рэй, я не могу терпеть.

— Ссы на диван.

Она отважилась заглянуть ему в лицо. Медленно, без страха, но и без вызова поднялась.

— Стреляй, если иначе не можешь.

Элиза обогнула край дивана и направилась к туалету. Сзади послышались шаги. Совсем спятил!

Свет горел только в спальне, а в гардеробной комнате был выключен. Элиза направилась через слабо освещенное пространство гардеробной комнаты к прикрытой двери туалета. Распахнув ее, Элиза увидела окаменевшую от страха Лору, которая стояла за дверью вне поля зрения Кролла. Не глядя в ее сторону, Элиза повернулась, чтобы затворить дверь.

— Не закрывай! — приказал Кролл, подступив к двери почти вплотную. — Я должен все видеть.

Он все еще держал в руке бокал с водкой.

Элиза подошла к унитазу, развернулась, приподняла подол ночной рубашки и взялась за края трусиков. Кролл сделал еще один шаг, оказавшись в дверном проеме, и поднес бокал к губам.

В этот момент Лора бросилась всем телом на дверь. Та хватила Кролла по лицу, раздался треск битого стекла, потом вопль, тело с глухим стуком упало на пол.

— Запри! Запри! — крикнула Элиза, отпуская край рубашки. Лора лихорадочно цеплялась за дверь, шаря по ней руками.

Дверь вдруг распахнулась внутрь, отбросив Лору на туалетный столик. В комнату, чуть не поскользнувшись, ворвался Кролл. Из порезов на его лице обильно текла кровь.

Он был оглушен и, расставив ноги для равновесия, разинув рот, смотрел одним уцелевшим глазом на лежавшую на полу женщину. Пистолет был направлен на Элизу, но окровавленное лицо снова повернулось к Лоре. Узнав ее, Кролл охнул. Замешательство проступило даже сквозь сетку порезов на лице.

— Что за херня! — прошлепал он мокрыми от крови губами. Осколки бокала разорвали ему щеку до угла рта, мелкие кусочки стекла занозами покрывали всю физиономию.

Лора оцепенела, не в силах ответить.

— Встать! — прохрипел Кролл.

Женщина кое-как поднялась с пола и прислонилась спиной к туалетному столику.

Кролл перевел пистолет с Элизы на Лору. Он опустил дуло на уровень паха и ткнул им между ног Лоры, не выпуская Элизу из виду.

— Не двигайся, — произнес он распухшими губами, разбрызгивая кровь. — Или я разнесу ее на части прямо здесь.

Глава 43

Не отрываясь от руля, Фейн открыл боковой карман в дверце машины, достал свой старый «вальтер», проверил магазин и затвор. Если бы Рома это увидела, тут же встала бы на дыбы. В самом начале совместной работы они договорились обходиться без оружия. Тогда они не предполагали, что могут столкнуться с подонками вроде Райана Кролла.

Надо где-то взять описание планировки дома Элизы. Мартен позвонил Вере.

Прибыв на место, он несколько раз проехал через перекресток. В старом темном доме свет горел только в окнах третьего этажа с краю, там, где, по словам Веры, находились личные покои Элизы.

Фейн припарковал машину капотом под уклон. Решив не брать зонтик, он сгреб с заднего сиденья плащ и старую фетровую шляпу. Улица встретила его моросящим дождем.

Поднявшись вверх по холму, он подошел к садовой калитке, которую приметил два дня назад во время осмотра дома, когда заезжал за Элизой. Помимо главного подъезда и гаража, другого входа с улицы не было.

Калитка наверняка заперта. Если открыта — это плохой знак. Фейн положил руку на железную щеколду, нажал — защелка подалась.

Он осторожно отворил калитку и ступил во двор. С левой стороны еще одна калитка, ведущая к главному входу. Дорожка по правую руку пролегала под навесом, упираясь в гараж. Мартен подошел ко входу для прислуги и потрогал за круглую ручку. И эта дверь не заперта. Черт!

Фейн достал из-под плаща засунутый за ремень на пояснице «вальтер», осторожно толкнул дверь и вошел в прихожую. На вешалке — зонтик и мужской плащ. Мартин потрогал их — еще не просохли.

Быстро проскочив через кладовку и кухню и не заходя в столовую, Фейн вышел по широкому холлу в парадную прихожую. Не сбавляя шаг, он поспешил по витой лестнице на второй этаж, потом в бельэтаж и остановился на верхней площадке.

Найти дверь, ведущую в частные покои Элизы, оказалось несложно. Мартен снял плащ и шляпу и бесшумно опустил их на пол в углу маленькой прихожей. Прильнул ухом к двери — тишина.

Наступил воистину дурацкий момент. Если повезет и первая комната окажется пустой, то шансы услышать голоса в других комнатах, не привлекая ничьего внимания, будут значительно выше. Сейчас все зависело от слепой удачи.

Кролл сидел на скамье рядом с туалетным столиком, пожирая взглядом двух женщин на полу, прислонившихся спинами к стеклянной перегородке душевой кабины. Из раны на скуле под левым глазом, где кожу пробили мелкие осколки стекла, все еще сочилась кровь. Губы с левой стороны тоже опухли, но уже не кровоточили.

Лора, подгоняемая упертым в пах стволом пистолета, кое-как удалила самые крупные осколки. Никто не нарушал молчания. Кролл от удара дверью чуть не потерял сознание, но с каждой минутой в голове прояснялось. Острая боль от удаляемых кусков стекла тоже помогала восстановить ясность ума.

Теперь Кролл просто сидел и смотрел на женщин, направив на них пистолет.

— Вы что тут делаете? — спросил он.

Женщины боялись раскрыть рот.

— Элиза, какого черта вы знакомы?

На лице Элизы не дрогнул ни один мускул.

— Ну и хрен с вами!

— Послушай… не торопись… — заговорила Элиза. — Если честно… мы крутим любовь.

— Что-о?! — Едва ли он мог такое не заметить. — Чушь!

Кролл не поверил.

— Мы… мы уже давно знакомы, — продолжала Элиза. — Никто не знает и…

Кролл снова медленно нацелил ствол в промежность Лоры. Обе женщины сидели перед ним, подобрав колени. Под короткими ночными рубашками виднелись трусики.

— Хватит компостировать мне мозги, — обратился Кролл к Элизе. — Рассказывайте, что тут происходит. Только без вранья!

Фейн медленно повернул круглую ручку и открыл дверь — ни души.

Он быстро сверил в мыслях расположение комнат с описанным Верой планом: путь в спальню пролегает через огромных размеров гардеробную комнату, слева — дверь в туалет, справа — вход в спальню. В гардеробной свет выключен, но в других комнатах горит.

Он услышал голос Элизы, но не мог различить слова. И тут же мужской голос. Похоже на спокойную беседу, без ссор и угроз. Но почему в туалете? И где Лора?

В туалет невозможно попасть, не оказавшись на виду в широком пространстве гардеробной комнаты. Пол покрыт персидской ковровой дорожкой, заглушающей шаги. Что-то блестит на полу у входа в туалет. Битое стекло!

Фейн спрятался в темном углу гардеробной всего в нескольких шагах от двери туалета.

Послышался голос Лоры, чьи-то шаги. Фейн подошел ближе некуда, но все еще не мог разобрать, о чем говорили за стенкой.

Кролл, вполне вероятно, вооружен. Мартен рассчитывал на внезапность. К сожалению, внезапность подействует одинаково на всех и еще неизвестно, чем может обернуться. Их надо по-любому выманить из туалета, захватить тактическое преимущество.

Он вытащил смартфон и набрал номер Элизы. Звонок послышался из ее кабинета.

Телефон звонил не переставая. Элиза замерла на месте, не отрываясь глядя на Кролла.

— Ты ждала звонка?

Элиза отрицательно покачала головой.

— Кто-нибудь знает, что ты дома?

— Никто… я всегда дома…

Физиономия Кролла продолжала набухать, левый глаз совсем закрылся, губы с левой стороны потеряли форму. Тем не менее на его лице легко читалось раздражение, вызванное уклончивыми ответами Элизы. Не иначе, чувствовал нутром, что та говорит неправду.

Должно быть, надеется, что звонок отвлечет его внимание. Кролл замолчал, сверля Элизу зрячим глазом. Каждая трель, казалось, приближала его к точке взрыва.

Звонки оборвались.

И тут же зазвонил другой телефон, на этот раз в спальне.

Лора с испуганным видом призналась:

— Теперь мой звонит.

— Да что здесь происходит?

* * *

Кролл ждал. После пятого звонка наступила тишина. Это уже не совпадение. Это настоящий провал. Он на секунду запаниковал, но тренированный ум тут же вернул его к действительности.

— Кому вы сказали, где будете сегодня вечером?

— Никому, — выпалила Лора с излишней поспешностью.

— Тогда кто, черт возьми, вам названивает? — спросил Кролл Элизу. Он поднялся и указал пистолетом на дверь. — Вставай.

Кролл, пятясь, вышел из туалета и остановился прямо на осколках битого стекла.

— Я буду ждать здесь, — произнес он и, направив пистолет на Лору, кивнул в сторону кабинета и приказал Элизе: — А ты принеси телефон.

Мобильник лежал на кофейном столике перед диваном, там, где Элизу застал Кролл. Элиза боком протиснулась мимо своего мучителя и прошла через гардеробную комнату в кабинет. Взяв телефон, она взглянула на идентификатор звонившего. «Таунсенд». Боже, теперь придется объяснять, кто такой Таунсенд.

Элиза повернулась, намереваясь пройти через гардеробную назад к туалету, и в ту же минуту наткнулась взглядом на притаившегося в тени слева от двери Мартена. Кролл не заметил ее реакции — в гардеробной было довольно темно, вдобавок он видел только одним глазом. Фейн показал, что у него есть пистолет, и приложил палец к губам.

Элиза не остановилась и не замедлила шаг, но сердце ее заколотилось как сумасшедшее.

Кролл взял телефон у Элизы и поднес к правому глазу.

— Это кто?

Телефон Лоры вдруг опять зазвонил.

— Принеси сюда чертов мобильник! — рявкнул он на Элизу.

Она сходила в спальню и взяла телефон с кровати, где лежала одежда Лоры.

Кролл взял телефон, посмотрел на экран и повернул его к Элизе. На экране светилась надпись «Таунсенд».

— Что за тварь вам звонит?

— Таунсенд, — сказала Элиза, глядя на Лору.

— Она настырная, не успокоится, пока не ответим, — не моргнув глазом соврала Лора. — Мы собирались устроить секс втроем.

Элиза просто обалдела от такой находчивости. Сердце колотилось о грудную клетку. Надо как-то отвлечь Кролла, помочь Таунсенду незаметно выйти из укрытия.

Мартен слышал все, что происходило за дверью, но ничего не видел. Кролл торчал в проеме, всего в нескольких шагах от него.

— Хватит! — воскликнула Элиза. — Или пристрели нас, или дай одеться. Ты только посмотри на нее! — Она указала на Лору, которая все еще сидела на холодном мраморном полу, обнимая собственные плечи. — Она же совсем замерзла. Пошли, Лора.

— Не двигаться! — приказал Кролл Лоре. — А ты иди, принеси два халата.

Элиза повернулась и шагнула в гардеробную. Снимая халаты с вешалки, она мельком бросила взгляд на Фейна. Тот поднял обе руки жестом, каким держат покрывало. Элиза кивнула.

Она вышла из гардеробной, держа халаты в вытянутых руках.

— Вот два…

Фейн оттолкнул Элизу с дороги и ударил «Вальтером» прямо в ошарашенное лицо Кролла. Тот зашатался и отпрянул назад, вскрикнув от боли и злости. Он вслепую выстрелил в стену туалета, но Фейн повторным оглушающим ударом в лицо отбросил его еще на шаг. Кролл опять выстрелил и опять неприцельно. Фейн рубанул по руке с пистолетом, разбив в кровь кисть и пальцы. «CZ» полетел на пол. Кролл инстинктивно схватил Мартена левой рукой за лацканы и уткнулся ему в грудь, отчаянно пытаясь укрыть голову от разящих ударов. С невиданной выносливостью, вцепившись здоровой рукой в его одежду, он пытался сам ударить Фейна по голове искалеченной кистью.

Но тут Фейн схватил Кролла за волосы, дернул его голову назад и засунул дуло «вальтера» ему в рот. Кролл мысленно оценил положение.

Фейн почувствовал, как слабеет хватка противника. Кролл дышал с надрывным хрипом, разбрызгивая алые капли, стараясь не поперхнуться собственной кровью. Он начал обмякать, задыхаться, Мартен по-прежнему держал его голову закинутой назад. Колени Кролла ткнулись в пол.

Фейн ударил «вальтером» в поднятое лицо… еще… и еще раз, выбивая из Кролла последние остатки сознания.

Глава 44

Рома сняла трубку на первом же звонке.

— Мартен, ты не поверишь, что мы тут нашли…

— Потом расскажешь. Мне нужна помощь.

Трубка замолчала на пару секунд, потом сказала: «Хорошо».

Они поняли друг друга без лишних объяснений.

— Я у Элизы. Со стороны Бродвея в дом ведет садовая калитка. Когда будешь на месте, позвони мне.

— Что случилось?

— Я задержал Кролла.

Отбой. Придется ждать по крайней мере двадцать минут.

Кролл лежал без сознания, заливая пол кровью. Ствол «вальтера» разворотил прежние раны и разорвал кожу в новых местах на голове и над правым, уцелевшим, глазом. Теперь и этот глаз заплывал. Когда очнется, почувствует себя в шкуре тех пленников, которых допрашивал в секретных тюрьмах.

Фейн прижимал мокрое полотенце к наиболее серьезным ранам. Лора стояла в центре туалетной комнаты, глядя на Мартена и Кролла с разинутым ртом, совершенно потрясенная молниеносной атакой.

— С-с ума сойти… — пробормотала она. — Кому рассказать — не поверят.

— У вас есть валиум или что-нибудь в этом роде? — спросил Мартен Элизу, которая так и застыла у двери.

Та достала из аптечки пузырек выписанного врачом лекарства и подала Фейну.

— Лора, дайте мне стакан, — попросил он. Потом Элизе: — У вас есть прочная клейкая лента? Что, если поискать в гараже или рабочих помещениях?

— Должна найтись, — сказала она и вышла.

— Лора, принесите пояс от халата покрепче или ремень.

— Ага. Сейчас, — проговорила она, возвращаясь к реальности и нормальному состоянию рассудка.

Двадцать минут пролетели быстро. Когда Рома позвонила из прихожей и взбежала по лестнице на третий этаж, Кролл уже сидел на стуле в спальне со связанными клейкой лентой руками и ногами, спутанными таким образом, чтобы он мог передвигаться, когда понадобится. Фейн дал ему всего одну таблетку низкой дозировки в пять миллиграммов, но и та уже начала действовать. Кролл сидел молча, все еще оглушенный. У него жутко распухло лицо, и, казалось, что если бы не пластырь, оно распалось бы на куски.

Рома взглянула на испачканную кровью, растрепанную одежду Мартена, потом на Кролла, и Фейн мог поспорить, что в ее душе кипит ярость.

— Какого черта, Мартен!

— Пойдем поговорим. — Он кивнул на кабинет. — Элиза, присмотрите за ним, только не подходите близко.

Та покачала головой, отводя глаза в сторону.

— Я не могу оставаться с ним в одной комнате, — произнесла она, отступая к туалету. — Лучше здесь подожду.

— Я за ним присмотрю, — вызвалась Лора.

— Оставайтесь на виду, — попросил Фейн, уводя Рому в кабинет.

Лора отошла от Кролла, но остановилась в дверном проеме гардеробной комнаты, откуда могла видеть и пленника, и Элизу, и Фейна.

— Что обнаружили в файлах? — спросил он Рому, понизив голос. Его ум лихорадочно работал. Он знал, что сделает с Кроллом, но надеялся, что Рома наткнулась в компьютерах агента на информацию, которая позволит Мартену найти иной выход.

— Ты в порядке? — спросила Рома, еще раз осматривая его одежду. Фейн понимал, что ее интересует не состояние одежды.

— Да, все нормально.

Рома кивнула.

— Мы нашли в его компьютере много такого, чему трудно поверить, — сказала она. — Во-первых, на одном из лэптопов он вел зашифрованный журнал. Не дневник даже, а именно журнал, в котором пытался четко фиксировать происходящее. Первая запись сделана почти год назад. Твоя догадка попала в точку. Когда, работая в «Векторе», Кролл получил доступ к досье Керрина, он обнаружил, что жена Керрина ходит к психоаналитику. С тех пор прошел почти целый год.

Через несколько недель после первого взлома офиса Веры он начал составлять список потенциальных жертв из числа ее пациенток. Примерно в это же время убили Стивена Листа, хотя Кролл нигде не упоминает своей причастности.

— Офисы Стивена и Веры находились в одном здании, — заметил Мартен. — Очевидно, Стивен что-то обнаружил, и это поставило под угрозу планы Кролла. Нам следует…

— Погоди, — остановила его Рома. — Это еще не все. Као нашел ответы на многие вопросы на другом компьютере. Когда Кролл проводил свои «эксперименты» на допросах, он стремился найти способы тонкой манипуляции эмоциями пленников. Ему пересылали записи психологов, к которым обращались заключенные…

Рома тряхнула головой, словно отказываясь поверить в то, что ей предстояло сказать.

— Похоже, что заключенных отдавали ему, когда из них уже нечего было вытянуть. Кролл использовал информацию психологов, чтобы… довести их до отчаяния. Он отточил свою программу манипуляции сознанием до такой степени, что те сами накладывали на себя руки.

Фейн внимательно впитывал каждое слово.

— Невероятно, но он с успехом закончил восемь дел, прежде чем его перевели в Штаты. Потом он ушел из ЦРУ. Противно то, что в «Векторе», принимая его на работу, прекрасно знали, чем он раньше занимался. Вот отчего его «официальное досье» сократилось до одной страницы.

Итак, когда он ушел из «Вектора», в его журнале появилось упоминание о странном файле, в котором он воссоздавал психологический профиль личности, помеченной инициалами «БУ» — уязвимые места, комплексы, увлечения. Там был также список, озаглавленный «Полезности». По контексту можно определить, что речь шла о женщине, одной из пациенток Веры Лист.

Фейн понял:

— О Бритте Уэстон.

— Больше не о ком. Кролл приходит к выводу, что «не стоит толкать ее слишком быстро», говорит о необходимости корректировки метода с учетом разницы в психологии между объектами, привыкшими к конфликтам, и гражданскими лицами, женщинами. С ума сойти. Потом он заметил, что БУ сорвалась с крючка, ее уже не вернуть и надо все начинать сначала. Он ее бросает.

— Она не покончила с собой… Он ее убил.

— Кролл тут же заводит новый файл — на Элизу. Несколько недель спустя появляется Лора.

Мартена поразила тщательность, с которой Кролл прочесывал досье пациенток Веры. Женщины были совершенно беззащитны.

— Что еще?

При таких обстоятельствах вопрос мог оказаться роковым.

— Больше не успели прочитать — ты позвонил. Кто знает, какие еще безумные проекты Као с Бюхером обнаружат в мое отсутствие.

Фейн покачал головой, у него иссякало терпение.

— Он почти достиг цели, — сказал Мартен. — Никтоне знает, как долго они смогли бы еще продержаться.

Он взглянул на Лору, фигуру которой в свете, падающем из туалетной комнаты, облегал халат. Она тихо разговаривала с Элизой, стоявшей за углом, вне поля их зрения.

Рома перехватила его взгляд:

— Что будем делать?

— Сначала надо убрать его отсюда. Не медля.

— Вы о нем позаботитесь… каким образом? — недовольно спросила Лора, повышая голос. Она встала возле двери в кабинет. Кролл сидел рядом на стуле с прямой спинкой, сознание — в липком тумане. Лора загородила выход, требуя, чтобы ее посвятили в подробности.

— Вам не следует об этом беспокоиться, — сказал Фейн. — Это моя работа.

Лора взорвалась.

— Эй, Таунсенд, — огрызнулась она. «Таунсенд» она произнесла с издевкой, показывая, что не в восторге от псевдонима. — На кону стоит моя жизнь. Моя жизнь важнее вашей работы. Я желаю знать, как вы намерены с ним поступить. Я больше не хочу видеть этого дерьмового психа никогда-никогда! После всего, что… я… мы… — она кивнула на Элизу, стоявшую в дверях гардеробной комнаты, — натерпелись от этого животного, вы просто не имеете права скрывать от меня, что вы с ним сделаете, Таунсенд!

Мартен взглянул на Рому. Та приподняла бровь, словно говоря: «Эй! А девушка-то права». Фейн и сам понимал, что доводы у Лоры веские. Но раскрывать перед ней все карты он все равно не собирался.

— Вы и так понимаете, что в полицию мы его не можем сдать, — сказал Фейн. — Значит, полиция отпадает.

Лора нахмурилась.

Фейн ровным голосом произнес:

— Я о нем позабочусь.

— И все? — оскорбилась Лора.

— Читайте между строк, — все тем же ровным голосом ответил Фейн. Времени на разговоры больше не оставалось.

— Значит, мы так и останемся в чертовом неведении?!

— Лора! — Элиза пересекла комнату, обняла Лору за плечи и отвела от двери. — Перестань. Они знают, что делать. Пусть…

— Но ведь…

— Им нельзя нам это говорить, понимаешь ты или нет?! — выкрикнула Элиза.

Лора сверкнула на нее глазами, несколько секунд они сверлили друг друга взглядами, наконец Лора дернулась и выскочила из комнаты.

— Спасибо, — сказала Рома Элизе.

Фейн, не теряя времени, открыл дверь и выволок Кролла наружу.

Глава 45

В пол-одиннадцатого вечера Фейн торопливо переговорил с Моретти по телефону — задал вопрос, поставил цель, проинструктировал.

Позвонив Бюхеру, назвал место встречи на стоянке близ Калифорния-стрит и Двадцать седьмой авеню и попросил захватить «жучка».

Рома тем временем сообщила Либби, что они с Мартеном возвращаются в зону наблюдения, и распорядилась, чтобы все члены группы Либби немедленно покинули зону, но ждали наготове.

Когда автомобиль Фейна остановился за фургоном Бюхера у кафе на Калифорния-стрит, шел двенадцатый час. Мартен взял у Бюхера прослушку и попросил отключить сигнал с камер и микрофонов во всех машинах, кроме его «мерседеса». Бюхеру не привыкать к неожиданным поворотам событий. С тех, кто ничего не видел и не слышал, спрос небольшой.

Как только группа наблюдения Бюхера и Либби очистила окрестности Си-Клифф-авеню, Фейн и Рома въехали на дорожку, ведущую к дому Кролла, и оставили машину у нижнего входа. Они вытолкали полуживого Кролла из «мерседеса», с трудом погрузили его в лифт и втащили в спальню.

В полдвенадцатого они уложили Кролла на кровать, оставив руки и ноги связанными. Мартен установил «жучка» в спинке кровати.

Мартен и Рома сидели в «мерседесе» Фейна на Сакраменто-стрит напротив поликлиники «Пасифик», где два человека в припаркованной машине не привлекали внимания посторонних. Прихлебывая кофе, они наблюдали за неподвижным Кроллом на поделенном на четверти экране переносного монитора. Три из четырех секторов были закреплены за камерами, которые Бюхер установил в доме еще до их приезда.

— Как думаешь, долго они будут раскачиваться? — спросила Рома.

— Трудно сказать. Когда Паркер сообщил Шену, что «Вектор» заинтересован получить Кролла назад и я дал добро, они скорее всего сразу же привели в готовность оперативную группу. Так что должны вот-вот появиться. Кролл для них — бомба с часовым механизмом. Мы не знаем и половины того, что они затевали.

— Им известно, в каком он состоянии?

— Я предупредил. Даже сообщил, когда перестанет действовать валиум. Им не с руки, чтобы Кролл очнулся и дал деру, поэтому они будут здесь с минуты на минуту.

— Насчет камеры и прослушки ты, конечно, промолчал?

— Конечно. Об этом и говорить-то не обязательно. Любой, кто бы ни отдал им Кролла, понятное дело, захочет убедиться, что за ним пришли и он не сбежал.

Мартен и Рома замолчали, потягивая кофе. Мелкий дождь смешался с туманом. После бурной ночи и выброса адреналина Фейна постепенно одолевала усталость. Рома сдержалась, не стала ему выговаривать. Нагоняй никто не отменял, но всему свое время. Напарница превосходно чувствовала состояние Мартена.

* * *

На экране ангелом смерти всплыло изображение женщины. Мартен и Рома наблюдали за ней несколько секунд, прежде чем до них дошел смысл происходящего.

— Ох-о! — вырвалось у Ромы. Она выпрямилась на сиденье.

Фейн напрягся.

Фигура задержалась в первом секторе всего на мгновение и тут же пропала. Наблюдатели склонились над экраном.

Женщина появилась в следующем секторе — главном коридоре второго этажа. Одета в плащ, парик до плеч под блондинку — скорее всего волосы ненастоящие. Светлые пряди спадали с обеих сторон, заслоняя лицо. Заглянув в пустые комнаты, женщина скрылась за углом.

Через минуту камера в спальне поймала размытый силуэт в дверном проеме. Гостья шагнула в неровно освещенное пространство.

— Боже! — воскликнула Рома.

Женщина остановилась посередине комнаты, держа руки в карманах плаща. После секундного колебания она подошла к кровати и взглянула на Кролла. По ее лицу трудно было сказать, какое впечатление произвели на нее следы побоев.

— Райан, — шепотом позвала женщина.

Никакого движения в ответ.

— Смотри. — Мартен указал на первый сектор. С самого края, у входной двери, маячила фигура в спортивном костюме с капюшоном.

В спальне женщина в парике вынула руку из кармана и дотронулась до груди Кролла.

— Райан, — повторила она.

Валиум, видимо, уже перестал действовать, потому что Кролл повернул голову.

— Ты меня слышишь? — спросила та.

Кролл кивнул и что-то пробормотал.

Женщина наклонилась так низко, что, должно быть, касалась губами уха Кролла. Тот слушал, слегка приподняв подбородок. Микрофон в спинке кровати улавливал лишь отдельные хриплые, шипящие, фрикативные, взрывные звуки.

Фейн напрягал уши, пытаясь расслышать, что говорит женщина, воспринимая каждое упущенное слово как укор личному самолюбию. Но слушать пришлось недолго.

Женщина выпрямилась, вытащила из-под плаща пистолет, приложила ствол к переносице Кролла и дважды нажала на спуск, после чего повернулась и вышла из комнаты.

«Спортсмен» в капюшоне у входа при звуке выстрелов вздрогнул и метнулся к лестнице.

Мартен и Рома зачарованно наблюдали, как на экране из Кролла уходила жизнь, окрашивая простыни в черный цвет.

— Как же так? — в ужасе сказала Рома.

— Подожди.

Женщина мелькнула во втором секторе экрана и минутой позже появилась в первом. Человек в спортивном костюме уже распахнул перед ней дверцу машины.

Еще секунда — и автомобиль скрылся из виду.

Рома произнесла:

— Тебе не кажется, что?..

Она начала набирать номер.

Фейн накрыл ее руку своей, поняв, что она собиралась позвонить Элизе. Напарники переглянулись.

— Этих людей мог прислать «Вектор», — сказал он. — Откуда нам знать? Да и нужно ли?

Мартен протянул руку и отключил картинку. Операция закончилась.

Глава 46

Они долго сидели в молчании. Дождь с глухим стуком снова забарабанил по крыше «мерседеса». Улицу заливал поток воды по щиколотку, весь в воронках от капель.

«Странно, — подумал Фейн, — я так и не знаю, как он выглядел». Лицо Кролла, мелькнув перед Мартеном за долю секунды до того, как он ударил в него «вальтером», уже было изуродовано. А когда Фейн закончил с Кроллом, того и родная мама не узнала бы. Фотографию раздобыть не удалось и теперь уже вряд ли удастся. Кролл забрал с собой в могилу тайну своей внешности и всей жизни.

— Боже! — опять повторила Рома.

Фейн предпочел бы посидеть в тишине, но в голове Ромы бурлили, просясь наружу, мысли.

— Больше всего меня беспокоит, что операция Кролла — лишь случайный взгляд за кулисы. Что еще обнаружилось бы, сумей мы открыть занавес пошире?

Мартен разделял ее неудовлетворенность. Он не мог избавиться от ощущения, что они чертовски близко подошли к какой-то страшной тайне, но так и не поняли, с чем столкнулись.

— Давай взвесим, не засветились ли мы, — предложила Рома, глядя прямо перед собой на залитое дождем лобовое стекло. — Через Элизу и Лору утечки быть не должно. Ты всегда пользовался псевдонимом Таунсенд, верно?

— Да.

— Наше уязвимое место — Вера.

— Клиент — всегда уязвимое место.

— Но сейчас мы имеем дело с «Вектором».

— Они не знают о Вере. Они лишь знают, что кто-то разыскивал Кролла. Почему — неизвестно. Этот кто-то нашел его и решил отдать «Вектору». Других сведений у них нет. Они по-прежнему не имеют понятия, кто мы.

— Смерть агента их не остановит. Они все равно постараются выяснить, кто отдал им Кролла. В его компьютерах могла остаться обличающая их информация, и они это понимают. А также то, что теперь эти сведения у тех, кто нашел Кролла.

— Так и есть.

— Значит, дело не закрыто.

Дождь на несколько секунд зачастил, потом вернулся к прежнему размеренному ритму.

Рома умолкла. Несмотря на неуклюжую концовку операции, личность Фейна и его людей удалось сохранить в тайне.

Исключение составляла только Вера Лист, но та еще больше команды Фейна заинтересована, чтобы об этой истории никто не узнал.

Однако «Вектор», спрут тайных операций, никуда не делся. Из-за бредовых планов Кролла Мартен теперь попал в орбиту мрачных подозрений «Вектора». Нелегко будет избавиться от их липких щупалец.

Профиль Ромы четко обозначался на фоне окна машины — иссеченного дождевыми каплями светлого пятна. Колумбийка пытается храбриться, хотя охота за чужими секретами предъявила ей страшный счет — лишила семьи. Вероятно, теперь она трезво оценивает последствия действий всей группы: участники операции разбудили «Вектор» и едва не засветились.

Сам Фейн успел сродниться с необходимостью вести тайную жизнь. Его доля не вызывала у него ни страха, ни отвращения. Мартен воспринимал ее как нравственный выбор, нечто, определяющее человеческую натуру. Личные тайны ставят перед человеком этические дилеммы — от кого что утаивать, кому доверять, а кому нет и почему, — связывая его по рукам и ногам.

Он и вспомнить уже не мог, когда в последний раз желал, чтобы жизнь сложилась иначе. Но зато помнил, какую боль приносило это желание. Глядя на Рому, он ловил себя на мысли, что испытывает некоторую ностальгию по тем временам, когда еще был способен ощущать острую тоску по другой жизни.

Рома отвернулась. Мартен завел машину.

Когда «мерседес» остановился за внедорожником Ромы в Пасифик-Хайтс, стрелки часов перевалили за полночь. Дождь наконец прекратился. Устав от сидения в машине, они вышли размяться. С фиговых деревьев падали запоздалые капли.

Оба вымотались до предела и оставили разбор бурных событий последних пяти дней на потом.

— Поедешь к Вере? — спросила Рома, вынимая ключи из сумочки.

— Не стоит откладывать. Нужно сообщить ей, что Кролл мертв, и все закончилось.

В слабом свете уличных фонарей вместо лица Ромы он видел лишь бледное пятно лба да желтоватый клин выступающей скулы. В темноте было сложно различать выражение лиц друг друга, но Фейн физически ощущал на себе взгляд из глубоких воронок, в которых прятались глаза Ромы. Взгляд ее был таким же неоднозначным и трудночитаемым, как и все события последних дней.

Рома шагнула вперед и обняла Мартена. Он растерялся, но ответил на объятия.

Если впоследствии ему покажется, что объятия чересчур затянулись, что он слишком остро ощутил теплоту ее лица на своей щеке, запах ее кожи, то это можно будет списать на мимолетнее помутнение памяти.

Не говоря ни слова, Рома отвернулась, села во внедорожник и уехала. Фейн смотрел вслед машине, пока та не скрылась из виду. Через минуту он отправится на встречу с Верой Лист. Та, конечно, ждет его с огромным нетерпением, невзирая на поздний час. Но Мартен все не двигался с места. Сделав глубокий вдох, он попытался отогнать от себя все мысли, сосредоточил внимание на окруженных кольцами тумана огнях уличных фонарей.

Опять пошел дождь.

Мартен вернулся в «мерседес» и завел мотор. Развернувшись, он направился к офису Веры в Рашен-Хилл.

Эпилог

Глава 47

^{Три месяца спустя}

Дело было поздним вечером, я сидел в кабинете, заканчивая длинный разговор с Ромой, которая в Нью-Йорке шла по следу нового объекта. Дав отбой, я удобно расположился на диване и вернулся к потрепанной книжке э.э. каммингса,^[17] но тут снова зазвонил телефон.

— Мартен, линия надежная?

Звонил Шен Моретти. Ему ли не знать о надежности линии. Не иначе подает знак, что разговор пойдет серьезный, на случай если не смогу продолжать его прямо сейчас. Я предложил перейти к делу.

— Мне только что позвонил Паркер. С тобой желает встретиться один человек из «Вектора».

«Вектор стратеджис» давно не занимал мои мысли, и слава Богу. После смерти Райана Кролла я добрый месяц не мог выбросить операцию из головы. Когда работа закончена, всегда требуется время на восстановление равновесия. Испытание, через которое я прошел из-за Веры, продолжалось всего неделю, одну стремительную, бесконечную, напряженную неделю. Сама операция заняла гораздо меньше времени, чем последующие попытки обрести душевный покой. Даже вспоминать об этой истории было неприятно.

Мы с Ромой постепенно занялись другими делами, ступая чуть осторожнее, тщательнее вникая в детали, лучше читая между строк. Звонок Шена, как удар хлыста, оживил память о событиях трехмесячной давности.

— Что за человек?

— Паркер говорит, важная персона. Крупный воротила. Они предлагают устроить встречу.

— А мне-то она зачем?

Перспектива встречи с сотрудником «Вектора», даже одним из руководителей корпорации, меня не прельщала. Мне и без того казалось, что они почти установили мою личность.

— Он готов ответить на твои вопросы.

— С какой стати им отвечать на мои вопросы?

— Откуда мне знать, Мартен. Ты не хочешь послушать, что они скажут?

Вопрос был риторический, поэтому я промолчал. Шен все еще ждал решения. Ему не позавидуешь. Он — связной для обеих сторон в этой странной сделке и не имеет права раскрывать личность тех, кого представляет. Позволив Шену быть посредником, мы как бы говорили друг другу, что доверяем ему. Шен не стал бы меня беспокоить, если бы не считал, что на то есть серьезные причины.

Моретти только делал вид, что ждет моего решения. Он слишком хорошо меня знал, чтобы сомневаться, каким будет ответ.

— Меры безопасности я определю сам.

— Как скажешь.

Встреча состоялась на третий день на Пауэлл-стрит, где улица резко уходила вниз к перекрестку с Маркет-стрит. Мы с Шеном использовали это место в похожих ситуациях, и он знал, что делать. Я уже ждал на стоянке, когда внедорожник Шена повернул на Пауэлл-стрит с поперечной улицы ниже по склону холма и остановился у тротуара за вереницей фикусов.

Мой будущий собеседник не представлял, где я нахожусь, но подозревал, что где-то рядом. Зазвонил смартфон. Шен сообщил, что передает трубку защищенного от прослушивания телефона человеку на пассажирском сиденье. Воцарилось молчание. Шен вышел из «лэндровера» и пересек улицу по диагонали, направляясь к угловому кафе «Роксана». Он будет сидеть в кафе до окончания разговора.

— Вас устраивают условия встречи? — спросили мягким баритоном. В голосе не чувствовалось ни малейшей скованности.

— Говорите.

— Я рад, что мы оба можем сохранить анонимность. Будет проще ее поддерживать, если окажется, что мы хотим одного и того же.

Я не совсем понял, к чему он клонит, но мне не оставили времени на размышления.

— Мои люди предполагают, что у покойного имелись компьютеры с массой информации о нашей конторе. Информации, которая нас компрометирует.

Собеседник сделал паузу, на случай если я захочу с ним согласиться. Я промолчал.

— Когда этот парень пришел к нам, он предложил свои… довольно необычные навыки. Вам понятно, о чем я говорю? Речь не только о его биографии и подготовке. Таких у нас много. Он предложил нечто особенное.

Пауза.

— Я не знаю, насколько вы осведомлены… или что вы сумели извлечь из его компьютеров. Вы меня понимаете?

— Вы о его «необычных навыках»?

— Да-да.

— Речь идет о его экспериментах?

— Да. О тех, что он проводил в другой стране.

— Понимаю.

Иносказательный стиль грозил завести нас в тупик, однако ни одна из сторон не желала говорить открытым текстом. В нашем деле подозрительность, как вялотекущая лихорадка, никогда не отпускает насовсем.

— Итак, он предложил нам свои услуги. Разумеется, его навыки невозможно использовать в рядовой ситуации. Вещь заумная и хитрая. Все зависит от проницательности того, кто ведет игру. К тому же игра требует артистизма, находчивости. Поэтому там, где этот метод можно применить, он способен дать блестящие, несравнимые результаты.

И все-таки предложение агента вызвало в нашей конторе горячие споры. Мы наняли его на краткосрочной основе, как многих других людей с похожей биографией, и, пока шло обсуждение предложения, поручили ему разработку ценных источников.

Вот это новость! «Вектор» собирался нанять киллера? «Мы» тоже о многом говорит. Значит, эта шишка сидела в иерархии «Вектора» так высоко, что участвовала в дебатах о приеме на работу киллера. Тогда он действительно из самого верхнего эшелона власти этой глобальной корпорации. Таких наберется полдюжины, если не меньше.

— Мнения насчет его предложения разделились. Я был с теми, кто считал, что такие вещи не наше дело. Моя сторона проиграла. Победившая сторона все же потребовала от нового сотрудника определенных гарантий. Его метод работал в особой обстановке в других странах, и они предложили ему доказать, что метод будет работать в «нормальных» обстоятельствах. Агент согласился.

Он знал, что жена объекта посещает доктора особого профиля. И предложил использовать ее и еще одну женщину в качестве участников эксперимента. Невероятно, но наши люди дали ему «добро».

Собеседник взял паузу. По голосу было заметно, что он курил и только что сделал длинную, глубокую затяжку. Из окна «лэндровера» выплыло облачко дыма.

— Позвольте спросить, — воспользовался я паузой, — как мне следует вас понимать: вы отвергаете сферу деятельности вашего сотрудника целиком или только его «необычный метод»?

Вопрос нешуточный. Одно дело — если он возражал против создания в «Векторе» отдела заказных убийств, другое дело — если отдел уже существовал и собеседнику всего лишь пришлись не по нраву методы агента.

Вопрос, однако, получился слишком прямым, и собеседник пропустил его мимо ушей.

— Операция началась, — продолжал он. — Мы решили держаться от этого парня на расстоянии. Не хотели попасть под удар, если он провалится. С ним заключили соглашение, и в один прекрасный день он лег на дно. Мы делали вид, что страшно удивлены, пришли в ужас. Наш гендиректор встретилась с представителем исполнительного комитета совета директоров и сообщила им скверную новость. Компания устроила фиктивную охоту, которая продолжалась несколько месяцев, пока постепенно не сошла на нет.

— Выходит, ваш совет директоров не знал истинного положения дел?

На том конце опять возникла пауза. Не иначе проверяется, взвешивает, не сказал ли чего лишнего. Балансирует, что твой гимнаст. Начав эту беседу, он ступил на канат, натянутый над пропастью. Оступишься — не жилец.

— Мы с ним не были в контакте шесть месяцев, — продолжал собеседник, опять проигнорировав мой вопрос. — Он начал прощупывать женщин, мы ждали, получится ли у него то, что он обещал.

Я отказывался верить своим ушам. Зачем он мне это рассказывает?

Из окна «лэндровера» выпорхнуло еще одно облачко дыма.

— Потом Моретти вышел на своего знакомого, нашего сотрудника, и мы поняли, что кто-то… вы… охотится на нашего парня, и установил, что он связан с нами. Я не знал и до сих пор не знаю, кто вы такой. Я не знал и до сих пор не знаю, зачем он вам был нужен. Не в этом дело. Он стал для нас радиоактивен, превратился в ходячую угрозу. Я послал людей закрыть проблему.

Опять двусмысленность. Я прекрасно помнил сцену убийства Кролла в его доме.

Пока я собирался с мыслями, стараясь найти способ вытянуть из собеседника более конкретный ответ, тот успел докурить сигарету. Окурок, описав огненную дугу, вылетел из окна «лэндровера» на мокрую мостовую.

— Вот и все, — закончил невидимый собеседник.

— Одну секунду. Не могли бы вы мне объяснить, зачем вам вообще понадобился этот разговор?

Опять с ответом медлили.

— Давайте продолжать наши взаимно анонимные отношения. Мне кажется, нам обоим от этого будет польза.

Трубку повесили.

Я сидел и пытался осознать услышанное. Невероятно!

Моретти, должно быть, позвонили. Он вышел из кафе, вернулся к машине и сел за руль. Зажглись стоп-сигналы, автомобиль отъехал от бордюра и скрылся в ночной хмари.

В голову пришло наблюдение Дианы Арбюс о природе фотографии: «Снимок — секрет в секрете, чем больше фото говорит с тобой, тем меньше ты понимаешь».

В словах тайного собеседника было больше тумана, чем ясности. Разговор вызывал неприятные ассоциации, которые непонятно куда вели и неизвестно что подсказывали. Я достаточно долго проработал в теневой сфере и знал, что отделить конкретику от тумана не всегда удается. Ясно одно — меня угораздило влезть в дело, масштабы которого превосходили все, с чем я до сих пор сталкивался, и я никогда до конца не увижу полной картины того, что произошло за пять дней операции.

И все же время — искусный мастер разоблачений. Порой ответы на вопросы появляются, когда их ждут меньше всего. Порой лучший способ развеять тьму — набраться терпения и дождаться рассвета.

Пол Харпер

ДЕЙВ КЮНАН ^(цикл)

Книга I. ДЕВЯТЬ ЖИЗНЕЙ

Манчестерский детектив Дейв Кьюнан берется за довольно сомнительное, но выгодное поручение популярного шоумена, выполняя которое наталкивается на труп. В результате Дейв попадает в тюрьму как предполагаемый убийца.

Выпутавшись из передряги, он решает разоблачить настоящего преступника.

Пролог

Весна 1994 года.

В наше время всякий, столкнувшись с мрачными сторонами жизни, может обратиться за советом к адвокату. Кроме меня. Услышав мою историю, адвокат пришел бы в ужас. Трупы, попытки убийства, незаконное содержание под стражей, членовредительство… Если бы я попытался рассказать все это юристу, то как минимум получил бы пять лет за убийство.

Глядя на себя в зеркало в ванной, я не могу понять, как человек с таким открытым, честным, приветливым лицом мог попасть в такую грязную историю. Впрочем, мой папаша Пэдди Кьюнан, отставной суперинтендант манчестерской сыскной полиции, полагает, что у меня врожденная способность вляпываться в нечто коричневое. Возможно, он прав.

Вляпался я, как обычно, по уши. А началось все с того, что Кэт Хэдлам попросила меня разыскать ее портфель.

Мог ли кто-нибудь, даже такой прозорливый человек, как мой отец, предположить, куда это меня заведет?

Глава 1

Среда перед Рождеством. 22 декабря 1993 года.

Место, где началась моя история, не слишком симпатично: кочевой городок в Солфорде.

Отправиться искать угнанную машину к обитателям домов-фургонов было весьма рискованной затеей, и я не решился бы на это, если бы не письмо мисс Эттли из строительной компании «Полар Билдинг». Она обещала «передать дело в руки правосудия», если я не покрою задолженность по кредиту на квартиру. Это приятное известие я получил накануне.

Дела мои шли из рук вон плохо. Кражи товаров из супермаркетов почти прекратились — население слишком обеднело, чтобы воровать, — и никто не желал нанимать частного детектива. Отчасти, конечно, такому положению способствовал мой разговор с Чарли Симсом, начальником охраны супермаркета «Хэппиуэйс»: он предложил мне поступить к ним на постоянную работу, а я послал его куда подальше.

Теперь, расплачиваясь за свою гордыню, я рыскал по окрестностям Солфорда, города, по сравнению с которым Манчестер с точки зрения преступности — просто детская площадка. Холод стоял собачий, в воздухе висела ледяная изморось, и все вокруг было покрыто инеем.

Охота за угнанными машинами не мой профиль, но, отклонив те небогатые возможности, что предоставляла мне розничная торговля, я вынужден был довольствоваться чем попало. В то утро в мое агентство «Пимпернел инвестигейшнз» позвонила дама, назвавшая себя Кэт Хэдлам. Я никогда раньше не слышал ее имени, но якобы она была видной фигурой на телестудии «Альгамбра-ТВ» — второй крупнейшей манчестерской коммерческой телекомпании, конкурирующей с «Гранадой» и Би-би-си. Она заявила, что меня рекомендовал ей Тед Блейк — мой бывший собутыльник, а теперь восходящая телезвезда, и сказала, что вчера вечером ее машину угнали со стоянки студии. Удивительным образом полиция обнаружила брошенный автомобиль на одной из улиц Браутона. Мисс Хэдлам просила меня съездить туда и забрать его, но выяснилось, что машина не главный повод ее беспокойства. Гораздо больше ее волновала утрата портфеля, содержащего все ее личные бумаги и дневники за несколько лет. Она оставила его на переднем пассажирском сиденье, однако полиция ничего там не нашла. Хэдлам была уверена, что портфель похитили, так что не мог бы я разыскать воров и вернуть бумаги? Она утверждала, что один только органайзер представлял собой «бесценное сокровище, годами накопленные контактные адреса — не говоря уже о дневниках».

Мисс Хэдлам дала мне понять, что вознаграждение в размере 500 фунтов сверх моего гонорара для нее сущий пустяк. Покровительственный тон, каким она говорила о финансовой стороне дела, только усилил мое желание заполучить часть ее денег. Если она хотела показать, что частный сыск — очень грязная работа, то ей это вполне удалось. Но терпеть высокомерие толстосумов — одна из издержек моего ремесла. Вероятно, я вел беседу в правильном ключе, потому что в конечном счете получил заказ.

Дело было самое обыкновенное, но я решил соблюсти все формальности и начал со звонка Теду Блейку, чтобы убедиться, что Хэдлам достоверно описала себя. Тед заверил меня, что она надежный клиент. «Очень мозговитая бабенка, отламывает по семьдесят штук в год. Совсем не в твоем вкусе — почти аристократка, железные трусы». Данный комментарий означал, что дамочка не клюнула на его хамоватые методы соблазнения. Телевизионная карьера Теда шла в гору: недавно он начал выпускать «Удар по правам» — передачу, посвященную его собственным журналистским расследованиям. Программа транслировалась только на Северо-Запад и предоставляла Теду широкое поле деятельности для запугивания безобидных граждан, в чем он весьма преуспел. Его ищейки откапывали какого-нибудь местного идиота, одураченного неким ловким коммерсантом. Сначала Тед выжимал из невинно пострадавшего все душещипательные подробности, а затем, как странствующий рыцарь и неусыпный страж общественного блага, пускался в погоню за злодеями.

Он заверил меня, что я должен сделать все возможное, чтобы помочь Хэдлам.

— Тебе необходим карьерный рост, Дейв. Это как раз то, что нужно. Она может пригодиться нам обоим. Любит задирать нос, но занимает очень видный пост. Хватит тебе бегать вокруг полок в супермаркетах. Не исключено, что она предложит тебе что-нибудь еще. — Эту ремарку я пропустил мимо ушей. — Когда она спросила меня, где найти хорошего частного сыщика, я расписал тебя в лучшем виде: и надежный, и честный, и нюх как у собаки. Я поручился головой, так что ты уж не подведи.

Тед всегда пытается заставить меня почувствовать себя обязанным ему, но на этот раз он, видимо, действительно хорошо постарался: через час я приехал на студию, и, хотя мне не удалось лично повидать знаменитую мисс Хэдлам, очкастая секретарша в черной мини-юбке, больше похожей на широкий пояс, с готовностью протянула мне конверт с 500 фунтами.

Недурной заработок, если мне удастся его оправдать.

Я добрался на такси до Браутона, пригорода Солфорда, прошел всю улицу, где должна была стоять машина мисс Хэдлам, но ничего не нашел. Скорее всего, поездка сюда была пустой тратой времени, но за пятьсот фунтов я был намерен искать как следует. Полиция не баловала Браутон своими визитами. Ничего удивительного, если машину снова угнали. В таком случае по крайней мере оставался шанс, что содержимое, включая драгоценный портфель, было еще цело, а автомобиль не постигла жалкая участь всех машин, брошенных в здешних местах, которые сначала обчищают, а потом сжигают.

Домохозяйка, попавшаяся мне на пороге одного из домов, радостно сообщила, что я опоздал: юнцы из кочевого городка забрали транспорт час или два назад. Мой таксист умчался, как только я с ним расплатился, не желая задерживаться в здешних местах ни на минуту, так что я стал раздумывать, не обменять ли мне немного денег на информацию о портфеле. Такой обмен, несомненно, должен был устроить местных жителей. Но сначала я решил найти машину. Моя жизнерадостная собеседница указала мне, в какой стороне искать лагерь тревеллеров^[18], и я двинулся пешком, со всей отвагой неведения. Значительная доля вины за этот опрометчивый поступок лежала на «Билдинг Сосайети». Я имел при себе большую сумму денег — как своих, так и принадлежащих Хэдлам, — но я надеялся, что раннее время и мороз удержат местных бандитов под их заляпанными наркотиками одеялами. Ноги в ботинках на тонкой подошве быстро начали коченеть, и я пожалел о своем решении идти пешком.

Впрочем, лагерь показался довольно скоро. На изрядно разбитой дороге стояли грузовики с прицепами. Хозяева этих передвижных жилищ, несомненно, не принадлежали к движению «Нью-Эйдж»: ни одного разбитого и залатанного драндулета, только сияющие хромированные трейлеры и новенькие машинки. С одной стороны, я достаточно хорошо знал нравы бродячей публики, чтобы понимать, что любой неловкий вопрос может вызвать гнев разъяренной толпы. С другой стороны, если бы я продолжал слоняться по улицам, мне грозило обморожение нижних конечностей. Поэтому я страшно обрадовался, когда появившаяся вдруг обитательница одного из трейлеров, облаченная во все имевшиеся у нее одежды сразу, взяла дело в свои руки.

— Вы не из полиции? — поинтересовалась она и тут же сама ответила на свой вопрос: — Пожалуй, нет, они не ходят сюда поодиночке, да и вид у вас слишком симпатичный. Ну так вот, милашка, послушайтесь моего совета: не ходите дальше. — Дородная женщина говорила с ирландским деревенским акцентом.

— Надо, дорогуша, — ответил я фамильярностью на фамильярность.

— Тогда будьте осторожны. Мы не любим, когда чужаки суют сюда свой нос. — Неопределенным жестом она показала на лагерь и его окрестности.

— Поверьте, у меня самые безобидные намерения! — заверил я ее. — Я ищу угнанную машину. Вы ничего не можете мне подсказать?

— Ох, бог ты мой. О машинах надо разговаривать не со мной, а с моим двоюродным братцем Мики. Он живет вон в том большом трейлере. Ну все, я сказала уже достаточно, чтобы навлечь неприятности на вашу, и на свою голову.

Оглядевшись вокруг, я увидел, что из окон за нами наблюдает множество глаз. Трейлер, на который она показала, был самый большой, гораздо длиннее обычных тридцати футов. Занавески на окнах были задернуты.

— Какие неприятности? — с тревогой спросил я. — Я задал всего лишь пару простых вопросов.

— Наши парни не любят, когда чужаки разговаривают с их женщинами, даже с такими старыми клячами, как я, — объяснила она.

Я подумал, что она слишком сгущает краски как в отношении себя, так и в отношении ситуации, но не успела она закрыть рот, как десяток юнцов самого дикого вида выбрались из своих жилищ и застыли у дверей, бросая на меня свирепые взгляды. Я стоял на месте, отчасти потому, что ноги у меня замерзли так, что о бегстве не могло быть и речи, отчасти в надежде, что враждебность молодых людей ограничится взглядами.

— Вы вовсе не кляча, — любезно произнес я.

В моей работе лестью пренебрегать нельзя, тем более, что бесформенность фигуры моей собеседницы скорее всего объяснялась двумя пальто, надетыми одно на другое. Она вполне могла бы сойти за беженку, одетую в обноски обитателей графства Чешир. Ноги ее защищала от холода пара замшевых сапог. Натянутая до бровей вязаная шапка и высоко поднятый воротник оставляли открытыми только глаза и нос. Одним словом, одета она была вполне по погоде.

— Ну разве вы не прелесть? — Она снова рассмеялась, показав потемневшие зубы. — Как, вы сказали, вас зовут?

— Я еще не сказал. Дейв Кьюнан. — Не успел я представиться, как нас окружила стая подростков.

— Что этому мудаку от тебя надо, Мэри? Ты ему что, деньги должна? — спросил темноволосый парень с толстой шеей и близко посаженными глазами. Он толкнул меня в бок. Еще мгновение — и в контакте с мерзлой землей оказались бы не только мои несчастные ноги.

Мэри снова пришла мне на выручку.

— Оставь его в покое, Деклан! Кто тебе позволил так разговаривать с моими родственниками? Он сын моей кузины Мейзи Кьюнан, и Мики не погладит тебя по головке, если ты начнешь расшвыривать его родню. Отойди и не мешай порядочному человеку.

Упоминания о Мики оказалось достаточно. Подозрительный Деклан ретировался, продемонстрировав своим дружкам, что он крутой парень и не позволяет посторонним болтаться по их территории. Возможно, именно эта шайка и угнала машину Хэдлам: они явно начали свою деловую активность несколько часов назад, а их обостренная подозрительность лишь подтверждала мое предположение. Но, если они приняли за чистую монету заявление Мэри о моем родстве с их предводителем, я был не настолько глуп, чтобы задавать им какие-то вопросы.

Я поблагодарил Мэри и спросил, нет ли у нее каких-нибудь идей насчет того, как вернуть угнанную машину.

— Я не могу вот так стоять и беседовать с вами, — быстро ответила она. — Не говоря о моей собственной безопасности, я должна думать о своих троих детях, оставшихся без отца. Что же касается машины — ничем не могу вам помочь. Если ее угнали наши, я не могу заставить их вам ее вернуть. Скорее всего, она уже на пути к заказчику. Они не любят меня, а я не люблю их. Все, что я могу для вас сделать, это проводить к трейлеру Мики, а там разбирайтесь сами. Если будете предлагать ему деньги, смотрите, чтобы он не отхватил вам руку по локоть.

— Спасибо, Мэри, — сказал я, когда она сделала паузу, чтобы перевести дух. — Как ваше полное имя? Я хотел бы отблагодарить вас за беспокойство. — Я полез за бумажником.

— Вы с ума сошли! — почти крикнула она. — Уберите немедленно! Матерь Божья! Вы хотите окончательно меня погубить? Взять деньги от мужчины на улице! Я бы еще могла их взять, если бы со мной был ребенок… Идемте, я провожу вас до двери Мики. Это все, что я могу сделать. Скажите ему, что вас послала Мэри Вуд. — Она крепко схватила меня за руку. — Чудное местечко, правда? — спросила она, когда мы углубились в городок.

За дальними трейлерами несколько стреноженных пегих пони скребли копытами мерзлую землю, тщетно пытаясь найти остатки травы. От их ноздрей поднимался пар. Грязная и оборванная детвора таращилась на нас из-за кучи мусора. Дым нескольких костров не мог заглушить густого запаха человеческих экскрементов.

И все это — в каких-нибудь трех милях от Центрального Манчестера и совсем рядом с роскошными солфордскими набережными…

Еще раз покосившись на ораву голодранцев, я поблагодарил Бога за то, что все булыжники крепко примерзли к земле.

Мэри Вуд оставила меня одного, как и обещала, и я деликатно постучал в дверь передвижного дома Джойса. Ответа не последовало. За спиной у меня послышалось хихиканье, и я все же приготовился к избиению камнями. Постучал еще раз. Тот же результат.

— Эй, мистер, он глухой. Стучите громче! — крикнул мне один из мальчишек.

Я начал молотить по двери кулаком, и вдруг она распахнулась. На пороге показался свирепого вида мужчина лет сорока с небольшим. Он натягивал подтяжки.

— Мики! — раздалось опять за моей спиной. — Братец пришел! Все ворота обоссал, как усердно вас искал!

Мики глянул на мальчишек, потом на меня.

— Какого дьявола вам от меня надо? — проревел он. — Может человек культурно отдохнуть или нет? — С крыши ближайшего трейлера слетел голубь, а возбужденная ребятня начала разбредаться.

Передо мной стоял не человек, а утес — высокий, поджарый, очень крепкий. В проеме двери, расположенной футах в четырех над землей, он производил особенно внушительное впечатление. Его плоская, как блин, рябая физиономия наводила на мысль, что в детстве его уронили лицом вниз.

Я внимательно смотрел на него.

— Чего уставился? — рявкнул он. Страх придал мне смелости.

— Меня направила к вам Мэри Вуд. И я не говорил, что я ваш родственник.

Его огрубевшие черты чуть смягчились.

— Ну, так входите, чудила, пока вас не забросали собачьим дерьмом. — Он замахал руками наподобие ветряной мельницы, и цветы бродяжьей жизни отправились продолжать ту разрушительную деятельность, которой предавались до моего появления.

В логове Мики было отлично натоплено и очень уютно. Интерьер трейлера составлял разительный контраст с внешним пейзажем. Здесь царил идеальный порядок, чистота соответствовала музейным стандартам. Все поверхности сияли, домашняя утварь была разложена по полкам и развешана по своим местам. Одна раковина предназначалась для мытья посуды, другая для умыванья. Отапливалось помещение дорогостоящим газовым калорифером. Стены были покрашены в яркие цвета, и где только можно висели граненые зеркала и декоративные бронзовые подковы. Признаков присутствия женщины я не обнаружил.

— Садитесь, раз пришли, — любезно предложил мне хозяин, натягивая коричневый вязаный свитер, доходивший ему почти до колен.

Это одеяние делало его похожим на средневекового крестьянина и никак не сочеталось с ультрасовременным интерьером фургона. Может быть, он носил его, чтобы угодить кому-нибудь из близких. Пятна на груди давали подробную информацию о рационе моего нового знакомого. Мики заметил, что я внимательно разглядываю его наряд, но, казалось, не имел ничего против. Смирившись с тем, что какой-то незнакомец поднял его на ноги в девять утра, он принял вполне доброжелательный вид. Мои деньги он чуял носом.

Радушный прием, а также открытие, что Джойс страдает такой же манией чистоты, как я сам, несколько усыпили мою бдительность. Я объяснил цель своего визита и надеялся, что он некоторое время поломает голову над тем, что мне нужнее, кейс или машина, но, услышав слово «вознаграждение», он все сообразил. Хотя машину, очевидно, пригнали в его владения не больше получаса назад, он объявил, что вернуть ее невозможно.

— Угонщики наверняка уже передали ее в другие руки, — уверенно заявил он. — Я, конечно, понятия не имею, кто это сделал, но так уж у них заведено.

Я видел, как в его карих глазах разгорается огонек. За новенькую «мазду» он в любом случае получит круглую сумму, а вознаграждение за портфель составит приятный десерт, хотя ему и придется расписаться в причастности к краже.

— Иногда сороки на хвосте приносят что-нибудь интересное, — признал он. — Я попытаюсь добыть для вас вещи вашей дамочки. Я знаю кое-кого из ребят. Это ужасно, конечно, но что им остается делать? Загнали нас в эти клетки, как волков. — В его голосе появилась поэтичная кельтская меланхолия. — Выпьете со мной немножко?

Он достал из шкафа какой-то флакон и две рюмки и поставил их на стол. Я не понял, что это значит. Уж не собирается ли он угостить меня микстурой от кашля?

— Отличное средство от простуды. Я всегда делаю глоток, прежде чем выходить на улицу, особенно в такое утро, как сегодня. Выпейте капельку, это потин^[19]. Сохраняет тепло в груди. — Он поднял свою рюмку и опрокинул одним махом. В его ручище рюмка выглядела наперстком.

Слегка потравиться сивухой — небольшая плата за помощь в важном деле, подумал я и сделал пробный глоток. На вкус прозрачная жидкость напоминала укропную воду, и я последовал примеру хозяина. Секунду спустя мне показалось, что меня стукнули молотком по голове. В ушах протяжно зазвенело, в глазах помутилось. Однако я еще сознавал, что следует делать дальше. Я начал торговаться и предложил ему за кейс двадцать фунтов. Дело двигалось очень туго, и я почти смирился с неудачей. Я твердо решил не идти дальше пятидесяти. И правда, что ему делать с портфелем из красной кожи и несколькими исписанными тетрадками? Но многолетний коммерческий опыт заострил его чутье. Если сделка не состоится, у него останется машина, а у меня — фига с маслом. Он заломил триста, и в конце концов мы сошлись на ста восьмидесяти.

— Вы готовы заплатить мне сейчас? — простодушно спросил он, снова разливая микстуру.

— Оплата по предъявлении товара, — выдавил я из себя.

— Вижу мудрого человека. «Поставь свою лошадь на площади с утра пораньше, — говорил мне мой папочка, — и возьми лучшую цену». Мудрый человек не покупает кота в мешке.

Голова у меня шла кругом. Со своими котами, лошадьми и наперстками он получит от меня столько, сколько захочет…

— Посидите минутку, сэр, — сказал Джойс, на которого лекарство не производило нималейшего действия, — я пойду гляну. — Он набросил куртку и вышел без дальнейших рассуждений.

Я сидел не шевелясь и слушал колокольный звон, раздававшийся у меня в ушах. Через четверть часа он вернулся и сунул мне под нос кейс, крепко сжимая, однако, его ручку.

— Ничего нового о машине? — спросил я с тщетной надеждой.

— О, она давно ушла, сэр. Леди может потребовать страховку, ведь верно?

Спорить мне не хотелось. Внушительные габариты моего оппонента нисколько к этому не располагали, да и сама моя клиентка ясно дала понять, что портфель для нее важнее, чем автомобиль. Потеря машины была лишь досадной неприятностью, а утрата записных книжек грозила, возможно, крахом ее дел. Что же касается дневников, то они, скорее всего, были дороги ей как память. Я осторожно достал бумажник, стараясь не показывать Джойсу его содержимое.

— Вас не устроит чек? — спросил я. Трейлер затрясся от раскатистого смеха Мики.

— Нет, мистер. Мы люди простые, предпочитаем наличность.

Я отсчитал девять бумажек по двадцать фунтов, и он убрал их в карман, сначала тщательно осмотрев каждую. Я был не в восторге от этой сделки. Его откровенные намеки на то, что он считает меня соучастником, начинали меня злить.

— Холод такой, что у монаха яйца отмерзнут, — добродушно заметил он. — Приложимся еще, для согрева? — Он по-прежнему держал портфель в руках; на красной марокканской коже виднелась полустертая золотая надпись: «Хэдлам».

Исходя из принципа «с волками жить…», я еще раз вежливо согласился.

— Вторая проходит куда легче первой. Первая дерет горло, вторая смазывает. Настоящий продукт. Мой кузен Том присылает из Вестпорта.

Я опрокинул рюмку и получил еще один удар по голове. Вырвав у него из рук кейс, я выбрался из-за стола на абсолютно ватных ногах и потащился к двери.

— Вы, никак, собрались уходить? Маменькин сыночек! А ну-ка еще по одной, согреть вашу безволосую грудь! — Видя, что его увещевания никак не действуют, Джойс сменил тон: — Чего еще можно ждать от англичанина! — презрительно проговорил он. — Никаких манер и полное неумение пить!

Холодный воздух ударил мне в лицо. Я кое-как спустился по ступенькам и стал пробираться к шоссе между кучами отбросов.

Дойдя до дороги, я огляделся. Ни одной живой души — так же безлюдно, как и в начале моего разговора с Мэри Вуд. Теперь мне нужен был только транспорт. Прежде чем ловить такси, я похлопал себя по груди, чтобы убедиться, что бумажник на месте.

Бумажника не было.

Неудивительно, что Мики Джойс с такой легкостью расстался с кейсом.

Стоя на раздолбанной обочине и ожидая, пока прояснится голова, я думал о том, из чего готовят потин. Хорош же я был, если даже не почувствовал, как он вытащил у меня бумажник. Я сам виноват, что приехал без своего помощника, Джея Андерсона. Я должен был позвонить ему, как только узнал, что найдена машина Кэт Хэдлам.

Джей Андерсон — девятнадцатилетний юноша афро-карибского происхождения, проживающий в квартале Мосс-сайд^[20]. Его мать Ловена — медсестра, акушерка и ангел-хранитель всех страждущих в окрестностях, и я многим ей обязан. Несколько лет назад она помогла мне не сойти с ума, когда умерла моя жена Эленки, чернокожая студентка медицинского института. Работать с Джеем непросто, он очень любит поспать и страшно обидчив, но кое-какую пользу все же приносит. Если бы с утра пораньше я потрудился вытащить его из постели, мы приехали бы сюда на моей машине и он стерег бы ее, пока я разговаривал с Мики.

Можно было бы найти способ позвонить ему и теперь, но пока он сюда доберется, мои деньги и их новый владелец будут уже очень далеко. Конечно, для воротил шоу-бизнеса вроде Кэт Хэдлам потеря новой «мазды» — сущий пустяк, но пропади я пропадом, если отдам за здорово живешь свой бумажник нахалу, который сидит в теплом фургоне в сотне ярдов от меня. Это была моя последняя мысль перед тем, как потин отключил мои мозги.

Я рухнул на землю лицом вниз, по-прежнему крепко сжимая в руках портфель Кэт Хэдлам. Никакой боли я не почувствовал. Потом, вспоминая этот инцидент, я понял, почему у любителей потина такие плоские лица.

Очнулся я в каком-то теплом и светлом помещении. Двигаться не хотелось. Сознание то возвращалось ко мне, то снова уплывало, как волна в плохом радиоприемнике. Я смутно чувствовал, что кто-то пытается влить мне в рот кофе, что я лежу в трейлере и в окна пробивается дневной свет. Голова раскалывалась. Когда я закрывал глаза, на сетчатке отпечатывались очертания окон. Я попытался сесть и тут же об этом пожалел: шею мою словно заменили ленточкой. Я громко застонал.

Мэри — а это был ее трейлер — варила кофе. Она сняла свою многослойную экипировку и в новом зеленом костюме «Адидас» выглядела вполне презентабельно. Фигура ее была далеко не бесформенной.

— Какой сегодня день? — прохрипел я.

— Среда? — так же вопросительно ответила она, словно стоило мне захотеть, на календаре оказался бы четверг или пятница. — Час дня. Вы были в полной отключке и проспали три часа. Мне пришлось взять вас к себе. Мой кузен, мерзавец, угостил вас отравой. Наверное, вы хотите уехать? Я раздобыла ваш бумажник.

Она раздвинула занавески, и свет больно ударил мне в глаза. Я зажмурился.

— Вы будете приходить в себя несколько дней, — утешила она меня. — Но вы ведь крепкий парень, почти такой же здоровый, как Мики. Я чуть не надорвалась, пока тащила вас сюда, и ни один из этих паразитов мне не помог. Вам надо будет как следует пропотеть. А вот и ваша машина. — Она показала на маленькое окошко, и я увидел, что через кочки медленно переваливается мой красный «ниссан-блуберд». К моему ужасу, за рулем его сидела Делиз Делани.

— Я нашла номер телефона у вас в бумажнике, — объяснила Мэри. — Женщина, которая сняла трубку, говорила не слишком-то вежливо, особенно когда я ей сказала, что вы в отключке.

Она сунула мне в руки бумажник. Деньги отсутствовали, но кредитные карточки и чековые книжки были на месте. Ботинки были на мне, и купюры, которые я засунул в тонкие мокасины в качестве теплоизоляции, оставались там: триста фунтов от вознаграждения Хэдлам в правом и все мои сбережения на Рождество, то есть чуть больше, в левом. Наверное, мне все же удастся задобрить своих квартирных кредиторов — мисс Эттли и «Полар Билдинг Сосайети».

Когда я пришел в себя в следующий раз, вокруг меня суетился Джей, а Делиз пересчитывала мои деньги и обменивалась какими-то репликами с Мэри. Я не разбирал слов, только слышал, что она говорит что-то очень резкое.

Делиз Делани — моя секретарша и любовница. Вместе с матерью Джея Ловеной она приняла активное участие в спасений меня от бутылки в тяжелый период. Делиз — настоящая красавица. Молодая, атлетически сложенная, она может очаровать кого угодно. Смешение ирландской и ямайской крови придало ее коже чудесный медово-бронзовый отлив. Я могу любоваться ею целыми днями, но сейчас она бросала в мою сторону весьма неласковые взгляды. Я почти видел электрические искры в ее волнистых темно-каштановых волосах. Под мышкой она держала портфель Кэт Хэдлам.

Вместе с Джеем они выволокли меня из трейлера и усадили в машину. Забота о моем здоровье не помешала Джею врубить свою любимую музыку — рагги. Я не понимал, зачем ему нужно превращать автомобиль в адскую машину, но протестовать не было сил. Возвращение в Центральный Манчестер совершалось под грохот тяжелого рока и с вынужденными остановками, во время которых я расставался с содержимым своего желудка.

Отвратительный химический привкус пронзал мои вкусовые луковицы как нож. Я был слишком слаб, чтобы что-нибудь объяснить Делиз, хотя не мог не чувствовать флюидов ее негодования.

Вернувшись в «Пимпернел инвестигейшнз», я проглотил энное количество чашек кофе и походил взад-вперед по коридору, опираясь на плечо Джея. Через час части моего тела, расположенные ниже ушей, вновь обрели чувствительность. Вскоре я заметил, во что одет Джей.

Страсть моего помощника к нарядам составляла один из его недостатков, над которыми мы с Делиз упорно работали. Когда-то этот парень был готов начать карьеру наркоторговца только для того, чтобы купить пару модных кроссовок. Я надеялся, что этот эпизод остался в невозвратном прошлом, однако частичное реформирование взглядов Джея отнюдь не означало, что он склонился к нормальному образу жизни.

Сегодня на нем была темная клетчатая бандана, завязанная сзади узлом, на пиратский манер, золотая серьга в правом ухе и массивные кольца на шести пальцах. Завершала ансамбль коричневая замшевая куртка, черные джинсы и мокасины «Тимберланд». Все вместе стоило не меньше нескольких сотен.

— Кому ты теперь подражаешь, Джей? — проскрипел я, разглядев его наряд.

Звук моего голоса привлек Делиз. Я понял, что глухой шум, доносившийся до меня уже довольно давно, — это звук работающего ксерокса. Делиз появилась в дверном проеме.

— Не приставай к нему, Дейв Кьюнан. Объясняться должен ты. Как ты умудрился оказаться в таком состоянии в такое время дня? Поехал забирать угнанную машину — а через два часа я нахожу тебя без штанов у какой-то грязной цыганки!

Делиз закончила свой монолог на такой высокой ноте, что для ответа мне потребовалось все мое красноречие. Я рассказал о событиях в кочевом городке, особо подчеркнув, как ловко сумел сберечь остатки наших финансов. Я должен был дать ей понять, что не напивался специально: Делиз частенько напоминает мне, что спасение меня от алкоголизма было одноразовым благодеянием и повторять этот подвиг она не собирается. Как только ей покажется, что я опять начал пить, она простится со мной навсегда.

Наверное, я являл собой патетическое зрелище. Джей прилагал все усилия, чтобы удержать меня в вертикальном положении.

— Этот подонок напоил меня какой-то отравой, — жалобно закончил я.

— В таком случае надо немедленно отвезти тебя в больницу и промыть желудок, — безжалостно отчеканила Делиз. — Ты дотащишь его до машины, Джей? Чем скорее мы доставим его туда, тем лучше: в это время года на промывание желудка очередь. — Она была настроена самым решительным образом.

— Нет, нет, я справлюсь! Все равно в желудке у меня уже ничего не осталось. Пожалуйста, пустите меня в мой кабинет, — простонал я.

Поверив мне на слово, Джей отпустил меня, и я пробрался через нашу крохотную «приемную» к себе. Перед глазами по-прежнему все плыло, но я чувствовал себя уже несколько лучше. Смягчившись, Делиз принесла мне еще чашку кофе.

— Ты совершенно ненормальный, Дейв. Почему ты не взял с собой Синдбада? — Она показала на Джея.

Тот уже снял свой тюрбан и теперь приглаживал длиннющие волосы украшенной кольцами пятерней. Этому занятию он мог предаваться часами, приводя Делиз в бешенство.

— Надень свой платок обратно или я обкорнаю эти патлы! — рявкнула она. Бедный Джей вздрогнул и вернул свой головной убор на место. — Я послала факс Кэт Хэдлам и сообщила ей, что кейс мы нашли, а машину — нет. Она тут же мне ответила. — Делиз протянула мне лист бумаги.

Буквы расплывались у меня перед глазами.

— О, горе-злосчастье! — Делиз вырвала факс у меня из рук. Когда она сердится, она просто великолепна, ее глаза начинают сверкать, как искорки над огнем.

Дорогие «Пимпернел инвестигейшнз»,

Машина меня не волнует, во всяком случае не так, как портфель, но мне нужно, чтобы вы дали письменное подтверждение для страховой компании о невозможности найти автомобиль. Портфель же нужен мне срочно. Не могли бы вы вернуть его сегодня вечером? Мне нужно, чтобы вы, м-р Кьюнан, передали мне его в руки лично. Мы в спешном порядке утверждаем актерский состав для нового сериала, так что, к сожалению, я не смогу встретиться с вами раньше 9 часов вечера. Приезжайте, пожалуйста, на праздничный рождественский вечер, который состоится сегодня в студии. Этот факс послужит пропуском на два лица. Я хотела бы поговорить с вами еще об одном деле и познакомить вас с Саймоном Риштоном.

Я предупрежу охрану о вашем визите. Пожалуйста, соблюдайте конфиденциальность. Мне не хотелось бы, чтобы коллеги узнали, что я нанимала частного детектива для поисков своего портфеля. Я все везде забываю, на студии это притча во языцех.

Кэт Хэдлам

Я слышал, как взволнована Делиз. Письмо Кэт Хэдлам было выдержано в гораздо более дружелюбном тоне, чем ее утренний телефонный звонок. Я начинал думать, что составил о ней неверное представление. Под факсом имелась отдельная приписка:

Пропустить м-ра Дейва Кьюнана и его партнера на вечер в 9-й студии…

Зам. гл. редактора отдела драмы Кэт Хэдлам.

22.12.93

— Ты знаешь, кто такой Саймон Риштон? — спросила Делиз, чуть не задыхаясь. — Мистер Большая Шишка на «Альгамбре»!

Разумеется, я о нем слышал. Как можно не слышать о человеке, который трубит о своих талантах во все трубы на протяжении тридцати лет?

— Я уже отпечатала заявление для страховщиков, — сказала Делиз, — тебе осталось только подписать. У них не возникнет никаких подозрений, когда в полиции им сообщат, что машина пропала в Браутоне. Нам выпал такой шанс — работать на телекомпанию и познакомиться с самим Саймоном Риштоном! А ты что устраиваешь? Напиваешься до потери пульса!

Я внимательно посмотрел на нее. Я чувствовал, что все это только разминка перед настоящим наездом. Делиз — главный специалист в мире по недостаткам Дейвида Кьюнана, переплюнувший даже моего отца. Мои способности детектива и любовника стоят в ее списке на втором и третьем месте. Чтобы как-то отреагировать, я выдавил из себя улыбку. Даже в костюме преуспевающей деловой женщины она была так же роскошна и желанна, как всегда. Делиз гораздо больше озабочена деланием карьеры, чем я. Конечно, она решила, что встреча с великим и знаменитым Саймоном Риштоном может стать началом ее блестящего телевизионного будущего. Еще сегодня утром я заметил, что при упоминании «Альгамбры-ТВ» у нее загорелись глаза. Передача драгоценного дневника мисс Хэдлам могла открыть ей путь к славе.

Я решил, что окончательно справиться с головной болью мне поможет только физическая нагрузка, и, заехав в Мосс-сайд, где Джей взял свой велосипед и экипировку, мы отправились ко мне: Торнли-корт, Чорлтон, квартира 4. Машину вел Джей. Подниматься домой мне было не нужно — шлем, перчатки и прищепки для брюк лежали в гараже, а кожаная куртка, толстые вельветовые брюки и шарф уже не могли запачкаться больше, чем после похождений в становище кочевников.

Быстро темнело. Над Мерси висел густой белый туман. На двух колесах удерживать равновесие оказалось гораздо легче, чем на ногах. Джей следовал за мной. Я двинулся по привычному маршруту: через реку по мосту Джексон-Боут и вверх по склону к автодороге. От холода у меня стучали зубы, пальцев я не чувствовал, но упрямо крутил педали. Два галлона черного кофе заставляли меня останавливаться в поисках куста каждые пятнадцать минут.

На третьем круге моего «малого» тренировочного маршрута — вокруг парка Сэйл-Уотер и обратно через железнодорожный мост — Джей призвал меня положить конец сегодняшнему заезду.

— Босс, уже темно хоть глаз коли. Давайте будем считать, что наша совесть чиста, и повернем к дому. — Перетруждаться Джей не любил и не стеснялся этого. Впрочем, мы отмахали миль пятнадцать, и я не стал возражать.

Мы закрыли велосипеды в гараже, и я разрешил ему взять «ниссан» с условием, что на ночь он поставит его в надежное место. Я знал, что он в хороших отношениях с местными угонщиками машин, и так или иначе не имел сил спорить.

По лестнице я поднимался, наверное, довольно шумно, потому что Финбар Салвей встретил меня на своей площадке. Я почти не удивился его появлению. Финбар не упустит случая вмешаться в мою жизнь, иногда благотворно, иногда не очень. Он живет этажом ниже меня со своей сестрой Фионой (ей, собственно, и принадлежит квартира). Хотя ему уже за шестьдесят, Финбар, бывший офицер десантных войск, надеется с моей помощью продлить активную жизнь. Другие отставные офицеры поступают служить в «Национальный трест»^[21] или становятся казначеями в частных школах, но поскольку вершиной армейской карьеры Финбара была высадка на Суэцком канале, он словно стремится компенсировать эту неудачу и, вторгаясь в мою беспорядочную жизнь, ищет пути для самореализации. К счастью, Фионе почти всегда удается его урезонить: как бывшая школьная учительница, она умеет справляться с перевозбужденными детьми мужского пола.

Финбар перегородил мне дорогу. Сестры его на этот раз не было видно.

— Кьюнан, дорогой, у тебя глаза будто стеклянные! — дружески приветствовал он меня. — Ты что, привидение видел?

В моем нынешнем состоянии я предпочел бы обойтись без его остроумных замечаний и пробурчал нечто неопределенное.

— Так-так. Не успело солнце перевалить за нок-рею…

Способа улизнуть от соседа не было, да к тому же я достаточно хорошо к нему отношусь, чтобы просто отшить. Я рассказал о своем приключении. Как и на все случаи жизни, у него имелось отличное средство.

— Со мной однажды случилась такая же штука на Ближнем Востоке. Отведал арака. Один цветной сержант дал мне рецепт — и с тех пор я всегда держу под рукой все ингредиенты. Шесть секунд — и ты свеж как огурчик!

Я сдался, и он провел меня к себе.

— Сначала выпей это, — произнес он минут через пять, протягивая мне полстакана подозрительной черной жидкости, — а затем, когда желудок успокоится — вот это. Приказной тон армейского офицера исключал не только возражения, но и вопросы. Дрожащими руками я взял у него стаканы. Я думал, что он потребует, чтобы я опустошил их немедленно, но, к моему удивлению, он не возражал, чтобы я забрал их домой. — Не уходи далеко от туалета, — заботливо добавил он, — и не перепутай: сперва черный, потом желтый.

Вернувшись в свою квартиру, я понял, что стены и в самом деле помогают. Мужественно, как Сократ, я опустошил первую чашу Финбара. Жидкость была горькой на вкус.

Эффект оказался таким, на какой он и намекал. Сначала мне показалось, что я так и умру, не вынимая головы из унитаза.

«Как это пошло, — думал я, — и как по-манчестерски! Умереть, преклонив колени перед алтарем гигиены! Санитарам понадобится домкрат, чтобы вытащить мою башку…» На фоне подобных размышлений я вдруг почувствовал, что дурнота отступает. Я был по-прежнему слаб, но потихоньку начинал приходить в себя.

Вернувшись в гостиную, я выпил вторую, желтую составляющую чудесного средства и ощутил, что все мои внутренности словно встали на свои места и нормально заработали все пять органов чувств.

Я поставил будильник на 7.30 и растянулся на двуспальной кровати, которую иногда делю с Делиз. На подушке чувствовался слабый запах ее духов.

Настойчивый телефонный звонок вырвал меня из полного забытья в 6.45: Финбар желал убедиться, что я жив. Я поблагодарил его за «лекарство», не уточняя ингредиентов. Поскольку заснуть больше не удавалось, я натянул спортивный костюм и вышел в кухню.

Как всегда, когда меня выбивало из колеи, я должен был совершить какой-нибудь домашний ритуал, чтобы прийти в себя.

Но делать было совершенно нечего. В кухне все сияло чистотой. Ни на раковине, ни на плите я не находил ни единого пятнышка. Я вымыл мусорное ведро, вставил в него новый пакет, но это заняло всего несколько минут. Я уже стал думать, не вынуть ли из шкафов банки со всякой всячиной и не протереть ли их, когда заметил темную полоску на оконном стекле, возле рамы: что-то вроде плесени, образовавшейся от конденсирующейся влаги. Я радостно кинулся на борьбу с этой напастью и скоро почувствовал себя в полном порядке. Тут я подумал, что мне просто необходимо, чтобы кто-нибудь приходил и пачкал мою кухню и я мог бы каждый день предаваться своему любимому занятию. Я нуждался в неряшливой женщине вроде Делиз.

Я прошел в ванную, тщательно побрился и приступил к выбору костюма. Черные оксфордские ботинки, белая рубашка, красный галстук-бабочка в белый горошек и выходной однобортный пиджак, который я надевал всего дважды. Я купил его давным-давно и надевал на обеды Полицейской благотворительной ассоциации, когда был еще в достаточно хороших отношениях с копами, чтобы получать приглашения. Сидел пиджак по-прежнему прекрасно. Красная «бабочка» несколько освежала мою замогильную физиономию. Я осмотрел себя в зеркале. Сунув красный шелковый платок в верхний карман пиджака и застегнув золотые запонки, я решил, что похож уже не столько на воскресшего покойника, сколько на молодого преуспевающего бизнесмена.

Глава 2

Телестудия «Альгамбра». Вечер среды, 22 декабря 1993 года.

Когда Делиз позвонила мне снизу, я был вполне готов к знакомству с индустрией массовых развлечений и сразу же спустился вниз. Стояла морозная солнечная погода. Делиз сидела в малолитражке. Ее убийственный наряд свидетельствовал о больших надеждах, которые она возлагала на встречу с телережиссером, но явно плохо согревал. Печка в драндулете не согрела бы и воробья, так что я позволил Делиз вести машину, чтобы она могла не думать о холоде. Машинке явно не хватало солидности, но мы могли сделать вид, будто заботимся об окружающей среде или что считаем автомобиль буржуазным предрассудком.

Пока мы добирались до здания телестудии, возвышающегося на Док-стрит неподалеку от Динсгейт, Делиз почти не разговаривала, но ее улыбка согревала меня все же сильнее, чем печка нашего транспортного средства. Здание, дизайн которого отражал приверженность его владельцев ко всему новому и современному, было построено два года назад, в то самое время, когда в стране начался экономический спад и доходы компании от рекламы стремительно упали. Наверху, во всю длину крыши этого стеклянного монстра, красовалась конструкция, похожая на сплющенную букву S или покореженную палубу авианосца, занесенного неведомо каким ветром в Центральный Манчестер. Французский архитектор получил за свой шедевр кучу премий, но в городе говорили, что 60 миллионов фунтов, потраченные на строительство, висят камнем на шее у телекомпании.

Стремясь встать наравне с преуспевающей «Гранадой», расположенной в квартале отсюда, не говоря уже о вездесущей Би-би-си, одно из щупалец которой протянулось на Оксфорд-роуд, «Альгамбра» практически обанкротилась.

Мы припарковали машину на стоянке телестудии и в морозной темноте перебежали через дорогу к выложенному мрамором подъезду. Несмотря на легкое смущение, я чувствовал себя довольно уверенно. Кого бы мы ни встретили, я знал, что никто не сравнится с Делиз красотой и очарованием. Когда мы поднимались по ступенькам, как в классическом фильме о жизни звезд, я видел, что она тоже борется с робостью и действительно надеется, что ее могут «заметить». «А чем ты, собственно, не Ричард Гир? — спросил я себя. — Чем он отличается от тебя, кроме нескольких миллионов долларов в кармане?» В глаза нам ударил яркий свет. У входа толпились возбужденные подростки с блокнотами для автографов в посиневших руках. К нам никто не подошел, но некоторые бросили полные надежды взгляды. Впервые с тех пор, как я был их ровесником, я почувствовал рождественскую атмосферу.

Наши ожидания, однако, оказались столь же преувеличенными, как и улыбки охранников. Когда я помахал у них перед носом нашим «приглашением», они пропустили нас внутрь, но одетый в униформу портье отреагировал на листок факсовой бумаги иначе.

Он тщательно изучил письмо, время от времени подозрительно нас оглядывая, и вернул его мне. Мы производили на него явно меньшее впечатление, чем он — с кокардой, погонами и нашивками на рукаве — на нас. Суровый и загорелый, он как будто только что отслужил десять лет в войсках специального назначения где-нибудь в африканских джунглях, питаясь экзотическими тварями и совокупляясь с экзотическими женщинами.

— Мы получили это приглашение сегодня от мисс Хэдлам, — объяснила Делиз чрезмерно громким голосом.

— У меня строгие указания от руководства… Никто не может войти в эти двери без настоящего приглашения. — Он вернул бумагу Делиз. — Мисс Хэдлам прекрасно известен этот порядок. Моя задача — обеспечивать безопасность компании, а ваши личности никто не проверял. — Он отвернулся от нас и послал слащавую улыбку закутанной в норковую шубу Люси Лонгстафф, которая сверкнула жемчужными зубами и проплыла мимо нас, таща на буксире очередного поклонника. В отличие от Делиз, у Лонгстафф было свое место на «Альгамбре»: она исполняла роль хозяйки ночного клуба в бесконечном сериале о жизни Северной Британии.

Я подумал, не прорваться ли штурмом к разодетой публике, но портье перехватил мой взгляд в сторону вестибюля.

— Выкинь это из головы, солнышко! Ты не пробьешься дальше первой двери, — заявил он.

Я начинал злиться на Хэдлам. С нами обращались как с парой уличных зевак, стремящихся во что бы то ни стало оказаться рядом со «звездами» дешевой мыльной оперы. Мне захотелось развернуться и уйти, но Делиз не сдавалась.

— А вы могли бы попросить мисс Хэдлам спуститься к нам? — вежливо попросила она. — Мы принесли вещь, которая ей срочно необходима.

Не удостаивая ее ответом, командир штурмовиков нашел телефон Хэдлам в списке под стеклом у себя на стойке, не торопясь набрал номер и повернулся к нам спиной. Я уже закипал, но Делиз приложила палец к губам.

— Вам повезло. — Игнорируя Делиз, он протянул трубку мне. — Она на месте и готова с вами поговорить. Но о женщине ей ничего не известно.

«Какая скотина эта Хэдлам», — подумал я. Делиз была страшно огорчена. Я закрыл трубку рукой и прошептал ей:

— Если она не позволит нам войти вместе, портфель поплывет по Морскому каналу.

— Мисс Хэдлам, это Дейвид Кьюнан, — произнес я своим самым обворожительным голосом. — Со мной мой партнер, мисс Делиз Делани. Сегодня утром вы прислали мне факс, где ясно сказано, что он представляет собой приглашение на двоих на праздничный вечер в вашей студии. Я ни о чем вас не просил, а приехал, чтобы вернуть вам ценную вещь, и не намерен выслушивать оскорбления от ваших хамов охранников.

Глаза портье сузились. Последовала пауза, а затем раздраженный женский голос сказал:

— Я оставила на вахте бумагу, где черным по белому написано, что вы приглашены. Они хотят, чтобы я высекала свои распоряжения на гранитной плите? Передайте трубку охране! — Казалось, она искренне возмущена. Ее дикция выдавала выпускницу престижной частной школы. Я протянул трубку портье, который сверлил меня глазами, словно стремясь хорошенько запомнить мое лицо.

— Да, мэм… Джон Пултер… Нет, мэм, я получил самые строгие указания с верхнего этажа… Никаких гостей со стороны… Даже если вы спуститесь… Разрешение может дать только мистер Тревоз лично… А вот это возможно… Я пошлю кого-нибудь их сопроводить.

Он повернулся к нам.

— Вы не пропущены на вечер, но можете подняться в кабинет мисс Хэдлам. — Он был вполне удовлетворен.

Но я с ним еще не закончил.

— Я должен кое-что объяснить вам, мистер Пултер. Вы назвали меня «солнышко», что я воспринимаю как расистское оскорбление в адрес меня и моего партнера — и доведу до сведения вашего строгого руководства, как их служба безопасности обращается с гостями телестудии.

— Воспринимайте как хотите, приятель. Не понимаю, о чем вы. Вы такой же белый, как и я, а солнышком я называю всех, не только… — Он глянул на Делиз. В ярком свете бронзовый оттенок ее кожи казался еще темнее. — С женщиной я не разговаривал. Зря вы так разволновались. А если вы хотите, чтобы я принес извинения, то ждать вам придется долго.

Делиз бросила на меня уничтожающий взгляд, как будто путаница с приглашением и перебранка произошли по моей вине. Несмотря на ее ирландско-карибские гены, в ней достаточно английской крови, чтобы испытывать отвращение к любого рода «сценам».

Один из дежурных провел нас через сияющий мрамором вестибюль туда, где знаменитости дожидались лифта, чтобы вознестись на ярмарку тщеславия. С потолка свисали хрустальные люстры, из встроенных динамиков неслась негромкая музыка.

— Будем утешаться тем, что проехались в лифте со звездами голубого экрана, — шепнул я Делиз, когда мы встали между ведущим новостей и актером из сериала.

На пятом этаже мы вышли и двинулись по извилистому коридору. От развешанных по стенам кричащих абстрактных картин и крутых поворотов у меня снова началось головокружение, с которым я боролся весь день. На оформление интерьера денег действительно не пожалели. Все здесь было нестандартно — даже дверные проемы имели самые причудливые очертания — и в целом производило угнетающее впечатление. Цветные плинтусы, музыка со всех сторон и картины в тяжелых рамах придавали этому месту сходство с дорогой психиатрической клиникой.

Меня приятно удивило, что хозяйка кабинета встретила нас у дверей. В ней не было ничего отталкивающего, — наоборот, прислонившись к изогнутому дверному косяку, она выглядела очень привлекательно.

— Мне страшно неудобно перед вами, — пропела она со своим аристократическим акцентом, — вероятно, наверху опять начались кабинетные игры. Время от времени это случается — начальство заботится о том, чтобы как-то разнообразить наши скучные будни. — Особенно смущенной она, однако, не выглядела.

Я понял, что со слов Теда Блейка составил себе совершенно неверное представление об этой даме. Я ожидал увидеть фурию, крепко держащуюся за рычаги власти над виртуальной империей, — но перед нами стояла женщина явно иного склада.

Хэдлам была среднего роста, с песочного цвета волосами. Лицо немного портили выступающие вперед зубы — хотя и не придававшие ей «лошадиного» выражения, но все же довольно изрядные. Она имела очень своеобразную манеру улыбаться: сначала плотно смыкала полные губы, а затем раздвигала щеки. Я не сразу понял, что так она старается лишний раз не обнажать зубы. Элегантный пиджак цвета маренго прекрасно сочетался с кремовым джемпером и широкими брюками. Мгновенно почувствовав, что я нахожу эту женщину привлекательной, Делиз напряглась, и ее желание прорваться в глубь телевизионного мира явно ослабло.

— Проходите, пожалуйста, — сказала Кэт Хэдлам, снова сверкнув большими зубами.

Мы вошли в просторный ультрасовременный кабинет с неоконструктивистскими креслами, в которые нам предложили сесть. Из того положения, в каком оказывался разместившийся в них человек, я видел только лицо Хэдлам поверх своих колен.

— Эти кошмарные новые охранники хуже гестапо.

Она помолчала. Близорукая улыбка опять привела в движение все мускулы ее лица. «Централизованное управление», — подумал я и улыбнулся ей в ответ.

— Не знаю, как перед вами оправдаться, — продолжила она. — С тех пор как эти финансовые тузы поставили руководить студией Ланса Тревоза, мы отчитываемся за каждую кнопку и скрепку. Спрашивается, можно ли в таких условиях заниматься творческой работой? До этого Тревоз занимался оптовой торговлей мясом! Но я вижу, вы совершили чудеса и нашли мой портфель. — Она сделала паузу. B ee ровной манере держаться было что-то академическое.

Я повернулся к Делиз, надеясь, что теперь, когда нам по крайней мере объяснили причину неприятного столкновения у входа, она вернет находку, но она крепко держала кейс из красной кожи на коленях.

— Мы как раз хотели это обсудить… — неуверенно начала она. Я с удивлением посмотрел на нее.

— О, конечно! — воскликнула Хэдлам. — Какая я глупая! Вас устроят пятьсот фунтов? Я поняла, что мистер Кьюнан с огромным трудом раздобыл мой портфель, но ведь он приехал в Браутон слишком поздно, чтобы найти еще и машину? — И затем, протянув руку ко мне, чуть более отрывисто: — В вашем факсе сказано, что из тех пятисот фунтов, что вам передала моя секретарша, вы истратили только двести…

Все-таки то самое, чего я и ожидал: железная рука в бархатной перчатке.

Я протянул ей 300 фунтов, которые утром спрятал в носке.

— На самом деле сто восемьдесят. Двадцать у меня украли бродяги, — пояснил я.

Она достала чековую книжку и стала выписывать чек. Делиз по-прежнему не выпускала портфель из рук.

— Мы подготовили также бумагу для компании, где застрахован ваш автомобиль. За это мы берем пятьдесят фунтов, — отчеканила она.

— Итак, скажем, шестьсот фунтов, чтобы все остались довольны, да? — проворковала Хэдлам. — Вычитая сто восемьдесят фунтов, которые вы потратили, я возвращаю вам эти триста наличными и выписываю чек на сто семьдесят, верно? — Ее тон явно указывал на риторический характер вопроса. Она улыбнулась, ослепляя меня напылением на всех коренных зубах.

Я понял, почему она занимает руководящий пост на телевидении и получает семьдесят тысяч фунтов в год. Хэдлам торговалась не хуже любого ирландского пройдохи.

Она обещала мне пятьсот фунтов сверх гонорара, и я не понимал, с какой стати должен делиться с Мики Джойсом. Уплаченные ему 180 фунтов относились к накладным расходам. Гонорар мы вообще еще не обсуждали, она просто приняла решение, что моя утренняя работа не стоит ничего.

Я сердито откашлялся, но Делиз толкнула меня ногой. Она прекрасно понимала мои чувства. «Отлично! — подумал я. — Меньше чем за тысячу Делиз портфель не отдаст».

— Да, все правильно, — ответила она. Я, наверное, свалился бы с кресла, если бы позволяла его конструкция. Делиз протянула Хэдлам кейс и взяла деньги и чек. Тут я понял, что надежды избежать визита приставов из «Полар Билдинг Сосайети» тают на глазах.

— В принципе это все, мисс Хэдлам, но вы говорили, что вам могут понадобиться наши услуги еще в каком-то деле. — Из моей второй за сегодняшний день попытки торговаться я намеревался выжать хоть что-нибудь.

— Да, потому мне вдвойне досадно, что я не могу провести вас с собой на вечер. Дело касается моего друга Саймона Риштона. Ему нужна помощь, но он непременно должен быть внизу, проследить, чтобы с актерами сериала «Следеридж-Пит»^[22] ничего не случилось. Я рассчитывала познакомить вас.

Я рассмеялся. У Хэдлам определенно было чувство юмора.

— Наверное, это смешно, но вы просто не представляете себе… Мы называем этот сериал «Мыльная яма»^[23]. В команде столько людей, готовых подраться друг с другом, что кто-то из руководства должен постоянно находиться рядом, особенно когда подается выпивка. Это хуже, чем на детской площадке!

Она нравилась мне все больше и больше, но тут Делиз снова пнула меня ногой. Ее телепатические способности сегодня были действительно на высоте.

— В чем же состояло это дело, мисс Хэдлам?

— Видите ли, нам с Саймоном нужна помощь в одном личном вопросе. Как жаль, что его здесь нет! Это касается его бывшей жены… То есть — юридически Глория все еще жена Саймона, но они живут раздельно…

— Они разводятся, и я так понимаю, что вы являетесь третьей стороной, — брякнула Делиз, сама выросшая без отца. — В таких случаях жену называют пострадавшей.

— Как же прямолинейна ваша помощница! Ей надо было бы вести «Удар по правам» с Тедом Блейком, — сказала Кэт Хэдлам, повернувшись ко мне и несколько раз моргнув. Я не понял, то ли ее беспокоят контактные линзы, то ли она хочет подать мне какой-то сигнал. — В любом случае вы отлично проделали свою работу, так быстро вернув мой портфель… Нам с Саймоном кажется, что вам можно доверить сугубо личное поручение. Дело в том, что положение далеко не так однозначно, как его обрисовала мисс Делани. Мы с Саймоном были знакомы задолго до тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, когда он встретил Глорию. Мы были партнерами, и лишь потом появилась Глория. Я едва успела заметить ее присутствие, как он женился на ней — можно сказать, за одни сутки. Иногда он совершенно непредсказуем… В этом и состоит его очарование, — вставила она и продолжала: — Глория его четвертая жена, и я считаю, что она совершенно измучила его. Она очень хороша собой, но, к сожалению, не богата умом. Саймон не может устоять перед определенного типа женщинами. — Хэдлам бросила острый взгляд на Делиз.

Я воочию представил себе сцену, когда Риштон сообщил Хэдлам, что она потеряла свой шанс стать четвертой миссис Риштон. Вероятно, Саймон неробкого десятка. Однако и Хэдлам, как истинный воин, не сдалась — и вот она снова на коне.

— Многие девушки мечтают выйти замуж; за режиссера, понятия не имея о том, что это такое. — Кэт сделала еще одну паузу и посмотрела на Делиз. — Короче говоря, этим летом Саймон опять вернулся ко мне, переехал в мой дом. Глория устраивала ему жуткие сцены, но последние два месяца все затихло. Когда он оставляет ей сообщение на автоответчике, она не перезванивает и вообще никак не дает о себе знать.

— Мы не занимаемся делами, связанными с брачными отношениями, — произнес я. — Вам придется обратиться к кому-нибудь другому.

— Подожди, пожалуйста, Дейв… Ты хочешь сказать, что мы обычно не беремся за такие дела, — оборвала меня Делиз. Чтобы не получить третьего пинка, я отодвинул ногу.

— Нет-нет, такая помощь нам не нужна, — поспешила объяснить Хэдлам. — Вы неправильно меня поняли, мистер Кьюнан. Слежка за женой в наше время потеряла всякий смысл, не так ли? Мы с Саймоном хотели только, чтобы кто-нибудь съездил к Глории и убедился, что с ней ничего не случилось. Мы не сможем спокойно провести Рождество, если будем о ней волноваться. Саймон кажется суровым человеком, но на самом деле у него очень мягкое сердце. Мы думали, не попросить ли вас заглянуть к ней, узнать, как она поживает, может быть, сообщить нам, если она живет не одна. Конечно, с таким поручением можно обратиться и к кому-нибудь из родственников, но у нас столько работы, вы сами видите…

Я все видел и не имел ни малейшего желания помогать этой очаровательной леди в ее грязных делах.

— Конечно, Саймон захочет сам встретиться с вами и объяснить вам, что именно нужно сказать Глории. Возможно, он попросит вас что-то ей отвезти или, наоборот, забрать у нее. В конце концов, официально она все еще его жена.

— Мы должны будем взять с вас нашу полную дневную ставку плюс любые непредвиденные расходы. С подобными поручениями мы всегда посылаем двоих сотрудников.

Поистине, перепады настроения Делиз были непредсказуемы. Я был зажат между Кэт Хэдлам и Делиз Делани, и перспектива появления еще одной дамы, которая будет осложнять мою жизнь, казалась мне все менее привлекательной. Я почти надеялся, что Хэдлам воспримет поставленные Делиз условия как отказ «Пимпернел инвестигейшнз» помочь ей — но ничуть не бывало.

— О, это вовсе не проблема. Саймон получает гонорары как внештатный творческий работник, так что многие его расходы не подлежат налогообложению, и, кроме того, я уверена, что ваши ставки вполне приемлемы.

Еще через секунду Кэт уже вручила Делиз адрес Глории и сказала мне, что позвонит завтра утром, чтобы договориться о встрече с Риштоном. Мне показалось, что Делиз знает об этой парочке гораздо больше, чем показывает, — возможно, о них писали что-то в газетах, в разделе светских сплетен. Делиз часами изучает эту белиберду, особенно то, что касается «Альгамбры» или «Гранады», и собирает все ежегодники, выпускаемые телекомпаниями.

В конце концов, все так же улыбаясь и кивая, Хэдлам выпроводила нас из своего кабинета. Еще раз извинившись за недоразумение с приглашением, она передала нас в руки «сотрудника гестапо», терпеливо дожидавшегося у двери.

Выдворение нас из здания «Альгамбры» заняло гораздо меньше времени, чем вход в него.

— Ты подвезешь меня домой? — спросил я Делиз, когда мы пересекали улицу. С того момента, как мы вышли из кабинета Хэдлам, она не проронила ни слова. Я видел, что она мной недовольна.

— Ты этого не заслуживаешь. После того, как ты разговаривал с нашей клиенткой, тебя следовало бы заставить ловить такси. Это было отвратительно.

— Прости, пожалуйста! Я забыл, что это из-за меня ты не получила роль в «Следеридж-Пит»! Тебя, кажется, нисколько не огорчило, что мы получили триста семьдесят фунтов и остались без гонорара, вместо обещанных пятисот сверх гонорара, — проговорил я в сильном раздражении. — Деньги, которые полагались мне на Рождество!

— До чего же ты бываешь глуп, Дейв! Этот шанс открывает перед нами новые горизонты! За такие вещи надо платить.

— Ну да, а карьера на телевидении тебя совершенно не интересует, правда? — саркастически спросил я. — Ты сама чуть не лишила себя всех возможностей своим выступлением про «пострадавшую сторону».

— Да, меня расстроило, что нам не предложили работу на студии. А если тебя так волнуют деньги, то зачем ты отдал ей триста фунтов? Она бы никогда не узнала правды, если бы ты ей сказал, что бродяги забрали все. Я оставляю себе триста фунтов Хэдлам и то, что я нашла утром у тебя в ботинке, в счет моего задержанного жалованья и рождественской премии. А ты возьми себе чек.

Проговорив это очень быстро, она пристально посмотрела на меня. В такой ситуации молчание — золото. Стоял такой холод, что отправляться домой пешком я бы не решился, а наличных денег на такси у меня не было. Я изобразил безразличие и замолчал. Делиз продолжала пилить меня за бестактность с Хэдлам, пока мы шли к машине. Все, что производила «Альгамбра», являло собой удивительное смешение расточительства и скаредности, и расположившаяся через дорогу от многомиллионного здания автостоянка — большой незаасфальтированный пустырь — не составляла исключения. Малолитражка покрылась слоем инея, и нам пришлось отложить дальнейшие переговоры, пока Делиз заводила замерзший двигатель. Мощности печки не хватало, чтобы отогреть замерзшие изнутри стекла, так что пришлось их отскоблить и опустить, чтобы от нашего дыхания они не обледенели снова.

— Хочешь, заедем куда-нибудь в клуб? — спросил я без особого энтузиазма. Мы ехали по Честер-роуд в сторону Чорлтона. Движение в сторону центра по-прежнему оставалось очень плотным. События дня оставили у меня весьма неприятный осадок, но я был готов вернуться в центр и окунуться в ночную жизнь, лишь бы поднять настроение Делиз. Деньгами все равно распоряжалась она. Было еще довольно рано, начало одиннадцатого.

— Может быть, тебе лучше съездить к бродягам и глотнуть еще немного потина? Это больше в твоем стиле, — угрюмо отозвалась Делиз.

— Мы могли бы заехать на часок в «Тисовое дерево». Твоей матушки ведь нет поблизости. Кажется, она сегодня отправилась бороться за права животных?

Мать Делиз, попрозвищу Кашалот, довольно часто посещает пабы на Уиллоуз-роуд в Чорлтон-Виллидж, и мне приходится выбирать более отдаленные места: Молли Делани испытывает ко мне иррациональное отвращение, и даже случайные встречи с ней заканчиваются неприятными столкновениями. Из-за ее привычки завершать дискуссии рукоприкладством в большинство пабов Чорлтона ее не пускают. В «Тисовом дереве», одном из самых уютных местечек, ее пока терпели.

Однако я знал, что сегодня Молли собирается бороться за права не в баре, а в приюте для бездомного зверья, кормя больных котов и черепах.

Мы добрались на нашей колымаге, принадлежащей, собственно говоря, все той же Молли, до конца Уиллоуз-роуд, припарковались на одной из боковых улочек и вошли в теплый зал паба, оформленного как гостиная викторианского сквайра, с бутафорскими книжными полками и стенными шкафами вдоль стен. Даже в этот зимний вечер в середине недели паб был полон: местная команда эрудитов шумно праздновала свою победу в рождественском брейн-ринге. Делиз выдала мне немного денег, и я заказал фруктовый сок и двойной баккарди для себя и колу для нее. Мы отыскали два свободных табурета в дальнем конце зала.

Нос у Делиз посинел от холода, мой, вероятно, выглядел не лучше. Несколько минут мы посидели молча, потом наконец перестали дрожать и Делиз сняла свою мягкую кожаную куртку. Ее наряд, точнее его практическое отсутствие, обратил на нее взоры всех мужчин в пабе.

На Делиз был короткий топик с пышными шифоновыми рукавами, полностью открывавший живот, белые в черный горошек леггинсы и туфли на платформе в стиле 70-х годов. Волосы были убраны назад, а на обнаженной талии красовалась цепочка с большой золотой круглой застежкой. Пустить этот арсенал в ход на «Альгамбре» ей не удалось, зато в «Тисе» она произвела настоящий фурор.

— Ты отлично выглядишь, — сказал я.

— Лестью ты добьешься от меня чего угодно, Дейв Кьюнан, — ответила она, сверкнув безупречными зубами.

— Ты обратила внимание, как открывает рот Хэдлам? — спросил я, не щадя нашей очаровательной клиентки. — От уха до уха. Я думал, у нее развалится голова.

Тепло и восхищенные взгляды публики размягчающе действовали на Делиз.

— Я думаю, вся эта суета по поводу Глории Риштон сводится к тому, что они все-таки попросят тебя застать ее с кем-нибудь в постели. Но если они готовы заплатить нам за поездку в Макклсфилд, зачем отказываться?

Немного позже мы поехали ко мне и завершили наше примирение в более подходящей обстановке. Прежде чем заснуть, Делиз пообещала мне, что вернет часть денег, если я не буду тратить их на выпивку.

Глава 3

Торнли-корт, Чорлтон. Четверг, 23 декабря.

Проснулся я рано, с тяжелой головой — то ли от отравления потином, то ли от поездки в машине с открытыми окнами в середине зимы. Единственным способом вернуться в нормальное состояние была физическая нагрузка. Выбравшись из-под одеяла, я натянул спортивный костюм и тихонько выскользнул из квартиры.

Пробежав по улицам около пяти миль, я снова почувствовал себя в форме, повернул к дому и через двадцать минут уже стоял под душем.

Делиз встала и приготовила нам завтрак из мюсли, обезжиренного молока и стакана грейпфрутового сока. Когда я потянулся к холодильнику за беконом, она преградила мне дорогу. Эти маленькие кухонные столкновения напоминали мне, что наши отношения по-настоящему серьезны.

— Ты все же не моя жена, Делиз, — напомнил я ей, проглотив порцию швейцарского корма для скота. — Ты не должна волноваться о моем рационе.

— О, эту должность я занять не стремлюсь, Дейв. Наверное, я пошла в мать, и меня вполне устраивает уход за больными животными, — не преминула она поставить меня на место. — Пожалуй, сегодня я на работу не выйду: я сделала еще не все покупки к Рождеству. Вы с Джеем справитесь?

— Я думал, сотрудники, которые хотят взять день за свой счет, должны спрашивать разрешения у начальника.

— Перестань, Дейв. Все равно в конторе сегодня нечего делать. До Нового года работы не будет.

— Ладно, — согласился я. — Но ты отвезешь меня в город? Моя машина у Джея.

— Нет, я еду с матерью в Стокпорт. Ты прекрасно доберешься на автобусе.

Прежде чем отпустить своевольную работницу, я изъял у нее 200 фунтов на автобусный билет.

Новая манчестерская сеть скоростных поездов еще не достигла Чорлтона. Две девицы, сидевшие напротив меня в автобусе, громко обсуждали сексуальные достоинства своих партнеров, шокируя добропорядочную публику, словно двое пьяных десантников. К счастью, мое внимание отвлекли горы бетонных обломков в Хьюме. Полукруглые и ступенчатые дома, построенные невзирая на бурные протесты местных жителей, оказались все-таки никуда не годными и были снесены. Это мрачное зрелище посеяло в моей душе какое-то недоброе предчувствие.

Жизнь моя складывалась не самым лучшим образом. Я трясся в автобусе, чтобы попасть в офис только ради возможного звонка Кэт Хэдлам, которая посулила мне «халтуру на полпенни», как сказал бы мой отец, в то время как моя подруга отправилась тратить мои последние средства.

В таком невеселом настроении я добрался до «Атвуд Билдинг», здания, стоящего в лабиринте улиц между каналом Рокдейл и Институтом технологии. Экономический спад заставил многие фирмы переместиться в такие развалюхи, как «Атвуд». Я занимал крошечное помещение, разгороженное на несколько клетушек, на последнем этаже здания в форме сегмента круглого пирога. Построенное во времена процветания хлопкового бизнеса, оно имеет стеклянную стену высотой в шесть этажей: за ней расположены залы, в которых покупатели текстиля некогда рассматривали образцы тканей при дневном свете. Теперь этажи заняты владельцами разнообразных мелких фирм, перебравшихся сюда из-за относительной дешевизны аренды. Старые времена, когда можно было спуститься на пару этажей вниз, чтобы воспользоваться чьим-то ксероксом, ушли навсегда.

Поднявшись на площадку верхнего этажа и повернув по коридору в сторону своей убогой конторы, я увидел, что дорогу мне преградила массивная фигура Мэри Вуд, женщины из городка тревеллеров, которая так милосердно пришла вчера мне на помощь. От нее исходил легкий запах костра.

Сердце мое сжалось. Я надеялся, что под вчерашним днем, отмеченным алкогольными подвигами, я подвел жирную черту.

— Что вам нужно? — бесцеремонно спросил я.

Я думал, что она хочет потребовать вознаграждение за спасательные работы, хотя, возможно, уже наградила себя рождественским подарком в виде двадцати фунтов из моего бумажника. Этой публике нельзя было отказать в изобретательности: сначала они угощают вас отравой и грабят, потом «спасают» и требуют награды.

— Ох, душа моя! Зачем вы так? Стоите на задних лапах, стало быть, несколько капель яда вам не повредили!

— Вы пришли спеть мне «Вернися в Эрин, Мавурнин»? Это лишнее, Мэри. Говорите, что вам надо, и отправляйтесь по своим делам, если они у вас есть. У меня их по горло.

— И это вся благодарность, какую я заслужила? Не много дел вы бы наделали вчера, если бы не я, — парировала она. — Если бы я оставила вас валяться на улице, Деклан раздел бы вас догола, а уж бумажник… Он выцарапал бы денежки и из вашего ботинка. Ботинки — это первое, что они обследуют.

Не чувствуя себя ни пристыженным, ни благодарным, я порылся в кармане, достал ключ, открыл свою дверь и впустил ее, не вдаваясь в дальнейшие препирательства. Она не выказала никакого желания снять свою фуфайку, а я не торопился ей это предложить. Чем скорее она изложит свое дело, тем быстрее мы расстанемся, думал я.

Рассмотрев Мэри в своей светлой комнате, я обнаружил, что она намного моложе, чем показалась мне вчера в туманном Солфорде. Кожа ее была обветренной и морщинистой, но черты лица — далеко не старушечьими. При определенном освещении она могла бы показаться даже симпатичной, но все это меня не трогало. Воспоминание о вчерашнем приключении полностью подавляло мое недремлющее либидо.

— Пожалуйста, расскажите о вашем деле побыстрее, — поторопил я ее. — Я жду очень важного звонка.

— Я прочла ваш адрес на визитной карточке, которую вы мне оставили, и вчера долго думала об одной проблеме, которая давно меня беспокоит. На карточке сказано, что вы оказываете услуги частного сыска. — Она показала мою визитку.

Я кивнул и подумал: интересно, в каком расследовании она может нуждаться?

— Посмотрите на меня внимательно, — почти приказала она. — Я никого вам не напоминаю?

Я посмотрел.

У нее были выступающие скулы, округлое, полное лицо. Она ничем не выделялась бы из очереди, ожидающей автобуса в Дидсбери, не особенно походила она и на ирландку. Хорошей формы подбородок, хотя и чуть «срезанный», светло-голубые глаза. Обветренная, но здоровая кожа гармонировала оттенком с темно-золотистыми волосами. Прямой широкий нос, крупные ноздри, довольно большой рот с полными губами и ужасно запущенными зубами. Тяжелые веки, чуть опущенные вниз углы глаз. Многолетнее таскание ведер с водой избавило ее от необходимости носить подкладные плечи. Фигура ее была далеко не худощавой. В целом рассматривание этой особы не вызывало никаких неприятных эмоций — но сообразить, о каком сходстве идет речь, мне не удалось. Если бы я ничего о ней не знал, я мог бы предположить, что в ней есть еврейская кровь или что густыми золотистыми волосами и квадратной формой лица она обязана немецким предкам.

— Ну ладно, мне наплевать, если вы не видите. Мой прадедушка — король Георг Пятый^[24], — горделиво произнесла она.

Я захохотал так, что чуть не упал со стула. Я знал, что многие тревеллеры ведут свою родословную от ирландских королей, но объявить себя родственницей совсем недавнего британского монарха — это что-то новенькое. Интересно, что за штуку она задумала? Начнет продавать мне акции Манчестерского канала или какую-нибудь семейную реликвию?

Мэри сидела, не улыбаясь и никак не реагируя на мое веселье. Она смотрела на меня, плотно сжав губы, — и я в самом деле заметил сходство! Передо мной сидела почти что копия королевы Виктории! Та же пышная грудь, так же сложенные на коленях руки!

Я попытался найти верный тон:

— Перестаньте, Мэри. Скажите, что вы пошутили.

Однако она была совершенно серьезна.

— Какие тут могут быть шутки! Мой дед — этот идиот Эдуард Восьмой!^[25] Он обрюхатил мою бабку, когда она служила в Виндзорском замке в начале тридцатых годов.

Я помахал рукой, прося ее замолчать.

— Мэри, вы представляете себе, сколько людей в этой стране претендуют на родство с королевской фамилией? В психиатрических лечебницах целые палаты заполнены потомками Виндзоров, и примерно столько же гуляет на свободе.

Я понял, что выбрал неверную тактику. Она пришла сюда не за деньгами. Бедняжке нужен был человек, который помог бы ей превратить ее навязчивую идею в подобие реальности. И повезло, как всегда, мне. Надо было со всем соглашаться и потихоньку, незаметно, выставить ее за дверь. Может быть, ее недавно выпустили из какой-нибудь клиники «на поруки общины», и мое упоминание о психбольнице было совершенно не к месту.

— Но за чем же вы все-таки хотели ко мне обратиться?

Я встал из-за стола и подошел к окну, желая убедиться, что это не сон. Нет, длинные склады из красного кирпича и офисы Чайна-тауна и Пикадилли стояли на своем месте.

— То, что я вам сказала, я знаю всю жизнь. Мне об этом поведал отец, когда я была еще совсем девчонкой, и мы не могли об этом распространяться. О таких вещах не кричат, скитаясь в фургонах по Западной Ирландии, но у него были документы, подтверждающие его происхождение: свидетельство о браке его матери с принцем Эдуардом. Он мне часто его показывал — говорил, оно удостоверяет, что он не выблядок. Но мне тогда казалось, что это не имеет никакого значения. Он умер, когда мне было четырнадцать лет, а вскорости я вышла замуж. — «Эдуард» она произносила как «Этворт».

Я ободряюще улыбнулся. «Держись спокойно, — сказал я себе, — дай ей выговориться до конца». К тому же эта тетенька неслабого телосложения прочно уселась между мной и единственным выходом. Мимо нее не проскользнула бы и кошка.

— И что же случилось потом, Мэри? — спросил я еще более сочувственно.

— Я сказала, что рано вышла замуж. Такой уж у странствующего народа обычай. У меня остались бумаги отца, но все другие его вещи сожгли, когда он умер.

Все-таки уловив на моем лице тень недоверия, она взорвалась:

— Я вижу, вы не верите ни одному моему слову, как мой скотина муженек! Но, во-первых, я могу вам хорошо заплатить, а во-вторых, у меня есть кое-что, что вам нужно. Я нашла машину вашей дамочки, которую вы искали. Она стоит внизу, и я отдам вам ключи, как только вы согласитесь мне помочь.

Теперь серьезным стал я.

— Вы выручили машину? Но ваш кузен сказал вчера, что она уже на пути к покупателю. Что же случилось? Вы сами говорили, что Деклан и его дружки угоняют машины на заказ.

— Так и есть, но парня в Болтоне, который скупал у них машины, вчера арестовали. Деклан и Шон приехали туда как раз тогда, когда вы упали лицом вниз, и быстренько смылись.

Я заметил, что речь ее стала менее грубой, но не знал, чем это вызвано.

— Итак, вы готовы мне помочь? — спросила она.

— Мне надо подумать. Я должен понимать, с кем имею дело. Вы должны будете рассказать мне все, что знаете, — ответил я.

— Я не одобряю то, чем занимаются мои родственники, если вы это имеете в виду. Мой отец честно зарабатывал на жизнь — собирал металлолом и чинил крыши. Может быть, ему случалось иногда украсть лист свинца с церковной крыши, но только когда он был уверен, что это не принесет вреда. Мой отец был очень набожный человек, — гордо закончила она.

— Не сомневаюсь, что ваш батюшка был само благородство, но расскажите мне о машине, — нетерпеливо перебил ее я. Заявления о честности часто предшествуют признанию в каком-нибудь грязном преступлении, и хотя я был счастлив возможности вернуть Кэт Хэдлам ее автомобиль, я должен был быть уверен, что он не засветился при ограблении банка или в каком-нибудь другом милом приключении.

— Машина чистая, никаких неприятностей у вас не будет. Мальчишки собирались отогнать ее в Браутон и сжечь, но я дала им две сотни, и они мне ее уступили. Решили, что сыграли со мной отличную шутку.

— Я готов помочь вам, но вы не сказали, о чем именно хотите меня попросить. — Я вернулся за свой стол, перестав обдумывать способы прорыва к двери. Перспектива вернуть Хэдлам машину, с которой она уже распрощалась, весьма радовала меня. Кроме того, такой поворот событий, несомненно, поможет восстановить мои отношения с Делиз после вчерашнего фиаско на телестудии.

— В молодости я почти не умела читать, но мой муж Дермот умел. Он читал газеты, учебники — все, что попадалось. Когда он прочел бумаги отца, то смеялся и говорил, что они липовые. Потом, пятнадцать лет назад, когда мы перебрались в Англию, чтобы работать на укладке асфальта, у него открылась болезнь легких. Из-за дыма, понимаете… Работник он стал никудышный… Он показал бумаги одному из своих товарищей по работе, прорабу Джеймсу Кларку. Кларк сказал, что сможет их продать, что газеты заплатят за любой материал, компрометирующий королевскую семью. Кларк забрал документы и наверняка хорошо толкнул, потому что перед смертью у Дермота появились деньги, а откуда, он не говорил. Вот я и хотела попросить вас найти этого Кларка, заставить его сказать, что он сделал с бумагами, и вернуть их.

— Это не очень сложное дело. Вы представляете себе, сколько я беру за расследование? То, что вы вернули машину — прекрасно, но я не могу засчитать это как оплату: за эту работу мне уже заплатили. Вы знаете, где сейчас Кларк? — Я по-прежнему продолжал подыгрывать ей.

— Я слышала, что он работает на М-5 возле Бирмингема. Он все время переезжает. Когда Дермот с ним познакомился, он работал прорабом в «Страхан-Далгетти», дорожно-строительной фирме. Вряд ли он оттуда ушел. Иногда о нем вспоминают, когда кому-нибудь надо найти работу. А об оплате вы не волнуйтесь. Я выиграла лотерею, тотализатор «Попади в десятку».

На лице у меня, вероятно, изобразилось изумление.

— Надо зарегистрироваться и выбрать десять лошадей из группы «Нэшнл Хант». На каждых скачках, если они выигрывают или занимают какое-то место, вы набираете сколько-то очков. Игрок, набравший больше всех очков за сезон, получает джекпот: сто пятьдесят тысяч фунтов. Вот этот вонючий джекпот я и взяла, — объявила она таким же будничным тоном, каким сообщила о своем королевском происхождении.

Я снова встал; быть может, бегство все-таки оставалось единственным разумным выходом.

— Мэри, — сказал я так спокойно, как только мог, — вы не перестаете меня удивлять. Сначала вы объявляете, что в ваших жилах течет королевская кровь, а потом — что вы еще и богачка. В моей бедной голове это, к сожалению, не укладывается. Надеюсь, вы не собираетесь закончить тем, что у вас есть сын от ирландского архиепископа?

Она вспыхнула.

— Это же надо такое сморозить! — И снова улыбнулась: — Чего нет, того нет, а вот деньги у меня правда есть, и я могу вам заплатить.

Она открыла пластиковый пакет из супермаркета «Хэппиуэйс», который все это время прижимала к груди, достала толстую пачку купюр по 50 фунтов и положила ее на стол.

Глаза у меня полезли на лоб. Может быть, в ней и вправду было что-то от королей?

— Вы случайно не взяли штурмом банк вашего братца Мики? — тихо спросил я.

— О, господи! Это мои собственные деньги, и я могу показать вам квитанции! — Она запустила руку за лиф и извлекла мятую бумажку. Бланк действительно подтверждал выигрыш тотализатора в размере 150 000 фунтов. Над именем Мэри Вуд, отпечатанным внизу, красовался жирный крест.

— Простите, Мэри, что я вам не сразу поверил, но почему, располагая такой суммой, вы продолжаете жить в фургоне и ходите одетая как манекен магазина «Оксфам»? — спросил я.

На ее лице появилась хитрая улыбка.

— Вы первый, кому я рассказываю о своей удаче. У вас честное лицо. Когда вчера вы лежали на кровати бедняги Дермота, я смотрела на вас и поняла, что вам можно доверять. Если я проговорюсь кому-нибудь из наших, у меня тут же все отберут. Это ведь чистые деньги, не то что у Мики. Так что я решила, что сначала разузнаю все о своей семье, а потом, со временем, куплю себе дом. Вы ведь поможете мне, правда? Я заплачу вам не хуже, чем любой ваш клиент.

Я открыл ящик стола, вынул сдвоенный бланк договора и пододвинул к ней.

Агентство «Пимпернел инвестигейшнз» было создано для предоставления услуг всем желающим, а эта женщина давала мне шанс получить 1735,28 фунтов — сумму, необходимую мне, чтобы избежать выдворения из квартиры. Если она готова заплатить, зачем ей мешать?

— Я не могу прочесть эти закорючки. Не взяла очки, — проговорила она. — Скажите мне, что тут написано.

— Обычный договор. В нем юридически фиксируется наше соглашение: я обязуюсь работать на вас, вы обязуетесь платить мне четыреста фунтов в день. Я попытаюсь отыскать этого Кларка и получить у него ваши документы — но не более того. Доказывать, что вы законная наследница британского престола, я не буду.

— Это же просто блеск, мистер Кьюнан! Заплатить вам вперед? — Мэри пришла в неописуемый восторг. — Я могу заплатить вам сколько скажете, лишь бы мне хватило на дом. Мы всегда мечтали о доме с Дермотом, упокой Господи его душу. Но он умел только трамбовать асфальт — это и свело его в могилу.

Я чувствовал себя немного виноватым, но утешался тем, что если за неделю честной работы разыщу этого Кларка и бумаги, что бы они собой ни представляли, то, возможно, мне удастся уговорить ее проститься с бессмысленными иллюзиями. Никаких документов, подтверждающих законный брак ее бабушки с бывшим принцем Уэльским, существовать не могло, так что, принимая от нее деньги, я брался подтвердить отрицательный результат и излечить ее от навязчивой идеи. Если я найду Кларка за два дня, то просто верну ей лишние деньги.

— Да, пожалуй, это хорошая идея, потому что встречаться с Мики я больше не собираюсь. Почему бы вам все-таки не отделиться от них?

— Тому, кто бродяжил всю жизнь, трудно бросить. Все мои знакомые живут в домах на колесах… Но я об этом думаю, — медленно проговорила она и добавила более деловитым тоном: — Сколько вы хотите?

— Если вы заплатите мне за неделю работы, я смогу начать сразу. Накладные расходы также за ваш счет, — лихо ответил я, подумав, что внушительная цифра все же ее остановит. — Это составит две тысячи фунтов плюс НДС.

Мэри строго посмотрела на меня.

— Вы недешевы, мистер Кьюнан. Но, наверное, как и все хорошее. Мне понравилось, как вы не поддались вчера моему кузену. — Она отсчитала из пачки сорок купюр, а рядом аккуратно положила ключ от машины Кэт Хэдлам. — Стоит ли беспокоиться об НДС? — Может, Она и была готова расстаться с бродяжнической жизнью, но многолетние привычки живучи.

Мэри отнюдь не была простушкой.

— Если вы не хотите приезжать ко мне, то как вы со мной свяжетесь? — продолжила она обсуждение практической стороны.

— Куда вы собираетесь передвигаться?

— Я узнаю это, когда мы приедем. Они мне ничего не говорят. Может быть, куда-нибудь в Эйджкрофт.

— У вас нет телефона? — улыбнулся я.

Она покачала головой.

— Вы можете позволить себе мобильный.

— А как я объясню это Мики? Да и вообще, с этой техникой только голову сломаешь, — презрительно добавила она.

— Тогда я напечатаю в отделе частных объявлений в «Баннер»: «М. В. просят связаться с Д. К».

Она сконфуженно потупилась.

— Тут тоже небольшая загвоздка. На самом деле я толком так и не выучилась читать. С вашей карточкой я возилась часа два.

— Ну, нам надо будет как-то встретиться, — сказал я, подвигая к ней договор, — только не здесь. Я не хочу сообщать Делиз, что взял от вас это поручение. Она считает, что я занят другим расследованием. Подпишите вот здесь и возьмите свой экземпляр.

Она тщательно вывела внизу страницы печатными буквами: «М. Вуд», я оторвал верхний лист и отдал ей копию. Она тепло улыбнулась, а мне стало совестно. Быть может, я грабил не вполне здоровую женщину?

Но даже если это была какая-то ловушка, я правильно подошел к делу. Словно читая мои мысли, Мэри сказала:

— Не думайте, что я дурочка, мистер Кьюнан. Каждый имеет право знать правду о себе. Даже когда я ничего не могла предпринять, я просыпалась по ночам и думала о том, что мне рассказывал отец. А когда на меня свалились эти деньги, я решила, что могу сделать себе подарок и попытаться восстановить то, что можно.

— Как была фамилия вашего отца?

Она снова покраснела.

— Я же уже сказала: Виндзор. Это была его фамилия, и он имел на нее все права! Его звали Этворт Виндзор, как и его отца, — взорвалась она. — Конечно, он называл себя по-другому. Когда он был маленьким, это семейство было не слишком популярно на западе Ирландии, так что он называл себя Касл — а может, его так прозвали другие. Меня до замужества называли Мэри Касселз, это больше на ирландский манер. Теперь, когда у меня появились деньги, я решила, что узнать правду-это мой долг перед отцом и перед самой собой, но никак не могла придумать, как за это взяться. И тут подвернулись вы. Я совершенно не собираюсь предъявлять никаких прав, мне надо только узнать.

— Хорошо. Я сделаю, что смогу. Скоро Рождество, потом Новый год. Чтобы все выяснить, мне понадобится не меньше недели. Давайте договоримся встретиться в первую субботу января. Позвоните мне по этому номеру, — я дал ей телефон офиса, — и я сообщу вам, как идут дела.

Она недовольно пробурчала что-то себе под нос.

— Послушайте, — попытался я урезонить ее, — вы ждали столько лет. Неужели вы не готовы подождать еще неделю? И не обнадеживайте себя заранее. Вы ведь сами сказали, что Кларк продал бумаги, так что даже если я найду его, это может оказаться единственным результатом. Может быть, он не продал, а потерял их… Ведь ваш муж скончался семь лет назад, верно? Если Кларк путешествует по дорогам как укладчик асфальта, он запросто мог их потерять.

— Этот проходимец Кларк ни за что на свете не выкинет то, что может стоить денег! — убежденно воскликнула Мэри и встала, еще крепче прижав к груди пакет с деньгами. Я отодвинул ее стул и проводил ее к выходу.

Вернувшись в кабинет, я рассмотрел оставленные на столе банкноты. Они выглядели вполне настоящими.

Любопытства ради я взял с полки у себя над головой том «Британской энциклопедии» и открыл статью о самозванцах и претендентах на британский трон. О принадлежности к королевской фамилии заявляли Ламберт Симнел и Перкин Уорбек. Еще одного претендента поддерживал Красавец Принц Чарли^[26]. Всем троим помогали ирландцы. Ламберт был даже коронован в Дублинском соборе. Единственным серьезным претендентом в этом веке была Анна Андерсон, называвшая себя Анастасией, младшей дочерью последнего русского царя. До сегодняшнего дня никому не удалось опровергнуть ее версию. Рассматривая фотографию несчастного Николая II с женой и детьми, я поразился, до чего старшая дочь похожа на Мэри. Тот же квадратный абрис лица, те же тяжелые веки… Впрочем, если Мэри говорила правду, они были родственницами.

Глава 4

Офис «Пимпернел инвестигейшнз». 10.30 утра, четверг, 23 декабря.

Как только я погрузился в размышления о том, на что могла надеяться Мэри Вуд, заявив о своей принадлежности к королевскому дому, входная дверь хлопнула и появился Джей Андерсон — как всегда, с опозданием. Пунктуальность не была его сильной стороной, но сегодня я был этому только рад.

— Проходи, Джей! — крикнул я. — Раздеваться не надо, мы едем на студию «Альгамбра».

Он заглянул ко мне, буркнул «Доброе утро, босс» и снова исчез. Он был явно не рад меня видеть.

— Войди сюда, Джей, и дай мне на тебя посмотреть, — потребовал я.

Он не торопился. Я услышал, что он с кем-то шепчется. Либо он кого-то привел, либо разговаривал сам с собой. Скрытность вовсе не в характере Джея, обычно он спешит выложить все новости как можно быстрее. Видно, с ним было что-то не так.

— Я сказал, поди сюда, Андерсон! Не заставляй меня вставать! — Я хотел рассмотреть последние новинки его гардероба и убедиться, что он не вернулся к наркотикам.

Он вошел, одетый в необъятного размера куртку цвета морской волны с подложенными плечами, черные кожаные штаны и красные ботинки. А за спиной у него, к немалому моему удивлению, показался мальчишка лет десяти, смуглокожий, тоже в красных ботинках, в ярко-голубой ворсистой куртке и красной кепке с опущенными на уши клапанами. Добавить бы еще белую бороду — и получился бы настоящий садовый гном.

Джей раскрыл рот, прежде чем я успел его о чем-нибудь спросить.

— Bay! Вы что тут, кучу наложили, начальник? Вот это запашок!

Вероятно, моя посетительница оставила после себя изрядную вонь, если только у меня самого не возникло каких-нибудь физиологических проблем. Теперь я и сам почувствовал, что в тесной комнатушке стоит густой запах нестираной одежды.

— Ну так открой окно! Здание, как тебе должно быть известно, старое, а на кондиционер тут пока никто не заработал!

Джей двинулся к окну, изображая руками вентилятор.

— Может быть, ты представишь мне своего друга? — поинтересовался я.

— Его зовут Либерти Уокер. Я привел его поиграть на компьютере, — произнес мой помощник извиняющимся тоном.

Либерти внимательно осмотрел меня маленькими цепкими глазками. Его нахальная физиономия выражала нечто вроде «А это что еще за старый хрен?». Для своих лет он был небольшого роста, но его глаза — голубые, что выглядело странно в сочетании с темной кожей, — смотрели очень умно.

— Я только хочу поиграть на вашем компьютере, у меня есть «Лемминги-2», — объявил он так, как будто каждый день играл на чужих машинах и находил это совершенно естественным. Сильный акцент выдавал уроженца Глазго, а голос звучал неестественно пронзительно.

Я посмотрел на Джея, которого вовсе не привык видеть в роли друга и наставника молодежи. У него были братья, но он никогда ими не занимался. Зачем он притащил сюда этого маленького нахала?

— Покажи ребенку компьютер и возвращайся сюда, — проворчал я. — Мне надо с тобой поговорить.

— При Либерти можно говорить что угодно, он глухой. Он умеет читать по губам, так что он не поймет, что вы говорите, если, например, вы стоите у окна.

— Он не может быть абсолютно глухим, — возразил я. — У него за ухом след от слухового аппарата. У нас частное сыскное агентство, а не детский приют, Джей.

— От аппарата фоновый шум, — пропищал Либерти. — Он ловит слишком много фонового шума. Мне без него лучше.

— Я рад это слышать, но мне надо побеседовать с Джеем. Почему бы тебе не пройти в соседнюю комнату и не сесть за компьютер? — медленно проговорил я, тщательно выговаривая слова.

Он скорчил недовольную мину и повернулся ко мне спиной. Прежде чем выйти, он подпрыгнул, ухватился за дверную притолоку с обратной стороны и, качнувшись, спрыгнул вперед. Все это он проделал с такой скоростью, что я не успел ничего сказать. Вероятно, это был самый изящный выход из моего кабинета, когда-либо осуществленный его посетителями.

— Послушай, Джей, я не собираюсь тебя отчитывать, — начал я как можно мягче. Я не хотел, чтобы он испустил истошный крик и вылетел из офиса, проклиная расистов, — но похоже, что в этом заведении я последний человек, которого сотрудники ставят в известность о своих планах.

Его лицо осталось безучастным. Я никогда не могу сказать с точностью, что происходит у Джея в голове. Его темперамент придает нашим отношениям начальника и подчиненного необычный оттенок непредсказуемости. В одном учебнике по менеджменту я вычитал термин «мера управляемости». При том, что на моих работников, Джея и Делиз, я мог рассчитывать только в пятидесяти случаях из ста, моя «мера управляемости» выглядела довольно жалко.

— В любом случае я надеюсь, что ты не строишь никаких планов на сегодняшний вечер, потому что у нас есть дело в Макклсфилде. Мы должны съездить туда и передать кое-что одной молодой женщине. А кроме того, мне удалось вернуть машину, которую я разыскивал вчера. Ее надо передать хозяйке. Кстати, почему бы вам с Либерти не сходить вниз и не проверить, все ли в порядке? Ты помнишь, о чем идет речь? Новая «мазда-11Х7». — Я протянул ему ключи, он радостно схватил их. После одежды и обуви машины — главная страсть Джея. Секс привлекает его гораздо меньше, чем яркие тряпки и сверкающие лимузины.

Когда он и его гномоподобный шотландский друг удалились, я решил сам позвонить Кэт Хэдлам и сообщить ей приятную новость. Возвращение машины, может быть, подстегнет ее память: часы показывали уже 10.30, а она все еще не проинформировала меня о деталях поручения к Глории Риштон. Но прежде чем набирать ее номер, я решил разузнать что-нибудь о Саймоне Риштоне.

Делиз хранит в своей комнатке все ежегодники «Альгамбры-ТВ». Полистав их минут двадцать, я доподлинно установил, что Саймон Риштон — гений саморекламы. О Кэт Хэдлам почти не упоминалось, зато Риштон был подробно представлен в каждом издании.

Жизнь и деятельность телевизионных звезд для меня — терра инкогнита. Я имел самое смутное представление о Риштоне, всего несколько раз видел его на телеэкране и ничего о нем не знал. Для меня это был человек, известный своей знаменитостью.

Просмотрев несколько статей, я выяснил, что он начал свою карьеру на «Альгамбре» с первых дней существования телеканала как ведущий самых разных передач. Если верить ежегодникам «Альгамбры», Риштон сразу же прослыл генератором гениальных творческих идей и быстро совершил восхождение от телеведущего до распорядителя финансами компании, интенсивно сменяя спутниц жизни и ассистенток, чей возраст не превышал двадцати пяти лет, а бюст неизменно производил внушительное впечатление.

Многочисленные фотографии Риштона лишь демонстрировали дурной вкус публики — менее выразительной физиономии я не мог себе представить.

Для того чтобы откопать что-нибудь существенное об этом деятеле, мне нужна была помощь Теда Блейка, который помнил все когда-либо виденные им передачи. Но телефон Блейка не отвечал.

Я сел и попытался еще раз вспомнить, не доводилось ли мне слышать что-нибудь о Саймоне Риштоне, — и вдруг меня осенило. Этого телеведущего терпеть не могла моя мать. Вот почему его лицо было мне знакомо. Как только он появлялся на экране, она издавала громкий стон и требовала переключить на другую программу. Всю мою юность Эйлин Къюнан, строгая моралистка, изгоняла этого человека из моего поля зрения.

Чем же он навлек на себя ее гнев?

В голове у меня зашевелились смутные воспоминания. Не он ли прославился шумным бракоразводным процессом со своей первой женой, хорошенькой ведущей? Или он был один из тех, кто первым стал употреблять на британском телевидении непристойные слова? Вполне достаточно, чтобы впасть в немилость к Эйлин.

Через некоторое время я вспомнил кое-что еще. На недавней распродаже акций телекомпании он скупил большую их часть. Представляя себя столпом североанглийской культуры, компания хвасталась тем, что ее капитал находится в руках местных владельцев.

У меня был старенький справочник «Кто есть кто», купленный на распродаже. Я открыл его — и нашел имя Риштона.

«Родился в Харрогейте в 1932 году… Окончил Тринити-колледж, Кэмбридж… Дважды женат… Создатель большого числа телепередач. Директор программ на «Альгамбра-ТВ» и т. д. и т. п. Любимый отдых — горизонтальный».

Я нашел о Риштоне все, что мог найти, не выходя из конторы, и набрал номер Кэт Хэдлам. Ее на месте не оказалось, но мне удалось уговорить ее секретаршу соединить меня с Саймоном Риштоном. Великий человек был столь же недоступен, но одна из ассистенток согласилась передать ему новость и, вернувшись к телефону, сказала, что он в восторге от этого сообщения и просит пригнать машину к студии как можно скорее.

Когда я положил трубку, вернулись Джей и Либерти.

— Вот это транспорт, босс, вот это вещь! — захлебывался Джей, такой счастливый, каким я давненько его не видел. — Диски из легированной стали, покрытие металлик, затемненные стекла…

— Да, штука что надо! — подхватил темнокожий шотландец. — На номерном знаке есть надпись!

Я с удивлением взглянул на Джея.

— Какие зоркие глаза у твоего друга, — заметил я. — Надо будет сделать из него детектива.

— Он просто ближе к земле, чем я, — объяснил Джей.

— «Кэт от Саймона с любо-овью»! — пропел Либерти. — Маленькими буквами, под номером.

— Он неплохо научился читать, но ты уверен, что он не прогуливает школу? — спросил я Джея. Я не хотел узаконивать присутствие Либерти, обращая на него слишком много внимания.

— Перестаньте, босс! Какая школа в Рождество? — Джей поспешил сменить тему: — А нельзя мне прокатиться по М-56? Такие колесики». Когда ее надо вернуть?

— Немедленно, так что выкинь это из головы, — отрезал я.

— Но ведь никто не узнает, — вставил юный адвокат.

Я видел, что назревает бунт на корабле, и решил предпринять тактическое отступление. Ссориться по такому поводу не имело смысла. Риппгон и его дама не заметят, если мы накрутим на счетчик еще несколько миль, и должны быть благодарны за то, что им вообще вернут машину. Так что почему бы не побаловать нужного мне работника?

— Ну, шут с вами. Мы можем поехать кружным путем, а если Риштон забеспокоится, скажем — хотели убедиться, что машина в порядке. Но о том, чтобы рулить, и не думай. Как только копы увидят тебя на водительском месте такой тачки, остановят тут же.

Машина действительно была чудо. Двигатель работал так тихо, что о необходимости переключить передачу извещал специальный звоночек. Магнитофон, CD-плейер, круговые колонки… Мы выбрались по Парквэй на М-56, не торопясь миновали все полицейские посты, а за поворотом на аэропорт я вжал педаль в пол, и мы долетели до М-6 за рекордное время.

Когда передо мной возник полицейский «рейнджровер» и замигал фарами, требуя остановиться, я понял, что не напрасно велел Джею взять с собой все документы Хэдлам. Нас остановили, когда я подъезжал к развязке с М-6, чтобы развернуться обратно к Манчестеру. Полицейские подумали, что дорогая машина с белым водителем и двумя темнокожими юнцами вполне может быть угнанной. Я объяснил, что владелец машины — наш клиент — и ошибся. Машина оказалась зарегистрирована на Риштона (вероятно, одно из не облагаемых налогом приобретений).

Они стали связываться с ним по телефону и, только когда он подтвердил мою историю, неохотно отпустили, сделав внушение.

Когда они отъехали, Джей запел свою песню:

— Лучше дайте я доведу до студии. Дибблы больше привыкли видеть черномазых за рулем таких тачек!

Я пустил его за руль, и он довез нас до студии, ни разу не превысив разрешенной скорости, несмотря на непрестанное подстрекательство своего шотландского собрата.

Увидев Риштона у въезда на автостоянку вместе с Пултером — тем самым охранником, который так любезно разговаривал с нами вчера, — я приготовился к буре гнева или, по крайней мере, к щедрому употреблению хозяином машины его любимого слова. Я опасался даже худшего. Риштон мог заявить о том, что я взял машину без согласия владельца. Как минимум он захочет узнать, что я делал на дороге в Лондон в автомобиле его подруги, который обещал в кратчайшее время пригнать к студии.

— Машина в полном порядке, мистер Риштон, ни одной царапины, — произнес я, когда он подошел к нам со своим суровым стражем порядка. Риштон оказался маленьким и тщедушным и рядом с громилой в униформе выглядел как мальчик. Он кутался в теплое пальто с поднятым воротником, и выражение его лица было не особенно приветливым. Впрочем, напряженная гримаса могла быть вызвана холодом. Нос его был длиннее и острее, чем на телеэкране, волосы развевались по ветру. Двигался как человек гораздо более молодой, чем следовало из справочника.

К моему облегчению, он взял тон телезвезды, словно кто-то включил над нами софиты: осчастливил нас профессиональной улыбкой и принялся трясти мою руку.

— Это фантастика! Как вам удалось ее разыскать? Кэт будет на седьмом небе от счастья. Понимаю, понимаю, секрет фирмы! Я вижу, у вас свои связи с теневым миром, — произнес он, когда из «мазды» появились Джей и Либерти. — Мы договорились насчет сегодняшнего вечера? Кэт ввела вас в курс дела?… Это великолепно. Хотите перекусить? О, не волнуйтесь, мистер Пултер здесь только для того, чтобы идентифицировать вас…

Остановить его не было никакой возможности. Он извергал поток рубленых фраз, производя совершенно иное впечатление, чем в тех нескольких передачах с его участием, которые я видел. Там он изъяснялся длинными связными сентенциями и был похож на умудренного опытом государственного мужа. Разительный контраст между тем, к чему я приготовился, и тем, что увидел, сбил меня с толку.

Риштон все продолжал свой клокочущий монолог. Я подумал, что он, вероятно, знает, как ошарашивает людей, впервые встретившихся с ним в реальной жизни.

— Кэт будет просто в восторге… Подарок ко дню рождения, вы понимаете… Вы уже знакомы с Пултером?… Ода, конечно знакомы… Дал вам от ворот поворот… Простите… Кэт была так огорчена… Директивы сверху… Веселые деньки, да, Пултер?

Охранник в черной форме кивнул и удалился, не сказав ни слова, только внимательно оглядев нас троих. Его уход также не возымел на Риштона никакого действия.

Мне показалось, что без грубой физической силы заткнуть его не удастся. Удар в челюсть представлялся единственным выходом из положения. Жаль, что тут не было моей матушки с пультом от телевизора — она бы Риштона выключила.

— Терпеть его не могу… И Кэт тоже… Новый человек… Элемент режима Тревоза… Любой другой бы вас пропустил… Задавал потом всякие вопросы… Это ваш малыш? — показывая на Либерти, но не останавливаясь ни на секунду. — Мне надо с вами поговорить… Кэт отправилась тратить деньги… На самом деле она не все знает о Глории… Мне надо объяснить вам, почему я хочу вас к ней послать… Кэт бы очень удивилась…

Излияниям Риштона положил предел Либерти. Вероятно, его мать испытывала такие же чувства, как моя.

— Вы выступаете по телевизору, да? — прокричал он, сверля глазами Риштона. — Моя мама говорит, что вы противный.

Тут наконец последовала пауза. Риштон внимательно оглядел дерзкого шотландца.

— Он со мной случайно, — поспешил объяснить я. Каким бы верным ни было замечание Либерти, работа есть работа. — Я сегодня впервые увидел этого сорванца. Ты не хочешь отвести его обратно в офис, Джей? По пути можешь засунуть ему в рот пару гамбургеров в «Макдональдсе».

Риштон бросил на меня скептический взгляд.

К счастью, Джей повиновался, и они с Либерти зашагали прочь.

— Это ваш молодой помощник? — спросил Риштон, когда Джей увел мальчишку.

— Едва ли. Когда мне что-нибудь нужно — быстрее сделать это самому. Но некоторый прок от него есть, и я кое-чем ему обязан. Он вроде моего стажера, — ответил я.

— Поедем, я знаю место, где подают отличные бифштексы, — скомандовал Риштон, неожиданно мягко беря меня за руку и открывая дверь «мазды». — Вы не похожи на вегетарианца, Дейв. Не надо церемоний, называйте меня Саймон. Как я уже сказал, мне надо сообщить вам подробности насчет вечернего поручения. По-моему, Кэт не совсем понимает, почему мне необходимо послать кого-то к Глории.

Теперь он говорил чуть более вразумительно, но я не рассчитывал, что это продлится долго.

— Мне не вполне ясно, почему вы не можете просто позвонить ей сами, — сказал я.

— Абсолютно исключено! Совершенно невозможно! Дейв, старина, я все вам расскажу, когда мы приедем в ресторан. — Он сконцентрировался на дороге, резко прибавив скорость у Динсгейта и круто лавируя между машинами. Я наблюдал за ним краешком глаза.

Он подтверждал расхожее представление о том, что в жизни телеведущие менее внушительны, чем кажутся на экране. Возраст Риштона уже перевалил за критический, и чтобы замедлить процесс старения, были приняты все возможные меры. Роста он был не выше среднего и выглядел так, словно над каждым квадратным дюймом его тела потрудилась команда искусных реставраторов. Он прямо-таки лучился богатством и роскошью, как старинная дорогая картина из частной коллекции — предметзаботливого ухода хозяина. И никаких следов злоупотребления тем видом отдыха, который сам он обозначил как «горизонтальный». Возможно, под этим подразумевалось лишь то, что он много спит.

Несколько седых прядей в его шевелюре выглядели уступкой действительности, но преобладал неестественный светло-каштановый оттенок. Он либо красил волосы, либо носил искусно изготовленный парик.

Лицо его также выглядело свежим и моложавым; теперь, когда он отогрелся после долгого пребывания на холоде, на щеках его заиграл румянец; кожа казалась молодой и эластичной. Морщин вокруг глаз не было. Внизу левой щеки я рассмотрел едва заметную светлую линию; очевидно, Риштон пользовался услугами пластического хирурга, в отличие от Кэт Хэдлам, хотя она нуждалась в них несравненно больше.

На левой руке, лежавшей на руле, сверкало широкое золотое обручальное кольцо, а на мизинце правой — большой перстень с крупным полудрагоценным кабошоном, на мой взгляд чересчур крикливым.

Целью нашего путешествия оказался паб-ресторан на набережной под названием «Док-хаус». Нижний этаж занимал паб, где декадентствующие молодые яппи распивали мексиканское пиво, а верхний — уютный ресторан в стиле старого аристократического клуба. Риштоновский статус звезды пришелся весьма кстати. Хотя все столики, казалось, были заняты публикой, уже начавшей праздновать Рождество, и у дверей стояла очередь, метрдотель немедленно нашел для нас место.

Как только Риштон устроился в удобном кресле, поток его болтовни возобновился. Быстро пробежав меню сквозь очки-«половинки», он бросил официанту:

— Мне как обычно, Джордж.

Официант, угодливый шотландец, просто пресмыкался перед Риштоном.

Я поспешно выбрал себе блюдо и весь обратился в слух.

— Это старая история, Дейв. Скоро жениться — долго маяться. Я женился на ней в восемьдесят девятом году… Глория — моя четвертая жена. Казалось бы, пора чему-то научиться — так нет же… Не могу я без них. Мне надо два раза в день… иначе голова пухнет. Где творческая энергия, там и сексуальная…

Его руки с прекрасно ухоженными ногтями порхали по столу, перекладывали приборы, поправляли хлеб.

Я сидел на краешке стула, ожидая его следующего откровения. Неудивительно, что человек с такой способностью драматизировать ситуацию мог создавать занимательные телепередачи.

Его монолог прервало появление официанта с огромным едва обжаренным бифштексом.

— Ваш будет чуть позже, сэр, — извинился он передо мной.

Заметив, с каким недоверием я рассматриваю кровавый кусок мяса у него на тарелке, Риштон пояснил:

— Это они готовят специально для меня… начинают, как только я появляюсь. Вам надо было взять такой же… больше энергии.

Речитатив Риштона и его манера самому отвечать на все задаваемые им вопросы начинали меня утомлять. Я поймал себя на том, что киваю в такт его двусоставным фразам.

— Я не испытываю недостатка в энергии. На это никогда не жаловался, — попробовал защититься я.

— Ну, вы еще молоды. Посмотрите на себя… так и подпрыгиваете на стуле. Как ученик раввина, читающий молитвы. Не можете усидеть на месте. Не сомневаюсь, ваша девушка кормит вас энергетической пищей… Мюсли, питта, домашний сыр, а?… Моя вторая жена Арабелла попробовала проделать это со мной. Я сказал: «Мюсли или я». — Он глубоко вздохнул. — Она выбрала мюсли и немного денег.

Хотя последнее замечание было сделано в самоуничижительном тоне, Риштон не улыбался. Во всем, что касалось его лично, он был совершенно серьезен. Тщеславие не позволяло ему показаться смешным ни на минуту.

Улучив момент, когда он закладывал в рот кусок сырого мяса, я вернул разговор в его основное русло.

— Вы обрисуете мне мою сегодняшнюю задачу, Саймон? Мисс Хэдлам не объяснила в точности, что вам нужно.

— Да, мне тоже, чтобы понять это, пришлось жениться четыре раза… В конечном счете содержанка обходится гораздо дешевле жены. Знает свое место… не начинает пичкать вас травой… Кэт славная девушка… всегда держал ее в резерве, как хорошее бренди, которое ждет дождливого дня… Первое место в классе А… подходит, когда не ладятся дела в Лиге чемпионов!

Появление моего прожаренного бифштекса помешало мне снова напомнить ему о вечернем деле. Теперь Риштон жадно глотал красное вино, прекрасное сухое «Ламбруско», и язык его не собирался сбавлять обороты.

Насытившись бифштексом, он начал хлопать себя по груди, а потом по карманам брюк.

— Я оставлю вас на минутку. — Он отодвинул свой стул. — У вас не найдется крупной купюры?

Сначала я решил, что он просит меня заплатить за обед, но потом понял. Старая обезьяна собиралась нюхнуть кокаина.

— Только на минутку, я вам сразу отдам.

Я вынул пачку пятидесятифунтовых бумажек, полученных от Мэри Вуд, и протянул ему одну. Все банкноты были новенькие.

— Бог ты мой, вот это бабки! Вы всегда так ходите? Я наличных с собой не ношу. Только припудрюсь и обратно. — Он удалился в направлении уборной и оставил меня спокойно доедать мой стейк.

Вернувшись, Риштон протянул мне купюру. Глаза его блестели еще ярче, чем раньше, а на левой ноздре он неосторожно оставил немного белого порошка.

Поймав мой взгляд, он смахнул его.

— Знаете, что говорят о кокаине? Так Бог дает тебе знать, что у тебя слишком много денег… Если хотите, могу угостить… Способствует пищеварению. — Он говорил медленнее и уже не так напряженно, как раньше.

— Я не употребляю, — поспешно ответил я.

— Предпочитаете крэк? Вам достает ваш юный друг?

Этот реликт 60-х годов не только принимал меня за наркоторговца, но и трубил об этом на весь ресторан.

— Он мой ученик, и я ничего подобного ему не позволяю! — Я знал, что мои слова звучат патетически, но в тех кругах, где вращаемся мы с Джеем, такими вещами не шутят.

— Ну хорошо, хорошо, не волнуйтесь! Просто увидел у вас пачку денег и подумал, что вы можете иметь отношение. Не обижайтесь.

Он улыбнулся самой широкой из своих улыбок. Я расслабился и откинулся на спинку стула. Нимб знаменитости вокруг тщательно ухоженной головы Риштона производил несомненный эффект на простых смертных, и я спустил ему то, за что другому пересчитал бы все кости.

— Мистер Риштон, я пришел сюда обсудить подробности визита к вашей супруге, о котором меня попросила ваша подруга Кэт Хэдлам. Другие темы меня не интересуют, — холодно произнес я.

— Отлично, Дейв! Кстати, вы похожи на Аль Пачино в «Крестном отце-2». Вы никогда не думали о карьере на телевидении? Наверное, нет… не принимайте меня всерьез, Дейв, берите пример с моих друзей. Я просто мальчишка…

Я подумал, что в его эскападах и правда есть что-то ребяческое.

— Ладно, Саймон! — примирительно, но энергично ответил я. — Но если вы сейчас же не скажете мне, что вы хотите мне поручить, я ухожу.

— О, прекрасно, прекрасно. Итак… Я не хочу, чтобы вы пугали Глорию или что-нибудь в этом роде, ни в коем случае. Если вас волнует это — пожалуйста, успокойтесь.

— Саймон, а могу я попросить вас слегка убавить громкость? Вас слушает половина Манчестера. — Я постепенно начинал привыкать к нему, но не понимал, почему о наших делах должны знать все окружающие.

Он приподнял очки, подался вперед и заговорил заговорщицким тоном:

— Я хочу только, чтобы вы убедились, что она нормально проводит праздники, и передали ей вот этот конверт… В нем немного денег. Если я отправлюсь вручать ей его сам, она может неправильно понять и устроить мне очередную сцену… Если хотите, называйте эту передачу очисткой совести. Кэт такая сентиментальная особа… Не может допустить, чтобы бедная Глория осталась на Рождество покинутой.

Он через стол протянул мне конверт, несколько раз обмотанный скотчем.

Я к нему не притронулся. Этот артист полчаса кричал на весь зал о наркотиках, а теперь решил передать мне толстый конверт на виду у тридцати человек. Отдел по борьбе с наркобизнесом мог сцапать меня, стоило мне взять конверт в руки.

Риштон понял мои опасения.

— О, господи, да это же просто деньги!

— Правда? — спросил я. — А почему вы доверяете их совершенно незнакомому человеку? Почему не пошлете к Глории курьера? И кстати, Саймон, должен вам сказать, что моя мать всегда выключает телевизор, как только видит вас на экране.

В первый раз с момента нашей встречи он показался несколько смущенным. Он сконфуженно рассмеялся, не понимая, говорю я всерьез или шучу.

— Всем не угодишь, — произнес он наконец. — Некоторые женщины реагируют на меня таким образом… Так вот, это просто деньги. Дело в том, что если пронюхают адвокаты Глории, они объявят, что я посылаю ей регулярное содержание. Вы нужны мне как агент, от которого я смогу отказаться. Потому я и не хочу обращаться к кому-нибудь из общих знакомых. Пожалуйста, передайте конверт Глории. В нем нет ничего, кроме наличных денег.

Настал момент принять или отклонить предложение. Я убрал конверт во внутренний карман кожаного пиджака. Даже если он содержал купюры по пять фунтов, сумма, судя по толщине, была немаленькая. Конверт был так перемотан клейкой лентой, что для проверки содержимого мне понадобился бы нож, а если Деклан и Шон снова найдут меня спящим на земле, они решат, что выиграли тотализатор.

— Да, я прошу вас только отдать ей это.

Я начал рыться в кармане в поисках бланка, чтобы написать ему расписку, но ничего не находил.

Тогда я начал писать на чистой салфетке, но Риштон вырвал ее и смял.

— Я не хочу никаких письменных свидетельств. Все это может каким-нибудь образом попасть к ее адвокатам. — Риштон следил за выражением своего лица, и прочесть по нему что-либо мне не удалось.

Такие условия не слишком меня устраивали. Если бы на меня не смотрели косо все клерки в банке, когда я приходил просить об очередном продлении кредита, я швырнул бы конверт ему в морду. Но он безошибочно меня вычислил. За хороший гонорар и освобождение от долгов к Новому году я был готов на любую сделку, хоть сколько-нибудь напоминающую законную. Правда, от этой работы воняло, как от рыбной фабрики.

Риштон уверял, что опасается сам отвозить деньги жене — и в то же время поручал мне сделать это в битком набитом ресторане. Мне не хватало только мигающего неонового знака, или куртки с надписью «посредник» на спине.

— Сколько в этом конверте, мистер Риштон? — спросил я.

— Десять штук, сын мой, — ответил он из-за облака дыма. — Вы знаете, я вам действительно доверяю. А скажите, Дейв, что именно не нравится во мне вашей матери? — Он снова выглядел смущенно.

Я сделал честное лицо.

— Я просто пошутил, Саймон. Она обожает ваши передачи, никогда их не пропускает.

Его черты просветлели. Я не сомневался, что он искренне мне поверил.

Он снова заговорил, гораздо более уверенным тоном, уже не крича. Казалось, он хочет выговориться.

— Дело в том, что… На «Альгамбре» сейчас неважные дела… — Он сделал очень долгую паузу, и я уже решил, что Люси Лонгстафф вчера нанесла своей сопернице тяжкие телесные повреждения. — Прежняя администрация, в которой я играл одну из ключевых ролей, немножко зарвалась — и просчиталась… Слишком много мрамора… слишком много стекла… Словом, промотались, а кончили тем, что решили распрощаться с вашим покорным слугой, не сказав ему спасибо и не назначив персональной пенсии.

Он вдруг стукнул кулаком по столу так, что чашки зазвенели, а зрители отвернулись, чтобы не стать соучастниками какой-нибудь некрасивой сцены.

— Черт возьми! Я сделал эту студию из ничего, вот этими руками! — Он опять заговорил в полный голос. — Вы не представляете себе, каких трудов это стоило в первые годы! Но некоторые из моих оппонентов, особенно один, имеют хорошие связи в государственных структурах… — Его лицо побагровело. — Не Тревоз, этот просто клерк, козявка. Я говорю о другом… Господи, они просто мечтают потопить «Следеридж-Пит»!

Новая пауза означала, вероятно, что я должен оправиться от потрясения. Я ничего не ответил, и он продолжал:

— Простите… Я отклоняюсь от темы… Есть люди, не очень далекие от желтой прессы, которые были бы счастливы заплатить Глории за подробности наших любовных отношений и разнести их по газетным киоскам… Поэтому я хочу, чтобы вы передали ей эти деньги и дали бы ей понять, что это только символическая помощь… что она получит гораздо больше, если будет умницей, но если она начнет болтать… Пусть ее содержит национальная пресса, а за мой счет она жить в Престбери не будет! Вы меня поняли?

— Успокойтесь, Саймон! Вы доведете себя до инфаркта. — Он выглядел почти невменяемым.

Я не поверил ни одному его слову. Что нового могли напечатать о Риштоне газеты? Чего еще не было о нем написано? Если он отправляет Глории десять тысяч через посредника, которого в первый раз видит, — значит, у Глории есть на него что-то очень серьезное.

— Вы не против вернуться на такси? — спросил он, когда мы шли к машине. — Все эти разговоры о сексе… Хочу заглянуть в одно местечко, немного освежиться, перед тем как возвращаться на работу. Не составите мне компанию?

Я коротко попрощался, отказавшись от его любезного предложения, и с радостью отправился искать такси. Он рванул со стоянки с такой скоростью, что я подумал: если он будет продолжать в том же духе, то кончит в доке, под тридцатью футами грязной воды. Однако он притормозил, помахал мне рукой с поблескивающим кольцом и, устремившись в сторону магистрали, скрылся в тумане.

Глава 5

Манчестер. Четверг, после полудня.

Стоя в тумане на набережной, я дрожал — не от холода, хотя в самом деле погода стояла нежаркая, — но от ощущения, что попытки удержать на плаву «Пимпернел инвестигейшнз лтд.» уводят меня в несколько сомнительном направлении.

Несмотря на промозглый ветер, я не стал брать такси и двинулся пешком в сторону Трэффорд-бара, чтобы сесть на трамвай в сторону центра (довольно смелое решение, если учесть количество наличности в моих карманах). Настроение по сравнению со вчерашним немного улучшилось. Нужно было спокойно подумать. Развязность Риштона возмутила во мне впитанное с молоком матери пуританство, — и тем не менее к чувству отвращения примешивалось что-то вроде восхищения. Этот человек умел выжимать сок из каждого момента жизни — и кое-чего достиг. Ведущий нескольких телепередач, богатый и знаменитый. Человек, которого узнают в лицо, где бы он ни появился. Четыре жены, плюс любовницы, плюс проститутки: секс был необходим ему в огромных количествах. Не очень разборчив, но впечатляюще вынослив. Если он чего-то хотел — желание должно было исполняться немедленно, и никто не мог встать на его пути. Я задумался о собственной сексуальной жизни. Вчерашняя встреча с Делиз была краткой, почти мимолетной.

Скоро я понял, что выбрал плохое время и место для прогулки. Жители квартала, возвращавшиеся домой на машинах, бросали подозрительные взгляды на чужака, спешащего мимо доков. Видно было, что приличная публика перемещается здесь только на колесах. Уличная сырость быстро вытеснила тепло, впитанное с коньяком Риштона. Я перешел на бег. Ветер злобно подталкивал меня в спину.

Джей и его приятель так погрузились в компьютер, что почти не заметили моего появления. Я прошел в свою комнату и наградил себя за пробежку рюмкой скотч-виски.

В дверь заглянул Джей.

— Эта тачка была просто класс. Почему бы вам не обменять на нее свой «ниссан»?

— «Синяя птица» меня вполне устраивает, Джей. Ты, кстати, поставил ее на место?

— За кого вы меня принимаете? Ваша машина в большей безопасности, чем около вашего дома в Чорлтоне, — похвастался он.

Я не стал возражать.

— Ну хорошо, хорошо, я только спросил. А все же кто такой этот Либерти? Я знаю, что сейчас Рождество, но раньше ты как будто не имел привычки приводить к нам посторонних.

— Это долго объяснять, босс…

— Я никуда не тороплюсь.

Джей повращал полусжатыми кулаками, как делал всегда, когда чувствовал замешательство. Вероятно, это означало, что он предпочел бы избежать подробных расспросов, но мне хотелось выяснить истинное положение дел. В конце концов, детектив я или нет? Да, я вынужден был терпеть наглый стиль поведения Риштона, но тот оплачивал мой ипотечный кредит и поддерживал фирму. Джей ничего подобного не делал.

— Я тебя внимательно слушаю.

— Мальчишка в довольно сложном положении, босс. Я говорил вам, что он глухой? Но при этом он чертовски умен, потрясающе читает по губам. Больше того, он может угадать, что люди говорят, по их движениям, даже когда он не видит губ. Просто феномен! Может понять разговор за сотню ярдов!

— И чем же это ему грозит?

— Ему собираются открутить голову. Он начал прогуливать школу, таскается по улице со всякой шпаной, часто не ночует дома. Мать заявила в полицию, но когда его поймали и привели домой, он рассказал об очень интересном разговоре, который услышал — то есть, получается, увидел — на улице. Копы им очень заинтересовались. Одному социальному работнику поручили наблюдать за ним, но сейчас он в отпуске — да и вообще ему не под силу держать Либерти в узде!

Я рассмеялся.

— Я совершенно серьезно, босс! Если эта уличная банда поймет, что Либерти грозит им неприятностями, они могут просто пристрелить его.

— Все это очень интересно, Джей, но при чем тут ты? — Я начинал заводиться. Моя маленькая фирма уже внесла изрядный вклад в воспитание молодежи, приняв на работу Джея Андерсона, а он собирался навязать на мою голову еще одну жертву социальной несправедливости. Впрочем, подумал я, это, видимо, закон: подобрал одного пассажира, и скоро весь автобус уже трещит по швам. Делиз меня предупреждала.

Джей был озадачен, почувствовав напряжение. Он снова посмотрел на свои руки, крутанул запястьями и мрачно улыбнулся.

— Он мой родственник, босс, — признался он. — Когда отец вышел после первой отсидки, мать его не приняла. Тогда он сошелся с одной белой девушкой из Глазго. Она родила Либерти. Мать думает, что его назвали Либерти — «свобода»— назло ей.

— Значит, он твой единокровный брат?

— Выходит, что так, — угрюмо отозвался Джей.

— Так да или нет? — настаивал я.

— Да, и мне поручили за ним присматривать.

— С какой стати? Для этого есть социальная служба.

Джей явно не соглашался.

— У них ничего не выйдет. Они не заставят его ходить в школу. Он не желает знать ничего, кроме компьютера и своих барабанов. Мне все равно придется вмешиваться.

— А Ловена ничем не может помочь? — спросил я. Мать Джея Ловена Андерсон была опорой местной общины.

— Нет, она его на порог не пускает. Говорит, это мои отношения с отцом, а вы ведь знаете, что он отбывает пожизненный срок в специальном отделении «Барлинни».

Возня с десятилетним пацаном, несомненно, плохо вписывалась в пижонский стиль жизни Джея. Удивляло меня и отношение Ловены. Я знал ее как очень отзывчивую женщину — хотя в данном случае ее, вероятно, можно было понять. Она одна, без мужа вырастила троих детей и, конечно, не обязана была следить еще и за беспризорным отпрыском отца Джея. Тем более что его мать жива и здорова.

Взглянув еще раз на смущенное лицо Джея, я смягчился и, повинуясь какому-то непонятному импульсу, выдал ему 50 фунтов.

— Отвези Либерти на аттракционы — в «Лазерквест» или боулинг. Скажи, что это мой подарок к Рождеству и что поход повторится, если он обещает тебе больше не болтаться по улицам. Возьми машину. На обратном пути завези его домой и возвращайся к пяти часам. И не забудь заполнить бак.

Лицо Джея просветлело.

— Есть, босс! Все будет в лучшем виде!

Не знаю, что сказали бы педагоги о моих методах воспитания, но, кажется, я поступил лучше, чем если бы просто выгнал мальчишку взашей. Деньги можно будет записать на счет Риштона, в графу накладных расходов.

Когда Джей ушел, я положил ноги на стол и задремал, читая учебник судебной медицины. Я еще не брался за дело Мэри Вуд, но за два дня до Рождества это вряд ли имело смысл.

Разбудил меня звонок Кэт Хэдлам. Она говорила очень деловито:

— Хочу поблагодарить вас за возврат машины, но звоню не только за этим. Здесь кое-что произошло, и мне необходимо с вами встретиться. Вы могли бы приехать на «Альгамбру»?

Я всегда знал, что спать на работе вредно, и теперь усиленно старался собраться с мыслями.

Если они с Риштоном собираются отменить мою поездку к Глории в Престбери — прекрасно. В любом случае они должны будут заплатить мне за сегодняшний день.

— Сейчас начало пятого, мисс Хэдлам, а ровно в пять я собираюсь выехать в Престбери. Боюсь, что к вам я не успеваю. Вы не можете объяснить мне суть дела по телефону?

— Я хочу поговорить с вами как раз о поездке в Престбери. Глория уходит с работы только в половине шестого, так что времени у вас предостаточно. Мне необходимо обсудить с вами кое-что очень важное. — Тон ее сделался резче, и мне это не понравилось.

— Если вы хотите отменить нашу сделку — пожалуйста, — сказал я. — Я могу положить десять тысяч в пломбированный контейнер и отослать его с курьером. Вы получите деньги через полчаса.

Когда я произнес «десять тысяч», в трубке послышался сдавленный стон, но Хэдлам быстро взяла себя в руки.

— В таком случае нам тем более необходимо поговорить… если только вы соизволите не горячиться. Дело в том, что мне нужно обсудить все с Саймоном — но непременно в вашем присутствии. Не волнуйтесь, я оплачу ваше время, только, пожалуйста, приезжайте, мистер Кьюнан…

Отказать ей я не мог и снова вышел в холодную зимнюю мглу. Перед выездом я позвонил из машины Джею и велел ему ждать меня у входа в «Альгамбру» сразу после пяти часов.

Скоро передо мной замаячило здание «Альгамбры» с его темными дверными проемами, мрачными навесами, причудливыми арками и кривой крышей — зрелище в сумерках еще более зловещее, чем днем. Против обыкновения, здесь было пустынно. Когда я прибыл на место вчерашней унизительной сцены, мой враг Пултер дежурил у входа один.

Взгляд его был холоден, как зимний вечер.

— Поднимайтесь в кабинет мисс Хэдлам. Она ждет вас. Вы знаете, как пройти, — резко отчеканил он.

Дорогу я и в самом деле нашел без труда, ориентируясь по кричащим картинам на стенах. Студия пустовала.

В кабинете у Хэдлам я застал только ее и Риштона. Маленькая фигурка знаменитого ведущего, вдавленная в подушки низкого дивана, напоминала манекен или причуду модного скульптора. Хэдлам сидела за своим столом. В воздухе висело напряжение, оба молчали. Хэдлам предложила мне сесть на низкое кресло напротив Риштона, но, взглянув на его лицо, я счел благоразумным отказаться.

В углу стоял стул — стальная конструкция в форме радара с натянутым на нее кожаным сиденьем. Когда я опустился на него, радар жалобно заскрипел, но выдержал. Теперь я оказался на одной высоте с Кэт Хэдлам, а Риштон сидел напротив нас почти на полу.

— Мы говорили о том, действительно ли вам стоит отправляться к Глории, — нерешительно начала Хэдлам.

— Об этом говорила ты! — вскричал Риштон. — Я не собирался ничего менять!

Зная взгляды Риштона на вмешательство женщин в его планы, я начинал сомневаться, что сидящую за столом даму ждет роль его спутницы. В лучшем случае ей светило сохранить место в резервном подразделении. До сих пор в общении с этой парой я вел себя как кроткая овечка. Вчера вечером разговор взяла на себя Делиз, сегодня за ланчем я лишь слушал Риштона. Мне это надоело.

Я встал, вынул из кармана конверт с десятью тысячами и бросил его Риштону на колени.

— Я ухожу. Если вы о чем-нибудь договоритесь и я по-прежнему буду вам нужен — позвоните мне после Нового года.

Риштон вскочил с дивана, как фокстерьер.

— Сядьте и слушайте! — рявкнул он. — Мы принимаем важное решение! — Лицо его побагровело, черные глаза сверкали. Я испугался, что он вот-вот превратится в облако пара и на ковре останутся только его элегантные кожаные туфли.

Было удивительно, что после такого напряженного ланча и визита в бордель он вообще держится на ногах, но мне довелось наблюдать фонтан энергии Риштона в действии. Он с трудом сдерживал свою ярость.

— Кэт волнуется, что если мы пошлем к Глории незнакомого ей человека, то она может неверно нас понять. Может подумать, что мы принимаем жесткие меры. Я сказал ей, что ваш приезд, напротив, успокоит Глорию, но Кэт сомневается…

— Да, я сомневаюсь. Прежде всего, я не понимаю, как ты можешь давать Глории десять тысяч после твоих неприятностей с «Ллойдом»! — перебила его Кэт.

— Когда я подарил тебе на день рождения «мазду», ты не возражала, — огрызнулся он.

— Это было до того, как твой синдикат рухнул, и до того, как Тревоз и ты знаешь кто еще начали вставлять тебе палки в колеса.

— Прекрасно! Давай заплатим ей меньше, только не обвиняй меня, когда начнешь читать в прессе занимательные подробности о своей жизни в разделе «Светские новости». — Вскрыв конверт, он начал отсчитывать 50-фунтовые купюры. — Вот пять тысяч. — Он протянул мне пачку.

Я взял деньги и с минуту посидел молча. Потом вынул из кармана бланк договора и начал писать расписку, удостоверяющую, что я взял у Риштона деньги для выполнения его поручения.

— Нет, нет, — запротестовал он и оттолкнул протянутую мной бумагу. — Я вам все объяснил сегодня в ресторане. Мы вам доверяем и хотим, чтобы все происходящее осталось между нами.

Глядя на этого маленького противного крикуна, я внезапно понял, откуда взялись морщины под глазами у Кэт Хэдлам. Риштон высасывал из нее все жизненные силы.

Снова засуетившись, он поднял трубку телефона и начал набирать номер.

— До половины шестого она на работе. Я предупрежу ее, что вы приедете.

Пока он разговаривал, Хэдлам встала и налила мне чашку кофе из электрической кофеварки. Слушая, как замысловато Риштон описывает Глории свои планы, она улыбнулась и подняла брови. На ней была бирюзового цвета юбка с оборками, украшенная национальным орнаментом, простая белая блузка и грубоватого фасона туфли. Походы по магазинам вместе с Делиз научили меня разбираться в современной дамской моде.

Пожалуй, в ней был какой-то своеобразный шарм.

Мне даже начинала нравиться ее необычная манера складывать губы — каждый раз по-разному. Она достала из ящика стола пачку сигарет «Кэмел» и предложила мне. Я отказался, а она закурила. Риштон, казалось, запутался в собственных словоплетениях, но в конце концов все же завершил переговоры.

— Все в порядке, — объявил он. — Вас ждут.

— А мне действительно необходимо ехать в Престбери? — спросил я. — Я мог бы встретить ее после работы.

— Вы знаете, есть еще одна просьба. Мы хотели бы, чтобы вы опытным глазом осмотрели дом. Ваш друг Тед Блейк уверяет, что вы настоящий профессионал… Мы полагаем, что если Глория нашла себе… способ утешиться… Вы понимаете? Если она живет не одна, то вы без труда это определите и расскажете нам. Это имеет существенное значение для состояния моего банковского счета, особенно теперь, когда у меня возникли трудности и я не в силах содержать всех моих женщин на том уровне, к которому они привыкли.

Он выразился более чем ясно. Я кивнул.

— Что-нибудь еще?

Он испытующе посмотрел на меня.

— Самое последнее. Назовем это рождественским подарком. Глория передаст вам одну папку… Не открывайте ее, просто привезите мне сегодня же вечером. Я буду здесь. Позвоните снизу, когда приедете, и я сразу спущусь.

Произнося это, он смотрел на меня в упор, а его голос звучал так же отрывисто, как при нашей первой встрече. Из этого я заключил, что «самое последнее» на самом деле было первейшим, и понимающе улыбнулся. Он доверял мне 5000 фунтов, и это обязывало меня к взаимности.

— Ну, теперь вроде бы все. Если все согласны, — заключил он, протягивая мне руку.

— Минуточку, мистер Кьюнан, — торопливо вставила Кэт. — Саймон, как всегда, упустил кое-какие детали. Я не хочу показаться неделикатной, но мы обратились именно к вам потому, что у вас репутация человека, который умеет держать язык за зубами. Если Глория обратится к газетчикам и заявит, будто мы подослали к ней головореза, чтобы напугать ее, вы должны будете молчать. Мы станем отрицать, что встречались с вами. Вы понимаете?

Я понимал. Эта сделка вполне стоила тех денег, которые они мне обещали. Я снова кивнул в знак согласия.

Встав наконец с ультрасовременного стула, я пожал им обоим руки и вышел в пустой коридор. Проходя мимо мрачного Пултера, я поинтересовался, почему в такое раннее время — без двадцати шесть — в студии никого нет.

— Сегодня вечеринка для сотрудников. Пока все разъехались по домам, — процедил он. — В здании никого не осталось, кроме вас и ваших друзей.

Джей сидел за рулем «блуберда» в наушниках и яростно жевал жвачку. Я сел рядом с ним, и он стал выворачивать на запруженную машинами улицу.

— Вы не очень-то торопились, босс. Я тут извивался, как уж на сковородке, — эти охранники на стоянке так и норовят налепить штраф, — проворчал Джей.

— Ты отделался от мальчишки? — спросил я, не обращая внимания на его недовольство. Мне не хотелось, чтобы у него вошло в привычку думать, что я должен отчитываться перед ним в своих действиях.

— Ага, — буркнул он и встряхнул головой, одним движением поправляя наушники и перекатывая жвачку во рту.

Не успел я пристегнуться, как зазвонил мобильный.

— Как ты? — поинтересовалась Делиз, словно продолжая начатый разговор. — Отдохнул?

— Я подцепил нового клиента, который заплатил вперед две тысячи наличными за выяснение родственных связей, потом нашел машину Кэт Хэдлам и вернул ее хозяйке в целости и сохранности, пообедал с Саймоном Риштоном в его любимом ресторане, а также решил проблему Джея, возникшую у Джея с одним его родственником, так что, можно сказать, день прошел не зря. А ты?

Хотя я и знал, что без Делиз мне не обойтись, но чтобы не терять самоуважения, должен был время от времени напоминать ей, что вообще-то способен работать и один.

— Ты обедал с Риштоном без меня?! Как ты мог так поступить? Ты нарочно не сказал мне! Что он говорил? Какой он из себя? Ты собираешься встречаться с ним еще?

— Прости, пожалуйста, но как же я мог тебе сообщить? Ты же поехала с матерью делать покупки в Стокпорт. — Я помедлил пару секунд и подумал, стоит ли лишать ее иллюзий. — Не волнуйся, в жизни он далеко не так хорош, как на экране. Предлагал мне заехать с ним в бордель.

Делиз реагировала так, как я и ожидал.

— Но ты ведь не поехал?!

Я бросил взгляд на своего шофера. Джей ничего не слышал, раскачиваясь в такт музыке, которая сквозь наушники доносилась и до меня.

— Конечно нет. Есть вещи, которых я не сделаю даже ради своей фирмы и «Полар Билдинг Сосайети». И потом, зачем мне таскаться за каким-то старым уродом по злачным местам, когда у меня есть самая красивая девушка в Манчестере? — Я поколебался еще мгновение и продолжил: — По-моему, мы оба должны отдохнуть от твоей матушки, Делиз. Она становится все невыносимее. Ты не хочешь переехать ко мне? Мне порядком надоело ловить моменты, когда она не встревает между нами.

— Это было бы отлично, Дейв, — услышал я после небольшой паузы. — Я думала о том же, особенно после вчерашнего. Давай пойдем завтра в ювелирный магазин. Раз ты теперь такой состоятельный мужчина — купи мне маленькую кругленькую вещицу на букву «к», — и тогда мама поймет, что она уже ничего не может изменить.

Теперь замолчал я. Раньше Делиз никогда не предлагала закрепить наши отношения столь решительным образом.

— Ты, кажется, настроен не очень романтично? — прервала она мои размышления. — Между прочим, я ни разу не слышала от тебя, что ты меня любишь. Я всегда должна быть под рукой, только и всего.

Вероятно, настало время принимать жизненно важные решения по телефону.

— Естественно, я люблю тебя, Делиз. Если надо только купить кольцо, чтобы твоя мамочка согласилась на наше совместное проживание, — я готов пойти на это и на все, что из этого вытекает. Завтра мы идем к ювелиру, — уверенно произнес я. — Ты согласна?

Конечно, я знал, что избавиться от общества Кашалота мне за просто так не удастся. Я был согласен на такую плату, однако сомневался, чтобы мои родители мечтали породниться с Молли Делани.

— Как вы решительно настроены, сэр! Заканчивайте поскорее ваши дела в Престбери и возвращайтесь к себе. Я привезу шампанского, и мы отметим это как полагается.

Я приписал внезапное изменение настроения Делиз холодной погоде, а может быть, ее стал донимать кто-нибудь из старых друзей. Ну что ж, жениться так жениться. Я не имел ничего против брака, кроме того, что однажды уже был женат, но слишком уж недолго.

Вернувшись к действительности, я увидел, что медленно тащусь по Парквэй в потоке машин вместе со своим помощником Джеем, по-прежнему подключенным к аудиоплейеру, продвигаясь из Манчестера на юг, в сторону процветающих чеширских пригородов.

Как только мы пересекли границу графства Чешир, нас окружили свидетельства благосостояния его обитателей. У меня было достаточно времени, чтобы все рассмотреть.

По обеим сторонам дороги между коттеджами тут и там виднелись новые стильные высотки, офисы компьютерных компаний с расклеенными на них объявлениями о вакансиях системных аналитиков, аккуратные новые дома из темно-красного кирпичах ярко-красными оконными рамами и широченными карнизами, затем салоны «БМВ», ультрасовременные промышленные здания, магазины модной одежды и центры ландшафтного дизайна.

«Вот отличное место для детективного агентства с хорошей репутацией! — думал я. — Нам с Делиз надо бы перебраться куда-нибудь в богатый пригород, где наверняка происходит масса интересных преступлений».

Чтобы не приезжать к Глории раньше времени, мы остановились в Хэндфорте и заглянули в бар «Бычья голова». Бармен окинул нас подозрительным взглядом. Джей, которого давно пора одеть поприличнее, слишком напоминал торговца наркотиками, а меня, видимо, приняли за его телохранителя. Посетители бара старались держаться от нас подальше, и мы выскочили оттуда через пять минут.

Саймон Риштон объяснил, что дом его жены находится в Престбери — пригороде на границе Макклсфилда, который считается одним из самых элитных районов во всей Англии, — и что к дому удобнее всего подъехать, сначала двигаясь в сторону Олдерли-Эджа, затем вниз по крутому склону через Престбери-Виллидж. Риштон предупредил нас, что точное местонахождение собственно Престбери усилиями агентов по продаже недвижимости держится в строжайшем секрете. И в самом деле, мы заметили, что почти на всех дорогах, ведущих на запад от Макклсфилда, указатели «Престбери» направлены как в ту, так и в другую сторону.

Мы спустились с холма, оставив в стороне знаменитый ландшафтный парк, скрытый в тумане, и не обращая внимания на ложные указатели с левой стороны дороги. Время от времени в темноте возле дома какого-нибудь знаменитого футболиста или порно-короля вспыхивали рождественские огни. Следуя указаниям Риштона, мы скоро увидели уродливые муниципальные коробки, а за ними — квартал высоких коттеджей, где проживала Глория Риштон.

Я вышел, а Джей стал припарковывать машину.

Собственно, дела было на пять минут. Я подумывал даже, не спросить ли мне Глорию напрямик, с кем она живет. Нажав на кнопку звонка, я посмотрел на часы. Они показывали десять минут восьмого.

Ответа не последовало. Я позвонил еще раз. Снова ничего. В гостиной на втором этаже горел свет — значит, там кто-то был.

В доме стояла полная тишина. Разумеется, квартал располагался в стороне от дороги, в тупичке. На первом этаже не было окон, только двери домов и гаражей, так что вблизи разглядеть нас никто не мог.

— Если она заканчивает в пять тридцать, то уже должна вернуться, — сказал я Джею.

— Может, звонок не работает? — предположил он. — Или она где-нибудь на третьем этаже, в ванной.

Мы постучали в дверь, и я еще раз нажал на кнопку звонка. Дом молчал. Я стал думать, что делать дальше. Сесть в машину и ждать, пока она появится? А что, если она решила проигнорировать просьбу Риштона? Осталась на вечеринке в офисе или отправилась ночевать к другу? Я вспомнил о Делиз и обещанном теплом приеме дома. С какой стати я должен морозить себе задницу на пустынных чеширских просторах? В соседних домах не горело ни единого огонька. Сунуть конверт Риштона в почтовый ящик и уехать, предоставив ему решать свои проблемы самому?

В конце концов я решил подождать хотя бы час, но, прежде чем вернуться к машине, подергал за ручку двери. Дверь оказалась незапертой и широко распахнулась.

Я с удивлением переступил порог и крикнул:

— Миссис Риштон, вы здесь?

Тишина. Может быть, Джей прав и она закрылась в ванной наверху? Я поднялся на второй этаж в гостиную, постучал в дверь и крикнул еще раз. Снова никакого ответа. Ко мне подошел Джей.

— Здесь ее нет. Мне сходить наверх, босс?

Я кивнул. Он взлетел по лестнице и через минуту вернулся назад.

— Наверное, вам лучше подняться и посмотреть самому… — Румянец Джея почти пропал.

На потолке над лестницей темнело бурое пятно, свежее и очень похожее на кровавое. Мне показалось, что кто-то взял мое сердце в кулак и очень сильно сжал. Маловероятно, что это ловушка, сказал я себе, но черный пессимизм наваливался неотвратимо.

Джей показал на ручку, при помощи которой выдвигалась чердачная лестница. Кто-кто, а уж мы-то с Джеем прекрасно знакомы с чердаками.

Когда он поднялся и заглянул наверх, я затаил дыхание.

— У нее протекает бак с холодной водой, босс. Это просто ржавчина, — радостно констатировал мой помощник. — Завернуть кран?

— Не надо. Мы не водопроводчики, — с облегчением вздохнул я. — Убери лестницу обратно. — На минуту я заглянул в спальню. Там Глории также не было, как, впрочем, и признаков присутствия мужчины. Никаких подтяжек и носков. «Увы, мистер Риштон», — сказал я про себя.

Выйдя, я подумал, не захлопнуть ли дверь, но решил, что лучше оставить все как есть. Вдруг Глория просто вышла на минутку?

— Может, заглянуть в гараж, босс? — любезно предложил Джей. — Узнаем, на месте ли ее машина.

Он потянул за ручку двери гаража. Дверь поехала наверх, он подхватил ее и приподнял.

— О, господи! — вырвалось у него. Он отвернулся, и его стошнило на бордюр.

У задней стены на коленях стояла женщина. Руки связаны за спиной, лицо и плечи вжаты в бетонную стену. Тусклые фонари с улицы освещали две большие дыры — одну у основания черепа и другую, еще больше, на затылке.

Я включил свет. На залитом машинным маслом полу — кровь и мозги, вперемешку с длинными светлыми волосами. Если это Глория Риштон — то она очень и очень мертва. Смерть наступила мгновенно. Женщина осталась в той позе, которую заставил ее принять палач.

Это была казнь.

Моя голова продолжала работать. Я наклонился и пощупал сонную артерию. Тело было еще теплым. Вздрогнув, я отдернул руку. В гараже еще стоял запах гари — значит, выстрелы прогремели прямо перед нашим приездом. Если бы мы не останавливались в Хэндфорте, то, возможно, еще успели бы ее спасти.

Мое внимание привлекла небольшая деталь — вероятно, я искал взглядом, за что зацепиться, чтобы отвлечься от страшного зрелища. Так уж я устроен. В психологии, кажется, это называют вытеснением. Некоторые люди, увидев мертвое тело, пускаются наутек, крича и размахивая руками. Я в этом случае пытаюсь понять, что произошло.

Справа от трупа лежали две медные гильзы, по виду — «магнум» калибра 0,357 или 0,38. Трудно сказать, были ли пули выпущены из автоматического пистолета или из револьвера. А слева стояли две такие же гильзы — не лежали, а стояли, одна рядом с другой. Автоматическое оружие так гильзы не выбрасывает.

Услышав сдавленный кашель Джея, я вернулся к действительности и вышел из гаража. Он смотрел на меня с ужасом.

— Поедем отсюда скорее, босс! — в панике закричал он и хотел броситься к машине. Мой шок уже начинал проходить, уступая место гневу. Я схватил его за плечо.

— Стой, где стоишь! Смыться сейчас — все равно, что расписаться в своей виновности. Вызвать полицию должны именно мы.

Я достал из кабины трубку и связался с чеширской полицией. Женщина, принявшая вызов, спокойно записала все детали, включая мое имя, адрес и номер телефона.

Путь к отступлению был отрезан. Джей отчаянно боролся с естественным желанием сделать ноги.

— Мы невиновны, и бояться нам совершенно нечего, — сказал я, не столько сам веря этому, сколько чтобы успокоить юнца. — Ты просто водитель, ты не представляешь, зачем мы сюда приехали, а знаешь только, что нам заплатили за визит к Глории Риштон. Расскажи, что мы увидели, когда приехали. Если начнут спрашивать что-нибудь заковыристое обо мне — отвечай, что ничего не знаешь, тем более что это правда. Отсылай их ко мне. И главное, разговаривай очень вежливо.

Реакция полиции на вызов из Престбери была моментальной: сирена приближающейся машины завыла уже через несколько минут. Я вышел на шоссе и показал патрульной машине, куда свернуть, стараясь всячески содействовать органам правопорядка.

Ко мне подошел здоровяк констебль. Его коллега предусмотрительно остался за рулем машины.

— Это здесь, — я указал на гараж.

Он двинулся вперед. Я взял его за локоть:

— Простите, разве вы не должны дождаться людей из уголовного отдела?

Он оттолкнул меня:

— Не ваше дело.

У меня чуть не сорвалось с языка, что занимайся я «своим делом», то его бы здесь сейчас не было, — но удержался. Передо мной был явный кретин.

Когда констебль вошел в гараж, послышался тихий звон — естественно, он немедленно сбил стоящие гильзы.

Он тоже услышал этот звук, но вышел, ничего не сказав. Потом пристально посмотрел на нас и заговорил по рации.

— Несомненно, насильственная смерть… Да, человек, который звонил, стоит рядом со мной… Вы ведь Дэвид Кьюнан?

Я кивнул.

Место преступления было окружено красно-белой лентой в семь часов сорок пять минут. Нас с Джеем отогнали в сторону. Наручников на нас не надели, но враждебность первого офицера передалась всем, кто приехал позже. Крепко сбитые парни в тесных мундирах прибывали один за другим и бросали на нас подозрительные взгляды. Мы стояли и тряслись от холода.

Около семи пятидесяти пяти нас с Джеем погрузили в разные машины и повезли в полицейский участок в Макклсфилде для снятия показаний.

Меня пронизывал вечерний холод и чувство, которое называлось, вероятно, жалостью к самому себе. Ну почему опять я?

Меня провели в мрачную комнату для допроса свидетелей — без окон, с облицованными кафелем стенами. Вдали от Манчестера мне было тревожно. В тамошней полиции я хоть приблизительно знал, с кем имею дело, а здесь чувствовал себя как выброшенная на берег рыба.

Мной занялись двое старших офицеров сыскной полиции. Оба были в костюмах. Старший — лысеющий дородный мужчина — в плохо сидящем двубортном коричневом пиджаке. Коричневый пиджак сразу вызвал у меня особую неприязнь.

Хозяин его несомненно отвечал мне взаимностью. Даже мой адрес не убавил враждебности в его глазах. Похоже, он засадил за решетку не одну старушку, стащившую из магазина зубную щетку или коробку конфет. Глядя на его лоснящееся лицо с плохо выбритыми щеками и маленькими, поросячьими глазками, я понял, что если начнется игра в «хорошего» и «плохого» следователя, он несомненно будет плохим. Второй был моложе, во вполне человеческом сером костюме, с неопределенными чертами лица.

Старший представился — то ли Джим Джеролд, то ли Джералд Джеймс. Я так напрягался, стараясь изображать беззаботность, что действительность расплывалась. Я чувствовал себя христианским мучеником на арене, ожидающим появления львов.

Вероятно, я переживал запоздалый шок и поэтому не догадался потребовать адвоката или законной двадцатичетырехчасовой отсрочки.

В сущности, я не осуждаю полицию. Такова система. Допрос с самого начала был жестким и агрессивным. Джеролд и его коллега вошли в комнату, уверенные в моей виновности. Не сомневаюсь, что всю предыдущую неделю они провели, общаясь с растлителями малолетних, насильниками и бандитами, рассказывавшими им всякие небылицы.

Мне было совершенно очевидно, что я не просто даю показания, необходимые им для полноты картины. Вопрос о личности преступника висел в воздухе. Тот факт, что я являюсь частным детективом из Манчестера, составлял для старшего, Джеролда, едва ли не главный предмет расследования. Что я делал в Престбери в обществе парня из Мосс-сайда? С такой техникой ведения допроса я еще не встречался. Гневно глядя мне в глаза, он задавал вопросы типа: «Когда вы в последний раз били вашу жену?»

Капли пота у него на носу ярко блестели под лампой. Когда я начинал отвечать, он неизменно опускал голову так низко, что лица его я не видел. Это чрезвычайно смущало меня, потому что, не видя реакции на свои слова, совершенно невозможно говорить уверенно. По этой же причине я никогда не умел вести серьезные разговоры по телефону.

Допрос продолжался до тех пор, пока Джеролд не заявил, что моя история его не устраивает и что я задержан для дальнейшего дознания. Мне разрешили сделать один телефонный звонок. Я позвонил не адвокату, а Делиз. Усталость давила так сильно, что я только в двух словах объяснил ей, что произошло и где я нахожусь, и почти не обратил внимание на ее реакцию.

Оставаться вежливым и рассудительным у меня не хватало сил. Я видел, что у Джеролда все решено заранее. Его поведение свидетельствовало об этом более чем красноречиво. Он отворачивался, не слушая мои ответы. Его непоколебимое недоверие давило на меня страшным грузом. Я знал, что его цель — запугать меня. Я начал дозировать поток информации, делать паузы перед ответами и менять темп речи. Никакого эффекта. Каждый раз, когда он опускал вниз свою лысую башку, меня охватывало непреодолимое желание врезать ему по черепу. Каковы бы ни были его намерения, этот человек был абсолютно непробиваем. И идеально знал свое дело.

Он спросил, почему я вез с собой такую большую сумму наличными. Я объяснил и добавил, что заместитель начальника полиции Большого Манчестера Синклер может подтвердить, что я часто выполняю денежные поручения моих клиентов. После этой игры в лапту, которая длилась несколько часов подряд, я понял, что с его точки зрения все полицейские, кроме него, куплены с потрохами.

После чашки жидкого чая с молоком допрос возобновился. Теперь на сцену выступил «серый пиджак». Куда я дел пистолет? Что бы я ни ответил, это ничего бы не изменило, потому что человек тридцать уже прочесывали местность и рано или поздно пистолет бы нашли. Он продолжал жужжать и бубнить на одной ноте, но его занудство оказалось в тысячу раз приятнее, чем полное отсутствие реакции на мои слова. Гораздо менее агрессивный, чем Джеролд, он, видимо, полагал, что одолеет меня, повторяя по сто раз одно и то же и пытаясь поймать меня на какой-нибудь оговорке. Я продолжал твердить о том, что выполнял поручение Кэт Хэдлам. Как я с ней познакомился? Сколько она мне заплатила? Я пытался перевести разговор на Риштона, но это имя его не интересовало.

Через два часа голос его стал хрипнуть и наконец умолк. Я посмотрел на него с таким спокойным и невинным видом, на какой только был способен. Сидевшего рядом с ним Джеролда это взбесило: воистину, нельзя недооценивать человека в коричневом пиджаке. Я сразу понял, что будет дальше. Не говоря ни слова, он перегнулся через стол и замахнулся. Подавив желание схватить его за руку и дернуть на себя, я увернулся от удара, но потерял равновесие, упал со стула и стукнулся головой о кафельную стену. В глазах потемнело, но сознания я не потерял.

Джеролд повернулся к магнитофону.

— Мистер Кьюнан ударился головой о стену, чтобы избежать дальнейших вопросов, — произнес он и остановил кассету, прежде чем я успел что-нибудь возразить.

Что ж, подумал я, так и надо тому, кто уверен, что обойдется без адвоката. Тот факт, что они перешли на тумаки, уже был хорошим знаком. Значит, без зацепок они бессильны. Бросив на меня испепеляющий взгляд, Джеролд вышел, его помощник последовал за ним. В комнату вошел другой офицер.

Я встал с пола, и один из констеблей принес мне мокрое полотенце, чтобы обвязать голову. Над левым ухом у меня вздувалась шишка.

Почти всю пятницу, сочельник, я провел, пересчитывая кафельные плитки на стенах камеры, пока Джеролд, как я полагал, рыскал в поисках улик против меня. Времени для размышлений у меня было сколько угодно. В конечном счете, я был озадачен не меньше Джеролда.

Если Кэт Хэдлам и Саймон Риштон хотели меня подставить, то как они могли знать, что я окажусь там именно после, а не до убийства несчастной Глории? Да и как могли они быть уверены, что я вообще туда поеду, а если поеду, то стану осматривать дом и гараж? Если бы я думал, что Хэдлам и Риштон хотели, чтобы меня арестовали за убийство вместо них, я бы так и говорил Джеролду, ясно и прямо. Но эта версия не имела смысла.

Я оставил их в Центральном Манчестере в 5.40 и отправился в Престбери самым прямым путем, остановившись только один раз на пять минут. Следовательно, убить Глорию сами они никак не могли.

В любом случае — для чего вовлекать третью сторону? Зачем вообще посылать меня? Если бы они хотели свалить на меня обвинение в убийстве, они могли бы также догадаться, что их обвинят в том, что они меня наняли. Масса свидетелей подтвердили бы наши контакты. Если бы полиция сочла меня виновным, тень немедленно пала бы на Хэдлам и Риштона. Когда в переполненном ресторане Риштон давал мне поручение, он кричал чуть не на весь зал. Разве так нанимают убийц?

Ночью мне удалось заснуть лишь на час. Я чувствовал, что теряю ориентацию. Больше всего меня пугало, что я плохо контролирую ситуацию и самого себя. Я не знал, что затевает против меня полиция, или Хэдлам с Риштоном, или реальный убийца.

Было ясно, что заснуть больше не удастся. Слышалось хлопанье дверей соседних камер, куда заводили уличных хулиганов: обычное дело, Рождественская ночь. Ко мне, слава богу, никого не подсадили: «убийцу» оставили в одиночестве. Я знал, что до сих пор держался на допросе безупречно, но надолго ли меня хватит? Я решил, что утром непременно потребую адвоката. Задерживать меня до послезавтра, не предъявив обвинения, будет незаконно. Но сейчас я чувствовал себя слишком растерянным, чтобы что-то предпринять. Я приготовился к тому, что утром мне предъявят обвинение в убийстве.

Ничего не скажешь, славный подарок к Рождеству!

Глава 6

Полицейский участок Макклсфилда. Утро Рождества. Суббота, 25 декабря 1993 года.

Я лежал на жестком матраце, слушая звуки утренней возни в полицейском участке. В соседних камерах кто-то подметал пол, весело насвистывая церковный гимн. Уборщик подошел было и к моей двери, но удалился, оставив меня наедине с моими мрачными мыслями.

Около десяти часов тщедушный дежурный сержант вывел меня из камеры. Его сопровождал констебль — видимо, на случай, если я начну буянить. К столу сержанта я шел как на Голгофу.

«Твоя песенка спета, Кьюнан, — сказал я себе. — Обвинение в убийстве». Я старался сохранить спокойное выражение лица. В такие моменты, как известно, время останавливается. Вся кровь отхлынула куда-то в ноги. К моему величайшему удивлению, сержант, не говоря ни слова, начал возвращать мне мои вещи.

— Что это значит?

— Вы свободны, следствие в вас больше не нуждается, — промямлил он, глядя в папку на своем столе. И подвинул мне какую-то бумажку. — Распишитесь.

— И это все?! А где, я спрашиваю, следователь Джеролд? Он ничего не желает мне сказать? Четырнадцать часов допроса за сообщение о преступлении! — Мой страх сменился гневом, на шее вздулись вены.

— Успокойтесь, сэр. Произошла ошибка. Вы свободны. Тридцать шесть часов задержания истекли. Ваш друг все вам расскажет, — произнес сержант.

Я покачал головой, которая все еще гудела.

— Ошибка? — повторил я. — А как насчет нанесенных мне оскорблений? А шишка на голове, которую я получил, когда один из следователей набросился на меня?

— Я искренне сожалею, сэр. Мы не виноваты, это все пресса. Они страшно раздули это дело. Подобные дела всегда связаны с недоразумениями, сэр. Что же касается вашего повреждения, мы полагаем, вы нанесли его себе сами, сэр. Если желаете, можете подать жалобу. Позже вас, возможно, попросят подписать показания, сэр. — Этот сморчок получал от своей работы истинное наслаждение, но моя злость на него и на полицию в целом начинала улетучиваться. Разве всю мою жизнь отец не учил меня смотреть на вещи с полицейской точки зрения? Виноват был я сам. Никто не заставлял меня принимать предложение Риштона.

Сержант протянул мне конверт с деньгами: 2350 фунтов, в целости и сохранности. И расписка в том, что 5000, принадлежащие Саймону Риштону, изъяты как вещественное доказательство. Значит, следствие приняло мои показания.

Я попытался продемонстрировать свое презрение — повернуться на каблуках и выйти, не говоря больше ни слова. Однако эффектный жест не удался: на одном ботинке развязался шнурок, и я поскользнулся.

— И вам также счастливого Рождества, — сказал сержант, а его напарник хихикнул.

Я снял ботинки, взял их в одну руку, сумку с одеждой в другую и покинул место заключения в одних носках.

Выйдя в холл, все еще крайне недовольный собой и по-прежнему одетый в тюремную робу, я увидел сидящую на скамейке Делиз. Она не сразу меня узнала и словно поколебалась пару секунд, прежде чем встать мне навстречу. Двухдневная щетина у меня на подбородке и свирепое выражение лица, наверное, могли бы испугать кого угодно. Слава богу, она не сделала никаких бестактных замечаний. Я попытался улыбнуться.

— Дэйв, наконец-то! Если бы ты знал, сколько времени я тут провела, уговаривая их выпустить тебя. Я привезла тебе кое-какие вещи, но они не разрешили их передать. — Она поцеловала меня. Я обнял ее. Мне нужна была поддержка. Деловитая, как всегда, она высвободилась и сунула мне в руки какой-то пакет.

— Пойди приведи себя в порядок. — Она показала на туалет. — Здесь твоя электробритва. У тебя подбородок как наждак.

Поколение варваров свело удобства в уборной к минимуму: выщербленная раковина и осколок зеркала. Я побрился под тощей струйкой холодной воды и попытался смыть с лица грязь двух последних суток куском хозяйственного мыла. Электрическая розетка, естественно, отсутствовала. Я вытерся обрывками полицейского рубища и с наслаждением надел чистое белье и рубашку.

— А где Джей? — спросил я, выйдя в холл.

— Не беспокойся о нем, его отпустили вчера утром. Подумай лучше о себе. У выхода собралась толпа журналистов и телерепортеров. Они ждут не тебя — сейчас должны привезти Риштона и Хэдлам. Но на всякий случай нас обещали выпустить через задний ход, пошли скорей! — Она потащила меня за собой.

Я понял, что выход из тюрьмы — даже если ты провел в ней только два дня — подобен воскрешению из мертвых. Тем более что я настроился на гораздо более длительный срок.

— Я поставила твою машину там, на боковой улочке. Надо пройти пару сотен ярдов.

Делиз сбавила шаг и взяла меня под руку.

— Я еще не говорила маме о нашем решении. Ну, насчет кольца. Мне кажется, сейчас не очень подходящий момент, а? Я сказала ей, что, если мне удастся тебя вытащить, ты будешь обедать у нас на Рождество. Мы введем ее в курс дела постепенно.

Рождественский обед в обществе Кашалота определенно не стоял на первом месте в моем плане действий по выходе из-за решетки, но Делиз прекрасно выбрала момент: уводимый ее твердой рукой от тюремной камеры и от своры репортеров, спорить я не мог.

На улице, однако, никаких журналистов я не увидел, зато погода существенно улучшилась с тех пор, как я в последний раз выходил на свет Божий. Стоял ясный солнечный день, тумана и холода как не бывало. Звонили колокола, и празднично одетый народ сновал туда-сюда по крутым улочкам старого города, известного своими шелками.

— Не смотри так сердито, Дейв! Тебе придется к ней привыкнуть. В конце концов, она моя мать, — сказала Делиз, приняв мою улыбку за гримасу неудовольствия.

— Да я и не думаю сердиться. Какие-нибудь несколько часов в обществе твоей матери — ничто по сравнению с тем, что я пережил здесь, — ответил я.

Мы завернули за угол. Рядом с моей машиной возвышалась массивная фигура Теда Блейка, моего приятеля — того самого, который рекомендовал меня Кэт Хэдлам. Его могучее тело было плотно обтянуто коричневым кожаным пальто, перепоясанным ремнем, что придавало ему еще большее, чем обычно, сходство с плохо упакованной посылкой. Немало коров пришлось ободрать, чтобы сшить это пальто с кучей клапанов и карманов. Красная квадратная физиономия Теда сияла улыбкой.

— Будь с ним любезен, Дейв. Он очень нам помог, — прощебетала Делиз.

Мы с Тедом не то чтобы поссорились, но, сделавшись телезвездой, он стал значительно меньше нуждаться во мне как в собутыльнике или человеке, готовом вытащить его из очередного сомнительного заведения.

Подходя к нему, я напомнил себе, что он, конечно, не знал, чем обернется предложенное им дело. Во всяком случае, я хотел надеяться, что он этого не знал.

— Рад приветствовать тебя на свободе, Дейв! Делиз ввела тебя в курс событий? — спросил он. — Саймон Риштон и Кэт Хэдлам только что арестованы за убийство Глории Риштон, и только благодаря Делиз полиция решила предъявить обвинение им, а не тебе.

Я посмотрел на Делиз. Она ответила мне кокетливой улыбкой, словно ожидая продолжения комплиментов. Я не понимал, о чем идет речь. Что именно могла знать Делиз? Я подбодрил Теда улыбкой, и он продолжил:

— Я намерен вернуться в Манчестер вместе с вами. Ты сможешь рассказать мне все, что произошло. Остальные журналисты торчат у главного входа в участок — но я-то понимаю, что самое интересное знаешь ты.

Я мог бы и раньше сообразить, что Тед явился сюда не просто для того, чтобы поздравить меня с выходом на свободу. Его нюх на сенсацию, выработанный годами работы репортером, теперь, когда он стал вести собственную передачу, только обострился.

Спорить не имело смысла. Все было решено за меня. Делиз открыла машину, и я сел на заднее сиденье рядом с Тедом. Рессоры «ниссана» жалобно заскрипели. Итак, мое счастливое воссоединение с Делиз продлилось десять минут, из которых наедине мы провели пять. Ее, однако же, это нисколько не смущало, а два дня, в течение которых я делал то, что мне велели, значительно уменьшили мои способности к сопротивлению.

— С какой стати они арестовали Риштона и Хэдлам? — раздраженно спросил я. — Это бессмыслица! Если я нанятый ими убийца, зачем тогда отпускать меня?

Делиз обернулась к нам:

— Все дело в дневнике Хэдлам.

— То есть?…

— Ну, в кейсе у Хэдлам был старый органайзер и дневники с тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года. В одном из дневников есть такая фраза про Глорию:

Я понимаю, что Саймон + Глория составят для меня проблему. Если бы только нашелся способ вычесть ее из уравнения… Но как?

Когда в полиции это прочли, они сразу потеряли интерес к тебе и к Джею.

— А каким образом они это прочли? — спросил я, пока еще довольно сдержанно, хотя уже почувствовал себя очень скверно. Ответ на свой вопрос я уже почти знал. Дневник оставался в распоряжении Делиз почти всю среду. Я вспомнил, что в офисе, пока я пытался привести себя в порядок, в соседней комнате не смолкал звук работающего ксерокса.

— Я им рассказала, — вызывающе бросила она.

Меня затрясло.

— Делиз, Хэдлам наш клиент. Сколько раз я повторял тебе, что клиентов мы не подставляем ни при каких обстоятельствах? И не выдаем их секретов, как священники или адвокаты. Мы держим язык за зубами и предоставляем полиции заниматься своим делом!

— Не будь таким глупым, Дейви! Ты действительно думаешь, что я должна была позволить им впаять тебе пожизненный срок, чтобы сохранить тайну клиентки? Да еще такой, которая намеренно тебя подставила! Я всего-навсего сняла копии с нескольких страниц, чтобы спасти фирму — и посмотри, как это оказалось кстати! Иначе где бы ты сейчас был?

— Она права, старик, — вмешался Блейк. — В конце концов, сейчас ты сам нарушаешь конфиденциальность, разве нет?

Все это мне совершенно не нравилось. Узнать, что Делиз имеет привычку копировать все сколько-нибудь секретные документы, было само по себе отвратительно, не говоря уже о том, что моя репутация надежного хранителя чужих тайн рассыпалась в прах. Она скопировала страницу, относящуюся к Глории, задолго до того, как могла предположить, что это понадобится для моего спасения.

— Чушь! — крикнул я. — Я не сказал ничего, что не было бы общеизвестно. Тебе, видимо, и в голову не приходило, что я провел тридцать шесть часов, пытаясь убедить полицию, что ни Хэдлам, ни Риштон, ни я не могли убить Глорию!

Тед поежился.

— Но кто-то же это сделал. Она не убила себя сама. Уж не хочешь ли ты сказать, что это просто хулиган вошел с улицы и застрелил невинную женщину из автоматического пистолета? В это никто не поверит. А у Риштона были и мотивы, и возможность. Ему должно быть что-нибудь известно. Наверняка они хотели, чтобы ты обеспечил им алиби и удостоверился, что ее нет дома, а твой помощник по чистой случайности открыл дверь гаража и обнаружил убийство до того, как они успели убрать тело.

Я обдумал такой вариант. Даже если признать, что Риштон меня надул, он никак не мог расправиться со своей женой за то время, которое прошло с момента нашей встречи.

— Водитель такси высадил ее в семь часов, а когда мы с Джеем приехали в десять минут восьмого — их там не было. Они никак не могли успеть это сделать.

— Это лишь доказывает их вину — они страшно спешили и забыли запереть гараж, — ответил Тед. — Они наверняка собирались поднять тревогу сами, оказавшись в безопасности. Послушай, Дейв, интерес публики к этому убийству огромен. Не каждый день, знаешь ли, такой тип, как Риштон — крупный телевизионный босс, режиссер одного из популярных телесериалов, — решается воплотить свои фантазии в реальность. Может быть все-таки согласишься дать мне интервью? Ты шикарно смотрелся бы в ближайшем выпуске «Кто, где, когда и почему?». Если мы запишем тебя сейчас, пока им не предъявили обвинение, нам разрешат выпустить это в эфир.

Я ничего не сказал. Обхаживания Теда и отношение Делиз к защите наших клиентов только усугубляли мой посттравматический синдром.

— Это послужило бы великолепной рекламой моей передаче, — добавил Тед, наконец открывая свои карты. — Ты знаешь, я собираюсь выходить в свободное плавание. Я же не предлагаю тебе врать — только ответить на несколько вопросов, чтобы зрители могли сделать собственные выводы.

— Другими словами, ты хочешь устроить суд по телевизору?

— Брось, пожалуйста. Я всего-навсего представляю голые, неприкрашенные факты. Никто никогда еще не переоценивал аппетита публики к жареному. В любом случае, Дейв, это очень хорошие деньги, а ты как-никак кое-чем мне обязан.

Я не понимал, чем именно я обязан Теду, учитывая, что последнее дело, в которое я посвятил его, составило ему репутацию первоклассного расследователя преступлений, но предпочел промолчать.

— Наши дела идут не так хорошо, чтобы мы могли отказываться от подобных предложений, — ввернула Делиз. — И потом, если ты считаешь, что они невиновны, это еще не значит, что это на самом деле так.

— Не знаю. Мне нужно подумать, — медленно ответил я. Наверняка я знал только то, что стоит мне появиться на телеэкране с рассказом об одном из своих клиентов, и с карьерой частного детектива можно проститься навсегда.

Самым неприятным было чувство, что именно эту цель и ставила перед собой Делиз. Она никогда не была так предана «Пимпернел инвестигейшнз», как я. В глубине души она, вероятно, мечтала сделать меня мальчиком на побегушках у Теда — я буду рысачить, вынюхивая злодеев, а он — защищать от них честных граждан. Ну а она, разумеется, станет помогать ему преподносить информацию зрителям.

Я снова стал размышлять об убийстве. Водитель такси, всегда подвозивший Глорию, заявил, что высадил ее около дома ровно в семь, как обычно. Даже если Риштон ждал ее, как ему удалось поставить ее в такое положение в гараже? Казнь была выполнена профессионально. Глория не пошла бы в гараж и не встала бы на колени, зная, что ее муж или его любовница хотят ее убить. Она бы сопротивлялась.

Убийцей Глории несомненно был мужчина, причем незнакомый ей. Он встретил ее практически сразу же, как только такси отъехало от дома, и приставил ей к виску пистолет. Она пришла в ужас, но надеялась, вопреки очевидному, что если будет подчиняться его приказам, он ее не убьет. Прошла за ним в гараж и встала на колени на холодный бетон. Может быть, ее последней мыслью было, что он хочет ограбить или изнасиловать ее.

Но этот ублюдок застрелил ее, причем самым эффектным способом. Чтобы совершить убийство так, как он это сделал, нужен дьявольски холодный расчет. Он выпустил две пули, судя по результату — типа «магнум». Затем выбросил гильзы — и аккуратно поставил еще две слева от тела. Несомненно, в качестве предупреждения. Но кому? И зачем?

Пока я обдумывал это, Делиз осторожно вела машину через Стокпорт. Тед продолжал бросать на меня исполненные надежды взгляды, но я молчал. Он уже выслушал историю Хэдлам и Риштона из уст Делиз, однако я не собирался ее подтверждать. Когда мы высадили Теда у его дома в Дидсбери, он сказал:

— Сообщи мне к вечеру, что надумаешь, Дейв.

Я пожелал ему счастливого Рождества, и он отправился отмечать его в одиночестве. Жена Теда, забрав двоих детей, ушла от него к спортивному репортеру из газеты «Баннер». С тех пор они ни разу не виделись; не смягчил ее и неожиданный успех Теда. Жизнь течет по своим законам, сколько бы Тед ни уверял зрителей и себя самого, что действительность и мыльная опера — одно и то же.

Не хотел бы я уподобиться Теду: превратиться в одинокого эксцентричного пьяницу, осложняющего жизнь своим друзьям.

Я испытал облегчение, вновь очутившись на узких улочках Чорлтона, хотя мы двигались несколько не в том направлении, в каком мне хотелось бы. Делиз почти ничего не говорила, но по выражению ее лица было понятно, что она считает совершенно необходимым, чтобы я дал интервью Теду. Я был убежден в обратном.

Улица с газоном посередине, на которой жила Молли, тянулась вдоль небольшого парка. Местные обитатели использовали его преимущественно в качестве туалета для собак, и даже теперь, в сочельник, тут шагу нельзя было ступить без того, чтобы не наткнуться на одного из этих друзей человека. Огромная пятнистая тварь, помесь неизвестного животного с немецкой овчаркой, разлеглась у Молли на пороге. Делиз перешагнула через собаку и вошла в дверь. Когда я последовал за ней, псина оскалила зубы и зарычала. Зверюга чувствовала себя здесь как дома, и я решил, что она принадлежит Молли.

Собака пробралась за мной в столовую. Делиз уже скрылась в кухне, где в клубах пара вырисовывались, как подножия Гималайских гор под облаками, могучие плечи Кашалота. Я остановился, не уверенный, стоит ли продолжать вторжение. В последний раз Молли накинулась на меня так, что мне пришлось в спешном порядке эвакуироваться. И теперь она, как навязчивый кошмар, вылетела из кухни с занесенной над головой сковородкой. Я отскочил в сторону, но оказалось, что на этот раз мишенью была овчарка, с успехом выставленная за дверь.

— Вы впустили сюда эту суку? — прогрохотала хозяйка. — Эта дрянь обгадила мне весь порог. А тут — новый ковер!

— Простите, миссис Делани, — пробормотал я.

— Не надо, не надо! Никакая я вам не миссис! — проворчала она, перекидывая сковородку из руки в руку.

— Простите, Молли, я думал, что собака ваша.

Она окинула меня подозрительным взглядом, пытаясь понять, не смеюсь ли я над ней. Ее сощуренные свирепые глазки на сердитом округлом лице казались еще меньше. Я не мог надивиться на чудеса природы: неужели эта необъятная фурия — мать маленькой, изящной Делиз? Она немного успокоилась, хотя мое появление, несомненно, не привело ее в восторг.

— Забудем это, — отрезала она. — Поздравляю вас с Рождеством. Кто старое помянет, тому глаз вон. Делиз очень к вам привязана, хоть я ее и не понимаю. В общем, входите и чувствуйте себя как дома.

Обед прошел довольно спокойно. Корзинки из слоеного греческого теста с начинкой из брынзы, овощи и пудинг на растительном масле составляли интересную альтернативу традиционному рождественскому меню.

После обеда Молли удалилась в свою спальню для сиесты, а мы с Делиз прилегли на диван. Его конструкция, специально укрепленная, чтобы выдерживать вес Молли, прекрасно подходила для моих намерений. Сверху доносился храп Молли. Несмотря на то, что я провел за решеткой всего два дня, я чувствовал, что вполне заслужил традиционное утешение освобожденных из заключения. Делиз не имела ничего против.

— Ты заложила ту дыру в полу ее спальни? — с опаской спросил я, когда она сняла блузку.

— А ты прислушайся! — рассмеялась она. — Я налила ей столько «Бушмиллз», что она продрыхнет до утра!

День клонился к вечеру, когда Делиз задала наконец сакраментальный вопрос:

— Так ты собираешься позвонить Теду, Дейв?

Я покачал головой.

Она накрутила на палец прядь моих волос и с силой дернула.

— Ты самый отвратительный тип на свете, Дейв Кьюнан! Ты специально делаешь все, чтобы прозябать в нищете и безвестности до конца своих дней?

Вулканические всхрапы, под аккомпанемент которых совершалось наше воссоединение, вдруг прервались, но через минуту возобновились в прежнем ритме. Мы с Делиз начали одеваться.

Она начала убирать со стола, громко звякая тарелками. Частота и интенсивность всхрапов снова изменилась. Я присоединился к уборке.

— Ну позвони ему хоть просто так, Дейв, — продолжала уговаривать меня Делиз. — Объясни ему, почему ты отказываешься от заработка. Может быть, заодно объяснишь и мне…

— Милая Делиз, чтобы вытащить из клиента информацию, Тед Блейк пообещает златые горы. Но когда дойдет до дела — обстоятельства резко изменятся. Поверь мне, я знаю его не один год.

Делиз удалилась на кухню и стала составлять грязные кастрюли с таким грохотом, что Молли очнулась бы, даже если бы лежала под наркозом. Это было последнее оружие из арсенала Делиз: мне предстояло выдержать натиск разъяренной Молли Делани.

Через несколько минут дом задрожал от ее шагов по лестнице. Я остался на месте, исполненный решимости сохранить хладнокровие при любых обстоятельствах, но Кашалот вплыл на кухню с самым добродушным видом.

— Я не пропустила речь королевы? — Она плюхнулась на диван.

— Неужели вы, Молли, тайная монархистка? — спросил я.

— Ну, как вам сказать… Рождественское обращение я слушаю всегда, — осторожно ответила она и повернулась к дочери: — Бросай эти горшки, Делиз! Оставь посуду до завтра и налей нам еще по рюмочке.

Домой я вернулся после полуночи. Наполнил ванну и отмокал в ней два часа, а потом лег в постель и проспал до середины Дня Рождественских Подарков^[27]. Поскольку Делиз решила дуться, на остаток праздников я был предоставлен самому себе. Можно поехать к родителям, но там слишком многолюдно: на рождественские каникулы приехали мои брат и сестра со своими семьями. Меня тяготила роль отщепенца не меньше, чем соболезнования, которые они продолжали высказывать мне по поводу смерти моей жены. Финбар и Фиона Салвей тоже уехали куда-то к племяннику.

Мысль позвонить Теду Блейку даже не приходила мне в голову. Мне было совершенно нечего ему сказать.

Я прокатился на велосипеде по долине Мерси до самого канала Бриджуотер — крутил педали, пока хватало сил. Как всегда, это помогало мне думать. Я был совершенно уверен: Хэдлам и Риштон не могли быть прямыми виновниками смерти Глории. Они, несомненно, знали, что поручают мне опасное дело — возможно, потому и наняли меня забрать таинственную папку, — но чтобы самим совершить убийство…

Они просто не годились для этой роли. До Глории Риштон развелся с тремя женами. Он выбрасывал женщин, но не расстреливал их.

Пока я размышлял таким образом о невиновности телевизионных звезд, мне вдруг пришла в голову отвратительная мысль. Если Глория не знала человека, который ее убил, а Риштон предупредил ее о моем приезде — стало быть, она думала, что в гараж ее ведет Дейв Кьюнан? Она открыла дверь человеку, которого считала Дейвом Кьюнаном, которого ее муж послал по только им известному делу…

Это соображение так меня потрясло, что я чуть не сорвался с набережной. Кругом было полно народа — в основном рыбаки и парочки на байдарках, отправляющиеся в круиз по чеширским рекам. Погода стояла по-прежнему ясная, слишком теплая для конца декабря. Я доехал до Данхэм-Мэсси, остановился и посмотрел через поле на одинокий коттедж и парк. Под старыми раскидистыми дубами гуляли люди. Я подумал, что если бы я был старшим инспектором сыскной полиции Джеролдом, то попытался бы установить, имела ли Глория Риштон какие-либо связи с криминальным миром и не имел ли Саймон Риштон врагов, которые могли бы попытаться отомстить ему смертью его жены. Я очень тщательно допросил бы Риштона, но арестовывать на этой стадии расследования ни в коем случае не стал бы.

Вернувшись домой, я принял душ, переоделся и включил телевизор, чтобы посмотреть новости. Главной их темой, конечно, оказалось заключение под стражу Риштона и Хэдлам по обвинению в убийстве Глории. Несомненно, полицейским было известно больше, чем мне. Полиция и служба исполнения уголовных наказаний никогда не обвинили бы такого человека, как Риштон, в столь серьезном преступлении, не имея на то достаточных оснований. Если только они не были готовы предоставить окончательное решение апелляционному суду.

Когда я приехал в офис во вторник утром, ни Делиз, ни я ничего не сказали друг другу о наших отношениях, тем более что у нас нашлась масса других дел.

Все газеты кричали о Хэдлам и Риштоне. «Стар» поместила их фотографию под заголовком «НАШ ПРЕСТУПНЫЙ СЕКРЕТ», «Миррор» — снимок Глории Риштон; статья называлась «УБИТАЯ ЗА ЛЮБОВЬ». Даже серьезные толстые газеты не оставляли им шанса на оправдание. В «Гардиан» поместили свадебную фотографию Риштонов и описание карьеры Саймона, несомненно взятое из заранее приготовленного некролога.

Ни в одной из публикаций не подвергалась сомнению полицейская версия событий. В лучшем случае смерть Глории трактовалась как убийство из ревности: молодая красивая женщина погибает накануне Рождества. Обо мне ни одного упоминания, жертва была просто «обнаружена», но — странное дело — писали о Пултере, охраннике, стоявшем у входа на телестудию «Альгамбра». Его также несколько дней допрашивали в полиции, но на рождественские праздники отпустили.

Я вышел в нашу «приемную» и положил экземпляр «Сан» на стол Делиз.

— Ты видела это? Как после такого возможен честный суд?

— Дейв, не надо… — Она грустно улыбнулась. — Прости, что я старалась убедить тебя дать это интервью. Я знаю, как ты дорожишь своей работой и репутацией, но ведь всем ясно, что они виновны. Газеты бы так не бесновались, будь это иначе. Посмотри. — Она показала на один абзац. — Тут ведь ясно сказано, что мужчину и женщину, описание которых совпадает с внешностью Хэдлам и Риштона, видели входящими в дом в шесть часов. Значит, они нашли способ попасть в Престбери раньше тебя.

Я перечитал это место. Полная чушь.

— Они никак не могли оказаться в Престбери в шесть часов, даже если на крыше «Альгамбры» их ждал реактивный самолет. Я ушел от них в пять сорок! Глория приехала только в семь, а в пять минут восьмого ее уже не было в живых — иначе мы с Джеем столкнулись бы с убийцей.

Делиз недовольно скривилась.

— Я не могу оставить это так, — сказал я ей. — Я отправляюсь в «Альгамбру», чтобы выяснить, что там делают для их защиты. Им нужен хороший адвокат. Что бы ни болтали газеты, полиция делает чудовищную ошибку.

— Дейв, ты когда-нибудь станешь взрослым? Неужели не понятно, что мы бессильны что-либо изменить! Полиция убеждена, что дело окончательно раскрыто!

Я знал, что спорить бесполезно. Она сменила сердитый тон на огорченный, как делала всегда, когда другие методы не действовали. И в каком-то смысле она была права. Я ничего не мог сделать, не зная точно всех подробностей обвинения. Только выяснив их, я мог предлагать свои доказательства защитнику Хэдлам и Риштона.

Увидев, что я сдался, Делиз озарила меня лучезарнейшей улыбкой.

— Ну видишь, Дейви, тебе без меня никак.

Я подумал, что развеивать ее иллюзии жестоко, а возражать излишне, и решил переменить тему:

— Что ты знаешь о королевской семье, Делиз?

— Только то, что читаю в газетах. Диплом я писала по археологии и древней, а не новой истории. Ты решил сменить тему, Дейв? К чему ты клонишь?

— Я клоню к работе! — возмутился я. — Я уже говорил тебе, что нам заплатили за генеалогическое расследование, а поскольку из всех сотрудников «Пимпернел инвестигейшнз» с генеалогией ближе всего знакома ты, я хотел бы тебе это и поручить. Мне нужно, чтобы ты выяснила все, что известно о последнем герцоге Виндзорском.

Когда я объяснил ей, кто наш клиент, она расхохоталась так, что чуть не свалилась со стула.

— О, господи! И она действительно заплатила тебе две тысячи фунтов? А к нам не нагрянет армия социальных работников с требованием вернуть эту сумму?…

— Очень остроумно, Делиз, — сурово произнес я. — Кстати о социальных работниках: где Джей? Как будто пора бы ему уже появиться.

Делиз пообещала отправиться в Центральную справочную библиотеку, как только придет Джей, чтобы не оставлять контору пустой, а я поехал вносить задолженность по ипотечному кредиту в «Полар Билдинг Сосайети». Это дело требовало еще большей срочности, чем спасение Хэдлам и Риштона. Я проехал на машине до торгового филиала «Полар» и внес всю задолженность наличными, а оттуда направился прямо на «Альгамбра-ТВ».

Там меня ждал совсем не такой прием, на какой я рассчитывал. Я полагал, что мне придется бесконечно долго пререкаться, прежде чем я добьюсь встречи с каким-нибудь мелким служащим — а вместо этого, как только я объявил, кто я и по какому делу, меня провели прямо в кабинет генерального директора Ланса Тревоза. Я понимал, что Риштону и Хэдлам сейчас, как никогда, нужны друзья, и надеялся, что найду их здесь.

Кабинет Тревоза составлял разительный контраст с единственным знакомым мне внутренним помещением «Альгамбры» — комнатой Кэт Хэдлам. Перед дизайнером стояла задача воспроизвести атмосферу кабинета преуспевающего банкира девятнадцатого века. Если бы окно не выходило на Солфорд и панорама не венчалась Пеннинскими горами, комната с обитыми темным сукном стенами и мебелью из цельного дуба вполне могла бы сойти за министерское помещение в Лондоне, а не за офис телемагната в ультрасовременном квартале Манчестера.

О Тревозе я знал только то, что можно было понять из мимолетных язвительных замечаний Кэт Хэдлам: что раньше он занимался оптовой торговлей мясопродуктами и был весьма прижимист. Ни то, ни другое никак не порочило его в моих глазах. Он оказался высоким, немного сутулым мужчиной лет сорока пяти. Его добротно сшитый костюм смотрелся на нем так же, как он сам — в этом кабинете. То есть неважно. Он больше походил на затравленного гробовщика, чем на телемагната.

Самой выдающейся, в прямом смысле слова, его чертой было адамово яблоко, жившее, казалось, своей собственной жизнью и вполне гармонировавшее с отвислой нижней губой и чересчур массивным носом. Он напоминал мне изваяние с острова Пасхи, которое я видел в одной из археологических книжек Делиз.

Я насторожился.

Он поднялся из-за своего антикварного стола, пожал мне руку и задержал ее так надолго, что я задумался о том, что бы это могло значить. Он подвел меня к подобию алькова. Такой сердечный прием со стороны человека, которого именовали Живодером, меня не обрадовал.

Вдруг я понял, что мы в комнате не одни. Над спинкой одного из кресел возвышалась чья-то лысина.

Хозяина ее я признал сразу: Джейк Гордон. Воистину, я угодил в высокие сферы.

Как все, кто не был слеп, глух и перешагнул двадцатипятилетний рубеж, я кое-что знал об этом человеке. Слава или по крайней мере известность впервые пришла к нему в конце 70-х, в «зиму недовольства», в последние дни правительства Каллагана^[28]. Тогда он был еще мелким предпринимателем, владельцем фирмы в Ранконе, поставлявшей горючее в ближайшие районы. О нем заговорили, когда в один прекрасный день он уволил всех своих рабочих и взял на их места людей, не состоявших в профсоюзе, или тех, кто был согласен на минимальную оплату. Его офис обложили пикетами, а сам Гордон каждый вечер появлялся на телеэкране, защищаясь от обвинений. Тори признали, что он обеспечил им не одну тысячу голосов. В конце концов профсоюзы сдались, а он стал хозяином сети бензоколонок.

Когда тори выиграли выборы 1979 года, он на какое-то время привлек внимание всей страны, подстрекая Тэтчер к самым крайним мерам, и так часто появлялся на крыльце Даунинг-стрит, 10^[29], что можно было подумать, что он открыл там собственное дело. Но вскоре он сошел с большой сцены. Никто не знал в точности почему, выдвигались самые разные предположения. В наших краях, однако, его по-прежнему хорошо знали: он неизменно появлялся на горизонте, когда какая-нибудь процветающая местная компания начинала тонуть. Будь то газета, футбольный клуб или даже паром через Мерси — Джейк Гордон неизменно бросал «спасательный пакет».

Некоторое время он был женат на красотке манекенщице Сандре Торкингтон, но потом она ушла от него к какому-то американскому киноактеру. Эту информацию мне любезно предоставила Делиз.

В результате операций по спасению очередного утопающего предприятия все его активы каким-то образом оказывались у Джейка, а долги — у кого-то другого, но Гордон по-прежнему оставался на хорошем счету у публики (о его борьбе с профсоюзами давно все забыли). Он купался в деньгах, бизнес его процветал. Логотип его компании — сети бензоколонок — представлял собой его инициалы на фоне британского флага.

Внешность Гордона оказалась весьма представительной. Гораздо моложе, чем я думал, примерно ровесник Тревоза — однако последний выглядел рядом с ним тряпичной куклой. Единственной волосистой частью головы Гордона были брови: густые, иссиня-черные и крайне выразительные. Интересно, подумалось мне, каким способом он их красит. Очевидно, в каких-нибудь специальных ванночках.

— Хелло, мистер Кьюнан, — прогремел он сочным баритоном. — Представьте себе — мы как раз говорили о том, не попросить ли вас к нам заехать! Очень мило с вашей стороны нанести нам визит. Это показывает вашу добрую волю и инициативность. А недавно мы с Лансом удостоились особой чести — нас посетил инспектор полиции Джеролд. Да присядьте же вы, в самом деле. Не стойте, как пришибленный лакей в будуаре шлюхи! Налей ему что-нибудь выпить, Тревоз!

Я сел, несколько изумленный. Я приехал в «Альгамбру», чтобы выяснить, как тут относятся к проблеме Риштона — а оказался за дружеским столом с Джейком Гордоном, обращающимся с генеральным директором «Альгамбры-ТВ» как с прислугой.

— Я выпью только кофе, — жалобно запротестовал я, но Гордон не желал ничего слушать.

— Налей-ка ему твоего двадцатилетнего виски, Тревоз. Инспектор Джеролд сказал нам, что вы пьете виски, Кьюнан! Фирма угощает, верно, Ланс?

Тревоз поспешно налил три больших стакана.

То, что Гордон вел себя как хозяин в святая святых «Альгамбры-ТВ», подтверждало слухи: компания по горло погрязла в долгах. Как некогда корнуэльские пираты, Гордон появлялся только тогда, когда корабль несло на скалы.

Я понял, что стал объектом знаменитого «приема Гордона» — особого обращения с клиентами, о котором так часто писали газеты и которое якобы и позволило ему прибрать к рукам так много фирм такими малыми средствами.

Но передо мной, несомненно, сидел очень опасный человек. Его превосходство над нами с Тревозом было очевидно.

— Курите, Кьюнан, — приказал он, всовывая мне в пальцы огромную сигару.

Тревоз, который так экстравагантно приветствовал меня, когда я вошел, до сих пор не проронил ни единого звука. Мы оба ждали как завороженные следующей реплики Гордона.

— На самом деле я приехал поговорить с мистером Тревозом и узнать, что делают на студии для мистера Риштона и мисс Хэдлам. Я был очень удивлен, узнав, что они арестованы, и полагал, что здесь мне дадут координаты их адвоката. Я мог бы им помочь. — Голос мой почему-то скрипел, как несмазанная дверь.

— Весьма любезно с вашей стороны. Мы как раз говорили о том, что ваше свидетельство могло бы быть очень полезным. Правда, Ланс? — прогремел Гордон. — Этого копа хорошо бы немного одернуть. Слишком самоуверен и нахален. Но сумел,скотина, заарканить Риштона и его подружку. Попались пташки в западню, как говаривала моя бабушка. Мерзавец и слышать не хочет о том, чтобы выпустить их под залог. Он считает, что совершено хладнокровное, предумышленное убийство. Что эта парочка поджидала свою жертву… Но они не рассчитали, что вы будете так пунктуальны, Кьюнан.

— Подождите, пожалуйста, — перебил я. — Вы говорите о показаниях свидетеля, который видел их в Престбери в шесть часов? Это невозможно. В пять сорок они находились в этом здании, и я разговаривал с ними.

— Всем нам случается ошибаться на несколько минут, — выразительно произнес Гордон и принялся обеими руками разглаживать свои кустистые брови.

— Я не говорю, что они невиновны, а утверждаю только, что они не могли совершить убийство таким образом, как это описывает следствие.

Гордон прочистил горло, издав звук, с каким грузовик с цементом опрокидывает содержимое кузова, и выплюнул окурок сигары на ковер.

— Вы уверены в этом, не так ли? А я, мистер юный частный детектив, уверен, что в этой стране правосудие творится законным путем, и убежден, что обвинение было вынесено на должных основаниях. Каким бы мерзавцем ни был этот Джеролд — как, впрочем, и вы, Кьюнан, — никакого недоверия к следственным органам я не испытываю. — Он говорил так, словно обращался к огромной толпе на митинге.

— А я испытываю, — дерзко возразил я. — Я знаю, что они вышли из этого здания слишком поздно для того, чтобы успеть добраться в Престбери к шести часам. Охранник Пултер подтвердит это. Я говорил с ним, выходя в пять часов и сорок с небольшим минут.

Гордон и Тревоз обменялись взглядами.

— Тут, должно быть, какая-то ошибка, — проговорил Тревоз. — Мистер Пултер сказал полиции, что вы ушли в четыре тридцать, за пару минут до Кэт Хэдлам и Саймона. В книге регистрации об этом сделаны соответствующие записи. Мистер Пултер очень надежный человек, у него прекрасная репутация. Боюсь, что точку зрения следствия на эти обстоятельства изменить не удастся. Перспективы у Саймона и Кэт самые безрадостные. Мы надеялись, что, поскольку вы последний, кто видел их перед этим ужасным событием, то могли бы рассказать что-нибудь, например, об их настроении, и это в какой-то мере способствовало бы облегчению их участи… Какие-нибудь смягчающие обстоятельства…

Возражать было бессмысленно. Я понял, что разговариваю с глухой стеной. Гордон все продолжал разглаживать свои брови, которые теперь ощетинились, как две большие гусеницы.

— Может быть, вы действительно правы, — пошел я на попятный, — и мне показалось, что я ушел без двадцати шесть, когда на самом деле было только половина пятого, — но мне все же хотелось бы, чтобы их адвокат ознакомился с моими показаниями. Вы, вероятно, знаете, что пресса буквально распинает их.

Гордон вздохнул.

— Мне нравится то, что вы говорите. В самом деле, нравится. Я понимаю это и восхищаюсь вами, но позвольте объяснить вам, сколь вы наивны. — Его сочный музыкальный голос то угрожающе рокотал, то исходил елеем. — Люди вроде Риштона никогда в жизни не увидели бы зала суда, если бы такие газеты, как «Сан» и «Миррор», не поддерживали органы правосудия на должном уровне. Власти просто трепещут перед риштонами. Я придаю огромное значение свободе прессы. — Он слащаво улыбнулся Тревозу — человеку, который был занят как раз тем, чтобы заменить на своем телеканале серьезные передачи болтовней безвкусных ток-шоу.

— Значит, вы полагаете, что ничего нельзя сделать? — спросил я его.

Официальная позиция работодателя Риштона была очевидна.

— Я полагаю, что Риштон сделал большую глупость, — ответил Тревоз в такт Гордону. — Не могу сказать, что я удивлен. Я слышал, он потерял кучу денег на акциях «Ллойда», как множество других так называемых творческих личностей, которые на самом деле заботятся только о своем кармане и уверены, что заслуживают особого отношения со стороны правосудия — иного, чем рядовые читатели «Сан» или «Миррор». Не он первый прибегнул к отчаянным мерам, почувствовав финансовый крах…

Я перебил его:

— Он вовсе не был близок к разорению. У него была куча денег. Он вручил мне пять тысяч, чтобы передать его жене. Это запротоколировано, деньги в полиции.

Гордон сделал рукой движение, словно стирая с невидимой доски мои слова, обращенные к Тревозу, и продолжал так, будто я ничего не говорил:

— Нет, Кьюнан, вам лучше не вмешиваться в ход этого невеселого дела. Риштон и его любовница, как и все граждане, имеют право на защиту, так что оставьте их на попечение закона.

Я понял, что данная часть беседы завершена, окончательно и бесповоротно. Гордон продолжал добродушно улыбаться, как большая акула, размышляющая о следующей жертве. Тревоз же сидел, плотно сжав губы, и очевидно нервничал. Они так интенсивно обменивались многозначительными взглядами, словно были обучены каким-то особым средствам невербального общения. Кивая и подмигивая друг другу, они напоминали персонажей немого мультфильма.

— Я думал, не может ли «Альгамбра-Телевижн» предложить вам работу, мистер Кьюнан, — произнес наконец Ланслот Тревоз.

Я промолчал.

— Ну же, Кьюнан, — вмешался Гордон. — Все мы деловые люди. Мы знаем, что кризис сильно ударил всех по карману. Мистер Тревоз делает вам роскошное предложение. Насколько мне известно, у вас есть небольшие проблемы с кредитом на квартиру. Разумный человек всегда найдет способ сократить лишние расходы.

Я чуть не поперхнулся виски. Откуда Гордон мог знать о моем кредите? Неужели я проговорился о нем Джеролду?

— Вы хотите сказать, крыса всегда уловит момент сбежать с тонущего корабля? — сердито спросил я, придя в себя и поставив стакан на массивный дубовый столик.

— Крыса? Ну что ж, Кьюнан, скажите, сколько вам надо, чтобы вы перестали совать свой крысиный нос в это дело, — огрызнулся Гордон. — Мы удвоим сумму, которую обещал вам Риштон, но вы отстанете раз и навсегда. Мы с Тревозом не настолько наивны, чтобы не понимать, зачем вы сюда пришли. Хотите с помощью телерекламы поправить дела своего хилого агентства? Так вот, этого не будет. Мы никому не позволим удить рыбку в мутной воде и наживаться на неприятностях этой телекомпании.

— Я пришел сюда не за деньгами и не за делом, — сказал я. — Вы, мистер Гордон, привыкли к тому, что ваша чековая книжка заменяет все аргументы, но я не собираюсь изменять свои показания только потому, что вы вывалите передо мной кучу бумажек.

Тревоз подошел к селектору.

— Нет необходимости вышвыривать его отсюда, Ланс. Через пару дней он увидит вещи в несколько ином свете и приползет сам, — сказал Гордон, но мне показалось, что его самообладание несколько изменило ему. — Попробуем другие средства убеждения.

Я встал, чтобы выйти, но мне этого не позволили.

— Все-таки я вызову охрану, — произнес Тревоз, делая жалкую попытку утвердить свою независимость. — Этот человек пьян и может быть агрессивен. — Он нажал какую-то кнопку и сказал в микрофон: — Шестое подразделение.

Комната тут же заполнилась охранниками в черной форме, которые, как мне показалось, ждали за дверью. Тревоз кивнул, и шесть человек схватили меня и, уложив горизонтально лицом вниз, понесли головой вперед. Я не сопротивлялся. Последнее, что я слышал, был гомерический хохот Гордона.

Глава 7

Здание «Альгамбры». 11 часов утра. Вторник, 28 декабря 1993 года.

Несмотря на относительно ранний час — одиннадцать утра, — выброс моего тела из здания «Альгамбры» произошел в лучших драматических традициях этой студии. Мое насильственное выдворение совпало с прибытием Люси Лонгстафф и всей ее свиты, из «Следеридж-Пит». Во всяком случае, мне показалось, что именно ее знакомый голос произнес: «Ииии-эх!.. Не повезло мужичку. Боюсь только, что он не последний. Наверное, не угодил мистеру Тревозу. Живодерня набирает обороты». А может, это сказал кто-то другой: когда вас несут мордой вниз, трудно быть уверенным, что вы адекватно оцениваете окружающее.

Вынеся меня на крыльцо, «носильщики» остановились. Я приготовился к полету и сокрушительному падению, но вдруг услышал уже несомненно знакомый голос:

— Что вы делаете? Это же мой друг! Немедленно отпустите его!

Они ослабили хватку, и я почти безболезненно приземлился на руки. Не знаю, собирались ли они бросать меня с крыльца, но я бы этому не удивился: Манчестер с каждым днем все больше становился похож на Южную Америку. Тед Блейк помог мне подняться.

— Опять тебе неймется, дурья твоя башка? — Охранники выстроились у входа фалангой. Ярость так распирала меня, что я готов был прорываться на верхний этаж с боем, но Тед удержал меня, и постепенно я успокоился. Выкрикивать проклятия с улицы не имело смысла.

Возле здания студии собралась обычная толпа зевак, один за другим подъезжали актеры, занятые в сериале. По какой-то причине — то ли ради моей безопасности, то ли для сохранения лица студии — Тед торопился убрать меня со сцены. Он перевел меня через дорогу к стоянке машин и открыл дверцу огромного зеленого «мицубиси-сегун», на которой красовалось его имя.

— Сядь, Дейв, и успокойся. Вспомни старые времена, когда на улицу выбрасывали меня, а ты меня спасал.

После встречи с руководством телестудии общество Теда показалось мне исключительно приятным. Как ни жаден он до сенсаций, в конце концов, он не предатель и не садист, а пара хороших ударов крикетной битой по голове вполне могла бы вправить ему мозги. Дорогой твидовый костюм моего приятеля не придавал ему никакой импозантности. Он напоминал статиста из романтического сериала, действие которого происходит где-нибудь в Шотландии в 20-х годах. Недоставало только охотничьей шляпы.

Машина ехала как будто сама по себе, другие автомобили уступали ей дорогу. Торжественно и беспрепятственно мы продвигались к Динсгейт. Тед привез меня в «Гнездо дрозда» — паб, куда мы когда-то часто наведывались. В зале сделали ремонт, все стало по-другому и совсем мне не понравилось. Хозяева убрали очаровательный старый декор и превратили заведение в подобие холла аэровокзала с элементами стиля модерн. Наливали, впрочем, все то же самое.

Я заказал простой бренди, а Тед двойную водку и пакет чипсов с сыром и луком, чтобы отбить запах. Мы сели в нише у задней стены, и я вкратце пересказал утренние события.

Несколько минут Тед сидел молча, задумавшись, а потом повернулся ко мне с очень серьезным лицом.

— Послушай, Дейв, я собираюсь основать независимую компанию, чтобы делать собственную передачу. Мне надоело довольствоваться ночным эфиром на «Альгамбре», которая к тому же вещает не на всю страну. То, что ты рассказал, наводит меня на мысль, что пора действовать. Недавно я получил предложение от канала «Сердце Англии» переехать в Бирмингем и делать мою программу в несколько измененном формате.

— Предатель! Неужели ты бросишь Манчестер? Какой, к черту, Бирмингем? Тебя же с руками и ногами оторвут на Би-би-си!

— Я говорю серьезно, Дейв. Гордон в свое время уволил больше рабочих, чем Министерство угольной промышленности. Тебе удалось понять, что он делает на «Альгамбре»?

То, что говорил Тед, было для меня ново. Вопрос о том, является ли Гордон «рыцарем на белом коне» или грифом, питающимся падалью, дебатировался в финансовых разделах всех толстых воскресных газет, но меня удивило, что эта тема волнует Теда. При упоминании о Гордоне он очевидно расстроился.

Тед сделал большой глоток, прожевал пригоршню чипсов и начал рубить воздух своими толстыми пальцами.

— Во всем виноват этот скотина Риштон. Если бы он не убедил руководство потратить миллионы на престижное здание, у них бы не было сейчас этой кошмарной дыры в бюджете. Им не пришлось бы звать мясника Тревоза, чтобы ее латать, а за ним не появился бы этот хищник! — Тед сильно разволновался.

— А откуда Гордон берет деньги? — спросил я.

— Где ты жил до сих пор, Дейв? Он уверяет, что поставляет в страну дешевую нефть благодаря связям с Аль Сабахами.

Лицо мое, вероятно, выразило непонимание, и он продолжил объяснять:

— Ну, с кувейтскими нефтяными магнатами. Они дают ему льготные условия на покупку нефти, а может быть, он очень ловко действует на Роттердамском нефтяном рынке. Но большую часть своих денег он берет у банков. Ему дают ссуды, и он их прокручивает. У него десятки танкеров в Ливерпульской бухте. Когда надо заплатить проценты, он всегда может продать содержимое нескольких танкеров.

Казалось маловероятным, чтобы такой человек мог интересоваться моими финансовыми проблемами. Значит, на то были еще какие-то причины, неизвестные Теду. Я рассказал ему, что Гордон в курсе моей задолженности за квартиру. Он посмотрел на меня с любопытством:

— Ты должен быть польщен, дружище. Тебе был оказан знаменитый «прием Гордона»! Вероятно, ему действительно необходимо спихнуть Риштона, если он занимается вплотную такими мелкими сошками, как ты.

Тед взял себе еще пакет чипсов, а я запил терпкий виски глотком пива. Как многого я еще не знал… Зачем все-таки Риштон посылал меня в Престбери? Почему Гордону так нежелательно мое вмешательство? Почему Ланс Тревоз вдруг превратился в лакея Гордона? И было ли происходящее между этими тремя людьми причиной смерти Глории Риштон?

— Вижу знакомый фанатичный блеск в глазах друга. Брось это, Дейв! — произнес Тед, снова садясь за стол. — Гордон тебе не по зубам. Он уже кусает тебя за пятки. Держись от него подальше. Ты ничего не должен ни Риштону, ни Хэдлам. — В голосе его слышалось сильное раздражение. — В этом городе происходят вещи, о которых ты не имеешь понятия.

Желание Теда посвятить меня в тайны теневого бизнеса Манчестера и особенно его сочувствие к моим денежным проблемам были очень трогательны.

Я чувствовал, что разумнее всего — последовать его совету. Блеск в моих глазах был вызван страхом и порцией виски. Раздражало то, что под удар попадала моя репутация — мое умение хранить чужие тайны. Это было совершенно невыносимо. Следствие так торопилось довести дело до суда и приговора, что было готово проигнорировать показания главного свидетеля. Когда я предстану перед обвинителями Риштона, они, несомненно, объявят меня пьяницей, страдающим провалами в памяти, как уже сделал Джейк Гордон. Пусть только попробуют!

Тед отвез меня в центр города. К счастью, я оставил свою машину в многоэтажном гараже на Гартсайд-стрит, возле центрального здания суда, так что возвращаться к «Альгамбре» мне не пришлось.

Из машины я набрал телефон офиса. К моему удивлению, ответила Делиз, а не Джей.

— Он так и не появился, Дейв, так что я не смогла начать твое расследование по королевскому делу. Ты не хочешь съездить за ним? Наверное, до сих пор валяется в кровати, — злобно сказала она.

Я согласился отправиться за своим заблудшим работником, чтобы Делиз могла заняться делом, и выехал со стоянки в сторону дома Джея. Он жил со своей матерью и братом рядом с футбольным стадионом Манчестер-сити. Я обещал Ловене, что если мне и не удастся дать ее сыну профессию, по крайней мере я буду держать его в рамках.

На улицах было еще пусто. Молодежь здесь просыпалась и выезжала на своих горных велосипедах не раньше часа дня.

Ловена уже куда-то ушла, и дверь мне открыл ее второй сын, Дуглас, у которого были каникулы. С Дугласом у меня прекрасные отношения. Этот веселый малый был совсем не похож характером на своего непредсказуемого братца. Как всегда, он встретил меня особым церемониальным приветствием — каждый раз он старался изобрести что-нибудь новенькое.

Последним его достижением стало:

— Рад тебя видеть, хотя и в жутком виде!

— Надеюсь, ты не со всеми так здороваешься?

— Шутю.

— Где Джей? Неужели до сих пор спит?

— Он ушел рано утром. Позвонила мамаша Либерти и сказала, что тот пошел к нам, но мы его так и не дождались, и Джей отправился его искать. Около девяти утра.

— И ты не волнуешься? — спросил я.

Теперь на лице Дугласа появилась некоторая озабоченность. Прошлое брата, разумеется, не было для него секретом.

— Ну, я думал, потом он двинул в город. Он говорил, что сегодня работает.

Дуглас натянул куртку, и мы медленно поехали по улицам. Во всем квартале мы не встретили ни одного полицейского. Улочки там настолько кривые, что объехать все не было никакой возможности. Проектировщики квартала, очевидно, ставили перед собой задачу способствовать сплочению местной общины и добились эффекта средневекового города. В любом случае, улицы не были предназначены для массового использования транспортных средств. Раненый Джей мог лежать за любым узким поворотом.

Вдруг я заметил Либерти — его красная кепка, красные ботинки и синяя куртка виднелись издалека. Он стоял на Кларенс-роуд, прижавшись к дощатому забору, и, выглядывая из-за угла, от кого-то прятался. Я остановил машину и подкрался к нему сзади. Дуглас следовал за мной. Подкрасться к глухому человеку несложно, особенно когда он напряженно во что-то всматривается. На всякий случай, чтобы он не вздумал удрать, я крепко схватил его за руку. Как только мои пальцы сомкнулись на его тощем предплечье, я понял, что напрасно так поступил. Этот мальчонка нуждался в том, чтобы его окружали теплом и заботой, а не хватали, как воришку. Он обернулся и сразу затараторил в своей обычной манере — но на этот раз шепотом:

— Уберите руки, начальник, я никуда не бегу. — В его выразительных голубых глазах застыл страх. — Там Джей. Смотрите, они взяли его в оборот…

Я высунулся из-за угла, но он с неожиданной силой дернул меня назад.

— Да тише вы, это же местные!..

Я выглянул уже осторожнее.

Джей стоял примерно в сотне ярдов от нас, на широком газоне, там, где дорога повторяла изгиб ограды парка. Его окружала группа молодых людей, одетых в черные куртки с поднятыми капюшонами и на горных велосипедах.

Дуглас выглянул вслед за мной.

— У него большие проблемы. Не знаю, о чем они говорят, но дело плохо, — присоединился он к Либерти.

— Зато я вижу, что они говорят, — пропищал малыш. — Вон тот длинный, его зовут Лютер, говорит, что Джей давно стоит у них поперек дороги. Он подначивает остальных, и они хотят прострелить Джею ногу. Надо что-то делать, у них пушки.

Я выглянул еще раз. Юнцов было слишком много, чтобы разбираться с ними в одиночку, особенно без оружия. Если я вмешаюсь, они просто выстрелят в Джея и кинутся врассыпную. До полиции далеко, как до Господа Бога, а если вызвать их по телефону из машины — они все равно приедут слишком поздно. Либерти дернул меня за рукав.

— Думайте быстрее! Они собираются вести его за угол и стрелять ему по ногам.

Вместе с мальчишками мы кинулись к машине. Взяв с места в карьер, я вылетел на Кларенс-роуд. Единственное, что пришло мне в голову, — это заехать на газон, мчаться прямо на толпу и надеяться, что Джей успеет сообразить, что происходит.

Ангел-хранитель моего работника в этот день не дремал. Мне не пришлось даже мять газон. Когда мы выскочили из-за угла, парни уже начали переходить дорогу. Накачанные наркотиками, они в упор не видели летящей на них машины. Джей находился в самой середине группы. Я не сомневался, что машину он узнает сразу. Я посигналил, дернул ручной тормоз, и машина круто развернулась, подшибая парней капотом. Наконец они кинулись врассыпную. Бампер несколько раз обо что-то звонко ударился — я надеялся, что об велосипеды, — и, когда мы на мгновение остановились, Джей запрыгнул в дверь, открытую ему Дугласом. Мы рванули в направлении Виктория-роуд и через несколько секунд уже скрылись за поворотом. Ноги Джея все еще торчали из окна.

— Это было сильно, — одобрительно протянул Либерти Уокер. Бедняга жил в своем виртуальном мире и полагал, видимо, что мы снимаем видеоклип с его участием. Остальные молчали. Джей дрожал, не в силах произнести ни слова.

Я вернулся к дому Ловены. Красный «ниссан» не слишком приметная машина, и я не боялся оставить его на несколько минут возле дверей Джея, но понимал, насколько опасно оставаться здесь ему самому. Шайка, решившая, что он то ли шпионит за ней, то ли претендует на что-то на ее территории, знала, где он живет. Я велел Джею взять самое необходимое и написать записку матери — но упустил из виду, что для того, чтобы вместить даже часть его гардероба, понадобится пара грузовиков. Проблема выбора парализовала его, а может быть, он переживал запоздалый шок. Выручил Дуглас, сунувший несколько вещей брата в спортивную сумку.

Волоком затащив Джея в машину, я снова поехал по окрестным улицам, соображая, что делать дальше. Джей присмирел после пережитого. Если он исчезнет на некоторое время, о нем, скорее всего, забудут. Оставалось только придумать, куда его деть. Я располагал только одной возможностью.

— Мы высадим Либерти у его дома, — сказал я. — Пусть о нем позаботится его мать. Возвращаться пешком ему нельзя.

— Ой, нет, пожалуйста, мистер! Не надо домой! Матери все равно нет дома. Там ее бой-френд, — оглушил нас своим резким шотландским выговором Либерти. До сих пор он наслаждался происходящим, но мысль о доме привела его в ужас. Он сидел сзади и прочел мои слова, глядя в зеркало заднего обзора. — Он мне такое устроит…

Я не слишком знаком с детскими уловками, но страх мальчишки показался мне неподдельным.

— Правда, это не лучшая идея — отвезти его домой до прихода матери. Она вернется только в пять, — пояснил сидевший рядом Джей. Он наклонился и прошептал мне на ухо: — Пожалуйста, не настаивайте. — Поскольку Джей впервые обратился ко мне со столь горячей мольбой, я решил, что должен согласиться.

— Ладно, но я собираюсь отвезти тебя к моим родителям, на неделю или дней на десять. Если ты не хочешь неприятностей, тебе надо пока выйти из игры.

— Да, эта кодла устроит ему веселую жизнь! — жизнерадостно продолжил Либерти, опять читая по моим губам. Он действительно полагал, что происходит что-то очень забавное, и я понял, почему перед Рождеством Джей так волновался. Мальчишка представлял опасность для себя самого. В сущности, даже странно было, как он до сих пор жив.

Я повернулся к Дугласу.

— Может быть, ты вразумишь этого оболтуса?

Джей впал в прострацию. Вероятно, если бы я посадил его на ближайший самолет до Карибских островов, он бы не возражал. Дуглас сочувственно молчал, но болтовня и вопросы Либерти не умолкали всю дорогу.

Я доехал до Стретфорда и повернул на шоссе, ведущее к Болтону. Уже не один раз мне приходилось использовать дом моих родителей в качестве укрытия. По мере того как мы двигались на север, становилось все холоднее, хотя солнце светило все так же ярко. На холмах лежал снег, обочины дороги местами развезло.

Мои родители живут в деревне на торфяниках за Болтоном, на высоте восьмисот футов над уровнем моря: это почти самый высокий населенный пункт в Британии, как я часто им напоминаю. Почти все, кто жил в этих местах, перебрались в Борнемут или Торквэй, но родители переезжать не желали.

Наконец мы добрались до их полуразвалившейся фермы. Снегоуборочные машины расчистили узкую дорожку от шоссе — не для удобства моих родителей, а чтобы фермеры могли вывозить молоко на большую дорогу к цистерне. Мы спустились по склону к дому. Я припарковал машину. Холод стоял собачий.

Поднявшись на крыльцо, Либерти опять проделал свой экстравагантный трюк, повиснув, как Тарзан, на притолоке и впрыгнув с нее в дом. Я извинился перед матерью за варварский набег.

Моя мама — маленькая, полная, добродушная на вид старушка в круглых очках, словно созданная для рекламы ржаного хлеба, но сейчас в ней более, чем когда-либо узнавалась учительница начальной школы. Проведя добрую половину жизни в классах, вмещавших по полусотне сорванцов, она выработала довольно энергичные приемы обращения с детьми, что мне было известно лучше всех. Я поспешил объяснить, что собираюсь оставить у них спокойного и взрослого Джея, а не этого маленького дикаря.

Ни Пэдди, ни Эйлин ничего не имели против нежданного визита и незваного гостя. К моим внезапным появлениям и необычным просьбам они оба давно привыкли и относились философски, но я прекрасно понимал, что немногие люди в их возрасте обладают достаточной гибкостью, чтобы без предупреждения пустить в дом молодого и совершенно незнакомого им парня. Вероятно, зимой они все же скучали, и новые лица их радовали.

— Опять во что-нибудь вляпался? — спросил отец, отведя меня на кухню. Я посмотрел ему в лицо, так похожее на мое. Брови привычно нахмурены — след многолетней службы в манчестерской полиции. — Ты превращаешь этот дом в убежище для преследуемых, — сказал он. — Твоя мать не возражает, это ее занимает, однако ты должен обеспечить и финансовую сторону. Мы живем на пенсию, а этот молодец, судя по всему, горазд покушать.

— Конечно, — ответил я, страшно довольный, что он беспокоится только о деньгах, а не о том, как я провел праздничные дни. — Я оставляю вам его всего на несколько дней, пока не найду ему другого убежища. Он вас никак не стеснит. Думаю, он переживает шок. — Я дал отцу три бумажки по пятьдесят фунтов, которые он поспешно сунул в карман.

Я знал, что с финансами у них все в порядке. Оба всегда отличались изрядной бережливостью — талант, увы, не унаследованный мной.

— Он ест что-нибудь особенное? — спросил Пэдди. Я покачал головой. Он посмотрел мне прямо в глаза долгим и пронзительным взглядом. Для него это был необычно длинный разговор. Может быть, он знал больше, чем показывал?

Дуглас и Либерти норовили сесть за стол, но у меня были иные планы. Меня ждала работа. Джей беспрекословно делал все, что ему говорили. Общими усилиями мы вытолкали машину наверх на шоссе. По бокам колеи фута на три-четыре возвышались сугробы.

К нам снова подошел отец, закутанный в толстое зимнее пальто, и махнул мне, чтобы я вылез из машины. Я тяжело вздохнул.

— Хотел переброситься с тобой еще парой слов, Дейвид. Мать очень расстроилась, что ты опять не приехал на Рождество, но я-то знаю, в чем дело.

— Ну да… — промямлил я. Глупо было надеяться, что тема моих каникул не всплывет вовсе. Я снова чувствовал себя семилетним мальчишкой.

— Уж не думал ли ты, что утаишь такое дело? Мне уже позвонила половина отставных копов Манчестера, чтобы сообщить, что ты сидишь в каталажке. Сам понимаешь, это старое дурачье не нарадуется, что сына бывшего полицейского засадили за решетку. Ты в порядке? — Я посмотрел на него, чувствуя, как снег набивается мне в ботинки. Он ответил еще более пронзительным взглядом. — Ничего не признавай и ничего не подписывай без адвоката. Будь осторожен. — Он поднял руку — то ли прощаясь, то ли грозя. Каждый раз, когда мне начинает казаться, что он уже не переживает из-за моего отказа идти по его стопам, выясняется обратное.

Джей махал нам рукой, пока мы не повернули, — печальный силуэт на фоне Западных Пеннинских гор.

До Манчестера мы добрались минут за сорок. Дугласа и Либерти, естественно, пришлось тащить в офис.

— Мне начинает это надоедать, Дейв, — сказала Делиз вместо приветствия. — Я прошу тебя съездить за Джеем, чтобы отпустить меня — а ты возвращаешься с двумя сомнительными личностями. Тебе надо наконец решить, является ли «Пимпернел инвестигейшнз» филиалом Службы социальной помощи населению или предприятием, приносящим доход.

— Ближе к делу, Делиз. Я просил тебя заняться розысками по делу Вуд. Ты могла поставить телефон на автоответчик. Мы не можем позволить себе сидеть здесь весь день только ради того, чтобы подойти к телефону, если он вдруг зазвонит. — Резкость моего тона удивила меня самого.

Либерти наконец угомонился и сидел, пожирая глазами компьютер. Я знал, как ему хочется остаться. Порывшись в карманах, я нашел фунтов двенадцать мелочью и вручил их Дугласу.

— Купи ему что-нибудь поесть и своди в кино. Не отпускай его домой до пяти часов и, ради Христа, не пускай болтаться по Мосс-сайду. Ты меня понял? — По его лицу я видел, что ему страшно неохота возиться с Либерти, но возражать он не стал.

Делиз была совершенно права: у нас не было времени отвлекаться. Я извинился за резкость. Она ответила довольно холодно и отправилась в библиотеку, а я решил посвятить остаток дня восстановлению старых связей в строительном бизнесе. Я хотел выяснить, удастся ли мне разыскать прораба Джеймса Кларка, у которого, как полагала Мэри Вуд, хранятся ее бумаги. Мы с Делиз договорились встретиться в офисе в половине шестого и поделиться своими находками. После ланча с Тедом есть мне не хотелось, так что перерыв на обед можно было не делать.

В отдельные моменты моей карьеры мне доводилось работать на стройке, так что в пабах Чорлтона я время от времени встречаю знакомых. Я предполагал, что выследить Кларка будет нелегко. Все-таки прошло уже семь лет, как покойный муж Мэри, Дермот, отдал или продал ее бумаги Кларку, и с тех пор Кларк мог вернуться в Ирландию или умереть. Или несколько раз сменить имя, уклоняясь от уплаты налогов. В таком случае задача вдвойне усложнялась. Друзья Кларка, если таковые имелись, скорее дадут мне по морде, чем сообщат его адрес.

Как я и ожидал, расспросы в обычных пабах ни к чему не привели. Чтобы оставаться в форме, я выпил стакан тоника и закусил пакетом чипсов. Последние кампании ДСО^[30] против сокрытия доходов заставили даже тех, кто меня знал, вести себя сверхосторожно с человеком, не имевшим нужного акцента.

В конце концов в некоем пабе в Левенсхьюме мне повезло: за одним из столиков сидел Барни Бизли, угрожающего вида верзила. С тех пор как Барни стал работать на обслуживании крупных автодорог, он носит костюм, дабы подчеркнуть, что он больше не укладчик асфальта.

— Хелло, Дейв, — пробасил он со своим смачным килкеннийским акцентом. — Какими-такими судьбами? — Некоторые уверяют, что уроженцы Килкенни говорят на чистейшем английском елизаветинских времен, в точности так, как говорил Шекспир.

Я объяснил, что мне нужно, и он согласился ради нашей старой дружбы навести кое-какие справки, но не в пабе.

— Тут слишком много ушей, — объяснил он, когда мы вышли. На стоянке у Барни стоял грузовик «Пэдди Вэгон», принадлежащий «Страхан-Далгетти».

Я поехал за ним к его дому, расположенному в переулке, недалеко от большого супермаркета «Дэйл» в центре Левенсхьюма.

Минут пять мы искали место для парковки на улочке, запруженной грузовиками, обслуживающими супермаркет, после чего Барни провел меня в свой дом и усадил в заваленной каким-то хламом комнате. У Барни пятеро детей, все они носят ботинки огромных размеров, а многочисленные предметы одежды бросают где попало. Через некоторое время мы расчистили место на диване и смогли сесть. Барни рассказал, что ему пришлось отказаться от субподрядов из-за налоговых сложностей и экономического кризиса и что теперь он работает непосредственно на «Страхан-Далгетти»: каждое утро собирает группу из нескольких человек и развозит их по местам дорожных работ в окрестностях Манчестера.

С первого же звонка он установил, что Джеймс Кларк по-прежнему работает на фирме и сейчас находится на шоссе М-25, возле развязки с М-40.

— Держи с ним ухо востро, — предупредил Барни, провожая меня к выходу. — Он водит дружбу с опасными ребятами.

— Я знаю, что он общается с тревеллерами, — ответил я.

— Нет, — Барни понизил голос, — я совсем про других. Я говорю про ИРА. Он из республиканской семьи. Его двоюродный дед позировал для статуи Волонтера на рыночной площади в Атлоне.

— Какого волонтера? О чем ты, Барни? — Мне казалось, что он знает о Кларке гораздо больше, чем говорит. Несмотря на грубоватую наружность, Барни хитер, как стая обезьян.

— Я говорю, что он замешан в грязной политике, — произнес он на почти уже совсем невнятном английском. — Будь очень осторожен и, ради бога, не говори ему, откуда у тебя его координаты.

Мне стало жутковато. Кому, как не ирландским республиканцам, быть заинтересованными в информации, порочащей монархию?

Барни, видимо, правильно истолковал выражение моего лица.

— Ну, теперь понял? — Он хитро на меня посмотрел. — Брось это дело. Это не просто шантрапа, которая потащится за тобой из паба и поставит фингал под глазом в темной подворотне. Они не чикаются с теми, кто знает что-нибудь лишнее.

— Все равно придется ехать, — обреченно произнес я. — Я уже взял деньги за эту работу. И уже их потратил.

— Ну, тогда смотри в оба.

К «Атвуд Билдинг» я подъехал к половине шестого и застал вернувшуюся из библиотеки Делиз в несравненно лучшем расположении духа, нежели утром. Я решил не рассказывать ей о своих приключениях. История о том, как меня вышвырнули из «Альгамбры», едва ли могла вернуть мне ее благосклонность.

— Боюсь, Дейв, тебе придется возвращать деньги этой Вуд, — объявила она.

Я ожидал более приятных известий.

— Это почему?

— Потому что она никак не может быть внучкой Эдуарда Восьмого. — Делиз мило улыбнулась. Я ждал продолжения. — Он страдал орхитом, воспалением яичек. Был вполне способен вступать в контакты с женщинами — и даже отречься от престола, но оплодотворить никого не мог! — Очень довольная своей шуткой, Делиз рассмеялась. Я строго посмотрел на нее, и она продолжила объяснения: — В феврале тысяча девятьсот одиннадцатого года в Морской академии, где учились Эдуард и его брат, принц Альберт — будущий король Георг Шестой, случилась эпидемия кори и свинки.

— И что дальше?…

— Орхит — одно из осложнений, которые могут возникать после свинки. Это заболевание поражает яички и снижает способность мужчин к оплодотворению. Некоторые становятся полностью стерильными.

— Теперь понятно. — Если эта новость была достоверной, она раз и навсегда опровергала притязания Мэри Вуд. — Только радоваться совершенно нечему, Делиз. — Ее веселость меня раздражала.

— Перестань, Дейв! Неужели ты действительно поверил, будто Эдуард Восьмой плодил отпрысков в ирландских деревнях? Он же не Людовик Четырнадцатый и не Карл Второй. Никто еще не объявлял себя его потомком. И вообще, идея побочных детей королевского дома стала непопулярной еще в конце викторианской эпохи. Почти никто из европейских монархов уже не рожал детей от своих любовниц, во всяком случае, так интенсивно, как делали их предки. Если и были побочные дети, их не признавали, не давали им никаких титулов.

— Значит, если у Эдуарда Восьмого был ребенок, это могли скрыть, — заключил я с надеждой.

— Да, если не считать, что он почти наверняка не мог иметь детей.

Я с неохотой согласился. По крайней мере, «Пимпернел инвестигейшнз» разрешили одну часть загадки. Мэри Вуд — не внучка Эдуарда Восьмого. Но, с другой стороны, я никогда и не верил, что она ею является, и полученное тому подтверждение не означало, что я не должен пытаться добыть ее бумаги у Кларка.

Делиз улыбалась. Наверное, я никогда не привыкну к резким переменам ее настроения.

— Дейв, почему бы нам не поехать вечером ко мне? Мать уезжает на съезд вегетарианцев в Фолкстоун и вернется только завтра. Ты видел когда-нибудь ее медную кровать? Антикварная вещь!

— Прекрасная мысль, Делиз, только чем же плоха моя квартира? Раньше она тебя вполне устраивала.

Делиз пристально посмотрела на меня.

— Я чувствую себя там неуютно. Мне все время кажется, что я должна… соответствовать, — сказала она.

— Я не знал, — задумчиво ответил я. Она имела в виду, что мой дом не был холостяцкой квартирой, что прежде в нем жила моя жена Эленки и каждая комната напоминала о ней. Глупо, что это никогда не приходило мне в голову. Я почувствовал себя виноватым, и мы вышли из «Атвуд Билдинг», держась за руки, как двое подростков.

От денег, которые вручила мне Мэри Вуд, оставалось еще двести фунтов, и, не говоря Делиз ни слова, я отвез ее в бар «Холидей-Инн-Краун». Здесь я оказался не единственным мужчиной в обществе молоденькой женщины, некоторые официанты узнавали меня в лицо, и я почувствовал себя как дома. Мы заказали тапас — дорогую и такую острую смесь из кальмаров, тефтелей, грибов и колбасок чоризо, что я встал из-за стола еще более голодным, чем был. В половине девятого мы вышли, готовые к раннему свиданию с медной кроватью Молли Делани.

Шел дождь — не сильный, но упорный манчестерский дождик, который может промочить вас до нитки за пару минут. Мы приехали в Чорлтон, И я специально проехал по Мосс-сайду и оттуда до Вашингтон-роуд, чтобы убедиться, что утренние события выбили меня из колеи не так сильно, как Джея. В английском Бронксе все было спокойно, на пустынных улицах тихо мерцали фонари.

Мы решили сначала заехать в мою квартиру на Торнли-корт и прихватить для меня свежую рубашку.

Когда мы поднялись на мой этаж, я толкнул дверь на площадку и придержал ее, чтобы Делиз могла пройти вперед. Дверь, однако, до конца не открывалась — коридор был весь заставлен мебелью. Мне показалось, что меня схватили за горло. Это была моя мебель, вынесенная из квартиры. Обменявшись взглядом с Делиз, я протиснулся к входной двери в свою квартиру. В нее был врезан новый замок, а к самой двери приклеен конверт с письмом от «Полар Билдинг Сосайети», уведомляющим, что вследствие неуплаты задолженности по ипотечному кредиту квартира изъята.

Я начал биться лбом о дверь. Делиз схватила меня за плечо.

— Дейв, прекрати! Я не знала, что у тебя такие долги! Ты же ничего не говорил!

— У меня нет долгов. Посмотри! — Я достал квитанцию об оплате и сунул ей под нос. — Сегодня утром я внес всю задолженность. Эти свиньи прислали мне предупреждение всего неделю назад — а утром я заплатил все, до последнего пенни! — На шее у меня отчаянно пульсировала жила, и очень хотелось набить кому-нибудь морду.

— Значит, это ошибка. Компьютерная ошибка, Дейв, — пыталась успокоить меня Делиз. — Только как нам быть с этим? Хорошо еще они не выкинули вещи на улицу.

Я осмотрел груду вещей, занимавшую весь коридор до окна, и попытался сообразить, что делать дальше. Мне нужен был грузовик и по меньшей мере двое здоровых мужиков. Когда я понял, что в такое время дня это нереально, накатила новая волна гнева. Но Делиз была права: биться головой о дверь совсем глупо.

Как всегда, выручили брат и сестра Салвей — хотя их и не было дома. Их квартира находится прямо под моей, и когда они уезжают, я принимаю обычные меры против грабителей — зажигаю свет и двигаю шторы, а они делают то же для меня. У Фионы это что-то вроде пунктика. Ключ лежал у меня в кармане — оставалось только перетащить все вниз и как-то расположить в квартире Салвеев. Мы решили, что все же лучше позвонить родственникам, у которых они гостили. Слава богу, Фиона всучила мне номер телефона.

Когда я объяснил все Финбару, он вызвался немедленно приехать, но, к счастью, Рамсгейт находится слишком далеко. Наверное, если бы я попросил разрешения поставить в квартиру его сестры слона, Финбар бы тоже не возражал. В данный момент он выполнял обязанности бэбиситтера, а Фиона куда-то вышла. Ждать ее возвращения я не мог. Финбар сказал, что вернется в Манчестер только в четверг днем, то есть на решение проблемы у меня имелось целых полтора дня.

Делиз съездила в Мосс-сайд, чтобы попросить Дугласа помочь, а я начал таскать мелкие вещи.

Вернулась она вместе с Дугласом и Либерти. Я не возражал, и скоро мы перенесли все, кроме кровати, дивана и кресел.

Либерти путался под ногами и рылся в моих вещах в поисках чего-нибудь съедобного или интересного: я приносил сверху очередную порцию, и он приступал к обследованию еще одного слоя моего прошлого. Когда его лицо озарялось радостью от какой-нибудь находки, моя злость сменялась смехом.

— Моя мамаша переезжала точно так же, когда мы не смогли заплатить подушный налог. Надо было убраться, пока не появились приставы, — сообщил он. Делиз злобно посмотрела на него, но я ничего не сказал. В самом деле, моя ситуация выглядела ничем не лучше.

Вещей у меня было не очень много, и скоро мы остановились перед «Макдональдсом», чтобы утолить вечный голод Либерти, а затем развезли мальчиков по домам. Хорошо, что со мной была Делиз: без нее я вполне мог бы отправиться в Пойнтон и поджечь главное здание «Полар Билдинг». Пока мы возвращались в Чорлтон, призрак горящего офиса ненавистной конторы стоял у меня перед глазами.

— Дейв? Ты поедешь ко мне? — спросила Делиз, когда мы свернули на усеянную собачьим дерьмом дорожку к месту, которое ее мать называла домом.

— А ты принимаешь бездомных? — с горечью отозвался я.

— Перестань, пожалуйста! Ну, не хмурься так! Разумеется, это ошибка, которая разъяснится завтра же утром. Пойдем ко мне и выпьем. Куда тебе еще идти?

Глава 8

Дом Молли Делани на Уиллоуз-poyд, Чорлтон. 6 часов утра. Среда, 29 декабря 1993 года.

Я проснулся от того, что дом сотряс страшный удар: хлопнула входная дверь. Все тело Делиз напряглось, как будто сквозь него пропустили ток напряжением в тысячу вольт. Она мгновенно проснулась, села на кровати и, вскрикнув «Мать!», бросилась собирать раскиданные по комнате вещи.

— Ну и что? — лениво спросил я. Я никуда не торопился. — Она знает, что тебе уже есть двадцать один год.

На цыпочках Делиз вылетела за дверь и забросила одежду в свою спальню. Вернувшись, она грубо сорвала с меня одеяло.

— Немедленно отправляйся в мою комнату, пока она не поднялась сюда! Если она поймет, что мы кувыркались на ее кровати, она тебе яйца оторвет!

Этой угрозы оказалось вполне достаточно, чтобы загнать меня на узкую койку Делиз. Я стал прислушиваться к звуку голосов снизу. Тот, что потише, вероятно, принадлежал рассудительной Делиз, тот, что погромче, — Молли. Последний почти не умолкал. Я мог не торопясь обдумать свою дальнейшую судьбу. Почему «Полар Билдинг Сосайети» так поторопились выставить меня за дверь, и именно сейчас? Наверняка сотни людей не реагируют на их угрожающие письма с такой расторопностью, как это сделал я. Кроме того, сейчас рождественские каникулы, а срок моей задолженности даже не превысил шести месяцев.

— Что ж, очень мило, — грозно начала Молли, когда я наконец набрался смелости спуститься вниз. Лицо ее выражало сконцентрированную злобу: очевидно, ежедневное чтение «Гардиан» никак не повлияло на ее собственные представления о морали.

— Не надо, мама, пожалуйста. Может, лучше сделаешь нам чаю?

Молли швырнула поднос с чашками на стол с такой силой, что я понял: дальше не стоит искушать судьбу.

Обжегшись чаем, я, ко всеобщему удовольствию, объявил, что должен ехать по срочному делу. Делиз вышла меняпроводить.

По ограде парка прыгали белки, вода капала и с неба, и с деревьев. Мне казалось, что даже каштаны бросают на меня насмешливые взгляды.

На этой улице обитала куча всяких тварей. Хорошо, если они еще оставили какие-то права человеческим особям мужского пола, мрачно подумал я, вспомнив, что присоединился к армии бездомных.

— Что ты собираешься делать, Дейв? — спросила меня Делиз, накрашивая губы перед боковым зеркалом машины.

— Поеду в Пойнтон выяснять отношения с этими идиотами из «Полар Билдинг Сосайети», — ответил я. И тут же почувствовал себя виноватым: я взял деньги у Мэри Вуд, но до сих пор ничего для нее не сделал. — А ты продолжи, пожалуйста, изучение материалов по делу Вуд. Сделай подборку ксерокопий, найди все семейные фотографии. Посмотри, не получится ли что-нибудь типа досье на Эдуарда, относящегося к началу тридцатых годов. На худой конец, будет хороший сувенир для Мэри.

По выражению лица Делиз я понял, что она считает данное поручение пустой тратой времени.

Я отвез ее в город, она холодно поцеловала меня, и мы расстались перед офисом.

Двигаясь в Пойнтон, я чувствовал, как вчерашняя ярость вскипает во мне снова. Направлена она была не столько на «Полар Билдинг», сколько на людей, которые хотели сделать из меня марионетку. Выдворение меня из квартиры, несомненно, было как-то связано с убийством Глории Риштон. Я где-то читал, что МИ-5^[31] отделывалась таким способом от советских агентов. Обнаружив, что некто выкачивает информацию из какого-нибудь министерства, они не устраивали дипломатического скандала, а просто отключали в его квартире газ, воду, телефон и электричество. По чекам переставали выплачивать деньги, почта не доставлялась. Просто, эффективно и без шума.

Я всегда полагал, что, прежде чем выставить клиента из взятой в кредит квартиры, строительное общество посылает ему множество предупреждений. Я задержал платеж всего на четыре месяца, после чего внес все сполна.

Подъезжая к Пойнтону по Мур-роуд мимо авиационного завода «Вудфорд аэроспейс», я начал нервничать. С десяток домов вдоль улицы был увешан объявлениями «Продается». Пойнтон — тихий «спальный» пригород, выросший на месте шахтерского поселка, где по-прежнему царит деревенская атмосфера, почти не нарушаемая уродливыми гротескными коробками, принадлежащими «Полар Билдинг Сосайети». Построенная в 80-е годы крупным спекулянтом недвижимостью, теперь отбывающим срок в тюрьме «Форд» за мошенничество, эта конструкция представляла собой весьма достойный объект для поджога, но я уже решил, что бензин, пожалуй, оставлю в баке.

Более того, разыскав стоянку для посетителей и войдя в здание, я решил, что выгоднее все же изобразить униженного искателя помощи, чем разъяренного мстителя.

Немного подождав, я выяснил, как пройти в кабинет мисс Эттли, которая оказалась приятной блондинкой лет тридцати. Неплохое начало, почему-то подумал я и вежливо начал:

— Я приехал по поводу выдворения из квартиры…

— Вы используете неверный термин! — прервала меня она. — Мы никого не выдворяем, а снова вступаем во владение нашей собственностью, если клиент нарушает условия ипотечного соглашения.

Вглядевшись в голубые глаза, похожие на коровьи, и поняв, что позиция их обладательницы непоколебима, я призвал на помощь все свое обаяние и изобразил маленького мальчика, заблудившегося в премудростях современной жизни.

— Вот именно, — продолжил я. — Я выполнил все условия. Можете проверить по моей платежной книжке. Платеж был чуть задержан, но разве это повод для ссоры друзей?

Она подозрительно взяла мою книжку, словно какое-то опасное насекомое, и сравнила ее номер с номером в моем деле, которое было раскрыто перед ней. Она провела пальцем по колонке платежей; у меня екнуло сердце. Потом она нахмурилась, проверила цифры снова и поднесла мою книжку к свету, будто не верила своим глазам.

— Здесь какая-то ошибка… — пробормотала она.

— Я получил ваше письмо перед Рождеством и, как вы видите, заплатил долг в первый же день, когда открылся банк, — произнес я голосом невинной жертвы.

— Согласно вашей книжке, это так и есть, но здесь, — она указала на мое дело, — записи нет. Возможно, произошел какой-то сбой… Я должна показать вашу платежную книжку руководству общества и все проверить.

Несмотря на разыгрываемое мною простодушие, я не собирался выпускать ее из комнаты с единственным доказательством моей правоты. Перегнувшись через стол, я с приятной улыбкой взял книжку у нее из рук.

Выражение ее лица никак нельзя было назвать враждебным.

— Вы нам не верите… В соседней комнате есть ксерокс. Если вы пройдете со мной, я могу сделать копию и отнести ее мистеру Харрисону. Я уверена, что он разрешит это недоразумение.

Она быстро прошла к ксероксу, сделала копию и решительно направилась к лифту, оставив меня сидеть в коридоре возле ее двери.

Время тянулось очень медленно, вернулась она не раньше чем через полчаса. Вся ее деловитость куда-то испарилась. Явно нервничая, она опять пригласила меня к себе в комнату. Я понял, что ничего хорошего не услышу.

— Ошибки не было. Мы получили ваши деньги, но мы не принимаем их в счет оплаты и собираемся удержать, потому что имеем информацию из надежного источника, что изначально кредит был получен вами незаконно. Против вас возбуждается дело, и платеж пойдет на покрытие судебных издержек.

Я вцепился в стул, всеми силами стараясь держать себя в руках. Банковские менеджеры устраивали мне когда-то мелкие пакости, но с такой наглостью я еще не сталкивался.

— Вы не можете этого сделать, — наконец выдавил я из себя.

— Можем. Об этом сказано в правилах общества, которые вы подписали, заключая соглашение.

— Я требую, чтобы мне сообщили, кто выдвинул против меня это обвинение.

— Мистер Харрисон распорядился, чтобы я не отвечала на этот вопрос.

— С чего вы взяли, что кредит был получен незаконно? Вам не кажется, что я имею право это знать?

— Мистер Харрисон говорит, что нет.

— Я могу видеть мистера Харрисона?

— В подобных случаях руководство компании воздерживается от встреч с клиентами, — ответила она.

Однако в ее голосе мне послышалась нотка неодобрения в адрес мистера Харрисона. Во всяком случае, она, несомненно, играла предписанную ей роль без удовольствия.

— У вас есть семья? — спросила она. Я отрицательно покачал головой. Зря я отказался от своего первоначального плана — угнать цистерну бензина и втолкнуть ее в стену этого чудного здания. Жалостью этих свиней не проберешь. Здесь надо действовать напором и нахрапом, как мистер Харрисон.

Мисс Эттли кашлянула, чтобы привлечь мое внимание.

— Между нами говоря, мне кажется, что вы попали в серьезный переплет.

— Очень мило с вашей стороны, но ваше сочувствие едва ли вернет мне крышу над головой, — произнес я.

— Я понимаю, вы рассержены и расстроены, и имеете на то полное право… Послушайте, что я вам скажу. Я пришла сюда работать, чтобы помогать людям, а не делать им гадости. Сейчас я выйду из комнаты за стаканом воды, и если вы совершенно случайно заглянете в бумаги у меня на столе, вам, возможно, станет немного яснее, откуда дует ветер. Только ничего не берите, если не хотите, чтобы меня уволили.

С этими невероятными словами она встала и вышла, роскошная, как Боадицея^[32] на своей колеснице. А я-то про себя обозвал ее коровой!

Быстро обежав ее стол, я склонился над раскрытой папкой. Она содержала записи о платежах и копии посланных мне писем, но то, что меня интересовало, было пришпилено как памятка в самом начале.

Я застыл на месте.

Согласно информации, полученной от мистера Гордона, решено изъять недвижимость, принадлежащую Д. Кьюнану, контракт JVs 436789, как приобретенную на незаконных основаниях. Выполнить немедленно.

Б. Харрисон.

Под подписью стояло вчерашнее число. Прилагался даже чек от нового замка на моей двери: эта сумма также причиталась с меня. О таких возможностях Гордона я не подозревал.

В дверь тихонько стукнули, я вернулся на свое место, и Эттли вошла с решительным выражением лица. Она осталась стоять в дверях, и что-то в ее позе наводило на мысль, что вопрос об иных способах утешения остается открытым. Если бы я выдавил из себя пару слезинок, она, казалось, бросилась бы мне на шею.

Я прошел мимо нее так близко, что уловил запах ее духов, но ограничился только улыбкой и легким прищуриванием правого глаза. Я заметил, что на руке у нее нет кольца, но, даже если бы я не собирался хранить верность Делиз, лишнего времени у меня не было.

Когда я отъезжал от здания, то подумал о том, что с юридической точки зрения «Полар Билдинг Сосайети» встало на довольно зыбкую почву. Они конфисковали мой платеж и закрыли кредит на основании показаний частного лица. Когда я покупал квартиру в 1988 году, я представил все справки о доходах за два предшествующих года. Они сами рекомендовали мне аудиторскую фирму, проверявшую мои бумаги, — одну из самых солидных в Манчестере. Велика была вероятность того, что самой компании придется заплатить мне крупную сумму в возмещение ущерба.

Обрадованный этой мыслью, я пробирался по скользкой дороге к магистрали М-56, когда зазвонил телефон. Надеясь, что меня не остановят за пользование мобильным телефоном на контролируемом полицией участке, я ответил.

— Дейв, только что звонил Джейк Гордон и спрашивал тебя! — прокричала, задыхаясь, Делиз. Волновалась она так, словно меня разыскивали королева, Папа Римский или сам Майкл Джексон. — Он говорит, что ему необходимо обсудить с тобой один деловой вопрос, и просит немедленно перезвонить ему. Ближайшие дни он в, Манчестере, и ему совершенно необходимы твои услуги.

Прямота Гордона подкупала. Видимо, именно так он достиг своего положения в нефтяной индустрии страны: давление и любезность, любезность и давление. Из «Билдинг Сосайети», вероятно, сообщили ему о моем визите, и он ждал, что я начну лизать ему башмаки, но со мной этот номер не пройдет.

— Перезвони ему, Делиз. Скажи, что я направляюсь в Лондон для срочного расследования, и очень занят. Будь вежлива, но дай ему понять, что у меня есть другие дела.

Трубка молчала. Затем моя подружка откашлялась и набрала в легкие побольше воздуха, чтобы как следует донести до меня следующую мысль:

— Ты отказываешь самому богатому человеку страны, который не поленился лично позвонить тебе и попросить ему помочь, Дейв! Ты, видимо, окончательно спятил!

— Я ему не отказываю, У меня сейчас есть клиент. Я еду в Лондон, чтобы найти человека, у которого в руках бумаги Мэри Вуд, и, если не ошибаюсь, я поручил тебе заниматься выяснением ее родословной.

— Дейв, среди опубликованных материалов нет ничего о сыне Эдуарда Восьмого, и ты прекрасно это знаешь. Я взяла несколько книг в Центральной справочной, но не собираюсь тратить время на чтение всего, что написано об этом короле.

— Мне нужна только информация о персонале дворца, о том, как он проводил свободное время… — Сказав это, я остановился и припарковался на Барлоу-Мур-роуд, возле Южного кладбища. Выезжая утром, я и не думал отправляться в Лондон, но теперь решил, что это неплохая мысль.

— В роли руководителя ты чувствуешь себя отлично, не правда ли? — съязвила Делиз. — Что ты узнал в «Билдинг Сосайети»?

— К сожалению, ничего хорошего. Если ты еще готова мне помогать, я бы очень просил тебя купить мне раскладушку и спальный мешок, потому что пока, видимо, мне придется ночевать в офисе, если только Молли не позволит мне повесить гамак у нее в доме.

— О, господи, Дейв, что случилось? Ты же говорил, что все моментально выяснится!

— Оказалось сложнее, чем я думал. Я объясню тебе, когда вернусь. Жди меня часам к девяти в «Вудстоке». А теперь будь хорошей девочкой и позвони Гордону.

Я дождался, пока схлынет поток машин, развернулся и поехал в сторону Лондона. Долгий путь по М-6, а затем по М-40 предоставлял достаточно времени поразмыслить о моем непростом положении. Я не имел ни малейшего понятия, с чего начать разговор с Кларком. Мэри Вуд говорила о нем почти как о гангстере, но ведь у меня к нему лишь несколько простых вопросов. Ему достаточно ответить на все «нет» — и моя совесть будет абсолютно чиста. Конечно, я не смогу сразу вернуть Мэри все деньги, но, может быть, она согласится взять по частям, если я пообещаю ей заплатить проценты.

Как только я выехал из Манчестера, дождь перестал и небо прояснилось. Я остановился на бензоколонке, съел грисбургер с чипсами и запил тепловатым кофе. Дорога была почти пуста, только иногда попадались грузовики. Я находился в пути уже больше двух часов и проехал поворот на Стратфорд-на-Эйвоне, когда опять зазвонил телефон.

— Дейв, — снова сказала Делиз, — я боюсь. Я пробивалась к Гордону чуть ли не час, а когда дозвонилась, он никак не желал понять, что ты действительно не собираешься с ним встречаться. Я объяснила, что ты поехал по делам в Лондон, но он просто сорвался с катушек и стал орать на меня как бешеный. Я никогда не слышала ничего подобного! Мне показалось, что он может наслать на нас кого-нибудь, так что я сбежала из офиса и звоню тебе из дома. Что нам делать, Дейв? Ведь это он выставил тебе из квартиры, да?

— Ты не сказала ему, куда именно я еду в Лондон и по какому делу? — спросил я как можно спокойнее. Я знал, что напугать Делиз, да еще так сильно, не так-то просто.

— Да нет же, передала только твои слова — «расследование в Лондоне». Но он не верит, думает, что ты поехал в Ранкорн проверять его штаб-квартиру. Кричал, что если ты сунешь туда нос, он тебе устроит хороший прием!

— Послушай, Делиз, мне пока никто не заплатил за расследование дел Гордона. Он, видимо, просто параноик. Не давай ему напугать себя.

— Очень рада, что ты воспринимаешь это так спокойно! И отправляюсь в «Арми-энд-Нэйви» за раскладушкой и спальным мешком. До скорой встречи.

Мысль о том, что я могу так огорчить столь влиятельного человека, как Гордон, даже если он неверно истолковал мои намерения, сильно приободрила меня, и я продолжил путь в приподнятом настроении. На дороге было по-прежнему свободно, и я уже начал сомневаться, что на пересечении М-25 и М-40 ведутся какие-то работы. Может быть, рождественские каникулы еще не закончились? Двигаясь по пустынной дороге в маленькой железной коробочке, очень легко представлять себе, что ты один во всей стране спешишь по делам.

Возможно, Мэри Вуд на самом деле окажется наследницей престола, а Джеймс Кларк просто ждет не дождется, чтобы кто-нибудь избавил его от тяжкого бремени подтверждающих этот факт документов. Тогда за поворотом дороги меня ждут слава и богатство.

Доехав до М-25, я понял, что работы ведутся на другой стороне автострады. Краны и тракторы тянулись по северной стороне дороги, до самой развязки с М-40. Я проехал вперед, развернулся по часовой стрелке и поехал обратно по М-25. К счастью, полицейские радары контролировали скоростной режим, и я смог внимательно, не торопясь, рассмотреть все указатели и съехать на обочину у первого знака «Только для машин стройки».

Пусто, как на обратной стороне луны. Жидкое бурое месиво угрожало поглотить мой низко сидящий «ниссан», и я перебрался на засыпанный гравием пятачок, где было припарковано несколько машин. Выход на свежий воздух потребовал изрядного мужества. Температура не превышала нуля, а деловой костюм согревал меня весьма условно. Я затрясся от холода, а идти пешком по грязи оказалось куда труднее, чем ехать на машине. Сам виноват — приехать зимой на стройку без верхней одежды! Ругаясь сквозь зубы и вымазав брюки уже почти по колено, я пошел дальше, огибая огромные грузовики. Вагончик с надписью «Прораб» пустовал.

Стройка тянулась на несколько миль. По той стороне шоссе я промчался мимо со скоростью 60 миль в час и не оценил ее протяженности. Возвращаться за машиной было так же противно, как идти вперед.

Засунув брюки в носки, я протопал еще немного и добрался до обшарпанных вагончиков-бытовок, которые стояли, прижавшись друг к другу, прицепными крюками в сторону дороги. Подойдя ближе, я увидел в окнах таблички с именами рабочих, их владельцев. В одном из окон красовалось: Дж. Кларк. Надежда снова вспыхнула в моем сердце. Своеобразное, конечно, место для наведения справок о сердечных делах членов Виндзорского дома, подумал я. Впрочем, Виндзорский замок и Саннингдейл находились всего в нескольких милях отсюда, и было бы забавно обнаружить хранителя королевских документов именно здесь.

Я постучал. Удача по-прежнему сопутствовала мне. Дверь распахнулась, и на пороге появился человек лет пятидесяти. Подбоченясь, он взглянул на меня с вопросительной улыбкой на почти дружелюбном лице. Голубые глаза пристально рассматривали меня из-под насупленных бровей. Здоровое румяное лицо, на веснушчатом лбу бледная полоска от каски, над ней — пышная копна седеющих рыжих волос.

Кого-нибудь более наивного это открытое лицо, возможно, и ввело бы в заблуждение, но я-то увидел в стоящем передо мной человеческом экземпляре много общего с фальшивой купюрой. Я представился и объяснил, что собираю сведения о человеке, которого он, возможно, знал.

— Вы не из Отдела занятости и не из ДСО? — был его первый вопрос. А второй — уже не вопрос, а почти утверждение: — Тогда из налоговой полиции.

Я заверил его, что не имею отношения ни к правительственным, ни к профсоюзным организациям. Он не знал, как реагировать, но пригласил меня войти.

В фургоне стоял сильный запах жареного свиного сала. Вытереть ноги было не обо что, на полу лежал толстый слой грязи. Я старался не показывать своего отвращения.

Совершенно необычный акцент хозяина не давал возможности определить его происхождение. Если бы я не знал, откуда он родом, то и не догадался бы: только интонация его отдаленно напоминала ирландскую.

— Я частный детектив, — объяснил я, доставая удостоверение, которым предусмотрительно запасся несколько лет назад.

Внимательно изучив мои корочки, он как будто немного расслабился и протянул мне их обратно, но продолжал переминаться с ноги на ногу.

— Я действую по поручению Мэри Вуд, женщины, которая живет в районе Манчестера в городке тревеллеров, — сказал я. — Она утверждает, что ее покойный муж Дермот оставил вам на хранение какие-то документы. Она хочет получить их обратно и готова за них заплатить.

Упоминание имени Вуд произвело огромное впечатление. Я ожидал, что Кларк не сразу или вовсе не поймет, о чем идет речь, но он, несомненно, прекрасно помнил Мэри и Дермота Вуд. Его взгляд бессознательно переметнулся с моего лица на стоящий у стены вагончика шкаф, обитый цветистым мебельным ситцем.

— Откуда мне знать, что вы не из Социальной службы и не пытаетесь что-то из меня выудить? — подозрительно спросил он, сощурив глаза и вытирая жирные руки о штаны.

— Извольте видеть, мистер Кларк, — засмеялся я, пытаясь рассеять напряженность. — Мэри почти не умеет читать, совсем не умеет писать и, конечно, не владеет мобильным телефоном, так что связаться с ней довольно сложно. Если желаете — прокатимся вместе по М-40, и она все подтвердит сама.

— С какой же это стати я поеду к ней в гости? — огрызнулся он. — Я с этой бабой почти не знаком.

— Значит, все-таки знакомы? Тогда я могу привезти ее сюда, — продолжил я. — Она с радостью заплатит за все причиненные вам неудобства.

— Вот вы и прокололись! У нее всю жизнь не было ни пенни, — победно заключил он — и снова украдкой посмотрел на шкаф, который притягивал его взгляд, словно магнит. Увидев, что я заметил это, он поспешно отвернулся.

— Ну же, мистер Кларк, — упрашивал я. — Я приехал в такую даль. Действительно, я ничем не могу доказать, что меня послала Мэри. Давайте я просто скажу вам, что мне нужно, а вы это обдумаете.

Он пробурчал что-то невнятное.

— Мэри утверждает, что Дермот отдал или продал вам справки и документы, доказывающие, что ее отец, Эдуард Касселс, на самом деле был сыном герцога Виндзорского…

— Ха!! Этот пропойца Дермот Вуд! День работал, два гулял, — перебил он меня. — Ну да ладно. У меня тут есть один приятель… Он вам все расскажет про Дермота Вуда и его бабу-принцессу, если подождете пару минут.

— Значит, документы существуют? — спросил я с надеждой.

— Ну, не забегайте вперед. Не торопитесь. Я этого пока не сказал.

Мне вдруг показалось, что у меня получится выудить у него документы Мэри, не дав ему набить цену. Та же мысль, вероятно, пришла и ему, потому что он поспешно встал и направился к двери.

— Мне надо сходить за товарищем. Он знает о Вуде куда больше, чем я. Подождите чуток, я вернусь через пять минут, — сказал он и был таков.

Ах ты, сукин сын, подумал я. Я буду ждать как дурак, а ты вернешься со своими дружками, и… Такой поворот событий меня не радовал, но, оказавшись в одиночестве в бытовке Кларка, я не мог упустить шанс ее осмотреть. Быстро заперев дверь, я подошел к таинственному шкафу. Он состоял из двух поставленных друг на друга квадратных секций, битком набитых какими-то документами.

И тут я услышал рев мотора. Выглянув в окно, я увидел, что Кларк возвращается на огромном грузовике «транзит» и, судя по всему, с огромной оравой. Трудно с чем-нибудь спутать этот звук — шум, издаваемый кучкой представителей рабочего класса, рвущихся пересчитать кому-нибудь зубы. Уже второй раз на этой неделе я сидел в прицепе, у дверей которого собралась толпа, жаждущая выпустить из меня кишки. Я открыл боковое окно, тихо выскользнул в него и тихо приземлился в жидкое глинистое месиво. Под прицепом Кларка оставался небольшой зазор; в него-то я и заполз.

Я слышал, как он командует, перекрикивая шум мотора:

— Быстро врассыпную, выкопайте мне этого ублюдка из-под земли! Пятьдесят фунтов тому, кто его приволочет! — Теперь ирландский выговор слышался яснее некуда. Какой актер!

Через несколько минут шаги стихли. Я не мог ничего видеть, но понимал, что Кларк отправился на поиски вместе с друзьями. Я приготовился бежать к машине, но, как только собрался вылезти, услышал, как дверь бытовки открылась и несколько человек вошли внутрь.

— Откуда он мог прикостылять, Джеймс? Из филиала? Из МИ-5? Из Отдела занятости? — спросил кто-то, теперь с восточноевропейским акцентом.

— Откуда, черт побери, я знаю? — прорычал голос Кларка. — Но он был здесь, чего еще? Он знает, где лежат бумаги, и знает все о скотине Дермоте Вуде. Надо мочить! Да и того урода надо было заткнуть еще лет двадцать назад!

Слушая, что меня ожидает, я ощущал, что увязаю все глубже в грязи, и испугался, что если в прицеп войдет еще кто-нибудь, меня просто раздавит. А удобрять собой почву Центральных графств в мои планы никак не входило. Я ухватился за край фургона и, напрягая все силы, вылез из засосавшей меня грязи.

Убегая, я заметил в окне настороженное лицо Кларка, который, вероятно, что-то почувствовал. Теперь я уже не огибал лужи, а бежал сломя голову прочь от автострады. Обернувшись назад я увидел, что из-за фургона появился Кларк и стал палить в меня из пистолета. В темноте замерцали вспышки. Одному Богу известно, что за гадюшник я разворошил, но этот парень явно не собирался шутить. Я напоролся на отъявленного головореза. Споткнувшись о пластиковое ограждение, я перелетел через него и приземлился на невспаханное поле.

Главное при бегстве — маскировка и укрытие. Валяние в грязи под прицепом обеспечило первое, теперь оставалось спрятаться. Я погрузился в глубокую, заполненную водой колею, продавленную колесами тяжелого грузовика, оставив на поверхности только нос и рот. Вода была совершенно ледяная; ясно было, что через пару минут у меня начнутся судороги. К счастью, уже почти стемнело, и под мутной водой меня не разглядел бы даже самый зоркий глаз. Я стал представлять себе, что лежу на горячем песке под палящим солнцем или на кровати Делиз, закутанный в пуховое одеяла.

Рядом послышались хлюпающие шаги, и кто-то из приятелей Кларка наступил мне прямо на грудь. Он немного потоптался на ней, пытаясь удержать равновесие. Моя голова совсем ушла под воду. Через минуту он отошел, и я осторожно высунулся. Над землей маячила цепочка силуэтов — люди быстро удалялись, громко перекрикиваясь, чтобы не оторваться друг от друга. Это был мой единственный шанс. Я вылез из лужи и, стараясь не высовываться над ограждением, пополз к дороге.

Там, где я оставил машину, горели фонари. Окна каравана Кларка ярко светились. Если бы я побежал к машине, меня бы обязательно заметили.

Подобравшись сзади к цепочке фургонов, я встал на ноги, выглянул из-за угла — и наткнулся на направленное на меня дуло. Вероятно, Кларк услышал мои шаги и уже поджидал меня.

То ли я каким-то образом его опередил, то ли пистолет дал осечку, но отчаяние придало мне сил. Я ударил его в лоб, чувствуя, как хрустнули костяшки пальцев. Он выронил пистолет. Бежать мне было абсолютно некуда. Через пару секунд он поднял бы свое оружие и прикончил меня. Прямо с разбега я впрыгнул в кабину «транзита», на котором приехала вся честная компания. Моя жизнь зависела от того, оставил ли водитель ключи в замке зажигания. Он их оставил.

Я завел двигатель и рванул в сторону дороги. Прямого выезда с площадки на автостраду с этой стороны не было, но отступать я не мог. Я перевалил через кучу гравия, сбил пластиковую загородку и вылетел на ведущую к автостраде дорожку, помеченную знаком «Только для машин стройки». На данном участке магистраль М-25 представляла собой две огражденные узкие полосы, вдоль которых и шла дорожка. На север, в сторону М-40 и М-1, двигался поток машин. Конец моей дорожки стремительно приближался — и я свернул направо, на автостраду. Мне отчаянно засигналили, но я умудрился ни в кого не врезаться. Кроме того, полиции я опасался сейчас меньше всего.

Через каждую сотню ярдов торчали знаки «50 миль в час». Повинуясь этому указанию, машины впереди меня двигались еле-еле. Я был словно в лихорадке, понимая, что Кларк организует погоню. К счастью, совсем скоро я достиг развязки с М-40, свернул и до отказа нажал на газ. Но, оказавшись на автостраде, ведущей к Манчестеру, я понял, что совершил ошибку. Оставаясь на М-25, было гораздо легче спрятаться, и совсем скоро я нырнул бы в лабиринт лондонских закоулков. Теперь же меня ждал родной город или смерть.

Я осмотрел кабину грузовика. Слава богу, бак был полон, и я мог мчаться до самого дома, не останавливаясь. Денек выдался весьма насыщенный: утром я потерял жилье, вечером машину, а теперь возвращался в Манчестер, вывалянный в грязи, как папуас. К списку расходов придется добавить и костюм… А я еще боялся, что мне нечем будет отчитаться перед Мэри Вуд!

Откуда взялась у Кларка толпа помощников? Площадка выглядела совершенно пустынной. Или я напоролся на съезд ИРА? Я знал, что раньше они действительно собирались на стройках, но ведь не в наши же дни?

Необходимо сменить имидж, подумал я: уже не впервые меня принимают за верзилу из спецслужб. Вернувшись в Манчестер, нужно не забыть также сделать анонимный звонок в отдел по борьбе с терроризмом.

Каждая пройденная миля приближала меня к безопасности. Я уже проскочил Хай-Уайком и поднимался по склону Чилтернс, когда боковое окно разлетелось вдребезги и над головой у меня прожужжала пуля, чиркнув по волосам. Я отчетливо слышал звук, с которым она пробила обшивку кабины.

В панике я крутанул руль влево и, не сбавляя скорости — 80 миль в час, — поехал по обочине. Откуда стреляли, я не рассмотрел. Вероятно, Кларк — это мог быть только он — организовал погоню быстрее, чем я ожидал.

Водитель большого автофургона, рядом с которым я оказался, замигал фарами и загудел. Пусть делает что угодно, лишь бы его левиафан продолжал меня укрывать. Потом я понял, что он сигналит не мне. Чуть продвинувшись вперед, я увидел, что он высовывается из окна и грозит кулаком кому-то справа и сзади от себя. Значит, от моих преследователей меня отделяла только его машина. Может быть, стреляя в меня, они задели его фургон и водитель подумал, что они собираются его ограбить? В последнее время в окрестностях Лондона подобные ограбления стали не редкостью.

Дальше произошло следующее. Водитель ударил по тормозам и резко повернул налево. Я еле успел прибавить газ и выскочил вперед, чудом избежав столкновения.

Теперь я был на виду у моих преследователей — они ехали на таком же грузовике «Страхан-Далгетти», как я. Я успел разглядеть какие-то лица в кабине. Роковой пули надо было ожидать через несколько секунд. Как и водитель автофургона, я затормозил. Они резко свернули на полосу разгона, чтобы отрезать меня, но потеряли управление и, сбив ограждение, слетели с шоссе в кювет. Их машина перевернулась набок, но не взорвалась, как показывают в кино.

Я поехал дальше. Если в том грузовике находился Кларк, естественно было предположить, что он уже мертв. Машина перевернулась дважды.

Каждую милю я ожидал увидеть полицейского с флажком, но никто не собирался меня останавливать. Без пятнадцати девять я въехал в Южный Манчестер и припарковался на Мерси-роуд рядом с «Вудстоком», за четверть часа до назначенной встречи с Делиз. Моросил такой же занудный дождь, как и утром, когда я выезжал. Нервы мои были изрядно напряжены, и мысленный анализ траектории пули также не принес мне успокоения.

Стрелок прекрасно знал свое дело: он промахнулся лишь потому, что надо лбом у меня комом нависали слипшиеся волосы. Если бы в тот момент я подался на пару сантиметров вперед — мой череп был бы теперь не в лучшем состоянии, чем у несчастной Глории Риштон.

Глава 9

Отель «Вудсток», Дидсбери. 20 часов 45 минут. Среда, 29 декаря 1993 года.

Прибытие Делиз на побитой малолитражке ее матери возвратило меня к реальности. Я пронаблюдал, как она поспешно припарковалась на свободном пятачке и вышла из машины. Даже самые простые действия Делиз совершает с необыкновенно важным видом. Я поспешно выскочил из грузовика и побежал ей навстречу. Я не хотел, чтобы она успела зайти в паб — последовать за ней я бы не смог.

Увидев меня, она отпрянула в ужасе и набрала в легкие воздуху, чтобы позвать на помощь. Я остановился, замахал руками и прошептал:

— Это всего лишь я, Делиз.

Она медленно выдохнула, все еще подозрительно глядя на меня.

— Где ты так уделался, Дейв? На кого ты похож! — Она сделала несколько шагов вперед. — Два красных глаза в куче дерьма. Боже милосердный! Ты хочешь сказать, что ездил в Лондон? Я-то думала, ты и вправду…

— Может быть, ты позволишь мне вставить слово? Я был на строительной площадке под Лондоном, но предпочел бы не обсуждать этого на улице, да еще на повышенных тонах.

— В таком жутком виде ты в мою машину не сядешь, — парировала Делиз со свойственной ей практичностью.

— Успокойся, пожалуйста. У меня свой транспорт. Поезжай за мной в Торнли-корт, и я расскажу тебе, что произошло.

— А где твоя машина? Где «ниссан»?

— Я приехал на этом грузовике. Перестань болтать, садись за руль, и поехали.

Не дожидаясь ее ответа, я повернулся и пошел к грузовику. Я слишком много пережил сегодня, чтобы выслушивать причитания Делиз, тем более что для меня день еще далеко не закончился. Я медленно поехал в сторону Торнли-корт, она за мной.

Уже однажды воспользовавшись отсутствием Салвеев, я намеревался проделать это снова и принять у них душ. Убедившись, что в подъезде никого нет, я поднялся к ним на второй этаж. Очень странно ощущать себя посторонним в доме, где совсем недавно жил. Делиз поднялась за мной и внимательно наблюдала, как из-под слоев грязи появляется моя персона.

Вынув из карманов все ценное, я засунул костюм и белье в пакет для мусора и встал под душ, а Делиз начала паковать мою одежду в чемоданы. Стираных и глаженых рубашек и белья должно было хватить недели на две. Глины на меня налипло фунтов двадцать. Не было ни одного отверстия, куда бы она не забилась, и я полагал, что такая грязевая ванна способна совершить чудеса оздоровления.

Одеваясь, я попытался обдумать первоочередную задачу: нужно было вернуть мой «ниссан-блуберд» — и чем скорее, тем лучше.

Я заметил, что грузовик, который я вел, снабжен прицепным крюком. Что мешает мне вернуться, прицепить фургон Кларка и забрать его с собой? Тогда я смог бы спокойно изучить содержимое шкафа. Если прихватить с собой Делиз, то она может сесть за руль «ниссана».

Никаких препятствий на пути осуществления такого плана я не видел. Едва ли Кларк сможет нам помешать. Либо он уже лежит на железном столе с биркой на большом пальце ноги, либо где-нибудь скрывается. Действовать надо было быстро. Чем дольше откладывать, тем больше вероятность помех.

Чуть ли не впервые в моей жизни все выстраивалось как нельзя лучше. Делиз выслушала мой план с таким же выражением обреченности на лице, с каким, вероятно, во время войны товарищи моего отца узнавали, что им предстоит идти в атаку, но поехать со мной согласилась сразу. Может быть, ей было уже все равно. Она поставила только одно условие — купить по дороге какой-нибудь еды, поэтому мы заглянули в «Макдональдс», и я проглотил второй гамбургер за день. Я не стал рассказывать Делиз, что на стройке стреляли и что по дороге домой мне попортили прическу — пусть думает, что мы с клиентом несколько разошлись во взглядах на жизнь.

Около десяти часов вечера мы свернули на М-6 в сторону Лондона. Говорить мне было не о чем, Делиз тоже сидела на удивление тихо. Меня волновал только один вопрос — о моем душевном здоровье — но об этом я предпочел умолчать. Дырку от пули в крыше я залепил жвачкой, и Делиз ее не заметила.

Когда в начале второго ночи мы доехали до участка дорожных работ, там стояла мертвая тишина. Моя машина красовалась на прежнем месте, в целости и сохранности. Делиз вывела ее со стройки на обочину трассы и ожидала, пока я давал задний ход и прицеплял трейлер Кларка. Не потревожив ни одной живой души, я вытащил фургон из грязи и последовал за Делиз.

Мы двинулись по трассе М-1, потому что мне нужно было заправиться. Судя по всему, мир воспринимал меня теперь как одного из «Нью-Эйдж тревеллерс», потому что дежурный на бензоколонке в Уотфорд-Гэп выскочил из своей кабинки и потребовал с меня плату за бензин вперед. Проверять фургон на предмет технической исправности я не стал. Минут через десять после того, как мы отъехали, Делиз, следовавшая за мной, вдруг засигналила мне фарами. Я подумал, что у меня, возможно, что-то с колесами, и вырулил на обочину как раз в тот момент, когда из двери фургона выскочил некто, облаченный в длинную белую рубашку, и с криками бросился прочь от дороги. Минуту спустя силуэт уже исчез из виду. Я стоял, раскрыв рот. Прежде чем продолжить путь, я проверил, нет ли у нас других пассажиров. Никого не было, только на теплой кровати лежала полупустая бутылка виски.

Кларк — если это был он — проснулся и обнаружил, что мчится по М-1 со скоростью 60 миль в час. Его страсть к старомодной одежде сказалась, вероятно, и на выборе ночного туалета; я мог поклясться, что человек был одет в ночную рубашку и колпак.

Наш маленький обоз возобновил движение на север. Никто нас не останавливал. Не знаю, почему некоторые люди считают, что полиция в этой стране всюду сует свой нос. Ни в первую, ни во вторую поездку я не встретил ни одной полицейской машины.

Когда мы достигли Западных Пеннинских гор за Болтоном, стало светать. Хотя было по-прежнему холодно, но уже не так сыро. Два дня назад я подбросил своим родителям постояльца, а теперь решил добавить еще и спальное место. Другого способа пристроить фургон и избежать при этом лишних расспросов я не мог придумать Отец, конечно, поинтересуется, откуда он взялся, но звонить копам он не станет.

К моему удивлению, когда я объявил Пэдди, что хотел бы поставить прицеп у него во дворе, он почти ничего не спросил. Он встретил нас в халате, хотя, естественно, уже не спал. Мое приближение он чувствует всегда, в любое время суток, словно у него работает какой-то внутренний локатор. Еще ни разу я не заставал его в постели.

— Теперь мой сын решил стать цыганом? — спросил он, снимая номерные знаки с грузовика и прицепа. — Тебя опять ищет полиция? В здешних местах я не встречал никого из «Нью-Эйдж». Или они собираются вторгнуться в Западные Пеннины?

Он проводил измученную Делиз в дом и пошел одеться. Вернулся он с Джеем, который выглядел таким же паинькой, как тогда, когда мы с ним расстались. Кажется, впервые в жизни он встретил меня радостным смехом и горячим рукопожатием.

— Некогда, некогда, — поторопил его отец. — Надень-ка резиновые сапоги и помоги нам загнать это безобразие в сарай. Я сказал, резиновые сапоги!

Мы перетащили секции с документами в грузовик, а затем отбуксировали прицеп в заброшенную конюшню местного врача: Пэдди заверил, что хозяин не будет против. Когда мы шли обратно, я с удивлением отметил, с какой готовностью Джей слушается моего отца. Пэдди непрестанно командовал им, а тот беспрекословно подчинялся.

Мать заваривала чай, а Делиз задремала в кресле, удачно избегнув необходимости поддерживать разговор.

— Очень славный прицеп, Дейвид. Похож на американский военный. Совсем еще крепкий. Если хочешь, я мог бы привести его в порядок. Это твой? — Пэдди определенно больше интересовал прицеп, чем мои приключения.

— У папы новая игрушка, — сказала мать, разливая чай. — Он не успокоится, пока не наиграется. — Тон ее показался мне более резким, чем всегда. Ее опасения были понятны: когда отцом овладевает новый творческий замысел, он становится довольно утомительным. Недавно он закончил пристройку к кухне; если он проживет еще лет сто, в доме будет комнат не меньше, чем в Версальском дворце.

— Он принадлежит мне так же, как Америка американцам и Австралия австралийцам. Я взял его, и бывший владелец не станет требовать его назад, — оптимистично произнес я.

— Прекрасно, — ответил бывший полицейский, сверкнув ястребиным взглядом. — Право государства на принудительное отчуждение частной собственности.

Теперь, когда я получил документы, среди которых находились бумаги Мэри Вуд, прицеп не был мне особенно нужен, — но, в то же время, права Кларка меня мало волновали. События последних нескольких часов наконец дали о себе знать: я с трудом удерживал в руке чашку.

— Делай с ним что хочешь, Пэдди. Мне просто надо было от него избавиться, — сказал я. Делиз по-прежнему крепко спала в кресле, чуть похрапывая. Для того чтобы вся моя небольшая семья была в сборе, не хватало только Либерти, но, слава богу, маленький орангутан находился у себя дома.

Моя мать улыбнулась.

— Совсем как ты в детстве — приходил домой без сил и засыпал на несколько часов. Приляг на диван, Пэдди теперь долго тебя не побеспокоит.

В половине первого я проснулся от того, что меня жестоко трясли за плечо.

— Вставай, Дейв. Твоя мама приготовила ланкаширскую запеканку — она утверждает, что это твое любимое блюдо, — с усмешкой проговорила Делиз. Эйлин накрыла стол в своей расширенной кухне, Джей и Пэдди уже вернулись из конюшни. Нос у Джея посинел от холода, зато у отца горел жарким огнем.

Запеканка действительно была моя любимая — с красной капустой и корочкой из хрустящего теста. Скепсис Делиз не помешал ей принять деятельное участие в общей трапезе.

— Вот что нужно, чтобы выживать в здешнем климате, малыш. Наполнитель, — поучал Джея отец. — Не какие-нибудь там деликатесы. Я не говорю, что наши места не подходят для жилья, — нет, но чтобы выживать на такой высоте, надо питаться как следует.

— Я не ем деликатесы. Больше всего люблю клецки.

Пэдди повернулся ко мне.

— Посмотри, что мы нашли в нише в стене прицепа. Для частного детектива это необходимо как воздух, не так ли? — Он протянул мне пачку банкнотов, обхваченную резинкой. — Тут не меньше тысячи ирландских фунтов. Я не считал. Возьми, но если я найду еще, то оставлю себе, на расходные материалы.

— Джей, тебя опасно оставлять с моим отцом. Он приучит тебя воровать.

— Не говори глупостей. Я советую ему поступить в полицию и научиться настоящей сыскной работе, а не торчать при тебе мальчиком на побегушках.

— Сманивать мою рабочую силу?! Его ставят состричь кудри и надеть каску. Разве ты согласишься обриться, Джей?

— Не знаю, что и сказать, босс, — очень серьезно ответил молодой человек. — Эти патлы мне, в общем-то, надоели. К тому же Пэдди уверяет, что многие копы дома курят травку. Звучит неплохо, так что я думаю.

Такая длинная речь из уст Джея свидетельствовала о поистине серьезных намерениях. Возможно, свою роль сыграл инцидент на Кларенс-роуд.

Я ничего не сказал Пэдди о шкафе с документами, а он знал, что лишних вопросов задавать не нужно. После обеда я взял руководство в свои крепкие руки. План был таков: отвезти шкаф в офис, а затем перебросить на грузовике часть моей мебели из гостиной Салвеев в подвал «Атвуд Билдинг».

Уехать, не получив обязательной головомойки, снова не получилось. На этот раз Пэдди заловил меня в углу гаража.

— Вчера мне звонил Джок Синклер, — сообщил он. Синклер занимал высокий пост в полиции Большого Манчестера и оставался близким другом отца: в молодости он служил под его началом.

— Он хочет с тобой встретиться. Позвони ему по этому телефону. — Он протянул мне бумажку. — Я поговорил с ним и о твоем друге Джее. Он славный парень.

— Зачем ты внушаешь ему мысль о полицейской карьере, зная, что его отец отбывает пожизненный срок в «Барлинни»?

— Ну и что? Синклер заверил меня, что это не имеет значения, если только у самого юнца рыльце не в пуху. У него ведь другая фамилия, верно? Так что ты уж позаботься, чтобы он ни во что не влипал.

— Я пришлю его вечером обратно, на грузовике. Ему надо еще несколько дней побыть подальше от дома.

Я уже начинал заводиться, но отец и не думал заканчивать.

— Еще кое-что, Дейвид. Джок говорит, что твои показания — время, когда ты покинул здание «Альгамбры» двадцать третьего декабря, — имеют решающее значение?

Я кивнул.

— Знаешь, ты не рассчитывай на Джея как на свидетеля. Он совершенно не может назвать точное время, плюс-минус полчаса. Обвинитель сотрет его в порошок.

— Пэдди, зачем ты вмешиваешься в дело, о котором ничего не знаешь?

— Очень даже знаю! Знаю, что ты опять ищешь приключений на свою задницу, и все из-за твоей гордыни! Тебе же главное — доказать, что этот Джеролд не прав, верно? Пойми же ты, все дело в том, что если эти пресловутые реформы не прекратятся, то должность старшегоинспектора вот-вот упразднят и ему позарез нужно получить повышение. Постарайся на минутку представить себя на его месте.

— Ты еще скажи мне, что у него шестеро детей, — огрызнулся я.

— Четверо. И жена-инвалид.

Я оставил последнее слово за отцом. Отчасти он был прав, как всегда. И все же мной двигала отнюдь не гордыня.

Сидя за рулем грузовика, Джей берег свое достоинство, управляя «ниссаном», — я не мог не улыбнуться при мысли о том, как отец загорелся идеей обновления прицепа.

Мы забрали мои вещи из квартиры Салвеев, несколько крупных предметов оттащили в гараж Торнли-корта, а остальное отвезли в «Атвуд Билдинг» — здание, которое теперь предоставляло мне не только недорогое офисное помещение, но и крышу над головой. Отослав Джея на угнанном грузовике обратно к родителям, я был готов звонить Синклеру.

Я не особенно спешил отреагировать на его призыв. Сейчас он занимал должность заместителя шефа полиции Большого Манчестера, по-прежнему сидя не в главном кресле, но несравненно ближе к нему, чем раньше. Падение прежнего начальника полиции Бенсона никак его не затронуло; он был единственным копом во всей полиции Большого Манчестера, который во время бенсоновского режима не отсиживался в тени, как многие, а отстаивал принципиальную линию.

Он не считал нужным выказывать мне благодарность за мою роль в его продвижении по служебной лестнице — надо сказать, далеко не последнюю, — но не проявлял и враждебности, и я был не в претензии. Я вполне обходился без его помощи, да и упоминание его имени на допросе в Макклсфилде никак мне не помогло.

Когда я наконец снял трубку, было уже пять часов вечера. Звонил я из машины, чтобы не слышала Делиз: уж если на меня собирались вылить ведро помоев, то лучше перенести эту процедуру без свидетелей. На улице стоял промозглый сумрачный вечер, такой, когда хочется лечь в кровать в шесть часов и забыть обо всем окружающем. Мне такая перспектива явно не светила.

— Это ты, малыш? — послышался знакомый эдинбургский акцент. — Ты, как всегда, не торопишься откликнуться на мой зов. Еще немного, и я выслал бы за тобой наряд констеблей.

— Что вам нужно? — грубо спросил я.

— Дейвид, детка! Почему ты так со мной разговариваешь? Я же тебе почти дядя. — Синклер сильно преувеличивал. — Я только хотел дать тебе совет, ради твоего же блага, но при сложившихся обстоятельствах пригласить тебя в Честер-хаус не могу.

Я ничего не ответил.

— Я должен поговорить с тобой, пока ты не влип окончательно. — С большим удивлением я уловил в голосе Синклера просительные нотки. — Подъезжай на Барлоу-Мур-роуд к повороту на Бертон-роуд, и ровно в восемнадцать ноль-ноль медленно выдвигайся по Бертон-роуд. Тебя встретят. Ты все понял, Дейвид? И будь, пожалуйста, один. Твоя юная леди мне не нужна.

Я добежал обратно до «Атвуда», пробиваясь сквозь морозный воздух наскоками, как боксер на ринге.

Делиз тем временем просматривала привезенные нами папки.

— Брось это, дорогая. Я займусь ими сам, — распорядился я. — Мне надо кое с кем встретиться… В Дидсбери, так что я завезу тебя к матери.

— Слушаюсь, господин. Вы распоряжались мной весь день, как рабовладелец. «Приподними эту тумбочку, поднеси эту кровать». Кстати, надеюсь, ты понимаешь, что не можешь ночевать у меня, после того как Молли вернулась?

— Догадываюсь.

Она купила мне раскладушку и спальный мешок, так что ночевать я собирался в конторе, куда уже принес всю необходимую одежду и бритвенные принадлежности. Я высадил ее возле дома и отправился на рандеву с законом.

На моей совести не было ничего, что могло бы интересовать манчестерскую полицию. О событиях на М-4 °Cинклер пронюхать не мог.

Сидя в машине возле мечети на углу Бертон-роуд и включив «Радио-4», чтобы услышать сигналы точного времени, я думал о том, что эта встреча существенно отличается от визита в полицейское управление в Честер-хаус.

На самом длинном шестом гудке я отжал сцепление и, проехав не более сорока ярдов, увидел, что движущийся мне навстречу «ровер-600» мигает фарами. Он остановился посреди дороги — мне не оставалось ничего другого, как последовать его примеру. Заднее пассажирское окно «ровера» плавно опустилось, и я увидел Синклера собственной персоной. Я посмотрел в зеркало. Пока пробка за мной не образовалась.

— Не самое уединенное место, мистер Синклер, вы не находите? — спросил я.

— Зато заставляет быть кратким. Гораздо более уединенное, чем любое другое, и даже такой специалист по подслушивающим устройствам, как ты, едва ли смог бы что-либо записать.

Вокруг действительно шумели моторы, и мне пришлось сильно высунуться из своего окна.

— Ты снова здорово вляпался, малыш, — проурчал он.

— С убийством Глории Риштон уже все прояснилось… — Мою ложь заглушил гудок нетерпеливого водителя позади меня. Тот, что встал за Синклером, выразил неудовольствие нашим выбором места для беседы аналогичным способом. Дюжий водитель Синклера вылез и, подышав на руки и подняв воротник куртки, склонился над открытым капотом. Гудки прекратились.

— Я знаю, что ты к нему непричастен. Не твой стиль, а? Ты бы не оставил трупы валяться так, чтобы о них спотыкались все подряд. — Он плотоядно оскалился. Я постарался, чтобы мое лицо не выдавало никаких эмоций, но он ждал реакции. Складки у него под подбородком собрались еще грозней обычного, лицо в свете красноватых фонарей приобрело багровый оттенок. Он был похож на недоеденную индюшку с рождественского стола, а не на самого хитрого копа манчестерской полиции, но я знал, что недооценивать его нельзя.

— А что меня интересует, так это с какой стати ты впутался в эту историю!

— Подождите минутку, — недовольно прервал его я.

— Нет, это ты подожди! — рявкнул он. — Может, тебе это не понравится, но знаешь, какая у тебя репутация в органах? В Мосс-сайде, где обитает твой юный помощник Джей, таких называют «свой парень».

— Это вам сообщил инспектор Джеролд? — с горечью переспросил я.

— Я-то заверил Джеролда, что он целит не в ту птицу, поверь мне, но он слышал о твоей репутации «крутого» от других! После твоего последнего конфликта с законом я предупредил тебя, что полиция Большого Манчестера рекомендует тебе ограничить свои любительские расследования кражами в магазинах!

— Трудные времена, — посетовал я.

— Вполне возможно. Но я слышал, что теперь тобой заинтересовался кое-кто еще. Одному из моих людей предлагали деньги за информацию о тебе.

Хвосты за нашими машинами росли все быстрее, а Синклер все кружил вокруг да около. К нам направилась делегация разозленных водителей — в основном разъезжающихся с вечерней молитвы мусульман, но шофер Синклера показал им свое удостоверение и, распахнув куртку, продемонстрировал висящую под мышкой кобуру. Они разбежались к своим машинам и начали организовывать разворот обоих потоков на сто восемьдесят градусов.

— Не пялься на меня так! — кипятился Синклер, принимая мою мрачную гримасу за дерзкую. — Упрям, как стадо баранов! Когда по всему Манчестеру начинают выяснять, заслуженна ли твоя репутация бандита, я имею все основания для беспокойства! В городе и так достаточно отпетых головорезов, чтобы к ним присоединился еще и сын моего старого друга!

— Простите, мистер Синклер, — пробормотал я, приготовившись изобразить улыбку нерадивого, но раскаивающегося школьника.

— Если этот человек свяжется с тобой, я должен узнать об этом первым! И я тебя предупредил! Тебя вычеркнули из списка причастных к делу Риштона — не лезь обратно!

Он посверлил меня глазами еще мгновение, и по спине у меня пробежал холодок, вызванный отнюдь не зимней прохладой.

Дорога передо мной была пуста, и, нажав на газ, я промчался вперед, а затем свернул влево на Нелл-лейн, к Парквэй, и снова к центру. Я не знал, куда еду. Заместитель начальника полиции разговаривает со мной посреди дороги, как с наркобароном! Если я в опале — изрядная честь. Чем больше я думал о поведении Синклера, тем меньше оно мне нравилось.

Идея купить себе ужин и жевать его в пустом офисе казалась теперь еще более мрачной, чем час назад. Последние два дня я питался в основном жареной картошкой из фастфудов.

Я вернулся в Чорлтон, и колеса как будто сами повернули к Торнли-корту. Чтобы думать, мне нужна была кухня. Все лучшие мысли приходят ко мне именно там. Какая все-таки скотина этот Гордон!

Посидев немного в машине, я поднялся к Салвеям, которые должны были уже вернуться из Рамсгейта. Дверь открыл Финбар — и почему-то посмотрел на меня несколько странно.

— Фиона ничего не заметила, так что я не стал рассказывать ей про твою мебель. Меньше знаешь — крепче спишь, а? — Он заговорщически подмигнул мне. — Ее нет дома, пошла на какое-то собрание в церковь. Там, похоже, без нее стены рухнут. Заходи, выпьем по рюмочке.

Усевшись в кресло со стаканом виски в руке, я понял, что сделал ошибку. Обсуждать с Финбаром мне было совершенно нечего. В его глазах, однако, уже разгорался воинственный огонек, он жаждал боевого задания. Но я понятия не имел, кто мой враг и как с ним бороться. Голубой дым его сигареты, петляя, поднимался вверх. Они с Фионой соревнуются, кто из них насквозь прокурит потолок, уже пожелтевший от никотина. Я решил, что на этот раз обращаться к Финбару за помощью не стану.

Я поблагодарил его за гениальное лекарство от похмельного синдрома, сказал, что надеюсь скоро вернуться в Торнли-корт и что оставил кое-какие вещи в «своем» гараже. Мой сосед согласился за ними присмотреть. Он был удивлен и огорчен, когда я встал и вышел, но мое собачье настроение не позволяло поддерживать дружескую беседу. Другое дело, если бы он дал мне губку для чистки раковин и запустил к себе на кухню, но обращаться к нему с такой просьбой я не стал.

Некоторое время я бесцельно ездил по улицам. Таким потерянным я не чувствовал себя уже давно. На каждом углу горели вывески заведений, подпольно торгующих спиртным, и я с трудом удерживался, чтобы не остановиться и не купить пару бутылок скотча: алкоголь привел бы мою голову в порядок.

Синклер действительно выбил меня из колеи. Чего, несомненно, и добивался. Неужели на него надавили? Может быть, макклсфилдский суд беспокоится, что, несмотря на усилия, приложенные, чтобы дискредитировать мои показания, мне все же удастся развалить дело, которое они состряпали против Хэдлам и Риштона с помощью прессы? Я должен был заткнуться, смириться с тем, что моими показаниями пренебрегли, как будто я из тех людей, для которых плюс-минус два часа — сущие пустяки.

Последнее, к чему мне стоило прибегать, так это к питию в одиночестве. Но ночь была темной, и мне было очень тоскливо. Я проехал обратно на стоянку в Чорлтон-Уотер-парк и попытался еще раз разобраться в своих мыслях. По воде небольшого искусственного пруда с крутыми берегами бежала рябь и, в которой слабо мерцали отблески уличных фонарей. Подойти, сунуть голову в воду, сделать один глубокий вдох — и все проблемы будут решены.

«Что со мной происходит?» — думал я. Наверное, с возрастом я становился сентиментальным. Мне хотелось поесть где-нибудь, где сидят люди и горит яркий свет.

Поглощая запеченную рыбу с жареной картошкой, молодым горошком, хлебом с маслом и запивая все это чаем в рыбном ресторане на углу Дин-роуд, я снова чувствовал себя почти человеком. Хватит строить из себя великомученика и заниматься самоистязанием, думал я. Тысячи обитателей Манчестера питаются жареной картошкой, — чем я лучше их? Конечно, мне очень недоставало собственной кухни, и я решил, что куплю в офис микроволновку, включив ее в статью расходов на обеспечение основной трудовой деятельности.

Дождь хлестал сразу со всех сторон, и даже улицы Дидсбери, обычно запруженные студентами, слоняющимися из паба в паб, пустовали. И тротуар, и проезжая часть покрылись лужами. Я вернулся в центр и оставил машину на маленькой улочке за «Атвуд Билдинг».

Подавив легкую нервную дрожь, я вошел в пустынное здание. Не самое приятное место для ночевки — но никто не предлагал мне крышу над головой, а позволить себе гостиницу я не мог. Маленькие голубые лампочки на лестнице были похожи на глаза привидений, и я быстро взлетел на свой чердачный этаж. Вспомнив слова Синклера о том, что моей персоной кто-то интересуется, я несколько раз оглянулся. Благополучно добравшись до своей площадки и войдя в офис, я с облегчением вздохнул. По крайней мере тут меня ждали свет и тепло.

В спальном мешке было тепло и уютно, но сон все равно не приходил. Ветер сотрясал стеклянную стену бывших торговых залов. Перед глазами у меня мелькали эпизоды последней недели. Это же надо до такого дойти — чуть не броситься в грязный пруд!

Глава 10

«Атвуд Билдинг». 9 часов утра, пятница, 31 декабря 1993 года.

Вероятно, заснул я совсем поздно, потому что проснулся только в начале десятого, услышав, как Делиз колотит во входную дверь, и вспомнив, что запер ее изнутри. Голова, разболевшаяся от долгого сна в холодной комнате, пульсировала в такт стуку Делиз. Я вылез из спального мешка.

Делиз решительно прошагала мимо меня в свой закуток, а я поспешно выхватил первую попавшуюся одежду из кучи, в которую сбросил весь свой гардероб. Мне было совершенно все равно, что на себя напялить. Я чувствовал, что надо бы умыться, но в офисе имелась только крошечная раковина, так что я обильно полил себя одеколоном.

Глянув на свою заплывшую физиономию в зеркале, я содрогнулся при мысли о том, сколько же насыщенных жиров накопилось у меня в артериях за последнюю неделю.

Я решил, что должен выглядеть как можно элегантнее, и распаковал свой лучший костюм — темно-синюю шерстяную тройку. Когда я еще раз оглядел себя в зеркале, вчерашняя депрессия улетучилась. Мысль, которая занимала меня больше всего: как найти адвоката Хэдлам и Риштона? Теперь у них уже наверняка должен быть адвокат. Потом надо заняться разборкой бумаг Кларка. Чем раньше мы найдем документы отца Мэри Вуд, тем быстрее я смогу со спокойной совестью о ней забыть.

— Ты не сделаешь мне чашку кофе, Делиз? — попросил я жалобным голосом.

Она смотрела все так же хмуро, но занялась моим завтраком. Я знал, что сильнее всего ее раздражает моя бездомность. Позавчера и третьего дня она дулась, а вчера бросила меня на произвол судьбы.

— Делиз, если бы я нашел новую квартиру и расстался с надеждой вернуть старую, ты переехала бы ко мне? — проговорил я так же робко, когда она начала мыть чашки. — Мы оба начали бы жизнь заново. Ты освободилась бы от матери, я — от воспоминаний об Эленки.

Она стояла спиной ко мне, но покачала головой, чтобы показать, что обдумывает предложение. По крайней мере так мне хотелось интерпретировать этот двусмысленный жест.

— То есть выйти за тебя замуж ты мне не предлагаешь? Просто жить вместе? — спросила она, входя в мой кабинет с кофе. Я кивнул — вероятно, слишком поспешно.

— Все же ты совсем не романтичный человек, Дейв. Сначала предлагаешь мне выйти за тебя замуж, а когда я отказываюсь, предлагаешь сожительство. Обычно эти предложения все-таки делают в обратном порядке. Тебе нужна горничная? — Эта речь была произнесена возмущенным, все повышающимся тоном; появились и угрожающие признаки: засверкали глаза, затрепетали ноздри. Я сгруппировался на случай, если она запустит в меня чашкой с кофе.

— Делиз, ты знаешь, что я тебя люблю, — искренне сказал я, вставая и раскрывая ей объятия; вероятно, в этот момент я походил на коммивояжера, расхваливающего сервиз из двадцати четырех предметов. — После того вечера, что мы провели у меня, мне показалось, что ты хочешь быть со мной. — Я попытался обнять ее, но она меня оттолкнула.

— Ты всегда хочешь, чтобы было удобно тебе! Не думаю, что из этого что-нибудь получится. Когда я жила у тебя, ты проводил целые часы, убирая грязь, которую я якобы оставила. Не очень-то это приятно.

Я громко простонал.

— Ну дай мне шанс, я открою новую страницу! Буду жить в грязи, как угодно! Господи, неужели нет большего недостатка, чем чистоплюйство? Ты знаешь, у меня есть один знакомый, который прожевывает каждый кусочек пищи четырнадцать раз. Обедать с ним — это все равно что ждать нового Ледникового периода.

— Прекрати оплакивать свою разнесчастную судьбу! — прервала она меня. — Не думаю, что этот твой друг женат!

Наверное, мое лицо изобразило такую озадаченность, что она расхохоталась. Вот так у моей подруги меняется настроение.

— Хорошо, Дейв, я подумаю. Более заманчивых предложений пока не поступало… А жизнь дома мне изрядно надоела.

Она улыбнулась мне, и моя головная боль немного утихла. Я был готов к сюрпризам нового дня, моя внутренняя пружина вдруг встала на место.

— Ты не хочешь позвонить Джейку Гордону по тому телефону, что он оставил, и попытаться узнать у него имя адвоката Риштона? — спросил я ее. — Если Гордон возьмет трубку сам, скажи ему, что я снова уехал, по другому делу, и что нам просто необходимо закрыть дело Риштона и Хэдлам. Скажи, что мы не собираемся препятствовать полицейскому расследованию и что я решил последовать его совету. Пожалуйста, Делиз, ты знаешь, что ты лучше умеешь разговаривать по телефону, чем я.

Она молча обдумала мою просьбу и коротко кивнула. Я поспешно допил кофе и приготовился идти.

— Попробуй только встать с этого стула, — остановила меня Делиз. — Что я буду делать здесь целый день одна и куда это, позволь поинтересоваться, ты нацелился?

Отчаяние иногда рождает вдохновение. Мой взгляд упал на шкаф Кларка.

— Просмотри, пожалуйста, содержимое этих секций, — ответил я с самым серьезным видом. — Кларк, очевидно, так ими дорожил, что в них непременно должно содержаться что-то ценное, — но не забывай, конечно, что прежде всего мы ищем документы нашей клиентки, Мэри Вуд. Все остальное — второстепенно. Идет?

Я видел, что Делиз совсем не огорчена перспективой порыться в чьих-то личных бумагах, хотя наша профессия и не давала мне права осуждать ее за это. В любом случае, из нас двоих она более склонна к кабинетной работе. Я предпочитаю собирать информацию в темных закоулках и на больших дорогах.

На улице ярко светило солнце. Дождь и ветер наконец прекратились, небо сияло голубизной, а воздух был так прозрачен, что на горизонте отчетливо вырисовывались Пеннинские горы.

Я проехал в Левенсхьюм, чтобы разыскать Барни Бизли, который вывел меня на Кларка, и спросить у него, не пошли ли в «Страхан-Далгетти» какие-нибудь слухи о недавних событиях на южном направлении М-40 и о том, где теперь Кларк. Один из грузовиков фирмы, в точности такой, как позаимствовал я, стоял возле дома Барни, и я решил, что он дома. Однако, открыв мне дверь, его жена тут же ее захлопнула. Не понимая, что бы это могло означать, я позвонил еще раз. Одет я был вполне респектабельно — в новую зеленую куртку поверх темного костюма. На свидетеля Иеговы и страхового агента я тоже не походил. Что же так напугало миссис Бизли?

Я начал стучать в дверь кулаком и кричать «Барни» в щель почтового ящика. По-прежнему не получая ответа, я подошел к своей машине и стал сигналить, выкрикивая в промежутках: «Барни Бизли, Барни Бизли!» Через некоторое время дверь со скрипом открылась, и высунувшаяся из-за нее мужская рука сделала мне знак войти. По выцветшему и покрытому пятнами рукаву пиджака я понял, что рука принадлежит Барни.

— Ты что, идиот несчастный! — накинулся он на меня, как только я перешагнул порог. — Да закрой же дверь! Раз ты уже объявил всему кварталу, что я дома — проходи, сукин сын. — И он провел меня в свою крошечную «гостиную». Почти все свободное место занимали пианино и диван с двумя креслами.

— Это все из-за тебя! — произнес он. — Я знал, что тебе нельзя ничего говорить! Теперь половина ребят уматывает обратно в Ирландию, а остальные носятся, как курицы с оторванными головами! Работа «Страхан-Далгетти» парализована по всей стране!

Я изобразил крайнее изумление и попросил объяснить, что он имеет в виду. Бизли всмотрелся в мое честное лицо — обмануть его было трудно, он хорошо меня знал.

— Это сделал ты, — вынес он окончательный приговор. — Ты рассказал ДСО, что Джимми Кларк промышляет рэкетом. Кто еще? Сегодня ты спрашиваешь меня, как его найти, а завтра на него налетают десять человек из ДСО!

Я облегченно вздохнул. Значит, о моем похищении фургона Кларка он ничего не знает.

— Ну надо же! Они что, сделали у него обыск? — снова спросил я с невинным видом. — Где он живет? Наверное, в Килбурне?

— Тебе, Кьюнан, я больше ничего не скажу, — прошипел Барни.

— Послушай, старик, когда это я работал на правительство? Я что, похож на агента? — спросил я совершенно искренне. Тем более что на самом деле был весьма и весьма удивлен. Хорошенькое совпадение!

И тут только до меня дошло. Я услышал не что иное, как дошедший до Барни по испорченному телефону рассказ о моем визите, а число участников набега столь лестно увеличилось стараниями дружков Кларка, не справившихся с одиноким чужаком.

Наверное, я выглядел действительно потрясенным, потому что выражение недоверия постепенно сошло с длинной мрачной физиономии моего знакомца.

— До чего ж ты упрямая скотина! — произнес он. — Выпьешь со мной? — Он достал из шкафа бутылку виски «Пауэр». — Джимми Кларк много лет заправлял самым крутым черным рынком рабочей силы в этой стране. Половина этих бедолаг, которые притаскиваются сюда из Ирландии, отдают ему большую часть своего заработка. Он посылает грузовики и забирает их из Криклвуд-Бродвей в Кэмден-тауне или из-под Манчестера и еще не знаю откуда. За десятичасовую смену они получают на руки тридцать фунтов наличными, но Кларк и начальники строек, которых он снабжает этой рабочей силой, отламывают гораздо больше.

— Что же в этом дурного? — спросил я, играя свою обычную роль «адвоката дьявола». — Никто не заставляет их работать.

— А вот тут ты не прав. Он заставляет. Большинство из них подают заявление на пособие по безработице. Кларк достает им документы — либо чтобы подать заявление, либо чтобы найти работу. А парни — не только ирландцы. У него есть и поляки, и болгары, и боснийцы. Их так и называют — «иностранный легион Кларка». Всем известно, что никто не может получить работу у строительных субподрядчиков без бумаг от Кларка. Он получает откат от работодателей, часть денег, которые они платят рабочим и часть от самих парней.

— Как это? — переспросил я.

— Им платят чеком, но у большинства из них нет банковского счета. Почти у всех липовые фамилии. У них и выбора нет, кроме как обналичить чек в пабе с десятипроцентной скидкой и часть денег отдать все туда же. Рабский труд! Они не смогли бы прожить, если бы не получали пособия по безработице.

— Предполагаю, что они не платят ни пенни налогов, — сказал я.

Барни посмотрел на меня как на сумасшедшего. Жалость, которую он только что выказывал к эксплуатируемым деревенским парням, не простиралась на налогоплательщиков. Он начал насвистывать сквозь зубы «Розу Трейли». Я вспомнил, как отец советовал обращаться с ирландцами: «Не буди лиха…»

— Почему же Кларку спускают это с рук? — спросил я мягко.

— А ты думаешь, правительству не нужны исправные дороги? — возмутился он. — Или думаешь, что они найдут англичан на укладку асфальта? Они закрывают на это глаза уже много лет, пока ситуация под контролем. А у Кларка все аккуратно, шито-крыто. То есть, до сих пор так было!

Я решил, что можно немножко пооправдываться.

— Я всего-навсего хотел найти через Кларка след документов одного клиента и приехал спросить тебя, не может ли кто-нибудь вежливо узнать у него, не слышал ли он о них что-нибудь. Кстати, моя клиентка — твоя землячка.

— Мне глубоко наплевать, даже если ты работаешь по поручению Папы Римского или сестер милосердия! Я только просил тебя не лезть в дела Кларка. Сам он, кстати, сейчас в Корке, валяется в больнице со сломанным хребтом, — можешь себе представить?

Значит, все-таки по М-40 за мной гнался сам Кларк! И отделался всего лишь переломом позвоночника! Почему не шеи? Он знал мое имя и как меня найти. Но тогда — кто же спал в прицепе?

Мрачные черты Барни немного оживились.

— И еще не все! Пока его везли на вертолете «скорой помощи» в Ирландию, какой-то ублюдок угнал его прицеп с его бабой! Подъехал прямо к месту, где стояли бытовки, и увез ее — она дрыхла там на кровати! А потом вышвырнул ее посреди дороги, как мешок с картошкой! Бедняжка Брайди обморозила руки и ноги!

Сочувствовал Барни Кларку или все же потешался? В любом случае он не подозревал, что это я причинил неприятности миссис Кларк, — но много ли времени надо самому Кларку, чтобы сообразить, что к чему?

— Значит, говоришь, бумаги Кларка пропали вместе с документами моей клиентки, если они у него были. — Неподдельная печаль, вызванная известием о том, что Джимми жив, придала моим словам убедительность. — Не понимаю только, какое это имеет отношение к тебе, Барни, — осторожно продолжил я.

— Натурально, не понимаешь, — согласился он. Скептицизма в его голосе чуть убавилось. — А кто, по-твоему, следил за тем, чтобы Кларк получал все, что ему причитается? Представь себе, я и еще два десятка парней!

— Ну, скоро все наверняка уладится, — успокоил его я.

— Как бы не так! Ты думаешь, налоговая забудет, сколько подоходного и НДС ей должны? Да из нас ни один не уплатил полного налога за последние пятнадцать лет! Теперь у них в руках вся информация — то-то они пойдут шерстить!

Барни молча посмотрел на меня.

— Если мы когда-нибудь поймаем урода, который все это учудил, то в своем церковном хоре он будет петь партию сопрано. Если, конечно, вообще будет дышать… Мы с женой пакуем вещи, хотим съездить на родину. Тысячу лет не были в Килкенни. Через полчаса ты бы меня уже не застал. — Он встал и проводил меня до двери.

Я поспешно оставил Левенсхьюм, двинувшись по Стокпорт-роуд в центр. По крайней мере одна загадка решена. Жалеть Кларка не стоило. Он не просто пытался переломать мне кости.

Я проезжал мимо вокзала Пикадилли, когда пронзительно запищала трубка. На этот раз звонил Джей Андерсон.

— Босс, вам лучше приехать к нам. Есть проблемы. — Джей был лаконичен, как всегда.

Сердце мое подпрыгнуло. Не подорвался ли Пэдди на какой-нибудь дряни, спрятанной в прицепе? Мое чрезмерно живое воображение рисовало всякие ужасы.

— Да говори же, поганец! Что такое?

— Десять минут назад сюда явился Либерти. Ваша мать говорит, чтобы он убирался.

Мой вздох облегчения заглушил бы, наверное, вокзальный громкоговоритель. Либерти, обезьянье отродье! На ближайшем перекрестке я развернулся и поехал в сторону Стретфорда и автострады на Болтон. Джею пора снова зарабатывать себе на жизнь. Отморозки, которые угрожали ему, скорее всего уже забыли о нем.

Проехав зловонные канализационные сооружения и мост Бартон через Манчестерский канал, — на этом участке М-63 я старался почти не дышать, — я позвонил Делиз.

— Тут горы интересного материала, Дейв, но о твоей странствующей подружке пока ничего, — сообщила она.

— Работай так быстро, как только можешь, и если найдешь бумажки Мэри Вуд, остальное мы отвезем к зданию ДСО, чтобы они разбирались с этим сами, — уверенно произнес я.

— Дейв, некоторые документы здесь стоят целого состояния! За них наверняка заплатят!

— Мы не можем к ним прикасаться. Если станет известно, как мы ими завладели, будут большие проблемы. Поэтому говорю тебе: листай как можно живее, ищи бумаги Вуд! Ты связывалась с Гордоном?

— Ты шутишь! — фыркнула она. — Я говорила с секретаршей его секретарши. Если он соизволит с нами общаться, она мне перезвонит.

Я объяснил ей, что собираюсь провести остаток дня в поисках дешевого временного жилья, пока она пытается принести еще какую-то пользу фирме. Спать ближайший месяц на полу в конторе было выше моих сил.

Когда я наконец добрался до коттеджа родителей, Джей и Либерти уже ждали меня. Либерти раскачивался на притолоке кухонной двери.

— Что случилось? — спросил я по возможности мягко. — Я думаю, тебе уже можно возвращаться в Манчестер, Джей. Ты тут одичаешь.

— Естественно, я должен ехать и вернуть этого сорванца его матери. — От обычной самоуверенности Джея не осталось и следа. Я не мог понять, является ли это результатом общения с моим батюшкой, который, безусловно, способен сбить спесь с кого угодно, или внезапного появления в Пеннинах его сводного братца.

— Так что же все-таки произошло? — продолжил я, видя, что он жаждет сбросить с себя груз этой новости.

— Только мне начало здесь нравиться, как вот, полюбуйтесь! Не показывался дома два дня. Жил, придурок несчастный, в шалаше в Хьюме! — Джей был рассержен. «Несчастный придурок» прехитро осклабился и выписал в воздухе еще один пируэт. На нем был тот же наряд, в котором я видел его в первый раз, но изрядно затасканный.

— Перестань, Джей! Ты не хуже меня знаешь, что в Хьюме нет ни леса, ни шалашей.

Либерти спрыгнул и приземлился возле меня.

— У меня есть шалаш! Возле Парквэй! — пропищал он.

— А ты знаешь, какая была температура воздуха этой ночью? Ниже нуля, — недоверчиво парировал я.

— Я правду говорю, правду! — Голос глухого мальчишки звенел невыносимо пронзительно. В надежде, что в более замкнутом пространстве он, может быть, немножко убавит громкость, я отвел их в машину. На холмах выпал снег, я невольно вздрогнул. Мне надо было возвращаться в Манчестер. Открытое пространство и холодный воздух не шли мне на пользу.

Джей запихнул пацана на заднее сиденье и повернул зеркало заднего обзора вверх, чтобы Либерти не мог видеть наших ртов.

— Мы отвезем его к матери, а потом ты начнешь помогать Делиз. Занятие как раз по тебе: она вся клокочет от злости, — сказал я Джею.

— Не так-то просто будет от него избавиться, — ответил он, прикрыв рот рукой. — Его мать наркоманка, а ее дружок выставил его из дома.

— Прелестно! Именно этого нам и не хватало! Тебе придется как-то решить эту проблему, Джей.

— Ну, шеф, я решу. Но я говорил вам, что Социальная служба не хочет вмешиваться. Он действительно просидел две ночи в шалаше. Я там был. Это конура из досок, покрытая пластиковыми щитами. У него там свечка, фонарик и матрас. Но это еще не все. Он начал работать… Курьером…

Я посмотрел на Джея, не понимая. Он порылся в кармане и достал маленький бумажный пакетик. Я думал, он хочет угостить меня леденцом, но в пакете оказались два белых шарика: крэк, кристаллический героин. Я чуть не съехал в кювет, а потом понял, что напрасно удивляюсь. То столкновение Джея с бандой из Мосс-сайда, свидетелем которого я стал, скорее всего, имело особые причины, о которых он не счел нужным мне рассказать. Может быть, он пытался защитить Либерти.

— Выброси это в окно, сейчас же! — потребовал я и к чести Джея должен сказать, что он не колебался ни секунды. Пакет улетел на поле. Я подумал о том, какое действие он окажет на барана, который его прожует; но, скорее всего, героин просто размоет дождем.

— Это весь товар?

Джей кивнул, и я ему поверил.

— Большинство дилеров, работающих с крэком, зашли так далеко, что им приходится нанимать курьерами малышню, — объяснил он. — Например, для доставки потребителям.

Я обдумывал, чем все это могло для нас обернуться, когда зазвонил телефон.

— Дейв, бросай все дела, где бы ты ни находился! — затараторила Делиз. — Через десять минут тебе будет звонить Гордон.

После этого сенсационного сообщения последовала пауза. Я понимал, что оно должно было произвести на меня громадное впечатление, но думал только о том, что сегодня определенно выдался день неожиданных новостей. Сначала Барни, потом Джей, а теперь Гордон.

— Он собирается сделать тебе какое-то предложение, — продолжила Делиз очень серьезным тоном. — Он хочет с тобой поговорить. Я чувствую, что это что-то хорошее, Дейв! Он так любезно со мной беседовал! Извинился за грубость. Дейв, обещай, что ты хотя бы выслушаешь его, а? Это же может изменить всю нашу жизнь!

— О, Делиз, я так польщен! Джейк Гордон, нефтяной король, готов уделить мне целых пять минут! Ты полагаешь, он собирается выкупить «Пимпернел инвестигейшнз»?

— Хотя бы выслушай, что он хочет тебе сказать, — угрожающе проговорила она и бросила трубку.

Уже познакомившись с гордоновским методом ведения дел, я был настроен гораздо менее благодушно, чем столкнувшаяся с его телефонным хамством Делиз, однако действительно — отчего бы не выслушать его? Я съехал на обочину дороги и объяснил Джею и Либерти, что жду важного звонка. Остановились мы, по-видимому, в мусульманском квартале Болтона: почти все прохожие были одеты по-восточному. В конце улицы виднелся «Макдональдс», куда можно было запустить молодежь, но я решил оставаться на месте. Либерти с жадным любопытством глядел на улицу, поэтому телефонный звонок прозвучал в тишине.

— Это вы, Кьюнан? — спросил Гордон. — Мне нужно всего несколько минут вашего времени. Поверьте, вы о них не пожалеете. Ваша помощница сказала мне, что вы сейчас в Болтоне. Это необыкновенно удачно! Я нахожусь в маленькой гостинице «Ласт Дроп Инн». Вы знаете, где это?

— Да, но есть некоторая сложность, мистер Гордон. Сейчас со мной мой сотрудник и его малолетний брат. Я везу их в Манчестер.

— Ну и отлично. Я как раз собираюсь рвануть туда на вертолете. Отдайте машину своему человеку, а я подброшу вас. Через час у меня встреча с Лансом Тревозом на «Альгамбре-ТВ», но прежде я был бы счастлив побеседовать с вами.

— Понятно… — промямлил я.

— Жду вас через двадцать минут, — безапелляционно закончил он, в трубке щелкнуло, и послышались короткие гудки.

— Лучше вам поехать, босс. Я отгоню машину в Манчестер и встречу вас у «Альгамбры». — Джей говорил так, словно полет на вертолете был делом самым обыкновенным.

Что ж, подумал я, раз все решения за меня уже приняты…

Через несколько минут мы подъехали к «Ласт Дроп Инн» — большому гостиничному комплексу с двумя автостоянками. При виде ресторана гостиницы я почувствовал обильное слюноотделение. На меньшей из стоянок стоял вертолет, по бокам от него — два серых «мерседеса». Пока мы приближались, из серых машин начали появляться фигуры в серых же пиджаках.

Потом я заметил Гордона. Его круглая улыбающаяся физиономия смотрела прямо на меня. Он был гораздо выше, крепче и стройнее, чем мне показалось в кабинете Тревоза. Создавалось впечатление, что он один заполняет собой всю стоянку. Трое его помощников сновали вокруг него, как мелкие рыбешки вокруг большой белой акулы.

Я остановился в стороне от них. В своем темном костюме я совершенно не вписывался в эту компанию деловитых людей в сером; они напоминали собрание епископов-мормонов или представителей крупной парфюмерной корпорации. Выделялся только Гордон, одетый в желтый шерстяной свитер, коричневую кожаную куртку и брюки в яркую клетку.

— Этот пижон совсем не умеет одеваться, — шепнул мне Джей.

— Он говорит тому высокому со стрижкой ежиком, что пистолет доставать не надо, — добавил Либерти. — Что вы не опасный.

— Вы уверены, что вам туда надо, босс? Вы только взгляните на этого, с кейсом! — Джей говорил о том же верзиле, которого имел в виду Либерти.

Гордон уже нетерпеливо махал мне рукой.

Мы вышли и встали около «ниссана» лицом к лицу с группой мужчин вокруг вертолета.

— Дядька в кожаной куртке говорит другим, чтобы они были вежливы и чтобы улыбались, — прошептал Либерти. Необычные способности назойливого сорванца приходились сейчас как нельзя кстати.

Я отдал Джею ключи от машины, велел ему смотреть за Либерти и быстро зашагал к вертолету.

— Это ваш сын? — спросил Гордон, показывая на Либерти. — Возьмите его с собой, ему понравится. Я всегда жалел, что у меня нет детей. — Я поспешно объяснил, что никакого родства между нами нет, но было поздно: маленький злодей уже торопился к нам.

— Отлично, пап! — нахально объявил он. — Мама не будет возражать, если я покатаюсь на вертолете. — Шея моего новоявленного сыночка имела темно-серый оттенок, и о дезодорантах он также еще не имел представления. Чтобы привести его в порядок, надо было отмачивать его в горячей ванне не меньше часа.

Пристально взглянув на Либерти и что-то для себя прикинув, Гордон повернулся ко мне.

— Это длинная история, — произнес я. — Уверен, что вам она неинтересна, мистер Гордон. — Пусть думает что ему угодно, решил я. В любом случае, это не его собачье дело.

Либерти подскочил к «Белл-47», опередив Гордона и его людей. Я хотел оттащить его, но Гордон одобрительно хмыкнул:

— Конечно, малыш, можешь сесть рядом со мной. Тебе будет удобно, а я буду разговаривать с твоим папой.

— А где же сядет пилот? — спросил я.

— Я и есть пилот. Вы думали, я беру эту ораву с собой?

Охранники Гордона уже шли к «мерседесам».

— Неужто вы струхнули, Кьюнан? Если желаете, мы можем поговорить в гостинице, но представьте себе, как огорчится парнишка!

Либерти благодарно улыбнулся ему.

— Ну, хорошо, — пробурчал я. Вероятно, по закону я должен был получить письменное разрешение от матери Либерти и от десятка социальных работников, но за две ночи, проведенные в шалаше, мальчишка заслуживал награды.

— Я налетал почти двести часов, — похвастался Гордон — Как тебя зовут, мальчик?

— Меня зовут Либерти, — пропищал шотландский бродяжка. Фамилию свою мерзавец опустил. Гордон дал мне пару наушников и микрофон и показал, как с ними обращаться. Затем он протянул такие же Либерти, но я объяснил, что мальчик глухой.

— Зато соображает он не хуже некоторых, — прогремел он, поворачиваясь к пульту управления. Мотор взревел, он поднял рычаг слева от себя вверх, другой, справа, толкнул вперед, и мы поднялись в воздух. Способ передвижения Гордона действительно впечатлял. Разговаривать было невозможно даже в наушниках, так что я сосредоточился на открывающемся внизу пейзаже.

Вокруг лежали покрытые снегом холмы, а когда мы взяли курс на юго-запад, к Ливерпулю, устью Мерси и Валлийским горам, под нами зазмеились черные ленты М-61 и М-6.

— Летим по живописным местам, — сказал Гордон. Когда мы перестали подниматься, шум немного стих, только методично стучал пропеллер. — Значит, вам нравятся черные женщины, Кьюнан? — Он словно продолжил прерванный разговор.

Я понимал, что он хочет меня зацепить, но еще не понял, зачем ему это надо.

— Не больше, чем белые, — осторожно ответил я. — Мать Либерти, если вы говорите о ней, белая, шотландка. И я уже объяснил вам, что мальчишка не мой.

— Ну, ну, обиделся. — Он похлопал меня по плечу. — Я знаю, что вы человек независимый. Я немного изучил вашу биографию и должен сказать, она меня впечатлила. Ваша жена была африканского происхождения, училась на медицинском факультете, верно?

Меньше всего мне нужно было сочувствие этого плутократа к моей личной трагедии. Однако, повернувшись к нему, я увидел, что сочувствием и не пахло: улыбка, игравшая на его губах, сверкала как топор, опускающийся на шею приговоренного. Я почувствовал отвращение, но постарался его скрыть. Если и ссориться с таким экземпляром, как Гордон, то едва ли на высоте тысячи футов над долиной реки Мерси, в управляемом им вертолете.

— А что вы думаете обо всем этом? — широким жестом он показал на расстилающийся внизу пейзаж.

Поскольку его рука очертила большую часть Северо-Запада Англии и изрядный кусок Уэльса, я не нашелся, что ответить.

Гордон поднял обе руки к лицу и подкрутил свои пышные брови. Этот жест выглядел совершенно удивительно: было такое впечатление, что он крутит ручки настройки собственной головы.

— Они могут устраивать Олимпийские игры в Манчестере или в Ливерпуле хоть каждый год, но не возродят этот регион. А я знаю, как это сделать. Я немного покатаю вас по окрестностям.

Глаза его сверкнули безумием, хотя кто-нибудь, возможно, и назвал бы это вдохновением. Он сбросил свою кожаную куртку и расстегнул ремень безопасности, мешавший его жестикуляции. Куртка была хороша, но совсем не шла ему.

— Какой товар, представляющий для Атлантического региона и мировой экономики не меньший интерес, чем когда-то текстиль, мы можем экспортировать отсюда? — спросил он.

Я продолжал смотреть вперед, не зная, чего он от меня ждет.

— Ответ лежит прямо перед вами, — настаивал он.

Перед нами лежал Ливерпуль: огромные доки вдоль Мерси, два собора. На позолоченных птицах на крыше «Ливер Билдинг» играло солнце. Ливерпуль… «Битлз»… Индустрия развлечений, думал я.

— Вы полагаете, мы должны экспортировать развлечения?

Он хлопнул меня по колену.

— Я знал, что не ошибся в вас! Британия давно не правит морями, но я намерен сделать так, чтобы она правила эфиром! Вот почему мне так важно, чтобы мой бизнес в Манчестере развивался беспрепятственно. — Он сделал небольшую паузу, сверился с компасом и продолжил: — Я собираюсь пролететь над бухтой. Взглянуть на свои танкеры. Я хочу поставить «Альгамбру» во главе мощной развлекательной медиакомпании. У меня уже кое-что подготовлено в других местах, а теперь мне нужны студии и профессионалы, чтобы начать выпускать продукцию, — взволнованно объяснил он, сверкая глазами.

Я кивнул, но он, должно быть, уловил мой скепсис.

— Я говорю не про «Следеридж-Пит», сын мой! Я планирую корпорацию, которая будет делать сериалы на заказ и фильмы для мировой англоговорящей аудитории. Известно ли тебе, что сегодня составляет главный предмет экспорта Соединенных Штатов? Развлечения! А рынок сбыта — по-прежнему непаханая целина! В мире около миллиарда людей, для которых английский — первый или второй язык! Причем британский, а не американский английский!

Хозяин нашего транспортного средства был не на шутку взволнован размахом собственных планов. Я молчал. Когда мы пролетали над Ранкорном, там, где Мерси расширяется перед устьем, он снова показал мне вниз. На асфальтовом прямоугольнике посадочной площадки желтели огромные буквы: ГОРДОН. Воистину, мой собеседник пометил этот регион своим именем.

Вертолет пролетел над Уирралом, мимо нефтеперерабатывающих заводов вдоль южного берега Мерси — и дальше к Пойнт-оф-Эйр и Ливерпульской бухте. Теперь Гордон забыл обо мне. Он достал из-под своего сиденья солнечные очки и повернулся к Либерти.

— Ну-ка, сынок, бери управление в свои руки, — сказал он, подводя руку Либерти к вертикальному рычагу, идущему снизу, от двух центральных педалей — вероятно, джойстику, главному рычагууправления. — Держи крепко, — приказал он.

Когда он убрал свою руку, машину дернуло так, что наши внутренности подпрыгнули вверх, но Либерти быстро восстановил равновесие аппарата. В самом деле, я забыл, что за джойстиком своего компьютера он провел гораздо больше гордоновских двухсот часов. С выражением напряженной сосредоточенности на лице он повел машину на ровном горизонтальном полете.

— Такие штуки на автопилоте не летают, — заметил Гордон, разглядывая море в бинокль.

На холодных серых волнах Ирландского моря качалось несколько супертанкеров. Сначала я не понял, что речь идет именно о них, пока не вспомнил, что рассказал мне Тед Блейк об основе состояния Гордона. Бока танкеров покрывал изрядный слой ржавчины, но я не специалист в судовом деле и поэтому ничего не заподозрил. Суда стояли на якоре у Валлийского побережья.

Гордон внимательно рассмотрел каждый танкер, забрал рычаг у Либерти, и мы полетели вдоль русла Мерси к Манчестеру.

Вознесшийся Гордон претендовал не меньше чем на роль основателя империи. Либерти вовсю болтал на своем птичьем языке; Гордон объяснял ему назначение рукояток на пульте.

Внезапно он перевел внимание на меня.

— За двадцать лет этот район можно сделать таким же богатым, как Южная Калифорния. Вот тут-то мне и нужны вы. Вы бы отлично вписались в мои планы. — Он снова послал мне свою людоедскую улыбку. По спине у меня пробежал холодок. — Я предлагаю вам выбор, Кьюнан.

— Почему мне?

— Мне понравилось, как вы разговаривали с Лансом Тревозом — этим мелким сутенером с душой лавочника. Хотели бы занять его место? Мне нужен на «Альгамбре» человек номер два.

— Не уверен, что я готов облачиться в серый костюм, мистер Гордон. — Сам я не считал, что в разговоре с Тревозом я выглядел молодцом, но заострять на этом внимание не стал.

— А я вам этого и не предлагаю. Лакеев я всегда найду по пенни за десяток, а мне нужны крепкие люди, которые будут подстегивать мою творческую мысль. Вы бы заняли достойное место в моей команде.

Я посмотрел ему в лицо. Он разглядывал участок, над которым мы пролетали. Несомненно, он не знал, что я в курсе его махинаций с «Полар Билдинг Сосайети».

— Надо бы сначала прояснить дело с Риштоном и Кэт Хэдлам, — пробормотал я.

— Вы думаете, что я хочу вас купить или запугать? Вовсе нет. Это Тревоз терпеть не может Риштона, а я поступил как положено и направил первоклассного адвоката заниматься этим делом. Вы правы, «Альгамбра» обязана сделать для них хотя бы это. А давить на кого-нибудь вообще не в моем стиле.

Если бы я не видел собственными глазами записки на столе у Сьюзан Эттли, — я сейчас, пожалуй, поверил бы ему. Врать он умел превосходно.

— Ими занялся Джефф Бартл из «Бартл, Бартл и Гримшоу», и я с ним еще поговорю. Не сомневаюсь, он будет рад выслушать вашу версию событий. — Гордон поднял глаза от пульта и дружески мне улыбнулся. — Так мы договорились, Кьюнан?

Я сделал неопределенное движение головой. Он интерпретировал мой жест как согласие.

— Для начала я положил бы вам тысяч шестьдесят, плюс два раза по столько же в качестве премии, не говоря уже о льготах на приобретение акций фирмы.

Предложение Гордона меня буквально оглушило, и пока я собирался с мыслями, он показывал Либерти достопримечательности предместий Манчестера. Я тоже посмотрел вниз. Вдоль верфи, где соединяются оба канала и реки Эруэлл и Медлок, тянулись брошенные склады и фабричные корпуса. Воистину, будущее у этого места далеко не блестящее. А с шестьюдесятью штуками я мог бы развернуться.

Шум моторов изменился: мы снижались над Центральным Манчестером. Глядя на профиль Гордона, сажающего вертолет, я попытался отгадать, что движет этим человеком. Вывод получался один: Джейка Гордона не интересовало ничего, решительно ничего, кроме расширения его империи.

Можно было легко догадаться, что сказала бы о его предложении Делиз.

Внезапно под нами забелело здание «Альгамбры», и вертолетная площадка на его крыше стала стремительно приближаться. Мы приземлились с жутким ударом, лицо Гордона на мгновение перекосилось, но он тут же справился с собой, рассмеялся и показал нам два больших пальца.

— Похоже, индикатор скорости снижения барахлит, — весело заметил он.

— Спасибо за чудесную прогулку, — ответил я. — Это незабываемо. — Я действительно был ему благодарен. Приземление вправило мне мозги.

— Ну так что, вы обдумали мое предложение? — спросил меня Гордон.

— Да, разумеется. Я буду счастлив встретиться с Джеффом Бартлом и помочь ему всем, чем смогу, — быстро ответил я. По поводу работы я ничего не сказал, но он решил, что я согласился.

— Прекрасно! Я знал, что вы разумный человек. — Мы вышли из вертолета, и он обнял меня за плечи. — Считайте, что вы уже работаете, Кьюнан. Когда пообщаетесь с Бартлом, я дам вам другое поручение. Мне нужно проверить дела кое-каких людей в Манчестере. Вы знаете что-нибудь о заместителе начальника полиции Синклере? Он, кажется, вообразил себя самым главным. Добудьте мне о нем что-нибудь пикантное — и мы спустим на него «Сан», «Миррор» и «Ньюс-оф-ворлд». Вообще, мне нужна информация обо всех, кто может препятствовать нашим планам. У меня нет времени ждать, пока все утрясется само собой.

— Моя квартира, — перебил его я.

— Что ваша квартира? — резко переспросил он. — Я не предоставляю жилье своим сотрудникам. Подберите себе что-нибудь сами.

— Я говорю о «Полар Билдинг Сосайети», — настаивал я.

— Если возникли какие-то финансовые проблемы — я не сомневаюсь, что они разрешатся в ближайшие дни, как только станет известно о вашем новом статусе.

Иными словами, я получу обратно свою квартиру, когда он убедится, что я повиновался. Мои раздумья прервало появление долговязой фигуры Ланса Тревоза в неизменном сером костюме. Когда он увидел меня рядом с Гордоном, его лицо несколько раз сменило выражение, как в кинокомедиях: сначала он заискивающе улыбнулся, потом грозно нахмурился, а затем снова осклабился, пытаясь примириться с новым положением дел. Адамово яблоко управляющего директора «Альгамбры» исполняло боевой танец.

От замешательства Тревоза спас Либерти. Выскочив из-за вертолета, он поставил перед его хозяином вопрос ребром:

— Сколько вы заплатите мне за то, что я вас вез, мистер Гордон?

Тот расхохотался, достал из бумажника двадцатифунтовую купюру, потом подумал и поменял ее на пятерку.

— Присматривай лучше за своим папой, сынок, — сказал он Либерти, подчеркнув три последних слова. — За моим вертолетом смотрит целая команда.

Либерти стал убирать свою добычу, а Гордон повернулся ко мне.

— Смышленый парнишка. За таким нужен глаз да глаз, зато он знает, что главное в этой жизни. Берите с него пример, Кьюнан.

— Это не мой сын. Я уже говорил вам…

Он жестом оборвал меня.

— Не оправдывайтесь. Я же говорю — сам тоскую, что у меня никого нет. Мы все тут свои люди — верно, Ланс? Мы с мистером Кьюнаном пришли к соглашению, так что еще одна проблема решена.

Из Тревоза как будто вытряхнули всю начинку. Лицо его стало серым в тон костюму.

Глава 11

Телестудия «Альгамбра». 2 часа дня. Пятница, 31 декабря 1993 года.

Когда мы вышли из здания «Альгамбры», Джей ждал нас внизу. Наше воздушное путешествие заняло на двадцать минут больше, чем его поездка на машине.

— Вы живы, босс? — весело спросил он, когда мы садились в машину.

— Да, но очень зол на тебя и на этого молодого человека. Он решил прикинуться перед Гордоном моим сыном! С этим бредом пора кончать! Отвези нас к его матери.

Молчание, встретившее мое требование, продлилось несколько минут. Либерти видел, что я сказал. Лицо его помрачнело, и он принялся что-то подсчитывать на пальцах.

— Она уже встала, а он куда-нибудь умотал, — пробормотал он. Я понял, что речь идет о его матери и ее бойфренде.

— Чего мы ждем?

Джей нервно облизал губы и завел машину. Но далеко мы не уехали. Либерти потребовал, чтобы мы остановились у «Макдональдса». Поглощая биг-мак с жареной картошкой, я еще более укрепился в намерении разделаться с проблемами шотландского сорванца. Он не только мешал работать, но и портил мне желудок. Мы снова тронулись в путь, и Джей свернул в Брансуик — между Университетом и Ардуик-Грин, где старая «системная застройка» перемежается с новыми домами. Мать Либерти жила не в новом районе, а в одном из одноэтажных блочных домов напротив медицинского центра, наглухо забаррикадированного в середине квартала. Жизнь в таком курятнике сведет с ума кого угодно. В картонной коробке вы по крайней мере дышите свежим воздухом. Этот квартал был похож на постройку из «Лего» — правда, по цветовой гамме он и отдаленно не напоминал детский конструктор. Деревянные оконные рамы давно прогнили, вдоль соединений панелей проступали мокрые пятна.

Джей остался в машине — в таком районе нельзя оставлять автомобиль без присмотра, — а я прошел вместе с Либерти по тротуару вдоль домов до крайнего, который и занимала его мать.

Либерти постучал по двери ладонью, и через некоторое время ее открыла сухопарая белая женщина неопределенного возраста. Я вспомнил, что говорил мне о ней Джей. Кожа ее была прозрачна, на руках синели вены со следами уколов. Голубые глаза таращились, как при базедовой болезни, а на виске темнел синяк, плохо прикрытый волосами мышиного цвета.

Она перевела взгляд с меня на Либерти и обратно.

— Вы из Социальной службы? Очень вовремя вы притащили этого поганца! Где он болтался? Я звонила вам в девять утра, сообщила, что он пропал.

Она говорила с тем же акцентом, что ее сын. Я поднял брови: по ее заспанному лицу было видно, что мы ее только что разбудили. Так же несомненно было и то, что те два дня, которые Либерти провел в своем шалаше, мать о нем не беспокоилась.

Он шагнул к порогу, а она, видя, что я не ухожу, неохотно пригласила и меня.

— Ну, зайдите. — На ней был только розовый халат с короткими рукавами, сквозь который просвечивали трусы, и шлепанцы, но, взглянув на ее тощие лодыжки, я подумал, что моей нравственности ничто не угрожает.

Любовника ее не было видно — вероятно, он отправился добывать следующую дозу. В гостиной стояла страшная духота, но обстановка удивила меня своей благополучностью — вероятно, плоды деловой активности мистера Уокера. В одном углу стоял большой телевизор с видеомагнитофоном, в другом — компьютер «Амстрад». Я поискал глазами изображение отца Либерти, но никаких семейных фотографий не увидел. Хозяйка заметила, что я осматриваю ее гостиную.

— Все из магазина и давно оплачено! Могу показать вам квитанции.

Я откашлялся, не зная, с чего начать.

— Как вас зовут? А тот человек, который занимается моим сыном, что, болен? — спросила миссис Уокер.

— Я не из Социальной службы, — произнес я наконец.

— Так я и знала! У него неприятности с полицией!

— Нет, вы ошибаетесь. Я хозяин фирмы, где работает сводный брат Либерти. Я приехал вернуть вам мальчика и попросить вас не позволять ему мешать Джею. — Как только я произнес первые слова, Либерти потерял всякий интерес к нашей беседе. Вероятно, он боялся, что я расскажу его мамаше, что мы нашли у него крэк, а жалобы на его поведение он слышал, то есть видел, уже сотни раз. Он включил телевизор, а затем компьютер. С лица его матери исчезло выражение озабоченности и тревоги; оно сделалось совершенно невозмутимым.

— Ну и зачем вы его провожаете? — Она поплотнее запахнула халат и сложила костлявые руки на груди.

Я объяснил, что Либерти постоянно появляется там, где работает Джей, что это может быть опасно, но мои слова ударялись как об стену горох. Эта женщина думала только о следующей дозе. Я ретировался к выходу.

— Не могу же я приковать его к батарее за ногу. В последний раз он вылез из окна своей комнаты по трубе. Пускай Социальная служба следит за ним или больше платит мне на его питание. Я ведь умоляла их забрать его в интернат, но они говорят, что туда очередь, а его случай не такой уж срочный, — пожаловалась она. — Фил его терпеть не может. Они все время ссорятся, чья очередь играть на компьютере.

— Разумеется, вам виднее, — сказал я, — но если бы вы хотя бы попытались не пускать его к Джею и не давать ему болтаться по улицам… Может быть, Джей смог бы заниматься им по выходным… — Я поспешил вернуться к машине, пока она снова не напустила на нас своего сына. Она смотрела, как Джей разворачивается на узкой улице.

— Я говорил вам, босс, что толку не будет, — раздраженно произнес Джей. — Шина ничего не желает знать. Как только она найдет способ отделаться от него, она наверняка смотается, чтобы больше никогда его не видеть. Тоска, честное слово.

— Твоя мать права, Джей. Лучше тебе все-таки не вмешиваться. Либерти впутает тебя в какую-нибудь грязную историю — представь себе, что его задержит полиция, ты будешь с ним, а у него в кармане найдут дурь. Скажут, что ты наркоторговец — и привет твоим мечтам о голубом мундире.

— Верно, только не слишком ли сурово? Мальчишке десять лет, и он мой брат.

Я исчерпал свои аргументы и велел Джею везти нас в офис. Припарковать машину в городе нам удалось только на платной стоянке возле гей-бара на Канал-стрит. Я чувствовал себя весьма неловко, идя отсюда вместе с Джеем, но он смотрел на меня таким волком, что едва ли мы ввели кого-нибудь в заблуждение.

Чтобы не молчать, я спросил его, кто такой Фил.

— Ее бойфренд. Он и ее постоянно колотит, но по сравнению с предыдущим этот просто ангел.

— Откуда ты знаешь?

— Из-за того Либерти попал в больницу. Он стукнул его молотком по голове. Потому Шина сюда и переехала.

Я сочувствовал Либерти, но что я мог сделать? С розовато-серого неба накрапывал холодный дождик. Депрессия, которую, как мне показалось утром, я стряхнул, наваливалась снова. Черт подери, этот сорванец не моя головная боль!

В штаб-квартире «Пимпернел инвестигейшнз» моя помощница и партнер Делиз Делани встретила меня с распростертыми объятиями. Она была на седьмом небе от счастья. Не успел я спросить, чем вызвано столь радужное настроение, как она все объяснила сама:

— Мистер Гордон договорился о твоей встрече с Джеффом Бартлом, защитником Риштона и Хэдлам. Он будет ждать тебя в холле «Холидей-Инн-Краун-Плаза» в четыре тридцать.

— Ты имеешь в виду отель «Мидланд», — проворчал я. Как многие в Манчестере, я не одобрял перемены старого названия.

— Там, куда ты водил меня на днях! Да что с тобой? Перед нами первый за много лет шанс продвинуть дела фирмы — а у тебя лицо как ненастный уик-энд в Уигане!

— Ты права. Прости, пожалуйста, — вежливо сказал я. — Кто этот Бартл и почему мы встречаемся не у него в конторе? Может быть, у него ее нет?

— Я буду говорить с тобой, когда ты придешь в нормальное настроение, — ответила Делиз, вышла из комнаты и захлопнула за собой дверь. Но через минуту вернулась. — Если ты действительно хочешь сменить тему, — сказала она, — шкаф с этими папками — настоящая пороховая бочка. Для ДСО это бесценное сокровище. Твой Кларк шантажировал сотни людей или по крайней мере получал от них проценты. У него полный реестр их настоящих и липовых имен, все подробности их заявлений на пособия по безработице. Все ксерокопировано и подшито по папкам. Он снабжал их фальшивыми паспортами и метриками. Причем не только ирландцев, но и поляков.

— Делиз, наша задача — найти документы о дедушке Мэри Вуд. Вот за что нам заплатили, — напомнил я ей.

— Но давай все же подумаем, как мы можем получить вознаграждение. Если это выгорит, мы сможем позволить себе гораздо больше, чем квартиру с двумя спальнями в Дидсбери, — улещивала меня Делиз. Иногда она действительно умеет убедить.

— Хорошо, — сказал я, — уговорила. Но пока ничего не предпринимай. Сейчас у нас достаточно дел с Хэдлам и Риштоном, Мэри Вуд и Джейком Гордоном, чтобы брать в клиенты еще ДСО или министра финансов.

— Хэдлам и Риштон! Говорю тебе, пора забыть об этой парочке неудачников!

— Обещаю, что так и сделаю, как только встречусь с их адвокатом. После этого я с чистой совестью буду делать все, что ты пожелаешь. Хочешь, поездим по агентствам недвижимости? В конторе оставим Джея.

Строго-настрого приказав Джею посадить своего брата, если тот опять явится, на такси и отправить домой, мы поехали в Дидсбери, поставили машину возле библиотеки и зашли навести справки об адресах и телефонах солидных риэлтеров. Потом собрали несколько интересных адресов квартир и даже осмотрели одну, в реконструированном викторианском доме возле синагоги на Олд-Лендшоун-роуд. Мне она не понравилась. Места для парковки нет, а улочка такая узкая, что любое транспортное средство может перегородить ее в самый неподходящий момент. Я хотел жить поближе к Мерси, на просторе, где я мог бы бегать и ездить на велосипеде. Я пытался втолковать все это Делиз, — мы стояли в конце улицы, ожидая момента влиться в плотный поток машин, — когда мимо нас проехал знакомый «мицубиси-сегун». Без всякого сомнения, это был новый джип Теда Блейка, но за рулем сидел кто-то другой. Лицо парня, ведущего машину, показалось мне знакомым…

Такие совпадения бывают только в книгах, а не в реальной жизни. И тем не менее. Джип Теда Блейка! Его гордость, внедорожник, который никогда не увидит грязи, — и за рулем его угонщик Деклан. Не колеблясь, я вывернул на дорогу, протолкнулся вперед, и вскоре меня отделяли от джипа только три машины.

— Дейв, ты нас угробишь! Мы же никуда не спешим! — крикнула Делиз.

— Посмотри на «мицубиси-сегун» впереди. Чей он, по-твоему? — спросил я ее.

— Похож на машину Теда, но за рулем не он, — подтвердила она.

— Именно так. Это гопники из Солфорда.

Она вскрикнула от ужаса и повернулась ко мне.

— Нет, Дейв Кьюнан! Ты собираешься выкинуть их из этой машины прямо здесь и сейчас? Даже не думай. У тебя слишком много собственных проблем, чтобы ловить угонщиков чужих автомобилей. Пусть этим занимаются те, кому положено.

Она сняла трубку телефона и набрала полицейский номер.

— …да, я уверена, что это машина Теда Блейка, — добавила она, сообщив все детали. — Вы наверняка знаете Блейка. Он ведет передачу «Удар по правам» на канале «Альгамбра». Да-да… В машине двое подростков. Нет, у него нет детей… Я прекрасно знаю, я лично с ним знакома. Что значит «может быть, не его машина»?! На дверце написано его имя!

Не успела Делиз положить трубку, как впереди и позади нас завыла сирена. Теперь нас отделяли от «мицубиси» уже только две машины, и я видел, как Деклан и его приятель вжались в сиденья. Они весьма неосмотрительно поехали по участку, гуще всего напичканному стражами порядка. Полицейский «рейндж-ровер» подъехал к ним сзади, мимо нас, а «панда» подрезала спереди. Угонщики выскочили из джипа и кинулись бежать через шесть полос ревущего шоссе к Чорлтону, и все же Деклан успел заметить Делиз, еще с телефоном в руке, — и меня рядом с ней.

Я посмотрел им вслед, через широкую дорогу. На другой стороне, напротив кладбища, находилось заросшее травой футбольное поле. Я проезжал мимо него по нескольку раз на дню и ни разу не разглядел как следует. Я знал, что несколько лет назад это поле продали под застройку, но общественность запротестовала, и строительство не состоялось.

Теперь, однако, поле не пустовало. Сквозь дождь и сгущающиеся сумерки я отчетливо видел очертания прицепов: пустырь захватили тревеллеры. Полицейские блокировали движение у светофора и завладели машиной Теда, но догнать воров не успели.

Настроение у меня испортилось. Деклан, несомненно, хорошо разглядел мое лицо.

Мы вернулись в центр города и заехали в подземный гараж возле нового здания Британского совета.

Когда мы вышли из машины, Делиз принялась чистить мой пиджак рукой.

— Я знаю, что ты хулиган, Дейв Кьюнан, но это вовсе не обязательно знать всем.

Мы поднялись по ступенькам «Холидей-Инн-Краун-Плаза», как теперь именовался старейший отель Манчестера.

Я очень рассчитывал на встречу с адвокатом Бартлом. Помня, что моя первая попытка говорить правду и ничего, кроме правды, закончилась четырнадцатичасовым заключением и шишкой на голове, а вторая — выбрасыванием меня головой вперед из здания «Альгамбры», я надеялся, что на третий раз мне наконец повезет.

Адвоката, одиноко сидящего в холле-кафетерии, заметила Делиз. Когда мы подошли и представились, он, казалось, приготовился ретироваться, но под моим нажимом все же признал, что он — Джефф Бартл.

Это был высокий мужчина лет сорока с небольшим, в темном костюме, галстуке выпускника Манчестерской классической школы, в начищенных до блеска ботинках и с ровным загаром на лице, приобретенным явно не под кварцевой лампой. Он был похож на горнолыжника, и я отчетливо представил себе, как на его тщательно уложенных светлых волосах играет альпийское солнце. Я обрадовался, что явился в своем лучшем костюме и что на этот раз моя одежда пережила день сыскной работы более или менее сносно. Ботинки я незаметно вытер об угол мягкого кресла.

Пока нам подавали кофе и сэндвичи, мы поболтали о том о сем, а затем я рассказал ему свою версию — что, по моему мнению, Хэдлам и Риштон не могли успеть добраться до Престбери и сами убить Глорию. Мои слова, однако, не произвели на него ни малейшего впечатления; на его лице блуждала улыбка, и я понял, что меня опять надувают. Терпение мое кончалось.

Гордон после нашей прогулки на вертолете сказал, что будет очень рад, если я изложу мою версию адвокату, которого «Альгамбра-ТВ» выбрала, чтобы подготавливать материалы для защиты Хэдлам и Риштона. Полную, несокращенную версию, со всеми подробностями. Он хотел, чтобы я рассказал все до мельчайших деталей, и неудивительно: адвокат был полный идиот!

— Мистер Бартл, — сказала Делиз, приходя мне на помощь, пока я еще не успел разозлиться, — Дейва очень беспокоит, что в газетах уже происходит суд над мистером Риштоном и мисс Хэдлам, хотя до настоящего суда дело еще не дошло. — С этими словами она достала из сумочки сложенный газетный лист. Это была передовица «Баннера» за прошлую неделю: «Сладкая парочка из сериала: вымысел и реальность». — Если вас не было в городе, вы, возможно, этого не видели, — вежливо продолжила Делиз. Я и не подозревал, что она догадалась сохранить газету. Видимо, она принимала мою озабоченность делом телевизионщиков гораздо ближе к сердцу, чем я полагал.

Бартл нахмурился и одним пальцем отодвинул от себя газету. Я видел, однако, что он читает заголовок — известно, что заголовки «Баннера» с первого раза понять не так просто.

— Это не имеет значения, — произнес он наконец. — Мы знаем, что их ждет абсолютно честный суд. Моя задача — подготовить все необходимые документы для главного адвоката. — Он откусил кусочек сэндвича.

— А проверяете ли вы улики? — спросил я, пытаясь выдержать ровный тон.

Он прожевал откушенное, проглотил и осторожно ответил:

— Всем этим несомненно занимается следствие. Служба уголовного преследования никак не позволила бы предъявить обвинение, не убедившись, что для этого достаточно оснований. Если главный адвокат, который будет выступать в суде, сочтет, что до суда необходимо провести дополнительное расследование, он об этом заявит, и мы все организуем.

Мне стало интересно, в каком отстойнике Тревоз выудил этого недоноска. Скорее всего, такой выбор он сделал не случайно. Снисходительный тон Бартла начинал меня доставать.

— Я не хочу показаться навязчивым, мистер Бартл, но хорошо известно, что в подобных случаях адвокаты должны строжайшим образом проверить линию обвинения. Неоднократно имели место случаи, когда они обнаруживали факты, игравшие решающую роль для защиты и менявшие исход дела. Вы обязаны рассмотреть все подготовительные материалы обвинения через микроскоп в поисках несостыковок.

Адвокату вдруг надоело изъясняться официальным языком.

— Мне кажется, Кьюнан, в полиции вас самого подвергли подробному допросу, и ваши показания как-то хиловаты, — произнес он.

Я опять бился головой о кирпичную стену. Почти все, с кем я говорил до сих пор, полагали, что Хэдлам и Риштон обвинены справедливо, — и Бартл не составлял исключения. Тот факт, что его клиенты не могли находиться на месте преступления в тот момент, когда они предположительно застрелили Глорию Риштон, нисколько его не интересовал. Скорее всего, он следовал указаниям людей, которые ему платили, но я готов был содрать с него рубашку и вырезать цифры 5.40 у него на груди столовым ножом. Тут снова вмешалась моя помощница:

— Именно об этом Дейв и говорит, мистер Бартл. В таких делах, как это, где следствие опирается на косвенные доказательства, полиция обычно тщательно выискивает все возможные улики и показания. Они надавили…

— Мисс Не-знаю-как-вас-звать, я не привык выслушивать указания от выскочек-секретарш.

Делиз встала.

— Я не для того пять лет училась в университете, чтобы меня называли выскочкой-секретаршей! Вы что себе позволяете? — Еще немного, и она кинулась бы на него с кулаками. Настала моя очередь успокаивать ее. Я потянул ее за руку и усадил в кресло.

Пока Делиз изливали свой гнев, я подумал, не пустить ли в ход шантаж.

— Мистер Гордон заверил меня, что вы готовы к сотрудничеству, мистер Бартл, и что делается все возможное, чтобы спасти обвиняемых, — мягко произнес я.

— Вы говорите о мистере Джейке Гордоне? — переспросил Бартл, разом забыв о своей булочке.

— О нем самом. Я беседовал с ним об этом деле сегодня утром. Честно говоря, я считал, что наша встреча организована при его любезном содействии.

— Ах, вот как… Все детали записывал мой сотрудник… У меня сложилось впечатление, что найти для вас время меня просил Ланс Тревоз. — Теперь Бартл светился улыбкой, ослепительной, как солнце над горным ледником. — Если вы полагаете, что мне стоит заняться чем-нибудь еще… Я не хотел показаться грубым, мисс… э-э… — Делиз по-прежнему пожирала его яростным взглядом и не собиралась прощать свою обиду в обмен на демонстрацию трудов его дантиста, но момент, когда он стал сговорчивым, надо было использовать. Вероятно, вопрос о том, в какой мере Бартл должен идти на сотрудничество со мной, живо обсуждался Гордоном и Тревозом.

— Я хотел спросить, можете ли вы организовать мне свидание с Саймоном или Кэт.

Гладкие черты Бартла вновь омрачились.

— Вы полагаете, это необходимо?

— Я имею в виду не частное посещение; я хочу встретиться с ними как представитель защиты. — Уголком глаза я видел выражение лица Делиз, но продолжал гнуть свою линию: — Мистер Гордон очень озабочен тем, чтобы ни у кого не сложилось впечатления, что он и особенно мистер Тревоз препятствуют ходу разбирательства дела мистера Риштона и мисс Хэдлам. Вы понимаете, что в противном случае позиция «Альгамбры» будет интерпретирована так, будто они нарочно наняли адвоката, враждебно настроенного к обвиняемым… Незнакомого с судебной практикой… Стремящегося сорвать защиту на суде и обеспечить таким образом устранение мистера Риштона из компании, — закончил я. Мне было все равно, что он подумает, — это был мой единственный шанс спасти свою репутацию, и упускать его я не собирался.

— О, я понял вашу мысль, мистер Кьюнан. Честно говоря, я не задумывался над этим аспектом. Мы ни в коем случае не позволим, чтобы кто-то мог сказать, что «Бартл, Бартл и Гримшоу» проявили недобросовестность. Но боюсь, вы смотрели слишком много американских детективных фильмов. Мы не можем сделать вас «представителем защиты», как вы выразились. Ваше «важнейшее» свидетельское показание потеряет всякую юридическую силу, если в наших отношениях смогут усмотреть материальную заинтересованность — а я и вовсе рискую быть исключенным из коллегии адвокатов.

Он сложил руки, словно для молитвы, и принялся разглядывать свои ухоженные ногти. Мою просьбу он отклонил ясно и однозначно.

— Скажите мне, мистер Кьюнан, — продолжал он, — почему вы так стремитесь добиться оправдания мистера Риштона? Вы ведь с ним едва знакомы.

— Вы только что сказали, Джефф, что боитесь быть исключенным из вашей профессиональной лиги. То же самое чувствую и я. Судите сами. Частный следователь заявляет, что в пять сорок вечера он разговаривал с двумя клиентами. Полиция утверждает, что это невозможно и что клиенты в это время находились совсем в другом месте. Значит, детектив либо лжет, либо был пьян, либо страдает болезнью Альцгеймера. Вы бы стали обращаться к нему после этого?

— Я вас отлично понимаю, — рассудительно произнес он.

— Кроме того, я знаю, что я прав. Следствие откопало неизвестно где двух свидетелей, чтобы подтвердить сфабрикованное дело, и разожгло журналистские страсти, как Делиз вам только что показала. Свидетели несомненно ошибаются, и, хотя я не могу утверждать, что Кэт и Саймон не имеют вообще никакого отношения к убийству, мне доподлинно известно, что таким образом и в такое время, как утверждает следствие, они его совершить не могли.

— Я вижу, что ваша личная заинтересованность в этом деле очень велика, — пробормотал он. — Я предлагаю следующее. Я назначу мисс Делани исполнителем, действующим на общественных началах — от лица моей фирмы. Она сможет посетить моих клиентов, а вы будете при ней сопровождающим.

Я с облегчением вздохнул.

Бартл достал из кейса мобильный телефон, отдал сразу все необходимые распоряжения и сказал Делиз:

— Доверенность вам доставят курьерской почтой, а я пока созвонюсь с администрацией тюрьмы «Стайал» и предупрежу их, что вы собираетесь нанести визит мисс Хэдлам. С мистером Риштоном дело обстоит сложнее. Его отправили в тюрьму «Хаверигг» в Камбрию, но я думаю, что завтра вы сможете повидать и его.

Лицо Делиз не предвещало ничего хорошего. Она приехала на эту встречу в надежде, что как только я сделаю свое заявление, все будет окончено.

Бартл встал и проводил нас к выходу из отеля. Надо признать, это был высокий класс: он ни секунды не выглядел человеком, которому выкрутили руки. Прощаясь, он заверил меня, что посвятит вечер проверке всех обстоятельств, связанных со временем злополучных событий, ведь это так важно для исхода дела!

Делиз выпустила когти, как только он нас оставил.

— Дейв, ты же клялся, что бросишь заниматься этими телезвездами — и здравствуйте! Я их новый адвокат!

— Если бы ты не донесла в полицию о дневнике, они бы не сидели сейчас за решеткой, — гневно парировал я.

— Я буду слушать это до конца моих дней? Ты серьезно предпочел бы сидеть сейчас на их месте, обвиненный в убийстве? — Мы спускались по длинному подземному эскалатору, и когда она прокричала «в убийстве», пожилая пара, поднимавшаяся нам навстречу, оглянулась.

Внизу, в гараже, я вспомнил, что до сих пор не позвонил Теду Блейку по поводу его вездехода. Он снял трубку, когда мы ехали по Динсгейт. Выяснилось, что он даже не заметил исчезновения своей машины.

Проезжая по Честер-роуд, я сказал Делиз, что мы направляемся прямо в тюрьму «Стайал». Через минуту она разжала губы:

— Полагаю, мое мнение уже никого не интересует.

— Перестань, пожалуйста, Делиз. Я должен отмыть свое имя.

— И слушать не желаю. Я прекрасно знаю, почему ты это делаешь. Ты не можешь смириться с мыслью, что полицейский Джеролд прав, а ты ошибаешься! И не надо рассказывать мне про твою репутацию!

Недаром говорят, что самые жестокие удары нам наносят близкие. Мы замолчали.

Тюрьма «Стайал» находится в конце извилистой дороги, ведущей мимо главного здания Национального треста, и разительно отличается от «Стрейнджвейс», мужской манчестерской тюрьмы. Заключенные содержатся здесь в небольших отдельных корпусах, а весь комплекс похож на комфортное студенческое общежитие, и только высокое проволочное ограждение и охраняемая проходная напоминают о его назначении.

Тщательная проверка всех наших документов заняла много времени, но в конце концов нас провели в комнату для свиданий, расположенную на первом этаже ближайшего корпуса. Делиз нервничала: она была в тюрьме в первый раз.

Офицер привел Кэт Хэдлам и вышел. Для создания «комфортной» обстановки в комнате стоял низкий столик, мягкие кресла, а на стене висели даже две картины, но до интерьеров «Альгамбры» этому помещению было далеко. Хэдлам держалась довольно спокойно и снова приветствовала нас своей необъятной улыбкой, которая, впрочем, стоила ей некоторых усилий.

На Кэт была ее собственная одежда — дорогого вида розовый джемпер поверх такого же цвета футболки, коричневые спортивные брюки и темные кроссовки.

Комната наполнилась запахом французских духов… Настоящий подарок для здешних лесбиянок, подумалось мне.

— Сколько изменилось с нашей последней встречи, мистер Кьюнан, — сказала она, садясь и закуривая сигарету. В комнате уже стоял застарелый запах табачного дыма — и только теперь я заметил, что ковровое покрытие и кресла во многих местах прожжены, — Я немало удивилась, когда мне сообщили, что вы работаете теперь с моим адвокатом.

— Мисс Хэдлам, после нашей последней встречи я два дня бился головой о стены следственного изолятора чеширской сыскной полиции. Они хотели заставить меня сознаться, что вы наняли меня, чтобы убить Глорию Риштон.

Она выпустила дым. Видно было, что мои проблемы занимают ее мало.

— Я вам сочувствую, — произнесла она без всякого выражения. — Я согласилась встретиться с вами только потому, что вы не можете повредить моей защите больше, чем этот недоумок Джефф Бартл. — Кэт вдруг опустила голову. Мне показалось, что она вот-вот расплачется, но она справилась с собой. — Вы приехали вместе с вашим партнером. Как вы поживаете, мисс Делани? Вы выглядите гораздо лучше, чем я.

— Если хотите, вы можете поменять солиситора, — сказал я.

— Зачем? Все это так абсурдно, что нас в любом случае освободят, раньше или позже.

Делиз посмотрела на меня и подняла брови. По щекам Кэт сразу потекли слезы. Делиз протянула ей пакетик бумажных носовых платков, и она поспешно вытерла лицо. Весь ее оптимизм пропал.

— Никакой надежды нет, правда? Все уверены, что я виновна. Поэтому, кто мой поверенный, не имеет ни малейшего значения!.. Нас уже судили в газетах и признали виновными. Я злодейка, натравившая Саймона на его бедную жену. Никто в этом не сомневается. — Повернувшись к Делиз, она с горечью добавила: — Вы же знаете, что причиной всему мой дневник. Зачем вы рассказали о нем?

Слава богу, хотя бы теперь Делиз покраснела.

— Дейв говорит, что я не должна была этого делать, но ведь раньше или позже они все равно докопались бы. Следователь знал, что вы обращались к нам по поводу пропажи дневника. В любом случае они изучили бы его самым подробным образом.

— Но я написала эту фразу о Глории несколько лет назад, — умоляюще произнесла Кэт. На лице, мокром от слез, уже не осталось ничего начальственного. Она глубоко затянулась сигаретой и выпустила дым в сторону Делиз, которая смущенно поерзала в кресле. Эта женщина, всего неделю назад занимавшая высокое положение в телевизионном мире, теперь вызывала только жалость.

— Я уверен, что вы не убивали Глорию Риштон, и хочу помочь вам доказать это. — Я бросил взгляд на ощетинившуюся Делиз и почувствовал себя миротворцем ООН, влезающим между двумя враждующими армиями. — Так вот, мисс…

— Называйте меня Кэт, — вставила она и аккуратно сложила губы над выдающимися вперед зубами. Я пронаблюдал за этим завораживающим процессом, и она добродушно улыбнулась мне, на этот раз не разжимая губ. В уголке моей души шевельнулось что-то похожее на симпатию.

— …Кэт. Мы оба знаем, что в тот злополучный вечер я вышел от вас после пяти сорока, а вы с Саймоном остались в студии. Тем не менее охранник Пултер заявил, что я ушел в четыре тридцать, разрушив тем самым ваше алиби. Как вы думаете, зачем он это сделал?

— Я всегда его не любила, и он, вероятно, это знает, но это, конечно, не повод возводить на меня такой ужасный поклеп. Полиция показывает книгу регистрации, где помечено, что вы ушли в четыре пятнадцать, а мы — в четыре тридцать. Собственно говоря, Пултер только согласился с этим, когда ему пригрозили обвинением в сообщничестве и стремлении препятствовать следствию.

Это было для меня новостью. Делиз яростно строчила в блокнот. Хэдлам нахмурилась.

— Я не понимаю, в чем смысл вашего визита. Мистер Бартл все это давно записал.

— Смысл в том, что, в отличие от Бартла, Дейв все это проверит, — твердо ответила Делиз.

— Мы потребуем, чтобы нам предъявили эту книгу регистрации. Им придется сделать электронно-статический тест, — добавил я. — Это поможет установить, когда были внесены в книгу ложные записи.

— Все это очень непонятно, — сказала Хэдлам, выпячивая свои полные губы, — но я полагаю, вы профессионал.

— Да, он профессионал, и если вам удастся выбраться отсюда, то только благодаря ему, а не этому ничтожеству Бартлу, — сердито проговорила Делиз.

— Пока что я, к сожалению, не владею всей информацией, — мягко произнес я. — Давайте будем просто придерживаться фактов. Кэт, что вы можете сказать о свидетеле, который заявляет, будто видел, как вы входили в дом Глории сразу после шести часов?

— Какой еще «свидетель»! В это время мы находились в центре Манчестера!

— Мне это известно, — терпеливо продолжал я. — Верьте, пожалуйста, что я на вашей стороне.

— Этот человек работает бортпроводником, его имя — Уильям Коулман. Он живет через дом от Глории. Он утверждает, что видел, как мужчина и женщина входили в дом, когда он отправлялся в аэропорт. Он сообщил это только через два дня, вернувшись в Англию. Он опознал нас на очной ставке с подставными участниками. Это был настоящий фарс! Лицо Саймона известно всем, а я была единственная женщина, пользующаяся духами «Шанель № 5». — В ее голосе опять послышались слезы.

— Вы знаете этого Коулмана? — спросил я.

— Знаю только, что он уже обратился за вознаграждением, объявленным банком, где работала Глория. Он производит впечатление иностранца, одет в дорогой костюм. Маленького роста, черноволосый… Я сначала приняла его за араба.

— Как вы думаете, он не имел видов на Глорию? Он ведь был ее сосед, — спросил я с надеждой.

Кэт грустно покачала головой.

— Мне об этом ничего не известно.

— Хорошо, давайте попробуем зайти с другой стороны. Как хорошо вы знали Глорию? Вы можете что-нибудь нам о ней рассказать?

— А можно мне задать один вопрос? — вдруг произнесла Кэт раздраженным голосом. — Сколько, по-вашему, Глории было лет?

— Двадцать девять-тридцать с небольшим, — ответил я наугад.

Мне показалось, что Кэт собирается вскочить и ударить меня, но она вдруг закрыла лицо руками и громко разрыдалась, словно не выдержав напряжения. Делиз озадаченно посмотрела на меня.

— Почему возраст Глории вас так огорчает? — спросил я как можно ласковее. Вероятно, Делиз, как и я, решила, что Кэт рыдает от раскаяния и готова сознаться в своей вине.

— А вы не понимаете? Глории было не меньше тридцати девяти, это я знаю точно. Она работала на «Альгамбре» в редакции научно-популярных программ задолго до того, как я пришла на студию. Она чрезвычайно заботилась о своей внешности. Никогда не позволяла себя фотографировать, если не имела возможности отретушировать фотографию. И еще страшно любила деньги, тащила и тащила из Саймона. А потом ушла от него — считала, что он плохо ее содержит. Ей был нужен не маленький домик в городе, а вилла за миллион фунтов. Но теперь все думают — и будут думать, — что она была молода и прекрасна, а ее погубила злая старуха!..

Мы подождали, пока Делиз закончит записывать слова Кэт. Они совпадали с тем, что писали в газетах, но можно ли было считать ее неприязнь к Глории достаточным для убийства мотивом? Несомненно, она нуждалась в очень искусном защитнике.

— Вы ненавидели Глорию, Кэт? — спросил я, используя подходящий момент.

— Конечно же нет! Я была удивлена и уязвлена, когда Саймон так неожиданно на ней женился. Он ведь жил со мной, но Саймон непредсказуем. Потом она ушла с «Альгамбры» и поступила в исследовательский отдел «Нортерн Пайонирс Банк». С тех пор я ее почти не видела. Потом однажды поздно вечером Саймон приехал ко мне и попросил разрешения остаться. Они разошлись — я так и не узнала, из-за чего, но это не имело никакого отношения ко мне.

Вспомнив, как Риштон хвастался мне, что расстается с женщинами даже за попытку вмешаться в рацион его питания, я нашел слова Кэт очень правдоподобными.

— А Саймон? Как вы думаете, не могло ли у него быть какого-то неизвестного вам мотива устранить Глорию? Не могла она начать чем-нибудь его шантажировать?

Кэт вздрогнула, хотя в комнате было тепло. Она закурила вторую сигарету и положила окурок первой на ручку кресла. Пепельницы не было.

— Саймон очень эгоцентричен, но он не способен на убийство. Он живет в вымышленном мире, создание очередного персонажа для «Следеридж-Пит» — главный смысл его жизни. Кроме того, он не умеет хранить тайны; я провела рядом с ним много месяцев, кому, как не мне, это знать.

— А если все-таки шантаж? — не успокаивался я. — Меня наняли, чтобы доставить конверт с деньгами, но подлинные мотивы этого поручения мне неизвестны.

— Да нет же, какой шантаж, — отмахнулась она.

— Но тогда что же? — спросила Делиз.

— Об этом надо спрашивать у Саймона, — вызывающе ответила Кэт.

— Хорошо. Мог ли кто-нибудь пытаться воздействовать на Саймона, убив его жену? — спросил я.

Кэт печально покачала головой. Я представлял себе ее состояние. Все эти вопросы она слышала уже тысячу раз. Я решил прекратить, пока она не впала в полную прострацию. В случае необходимости мы всегда имели возможность встретиться, а если она что-то скрывала, я не хотел, чтобы мой нажим становился очевиден.

— Я вижу, вы не хотите рассказывать нам всего, — сказал я, прежде чем попрощаться. — Конечно, вы сообщили нам массу полезной информации, но если захотите сказать что-то еще — пожалуйста, свяжитесь с нами.

Вместо ответа Кэт измученно улыбнулась. Под глазами у нее темнели круги.

Идя к выходу, я обратил внимание, что охрана здания оставляет желать лучшего. Каждый корпус был огражден, по периметру территории тянулся забор с колючей проволокой наверху. Через равные промежутки стояла высокие столбы с видеокамерами наверху. Делиз заметила, что я осматриваю местность, но выступила со своими комментариями только когда мы проезжали военный мемориал в Стайал-Виллидж, в миле оттюрьмы.

— Робин Гуд собирается освободить несчастную пленницу от злого шерифа?

— Нет, просто профессиональное любопытство, — беззаботно ответил я.

— Зачем мы тратим время? Совершенно очевидно, что она виновна, — кипятилась Делиз. Я съехал на обочину и остановился.

— Слава богу, что ты не судья, Делиз. Откуда такая уверенность? — спросил я спокойно.

Делиз подняла левую руку и начала загибать ее пальцы правой, словно объясняя очевидные вещи круглому идиоту.

— Во-первых, указание на время подтверждено документами и свидетелем, этим солдафоном Пултером. Во-вторых, дневник. Кстати, спасибо, что поддержал меня в этом пункте, — едко заметила она. — Твоя слезливая подруга забыла сообщить тебе, что полиция нашла дневник тщательно спрятанным под запаской в багажнике ее машины. В-третьих, имеется свидетель на месте преступления. Бортпроводник — человек, чье зрение проверяют каждые несколько месяцев и которого никто не уличил в связи с кем-либо из подозреваемых. В-четвертых, под ногами у полиции путается частный детектив, который бродит вокруг места преступления с кучей денег, назначение которых ничем, кроме шантажа, не может — или не хочет — объяснить даже сама Хэдлам. — Делиз сжала кулаки, и я подумал, что она собирается меня ударить. Ее дедуктивные способности были изрядны, но она еще не закончила, — и в-пятых, я вижу, что ты пустил слюнки, как только в первый раз увидел эту бабу. Вот почему ты с ней возишься. Когда наконец ты станешь реалистом, Дейв? — В ее голосе звучало неподдельное презрение. — Разве ты не видишь, как подействовала на Гордона твоя готовность сотрудничать? Он позволил нам вмешаться, чтобы никто не мог сказать, будто он стремился устранить эту парочку. Ты даешь этой сучке то, что такие богатые люди, как Гордон, не могут купить ни за какие деньги. И даешь ей это даром! — От отчаяния Делиз расплакалась.

— Все совершенно не так, Делиз, — умоляюще произнес я. — Гордон полный и законченный негодяй. Поверь мне, это не выдумки. Сколько в нем ни копайся, ничего, кроме подлости, не найдешь. Это действительно он выставил меня из квартиры! А относительно Хэдлам ты ошибаешься. Мне нужна только ты, Делиз. Но я знаю, что она невиновна, и это не имеет ничего общего с моими симпатиями и антипатиями. Если бы ты видела тело Глории в гараже и говорила с Риштоном и Хэдлам за полтора часа до этого, ты бы поняла. Полиция просто хочет закрыть дело как можно скорее. Начали с того, что профессиональный киллер — Дейв Кьюнан! Потом, когда этот вариант не прошел, оказалось, что произошла домашняя ссора — муж и любовница избавились от жены. Все объяснено, дело закрыто.

— Но свидетельства, Дейв…

— К черту такие свидетельства! Девять десятых того, чем они располагают — косвенные улики. В этом деле еще полно загадок.

— А загадки разрешит святой Дейвид Кьюнан, покровитель безнадежных подследственных. Где ты возьмешь деньги на это расследование? Бог подаст?

— Уже подал. Ты забыла, что Гордон принял нас на работу, — напомнил я ей.

— Сколько же времени, по-твоему, ему понадобится, чтобы догадаться, что ты намереваешься повесить убийство на него? Я не понимаю, почему тебе необходимо расследовать все. Ты знаешь, что она невиновна, — вероятно, ты умеешь видеть сквозь стены? На меня, пожалуйста, не рассчитывай, я в этом участвовать не желаю. Отвези меня домой и не звони мне до вторника.

В молчании мы проехали по извилистой дороге, ведущей к Манчестеру через Уайтеншоу. Поворачивая на маленькую улочку у парка, где она так счастливо жила со своей матушкой, я предпринял последнюю попытку примириться:

— Делиз, скоро Новый год…

— Да что ты говоришь?

— Мы могли бы съездить куда-нибудь, пожить пару дней в гостинице, — жалобно предложил я.

— Иди к черту! — Она выскочила из машины и с размаху хлопнула дверью.

В самом мрачном настроении я доехал до конца улицы. Передо мной встал тот же вопрос, что перед всяким бездомным в конце дня: куда податься? Оставалось отправиться только в «Атвуд Билдинг» — мое последнее пристанище.

Глава 12

«Атвуд Билдинг». 8 часов вечера перед Новым, 1994-м годом.

Джей давным-давно ушел, но запах лука от его гамбургера остался. Меня замутило, я открыл окно и постарался оставить его в таком положении, подложив под раму старый выпуск справочника «Кто есть кто». Вот-вот, подумал я, пристраивая книжку — мы можем позволить себе купить только подержанный экземпляр четырехлетней давности важнейшего справочного издания, а потом еще и использовать его вместо кондиционера.

Я принялся расхаживать по комнате взад-вперед. Прохлада постепенно освежала мой утомленный мозг. Предметы обстановки в нашем офисе, приобретенные в разное время, напоминали геологические слои, свидетельствуя о периодах экономического подъема и спада в истории фирмы. Обшарпанный письменный стол относился к самой ранней, докембрийской эпохе. Я пытался найти утешение и обрести хоть какой-то душевный покой, разглядывая старые знакомые вещи, однако желание провести среди них Новый год упорно не приходило.

Экспроприированные у Кларка секции с документами мешали моему мерному расхаживанию, и, разозлившись, я решил наконец ознакомиться с их содержанием. Какое-никакое, а все-таки занятие, и к тому же Делиз до сих пор не нашла ничего, касающегося Мэри и Дермота Вуд.

Изучение папок могло бы занять у заинтересованного исследователя долгие годы. Кларк, вероятно, провел сотни часов, изучая местные газеты и выискивая имена жертв несчастных случаев, чей возраст соответствовал бы возрасту его клиентов. Найдя подходящее, он подавал заявление на паспорт и свидетельство о рождении; некоторые документы были выданы двадцать лет назад. Кларк держал целую фабрику удостоверений несуществующих личностей. Отдельные документы использовались многократно разными людьми. Делиз сказала правду: это была золотая жила. Кларк вел тщательный учет подлинных и фальшивых имен и адресов.

Я полагал, что моя помощница, конечно, первым делом посмотрела на букву «W», но на всякий случай проверил.

Обложки папок были очень старые, потрепанные, с погнутыми держателями. С большим трудом я отделил все, что числилось под W, и выложил на стол. Перелистав стопку еще раз, я вынул бумаги из папок и сложил на пол. Потом заметил, что три папки сорвались с держателя и завалились на дно секции. Ни на одной из них также не значилось фамилии Вуд. Не нашлось бумаг Мэри ни на «Виндзор», ни на «Касселз», ни на «Лес»^[33]. В конце концов я обнаружил их на слово «Древесина».

Папка была довольно тонкая, но когда я вытащил из нее пожелтевшие от времени листки, сердце у меня забилось от волнения. Большая их часть касалась Дермота Вуда, покойного укладчика асфальта. Он подавал заявление на пособие по безработице под именем Эймонн Касселли, работая в «Страхан-Далгетти» под именем Вуд. В папке лежали ирландское свидетельство о рождении и паспорт, то и другое на имя Касселли, вероятно, поддельные, если только некто Касселли не умер в молодом возрасте и Вуд не выдал себя за него. Кроме того, имелся большой желтый конверт. С замиранием сердца я его открыл.

Конверт содержал несколько коричневатых фотографий.

На одной я увидел молодую цветущую женщину в платье служанки 30-х годов. На обороте стоял штамп фотоателье на Бэкингем-Палас-роуд; вероятно, это была предполагаемая бабушка Мэри. На другой был запечатлен теннисный корт, где та же девушка держала в руках поднос с напитками для игроков. Глаза ее были устремлены на легко узнаваемую, напоминающую собачью, физиономию Эдуарда Виндзора, принца Уэльского. Фоном служило нечто вроде обнесенной рвом крепости с пушками на стенах.

Я нашел книги и фотографии, подобранные Делиз, положил их на стол и стал пытаться определить запечатленных на снимках людей. Вот женщина, которую принц обнимает за плечи — это, надо полагать, Тельма Фернесс, его подруга на тот момент. Две другие дамы в группе — Фрида Дудли Уорд и Уоллис Симпсон, бывшая и будущая любовницы. Мужчина с усами на заднем плане — скорее всего, Эрнест Симпсон, а еще один — вероятно, младший брат Эдуарда, Генри, позднее герцог Глостерский. Безусловно, на фотографии были запечатлены бабушка Вуд и Эдуард, но один как хозяин, другая как служанка. Я достал из ящика стола лупу и стал изучать выражение их лиц. Лицо Эдуарда выражало ту скуку, которая не покидала его, наверное, всю жизнь, но девушка глядела на него нежным, обожающим взглядом. Не для того ли фотограф — возможно, Сесил Бартон — оставил ее в кадре, чтобы показать контраст между чувствами служанки, издалека восхищающейся своим будущим королем, и жеманными улыбками благородных дам?

Две следующие бумаги взволновали меня уже по-настоящему. Я не верил своим глазам. Одна представляла собой метрику, выданную в августе 1934 года в Эннискиллене, Северная Ирландия. Она удостоверяла рождение Эдуарда Артура Дейвида Джорджа Виндзора. Имя матери — Мэри Монтгомери (Виндзор). Приписка в скобках была сделана той же рукой, что и весь документ, и указывала, возможно, на сомнение регистратора в заявленной Мэри фамилии. Строчка, предназначенная для имени и рода занятий отца, пустовала.

Другой документ был сложен в несколько раз. Я осторожно развернул и поднес его к лампе. На гербовой бумаге вверху было отпечатано: «Форт Бельведер-Виндзор», и рядом — герб принца Уэльского с тремя перьями.

Ниже, твердым почерком, следующее:

Свидетельство о заключении брака.

Ноябрь 1933 года.

Настоящим удостоверяется брак между Эдуардом, принцем Уэльским, и Мэри Монтгомери, девицей сего прихода. Таинство венчания, в соответствии с ритуалом Англиканской церкви, между Его Королевским Высочеством Эдуардом, принцем Уэльским, и Мэри Монтгомери, совершено священником Эриком Сент-Джоном Саммерсби (подпись). Подписи Е. К. В. и Мэри Монтгомери, а также подписи свидетелей прилагаются.

Эдуард Яр.

Мэри Монтгомери

Тельма Фернесс

Эрнест (неразборчиво)

Я посмотрел бумагу на просвет. Она имела водяные знаки и казалась настоящей — но, как ни крути, нашел-то я ее в архиве поддельных документов. Впрочем, этого материала хватило бы не на одну сенсационную статью. Особу, занимающую английский престол, ожидал еще один кошмарный год, если бы эта бомба замедленного действия, оставленная ее дядей, взорвалась.

Каким же ничтожеством был этот Эдуард! Вероятно, он полагал, что тайный брак — отличная шпилька родителям, которые — так же, как и мои — не переставали твердить ему, что он должен найти себе подходящую невесту.

Разумеется, бедная девушка не знала, что, согласно Акту о бракосочетании высочайших особ, для законного брака требовалось согласие Георга V.

Я отыскал ключ от старенького сейфа, стоящего в углу комнатушки Делиз. Я приобрел этот сейф в один из благополучных периодов фирмы почти задаром — а потом потратил уйму денег на разрешение администрации поставить его у себя.

Огромный медный ключ вполне годился для того, чтобы запереть им реликвию эдвардианской эпохи. Впрочем, замок, вероятно, мог бы открыть и ребенок. Я держал в сейфе свой автоматический пистолет и еще кое-что. Теперь туда же отправилась тайна Мэри Вуд.

Весьма невеселая тайна. Я попытался мысленно воссоздать обстановку свадьбы. Друзья Эдуарда, очевидно, находили бракосочетание принца со служанкой невероятно забавным — а наивная девушка настояла, что только на таких условиях отдаст свое маленькое сокровище пресыщенному принцу. Кто-нибудь, наверное, шутил, что он должен найти девственницу, чтобы произвести на свет наследника престола — а потом шутка обернулась реальностью. Монтгомери объявила, что она беременна. Вероятно, Эдуард был уверен, что не может стать отцом — но попадались ли ему до того молодые здоровые девушки?

Я подошел к окну. Толпы народа устремлялись в сторону Чайна-тауна. Хотя на дворе стоял не китайский, а вполне европейский Новый год, владельцы окрестных ресторанов радовались возможности угостить гуляющую «лупоглазую» публику. Мне хотелось к людям, но я знал, что если отправлюсь в паб, то с большой вероятностью закончу вечер где-нибудь в канаве.

Жалость к себе — отвратительное чувство, но именно в нем я погряз теперь с головой. Я заткнул уши, чтобы не слышать звуков новогоднего веселья, и провел еще одну скверную ночь на раскладушке.

В 7.30 утра я уже мчался к Стретфордскому спортивному комплексу. Сорок раз переплыл бассейн, принял вожделенный душ и, к собственному удивлению, отправился завтракать в «Макдональдс». Несмотря на избыток калорий в их пище, все-таки это заведение страшно удобно.

Вернувшись в офис, я позвонил Джею и оставил ему на автоответчике сообщение, чтобы он потребовал проведения электронного теста книги регистрации Пултера, хотя шанс на оправдание Кэт Хэдлам казался мне уже практически нулевым и весь вчерашний энтузиазм улетучился. Похоже было, что за ее свободу мне лично предстояло заплатить немалую цену. Может быть, действительно стоило забыть об этом и предоставить дело полиции и суду?

Я не спеша прогулялся по центру города. День стоял свежий, в воздухе почти не чувствовалось выхлопных газов, с юго-запада дул легкий ветерок. Пообедав в пиццерии, я вернулся в офис. Больше идти было некуда.

Ближе к вечеру мне позвонила мисс Эттли из «Полар Билдинг Сосайети» и очень удивилась, застав меня на рабочем месте в первый день нового года. Она сообщила, что в моем деле наметились кое-какие сдвиги: мистер Харрисон попросил, чтобы ему принесли мои бумаги, и сказал, что дело, возможно, будет пересмотрено. Она подробно рассказала мне обо всех деталях, а меня так взволновала перспектива вернуться в свою квартиру, что, недолго думая, я спросил ее, не хочет ли она со мной пообедать. Мисс Эттли, производившая впечатление особы со здоровым аппетитом, согласилась — не то чтобы слишком поспешно, но довольный голос, каким она обсуждала место встречи, приятно контрастировал с тоном моей последней беседы на аналогичную тему с Делиз. Эттли звонила из своего дома в Пойнтоне.

— Знаете, Дейвид, я хочу выйти прогуляться в Лайм-парк. Может быть, присоединитесь ко мне? А потом я угощу вас домашним обедом, — предложила она. — Не размышляя слишком долго, я обещал приехать. — Вечером можно будет выйти куда-нибудь в паб…

«Отдал пенни — не жалей фунт», — сказал я себе и обещал приехать.

Она жила на Чеззлвит-авеню в квартале, где все улицы носили имена диккенсовских персонажей. Доехав до района, я понял, как путано она объяснила мне дорогу: налево по Черибл, направо по Хэвишем, а потом прямо по Тротвуд… Но в конце концов я все же отыскал путь в лабиринте сдвоенных коттеджей и был радушно встречен мисс Эттли, уже экипированной в темно-синюю куртку, джинсы и сапоги.

— Называйте меня Сьюзан, — сразу заявила она.

Лайм-парк начинался недалеко от ее дома. Она старательно вела беседу о пустяках, пока мы не добрались до величественного здания и не припарковались. Она была приятно удивлена, когда я достал свою карточку Национального треста, и нас пропустили в здание. Все-таки банкрот Дейв Кьюнан был не чужд культуре. Потом мы обошли огромный парк, вместе с толпами посетителей любуясь оленями. Несмотря на теплый западный ветер, тут, в предгорьях Пеннин, стоял холод, но все же в обществе Сьюзан Эттли я начинал понемногу оттаивать. Помогая ей взбираться по крутой дороге, я брал ее за руку. Здесь, на фоне дикого пейзажа, это было совершенно естественным.

Когда мы вернулись на Чеззлвит-авеню, процесс размораживания продолжился. У Сьюзан в духовке стояла мусака — греческая запеканка из баклажанов с мясом — и, пока мои уши отходили от мороза, она накрыла стол в столовой. У нее был уютный дом, украшенный множеством женских безделушек. Все горизонтальные поверхности были уставлены миниатюрными фигурками, статуэтками, сувенирами — предметами, смысла которых я никогда не понимал. Когда мне дарили подобные вещи, я их даже не распаковывал, а через полгода обнаруживал где-нибудь на антресолях, как будто вся моя домашняя жизнь была прелюдией к выселению.

Прогулка и сытный обед расслабили меня окончательно. Я был готов к развлечениям. Сьюзан, прекрасная рассказчица, поведала мне множество историй об ухищрениях, к которым прибегали клиенты Общества, чтобы уклониться от оплаты кредита. Некоторые я постарался запомнить, чтобы воспользоваться ими. Вообще же слушать эти откровенные рассказы было очень приятно: они должны были означать, что мисс Эттли не числит меня в категории дефолтеров. На личные темы мы не переходили, но у меня сложилось впечатление, Что в данный момент мужчина в жизни Сьюзан отсутствовал, и это обстоятельство ее огорчало.

— Что за человек этот Харрисон? — спросил я.

— О, типичный начальник. Очень высокого мнения о своей персоне, — расплывчато ответила она.

— А какой он из себя? — настаивал я. Мне важно было узнать о нем хоть что-нибудь, но она не поддавалась.

— Высокий, крепкий, тренируется с гирями… — Она произнесла это как нечто само собой разумеющееся. — Держит гири прямо в кабинете! Он начинал матросом на флоте и сделал отличную карьеру. В нем до сих пор осталось что-то грубоватое. Но давайте лучше о чем-нибудь приятном! Я терпеть его не могу. Тупой как пробка, а мою работу ни в грош не ставит.

Конкуренция в «Билдинг Сосайети» была жестокой, в основном между женщинами, и она пояснила, что если одинокие дамы, такие, как она, занимали относительно неплохое положение, то на самые высокие ступеньки поднимались лишь те, кто имел партнера.

— Руководство относится к ним лучше, — произнесла она с сожалением, собирая тарелки.

Я был очень доволен обедом. Муссака особенно радовала после насыщенных холестерином гамбургеров, которые я поглощал на фоне бесконечных детских дней рождения в «Макдональдсах». Я предложил Сьюзан помыть посуду, пока она будет переодеваться, и с наслаждением принялся за тарелки и сковородки, впервые за неделю дорвавшись до кухни. Составляя тарелки в сушилку, я чувствовал, как мои мысли проясняются. Надо попробовать вытянуть из Сьюзан, в каких отношениях состоит Гордон с «Билдинг Сосайети». Если Гордон полагает, что повлияет на меня, выставив из дома, возможно, я могу чем-то ему отплатить? Я был уверен, что функционирование и распределение капитала строительных обществ регулируются строгим законодательством, и коль скоро Гордон с такой легкостью вертел Харрисоном — не исключено, что о нем можно выяснить что-нибудь интересное. Я понимал, что хватаюсь за соломинку, но что еще мне оставалось делать?

— Вы такой хозяйственный, Дейвид, — сказала Сьюзан, вернувшись в кухню и наградив меня поощрительным взглядом. — Вы уверены, что не женаты?

Она вдруг показалась мне очень привлекательной. Черты, которые в нашу первую встречу напомнили мне коровьи, теперь сделались изящными и правильными. Кроме того, очень радовала возможность не думать о том, что в дом ворвется разъяренная мамаша. Я вдруг ощутил, как утомительно общение с семейством Делани. Мы со Сьюзан улыбнулись друг другу, и я объяснил, что являюсь вдовцом. Розовая блузка с двумя расстегнутыми верхними пуговицами и леггинсы прекрасно обрисовывали ее весьма интересную фигуру.

В гостиной я шагнул в сторону кресла, но она показала мне на место рядом с собой на диване.

— Отсюда гораздо лучше видно телевизор, Дейвид, — объяснила она, забравшись с ногами в уголок.

— Я предпочитаю, чтобы меня называли Дейв, Сьюзан, — сказал я. — И я думал, мы собираемся выехать в город.

— А стоит ли? Здесь так уютно. — Она протянула мне тяжелый хрустальный стакан с ароматным виски. — Я не очень люблю пабы — там так шумно, и обязательно попадется кто-нибудь, с кем мы разорвали контракт, — объяснила она. Я понял, что должен выбирать между уютным вечером со Сьюзан и ранним возвращением в «Атвуд Билдинг». Рядом с этой женщиной я действительно чувствовал себя легко.

Я отхлебнул виски, и мы продолжили беседу.

В новостях говорили о королевской семьи, и мы некоторое время поболтали об их проблемах. Я с трудом сдерживался, чтобы не поведать ей о своем открытии, но Сьюзан оказалась такой ярой монархисткой, что скажи я ей о том, что настоящий наследник престола — не принц Чарльз, а безвестная бродяжка — и мирному течению нашей беседы пришел бы конец.

Потом мы перешли к разговору о ней самой. Родители ее умерли. У нее были брат и сестра, которые имели свои семьи. Вспомнив о Либерти, я согласился, что дети могут создавать большие проблемы. Сьюзан сказала, что сама она «всегда ставила на первое место работу, но вообще-то ценила радости жизни».

В твердых чертах ее лица я уловил нечто мечтательное и почувствовал, что спрятанный где-то глубоко огонек начинает разгораться. Около одиннадцати часов я решил, что пора отправляться восвояси, пока в моей жизни не появились новые осложнения.

— Не торопитесь, Дейвид. Мы еще немножко перекусим. У меня есть спиртовка для фондю — вы любите сыр?

Она упорхнула в кухню, и скоро я уплетал плавленый сыр. Ее расторопность и кулинарные дарования были в самом деле незаурядны. Однако главное, как сказал один древний китаец, не усложнять жизнь — и я сделал еще одно поползновение в сторону двери.

— Дейвид, вы слишком много выпили, чтобы садиться за руль. Вы должны остаться, — проговорила она, крепко держа меня за руку.

— У меня же нет пижамы, — жалобно отбивался я.

— Неужели вы думаете, что она вам понадобится?

Она обхватила меня за плечи, прижав спиной к двери, и жарко поцеловала. Мои силы к сопротивлению изрядно порастратились, а чувствовать себя желанным было очень приятно. Я позволил затащить себя наверх. Спальня выглядела так же по-женски, как и весь дом — розовый ситец и фарфоровые зайчики.

— Вот теперь нам по-настоящему уютно, — заявила она, когда я забрался рядом с ней под одеяло.

— Ты знаешь, я действительно предпочитаю, чтобы меня называли Дейв, — сказал я еще раз, Но ее интересовало совсем не мое имя.

Утром я проснулся первым и посмотрел на спящую Сьюзан. Она чуть-чуть похрапывала; на губах играла довольная полуулыбка, под прижатым к груди подбородком образовалась складка. Левая рука лежала в углублении между двумя пышными возвышенностями. Я ощутил жар, исходящий от ее тела, и накрыл ее одеялом.

Голова почти не болела, но очень хотелось пить. Я хлебнул немного апельсинового сока, который нашел в холодильнике, и посмотрел в окно на незнакомые окрестности. Деревья и дома побелели от толстого слоя инея. Чтобы привести в порядок окна машины, понадобилась бы горелка. От одного только взгляда на этот пейзаж мне сделалось зябко. Задвигая шторы, я разбудил Сьюзан, а когда снова залез под одеяло, она приложила все усилия, чтобы меня согреть.

Мой инстинкт самосохранения спал. Сторожевые колокола должны были уже вовсю бить тревогу, но вкусная еда, тепло и комфорт, предложенные мне вместо тоскливого интерьера «Атвуд Билдинг», усыпили мою бдительность.

Когда мы наконец встали, день уже клонился к раннему зимнему закату.

Сьюзан снова уставила стол необыкновенными яствами, нас никто не беспокоил, и я чувствовал себя в полной безмятежности. Единственное, что меня немного настораживало — это что Сьюзан никто не звонил.

Я должен был сообразить, что передо мной не просто одинокая женщина тридцати с чем-то лет, что она только что пережила какой-то бурный роман и что ее привлекает не один мой мужественный профиль. К сожалению, я не был так самостоятелен, как Либерти Уокер, и не умел прятаться в шалаше, когда дома не ладилось.

За исключением небольшой послеобеденной прогулки, мы никуда не выходили.

— Ты знаешь, я все-таки не всегда так делаю, — сказала она мне.

— Не всегда ходишь в парк после обеда?

— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. Я понимала, что с тобой поступают плохо. Когда ты приехал в контору, ты выглядел очень уверенным в себе, а потом, когда я объяснила, что твое выселение не ошибка, у тебя стало такое лицо… В общем, я испугалась. Знаешь, у меня под столом есть кнопка сигнала тревоги. Слава богу, что я на нее не нажала. Тогда бы у нас не было этого уик-энда!

Стало быть, я должен благодарить тебя уже за две вещи, подумал я. Не мешало бы добавить к ним третью: немножко информации.

— Когда я сказала тебе, что изъятие квартиры произошло по распоряжению Харрисона, я думала, ты бросишься наверх и придушишь его. Вот почему я разрешила тебе заглянуть в дело.

Я терпеливо ждал дальнейших откровений, но их не последовало. Заглянув в ее невинные голубые глаза, я решился. Была не была.

— Сьюзан, помнишь ту записку, которую приложил к делу твой шеф? — Она кивнула. — Там говорилось, что некто по имени Гордон сообщил вашей фирме, что я мошенник.

— Меня это не удивляет, — спокойно ответила она. — Я много лет работала личным помощником Харрисона. Его всегда притягивали преуспевающие бизнесмены, как Джейк Гордон. Его архив забит сведениями о них. Барри всегда сам хотел быть предпринимателем, вот в чем все дело. Он не желает до конца жизни оставаться управляющим провинциального строительного общества.

Итак, Харрисон превратился в Барри.

— Уважает крупные автомобили, рубашки «Тернбул-энд-Ассер» и стейки под соусом тартар?

— Барри любит хорошие бифштексы, машина у него действительно большая, а про рубашки я не в курсе. Рубашки ему покупает жена, — серьезно произнесла Сьюзан. — Ничего личного я о нем не знаю.

— Похоже, что твой Барри — кандидат номер один на «прием Гордона». Такая встреча превращает сильного мужчину в медузу.

— Дейвид, не будь таким жестоким! Да, действительно, Харрисон грубо разговаривал со мной, когда я спрашивала его о твоем деле, но вообще он совсем не злой человек.

— Ну, тогда, может быть, ты все-таки объяснишь мне, по какой причине меня выкинули на улицу, приняв на веру гнусный поклеп Гордона? Харрисон думает, что, упомянув на этом огрызке бумаги имя Гордона, он сложил с себя ответственность, однако он нарушил все основные положения устава вашего замечательного общества.

Сьюзан задумчиво посмотрела на меня.

Когда мы вернулись в дом, она принялась готовить очередное блюдо, а я сел вместе с ней на кухне.

— Значит, ты полагаешь, что в офисе можно найти какую-нибудь зацепку к тому, каким образом Гордон заставил Барри плясать под его дудку? — спросила она, намазывая маслом хлеб для сэндвичей с ветчиной. Я сдерживал свое нетерпение. Хотя к себе в кровать она затащила меня весьма решительно, я не сомневался, что относительно драгоценного «Полар Билдинг Сосайети» она подумает десять раз.

— Как ты относишься к бифштексу на ужин? — поинтересовалась она, пока я размышлял, что еще она могла бы для меня сделать.

Ужинать я не собирался, планируя вернуться в свой пустынный офис, но теперь снова засомневался. Пока я принимал решение, Сьюзан отбила стейки, а затем мы сели рядом на диван.

— По-твоему, могут быть какие-то письменные материалы? — осторожно спросил я, возвращаясь к начатой теме.

— М-мм… наверняка. Или у него в компьютере. Попробуй эти мятные конфетки. — Я начинал понимать, что ощущает откармливаемый на паштет страсбургский гусь, и впервые в жизни посочувствовал борцам за права животных.

— Ты действительно полагаешь, что могла бы что-нибудь откопать? — Я затолкал в себя конфету.

На ее розовых щеках появились задорные ямочки.

— Я подумаю, Дейвид, — сказала она, проводя рукой у меня под подбородком, — но сделаю это не раньше завтрашнего утра. Сегодня все закрыто, а завтра, хотя это тоже выходной, будет обслуживающий персонал.

— Отлично, — отозвался я, понимая, что мне предстоит разделять с ней ложе и стол еще один день, — но мне нужна бритва и кое-что из вещей. Я обернусь за час.

Однако выпускать меня из-под контроля Сьюзан не собиралась и настояла, что поедет со мной. Я молил Бога, чтобы Делиз не посетил внезапный прилив раскаяния за неласковое обращение со мной и она не поджидала меня в конторе.

В «Атвуд Билдинг» Сьюзан неодобрительно осмотрела наши комнатушки.

— Ты же мог устроиться в сто раз лучше! Кто же к тебе поедет в такой мрачный район? Офисные помещения сейчас сильно подешевели. Я могла бы что-нибудь тебе подыскать.

Я побросал несколько вещей в пакет. К несчастью, это действие снова стимулировало ее заботливость: она заметила нестираные рубашки, которые я собирался отнести в прачечную.

— Я постираю их тебе и поглажу, — вызвалась она. Отказываться было невежливо, да и попросту невозможно. С решительным выражением лица она перетрясла мое белье и выбрала грязное. Кажется, я напал на единственную карьеристку в стране, которая готова была сделать что угодно для выбранного ею мужчины.

На обратном пути в Пойнтон она без умолку обсуждала тему нового офиса и способы улучшения организации моего труда в целом. Почему мне так везет на женщин, жаждущих меня усовершенствовать? Они определенно принимают меня за пустырь для застройки с большим плакатом «Свободная площадь» в середине.

Вернувшись в уютный домик, мы принялись уписывать стейки под видеозапись свадьбы сестры Сьюзан, с ее комментариями. Сестра была моложе нее. Муж сестры успешно занимался оптовой торговлей сантехникой. Этой крошечной тучки на горизонте, пока еще размером с десятипенсовик, все же хватило, чтобы я понял, что стоит за неистощимым гостеприимством и пиршеством тела.

Тщательно подбирая остатки соуса кусочком мяса, я не имел ни малейшего желания заниматься любовью. Она сделала все сама и весьма разумно, надо отдать ей должное, приступила к практической фазе, опустив романтическую.

Я предпочел бы сначала переварить бифштекс, но выбирать не приходилось. Разжав объятия, мы прилегли на диван и обсудили наш план поездки в «Билдинг Сосайети». У нее были свои ключи, она могла отключить сигнализацию и полагала, что через соседние комнаты сможет добраться до кабинета Харрисона.

— На твоем месте я бы не рисковал, — попытался я охладить ее энтузиазм. — У него может стоять дополнительная сигнализация. И разве ты не можешь зайти в его компьютер из своего?

— Сеть у нас есть, но я не знаю кода для доступа на его жесткий диск, — ответила она, — а после двух неудачных попыток мой терминал будет уничтожен. Когда кому-то из девиц нужны коды, они всегда просят его разрешения, и он достает их из сейфа.

— А ты ничего не можешь предположить? Ну, имя его жены или старшего ребенка?

Сьюзан наморщила лоб.

— Ключ от сейфа он, конечно, носит с собой, но у меня есть его рождественская открытка. Пойду посмотрю. — Открытка представляла собой фотографию дома Харрисона — весьма подходяще для директора строительного общества. Она была подписана, но имена его жены и детей не упоминались. Единственным именем собственным было странное название дома — «Оберон». Сьюзан объяснила, что Харрисон служил на флоте и так называлась его подводная лодка. Это меня заинтересовало: забавно, подумал я, она знает, как называется его подводная лодка, но не знает, как зовут его жену.

— Ну вот, — сказал я. — Сделай одну попытку с «Обероном» и бросай.

— Хорошо, Дейвид. Я попробую, но ты должен мне обещать, что никому не покажешь эти материалы и что мы снова увидимся. Что это — начало дружбы, а не конец.

Иногда я могу быть хладнокровным мерзавцем. Мою душу искалечила смерть моей жены три года назад, по крайней мере, так я себя оправдываю. Вероятно, это и есть подлинная причина того, что Делиз всегда колебалась относительно союза со мной. Однако, каким бы бессердечным я ни был, я все же должен был как-то с собой уживаться. Лежа на диване под боком у Сьюзан, я серьезно задумался, прежде чем что-либо сказать.

— Послушай, Сьюзан, я приехал к тебе не для того, чтобы соблазнить тебя и выманить какую-то информацию. На прошлой неделе ты сама предложила мне посмотреть бумагу, из которой следовало, что Гордон участвует в делах Харрисона. Я не использую людей, чтобы потом выбросить их, как бумажный носовой платок, и я очень благодарен тебе за эти два дня, но дальше — давай посмотрим, как будут развиваться наши отношения.

Я думал, что мой уклончивый ответ ее удовлетворит, но тут же мысленно выругал себя за глупость. Мисс Эттли, разумеется, собиралась играть в серьезную игру.

На следующее утро я встал рано, долго стоял под душем и почувствовал себя отлично отдохнувшим. Сьюзан надела свой деловой костюм, — строгую синюю юбку и пиджак и кремовую блузку с галстуком.

— Тебе лучше остаться здесь, — сказала она. — Если кто-нибудь увидит, что я впускаю тебя в закрытое здание, у меня будут неприятности. — Поверх костюма она набросила длинное двубортное пальто из верблюжьей шерсти.

Когда она ушла, мне стало так не по себе при мысли о внебрачном ребенке и алиментах, что я поднялся наверх, натянул спортивный костюм и отправился пробежаться по парку. Физическая нагрузка частично восстановила душевное равновесие, но не избавила полностью от опасений за будущее моих доходов. Когда я вернулся, Сьюзан уже ждала меня в гостиной с толстой папкой компьютерных распечаток.

— Представь себе — пароль был не «Оберон»! Компьютер не пропустил меня. Тогда я попробовала «Обероны» — и прошла!

Я пристально посмотрел на нее. Мне бы такое в голову не пришло. Употребление названия судна во множественном числе для обозначения его экипажа — не слишком ли глубокое знание морской терминологии для особы, утверждающей, что она почти ничего не знает о своем шефе, бывшем подводнике? Сьюзан триумфально улыбнулась и протянула мне папку. Меня вдруг охватило сомнение… Я ее использовал, чтобы добыть информацию о Гордоне — или она использовала меня, чтобы насолить Харрисону?

— Здесь в основном финансовый учет, ты сам едва ли разберешься, — сказала она. Я понял намек.

— Сьюзан, ты говорила…

— Дейвид, перестань волноваться, — поспешила она успокоить меня. — Ты думаешь, я хочу заманить тебя в ловушку? Это не так. Садись за бумаги, а я пойду разогрею суп.

Файлы, как она и сказала, действительно по большей части состояли из столбцов цифр, регистрирующих одобренные Харрисоном кредиты. Меня охватило отчаяние: я пытался разыскать иголку в стоге сена. Чтобы разобраться в этой китайской грамоте, нужна была целая команда из отдела по расследованию крупных финансовых махинаций.

Вернувшись, Сьюзан выставила на низкий столик перед диваном две чашки французского лукового супа с гренками, батон белого хлеба, большой кусок стилтонского сыра, крекеры и бутылку болгарского каберне «Совиньон».

— Не смотри так мрачно, Дейвид. — Она протянула мне салфетку. — Здесь в основном записи об обычных кредитах. Их мы отсеем в момент. Кредит на приобретение дома с террасой в Натсфорде едва ли может интересовать твоего друга Гордона.

На несколько минут я сосредоточился на еде. После пробежки аппетит вернулся ко мне, хотя я и сомневался в своей способности сжигать калории в том же темпе, в каком Сьюзан заставляла меня их поглощать.

— Может быть, мне лучше взять эти бумаги к себе и посидеть над ними ночку? — спросил я, когда мы добрались до вина и сыра.

— Не говори глупостей. Это дело касается меня не меньше, чем тебя. Если Харрисон обворовывает фирму, спекулируя средствами вкладчиков, я хочу об этом знать. Ну-ка, помоги мне развернуть эту карту.

Мы расстелили на столе огромную карту Манчестера и прилежащих к нему районов, и под диктовку Сьюзан я начал отмечать места описанных 8 документах Харрисона сделок. Скоро карта покрылась густой сетью точек, а здоровая стопка бумаг была решительно отметена. Ближе к вечеру появилось нечто, похожее на результат. Харрисон выдал фирме под названием «Экстракшн энтерпрайзиз» ипотечный кредит на сумму 350 000 фунтов на покупку поля в окрестностях Пойнтона. И такую же сумму фирме «Минерал сервисиз лтд.» на приобретение прилегающего участка.

Сьюзан энергично развернула карту Пойнтона, и мы обвели на ней указанные места. Это была часть заброшенного гравиевого карьера. Еще через час стал проясняться смысл трансакции. Харрисон выделил деньги двум компаниям на покупку карьера, но они явно приобрели невыгодную его сторону: отсутствовал подъезд. Для того чтобы пользоваться карьером, им пришлось бы покупать специальное разрешение на постройку дороги через респектабельный жилой квартал. На мой взгляд, единственным смыслом такого приобретения могла быть какая-то операция с целью уклонения от налогов.

— Такие сделки, если удается их заключить, чрезвычайно выгодны, — объяснила Сьюзан — Если ты сумеешь получить разрешение на повторную разработку старого карьера, ты извлекаешь из него изрядное количество гравия и продаешь по прекрасным ценам строителям дорог. Остается яма, которую ты сдаешь мусорщикам. Когда котлован заполнится, ты немного ждешь, пока он осядет, затем засеваешь травой — и получаешь участок под застройку в очень выгодном месте. Это называют трехступенчатой схемой: извлечение минерального сырья, эксплуатация котлована и застройка, с огромной прибылью на каждом этапе.

— Да, но пока мы не узнали ничего, кроме того, что Харрисон давал солидные ссуды на покупку земли тайком от собственной фирмы. Какое отношение имеет к этому Гордон?

— А давай туда съездим, — предложила Сьюзан. — Как сотрудника Общества меня интересует, во что были вложены такие большие деньги наших инвесторов.

На улице было по-прежнему очень холодно и уже смеркалось, когда мы вышли из дома и отправились на то место, куда двенадцать тысяч лет назад сползающий ледник доставил миллионы тонн первоклассного строительного материала, чтобы обогатить сегодняшних спекулянтов недвижимостью. «Ниссан» подпрыгивал на ухабах. С одной стороны тянулся ряд особняков индивидуального дизайна, с другой — участок, покупку которого финансировал Харрисон.

Сьюзан снова достала карту и всмотрелась в нее.

— Можешь назвать это «Землей Харрисона», — сказала она, показывая на места, которые мы только что миновали, — хотя он ею не владеет. — Затем она показала на заброшенную ферму в конце дороги справа от нас. — Смотри! — воскликнула она. — Здесь все-таки есть дорога! Она идет между кварталом элитных домов и общественным парком. Для того чтобы въезжать и выезжать, нужно пользоваться дорогой, принадлежащей частной ферме, но на ее покупку Харрисон никому денег не давал!

— Да, и отгадайте с трех раз, кому она принадлежит. — Я был уверен, что фермой владеет Гордон.

— Как только контора откроется, я посмотрю в земельный реестр, — нетерпеливо подхватила Сьюзан. — Эти дурацкие выходные — пустая трата времени!

— Я бы так не сказал.

Мы медленно поехали обратно, переваливая через кочки и кроша лед в лужах.

— По этой дороге никто не разрешит возить гравий, — продолжала рассуждать Сьюзан. — Она принадлежит богатому жилому кварталу, и ты представляешь себе, что скажут хозяева этих особняков о перспективе видеть у себя под окнами фуры с гравием. Так что подъезд возможен только через «Грейндж-Фарм».

— Что же ты теперь думаешь о Харрисоне? — спросил я.

— Если эта ферма действительно принадлежит Гордону и если Барри Харрисон имеет финансовый интерес в компаниях, которым Общество ссудило деньги, тогда у Барри могут быть проблемы, — осторожно ответила она. — Я согласна, что все это выглядит крайне подозрительно, но может оказаться, что никакого мошенничества все-таки нет.

В каком-то месте я сбился с дороги, и мы вернулись на Чеззлвит только проплутав по Копперфилд, Микобер и Хэвишем. Стояла уже непроглядная тьма, и опускался морозный туман.

— Ты останешься? — спросила Сьюзан. — Я собиралась приготовить карри с черносливом. Ты любишь рогангошт? — Она посмотрела на меня круглыми и очень серьезными глазами.

— Если пища и в самом деле музыка любви — тогда вперед! — согласился я. Двое последних суток были самым долгим отрезком времени, проведенным мной в обществе женщины после смерти моей жены. Это очень успокаивающе действовало на мою нервную систему и, несомненно, должно было повлиять на объем моей талии.

К тому же прояснились многие важные вещи. Мне стало совершенно очевидно, что я не собираюсь жениться ни на Делиз, ни на ком-либо другом. И уж никак не на Сьюзан.

Глава 13

На пути в Манчестер. 8 часов утра, вторник, 4 января 1994 года.

На следующее утро я оставил Сьюзан и влился в поток, с черепашьей скоростью подвигающийся к Манчестеру через Пойнтон и Чидл.

Делиз уже сидела на рабочем месте.

— Вот это прислали с курьерской почтой, — сверкнула она глазами на меня и протянула письмо, удостоверяющее ее право на посещение Хэдлам и Риштона от имени «Бартл, Бартл и Гримшоу». Бартл проявил изрядную расторопность: бумага опоздала всего на три дня. — У тебя очень ухоженный и упитанный вид, — добавила она таким же недовольным тоном. — Где это ты так отдохнул? — Бдительность моей подруги как всегда не дремала.

Мне вдруг сделалось совестно. Непонятно, почему — ведь нашу ссору спровоцировала Делиз. Но говорить правду все же не хотелось.

— То там, то сям… Перебивался как мог. Что делать бездомному человеку в такое время года? В основном сидел тут, вчера вечером поехал к Джорджу, мы немного выпили, и я остался у него, — ответил я беззаботным тоном и осторожно спрятал предательские рубашки, наглаженные Сьюзан два часа назад. — Ну, ладно, у нас куча работы. Знаешь, что я нашел в папках, которые должна была проверить ты? — Я достал ключ, открыл сейф и положил перед Делиз бумаги Мэри Вуд. Моя помощница состроила недоверчивую гримасу, но все же уселась за стол и принялась читать.

Я вынул из сейфа свой автоматический пистолет «Беретта-92» и сел у себя, чтобы его почистить. Работа руками всегда помогает мне думать, но на этот раз никаких откровений не снизошло. Для того чтобы мои извилины заработали по-настоящему, нужно как минимум отчистить до блеска изрядно запущенную кухонную плиту.

Стол мой, как обычно, был завален бесполезной почтой и счетами. Я неохотно принялся их разбирать. Два предложения от страховых компаний, письма от благотворительных организаций, рекламные проспекты от компьютерных фирм, счета только несрочные. Чеков не поступило — а я был бы очень не прочь получить традиционный чек от супермаркета «Хэппиуэйс».

Услышав шум лифта, я взглянул на часы. Девять пятнадцать. Для Джея рановато, если только он не решил начать с нового года новую жизнь. Я быстро убрал пистолет: ястараюсь как можно меньше показывать его Джею, который всегда тянет к нему руки.

Когда я опускал пистолет в правый нижний ящик стола, от рукава моей рубашки оторвалась нитка и попала прямо на предохранитель. Я нагнулся, чтобы убрать ее, и рычаг предохранителя пришлось переключить. В этот самый момент дверь распахнулась, в комнату ворвались двое верзил в лыжных масках, и один из них схватил за горло Делиз.

— Кьюнан, ворюга паскудный, гони бумаги Кларка, или мы свернем башку твоей красотке! — заорал один из них. Делиз завизжала, а я так испугался, что свалился со стула, на краешке которого сидел. Я упал на спину, и пистолет у меня в руке выстрелил.

Дальше все происходило как в замедленном кино. Пуля прошла через середину столешницы, так что щепки полетели в разные стороны, оцарапала правое ухо парня, держащего Делиз, и врезалась в дверной косяк рядом с головой второго ублюдка. Первый отпихнул Делиз, она рухнула на пол, и нападавшие вылетели из офиса, как олимпийские спринтеры по сигналу стартового пистолета. Мы лежали не двигаясь и слушали грохот их шагов, пока они летели вниз по лестнице.

Я встал на ноги, которые, правда, еще были как ватные, и поспешно поставил еще дымящийся пистолет на предохранитель. Делиз смотрела на меня с пола. Глаза ее были круглыми от ужаса. Я протянул руку, чтобы помочь ей встать, попытался что-то сказать, но ничего не приходило в голову. Не мог же я сказать ей, что выстрел был стопроцентной случайностью и пуля с таким же успехом могла оказаться не в дверном косяке, а у нее в голове.

Она смотрела на меня с крайним изумлением.

— О, Дейв!.. Я была уверена, что они убьют нас обоих. Как ты так быстро отреагировал? Ты что, знал, что они придут? Ведь знал?…

Я обнял ее и подержал так, пока она не пришла в себя. Мои руки тоже дрожали, во рту пересохло.

— Это был ирландский акцент? — спросил я, когда смог говорить.

— Ты думаешь, они из ИРА? У того, который схватил меня, были такие лапищи… — Она подняла руки к горлу.

— Нет, вряд ли, зачем мы ИРА? Скорее всего, это приятели Кларка. Кто-то нас вычислил. Может быть, Барни Бизли. Вероятно, они узнали, что прицеп угнали мы. Прежде чем кинуться бежать по трассе, жена Кларка вполне успела меня рассмотреть. Надо как можно скорее избавиться от бумаг. Пока они у нас, эта банда будет держать нас на прицеле. Как ты думаешь, они могут заинтересовать Теда Блейка?

Я знал, что Делиз будет в восторге от возможности снова угодить Теду. В передней комнате послышались шаги, и я снова схватил пистолет, но на этот раз вошел действительно Джей — как всегда, с опозданием.

— Вы что это, шеф? — крикнул он, увидев направленное на него дуло. — Там из подъезда с такой скоростью вылетели двое горилл — чуть не сбили меня с ног. Как это я не догадался, что они от нас?

— В масках? — спросил я.

— Нет. Один рыжий, другой лысый. И не то чтобы очень молодые. — Джей осмотрел комнату и уперся взглядом в дырку в середине моего стола.

— Вот это да… Вы что, опять изображали Клинта Иствуда? «Эта пушка отстрелит твою дурную башку напрочь», — прогнусавил он с американским акцентом и с тоской посмотрел на пистолет.

— Прекрати, Джей! — крикнула Делиз. — Если бы не Дейв, меня могли бы убить! — Бедняжка не знала, насколько далека от истины, но я не спешил ее просветить. Она уставилась на Джея. На том были джинсы и темный шерстяной пиджак поверх полотняной рубашки. Несмотря на отсутствие галстука, такой наряд для Джея означал крайний консерватизм. Однако Делиз поразил даже не его костюм. Она смотрела на бейсбольную кепку «Нью-Йорк Янки».

— Ну-ка, сними это, — приказала она.

— Оп-па! — Джей сбросил кепку.

Голова его была обрита, хотя и не наголо. Несколько прядей на лбу напоминали одинокие деревья, оставшиеся после вырубки тропического леса.

— Что ты сделал со своей головой? Это кой-то жеваный кокосовый орех! — воскликнула Делиз.

— Ну ничего себе! — Джей заговорил с преувеличенным ямайским акцентом. — Как это понимать, босс? Вы оба всегда возмущались моими волосами, а теперь? — Я не верил, что сбрить волосы его заставила наша критика. Очевидно, он всерьез задумался о поступлении в полицию — естественно, именно сейчас, когда мне это было вовсе некстати. «Пимпернел инвестигейшнз», как никогда, были нужны люди, и я не мог себе позволить остаться без помощи Джея, сколь бы малоэффективной она ни была.

— Оставь его прическу в покое, Делиз, а ты, Джей, надень свою кепку! — прикрикнул я на них. Непривычные к жесткому стилю руководства, оба посмотрели на меня с удивлением.

— С Нового года вводится новый распорядок. Я глава этой фирмы, и работники будут мне подчиняться, — твердо произнес я. — Твоя задача на утро, Джей, — вынести эти секции и отвезти их к Теду Блейку в Дидсбери. Мне все равно, как ты это сделаешь, только чтобы это не заняло у тебя весь день. Мне надо от них избавиться.

— Как это я вытащу их один? — запротестовал он. — Они весят не меньше тонны!

— Меня это не касается. Позвони Финбару Салвею, скажи, что это дело государственной важности. Он будет счастлив помочь. Найдет тебе микроавтобус в Клубе Британского Легиона^[34].

Джей салютовал двумя пальцами.

— А ты, Делиз, — повернулся я к ней, — заклей скотчем эти дырки и подмети пол. Офис не должен выглядеть как салун на Диком Западе. А потом дочитай бумаги Мэри Вуд и скажи, что ты о них думаешь.

— И-яс-с, масса! Только не бейте. — Теперь Делиз решила изобразить негра на плантации. — Вы, масса Дейвид, правда открыли секрет? Большой белый Элизабет — не королев Англии?

В «Пимпернел инвеститейшнз» закипела работа, а я достал из аптечки в левом ящике стола бутылочку виски и плеснул в два стакана. Отхлебывая, Делиз изучала бумаги Мэри.

— Они могут иметь огромную ценность, — задумчиво проговорила она. — Это исторические документы. Часть нашей истории. Они являются достоянием общества. За один взгляд на них Тед Блейк дал бы отрезать себе руку.

— Не забывай, что они принадлежат не нам, — напомнил я ей. И, увидев блеск в ее глазах, добавил: — Сделай по одной ксерокопии с каждого листа для нашего архива, а оригиналы убери в конверт и положи в сейф.

Я уже знал, как ловко она умеет обращаться с ксероксом, но встать рядом и проследить, сколько экземпляров она делает, значило смертельно ее обидеть. Только что пережитое потрясение заставило меня еще раз почувствовать, что я люблю Делиз такой, какая она есть, и что она мне действительно нужна. Я ретировался в свою комнату и закрыл дверь.

— Как ты добиралась сегодня до работы? — спросил я ее, когда она через пару минут вошла с копиями.

— Взяла материну машину. Она все еще празднует, да и вообще считает, что пользоваться машиной без особой надобности значит тратить невозобновимые природные ресурсы.

— В таком случае я хочу, чтобы ты съездила в тюрьму «Хаверигг», в Камбрию, и повидалась с Риштоном. Вот доверенность от Бартла. — Я был рад, что на этот раз она не устраивает сцен. — Езжай не торопясь, погода довольно приятная. Тебе понадобятся деньги, так что возьми эти ирландские фантики и обменяй.

Я выдал ей двести ирландских банкнотов из тех, что мы нашли в фургоне у Кларка, и подал ей свою дубленку, весьма подходящую для зимней езды в коробчонке Молли.

— Ты хочешь остаться один, да, Дейв? — с тревогой спросила она. — Думаешь, они могут вернуться? Будь осторожен. — И, прежде чем уйти, она нежно поцеловала меня в губы.

Оставшись один, я перезарядил «Беретту», вложил пистолет в наплечную кобуру и надел ее. Затем позвонил Бартлу и, используя все свое обаяние, попросил его договориться о моем визите в «Нортерн Пайонирс Банк», где работала Глория Риштон.

— Это может оказаться непросто, Кьюнан, — проворчал он. Несомненно, ему куда легче было отшить меня по телефону, чем в личной беседе. Ему очень не хотелось напрягаться.

— Вы можете просто позвонить им и сказать, что посылаете человека навести справки о последних днях Глории? — спросил я елейным голосом. — Мне бы не хотелось лишний раз беспокоить мистера Гордона или мистера Тревоза.

— Хорошо, — согласился он без всякого удовольствия. — Члены правления этого банка — мои партнеры по гольфу. — И повесил трубку.

Через несколько минут он перезвонил. Сегодня он честно отрабатывал свои деньги.

— Спросите внизу Алана Эшби, он спустится и проведет вас. Он был непосредственным начальником Глории, — проговорил он почти любезно. — Глория Риштон работала в исследовательском отделе.

— Ах, вот как? — вежливо переспросил я.

— Это закрытый отдел, они занимаются секретными исследованиями дел потенциальных клиентов и не будут в восторге, если вы ввалитесь прямо туда со своими вопросами, так что ведите себя прилично. — Он сделал паузу перед финальным аккордом. — Если вам так хочется играть в сыщика — развлекайтесь этим в свое удовольствие, но меня оставьте в покое! — И он бросил трубку.

Уши у меня горели. Этот Бартл был настоящий «отстой», как сказали бы Джей и Либерти.

Чтобы замаскировать спрятанный под мышкой пистолет, я надел просторный кожаный пиджак и шарф. Раньше я терпеть не мог появляться на людях в таком виде, но теперь мне было все равно. Потом я взял конверт с бесценными документами Вуд, бережно запечатал его и положил во внутренний карман пиджака, застегивающийся на молнию. Не то чтобы я не доверял Делиз, но Мэри заплатила мне за эти бумаги 2000 фунтов и имела на них все права. Зная ее стиль жизни, я полагал, что в Большом Манчестере могу встретить ее где угодно.

Главное здание «Нортерн Пайонирс» располагалось совсем рядом, возле Манчестерского собора, но я поехал на машине. Оставив ее на стоянке у Лонг-Миллгейт напротив Четам-Скул, одного из немногих зданий манчестерской средневековой архитектуры, я быстро прошел к банку по Феннел-стрит и Хэнгинг-Дич. Всего один раз меня остановил нищий, и я поспешно сунул ему горсть мелочи. Удивительно, сколько их в этом квартале: средневековая атмосфера, наверное, очень соответствует их ремеслу.

— Мистер Кьюнан к мистеру Эшби, — уверенно произнес я администратору головного офиса «Нортерн Пайонирс».

Хорошенькая блондинка сняла трубку и вскоре из лифта ко мне вышел Эшби. Высокий сутулый мужчина, в пиджаке с кожаными заплатками на локтях, похожий на ученого, вышел словно прямо из внутреннего дворика оксфордского колледжа. Щурясь от яркого света, он застенчиво пожал мне руку и провел меня к лестнице.

— Разве мы не можем подняться на лифте? — спросил я.

— К сожалению, они работают только на спуск. Все посетители должны проходить через контроль службы безопасности. Такие уж наши времена…

На втором этаже за турникетом стоял детектор металла, рядом с ним — охранник в форме. Выход отсюда был только один, в конце короткого коридора, и дверь открывал охранник, нажимая скрытую кнопку. Простая, но эффективная система.

Прежде чем войти под арку детектора, я вынул «Беретту» и протянул ее ручкой вперед охраннику. Его это нисколько не удивило, но Эшби шарахнулся, как испуганная лошадь.

— Об этом меня не предупреждали. Вы всегда носите при себе оружие? — Он уставился на меня поверх очков.

— Такие уж наши времена, мистер Эшби, — парировал я. Охранник положил мой пистолет в маленький сейф и протянул мне квитанцию. Пистолеты были для него обычным делом, и сам он, скорее всего, стоял тут не безоружным.

Исследовательский отдел помещался на последнем этаже в огромном зале с низкими перегородками. Сидящие за столами служащие смотрели в основном в аппараты для чтения микрофильмов, но в углу жужжал центральный компьютер, и персональные стояли почти на каждом столе. Преимущественно седоволосые мужчины и женщины академического вида, в очках, — копии Эшби — показались мне неподходящей компанией для покойной Глории Риштон, если она действительно была той молодой грудастой красоткой, что смотрела с газетных фотографий. Я не увидел ни одной секретарши в мини-юбке, ни одной «офисной куколки», и понял, что, работая в таком отделе, Глория, вероятно, была совсем другим человеком, чем ее изобразили журналисты. Зал был напичкан электроникой, в углу стояла автоматическая кофеварка. На меня стали оборачиваться, и Эшби поспешил проводить меня к своей секции. Посетители, разумеется, были здесь большой редкостью: один посторонний взгляд — и банк мог потерять миллионы.

— Я просто пытаюсь почувствовать атмосферу, в которой трудилась Глория Риштон. Она имела какое-то отношение к этому? — я показал на рождественские гирлянды, украшающие стены и потолок.

— Интересно, как вы угадали, — ответил Эшби. — Это была именно ее идея — скинуться на эту мишуру. Руководство банка ничего подобного не предусматривает.

Мы наконец дошли до святилища Эшби. Высота огораживающей его стенки была, очевидно, выбрана так, чтобы он мог незаметно наблюдать поверх нее за сотрудниками.

— У вас очень академичная атмосфера, — заметил я. — Как же ее выносила такая кокетка, как миссис Риштон?

Его ноздри расширились.

— Миссис Риштон всегда держала себя совершенно безупречно!

— Ах, перестаньте! Она была четвертой миссис Риштон, сместившей его третью жену и любовницу, Кэт Хэдлам, — она не могла не выставлять время от времени бедро или не приоткрывать свой бюст.

— Как вы смеете так о ней говорить? Глория была образцом корректности… — От возмущения он даже встал со стула. — Следователь не спрашивал у меня ничего подобного! Кто вам позволил…

— Это сущие пустяки по сравнению с тем, с чем вам придется столкнуться на свидетельской скамье, — сказал я.

Он сел с озадаченным видом. Я прекрасно видел, что лучший способ опустить его с неба на землю — это сообщить ему о необходимости публично отстаивать свое мнение. Стены его башни из слоновой кости заколебались.

— Чем еще я могу быть вам полезен, мистер Кьюнан? — Ему не терпелось закончить наш разговор, но я никуда не торопился.

— Я хотел бы осмотреть ее рабочее место, ее личный шкафчик и, главное, журнал регистрации приходов и уходов. И еще хотел бы поговорить с кем-нибудь из ее коллег.

— Я не уверен, что могу позволить вам это, — жестко ответил он.

— Позвоните вашему управляющему директору, — с готовностью предложил я. — Он даст разрешение. — Я блефовал. Эшби имел полное право мне отказать, но я видел, что передо мной человек робкий.

— Ну, хорошо, — сдался он. — Начнем с ее секции.

Он подвел меня к одному из немногих пустовавших столов. Сотрудники делали вид, что заняты своим делом, но мы говорили в полный голос, и все, конечно, внимательно слушали. Этому приему я научился, когда занимался расследованием краж в супермаркетах. Если вы достаточно громко выскажете свое обвинение в адрес одного из работников, то почти все остальные в страхе замкнутся, но кто-нибудь непременно подойдет и шепнет на ухо всю правду-истину.

Рабочее место Глории ничем не отличалось от остальных. На мониторе пестрело несколько наклеек с экологическими призывами в стиле Молли Делани, в ящиках было пусто. Я сел на ее стул. Сиденье было укреплено довольно низко — в самом деле, росту она — как и Риштон — была небольшого.

— Над чем работала миссис Риштон перед своей внезапной кончиной? — спросил я прямо.

— Это совершенно конфиденциальная информация. Конфиденциальность клиента нарушается только по решению суда, — отрезал Эшби.

— Придется мне его получить, — спокойно произнес я. — А теперь покажите мне, пожалуйста, ее шкаф.

Эшби уже клокотал, но подвел меня к ряду дверец вдоль дальней стены.

— Копайтесь сколько вашей душе угодно. — Он протянул мне ключ. — Чеширская полиция уже осматривала его. А я схожу за книгой регистрации.

На внутренней стороне дверцы висел еще один плакат «Гринписа». Вероятно, Глория очень любила окружающую среду. Шкаф был забит разными справочниками.

— О, это давно должны были убрать, — недовольно пробормотал Эшби. — Книги надо вернуть в библиотеку. — И он удалился к себе за загородку.

Я присел и начал читать названия на корешках. Первый — «Объединенные Арабские Эмираты. Торговля, 1991–1992». Я открыл книгу. Она состояла из статистических таблиц по торговле Эмиратов в Персидском заливе. Дальше шли такие же издания, с 1980 по 1992 год, по Саудовской Аравии и Кувейту. Толстый том «Хранение и транспортировка нефти» описывал промышленные методы обращения с черным золотом. Страницы, посвященные Ирландскому морю, были отмечены в изданиях: «Нефтехранилища Ливерпульского порта»; «Роттердамский нефтяной рынок. Цены. 1974–1990»; «Вторичный рынок нефти»; «Меры по предупреждению разлития нефти»; «Морской регистр Ллойда. 1990–1991»; «Статистика торговли Соединенного Королевства. 1985–1990»; «Морские торговые пути мира». Среди этих толстых томов выделялась яркая тонкая брошюрка. Я вытащил ее и прочел: «Беспорядки в Ранкорне устранены. Один человек против толпы. Джейк Гордон и поражение профсоюза автоводителей». Это была рекламная брошюра, посвященная Гордону, радетелю за общественное благо. На всех книгах имелась наклейка коммерческой библиотеки в Харрогейте. Я списал ее название и адрес.

Заметив краем глаза, что ко мне с выражением отвращения на лице снова приближается Эшби, я закрыл шкафчик. Он протянул мне журнал регистрации приходов и уходов: старомодный гроссбух, по странице на каждый день. Кажется, в «Нортерн Пайонирс Банк» любили старину, новые веяния их не коснулись. Приходя и уходя, служащие расписывались, а ровно в девять часов и в половину шестого Эшби проводил красную линию. Миссис Риштон часто расписывалась одной из первых утром и уходила последней вечером, являя собой образец добросовестности. В день своей гибели она была двенадцатым человеком, расписавшимся после 5.30, то есть никуда не спешила.

— Вы удовлетворены? — спросил Эшби.

— Нет. Я хотел бы поговорить без свидетелей с двумя сотрудниками — с самым молодым и самым старшим в вашем отделе. — «Должен же я как-то их выбрать», — добавил я про себя.

Эшби озадаченно посмотрел на меня, отвел в свою клетушку и пригнал самую молодую особу: худощавую очкастую женщину лет тридцати, похожую на мышку. Присаживаясь, она нервно прикрыла рот рукой, а потом представилась как миссис Ренфру. Согласно словам миссис Ренфру, миссис Риштон была ходячий эталон — всегда была очень вежлива, очень спокойна, никогда не флиртовала с коллегами-мужчинами. Я поблагодарил ее. Когда передо мной села вторая дама — плотная особа лет сорока пяти с полным круглым лицом и пронзительными глазами, я сразу почувствовал, что имею дело с совершенно другим человеком.

Она облизала губы и сразу заговорила о деле, без всяких наводящих вопросов:

— Я не могла не слышать, что говорил вам мистер Эшби и миссис Ренфру, — спокойно начала она, складывая руки под угрожающего размера бюстом и поудобнее усаживаясь на стуле. — Меня зовут миссис Дэвидсон, Кэролайн Дэвидсон, и я боюсь, что перед вами нарисовали совершенно неверную картину. Мэгги Ренфру, конечно, была приятельницей Глории, но Эшби знает гораздо больше. Он всегда вертелся вокруг стола Глории и любил наклоняться над ней. Она никогда не застегивала верхнюю пуговицу на блузке. — Я не мог не отметить, что блузка самой миссис Дэвидсон застегнута наглухо, подвергаясь серьезному испытанию на прочность.

— Глория ведь любила мужчин, правда?

— Если можно немного посплетничать, я бы сказала, что да, — произнесла миссис Дэвидсон с видом человека, выполняющего свой гражданский долг. — Она скрывала и свой возраст, и многие другие вещи. Конечно, она только дразнила Эшби, чтобы не терять навыка. Для меня это было очевидно. Здешние мужчины с их жалованьем ее не интересуют.

Я подбадривающе улыбнулся, и она продолжила. Она была явно разочарована, что я не записываю ее слова, но очень торопилась поведать свою историю.

— В начале сентября Глория легла на операцию, сказав нам, что ложится в офтальмологическое отделение «Ройал Дженнер» — знаете, есть такая частная клиника в Лондоне. Когда она вернулась через две недели, у нее были синяки под глазами — с обеих сторон, но сильнее справа. Никаких других следов не осталось. Ей как будто было больно говорить, хотя тут разговоры и не поощряются. Она почти не могла шевелить губами.

— Одну минуточку, — прервал ее я. — Разве вам не разрешается разговаривать друг с другом? Мне казалось, в исследовательской работе необходимо совещаться.

— Нам не разрешается говорить о своей работе, даже с коллегами. Все строго конфиденциально.

— Значит, вам неизвестно, над чем работала Глория? — разочарованно спросил я. Это была большая неудача.

— Нет, но я знаю, что это был какой-то крупный проект, и он страшно ее занимал. — Кэролайн Дэвидсон смотрела на меня, пока я осмыслял сказанное.

— А что означают эти экологические лозунги? Давно они появились?

— Нет, она повесила их где-то накануне Рождества, — ответила Кэролайн. Я помолчал, переваривая и это.

— Вы сказали, что Глории было трудно говорить…

— Однажды, вскоре после ее операции, я столкнулась с ней вон там, возле ксерокса, и увидела у нее под правым ухом каплю крови. Это было самое жуткое, что мне доводилось видеть в жизни. — Я посмотрел на нее, ничего не понимая. — Она сорвала шов, вот что это было такое, — пояснила моя собеседница. — Глория делала пластическую операцию, и ей пришлось показать мне следы. За каждым ухом у нее остались два параллельных шва, следы от надрезов, — и один разошелся. У нее было множество швов под волосами, совершенно незаметных, и под каждой бровью, тоже сделанных очень ловко. Она горстями глотала анальгетики и пенициллин.

— Вы дали мне очень подробную информацию, — похвалил я ее. Тактом и обаянием Кэролайн Дэвидсон больше всего напоминала ротвейлера, но в эффективности я отказать ей не мог. В конце концов, расследование — ее профессия.

— Она сказала мне, что хирург взял с нее всего восемь тысяч фунтов — гораздо меньше полной цены, — потому что она такая красавица! Вы можете себе такое представить? По-вашему, это похоже на правду?

— Вы рассказывали об этом кому-нибудь? — спросил я.

Она отрицательно покачала головой.

— А вы не можете сказать, не выносила ли Глория из банка каких-то материалов? В тот, последний день или раньше. Каких-нибудь бумаг, папку?…

— Что вы, наши сумки тщательно проверяют. Хотя она, конечно, могла засунуть что-нибудь под белье. Эшби пока еще не раздевает нас, хотя, наверное, делал бы это с радостью.

— Что-нибудь еще, Кэролайн? — подтолкнул ее я, не желая прерывать поток ее откровений.

— Я уверена, что Глории было не тридцать пять лет, как она утверждала, а примерно столько же, сколько и мне. — Кэролайн смахнула с груди невидимую ниточку.

— То есть?… — Я мягко улыбнулся.

— Назовем это немного за сорок, мистер Кьюнан. Или можно называть вас Дейвид?

Я благодарно пожал руку Кэролайн Дэвидсон и закончил нашу приятную беседу. Выходя, я еще раз заглянул в журнал регистрации — указанные Дэвидсон даты отсутствия Глории подтвердились. Ревнивая старая перечница говорила правду.

Эшби молча сопроводил меня к выходу из банка.

— У вас есть отдел, работающий с валютой? — спросил я.

— Разумеется, — процедил он сквозь зубы. — Мы покупаем и продаем большие объемы для наших клиентов. Это одна из услуг, предоставляемых банком. Но Глория Риштон не имела к этому отделу никакого отношения. Почему вы спрашиваете? — Он окатил меня злобным взглядом.

— Просто так.

Сев в машину, я сразу набрал номер телефона библиотеки, которой пользовалась Глория.

— С вами говорит главный инспектор сыскной полиции графства Чешир. Мне необходима срочная справка. Если вы хотите проверить мою личность, позвоните по телефону… — Я прочел номер местной азиатской службы такси. — Спросите старшего констебля. — Мне снова повезло. Библиотекарша была рада помочь главному инспектору полиции, не заботясь о лишних формальностях.

Выяснилось, что книги о продажах нефти и ее транспортировке морским путем Глория начала заказывать только с середины ноября, а до того брала литературу о торговле какао. Библиотека была рада помочь полиции и не заставлять инспектора Джеролда совершать далекую поездку в Харрогейт.

Дальше, узнав по телефонному справочнику номер клиники «Ройал Дженнер», я пошел тем же путем. На этот раз ждать пришлось гораздо дольше, но разрешение на выдачу информации снова было получено без проверки. Вероятно, они полагали, что раз сама Глория погибла, а муж ее сел в тюрьму, то в суд на них никто не подаст. Я подчеркнул срочность своего дела — сведения требовались мне для расследования убийства. Инспектору Джеролду необходимо было знать, сколько покойная миссис Риштон заплатила за перенесенную ею пластическую операцию… Она осталась должна еще четыре тысячи фунтов, а мистер Риштон — три тысячи, за последнюю подтяжку. Они очень рады помочь чеширской полиции и хотели бы знать, возможен ли возврат долга.

Положив трубку, я впервые за все время этого расследования почувствовал себя счастливым. Я вышел из машины и отправился в «Синклерс-на-Олд-Шэмблз», паб в доме елизаветинских времен за универмагом «Маркс-энд-Спенсер». Я поднялся на второй этаж, пробрался к стойке и отпраздновал победу сэндвичем с индейкой и пинтой горького пива. Толпы народа бродили по городу в поисках выгодных покупок на распродажах; этот азарт заразил и меня. Остаток ирландских фунтов жег мне карман и, вспомнив, что напротив «Маркс-энд-Спенсер» имеется филиал «Ирландского банка», я зашел туда и обменял пестрые бумажки. Потом прошел по галерее «Бартон», потратил 400 фунтов за сорок минут и только после этого вспомнил, что расследую жестокое преступление.

По дороге в офис я включил радио, поймал местную волну, чуть не врезался в ближайшую машину, услышав следующее:

Нам стало известно, что переживающая финансовые затруднения телекомпания «Альгамбра», создатель такого шедевра северобританской культуры, как сериал «Следеридж-Пит», скоро объявит о своем слиянии с консорциумом известного своей благотворительностью мультимиллионера Джейка Гордона, который собирается внести несколько миллионов фунтов на поднятие телестудии. В ответ на нашу просьбу подтвердить эти сведения управляющий директор «Альгамбры» Ланс Тревог только улыбнулся и отказался от комментариев. О развитии событий мы будем сообщать вам в наших выпусках новостей каждый час.

Известие о том, что планы Гордона на овладение «Альгамброй» близки к успешной реализации, повергло меня в мрачное настроение. Столько аспектов этого дела нуждались в расследовании — а я мог рассчитывать только на помощь Делиз, Джея и, может быть, еще моего соседа Финбара Салвея.

И кто же, как не Джей и Финбар, распивающие кофе, встретили меня в штаб-квартире «Пимпернел инвестигейшнз».

— В чем заключалась общенациональная значимость той макулатуры, которую мы ворочали? — спросил Финбар, одетый как для вечеринки в офицерской столовой — в клетчатую куртку, габардиновые брюки и форменный галстук. Щеки его горели, и я почувствовал себя свиньей: заставить шестидесятилетнего человека таскать тяжеленные ящики с бумагами!

— Вы отвезли папки к Теду Блейку? — ответил я вопросом на вопрос.

— Его не оказалось дома, босс, — отрапортовал Джей. — Мы оставили их на площадке перед его квартирой и приклеили записку.

— У меня есть еще одна работенка для вас — если, конечно, ты, Финбар, не возражаешь.

Мой сосед вопросительно поднял брови, показывая, что, прежде чем он согласится на дальнейшую эксплуатацию, мне придется объясниться.

— Я хотел бы проверить Уильяма Коулмана. Того свидетеля, который заявил, что видел, как Кэт Хэдлам и Саймон Риштон входили в дом Глории Риштон больше чем за час до того, как появились мы с Джеем. Насколько я понимаю, он служит бортпроводником. Поезжайте в аэропорт, потратьте немного денег и узнайте о нем, что сможете. — Я достал бумажник, отсчитал сто фунтов пятерками и разделил между ними пополам. — Спрашивайте у всех, кто попадется. Прятаться не надо. Я хочу его приструнить. Если он услышит, кто им интересуются, он может иначе взглянуть на то, что якобы видел.

После того, как я обещал покрыть все издержки Финбара, они без лишних разговоров отправились в путь.

Из окна нашей голубятни мне было хорошо видно, как странная парочка прошла по улице к микроавтобусу Финбара. Джей, как всегда, мотался из стороны в сторону в такт мелодии своего плейера, а Финбар в коричневой дубленке шагал рядом с безупречной армейской выправкой.

Я позвонил в «Альгамбру», чтобы договориться о встрече с Джоном Пултером — тем самым похожим на бандита работником службы безопасности, который изменил свои показания в угоду полиции.

— С чего ты взял, что я стану с тобой разговаривать, Кьюнан? Да если бы ты подыхал от жажды в пустыне, я бы не подарил тебе ни капли своей мочи, — виртуозно отлаялся он, когда меня наконец с ним соединили.

— Не надо так, мистер Пултер, — ласково попросил я. — Я только хотел узнать, почему вы утверждали сначала одно, а потом совсем другое. Мы оба знаем, что я вышел из здания после пяти сорока.

— Тебе надо усвоить, Кьюнан, что за попытку надавить на свидетеля дают пять лет. А если ты не перестанешь засирать телефонную линию, я вызову полицию.

Я повесил трубку. На этого отморозка, которого, видимо, в детстве били по голове ведром для угля, мое обаяние действовало слабо. Тут только я сообразил, что поговорить с Пултером надо было попросить бывшего вояку Финбара Салвея. Возможно, он узнал бы не больше моего, но его запас армейской лексики, незаменимый в такой ситуации, без сомнений, превышал мой. И все же с Пултером я побеседую, желает он того или нет. Для этого надо только проехать по Док-стрит и дождаться конца его смены.

Не спеша шагая к машине вдоль канала Рокдейл, я глядел на бензиновые разводы на воде и думал о том, как справилась Делиз с допросом Риштона. Она отправилась выполнять это задание с большой охотой. Наверное, я окончательно спятил, если связался с такой женщиной, как Сьюзан Эттли. Если мы будем продолжать в том же духе, то скоро мне придется расставлять брюки всех моих костюмов на несколько дюймов, да и ее талия также не замедлит увеличиться в объеме.

Глава 14

Около здания «Альгамбры». 17 часов 20 минут, вторник, 4 января.

Прежде чем найти место, откуда лучше всего было начать охоту за Джоном Пултером, мне пришлось трижды объехать вокруг квартала, где располагалось причудливое здание телестудии. Выходов имелось несколько, но я все же надеялся, что он выйдет на Док-стрит.

Постепенно темнело, зажглись фонари, стал накрапывать дождь, и около 5.45 мои усилия были вознаграждены. Несколько охранников в черных пальто вышли из главного подъезда и двинулись в сторону Динсгейт — вероятно, в паб «Свинья и дикобраз». Минут через десять появился и сам Пултер, с самодовольной ухмылкой на лице. По-видимому, презрение к окружающему миру было у него врожденным. Он не стал переходить через улицу к стоянке, а также зашагал в сторону паба.

Я подождал, пока он пройдет, и выскользнул из машины. Он шел вперед, не оглядываясь. Я следовал за ним ярдах в ста. К моему удивлению, он вдруг свернул в переулок. По моим представлениям, он вел к пруду на канале Бриджуотер, прежде заброшенному, а недавно приведенному в порядок городскими властями. Я заколебался. Несмотря на все усилия строителей, там было мрачновато. Если Пултер сядет в машину, а я останусь на своих двоих, то сегодня мне его уже не поймать. Все же я решил идти дальше. Он не стал бы держать здесь машину, имея возможность поставить ее возле «Альгамбры». Может быть, он хочет тихо посидеть в «Герцоге»— пабе, названном в честь герцога Бриджуотера, построившего канал.

Как я и предполагал, Пултер перешел по пешеходному мосту через канал в сторону паба и исчез за углом. Я последовал за ним. Но не успел я вступить на узенький мостик, как Пултер показался из-за опоры железнодорожного моста с парой своих крепких приятелей. Значит, он меня все-таки заметил. Я повернулся, чтобы бежать назад, и увидел, что сзади ко мне подходят еще трое блюстителей порядка с «Альгамбры». Вероятно, это вернулись те, которые прошли перед Пултером.

«Беретта» у меня под мышкой придала мне смелости. К тому же бежать все равно было некуда.

— Вот сука, Кьюнан! Ты, видно, не понимаешь человеческого языка? — Пултер был в своем репертуаре. — Ты же просто не можешь не совать свой нос в чужие дела! Ну так я тебе покажу, что за это бывает!

Его подручные кинулись на меня с обеих сторон, чтобы сделать из меня бифштекс с кетчупом. Я перепрыгнул через перила моста и, к счастью, приземлился на крышу катера. Пробежав по ней и сделав еще один прыжок, я оказался на противоположной стороне пруда. Я хотел бежать к огням, людям и, если повезет, полицейским.

Я промчался по открытой площадке — это было место, подготовленное для праздника открытия Олимпийских игр. Площадка вела в никуда — так же как и сам этот печальный эпизод. Я решил, что не стоит бегать кругами, напевая «Жизнь прекрасна», пока меня не измочалят подонки Пултера. Теперь передо мной была канава с крутыми краями, а за ней — высокая стена.

Отряд Пултера зажимал меня с двух сторон, а сам он пытался зайти сзади. Скользя и спотыкаясь, я спустился в канаву и вскарабкался на другую сторону. Только тут я понял, что стою у стены реконструированной римской крепости Мамуциум.

Стараясь отрезать мне путь к отступлению, двое преследователей попытались перепрыгнуть через канаву, собственно говоря, ров, сооруженный в соответствии с римскими правилами фортификации. Завернув за угол крепости, к воротам, позади я услышал вскрик: еще один варвар стал жертвой «коленолома» на дне рва, но радоваться было рано.

Они напирали на меня сзади, а римские ворота оказались наглухо заперты, и лестница на виадук также перегорожена. Меня окружили пятеро остальных охранников. Сверху на меня смотрел нарисованный на арке виадука римский легионер. Я подумал, что его доспехи мне бы сейчас очень не повредили. Кто-то схватил меня сзади. Не прозвучало ни единого слова. Для начала Пултер попытался разбить мне правое колено носком ботинка. Я успешно увернулся, но тут стоявший справа от него охранник ударил меня в пах. Наверное, я закричал, но Пултер выбрал отличное место для засады: хорошо освещенное, но совершенно безлюдное. Из близлежащих переулков подмоги ждать не приходилось. Пултер и его товарищи по очереди методично продолжали свое профессиональное занятие. Теряя сознание, я упал в лужу, а чей-то ботинок продолжал лупить меня по ребрам.

Потом я подсчитал, что пришел в себя не раньше чем через два часа. Выражение «сделать отбивную» в моем случае было совершенно уместно. Между ног горел медленный огонь, а судя по тому, какую боль причиняло дыхание, ребра с правой стороны, возможно, были сломаны. Я медленно ощупал и осмотрел себя. Все как будто на месте и к тому же распухло так, что меня стало значительно больше, чем было.

Пистолет, как насмешка, лежал в кобуре. Почему я струсил и не застрелил кого-нибудь из этих уродов?

Попытавшись встать, я едва не задохнулся. Я испугался, что сломанное ребро может проткнуть легкое. Вскоре я стал переставлять ноги, перекашиваясь на правую сторону не хуже Квазимодо. Римский солдат невозмутимо взирал сверху на знакомую ему картину.

Я добрел по Док-стрит до машины. Редкие прохожие, вероятно, принимали меня за рано накачавшегося пьяницу — вполне привычная картина для района «Альгамбры». Усаживание за руль вызвало еще один приступ тошноты. Я немного посидел, низко нагнув голову, а когда фонари прекратили свою пляску, поехал в сторону Оксфорд-роуд. Меня постоянно заносило на автобусную полосу, но движение, к счастью, было небольшим. Скорее случайно, чем по памяти, я нашел поворот к Манчестерской королевской больнице и по извилистой дорожке добрался до отделения «скорой помощи». Потом убрал пистолет в бардачок, позвонил Джею, сказал ему, где нахожусь, и окончательно отключился.

Когда сознание снова вернулось ко мне, я лежал на кровати совершенно голый, а молодая хорошенькая сестричка прикладывала мешочек со льдом к моим разбитым яйцам.

— Вернулись в страну живых? — приветствовала она меня. — Я так и думала, что лед приведет вас в чувство. — Приняв мою гримасу отвращения за страх, она поспешила меня успокоить: — Не волнуйтесь, все на месте, хотя кто-то очень постарался… Пару недель, пока заживают синяки, надо вести себя хорошо.

От попытки осмыслить ее слова в голове снова потемнело. В глазах вспыхивал свет, кто-то громко выкрикивал мое имя, потом темная пелена милосердно сомкнулась надо мной, и я погрузился еще глубже. Последнее, что я слышал, — это донесшееся откуда-то издалека слово «кома».

Когда я выплыл снова, людей вокруг было значительно больше. Я заморгал глазами и попытался поднять голову, но шею, казалось, привязали к кровати. Я мог только вертеть головой. Я застонал.

— Ш-шш, он приходит в себя. — В поле зрения появилась Делиз. Она убрала что-то у меня с головы, и я увидел, что на меня внимательно смотрят также Джей Андерсон и Финбар Салвей. «Неужели я на собственных поминках?» — подумал я. В ногах, у спинки кровати, как начищенный медный таз, сиял лик Либерти Уокера. — Они думали, ты погружаешься в кому. Нас вызвали сюда, чтобы мы говорили с тобой, но я-то знала, что ты и так очнешься, — принялась отчитывать меня Делиз.

Говорить я не мог. В голове звонили десятки колоколов. Я осторожно ощупал свое тело. Одна его сторона была упакована в лед, и пузырь со льдом лежал на голове с другой стороны — Делиз сняла его, чтобы я мог увидеть всех присутствующих. Грудь сжимала повязка, шею — хирургический воротник, на левой руке стояла капельница, а правой будто кто-то попользовался как подушечкой для иголок — а в остальном я чувствовал себя прекрасно. Боль между ногами заметно улеглась.

— Тебя собираются подержать тут некоторое время. Они полагают, что у тебя может быть трещина в черепе, — утешила меня Делиз. — Врач просто не верит, что ты сам добрался до больницы. У тебя может быть мозговое кровоизлияние. — Она была просто кладезь информации. Голос ее звучал почему-то очень громко. Я попытался расслабиться и контролировать свое дыхание. Теперь, когда я утратил способность двигаться, все мои дела стали казаться мне особенно срочными.

— Что Риштон? — прохрипел я.

— Не волнуйся за него, — напряженно ответила Делиз. — Тебе нужен покой.

— Расскажи, как ты съездила, — потребовал я таким же слабым голосом.

— Будет лучше, если ты ему расскажешь, — посоветовал Финбар, — он все равно не уймется.

— Саймону Риштону глубоко наплевать на то, что его ждет, Дейв. Похоже, он немного сдвинулся. Я пыталась задавать ему вопросы, но у него было ко мне только одно предложение.

— Дальше, — прошептал я.

— Он твердил только о сексе. Хотел знать, как мы с тобой это делаем. Я очень быстро ушла. Надо было тебе ехать самому, — укоризненно закончила она.

— Извини, — пробормотал я. — Я разберусь с этой скотиной. Принеси мою одежду. Мне надо отсюда выбраться.

Вся ее мягкость улетучилась.

— Выкинь эту дурь из своей зашибленной башки! Ты останешься здесь.

Я попытался пошевелиться, но без особого успеха. Никто из моих посетителей помогать не собирался.

— Хорошо. Видимо, придется провести здесь еще одну ночь, — сказал я.

— Будешь лежать столько, сколько скажут врачи, — поправила меня Делиз.

— Джей пусть пользуется машиной, — продолжал я, — но ты, Финбар, забери из бардачка пистолет.

Занавеска возле кровати раздвинулась, и энергичная медсестра, посветив мне в оба глаза фонариком, выпроводила моих гостей. Я снова провалился в сон.

Следующим утром на рассвете меня осмотрел врач и объявил, что должен взять у меня анализ мочи. Когда после титанических усилий я совершил требуемое — а ему нужна была непременно «средняя порция», он поднес стаканчик к свету, изучил, как дорогое вино, и лишь затем отослал в лабораторию. Когда он ушел, я попытался снова задремать, но это не удавалось.

— Привет, Дейв! Оплакиваешь свою горькую судьбу? — загремел рядом знакомый голос. В ногах у меня, изучая данные на табличке, прикрепленной к спинке кровати, стоял Тед Блейк в куртке лесоруба. От ее немыслимых узоров у меня зарябило в глазах.

— Ну-ка, ну-ка… — Бесцеремонно сдернув с меня простыню, он осмотрел меня. — Этой частью я бы на твоем месте пока не пользовался. — Он прикрыл меня до пояса. — Но если бы ты был кот, я бы сказал, что восемь жизней из девяти ты уже отжил.

Я метнул на него грозный взгляд. Не обращая на это внимания, Тед уселся на кровать.

— Я уже понял, что в Новый год у тебя происходило что-то серьезное. Я раз десять пытался тебе дозвониться. Ну, выкладывай.

Я изложил ему сильно отредактированную версию последних событий.

— Черт тебя подери! Я знаю, что горбатого могила исправит, но если ты будешь продолжать валяться поперек шоссе, то в конце концов парой сломанных ребер не отделаешься. Меня не радует перспектива опознавать твое тело в морге.

Я надеялся, что еще на какое-то время он будет избавлен от этой необходимости.

— Ты все еще гоняешься за Джейком Гордоном?

Я слабо покачал головой.

— Не обманывай меня, Дейв. Ты пытаешься сделать вид, будто стал работать на него, чтобы вытащить Хэдлам и Риштона.

Я ничего не ответил.

— Вот видишь, значит, я прав! Так вот помни: тому, кто обедает с дьяволом, нужна длинная ложка! Ты понятия не имеешь, что происходит в городе, Дейв. Ни малейшего понятия.

Распространяться на тему моей неосведомленности в теневой жизни Манчестера он не стал, и, бросив на меня взгляд, выражавший столько же сочувствия, сколько нетерпения, еще раз покачал головой и удалился.

После его ухода я попытался разобраться в своих чувствах, но скоро бросил эту затею. Хотя я и не вполне понимал, что за пружина упрямо толкает меня вперед, остановиться я не мог.

В 11 часов утра я вышел из больницы, расписавшись в книге дежурного. Молодой врач пришел в ужас, когда я вручил ему свой гипсовый воротник, и повторил, что у меня может быть черепное кровоизлияние, что я могу в любой момент потерять сознание и что я сам себе враг.

Я взял такси до Мосс-сайда. Хотя ноги сильно дрожали, я рассудил, что лучшим лекарством будет деятельность. Мой «ниссан» стоял у дома Андерсонов. Дверь мне открыл Джей.

— Делиз отправила меня домой, босс. Честное слово. Сомной был Либерти, а она не выносит его в офисе. Он все время качается на притолоках.

В гостиной действительно сидел Либерти и смотрел австралийский сериал. Дуглас, примостившись в углу, читал учебник биологии.

— Ты, Джей, отвезешь меня на работу, а ему придется отправиться домой. Я тебе уже говорил…

— За что вы его так ругаете, дэд? — запищал Либерти. — Он мой брат и должен за мной смотреть!

— Я тебе не дэд, — огрызнулся я. — Если услышу это еще раз, тебя уведут дяди в зеленых куртках!

— Я в «группе риска»! Скажи ему, Джей!

— Это правда, босс.

— Пусть он будет хоть в какой группе, но ты будешь водить мою машину.

— Я не могу ехать без него. Дружок его матери выгнал его из дому, и я уговорил мою маму разрешить ему спать у нас на диване. Если я оставлю его одного, он убежит. — Джей беспомощно покрутил запястьями.

Ситуация была абсолютно безвыходной.

Джей сел за руль, Либерти на заднее сиденье. Когда мы вошли в офис, Делиз красила ногти.

— Звонила какая-то женщина. Я сказала, что тебя нет, но она ничего не передавала. Только требовала, чтобы ты позвонил ей при первой же возможности, — подозрительно произнесла Делиз и передала мне бумажку с номером рабочего телефона Сьюзан Эттли. Я оценил преимущества синяков на физиономии: окружающие с трудом различают выражение вашего лица. — Еще звонила секретарша этого несчастного сноба Бартла. Она говорит, к ним поступила жалоба из «Нортерн Пайонирс Банк». — Она сделала паузу и попыталась понять эффект, произведенный данным сообщением. — На самом деле из банка позвонили и сюда. Мистер Эшби просит перезвонить по его личному номеру. Его секретарша сказала, что он тебе известен. Может быть, тебе все-таки лучше побыть где-нибудь в другом месте, Дейв? Вид у тебя кошмарный. Я сварю тебе кофе.

Воспользовавшись коротким отсутствием Делиз, я позвонил Сьюзан.

— Ну наконец-то! — радостно воскликнула она. — Почему ты не позвонил мне вчера вечером?

— Был занят, — пробурчал я. — Ты нашла что-нибудь в земельном регистре?

— И да и нет. Земля вокруг карьера принадлежит разным компаниям, все они зарегистрированы в офшорных зонах. Владелец бывшей фермы — агентство недвижимости «Ранкорн», зарегистрированное в Вадузе, Лихтенштейн. Остальные участки, приобретенные на выданные Харрисоном кредиты, принадлежат фирмам, зарегистрированным в Сент-Хелиере, Джерси. Чтобы подтвердить твою теорию, остается лишь доказать, что агентство «Ранкорн» принадлежит Гордону, а за другими стоит Харрисон, — торжествующе закончила она. — И вот еще: регистрационные номера компаний на Джерси идут подряд.

— Очень недурно, — ответил я. — Если твой босс Харрисон действительно стоит за этими фирмами, то на него можно собрать серьезный компромат.

Около минуты Сьюзан молчала.

— Я могла бы кое-что сделать… Когда я тебя увижу? У меня есть пара отличных идей насчет ужина.

Теперь настала моя очередь помолчать.

— Я не смогу вырваться до пятницы или субботы, — сказал я наконец. — Можно позвонить тебе в пятницу?

Она неохотно согласилась отложить нашу встречу, а я подивился собственным актерским способностям. Положив трубку, я почувствовал, что лоб у меня покрылся испариной. От Сьюзан необходимо было как-то отделаться, тем более что те мои части, которые интересовали ее больше всего, находились в абсолютно нерабочем состоянии.

Я выглянул в другую комнату.

— Делиз, у меня к тебе просьба. Попробуй выяснить телефон агентства недвижимости «Ранкорн». Скажи, что ты делаешь обзор рынка для компьютерной фирмы, и разузнай о них, что сможешь.

— Хозяин не может позволять рабам бездействовать? — улыбнулась она, но отправилась к телефону.

В агентстве «Ранкорн» работал автоответчик, и я решил, что стоит нанести им визит, а заодно проверить другие операции Гордона в Ранкорне.

— Дейв, ты же сейчас упадешь со стула! — Лицо Делиз выражало искренний испуг. Я отмахнулся и набрал номер Эшби.

— Кьюнан! — завопил он как ужаленный. — Зачем вы вчера приезжали? Я пожаловался в «Бартл, Бартл и Гримшоу». Вам было позволено навести несколько справок, а не устраивать тотальный допрос с обыском! Мне пришлось отправить в неоплачиваемый отпуск двух женщин, которые подрались между собой! Я не видел ничего подобного за всю мою службу в банке!

— Подождите минуточку, мистер Эшби, — попытался я остановить поток его гнева.

— Нет, это вы подождите, Кьюнан! Кэролайн Дэвидсон сообщила мне, что вы задавали ей вопросы о клиентах, и я желаю знать, в связи с чем вы спрашивали меня об отделе валютных операций!

Я чувствовал себя слишком худо, чтобы оставаться вежливым.

— А вам не приходило в голову, что убийство Глории Риштон могло быть связано с ее работой? С моей точки зрения, эта версия не менее вероятна, чем версия официального следствия. Ведь Глория изучала вопрос о целесообразности предоставления кредита Джейку Гордону, не так ли? — Если я ошибался, Эшби должен был меня поправить.

— Как вы это узнали? — Он совершенно вышел из себя и забыл всю свою риторику.

— Чтобы это понять, достаточно одного взгляда на книги, с которыми она работала. Не надо быть Гарри Каспаровым ил Найджелом Шортом.

— Это коммерческая тайна. Я требую, чтобы вы соблюдали конфиденциальность!

— Идите к дьяволу! Мы расследуем убийство, а не неуплату долга. Вы разрешили кредит? Глория подтвердила платежеспособность Гордона?

— Ну, мы опирались не только на ее слова. Это не в наших правилах. — Он перешел на высокомерный тон. — Она, собственно, не закончила свое исследование, когда… э-э… погибла. Мне она не говорила ничего негативного, хотя регулярно отчитывалась о ходе работы. Она была близка к завершению, так что…

Я перебил его:

— А вы не допускаете мысли, что она собиралась не просто написать отрицательный отчет, но доказать мошенничество Гордона? Она ведь не могла сделать такое заявление, не будучи полностью уверенной в достоверности собранных ею фактов? Я имею в виду, что абстрактные логические построения у вас не поощряются, верно, мистер Эшби?

Он шумно набрал воздуха в грудь.

— Заявка на кредит с моей рекомендацией поступит в совет директоров банка завтра. Нам принадлежит значительная часть в пакете, который Гордон собрал при участии нескольких банков. Первый транш кредита должен быть выплачен ему завтра. Одобрение советом директоров лишь формальность.

Голос его дрожал от волнения гораздо сильнее, чем в разговоре о судьбе своей бывшей подчиненной.

— На вашем месте я бы не спешил давать такую рекомендацию. Я бы помедлил и провел расширенное расследование. Кэролайн Дэвидсон гораздо проницательнее, чем вы думаете. Она может найти иголку в стоге сена. Вы непременно должны восстановить ее. А пока что вам стоило бы перезвонить в «Бартл, Бартл и Гримшоу» и взять назад свою жалобу. — Я положил трубку и с удовольствием представил себе, как он судорожно отзывает все бумаги, на которых поставил положительную резолюцию.

Итак, я сжег все корабли. Очень скоро Гордон узнает, что кредита ему не видать. Он уже пытался взять меня в оборот, одновременно выжив из квартиры и предложив свою дружбу. Теперь я возвращал ему долг — и с процентами.

— Весьма недурно для человека, который выглядит как суповой набор, — прокомментировала Делиз с порога. — Но ты так и не рассказал мне, что же вчера с тобой случилось. Я удостоюсь этой чести?

— Безусловно, но сначала мне надо, чтобы Джей еще раз переместил свою драгоценную персону в аэропорт и углубил нашу осведомленность об Уильяме Коулмане.

Вчера Джей и Финбар вернулись почти с пустыми руками. Все, что им удалось узнать — это что Коулман хороший отец нескольких детей, а жена его снова беременна.

Нам необходим был материал, который дискредитировал бы Коулмана как свидетеля, а не доказывал, что он образцовый гражданин. Я разрешил Джею взять с собой Либерти: этот сработает лучше справочного бюро и запросы о Коулмане распространятся по аэропорту быстрее, чем слабительное по кишкам больной овцы.

Когда они ушли, я рассказал Делиз обо всем, что со мной случилось за последнее время — разумеется, кроме пребывания у Сьюзан.

— Я сразу поняла, что этот Пултер натуральный фашист, — произнесла она. — И неужели ты спустишь ему это с рук? Ты полагаешь, он действовал по указке Гордона или Тревоза?

— Вовсе нет, он вполне мог сделать это ради собственного удовольствия, чтобы поддержать в форме своих бойцов. Мне кажется, что Гордон и Тревоз заставили его изменить показания, и он хочет, чтобы я перестал спрашивать почему.

— Что ты собираешься делать, Дейв? Кстати, твой пистолет в сейфе. Финбар принес его сегодня утром.

— Я знаю только одно: теперь я не могу сидеть сложа руки. Время пошло. Если я не ошибаюсь относительно Джейка Гордона, то скоро он очень сильно расстроится. Так что я должен продолжать это расследование. А когда я играл в регби, меня били и хуже.

— Ты пугаешь меня, Дейв! У тебя какая-то мания! Ты едва держишься на ногах — и собираешься гнаться за Гордоном. У меня нет сил на это смотреть.

Я не нашел, что ответить. Я частный детектив, а не почтальон, и мой путь не пролегает по накатанному маршруту изо дня в день. Я не знаю, почему Делиз этого не понимает. Может быть, нам действительно лучше расстаться.

На меня накатила волна усталости.

— Делиз, ты не могла бы купить мне карту Ранкорна и пленку для аппарата «майнокс»? Это может завтра мне понадобиться, — сказал я ей.

Как только она вышла, я составил два кресла рядом, лег и погрузился в глубокий сон. Когда я проснулся, было почти 10 часов вечера и кто-то барабанил в наружную дверь. Я был накрыт спальным мешком — вероятно, Делиз укутала меня, уходя.

Я осторожно посмотрел сквозь прозрачную створку двери и не поверил своим глазам. Ко мне явился заместитель начальника городской полиции Синклер собственной персоной. Рядом с ним стояла сотрудница из розыска в длинном синем плаще. Я открыл дверь. Она хотела войти, но Синклер преградил ей путь рукой.

— Вы постойте здесь. Нам надо поговорить наедине, а кроме того, я не хочу, чтобы вы приближались к этому человеку. Он может вас заразить.

Синклер презрительно осмотрел меня с ног до головы, но ничего не сказал. Сам он выглядел очень неплохо, и цвет его лица на этот раз был вполне нормальным. Добротный серый двубортный пиджак он, несомненно, надел не по случаю визита ко мне.

— Не верю своим глазам, — сказал я. — Вы, собственной персоной? Вас больше не устраивает проезжая часть?

Проигнорировав мой вопрос, Синклер принялся расхаживать по комнате, рассматривая бумаги на столах, передвигая вещи, в общем, учиняя пристальный досмотр. Я терпеливо ждал.

— Что это такое? Ты что, собираешься переезжать? — спросил он с надеждой, увидев карту Ранкорна.

— Это не имеет к вам никакого отношения. Я работаю на «Бартл, Бартл и Гримшоу», помогаю собирать свидетельства в пользу Хэдлам и…

— А, это… Я к тебе совсем по другому поводу. Расследуй сколько твоей душе угодно. Ты слышал новости? — Он посмотрел на часы. — Включи радио.

Я повиновался и поймал «Радио Большого Манчестера». Диктор читал сообщение о пробках на дорогах, и я хотел перестроиться на другую волну.

— Нет, это то, что нужно, — приказал Синклер.

Вы слушаете «Радио Большого Манчестера» с Северо-Запада. Итак, что происходит? Забастовка или что-то другое? В результате необъяснимого прекращения дорожно-строительных работ парализована сеть автодорог по всей стране. Министерство транспорта приносит извинения за задержку ремонтных работ на более чем двадцати главных автодорогах и заявляет, что предпринимает все возможный усилия, чтобы найти замену строительным рабочим. Представитель ведущей строительной компании «Страхан-Далгетти» заверил, что мы имеем дело не с официальной забастовкой, а с резким оттоком рабочей силы, вызванным сезонными колебаниями рынка. Одностороннее движение установлено: на магистрали М-6 на участке…

Диктор перечислил все ремонтируемые участки дорог по стране, включая развязку М-25, М 40. На дороге М-25 возле аэропорта Хитроу некоторые машины оказались заперты больше чем на 18 часов, что вынудило полицию объявить чрезвычайное положение. Правительство обещало создать комиссию для срочного расследования причин происшествия.

Я выключил приемник.

— Будешь отрицать, что это твоя работа? Загадочный отпрыск добряка Пэдди! Ты один нанес этой стране больший экономический ущерб, чем две последние забастовки на верфях! Я бы и сам никогда в это не поверил, если бы не знал тебя.

— Может быть, вы заодно сообщите мне, что вы здесь делаете, мистер Синклер? — спросил я с бесстрастным выражением на лице.

— Прекрати, Дейвид. Ты прекрасно знаешь, что я здесь делаю. У нас есть информаторы в строительном бизнесе. Они нужны нам там из-за ИРА. Я видел их отчеты — все говорят одно и то же. Частный детектив из Манчестера разворошил муравейник и завладел материалами рэкет-треста.

— И этот частный детектив, разумеется, я.

— Нет, Дейвид, — устало произнес он. — В Великобритании семьсот двадцать одно детективное агентство, но я предпочел начать с того, которое принадлежит законченному психу. Тебе дать зеркало?

Я ничего не ответил.

— Итак, будем считать, что я пришел по адресу. Следующий вопрос — куда ты дел бумаги?

Я истерически рассмеялся. Нервы сдавали.

— Какие бумаги? О чем вы говорите? Вы хотите, чтобы я оговорил сам себя?

— Не знаю, какое тебе предъявят обвинение, — отозвался он, тяжело качая головой. — Надеюсь, в преступлении государственной важности. Или в экономическом саботаже. И за то, и за другое полагается смертная казнь. Сегодня утром министр внутренних дел полтора часа разговаривал с шефом. Он ждет моего отчета. Нам надо, чтобы работы на дорогах возобновились, и тогда мы сможем забыть обо всем, включая и твою роль. А вот здесь на ковре — следы от шкафа.

— У меня нет бумаг, — признался я. — Я отослал их к Теду Блейку, чтобы он мог использовать их в своей передаче «Удар по правам».

— Черт, черт и черт! — Он сел и стал вытирать лоб пестрым носовым платком. Синклер, который никогда не ругался и не выказывал никаких признаков нарушения душевного равновесия, сейчас казался на пределе отчаяния.

— Я знал, что если это действительно ты, все пойдет наперекосяк! Полагаю, Блейк хорошо тебе заплатил? На этого деятеля давно пора надеть намордник. Он постоянно уводит у нас информацию. Министр подчеркнул, что если есть хоть какой-то шанс восстановить положение, ничего не должно просочиться в массмедиа. Теперь мы получим международный скандал. Ирландское правительство уже в курсе дела.

— Блейк не заплатил мне ни пенни! — возмущенно крикнул я. — Я отослал документы к нему, потому что хотел, чтобы он сделал этот рэкет достоянием гласности.

— Смотри, какой сознательный! Если британское правительство и полиция Большого Манчестера подвергнутся унижению — поверь мне, твоей карьере частного детектива конец! А лицензия твоего толстого дружка на развлечение публики будет отозвана, не успеет он и глазом моргнуть. Об этом я позабочусь.

Никогда я не видел его в такой ярости. Его просто трясло.

— Я отослал бумаги Блейку вчера, но сегодня утром он был у меня и ни словом о них не упомянул, — жалобно вставил я.

Я набрал номер Теда. Синклер дышал мне в затылок. Тед заявил, что ни о каких секциях с документами не знает, но поспрашивает: иногда вещи оставляют не у тех дверей.

Не успел я положить трубку, как Синклер вылетел за дверь.

Я осмотрел свое жалкое помещение с убогой обстановкой. С загороженным фанерой окном оно походило на тюремную камеру, но пока другого пристанища у меня не было. Я разложил раскладушку, выпил несколько глотков виски и продолжил свой прерванный отдых.

Утром я встал в половине шестого. Тело по-прежнему болело, но в груди стало легче, и я снова мог свободно дышать. Вместе с новым днем вернулась часть прежней энергии и оптимизма, и я распаковал приобретения, сделанные на распродажах. Все это были летние и потому уцененные вещи: легкий синий пиджак, льняная рубашка в синюю клетку и однотонная льняная жилетка. Под рубашку я надел два тонких шерстяных джемпера с длинными рукавами. В офисе не было большого зеркала, о чем я всегда жалел, но я успешно обрезал все этикетки. Жилетка скрывала кобуру.

Вчера я почти не прикасался к еде, поэтому зверски хотелось есть, и я отправился пешком на вокзал Пикадилли, по дороге рассматривая себя в зеркальных витринах. Столпотворение, обнаруженное мною на вокзале, было вызвано, вероятно, тем хаосом, что воцарился на автодорогах.

Вернувшись в офис, я сделал несколько звонков. Финбар Салвей доложил, что несколько продвинулся в своих изысканиях. Он завел какие-то контакты в службе безопасности аэропорта и продиктовал мне данные из личного дела Коулмана, которое ему удалось посмотреть:

Коулман работает на «Бритиш Эйрвэйс» пять лет, а до того семь лет служил на «Алиталии». Возраст — 35 лет. Гражданство — Великобритания. Причина смены места работы — ему не нравился маршрут: Рим, Гамбург, Берлин. На «БЭ» его взяли за беглое владение итальянским и немецким. На самом хорошем счету, ни разу не болел, не пропустил ни одного рейса, на него не подано ни одной жалобы. Отказался от места в аэропорту Хитроу, где ему предлагали обучать начинающих бортпроводников. Причина — любит летать. Фирма оказала ему финансовую помощь в выплате ипотечного кредита на дом в Престбери и квартиру в Неаполе.

Ничего интересного эта информация мне не давала. Коулман по-прежнему выглядел добропорядочным гражданином — если не считать того, что он солгал о Хэдлам и Риштоне.

Я позвонил Джею. Трубку взяла Ловена.

— Как вы себя чувствуете, молодой человек? — спросила она.

— Никаких проблем, от которых не мог бы вылечить день хорошей работы, Ловена, — ответил я. Она хмыкнула. — Вы не могли бы вытащить Джея из постели? Сегодня я хочу начать пораньше.

— Вам нужен покой, Дейв. Я молилась за вас, но нельзя полагаться только на Господа. После таких травм надо вести себя очень осторожно: у вас может быть скрытое сотрясение мозга или разрыв селезенки.

— Все в порядке. Когда я валяюсь в кровати, мне только хуже. Джей подойдет?

— Все-таки берегите себя. Симптомы могут проявляться с большой задержкой. — Ловена говорила как профессионал. — Джей встал сегодня очень рано. Этот поганец Либерти устроил ему веселую жизнь, но ответственность идет Джею на пользу. Похоже, я еще уговорю его ходить со мной в церковь! Сейчас он уже собирается выходить, но только не вздумайте просить меня смотреть за сорванцом. Я сказала Джею: с какой стати мне навязывать его себе на шею? Если этого не делает Социальная служба, значит, они считают, что его мать вполне нормальна. Он ее ребенок, так пусть встает с дивана и занимается им сама.

С этими словами она повесила трубку. Я не мог осуждать ее за нежелание возиться с Либерти — но разве он не должен быть сегодня в школе?

Я рассмотрел карту Ранкорна. Планировка города выглядела весьма замысловато: Новый город, Старый город, кольцевая дорога…

Джей появился за несколько минут до Делиз, с Либерти на буксире. Либерти устроил сцену и отказался идти в школу, а Джей не хотел, чтобы он шатался по городу. Вспомнив, что случилось в прошлый раз, я согласился, но когда снова предложил отвезти его к матери, Либерти показал мне ту сторону своего характера, которую мне видеть еще не доводилось. Он бросился на пол и принялся визжать и бить ногами. Джей стоял над ним, вертя запястьями и не зная, куда деваться от смущения.

Чтобы отвлечь его, я спросил, не узнал ли он чего-нибудь нового о Коулмане.

— Вчера Либерти пролез в ресторан для персонала аэропорта, — мрачно ответил он. — Ходил от столика к столику и спрашивал Коулмана. Потом, когда мы вернулись в центральный зал, по радио передали объявление, что мистер Коулман просит мистера Уокера подойти к администратору: Либерти, естественно, всем представлялся. Мы подошли, и нас соединили с Коулманом по телефону. Я думал, он сдаст нас в полицию, но когда я сказал ему, что мы просто наводили о нем справки, он повесил трубку.

Эта новость улучшила мое настроение. Скорее всего она означала, что Коулману действительно есть что скрывать. Если бы Либерти Уокер принялся охотиться за мной, я бы без полиции не обошелся.

Джей сел за руль и мы втроем отправились в Ранкорн. Возле аэропорта, где велись дорожные работы, скопилась огромная пробка, но не на выезде из города, а на въезде. Хотя погода стояла ясная, я захватил новенький австралийский плащ, а на случай, если придется вести длительное наблюдение из машины, запасся также сэндвичами и пакетами с соком. На подъезде к Ранкорну, в Роксэвидже, мы миновали большую промышленную зону. Левая ее часть принадлежала Гордону. Больше всего это место походило на военную базу. На несколько миль вдоль дороги тянулось ограждение из проволочной сетки. Джей ехал так же медленно, как и весь поток машин на дороге. Через некоторое время показался новый город, состоящий из ровных рядов маленьких аккуратных домиков.

Ничего похожего на бетонные джунгли, которые я ожидал увидеть. Никаких граффити на стенах, а дома-коробки с круглыми окнами, которыми был знаменит этот городок, все снесли.

Прокружив не меньше двух часов и несколько раз заехав на автобусную полосу, Джей наконец припарковал машину в старой части города, и мы отыскали улицу, которая значилась в адресе агентства «Ранкорн». На стене дома рядом с конторой страхования автомобилей глазастый Либерти рассмотрел медную табличку с интересующим нас названием. Никакой двери, однако, мы не увидели. Я зашел в страховой офис и спросил у клерка, не знает ли он, как попасть в «Ранкорн-Недвижимость». Молодой человек передернул плечами и ответил, что их фирма не имеет никакого отношения к «Недвижимости», а на вопрос, что означает табличка на стене, промолчал.

Мои спутники стояли на другой стороне узкой улочки, и, когда я подошел к ним, Либерти уже подпрыгивал от нетерпения.

— Смотрите! Первый говорит этому пожилому, что вы приходили спрашивать про «Ранкорн-Недвижимость»! — Молодой человек, с которым я пытался пообщаться, разговаривал теперь со своим старшим коллегой. Оба смотрели на нас. Потом молодой исчез за дверью, а пожилой снял трубку телефона.

Я посмотрел на Либерти.

— Он кого-то отчитывает, — объяснил тот. — Говорит, что когда они давали согласие предоставить ю… юридический адрес, их никто не предупредил, что будут приезжать всякие мордовороты — это он про вас, босс! — и их запугивать. Он просит, чтобы их оградили от такого безобразия. Говорит, что вы не один и, похоже, вооружены. Это про нас! Ох, класс! Теперь вообще пошел ругаться.

Либерти работал лучше микрофона направленного действия.

Интересно, подумал я, с кем именно разговаривает страховой агент. Вероятно, с кем-то из гордоновских «серых пиджаков».

Мы вернулись к промышленной зоне. Рядом с комплексом Гордона места для стоянки не нашлось, поэтому от машины нам пришлось идти около полумили. Я внимательно осмотрел систему охраны. В самом деле, тюрьма «Стайал» по сравнению с этой крепостью была просто детской площадкой. За крепкой проволочной сеткой шла полоса, засыпанная мелким гравием, а за ней — вторая стена из листов анодированной стали, укрепленных на массивных столбах высотой футов пятнадцать, с острыми шипами и колючей проволокой наверху. Пробиться через такое заграждение было бы непросто даже на танке.

Джей показал на камеры и датчики инфракрасного излучения на внутренней стене. Табличка на внешней изгороди предупреждала: «Внимание! Территория охраняется собаками». Либерти рассмотрел и кое-что еще: на дорожке, разделяющей два забора, тут и там виднелись белые пластиковые цилиндры размером с горлышко молочной бутылки, с маленькими рожками-антеннами.

— У него что тут, минное поле?! — вскричал он.

Выглядело именно так, но я решил, что это датчики движения.

Мы вернулись к машине и снова проехали мимо главного входа. Внутри зоны не было легковых машин, только автоцистерны, тракторы и трейлеры для перевозки контейнеров. Вход производил не менее устрашающее впечатление, чем заграждение — с высокими барьерами, прожекторами и командой здоровяков-охранников. Мой смутный план бросить взгляд на «ГУЛАГ Гордона» оказался невыполнимым. О том, чтобы взглянуть на внутренние службы, не могло быть и речи.

Несколько озадаченные, мы покинули Ранкорн по дороге, идущей вдоль побережья Северного Уэльса. Другого адреса Гордона я не имел. Часть времени он проводил здесь, часть — в отелях в самых разных уголках страны.

Глорию Риштон интересовали нефтетанкеры, а Джейк Гордон возил меня на вертолете вдоль Мерси, чтобы показать те, что принадлежат ему. Между этими фактами должна была быть какая-то связь. Не могло не быть. Мы ехали молча, притих даже Либерти.

— Есть только один способ пробраться туда, — проговорил он через некоторое время, — в почтовой посылке.

Что-то похожее приходило в голову и мне.

В самом деле, он предложил единственный реальный метод проникновения в империю Гордона. Можно было бы еще забраться в один из грузовиков, но поскольку они представляли собой контейнеровозы или автоцистерны, то такая задача выглядела не проще, чем штурм заграждения.

Завести разговор с Либерти было жестокой ошибкой. Открыв рот, он уже не останавливался. Ему необходимо было знать: как называется место, где мы проезжаем, каковы основные вехи истории Уэльса и почему море зеленого цвета. Из моих ответов он почерпнул больше, чем узнал бы в школе, но мой мозг по-прежнему лихорадочно искал пути, чтобы от него отделаться. Социальная служба отпадала; прямое обращение к его матери окончилось ничем; требовались более решительные меры. Например, упаковать его в ящик и отправить к Гордону.

Когда мы добрались до Пойнт-оф-Эйр в Северном Уэльсе, нас ждало разочарование. Дороги к бухте не было. Прямо к морю спускались зеленые луга, а за ними начиналась действующая угольная Шахта с вышками и терриконами. За шахтой строился газовый терминал. Мы доехали до конца прибрежной дороги и дальше пошли пешком. Я повесил на шею бинокль.

Видимость была прекрасная, и я принялся рассматривать танкеры, а Джей, чтобы дать выход неуемной энергии Либерти, повел выгуливать его вдоль моря. Танкеры — огромные покрытые ржавчиной длинные коробки — стояли в бухте бок о бок, но даже бинокль не позволял разглядеть детали. Мне следовало бы провести подготовительные исследования заранее, как сделала несчастная Глория Риштон. На танкерах было явно пусто, и скоро мне надоело на них глазеть. Почти никакого движения по морю в сторону Ливерпуля и Сифорта не наблюдалось. Мое внимание переключилось на птиц и богатую растительность острова Хайбр.

Полюбовавшись морским пейзажем около часа, я понял, что зря трачу время. Сырой воздух начинал пробираться под мою многослойную экипировку.

Я пошел вдоль берега, высматривая Джея и Либерти. Впереди стояло несколько машин с жилыми прицепами, а ближе ко мне — еще один караван, ярко-зеленого цвета. Я подошел к нему и обнаружил, что это агитационный пункт Королевского общества защиты птиц и что в нем имеется хозяин, точнее хозяйка. Поскольку я был одет в длинный темный плащ, а на шее у меня болтался бинокль, я понадеялся, что она примет меня за своего «зеленого» собрата. За прилавком сидела полная девушка в очках с толстыми стеклами и густыми коротко стриженными волосами; ее прическа-ежик напоминала грелку для заварного чайника.

На прилавке были разложены книги и брошюры Общества. Заметив такие же наклейки, как те, что я видел на компьютере Глории Риштон в банке — «Не загрязняйте наши пляжи!», «Защити птиц! Нет сливу нефти в море!» — я купил несколько штук.

— И много вы их продаете? — спросил я.

— Конечно, ведь сюда добрались газовщики! — Девушка говорила на смеси валлийского и диалекта долины Мерси с приятным дисайдским акцентом. Она стала объяснять, что рядом строится огромный газовый терминал.

— А от этих танкеров — вон сколько их вдоль берега — наверное, страшная грязь? — подзадорил ее я.

— Интересно, что вы обратили внимание, — ответила она. — Нас самих это удивляет: почему-то нет. Сначала было немного, но… они стоят тут так давно, что, вероятно, все снесло течением.

— А здесь нигде нельзя нанять лодку?

— Надеюсь, вы не собираетесь ловить рыбу? — Выражение ее лица показывало, что рыба принадлежит исключительно птицам.

— Нет, просто думал немножко покататься. — Я потряс биноклем.

— Лодки можно взять только в Риле.

— Тогда последний вопрос. Скажите, несколько недель назад к вам не приезжала красивая блондинка лет тридцати пяти и не расспрашивала вас о танкерах?

— Вы что, полицейский? — Она насторожилась. — В любом случае, я не могу вам помочь. Я работаю только с Рождества, хотя точка здесь постоянная.

Джей и Либерти сидели в машине. Радио орало на всю катушку, а обогреватель вел суровую битву с окружающей средой. Я раздал сэндвичи и вырубил музыку. На обратном пути в Манчестер болтовня Либерти стала так невыносима, что я попросил у Джея наушники и поставил одну из своих любимых каджунских кассет. Где-то за Флинтом я, вероятно, глубоко заснул, потому что когда открыл глаза, Джей уже припарковывал машину у «Атвуд Билдинг». В руке я сжимал экологические наклейки. Время подкатывало к трем — день почти прошел, а результат нулевой.

Я велел Джею отконвоировать Либерти в объятия мамочки, которая, наверное, уже встала с постели, а сам стал подниматься наверх, раздумывая о том, успею ли все-таки сегодня что-нибудь сделать.

Делиз сидела за своим столом. Упрекнуть ее в отлынивании от работы было невозможно.

— Боже мой! Ты опять шикуешь? — всплеснула она руками, увидев мой плащ. — А тебе известно, что у нас не предвидится никаких поступлений, а завтра ты должен платить зарплату работникам и аренду помещения? — Такое возвращение на землю было слишком жестоко. — Звонил Тревоз. Он хочет, чтобы ты немедленно приехал к нему на студию. Ты должен быть там к четырем. Он, кажется, считает, что ты у него работаешь — почему бы тебе не попросить у него немного денег?

Все-таки Делиз никогда не бывает так хороша, как в гневе, в который раз подумал я.

— Когда ты променяешь общество своей матушки на мое? — спросил я, обходя ее стол и радикально меняя тему.

В награду за смелость я получил улыбку.

— Этот вопрос можно решить быстрее, чем ты думаешь. Я рассказала ей о прицепе, который ты подарил своему отцу, и она теперь просто бредит им. Хочет выкупить его у Пэдди и отправиться разъезжать по Англии. Она возьмет с собой подружку, которая знает все кельтские памятники, священные места, и все такое… Так что тебе надо только чуть-чуть подождать.

Я недоверчиво взглянул на нее. Мне всегда надо будет только немножко подождать, подумал я. Но надежда умирает последней — и я улыбнулся в ответ своей строптивой подруге.

Глава 15

Здание телестудии «Альгамбра». 4 часа дня. Четверг, 6 января.

Вместе со мной на «Альгамбру» поехала Делиз, но я прихватил еще и пистолет; я уже достиг той стадии, когда готов был пустить его в ход при первом же проявлении враждебности. Ощущая под мышкой его тяжесть, я чувствовал себя намного увереннее.

Пултер, вероятно, получил приказ вести себя прилично. Он улыбнулся мне из-за своей стойки так, будто в последний раз мы с ним виделись на рождественском ужине. Может быть, для таких, как он, избить человека до полусмерти — это просто способ познакомиться поближе? Я подошел прямо к нему и наклонился так, что наши лица почти соприкоснулись, однако его самодовольная улыбка не исчезла. Вероятно, он полагал, что такое самообладание демонстрирует его силу.

Я выхватил пистолет и ткнул дулом ему в живот. Оружие стояло на предохранителе, но он этого не знал. Его зрачки расширились, однако он не пошевелился и продолжал смотреть на меня все с той же ухмылкой. Я нажал сильнее.

— Дейв, тебя увидят! — встревоженно прошептала Делиз. — Убери пистолет!

— Какой ты смелый с пушкой в лапе, Кьюнан! — тихо проговорил Пултер, не разжимая зубов.

Его челюсть, словно вылитая из стали, выдавалась вперед. Он был неробкого десятка, но допустил ошибку, напомнив мне, что в нашу последнюю встречу я Не воспользовался оружием. Вероятно, сумасшедший блеск в моих глазах напугал его больше, чем пистолет, потому что он все-таки дернулся назад, отодвинув стул. Лоб его покрылся испариной.

— Не дури. Я остановил своих парней, пока они не вошли в раж. Ты сам виноват.

— Ах, вот оно что! Ты натравливаешь на меня свою свору — а я сам виноват! — Я убрал пистолет под плащ. — Отведи нас к Тревозу.

Мы двинулись, я держал пистолет приставленным к его спине.

— Ты можешь делать что угодно, но своих показаний о том, когда ты вышел, я больше менять не буду, — произнес он, когда мы вошли в лифт. — Я сказал полиции, что ты ушел в пять сорок, но они показали мне книгу регистрации, и там моим почерком было написано четыре сорок пять. Чисто и аккуратно. А потом сказали, что предъявят Обвинение в запутывании следствия и содействии преступникам, так что мне ничего не оставалось, как согласиться.

Мы прошли по коридору, и он постучал в овальную дверь кабинета Тревоза. Над выгнутой притолокой зажглась лампочка, и мы вошли.

— Что происходит? — Тревоз встал из-за своего огромного дубового директорского стола. Я продолжал толкать Пултера вперед. Растерянно моргая, Тревоз окинул взглядом свои игрушки, как будто ища помощи у сотового телефона или ноутбука.

— Для начала можете сообщить Пултеру, что он уволен, — сказал я.

— Я не знаю, зачем вам это нужно, но если вы настаиваете… — Тревоз смотрел на пистолет. Он несомненно принимал меня за маньяка. — Уходите, Пултер. Считайте, что вы предупреждены.

Это было не совсем увольнение, но гораздо больше, чем я ожидал — и чем ожидал Пултер. Он начал ругаться сквозь зубы, но я помахал пистолетом у него перед носом, и он убрался.

Я с облегчением вздохнул и убрал оружие.

— Я наслышан о ваших методах работы, мистер Кьюнан. Пожалуй, у вас действительно есть собственный почерк, — примирительно проговорил Тревоз. — Можно предложить вам и вашей спутнице выпить? Нет? А я, если не возражаете, немного выпью.

Он налил себе изрядную порцию бренди, подвел нас к массивным кожаным креслам в углу и подал мне сигару. Я убрал ее в карман пиджака.

— Если не возражаете, мистер Тревоз, я отложу это на потом. Моя помощница, мисс Делани, не переносит дыма.

— Господи, мистер Кьюнан, вы совершенно непредсказуемый человек! Сначала вы врываетесь и требуете, чтобы я уволил начальника моей охраны, а потом спрашиваете разрешения не курить! Делайте что вам угодно, я, вероятно, все равно долго тут не останусь, — мрачно закончил он.

— У вас неважное настроение, — с удовольствием констатировал я.

— Да, мы надеялись, что вливание некоторых средств поможет нам уладить отношения с кредиторами, но что-то сорвалось. Я каждую минуту ожидаю появления судебных приставов.

Без всякого сочувствия я наблюдал, как Тревоз вытирает лоб носовым платком.

— Зачем вы нас пригласили? — спросила Делиз.

— На самом деле мне посоветовал связаться с вами Джейк Гордон. Вероятно, я должен перед вами извиниться. Естественно, я очень рад, что вы нашли доказательства, которые опровергают обвинение, предъявленное нашим служащим. Вы полагаете, Саймон Риштон может скоро выйти на свободу? Вы ведь навещали его? Как он себя чувствует?

— Саймона посещала я, — каменным голосом произнесла Делиз. — Он чувствует себя очень хорошо, но то, о чем мы говорили, строго конфиденциально.

Тревоз с большим трудом изображал радость по поводу неминуемого освобождения Риштона.

— Надеюсь, если я наберу достаточно материала, доказывающего отсутствие состава преступления, судья признает версию обвинения несостоятельной.

— Если бы я удовлетворил просьбу Риштона, перед Рождеством, его могло вообще не быть в Манчестере.

— Простите?

— Он собирался поехать в Бирмингем на переговоры о слиянии с «Сердцем Англии». Он очень этого хотел, но я решил, что упускать предложение Джейка Гордона нельзя. — Тревоз сделал большой глоток бренди. Он, очевидно, стремился с моей помощью восстановить свою репутацию в глазах Риштона. Колесо Фортуны, управляющее вечной борьбой за власть на «Альгамбре», поворачивалось в сторону последнего.

— Я полагаю, мистеру Риштону очень интересно будет услышать то, что вы говорили о нем на прошлой неделе, — мягко сказал я.

— Я никогда не считал его виновным. — Адамово яблоко Тревоза подпрыгивало и опускалось. — Как руководитель «Альгамбра-ТВ» я просто считал своим долгом, дистанцироваться от следствия. — Он смотрел мне в глаза без тени смущения. — И потом, мы выполнили вашу просьбу и предоставили ему адвоката. Я надеюсь, вы передадите Саймону и Кэт, что нам их очень не хватает и мы с нетерпением ждем их возвращения.

Разворот на сто восемьдесят градусов Тревоз совершил абсолютно спокойно. Джейк Гордон говорил мне, что ему пришлось надавить на Тревоза, чтобы тот согласился нанять адвоката Риштону. Следовательно, один из них лгал.

— Знаете, вы, пожалуй, могли бы сообщить мне одну деталь, которая помогла бы Саймону, — сказал я. — Оставалась ли книга регистрации сразу после смерти Глории Риштон на какое-то время без присмотра? Мог ли кто-нибудь ее подделать?

— Множество людей входило и выходило. Двадцать четвертого числа Джейк Гордон провел здесь весь день. Он и его помощники анализировали нашу бухгалтерию. Тед Блейк записывал свою программу, так что, несмотря на Рождество, здание не пустовало. Да, и люди из чеширской полиции приезжали в тот же день.

— Значит, возможность подделать книгу была?

— Я же говорю, люди входили и выходили. К тому же здание штурмовали журналисты, требовали новостей о Саймоне и Глории, и внимание охраны могло в какой-то момент ослабеть. На несколько минут книгой мог завладеть кто угодно. Полиция забрала ее только двадцать пятого.

Такой ответ мне почти ничего не давал.

— Если это все, мистер Тревоз, мы должны вас покинуть, — сказал я. — Мы едем к Саймону в тюрьму «Хаверигг».

— Я так и предполагал, — ответил Тревоз. — Пожалуйста, не забудьте передать ему, что я помню о нем и что «Следеридж-Пит» в его отсутствие в надежных руках.

Когда мы спустились вниз, на вахте дежурил незнакомый мне охранник. Положение Пултера было неопределенно; я сомневался, что Тревоз осмелится его уволить.

Мы с Делиз почти примирились. Я сказал ей, что от ирландских денег осталось еще пятьсот фунтов и мы продержимся. Нам случалось переживать и худшие времена.

Делиз по образованию археолог и умеет возводить стройные теории на скользких основаниях. Она не сомневалась, что именно Джейк Гордон организовал убийство Глории Риштон и навел тень на Саймона Риштона и Кэт Хэдлам.

— Ты неверно выбрала род занятий, Делиз, — сказал я ей. — Тебе надо писать криминальную хронику для глянцевых журналов. Мы знаем, что Глория нуждалась в деньгах на пластическую операцию и что она могла разнюхать что-нибудь о темных делах Джейка Гордона, но для того, чтобы Бартл добился освобождения своих подопечных, нужны доказательства.

— Ты начисто лишен воображения, Дейв Кьюнан. Совершенно очевидно, что Гордон нанял киллера, чтобы убрать Глорию, когда Саймон Риштон попытался воспользоваться тем, что она раскопала.

— Мы не знаем, что именно ей удалось выяснить, — перебил ее я. — Нам надо немедленно увидеться с Риштоном и на этот раз заставить его говорить. Позвони в тюрьму и предупреди их, что мы едем на свидание с Риштоном.

Пока она звонила, я попытался навести порядок в своих мыслях (непростая задача без тряпки, щетки и грязной кухни). Итак. Полиция, по крайней мере главный инспектор Джеролд, считают, что в лице Риштона арестовали убийцу и что у него имелся и мотив, и возможность совершить преступление. Однако мое короткое знакомство с Риштоном говорило о том, что он с легкостью отправляет своих жен в отставку, но не на тот свет. Что же касается возможности, то он ее никак не имел. Может быть, Глория нашла нечто, компрометирующее Джейка Гордона, и ей нужны были деньги на пластического хирурга. Пыталась ли она выйти прямо на Гордона? Возможно, но при всем моем недоверии к Гордону он не производил впечатления хладнокровного убийцы. Тревоз также. И все это, вместе взятое, означало, что в расследовании этого дела я не продвинулся ни на шаг.

Не хватало какого-то звена. Убийца — я не сомневался, что это был мужчина, — безжалостный профессионал: он сделал свое дело за несколько минут, без малейших колебаний. Мысль, что это могли совершить своими руками двое руководителей телевизионной компании, типичные представители среднего класса, могла казаться разумной разве что инспектору Джеролду.

Что бы ни кричали газеты, в Манчестере нет профессиональных киллеров. В неблагополучных районах города происходят убийства, но чтобы нанять профессионала, надо поехать в Лондон и заплатить не меньше 5000 фунтов.

Полиция, насколько мне было известно, даже не предпринимала попыток найти настоящего исполнителя. С чего же начать мне?

— Они не в восторге от такого позднего посещения, — сказала Делиз, перебивая мои размышления, но сделают исключение, раз мы едем так издалека.

— Тогда вперед. Уже пять часов, а нам надо еще забрать машину у Джея, — решительно ответил я.

Делиз сделала каменное лицо. Я решил прибегнуть к моральным доводам.

— Послушай, я не могу вести машину. У меня может быть сотрясение мозга, а Джей должен смотреть за Либерти или отправляться в парикмахерскую. Остаешься ты.

Через двадцать минут, когда Джей пригнал машину, она все еще дулась, и согласилась отправиться в далекое исправительное заведение только после того, как я пообещал, что на ночь мы остановимся в отеле.

В «Хаверигг» мы приехали в начале девятого.

Риштон держался так же бодро и нагло, как всегда. Лицо его было так же гладко — пластическая операция прошла не зря. Для человека на седьмом десятке он превосходно переносил тюремное заключение. Выражение безмятежности на его физиономии заставляло думать, что он и здесь нашел способ получать кокаин. Глаза его сверкали тем же неестественным блеском, как тогда на Солфорд-Киз, когда он поглощал сыройбифштекс, но из того, как он пожирал глазами Делиз, следовало, что сексуальных его аппетитов тюрьма все же не удовлетворяет. Как Кэт Хэдлам могла связаться с этим типом, оставалось для меня загадкой.

— У вас есть приличная сигара? — были его первые слова. — Я пробовал здешние сигареты, но туда забыли положить табак, а дышать воздухом я могу и просто так.

Я протянул ему сигару, которой меня угостил Тревоз, он немедленно закурил ее, и крошечная комната заполнилась дымом. Он излучал уверенность в себе. Как Делиз и говорила, меньше всего он напоминал человека, ожидающего пожизненного заключения. Мне вдруг стало не по себе. Что происходит с тюрьмами ее величества? Я еще раз внимательно посмотрел на Риштона. Он был одет в ярко-красную рубашку, кожаные брюки и ботинки от Гуччи. Может быть, он обещал своим надзирателям роли в «Следеридж-Пит»?

— Мистер Риштон, — начал я очень благожелательно, — мы знаем, зачем вы посылали деньги Глории. Они были нужны ей на пластическую операцию.

— Детектив за работой? — ухмыльнулся он. — Полиция пальцем не пошевельнет, это уж точно. Только с какой стати я бы стал оплачивать ее медицинские счета?

— Я приехал поговорить с вами о Джейке Гордоне, — продолжал я, не обращая внимания на его Последний вопрос, ответ на который интересовал меня больше всего. — Глория обнаружила что-нибудь, анализируя платежеспособность Гордона в связи с его обращением в «Нортерн Пайонирс Банк» за кредитом?

Сначала выражение его лица не изменилось, а потом он изобразил комическую озадаченность: почесал в затылке, поднял брови, наморщил лоб.

— Гордон? Глория? Кредит? Вы это о чем? Что за каша у вас в голове? Случайное убийство… Совершенно случайное преступление… Какой-то сумасшедший решил испробовать новую пушку… Пиф-паф… Прощай, Глория… Не повезло… Не в то время, не в том месте… Если бы она знала, бедняжка, не стала бы мучиться с операцией… Туча денег… Я помогал ей, конечно… Остроумно, что вы подметили… Я надеялся, красавица найдет себе новую дойную корову… Все же я ей друг…

Все это сопровождалось такой богатой мимикой и жестикуляцией, что позавидовал бы любой профессиональный клоун.

— Мистер Риштон! — Я попытался перекричать бессвязный поток его болтовни. — Вы хотите сказать, что Джейк Гордон не имеет никакого отношения к смерти вашей жены?

— Мог иметь отношение… У него большие планы… Но не у него одного… — Глаза нашего подопечного снова стали ощупывать Делиз. — Дядя любит денежки и девочек, верно? Хорошеньких, гладеньких девочек!

Надо было или дать ему по зубам, или не обращать внимания. Я выбрал второе.

— Мистер Риштон, Ланс Тревоз утверждает, что у вас был свой план по выводу «Альгамбры» из кризиса.

— Тревоз? Этот говнюк! Что он там говорит? — Теперь он повернулся ко мне, и я почувствовал, что его наконец заинтересовали мои слова. Я пересказал слова Тревоза и его добрые пожелания. Все это привело Риштона в очевидный восторг. Может быть, его неоправданная самоуверенность основывалась на убеждении, что общество не позволит упрятать за решетку творца «Следеридж-Пит»?

— Я вам скажу, что беспокоит Тревоза. — Он выпустил дым в потолок и снова сверкнул на Делиз фальшивыми зубами. — Он знает, что мне принадлежит большая часть лучших передач на «Альгамбре». Я их придумал и вложил в них деньги, а дирекция побоялась. Возьмите «Следеридж-Пит». Какая последняя строчка в титрах? «Идея и сценарий Саймона Риштона». — Констатировав собственную гениальность, он довольно замолчал.

— Итак, вы полагаете, что внезапное изменение отношения к вам Тревоза связано с тем, что вы владеете большой частью акций «Альгамбры», — поторопил его я.

— Именно так, радость моя. Больше того: ни один суд в этой стране не вынесет мне обвинительного приговора. И Тревоз это знает.

— Я рад, что вы так в этом уверены, — саркастически сказал я, ощущая, что названная им причина все же не единственная. — А вы сообщали Джейку Гордону, что Глория нашла на него компромат?

— Никогда в жизни с ним не встречался. Не имел чести.

— Бросьте, мистер Риштон. Если бы это было так — вывод оставался бы только один: вам очень надоело на свободе. Вы брали у него интервью в одной из ваших передач.

— Никогда ничего ему не говорил. Да он никого и не слушает. Редкий случай мании величия. А вы, кстати, знаете, что Клайв Индийский вырос в Солфорде?^[35]

— Вы говорили ему о Глории? — проорал я и услышал, как за дверью зашевелился охранник.

Ясно было, что мирным путем ничего о Гордоне я из Риштона не вытяну. Он что-то скрывал. Дверь открылась, и в комнату вошел дежурный офицер.

— Мы уже уходим, — поспешно сказал я. — Пойдем, Делиз. Мы не прощаемся, мистер Риштон. — Тот ничего не ответил, а только выпустил нам вслед облако сигарного дыма.

Мы отправились в гостиницу в Миллом. Архитектура маленького городка напоминала декорации фильма о Большой депрессии, снятого в стиле социалистического реализма, но отель порадовал викторианским уютом, а общество Делиз, не омраченное перспективой появления Кашалота, было очень приятно. Между нами наступило очевидное перемирие, и мы улеглись в постель, словно проделывали это вместе много лет. Пултер и его команда лишили нас возможности испытать на прочность гостиничную кровать, но я чувствовал себя рядом с Делиз очень комфортно, в первый раз за много месяцев.

Завтракали мы в полном одиночестве. Интересно, думал я, почему чем дальше вы продвигаетесь на север Великобритании, тем длиннее становятся ножи? Здешние столовые приборы имели длину не меньше четырнадцати дюймов — но все же были короче, чем те кавалерийские сабли, которые я видел в Шотландии. В 9 часов мы уже ехали к Манчестеру, отдохнувшие и готовые к работе.

Мы ехали по М-6 мимо Эштонской Башни в Ланкастере, когда зазвонил телефон. Это оказался Джей.

— Здесь Тед Блейк, и ему срочно необходимо вас видеть, — с важностью объявил он. Однако эта новость не произвела на меня особого впечатления. Остаток дня я собирался посвятить Уильяму Коулману, так называемому свидетелю.

Открытие Джея о том, что Коулман имел прекрасные отношения с коллегами, но никогда не ходил с ними пить пиво, никакой ясности в дело не вносило. Похоже было, что все, как всегда, придется выяснять мне самому.

— Либерти, разумеется, с тобой?

— Сегодня пятница, так что он решил сходить в школу, — с облегчением проговорил Джей.

— Грандиозно. Ты можешь наверстать все время, потраченное на его воспитание, — сказал я очень строго. — До сих пор ты не сделал ничего мало-мальски полезного для этого дела. Отправляйся к Финбару и уговори его еще раз съездить с тобой в аэропорт. Если опять ничего не удастся раскопать, поезжайте к дому Коулмана и поболтайте с соседями. Не может же он быть ангелом без крыльев. Представьтесь журналистами. А теперь передай трубку Теду.

Последовала небольшая пауза, а затем Джей смущенно произнес:

— Мистер Блейк говорит, что не может обсуждать свое дело по телефону, потому что это ненадежно. Он говорит, что присмотрит за офисом, пока вы не вернетесь.

— Ни под каким видом не смей оставлять его одного в конторе! Передай ему трубку!

Снова последовали переговоры, и Тед наконец подошел к телефону.

— Послушай, Дейв, я не могу говорить об этом по сотовому. Приезжай ко мне домой, как только освободишься. Это действительно очень важно.

— Надеюсь. Мое время на сегодня расписано, и если окажется, что я потратил время зря, я выставлю тебе счет.

— Приезжай ко мне, немедленно! Если ты не хочешь, чтобы завтра твоя рожа смотрела с первой страницы «Сан», ты должен ответить на пару десятков вопросов! — Тед швырнул трубку, а я посмотрел на Делиз и пожал плечами.

Несмотря на пробки из-за дорожных работ (которые я пережидал не без чувства вины), Делиз довезла нас до Манчестера за час. Когда мы подъехали к офису, я решил, что как-нибудь справлюсь со своим сотрясением мозга, и, высадив Делиз, направился к дому Теда на Спат-роуд, в Дидсбери. Свою квартиру в Уэлли-Рейндж, куда Тед перебрался несколько лет назад, когда его бросила жена, он неизменно называл хибарой. Однако хибара представляла собой обширные апартаменты в разделенном на четыре части особняке в дорогущем элитном Дидсбери.

Не успел я припарковать машину, как возле нее вырос Тед, которому так не терпелось лицезреть мою персону, что он дожидался на улице. Из гостиной на втором этаже, куда он меня провел, открывался роскошный вид на площадки для гольфа вдоль берега Мерси. Комната была обставлена приобретенной в «ИКЕА» мебелью из скандинавской сосны и огромными креслами. В таком Просторном помещении я обитал бы с большим удовольствием.

Очевидно, впрочем, и то, что интерьер был оформлен не без помощи профессионального дизайнера, ибо наряд самого Теда свидетельствовал не столько о высоком доходе, сколько о дурном вкусе. Как всегда, на нем было надето слишком много. Тед любил клапаны, пряжки и молнии. Сегодня на нем красовалась необъятная зеленая спортивная куртка с пуговицами размером с футбольный мяч, из-под куртки торчал толстый клетчатый свитер, ворот рубашки и галстук. Куртка выглядела так, как будто ее отлили для Теда по спецзаказу из чугуна. Не хватало только заклепок на плечах.

— В чем дело, дружище? — весело спросил я, когда крупная звезда маленького экрана упаковалась в кресло. Физиономия его отчего-то покраснела и казалась несколько распухшей. Я взглянул на часы. Едва ли в такой ранний час он успел заложить за воротник.

— Ты гнусный эгоист, Кьюнан, — медленно произнес Тед, потирая ладонями колени.

— Приятно слышать это от такого самоотверженного борца за справедливость, как ты. За что такая немилость? У тебя часом не лихорадка? — Мы знакомы с Тедом тысячу лет и обычно разговариваем довольно откровенно, но таким заведенным я его еще не видел.

— Ты сидел на самой смачной сплетне года о королевской семье и не вякнул ни словечка своему старому другу, который спас твою башку в «Альгамбре»!

Очень интересно, откуда он это знает, подумал я, но никак не отреагировал.

— Обрати внимание, я уже не говорю о том, что ты мне устроил, свалив под мою заднюю дверь эти дурацкие шкафы, — продолжал Тед. — Эта скотина Синклер чуть не сломал мне руку, когда я попытался затащить их в дом! — Тед пытался говорить шутливо, но я чувствовал, что он сильно зол. Его толстые щеки пылали.

— Послушай, я понятия не имею, о чем ты говоришь, Тед, но если у тебя такая хорошая память — не вспомнишь ли ты, кто вернул тебе твой «мицубиси»? Ты мне даже спасибо не сказал.

Он пожал плечами, что под таким количеством одежды стоило ему изрядного труда.

— Не заговаривай мне зубы, Дейв. Я видел документы Вуд. Я знаю, что они у тебя, и они мне нужны.

Я попытался скрыть свое изумление и все же с трудом верил своим ушам. Неужели опять Делиз? Как она могла такое сделать? Внутри у меня все сжалось.

— Никаких документов нет, — солгал я. Теду я ничего не был должен. — У меня было только то, что ты так глупо выпустил прямо из рук. Все эти пробки на дорогах — из-за них.

— Какие пробки! Несколько узких участков на двух-трех автобанах. До того, как приперся Синклер со своими головорезами, я успел сцапать парочку папок… С остальным мне все равно нечего делать — ты же знаешь, с полицией я должен дружить.

Пораженный, я покачал головой.

— Эти бумаги — материалы самого крупного дела о мошенничестве, которые когда-либо попадали тебе в лапы, — и ты хочешь, чтобы я поверил, будто ты отдал их в полицию, где их похоронят навсегда? Извини, не верю.

— Одна колонка в «Сан» и пара абзацев на развороте «Гардиан» — больше они ни на что не тянут. Скандалы вокруг социалки — вчерашний день.

— А вокруг королевской семьи — сегодняшний? — язвительно спросил я.

— Значит, бумаги все-таки у тебя, — резюмировал он, и его квадратное лицо озарилось лучезарной улыбкой. — Какая роскошь! Вот это громко, вот это действительно надолго! — Он вздохнул, счастливый, как школьница, узнавшая, что группа «Тейк Зэт» в полном составе собирается пригласить ее на свидание.

— В этом я тебе не помощник, — проговорил я мрачно. — Кто рассказал тебе о документах Вуд?

— Перестань, пожалуйста, ты же знаешь, что источники информации журналиста строго конфиденциальны, — застенчиво улыбнулся он. — Я все-таки надеюсь на твою помощь, но если ты отказываешься — это ничего не меняет. Возвращай бумажки новоявленной наследнице престола — и посмотрим, сколько ей за них дадут! Только не забывай, что я предлагал тебе выбор.

Мне очень захотелось схватить его за грудки и трясти до тех пор, пока от его куртки не отвалятся все пуговицы, но, взглянув еще раз на его блаженную улыбку, я понял, что сердиться на него — все равно что сердиться на леопарда за то, что он питается прелестными маленькими козочками. Природу не переделать.

В «Атвуд Билдинг» я примчался в самом решительном настроении. Агентство «Пимпернел инвестигейшнз» становилось слишком прозрачным: сначала дневник Хэдлам, а теперь еще и это. Я не понимал Делиз. Когда она нарушила конфиденциальность в прошлый раз, этому по крайней мере было оправдание: я сидел в тюрьме. Но неужели она взяла у Теда деньги за бумаги Мэри и сняла ксерокопии? На такую сделку у нее было достаточно времени вчера утром, пока я ездил в Ранкорн. И все равно мне не верилось. Вчера вечером она не сказала ни слова. Переменчива как море — да, но предательница?… Конечно, если бы не она, вытащившая меня из бутылки с виски, сидеть бы мне сейчас в компании бездомных на вокзале Виктория. Однако эта работа — тоже моя жизнь, и если она будет продавать журналистам каждый добытый мной лакомый кусочек, мне придется искать другого помощника.

Лифт не работал, и я, забыв о своих несчастных ребрах, взлетел по лестнице на верхний этаж. Когда я вошел в кабинет, Делиз преспокойно сидела за своим столом и печатала отчет о беседе с Риштоном.

— Кто-нибудь, кроме нас двоих, видел бумаги Мэри Вуд? — спросил я, словно между прочим.

— Я никому их не показывала, если ты это имеешь в виду.

Но при этих словах она запнулась. Я ничего не ответил, и она пристально взглянула на меня.

— Ты же это имеешь в виду? Открой сейф и убедись сам. С тех пор как я сделала копии и положила их туда, я к этой папке не притрагивалась.

Она достала банку из-под растворимого какао, вынула из нее ключ и открыла сейф. Копии лежали на месте, оригиналы — у меня в кармане. Лицо у меня горело.

— Ты знаешь, что не только я видела эти бумаги, — сердито пробормотала она. Я понимал, что наблюдаю выброс первичного вулканического облака, за которым последует собственно извержение. Конечно, я совершенно напрасно набросился на Делиз: к списку подозреваемых следовало добавить и Джея, и Финбара, и, разумеется, Кларка сотоварищи.

— Извини. Я знал, что это не ты, — неискренне произнес я. — Но нам придется выяснить, не Джей ли это сделал. Но пока дело номер раз — вернуть оригиналы Мэри Вуд. С тех пор как я взял у нее деньги вперед, пошла полоса сплошного невезения.

— Как же ты собираешься это сделать? — саркастически спросила Делиз.

— Не знаю, — признался я, — но наносить ей еще один визит не собираюсь. С ее очаровательными родственничками я уже наобщался.

— Ты не можешь нанять кого-нибудь? Кто бы мог подумать, что связаться с особой, которая только что выиграла сто пятьдесят тысяч — такая проблема!

— Чего проще! Вызовем курьера на мотоцикле и скажем: «Найдите четвертый прицеп с левой стороны и отдайте богатой тете, похожей на королеву Викторию». Разумеется, это должен сделать я сам. Мне нужен помощник, но только не Джей. Спрошу Боба Лейна, не одолжит ли он мне на несколько часов своего братца, — сердито закончил я.

Боб Лейн был единственным пришедшим мне на ум человеком, кто мог в спешном порядке предоставить физическую помощь. Он работал в «вышибательном бизнесе», или, как он сам изящно выражался, занимался поставками портье для клубов. В его распоряжении всегда имелось неограниченное количество накачанных стероидами громил, а также брат, достигший не менее впечатляющих размеров без всяких искусственных средств.

Я покинул офис столь же стремительно, как и вошел. Меня терзали сомнения. Истории королевского дома Джея не интересовали — более того, он их терпеть не мог. И я не представлял себе, чтобы он предложил их Блейку за деньги. Все снова указывало на Делиз.

Я проехал через весь город и выбрался на ведущую к Миддлтону Рокдейл-роуд. Здесь, в квартале Лэнгли, и обитала семья Лейнов. Я знал, что со времени нашей последней встречи Боб изрядно преуспел и завел собственный клуб. Ничего дурного о его новом заведении я не слышал, так что, вероятно, он работал «на правильной стороне улицы». Боб кое-чем был мне обязан, и я полагал, что он запросто одолжит мне на пару часов своего брата Клинта. Великан Клинт, обладающий к тому же недюжинной силой, — грандиозный экземпляр. Недостаток интеллекта он с лихвой компенсирует своей любезностью. При этом на всех, кто с ним не знаком, он производит устрашающее впечатление.

Когда-то дом Лейнов был муниципальной собственностью. Теперь, будучи частным владением, он выделялся входной дверью в стиле эпохи Регентства, а кирпичные стены скрывались под модным покрытием «под камень». Соседи Лейнов, однако, преуспели меньше, и улицу по-прежнему в изобилии украшали шелудивые псы, замурзанные сопливые мальчишки и разбитые машины.

Дверь мне открыла миссис Лейн, миниатюрная мать двух гигантов. Мужа ее я никогда не видел. Она всегда говорила о нем так, будто он вот-вот должен появиться, но этого почему-то никогда не происходило.

— Мистер Кьюнан, неужели это вы? Проходите, пожалуйста! Боб так часто о вас говорит… Он будет очень рад вас видеть. Вам повезло, он как раз дома, — протараторила она с добродушной улыбкой.

Одета и причесана она была так же, как когда я видел ее в прошлый раз — передник поверх платья и пучок седых волос на затылке. Миссис Лейн являла собой ушедший в прошлое редкий тип матушки, по-прежнему хлопочущей над своими сыновьями, которые выросли уже до пределов возможного, особенно Клинт. Мне было очень приятно, что она сразу узнала меня.

— Садитесь, пожалуйста. — Она показала на могучий стул у маленького столика в гостиной. — Я сделаю вам чашечку чая. Боб спустится через минутку, он уже собирается уходить. — Подойдя к лестнице, она с такой силой крикнула: «Боб!», что, по моим представлениям, должны были вылететь стекла в соседнем доме, и засеменила на кухню.

Боб Лейн по прозвищу Выбей-Глаз спустился через несколько минут, благоухая одеколоном. Силуэт его был все так же внушителен. Он был одет в серо-голубой костюм из магазина готового платья, и рукава пиджака едва доставали до его кулачищ, за которые он и получил свое прозвище. Увидев, что я разглядываю его наряд, он грустно улыбнулся.

— Маловат, — произнес он виновато, — я знаю. Это все мамочка. Заказывает для меня шмотки по каталогу, а у меня не хватает мужества отсылать их обратно. Пока удалось только уговорить ее поменять «Дженет Фрезер» на «Некст».

Я понимающе кивнул. Наверное, лучше всего ему было бы обратиться в ателье по пошиву походных палаток или, на худой конец — к портному Теда Б лейка.

— Я хотел позаимствовать у тебя на пару часов Клинта, — с ходу объяснил я. Чтобы успеть до вечера сделать что-нибудь по делу Риштона, я не Должен был тратить время на условности.

Выбей-Глаз нахмурился и пристально посмотрел на меня.

— Опять воюешь? Держимся за грудь, а портрет весь в синяках…

Последнее замечание было не совсем точным. Моя физиономия походила скорее на мазню абстракциониста.

— Были небольшие проблемы, но они никак не связаны с делом, для которого мне нужен Клинт, — ответил я. — Мне просто нужно, чтобы кто-нибудь прогулялся в паре шагов от меня в городке тревеллеров, чтобы мне не проломили голову кирпичом. Некоторые тамошние обитатели недостаточно любезны.

— У тебя с собой пушка? — недоверчиво спросил Боб. — Надо спросить, что об этом думает сам Клинт. — Он сунул два пальца в рот и пронзительно свистнул. В соседней комнате послышались тяжелые шаги. — Раскрашивает картинки, — пояснил Выбей-Глаз. — Его любимое занятие, может сидеть за ними целый день.

Клинт вошел, наклоняясь, чтобы не стукнуться о притолоку, и в комнате как-то сразу все стало казаться очень маленьким. Здоровенный детина, чей рост намного превышал семь футов, осторожно опустился на один из прочных стульев, словно взрослый в детской комнате.

— Это мистер Кьюнан. Ты ведь помнишь его, Клинт?

Брат Боба расплылся в улыбке и протянул мне руку размером с бейсбольную рукавицу. Я осторожно подал ему свою.

— Мистер Кьюнан хочет попросить тебя прогуляться с ним. Что ты на это скажешь?

— Я люблю гулять, — ответил Клинт. Лицо его сияло, как полная луна в чистом небе.

— Ну и отлично. Только я поеду с вами, — сказал Выбей-Глаз, — иначе он оторвет кому-нибудь голову. Он помнит тебя с прошлого раза. Ты ему понравился.

— Мистер Кьюнан хороший человек, — подтвердил Клинт.

— Кто ему однажды понравился, приобрел друга на всю жизнь, — добавила миссис Лейн, входя с чашками на подносе.

Поездка в Южный Манчестер выглядела не совсем так, как я предполагал. Заявив, что мой тарантас не выдержит веса Клинта, Боб посадил брата в свой «форд-маверик». Так, на двух машинах, мы проехали по М-62 и М-63 до Чорлтона и за светящимся крестом на церкви св. Амвросия свернули на Дервент-авеню.

Обитатели лагеря сломали забор, окружающий заброшенное футбольное поле на другой стороне улицы. Бывший стадион медицинского института служил теперь прибежищем для полусотни тревеллеров. Дом Мэри примостился к бывшей раздевалке, которую теперь приспособили для хранения питьевой воды. Хромированный супертрейлер Мики Джойса стоял вплотную к фургону Мэри.

Не заметив никого из взрослых, мы с Бобом и Клинтом беспрепятственно пересекли лагерь и подошли к прицепу Вуд. Я вежливо постучал в дверь. Она немедленно открыла ее и в изумлении уставилась на меня. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя и предложить мне войти. Клинт попытался последовать за мной, но прицеп так завибрировал, что они с братом остались сторожить вход снаружи.

Мэри выглядела значительно лучше, чем в нашу последнюю встречу, и я стал внимательно разглядывать ее, пытаясь понять, в чем дело. Зубы все так же нуждались в стоматологе, прическа тоже не изменилась… Очевидно, секрет заключался в том, что она купила утягивающее белье, и прежде расплывчатые формы сделались гораздо изящнее.

Она покраснела до корней своих светлых волос.

— Вам нравится? — робко спросила она. На ней была плотная светло-голубая блузка, зеленый жилет и джинсовая юбка — все с иголочки. Я извинился за то, что так бесцеремонно ее разглядываю. Теперь она походила уже не на нищенку в мешковатых обносках, а на голливудскую кинозвезду, снимающуюся в мелодраме из жизни бедняков на Крайнем Юге. Для полноты картины не хватало только соответствующей музыки.

Я сел, вынул из внутреннего кармана документ и разложил их перед собой.

— Это те бумаги, которые вам нужны?

— Вы их нашли! — Она схватила меня за руку. — Я знала, я чувствовала, что вы сделаете это! Я поняла это, как только вас увидела! — Она захлопала в ладоши.

— А знали ли вы, что Джеймс Кларк — опасный преступник? — поинтересовался я. — Это предприятие чуть не стоило мне жизни.

Она внимательно изучала документы.

— Тут все, что вы хотели?

— Безусловно. Да благословит вас Господь!

Она засунула руку себе за лиф и некоторое время там порылась. Я уже начал опасаться, не собирается ли ее благодарность зайти дальше, нежели я рассчитывал, но в конце концов она извлекла наружу тугую пачку банкнотов.

— Дермот всегда говорил, что Кларк — дрянь и скотина, но я думаю, что он ненамного хуже, чем остальные выродки, с которыми работал мой муженек. Вот, возьмите за ваши хлопоты. — Она сунула деньги мне в руку. Я оттолкнул их, но она нависла надо мной и вставила пачку в верхний карман пиджака. Я чувствовал себя как школьник, которому бедная родственница пытается всучить дорогой подарок.

— Вы и так мне хорошо заплатили, — запротестовал я и снова вернул было ей деньги, но под ее натиском покорился. Она вся сияла от счастья, Завладев фамильными бумагами, и роль щедрой дарительницы была ей очень к лицу. Может быть, она и в самом деле была потомком королевы Виктории?

— У вас есть что-нибудь, что может подтвердить ваше право на эти документы? — спросил я. — Ведь, строго говоря, они могли бы принадлежать кому угодно.

— Они мои! — Мэри схватила бумажки и прижала их к груди. — Разве не я попросила вас их найти? — Глаза ее сверкали. Теперь она была больше похожа на дочь Зевса, чем на королеву Викторию.

— Дорогая Мэри, я не сомневаюсь, что они ваши. Я спрашиваю только о том, сумеете ли вы убедить в этом других. Можно ли как-то доказать вашу связь с упоминаемыми в документах людьми? — настаивал я.

— С какой стати меня должны волновать чьи-то сомнения? Бабка завещала мне, чтобы я никогда не пыталась навредить этой проклятой семейке. Я лишь хотела заполучить эти листочки. Я сказала вам об этом с самого начала.

Истинно королевским движением она протянула руку к шкафу и достала потертый альбом с фотографиями.

Разумеется, подумал я, бродячий народ ведет свои летописи фотоаппаратом, а не пером.

— Вот моя бабушка. — Она показала фотографию той же хорошенькой девушки, которую я видел на снимке, сделанном в Форт-Бельведере. Здесь она держала на руках грудного ребенка, а рядом с ней стоял мальчик лет двух. — На руках у нее моя тетка Рози, а этот мальчик — мой папаша. — Когда наши головы сблизились, я почувствовал сильный запах земляничного мыла. Очевидно, в программу самосовершенствования Мэри включила и посещение хозяйственного магазина. Она переворачивала страницы альбома. Множество фотографий связывало ее с отцом, Эдуардом Артуром Дейвидом Георгом Виндзором, и бабушкой, Мэри Монтгомери Виндзор.

— Бабка была ярая протестантка, — сообщила Мэри. — Она была слишком совершенна для этой жизни — потому, наверное, и умерла молодой. Она происходила из Эннискиллена, и работа прислуги в королевском доме была большой честью для ее семьи. А когда этот придурок Эдуард ее обрюхатил, родственники отказались от нее! Просто выкинули ее на улицу! Они и слышать ничего не хотели о том, что она вступила в законный брак. Это глубоко ранило ее, поэтому она больше никогда не пыталась вернуться. Ее приютили монахини в монастыре святой Магдалины в Галвее, и, когда она родила, потребовали, чтобы она отдала ребенка на воспитание, а сама в благодарность за их доброту работала у них прачкой до конца своих дней. Она сбежала еще с одной девушкой — и моим отцом, конечно. В Коннемаре они встретили группу тревеллеров и присоединились к ним.

Выходило, что бабушку Монтгомери много раз принимали к себе самые разные люди. Несомненно, это была отважная молодая особа, раз ей удалось избежать пожизненного заключения в доме для «заблудших девиц», как в тридцатые годы называли матерей-одиночек. Я понимал, что есть много способов проверить историю Мэри, но по-настоящему королевское происхождение ее отца мог установить только анализ ДНК.

Мои размышления прервал Выбей-Глаз, который стал лупить в дверь, выкрикивая мое имя.

— Проклятый урод Деклан! — вскрикнула Мэри и бросилась к выходу. — Я ему башку оторву! — Однако, когда она распахнула дверь, мы увидели вовсе не угонщика машин, а его несостоявшуюся жертву, Теда Блейка, в коричневом кожаном пальто и забрызганных грязью ботинках. За спиной у него маячила целая бригада с софитами, камерой и микрофонами. Банду удерживал Клинт.

Я втащил Мэри обратно в вагончик.

— Это за вами! Они хотят снять сюжет для новостей о вас и вашей бабушке. Вы станете знаменитостью.

Последнее замечание было явно лишним. Мэри не проявила ни малейшего энтузиазма. Презрение, изобразившееся на лице миссис Вуд, несомненно подтверждало ее родство с Виндзорской вдовой. Я должен был объясниться.

— Видите ли, такие вещи невозможно удержать в тайне… Как только о них узнает один человек, история каким-то образом просачивается наружу, как бы вы ни старались ее скрыть. Если окажется, что утечка информации произошла по вине кого-то из моих работников, я тут же его уволю. Я весьма сожалею.

— Вы сожалеете, а моя физиономия появится на экране ящика, да еще и без зубов! Вы с ума сошли! Мой двоюродный братик Мики Джойс вытрясет из меня все до последнего пенни, как только узнает про мой выигрыш в эту хренову лотерею!

Тут я понял, что главный предмет беспокойства Мэри — источник ее неожиданного богатства, а вовсе не родословная.

— Господи Иисусе, что с вами, мистер Кьюнан? Вам нехорошо? — прервала Мэри свои жалобы, взглянув мне в лицо. — Вы что, снова хлебнули потина? Бог с вами, не беспокойтесь обо мне. Я привыкла сама о себе заботиться. Разве что возьмите, пожалуй, мои сокровища и подержите их некоторое время у себя. — Она сунула альбом, документы и толстенную пачку купюр в большой пакет из супермаркета «Хэппиуэйс».

Я смотрел на нее с изумлением.

— Если вы заберете все это, тогда я, возможно, смогу как-нибудь отделаться от телевизионщиков и от Мики, — объяснила она. — Я не хочу упрощать им доступ к тому, к чему они так рвутся. — Она расстегнула мою рубашку и тщательно засунула пакет мне под мышку. — Ну, настоящий воришка из супермаркета! Под таким свободным пиджаком никто ничего не заметит!

Происходящее казалось мне каким-то бредом.

Что я до сих пор делаю в вагончике? Поручение выполнил, оставаться здесь дольше не было никакой необходимости, и Мэри совершенно не нуждалась во мне, чтобы отшить Теда Блейка.

— Вы просто чудо, мистер Кьюнан, — сказала она, и жарко поцеловала меня в губы. Я вдруг понял, каким образом поколения королей заставляли простых смертных вроде меня исполнять их приказы. — Когда вы пойдете, я буду колдовать на вашем волоске, чтобы Мик не встал у вас на пути. Прощайте!

Она не просто проводила меня к выходу, а вытолкнула меня в дверь.

Я обнаружил, что Клинт уже вооружился огромным стальным стержнем от строительных лесов и вращает им над головой, как китаец боевым копьем, а Тед и его команда наблюдают за его упражнениями с почтительного расстояния. По сигналу Выбей-Глаза Клинт двинулся вперед — и в этот момент из своего вагончика выступил Мик Джойс.

— Это что тут за кино? — проревел он. За спиной Мика маячил его верный Деклан с кучей мордоворотов. Я только что не услышал, как при виде этого экземпляра в его допотопном свитере в голове у Теда Блейка щелкнули шестеренки и неукротимая жажда новостей перевесила в нем страх перед предводителем бродяг.

Он с важным видом подошел к Джойсу, и через несколько минут они уже вели деловую беседу.

— Вон оно что!! Эдди Виндзор Кассели! — Мик рванулся к каравану Мэри, а за ним обе команды — Блейка и Деклана. Путь им преграждали только Клинт, Выбей-Глаз и я.

Несмотря на проблемы с сообразительностью, реакция Клинта была молниеносной. Подбросив свою палицу вверх, он схватил правой ручищей за шею Деклана, имевшего несчастье оказаться к нему ближе всех, а левой поймал стержень. Наступление остановилось.

Клинт довольно крякнул и продолжал держать извивающегося Деклана. Попытки парня освободиться привели лишь к тому, что Клинт еще крепче сжал его горло. Лицо Деклана побагровело. В гробовой тишине снова раздался довольный смех Клинта.

— Отпусти его, — скомандовал наконец Выбей-Глаз. Клинт обернулся к брату и покорно вздохнул. Потом встряхнул Деклана, как питбуль-терьер, и презрительно отшвырнул в сторону.

Когда тот рухнул на землю, разбросав руки и ноги, толпа начала смеяться. Клинт был на вершине блаженства. Он положил стальную стойку на землю и зааплодировал сам себе. Не дав семейству Джойса времени очухаться, Выбей-Глаз быстро потащил нас через пустырь к машинам.

Глава 16

Лагерь тревеллеров в Чорлтоне. Около 2 часов дня, пятница, 7 января 1994 года.

Братья Лейн умчались по Парквэй в направлении развязки с шоссе М-63. Я приезжал к тревеллерам затем, чтобы покончить с поручением Мэри Вуд и ее проблемами, а уехал, увозя с собой не только полный комплект документов, удостоверяющих ее королевское происхождение, но и всю ее наличность. Оставалось только гадать, сколько времени понадобится Теду Блейку и Мику Джойсу, чтобы напасть на след того, что интересовало каждого из них. Должно быть, Мэри с самого начала знала, что ни то, ни другое у нее долго не задержится.

Я попытался переключиться с проблем Мэри на свои собственные. Во что бы то ни стало я должен был найти это ускользающее, но неопровержимое доказательство невиновности Хэдлам и Риштона. Проехав по Молдет-роуд, я остановился, припарковался и позвонил Делиз.

— Дейв! — закричала она, заслышав мой голос. — Здесь какой-то сумасшедший дом! Приезжай немедленно и спаси меня! — Казалось, она вот-вот разрыдается. — В коридоре обосновались две журналистки Теда, а телефон не умолкает с той самой минуты, как ты уехал. И если бы только Блейк! Еще несколько газет требуют от нас подтверждения, что Мэри Вуд — внучка Эдуарда Восьмого! Раз десять звонила какая-то баба из Пойнтона и спрашивала тебя, утверждая, что речь идет о жизни и смерти! Дальше, сестра Финбара Салвея Фиона желает, чтобы ты немедленно явился в Торнли-корт, похоже, что-то стряслось с Финбаром.

— Постарайся успокоиться, Делиз. Через сто лет будет все то же самое, — заверил я свою помощницу. — Что-нибудь еще?

— Ты, наверное, наглотался реланиума? — спросила она с сарказмом. — Представь себе, я еще только начала. Из полиции передают, что мистер Синклер немедленно требует тебя в Честер-хаус. Они говорят, что если ты не явишься сам, за тобой приедут. Секретарша Бартла хочет от меня немедленного отчета о ходе дела, но я сказала ей, что, поскольку они ничего мне не заплатили, им придется подождать своей очереди. Ну, и в завершение приятного дня сюда заявилась моя мамочка, чтобы сообщить мне, что она собирается свалить из Манчестера. Думаю, я к ней присоединюсь.

— Ты хочешь сказать, что она сейчас в офисе? — Это было уже вовсе необъяснимо. Кашалота никогда не интересовало, как мы с Делиз зарабатываем на жизнь. Деятельность частного сыскного агентства она ставила в один ряд с испытанием косметики на животных и торговлей пушниной. Я прижал трубку так, что уху стало больно. Послышался сигнал «на линии ждет еще один абонент».

— Кто-то пробивается. Поставить тебя на «ожидание»? — спросила Делиз.

— К чертям собачьим! — заорал я. — Ты не можешь попросить Молли посторожить часик наседок Блейка? А сама беги к вокзалу Пикадилли и хватай такси до Торнли-корта. Ты мне нужна.

— Это самое приятное, что я слышала от тебя за последние несколько недель, Дейв! Я попытаюсь, — неуверенно закончила она. Снова раздался сигнал «на линии ждет абонент», и я повесил трубку. Я задумался, не уехать ли мне на холмы и спрятаться у родителей на пару недель. Столько денег, как сейчас, у меня, наверное, не будет уже никогда. Вряд ли по Манчестеру гуляет так уж много прохожих с сотней тысяч под рубашкой.

Я набрал домашний телефон Сьюзан Эттли. Я не ожидал застать ее дома, но она сразу сняла трубку.

— Дейвид! Наконец-то! — воскликнула она. Определенно, это был день отчаявшихся женщин. — Меня уволили! Харрисон обнаружил, что я заходила в его компьютер, и меня в пять минут выкинули за дверь. При всех. Не дали даже собрать вещи. Побросали в пакет для мусора, сунули мне в руки и велели убираться. Ты должен что-то сделать, Дейв! Это из-за тебя меня выгнали с работы!

Она перевела дыхание. Почему-то мне захотелось рассмеяться. Может быть, дало о себе знать нервное перенапряжение, но несчастье Сьюзан показалось мне смешным. Сколько сотен несчастных проклинало имя Эттли, найдя перед дверью ее письма с требованием освободить квартиру? Нашлось бы немало желающих заплатить, чтобы посмотреть, как выселяют ее саму.

Наверное, я бессердечное существо, но я со злорадством констатировал, что за несколько дней разлуки Сьюзан окончательно помешалась на моей персоне.

— Дейвид! Ты меня слышишь? — пронзительно прокричала она. — Ты можешь что-нибудь сделать? Наверное, мне придется переехать к тебе! А твою секретаршу надо будет уволить. Когда я в очередной раз позвонила, эта мерзавка велела мне встать в очередь!

Я начал соображать. Я действительно был обязан ей помочь, и не только успокоив ее оскорбленное самолюбие.

Острый язычок Делиз Делани, несомненно, представлял собой не главную опасность для Сьюзан Эттли.

— Послушай, Сьюзан! Распечатки все еще у тебя? — спросил я как можно спокойнее.

— Разумеется! Ты что, принимаешь меня за идиотку?

— Ну конечно нет, дорогая! Харрисон спрашивал тебя о них?

— Тебе ведь нужны от меня только распечатки, правда? Ты просто использовал меня. Ты такой же, как все!

Непроницаемая раковина, защищавшая ее, как улитку, во время нашей первой встречи, раскололась.

Я понимал, что еще немного — и она закончит день в смирительной рубашке, если не под бетонной плитой.

— Сьюзан… — произнес я очень осторожно. — Сьюзан, мы провели чудесные выходные, но ни ты, ни я не давали никаких обещаний. Это была мимолетная встреча. Ты помнишь, мы ведь договорились, что посмотрим, как будут развиваться события? — Разумеется, я понимал, что она строила очень далеко идущие планы. — Послушай, Сьюзан. — Я попытался увести ее от темы наших взаимоотношений. — У тебя могут быть неприятности, тебе надо подумать, как от них защититься.

Я вдруг представил себе, как кто-то стреляет в ее красивый затылок. Светлые волосы, кровь и мозг на бетонном полу… Она была единственной, кто знал, что Гордон ведет дела с Барри Харрисоном. Последний, несомненно, занят сейчас заметанием следов.

— Я прошу тебя: возьми распечатки и немедленно приезжай в Манчестер. Я буду ждать тебя на стоянке «Уайт-Сити», около полицейского управления. Постараюсь успеть туда к пяти. Не собирай никаких вещей, не ставь ничего на плиту — бросай все как есть и немедленно уезжай из дома!

— А в чем дело, Дэвид? — Теперь было слышно, что она испугалась.

— Ничего особенного, если ты сделаешь все, как я сказал. Еще раз: Харрисон спрашивал тебя про распечатки?

— Нет, не спрашивал. Может быть, он и не знает, что я их делала. Все, что он знает — это что кто-то заходил к нему на жесткий диск. Почему ты думаешь, что мне что-то угрожает? Зачем Барри устраивать мне еще одну неприятность?

Я решил, что Сьюзан имеет право и должна знать, чем она рискует.

— Ты должна опасаться не Харрисона, а Джейка Гордона. Дело ведь касается и его, не так ли? Ты помнишь, что случилось с Глорией Риштон? Вскоре после того, как у нее в руках оказался материал на него.

— Это та женщина, которую застрелил муж?

— Якобы застрелил муж, Сьюзан. Это очень опасные люди, пойми. Поэтому надевай плащ, хватай документы и немедленно уезжай! Не трать больше времени и не останавливайся, пока мы не встретимся.

Еще одна птичка попалась в сети. Как жаль, что ее раскололи так быстро. Интересно, как бы я себя повел на ее месте? А если она осуществит свою угрозу перебраться ко мне — раскладушке конец. Харрисон, уволивший ее утром, наверняка уже все сообщил Гордону. У него не было повода напрямую связывать меня с расследованием их махинаций, но, сопоставив имеющиеся факты, такой игрок, как Гордон, без труда вычислит, кто путает ему карты. Крутая заваривалась каша: пора было обращаться к Синклеру.

Я завел машину и направился в сторону Чорлтона на встречу с Делиз и Фионой Салвей в Торнли-корт. Дороги, как всегда в конце недели, были забиты, холодный дождь погнал в путь всех мамаш, чтобы забрать детей из школы. На Сэйфвэй выстроилась очередь. Я так спешил, что чуть не выехал на тротуар, но в конце концов проехал центр Чорлтона и добрался до Торнли-корта. Я вспомнил о своей квартире, дверь которой забаррикадировали лакеи Харрисона. Знакомые места навевали тоску, но почему-то сейчас потеря собственного дома уже не казалась таким ударом, как десять дней назад.

Когда я вышел из машины, Делиз сразу подошла ко мне и крепко обняла. Я виновато потупился.

— За что это? — спросил я. Странно, что она не почувствовала пакета у меня под пиджаком.

— Разве я не могу обнять тебя просто так, Дейв?

Я подумал, не использовать ли это необычное проявление чувств моей подруги, чтобы объявить ей о предстоящем появлении в Манчестере Сьюзан Эттли. Но природная робость и знание такой особенности Делиз, как внезапные перепады настроения, советовали быть настороже: если Делиз узнает, как я провел Новый год и каковы планы Сьюзан на ближайший уик-энд, меня ждет эффект турбины, на которую вылили средних размеров выгребную яму. Потому что любовь втроем не совсем во вкусе мисс Делани. Как истинная экзистенциалистка, она хочет все или ничего.

Фиона открыла нам автоматическую дверь в подъезд, и, пока мы поднимались на второй этаж, я изложил Делиз отредактированную версию новогодних событий.

— Эта Эттли хочет передать кое-какую информацию в полицию и просит меня пойти вместе с ней. Она нашла компромат на Джейка Гордона, и мне нужно будет ее сопроводить.

Делиз бросила на меня удивленный взгляд, но мы уж подошли к двери Салвеев, и она ничего не успела спросить.

— Проходите, пожалуйста. Дэвид Кьюнан, вам придется кое-что объяснить. Что вы сделали с моим братом? Вы знаете, что в данный момент он находится в аэропорту, в поисках каких-то сведений для вас? Вам известно, что ему шестьдесят лет?

Финбар был самостоятельным взрослым мужчиной, и я ни к чему его не принуждал.

Суровый взгляд Фионы несколько смягчился.

— Я переживаю за него. Кроме него, у меня никого нет. Он старше меня на пару минут — но я всегда воспринимала его как младшего брата. Вы же знаете, что для самого себя он не способен сделать ничего. Сначала его как зеницу ока берегла мать, потом он всю жизнь провел в армии. — Наверное, по нашим лицам было видно, что необходимы разъяснения. — Он же был офицером, а за них все делают подчиненные!

Я все равно не понимал, к чему она клонит. Она понесла скороговоркой:

— Финбар рассказал мне, что вы узнали про эту Вуд. Я по секрету сказала своей кузине, она — своему деверю, а его сестра работает у Теда Блейка. Финбар узнал, устроил скандал и ушел из дома. Онговорит, что не вернется, пока я перед вами не извинюсь. Забрал паспорт, все свои вещи…

Делиз принужденно улыбнулась и повернулась ко мне:

— Все-таки хорошо, что ты не уволил Джея или меня, правда?

Новость Фионы сразила меня наповал. Я был совершенно уверен, что Финбар будет держать язык за зубами, но упустил из виду, какую роль в его жизни играет сестра.

— Финбар говорит, что бортпроводник Коулман кажется ему итальянцем, — неуверенно сообщила она. Окончив исповедь, она быстро пришла в себя.

— В этом нет ничего противозаконного, — проворчал я и подумал: так просто она не отделается.

— Но тогда зачем он поменял фамилию? Наверняка он что-то скрывает, — настаивала Фиона.

— Может быть, у него какое-нибудь непроизносимое имя — знаете, типа Берньокоччони или Сбцегутти. Может быть, так захотела его жена. Раз полиция решила доверять его показаниям, значит, его как следует проверили, — возразил я сердито. Я был недоволен самим собой не меньше, чем Фионой. Как я мог заподозрить Джея и Делиз? Из-за этой болтушки я чуть не уволил одного и не потерял другую.

— Вы только за этим просили нас приехать? Рядом с вами, Фиона, местная радиостанция ни к чему, — закончил я. Мне не терпелось ехать дальше.

— Я так виновата! — Она казалась искренне огорченной и подавленной. — Нет, на самом деле не только за этим. Вы поднимались к себе? Они сняли табличку «Продается», то есть либо кто-то купил квартиру, либо они сняли ее с продажи.

— Сходи наверх, Дейв! — сказала Делиз.

Я поднялся по знакомым ступенькам. К двери был приклеен скотчем адресованный мне конверт. Выпавшие из конверта два ключа подходили к новому замку. Я вошел. На полу перед дверью скопилась куча писем, на одном из них синел знакомый логотип «Полар Билдинг». Харрисон лаконично извинялся за «преждевременное прекращение ипотечного кредита» и отчуждение квартиры в результате «административной ошибки». О возмещении ущерба, разумеется, ни слова. Я обошел комнаты. Ковровые покрытия и шторы никто не трогал. Оставалось только внести обратно мебель.

И тем не менее меня не покидало чувство, что я в какой-то другой квартире. После родительского это был мой первый и единственный дом. Я купил квартиру, когда мы с Эленки поженились. Это произошло всего через три месяца после знакомства. И ее, и мои родители категорически возражали. А потом она умерла от анемии серповидных клеток.

Может быть, я и сам из породы тревеллеров? Живя в автоприцепах, эти бродяги всегда могут отправиться куда глаза глядят. В своем кирпичном пригороде я начал задыхаться, и встряска подействовала на меня освежающе. Оказывается, мне не хватало именно этого — чтобы меня взяли за шкирку и вытряхнули на улицу. Зачем мне оседлая жизнь? Ни жены, ни детей у меня пока нет. А отсутствие постоянного дома превращает каждый новый день в приключение.

Я в последний раз заглянул в спальню. Если «Полар Билдинг Сосайети» сделало для меня что-то еще — оно вернуло призрак моей жены. Я вышел с твердым намерением никогда не возвращаться.

Делиз болтала внизу с Фионой.

— Что там? — спросила она с надеждой.

— Они пишут, что произошла ошибка и я могу возвращаться. Но я не хочу. Я превратил эту квартиру в собственную гробницу, и пора бежать.

Делиз посмотрела на меня понимающе. Это было уже слишком. Еще минута и мы бы оба разрыдались.

— Ну, хватит! — сказал я. — Мне пора ехать к бабе, которая выставила меня из этого дома, а тебе — к Джону Пултеру. Постарайся выпытать у него, что на самом деле произошло с книгой регистрации в «Альгамбре». Позвони Тревозу, возьми у него домашний адрес Пултера и поезжай к нему. Обещай ему деньги, или возврат работы, или фунт моего мяса, лишь бы он забрал обратно показания, которые выдоила из него полиция. С законами в данном случае я церемониться не намерен. Это забота адвокатов.

В комнату вошла Фиона с чаем на подносе. Мы выпили по чашке и побежали. Фиона чудесная женщина, она расшибется для вас в лепешку, только не просите ее помолчать.

В машине я показал Делиз наличность, которой Мэри Вуд согрела мою болящую грудь. Мы решили вернуться в город и оставить деньги и документы в камере хранения на вокзале Пикадилли. Там же Делиз смогла бы нанять машину, чтобы отправиться к Пултеру, а я вернусь к управлению полиции, чтобы встретиться с Сьюзан Эттли и откликнуться на призыв Синклера. Я надеялся, что Сьюзан, ожидая меня на автостоянке напротив главного полицейского заведения, будет в безопасности. Пистолет я решил также оставить в камере. Если он мне понадобится, я всегда смогу его забрать.

В камере хранения выяснилось, что не так-то легко снять рубашку на глазах у любопытной публики, прикрываясь лишь стройной фигуркой Делиз, но в конце концов мы управились и взяли напрокат «форд-эскорт». О том, чтобы возвращаться в «Пимпернел инвестигейшнз», не было речи. Блейк знал, что мне есть что прятать, и там наверняка торчали его ищейки.

Мы с Делиз расстались. «Дейв, эта Сьюзан блондинка? — спросила она меня на прощание. — Будь осторожен». Я не знал, что она поняла из моего краткого рассказа об общении со Сьюзан Эттли, но как будто была настроена довольно миролюбиво. Мы договорились встретиться вечером в доме ее матери. По Динсгейт моя машина ползла как черепаха, через Кендал я пробирался минут двадцать и опоздал на стоянку «Уайт-Сити» на полчаса.

Я медленно проехал мимо сонного полицейского в будке и стал высматривать машину Сьюзан. Из павильона «Биг-Боулинг» толпой валила ребятня, торговля в «Пицца-Паласе» шла полным ходом. Наконец я увидел чопорное лицо Сьюзан в ее сияющем «гольфе». Она помахала мне рукой. Я подъехал, но поблизости места не нашел. Я припарковался в некотором отдалении и пешком направился к ее машине.

Но не дошел. Когда нас разделяло не более десяти футов, я вдруг услышал: «Хватай ублюдка!» — и на меня регбистским броском ринулся какой-то шкаф. Я реагировал инстинктивно и услышал, как его физиономия звонко хрустнула о мое колено. Но тут ко мне подскочили со всех сторон, а я не собирался сдаваться этим людям на растерзание, как приятелям Пултера. Как заяц, я запрыгал между машинами.

Когда я понесся к павильону боулинга, родители только успевали оттаскивать своих чад. Я слышал у себя за спиной крики и пыхтение моих преследователей и продолжал бежать, пригнув голову. У входа в павильон я почувствовал у себя на плече чью-то руку. Я остановился, развернулся, к счастью, попал кулаком в лоб, и человек упал.

Дальше начинались ярко освещенные дорожки. В ноги мне бросили тяжелый шар. Я подхватил его, снова обернулся, метнул в ближайшего врага и попал ему в грудь. Выпустив воздух из легких с коротким свистом, он упал на лакированный деревянный пол. Оставалось еще пять человек. В руках они держали тяжелые дубинки. Отчаяние придало мне сил. Я добежал до конца дорожек, отбросив еще пару преследователей, но в конце концов они навалились на меня и поволокли в обратном направлении. Музыка лилась из динамиков на полную мощность. Если бы я не оставил пистолет в камере, то вполне мог бы отстреляться. Толпа зевак наблюдала, как меня тащат на улицу к открытой двери микроавтобуса. К полному финишу.

То, что произошло дальше, напоминало ночной кошмар. Они волокли меня к автобусу, я брыкался — и вдруг нас окружила толпа полицейских в синих формах, которые бросились на моих мучителей с криками «Всем стоять! Вооруженная полиция!». Мои враги замедлили шаг, а потом толкнули меня вперед. Я полетел лицом на асфальт и остался лежать, хватая ртом воздух. Нас окружила полиция.

Мне заломили руки за спину и надели пластиковые наручники. Напавшая на меня команда ругалась как сапожники, и через пару минут я понял, что сами они — отряд из Чеширского отдела по борьбе с бандитизмом. Однако данный факт никак не повлиял на поведение окружившей их манчестерской группы вооруженного захвата. Нас побросали в зарешеченные фургоны и повезли через дорогу, к полицейскому управлению. Поскольку меня поставили вертикально, я успел разглядеть выезжающий со стоянки белый «гольф» Сьюзан Эттли.

«Козлы вонючие» было самым изящным выражением из тех, что чеширские молодцы адресовали представителям полиции Большого Манчестера, когда после проверки документов нас выгрузили на охраняемой стоянке между Центром телекоммуникаций и Честер-хаусом. Из управления появился Синклер, сопровождаемый старшим инспектором в униформе. Сияя, как тренер команды, вырвавшей победу в ответственном матче, он протолкался через толпу своих офицеров. Казалось, он был просто в восторге, когда старший инспектор чеширской сыскной Джеролд, держась рукой за окровавленный нос, объявил, что двое из его людей нуждаются в срочной госпитализации. Далее Джеролд потребовал, чтобы меня передали в его распоряжение для отправки в Макклсфилд.

— Я забираю этого парня! — бурлил он. — Он обвиняется в попытке обмануть строительное общество, а кроме того, мы не удовлетворены его показаниями по делу об убийстве Глории Риштон.

Синклер изумленно взглянул на него.

— На каком основании, старший инспектор Джеролд? У вас имеется ордер?

На губах у Джеролда запеклась пена.

— Нам необходимо допросить его, сэр. Пока мы не можем сформулировать обвинение. У нас есть основания полагать, что, помимо прочего, он совершал телефонные звонки от имени офицера полиции.

— Я собираюсь допросить его сам, — отрезал Синклер. — Когда вы набросились на него, он направлялся ко мне. Кроме того, вы могли по крайней мере поставить нас в известность относительно ваших планов. Я бы убедил вас не тратить зря время.

Синклер говорил мягко, но было ясно, что он не уступит ни на дюйм. Он развернулся на каблуках и сделал знак своим людям, чтобы меня проводили за ним.

Кажется, моя персона успела наделать изрядного шума. Каждый хотел заполучить меня, оттерев другого.

Чеширской полиции нельзя было отказать в настойчивости. Они решили забрать меня в Макклсфилд любой ценой и, окружив меня плотным кольцом, попытались пробиться мимо Телекоммуникаций через дорогу к своему автобусу. Воздух наполнился пронзительными свистками, и я увидел, как кто-то отрывает воротник куртки Джеролда. Молчаливая борьба прекратилась по команде Синклера.

— Хватит! — рявкнул он. — Ты! — Он показал на меня. — Иди сюда. — Потом повернулся к проигравшим чеширцам. — А вас чтоб я больше не видел!

Возглавляемые своими военачальниками и потирая синяки, чеширские детективы оставили поле битвы. Помогая раненым, они молча забрались в свой микроавтобус и укатили.

— Отныне и навсегда. Что бы ни случилось. Этому человеку. Дэвиду Кьюнану. Запрещается вход в это здание! — продекламировал Синклер, указуя на меня костлявым перстом. — Какое бы злодеяние он ни совершил — он будет заключен в другое место! Катастрофы следуют за ним по пятам, как буря за солнечным днем! — Группа полицейских, мужчин и женщин, разглядывала меня с живым интересом. Обернувшись к своему потерявшему рукава помощнику, Синклер добавил: — Отведите-ка его наверх. И снимите с него эти идиотские наручники!

Я чувствовал себя не так уж плохо. За исключением небольшой одышки, я отделался сравнительно легко. Волновался я за Сьюзан Эттли — она видела, как меня пытается похитить какая-то банда, а потом забирает полиция. Наверняка она решила, что следующая очередь ее. И, вполне возможно, не ошибалась.

Старший инспектор втолкнул меня в кабинет Синклера на последнем этаже и подошел к окну, чтобы поднять жалюзи.

— Ну, что стряслось на этот раз, друг мой? — Синклер вошел вслед за нами. Он имел все основания быть довольным собой: его пиджак остался в целости и сохранности.

— Меня вызывали вы, мистер Синклер, и вряд ли стоит винить меня в том, что учинил инспектор Джеролд, — мрачно ответил я.

— Вызывал, вызывал, — пророкотал он, а затем присвистнул сквозь зубы. — Я намеревался сообщить тебе, что твой приятель Тед Блейк согласился забыть о шкафах, которые ты ему подбросил. Советую тебе поступить так же, если ты не хочешь неприятностей.

— О каких шкафах, мистер Синклер? — переспросил я.

— Очень остроумно, Дейви. Ты, кажется, хочешь мне что-то рассказать?

— Да. О Джейке Гордоне. Я собирался привести с собой человека, который может доказать, что Гордон участвовал в…

Синклер перебил меня:

— Скажу тебе сразу, что твое обвинение должно представлять собой не домыслы и не предположения. Гордон — один из самых влиятельных людей в этой стране. — Синклер испытующе посмотрел на меня.

— Я собирался привести Сьюзан Эттли, сотрудницу «Билдинг Сосайети», с вещественными доказательствами. Но когда она увидела, как на меня накинулся Джеролд со своей шайкой, она, естественно, сбежала.

— Что же это было за доказательство?

Я рассказал о распечатках, не вдаваясь в подробности их происхождения.

— К сожалению, Дейви, на компьютере можно напечатать что угодно. Компьютерные распечатки нельзя проверить на подлинность. Я не хочу этим сказать, что твой человек не заслуживает доверия, но мы попали бы в глупое положение, если бы завели дело и обнаружили лишь несколько мелких сомнительных займов. Тут что-то посерьезнее.

— Может быть, вы хотите, чтобы со Сьюзан разделались так же, как с Глорией Риштон? — спросил я. — Она единственный человек, который может доказать, что Гордон имел дела с Харрисоном, хозяином «Полар Билдинг Сосайети».

— Разве это как-то связано с убийством Риштон? Чеширская полиция полностью удовлетворена результатами расследования: они не сомневаются, что арестовали убийцу Глории Риштон, Дейви, — сказал он. — Ты должен быть осторожнее в своих предположениях.

Синклер набил трубку и закурил ее. На меня поползли густые клубы синего дыма.

— Манчестер уже проиграл Олимпийские игры. Случайно, не благодаря тебе? — Он прищурился. — Едва ли город может позволить себе потерять одну из трех пока еще существующих крупных телекомпаний. Ты представляешь себе, сколько людей работает на «Альгамбре»? Ситуация у них и без того достаточно сложная. Наше вмешательство станет для них последним ударом.

Я огорчился, поняв, что он не собирается спешить с арестом Гордона.

— Послушай меня, Дейви. Как только ты выйдешь отсюда, я начну потихоньку наводить справки, но не более того. Если даже я и найду какую-нибудь ниточку — решение о том, надо ли продолжать расследование, будет приниматься на самом высоком уровне.

Все как всегда. У полиции свои подозреваемые, а Джейк Гордон будет считаться чистым, как слеза младенца, пока его не застанут над бездыханным телом с дымящимся пистолетом в руке. По крайней мере до тех пор, пока остается шанс сохранить «Альгамбру» и две тысячи рабочих мест. Я не стал говорить Синклеру, что уже подложил Гордону мину замедленного действия.

— Хорошо, Дейви. Приводи свою чудо-свидетельницу, мы с инспектором с ней побеседуем. Все равно без нее нам не с чем работать, не так ли? — Синклер встряхнул головой, словно удивляясь собственной поспешности.

Пока я обдумывал ответ, на столе у него зазвонил телефон. Оборванный инспектор снял трубку и протянул ее Синклеру.

— Начальник чеширской, — почтительно прошептал он.

— Слушаю, сэр, — произнес Синклер. — Да, он сейчас у меня… Похоже, ваши люди составили себе совершенно ложное представление. Кьюнан — один из самых ценных наших информаторов. Он собирался представить нам свидетельницу по очень важному делу, когда вмешались ваши ребята… О, разумеется, сэр. Я был здесь, у себя в кабинете, и разговаривал со своим старшим констеблем и старшим инспектором Эвереттом, когда… Да, они пытались арестовать его на автостоянке через дорогу от Честер-хауса… Я видел это своими глазами. Я думал, это какая-нибудь взбесившаяся наркобанда… К счастью, бригада быстрого реагирования не сплоховала… Будем считать это учением. Славная была тренировка. Да, сэр, небольшая взаимная проверка на выдержку… Забудем этот инцидент… Был рад слышать вас, Джек. Передавайте привет Этель.

Лицо положившего трубку Синклера не выражало ничего.

Потом он поднес палец к правому глазу и оттянул нижнее веко. Очевидно, комментарий представлялся ему исчерпывающим.

— Похоже, тебе придется разыскать свою дамочку в любом случае — хотя бы для того, чтобы подтвердить мою маленькую историю, — сказал он наконец. — Старший инспектор Эверетт поедет с тобой. В такой ситуации я не могу оставить тебя без присмотра.

Мы с плотным копом переглянулись без особой симпатии.

— А кто та женщина-детектив, с которой вы приезжали ко мне в офис? — робко спросил я.

— С тобой поедет Фред. Этого вполне достаточно.

Однако от вечера в обществе Фреда меня избавил стоящий в углу факс. Он зажужжал, и через минуту Эверетт оторвал выползшую страницу.

В 18 ч. 45 мин. В больницу «Уайтеншоу» был доставлен белый мужчина, сорока семи лет, идентифицированный как Джон Б. Пултер, начальник охраны телестудии «Альгамбра». Врачи констатировали смерть от огнестрельных ранений. Ведение дела поручено отделу по расследованию особо опасных преступлений во главе с констеблем сыскной полиции Стрэдли. Имеется свидетельница Делиз Делани из Чорлтона. Первое сообщение о преступлении зафиксировано в 18 ч. 31 мин. Подозреваемый — мотоциклист, по описанию худой мужчина в черной кожаной куртке и шлеме, на мотоцикле «Ямаха», номер неизвестен…

Мне показалось, будто меня ударили в живот.

— Это ведь твоя подруга? — спросил Синклер. Глаза его превратились в застывшие льдинки. — Ты, наверное, хочешь поспешить на помощь мисс Делани? Этого не будет! Ты отправишься искать свою Эттли или заночуешь в камере! Выбирай сам. — Дальше он обратился к старшему инспектору Эверетту: — Фред, спустись, пожалуйста, вниз и позвони Стрэдли в Сейл. Не настаивай ни на чем, пусть думает, что он хозяин положения, но постарайся понять, что происходит. Если выяснится хоть что-нибудь, указывающее на то, что обвинения Кьюнана в адрес Гордона — правда, сразу сообщи мне.

Эдинбургский выговор Синклера звучал теперь гораздо резче, чем обычно. Вероятно, новость о Пултере, служащем «Альгамбры», действительно на него подействовала. Я никогда не видел его в таком волнении, хотя он читал полицейским начальникам лекции о преодолении стресса и о его самообладании в британской полиции ходили легенды. Наверное, на моем лице отразилось что-то вроде улыбки, потому что Эверетт схватил меня за плечи и выпихнул за дверь прежде, чем я успел снова раскрыть рот.

Уже не в первый раз мне доводилось выходить из полицейского управления Большого Манчестера после неприятного разговора, но сегодня был особый случай. Я перешел улицу к своей машине, сел за руль и попытался сообразить, что делать дальше. Делиз я ничем помочь не могу, да ей ничто и не угрожает.

Я включил радио. Сообщение о Пултере не заставило себя ждать. Его застрелили на улице, когда он входил в паб с какой-то женщиной. Убийца хладнокровно подъехал к ним вплотную, выпустил Пултеру в голову две пули и был таков. Никто толком не запомнил, как он выглядел, не выдвигалось никаких версий о мотивах преступления.

Я вытянул руки вперед. Они дрожали. Мне было сильно не по себе. Если отключусь за рулем, проку будет мало, подумал я, вошел в «Пицца-Палас» и заказал большую пиццу и пинту «корса». Пиво я проглотил одним махом и, благодаря этому мудрому деянию, отъезжая от Уайт-Сити, был готов к чему угодно.

За едой я успел обдумать свои действия. Первая остановка — «Альгамбра». За убийством Пултера должен стоять либо Гордон, либо Тревоз. Я должен был понять, кто именно.

Я позвонил Тревозу, чтобы предупредить его о своем визите. Он ответил, что собирается уходить. Я уже подъезжал к круговой развязке в конце Динсгейт и попросил его на минутку задержаться. Он пробормотал что-то невнятное. По Док-стрит я промчался к сюрреалистическому зданию, которое в сумерках еще больше напоминало подбитый авианосец, и поставил машину на двойную желтую линию.

Подскочил охранник, чтобы отогнать меня. Я спросил у него, уехал ли Тревоз. Он указал мне на стоянку на другой стороне улицы. Я вышел из машины и побежал, не выключив двигатель «ниссана». Жизнь Тревозу спасло плохое освещение стоянки у «Альгамбры».

Он был на другом конце, примерно в пятидесяти ярдах от меня, когда я заметил, что с противоположной стороны к нам приближается человек на мотоцикле. Я увидел, как парень наводит на Тревоза пистолет с длинным барабаном, и закричал: «Ложись!» Мотоцикл подбросило на бордюре, и пули полетели в машину Тревоза. Когда в машину впилась вторая пуля, Тревоз замер, как загипнотизированный кролик. Затем мотоциклист увидел, что к его предполагаемой жертве подбегаю я, и умчался, не попытавшись завершить начатое.

Он уехал по Док-стрит в сторону Динсгейта. Тревоз, который в момент настоящей опасности реагировал как сонная муха, теперь забился под свой «рейндж-ровер» и отказывался вылезать. Пришлось вытаскивать его за щиколотки. Прямо под его машиной была лужа, и он тщательно вытер ее своим кашемировым пальто. Увидев две огромные дыры в крыле машины, он согнулся пополам. Его вырвало.

Я схватил Тревоза за руку и потащил через дорогу. Несколько рослых охранников, которые так браво освободили здание от моего опасного присутствия несколько дней назад, а теперь потрясенные и испуганные, приняли его на руки. Вероятно, они уже знали о Пултере.

— Проводите его в кабинет и вызовите полицию, — приказал я.

— Но вы не оставите меня? — умоляюще пробормотал Тревоз. Охранники стояли неподвижно, как пни. — Я заплачу вам за то, что вы меня спасли. Спасли мне жизнь. — Это была правда, потому что если бы киллер не увидел меня, он не заторопился бы и не промахнулся. Однако в мои планы не входило нянчиться с Тревозом.

Мы пересекли сияющую приемную. Тревоз сразу подошел к стоявшему в углу столику с напитками и налил себе стакан бренди.

— Где сейчас Гордон? — спросил я.

— Не знаю, он никогда не задерживается на одном месте. Постоянно перемещается. Вы полагаете, это его рук дело? — Если сам Тревоз имел отношение к происходящему, то роль невинной жертвы он исполнял очень убедительно.

— Не могу сказать. Мне представляется логичным считать его заказчиком, но мы знаем так немного, что он вполне может оказаться следующей мишенью нашего друга на «Ямахе».

Это я сказал напрасно: руки и губы Тревоза снова пустились в пляс. Мне стало жаль его. В шкафу висел старый синий плащ. Я стянул с Тревоза грязное пальто и протянул ему плащ:

— Вам надо спрятаться на несколько дней.

— Не покидайте меня, пожалуйста!

— Все будет в порядке, — ответил я без всякой уверенности. — У вас такая надежная охрана! — К несчастью для Тревоза, планировка замысловатого здания не предусматривала бункера для директора.

Я вышел в вестибюль и обнаружил, что охранники в черных костюмах куда-то испарились, все до одного. В конце концов я запихнул все еще дрожащего Тревоза в свой «ниссан», который так и стоял на двойной желтой полосе с включенным мотором, и, убедив его, что если он хочет жить, то должен спрятаться как можно лучше, отвез в одну из маленьких гостиниц в пригороде. Оттуда я направился к «Атвуд Билдинг». Мне необходимо было разыскать Сьюзан Эттли, и еще мне нужна была помощь.

По радио сообщили новые подробности об убийстве Пултера. Прозвучало предположение, что убийца выстрелил в него по ошибке, приняв его из-за униформы охранника за полицейского, и что преступление, возможно, связано с наркобизнесом.

Синклер, разумеется, будет счастлив ухватиться за любую соломинку, чтобы убедить себя, что связь Пултера с «Альгамброй» и делом Риштона — случайность. Версия ошибочного выстрела подходила ему как нельзя лучше.

На этом новости не кончились. Убийство произошло на Марсленд-роуд, в Сейле, в пятидесяти ярдах от дома жертвы, на ступеньках паба.

За всем этим мог стоять только Гордон.

Когда я добрался до мрачного квартала, который выбрал для штаб-квартиры «Пимпернел инвестигейшнз», на улицах уже наблюдалось вечернее оживление. В поисках места для парковки я проехал по Эйтоун-стрит и Чорлтон-стрит. Проститутки, женщины и мужчины, уже заняли свои посты. Кучки легко одетой молодежи тянулись к сомнительным массажным салонам и ресторанам, которыми набиты улочки вокруг Чайна-таун и Пикадилли. Наконец я пристроился у тротуара напротив автобусной остановки и пешком пошел к «Атвуд Билдинг». Я решил, что если застану Сьюзан Эттли в живых, то непременно спрошу ее совета насчет более подходящего места для офиса.

Я сразу заметил белый «гольф» Эттли, но ее в машине не было. У входа в здание толпились сотни людей. Я тихо простонал. Будь проклят день, когда я согласился выполнить поручение Мэри Вуд. Почуяв запах королевской крови, гиены желтой прессы сбежались целыми стаями. Чтобы избавиться от них, понадобился бы небольшой ядерный взрыв.

Я вернулся к машине и позвонил в офис, но в трубке послышались короткие гудки. Какая скотина могла сидеть в моем кабинете? Делать мне больше было нечего, ехать некуда. Я знал, что Сьюзан не могла уехать домой, а единственное место, где мы были с ней вместе, кроме этого, — мой убогий офис. После десяти минут коротких гудков я услышал сообщение, что мой звонок больше не будет фиксироваться как ожидающий, и проклял Заодно тот день, когда установил на своем телефоне это устройство, нажал на отбой и набрал номер снова. Через полчаса, убедившись, что Сьюзан не в Нойнтоне, я наконец пробился в офис.

Ответил Либерти. Я попросил его передать трубку Джею, но он только повторял, что «Пимпернел инвестигейшнз» не дают никакой информации о деле родственницы царствующих особ. Я попытался прокричать свое имя так громко, как мог, но Либерти стоял на своем. Отчаявшись, я Проорал: «Макдональдс!!» Вероятно, звук достиг его более здорового уха, потому что он замолчал и передал трубку Джею.

— Это вы, босс? Где вы были? Тут очень мрачно. Нам не выйти, — пожаловался он. — Они требуют интервью с вами. Вам надо им что-нибудь сказать. А я сегодня договорился встретиться с друзьями.

Джей нервничал, вся его обычная шутливость пропала.

— Какая досада, Джей! Неужели тебе придется пропустить вечер? И все из-за меня!

— Перестаньте, босс! Я делаю все, что могу! — огрызнулся он.

— Сьюзан Эттли у вас? — спросил я.

— Если вы имеете в виду ту стервозную дамочку, которая объявила, что скоро будет всем здесь командовать, и каждые пять минут обещает выставить меня на улицу, то да. Должен вам сказать, босс: на редкость тяжелый случай!

— Хватит, Джей! Остынь. Лучше скажи мне, как ты оказался в конторе?

— Из-за Финбара Салвея! Вы в курсе, что он собрался выслеживать Коулмана в Италии? Думаю, сейчас он уже в Неаполе. Похоже, вообразил себя Шерлоком Холмсом. Сел в самолет с Коулманом, а меня послал к черту. То есть требовал, чтобы я летел с ним либо возвращался на работу. Вот здесь и сижу.

— О, господи! — простонал я. — Этого только не хватало!

— Я сказал ему, что он отправится кормить рыб в Неапольской бухте.

— Утешитель Иова! Почему ты его не остановил?

— Вы шутите, босс? Такой что вобьет себе в голову — лучше не связываться. Да, тут еще кое-что.

— Только не тяни! — взмолился я.

— Когда мы с Либерти входили в здание, к нам подлетел какой-то охламон и всучил письмо.

— Какое письмо?

— От «Бартл, Бартл и Гримшоу». Они пишут, что упрячут вас за решетку, если вы будете утверждать, что работаете на них или вообще имеете к ним какое-то отношение.

— И это все? — спросил я с искренним облегчением.

Этого я ждал. Гордон, несомненно, понял, к чему я подбираюсь.

— Это ерунда. Что делает Сьюзан?

— Подпирает дверь своей кормой, вот что. А я больше не намерен слушать ее лай. — Джей почти полностью перешел на карибский диалект, и это означало, что он действительно на пределе.

Я спросил, в состоянии ли они выбраться из здания.

— Либерти уже думал о том, чтобы переползти по карнизу в соседний офис.

— Карниз сломан в нескольких местах.

— Он в этом уже убедился и теперь предлагает подставить зажженную газету под детектор дыма, чтобы поднять пожарную тревогу и в суматохе сделать ноги.

— Это уже разумнее. Только я не хочу, чтобы офис сгорел или был залит пеной из огнетушителей.

— Подождите секундочку, босс. Либерти спрашивает: что, если мы разведем огонь в корзине для мусора? Потом пустим дым под дверь и разобьем стекло. Эта свора все равно запаникует, а датчики не сработают.

Мы оба помолчали, обдумывая новый план.

— Мне надо выйти отсюда, босс. Или я сойду с ума от агорафобии.

— Клаустрофобии, — автоматически поправил я. — Черт с вами, давайте. Но смотри, чтобы Сьюзан не оставила там компьютерные распечатки. Сам сядь за руль ее машины. Я буду ждать вас у Делиз — только чтобы никаких папарацци! Покатай их по Солфорд-Киз, где угодно, но оторвись любой ценой.

Я сидел в машине до тех пор, пока со стороны «Атвуд Билдинг» не послышался вой пожарных сирен. Выезжая на магистраль, я пропустил две пожарные машины и через Рашом и Фэллоуфилд направился в Чорлтон.

Глава 17

Чорлтон. Вечер пятницы, 7 января 1994 года.

Когда я добрался до протянувшейся вдоль крошечного парка улочки, где жила Делиз, машина Эттли уже стояла около дома Делани. Я был не вполне уверен, что мои сотрудники успешно разделались с прессой — слишком уж много машин окружало модный ресторанчик в конце улицы — но, скорее всего, Джею удалось избавиться от охотников за сенсацией. Другой вопрос — как надолго.

Дверь мне открыла высокая молодая женщина в полицейской форме.

— Это вы бойфренд? — спросила она с носовым североманчестерским акцентом. — Тогда проходите. Она давно вас ждет. — Ее тон мне не понравился, но с нею лучше было не спорить.

В гостиной чувствовалась тяжелая атмосфера. Делиз сидела в углу дивана, черный джемпер подчеркивал ее изящный силуэт. Она улыбнулась мне, но по выражениям лиц Джея, Либерти и Сьюзан Эттли я понял, что без меня тут не все шло гладко. При виде Сьюзан и Делиз в одной комнате я чуть не бросился наутек. Я подошел к Делиз, сел рядом с ней и обнял за плечи. Слышались только переговоры по включенной полицейской рации.

— Теперь, надеюсь, вы справитесь, Делиз. Видно, что ваш друг сможет о вас позаботиться. — Свое ехидное замечание дама-офицер произнесла таким нарочито громким голосом, каким говорят с детьми. — Не забудьте позвонить нам, если еще что-нибудь вспомните.

Тишина была нарушена в следующую секунду после того, как она надела пальто и вышла из комнаты. Первой выплеснула свои эмоции Сьюзан.

— Что происходит, Дейвид? Я-то думала, ты пытаешься спасти меня, а ты, оказывается, занимаешься еще и всеми этими людьми. — Она метнула взгляд на Делиз. В ее голосе уже не слышалось тех умоляющих ноток, что звучали при нашем последнем разговоре. В водолазке с высоким горлом, длинной джинсовой юбке и черных леггинсах она была похожа на хищную птицу.

Ко мне мгновенно вернулась вся моя злость на «Билдинг Сосайети». Если бы не она и не ее компания, я бы сто раз подумал, прежде чем соглашаться на работу, из-за которой я оказался в этой заднице. Наверное, Сьюзан увидела, как сверкнули мои глаза, потому что отступила на шаг назад. Я вскочил с дивана и схватил ее за руку.

— Ты расскажешь мне все, как было на самом деле! — выкрикнул я. В висках у меня стучало. — За кого ты меня принимаешь? Ты думаешь, что мне можно навешать на уши любой лапши?

Я хотел схватить ее за плечи и вытрясти из нее всю правду. Я действительно был вне себя. Она подумала, что я собираюсь ее ударить, и увернулась. С другой стороны в меня вцепилась Делиз.

— Оставь ее в покое, Дейв! — Она схватила меня за волосы. Джей и Либерти наблюдали эту сцену, выпучив глаза. Я отступил от напуганной возмутительницы общественного спокойствия, но кулаки мои по-прежнему сжимались. Она закрыла лицо руками, как маленькая девочка, и, рыдая, опустилась в кресло. Дикие нравы здешней части Чорлтона были не для нее. Я страшно сердился на себя за то, что так взорвался — слава богу, что сумел вовремя остановиться. Она избавила меня от необходимости вдаваться в объяснения и заговорила сама, хоть и едва слышным шепотом:

— Ты прав, Дейвид, это я во всем виновата. Я не должна была впутывать тебя. Я просто не знала, что делать.

По шее у меня побежали мурашки. Делиз села на ручку кресла рядом со Сьюзан и обняла ее одной рукой.

— Если нам не обойтись без выяснения отношений, давайте сделаем это спокойно. Я понятия не имею, что ты сделал этой женщине, но могу догадываться. — Она бросила на меня презрительный взгляд. — Пойдите заварите чай, — обернулась она к Джею и Либерти, — и не очень спешите.

— Ты совершенно не понимаешь, — начал оправдываться я, но Сьюзан меня перебила.

— Это моя вина. Я хотела использовать Дей-вида, чтобы отомстить Барри. Я не думала, что все так обернется.

— Барри? — переспросил я, как последний идиот. Делиз, нахмурившись, перевела взгляд со Сьюзан на меня.

— Барри Харрисону, кому же еще? — с горечью повторила Сьюзан. — Я беременна от него. Я думала, что он уйдет от жены, но он велел мне сделать аборт. Дал адрес клиники в Стокгольме и сказал, что заплатит. — Она снова начала всхлипывать.

Делиз еще раз сверкнула глазами в мою сторону и погладила Сьюзан по плечу.

— Все мужики сволочи, — утешила она ее.

— Подожди, подожди! — вставил я. — Ты дай ей закончить рассказ. Я полагаю, что имею право его услышать.

— Он прав. И потом, мне действительно надо кому-нибудь об этом рассказать, — призналась Сьюзан и вытерла глаза бумажным носовым платком. — Когда Дейвид пришел ко мне со своей квартирной проблемой, я думала, что это очередной жулик пришел петь всегдашние песни про тяжелую жизнь… — Она замолчала и с испугом взглянула на меня. — А потом я почувствовала, что он очень зол. Это было как раз в тот день, когда Барри сказал мне, что не уйдет от Мэдж… То есть от жены… То, что он сделал с кредитом Дейвида, совершенно незаконно, и я подумала, что мы сможем друг другу помочь.

— Сьюзан, вы выражаетесь не очень понятно, — нетерпеливо прервала ее Делиз.

— Более чем понятно. Не перебивай ее, — сказал я.

— Еще до того, как мы прочли эти распечатки, я знала, что Барри с головой погрузился в темные дела. Я рассказала тебе совсем немного, Дейвид. Этому жадюге было мало его жалованья — ста двадцати тысяч. — Сьюзан постепенно приходила в себя. Она откинулась на спинку кресла. — Он связался с командой адвокатов и агентов по недвижимости, которые занимались тем, что покупали участки и дома по бросовым ценам, потом оценивали их в два раза больше, и Общество выдавало кредит. Навар шел прямо им в карман. Они делили его каждую вторую субботу, встречаясь в гольф-клубе. Барри говорил: «Пошел играть в бабки». Тогда он был управляющим филиала, а я — рядовым клерком. Потом рынок недвижимости обвалился и спрос на дома резко упал. На каком-то деловом обеде он познакомился с Джейком Гордоном. Я говорила тебе, что он молится на преуспевающих бизнесменов. Это был тот самый случай. После их встречи я почти перестала его видеть. Он стал ходить за Гордоном хвостом и проводил больше времени в его вертолете, чем в моей постели.

Она еще раз всхлипнула и снова полезла в пакетик с бумажными платками.

— Он говорил, что у Гордона великолепные связи. И это была правда. Скоро Барри вызвали в головной офис и назначили руководить крупными ссудами. Он погрузился в это дело с головой. Потом, когда Барри сделался шефом «Полара», все шло великолепно, мы чудесно проводили время вместе. Но он просто не мог остановиться. Ему хотелось иметь по-настоящему много денег. Он утверждал, что ни один успешный предприниматель не живет на жалованье, что жалованье — это мелочь на карманные расходы. Сначала он пускал в оборот собственные средства… Я имею в виду деньги, которые он успел заработать к тому времени. Он купил участок с заброшенными железнодорожными путями вокруг Уигана. Там месторождение угля, которое никто никогда не разрабатывал, и он надеялся открыть шахту. Но спрос на уголь упал, и он потерял вложенные деньги. — Она остановилась и снова вытерла лицо платком. Ее тушь размазалась, превратив глаза в два ужасающих пятна.

— А что же Джейк Гордон? — спросил я.

Сьюзан невольно вздрогнула.

— Я надеялась, что Барри оставит надежду сделаться мультимиллионером и женится на мне. Мы могли так прекрасно жить! Я бы сделала для него уютное гнездышко. Его брак с Мэдж уже давно стал условностью, она намного старше его. — Из глаз у нее снова потекли слезы.

Взглянув на Делиз, я убедился, что для нее не составило труда раскусить нашу новую знакомую, и она прекрасно поняла, что между нами произошло. Очертания ее подбородка сделались тверже обычного, улыбка сострадания испарилась. Сьюзан, погруженная в сентиментальные воспоминания, явно не замечала, что женская составляющая аудитории настроена уже далеко не так сочувственно, как вначале.

— Мэдж прицепилась к нему, как пиявка. Стала угрожать, что отнимет детей — и он каждый раз прибегал обратно, сам как напуганный ребенок. — Атмосфера в комнате продолжала накаляться, а Сьюзан продолжала не замечать этого. — Я подумала, что, если рожу ему ребенка, он наконец сделает решительный шаг, а он струсил! — яростно закончила она.

— Это мы уже поняли, — произнесла Делиз ледяным тоном. — Мы спрашиваем вас о Гордоне, а не о Барри и Мэдж. — Она взяла Сьюзан за руку, и я увидел, как побелели ее пальцы, сжав пухлое запястье Эттли.

— Это Гордон научил Барри регистрировать фиктивные фирмы. При этом сам он, естественно, оставался в стороне. Он научил Барри создавать компании в оффшорах — в Лихтенштейне, на Джерси. Я уже сказала, их теперешнее предприятие — только звено в длинной цепи. «Билдинг Сосайети» не всегда теряет деньги, потому что Барри должен возвращать ссуды, хотя и с минимальным процентом, конечно… На каждом деле они с Гордоном срывают огромный куш. Из-за того, что компания предоставляет им фонды, на реальные ипотечные кредиты остается меньше средств, потому мы и стали гораздо строже с клиентами, задерживающими выплаты. Тебе ведь это известно, Дейвид? — Она снова завсхлипывала. — Господи, как я виновата! — пробормотала она.

На этот раз Делиз не стала ее утешать. Сьюзан снова повозила по глазам почерневший платок. Теперь ее лицо выглядело так, словно она надела черную маскарадную маску.

— Ну что ж, — сердито подытожил я. — Сейчас мы выпьем чаю, поедем в полицейское управление и расскажем все это заместителю начальника полиции Синклеру. Не сомневаюсь, что Барри и Джейк прекрасно проведут время за решеткой, вспоминая былые подвиги.

— Я не могу этого сделать! Я его люблю! Я жду от него ребенка! — Сьюзан обхватила себя за живот и стала похожа на скульптуру Генри Мура.

— Ты это сделаешь! — заорал я. — Думаешь, Гордон водил дела только с вами двоими? А кто, по-твоему, устроил всю эту стрельбу?

Но было ясно, что никакими доводами Сьюзан не проймешь.

— Ты считаешь, убийство Пултера заказал Гордон? — взволнованно спросила Делиз, сильно побледнев.

— Он единственный, кто, по моим представлениям, был в этом сильно заинтересован. Пултер мог признаться, что Гордон заставил его подделать записи в книге регистрации. Гордон узнал, что мы давим на Пултера. Тот же киллер на мотоцикле, что стрелял в Пултера, уже попытался убрать и Тревоза — единственного, кто может подтвердить причастность Гордона. Он сделал два выстрела, но промахнулся.

— А ты не думаешь, что убийца может приехать сюда? — Делиз явно заволновалась. — Ведь Гордон знает, что ты к нему подбираешься.

— Сюда он не приедет, — ответил я с уверенностью, увы, неискренней. — Как Гордон узнает, где ты живешь? Нет, думаю, теперь он пустится в бега. В лучшем случае он полагает, что мы сейчас беседуем с Синклером в Честер-хаусе. Что нам и следует сделать.

— Я не поеду, — повторила Сьюзан. — Можно мне от вас позвонить? Мне надо позвонить Барри. Я не скажу ему, откуда звоню.

— Идиотка! — закричала Делиз. — Ты не понимаешь, что с тобой он разделается в первую очередь? Ты единственный человек, который может рассказать о его делах с Гордоном. Что надо с тобой сделать, чтобы ты наконец поняла то, что ежу понятно?! Он заделал тебе брюхо, потом уволил тебя, потом угрожал тебе — ты не видишь, к чему все идет?

— Это невозможно. Барри не такой, — неуверенно произнесла Сьюзан. — Я позвоню ему и скажу, что если он не возьмет меня обратно, я пойду в полицию. Зря я послушалась тебя, Дейвид, и ничего не поставила в духовку! Он так любит хороший гуляш!

Делиз с отчаянием посмотрела на меня. Женщина была явно не в себе, а я умудрился до сих пор этого не понять.

— Послушайте, Сьюзан, конечно, вы должны делать то, что считаете нужным. Я не полицейский, я не могу арестовать или заставить вас донести на Барри, но по крайней мере оставьте у нас распечатки. Тогда, если он снова станет вам угрожать, у вас будет чем на него воздействовать, — произнес я.

— Спасибо тебе, Дейв! — взорвалась наконец Делиз. — Спасибо, что превратил дом моей матери в тир! Мне, конечно, мало было видеть, как отстреливают башку этому подонку Пултеру! Теперь ты хочешь сложить здесь бумаги этой сумасшедшей и превратить нас в живую мишень? Ты что, не понимаешь, что произойдет, как только она расскажет своему бесценному Барри, где они находятся?

Сьюзан Эттли слабо улыбнулась.

— Нет, Дейвид прав. Я не думаю, что Барри может причинить кому-нибудь зло. Он похож на непослушного школьника, но никак не на злодея. Как только он узнает, что я где-то спрятала распечатки, то станет как шелковый.

Она пошла к телефону, чтобы сообщить Барри эту приятную новость. Делиз встала рядом с ней, чтобы убедиться, что она не скажет ничего лишнего.

Джей и Либерти, почувствовав, что гроза миновала, явились наконец с чаем на подносе. Затем Джей спустился к машине Сьюзан и, пока та умывалась, забрал толстую пачку распечаток. Выйдя из ванной с чистым лицом, она направилась к выходу, снова спокойная и деловая. Я загородил ей дверь. Прежде, чем отпускать ее, я должен был выяснить одно обстоятельство, не дававшее мне покоя.

— Сколько лет Барри? — спросил я.

— Пятьдесят один. Мужчина в самом расцвете лет, — надменно отчеканила она и удалилась, отбрасывая волосы назад и что-то бормоча себе под нос.

— Больше ее никто никогда не увидит, — мрачно произнесла Делиз. — И даже ты в этом не виноват.

— Да. Я не могу запретить ей делать то, что она хочет. Она сама устроила этухитроумную игру, наверное, даже мечтала отдать кому-нибудь эти распечатки, только чтобы иметь чем шантажировать своего ненаглядного. Если будет возбуждено следствие по делу Гордона, им не миновать тюрьмы: Барри слишком мелкая букашка, чтобы Гордон стал его беречь.

Я сел рядом с Делиз. Она обняла меня за плечи — возможно, все обстояло не так уж плохо. Мы повернулись к Джею.

— Побудешь еще немного мамочкой?

— Мое любимое занятие! — огрызнулся он, разливая чай.

Хотя Джей был большой знаток трав, полезных и вредных, однако чай удавался ему неважно, и я украдкой сплюнул чайные листья в платок. Зато он блестяще справился с задачей выйти из «Атвуд Билдинг» и вывести Сьюзан, — и я пожалел, что угрожал ему увольнением. А он, вероятно, учуял благорасположение начальника, чем и не преминул воспользоваться.

— Нельзя мне ненадолго взять ваш «ниссан», босс? Я обещал отвезти на дискотеку одну подружку из Чорлтона. А теперь, из-за всей этой суматохи, я опаздываю, а мне надо еще завезти домой Либерти.

— Ты же знаешь, Джей, что я не люблю давать тебе машину для ночных развлечений, — не без сарказма ответил я. Последний раз он вернул мне машину по крышу в грязи, с откинутым пассажирским сиденьем и презервативом в пепельнице.

— Не вредничайте, босс! Вы же обещали мне премию, если я выручу вашу подружку!

— Выбирай выражения! Нашел мне подружку! — Я порылся в карманах. — Вот сорок фунтов и скажи спасибо, что тебя не увольняют за хамство работодателю!

— Ну пожалуйста, шеф! — не унимался он, недовольный вознаграждением. — По крайней мере разрешите мне взять машину завтра. Сегодня вечером я, возможно, окажусь тут — в Чорлтоне, и отгоню ее вам к офису.

В конце концов я дал ему ключи от «форда-фиесты», который Делиз взяла накануне в прокате, и от моей машины. Я разрешил ему взять нанятый автомобиль, вернуть его завтра утром и забрать мою машину из Чорлтона. Мне хотелось делать широкие жесты. По крайней мере очень приятно было вернуться к обычным проблемам — например, к устройству личной жизни Джея.

Теперь меня волновало только то, простила ли меня Делиз и удалось ли Финбару Салвею избежать смерти в неапольских закоулках. Джейк Гордон, скорее всего, уже летел куда-нибудь в Бразилию.

— Ты слишком много ему позволяешь, — сказала Делиз, когда Джей ушел, взяв на буксир сводного брата. Глаза у Либерти уже слипались. Ему я тоже вручил десять фунтов. Ради того, чтобы отвадить журналистов, он мужественно держал трубку у своего глухого уха, как Нельсон подзорную трубу у слепого глаза; ему же принадлежала идея эвакуации из «Атвуд Билдинг».

— Так что ты все-таки думаешь о шансах остаться в живых, Дейв? — взволнованно спросила Делиз. — Я поняла, что у дома появится полицейский патруль.

Я рассказал ей о своей встрече с киллером на стоянке «Альгамбры». Я был уверен, что провал попытки убить Тревоза заставит Гордона убраться из Манчестера.

— Зачем кому-то убивать Тревоза? Да и Пултера, в конце концов? Это был какой-то кошмар, Дейв. Меня всю забрызгало кровью, — потому они так быстро меня и отпустили. Женщина помогла мне переодеться. Завтра я должна явиться, чтобы просмотреть фотографии и дать показания. — Делиз дрожала. Я видел, что она вот-вот разрыдается. Она всегда была такой спокойной, что, глядя на нее, мне самому сделалось не по себе.

— Я уверен, что мы разворошили огромный муравейник. Думаю, речь идет о сотнях миллионов. Не сомневаюсь, Глорию убили из-за того же. Она только приподняла краешек занавеса и увидела что-то, очень тщательно скрываемое. Может быть, Финбар зацепит что-нибудь в Италии.

Едва ли это могло утешить Делиз, но я говорил правду. Сейчас я был не ближе к «разгадке» дела, чем в тот день, когда она вытащила меня из полицейского участка в Макклсфилде. Кроме распечаток, у меня не было никаких «доказательств», в синклеровском смысле слова, причастности Гордона. Делиз встала и взяла с полки початую бутылку «Бушмиллс». Я удивленно посмотрел на нее.

— Ты ведь остаешься на ночь? — спросила она. — После всего, что случилось, настроение у меня не самое романтическое, но нам обоим нужно успокоительное.

Когда я проснулся с тяжелой головой, в окно спальни било солнце. Мы лежали, мирно свернувшись под живописным лоскутным одеялом Кашалота, на ее огромной кровати с медными спинками.

Я поплелся в ванную в поисках парацетамола, но ничего не нашел, так же как и в шкафчике с лекарствами на первом этаже.

— Мать не верит в химические средства, — пояснила Делиз, разбуженная моими поисками. — В доме только гомеопатия.

Заглотив завтрак — естественно, мюсли и несладкий йогурт, — закусив эту здоровую пищу с трудом выторгованным горячим тостом и запив кофе, мы собрались идти. Делиз настояла, чтобы я вдохнул мятного масла из аптечки Кашалота. Никакого эффекта я не почувствовал, но делал все, чтобы понравиться моей подруге, и заявил, что головную боль как рукой сняло. Выглянув за дверь, я понял, что идти пешком — далеко не лучшее решение, но машины у нас не осталось. Старая малолитражка, которой часто пользовалась Делиз, стояла на ремонте в гараже, Джей забрал машину, взятую в прокате, и я сам разрешил ему взять сегодня «ниссан», так что никакой альтернативы прогулке не имелось. Несмотря на яркое солнце, ветер дул, казалось, прямо из Арктики, и идти пришлось очень быстро. Мы двинулись по пешеходной дорожке вдоль манчестерского берега Мерси в сторону плавучего паба «Джексон Боут». Несколько отважных велосипедистов совершали субботний моцион, и я понял, как мне не хватает этих одиноких утренних прогулок мимо зарослей Камыша. На столбе, наслаждаясь прохладой, сидели три больших баклана и глядели на Сэйл-Уотер-парк. Ветер трепал ветки берез. Мерси тоже бурлила — еще немного, и вода начала бы заливать отлогие травянистые берега. Добравшись на трамвае до Сент-Питерс-сквер, мы присоединились к толпе посетителей магазинов Кинг-стрит, а потом Кендал и Сент-Энн-сквер. Я решил, что Делиз необходимо немножко развеяться.

Когда мы закончили, было уже время ланча, и Делиз умудрилась потратить половину вознаграждения, полученного от Мэри Вуд. Мы зашли в ресторан на Ройал-Эксчейндж, она взяла салат, а я утолил страшную жажду пинтой лагера. Затем мы пересекли Сент-Энн-сквер, чтобы поймать такси до «Атвуд Билдинг». На углу площади стоял газетный киоск, и я прочел крупный заголовок: «Два человека погибли при взрыве бомбы в Чорлтоне». Мне показалось, будто меня схватили за горло. Джей должен был забрать мою машину из Чорлтона, и Либерти наверняка был, как всегда, при нем. Вчерашняя головная боль обрушилась на меня лавиной. Наверное, я становлюсь параноиком. Почему, собственно, этот взрыв должен иметь отношение ко мне? Я расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке и взглянул на Делиз. Она не обратила внимания на газеты.

— Что, если я высажу тебя у полицейского управления? Ты дашь показания, а потом поедешь в Болтон и останешься у моих родителей до конца выходных. Можешь доехать на трамвае до Бьюри, а там тебя заберет отец. А лучше позвони ему, как только тебя отпустят, и он сразу выедет тебе навстречу. Вечером подъеду я, и мы вместе проверим, как Пэдди продвинул переоборудование вагончика.

Делиз чмокнула меня в щеку.

— Нам обоим полезно сменить обстановку. Но мне все равно надо заехать домой за зубной щеткой и кое-какими вещами.

— Мне кажется, ты накупила уже столько, что можно открывать распродажу. Пока ты доберешься до дома и упакуешь свой сундук, наступит ночь. Так что, когда они закончат, попроси, чтобы тебя довезли до «Трэффорд-бара», и садись на трамвай до Бьюри. Я позвоню отцу, чтобы он тебя встретил.

На заднем сиденье такси мы упаковали приобретения Делиз в одну большую сумку. Я высадил ее у Честер-хауса и поехал в Чорлтон. Я не знал, что меня там ждет. Но предчувствия были мрачные, а снова впутывать Делиз я не хотел. На самом деле я ничего не обдумал. Если взрыв произошел в ее доме, полиция так или иначе станет ее допрашивать. Я понимал только, что вчерашнего с нее более чем достаточно.

Когда я доехал до Виллоуз-роуд, оказалось, что самые страшные предчувствия меня не обманули. Улочка была полностью блокирована, и мне пришлось выйти из машины у поворота. Присоединившись к толпе, теснившейся на тротуаре, я увидел, что взрыв произошел на углу парка, наискосок от дома Делиз. Сам дом, однако, не пострадал. В середине улицы взорвалась машина. Красная машина. Моя.

Ключ от нее был только у Джея.

Обломки машины валялись по всей улице, окруженные столбиками с красно-белой лентой. На проезжей части зияла яма, из которой все еще шел пар — ее местоположение указывало, куда отлетел автомобиль после взрыва. Несколько полицейских пытались огородить место происшествия деревянными щитами с натянутой на них мешковиной, что на сильном ветру получалось у них плохо; другие ползали вокруг, собирая куски железа в бачки для мусора. У погнутой решетки парка оживленно болтали армейские саперы — их помощь не понадобилась. Бригада Би-би-си снимала репортаж с места происшествия.

Я впал в оцепенение и неподвижно стоял в толпе зевак. На плечо мне легла чья-то тяжелая рука. От неожиданности я чуть не подпрыгнул.

— Главный буревестник Манчестера наконец на месте происшествия. Я как раз пытался прикинуть, как скоро ты появишься. — Синклер был одет в гражданское.

Открыв рот, я обнаружил, что этого еще недостаточно, чтобы издавать звуки.

— Ко мне это не имеет никакого отношения, — прохрипел я через пару секунд. Он похлопал меня по плечу. Можно было подумать, что мы наблюдаем футбольный матч, а не последствия взрыва с человеческими жертвами.

— Знаю, знаю. Не совсем в твоем стиле, а? Мы еще не идентифицировали ни машину, ни жертвы. Похоже, что это двое молодых людей, но от них почти ничего не осталось. Сначала думали, что взорвался газ, но потом стало ясно, что речь идет о взрывчатке, причем заложенной в огромном количестве. Как будто они везли бомбу для ИРА и задели детонатор. Ну, ладно, Дейви, некогда мне тут с тобой болтать, если только ты не напридумывал ничего нового о Джейке Гордоне.

Он развернулся, чтобы уйти, но я схватил его за руку.

— Я хотел поговорить с вами о Делиз Делани. Она сейчас дает показания в Честер-хаусе, и я прошу вас, чтобы ей не говорили об этом взрыве. Она слишком много пережила.

Он посмотрел на меня, качая головой.

— У тебя — просьбы к полиции? — Он минутку помолчал. — Ладно, я позвоню им из машины.

Он протолкался через толпу и исчез.

Я тоже ушел, еле-еле переставляя ноги. Что я скажу Ловене Андерсон? Одного она уже потеряла — а теперь другого разорвал на клочки взрыв, предназначенный мне… Как она это переживет? И как я это переживу? Я прислонился к невысокой решетке; меня стошнило в чей-то палисадник. Двое подростков, направлявшихся посмотреть на место происшествия, подозрительно посмотрели на меня и отошли на мостовую. Я вспомнил, сколько усилий прилагал, чтобы избавиться от Либерти Уокера. Теперь он ушел навсегда.

Я куда-то шел, не замечая ничего вокруг и описывая круги вокруг Чорлтона, пока не уперся в автобусную остановку около Торнли-корта. Как голуби возвращаются в голубятню, так ноги принесли меня к моему бывшему дому. Меня мутило. Я присел на низкую каменную изгородь, но передохнуть мне не удалось.

— Дейв, неужели это ты? — раздался знакомый бас Финбара Салвэя.

Я поднял голову и посмотрел на него. Вид у него был столь же цветущий, сколь у меня, вероятно, замогильный. Он наклонился и взял меня за плечо.

— Да это же в самом деле ты! Боже милосердный! Когда я услышал про этот взрыв у дома Делиз, я был уверен, что это ты и она.

— Лучше бы это был я. Это должен был быть я. А оказалось — Джей и Либерти.

Он все еще держал меня за плечо, словно хотел убедиться, что я не привидение. Я оттолкнул его руку. Получилось довольно грубо.

Он сделал шаг назад.

— У тебя шок! Я знаю, что это такое. Давай-ка зайдем к нам, пока ты не шагнул прямиком под автобус.

Я не имел ни малейшего желания двигаться с места, тем более в сторону своего бывшего дома, но сопротивляться Финбару невозможно. Он почти втащил меня по ступенькам в квартиру своей сестры. На этот раз Фиона молчала и просто подвела меня к креслу. Финбар поднял мои ноги, она подставила под них стул и закутала меня в одеяло. Несколько минут мы просидели молча. Глаза у меня были сухие, но очень хотелось плакать.

Потом Фиона всунула мне в руки чашку горячего чая.

— Выпей. В книгах по оказанию первой помощи пишут, что пережившим шок нельзя давать пить, но, по-моему, нет на свете такого несчастья, от которого не помогала бы чашка хорошего чая.

Я медленно выпил чай. Мне стало лучше, хотя, конечно, я предпочел бы виски.

— Ты знаешь, Дейв, я должен кое-что тебе сказать. Возможно, это не самый подходящий момент, но другого случая может не представиться, — взволнованно начал Финбар. Сигарета его погасла, пепел падал на пол. Возможно, из-за близости моего бывшего собственного дома во мне сработал инстинкт хозяина: я взял со столика пепельницу и протянул ему.

— Бортпроводник Коулман, за которым ты послал меня и… Джея… — Он выговаривал слова нестерпимо медленно.

— Ну же, ну? — поторопил я.

— Ты просил найти какую-нибудь мелочь, которая могла бы дискредитировать его как свидетеля, а я нашел…

Способ Финбара излагать информацию оказался наилучшим лекарством от шока. Теперь он запустил руку в шевелюру, потеребил свои седеющие космы, и снова закурил. Чтобы не заорать на него во всю глотку, я стал барабанить пальцами по ручке кресла.

— Да не мучай же ты его, Финбар! — вступилась за меня Фиона и тоже взяла сигарету. Я раздраженно отмахнулся от дыма.

— Хорошо. Я почти на сто процентов уверен, что Коулман… э-э… двоеженец! — закончил он, виновато улыбаясь, и с любопытством взглянул на меня.

Я почувствовал себя альпинистом, который думал, что вышел на вершину, а обнаружил, что добрался только до подножия следующего пика. Мне хотелось истерически рассмеяться. Джея и Либерти взорвали вместо меня, а Финбар полагает, что нет преступления страшнее, чем двойной брак.

Фиона снова вступила в разговор:

— Ты уж лучше объясни ему все сразу, Финни. Расскажи, как ты это выяснил.

Финбар поглядел на свои ботинки, потом опять на меня.

— Понимаешь, Дейв, у меня есть друг, еще с армии, Джек Скофилд. Он живет в Неаполе. Репутация у него так себе… Его отправили в отставку за контрабанду. Когда мы… э-э… Когда мы с Джеем ничего не смогли добиться в аэропорту, я позвонил Джеку, и он пригласил меня прилететь к нему в Неаполь, чтобы раскрутить историю с другого конца.

— На старости лет подался в детективы! — не удержалась Фиона. — И не сказал, куда он направляется, никому, кроме… бедного Джея. — Фиона взяла платок и вытерла глаза. — О, господи, ты закончишь уже или нет?

Прежде чем продолжить, ее брат закурил еще одну сигарету.

— Джек встретил меня в аэропорту, и мы проехали за Коулманом до самого дома. Вместе с ним в квартиру вошла куча детей. Мы подождали некоторое время. Потом Джек вышел и немного порасспрашивал соседей. Ему сказали, что Коулман живет здесь со своей женой Марией и пятью детьми. Соседи называют его Дженнаро Саккаро. Но в Престбери у него уже есть жена, Маргарет Коулман! И двое детей!

— Финбар, ты уверен, что это тот самый человек? — Я не хотел снова сесть в лужу.

— У нас была фотография. Мы проследили за ним опять, и Джек заговорил с ним. Разумеется, это он! Только у него две семьи.

Вспомнив свою собственную недавнюю попытку ублажить двух дам одновременно, я почувствовал что-то вроде сострадания к Коулману-Саккаро. Может быть, он просто мазохист? Хотя в свете дела Хэдлам и Риштона новость, несомненно, представляла интерес. Вероятно, вознаграждение в двадцать тысяч фунтов за свидетельство об убийстве его соседки пришлось ему к Рождеству как нельзя кстати. А на процедуре опознания он, разумеется, показал на тех людей, которых ему случалось видеть раньше: на Хэдлам и Риштона.

— Видно, эту роль в следствии над Риштоном — Хэдлам ему навязали, а? — заключил Финбар, словно читая мои мысли.

— Разумеется. Для них это прекрасное известие, но мне оно почти ничего не дает. Мы ведь не можем доказать его связь с Гордоном?

Финбар отрицательно покачал головой.

— Когда ты сказал, что он связан с Италией, я подумал, что он, возможно, киллер и как-то связан с Джейком Гордоном. Раньше взрывание людей в машинах было национальным итальянским спортом, верно? — спросил я.

— Ну, — с готовностью отозвался Финбар, — я могу позвонить Джеку Скофилду и попросить его заняться этим Саккаро, раз ты думаешь, что можно откопать что-то еще. У него могут быть связи в криминальном мире. Каморра, например, творил в Неаполе ужасные вещи…

— Я просто хватаюсь за любую соломинку, Финбар. У человека, который имеет жену в каждом аэропорту, вряд ли остается много сил, не так ли?

— Ты собираешься сообщить об этом в полицию, Дейв? — спросила Фиона. — Чем скорее они узнают, тем скорее твои друзья выйдут на свободу.

— Боюсь, все не так просто. Старший инспектор Джеролд решит, что мы оговорили или подкупили Коулмана. Этот человек никогда не признает, что мог ошибиться. Надо, чтобы Финбар поговорил с Коулманом и сказал ему, что нам известно, почему он обратился за вознаграждением, и тогда ему придется отказаться от своих показаний. Просто заявить, что он не уверен, что все произошло именно так.

— Ты хочешь, чтобы я ехал прямо сейчас? — Финбар, как всегда, был готов действовать.

— Не знаю, — заколебался я. — Фиона рассказала тебе, что кто-то застрелил Пултера, второго свидетеля, на показаниях которого Джеролд основывал свою версию?

Финбар обернулся к своей разговорчивой сестрице, которая теперь молча курила. Разумеется, она все ему рассказала. Я понял, что в пикантное положение я попал не один и близнецам, возможно, также угрожает опасность. В моей голове должен был родиться некий волшебный план, а я не мог думать ни о чем, кроме того, как мне сообщить Ловене Андерсон о гибели Джея. Страшно хотелось спать. Я закрыл лицо руками. На выручку мне пришла Фиона.

— Ты не хочешь прилечь на кровать Финбара и немного соснуть?

Я доковылял до постели и тут же отключился.

Было еще темно, когда я проснулся от того, что Финбар тряс меня за плечо.

— Звонит твой отец! — Он сунул трубку мне в руку.

— Дэвид? Ну наконец-то! Я искал тебя по всему Манчестеру! — прозвучал знакомый обиженный голос. — Делиз со мной, и она не в самом лучшем расположении духа. Говорит, что ты собираешься приехать и остаться ночевать. Ты не мог бы проинформировать нас с матерью, что происходит?

— Да, я хотел приехать, но здесь кое-что произошло. Ты, наверное, знаешь, что вчера на глазах у Делиз убили человека?

— Она нам рассказала.

— К сожалению, этим дело не кончилось. — Я не знал, как сказать это иначе, чем прямым текстом. За время своего короткого общения с Джем отец явно полюбил парня. — В мою машину подложили бомбу, и Джей Андерсон подорвался на ней вместе со своим сводным братом Либерти.

Последовало долгое молчание, но затем Пэдди заговорил таким же твердым голосом, как всегда.

— Ты уверен, Дэвид? Мы слышали эту новость по радио, но они сказали, что погибли не молодой человек и ребенок, а двое подростков.

— Я видел, что осталось от машины, так что удивляюсь, как они вообще смогли что-то определить.

— Понятно, — произнес Пэдди. — Способный был парень этот Джей. Ты хочешь, чтобы я сказал Делиз?

— Нет, я скажу ей сам.

— А во что еще ты вляпался на этот раз? — спросил он сердито. — Хочешь, чтобы я приехал и помог тебе?

— Прости, отец, но чем меньше людей будет замешано, тем лучше. Я не сразу это понял, отсюда и весь сыр-бор. Поэтому просто позаботься о Делиз.

— Почему все-таки ты не можешь приехать? Здесь тебя никто не найдет. — Теперь в его голосе послышалась умоляющая нотка. Я ничего не ответил. — Ну, бог с тобой, — продолжил он. — Только нападай теперь на этих подонков с той стороны, с какой они тебя не ждут… и будь осторожен. Я передаю трубку Делиз. Расскажи ей, что произошло. Нет смысла с этим тянуть. — Он отложил трубку и пошел звать Делиз.

Отцовский комментарий был крайне лаконичен. Я ожидал услышать гораздо больше, но, впрочем, он никогда не давал волю своим эмоциям.

— Что происходит, Дейв? — спросила Делиз. — Твой отец ведет себя очень странно.

Я рассказал ей о Джее и Либерти. Она замолчала; до меня донеслись всхлипывания.

— Я всегда его пилила, — сказала она наконец жалобным голосом. — Я хочу… я надеюсь, что мать сейчас не дома.

— Кажется, мы с тобой недооценили Гордона и Харрисона. Возможно, они знают, где живут мои родители. Так что, может быть, будет лучше, если мать приедет и заберет тебя. Где она сейчас?… Нет, не говори. Просто поезжай с ней в ее общину, где бы это ни было, и отсидись там, пока все не утрясется.

Финбар, все это время не выходивший из комнаты, выжидающе посмотрел на меня.

— Что делаем? — спросил он.

— Ты делаешь то, что должен был сделать несколько часов назад, — отрезал я. — Берешь Фиону и уезжаешь из этой квартиры.

— Без меня ты не справишься! К опасностям мне не привыкать, а с бомбами я имел дело почаще, чем ты, — обиделся мой бывший сосед.

— Ну, и, разумеется, ты спец по минам-ловушкам?

— Если хочешь знать, изучение ловушек входит в общую программу военной подготовки.

— А подчинение главнокомандующему не входит?

Я сильно устал и не хотел, чтобы на моей совести оказалась гибель еще кого-нибудь из моих друзей. Финбар был готов продолжать спор, но, видимо, выражение моего лица его убедило, хотя невозможность принять участие в «действии» доставляла ему жестокое разочарование. Я вышел, чтобы он мог начать собирать вещи. Он должен был позаботиться о сестре, и если бы не Фиона, он бы не уступил.

Они быстро собрали небольшую сумку; долго прощаться не имело смысла. Финбар обещал, что, как только отвезет сестру к их двоюродному брату в Престоне, сразу займется поисками Коулмана-Саккаро. Фиона нежно обняла меня, и они уехали.

В одном Финбар не ошибся, с горечью подумал я: он был мне действительно нужен. Пока из агентов «Пимпернел инвестигейшнз» реальную зацепку нашел только он один.

Я сел на автобус в сторону центра. Погода снова испортилась, но сыплющаяся с неба мокрая крупа не мешала молодежи толпами устремляться навстречу радостям субботнего вечера. Я вышел на Пикадилли и пошел по Сэквилл-стрит в сторону «Атвуд-Билдинг».

Мне нужно было какое-то время побыть одному, чтобы придумать, что именно я скажу Ловене Андерсон. Останки Джея скорее всего уже идентифицированы — наверняка у него были с собой права или другие документы.

Добравшись до офиса, я не обнаружил почти никаких следов осады, только немного пепла в мусорной корзине. Джей говорил мне, что ничего не пострадало, но я привык до конца не доверять ему. Я сел за стол и несколько минут посидел просто так. Мне очень не хотелось встречаться с Ловеной. Выйдя из офиса, я двинулся к вокзалу Пикадилли, чтобы забрать пистолет.

Выигрыш Мэри Вуд, документы, доказывающие ее королевское происхождение, пистолет — все было на месте. Еще вчера все эти вещи имели такую огромную ценность, а сегодня… Решив, что деньги будут целее в камере хранения, чем в моем офисе, я взял пистолет, а остальное засунул в пакет и оставил его на месте. Пока я возвращался обратно, вся моя смелость куда-то улетучилась. Из офиса я набрал телефон Ловены. Она долго не снимала трубку. Через пару минут наконец послышался ее мелодичный голос.

— Алло!.. Кто это говорит?

— Это я, Дейв. — Язык меня еле слушался.

— Дейв? У вас что, горло болит? Вам надо беречь себя. Если вы будете простужаться, особенно после того, как вас так избили, это может кончиться воспалением легких.

— Я по поводу Джея, — начал я. Судя по ее веселому голосу, полиция еще ничего ей не сообщила.

— Я передам ему, что в такую погоду вы решили остаться дома. Только он вряд ли последует вашему примеру. Он поехал в город отлавливать какую-то подругу. Вы ведь хотели с ним поговорить?

Мне показалось, что уши у меня вспыхнули синим пламенем. Колени задрожали.

— А Либерти вы не видели? — спросил я.

— Этот торчит тут весь день. Он превратил жизнь Джея в какой-то дурдом. Сегодня утром Джей из-за него чуть не опоздал. Он поехал в Чорлтон вместе с Либерти забирать вашу машину, но полиция заблокировала улицу. Передать ему, чтобы он вам позвонил? Только боюсь, раньше завтрашнего утра он не появится, — любезно закончила она.

— Это меня вполне устраивает, — ответил я и повесил трубку. Теперь в ушах у меня звонили колокола. Все колокола Манчестера разом. Только кому же все-таки так не повезло в моей машине?

Я решил, что надо немедленно сообщить новость Делиз и родителям. Трубку сняла Делиз.

— Мы тут все ревем, включая твоего отца. Выяснилось, что Пэдди совсем не такой железный, каким кажется на первый взгляд…

Я все ей рассказал.

Она почему-то взорвалась:

— Надеюсь, ты не играешь в свои обычные игры? Потому что если ты… Слушай, Дейв, я думала о Сьюзан Эттли.

— Да?

— Когда ты услышал, что она ждет ребенка от этого — как его — Барри-фигарри — у тебя словно гора с плеч свалилась!

— Ну, знаешь… — Нужное слово упорно не шло на язык.

— Ты же провалялся с ней в койке прошлые выходные — скажешь, нет?

Я откашлялся, но так и не нашел, что ответить.

— Понятно, — холодно резюмировала она. — Я полагаю, с теткой из бродячего городка происходило все то же самое. Очень мило. Мама уже едет забирать меня. Я была очень рада узнать, что Джей и Либерти живы. Я просто счастлива, но это ничего не меняет. Я поеду вместе с матерью в ее общину, и не жди от меня известий.

Она повесила трубку.

Никакого огорчения я не почувствовал. Просто стал обдумывать следующий шаг. К сожалению, идти было некуда.

Я снова залез в спальный мешок с мыслью, что ни за что не усну, но скоро провалился в темноту.

Глава 18

Лагерь тревеллеров на пустыре возле Эйджкрофта, Солфорд. Воскресенье, 9 января 1994 года.

Следующее, что я почувствовал, это что меня подняли вертикально вместе со спальным мешком и тащат за плечи как минимум четыре человека. Когда я попытался вырваться из мешка, мне связали руки. Я стал яростно мотать головой, но мешок был застегнут на молнию. Потом, вероятно, меня ударили по затылку: я почувствовал резкую боль, в глазах вспыхнул свет — и я отключился.

Придя в сознание, я обнаружил себя все в том же спальном мешке. Мне не хватало воздуха, но, вероятно, как-то он все же просачивался, иначе я бы давно задохнулся. Вокруг меня разговаривали несколько человек. Даже через мешок я слышал, что голоса их звучат как-то необычно, словно отдаваясь эхом. Голоса возбужденные, сердитые, большого желания познакомиться с их хозяевами не внушающие. В висках у меня стучало, и я предпочел лежать тихо. Спор разгорался прямо над моей головой. Постепенно я начал различать слова, причем слово «мочить» повторялось значительно чаще, чем мне хотелось бы.

На лице у меня выступил пот. Как раз тогда, когда жара стала уже почти невыносимой, кто-то расстегнул мешок. Радость от возможности вздохнуть полной грудью быстро сменилась страхом при виде злобных физиономий. Вглядываясь в полумрак и пытаясь понять, что со мной произошло, я рассмотрел Мики Джойса. На его блинообразном лице застыло выражение ненависти.

— Вернулся в мир живых? — съязвил он. — Это ненадолго, сукин кот!

Он хотел ударить меня по уху, но стоявший рядом с ним пихнул его в бок, и кулак пролетел мимо.

— Оставь его, Мик. Не марай руки. Мы с ним разберемся, — утешил он меня, удерживая великана.

— Он убил моего пацана! Он мой должник!

Скрежет зубов Джойса ясно говорил о том, что он — за безотлагательную казнь. Очевидно, он не так давно принимал свою микстуру, поэтому разобрать его речь было непросто. Дело приняло более серьезный оборот, когда он вытащил из своего необъятного кармана огромный старый револьвер «Уэбли» и направил на меня. Я нырнул обратно в мешок.

— Даю тебе шесть секунд! Успеешь помолиться о душе, хотя Деклану ты такого шанса не дал.

На мое счастье, снова вмешались его друзья.

— Не забывай, что он убил не только твоего парня, но и Шона. Так что лучше, знаешь, дождаться, пока отец Шона вернется из Рексхема, — сказал один из них, и я наконец понял, что случилось. Мальчишки, погибшие в моей машине, были Деклан и его рыжеволосый друг, а в их гибели обвинялся я.

— Я могу что-нибудь сказать? — проговорил я, нервно облизав губы.

Вместо ответа один из «судей» наклонился и дал мне оплеуху, хотя и не очень сильную.

— Пусть повякает, — прорычал Мики, убирая свое оружие и доставая вместо него фляжку. — Мне интересно. Пока Киран не вернется из Рексхема, делать все равно нечего. Послушаем, что он нам споет.

— Вы полагаете, что я оставил у себя в машине бомбу на тот случай, если ее захотят угнать? Всякому нормальному человеку ясно, что бомба предназначалась мне, но вы же ни хрена не соображаете. Налакались потина…

Трое помощников Мика поежились. Маленький коренастый, который бил меня по лицу, и у которого волосы начинали расти почти прямо от бровей, обернулся к шефу.

— Знаешь что, Мики, — сказал он, — мы должны знать, что тут к чему. Если ты мне не докажешь, что это из-за него накрылись ребята… Родня я тебе или нет, я на мокрое дело понапрасну не пойду.

— Да из-за кого же еще? — ответил Мик. — К тому же он обрабатывает Мэри, подбирается к ее деньжатам.

— Каким таким деньжатам? — спросил я — и совершенно напрасно.

— Вы только послушайте! — загрохотал Мик. — Он вам споет, что не знает, что Мэри выиграла сто пятьдесят штук!

— Она дала мне их на хранение, но если вы меня убьете, получить их вам будет трудно. Они спрятаны в надежном месте, — произнес я.

Мои слова возымели желаемый эффект. Мик с силой пнул меня по ноге. Я сморщился, но никакого звука не издал. Затем все четверо, как по уговору вышли. Свет погас.

Я начал яростно бороться с веревками. Если они слышали мою возню, мне было все равно. Меня охватила ярость. Я катался по полу в мешке, но они обвязали его на совесть, так что больше всего я был похож на египетскую мумию. Наконец мне удалось освободиться. Я встал и потянулся. Никаких повреждений, кроме шишки и тупой боли в голове, но помирать здоровеньким все равно не хотелось.

Я забегал из угла в угол, пытаясь найти способ выбраться. Я догадывался, что нахожусь в замаскированном трейлере Джойса, где он прятал угнанные машины, и не собирался оставаться в этой тюрьме ни одной лишней минуты.

Тот слабый свет, что проникал в мою темницу, шел из двух маленьких вентиляторов в крыше. Снаружи они были забраны решетками, едва заметными на фоне темного неба.

Заднюю стену, через которую помощники Мика, вероятно, загоняли сюда машины, запирали снаружи две стальные задвижки толщиной в дюйм. Чтобы справиться с ними, понадобилась бы электропила и несколько сменных дисков. Окна отсутствовали, на полу — железные листы. Оставалась только дверь. Я осторожно потрогал ручку, но она была закреплена снаружи.

С громким криком я бросился на дверь и с разбегу ударил по ней ногой. Потом повторил эту процедуру снова и снова, пока фургон не начал раскачиваться. Грохот наверняка был слышен от одного конца городка до другого, но тихо дожидаться казни я не собирался. Пусть они сделают это на глазах своих женщин и детей.

В конце концов дверь поддалась, и я вылетел наружу. Я стоял, одетый в одни боксерские шорты, и дрожал. Передо мной полукругом выстроилось в полном составе население лагеря: от стариков до женщин с младенцами на руках.

Дети меня и спасли. Мик, сильно качаясь, направил мне в грудь свой револьвер. Его друзья также приготовили пистолеты, и тут дети начали смеяться. Сначала тихонько, потом все громче и громче. К ним присоединились и взрослые. Действительно, человек в трусах не очень похож на злого врага. Мики и его товарищи обменялись растерянными взглядами, не понимая, что им делать.

Зато Мэри Вуд понимала. Пробравшись сквозь толпу, она подошла прямо ко мне, схватила за руку и стянула с подножки трейлера.

— А ну разойдись, идиоты! — Ее высокий голос прозвенел в тишине ночи, как разбитое стекло. — Что, мужика в подштанниках не видели? — Она потащила меня к своему фургону. — Залезай, пока они не передумали! — прошипела она. Я, недолго думая, покорился, и она захлопнула дверь.

Я посмотрел через немытое окно. Толпа начала расходиться, а Мик и его друзья остались в центре, что-то обсуждая, как группа философов-марксистов на съезде партии тори. Они пожимали друг другу руки, размахивали пистолетами и бросали сердитые взгляды в сторону нашего фургончика.

— Успокойся, — приказала мне Мэри. — Отсюда они тебя выковыривать не станут. Пока ты не выйдешь за дверь, все будет в порядке. Ты же знаешь, что нужно этому скотине Джойсу! С пятницы он излазил мой фургон на карачках вдоль и поперек.

— Как он узнал, что вы выиграли деньги? — спросил я.

— Твой толстожопый дружок постарался, Блейк из телевизора. Как он разорялся! Даже вырезку привез из газеты: «Женщина из пригорода, пожелавшая остаться неизвестной, выиграла тотал-джекпот!»

Я застонал и схватился за голову. Вероятно, явившись в пятницу в «Пимпернел», Блейк успел подсунуть жучок! А я, идиот, не догадался, что он непременно подстроит какую-нибудь каверзу. По крайней мере, я должен был понять это, когда он явился в городок в Чорлтоне. Подслушивание было одним из любимых приемов автора и ведущего передачи «Удар по правам». Когда я доберусь до него, он узнает, что такое права.

Мэри приняла мой стон за выражение сожаления о том, что я ее подвел, и отчаяния по поводу моего безнадежного положения. Она ласково обняла меня за плечи.

— Не убивайтесь так, мистер Кьюнан. Я не думаю, что Мик на самом деле собирался расправиться с вами. Вся эта буча из-за денег, он с пятницы места себе не находит. А когда узнал про Деклана, распалился еще пуще. Говорит, что мои деньги причитаются ему в качестве компенсации.

— Мэри, ваши родственнички очаровательны, как коллекция сломанных будильников, но мне все равно надо отсюда выбраться, — сказал я.

— Да вы посмотрите на себя! Далеко вы уйдете в этом спортивном костюме? — Она рассмеялась и выглянула наружу. — Там же мороз, а они — вон, полюбуйтесь! — Она подтолкнула меня к окну.

Мик и его друзья развели костер на стратегическом пункте, откуда могли обозревать трейлер Мэри с обеих сторон. Картина напоминала сцену времен Крымской войны: сердитые вооруженные мужчины ходили взад-вперед у костра, притоптывая ногами от холода.

— Попробую что-нибудь вам подобрать.

Я думал, хозяйка говорит об одежде. На ней самой был новый халат из «Маркс-энд-Спенсер», а под ним — ночная рубашка на тонких бретельках. Пока я смотрел в окно, она рылась в своих шкафах, а когда я обернулся, сунула мне в руки старую, ржавую, пыльную двустволку. А себе взяла довольно новый с виду арбалет со стрелами.

— Один из моих сорванцов стрелял из этой штуки кошек, а это ружье Дермота. Теперь вы можете им отомстить за все неприятности, что они вам причинили. Но не волнуйтесь, Мики просто пугает. Он должен показать своим приятелям, будто он сильно опечален — но на самом деле ему нужны только деньги.

Ружье действительно укрепило мой боевой дух. Оно было заряжено, но старые патроны — вещь ненадежная. Предохранитель, казалось, не работал.

Услышав шорох одежды, я повернул голову. Халат и ночная рубашка лежали на полу, а Мэри — в кровати. Гостеприимным жестом она откинула край одеяла.

— Иди сюда, Дейв. Зачем тебе мерзнуть?

Она была права, меня бил озноб.

— Ну иди же. Расскажешь мне, куда ты спрятал мои денежки. Что не в ботинок — это я уже поняла.

Я залез под одеяло. В конце концов, Делиз объявила, что я снова свободен. Мысль о спасительном сне исчезла, когда Мэри освободила меня от последнего предмета туалета.

— Смотри-ка, — с необычайной живостью констатировала она, — и здесь нет!

— Это было роскошно, Дейв, — сказала Мэри, окончив демонстрировать мне те же наклонности, какими, по мнению некоторых мемуаристов, отличалась ее прапрапрабабка королева Виктория. Говорят, она заездила несчастного Альберта до смерти. — Если честно, то я мечтала об этом с тех пор, как увидела тебя на этой кровати. Ты был пьян как свинья, но хорошего мужика видно сразу. Знаешь, может быть, у нас могло бы что-нибудь получиться. Я ведь на самом деле гораздо моложе, чем выгляжу.

Это предложение было сделано так искренне, что я почувствовал себя почти извергом, ответив, что ее родственники и друзья твердо решили покончить со мной, как только вернется папаша одной из приписываемых мне жертв.

— Да что ты, они просто хотят тебя попугать, — проговорила Мэри без особой уверенности. — Они торчат всю ночь на морозе только из-за денег. И потом, они все равно тебя не выпустят, пока я им не скажу, где тайник, — продолжила она самым обыденным тоном. — А это ты еще не рассказал и мне.

— В камере хранения на вокзале Пикадилли, — ответил я. — Вот ключ. — Я снял с шеи ключ и протянул ей.

Мэри начала истерически хохотать.

— А Мики вытащил сейф из твоего офиса, и они пилили его целый день! Бедняга Джон-Джо, его дядька, чуть не надорвался!

— Скажи мне, Мэри, — попросил я. — Ты в самом деле внучка Эдуарда Восьмого? Или это был хорошо поставленный трюк?

— Конечно в самом деле! — Мэри была искренне возмущена. — Неужели это оттолкнет тебя от меня? — спросила она, снова хватая меня за плечи. — Это нечестно! Я не виновата, что мой дед был королем! Говорят, он был не совсем конченый мерзавец! Помогал безработным… — Она попыталась развлечь меня, занявшись приготовлениями к повтору упражнений на свежем воздухе. Я начинал понимать, каким именно образом человечество пережило ледниковый период в пещерах. Вероятно, эволюционный позыв к продолжению рода был весьма силен.

Когда в окне забрезжил рассвет, мне удалось наконец выбраться из объятий Мэри. Пробивающиеся через занавески солнечные лучи осветили мрачный пейзаж. Трейлеры стояли на опушке леса. Вдалеке торчала заброшенная электростанция. Я находился в Эйджкрофте, в Солфорде.

Услышав, что я встал, Мэри проснулась и, чтобы доказать, какой заботливый может из нее получиться партнер, немедленно принялась за работу. Она зажгла газовую плитку, стала прибираться и готовить завтрак, предварительно выдав мне одежду и одевшись сама. Только теперь я заметил, что у нее разбита губа, а под левым глазом — здоровенный синяк.

Через несколько минут я облачился в две пары коротких брюк и доходивший мне до колен свитер цвета овсяных хлопьев, который, похоже, прежде использовался в качестве половой тряпки. Ничего из белья покойного Дермота не сохранилось, носков также, башмаки оказались мне на пару размеров малы, но жаловаться я не стал.

Помогая Мэри приводить ее жилище в божеский вид, я почувствовал, что оптимизм постепенно возвращается ко мне; работа помогала не думать о проблемах. Я заметил, что ее гардероб еще более усовершенствовался, а над умывальником выстроилась изрядная коллекция одеколонов и дезодорантов из «Бодишопа».

Создав некоторое подобие порядка, мы сели пить чай.

— Ты славный парень, Дейв, — сказала мне Мэри, робко улыбаясь. — Я бы очень быстро к тебе привыкла. По крайней мере в жилах у тебя горячая кровь. Здешние мужчины женщин не замечают, пока им не понадобится заштопать носки или постирать штаны. А чтобы сподвигнуться на дело, им требуется не меньше бутылки потина. Меня они вообще считают за мебель.

— Ты очень интересная женщина, — искренне заверил я ее.

Она взяла мою руку и минуту подержала ее в своей. Затем мы решили, что пора выходить в мир. Мэри открыла дверь.

За дверью стоял Мики и наводил мне на грудь свой «Уэбли». Мне показалось, что револьвер как-то вырос, а сам Мики — уменьшился, однако стоял он довольно ровно. Казалось, потин не оказывал на него никакого побочного действия. Я направил древнее ружье Мэри ему в голову.

— Ах, вот как? — произнес он. — Ну, целым ты отсюда не выйдешь.

— Так же как и ты, если нажмешь на курок! — Мэри навела на него арбалет.

— Веселенькую ночку вы провели! Мы думали, трейлер развалится.

Я хотел сказать ему, что это не его собачье дело, но Мэри меня перебила:

— Он не говорит мне, куда спрятал деньги, Мики, так что пальба выйдет понапрасну. А жаль, да? — Она рассмеялась. — Холодно было ночью? — Она повернулась ко мне: — Ты только полюбуйся на него! Разве не похож на спущенное колесо?

— Высунешь нос — пристрелим тебя как собаку! — подоспели дружки Мики. Хотя нас было двое, я сомневался, что мы сможем отстреляться.

Казалось, я становился постоянным обитателем бродячего городка. Ни мобильного телефона, никакой иной возможности связаться с Делиз или с Джеем. Мэри весь день рассказывала мне о своей жизни. Я полусонно слушал.

С тем большим удивлением услышали мы на следующее утро по крохотному радиоприемнику Мэри, что Делиз Делани арестована в Западных Пеннинских горах как подозреваемая по делу об убийстве Джона Пултера, а меня также разыскивает полиция. Дальше — больше. Полиция предполагала связь между исчезновением Ланса Тревоза, которого в последний раз видели вместе со мной, и убийством Глории Риштон. Охранники «Альгамбры» обнаружили на машине Тревоза следы от пуль.

Из всего этого обычный слушатель мог заключить, что мы с Делиз — самая опасная парочка после Бонни и Клайда. Мэри смотрела на меня во все глаза. Рядом с ее фургоном собиралась толпа; меня ожидал суд Линча. Однако я начинал подозревать, что все, возможно, не так уж худо. Несколько веков преследования со стороны общества научили бродяг считать любого беглеца своим человеком. Они ждали, что решит их вожак. Наконец Мик Джойс показался из своего трейлера. Толпа окружила его. Он повел свой народ к жилищу Мэри. Я сам распахнул дверь и встал на ступеньку. Стоя здесь, я несколько возвышался над своей аудиторией.

— Глорию Риштон, Джона Пултера, Шона и Деклана убил один и тот же человек, и этот человек — не я. Если вы дадите мне хоть малейший шанс, я вам это докажу, — произнес я. Серое лицо Джойса при свете дня выглядело особенно хмуро. Физиономия его как будто сморщилась.

— Ну что ж, валяй, — снисходительно протянул он. — Времени у нас сколько угодно. Мы копам ничего не должны и лучше послушаем тебя, чемрадио.

Я рассказал им все, начиная с первого поручения Кэт Хэдлам до взрыва на Уиллоуз-роуд. Когда я закончил, наступила гробовая тишина.

Нарушил ее знакомый голос из задних рядов:

— Он говорит чистую правду! Я знаю Дейва тысячу лет! Он мухи не обидит, не то что несчастного ребенка! Полиция просто не знает, на кого повесить это дело!

К дверям трейлера протиснулся Тед Блейк.

— Я помогу тебе, сумасшедший сукин сын, — тихо сказал он, — если ты отдашь мне королевскую историю.

Мэри злобно взглянула на Теда, но он не прореагировал.

— Ваши деньги мне не нужны, — заверил он ее.

— Зато они нужны им! — Мэри показала на Мика и его подручных, которые о чем-то оживленно совещались. Я не мог решить, дать ли Блейку по морде или потрепать по плечу.

Наконец Мики выступил вперед, как парламентарий.

— Вы утверждали, мистер Кьюнан, что можете доказать свою невиновность? — спросил он.

В сердце у меня вспыхнула надежда.

— Легко, — нахально ответил я. — Тот же самый убийца пытался подобраться и ко мне — вместо меня ему подвернулся несчастный Деклан. Как только вы сообщите ему, где я нахожусь, он предпримет еще одну попытку. Тогда у вас в руках будет настоящий киллер, и мы вместе сможем выяснить, кто его подослал.

Мики кивнул.

— Ну, допустим, мы так и сделаем. Но это еще не все. Мне причитается компенсация. На похороны моего мальчика мне нужно пятьдесят тысяч квидов. — В ожидании нашего ответа он сложил руки на груди.

— Он что, собирается строить финансовую пирамиду? — прошептал Тед.

— Заткнись! — прошипела Мэри. — Мало того, что из-за тебя они узнали о моих деньгах! Можешь быть уверен, на смерти сыночка Мики барыш наварит. — Она повернулась к толпе и громко сказала: — Мы согласны, если вы обещаете, что мистеру Кьюнану обеспечена безопасность.

Мики немного помолчал и снова кивнул.

— Идет, — сказал он, взмахнув рукой.

Следующие четыре дня были самыми долгими в моей жизни. Я безвылазно сидел в фургоне Мэри, а она перебралась к подружке. Ее община не могла позволить, чтобы она оставалась больше двух ночей с мужчиной, не являющимся ее мужем: это подавало дурной пример их молодежи. Без меня Мэри проводила много времени в обществе Теда Блейка. За мной наблюдали так же пристально, как и прежде, хотя убегать из лагеря я не собирался.

Народу в городке прибавлялось — все новые и новые родственники Мики приезжали на похороны Деклана. Бродячая публика располагала самыми современными средствами связи: почти у всех взрослых мужчин имелись мобильные телефоны, и они постоянно вели по ним переговоры о продаже скота, металлолома, гудрона и бетона.

Над вопросом, как дать знать неизвестному киллеру о моем местонахождении, пришлось изрядно поломать голову. Ответ нашел Тед Блейк: он предложил пустить слух на «Альгамбре». Так или иначе, все в этой истории вращалось вокруг злополучной телестудии.

После долгих уговоров Мики разрешил мне за небольшую плату воспользоваться его мобильным телефоном.

Его лицо выражало крайнюю подозрительность, но все же мне удалось сделать звонок по домашнему номеру Джея Андерсона.

К телефону подошел Либерти. Слава богу, слуховой аппарат был на нем.

— Полиция опечатала ваш офис, и нас не пускают к компьютеру, — пропищал он. — Если вам нужен дом, я могу показать, где мой шалаш.

Когда наконец он позвал своего сводного брата, Джей испустил вздох облегчения, который, вероятно, был слышен на другой стороне улицы.

— Это в самом деле вы, босс?! Где вы? Этот идиот Джеролд говорит, что вы убийца, а мистер Синклер считает, что вас уже нет в живых. Я провел в его кабинете целый день, рассказывал все, что знал. Он думает, что вас похитил тот, кто управляет всем этим театром. А Делиз увезли в Макклсфилд. Босс, это действительно ужасно! Я думал, что и меня снова посадят.

— У тебя есть какие-нибудь новости от Финбара насчет Коулмана? — спросил я.

— Коулмана? Вы с ума сошли, шеф? Вы бы подумали лучше о себе!

— Послушай, Джей. Мне надо, чтобы ты нашел Финбара и выяснил у него, связался ли он с Коулманом. Скажи ему, чтобы он позвонил адвокату Бартлу. Ты меня понял?

— Я понял, что вы свихнулись, босс. Бартл слышать о нас не желает.

— Джей, как только Коулман заявит полиции, что на самом деле он не видел Хэдлам и Риштона в Престбери в тот вечер, Джеролду придется все начинать с нуля. Он будет вынужден отпустить Саймона и Кэт, и мое дело также будет закрыто. Так что будь любезен.

В голосе Джея звучало сильное сомнение, но он обещал немедленно приступить к работе.

Тед Блейк почти все время проводил в бродячем городке, однако меня усиленно избегал. Я спросил у него, сколько времени у меня в офисе находился жучок, но в ответ услышал только: «Профессиональная тайна, старина».

Мэри, несомненно, доверяла ему больше, чем я. Она позволила Теду свозить себя на Пикадилли, чтобы забрать содержимое камеры хранения. Мики получил вожделенные пятьдесят тысяч, а Тед — документы Мэри. Он проводил долгие часы, беседуя с ней и подготавливая ее к предстоящей сенсации века. В лагерь стали поступать всевозможные припасы, преимущественно выпивка, как легального, так и иного происхождения. Похоже было, что Мики не жалел расходов, чтобы устроить своему сыну похороны века. Я чувствовал себя статистом в массовке голливудского блокбастера. В городке бурлила жизнь, но уже не вокруг меня.

Большую часть времени я смотрел телевизор и слушал местное радио. Первое сообщение о моем деле прозвучало в среду днем. Похоже было, что Ланс Тревоз позвонил в полицию из своего убежища и объявил, что жив. Еще сообщили, что Пултер был застрелен из того же пистолета, что и Глория Риштон. Это как будто отводило от меня подозрения: хотя Джеролд и был уверен, что Глорию убил я, все же в момент убийства Пултера я находился в полицейском управлении. У меня было железное алиби. Я надеялся, что Делиз не подвергается крестным мукам.

Гробы с останками Деклана и Шона прибыли в городок в среду поздно вечером, на двух катафалках, запряженных черными лошадьми с траурными султанами. У въезда в лагерь собралась огромная толпа. Возницы катафалков, высокие мужчины в черных сюртуках, черных перчатках и цилиндрах, с черными лентами через плечо, бережно сняли богато украшенные гробы и на плечах отнесли их туда, куда и подобало: в трейлер для угнанных машин, с которым и была связана большая часть их трудовой жизни. У гробов собрались только родственники Деклана и Шона.

— Думаю, тебе лучше не показываться, да и мне, пожалуй, тоже, хотя вся эта помпа — на мои деньги, — с горечью сказала Мэри.

Вечером мне наконец удалось связаться с Финбаром. Он вернулся из Престона вместе с Фионой.

— Это ты! — воскликнул он. — Джей сообщил мне, что ты жив. Где ты? Плохи твои дела?

— Финбар, скажи лучше, удалось ли тебе найти Коулмана-Саккаро и заставить его взять назад свои показания? — быстро проговорил я.

— Я-то его нашел, но отказываться он не собирается, — ответил старый вояка.

— Ты пригрозил, что раскроешь его двоеженство?

— Он говорит, что не боится и будет только рад. Притом он настаивает, что в самом деле видел, как двое людей входили в дом Глории Риштон в тот день, в шесть часов вечера, только похоже все-таки, что это были не Риштон и Хэдлам. Теперь Коулман говорит, что видел двоих мужчин: один высокий, широкоплечий, второй маленький, худой. По-моему, на этот раз он не врет. Говорит, что было слишком темно, лиц он не разглядел, а на Саймона Риштона и Кэт Хэдлам показал только потому, что за двадцать минут до очной ставки видел, что их выводят из камеры, и знал, что это будет приятно инспектору Джеролду.

Я некоторое время помолчал.

— Послушай, Финбар, ты-то не думаешь, что я мог быть одним из этих двоих?

— Конечно нет. Я же знаю тебя, Дейв. Не сомневаюсь, что в конце концов все выяснится. — Впрочем, особой уверенности в его голосе я не услышал.

Похороны Деклана и Шона состоялись на следующий день. Жители городка, присутствовавшие на отпевании в ближайшей церкви, вернулись, сильно отягощенные потином. При свете костров начались поминки. Я тихо сидел в прицепе Мэри и утешался стремительным потоком новостей.

Мистер Ланс Тревоз, управляющий директор «Альгамбра-ТВ», выступил сегодня с заявлением о роли исчезнувшего Дейвида Кьюнана. Опровергнув мнение полиции о продавшем душу дьяволу частном детективе, он рассказал, что если бы не Къюнан, он сам был бы убит точно таким же способом, как Джон Пултер, начальник охраны телестудии.

Чеширская полиция отказалась давать какие-либо комментарии, однако пресс-секретарь полицейского управления Большого Манчестера признал, что теперь Къюнан разыскивается уже не как преступник, а как информатор. Он сообщил также, что подруга Дейвида Кьюнана, мисс Делани Делиз, вчера утром была освобождена из-под стражи. Местонахождение самого Кьюнана до сих пор остается неизвестным.

Возможно, с этими событиями связано и то, что Кэт Хэдлам и Саймон Риштон, с Рождества находившиеся под предварительным следствием по делу об убийстве Глории Риштон, сегодня были освобождены в зале суда: версия обвинения была признана несостоятельной. Полиция графства Чешир подтвердила, что расследование продолжается и ведется по нескольким направлениям. Пресс-секретарь сообщил также, что возглавлявший следствие главный инспектор Джеролд подал в отставку.

Итак, я был оправдан, однако теперь мне угрожал киллер, который точно знал, где я скрываюсь, и в любой момент мог пустить мне пулю в лоб. Поручение Кэт Хэдлам и Саймона Риштона было успешно выполнено, но вот удастся ли мне услышать их благодарность, оставалось большим вопросом.

Я попросил Мэри найти Мика.

Когда он появился, было видно, что он принял все меры, чтобы не простудиться.

— Вы слышали новости? — торжествующе спросил его я. — Полиция сняла с меня все обвинения.

— Зато я не снял. — Он еле ворочал языком. — Уговор, парень, дороже денег. Ты сказал, что обеспечишь нам настоящего киллера? Ну, и где он? Народ говорит, ты должен ждать, пока он появится, если он вообще есть. Так что не думай, что мы так легко простим тебе наших мальчишек.

— По крайней мере, разрешите мне еще раз позвонить, — попросил я. — Мне нужна хотя бы смена белья.

Он великодушно протянул мне мобильник.

— Это правда вы, босс? — спросил Джей, когда я дозвонился до «Пимпернел инвестигейшнз». — Вы слышали новости? Вы и Делиз оправданы!

— Слышал. Передай ей трубку, — нетерпеливо потребовал я.

— Тут небольшая проблема, босс. Она здесь, но не желает с вами говорить. Она хочет, чтобы вы вели переговоры через меня.

— Что это значит?

— Она утверждает, что это личное. Я думаю, вам придется приехать и выяснить все самому.

— Я был бы счастлив это сделать, но я не могу выбраться из места, где я нахожусь. — Я все объяснил Джею и попросил, чтобы он немедленно приехал ко мне с одеждой, бритвой и ботинками. Он не возражал, но сейчас единственным транспортным средством «Пимпернел инвестигейшнз» была малолитражка мамаши Делиз, а все оставленные мной в офисе средства моя помощница взяла под свой контроль». С большим трудом Джею удалось уговорить ее выдать ему денег на прокат машины.

Первое, что удивило меня по прибытии Джея, — это его вид. В строгом темно-синем костюме и кремовой рубашке с галстуком, с аккуратно подстриженными и зачесанными назад волосами он был похож на молодого управляющего торговой фирмы, и только некоторая нервозность и беспокойные движения рук выдавали прежнего Джея. Даже речь его приобрела какую-то щеголеватую хлесткость. Вторым сюрпризом была записка от отца. Пэдди сообщал, что организовал для Джея собеседование и его обещали принять на стажировку. Как только освободится место, он собирался оставить работу у меня.

— Крысы бегут с тонущего корабля? — спросил я.

— Совсем не так, босс! Кстати, Делиз зарабатывает для фирмы кучу денег. Она обзвонила все газеты, которые распространяли слухи о том, что вы убийца, и, поверьте мне, они щедро платят, чтобы вы не подали на них в суд.

Я смотрел на него, разинув рот, а он продолжал:

— Я останусь у вас до тех пор, пока не найдут того, кто пытался вас убить. Не могу же я открыть ваши тылы, верно? После всего, что вы для меня сделали, это самое меньшее, чем я могу вам отплатить.

Меня терзали противоречивые чувства. Мне очень не хотелось, чтобы он закрыл меня своей грудью, но, судя по реакции, которую вызвала у Делиз моя искренняя забота о ее безопасности, отвергать помощь Джея было более чем глупо. У меня было слишком мало друзей, и я не желал потерять еще одного.

Я побрился и переоделся в свежую рубашку и брюки, которые он привез мне из офиса. В умывальнике оставалось не больше полпинты воды, и я щедро полил шею одеколоном. Когда я надевал золотые запонки, Джей небрежно протянул мне мой кольт тридцать восьмого калибра. Я позволил ему перезарядить его и надел на плечо кобуру.

Мэри вернулась с целым окороком Йоркской ветчины с поминального стола, половиной индейки и бутылкой «Блэк Лейбл».

— Уплачено, — пояснила она.

На улице нарастало оживление. Разделившись на три группы — родственники Джойса, родственники Шона и все прочие, обитатели городка с нетерпением ожидали развития событий. Время текло медленно, кто-то попытался запеть и пуститься в пляс, но веселье не пошло. Атмосфера оставалась напряженной.

Из окна Мэри мы видели, как Мики поднялся на ноги. Держался он на них уже с большим трудом, и даже при мерцающем свете костров было видно, что его лицо имеет цвет спелого помидора. Он исчез за своим жилищем, вернулся с канистрой бензина и начал поливать им стены замаскированного прицепа, безмолвного свидетеля преступлений его семьи и моей недавней тюрьмы. Часть бензина стекала к его собственному роскошному хромированному дому, стоявшему рядом.

Мэри не выдержала. Она вышла, чтобы насладиться этим зрелищем, и позвала с собой меня и Джея. Тед Блейк присоединился к уговорам Мэри. Я не хотел, чтобы меня обвинили в трусости, и вышел. Едва ли, думал я, мотоциклист-призрак появится здесь в такой поздний час.

Все глаза устремились на Мика. Он продолжал свои попытки облить бензином пустой прицеп, но большая часть проливалась на землю или стекала к его фургону. Я надеялся, что у кого-нибудь хватит ума остановить его, но напрасно.

Наконец он выхватил головню из ближайшего костра и поднес ее к прицепу. Стены его мгновенно вспыхнули, высокие языки пламени взвились вверх и заползли в открытую дверь. Насыщенный бензиновыми парами воздух внутри взорвался, задняя дверь отлетела и чуть не прибила нескольких зрителей. Разумеется, по земле пламя перекинулось на дом Мика. Некоторое время он наблюдал, как горит одна стена, а потом с ревом кинулся вперед.

— Сделайте что-нибудь, умоляю! — закричала Мэри. — Разве можно просто так стоять? — Она подбежала к фургону Мики и схватилась за прицепной крюк, показывая, что надо оттащить его от пылающего соседнего трейлера. Остальные женщины бросились за огнетушителями. Тед и мы с Джеем присоединились к Мэри, но тяжелый фургон не двигался с места. Наконец он подался, и нам удалось откатить его на безопасное расстояние. Резина на его колесах горела, и было похоже, что ему все же не миновать судьбы соседа.

Вдруг появился Мик, весь покрытый копотью, но все еще держащийся на ногах. Он размахивал двумя чуть обгоревшими пакетами. Присутствующие Джойсы возликовали. Мэри подскочила к нему и выхватила у него меньшую пачку.

— Моя сдача! — прокричала она и подняла деньги над головой. Группа «нейтралов» взорвалась еще более громким одобрением.

Мне не удалось досмотреть этот спектакль, потому что кто-то сильно ударил меня в левый бок, и я полетел на землю. Раздался громкий рев мотора, и я с ужасом увидел, что на меня несется мотоциклист в черной куртке.

В этот момент стоявший позади меня лицом к надвигающемуся мотоциклисту Мик заорал: «Это он!», поднял свой тяжелый «Уэбли» и выстрелил. Я лежал на земле, убийца решил, что выполнил свою задачу и не стал дожидаться следующего выстрела Мики. Он развернул мотоцикл и помчался через лагерь в сторону стадиона. Дорога проходила между двумя прицепами, и с того места, где я лежал, произошедшее было видно очень хорошо. Мотоцикл повело направо, в следующий Момент его хозяина подбросило в воздух и раздался громкий, почти музыкальный звук, какой издает струна электрогитары. Мотоцикл рухнул на землю возле одного из фургонов.

Я чувствовал себя так, словно меня в плечо лягнула лошадь, но, тщательно ощупав его, пули не обнаружил. Выстрел пришелся по рукоятке моей «Беретты-92» и согнул ее в бараний рог. Тед Блейк помог мне встать на ноги. Никто не торопился подойти к неподвижно лежащему киллеру. Двигатель мотоцикла продолжал работать. Я понял, что он налетел на металлический трос, который тревеллеры натянули вокруг лагеря, чтобы помешать муниципальным властям отбуксировать фургоны с захваченного ими участка.

Мик размахивал пистолетом в воздухе.

— Вы когда-нибудь видели такой выстрел? — вопил он.

— Если вы не отнимете у него пушку, он в самом деле кого-нибудь пристрелит, — обратилась Мэри к Теду. Тот смело подошел к Мику и отобрал у него пистолет. После этого Мик удалился куда-то в темноту и через минуту вернулся, держа в руках что-то похожее на футбольный мяч.

— Готов, собака! — победно констатировал он и бросил на землю голову мотоциклиста в шлеме. Она подкатилась к моим ногам.

Вся веселость обитателей городка улетучилась. Гости заторопились с отъездом. Я набрал номер мобильного телефона Синклера, и скоро лагерь окружили синие мигалки десятка полицейских машин. Сначала стражи порядка попытались удержать отъезжающих, но быстро поняли, что в темноте это нереально.

Когда Синклер подошел ко мне, я все еще стоял возле догорающего прицепа.

Он был одет по всей форме заместителя главного констебля.

— Неосторожное обращение с бритвенным лезвием? — произнес он, дотрагиваясь до шлема носком начищенного ботинка.

Я рассказал ему, как все произошло. Он молча слушал. Тед Блейк подтвердил мои слова. Мы подошли к месту, где фотографы фиксировали положение тела мотоциклиста. Старший инспектор Синклера вынул из сжатых пальцев покойника пистолет. Это была «Матеба», восьмизарядный револьвер необычной формы, сделанный в Италии. Инспектор подержал его в руке.

— Прекрасно сбалансированное оружие, сэр, — заметил он. — Оптимально для стрельбы с мотоцикла.

К моему удивлению, Синклер дружелюбно взял меня под руку.

— Твоя карьера частного детектива кончена, Дейви, — объявил он. — Твои способности к разрушению нуждаются в гораздо более широком поле деятельности. Тебе нужна другая сфера, подальше от Манчестера. Это ты посоветовал своим друзьям окружить лагерь тросом? — он показал на убийственную проволоку. — Та самая толщина, которая дает эффект бритвы. Чуть-чуть потолще — и все превратилось бы в кашу.

Я знал, что когда Синклер в таком настроении, возражать ему бессмысленно. Он подвел меня к полицейским машинам.

— Может быть, это и незаконно, но я ни за что не впущу тебя в управление, даже для дачи показаний. Мы поедем к тебе в офис, твой юный помощник может нас отвезти.

Все время, пока он говорил, Джей вертелся у меня за спиной, а теперь он выскочил вперед и открыл Синклеру дверь взятой напрокат белой машины, как заправский личный водитель.

— Когда вы вступите в наши ряды, молодой человек, вам придется много чего забыть, но начинаете вы неплохо, — подбодрил его Синклер.

Глава 19

Атвуд Билдинг. Пятница, 14 января 1994 года.

Допрос, продолжавшийся до середины ночи, довольно мягкий по понятиям Синклера, все же привел меня в состояние истощения. Имя Джейка Гордона почти не упоминалось. Я знал, что мотоциклист был только исполнителем. Мне сказали, что его фамилия — Сиджвик и что он был уволен со флота. Попытки выяснить его связи ни к чему не привели. Он казался абсолютным одиночкой.

— Полицейская рутина, — сказал Синклер. — Проковыряемся не одну неделю, пока удастся что-нибудь откопать.

Наконец все разъехались. Синклер, его старший инспектор и стенографистка — в Честер-хаус, Джей Андерсон — в Мосс-сайд, а Блейк и Мэри — к Теду в Дидсбери. Я не сомневался в планах Мэри, и от души желал ей удачи. Тед воспринимал ее королевское происхождение так же серьезно, как она сама, они подходили друг другу и фигурой, и манерой одеваться и могли бы составить отличную пару. Тед выглядел таким счастливым, каким я не видел его много лет. Он держал в руках самую громкую историю года и перспективу очень выгодной сделки.

Оставшись один, я решил, что утро вечера мудренее. Почему-то я был уверен, что тот, кто организовал убийство Глории, на некоторое время оставит меня в покое. Мой спальный мешок остался на кровати в трейлере Мэри, и когда через четыре часа я проснулся в своем кресле, самочувствие мое не улучшилось ни на йоту. Также я обнаружил, что вся спина у меня искусана какими-то насекомыми — тревеллеры живут слишком близко к природе. Мне нужна была ванна. Часы показывали начало десятого, и если бы Делиз собиралась приехать, она бы уже явилась. Я позвонил ей.

Трубку сняла Молли Делани.

— Да! — гаркнула она в трубку.

Я был не готов к новому наезду и попытался изобразить женский голос.

— Вас беспокоят с кафедры археологии Манчестерского университета. Я могу поговорить с мисс Делиз Делани?

Послышались удаляющиеся тяжелые шаги, а затем обнадеженный голос Делиз.

— А, это ты… — разочарованно протянула она, поняв, что ее не собираются приглашать на новые раскопки.

— Почему ты не выходишь на работу, Делиз?

— Ты знаешь, Дейв, я думаю, нам лучше сделать паузу. Я рада, что ты вернулся, но мне надо немного собраться с мыслями. Я не в восторге от того, что как только между нами возникают малейшие трения, ты тут же находишь мне замену. Будешь отрицать, что прожил неделю с этой Принцессой-Без-Трусов? — Она бросила трубку.

Удивительно, как чутье Делиз срабатывало каждый раз, когда меня заносило на сторону. Это доказывало, что между нами существует настоящая связь, а может, я просто дал ей слишком много оснований мне не доверять. Я знал, что опереться мне не на что. «Через день-другой она остынет», — заверил я себя.

Я сидел в офисе — голодный, холодный, искусанный клопами, — и не знал, чем себя занять. В конце концов я собрал остатки своего гардероба, загрузил их в нанятую машину и поехал в Чорлтон. Я поднялся в квартиру, в которую клялся никогда не возвращаться, принял ванну, лег в кровать и заснул. Проснувшись в середине дня, я обнаружил, что ванна и сон сотворили чудо. Я спустился в гараж, сел на велосипед и впервые за несколько недель по-настоящему размялся. Что бы ни происходило, Мерси текла все так же безмятежно. На обратном пути я остановился у плавучего бара «Джексон-боут», выпил пару пинт пива и закусил.

Вернувшись в квартиру, я чувствовал себя почти человеком. Позвонил в агентство транспортных услуг и договорился о доставке моей мебели из подвала «Атвуд Билдинг». За дополнительную плату они согласились сделать это немедленно, и я провел выходные, обустраивая свое новое старое жилье. Салвеи были дома, но к общению не стремились.

Поговорил я только с отцом, по телефону.

— Неужто выбрался из очередной передряги, Дейв? — спросил он так же саркастически, как всегда.

— Можно сказать и так.

— А твою дверь, полагаю, осаждает эта парочка с телевидения? Делиз нам все рассказала. Они, конечно, поблагодарили тебя за то, что ты рисковал ради них головой?

— Я думаю, может быть, Кэт…

— Она слишком занята, чтобы думать о тебе, малыш. Что же до Саймона Риштона — держу пари, что он уже не помнит, как тебя зовут. — Я чувствовал, что ему действительно обидно за меня.

— Я уверен, что они позвонят мне, — сказал я, хотя в глубине души знал, что отец прав.

Когда наступил понедельник, я решил, что могу сегодня утром обойтись без работы. В банке лежали деньги. «Полар Билдинг Сосайети» еще не скоро предпримет новую попытку снова вытряхнуть меня из дома, и я мог позволить себе немного отдохнуть. Странное дело, но последние события меня не огорчили; я был уверен, что после провала попытки убрать меня таким грубым способом убийца Глории выждет некоторое время, а затем станет действовать хитрее. Когда принесли письма, среди них оказалась короткая записка с благодарностью от Кэт Хэдлам; она извещала меня, что уезжает отдыхать на Бермудские острова. О Саймоне Риштоне она не упоминала. Таким образом, визита мне не нанесли, но все же отец оказался не во всем прав.

В десять часов Джей позвонил мне из «Пимпернел инвестигейшнз».

— Тут что-то нехорошее, босс, — торопливо прошептал он в трубку. Я хотел сказать ему, чтобы, готовясь перейти от меня в полицию, он перестал называть меня боссом. — Либерти куда-то пропал.

— Скажи лучше что-нибудь новенькое!

— Да нет, его забрали. Это Джейк Гордон. Он звонил сюда и сказал, что пока вы не отдадите все бумаги, которые получили в «Полар Билдинг Сосайети» в Пойнтоне, он будет катать пацана на вертолете!

— Ты действительно уверен, что он у них?

— Его нигде нет. Я высадил его утром перед школой, а теперь там говорят, что Либерти забрал его дядя. Наверное, Гордон действительно предложил ему опять покататься на вертолете.

— Мы вытащим его, Джейк, — сказал я спокойно, — но ты знаешь, что распечатки погибли вместе с «ниссаном». Если бы они у меня были, я бы отдал их Синклеру.

— Я-то знаю, но Гордон уверен, что они у вас. Он не шутит, босс. Говорит, что вы должны привезти бумаги сами в его штаб-квартиру и что я должен сообщить об этом только вам лично. Думаете, надо позвонить в полицию?

Я усиленно соображал, что делать.

— Знаешь что, возьми-ка любые распечатки и положи ее в пластиковый пакет. Я подъеду через двадцать минут.

Если Гордону была нужна моя голова, я был готов преподнести ему ее, если за это он отпустит Либерти. Больше месяца я пытался отделаться от назойливого шотландского гнома, а теперь, когда мне представилась такая возможность, я собирался во что бы то ни стало его вернуть.

Я заехал за Джеем, и мы отправились в Ранкорн. Новый облик моего помощника создавал ощущение, что меня конвоирует полиция. Мы почти не разговаривали. Я удивлялся, зачем Гордону могут быть нужны распечатки, когда прошло столько времени. Или Синклер подбирается к границам его империи и он начинает нервничать?

В Ранкорне мы обнаружили, что вертолет Гордона стоит на своей площадке на верхушке крепости-фабрики. У ворот стоял только один пожилой охранник; не было видно ни грузовиков, ни автоцистерн. Подозрительно тихо для утра понедельника. Гориллы с автоматами, которых мы видели в прошлый раз, куда-то исчезли.

Охранник позвонил Гордону, и тот велел передать мне, чтобы я поднимался один, с пакетом. Я вышел из машины и велел Джею уезжать, как только к нему присоединится Либерти. Старый охранник, казалось, нервничал и ничего не записал в журнал. Он объяснил мне, как пройти в квартиру Гордона.

Проходя по указанному маршруту, я улыбался, обнаруживая следы Либерти: на пыльных притолоках отпечатались его пальцы. Меня никто не останавливал, не было ни охраны с автоматами, ни одной запертой двери. В моей душе зашевелилась надежда.

Гордон сидел один за столом в своем кабинете без пиджака, в жилетке, плохо сходящейся на животе. При виде меня он не выказал ни удивления, ни неудовольствия. В руке он держал стакан с виски, но даже не удосужился поставить его на стол. Я думал, что внезапным приездом, возможно, выведу его из равновесия и он сразу отдаст мне Либерти. Я ошибся (к чему, впрочем, уже начинал привыкать). Брови его, как обычно, были сдвинуты к переносице. Когда я вошел, он встал, но из-за стола не вышел.

— Глупый, глупый мальчишка! Я мог бы сделать тебя финансовым королем! Ты мелко мыслишь и всегда будешь мелко плавать.

Поскольку я никогда не мечтал стать финансистом, то и посоветовал ему, куда именно засунуть свои сожаления.

Выплеснув свою досаду, он встряхнул головой. Лицо его выражало скорее печаль, чем гнев. Каким бы мерзавцем он ни был, ему невозможно было отказать в незаурядном обаянии.

— Где Либерти? — спросил я.

— А где распечатки? — парировал он. Я бросил пакет на стул. Казалось, он пришел в добродушное настроение. — Мне не нужны эти бумажки. Мне нужен ты. Скажи, пожалуйста, зачем ты это сделал? Зачем разрушил мою сделку? Я выполнил все, о чем ты меня просил, дал тебе освободить этого сексуального маньяка Риштона — кстати, это все-таки он застрелил свою жену.

— А вы читали газеты? Убийца — точнее, его обезглавленное тело — уже в руках полиции. Пули были выпущены из его пистолета. Они пока не установили, кто послал его к Глории, Пултеру, Тревозу и ко мне, но мы ведь оба знаем, что это лишь вопрос времени, не так ли?

Он театрально всплеснул руками.

— Я не знаю, о чем ты говоришь.

— Глория обнаружила, что ваши нефтяные богатства — мыльный пузырь. Ваши танкеры пусты. Она рассказала об этом своему бывшему мужу Риштону, и тот собирался воспользоваться этой информацией, чтобы сорвать сделку по «Альгамбре», которую вы планировали с Тревозом. Вы знали, что у Риштона с ней непростые отношения, и надеялись, что убийство удастся с легкостью повесить на него. Потом, когда Пултер уже почти признался, что книга регистрации подделана, вы убрали его, а потом решили отделаться и от Тревоза, на всякий случай.

Гордон сел, положил свою куполообразную голову на руки и стал гомерически хохотать, ударяя лбом по столу так, что тяжелый хрустальный графин с виски запрыгал, громко дребезжа. Рядом стояла бронзовая статуэтка загадочной формы. Я испугался, что она упадет ему на голову, и полиции будет нечего делать. Гордон играл прекрасно, но я знал, что это всего лишь игра.

— Ты слишком примитивно подходишь к жизни, Кьюнан, вот что я тебе скажу. Ты не понимаешь, что то, чем занимаемся мы с Харрисоном, — не ново и не уникально. Мы просто срезаем острые углы. Распечатки нужны мне только потому, что теоретически они могут быть неверно интерпретированы. Но полицию они не заинтересуют. Повторяю тебе, убийство Глории заказал Риштон. «Нортерн Пайонирс» не единственный банк в стране, и если бы они отказали мне в кредите, я всегда мог бы обратиться в другое место.

Теперь мне действительно показалось странным, что Глория не рассказала своему боссу Эшби о тех фактах, что она обнаружила, изучив дела Гордона. Почему она сберегла эту информацию для Риштона? Я начинал сомневаться в правильности своих прежних умозаключений.

— Будет лучше, если вы отдадите мне Либерти прямо сейчас, — сказал я.

Он ответил непонимающим взглядом. Я подумал, уж не наглотался ли он каких-нибудь седативных таблеток. Мне стало ясно, что сидящий передо мной человек с черными кругами под глазами потерпел полный крах. Вероятно, кредит «Нортерн Пайонирс» все же был его последним шансом спасти рушащуюся империю и купить «Альгамбру». Возможно, Глория пыталась его шантажировать.

— Выпьете со мной, Кьюнан? — спросил он, наливая себе еще одну солидную порцию виски. Я подумал, что игру стоит продолжить и согласился.

Гордон заметил, что я разглядываю бронзовую фигуру на его столе.

— Это слепок с груди моей бывшей жены Сандры, — грустно произнес он. — Я заказал его, чтобы иметь возможность погладить ее в любой момент.

Я с трудом удержался от смеха. Мы с ним были похожи. Все, что осталось у него от потерянной любви — металлическая копия груди его жены. Делиз не оставила мне даже этого. Загнанный в свою берлогу, Гордон больше напоминал домашнего пса, чем акулу капитализма.

В комнату вошел Либерти, не преминув покачаться на притолоке. Если не излечить его от этой привычки, подумал я, скоро он станет задевать ногами пол.

— Я тут играл в свою любимую игру, — пропищал он. — У них офигенный компьютер, босс… папа, — поправился он. — Мистер Гордон разрешает мне на нем играть. Он говорит, мы будем опять кататься на вертолете!

Гордон выразительно посмотрел на меня.

— Ты сильно заблуждаешься насчет Риштона, — печально повторил он. — Он вовсе не пытался помешать мне забрать «Альгамбру» в свои руки. Он хотел стравить конкурирующие стороны, чтобы набить цену своим акциям. Мы с Лансом всегда понимали, что за его спиной стоит какой-то другой покупатель. Вот почему Ланс так сурово выкинул тебя из своего кабинета. Мы думали, что тебя подослали люди, которые играют против нас через Риштона!

То, что он говорил, было интересно, но моей главной задачей было дать время Джею и Либерти уехать.

Однако сконцентрироваться на этой мысли мне не удалось: в следующее мгновение Гордон навел на меня автоматический пистолет.

— Почему бы нам не прогуляться к вертолету? — предложил он.

Я сказал Либерти, что Джей ждет его у ворот, и он тихо вышел, послушавшись, вероятно, первый раз в своей жизни. И даже не повисел на притолоке.

— Возьми эту куртку. В тот день, когда мы с тобой так мило беседовали, я заметил, что она тебе приглянулась. Ну, надевай! Оставь ее себе. Моим наследникам меньше забот. — Гордон набросил мне на плечи коричневую кожаную куртку, которая была на нем во время нашей прошлой прогулки на вертолете. Одной рукой он приставил пистолет к моей спине, а в другую взял бронзовую фигуру со стола.

— Пусть археологи через пару веков поломают головы!

Он провел меня вниз по лестнице. В комнате, где Либерти играл на компьютере, затравленного вида женщина средних лет закладывала листы в машинку для уничтожения бумаг. На нас она не посмотрела.

— О том, что ты здесь, знает только старик Билли, который стоит у входа, а он не любит говорить лишнего. Такой уж у него характер! — Гордон засмеялся. — Он вышел на работу, потому что еще не понял, что работы-то у него, собственно, уже нет.

Пройдя по бесконечным коридорам, мы вышли на площадку к сияющему вертолету.

В кабине оказалось на удивление тепло, словно кто-то включал двигатель перед нашим приходом. Гордон посадил меня в пассажирское кресло и накрепко затянул пристяжной ремень.

— Ты знаешь, это единственное место, где я чувствую себя свободным, Обожаю летать. Иногда жалею, что не родился птицей. — Я удивленно посмотрел на него, и он снова захохотал. — Шучу, шучу. Но честно говоря, Кьюнан, большинство людей, с которыми я имею дело, слишком примитивные существа. Стоят на земле всеми четырьмя лапами и думают только о своей выгоде, Мне потому и было так интересно с тобой, что ты совершенно на них не похож.

Он упорно говорил обо мне в прошедшем времени.

— Риштон — кусок вонючего дерьма, — продолжал болтать Гордон, — Картинка на экране толщиной в десятую долю миллиметра. Жизнь для него — виртуальность, Да и все телевизионщики такие же электронные призраки. Ланс Тревоз без личного помощника шнурки себе на ботинках не завяжет. Единственный из них, кто на что-то способен — Тед Блейк, но этот слишком жадный. Ни один из них не прошел той школы, что прошел я. Тебе, с твоей проницательностью, не приходило на ум, что Риштон, возможно, пытался выкупить бумаги у своей жены, чтобы уничтожить их? Если бы она сорвала кредит, контора пошла бы с молотка, и его акции полетели бы на ветер. Не так уж много найдется желающих приобрести обанкротившуюся телекомпанию, третью по рейтингу и самую маленькую на Северо-Западе Англии, на шее у которой к тому же висит камень в виде огромной студии, верно? Первое, что я бы сделал — продал бы это чудо архитектуры и засадил бы их всех в клетушки на Солфорд-Киз. И получил бы на это мероприятие хорошую ссуду от правительства.

Разговаривая, Гордон энергично орудовал рычагами на панели управления, но все это он проделывал, играя. Двигатель не заводился. Я почувствовал, что покрываюсь испариной.

— Ну так вот, твой приятель Тед Блейк стоящий мужик. Но и подлец изрядный. Он не говорил тебе, что предлагал дирекции выкупить компанию? Предложил Лансу забрать фирму за гроши, хитрая задница!

— В самом деле? — Я был искренне удивлен. О подобных амбициях Теда я и не подозревал.

— Ну да. Он далеко пойдет, только не в случае с «Альгамброй». Сразу после этого ему дали понять, что его контракт подходит к концу.

— Когда это было?

— За пару недель до Рождества, — ответил Гордон, но я не успел ничего ответить: внезапно он дернул на себя один из рычагов, и вертолет взлетел так стремительно, что у меня заложило уши. — Старина «Белл» взлетает не хуже голодной блохи. Старт как у ракеты!

Гордон захохотал, как безумный. Впрочем, таким он, кажется, и был.

— Теперь мы проверим, есть все-таки у тебя что-нибудь в голове, Кьюнан, — добавил он, перекрикивая мотор.

Он схватил бронзовую копию груди Сандры Торкингтон и запустил ею в меня. Я успел отклониться, и левый сосок только оцарапал мне лоб. Бросал он не сильно, да и оружие было не самое удобное.

— Мы сделаем небольшую инсценировочку. Твое атлетическое тело найдут в целости и сохранности за пультом этого вертолета в Ирландском море, на глубине шестидесяти футов. Если кто-нибудь когда-нибудь просил о такой смерти — так это ты, сукин сын. И назови мне хоть одного человека, который о тебе заплачет!

Ответить ему я не мог, поскольку с трудом осознавал происходящее. Я выглянул в окно. Мы находились на высоте не меньше тысячи футов и летели на запад над устьем Мерси. Страх вызвал прилив адреналина, и меня охватила ярость. На протяжении всей этой истории я играл роль козла отпущения. В меня стреляли, меня избивали, сажали за решетку, приговаривали к смерти, а теперь этот жирный боров решил заставить меня сыграть роль его трупа! Терять мне было нечего.

Я попытался дотянуться до пружины, сдерживающей ремень безопасности. Гордон левой рукой вел вертолет, а правой колотил меня. Пистолет он смахнул на пол, где уже покоился тяжелый бюст Сандры Торкингтон. Наверху я видел звезды, внизу — цветные огни. На меня накатывали боль и дурнота, но гнев придавал сил. Я наклонился вперед и ударил его головой.

Он выпустил управление и, рыча как медведь, навалился на меня всем телом, чтобы прижать к креслу. Он надеялся, что я смирюсь. Руки у него были очень сильные, и сопротивляться я не мог. Я чувствовал, как из меня выдавливают воздух. Он чуть отодвинулся, чтобы навалиться с новой силой, и на мгновение его лицо поровнялось с моим. Я схватил его зубами за левую бровь и с силой дернул на себя. Он взвыл и отпрянул, оставив меня с полным ртом волос.

Изогнувшись, я сумел упереться ногами ему в живот и отпихнул его вместе с подвижным креслом к двери. В тот же момент я наконец освободил руки. Вертолет развернулся на сто восемьдесят градусов, и я понял, что мы с огромной скоростью приближаемся к земле. Нагнувшись, Гордон стал шарить по полу, чтобы поднять пистолет. От его пальцев до рукоятки оставалась пара сантиметров. Он сбросил мешавший ему ремень безопасности, наткнулся пальцами на правую грудь Сандры, но она была слишком тяжела. Чтобы отвлечь его внимание, я схватился за рычаг управления.

— Прекрати сейчас же! — закричал он. — Ты убьешь нас обоих! — Я дернул ручку на себя, и Гордон вылетел в раскрывшуюся дверь кабины, как пробка из бутылки. В руке он держал бронзовый бюст. Я видел, как он падает — сначала переворачиваясь, а потом головой вниз.

Освободившись от ремня, я наклонился к щитку, не имея ни малейшего понятия, что делать. Я снова продвинул рычаг вперед, и движение вперед возобновилось, хотя вертолет не переставал вращаться вокруг своей оси, как волчок. Без педального управления вращающий момент главного пропеллера уже не компенсировался хвостовым. Земля стремительно приближалась, но после полученных от Гордона тумаков я словно плавал в каком-то тумане. Мне было почти все равно.

Я поэкспериментировал с педалями и отвел рычаг в самое дальнее положение. Машина продолжала вращаться, как сикомор. Подо мной неестественно ярко зеленело поле. Несколько домиков, еле заметные узкие дорожки. Потом земля завертелась у меня перед глазами еще быстрее, чем на карусели. Я летел навстречу смерти, но почему-то оставался спокоен. Вероятно, я потерял сознание до удара о землю.

Очнувшись, я обнаружил, что смотрю на мрачное небо через разбитый верх кабины вертолета. Я сидел, с какой-то необычайной силой вдавленный в свое кресло, к которому по-прежнему был пристегнут ремнями, под углом сорок пять градусов к горизонтали. С трудом я отстегнул ремни, которыми Гордон хотел меня обездвижить. Я был весь в синяках, а левую руку почти не чувствовал. Дверь справа от меня был открыта. Я выполз в нее — и понял, что сделал это очень своевременно: вертолет медленно погружался в болото. Я стоял на зыбкой почве, на одном из остатков Чэтского болота, некогда покрывавшего весь юг Ланкашира. Оно-то и спасло мне жизнь. Двигаясь словно по батуту, я побрел прочь. Почва выдерживала мой вес, но шагать было трудно, а на мокрой траве оставались глубокие отпечатки. Вертолет уже почти совсем затонул.

Вдалеке послышался вой пожарной сирены. Должно быть, я ошибся, полагая, что падаю на необитаемое место. Разумеется, таких в Англии давно уже нет. Видно, кто-то увидел падающий вертолет и вызвал спасателей. То ли под действием шока, то ли по природной глупости — не знаю, но я решил, что не желаю быть спасенным: придется опять отвечать на кучу вопросов. Я огляделся в поисках убежища. Поле было плоское как блин, и я пробрел, наверное, не одну милю, со страшной болью в плече, пока земля под ногами не стала похожа на твердь. Здесь я и залез в глубокую канаву с рыжеватым ручейком на дне. Устроившись так, чтобы не сползать в воду, и отдышавшись, я осторожно выглянул и посмотрел в ту сторону, откуда пришел. Ярдах в пятистах от меня торчал нос вертолета; на горизонте виднелось несколько пожарных машин. Глухо урча дизельным двигателем, к группе пожарных по болоту полз трактор на огромных гусеницах.

Сидя в канаве, я соорудил подобие перевязи для левой руки из ремня кожаной куртки Гордона. Над болотом дул холодный ветер, но куртка прекрасно согревала, и, наблюдая, как крошечные фигурки вдалеке подбираются к тонущей машине, я начал клевать носом. Они привязывали к вертолету тросы. Это напоминало спасение на море, только роль буксиров выполняли пожарные машины. Наверное, я все-таки заснул, потому что когда открыл глаза, уже стемнело. Я посмотрел на часы. Они показывали половину второго — вероятно, остановились во время падения. Попытка пошевелиться вызвала адскую боль в руке. Без сомнения, это был перелом, но, слава богу, закрытый.Я приготовился продолжить путь.

Скоро я выбрался на узкую дорогу, ведущую, как гласили дорожные знаки, к ферме «Мосс». Я поплелся по ней, не имея ни малейшего представления, в какую сторону иду. Время от времени мимо проезжали машины, но то ли водители не замечали меня в темноте, то ли не желали подбирать сомнительного путника. Вдоль дороги росли кусты боярышника, и меня очень тянуло расположиться в них на ночлег.

Окрестности представляли собой вовсе не пустынные поля, как мне показалось с воздуха, а богатые фермы. По обеим сторонам дороги на жирной, плодородной земле росли овощи.

Я шел дальше. Начался дождь. Через некоторое время я увидел впереди высокий откос трассы М-62 и вышел на магистраль А-57, обсаженную пирамидальными тополями. Я проковылял мимо большой фабрики и нескольких домов с террасами, и в конце концов вошел в центр Эрлама — промышленного городка, выросшего вокруг сталелитейного завода. Завод, разумеется, не действовал, — как все в округе, сердито подумал я, пытаясь найти работающий телефон-автомат.

Оживленная главная улица представляла собой участок шоссе, связывающего Манчестер с Уоррингтоном.

Я позвонил Джею домой. Услышав мой голос, он не сразу пришел в себя от изумления, а когда понял, что это действительно я, немедленно согласился за мной приехать. Я был очень рад, что он не успел заявить в полицию. Несмотря на то, что он собирался надеть синюю униформу, привычка к скрытности его не покидала. Я сказал ему, чтобы он высматривал заметную коричневую куртку, а сам прислонился к стене магазинчика хозяйственных мелочей.

Куртка давила на плечи так, что я ощупал правой рукой оба кармана, чтобы проверить, нет ли в них кирпичей.

Кирпичи имелись. Один из них представлял собой плотную пачку купюр по пятьдесят фунтов, завернутую в полиэтиленовую пленку. Хитрюга Гордон хотел, чтобы у полиций не осталось никаких сомнений в том, чье именно тело обнаружили в разбитом вертолете. Эта подробность должна была убедить спасателей, что труп принадлежит Джейку Гордону. Кроме того, я нашел паспорт, стальной браслет и зажигалку с выгравированным на том и на другой именем Гордона и несколько сигар его любимых сортов.

С трудом я закурил одну из них и стал прикидывать, чем я, собственно, располагаю. Лачки были толщиной со среднюю книжку в мягкой обложке, но такие плотные, что в каждой, вероятно, было не меньше пятисот банкнотов; шесть пачек давали сумму в сто пятьдесят тысяч. Я знал, что не могу тратить его деньги. Во всяком случае, много.

Наконец появился Джей и доставил меня в частную клинику в Чидле.

— Это очень дорогое место, босс, — обеспокоился он. — Может быть, все-таки отвезти вас в городскую больницу Уайтингтон?

Его забота меня тронула; я дал ему одну из сигар Гордона. Он недоверчиво посмотрел на меня.

— Это табак, Джей, — объяснил я. — Если собираешься поступить в полицию, привыкай к легальному куреву.

Наличность, сложенная в больничный сейф, обеспечила мне максимум внимания и заботы. Перед тем, как проститься с Джеем, я внушил ему, что все происшедшее должно остаться в строгом секрете.

— Если ты не станешь об этом говорить, Либерти скоро все забудет, — заверил его я.

— Забудет про обещанную ему прогулку на вертолете? Он твердит о ней день и ночь.

— А почему бы вам вдвоем не устроить себе небольшие каникулы? — предложил я. — На неделю или даже на две, Я уверен, у него в школе не будут возражать. Поставь телефон в офисе на автоответчик или попроси Финбара заходить каждый день и принимать звонки. Свози мальчишку в Центр-Парке. Тот, что в Шервуд-Форесте — совсем близко.

— Я вас понял, босс, — медленно произнес он. Прежний Джей и новый Джей-полицейский уживались пока неважно. — А что все-таки произошло в этом вертолете?

— Ты все равно мне не поверишь. Меньше знаешь — крепче спишь. — Увидев, что из меня ничего не выжмешь, он широко улыбнулся и встряхнул головой. Хороший из парня выйдет коп, подумал я: он знает, как обращаться с людьми. Я велел ему говорить всем, кто будет спрашивать обо мне, что я сломал руку в дорожной аварии, и дал ему денег для поездки в парк аттракционов. Либерти заслужил катание не только на дверных притолоках.

На руку наложили гипс, и я просидел в больнице три дня, принимая сеансы физиотерапии и поглощая неимоверные количества изысканнейших блюд. Сестрички были одна милее другой, но я держал себя в рамках. Делиз не показывалась, но в последнее утро приехал Финбар Салвей с сеткой винограда.

— Надеюсь, ты не думаешь, будто я стал тебя сторониться, — сказал он.

— Что ты, Финбар, — успокоил его я. — Ты имел полное право меня подозревать. Ты ведь думал, что тот человек, который входил в квартиру Глории Риштон в день убийства, возможно, был я?

Я видел по его лицу, что ему неловко.

— Значит, Коулман видел Джейка Гордона и убийцу, Сиджвика? — спросил он.

Я ничего не ответил.

— Ты видел что написали в газетах? Гордон покончил с собой!

В «Сан» написали: «Нефтяной магнат совершил последний полет с бюстом бывшей супруги».

Я улыбнулся возмущению Финбара и понадеялся, что, спускаясь, Гордон успел еще раз погладить свой сувенир.

Финбар отвез меня в город, без умолку рассказывая по дороге о деле королевской семьи.

Глава 20

Апрель 1994 года.

Возвращение к нормальной жизни заняло у меня несколько недель.

Я находился в постоянном напряжении, полагая, что настоящий убийца Глории Риштон может нанести мне визит в любой момент.

Делиз не приезжала, я ей не звонил. Я надеялся, что она вскоре простит мои многочисленные прегрешения, и смирился с временной разлукой. Несмотря на ее отсутствие, дела агентства удивительным образом пошли на лад. Появление моего имени в газетах никак мне не повредило. Помимо других предложений, меня пригласили выступить консультантом по установке сигнализационного оборудования в общежитии университета Метрополитан. С этой задачей я вполне мог справиться даже с загипсованной рукой. Мои расходы на такси выросли так, что пришлось перейти на контракт.

Джей вернулся из поездки в Центр-Парке похудевшим и как будто окрепшим. Либерти каникулы также пошли на пользу. Он приехал в модной дутой куртке, пуловере, бордовых джинсах и новых ботинках. Слуховой аппарат также был на нем. Он уже не выглядел таким дикарем, как прежде, хотя качаться на притолоках не перестал.

Отработав еще некоторое время у меня, Джей перешел в полицию. Я не стал искать ему замену. Мне приходилось много разъезжать; в мое отсутствие за офисом присматривал Финбар. Попытка управлять велосипедом одной рукой привела к тому, что я сломал гипс на другой, и спортивные занятия пришлось отложить.

Киллер все не появлялся, но я знал, что рано или поздно это произойдет. Вопрос заключался только в том, как долго продержится его гордыня.

Сенсация, вызванная внезапным уходом из жизни Джейка Гордона, прошумела положенные десять дней. Его приземление на территорию заповедника «Рисли-Мосс» было еще более эффектным, чем мое. Участок, куда он упал, представляет собой бывший полигон, на котором сохранилось множество укрытий. Одно из них — башня, из которой любители птиц наблюдали за синичками, зябликами, малиновками и дроздами, живущими в зарослях папоротника и осоки. Гордон рухнул в самый большой пруд, погрузившись быстрее, чем любой нырок. Птицы, как и туристы, в панике разлетелись.

Тело, увязшее глубоко в иле, вытащили на берег крюком подъемного крана. Если не считать сотрясения, как выражаются медики, несовместимого с жизнью, оно почти не пострадало, как и столь же безжизненный бюст Сандры Торкингтон. В каком-то смысле я бы предпочел чтобы Гордон приземлился на бетон, например, на крышу студии «Альгамбра», но случившееся облегчило идентификацию тела: личность погибшего была очевидна. Мне было интересно, когда именно у него созрел план выдать мой труп за свой — сразу, как только мы познакомились, или позднее? И не был ли полет вместе с Либерти пробным заходом?

После похорон, на которых я, в отличие от Ланса Тревоза и Саймона Риштона, не присутствовал, газеты стали строить догадки о мотивах его самоубийства. Меня забавляло, как аргументированно ведущие телевизионных программ доказывали, что он намеренно выпрыгнул из вертолета именно над заповедником. На экстравагантный выбор места уже жаловались «зеленые»: они не хотели, чтобы добровольная смерть над заповедником вошла в моду.

Полагали также, что он покончил с собой потому, что не смог избежать надвигающегося краха его финансовой империи. В новостях показывали диаграммы движения нефти с Ближнего Востока на Роттердамский нефтяной рынок, а оттуда к владельцам бензоколонок, и графики, показывавшие, как пошатнулись дела Гордона, когда после войны в Заливе цены на нефть стабилизировались.

Но больше всего шума вызвал способ самоубийства Гордона, а не его причины. Прыжок с вертолета называли гораздо более безответственным поступком, чем прыжок с яхты в середине Атлантики. Немногие сожалели о кончине магната. Фирма его ликвидировалась.

Просматривая в газетах финансовые новости, я заметил в одной из статей коротенький абзац, где сообщалось, что Барри Харрисон из «Полар Билдинг Сосайети» собирается досрочно выйти на пенсию, чтобы больше времени проводить со своей семьей. Особенного сожаления по этому поводу также не чувствовалось. Означало ли это, что исчезновение Гордона освободило Харрисона от власти, которую получила над ним с моей помощью Сьюзан Эттли? Однако я определенно не собирался звонить Сьюзан, чтобы это установить.

На «Альгамбра-ТВ» сменилось руководство. Новый управляющий директор, Саймон Риштон, обещал полное обновление всех программ. В качестве первого шага он пустил сериал «Следеридж-Пит» четыре раза в неделю вместо двух, с двухчасовым повтором по воскресеньям. Скоро должен был появиться «Заколдованный круг», дочерний сериал с теми же персонажами и с участием частного детектива. Он должен был выходить по утрам, пять раз в неделю. Сам Риштон называл этот проект «упрочением достигнутого успеха», критики же говорили, что «публике предлагают прошлогодний снег». Еще он задумал вечернюю передачу «Наши жены», где дамы, красивые и не очень, должны были рассказывать о своей семейной жизни с видеокассет, снятых их дражайшими половинами. Пробные показы вызвали массу положительных отзывов. Здание студии предполагалось продать университету Метрополитан под факультет живописи и дизайна.

Очень удивил меня провал сенсации Теда Блейка. Желтые газеты почти не выказали интереса к заявлениям Мэри Вуд, попросту не восприняв их всерьез. Что же касается центральных газет, то в их редакциях еще помнили фиаско «дневника Гитлера», и когда Тед стал разъезжать по Лондону с совершенно подлинными документами Мэри, у него перед носом захлопывали двери. Рассказывали, что издатель «Санди таймс» собственноручно спустил его с лестницы. В конце концов ему все-таки удалось продать свою историю в «Санди спорт», где на первой полосе поместили фотографию Мэри в платье с огромным декольте. Главным эффектом публикации стало то, что сенсацию принялись распространять китайские газеты и радио, пока британский посол не выступил с официальным опровержением.

Средства массовой информации словно заключили молчаливое соглашение о том, что скандалов вокруг британской королевской семьи более чем достаточно и истории шестидесятилетней давности никому не нужны. Шансы Теда продать сенсацию Мэри были не больше, чем у «Бургер-Кинг», если бы они захотели устроить одну из своих точек между двумя «Макдональдсами». Рынок сплетен о королевском доме был насыщен.

Несколько дней газеты пестрели сообщениями о скандале с пособиями ДСО по ложным заявлениям. В парламенте прошли жаркие дебаты о том, кто пытался скрыть тот факт, что сотни строительных рабочих получают двойной доход. Дело не утихало, и я уже начинал опасаться, что будет учреждена специальная комиссия, которая раскроет мою роль в этом деле.

Поэтому в середине февраля я отправился к родителям — сказать отцу, чтобы он избавился от прицепа. Когда я приехал, он наносил на свое детище последние штрихи, Он раскрасил фургон в психоделические цвета, напоминающие полотна Ван Гога. Я вытаращил глаза.

— Все как заказывали, — объяснил он. — Делиз предложила мне выкупить его за весьма приличную сумму. У нее насчет этого фургона большие планы. Думаю, твой друг Кларк не станет возражать, Я как раз собирался позвонить тебе и сообщить об этом. Делиз с матерью собираются проводить в нем по полгода, путешествуя. Она говорит, им необходим контакт с природой, Странные нынче времена!.. Нам с матерью, чтобы восстановить контакт с природой, достаточно выпивать время от времени по стаканчику касторового масла.

Начиная с марта я регулярно виделся с Кэт Хэдлам. Поначалу я был не в восторге от повода для возобновления наших отношений. Она осталась без работы, и знакомства из старой записной книжки не помогали. Сокращая штат студии, «дорогой Саймон» вычеркнул из списков ценных сотрудников и ее.

Безработицу она восприняла довольно тяжело, и я пригласил ее на обед, чтобы поговорить. Она не держала обиды на Риштона, давно уже не ожидая от него ничего, кроме необоснованных претензий.

Ее лицо не показалось мне более привлекательным, чем раньше. Кроме необъятной улыбки у нее имелась еще одна уловка, которую она применяла, когда я находил какую-нибудь ее реплику типично женской или невежественной: она поджимала подбородок и пыталась изобразить, что краснеет.

Она начала часто появляться у меня в офисе и в конце концов стала отвечать на звонки и назначать встречи. Разговаривать по телефону она, бесспорно, умела, но я не имел никакого желания продолжать наше сближение, хотя она определенно намекала, что все двери для меня открыты.

Через некоторое время я понял, что, в сущности, меня всегда привлекали женщины из высшего класса с их характерным акцентом. В глубине моей простонародной натуры потомственного полицейского прятался честолюбивый егерь из «Леди Чаттерлей». Вероятно, таков же был скрытый мотив моего краткого приключения с внучкой короля Мэри Вуд.

Однако ошибки кое-чему меня научили. С Кэт я решил держаться стойко и ни в коем случае не переходить границ дружбы. Именно на этой стадии самоотречения я получил известие о Делиз.

Возвращаясь однажды из банка через Чорлтон, я увидел на другой стороне Брандретс-роуд Кашалота: Молли Делани. Я попытался сделать вид, что не замечаю ее, но она помахала мне рукой и перешла через узкую улочку. Лицо ее, против обычного, сияло. Я остановился, приготовившись к бегству: одной сломанной руки мне вполне хватало. Волновался я, однако, напрасно: меня ни о чем не спрашивали.

— Если бы не ваша рука, я сказала бы, что вы прекрасно выглядите, — прогрохотала она. — За вас не надо что-нибудь подписать? Кстати, не забудьте сегодня вечером посмотреть «Альгамбру»! — С этими словами она повернулась ко мне спиной и ушла. Я подумал, уж не снял ли ее кто-нибудь на видеопленку для нового проекта Риштона.

Дома я включил телевизор. Долго ждать не пришлось. Сразу после местных новостей в качестве ведущей вечернего блока передач на экране появилась Делиз, успешно придававшая пошловатой продукции третьего канала подобие стиля. Значит, в конце концов она взяла Риштона в оборот. Я понимал, что за успехи надо платить, но подробности этой истории узнал позже, от Кэт Хэдлам. Делиз переехала к Саймону и собиралась стать пятой миссис Риштон.

Хотя мне было очень горько, я послал ей открытку с пожеланием счастья.

С тех пор, как Гордон совершил свой прыжок в болото, я ждал визита Теда Блейка, и однажды он приехал ко мне без предупреждения. Безграничная жалость к самому себе, которую выражало его лицо, в сложившейся ситуации была более чем уместна. Саймон Риштон осуществил угрозу Тревоза и зарубил передачу Теда, которая втянула телекомпанию в кучу судебных разбирательств и дел по возмещению морального ущерба. Странно было бы, подумал я, если бы Риштон поступил иначе.

Одежда Теда трещала по швам, как и его дела. Он набрал вес, и его вещи словно отказывались дольше сдерживать разрастающуюся массу тела. Воротник рубашки не застегивался на растолстевшей шее. Красное лицо покрывала испарина.

— Я думал, ты дашь мне знать о себе, Дейв, — произнес он жалобным голосом, поднимая предложенный мной стакан с виски. — Это так не похоже на тебя — взять и повернуться к другу спиной. Мэри тоже очень обижена.

— Ты прав, я не поворачиваюсь спиной к друзьям. Я позволил сделать это тебе, Тед, — сказал я.

Он ничего не ответил. Я подсыпал еще соли:

— Как продается история?

— Неплохо. Мэри пригласили на турне…

Я с удивлением взглянул на него.

— Ну, что-то вроде курса лекций в ирландских клубах в окрестностях Лондона. Она начинает с «Бларни-Стоун» в Эктоне во вторник, — пояснил он.

— А ты, значит, будешь подыгрывать ей на банджо?

— Перестань, пожалуйста. Неужели ты все еще сердишься на меня за этот несчастный жучок?

Он выпил виски несколько торопливее, чем обычно. Я заметил, что руки у него слегка дрожат.

— Скажи честно, Дейв: ты злишься на меня за то, что я увел у тебя Мэри? Или просто расстроен из-за ухода Делиз?

— Мы оба знаем, чем я недоволен, Тед, и ты можешь не опасаться, что я записываю наш разговор на пленку. Никому, кроме нас, не интересно то, что мы можем сказать друг другу.

Он подержал в руке следующую порцию виски и снова опрокинул ее одним глотком.

— За что ты убил Глорию Риштон, Тед? — спросил я. — Что она тебе сделала?

Он скривился.

— Это получилось случайно, дружище, честное слово. — Он ничего не отрицал. — Проклятая, дремучая некомпетентность «Нортерн Пайонирс Банк». Все дело в ней.

Я не задавал вопросов, но он продолжил:

— Ты можешь представить себе идиотизм управляющего, который поручает брошенной жене расследование миллионного кредита для бывшего мужа? Естественно, бедняжка сделала все, чтобы прижать нас к ногтю… Меня и Саймона.

— Но за что же тебя, Тед? Что ты-то ей сделал?

— Я склеил ее в июле, на одной вечеринке в «Альгамбре». Сначала просто перепихнулись в машине на стоянке, но потом, когда Саймон сошелся с Кэт, дело приняло более серьезный оборот. Глория стала говорить о браке. Она думала, я пошел в гору — так оно, черт подери, и было! — Он бросил на меня горестный взгляд. — Я не убивал ее сам, и Пултер не убивал, хотя книгу регистрации подделал действительно я.

— И уж конечно не ты сообщил мотоциклисту, что я вышел из вагончика и стою у костра? — спросил я с досадой.

— А что мне оставалось делать? Я знал, что рано или поздно ты меня вычислишь, хотя бы методом исключения. Все должно было произойти очень быстро, ты бы ничего не почувствовал.

— Но зачем все же ты начал с Глории? Ты хотя бы знаешь, как обошелся с ней твой милый дружок? Я до сих пор думаю об этом, просыпаясь по ночам.

— Конечно, знаю. Я же был там, идиот ты несчастный! И не думай, что я от этого в восторге. Глория собрала бумаги, доказывающие близкий крах Гордона. Во время ирано-иракской войны его нефтяной бизнес процветал, но он раскинул свою сеть слишком широко. Решил, что он — Пол Гетти. В конце концов он уже не мог продавать нефть дороже, чем купил, и… Многие продолжали думать, что он мультимиллионер. Ты же знаешь, что у любого банкира при слове «нефть» глаза наливаются кровью от жадности. По условиям сделки он должен был пустить кредит на то, чтобы спасти «Альгамбру» — ну, и поддержать свое дело. Тревоз все знал, но в его интересах было держать язык за зубами. Потом Глория все раскрыла. Если бы она сообщила об этом куда следует, сегодня она была бы жива, а Гордон, Тревоз и Риштон разорены. Сначала я хотел, чтобы она так и сделала.

— Именно тогда ты предложил Тревозу выкупить у него компанию, а они пригрозили тебе увольнением, — вставил я.

— Я действительно мог бы поставить компанию на ноги. Но когда меня поперли, Глория резко потеряла интерес к перспективе сделаться следующей миссис Блейк. Она решила, что если скроет информацию и расскажет об этом Саймону, то вышибет из его койки тощую задницу Кэт Хэдлам, а свою вернет на прежнее место. Бабы, что ты хочешь!.. Как, кстати, твои дела с Хэдлам?

Я посмотрел на него с отвращением.

— Какое тебе дело до Кэт? Ты чуть не засадил ее на всю жизнь за решетку. Неудивительно, что ты убедил Делиз скопировать ее дневники. Не сомневаюсь, что это ты распространял в газетах версию про ревнивую любовницу.

— Я был не один, мне помогал старший инспектор Джеролд. — Он расплылся в задумчивой улыбке. — Отличный коп…

— Рассказывай дальше или катись отсюда вон! — гаркнул я.

— Когда я почувствовал, в какую сторону дует ветер, я поставил небольшой жучок у Глории в спальне и еще один около телефона. И узнал, что она планирует воссоединиться с Риштоном. Я услышал, что он обещает послать ей к Рождеству конвертик, чтобы она вела себе хорошо, пока он развяжется с Хэдлам. Это меня совсем не устраивало. Я решил, что если она не поможет мне, то не поможет никому. За информацию, которой она располагала, Гордон заплатил бы не меньше десяти миллионов! Вполне достаточно для меня, чтобы основать собственную компанию!

— Ты хочешь сказать, что собирался шантажировать Гордона? — спросил я.

— Почему бы и нет? Эта дурочка спрятала бумаги в пластиковом пакете в баке для холодной воды у себя на чердаке. Я расплескал, наверное, галлон воды, пока его выловил. Когда я услышал, что ты собираешься туда приехать, я позвонил Глории на работу, чтобы в последний раз попытаться уговорить ее остаться со мной, но она сказала, что уже поздно. Что Саймон послал человека за бумагами.

— А кто был твой киллер, Сиджвик?

— Я познакомился с ним через одного из моих людей из программы. Взял его с собой, чтобы попугать Глорию…

— Прекрати, Тед, ты прекрасно знал, что произойдет.

— Да нет же, клянусь тебе… То есть… Знаешь, до последней минуты не верилось, что это случится. Я думал, она все-таки уступит. Мы только что выудили этот проклятый пакет, когда она вошла в квартиру и сняла пальто. Меня она даже не видела. К ней вышел Сиджвик. Она спросила; «Мистер Кьюнан?» Он затащил ее в гараж и сделал все, прежде чем она успела еще что-нибудь сказать. Он был как бешеный — знаешь, эти бывшие моряки… Когда его списали на берег, врачи назначили ему психиатрическое лечение. Естественно, он ничего не делал… Когда все было кончено, он сказал мне: «Давай оставим две гильзы как предупреждение». Я сильно сдрейфил, признаюсь. После этого мне оставалось только указывать ему направление. Он бы убрал вас всех, поверь мне.

Несколько минут мы посидели молча, а потом Тед встал и вышел, не говоря ни слова. Его приезд меня не удивил: он всегда любил аудиторию.

Уснуть не получалось. Звонить в полицию не имело смысла. Даже если бы Синклер и выслушал меня, никаких улик против Теда у меня не было. Кроме того, Синклер с головой зарылся в скандал вокруг Департамента соцобеспечения.

Я позвонил Кэт» и она сразу приехала. Вероятно, это означало, что я много для нее значу. Вскоре она перебралась ко мне насовсем.

По совету Кэт на деньги Гордона я основал трастовый фонд для Либерти Уокера — на оплату его пансионата в Королевской школе для детей со слабым слухом и на операцию, которая помогла бы устранить последствия его черепной травмы.

Через две недели после нашего разговора Тед Блейк погиб в аварии. Его «мицубиси» врезался в мост на автомобильной развязке. Он был не пристегнут; экспертиза установила, что он пил потин, — следовательно, вряд ли это было самоубийство. Но я предпочитаю думать иначе. Мэри Вуд осталась в его квартире в Дидсбери и продолжила свои турне.

На похороны я не пошел.

Книга II. ТОЧКА КИПЕНИЯ

Частный детектив Дейв Кюнан, как истинный рыцарь, вступается за красотку, на которую поднял руку мужчина, но его действия неправильно истолковываются близкими ему людьми. Марти Карлайл — женщина, с которой нежелательно знаться.

Когда Дейв встречает Марти во второй раз, то узнает, что ее отец сидит в тюрьме за двойное убийство, а она сама ищет кого-то, кто бы смог доказать его невиновность.

Но как только Дейв начинает потихоньку наводить справки, появляются трупы, и подозрение естественно падает на того, кто случился поблизости, то есть на Кьюнана.

Глава 1

Инсула Пэрриса никак нельзя было назвать многословным.

— Гольф-клуб «Тарн». Встретимся у входа, — злобно буркнул он, прежде чем бросить трубку на рычаг. Можно подумать, это я его шантажировал.

Поездка в Тарн имела для меня особый смысл. Там двое моих детей, два сына, близнецы. Я поклялся никогда их не видеть и клятву свою держу.

Как говорится, все сразу иметь невозможно. По крайней мере, после нескольких сумрачных месяцев светило солнце. Его длинные, косые, низкие лучи прошивали салон машины, так что пришлось опустить козырек.

Добравшись до клуба, в который допускались лишь избранные, я понял, что Инсул Пэррис имел в виду именно то, что сказал по телефону: точно у входа, ни шагом дальше.

Я заметил его фигуру, повторяющую очертания груши, когда прикидывал, куда бы приткнуть машину. Припарковаться у клуба было гораздо труднее, чем стать его членом. Даже если привратники пропустили бы меня на стоянку, вряд ли бы мне удалось проскользнуть незамеченным среди «роллс-ройсов», «БМВ», «мерседесов» и «ягуаров» на своем по уши заляпанном грязью «мондео». Так что я притормозил на ближайшей обочине.

Пэррис торчал на верхней ступеньке вычурной лестницы. Видно было, что нервы у него на пределе, — как и полагалось в такой ситуации. За распространение детской порнографии можно загреметь на много лет, не говоря уж о навечно потерянной репутации. Пока он все еще оставался человеком с положением. Ему было что защищать, и он стоял, как атаман разбойников у входа в свое логово. С одной только оговоркой, — это было не его логово. Он и моргнуть не успеет, как хозяева вышибут его, попадись им на глаза хотя бы одна штуковина из свертка, который я держал в руках.

Пэррис знал, что делает. Место нашей встречи гудело — проходил ежегодный профессионально-любительский турнир по гольфу. И я тут оказался не единственным мальчиком на посылках, но наверняка самым высокооплачиваемым.

Дело в общем-то было плевое — передать лично в руки материал, собранный уволенными сотрудниками, которые хотели выжать из своего бывшего босса все, что могли. То, чем занимался этот тип, мерзко, но теперь любой может добыть всю эту грязь в Интернете. В любом случае не мне было судить Пэрриса, да и не желтой прессе, на растерзание которой его грозили отдать. Обычно наглый и самоуверенный, Пэррис теперь будто язык проглотил, — не скоро ему захочется снова прогуляться по всемирной паутине.

Я протянул клиенту материалы и тут, словно в детской игре, сверток, едва коснувшись его руки, отлетел прочь, ненароком выбитый из моих пальцев бурно выяснявшей отношения парочкой.

Взбешенный мужчина лет сорока, с багровым лицом, и без умолку тараторившая рыжеволосая женщина, гораздо моложе его, пролетели мимо нас, толкнув Пэрриса так, что он чуть не уселся на куст в кадке. По мере того, как мой сверток отсчитывал ступеньки, из него выпрыгивали дискеты. Я бросился их собирать и отдал Пэррису. Можно было подумать, что бедолага сейчас со страху обмочится, но мое внимание уже занимала буйная парочка.

Гражданин с красной физиономией пытался отвязаться от визгливой дамочки. Это была не просто война полов, но борьба противоположностей: прекрасно сложенная, воздушная и элегантная против угрюмого громилы с мясистым лбом, огромным носом и помятым, как у новорожденного щенка, лицом. Он резко повернулся на каблуках, чтобы мимо нас вернуться в клуб. Бедный Пэррис вздрогнул и спрятался за мою спину.

— Сучка безмозглая! — прогремел скандалист через плечо. — Тебе полезно проветриться!

Это был ложный шаг! — женщина явно не рассчитывала, что ее выставят вон. Она набросилась на своего спутника сзади и, ухватив черный клок волос на загривке, стала трясти его голову, будто пустую тыкву.

Все вокруг, казалось, замерло: отвисшие от удивления челюсти, выпученные глаза. Такие казусы в порядке вещей в местах попроще, но здесь, в увенчанном лаврами «Тарне», скандал сразу приковал к себе внимание публики. Одно дело чемпионат по гольфу, где все как на витрине, и совсем другое — настоящая жизнь.

Красномордый был парень крупный, под метр девяносто. Тряхнув плечами, он без труда смахнул с себя рыжую девицу, а затем, повернувшись, нацелился ей в глаз кулаком размером с кочан капусты. В следующую секунду он передумал. Может, на него подействовали неодобрительные крики публики, — может, и нет. Не похож он был на тех, кому есть дело до мнения окружающих.

Ударить женщину по лицу он так и не решился. Вместо этого толкнул ее в плечо и повалил навзничь. Потом, будто устыдившись содеянного, не вернулся в клуб, а направился на стоянку.

Рыжая стала подниматься с земли.

— И это настоящий мужчина? — визгливо прокричала она и, упершись кулачками в бока, разразилась хохотом, который, как я предполагаю, считала насмешливым. Я бы не стал причислять издаваемые женщиной звуки к разряду клинических симптомов. Взрыв хохота прозвучал натурально, хотя и слишком громко, а вот последовавший за ним вздох больше напоминал оглушительное бульканье. Это было явление столь же нежелательное на стоянке гольф-клуба «Тарн», как крапивница на пикнике нудистов. Красномордый приостановился.

— Отвяжись, пьянь прилипчивая, — взревел он, вытаскивая из кармана ключи, чтоб завести свой обляпанный грязью «порше».

Я снова посмотрел на жертву. Ей никак не удавалось твердо встать на ноги. Сравнивая изгибы ее фигуры с округлыми формами сверкавшего густым серебром «порше», я сделал вывод не в пользу последнего. Такая яркая женщина требует больших денег, — а с большими тратами жди больших неприятностей.

— Ты, подержанный секс-механизм, не смей называть меня пьянью! — прокричала она.

Ей не хотелось выходить из игры. Поднявшись наконец, она была готова к следующему раунду. Я повернулся к Пэррису, но он уже исчез. Я тоже решил уйти — миссия моя была выполнена. Ничто больше не задерживало меня в Тарне. О визите к моим отпрыскам на правах родителя не могло быть и речи.

Между тем красномордый во что бы то ни стало решил закончить схватку на высоких тонах. Развернувшись к своей пьяной спутнице, он поддал словесного жару.

— Слушай, ты, сукина дочь…

— Все лучше, чем потрепанный кобель.

С этого-то все и началось. Верзила снова поднял кулачище и пошел на нее с твердым намерением врезать. Чувствуя, что на этот раз он вмажет по-настоящему, рыжая попятилась, но ее подвели высокие каблуки. Одним ударом красномордый впечатал ее прямо в мою машину.

Социолог может поведать вам, сколько времени требуется среднестатистической английской толпе, чтоб отреагировать на скандал. По моим данным, на это могут уйти часы, дни, недели. А вот члены гольф-клуба не дремали. Кучка разгневанных дам устремилась к нашей парочке, нацелив на нее зонты, словно копья на дикого кабана. Я очутился в авангарде. Хоть моя машина и нуждалась в чистке, я не намерен был допускать, чтобы этот хам вытирал ее своей подружкой.

Здоровяк уже схватил рыжую за плечи, и она растеряла бы свои зубы, если бы я с разбега не налетел на него.

Я думал, он мне врежет. Кровь кипела в моих жилах. Мы могли бы интересно провести время, но красномордый скосил карий глаз-бусинку на наступающую толпу и заговорил со мной.

— Ты что, не знаешь, кто я? — прохрипел он.

— Ты не Леннокс Льюис.

— Я Карлайл. Чарльз Карлайл.

— Это должно меня впечатлить? Руки прочь от дамы.

— Дама! Ха! — Он ухмыльнулся, повернулся на сто восемьдесят градусов и пошел к своей машине. Несколько секунд спустя он уже на полной скорости выезжал со стоянки.

Тем временем его жертва медленно оседала наземь. Мой вялый порыв поддержать ее пропал втуне. Одна из гольфисток в шотландской юбке отпихнула меня локтем и подхватила падающую девушку. Зонт спасительницы грохнулся на капот моего «мондео».

— Ну и запашок! Перебрали немного, милая? — сказала она и, отворачивая голову, помахала перед носом пухлой ручкой. Ее многозначительный взгляд и кивки в сторону поспешавшего к ней подкрепления остановили гольфисток. Эта, замечу, не очень-то добрая самаритянка свалила свою ношу на капот моей машины, подхватила свой зонт и была такова. У меня не успела даже челюсть отпасть от удивления, как обессилевшая жертва Карлайла скатилась прямо в чеширскую грязь.

Сначала я схватил красотку за запястье и потянул вверх, но ее рука повисла в моей, как связка сосисок. Ясно было, что содействия от бедняжки не дождешься. Тогда я обхватил ее обеими руками и поднял на ноги. Со стороны мы, вероятно, смотрелись как пара, разучивающая танцевальные па, только никто уже на нас не глядел. Мне нужна была помощь, но я видел только спины ретировавшихся представителей зажиточного класса. Облаченные согласно правилам хорошего тона в твид и шотландку, они растворялись в пейзаже, как куропатки в заросшем вереском болоте.

— Красота! — пробурчал я себе под нос. — Только этого мне не хватало.

— Побудьте со мной минуточку, прошу вас, — проговорила рыжеволосая. Оказывается, она еще что-то соображала. — Через минуту я буду в полном порядке. Просто небольшая отключка… Забавно, правда? Со мной такое случается.

Глаза ее открылись. Они оказались живыми и пронзительно зелеными. Я взглянул на нее с опаской, даже с подозрением. Она была спокойна и холодна, как горное озеро в безветренный погожий день. Ни капли гнева, ни тени потрясения, ничего.

Изо всех сил я пытался удержать ее на ногах. Она подалась вперед и оказалась у меня на груди.

— Дайте мне только минутку, — повторила она.

Я, конечно, не был на грани того, чтобы плюхнуть ее обратно в грязь, но, услыхав чьи-то приближающиеся шаги, обрадовался.

Мужчина в спортивной куртке предъявил мне карточку привратника клуба. Я не стал тратить время на обмен официальными любезностями.

— Помогите перенести ее в здание клуба.

— Вы шутите, приятель! — рявкнул привратник. — Она же в стельку пьяная.

— Она больна!

— Просто забавное… — едва ворочая языком, объяснила моя партнерша по бальным танцам, — маленькое недоразумение.

— Хорошенькое недоразумение! И ничего забавного в том, что вы появляетесь здесь в таком виде в день чемпионата! Да как вы вообще смеете! Вы же на ногах не держитесь!

Прежде чем удалиться, этот тип остановил на мне свой суровый взгляд, предупреждавший, что никакого права на дальнейшее пребывание во вверенных ему владениях я не имею и ничем иным, кроме объекта его презрения, более не являюсь.

— Душевная здесь банда, правда? Между прочим, сегодняшнее мероприятие считается благотворительным, — пробормотала девушка.

— Честно говоря, меня меньше всего интересует этот клуб с его мероприятиями, — огрызнулся я.

— Простите, что доставляю вам беспокойство. Через минуту я смогу самостоятельно держаться на ногах.

Она говорила с едва уловимым голландским или немецким акцентом. Ее глаза снова закрылись, будто она готовилась собрать воедино все свои силы, чтобы сделать следующий шаг. Ближайшая автобусная остановка находилась по крайней мере в полутора километрах отсюда, такси еще дальше.

— Посидите-ка лучше в моей машине, — предложил я примирительно.

В ответ я услыхал тот же странный смех — сперва вроде радостный, но завершающийся душераздирающим бульканьем.

К счастью, наши безумные танцы происходили рядом с пассажирским креслом моего «мондео». Вспотев и вплотную ознакомившись с анатомическим строением рыжей девушки, я с трудом усадил ее на переднее сиденье. У входа клуба собрался уже целый отряд охранников, сверливших меня своими злобными взглядами.

— Как ваше имя? — спросил я девушку, надеясь дойти и до адреса, но этому плану тоже не дано было осуществиться. Голова ее безвольно свисала со спинки кресла. На этот раз она отключилась по-настоящему.

Я откинул спинку кресла и уложил девушку горизонтально. Она говорила что-то о случающихся с ней «отключках», а сладковатый привкус ее дыхания наводил на мысли о диабете или бог еще знает о чем, но я был слишком хорошо осведомлен о последствиях воздействия алкоголя на пустой желудок, чтоб волноваться. Она была просто пьяна — измочалена и мертвецки пьяна. Я опустил окно с ее стороны и, взяв небольшую скорость, поехал к себе в Манчестер. Оценив по достоинству ее модельные джинсы и желтовато-коричневый кожаный пиджак, я решил, что она в состоянии будет оплатить такси до Тарна, когда снова приземлится на этой планете.

Я медленно вел машину по автостраде А556 на Манчестер, когда вдруг заметил серебристый «порше». Только что я был на дороге один, и вот «порше» поравнялся со мной. Карлайл поджал меня так, что машины едва ли не соприкасались. Он посигналил и, подняв руку, властным жестом велел мне остановиться. Этот повелительный жест окончательно вывел меня из себя.

Я состроил вежливую улыбку и отрицательно покачал головой. Отрезок дороги, по которому мы ехали, представлял собой двустороннее шоссе, упиравшееся в кольцевую развязку, по которой можно было выехать на трассу М56. До этого места оставалось немногим больше километра. Когда Карлайл понял, что я не собираюсь выполнять его хозяйскую волю, то впал в настоящее бешенство. Он стал вытеснять меня с полосы, чтобы сбросить на обочину. Притормозив, я обогнул его сзади, выехал на соседнюю полосу и нажал на газ.

Его следующий маневр оказался эффективнее.

Примостившись сбоку, он направил на меня пистолет, который, благодаря скромным габаритам моей машины, оказался не больше чем в полуметре от моего носа. Гримаса ненависти на его лице говорила о том, что с него станется нажать на курок. Скорее всего, он хотел меня припугнуть. Но я не испугался. Сам не знаю почему. Говорят, я бываю упрям до идиотизма. Возможно, это был тот самый случай. «Когда атрофируются мозги, атрофируются и чувства», — любит повторять мне мой отец. Я, вероятно, в штаны должен был наложить с испугу, а мне захотелось вконец разозлить этого придурка. Я резко опустил ногу на тормозную педаль, он сделал то же самое, но рулил-то он одной рукой, поэтому машину занесло и развернуло вокруг оси. Я затаил дыхание, надеясь услышать приятный звон битого стекла и скрежет искореженного металла, но вместо этого до меня долетел визг резины — желчный привет от создателя первоклассного автомобиля. Мне удалось воспользоваться секундами, которые потребовались Карлайлу, чтобы снова вписаться в движение.

Он нагнал меня уже на развязке, но теперь мы были на дороге не одни. Риск быть расстрелянным уменьшился настолько же, насколько возросла опасность попасть в аварию. Автострада была запружена машинами, въезжавшими на нее с соседней трассы. Мы одновременно перемахнули через белую полосу и устремились навстречу тяжелому грузовику. Карлайл сигналил вовсю. Тоже сигналя, водитель грузовика успел вильнуть в сторону. Выжав максимум из своего «порше», Карлайл обошел меня и заблокировал, когда я оказался у въезда на трассу М56, поэтому я решил проехать по кольцу развязки еще раз, прорвавшись сквозь поток машин, мчавшихся в обратном направлении. Это было чистое безумие. Пронзительный вой двигателя «порше» слился с яростными гудками десятка клаксонов. Наяривая по кругу, я не мог не заметить, что моя пассажирка все еще мирно почивает.

Мне выпала счастливая передышка. Прямо передо мной вырос могучий трейлер. Я использовал его как щит, чтоб незаметно свернуть на дорогу к Алтринчему. На этот раз Карлайл был от меня отрезан. Моя сумасбродная выходка помогла мне выиграть секунд двадцать, которых было явно недостаточно, чтоб доехать до первого перекрестка на Алтринчем-роуд. Справа от меня оказалась станция техобслуживания. Я вывернул руль и, перелетев через невысокий бордюр, нырнул под козырек станции за какую-то долю секунды до того, как на дорогу вылетел Карлайл. Вряд ли я его боялся, но когда я подъезжал к сектору мойки машин, сердце мое больно билось в груди. Карлайл проскочил мимо, считая, что я укатил по Алтринчем-роуд. Он, верно, судил о скоростных возможностях моего автомобиля по своему «порше».

— Здесь требуется специальная карточка, — сказал служащий в белом комбинезоне. — Автомат монеты не принимает.

Я ответил ему безучастным взглядом.

— Купите в кассе карточку и опустите ее в автомат, — терпеливо объяснил он, — пока вы еще стоите в очереди.

Я огляделся. Спереди меня запирала машина, ожидавшая своей очереди на мойку. Пока я поворачивал голову назад, другая машина подъехала сзади и встала за мной. Если появится Карлайл, мне отсюда не выбраться.

— Давно в дороге? — участливо поинтересовался служащий. — Подругу вашу совсем укачало. Если хотите, я возьму для вас карточку.

Я протянул ему десятку, и он неторопливо прошествовал к кассе. Машина, стоявшая впереди моей, проехала в мойку, за ней опустился контрольный шлагбаум. Вскоре вернулся дружески настроенный служащий с прямоугольным кусочком пластика и пригоршней сдачи.

— Вот, держите, приятель, я сделал все за вас, — сказал он. — А вашу машину, похоже, потрепало в пути.

Еще бы. Зато когда она вынырнула из мойки, ее было не узнать: из грязно-болотной она стала изумрудно-зеленой. Теперь Карлайлу непросто будет отыскать меня в потоке машин. Я вернулся к развязке и спокойно выехал на трассу М56, но въезд с нее был перекрыт лежавшим на боку мебельным прицепом. Когда я выглянул в окно, чтоб посмотреть, есть ли жертвы, патруль в канареечном жилете велел мне не останавливаться. Трупов, к счастью, не было. Несколько водителей стояли, озабоченно почесывая в затылках. Я поехал дальше.

Глава 2

«Отключка» моей пассажирки продолжалась все дорогу в город.

Я остановился у черного входа, практически перекрыв узкую улочку, и прикинул варианты дальнейших действий. Их оказалось немного. Я помог девушке перебраться в заднюю комнату моей конторы. Она растянулась на кушетке, как утомленная тигрица, и моментально погрузилась в сон. Селеста, моя секретарша, в это время, к счастью, отсутствовала. Она, вероятно, наслаждалась очереднымсверхурочным перерывом. Устроив свою незваную гостью как можно удобнее, я выскочил на улицу, чтоб припарковать машину на ближайшей подземной стоянке. На это ушло десять минут. Вернувшись, я заглянул к спящей. Она шумно похрапывала. Я прошел в кабинет и стал просматривать почту, которую Селеста успела разложить по стопочкам.

Было уже около двух, и я начинал беспокоиться о Селесте: может, она решила бросить работу, может, ее похитили. В это время дверь распахнулась, и в комнату ураганом ворвалась женщина.

— Жанин!

— Дейв, — свирепо начала она, — я не могла оставаться на работе ни секундой дольше. Не сердишься, что я без звонка?

— Нет, конечно. Ты ведь знаешь, ты — свет моей жизни.

— Ой, только не начинай опять. Мне нужно было сбежать оттуда, чтоб сохранить рассудок.

— Что на этот раз?

— Наш чертов главный считает, что я хожу слишком далеко.

— Возмутительно! — подхватил я. — Чем же он недоволен на сей раз?

— Будешь смеяться, но с женщинами по-прежнему обращаются самым гнусным образом. Назови мне хотя бы одного главного редактора женского пола!

— Ну, будет тебе, Жанин, я же на твоей стороне. Успокойся.

Жанин моя ближайшая соседка, приходящая любовница и постоянный источник расстройства вот уже более года.

Она разведена, имеет двоих детей. С моей точки зрения, она могла бы стать для меня идеальной партнершей. Беда в том, что у нее на этот счет своя точка зрения. С тех пор как Генри Талбот, отец Дженни и Ллойда, бросил семью на произвол судьбы, она испытывает чувство стойкого недоверия ко всему мужскому племени.

— Послушай, любовь моя, только скажи мне, что он выкинул на этот раз, и я пойду и разобью ему морду, — предложил я.

Эту фразу произносить не стоило.

— Хм! В этом вы все, — фыркнула она.

— Жанин, ты ведь знаешь, что я имею в виду. Мне надоело быть твоим случайным соседом и почасовым заместителем мамы для твоих детей. Ты в любое время можешь бросить работу в газете и начать работать со мной.

— Покорно благодарю! Поменять одного начальника-деспота на другого. По крайней мере, в газете меня поддерживают мои читатели.

— Я бы не очень на них рассчитывал.

— Они надежнее, чем капризный мужик, настроение которого зависит от уровня тестостерона в крови.

— Ты будешь моим полноправным и равноправным партнером, и биохимия здесь ни при чем. Ни одно решение не будет принято без твоего согласия.

На мгновенье мне показалось, что она раздумывает над этим предложением. Она откинула голову и убрала волосы со лба. Оглядела комнату, остановила взгляд на пустующем кресле Селесты. Не в первый раз я любовался своей подругой. Если бы вы попытались нарисовать словесный портрет Жанин, то потерпели бы фиаско. Потому что Жанин — это нечто гораздо большее, чем сумма обычных характеристик Красивая, среднего роста, фигуристая, русоволосая, голубоглазая. Она могла бы послужить манекеном для миллиона моделей фирмы «Маркс и Спенсер». Но все-таки это не Жанин, во всяком случае для меня. Главное в Жанин то, что описанию не поддается. Ее не упустишь в десятитысячной толпе. Она излучает особую энергию, свойственную ей одной. Она подвижна. Она непримирима. Терпение, смирение — это не для нее.

— Где кофе?

Я кивнул на дверь задней комнаты, и она прошла туда.

Вернулась через секунду. Глаза сверкали. Казалось, силы их блеска хватит на небольшой разряд молнии.

— Что происходит? — холодно спросила она.

— Ничего не происходит.

— Где Селеста и почему эта женщина спит на твоем диване?

— Селеста где-то шляется, а что до женщины, то для меня это такая же загадка, как и для тебя.

— Не надо морочить мне голову, Дейв. Всем прекрасно известно, как ты предпочитаешь проводить свободное время.

— Да, и как же?

— Кто она такая? — Жанин повысила голос.

— Не знаю. Долго рассказывать… Я привез ее из гольф-клуба в Тарне. Какой-то мужчина собирался ее избить, потом ее не пустили в клуб, потому что она была пьяна.

— А ты, значит, просто привез ее сюда, — произнесла она немного спокойнее. — Дейв, боже мой, я не понимаю, верить мне твоим байкам или сразу дать тебе в глаз. Ты самый хитрый из всех известных мне свинтусов; рассказываешь мне о каком-то мужике, который хотел ее избить, только для того, чтоб умаслить меня.

— Я не умасливаю тебя, честно, — сказал я и поднял руки вверх, сдаваясь на ее милость.

— Ты умасливаешь меня нечестно, это правда.

— Когда я тебе врал?

— Только что, когда сказал, что ты мой случайный сосед. Никакой случайности в этом нет.

— Я не имею никакого отношения к тому, что Боб Лейн снял эту квартиру, а потом отдал ее тебе.

— Ну да, конечно! Мужская солидарность!

— Нет, — твердо ответил я. — Сколько раз еще мне повторять, что Боб сам решил выступить в роли сводника. Я ничего об этом не знал. Вы с ним похожи. Он тоже думает, что, стоит мне только взглянуть на женщину, — у нее колени подгибаются.

Реакцией на эти слова стало призрачное подобие улыбки на ее лице. Что она означала, одному Богу известно. Поверила ли мне Жанин? Поживем — увидим.

Она покачала головой и бросила взгляд на часы:

— Перерыв кончается. Придется возвращаться на поле брани. Думала, заскочу на чашечку кофе к единственному мужчине в Манчестере, который хотя бы отчасти считает меня человеком, и услышу от него хотя бы несколько ободряющих слов. И что же я здесь нахожу? Он развлекается с какой-то потаскухой.

Она направилась к выходу.

— Послушайте, леди, — произнес я. — Не слишком ли вы сгущаете краски? Не злоупотребляете ли вы старомодными гиперболами? Может, именно это так действует на нервы вашему начальнику?

— Глаза б мои тебя не видели, Дейв.

— Скажи мне, отчего это ты прониклась таким отвращением ко всему мужскому населению Большого Манчестера?

— Ты хотел сказать Мачо-честера?

— Чушь собачья! Мы все здесь добрые, нежные и любвеобильные. Это у вас, столичных, нет сердца.

— Напомни-ка мне, сколько людей, встретившихся тебе на пути, превратились в покойников?

— Я уже не раз повторял. Всё это случаи самозащиты.

— Смертельные случаи.

— Я предумышленно никого не убивал.

— Это ты так говоришь. Впрочем, знаешь что, Дейв, я вообще-то подумываю о переезде. Тут недавно закидывали удочку из одной лондонской газеты.

— Государственной? — Сердце мое упало, когда я произносил эти слова. Я всегда опасался, что Жанин нацелена в жизни на большее.

— Не хочу сейчас вдаваться в подробности, Дейв. Пока еще я обдумываю, как поступить.

— Позволь мне, по крайней мере, проводить тебя до работы, если, конечно, появление рядом с мужчиной не нанесет сокрушительного удара по твоему имиджу.

— Ну что ж, идем, киллер, — рассудила она. — У тебя будет возможность рассказать мне, кто эта женщина. Судя по тряпкам, она стоит недешево.

— Если тебе удалось определить это, значит, ты знаешь о ней не меньше меня, — пробормотал я, выходя за ней на улицу.

Глава 3

Как только я довел Жанин до дверей ее офиса на Динсгейт-стрит и мы попрощались, мои мысли потекли в привычном направлении. За неимением срочных дел я решил навести справки о моей загадочной пассажирке из Тарна. Я похлопал себя по карманам — мобильника нет. Ждать, пока доберусь до телефона в конторе, мне было невмоготу, да и разговаривать под храп обсуждаемой персоны мне показалось неудобным, поэтому я позвонил Клайду Хэрроу из ближайшего автомата рядом с библиотекой Джона Райленда.

Мое нетерпение меня подвело: я не учел, сколько времени потребуется, чтобы убедить секретаря на телестудии соединить меня со знаменитым коротышкой Хэрроу.

— Мы не можем связывать с ним каждого, — прогундосила девушка с ярко выраженным южно-лондонским акцентом.

— Это Дейв Кьюнан. Скажите ему, что звонит Дейв Кьюнан. Он будет со мной говорить, — безапелляционно заявил я, хотя сам с трудом в это верил. Я принадлежал к тем людям, у которых Хэрроу может в случае необходимости найти защиту, но секретарша знать об этом, естественно, не могла. Старый добрый Клайд, тележурналист, обладавший блистательным чутьем на скандальные события, уже не раз нуждался в моих услугах. Он категорически не воспринимал слово «частный» в соединении со словом «детектив». Клайд полагал, что любая информация, которой я располагаю, должна передаваться ему, а через него — всему миру. Несмотря на это, я оставался с ним на дружеской ноге, а он, если все-таки удавалось выудить из меня что-нибудь «погорячее», сохранял в тайне источник информации.

Я уже отчаялся услышать голос Хэрроу, когда из трубки полились интонации, напоминавшие фруктовый сироп.

— Это Дейв Кьюнан, — сказал я.

— Вы уверены, что я знаю человека по имени Дейв Кьюнан? — капризно протянул он. — Только долго не распространяйтесь. Я готовлю интервью с матерью-одиночкой Мэнди Моусон, которая родила сразу восьмерых.

В трубку откуда-то издалека прорывался плач младенцев, которых, видимо, собирались демонстрировать как последнее достижение в области искусственного воспроизводства человека.

— Эта тема уже устарела, Клайд.

— Можете предложить что-то посвежее, извините, не припомню вашего имени?

— Перестань, пожалуйста, Клайд.

— Неужели со мной говорит сам Дейв Кьюнан, неизвестный борец невидимого фронта? Бесстрашный предводитель самодеятельного крестового похода против криминальных элементов? Джентльмен, фигурально выражаясь, который жестоко выдворил меня за пределы своих владений во время нашей последней встречи? Не уверен, что горю желанием говорить с этим типом.

— Не увлекайся, Клайд, — предупредил я. — Позабавился, и хватит.

Неудавшийся актер и бывший спортивный комментатор, а теперь процветающий автор телевизионных репортажей «из жизни людей», Клайд частенько становился жертвой собственного красноречия, уносившего его в головокружительные высоты, с которых нелегко спускаться.

— У меня к тебе серьезный вопрос, Клайд. Говорит ли тебе о чем-нибудь имя Чарльз Карлайл?

Последовала театральная пауза. В трубке слышалось лишь тяжелое дыхание Хэрроу — он быстро соображал, как бы чего не упустить.

— «Карлайл», — уста мальчонки шепчут. Как же мне может быть незнакомо такое имя! И как тебе, невежда ты эдакий, может оно быть неизвестно? Семейство Карлайл является держателем акций компании, на которую я работаю.

— Ах вот оно что, — пробормотал я себе под нос.

— Если я правильно понимаю, Чарльз Карлайл попал в поле твоего зрения в связи с какой-то не очень приглядной историей? Ведь вряд ли ты познакомился с ним на светском рауте.

— Ты недалек от истины, — буркнул я.

— Вещай, достойный Кьюнан, или удались с миром. Меж мною и тобой вражда забыта.

— Когда я ездил в гольф-клуб «Тарн»…

— И как это, позволь узнать, плебея, вроде тебя, занесло в такие сферы?

— Я был там по делу.

— Ага, по делу, значит? По делу семьи Карлайл? Тебе известно, что по вине этих капиталистических акул разорилось около тысячи компаний?

— Не преувеличивай, Клайд!

— Я преувеличиваю? Скажи это тысячам людей, которых они лишили работы!

— В общем, так, не важно, по какому делу я ездил в Тарн…

— Не знаю, не знаю, мы еще посмотрим…

— Лучше послушайте, что я вам скажу, милорд. Возвращаясь на стоянку, я стал свидетелем того, как некий лоб пытался вышибить мозги симпатичной рыжеволосой девушке.

— И, будучи верным себе, Дейв Кьюнан, конечно, вмешался и спас красотку.

— Не совсем так, но почти. — И я вкратце рассказал ему о происшествии на клубной стоянке и об автомобильной гонке, которая за этим последовала.

— Скажи мне, дорогой друг, а где сейчас находится эта злосчастная тициановская дива?

— Я спрашиваю тебя не о ней.

— А я хочу знать, где она, Дейв.

— У меня в конторе, отсыпается после пьянки.

— Ха! Ты неподражаем! Если я верно понял, «лоб», который на нее покушался, и есть Чарльз Карлайл?

— Верно.

— Опиши мне его и даму поподробнее… пьяная, говоришь?

Я еще раз описал пару.

— Чарли Карлайл и его законная супруга! Она все еще у тебя?

— Да.

— И синяки видны?

— Я не рассматривал.

— Брось, Дейв. Ты наверняка убедил миссис Карлайл скинуть покровы и предстать перед тобой в наряде Венеры, вышедшей из пены морской.

— Я объяснил уже, что женщина пьяна!

— Не поверю, что тебя это остановило, но рыцарство, я понимаю. Только погубит оно тебя, это твое рыцарство. Не отпускай ее никуда. Ублажай ее, упои еще больше, призови на помощь все свое мужское обаяние, используй любые уловки и держи в конторе, пока я не приеду.

Хэрроу дал отбой. Тут только я понял, что наделал, и с участившимся дыханием поспешил в контору.

Глава 4

К моему величайшему облегчению, непрошеная гостья исчезла, зато Селеста была на посту. И даже не болтала по телефону с друзьями, а молча полировала пилочкой ногти, каждой своей клеточкой излучая беспредельную скуку.

— Где она? — резко потребовал я ответа.

— Кто, бо-о-осс? — отозвалась Селеста, растягивая слова так же, как жвачку, которую она вытянула изо рта и прилепила рядом с компьютером.

Этой чернокожей девочке из Олд-Траффорда доподлинно известно, до какой степени можно испытывать мое терпение.

Изучая ее безупречные черты лица вот уже в сотый раз, я пытался угадать, не разыгрывает ли она меня, и в сотый раз решил: бесполезное дело.

— Женщина… В задней комнате была женщина. Куда она подевалась?

— Когда я пришла, босс, никакой женщины тут не было. А вот вы забыли запереть входную дверь.

— Черт! Значит, она отперла ее изнутри.

Во мне боролись чувство досады и облегчения. Я мог удовольствоваться таким объяснением, но секретаршу все же следовало вздрючить.

— А ты где была? — спросил я.

Когда нужно изобразить загадочную улыбку, Селеста заткнет за пояс актрису любительского театра. В доли секунды загадочная улыбка сменилась гримасой презрения.

— Вы же просили меня уйти на обед позднее обычного. Я вас ждала-ждала, ну и ушла — слишком долго вы не появлялись. Имею же я право на обед, правда?

— Извини, — промямлил я. — Ты и вправду никого не заметила?

— Нет, — ответила она и отвернулась к своему рабочему столу.

На столе громоздились папки с документами, тут и там пестрели наклеенные записочки, создавая полное впечатление бурной деятельности. Я бы и то поверил, что она горит на работе, если б не знал, сколько времени она висит на телефоне.

Я уже шел к двери кабинета, когда Селеста обернулась и протянула мне смятую бумажку:

— Это для вас.

На клочке бумаги для ксерокса было нацарапано красным шариком:

«Спасибо, что выручили меня. Я решила, что будет лучше, если я не стану здесь задерживаться. Я слышала ваш разговор с подружкой. Неужто вы и впрямь киллер? Звучит интригующе. Я знаю людей, которым могут понадобиться ваши услуги. Еще раз спасибо. МКг».

МКг, а не МКл. Значит, не миссис Карлайл.

Я вздохнул с глубоким облегчением. Теперь Хэрроу от меня отстанет.

За своим рабочим столом я прочел записку еще раз. Одна забота сменилась другой. Боже! Мой отец и его друзья-пенсионеры, все бывшие полицейские, любят посудачить о моей способности вляпываться в нечто коричневое. Это не так. Дело не в способности вляпываться — оно само ко мне так и липнет. Теперь благодаря длинному языку Жанин эта рыжая девица решила, что я профессиональный мочила. Дела моего агентства наконец-то пошли в гору, я даже начал снабжать работой других. Не знаю, способствовало ли этому более удобное расположение офиса, рядом с Саут-Кинг-стрит, или моя возросшая популярность среди клиентов, но сложа руки я не сидел.

В том, что Клайд Хэрроу прибавит мне известности, радости было мало, но еще хуже, если эта «МКг» ославит меня среди своих собутыльников, а у пьющего человека всегда есть друзья по стакану: представляете, ребята, я знакома с настоящим мочилой! Час от часу не легче!

На самом деле есть еще две проблемы, которые с некоторых пор омрачают мое существование. Первая, — это Жанин. Я уже рисовал себе наше с Жаннин будущее в купленной в рассрочку половине дома где-нибудь в Чидле или Хэндфорте или любом другом южном спальном местечке. Что в этом плохого? «Пригородный, односемейный мистер Джонс с отдельным входом». Десятки тысяч добропорядочных граждан соответствуют этому определению. Почему не я?

Жизненные обстоятельства связывают нас с Жанин, как вьюнок, поддерживающий ветхую изгородь. После смерти моей жены прошло пятнадцать лет, а я все один. И тут Жанин вдруг спокойненько заявляет, что собирается перебраться в Лондон. Замечательно!

Другая моя проблема возрастом постарше — это мой папаша Пэдди Кьюнан, гордость манчестерской сыскной полиции в отставке. С недавних пор он потерял покой из-за принадлежащей мне картины Лоури. Это полотно подарила мне Ди Элзворт, мать близнецов, которых, если верить ее словам, она родила от меня. Картина провисела в гостиной Пэдди шесть лет, пока он вдруг не наткнулся на заметку в газете о том, что меньшее по размеру творение кисти Лоури, находившееся в какой-то частной школе, было продано за кругленькую сумму с пятью нулями.

С тех самых пор он стал ко мне цепляться. Где взял? Кто дал? А знает ли тот, кто дал, цену этой вещи? Не стоит ли вернуть такой подарок? Или, скажем, продать картину и вложить деньги в какой-нибудь более надежный бизнес, чем частный сыск, — в акции «Макдональдса», например? По мне, ничего хуже не придумаешь. Я предпочел бы отдать картину в художественную галерею. Наверно, лучше всего было бы, если б Ди вовсе не дарила мне этого Лоури, но она знала, как он мне нравится. Я пообещал ей никогда не искать встречи с детьми, отцом которых я сделался по чистой случайности, и она, по всей видимости, решила, что картина послужит мне утешением. И вот теперь, когда от меня ускользала и Жанин, я начинал понимать, что никакая круглая сумма не может заменить общения с собственными детьми. Не может — и все.

Пэдди все жилы из меня вытянул, пока не докопался до «голых фактов». И что же это за факты? Да вот они: в тот самый момент, когда два профессиональных киллера насиловали Ди, отсрочив ненадолго мое переселение в мир иной, я положил конец их штучкам. Теперь они покоятся глубоко в недрах садового участка, которым владеет Ди.

Думаете, шутка?

Как часто я мечтал о том, чтоб это было шуткой, а еще чаще жалел, что рассказал все Жанин.

Мои невеселые раздумья прервал грохот в приемной. Шум был такой, будто громилы вломились в банк за наличкой. Я вылетел из своего кабинета и не успел оказаться в дверях, как кто-то схватил меня за горло. Прежде чем я смог опомниться, противник заломил мне назад руки и толкнул на пол. Падая, я успел заметить перепуганную Селесту, съежившуюся в углу за перевернутым столом, и тут же получил коленкой под дых. Дальше была боль, тошнота, и все помутилось…

Когда я пришел в себя, Селеста собирала разбросанные по полу бумаги и складывала их на стол, который был водружен на место, а надо мной нависали три здоровенных ряшки. Я тупо рассматривал их, пока в глазах не перестали мелькать искорки. Одна из ряшек принадлежала Чарльзу Карлайлу.

— Селеста, вызови полицию, — прохрипел я.

— Я сам полиция, — гордо произнес старший из троицы.

Голову его венчала шапка тщательно уложенных серебристых кудрей, прибавлявшая ему сантиметров десять росту. Он дышал мне прямо в лицо, обдавая запахом виски, причем очень дорогого виски. Черт его знает, как это я подметил тогда такую деталь, но вот подметил.

— Докажи, Духовитый, — злобно потребовал я.

Он потряс пластиковым удостоверением в нескольких сантиметрах от моего носа. Сержант криминальной полиции Тони Хэффлин. Что-то мне напоминало это имя.

— Я вижу, ты обо мне слыхал, — сказал он.

— Только плохое.

Тут тип, осуществлявший силовое воздействие, квадратный коротышка в обтягивающем костюме, исписанном словом «медбрат», нагнулся и дернул меня за волосы так, что чуть голову не оторвал.

— Хватит, — велел Хэффлин, положив руку ему на плечо. — Я уверен, мистер Кьюнан уже все понял.

— Что еще я должен понять? — задыхаясь, проговорил я.

— Не придуривайся — еще получишь, — предупредил Медбрат.

Он больно пихнул меня, прежде чем отнять руку. Естественно, что мне хотелось дать сдачи, но я сдержался — он не сводил с меня глаз.

— Мы ищем жену этого джентльмена, — произнес Хэффлин бархатным голосом, показывая на Карлайла.

— Почему вы решили, что он джентльмен? — поинтересовался я. Прозвучало это менее презрительно, чем я рассчитывал, — дышал я еще с трудом.

Надо мной снова навис кулак Медбрата.

— Поаккуратней со словами, Кьюнан, — предостерег Хэффлин. — Мне хорошо известны твои уловки. Во-первых, люди видели, как ты сажал ее в свою машину. Охранник в «Тарне» записал номер.

— Какое дело полиции до того, что кто-то подвозит женщину, которую пытались избить?

— Насильственный увоз — это дело полиции.

— Тогда нападение и угроза действием — тоже дело полиции. Карлайл заварил всю кашу. Я просто не мог оставить женщину валяться в грязной луже, а потом передать ее человеку, тычущему в меня пистолетом.

Хэффлин повернулся к Карлайлу и приподнял брови. Возможно, ему забыли рассказать о том, что подвигло меня на рыцарский поступок.

Медбрат схватил меня за плечи и без труда поставил на ноги. Вероятно, он решил снова попотчевать меня своими кулачищами, но Хэффлин его остановил.

— Достаточно, Олли, — бросил он. — Я же говорил тебе, что над таким доходягой, как Кьюнан, можно работать без пристрастия.

Бритоголовый монолит повернулся к Хэффлину и сощурил глаза, будто прикидывая, а не дать ли в ухо Хэффлину. Он напоминал бультерьера, который перестал быть собакой, но в человека превратился лишь наполовину. Масть совпадала точно: темная щетина на затылке и подбородке и мертвецки бледная кожа контрастировали с ярко-красными губами, глазами и ушами.

— Все в порядке, Лу, — вмешался Карлайл. — Подожди меня снаружи и не волнуйся.

— Если вы уверены, мистер Карлайл, — с сомнением пробормотал Медбрат.

— Я уверен, — сказал Карлайл.

Лу Олли был столь широк в плечах, что в дверь ему пришлось выходить боком. Он встал у входа в мою контору спиной к нам.

— Извините, Кьюнан, — сказал Карлайл и, фальшиво улыбаясь, взглянул на Хэффлина. — Лу иногда преувеличивает степень опасности, которая мне может угрожать.

— Ничего страшного. Пожалуйста. Громите мою контору, пугайте секретаршу, вышибайте из меня дух. В любое время дня и ночи. Всегда рад услужить благородному человеку.

— Ну хватит, Кьюнан, — сказал Хэффлин. — У нас есть несколько вопросов. Если вы не собирались, как утверждаете, увозить миссис Карлайл, объясните, с какой целью вы оказались на стоянке клуба.

— Это вас совершенно не касается.

— Это меня касается. Возможно, вас наняли конкуренты мистера Карлайла с целью оказать на него давление.

— Я не занимаюсь такого рода вещами.

— Попробуйте объяснить мне вот еще что: зачем понадобилось прославленному манчестерскому сыщику приезжать в гольф-клуб «Тарн» в день соревнований профессионалов с любителями?

— По-вашему, сыщики не способны увлекаться гольфом?

— Ответьте, зачем вы туда приехали? Марти договорилась с вами о встрече?

— Марти — это кто?

Хэффлин отступил на шаг и задумчиво меня оглядел. Весь его облик, включая бутафорскую прическу, стал нарочито зловещим. Затем он ринулся в мой кабинет и стал копаться в бумагах. Пристроившись поближе к свету, он внимательно изучал мою телефонную книжку. Я запаниковал было, но, к счастью, вспомнил, что не делал никаких заметок об Инсуле Пэррисе, даже имени его нигде не записал. Проверка, устроенная Хэффлином, оказалась быстрой, но тщательной.

— Не думаю, что ему что-то известно, — сказал он Карлайлу, вернувшись к нам.

Интересно, кто же этот Карлайл, содержащий полицейского на побегушках, и к какой информации ему так не хотелось меня допускать? У меня возникло ощущение, что меня вот-вот захватят и перемолотят шестеренки какой-то огромной машины.

Карлайл вплотную приблизил свое лицо к моему. Это впечатляло. Я видел каждый волосок у него в носу. Красные, словно ошпаренные ноздри были верным признаком того, что малый нюхает кокаин.

Я отпихнул его от себя.

Ему это, конечно, не понравилось. Глубокие морщины на его лбу обозначились еще четче. Он поправил пиджак и задумался. Потом ухмыльнулся, глядя на меня. Я называю это ухмылкой, но больше это походило на оскал гиены, заприметившей добрую поживу. В конце концов, он вспомнил, как подобает вести себя крутому парню, и сказал:

— Слушай, ты, высерок. — В его произношении выпускника привилегированной школы это прозвучало как «высырок».

— Что такое высырок? — спародировал я его.

Ему это тоже не понравилось. Казалось, все лицо Карлайла превратилось в огромный гриб сморчок.

— Ты для меня — пустое место. Усвоил? Ты сунул нос, куда не следовало.

— Ничего подобного. Ты вел себя как последняя задница, и кому-то нужно было тебя остановить.

Он попытался ухватить меня за грудки, но я оттолкнул его. У этого здоровяка было плохо с координацией. Наверно, оказывал свое действие кокаин. Его темные глаза гневно сверкали.

— Если не скажешь сейчас же, где моя жена, я тебя…

— Может, кликнешь своего маньяка? Я уже весь дрожу от страха. Ты хорошо меня слышишь, высырок? Я понятия не имею, где твоя жена, но рад, что ей удалось от тебя избавиться.

— Я тебе хорошо заплачу, — сказал Карлайл, доставая из кармана пухлый бумажник. — Ей может угрожать опасность.

— Единственная опасность, которая ей угрожает, исходит от тебя, — ответил я, отпихивая его руку. — Послушайте, сержант, почему бы вам не навести еще кое-какие справки в гольф-клубе. Ваш друг собирался вышибить мозги из своей леди, когда…

— Когда подоспел санитар на «скорой помощи», — закончил Хэффлин, цинично улыбаясь мне в лицо. — Послушайте меня, Кьюнан. Я узнал в «Тарне» все, что хотел, и если вы думаете, что кто-то будет выгораживать ищейку, который ломаного гроша не стоит, и обвинять в чем-то такого уважаемого человека, как мистер Карлайл, вы очень глубоко заблуждаетесь.

— У меня хватает ума понять это, но, возможно, вам будет небезынтересно узнать от ваших коллег из дорожной полиции об аварии на въезде с трассы М-56, которая произошла по вине одного сумасшедшего на «порше».

Мне показалось, что при этих словах восковое лицо Карлайла слегка порозовело, но, возможно, так упал свет. Во всяком случае, он выхватил из бумажника несколько пятидесятифунтовых купюр и попытался всучить их мне. Я снова отмахнулся от него.

— Бросьте, мистер Карлайл, он не стоит вашей щедрости, — посоветовал Хэффлин. — У него куриные мозги.

— Кому, как не вам, об этом судить, сержант Петух, — рявкнул я.

Хэффлин пожал плечами: мели, мол, мели. Положив ладонь на плечо своего покровителя, он повел его к выходу. Уже в самых дверях Карлайл остановился, помедлил, потом вернулся и кинул на стол Селесты банкнот.

— Простите за причиненное беспокойство, мисс, — буркнул он.

Я бросился к столу, схватил деньги, выскочил на улицу и швырнул их вслед Карлайлу. Действие мое не произвело желаемого эффекта: как деньги ни швыряй, далеко они не улетят, бумага — материал легкий. Карлайл и Хэффлин даже не обернулись. Лу Олли одарил меня на прощанье презрительным взглядом и последовал за хозяином нога в ногу. Я приготовился гордо развернуться, а затем побыстрее ускользнуть в заднюю комнату зализывать раны, но споткнулся о Селесту, подбиравшую с тротуара купюры.

— Если вы можете позволить себе выбрасывать деньги прямо на улицу, дело ваше, а я вот не могу, — заявила она, укладывая бумажки в свой кошелек.

В тот самый момент, когда посетившие меня громилы дошли до угла здания, на другой стороне улицы нарисовалась фигура раскрасневшегося и запыхавшегося Клайда Хэрроу. Лучи солнца заиграли на его лысом черепе, как только он увидал моих визитеров. Таким же ярким светом сияла его круглая физиономия. Он рванулся было к троице, но затем передумал. Заметив меня, он приветственно поднял руку и побежал, развив скорость, удивительную для человека его конституции. Я отступил внутрь конторы, захлопнул дверь и опустил задвижку.

Глава 5

— Кьюнан! Кьюнан, впусти-и-и меня, — заблеял, как козел, Хэрроу и забарабанил толстыми кулаками в стеклянную дверь «Робин Гуд Инвестигейшнз».

— А то ты как дунешь, как плюнешь и снесешь мой домик? — пошутил я.

— Ты сам мне позвонил, — заорал он и со всего маху врезался в дверь плечом. Хотя Клайд отнюдь не был силачом, вся передняя стенка содрогнулась от наскока столь внушительного физического тела.

Глядя на полное решимости лицо изготовившегося к новой атаке Клайда, я оценивал ситуацию. Как и большинство экранных знаменитостей, Хэрроу походил на попугая. На нем был ярко-желтый пиджак и кричаще-красный галстук. Но шутовской вид Клайда не делал шуточным его намерение вышибить мою дверь.

— Кьюнан, ты меня сам вызвал. Сейчас же впусти меня, — требовал Хэрроу.

— Если полетел замок — будешь платить, — предупредил я, медленно открывая дверь.

— Где она? — сразу перешел он к делу, сметая меня со своего пути. Он сам распахнул дверь в заднюю комнату.

— Оказалось, что это не миссис Карлайл, а некая МКг, — поспешил я его обрадовать.

— МКг, МКг? Это и есть миссис Карлайл, она же Марти Кинг. Где она? Разве не Карлайл собственной персоной был здесь минуту назад? Неужели ты смиренно передал даму в его руки и не оставил мне шанса взять у нее интервью?

— Никого я никому не передавал. Она ушла.

— Дуболом! Я же просил тебя задержать ее!

— Она ушла. Конец истории. И ты бы, Клайд, шел отсюда…

— Погоди, мой юный друг, я чую здесь горячее дыханье новостей.

— Не валяй дурака. Прошу тебя, уходи.

— Не раньше, чем ты объяснишь мне, почему выпустил отсюда Марти. Неужели традиционные тридцать сребреников тебе милее друга?

— Я никого не предал. Она ушла еще до того, как сюда заявился муж.

— Ты хочешь, чтоб я поверил, что приход ее мужа никак не связан с ее исчезновением из твоей конторы? Тогда объясни мне, откуда Чарльз Карлайл узнал о месте нахождения своей жены, если не от тебя?

— Один из мужчин, с которыми ты его видел, полицейский. Он, как я полагаю, и засек номер моей машины. Другой — его телохранитель.

— Полицейский, говоришь? Как его имя?

— Сержант Тони Хэффлин.

— Хм! Он, между прочим, под следствием по делу о коррупции. Я чувствую, есть в этой истории что-то… а ты выпустил ее из рук!

— У тебя что, мозги совсем жиром заплыли? Я же говорю — она ушла без меня! Уж кому-кому, а тебе должно быть известно, что я не продаюсь.

Он пристально посмотрел на меня своими умными глазками:

— Говорю тебе, здесь что-то кроется. Я это даже носом чую. Ощущаю, потрогать уже могу… — сказал он. — Черт бы тебя побрал, Кьюнан! Или к тебе нужно обращаться «мистер Гуд»?

— Знаешь что, пойдем-ка в кабинет и поговорим толком, — предложил я.

Хэрроу обвел презрительным взглядом мою приемную, и я почувствовал себя виноватым в том, что обманул его ожидания.

Его взгляд перехватила Селеста:

— Хотите кофе?

— Кофе! — Клайд возмутился так, будто ему предложили крысиного яду. — Вашему юному хозяину придется угостить меня более интересной историей и более дорогим напитком, если он хочет заслужить прощение.

Шумно ступая, он прошел в мой кабинет и втиснул свой внушительный зад в самое удобное кресло, в мое кресло.

— Что здесь стряслось? — спросил он, указывая на разбросанные повсюду бумаги.

— Равно как и ты, мистер Хэффлин и мистер Олли очень хотели узнать побольше о моей несуществующей связи с миссис Карлайл. Они не пытались меня шантажировать, их методы были более прямолинейны.

— Так-так… Олли, говоришь… Он бывший клубный вышибала с амбициями. Поверь мне, юный друг, если Хэффлин и Олли заявились сюда вместе, значит, связь существует.

Я слабо застонал и разлил по стаканам виски «Беллз».

— Пойло для лавочников — чего еще от тебя ожидать, — ворчливо прокомментировал Клайд, увидев этикетку, — но, видимо, лучшего у тебя не водится.

Он хорошенько подзаправился, затем выудил из кармана мобильный телефон и дал отбой съемочной группе, которая уже катила сюда. Слушая его разговор, я тоже выпил виски, и мне сразу стало легче.

— Не помню, сколько раз я уже говорил этим остолопам, чтоб выезжали немедленно, — разоткровенничался Клайд. — Столкновение, конфликт — вот что мне нужно. В этом суть телевидения. Если б я подоспел с командой, когда ты сражался с Олли и Хэффлином над соблазнительно раскинувшейся на кушетке красоткой Марти!

— Клайд, все не так, — попытался возразить я, но лучше бы промолчал.

— Что не так? — вскинулся он. — С некоторыми юридическими поправками всё должно было происходить именно так. В любом случае нехорошо уверять меня, будто между тобой и миссис Карлайл не завязалось никаких отношений. Если вы и не перепихнулись, то, по крайней мере, перемолвились парой слов, иначе откуда тебе знать, что она — МКг?

— Она оставила мне записку, тупица.

— Я тупица, юный Робин? А ну-ка дай-ка взглянуть, окажи такую любезность.

— Не окажу! — зло огрызнулся я. — С какой это стати я должен оказывать тебе любезности?

— А с такой, дорогой мальчик, что в противном случае я попрошу своего продюсера выпустить в эфир материал о том, как распускают руки наши доблестные частные сыщики. Может, напомнить тебе об отснятой не так давно пленке, где ты дерешься у Краун-корта? Покажи я этот материал, ты бы прославился на всю страну, или ославился?

— Я отбивался от поддельщиков страховок, разозленных тем, что я вывел их на чистую воду. Ты обещал мне уничтожить эту пленку. Адвокаты…

— Вот ты вспомнил об адвокатах, Дейв. Черт бы их побрал, этих адвокатов! Как говорил Джек Кэд, первым делом перебьем всех судейских. Вашему брату должно быть известно, что фраза эта была брошена во время крестьянского восстания. Да, твоим адвокатам мы пообещали уничтожить этот материал, а вот наши адвокаты настояли на том, чтобы пленку сохранить.

— А тебе вообще на все наплевать, да? — сказал я, протягивая ему записку, оставленную Марти.

— Наплевать? На тебя, мой щеночек прилизаный, мне не наплевать. И на Клайда Хэрроу тоже. И на полдюжины моих бывших жен тоже не наплевать. Еще мне не наплевать на моих отпрысков, несть им числа. И еще на мою разлюбезную аудиторию, которая жаждет моих новых сообщений…

— Так и есть! Главная твоя цель — разузнать какую-нибудь гадость о семействе Карлайлов, чтоб твоя жирная задница еще прочнее держалась в седле.

— Что я слышу, Дейв? — прогремел он с деланным удивлением. — Неужто ты бросил мяукать, как слепой котенок, и заговорил как настоящий мужик?

Он выхватил у меня из рук клочок измятой бумаги и дважды прочел записку.

— Дейвид, радость моя, мальчик мой, цветик ты мой лазоревый, — елейным голосом произнес он, — на наших глазах рождается величайшая сенсация. — Его глаза светились как фары. — Если мы предложим тебе крупное вознаграждение или, что реальнее, уничтожим весь имеющийся у нас на тебя компромат, ты согласишься прикинуться тем, кем тебя считает Марти, то бишь киллером?

Я потянулся к своему стакану. Клайд Хэрроу отличается тем, что его интервью всегда непредсказуемы, во всяком случае для меня.

— Клайд, — сказал я, тщательно выбирая слова. — Ты понимаешь так же хорошо, как и я, что миссис Карлайл называет меня киллером в шутку. Она, наверно, слышала краем уха, как Жанин, в пылу ссоры, наградила меня каким-нибудь гиперболическим эпитетом, вроде «душегуба» или «кровососа».

— Гиперболическим эпитетом! Великолепно, Дейв, мне это нравится! Ставлю тебе пять с плюсом! Приятно наблюдать, как ты растешь по мере общения со мной. А теперь, дружок, давай уточним, какая роль отводится в этой истории миссис Уайт.

— Жанин тут вообще ни при чем, Клайд, и не смотри на меня такими глазами.

На его жирной физиономии появилась похотливая гримаса. Мне стало противно оттого, что он раскатал губы на Жанин.

— Как хочу, так и смотрю, мальчик мой. Жанин Уайт восхитительная женщина, которая заслуживает в жизни самого лучшего.

Он загадочно улыбнулся и закатил глаза.

— Могу представить, о чем ты сейчас думаешь, — проговорил я.

— Ты еще и телепат! — поддел меня Клайд.

Мне стоило большого труда не заехать ему ногой в пах.

— Я слышал, на твоем брачном ложе снова образовалось вакантное место.

— Дейв, ты становишься саркастичен. Поднатужься, и, возможно, уши мои запылают от смущения.

— Расскажи мне о семействе Карлайл, — безнадежным голосом попросил я. — Вот главная причина, по которой я тебе позвонил.

— Акулы капитализма! Что тут еще скажешь? У них больше деловых интересов, чем у свиньи жировых прослоек. Ты наверняка слыхал о принадлежащей им команде регбистов. Патриарх фамилии Брэндон Карлайл — член совета директоров телекомпании «Альгамбра». Если ты хочешь увидеть звериное лицо рыночной экономики — это его лицо!

— Команда регбистов… Ты имеешь в виду «Пендлбери Пайлдрайверз»?

— Ее самую. Видишь ли, дорогой мой, Брэндон купил эту команду в приступе щедрости, точнее, когда решил, что она будет приносить доход. С тех самых пор он почти ничего в нее не вложил, и теперь ей грозит понижение в классе. У них даже нет стоящего нападающего. Поговаривают даже, будто Брэндон собирается продать тренировочное поле под постройку супермаркета. Жажда наживы — его сущность. Лично я страдаю от нее каждый божий день.

— А как сюда вписывается Чарльз? И Марти?

— Вопросы, вопросы… Лень выяснить самому? Я занимаюсь тем, что выискиваю интересную для наших телезрителей информацию, но и этому Брэндон Карлайл готов положить конец.

— Он хочет заткнуть тебе рот?

— Это именно то, чего хочет эта ненасытная горилла! Дай ему волю, все местные программы новостей превратятся в набор объявлений, втиснутых между рекламными роликами принадлежащих ему компаний. Этот выскочка, сын трактирщика самоуверенно считает, что он и его щеголеватые специалисты по маркетингу знают, как следует управлять телекомпанией. По их мнению, отсутствие прибыли равносильно убытку.

— Сын трактирщика?

— Он вырос в кабаке.

— Поэтому не способен управлять телекомпанией?

— Ох, прости, юный Робин! Я позабыл о твоем неблагородном происхождении. Единственное, на что способен Брэндон Карлайл, — это подбивать бабки так, чтобы все сходилось в его пользу. Хотя даже в этом он мало смыслит, ведь у него целый штат умельцев приводить цифры к нужному знаменателю.

— Ладно, допустим, он ни на что не годен. А сын?

— Безвольный придурок!

— Когда я наблюдал за ним, он не показался мне таким уж безвольным.

— Чарльз старший из пяти сыновей и, кстати, единственный, кого я во что-то ставлю, но это не значит, что он мне хоть сколько-нибудь нравится. Четверо его братцев — существа допотопные, каннибалы, сожрут любого живьем, если окажется, что у него мысли в голове водятся. Еще есть пять дочерей. Как видишь, Брэндон все любит делать с размахом. Все вместе они — сущие филистимляне.

— Клайд, все, что ты рассказываешь, очень интересно, но почему о них так мало известно?

— Дружочек мой, твоя невинность греет мое старое изнуренное сердце. Кто, по-твоему, контролирует местные средства массовой информации?

— Ах вот оно что!

— Факты известны лишь немногим посвященным вроде меня. Брэндон с кошачьей грацией умеет избегать огласки. У него везде есть свои люди. Его неприглядные делишки, которые стали достоянием общественности, можно пересчитать по пальцам. История с регбийной командой — редкостное упущение.

— Тогда почему вдруг Чарльз Карлайл решился поднять руку на жену в публичном месте?

— Вот именно, почему? Затем я и примчался в твою хибарку, чтобы выяснить: что это вдруг? Я намеревался использовать этот материал, чтобы вскрыть сундук, в котором запрятаны тайны семейства Карлайл.

— В интересах общественности или в интересах Клайда Хэрроу?

— А разве они разделимы?

— Действительно. Скажи мне тогда, ради чего Карлайл чуть не избил жену на глазах у многочисленной публики, а затем средь бела дня устроил бешеную гонку на шоссе? Он мог бы поручить меня Олли и Хэффлину…

— Повторяю, мальчик мой, именно для выяснения этого я сюда и примчался. Подобно Самсону, поразившему тысячу филистимлян ослиной челюстью, я намерен воспользоваться тобой, чтоб воткнуть спицу в колесо Брэндона Карлайла.

— Покорно благодарю за честь, Клайд. Но прежде чем уподобиться Самсону, вспомни о том, что с ним стало, когда он повстречал Далилу.

— Поверь мне, юный друг, я уже принес свои кудри в жертву искусству и с радостью погребу себя под сводами храма, если такова цена победы над империей Карлайла.

Глава 6

Всю следующую неделю фраза толстяка Клайда о том, что мне лень самому заняться расследованием, не давала мне покоя. Как я ни сопротивлялся, мысль о Карлайлах присосалась ко мне, словно пиявка. В конце концов, я попытался выяснить все, что мог, об «империи Карлайла». Оказалось, что Клайд, как всегда, преувеличивал. Просидев несколько дней в Центральной справочной библиотеке, я просмотрел кучу микрофильмированных финансовых сводок. Имя Брэндона Карлайла упоминалось то тут, то там в связи с битвами капиталов и приобретениями контрольных пакетов акций, но я не обнаружил никаких фактов, дискредитирующих Карлайла, — ничего такого, за что следовало бы сокрушить его ослиной челюстью или хотя бы заклеймить в прессе. Один профсоюзный лидер сетовал, что Карлайл сделал безработными больше людей, чем Маргарет Тэтчер, но это была обычная песня. Лишь спортивные комментаторы поносили магната за развал «Пендлбери Пайлдрайверз», да большинству-то нет никакого дела до регби.

А вот о Тони Хэффлине я узнал кое-что новенькое. Вскоре после визита ко мне он получил отставку по состоянию здоровья и как лицо, находящееся под следствием.

Вот и все. На этом я успокоился, до поры до времени.

В один из субботних вечеров я обедал в компании Жанин и моих родителей в манчестерском ресторанчике.

Мы сидели в уютном французском заведении неподалеку от Альберт-сквер, где находится полицейский участок, в котором Пэдди начинал когда-тослужбу.

— Жесткие были времена, теперь не то…

— Мы, знаете ли, успели продвинуться с эпохи Средневековья, — заметила Жанин, поднимая глаза от порции лангустов и агрессивно выставляя вперед челюсть. — Не мне вам напоминать, что прежде половина обвинений основывалась на сомнительных доказательствах, а решение судьи было известно еще до оглашения приговора.

Пэдди засмеялся:

— Девяносто девять и девять десятых процента мошенников, которых мы прищучили, заслуживали этого.

Моя мать Эйлин поспешила их утихомирить:

— Давайте не будем о работе.

— Хорошо, милая, — послушно ответил отец.

Тут тишину прорезал оглушительный звук. То был незабываемый жуткий хохот, слышанный мною в Тарне, — веселый раскат, завершающийся утробным бульканьем. Потревоженные посетители на секунду замерли, ножи и вилки опустились на тарелки, глаза шарили по залу в поисках эпицентра звукоизвержения. Им оказался столик в углу, за которым расположились три женщины. Одна из них, сидевшая ко мне спиной, была рыжеволосая.

— Есть же люди, — пробормотала Жанин, комментируя то ли смех, то ли последнюю реплику Пэдди. Она поглядела в сторону женщин, но от дальнейших замечаний воздержалась. Немудрено, что она не узнала в одной из женщин ту, которую видела на моем диване в конторе. А я узнал. Это, без сомнения, была Марти. Меня разобрало любопытство — не каждый день выручаешь даму из беды, — и я стал украдкой поглядывать в ее сторону.

Через несколько минут я снова сосредоточился на куске камамбера, как вдруг рука любительницы посмеяться легла мне на плечо.

— Прошу прощения, — проговорила она, — но я не могла уйти, не сказав вам пару слов. Ведь вы тот самый человек, который помог мне в клубе «Тарн»? Из детективного агентства? Это был не самый приятный день в моей жизни.

Я поднял голову, встретился с ее пронзительно зелеными глазами и вспомнил тот день во всех подробностях. Она тепло улыбалась мне. На лице не было ни тени смущения.

— Да, это я, — поспешно ответил я, пытаясь отодвинуть стул, чтобы встать.

Прежде чем мне это удалось, она наклонилась и чмокнула меня в щеку:

— Спасибо за все. Вы были так добры. Мой муж и все его семейство приучили персонал «Тарна» закрывать глаза на их бесчинства.

И она ушла, оставив позади себя лишь тонкий шлейф дорогих духов.

— Ну и что все это значит? — потребовала Жанин немедленных объяснений, пока я неуклюже пододвигал стул к столу.

— Помнишь… я рассказывал тебе? Это та самая женщина, которую избили в гольф-клубе «Тарн»… в тот самый день, когда ты повздорила со своим главным редактором.

— Ах, это та самая потаскуха! И ты по-прежнему не догадываешься, кто она такая. Спрошу у официанта.

— В этом нет необходимости, — сказал Пэдди. — Мне точно известно, кто она. На самом деле, я даже могу рассказывать вам почти всю ее историю.

Глядя на разгневанное лицо Жанин, я решил, что неведение — лучшая карта, которую я могу сейчас разыграть.

— Рассказывайте, — потребовала Жанин.

— Надеюсь, у тебя с ней ничего нет, Дейвид? — поинтересовался Пэдди с присущей ему прямолинейностью.

В присутствии моей нареченной мой дорогой папочка спрашивает меня, не сплю ли я с другой женщиной. Нужно ли искать врагов с такими родными?

— Я уже говорил об этом с Жанин. Я видел эту женщину один-единственный раз в жизни, когда подал ей руку в клубе «Тарн». Если бы не я, лежать ей лицом вниз в грязной луже. Забыл сказать тебе, Жанин, что когда, проводив тебя до работы, я вернулся обратно в офис, ее там уже не было, зато явился грозный муж в компании с полицейским и телохранителем.

— Похоже на почерк Карлайлов, — пробурчал Пэдди. — Без борьбы они не выпустят из рук то, что считают своим.

— Карлайлов? — повторила, как эхо, Жанин. — Не те ли самые Карлайлы — из Чешира, местные заправилы?

— Они самые, — подтвердил Пэдди. — И я бы советовал вам, ребята, держаться от них подальше.

— Рассказывайте все, что знаете! — велела Жанин.

— Эта девушка — дочь Винса Кинга.

Жанин и я недоуменно переглянулись.

— Винс Кинг — медвежатник и убийца.

Нам было незнакомо это имя.

— Вот как недолговечна земная слава, — разочарованно сказал Пэдди. — Кинг был одним из самых ужасных преступников в наших краях, а орудовал он по всей стране. Если где-то по делу проходил искусно вскрытый сейф, его имя стояло в первой пятерке подозреваемых. Кинг обучился этому ремеслу в армии, хотя у него и закваска была преступная. Никому так и не удалось раскрыть его приемчики, но не существовало такого замка, который бы перед ним устоял.

Пэдди заскрежетал зубами, словно припоминая застарелую обиду.

— Хватит, — вмешалась снова Эйлин. — Знаешь ведь, что у тебя от этого подскакивает давление.

— К черту давление. Эти двое все равно не успокоятся, пока все из меня не вытянут. Карьера Кинга оборвалась, когда его нашли неподалеку от старых доков в Солфорде. Он лежал без сознания у здания почтового склада, а внутри самого здания, прямо на вахте, обнаружили два трупа. Один — подельника Кинга Масгрейва, другой — инспектора криминальной полиции Фреда Фуллава. Понятно, что Кинг клялся, что чист. А кто не клянется? Действительно, прежде он не был замечен в применении силы, но в этом случае его военное прошлое обернулось против него.

— Военное прошлое? — почти шепотом спросила Жанин.

— Он служил в Шотландском военно-воздушном десантном полку. В те времена это подразделение еще не было так широко известно, как сейчас. На суде обвинители предъявили доказательства о его участии в военных операциях, и этот факт уменьшил шансы защиты.

— Ты занимался этим делом? — спросил я.

— Именно этим не занимался, следствие велось в Солфорде, а я тогда был начальником отдела криминальных расследований здесь, в Манчестере. Мик Джонс, арестовавший Кинга, работал у меня…

— Прекрати! — твердо произнесла Эйлин. — Я не собираюсь переживать это еще раз… бессонные ночи, самые скверные дни…

— Простите, — сказала Жанин, — мне кажется, я чего-то не понимаю…

— А я вам объясню. Этот самый Мик Джонс был самым продажным из манчестерских копов. Что называется, «паршивой овцой в стаде», — резко проговорила Эйлин, обнимая одной рукой Пэдди. — Хотя, по моему мнению, в большинстве стад непаршивая овца — исключение. Мой любимый простофиля муженек чуть в могилу раньше времени не слег, пытаясь привлечь этого Джонса к ответственности. И что в результате? Высокие покровители позволили Джонсу скрыться в Марбеллу, и теперь он проживает там неправедно нажитые денежки. Если бы не поддержка высокопоставленных друзей, ему бы не удалось уйти от Пэдди.

— Откуда такая уверенность? — спросил Пэдди.

— Я знаю, что каждый раз, когда ты был близок к тому, чтоб представить доказательства, свидетелям давали взятки и предупреждали, что им лучше держать язык за зубами. Никогда не забуду, как Арчи Синклер ревел у меня на кухне, почти рыдал от отчаяния, а ты знаешь, какой он сдержанный человек.

— Синклер? Нынешний заместитель начальника криминальной полиции? — спросила Жанин, распахивая глаза от удивления.

Мои родители кивнули и замолчали. Казалось, они одновременно поняли, что рассказали уже слишком много.

— Рассказывайте дальше, — взмолилась Жанин, но напрасно.

Только минут через пять, когда Пэдди принялся за бренди, его снова прорвало.

— Когда Кинг уже сидел, выяснилось, что у него есть законная жена, типичная железная немка, и ребенок. Из этого-то ребенка и получилась дамочка, которая вертелась тут возле Дейвида. Не знаю деталей, но суть в том, что Марти Кинг оказалась в приюте, после того как мамаша убралась обратно в Германию. Несколько лет подряд имя девочки периодически мелькало в списках пропавших людей — она сбегала из приютов, чтоб найти свою мать. Ее не один раз отлавливали в Германии и отправляли обратно. В конце концов она попала в детскую колонию, недалеко от Лидса. Сама мать этому поспособствовала. Не хотела себя обременять, и Марти так и осталась английской подданной. Затем произошло нечто странное: девушку взяло на воспитание одно из самых богатых семейств в Чешире, сами Карлайлы. Никто не мог понять, с чего это вдруг Брэндон Карлайл взвалил на себя такую обузу. Я решил докопаться до истины, но тогда вышел приказ о моем повышении, и дело Кинга было передано в другие руки.

— Теперь ясно, каким образом дочь бывшего зэка стала невесткой старшего Карлайла, — сказала Жанин.

— Не бывшего — Кинг до сих пор за решеткой.

— Он ведь уже лет двадцать отсидел?

— Да. И будет сидеть столько, сколько существует Федерация полиции.

— Вот это да! — воскликнула Жанин. — Дейв, почему ты не рассказал мне, что Карлайл… младший… не помню имени, скандалил с женой на виду у всей стоянки? Я могла бы чиркнуть статейку по этому поводу.

— Все это довольно печально, Жанин, — сказала моя мать. — Девочка достаточно настрадалась в жизни, стоит ли еще трепать ее имя в прессе?

— Да и не буду, эта новость уже устарела. Но все же, Дейв…

— У тебя избирательная память, Жанин. В тот момент ты мне не поверила.

— Ё… ёлки-палки… Я бы поверила, если бы ты упомянул имя Карлайла.

— Ты же рта мне не дала раскрыть, Жанин. Он бросил мне в лицо свое имя — Чарльз Карлайл, будто это звание, дающее ему право лупить женщин в общественных местах.

— Чарли, старший сын Брэндона, его наследник, — прокомментировал Пэдди.

— Откуда вы знаете столько всего о Карлайлах?

— Когда кто-то наваривает такую уйму денег, какую наварил Брэндон Карлайл, это всегда вызывает любопытства. Его отец держал небольшой паб в Энкоутсе, где собиралась всякая шушера. Откуда же, скажите на милость, у Брэндона появился капитал?

— Судя по твоему тону, тебе известно происхождении этого капитала.

— На пару со своим отцом Тэдом они занимались укрывательством краденого в Манчестере и Солфорде. Даже шутка такая ходила: каждую неделю в их паб завозят не больше трех бочек пива, а они всегда затарены. Дела они вели очень осторожно, переговоры вели только с глазу на глаз, деньги прятали в кубышку. Когда Тэд умер, Брэндон занялся легальным бизнесом.

— Каким именно? — спросила Жанин.

— Вы наверняка читаете финансовые газеты и знаете, что сейчас он занимается буквально всем. Раньше, в шестидесятые, он заправлял игровыми автоматами в пабах. Ему пришлось тогда повоевать с конкурентами — то загадочным образом загорался грузовик, то под покровом ночи разряжалось ружье… Но Брэндон всегда умудрялся ускользнуть от наказания, хотя не должен был бы. Не останавливаясь на достигнутом, он поехал в Нью-Йорк и основал «Карлайл Корпорейшн». Несколько лет он занимался тем, что скупал американские компании и торговал их акциями, а потом вернулся сюда и продолжает делать то же самое.

— Какое отношение он имеет к гольф-клубу «Тарн»?

— Угомонись, Дейв. Я правда не знаю, чем владеет старик, но убежден, что тебе следует держаться подальше от него и его присных. Вряд ли он питает ко мне добрые чувства и, уж конечно, с удовольствием отыграется на тебе. В любом случае, парень, разве мы собрались здесь, чтоб обсуждать Карлайлов? Я сыт ими по горло еще со времен службы — их всегда прикрывала армия адвокатов, давая отпор любому, кто хотя бы посмеет бросить косой взгляд на драгоценное семейство.

Я смотрел на Пэдди. Судя по всему, Брэндон Карлайл и впрямь здорово его достал. На лице моего отца читалось желание сменить тему, что мы и сделали.

Жанин вернулась к ней по дороге домой.

— Признайся, Дейв, ты переспал с этой Марти?

Я чуть не въехал в тротуар.

— Сколько раз повторять — она была мертвецки пьяна!

— Так уж и мертвецки, если смогла сама уйти из твоего офиса?

— Послушай, Жанин, возможно, ты действительно подозреваешь, что я болен? Ты уверена, что я страдаю сатириазом, так? Пойми, у меня нет потребности вступать в сексуальные отношения с каждой женщиной, которая попадается мне на пути.

— Неужели?

— Именно так! — взорвался я.

После этого мы некоторое время молчали. Тишину нарушало лишь мое шумное дыхание. Машины еле тащились по запруженной транспортом Динсгейт, и у меня было время как следует обдумать следующую реплику. Но я все равно ляпнул не то, что следует. Как всегда.

— Жанин, ты знаешь, что ты для меня единственная…

— Да заткнись ты, ради Христа! Что это еще за пафос прыщавого юнца? Мыльных опер насмотрелся? Пожалуй, нет. Даже там говорят приличнее.

Я задышал еще более шумно, стараясь проглотить оскорбление.

— Ты таращился на эту бабу, когда она была рядом, — добавила Жанин через минуту.

— Извини, я смотрю на людей так, как умею.

— На людей, говоришь? Только на грудастых баб в дорогих тряпках!

— Я даже не заметил, какая у нее грудь и…

— Не мог не заметить — она уперлась грудью тебе прямо в лицо. У тебя глаза чуть из орбит не вылезли.

— …и как она одета.

До самой Торнлей-корт мы не сказали больше ни слова.

Пока Жанин объяснялась с соседской девчонкой, остававшейся присматривать за детьми и призвавшей себе на подмогу своего дружка-подростка в мешковатых штанах, я топтался у входа в свою квартиру.

Когда парочка исчезла, я сунул голову в дверь и пригласил Жанин заглянуть ко мне на чашечку кофе.

— Я не могу оставить детей. Вместо того, чтобы дуться, сам бы зашел, недотепа ты эдакий.

— Запомни, я не ложусь в постель с каждой женщиной, которая встречается на моем пути, — повторил я, лежа в кровати с Жанин.

— Надеюсь, что нет, — смягчилась Жанин. — Но выглядит все это именно так.

— Неправда! У тебя прекрасная грудь. Меня она удовлетворяет на сто процентов.

— Какая же ты свинья! — воскликнула Жанин и попыталась спихнуть меня с кровати, но безуспешно.

Самое забавное, что чем больше я распинался о своем равнодушии к Марти и ее формам, тем сильнее одолевало меня желание.

Глава 7

В час тридцать пополудни затрезвонил домофон. Я был дома один. Жанин повезла Дженни и Ллойда на занятия в художественный музей, а я без энтузиазма просматривал воскресные газеты. Я не сразу ответил на звонок, и мой нетерпеливый посетитель принялся молотить по кнопке в попытке воспроизвести какую-то мелодию.

— Не можешь вырваться из объятий Морфея, Кьюнан? — услыхал я голос Клайда Хэрроу.

— Я не морфинист, Клайд, — ответил я, — но, возможно, стану им, если ты вознамерился навещать меня по воскресеньям.

— Морфей — это сын Гипноза, бог сновидений! Очнись, парень! Я здесь, чтоб похитить тебя из его волшебного царства и перенести в Олд-Траффорд.

Я нажал на кнопку, открывающую входную дверь, и несколько мгновений спустя тучная фигура Клайда, смотревшегося крайне нелепо в обтягивающей ему брюхо фирменной майке «Манчестер Юнайтед», заняла всю поверхность моего парадного дивана. Я с изумлением взирал на толстого комедианта, который впервые явился ко мне вот так запросто, без приглашения и без предупреждения.

— Я один, — весело сказал он, — никаких съемок, клянусь! Визит чисто дружеский.

— Угу, — буркнул я.

— Я пришел, чтобы извиниться за мои недавние словесные излишества.

— Видать, где-то волк сдох.

— Дейв лаконичен, как всегда, — без тени обиды сказал он. — И мне это нравится.

— Неужто Брэндон Карлайл успел тебя уволить?

— Напротив. Мне сказали, что я ценнейшее достояние нашей компании, чистой воды бриллиант, поэтому меня освободили от охоты за ежедневными новостями и предоставили возможность делать собственный обзор за неделю.

— Повышение по службе?

— Вроде того. Если смотреть с их бухгалтерской точки зрения… В общем, они рассудили, что нет смысла содержать оперативную съемочную группу, столько времени простаивающую без дела. А в аналитическом обзоре за неделю я могу использовать архивный съемочный материал. Но, милый мой, я пришел не для того, чтоб нагружать тебя своими рабочими проблемами.

— Надеюсь, иначе я бы не выдержал. Зачем же ты заявился?

— Я обладатель двух билетов в отдельную ложу нашей компании. Наши ребята готовы завоевать кубок, сражение начинается в четыре. Что на это скажешь?

Что на это скажешь? Как говорится, легче согласиться, чем объяснять, почему отказываешься. И вот я уже сижу вместе с Клайдом и еще сорока мужчинами в ложе над изумрудным полем и симулирую живой интерес к игре. Про себя я отметил, что среди телевизионщиков Клайд оказался чуть ли не единственным чудаком, вырядившимся под фана и соответственно себя ведущим. «Интересно, за кого они его держат, — подумалось мне, — за шута в шапке с бубенчиками?»

— Я ведь с этого начинал, — сообщил Клайд.

— С чего? С подготовки к облачению в смирительную рубашку?

— Да нет же, болван! Я начинал как спортивный комментатор. Людям нравился мой живой язык, так что мне даже поручили собственную программу.

— Я рад, что кому-то он нравится.

К концу первого тайма я до того устал от Клайда, что без оглядки рванул в буфет. Когда игра завершилась выигрышем «наших», я, вопреки себе, присоединился к общему ликованию.

Народ не спешил расходиться, и нас с Клайдом прибило к бару. Честно говоря, мы оба нуждались в подкреплении.

— Здорово, — радостно сказал Клайд.

— Да, — согласился я.

— Ты выведал что-нибудь про склоку между Чарли и Марти Карлайлами?

— Даже не пытался, — сказал я, нехотя возвращаясь к действительности.

— Я далек от того, чтоб упрекать тебя в пренебрежении законами чести, старик, но когда красивая женщина падает в мои объятья, а ее муж со своими подручными угрожает мне расправой, я считаю своим долгом разыскать эту женщину.

— Я видел Марти вчера вечером.

— Неужели? — выдохнул Клайд, хватая меня за лацканы пиджака.

— В чем дело, Клайд? — рыкнул я, отталкивая его руки. — Это была случайная встреча в ресторане.

— Значит, она тобой интересуется?

— Ничего подобного. Выброси это из своей башки.

Клайд вдруг сделался таким печальным, что я даже почти его пожалел.

— Понимаешь, мне нужно хоть какое-то оружие против них, — простонал он, — я надеялся, что ты мне его дашь.

— Я так и понял, Клайд, — резко ответил я.

— Ничего ты не понимаешь. Небольшая брешь в броне этого типа, и я раскрою миру его истинное лицо преступника. Огласка — это единственное, чего боятся ему подобные.

Рядом с нами никого не было, и Клайд даже не понизил голоса.

— Я попытался раздобыть информацию о так называемой империи Брэндона Карлайла.

— И что же?

— Ничто не отличает его от любого другого богача, который хочет стать еще богаче.

— Журналисты, работающие на финансовые газеты, знают, кто мажет им масло на хлеб, поэтому на бумагу попадают только крошки от съеденных ими бутербродов. Так ты ничего не найдешь, — печально сказал Клайд.

— Что такого ужасного в этом парне, если отвлечься от твоей к нему ненависти?

— А тебе не ясно? Он способен с помощью шантажа приструнить любого.

— Меня он не шантажирует. У тебя психоз, Клайд, — заявил я самоуверенно.

Пора уходить, решил я и пошел домой пешком, оставляя Клайда с его проблемами позади.

Глава 8

Несмотря на мрачные пророчества Клайда, в течение следующих нескольких недель я ничего не слышал о семействе Карлайлов, и это вполне меня устраивало, хотя я не удержался от того, чтобы порыться в газетах двадцатилетней давности и прочитать все, что нашлось там по делу Винса Кинга. Одолело любопытство. Мы с Жанин по-прежнему постоянно цапались, пока в конце лета не приняли решения немного отдохнуть друг от друга.

Честно говоря, это она решила отдохнуть от меня.

Я остался в Манчестере в гордом одиночестве, счастливый, как первые христианские мученики, узревшие орудия, которыми их собираются пытать. Все свое время я отдавал работе, стараясь содержать бюджет «Робин Гуд Инвестигейшнз» в надлежащем порядке. Жанин с детьми уехала на юг. Нет, не в Испанию, а всего лишь в Лондон. Ее мамаша, называвшая меня на своем родном кокни не иначе как Дайв, вытребовала дочь с двумя внуками к себе в Твикнэм на две недели. Дочь не возражала. Дайву места под маменькиным ковром не нашлось. К тому же Жанин уточнила, что будет занята поисками новой работы в какой-нибудь лондонской газете.

Таким образом, появившуюся уже во второй раз в офисе «Робин Гуд Инвестигейшнз» Марти Кинг встретил немного обиженный на жизнь хозяин.

Это случилось в самом конце лета, когда в городе ровным счетом ничего не происходит. Серая сырая зима уже на подходе, но не хочется расставаться с иллюзией, что погожие теплые деньки не кончатся. В такое время работа превращается в тихое наблюдение за тем, как меняются цифры на листках календаря. Коммерческая активность приближается к нулю — большинство деловых людей, в том числе и мои клиенты, загорают на испанских пляжах.

Так вот, воображая себя Рыцарем Печального Образа, я протирал штаны своего лучшего светло-синего костюма и пытался выдумать, чем же заполнить еще один день. Урчащий желудок напомнил о приближавшемся обеденном перерыве — других звуков в конторе не слышалось. Сидя в рабочем кресле, я собирался с силами, чтоб переползти в закусочную напротив, и через окно лениво наблюдал за редкими прохожими.

Марти я узнал, как только она свернула на нашу улицу. Шла она быстро, демонстрируя свои формы, безупречные настолько, чтоб свести с ума любого учителя геометрии. У меня было достаточно времени, чтоб запереть входную дверь, пока она меня не обнаружила, но я не сделал этого, — так что все случившееся позднее произошло по моей собственной вине. Пусть говорят, что я сексуальный маньяк, а я говорю себе так: мне интересны люди, и меня заинтересовала история Марти. В общем, когда она открыла дверь и вошла в мое агентство, я встретил ее приветливой улыбкой, на которую она ответила еще более приветливой.

— Здесь помогают несчастным дамочкам? — спросила Марти.

— Смотря по обстоятельствам. У вас, случаем, не похмельный синдром? — Мне понравился ее дерзкий взгляд.

— Вот истинный мастер деликатного обращения! — Она состроила гримасу. — Не так уж много я выпила в тот день, когда мы встретились в Тарне. Просто не ела ничего сутки напролет. Две порции бренди на пустой желудок плюс перепалка с Чарли вывели бы из равновесия кого угодно.

— Вы называете это перепалкой? С того места, откуда я наблюдал, это можно было бы назвать рукопашным боем без правил.

— Чарли обожает эффектные сцены, но я здесь не для того, чтоб обсуждать Чарли. Мы разводимся, через суд. Я заскочила, чтоб попросить вас об одной услуге.

— Надо подумать. Услуги я оказываю по выходным. По будням я работаю за деньги.

— Я не могу вам заплатить. Сейчас не могу, — быстро ответила она.

При этом она улыбнулась такой милой лукавой улыбочкой, которая могла бы обеспечить ей гран-при на конкурсе «Очаровательное дитя». Я не сумел сохранить строгое выражение лица, и она наверняка все про меня поняла. Идиот проклятый! Правило номер семнадцать «Руководства для частных детективов» гласит: обсуждая гонорар, оставайтесь непроницаемы. Красивая женщина говорит мне, что не может заплатить, а я вижу, как она одета: удлиненный пиджак необычного оттенка, который она назвала позднее чернильным, и белое в голубой цветочек платье — в общем, костюм от дорогого дизайнера стоимостью не меньше двух тысяч.

— Очень мило, — прокомментировал я.

— На самом деле все не так, как вам кажется, — поспешила она с объяснениями. Уверенности в голосе поубавилось. — Чарли должен уладить финансовую сторону дела, но с тех пор, как мы расстались, я не получила от него ни гроша, а моим кредитным картам пришел конец.

Она посмотрела мне прямо в глаза своими зелеными глазищами, прохладная изумрудная глубина которых грозила поглотить частного сыщика.

У меня слабость к тем, кому приходится туго. Она попала в точку.

— Чего вы хотите? — спросил я, ожидая, что она будет умолять дать ей взаймы.

— Вы — моя последняя надежда, поверьте. Я понимаю, что это наглость с моей стороны, но вы тогда увезли меня из Тарна, вот я и подумала…

Она снова устремила на меня просящий взгляд.

— Продолжайте.

— Мой отец в тюрьме.

— Знаю.

— Проверяли, да? Или вам доложила о нем та полицейская морда, что сидела с вами в ресторане? Я копа за километр отличить могу.

— Этот коп мой отец.

— Ой! — испуганно пискнула она.

— Родителей не выбирают, — миролюбиво заметил я.

— Дело не в этом. Я думала, если вы частный детектив, значит, вы к полиции отношения не имеете.

— Я не имею. Мой отец работал в полиции. С таким же успехом он мог работать водителем автобуса.

— Думаете? Ладно, если вы даже связаны с полицией, я готова закрыть на это глаза.

— Вот это наглость!

— Почему? Полицейские бывают и в хороших семьях. В общем, я сюда пришла, чтоб попросить вас отвезти меня в тюрьму. Мой отец сейчас в Лидсе.

Я опять себя выдал — брови удивленно поползли вверх.

— Вы сидели и скучали, когда я вошла. Я видела. Вам предоставляется еще один шанс прогуляться за пределы Манчестера.

— Спасибо за заботу. Между прочим, тогда я приехал в Тарн не ради шанса покатать вас на машине. Я работал.

— Сейчас вы тоже работаете?

— Вообще-то нет…

— Что же вам мешает? Мы будем на месте через час, к четырем вы вернетесь в свое кресло.

— Не хочу показаться нелюбезным, но почему бы вам не воспользоваться общественным транспортом?

— Я же объяснила вам — я на мели. Чарли оставил меня без гроша.

— Конечно…

— Почему вы не хотите понять? Сразу видно, никто из ваших близких не сидел в тюрьме. Если я там сегодня не появлюсь…

— А как вы рассчитывали туда попасть?

— У меня была машина, но Чарли послал этого Лу Олли забрать ее. До Манчестера я доехала на попутной и подумала, что, возможно, вы согласитесь мне помочь.

— Я могу одолжить вам денег.

— На общественном транспорте я не поспею в Лидс вовремя. В определенный час людей выводят в специальную комнату для свиданий. Он будет сидеть там и ждать, а я не появлюсь.

— Возьмите такси.

— Представляете, во сколько это обойдется? Дешевле самому сесть за руль и отвезти меня туда.

— Наверно, это будет дешевле, но в это время в агентство может прийти клиент.

Когда я произносил эту реплику, мы одновременно повернули головы к окну. Единственным прохожим на всю улицу оказался печальный бродяга с изорванной в клочья котомкой, весь вид которого напоминал о бегстве наполеоновской армии из Москвы. Впереди себя он толкал такую же жалкую на вид тележку с пожитками.

— Ну, хорошо. Похоже, сегодня мне не светит встреча с платежеспособным клиентом, — рассмеялся я. — Только давайте договоримся: я везу вас в Лидс, жду за воротами тюрьмы, и мы сразу же возвращаемся сюда.

Марти засияла от радости, как ребенок, которому сказали, что в этом году Рождество будут встречать дважды.

Я смотрел на Марти, она — на меня. Пэдди посоветовал мне держаться подальше от Карлайлов, но Марти уже не считала себя членом этой семьи. Мы вышли из офиса, я запер входную дверь. Не говоря ни слова, мы направились к машине. Смотаюсь в Лидс, заполню пустой день, думал я, выруливая из многоярусной стоянки на улицу, но при виде Марти, ожидавшей на тротуаре, у меня внутри что-то екнуло. Она выглядела так соблазнительно, что даже король карнавала геев отказался бы ради нее от своей короны.

Я вел машину на положенной скорости по дороге на Хаддерсфильд, когда Марти посвятила меня в следующую часть своего плана.

— Может, все-таки пойдете со мной? — попросила она.

— Каким образом? Моего имени нет в списках посетителей.

— Ну, знаете…

— Что?!! — вскричал я, повернувшись к ней всем корпусом.

— Есть способ.

— Вы шутите!

— Нет, не шучу. Признаюсь, я пошла на маленькую хитрость. Мне не только нужно было добраться до Лиуса, мне хотелось заполучить вас.

— Фантастика! — сказал я и послал ей воздушный поцелуй.

— Не в том смысле. Как профессионала! Я хочу, чтоб вы помогли отцу выбраться оттуда.

— Побег?

— Нужно найти доказательства его невиновности. Каждый раз, когда поднимается вопрос об амнистии, Федерация полиции выступает против и лоббирует министра внутренних дел. Сейчас, когда министр — Макмэхон, у отца появился шанс. Макмэхон выступал от имени защиты на процессе и подавал потом апелляцию. Он не должен отмахнуться, если нам удастся наскрести хоть какие-то новые свидетельства.

— Вы специально обратились к сыну полицейского, чтоб освободить убийцу полицейского?

— Я много слышала о вас. Думаю, вы сможете помочь моему отцу… Понимаете, все пошло наперекосяк… Если бы Чарли не был такой свиньей, я бы вас просто наняла, но он специально оставил меня без денег… по вредности…

— Может, решил, что таким образом отучит вас от спиртного?

— Я не пьянчужка какая-нибудь! Я вам объяснила уже, что выпила в то утро на пустой желудок.

— Или просто сыграли роль.

— О чем это вы? — возмутилась она. Лицо ее запылало, став одного тона с волосами. — Думаете, я разработала специальный план, чтоб подцепить вас в Тарне? Не обольщайтесь.

Мы промчались мимо щита, предупреждающего о ближайшем повороте.

— Вам следует поторопиться с объяснениями, не то высажу, и дальше пойдете пешком, — грозно предупредил я.

Беда моя в том, что строгости моей хватает ненадолго, особенно если дело касается красивой женщины. Она обратила ко мне свои огромные зеленые глазища, и я чуть не съехал на обочину.

— Смотрите на дорогу! — прикрикнула она на меня.

— Тогда не охмуряйте меня.

— Много о себе воображаете, вы… мерзкий…

Я притормозил, чтоб занять другую полосу. И тут она заговорила быстро-быстро, глотая слова:

— Все, что я рассказала об отце, правда, и то что он отчаялся, — тоже. Он там сидит за то, чего не совершал, но он преступник с большим прошлым, кто же ему поверит. Я связалась с одним из его бывших адвокатов, его зовут Мортон Деверо-Олмонд. Он написал мне, что у него всегда были сомнения в виновности моего отца. Хотя он и на пенсии, я умоляла его приехать и повидаться с папой. Он согласился, а две недели назад отказался. Я побоялась сказать об этом отцу. Вы его не знаете, он такой вспыльчивый, на что угодно может решиться.

— Слушаю вас, и сердце кровью обливается. Ваш отец сидит за двойное убийство.

— Он никого не убивал! Я подумала, что, может, вы согласитесь назваться Деверо-Олмондом и пройти со мной.

— Блестяще! То есть вы не просто приглашаете меня с собой на тюремное свидание, вы еще хотите, чтоб я выдавал себя за другого.

— Они никогда не проверяют документы.

На медленной скорости мы проехали развилку. Мимо тащился караван белых фургонов, голландские грузовики направлялись к парому в Халл.

— Так вы согласны? — опустив ресницы, спросила Марти.

— Пока думаю. Вы что, серьезно считаете, что я смогу попасть внутрь под именем Мортона Деверо-Олмонда?

Видно, в тот день у меня было авантюрное настроение, потому что ее сумасшедшая идея чем-то меня зацепила. Наверно, меня просто одолела скука: работа стояла, жизнь была пуста, как длинные летние дни в городе.

— Это несложно.

— А если станут документы проверять?

— Нет, никогда не проверяют. Папа теперь относится к заключенным категории «С», а к ним на свидание очередь в километр. Все, что от нас потребуется, записаться в книге регистрации. Ну, пожалуйста…

— А вдруг я покажусь им подозрительным и они вздумают меня обыскивать? Мне вовсе не хочется, чтобы какой-нибудь сальный охранник шарил у меня в промежности.

Она разразилась хохотом, но стекла моей машины уцелели.

— Вы не выглядите подозрительным. Если не считать, что для тюремного свидания вы одеты слишком шикарно.

— А вы нет?

— Это для папы. Он говорит, что не сошел еще с ума только потому, что я преуспеваю.

— А вдруг он выкинет сразу что-нибудь такое, что выдаст меня? Он ведь сразу поймет, что я не Деверо-Олмонд.

— Не волнуйтесь. Я шепну ему на ухо, кто вы. Он сообразительный.

— Ну да, конечно, яблочко от яблоньки… — проворчал я и пошел на обгон.

Заявив, что мы будем на месте через час, Марти явно погорячилась. За Брэдфордом шоссе оказалось забито, и мы добрались до стен мрачного викторианского строения к двум часам. Я припарковался как можно ближе к воротам, и мы присоединились к толпе, которая медленно просачивалась внутрь этой местной Бастилии.

В животе у меня возникло знакомое с детства ощущение замирания, какое должен испытывать человек, ринувшийся вниз по головоломной санной трассе на простых салазках. Мне оно нравится, это чувство подвешенности, когда не знаешь, где и когда остановишься и остановишься ли вообще.

— То, что я иду с вами, не означает, что я согласен заниматься делом вашего отца следующие несколько месяцев, — предупредил я Марти, когда мы проходили через ворота тюрьмы.

— Вы справедливый человек. Все, о чем я прошу, — выслушать моего отца. Вы спасли меня тогда в Тарне, но это самое малое из того, что вы можете для меня сделать.

— Не вижу логики в ваших словах, — сказал я. — Предупреждаю, выслушаю вашего отца — и на этом закончим.

События развивались не совсем так, как планировала Марти. Мы тащились в самом хвосте очереди, и у меня было достаточно времени, чтоб прочесть все таблички с правилами поведения во время свидания с заключенными. Попытка выдать себя за лицо, заранее внесенное в список посетителей, или заведомо ложная информация о себе рассматривалась как правонарушение, наряду с попыткой передачи наркотических веществ без специального разрешения. Поворачивать назад было поздно — людей уже пропускали в здание тюрьмы. Каждый человек проходил через контрольный пункт, где досматривался личный багаж и опечатывались для последующей проверки передачи. Никого не обыскивали. Когда мы добрались до контрольного пункта, я протянул офицеру одноразовый пропуск, выписанный на имя Деверо-Олмонда.

Офицер нашел это имя в своем списке, а затем громким хлопком припечатал к столу чистый бланк.

— Вы еще должны написать, кем приходитесь Кингу, — сказал он раздраженным голосом.

Лысый толстяк лет пятидесяти семи, приближающийся к пенсионному возрасту, беспокойно ерзал на стуле. Геморрой, догадался я без тени сочувствия к офицеру. Его блестящая, почти прозрачная кожа, расцвеченная кое-где островками родинок, была мертвенно-бледной. Застигнутый врасплох вопросом, я продолжал рассматривать офицера. Многословные объяснения могли затянуть меня в трясину лжи.

— Друг, — нашлась Марти. — Мортон — мой друг.

«Назвался груздем, полезай в кузов», — бормотал я себе под нос, вписывая в бланк заведомо ложную информацию. Я протянул бумагу суровому тюремщику. Он подозрительно покосился на бланк, будто опасался, что лист может вдруг свернуться в кулак и заехать ему по носу, потом молча махнул рукой, отправляя нас дальше. Мы стали продвигаться вперед в общем потоке.

— Дейв, — вдруг заговорила Марти, — не возражаете, если я буду называть вас по имени? Вас ведь так зовут? Я слышала, как называла вас ваша подруга.

— Не возражаю.

— Хочу задать вам личный вопрос, можно?

— Валяйте.

— Во мне что-то не так? Вы как будто избегаете смотреть на меня.

— Разве? — сконфузился я, как подросток, которого родители застукали наедине с девочкой.

— Да, я заметила, что вы изредка взглядываете мне в глаза, но не более того. Может, у меня на платье пятно? Птичий помет или что-нибудь в этом роде?

Она опустила подбородок и, осматривая себя, разгладила руками платье на груди.

Я набрал в легкие побольше воздуха. Я знал ответ на ее вопрос, но говорить не хотелось. Помня слова Жанин, я старался не таращиться на прелести Марти.

Красавица откинула голову и рассмеялась — но как! Казалось, от ее дикого гогота содрогнулись старые тюремные стены, привыкшие совершенно к иным звукам — вздохам уныния и крикам отчаяния. Громкий смех звучал здесь странно и даже вызывающе.

— Простите, — сказала она после приступа хохота, который успел прокатиться далеко по тюремным коридорам. Я удивился, что рядом с нами не появилась бригада «скорой помощи».

Марти взяла меня под руку.

— Простите, пожалуйста, но вы вдруг стали похожи на испуганного фавна…

— Боже всемилостивый… — выдохнул я.

Марти умела задирать за живое.

— Эта Жанин, она ваша подруга? Я читала ее статьи. Она страшно обижена на мужчин. Настоящая мужененавистница, насколько я понимаю.

— Неверно понимаете.

— Послушайте, в любой случае ей нечего опасаться. После брака с Чарли Карлайлом любой другой мужчина… Ну, скажем так: локомотив полового влечения умчался прочь, оставив меня на платформе, и пройдет немало времени, прежде чем я вступлю в новую связь.

— Благодарю за прямоту, но вы обольщаетесь, если расцениваете мое согласие подбросить вас до Лидса как предложение руки и сердца.

— А теперь вы на меня дуетесь.

— Неправда.

— Нет? — Она застенчиво улыбнулась. — Надеюсь, я вас не расстроила. Я знаю, как ранимы бывают крутые ребята. Бедный Чарли! Одним неверным словом я могла вывести его из равновесия на пару недель.

— Не сомневаюсь, но я — не Чарли.

— Конечно, нет. Чтоб задеть ваше самолюбие, нужны средства посильнее. — И она снова рассмеялась. — А знаете, вы смогли бы мне понравиться.

— Если не возражаете, я бы лучше подождал этого счастья, сидя в машине.

— Дейв, ну не будьте вы таким противным! Одинокая девушка тоже имеет право повеселиться.

Я уже готов был сказать ей, что теперь понимаю, отчего Чарльзу вздумалось попортить ей личико в «Тарн-клубе», но в это время мы поравнялись с очередным угрюмым тюремщиком, который, звеня ключами, отпер дверь в комнату для свиданий и втолкнул нас туда.

— Простите, Дейв, — сказала Марти, сжимая мою руку, — стоит мне попасть сюда, сразу становится плохо… Мне необходимо смеяться, чтоб не впасть в истерику.

— Ладно, забудьте, — промямлил я. Мне самому стало не по себе.

Глава 9

Помещение было переполнено. Как только посетители соединились с заждавшимися их постояльцами тюремного заведения, комната загудела на разные голоса. За множеством столиков с привинченными к ним стульями сидели группки серьезно настроенных людей, весь вид которых наводил на мысль о внеочередном съезде букмекеров. Большинству заключенных едва перевалило за двадцать, некоторые были и того моложе. Мамочки, папочки и подружки-школьницы читали нотации бритоголовым юношам. Женщины постарше, прижимая к себе детей, печально беседовали с осужденными мужьями и показывали фотографии отсутствующих друзей.

— Вон он, — прошептала Марти, стискивая мой локоть.

Кинга сложно было не заметить. Здесь он был старше всех, но выделялся не только возрастом, но и своеобразным аристократизмом. Полным достоинства, спокойным взглядом он изучал присутствующих. Лишь тюремная роба выдавала его принадлежность к заключенным, и носил он этот костюм как знак особого отличия. Мы протискивались через узкий проход и были уже на полпути, когда он увидел нас.

Не знаю, как это объяснить, но чем больше мы углублялись в толпу разочарованных людей, тем легче у меня становилось на душе.

Не то чтобы мне захотелось петь, но, пережив долгое тревожное ожидание в мрачных коридорах и напряженный диалог с тюремщиком, я был несказанно рад, когда увидел нормальное человеческое существо, а не чудовище.

Навстречу нам поднялся худощавый мужчина. Седые волосы искусно зачесаны набок, чтобы скрыть обширную лысину. Выражение лица благостное, как у японского Будды. Глаза загадочно поблескивают на изможденном лице. Нос острый, выдающийся вперед, подбородок менее выдающийся, но твердый, красиво очерченный. Тонкие, плотно сжатые губы застыли в улыбке. Единственной чертой, которую унаследовала от него дочь, были лучистые зеленые глаза. Что особенно меня в нем поразило, так это его подчеркнутая аккуратность. Зеленые вельветовые брюки были тщательно отглажены, коричневые кожаные ботинки на маленьких ногах начищены до блеска. В отличие от многих присутствовавших он надел белую хлопчатобумажную сорочку. Будь на нем дорогой костюм, вы запросто приняли бы этого бывшего медвежатника за ученого мужа, профессора квантовой механики, например, или даже хирурга. Руки Кинга были идеально ухожены: никакой грязи под ногтями, никаких зэковских татуировок.

Отведя глаза от Марти, он бросил взгляд на меня, не теплый, не холодный, а просто понимающий. Он должен был догадаться, что я явился сюда, чтобы ему помочь, но виду не подал.

— Марти, — проговорил он ласково и поцеловал дочь. — Я услыхал тебя за полкилометра. Ты все так же надрывно хохочешь.

Марти подтвердила его слова новым взрывом смеха. Многие повернули головы в нашу сторону.

Кинг обнял Марти и похлопал ее по спине, словно проверяя, настоящая она. Бульканье у нее в груди постепенно сошло на нет, и я увидел, как она шевелит губами, быстро и очень тихо объясняя отцу причину моего прихода. Мне показалось, я расслышал слово «друг». Тут Марти отстранилась от отца и присела на стул.

Повернувшись ко мне лицом, Кинг сжал мою ладонь, вернее сказать, попытался ее расплющить. Силен для мелкого мужчины. Он продолжал выжимать соки из моих пальцев, и я ответил ему тем же.

— Прекрасно! — сказал он, тряся помятой кистью. — Марти, похоже, наконец-то ты нашла себе настоящего мужика. Не знаю, кто вы такой, но знаю точно, что не адвокат. Здороваться за руку с их братом все равно что дергать за вымя дохлую корову.

— Пап, ты не понял. Дейв здесь только потому, что любезно согласился подвезти меня.

— Продолжай в том же духе! — сказал он, хлопнув меня по плечу, как доброго быка по крупу. — Теперь, когда ты завязала с Карлайлом, можешь подыскать себе парня получше. Скажи-ка, друг, ты, случаем, не женат?

Я неопределенно пожал плечами и сел за столик. За нами неусыпно следила тюремная охрана и множество развешанных по углам кинокамер.

— Царица небесная! — продолжал Кинг. — У тебя, конечно, не тот размах в плечах, что у Купола тысячелетия, но ты силач! С такими бицепсами я бы перетаскал все сейфы к себе домой и там над ними работал.

— Пап, не смущай Дейва. Мы едва знакомы.

— Богатырь — вот что ей по душе, — добродушно заметил Кинг.

— Перестань, папа! Дейв — парень стеснительный.

— Не скажи! Он очень себе на уме! Вот твой Чарли Карлайл — эточугунный фонарный столб. Беда в том, что кто-то забыл ввернуть в него лампочку.

— Чарли не дурак!

— Верховный судья вынес вердикт, — сказал Кинг, обращаясь ко мне, и улыбнулся, демонстрируя натуральные зубы, чистые, белые и ровные.

— А кто же он, если бросает мою лапушку?

— Пап, я пришла сюда не для того, чтобы обсуждать наши с Чарли проблемы Мы с ним не сошлись, но, честно говоря, не только по его вине.

Улыбка не сделала его лицо более открытым. Глаза хранили свою тайну, как безымянная могила.

— Если позволишь вставить словечко, я хотела бы сказать, что Дейв — детектив. Я привела его с собой, чтоб он выслушал твою историю. Вдруг он сможет нам помочь.

Теперь Кинг слушал Марти с неподдельным любопытством.

— Детектив, — буркнул он. — Надеюсь, не паршивый коп?

— Он частный детектив, пап…

— А если бы и коп, что с того? — спросил я.

Кинг сидел в тюрьме за два хладнокровных убийства, а не за вандализм на автобусной стоянке.

— Тогда ты бы не стоил моего плевка, — прошипел Кинг. — Вот что.

Его радушие как ветром сдуло.

— Не кипятись, — попросила Марти. — Меня угнетает твоя агрессия, папа. Ты ведь говорил, что тебе дают какие-то препараты для успокоения.

— Транквилизаторы, дерьмо это. Чтоб им самим подавиться этой химией…

— Дейв Кьюнан — частный детектив, папа. И я ему доверяю.

— Доверяешь? Единственный фараон, которому я могу довериться, это мертвый фараон. Но я бы даже мертвого вытащил из могилы и вбил ему в сердце осиновый кол, чтоб и ему и мне спалось спокойно.

— Папа, — взмолилась Марти. — Ради всего святого, Дейв — не полицейский. Его отец служил в полиции, но Дейв — никогда. Он готов выслушать все, что ты расскажешь.

— Кажется, ты сказала, он Кьюнан? — спросил Кинг менее враждебно. — Помнится, был один Кьюнан в полиции Манчестера.

— Это и есть мой отец, — сказал я. — И если…

— Ладно, ладно, — примирительно сказал Кинг, — копы делают свое дело. Хотя эта сволочь, которая меня сюда упекла, эта крыса поганая… Джонс… такую продажную шкуру еще поискать…

— Вам как эксперту мирового уровня в области коррупции, конечно, видней, — не сдержался я.

— Вот именно, видней, — огрызнулся он. — Твой старик уже успел поведать тебе о детективе Джонсе?

— Нет, — буркнул я в ответ.

Его интуиция совсем немного недотягивала до отметки «отлично».

— А твой старик небось помогает уже вершить правосудие на небесах?

— Еще нет. Мой отец лез из кожи вон, чтобы доказать, что Джонс продажен. И тот факт, что у него это не получилось, наводит меня на некоторые мысли.

— Что такое?

— Если Джонса не удалось уличить, может быть, он так же грешен, как вы праведны?

Кинг заскрежетал зубами. Какое-то мгновение мне казалось, что его хватит удар, но он совладел с собой. Вернулась и его наглая улыбочка.

— Ты только посмотри, что за ублюдок, — пробормотал он, обращаясь к Марти.

Марти взглянула на меня.

— Ты сам виноват, папа, не надо было его провоцировать, — устало сказала она. — Видишь, Дейв, как мне тяжело. Он так со всеми разговаривает, с каждым, кто способен помочь. Знаешь, что он заявил чиновнику, занимающемуся вопросами об амнистии?

— Ой, забудь ты об этом придурке, — вполголоса сказал Кинг. — У параши сидеть приятней, чем рядом с ним.

— Вот так всегда, — вздохнув, повторила Марти. — Он заявил, что выйдет на свободу только тогда, когда министр внутренних дел пришлет ему письмо с извинениями за то, что над ним учинили. Понятно, что начальник тюрьмы даже не отослал прошение об амнистии в соответствующую инстанцию.

— Я не нуждаюсь в амнистии. Справедливый суд — вот что мне нужно. Я не виновен. Меня подставил Джонс.

Некоторое время мы все молчали. Первым заговорил я:

— Послушайте, судебные ошибки бывали всегда, но кто поверит в то, что Джонс пристрелил двух человек, один из которых полицейский?

— А кто же еще, если не он? Я, что ли? Вовек я такого не совершал! Мы только собрались линять. Я завернул за угол и вдруг — бац — полная отключка! Кто-то меня уложил, и, заметьте, не из парабеллума с глушителем. И никаких следов. Что скажете, а? Очнулся — вижу, что Деннис и коп — трупы. Сирены воют, как адские трубы, а вокруг — мерзоты этой полицейской, как грязи.

— Вероятно, вы работали не один.

— Я работал в одиночку.

— Говорилось, что, по всей видимости, инспектор Фуллав нашел вас и вы его убили.

— Говорилось… А не говорилось, почему это Фуллав вдруг там оказался?

— Вы убили инспектора, а потом схватились с Масгрейвом, который отключил вас прежде, чем вы выстрелили.

— Ну да, а пока я валялся на полу, миллион фунтов стерлингов утопал куда-то собственными ножками?

— Писали о каких-то не пойманных ворах.

— Вот именно! Пока я лежал без сознания, кто-то утащил деньги.

— Но при чем здесь Джонс?

— Кто ж еще? Все знали о его бесчестности. Он объяснил, что вышел на меня по наводке. Ха! Откуда, по-вашему, я получал информацию? Да от него же! Он вел двойную игру, а потом все повесил на меня.

— Значит, говорите, вы получали информацию от него.

Теперь Кинг смотрел на Марти.

— Не напрямую. Джонс передавал информацию еще одному человеку, а тот уже мне.

— И кто же был тот человек?

— Я не стукач. Выдай я хотя бы одно имя, они бы выжали из меня и все остальные.

— Поэтому ты предпочитаешь провести здесь остаток своей жизни, — ехидно заметила Марти.

— Да, — сказал Кинг. — Я знаю, что это был Джонс. Докажите это, и узнаете все остальное. Клянусь жизнью моей девочки, что Денниса и того копа убил Джонс. Вырубил меня и пристрелил обоих. Я даже не заходил в комнату, где их убили. Только к сейфу и обратно. В этом и была моя сила — в быстроте. В помещении с сигнализацией надолго не задержишься.

— Итак, Джонс пристрелил обоих, — медленно повторил я. — Понятно. Офицер криминальной полиции пристрелил двух человек, прикарманил денежки и остался вне подозрений.

— Именно.

— Был суд. Почему же там это не прозвучало?

Кинг какое-то время молчал. Протянув руки через стол, он прикоснулся к ладоням Марти.

— Тогда у меня были личные причины держать язык за зубами. Но я не признал себя виновным в убийствах и никогда не признаю. Марти, милая моя, я ведь говорил уже тебе. Ты только время зря тратишь, пытаясь вытащить меня отсюда. Я сам не выйду из тюрьмы, пока они не признают, что меня подставили, а этого не случится никогда.

— Папа, — снова взмолилась Марти. — Но ведь другие люди идут на компромиссы.

— Это не люди — отребье.

— Тебя освободят, и мы будем жить вместе.

— Здесь или в любом другом месте я не могу чувствовать себя на свободе, пока не докажут, что меня подставил Джонс. Эй, мистер детектив Кьюнан! Все мои адвокаты упирали на то, что я начал палить в состоянии паники. Неужто ты думаешь, что двадцать лет назад я не мог без пушки справиться с одним копом?

— На вид вы не такой уж крепыш.

— Достаточно крепок, чтоб за двадцать лет не задохнуться в этой тюряге.

— Это не означает, что всю оставшуюся жизнь ты должен провести здесь, — продолжала настаивать Марти.

— Я уже привык, солнышко мое. Я знаю, что ты беспокоишься, но лучше уж я тут сдохну, и пусть идут все к чертовой матери.

— Дейв, ну скажите ему…

— Что мне сказать? Он прав. Если он полагает, что его подставили, у него нет причин взваливать на себя вину за два убийства.

Кинг посмотрел на меня и громко рассмеялся. Не так надрывно, как Марти, а просто и от всей души.

— Ты уверен, сынок, что ты родом не из Йоркшира? Они все там скажут — что вмажут. Или тебе приятно сознавать, что я тут буду гнить до конца дней своих? Всем вам, копам поганым, это нравится.

— Лично я ничего против вас не имею. Возможно, вы убили двоих, возможно, все произошло именно так, как вы рассказываете.

— Именно так.

Я смотрел на Кинга. Его глаза все так же загадочно поблескивали, на лице была написана решимость. Мне хотелось ударить его — так он был самоуверен и нахален в своей прокламируемой невинности.

Марти рассчитала верно: во мне зажглось безумное желание во что бы то ни стало доказать или опровергнуть все, что говорил ее отец. Глупо, конечно, — но такой уж у меня характер. И я произнес фатальную фразу:

— В таком случае помогите мне это доказать.

— Чего ради? Ты сказал, что твой старик не сумел подцепить Джонса, а в его распоряжении были все средства, какими располагает полиция.

— Все так, но некоторые из его коллег не горели желанием помогать ему… понимаете, о чем я веду речь.

— Да уж как не понять? Мне прекрасно известно, за какую сумму можно было в те времена купить полицейского. Вы думаете, отчего все эти подонки так счастливы, что упекли меня сюда за преступление, которое я не совершал? Потому что у них не было ни малейшего шанса привлечь меня за те, которые я действительно совершил.

— С тех пор много воды утекло… Теперь кто-то, может, и расколется, — предположил я.

— Брось это, сынок. Старые хрычи, которых я бы хотел вывести на чистую воду, ни за что этого не допустят. Им есть что терять. Иди своей дорогой. Марти — чудесная девочка, она заслуживает лучшего, нежели этот дутый Карлайл. Может, ты — ее судьба, кто знает?

Тут он от меня отвернулся. Беседа была окончена. На свидание с нами ему был отведен час, и я обрадовался, что он не попросил больше. Свидание напоминало визит в больницу, когда вы приходите к больному, вручаете ему пакет с виноградом, рассказываете, что на дворе дождь, и обнаруживаете, что говорить больше не о чем. Все оставшееся время отец и дочь восторженно вспоминали детство Марти.

Наконец раздался звонок, и мы поднялись, чтобы попрощаться. Я пошел вперед, оставив Марти наедине с отцом. Свежий воздух помог привести в порядок мои мозги.

Мы не сразу поехали обратно в Манчестер. Визит к отцу не расстроил аппетита Марти, и мы остановились перекусить в ресторанчике на шоссе М6. Потягивая кофе, я вежливо наблюдал, как она уплетала цыпленка, запеченного на вертеле.

— Кого он подразумевал под «старыми хрычами»? — спросил я. — Членов Федерации полиции?

— Папа твердит, что в этом деле было замешано гораздо больше народу, чем предстало перед судом.

— И нам не следует знать, что это за люди?

— Я просила и умоляла его, но вы сами слышали, что он говорит.

— Не вижу шансов вытащить его оттуда, пока он не расскажет мне всю подноготную. Предположим, я поверил в то, что Джонс совершил двойное убийство, но мне необходимо знать закулисную сторону этого дела. Неужели офицер полиции решился на убийство только затем, чтоб засадить Кинга в тюрьму до конца жизни? Они захватили его на месте преступления, с поличным, неужели этого недостаточно? Неужели его нельзя было осудить без мокрухи?

— Вы рассуждаете так, потому что ваш отец полицейский.

— Не все полицейские — взяточники.

— Значит, вы не верите, что он невиновен?

— Боюсь, что большинство тех, кого мы видели в комнате свиданий, утверждают, что невиновны.

— Я знаю, что отец был вором, но он никогда бы не пошел на убийство. Кинг славился своей выдержкой и спокойствием.

— Вы еще скажите, что он величайший в мире пацифист.

— Почему же он столько лет отрицает свою вину?

— Не знаю. Есть люди, которые сами себе не могут признаться в некоторых вещах.

— Отлично! Психология домохозяйки! Вы говорите, что он чуть не двадцать лет прятал голову в песок? Дейв, я обратилась к вам, потому что считала вас человеком умным…

— А я-то думал, что приглянулся вам.

— Прекратите! Теперь вы должны понимать, что папа не такой, как все. Столько лет тюремной жизни не сломили его. Что бы вы там ни говорили, а я никогда не поверю, что он убийца.

— Вы его дочь. А я даже не дальний родственник. Кстати, о родственниках, что там произошло у него с вашей матерью? Она не поверила в его невиновность и бросила его, не так ли?

— Бросать родных — это маленькая слабость моей матери, — сказала Марти. Выражение лица у нее стало замкнутое, и я заткнулся.

Глава 10

Марти позвонила только неделю спустя и, не поздоровавшись, напустилась на меня со словами:

— У вас все тот же нафталин в голове или появились свежие мысли?

— И перестал ли я бить свою жену? — парировал я.

С тех пор, как мы расстались после визита к ее отцу, я успел тщательно изучить материалы судебного дела и документы по апелляции, но чутье подсказывало мне, что пока нужно держать язык за зубами.

— Несмотря на вашу репутацию крутого сыщика, на прошлой неделе вы были не на высоте.

— По-моему, ни вы, ни ваш отец в моей помощи не нуждаетесь. Вам лучше обратиться к священнику.

— Ладно, послушайте, у меня есть новости. Я хочу вам кое-что показать.

— Тогда приезжайте ко мне в контору. Вы еще не забыли адрес?

— А ваша подруга, Жанин Уайт, если не ошибаюсь, она тоже там?

— Она в отпуске, возвращается на следующей неделе.

— Нам все-таки лучше встретиться на нейтральной территории.

У меня сложилось впечатление, что она не хочет показываться в «Робин Гуд Инвестигейшнз» не только из-за опасения рассердить Жанин.

— Что вы задумали на этот раз?

— Ничего романтического, если это вас не огорчит.

— Марти, если у вас куча свободного времени, у меня его нет.

— Я же сказала, что хочу вам кое-что показать.

— Опять проблемы с Чарли? — спросил я.

— Ничего подобного. Это просто… Послушайте, вы знаете, где Динсгейт-стрит?

— Знаю ли я, где Динсгейт? А вы знаете, что Папа Римский живет в Ватикане?

— Там на Динсгейт есть магазин, где продаются «харлей-дэвидсоны», в самом конце улицы. Рядом открыли небольшой французский бар. Я буду ждать вас там через полчаса.

Я собирался спросить, стоит ли переплачивать за «Божоле» в таком неудобном месте, но она повесила трубку. Потом я сообразил, что место было выбрано именно потому, что находилось на отшибе. Видно, Чарли все-таки не оставлял ее в покое. Я с удовольствием повесил на дверь табличку «Закрыто» и вышел из офиса. Погода стояла теплая, но над Манчестером собирались огромные облака, которые гнал западный ветер. Небо предвещало дождь, и я даже размечтался о том, чтоб потом прогуляться с Марти по умытому городу.

Я неторопливо пробирался сквозь толпу прохожих вверх по Динсгейт, мимо магазинов, где продавалось все, что угодно, от роялей до бастурмы. Примерно на середине улицы, там, где торговали аксессуарами для автомобилей, толпа резко редела. Рядом с витриной, где были выставлены дорогие мотоциклы, я увидел вывеску бара, в котором Марти назначила встречу. Бар располагался на изгибе Динсгейт, на самом выступе, и был прекрасным наблюдательным пунктом. У окна сидела женщина-азиатка и внимательно следила за тем, что происходит на улице. Потом я понял, что это Марти в намотанном на голову платке и темных очках. Я ускорил шаг.

Она сидела за столиком на двоих, перед ней стояла открытая бутылка красного вина.

Я подошел к ней и, усаживаясь напротив, спросил:

— К чему такая конспирация?

Марти не ответила. Она молча налила мне вина и приказала:

— Пейте, Холмс.

— Боюсь, вы не за того меня принимаете. Я — не король сыска, — тихо произнес я, поднимая бокал.

— Не прибедняйтесь. Я наслышана о ваших талантах. Жаль, что те, кого вы прижучили, не могут рассказать о вашем мастерстве, потому что мертвые молчат.

Меня бросило сначала в жар, потом в холод, потом я поперхнулся вином и закашлялся так, что не мог остановиться. Несколько человек, находившихся в баре, замолчали. Ко мне заспешил официант, готовый оказать мне первую помощь. Мне удалось вытащить из кармана платок и прикрыть рот, прежде чем он принялся молотить меня ладонью по спине.

— Вы в порядке, сэр? Если дело в вине, я принесу другую бутылку, — заботливо говорил официант, черноволосый напомаженный молодой человек испанского типа с серьгой в ухе. Наверно, больше всего его волновало, как бы клиент не подавился до смерти, — это ведь дурно скажется на репутации заведения.

— Спасибо, все нормально. Такое бывает… — прохрипел я, жадно глотая воздух.

— Ему нравится пить вино залпом, — смеясь, сказала Марти. К счастью, это не был характерный для нее сейсмический хохот.

— Все из-за наших слов, — сказал я ей. — Кто это вам наговорил обо мне таких глупостей?

— Просто слышала… Преступники, которым вы поперек горла встали, рассказывали другим… Мир слухами полнится.

Я готов был раскашляться снова.

— Жаль, что я проговорилась. Если бы знала, что вы так зайдетесь, рта бы не раскрывала, — скороговоркой добавила Марти.

Я схватил ее за запястье и потребовал ответа:

— Кто вам все это наговорил?

Она резко повернула голову, шелковый платок немного съехал набок, и я увидел желтый синяк на левой скуле. Я выпустил ее руку.

— Снимите очки.

Она нехотя повиновалась. Под глазом ярко выделялся посаженный кем-то синяк.

— Почерк Чарли Карлайла, — сказал я, — и не пытайтесь убедить меня, что вы наткнулись на дверной косяк. Мой опыт не позволяет мне верить таким объяснениям.

— Нет, не Чарли. Несчастный случай.

— Поэтому теперь вы скрываетесь в отдаленных барах и интересуетесь, не подрабатываю ли я киллерством.

Она рассмеялась. На этот раз Марти не сдерживала себя: голосовые связки работали на полную мощность, грудь шумно вздымалась. Воистину театральное зрелище. В Италии на эти звуки сразу бы сбежалась толпа, но мы находились в сыром Манчестере, и посетители бара только искоса на нас поглядывали. Мне вдруг подумалось, что Марти куда естественнее смотрелась бы в слепящих лучах южного солнца, чем в тусклом манчестерском свете. Гогеновский тип, не рембрандтовский. Райская птица, занесенная к нам шальным штормовым ветром.

— Дейв, я ошибалась, вы никудышный детектив, потому что у вас слишком разнузданная фантазия. Я здесь потому, что хочу показать вам один документ, а бар этот я выбрала потому, что часто здесь бываю. Удобно, рядом с метро. Вот, прочтите, пожалуйста, пока вы еще трезвы.

Она раскрыла сумочку, достала длинный конверт и протянула мне лист тонкой бумаги.

— Читайте, — велела Марти. — Это письмо я получила вчера. Оно должно убедить вас, что мой отец невиновен.

Мне не хотелось выполнять ее приказ. Неужели она действительно поверила сплетням обо мне или просто продолжает спекулировать на том, что услыхала от Жанин тогда в моем офисе, гадал я. Мне необходимо было знать правду.

— Я прочту только тогда, когда вы скажете, от кого слышали всю эту ерунду на мой счет.

— Да, забудьте вы про это. Просто мне хотелось вас немножко позлить.

Она взглянула на меня своими дивными зелеными глазами и снова надела тёмные очки. Она знала, что мужчина может утонуть в прозрачной глубине этих омутов, и имело воспользовалась этим.

— Я должен знать. Если есть люди, которые распускают слухи о том, что я убийца, мне нужно знать, кто они.

— Не кипятитесь. Вы ведь тоже сразу поверили, что мой отец убийца.

— Повторяю, мне нужно знать. Клайд Хэрроу?

— Кто это?

— Клайд Хэрроу работает на местном телевидении. Носит самые яркие сорочки и вечно выясняет отношения с бывшими женами.

— Никогда о нем не слыхала. Я не смотрю телевизор.

— Не притворяйтесь. Никогда не поверю, что вы сами додумались до того, что я наемный убийца.

— Прошу вас, не упрямьтесь. Прочтите письмо. Его написал адвокат моего отца.

Я пристально смотрел ей в лицо, раздумывая, стоит ли читать бумагу. Она разозлила меня не на шутку, и я был близок к тому, чтоб украсить синяком ее второй глаз. Ей удалось найти ко мне нужный ключик.

— Хорошо, прочту, но не скажу ни слова, пока не услышу правды от вас, — предупредил я.

Письмо было напечатано на механической машинке, а не на принтере. Я читал внимательно и потратил на это минут десять.

Вначале Мортон Деверо-Олмонд извинялся за то, что не смог приехать на тюремное свидание, а далее очень скрупулезно излагал подробности суда над Винсом Кингом. Создавалось впечатление, что Джеймс Макмэхон, представлявший защиту, вел дело некомпетентно, и сам собой напрашивался вывод: если защита допустила ошибки, то ответственность за них лежит на Макмэхоне, а не на Деверо-Олмонде. Поскольку Макмэхон занимал теперь пост министра внутренних дел и являлся одной из наиболее значительных фигур в правительстве, можно было усмотреть во всем этом некое политическое своекорыстие.

Я отложил письмо и скрестил руки на груди.

— Что скажете? — спросила Марти.

Я молчал.

— Да будет вам, поверьте мне, я на самом деле ничего дурного о вас не слышала, просто мне хотелось насолить вам за то, что вы так недружелюбны к папе. Помните тот день, когда вы проучили Чарли? Я сразу поняла, что вы человек, который идет до конца.

— Так же, как и ваш папа, — отозвался я.

— Ничего подобного. Папа никогда не применял силы.

— Даже когда был десантником?

— Не смешите меня — тысячи людей воюют.

— Но, если верить Деверо-Олмонду, — возразил я, помахав в воздухе письмом, — именно этот факт стал главным козырем обвинения.

— Очередная несправедливость в ряду множества других. Можно подумать, любой, кто участвовал в военных операциях, — хладнокровный убийца.

— Обе жертвы были убиты одинаково: пуля прошла точно между глаз. Работал профессионал, о чем свидетельствует вторая пуля, пущенная в висок. Спецназовцы называют это «контрольный выстрел».

— Мне надо было быть умнее, не стоило вам доверять. Вы как флюгер: куда ветер подует, туда и вы, — вскинулась Марти, выхватывая письмо из моих рук.

— Я говорю только то, что может сказать любой юрист. Лучше признайтесь мне, как вы заработали свой синяк?

Кончиками пальцев она осторожно дотронулась до скулы.

— Долго рассказывать. Я встретилась с вами не для того, чтоб жаловаться на личную жизнь.

— Вы уверены?

— Абсолютно! Скажите мне, что вы думаете об этом письме? У меня есть некоторые сомнения в интерпретации Деверо-Олмонда.

— Мне бы не хотелось говорить.

— Но должно же у вас быть свое мнение.

— Со стороны защиты было глупо вытаскивать на свет божий послужной список вашего отца. Это-то и позволило обвинению утверждать, что убийства совершены в манере, присущей военному профессионалу.

— О том и речь. Похоже, что защита отца делала все, чтоб его засудили, а не оправдали.

— О'кей, положим, Джеймс Макмэхон, вел дело плохо — по крайней мере, Деверо-Олмонд осмеливается на это намекать, уйдя на пенсию. К сожалению, это не основание для апелляции. Судья, который принимал решение…

— Ха! Судья!

— Послушайте, Марти, до 1996 года существовало лишь три основания для подачи апелляции, теперь осталось лишь одно, хотя более емкое, — сомнительность приговора. А никакой суд не признает приговор, вынесенный вашему отцу, сомнительным без новых фактов. А где нам взять эти факты, если он не желает даже обсуждать свое дело?

— Последнее я и без вас знаю. Сто раз уже проходила.

— Хвалю за честность. Деверо-Олмонд пишет, что ведение Макмэхоном перекрестного допроса полицейских показалось ему неубедительным.

— Отец вообще хотел отказаться от услуг Макмэхона, ведь он уговаривал папу признать вину.

— Сколько вам было тогда лет?

— Восемь, и с тех самых пор дня не прошло, чтоб я не думала об отце. Вам не понять, каково жить с этим. У нас была нормальная семья, мы ни в чем не нуждались, и вдруг — в одночасье оказались на помойке. Мать бросила меня, когда отца признали виновным, спихнула ребенка социальным службам и пулей унеслась обратно в свою Германию.

Бар, где мы сидели, не мог похвастаться квартетом цыганских скрипачей, игра шла на струнах моей души. И, как всегда, это сработало.

— Хорошо, — мягко сказал я, — со своей стороны Макмэхон мог бы сделать больше. Например, он мог бы подвергнуть сомнению показания полицейских. Тайный осведомитель предупредил полицию о предстоящем грабеже, а Фуллав прибыл на склад один, Джонс появился там гораздо позднее. Разве не странно? Макмэхону следовало тщательнее поработать с показаниями, но теперь-то мало кто из судейских признает некомпетентными действия человека, занимающего такой высокий пост.

— Вы правы. Поэтому отцу и отказали в апелляции с формулировкой «за недостаточностью оснований».

Я кивнул, не представляя, чем смогу ей помочь.

— Но вы-то сами ведь не можете не признать, что основания для сомнений есть? — взмолилась Марти. — Меня доканывает мысль, что папа умрет в этом жутком месте. Он всегда был такой активный. В детстве он всегда возил меня за город и мог пройти километры со мной на плечах.

— Может, удастся найти зацепку для апелляции, — сказал я. Мне не хотелось с ходу разочаровывать ее, я решил сделать это как можно мягче. — Сейчас суды более снисходительны, чем в прежние времена. Не возражаете, если я сниму копию у себя в офисе? Мне нужно еще поразмыслить. Вот так, сразу, трудно сказать что-то определенное. Покажу письмо другу юристу — может, что-то и выгорит, а может, и нет.

— Думаете, есть шанс?

— Странно, что никто не пожелал получше расспросить полицейских о том, как они нашли вашего отца. Преступники редко попадаются в такие ловушки.

— Преступники! — усмехнулась она, скривив губы.

— Марти, Винс сам признает себя профессиональным преступником. Ему уже в любом случае до конца не отмыться. Не надейтесь, что он сможет благоухать как распустившийся цветок. Вряд ли перед ним откроются двери клуба «Тарн».

— Значит, он не попадет в дурную компанию, — улыбнулась Марти. — Когда вы помогли мне выбраться из лужи в Тарне, я поняла, что вы хороший человек.

— Хороший человек для чего?

— Кто знает? То, что я сказала ранее об отсутствии романтики… может измениться, не стану же я пребывать в одном и том же настроении до конца жизни.

— Но вы сказали еще, что я человек, который в любом случае идет до конца?

— Это была шутка. Правда.

— Хотите зайти ко мне в офис? Я возьму такси, это всего в трех минутах отсюда, подождете, пока я сделаю копию.

Она сняла очки. Лицо покрывал легкий румянец — возможно, она вспомнила, как спала на кушетке рядом с моим кабинетом и что сказала по этому поводу заставшая ее там Жанин.

— Нет, Дейв, лучше не надо, — сказала она тихо. — Через пять минут я буду в метро. Не потеряйте письмо, а я с вами свяжусь.

— Где вы сейчас живете? Я мог бы отвести вас туда.

— Нет-нет, спасибо, я сама, — отказалась она, поднимаясь со стула.

— Я мог бы пойти с вами…

— Не стоит, Дейв, не хочу вас разочаровать. Давайте подождем, хорошо?

Она наклонилась и поцеловала меня в щеку.

Я смотрел ей вслед. Царственной походкой она шла по тротуару. Жаль, что Марти выскочила замуж за ревнивого драчуна — она могла бы сделать карьеру на подиуме. Тут я вдруг поймал себя на мысли, что напоминаю голодного пса у мясной лавки. Средь бела дня флиртую с едва знакомой мне женщиной. Я проглотил остаток вина и пошел прочь из бара. Чернявый официант поднял брови и проводил меня до двери взглядом, который мог означать все, что угодно. У парня, должно быть, свои фантазии насчет посетителей — ну и бог с ним, а мои фантазии — всего лишь трата времени.

— Hasta la vista, Manuel, — попрощался я по-испански.

— Ага, — холодно отозвался он, раскалывая куски льда в ведерке для шампанского.

Глава 11

— Дейв, ты набитый дурак, — отрезала Жанин.

После двух недель, проведенных в Лондоне, ее суждения стали еще категоричнее, хотя лично мне была по вкусу эта грейпфрутовая горечь. Её читателям тоже. Наверно, все мы немножко мазохисты. Жанин не очень-то откровенничала, но по вскользь брошенным ею словам я понял, что ее начальник повысил ей зарплату, чтобы удержать в Манчестере.

— Спасибо, — буркнул я. — Очень любезно с твоей стороны.

— Я тебя умоляю! Дело Винса Кинга было предметом всеобщего внимания, по крайней мере здесь, в Манчестере, хотя в последние годы о нем подзабыли.

— Все изначально считали его виновным, поэтому никто не усомнился в приговоре, — сказал я.

Мы вместе просматривали газетные вырезки по делу Кинга, которые Жанин принесла домой из конторы.

— Дейв, как сказал известный тебе человек: «Это же вещественная улика, дурень». Взгляни-ка сюда. Тут написано, что на орудии убийства найдены отпечатки пальцев Кинга.

— Общественная система, — пробормотал я.

— Что?

— «Это же общественная система, дурень». Так он сказал. Клинтон.

— Да ну тебя, — бросила она, отмахиваясь от моей поправки. — Младшему из двоих убитых, Деннису Масгрейву, было только восемнадцать. Кинг использовал его как осведомителя. Он никогда не приступал к делу, если не имел информации от кого-нибудь из охраны.

— Однако дело делал в одиночку.

— Масгрейв должен был помочь ему проникнуть на территорию. Там такая система сигнализации, что без Масгрейва ему потребовалась бы неделя, чтобы подобраться к сейфу. Масгрейв был семейный человек, отец двоих детей, — в восемнадцать-то лет, представляешь? Наверно, шустрый был пацанчик. Так вот, он успел пообещать своей жене, что скоро они переедут в отдельный домик стоимостью в сорок тысяч. Три свидетеля утверждали, что видели Масгрейва и Кинга в баре на улице Тилдесли, где жил Масгрейв.

— Я очень в этом сомневаюсь. Кинг — профессионал высокого класса. Он никогда не появился бы в людном месте вместе с помощником перед делом. За ним, между прочим, следила вся полиция страны. Если б кто-нибудь застукал Кинга с Масгрейвом, сразу стало бы известно, какой объект он собирается брать.

— Ты хочешь сказать, что все три свидетеля солгали?

— Они могли видеть Масгрейва в баре с кем угодно, только вряд ли это был сам Кинг.

— А почему бы и нет? Может, причина в том, что бюст его дочурки застит тебе глаза?

— Снова начинаешь… Жанин, если б ты знала, как отвратительно слышать такое от тебя.

— Надеюсь, ты не причислишь меня к отряду отвратительных феминисток, — ехидно ответила Жанин.

С тех пор как она вернулась, отношения наши пошли на лад, и я уже третий день, начиная с субботы, обитал в ее квартире. Жизнь казалась медом до этой самой минуты, — вот и наступили суровые будни.

— Дейв, тебя так легко разжалобить. Нужно, чтобы кто-то защищал тебя от этих хищников. Тебе не приходило в голову, что у Марти синяк под глазом оттого, что Карлайл кинул ей тяжелый бумажник, а она просто не успела его подхватить.

— Они развелись. Во всяком случае, разводятся.

— Верится с трудом. Поверю, когда увижу на бумаге. Такие женщины не меняют курицу, которая несет золотые яйца, на, извини, просто яйца.

— Ты права, — вынужден был признать я. — Но все-таки жаль, что ты заходишь так далеко. В общем, я хочу сказать, что для меня ты гораздо привлекательнее Марти.

Я встал за спинкой стула Жанин и сомкнул ладони на ее груди.

— Не сейчас, Дейв, — прошептала она, сдерживая мои пальцы, чтоб я не начал расстегивать блузку. — Погоди немного. В соседней комнате Дженни читает книжку. — Она повернулась ко мне и поцеловала в знак примирения.

Я глубоко вздохнул и вернулся на свой стул напротив нее.

— Кстати, вы обсуждали размер твоего вознаграждения за расследование этого дела? — спросила безжалостная Жанин. Думаю, что именно благодаря этому качеству из нее вышла отличная журналистка.

— Нет, сейчас она не при деньгах.

— Поэтому щеголяет в дорогущих тряпках от самого модного дизайнера?

— Как ты это определяешь?

— Очень просто. В Лондоне я заходила в бутик «Селфридж» и видела, почем кожаный пиджачок, который валялся тогда на твоем диване.

— Будь по-твоему, я набитый дурак. Признаю. Но я дал обещание заняться делом ее отца, и я это сделаю, не важно, с твоей помощью или в одиночку.

— Не хами, дружочек. Должен же кто-то тебе мозги промывать, — самодовольно заявила Жанин. — Вернемся к делу. Что там у нас с Фредом Фуллавом?

— Кинг клянется, что даже не заглядывал в помещение, где был убит Фуллав. Это случилось в комнате, смежной с той, в которой находился сейф.

— А судебный эксперт доктор Серлинг сам обнаружил, что частички, найденные на подошве кроссовок Кинга, идентичны составу ковролина в той самой смежной комнате. Вот, гляди… «Вероятность того, что Кинг мог ходить по такому же ковровому покрытию где-то еще, равна нулю, поскольку вся уцененная партия этого коврового покрытия была куплена почтовым управлением». Факты — вещь упрямая, Дейв. К чему тебе эта морока? Дела в твоем агентстве продвигаются, наконец-то ты подружился с полицией. Отошли письмо обратно и объясни девушке, что, изучив дело, ты понял: шансы равны нулю.

— Я подумаю, — ответил я. И я не врал, я действительно думал. Я думал о Кинге, который мечется в своей камере, как тигр в клетке. Я думал и о Жанин.

— Мне нужно с ней увидеться, — вымолвил я после длинной паузы. — И прежде чем ты скажешь, что я волочусь за ней, хочу заявить: я не могу просто взять и отослать бумагу по почте, я должен поговорить с Марти.

— Какой же ты старомодный, — саркастически отреагировала Жанин.

— Да, я такой, поэтому-то я и хочу, чтоб у нас с тобой все было, как у людей.

— Дейв, мне нужно время. Я не готова вот так с ходу связать с тобой жизнь. Мужчина, которому я безоговорочно доверилась, не мог успокоиться, пока не соорудил между нами стену до небес. А ты злишься, что я не даю согласия.

— Вовсе нет. Я тебя понимаю.

Я повернулся, чтобы ретироваться в свою квартиру на этой же лестничной клетке, потому что в будние дни мы обычно спали порознь, хотя по утрам меня часто призывали на помощь — собирать детей в школу и в детский сад.

— Погоди, — остановила меня Жанин, — никому не под силу разгадать все тайны. Не стоит взваливать на себя бремя целого мира. — Теперь она говорила серьезно. — Кинг сам способен вызволить себя из тюрьмы. Если он сделает заявление, в котором приведет новые факты, дело снова запустят в производство, но, судя по тому, что ты рассказывал, он не горит желанием помочь самому себе.

Я рассматривал ее строгое спокойное лицо. Глаза светились умом и сочувствием. Жанин, безусловно, мудрая женщина, но даже ей свойственно совершать ошибки. Или ошибку совершаю я?

Вероятно, я машинально двигался к выходу, потому что Жанин, вскочив с места, схватила меня за руку.

— Не туда, дурачок! — Она подтолкнула меня в сторону своей спальни. — Подожди тут, пока я уложу детей.

В ее комнату меня никогда не надо было загонять пинками.

— Как ты думаешь, Дейв, что нас ждет в будущем? — спросила она, лежа в моих объятиях некоторое время спустя.

— Трудно сказать, но мысль о том, что жизнь сама несет нас, как река, представляется мне полной иллюзией.

— Не углубляйся в философские дебри, это тебе не к лицу. — Она больно стукнула меня по плечу. — Ты прекрасно понимаешь, что речь о нас двоих.

— Тогда сама скажи мне, что у нас впереди? Я уже не раз тебе рассказывал, о чем я мечтаю.

— Никогда больше не поставлю себя в зависимость от мужчины.

— С меня вполне достаточно, если ты поставишь себя рядом со мной. К тому же… не все мужчины таковы, как Генри Талбот.

— Он законченный подлец!

Некоторое время мы молчали, каждый по-своему оценивая вероломство Генри.

— Могу сказать тебе точно, что еще некоторое время проживу в Манчестере.

— Прекрасно! — совершенно искренне обрадовался я.

— Я подумываю о том, чтоб присмотреть жилище побольше, скажем, домик недалеко от Престбери, чтоб дети имели возможность ходить в приличную школу.

— Неплохая мысль, — осторожно отреагировал я, потому что предпочитал направление, прямо противоположное этому престижному району: я бы удовлетворился лачугой подальше от богатых домов, утопающих в густой зелени садов и парков. Несомненно, начальнику Жанин стоило немалых денег уговорить ее остаться в Манчестере.

— В новом доме было бы место для постоянной няни. Нехорошо просить тебя или твоих родителей сидеть с детьми, когда это вдруг срочно требуется.

— Ничего страшного, милая, мы ведь любим детей, это не проблема.

— Для тебя не проблема, а для меня — головная боль.

— Ну, что ты… — Мне казалось, что настоящая головная боль — это присутствие в доме какой-нибудь студентки, которая делает вид, что занимается детьми.

— Мы все равно будем встречаться. По выходным… и вообще… мне не нужен никто, кроме тебя.

— Конечно, — отозвался я, едва шевеля губами.

— Послушай, хватит дуться. Я побывала замужем, и мне это ужасно не понравилось.

Я промолчал.

— Давай съездим вместе куда-нибудь. Как насчет Сейшелл? Там чудесные пляжи и народу мало. Или в Грецию. А хочешь, на Барбадос?

Я снова промолчал.

— Дейв, пора смириться с фактом, что я не создана для того, чтоб хранить домашний очаг. Если тебе нужна жена, которая будет печь яблочные пироги и подавать тебе теплые тапочки…

— Не говори ерунды. Разве я когда-нибудь обмолвился о такой жене?

— Ты наверняка мечтаешь именно об этом!

— Чушь собачья! Придумываешь бог весть что. Ты имеешь полное право заниматься своей карьерой.

— Мне кажется, что тебе все-таки лучше поискать другую женщину, — сказала она, выскальзывая из моих рук, и отодвинулась на другой край кровати. — Возьми хоть Марти, скоро она станет совершенно свободна. В ней столько любви и желания. Уверена, она готова родить не меньше дюжины малышей.

— Мне о Марти ничего такого не известно. Может, она уже успела обзавестись дюжиной малышей.

— В таком случае поищи в другом месте, — посоветовала Жанин менее уверенным тоном. — Со мной ты теряешь время.

— И где же, по-твоему, я должен искать жену-домохозяйку? Дать объявление? «Потенциальный примерный семьянин ищет добропорядочную жену, готовую боготворить мужа и обожать его детей. В отсутствие супруга, занятого настоящей мужской работой в радиусе Большого Манчестера, обязана штопать носки и готовить горячую пищу».

Мы дружно рассмеялись. Напряжение как рукой сняло.

— Ты такой хитрец, Кьюнан. Непросто будет от тебя избавиться.

Я потянулся к ней, чтоб обнять, но она вскочила с постели, подошла к туалетному столику и, не прикрыв наготы, принялась листать свои записные книжки. Если либидо Марти Кинг куда-то укатило, оставив ее на платформе, то мое оставалось при мне, и через минуту я оказался за спиной Жанин.

— Мммм, как мило, — промурлыкала она. — Тебе снова требуется мое дружеское участие. А я вот хотела просмотреть кое-какие записи. Ты подал мне отличную идею… Хочу написать на тему «Традиционность в мужском поведении».

То, что последовало далее, не выходило за рамки традиционного поведения мужчины.

Глава 12

Если, проснувшись на рассвете, я видел рядом с собой лицо Жанин, я знал, что впереди удачный день. Дженни и Ллойд были со мной солидарны. Они часто прибегали в спальню матери с утра пораньше и, устроившись между нами, быстро засыпали.

Жанин пробудилась со словами «Черт, как же ты меня утомил», улыбнулась и одарила меня поцелуем. Довольный, я засмеялся.

— Оставайся дома, если хочешь. Возьми отгул и приготовь яблочный пирог.

— Не начинай, Дейв. Обещай, что, если я все-таки перееду, с тобой ничего дурного не случится. Я не вынесу, если ты раскиснешь. Ты такой сентиментальный.

— Неужели? Не припомню, чтоб я давал волю чувствам, — сказал я, поднимаясь с кровати и влезая в брюки, пока не проснулись дети. — Я сразу на работу, если только не нужно завезти Ллойда в детский сад.

— Спасибо. Сама справлюсь, — сказала она со вздохом.

Прежде чем уйти, я бросил прощальный взгляд на нее и свернувшихся калачиком малышей. Жанин широко мне улыбнулась. Ну почему все так сложно, не мог понять я. Тысячи мужчин обрадовались бы тому роду отношений, который предлагала мне Жанин. Я кивнул ей и вышел из спальни.

Вернувшись в свою квартиру, я взглянул на часы: какая рань, еще и семи нет. Я принял душ, надел лучший из двух спортивных костюмов и вышел побегать. Не для того, чтобы проветриться, а чтобы хорошенько пропотеть. Утро было ясное: на севере солнечное лето отчасти возмещает нехватку света зимой. Несмотря на ранний час, вдоль берега быстрой Мерси шли, бежали, ехали на велосипедах люди разных возрастов. С ближайшей магистрали доносились гудки автомобилей, но пока еще не слишком навязчивые. Мы, ранние пташки, любим воображать, что находимся за городом.

Чем дальше я бежал, тем больше преисполнялся энергией и решимостью. Я уже переварил все, что наговорила мне Жанин, и готов был к новым баталиям. Она права: ей от меня не избавиться.

Обратно, к дому я бежал по узкой дорожке, с одного боку окаймленной кустами боярышника, а с другой — канавой, когда прямо перед моим носом вырос огромный джип «чероки». Если водитель собирался задавить пешехода, он рассчитал все точно. Я чудом успел отскочить на край канавы и возмущенно замахал руками. Окна машины были затемнены, но он не мог меня не заметить. Вместо того чтобы вильнуть в сторону, джип свернул прямо на меня и плюхнулся в канаву, взметнув мне в лицо грязный фонтан. Я отпрыгнул к кустам и прижался к ним, чувствуя, как в тело впиваются колючки. Когда я протер глаза, джип уже скрылся за поворотом.

Лихачи часто развлекаются в этом районе, но обычно это молодежь на велосипедах или старых развалюхах. Я решил, что в полицию сообщать не стоит: главное, я не пострадал.

Когда я добрался до дому, начинался час пик. Я постоял под душем, смысл пот и грязь, позавтракал кукурузными хлопьями и, надев серый костюм, незаметно влился в толпу мужчин в сером, так же как и я, направлявшихся в центр города. Жанин с ее цыплятами улетучились.

Прямо на пороге офиса меня ждала Селеста.

— В чем дело? Надеешься на повышение?

— Как вы угадали? — спросила она серьезно. — Я записалась на курс в колледже. Хочу стать юрисконсультом.

— Означает ли это, что «Робин Гуд Инвестигейшнз» потеряет такого ценного сотрудника? — спросил я со скрытой надеждой на такую перспективу.

— Нет-нет, мистер Кьюнан. Сначала мне надо получить квалификацию. Не волнуйтесь, я не стану надолго отлучаться. Если только на время экзаменов или если что-то срочное.

— Всегда рад помочь, только свистни, — сказал я.

Но мое благодушие по отношению к окружающим продлилось недолго. Я сидел за столом и разбирал почту, которую собрала Селеста. Обычные бумаги, кроме одной: письмо от какого-то психа, предлагавшего услуги в раскрытии любых преступлений.

— Заведи папку «Маразматики» и подшей в нее, — велел я Селестеи вернулся на свое место.

В час тридцать у меня была намечена встреча в крупной страховой компании, где мне причиталось вознаграждение за разоблачение лжепострадавшего. И больше никаких дел. День обещал быть легким. Длинная пробежка помогла мне расслабиться, но, как облачко на горизонте, мне не давали покоя темные мысли о деле Винса Кинга. Уж слишком много против него улик. Кинг всегда отличался тем, что не применял насилия во время своих многочисленных взломов и никогда не оставлял следов, поэтому совершенные им преступления оставались нераскрытыми. И вдруг он меняет тактику: убивает Масгрейва, которого никто бы никогда не заподозрил, и полицейского. После этого Кинга находят без чувств, в паутине неоспоримых доказательств его вины.

В письме его адвоката Деверо-Олмонда упоминаются процедурные ошибки, допущенные на суде, но до разгадки здесь далеко. Был только один человек, которого я мог прямо спросить, действительно ли дело было сфабриковано, — мой отец. Я с неохотой потянулся к телефону: делать нечего, придется нанести Пэдди визит.

— Если понадобится, звони на мобильный, — сказал я Селесте. — Я буду в Болтоне.

— Время записывать? — спросила она, вытаскивая из ящика журнал, в котором мы отмечали часы, затраченные на то или иное дело.

Я чуть было не сказал «нет», но вспомнил о замечании Жанин по поводу дорогих нарядов Марти. Деверо-Олмонд и Макмэхон все свои денежки за дело Кинга давно уже получили. Чем я хуже? Да и с Жанин будет легче общаться.

— Записывай, — сказал я.

В наших местах говорят, что самый короткий путь из Манчестера лежит через дверь трактира, но до Болтона, где живут мои родители, и так рукой подать. Я ехал по той же самой трассе, которая недавно привела меня в Лидс, и думал о Марти и ее хитрой уловке. Справа от меня, при въезде на Бартон-Бридж, высилась сводчатая крыша торгового «Траффорд-центра», выстроенного в доселе невиданном греко-романо-визайнтийско-египетском стиле с примесью Микеланджело и сэра Кристофера Рена. Сам Траффорд остался позади, я свернул на Болтон и поехал вдоль длинного склона, припоминая, что в старину об этом местечке говорили так: здесь мельницы встречаются с холмами. Мимо мелькали прижавшиеся друг к другу пирожковые, индийские и пакистанские ресторанчики, кондитерские и бывшие церкви с колокольнями, переделанные в мечети с минаретами. Дома из красного кирпича сменились серыми строениями, и вскоре я выехал на пустынное загороднее шоссе.

Мои родители, наряду с дюжиной таких же романтически настроенных бывших горожан, занимали один из шести коттеджей, расположенных вдоль изрытой глубокими колеями деревенской дороги, которая к тому же еще и петляет километра два, прежде чем слиться с нормальным шоссе. Самопровозглашенный управляющий этого стихийного поселка Джейк Карлесс, увидев меня, то ли заворчал то ли захрюкал вместо того, чтобы поздороваться по-человечески.

Пэдди встретил меня на крыльце. Его одежда была столь тщательно выдержана в деревенском стиле, что на фоне старых стен, которым перевалило лет за двести, он смотрелся как актер в исторических декорациях. Тяжеленные ботинки, штаны из толстой грубой ткани, кожаная куртка и свитер, — для полной картины не хватало только лука и стрел. Мне невольно подумалось, что такой добротный костюм переживет любого хозяина.

— Что случилось? — прогремел Пэдди, как только я вышел из машины.

— Винс Кинг. Я встречался с ним Лидсе.

— Опять суешь нос куда не следует! — взорвался отец. Лицо побагровело. В дверях появилась обеспокоенная мать.

— Успокойся, дорогой. Уверена, у нашего Дейвида были на то серьезные причины, — вмешалась она.

— Серьезные причины! Как же? Черт бы побрал нашего Дейвида! Пусть Кинг сгниет за решеткой. Тому несчастному полицейскому было всего двадцать шесть.

— И ни у кого не возникло сомнений по поводу приговора? — решительно спросил я.

— Сомнения? Разве можно быть уверенным в приговоре? Любой судебный процесс на пятьдесят процентов состоит из болтовни высокооплачиваемых адвокатов, которые умеют пускать пыль в глаза и будить сомнения.

— Адвокат Кинга написал письмо Марти. Он утверждает, что Джеймс Макмэхон, представлявший защиту в суде, вел дело некомпетентно…

— Марти? Ах, она для тебя уже Марти. Эта дочь убийцы, первого негодяя в длинном списке уголовников. Когда тебя крестили, нам следовало дать тебе еще одно имя — Хлыщ.

— А твоим родителям следовало назвать тебя Тупицей, — сердито прокричал я. Кровь ударила в голову, как струя горячего пара в крышку закипающего чайника. — Стоит мне только произнести имя женщины, как ты сразу приходишь только к одному выводу: я с ней сплю.

— Неужели ты с ней не спишь? — удивился Пэдди, цинично улыбнувшись.

— Дейвид, мы очень волнуемся за Жанин. Нам не хочется, чтоб вы расстались. Ты же знаешь, как мы любим ее малышей, — пустилась в объяснения мама.

— Сколько раз повторять, что Жанин не интересуют отношения, которые вы считаете нормальными, — захлебываясь от волнения, ответил я. — Я предлагал ей пожениться. Я предлагал ей любые другие варианты совместной жизни. Я дошел до того, что готов превратиться в половичок у дверей ее квартиры и позволить ей вытирать об меня ноги, если она пожелает.

— Ты наверняка чем-то ее расстроил, — настаивал Пэдди. — Помнится, в прошлом году она была согласна стать твоей женой.

— Только потому, что была на мели. Сейчас она процветает и не хочет связывать свою жизнь с человеком, который копается в чужом грязном белье. Вообще-то я начинаю сомневаться, есть ли в мире мужчина, способный удовлетворить ее запросы.

— Жалеешь себя, да? Поэтому решил поискать утешения в объятиях Марти?

— Ни в чьих объятиях я утешения не ищу. Сколько раз повторять? Я связался с ней только после ее просьбы помочь отцу. Если ты не забыл, я зарабатываю на жизнь именно этим.

Человек в деревенском костюме презрительно ухмыльнулся, а мама с пониманием заметила:

— По моим наблюдениям, некоторые статьи Жанин уж очень тенденциозны.

— Что ты имеешь в виду, мамаша? — сурово вопросил Пэдди, не выносивший, чтоб ему перечили.

Я рассмеялся прямо ему в лицо. Жанин давно бы уже сожрала его с потрохами, но моя мать относилась к старомодному разряду терпеливых жен. Однако, если уж она не соглашалась с мужем, ее было не сломить.

— Я имею в виду, Тупица Пэдди Кьюнан, — хладнокровно проговорила Эйлин, — что Жанин занимает слишком агрессивную позицию в борьбе полов. И Дейвид говорит нам правду об их отношениях.

Сначала Пэдди глядел на Эйлин, потом перевел взгляд на меня и покачал головой.

— Какого черта! — проворчал он. — Я собирался чинить крышу.

Эйлин схватила его за рукав куртки.

— Нет, — сказала она твердо, — сейчас ты побудешь здесь и поможешь Дейвиду. Марти Кинг имеет такое же право на его помощь, как любой другой клиент. У бедняжки было трудное детство. А крышу ты уже чинил на прошлой неделе.

Пэдди присел и тяжело вздохнул:

— Ладно, выкладывай, зачем пришел.

Я и сам тяжело дышал. Эйлин поспешила на кухню и вернулась с двумя чашками кофе, когда мой пульс уже пришел в норму.

— Ты ведь служил в Манчестере, когда Кинга осудили, — сказал я как можно спокойнее. — До тебя не доходили хоть какие-нибудь слухи о том, что дело нечистое?

— Сейчас не знаешь, кому верить, — проговорил Пэдди, печально качая головой. — Как ни откроешь газету, обязательно наткнешься на статью об очередном деле, переданном в высший апелляционный суд.

— Скажи, отец, ведь это Джонс оглушил Кинга и убил того полицейского?

— Не уверен, — ответил Пэдди, но подбородок у него задрожал. — Мик Джонс как никто другой был заинтересован в том, чтоб бандиты гуляли на воле, а не сидели в тюрьме.

— Но ему нужны были осужденные, хотя бы для того, чтоб не потерять доверие коллег. Существует ли вероятность, что это он, а не Кинг убил тех твоих?

— Если бы несколько лет назад кто-то посмел заявить, что английский полицейский стрелял в людей, его бы упрятали в дурдом, — а в наше время? Твоя догадка имеет право на существование. Мне это кажется маловероятным, и даже теперь тебе придется попотеть, чтобы заставить апелляционный суд в это поверить. Хотя они там готовы верить всему, что бросает тень на полицию.

— Ну хорошо, — сдался я. — Давай сделаем по-другому. Предположим, что неизвестный или неизвестные совершили два убийства.

— О да, — скептически кивнул Пэдди, — в последнее время только они и совершают все преступления.

— Суд должен был доказать виновность Кинга, а не Кинг — свою невиновность. Адвокат Кинга дает понять, что слушание велось не по правилам, и защитник этому не воспрепятствовал.

— Старый прием, — хмыкнул Пэдди. — Открываем дело по факту некомпетентности защиты? А известно ли тебе, что теперь существует лишь одно основание для апелляции — сомнительность приговора. Приговор может быть обжалован потому, что на суде были представлены не все имевшиеся на тот момент свидетельства…

— Дело не только в этом. Деверо-Олмонд рассказал об инциденте, который произошел в день суда.

— Продолжай.

— Во время перерыва на обед один из присяжных, вернее, одна дама зашла перекусить в паб недалеко от здания суда. Там она случайно услышала разговор между Макмэхоном и Деверо-Олмондом. Первый, ни о чем не подозревая, говорил, что у Кинга есть только один шанс: признаться в непреднамеренном убийстве, которое он совершил, действуя автоматически, как бывший десантник, в целях самообороны. На что Деверо-Олмонд ответил, что Кинг ни за что на такое не согласится.

— И что же дальше?

— Дама пересказала услышанное судебному приставу, после чего судья вызвал в свой кабинет Макмэхона и прокурора. Деверо-Олмонд был уверен, что Макмэхон добьется повторного слушания дела, но этого не произошло. Он согласился с предложением судьи и прокурора поговорить с присяжной и убедить ее в том, что услышанные ею слова — только предположение и что она не должна принимать их во внимание. Слушание возобновилось после перерыва. Деверо-Олмонд подозревает, что Макмэхон был уверен в виновности Кинга, поэтому не нажал на полицию и судебных экспертов, чтобы получить дополнительные сведения по делу.

Пэдди перекосило от отвращения.

— Прелестно… Макмэхон то потом пошел на повышение и дорос до министра внутренних дел.

— И что?

— А то, что тебе придется доказывать не только то, что адвокат Макмэхон проявил вопиющую некомпетентность, но и то, что министр Макмэхон не соответствует занимаемой ныне должности.

— Но доказательства действительно есть. Деверо-Олмонд говорит о том, что Макмэхон почти не допросил Самима, судебного эксперта.

— Значит, Макмэхон посчитал, что у доктора Самима есть данные, о которых суду лучше не знать. Послушай, Дейвид, ты копаешься в деле, которому двадцать лет, и надеешься что-то откопать? Сколько бы она тебе ни платила, этого недостаточно.

Я, вероятно, невольно улыбнулся.

— Она не платит! — понял отец. — Тем более, забудь об этом, несчастный! Как говорится, задаром работать — воров плодить. Пусть делом Кинга занимается специальная криминальная комиссия — она для этого и создана.

— Он не станет туда обращаться.

— А тебя почему это беспокоит? Опять ретивое взыграло?

— Нет!

— Да! Нравится тебе, что ли, полицейских чернить?

— Вовсе нет.

— Что тогда? Хочешь сделать то, чего мне не удалось, — свести счеты с Миком Джонсом?

Я пожал плечами и поднялся. Честно говоря, я и сам точно не знал, зачем я взялся за дело Кинга. Может, мой старик и прав, но меня попросили о помощи, а я до сих пор не могу найти благовидного предлога для отказа.

Я поцеловал мать, извинился за короткий визит и уехал.

Глава 13

Задаром работать — воров плодить, сказал мой отец. Я рассуждал иначе: назвался груздем — полезай в кузов. Отъехав подальше от родительского дома, я вытащил конверт с письмом Мортона В.И. Деверо-Олмонда. Судя по адресу, он обитал неподалеку, и мне было удобно заехать к нему, все равно по дороге.

Рядом со входом в особняк из красного кирпича находился гараж на две машины. У гаража стоял новенький блестящий «даймлер» с откидным верхом. Из дома открывалась прекрасная панорама на ближайшие поля и холмы, а прямо к нему прилегал ухоженный сад. Чудное место, но не по мне: зимой этот престижный пригорок продувается насквозь. Хозяин, судя по всему, нашел общий язык с местным климатом: его сад с бархатным ковром зелени и разноцветными клумбами напоминал настоящий оазис.

Я позвонил в дверь. Крыльцо украшали две медные пушечки, которыми обычно дают старт морской регате. Интересно, думал я, рассматривая их, не противоречит ли это новому закону об огнестрельном оружии. Я бы не удивился, если бы в дверях появился индиец в чалме, но передо мной предстало недружелюбное блеклое лицо пожилой женщины.

— Могу я видеть господина Деверо-Олмонда, — попросил я, тщательно проговаривая каждый звук. — Дело касается одного из его бывших клиентов.

Она недовольно скривилась, будто я убеждал ее вступить в ряды «Свидетелей Иеговы», поэтому я быстро протянул ей свою визитную карточку. Выражение лица почтенной дамы не изменилось. Она не спеша поднесла карточку к глазам. Тем временем я отметил отсутствие обручального кольца на руке и довольно скромный наряд женщины, что сводило к нулю мое первое предположение о ней как о хозяйке этой дорогой виллы. Поверх полинявшего цветастого платья было надето нечто среднее между вязаным жакетом и пуловером.

— Вы из полиции? — строго спросила она. — Он этим больше не занимается.

Визитка сослужила плохую службу.

— Нет, речь идет о частном письме, которое господин Деверо-Олмонд недавно написал моей клиентке. Ее фамилия Кинг, но господину Деверо-Олмонду она известна скорее как миссис Марти Карлайл.

Вот это произвело некоторое впечатление. Она подняла брови и, наморщив лоб, вновь исследовала мою карточку. Все это время она не снимала другой ладони с дверной ручки, вероятно не желая упустить возможности захлопнуть дверь перед моим носом. Наконец она приняла решение.

— Сейчас посмотрю, дома ли он, — сказала она с неохотой. — Подождите.

— За дверью?

— Входите, — проворчала она, указав на стул в просторной прихожей.

С первого взгляда на прихожую можно было сказать, что здесь редко появляются гости: новая мебель сияла чистотой и пахла, как в магазине. Только одна странная деталь, картина «Святое Сердце Христово» в массивной темной раме прямо напротив двери, говорила о том, что здесь не мебельный салон, а частное владение. Обязательная принадлежность женского монастыря девятнадцатого века в этой прихожей она была так же неуместна, как исповедальная кабинка в казармах морской пехоты. На других стенах висели традиционные пейзажи Озерного края в светлых рамочках. Возможно, Деверо-Олмонд таким образом ставил в известность о своих религиозных убеждениях всякого входящего, ведь не станет же хозяин дома ни с того ни с сего выставлять прямо перед входом «Святое Сердце».

Дверь, за которой скрылась, предположительно, прислуга-экономка-жена-компаньонка, раскрылась, и в проеме показалось ее лицо. Она с пристрастием изучала меня водянисто-голубыми глазами, от которых не укрылись мое недоумение по поводу картины.

— Он занимается пересадкой, — провозгласила она.

— Понимаю.

— В парнике. Он встретится с вами там.

Она провела меня через кухню» украшенную библейскими картинками и жизнеутверждающими поговорками в веселеньких рамочках, и, распахнув дверь в сад, указала рукой на парник.

— Благодарю вас, — тихо сказал я.

Облик Мортона В.И. Деверо-Олмонда совершенно не соответствовал его длинному звучному имени. То есть роста он действительно был немалого, но аристократической стати лишен начисто, — так себе, орясина какая-то, и все. И на пенсию ему еще рановато. В одной руке он держал садовую лейку, в другой — лопатку и, похоже, раздумывал, чем воспользоваться в первую очередь. Я изобразил на лице самую приветливую улыбку и протянул ему ладонь. Мой жест озадачил его еще больше: чтобы ответить на мое приветствие, следовало переложить лейку в руку, сжимавшую лопатку. Потом он вдруг догадался опустить садовые инструменты на землю, вытер руки об обшлага рубашки и вяло пожал мою ладонь.

— Прошу извинить меня, мистер Кьюнан. Трудно оторваться от этих прекрасных малюток, — сказал он высоким неровным голосом, показывая на лоток с рассадой.

— Я приехал к вам по поручению Марти Кинг. Она попросила меня заняться судебным делом ее отца, чтобы найти возможность для его досрочного освобождения из заключения.

— Непростое поручение. Я бы даже сказал невыполнимое. Он упрямец, этот Кинг. У него была возможность подать просьбу о досрочном освобождении после того, как он отсидел одну треть положенного срока.

— Действительно, в этом-то и проблема. Человек настаивает на том, что невиновен и что суд был нечестный, и в то же время.

Деверо-Олмонд отпрянул назад, как от пощечины. Он надул щеки и медленно выдохнул.

— Нечестный суд? Такое утверждение звучит слишком резко даже из уст Кинга. В этой стране нечестных судов не бывает. Несоблюдение процедуры — вот что я имел в виду, когда писал письмо.

— Мне показалось, вы намекнули на то, что Джеймс Макмэхон должен был настоять на пересмотре дела, когда присяжная подслушала ваш разговор.

— Ни на что я не намекал, — сказал он, поворачиваясь к своим саженцам.

— Марти, то есть миссис Карлайл, пришла именно к такому выводу после прочтения вашего письма.

— Макмэхон был очень опытным барристером. Он надел мантию адвоката еще в молодости, человек блестящего ума, один из лучших в нашем северном округе. Он сам предложил передать дело в апелляционный суд, а там решили, что судья, который вел дело Кинга, правильно руководил присяжными, поэтому я уверен, что ваши усилия напрасны.

— Боюсь, мы говорим о разных вещах. Марти восприняла ваше письмо как доказательство того, что в слушании дела ее отца было допущено немало ошибок, и не только Макмэхоном, но и судьей, который вел процесс таким образом, что присяжные проигнорировали доводы Макмэхона, упиравшего на непреднамеренность убийства, хотя Кинг утверждал, что он никогда никого не убивал.

Я вытащил носовой платок и вытер взмокший лоб. Температура и влажность в парнике приближались к тропическим.

— Давайте выйдем отсюда, — предложил Деверо-Олмонд. — Вы напоминаете мне английских игроков в крикет на поле индийских хозяев в сезон муссонов.

Мы присели на деревянной скамейке под вишневым деревом. Тут он решил ответить на вопрос, который, видимо, прочел в моих глазах.

— Жена моя скончалась несколько лет назад. Бернадетта, ее старшая сестра, взяла на себя заботу о хозяйстве. Надеюсь, она не очень сурово обошлась с вами на пороге. Порой она слишком ревностно охраняет мой покой.

В ответ я вежливо улыбнулся, воздержавшись от замечания, что ему нужен кто-то, кто бы заботился о нем самом, а не только о его покое. Жилет у него был застегнут не на ту пуговицу, а носки, выглядывавшие из-под штанин, были разного цвета.

— Так вот, на суде произошло следующее. Макмэхон полагал, что лучший выход для Кинга — признаться в непреднамеренном убийстве, рассказать присяжным, что он выстрелил в жертву в целях самообороны и даже автоматически, поскольку имел за плечами хорошую военную подготовку. Кинг и слышать об этом не желал, тем не менее Джеймс Макмэхон решил сохранить эту линию защиты как последний шанс. Знаете, как бывает в таких делах: подсудимый в процессе суда видит, что обвинение выстроено стопроцентно против него, и понимает, что нужно хвататься за соломинку. Но Кинг оказался непробиваемым упрямцем, несмотря на неоспоримые улики.

— Кинг считает, что улики не были неоспоримыми.

— Из-за того, что Кинг не пожелал признать свою вину, благие намерения Макмэхона обернулись против подсудимого. Обвинению не стоило труда убедить присяжных в том, что Кинг хладнокровный убийца, несмотря на то, что за всю свою преступную карьеру он ни разу не совершил насилия.

— Я полагал, что адвокат все-таки должен следовать пожеланиям своего подзащитного, а не наоборот.

Деверо-Олмонд помрачнел.

— Боже! И зачем я только написал это письмо. Мне хотелось немного подбодрить миссис Карлайл, но, как говорится, не делай людям добра. Я лишь припомнил, что Макмэхон и сам сетовал, что недотянул защиту. Вам, должно быть, известно, что теперь, согласно закону 1995 года об апелляциях по уголовным делам, это единственный повод для подачи апелляции о повторном рассмотрении дела в суде.

Прислушиваясь к пению птиц, я соображал, какой вопрос лучше всего задать хозяину прекрасного сада. Деверо-Олмонд посмотрел на меня отсутствующим взглядом.

— Как вам наша команда? — спросил он. — Я недавно ездил в Австралию смотреть полуфинал по крикету.

— Простите, но я даже в машине не слушаю радио.

— Судя по адресу, — он вытащил из кармана мою визитную карточку и похлопал ею по ладони, — ваша контора рядом со старым полем. Вам удобно сбегать с работы, чтоб полюбоваться настоящей игрой. Раньше я очень увлекался, но времени не хватало, вечно в делах и бумагах.

— Да и я очень занят, до крикета как-то руки не доходят.

— Жаль.

Наконец мои извилины произвели на свет стоящую мысль, и я сказал:

— Позвольте задать вам один вопрос, господин Деверо-Олмонд. Каким образом вы сделались поверенным Винса Кинга? Он сам вас выбрал или кто-то другой попросил вас представлять его интересы? Насколько мне известно, вы не занимались практикой в Солфорде, где арестовали Кинга.

Деверо-Олмонд принялся дергать молнию на кармане жилетки.

— Не вижу оснований для вашего вопроса, — с расстановкой проговорил он.

— Вы не могли бы сказать, сколько дел об убийствах вы провели за все время своей практики? Вы сами только что рассказали о профессиональном опыте Макмэхона. Теперь расскажите о своем.

Деверо-Олмонд вскочил со скамейки и нервно забегал по садовой дорожке, дергая поочередно молнии на всех карманах. Для меня не новость, что практикующие юристы не лишены эксцентрики, но внезапная реакция хозяина меня удивила. Он выглядел до нелепого смешно: движения рук и ног были совершенно разбалансированы, как у робота, электронный мозг которого посылает неверные команды всем конечностям. Только человек, слепо верующий в юридический талант Мортона, мог бы доверить ему свою судьбу.

— Не вижу причин для продолжения разговора, — сказал он, останавливаясь. — Если увидите Кинга, передайте ему: единственный выход для человека в его положении — покаяние, если, конечно, он не хочет провести остаток жизни за решеткой.

— В чем же ему каяться, если он невиновен?

— Ерунда! Всем, включая его жену, известно, что на его совести два убийства, а теперь я бы попросил вас…

— На самом деле, господин Деверо-Олмонд, меня не очень-то волнует будущее Винса Кинга, — заметил я как бы невзначай, — просто я выполняю поручение его дочери. Она уверена, что отца кое-кто подставил.

Деверо-Олмонд недовольно сложил губы и забарабанил длинными пальцами по лбу, как будто передавал шифровку мозгу. Свою следующую мысль он донес до меня медленно, почти по слогам, как до умственно отсталого:

— Я вижу. Непредсказуемый мистер Кинг нашел, кому поручить свое дело. Так что позвольте заверить вас, мистер Кьюнан, как полномочного представителя этой семьи, что защита Кинга не могла быть организована лучше, а если вам нравится считать, что суд, так сказать, подмазали, — воля ваша. В любом случае ваши усилия в этом направлении ни к чему не приведут.

— Но ваши-то усилия привели вас кое к чему, — ехидно заметил я.

— Если вы намекаете на то, что я плохо подготовил материалы защиты или, хуже того, пошел на сделку с совестью, вы глубоко заблуждаетесь.

— Вы мне все-таки не ответили, сколько дел об убийствах вы провели.

— Вон из моего дома, ничтожество! — завизжал Мортон.

В эту же минуту, как арбитр с желтой карточкой, из-за дверей кухни показалась домоправительница. Я повиновался.

Глава 14

Не успел я выехать на трассу, как зазвонил мобильный телефон. Я взял левее и остановился, чтоб ответить Селесте и вернуться опять в мир исков о возмещении ущерба, поддельных страховок и невозможности посещать матчи по крикету, но из трубки послышался голос Марти.

— Дейв, мы можем увидеться? — спросила она.

— Конечно, но зачем? Есть новости?

— Можно сказать и так, но лучше поговорить с глазу на глаз.

— Хорошо, где?

Я не стал возражать, потому что после разговора с родителями мое отношение к Марти заметно улучшилось. Если бы она попросила меня съездить с ней в Лидс еще раз, я бы тоже согласился. Так уж устроен мой мозг: действовать наперекор.

— У вас довольный голос, — заметила она.

— Как всегда, ведь я из Города Крутых Парней, штат Оклахома, малышка, — пошутил я.

— Эй! Поаккуратней с малышкой, крутой парень! Не забудь захватить письмо адвоката. Я буду в том же винном баре примерно в два.

— Нет, — сказал я. — В это время я занят, встреча в страховой компании. Они платят мне за каждую минуту работы.

— Не сыпь мне соль на рану, парень. Я ведь сказала, что заплачу, как только смогу.

— Дело не в том, крошка. Я веду дело, значит, место и время назначаю я сам. Вы моя клиентка, не забывайте об этом.

— Неужели вы что-то нашли?

— В моей конторе в четыре часа, — ответил я.

Я добрался до Манчестера вовремя, так что успел подкрепиться, прежде чем отправился в «Северную страховую компанию», которая расположилась в современном офисном здании в деловой части города. С ними не очень-то приятно иметь дело, но именно эта команда мазала маслом мой бутерброд в течение уже нескольких месяцев. Меня не радует общение с людьми, которые не остановятся перед тем, чтоб лишить бедную вдову последнего куска хлеба, но в последнее время, когда развелось столько страховых аферистов, ребята вроде меня имеют работу благодаря таким клиентам, как «Северная страховая компания». Хочешь жить хорошо — иди на компромиссы. Когда моя совесть идет на сделку с желудком, я вынужден общаться с хлыщами типа Эрни Канлиффа. Он возглавляет отдел выплат.

С этим Эрни, мерзопакостным мальчишкой, мастером пошлых шуточек и непотребных проделок, я просидел пять лет за одной партой. Время его не исправило. Эрни происходил из рабочего района Солфорда, отец его ишачил на одной из последних действующих шахт. Из школы он пошел прямо в страховой бизнес. Я проучился в школе еще один год, чтобы поступить в университет. Тяга к знаниям — разве это не прекрасно? В результате мы оказались в совершенно разных мирах. Я не видел Канлиффа с шестнадцати лет, пока он однажды не появился в моем офисе как клиент.

Эрни из тех людей, которые никогда не упустят возможности показать менее удачливому, на их взгляд, человеку, насколько они преуспели в жизни. В общем, Эрни птица высокого полета, если вы считаете, что «БМВ» и собственный особняк с колоннами у парадного входа — предел человеческих мечтаний. Эрни может похвастаться и тем и другим. Не припомню, чтобы в школе я вел себя как сноб, но Эрни будто мстит мне. Ему явно доставляет удовольствие чувствовать себя на несколько ступенек выше и использовать меня в моем нынешнем качестве, — видно, червячок детской зависти продолжает подтачивать содержимое его черепной коробки. Кстати, череп Эрни Канлиффа блестит, как начищенный котелок, а несколько блеклых одиноких волосков он аккуратно зачесывает на темечко, поэтому издали его голова напоминает припорошенный снежком Монблан. Каждый раз при встрече он задает мне один и тот же вопрос: крашу ли я волосы. В ответ я запускаю пятерню в свои густые кудри, чтоб доказать, что не ношу ни накладки, ни парика. Все эти приятные мысли проносились в моей голове, пока я сидел в ожидании Канлиффа. Его кабинет на последнем этаже, оборудованный согласно последним веяниям скандинавского хайтековского дизайна, представлялся мне архитектурным кошмаром: светлое некрашеное дерево, шкафы без дверей и необработанная брусчатка на стенах. Причем каждый раз я замечал какие-нибудь изменения в интерьере: у Эрни была мания что-то менять и переделывать.

Эрни появился в модном темно-сером со слезой костюме и раскрыл дверь в свой кабинет, пропуская меня вперед. Рядом со столом хозяина стояла новая крошечная розовая лампа на длинной тонкой ножке, которая, как я понял, должна была придавать человеческий оттенок землисто-восковому лицу Канлиффа.

— Ты чем-то недоволен? — спросил Канлифф, принимая из моих рук видеокассету, на которой некто Карл Рассел, подавший заявление на выплату страховки в связи с повреждением позвоночника, играл в футбол недалеко от своего дома. Мне пришлось потратиться на эту работу: двое специально нанятых людей, переодетых садовниками, в течение трех дней подкарауливали и снимали Рассела специальной камерой из-за ограды кладбища, почти примыкавшего к его дому.

— Нет, все в порядке, — поторопился ответить я. — Каждый получает столько, сколько заработал.

— Отчего же такой недовольный вид?

— Просто не могу понять, почему вы так по-разному относитесь к хозяевам предприятий и их подчиненным. Парень действительно пострадал, когда на него наехала вагонетка. Виновата фирма.

— В этом пусть разбирается здравоохранение, Дейв. Ты же знаешь порядок. А этот хитроумный козел ничего не получит. Я его еще за ложный иск посажу.

— Неужели в этом есть необходимость? На пленке видно, что двигается он не очень-то бодро.

— А ты все такой же добрячок, как и прежде?

Канлифф поднял вверх ладони, как учитель, которому не удается втолковать ученику простые истины, и я заметил, что на левом мизинце у него новый перстень с красивым желто-коричневым тигровым глазом.

— Во-первых, он ввел в заблуждение медицинскую комиссию. Во-вторых, он обвел вокруг пальца свое начальство. В-третьих, он в течение года ездил в инвалидном кресле, мороча голову страховой компании. Хочешь, чтоб все это сошло ему с рук? Нет уж, он сам заплатит за ущерб, а потом отправится в тюрьму.

— Значит, Рассел будет отбывать срок за мошенничество, а его зажравшийся босс будет на пару с главным бухгалтером продолжать наживаться за счет государства, а если кто-то из рабочих погибнет на производстве, они выплатят семье одну тысячу фунтов компенсации.

— Брось, Дейв. Видишь ли, на такой работе людям с чувствительной совестью…

— Оставь в покое мою совесть.

— Послушай, этот парень решил, что может вытащить из нас полмиллиона и даже больше. Мы — не благотворительная организация.

— Это правда, — согласился я. Достаточно было заглянуть в серые ледяные глаза Канлиффа, чтоб догадаться, что «Северная страховая компания» не отчисляет деньги на благотворительность.

— Вот и славно. Чек получишь завтра. Тут еще одно интересное дельце выскочило — хозяева рвут и мечут. Пришлю тебе бумаги.

— Спасибо, Эрни, — искренне сказал я, улыбаясь во весь рот.

Потратив еще несколько минут на то, чтоб выслушать, в какой прекрасной частной школе учатся детишки Эрни, какой удобный руль у его нового «БМВ» и с кем он играет в гольф, я вышел из кабинета Канлиффа.

Шагая по улице, ведущей к рынку, я поймал себя на том, что думаю о мелькающих мимо прохожих, в основном мужчинах, примерно моего возраста или помоложе, с застывшими в недоумении лицами, линялых джинсах, дешевых футболках, которые не годятся даже на протирку витрин в той части города, где я только что побывал. Казалось, эти люди слыхом не слыхивали о богатстве и процветании. И пройдет еще лет сто, прежде чем кому-нибудь из них достанется кусочек праздничного пирога.

На площади Святой Анны будто сменились декорации: толпа помолодела, лица сияли надеждой, костюмы — чистотой. Наконец я свернул в переулок, который вывел меня прямо к штаб-квартире, точнее, скромной хибарке «Робин Гуд Инвестигейшнз». Прямо у входа сверкала огнями «неотложка». Двое врачей сидели на корточках рядом с лежавшим на земле человеком и пытались остановить кровь, стекавшую прямо в соседнюю лужу. Кучку собравшихся зевак отгонял полицейский. Раскрыв от удивления рот, я присоединился к ним. Фигура пострадавшего показалась мне знакомой.

Оказавшись ближе, я рассмотрел его лицо. Врачи, надрываясь от тяжести, перенесли в машину Лу Олли, того самого, который охранял Чарли Карлайла. Руки громилы болтались по обеим сторонам носилок, как канаты. Хотя бедняге приладили кислородную маску, не нужно было быть дипломированным патологоанатомом, чтобы определить, что жизни в нем не больше, чем в протухшей селедке.

Женщина-полицейский принялась огораживать место происшествия, закрепляя ленту на ближайших фонарных столбах. Я обратился к ней, опасаясь, что она расслышит бешеную дробь моего сердца:

— Мне нужно в свой офис, вон в ту дверь.

— Извините, но здесь вы не сможете пройти. Только в обход.

В эту минуту подъехал белый фургон. Из него выскочили еще несколько полицейских. Карета «скорой помощи» тронулась и укатила в противоположную сторону. Дама в форме пошла раздавать указания подкреплению, а ее место занял молодой, лет двадцати, полицейский с азиатскими чертами лица.

— Послушайте, — сказал я, приподнимая запрещающую ленту, — она мне только что разрешила проскользнуть к себе в контору.

Юнец бросил взгляд на меня, потом на вход в мой офис, потом на старших по званию, занятых разговором возле фургона, и кивнул. Я бросился ко входу в «Робин Гуд Инвестигейшнз» и уткнулся в запертую дверь. С внутренней стороны стекла была наклеена записка: «Буду через 5 минут». Я огляделся. В толпе, недалеко от полицейского фургона, стояла Селеста. Поймав мой взгляд, она помахала рукой. Я перешел на другую сторону улицы, обогнув окровавленный тротуар под нашими окнами.

— Ничего себе! Видели, что творится? — возбужденно заохала Селеста. — Говорят, тут была перестрелка.

— Наверно, его преследовали, — неуверенно пробормотал я.

— Нет, вон там стоит человек, который все видел, — сказала она, указывая пальцем на седого старика в замшевой куртке, который диктовал свое имя и адрес сержанту с блокнотом в руках.

— Позвольте узнать, где в это время находились вы, мисс? — спросил я, мысленно благодаря ее за отсутствие и особенно за то, что она не узнала Олли.

— Вы просили отправить почту, помните?

Действительно, ближайший почтовый ящик находился за углом. Там же располагалось туристическое агентство, в котором работала сестра Селесты. В таких обстоятельствах лучше промолчать, хотя я был уверен, что во время моего отсутствия Селеста болталась у сестры.

— Помню, — согласился я. — Ну, что там говорят?

Селеста наверняка уже успела наслушаться сплетен о происшествии, но прежде чем она поделилась со мной деталями, подъехал еще один фургон с полицейскими, и нас оттеснили еще дальше от офиса.

— Я слышала, как тот человек, который все видел, рассказывал полицейскому, что к убитому парню подъехали двое на мотоцикле и в масках. Он слышал четыре выстрела. Ничего себе! Жаль, что меня не было! — вздохнула она. — Я бы стала свидетелем. Это круто!

Мое сердце снова бешено забилось: я вспомнил о Марти. Где она?! На часах было четыре ноль две.

— Поверь мне, Селеста, лучше быть юрисконсультом, это безопаснее.

Вновь прибывшие полицейские оттеснили увеличившуюся толпу еще дальше. Люди оказались на проезжей части. Водители машин стали сигналить.

— Вы хорошо себя чувствуете, босс? — спросила Селеста.

— Нормально. Волнуюсь, потому что в четыре у меня встреча. Как бы наша клиентка не попала в эту заваруху.

— Не волнуйтесь. Вы ведь о мисс Кинг, да? Она уже звонила и сказала, что не сможет быть у вас в четыре. Она будет в гостинице «Ренессанс» до пяти, если вы захотите ее увидеть.

До гостиницы было ровно две минуты ходу. Я не знал, с кем и в какой обстановке застану Марти Кинг: может, она расплачивается с наемным убийцей, а может, ставит на предохранитель свой собственный пистолет, — поэтому счел за лучшее отбросить любые предположения.

Я нашел ее в баре — где же еще?

Глава 15

Когда я подошел к Марти, рядом со мной возник мужчина с лицом совы.

— Вы супруг дамы? — спросил он.

Я не стал его поправлять, посчитав более важным сразу заняться ею. Марти сидела или, скорее, полулежала за низким столиком. Я сделал попытку поднять ее на ноги и даже встряхнул, но напрасно: на этот раз она действительно была в отключке.

— Она сказала, что ожидает вас. Честное слово, сэр, если б я знал, что она доведет себя до такой кондиции, я бы не позволил ей здесь засиживаться.

— Давно она здесь?

— С двух часов.

— И все это время никуда не отлучалась?

— Конечно, нет. Неужели вы думаете, что я позволил бы ей выйти из гостиницы в таком виде? Она уже была, прошу прощения, подшофе, когда пришла сюда. Она хотела заплатить по золотой карте, мистер Карлайл, но я позволил ей взять пару порций бренди в кредит, потому что хотел избежать сцен.

— Всего две порции бренди?

— Ну, возможно, чуть больше… Я говорил, она была не совсем трезва, когда появилась у нас.

Клиффорд, по крайней мере, так было написано на его служебной бирке, приколотой к лацкану, сверлил меня взглядом, словно старался как можно лучше запомнить мою физиономию. Из нагрудного кармана его пиджака торчали очки.

Говорят, когда человек тонет, у него в голове вмиг прокручивается вся его жизнь. Я понял, что начал тонуть, как только узнал об убийстве Лу Олли. В голове моей сразу же начали всплывать случаи, когда меня допрашивали, и допрашивали в связи с событиями, не имевшими ко мне никакого отношения, — но я имел какое-то отношение к Лу Олли. Я имел отношение к Марти, жене его босса. Очень скоро копы заподозрят, что я знаю, почему убит Лу Олли, и я не мог их в этом винить. Это произошло на моем пороге. Почему? Почему? Почему?

Когда бармен принял меня за мужа Марти, я понял, что могу ухватиться за спасательный круг. Если бы он сообщил полиции, что миссис Карлайл встречалась здесь с детективом, прибывшим с места убийства, я бы точно пошел ко дну. Страх на моем лице сменился признательностью, и бармен воспринял это как благодарность за его личное участие. Я решил включиться в игру.

— Сколько я вам должен, Клиффорд? — спросил я, вытаскивая из кармана двадцатифунтовую купюру.

— Я веду учет, — ответил он, раскрывая свой блокнотик.

Взглянув на цифры, я прибавил еще одну такую же бумажку.

— Сдачу оставьте себе, — тихо сказал я.

Клиффорд поклонился и посмотрел на меня, ожидая распоряжений. Что же мне делать дальше, думал я, глядя в свою очередь на него. Наверно, лучше всего убраться отсюда побыстрее. Я обернулся и увидел, что у выхода из бара стоят менеджер гостиницы и портье, — бежать прямо сейчас неразумно.

— Я могу побыть рядом с ней, пока вы сходите за своей машиной, — предложил Клиффорд.

Голова судорожно соображала. Представляю себе реакцию Жанин, если я притащусь к себе с Марти, перекинутой через плечо. Она уже дома, и дети тоже. Бросить Марти на этого Клиффорда? Ну уж нет.

— Мне бы не хотелось никого утруждать, — сказал я ему, — но, может быть, найдется номер, где она могла бы отлежаться, пока не придет в себя.

Клиффорд сорвался с места и помчался к своему боссу и портье. Спустя минуту, которая прошла в тайных переговорах, все трое подошли ко мне.

— Никаких проблем, мистер Карлайл, — мягким голосом сказал менеджер. — Прошу вас только пройти со мной и зарегистрироваться. Клиффорд и портье помогут миссис Карлайл подняться наверх. Мы всегда рады служить членам семьи Карлайл.

Я пошел за ним, и дежурный администратор протянул мне бланк для регистрации. Перед тем как подписать бумагу, я спросил:

— Скажите, миссис Карлайл останавливалась у вас прежде?

— Один раз, примерно месяц назад. Она оказалась почти в такой же ситуации, и ваш отец прислал за ней своего шофера на «роллс-ройсе».

— А-а, тогда… — сказал я, уверенно рисуя подпись за Карлайла. — Если нам понадобится доктор… сами видите, миссис Карлайл нехорошо…

— Не волнуйтесь, сэр, мы умеем хранить тайны наших клиентов.

Я убедился в этом уже в следующую секунду, когда, обернувшись, увидел, как Клиффорд и портье затаскивают Марти в служебный лифт. Уверен, что никто из гостей не видел этой картины, тем более что в баре и прилегающем к нему холле лампы светили неярко. Я присоединился к ним. Бережно уложив Марти на кровать в комнате 111, мужчины притормозили у дверей, прежде чем покинуть нас. Понятно: играешь роль Чарли Карлайла, не забывай, что у него туго набитый кошелек и людям это нравится. Я выудил две десятки из своего тощего бумажника и вложил каждому из них в руку.

— Благодарю вас, — сказал я, — и буду признателен тем больше, чем меньше народу узнает об этом недоразумении.

— Не беспокойтесь, — заверил меня Клиффорд. — Можете на нас полностью положиться. Хотите, чтоб я распорядился насчет кофе?

— Да, — сказал я. — Отличная мысль, но не раньше, чем через час. Сначала ей нужно поспать.

После их ухода я вдруг вспомнил, почему я здесь. Образ Лу Олли в луже крови не выходил у меня из головы. По спине вновь забегали мурашки. Я приблизился к Марти. Мне показалось, что она лежит в неудобной позе. Я расстегнул пуговицы на кожаном пиджаке. От нее крепко пахло бренди. Бросив пиджак на пол, уложил ее поровнее и поправил подушку. Спала она, шумно вздыхая и ворочаясь с боку на бок. Я сидел в кресле напротив. Отдаленный гул вентиляции действовал лучше снотворного. Я ослабил узел галстука, сбросил ботинки и провалился в сон.

Проснувшись, я увидел, что Марти открыла глаза, приходя в сознание. Я заглянул в эти зеленые озера, и меня, как тогда, в Тарне, поразило отсутствие в них какого то ни было выражения. Ее возвращение к жизни было поразительным. Как механическая кукла, включенная поворотом ключа, она пришла в себя мгновенно.

— Это вы, — четко проговорила она. Ничто в ее голосе не выдавало алкогольного опьянения, только немецкий акцент проступал сильнее. — Вы знаете, что сами виноваты? — продолжила она, разглядывая стандартную обстановку комнаты. — Если б вы явились в бар к двум, как я просила, я бы сейчас ехала в поезде.

— О чем это вы? — спросил я.

— Я наконец ушла от Чарли.

— Не считали, сколько раз вы уже это делали? — пошутил я.

— Вы даже непредставляете себе, как сложно уйти из семьи Карлайлов. Они не выпускают из рук то, что им принадлежит.

— Скажите мне лучше — вы знаете, что произошло у дверей моего офиса?

— С какой стати я должна что-то знать? И вообще, из-за вас я весь день проторчала в этом баре.

— Лу Олли пристрелили какие-то парни на мотоцикле.

Холодные изумруды, которыми она глядела на меня, медленно обратились к потолку. Ни удивления, ни вздоха, ни тем более шока или крика, — только длинная пауза, в течение которой она осмысливала новость.

— Думаете, это касается меня?

— А вы думаете, не касается?

— Почему вы задаете мне такой вопрос?

— Я вынужден. Мы договорились встретиться в четыре у меня. Без пяти четыре у входа в мой офис убивают телохранителя вашего мужа. Не видите здесь связи?

— Какая же тут связь? Я планировала встретиться с вами в два, а не в четыре, потому что в три я хотела сесть в поезд. А что касается этого борова Олли… чтоб пристрелить его, давно уже очередь выстроилась. Он собирал дань с полулегального бизнеса, который контролирует семья.

— А у моей конторы за минуту до вашего прихода он оказался совершенно случайно?

— Но я не собиралась приходить. Я позвонила вашей секретарше и попросила передать, что буду ждать вас здесь.

— Она передала мне это уже после убийства.

— Ну и что? Вы считаете, я все это подстроила?

Она встала с кровати и пошла к дверям, видимо, в поисках мини-бара. Как раз в это время принесли кофе, и она, вернувшись обратно, села в кресло. Горничная молча поставила поднос и поглядела на меня.

— Спасибо. — Я устало полез за бумажником.

— Простите, сэр, багаж леди остался внизу. Может быть, перенести его сюда?

Я утвердительно кивнул.

Когда она вышла, я налил нам по чашке кофе. Через пару минут в комнату внесли два чемодана последней модели фирмы «Луи Вюиттон».

— Решили привести меня в чувство? — усмехнулась Марти, отхлебнув кофе.

— Привести в чувство? — едва не поперхнулся я. — Хотел бы я узнать ваш секрет. День напролет накачивается в баре, а потом хоть бы что, будто лимонад пила, а не бренди.

— Очень просто, — гордо ответила она. — Прекрасный обмен веществ. Проживу до ста лет.

Она допила кофе, и я налил ей еще одну чашку.

— Мне нужно добраться до Лондона, — сказала она. — В Манчестере мне от Чарли не отвязаться — слишком много общих знакомых.

— Послушайте меня внимательно, Марти. Живите хоть двести лет и поезжайте куда вашей душе угодно, но сейчас ответьте на мои вопросы, — нетерпеливо произнес я. — Почему я понадобился вам именно сегодня днем? Может, вы желали, чтоб меня взяли на ту же мушку, что и Олли?

— Дейв! — хохотнула она. — Я перед вами как на ладони. Мне незачем причинять вред вам или кому бы то ни было.

— Зачем вы хотели меня увидеть?

У меня самого были для нее новости, но сначала необходимо узнать, почему все-таки телохранитель ее благоверного наглотался пуль за две минуты до нашего рандеву.

— Мне нужны деньги, чтоб начать жизнь сначала.

— Чего-чего?!

— Мне нужны наличные. Я вам все верну.

— Назовите сумму.

— Пары тысяч хватит, чтоб устроиться в Лондоне. Я все верну, будьте уверены.

— У вас потрясающее чувство юмора!

— Просто я подошла к делу основательно. Мне нужно будет снять квартиру, и с меня, естественно, потребуют задаток. Когда Чарли отдаст все, что мне причитается, вы получите ваши денежки обратно.

Я не знал, что сказать.

— Не сомневаюсь, господин Сыщик, что у вас припрятано кое-что в загашничке. Если вы действительно хотите насолить Чарли, помогите мне. Его от злости на куски разорвет, когда он поймет, что я не собираюсь к нему возвращаться.

На это у меня хватило улыбки. Еще минуту назад я думал о серьезном допросе свидетельницы — теперь меня больше волновал мой банковский счет. Я нервно повел плечами. Марти приняла это за отказ и с удвоенной силой принялась отстаивать свою позицию:

— В Лондоне я найду отличную работу. Пол Лонгстрит наверняка возьмет меня к себе.

— Тот самый Лонгстрит?

— Да, он старинный приятель папы. А если вы одолжите мне денег, я не буду зависеть от него целиком, пока он что-нибудь для меня подыщет.

— Если не ошибаюсь, он владелец клубов, где исполняют танцы живота или что-то в этом роде? Собираетесь танцевать?

— Дейв, неужто вы подумали, что я собралась в стриптизерши?

По комнате раскатился ее взрывоопасный смех. Она закинула голову, чтоб выпустить еще один залп, но мне удалось ее остановить.

— Вам надо бы завести регулятор громкости, а то слишком бьет по ушам.

— Меня просят об этом сколько себя помню, но, простите, ничего не могу поделать. Вы действительно думаете, что я готова раздеваться перед сальными взглядами богатеньких мужчин, а они в свою очередь готовы платить за такой лакомый кусок, как я? Честное слово, Дейв, спасибо за комплимент.

Смеясь, она поднялась с кресла и начала расстегивать молнию на спине.

— Сами-то желаете полюбоваться?

— В нынешних обстоятельствах я бы отложил удовольствие на неопределенный срок.

— А, понимаю, строгая подруга! Дейв, вы заслуживаете большего.

Ей удалось справиться с молнией, и серебряно-голубое шелковое творение дизайнера плавно соскользнуло на пол, приземлившись рядом с кожаным пиджаком. Она осталась в белье, менее дорогом, зато более соблазнительным.

— Ха! Кажется, мне удалось смутить великого детектива Кьюнана. Даже покраснел!

— Ничего подобного! — запротестовал я.

Я отреагировал на картину как здоровый мужчина, но в мои планы не входило обсуждать с ней этот вопрос.

— Прикройтесь, пока здесь кто-нибудь не появился. Я зарегистрировался под именем Чарльза Карлайла. Как мы будем объясняться, если он вдруг сюда нагрянет?

— Ай-ай-ай! Хорошие мальчики так не поступают, Дейв. Но впрочем, это к лучшему. Мужья и жены имеют право видеть друг друга голенькими, — сказала она, закинув руки назад, чтоб расстегнуть бюстгальтер.

Я тоже встал с кресла.

— Не уходите, — снова засмеялась она. — Я раздеваюсь, чтоб принять душ.

Двигаясь в сторону ванной, Марти сняла лифчик и бросила им в меня.

— Если не боитесь гнева своей подруги, можете потереть мне спинку. Мне от этого двойная польза будет — проверю, не возвращается ли на станцию поезд с моим либидо.

Я не напрасно истолковал эту фразу как шутку, потому что, войдя в ванную, Марти заперла дверь. Услышав щелчок замка, я вытащил свой телефон и набрал номер Жанин.

— Что случилось, Дейв? — сразу спросила она. — Здесь была полиция, тебя ищут.

— Сам хотел бы знать, что случилось. Что сказали?

— Хотят допросить в связи, как они выразились, с несчастным случаем возле твоего офиса. Не уверена, что тебя хотят арестовать, но один из этих типов собирался вышибить дверь в твою квартиру. Его остановило только то, что я представилась как журналист центральной газеты.

— Пусть попробуют. Дверь-то стальная, со специальным креплением.

— Не уходи от вопроса. Что происходит? Небось опять эта Марти?

— С чего ты взяла?

— Потому что «Карлайл Корпорейшн» выступила с официальным заявлением о том, что человек, застреленный у твоей двери, не имеет отношения к их компании.

— Ах вот оно что. Существенное заявление.

— Не надо быть семи пядей во лбу, чтоб сделать соответствующий вывод…

— И промахнуться, — перебил я ее. — Поверь мне, Марти ни в чем не замешана, так же как и я, но ей может грозить опасность. Очень тебя прошу, сходи в мою квартиру и вытащи из холодильника пакет с мороженым горошком. Там деньги.

— Деньги? Так значит, у моего партнера имеются замороженные активы?

— Так, небольшая сумма на черный день.

— Весело! И что дальше?

— Можешь встретиться со мною на железнодорожной станции в Стокпорте примерно через час?

— Не понимаю, почему я не могу сесть на поезд в центре, как все нормальные люди, — ворчала Mapти, пока мы катили в такси по Дидсбери-роуд к Стокпорту.

— Потому что если полиция и ваш муж ищут вас и меня, то они скорее шарят по Пикадилли, чем по Стокпорту.

— Если вы так их боитесь, могли бы сами отвезти меня в Лондон.

— Марти, у меня без вас дел по горло.

Некоторое время она молчала, отвернувшись к окну. А я не переставал думать о случившемся, но не находил убедительных ответов на свои вопросы. Может, просто случайность. Хотелось бы верить, но здравый смысл протестовал. Если преступник шел следом за Олли, то моя улица могла показаться ему вполне подходящей. Не очень людная. Однако профессиональный киллер предпочел бы заранее осмотреть место, где ему предстоит работать. Для этих парней главное — возможность быстро скрыться. Выходит, преступник загодя знал, куда пойдет Олли, это значит — что? Марти было известно, что Олли ходит за ней по пятам, и она кому-то шепнула, где его ждать, или… или мой телефон на прослушке. Или сам Олли проговорился кому-то, куда направляется. Или кто-то использовал Марти как приманку, овечку, на которую можно поймать волка. Только овечки не оказалось на месте. Она три часа просидела на виду у всех в гостиничном баре, что обеспечило ей железное алиби.

Мысли и версии бегали по кругу, пока я снова не решился взяться за расспросы, но она опередила меня.

— Вы думаете, я виновата в смерти Лу Олли? — спросила Марти, едва я раскрыл рот, чтоб заговорить.

— Не знаю, что и думать.

— Не думаете, но подозреваете?

— Если это стечение обстоятельств, то очень уж для вас удачное — почему вы оказались в «Ренессансе», а не у меня в конторе?

— Выглядит подозрительно, правда?

Я промолчал.

— Дейв, когда вы сообщили мне о том, что Олли мертв, мне, конечно, следовало сделать вид, что я в шоке, и удариться в истерику. Дело в том, что меня давно уже ничем не проймешь. Когда нормальные дети радовались рождественским подаркам под елками, за мной гонялась немецкая полиция. Когда девочки из хороших семей примеряли платья к выпускному вечеру, я сбегала из приютов. К пятнадцати годам я знала, что значит сидеть за решеткой, быть битой и униженной. Еще в детстве я поняла, что неприятности происходят, когда выдаешь свои чувства.

— Марти, не мне вас судить. Я в любом случае помогу вам добраться до Лондона.

— Но вам приятно думать, что я виновна, ведь так? Неужели с такими мыслями вам будет проще уснуть в стальных объятиях вашей бездушной телки?

— Вам не следует так выражаться.

— Поехали со мной, Дейв.

— Не могу.

— Стареете?

— А вам бы понравилось, если бы я, как глупый юнец, бросился вслед за красивой женщиной, поманившей меня пальчиком?

Она засмеялась, к счастью, не в полную силу, но таксист тем не менее стал рассматривать нас в зеркале.

— Спасибо хотя бы за то, что назвали меня красивой.

— Можно подумать, это для вас новость.

— Знаете, Дейв, вы мне нравитесь. Мы бы с вами поладили. Ну, хорошо, я признаюсь вам, я действительно хотела избавиться от Олли. Он висел у меня хвосте. Но о том, что его собираются прикончить, я действительно не подозревала. Клянусь, я ни при чем. Не представляю, кто конкретно стоит за этим убийством, но сам факт меня не удивляет. Лу многим досаждал.

— Итак, вы ничего не знаете.

— Я знаю только, что хочу покончить с Чарли Карлайлом и помочь моему упрямому отцу.

После недолгого раздумья я решил, что в конце концов не важно, верю я ей или нет. Пусть полиция разбирается с убийством Олли, а я помогу Марти.

— У вас есть новости по делу отца? — спросила она как бы невзначай.

— Есть. Он обращался за помощью в Комиссию по пересмотру уголовных дел?

— Конечно. Там сказали, что суд вынес правильный приговор. К тому же и новых улик не нашлось.

Я протянул ей письмо Деверо-Олмонда.

— Негодяй высшей пробы. Он ничем не помог вашему отцу. Дилетант. Он и себя не смог бы защитить, случись что…

— Вы с ним виделись?

— Сегодня утром. Он готов взять свои слова обратно, и вам придется с этим смириться.

— Здорово. Деверо-Олмонд — единственный, кто вообще проявил хоть какую-то готовность помочь нам с отцом, а теперь и он нос воротит.

— Он никогда не смог бы грамотно защищать вашего отца. Когда я поинтересовался, сколько дел об убийстве у него на счету, он лопнул как мыльный пузырь. Не понимаю, почему ваш отец остановил на нем свой выбор.

— Не понимаете?

— Как только я собрался выяснить, почему Винс Кинг взял себе в защитники этого осла, вход в мою контору перекрыли телом Олли…

— А мое пьяное тело тоже нарушило ваши планы? Хватит, Дейв. Оставим Деверо-Олмонда в покое.

Покопавшись в сумке, она вытащила клочок бумаги и записала на нем номер телефона.

— Вот. По этому номеру вы сможете найти меня в ближайшие два дня, если, конечно, решите покончить с госпожой Жанин Фригидность.

Я не стал отвечать на грубость. Взял клочок и вложил в свой бумажник.

Такси остановилось у железнодорожной станции в Стокпорте. На ступеньках у входа стояла Жанин. Рядом резвились Ллойд и Дженни. Увидев нас, она помахала рукой, состроила улыбочку и не стала задавать вопросов, ответы на которые я приготовил заранее, сидя в такси.

— Вот. Я подожду в машине, — отрывисто проговорила она, вкладывая мне в ладони целлофановый пакет с деньгами, подхватила детей, потянувшихся было ко мне, и потащила их к своей «фиесте».

— Похоже, мадам потребует детального объяснения, — сказала Марти, собираясь расхохотаться, но я грозно посмотрел на нее, и она закрыла рот.

Пересчитав деньги в пачке, я вручил ей две тысячи двадцатифунтовыми банкнотами. В руках у меня осталось только сто фунтов.

— Надеюсь, вы не будете бедствовать, — сказала она.

— Не буду, — буркнул я.

— В таком случае давайте все, что есть. Верну, как только смогу, — улыбнулась она, протягивая руку за оставшимися бумажками. — Если вы мне не позвоните, я сама свяжусь с вами, чтобы сообщить адрес.

— Не стоит. Мне не придется врать, если у меня будут его выпытывать.

— Мистер Предусмотрительность! Мы что, шпионы?

— По-моему, вам пора купить билет.

— Не терпится наладить отношения с мисс Уайт? Еще одну минуту.

Я послушно потянулся к ней, и она меня поцеловала. Когда я оторвался от ее губ, послышался взрыв смеха, да такой, что люди на станции, позабыв о своих заботах, переключили все свое внимание на нас.

— Я имею право знать, что происходит? — холодно спросила Жанин, после того как уложила детей спать.

— Ровным счетом ничего, — незамысловато ответил я. — Ничего, что тебе следовало бы знать.

— Может, и не следовало бы, но я узнаю. Этот убитый Олли как-то связан с Марти Кинг?

— Понятия не имею и не хочу выяснять.

— Тем не менее ты распрощался со своими сбережениями, чтоб помочь ей улизнуть.

— Кстати, по поводу сбережений. В холодильнике было не меньше пяти штук.

— Скажи спасибо, что хоть кто-то о тебе заботится. Я кое-что припрятала и отдам только тогда, когда получу ответы на мои вопросы.

— Отложила как гонорар журналиста? Я думал, вы делаете наоборот. Чтоб получить ответы на свои вопросы, тебе следует подкупить меня редакционными деньгами, а не моими собственными.

— Не отвлекайся, Дейв. Полицейские, которые приезжали сюда, уверены, что ты замешан в убийстве Олли.

Когда я рассказал ей правду, она расстроилась: никаких сенсаций, ничего такого, о чем можно было бы написать.

— А деньги, Дейв? — спросила она.

— Хотелось бы получить их обратно. — Эти деньги я заработал, выполняя деликатные поручения моих клиентов. Недавно Инсул Пэррис заплатил мне наличными за то, что я спас его от шантажистов.

— Ты уверен, что никого не убивал, Дейв? — спросила Жанин, роясь в своей сумке.

— Кого я хотел бы убить, так это тебя, — ответил я. — Выражалась бы поаккуратнее, Марти Кинг обо мне бы и не вспомнила после того случая в Тарне.

— Не уверена, Дейв. Тебя не так просто забыть.

— Можешь взять эти деньги себе и зашить в подушечку в своем новом доме.

Жанин вытащила из сумки небольшой сверток и бросила его на стол, словно кусок раскаленного угля, обжигающего руку.

Я уже засыпал в своей кровати, когда меня разбудил звонок Пэдди.

— Ты участвовал в сегодняшней перестрелке? — спросил он.

— Нет.

— Держись подальше от Карлайлов. Брэндон — волк матерый. У него такой же нюх, как у профессиональных уголовников. Он хитер и осторожен. Никто не знает, что он может выкинуть, если ему не понравится, что кто-то копается в его прошлом.

— Хорошо, папа, я сделаю, как ты говоришь, — с благодарностью ответил я.

Но прежде чем забыться сном, я все-таки подумал: чего-то он не договаривает. Я ведь копаюсь в прошлом Кинга. Какая же тут связь с Брэндом Карлайлом.

Глава 16

На следующий день около десяти утра полиция осчастливила меня визитом. Селеста провела инспектора криминальной полиции Каллена и младшего следователя в чине сержанта в мой кабинет. Как только они вошли, я вытянул руки вперед в ожидании наручников. Каллен был в неизменном сером костюме из универмага «Си-энд-Эй». Его гражданский наряд мог бы счесть образцовым любой обыватель, но не я, неисправимый сноб в том, что касается одежды. С тех пор, как мы виделись в последний раз, он пополнел, что в первую очередь следует отнести к повышению по службе. Я всегда считал Брена Каллена другом, хотя знал, что профессиональный долг он ставит выше личных отношений. Он немного не от мира сего, и мне это нравится. Взять хоть его отношение к одежде. Ему по средствам сшить костюм в ателье, но он считает это излишней роскошью. Главное для него — чтоб одежда была чистой и новой, а то, что к его длинному туловищу, коротким ногам и выступающему брюшку нельзя подобрать стандартный костюм — ему наплевать. Я не раз советовал ему носить спортивные укороченные куртки и слаксы, но не таков Каллен — положение обязывает носить тройки, значит, он будет их носить.

Его сухопарый помощник, сержант Манро, выглядел на фоне упитанного начальника еще тоньше. На мой взгляд, он пал жертвой последней моды. На нем был коричневый облегающий пиджак, застегнутый на все четыре пуговицы. Ежик на голове выкрашен в ярко-желтый цвет. Добавить синюю шапочку с помпоном — и готов персонаж для мультфильма.

— Хотите, чтоб я проконсультировал вас, как прилично одеваться? — саркастически начал я.

— Все шутишь, Дейв? Дождешься, что я надену на тебя браслеты.

— Что тебе мешает сделать это прямо сейчас? В дверях моей конторы убили человека, значит, я виновен. Разве не по такой логике работают твои ребята?

— Представь себе, нет. Нам известно, что ты знал Лу Олли, а он знал дорогу к твоему офису.

— Дай-ка подумать… тебе поведал об этом бывший сотрудник криминальной полиции Тони Хэффлин?

— Он самый.

— Подозреваю, что он сообщил тебе также, что я затаил злобу на Олли, потому что тот меня избил?

— Он намекал на что-то похожее, — кивнул Каллен.

— Женщина, сэр… — встрял Манро.

— Я помню, сержант, — буркнул Каллен, махнув перед носом ладонью, будто отгонял назойливую муху. — Да, Дейв, — продолжил он, — похоже, в лице мистера Хэффлина ты обрел друга до гробовой доски.

— Я рад, что не понравился ему. Не выношу продажных копов.

Манро взглянул на меня со злостью. Каллен успокоил его своей фирменной ленивой усмешкой.

— Не сердитесь, сержант. Поскольку Дейв занимается той же профессией, что и мы, но без погон, он не упустит случая поддеть настоящего полицейского. Правда, Дейв?

Я пожал плечами.

— Наш бывший коллега затратил немало слов и сил, чтоб впутать тебя в это дело, — по крайней мере, не меньше, чем потребовалось для доказательства его непричастности к убийству. На твое счастье, этот Олли совал свое рыло куда не следует и заслужил неприязнь многих людей. К тому же мистера Олли не назовешь джентльменом: не любил платить по карточным долгам. Говорят, за ним осталось около ста тысяч.

— Значит, вы не захватили с собой даже дубинки? Мне рассказывали, что вчера кто-то пытался взломать дверь в моей квартире.

Манро заволновался.

— Дейв, это не для распространения, но нам с тобой хорошо известно, какое впечатление производит имя Кьюнан в определенных кругах. В нашем управлении есть люди, которые называют тебя Каналья Дейв, с большой буквы «К».

— Но тебе-то… простите, вам, мистер Каллен, известно, что я не таков.

— Я пришел сказать, что тебе не обязательно бежать из страны прямо сейчас.

— Благодарю вас.

Каллен обменялся взглядом с Манро. Я понял, что разговор еще не окончен.

— Ты можешь нам помочь, — сказал Каллен.

— Конечно, — проговорил я, навострив уши.

— Ты связан с женой Чарли Карлайла профессионально или как-нибудь еще?

— Как-нибудь еще?

— Дейв, всем известно, какой ты сластолюбец.

— Канальи!

— Ты не ответил.

— Нет.

— Если нет, — сказал он, глядя мне прямо в глаза, — пусть так все и остается. Послушай моего совета, не приближайся к ней на пушечный выстрел.

— Не много ли ты на себя берешь.

— Работа у меня такая, Дейв. Мы давно уже не поем с тобой в одном хоре. Где она?

— Кто?

— Та единственная, которая может сказать нам, причастен ли ее муж к убийству Олли. Не притворяйся, что ты с ней не знаком.

Мне показалось, что сейчас я снова иду ко дну.

— Миссис Карлайл попросила меня помочь в деле ее отца, Винса Кинга, который утверждает, что отбывает пожизненный срок по ложному обвинению.

— Ага! Ну и как? Дело продвигается?

— Немного. Дело непростое, много затрат, а миссис Карлайл сейчас не при деньгах, поэтому мы приняли решение отложить расследование до лучших времен.

— До лучших времен. Не смеши меня, Дейв. Будто я не знаю, как ты работаешь.

— Я нанимаю людей, в том числе из бывших копов, и мне им нужно платить.

— Ладно, будем считать, что ты Лучший Предприниматель Года. Так что с миссис Карлайл?

— Я объяснил, в чем заключается моя с ней связь. Все.

— Все? Не поверю, что она не положила глаз на такого крепкого парня, как ты. Дейв, не забывай, я знаю тебя. Хэффлин сказал, что ты увез Марти из гольф-клуба «Тарн», Я не удивился, что она обратилась за помощью именно к тебе.

— Послушайте, я здесь занимаюсь законным частным бизнесом, а вы отнимаете у меня рабочее время…

— Дейв, ты знаешь, где Марти. Скажи мне, где она, и я оставлю тебя в покое.

— Как профессионал я не могу раскрывать информацию о своих клиентах. Я не имею понятия, где сейчас Марти Кинг, но если она сбежала от Чарли Карлайла, желаю ей удачи.

— Может, денек в следственном изоляторе поможет тебе вспомнить, где она?

— Я сказал, что не знаю, где ее искать.

Каллен смотрел на меня, кривовато улыбаясь, — я не знал, чего ожидать в следующий момент. Ясно, что у полиции против меня ничего нет и Каллен об этом знает, но ему также хорошо известно, что я кое-что скрываю. Инспектор не дурак, и если захочет, найдет, чем меня припугнуть. Он обратился к сержанту:

— Прошу вас оставить нас на пару минут, сержант.

Манро насупил брови, но повиновался.

— Где ты подобрал этого доходягу? — спросил я, когда за ним закрылась дверь. — Ест-ест, а все никак не отъестся.

— Можешь шутить, если тебе нравится, но как бы смех не обратился против тебя. Если женщина, которую ты прикрываешь, окажется убийцей, забудь о нашей дружбе, — я посажу тебя как соучастника.

— Я действительно не знаю, где ее искать.

— Ладно, Дейв, воля твоя — молчи, коли тебе так нравится. Только запомни: не суй свой длинный нос в это дело, не то лежать тебе на мостовой, как Лу Олли. Он тоже любил пошутить.

— Когда мы познакомились, он не шутил.

— Теперь уж точно не шутит. Я заходил сегодня утром на работу. Эксперты вынули у него две пули из головы и две такие же из груди. Стреляли из «Стингера» двадцать второго калибра. Первоклассная работа, Дейв. Будь начеку.

— Слушаюсь, шеф!

Каллен встал, неодобрительно покачивая головой. У двери он обернулся — последнее слово должно было остаться за ним.

— Дейв, у тебя действительно есть что-то новое по делу Винса Кинга?

— Да, — без заминки ответил я.

— Если б я, как ты, Дейв, управлял такой колоссальной сыскной машиной, я бы приостановил всю активность до выяснения причин убийства Лу Олли.

И он наградил меня своей загадочной улыбкой, отчего меня вдруг обдало могильным холодом.

Глава 17

Когда они убрались, вошла Селеста.

— Хотите, я тут побрызгаю освежителем воздуха? — предложила она.

— Зачем?

— От них же воняет. Если б можно было собрать их ароматы в бутылку, я бы приклеила к ней этикетку «Человекоскунс».

— Надо же! Не знал, что ты питаешь такие сильные чувства к офицерам полиции.

— На дух не переношу их всех. Мой брат ездит на «БМВ», и они вечно останавливают его только потому, что у него черная кожа.

— Селеста, если ты собираешься делать карьеру юриста, надо к ним привыкать. К тому же не все они так уж плохи. Вот, скажем, инспектор криминальной полиции Каллен, тот, что был в костюме, смахивающим на спальный мешок, совсем не дурной человек.

— Вам виднее, мистер Кьюнан, — ответила Селеста, вложив в короткую реплику весь свой скептицизм.

Я поймал себя на мысли, что второй раз за последние несколько дней выступил в защиту полиции. Что происходит? Я энергично встряхнул головой.

— Наклевываются ли какие-нибудь дела? — спросил я.

Вопрос был далеко не праздный: у меня работали несколько временных сотрудников, я не зря похвастался этим перед Калленом, и с ними нужно было расплачиваться согласно договору о найме.

От «Северной страховой компании» не пришло ни чека, ни документов, которые пообещал прислать Эрни Канлифф. Он не упускал возможности продемонстрировать, кто важнее, поэтому я решил, что не доставлю ему удовольствия — не стану звонить напоминать о деньгах. Поскольку моя контора расположена на первом этаже в деловой части Манчестера, ко мне часто обращаются люди, которые, проходя мимо, видят табличку агентства. Правда, некоторые из них принимают мою контору за отделение социальной защиты, но попадаются и такие, кому я могу помочь. От случайных посетителей я получаю достаточно, чтобы платить аренду и не бедствовать. Я решил, что буду выслушивать их всех, хотя по большей части их проблемы абсолютно неразрешимы, — ради независимости от таких мерзких типов, как Эрни Канлифф.

— В приемной дама, — объявила Селеста. — На вид — совершенная вампирка.

— Давай ее сюда, — скомандовал я. — Если она просидит у меня больше десяти минут, загляни и спроси, не желаю ли я выпить чашечку кофе. А если станет цепляться зубами за ковер, вышвырнешь ее на улицу.

— Есть, босс, — усмехнулась Селеста.

И дело пошло.

Смуглая дама нездоровой худобы, которую провела в мой кабинет Селеста, выглядела лет на сорок с хвостиком. Длинный, почти до пола плащ «кофе с молоком» не отличался от цвета ее лица. Она попросила меня помочь кормить голубей в парке. Говорят, что люди, обожающие определенную породу животных или птиц, становятся похожи на своих любимцев. Нервные, отрывистые жесты миссис Гриффитс служили этому подтверждением. Ее водянистые глаза скакали из стороны в сторону, когда она рассказывала, что каждое утро ходит в парк кормить птиц. Все очень просто. Мне нужно сопровождать ее, чтоб уберечь от нападок одной фанатичной противницы голубей, которая пригрозила заткнуть рот миссис Гриффитс птичьим кормом. Поскольку парк был недалеко, я не возражал.

Едва только Селеста проводила миссис Гриффитс, как в офисе появился новый клиент. Все слыхали о двойниках знаменитостей — так вот, передо мной предстал Гарри Г. Корбетт. В руках этот немолодой господин теребил шляпу, снятую с буйно поросшей черными волосами головы. Густая челка, прикрывавшая с одного боку лоб, доходила до смоляных кустистых бровей. Эта ниспадающая на лицо грива и очки в тяжелой черной оправе придавали ему вид скрывающегося от властей заговорщика. Прежде чем заговорить, я рассматривал его не меньше минуты Интересно, он замаскировался специально, чтоб я угадал, кто он на самом деле? Но нет, он не выдавал себя за кого-то другого. Как выяснилось, потерял жену… Не то чтобы понес тяжелую утрату, а в буквальном смысле — потерял. Такая вот незадача.

После нескольких несвязных фраз он перешел к фактам. У него была странная манера речи. Каждое второе предложение звучало как вопрос — долгая жизнь в Манчестере не вытравила еврейских интонаций. Кроме того, он усердно помогал себе руками, акцентируя важные, на его взгляд, моменты повествования. Рассказывал он о своей проблеме с выражением вселенской скорби. Темно-зеленая отлично скроенная тройка, торчавшая из кармана жилетки золотая цепочка от часов и кожаные коричневые ботинки ручной работы выдавали в нем английского землевладельца. Портрет дополняла трость с серебряным набалдашником. Позднее выяснилось, что господин Леви — не землевладелец, а предприниматель. Бега на ипподроме.

— Может быть, вы слыхали о компании «Перл»? — Он произнес название с особой гордостью. — А начинал я с конторы чуть больше вашей.

— Мне кажется, она перешла к…

— Верно. Я продал ее пять лет назад. Знаете, сколько брокерских контор у меня было? Тридцать девять!

Не знаю, был ли я польщен визитом такой персоны или удивлен. В любом случае я понял, что господин Леви владеет не одним миллиардом, поэтому живо заинтересовался его делом.

— Так значит, вы не можете найти свою жену?

— Прямо в лоб… по-деловому, — сказал Леви, шумно вздыхая, но мне не верилось, что он потрясен исчезновением жены.

— Когда вы узнали, что она уехала? — спросил я.

— Два месяца назад, в конце июня. Поженились мы в апреле.

Он ударил ребром правой ладони по внутренней стороне левой.

— Так. Значит, вы поженились примерно четыре месяца тому назад, а через два месяца после свадьбы госпожа Леви пропала?

Он кивнул.

— Вы предпринимали какие-нибудь попытки выйти на ее след?

Леви улыбнулся и пожал плечами, как будто я попросил назвать шифр его личного сейфа.

— Мистер Кьюнан, вас когда-нибудь обзывали? — спросил он, широко жестикулируя. — У меня есть знакомые, которые дают меткие прозвища мужчинам, неспособным держать в узде своих жен. Совсем не лестные прозвища. Мне не хотелось, чтоб и меня обзывали одним из таких слов. Вначале я подумал… может, у нее появился кто-то еще. Такое ведь случается? Я подождал немного, надеялся, что она объявится и скажет мне об этом. Почему бы не признаться? Потом я узнал, что она уехала домой, к матери. Может, вы думаете, что у меня есть адрес ее матери? Нет. Что же мне было делать? Я пришел к вам.

— Ясно.

— Когда женишься на молоденькой, каждый день кажется праздником, ведь так? — спросил он.

Я согласно кивнул, ожидая продолжения, но он вежливо молчал, потому что задал вопрос и хотел услышать ответ.

— Сколько лет вашей жене? — отозвался я.

Мой клиент стал вращать головой и одновременно правой рукой, как дирижер симфонического оркестра. На губах заиграла виноватая улыбка, когда он произнес:

— Как вы думаете, двадцать пять — слишком юный возраст?

— Это зависит от угла зрения, господин Леви.

— Вот именно. Или она слишком молода для меня, или я слишком стар для нее?

— Итак, вашей жене двадцать пять?

— Думаю, около того.

— Думаете или так оно и есть?

Вместо ответа он красноречиво скривил рот. Меня это насторожило: какой муж не знает точного возраста своей жены? Однажды я имел дело с «пропавшей женой», которая оказалась подставной лошадкой.

Леви понял мое недоумение и, перегнувшись через стол, с мольбой в глазах, будто обращался не ко мне, а к жестокому кредитору, проговорил:

— Понимаете, она не еврейка. Я совершил ошибку, женившись на ней. Не подумайте, что я с предубеждениями. Просто жалко потерянного времени. Жизнь коротка.

Он положил на стол большой коричневый конверт и жестом попросил меня открыть.

— Анжелина не могла примириться с жизнью в чужой стране.

— Понятно, — тихо сказал я, хотя ничего пока не понял.

Я просмотрел документы, которые он принес с собой. Согласно свидетельству о браке Анжелина была его законной супругой. Он захватил несколько свадебных фотографий. Анжелина показалась мне одной из тех девушек, на которых европейцы женятся через брачные агентства, по переписке, — филиппинка. Я поглядел на него вопросительно.

— Три года назад, — сказал он, — один мой приятель посоветовал мне отправиться в круиз на Восток. Отлично, шикарно! Пора и мир посмотреть, годы поджимают, правда? Мы поехали вместе. В Таиланде на нас обрушился водопад из девушек, таких радостных и отзывчивых. Разве в мои годы нет места чувствам? Ха! Я не мальчик, но разве я могу приказать своему телу не реагировать? Все идет прекрасно… Мы возвращаемся в Англию, и тут выясняются некоторые обстоятельства… Вам я, конечно, могу сказать. Вы, мистер Кьюнан, и не такое слыхали…

На всякий случай я убрал улыбку со своего лица.

— Ха! — Он стукнул тростью об пол. — Я иду к доктору и говорю ему, что люди моего возраста редко обращаются по таким вопросам. Доктор, представьте, смеется и говорит, что я еще не самый старый среди его пациентов. На прошлой неделе приходил мужчина, которому девяносто. И диагноз, говорит, как у вас, — гонорея. Знаю я вас, старых коней, бороздящих восточные берега… Этот доктор, Мак-не-помню-как, мне понравился. Может войти в положение и знает, как успокоить человека в такой ситуации. Понимающий, как вы, мистер Кьюнан, — много повидал. На следующий год я снова поехал в круиз, и хотя предпринял необходимые предосторожности, снова вынужден был обратиться к тому же врачу. На этот раз он удивился и сказал, что я из тех, кто не умеет учиться на собственных ошибках. Через некоторое время я предложил своему другу отправиться в другое место. Мы побывали в Бангкоке, но только ради массажа и экзотической пищи. А в Маниле, едва мы сошли на берег, нас окружили не только девушки, но и их родственники, знаете ли, — мамы-папы, братья-сестры, тети-дяди, дедушки-бабушки…

Перечисление каждой пары родственников сопровождалось ударом тяжелой трости об пол.

— И вот мы общаемся с ними на разные темы, говорим о браке, а через какое-то время я обнаруживаю, что помолвлен, — это в моем-то возрасте!

— Много вы на них потратили? — спросил я.

— Ха! Сразу видать циника! — воскликнул Леви, откидывая голову назад. — Я оплатил ее перелет, заплатил за одежду. Естественно, были и другие небольшие траты, но пусть даже и большие, — кто говорит, что в таких случаях нужно мелочиться? А люди там не избалованы.

— Ну да, ну да, — пробубнил я.

— О ней говорили только хорошее, даже священник в ее приходе дал ей прекрасную рекомендацию. Мы ездили потом в Ирландию… Не знаю, может, попав в католическую страну, она почувствовала, как соскучилась по дому.

После получасовой беседы, в течение которой я пытался настроить Леви на факты, избегая лирических отступлений, мне удалось понять: он подозревает, что жена не тратила деньги, выдаваемые ей на личные расходы, и, скопив их, удрала в Манилу. К тому же выяснилось, что у нее была возможность пользоваться кредитной картой. В общем, от меня требовалось следующее: отправиться туда же и привезти ее обратно.

— Видите ли, господин Леви, человек — не книга, которую вы взяли на время в библиотеке. Я не могу запросто заявиться к вашей жене и, схватив ее, как книжку с полки, доставить к вам.

Леви неспешно извлек из внутреннего кармана пиджака чековую книжку и с нарочитой медлительностью раскрыл ее. Затем перед моими глазами появилась позолоченная авторучка. Сняв колпачок, Леви занес перо над нужной строчкой и поглядел мне в глаза.

— Назовите цифру, — приказал он. — Возможно, вам придется покинуть страну на две, а может, и на три недели. Если вам удастся решить дело в два дня, оставшееся будем считать премией. Согласны?

У меня создалось впечатление, что Леви привык добиваться от других желаемого для себя результата с помощью чековой книжки. В его глазах блеснул огонек: ему, наверно, не терпелось узнать, во что я ценю свою податливость или насколько я жаден до денег. Этот огонек упростил мое решение.

— Простите, но, думаю, вам не стоит бросать деньги на ветер. Я могу найти вашу жену, не выходя из этой комнаты. Мне просто надо связаться с коллегой в Маниле и попросить его встретиться с ней.

— Я хочу, чтоб вы отправились туда сами, а я все оплачу. Так будет лучше.

— Нет, господин Леви, не лучше. Мы с вами даже не уверены, находится ли Анжелина на Филиппинах. У нее есть друзья в Англии?

— Мы были женаты всего два месяца. Какие друзья?

— Она выходила из дому? Общалась с людьми?

— Я уже говорил. Я дал ей прекрасный дом. Она выписывала по каталогам все, чего желала. Ей незачем было куда-то выходить.

— А родственники? Может быть, кто-то из ваших близких пришелся ей по душе?

— Откуда у меня теперь близкие? Разве я похож на человека, у которого есть родственники? — сказал он обиженным голосом.

— Но с кем-то она должна была сталкиваться? Молочник… или, скажем, садовник?

Он категорично покачал головой. Его карие глаза насквозь пробуравили мой череп.

— Она часто звонила своим родным? — спросил я после паузы.

Леви нетерпеливо замотал головой.

— Довольно вопросов, — сказал он, взмахнув авторучкой. — Я плачу деньги, вы находите мою жену.

— Все не так просто, — снова запротестовал я, понимая, что для господина Леви никогда ничего сложного не бывает: он нажимает нужную кнопку, и парень уже в Маниле, ищет сбежавшую жену — куда проще.

— Я вас не понимаю, — сказал он, почесывая голову указательным пальцем. — Хотите, чтобы платежеспособный клиент покинул ваше помещение?

— Нет. Я возьму полагающийся в таких делах аванс и дам поручение кому-нибудь из местных сыщиков на Филиппинах. Вам это обойдется дешевле.

Я написал цифру на листочке бумаги и показал ее Леви. Он неодобрительно покачал головой и переписал цифру на чек.

— Вы никогда не разбогатеете, мистер Кьюнан, если будете смотреть в зубы дареному коню, — сказал он перед самым уходом.

«Верно, — ответил я про себя, — зато сохраню свои собственные зубы». Я рассматривал оставленный на столе портрет Анжелины. Голова чуть откинута назад. Волосы зачесаны на бок. Открытая широкая улыбка. Лицо смахивает на детское, поэтому полно обаяния. Если Леви мечтал о такой жене, о каком, интересно, муже мечтала такая девушка? Богатом и доверчивом, как Леви, тогда спрашивается: о какие подводные камни разбилась семейная лодка?

Среди моих коллег нашлось бы немало сыщиков, которые откусили бы щедрую руку Леви по локоть. Я мог бы назначить в качестве платы за услуги и десять и двадцать тысяч фунтов, может, и больше. Настоящая акула из отряда ищеек доставила бы Анжелину в Англию, посулив ей половину от неслыханно высокого вознаграждения. Она привлекательна. Не удивлюсь, если нашелся молодой ловкач, который, поклявшись в любви, собирается использовать ее, чтоб выжать из богатенького Леви все его денежки. В конце концов, Анжелина унаследует все нажитое господином Леви добро как его законная жена. Вариантов много.

Когда-то Леви сам был хорошим прощелыгой, а теперь пришел к неизвестному человеку и выкладывает перед ним чековую книжку. Видно, выходка Анжелины отправила его в долгий нокаут, хотя он не оставил у меня впечатления человека убитого горем. Я почесал голову и задумался. Нужно найти зацепку. Леви не похож на человека, страдающего болезнью Альцгеймера, но кто знает…

Вторую половину дня я отправлял факсы и говорил по телефону. Я позвонил знакомому частному детективу в Сидней. Он первым делом поинтересовался, известно ли мне, что там сейчас час ночи.

— Да ты просто мерзавец, — возмутился он. — Ты в нормальное время не можешь работать?

— Кончай кипятиться, приятель, — сказал я Томми Брейтуайту, три года назад эмигрировавшему из Манчестера. — Разве не ты говорил, что не хочешь отрываться от корней?

— Точно, это был я, твой старый собутыльник. Чем порадуешь, Дейв?

Вначале я назвал размер аванса, потом изложил суть вопроса. Он пообещал связаться со мной, когда у них наступит утро, но перезвонил через полчаса. Брейтуайт продиктовал мне номер телефона надежного человека в Маниле. Агентство, на которое работал Брейтуайт, использовало его в качестве стрингера. Когда я набрал номер филиппинца, в Маниле было почти два часа ночи. Он не стал пенять мне на поздний час и с первых слов убедил меня в том, что далеко не все филиппинцы, как мне прежде представлялось, говорят на хорошем английском с американским акцентом. Его речь состояла из смеси английского с испанским с вкраплением слов на неведомых мне языках. После получасовой лингвистической разминки и спора о размере аванса он согласился отыскать беглянку и убедить ее поговорить со стариком.

На этом мой рабочий день не кончился. Около четырех Селеста провела в мой кабинет женщину в кожаных штанах, жестко глядевшую на меня из-под украшенных серебряными колечками бровей. Даже макияж миссис Гринидж носил агрессивный характер, не говоря уже о ее манере держаться. Усевшись в кресло строго напротив меня, она принялась разглядывать мое лицо с таким видом, будто напрашивалась на немедленный отказ. Селеста задержалась, на всякий случай.

— Селеста, два кофе, пожалуйста, — попросил я.

Мисс Гринидж попросила собрать доказательства того, что она подвергалась сексуальным домогательствам со стороны своего бывшего босса. Деньги есть — недавно она получила наследство. Я согласился. Джорджия Гринидж изложила подробности. Ее непосредственный начальник в одной из кредитных компаний, Джордж Гаммедж, неоднократно добивался ее благосклонности. Она совершенно ясно дала ему понять, что не нуждается в его внимании. Дело дошло до того, что он ее уволил. Теперь она желает подать на него в суд. Нужны доказательства.

Я аккуратно, чтоб не перепутать, записал в своем блокноте: Джорджия Гринидж, Джордж Гаммедж. Когда я надписывал сверху «Возмещение ущерба», в голове начал складываться каламбур из этих созвучных фамилий, но женщина остановила бег моей фантазии, начав рассказывать о прочих похождениях Гаммеджа. Пока Джорджия говорила о том, как он, угрожая увольнением, склонял к постельным отношениям других девушек в отделе, я изучал ее лицо. Мне вспомнилась греческая легенда о трех сестрах, у которых один глаз и один зуб на троих. Может, я несправедлив, но мне кажется, таким лицом только непослушныхдетишек пугать.

Ну да ладно. Приятно мне смотреть на Джорджию или нет, — не важно, я ей помогу. Мне предстояло встретиться с девятью женщинами, еще недавно работавшими там же, где и Джорджия, и опросить их относительно Гаммеджа. Готовы ли они дать показания против человека, который угрожал им, шантажировал и наконец обрушил свой гнев на бедняжку Джорджию?

После ее ухода я завел папку «Дело Гринидж-Гаммедж» и задумался над тем, что же так притягивало этого Гаммеджа к Джорджии? Может, одинаковые имена и схожие фамилии? Этот праздный вопрос продолжал вертеться у меня в мозгах, когда я выезжал из Манчестера в потоке других машин, за рулем которых сидели изголодавшиеся по женскому вниманию чиновники, разочарованные мужья и любители живой природы.

Глава 18

— Дейв, у тебя вид актера, которому только что сообщили, что главную роль отдали другому.

— Не понял.

— Ты все прекрасно понял. Ты хотел, чтобы Каллен арестовал тебя. Это наконец-то дало бы тебе основание заняться делами Карлайлов.

Напрасно я рассказал Жанин об утренних событиях в конторе. Мне не доставило удовольствия в очередной раз убедиться, что она знает меня лучше, чем я сам, но затевать по этому поводу ссору я не хотел.

— Ты ошибаешься, — сказал я. — Единственное, чего я хочу, — зарабатывать больше денег и иметь хороший счет в банке, чтобы женщина, которую я люблю, поверила в мою надежность и позволила мне наконец соединиться с ней.

— И кто же эта женщина? — поинтересовалась она.

— Сама знаешь кто.

— Давай попробуем прожить несколько следующих месяцев без срочных вызовов на пригородные станции для поправки финансового положения богатых дам, а дальше видно будет.

— Согласен, — послушно сказал я. — Пора налаживать нашу собственную жизнь.

— Вот так-то лучше. Пойми, Дейв, тебе нужно забыть об этой дорогой кукле. Наш редактор криминальных новостей готовит статью о том, что поводом для убийства Олли полиция считает раскол в семействе Карлайлов. Значит, твоя подруга с фальшивыми ресницами тоже замешана в этом.

— Ну да?

Когда Жанин ставила меня в тупик, я возвращался на свою кухню. Но я проводил столько времени в квартире Жанин, что моя кухня была совершенно запущена. Заметив коричневые пятна ржавчины на плите, я принялся оттирать их, пока не довел до блеска всю металлическую поверхность. По истечении примерно часа добросовестного физического труда я почувствовал голод и приготовил себе большую порцию макарон с моцареллой и томатным соусом. Затем флегматично поглотил все до последней макаронины и впал в коматозное состояние, как обожравшийся крокодил. К жизни меня вернул телефонный звонок, который показался мне слишком громким. Пока рука моя тянулась к трубке, сознание помимо воли настроилось на голос Марти, но я услыхал нечто совершенно противоположное — мужской бас.

— Кьюнан?

— Да, — разочарованно ответил я.

— Мне нужно с вами повидаться. Это срочно.

Видимо, мой собеседник был уверен, что я его узнал, но мои извилины, неподвижные, как слипшиеся макароны, шевелиться отказывались.

— Прямо сейчас? Давайте лучше завтра с утра в моем агентстве, — предложил я.

— Блестящая идея, — саркастически прокомментировал голос. — Полиция еще конвой не убрала с места, где, по их мнению, я организовал убийство Лу Олли. Вы что, хотите, чтоб я прошел в ваш офис сквозь строй?

Наконец-то я понял, что говорю с Чарли Карлайлом, и зашевелил мозгами.

— Можете подъехать к моему дому, — встряхнувшись, предложил я.

— Меня весь день допрашивали. Хотели удостовериться, что у нас с вами общие интересы. Меньше всего меня тянет сейчас в вашу дыру.

Его дружелюбное замечание придало мне энергии.

— Где же вы соизволите со мной встретиться. Может, в номере люкс гостиницы «Мидлэнд»?

— Прошу прощения, — извинился он с интонацией, говорившей о полном отсутствии раскаяния. — Вырвалось ненароком. Я весь на нервах. Мне нужно поговорить с вами о Марти. Вопрос жизни или смерти.

— Прямо так?

— Кьюнан, я помню, как предложил вам денег, а вы бросили мне их в лицо, но сейчас я вынужден умолять вас об услуге и не поскуплюсь. Просите, чего хотите, — денег, работы, какой угодно помощи. Мне нужно с вами увидеться.

Чего он добивается? Пытается уговорить меня сознаться в причастности к убийству Олли?

— Нет, малыш Чарли, так не пойдет, — решился я. — Я приеду на встречу, а ты сдашь меня полиции как постановщика пьесы под названием «Последние минуты жизни Лу Олли»?

— Не драматизируйте, Кьюнан. Никто не подозревает вас в организации убийства Олли. Меня интересует совсем другой вопрос. Я знаю, что вы причастны к внезапному исчезновению моей жены. А мне необходимо с ней встретиться.

— Зачем это?

— Приезжайте — узнаете.

— С какой стати? В нашу последнюю встречу рядом с вами находились продажный полицейский и телохранитель. Не хотелось бы мне повторения прошлого опыта.

— Это была ошибка. Олли погорячился. Клянусь могилой моей матери, я буду один.

Я сделал паузу: если б я брал по десятке с каждого паршивца, который клянется могилой своей матери, я давно бы уже сделался миллионером и не работал. Осторожность боролась с любопытством, и последнее, как обычно, взяло верх над первым. Я предложил Карлайлу встретиться на стоянке рядом с аэропортом, примерно на полпути от его дома до моей дыры. Жанин говорила, что я хочу играть главную роль в событиях, которые меня не касаются, но вот вам, пожалуйста, — Чарли Карлайл, сам Чарли Карлайл умоляет меня о встрече.

Под покровом ночи я вышел из дому. Над городом висела туманная осенняя мгла. Я осторожно проехал по шоссе М56 и повернул к аэропорту. Подъехав к гостинице «Швейцарская деревня», отделенной от аэропорта густой рощей, я оставил машину на стоянке и прошелся дальше пешком. Если не считать гула самолетов, доносившегося со стороны взлетной полосы, ночь была тихой.

На краю пустующей в это время суток стоянки я увидел «роллс-ройс». Рядом — никого, но это еще ничего не означало. Карлайл мог замаскировать тут сотню людей. Я пошел обратно к своей машине, осознавая, что в любом случае деваться некуда. Я зашел слишком далеко: помогая Марти, я невольно помог Чарли. Для полиции я — преступник. Ради самосохранения я должен был докопаться до истины.

Заметив меня, Чарли посигналил фарами. Я подъехал к нему на своем «мондео» и опустил окно. В ответ послышалось жужжание автоматического стекла машины Карлайла.

— Кьюнан! Перебирайтесь сюда. Не орать же мне сквозь открытые окна, — сказал он. Даже при слабом освещении было видно, что лицо Карлайла пылало. Может, виной тому жара в салоне от внутреннего отопления.

Я отрицательно покачал головой:

— Сам полезай ко мне. Кто знает, чьи кулаки припрятаны в твоем салоне.

Он криво улыбнулся и с неудовольствием покинул мягкое кожаное сиденье. Нужно постараться, чтоб дверь «роллс-ройса» захлопнулась с шумом, но Чарли это удалось. Грохнув ею, он уселся рядом со мной. В машине, казалось, не осталось места. От его нового пиджака пахло дорогой кожей. Это был совсем не тот агрессивный маньяк, с которым я имел дело прежде. С тех пор как он вломился в мою контору в поисках жены, он утратил весь свой гонор и напоминал мне мешок картошки, втиснутый на сиденье.

— Какие проблемы, шеф? — спросил я.

— Это вы были вчера в «Ренессансе» с Марти? — нервно спросил он.

Я не видел смысла в том, чтоб отрицать, и кивнул головой.

— Слава богу, — с облегчением выдохнул Чарли.

— Как вы узнали?

— Менеджер позвонил, чтоб напомнить, что я не заплатил за номер, в котором пробыл с женой.

— А-а, — протянул я.

— Чертов прощелыга.

— Вы сообщили полиции, что я выдал себя за вас? — спокойно поинтересовался я.

— Этого еще не хватало. Где Марти?

— Откуда мне знать?

— Но ведь она не в вашей квартире в Чорлтоне?

— Нет, — ответил я.

— Я так и знал.

— Что вы знали? — вскинулся я. — Что моя грязная дыра ей не подойдет?

— Кьюнан, по-моему, мы взяли неверный тон. Давайте вернемся к началу.

— Это ты взял неверный тон, парень. Сначала хотел размозжить голову Марти, потом вознамерился разделаться со мной руками Олли и полицейского, который на тебя работает.

— Мне незачем извиняться за поведение Олли, скажу только, что вы неправильно истолковали то, чему стали свидетелем в Тарне, — ответил Карлайл, конфузливо улыбнувшись.

Любопытство, домчавшее меня до этой стоянки, продолжало удерживать меня рядом с обиженным богатым мальчиком. Я с нетерпением ожидал, о чем он поведает дальше.

— Вы хитроумный дьявол, Кьюнан. Подписали за меня счет в гостинице… и спасли меня от некоторых нежелательных вопросов полиции.

— Правда? Обеспечил вам алиби на то время, когда вы удостоверялись, что несчастный Олли откинул копыта?

Чарли стиснул кулаки и заскрежетал зубами. На всякий случай, если он вдруг не сдержится, я приготовился ответить ударом. Он совладал с собой.

— Конечно, нет. Я похож на человека, который способен на такое?

— Если вы ждете от меня сочувствия, вы обратились не по адресу, — сказал я.

— Отвечайте, — сердито повторил он, — вы считаете, что я способен вляпаться в подобную мерзость?

— Ничего приятного я вам не скажу, не надейтесь. Я видел синяки, которые вы наставили Марти.

— О чем вы? Я уже говорил, что никогда не бил ее.

— Неужели?

— Надо выбраться из этой кучи металлолома и выяснить кое-что раз и навсегда, — взвился он. — Вы заслужили трепку и дождетесь, что я вам врежу.

Он пошарил рукой по двери, но не сумел найти ручку.

— Не возражаю, — сказал я. — Любопытно поглядеть, как вы действуете без ствола и телохранителя.

В ответ послышались тяжелые вздохи. Карлайл перестал бороться с дверью и перебросил силы на борьбу с собственным гневом.

— На самом деле я приехал не для этого, — пробубнил он. — Кто вы такой, Кьюнан? Коммунист допотопный? Я-то считал вас деловым человеком.

Я не ответил на его призыв к капиталистическому братству. Похоже, ему было нестерпимо себя жаль.

— В то время как Олли по дурости позволил себя убить, я находился на переговорах по очень деликатному делу. Люди, с которыми я встречался, не станут затруднять себя подтверждением моего алиби.

— Понятно, бандиты. Кто конкретно? Может, турецкие наркоторговцы?

Карлайл вдруг рассмеялся и смеялся долго, пока слезы не потекли по мясистым щекам. Он вытащил из кармана носовой платок и принялся протирать свою красную физиономию. Я не очень-то понимал, чем так сильно его развеселил, поэтому решил, что парень расслабился оттого, что мы отложили взаимный мордобой.

— Господи! Кьюнан, теперь я сам убедился в том, что о вас говорят.

— В чем же это?

— У вас очень богатое воображение, вот в чем. Вам должно быть известно, что в бизнесе бывают дела, которые нежелательно придавать гласности, особенно когда речь идет о посредниках, особых связях и тому подобном. Знаете, когда я нацеливаюсь на большие деньги, мне совсем не хочется, чтоб об этом узнали в полиции.

— И когда вы решили вывести Олли из игры?

— Я уже сказал, что не имею к этому никакого отношения.

— Вы когда-нибудь говорите правду?

— А вы ведете себя точно так же, как полиция, — сказал Карлайл. — Вы хоть когда-нибудь верите, что вам говорят правду?

— Где доказательства?

— Наша компания решила расстаться с Олли. Вы сами видели, каков он. Никак не мог выйти из привычной для него роли Мистер Большой Кулак и стать… черт бы его подрал! деловым партнером. Он уже несколько месяцев на нас не работал. Я думал, что убедил в этом полицию, но им потребовалась Марти, которая должна подтвердить, что у меня не было мотива для убийства. А Марти неожиданно исчезла — и что мне теперь прикажете делать?

— Ах, какая неприятность. Жена сбежала, — заметил я.

— Я не стану оскорблять вас подачкой. Назовите сумму, Кьюнан. Мне нужно знать, где Марти.

— Прости, друг, не могу.

— В чем дело? В конце концов, я ее муж.

— Ага, но иногда используешь ее в качестве боксерской груши.

— Снова вы за свое! Можете не верить, но я ни разу не ударил ее по-настоящему.

— Бросьте, Карлайл. Я видел ее подбитый глаз. Вы ее до смерти запугали.

— Разве она сказала вам, что это я подбил ей глаз? Нет! Что это я ее запугал? Нет.

Я расслышал в его голосе нотки, которые показались мне правдивыми. Карлайл был слишком примитивен, чтобы так умело изобразить негодование. Хотя то, что я наблюдал в Тарне, сомнений у меня не вызывало. Чарли нравилось демонстрировать женщинам силу своих мускулов.

— Я не отрицаю, что у вас с Марти не все идет гладко, но вам вовек не догадаться, из-за чего мы ссоримся. Тут даже ваше воображение не поможет.

— Так из-за чего?

— Не вашего ума дело, — отрезал он и помолчал. — Допустим, что у Марти на мой счет больше амбиций, чем у меня самого.

— Очень загадочно, — оскалился я.

— Вы не поверите, если я расскажу вам всю нашу историю.

— Попробуйте — посмотрим.

— Как-нибудь в другой раз. Сейчас для меня главное узнать, где Марти. Я знаю, что она вам доверяет и наверняка сообщила, куда едет.

В голове моей роились разные мысли. Сохраняя алиби как подозреваемый в убийстве Карлайла, я, согласно закону, становился соучастником преступления.

— Почему полиция уверена, что в «Ренессансе» были вы? — спросил я. — Не сомневаюсь, что они попросили персонал гостиницы описать внешность Карлайла.

— На вас был синий костюм. У меня тоже есть синий костюм. Вы высокий. Я тоже высокого роста. У вас красное лицо. У меня тоже, — объяснил он.

— Говорите за себя, — заметил я. — Это у вас лицо цвета вареного рака.

— Это еще как посмотреть, — ответил он. — В любом случае общее описание внешности убедило полицию в том, что это был я.

С другой стороны, вдруг подумал я, Марти получит дополнительное преимущество в решении своей матримониальной проблемы, если согласится подтвердить его алиби.

— Выходите из машины, — приказал я. — Я позвоню ей и узнаю, захочет ли она с вами говорить.

— Спасибо, Кьюнан, — кивнул он. — Вы об этом не пожалеете.

— Не нуждаюсь в вашей благодарности. Только попробуйте купить меня еще раз!

— Умоляю вас, хватит устраивать сцены. Звоните, — сказал Карлайл, выскакивая из машины с легкостью, нехарактерной для грузного человека. Он встал у своего «роллс-ройса» и закурил. В свете зажигалки я четко рассмотрел его лицо. Встретившись со мной взглядом, он наклонился к моему окну и сказал:

— Услуга за услугу, приятель. Мой старик серьезно расстроится, если узнает, что ты суешь нос в дело Винса Кинга, моего тестя.

— Большое спасибо за совет, — скривился я.

Манеры богатенького Чарли будили во мне мстительного немытого пролетария, тем не менее я вытащил мобильный телефон и набрал номер, который оставила Марти.

— Кто это? — потребовал ответа голос с йоркширским выговором. Трубку поднял Поль Лонг-стрит, известный владелец клубных заведений.

— Говорит Дейв Кьюнан. Попросите, пожалуйста, Марти Кинг, — сказал я.

— Ты ее новый мужик, что ли?

— Нет. Мне просто надо с ней поговорить. Там она или нет?

— Ладно, не сердись, любимый. Сейчас спрошу, захочет ли она с тобой говорить.

Я слышал, как он позвал ее по имени. Я вдруг малодушно запаниковал: зачем я отпустил ее туда? Хозяин еще долго выкрикивал имя Марти, разыскивая ее в большом доме, пока наконец она не взяла трубку.

— Дейв, это вы? Когда приезжаете?

— Я не приезжаю. Здесь рядом старичок Чарли. Желает с вами побеседовать.

— Подлец! — закричала она. — Вы сказали, где я!

— Нет, не сказал. Он хочет, чтоб вы подтвердили его алиби в связи с убийством Лу Олли. Одна из версий полиции состоит в том, что убийство произошло на почве ревности.

На противоположном конце воцарилась тишина, которую через минуту разорвал хорошо знакомый мне хохот. Даже по телефону он прозвучал как хлопок, с каким «Конкорд» преодолевает звуковой барьер. Отсмеявшись, она наконец ответила:

— Давайте его сюда, Дейв. Это будет самый дорогой телефонный разговор в истории семьи Карлайл.

На следующее утро я поднялся рано и в прекрасном настроении вышел побегать. Еще не было семи, когда я добрался до небольшого парка, где меня уже ожидала любительница голубей. Увидев ее, я помахал рукой. У нее в руках был большой полиэтиленовый пакет. Мы почти поравнялись у ворот в парк, но миссис Гриффитс вошла туда первой. Она не заметила, как из-за дерева появилась тучная женщина, тащившая желтое пластиковое ведро. Неизвестная двигалась в том же направлении, что и моя клиентка. Я прибавил шагу.

— Эй ты, сучка безмозглая! — завизжала женщина с ведром. — Сколько раз тебе втолковывать! Эти птицы гадят на моей крыше. Корми их перед своей поганой дверью!

На вид ей было около пятидесяти. Седеющие волосы и агрессивное, полное решимости лицо. Она взялась за ведро обеими руками, нацеливаясь на миссис Гриффитс.

— Не нужно этого делать, — с расстановкой произнес я.

— А вам какое дело? — удивилась фурия.

— Этот человек здесь для того, чтоб уберечь вас от правонарушения, — победно провозгласила миссис Гриффитс.

Ведро ледяной воды выплеснулось мне в физиономию. От неожиданности я отшатнулся назад.

— Впредь будете знать, как мне указывать! — закричала моя оскорбительница.

Миссис Гриффитс одарила меня блаженной улыбкой и пошла к своим голубям.

Глава 19

Ледяной душ с утра пораньше укрепил мой дух, и я прибыл в агентство раньше Селесты. Ее служебного энтузиазма хватило ненадолго. Я оставил на ее столе свежую почту и укрылся в своем кабинете. На душе было неспокойно: не то чтобы я боялся, — скорее, предчувствовал недоброе. Какое время потребуется Каллену, чтоб сравнить портрет, нарисованный персоналом гостиницы, с настоящим Карлайлом? Сомневаюсь, что он позволит себя надуть. Я пересмотрел папки со старыми делами, навел порядок на столе и даже переставил кресла. Глаза мои украдкой посматривали на часы. Потом я решил составить письменные инструкции для Селесты на случай моего ареста. Не забыл я и о внештатных сотрудниках.

Стрелки часов подползли к цифре девять и медленно двинулись вверх. Ни инспектор Каллен, ни сержант Манро не появлялись. В десять двадцать хлопнула входная дверь. Сердце ушло в пятки, но это оказалась Селеста.

— Простите за опоздание. Будильник не зазвонил, — начала оправдываться она. — Сегодня вечером починю.

Я кивнул.

— Как вы себя чувствуете, мистер Кьюнан? — спросила она. — Вы как будто ждете чего-то.

— Правда? — искренне сказал я, удивляясь, что она так легко прочла мои мысли.

Я рассказал ей об утреннем общении с истцом и ответчиком в деле о голубях.

— И теперь вы ожидаете журналистов? В офисе такой порядок, как никогда.

Я недооценивал Селесту: она гораздо прозорливее, чем я думал.

— Ты уже разбираешься в правовых вопросах, которые взялась освоить? — спросил я.

Она виновато нахмурилась.

— Неужели они вам звонили? — сказала она. — Я вчера не была на занятиях. Мы справляли день рождения двоюродной сестры. Она бы обиделась, если б я не пришла.

— Поэтому будильник не зазвонил?

Она еще раз извинилась.

— Нет, Селеста, из колледжа меня не беспокоили. Я вот о чем подумал. Поскольку ты готовишься стать юристом, я мог бы предложить тебе участвовать в оперативной работе агентства. Ты могла бы выполнять некоторые поручения вне офиса. Конечно, многие из них довольно утомительны: часами ждать кого-нибудь, чтоб просто вручить бумаги. Словом, рутина…

— Вы шутите? — серьезно спросила она. Глаза Селесты расширились до размера блюдца. Она медленно выпустила воздух из легких.

— Не шучу, — ответил я.

— Знаете, если честно, я уже несколько месяцев ждала этого. Мне кажется, я подхожу для работы детектива. Поэтому я и на юридический курс записалась. Я уже перестала было надеяться…

— Ты должна продолжать учебу, — рассудительно сказал я. — Образование откроет тебе больше возможностей в будущем.

— Я всегда мечтала стать детективом, но, хотя у меня уже есть аттестат о среднем образовании, я всегда знала, что в полицию работать не пойду.

— Запомни, Селеста, с полицией надо дружить.

— Как вы, босс? — рассмеялась Селеста. — Я видела, с какой рожей вышел тот молодой коп, которого вы попросили очистить помещение. Не знал, куда себя деть, когда оказался у меня в приемной.

— Селеста, он, между прочим, сержант криминальной полиции тридцати двух лет от роду.

— Там, где я живу, плевали на таких героев.

— Ай-ай-ай, — пробормотал я.

— Вы ведь знали Олли, которого застрелили, правда? Он тут у нас все вверх дном перевернул.

— Да, — подтвердил я, приготовившись с интересом выслушать, к чему она упомянула Олли.

— Я ничего не скажу полиции о том случае… И вообще, он сам во всем виноват.

— Селеста, я предложил тебе сотрудничать не за тем, чтоб купить твое молчание.

— Нет? — удивилась она, сверкая глазами.

— Нет. Полиция знает о том эпизоде. А в результате допроса они выяснили, что я не имею отношения к смерти Лу Олли.

— Да хоть бы и имели, — как ни в чем не бывало заявила Селеста.

— Я не имею. Единственная причина, по которой я готов расширить твои полномочия, — это интересы нашего агентства.

— Ясно, — кивнула она.

Я понял, что убедил ее. Селеста одарила меня обворожительной улыбкой и сказала:

— А правда, что вы ездили в тюрьму «Армли» с Марти?

— Откуда, черт возьми…

— Там сидит парень моей старшей сестры. Она вас там видела. Ее парень в хороших отношениях с Винсом Кингом. Его зовут Линии.

— Мир тесен, — сердито заметил я, подозревая, что это еще далеко не все мои секреты, известные Селесте.

— Ага. Линии говорит, что Марти не навещала Винса с тех пор, как вышла замуж, а тут вдруг объявилась и принялась за его освобождение. С чего бы это, подумала я. Пять лет назад он был таким же невинно пострадавшим, как и теперь, — ни больше ни меньше.

Я согласился.

— Если, конечно, он действительно невиновен.

— Что еще говорит Линии?

— Винс решил, что Марти требуется его помощь, чтоб присмирить Чарли Карлайла и его папашу. Она ведь хочет развестись, а Брэндон Карлайл выпустит ее из своего логова, только в деревянном ящике.

— Чего-чего?

Селеста так захватила мое внимание, что я даже перестал дышать.

— Если ее старик выйдет из тюрьмы, Карлайлу придется непросто. Он ведь их ненавидит, этот Винс.

— Почему?

— Не знаю. Об этом он Линии не рассказывал. Лучше, говорит, тебе об этом не знать.

— Еще есть открытия?

— Нет, босс, пока ничего больше не знаю.

Я тоже не знал, что ей сказать. Селеста тепло улыбнулась и пошла разбирать почту. Ее новости меня взбудоражили. Я сидел за столом и пытался успокоиться. Хотел убедить себя, что Чарли добивался адреса Марти не для того, чтоб убить ее. Чувство тревоги усилилось, когда я вспомнил о Каллене. Что, если он занял выжидательную позицию и установил за мной наблюдение? Я вскочил с места к направился к выходу.

— Пойду пройдусь, — бросил я своей новоиспеченной ассистентке.

Добравшись до Альберт-сквер, я обнаружил, что на улице никто моей персоной не интересуется. Опасаясь, как бы подозрения не превратились в навязчивую идею, я вернулся в контору.

— Из Манилы факс пришел, — объявила Селеста, — только что.

Писал агент, с которым я говорил по телефону. Анжелина Мария Тереза Леви, в девичестве Анжелина Мария Тереза Коразон, улетела рейсом Манила-Манчестер с посадкой в Сингапуре 28 августа. Итак, господин Леви заявился ко мне в контору с намерением отправить меня на Филиппины спустя две недели после возвращения жены в Великобританию. Придется нанести ему личный визит.

Все то время, пока я изучал факс, Селеста глядела на меня с нездоровым нетерпением. Мне показалось, я понимаю, что должен был чувствовать Виктор Франкенштейн в ту ночь, когда впервые увидел улыбку на лице созданного его руками творения.

— Так вот, Селеста, если супруга господина Леви в Англии, она, возможно, устроилась на работу. Обзвони, пожалуйста, все агентства, которые нанимают филиппинцев в качестве домашней прислуги, официантов и тому подобное, и выясни, нет ли среди них Анжелины Марии Терезы Коразон. Иногда в агентствах отказываются отвечать на такие вопросы, так что прояви смекалку, скажи, что она уже работала у тебя и ты бы хотела нанять ее еще раз… В общем, используй воображение.

Глаза Селесты сияли такой радостью, будто она только что получила из моих рук «Оскар». Не успел я отойти от ее стола, как она схватила телефонную трубку, и работа закипела.

Господин Леви жил в Боудоне. Мне пришлось долго ехать по городу. Было достаточно времени, чтоб поразмыслить над некоторыми загадочными сторонами его истории.

Его дом оказался гораздо больше, чем я думал. Постройка примерно начала двадцатого века, в стиле Нормана Шоу. Гладкие стены наполовину увиты плющом, небольшие окна вытянуты по горизонтали. Островерхие крыши над двумя симметричными башнями придавали дому сходство с засекреченным правительственным учреждением. Для загородного особняка он был великоват. Густой высокий кустарник и сосны, возвышавшиеся над клумбами с рододендронами, придавали этому месту еще большую обособленность, если не оторванность от внешнего мира. Интересно, какие чувства должна была испытывать Анжелина Коразон, когда ее впервые привез сюда человек, которого она едва знала.

У входа я не нашел звонка. На массивной двери красовалась бронзовая морда льва с продетым через ноздри кольцом. С помощью этого приспособления я постучал. Не прошло и минуты, как зазвенели запоры и замки.

— А, это вы, — как будто разочарованно проговорил господин Леви. — Я-то надеялся, что появится Анжелина. Еще один шанс, который мог бы стать счастливым, потерян.

Он без энтузиазма раскрыл дверь и пригласил меня пройти внутрь. Если бы не запах свежей краски, я бы решил, что попал в музей. Прямо напротив двери начиналась красивая лестница из светлого дуба, увешанная дорогими на вид картинами. В первом лестничном пролете висел портрет женщины в натуральную величину. Несмотря на дневной свет, по обе стороны от рамы горели лампы. На картине была не Анжелина, а темноволосая женщина европейской наружности, с жесткими чертами лица, в длинном желто-зеленом платье. Ярче всего на полотне было выписано жемчужное ожерелье, насчет которого художник, вероятно, получил специальное указание. Я предположил, что дама на портрете — мать Леви, потому что фамильное сходство бросалось в глаза.

Вдоль стены в холле, как на параде, выстроились стулья в стиле «ар нуво».

— Вы заметили, что это «Школа Глазго»? — поймал мой взгляд господин Леви. — В любом деле нужна обстоятельность. Стулья настоящие. ЧР. Макинтош.

— Мебельных дел мастер Чарльз Ренэ Макинтош, — расшифровал я, как участник телевикторины.

В его глазах сверкнул огонек.

— На таких и сидеть-то грех, не правда ли?

— Я не буду садиться, — заверил его я.

— Пройдете или поговорим?

— Пройду, и поговорим, — ответил я.

Леви провел меня мимо лестницы вдоль по коридору, уходившему в глубины огромного дома. Следуя за ним, я рассматривал его вороного крыла волосы. Никогда не скажешь, что крашеные, — Леви, без сомнения, пользовался услугами очень опытного парикмахера, причем не реже чем два раза в неделю. Мы пришли на кухню, оборудованную по последнему слову техники, с огромной плитой в обрамлении тяжелых дубовых панелей и бесчисленных шкафов. На одной из стен я увидел большую фотографию той самой женщины, изображение которой высилось над лестницей. Фотография была старая, а женщина на ней моложе выписанной красками лет на двадцать, но тоже в жемчугах, хотя и поскромнее, чем на картине.

— Немецкое оборудование, — сказал Леви голосом, каким начинают разговор из вежливости. — Немецкие кухни — самые лучшие. Вообще я все здесь устроил наилучшим образом. Нанял дизайнеров из галереи Уитуорт.

— Меня это не удивляет, — отозвался я.

— Они консультировали нас и в отношении декора в стиле начала века.

— Очень впечатляет.

— Да! Я даже получил заявку с телевидения. Они хотели здесь снимать что-то из времен Эдуарда Восьмого, но я не согласился. Так можно навлечь на себя неприятности. Вы понимаете, о чем я, — жулики и прочий сброд…

— Да, мы живем в опасное время, — проговорил я.

Леви, похоже, окунулся в свою стихию.

— Многие того же мнения. Следите за вашим имуществом, советуют они.

— Осторожность никому не повредит.

— Вы шутите, мистер Кьюнан?

— Вовсе нет, — ответил я. — Зачем же облегчать жизнь жуликам?

— Теперь, когда жизнь моя потеряла смысл, я готов все это им подарить. Пусть приезжают — я помогу им погрузить мое добро в грузовик.

— Не стоит рассуждать в таком ключе.

— Располагайтесь, мистер Кьюнан, и чувствуйте себя как дома. Чашечку кофе или чего-нибудь покрепче? — Он указал рукой на шкаф, полки которого были забиты бутылками с разными сортами виски, расставленным, как книги в библиотеке, в алфавитном порядке. — Я их коллекционирую, — уточнил он. — В настоящий момент у меня в доме находится более ста различных сортов этого напитка. Выпейте стаканчик. По глазам вижу, вам хочется. А мне это только в радость — я теперь редко с кем выпиваю.

— Рановато для виски.

— Неужели вы соблюдаете правила? Не думаю. Давайте, по стаканчику.

Он достал бутылку завода «Айлей», о котором я не слыхивал.

— Видели когда-нибудь такое?

— Нет.

— Редкая вещь, — сказал он, сияя от удовольствия. — Я специально делал заказ. Говорят, это виски предпочитает королева-мать.

Он горделиво погладил бутылку и поднес ее к свету. Я засмеялся:

— Мне кажется, даже из преданности королевской семье пить виски в половине одиннадцатого утра рановато. Как говорится, с утра выпил — весь день свободный.

— И отлично, мистер Кьюнан. Пусть работают те, кто невысоко себя ценит и пьет пиво. А что мешает нам пить виски и наслаждаться приятными мыслями?

— После такого предложения трудно отказаться.

— Разве вы не умный человек из Манчестера, мистер Кьюнан? — сказал он, разливая по бокалам напиток светло-торфяного цвета. — Буду в вашем распоряжении весь день, если захотите. Я знаю, вы не собираетесь сообщить что-то приятное. Так дайте мне напиться, прежде чем я услышу плохие новости.

— Не обязательно плохие, — сказал я.

Цена бокала из толстого хрусталя, который он пододвинул ко мне, на вскидку равнялась моему среднему недельному доходу.

— Можете добавить воды. Если желаете, можете и джина, — предложил он, — я не пурист.

Я глотнул чистого виски. Леви подарил мне благодарную улыбку знатока и отпил из своего бокала, который сжимал обеими ладонями, мерно покачивая им над толстой цепочкой на жилете. Он смотрелся солидно в темной тройке и напоминал мне олдермена на официальном приеме, но во всем его облике было нечто неуловимо отталкивающее. Костюм с иголочки, хрустящий воротничок белоснежной сорочки, бриллиантовые запонки, отполированные черные туфли казались чересчур безупречными, как у актера, которого одели и загримировали под аристократа.

— Вы собираетесь куда-то ехать? — спросил я.

— Нет. Я сижу дома. Вдруг Анжелина появится.

— Ясно, — сказал я, сочтя его ответ фальшивым: два месяца просидел сложа руки после исчезновения Анжелины, а теперь утверждает, что не выходит из дому, потому что с минуты на минуту ожидает ее появления.

Удостоверившись, что Леви выпил достаточно, чтобы услышать новости, я сказал, что Анжелина вернулась в Англию и, вероятно, находится где-нибудь недалеко от Манчестера. Он не на шутку расстроился. Вначале стал сопеть, подтирая нос огромным цветастым платком, потом промокнул выступившие слезы и, к полному моему недоумению, заплакал по-настоящему. В том кругу, где я вырос, не встретишь плачущего взрослого мужчину. Я подошел к Леви и, испытывая неловкость, опустил ладонь на его плечо. Его сотрясали рыдания. Спустя минуту он дернул плечом, освобождаясь от моей руки. Не зная, куда деваться, я вернулся на свое место и сел. Рыдания Леви закончились внезапно, как сейсмические колебания. Он потянулся к бутылке и налил еще.

— Вы думаете, наверно, ну и дурак этот старикан? Хочет вернуть девушку, которая использовала его, чтоб получить свидетельство о браке и паспорт.

— Нам неизвестны ее мотивы. Возможно, возникли проблемы, о которых она постеснялась вам рассказать.

Он снял очки, насухо вытер глаза и сосредоточил их взгляд на мне. После толстых линз глаза казались маленькими и ненастоящими, сверкая, как стеклянные бусинки на мордочке плюшевого медведя. Он пристально вглядывался в мое лицо.

— Моя ассистентка в настоящее время проверяет агентства по найму. Вы не знаете, владеет ли Анжелина какой-нибудь профессией? Может, у нее есть диплом медсестры или няни?

Он покачал головой:

— Какой смысл за ней охотиться? Ясно, что она не желает иметь со мной ничего общего.

— Откуда вы знаете? В любом случае, даже если вам предстоит разойтись, вам следует знать о ее местонахождении, чтобы оформить необходимые бумаги.

— Вы слишком прямолинейны, мистер Кьюнан, но правы. Как вы думаете, я действительно полный идиот?

— Я так не думаю.

— Да бросьте. Все молодые люди думают, что старики — маразматики. А старики то же самое думают про молодых.

Он начинал меня утомлять. Я знал, что в голове у Леви водятся более оригинальные мысли, непохожие на шаблонный набор рождественских открыток, и решил приступить к делу.

— Вы позволите мне осмотреть комнату Анжелины, ее шкафы и вещи?

Он согласно кивнул. Странно, подумал я: обычно брошенные люди охраняют от чужого глаза все то, что оставили их возлюбленные. Возможно, содержа вещи в неприкосновенности, они согревают себя иллюзией о внезапном возвращении сбежавшей жены или подруги. Правда, встречаются и такие, кто целиком полагается на частного детектива и всячески способствуют делу.

Леви принадлежал к последним. Слезы высохли окончательно. Круглое лицо посуровело. От жалости к себе не осталось и следа.

— Простите за не очень деликатный вопрос, господин Леви. Скажите, пожалуйста, много ли денег увела у вас Анжелина?

— Несколько тысяч. Дело не в деньгах, мистер Кьюнан.

— Думаю, что не только в деньгах.

— В Ирландии, когда она исчезла, я заморозил ее кредитные карты. Только не говорите, что я хотел причинить ей зло. Просто подумал, а вдруг ее увезли вопреки ее желанию и отпустят, когда выяснится, что наличных с нее не получить.

— Разумно, — сказал я, стараясь сохранить непроницаемый взгляд, потому что на самом деле мучился вопросом: неужто это тот самый человек, который безрассудно женился на молоденькой нищенке. — Покажите мне ее комнату, — попросил я.

— Наша спальня… По лестнице и направо, — сказал он без дальнейших уточнений.

Я поднялся по лестнице, миновав портрет дамы в жемчугах, и вошел в спальню хозяина дома. Если бы не современная «королевская» кровать под балдахином с новомодным ортопедическим регулирующимся матрасом, интерьер этой комнаты можно было бы принять за экспозицию в музее королевы Виктории и ее супруга принца Альберта. Лепной потолок, тяжелые портьеры, кресла с прямыми спинками в духе Макинтоша, лампы и люстра от Тиффани, редкой красоты фарфоровые статуэтки, — все создавало иллюзию наступающего двадцатого века. Мебель из светлого дуба гармонировала с паркетом такого же качества в тех местах, где его не прикрывали восточные ковры. Я не специалист, чтоб определить происхождение обстановки, но мне все эти вещи показались не меньшим антиквариатом, чем те, которые рекламируют на глянцевых страницах аукционных каталогов. Тумбочка с правой стороны от кровати была загромождена книгами, стаканами и пилюлями. С левой стороны — пуста. Я присел на корточки и заглянул под кровать: ничто не напоминало о том, что здесь обитала молодая женщина из Манилы. Ни тапочек, ни случайно забытого лифчика — пустота.

На пустовавшем туалетном столике я обнаружил фотографию в тяжелой серебряной рамке. Нет, на ней была не Анжелина, а все та же женщина в жемчугах, которую я уже рассматривал на парадном портрете и на кухне. Меня покоробило то, что фото глядело прямо на супружеское ложе Леви. У него, наверно, пунктик по поводу этой дамочки. Проверив все ящики и полочки, я перешел к осмотру гардероба величиной с малогабаритную квартиру, в которой могло бы разместиться семейство из пяти человек. Правая сторона была заполнена вещами хозяина. Слева сиротливо висел единственный женский наряд — длинный белый пиджак с букетиком цветов на лацкане и платье.

Стоя посередине спальни, я растерянно пытался сделать хоть какие-то выводы. Женщина прожила здесь два месяца, потом собрала вещи и уехала, не оставив даже мелочей, будто гость, который провел в гостинице одну ночь. В голову закрались подозрения. Не хватало только обнаружить свежую могилу в дальнем уголке сада. Нет, быть этого не может. Я знал, что Анжелина жива. Если бы Леви захотел разделаться с невестой, он бы не стал привлекать к себе внимания, заявившись ко мне в контору. Я вернулся на кухню.

— Теперь прошу сюда, — сказал он, открывая дверь в столовую комнату с большим столом на двенадцать персон. Через нее мы прошли в просторную гостиную с французскими окнами во всю стену, выходившими на лужайку. Здесь было еще больше картин и дорогой мебели. Да и сами стены представляли собой произведения искусства. Матерчатые обои ручной работы я оценил в сумму, равную годовой арендной плате за мой офис. Пока я изучал обстановку, мои глаза дважды наткнулись на изображение женщины в жемчугах — над камином и на стене. Леви подошел к резной полке и взял в руки фотографию Анжелины в том самом белом костюме, который я видел в гардеробной.

— Прелесть, правда? — сказал он, но мой взгляд остановился на другой фотографии, стоявшей чуть позади. На ней я увидел Марти Кинг в подвенечном платье и Чарли Карлайла в сером фраке. Меня словно кипятком окатило. Чудесно! Человека Карлайлов убивают у входа в мое агентство, а на следующий день в моем кабинете появляется чудаковатый старикашка, в гостиной у которого стоит свадебная фотография Марти и Чарли, и просит меня уехать на пару недель на Филиппины. Что происходит, черт возьми? Я резко повернулся к Леви, сдерживаясь, чтоб не врезать ему.

— Я хотел, чтоб у Анжелины было такое же, — проговорил Леви, прежде чем я раскрыл рот.

— Что? — оскалился я.

Он, очевидно, понял, куда я смотрел, и объяснил мой интерес по-своему.

— Платье. От Элизабет Эмануэль. Оно стоило старику Брэндону целого состояния, но у его семьи все всегда должно быть самое лучшее. Я бы купил Анжелине такое же, но мы не венчались, а расписались в мэрии, поэтому она предпочла костюм.

— Ах, вот оно что, — проговорил я. Его слова меня озадачили. Леви не пытался скрыть, что знаком с Карлайлами. Либо он прекрасный актер, либо его отношения с этим кланом носят случайный характер. Я не мог освободиться от терзавшего меня подозрения.

— Разве не красавица моя Анжелина? — снова спросил Леви. Он принял мое волнение за горячий интерес к его жене.

— Очень, очень красива, — заверил я его.

— Хотите, я сделаю для вас копию? Этот снимок лучше того, что я оставил у вас. Можете украсить ее портретом свой офис.

Леви вытащил на свет тяжелый альбом, нашел такую же фотографию Анжелины и направился к факсу в углу гостиной.

— С его помощью я держу связь со своим брокером, — объяснил он.

Я продиктовал номер факса агентства, и он переслал копию фото Селесте.

— Вы, значит, знакомы с Брэндоном Карлайлом? — как бы невзначай поинтересовался я, когда он закончил возиться с факсом.

— А вы, значит, знакомы с семейством Карлайлов? Я ведь не назвал Брэндона по фамилии, — резко парировал Леви.

— Марти Карлайл в некотором смысле моя клиентка, а с Чарли я встречался вчера вечером, — ответил я.

— Гм. — Леви поглядел на меня оценивающим взглядом, даже снял очки в тяжелой оправе, чтоб не мешали. — Члены семьи Карлайлов не приветствуют досужие разговоры о себе.

То ли любимый виски королевы-матери дал себя знать, то ли настроение у меня вконец испортилось после его слов, только я решил не сдерживаться.

— Забавно вас слушать, господин Леви, — ледяным голосом заметил я, хотя лицо мое пылало. — Вчера практически то же самое заявил мне один человек из полиции. А вот самому Чарли нравится, когда я обсуждаю его, разумеется, с нужными людьми.

Леви водрузил очки на место и воскликнул:

— Что такое? Я вас чем-то расстроил?

— Простите, здесь нет вашей вины. Я ухожу, чтоб не наговорить лишнего. И постараюсь вернуть Анжелину.

— Нет, — твердо сказал Леви. — Сядьте, мистер Кьюнан. Ко мне редко кто заглядывает, и я не хочу, чтоб человек ушел из моего дома в плохом настроении. Вас беспокоит нечто, связанное с моим старинным партнером по бизнесу Брэндоном Карлайлом и его семьей, и я желаю знать, в чем дело.

Решительность прибавила Леви росту и солидности. Он подтолкнул меня к широкому креслу, и я не успел опомниться, как сидел напротив него с очередной порцией виски в руках.

— Послушайте, я не могу рассказывать вам о секретах своих клиентов, — проговорил я. — Вам бы понравилось, возьмись я трезвонить о ваших проблемах с Анжелиной по всему Манчестеру?

— Если бы это помогло вернуть ее в мой дом, я бы не возражал.

Я молча отпил виски. Он разглядывал содержимое своего бокала.

— С Марти беды не оберешься, но мне она нравится, и я бы не хотел, чтоб на нее обрушились неприятности, — сказал он с расстановкой.

— Неприятности? — взорвался я. — Какого рода неприятности? Надеюсь, не такого сорта, что обрушились на Лу Олли?

— Так вы в этом деле замешаны? — спросил он с победоносной улыбкой на устах. — В газетах писали, что убийство произошло на той же улице, где находится ваше агентство.

— Чистой воды случайность.

Я вдруг понял, что оправдываюсь, а Леви перешел в наступление, вместо того чтоб объяснять мне, что связывает его с Карлайлами.

— Никогда не говорите букмекеру о случайности. Я всю жизнь существую по законам случая. И выжил благодаря счастливой случайности.

— Неужели?

— Представьте себе. Я оказался в последней группе еврейских детей, вывезенных из Берлина в 1939 году, перед самымначалом войны. Моим родителям не повезло. Нас с сестрой приютила одна семья в Читэм-Хилл. Моя сестра — это и есть все мои родные. — Он показал рукой на самый большой в комнате портрет над камином. — Она была для меня всем, моя Лия. — Он снова стал вытирать платком увлажнившиеся глаза. — Но что вам до рассказов старого зануды?

— Значит, это ваша сестра?

— Конечно. И на всех картинах — жемчужное ожерелье, единственная фамильная вещь, которую нам удалось привезти из Германии. Лия продала его, чтоб оплатить мою учебу. И я пообещал, что обязательно верну ей жемчуг. Я сдержал слово и каждый раз, когда я дарил ей жемчужное ожерелье, мы заказывали новый портрет или делали фото.

— Тут у вас везде только она.

В ответ Леви хитровато улыбнулся:

— Вы умный молодой человек. Вы ведь хотели спросить, как чувствовала себя здесь Анжелина?

Я не собирался спрашивать его об этом, зато он собирался рассказать.

— Я всем обязан Лии. Она умерла около трех лет назад… рак печени. Мне стало без нее так одиноко. Весь этот дом — ее творенье. Она старше меня, она помнила дом нашего деда в Берлине и думала, что будет утешаться приятными воспоминания детства, если устроит здесь все так, как было там. Вы должны понять: я не могу ничего менять. Это значило бы предать Лию.

На сей раз я хотел было уточнить, как все-таки чувствовала себя филиппинская женушка в доме, наполненном призраками, но придержал язык. Леви допил виски, протянул стакан, чтоб я налил ему еще, и хитро прищурился:

— Так вам известно все о Лу Олли?

— Я ничего не знаю.

— Я говорил Брэндону, что у этого парня нет тормозов, но он ввел его в дело назло Чарли. Брэндон все жизнь пытается сделать из своих сыновей крутых парней. Спрашивается, зачем? Они такие, какие есть. Сколько раз я советовал ему оставить ребят в покое, но нет. Брэндон мнит себя библейским Авраамом, основателем колена. Ненасытный человек! С тем, что у него в штанах, он мог бы заселить своим потомством весь Чешир. Только жена бы его этого не перенесла, бедная женщина.

— Знаете, я лучше пойду, — перебил я его.

— Оставайтесь. Я же сказал, запишите на мой счет двойную сумму за сегодняшний день, — произнес он командным голосом и, взглянув на пустые стаканы, состроил кривую улыбку. — Вы уже и не пьете со мной.

Леви до краев наполнил мой бокал.

— Я был у Брэндона вместо гроссбуха. В его бизнесе не ведут учет на бумаге. Все цифры хранились в моей голове. Скажем, он говорил: «Сэм, возьми-ка это на заметку», — и протягивал мне клочок бумажки с записанными суммами, а я их запоминал. Моя память помогла мне стать богатым человеком. Зачем, спросим себя? Вам нравится мой дом?

— Конечно.

— Это моя тюрьма. Найдите Анжелину, и я расскажу вам больше про Брэндона Карлайла, чем кто-либо другой. Я знаю о Брэндоне даже больше, чем он сам о себе знает.

— Скажите, господин Леви, вы когда-нибудь слышали об адвокате по имени Мортон В.И. Деверо-Олмонд?

Не помню точно, почему вдруг я спросил о нем. Возможно, фотография Марти и Чарли напомнили мне о Мортоне.

Леви помотал головой:

— Он как-то связан с Винсом Кингом, да?

— Деверо-Олмонд. Подумайте, — сурово настаивал я.

— Есть отвратительные вещи, о которых лучше не знать. И думать о них нечего. Вот и моя бедная Лия всю жизнь промучилась, думая о наших родителях. Ненависть разъедает человека изнутри быстрее, чем рак, — заключил он, вздыхая.

— Конечно, — произнес я, удивляясь собственной горячности, — кто старое помянет… Лучше пусть злодеи продолжают творить зло, а мы о них и думать забудем. Так, что ли?

— Мистер Кьюнан, вы еще молоды, и я должен вас предупредить. Вам придется набраться мужества. И даже если вам достанет мужества, не думаю, что вам захочется платить цену, которую потребует Брэндон Карлайл за то, что вы лезете в его дела.

— Платить? Так значит, поиски Анжелины все-таки подлог? Вы хотели отослать меня на Филиппины, пока здесь в Манчестере будет что-то происходить?

— Какая подозрительность! Вы напоминаете мне Лию. Ничего здесь происходить не будет. Поверьте мне. Я бы первый знал. Брэндон оплакивает смерть Олли, как родная мама.

Леви прыснул со смеху, когда произносил последние слова. Мне это не понравилось.

— Вот я сказал «мама», а потом подумал, — неожиданно продолжил он, просунув большой палец за воротничок сорочки, — бывают ли у такого отродья, как Олли, матери или этих уродов выращивают в пробирках в каком-нибудь подземелье?

— Думаю, вы сами знаете ответ, — устало проговорил я.

Леви поглядел на меня очень странными глазами. Не знаю, чего в них было больше, печали или обреченности.

— Да-а, мистер Кьюнан, я вижу, что вам уже известно слишком много, но, видимо, еще недостаточно, — загадочно произнес он. — Найдите мою Анжелину.

Глава 20

Было уже три пополудни, когда я выбрался из такси на углу улочки, ведущей к штаб-квартире «Робин Гуд Инвестигейшнз». Голова раскалывалась от виски, выпитого с господином Леви. Раскрыв дверь своей конторы, я наткнулся на полную понимания улыбку Клайда Хэрроу.

— Долгий завтрак с возлияниями, Дейв?

Его яркий пиджак слепил глаза.

— Завтрак, плавно переходящий в обед, — продолжила его мысль Селеста, сидевшая за своим рабочим столом.

Клайд выстрелил в нее взглядом, будто учуял горячие новости.

— Зачем пожаловал? — спросил я его неприветливо.

— Дейв, сегодня ты — человек дня — Он не переставал улыбаться. — И я здесь, чтобы взять интервью.

— Три сотни. Меньше за интервью я не беру.

Клайд так пылал от нетерпения, что я мог бы запросить и миллион. Он держал наготове свой мобильник, как снятый с крючка пистолет, тем самым намекая, что съемочная группа может появиться здесь в любую секунду. Я невольно припомнил прежние интервью, которые он умудрился провести прямо из моей приемной. Для Клайда отказ от «беседы» означал молчаливое признание вины.

— Мне ничего не известно об убийстве Олли, — взмолился я.

Он не возразил.

— Я знаю, Дейв.

Я перевел дыхание. Хэрроу взмахнул рукой, сжимавшей телефон.

— Я знаю, Дейв, что ты эксперт по местным разборкам, но дело Олли уже схвачено полицией. Представь себе, вся эта история есть на пленке. — Он подошел к окну и указал на видеокамеру, установленную под козырьком ювелирного магазинчика прямо напротив. — Вот так-то, милый мой. День-два, и преступники будут арестованы. Вообще, этими убийствами на улицах уже никого не удивишь.

— Думаю, что Олли никого не мечтал удивить.

— Вот именно. Люди уже насмотрелись на таких, как он. Подумаешь, мелкий рэкетир. Меня сейчас волнует судьба местной фауны. Я слышал, ты нынче по уши занят птичками. И мне это нравится.

— Я не в восторге от птичек.

Виски Сэма Леви колом встало в горле. В голове — туман. Еще минута — и все пойдет кругом.

— Как тебе не совестно! — фыркнул Клайд. — А я-то решил, что забота о природе поднимет бизнесмена, развивающего свое дело, в глазах общества.

— Чего тебе нужно? — вспылил я, мечтая избавиться от Хэрроу, как от назойливой шавки, загнав ее обратно в конуру.

— Голуби, глупышка, голуби.

Я перевел взгляд с Хэрроу на Селесту. Они улыбались, как заговорщики. Земля уходила у меня из-под ног. Хотел бы я знать, кто теперь стоит во главе агентства.

— Пройдем лучше ко мне, — проговорил я.

— Не меньше чем за три сотни, — снова улыбнулся Клайд.

— Сделай хоть что-нибудь бесплатно, — сказал я. — Селеста, а ты сделай кофе, — велел я, чтоб поставить девчонку на место.

— А я, между прочим, узнала, где находится сами знаете кто, — гордо объявила она.

— Об этом позже.

— Хорошо, босс. Вам кофе черный и крепкий, как я?

— Да, Селеста, как ты. Черный, крепкий и без комментариев.

Она поджала губы и подошла к кофеварке.

Поставить на место Клайда оказалось гораздо труднее. Битый час я уговаривал его не придавать значения делу, которому он уже успел придумать название — «Битва за чорлтонских голубей». Оказывается, миссис Гриффитс входила в местную группу защиты животных, члены которой поведали ему всю эту птичью историю.

Пока Хэрроу бился за голубей, меня сводил с ума совершенно другой вопрос, на который я не мог себе ответить и после его ухода: с каких это пор убийство в центре Манчестера перестало кого-либо удивлять. Клайд предложил несколько стратегических линий, в том числе нанять группу поддержки миссис Гриффитс или отомстить моей оскорбительнице, «открыв огонь» ледяной водой из дальнобойного шланга. Он добивался «забавного» трехминутного репортажа с места боевых действий.

Когда он наконец убрался, вошла Селеста.

— Мне кажется, вы не совсем мною довольны, босс, — сказала она без обиняков.

— Ничего страшного, Селеста. Научишься работать.

Она благодарно улыбнулась:

— А я нашла Анжелину. Она работает в аэропорту. Цех бортового питания. Можно поехать и забрать ее оттуда.

— Дилеммы, дилеммы, — чуть слышно проговорил я и рассказал Селесте об алтаре святой Лии, который устроил в своем доме господин Леви, и моих опасениях насчет Анжелины.

— Так что же получается, мы не будем говорить Леви, где она?

Я кивнул.

— Но он наш клиент. Он имеет право распоряжаться добытой нами информацией по своему усмотрению, — резонно возразила моя ассистентка.

Я не стал перечить.

— Ты абсолютно права, но тебе следует запомнить: в нашем деле встречается впечатляющая информация…

— И мы обязаны подумать о последствиях, прежде чем сообщить о ней клиенту, — продолжила она с вопросительной интонацией.

— Вроде того. Лучше попридержать новости денек-другой, чтоб самим понять суть дела. Леви прождал два месяца. Еще пара дней не принесет ему вреда.

Сэм Леви велел мне записать весь этот день на его счет, что было справедливо, потому что работать я не мог. Я вызвал такси, поехал домой и принял горячую ванну, чтоб освободиться от алкоголя через пот. После этого я решил проветриться. Сиденье моего горного велосипеда хуже матраса с вылезшими из него пружинами, но мне удается на нем ездить. Я добрался до Медоуз. Был тихий вечер. Сгущался туман, и казалось, что бледные сумерки не превратятся в темную ночь. Синее небо, обложенное темными тучами, было созвучно моему настроению. Усердно нажимая на педали, я ехал вверх по прибрежной дороге по направлению к Нортендену. Река устремлялась в обратную сторону, чтобы слиться с морем в заливе Ливерпуль. Куда спешил я? Моя жизнь сбилась с пути. Сижу, верчу педалями, увеличивая скорость, — спрашивается, зачем? Как ни старался я стряхнуть с себя мрачное состояние, в которое вогнала меня утренняя попойка с Леви, ничего не выходило. Отчего я так расстроен? У меня есть работа, живу я по общим меркам хорошо. Чего мне не хватает? Чтоб отогнать неприятные вопросы, я попытался сосредоточиться на загадке господина Сэмюеля Леви.

Я подъезжал к большому мосту, когда передо мной внезапно возникли пятеро юнцов, двое черных, двое белых и один смешанной расы. Трое из них подняли капюшоны ветровок, и стало ясно, что мне не дадут спокойно проехать мимо. Самый рослый и широкоплечий из них вцепился в руль моего велосипеда. Поскольку я успел притормозить, ему не удалось выбить меня из седла.

— Эй, дружок, дай прокатиться, — заорал он.

Вся компания весело загоготала. Ясное дело: пятеро против одного. Вещи ваши — будут наши. Но это был не лучший день для их вожака. Мое уныние и раздражение превратили меня в зверя. Я уперся обеими ногами в асфальт, резко поднял велосипед и ударил передним колесом в грудь парня. Получилось эффектно, так что я и сам удивился своей ловкости. А парень не устоял на ногах, свалился на спину, покатился по крутому откосу вниз и оказался в воде. К сожалению, река не глубокая и на дно он не пошел, зато ему не сразу удалось выбраться на набережную.

Пока четверо недорослей пялили глаза на своего главаря, я вытащил металлический насос и зарычал:

— Кто следующий? Всех сразу обслужить не смогу. Разукрашу каждого по отдельности.

Сила — лучший аргумент, хотя обычно демонстрация силы процентов на девяносто — блеф. Они рассчитывали на количественный перевес, я — на ударившую в голову кровь. С потерей заводилы они потеряли почву под ногами. Приближаться ко мне больше никто не хотел. Из воды послышались вопли неудачника:

— Раздавите эту падлу!

Он подтянулся на руках, зацепившись за парапет, но не удержался на скользких камнях.

— Господи! Я же тону!

— Давайте, смельчаки, подходите. Кто первый? — подначивал я.

Они отступили. Один из них стал осторожно спускаться к воде, сделав вид, что собирается помочь утопающему. Остальные вдруг превратились в мирных наблюдателей.

Не дожидаясь, пока они вернутся к прежним ролям, я вскочил на велосипед и помчался в Чорлтон. В спину мне полетели камни вперемежку с ругательствами, но никто из горе-хулиганов не бросился вдогонку. До Чорлтона я добрался в рекордное время.

Выходя из ванной после душа, я услыхал знакомый, но неожиданный в эту пору стук в дверь. Наполовину мокрый, я влез в халат и открыл.

— Вид у тебя очень довольный, — сварливо начала Жанин.

— А что мне мешает быть довольным собой? — спросил я.

— Что ты замышляешь, Дейв? — продолжила она. — У тебя какой-то дикий взгляд. Заходи лучше ко мне. Выпьем, чтоб я не свихнулась.

— Что случилось?

— Тебе не понять, — раздраженно сказала Жанин. — Ты ведь считаешь, что все женщины должны быть просто милыми мамочками, двадцать четыре часа в сутки возиться с детишками и штопать носки своим благоверным. И еще они обязаны сами справляться с любыми проблемами.

Она подошла поближе. Я обнял Жанин и опустил ладонь на ее бедро.

— Не сегодня, Дейв. Ты знаешь правило. Только по выходным.

Я убрал руку после того, как нежно шлепнул ее по попке.

— Расскажи мне, чем ты расстроена? — сочувственно поинтересовался я.

— Дейв, тебе известно, что я никогда не утомляю людей рассказами о тяготах материнства, так что не спрашивай. Пойдем ко мне. Выпьем кофейку, еще чего-нибудь и поболтаем, или я действительно сойду с ума, глядя, как по ящику показывают очередную свободную и независимую красотку, которая имеет всех, кого захочет, в городе Нью-Йорке.

Она меня рассмешила, и я последовал за ней, когда она зашагала к дверям.

— Э-э, нет, Дейв, — остановила меня Жанин. — Пожалуйста, оденься. Я оставлю дверь открытой.

Пару минут спустя я сидел на диване в квартире Жанин. На столике уже дымился кофе.

— Как уютно, по-домашнему, — промолвил я.

— Конечно, уютно, — уныло отозвалась Жанин.

Я снова рассмеялся.

— Что с тобой происходит? — не поняла она. — Не знаю, каким ты мне нравишься больше — как сейчас или сердитым и злобным.

— Бери меня таким, каким хочешь, — предложил я.

— Ничего мне не нужно…

— Жанин, — решил я сменить тему, — ты знаешь об убийстве напротив моего офиса?

— Конечно, знаю.

— Как по-твоему, этот случай интересен средствам массовой информации? Если бы тебе, скажем, удалось заполучить информацию на этот счет, стал бы твой главный печатать такой материал на первой полосе или поместил бы небольшую заметку в колонке происшествий на двадцать какой-нибудь странице?

Лицо Жанин преобразилось. Скуку как рукой сняло.

— Тебе известно что-то очень интересное. Рассказывай.

— Нечего рассказывать. Просто сегодня утром ко мне заглянул один тележурналист, который сказал, что ему на убийство Олли наплевать, потому что этим никого не удивишь.

— Не томи, Дейв, я чувствую, ты знаешь гораздо больше, — нетерпеливо потребовала Жанин.

— Клайд Хэрроу, о котором я только что сказал, работает на «Карлайл Корпорейшн».

— Мне ничего об этом не известно, — взахлеб проговорила Жанин.

— Видишь ли, если бы я говорил с любимой женщиной, я бы выболтал кое-что еще, но поскольку я говорю с журналисткой, я не скажу больше ни слова.

— Не забывай, что обе они уживаются в одной женщине, — низким голосом напомнила Жанин.

— Сегодня не суббота, дорогая, — напомнил я в свою очередь.

Она приподняла правую бровь не больше чем на миллиметр. Через несколько минут мы продолжили нашу беседу в постели. Она обнимала меня обеими руками.

— Ты уверен, что хочешь меня, Дейв?

— Ты знаешь ответ на этот вопрос.

Чуть позднее Жанин улеглась, опершись на локоть, и серьезным тоном объявила:

— Я сегодня постучалась к тебе не только потому, что мне необходимо было поговорить со взрослым человеком. Представь себе, Генри объявился.

— Этот паразит! Что ему нужно? Деньги понадобились?

— Хуже. Он желает видеться с детьми. Возвращается на родину. Ему предложили работу здесь, в Манчестере.

— Из Голливуда, значит, его поперли?

— Дейв, ты меня не слушаешь. Дело не только в нем. Он, видишь ли, желает исправить ошибку… как бы склеить… наши отношения.

— А-а.

— Как мне понимать это «а-а»?

— Не знаю.

— Генри говорит, что мы нужны ему.

— Да-а?

— Прекрати! — вскричала Жанин.

— Как мне реагировать? Мы только что любили друг друга, и ты вдруг сообщаешь, что объявился твой бывший муж. Чего ты от меня ждешь? Я никогда не скрываю своих чувств.

— Думаю, иногда скрываешь. Ну, ты бы мог сказать, например, что разобьешь ему башку, если он сюда сунется.

— Ага, чтоб услышать от тебя, что я — дикарь.

— Я бы сама попросила тебя дать ему в морду. Ты думаешь, я смогу к нему вернуться? Последние два года он провел среди безмозглых грудастых кукол, а теперь, видите ли, вспомнил о своих отцовских правах.

— Жанин, тебе нужно сходить к адвокату, вот и все.

— Мне гораздо больше нравилось, когда ты сразу начинал махать кулаками, — заявила Жанин.

— Ты же меня от этого и отучила.

Мы долго лежали в полном молчании.

— Если хочешь, я пошлю людей попугать его, — сказал я.

— Лучше расскажи мне про Олли, — отмахнулась Жанин.

— Хорошо.

Я с удовольствием согласился сменить тему и рассказал ей о визите странного Сэма Леви.

— Ты сомневаешься, что его интересует только Анжелина?

— Он сразу хотел сослать меня на Филиппины. На целых три недели!

— Не думаю, что Карлайлу понадобилось выпроводить тебя из города только потому, что в «Ренессансе» был ты, а не его сын. Если бы полиции надо было с этим разобраться, они бы уже это сделали. Даже если Карлайл хочет, чтобы тебя здесь не было, причина здесь другая. Возможно, он опасается, как бы ты не проболтался о чем-то еще.

— Чтобы я не проболтался? Здорово!

— Сам подумай. Вероятно, тебе известна какая-то тайна, раскрытия которой они боятся. Думай, голова! Может, Винс Кинг поведал тебе какие-то секреты?

Я стал думать, но меня сморил сон.

Глава 21

Утренний дозор в парке превзошел все мои ожидания. Местные «антиголубиные силы» были полностью мобилизованы и готовы к бою: у ворот нас ожидала стая решительных женщин. Когда мы с моей нервной клиенткой входили на территорию парка, послышался истошный вопль:

— Вот он! Этот мерзавец мне угрожал.

Голос принадлежал той самой даме, которая устроила мне обливание ледяной водой.

— Будьте добры, посторонитесь, пожалуйста, — сказал я. — Парк — место общественное, и мы имеем право пройти дальше.

— Нет, не имеешь, проклятый наймит! Мы не дозволим кормить здесь этих поганых тварей, — продолжала орать фанатичка. Раскинув руки, она преградила мне путь. — Только попробуй сделать хотя бы шаг, увидишь, что будет, — грозила она.

Стадо человекообразных овечек за ее спиной одобрительно заблеяло. Ободренная соратницами по правому делу, городская партизанка вытащила откуда-то небольшой пакет и прицелилась им в меня. Пока он летел, я успел увернуться. Бумажный пакет разорвало об асфальт, и все увидели его отвратительное содержимое.

Я повернулся к миссис Гриффитс и, взяв ее под руку, повел обратно.

— Но мне нужно покормить птичек. Без меня они останутся голодными, — трагическим голосом напомнила она.

Моя клиентка мечтала о мученическом костре не меньше, чем ее противница.

— Попробуем пройти через другие ворота, — сказал я и повел ее вдоль ограды парка.

Нас продолжали обстреливать пакетами с голубиным пометом. Один из них не достиг цели и разбился о ствол каштана, но разлетевшееся по сторонам содержимое пакета испачкало мою одежду. От криков ликования во вражеском стане звенело в ушах. Несмотря ни на что, миссис Гриффитс удалось накормить своих пташек.

Когда я приехал в агентство, Селеста сидела на рабочем месте.

— Доброе утро, босс. Сегодня будут выездные задания?

— Селеста, я сегодня с семи утра на ногах. Дай хотя бы войти, прежде чем задавать вопросы.

— Прошу прощения. — Она надула губы. — А дышать мне можно?

— Не обижайся, — поторопился успокоить я девушку, — день начался не очень приятно. — И я рассказал ей о событиях в парке. — Так вот, если эта пиявка Клайд Хэрроу заползет сюда еще раз, я не стану тратить на него время. Я бы не удивился, если бы выяснилось, что все это представление с голубями подстроено им самим.

— Вы считаете, что все это… подстроено?

Селеста глядела на меня широко раскрытыми глазами.

— Вполне возможно. Будь начеку.

— Я плюну в его тупую морду.

— Не надо! — запретил я. — Просто не поддавайся на провокации. Не произноси ничего такого, что бы он мог использовать для продолжения разговора.

Взгляд Селесты говорил о том, что я испортил ей весь день, поэтому я решил смягчиться.

— Сделай вот что. Даю тебе первое задание. Ты знаешь, когда Анжелина Коразон начинает работу в аэропорту?

— Она работает с двух до десяти.

— Отлично. Подъезжай туда к половине второго. Прихвати с собой фотографии, чтоб не ошибиться. Найди ее и скажи, что муж мечтает вернуть ее обратно.

— Не знаю, босс… Вы думаете, это этично? Ведь нам платит господин Леви. Не обязаны ли мы вначале сообщить ему о том, где она находится.

— Мы сообщим ему завтра. Понимаешь, я хочу, чтоб у Анжелины остался шанс улизнуть от него.

— Вы хотите сказать, что мы сможем выжать из него еще больше денег, если будем разыскивать ее после вторичного побега?

Селеста была крайне озадачена, но я не хотел рассказывать ей о своих подозрениях насчет Леви. Я по-прежнему считал, что он ведет двойную игру с учетом интересов Карлайла.

— Нет, я о таком варианте и не думал. Завтра мы сообщим Леви об Анжелине и завтра же вышлем ему счет.

Селеста подозрительно покачала головой:

— Вы чего-то не договариваете.

Ей не откажешь в проницательности. Я не стал возражать.

— Возможно. Кстати, о счетах. Мы получили что-нибудь из «Северной страховой компании»?

Она покопалась в разбросанных по столу конвертах.

— Ничего. Эти страховщики такие жмоты, — прокомментировала Селеста.

— Не суди огульно. Имя того, кто хочет таким образом преподать мне урок, Эрни Канлифф.

И я пошел в свой персональный кабинет, чтобы почувствовать себя значительной фигурой, главой фирмы «Робин Гуд Инвестигейшнз». Моя секретарша вошла туда двадцать минут спустя. Она понимала, что мне нужно время и условия, чтоб набраться сил для предстоящего дня, и принесла чашечку кофе и свежую почту. Я сразу сделал глоток.

— Спасибо, Селеста. Сейчас займусь делом Гринидж/Гаммедж.

— Вы уверены, что нам больше никто не нужен для этого дела? Джо Малрани звонил, спрашивал, нет ли для него работы.

Малрани, полицейский в отставке, подрабатывал не только в моем агентстве.

— Нет, этим займусь я сам.

— Жаловался, что не хватает на оплату университета, где учится его дочь.

— Черт! Тогда отдай ему это дело, только с условием, что он представит почасовой отчет, если хочет получить деньги.

— Хорошо, босс, — сказала Селеста, направившись к телефону.

Я вдруг пожалел о том, что передал дело пенсионеру. Давненько мне не приходилось встречаться с простыми обывателями типа Джорджа Гаммеджа.

Глава 22

Посещение Селестой сбежавшей жены окончилось неудачей. Анжелина Коразон дала Селесте от ворот поворот.

— Немытая расистка! Смотреть не на что! — кипела от злости Селеста. — Представляете, врезала мне прямо по лицу, как только я произнесла имя Леви.

— С чего ты взяла, что она расистка?

— Там их было с полдюжины, этих филиппиносов! Ржут, пальцами тычут и пихаются! Не дали мне даже объяснить, что я приехала не для того, чтобы затащить ее обратно к старику. Она как бешеная на меня накинулась. Посмотрите на мою губу, она разбита!

— Надо лед приложить, — сказал я, открывая холодильник. — За это тебе полагается денежная компенсация. Леви не предупреждал нас, что его возлюбленная драчлива.

— Компенсация! При чем здесь мое лицо? — слезливо продолжала Селеста. — Может, он и считает ее своей возлюбленной, только, выходит, она совершенно противоположного мнения. Вы бы видели ее рожу, когда она услышала, что я выступаю от его имени.

— Может, и увидел бы, но ты хотела выполнить задание в одиночку. Не стоит огорчаться. Такова жизнь частного сыщика. Половину времени подыхаешь со скуки, а другую половину лечишь синяки. Смотри на это трезво. Мы находим людей, которым не нравится, чтобы их находили, поэтому они сердятся и дерутся.

— Незачем было драться.

— Отнесись к этому как к тренировке.

— Я все поняла! Вы послали меня туда, чтобы поставить на место. Это не женская работа, так?

— Абсолютно не так! Откуда мне было знать о реакции Анжелины? Если ты готова, предлагаю подъехать туда и поймать Анжелину, когда она будет уходить с работы. Сядем ей на хвост, проводим до дому, а там, может, и поговорим по-человечески.

— Вы хотите, чтобы я провела вечер пятницы, выслеживая эту сучку? — в полном недоумении спросила Селеста. — Даже не знаю, что сказать… Вообще-то я в такое время предпочитаю отдыхать.

— Ну, как хочешь, а мне нужно побыстрее закончить с делом Леви. Не желаю, чтоб оно висело на нас следующую неделю.

В конце концов Селеста решила ехать со мной в аэропорт, и мы проводили Анжелину до ее квартиры в Левеншуле. На этом я решил на сегодня остановиться, чтобы не рисковать. Завез Селесту домой на Айерс-роуд, а затем добрался до своей холостяцкой постели.

Глава 23

Стоял погожий осенний денек. Несмотря на зависший над землей туман, небо было чистое и солнечное. К девяти утра пробки уже рассосались, и я без остановок добрался до агентства. Мне требовалось часа два, чтобы в тиши своего кабинета поразмыслить, как вести себя по отношению к Сэму Леви.

Я должен был принять решение. Леви фактически пообещал снабдить меня информацией о Карлайлах и их связях с Деверо-Олмондом в обмен на адрес Анжелины. Адресом я располагал. Узнать его оказалось нетрудно. Передо мной стоял вопрос: использовать ли мне его для того, чтобы вытянуть из старика правду о Винсе Кинге и его никудышном адвокатишке. Раздумывая над этим, я нетерпеливо разбирал почту.

Марти начинает новую жизнь в Лондоне. Пройдет еще несколько лет, и Винса Кинга освободят без моего участия. Дела в принадлежащем мне агентстве идут прекрасно. Единственное темное облако на горизонте моей личной жизни — выплывший откуда ни возьмись Генри Талбот. Чем больше я рассуждал, тем яснее становилось, что мне уже и слышать не хочется о Карлайлах и делишках всей этой семейки. Я был сыт ими по горло.

Я взял трубку и набрал номер Леви. Он немедленно ответил.

— А-а, это вы.

— Я. У меня есть адрес Анжелины. Она живет в Левеншуле.

Я продиктовал адрес.

— Мужчину рядом не приметили?

— Не думаю, чтоб он существовал. Она снимает квартиру на паях с филиппинками, с которыми работает в аэропорту.

— Неприятная новость. Я бы предпочел услышать, что у нее есть мужчина, а узнать о том, что тебя и твой дом променяли на кухню… на картофельные очистки… это, знаете ли, удар…

Я помолчал. Голос его звучал не слишком трагично. Откуда ему известно, что Анжелина устроилась в цех питания? Я этого не сообщал… Мало ли чем она могла заниматься.

— Мистер Кьюнан, мне нужно вас видеть. Мне нужно рассказать вам о важных вещах, которые по телефону не обсуждают. Помните, вы спрашивали меня кое о чем… Я могу просветить вас насчет Деверо-Олмонда.

— Видите ли, я решил отложить это дело до тех пор, пока не поступит новых распоряжений от мисс Кинг, моей клиентки.

— Кто же так работает, мистер Кьюнан? Взявшись за дело, не откладывают его в долгий ящик. Если бы таким вопросом занимался кто-то другой, тогда я бы понял причины отступления, но вы… И разве вам не ясно, что тут вопрос жизни или смерти?

— Не стоит драматизировать, господин Леви. Мне известно, какая репутация у меня в Манчестере, но до Шерлока Холмса мне еще очень далеко.

— Глупец! Молчите! Я не собирался вам льстить. Есть люди, которым плохо спится по ночам лишь только потому, что вы сын своего отца, а им известно, что люди вашей породы непредсказуемы.

— Не улавливаю вашей мысли.

— Не улавливаете? Потому-то вы и готовы дать промашку в деле, которое унесло уже одну жизнь.

— Так значит, вся эта история с Анжелиной — всего лишь уловка.

— Мне не совсем ясно, что вы подразумеваете под уловкой. Главное, что нам нужно увидеться.

— Я в этом не уверен. Пришлю вам счет по почте и буду благодарен за скорейшую оплату.

— Послушайте, Кьюнан…

— Нет, это вы меня послушайте. Я выполнил ваш заказ и считаю, что на этом наши отношения можно завершить.

— Если вы в офисе, я могу сам к вам подъехать.

— Я-то в офисе, но почему бы вам не подъехать сначала к вашей жене? Если вы приедете сюда, то наткнетесь на запертую дверь.

Я положил трубку. Телефон зазвонил в следующую же секунду, но я не ответил. Звонок дребезжал беспрерывно в течение нескольких минут, так что я вышел в соседнюю комнату, чтобы приготовить себе кофе. Попутно я достал из шкафа справочник по бракоразводному законодательству. Усевшись поудобнее и забросив ноги на стол, я стал просматривать книгу и выяснил, что Генри Талботу не светит ничего, кроме строго отведенных часов для свиданий с детьми. В таком положении, за чтением и кофе, я провел около часа. Я мог бы уйти из конторы, но мне хотелось дождаться Леви, на тот случай, если он все-таки приедет, и встретить его, как обещал.

В одиннадцатом часу в дверь приглушенно постучали. Я направился ко входу, собираясь полюбоваться безупречной «тройкой» Леви. Оказалось, это не он, хотя насчет «тройки» я не ошибся. В нее был облачен бывший сержант криминальной полиции Тони Хэффлин. Как только он увидел меня сквозь стекло, на его лице появилось некое подобие улыбки. Он постучался еще раз и вынул из кармана толстую пачку банкнот. Демонстративно поднял ее вверх и потряс в воздухе, давая понять, что денежки могут стать моими. Я молча наблюдал за этим представлением. К этому человеку я испытывал истинную неприязнь. Клоунада, которую он разыгрывал у входа в мое агентство, начинала привлекать внимание прохожих. Я открыл дверь, не решив еще, что предпринять: впустить непрошеного гостя или выпроводить его восвояси.

— У тебя хватает наглости являться ко мне? — недружелюбно поинтересовался я.

Он потряс внушительной пачкой перед моим носом:

— Ты только вдохни… какой запах! Они могут стать твоими, радость моя, — оскалился Хэффлин.

— Что же от меня требуется взамен? Пристрелить кого-нибудь прямо на улице?

— Не стоит горячиться, Кьюнан. Я слыхал, ты не брезгаешь подтасовкой показаний, если тебе это выгодно.

И он проскользнул мимо меня внутрь помещения.

Мое лицо загорелось ненавистью, и я почувствовал, как невольно сжал кулак, чтобы врезать мерзавцу, но он ловко перехватил мое запястье.

— Что, совесть замучила? Тряпка — вот ты кто! Брось строить из себя крутого парня, пока я не сломал тебе руку!

Я оттолкнул его и постарался остыть, хотя соблазн растрепать его мастерски уложенные водевильные локоны был велик.

— Пошел вон! — взревел я. — Деньги можешь оставить себе. Теперь, когда ты лишен права быть полицейским, я не обязан тебя слушать.

Он неприятно рассмеялся и оскалился.

— Если б я был полицейским, я бы давно уже стер тебя в порошок, мистер Сыщик Полные Штаны.

— Проваливай без всяких «если бы»!

— Мистер Карлайл пожелал увидеться с тобой. А это, — он снова потряс пачкой с деньгами, — чтобы убедительнее было.

— Чарли передай, пусть тоже катится подальше.

— Не Чарли, а Брэндон Карлайл послал меня за тобой.

— Не имеет значения. Сэм Леви уже ему настучал?

Усмешка наконец исчезла с лица Хэффлина. Во взгляде появилась озадаченность.

— Ты заблуждаешься, если ставишь на одну ступень Чарли и Брэндона Карлайла… небо и земля — вот что такое эти двое. А что до Сэма Леви, не пойму, на что ты намекаешь. Я здесь для того, чтобы в вежливой форме передать тебе приглашение мистера Карлайла-старшего. Я хотел было захватить с собой пару крепких помощников, но он настоял, чтобы я взял пачку банкнот в качестве компенсации за внеплановый визит.

— Убери деньги. Я, в отличие от тебя, золотых наручников не ношу. Смешные вы люди, и ты и твой босс. Передай ему, пусть звонит по телефону, если хочет со мной поговорить.

Я подтолкнул Хэффлина к выходу.

— Пренебрегать мистером Карлайлом — большая ошибка. Ты об этом пожалеешь.

Я вытолкнул его из офиса и запер дверь. Он поглядел на меня из-за стекла холодными глазами, как рыба из аквариума, достал из кармана мобильный телефон и только потом отвернулся. Мой телефон начал трезвонить, как только я добрался до рабочего стола.

— Отвали, Карлайл, — сказал я, взяв трубку.

— Вы очень горячий молодой человек, Кьюнан, — послышался в ответ спокойный голос, — совсем как мой мальчик Чарли. Именно о нем я хотел с вами поговорить.

— В чем дело?

— В одном любопытном факте. Похоже, мой сын обладает способностью к билокации.

— Билокации? О чем это вы?

— А вы подумайте, мистер Кьюнан. У вас наверняка католическое образование, и вы не можете не помнить, что некоторые святые могли…

— Да, теперь понимаю, могли одновременно находиться в разных местах.

— Именно. Так вот, теперь, когда мой сын, как выяснилось, обладает такой же способностью, я могу возомнить себя самим Богом Отцом. — И он хихикнул.

Мне его попытка пошутить показалась отвратительной. Голос, которому он хотел придать шелковистость, мне тоже не понравился, — он скорее напоминал дребезжанье ржавых водопроводных труб.

— Мы с Чарли уже обговорили эту тему. Мне нечего добавить. Не вижу смысла в нашем разговоре.

— Приезжайте ко мне, мистер Кьюнан. Я настаиваю на приглашении. Хэффлин ждет вас возле вашего офиса. Он доставит вас в лимузине.

— Нет, я не поеду.

— Хорошо, тогда мой следующий звонок будет инспектору Каллену. Ему будет интересно узнать, как вы обеспечили алиби моему сыну во время убийства Олли.

— Вы готовы сдать собственного сына?

— Как миленького, мистер Кьюнан, как миленького. Я законопослушный гражданин и горжусь этим.

Глава 24

Как известно, земли, принадлежащие герцогу Вестминстерскому, занимают солидную территорию в Южном Чешире, но его владения уступали показушному размаху недвижимости Брэндона Карлайла. Чтобы попасть на территорию резиденции Карлайла, нужно было проехать свиноферму. Поместье называлось «Крепость на холме», но местные остряки не замедлили переименовать его в «Нелепость на холме». Все вокруг сияло новизной — не хватало только ценников. Ворота при въезде на территорию были столь широки, что могли бы одновременно пропустить с полдюжины грузовиков. От них в обе стороны в необъятную даль уходили высокие стены из красного кирпича. Хэффлин щелкнул выключателем на стене, и ворота автоматически распахнулись.

— Следи за тем, что болтаешь, Кьюнан, — предупредил он меня.

— Да?

— Да. Не то рискуешь языком.

— Грозишься отрезать мне язык?

— Что за бестолочь! Пойми, сынок, ты во владениях мистера Карлайла, который содержит команду по регби, и здесь, при нем, два-три парня всегда наслаждаются свежим воздухом.

— «Пендлбери Пайлдрайверз»? Я слышал, они не в форме.

— Ты и вправду тупица, как я погляжу, но я тебя предупредил только из уважения к твоему отцу. Некоторые из этих парней фанатично преданы мистеру Карлайлу. Он им и платит и кормит, так что стоит ему пальцем пошевелить, ты будешь не в форме.

— Я потрясен.

Территория резиденции напоминала «Диснейленд» — не хватало только актеров, разгуливающих в костюмах мышей. Зато можно было любоваться пластиковыми скульптурами классических богинь с такими пышными формами, каких греки, ваявшие задолго до силиконовой эпохи, и вообразить не могли. Кругом раскинулся ландшафтный парк: мощеные аллеи, беседки, фонтаны, пруды, безупречные зеленые газоны, перемежавшиеся коврами из желтых и красных цветов. Теперь я мог воочию убедиться в размахе и мощи империи Карлайла. Только влиятельный человек мог вдохновить архитекторов и дизайнеров на столь развесистую безвкусицу. По мере приближения к сооружению из красного кирпича впечатление о бездумно распыляемом богатстве усиливалось. Мы проехали через двор, с одной стороны которого выстроились гаражи с белоснежными дверями. На каждой из дверей красовался писающий амурчик, а на стенах — гигантские пластиковые бабочки и насекомые. Напротив гаражей возвышалось отдельное сооружение, напоминавшее спортивный зал. Когда мы вышли из машины, я понял, что не ошибся: сквозь затемненные окна виднелись американские тренажеры, а за ними — просторный бассейн.

Архитектурные излишества самого дома заставили бы умирать от зависти типов вроде Эрни Канлифа. Шесть увесистых коринфских колонн подпирали греческий портик, украшенный барельефом с изображением битвы кентавров.

— Ну как, насмотрелись? — послышался вкрадчивый голос человека, показавшегося из-за колонн.

Седой загорелый Брэндон Карлайл выглядел гораздо моложе, чем я ожидал. Он изучал меня умными карими глазами. На мясистом лице с темными, будто небритыми щеками выделялся крупный нос картошкой. Солдат, дослужившийся до генерала, а не офицер благородных кровей.

— Нравится домик? — продолжил он свою мысль.

— Впечатляет, — осторожно ответил я.

— Я им горжусь. — И он протянул мне свою руку. — Брэндон Карлайл, мистер Кьюнан. Должен признаться, что я заинтересован в личном знакомстве с вами. — Яркий акцент выдавал его манчестерское происхождение.

— К сожалению, не могу сказать, что это желание взаимно, мистер Карлайл, — отозвался я, не подав ему руки.

— Неужели вы из тех чудаков, которые почитают невежливость за добродетель? — сказал он, стараясь сохранить улыбку. — Мы знаем, как вести себя с подобными гостями. — И он обернулся к Хэффлину, державшемуся ровно на шаг позади хозяина, как верный пес. — Спасибо за доставку, Тони. Как видишь, мои опасения подтверждаются. Глупость и невежество в крови у большинства полицейских. Шайка высокомерных идиотов.

— Как ваша регбийная команда, да?

— Моя команда в порядке.

— Неужели? Два приличных матча за последние пять лет и последняя строчка в таблице? — усмехнулся я.

Хозяина замечание задело за живое. Карлайл даже в лице изменился и потрепал меня ладонью по щеке:

— Вы, юный Кьюнан, кое-что забыли.

— Что бы это могло быть?

— Твой чертов папаша всегда таскал с собой пушку, а ты безоружен.

— Всего-то? — ответил я, похлопывая себя по внутреннему карману пиджака, в котором лежал мой толстый бумажник. — Кстати, а вы уверены, что я без оружия?

Карлайл невольно отшатнулся, укрываясь за колонной.

— Хэффлин, идиот! — разозлившись со страху, проговорил он. — Никогда не знаешь, чего ждать от копа, даже бывшего…

— Он шутит, мистер Карлайл. — Хэффлин уверенно распахнул мой пиджак и продемонстрировал, что тревога ложная.

— Очень смешно, Кьюнан, — сказал Карлайл, сохраняя прежнюю дистанцию. — Весь в отца. Вечно с дурацкими шуточками. Но приятно, что он передал тебе не только свою глупость.

— Если это все, о чем вы собирались мне поведать, я ухожу, — сказал я, отталкивая от себя Хэффлина, который все еще деловито шарил по моей груди.

— Кьюнан, я предупреждал тебя! — Хэффлин воинственно поднял руку.

Из дверей спортивного зала появились пятеро молодцов с бычьими шеями. Победить соперников по регби им было не под силу, но утихомирить меня не составило бы труда.

— Это регбийная команда или убойная? — не унимался я.

— Заткни свою болтливую пасть, — сказал Хэффлин, едва сдерживая гнев. — Еще слово, и они разорвут тебя на части!

— Вот эти, что ли? Этих несчастных обыграют мальчики из школы для слепых.

— Довольно, Кьюнан, — миролюбиво предложил «Карлайл. — Мы тебя поняли. Ты парень крутой, и тебя не просто запугать. Мы все под большим впечатлением. Но мне все-таки нужно переговорить с тобой.

— Хорошо, выкладывайте, чтоб я здесь не задерживался.

— Не так быстро, молодой человек. И давайте сделаем так, чтоб всем было приятно. Я бы хотел показать некоторые мои игрушки. Дорогие игрушки. Вы когда-нибудь видели такой фонтан? — Карлайл вытащил из кармана электронный пульт и направил его на фонтан. В небо не меньше чем на сто метров взвилась струя воды, которая в несколько секунд стала разноцветной.

— На самом деле видел, — сказал я. — Аттракцион «фонтан со светомузыкой». Понятно, где вы заимствуете свои идеи.

— Ладно, пошли в дом. Я только хотел показать, что мой дом полон новейших электронных устройств. Ничего подобного ни у кого в этой стране не найти. Система установлена теми же специалистами, которые оборудовали резиденцию Билла Гейтса в Сиэтле.

— Я в восхищении.

Хозяин прищурился, повернулся ко мне спиной и направился к дверям, которые распахнулись перед ним автоматически, как в универмаге. Я последовал за ним без повторного приглашения. Боковым зрением я уловил движение телохранителей, которые дружно встали стеной позади меня. По ту сторону дверей гостей ожидали сюрпризы. Я чуть не угодил ногой в бассейн с подсветкой, в котором лениво плескались жирные карпы. На стенах висели мониторы с плоскими экранами, демонстрировавшие сменявшие друг друга полотна старых мастеров. Я снова почувствовал тошноту. Единственным не «новейшим устройством» в атриуме у входа в дом оказалась старая тележка мороженщика с потускневшей от времени надписью «Колонна».

Карлайл перехватил мой задумчивый взгляд, норастолковал его по-своему.

— По тому, с каким презрением вы оглядываете мой интерьер, я могу определить, что вы сноб, Кьюнан. Точно как ваш отец, — прошипел он. — Но мне удавалось не обращать внимания на его вытянутую физиономию. Скажите мне лучше, — он сменил интонацию, — вы интересуетесь архитектурой, я имею в виду старинные особняки и тому подобное?

— Интересуюсь.

— Знаток?

Я пожал плечами.

— Бьюсь об заклад, вы член «Национального треста»^[36].

— Верно.

— Смотрите-ка, угадал, — усмехнулся он. — В восемнадцатом веке голозадые, вроде вас с отцом, небось готовы были разнести в щепки Чатворт и Икэорт, а теперь это для вас национальное достояние.

— Ерунда! Просто есть такое понятие, как излишество…

— К чертям собачьим ваши понятия! Ты обалдел от этого великолепия, значит, я создал все это не зря. Мне нравится производить впечатление на снобов. Я еще не встречал ни одного, кто бы в глаза сказал мне, что это безвкусица. Они только за спиной способны перешептываться, гадости из зависти болтать. Боже всемогущий! Если первому герцогу Девонширскому позволено было устраивать в Чатворте каскад в милю длиной, почему мне нельзя запустить на собственной земле фонтан высотой в полкилометра. К тому же, в отличие от герцогов, я все делаю на деньги, добытые собственным трудом.

— Прекрасно, ваша милость, — не без насмешки похвалил я хозяина. — Теперь, когда я обалдел от восхищения, может быть, вы наконец объясните, зачем мне оставаться тут еще?

— Сволочь ехидная!

— Вовсе нет. Я и не подозревал, что вам не с кем больше общаться. Насколько я осведомлен, вы предпочитаете одиночество.

— Ах, ты еще и осведомлен? Ну да, как же я запамятовал, ты же один из тех, кто собирает все сплетни, чтоб потом марать имена людей, которые многого в жизни добились. Вам ведь не спится, если кто-то наслаждается богатством. Запомни, эта страна провалится прямо к черту на сковородку, если не позволит людям, умеющим делать деньги, тратить эти деньги по их усмотрению.

— Да, тяжелая жизнь у вас, у богатых, — посочувствовал я.

— Ну ладно, мистер Частная Ищейка, я сыт твоим дерьмом, — взорвался он.

Мы стояли на сверкающем мраморном полу напротив огромных диванов, расставленных квадратом. Над нами, там, где предполагается крыша, высился стеклянный купол. Не знаю толком, чего хотел от меня Карлайл: чтоб я сел на диван, станцевал чечетку на каменном полу или пал перед ним ниц и стал молиться золотому тельцу. На мой взгляд, наш разговор должен был продолжаться стоя. Я внимательно оглядел помещение на случай экстренного побега. Дверь, через которую мы вошли, была заблокирована регбистами. Другие двери наверняка управлялись с помощью пульта, который всегда под рукой у хозяина. Я бы не удивился, если бы после нажатия одной из кнопочек под моими ногами разъехались мраморные плиты, а под ними оказалась клетка с голодными крокодилами. Вообще-то я действительно обалдел от дома, но ни за что не собирался выдавать своего впечатления.

— Между прочим, вы первый начали, когда заявили, что я унаследовал глупость моего отца, — заметил я.

— Главное, что я сам не глупый отец, поэтому желаю точно знать, что за игру вы затеяли с моим сыном Чарльзом.

— Спросите у него.

— Спрашивал. Он выдал мне какой-то бред, будто ты готов обеспечить его алиби.

— Если он так сказал, — кто я такой, чтоб опровергать его слова?

Я поглядел на массивные бронзовые подсвечники, украшавшие ближайший столик, и подумал, что смогу воспользоваться ими как оружием для самозащиты.

— Расскажи мистеру Карлайлу все по порядку, — встрял Хэффлин.

— А если не расскажу?

— Это ты помог Чарли убрать Лу Олли? — потребовал ответа хозяин.

— Я думал, что вы все знаете, — почти пробормотал я.

— Что ты имеешь в виду? Считаешь, что я организовал убийство, которое ляжет пятном на всю мою семью? Пошевели мозгами, Кьюнан.

— К моим мозгам это убийство какого отношения не имеет.

— Убийство произошло у дверей твоего офиса.

— Мало ли что могло случиться на улице в центре города?

— Ты спишь с женой моего сына? — вдруг спросил Карлайл.

— Нет.

— Зачем же ты возле нее крутишься?

— Она попросила меня доказать, что ее отец осужден по ошибке.

— Кончай врать, подонок! — взревел Карлайл и, метнувшись ко мне, заехал пару раз по лицу. Выпад оказался неожиданным, но мне удалось отшвырнуть его назад ответным ударом. Хэффлин поддержал хозяина сзади, а два регбиста скрутили меня за плечи так, что я не мог пошевелиться.

Брэндон Карлайл пыхтел, как испорченный паровой двигатель. На губах выступила пена. Хэффлин суетился над ним, как испуганная квочка. В руках его хозяина появилась коробочка с пилюлями, одна из которых отправилась в рот, под язык Я понял, что ошибался с определением возраста Карлайла — ему было не меньше, чем моему отцу. Глядя на него, я испытывал глубокое презрение, и вдруг почувствовал липкую струйку на верхней губе. Я слизнул ее — оказалось, кровь, — этот старый крокодил разбил мне нос. Пока я утирал кровь платком, он, насколько хватило сил, упивался своим доблестным поступком. Потом Карлайл подошел поближе, а его питомцы-тяжеловесы снова вцепились в мои запястья, опасаясь нового выпада с моей стороны.

— Не так уж ты и крут, малыш, — победоносно ухмыльнулся Карлайл.

— Теперь, когда твоя колченогая команда скрутила мне руки, можешь заехать мне по лицу еще раз.

— Вот дьявол! Иди сюда, глупыш, — сказал вдруг Карлайл совершенно иным тоном. — Вы все свободны, — сказал он своим «качкам». — Ты, Тони, тоже. Думаю, я могу поговорить с Кьюнаном с глазу на глаз. Не хочу, чтоб меня охраняли, как британскую корону.

— Вы уверены, мистер Карлайл? — засомневался Хэффлин.

— Уходите! — Для убедительности Брэндон взмахнул рукой.

Хэффлин вышел. Я присел напротив Карлайла на один из громадных диванов.

— Я знаю, что все здесь слишком вычурно, — тихо сказал хозяин. — Так хотела моя жена, она начала работать с дизайнерами, а с тех пор, как ее не стало, у меня не хватает фантазии довести все до нужного уровня. И против «Национального треста» я ничего не имею, мы сами состояли членами треста, когда она была жива.

— Неужели?

— Знаешь, парень, — задумчиво сказал Карлайл, — иногда мне кажется, что больше всего я был счастлив, когда мальчишкой жил в двухкомнатной квартирке над крошечной забегаловкой в Анкоутсе. Вокруг были сплошь прядильные фабрики. Сейчас там все по-другому… Но если ты считаешь, что этот дом — сплошное архитектурное излишество, поезжай и погляди, что понастроили на прелестных улочках, где прошло мое детство.

— Я езжу там каждый день.

— Ну, конечно, прости, я позабыл. Когда у человека появляются деньги, он забывает о своих корнях. Может, поэтому я так привязался к своей команде. Да, я привязан к ребятам больше, чем к этому дому. Сколько раз я занимался тут переделками — и все не так… Если у тебя хороший вкус, может, придумаешь, что здесь можно изменить?

— Спасибо за доверие, но я специализируюсь не на интерьерах, — ответил я со смешком.

— Скажи мне правду. Как ты считаешь, Чарли замешан в убийстве Олли?

— Я думаю, что нет. И это правда, — сказал я.

— Полагаю, так оно и есть, но не знаю, радоваться мне по этому поводу или горевать.

— Здорово!

— Ты ведь не намерен шантажировать его? Хотя о чем я спрашиваю — знаю, что нет. Яблоко от яблони… Твой папаша — порядочный дуболом, но никогда никому не продавался.

— Благодарю за чистосердечные свидетельские показания, — сказал я, вставая.

— Сиди, я еще не закончил, — приказал хозяин.

Я опустился на диван.

— Мой Чарли без царя в голове, чего не скажешь о его жене. Она изобретательная штучка с мозгами, которых хватит на двоих. Как думаешь, она имеет отношение к смерти Олли?

— Не большее, чем ваш сын, — ответил я.

Некоторое время он молча глядел на меня.

— Жаль, что в этом вопросе я не разделяю твоей уверенности. Тебе хорошо известно, что за фрукт ее папаша. Не связывайся с Винсом Кингом. Это не человек, а змеиный яд.

— К чему вы клоните, мистер Карлайл?

Я попытался улыбнуться, но рот сам собой сложился в оскал.

— В истории разбираешься?

Я неопределенно пожал плечами.

— Вспомни римских императоров… как только они становились старыми, начинались проблемы. Кто придет на смену? Кому передать наследство? Деньги? Во главе «Карлайл Корпорэйшн» может стоять только один человек.

— Правда?

— Опять ехидничаешь. Правда. Не знаю, чего хотел Чарли, если это он велел убрать Олли, — вот что не дает мне покоя. Они боятся, что мне взбредет в голову перевести деньги в оффшорную зону, чтоб лишить их доступа к моим капиталам.

— Кто это — они?

— Мои сыновья и их жены… особенно жены. Чарли предан мне больше других, но его жена! Очень жалею, что впустил ее в семью. Вот чем воздается мне за доброту: девчонка хочет вызволить своего отца, чтоб он вернул себе нечто принадлежащее ему по праву. Напридумывала себе невесть что! Да и сам он сумасшедший. Пора бы и тебе понять это.

— Я не считаю, что Винс Кинг сумасшедший.

— Так ты с ним знаком?

Я пристально взглянул на Карлайла. Он продолжал смотреть на меня внимательными глазами, приглашая к продолжению разговора. Теперь его темные живые глаза утратили возраст и хитровато улыбались. Он мог бы мне рассказать многое об интересовавших меня людях, но я хорошо понимал, что еще не время. Однако меня подмывало…

— Кинг клянется, что невиновен, и все-таки позволил полиции и закону себя засудить. Вот я и задумался: в чем тут дело, — сказал я.

Брэндон не сводил с меня глаз.

— Возможно, я ошибся, когда сказал, что ты унаследовал всю глупость отца. Если в тебе есть хоть крупица ума, ты оставишь это дело. Без тебя разберутся, — негромко произнес Карлайл.

В который раз я попытался распрощаться, но хозяин опустил ладонь на мое плечо и усадил обратно на диван.

— Есть еще одна проблема. Враги. У меня они есть, и я это признаю. Клайд Хэрроу один из них. Думаешь, я не знаю, что этот лысый жирный подонок рыскает по городу, выискивая грязные сплетни обо мне и членах моей семьи? Ну ничего, скоро истекает его контракт… тогда он запоет по-другому: «да, мистер Карлайл, нет, мистер Карлайл, как скажете, мистер Карлайл», — и пустит слезу… Поглядим, как он станет оправдываться. Можешь рассказать ему, если захочешь.

— Я понял, — недовольно отозвался я, — только не моего ума это дело.

— Зато сейчас ты услышишь то, что касается тебя напрямую. Ты приставал к Сэму Леви, чтоб он порассказал тебе обо мне.

— Нет, не приставал, — сердито ответил я.

— Отстань от Сэма, — злобно обрушился на меня Карлайл. — Он спятил от ревности и гнева. Он сумасшедший.

— Как, еще один старинный друг сошел с ума?

— Не докучай ему.

— Никому я не докучал.

— Нет? А кто приставал к нему с вопросами обо мне, чтоб потом снабдить сплетнями Хэрроу?

— Я сказал уже, что это не так.

— Проблема в том, что в отличие от грязной жабы по имени Хэрроу Сэм действительно знает пару вещей, которые могут меня скомпрометировать. Но Сэм не в себе с тех пор, как умерла его сестра. Одна беда за другой — вот и стал будто помешанный. Я пытался помочь, но понял, что не в силах.

— Ваша помощь заключалась в том, чтоб снабдить его невестой из стран третьего мира?

— Бог мой! — фыркнул Карлайл. — Неужто ты решил, что это моя идея? Сэм старше меня. Будь эти девушки хороши, я бы сам завел себе полдюжины. Я для здоровья предпочитаю витаминами и травяной чай.

— Будьте уверены, я не пытался вытянуть из Сэма какую-либо информацию и даже не говорил о нем Хэрроу.

— Вот и хорошо. Продолжай в том же духе, тем более что у меня есть опасная информация на твой счет…

— Что такое?

— И мне и Сэму Леви известно, где зарыты тела убитых.

— О чем это вы?

— О двух знаменитых манчестерских уголовниках, мой мальчик. Мне известно, когда и при каких обстоятельствах они исчезли. И еще я знаю о двойняшках, которые вскоре после этого происшествия появились в одной бездетной семье в Тарне. Не уверен, что тебя порадует эта история в газетном изложении или в телепрограмме Клайда Хэрроу. Думаю, теперь я тебя убедил.

Странное дело. Я полагал, что за время работы с нравственными уродами Большого Манчестера угрозы сделались для меня привычной стороной жизни. Но только теперь, столкнувшись лицом к лицу с Брэндоном Карлайлом, я уяснил, каково это, когда тебе угрожают со знанием дела.

Не помню, как я выбрался из этого ужасного поместья в Южном Чешире. В голове отчетливо мелькали только два кадра: Хэффлин открывает дверцу машины, и я уже дома, сижу, уставившись в пустую стену.

Глава 25

— Дейв, Дейв! — кричала Жанин сквозь щель почтового ящика. — Ты меня слышишь? Открой, Дейв!

Ее громкие крики становились все более сердитыми, пока наконец не пробили глухую завесу, окутывавшую мое сознание с тех пор, как я покинул владения Брэндона Карлайла. Я не мог отделаться от одной мысли: историю с уголовниками, успокоившимися в саду Ди Элзворт, я поведал только одному человеку — Жанин Уайт.

— Чем ты накачался? Ужасно выглядишь! — Первое, что она сказала, когда я открыл дверь. — Зачем ты задвинул щеколду?

— Захотелось побыть одному.

— Что? — воскликнула она с недоумением. — Ты не заболел, Дейв? Может, вызвать врача?

— Думаю, мне для здоровья полезнее сменить компанию, — с горечью сказал я.

— Дейв, ты не в себе. Я тут подумала, может, нам съездить отдохнуть на недельку. Всем вместе, как будто мы одна семья. Мне кажется, ты этого хотел.

Пока я собирался с силами, чтобы ответить, вбежали Ллойд и Дженни.

— Ой, мы что, уезжаем? — радостно воскликнула Дженни. — Давайте поедем на море.

— Дейв неважно себя чувствует. Прошу тебя, лапочка, возвращайтесь с Ллойдом домой и посмотрите пока телевизор.

— А куда мы поедем? Одна девочка из нашего класса, Мишель Одел, говорит, что сейчас все ездят в Блэкпул, а мисс Сигрейв сказала, что Мишель — просто задавала.

— Не думаю, дорогая, что мы поедем в Блэкпул. Подыщем какое-нибудь местечко поспокойнее в Уэльсе. Как ты думаешь, Дейв?

— Дженни, будем надеяться, что мисс Сигрейв не станет возражать против Уэльса? — обратился я к девочке.

На меня глядели огромные, как блюдца, глаза маленькой Дженни.

— Вообще-то она говорит, что слишком много болтаю, но я у нее спрошу, — ответила она со всей серьезностью, потом, поразмыслив еще немного, добавила: — Мисс Сигрейв рассказывала, что в Блэкпуле есть чем заняться, если даже погода плохая. — И взяв за руку младшего брата, направилась в свою квартиру.

— Дейв, как ты себя чувствуешь? — поинтересовалась Жанин с необычной заботой в голосе. — Выглядишь, как после страшной попойки.

— Думай, как тебе нравится, но я и с этим справлюсь, — отозвался я.

— Кто тебя расстроил, Дейв? Надеюсь, не я?

— Знаешь, иногда на человека может обрушиться такое… Не волнуйся, я скоро приду в себя, — заверил я Жанин.

— На меня тут тоже кое-что обрушилось. Мне нужна твоя помощь, Дейв.

— Я готов, — мрачно согласился я.

— Завтра Генри приезжает.

— Да?

— Да! А тебе, видимо, все равно, — сердито заявила она.

— Каким образом я должен реагировать? Может, хочешь, чтоб я подложил ему бомбу в машину? Или устроил так, чтоб на него обрушилось многоэтажное здание?

— Черт бы тебя побрал!

— Чего ты от меня хочешь?

— Ничего. Забудь об этом! Я срочно найму няню.

— Жанин, что я должен сделать?

Едва сдерживая слезы, она уперлась кулаками в бедра и поглядела на меня так, будто я виноват в сложившейся ситуации.

— Дейв, что с тобой? Я только хотела… — Не договорив, она сжала губы.

— Знаешь, человек имеет право иногда отдыхать от забот. Сегодня у меня выходной, — пробормотал я и обнял Жанин.

— Я не хочу, чтобы дети были в городе, когда он приедет. Дженни все еще расспрашивает о Генри, а Ллойд совсем его не помнит. У него нет никакого права вмешиваться в нашу жизнь и требовать встречи с детьми.

— Никакого, — согласился я, — кроме права отца на свидание с детьми.

— Ты им больше отец, чем он, особенно в последнее время.

— Возможно, хотя ты делаешь все для того, чтоб я не стал им ближе.

— Дейв, как ты мне надоел со своими претензиями! Ты снова дуешься, потому что не удовлетворены твои собственнические интересы. Для тебя главное — застолбить место рядом со мной!

— Ничего подобного. На этот раз ты ошиблась.

Жанин высвободилась из моих рук. Накатившая слезливость резко сменилась злобой.

— Чтоб вы все провалились! Гады! Дерьмо!

Она подошла к бару и налила себе изрядную порцию виски.

— Значит, ты хочешь сказать, что я просто себя накручиваю? — истерично вскричала она, залпом опрокинув стакан.

— Я хочу сказать, что, если ты не перестанешь ругаться, Дженни принесет дисциплинарное замечание от мисс Сигрейв.

Она усмехнулась и, повеселев, двинула меня в грудь. Я так же шутливо дал ей сдачу.

— Кьюнан, какой же ты хитрюга! Неужели мне не удастся от тебя избавиться? — И, рассмеявшись по-настоящему, она опустилась на диван.

Я тоже налил себе и, усевшись рядом с ней, решил рассказать об угрозе Карлайла в мой адрес. Но прежде я спросил:

— Жанин, скажи серьезно, чего ты от меня хочешь? Неужели действительно жаждешь крови?

— Я хотела, чтоб ты свозил куда-нибудь детей. Будет лучше, если Генри не застанет их дома. А я тем временем улажу с ним дела. Адвокат говорит, что Генри не имеет права встречаться с детьми, но как мне вести себя, если ему приспичит заглянуть сюда без всякого разрешения?

— Я буду рад помочь тебе с детьми, — сказал я.

— Хочешь поспать сегодня у меня? — спросила Жанин. — Представь себе, я скучала по тебе прошлой ночью.

— Прости, но сегодня не получится. Есть дела.

— Неужели ты все еще дуешься?

— Есть одно дело, которое мне нужно тщательно обмозговать, чтоб закрыть его навсегда. Так что я вряд ли тебя сегодня порадую.

— Не скромничай! Между прочим, я знаю, где продается «Виагра». У нас в редакции есть один…

— С этим проблем нет, — прервал я ее.

— Тогда объясни, в чем дело.

— Открылись кое-какие дела в прошлом. Мне нужно побыть одному.

— Ох уж это богатое мужское прошлое… Да, забыла тебе сказать, звонил Клайд Хэрроу, пригласил меня на вечеринку.

— Что?

— Он ведь важная персона на телевидении. Будут вручать какие-то призы телевизионщикам, и по этому поводу организована вечеринка, — кокетливо доложила Жанин.

— Он стал таким важным, что от него уже попахивает.

— Давай обойдемся без ревности. Любая девушка имеет право использовать все свои шансы.

— В таком случае будь осторожна. Вы с Клайдом похожи. У него имеются свои нерушимые взгляды на брак.

— Неужели?

— Он был женат уже шесть раз. Теперь ищет седьмую миссис Хэрроу.

— Шутишь?

— Нет. И Клайд не шутит: если он не остановился на первой, что мешает ему остановиться на шестой? У тебя есть шанс стать миссис Хэрроу Седьмой.

— Нет, такой участи я постараюсь избежать, но я сказала ему, что обдумаю предложение насчет вечеринки.

— Вот именно, подумай и взвесь все за и против. Когда Клайду нужно соблазнить женщину, он действует молниеносно и напористо. Не удивляйся, если он станет тебя шантажировать.

— Как ты?

— Не надо сравнивать меня с этим стервятником.

— Не этот ли стервятник потрепал твои крылышки?

— Черта с два! — взревел я. — Кишка тонка! На меня налетела птица высокого полета.

Взволнованные глаза Жанин помогли мне принять неожиданное решение. Если Брэндон Карлайл не хочет, чтоб я встретился с Леви, я с ним встречусь.

— Дейв, как ты сразу перестал смахивать на покойника, — со смехом произнесла Жанин. — Лицо порозовело.

— Прекрасно, — мрачно сказал я.

— Что ж, если мне не удалось заманить тебя в свою спальню, я покидаю тебя, мысленно любя, — произнесла Жанин, вставая с дивана. — Нужно идти. Боюсь, дети уже дерутся. Завтра в одиннадцать? Если вдруг передумаешь, ключ у тебя есть.

— Ага, — кивнул я. На большее сил не хватило.

После ухода Жанин я налил себе еще виски и включил сиди-плеер. Сумерки я провел на диване, слушая диск группы «Лидбелли», пока мною не овладело чувство пустоты и безысходности. Я встряхнул головой и выпил еще. Алкоголь не помогал. На дне стакана ответов не ищут. Мне казалось, что я на краю пропасти. Глядя на остатки виски в бутылке, я понимал: еще одна порция пошлет меня в полный нокаут.

«Будь проклят Брэндон Карлайл!» — думал я.

Я еще долго лежал на Диване, отставив бутылку в сторону. Потом с трудом поднялся на ноги и поплелся на кухню, чтобы сварить кофе и постоять под душем. Горячий напиток и вода подействовали освежающе, проснулось даже чувство юмора по отношению к самому себе.

Я набрал телефон Сэма Леви.

— Я знал, что вы умный человек, — произнес он.

— Тогда вы единственный в своем роде, — ответил я.

За сим последовала пауза, после которой Леви сформулировал свое отношение к моему замечанию:

— Наш брат англичанин обожает самоуничижительную иронию.

— Это самоуничтожительная ирония, господин Леви.

— Вы позвонили, чтобы поупражняться в остроумии?

— Я позвонил, чтобы сообщить о своем визите к вашему старинному другу Брэндону Карлайлу. Он сказал, что не удовлетворен состоянием вашего психического здоровья.

— Думаете, меня волнует, что болтает обо мне Брэндон? Уверен, что вы звоните не по этой причине. Вас беспокоит мисс Марти и ее папочка. Вот орешек, который вы желаете раскусить.

— Нет… то есть да. Черт, вы меня с Брэндоном так запутали, что я забываю уже, чего хочу. Вы говорили с Анжелиной?

— Не надо менять тему разговора, мистер Кьюнан. Брэндон на вас нажал, не так ли?

— С чего вы взяли?

— Любая встреча с Брэндоном — не шутка. Это человек, которому неведомо самоуничижение. Он сам унижает людей, низводя их до состояния букашек.

— И сегодня он преуспел.

— Значит, вы хотите ему ответить взаимностью? Прав я или ошибаюсь?

— Не в этом дело! У него есть на меня компромат… вернее, он знает обо мне нечто такое, о чем я хочу забыть.

— Грязь какая-нибудь?

— Я забочусь даже не о себе, а о близких мне людях, которым может быть нанесен вред.

— Когда копаешься в золе, не избежать следов сажи.

— Оставьте нравоучения, господин Леви. Сейчас мне важно узнать, что лежит за угрозами Карлайла, и тогда я пойму, как мне выбраться из создавшегося положения.

— Да простит мне Господь! Мне следовало бы посоветовать вам переехать подальше от этого города, но я не стану тратить время, потому что знаю, что не такой вы человек. Так что приезжайте ко мне, поговорим. Может, мне все-таки удастся вложить кое-какие умные мысли в вашу голову.

Глава 26

Через полчаса я подъезжал к дому Сэма Леви. В первый раз мне показалось, что здание скрыто от досужих глаз, но сейчас, темной ночью, особняк, казалось, зазывно подмигивал воровской братии.

— Вам следовало бы установить световую и звуковую сигнализацию и запираться получше, — сказал я, когда Леви отворил дверь.

— Я говорил уже вам. Если они хотят грабить, пусть грабят, пусть возьмут все, что понравится.

— Я серьезно, — повторил я. — Нужно принять меры безопасности.

— Вы так обеспокоены, потому что собираетесь поселиться со мной под одной крышей?

Я, наверно, обиженно нахмурился, потому что Леви расхохотался и повел меня на кухню. Там он усадил меня за стол, накрытый на двоих.

— Вы кого-то ждете? — спросил я, глядя на свечи в увесистых подсвечниках.

— А себя вы почитаете за призрака? Сделайте одолжение, мистер Кьюнан, разделите со мной трапезу, а я в ответ удовлетворю ваше любопытство. Не волнуйтесь, пища не отравлена.

Я попытался выдавить из себя улыбку, но получилась какая-то гримаса.

— Я пошутил, — сказал Леви. — Но кажется, не очень умно. Садитесь поудобнее. Сдается мне, вас надо подкормить.

Отказываться было бесполезно. Он поставил передо мной тарелку с дымящимся ароматным жарким. Я нерешительно ковырнул его вилкой.

— Хотите знать, что это? — поинтересовался он. — Вы ведь поняли, что это не свинина?

— Простите, — поспешил заметить я, — но дело в том, что я не привык есть в такое позднее время.

— А зря. Поели, можно и поспать, как говорится. Пусть ваш желудок поработает, пока вы спите. Так вот, перед вами говяжья вырезка, вымоченная в бренди и красном вине, с луком и травами. И ни капли жира. Не спешите, ешьте медленно. Я всегда готовлю вдоволь. Своего рода суеверие: когда на столе много еды, найдется кто-нибудь и для компании. Вот и вы приехали вовремя.

— Господин Леви, я хотел бы извиниться по поводу Анжелины. Я могу съездить к ней с вами, если вы хотите переговорить о примирении.

— Нет-нет, вы поступили очень мудро. Самое лучше дать ей возможность принять решение. А что до меня… В следующем году круизы в Таиланд и Манилу не отменят, съезжу еще раз, может, повезет найти там еврейку.

Душистое блюдо растравило аппетит, и я сам не заметил, как покончил со своей порцией. Леви щедро подливал красное вино в мой бокал.

— Пейте-пейте, — приказывал он. — В этом же вине я готовил мясо.

Я поглядел на этикетку: «Мюзиньи». Не будучи знатоком вин, я все же догадывался, как дорого стоит бутылочка этой марки.

— Думаете, расточительство, — перехватил мой взгляд Леви, — но разве можно готовить мясо по-бургундски в чем-либо, кроме настоящего бургундского?

— Вы умеете себя баловать, — произнес я.

Некоторое время мы ели молча. Я чувствовал, как постепенно спадает напряжение. Наконец Леви сказал:

— Я умею себя баловать, а вы умеете не задавать щекотливых вопросов. Если у меня все так распрекрасно, почему, скажите на милость, от меня ушла жена? Чего не хватает такому старому хрену, как я, если он не может удержать в роскоши женщину, которая выросла в трущобах? Или вы по-прежнему думаете, что Анжелина — всего лишь трюк для привлечения вашего ко мне внимания?

— Скажу вам честно, господин Леви, если бы я понимал женщин, я бы сам не оказался сейчас в ужасной ситуации, — сказал я. — Не знаю, почему Анжелина ушла от вас. Спросите лучше у нее. А я бы хотел спросить Марти Кинг, какую игру затеяла со мной она.

— Ха! Мне это нравится. Прямо в лоб, без экивоков.

— Такой я человек, — подтвердил я.

— Я расскажу вам о Марти, но сначала расскажите мне, чего хочет Брэндон.

Я рассказал все: и о Ди, и о Жанин, и о Марти, и о свидании с Винсом Кингом, и о комментариях Сейесты — в общем, обо всем. Когда я закончил, Леви покачал головой. Он отодвинул тарелки и тяжело вздохнул. Я с нетерпением ожидал его слов и с еще большим нетерпением хотел задать миллион вопросов.

— Дейвид, — произнес Леви. — Вы позволите называть вас так?

Я кивнул.

— Вы оказали мне огромную услугу. Вы отыскали Анжелину… причем вы могли выжать из меня гораздо больше денег, но вы этого не сделали. Я знаю о ваших подозрениях насчет того, что Анжелина — всего лишь предлог для нашей встречи. Представьте, ваши отношения с Марти для меня новость.

Все это он проговорил с такой сердечностью, что я не мог заподозрить его во лжи.

— Будем считать все это совпадением.

— Это действительно совпадение, — подхватил он. — Три события сошлись с одной точке. Мне следовало это предвидеть, ведь в прошлом я букмекер.

— Хорошо, тогда скажите, почему Брэндон Карлайл так взъерепенился, когда узнал о моей встрече с Винсом Кингом?

— Не могу. Поверьте мне. Если я поведаю вам о страхах Брэндона, найдутся люди, которые загасят вас, как эту свечку, затем чтоб вы не поделились полученной информацией с кем-нибудь еще.

— Брэндон…

— Нет, я имею в виду не его. Если бы Брэндон понял, что вы опасны, мы бы с вами сейчас не беседовали. Есть другие люди, которым удобно, чтобы Кинг оставался за решеткой.

— Вы обещали, если я найду Анжелину…

— Я обещал вам рассказать о Деверо-Олмонде, и я сдержу обещание. Он был… у него талант, скажем так. Я владел цифрами, а он бумагами. Он знал, как нужно положить слова на бумагу, чтоб они скрывали истинное состояние Брэндона.

— Значит, это он помог Брэндону засадить Кинга?

— Нет-нет. Как вы не понимаете? Быть замешанным в таком деле — последнее, чего может хотеть такой человек, как мой бывший компаньон. Он только убедил Деверо-Олмонда взяться за дело Кинга, а это все равно что включить одногодку в забег трехлеток. Олмонд был незаменим, когда требовалось подтасовать бумаги по нефтяным сделкам, но в уголовных преступлениях — полный профан. А Кинг свалял дурака. Он ведь знал, какую роль играет Деверо-Олмонд в делах Брэндона, и думал, что он — спец. Он поставил не на ту лошадку — вот и проиграл.

— Но ведь он действительно не убивал?

— Убивал — не убивал… кто знает… да и какая разница? — сказал Леви, безнадежно махнув рукой. — Кинг совершил немало преступлений. Вот и сидит теперь там, где, поверьте мне, и следует ему сидеть.

— Мне было бы спокойнее, если бы к нему присоединились некоторые процветающие ныне граждане нашего города.

Леви понравилось мое замечание. Он рассмеялся:

— И я тоже?

Я покачал головой в знак несогласия.

— Дейвид, я уже многое вам открыл. Вам нужно перестать интересоваться делом Кинга. Хватит с вас благородных порывов. С такими людьми опасно водить знакомство, особенно вам. Марти вовлек вас в это дело из прихоти. Не удивлюсь, если она знает, кем работал ваш отец.

— Не понимаю, в чем здесь связь?

— Я уже достаточно сказал.

— Совсем недостаточно, — возразил я.

— Наслаждайтесь едой и забудьте о существовании Винса Кинга. Забудьте это имя. Он достоин того, чтоб оставаться в забвении. Знаете что, я хочу выдать вам премию за оперативные действия по поиску Анжелины. Потратьте эти деньги на то, чтобы приятно отдохнуть с вашей дамой сердца и ее детьми. А когда вернетесь, вся эта кутерьма уляжется и Брэндон о вас и не вспомнит. Вот увидите.

Как ни старался я вытащить из Сэма Леви еще что-нибудь существенное, ничего не вышло. Я оставил свои попытки, и он развлекал меня рассказами о своих похождениях в Таиланде, не забывая подливать мне вина. Перед уходом я похвалил еду, которая действительно была великолепна, и поблагодарил за гостеприимство.

— Вам нужно непременно позаботиться о безопасности вашего дома, — еще раз напомнил я хозяину, стоя на пороге.

— Видите ли, Дейвид, профессионалам уголовного мира известно, кто я таков, — ответил он. — Они знают: случись им замыслить что-нибудь против меня, им тут же головы свернут.

— Вы владеете карате или чем-то подобным?

Он недовольно цокнул языком.

— Дейвид, как, по-вашему, букмекер собирает старые долги? Я хоть и на заслуженном отдыхе, но владею рычагами, на которые стоит только нажать… Между прочим, этот засранец Лу Олли начинал работать у меня.

— И на старуху бывает проруха.

— Отлично подмечено. Но настоящий букмекер знает, как проигрывать. Профессионал умеет рисковать.

Пока я возвращался к себе в Чолторн, в голове появилась некоторая ясность. Несмотря на доброжелательность и неподдельную искренность, в Леви было нечто зловещее. Можно ли считать очередной случайностью тот факт, что он позвонил мне сразу после убийства Олли?

На Торнлей-корт стояла тишина, как в древней усыпальнице. Даже воздух не шелохнулся.

Я достал из кармана ключ от квартиры Жанин. Проскользнув в ее спальню, я на ходу снял джинсы и сорочку. Ее теплое тело обожгло меня с ног до головы, и я припал к ней как к единственному существу, которое связывало меня с реальной жизнью.

Глава 27

Несмотря на воскресное утро, торговые залы «Траффорд-центра» ломились от натиска очумелых покупателей, среди которых оказался и я с Дженни и Ллойдом по бокам. Можно было придумать другие способы развлечения, например, навестить моих стариков или отправиться в зоопарк, но мне захотелось свозить детей сюда. Я знал, что зоопарк наведет меня на тревожные мысли о несвободе, а родители — и того хуже, учитывая мой последний разговор с отцом. Задумав кое-что еще, я закинул на крышу спортивный велосипед.

Сначала мы зашли позавтракать в ресторанчик «Тропики». Ллойд не мог оторвать глаз от синтетических горилл. Изучая экзотическое меню, я радовался, что звери здесь, в отличие от зоопарка, не настоящие. В их компании мы провели около двух часов.

Потом я повел ребят в спортивный магазин и купил им по велосипеду, не самому притом дешевому. Дженни и Ллойд выбрали себе шлемы и наколенники, а я подобрал удобную для езды одежду. И еще мы запаслись перчатками, аптечкой, насосом, ключами на случай непредвиденного ремонта и дорожными картами. Все это я погрузил на крышу моего автомобиля. На эту процедуру ушло по крайней мере полчаса.

Зато дети светились от счастья и были возбуждены настолько, что мне пришлось чуть ли не привязывать Ллойда к себе, чтоб он не бегал по запруженной стоянке, демонстрируя окружающим съемный гудок своего новенького велика. Наконец мы уселись в машину и поехали по направлению к парку Данхэм-Мэсси. Въезжая на территорию, охраняемую государством, я вспомнил слова Брэндона Карлайла. Время придало кирпичам здешних строений приятный ржавый оттенок, хотя я сомневаюсь, что они когда-нибудь были того ядовитого оранжевого цвета, который нравился Брэндону. Вековые дубы и строгая архитектура немного меня успокоила, но не ради них мы сюда явились. Мы пересели на велосипеды и покатили мимо водяной мельницы вдоль канала.

Проехав несколько километров, мы сделали привал, и тут я вдруг обнаружил, что дети могут осилить дорогу, нелегкую даже для взрослого, но после остановки валятся с ног. Я покормил их бутербродами, мы немного отдохнули и отправились в обратный путь. Не проехали мы и нескольких метров, как Ллойд остановился как вкопанный и безвольно опустил голову на грудь. Бедняжка чуть не уснул в седле. Я привязал его велосипед поверх своего, посадил мальчика к себе на плечи и пошел пешком. Дженни изо всех сил тащилась со своим велосипедом рядом и периодически просила остановиться, чтобы передохнуть. На то, чтоб добраться до парковки, где я оставил машину, понадобилось несколько часов. Я выбрался оттуда перед самым закрытием.

Когда я сдавал полуспящую парочку в велосипедных костюмах матери, на дворе была ночь.

— Дейвид! — удивилась Жанин. — Чем вы занимались? Я не знала, что и подумать…

— Небольшая велосипедная прогулка, только и всего.

— Мама, это было так здорово, — едва ворочая языком, подтвердила Дженни.

— Они с ног до головы в грязи!

— Это поправимо, — сказал я, — их надо искупать.

Жанин принялась стаскивать с детей одежду.

— Откуда у них это? Я попросила тебя присмотреть за ними пару часов, а не покупать им обновы.

— Дейв купил нам велосипеды, — похвасталась Дженни. — Мой даже лучше, чем у Мишель О'Дел.

— Как интересно, — проворчала Жанин. — А Дейв знает, что папа Мишель владелец сети автомобильных салонов? — И она недовольно сверкнула глазами.

— И еще он купил нам шлемы и наколенники и велосипедки. А до этого мы были в «Тропиках» и еще ели бутерброды на старом канале. А потом Дейв носил Ллойда на себе всю дорогу, пока мы шли к Машине, а дяденька на парковке хотел уже запирать ворота, но мы успели, — на одном дыхании выпалила Дженни. — Мисс Сигрейв говорит, что нам следует вести дневник и записывать туда всякие интересные события из нашей жизни. И я теперь обо всем этом напишу в своем дневнике и еще нарисую, как Дейв несет Ллойда на плечах…

Пока девочка взахлеб рассказывала о прошедшем дне, Жанин не проронила ни слова. Она отвела детей в спальню, а я пошел к себе. Примерно через час зазвонил телефон.

— Это ты, Геркулес? — раздался голос Жанин. — Может, зайдешь и расскажешь, что все это значит?

Я послушно поплелся к соседке.

— Будь любезен, объясни, какую цель ты преследовал? — потребовала она.

— Никакой цели я не преследовал. Решил покататься на велосипеде, а на руле дети вряд ли бы поместились.

— Скажи правду, ты хотел необычным образом продемонстрировать свое преимущество перед Генри?

— Нет. Тебе удалось с ним договориться?

— Не пытайся сменить тему. Я желаю знать, с какой стати ты вдруг раскошелился на сотни фунтов на моих детей? Должна ли я принять это как отступные?

— Нет. Лучше скажи мне, почему ты так подчеркнуто называешь их «мои дети»? Я думал, они давно уже стали «нашими детьми».

— Потому что они мои, а не твои, — ответила Жанин, оскалившись, как волчица, защищающая своих детенышей.

— Что с того, что я потратился на детей? Я считаю себя их отцом. Неужели мне требуется твое разрешение на то, чтоб купить им мороженое?

— Два новеньких велосипеда и все эти прибамбасы к ним — не то же самое, что мороженое. Я воспринимаю твой поступок как заявление. Скажи мне, кто за этим стоит.

— Жанин, ты преувеличиваешь. Я не склонен анализировать каждый свой поступок с твоей точки зрения. Я решил устроить велосипедную прогулку на троих, поэтому купил детям велосипеды — вот я весь сказ, точка.

— Не верю. Раньше тебе такие идеи в голову не приходили. Ты стал как флюгер, куда ветер подует — туда и…

— Все не так. Тебе трудно поверить, что мне хочется баловать твоих детей, поскольку я не имею возможности баловать своих?

— Я никогда не говорила, что не хочу иметь других детей, — сердито сказала Жанин, — но если ты все еще грезишь о невесте и ее подружках в белых платьях, забудь об этой пошлятине.

— Ты снова не поняла меня, я о других детях… то есть о тех двоих, которые у меня уже есть, и сейчас, между прочим, им грозит опасность.

— О чем ты болтаешь? — разгорячившись, воскликнула Жанин.

— Я отец близнецов, которых родила Ди Элзворт.

— Та самая жена банкира, которая подарила тебе картину Лоури… — И она вдруг рассмеялась. — Дейв, ну это уже слишком! Неплохо тебе заплатили за осеменение, кажется, так это называется?

— Не важно, как это называется, тебе этого не понять никогда. Сейчас важно, что Брэндон Карлайл пригрозил раскрыть секрет Ди и раскопать в ее саду трупы двух негодяев, которые напали на нее и пытались изнасиловать, а я их убил и похоронил. А случилось это потому, что кое-кто не умеет держать язык за зубами.

— Понятно! Ты думаешь, что я разболтала твой секрет. Да как ты смеешь?

— Если не ты, то кто? Вряд ли сама Ди.

— Как мило, какая прелесть! Страшная тайна Дейвида Кьюнана предана гласности, и кто же в этом повинен, если не я! Да существует тысяча способов, с помощью которых Карлайл мог выведать твой позорный секрет.

— Ничего позорного в нем нет. Мне нечего стыдиться. Лучше объясни мне, каким образом он мог выведать этот секрет, если ты молчала?

Вместо ответа Жанин схватила тарелку, оставленную детьми, и с размаху грохнула ее об стену. Потом метнулась в ванную комнату, хлопнула дверью, и я услыхал шум воды из-под крана. Вернулась она под аккомпанемент собственных проклятий:

— Все мужики подонки! В тропических гориллах из ресторана, о которых сквозь сон лепетал Ллойд, больше сердечности, чем в тебе и Генри вместе взятых. Никогда и никому я не сказала ни слова о твоем маленьком приключении, ни единой душе, даже матери своей…

— Ладно, ладно. Довольно! — не выдержал я и поднялся на ноги с дивана. — Мужики подонки и грош им цена. Для меня это не новость. Такова наша природа. Но разве такие женщины, как ты, Жанин, никогда не ошибаются? Почему ты так уверена в своей правоте? Разве не ты орала в моей конторе, что я киллер? Марти Кинг, которая слышала эти слова, с тех пор так и думает.

— Так вот в чем я провинилась? Поэтому ты дуешься и корчишь из себя невесть кого? — сказала она, недоверчиво глядя мне в лицо. — Хорошо, признаю свою ошибку, но горжусь ею. Если ты столь дорожишь своей тайной, незачем было доверять мне ее. К тому же откуда мне было знать, что бедная сиротка Марти навострила ушки?

— Конечно, я не безупречен, но почему я должен выслушивать твои упреки? Уж если на то пошло, посмотри на себя — ты же законченная неврастеничка. Если ты думаешь, что я решил купить расположение твоих детей, то ты спятила. Я бы никогда не пошел на это. Мне это не нужно.

Наша перепалка дошла до предела. Что бы ни думала Жанин, я не из тех мужчин, которые распускают руки, когда не хватает аргументов. Я позволил себе достаточно резкостей. Пора было уходить.

— Уносишь ноги, потому что я не хочу играть по твоим правилам, Дейв? — тихо спросила Жанин. — Не уходи. Мы еще не решили, что делать с отпуском. Каникулы Дженни начинаются на следующей неделе. Надо, чтоб девочка рассказала своей обожаемой мисс Сигрей, куда она едет с родителями.

Я не двигался с места, потому что мне было тяжело дышать. Мало сказать, что я был ошеломлен резким изменением в настроении Жанин, — у меня не оставалось сил, чтоб назвать ее шельмой. Она меня опередила:

— Только не кричи, пожалуйста, детей разбудишь.

— Что крики по сравнению с грохотом бьющихся тарелок? — напомнил я.

— Дейв, — улыбнулась она. — Ты их так угулял, что они проспят до второго пришествия. Не знаю, переживет ли мисс Сигрейв, если Дженни опоздает в школу. На этой неделе малышку назначили дежурной по классу.

Я расплылся в улыбке.

— Иди ко мне, осеменитель ты наш, — прошептала Жанин.

Глава 28

Я сетовал на тяжелые выходные, не подозревая, что в понедельник на мою голову низвергнутся небеса.

Хотя за мной прислали не спецназ, а людей в штатском, и не домой, а в контору, да к тому же мне было сказано, что я нужен следствию только как человек, который может пролить свет на случившееся, мое препровождение в полицейский участок смахивало на арест. Все вели себя крайне вежливо, однако не оставляя мне иллюзии, что я имею право встать и уйти.

Впрочем, я и сам этого не хотел. Я не меньше их горел желанием узнать правду о жестоком убийстве Сэма Леви.

Воскресным вечером мертвого Леви обнаружил его парикмахер, который раз в неделю стриг и красил Сэма. Избитый в кровь старик был привязан к стулу. Смерть, скорее всего, наступила от разрыва сердца. Дом был перевернут вверх дном. Вначале полиция приняла случившиеся за неудачную попытку ограбления, но когда выяснилось, что отпечатки пальцев, найденные в комнатах, принадлежат одному и тому же лицу, то есть мне, они бросились за мной ивыстроили другую версию.

Большую часть дня я просидел в участке, отвечая на их изнуряющие вопросы. Мне нетрудно было отвести от себя подозрения. Естественно, в участке находилась и Анжелина, которая опять пыталась сбежать, что сделало ее подозреваемой номер один. К середине дня мне почти удалось убедить детективов в том, что ни Анжелина, ни я сам к убийству не причастны. Тогда посыпались вопросы иного характера. Высказывал ли мистер Леви когда-нибудь опасения в том, что может быть ограблен? Не намекал ли он на то, что в доме хранится солидная сумма наличными? Я рассказал им о жемчугах. Не вызывало сомнений, что украшения находятся где-то в доме. К этому простому выводу, так же как и я, мог прийти любой гость Леви.

Что мне известно о секс-круизах в Таиланд и на Филиппины, которыми Леви увлекся вскоре после смерти сестры? Не упоминал ли он о том, что его пытались шантажировать? Не пытался ли я его шантажировать? Кто организовал его брак с филиппинкой? За какую сумму? Что произошло во время медового месяца в Ирландии? Могли ли ирландские экстремисты проведать о богатстве Леви?

Я сказал им все, что считал нужным, а что не считал нужным оставил при себе.

Отпустили меня ближе к вечеру. Три месяца назад подобное убийство богача было совершено в Южном Чешире. Полиция подозревала одну ливерпульскую банду. Никогда не понимал, отчего это чеширская полиция всегда приписывает кровавые преступления ливерпульцам. Имя Карлайла не упоминалось ни разу. Молчали они и об убийстве Одли. Поэтому я тоже ничего не сказал следователю о своих соображениях по поводу этих двоих. К тому же я крепко помнил угрозу Брэндона Карлайла и не собирался компрометировать Ди Элзворт, ее детишек и себя. Если Брэндон захочет устроить скандал, он не ограничится грязной статейкой в воскресной газете.

Возвращаясь к себе в Чорлтон, я пытался поверить в версию о бандитах из Ливерпуля. Пытался, но не сумел. Слишком много совпадений. Олли угораздило попасть под пули у входа в мой офис в тот момент, когда на его месте должна была находиться Марти, напросившаяся на встречу со мной. На следующий день Сэм Леви, старый приятель Карлайлов, выбирает из всех детективов города именно меня и уговаривает отправиться подальше на Восток, чтоб вернуть сбежавшую жену. Затем следует самое неприятное: как только Сэм обмолвился о сомнительных делишках семьи Карлайл, его не стало.

Жанин стояла у открытой двери в мою квартиру. За ее спиной не переставал звонить телефон.

— Вот так весь день напролет, — вымолвила она, едва дыша.

— Как?

— Вот так, нараспашку. С тех пор, как вломились полицейские, взяли кое-что из твоих вещей и уехали.

— Не волнуйся, я сам дал им ключ. Вещи вернут, как только убедятся, что на них нет крови Сэма Леви.

— Они думают, что ты убил этого старика? — крайне удивилась Жанин.

— Уже нет. В полиции называют это «исключить из списка подозреваемых». Естественно, что, обнаружив мои пальчики в чужом доме, они рады уличить частного сыщика в использовании богатого клиента в корыстных целях.

— Бараны!

Мне стало приятно оттого, что хоть кто-то сегодня был на моей стороне.

— Что еще?

— Телефон. Очуметь от этого звона. Но когда я снимаю трубку, на том конце ее вешают.

— Один-четыре-семь-один?

— Номер не определяется.

Телефон зазвонил вновь. Я взял трубку.

— Кьюнан, — послышался голос Тони Хэффлина, — сейчас же позвони по этому номеру из автомата. — И он скороговоркой назвал цифры.

— Карлайл, — пояснил я для Жанин.

Я вышел на улицу и позвонил.

— Что ты им сказал?

На этот раз звучал голос самого хозяина.

— А что я должен был сказать? — зло отреагировал я. — Спросите у вашего верного пса. Если бы я обмолвился о вас хотя бы словом, ваши лужайки превратились бы уже в парковку для полицейских машин.

— Я понимаю, о чем вы думаете, мистер Кьюнан. — В голосе Карлайла не было ни капли превосходства.

— Еще бы вам не понимать.

— Я не имею отношения к смерти Сэма. Вы должны мне верить. Прошу прощения за угрозы в ваш адрес, но мне не нравится, когда кто-то интересуется делами моей семьи. Я решил, что вы хотите воспользоваться слабостями Сэма, чтобы получить порочащие меня факты.

— Значит, такие факты все-таки существуют.

— Это не то, что вы думаете. Я в бизнесе уже сорок лет. Понятно, что моим конкурентам было бы приятно, если бы какой-нибудь Хэрроу публично испачкал меня грязью.

— Я буду молчать. Но и вы больше не посмеете угрожать мне прошлым.

— Согласен. Скажу больше, Кьюнан, я блефовал. Дело в том, что Тони Хэффлин рассказал мне о неоконченном расследовании по делу об исчезновении двух преступников, а я связал это кое с чем… в общем, мне известно, что Харольд Элзворт бесплоден. Я совладелец клиники, в которой он наблюдался. В общем, если это и не ваши близнецы, то в любом случае они не от Элзворта.

Меня бросало то в жар, то в холод. Час от часу не легче: выходит, муж Ди знает, что это не его дети. У меня в горле пересохло, и я испугался, что не смогу вымолвить ни слова в ответ, но Карлайл говорил за двоих.

— Поверьте, Кьюнан, — продолжал он, — я вам благодарен. И я буду счастлив, если вы позволите мне выразить свою признательность в более ощутимой форме.

— Представляю, как вы будете счастливы, если вам удастся всучить мне деньги, ведь это будет означать, что я у вас в кармане.

— Если вы сможете доходчиво объяснить мне, что дурного в деньгах, тогда я куплю вам в подарок часы с браслетом. Что, по-вашему, заставляет мир вертеться?! — возмутился Карлайл. — К тому же мы действительно у вас в долгу. И Чарли, и я.

Я повесил трубку. Мне стало трудно дышать. Похоже, этой семейке известно все на свете. Я ослабил узел галстука и поспешил к дому. У входа сиял чей-то новенький автомобиль. Ни у кого из соседей такого не было. Поднявшись к себе на этаж, я обнаружил, что хозяин машины — мой гость.

— Дейвид, сынок наш блудный, наконец-то возвратился домой после долгих странствий.

Голос Клайда Хэрроу доносился из квартиры Жанин. Я прошел к ним. Жанин и дети сидели, прижавшись друг к другу, на диване и смотрели телевизор. Плюшевый кролик на экране застыл перед задумавшей проглотить его коброй.

— Дейв, я надеюсь, тебе не надо представлять Клайда, — сказала Жанин, недоумевая, отчего я молчу.

— Знать его — еще не значит любить, — мрачно заметил я.

— Не груби, хозяин. Я сам чуть не влюбился в смерть, пока не встретил на своем пути эту добрую женщину. Поверь, я и не подозревал, что вы — одна семья, когда пригласил ее стать моей спутницей на церемонии награждения. Я заскочил сюда, только чтоб узнать, принимает ли она мое скромное приглашение. Я лелею надежду, хотя и самую крошечную, оказаться среди призеров. А знаете, как неловко чувствовать себя одному, без прекрасной половины на таком мероприятии?

Мы с Жанин переглянулись. Его выражение лица оставалось непроницаемым.

— Видишь ли, Клайд… — Жанин вдруг зарделась. Меня тоже бросило в жар, но только потому, что я никогда прежде не видел краснеющую Жанин.

— Поезжай, Жанин, — сказал я, как только смог вертеть языком, присохшим к нёбу. — Я посижу с детьми, а у тебя может выйти неплохой репортаж о церемонии.

— Неужели эти прелестные малютки, ангелочки, не побоюсь этого слова, — плоды вашего союза?

— Клайд, я не смогу поехать, — сказала Жанин, — ведь придется провести ночь в Лондоне.

Я все еще не понимал, что мешало ей выставить этого борова за дверь, но помалкивал.

— Но хозяин-то разрешил, а я даю честное благородное слово Хэрроу, что буду вести себя безупречно. — Он смотрел на Жанин с плотоядной усмешкой на шутовской физиономии.

В эту минуту я верил ему меньше, чем всегда.

— Что скажешь, Дейв? — спросила Жанин.

— Езжай, — повторил я.

Стоило ли превращаться в собаку на сене — они /свободные взрослые люди.

Клайд воспринял мои слова как приглашение заполнить собой все пространство. В какой-то степени я был этому даже рад. Пока он развлекал своими витиеватыми сентенциями Жанин и детей, а заодно старался обаять и меня, я мог отключиться от мыслей о Сэме Леви. Что ни говори, его смерть тяжелым камнем легла на мою совесть. Как ни старался я убедить себя в том, что я ни при чем, чувство вины застряло в душе, как острый нож. Что-то надо делать. Надо же что-то делать!

Клайдову болтовню внезапно прервал Ллойд.

— Мамочка, я есть хочу, — послышалось из угла, где он, лежа на животе, раскладывал свою коллекцию машинок — Когда мы будем пить чай?

— Устами младенца глаголит истина. Встаю и покидаю вас, не буду мешать.

— Оставайтесь на чай. Я сейчас соберу на стол, — предложила Жанин, удивив меня не в первый раз за этот вечер. Кулинарными талантами она не блистала: пицца, рыбные палочки с картошкой и прочие полуфабрикаты.

Клайд похлопал себя по животу;

— Честно говоря, милая леди, я сам чувствую потребность в гастрономической подпитке. Но по выражению лица вашего воздыхателя я вижу, что ваша попытка накормить голодного вызывает…

— Действительно, Клайд, оставайся, — не дал договорить я ему. — Если поскрести по сусекам обеих наших квартир, то можно удовлетворить даже такой непомерный аппетит, как твой.

— Мамочка, кушать хочется, — напомнил Ллойд.

— Я тоже есть хочу, — присоединилась к брату Дженни. — А почему мистер Хэрроу назвал Дейва издыхателем? Мисс Сигрейв говорит, что нехорошо давать людям клички.

— Ты не поняла, детка, — объяснила Жанин, — он сказал «воздыхатель», а не «издыхатель».

— А что это значит?

— Поклонник, — уточнил Клайд.

— А-а, — равнодушно протянула девочка и снова попросила есть.

— В таком случае позвольте мне заняться ужином, — предложил Клайд. — Здесь поблизости есть отличное местечко, откуда нам доставят восхитительные блюда китайской кухни.

Я сразу понял, что сопротивление бесполезно, и следующие десять минут мы выбирали и заказывали по телефону еду. Естественно, процессом руководил Клайд. Положив трубку, он объявил, что впереди у нас китайский пир. Мы болтали о всякой чепухе в ожидании пира, пока не появился посыльный, которого было едва видать из-за кучи коробок Жанин бросилась на кухню за тарелками и приборами. Воспользовавшись ее отсутствием, Клайд зажал меня в углу дивана и, широко улыбаясь, зашептал:

— Небольшая неувязочка, дружище.

— В чем дело?

— Представь себе, не захватил с собой бумажник. Требуется небольшая ссуда. Верну при первом удобном случае.

Я заплатил за доставку, и посыльный ушел. Клайд заказал столько, что хватило бы на восьмерых взрослых, но, скажу сразу, ничего не пропало — сам Клайд ел за четверых, будто последние Дай сидел на голодном пайке. Не переставая болтать, он отправлял в рот крабовые шарики, жареные орешки с рисом, утиные крылышки и лапшу. Дети, казалось, с благоговейным страхом наблюдали этот словесно-гастрономический феномен, неуклюже копаясь палочками в своих порциях. Мы с Жанин пытались не отставать от Клайда, но куда там. Блюда с его стороны стола исчезали с космической скоростью, и рядом уже успела вырасти гора из пустых лотков и коробочек.

— Настоящий пир требует соответствующей выпивки, — заметил Клайд.

— Заварить зеленого чаю? — предложил я.

— Ха! — усмехнулся Клайд. — Со смеху с тобой помрешь, друг мой.

Я сходил к себе и принес три бутылки вина. Хотел, чтоб Клайд выбрал одну из трех по своему вкусу, но едва я поставил их на стол, как он откупорил все сразу. Протестовать было поздно. Хорошая еда и алкоголь помогли мне забыть на время о Сэме Леви, но в уме вертелась теперь другая мысль: Клайд Хэрроу никогда не делает ничего без умысла. Интересно, что он задумал на этот раз?

Жанин ушла купать Ллойда, Дженни — в свою комнату. Мы с Клайдом остались одни за разоренным столом.

— Похоже, ты не в лучшем настроении, — сказал Клайд. — Не понравилась кухня?

— Нормальная кухня, особенно когда платишь сам.

— Прости, но я действительно не захватил бумажник, не рассчитывал на такой вечер. Надеюсь, ты не сердишься, что я слишком внимателен к той, которая прелестней лунной ночи и…

— Опять ты со своими цитатами, Клайд, — оборвал его я. — Довольно лирики. Скажи лучше, задом пожаловал.

Клайд провел пухлой ладонью по лицу, от лба до подбородка, как бы снимая маску клоуна, чтоб надеть другую. Выражение лица сделалось серьезным, на лбу появилась хмурая складка.

— А я-то надеялся, что растопил лед недоверия, которым ты окружил себя, как бастионом.

— Не затягивай, выкладывай побыстрее.

— Моя жизнь дает трещину по всем фронтам.

— Причины?

— Причина одна — отсутствие информации.

— Думаешь, что сможешь решить ее с моей помощью?

— Безусловно, старина. Разведка сообщила, что ты провел этот день, обсуждая кое с кем безвременную кончину лучшего друга Брэндона Карлайла. Ты должен располагать фактами, с помощью которых, да хотя бы и одного, я смогу подмочить репутацию великого человека.

— Клайд, ты спятил, — со вздохом сказал я и, позабыв об осторожности, выложил Клайду слова Брэндона о перспективах Хэрроу. Возможно, алкоголь развязал мне язык, но я зачем-то рассказал Клайду и о том, что Карлайл клянется в непричастности к убийству Леви.

— К сказанному тобой могу добавить, что полиция почти уверена, что убийство — часть неудавшегося ограбления, — сказал Клайд, выслушав меня.

— Или таковым представлено.

— Хм-м. Клинок, пронзивший ковер, да? «Что за кровавый и шальной поступок!», «Гамлет», акт третий, сцена четвертая, убитый старик… А какие новости для меня, помимо того, что служба безопасности Карлайла готова выдворить меня за пределы телестудии «Альгамбра»?

— Тебе этого мало? Ладно, есть еще кое-что.

— Говори.

— Тебе известно, что болельщики «Пендлбери Пайлдрайверз» устраивали митинги, возмущаясь бесконечными проигрышами команды?

— Я не очень-то интересуюсь регби, но сообщал о них, сообщал.

— Так вот, их слабая игра объясняется тем, что вместо тренировок эти бугаи несут службу в резиденции Карлайла.

— Ах вот оно что! — Клайд взбодрился. — Добудь для меня еще что-нибудь. Мне нужны красочные детали.

— Каким же образом я их добуду?

— Иди по следу. Тебе есть за что зацепиться. Вся эта история началась с тех пор, как ты заполучил в свои объятия несравненную Марти.

— Послушай, у меня свое дело. На мне агентство. А я не кошка, чтоб бросаться за каждой мышкой.

— И не бросайся. Тише едешь, дальше будешь. Но и мне не забывай помогать.

— Клайд, ты раскрыл мне глаза: я живу, чтоб помогать тебе.

— Сарказм тебе не к лицу. Ты человек искренний, Дейв. В данный момент мне нужна твоя помощь в деле о «голубиной войне».

— Шутишь?

— Нет, крайне нуждаюсь в скандале местного значения с элементами комедии. Здесь ты просто незаменим.

— Спасибо.

— Позволь засвидетельствовать признательность прелестной Жанин, — сказал он, вскакивая с легкостью, невероятной для человека, только что проглотившего две бутылки вина и пять полных китайских обедов. — Проводи меня до машины, и я тебя посвящу в свои планы. А может, вместе поужинаем? Этими китайскими палочками даже червячка не заморишь.

Глава 29

Не знаю, как удалось Клайду все это организовать, но когда я входил в парк, сопровождая миссис Гриффитс, у ворот уже собралась толпа. Казалось, сцена была тщательно срежиссирована и отрепетирована. Напротив друг друга расположились два вражеских стана. Между ними оставался узкий коридор, вероятно, для нас с миссис Гриффитс. Чтобы скрыть лицо, я напялил лыжные очки. Как только миссис Гриффитс поняла, что затевается драка, она обессилено опустила на землю сумку с кормом. Я с горечью отметил, что она едва дышала. Да, миссис Гриффитс — не боец.

— Мы можем уйти и вернуться, когда они разойдутся, — предложил я, чтоб подбодрить ее.

— Нет, теперь все по-другому. Раньше были только голуби и я. Лучше я съезжу отдохнуть на деньги, которые мне дал мистер Хэрроу.

— А как же птицы? — спросил я, глядя на стаю голодных голубей. Крики толпы не мешали им дожидаться завтрака.

— Ничего, другие покормят. — И она махнула рукой в сторону защитников голубей.

Я разочарованно покачал головой и вывел ее из парка. Вдалеке я заметил фигуру Клайда, а рядом с ним двух ассистентов с кинокамерами. Один из них уже бежал к нам.

— Вон он! — раздался крик предводительницы антиголубиного войска. — За ним!

Я прикрыл миссис Гриффитс со спины, и мы ускорили шаг. Возмущение в обоих рядах усилилось. Нам удалось нырнуть в переулок. Обернувшись, я увидел, как толпа застряла в узких воротах при входе в парк. Злобную предводительницу сбили с ног, и, к моему удовольствию, она распласталась на асфальте с задранной юбкой. Среди воплей я различал громкий голос Клайда Хэрроу, раздававшего указания своей группе. С приездом полиции голуби, как по команде, взлетели и стали кружить над дерущейся толпой. Потрясающий кадр, подумал я и пожелал Клайду творческих успехов.

Когда я приехал в офис, Селеста была на месте.

— Так ничем и не ответите этим дуболомам? — сказала она, имея в виду мой вчерашний арест. — Может, звякнуть моему кузену адвокату?

— Селеста, я прошу тебя запомнить: в нашем деле главное — не суетиться, — терпеливо объяснил я. Никто меня не арестовывал. Просто помогли добраться до полицейского участка, чтоб задать мне несколько вопросов.

— Зря вы спускаете им с рук, босс. Вы имеете право требовать моральной компенсации.

— Если тебе не терпится пообщаться с адвокатом, позвони лучше мистеру Деверо-Олмонду в Рочдейл. Не говори, что ты работаешь со мной. Скажи, что звонишь из налоговой инспекции… Престона, да, Престона. Тебя интересуют налоги, которые должны были быть уплачены по гонорарам, полученным Олмондом шестнадцать лет назад. Говори как можно более путано, но в то же время дай четко понять, что за отказ отчитаться по фактам ему грозит преследование по закону.

— А что конкретно вам нужно выяснить? — спросила Селеста.

— Меня интересует, кто именно заплатил ему за защиту Винса Кинга.

Я рассудил, что таким образом смогу выйти на того, кто был заинтересован в обвинении Кинга.

— И еще, — добавил я. — Отошли счет миссис Гриффитс, а копию счета Клайду Хэрроу. В данном случае можешь не скромничать.

— А вот чек для вас, — сказала она, протягивая мне бумагу, подписанную Эрни Канлиффом.

— Славненько. — И я скрылся за дверями своего кабинета, чтоб не отвечать на бесконечные вопросы Селесты. На самом деле я боялся, что не найду на них ответов. В этот день я даже не знал, что мне делать дальше. Я взглянул на чек. Цифры, вписанные рукой Канлиффа, пришлись мне по душе. Он даже кое-что набросил, видимо в качестве премиальных. Я решил позвонить и поблагодарить. На другом конце не спешили принять мою благодарность, и мне пришлось прослушать чуть ли не весь концерт Вивальди. Наконец Эрни подключился к линии.

— Дейв, прости, что заставил ждать, — прокричал он, узнав мой голос, — хочу тебя сразу обрадовать. Один из наших главных акционеров желает воспользоваться твоими услугами. Дело крайне запутанное, но твои способности позволяют…

— О ком ты говоришь? Кто этот акционер?

— Вообще-то речь идет не о конкретном лице, а об организации, да и какое значение имеет имя. Представь себе, теперь все у нас, едва заслышав о «Робин Гуд Инвестигейшнз», радуются, как поросята в предвкушении кормежки. Начальство наше очень тобою довольно. И мы хотим, чтобы ты представлял наши интересы во всем северо-западном районе. Только подумай, какой вал работы! Если у тебя нет времени заглянуть ко мне, перешлю все по факсу.

— Перешли по факсу, Эрни, — попросил я, не желая лицезреть зеленую физиономию Канлиффа с утра пораньше.

К злобе этого дня меня вернула Селеста, которая сообщила, что не может связаться с мистером Шеверо-Лимоном.

— Деверо-Олмонд, — поправил я, — а не Лимон.

— Простите, мистер Кью, в общем, нет его. — Дама, назвавшаяся его сестрой, сказала, что он в отъезде.

— Сестра жены по имени Бернадетта.

— Не важно. Короче, нет его дома, а эту Бернадетту его налоги не интересуют.

— Селеста! — взревел я. — Где твоя инициатива? Если его нет дома, надо узнать, где он находится. Надо припугнуть женщину.

— Каким образом? — спросила Селеста, упершись кулачками в бедра.

— Позвони снова и скажи, что, если Деверо-Олмонд не откликнется в течение суток, ты заводишь дело о коррупции и отправляешь его в суд. Если через пять минут не выяснишь, где он, соедини меня с этой ведьмой, я сам с ней поговорю.

— Простите, что я еще дышу, шеф, но если можно, объясните, отчего такая спешка?

— Винс Кинг! — заорал я.

Селеста поглядела на меня весьма подозрительно, но от комментариев воздержалась.

— А если угроза насчет суда не сработает, можно попугать ее, заслав наших парней? Я это быстро организую.

— Будем надеяться, что до крайних мер не дойдет.

Затем я позвонил Джорджу Гаммеджу. Как выяснилось, он и не думал домогаться Глории. Просто неудовлетворенный мужчина, мечтающий о любовном свидании. Жаль, что на его пути оказалась не та женщина. Как я и предполагал, у Марти был счет в кредитной компании Гаммеджа, и мне не составило большого труда убедить его прислать мне копии с ее последних денежных операций.

Глава 30

Вернувшись от Канлиффа, я планировал изучить присланные им бумаги и помечтать о том, как я заживу, когда разбогатею. Для начала найму на постоянную работу нескольких помощников и куплю кучу фургонов, напичканных новейшей аппаратурой. С другой стороны, чем больше денег, тем больше забот. Когда мне становилось тоскливо от мысли о деньгах, я знал только один способ улучшить настроение — потратить их. Я вышел из конторы и решительно направился на Кинг-стрит, в один из магазинов мужской одежды. Там я с ходу купил себе дорогой кашемировый пиджак.

— У меня для вас сообщения, — сказала Селеста, как только я вошел в приемную, — и еще, — она состроила рожицу и кивнула в сторону моего кабинета, — вас там кое-кто дожидается.

Инспектор Каллен полулежал в моем кресле, закинув ноги на стол.

— Привет, Бренни, — сказал я. — Веди себя скромнее. Я свистну, и девчонка в приемной сделает так, что тебя выставят отсюда взашей.

— Да уж, я понял, что она терпеть не может нашего брата полицейского, — кивнул Каллен.

Лицо его оставалось бесстрастным, как у бронзового памятника герою войны.

— Я пытаюсь ее перевоспитать, — заверил я инспектора.

— Жаль, что ты занимаешься не только этим, Дейв.

— Что ты под этим подразумеваешь?

— Что подразумеваю? А то, что с тех пор, как ты стал копаться в делах Марти Кинг и ее папаши, два человека отправились прямиком на кладбище.

— Твои упреки несправедливы. Сам знаешь.

— Неужели? Послушай меня, малыш Дейв. Мы объединили убийства Олли и Леви в одно дело. Расследование ведется совместно с чеширской полицией. Операция носит название «Калверли», и я в ней не последнее лицо. Убийства эти объединяет то, что обе жертвы состояли в серьезных финансовых отношениях с семьей Карлайлов. Это первое. А второе — то, что и Олли, и Леви были знакомы с одним частным детективом из Манчестера.

— Погоди, Сэм Леви…

— Сэм Леви был жестоко убит. Угадай, как зовут человека, который видел его последним?

— И что?

Я шумно плюхнулся на диван.

— Ты знаешь гораздо больше, чем можешь рассказать. Понимаю. А известно ли тебе, как Леви встретил свою смерть?

— Мне сообщили, что он был связан, избит и скончался от разрыва сердца.

— Официальная формулировка для публики. На самом деле беднягу в буквальном смысле разрезали на части, прежде чем он умер. В каждой комнате было полно кровищи. Его, вероятно, таскали туда-сюда, чтоб вытащить из него какое-то признание. Преступнику не нужны были жемчуга — они остались лежать в открытой коробке под лестницей. Он добивался чего-то другого.

— Анжелина…

— Мы не сразу ее нашли, но у нее алиби на весь воскресный день.

— У меня тоже.

— Вот именно, у тебя тоже.

— Я не сомневался, что филиппинские друзья ее поддержат…

— Представь себе, в воскресенье она присутствовала на крестинах младенца в качестве крестной матери. Священник узнал ее по фотографии и показал нам ее подпись в церковной книге регистрации.

— Значит, мы с ней исключаемся из списка подозреваемых. Кто же остается?

— Их море! Я не сказал тебе, что твой приятель господин Леви был связан с преступным миром?

— Что?!

— Во-первых, он с младых ногтей питал слабость к ювелирным магазинам. В сорок пятом году он отбывал срок за ограбление одного из них на площади Святой Анны. В следующий раз его арестовали в сорок восьмом. Парень, который вел машину, врезался в фонарь на Читнем-Хилл-роуд… Кроме Сэма, в машине были еще трое. Двоих взяли вместе с ним, а третий убежал, прихватив всю добычу.

— Так…

— И что, ты думаешь, сделал Сэм, когда его прижали к стенке? Набросился на сидевшего за столом сержанта! Ясно, что после этого из него чуть душу не вытрясли. В общем, когда его на следующий день привели на опознание, он был весь в бинтах и пластыре. В таком камуфляже ювелир бы родного сына не узнал. Сэм был не дурак.

— Если умный тот, кто дает себя избить…

— Зато на опознании ювелир указал на его сообщников. Те двое получили по пять лет исправительных работ.

— А один из них, случайно, не Карлайл или, может, Кинг?

Каллен снисходительно улыбнулся:

— Карлайл, может, и сгодился бы, но Кинг — нет, тогда он бегал еще в коротких штанишках.

— Продолжай.

— Больше Сэм не попадался. Думаю, он занимался укрывательством краденого вместе с папашей Брэндона Карлайла, а когда утвердили закон о легализации игорного бизнеса, вложил свои денежки в сеть букмекерских контор.

— Хорошо. Но какое отношение все это имеет ко мне?

— Дейв, повторяю то, что уже говорил: ты всколыхнул тину на самом дне омута. Есть много людей, которым это не нравится. Так что не удивляйся, если они захотят тебя остановить.

— Ерунда! Если, как ты утверждаешь, в этом — замешаны Карлайлы, почему их не допросили?

— Я надеялся, что ты поможешь мне ответить на этот вопрос. — И Каллен остановил на мне свои искренние глаза.

Я рассказал ему о встрече с Брэндоном Карлайлом.

— Значит, Карлайл отрицает свою причастность к убийствам?

— Это его слова. Я за него поручиться не могу. Привлеки его по всей форме и припри к стенке, как это сделали со мной.

— Я бы с удовольствием, но не могу получить санкцию. Этот Карлайл — личность неприкосновенная. Твой отец оказался последним полицейским, который с ним схлестнулся. Но это было в незапамятные времена. Похоже, сверху поступило распоряжение — Карлайла не трогать.

— В чем это выражается?

— Как только всплывает его имя, начальство начинает нас осаживать. Я знаю это от Арчи Синклера.

— А тебе известно, почему?

— Мне приходит в голову только одна причина, по которой к нему нельзя приближаться. Это что-то связанное с национальной безопасностью.

Я расхохотался.

— Ты закончил? — насмешливо спросил я. — Карлайл президент местной лиги по регби, а не глава Эм-Ай-пять^[37]. Я слыхал о шпионской паранойе, но это — слишком.

— Смейся, смейся. Тебе это представляется невероятным, да и мало кто поверит…

— Ладно, хватит шутить, Брен.

— Я просмотрел архив. Его имя встречается во многих делах. Объясни мне, почему он всегда выходит сухим из воды?

— Намекаешь на коррупцию в государственном масштабе или, может, политическое давление?

— Не знаю. Вернее, знаю только, что у Карлайла есть какие-то покровители наверху.

— Хорошо, не буду с тобой спорить. Но я так и не понял, какое отношение все это имеет ко мне?

— По неизвестной мне причине Брэндон Карлайл очень тобой интересуется. Как только выяснишь, на что ты ему сдался, дай мне знать. Мне — первому. Не держи от меня секретов.

Я снова засмеялся.

— Что смешного?

— Ты смешной. За тобой теперь не только полиция Манчестера, но еще и полиция Чешира, но ты желаешь, чтоб загадку Карлайла разгадывал я.

— Ты должен быть польщен.

— Только не я, начальник! — сказал я, поднимаясь с места, чтоб выпроводить надоевшего Каллена.

— А ты изменился, дружище. Ты нравился мне гораздо больше, когда ходил в неудачниках.

— Отлично, Брен! Тебе положено продвигаться по службе и щеголять в костюмчиках из «Си-энд-Эй», а я должен ходить в дырявых ботинках! Так не пойдет!

— Помолчал бы лучше, Дейв. Не забывай о том, что стало с Лу Олли.

Когда Бред Каллен ушел, не оглянувшись и даже не попрощавшись, я разозлился на самого себя.

— Только время отнимают, правда, мистер Кьюнан? — послышался голос Селесты.

Я обрадовался, что она прервала бег неприятных мыслей.

— О чем задумались, босс?

— Да так, ни о чем, — ответил я.

— Я считаю, что нам не стоит пускать сюда полицейских, когда им вдруг приспичит вас видеть. О'Дой кузен, адвокат, говорит, что у них нет права…

— Селеста, инспектор Каллен один из моих старинных друзей, по крайней мере, я считал его другом.

На лице Селесты изобразилось недоумение.

— Ага, с такими друзьями вы быстро сыграете в ящик, — заявила она. — Ладно, дело ваше. А я кое-что узнала об этом Дерево-Солоде… то есть Олмонд. Он свалил из Рочдейла. Бернадетта говорит, у него яхта во Флитвуде, «Дух холмов» называется, он на ней любит поплавать.

— Она сказала, когда он уехал?

— Да, сказала. Еще сказала, что очень расстроена. На прошлой неделе заезжали двое мужчин. Вообще-то к ним давно уже никто не ходит, и Дepe… Деве… как его там, рассердился, когда пришел первый. А уж когда через пару дней заявился еще один гость, вконец рассвирепел, собрал чемодан и свалил. Я пыталась из нее выудить что-нибудь еще, но, похоже, она действительно больше ничего не знает. Он ей не докладывает, куда едет и когда вернется.

Наверно, я слушал ее с открытым ртом, потому что, договорив, Селеста озабоченно спросила:

— Что-то случилось, мистер Кьюнан? Может, я что-то не так сделала?

— Ты все сделала правильно, а вот я, кажется, нет. Теперь вот что: позвони Гарри Серпеллу… — Селеста, как образцовая секретарша, ухватилась за блокнот и карандаш. — Скажи, что от меня. Пусть узнает все возможное о В. И. Деверо-Олмонде, особенно о его прошлом и о том, как он разбогател. Скажи, что мне нужны только факты. Никаких догадок и умозаключений. И не забудь проверить, верно ли ты записала фамилию.

— Думаете, Олмонд прибрал к рукам то, что награбил Кинг?

— Нет, об этом я как раз не думаю.

— Насколько приоритетно это задание?

— Чего-чего? — не сразу сообразил я. Селеста успела проштудировать не один учебник по бизнесу, с тех пор как я посулил ей повышение. — Скажи Гарри, что это очень срочно.

Я повернулся, чтоб уйти к себе, но Селеста меня остановила:

— Погодите! Еще не все. — Она протянула мне тяжелый запечатанный конверт с корявой пометкой «лично в руки». — Вот. Пришло с курьером. И еще звонил Клайд Хэрроу. Просил, чтоб вы пришли около шести в паб на Кэй-стрит. Знаете, где это? Там все звезды из мыльных опер собираются. Я должна позвонить его личному секретарю, если у вас не получится.

— Мотор! — воскликнул я на манер киношников, и Селеста расцвела в улыбке.

— Мистер Канлифф просил вас позвонить. Есть новая работа. Дела, связанные со строительством трубопровода. И последнее. Мисс Уайт спрашивала, не могли бы вы заехать за детьми.

— Понял. Пойду поработаю над планом на ближайший месяц.

Я уселся за свой стол, вытащил из ящика нож для бумаги и вскрыл конверт. В нем лежали бумаги о состоянии кредитных счетов Марти Кинг. Если верить документам, денег у нее было предостаточно, чтоб купить несколько таких агентств, как мое. Какой же я простофиля! Но почему она этими деньгами не пользовалась? С тех пор, как Марти уехала в Лондон, счета оставались нетронутыми. Возможно, она боялась, что Чарли или Брэндон смогут найти ее, если узнают откуда поступают требования и куда деньги переведены.

Я позвонил Жанин на мобильный и рассказал ей о деньгах Марти.

— А я что тебе говорила? — победно усмехнулась она.

— Я заставлю ее объясниться, — возмутился я.

— Забудь о ней, Дейв. А вот о Дженни и Ллойде, пожалуйста, не забудь. В холодильнике рыбные палочки. Прости, я на совещании. — Она дала отбой.

Домашние радости вдруг утратили свою прелесть. Мне захотелось рвануть в Лондон и вцепиться в неповторимую шею Марти. Я набрал номер Пола Лонгстрита.

— Кто это? — ответил он мерзким голосом. — Между прочим, телефон этот мой личный.

Я расслышал женский смех. Не надо обладать богатым воображением, чтоб представить себе, как хозяин ночных клубов проводит свои вечера.

— Это Кьюнан, — ответил я.

— Кто? А, вспомнил, ты покинутый парень Марти.

— Где она?

— Соскучился? Не с кем больше? Слушай, я вам с Марти не секретарша. Надоели вы мне. Дошло до того, что уже не только звонят, а еще и являются в дом всякие бугаи, выясняют, где Марти.

— Бугаи?

— Качки отборные! На прошлой недели приперлись двое. Я им сказал то же, что и тебе: не знаю я, куда ваша разлюбезная Марти унесла свою попку. А если б знал, не сказал. Вот так.

— Одну минуту, — попросил я.

— Тебе она просила передать кое-что. Я ни черта не понял, может, ты поймешь. В общем, для тебя она оставит письмо в каком-то винном баре. Сказала, что тебе известно, где этот бар.

— Спасибо, — сказал я.

Через пару минут я уже знал, что никакого письма в винном баре на Динсгейт никто для меня не оставлял.

Глава 31

Добравшись до паба, в котором ожидал меня Клайд, в семь часов, я застал его в шумной компании. Как обычно, его окружали подхалимы, по роду своих занятий нуждавшиеся во внимании телезвезды. С одного боку к нему прилипла розовощекая девушка с наметившимся вторым подбородком. Она практически сидела на его бедре и, судя по выражению лица, была этим крайне довольна.

Люди за соседним столиком навострили уши, чтоб не пропустить ни одной остроты Клайда, но при этом они старались делать вид, что не подозревают о том, кто этот человек.

— Привет победителям! — увидев меня, заорал Клайд.

— Кончай, Клайд, — попросил я.

— Садись, друг, и пей. — Он пододвинул ко мне бокал с тепловатым пивом. — Твоя операция удалась на славу. У нас уже большая почта с отзывами. Люди хотят знать, кто этот инкогнито в очках, вставший на защиту голубей. Не удивлюсь, если к тe6e заявится делегация зеленых.

К моему ужасу, слова Клайда произвели впечатление в пивном зале. Раздались аплодисменты, хотя и жидкие.

— Клайд, ты обещал держать мое имя в секрете, — напомнил я.

— Ха! — усмехнулся он и погладил ладонью обтянутый джинсами зад круглолицей подруги. — Пора кончать с затворничеством, Дейв. Посмотри правде в глаза. Я не сомневаюсь, что ты жаждешь внимания толпы не меньше, чем парень, который сидит рядом.

— Ничего подобного, — ответил я, оглядев соседа. — Я пришел сюда, потому что хотел убедиться, что ты не станешь трепать мое имя в связи с утренним инцидентом.

— Дейв, тебе не перехитрить ни меня, ни моих глазастых репортеров.

— Клайд, если ты нарушишь данное мне слово, тебе придется скрываться, да так, чтоб я не смог до тебя добраться.

— У-у-у, как страшно! Меня угрозами на испуг не возьмешь. Мое молчание станет золотом лишь тогда, когда ты добудешь что-нибудь для сочного скандала. О ком идет речь, сам знаешь. Мы оба очень любим этого милого человека.

Я тупо глядел на Клайда.

— Вот и хорошо. Договорились, — отрывисто бросил он. — А теперь к делам земным. Дейвид, брат мой, я оставил бумажник в машине. Подойди к бармену, расплатись за нас с Лорейн.

Он откинул голову и стряхнул с себя девушку, точно тряпичную куклу. Ничуть не смутившись, она встала и последовала за ним, как за хозяином.

— Лорейн, любовь моя, нам надо пошептаться с братом Дейвидом, — остановил он ее.

Я расплатился по счету Клайда. Он подхватил меня под руку и привел к своей машине на стоянке, но, увидев пустовавшие столики на берегу канала, направился к одному из них. Дул холодный пронизывающий ветер, но мне ничего не оставалась, как сесть рядом с Клайдом. Вокруг было полно голубей. Клайд поймал мой взгляд.

— Крылатые бестии повсюду. Или теперь они твои крылатые друзья?

— Заткнись, Клайд!

Он насмешливо вращал глазами.

— Слушай, Дейв, если у тебя не клеится с Жанин, могу уступить тебе Лорейн. Крепкая девчонка со здоровыми наклонностями.

— Клайд, я здесь не за этим.

— Нет, правда, Лорейн вполне доступна. Другое дело, что мозгами не блещет, — вздохнув, признался он.

— Хочешь спихнуть мне надоевшую подружку?

— Не-ет, — протянул Клайд. — Баш на баш. Я все-таки надеюсь на счастливый вечер с Жанин.

— Не забывай о хороших манерах.

— Разве Жанин позволит мне о них забыть?

— Не забудь и о том, что сегодняшнее представление не будет повторяться на бис. Я пришел, чтобы сказать тебе именно об этом.

— Жаль, потрясающий материал! Лично я не могу бросить такую историю на середине.

— Можешь. И бросишь.

— А что ты предлагаешь взамен? — спросил он.

— Немного.

— Тогда, братец, придется тебе услышать свое имя…

— У меня есть кое-что о Марти Кинг… Мне кажется, она что-то замышляет.

— И что же?

— Тебе известно, что она хочет вытащить своего отца из тюрьмы?

Он кивнул.

— Но дело не в дочерних чувствах. Его посадили, когда ей исполнилось восемь.

— Не томи, ближе к делу.

— Винс Кинг знает кое-что о Брэндоне Карлайле. Существует какая-то тайна довольно грязного свойства.

— Но… как же так?

— Никаких «но». Во время судебного процесса Кингу специально дали некомпетентного адвоката. Сэм Леви об этом знал. И проговорился. Вот его и убили. Или просто совпадение?

Впервые я наблюдал, как Клайд подыскивает слова.

— Что же ты молчишь? — поторопил его я.

Он неопределенно покачал головой:

— Если бы ты разводился столько раз, сколько я, то знал бы, что некомпетентных адвокатов у нас пруд пруди. У обвинения были неоспоримые факты против Кинга, а Леви прикончили воры.

— После того как я побеседовал с адвокатом Кинга по фамилии Деверо-Олмонд, он исчез. Что на это скажешь?

— Возможно, Дейв, ты производишь на людей тягостное впечатление. Вот если бы ты доказал, что Брэндон Карлайл обижал в детстве малютку Марти, моей признательности не было б предела.

— Насилие над ребенком?

— Вот именно. Это тебе не туманная история о некой тайне, которую не раскрыть в ближайшие сто лет. А тут всего-то и требуется, что заявление мисс Кинг о том, как Брэндон привез ее из приюта к себе и надругался. Тогда и моим бедам придет конец.

Меня бросило в жар от хладнокровных рассуждений Клайда. Этот человек дорожил только своими интересами. К тому же я никак не мог предположить, что Марти подвергалась в детстве насилию. Всем известно, что психические травмы, полученные в детстве, остаются на всю жизнь. Марти Кинг при всем желании не поставишь в один ряд с несчастными детьми.

— А где теперь мисс Кинг? — спросил Клайд с невинной улыбкой на устах.

— Понятия не имею, — сказал я.

— Дейв, ты не умеешь врать. Я говорил тебе, что твой продюсер считает необходимым начать поиски неизвестного героя в очках?

— Клайд, ты просто ублюдок!

Клайд, видимо, расценил мою реплику как шутку. Он от души рассмеялся:

— Что значит — ублюдок? «И почему я низок, если так же я силен телом, благороден духом и так же строен, как любой, рожденный супругою почтенной?» «Король Лир», акт первый, сцена вторая. Так-то, дружок.

— Чем-чем, а стройностью ты похвастаться не можешь, — буркнул я. — А что до благородства…

— Послушай, страж порядка. Мне нужно местонахождение мисс Услады Кинг, причем сейчас же.

— Марти не могла подвергаться насилию. Если бы ты знал ее…

— Дейв, если бы ты занимался производством новостей, ты бы знал, что факты растягиваются во все стороны не хуже эластичных трусиков на проститутке. Мне нужна всего одна беседа с Марти. Я переверну ее историю так, что Брэндона Карлайла в мгновение ока вышибут из телеиндустрии.

— Ты всегда занимаешься подтасовкой фактов, Клайд?

— За кого ты меня принимаешь? — бесстрастно ответил он.

— Я не знаю, где Марти.

— Даю тебе неделю. Может, за это время тебе удастся сдвинуть с места глыбу неопределенности, и мы поглядим, что под ней скрывается.

— Лично мне скрывать нечего.

— Наивный. Тебе надо работать постовым у школы. Размахивать палочкой и водить детишек по пешеходному переходу.

— Нет, ты действительно ублюдок, Клайд.

— «Ублюдкам помогите, боги!» — Клайду снова стало смешно, и он хохотнул, как тронутый умом. — Не думай обо мне плохо. Я сейчас на волоске от увольнения с «Альгамбры». Сдерживает их только одно: боятся, что я подамся на канал конкурентов. Ведь я тот, кто вносит в серые будни наших граждан и краски, и пошлость, и смех.

— Провались ты со своим смехом! — сказал я, поднимаясь со стула, и поспешил прочь.

Глава 32

Как только Жанин услышит мой рассказ о встрече с Клайдом, она первая бросится вон из города, и мы славно отдохнем вчетвером, рассуждал я. Но не в Уэльсе, а в Блэкпуле. Это недалеко от Флитвуда, где швартуется яхта Деверо-Олмонда. Очень удобно. Совместим приятное с полезным.

— Как поживает мисс Сигрейв? — спросил я Дженни, забирая ее после балетного класса.

— Она подвернула ногу, когда ходила в горы.

— Бедняжка! — сочувственно произнес я. — Означает ли это, что вы остались без учительницы?

— Нет. У нее нога в гипсе, но она ходит, только с палочкой. Мишель О'Дил сказала, что ее посадят в тюрьму, если она хотя бы замахнется на нас этой палочкой. А мисс Сигрейв в ответ рассмеялась.

— Да уж. Ваша мисс Сигрейв, похоже, терпелива, как Иов.

— Кто такой Иов?

— Человек, который то и дело нарывался на неприятности.

— Какие неприятности?

— Одна хуже другой. Последняя из них довела его до ручки.

Некоторое время Дженни обдумывала мой ответ, но дальше расспрашивать не стала. У нее доставало воображения, чтобы находить конкретные примеры из личного опыта. В этом девочка пошла в свою мать.

— Погода портится, — заметил я. — Тебе нравится гулять под дождем?

Дженни поглядела на меня с ужасом.

— В Уэльсе почти всегда идет дождь. Мы ведь едем туда на твои каникулы, — пояснил я.

Прежде чем ответить, Дженни помолчала.

— А там обязательно гулять пешком? — спросила она после раздумий.

— Можно, конечно, и на велосипедах. Тогда придется купить дождевики и велосипед для мамы. Но в Уэльс ездят, чтобы ходить пешком, любоваться видами.

Вечером я сидел у Жанин.

— Дейв, — начала она тоном, который я окрестил «по просьбам слушателей», — с нашей поездкой выходит неувязочка. Помнишь, я говорила тебе, что хочу снять на выходные коттедж где-нибудь в Уэльсе?

— Да, отличная идея, — горячо одобрил я, — там потрясающие места, будет где побегать.

— Представь себе, Дженни вбила себе в голову, что она там умрет со скуки. Сам знаешь, нет ничего безуспешнее, чем пытаться развлечь ее, когда ей скучно.

— Еще бы не знать! — согласился я.

— Не возражаешь, если мы поедем в Блэкпул, а не в Уэльс? Тем более что это место одобряет главный для Дженни авторитет — мисс Сигрейв.

— Не знаю… Блэкпул место совершенно иного рода. Там все попроще… по-пролетарски.

— Дейв, мы едем туда. Договорились?

— Хорошо, я согласен. Там тоже дует морской бриз.

Она поглядела на меня с некоторым подозрением и сменила тему:

— Дети бывают так непредсказуемы. Дженни, например, сунула нос в энциклопедию и теперь требует, чтоб я купила Библию. Думаю, надо поговорить с мисс Сигрейв. Не хочу, чтоб мои дети превратились в религиозных фундаменталистов.

— В качестве противоядия можно приобрести собрание сочинений Жермен Грир.

— Шуточки, как всегда. Я серьезно говорю.

— Я тоже, любимая.

Услыхав нежное слово, Жанин переключилась на лирический лад, и я вернулся домой только после часа ночи. По квартире моей будто танки прошли. Ни единой вещи не осталось на прежнем месте. Я отказывался верить собственным глазам. При этом железная входная дверь была нетронута. Я пробрался на кухню. Окно выдавлено, на белой раковине след ботинка. Но квартира-то на четвертом этаже. Я выглянул в окно, ожидая увидеть прижатую к парапету фигуру злоумышленника, но вокруг никого не оказалось. Рядом с кухней проходила труба мусоропровода — другие версии в голове не укладывались. В общем, как бы ни действовал тот, кто проник в мой дом, он действовал профессионально.

— Боже мой! — Жанин поначалу не знала, что и сказать. — Единственная альпинистка в округе, которую я знаю, мисс Сигрейв.

— У нее нога сломана, — в тон ей ответил я.

Чувствовал я себя как пришибленный. Входная дверь у меня была мощнее, чем в национальном хранилище в Форт-Ноксе, поэтому я частенько пренебрегал сигнализацией.

Жанин вдруг прищурилась и спросила:

— Откуда ты знаешь про мисс Сигрейв?

— Не волнуйся, я не пытался с ней убежать. Дженни сообщила.

— Полицию будешь вызывать? Трудно представить себе, что мы находились за стеной, когда тут учинили погром.

Да уж, в доме перерыли каждый уголок. Ясно, что крушил все подряд не наркоман, забредший в первую попавшуюся квартиру в поисках денег. Ящики были пусты, мебель отодвинута от стен, матрасы перевернуты и выпотрошены.

— Вряд ли. Не хочу, чтоб здесь снова толклись люди в форме.

— Ты ведь давал полиции свой ключ. У них было время сделать дубликат.

— Они бы вошли через дверь, а следы на кухне.

— Может, опять Брэндон Карлайл?

— Погром вроде не в его стиле…

— Тогда кто же?

Я пожал плечами. Надо было поработать мозгами. Открыв холодильник, я обнаружил, что мои «замороженные активы» на месте. Жанин зачем-то складывала подушки, сброшенные с дивана.

— Оставь, — сказал я.

— Идем ко мне, — предложила Жанин, — тем более что после такой картины я вряд ли усну.

Выходя из квартиры, я включил сигнализацию. Мне известны имена чуть ли не сотни манчестерских воров, но я не знаю ни одного, кто оставляет на месте деньги и жемчуга.

Жанин встретила меня у дверей своей спальни с двумя бокалами виски. Я обрадовано выхватил у нее из рук свой. Резкое послевкусие в горле подействовало облегчающе.

— На этот раз все серьезно? — с пониманием спросила Жанин.

Я кивнул.

— Опять вляпался, да? Это как-то связано с Марти?

— Не знаю. Я сейчас расширяю свое дело, и найдется куча людей, которые хотели бы мне помешать.

— Дейв, неужели ты веришь в то, что это организовал кто-нибудь из твоих завистливых коллег?

— Зависть тут ни при чем. Информация. Возможно, кого-то интересует, почему «Северная страховая компания» пользуется только моими услугами. Речь может идти о шантаже.

— Дейв, я молю Бога, чтоб это были твои конкуренты. Не думаю, что я выдержу еще одно испытание. В прошлый раз я восстанавливалась целый месяц.

— В прошлый раз ты не послушала моего совета. Теперь я рядом с тобой, а тот, кто это сделал, вряд ли даже знает твое имя.

Я сам не очень-то верил в сказанное, но что бы там ни говорила Жанин в пику мне и всему мужскому полу, она крепко вцепилась в мое плечо, прежде чем забылась тревожным сном.

Глава 33

Как говорится, незаменимых людей не бывает. Я не исключение. Если б я обладал даром предвидения, я бы разглядел свое будущее в хаосе разгрома.

Селеста восседала на рабочем месте, зажав плечом телефонную трубку. Организовать работу расширенной компании «Робин Гуд Инвестигейшнз» оказалось легче, чем я предполагал. Среди отставных полицейских нашлось немало желающих пополнить скромный домашний бюджет. Пенсионеры встали в очередь за работой. Все, что от меня требовалось, — раздавать поручения и оплачивать работу после того, как клиент расплатится со мной. Сложнее обстояло дело с тем, чтоб постоянно держать их в тонусе, не давая передышки. Мне ли не знать, как здорово умеют сачковать копы. Порой я не мог не удивляться управленческим способностям Селесты. Ей удавалось брать в оборот даже видавших виды копов на пенсии.

— Если вы не останетесь там, где стоите, сколько потребуется, я не отвечаю за то, что вы доберетесь до дому невредимыми, — орала она в трубку не одному, а целой группе нанятых нами пенсионеров.

— Проблемы? — спросил я.

— Как обычно, — отозвалась она.

— Хорошо, — сказал я, хотя и заподозрил, что в той части, которой я не слышал, Селеста грозила им от моего имени.

В этот день я плохо соображал. Мысли мои бежали только в направлении ночного погрома.

— Может, нам завести специального человека, вроде диспетчера, который будет обзванивать их каждые пять минут и проверять, на посту они или бока отлеживают, — предложила Селеста.

— Неплохо было бы. Но у нас места маловато.

— У нас есть темная комната. Там достаточно места, чтоб поставить стол и утроить коммутатор, — с энтузиазмом сказала Селеста. — Можно отгородить место и в вашем кабинете.

— Насчет темной комнаты ты хорошо придумала, — с одобрением сказал я.

Селеста сверкнула белоснежными зубками.

— А у меня освободится время, чтоб рекламировать агентство и расширять круг клиентов.

— Договорились, — кивнул я и хотел удалиться к себе, чтоб обдумать, как вести себя с Клайдом Хэрроу, но Селеста еще не закончила.

— У меня есть идея и получше. Мы могли бы отслеживать работу наших сотрудников через Интернет. Пусть снимают себя на камеру, соединенную с компьютером, и отсылают нам видеоотчеты о том, чем они заняты, А то получается, что мы им платим неизвестно за что.

— Ну, это уж слишком, Селеста.

— Мистер Кьюнан, но я не понимаю, с какой стати нам платить деньги тому, кто спит вместо того, чтоб трудится.

Селеста, конечно, права, когда говорит, что нам и в офис нужны новые сотрудники. Работы заметно прибавилось, вот только я не мог понять, с чего это пошел такой спрос на «Робин Гуд Инвестигейшнз». Если с подачи всесильного Брэндона Карлайла, пусть не думает, что он меня все-таки купил. Меньше всего мне хотелось верить в то, что мое дело процветает благодаря этому человеку.

— Суровая ты женщина, Селеста, — иронично заключил я и скрылся за дверью своего кабинета.

Кабинет у меня просторный. Здесь хватило бы места еще для двоих сотрудников. Мои размышления о перспективах расширения агентства прервал громкий стук в дверь. Не успел я ответить, как дверь распахнулась и ко мне ввалился молодой человек афрокарибской наружности. Он затащил в кабинет две тяжелые коробки с писчей бумагой.

— Куда это ставить?

Я указал головой на пустовавший угол. За его спиной показался еще один такой же парень с аналогичным грузом. Тут только я понял, что коробки эти из запасов, хранившихся в темной комнате. Мы использовали ее под склад. Я направился к Селесте и столкнулся в дверях с третьим грузчиком.

— Здорово, правда? — похвасталась Селеста. — Этих мальчиков прислали из комиссии по надзору за трудными подростками. Я договорилась, чтоб они поработали у нас сегодня. Пусть выгребут весь наш склад.

— Быстро ты действуешь, — удивился я.

Сидя за своим столом, я исподтишка наблюдал, с какой скоростью парни заполняли пространство кабинета, еще полчаса назад казавшееся мне огромным. Когда коробки кончились, я облегченно вздохнул, но, как выяснилось, радоваться было рано. За стенкой, в темной комнате начали долбить молотками.

— Что они делают? — спросил я Селесту, просунув голову в приемную.

— Будут новые кабели проводить, — объяснила она.

— Стоимость их работы мне вычесть из твоей зарплаты?

— Вы же сами согласились переделать темную комнату в рабочее помещение. Вот я и стараюсь, — напомнила она.

— Действительно…

Закрыв дверь, я снова уединился. После ланча явились электрики из телефонной компании.

— Кого будем приглашать на новые рабочие места? — спросил я Селесту, после того как была смонтирована новая телефонная линия.

— У меня есть кое-кто на примете, — не задумываясь, ответила она.

— Прошу тебя, сегодня им звонить не нужно.

Мой взгляд невольно остановился на полках с папками. Что-то было не так. Я помнил, что вчера они стояли в другом порядке. Перед самым уходом я просматривал некоторые дела, подшитые в них. Я спросил о папках Селесту. Она сказала, что не касалась папок. Мне стало хуже прежнего. Я позвонил Марку Россу, приятелю и эксперту по системам сигнализации. Через полчаса он был у меня.

— Придется огорчить тебя, Дейв, — сказал он, вскрыв коробку нашей сигнализации, — здесь кто-то побывал, причем этот кто-то большой специалист своего дела. Я могу исправить то, что осталось, но если тебе нужна надежная защита, советую поменять систему, иначе тот, кто здесь побывал, сможет беспрепятственно заглядывать к тебе, когда ему вздумается.

— Что ты советуешь поставить? — спросил я.

— Пока не знаю, особенно учитывая то, что здесь завелись нежелательные насекомые.

Он рассмеялся, когда я скривился от отвращения.

— Электронные насекомые, Дейв. На вашем жаргоне жучки. Причем в твоем кабинете. Позволь мне оставить их себе на память. Можешь даже не платить мне за визит. Эти крошки дорого стоят.

После его ухода я снова напряг мозги, чтоб осмыслить сложившуюся ситуацию. Сэма Леви пытали, чтобы выбить из него какое-то признание, потом убили. В моем доме устроили погром, в офисе — тайный обыск, — но зачем? Единственным фактом, который не вызывал сомнений, оставалось то, что все мои нынешние беды начались с тех пор, как я взялся за дело Винса Кинга. Ответы на мои вопросы нужно искать у Марти.

Я наведался в винный бар. Возможно, Марти предполагала, что мою почту могут просматривать чужие, поэтому и решила воспользоваться таким странным методом переписки.

— А, мистер Кьюнан, — сказал официант, которого я окрестил Мануэлем, — вы спрашивали о письме. Оно здесь.

Я буквально вырвал конверт из его рук. Там оказался чистый лист бумаги, в который был завернут листок поменьше, вернее, клочок с небрежно написанным карандашом адресом. Она остановилась на севере Лондона. Номер телефона отсутствовал. Возвращаясь, я нервно теребил в руке бумажку с адресом, пока она не превратилась в шарик. В контору идти не хотелось. Я свернул к набережной. Стоя на мосту через канал, я думал, ну отчего это я всегда влипаю в истории. Внизу чернела грязная вода с яркими пятнами нефти. Ее цвет наводил на мысль о недостижимых глубинах. Я подбросил на ладони бумажный шарик. Медленно опустившись на воду, он белым пятнышком застыл на темной поверхности. Потом разбух от влаги и канул на дно.

Чтобы самому не кануть на дно, я должен был докопаться до истины.

— Я пригласила двух девушек, посадила их на телефоны, но звонков что-то маловато, — увидев меня, разочарованно пожаловалась Селеста.

— Отлично! — рявкнул я. — Запомни, за этот вид работы отвечаешь сама. — Я хлопнул дверью и, закрывшись в своем кабинете, позвонил отцу:

— Салют!

— Чтоб я этого не слышал! Здоровайся так со своими грязными клиентами.

— У вас там всё спокойно?

— Ага, если не считать, что Джейк Карлесс никому не дает покоя.

Я с облегчением вздохнул, да так громко, что отец услыхал мой вздох.

— Та-ак, — сказал он, — Ты все еще стоишь на своем, дурачок упрямый.

— Пожалуйста, не называй меня дурачком, — взмолился я. — Последний, кто сказал обо мне нечто подобное, уже не с нами.

— Кто же это?

— Сэм Леви.

— Да, об этом я уже наслышан. А ты и туда нос свой успел сунуть.

— Отец, скажи мне, мог ли кто-нибудь предположить, что ты снабдил меня информацией, которая может серьезно повредить… кому бы то ни было?

— Кто это тебе наболтал? — В его голосе послышались нотки озабоченности.

— Никто. Для меня загадка, почему Леви сказал мне, что кое-кто может серьезно расстроиться, если узнает, что я твой сын.

— У этого Леви язык как у старой сплетницы. Помалкивал бы лучше, чем язык распускать.

— Объясни мне, в чем дело. Что вам, старикам, известно, чего я не знаю?

Последовала длинная пауза. Отец так долго молчал, что я забеспокоился, не отсоединился ли он.

— Пап, ты меня слышишь?

— Этого я не могу тебе рассказать, — наконец отозвался отец. — Не имею права. Эта информация только для служебного пользования.

— Отец, ты не забыл, с кем ты говоришь? Я твой сын.

— Нет, не могу. Эти факты засекречены до сих пор.

Его голос упал. Я с трудом расслышал последние слова. Как я ни просил, отец оставался неумолим. Сказал только, что уезжает с мамой на недельку, чтоб развеяться, но не сообщил куда. После разговора с родителем я сидел как приклеенный к стулу и с ужасом глядел на гудевшую трубку. А вдруг телефон прослушивается?

Потом я набрал номер Жанин.

— Кажется, поездку придется отложить, — с ходу сказал я.

— В связи с ночным происшествием? Если моим детям хоть что-то угрожает…

— Никому ничего не угрожает. Обычная предосторожность. Я звоню, чтобы предупредить, что вернусь за полночь, а может, даже к утру.

— Когда собираешься приводить в порядок квартиру?

— Я еду по очень срочному делу. Если бы детям или тебе грозила опасность, я бы остался.

— Дейв, я хочу тебе верить. Второго раза я не выдержу.

Глава 34

Я почувствовал, что начинаю приходить в себя по-настоящему, только застряв в пробке на шоссе М6 на выезде из Бирмингема. Вынужденное бездействие — лучший способ расслабиться. Я не знал еще, что буду делать, когда окажусь по адресу, оставленному Марти. Может, ее там уже и нет. Лучше не думать.

Подъезжая к Лондону, я снова включил мозги. Ехать было непросто: уже стемнело и дождь лил как из ведра. Пробившись через запруженные транспортом лондонские улицы, я наконец прибыл по адресу, до тут выяснилось, что припарковаться мне решительно негде. Я покружил по прилегающим улицам с нулевым результатом. Район Финчли напоминал мне окраину Южного Манчестера — такое же убожество. Мне удалось найти местечко рядом со станцией метро «Финчли». За пять минут, которые я прошел пешком, одежда промокла насквозь. За это время я умудрился пару раз забрести не туда, но это даже хорошо: если за мной хвост, пусть помучится.

Когда Марти открыла дверь, стало ясно, что мысли наши бегут в одном направлении.

— За тобой хвоста нет? — спросила она, заглядывая мне через плечо, и, схватив за руку, протащила через коридор в гостиную квартиры на первом этаже. — Я знала, что ты приедешь, как только получишь адрес! Не можешь без меня, правда?

Она отвела в сторону мою руку и, прижавшись ко мне всем телом, осыпала самыми страстными поцелуями.

— Вот это да! — удивился я, отстраняя ее от себя. — Но я приехал не ради твоих зеленых глаз.

— Изумрудных. Я предпочитаю изумруды.

— Неужели? А вот я предпочитаю получить ответы на несколько вопросов.

— Не поверю, что ты приехал ко мне затем, чтоб получить долг, — не унималась Марти.

— Воля твоя.

Мне показалось, что она похудела и вообще как-то уменьшилась в размерах. Одежды на ней, как всегда, было по минимуму: синий шелковый халатик, сквозь который просвечивало белье.

— Ты умеешь запудрить мозги девушке, — пожаловалась она. — Я только о тебе и думаю с тех пор, как мы расстались в Стокпорте.

— Неизвестно, кто кому пудрит мозги. Что же это получается? Я отдаю свои последние две тысячи женщине, у которой более чем достаточно средств, чтоб легко купить меня, а затем так же легко перепродать.

— Это так буржуазно, Дейв. Не мелочись. К тому же каждой девушке интересно проверить, способен ли парень помочь, если понадобится.

— Сейчас ты тоже занимаешься проверкой? Игра продолжается?

Вместо ответа я получил звонкую пощечину, которая привела меня в ярость. Ладони непроизвольно сжались в кулаки, но я вспомнил, при каких обстоятельствах мы с Марти познакомились. Не уподобляться же мне Чарли Карлайлу. Я отступил от нее подальше.

— Ты получил за то, что сказал гнусность.

Она плюхнулась в мягкое кресло.

— Объясни-ка мне лучше, зачем ты заняла у меня деньги, если у тебя их полно?

Она потянулась к лежавшей на столике пачке сигарет.

— Зато я теперь не пью, — радостно сообщила Марти, вместо того, чтоб ответить на мой вопрос. — Ни капли не выпила с тех пор, как уехала из Манчестера, — добавила она, затянувшись сигаретой.

— Давненько ты не пила!

— Не язви! Скажи лучше, ты все еще с мисс Фригидность? Неужели она до сих пор не бросила тебя? Она знает, зачем ты примчался в Лондон? Я только вчера отправила письмо, а ты тут как тут.

— Наша встреча важна для тебя, Марти, а не для меня.

— Не строй из себя благодетеля, Дейв. Если надо, я верну тебе деньги завтра. Может, успокоишься…

— Дело не в деньгах. Во-первых, объясни, зачем тебе понадобилось отсылать письмо в винный бар, а не прямо ко мне.

— Тебе не понять.

— Посмотрим.

— Дейв, ты такой честный и чистый, как кристалл, — у меня от блеска аж глаза слезятся. Наверно, этим ты мне и понравился. Противоположности притягиваются. Тебе и в голову не приходит, что на уме у изворотливых хитрецов.

— Льстить ты умеешь. Предупреждаю, я не уйду, пока не выясню все, что мне нужно.

— Садись, — она указала рукой на соседнее кресло, — мне неудобно смотреть на тебя снизу вверх.

— Я просижу всю ночь, так и знай.

— Не боишься, что мисс Фригидность заявится за тобой с детишками под мышкой? Или она все-таки не знает, где ты сейчас?

— Оставь Жанин в покое. Расскажи лучше о себе.

— Тогда для начала свари нам по чашке кофе.

— Странные у тебя все-таки манеры, — сказал я, снимая с огня подоспевший кофе. Щека моя все еще горела после полученной пощечины.

— Ты тоже не ангел. Сам хотел меня соблазнить. Костюмы менял. Когда мы ехали в Лидс, у тебя слюнки текли…

— Чушь! — остановил я ее, а сам задумался, отчего это все мои разговоры с женщинами не обходятся без участия гормонов.

— Не стоит отрицать, что я тебе понравилась. Ты смотрел на меня, как голодный пес на сырой бифштекс в витрине мясной лавки. Зачем ты сцепился с Чарли, если я тебе не понравилась?

На это мне нечего было сказать. Готов биться об заклад, она бы не поверила, если бы я побожился, что будь она даже горбатой ведьмой, я бы заступился за нее в Тарне.

Мы молча уставились друг на друга, точно играли в гляделки.

— Ты только взгляни на себя! — воскликнула она вдруг. — Вокруг тебя облако пара. Сними с себя промокшие тряпки, прежде чем ступишь на мои ковры.

— Туда, где ковры, я не пойду.

Я не переставал ощущать, что источаю сырость: после холодного дождя я оказался на теплой кухне.

— Ничего, в машине по дороге домой обсохну, — сказал я.

В этом деле помощь Марти мне не требовалась.

— Не будь мальчишкой, — усмехнулась она. — Если смущаешься, найдется что-нибудь прикрыть твой дивный торс.

Она пошла в спальню в конце коридора и, пересмотрев одежду, которой был набит огромный шкаф, вытащила длинный плащ. Может, она и покончила со своей прошлой жизнью в Манчестере, но с гардеробом, купленным на деньги Карлайлов, она не рассталась. Я успел заметить, что он существенно пополнился нарядами, приобретенными на днях.

Она бросила мне плащ. Я швырнул его обратно.

— Раздевайся и сушись или катись обратно в Манчестер. Выбирай!

— Я ни в чем не нуждаюсь, кроме объяснений того, что происходит. Тебе прекрасно известно, почему убиты Олли и Сэм Леви.

— Сэм Леви?! — Она побледнела и застыла. — Не может быть!

Зрачки расширились. Марти задыхалась от ужаса. Я подхватил ее и усадил на стул. Она расплакалась:

— Только не Сэм! Зря мы все это начали. Будь проклят Чарли!

— Что начали? — вскричал я.

Все мысли о мокрой одежде испарились.

— А ты такой же мерзавец, как все, — выла Марти. — Хочешь из меня что-то вытянуть, да? Сэм не заслужил такой участи!

— Насчет Сэма я того же мнения.

— Что произошло?

Меня задели упреки Марти в мой адрес, и я решил ее не щадить. Пусть узнает правду.

— Его пытали, пока он не умер. Случилось это воскресным утром. Кто-то добивался от него каких-то сведений. Или какого-то предмета, возможно документов. Следы крови остались во всех комнатах. Значит, его таскали по дому, чтоб найти какую-то спрятанную вещь. Деньги и драгоценности убийцу не интересовали.

Марти горько плакала, утопив лицо в ладонях. Для меня оставалось загадкой, кто передо мной, потрясающая актриса или потрясенная женщина. Внутреннее чувство подсказывало мне, что она не притворяется. Тогда выходило, что все мои домыслы на ее счет ошибочны.

— Доигрались! — всхлипнула в очередной раз Марти. — Все, начиная с папаши Брэндона, — адское отродье. Братья Чарли со своими благоверными — похлеще семейки Адамс. Одна жена Бунгало Билли чего стоит. Мумия ходячая! Она сделала такое количество подтяжек, что стала похожа на кошачий скелет. Брови уже на макушке.

— Бунгало Билли?

— Второй сын Брэндона, после Чарли. Брэндон обожает натравливать их друг на друга. Но Билли такой тупица… до сих пор не умеет себе шнурки завязывать. Вот его и прозвали Бунгало.

— Чердак отсутствует?

— Да. Тебе смешно. Пожил бы с ними, узнал бы, какой это кошмар. Если я встречаю кого-нибудь из жен, начинается опрос по списку: это у тебя есть? а вот это? там была — сям была? Дальше — сплетни о мужьях. Больше всего этих баб интересует, кому что Брэндон сказал: давно ли Чарли говорил с Брэндоном? О чем он спрашивал? В подобном окружении даже такой святой, как ты, Дейв, сопьется.

— Ясно, — пробормотал я, — не по нутру тебе родственники мужа.

— Хватит издеваться! Я серьезно говорю. Бедный Сэм. Единственный приятный человек из всего окружения Карлайлов.

— Мне тоже его жаль.

— Во всем Брэндон виноват.

— Как? Сэма убил Брэндон?

— Да нет же! Почем мне знать, кто убил Сэма! Брэндон виноват в том, что он сделал со своими детьми. Если бы не он, сидели бы они все по каким-нибудь дырам, в соответствии со своими способностями и потребностями. В носу бы ковыряли, распустив свои налитые пивом животы, и соображали, где бы выпить следующую кружечку. Брэндон умеет только одно — пирамиды из монет строить. Монетка к монетке, монетка сверху — получается горка. Больше его ничего в жизни не интересует.

— Ты сама выбрала Чарли.

— У меня не было выбора.

— Брэндон обижал тебя в детстве? — спросил я.

— Что значит — обижал?

— Сексуальные домогательства, насилие.

Марти истерично рассмеялась:

— Сексуальные домогательства? Ты спятил! Я минуту назад сказала, что Брэндон думает только о прибыли. В этом он гений. Не удивлюсь, если жена платила ему за секс. Брэндон уверен, что женщины существуют только для того, чтоб рожать детей. Это еще одна из причин всех бед.

— Не понимаю.

— Не понимаешь? Послушай, Чарли там лучше всех. Он ленив, но соображает хорошо. В его жирной башке водятся мозги, чего не скажешь о твоей, Кьюнан.

— Благодарю.

— Пойми же, о чем я говорю. Брэндону за семьдесят. Все его дети, кроме Чарли, откровенные дебилы. Не станет Брэндона — его дети лет через пять по миру пойдут. Половина семейного бизнеса нелегальная, а легальная существует лишь для того, чтобы отмывать грязные денежки. «Карлайл Корпорейшн» — только верхушка айсберга, а в глубине работают сотни таких, как Олли. Когда Брэндона не станет, они разбегутся с денежками. Я как-то намекнула Брэндону, пора, мол, ввести Чарли в курс дела и дать ему серьезные поручения. Поначалу старый скряга как будто согласился, но потом Чарли немного перегнул палку…

— Вернее, ты перегнула палку, ведь так? И произошло это в тот самый день в Тарне.

— Какой же ты проницательный.

— Значит, ты пыталась уговорить Чарли сдать старика в дом престарелых?

— Дом престарелых? — вскричала она. — Брэндон уступит свое место только в одном случае — если получит пулю в лоб.

Глава 35

Марти пошлепала себя ладонью по губам. Заплаканная и печальная, она была трогательна, как беззащитная девочка. Бедняжка. Я положил руку ей на плечо, а через пять минут оказался в ее постели. Есть разные способы уложить мужчину в кровать. Одних нужно подпоить, другие клюют на флирт. Мне достаточно красивого личика, на котором блестит пара слезинок…

Разговор о Чарли и Брэндоне продолжила сама Марти, но начала она с другого:

— Дейв, нам нужно было сделать это, как только мы встретились.

От таких слов на сердце у меня стало теплее. Лежа на боку, она нежно гладила мое плечо, а я наслаждался приятной картиной. Пусть она врунья, пусть даже убийца, сейчас мне все равно, тем более что в моем положении рассуждения о морали представлялись совершенно неуместными.

— Я не могла забыть тебя. Я хотела тебя еще тогда. Когда я очнулась на твоем диване, я стала придумывать, чем бы привлечь твое внимание. Мне так хотелось, чтоб ты меня утешил и поддержал, но тут появилась эта гарпия. Я слышала, как она орала в соседней комнате.

— Ее зовут Жанин.

— Ты действительно кого-то убил?

— А ты?

Она больно ущипнула меня за плечо.

— Я никого не убивала. Пока. Но начать никогда не поздно. Чарли такой тюфяк! Будь он порешительнее, давно бы уже занял место папаши, а братцев своих отправил бы подальше, на острова какие-нибудь, чтоб они там спились. Не умеет он действовать. Без меня сидел бы сиднем. Ему и самому хочется большего, да он не знает, как подступиться.

Я поудобнее устроился на подушке и закинул руки за голову.

— И какой ты придумала план, чтобы освободиться от Брэндона?

— У-у, какой хитрец, — зашептала она мне на ухо. — Разве ты не можешь найти дела поинтересней, чем выпытывать мои планы? Я могу.

— Послушай, радость моя, кто бы ни был убийца Сэма, он что-то искал. А теперь он переключился на меня — моя квартира и офис были обеспокоены. Чудак, защищавший в суде твоего отца, в спешном порядке покинул город. Мне нужно знать, что происходит. Все это как-то связано с Брэндоном, но как?

— А я что говорила! Корень всех зол, — пальцы Марти шаловливо забегали по моему телу, — деньги. У Брэндона есть тайна. Большая тайна. Из грязи он поднялся в князи. Как? Да пошел он к черту, этот Карлайл!

Она вдруг впилась зубами в мое плечо. Я взвыл от боли.

— Через тернии к звездам. Это твой путь, Дейв. — Она села верхом на меня и изо всех сил пригвоздила мои плечи к подушке. — Но не моего свекра.

— Отпусти! — снова взревел я, впервые в жизни понимая, почему пауки боятся самок.

— Путь Брэндона — в его альбоме с фотографиями… Сперва — у входа в какой-то захудалый трактир… Переворачиваешь страницу — господин Карлайл на Уолл-стрит… среди американских миллиардеров… Откуда, спрашивается, деньги?… Не из Манчестера. Это все… что мне доподлинно… известно. Мой отец… знает больше… Вытащи… его… из тюрьмы — получишь… разгадку.

Той частью мозга, которая еще способна была соображать, я отдавал себе отчет, что мало что понимаю. Мата Хари, говорят, вытаскивала информацию из своих любовников после того, как утоляла их страсть. Марти, в отличие от нее, одновременно убивала двух зайцев: она рассказывала мне о Карлайле, подпрыгивая на мне, как на батуте. Голос ее звучал громче и громче, пока не достиг крещендо. Тут она наконец удовлетворенно выдохнула и растянулась рядом. Надеюсь, ее соседи были туги на ухо.

Мы лежали в кровати, храня молчание. Рассказывать истории во время любовного акта так же утомительно, как их выслушивать. Мы выдохлись. Но я уже начинал придумывать, как буду выпутываться из нынешней ситуации.

— Держу пари, в постели мисс Фригидность гораздо спокойней.

— Очень точное замечание.

— Она действительно фригидна?

— Оставь ее в покое, — потребовал я, с опозданием вспоминая о долге хранить верность.

— Наверно вы спите, как супруги после золотой свадьбы.

— Сравнение неудачно.

— Она же ненавидит мужчин!

— Зато она их не ест!

— Ха-ха-ха! — оглушительно рассмеялась Марти. — Мне нравится, как ты остришь. Ха-ха!

Я беспомощно откинулся на подушку. Мне казалось, что вот-вот заревет сирена мчащейся на ее хохот полицейской машины.

— Чокнутая! — в сердцах воскликнул я.

— Все равно я не отпущу тебя, Дейв, — властно заявила Марти. — Ты остаешься со мной. Чарли убедил Брэндона перечислить мне некоторую сумму. И случилось это отчасти благодаря тебе. Ты сможешь начать новое дело. А лучше всего уехать за границу. Я говорю по-немецки. И вообще мы можем выбрать любую страну ЕС.

— Нет, — отрезал я.

— Да, — наставала она. — Ты остаешься. Я дам тебе все, что захочешь.

— Не дашь.

— Если хочешь детей, я рожу, — уговаривала она хриплым голосом.

Она вплела свои пальцы в мои и прижала мою руку к поверхности кровати. Я снова почувствовал боль. Марти не шутила. Я пошарил глазами по столику рядом с кроватью в поисках лампы или другого тяжелого предмета, чтоб огреть ее по голове, если понадобится, — но ничего, кроме полной окурков пепельницы, не нашел.

— Этим приемам тебя папа научил? — спросил я сквозь зубы.

Она отпустила меня так же внезапно, как и навалилась. Я с облегчением вздохнул и пошевелил затекшими пальцами. Марти села в кровати и закурила.

— Я знаю, что ты не слабак, Дейв. Мне есть с кем тебя сравнивать.

— Не знаю, что ты желаешь услышать в ответ. Скажу только, что не в моей привычке пользоваться приемами карате в постели с женщиной.

— О, какой мужчина! — произнесла Марти, выпуская кольца дыма прямо мне в лицо.

В эту секунду она была такой смешной, что я не удержался от улыбки. И напрасно. Она восприняла мою улыбку как призыв и снова набросилась на меня, будто тигрица. Но этот раз я оказался ловчее и перехватил ее руки.

— Я думала, ты боец, Дейв, — разочарованно протянула она, возвращаясь к недокуренной сигарете. — Неужели ты не хочешь заняться любовью?

— Любовью, но не борьбой. Я не готовился провести три раунда подряд с командой по армрестлингу.

— Бедный Дейв. — Она поцеловала меня. — Третьего раунда еще не было. Побудь со мной подольше, и я тебе расскажу, как мы пытались прикончить Брэндона.

— А ты сначала расскажи, а потом видно будет.

Желание узнать о Брэндоне перекрывало всякие другие желания, и я не хотел поддаваться на хитрости Марти. Она принялась неистово ласкать и целовать мое тело, приговаривая:

— Сначала любовь, потом разговоры.

— Знаешь, ты сейчас похожа на хрюшку из «Скотного двора» Оруэлла, — не пощадил ее я — «Две ноги — плохо, а четыре — хорошо».

— Четыре хорошо, Дейв, — захихикала Марти.

— Не знаю, как Брэндона, но меня ты почти прикончила, полоумная, — пробормотал я, переворачивая ее на спину.

— Не ври! Тебя еще надолго хватит, — обрадовалась Марти.

Потом состоялся обещанный разговор, но от усталости я едва ворочал языком. А у Марти будто второе дыхание открылось. Вот пусть она и говорит, решил я.

— Я скажу тебе, чего я хотела от Чарли, — разоткровенничалась Марти. — Я хотела, чтоб он подстроил маленькую аварию с одной из электронных штуковин, с которыми обожает возиться Брэндон. Тут никто не подкопается. Беда в том, что он в каждой комнате по нескольку камер наблюдения понавесил. Вот и застукал Чарли, когда этот орангутан пытался переключить таймер на одной из дверей. Это произошло как раз перед тем, как мы поехали в «Тарн».

— Значит, вы ссорились из-за этого?

— Ага, но потом я действительно совершила глупость.

— Ты, глупость?

— Да. Я стала навещать отца, зная, что это разозлит Брэндона. Он всегда удерживал меня от встреч с Винсом.

— Меня тоже.

— Еще в детстве я почувствовала, что Брэндон не любит вспоминать о Винсе. Едва я упоминала имя отца, он как будто замирал. Когда я стала старше, поняла, что Брэндон боится Винса. В общем, я рассуждала так: как только Карлайл узнает, то я навещаю отца и хочу ходатайствовать о его освобождении, старика потянет куда-нибудь подальше из Манчестера, ему захочется уйти на покой, поселившись в теплом климате, скажем в Австралии.

— И чего же ты добилась?

— Старик взорвался от злости. Никогда его в таком гневе не видела. А Чарли меня не поддержал, вот я и решила от него уйти. Может, это и нехорошо, но я-то надеялась, что если Брэндон так боится Винса, то, вытащив отца из тюрьмы, я получу от Карлайлов свой кусок пирога. Поэтому я обратилась к тебе.

— Спасибо за доверие, — снова съязвил я.

— Брэндон время от времени упоминал имя твоего отца. И тут как нельзя кстати появляешься ты. В общем, все сошлось. После того как Брэндон застукал Чарли, он готов был выгнать нас взашей. Но как только узнал, что я ездила к отцу, смягчился и стал сговорчивее.

— В чем же дело?

— Не знаю! Только без денег здесь не обошлось, это уж точно. Его только деньгами проймешь, они — первая и единственная любовь Карлайла. Отец знал Брэндона до того, как попал в тюрьму. Я помню и Брэндона и Сэма с самого детства. Леви я звала дядей Сэмом. Они все шутили: «Станцуй для дяди Сэма, детка» или «Скажи дяде Сэму, сколько заработал твой папочка».

— Теперь мне ясно, кто научил тебя шутить.

— Сэм дневал и ночевал у Брэндона. Они иногда часами просиживали, запершись в кабинете. Оттуда Брэндон выходил обычно в хорошем настроении и напевал себе под нос что-то типа «Сэм все считает сам, мозги спалит в угоду нам»… да, это он чаще всего повторял.

— Видимо, и вправду мозги спалил, — мрачно прокомментировал я. — Не мог вспомнить того, чего хотели убийцы.

— Брэндон не тронул бы Сэма. Ты уверен, что это не ограбление?

— Жемчуга его сестры остались на месте. Какой вор, обнаружив коробку с драгоценностями, не прихватит содержимое с собой?

— Это его сестрица Лия злюка была страшная, никого не любила. А Сэмом командовала, как своим сыном. Я даже поначалу думала, что она его мать.

— Вернемся к Брэндону и Винсу, — напомнил я.

— Забавно вспоминать. Как только отца посадили, все обожавшие меня до этого взрослые вдруг исчезли. Как будто ребенок заразился проказой.

— Как это?

— Вот так. Никто не хотел меня знать. Ни мать, ни Брэндон, ни Сэм, ни Лия. Будто кто-то вычеркнул их из моей жизни. Тебе не понять, что это значит для ребенка.

— Ты права, этого мне не понять.

— Я буквально озверела.

— Ты до сих пор такая.

— Когда я в очередной раз сбежала из приюта, социальные работники привезли меня в тюрьму на свидание с отцом, после того как поймали. Добрые люди, правда? Я была уверена, что меня посадят в клетку рядом с ним. Тогда-то отец и сказал мне, что позвонил одному человеку, который обо мне позаботится.

— И о тебе позаботились?

— На следующий день появился Брэндон Карлайл в сопровождении своих стряпчих. И эта каланча из Рочдейла, Олмонд, тоже приехал.

— Он называет себя Деверо-Олмонд.

— Таким важным он стал уже после того, как купил яхту и научился играть в гольф. Брэндон забрал меня в свою семью. В течение нескольких месяцев с меня не спускали глаз. Постепенно я к ним привыкла, так и живу…

— Клайд Хэрроу хочет, чтоб ты рассказала, как Брэндон домогался тебя в детстве.

— Тот Клайд Хэрроу, который ведет всякие дурацкие шоу на ТВ? А ему-то что до меня?

— Ему нужны факты, порочащие Брэндона.

— Ты обсуждал с ним меня?

— Дело не в тебе. Он шантажирует меня.

— Тоже мне, умник выискался! Порочащие факты! Да я скорее сама перережу горло Брэндону безопасной бритвой, чем стану говорить о нем гадости. Он истинный пуританин. Единственная женщина, которую он знал, — его жена Серафина.

— Серафина? Похоже на итальянское имя.

— Она итальянка. Из тех, что торгуют овощами и фруктами в Энкоутсе. Ее семья устраивала итальянские католические шествия в Манчестере. Она вечно вспоминала об этих временах. Тогда они с Брэндоном и поженились. Он ведь тоже итальянских корней. Карлайл — не настоящая фамилия.

— Да? — удивился я.

— Брэндон тяжело перенес смерть Серафимы. С тех пор ему одному приходится следить за всем их выводком. Жизнь у Серафины была не сахар: пять мальчиков и пять девочек на руках, но родила она еще больше, не все выжили. Сердечная была женщина и терпеливая. Это сейчас вся семья перегрызлась, а при Серафине дети жили дружно, в любви. И для меня Серафина стала настоящей матерью. Моя-то родная от меня отказалась.

Настроение Марти резко упало. Она повернула ко мне лицо.

— Дейв, ведь ты со мной, потому что я тебе нравлюсь? — сказала она с дрожью в голосе.

С виду — ничем не проймешь, а внутри Марти оставалась ранимой девочкой, брошенной родителями на произвол судьбы. Я не хотел, чтоб она снова расплакалась.

— Конечно, — ответил я и обнял Марти. Несмотря на тепло ее тела, простыни показались мне вдруг холодными, а по коже побежали мурашки.

— Просто прижми меня к себе, — попросила она, — Больше ничего не нужно. Ты, верно, решил, что я сексуальная маньячка.

— Ничего подобного, — неискренне проговорил я. Мне стало не по себе.

— Ты единственный мужчина, с которым я спала, кроме Чарли.

Что на это сказать? Чувство вины давило на меня, как обложной ливень на оконные рамы. Глядя за стекло, можно было подумать, что мы не в Лондоне, а в тропиках в сезон дождей.

— Я отказываюсь верить в то, что ты пытаешься меня использовать.

— Я не хочу тебя использовать, Марти. И вообще кого бы то ни было. Я приехал, чтоб задать тебе несколько вопросов и получить на них ответы, а вовсе не для того, чтобы…

— Завалить меня? Так, кажется, выражаются мальчики?

— Я не мальчик.

— Что правда, то правда. Ты привлекательный молодой мужчина, Дейв. Уверена, ты не обделен женским вниманием.

— Видишь ли… — но я вовремя закрыл рот, чтоб не наговорить лишнего.

— Понимаю, ты привязан к своей подруге и ее детишкам. Вы уже помолвлены?

— Об этом речи не шло. Жанин, к сожалению, слишком дорожит своей независимостью.

— Ну и дура. Я бы, не раздумывая, поменялась с ней местами, но мне ты почему-то ничего подобного не предлагаешь.

Я промолчал, потому что ровным счетом не знал, что ответить.

— По крайней мере, Дейв, ты не врешь, — сказала Марти, — а этот твой Хэрроу наверняка законченная свинья. Я бы умерла, если б оказалось, что ты провел со мной ночь для того, чтоб услужить ему.

— Нет, это не так, — поспешил я с ответом. — Прости, Марти. Я еще раньше сказал Клайду, чтоб он забыл о тебе. Ему нужен любой компромат на Брэндона. Клайд ни есть ни пить не может спокойно, он спит и видит, как вышвырнет Брэндона с «Альгамбры». Он одержим этой идеей.

— Мы все хотим того же. Избавиться от Брэндона, но не таким способом. Клайд не понимает, что с уходом Брэндона бизнес потеряет несколько миллионов. А чем он тебя шантажирует? Совершенными тобой убийствами?

— Запомни раз и навсегда: я никого не убивал. Договорились? Значит, это ты рассказала Брэндону об убийствах?

— Намекнула. Он с такой силой напустился на нас с Чарли после убийства Олли, что мне надо было каким-то образом отвести подозрения. Ты его серьезно беспокоишь. Из всей полиции Манчестера только твоему отцу удалось запугать Брэндона. Теперь он опасается, что у тебя есть материал против него.

— И когда же вы все это обсуждали?

— Когда договаривались об условиях развода. Благодаря тебе у меня в руках появились козыри, Брэндон по-прежнему уверен, что Чарли замешан в убийстве, но я-то знаю, что он не виноват.

— Потому что виновата ты?

— А тебе бы этого хотелось? — рассмеялась Марти. — Нет, я тоже ни при чем. Честное слово. Я не пытаюсь разубеждать людей, что способна на убийство, но Лу Олли — не моих рук дело.

Лишь только к Марти вернулось чувство юмора, я почувствовал себя лучше.

— Кто же, если не ты?

— Не знаю. Для меня главное, что Брэндон подозревает сына и готов отчислять мне суммы, за которые я буду поддерживать алиби Чарли. Первый перевод я уже получила.

Я взял Марти за подбородок и заглянул в ее зеленые глаза. Почем мне знать, что она говорит правду? Соблазн поверить ей был велик. Она ни в грош не ставит Олли и легко призналась бы в убийстве, если бы организовала его.

— Ты не сказал мне, почему Хэрроу тебя шантажирует.

— Забудь о нем. На самом деле это связано с его шоу. Он грозится высмеять меня по телевизору, а это подорвет репутацию моего агентства, которое в последнее время начало процветать.

— Если хочешь, я его мигом приструню, — сказала Марти. — Позвоню Брэндону, и Хэрроу вылетит с «Альгамбра» раньше, чем наступит утро. С другой стороны, эти репортеры способны ударить ножом в спину откуда угодно, канал тут значения не имеет. Как говаривала Серафина, некоторые воображают себя итальянским королем, английской королевой и Папой Римским одновременно.

— В Италии давно уже нет короля.

— Ненавижу перемены, —хохотнув, заметила Марти. — Вот здорово было бы остаться здесь вдвоем навсегда. — Она громко вздохнула и поцеловала меня.

— Тесновато тут для двоих, — не согласился я. — Не пойму я тебя, Марти. Мечтаешь избавиться от Брэндона и в то же время поддерживаешь с ним отношения.

— Брэндон — человек успешный, — сверкнула она глазами. — У него в руках деньги, и власть, и влияние. А это все долговечнее, чем любовь, мой милый. — Она дернула меня за мочку уха.

— Ой! — скорчился я от боли.

— Я хочу, чтобы Брэндон подвинулся и позволил Чарли встать рядом — вот и все. Но старик упрям.

— Как мило с твоей стороны. А кто только что говорил о пуле в голове Брэндона как единственном средстве освободить место для Чарли. Разве не ты подначивала мужа устроить несчастный случай?

— Да ладно тебе, Дейв. Не хочу я убивать Брэндона. Тогда весь бизнес рухнет. Мне нужно, чтоб он начал постепенно передавать дела в руки сына и его жены…

— В руки жены в первую очередь.

— Думаешь, у меня не хватит способностей? А что касается несчастного случая, я рассчитывала, что Брэндона немножко помнет и он сляжет, а Чарли будет его временно замещать, на первый порах. Если старик в одночасье сыграет в ящик, «Карлайл Корпорейшн» рухнет. Но если он не передаст дела следующему поколению, причем как можно раньше, ей тоже конец. Старик уже не так силен, как прежде.

— Понятно. Вы с Брэндоном деретесь за власть. И не важно, кто между делом пострадает. Сэм Леви, например.

— Сэм Леви, например, — эхом повторила Марти.

— Тебе не кажется, что к вашей с Брэндоном игре присоединились другие люди. Причем эти другие еще менее щепетильны, чем вы. И мной они очень интересуются. По словам твоего распутного дружка Пола Лонгстрита…

— Не строй из себя ханжу! — прервала меня Марти. — К тому же ты совсем не знаешь Пола.

— Помолчи. Так вот, по словам Лонгстрита, к нему наведывались двое громил и спрашивали о тебе.

— Когда?

— Сегодня. Вернее, вчера ближе к вечеру. Я уверен, это те же самые люди, которые побывали в моей квартире и рылись в офисе. Они что-то ищут. Им кажется, что у нас это есть, а насчет способов добыть это нечто церемониться они не станут.

Марти молча поднялась с кровати и начала одеваться. Двигалась она быстро, но без суеты.

— Что теперь?

— Ты должен был сказать мне об этом, как только вошел, — сказала она. — Вот потому-то я и не доверяю почте и телефону. — Она взглянула на часы. — Пора заметать следы.

— Зачем? Тебе есть что скрывать?

— Дейв, мне нужно скрывать себя. Уходим отсюда сию минуту. Неужели ты не понимаешь? Если они напали на твой след, они уже могут быть рядом.

Глава 36

Марти подошла к окну и осторожно приподняла штору, чтоб выяснить обстановку на улице. Выпроставшись из влажных от пота простыней, я встал за ней. Ливень продолжался. Фонари тускло освещали мокрый тротуар.

— Вон они, — прошептала Марти. — Видишь тех двоих? — Она схватила меня за руку и потянула к себе, пока мои глаза не оказались на одном уровне с ее лицом. — Пятая машина справа. Теперь видишь?

Действительно, в белом пикапе метрах в пятидесяти от дома сидели люди. Благодаря ближайшему к машине фонарю, сквозь струи дождя можно было разглядеть две головы за стеклом. Обе повернуты в нашу сторону.

— Надо выбираться отсюда. Может, они здесь, чтоб убить нас. — Марти плотно задернула портьеру. — Не стой без дела, любуясь собой, — взорвалась вдруг она. — Придумай что-нибудь!

Я начал одеваться. Марти бросилась к шкафу и вытащила два огромных чемодана, гораздо больше тех, что я видел в «Ренессансе». Раскрыв оба, она принялась укладывать туда свои дорогие тряпки. Я выглянул в коридор, чтоб осмотреть пространство перед парадной дверью.

— Ты знаешь, кто твои соседи? — спросил я, вернувшись в комнату Марти.

— Я здесь всего несколько дней, — ответила она, продолжая укладывать багаж. — Дейв, это твой последний шанс. Бросай мисс Фригидность, бежим со мной.

Я отрицательно покачал головой. Еще раз осторожно поглядев в окно, я понял, что выйти незамеченными через парадную дверь мы не сможем. В голове замелькали разные варианты. Я мог бы выскочить первым и отвлечь их внимание, чтобы дать Марти возможность уйти.

— Может, вызовешь грузовое такси? — спросил я, глядя на ее багаж.

— Такие вещи я оставить не могу, — строго сказала Марти. — Лучше думай, как уходить.

— Уходить? С такой поклажей мы не сдвинемся с места!

— Я лучше сдохну, чем откажусь от своих вещей, — сказала она, пытаясь закрыть распухший чемодан.

— Это можно легко устроить, — заверил я Марти.

Я приподнял чемоданы. Они были не так уж тяжелы, но размеры исключали побег под проливным дождем. Все выглядело настолько нелепо, что мне даже стало смешно. Одного взгляда на Марти было достаточно, чтоб понять: она другого мнения и не отступится.

— Один чемодан, — четко произнес я.

— Дейв, у тебя должен быть опыт, как выходить из подобного положения, — не отставала она.

— Только один! — повторил я.

Марти надулась.

— Кто живет наверху? — спросил я.

— Молодая пара. У них шотландский терьер.

— Исключается.

— В квартире напротив живет старик. У него есть выход в собственный палисадник.

— На нем и остановимся. Одолжи мне твою кредитную карту. Будем уходить через его палисадник.

— Погоди.

Марти опустилась на колени и стала шарить под кроватью.

— Не смей говорить, что ты забыла уложить тапочки.

— Это не тапочки. — Хихикая, она вытащила из-под кровати огромный бумажный пакет, набитый деньгами. — Можешь делать с моей кредитной картой все, что угодно. Когда ты в бегах, лучше пользоваться наличными. Теперь я это знаю.

Она небрежно рассовала пачки по карманам плаща, сунув в один из них и мобильный телефон.

Я выхватил у нее «Мастеркард Голд» и принялся за электронный замок соседа. Тем временем Марти вытаскивала свои чемоданы на лестничную клетку. Когда она притащила второй чемодан, дверь была уже открыта. Ударом ноги я отфутболил чемодан обратно в ее квартиру и прикрыл дверь.

— Сволочь! — зашипела она.

Я просунул голову в открытую дверь чужой квартиры. Со стороны спальни доносился оглушительный храп. Распахнув дверь, я увидел небольшой коридор, который упирался в стеклянную дверь. К счастью, полы были застелены ковровыми дорожками.

— Если он не проснулся от шума, который мы устроили за дверью, может, будет храпеть и дальше.

Нам повезло — храп не прекращался. Марти потянулась к ручке двери, ведущий в палисадник, но я одернул ее. Сначала надо проверить, нет ли сигнализации. В эту минуту на нас двинулась яркая тень неизвестного происхождения. От неожиданности у меня волосы встали дыбом. Марти в панике вцепилась в мое плечо. Я высвободился и сделал шаг вперед. Оказалось, что это тень от соседней двери, которая неслышно приоткрылась, когда мы проходили мимо.

Сигнализации я не обнаружил. Вернувшись назад, я аккуратно закрыл дверь, через которую мы вошли, и только потом отворил стеклянную дверь в палисадник. В квартиру ворвался мощный поток ветра, подняв на воздух лежавшие на тумбочке бумаги. Марти вовремя придержала кухонную дверь, чтоб та не хлопнула. Спящего мы не потревожили. Выбравшись наружу, я понял, что уже взмок, ведь я тащил чемодан Марти. Мы пересекли палисадник и уперлись в стену.

— Что это?! — невольно вырвалось у меня.

Высоту стены я смог оценить только вблизи. Когда мы выходили из квартиры соседа, стена была скрыта в темноте. Дождь хлестал по лицу. Волосы прилипли к глазам.

— И что за ней?

— Наверно, другие дома, — нетерпеливо ответила Марти, хотя на ней был широкий берет и непромокаемый плащ.

Нам удалось перелезть через двухметровую стену, и мы оказались в соседнем палисаднике, из которого наконец выбрались на улицу. Но прежде нам пришлось перебраться через вторую стену. Это препятствие оказалось коварнее. Когда мы забрались наверх, мне показалось, что со стороны улицы стена в два раза выше.

— Прыгай, — сказал я Марти.

Она отказалась.

— Сначала ты!

Я полетел вниз. У основания стена выдавалась вперед, и, приземляясь, я содрал кожу на локтях и щиколотках. Колени больно врезались в грудную клетку. Я утешался только тем, что под ногами была земля, а не асфальт. Лежа на мокрой земле, я старался отдышаться. В глазах мелькали искры, но я знал, что цел, хотя и сильно ушибся.

— Дейв, как ты там? — послышался сверху голос Марти.

Я поднял голову и разглядел на фоне грязно-серого неба ее темный силуэт.

— Присядь на корточки, прежде чем прыгать, я тебя поймаю, — сказал я, с трудом вставая на ноги.

— А чемодан?

— Что важнее — твоя жизнь или чемодан? Выбирай!

Послышался залп проклятий, и она сбросила чемодан прямо на меня.

— Прыгай!

— Не могу! Я шею сломаю, — завыла Марти.

— О моей шее ты не беспокоилась, — крикнул я в ответ.

— Тогда я еще не знала, что здесь так высоко.

— Сядь на корточки, — велел я, ставя ноги на чемодан, который прислонил к стене. Я пытался дотянуться до ее щиколотки. — Говорю тебе, садись.

В ответ раздался еще один залп проклятий. Нога отдернулась от моей руки.

— Тогда возвращайся, — заорал я. Ногти обламывались о стену, голова гудела. — Встретимся где-нибудь в другом месте. Но не забудь о своем чемодане. Он остается здесь.

Чемодан явился решающим аргументом.

— Чтоб ты сдох, Кьюнан, — взвизгнула Марти.

Когда она свесилась наконец со стены, я ухватил ее за колени и, прижимая к себе, опустил на землю. Мы двинулись дальше. Вернее, я едва тащился с чемоданом, а Марти бодро рассекала заросли рододендронов. Время от времени она отпускала какую-нибудь шуточку и заливалась смехом.

— Заткнись! — приказал я, но в результате смех Марти стал громче. — Ты представляешь себе, где мы?

— Так, небольшой скверик.

По дороге Марти потеряла туфли и берет. Мы двигались перпендикулярно стене, пока не наткнулись на мощеную дорожку, которая вела к освещенной улице. Нам все-таки везло. Пока мы искали мою машину, вокруг не появилось ни души. На холодном ветру мои шрамы и царапины разболелись. Я пытался унять дрожь и стук зубов. Марти вытащила из сумочки расческу и стала приводить в порядок волосы.

— Могу спрятать тебя в Манчестере, — предложил я.

— Нет. Высадишь меня на ближайшей стоянке такси, — категорично заявила Марти.

— Куда поедешь?

— Думаю, — жестким голосом ответила она. — Если понадобится встреча, пришлю весточку в винный бар.

Глава 37

Я мчался по шоссе Лондон — Манчестер. Печка работала на всю мощность, но согреться не удавалось. Ясно, что возмущаться поведением Марти бесполезно, но, как говорится, сердцу не прикажешь. Расставаясь со мной на стоянке такси, она даже не попрощалась.

Сам не знаю, что бы мне хотелось от нее услышать. Похоже, она устроила мне проверку: «Любишь меня — люби мои чемоданы», а я дал ясно понять, что чемоданы не люблю. Но неужели человек, который боится за собственную жизнь, станет цепляться за чемоданы с тряпками? Я пытался найти оправдания поведению Марти, но все они были неубедительны. На сердце кошками заскребли подозрения.

Может, все-таки я сам во всём виноват? Я поехал в Лондон за информацией, и она, поняв это, обиделась, что я примчался не ради нее самой. Но тут взбунтовалось мое тщеславие.

Сомнения и сожаления мучили меня до тех пор, пока природа не напомнила о себе с новой силой. Сверху ливануло так, что я вынужден был собраться и сосредоточиться на дороге. Лондон остался далеко позади. Уснуть за рулем мне не грозило: мокрая одежда и разбитые конечности создавали слишком большой дискомфорт. Колеса свистели, периодически погружаясь в грязные лужи, а «дворники» на переднем стекле беспрерывно хлюпали, терзая меня так же, как мысли о моих «амурах». Пора было взглянуть правде в глаза: я типичный сукин сын, который берет от жизни все, что может.

Дорога на север еще пустовала. Одним ухом я слушал радио, сообщавшее о наводнениях местного значения, другим — барабанную дробь дождя по крыше машины. Обстановка совершенно не способствовала тому, чтоб привести свои чувства в порядок. Я продолжал упрекать и обвинять себя: дурак неразумный, нельзя путать дела личные и профессиональные! А что до Марти, так половина ее слов — ложь высшей пробы.

Я напрягал глаза, чтоб держаться нужной полосы, когда неожиданный удар сзади едва не оторвал мою голову от туловища. Я не слышал хлопка, но понял, что меня протаранили. «Мондео» завалился набок. Перед глазами мелькнул хвост убегавшего вперед белого пикапа. Потом все исчезло. Все, кроме оглушающего грохота. Сила звука была так велика, что вышибла из меня весь страх. Я уткнулся лицом в аварийную подушку. Сознание еще не отключилось, и я понял, что меня несет на металлический парапет моста. Последнее, о чем я успел подумать, прежде чем отключился: вот умру я сейчас, и кто же обо мне пожалеет, — не слезу пустит, а по-настоящему горевать будет?

— Мистер Кьюнан, Дейвид! Вы меня слышите? Дейвид Кьюнан!

Эти слова докатывались до моего сознания, я слышал их, но думал о другом: наконец-то тепло и сухо и дождя нет. Я пытался сосредоточиться и понять, чего хочет от меня незнакомый голос. Я лежал на спине в неосвещенном помещении. Или с глазами у меня что-то не так? Вместо того чтоб дать ответ, сознание мое снова остановилось, точно пластинка на граммофоне, у которого кончился завод.

Очнувшись, я услыхал тот же голос, назойливо повторявший мое имя:

— Дейвид, Дейвид.

Голос был женский, глубокий и флегматичный, какие часто встречаются у шотландцев.

— Дейвид, вы меня слышите?

Я попытался пошевелиться, но ничего не вышло. Было такое впечатление, будто меня засунули в яму и забили ее ватой, — я не чувствовал ни единого мускула. Хотел раскрыть рот, чтоб ответить, но губы не слушались.

Оставив тщетные усилия, я сконцентрировался на голосе женщины. Он успокаивал, но мне было страшно. Я вспомнил о глазах — неужто я ослеп?! Я видел свет, но никаких очертаний. Мне показалось, что слева от меня кто-то шепчется. Я боролся с желанием завыть и зареветь от жалости к себе. Мир ускользал. Надо было во что бы то ни стало за него зацепиться.

— Дейв!

На этот раз голос был мужской, прямо у моего уха. От неожиданного резкого звука стало больно, и чтоб избавиться от него, я импульсивно поднял руку.

— Что я вам говорила! — обрадовалась шотландка. — Он не в коме. Манчестерцы ребята крепкие. Небольшое сотрясение — вот и все.

От яркого света слезились глаза — женщина сняла с них повязку, но раскрыть их не было сил.

— Дейв, ты попал в аварию, — сказал мужчина.

По голосу я узнал в нем инспектора Брена Каллена. Но что он делает у моей больничной койки?

— Давай, браток, просыпайся! — радостно проговорил Каллен.

— Брен, — с трудом выговорил я. Рот будто серой был полон. Губы сводило. В горле пересохло.

Брен понял, что я пытаюсь облизнуть губы.

— Вот, попей, — сказал он и поднес к моему рту больничную бутылочку с водой. Я припал к ней, как младенец.

— Я оставлю вас минут на пять, — сказала сестра, — если вы, инспектор, уверены, что это ваш друг.

— Не волнуйтесь, все будет в порядке, — ответил Каллен.

Но меня ее уход расстроил. Нервы мои были в полном разладе. Все время хотелось плакать. К шотландке я отчего-то проникся доверием. Ее голос и присутствие действовали на меня умиротворяющее.

— Не волнуйся, Дейв. Врачи говорят, что мозги твои не пострадали. Они ведь не знают, что с мозгами у тебя давно уже проблемы.

— Спасибо, — прохрипел я, не узнавая своего голоса.

— Страшилку хочешь? — резко предложил Каллен.

— О господи, мало мне страшилок?

— Доставлю тебе еще одно удовольствие. Может, это научит тебя наконец хоть чему-то!

И он поднес к моим глазам зеркало. Мне понадобилась целая минута, чтоб узнать в кроваво-синем месиве свое лицо. Глаза вспухли так, что стали похожи на два круглых яйца. Мне снова захотелось плакать, но голос Каллен меня остановил.

— Он все точно рассчитал.

— Кто?

— Тот парень в пикапе. Он обогнал нас, тюкнул меня сзади прямо перед мостом и ушел через первый съезд со скоростной магистрали, прежде чем его кто-нибудь засек. Не знаю, кто это устроил, но спланировано с баллистической точностью. Михаил Шумахер так бы не смог.

— Вы ехали за мной?

— Да. Твои туманные фары светились в полукилометре впереди. Вел ты аккуратно, не больше восьмидесяти в час. Если бы скорость была на десятку выше, лежать бы тебе сейчас в морге. В общем, авария эта не случайная.

Соображал я туго. В моем состоянии трудно было понять, что подразумевал Каллен под неслучайной аварией. Что это значит? Но как только до меня дошло, что меня пытались убить, я воспылал такой злостью, которая не оставила места жалости к себе.

— Зачем вы сидели у меня на хвосте?

— Операция «Калверли». Я тебе рассказывал. Ты наша главная зацепка. Знай я о тебе поменьше, ты был бы уже главным подозреваемым.

— Господи! — застонал я.

С тех пор как я раскрыл глаза, боль стала сильнее. Казалось, она проникла во все части тела. Я хотел выпростать руку из-под простыни, но оказалось, что она привязана к моей груди.

— Вывих ключицы, сотрясение мозга, обширные гематомы. Счастливчик ты, Кьюнан! После такой аварии обычно костей не собрать, а ты целехонек, — прокомментировал Каллен.

— Еще раз спасибо, — пробормотал я и погрузился в молчание. Теперь хоть выспаться смогу. За последние два дня я и без этой аварии вымотался донельзя.

Но Каллен не собирался оставлять меня в покое.

— Давай выкладывай, Дейв, что происходит.

— Когда выяснишь, сам мне скажешь, что происходит.

— Послушай, мы можем составить протокол прямо здесь, а можем и в ближайшем полицейском участке. Я сижу тут не по старой дружбе. Мы следили за тобой от самого Манчестера. Ты привел нас к Марти Кинг. Она снова исчезла. Где она?

— Откуда мне знать?

— Прекрати, Дейв. Она держит тебя на поводке уже месяц.

— Она моя клиентка.

— Ну, конечно! Ты со всеми клиентками обсуждаешь дела по ночам?

— Так получилось.

— Дейв, не забывай, ты для меня — открытая книга. Как увидишь смазливую мордашку — готов идти за ней на край света. Да еще и веришь тому, что она болтает. Лично я Марти Кинг не верю, поэтому мне надо проверить ее на предмет Олли и Леви.

— Марти не убивала Олли!

— Уверен? На пленке ясно видно, что стреляла женщина.

— Она на это не способна.

— Ну да? А известно ли тебе о страстной связи Марти с мистером Лу Олли незадолго до его кончины?

— Я тебе не верю.

— Их видели вместе в ночном клубе в Манчестере. У нас есть видеозапись. Лу не был джентльменом — не то что ты, Дейв. Ему плевать на честь женщины. Она попыталась вцепиться ему в рожу, а он ей за это в глаз дал.

— Ох, — тяжело вздохнул я.

— Вспомнил что-то? — с надеждой спросил Каллен.

Я замотал головой, позабыв, что любое движение усиливает боль во всем теле.

Вернулась медсестра:

— Ну, как наши дела? Надеюсь, вы не утомили нашего пациента, инспектор?

Задавая вопросы, она обследовала разные участки моего тела. Оказалось, что я с ног до головы обложен пакетами со льдом. По мере того как она поправляла повязки, я радовался, что отдельные части, которые я считал потерянными навсегда, не утратили чувствительности.

— Нет, сестра, — схитрил Каллен, — мы с Дейвом старые друзья. Чего мы только не повидали, правда, Дейв?

Я промолчал, а опытная медсестра сказала:

— Это правда, мистер Кьюнан? Уж я-то знаю, на какие уловки идут полицейские, чтоб…

— Правда в том, что мистер Каллен — наименьшее из моих нынешних зол, — удалось произнести мне.

— Не утомляйте его, инспектор. Сотрясение — вещь непредсказуемая даже для крепкоголовых манчестерцев, — предупредила она.

В это время зазвонил мобильный телефон Каллена.

— Сейчас же выключите! — приказала сестра.

— Это пейджер, — соврал Каллен и вышел в коридор.

В его отсутствие я мог спокойно поразмыслить. Все-таки Марти была моей клиенткой, и я буду придерживаться только этой версии, отстаивая свою профессиональную репутацию.

— Мне нужно ехать, Дейв, — радостно объявил Каллен, заглянув в палату. — Но я вернусь. А тебе советую подумать вот о чем: в доме Сэма Леви, кроме твоих пальчиков, мы обнаружили отпечатки Анжелины, парикмахера и… угадай, чьи еще?

— Я сейчас плохой отгадчик, Брен.

— Марти Кинг. В общем, пораскинь мозгами до моего возвращения.

Глава 38

Для человека, преодолевшего двухметровые стены в обнимку с чемоданом и выжившего в автомобильной катастрофе, улизнуть из больницы — дело плевое. Но все оказалось не так просто.

Ни к капельнице, ни к каким-либо другим аппаратам подключен я не был. Чтобы встать на ноги, мне нужно было только превозмочь боль и подавить стоны. На ноги я кое-как встал, но тут же меня захлестнула волна подступившей к горлу тошноты. Если бы не мысль о Каллене и операции «Калверли», я бы свалился обратно на больничную койку. Невероятно, но кости мои действительно не пострадали. Я даже решил написать благодарственное письмо в компанию «Форд», если, конечно, доживу до конца дня.

Я поверил в свою счастливую звезду, когда наткнулся на полиэтиленовую сумку с одеждой, хотя на то, чтобы вскрыть ее, потребовалось больше пяти минут. Сумка была заклеена скотчем, и в конце концов я вгрызся в нее зубами и разорвал. Трудно описать мое разочарование, когда выяснилось, что мои вещи представляют собой большой комок мокрого рванья. Только ботинки и ремень еще на что-то годились. Я чуть не расплакался, а возможно, и расплакался, не помню. Но мне действительно везло. На спинке стула висел плащ инспектора Каллена. Карманы были пусты: ни карточки полицейского, ни двадцатифунтовой бумажки, зато плащ моего размера и длинный. Но моих голых волосатых щиколоток плащ не прикрывал, разбитого лица — тем паче. За женщину меня точно никто не примет, но и за шотландца в килте тоже. Каллен мог вернуться в любую минуту. Когда смотришь кино, герою всегда удается переодеться во что-нибудь приличное, потому что прямо рядом с его палатой находится склад с одеждой. В реальной жизни все по-другому.

Я обмотал ноги разорванными штанинами брюк. Действуя одной здоровой рукой, я понял, что так даже удобнее. Не представляю, как бы я влезал в целые брюки. Шея была закована в гипсовый воротник, а правая рука привязана к туловищу. Концы штанин я закрепил кусочками скотча. Вид, конечно, подозрительный, но, завидев мою физиономию, люди вряд ли станут присматриваться к ногам. Надевание ботинок превратилось в битву. Ноги распухли, так что шнурки оказались лишними. В тумбочке рядом с койкой лежали мои часы, мобильный телефон и бумажник.

Меня даже никто не остановил. Наиболее трудными стали первые триста метров. Моя палата оказалась самой дальней, и мне пришлось пройти весь коридор. Из больницы выходит человек с разбитым лицом, в гипсе и обмотках вместо штанов… Я бы такого не пропустил, а люди, едва завидев меня, отводили взгляд в сторону, будто я Человек-Невидимка. Возможно, их поведение объяснялось тем, что по соседству находилась психиатрическая лечебница. Я шел, раскачиваясь, как пьяный моряк, ориентируясь по стрелкам со словом «Выход. Мысль о разгневанном Каллене придавала мне сил.

Когда я выбрался наружу, дождя не было. Превозмогая боль, я пересек больничный двор и вышел на дорогу. Цель была одна: уйти как можно скорее и дальше от инспектора Каллена. Вертеть головой я не мог, и мне трудно было сориентироваться. Не зная местоположения больницы, я наделся, что она в большом городе, Бирмингеме или Ковентри, но вокруг зеленели поля, а рощам и лесам не видно было конца. Я внимательно вглядывался вперед, опасаясь наткнуться на полицию.

Небольшие кучки людей по обеим сторонам дороги ожидали автобуса. Я присоединился к ближайшей из них. Оказалось, что одет я как нельзя кстати, по погоде. Многие пассажиры, хотя и делали вид, что в восторге от погоды, невольно ежились в своих, футболках и джинсах Десять минут ожидания чуть не довели меня до отчаяния. Наконец к остановке подъехал автобус, и я узнал, где нахожусь. Табличка на лобовом стекле гласила «Регби».

— Регби, — сказал я, протягивая водителю десятифунтовую купюру.

— Желаете проездной на неделю? — спросил он, не удостоив меня взглядом.

Я отказался, но, видимо, невнятно, потому что, он принял мое бормотанье за согласие и вложил мне в ладонь сдачу в два фунта и проездной билет. Пока я преодолевал три автобусные ступеньки, пассажиры отводили взгляды точно так же, как и персонал больницы. Как ни скрывал меня плащ Каллена, выглядел я самым странным образом. Людское безразличие я мог объяснить только тем, что на остановке у психбольницы они насмотрелись на пациентов и похуже.

Для человека, которому необходимо скрываться, общественный транспорт имеет свои преимущества. Если Каллен уже обнаружил мое исчезновение, ему в голову не придет искать меня на самом неудобном автобусном маршруте в Центральной Англии. Автобус тащился с черепашьей скоростью, а я впал в состояние, схожее с прострацией — полусон, полубред. Я сообразил, что добрался до Регби только после того, как все пассажиры сошли. Выбравшись из автобуса, я оказался в небольшом городишке с узкими улочками, застроенными домами из красного кирпича. На такси я доехал до железнодорожной станции и стал чуть ли не единственным пассажиром поезда до Манчестера, который отправлялся через двадцать минут.

К себе на Торнлей-корт я приехал уже затемно.

Глава 39

— Дейв, ты спятил, — четко произнесла Жанин, когда я сказал ей, что мы отправляемся на каникулы сей же час.

— Спятил, если угодно, но давай отнесемся к этому с юмором. Эту ночь мы можем провести в первом попавшемся отеле, а если не понравится, завтра подыщем что-нибудь получше. Все за мой счет.

— Как мило, — недовольно заметила Жанин. — Ты сваливаешься как снег на голову. Вид у тебя, как у… — Она осеклась, заметив зачарованные лица детей. В отличие от взрослых людей, они разглядывали меня с необычайным интересом. — Вид твой не поддается описанию, — продолжила Жанин. — И ты хочешь, чтоб мы на ночь глядя отправились с тобой в путь?

— Все будет здорово, вот увидите. Представляете, приезжаем в незнакомое место, а там все в огнях, ночная иллюминация…

— Мамочка, поехали! — дружно поддержали меня дети.

— Подождите нас минутку, — велела Жанин Ллойду и Дженни, подхватила меня под руку и отвела в коридор.

— Кто гонится за тобой на этот раз? — грозным шепотом спросила она. — Если детям грозит хоть малейшая опасность, между нами все кончено.

— Инспектор Каллен желает допросить меня об одном из моих клиентов, а мне нечего сказать.

— Об одной клиентке, если быть точным! Снова эта проклятая Марти Кинг!

— Ну да, — сдался я.

— Милый мой, неужто ты никак не поймешь, что она сведет тебя в могилу? В редакции криминальных новостей мне сказали, что Марти — серьезный игрок в грязных предприятиях Карлайла.

— Возможно, они правы.

Я с трудом шевелил распухшими губами. Жанин чмокнула меня в щеку, я поморщился от боли, а она решила, что мне неприятно, и нахмурилась пуще прежнего.

— Зачем ты к ней ездил?

— Требовалось получить кое-какую информацию.

— Ну и что, получил?

— Получил, но в основном по шее.

— Хм! — удовлетворенно хмыкнула Жанин. — Это она тебя так отделала?

Своими вопросами Жанин резала меня без ножа. Уверен, она бы осталась счастлива, согласись я с тем, что меня избила Марти. Версия об автомобильной катастрофе ее разочаровала.

— Я сказал тебе, что попал в аварию.

— Конечно, и вышел из нее, как огурчик! Не надейся, что я тебе поверю. Ну, ничего, дай срок, и эта сучка получит все, что заслужила!

Я беспомощно глядел на Жанин. Она улыбнулась, стараясь меня подбодрить. Будь на моем месте человек кристальной честности, он бы стал отстаивать правду. Как эгоист, я пошел другим путем: важнее сохранить отношения с Жанин, — и бог с ней, с правдой.

Жанин оценивающе рассматривала меня с ног до головы. Прежде чем предстать перед ее очами, я содрал с себя гипсовый воротник, все повязки и пластырь и провел полчаса под контрастным душем. Боль не утихала, но, надев чистую одежду, я приказал себе терпеть — со мной и похуже вещи случались. Я точно знал одно: стоит мне лечь в постель, и я из нее в обозримом будущем не выберусь.

— Ладно, — сказала Жанин. — Ты заметил, что я прибралась в твоей квартире?

— Спасибо, — поблагодарил я, хотя был бы рад, если б она туда не совалась.

— Я собрала для тебя сумку с вещами. Наш багаж готов. Мы рассчитывали, что тронемся рано утром, но если ты настаиваешь, поедем сейчас.

— Настаиваю. Надо ехать.

— Но с условием… Обещай мне, Дейв, что если за твоим нынешним внешним видом кроется какая-то история, я узнаю о ней первая.

— Безусловно, — сказал я, — и поделишься ею с Клайдом.

— Ни за что! — возмутилась Жанин, покраснев при этом до корней волос. — Я не поеду в Лондон с этой жирной пиявкой. Вчера вечером он притащился снова.

— Правда?

— Не надо смотреть на меня такими глазами! — приказала Жанин. — Клайд знает, как польстить женщине. Он попросил меня помочь ему с одним материалом.

— Еще как знает! И что же произошло вчера вечером?

— Дейв, я не твоя собственность!

— Прости, мне вообще не следовало раскрывать рта.

Мое изуродованное лицо сработало в мою пользу: сквозь синяки и царапины Жанин не разглядела моих неверных глаз. Зато ей самой нечем было прикрыть виноватый взгляд.

— Не груби! — строго предупредила она. — Я с ним больше видеться не собираюсь. Представь себе, он явился в редакцию во время ланча и увез меня в ресторан «Нико». Пока мы шли по улице, казалось, он превратился в осьминога, его конечности обхватывали меня, как щупальца. Не успели мы войти в ресторан, как он стал гладить меня по заду. Я этого не выношу!

— И что дальше? Ты окатила его горячим бульоном?

— Я поставила его на место, скажем так.

Я рассмеялся во весь рот — черт с ней, с болью.

— Послушай, Дейв! С чего ты взял, что ты супермен? Держу пари, ты переспал с этой алкоголичкой.

— Согласен на ничью, — сказал я. — А если серьезно, Жанин, ты для меня — единственная женщина, единственный возможный для меня вариант.

— Гм, — призадумалась Жанин. — Единственный вариант? Интересно, что могло бы означать это странное словосочетание? Удивляешь ты меня, Дейв Кьюнан. — Она схватила меня за руку и больно сжала запястье. — Так значит, квиты? Ничья? — И поцеловала.

Блэкпул не разочаровал Дженни и Ллойда.

Мы въехали в город в потоке других машин, нашли место в гостинице и, не теряя времени, отправились на прогулку в открытом трамвайчике, чтоб полюбоваться ночной иллюминацией. Несмотря на пронизывающий ветер, дети были в восторге; Им было интересно все вокруг, они хотели увидеть каждый светящийся щит или, как они выражались, «картинку». Нашу экскурсию вдоль причала сопровождал грозный скрип старых рельсов. У меня эта прогулка на ветру вызывала ассоциации с фильмами ужасов, а дети наслаждались каждой минутой и отказывались идти спать. Когда мы наконец добрались до кроватей в кирпичной гостинице на правом берегу залива, все, даже я, забылись сном праведника.

Проснулся я первым. Утро нового дня освещало четкий профиль лежащей рядом Жанин. Я любил ее лицо. Она вздохнула и повернулась на другой бок. Из соседней комнаты доносилось тихое посапывание детей. Они напоминали мне довольных жизнью котят. Мне захотелось, чтоб отныне каждый мой день начинался так. Чтоб сохранить эти дарованные мне сокровища, я был готов преодолеть любую опасность и пойти на любую жертву. Я тихо выполз из кровати и на цыпочках прошел в ванную.

Одного взгляда в зеркало было достаточно, чтоб мое романтическое настроение улетучилось. Такую физиономию можно смело использовать вместо щита, предупреждающего о смертельно опасной зоне. Какое право я имел тащить за собой дорогих мне людей? У меня сейчас вряд ли достанет сил защитить в случае опасности себя, не говоря о ближних. Следующий белый пикап может сровнять с землей всю нашу дружную компанию.

Пока я брился, вернее, водил бритвой по тем местам, где боль была терпимой, я внимательно рассматривал свое разбитое лицо. Каллен был прав: будь скорость побольше, от меня бы мокрое место осталось. Перед глазами возникла яркая картина собственных похорон. Родители, несколько близких друзей — по пальцам пересчитать, — еще меньше коллег, расстроенных тем, что им напомнили о превратностях частного сыска, — вот и все. А Жанин и дети? Им посоветуют остаться дома. Я встряхнул головой, чтоб избавиться от этого сентиментального видения.

Хорошенько подумав, я выстроил две гипотезы. Первая: Марти Кинг «заказала» убрать меня на пути из Лондона. У нее, помнится, был мобильный телефон, и она легко могла сообщить убийце, что я следую по скоростной автостраде Ml. Вторая: Марти имеет косвенное отношение к аварии. Она знала, что меня преследует белый пикап, и не предупредила об этом. Пересев из моей машины в такси, она тем самым отвела опасность от себя. В общем, как ни крути, ясно одно: ничего хорошего от Марти ждать не приходится.

Теперь мне нужно навести справки о Деверо-Олмонде. Вокруг него много хитросплетений. Олли убили примерно через четыре часа после моего визита к Деверо-Олмонду. В этот же день в его дом в Рочдейле приезжал кто-то еще. Если верить Марти, Деверо-Олмонд имел отношение и к водворению брошенной на произвол судьбы девочки в дом Карлайла.

Пытаясь удержать в голове цепочку связей, я заканчивал утренний туалет. От уверенности в жизни, охватившей меня при пробуждении, не осталось и следа, как от мыльной воды, которую, побрившись, я спустил в раковину. Каллен ожидал от меня разъяснений. Правду хотел бы знать и я, но располагал только тем, о чем интересующие нас с инспектором люди пожелали поведать сами.

Я был зол сам на себя. Мне бы сейчас на больничной койке отлежаться, а не по курортам таскаться. Выглянув в окно, я снова решил действовать, но вспомнил о том, что не один. Придется дождаться, пока проснется все семейство. Я продолжал ломать голову над своей проблемой: должна, должна же в этой истории быть какая-то зацепка. Прислушиваясь к детскому дыханию, я сделался спокойнее. Хорошо, рассуждал я про себя, не можешь представить себе цельную картину, попробуй сложить ее по частям, из маленьких кусочков.

Пора позвонить Гарри Серпеллу, решил я и достал из сумочки Жанин ее мобильный телефон. Когда я выходил из номера, она на секунду встрепенулась и махнула мне рукой. Я спустился в холлу увешанный фотографиями политических деятелей, предпочитавших собираться на свои конференции в этой гостинице. Усевшись в свободное кресло, я поймал на себе бойцовский взгляд Гарольда Вильсона^[38].

— Гарри, это Дейв Кьюнан, — сказал я в трубку.

— Ранняя пташка проснулась, — ответил он, по-ланкаширски растягивая слова. — Едва девять минуло.

— Срочное дело, Гарри.

— Что это все болтают о том, что ты расширяешь дело. Ты всегда действовал в одиночку или с парой помощников типа меня.

— Времена меняются, Гарри.

Последовала длинная пауза.

— Я узнал кое-что для тебя, Кьюнан, но придется платить, — сказал наконец сыщик из Рочдейла. Он говорил медленно, с расстановкой, придавая вес каждому слову.

— Ты знаешь, я плачу за работу.

— Я-то знаю. Но вот девчонка, что работает у тебя, придерживается другого мнения.

— Ах вот оно что…

— Мне пришлось посидеть за рюмочкой с несколькими чиновниками, а ты знаешь, как они любят обедать. Им только самое лучшее подавай, и вино, и закуски. Без этого из них слова не вытянешь.

— Гарри, расскажи мне, что ты узнал о Деверо-Олмонде?

— Меня смущает твоя секретарша…

— Гарри, верь моему слову. При чем здесь секретарша? Давай ближе к делу.

— Идет. Но предупреждаю сразу: ты получишь чек на три сотни.

— Рассказывай, — взмолился я.

— Бывший клерк этого Олмонда, его зовут Джордж Холмс, ничуть не удивился, когда я стал интересоваться его прежним боссом. Ничего хорошего он не сказал. До того, как Олмонд поймал золотую рыбку, он считался коронованным дураком среди судейской братии. Непробиваемый тупица. К тому же у него неоднократно отмечались провалы памяти, и он был на грани дисквалификации.

— Имеются в виду спланированные провалы памяти, в пользу преступников?

— Не совсем. Он действительно был крайне рассеян. Забывал какие-то факты, иногда терял бумаги, не помнил данных клиентам обещаний. Холмс говорит, что по этой причине в свою бытность у Олмонда практически всеми делами занимался он сам.

Я внимательно слушал. То, о чем рассказывал Гарри, не вполне отвечало моим ожиданиям.

— Послушай, Гарри, у этого человека огромная яхта и собственный особняк, а он оставил дело лет за десять до пенсии…

— Погоди, сейчас! Имей терпение, Дейв. Вы в Манчестере думаете, что мы, захолустные стрючки-старички, мало на что годимся.

— Ничего такого я не думаю.

— У нас еще полно пороху в пороховницах.

— Мне ли не знать, Гарри, что у тебя не порох, а ракета в заднице.

Он от души рассмеялся. Я бы вполне обошелся без шуток, но пришлось ублажить старика. Новые факты требовались мне, как воздух.

— Итак, Олмонду едва хватало на то, чтобы платить своему клерку. И тут вдруг на него свалилось дело об убийстве.

— Дело Кинга.

— Не думал, что тебе об этом известно. В общем, с тех пор Олмонд забыл о тяжелых временах, потому что начал вести дела крупного конгломерата «Мерсийская недвижимость». Или делал вид, что ведет.

— Что значит — делал вид?

— Холмс говорит, что однажды Олмонд обмолвился, что у него теперь не работа, а одно удовольствие — ставишь подпись под документами, и все. Действительно, славная работка!

— Да уж, — согласился я, вспомнив, что последние дни и я в своей конторе ничем иным не занимался.

— Холмс утверждает, что Олмонд участвовал в нескольких сомнительных сделках по купле-продаже земли. И вроде как по случаю приобрел участок, который, как выяснилось чуть позднее, оказался стоящим куском.

— Гарри, попробуй выяснить все про эту «Мерсийскую недвижимость».

— А ты, случайно, в лотерею не выиграл, Дейв?

— Вроде того, — промямлил я. — Сделай для меня еще одну вещь.

— Я весь внимание, шеф.

— К северу от Манчестера, на Мостон-лейн, есть кладбище.

— Да, знаю о таком.

— Сходи туда, найди итальянский сектор и выпиши все фамилии, которые начинаются с буквы «К».

— Ты уверен?

— Перепиши все фамилии на «К», даже если они не похожи на итальянские. Не важно. Главное, чтоб захоронения были в итальянском секторе. Результаты мне нужны к понедельнику.

— Но Олмонд не итальянец и его фамилия не на «К».

На минуту я затих.

— Дейв, ты меня слышишь? — нетерпеливо спросил Гарри Серпелл.

— Ты прав, и раз уж будешь там, выпиши заодно и все фамилии на «О».

— Это тебе дорого обойдется. Погода теперь хуже некуда.

— Ну что ты заладил одно и то же, Гарри? Не обижу. Получишь две сотни, если в понедельник список будет лежать на моем столе.

— Я всего лишь детектив, а не любитель генетики.

— Генеалогии, Гарри. Считай, что я провожу небольшое историческое расследование.

— И для этого необходима прогулка среди жмуриков?

— Именно, — подтвердил я и продиктовал ему номер телефон Жанин. Для этого я обратился к «меню» и невольно выяснил, что там сохранены домашний и служебные телефоны Клайда Хэрроу.

Следующий звонок я сделал в свой офис. Ответила Селеста.

— Где вы пропадаете? — воскликнула она. — Мы тут в панике!

— Вчера я был за пределами досягаемости. Заодно утроил тебе проверку.

— Я поняла — вы скрываетесь от этого Каллена. Да он просто пытается вас запугать! Мой кузен вам поможет. Я позвоню ему. Он член общественного совета, ему полиция рот не заткнет.

— Селеста, я был в больнице. Попал в небольшую аварию.

— Вы и сейчас там?

— Уже нет.

— Здесь телефоны разрываются. Приезжайте сейчас же. Дел по горло.

Я сказал Селесте, что не сомневаюсь в ее управленческих способностях. Она ответила, что тем не менее мне лучше вернуться на рабочее место. Если говорить могу, значит, и до конторы доеду.

— Селеста, вчера был настоящий потоп. В такую погоду даже страховые агенты по домам сидят, — а ты говоришь, приезжайте.

— Это не я говорю. Это мистер Канлифф. Он обзвонился уже. Все твердит о безграничных возможностях для расширения дела. Я сказала, что вы по делам в Лондоне, но он продолжает названивать. Как заведенный. Да еще кучу бумаг прислал.

— Отлично. Позвонит еще раз, скажи ему, что я налаживаю связи с банкирами.

— Это правда?

— Так и скажи, Селеста. Я вернусь на следующей неделе.

Я дал отбой как раз в тот момент, когда в холле появилась Жанин с детишками.

Глава 40

Мы начали день с настоящего английского завтрака.

Глядя на полные тарелки, я вдруг понял, отчего наши английские предки крепко стояли на ногах и чувствовали уверенность в жизни. Когда садишься за стол, покрытый белоснежной льняной скатертью, и берешь в руки массивные приборы, невольно начинаешь ощущать свою значимость в этом мире.

В отличие от предков, я не чувствовал себя в безопасности. Еще меньше было во мне уверенности.

— Знаешь, Жанин, иногда я жалею, что не стал банковским служащим.

— Что за глупости? — резко сказала Жанин. — Ты бы там недели не продержался.

— Мисс Сигрейв говорит, что работа в банке ненадежна, — объяснила нам Дженни, — потому что скоро все операции будут выполнять компьютеры.

Жанин заскрежетала зубами, услыхав очередной совет своей постоянной соперницы в глазах дочери. Я с пониманием улыбнулся:

— Надо спросить у мисс Сигрейв, что она думает по поводу работы в сыскном агентстве. Похоже, у нее на все есть готовые ответы. Может, и мне чем поможет.

— Мисс Сигрейв говорит, что самое благородное занятие для человека — учить детей, — ответила мне Дженни.

— А как насчет хирургов и семейных врачей? — поинтересовалась Жанин.

— Чтоб стать врачами, им тоже сначала нужны учителя, — блестяще нашлась Дженни.

— Любопытно было бы узнать, как мисс Сигрейв относится к журналистам? — снова спросилаЖанин. — Вероятно, их она считает лишними людьми.

— Я у нее спрашивала, — сказала Дженни без тени сарказма. — Она сказала, что они, конечно, ставят перед собой какую-то важную цель, но она еще не поняла, какую именно.

— Ну, довольно, — не выдержала Жанин. — Если ты будешь цитировать мисс Сигрейв за завтраком, обедом и ужином, я сейчас же уезжаю домой.

Дети испуганно поглядели на мать.

— Подумаешь, мисс Сигрейв, — заступился я за Джении. — Она — цветочки, по сравнению с Пэдди, — вот кто все на свете знает.

Дженни и Ллойд уткнулись в тарелки и принялись за тосты, щедро смазанные маслом. Я подлил чаю нам с Жанин и хотел было развлечь ее разговором на совершенно иную тему, как вдруг ее лицо исчезло за огромным букетом красных роз. Букет держал в руках внезапно появившийся у столика официант. Жанин вопросительно поглядела на меня. Я отрицательно покачал головой. Жанин заметила прилагавшуюся к букету карточку и вытащила ее, чтобы прочесть, но этого уже не требовалось.

— Позвольте присоединиться? — послышался сладчайший до приторности голос Клайда Хэрроу. — Мадам, прошу вас принять этот скромный дар в честь перемирия. Искренне сожалею, что мой вчерашний неосторожный жест был неверно вами истолкован.

— Неверно истолкован?! — возмутилась Жанин. Лицо ее посуровело. Розы, шумно шурша целлофаном, полетели на пол. — Да как ты вообще посмел сюда заявиться? Ты, тщеславный, самодовольный боров!

— Кто не рискует, не выигрывает, — нагло заметил Хэрроу.

— О каком выигрыше ты говоришь? — сказал я. — Если о разбитой физиономии, я тебе это сейчас устрою.

— Не торопись, мой мальчик. Сначала залечи свои синяки.

— Как ты нас нашел?

— Очень просто. Твоя милая подруга сказала мне, что вы отправляетесь на первоклассный морской курорт, а здесь не так много пятизвездных отелей.

— Клайд! — со злостью выкрикнула Жанин, — Почему ты решил, что вправе врываться и нарушать покой нашей семьи? Мы отдыхаем!

— Насчет отдыха ты права, а вот насчет «вашей семьи» ошибаешься. На прошлой неделе я разговаривал с Генри Талботом и…

— Что?! — Жанин чуть удар не хватил.

— Представь себе, бедняга изнывает от тоски по своим отпрыскам. Мне его, право, жаль. И как же вам не стыдно было делать вид, будто отец этих чудных созданий — Дейвид.

Жанин резко поднялась, подхватила детей и пошла к лестнице, бросив мне:

— Расплатись по всем счетам, Дейв. Мы сейчас же уезжаем.

— Какая же ты сволочь, Клайд. Уж я-то точно никогда не говорил, что это мои дети.

Я встал со стула с такой решимостью, что Клайд невольно отпрянул назад. На минуту за соседними столиками смолк веселый звон вилок и ножей. Клайда, безусловно, узнавали повсюду, благодаря шутовским расцветкам его пиджаков и галстуков. Даже если бы у меня хватило сил врезать ему разок-другой, не думаю, что администрация гостиницы обрадовалась бы, если бы Клайд Хэрроу грохнулся в нокауте на тот же самый ковер, куда ступала нога не одного премьер-министра.

— Успокойся, — сказал он, прикрываясь рукой, как щитом. — О том, что я сволочь, ты мне уже говорил. Нам обоим не нужны сцены, тем более что на самом деле приехал я к тебе, а не к Жанин. — Он распахнул шерстяной пиджак золотистого цвета и, вытащив из внутреннего кармана лист бумаги, потряс им прямо у моего носа. — Читай.

Это было уведомление «Альгамбра ТВ» о том, что канал прерывает контракт с Клайдом Хэрроу. Пока я читал, Клайд времени не терял: усевшись за стол, он уплетал наш завтрак.

— Вот так! — Он с остервенением засунул в рот кусок ветчины с тарелки Жанин. — Меня это не удивляет. Старик Карлайл потребовал снести мою бедную головушку, и ее тотчас преподнесли ему на блюде. Но кто-то его на это спровоцировал. Этот кто-то сейчас совсем недалеко от меня.

Я тяжело откинулся на спинку стула. Недоеденный английский завтрак встал у меня в горле колом.

— Ты не скрывал, что под него копаешь. Об этом могла проболтаться одна из твоих подружек.

— Не думаю. Несравненная Лорен, моя ассистентка. Она теряет работу вместе со мной. И был плач великий в доме Хэрроу.

— Обожаешь демонстрировать начитанность.

— По сравнению со мной ты просто недоучка.

— В каком университете ты стал таким умным?

— В университете под названием «жизнь», мой мальчик. Там я узнал: когда имеешь дело с такими свиньями, как Карлайл, нужно наносить удар первым.

— Понятно.

— Но нас с тобой объединяет одна вещь. Ты ведь тоже не чужд мирских слабостей. Я помню, как ты смотрел на Лорейн.

— Клайд, если ты еще раз посмеешь поднести свои грязные пальцы к Жанин, я сломаю все до одного.

Жирные щеки Клайда вдруг заалели. Не знаю, что с ним накануне сотворила Жанин, но ясно было одно: она унизила его на виду у публики.

— Давай перейдем к делу, — проговорил он. — Итак, Брэндон Карлайл. К сожалению, в данный момент перевес на его стороне и ты каким-то образом к этому причастен.

— Надо ли понимать это так, что ты более не в силах выставить меня на посмешище?

— Дорогой мой мальчик… во всяком случае, дорого мне стоивший… Так вот, ты делаешь ошибку, недооценивая силу Клайда Хэрроу. Скажи мне, ты встречался с Марти Кинг? Ты передал ей мое предложение?

С тех пор как Клайд уселся за наш стол, он не переставал набивать свой безразмерный желудок всем, что осталось на тарелках Жанин, Ллойда и Дженни.

— Считай, что Марти среди тех, кто тебя уволил. — И я рассказал ему о мнении Марти Карлайл на его счет.

— Ты идиот, неспособный вести дела! — заорал Клайд, наваливаясь на тосты с джемом. — Если она имеет такое влияние на Карлайла, что в таком случае означают твои рассказы о ее побеге из семьи?

— Может, Марти просто о чем-то обмолвилась, а Брэндон сделал свои выводы.

— Он дорого мне заплатит! Я заставлю его выплатить компенсацию за время, оставшееся до даты истечения контракта. Дейв, будь другом, сходи к буфету и наполни свою тарелку еще раз. Я сегодня не при деньгах.

Я глядел на его мясистую, лоснящуюся физиономию. В уголках губ — следы джема и яичного желтка. Он подмигнул мне, как заговорщик. Интересно, как обычно поступают с теми, кто, оскорбляя вас, в то же время просит об одолжении?

— Сам сходишь, обжора, — ответил я.

Клайда не на шутку расстроил мой отказ. Я даже испугался, что он расплачется от обиды. Я подозвал официанта и попросил включить завтрак Клайда в мой счет. Клайд помчался к буфету еще до того, как я договорил, и вернулся с таким количеством еды, которого бы с лихвой хватило на семерых. Он набросился на пищу с новой силой, как голодный волк. Я поднялся с места, чтоб уйти.

— Нет, погоди, — остановил он меня, неистово двигая челюстью.

— Я собирался с детьми в зоопарк, поглядеть, как кормят зверей, но теперь передумал, — сказал я.

— Послушай, милый Робин, — проговорил он. — Я признаю, что, бросив тебя в объятия бесподобной мисс Марти, я, возможно, допустил ошибку.

— Я встречался с Марти вовсе не потому, что ты меня об этом попросил. А насчет объятий — это твоя больная фантазия.

— Ха! — Толстяк хитро прищурился. — Меня, старика, не проведешь!

Я попытался испепелить его взглядом, но он ответил мне такой сладкой улыбкой, что я смягчился.

— Клайд, давай договоримся, каждый занимается своим делом. И точка.

— Не могу, старик, — вздохнув, ответил он и проглотил огромный кусок, не помню чего.

Мне трудно было представить, как можно говорить, когда рот забит массой продуктов. Клайд будто прочел мои мысли.

— «Что человек, когда он занят только сном и пищей?» — процитировал он «Гамлета», глотая звуки вместе с пищей.

— Вот именно, — прервал я его на полуслове, отходя от стола. — Не много ли для первого завтрака?

— Не уходи! — взмолился Клайд. — Я буду краток. Я знаю, вы, молодые, не любите тех, кто способен излагать свои мысли в изысканной манере.

— Все суета сует. Это, кажется, из Библии?

— Побудь со мной еще немного и узнаешь кое-что полезное.

— Ты действительно знаком с Генри Талботом? — спросил я. — Или кто-то из твоих подручных разнюхал о нем, а ты решил этим воспользоваться, чтоб припугнуть Жанин.

— Возможно, я погорячился или поторопился, но, знаешь, время от времени с женщин надо сбивать спесь. А с Талботом я знаком. Он, бедняга, мало на что годится… Не понимаю, что в нем находят женщины. Вот мы с тобой — мужчины хоть куда.

— Не приписывай мне твоих достоинств, Клайд, и давай ближе к делу.

— А дело в том, что, как тебе известно… меня отстранили от работы, которую я выполнял в высшей степени профессионально, в которой не было мне равных. Отстранил меня человек, который, возможно, причастен к двум убийствам, а полиция до сих пор не привлекла его даже в качестве свидетеля.

— Что дальше?

— Дальше тебе следует призвать к ответу монстра, который пользуется благами, нажитыми нечестным путем, и…

— Под монстром ты подразумеваешь себя?

— Тебе известно, кого я подразумеваю.

— Ты снова пытаешься меня шантажировать. Вспомни, как мы расстались после последнего разговора.

— Случаются и недоразумения. Признаю. Я ошибся с версией о порочной связи старика Карлайла с юной Марти, зато теперь мы знаем, что ее отношение к этой семье не столь враждебно, как мы полагали. Ты говорил мне, что подозреваешь о существовании некой тайны, которую хранит Винс Кинг, чтобы в случае надобности использовать ее против Карлайла. Помоги Кингу выйти из тюрьмы. Заодно поможешь и мне, и мое победоносное возвращение на «Альгамбра ТВ» станет позорным концом империи Карлайла.

— Значит, ради этого я должен вытащить из тюрьмы Кинга?

— Ты — моя последняя надежда.

— Я польщен. А чем ты собираешься меня к этому принудить?

— Принудить? Тебя? Если ты о Генри Талботе, я посоветовал ему не предпринимать поспешных шагов. Я даже предложил ему пообщаться с моим выводком, если он так соскучился по детям, но он отказался. Тут, видишь ли, зов крови.

Произнося эту фразу, Клайд оторвался от тарелок и задержал глаза на моем лице. Занимаясь своей нескончаемой клоунадой, он никогда не забывал о выгоде.

— Я не уверен, что могу доверять твоим словам, Клайд. Запомни одно: если Генри Талбот с твоей подачи хоть чем-то испортит жизнь Жанин, я тебе не только пальцы оторву.

— Звучит убедительно, особенно для человека, который, судя по внешнему виду, потерпел поражение в споре с трамваем. В том, что я прошу, нет ничего нового. Мы оба заинтересованы в низвержении Карлайла. Прелестная Марти наверняка шантажирует семью, грозя освобождением отца. Добудешь доказательства его невиновности — получишь козырь, которым пользуется сейчас Марти.

— Без тебя знаю, — огрызнулся я.

Клайд продолжал жевать.

— Одним ударом — двух зайцев.

— Потрясающе, — сказал я.

— А тебе не приходило в голову, что убийство Олли мог заказать Леви? Если Леви была милее дружба с Марти, нежели с Брэндоном Карлайлом, он мог уничтожить Лу Олли до того, как тот прикончит Марти Кинг.

— Бред, — буркнул я.

Когда я уходил из ресторана, красные розы валялись на том же месте, куда их швырнула Жанин.

На то, чтоб загрузить обратно в машину наш багаж, ушло двадцать минут. Клайд больше не появлялся, хотя на стоянке я заметил его джип, в котором сидела Лорейн и в ожидании друга жевала жвачку. Я хотел ущипнуть себя, чтоб проверить, не сон ли это: у меня входит в привычку платить за завтраки и обеды человека, разъезжающего на дорогущей «тойоте».

— Ни слова! — приказала Жанин, когда мы выезжали со стоянки, но сама не удержалась: — Эта свинья притащилась сюда с очередной потаскухой. Ты только взгляни на ее задницу! И после этого он смеет прикасаться ко мне.

— Теперь вряд ли посмеет. Он стал неугоден на «Альгамбре». Они выставили его за дверь. Теперь он хочет, чтоб я помог ему туда вернуться.

— Надеюсь, ты и пальцем не пошевелишь.

— Не пошевелю, — устало произнес я.

Все-таки Блэкпул неплохое место для того, кто стремится к уединению и покою. Через полчаса мы сняли квартиру в прелестном старинном доме. Когда я предложил оплату за неделю вперед, хозяева не стали даже спрашивать документы.

— Что, если мы прокатимся на поезде? Никто не возражает? — спросил я.

Мы прогуливались по центральному бульвару города. Дети моему предложению обрадовались, Жанин удивилась:

— Неужели снова что-то задумал?

— Хочу соединить приятное с полезным, — как ни в чем не бывало сказал я.

Она подозрительно сощурила глаза, но потом улыбнулась. Я знал, что Жанин и сама не упустит случая узнать что-нибудь новенькое для своей газеты.

Глава 41

Мы пошли дальше по бульвару, чтоб добраться до станции и сесть в один из сливочно-зеленых допотопных поездов, которые «Блэкпул Корпорейшн» использует для привлечения туристов. На подходе к железной дороге мы миновали северный пирс и песочный пляж слева от него. Погода улучшалась, но все еще дул свирепый ветер, так что даже чайки с трудом удерживались в воздухе. На беду, разболелись все мои шишки. Пока мы пробирались по пляжу, песок забивал рот и глаза. Я, как мог, старался поднять настроение детей, описывая им красоты и чудеса Флитвуда.

— Представляете, там прямо посреди улицы стоят огромные часы, а на берегу видимо-невидимо рыбацких шхун. Есть и музей.

— И все? — сказала Дженни.

Вскоре я утомил детей своими рассказами. Зато, пока мы ехали; было на что полюбоваться из окна поезда. Было время отлива, солнце ярко освещало широкую полосу обнажившегося берега, и дети глаз не могли оторвать от сменявших друг друга морских видов.

— Скажи мне, чего на самом деле хотел этот маньяк? Никогда не поверю, что он приезжал извиняться передо мной.

— Точно не знаю. Ты действительно подпалила ему хвост. Что ты сделала?

— Ничего…

— Он затаил на тебя злобу. Ты, конечно, не первая женщина, на которой он погорел. Он предпочитает с ходу стреножить женщину, а когда ему дают от ворот поворот, не желает с этим мириться.

— Стреножить? Ну и словечко! Я не кобыла, чтоб меня стреножить и взнуздать.

— Жанин, я выразился так всего лишь для красного словца.

— Я налила ему в штаны ледяной воды. Только и всего.

— Что?!

— Чтоб не сгорел от страсти. Я расстегнула его омерзительные штаны и вылила кувшин ледяной воды, чтоб остудить его пыл. Люди, обедавшие за соседними столиками, удостоили меня аплодисментов.

— Только сам Клайд тебе не похлопал. Не знаю, врал он или нет, когда болтал, что поддерживает отношения с твоим бывшим мужем.

— Зачем ему это? — несчастным голосом спросила Жанин.

— Не могу сказать что-то определенное. Возможно, это намек. Скажем, в случае моего отказа помочь ему вернуться на «Альгамбру» он испортит нам жизнь с помощью Генри.

— Как он может испортить нам жизнь?

— Клайд злой и злопамятный тип. Обычно он не проявляет этих качеств, но порой его злость выплескивается с такой силой, что…

— Но все же, уточни, что он может сделать?

— Жанин, он бывал у тебя дома. Говорил с детьми. Знает, в какой школе учится Дженни. Прекрасно осведомлен о наших с тобой отношениях. Ему известно, где мы сейчас. В худшем случае он сообщит об этом Генри и станет распускать о нас грязные сплетни. На этом он собаку съел. И если Клайд что-то задумал, его не остановить.

Жанин на минуту задумалась.

— Не волнуйся, — сказал я. — Дети в полной безопасности. Если бы я чувствовал неладное, я бы сейчас же отвез их к моим родителям. Но здесь, в Блеэкпуле, мы остановились под чужими именами, и вряд ли нас кто-нибудь найдет.

— Ты прав, — ответила она. — Ну а Клайду ты поможешь?

— Своими действиями я в первую очередь помогаю себе, а не Клайду. Чтобы чувствовать себя уверенно, я должен выяснить, что задумала Марти Кинг.

— Дейв, ты снова сделался правдолюбцем? Не верю. Тебе просто нравится эта женщина. Мне все ясно!

— Это не так.

— Ты не можешь забыть ее.

— Неправда.

— Что у вас было в Лондоне?

— Когда мы встретились, Марти была настроена очень дружелюбно.

— Ха!

— Ей от меня было что-то нужно…

— Ясно, нужно.

— Она хотела узнать, нет ли у меня объекта «икс».

— О боже! Не хватает еще, чтоб ты вообразил себя Джеймсом Бондом!

Я выжал из себя подобие улыбки. Это была только догадка, но меня не оставляли подозрения, что Марти звала меня в Лондон не для того, чтоб полюбоваться моими голубыми глазами.

— Я называю объектом «икс» ту вещь, из-за которой пытали Сэма Леви, разворошили мой дом и проникли в офис.

— Ты не рассказывал мне, что в офисе тоже кто-то побывал.

— Я не сразу это обнаружил. Сигнализацию отключили, а в моем кабинете установили жучки. Как только Марти поняла, что у меня нет искомого объекта, она сменила милость на гнев.

Жанин не сводила с меня глаз. Я не солгал ни в чем.

— Что подразумевается под словом «милость», Дейв? — спросила она. — Она позволила себя стреножить? Да?

Жанин побледнела. Лишь на щеках остались две симметричные красные точки. Мой ответ прозвучал не очень убедительно:

— Чистая физиология. Больше ничего.

— Вы с Клайдом — два сапога пара, — сердито заключила Жанин.

— Вы с Клайдом тоже друг друга стоите.

— С моей стороны это была ошибка, но я быстро ее исправила. А ты продолжаешь путаться с этой Марти.

— Нет.

В наказание последовало долгое молчание. На подъезде к Флитвуду Жанин наконец сказала:

— Похоже, Дейв, что мы с тобой одна сатана. Если мы поженимся, что-нибудь изменится?

— Для меня да.

— В таком случае я подумаю.

— Я мог бы купить тебе кольцо в Блэкпуле.

— Я сказала, что мне нужно подумать.

— Хорошо, только думай с любовью.

Если кому требуется совершить убийство, Флитвуд — самое тихое и удобное для этого местечко к югу от Блэкпула. Яхта «Дух холмов» мирно качалась на приколе, пустая и бесполезная, как пушка без пороха. С первого взгляда было ясно, что в последнее время ею никто не пользовался.

Я зашел в контору начальника порта и отрекомендовался как человек, который наводит справки о Деверо-Олмонде по поручению его свояченицы.

Как выяснилось, при снятии с якоря яхтсмен должен запрашивать разрешения на выход из порта у шкипера. Мортон В.И. Деверо-Олмонд, приезжавший во Флитвуд каждые выходные, считался здесь человеком опытным. Поэтому, когда его яхта уходила в прошлую субботу в плавание по заливу Моркам, никакие меры предосторожности не принимались. Хотя залив Моркам — место довольно опасное. Там очень сильные приливы и отливы и множество мелей. За все годы членства в клубе с яхтой Олмонда ни разу не было проблем, и он прослыл человеком, который хорошо разбирается в навигации.

Начальник заверил меня, что видел Олмонда у руля его яхты, отплывавшей в Моркам в прошлую субботу. Я попросил его связаться со штурманом, дежурившим в воскресенье. Обычно по воскресным вечерам, когда яхтсмены возвращаются в гавань, они связываются по радио с диспетчерской службой, чтоб навести справки об уровне воды. Штурман припомнил вызов с яхты «Дух холмов», но уверенно сказал, что голос принадлежал не Олмонду. «Дух» — не самая большая яхта в клубе, управлять ею не очень сложно, но кто бы там ни стоял у руля в воскресенье, ясно было одно: человек совершенно незнаком с местными водами. Вход в устье Уира помечен светящимися буйками, и яхты выстраиваются там цепочкой, так как малейшее отклонение от курса может обернуться бедой. А в прошлое воскресенье «Дух холмов» уклонился на восток и сел на мель, причем яхтсмен, вместо того, чтоб дождаться прилива, вызвал буксир. На берегу за буксир платил не Олмонд, а низенький человек, не местный и от морского дела, судя по всему, далекий. Ему даже в голову не пришло поднять киль. Именем незнакомца никто в диспетчерской не поинтересовался — береговая служба не следит за тем, кто возвращается в порт. В ее обязанности входит уход за яхтами, а люди могут побеспокоиться о себе сами. Члены клуба знакомы друг с другом, часто приглашают на яхты друзей. Олмонд оплатил все расходы по содержанию яхты на год вперед. Никого не удивило, что за буксир расплачивался незнакомец: хозяин яхты тем временем мог отлеживаться на борту «после вчерашнего», ведь люди приезжают сюда отдыхать. Олмонд мог бы спокойно выходить в море в одиночку, но всегда предпочитал брать с собой кого-нибудь из клуба.

Разговорить начальника порта оказалось легко, а вот показать мне яхту Олмонда он решился не сразу, оправдываясь тем, что может потерять место.

— В таком случае мне придется выписать в полиции ордер на обыск, — заметил я как ни в чем не бывало.

— Знаете, на этих яхтах такое дорогущее оборудование, — не уступал он.

— Мы вряд ли сможем унести с тобой якорь, — подала голос Жанин, — сами видите, с нами двое маленьких детей.

Он с сомнением оглядел Жанин и детей, но запер свой кабинет и повел нас на причал.

— Понимаете, на яхтах часто случаются мелкие кражи, поэтому у нас тут забор и специальное освещение.

— Если захотите, можете нас обыскать, — ответила Жанин. — Да, совсем забыла вам сказать, что я журналист. Уверена, мою газету заинтересует рассказ о начальнике порта, который не принял мер в критической ситуации.

Скрепя сердце он довел нас до яхты «Дух холмов» и попросил подождать, пока он не исследует ее сам.

— Там не все в порядке, — сказал он, вернувшись. — Кто-то оставил дверь каюты незапертой.

Я взошел на борт, и он показал мне дверь. По свободно болтавшемуся крючку я понял, что замок был сорван. Я пнул дверь ногой, и мы увидели, что каюта перевернута вверх дном.

— Я звоню в полицию, — сказала Жанин, когда я выбрался обратно на причал.

— Мы вызовем Каллена. Операция «Калверли» продолжается. Если Деверо-Олмонд последовал за Сэмом Леви, первым об этом должен узнать Каллен.

Упоминание о Каллене вызвало неожиданную реакцию моего организма. Сначала я ощутил неприятную слабость, потом земля ушла из-под ног — я потерял сознание. Очнувшись, я понял, что лежу на причале, и услыхал голос Жанин. Она говорила обо мне:

— На днях он попал в аварию. Я должна была убедить его остаться дома.

— Хотите, чтоб я вызвал «скорую»?

— Нет, лучше такси. Главное — доехать до места, где мы остановились.

— Я вот что хотел сказать… Ваш друг, он упоминал о полиции… Я думаю, он преувеличивает. Знаете, эти яхтсмены часто уходят на сутки, а потом возвращаются на другой яхте. Не стоит драматизировать. Приятель, который был с Деверо-Олмондом, мог где-нибудь его высадить, а яхту привести к месту прикола. За сутки легко доплыть до Ирландии, не говоря уж о Северном Уэльсе или острове Мэн. Он мог сойти где угодно, да хоть в Ливерпуле. Нам бы и в голову не пришло волноваться о Деверо-Олмонде, пока вы тревогу не забили. В нашем морском деле он профессионал. Случись беда, тот человек, который сопровождал его, первым бы сообщил нам.

— А чем объяснить разгром в каюте?

— Все так, — согласился начальник порта, — но я видывал картины и похлеще. Яхта ведь села на мель, значит, удар был сильный. Парень мог разволноваться, начать сбрасывать вещи, чтоб облегчить вес судна…

— Жанин, — позвал я слабым голосом.

Мне казалось, что я гляжу на мир в телескоп, но с обратной стороны.

— Безмозглый! Тебе в кровати нужно лежать. И ты отправишься туда сию же минуту!

Глава 42

Только во вторник я почувствовал, что могу расстаться с кроватью.

— Дейв, может, нам вернуться домой? — спросила Жанин, как только я спустил ноги на пол. — Селеста названивает каждый час. В Манчестере дел полно. Твое агентство завалено работой. Я давала Селесте всякие указания, пока ты спал. Думаю, нам следует вернуться в Манчестер.

— Но ты с детьми на каникулах.

— Хорошенькие каникулы! Сначала мне угрожает Хэрроу, потом мой друг тащит меня за собой на поиски жертвы убийства. Нет уж, я лучше дома посижу.

— Как хочешь, — упавшим голосом сказал я.

— И нечего дуться, Дейв. В твоем положении полезно вспомнить, что ты не сверхчеловек. А ты возомнил, что автомобильная катастрофа обойдется без последствий.

— Но я…

— Помолчи и послушай меня. Не знаю, жив этот твой Деверо-Олмонд или нет. Мне все равно. Меня заботят только дети и ты. И я не хочу, чтоб в ближайшее время мне сообщили об очередной переделке, в которую ты попал.

— Я понимаю.

— Понимаешь? Сомневаюсь. Я предлагаю тебе бросить это дело и вернуться с нами домой, чтоб начать нашу жизнь по-новому. Со мной не просто, я знаю. Но с тобой еще хуже — ты одержим этой уличной девкой и ее проблемами.

Я был слишком слаб, чтоб возражать, и Жанин приняла мое молчание за согласие. По крайней мере, мне так показалось. В голове беспорядочно скакали мысли. Я был не уверен, что тот, кто прикончил Деверо-Олмонда (в том, что он мертв, сомнений не возникало), остановится. Кто следующий в списке убийцы? Возможно, что и я.

— С отъездом улажено, — заключила Жанин резким голосом. — Теперь Генри Талбот. С ним я тоже договорюсь. Предложу ему видеться с детьми в определенное время, так что можешь забыть о Клайде Хэрроу и его грязном шантаже. Пусть эта свинья искупается в помоях.

Несколько дней мы с Жанин практически не виделись. Манчестер заливали дожди, и остаток каникул я провел с детьми, сидя перед телевизором. Дженни время от времени уходила к себе почитать. Ллойд мог не отходить от экрана сутками, наслаждаясь одними и теми же видеозаписями. Жанин не возвращалась к разговору о браке, а я не напоминал ей об этом. В субботу у меня хватило сил дойти пешком до Медоуз. В воскресенье мы вчетвером отправились на велосипедную прогулку. Я совершенно взмок, не проехав и полукилометра, но меня радовало и подстегивало само желание войти в прежнюю спортивную форму.

В понедельник я вышел на работу и обнаружил, что в отличие от политической жизни, где неделя считается большим сроком, в частном сыскном агентстве неделя может обернуться вечностью. В дверях я столкнулся с двумя отлично одетыми молодыми людьми, белым и мулатом. Я их раньше не встречал, а вот они, как я сразу понял, уже освоились в «Робин Гуд Инвестигейшнз». Один из них, удивившись, что я вошел в офис первым, окинул меня взглядом, вопрошавшим, какое я имею на то право. Они прошагали через приемную и скрылись за внутренней дверью.

Приемную я совершенно не узнал. Только присутствие Селесты свидетельствовало о том, что я не ошибся адресом. Но и она в непривычном для меня деловом костюме в полоску восседала теперь за новым, огромных размеров столом. Вид у нее был не менее грозный и решительный, чем у готового ринуться в атаку танка. Стены в приемной перекрасили в яркие цвета, мебель поменяли. Мой просторный кабинет превратился в несколько крошечных ульев. Я насчитал шесть, в каждом из которых стоял стол с телефоном и шкаф для папок. Проводя для меня экскурсию по офису, Селеста сияла от счастья.

— Все это мы решили перепланировать еще неделю назад. Теперь у нас могут одновременно работать шесть агентов, принимая клиентов в отдельных комнатах. Там же они могут составлять отчеты и выполнять всякую кабинетную работу.

— Селеста, кого ты имела в виду, когда сказала «мы решили»? — хмуро поинтересовался я.

Она поглядела на меня, не скрывая удивления:

— Как это кого? Мисс Уайт и себя. Я думала, она все это с вами обсуждала.

— Понятно. А где же мой кабинет, Селеста?

— Видите ли, Жанин… то есть мисс Уайт сказала, что вы можете сидеть со мной в приемной или занять один из шести маленьких кабинетов, на выбор, — неуверенно ответила Селеста. — Она говорила, что вы теперь не станете засиживаться в конторе и вообще редко будете здесь появляться, потому что будете встречаться с важными клиентами в их офисах. Я ей сказала, что вы любите посидеть подумать в своем кабинете, но это ее почему-то рассмешило, и она заверила меня, что теперь у вас не будет времени думать.

— Так и есть. Она права, — сказал я, переваривая полученную информацию. — Скажи мне теперь, что это за парни вошли сюда вместе со мной.

— Тот, который помоложе, темноволосый, Майкл Ко. Его порекомендовал ваш друг Марк Росс. Он отлично разбирается в электронном оборудовании. Служил в армии, кажется, в Северной Ирландии, но где точно, не говорит. У него потрясающая идея насчет установки крошечных камер слежения, которые не видны глазу. Теперь мы можем выполнять все электронные работы своими силами, не вызывая сюда никого из бывших полицейских.

— И на всех новых сотрудников ты выписала учетные карточки, — тихим бесстрастным голосом сказал я.

— Нет, мистер Ко работает как штатный сотрудник на зарплате. И мистер Снайдер… Питер Снайдер тоже. Он раньше работал на «Инвестигейшнз лимитид», а теперь часть их клиентов перекочевала к нам… и они его отпустили. У него большой опыт в делах о мошенничестве. Мисс Уайт сказала, что знает его. Вот он никогда не служил в полиции. Живет в Чидл-Улме с семьей. У него жена и четыре малыша.

Селеста трещала без умолку, посвящая меня во все тонкости управленческой структуры агентства. На меня накатила волна бессилия. Из конторы с одной юной секретаршей мое дело превращалось в солидное агентство с полновесным бюджетом, включая заработную плату, которую мне ежемесячно предстояло выплачивать сотрудникам. Я был, не уверен, что готов справиться со внезапно навалившимся бременем.

Чем больше я сомневался, тем сильнее становилось мое желание доказать двум женщинам, моей подруге и не достигшей совершеннолетия секретарше, что я способен управлять агентством своими мозгами, без указаний девчонки, которая еще и трех месяцев не проучилась на вечернем отделении колледжа. На табличке у входа, между прочим, значится мое имя. На всякий случай я сходил и проверил: Вот именно: Д. Кьюнан. Селеста не сводила с меня своих цепких глаз.

— Видите, мы даже о фасаде позаботились, — похвасталась она. — Мисс Уайт пригласила группу дизайнеров, и они сделали нам новую вывеску. Еще она заказала новый логотип. Ей кажется, что «Робин Гуд Инвестигейшнз» должно стоять в конце мелкими буквами, потому что у клиентов может создаться впечатление, что мы — шайка разбойников, хоть и благородных.

Я стиснул челюсти и кивнул.

Растянув улыбку до ушей, Селеста вытащила из ящика стола лист картона.

— А вот и наш новый логотип, — сладким голосом проговорила она. — Потрясающе, правда?

— Отлично, просто нет слов.

Несчастное название «Робин Гуд Инвестигейшнз» усохло до крошечной приписки внизу. Посередине крупными буквами красовалась надпись: «РАССЛЕДОВАНИЕ И ЗАЩИТА». Своей фамилии я там не нашел.

Сам не знаю отчего, я вдруг расхохотался. Возможно, мне хотелось принять все это за розыгрыш.

— Что с вами, мистер Кьюнан? — удивилась Селеста. — Вы белый, как этот лист бумаги. Мне даже показалось, что вы собираетесь упасть в обморок. Жанин сказала мне, что с вами такое уже случалось.

— Я прекрасно себя чувствую. Давно так хорошо не было, — сказал я между взрывами хохота.

— Я знаю, что вам досталось от этой Марти Кинг. Оказывается, у ее отца много друзей здесь, в Манчестере. Об этом нам рассказал друг моей сестры. Помните, я говорила вам про Линии? Он сидит там же, где Кинг. Некоторые его манчестерские друзья вместе с ним в армии служили, другие отбывали срок. Люди ценят Кинга за то, что он ни разу никого не подставил.

Как по команде, из своих ульев вылетели оба штатных сотрудника. Видимо, им стало любопытно, отчего я так веселился. Я представился, не переставая хихикать, и моя смешливость передалась им. Мне было приятно думать, что мы сработаемся. Так и вышло, мы прекрасно понимали друг друга. В некоторых вопросах они разбирались лучше меня, и я не лез к ним с ценными советами и начальственными указаниями.

А пока я все еще сидел в приемной, пытаясь собраться с мыслями. Ко и Снайдер вернулись к своим занятиям. Селеста нервно шуршала бумагами» делая вид, что углубилась в работу.

— Селеста, ты провернула колоссальное дело. Если б не ты, возможно, за время моего отсутствия мой бизнес скатился бы в пропасть.

— Мисс Уайт тоже много сделала, — сказала она, светясь от удовольствия.

— Теперь скажи мне вот что…

— Да? — озабоченно отозвалась Селеста.

— Гарри Серпелл…

— Он приезжал сюда, столько шуму наделал…! Требовал денег, ругался. Я сказала, что мы заплатим в конце месяца, а он сказал, что в таком случае до конца месяца ничего больше делать не станет.

— Он что-нибудь для меня оставил?

— Вроде был один конверт, — неуверенно ответила она. — Знаете, мы ведь все тут переставляли. Сейчас поищу. — Она начала проверять ящики с документами.

— Ищи, Селеста, — сказал я, когда она подняла руки вверх, как бы сдаваясь на милость. — Я очень дорого заплатил за этот конверт.

— Мисс Уайт проверила все, что было на вашем столе, и велела мне подшить все бумаги в одну папку. Я знаю точно, что она ничего не выбросила, я все время была рядом.

Получив в руки эту папку, я убил полтора часа на ее изучение и пришел к выводу, что за последнее время я скопил невероятное количество макулатуры. Конверт, оставленный Серпеллом, нашелся в папке под названием «Разное», под бумагами с требованиями о компенсации ущерба. Жанин, вероятно, рассудила, что я превысил лимит времени, отпущенный на поиски Деверо-Олмонда.

В конверте лежал отчет следующего содержания: «Серафина Карлайл, 1928–1989, похоронена рядом с Эдуарде Колонна, 1902–1973. На этом же участке две детские могилы Карлайлов. На памятнике Серафины оставлено место для дальнейших надписей. На памятнике с фамилией Колонна значатся также имена Мария (жена) и Антонио (брат, погиб в море 2 июля 1940 г.). Есть и другие надгробья с фамилией Колонна, самое старое из которых датировано 1906 годом. Фамилия Олмонд не найдена, зато есть несколько могил Оллемано. Карло Оллемано тоже погиб в море 2 июля 1940 года».

На отдельном листке бумаги было небольшое сообщение о конгломерате «Мерсийская недвижимость», представлявшем собой сеть связанных между собой компаний, в числе которых была «Карлайл Корпорейшн». Дальнейшее расследование, писал Серпелл, только за особую плату, причем вперед.

Загадки продолжаются, но, кажется, теперь я знаю, с чего начать. Я оторвался от бумаг, почувствовав на себе пристальный взгляд Селесты.

— Все в порядке? — спросила она.

Как обычно, по выражению ее лица я не мог прочесть ее мыслей. Почти всю последнюю неделю она провела в обществе Жанин, и у них было время обсудить некоторые особенности моего характера. В уме я прикидывал, за какое время до Жанин докатится весть о том, что я продолжаю заниматься Карлайлами и Деверо-Олмондом.

— Все хорошо, — ответил я, решив вдруг, что я сыт по горло этими Карлайлами и Кингами. И если я буду вынужден продолжить это дело, то прежде хотя бы от них отдохну.

— Положи все это обратно на полку, — сказал я Селесте.

Она радостно улыбнулась.

Несколько следующих недель пронеслись в водовороте дел.

Работы изрядно прибавилось, и я вынужден был пополнить штат новыми сотрудниками. Прогнозы Жанин оказались верными: в конторе меня практически не видели. Селеста управлялась с бумагами, а я ездил по фирмам и банкам, разрешая дела наших новых клиентов. Занятие, казавшееся мне поначалу странным, захватило меня, словно человека, поднявшегося на новую ступень жизни.

Главное, к чему я никак не мог привыкнуть, — ощущение успеха, который, казалось, тянулся за мной, как пахучий след. Прежде, если, положим, у меня была назначена встреча с менеджером банка, я часами просиживал у его кабинета, чтоб в результате, опустив глаза, выслушать наставления о необходимости соблюдать благоразумие в финансовых вопросах. Теперь, даже если дело касалось моих затрат на агентство и пенсионных выплат сотрудникам, меня принимали с распростертыми объятиями. Нелегко сразу привыкнуть к тому, что жизнь повернулась к тебе лицом.

Эрни Канлифф уже неоднократно приглашал меня на ланч в ресторан «Нико», где мы сидели бок о бок с воротилами бизнеса Большого Манчестера. Незнакомые люди приветливо кивали мне и интересовались моим мнением по вопросам, в которых я был полный профан. Канлифф советовал покупать недвижимость в Уилмслоу.

— Самое время, Дейв. Покупая сейчас, скажем, за триста или четыреста тысяч, ты делаешь хорошую инвестицию, и в самое ближайшее время твой капитал удвоится, — объяснял мне дальновидный Эрни.

— Хорошо, я поразмыслю над этим, — отвечал я, аккуратно складывая бумаги в карман.

— Послушай меня, Дейв, — уговаривал Канлифф, — мысли и мечты не инвестируют. Ты никогда не думал о ежегодном доходе? Наша компания может предоставить тебе льготный режим инвестирования, несмотря на то, что ты не наш сотрудник.

Я обещал принять решение. Мне трудно было переварить резко изменившееся отношение Эрни к себе. Он всегда представлялся мне прожорливой крысой. Теперь, когда мы оба находились по одну сторону барьера, получалось, что я такая же крыса. Эрни становилось не по себе, если в агентство обращались другие крупные страховые компании. Он удваивал свое внимание к моей персоне и рассыпался в комплиментах. Я старался уберечь себя от головокружения от успеха, но с каждой неделей все больше вживался в роль влиятельного бизнесмена. А как иначе? Я приезжал в шикарные офисы, владельцы которых делились со мной секретами. Иногда, глядя на себя со стороны, я замечал, что смеюсь и шучу на их манер, выражаюсь принятыми у них словечками и обсуждаю достоинства и недостатки секретарш. Так после интенсивного курса обучения начинают говорить на иностранном языке. Я понял, что дело заходит слишком далеко, когда один из моих новых клиентов предложил мне свою рекомендацию для вступления в масонскую ложу.

Я никогда не забывал, что есть один человек, способный, пусть даже с помощью пинка под зад, помочь мне снова стать собой.

— Да-а, Дейвид, похоже, ты основательно застолбил место, — сказал Пэдди, когда я водил его по обновленному агентству.

Затаив дыхание, я ожидал саркастических ноток, но их не последовало.

— Возможно, я ошибался все эти годы, — сказал отец, — пытаясь впихнуть тебя в полицию. — Он вздохнул. — Теперь я вижу, где лежат барыши. Пока некоторые делают деньги на пустом месте, на твой век работы хватит.

Я глядел на отца, не веря своим ушам. Пэдди неверно истолковал выражение отчаяния, застывшее на моем лице.

— Да, парень, — добавил он, — нельзя не признать, что на тебя работают квалифицированные люди, гораздо более квалифицированные, чем в манчестерском уголовном розыске, но ведь ты платишь куда больше.

У меня отвисла челюсть. Слов не было — только жесты. Я опустил голову.

— Вот в чем беда нынешней полиции… Что дешево, то гнило. Верно?

Провожая отца, я был расстроен до глубины души.

Глава 43

После непривычно миролюбивого визита отца во мне проснулось чувство противоречия. Сразу после ухода Пэдди я велел Селесте позвонить Бернадетте Деверо. Хозяин дома не появлялся, и, как сказала Бернадетта, еще не бывало, чтоб он не давал о себе знать два месяца подряд.

Я сидел в приемной, за столом, который в былые времена служил рабочим местом Селесты. Сосредоточиться не удавалось: офис был полон посетителей. Неужели Олмонд все-таки мертв? Если его нет в живых, трубить об убийстве при нынешнем положении вещей — себе вредить. Лучше всего вернуться к делу Винса Кинга. И на этот раз я начну копать сверху.

Я вытащил чистый лист бумаги, чтоб написать письмо Его Чести Джеймсу Макмэхону, министру внутренних дел и депутату парламента. Когда я шумно смял четвертый испорченный лист, посетители стали обращать на меня внимание. На то, чтоб сочинить письмо, я потратил добрую половину дня.

«Уважаемый сэр,

Настоящее письмо касается дела Винсента Кинга, отбывающего пожизненное заключение в тюрьме «Армли» за убийство Денниса Масгрейва и Фредерика Фуллава в 1978 году.

По поручению семьи мистера Кинга я расследую некоторые аспекты данного дела, которые могли бы стать основанием для его пересмотра. Вы, как известно, принимали непосредственное участие в судебном процессе, выступая со стороны защиты мистера Кинга, и осведомлены о том, что последовавшая за оглашением приговора апелляция была отклонена.

Считаю своим долгом сообщить, что в настоящее время в моем распоряжении имеются показания младшего адвоката мистера Кинга, который, как выяснилось, действовал от лица коммерческой организации под названием «Мерсийская недвижимость», настроенной по отношению к подсудимому не вполне доброжелательно.

Мой вопрос о том, на каком основании адвокат, не занимавшийся ранее уголовными делами, взялся защищать человека, обвинявшегося в убийстве, мистер Деверо-Олмонд счел оскорбительным и в тот же день покинул страну, не сообщив никому о месте следования.

Уверен, сэр, вы согласитесь с моим мнением о том, что двусмысленная роль, которую сыграл адвокат Деверо-Олмонд в данном деле, является достаточным основанием для пересмотра дела Винсента Кинга в Комиссии по пересмотру уголовных дел.

Искренне ваш Д. Кьюнан».

Я собственноручно перепечатал письмо на бланке агентства.

Через три недели, в рекордно короткий срок! пришел лаконичный и четкий ответ:

«Уважаемый мистер Кьюнан,

По поручению министра сообщаю вам о том, что он не видит достаточных оснований для того, чтобы передать дело Винсента Кинга в Комиссию по пересмотру уголовных дел. Изучив материалы, связанные с деятельностью Деверо-Олмонда в «Мерсийской недвижимости», он пришел к выводу, что она не имеет отношения к вопросам, содержащимся в судебном деле Кинга, и апелляции, последовавшей после вынесения приговора.

Искренне ваш Дж. К. Прендёргаст,

личный секретарь».

Не успел я прочесть письмо, как в офис явился Брен Каллен.

— Неплохой пас, но мимо, — начал он.

— Не понял.

— Не прикидывайся дурачком. Ты все прекрасно понял. Придется поднатужиться, чтоб вызволить из тюрьмы папашу твоей подружки.

— Какой подружки? О чем ты ведешь речь?

Каллен осмотрелся. Вокруг было полно народу. Из-за большого стола в углу на него враждебно уставилась Селеста. Двое из наших следователей, вихрем влетев, в контору, скрылись в кабинетах.

— А я не верил, когда мне рассказывали, что ты растешь и процветаешь, — сказал Каллен, на которого мои сотрудники реагировали не больше, чем на уличного коммивояжера. — У тебя здесь суета, как на вокзале. Как тебе удается думать в такой обстановке?

— Удается, когда не мешают.

— Ладно, вот что. Поговорить надо. Давай выйдем, угощутебя ланчем. Или тебе нынче не по ранжиру сидеть рядом с полицейским инспектором?

— Мистер Кьюнан, может, мне стоит позвонить кузену? — послышался громкий голос Селесты. Она узнала Каллена.

— Не волнуйся, милочка. Я не собираюсь его арестовывать, — повернулся к ней лицом Каллен, разводя руками. — По крайней мере, сегодня, — добавил он, угрюмо глядя на меня, и кивнул в сторону выхода.

Я надел пальто, и мы пошли на Питер-стрит, в ресторанчик «Пьер-Виктуар».

Брен Каллен был хорошо воспитан. Он приступил к расспросам о той самой ночи с Марти только после того, как подали сыр.

— Ты все еще с ней? Я имею в виду Марти, — в лоб спросил он.

— Я с ней не встречался после той ночи в Лондоне.

— Тогда какого черта ты послал письмо министру внутренних дел, выступая от имени ее отца? — с угрозой в голосе набросился на меня Каллен. — Ты не расслышал, что я сказал тебе в больнице? Травмы помешали? Марти подозревается в убийстве Лу Олли и Леви.

— Брен, тебе когда-нибудь говорили, что ты зануда? — сказал я.

— Мне говорят это слишком часто, — усмехнулся он.

— Если Марти подозреваемая, почему ты до сих пор ее не допросил?

— Потому… да потому, что нам не за что зацепиться! — расстроенно ответил он. — С тех пор как мы висели у тебя на хвосте в Лондоне, операция «Калверли» не продвинулась ни на шаг. Сейчас это дело на контроле у сержанта и двух следователей.

— Спасибо за информацию, — буркнул я. — Значит, вы даже не потрудились выяснить, кто пытался меня убить.

— Пикап нашли в Бирмингеме. На этом и остановились. Сам посуди, зачем нам искать людей, которые хотели тебя прикончить, если ты сам из кожи вон лез, чтоб отправиться на тот свет? Твой побег из больницы лучшее тому подтверждение. Я был уверен, что тебя похитили. А когда не нашел своего плаща, понял, что ты просто идиот.

Эту реплику я оставил без комментариев. Извиняться за похищенный плащ я тоже не стал. Что касается побега из больницы… В конце концов, мы живем в свободной стране, и я вправе решать, где мне находиться. Я сбежал не из психлечебницы, а покинул травматологическое отделение по своей воле. Но Брен долго глядел на меня так, будто мне давно следует прописаться в учреждении для душевнобольных. Потом он принялся за рокфор.

— Где он? — снова подал грозный голос Брен, указывая кончиком ножа вверх.

— Кто? — с искренним непониманием спросил я.

— Мой несчастный плащ.

— Я отправил его на твое имя на Бутл-стрит^[39].

— Здорово! В таком случае он на складе вещественных доказательств, — мрачно сказал он, а в следующую секунду рассмеялся. — Слушай, Дейв, с тобой не соскучишься. Ты знаешь, что ты этим письмом министру кота в мышиную нору запустил? Представляешь, звонит мне среди ночи наш начальник полиции и спрашивает, известно ли мне, что этот козел отпущения из Рочдейластал третьей жертвой в деле Олли-Леви.

— А ты не знал?

— Конечно, нет. И никакая он не жертва. Он имеет такое же право сбегать из дому, когда ему вздумается, как ты сбегать из больницы.

— Он мертв, Брен. Лежит на дне залива Моркам с якорем, обмотанным вокруг ног.

— Дейв, с таким воображением тебе самому недолго отправиться туда же, — недовольно ответил Каллен и достал из кармана пиджака толстый конверт. — Взгляни-ка, — предложил он, бросив конверт на стол.

В конверте было шесть открыток, адресованных Бернадетте Деверо, подписанных именем Мортон и, судя по штампам, отправленных в течение последних двух месяцев с курортов Майами, Форт Лаудердейл и Палм-Бич, штат Флорида.

— Нет ничего проще, — прокомментировал я. — Прежде чем утопить человека, его заставляют подписать несколько открыток.

— Не желаешь расстаться со своей версией? — раздраженно сказал Каллен.

— Ты что, не видишь: буквы неровные, строчки пляшут? Везде один и тот же текст, написанный одной и той же ручкой. «Прекрасно провожу время. Жаль, что тебя нет со мной».

— Представь себе, и мы, нерасторопные профессионалы, подметили эти особенности. Но мы видели другие открытки и письма Олмонда. Он не был мастером эпистолярного жанра.

— Равно как и мастером своего дела. Как ты объяснишь то, что, не блистая профессиональными способностями, Олмонд получал огромные гонорары? Кто платил ему за то, чтоб он помалкивал по делу Кинга?

— Для меня это загадка. А как ты объяснишь то, что тебе платят теперь огромные деньги? Если бы деньги платили пропорционально делам и заслугам, я бы был миллионером, а ты бы продавал газеты на улице.

— Да уж… Но есть еще один факт. Человек, который привел яхту Олмонда обратно в порт Флитвуда. Вам нетрудно будет найти этого человека, если он местный.

— Ответь мне все-таки, Дейв, — сказал Каллен, — на черта тебе сдался этот Кинг или Деверо-Олмонд? Зачем тебе это, если ты, как утверждаешь, не путаешься больше с красоткой Марти?

— Я никогда не путался с Марти, — сказал я с большим жаром, чем хотелось бы. Мне даже показалось, что я покраснел, потому что Каллен поднял брови. — Я был с ней всего лишь раз, — виновато признался я, — и дорого за это поплатился.

— Тогда зачем все это, Дейв? Переписка с министерством внутренних дел и прочая суета?

— Я полагаю, что Кинг невиновен, а ты не убедил меня в том, что Олмонд жив. Почему я должен игнорировать тот факт, что люди, с которыми я беседую, тотчас исчезают?

— Благородные мысли.

— Не язви. Будь ты на моем месте, тебе бы тоже не спалось при мысли о том, что невиновный человек отбывает пожизненный срок.

— Этот невиновный вскрыл сейфов больше, чем ты горячих обедов съел.

— Я не сомневаюсь, что он мерзавец, и не стал бы ему доверять. Меня гложет другое: этот уголовник уверен, что все полицейские, включая моего отца, — продажные твари. А я уверен, что дело сфабриковано одним продажным полицейским по имени Мик Джонс.

— Джонс, — повторил Каллен, устало качая головой. — Я слыхал, что он подонок, каких свет не видывал. — Он стал нетерпеливо водить пальцем по столу. — Ладно, скажу тебе… Во-первых, нам не удалось выяснить, кто именно поставил на прикол яхту Олмонда, и это странно. Во Флитвуде есть небольшая группа людей, которые часто помогают членам клуба в управлении судами, но человек, который привел в порт яхту «Дух холмов», был не из их числа. Во-вторых, я собираюсь навести справки о Джонсе. Наш начальник всячески пытается замять дурно пахнущие дела, которые вел Джонс. Но это не означает, что у Кинга есть шанс выйти на свободу прежде, чем он признается во всех ранее совершенных преступлениях. И последнее, Дейв. В деле Олли-Леви действительно есть третья жертва, и эта жертва — ты! Кому-то очень не хочется ворошить прошлое. Будь осторожен.

После ухода Брена мне в голову пришла довольно странная мысль.

Начальник полиции Манчестера поручил Брену кое-что выведать по делу Кинга. Не означает ли это, что в полиции подозревают, что тогда, в 1978 году, Масгрейва и Фуллава убили сами копы и эти самые продавшиеся преступникам копы все еще живы-здоровы и опасаются, что старые дела всплывут на поверхность? Вслед за тем меня посетила еще более странная идея. Когда меня сбил белый пикап, Брен Каллен следовал за мной… Неужели Брен? Как ни пытался я выбросить эту догадку из головы, она не давала мне покоя.

Глава 44

Письмо от Марти пришло на мой домашний адрес.

«Дорогой Дейв,

Пишу, чтоб сообщить вам, что у меня все хорошо. Я вернулась к Чарли, потому что он согласился пройти курс терапии по снятию агрессии. Прилагаю чек на сумму, которую вы столь любезно одолжили мне в трудной ситуации, и сердечно благодарю за все, что вы для меня сделали.

Недавно я снова навестила отца в тюрьме «Армли». Он спрашивал о вас. Уверена, вы ему нравитесь больше, чем Чарли. Я оставила попытки убедить отца раскаяться и публично признать прошлые ошибки или предпринять другие шаги, чтоб получить возможность для досрочного освобождения. Он не пойдет на это, так что незачем нам стараться. Вы сделали для него все, что от вас зависело, но если человек отказывается помочь себе сам, никто другой ему помочь не сможет. Дело отца безнадежно.

Наши нынешние отношения с Брэндоном просто великолепны. Мы говорили о вас, и он надеется, что вы не держите на него зла. Чтобы доказать свое доброе к вам отношение, он просил передать приглашение на ежегодный новогодний прием, который мы устраиваем от имени семьи в его загородном доме. (Пригласительный билет прилагается.)

Надеюсь, что и вы и ваша подруга сможете приехать. Я буду счастлива видеть вас обоих.

С наилучшими пожеланиями, Марти Карлайл».

Я повертел в руках пригласительный билет.

«Мистер Брэндон Карлайл и его семья имеют честь пригласить мистера Дейвида Кьюнана с подругой на прием в честь Нового года…» В конце стояла пометка: «Просьба ответить».

В свете установившихся в последнее время между мной и Жанин отношений мне представлялось только одно: приглашение вызовет саркастический смех. После стрессов и передряг прошедшей осени мы с Жанин вступили в фазу взаимной терпимости. О своем брачном предложении она с тех пор ни разу не вспомнила.

Мы оба были слишком заняты, и на борьбу времени просто не оставалось. Я целые дни проводил в разговорах, так что на привычные в прошлом словесные поединки с Жанин сил не хватало. Чтобы чувствовать себя спокойнее, Жанин наняла специальную женщину, которая сопровождала Ллойда и Дженни в частную школу в Дидсбери и обратно. Ее желание переехать в фешенебельный район, как мне казалось, угасло, тем более что детям очень нравилась школа и вряд ли бы захотелось ее менять. В общем, жизнь шла своим чередом. Генри Талбот только однажды вспомнил о своем потомстве, но вскоре затих.

— Итак, малютка Марти возвратилась в лоно семьи, — победно провозгласила Жанин, прочитав письмо. — Что я тебе говорила! Женщины этого сорта никогда не бросают таких мужчин, как Чарли Карлайл. Если, конечно, не находят кого-нибудь побогаче. Даже при сегодняшнем своем, с позволения сказать, богатстве ты, радость моя, ей не пара.

— Спасибо.

— Я думаю, Дейв, что она использовала тебя для того, чтоб Чарли приревновал. И как ловко она теперь объясняет, почему нельзя вытащить любимого старенького папочку из клетки. Сдается мне, что пока папочка в тюрьме, девочка будет жить в достатке.

— Мне порвать это приглашение? — спросил я.

— Ни за что! Мы идем. Я такого приема не пропущу.

— Если ты собираешься устроить сцену, я не поеду.

— Не обольщайся, Дейв. С чего это я стану устраивать сцену? Женщины, которые сражаются за мужчину, — это во вкусе Средневековья. Я журналист, а там будет добрая половина всех знаменитостей Чешира и Манчестера. Слишком заманчиво, чтоб пропустить.

— Не вижу ничего заманчивого.

— Дейв, даже учитывая то, что твой бизнес процветает, я не собираюсь торчать всю жизнь в местной газетенке. Мне нужны связи с людьми, имеющими вес. Тебе они тоже, между прочим, не помешают.

Жанин меня удивила. Я всегда знал, что она человек с амбициями, но никогда не слышал, чтоб она лестно отзывалась об этих влиятельных людях. Она не раз писала о так называемой «чеширской группировке» в самом радикальном и популистском тоне и с полным презрением обсуждала входящих в нее людей.

— Дейв, будь реалистом!

— Уж каков есть, — смиренно ответил я на приказ Жанин и пошел к себе писать ответ Брэндону Карлайлу.

Нет в жизни гармонии: чем больше денег, тем меньше остается в ней красок. Теперь, когда мне не нужно ломать голову, где добыть лишнюю сотню, Жанин напоминает, что я должен быть реалистом, то есть смотреть на жизнь глазами взрослого человека. Мне трудно с ней согласиться, но, памятуя о грозившей мне не так давно смертельной опасности, ничего другого не остается. Я небрежно набросал два благодарственных ответа: один — Марти, другой — главе семьи.

Рождество прошло в приятной суете. Наступил предновогодний вечер, холодный и дождливый, и, сев за руль, я повез Жанин в чеширскую резиденцию Карлайла. Его бастион трудно было не заметить: туда тянулась длинная вереница машин, а у ворот загодя столпились зеваки. Когда мы подъезжали, некоторые из них заглянули в окна моей машины и, не обнаружив внутри знаменитостей, сразу переключились на автомобили других гостей. Я предъявил пригласительный билет стражу в форме службы безопасности. Черные с золотым декором ворота бесшумно распахнулись, мы въехали на личную территорию Карлайла.

— Широки и просторны врата в преисподнюю, — мрачно прокомментировал я.

Жанин позволила себе смешок, но я был серьезен, как никогда.

— И куда мы по твоей милости попали? — сказал я. — Это похлеще праздничной иллюминации в Блэкпуле.

Все садовые скульптуры, состоящие преимущественно из грудастых «греческих богинь», площадка для барбекю размером с футбольное поле, фонтаны и прочие излишества горели яркими огнями, издали напоминая ярмарочную площадь. На фоне темной ночи и проливного дождя разноцветные лампочки вспыхивали, как фейерверк.

— Улыбнись, Дейв, — посоветовала Жанин. — Мы на верном пути. Скорей бы уже войти в дом. Только подумать, сколько колонок я смогу написать!

Все дни после Рождества Жанин провела в приготовлениях: косметический кабинет, парикмахерская, подбор наряда — все должно было быть по высшему разряду.

— Это всего лишь прием у Карлайлов, а не раут в Букингемском дворце, напомнил я ей.

— Чем дальше, тем больше ты становишься похож на своего отца, — ответила Жанин, зная, как меня задеть.

Мы медленно продвигались к дому в очереди из направлявшихся туда же машин. Жанин нетерпеливо вынула из сумочки маленький диктофон и стала тихо наговаривать на пленку свои первые наблюдения. Открывшаяся ее взору картина стоила целой колонки в газете: такой фасад мог позволить себе далеко не каждый миллионер, тут пахло деньгами побольше. Главное, чего не хватало массивному дому Карлайла, — неоновой надписи «СКАЗОЧНО БОГАТ» над фасадом. Нельзя было не признать, что Брэндон Карлайл не страдает лицемерием. Он ни от кого не скрывал, что богат. В нем не было ни капли старомодной сдержанности.

При входе в дом выстроилась все команда «Пендлбери Пайлдрайверз». Одетые в одинаковые серые костюмы, под яркими софитами они смотрелись как нерушимые глыбы Стоунхенджа. Спортсменов не смущал ритмично бьющий фонтан, радужные струи которого долетали до их мощных затылков. Меня жутко раздражал их тупой вид. Я бы не удивился, окажись они под дозой.

Когда мы въехали под навес у входа, один из них подошел ко мне за ключами от машины и любезно улыбнулся. Во рту у него не хватало передних зубов, а плечи были того самого размера, ради которого изобрели широкоформатный экран.

— Все еще на «мондео», Кьюнан? — послышался голос Чарли Карлайла. Стоя у входа, он приветствовал гостей, выходивших из машин марок класса «люкс». — Я-то думал, вы успели подняться до уровня ваших клиентов или по крайней мере догоняете их, — с нотками презрения добавил он.

— По крайней мере, эта машина принадлежит мне, — недружелюбно отозвался я, подавляя жгучее желание двинуть ему кулаком прямо в толстые губы. Жанин, почувствовав мой порыв, крепко взяла меня под руку и потащила в сторону, но я не поддался. — Скажи, Чарли, твой папа ставит метки на костюмы тех, кто на него работает? — спросил я, указывая рукой на регбистов.

В спину нам нетерпеливо дышала пара гостей. Мужчина среднего возраста даже кашлянул, чтоб обратить на себя внимание Чарльза Карлайла.

— А в чем, собственно, дело? Желаешь стать одним из них? — сказал мне Чарли. — Боюсь, не подойдешь. Но я могу замолвить словечко, чтоб мой старик посоветовал тебе, где взять машину получше старого «форда».

— Понятно. Ты себя выдал. Без своего старика ты и машину купить не способен.

Чарли побагровел и отступил на шаг.

— Пора научить тебя хорошим манерам, Кьюнан, — зарычал он.

— Может, начнешь прямо сейчас? Или ты только с женщинами скор на руку?

На сей раз я попал в самую больную точку. С лицом, горящим, как красный сигнал светофора, Чарли пихнул меня в грудь. Я пихнул его в ответ. Жанин ойкнула. Похоже было на то, что вечеринка для нас закончилась, не успев начаться.

— Это что еще за шутки? — услыхал я чей-то ноющий голос, и между нами встал человек в очках с мокрыми от дождя стеклами.

Команда по регби тоже заволновалась.

— А вам-то что за дело? — отозвался я, пытаясь разглядеть его глаза сквозь толстые мутные линзы.

— Я начальник полиции Чешира, — объявил очкарик.

Именно в эту минуту из просторного холла вырвался шквал знакомого раскатистого смеха, и мы застыли на месте. К нам приближалась Марти.

— Мальчики! Ну, что нам с ними делать? — обратилась она к Жанин и расцеловала ее, как сестру, с которой не виделась с детства.

Марти оттеснила меня от Чарли и, поддев под локоток нас с Жанин, повела ее в дом.

— Не обращайте внимания. Старый приятель… Мы с ним действительно любим пошутить, — объяснил Чарли начальнику чеширской полиции.

Атриум уже был полон. Гости стояли небольшими группками, но пока еще были довольно скованны: выпивку только начали разносить. Мы с Жанин взяли по бокалу виски с подноса у проходившего мимо официанта. Инициатором выступила Марти; с пониманием улыбнувшаяся мне. Я проглотил свою порцию, не почувствовав вкуса: мне было ровным счетом все равно, что это, дорогое вино или домашняя настойка. Я откровенно уставился в глаза Марти. Она ответила непроницаемым взглядом. На ней было красное вечернее платье крайне экономичного покроя. Где-нибудь на каннской набережной такой дизайн назвали бы смелым. Зимой, в доме со включенным отоплением, Марти, казалось, вышла к гостям в комбинации. Пальцы Жанин больно сжали мой локоть, когда бюст Марти заколыхался в двадцати сантиметрах от моего носа. Ее груди напоминали мне маленьких пони, расшалившихся под шелковой попоной.

— Он такой непослушный. Но лучше принимать его таким, каков он есть. Домашнего кота из него все равно не сделаешь, — говорила Марти крепко сомкнувшей челюсти Жанин. — Вместо того, чтоб заводить бесполезные разговоры о домашних животных, я лучше познакомлю вас со своими домашними.

Жанин точно воды в рот набрала. На предложение Марти она смогла выдавить из себя только невнятное «угу». В этот момент я не испытывал симпатии ни к одной из них. Пока мы шли за Марти, я оглядывал атриум, повсеместно натыкаясь на знакомые лица людей, которые о моей персоне не имели ни малейшего представления: звезды мыльных опер, футболисты, телеведущие, политики. В помещении размером с баскетбольный зал народу все прибавлялось. В углу расположился камерный оркестр, исполнявший ненавязчивую музыку. Во всю длину одной стены устроили бар, который обслуживали шесть официантов в униформе. Они работали так расторопно, что многочисленным гостям не приходилось простаивать с пустыми бокалами. Это походило на сцену из жизни Дикого Запада, когда какой-нибудь удачливый старатель угощал целый городок. Как обычно, во мне взыграл дух противоречия, и пить категорически расхотелось. Когда я был здесь в первый раз, Брэндон Карлайл заметил, что меня воротит от этого изобилия. Он был прав. Я с неприязнью разглядывал накачивавшуюся дармовой выпивкой толпу. Но хозяин угощал их не из благотворительности. Карлайл и его гости друг друга стоили.

Родственники Марти, то есть братья и сестры Карлайл, всего числом девять, представляли собой картину, слабо поддающуюся описанию. С первого взгляда казалось, что дети Брэндона Карлайла — не больше, чем вариации на тему Чарли. Штампованные мясистые лица и носы картошкой — у одних поменьше, у других побольше. Все девять были ниже ростом, чем Чарли, а братья, в отличие от него, не могли похвастаться густой шевелюрой. Их заурядная внешность даже шокировала меня после того, что я слышал от Марти в Лондоне. Столпившихся рядом жен и мужей Карлайлов объединяло общее выражение лица, вернее, маска, изображавшая не то скуку, не то напряженное ожидание. Возможно, все они считали, что за брак с любым из Карлайлов им должно воздаться, и с минуты на минуту ожидали компенсации.

Марти представила меня как сына старинного знакомого Брэндона. Нас приветствовали слабыми улыбками, но никто не поинтересовался, кто именно этот старинный знакомый отца. Думаю, учитывая положение Карлайла-старшего, их с детства приучили не проявлять особого любопытства в таких вопросах. Когда они пожимали мне руку, я мечтал о том, чтоб подо мною разверзлась твердь и меня поглотила бездна. Что я, черт возьми, здесь делаю? Сотрудники моего агентства отмечают Новый год в небольшом клубе. Я мог бы присоединиться к ним. Я должен был праздновать с ними.

А здесь я чувствовал себя быком-призером на выставке домашнего скота, которого Марти демонстрировала каждому из членов семьи в порядке значимости. Марти владела искусством сводить людей, и вскоре, неожиданно для себя самого, я понял, что обсуждаю перспективы «Пендлбери Пайлдрайверз» с Бунгало Билли. Он увлекался регби не больше моего, но для него не составляло труда беседовать о спорте из вежливости. Я не мог оторвать глаз от его ботинок: на них отсутствовали шнурки. Жены и сестры младших Карлайлов, кстати далеко не уродины, как их описывала мне Марти, обступили Жанин, и она, выпучив от напряжения глаза, пыталась загрузить свою память всей информацией, которой они ее потчевали.

Стоявшие в стороне пары наблюдали за нами с завистью, поскольку мы с Жанин завладели вниманием всех присутствовавших в зале Карлайлов. Меня вновь накрыла волна нереальности происходящего. Я видел, как незнакомые мне люди нервничают оттого, что им не представилось возможности переброситься парой слов с отпрысками Брэндона Карлайла. Я бы дорого заплатил, чтоб оказаться сейчас в другом месте. Весь зал был оформлен специально нанятой фирмой, украшен праздничной мишурой и шарами. В убранстве интерьера я не нашел ни одной вещи, которая не сверкала бы новизной. Под стеклянным куполом время от времени вспыхивали отраженные лучи — видеокамеры слежения записывали каждую секунду настоящего в расчете на будущее.

Возможно, Марти не лгала, описывая Бунгало Билли. Его недолго хватило на разговор о спорте, хотя наша беседа могла закончится и потому, что я ее плохо поддерживал. Между делом он сообщил мне, что в гимнастическом зале играет джаз-банд, а у бассейна — знаменитый в Манчестере оркестр мальчиков. Мы продолжали вяло обмениваться ничего не значащими фразами, и я начал поглядывать по сторонам в поисках официанта, разносящего напитки, когда почувствовал на плече чью-то руку.

— Я рад, что вы смогли выбраться, — сказал Брэндон. Он поймал мою ладонь, но не пожал ее, а, взяв в свою, повел меня прочь от шумной толпы. Не взглянув на свой выводок, он пересек весь зал, крепко держа меня за руку. Перед нами все смиренно расступались, и мы двигались вперед, как молчаливый остров в болтливых водах океана. Жанин умоляюще приподняла брови, но ее со всех сторон обступали дочери и невестки Карлайла, оживленно обсуждавшие детей и цены на продукты. Беспомощная Жанин осталась у них в плену, а Карлайл увел меня к себе.

Когда мы выходили из атриума, я обернулся, чтобы взглядом подбодрить Жанин, но вместо этого мои глаза наткнулись на Инсула Пэрриса. От неожиданности он замер, а лицо исказила то ли ненависть, то ли страх — издали трудно было разобрать.

— Проходите сюда, — сказал Карлайл, раскрывая передо мной боковую дверь. — Мне нужно с вами поговорить, а вас так трудно заманить к себе.

— Если бы вы не заманивали к себе с помощью кулаков регбистов, было бы легче — ответил я.

— Без шуток жить не можете, да?

— Как вам сказать… Сейчас, к примеру, я шутить не настроен.

— Каковы итоги прошедшего года? Я слышал, вы процветаете?

— Ничего, работаем потихоньку, — мрачнея, сказал я.

Повернувшись спиной ко мне, Брэндон набирал цифровой код на следующей двери из толстой стали. Щелкнул затвор, и мы прошли внутрь.

— Сюда я прихожу, когда мне надо побыть одному, — лукаво сощурился Карлайл.

Комната была заставлена яркими разноцветными ящиками, в которых, присмотревшись, я узнал компьютеры старых моделей, работавшие с перфокартами. Они занимали почти половину всего пространства.

— Сувениры, — объяснил Карлайл, — как старая тележка мороженщика.

— А вот это уж точно не сувениры, — сказал я, указывая на массу экранов, вмонтированных в противоположную стену. Я завороженно прилип к одному из них — в объективе была Жанин. На другом я заметил широкую спину Инсула Пэрриса, пытавшегося выбраться на воздух через стеклянные двери.

Поймав мой взгляд, Брэндон повернул регулятор на пульте управления, и толстая шея Пэрриса заняла весь экран. Белый воротничок сорочки прикрывала красная складка жира, свисавшая с шеи. Затылок был свежевыбрит, волосы подстрижены под четкую прямую линию. Он тщетно пытался совладать с дверным замком. Я даже расслышал его напряженное дыхание.

— Вы его хорошо знаете? — тихо спросил я.

— Деловое знакомство. Похоже, ему хочется на воздух.

— Может, человеку плохо?

Карлайл нажал на кнопку. На мониторах было видно, как «Пендлбери Пайлдрайверз» дружно потянулись пальцами к маленьким наушникам.

— Выпустите его, — сказал я.

Повернувшись ко мне, Карлайл ответил вначале красноречивым жестом, поводя плечами и размахивая руками.

— Мы в свободной стране, — объявил он, ткнув пальцем в экран с подробным планом первого этажа. Дверь, которую не переставал атаковать Пэррис, распахнулась. На мониторе замигал сигнал.

— Достаточно нажать на кнопку, чтоб выпустить его на воздух, — объяснил Карлайл, — но если он захочет уйти совсем, мне нужно будет дать указание, чтоб его проводили до ворот. Я устроил этот пульт для того, чтобы держать все под личным контролем.

Он передал свое указание по микрофону, и регбисты задвигались. Жаль, что на поле они действуют не так слаженно, — причина, вероятно, в том, что во время игры их никто не контролирует.

— Миленький способ устраивать вечеринки.

— Ха! Я знал, что вы съязвите, — ухмыльнулся Карлайл. — Это и называется безопасность. В наши дни без таких мер не обойтись. Вам ли этого не знать? В радиусе пятисот метров от дома срабатывает электронное сканирование. У меня сегодня важные люди…

— Я видел начальника полиции.

— Это мелкая сошка… подумаешь, местный коп. Я говорю о влиятельных людях.

— Интересно, какова же сложившаяся тут неофициальная иерархия?

— Мистер Кьюнан, хотя бы сегодня забудьте, что вы сыщик. Кстати, могу я называть вас по имени, Дейвид?

— Можете называть меня хоть куриным пометом. Сегодня я этого заслуживаю.

— Знаете, чем вы мне нравитесь? Меня поражает ваша способность делать вид, что вас ничем не удивишь.

— Спасибо, я тронут.

— Дейв, мне кажется, пришла пора встать по одну сторону барьера. Знаете, все эти старомодные понятия о добре и зле давно уже утратили смысл.

— Неужели?

— Конечно, мой мальчик! Только поглядите, что творится! В космос летают ракеты, и мы знаем, что там ничего нет. Рай так и не обнаружен. Когда вы в последний раз были в церкви? Кто теперь ходит в церковь? Храмы пустуют. Люди жаждут только того, что можно увидеть и потрогать.

Карлайл поднес руки к пульту:

— Сейчас я вам докажу.

Нажимая на кнопки и двигая рычажками, со стороны он напоминал органиста в кафедральном соборе Манчестера.

— Вот, полюбуйтесь, — самодовольно провозгласил он, когда на экране появилась пара, неистово совокуплявшаяся в одной из дальних комнат. Перед тем, как Карлайл переключил монитор, в камере сверкнула лысина мужчины.

— Прекратите, — попросил я, когда в фокусе появилось лицо женщины.

Удовлетворенный произведенным впечатлением, Карлайл включил другой экран. Камера, установленная в туалете, показала нам мужчину, наклонившего голову, чтобы втянуть в себя кокаиновую дорожку.

— Вот это и есть реальная жизнь. Того, чего вы не можете увидеть, проглотить, трахнуть и тому подобное, просто не существует. Люди, которых вы только что видели, знают толк в жизни.

— Я считал вас примерным семьянином.

— Верно! Вот и Марти вернулась к мужу — какое счастье, правда? У вас дела идут прекрасно. Я в ладах со своими детьми, которые и между собой помирились. Наступило время доброй воли.

— А с Клайдом Хэрроу вы тоже в ладах? До меня дошли слухи, что он банкрот.

— Неразумный человек этот Хэрроу… Забудьте о нем. Думайте лучше о вашем будущем.

— Мистер Карлайл…

— Для вас, Дейвид, я Брэндон.

— Честно говоря, я здесь только потому, что моя подруга решила сделать большой репортаж о вашем приеме.

— Вы мне действительно нравитесь, Дейвид. Не бродите вокруг да около, рубите правду сплеча и прямо в лоб. Хотите поглядеть, чем она сейчас занимается?

Он снова прошелся по кнопкам и поймал Жанин на одном из экранов. Она беседовала со звездой мыльных опер. Карлайл направил камеру на ее руки. Мы увидели, как Жанин опустила ладонь в сумочку и включила диктофон.

— Ну что? — обрадовался Карлайл. — Только зря она старается. Прежде чем она отсюда выйдет, все записи будут уничтожены электронным способом. Но если хотите, я могу организовать для нее любое интервью.

— Брэндон, — произнес я подчеркнуто ироничным тоном, — я рад, что вам нравится моя прямота. Ответьте мне взаимностью и скажите, зачем вы пригласили меня. В конце моего прошлого визита сюда вы не посулили мне ничего хорошего.

— Будьте справедливы! Мы встречались с вами в такое время, когда вы совали свой нос в дела, которые вас совершенно не касаются. С тех пор многое изменилось. Марти успокоилась, а ее папаша, похоже, понял наконец, что ему не выйти на волю, прежде чем он не раскается во всех совершенных преступлениях.

— Остается еще целый ряд крупных нераскрытых преступлений, не так ли, мистер Карлайл, или мне лучше вас называть «мистер Колонна»?

— Ну вот, и вы туда же. Если итальянцы — значит, мафия. Я горжусь своим итальянским происхождением, а моя семья, к вашему сведению, происходит вовсе не из Сицилии. Мой дед на пару со своим другом прибыл сюда из Италии в 1891 году. Они прошли через всю Швейцарию и Францию, потому что были добрые католики и не желали служить в армии итальянского короля-безбожника. Дед мой родом из деревеньки недалеко от Генуи. Там и сейчас живут некоторые наши родственники. Когда дед с другом добрались до Манчестера, в этом городе нашлось немало блюстителей порядка, которым они не понравились, но мой дед — не из тех, кого легко сбить с толку.

— Не понял.

— Тогда объясню доходчивее. Вы и ваш отец — вот кто жаждет вендетты, а вовсе не я. Но даже смерть Сэма не заставит меня вступить в такую войну. Я уважаю ваше желание установить истину, но тем не менее предлагаю пожать друг другу руки и забыть о прошлом. Что прошло, то быльем поросло.

Глупо было прятать руку за спиной. В конце концов, я находился в его доме, у него в гостях.

— Когда обедаешь с дьяволом, бери ложку побольше, — пошутил он, играючи тряся мою ладонь. — Осторожный вы человек, Дейвид.

Рукопожатие Карлайла оказалось очень крепким. Долго же придется ждать Чарли и Марти, пока он ослабнет насколько, что решится передать им бразды правления, думал я. Он полон энергии — хоть сейчас в премьер-министры.

— Помните фильм «Крестный отец»? Вообще-то меня от него воротит, но там есть одна правдивая вещь: в нашем мире никогда не знаешь, с какой стороны появится враг. Если человек клянется тебе в дружбе — держи ухо востро. Поэтому вы мне и нравитесь. Вы ведете себя естественно. Пожимая мне руку, хмурите брови.

— Значит, то, что вы на самом деле Колонна, — простое совпадение?

— Черт возьми! Среди моих гостей есть парень по фамилии Капоне, — рассмеялся Карлайл. — Всем известно, что Аль Капоне — не придуманный герой, но это не означает, что мой дальний родственник с такой же фамилией — бандит.

Чем больше он распространялся на тему мафии, тем сильнее становились мои подозрения. Доверяй своей интуиции — целее будешь, как говорила моя бабушка. Я попытался расслабить мышцы лица, чтоб не хмуриться.

— Ваш дед начинал разносчиком мороженого, не так ли?

— И что из этого следует?

— А мой был полицейским.

— Сам бы я об этом не догадался, — усмехнулся он. — Для итальянцев выбор здесь был небольшой — мороженщик, шарманщик или грузчик. В этой стране нашим трудно выбиться в люди. Мой дядя погиб, вернее, был убит британским правительством.

— Его звали Антонио?

Карлайл прищурился:

— Неплохо поработали. И много разузнали?

— Немного, — признался я.

— Значит, вам должно быть известно, что мой отец и дядя были интернированы по время прошлой войны. Их выдворили из страны в двадцать четыре часа, и мы с матерью остались без гроша. Должен признать, что в лагерь их не отправили, но не могу умолчать о том, что не только фашисты выталкивали невинных людей взашей посреди ночи. Я помню, как в дом вломился огромный коп, ирландец.

— И какое же отношение все это имеет ко мне?

Карлайл глядел на меня полными гнева глазами. Он ожидал дальнейших возражений, а когда их не последовало, покачал головой и, сверкая зрачками, продолжил:

— Дяде Антонио не повезло. Их с отцом посадили на корабль «Звезда Арандора» и отправили в Канаду. В Атлантике корабль потопили немцы. Антонио утонул. Из тысячи пятисот человек, бывших на борту, выжило чуть больше половины. Сейчас об этом помалкивают. Думаете, моему отцу позволили вернуться домой, после того как он наглотался нефти в соленой воде? Как бы не так! Его привезли на остров Мэн и держали там до конца войны, хотя Италия капитулировала на два года раньше. Неплохое отношение к людям, которые делали только одно — пытались выжить, зарабатывая на хлеб честным трудом.

Я сочувственно кивнул головой. На Карлайла нахлынули воспоминания. Его лицо запылало красками ненависти. Мне показалось, он позабыл, что перед ним не Уинстон Черчилль, а всего лишь я.

— И еще один факт, в который верится с трудом! — возмущенно произнес он. — В 1944-м я получил повестку. Его величество король призвал меня бросить мать на попечение соседей, проклинавших всех фашистов, включая итальянцев, и отправиться защищать государство, которое держало в клетке моего отца. Справедливо это или нет, спрашиваю я вас?

Я неопределенно покачал головой, опасаясь, как бы его гнев против англосаксонских стражей порядка не перелился через край.

— Когда наконец отца и таких же опасных, как он, мороженщиков отпустили, он решил сменить фамилию, потому что устал от издевок всяких паразитов, сравнивавших его тележку с итальянским танком без гусениц. И правильно сделал — или вы не согласны?

— Согласен. Но это еще не конец, верно?

— Что вы имеете в виду?

— Вы не рассказали, как тележка мороженщика разрослась до размеров вашей нынешней империи.

— Ваш отец всегда болтал лишнее. Это он вам рассказал, что я сделал деньги на преступлениях.

Я пожал плечами.

— Я сделал деньги благодаря тому, что у меня здесь, — сказал Карлайл, похлопав ладонью по лбу, и улыбнулся.

— Не только это помогло вам разбогатеть. А Винс Кинг знает, что именно, иначе вряд ли бы вам пришло в голову забрать из приюта Марти.

Я внимательно следил за Карлайлом. Самодовольное выражение сошло с его лица, взгляд сосредоточился на старом компьютере. Это был «Ай-си-эл 2966». Поскольку в технике я слаб, марка ни о чем мне не говорила. Вся машина состояла из четырех крупногабаритных ящиков ярко-оранжевого цвета. Рядом были еще два ящика, один с пишущим устройством, другой — с дисководом. От всего устройства, соединенного с подвесным кабелем на стене, исходил едва уловимый дребезжащий звук. Компьютер работал. Вот так сувенир, удивился я.

— Если уж вы надумали сунуть куда-нибудь свой нос, вас ничем не остановить, — горько заметил Карлайл. — Что рассказал вам отец обо мне и Кинге?

— Ровным счетом ничего. Видите ли, я нарушил семейную традицию, занявшись частным сыском, поэтому мой отец рассказывает мне только то, что пожелает сам.

Карлайла это замечание рассмешило, но на этот раз смех был деланный.

— В таком случае вам обоим повезло. Оставайтесь в неведении и дальше, — посоветовал он, провожая меня к выходу.

Глава 45

Не успел я выбраться из личного бункера Брэндона, как меня подхватила под руку Марти. На сей раз Жанин рядом не оказалось, так что мне грозил плен.

— Попался? — подтвердила мои опасения Марти.

— Не думаю, — ответил я, отстраняясь.

— Ах, вот ты как… Я-то думала, ты принял приглашение ради…

— Ради следующего сеанса оздоровительного секса? Не смей больше пудрить мне мозги, будто кроме Чарли у тебя никого не было.

— Злишься, да? — сказала она, широко улыбаясь. — Я искала тебя, чтоб ты не пропустил фейерверк, который Чарли приготовил собственноручно. Тебя непросто было найти. В комнате Брэндона нет окон. Кстати, ты оценил, какой высокой чести удостоился?

— Да ну?

— Брэндон не пускает туда никого из членов семьи.

— Я потрясен.

— Брось, Дейв. Признайся, нам неплохо было вдвоем?

— Совсем неплохо. Обожаю, когда меня используют. Скажи мне лучше, это не тебе пришло в голову после нашей страстной ночи отправить мне вдогонку тот белый пикап?

— Уши от таких гадостей вянут! Есть в тебе все-таки пуританская жилка, Дейвид Кьюнан. Можно подумать, я тебя принуждала к близости. И если я собиралась тебя убить, зачем, скажи на милость, я пригласила тебя сюда? Просто бред какой-то.

— Вот именно. Стоит тебе появиться на пути, как жизнь превращается в бред. Придется мне требовать возмещения ущерба. Согласившись работать на тебя, я совершил самую дорогую в жизни ошибку.

— Это твоя драконша тебя надоумила? Понимаю, она стала в позу, и тебя распирает от злости.

— Оставь в покое Жанин…

— Почему? Она впилась в тебя когтями. Неужто ей не ясно, что ты в ней не нуждаешься…

— Не твое дело.

Как обычно, мне трудно было предугадать действия Марти. Она развернулась и, прижав меня к стене узкого бокового коридора, обвила руками. Я снова попытался отстраниться.

— Все-таки признайся, что я по-прежнему тебе нравлюсь, — сказала она.

— И по-прежнему меня ни к чему не принуждаешь?

— Я знаю, что ты хочешь меня, Дейв. Я вижу это по твоим глазам, стоит тебе взглянуть на меня… А Жанин — рыба бесчувственная, ей вообще мужчины не нужны.

— Знаешь, говоришь? — раздраженно сказал я.

— И про нее все знаю. Такие женщины держат рядом с собой мужчин лишь для удобства, но раз вцепившись, уже не отпускают.

— Забавно. Жанин говорила о тебе примерно то же самое. Она сказала, что ты не уйдешь от Чарли, и оказалась права.

— Но ты в дурацком положении, а я нет. Ты хочешь, чтоб я бросила Чарли, а значит, и наследство в сотни миллионов, наследство, которое принадлежит мне по такому же праву, как и всем детям Карлайла?

— Так что ты выбираешь, Марти? Любовь или деньги?

— Дейв, не строй из себя доброго пастыря. Если мы поведем игру верно, через несколько месяцев у нас будет и то и другое. Ты поступил правильно, прекратив хлопоты по папиному делу. Твои действия раздражали Брэндона, но ты ему и вправду нравишься. Знаешь чем? Люди, с которыми он обычно встречается, стараются ему польстить, даже дети распинаются перед ним, как могут. А ты — нет. Ты говоришь, что думаешь.

— Значит, твое перемирие с родственниками можно считать временным?

Она откинула голову назад, и я услышал ее традиционный смех. Не сомневаюсь, что его эхо долетело до ушей Чарли, — через минуту меня оглушил его крик:

— Чем это ты тут занимаешься, дерьмо собачье?!

Он свирепыми глазами уставился на Марти, сжимавшую меня в объятиях.

— Ах ты, сучка паршивая, опять за свое? — оценив ситуацию по-своему, заорал он и бросился на нас обоих.

— Чарли! — раздался строгий голос старика, но было поздно. Не совладав с собой, Чарли двинул меня кулаком, и я попятился, увлекая за собой вцепившуюся в меня Марти.

— Отвяжись, наконец! — закричал я на Марти, в то время как Чарли нацелился свалить меня с ног. На этот раз я его опередил. Я швырнул на него Марти. Будто играя в мяч на школьном поле, Чарли перехватил ее за руку и развернулся, чтоб перебросить подходившему к нам Брэндону. Неистово заливаясь смехом, Марти приземлилась в ногах у Брэндона.

— Чарли! Чарли! — повторял он. — Прекрати! Это не то, что ты думаешь. Я все видел.

Чарли оставался глух к его словам. Он снова бросился на меня. Его злость была подогрета алкоголем, агрессия рвалась наружу, но сил совладать со мной не хватало. Я просто подставил ему ножку, и он растянулся на полу, как лесной великан. Во время падения его голова стукнулась сначала о стену, потом о покрытый ковром пол.

Я потерял дар речи. Только этого мне сейчас не хватало… Обвинение в хулиганстве на территории частного владения и внимание доброй половины местной прессы, нетерпеливо ожидавшей за воротами, когда подбросят что-нибудь горяченькое. По-моему, я застонал вслед за Чарли, хотя и по другой причине. Ему было больно. Обхватив ушибленную голову, он катался по полу, Марти, поднимавшаяся на ноги с помощью Брэндона, издевалась:

— Считай, Чарли, ты уже продемонстрировал нам свой новогодний фейерверк.

Ее платье пришло в беспорядок, она была скорее голая, нежели одетая. Я растерянно ее разглядывал. Улыбаясь, она облизнула губы и обратилась к Брэндону:

— Камеры работают на полную мощность?

Он бережно отодвинул ее в сторону, покачал головой и подошел к сыну. Чарли пытался сесть, потирая ушибы и осыпая проклятиями всех подряд.

— Заткнись, Чарли! — велел Брэндон голосом холодным и жестоким, как штормовой ветер. — Не для того я посылал тебя в Эмплфорт^[40].

Строгий тон отца подействовал на сына отрезвляюще. Он замолчал и смиренно поглядел на старика.

— Мистер Кьюнан, Дейвид, прошу вас принять мои извинения. Вы вели себя как джентльмен, чего, к сожалению, не могу сказать о своем образованном за большие деньги сыне.

У меня хватило разума кивнуть головой. Не ожидал, что Брэндон так низко ставит своего сына. Обычно, когда мне приходится наносить вынужденный удар по чьей-нибудь физиономии, в считанные секунды вокруг меня собирается толпа родственников и знакомых потерпевшего, жаждущих моей крови и денежной компенсации. Брэндон в этом отношении явился приятным исключением, а я получил удобную возможность завершить свой визит. Я развернулся, чтоб уйти.

— Прошу вас, задержитесь и помогите мне, пожалуйста, — тихим голосом попросил Брэндон и показал на сына, будто извиняясь за беспорядок, устроенный на полу.

Я ему даже посочувствовал. Брэндон показался мне вдруг человеком беззащитным: не то чтоб полунагой король Лир, застигнутый бурей, как не преминул бы выразиться Клайд Хэрроу, но все-таки несчастный старик, нуждающийся в помощи.

— Не хочу, чтоб братья видели его в таком состоянии. В семье и так неспокойно, живем, как на бочке с порохом, которого достанет, чтоб запалить новую Балканскую войну. Не нужны нам лишние разговоры о его глупости.

Я согласно кивнул.

— И ты, женщина, помогай, — велел он Марти, когда я послушно подхватил Чарли за плечи.

Она хихикнула, и мы подняли ее сникшего мужа на ноги и дотащили до спальни Брэндона, рядом с его компьютерным бункером. Когда мы бросили Чарли на кровать, он снова застонал.

— Жить будешь, — равнодушно доложила ему Марти и, достав из холодильника лед, обернула, кубики в полотенце и приложила ко лбу Чарли. Он взвыл от боли. — Ничего страшного, не ранен, — сказала она Брэндону. — У него черепок крепкий, не пробьешь.

— Сами видите, с чем мне приходится справляться, — пожаловался Брэндон. — Что станет с семьей, когда меня не будет? Жаль, что я не встретил вашу мать раньше вашего отца, — разоткровенничался он, похлопывая меня по плечу.

— Что?! — разразилась хохотом Марти. — Жалеешь, что Дейв не твой сын?

Брэндон тяжело вздохнул и растерянно развел руками.

— Видит Бог, он не хуже всей коллекции, которую я собрал.

Марти одарила меня многозначительным взглядом. Я поспешил выйти из спальни Брэндона, пока он не предложил меня усыновить.

Глава 46

— Где ты пропадал? — набросилась на меня Жанин, когда я вернулся в общий зал. — Развлекался с этой проституткой? — Она придирчиво рассматривала мой костюм, который был далеко не в идеальном состоянии. — Она исчезла, как только тебя увел старик.

Толчея в атриуме стала поменьше. Жанин присела на поручень кресла, с маской равнодушия на лице.

— Можно сказать, что развлекался, — ответил я, поправляя воротничок сорочки и приглаживая волосы. — И даже уложил кое-кого в постель, только не Марти, а Чарли.

— Дейв!

— Он сам напросился, но получил чуть больше, чем ожидал, — прихвастнул я.

Глупость, наверное, но я чувствовал себя удовлетворенным.

— Может, нам лучше уйти, пока за нами не явилась команда по регби в полном составе, — сказала Жанин, испуганно глядя по сторонам.

— Не тревожься. Брэндон все видел и знает, что виноват Чарли.

— А эта шлюха ни при чем?

— Какая шлюха?

— Ты знаешь, кого я имею в виду.

— Марти была с нами, — сказал я, — но она действительно ни при чем. Можешь спросить у старика, если хочешь.

Жанин о чем-то задумалась, потом спросила:

— Как ты считаешь, он даст мне интервью? — и добавила как бы невзначай: — Я могла бы сделать о нем целую колонку.

— Может, и даст, если я попрошу. Он относится ко мне, как к сыну.

— Не смеши меня, Дейв! — с жаром воскликнула Жанин.

Я рассмеялся.

Мы медленно прошлись по атриуму и оказались в соседнем помещении. Я поискал глазами Инсула Пэрриса, но не нашел и не стал расспрашивать о нем, наплевав на профессиональный интерес, — захотелось понаблюдать за Жанин, увлеченной своим ремеслом. Пригвоздив к стене шведского футболиста и его беременную подружку, она выведывала подробности их любовной истории и совместной жизни. Она задавала самому известному центральному нападающему Скандинавии такие вопросы, от которых мой отец поседел бы в считанные минуты. Когда Жанин покончила с футболистом и его счастливой подружкой, от нечего делать мы подошли к барабану с бесплатной лотереей. Вытащили по билетику и проиграли, а человеку, который потянулся к барабану сразу за мной, достались часы «Ролекс».

— Надеюсь, это не подстроено, — саркастически заметил я, узнав в счастливчике телевизионного продюсера, которого видел на стадионе, в ложе рядом с Клайдом Хэрроу. В ответ он состроил неопределенную гримасу и аккуратно положил часы во внутренний карман пиджака.

— Джаз в гимнастическом зале или поп-музыка у бассейна? — предоставил я выбор Жанин.

— Давай останемся здесь, — ответила она.

Мы пробирались поближе к окнам, выходившим на безбрежные поля за домом, когда Жанин вдруг испуганно произнесла:

— Дейв! Посмотри, кто там стоит.

— Кто это? — спросил я.

Она скосила взгляд на высокого туповатого на вид мужчину.

— Это он… Генри! — в ужасе прошептала Жанин.

Я присмотрелся внимательнее. Генри Талбот стоял вполоборота к нам и говорил с низенькой дамой средних лет, полные плечи которой резко выдавались из открытого короткого платья. Лоб Генри был прикрыт густой седой челкой. Тощая шея с выступающим кадыком и длинный тонкий нос, напоминавший киль корабля, не добавляли ему привлекательности, но самой отталкивающей деталью его лица казались губы. Меня удивило, что Дженни и Ллойд ничем не напоминают отца. Беседуя с пухленькой женщиной, он напоминал стервятника, обхаживающего свою добычу.

— Уйдем отсюда, — шепнула мне Жанин, но, на беду, Генри узнал ее голос. Так иногда мистическим образом в шумном зале не услышишь крика, а шепот долетит. Генри повернул голову и кивнул ей. В это время всех пригласили к шведскому столу.

— Он нас заметил, — простонала Жанин.

— Хочешь, я уйду? — предложил я.

— Нет! — вцепилась в меня Жанин. — Честное слово, Дейв, ты меня иногда просто бесишь! Ну, с какой стати ты уйдешь?

С грязной улыбочкой на лице к нам проталкивался Генри Талбот. Похоже, он был без спутницы.

— Веди себя прилично, — велела мне Жанин, натянуто улыбаясь в ответ.

— Я всегда веду себя прилично, — напомнил ей я.

Когда Талбот оказался рядом с нами, стало ясно, что меньше всего он настроен на беседу в рамках приличия. Почти навалившись грудью на Жанин, он зашипел:

— Кто занимается моими детьми?

Жанин смешалась.

— А вам-то что за дело? — вступился я. — Не поздно ли становиться заботливым отцом?

— Смотрите-ка, он умеет говорить, — по-прежнему гнусно улыбаясь, сказал Талбот, даже не взглянув на меня. — Скажи ему, пусть не лезет в чужие дела, — велел он Жанин, практически наступая ей на ноги.

Жанин не сдалась: она уперлась ладонями ему в грудь и с силой оттолкнула от себя.

— Пошел прочь! — выдохнула она.

Талбот отступил, но лишь на секунду. Злости в нем было столько, что хватило бы на несколько несчастных Чарли Карлайлов. Я понял, что надвигается состязание по рестлингу, и встал между ними.

— Соблюдайте дистанцию, — напомнил я Талботу.

Вокруг было полно народу. Двигаясь к столам, накрытым за раздвижными стенами, гости постепенно оттесняли нас в сторону. Драма, разыгравшаяся в нашем треугольнике, никого не занимала.

— Буду признателен, если вы разобьете мне лицо, — злорадно заметил Талбот. Говорил он со слащавым акцентом, типичным для британцев, зарабатывающих деньги в Штатах. Такие обожают потрафить янки своей манерностью. — Я осведомлен о вашей склонности к рукоприкладству. Уверен, в суде будут счастливы узнать подробности.

— Если так, тогда придется поработать над подробностями.

Жанин потянула меня к себе:

— Не надо, Дейв. Я вижу, он что-то задумал.

Лицо Жанин под тщательно наложенным макияжем сделалось мертвенно бледным. Ей было тяжело дышать.

— Верно, Жанни, — самодовольно ухмыльнулся Талбот. — Я, как ты выразилась, действительно кое-что задумал. Хочу проверить, способно ли британское правосудие признать, что я способен воспитать своих детей лучше, нежели придурочная феминистка и ее дружок, по которому тюрьма плачет.

Во всем его облике было столько ненависти, что вид Талбота потряс меня гораздо больше, чем его слова. Его толстые губы, растянутые в неизменной улыбке, скользили по его неестественно белым зубам, как мерзкие слизняки, провоцируя разбить эту витрину с дорогим белоснежным фарфором. Прежде чем мы с Жанин очухались от выпада Талбота, он развернулся и присоединился к публике, атаковавшей накрытые столы.

Я поддерживал сзади обмякшую от страха Жанин.

— Он блефует, — уверенно сказал я.

— Не думаю, — медленно проговорила Жанин. — У него прекрасные связи в юридических кругах. Его дед был генеральным прокурором Шотландии, а отец членом Верховного суда Англии и вышел на пенсию только год назад. Если Генри угрожает, он приводит свои угрозы в исполнение. Мне от него не раз доставалось, мне ли не знать…

— Ну, что же, — сказал я, ощущая, как приливает к голове кровь, — напрасно ты скрывала от меня, что он тебя бил. Пришла пора дать ему сдачи.

— Не надо, Дейв. Он намеренно тебя провоцировал.

— Но этот подлец тебя бил! И ты ему позволяла?!

— Я не рассказывала тебе об этом, потому что знала, какова будет реакция.

— Никакой другой и быть не может. Я ему башку оторву.

Жанин слабо улыбнулась:

— Мне бы тоже этого хотелось, но драка только ухудшит положение дел. К тому же я не слабая женщина и сумею с ним расквитаться.

Я рассмеялся, как сумасшедший. Гнев вдруг улетучился, и я оглушил наполовину опустевший зал раскатами в духе Марти.

— Дейв! — одернула меня Жанин. — Люди смотрят.

На меня действительно смотрели. Даже Талбот встал лицом ко мне. Я помахал ему рукой и состроил ироничную гримасу, после чего он нахмурился и поспешил отвернуться.

— Он назвал тебя Жанни. Позвольте, мисс Уайт, и мне называть вас Жанни?

— Не позволю. Глупышка Жанни жила в другое время и в другом месте. — Она поцеловала меня в щеку. — Уж лучше быть миссис Кьюнан, чем глупой и слабой эгоисткой Жанни.

Я замолчал и, наученный горьким опытом, не стал обольщаться. Если бы Жанин сказала, что она хочет быть миссис Кьюнан и предложила назначить дату… Меня даже немного задело это ее «уж лучше», то есть на худой конец можно стать и Кьюнан, только б не оставаться битой женой Генри.

Пережитые волнения не прибавили нам с Жанин аппетита. Какое-то время мы оставались в стороне, издали наблюдая за прилипшей к столам толпе. Бродяги в очереди за бесплатным супом вели себя пристойней, чем гости Брэндона. Мысль о том, что хозяин крупным планом наблюдает, как гости состязаются в борьбе за лакомые куски, сотворила с моим лицом метаморфозу: на нем возникла нехарактерная для меня мина омерзения. Я невольно столкнулся взглядом с начальником полиции, который накладывал на тарелку перепелиные яйца и оленину. Его глаза округлились от напряжения и, встретившись с моими, ушли куда-то в сторону. Вряд ли кто в округе, помимо Брэндона, мог позволить себе накрыть столь шикарный стол: фазаны, оленина на вертеле, семга, мидии, омары, королевские креветки, крабы, рыба-меч, морской ангел и горы традиционной закуски типа жареных цыплят, индейки, колбасы и ветчины, — от такого соблазна трудно удержаться.

Марти была права, подметив во мне пуританскую жилку. В этом мы с Жанин похожи, поэтому одновременно решили, что едем домой. Шагая к выходу, мы наткнулись на Марти и Чарли. Он успел переодеться в спортивный костюм, а полуголое тело Марти прикрывало пальто.

— Вот кто нам нужен! — воскликнула Марти. — Прошу вас, помогите Чарли с его пиротехникой. Он, бедняжка, еле руками двигает. Не представляю, что с ним вдруг сделалось.

Чарли стыдливо потупил взор. Каково же было мое удивление, когда он вдруг процедил сквозь зубы:

— Прошу прощения за недоразумение. Я прохожу специальный курс лечения по избавлению от приступов агрессии.

— Ничего страшного, — отозвался я.

— Может, порекомендуете вашего врача Дейву? — сказала Жанин.

— Это вторая половина Дейва, — прощебетала Марти.

Чарли с большим интересом оглядел прелести Жанин.

— Идемте с нами. — И Марти потащила нас за собой сквозь изумленную толпу к дверям. — Вон там большой зонт для гольфа, а вы, Жанин, можете нести фонарь, — стала распоряжаться она, когда мы вышли во двор.

Чарли, сгорбившись, хромал за нами, как Квазимодо.

— Скажи мне, откуда здесь Генри Талбот? — спросил я Марти, когда Жанин бросилась на помощь поскользнувшемуся Чарли.

— Генри… ах, этот, — с неприязнью ответила она. — Он работает над совместным проектом «Альгамбры» и «Артс Энтертейнмент» в Штатах. Историческая драма в десять миллионов фунтов. На главную роль собираются пригласить Мэрил Стрип.

— Правда?

— Правда, — твердо проговорила Марти. — Очень престижный проект. В него вложились и ирландцы. Премьера будет в Бостоне. Говорят, что сенатор штата прочит фильму огромный успех, да и сам Брэндон ждет многого от проката. Чтобы сохранить лицензию, компании необходимо будет выпустить несколько фильмов с начинкой из страшилок и секса. Так что ему еще предстоит потрудиться.

— Значит, Генри здесь не только для того, чтоб доставить нам с Жанин неприятности?

— Дейв, ты становишься параноиком.

— Я бы хотела расспросить вас о новых кинопроектах, — догоняя нас, сказала Жанин.

— Непременно поговорим, — пообещала Марти, — а сейчас давайте поможем моему многострадальному мужу запустить петарды. Он готовится к этому событию целый год, но не выносит, если кто-то из братьев предлагает помощь. Вообще-то все это легче сделать посредством электроники. Нажимай себе на пульт — и готово, но нет, Чарли как ребенок, ему важно самому все смастерить.

То, что Марти назвала петардами, оказалось крупногабаритной установкой для фейерверка, с целой системой электрических и механических устройств для запала. Я молча наблюдал, как возится с ней Чарли, пока он не попросил меня спрятать голову за специальный щит, а сам нажал на «пуск». Несмотря на то, что час назад Чарли здорово зашибся, с «петардами» он справился в одиночку. Небо раскрасилось яркими огнями.

Издалека послышались жидкие аплодисменты. Сквозь клубы дыма мы прошли обратно в дом. Как только Марти заметила, что Жанин ушла немного вперед, она тут же повисла у меня на плече и заявила полным решимости тоном:

— Дейв, Генри Талбот вернется в Лос-Анджелес ближайшим рейсом, если ты дашь мне слово, что забудешь о деле Винса Кинга. Ты забудешь даже его имя, ясно? — И она вложила мне в ладонь крохотную бумажку с номером телефона.

Глава 47

— Дейв, сделай так, как хочет эта женщина, — велела Жанин, когда мы обсуждали сказанные напоследок слова Марти.

— Ни за что! Если я отступлюсь, она и дальше будет вертеть мною, как ей вздумается.

— В тебе говорит мужская гордыня, и только. Генри…

— Не смей нас сравнивать!

— Генри затаскает меня по судам. Ты не представляешь себе, какой он мстительный. Его семья чуть не отобрала у меня детей, как будто все, что от меня требовалось, — продолжить род Талботов. Теперь он хочет довести дело до конца. Ллойд — прямой наследник Талботов, и Генри со своим папашей не желают, чтоб такой родовитый ребенок рос в трущобах Манчестера.

— Что значит, в трущобах?

— Для тебя, может, и не трущобы, а по мнению Генри, помойка. Для него приличное место — это богатый особняк или замок. Он уже попенял мне, что Ллойд говорит с манчестерским акцентом.

— Боже милосердный! — взревел я. — Все равно я не могу ей позвонить.

— Почему? Ты ведь все равно не занимаешься делом Кинга после аварии.

Я не говорил Жанин о письме на имя министра внутренних дел и теперь решил сохранить этот факт в тайне.

— После покушения на мою жизнь, — уточнил я.

— Тем более нужно сообщить ей, что с Кингом ты покончил.

— Я сам решаю, что кому сообщать.

— Свинья упрямая! — бросила Жанин, и с этого момента наши отношения покатились в тартарары.

Несколько праздничных дней мы практически не разговаривали. Имя Кинга, упоминания которого мы, не сговариваясь, избегали, встало между нами стеной, когда наступил первый рабочий день. Утро понедельника выдалось холодным и, как обычно, сырым. Небо плотно сковывали темные тучи. Дети собирались в школу, я — в контору.

— Ты будешь ей звонить? — спросила Жанин.

— Нет. Это очередной блеф.

— Откуда такой вывод, умник?

— Генри не удастся отсудить детей. Тебе достаточно заявить о том, что он тебя бил.

— Генри, да будет тебе известно, учился вместе с самыми известными адвокатами страны, а у его отца в высших кругах такие связи, которые тебе не снились. Поэтому вся эта братия будет помогать ему, а не тебе, даже если ты возомнил, что сможешь мне помочь. А на суде он скажет, что расстилался передо мной шелковым ковром, уговаривая последовать за ним в Штаты.

— Это правда?

— Да, он просил меня взять детей и поехать с ним, но я знала, что у него роман с другой.

— Понятно.

— У них и против тебя найдутся кое-какие факты.

— Какие именно?

— Марти Кинг знает, что на тебе два убийства, и расскажет об этом Генри.

— Если и расскажет, доказательств нет. К тому же ей известно, что в тот день ты просто болтала глупости.

— Это не глупости.

— И сейчас болтаешь почем зря.

— Позвони ей!

— Не буду, — сказал я.

— Знаешь, Дейв, я наконец поняла, ради чего ты ищешь неприятностей на свою голову и подвергаешь опасности моих детей. Тебе плевать на Кинга. Ты мечтаешь прославиться, раскрыв дело, на котором все поставили крест.

В контору я приехал с опозданием, а когда попал внутрь, не мог вспомнить, как добрался до места. После разговора с Жанин мир перед глазами стал еще темнее, а чувство было такое, будто весь я — грозовая туча, готовая пролиться дождем.

Вскоре после моего прихода в офисе появился Инсул Пэррис в сопровождении двух телохранителей. Несмотря на холодную погоду, с его лица градом катился пот.

— Теперь мне ясно, как ты зарабатываешь деньги, — напустился он на меня.

— Вы уверены, что мы на «ты»? — сказал я.

— Ты мне это брось, грязный шантажист, — завизжал он, как бешеный.

Бугаи за его спиной занервничали и растерянно переглянулись, словно забыли прихватить с собой смирительную рубашку.

— В чем дело? — сказал я, пытаясь выжать из себя улыбку, но мышцы лица застыли намертво с тех пор, как я уехал от Жанин.

— Проблема в тебе, Кьюнан. Ты мерзавец! Ты дал мне слово, что я больше не вспомню о тех свиньях, что пытались меня очернить. И что же я вижу? Ты прогуливаешься под ручку с этой старой паскудой!

— Я не понимаю, к чему вы затеяли этот разговор, и прошу покинуть мой офис, — ответил я.

— Я тебя вышвырну из этого бизнеса. Я тебя уничтожу! — снова заорал он, пребывая, судя по всему, в состоянии невменяемости.

— Вызови полицию, — велел я Селесте.

— Только попробуй, — пригрозил Пэррис.

— Давай звони, — повторил я. — Мы не располагаем средствами защиты от сумасшедших.

Селеста набрала номер, и Пэррис слышал, что она говорила в трубку, но не унимался.

— Не посмеешь после того, что совершил. Я тебя в тюрьму посажу за шантаж и вымогательство.

— Я вас не знаю и не понимаю, почему вы мне угрожаете, — сказал я, давая ему последний шанс убраться без шума.

У нас с Пэррисом была договоренность о том, что я забуду о его деле, и я свое слово держал.

— Если вы меня в чем-то обвиняете, тогда объясните толком, — добавил я.

Пэррис глумливо усмехался и не сходил с места. По бокам от него будто вросли в пол две мощные фигуры телохранителей.

Я бросил взгляд на часы: полиция должна явиться по вызову в течение пяти минут. Уже через две минуты послышался рев сирены, который, впрочем, не означал, что едут к нам. Зато Пэррис встрепенулся. Он наморщил лоб, бросил мне «Ладно, забудем!» и поспешил к выходу.

— Вы его знаете? — спросила Селеста, когда все трое исчезли.

— Впервые вижу, — отозвался я. — Отмени вызов.

Она развернулась к своим бумагам, но по осанке, с которой Селеста уселась в кресло, я понял, что она мне не поверила.

Буря, назревшая внутри меня, требовала выхода. И поделом мне, за то, что впутался в отношения Кингов и Карлайлов. Изменить прошлое я был не в силах, зато мог освободиться от него, и решил начать с Инсула Пэрриса. Я достиг точки кипения. Дело было не в Жанин или Марти и не в Пэррисе. Проблема заключалась во мне самом. Я устал от прилепившегося ко мне ярлыка «легкомысленного мужчины умной женщины».

С меня хватит. Никому больше не позволю манипулировать собой.

Я поднялся с места. Селеста поглядела на меня с тревогой.

— Куда вы? — спросила она, когда я надевал пальто.

— Разобраться с этим типом.

— Разве вы знаете, где его найти? — попыталась она остановить меня, но я уже хлопнул дверью.

Я знал, где найти Пэрриса. Он руководил фирмой, выпускавшей малогабаритные части к самолетам, недалеко, в Траффорд-парке. Дела его, насколько мне было известно, шли хорошо. Фирма открыла филиалы не только в Бирмингеме и Лондоне, но и за границей. Подъезжая к административному зданию, я заметил на стоянке «Бентли» Пэрриса. Оставив машину на улице, я прошел в приемную.

— Скажите мистеру Пэррису, что его хочет видеть мистер Кьюнан, — не очень вежливо объявил я.

Молодая секретарша разглядывала меня с опаской. Видимо, она нажала на кнопку вызова охраны, потому что в следующую минуту рядом со мной появился человек в форме и стал задавать мне ненужные вопросы. Едва я начал с ним пререкаться, как с верхнего этажа послышался шум и, грохоча каблуками по ступеням, на лестнице появился Пэррис. За ним, пытаясь успокоить хозяина, бежали трое молодцов в строгих костюмах.

— Грязная свинья! — заорал Пэррис, перескакивая через три ступеньки.

К несчастью для Пэрриса и к счастью для меня, времена, когда он находился в спортивной форме, давно миновали, и он неудачно приземлился прямо у моих ног на виду у своих помощников и местных блюстителей порядка. Но падение не отрезвило его, а лишь прибавило злости.

— Хватайте его! — закричал он охраннику в форме, продолжая осыпать меня проклятиями. — Это уголовник!

Охранник неуверенно взглянул сначала на меня, потом на хозяина. В известной ему инструкции, наверно, не было прописано, как поступать с теми, кого оскорбляют. Я сложил руки на груди и улыбнулся. Тем временем вокруг нас успели собраться работавшие на первом этаже люди, желавшие узнать, по какому поводу крики. Пэрриса, брызгавшего в припадке гнева слюной, окружала целая толпа.

— Хватайте его! Бейте его! — не унимался он, поднявшись на ноги.

На мои плечи опустились тяжелые ладони охранников. Я даже не попытался высвободиться.

— Пэррис, вы хотите, чтоб я рассказал всем о ваших пристрастиях? — почти выкрикнул я, чтоб он расслышал мои слова сквозь собственную брань. — Мне нужно сказать вам пару слов наедине.

Поведение Пэрриса изменилось, как по команде: он прекратил оскорбительный натиск и в паническом ужасе бросился наверх, в свой кабинет. Я остался в плотном окружении охранников.

— Что стряслось? — спросил один из них, судя по всему, член Объединения бывших военнослужащих. — Вы из полиции? Мы знаем, что хозяин с причудами, но от него зависит судьба сотен рабочих.

— Уберите, пожалуйста, охрану, — попросил я. — Мне просто нужно поговорить с ним. Есть вещи, которые при посторонних лучше не обсуждать.

Охранник нехотя подчинился. Я слушал, как люди вокруг советовали проверить мою карточку полицейского или удостоверение, но никто на этом не настаивал: видимо, они не впервые были свидетелями истерического припадка хозяина. Я поднялся по ступеням и оказался в коридоре со множеством закрытых дверей. Кабинет Пэрриса находился в самом конце. Я постучал и прокричал через дверь:

— Я хочу поговорить. Я пришел не для того, чтоб причинить вам вред.

— Я положу этому конец! — снова взвился Пэррис. — С меня довольно!

Дверь была заперта, но поддалась, когда я подтолкнул ее плечом. Пэррис сидел за столом. Едва я сделал шаг вперед, он направил на меня пистолет и щелкнул затвором. На столе перед ним лежала коробка с патронами. Он рыдал и рвал на себе волосы, но во всем этом сквозила фальшь. Я был уверен, что он играет. Для него это не впервой. Он направил пистолет на меня. Я захлопнул за собой дверь и снова закричал:

— Хорошо! Тогда заодно пристрелите и себя, если не хотите объяснить, зачем вы приходили ко мне.

Похоже, это заявление его удивило.

— Если Карлайл послал тебя за деньгами, — засопел он, — передай ему, что он выжал из меня все, что у меня было. Я — пустой, а фирму разорять не собираюсь.

— При чем тут Карлайл и о каких деньгах речь?

— Ты с ним заодно. Скажешь, нет? Я видел, как ты лип к нему, точно верный пес.

— Я на него не работаю, — спокойно сказал я.

— Значит, скоро будешь работать. Я на таких независимых насмотрелся. Он мастер заманивать людей. Когда-то, очень давно, я совершил ошибку, и с тех пор он жить мне не дает. Ты отдал ему копии тех бумаг, так?

Пэррис плескался в океане жалости к себе, но продолжал вертеть в руке оружие. Не хотелось бы, чтоб эта личная драма закончилась трагедией. За дверью послышались голоса, и люди Пэрриса попытались войти к нам, но я их не пустил. Чтобы забаррикадировать дверь, я пододвинул к ней шкаф.

— Сюда никто не войдет, пока вы не расскажете мне, что происходит, — заявил я. — А что касается пистолета, или стреляйте, или уберите его подальше.

Он положил пистолет на стол.

На то, чтоб успокоить Пэрриса, ушло минут тридцать. Оказывается, Брэндон Карлайл шантажировал его в течение двадцати лет, вымогая деньги и информацию. Увидев меня с Карлайлом на новогоднем приеме, он решил, что теперь для него все кончено.

После моего ухода Пэррисом занялась дежурившая в здании медсестра. Он, как мне показалось, поверил, что я не собирался его шантажировать. Когда я спустился вниз, там еще обсуждали случившийся у хозяина припадок, и до меня долетело слово «педофил», причем неоднократно. На выходе меня никто не остановил, но все находившиеся в приемной проводили любопытными взглядами. Грехи Пэрриса наверняка не являлись тайной для его служащих, хотя он был убежден в противном.

В агентство я вернулся другой дорогой — в Траффорд-парке множество развязок, но все на одно лицо. Пока я выбирался из этой крупнейшей индустриальной зоны, спокойнее на душе у меня не стало. Скорее наоборот. Я думал о том, что мои чувства к Брэндону и Марти подобны чувству Пэрриса по отношению ко мне. Добравшись до конторы, я потребовал к себе Майкла Ко и Питера Снайдера.

— Но Дейв… простите, мистер Кьюнан, они сейчас заняты в другом месте, — запротестовала Селеста.

— Вызови их по пейджеру, — велел я.

— Тогда их придется заменить кем-то еще. Кто будет выполнять их работу?

— Ты, — отрезал я.

Селеста принялась громко шуршать бумагами на своем столе. Меня это жутко раздражало.

— И еще. Позвони агенту по недвижимости и узнай, нет ли на нашей улице подходящего помещения для нового офиса. Я не могу работать в таких условиях. К тому же у наших клиентов складывается впечатление, что я твой помощник.

— Хорошо, мистер Кьюнан, — улыбнулась она.

— Только не надо затевать ничего грандиозного.

— Я вас поняла.

Вероятно, нашлось бы немало людей, которые не только бы не отказались, а рады были бы плясать под дудку Брэндона Карлайла и Марти Кинг. Я не из их числа. Подстегивать события я тоже не стал: пусть жизнь идет своим чередом. После письма министру внутренних дел я не предпринял ничего, чтоб продвинуться в расследовании дела Винса Кинга, да и зацепиться было не за что, кроме показаний Деверо-Олмонда, а мертвые — плохие свидетели. К тому же мне надо было по-настоящему окрепнуть после «аварии».

Но мое официальное послание министру действительно оказалось камнем, брошенным в тихий омут. Точно круги по воде, вокруг него пошли разговоры. Если о письме знала манчестерская полиция, значит, и Брэндон Карлайл уже в курсе, в противном случае он не пригласил бы меня на новогодний прием и не обхаживал, демонстрируя нежные, почти отцовские, чувства. И Марти не решилась бы меня шантажировать. Просто действовали они по-разному: Брэндон предлагал пряник, а Марти грозила кнутом. В искусстве «общения» они превзошли самих себя. Поодиночке их еще можно было выдержать, но вместе — это слишком даже для меня. Упорство, с которым эта парочка пыталась, удержать меня от дальнейших действий, убеждало меня в одном: дело Винса Кинга нужно пересмотреть, даже если он виновен. В деле этом существует тайна. Ее всеми силами стараются скрыть. И я не буду чувствовать себя в безопасности до тех пор, пока не докопаюсь до истины. Семье Карлайл требуются железные гарантии моей лояльности, они желали бы иметь меня под боком, как выдрессированного спаниеля. Инсул Пэррис расценил мое появление рядом с Карлайлом именно в этом смысле. Пока Брэндон считает, что договорился со мной, но кто знает, далек ли тот час, когда ему вздумается убрать меня с дороги так же, как Лу Олли и Сэма Леви?

Мне предстояло сделать окончательный выбор: снова взяться за дело Винса Кинга, пока еще не поздно, или подчиниться Карлайлу. Вообще-то я принял решение раньше, когда сказал Жанин, что не буду звонить Марти.

С высоты своего положения министр Макмэхон справедливо рассудил (не без участия своих ближайших советников), что письменное свидетельство о том, что адвоката Кинга втянули в, мягко выражаясь, правовое сутяжничество, не является достаточной причиной для пересмотра дела. Мне предстояло отыскать новые улики, на основании которых можно было бы подать апелляцию. В любом случае главное, что теперь об этом деле осведомлены официальные лица, и если мне повезет найти необходимые доказательства, Макмэхону придется взять дело под свой личный контроль.

С исчезновением Деверо-Олмонда у меня оставалось только два живых свидетеля тех давних событий — доктор Стерлинг Самим и продажный полицейский Мик Джонс. Нужно поторопиться и встретиться с ними прежде, чем они канут в вечность, как адвокат из Рочдейла.

Доктора Самима я поручил Снайдеру, а Ко, не связанного семьей, отправил в Испанию к бывшему инспектору Джонсу. Получив мои краткие инструкции, они ничуть не удивились поручениям и сразу приступили к работе, а я поехал в Болтон посоветоваться с Пэдди. Селеста спросила, на чье имя записывать расходы Ко и Снайдера.

— На мое, — ответил я. — И припиши туда своего кузена Марвина. Позвони ему и попроси заехать, чтоб помочь мне с письмом министру внутренних дел.

Отец расхворался. Когда я вошел, он лежал на диване, облаченный в теплый халат, — положение для него противоестественное. Обычно в утренние часы он что-нибудь мастерил.

— Поговори с ним, — сказала мама. — Что-то он чудит.

Пэдди отложил «Дейли телеграф»:

— Сплошная ерунда!

— Это ты о газете? Я всегда считал, что «Телеграф» — твоя библия.

— Как можно такое писать! Нынешние журналисты понятия не имеют, как на самом деле управляют этой страной.

— Я снова принялся за дело Винса Кинга, — с ходу начал я. — Я уверен, что его подставили. Вопрос в том, кто это сделал — Карлайлы или ваша братия.

Наперекор моим ожиданиям, заявление не вызвало бурю негодования.

— Я тоже думаю, что его подставили, — усталым голосом сказал Пэдди. — И думаю, что руку к этому приложили оба, и Карлайл и Джонс. Но Кинг все еще в тюрьме по другой причине.

— Объясни, по какой.

— Я уже говорил тебе. Я не могу раскрывать государственных секретов.

— Не понимаю, какая может быть связь между уголовным преступлением и государственной тайной.

— Я ничего тебе не скажу.

— Даже если мне грозит смерть? На мою жизнь уже покушались.

— Дейвид, ты сам навлек на себя беду. А если я выдам тебе тайные сведения, то можешь пострадать не только ты, но и люди, которые тебя окружают. А в переделку ты попал не впервые.

— В переделку, говоришь?! Да они меня с моста в реку столкнуть хотели!

Пэдди только головой покачал.

— Отлично! Родной отец помочь не хочет!

— Дейвид, тебя никто не заставляет расследовать дело Кинга. Даже если предположить, что он не убивал полицейского, на нем много других преступлений.

— Так много, что тянет на двадцать лет?

— В мое время медвежатникам давали и больше.

— В таком случае твоя совесть спокойна. А вот моя — нет, — резко бросил я и вышел.

Мать проводила меня до машины. Я рассказал ей о разговоре с отцом. Наверно, мне хотелось сочувствия, но в этот день меня никто не жалел.

— А что думает обо всем этом Жанин? — спросила мама.

— Жанин? Она того же мнения, что и наш пенсионер. Она желает, чтоб я бросил это дело.

— Вот видишь, — сказала Эйлин и добавила: — А ты весь в отца. Из того же теста. Оба упрямцы несусветные! И упрямитесь только ради принципа, не замечая, как при этом страдают окружающие. Вы бы с отцом никогда не сработались, поэтому я радовалась, что ты не пошел в полицию. Там вы б еще чаще ссорились.

— Ничего себе, — только и смог буркнуть я.

— Вот-вот! Не нравится, когда правду в лицо говорят. Я же говорю, весь в отца.

— Спасибо.

Ближе к вечеру я получил сообщение от Майкла Ко. Ему очень быстро удалось выяснить адрес Мика Джонса в Марбелле, где тот проживал в последнее время, и, прибыв на место, так же быстро узнать, что человека с таким именем уже нет в живых. Два месяца назад бывший инспектор уголовной полиции Мик Джонс был сбит лихачом, когда переходил улицу, ту самую улицу, которую переходил каждое утро, чтоб купить газеты в киоске напротив дома. Машину, как выяснилось краденую, нашли на соседней улице. Салон выгорел: прежде чем бросить машину, ее подожгли. Местные гвардейцы, не надеясь отыскать преступника, закрыли дело с пометкой «несчастный случай».

Да, я был прав: в этот день мир от меня отвернулся. Добравшись до квартиры, я наткнулся на кучу пакетов со всяким барахлом, которое когда-то перекочевало в квартиру Жанин. Помимо чашек-ложек и мелких тряпок, она возвращала мне и детские велосипеды.

Я подошел к дверям ее квартиры. На звонок не ответили, и я попробовал открыть своим ключом. Замок сменили. Я позвал Жанин через отверстие в почтовом ящике. В ответ — тишина. Я спустился вниз и вышел из подъезда, чтоб взглянуть на ее окна. «Продается», — прочел я на стекле. Жанин съехала.

Глава 48

Следующие два дня я просидел дома, жалея себя. В агентстве справлялись без меня, и я стал приходить к выводу, что в мое отсутствие дела там шли лучше. Жанин, как всегда, постаралась соблюсти все предосторожности, чтоб оставаться за пределами досягаемости. Когда я звонил ей на работу, мне отвечали, что в редакции не располагают информацией о том, где она может находиться. Аналогичные ответы я получал, когда звонил в школу, но там со мной говорили грубее. Дама, которая взяла трубку, дала мне ясно понять, что считает Жанин жертвой домашнего насилия. Кровь ударила мне в голову, и я готов был ринуться в школу, где учились дети, и поступить с этой дурой так же, как я поступил с Инсулом Пэррисом, — всему есть предел. Но в наше время в школу проникнуть сложнее, чем на какое-либо предприятие, — да и что бы я ей сказал? Я получил отставку, но я не отец Дженни и Ллойда. У меня на них прав гораздо меньше, чем у Генри Талбота.

Мне, конечно, ничего не стоило организовать слежку за Жанин, — но гордость не позволила.

К делам насущным вернула меня Селеста, позвонившая в четверг утром.

— Вы собираетесь сегодня на работу? Если плохо себя чувствуете, можете не приезжать. Вот только Питер Снайдер говорит, что нашел интересующего вас человека и хочет знать, что ему делать дальше.

— Я бы сам хотел это знать, — ответил я. — Передай Питеру, что я буду в десять.

Доктор Стерлинг Самим находился в это время в доме престарелых в Восточном Чешире. Я решил, что лучше всего навестить его немедленно. Выслушав сообщение Питера Снайдера и снабдив его указаниями, я отправил парня к Стерлингу, а затем, собрав волю в кулак, попытался настроиться на работу. Как я ни старался, сосредоточиться на делах клиентов оказалось довольно сложно, — в целом я не ощущал реальности происходящего. Но я продолжал заставлять себя думать только о работе, и в пятницу жизнь стала полегче. Домой я не торопился: перспектива провести выходные в одиночестве напрашивалась на сравнение с темной пропастью, разинувшей пасть в предвкушении жертвы.

Добрую половину четверга Питер провел в доме престарелых, уговаривая персонал разрешить ему повидаться с доктором Стерлингом Самимом. В пятницу я снова послал туда Снайдера. Попытка — не пытка.

— Не доверяю я жителям Восточного Чешира, — сказал Питер, вернувшись в контору после пяти. — Кажется, будто попал в Средневековье. Каких-то полкилометра от автострады — и дремучий лес.

— Не преувеличивай, Питер.

— Нет, правда! Изгородь из густого кустарника, вокруг сплошные деревья… А что за люди — мало не покажется! Как будто никто из них никогда не видел чернокожего. Они заподозрили меня во всех смертных грехах! В этом Чалфонт-холле, в доме престарелых, решили, что я провожу разведку для ограбления. Хотя что там вообще можно взять — старая развалюха викторианских времен, а внутри — черт ногу сломит! Такое впечатление, что строители считывали проект вверх ногами. Чтоб оказаться на кухне, надо пройти через кладовую и оттуда подняться по лестнице, а в сад бедные старики выходят через окно.

— Питер, люди давно уже пользуются французскими окнами-дверями, — заметил я.

— Нет, я говорю именно об окне, а не стеклянных дверях. Обычное окно в столовой, а к нему пристроено несколько ступенек изнутри и снаружи.

— А что насчет Самима?

— Простите, увлекся, но эти чеширцы действительно произвели на меня неизгладимое впечатление! Я видел Самима. Самое смешное, что сделать это удалось благодаря цвету моей кожи. А Самим на самом деле ирландец.

— Неужели?

— Ну да, главное, что он не из этих дремучих чеширцев, — не люди, а циклопы, дальше своего носа не видят… Отец Самима ливанец, а мать ирландка. Он родился и вырос в Ирландии, всю жизнь проработал в Англии. Старшая медсестра сказала мне, что у него что-то типа селективного синдрома Альцгеймера, как она выразилась. То есть он использует этот недуг тогда, когда ему выгодно. Месяц назад к нему приезжали двое посетителей, а он притворился, что не может говорить, не отзывался на свое имя, вроде как позабыл его, и даже обделался у них на глазах.

— Известно, кто эти посетители?

— Медсестра сказала, что им необходимо было обсудить какой-то юридический вопрос, будто бы связанный с пенсией Самима, а он устроил такое представление — слюни пускал, полным склеротиком прикидывался, — что они через полчаса убрались и больше там не появлялись. Еще она сказала, что люди эти вели себя очень вежливо.

— Значит, нам он ничем не поможет?

— Еще как поможет! Прежде всего, он выяснил, не связан ли я с полицией или с «Карлайл Корпорейшн». Смотрел на меня очень подозрительно, пока я не сказал, что представляю интересы Винса Кинга. Он мне поверил еще и потому, что я черный.

— Это ты уже говорил.

— Простите, босс, но это правда. Он согласился поговорить о деле Кинга, и в особенности об уликах, связанных с ковролином, которые использовали как доказательство того, что Кинг был в комнате, где застрелили Масгрейва и Фуллава. По его словам выходит, что с представленными на суде уликами не все было чисто.

— Рассказывай дальше.

— Самим выяснил, что частицы на кроссовках Кинга были идентичны составу ковролина в помещении, где были найдены тела убитых. Состав ткани и красителя, форма и так далее и тому подобное, — все сходилось, из чего следовал вывод о том, что Кинг находился на месте убийства, верно?

— Верно, — подтвердил я.

— А вот и нет! — возбужденно выдохнул Снайдер. — Дело в том, что это были результаты предварительной экспертизы, за которой последовала еще одна, но отчет о ней умудрился затерять инспектор криминальной полиции Джонс. После повторной экспертизы Самим пришел к заключению, что улики эти ничего не доказывают, поскольку, во-первых, как установили позднее, такой ковролин был приобретен не только почтовым управлением, и, во-вторых, пол в кабине грузовика Кинга был застелен ковриком из точно такого же материала!

— Так почему же на суде не было представлено это заключение?

— Видимо, потому что кто-то этого не захотел, шеф.

— Не надо называть меня шефом, мы с тобой не в телесериале о полиции, — брюзгливо сказал я и сразу пожалел о своих словах. Такое замечание ставило меня в один ряд с напыщенными снобами из полицейских чинов.

— Я пошутил, шеф… то есть мистер Кьюнан.

— Ладно, ближе к делу, — строго сказал я, чтоб скрыть собственное смущение.

— Самим отправился к Джонсу, намереваясь устроить невиданный скандал. Он хотел добиться, чтоб Джонса уволили за намеренное сокрытие улик. А Джонс показал ему несколько фотографий, на которых Самим нежничает с пятнадцатилетним мальчиком на гей-вечеринке в Уорсли. Джонс пригрозил Самиму, что посадит его за растление малолетних, если тот не согласится хранить молчание о заключении повторной экспертизы.

— И Самим замолчал?

— Конечно, замолчал. Как вы только что заметили, мы не в телесериале, где в конце побеждает справедливость. Самим чувствует за собой вину, но оправдывает себя тем, что был единственной опорой для своей матери-вдовы. Еще он сказал, что тем не менее, если бы на суде ему задали вопрос, он не утаил бы правду об экспертизе.

— А что Джеймс Макмэхон, теперешний министр внутренних дел? Он был в курсе?

— Нет, конечно, равно как и все обвинение. Им было известно, что частицы, найденные на обуви Кинга, идентичны ковролину на месте преступления. Когда Самим занял свидетельское место, ему казалось, что его сейчас распнут. Когда обвинитель задал ему вопрос о том, являются ли частицы идентичными, Самим, чтобы оставаться объективным, ответил, что они аналогичны. И это правда, они действительно аналогичны, потому что соответствуют по составу той партии ковролина, которая была продана не только почтовому управлению, но и тысячам других покупателей. Самим думал, что Макмэхон обрушится на него с требованием разъяснить, что подразумевается под словом «аналогичны», но тот сказал, что других вопросов к эксперту не имеет. Самим говорит, что все это есть в стенограмме. Вероятно, адвокат решил, что дальнейшие расспросы Самима могут лишь укрепить позицию обвинения.

Я потянулся к папке, в которую подшил копию стенограммы судебного заседания, и раскрыл бумаги. Действительно, документ подтверждал то, о чем рассказывал Питер Снайдер.

— Хорошо, но имеем ли мы основания верить тому, чтоговорил Самим о Джонсе? Факты есть?

— Еще какие, шеф! Ой, простите…

— Можешь не извиняться, Питер. Зови меня, как угодно. Мне следовало узнать о Самиме гораздо раньше.

— У вас были другие дела.

— Возможно. Итак, где же факты?

— У Самима есть копия экспертного заключения, которое он отослал в полицию Солфорда. Он хранил у себя этот документ, чтоб прикрыться, если понадобится, а оригинал должен быть в архиве полиции. Он в этом уверен. Архив Солфордской полиции находится в подвале их бывшего штаба.

— А с чего это Самим решил нам помочь?

— Недавно выяснилось, что у него рак, неоперабельный. Он собирается перебраться в хоспис. Говорит, что желает встретить смерть с чистой совестью.

— Ясно, — сказал я. — В таком случае нам нужно срочно снять с него письменные показания под присягой.

— Завтра? — с надеждой в голосе спросил Питер.

— Нет, сейчас же. Если там объявились два неизвестных нам персонажа, кто знает, что может приключиться? Ты знаешь, кто эти люди?

— Нет. Медсестра не сохранила визитную карточку, которую они ей оставили. Но она утверждает, что они не из Манчестера. Манеры у них слишком изысканные.

— И это доказывает, что они не из Манчестера?

— Ну, вы же понимаете, о чем речь. Женщина решила, что они столичные юристы: парочка одетых с иголочки щеголей.

— А Самим? Он что говорит?

— Клянется, что не помнит. У него действительно избирательная память.

— Понятно. Эти люди появились у Самима сразу после того, как я отослал письмо министру. Вряд ли это совпадение. Поезжай туда сейчас же с кузеном Селесты. Запишите его показания на видеопленку с соблюдением всех юридических формальностей, а в качестве понятых пригласите нескольких дремучих чеширцев, если, конечно, сможете выдержать их присутствие в одном с вами помещении.

— Да я просто пошутил, начальник… я же не расист.

— Не волнуйся, я тебя в расисты не записал. Смешно было бы полагать, что уроженцы Чешира составляют отдельную этническую группу и могут подать на тебя в суд.

Питер поглядел на меня, не вполне понимая, шучу я или нет. Потом рассмеялся, но негромко.

— Хорошо, Питер. В общем, я доволен твоей работой. Позвони жене и предупреди, что задержишься. Когда освободишься, можешь взять отгул.

Он улыбнулся и поспешил в свой кабинет.

— Селеста! — крикнул я. — Соедини меня с твоим кузеном. Для него есть работа. Нужно съездить к свидетелю и заверить письменные показания.

— А вы сами поедете? — спросила она.

— Нет. Только Питер и Марвин. Слышала, что говорил Питер? Старик не доверяет белым.

Ожидая возвращения моих эмиссаров из чеширской глубинки, я нервничал, как никогда в последние несколько недель, и горько пожалел, что бросил курить, когда заметил, что от волнения грызу ногти. Питеру и Марвину я доверился насколько мог.

Я снова позвонил Жанин на мобильный, чтоб проверить, не прошел ли ее гнев, но она не ответила. После этого я расстроился окончательно. По крайней мере, хотя бы она должна понять: я делаю то, что велит долг.

Когда они вернулись, меня в конторе не было. Я вышел, чтоб купить сэндвичей для поддержания все убывавших сил. Спешно возвращаясь назад, я стал думать о том, что, возможно, не справляюсь с обязанностями руководителя целой команды.

Часы, проведенные в ожидании Питера и Марвина, пошли на пользу лишь в том отношении, что я успел обдумать наши дальнейшие шаги.

— Привезли! — объявил Питер. В офис они прибыли уже за полночь. — Все записано на аудио- и видеопленку и засвидетельствовано в присутствии двух человек из персонала и одного пациента. Самим дал письменные показания, Марвин их заверил. Он также отдал нам копию экспертного заключения, посланного Джонсу. Это заключение имеет и вторую подпись, младшего судебного эксперта, проживающего сейчас в Северной Дакоте в США.

Питер выложил бумаги и кассеты на стол. Я тут же схватил их и, сунув в большой конверт, запечатал, будто боялся, что материалы могут испариться. Снайдера я попросил завести этот конверт по пути домой в банк «Мидлэнд» и положить в ночной сейф.

— Марвин, а тебя я прошу составить письмо на имя его чести Джеймса Макмэхона с просьбой направить дело Кинга в Комиссию по пересмотру уголовных дел, поскольку новые материалы по этому делу доказывают, что предъявленное Кингу обвинение ошибочно.

— Вы уверены, что он отреагирует? — сказал Марвин. — Он сам участвовал в процессе, а теперь, занимая пост министра…

— Попытается прикрыть дело? — перебил его я.

— Все эти факты не в его пользу.

— Эти факты могут бросить тень на его репутацию только в том случае, если ты или Питер проговоритесь о них прессе. Макмэхон защищал человека, располагая неоспоримыми доказательствами его вины. Только теперь нам удалось выяснить, что эти доказательства были подтасованы. Если мы дадим Макмэхону возможность действовать, не пытаясь очернить его доброго имени, он не преминет восстановить справедливость. Как ни крути, мы в Англии, а не в Верхней Вольте.

— Но все же.

— Сам факт его личного участия в судебном процессе должен подстегнуть его к немедленным законным действиям. В противном случае он даст повод заподозрить себя в попытке прикрыть дело. Вот увидишь — в самое ближайшее время Кинг будет на свободе! Для его освобождения требовались лишь новые доказательства.

— Все верно, — согласился Марвин. — Хотите, чтоб я написал письмо прямо сейчас, ночью?

— Хочу. А завтра поедем навестить Кинга. Я позвоню в тюрьму «Армли» и попрошу, чтоб нам оставили два пропуска на входе.

Марвин, невысокий, круглолицый молодой человек, которому еще не было тридцати, своим обликом меньше всего походил на юриста. Прежде всего, с толку сбивала подозрительно короткая стрижка и выбритые виски. Одет он был в мешковатые голубые джинсы, красную флисовую куртку на молнии и кроссовки. Вдруг Марвин посерьезнел, снял очки и, нервно теребя их в руках, сказал:

— Видите ли, мистер Кыонан, есть одна загвоздка.

Я обомлел.

— Сами знаете, Селеста вечно преувеличивает. Она сказала вам, что я адвокат, но это не так. Я сдал экзамен на вечернем отделении и получил квалификацию, но в юридической фирме я еще не работал. Так что пока я только ассистент адвоката, но в будущем, конечно, стану адвокатом.

— Можешь считать, что получил работу, придурок! — с облегчением сказал я. — Беру тебя. Завтра обговорим зарплату.

— Спасибо, — с придыханием проговорил Марвин. Нервная гримаса исчезла с его лица.

— А то, что ты член общественного совета и полицейские пугаются собственной тени, когда ты проходишь мимо, тоже преувеличение?

— Я кандидат в члены общественного совета, — высокомерно ответил Марвин.

— Ясно.

— Боюсь, что могут возникнуть затруднения по процедурной части. — Теперь Марвин говорил уверенно, как профессиональный юрист. — У нас один свидетель, который опровергает часть улик, принятых судом, вынесшим Кингу приговор. Возможно, что апелляционный суд, пересматривая дело, сочтет оставшуюся часть улик более весомой. Я слышал, что Федерация полиции готова глотку перерезать тому, кто посмеет выпустить Кинга на свободу.

— Не забывай, что Макмэхон лично причастен к этому делу. Он сам что угодно сделает, лишь бы ни у кого не возникло впечатления, будто он пытается положить дело в долгий ящик и скрыть свою некомпетентность в далеком прошлом. Ответ, который я получил на свое первое письмо к нему, был подписан чиновником высокого ранга. Поверь мне, им теперь деваться некуда, они вынуждены действовать.

— Может, стоит подождать, когда Майкл Ко вернется из Испании?

— Тебе бы захотелось ждать, если бы ты сидел в «Армли»?

Марвин понимающе кивнул и сел за компьютер Селесты. Нам потребовалось три часа, чтоб составить письмо министру. Вариант, который меня удовлетворил, не обошелся без резкостей, но в целом получился вежливым.

— Можно отсылать? — спросил Марвин.

Я немного поразмыслил и решил действовать осторожно.

— Пока еще нет. Сначала переговорим с Кингом.

Глава 49

Под утро я возвращался к себе в Чорлтон, чтоб немного поспать, и радовался удаче, но в то же время меня одолевали подозрения: слишком уж легко далась победа. С другой стороны, мне было чем себя успокоить, ведь заключение доктора Самима пролежало без дела все эти годы, дожидаясь человека, которому оно понадобится.

Свернув на стоянку на Торнлей-корт, я был потрясен увиденным. У входа в дом стояли машины и фургоны с ярко горящими фарами, среди них суетились мужчины и женщины в форме, — там вовсю развернулся наряд полиции. Я поставил машину на обычное место, а когда вышел из нее, на мои плечи опустились две тяжелые ладони.

— Дейвид Кьюнан? — спросил сержант в форме.

Я кивнул.

— Вы арестованы по подозрению в похищении Дженнифер Элизабет Талбот и Ллойда Генри Талбота. Вы имеете право хранить молчание…

Я с недоумением прослушал стандартную фразу. Полицейские светили мне в лицо своими фонарями. Я не понимал, что происходит, точно попал в пьесу, где все актеры, кроме меня, знают свои роли наизусть. До моего сознания долетали лишь странные звуки. «Вон он!» Известие о том, что я появился на месте, прокатилось волной по многочисленным рядам стражей порядка. Мое имя повторялось, как в игре «передай другому», а в довершение картины загорелся свет в каждой квартире дома, и в окнах одно за другим стали появляться лица моих соседей.

В голову пришло неожиданное сравнение с тем, как в Древнем Риме преступников бросали на растерзанье львам.

— Наручники надели? — послышался незнакомый голос, и на моих запястьях щелкнула пара жестких браслетов — последняя модель, сковывает малейшее движение.

— Давайте его сюда, — крикнул кто-то сверху.

Меня схватили двое крепышей и втолкнули в подъезд. Полицейские торчали повсюду. В таком количестве в последний раз я видел их в процессии лорда-мэра. Меня передавали из рук в руки, пока я не оказался у дверей своей квартиры. Ее тщетно пыталась взломать парочка взмокших от натуги полицейских. Они опустили кувалды и одарили меня полными ненависти взглядами. Все вокруг молчали. Атмосфера ожидания накалилась настолько, что ее можно было подавать вместо горячего на благотворительном обеде Полицейского фонда добровольных пожертвований.

— Они там? — скорее заявил, чем спросил инспектор в форме. — Будет лучше для вас, если признаетесь сейчас же.

— Кто… там? — тупо спросил я.

Из-за полицейских мундиров показалась женская фигура. Это была Жанин.

— Дейв, как ты мог?! — закричала она, бросаясь на меня с кулаками.

— Что я мог? — выкрикнул я в ответ, в то время как полиция преградила ей путь ко мне.

— Забрать моих детей! Ты — чудовище!

Я опустил голову и отвернулся. Не хотел смотреть в лицо Жаннин, изуродованное гримасой страха и ненависти.

К сожалению, мое поведение было превратно истолковано моими стражами. Все окружавшие меня полицейские, казалось, заговорили хором, но лишь только гул стал затихать, раздался мужской голос, высказавший, вероятно, общее мнение:

— Скорее всего они мертвы. Мы здесь так шумели, они бы нас услышали.

Жанин запрокинула голову и завыла. Люди, державшие меня за плечи, крепче вцепились в них пальцами, а те, что долбили дверь, подняли кувалды.

— Так вы ее не откроете, — послышался сзади чей-то голос.

Со всех сторон посыпались советы:

— Дрель нужна.

— Лучше подорвать.

— Можно вызвать команду, чтоб влезть в квартиру снаружи, через окна.

Мне казалось, что я стал свидетелем массового помешательства. Вероятно, сам я находился в шоке, который парализовал меня, точно мощный наркотик. Я не верил собственным ушам, как если б я лежал в гробу, а служащие бюро ритуальных услуг обсуждали, какой тон грима наложить на мое лицо. Я пытался заговорить, но не мог произнести ни слова.

— У меня есть ключ! — наконец удалось выкрикнуть мне.

Я хотел достать ключ раньше, но мешали наручники и крепкие объятия полицейских.

— Пустите его! — Это была Жанин. — У него должны быть ключи.

Лишь только я достал ключи из кармана, их выхватили из моих рук. Открыть замок оказалось делом непростым: удары кувалды изрядно его покорежили. Ключ вошел не сразу, но мускулистому констеблю в конце концов удалось повернуть его в замке. Дверь раскрылась. Я хотел войти, но меня остановили.

Первыми вошли два констебля, женщина и мужчина, держа наготове дубинки. Не представляю, что они собирались увидеть, но двигались они с величайшим страхом. Полный абсурд, думал я.

— Разве мог я сделать что-то с Дженни или Ллойдом?! Жанин, объясни мне, что случилось?

Она закрыла лицо руками и расплакалась. Двое младших офицеров сочувственно закивали головами. Инспектор, стоявший позади меня, стал подталкивать меня вперед, тыкая пальцами в спину. С меня хватит, решил я, развернулся и оттолкнул его. Полицейские, не ожидавшие подобных действий, вначале остолбенели, но, очнувшись, дружно навалились на меня. В это время вдруг погас свет — мы очутились в полной темноте. Я вздрогнул от боли, получив полицейским ботинком в коленку. Что-то просвистело у самого лица, и сверху на мою голову опустилась дубинка.

Инспектору в годах, который попытался мне помочь, пришлось нелегко. Кровь текла ручьем по моему лицу, заливая глаза и рот, и, похоже, останавливаться не собиралась. Я находился в сознании, но был ко всему безучастен. Единственное, что меня беспокоило, — кровотечение. Кровь уже не просто текла — она била фонтаном.

— Боже мой! — ужаснулась женщина-констебль. — Что с вами? — И, достав пакет первой помощи, бросилась перевязывать рану на моей голове. — Вы, случайно, гемофилией не страдаете?

— Не знаю, — вымолвил я.

— Может, у вас СПИД?

— Нет!

Мне стало страшно. Я не раз терял кровь, но в таком количестве — впервые. Прямо-таки кровавая Ниагара! В голове в ритм с пульсом стучала боль. Я вспомнил об аварии. Может, врачи просмотрели какие-то серьезные повреждения, — и вот результат?

— Придется везти в больницу, — сказала констебль.

— Подумаешь, кровь течет, — прозвучал голос инспектора. — Сейчас пройдет, и он нам расскажет, где спрятал детей. На Ботл-стрит наш доктор им займется.

Кровотечение продолжалось. Повязки промокли насквозь. Я чувствовал, что теряю сознание.

— Если этот арестованный не будет сейчас же доставлен в больницу, я за него не отвечаю, — объявила женщина-констебль. Панические нотки в ее голосе усугубили мое состояние.

— Вот дерьмо! Он же специально это устроил, — услыхал я чей-то злобный шепот, но в это время меня уже спускали на носилках к выходу, у которого стояла «скорая» со включенной сиреной.

Я был в наручниках, но врачи не мешкая подсоединили меня к капельнице.

К шести утра, после того как в больнице «Уитен-шоу» в меня влили изрядное количество плазмы, кровотечение прекратилось. Удар дубинки по голове повредил артерию, и потребовалась помощь хирурга. Он сказал, что такая же рана осталась бы после удара мечом. Мне было слишком плохо, чтоб реагировать на такие замечания, но я дал себе слово разобраться с полицией. Телефон Марвина был записан на моем мобильном. Я попросил медсестру связаться с ним. Бедняга Марвин! В первый же день работы на «Робин Гуд Инвестигейшнз» на него свалилось столько забот: умирающий от рака свидетель, ночная переписка с министром внутренних дел, и теперь еще придется вызволять начальника.

Мартин и инспектор криминальной полиции Брен Каллен появились одновременно. Кроме нас троих в палате находился приставленный ко мне мускулистый констебль. Еще несколько полицейских дежурили в больничном коридоре, мешая свободному передвижению медперсонала.

С тех пор как приехал Марвин, я закрыл рот на замок, ведь я даже не знал его фамилии. Зато Марвин знал, как обращаться с полицейскими, не хуже своей кузины.

— Это неслыханно! — начал он во весь голос. — Я требую, чтобы мистер Кьюнан был незамедлительно освобожден из-под стражи.

В ответ послышалось улюлюканье полицейских, напоминавшее крики тюленей, потревоженных появлением чужака на арктическом берегу.

— Вы не имеете права держать в наручниках человека, которому нанесены тяжелые телесные повреждения, — продолжал Марвин. — Я позабочусь о том, чтобы виновных полицейских призвали к ответу.

— У-ууух, ух-ух-ууух, — все, что я расслышал в ответ.

Тем временем к моей койке пробрался инспектор Каллен.

— Избавься от этого клоуна, Дейв, — тихо сказал он, — и я все улажу. Произошло небольшое недоразумение.

— Марвин — не клоун. Он ответственный сотрудник «Робин Гуд Инвестигейшнз», — ответил я.

— Да будь он хоть гребаный Папа Римский! Отошли его отсюда — и все.

— Я отошлю своего клоуна, когда ты уберешь отсюда своих клоунов, — огрызнулся я, — хотя, повторяю, Марвин — не клоун.

Мне стоило большого труда проговорить все это, и, обессилев, я откинул голову на подушку.

— Ты слышишь, что он несет? Только людей растравил.

Шум и крики в коридоре стали невыносимы.

— Марвин, — позвал я слабым голосом.

Мой помощник подошел и встал напротив инспектора, их разделяла больничная койка. Марвин был готов драться до конца, о чем свидетельствовал оскал его зубов. Я чувствовал, что горжусь им. Он наклонился, чтобы выслушать мои указания.

— Мистер Каллен собирается сам все уладить, — зашевелил я губами, — так что не шуми пока.

Однако Марвин оказался крепким орешком. Он не ушел из палаты, пожелав убедиться, что с меня снимут наручники, а когда полицейские убрались, встал, как часовой, у койки и, пока Каллен говорил, не спускал с него глаз, точно ястреб.

— Около половины четвертого кто-то перехватил детей у выхода из их престижной школы в Дидсбери, — рассказывал Брен. — По описанию свидетелей, какой-то тип посадил их в машину и увез. Вероятно, дети вышли из ворот школы и стояли на улице, дожидаясь няню. Никто вокруг не заметил ничего подозрительного, они не сопротивлялись, из чего следует, что похититель хорошо им знаком.

— В это время мистер Кьюнан находился в своем офисе, и это может подтвердить моя кузина и еще несколько свидетелей, — вмешался Марвин.

— Заткнись! Или, может, ты думаешь, что мне это неизвестно?! Этот парень меня доконает!

— Совершенно верно, инспектор, — ответил на это Марвин. — Потому что мой клиент никакого отношения к похищению не имеет.

— Мерзавец, похитивший детей, устроил так, чтоб няня задержалась.

— О господи! — пробормотал я и почувствовал, как заныли свежие швы на голове.

— Ясно, что этот мерзавец — не ты, Дейв. Не волнуйся, — сказал Каллен, нервно поправляя мою подушку.

— Отлично, мне не о чем волноваться. Дженни и Ллойд исчезли, но я могу не волноваться, поскольку полиция знает, что я в этом не виноват.

— И нечего язвить, Дейв. Ошибаются все, в том числе и мисс Уайт. Она была уверена, что в пятницу няня будет с детьми до шести вечера.

— Что случилось с няней? — спросил я.

— Сейчас скажу.

— Можно подумать, никто из них не слышал о мобильных телефонах, — проворчал я.

— Мобильный мисс Уайт был отключен по некоторым причинам. Она утверждает, что в том числе из-за тебя.

— Ну да, — кивнул я.

— Мисс Уайт не тревожилась, пока не вошла в дом няни, чтоб забрать детей в шесть вечера. Детей там не оказалось — тут-то и началась истерика. Четырнадцатилетняя дочь няни утверждает, что в три часа позвонил мужчина и сказал, что детей из школы заберет он сам, так что няня может за ними не приходить. Няня решила, что этим мужчиной был ты, поскольку никакой другой мужчина прежде за детьми не заезжал.

Я пробормотал что-то в знак согласия.

— Насколько я понимаю, у вас с Жанин размолвка? Мне жаль, Дейв, но, похоже, этот звонок явился главной причиной того, что на тебя надели наручники. Прости, друг.

— Все нормально, Брен. В любом случае мне требовалась томография мозга и помощь хирурга.

— Ты все шутишь, а в случаях с похищением детей события разворачиваются с невероятной скоростью. Не мне тебе рассказывать. Когда тебя оперировали, полиция допрашивала дочь няни. Ее попросили описать голос звонившего мужчины, и она сказала, что у того человека «очень правильная речь», по ее словам, так говорят аристократы или принц Чарльз, что сразу исключает тебя из списка подозреваемых, Дейв. Сейчас мы опрашиваем детей, которые видели, как Дженни и Ллойд садились в машину. Детишки говорят, что за рулем был мужчина с худым лицом и большим носом. Вел он «БМВ», что также исключает твою персону.

— Все было бы проще, если бы полиция проверила, нет ли меня в агентстве.

— Они съездили в агентство, и тебя там не оказалось.

— Я выскочил на несколько минут, купить сэндвичей.

— Полиция занималась оперативно-розыскной работой. Приехали — в агентстве пусто, значит, улизнул.

— Ставлю вас в известность, инспектор, что с ваших слов я письменно фиксирую все промахи в оперативно-розыскной работе полиции, — с угрозой в голосе предупредил Марвин. — Мой клиент попал в больницу в результате глупых действий полиции.

— Воля твоя, солнышко, — сказал на это Брен.

— А это называется оскорблением на расовой почве. Ну, погодите, инспектор!

— Прошу тебя, Марвин, не сейчас, — взмолился я.

— Им ничего нельзя спускать с рук, мистер Кьюнан. Уж я-то научен горьким опытом среди наших.

— Прости, — сказал Брен, — но я всех называю солнышками, и черных, и белых, и даже тех, кто в крапинку.

— У вас расизм в порядке вещей! — возмущенно проговорил Марвин, прежде чем умолкнуть.

— Я одного не могу понять, почему Жанин решила, что я могу навредить детям?

— Об этом спросишь ее сам. Она ждет, чтоб ее к тебе пустили, если ты, конечно, не возражаешь.

— Она вела себя как гадюка. Да еще глаза мне хотела выцарапать.

— Дейв, ты должен понять, что ей пришлось пережить. Есть еще кое-какие факты… Как только пришло сообщение об исчезновении Дженни и Ллойда, полиция стала прочесывать соседние с их домом улицы…

— Какие именно?

— Прости, мне не велено об этом говорить, сам у нее спросишь. Нужно было убедиться, не застряли ли Дженни и Ллойд на какой-нибудь детской площадке или, может, заглянули в гости к одноклассникам. Потом мисс Уайт предположила, что они могли отправиться в квартиру на Торнлей-корт, ведь район, куда они только что переехали, им еще незнаком. Когда наряд полиции прибыл по твоему адресу на Торнлей-корт, обнаружилось, что из почтового ящика мисс Уайт торчат две окровавленные сорочки от школьной формы.

— Какому психу пришло в голову это сделать?

— Не знаю. Я подумал, может, у тебя имеются соображения на этот счет? Сейчас эксперты выясняют группу крови на одежде. В общем, следующим шагом полиции стал штурм твоей двери. Прости, Дейв, наши молодые констебли слишком увлекаются фильмами ужасов. Насмотрятся всякого — и торопятся с выводами.

— После того, как я выступлю с требованием о компенсации за нанесенный ущерб, им придется поторопиться кое с чем другим, — сказал Марвин.

— Ты хочешь ее видеть? — спросил Брен, игнорируя слова Марвина.

Я кивнул. Инспектор вышел за дверь, Марвин последовал за ним.

Глава 50

Жанин была раздавлена. Волосы слиплись от пота, лицо рассекали морщины, которых я раньше не видел, глаза провалились. Если не знать, что ей тридцать лет, можно было бы дать все шестьдесят.

Казалось, она простояла в дверях палаты целую вечность, прежде чем войти. Хотелось встать ей навстречу и обнять, но я не мог пошевелиться. К тому же я был совершенно растерян, потому что на моем перебинтованном лице не двигался ни один мускул. В довершение ко всему, я не знал, что сказать.

— Жанин… — пробормотал я донельзя виноватым голосом.

Она молчала. Я и не хотел, чтобы она говорила. Ее глаза наполнились слезами. Наконец она приблизилась ко мне и поглядела на рану. Потом провела пальцами по моим губам.

— Что, Дейв, и дальше будем так встречаться? — сказала она и выдавила из себя нервный смешок.

— Прости, я не должен был рисковать. Это я во всем виноват.

— Нет, это Генри и сучка Марти. Они вместе играют против нас, но кто бы мог подумать, что они способны на такую жестокость.

— Все равно это моя вина.

— Каллен сказал мне, врачи боялись, что ты не выживешь.

— Они преувеличивают опасность.

— Дейв! Они влили в тебя почти два литра крови, и все из-за моей дурацкой уверенности, что ты увез Дженни и Ллойда. Увез мне назло. Это я настроила полицию против тебя. Если бы удар дубинки пришелся на несколько сантиметров ниже, ты бы остался без глаза.

— Ничего, со мной случались вещи и похуже.

— Прекрати молоть ерунду, Дейв. Тебя ужасно покалечили. Я просто дура! Хочу, чтоб ты это знал и перестал упражняться в благородстве.

— Прости, Жанин.

— Хватит извиняться. Пора и тебе рассердиться на меня.

— Не могу. Я знаю, что виноват я, а не ты.

— Дейв, я пришла сюда не за тем, чтоб соревноваться в самобичевании.

— Зачем же ты пришла?

Она подняла подбородок и откинула назад волосы.

— Кьюнан, ты недоразвитый тупица! Я пришла, чтобы сказать тебе, что, кроме моих детей, мне нужен только ты. И я не вынесу, если вы все умрете — ты, Дженни и Ллойд.

— Дженни и Ллойд живы.

— Почему ты в этом так уверен?

— У кого еще, кроме тебя и меня, есть ключ от подъезда в дом на Торнлей-корт?

— У Генри. Сначала я тоже подумала на него, но все вокруг были уверены, что детей увез ты.

— Увез Генри, но виноват в этом я. А фокус с окровавленной детской одеждой мог устроить только Генри, придурок, который провел несколько лет в Голливуде. Он решил навести тебя на ложный след, пока сам вывезет детей из страны. Но разве он способен причинить боль своим собственным детям?

— Не знаю, — неуверенно сказала Жанин. — Сам он, может, и не способен, но если он отдал детей этой жуткой твари, чтоб дать ей возможность манипулировать тобой…

— Жанин, любовь моя, — нежно проговорил я. — Марти, конечно, та еще штучка, но я не думаю, что ей нужны твои дети. Генри действует самостоятельно.

— Откуда такая уверенность? Она угрожала тебе на новогоднем приеме, забыл?

— Я сглупил. Мне следовало принять ее условие: я забываю про Кинга, а она отправляет Генри обратно в Америку…

— Почему же ты этого не сделал?

— Я не предполагал, что дело может принять такой оборот. Ты говорила, что Генри Талбот из семьи юристов. Мне и в голову не пришло, что он решится увезти детей прямо с улицы. Я считал, худшее, что тебя ожидает, — это судебный процесс, который надо выиграть.

— Какой же ты упрямый! Не выносишь, когда женщины указывают тебе, что следует делать, — и не важно, кто это, я или Марти.

— Дело не в этом. Я не выношу, когда преступники указывают мне, что я должен делать.

— Так значит, теперь она преступник?

— У меня есть доказательства того, что дело Кинга сфальсифицировано. Ей было об этом известно, так же как и Брэндону Карлайлу. Вот почему им невыгодно, чтоб Винс вышел на свободу. Боятся, что он нарушит покой в их финансовой империи.

— Великий сыщик одержал победу, а я лишилась детей!

— Не говори так, Жанин. Это вещи между собой не связанные. Мы поставим Талбота на место.

— Что ты собираешься делать?

Вопрос оказался настолько нелепым, что мы горько улыбнулись друг другу: на тот момент у меня не хватило бы сил надуть воздушный шарик.

— Лично я ничего не смогу, но есть человек, который сделает все, что потребуется.

— Кто?

— Клайд Хэрроу.

— Хэрроу! — Жанин поморщилась. — Да он пальцем не пошевелит, чтоб нам помочь.

— Не волнуйся. У меня припасено для него несколько аргументов.

— Может, следует рассказать об этом полиции?

— Какой полиции? — спросил я.

Жанин повернулась и поглядела в коридор. Там, где несколько минут назад находился чуть ли не взвод полицейских, зияла пустота.

— Куда они все подевались?

— Оперативно-розыскные мероприятия окончены, милая. Их начальство решило, что, поскольку детей увез отец, вы теперь со своими семейными проблемами сами разберетесь. Решения суда, запрещающего Генри встречаться с детьми, не существует, не так ли?

— Дети находятся на моем попечении. У нас с Генри устная договоренность о том, что он может навещать детей. Запрещающего постановления суда у меня нет.

— Вот видишь. Вероятно, он рассчитывает увезти их с собой в Штаты.

Лицо Жанин преобразилось. Вместо фатальной безысходности на нем появилось выражение полной решимости. Она вытащила из сумочки мобильный телефон, но, вспомнив, где находится, решила выйти в коридор. В дверях она спросила:

— Мне позвонить или ты сам?

— Лучше я сам…

Услыхав мой голос, Клайд начал в своей обычной манере:

— Как приятно, когда друг не забывает о тебе в пору невезения. Хотя не припомню, чтоб в этом году я получил от тебя рождественскую открытку. Но если этот звонок связан с Генри Талботом, — добавил он, — можешь обо мне забыть. Генри мой дражайший приятель.

— Почему ты решил, что меня интересует этот подонок?

— Не знаю… Так, в голову пришло, — уклончиво сказал он.

— Знаешь, что мы с Жанин разбежались?

— Неужели? Мне соболезновать или поздравлять?

— Ни того, ни другого не требуется. Дело житейское. Я хотел кое-что с тобой обсудить, но прикован к постели. Я подумал, может, в тяжелое время тебе требуется вспомоществование?

— Кьюнан, мальчик мой, если ты звонишь мне в столь ранний час, хотя час в общем-то значения не имеет, чтоб поглумиться над моим финансовым положением, зря тратишь время.

— На самом деле я действительно могу сделать так, что у тебя появятся наличные. Тебе нужно лишь перетащить свою задницу в машину и доехать до больницы «Уитеншоу».

В ответ послышался тяжелый вздох.

— Я прощаю тебя за грубость, но предупреждаю: непростительно подвергать танталовым мукам человека, стонущего под бременем долгов, — сказал после паузы Клайд. — Скажи мне, чем ты занимаешься в больнице? Получил работу от министерства здравоохранения и служишь подопытным кроликом для хирургов-стажеров?

— В некотором смысле.

Я рассказал ему о своей травме.

— Ничего опасного для жизни, — легкомысленно отозвался Клайд. — Череп — самая крепкая часть в твоем анатомическом строении.

— Я попал в больницу из-за жестокости полиции. Надеялся, что ты со своими связями в СМИ постараешься сделать так, чтоб этот факт был предан широкой огласке, — слукавил я. Мой голос звучал слабо, но я надеялся, что именно это придаст ему правдивости.

— Мальчик мой! Неужели мы имеем дело со случаем «Спи, милый принц»? «Гамлет», акт пятый, сцена вторая. Должен сказать, что мысль о твоем смертном одре представляется мне интригующей.

— Рад, что тебе понравилось.

— В обычных обстоятельствах я был бы счастлив бескорыстно обнародовать твое предсмертное завещание, но сейчас, особенно после упомянутых тобой наличных, перспектива мелодраматического репортажа выглядит гораздо привлекательнее. Не знаешь, какова сумма компенсации, которую обязана тебе выплатить полиция? Я бы взялся поработать на тебя за определенный процент от этой суммы.

Я снабдил созревшего для работы Клайда указаниями о том, как до меня добраться. Несмотря на банкротство, он по-прежнему разъезжал на дорогом джипе и, судя по доносившимся из трубки звукам, не страдал от одиночества, — я не сомневался, что его сопровождала милашка Лорейн. Закончив разговор с Хэрроу, я испытал странные ощущения: меня сначала будто растянули, а потом поместили в специальную машину, вроде электромясорубки, и стали кромсать на мелкие кусочки. Я откинулся на подушку и закрыл глаза.

— Никогда не подозревала, что ты можешь быть таким ловкачом, — услышал я шепот Жанин.

— Дейв, — снова послышался голос Жанин. — Клайд идет. Не хотела тебя будить, но…

— Спрячься за дверью, — велел я. — Он не должен тебя видеть, пока не войдет. А потом сделай так, чтоб он не сумел улизнуть.

Жанин послушно кивнула.

Я проспал около часа. Влитая в меня чужая кровь начала действовать Странным образом. Она не только не подорвала моих сил, но прибавила напористости. Возможно, ее когда-то сдали десантники или какие-то другие военные, — в общем, я чувствовал себя в боевой готовности.

— Клайд, старичок…

— Нет, мой юный друг, я, возможно, и отключен временно от вечного двигателя, но старичком меня называть не стоит, — ответил он обычной тирадой и, обернувшись на дверь, будто сразу решил уйти, увидел Жанин.

— Ага! Меня заманили в ловушку. Ну, что же… этого следовало ожидать, — театрально произнес Клайд.

Жанин угрожающе на него надвинулась. Он отступил.

— А где же кувшин с ледяной водой, мадам? Неужели здесь не найдется ночного горшка, чтоб огреть бедного Клайда?

— Хватит! — взвилась Жанин.

— Мистер Хэрроу, нам предстоит серьезный разговор, сэр, — сказал я. — Я хочу знать все, что вам известно о Генри Талботе. За правдивую информацию возможна оплата наличными.

— Клайд Хэрроу до этого не опустится! — с негодованием ответил он. — Продать друга за жалкую горстку мелочи! Что вы себе возомнили! Визит на Кэри-стрит^[41] — еще не повод, чтоб считать меня продажной шкурой.

— Ладно, забудь. Утопающий хватается за соломинку. Я понял, ты о Талботе ничего не знаешь.

— Как не знать! Но даже такой должник, как я, имеет право поставить вопрос о кредитоспособности тех, кто нуждается в его услугах. Когда мы виделись с тобой в последний раз, вместо лица у тебя было желто-синее месиво, а сейчас, как я вижу, ты лишился половины головы. Боюсь, что когда придет пора расплачиваться, я предстану перед твоими жалкими останками на кладбище.

— Жанин, ты знаешь, где лежат мои замороженные активы. Обещай, что отдашь их этому мошеннику, если его пророчество сбудется.

Она кивнула.

— Дело не в наличных. Я не столь корыстолюбив, — продолжал Клайд. — Я не вырываю деньги из мозолистых рук частных сыщиков, как живых, так и мертвых. Лишь восстановление поруганной чести может компенсировать нанесенный мне ущерб.

— Хочешь вернуться на работу?

— Какая проницательность! Употреби свое влияние на Карлайлов так, чтоб меня восстановили в моем прежнем статусе, а я преподнесу вам готового к употреблению Талбота.

— Свинья! — не выдержала Жанин. — Тебе известно, где он. Тебе известно, что он совершил, и ты смеешь торговаться, когда жизнь моих детей в опасности.

— Я мог бы обойтись без ваших эмоциональных всплесков, миледи, — холодно сказал Клайд. — Кстати, из-за вашей последней выходки в Манчестере я тоже понес ощутимые материальные потери. Но оценивая настоящее положение вещей, вы правы во всем, кроме одного: Генри Талбот не меньше вашего способен воспитывать детей. В Америке он собирается обеспечить принципиально новую жизнь детям, которые, заметьте, носят его фамилию.

— Довольно зубоскалить, Хэрроу, — сказал я. — Где, по-твоему, Талбот может находиться сейчас?

— В радиусе километра или двух.

Глядя на Жанин, я боялся, что она взорвется. Глазами я попросил ее сдерживать гнев. Она вышла в коридор.

— Я обещаю, что сделаю все, чтоб тебя вернули на «Альгамбру».

— Сожалею, но этого недостаточно! Обещаниями мои чеки не оплатишь. Прежде чем я начну действовать, ты предоставишь мне личное поручительство одного из членов семьи Карлайл.

— Ты его получишь, — заверил я Клайда.

Глава 51

Травмы головы опасны тем, что человек теряет постоянный контроль над собой. В тот момент, когда я пообещал Клайду вернуть его на работу, где-то в недрах моего сознания мелькала мысль о возможности шантажировать Карлайлов освобождением Винса Кинга, но лишь только я принялся ее обдумывать, страшно разболелась голова. Я опустился на подушку невероятно, снова погрузился в спячку.

Меня разбудил резкий толчок, и, открыв глаза, я испытал потрясение.

Жанин боролась с какой-то молодой женщиной. Вначале я подумал, что мне это снится, но катавшиеся по полу женщины попутно крушили медицинское оборудование, — шум и крики были более чем реальны. Лицо незнакомки, одетой в спортивный костюм «Адидас», скрывала пластиковая маска. Она пыталась вытащить из своей сумки какой-то предмет, а Жанин, напрягаясь из последних сил, не давала ей этого сделать.

— Дейв! — прохрипела Жанин. — Останови ее!

Я попытался встать с кровати. Мои усилия обернулись кошмаром.

Ощущение было такое, словно я пробираюсь через море расплавленной смолы.

Незнакомка, атаковавшая Жанин, оказалась тем временем сверху. Ее рука дотянулась до сумки, внутри которой блеснул металл. Там лежало оружие. Но даже ради спасения жизни я не мог пошевелиться. Возможно, я закричал, — не помню. В ответ послышался победный смех убийцы. Она наставила на меня пистолет, но в ту же секунду в палате появился Брен Каллен и, навалившись на нее всем своим весом, выбил из рук «пушку». Оружие полетело в сторону. Женщина, с треском стукнувшись головой о железную ножку больничной койки, распласталась на полу.

— Повезло тебе, что я вернулся, — спокойным голосом заметил Каллен, стряхивая пыль с брюк. — Поглядим-ка, что у нас тут.

Он склонился над лежавшей на спине женщиной. Палата наполнилась сбежавшимися на шум медсестрами и охранниками из службы безопасности больницы Горе-убийцу поместили на каталку. Она была жива, но дышала с трудом, издавая редкие хриплые звуки. Каллен вызвал по телефону людей из полиции. Жанин сквозь толчею протискивалась ко мне.

— Дейв, ты спал, а я вышла, чтоб взять кофе в автомате. Когда вернулась, она была уже здесь и вытаскивала из сумки оружие. Она хотела тебя убить, Дейв!

— Вот именно, — подтвердил Каллен. — Ты узнал ее, черт бы тебя побрал?!

— Узнал?! Я тебя с трудом могу разглядеть — о чем ты говоришь? — сердито отозвался я, щупая повязки на голове.

— Ладно, Дейв, не рви на себе волосы.

— Рад, что у тебя есть повод позабавиться, — сказал я.

Одна сторона головы была выбрита перед операцией.

— Она могла стать последним из всех виденных тобой людей, так что ее лицо должно было запечатлеться в твоей памяти, — ответил мне Каллен.

— Она была в маске.

— Это правда, — согласился Каллен. Он взял в руки пинцет, подцепил им маску, валявшую в углу, и сунул ее в целлофановый пакет для вещественных доказательств. — Следовало бы, конечно, дождаться экспертов, но здесь уже столько народу побывало, место затоптали.

— Вот что тебя волнует. А мне бы хотелось услышать объяснение, почему на меня совершено нападение в больнице, которую вы считаете безопасным местом.

— Мне бы самому хотелось это услышать, солнышко, — усмехнулся Каллен. — Очень бы хотелось. Интересно, что это за маска?

— Видно, что вы никогда не играли в хоккей, — сказали Жанин, сидевшая у изголовья. — Это маска вратаря. Когда я водила Ллойда на матч «Манчестер Сторм», их вратарь был в такой же.

Вспомнив о Ллойде, она заплакала.

— Не переживай, — сказал я. — Мы найдем и его и Дженни. Во всяком случае, нам известно, что их увез не маньяк.

Но это замечание ее не успокоило.

— Я рассказывала тебе, что Генри нравилось меня поколачивать. Одному Богу известно, что он может сделать, если вдруг Дженни проявит характер.

— Он будет вести себя как паинька, поверьте мне, милая, — вмешался Каллен.

— Откуда вы знаете? — спросила Жанин.

— Очень просто, — продолжал он, — ведь ему нужно привлечь детей на свою сторону, по крайней мере до тех пор, пока он не увезет их из страны. Уверен, он занят только тем, что задабривает их мороженым, конфетами, видеофильмами и всем тем, что обожают дети их возраста.

— Не верю! — воскликнула Жанин и, повалившись в кресло, закрыла ладонями лицо.

— Брен, если это все, что ты можешь сделать… — пробормотал я.

— Давай займемся «пушкой», — сказал он, точно не расслышал моих слов.

Несмотря на действие успокоительных препаратов, я почувствовал холодок ужаса, когда Брен взял в руку оружие и сунул карандаш в отверстие ствола. Словно завороженный, я следил за тем, как он, достав из кармана ручку, нажал ею на кнопку, чтобы извлечь магазин.

— Ничего себе! — удивился он, когда обойма выпала на мое одеяло.

— Что? — нетерпеливо спросил я.

— Специальные пули, вот что. «Стингеры» того же калибра, какими был убит Лу Олли.

— Как вы сказали? — подала голос Жанин. Ею можно было гордиться: несмотря на личное горе, она не забывала о профессиональных обязанностях.

— Пистолет модели «Стар», производится в Испании, сюда попал, несомненно, контрабандой, в чемодане какого-нибудь туриста. Стреляет пулями «Лонг райфл» калибра 10.22, но пули, которые сейчас перед нами, не из Испании. Это «Стингеры», сделанные в США с расчетом на мелкокалиберное оружие. Каждая пуля обладает сокрушительной силой, потому что бьет не навылет, а застревает в теле. Одной такой пулькой можно буйвола завалить. И ты бы, Дейв, не выжил.

Его слова прозвучали слишком грубо. Я вспомнил нашу встречу в день убийства Лу Олли и суровое предупреждение Брена в мой адрес. Он явно рассчитывал на то, чтоб сразить меня. На Жанин его слова произвели ожидаемый эффект: она подалась вперед и упала бы на пол, если бы Брен не поддержал ее. Он усадил Жанин обратно в кресло.

— Сдается мне, что дама в маске, которая пыталась тебя прикончить, — сказал он менее уверенным, чем прежде, тоном, — и та, что стреляла в Лу Олли, — одно и то же лицо. Вероятность того, что две разные женщины-убийцы воспользовались пулями одного и того же калибра, слишком мала. Так что, похоже, не зря мы затеяли операцию «Калверли»: долгая слежка за тобой наконец-то себя оправдала.

— Оправдала! — чуть не взорвался я. — То, что ей не удалось выстрелить, — чистой воды случайность. И не пытайся даже поставить это себе в заслугу. Я жив благодаря Жанин. Она из последних сил старалась остановить убийцу.

Каллен слушал меня с тоской во взгляде.

— Без твоей помощи тоже не обошлось, — вынужден был признать я.

— Теперь можно считать, что опасность миновала? — спросила Жанин. — Ведь вы поймаете людей, которые стоят за этим преступлением?

— Может, и поймаем, милая, но если дама — профессиональный киллер, вряд ли ей хоть что-нибудь известно о тех, кто заплатил за убийство Дейва.

Жанин была уже на пределе. Ей едва удавалось держать себя в руках. Я лежал и молил о том, чтоб меня покинуло сознание, но небеса меня не щадили.

— Не связано ли это с тем, что Генри похитил детей? — послышался шепот Жанин.

— Скажу вам честно, леди, если бы речь шла не о Дейве, я бы сказал «нет», но там, где отметился Дейв, возможно все, что угодно. Желаете знать, сколько раз я предупреждал его, что Карлайлы играют в грязные игры?

— А он вас не слушал, — устало согласилась Жанин. — Но что теперь будет с моими детьми?

— Я уже объявил тревогу по всем морским и аэропортам, чтоб не дать Талботу вывезти детей за границу, но вы должны знать правду: эта мера не дает стопроцентного результата.

— Что же мне делать? — повторила отчаявшаяся Жанин.

— Скрестите пальцы и молитесь. Может, кому-то и удастся их обнаружить. Сейчас это все, что мы можем сделать, — печально пояснил Брен.

— Мы собирались выяснить… — начала Жанин, глядя на меня, но я резко дернул головой, и она не договорила. Ее голос дрогнул, взгляд выражал удивление.

— Что, милая? — спросил Брен.

— Откуда убийце стало известно, что Дейв в этой больнице? Откуда? — нашлась Жанин.

— Есть люди, которые все время прослушивают полицейский радиоканал. Организаторы убийства могли воспользоваться и другими источниками. По меньшей мере три десятка человек видели, как Дейва увезла неотложка.

— Упомянув о других источниках, ты, вероятно, имел в виду одного-двух нечестных копов? — сказал я.

— Ну вот, и ты разговорился, — ответил Брен с усмешкой. — Я должен идти. Надо проследить, не появится ли еще кто-нибудь из знакомых твоей приятельницы.

— Благодарю за защиту.

— Лучше поздно, чем никогда. Знаешь, у меня такое впечатление, что, оставаясь рядом с тобой, я раскрою это преступление.

— Спасибо за заботу.

— Пожалуйста. Только чур не сбегать, — сказал Брен, насмешливо оглядев подключенную ко мне аппаратуру. — Вы тоже не уходите, мисс Уайт. Мне понадобятся ваши показания.

— Что будем делать? — спросила Жанин, лишь только широкая спина Каллена скрылась за дверью.

— Жанин, я уверен, что нам незачем искать встречи с Карлайлами. Им хорошо известно, где мы.

Утром меня простукивали и прослушивали. Я с интересом узнал, что, оказывается, счастливо отделался: миллиметром бы выше — и мне каюк.

Медицинское заключение совпадало с мнением Клайда: у меня крепкий череп. Приятно, что хоть одна часть тела оказалась полезной.

Потом помощник Каллена сержант Манро, не потрудившийся даже скрыть свое раздражение, записывал наши с Жанин показания. Его сменил инспектор из Западного Йоркшира, которого интересовали подробности «скандала». Он заверил меня, что в самое ближайшее время будет предпринято подробное расследование, но вряд ли приходится рассчитывать на результат: все задействованные в операции дубинки теперь чистые, можно сказать отполированные, никто ни в чем признаваться не хочет. Еще он спросил, не думал ли я о том, что мог поранить голову об угол железной двери, когда упал, ведь тогда это не что иное, как несчастный случай. Я с его выводами не согласился, но дал ему понять, что, если полиция удвоит усилия по поиску Дженни и Ллойда, мои претензии к ней основательно уменьшатся.

Навестил меня и Марвин. Одет он был в темную тройку и протянул мне визитную карточку со своим полным именем — Марвин Десаль. Костюм висел на нем, как на вешалке, но это его не смущало. Он был преисполнен достоинства. Я представил его Жанин как адвоката нашей фирмы.

— Они все еще вам угрожают? — спросил Марвин, кивнув в сторону вооруженного полицейского, дежурившего у двери.

— Как ни странно, они обеспечивают мою безопасность, но на деле выходит, что стерегут двери, а не пациента. Меня спасла Жанин.

— Сочувствую вашему горю, мэм, — бросил он из вежливости Жанин и снова повернул голову ко мне. — Следует ли предпринять следующие шаги в связи с известными обстоятельствами, сэр?

Я не сразу понял, о чем он говорит. Марвин выражался как старомодный английский дворецкий, а не ушлый юрист.

— Нет, оставь письмо у меня, — сказал я минуту спустя. — Мистеру Кингу придется немного задержаться в тюрьме.

— Вы уверены? — спросил Марвин. — Разве нам не следует действовать?

— Действие откладывается, — сказал я.

Вскоре Марвин ушел, а я на пределе сил убеждал Жанин отказаться от идеи ехать в аэропорт Манчестера, — так делу не поможешь. Мы разговаривали, когда в дверь постучали. Ее раскрыл полицейский в форме. За его спиной стоял Тони Хэффлин с опереточной прической, в кашемировом пиджаке и слаксах. Он выглядел так, будто заехал сюда по дороге в гольф-клуб «Тарн». Его морщинистая физиономия приобрела оттенок дубленой кожи. Наверно, часами сидел в солярии.

— Простите, — с неодобрением сказал полицейский, — этот джентльмен говорит, что он ваш друг.

— Верно, и я его жду, — ответил я. — Входи, Тони.

Вооруженный часовой нахмурился, но пропустил посланца Брэндона Карлайла в палату.

— Кьюнан, — озабоченно сказал Хэффлин, — одна маленькая птичка начирикала, что тебя сюда упрятали копы. Приятная новость.

Я улыбнулся. Он беспокойно наморщил лоб. Потом слабым кивком поздоровался с Жанин.

— Как?! Даже шоколадку мне не принес? — сказал я. — Как поживает Брэндон?

— Я вижу, жизнь тебя ничему не учит. Сколько раз тебе вдалбливать, чтоб ты не лез в дела нашей семьи?

— Нашей семьи! Вот это да! Неужели Брэндон тебя усыновил?

— Следуя вашей логике, можно заключить, что именно семья подослала к Дейву убийцу, — сказала Жанин.

— Ни о каком убийце я ничего не знаю, но меня не удивляет, что его пытались убить. Наш мальчик наследил, как слон в посудной лавке.

— Зачем ты сюда заявился?

— Я пришел, чтоб вложить в уши Кьюнана одно сообщение: держись подальше от наших дел. Я тебя предупредил.

— Следующий, кто произнесет «я тебя предупредил», получит в глаз, — сказал я.

— Взгляни на себя, — усмехнулся Хэффлин. — У тебя руку поднять силенок не хватит.

— Зато у меня хватит, — сердито вмешалась Жанин и подошла к Хэффлину. — Верните моих детей.

— О чем это вы?

— Генри Талбот работает на «Карлайл Корпорейшн». Это вы вызвали его сюда, значит, вы замешаны в похищении.

— Мне о похищении ничего не известно.

— В таком случае подсуетишься и разузнаешь, — сказал я. — И еще я хотел бы услышать, что будет, если я не последую твоему совету?

— К чему ты клонишь? Совсем мозги набекрень?

— Ты требуешь, чтобы я не лез в дела семьи. А если я не послушаюсь, что тогда? Еще одно убийство?

— Слушай, я тебе уже сказал, мы к этому отношения не имеем. Семья с тобой уже расплатилась. Или, может, ты еще не понял, с чего это твое никчемное дельце вдруг стало процветать? Дал слово — так держи, а то до нас дошли слухи, что кое-кто навещал доктора Самима. Ты думаешь, мы в игрушки с тобой играем? Мистеру Карлайлу стоит только пальцем пошевелить, и ты, не вставая с этой койки, окажешься на помойке.

— Сомневаюсь. Не представляю, как можно одновременно находиться на койке и на помойке.

— Шутник! Рифма понравилась, да? Ты должен дать нам слово, что остановишься. Тогда мистер Карлайл, возможно, и надумает выяснить, кто хотел тебя убрать. Нашей компании скандалы не на пользу.

— Ничего этого не будет, — уверенно сказал я. — Теперь ты меня, Хэффлин, послушай. Скажи Брэндону, что я могу сделать так, что Винса Кинга освободят в течение следующих сорока восьми часов. Поглядим, как он после этого заговорит.

— На этот раз ты точно проиграл. Кинг сгниет в тюрьме. Я платил взносы в Федерацию полиции не для того, чтоб убийца копов разгуливал на свободе.

— А он будет разгуливать, — подзуживал я Хэффлина, и он, сам того не желая, попался на удочку.

— Как это?

— Очень просто. У министра внутренних дел не будет иного выбора, когда он получит письменное свидетельство о том, что доказательства по делу были подтасованы.

— Что еще за свидетельство, болван?

— Экспертное заключение о том, что частицы, обнаруженные на обуви Кинга, могли пристать к подошве где угодно, а не только на месте преступления.

— Фантазируешь.

— Ничуть. Все записано черным по белому, заверено подписями и печатью и готово лечь на стол Джеймса Макмэхона.

— Он не станет ничего предпринимать.

— Ему некуда деваться. Его секретарь уже в курсе этого дела. Кинга освободят, как только достоверность новых показаний проверит независимая комиссия. Макмэхону выгодно как можно быстрее выпустить Кинга, чтобы защитить свою репутацию, не испортить репутацию правительства, и просто потому, чтоб Кинг невиновен.

— Подонок! — выругался Хэффлин и, повернувшись на каблуках, пошел к двери, но, прежде чем открыть ее, остановился, видимо раздумывая о возможных драматических последствиях. — Я вернусь, — злобно проговорил он и, тихо прикрыв за собой дверь, удалился.

Глава 52

Минут через пять, следуя своей проворной крысиной натуре, Хэффлин снова появился в палате. Возможно, я несправедливо сравнивал его с крысой, но мне не хватало душевной щедрости думать об оставившем службу полицейском как-то иначе. Он вкрадчиво озирался, но ступал уверенно, что было особенно заметно с моей точки наблюдения, то есть с больничной койки.

— Ей придется выйти, — сказал Хэффлин, указывая на Жаннин.

— Речь идет о судьбе моих детей! — запротестовала она.

— Я не собираюсь устраивать тут говенную пресс-конференцию! То, что я скажу, не предназначено для ушей всяких писак, — ровным голосом объявил Хэффлин. Я видел, что ему приятно выгнать за дверь Жанин: он не скрывал собственного превосходства над ней. Не трудно было представить, о чем он успел поговорить с Брэндоном.

— Это мои дети, и я остаюсь.

— Ладно, тогда я ухожу, — заявил Хэффлин.

Жанин встала в дверях. Хэффлин сделал глупость, попытавшись отпихнуть ее в сторону, потому что в следующий же миг опытный полицейский, каковым он когда-то считался, очутился на полу. Он лежал на спине, а Жанин, ухватив Хэффлина за волнистую челку, неистово колотила его головой об пол, к счастью покрытый ковролином. Если не считать нескольких шумных вздохов, борьба происходила в полной тишине.

— Жанин, он нам понадобится, ведь мы решили воспользоваться помощью Хэрроу, — предупредил я ее, но Жанин не одумалась.

Они сцепились не на шутку и катались по полу под аккомпанемент проклятий, извергаемых Хэффлином. Если б не заглянувшая в палату медсестра, схватка бы продолжалась. Увидев дерущуюся пару, она закричала и позвала охранников. Чтоб оторвать Жанин от Хэффлина, потребовались двое мужчин из службы безопасности, после чего вооруженный полицейский загнал Хэффлина в угол. Охранники сдерживали задыхавшуюся от бешенства Жанин. Я порадовался, когда заметил, что в кулаке она сжимает клок волос Хэффлина. Она его здорово потрепала. Лицо Хэффлина приобрело угрожающе багровый оттенок.

Через несколько минут появился человек в строгом костюме — представитель больничной администрации. Его сопровождал оперировавший меня хирург.

— Руководство больницы не намерено проявлять терпимость к подобного рода бесчинству, — заявил чиновник с усиками.

Внешне он производил впечатление человека с мягким характером, и я видел, что говорил он с преувеличенным возмущением, которого на самом деле не испытывал. Окинув взглядом испорченный кашемировый пиджак Хэффлина и разорванную блузу Жанин, он покачал головой и неодобрительно поцокал языком.

— Трудно предположить, что люди вашего круга могут дойти до рукоприкладства. Такие сцены — не редкость в травматологических пунктах, куда привозят пьяных болельщиков, но у нас, в условиях стационара, такого рода поведение немыслимо. Мне сказали, что вы, мисс Уайт, журналист. Не думаю, что вашему издателю понравится новость о том, что одна из его сотрудниц затеяла дикую драку и каталась по полу с джентльменом.

— Драку затеяла не я, — храбро ответила Жанин. — Это он на меня напал. И думаю, моему издателю понравится, что его сотрудники могут за себя постоять.

Хэффлин протестующее замахал руками из своего угла.

— Я пришел не для того, чтоб разбираться, кто прав, кто виноват. В этой палате произошел серьезнейший инцидент. Если что-либо подобное повторится, руководство поставит перед нами вопрос о нецелесообразности стационарного лечения мистера Кьюнана в нашей больнице. Мы обязаны заботиться о безопасности наших пациентов и всего персонала.

Чиновник сжал губы и взглянул на меня довольно кисло, как на кукушонка, подброшенного во вверенное ему гнездо. Я принял решение.

— Как говорила моя бабушка, никогда не засиживайся там, где ты нежеланный гость, — сказал я, свешивая ноги на пол. Это движение чуть не лишило меня сил, но я мужественно улыбался.

— Куда ты предлагаешь отправиться? — спросила Жанин.

Освободившись от двух охранников, она встала, подбоченясь, рядом со мной.

Нахмурив брови, в такой же позе, руки в бока, стояли две медсестры, хирург, усатый администратор и даже охранники, — можно подумать, будто все они приготовились кого-то линчевать.

— Не вижу смысла здесь задерживаться, — сказал я. — Ясно, что мое присутствие нежелательно.

— Нет, Дейв, это несправедливо, — сказала Жанин. — Не ты же дрался.

— Мистер Кьюнан, вы мой пациент, — покровительственно сказал хирург, — вам требуется полный покой и тишина. После такой операции, как ваша, существует опасность внутреннего кровотечения. В следующий раз вам может не повезти так, как повезло прошлой ночью.

— Пусть попробует испытать судьбу, — презрительно вставил Хэффлин, — такие дураки, как он, не ценят, когда им живется хорошо.

— Я настаиваю на том, чтоб вы остались у нас, — сказал хирург.

— А я настаиваю на том, чтоб уйти от вас, — ответил я, стараясь встать на ноги. — Слишком многое поставлено на карту.

— Вы только послушайте, что он несет! — снова подал голос Хэффлин. — Опять строишь из себя благородного человека, Кьюнан. Всем известно, что ты работаешь только ради денег.

— Верно, — не возражал я. — Время — тоже деньги, и я не могу себе позволить даром тут просиживать. Выходи, Хэффлин. Встретимся на стоянке.

Хэффлин ушел. Вслед за ним убрались и охранники.

— Дейв, ты не должен этого делать, — тихо сказала склонившаяся надо мной Жанин и опустила ладонь на мое плечо.

— Если мы хотим не упустить шанс поймать Талбота, я должен идти, — прошептал я в ответ.

На ее лице отражалась борьба противоречивых чувств. Спустя минуту она убрала руку и отказалась от мысли уложить меня обратно на подушку.

Я вступил в схватку с ремнем, который поддерживал на весу мою кисть. В дело включились медсестры, и минут через двадцать, подписав три экземпляра заявления о том, что медперсонал больницы освобождается от ответственности в случае моей внезапной смерти, я был отпущен на свободу.

— Мистер Кьюнан, вы должны избегать резких движений и продолжать принимать антикоагулянты, — сказал хирург. — Если станет хуже, возвращайтесь. Вы потеряли слишком много крови.

Он был прав. Я ощущал себя обескровленным. И еще было такое чувство, будто меня растянули в длину. Ноги двигались как бы сами по себе, метрах в десяти от головы.

Когда мы вышли на стоянку, Жанин направилась к своей машине, а я к «Ягуару», в котором дожидался Хэффлин.

— Думаю, ты получил по заслугам, — сквозь зубы проговорил он, открывая изнутри переднюю дверцу. — Сколько ты хочешь за то, чтобы Винс Кинг остался там, где он сейчас находится? Я не удивлюсь, если ты назовешь шестизначную цифру, но не могу гарантировать, что старик даст тебе время насладиться такими деньгами.

— Я не рассчитывал обналичить свои фишки прямо сейчас, — сказал я в ответ. — Мне нужно другое, пусть Брэндон Карлайл гарантирует возвращение на работу Клайда Хэрроу.

Хэффлин озадаченно раздумывал.

— В чем дело, этот Хэрроу тебя шантажирует? — наконец спросил он.

— Но и в этом случае, — добавил я, — Винс Кинг не задержится в гостях у ее величества, потому что я не позволю.

— Как? Я думал…

— Ты думал, я такой же падкий на денежки, как и ты? Ошибаешься. Можешь передать Брэндону, что в случае возвращения Хэрроу на работу я готов дать ему дня два отсрочки, на сборы, после чего Макмэхон получит документы по делу Кинга.

— Да ты спятил!

— Возможно, — согласился я. — И не забудь передать своему боссу, что если вдруг он решит убрать меня с дороги, ему это не поможет. Что бы он ни предпринимал, мир все равно узнает правду о Винсе Кинге.

— Правду! Да ты не признаешь эту правду, если даже она собственноручно даст тебе в морду, — прокричал мне вслед Хэффлин, когда я вышел из «Ягуара» и заковылял к машине Жанин.

Глава 53

Мы надеялись побыстрее выбраться из больницы «Уитеншоу», но не тут-то было. Прошло два часа, а мы все еще сидели на стоянке, но теперь не одни: к нам присоединились Клайд Хэрроу и его агент, а Хэффлин то и дело прибегал с новыми предложениями и контрпредложениями.

Переговоры продолжались. На помощь Хэффлину прибыли два исполнительных продюсера с «Альгамбра ТВ». Марвин и Селеста поддерживали нас с Жанин. Охранники больницы прохаживались невдалеке, наблюдая за происходящим, но памятуя о недавних «недоразумениях», близко подходить не решались. Я ощущал себя старой развалиной: возобновились боли от ушибов, полученных еще во время «аварии», и я изо всех сил старался не рухнуть.

Наконец нам удалось договориться. Это не означало, что я согласился наладить отношения с Брэндоном Карлайлом. Мы удовлетворили требование Клайда Хэрроу, а одиозному Хэффлину пришлось довольствоваться моим обещанием повременить с освобождением Кинга. Я дал Брэндону четыре дня, время, достаточное для того, чтоб свести к минимуму нежелательные для него последствия.

— Ну что, поехали? — спросил Клайд Хэрроу. — Я готов лично доставить вас к логову Талбота.

— Мы бы избежали многих неприятностей, если б ты соизволил дать нам его адрес раньше, — сказал я.

— А что было бы в таком случае со мной? — с грустью сказал он. Мне показалось, что я расслышал виноватые нотки в голосе непробиваемого эгоиста.

— Клайд, неужели ты считаешь, что Брэндон Карлайл собирается терпеть твое присутствие в своей компании минутой больше, чем того требует ситуация? — устало поинтересовался я.

— Условия контракта записаны черным по белому. У меня железные гарантии, — сказал он в свою защиту.

— Наверно, Лу Олли тоже так считал.

— Ты полагаешь, что мне грозит опасность?

— Брэндон Карлайл всегда имеет возможность делать то, что ему хочется, — вот и все, что я могу сказать. Обещаю, мы позаботимся о том, чтоб тебя похоронили с почестями.

— Хватит! — приказал Клайд.

— Где Талбот? Вези нас к нему! — таким же тоном сказал я.

— А-а, понимаю… «Нахмурен лоб и холоден приказ». В таком образе ты мне гораздо милее, мой мальчик. Как писал…

— Шелли, — вставила Жанин, — «Ода западному ветру»^[42]. Не пора ли закончить вашу словесную дуэль и отвезти меня к моим детям?

— Простите, я только хотел пополнить внеклассное образование вашего друга, — холодно ответил Клайд.

Я был благодарен Жанин за то, что она не стала с ним пререкаться. Спустя минуту он сказал:

— Дети путешествуют с ним в фургоне, принадлежащем родителям моей крошки Лорейн. Сейчас они на Англси.

Мы в растерянности смотрели на Клайда. Я думал, он назовет какой-нибудь отель в Манчестере.

— Господи! — взревела Жанин.

Я взглянул на часы:

— До Англси мы можем доехать за два часа.

— Он намерен ускользнуть через Ирландию, — сообщил Клайд. — Документы на детей — у него. Ему нужно уйти на некоторое время на дно, а потом, когда суматоха уляжется, сесть на паром в Холихеде.

— За что, Клайд? — с горечью спросила Жанин. — Что я вам сделала? За что вы меня так жестоко наказываете?

Клайд слегка покраснел, но отшутился.

— Моя прекрасная леди, мне известно, что мы живем в эпоху женской эмансипации, но даже такому ничтожному человечку, как я, не возбраняется получить компенсацию за нанесенные оскорбления. Вам было угодно публично меня унизить, а я решил помочь любящему отцу вернуть детей. Теперь, я думаю, мы квиты.

— Подлец! — прошипела Жанин.

— Мы со счастливчиком Дейвом уже решили вопрос о моем статусе, — сказал Клайд, с улыбкой рассматривая мои повязки, — но если вы желаете и далее упражняться в оскорблениях, вместо того чтобы спасать ваших несчастных отпрысков, вынужден заметить, что вам следовало бы пересмотреть собственное поведение. Истинно любящая мать не отпустила бы от себя детей, зная, что Генри намерен восстановить свои родительские права. Вы сами облегчили ему задачу.

Жанин распахнула дверцу машины, чтоб выйти. Ее разрывало от бешенства. Я потянул ее за руку, чтоб остановить.

— Сейчас не время, — сказал я. — Клайд, отправляйся в свою «Тойоту» и поезжай впереди. И помни: если ты задумаешь нас надуть, я звоню Карлайлу и говорю, что сделка отменяется.

Клайд бросил на нас злобный взгляд и, не проронив больше ни слова, пошел к своему джипу. За рулем сидела Лорейн. Выехав со стоянки больницы, мы направились на шоссе М56.

Мой прогноз добраться до Англси за два часа оказался слишком оптимистичным. Казалось, половина населения Северной Англии решила в этот день посетить Уэльс. Наконец мы пересекли пролив по мосту и оказались на острове Англси. Жанин полностью сконцентрировалась на дороге и молчала, но я подозревал, что она притихла после замечания Клайда.

Автофургон родителей Лорейн стоял на открытом месте, среди дюн западной оконечности острова. Мы заглянули в окна — никого.

— Они были здесь, — обрадовался Клайд. — Видите, сколько следов на песке? Увидев, как я начал набирать цифры на мобильном телефоне Жанин, он занервничал.

— У меня есть ключ, — сказала Лорейн.

Жанин вырвала ключ из ее рук и метнулась к дверям массивного фургона. С первого взгляда было ясно, что в нем жили дети.

— Плита еще горячая, — сказал я. — Признавайся, ты его предупредил, сказал, что мы едем?

— Нет. Возможно, он заметил машину, — поспешил ответить Клайд.

— Документы на детей здесь, — сказала Жанин, открывая какой-то ящик. — И детская одежда.

— Может, они просто поехали на пляж? — предположила Лорейн.

— В машине? — удивился я.

— Вы правы. До пляжа пешком недалеко, — согласилась Лорейн.

Я выглянул наружу. Стояла обычная для середины зимы погода. С моря дул пронизывающий ветер, который клонил к земле деревья и кустарники. Не самый лучший день для прогулок по пляжу. На берегу виднелось еще несколько автофургонов. Если в них и были люди, то в такую непогоду все сидели, закрывшись, внутри. Через неприкрытые окна я даже рассмотрел несколько силуэтов перед светящимся телевизором. Я вышел из фургона. Над морем кричали чайки. Сильный ветер с шумом ударялся о дюны.

— Клайд, ты зловредная крыса, — тихим голосом проговорила Жанин. — Ты его предупредил.

— Нет, — промолвил Клайд.

— Ты посмел…

— «Я смею все, что смеет человек».

— Оставь в покое Шекспира, пустомеля! — закричала Жанин, хватая стоявшую на плите сковородку, и с размаху грохнула ею о голову Клайда.

— Слушай, кончай! — взвизгнула Лорейн, бросаясь на защиту Клайда. — Он правда мобильником не пользовался!

— Врешь! — не унималась Жанин. Гнев и страх за детей изменили ее до неузнаваемости. Клайду повезло, что под руку ей не попался нож. Лорейн помогла ему подняться и дойти до джипа. По крайней мере, Клайд был жив.

— Ты поступила неразумно, — сказал я. — Клайд мог бы рассказать нам больше.

— Я уже плохо соображаю, — ответила Жанин, нервно сжимая пальцы. — Мне нужно только одно — вернуть детей.

Дальше мы увидели, как Лорейн развернула «Тойоту» и, выехав на шоссе, умчалась. Пока мы молча глядели на опустевшую дорогу, к фургону подкатила другая машина. Как только хлопнули дверцы, Жанин начала действовать.

То, что получил Клайд, не шло ни в какое сравнение с тем, как она отделала Генри. Его не спасла дорожная сумка, которой он пытался прикрыться. Соскочив со ступенек фургона, Жанин бросилась на Генри и, вцепившись пальцами в лицо, повалила его наземь. Потом она схватила увесистый камень и убила бы Генри, если б я, напрягая оставшиеся силы, не вырвал булыжник из ее рук. Воспользовавшись нашей с Жанин борьбой, Генри в считанные секунды вскочил и скрылся за дверью фургона.

Дети бросились к Жанин и радостно повисли на ней. Только и слышалось:

— Мамочка! Мамуля!

Жанин взяла себя с руки и повела детей к машине. Они даже ни разу не обернулись на фургон. Только усевшись на заднее сиденье, Дженни вдруг вспомнила:

— Папа купил нам всяких сладостей и воды. Они остались в сумке. Можно я сбегаю и принесу?

Жанин молча нажала на газ.

Глава 54

На следующие два дня я выпал из жизни. Врачи больницы «Уитеншоу» поместили меня в отдельный бокс на первом этаже, поместив на двери табличку «Посетителям вход воспрещен», и строго следили за соблюдением этого запрета. Но случись какому-нибудь посетителю его нарушить, он бы все равно не смог со мной поговорить.

Первым, кто поинтересовался, существую ли я еще на белом свете, был Брен Каллен. Он приехал во вторник утром в сопровождении бессменного Манро. Им удалось прорваться ко мне, убедив персонал, что это необходимо для полицейского расследования.

Манро задавал мне вопросы и записывал показания о попытке покушения на мою жизнь, предпринятой убийцей-женщиной. Как только я криво нацарапал свою подпись на протоколе, Брен подал знак молодому человеку, и тот оставил нас вдвоем.

— Жанин вернулась на старую квартиру. С детьми все в порядке. Наверно, тебе хочется знать, как они.

— Она мне звонила, — сказал я.

— А сюда приезжала?

— Не может оставить детей. Им без нее страшно.

— Это ей без них страшно. Когда я видел ее в последний раз, она неважно выглядела. Талбот сейчас под стражей, но его скоро выпустят с условием, что он немедленно отправится в Америку.

— Так значит, имитация убийства теперь не считается преступлением?

— Выходит, что не считается, — кивнул Каллен. — Заключение судебного эксперта Северного Уэльса состоит сплошь из психологических терминов, а если выражаться понятным нам с тобой языком, то никаких мер к Талботу принято не будет, если он даст подписку о выезде из страны и пообещает сюда не возвращаться.

Я пожал плечами. Меня клонило в сон, но Брен уходить не спешил.

— Хочешь мудрый совет, Дейв? — сказал он, похлопывая кончиком указательного пальца по носу.

— Тех советов, что я уже выслушал, с лихвой хватит на то, чтоб стать ведущим колонки «Советы мудрой тетушки», — ответил я.

— Не будь брюзгой, солнышко, — улыбнулся Брен. — Кстати о солнышке. Тебе известно, что твой новый сотрудник гей?

— И что с того? — разозлился я.

— Мне-то ничего. А вот у него ни малейшего шанса стать членом общественного совета, которым любит меня попугать твоя очаровательная секретарша.

— Ничего страшного. Проживем и без помощи общественного совета.

— Ладно, Дейв, погоди седлать своего любимого конька. Настали такие времена, когда граждане входят во вкус политической корректности. Не дай бог на кого-нибудь косой взгляд бросить или слово лишнее сказать.

— Сочувствую тебе до глубины души.

— Это я тебе должен сочувствовать. Дамочка, которая пыталась тебя укокошить, сумасшедшая.

— Не сомневаюсь.

— Как выяснилось, она не профессиональный убийца. Любитель, так сказать. Но если бы ее план удался, она могла бы уже считаться профессионалом. Она из Южной Африки, студентка, учится в Манчестере. Специализировалась в университете по градостроительству, а подрабатывала киллерством.

— Шутишь.

— Ничуть. Зовут Ульриха Райхерт. Немка южноафриканского происхождения. Похоже, вся ее семейка помешана на оружии. Может, у них там принято ходить днем и ночью вооруженными до зубов? Нам так и не удалось поговорить с ней о чем-то, помимо оружия. Вероятно, страсть к стволам и довела ее до такого рода занятия.

— Вижу, тебе не терпится сообщить мне что-то еще.

— Верно. Мы навели справки в университетском общежитии, поговорили с ее друзьями — все в один голос заявляют, что она вечно болтает о «пушках» и считает англичан слюнтяями, потому что они до сих пор не ввели разрешения на свободное ношение оружия. Она пыталась записаться в университетскую группу военной подготовки, но ее туда не взяли, заметив нездоровый блеск в глазах. Короче говоря, она разглагольствовала о своих взглядах в разных барах и пивных и хвасталась, что с пятидесяти шагов может попасть в пикового туза. В конце концов нашелся человек, который нанял ее, чтоб пристрелить Лу Олли.

— И кто же это?

— Этого она не говорит, а, может, и не знает. Во всяком случае, ни Хэффлин, ни Марти с ней не встречались. По ее неточному описанию, человек этот в летах и ничем не отличается от сотен других негодяев.

— Ее наняли прямо в баре?

— Если тебя это удивляет, поверь мне, чтоб нанять убийцу не ходят в агентства по трудоустройству или на биржу труда. Лично я верю тому, что она говорит. Девчонка много болтала, ее случайно услыхал какой-то злодей, представившийся борцом за справедливость, и предложил ей работу. Причем денег ей не заплатили, предложив вместо наличных оружие и дом на колесах.

— Ты меня разыгрываешь!

— Говорил же я тебе, она чокнутая.

— А что ей предложили в качестве оплаты за меня?

— Ты должен быть польщен, спортивный «БМВ» последней модели.

— Потрясающе!

— Она говорит, что о Сэме Леви не знает ничего. Все инструкции получала по мобильному телефону с устройством против прослушки, так что, похоже, нам вряд ли удастся выжать из нее что-нибудь еще.

— И нет никакой возможности доказать, что она действовала по указанию Карлайлов?

— Я говорил тебе, у нас нет ни одного доказанного факта против Карлайлов, зацепиться не за что. Возможно, убийство Олли организовал сам Леви. У старика были прекрасные связи в криминальном мире.

— Нет, это невозможно.

— А ты подумай. Предположим, Олли собирался застукать Марти у тебя и уличить ее в том, что она порочит честь благородного семейства. К кому еще, как не к доброму старому дяде Сэму, могла обратиться она за помощью? Я вполне допускаю такой вариант: сначала Леви организовал убийство Олли, а потом дружки Олли отомстили Леви.

— Все они воры, а вор никогда не оставит лежать нетронутым футляр с жемчужным ожерельем.

— Я только сказал, что допускаю такой вариант. Пусть мы никогда не узнаем, что произошло на самом деле, меня волнует другое: кому понадобилось срочно убрать с дороги тебя и почему? Почему эта задница Клайд Хэрроу разгуливает теперь с довольной физиономией, а озабоченный Тони Хэффлин вертится у твоей больничной койки?

Я вдруг почувствовал тошноту. В голове снова зашумело. Я закрыл глаза.

— Дейв, мы, конечно, друзья, но утром ты все-таки ответишь на мои вопросы, — скороговоркой произнес Брен и вышел из палаты.

Вероятно, я проспал несколько часов, а когда проснулся, было темно, в больнице стояла тишина и какая-то женщина сжимала мою руку.

— Жанин, — пробормотал я.

— Не угадал! — раздался резкий голос. — Это не мисс Железные Трусы.

— Марти!

— Счастливчик! По тебе сохнут сразу две женщины. Признайся, кого бы ты сейчас хотел видеть?

Я молчал. В полной тишине я расслышал, как она набирает воздуху в легкие, чтоб разразиться хорошо мне знакомым смехом.

— Не смей! — чуть не задохнулся я.

Она подавила смех, фыркнув мне в ответ, и включила ночник.

— Представь себе, ты наделал в «Карлайл Корпорейшн» шуму больше, чем я в самое мое удачное время. Правда, что ты добыл доказательства невиновности моего отца?

— Да.

— Тогда храни их в надежном месте. Если бы ты знал, каких трудов мне стоило уберечь тебя от самого худшего…

— Спасибо.

— Не веришь? А сегодня я и двух монет не поставлю за то, что на следующей неделе ты еще будешь жив. Но за мою прошлогоднюю заботу тебе придется расплатиться прямо сейчас.

Она поцеловала меня и, сунув руку под одеяло, принялась ощупывать мое тело.

— Марти! — прошипел я, но ее было не остановить, а у меня не хватало энергии сопротивляться или звать на помощь.

Больничная сорочка ничуть не препятствовала намерениям Марти. Реакцию моего тела на ее действия можно было назвать нормальной.

— Я бы такого ни для кого больше не сделала, — говорила Марти, расстегивая блузку, — а для тебя сделала, потому что ты оказался первым мужчиной, который сделал для меня хоть что-то, не подозревая о том, кто мой отец, мой свекор и мой муж.

— В самом деле?

— Да, — ворчливым тоном подтвердила она и сорвала с меня одеяло и простыню. Вслед за моим постельным на пол полетело ее нижнее белье.

— Послушай, сейчас не время и не место, — запротестовал я.

— Ты не прав. К тому же другого случая может не быть, — сказала она и, забравшись в кровать, села на меня верхом.

— Сюда могут войти.

— Я заперла дверь.

Я знал, что мне следует отправить Марти в глубокий нокаут, но в любом случае было поздно: наши глаза встретились, и взгляд был полон удовольствия.

— Не слабо для лежачего больного, — прокомментировала Марти несколько минут спустя. — Держу пари, мисс Железные Трусы не доставила бы тебе такой радости.

Марти сидела в кровати подле меня и пыталась засунуть обратно волосы, выбившиеся из-под бинтов на голове.

— Ее мозги заняты сейчас иными проблемами, — сказал я, отводя руку Марти от моих волос. — Признавайся, ты подстроила случай с Талботом?

— Когда дерешься за желанного мужчину, все средства хороши, — ответила она, рассмеявшись.

— Не начинай! — взмолился я.

Она снова засмеялась, к счастью не в полный голос, сравнимый с ревом сирены, предупреждающей о бомбежке, но все равно громко. Я был уверен, что в дверь забарабанят, но этого не случилось. Словно читая мои мысли, Марти принялась одеваться. Когда она спрятала грудь в бюстгальтер, я подумал: по крайней мере, она пришла не для того, чтоб всадить мне пулю в лоб, — или, может, я снова ошибался?

— Ты сказала мне не всю правду, — резко сказал я и, с опозданием вспоминая о скромности, прикрылся больничной сорочкой. — Это ты отправила за мной белый пикап, когда я возвращался из Лондона?

— Нет, конечно! Брэндон и Чарли тоже ни при чем. Даже не представляю, кому понадобилось тебя сбивать.

Она уже оделась и, подняв валявшиеся на полу постельные принадлежности, набросила их на меня.

— Дейв, — сказала она серьезным тоном, — Чарли хотел тебя прикончить, но его попытка оказалась столько же бездарной, как и все, что он делает.

— Когда это было?

— С того самого дня, когда мы впервые встретились в Тарне, ему кровь ударяла в голову при одном лишь упоминании твоего имени. Ты его передразнивал или что-то вроде того, а Чарли натура чувствительная. Его иногда заклинивает, вот и на тебе он зациклился. После Тарна мне удалось его разубедить, но когда он узнал, что мы с тобой ездили в тюрьму к отцу, он попытался сбить тебя на своем джипе. Ты бегал трусцой где-то недалеко от дома, но бедный Чарли такой неумеха…

— Бедный Чарли! Может, мне стоило помочь ему и лечь поперек дороги?

— Кончай, а то рассмеюсь, — предупредила она меня, стараясь подавить свой смех. — Даже в этом случае он наверняка бы проскочил мимо.

Я пристально всматривался в глаза Марти:

— А кто виноват в смерти Лу Олли? Только не рассказывай мне, что ты ничего не знаешь. Пришло время раскрыть карты, Марти.

Она надула губы:

— Я думала, ты сам все уже знаешь. Помнишь, я говорила тебе, что Брэндон застукал Чарли, когда тот пытался устроить сбой в электронике? Так вот, Брэндон поставил ему тогда условие: или Чарли избавляется от меня, или выходит из семейного бизнеса. Бедняжка Чарли попросил Лу Олли заняться мной, а Лу всегда был ко мне неравнодушен…

— Ты и с ним спала?

— Может и так, зато этот дурачок рассказал мне, что собирается в твой офис в тот самый час, когда ты назначил мне встречу, чтоб шлепнуть нас обоих.

— Из чего следует, что единственной жертвой должен был стать я.

— Но ведь не стал?

— Потому что ты убила Олли?

— Не я, конечно, но я знаю, как его убили. Ты удивлен, Дейв? Но Олли не из тех людей, кого можно остановить пощечиной. Все это, конечно, ужасно. Не хочу вспоминать.

Я снова заглянул в ее широко распахнутые зеленые глаза. Они были столь правдивы и бесхитростны, что растрогали бы самого председателя Верховного суда ее величества. Итак, усопшего Лу Олли никто не оплакивал. К чему тогда искать его убийцу, приближая тем самым свой последний час?

— Марти, — тихим голосом сказал я, — кто-то хотел столкнуть меня с моста на скоростной автостраде. И этот кто-то — не твой неумеха Чарли. Меня едва не смяли в лепешку!

— Я знаю, — ответила она серьезным искренним голосом, так что мне захотелось поверить ей всеми фибрами своей души, но я сердито произнес: — Откуда ты знаешь?

— Дейв, спустись на землю. Карлайлу известно все, что известно о тебе в полиции. Может, ты думаешь, что Хэффлин — единственный коп, которого купил Брэндон?

В отчаянии я замотал головой.

— Но кроме Карлайлов, есть еще кто-то. Брэндон до смерти напуган. К нему в дом пытались вломиться. Мне кажется, эти люди следят и за мной, поэтому я со скоростью звука улетела из Финчли, как только увидела тех двоих в машине.

— Складно излагаешь! Значит, помимо Карлайлов, нашлись люди, жаждущие нашей крови?

— Твоей крови, Дейв, — сказала она, поглаживая мою руку. — Той ночью в Лондоне они гонялись именно за тобой. Это стало ясно, когда они поехали за твоей машиной, а не за мной. Я рассказала все Брэндону. Когда я сбежала в Лондон, он думал, что я собираюсь их подставить, я ведь знала, что Чарли велел Олли убить меня. Теперь Брэндон знает, что я не стукачка. В моей семье стукачей никогда не было.

— Браво, Марти! По-твоему получается, что убийство — небольшое нарушение общественного порядка, а стукачество — самый страшный из смертных грехов. В таком случае позволь мне пригласить сюда Брена Каллена и расскажи все то же самое ему.

— Теперь ты меня хочешь подставить, Дейв?

— Почему ты отказываешься? Разве это не лучший для тебя способ избавиться от Чарли?

— Ты рассуждаешь как полицейский, но ты сам прекрасно знаешь, что выдать другого человека — хуже, чем совершить преступление. Лично я на такое никогда не пойду. Если завтра Винс выйдет на свободу, он сможет пойти во множество разных мест, где его примут с распростертыми объятиями. А если б он хоть кого-то сдал, от него бы все отвернулись. Честный человек до стукачества не опустится.

От изумления я раскрыл рот. Марти пылала от возмущения, как будто банда сопливых школьников предложила ей раздеться в подворотне. Я попробовал выдавить из себя смешок.

— Понятно, — сказал я, хихикая, но Марти оставалась как нельзя более серьезной.

— Вот и прекрасно. После того как ты обеспечил алиби Чарли, мои отношения с Карлайлами наладились. Им стало ясно, что я получила хороший урок, а Чарли, конечно, осознал свою ошибку и впредь не совершит ничего подобного: ведь он хотел меня прикончить, вот я и ускользнула от него с симпатичным парнем. В любой семье такое случается. Такова жизнь. Даже в королевской семье бог знает что творится, сам знаешь… Зато теперь Брэндон мне доверяет.

— А ты доверяешь ему? И как ты только терпишь этого Чарли?

— Дейв, какой же ты милый и открытый человек! Я бы уехала с тобой завтра же, если б только знала наверняка, что ты еще поживешь на этом свете! Ты не сможешь меня защитить, а Чарли…

— А Чарли хотел тебя прикончить.

— Вот именно, — призналась она, помрачнев. — Все так запутано, Дейв. Жаль, что я втянула тебя в дело Винса, но ведь Брэндон — не вечный, все могло бы достаться нам с тобой…

— Чудненько! — воскликнул я.

— Дейв, я должна сказать тебе еще кое-что. Помнишь тот день, когда ты спас меня в Тарне?

— Этого дня мне не забыть!

— Так вот, та гонка навела Чарли на мысль, каким образом убрать меня. Он планировал подстроить автомобильную катастрофу. Ты за рулем, я рядом пьяная — в итоге мы мертвы, а на месте аварии остается только горстка пепла.

— Сложный план.

— Конечно, не простой, но я знаю, что у них была машина со специальным устройством для возгорания. Олли пристрелили, когда он приехал, чтоб забрать тебя. Не знаю, чем он собирался тебя выманить, знаю только, что они планировали затолкать нас в эту машину, а потом бац! — и готово.

— Не удивительно, что Чарли после этого захотел со мной встретится. Пора уже и его куда-нибудь затолкать.

— Бесполезно, Дейв. Так устроен весь мир. Как только я оказалась в детском приюте, я поняла, что каждый человек только себе на уме. Или, может, ты веришь в то, что кто-то сидит на небе и записывает каждый наш поступок в гроссбух?

Я пожал плечами, мне стало не по себе. Марти ждала ответа.

— Когда-то все равно приходится платить по счетам, — наконец проговорил я.

В случае с Чарли это «когда-то» было уже не за горами, но об этом я промолчал.

Марти шумно втянула воздух. Я решил, что она снова рассмеется, но ее глаза наполнились слезами.

— Сэм Леви тоже так говорил. Чем это кончилось, сам знаешь, — сказала Марти. — Родителей убили, сестра умерла от рака, а его самого замучили до смерти.

— Людям, которые его пытали, тоже придется платить.

— Это не Брэндон. Я знаю.

— Ты стараешься убедить себя в этом?

— Нет, я знаю. Потому что убийство Лу, которое я спровоцировала, стало причиной смерти Сэма.

— Каким образом?

— Ты и дальше собираешься задавать мне такие вопросы?

— Да.

— Ладно, любопытный Дейв, ты получишь ответы. Начнем с того, что Чарли не лучший в мире конспиратор. Мне было известно, что он задумал, и я со своей стороны предприняла некоторые действия.

— Марти, ты увлекательно излагаешь, но во время убийства Лу ты сидела пьяная в гостинице «Ренессанс».

— Разве я говорила, что сама убила Лу? Я сделала так, чтоб его убили.

— Как ты это сделала?

— Не так, как ты думаешь. Олли имел на меня виды. Мы с ним повздорили, но он продолжал ко мне приставать. Синяк под глазом — его рук дело. Я знала, что они с Чарли замышляют, и рассказала об этом Сэму Леви.

— У которого в тот самый момент оказалась под рукой убийца из Южной Африки.

— Откуда ты знаешь? — удивилась ошарашеннаяМарти.

— Сорока на хвосте принесла.

— Да, это Сэм преподнес Лу такой сюрприз.

— Добрый дядя Сэм!

— Он и вправду был добрый. И, между прочим, задолго до моей просьбы собирался приструнить Олли. Сэм его терпеть не мог. Он считал, что Лу — просто убожество, а метит выше головы, хотя именно Сэм взял его в дело. Сэм пытался убедить Брэндона избавиться от Олли, но тот предпочел избавиться от Сэма. Вскоре после того, как Брэндон дал Сэму от ворот поворот, умерла Лия, и Сэм связывал ее смерть со своими неприятностями. Он считал, что вложил слишком много сил в процветание дела Карлайла. Когда я сказала Сэму, что Чарли подначивал Олли убить меня, он ответил, что все уладит. Я думала, он собирается обсудить это дело с Брэндоном, — может, он так и поступил, не знаю, — нам известно лишь о том, что Олли пришел конец.

— Теоретически все это могло бы сойти за правду, но дело в том, что та же самая женщина, которая стреляла в Олли, приходила в эту самую больницу, чтоб убить меня.

— Все правильно. Они и Сэма поэтому пытали.

— Кто они?

— Люди, которых боится Брэндон. Те самые, которые гонялись за тобой в Лондоне.

— Марти, я не верю в сказки. Ее послал Брэндон. И Хэффлин приезжал сюда, чтоб проверить, выполнила ли она заказ.

— Нет, не Брэндон. Я была рядом, когда Брэндон узнал, что тебя покалечила полиция. Он послал Хэффлина, чтоб убедиться, что ты подтвердишь алиби Чарли.

— Знаешь, Брэндону очень удобно поддерживать миф о некой банде, которая убивает людей, огорчающих Карлайлов.

— Они пытали Сэма и выяснили, кто убил Олли, а потом нашли эту женщину, чтоб использовать дальше. При чем тут миф?

Я рассмеялся. Марти стояла на своем.

— Брэндон знает, кто они, но не говорит. Думаю, это связано с его самой большой тайной.

— Большая тайна Брэндона! — фыркнул я. — Да, это не шутка.

— Брэндону не до шуток. Мне тоже. Дейв, Брэндон до сих пор на воле только потому, что он знает, когда нужно остановиться. Произошли какие-то события, после которых Брэндон взлетел очень высоко. Мой отец посвящен в эту тайну, но ни он, ни Брэндон ее не раскроют. После этих событий Брэндон занялся легальным бизнесом, во всяком случае, он делает все, чтоб отмести обвинения в нелегальном. А мой отец — человек без тормозов. Он всегда рассчитывал на счастливый случай, поэтому и сидит под замком.

— Что же это за тайна, которая грозит неприятностями по истечении двадцати с лишним лет?

— Что-то тяжкое и темное, по сравнению с чем ограбление века — детская шалость. Сам видишь, как Брэндон процветает. Возможно, существует какая-то группа людей, желающих разделить могущество счастливчика Брэндона.

— Если это преступление, почему в таком случае о нем не писали в газетах?

— Наверно, правительство не пожелало придавать его огласке.

— Слишком много «если» и «может быть».

— Я не могу заставить тебя поверить моим словам. Скажи тогда, почему люди, которые пытали Сэма, не забрали драгоценности? По-моему, для того, чтоб показать Брэндону, что они не обыкновенные воришки. Брэндон тоже мог бы убить Сэма, но не стал бы его мучить.

Я снова пожал плечами.

— Ладно, как хочешь. Можешь мне не верить. Ты сам все испортил. Ты точь-в-точь как мой отец, тоже не знаешь, когда следует остановиться.

— Откуда такой вывод?

— Ты можешь вытащить моего отца из тюрьмы. Для Брэндона его освобождение хуже, чем новость об отмене всех денежных средств, верно?

— Да.

— Я задумала вытащить отца из тюрьмы, чтоб расквитаться с Чарли и Брэндоном.

— Я что-то испортил?

— Баран! Если бы ты запросил у Брэндона миллион наличными за то, что Винс останется в тюрьме, он отдал бы тебе их с улыбкой. Не думаю, что ему было бы приятно расстаться с крупной суммой, но он бы тебя зауважал. А если бы ты вместе с деньгами прихватил и меня и увез куда-нибудь подальше, он бы даже не стал тебя убивать. Что делаешь ты? Ты просишь вернуть на работу Клайда Хэрроу! Брэндон решил, что ты псих, которого лучше прирезать, как бешеную собаку.

— Против бешеной собаки не возражаю, но насчет психа не согласен. Я еще не сошел с ума настолько, чтоб торговаться с убийцами.

— Повторяю, Брэндон никого не убивал. Во всяком случае, никого из тех, кого ты знаешь.

— Хорошо, предположим, я верю тому, что ты рассказала о Сэме Леви и о том, что аварию на пути из Лондона устроил не Карлайл, а банда каких-то неизвестных. Кто же тогда прихлопнул Мортона В.И. Деверо-Олмонда?

— Кто говорит, что его прихлопнули?

— Я.

— Брэндон не любит тех, кто выходит из его дела, но я не поверю, что он убил старого Олмонда. Они двоюродные братья.

— Его настоящая фамилия Оллемано?

— В свидетельстве о рождении написано Мартин Виктор Эммануэль Оллемано. Мартин в честь деда, Виктор Эммануэль в честь короля Италии. Ты много потрудился, Дейв, выискивая всякие подробности, — полюбуйся теперь, куда завела твоя активность. Я думаю, что Мортона убили те самые неизвестные нам люди.

— Надеешься, я в это поверю?

— Теперь уже не важно, поверишь или нет. Брэндон намерен тебя убить, и я не могу ему помешать. Он уже подписал тебе приговор.

— И тебе это известно?

— Видишь ли, он не станет говорить «убейте Кьюнана». Он подберет другие нужные слова, которые услышат нужные уши. Когда речь идет об интересах дела, для чувств места не остается. Его согласие вернуть Хэрроу на прежнюю работу — лишь уловка.

— С какими милыми людьми ты водишься, Марти.

— Не моя вина. Они всегда такими были. Когда мы встретились на стоянке в Тарне и ты приструнил Чарли, я понадеялась, что у меня есть шанс оказаться рядом с человеком из другого теста.

Я смотрел на Марти. Она улыбалась, я — нет. По ее логике получалось, что я сам вырыл себе могилу.

— Ну, хорошо. На самом деле я приходила, чтоб сказать тебе об этом. Освобождение Винса теперь ничего не изменит, так что можешь им заняться.

Настала очередь для моего истерического смеха. Марти посмеялась вместе со мной, потом отперла замок на двери, но не раскрыла ее. Вместо этого она подошла к окну и взобралась на подоконник. Я недоумевал, но потом вспомнил, что мы на первом этаже.

— Не забывай, чья я дочь, и вызволи моего отца, — усмехнулась она. — Прощай, Дейв. Не буду желать тебе удачи. По-моему, твоя удача от тебя отвернулась, а свою я тебе одолжить не могу, самой нужна.

Марти ушла. Прикрыла за собой окно и растворилась в темноте.

Я лежал и пытался навести порядок в голове. Если Марти послал Брэндон, то зачем? Выяснить, что мне известно? Или узнать мои истинные планы в отношении ее отца? Мои размышления прервала вошедшая в палату дежурная медсестра.

— Бог мой! Мистер Кьюнан, что вы тут вытворяли? Постель — как вспаханное поле, а вы весь в поту!

Она проверила мой пульс.

— Учащенный. Надеюсь, вам не взбрело в голову заниматься гимнастикой? Вы не отжимались?

— Я не вставал, — ответил я.

Глава 55

Засыпая, я твердо решил, что в среду утром выпишусь из больницы. Меня не радовала мысль о том, что снова придется отвечать на вопросы Брена Каллена, тем более что к этому времени у меня самого скопилось больше вопросов, нежели ответов.

Но в больнице пришлось задержаться. Успокоительное, которое дала мне ночью медсестра, не уменьшило смешанного чувства возбуждения и разочарования, ставшего последствием визита Марти. Допущенные излишества обернулись глубокой необоримой слабостью. Когда явился Брен, я пребывал в полудреме. Несколько минут он постоял возле койки, переминаясь с ноги на ногу, и ушел. Кажется, в тот день меня больше никто не навещал, так что удалось немного отдохнуть.

Только в четверг, когда ко мне заглянул капеллан, я начал выказывать интерес к окружающему миру. С его появлением в палате я заподозрил, что на мне поставили крест.

— Ваша мать прислала меня, — сказал рыжеволосый священник, ирландец по фамилии Маллиган. — Она очень желает, чтобы вы предстали перед Господом с чистым сердцем.

— Нет уж, спасибо, — пробормотал я.

Перспектива предстать перед Господом пугала меня больше, чем возможное появление объединенных сил Карлайлов и всех женщин-убийц Южной Африки. Преподобный Маллиган печально покачал головой, перекрестил меня и уехал. Как следствие, во второй половине четверга я почувствовал прилив бодрости. Страх — лучший из стимулов к действию. Устроившись поудобнее на подушках, я мысленно приводил в движение механизм восстановления справедливости. Мне было приятно думать о хорошем, но любая умственная работа требует нервного напряжения: составлять план возмездия — тоже труд до кровавого пота. Я понимал, что «сказки» Марти можно трактовать по-разному. Брэндон Карлайл, несомненно, подозревал, что Чарли и Марти приложили руку к уничтожению Лу Олли, — ну и что с того? Как этот факт может помочь мне противостоять Брэндону, который всю свою жизнь ловчил и плутовал, чтоб в итоге полновластно распоряжаться людскими судьбами? Разумно ли будет броситься к его ногам, моля о пощаде, или, может, прикинуться простачком и попросить защиты? Нет, решил я, это не мой путь. Мысль о том, что успехом моего агентства я обязан Брэндону, приводила меня в ярость. Неужто это правда? Вероятно, мне никогда не докопаться до истины, но я точно знаю, что имею такое же право на радость под солнцем, как любой член семьи Карлайла. Да как он вообще набрался наглости мной командовать! Меня колотило от бешенства, и я чуть было не разразился бранью в полный голос. Ну, ничего, пусть Чарли только попадется мне на глаза — в порошок сотру, не раздумывая. Кто они такие, в конце-то концов! Пора их всех поставить на место, преподав серьезный урок.

Восстановление справедливости выходит за рамки компетенции частного сыщика. Как сын полицейского я понимал, что «незаслуженный» срок, который отсидел Винс Кинг, можно считать возмездием за все совершенные им ранее преступления, поэтому в отношении Кинга моя совесть была спокойна. Зато Кинг, разгуливающий на свободе, не даст покоя Брэндону Карлайлу, и чем беспокойнее станет жизнь Брэндона, тем больше шансов выжить появится у меня и у «Робин Гуд Инвестигейшнз».

Нелегко было упросить дежурную медсестру принести в палату телефон.

— Марвин, — сказал я в трубку, — прошу вас отослать письмо министру внутренних дел.

Он пообещал тотчас исполнить поручение, а я стал ждать развития событий, не расставаясь с больничной койкой.

Выписали меня в субботу. В понедельник у меня уже хватило сил на то, чтоб принять участие в триумфальном освобождении Винса Кинга. На моей голове оставалась повязка, и на видеопленке, отснятой для нас предусмотрительной мамой Селесты, я напоминал футбольного болельщика с белой банданой на лбу. Я был рад, что главную часть процедуры взяли на себя Марвин и Селеста. Они не скупились на слова, рассуждая в микрофон о судебных ошибках. Что касается виновника торжества, он оставался на удивление мрачным и молчал до самого Манчестера.

Винс не захотел повидаться с Марти и не желал никуда выходить без сопровождения, предпочитая оставаться в квартире. Вначале я решил, что это первая реакция на свободу, но когда он продолжил настаивать на том, чтобы Питер Снайдер или я находились рядом, пришло беспокойство. Разговор с ним требовал огромной выдержки. У него почему-то сложилось впечатление, что мы «коллеги». Он без конца обсуждал со мной разных уголовников, в основном покойных, как будто я лично был с ними знаком, но не проявлял никакого желания навестить еще живых подельников. Большую часть дня он просиживал у окна, изучая улицу. Я спросил у Винса, кого он ожидает там увидеть, но ответом мне был его отсутствующий взгляд.

Новость о смерти Мика Джонса вызвала у Кинга легкое раздражение. Казалось, единственной темой, которая действительно занимала Винса, стали мои описания загородного дома Карлайла.

— Говоришь, всюду камеры, лазерные установки и сенсоры? А я тебе вот что скажу: чем больше всякой электроники, тем больше ротозейства.

— Я это запомню, — сказал я и подумал: если Винс замышляет несанкционированный визит во владения Карлайла, кто я такой, чтоб его останавливать.

— Знаешь, как называется самый популярный учебный курс в тюряге?

Я недоуменно покачал головой.

— Электроника.

Теперь уже Винс описывал мне резиденцию Карлайла, словно мысленно рисовал план поместья. Я пробовал задавать Кингу вопросы о его прошлом, о Марти и ее «теориях», но вместо ответов — тот же отсутствующий взгляд.

Однажды я чуть было не схватил его за шиворот, чтоб подтащить к камину и поджарить ему пятки, но мое состояние исключало крайние меры. К тому же на тот момент Винс Кинг считался героем. Телефон нашего агентства разрывался: журналисты всех мастей молили об интервью. Но для меня Кинг стал непрошеным гостем, который потребовал, чтоб распорядок дня в моем доме соответствовал тюремному, а в мое отсутствие он по-прежнему сидел, уставившись в окно или в телевизор. Теперь мой телевизор всегда был настроен на один канал — Винс смотрел только конные бега. Когда я в очередной раз потребовал объяснения его поведению, он заорал:

— Недоумок! Под замком я был в безопасности, так что смирись и посторожи меня чуток, пока я прикидываю, что делать.

— Я лишь однажды наблюдал, как Брэндон Карлайл потерял самообладание. Это случилось, когда я упомянул о том, что ваше дело сфальсифицировано, — сказал я, провоцируя его хоть на какую-то реакцию.

— Еще бы! Знает волк, чью овечку задрал, — лаконично прокомментировал Винс.

— Он должен вам деньги? Он присвоил вашу долю или здесь кроется что-то другое? — спрашивал я с раздражением в голосе, едва удерживаясь от того, чтоб предложить ему отправиться к Карлайлу и расквитаться с ним немедленно.

— Оставь эти разговоры, сынок, — с улыбкой сказал Кинг. — Меня обидели профессионалы. Все эти годы я ждал, когда придет час разобраться с Брэндоном Карлайлом, и сделаю это, как только буду готов.

— Зачем же откладывать?

— У меня в Манчестере много друзей, но им тоже нужно время, чтоб связаться со мной.

— Почему?

— Сначала нужно проверить, не заложил ли я кого, чтоб выйти на волю. Вот когда они выяснят, что я чист, тогда сами меня найдут, и тут уж мистеру Карлайлу Всемогущему придется поволноваться, — загадочно провозгласил Кинг.

Он не сказал мне, кто эти друзья, и больше я от него ничего не услышал до самого воскресенья, когда позвонила мама.

— Дейв, отцу гораздо хуже, — расстроенным голосом сообщила она.

У меня сжалось сердце.

— С тех пор как выпустили этого Винса Кинга, он не ест и все время молчит, как будто умереть надумал. Ты должен что-то сделать.

После того как я повесил трубку, выражение моего лица, вероятно, сделалось таким несчастным, что Кинг вдруг заговорил:

— Плохие новости?

— Потом, — сказал я и ушел звонить в спальню, подальше от его ушей.

Когда я вернулся в гостиную полчаса спустя, он снова спросил, но уже с нотками сарказма в голосе:

— Что стряслось, милый? Неприятности с женщиной?

— С отцом, — сказал я. — После того как тебя выпустили, он зачах.

— Неужто старый подлец решил сыграть в ящик?

— Поживет еще, если я помогу. Настал момент кое-что выяснить.

— Что же ты хочешь выяснить?

— Во-первых, хорошо бы узнать, почему вы отсидели двадцать с лишним лет за преступление, которого не совершали? Вы не могли не знать, что Мортон Олмонд и Джеймс Макмэхон далеко не идеальная команда для защиты. Объясните, что связывает вас с Брэндоном Карлайлом?

Зеленые глаза Кинга сверкнули, и он расхохотался:

— Если ты решил, что я потеряю сон и аппетит оттого, что какой-то дряхлый коп решил помереть, то ошибаешься. Я пошлю ему недорогой венок — и все.

— Нет, не все. Сейчас вы поедете со мной, и мы выясним, кто кому что сказал или сделал двадцать лет назад.

— А если я откажусь? — спросил Винс.

— Не откажешься, — тихо сказал Брен Каллен, входя в комнату из прихожей.

С первого взгляда Винс определил в нем полицейского.

— Какого хрена ты вызвал сюда этого копа? — набросился на меня Кинг. — Я никого не сдавал и сейчас не стану!

— Этого от вас не требуется, — спокойно ответил я. — Если не хотите ехать со мной, инспектор Каллен отвезет вас к дочери, в дом Карлайла. Странно, что вы до сих пор не дали о себе знать такой любящей дочке, как Марти. Она, бедняжка, мечтает повидаться с папой, так что мы решили помочь вашей семье наконец воссоединиться.

— Я тебе уже сказал. Я увижусь с ней и ее родственниками, когда буду готов.

— Вы увидитесь с ними сейчас же, — сказал я.

— Верно, солнышко, ты едешь со мной, — подтвердил Брен.

— Да провались ты!

Каллен с недоумением поднял брови:

— В чем дело? Мы всего лишь предлагаем встречу с любящей дочерью и богатыми родственниками.

Винс заскрежетал зубами:

— Богатые, говоришь? Посмотрим, что от их богатства останется…

— Не пойму, откуда такая злоба? — улыбнувшись, спросил Брен. — Все-таки Марти твоя дочь.

— Она от меня отреклась. Вообще-то я ее не виню, она мне родная, но они!

— Выбирай: едешь со мной к Карлайлам или с Дейвом к его отцу. Там мы и узнаем всю правду. Решай. И забудь на время о своем преступном прошлом. Никто тебя обратно сажать не собирается, тем более что вся пресса трубит о невинном человеке, двадцать лет просидевшем за решеткой. Боже милостивый! Чтоб такой невинный человек снова попал за решетку, ему как минимум нужно пристрелить министра внутренних дел прямо у входа в само министерство!

Кинг криво усмехнулся:

— Не хочу я видеть старого хрена, а заставить меня вы не сможете. Мне и здесь хорошо. Если Карлайл против меня что-то задумает, я увижу его из окна, а дальше — всякое может случиться…

— Может, это вас убедит, — сказал я, вынимая девятимиллиметровый автоматический «Вальтер», который я обычно прятал за нагревателем воды в ванной комнате.

Кинг распахнул глаза, но сделал вид, что не испугался.

— Разбежался, — сказал он. — Можно подумать, что выстрелишь, когда тут коп стоит.

— А кто сказал, что я тут стою? — похлопал глазами Брен.

Первый выстрел чуть не задел колено Винса — пуля вошла в деревянную ножку кресла, в котором он сидел. Кинг встал, стряхивая с себя отлетевшие от кресла щепки.

— Настойчивые вы, ребята, — сказал он. — С родственниками никогда не ладил. Далеко добираться до хибары старого копа?

На землях Вест-Пенин-Мурз лежал снег и к коттеджу отца невозможно было подъехать на машине. Нам пришлось выйти и проскользнуть мимо участка Джейка Карлесса. Он высунул голову из приоткрытой двери, завидев незнакомцев, но, узнав меня, злобно оскалился и скрылся в доме. Откуда-то издалека, со стороны холмов, доносились звуки, напоминавшие взрывы.

Меня потряс вид отца: лицо изменилось до неузнаваемости, весь он будто ссохся и покрылся серой пеленой, точно смерть набросила на него покрывало.

— Он все что-то бормочет о Карлайлах и инспекторе Мике Джонсе, с тех пор как ты с ними связался, Дейв, — с упреком сказала мама, но мы-то с ней знали, о чем она на самом деле думает. — А уж когда этого Винса Кинга выпустили и по телевизору только и было разговоров, что о коррупции в полиции и некомпетентности суда, он совсем сломался.

— Вот он, тот самый Винс Кинг, — сказал я.

В ужасе она зажала рот ладонью:

— Что ты задумал? Добить Пэдди одним ударом? Ему и так недолго осталось.

— Мы с Дейвом считаем, что Винс обязан дать объяснения Пэдди, а когда Пэдди их выслушает, ему полегчает, — сказал Брен.

Эйлин пыталась нас понять. Ее изможденное лицо утратило живость, которая позволяла ей так долго оставаться молодой. Я не сомневался, если Пэдди умрет, она на этом свете тоже не задержится. И тут Эйлин показала, благодаря чему ей удалось всю жизнь провести бок о бок с Пэдди и ладить со мной.

— Вы только полюбуйтесь на нас! — усмехнулась она. — Перед вами семейство Кьюнан! Один наверху, приклеился к кровати и впал в меланхолию, потому что по телевизору высмеивают его любимую полицию, даже не его самого! Я зарываю себя в могилу, хотя мне туда еще рано. Мой сын ходит с повязкой на голове, как Медвежонок Падси^[43]. И тут еще вы — приводите в дом преступника!

— Почему преступника?! Я не виновен! — запротестовал Кинг.

— Не виновны только в том, за что вас посадили, — поправила его Эйлин.

Кинг рассмеялся:

— Вы примерная жена копа. Ладно, ведите меня к этому старому гов… гм… господину.

— Кого это ты назвал говнюком? — набросился Пэдди на Кинга, едва тот переступил порог спальни. — Давай выкладывай все про сделку с Брэндоном Карлайлом. — И Пэдди нетерпеливо заерзал, усаживаясь в кровати.

Глава 56

— Кто это вам наболтал? — осклабился Кинг.

— Марти, — сказал я. — Она считает, что вы заставили Карлайла забрать ее из детского приюта под угрозой того, что выдадите его полиции.

— Я не стукач! — закричал Кинг. Протест — реакция машинальная. Ему не хотелось выдавать себя, но резкие черты лица невольно сложились в усмешку. — Если б я кого и заложил, то только ради близких.

— Ведь это ты вскрыл ту проклятую компьютерную комнату в полиции? — свирепо произнес Пэдди.

Я взглянул на него с опаской: на фоне бледного лба резко выделялась синяя пульсирующая вена. А на меня озадаченно глядел Каллен. Мы переглянулись, и я покачал головой, потому что понимал не больше, чем он.

— Но вы меня тогда поймать не смогли! — похвастался Кинг.

— Объясните нам, о чем речь, — попросил Брен.

— Тогда создайте располагающую к беседе обстановку! — потребовал Кинг.

Пэдди его сразу понял и вытащил из-под кровати бутылку виски.

— А я-то думала, он при смерти! — всплеснула руками Эйлин, но помогла нам рассесться вокруг Пэдди.

— Как ты туда пробрался? — спросил Пэдди.

— Один из ваших помог. Как же еще? — спокойно ответил Кинг.

— Джонс?

Кинг пожал плечами:

— Не знаю. Там, где я протискивался, было темно.

— Компьютерный зал полицейского управления… Одно из самых режимных мест в стране, которое требовало вооруженной охраны двадцать четыре часа в сутки, — объяснил нам Пэдди. — А этот тип, которого вы сюда притащили, выкрал оттуда целое гнездо с драгоценной информацией, достаточной в том числе и для того, чтоб дать Брэндону Карлайлу пожизненный срок.

— Но я-то даже не подозревал об этом, до поры до времени, — сказал Кинг. — Я согласился услужить человеку, и только когда оказался там, понял, в какое опасное место я попал. Войти туда мне помогли, но дальше пришлось нелегко. Меня не предупредили, что в зале работает противопожарная система, которая при малейших признаках возгорания автоматически заполняет все помещение инертным газом. Я понял это в тот момент, когда уже хотел щелкнуть зажигалкой. Мне бы этот газ на пользу не пошел. У них там были огромные компьютеры, установленные на настил, а я прятался под этим настилом. Благо я вовремя сообразил, зажигалкой не щелкнул, а то бы потом только по запаху труп обнаружили.

— Может, и не стоит тебя прерывать, но говоришь ты не о том, сейчас другое важно, — сказал Пэдди. — У манчестерской полиции имелась копия плана под названием «Облава». Этот милашка и ее умыкнул. На основании этого плана специальный отдел государственной безопасности готовил операцию по проверке благонадежности граждан.

— Болван, они не понимают, о чем ты толкуешь, — прервал его Кинг. — Ребятки тогда еще в коротких штанишках ходили.

— Да, тогда мы готовились к войне с Советским Союзом, она могла начаться в любое время, — задумчиво продолжал Пэдди. Его взгляд, скользнув по гостям, устремился к припорошенным снегом холмам за окном. Будто в подтверждение нашим мыслям и настроению в комнату ворвался гул канонады. — Опять что-то взрывают, — заметил Пэдди. — Так вот, до начала восьмидесятых обмен ядерными ударами казался реальной возможностью. Понятно, что в правительственную программу упредительных мер были вовлечены и силы полиции.

— Складно говоришь, как чиновник какой-нибудь, — отметил Кинг.

— Часть так называемых упредительных мер касалась людей, которые были обучены в СССР, чтоб вести подрывную деятельность на нашей территории, в особенности в случае войны. Их насчитывалось несколько сотен. Списки были составлены нашей разведкой. Нам предписывалось принять меры при первой же попытке Советов начать вооруженные действия. Ха! Сейчас, конечно, можно над этим посмеяться, но тогда нам было не до шуток. Два стадиона в Олд-Траффорде, футбольный и крикетный, определили как места первичного сбора неблагонадежных. На футбольное поле нужно было свезти членов компартии и сочувствующих им, а второе поле предназначалось для агентов влияния и саботажников.

— А потом куда? — спросил я.

Пэдди вдруг смутился:

— Этого нам не сообщили.

— Понятно.

— Дейв, ситуация была очень серьезная, — сердито сказал отец. — А что бы вы стали делать с осужденными и заключенными в случае ядерной войны? В руководстве НАТО утверждали, что Организация Варшавского Договора намеренно ведет подрывную деятельность в нашей стране, прежде чем начать вторжение на Запад с северной стороны Германии. Согласно плану, заключенные должны были находиться на нашем попечении в течение двух недель, дальше за их судьбу отвечали политики, в зависимости от развития событий. Если бы русские перешли границу или сбросили бомбы на Британию, ясно, что всех задержанных выстроили бы перед расстрельной командой.

— Расстрельная команда в Олд-Траффорде… да уж, — пробормотал я. — Такое во сне не приснится. Но ты ведь оставался в рядах уголовной полиции?

— Предполагалось, что, узнав об облавах, самые злостные враги государства попытаются бежать, и тут в дело должна была вступить уголовная полиция. Я стал одним из старших офицеров, посвященных в этот секретный план.

— Большим человеком стал! — продолжал глумиться Кинг. — А план этот вы не уберегли! Брэндон Карлайл о коммунистах, может, и не слыхал, а секрет ваш и до его ушей долетел. Он тогда расчувствовался, вспомнил о тяжелой доле своего отца и дяди, они в прошлую войну с лихвой горя хлебнули, — и решил списки эти у вас изъять. Мне дали кассету, сантиметров тридцать в диаметре, которой нужно было заменить ту, что со списками. Помнится, она была в футляре из прозрачного пластика, со специальной защипкой на конце, чтоб не разматывалась. С ней я и выбрался из своего укрытия. Шумное местечко оказалось: кондиционер ревет, кассеты жужжат, принтеры клацают. Никто и не заметил, как я кассету подменил. Потом увидел большую красную кнопку на стене и нажал, думал, что это пожарная сигнализация, — и вдруг все компьютеры встали. Что тут началось — суматоха адская! А я нырнул в свою тесную норку.

— Интересно, как ты все-таки оттуда выбрался? — упавшим голосом спросил Пэдди.

— Промаялся там весь день. Как знал, сэндвичи с собой прихватил. К четырем ночи там никого, кроме дежурного технаря, не осталось. Когда он вышел в нужник, дверь за собой не запер, и я вылетел на волю, как птичка.

— Кому ты отдал кассету?

— Вот это уже будет считаться стукачеством.

В этот момент со стороны лестницы в спальню повалил дым.

— Какого черта, Эйлин! — заорал Пэдди. — Ты что, мать, сковороду с огня убрать забыла?!

— Ничего я не забыла! — прокричала она в ответ.

Выскочив к винтовой лестнице, я увидел, что комната на первом этаже черна от густого дыма.

— За мной, — приказал Пэдди, спрыгнув со своего «смертного одра», как подросток.

И слава богу, что он это сделал, потому что в следующую секунду с потолочного перекрытия ударила струя огня, и, словно прицельный снаряд, прямо на кровать свалилась огромная балка, притянув за собой часть крыши. Если бы мы еще сидели, никого бы не осталось в живых. Как кролики, преследуемые хорьком, мы выбрались через окно спальни на крышу первого этажа. Серый дым проникал сквозь черепицу, а из треснувших окон валили черные клубы.

— Все сюда! За мной, — кричал Пэдди.

Он провел нас на крышу гаража, соединявшуюся с крышей первого этажа. Оттуда мы спустились на землю. Лицо матери покрылось сажей, она с трудом переводила дух. Не сказать, чтоб я себя чувствовал молодцом. Всех спас отец. Когда он отвел нас на безопасное от дома расстояние, я попросил Каллена вызвать пожарную бригаду, хотя им вряд ли бы удалось что-то спасти. Из ближайших коттеджей высыпали соседи и предлагали помощь. Даже Джейк Карлесс явился с лошадиной попоной в руках и набросил ее на костлявые плечи Пэдди.

— Что случилось? Газовая колонка взорвалась? — не без удовольствия полюбопытствовал он.

— Как бы не так! Это намеренный поджог! — прорычал Пэдди, чтоб не оставить своему недругу шансов уличить его в беспечности. — Гляди в оба, как бы на твою развалюху огонь не перекинулся!

Джейк раскрыл рот. Было видно, как порывы ветра доносят горящие куски древесины до изгороди и хлева на участке Карлесса. Он громко позвал на помощь, и несколько крепких мужчин пошли за ним, но сделали это столь неохотно и не спеша, что огонь добрался до владений Карлесса раньше, чем они смогли что-то предпринять. В мгновение ока пламя охватило все постройки на участке.

— Меня не удивляет, что у него все сгорит. При том, как Карлесс ведет хозяйство, этого следовало ожидать, — прокомментировал Пэдди без тени удовольствия на лице. — Но чтоб его дом сгорел от пожара, который начался у меня, — это уж слишком!

Появившиеся одновременно пожарная и полицейская машины еще больше распугали сиренами животных, метавшихся внутри горевшей изгороди.

Пожарная машина не могла подъехать прямо к дому, и пожарники, выскочив из нее, устремились бегом к горящим строениям.

— Жертвы есть? — спросили подбежавшие к нам пожарные. — В доме кто-нибудь остался?

Окружающие дружно замотали головами. Ко мне подошел Брен Каллен и спросил:

— Ты Винса Кинга не видел?

Глава 57

— На пожарище все осмотрели, — сообщил Брен Каллен, когда мы собрались у меня на Торнлей-корт вечером того же дня. — Человеческих останков не обнаружено. Пожарный эксперт сказал, что пламя было мощным и вероятность того, что тело сгорело до костей, велика.

— Говорю вам, он прошмыгнул за моей спиной, когда я помогал Эйлин спуститься, — сердито повторил Пэдди.

— Я этого не видел, — сказал Брен.

— Потому что думал о себе. Это естественно. Да и по крыше спускаться непросто. К счастью, мы с Эйлин проходили учения по спасению на пожаре.

Каллен с удивлением поглядел на Пэдди. Мне показалось, я понял, о чем он хочет спросить, но Брен промолчал.

— Это был поджог? — несчастным голосом спросил Пэдди.

— Пока сказать не могут. В доме хранилось много краски и строительных материалов, верно?

— Ну да, — кивнул Пэдди и уставился на меня так, будто в случившемся виновен я.

Я опустил голову: за последнее время все близкие мне люди попали в беду.

— Послушай, парень, — тихо сказал Пэдди, — я всегда знал, что это опасно… я говорю о плане «Облава». Я тебя ни в чем не виню. Этот секрет висит на моей шее уже столько лет… Потому-то я и знал, что твои дела с Винсом Кингом и Карлайлами могут плохо кончиться.

— Почему ты раньше не объяснил мне, в чем дело? — с горечью спросил я.

— Не мог. Я был обязан хранить государственную тайну. Я присягу давал.

— Папа, на мою жизнь покушались дважды, не считая того, что произошло сегодня, а я не понимал причины.

Пэдди помрачнел.

— Я скажу все, что знаю, но это не больше того, что вам уже известно. Мерзавец Кинг выкрал список с грифом сверхсекретности, которым затем воспользовался Карлайл. На этом он и разжирел.

— Но при чем здесь мы, мистер Кьюнан? Почему нас пытались убить? — спросил Брен.

— Нам остается только гадать, — ответил Пэдди, снова глядя на меня. — Бывают случаи, когда нельзя будить спящую собаку, но бывают и люди, которые не хотят этого понять.

— Спасибо, папа!

— Я тебя не раз предупреждал, — строго сказал отец.

— Давайте все же попробуем выяснить, кто заинтересован в нашей смерти, — предложил Брен. По тому, как высоко взлетели его брови, стало ясно, что инспектор не поверил ни одному слову Пэдди.

— Согласен. Во-первых, кража, совершенная Винсом Кингом, официально не зарегистрирована. Хотите верьте его байкам о компьютерном зале, не хотите — не верьте.

— Я о такой краже никогда не слыхал, — невозмутимо сказал Брен.

— Вот именно. О похищении кассет с планом «Облава» известно нам четверым, присутствующим здесь, самому Кингу и Брэндону Карлайлу. Подозреваю, что о ней знал и Мик Джонс, если именно он помог Кингу добраться до компьютеров.

— Почему кассет? Кинг говорил только об одной кассете, — сказал я.

— Кинг — прирожденный лжец. Он никогда не скажет точно, который час, прежде чем не убедится, что вы при часах. Кассет было две, вторая — запасная.

— Все остальное — тоже ложь? — спросил Брен. Его взгляд был спокоен, но тон красноречиво свидетельствовал о том, что ему бы хотелось провести воскресный вечер интереснее.

— Кинг из породы самовлюбленных. Уверен, все происходило почти так, как он описал, — сказал Пэдди. — Худшее, что я пережил за годы моей службы, — известие о пропаже кассет. В управлении полиции Манчестера было всего несколько человек, посвященных в этот секрет, но я оказался первым в списке подозреваемых. Никогда не забуду, как на допросе меня спросили, не проводил ли я отпуск в Москве.

— По всей видимости, ты оказался чист, — без тени сочувствия заметил я.

— Эти люди из «Эм-Ай-пять» мальчики из хороших семей, люди с высшим образованием, а в головах у них ничего, кроме советской угрозы, не было. Когда я высказал предположение, что в компьютерную мог проникнуть какой-нибудь местный вор, они смеялись до колик. К счастью для меня, разведчики решили, что выкрасть кассеты мог только специально засланный профессионал из Лондона.

— Все это по-прежнему не проясняет вопрос о том, кому и за что понадобилось уничтожить нас? — устало произнес Брен.

— Не согласен. Двадцать лет назад никто бы не заподозрил в такой краже Карлайла, заурядного мошенника местного значения. Он был, конечно, ловкач, но плавал мелко. И что же стало с ним с тех пор? Он превратился в сказочно богатого человека. Если верить газетам, Карлайл сейчас седьмой в списке самых богатых людей страны. Каким же образом ему удалось разбогатеть? Да очень просто: он шантажировал банкиров и биржевиков, попавших в список неблагонадежных, и они сообщали ему, какие акции покупать и когда их продавать. Откуда, к примеру, ему было известно, что выгодно покупать акции «Альгамбра ТВ», в то время как канал еще не получил лицензию на вещание? Кто-то может сказать, что Карлайл везучий игрок…

— Прошу вас, ближе к делу… — попросил Брен.

— Вам невдомек, как работает служба госбезопасности или разведка. Сейчас все пользуются компьютерами. Если им требуется собрать информацию на Карлайла, а человек, которому доподлинно известно, как Карлайлу удалось разбогатеть, сиди в Москве или Тель-Авиве, или Вашингтоне, или, упаси боже, в Багдаде! — с ним можно легко связаться. У наших органов накопилось много вопросов к Карлайлу. Возможно, ему удалось убедить их в том, что он уничтожил кассету, а может, они в доле и теперь знают, что в дело влез Дейв и к нему могла попасть вторая кассета, которая должна была храниться у Сэма Леви, главного партнера Карлайла.

— Ты ничего не сказал о британском правительстве. Если бы стало известно о том, что Карлайл завладел секретной информацией, его тотчас бы арестовали, — сказал я.

— Представьте себе масштабы скандала, который мог бы разразиться, если бы сотни известных людей узнали, что занесены в черный список!

— Хорошо, допустим, но трудно поверить, что до сих пор не произошло утечки информации.

— В течение нескольких месяцев после вылазки Кинга вся «Эм-Ай-пять» тряслась от страха: со дня на день ожидали пресс-конференцию в Москве. Правительство приняло решение категорически отрицать всякие обвинения. Все копии кассет, содержащих план, были уничтожены. Людям вроде меня, посвященным в эту государственную тайну, приказано было держать рот на замке.

— Не легче ли было убить Карлайла? — удивился я.

— О нем тогда никто не знал. Он действовал крайне осторожно, ведь ему требовалась информация, а не деньги. Деньги пришли гораздо позднее. Вы можете не поверить, но в том списке было много богатых людей, которые заигрывали с русскими на случай, если тем вдруг удастся взять верх.

— А полицейские в этом списке были? — спросил я.

— Не знаю. Я получил только общие указания к действию.

— Ну а что с Кингом?

— Сами подумайте, вы ведь горазды версии выстраивать… Карлайл, Леви и Джонс получают кассеты и понимают, что у них в руках нечто большее, чем они могли рассчитывать, — величайший компромат в стране. Кроме того, благодаря Джонсу, они вне подозрений полиции. Только представьте себе, какие люди попали к ним в западню: государственные чиновники, политические деятели, банкиры и промышленники, богачи и сотни обычных людей, возможно, просто допускавших мысль о победе Советов. Все это уже в прошлом, но тогда многие считали, что советская система лучше той, в которой жили мы. Господи! Чокнутые они были, наверно. Помню, однажды я прочел в газете заметку о мясном магазине. Писали, что русские выстаивали в очереди, как зомби, надеясь получить хоть что-то, а потом в присутствии полицейского на прилавок выбрасывали связки сосисок из конины, и каждому доставалось по сосиске. Одна сосиска на человека — недельный паек…

— Да, дорогой, ты бы там не выдержал, — вставила Эйлин. — Ты любишь бифштекс и ненавидишь очереди.

— Любимый бифштекс ему обеспечен, а Советского Союза больше не существует, так что займемся Кингом, — сказал я.

— Вероятно, «Карлайл и Компания» решили, что Винс — слабое звено в цепи. При желании профессионального вора всегда можно упрятать за решетку. Они боялись, что он проболтается.

— Он бы не проболтался. Ты сам слышал, как он орал, что не стукач.

— Мы-то знаем, а вот они тогда не знали. Его раньше не арестовывали, а в семидесятые годы в Лондоне было полно стукачей, которым ничего не стоило сдать своих дружков. И ничего нет удивительного в том, что Карлайл попытался уничтожить Кинга. Думаю, что Джонс вначале оглушил Кинга, чтоб потом инсценировать схватку между Кингом и Масгрейвом, в результате которой они прикончили друг друга. Джонс велел Фуллаву оставаться в машине, но тот был парень молодой, в полиции недавно, ему стало любопытно, что происходит. Услышав выстрел, он вошел на почтовый склад, а когда понял, что Джонс хладнокровно уложил Масгрейва, возможно, решил сообщить своим, тогда Джонс прихлопнул и его. Потом, перед тем как появился наряд полиции, Джонс вложил в руку отключившегося Кинга оружие. Дальше они пообещали Кингу, что не пожалеют денег на лучшего адвоката, а пока, для начала, его делом займется личный адвокат Брэндона. Убедившись, что Кинг не станет их подставлять, они решили: пусть покуда посидит в клетке за преступление, которого не совершал.

— Но они забыли о Марти, — сказал я, — которую Кинг действительно любил. Когда социальная служба привезла ее на свидание с Кингом, у него сдали нервы. Кинг позвонил Карлайлу и сказал, что он запоет, как соловей, если тот не позаботится о девочке. На следующий же день Карлайл практически удочерил Марти, сочтя ее за лучшую гарантию того, что Кинг и впредь будет хранить молчание. С тех пор она жила в семье Карлайла, и ей позволили стать женой Чарли.

— Кинг — живучий, по крайней мере, всегда таковым считался. Если теперь от него осталась лишь горстка пепла, то в дело вмешалось само провидение.

— Предположим, он жив, что тогда будет с Марти? — спросил Брен Каллен. — Он дожидался удобного момента, чтоб повидаться с ней. Одному Богу известно, что может натворить эта парочка, объединившись против Брэндона и Чарли.

— А вы за них не волнуйтесь, — успокоил Пэдди. — Черти друг с другом лучше разберутся.

— Мне бы вашу уверенность, — отозвался Брен.

Я смотрел на Пэдди. Вид у него был изнуренный, но смертная тень, испугавшая меня днем, улетучилась. Возможно, в него вдохнула жизнь перспектива перестройки дома.

— Почем нам знать, что мы теперь не на мушке? — спросил я. — И что нам предпринять, чтоб эта загадочная группа, которая охотится за нами, разведка или не знаю, что там еще, оставила нас в покое?

— Погляди в окно, Дейв, — лаконично предложил Брен.

Ее величество Пресса заняла всю Торнлей-корт. Двое полицейских в форме едва сдерживали натиск репортеров, пытавшихся прорваться в дом. Мы уже успели послушать новости по «Скай-ТВ»: БЫВШИЙ ЗЭК ИСЧЕЗ ИЗ ОБЪЯТОГО ПЛАМЕНЕМ ДОМА БЫВШЕГО ОФИЦЕРА ПОЛИЦИИ. Теперь журналистам на несколько дней работы хватит.

— Полицейским их не остановить. Придется мне с ними понянчиться, — сказал Брен, устало вздохнув. — Надо придумать какую-нибудь убедительную историю, чтоб они ничего не пронюхали… Жизнь Кинга трагически прервалась в доме старинного друга — что-нибудь в этом роде.

— Спасибо за старинного друга, — сказал Пэдди. — Не забывайте, что Кинг отбывал срок за убийство полицейского.

— В общем, надо срочно что-то придумать.

— Забудь о журналистах, они все равно правды не напишут. Нам нужно придумать, что делать с «секретными агентами», пока они трагически не прервали наши жизни.

— Не зацикливайся, Дейв! — сказал Пэдди. — Посмотри на вещи с другой стороны, как профессионал. Допустим, они охотились только за списком, то есть за кассетой, в то время как любопытный сыщик, который сует свой нос куда не следует, добывал сенсационный материал для своей подруги из газеты. Чтоб была сенсация, нужны факты, нужно продемонстрировать публике вещественные доказательства, — а доказательств нет, сгорели вместе с домом. Теперь тебе ничего не грозит.

На этой оптимистической ноте Пэдди пошел в спальню для гостей, где ждала его Эйлин. Отец был неестественно бодр и весел, в то время как у меня кружилась голова, и кружилась она не потому, что я наглотался дыма.

— Хитрожопый старичок, — сказал Брен, как только за отцом закрылась дверь. — Ну и напел он нам тут… Признайся, нелегко тебе с ним жилось? Он ведь из тех, что «всегда на чеку»? И реакция молниеносная — вытащил нас из горящего дома раньше, чем мы в штаны успели наложить.

— Хотел бы я быть таким уверенным, как он.

— О себе не волнуйся. Твоююжноафриканскую подружку наверняка нанял кто-то из конкурентов по бизнесу.

Каллен улыбался, но его улыбка была столь загадочна, что я не мог распознать, о чем он на самом деле думает. Мне хотелось рассказать ему о ночном визите Марти — не приснилась же мне она, — но я решил, что еще не время.

— Брен, ты уверен, что Кинг мертв? Помнишь, как Пэдди обмолвился, что Кинг живучий?

— Кинг сгорел.

— Брен, — не унимался я. — Ты заметил, что снег, лежавший вокруг дома, растаял?

Он кивнул.

— Когда ты спросил меня про Кинга, я пошел его поискать. В тех местах, где снег еще не успел растаять, я увидел следы пары ботинок, которые уходили в поле. Они шли не к дороге, а прямо в поле, по направлению к холмам.

— Что находится в том направлении?

— Ничего особенного. Только карьеры Эджертона.

— Ясно, — тихим голосом сказал Брен. — Существенное наблюдение, Дейв. Значит, старый проходимец успел сбегать на карьеры и установить там детонаторы? Прости, но так не бывает. К тому же теперь на карьерах используют взрывную эмульсию, которую привозят в огромных автоцистернах красного цвета. Кинга больше нет.

— Не уверен.

— А я уверен, что завтра среди пепла найдут его вставную челюсть или «золотой ключик», которым он вскрывал сейфы, — вот увидишь.

— Как быть с кассетами?

— О-ох, — простонал Брен. — Прости, друг, но в эту лабуду я не верю. Я думал, что ты человек с необузданным воображением, пока не познакомился с твоим отцом. Он тебя переплюнул. Пока старик предавался скорби по поводу освобождения Кинга, разыгралась больная фантазия.

— Кинг тоже говорил, что…

— Он говорил то, что хотел услышать твой отец. Подхватил тему и пустил в ход свое воображение, чтоб потешить старика, или просто грубо наврал.

— В таком случае где ответ на вопрос о происхождении богатства Карлайла? — запротестовал я. — Деньги Карлайла — не плод больного воображения.

— Дейв, Карлайл сделал деньги на покупке небольших разорившихся компаний. Латал там кое-что, а потом перепродавал дороже. Мне представляется невероятной лишь скорость оборота. В процессе купли-продажи он нажил много врагов, которые жаловались на него и нашим финансовым органам и американским, и, сам посуди, если бы его манипуляции основывались на шантаже, за столько лет правда вылезла бы наружу. Я поверю в эти черные списки только тогда, когда увижу их собственными глазами. План «Облава» — надо же такое выдумать! Все, я пошел. Если не увижу сегодня семью, домашние включат меня в черный список, и я лишусь крова.

Наверно, у меня был жалкий вид, потому что в дверях Брен добавил:

— Дейв! Мне жаль, что так вышло с Кингом. Ты помог ему выбраться на волю, а твой отец тут же его поджарил. Круто, ничего не скажешь! Только брось печалиться об отце и о Кинге. У тебя серьезная травма головы, подумай лучше о себе, не то снова в больницу загремишь.

Глава 58

Банда репортеров, запрудивших Торнлей-корт, за ночь рассосалась. Не знаю, отвела ли их от входа в мой дом всемогущая десница Брэндона Карлайла или сами они разошлись, устав от ночного бдения, — впрочем, какая разница?

Последовав совету Каллена, в понедельник я вернулся к работе, чтобы хоть как-то упорядочить мою жизнь. Агентство было завалено работой и сулило только прибыль. За время моего отсутствия новых попыток обыскать контору не наблюдалось. Новость об освобождении Винса Кинга перестала быть сенсацией уже на следующий день: в наше время судебная ошибка гроша ломаного не стоит. В местных газетах мелькнуло несколько строк о пожаре. Пэдди уже начал поговаривать о строительстве нового коттеджа, но пока решил снять для них с Эйлин домик за городом. У меня мороз по коже пробегал, когда я вспоминал о людях, в короткий срок пополнивших ряды усопших, в то время как окружающим было наплевать на их кончину. Может, это признак надвигающейся на меня старости?

Мне хотелось, чтоб какой-нибудь судья разразился вопросами: куда подевался Олмонд? почему погиб Кинг? по какой причине пытались убить Дейва Кьюнана? — но такого служителя Фемиды не нашлось. Инспектор Каллен не показывался. Пришло письмо из комиссии, рассматривающей жалобы на действия полиции, с уведомлением о том, что расследование в связи с нанесенными мне телесными повреждениями продолжается, поскольку пока еще недостает фактов для окончательного заключения.

Позвонила Жанин и предложила вместе пообедать. Я воспринял ее приглашение как начало возвращения к нормальной жизни.

— Что-то у меня с работой не клеится, — пожаловалась Жанин, когда подали первое.

Я воздержался от комментариев, чтоб не показаться злорадным.

— Когда каждую секунду думаешь о детях и волнуешься за них, становится ясно, что истории о старлетках или их любовниках, страдающих наркоманией, — полная бессмыслица.

После истории, из которой я едва вышел живым, непросто было подыскать слова, чтоб успокоить Жанин, но я все-таки попытался:

— Генри теперь в Америке, так что дети в безопасности.

— Не уверена, — сказала Жанин, закусив губу. — Тут полно профессионалов, которые похищают детей, чтобы получить выкуп. Он может добиться своего через них.

Ей было очень тяжело. На лбу появились морщины.

— Могу предоставить телохранителя, если хочешь, — предложил я, улыбаясь.

— Знаю, но это дорого, в независимости от того, кого нанимаешь, мужчину или женщину, — ответила она, далеко не первую неделю сохраняя беспокойное выражение на умном лице.

Жанин не безупречная красавица, меня она привлекает своей глубиной и в то же время горячностью. Ее способность к скоропалительным заключениям сродни такому же качеству в моем характере.

— Иногда можно найти телохранителя, который согласен работать за чаевые. Есть и другие варианты, — начал я таким же серьезным тоном, каким рассуждала Жанин. Она внимательно слушала. — Скажем, в случае, если ты будешь кормить его обедом и предоставишь спальное место…

— Дейв! — воскликнула Жанин. — У тебя на уме только одно! Я еще суп не доела, а ты уже тащишь меня в постель! Клайд Хэрроу и тот скромнее! Он, по крайней мере, дождался, пока я наемся.

Я отщипнул кусочек хлеба и, скатав шарик, пульнул им в Жанин.

— Смею заметить, леди, что хулить человека с честными намерениями, грех.

Она рассмеялась, и морщинки на лбу исчезли, но лишь до тех пор, пока она снова не посерьезнела.

— Я не перестаю о тебе думать, Дейв, но мне необходимо успокоиться, прежде чем принять решение. У меня перед глазами до сих пор это видение: ты лежишь на полу с окровавленной головой. Не будем торопиться. Дети о тебе спрашивают. Дженни сейчас готовит доклад о науке. Может, съездим вместе в Музей наук^[44] в ближайшие выходные?

Я был несказанно рад. Мы условились, где и в котором часу встретимся, чтобы ехать в музей, — до выходных я ни на что большее претендовать не мог. Хотя Жанин и отвергла меня как ночного постояльца, сдерживать любовный пыл оказалось нетрудно. Мое затухшее либидо наводило меня на мысль, что полуночное свидание с Марти — плод воображения. Конечно, я мог бы позвонить ей, чтоб утвердиться в этой мысли, но счел за благо поступить иначе, ведь даже близкий друг считал, что я готовый клиент желтого дома. Стоит ли расширять круг людей, готовых присоединиться к его мнению? Что до Брэндона Карлайла и его намерении «заказать» меня, — тут точных ответов вообще ждать не приходилось, это не банковский счет, о состоянии которого можно справиться по телефону.

К четвергу я почти вошел в обычный ритм жизни, и это «почти» объяснялось отсутствием в ней Жанин и детей. Я по ним скучал.

— Срочный звонок, босс, — объявила Селеста, — третья линия.

Временами мне все еще не верилось, что с некоторых пор в «Робин Гуд Инвестигейшнз» работает многоканальная телефонная станция.

Я взял трубку.

— Дейв, новости слыхал? — едва дыша, спросила Жанин. — Наверняка нет. Нам только что сообщили. В резиденции Карлайла странная ситуация, похоже на захват заложников. Говорят, есть жертвы. Наш главный разрешил мне туда подъехать, потому что я знаю дорогу.

— Не горячись, Жанин. Полиция не даст тебе приблизиться к поместью ближе чем на полкилометра.

Жанин, как и всегда, намерения своего не изменила, но материала для репортажа собрать не удалось. Новость широко освещалась по каналу национального телевидения и по радио. Передавали, что личности людей, захвативших в заложники Карлайлов, не установлены. СМИ с восторгом включились в игру по разгадыванию суммы выкупа, установленной злоумышленниками, которых уже успели окрестить террористами. Полиция никакой информации не распространяла, а высокопоставленный чиновник из министерства внутренних дел сообщил о заявлении министра, в котором тот призывал террористов сдаться без боя.

У меня возникли собственные догадки и даже надежды по поводу этого захвата, но, поскольку их сочли бы за очередные сказки, я помалкивал. У меня не было желания разговаривать с Бреном Калленом, а Пэдди мне сам не звонил.

Перелом наступил около четырех утра. Я ворочался в постели, стараясь устроиться поудобнее, чтоб проспать остаток ночи, когда послышался звук летящего вертолета. Как и большинство жителей Манчестера, я не удивился. У нас сложилось особое мнение о веселых ребятах в синей форме, оглушающих нас своей игрушкой с пропеллером в самые неурочные часы. Такое впечатление, что они летают лишь для того, чтоб снабжать материалом телевизионные программы. Я накрылся подушкой и забылся полусном, но вскоре забарабанили в дверь.

— Какого черта! — выругался я, увидев на пороге Брена Каллена.

— Одевайся, солнышко, за тобой прилетела стальная птичка, — объявил он.

Глаза возбужденно горели, лицо раскраснелось. Давненько я не видел его таким бодрым и полным энергии.

— Смеешься?! — разозлился я. — Зачастил ты сюда. Пора по этому адресу открывать филиал манчестерской полиции!

— Послушай лучше, красавица ты моя спящая, новости. Я о захвате Карлайла.

Винс Кинг — вот кто все это устроил!

— Он мертв. Ты мне сам говорил, — сказал я, притворяясь, что меня это совершенно не волнует.

— Говорил, прости. А сейчас говорю, что он нашпиговал взрывчаткой поместье Карлайла и ее хватит, чтоб разнести в клочья половину Чешира. Кинг требует, чтобы переговоры велись через тебя.

— Нет, Брен. Откуда у него взялась взрывчатка? Можешь мне объяснить?

— Ему не понадобилось грабить каменоломни и свозить ее в поместье. Как выяснилось, Карлайл-младший увлекается пиротехникой. У него целый склад на дому, там столько всего, что на месяц пальбы хватит. Он соорудил десятки взрывающихся ловушек, которые управляются с компьютерного дисплея. Этот паршивец хитрее, чем дюжина змей.

— Он старый человек, ему не справиться.

— У него были помощники, по крайней мере трое, но теперь он остался один.

Волна адреналина, ударившая мне в голову при появлении Каллена, сошла, а он вдруг утерял раздражавшее меня выражение превосходства на лице, обычное при разговоре со мной.

— Извини, Брен, я устал и возвращаюсь в кровать.

— Не надо так шутить, Дейв. Ты должен ехать. Вспомни, как я закрыл глаза на то, что ты незаконно хранишь огнестрельное оружие.

— Какое еще оружие? Скажи лучше, по какому праву ты вламываешься ко мне среди ночи? Это розыгрыш? — сказал я, решив доставить себе истинное удовольствие.

Вместо ответа на последний вопрос Каллен развязал пояс на моем халате.

— Дейв, мы прикрепим к тебе микрофон, — сказал он, не обращая внимания на мой протест, — чтоб записать все, о чем они говорят. У нас появился блестящий шанс прихлопнуть рэкетиров Карлайлов.

— Карлайлы не рэкетиры. Разве не ты пытался убедить меня в этом?

— Хорошо, можешь теперь поиздеваться надо мной, ты заслужил. Несколько месяцев назад я говорил тебе, что Карлайлы пользовались мощным покровительством, которое могло быть связано только с интересами государственной безопасности. Вы с отцом приоткрыли завесу этой тайны, но я не мог себе позволить делать серьезные выводы из рассказов двух гражданских лиц, а ты и твой отец — не более чем обычные граждане.

— Но сейчас ты нуждаешься в помощи обычного гражданина, чтоб его руками таскать каштаны из огня, — сказал я, стараясь подавить злорадство. — Итак, что же натворил Кинг?

— Он потребовал приезда министра внутренних дел с тем, чтобы Карлайл признался в их давнишнем сговоре. Нам удалось отговорить его от этой затеи, тогда он заявил, что взорвет дом, если до рассвета там не появишься ты. Никому из полиции он не позволил ступить на порог, ни за какие деньги, а с тобой хочет о чем-то договориться. Он наверняка подозревает, что ты будешь с микрофоном, так что действуй осторожно. Там уже есть три трупа — у громил Карлайла ни грамма мозгов, сплошные мускулы. Всех остальных Кинг держит в спортивном зале. Он не шутит. Говорит, что Карлайл в любом случае уберет его чужими руками, так что ему, Кингу, терять нечего и он намерен получить с обидчика сполна.

Я быстро оделся. Брен пригласил в комнату техника, и тот закрепил у меня на груди миниатюрный радиомикрофон. Передатчик поместили на пояснице. Затем мы с Бреном забрались в небольшой полицейский вертолет, ожидавший нас на Медоуз, и, минуя спящие кварталы Манчестера и его предместья, взяли курс на уединенные холмы резиденции Карлайла.

— Ты! — взревел Карлайл, увидев меня на пороге атриума, где сидели заложники — он сам, Чарли и Марти.

Многочисленные стеклянные и керамические вазы для цветов были заполнены банками с черным порохом и связаны между собой проводами, тянувшимися по всей длине помещения. У входа в спортивный зал в лужах крови распростерлись три тела, красноречиво демонстрируя летальное действие шрапнели.

— Да, — ответил я Карлайлу, — и не думайте, что я попал сюда случайно.

— Кьюнан, как у тебя совести хватило заявиться? — удивился хозяин.

— Это я его вызвал, — подал голос Кинг. — А ты, Карлайл, заткни свою пасть, пока тебе не дали слова.

Брэндон Карлайл рассмеялся:

— Мелко плаваешь, Кинг… всегда таким был, умишка маловато. Сначала потребовал министра внутренних дел, а потом согласился на ищейку из Манчестера. Смех, да и только!

Но Кингу было не до смеха. Он облачился в полный военный камуфляж и, судя по исходившему от него запаху, не одни сутки провел в коровьем хлеву. В модный декор дома Карлайла он внес свои изменения. Все двери, кроме той, через которую я вошел, были забаррикадированы мебелью. В просветах между ними лежали груды пиротехнических приспособлений, которые в моем сознании всегда ассоциировались с радостными событиями.

Сюда же Кинг приволок электронную консоль для фейерверков и установил ее на один из мраморных столов.

— Стоит мне нажать на кнопку, — тихим голосом сказал он, указывая на консоль, — и юный Карлайл уже не обойдется без костылей. Так что заткнись, пока я не рассмешил тебя по-настоящему.

Я посмотрел на Чарли. Он с головы до ног был обмотан петардами, хотя слово «петарды» не отражает полной картины. Бедняга был обложен тяжелыми толстыми трубками со взрывчаткой, которые Кинг закрепил на его теле изоляционной лентой. Чарли был перепуган до смерти. По его мясистому лицу катился пот. Ни он, ни связанная Марти, лежавшая на диване рядом со свекром, звуков не издавали. Диван тоже был обмотан взрывчаткой, а Марти и Брэндон приклеены друг к другу скотчем.

Кинг наблюдал за мной, пока я внимательно рассматривал его пленников. Казалось, он горд собой и тем, что совершил.

— Не думай, что я отпущу Марти, потому что она моя дочь. Она не лучше Брэндона. Представь себе, заявила, что мой долг оставаться в тюрьме, чтоб она могла наслаждаться шикарной жизнью! Каково?! — Голос Кинга едва не сорвался.

— Может, все же отпустите ее? — попросил я.

— Нечего мне советы раздавать! Запомни, Кьюнан, ты здесь только для того, чтоб услышать, что запоет наш соловей. Подойди-ка сюда! — приказал он.

Я подошел, и он обыскал меня. Я почувствовал, как его ладонь коснулась передатчика. Прежде чем заговорить, он поглядел мне в глаза:

— Вот так, хорошо. Чист как слезинка. Микрофона нет, так что можно поговорить начистоту, как друзья. Начинай, Марти, и расскажи в первую очередь о том, сколько раз ты пыталась прикончить этого клоуна, который считает себя детективом.

— Папа!

Этот был голос Марти, и впервые с тех пор, как мы познакомились, в нем слышалась искренняя мольба.

— Говори. Он должен знать.

— Не буду, — ответила Марти.

Винс нажал на одну из кнопок консоли, и дом тряхнуло от мощного взрыва.

Задребезжали оконные стекла, с потолка посыпались хлопья штукатурки.

— Мне работы на целый день хватит, — сказал Кинг. — Кто б мог подумать, что Чарли способен принести пользу? У него тут, оказывается, целая фура контрабандной китайской пиротехники. Запасливый малый, верно?

Глаза Чарли округлились, когда он попытался проговорить что-то сквозь заклеенные лентой губы. Марти бросила хмурый взгляд на его скрюченную лежащую фигуру, но упрямо продолжала молчать.

— Так это ты послала вслед за мной тот белый пикап? — спросил я.

В отличие от Марти, я не был уверен, что родной отец не причинит ей вреда. Она плотно сжала челюсти, будто ей грозило удаление зубов без анестезии, и только слабо мотнула головой.

— Говори, сука! — заорал Кинг. — Не то живо узнаешь, что твоя песенка спета.

Если в ту минуту Кинг прикидывался, что разрывается от бешенства, его можно считать великим актером. Пальцы Кинга потянулись к пульту.

— Я и так все знаю, Марти, — не выдержал я.

— Что, нервишки не выдержали? — саркастически проговорила она. — Сколько раз я предлагала тебе бросить твою фригидную подружку, но ты просто дурак. Неужто ты возомнил, что я смирюсь?

— Как тебе удалось устроить аварию?

— У Пола Лонгстрита много знакомых. Одни из них сидели тогда в машине. Они следили за мной.

— А что же с мифической лондонской бандой, которая хотела, чтоб Брэндон поделился кушем?

Она разразилась своим сумасшедшим смехом. Брэндон злобно толкнул ее локтем.

— Какая теперь разница? — бросила она ему. — Разве ты не видишь, что Винс угробит нас, что б мы ни говорили. — Она снова повернула голову ко мне. — Дейв, ты доверчивый придурок. Тебе что ни скажи, всему веришь.

— Не всему, — возразил я. — Я подозревал, что ты убила Сэма Леви.

Ее смех стал громоподобным. По щекам катились слезы. Все терпеливо ожидали окончания приступа.

— Интересно, сколько времени у тебя ушло на то, чтоб догадаться, что поезда между Лондоном и Манчестером ходят в обоих направлениях. Я вернулась, как только Брэндон сказал мне, что Сэм решил шантажировать нас убийством Лу Олли.

— Значит, убийство Лу Олли тоже твоих рук дело?

— Конечно, хотя не обошлось без помощи друзей, я многим обязана Полу. Неужели ты поверил, что я действительно была пьяная в тот день в «Ренессансе»? Брэндон и Чарли подсчитали, что вечная разлука обойдется им дешевле, чем официальный развод. Девушку по фамилии Райхерт я нашла сама. Все, что ей было нужно, — домик на колесах. Не секрет, что мне всегда требовалось гораздо больше. Насчет Сэма и Олли, из-за которого Сэма перестали брать в расчет, я говорила правду, но Сэм отличался осторожностью, он никогда бы не решился убрать мешающего ему человека. Он надеялся договориться с тобой, чтоб с помощью шантажа снова занять свое место в фирме. Но я ему помешала. К тому же у него имелось нечто, крайне меня интересовавшее.

— Заткнись, сучка бешеная! — крикнул Брэндон, сам напоминавший сумасшедшего.

Теперь смеялся Кинг.

— Что, паленым запахло?

— Мы еще можем все уладить, — сказал ему Брэндон. — Отпусти меня, и мы договоримся так, чтоб выгодно было обоим.

— Я твоими договорами сыт по горло, — полоумно усмехнулся бывший заключенный. — Наш последний договор обошелся мне в двадцать лет жизни.

— Кьюнан, ты во всем виноват, — выругавшись, бросил мне Брэндон — Нам тебя следовало убрать в первую очередь.

— Ошибаются даже сильные мира сего, — отозвался я.

— У Сэма была защита, — сказала Марти. — Ему нужна была защита. Из «Карлайл Корпорейшн» с миром не уходят, так же как с Карлайлами мирно не разводятся. Он рассказал мне о кассетах. Я всегда подозревала, что существует какая-то тайна. У Сэма был один экземпляр «Облавы», у Брэндона — второй. Они были связаны не только бизнесом, но и круговой порукой. Старому идиоту следовало отдать мне кассету, а он заупрямился. Дурак он и есть дурак. Уехал бы на Филиппины, дожил бы остаток лет в каком-нибудь борделе. Свинья грязная, я ведь просила, а он не отдал.

— Ты нашла кассету?

— Нет, — сказала она, улыбнувшись мне. — Я решила, что Сэм передал ее тебе. Он слишком много про тебя болтал.

— Теперь мы все мертвецы, — провозгласил Брэндон. — Как только Кьюнан раскроет рот, чтоб рассказать о кассете, нам больше не жить. Нас убьют так же, как убили моего дядю. И тебя, Кьюнан, тоже убьют.

— Кто нас убьет?

— Те же, кто убил моего дядю, — ответил Брэндон, вращая глазами от ужаса.

— Немецкие подводные лодки? — иронично спросил я.

— Сам знаешь, кого я подразумеваю. Разведка. Все эти годы меня не трогали только потому, что я помалкивал.

— Вы бредите, — сказал я с презрением, которого на самом деле не испытывал. — Свидетелей того, как вы украли кассеты, не было, в том числе из разведки. Вам страшно, потому что вы убийца. Вы убили Деверо-Олмонда и Мика Джонса.

— Мне пришлось их убить, — простонал Брэндон. — Мне нужно было думать о семье. Мортон одинок, если не считать его свояченицы, а Джонс всегда рисковал.

— Хватит жалеть себя, — вставил Кинг. — Лучше расскажи ему, как состряпал мое дело.

— Винс, умоляю тебя, давай покончим со всем этим. Мы выйдем отсюда вдвоем, если ты позволишь мне прежде переговорить с нужными людьми. Они спишут смерть спортсменов на несчастный случай. Мы сможем с ними договориться: кассета в обмен на наше молчание.

— Сейчас ты можешь только одно: заткнуть свою вонючую пасть, пока башка твоего сына не продырявила крышу твоего сраного дома, — ответил Кинг.

Я понимал, что за каждым его словом стоит реальная угроза. Брэндон тоже это понимал.

— О кассетах знал и Джонс, — полушепотом признался Брэндон.

Я подошел к нему поближе, заботясь о работе передатчика.

— Это он рассказал мне о кассетах, а мне нужно было узнать, чьи имена занесены в список. Я, конечно, свалял дурака. Следовало сообразить, что тогда их уже не интересовали итальянцы, но у меня из головы не выходила история моего дяди. Винс понятия не имел о ценности кассет, но Мик Джонс сказал, что лучше от него избавиться: если попадет в полицию, может всех нас выдать…

— Сам ты шкура паршивая! — зашипел на него Кинг.

— Я приглашал Винса в дело, но ему больше по душе грабеж…

Это замечание вызвало у Кинга только смех.

— Лживый ублюдок! Впервые я узнал о том, что было на этих кассетах, от полоумного папаши Кьюнана. Ты говорил мне, что на них схемы банковских сейфов.

Связанный по рукам и ногам, Брэндон умудрился насмешливо пожать плечами. Меня впечатлил его жест.

— В любом случае я не мог ставить под удар свою семью, — продолжал он. — Беда в том, что нам не удалось сдержать Фуллава. Он подозревал, что дело нечисто, ворвался в помещение раньше Джонса и сбил Кинга с ног. Потом Джонсу пришлось наводить порядок. Он пристрелил Фуллава и Масгрейва и собирался уложить Кинга в нужную позу, прежде чем в него выстрелить, но услыхал полицейскую сирену. Вероятно, еще при входе они повредили сигнализацию или что-то вроде того. Дальше я сделал для Кинга все, что мог, и взял к себе Марти.

— Только после того, как он тебе пригрозил! — напомнила Марти.

— Вот именно, — радостно подтвердил Винс Кинг, — сам бы он не догадался. Выходи, Кьюнан. Даю тебе две минуты.

— Если хочешь умереть, воля твоя, но я уйду отсюда только с этими тремя и командой, которую ты запер в спортивном зале. Пусть Карлайлов накажут по закону, — твердо заявил я.

— Плевать мне на тебя, — насмешливо ответил Кинг. — Спасибо за предложение убить себя, но у меня другие планы. Хочешь, оставайся — взлетишь на воздух вместе с этим отродьем.

— Смертную казнь отменили. Ты не имеешь права их убивать. По крайней мере, позволь уйти Марти и спортсменам.

— Угадай, — сказал на это Кинг, — сколько раз Марти навещала меня в тюрьме? Она вся в мать. Ты провел со мною больше времени, чем она. Короче, я ухожу.

Он набрал на клавиатуре пульта шифр и направился к выходу. Издалека начал доноситься грохот взрывов.

— Он запустил в действие всю систему! — вскричала Марти.

Я занервничал:

— Как отменить команду?

Вся консоль состояла из компьютера, соединенного со специальной панелью управления. Нажимать на кнопки, не зная схемы, было бессмысленно. На дисплее компьютера зависла сложная диаграмма, в которой я, возможно, и разобрался бы, провозившись примерно месяц.

— Спроси у Чарли! — в панике выкрикнула Марти.

Я содрал ленту с губ Чарли. На ленте остался кусочек кожи, но ему было не до жалоб.

— Остановить нельзя. Он изменил программу.

— А с этими что? — спросил я; указывая на протянутые всюду провода.

— Если разорвать провод, на воздух взлетит все сразу. Программа рассчитана на последовательные взрывы, в соответствии с ритмами музыкального ряда. Дистанционное управление не предусматривает случайного отключения системы, в противном случае запасные блоки вызовут большой взрыв.

Пока он говорил, я разматывал ленту, чтоб освободить Чарли от «петард».

— Сколько у нас времени? — проговорил я, когда он мог уже двигаться.

— Секунды, — ответил Чарли. — Я не знаю, в какой последовательности он запрограммировал взрывы.

Поднимаясь на ноги, Чарли замахнулся на меня. По его лицу можно было изучать историю терроризма. Изумление не помешало мне оттолкнуть его подальше, и он приземлился на груду пиротехники.

— Кассета, Чарли. Достань кассету! — раздался крик Брэндона.

Чарли раздумывал меньше секунды. Выполняя приказ отца, он подошел к одной из дверей и принялся расшвыривать мебель, преграждавшую путь. Силы в нем было достаточно. Грохот от падавшей мебели стоял не меньший, чем тот, что доносился со двора.

— Спасибо, что развязал меня, — саркастически сказала Марти, наблюдая, как он пробирается в компьютерную комнату отца.

Я бросился к ней на помощь, но высвободить ее можно было только заодно с Брэндоном, что я и сделал с большой неохотой. Через плечо я видел, как оставшиеся в живых регбисты выбираются на волю по трупам погибших коллег. Вряд ли кто-нибудь из болельщиков «Пайлдрайверз» видел их в такой подвижной форме. Нас они не удостоили даже взглядом. Дом со всех сторон освещали яркие вспышки фейерверка, умело рассчитанные на то, чтоб нанести как можно больший ущерб. Мне не нравилась перспектива оказаться под огнем — дом тоже был полон взрывчатки.

— Идем! — позвал я Марти. — Мы сможем выбраться.

— Без кассеты я не выйду! — прокричала она.

Брэндон уже скрылся во внутренних комнатах. Я попытался удержать Марти и потащить за собой, но она выскользнула. Взрывы подбирались все ближе к дому. Уже начали трескаться оконные стекла, по комнате разлетались осколки. Я огляделся. Марти исчезла. Я побежал.

Пока я бежал, вокруг меня взрывались предметы роскоши, которыми так гордился хозяин. Винс потрудился на славу. Зеленые и золотые вспышки фейерверка сопровождались настоящей бомбардировкой. На садовых скульптурах бывший десантник закрепил мощные ракеты. Они со свистом вырывались в небо, а сверху на землю сыпался мелкий каменный дождь. Ладонями я старался прикрыть лицо. Я все бежал и бежал, а вокруг ни души, ни пожарных, ни полиции.

Почти у выезда я наконец заметил Брена Каллена.

— Они все еще там, — задыхаясь, сказал я. — Кинг пытается скрыться.

— Знаю, — ответил он безнадежным голосом, — но нам его не поймать, пока продолжается этот салют.

Мы оба смотрели на дом. Казалось, его очертания колыхались. Из окон вырвались языки пламени, и с мрачным ревом здание взлетело на воздух. Я кинулся было обратно, но Брен меня остановил.

— Бесполезно, — прокричал он сквозь грохот. — Ее нет в живых.

Эпилог

Ни Брэндон, ни Чарли не вышли живыми из дьявольского представления, устроенного Винсом. Их тела нашли среди останков компьютерной комнаты Брэндона. Следов Марти и Винса на территории резиденции обнаружено не было. В полицейском отчете о происшествии их имена тоже не упоминались.

Учитывая то, что Брэндон Карлайл по-прежнему считался уважаемым предпринимателем — все-таки седьмой в списке самых богатых людей страны, в силу культурных традиций поддерживающей частный капитал, — трагический случай в его владениях был представлен как результат разбойного нападения, во время которого вспыхнул и взорвался контейнер с запрещенной для пользования китайской пиротехникой. Никаких намеков на криминальное прошлое Брэндона, ни единого упоминания о Винсе Кинге. Всё списали на счет неизвестных грабителей, которые были объявлены в розыск.

Но и мертвый Карлайл не давал покоя журналистам. Оставалось множество вопросов, требовавших ответов, так что, возможно, в один прекрасный день выйдет в свет биография Брэндона Карлайла без купюр, но пока еще не время. Пока публике подается лишь то, что предлагает чеширская полиция, и я подозреваю, что составить материал по этому делу ей помогли профессионалы со стороны. В отчете не упоминалось о засекреченных кассетах, никто не вспомнил и о других убийствах. В Ирландии около Брея обнаружили утопленника, которым мог быть Мортон Деверо-Олмонд, но серьезной идентификации тела не проводилось. Его смерть никак не назовешь несчастным случаем.

Ясно, что мое имя вообще нигде не фигурировало. Начальник чеширской полиции не высказал мне ни слова благодарности, даже с глазу на глаз. Представляю, как он разозлился, узнав, что из-за меня лишился возможности лакомиться перепелиными яйцами в новогоднюю ночь.

А я понял, что могу существовать и без благодарности полиции, причем существовать очень неплохо.

Пророчество Брэндона о том, что секретные службы не оставят меня в живых из соображений государственной безопасности, не подтвердилось. Через две недели после кончины Карлайла в мой офис доставили посылку. Ее прислал адвокат, распоряжавшийся имуществом покойного Сэма Леви. В коробке оказалась магнитная лента, похожая на кассету, описанную Винсом Кингом. После недолгих раздумий я передал ее Брену Каллену. Он принял этот дар молча, дальнейших комментариев тоже не последовало. Я полагал, что главным доказательством заинтересованности в деле секретных служб можно считать вялые, скорее для виду, попытки отыскать следы Винса и Марти.

И за это спасибо.

Теперь мы с Жанин встречаемся по выходным и напоминаем престарелую пару. Мы друг другу нужны, но я ни разу не решился предложить более тесную связь. Иногда я вижусь с Клайдом Хэрроу. Он, конечно, с душком, но порой может и рассмешить. Его карьера на телевидении, так же как и мое дело в «Робин Гуд Инвестигейшнз», оказалась долговечнее империи Карлайла.

Как-то раз в субботу мы с Клайдом ездили на стадион «Олд-Траффорд». Когда мы протискивались после матча на стоянку в потоке густой толпы, кто-то сжал мою руку повыше локтя. Во всяком случае, мне так показалось, хотя, конечно, среди толчеи меня могли случайно стиснуть десятки чужих рук. Но то пожатие было особенным, будто по мне пробежал заряд электричества. Обернувшись, я заметил привлекательную блондинку, которую людской поток уносил в противоположную сторону. Ее лицо показалось мне до боли знакомым, хотя она явно не желала быть узнанной. Ей удалось изменить внешность, но не голос: за моей спиной взорвался и, удаляясь, затих неподражаемый смех Марти Кинг.

Фрэнк Лин

КРОЙ ТЕЛА ^(роман)

12 отнятых жизней, 12 окровавленных костюмов — он называет себя Безымянным, и все его жертвы похожи на его сестру…

Комиссар Клара Видалис получает по почте видеофайл с жестоким убийством девушки. Эксперты уверены, что это не монтаж, а запись реальных событий. Охота начинается. Полиция Берлина находит новые трупы, Клара — новые подсказки, а маньяк…

Кто и когда остановит его?

Пролог

Номер 12! Он поставил обе канистры с темно-красной жидкостью на заплесневелый пол подвала, вытащил черный прорезиненный костюм, смял его и швырнул в огонь. Пластик вздулся пузырями, которые лопались, шипя и чмокая. А огонь тем временем пожирал резину. Едкий запах заполнял помещение с высокими потолками.

Он бросил в огонь все, что принес с собой: маску, очки, туфли.

12 костюмов.

12 жертв.

12 жизней.

Это гремело у него в мозгу. Чудовищная боль охватила голову. В желудке — как будто ведро раскаленных углей. Он видел перед собой гроб и все, что там находилось. Он видел подобное тысячи раз. Но снова и снова его словно током било. Воспоминания из прошлого в этот раз поразили его подобно удару молнии, и он изверг из себя поток зеленой желчи, вызванный нарастающей волной омерзения и разочарования. Потом повалился и лежал, кашляя и дрожа, на каменном полу, пока огонь расправлялся с одеждой, и его покрасневшие глаза были устремлены на гроб, видневшийся в рассеянном свете подвала.

Там лежала она.

Многие годы.

Многие десятилетия.

Потерянная, но не утраченная. Сокрытая, но не забытая. Мертвая, но спящая.

Он лежал голый на влажном полу, вздрагивая в собственной блевоте, а что-то поднималось в нем и наконец вырвалось наружу. И тут тишину пронзил крик, такой ужасный, какой мог издать только Люцифер после того, как Бог низверг его в бездну. Крик, полный животного страха и удушающей безнадежности.

Он совершил то, что не позволено никому. За что он будет вечно гореть в аду.

То, чего он никогда себе не простит.

Он убил единственного человека, которого любил.

Он потерял сознание, и мрак охватил его.

Часть I. Кровь

И Тебе Самой оружие пройдет душу.

Евангелие от Луки 2:35

Глава 1

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, — прошептала молодая женщина, становясь на колени в исповедальне. Голос ее дрожал, предвещая слезы.

— Господь, освещающий наше сердце, дарует тебе истинное осознание грехов и милосердие свое, — ответил священник спокойным звонким голосом. Сквозь маленькое решетчатое окошко, разделявшее прихожанина и исповедника, женщина могла разглядеть лишь смутный абрис. Она и сама не знала, что влечет ее сюда каждый год в один и тот же день — 23 октября — вот уже много лет. Была ли это вера? Нет, определенно нет. Скорее вина, которая все время всплывала и от которой она не могла избавиться. Вина, которая тяжким камнем лежала на ее душе.

Каждый год женщина убеждала себя в бесполезности исповеди. Ведь кто мог дать гарантию, что этим можно снять грех с души? Что она найдет прощение? Смутное обещание Христа, что он, приняв облик священника, примет бремя ее грехов, так и осталось невыполненным. Конечно, после исповеди она ненадолго обретала покой, но только благодаря тому, что хоть кому-то могла рассказать свою историю.

Кошмары и безликий ужас продолжали преследовать ее.

Она перепробовала все возможные средства: беседы с терапевтом, психологическое лечение, йога, тай-цзы, медитативные курсы. Ничего не помогало — исповедь оказалась лучше всего.

С каждым годом грех становился все тяжелее. Это было нечто мрачное, зловещее. Неосязаемое зарождалось, росло в ней, раздувало, как трупные газы утопленника, который медленно всплывал в зловонном грязном болоте. Это нечто у нее внутри становилось все больше и страшнее, пока она, не в состоянии больше это выносить, не вскрывала раздувшийся пузырь своего греха, чтобы избавиться от накопившегося зловония.

Но проходило совсем немного времени, и ужасный смрад снова распространялся и тяготил ее душу.

Поэтому каждый год 23 октября она приходила в исповедальню собора Святой Ядвиги.

Это была епископская церковь Берлина, много священников проводили здесь службы попеременно. Иногда она исповедовалась пасторам, которые уже слышали ее историю. Но исповедника, перед которым она сегодня сидела, женщина еще никогда не видела.

— Я пришла, чтобы покаяться в грехах своих. Последний раз я исповедалась… в прошлом году. Больше всего меня тяготит… воспоминание о сестре… — произнесла она, запинаясь, потому что каждый раз не знала, с чего начать. — Моей сестре было восемь, когда ее похитили. Преступник… он изнасиловал ее и убил. И в этом была моя вина.

— Как давно это случилось? — спросил исповедник.

— Двадцать лет назад.

Это произошло 23 октября 1990 года, в среду, тогда в 16.00 она в последний раз видела сестру.

— Я обещала забрать ее из школы… из музыкальной школы. Она ждала меня, но я не пришла. Поэтому она и попала в лапы к этому извергу. — Женщина тихо заплакала. — Он держал ее у себя долгие дни и издевался… снова и снова. А в конце, — она хрипло прошептала, — он ее убил. — И в приступе отчаяния полились слезы.

Священник молчал. Наконец он откашлялся и сказал:

— Это ужасная история. Хорошо, что вы пришли ко мне. — Он сделал паузу. — Преступника поймали?

Странный вопрос для исповедника.

Женщина покачала головой.

— Нет. В полиции заявили, что сделали все возможное. Сегодня я знаю, что они не сделали ничего, совсем ничего. Они пили кофе из бумажных стаканчиков и все время посматривали на часы — ровно в шестнадцать конец рабочего дня, — в то время как моя сестра сходила с ума от боли и страха. Я это точно знаю.

— Откуда?

— Потому что я тоже состою в этой команде. Но я не такая, как эти бездари. Я выслеживаю чудовищ, подобных убийце моей сестры. Я охочусь на них. И я их убиваю.

— Вы из полиции и выслеживаете убийц?

— Серийных убийц. — Она сглотнула. — Иногда я не знаю, разумно ли это, потому что каждый раз вспоминаю, как допустила ошибку в своем первом, самом страшном деле. Но в этом мое предназначение. Я должна охотиться на извергов… Я должна их найти и должна их убить…

Она снова заплакала и заметила, как за деревянной решеткой священник закивал головой.

— Вашу ненависть можно понять. Но нельзя платить смертью за смерть. Иисус призывает нас к милосердию. Чтобы получить прощение, нужно простить другого.

— И убийцу моей сестры?

— Даже его.

Она надолго замолчала. «Простить насильника? Растлителя и мясника? Невозможно». Ее ненависть к этой твари была безгранична. Она разорвала бы его на куски, выпустила бы из него кровь, а останки превратила в пыль, чтобы от убийцы и мокрого места не осталось.

Женщина подождала, пока буря внутри не улеглась.

— Что случится с убийцей, когда он умрет? — спросила она.

— А вы как думаете? — Священник молитвенно сложил ладони. — Убийство — нарушение пятой заповеди. И это тяжкий, смертный грех. Если он не исповедуется и искренне не покается, его ждет вечное проклятие.

— Ад, — произнесла она, сглотнула и вытерла слезы. — Я смогу спокойно спать только после того, как препровожу его туда. В аду он будет страдать?

— В начале прошлого века детям из Фатимы было видение ада, которое им показала Богоматерь. — Священник описал видение, он помнил этот текст наизусть: — Грешники плавали в огне, поднимаемые пламенем и дымящиеся. Их разметывало в разные стороны, как искры при мощных пожарах; невесомые и хаотичные, они кричали и выли от боли и отчаяния, что заставляет дрожать и коченеть.

— Это хорошо, — ответила женщина. — Ничего другого он не заслуживает.

— Вы не должны так думать, — сказал священник. — Гневливость тоже грех. И ад означает вечные муки. Ни один христианин не должен желать, чтобы кто-то попал туда.

— Надеюсь, там с него сдерут кожу, кастрируют его, разрежут на куски и будут пытать и мучить вечно! — прошипела она, сжав кулаки. — И мне все равно, пусть даже за это мне самой придется жариться в аду.

— Как вас зовут?

— Клара.

— Понимаю, Клара, боль ваша велика и ненависть тяготит сердце. — Священник перекрестился. — Но Господь, отец наш всемилостивейший, послал Иисуса Христа, дабы искупить грехи наши.

Он взглянул на Клару. Несмотря на мелкие ячейки решетки, она видела сочувствие в его глазах, когда тот произнес:

— Отпускаю тебе грехи во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. — Исповедник снова перекрестился. — Прочитай «Ave Maria» Богоматери и попытайся изгнать горечь из сердца. — Он взглянул на нее. — И я тоже буду молиться.

— Это мне зачтется?

— Никто не будет забыт, — ответил пастор. — Я не могу оставить терзающиеся души. Я буду молиться за тебя. И Христос простит.

— Хорошо, — сказала Клара. — Но если я встречу преступника, то уж точно его не прощу.

Священник внимательно смотрел на нее.

— Я убью его.

Клара Видалис, главный комиссар отдела по расследованию убийств в Управлении уголовной полиции Берлина, судебный эксперт и патопсихолог, поднялась со стула и быстро ушла, прежде чем окончательно разрыдаться.

Глава 2

Интернет, вездесущая всемирная сеть, позволяет общаться со всеми, причем обмениваться информацией почти со скоростью мысли, что уменьшает мир до размеров компьютерного чипа. Люди больше не разговаривают между собой, только на веб-сайтах, они больше не встречаются, просто обмениваются сообщениями в социальных сетях. Они вызывают такую же зависимость, как никотин и кокаин. Электронные наркотики. 60 миллионов электронных писем отправляются ежедневно по всему земному шару, цифровая какофония коммуникации, которая постепенно превращает жизнь людей из реальности в искусственный мир битов и байтов.

Раньше тяжелыми телефонными аппаратами приходилось пользоваться с помощью топорно сделанных кнопок, сегодня же iPhone и iPad гладят нежно, как ревнивых любовниц, которые не терпят никого подле себя, хотят быть единственными и неповторимыми.

У любого рая есть свой ад, так и у Интернета есть свой мир теней, свои касты объединенных в сеть отверженных и просветленных.

Но ведь Интернет — это не только самое большоекоммуникативное средство и хранилище знаний всех времен.

Интернет — это еще и самое глобальное место преступлений в мире. От детского порно до страшных клипов — реальных или постановочных, от инструкций по суициду до руководства по созданию бомб, от видео с избиениями, снимков смертельных несчастных случаев и катастроф до фотографий пьяных голых подростков, лежащих в углу в собственных экскрементах. И все это доступно человеку в любом уголке света. Интернет — это современный «позорный столб» непристойности и извращенности, мир теней, в котором можно найти самые темные страсти, бездну извращенности и жестокие фантазии.

Веб-сайт giftgiver.de был одним из таких. В гомосексуальных садомазохистских кругах гифтгивер — человек, который разносит ВИЧ при анальных половых актах без средств защиты. Болеть СПИДом, передавать вирус дальше и заражать других — что, собственно, и есть преступление — у гифтгиверов считается добродетелью. Принцип снежного кома: человек передает болезнь, но никогда не может от нее избавиться.

Одним из пользователей сайта giftgiver.de был Якоб. Он давал здесь волю фантазии, завязывал знакомства и договаривался о сексуальных оргиях на старых, грязных парковках. Якоба уже давно «распечатали», как говорят о первом гомосексуальном контакте в этой среде. Как-то во время небезопасного анального секса на вечеринке в темном подвале он подцепил ВИЧ и с тех пор сам стал гифтгивером, который не просто носил вирус, но и распространял смертельную болезнь. Якоб, ко всему прочему, был еще и «нижним», то есть тем, кто позволял себя использовать, мучить, унижать. Он играл роль «женщины» во время секса, удовлетворял других мужчин орально, позволял себя бить, связывать и оплевывать. Его даже возбуждало, когда другие мочились на него. Другие назывались «верхними».

Но иногда ему не хватало и этого. Якоб, после того как воплотил в жизнь свои садомазохистские фантазии, все же мечтал дойти до самой черты: хотел, чтобы его связали и резали скальпелем.

Якоб и сам не знал, таилась ли эта фантазия в нем уже давно, как скрытый коварный демон, или ее породило постоянное пользование виртуальным адом садомазохистского сайта. В конце концов он дал следующее объявление на giftgiver.de:

Страстный мальчик, 31/182/78, бритый, худой. Член 17,5. Хочет, чтобы его помучил активный верхний, возможно, с ножами.

Позволяю делать с собой все, кроме изуродования и пр. Отзовись.

В тот же день он получил ответ:

Верхний, 39, 193, 90. Прикую тебя наручниками к кровати, а потом займусь тобой со скальпелями. Ты можешь заказать их на сайте (вложение). Нравится мое фото?

Незнакомец прислал Якобу фотографию, на которой был виден лишь атлетический торс. Лицо скрывалось под черной маской. Но мускулистое тело понравилось Якобу. Кроме того, он отправил Якобу формуляр, по которому тот мог выдать себя за врача и предпринимателя, желавшего заказать скальпели на сайте с хирургической продукцией. Якоб выбрал одноразовые скальпели с зеленой пластиковой ручкой.

Смешанное волнующее чувство страха и радости охватило Якоба, когда он нажал на сайте кнопку «Заказать» после того, как внес данные своей кредитной карточки.

«А что, если незнакомец переступит черту? Что, если я окажусь перед ним беззащитным?» — эти мысли возбуждали его еще больше.

Когда спустя четыре дня скальпели доставили, Якоб снова написал электронное письмо:

Скальпели у меня. Когда ты приедешь?

Тут же пришел ответ:

Через полчаса буду у тебя. Оставь дверь открытой, чтобы я мог войти. Прикуешь себя наручниками к кровати. Все остальное я сделаю сам. Сфотографируй себя и отправь на мой номер — хочу убедиться, что ты все сделал правильно.

Якоб приковал себя за руку к кровати, сделал фото и отправил его электронной почтой. Входную дверь он оставил незапертой.

Скальпели лежали наготове.

Ожидание.

Наконец в коридоре послышались шаги.

Радость, возбуждение и страх охватили его одновременно.

Глава 3

Альберт Торино включил телефон «Блэкберри», запихнул бумаги и ноутбук в портфель из змеиной кожи и нетвердой походкой пошел по проходу «Боинга-747», который только что прилетел из Сан-Пауло в Мюнхен.

Он стащил чемодан на колесиках с багажной полки, передал стюардессе пиджак в мелкую полоску, а сам в это время бросил в рот таблетку аспирина, разжевал и, не запивая, проглотил горькую крошку.

Он почти не спал, впрочем, как всегда, когда летел ночным рейсом. И это несмотря на то, что в бизнес-классе кресло превращалось в настоящую кровать. Здесь были даже подушки, пледы, сумки с туалетными принадлежностями и прочая чепуха, от которой отказывались пассажиры в хвосте, летевшие, словно в загоне для скота.

«Наверное, причина в том, — думал Торино, — что человек представляет себя во сне и принимает ту позу, в которой надеется спать. Но на самом деле как раз в ней-то он заснуть никогда и не может».

Во всех остальных случаях Торино мог спокойно спать, особенно на рекламных презентациях какой-нибудь ерунды, маркетинговую компанию которой пытались навязать его фирме.

Он наслаждался горьким вкусом аспирина, распространявшимся во рту. И головная боль действительно немного прошла.

Альберт Торино работал медиаменеджером. После того как он пару лет проработал на частном канале и вел там несколько как критикуемых, так и успешных проектов, Альберт основал собственную фирму «Integrated Entertainments». Тут не было безмозглого совета директоров, который нужно постоянно уговаривать, и бездарных контролеров, которые могли что-то запретить. Он — босс. Финансирование его следующего проекта составляло 80 %, и идея Торино казалась блестящей: в Бразилии они ищут уличных парней из трущоб Сан-Пауло, тренируют их и в клетках стравливают друг с другом в боях без правил. Зрители смогли бы выбирать фаворитов и решать, кто с кем будет драться.

Торино считал, что подобное можно придумать и в проекте со звездами. У уличных мальчишек одно оружие — кулаки, у женщин — внешность. Что, если свести в поединке женщин с их оружием и в бою без правил? Пусть вместо кулаков будут красота и хитрость. И пусть зрители решат, кто самая красивая. А зритель, который угадал победительницу, должен получить нечто необычное.

Но что?

Ну что это может быть?

Идеи Торино потрясли бы медиапространство.

Германия превратилась бы в Новый Орлеан, по которому пронесся ураган Катрина.

Стюардесса на выходе кивнула ему, а Альберт смерил ее взглядом с ног до головы.

«Милашка, — подумал он, — правда, не сравнить с той, с которой мы зажигали в Бразилии. Но мы же живем в пуританской Германии».

Он прошел по коридору, таща за собой чемодан на колесиках и портфель. Вкус аспирина почти исчез.

Задрав подбородок, внимательно обшаривая все вокруг карими глазами, Альберт Торино создавал впечатление вечно озабоченного человека, который должен быть повсюду и просто не может пропустить что-нибудь важное.

Двигался он с почти грациозной элегантностью и легкостью, которая странным образом присуща коренастым людям. Темно-каштановые волосы смазаны гелем и зачесаны назад, кожа такая загорелая, что он смело мог бы сниматься в рекламе крема для загара, если бы не пара лишних килограммов — знак победы хорошей еды и вина над диетами и тренажерным залом.

Пальцами левой руки Альберт нащупал в кармане гарнитуру телефона и вставил ее в ухо. Пятнадцать новых сообщений. Как обычно после долгого двенадцатичасового перелета.

Он прослушал последнее сообщение, и лицо его просияло. Том Мирс был на месте.

Торино ускорил шаг и, все так же задрав подбородок, направился к терминалу «Люфтганза Сенатор Лаундж».

Глава 4

Мужчина был с ног до головы затянут в черный латексный костюм, поверх него — черное пальто. Рослый, минимум метр девяносто, спортивная фигура. Он двигался пластично и почти грациозно, как человек, владеющий приемами восточных единоборств, — с легкостью пантеры, которая в мгновение ока может превратиться во взрывную жестокость. Поверх черной латексной маски были надеты очки для плавания, руки — в резиновых перчатках, в них — две большие черные спортивные сумки.

Он прикрыл дверь ногой и быстро прошел по коридору.

Якоб лежал прикованным левой рукой к решетчатому изголовью кровати. Из динамиков Hi-Fi-системы доносилась песня «Sweep» группы «Blue Foundation».

— Я доставлю тебе удовольствие, какого ты еще никогда не испытывал, — сказал мужчина, стремительно подошел к кровати и защелкнул на правом запястье Якоба вторую пару наручников.

Его взгляд скользнул по комнате. Сначала он взглянул на ноутбук на письменном столе — страница сайта giftgiver.de была открыта, а также на профиль Якоба. Потом подошел к стереосистеме, сделал музыку громче, снова скользнул к кровати и черным скотчем заклеил рот Якоба прежде, чем тот успел понять, что происходит.

Якобу стало не по себе. А что, если он допустил ошибку? В то же время неуверенность возбуждала его, по телу расходились волны адреналина, приближая его к экстазу.

Мужчина подошел к столу и вынул одноразовый скальпель из пластиковой упаковки. Потом открыл свои сумки и достал судок из нержавеющей стали — такие обычно используют в больницах, а также два маленьких пластиковых ведра.

«Что происходит? — испуганно спросил себя Якоб. — Поиграем в доктора? Фекальная эротика? Что этот тип собирается делать с ведрами?»

Он даже не успел додумать мысль до конца, как незнакомец пугающе привычным жестом защелкнул наручники на его ногах, окончательно приковав Якоба к кровати.

Заиграла новая песня — «Poker Face» Lady Gaga.

Он услышал первую строчку:

Мужчина приблизился, держа скальпель в правой руке, а металлический судок — в левой, и провел тупой стороной скальпеля по обнаженному торсу Якоба. Тот глухо застонал, появилась невероятная эрекция. Незнакомец перевернул лезвие вниз и, слегка нажимая, провел им по телу. Скальпель оставил тонкий кровоточащий след. Якоб дрожал от наслаждения.

— Ты будешь всегда меня помнить, — сказал мужчина.

И прежде чем Якоб успел спросить, что значит эта фраза, незнакомец сделал лезвием еще один кровавый надрез на его груди, более длинный и глубокий. Якоб закричал от наслаждения. Когда незнакомец сделал третий разрез и одновременно погладил упругий бугор в его штанах, Якоб испытал оргазм.

А мужчина продолжил:

— Потому что я — последний, кого ты видишь.

Пока Якоб в экстазе кончал в штаны и практически потерял сознание от удовольствия, незнакомец резким движением продвинул скальпель вперед и перерезал сонную артерию. Якоб скосил глаза в сторону от удивления и шока одновременно. Кровь пульсирующими струйками вытекала наружу — и все новые оргазмы смерти, повторяющиеся каждую секунду. Якоб издавал гортанные стоны, которые, сливаясь с громкой музыкой, создавали причудливый звуковой фон. Он пытался подняться, но незнакомец с неимоверной силой прижал его тело к кровати. Кровь брызнула на ковер и прикроватную тумбочку, на которой лежало множество порножурналов и DVD. Потом мужчина грубо отвернул голову Якоба в сторону, чтобы кровь стекала в металлический судок.

Когда судок и пластиковые ведра почти наполнились, бьющееся в конвульсиях тело Якоба ослабело. Последние огоньки жизни угасли в его широко распахнутых глазах, в которых читались удивление и ужас.

Незнакомец подошел к ноутбуку, просмотрел несколько страниц, что-то записал, захлопнул ноутбук и сунул его в одну из сумок вместе с аккумулятором и модемом беспроводного Интернета. Затем открыл вторую сумку и вытащил две пластиковые емкости. После снова взял скальпель и подошел к трупу на кровати.

Работа еще не была окончена.

Напротив.

Она только начиналась.

Глава 5

Клара глубоко вздохнула, взглянув на громадный церковный купол, возвышавшийся над ней. Он вызывал у нее чувство свободы и безопасности одновременно.

Она прищурилась, чтобы хорошо видеть, несмотря на слезы. Слова священника все еще звучали в ее голове: «Чтобы обрести прощение, нужно простить другого».

«Интересно, какие еще признания слышал этот священник? Хранит ли он их в своем сердце, делясь лишь с Иисусом и Богом, как того требует тайна исповеди?»

В голове мельком пронеслась мысль: исповедовался ли убийца ее сестры.

«Тогда где-то есть священник, который знает, кто убил ее. А может, он даже знает, где найти преступника. Значит, где-то может жить человек, который все знает, но ему никому нельзя открыться?»

Клара отогнала эти мысли, как надоедливую муху: такой изверг, как убийца ее сестры, не имеет никаких дел с Богом.

Статуя Богоматери, перед которой стояла дюжина зажженных свечей, возвышалась в левой части алтаря. Мария держала на руках маленького Иисуса, ниже светил серп луны, а над ней простирались солнечные лучи. Знакомый ее подруги, искусствовед, как-то рассказывал Кларе, что непорочная Мария в Откровениях Иоанна стоит на серпе луны: «Явилось на небе великое знамение: жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд. Она имела во чреве и кричала от болей и мук рождения. И другое знамение явилось на небе: вот большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадим. Хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю. Дракон сей стал перед женою, которой надлежало родить, дабы, когда она родит, пожрать ее младенца».

Этот отрывок Клара удивительным образом запомнила.

И не только потому, что там было описание дракона, жаждущего проглотить невинное дитя, просто он постоянно напоминал о ее собственной ситуации, о сестре Клаудии, которая оказалась в лапах злого дракона. Но если в Библии архангел Михаил спас ребенка и победил дракона, Сатану, то дракон Клары забрал ее сестру навсегда.

«Если Бог действительно такой милосердный, то почему люди им так мало интересуются? — спрашивала себя Клара. — Где же этот Бог, когда он так нужен? Неужели жизнь — это сплошные страдания? И если жизнь — это пытка для тела, то тогда ад — пытка для души?»

Клара молча стояла у статуи Марии, а свечи превращали церковную полутьму в мерцающий ковер отсветов.

«Мария, — думала она, — единственный человек в истории мироздания, который, вероятно, был абсолютно чист и жил без грехов. И поощрения не пришлось долго ждать: Матерь божья — Царица небесная».

Но если бы все вокруг были безгрешны, Кларе пришлось бы искать новую работу.

Она бросила один евро в медную коробку и зажгла для Клаудии сразу две свечи. «Я тебя никогда не забуду», — мысленно сказала она, и еще два отсвета присоединились к пляске огней на сумрачных сводах.

Металлический лязг заставил Клару вздрогнуть. Рослый, крепко сбитый мужчина тоже бросил несколько монет в коробку и зажег свечу. Он двигался очень пластично, Клара видела подобное у бойцов спецподразделений. Русые волосы подстрижены очень коротко, на переносице — очки в оправе из матовой нержавеющей стали.

— Истинная красота всегда недоступна, не так ли? — сказал он, осматривая статую Марии, потом взглянул на Клару. Его левая рука немного подрагивала, когда он ставил свечу на пол.

Клара молча кивнула. Мужчина оказался довольно симпатичным, но ей было не до разговоров.

Похоже, незнакомец это понял.

— Прошу прощения, — произнес он и отступил назад. — Я не хотел вам мешать. До свидания.

Клара, оставаясь около статуи, смотрела вслед мужчине, а язычки пламени двух ее свечей плясали, отбрасывая легкие тени на лицо Марии.

Глава 6

Меня все раздражает. Люди, жизнь и я сам. Иногда мне кажется, что я мертв вот уже много лет и меня просто забыли похоронить. Наверное, лучше было бы, если бы я на самом деле покончил жизнь самоубийством, а не инсценировал его на озере. Тогда я написал прощальное письмо, прыгнул в воду, заплыл на середине озера и сбросил дождевик. Потом — обратно на берег. С тех пор я больше никогда не был дома. С тех пор все считали меня мертвым. Так было нужно.

Может, я на самом деле мертв? Может, все, что я принимаю за действительность, всего лишь сон? А если я еще живу, должен ли я воспринимать все всерьез?

Передозировка инсулина или снотворного, крепкая балка на потолке и веревка, быстрый разрез опасной бритвой…

Но мне нужно выполнить свою миссию. Девушку зовут Жасмин. Она сегодня разместила на странице «Фейсбука» сообщение, что в следующие выходные едет в Ганновер. Значит, я могу без помех подготовить все в ее квартире. Я видел ее на центральном вокзале. Многие ее видели, и многие жадно на нее пялились. Ведь она выглядит точь-в-точь как Элизабет тогда. Красивая, яркая блондинка.

И тот парень под тридцать, с которым я пил кофе на вокзале, тоже заметил девушку. В глазах этого типа я прочитал, что он хочет ее. Непременно хочет. Но в его взгляде за бесконечным желанием сквозило глухое отчаяние, беспомощность. Парень понимал, что никогда не сможет заполучить ее. Он понимал, что на самом деле она была рада, что торопится на поезд: прекрасный повод отделаться от него.

Зачем тот парень вообще с ней встретился? Ведь он понимал, что эта встреча разбудит в нем желание, которое ничто не сможет удовлетворить и которое на долгое время сделает его несчастным.

Может, ему достаточно знать, что он хотя бы повстречал женщину своей мечты, пусть даже никогда не сможет засунуть в нее член? А может, он не хотел казаться самому себе неудачником, который не воспользовался шансом, пусть даже самым ничтожным? Может, он встретился с ней лишь для того, чтобы потом, мастурбируя, ясно представлять ее себе?

Сможет ли этот тип когда-нибудь стать убийцей? Одним из тех, кто способен променять женщину в кафе на вскрытый и выпотрошенный труп? Ведь мертвые женщины не говорят «нет». Я никогда этого не узнаю, но мысль интересная.

Жасмин вернется воскресным вечером. Этого не написано на страничке «Фейсбука», просто я подобрал чек от ее железнодорожного билета. Поэтому в воскресенье я уйду из дома.

Я подожду Жасмин в ее квартире. И я ее убью.

Глава 7

Вечерние сумерки превратили небо в такое же море отсветов, как свечи — своды собора. Клара села в служебную машину, престарелую «ауди», проехала по Унтер ден Линден, потом свернула налево, на Фридрихштрассе, в направлении Темпельхофа, к Управлению уголовной полиции Берлина.

Клара работала в комиссии по расследованию дел об убийствах, в отделе судебной экспертизы и патопсихологии, который недавно расширили. Чем больше город, тем больше в нем душевнобольных, и Берлин не был исключением. Судебная коллегия не хотела, чтобы ее обвинили в бездействии.

Клара решила пробыть в кабинете еще пару часов, встретиться с коллегой, поработать с несколькими документами по старому делу и потом поехать домой. До 23 октября, дня, который прибавил Кларе хлопот, неделя прошла довольно спокойно. И это было просто необходимо. Последнее дело, которое она распутала вместе с начальником, директором уголовной полиции Винтерфельдом, стало сущим кошмаром — охота на Оборотня, убийцу-психопата, который оставил в Берлине кровавый след. Он зверски убил семь женщин, насиловал их до и после смерти. У всех участников этого дела нервы были просто на пределе. К тому же начальник городской полиции приказал держать прессу на расстоянии, что в данном случае было весьма проблематично.

Клара свернула на Фридрихштрассе и поехала к большому зданию-коробке, которое возвышалось среди классических фасадов старого города.

Клара часто работала с Винтерфельдом (59 лет, дважды в разводе), но так и не смогла узнать его до конца. Он, непробиваемый прагматик, не допускающий дурачеств и глупостей, всегда говорил со всей серьезностью, но в то же время это казалось маской. Его звездный час, тогда еще, в Гамбурге, настал, когда он поймал Пакетного убийцу — педераста, который надевал целлофановые пакеты на головы детям, насилуя их. Его возбуждало, когда сопротивление детей все уменьшалось из-за нехватки кислорода, пока они не теряли сознание и не умирали. Мужчина работал преподавателем в профессиональной школе и был одним из тех, кто организует там новогодние концерты и первым сметает только что выпавший снег с крыльца. Просто душа-человек.

Ханна Аренд выработала понятие «банальность зла». Подобным неприметным преступником был и Джон Уэйн Гейси. Или Генрих Гиммлер. И Клаус Бекманн, Пакетный убийца, был одним из таких.

Винтерфельд взял тогда под свою опеку Клару, а также Сару Якобс, тоже молодого талантливого комиссара, которая через пару лет, когда Клара начала работать в комиссии по расследованию убийств, перешла в отдел по борьбе с экономическими преступлениями. Клара долгое время не видела ее. Ходили слухи, что Сара раскрыла громкое дело и теперь живет под новой фамилией в другом месте, пока буря не успокоится.

Сара была словно младшая сестра Клары, этакая «большая младшая сестра». Темно-русая и кареглазая, полная противоположность Кларе — брюнетке с голубыми глазами и южноевропейскими чертами лица, в венах которой текла итальянская, испанская и немецкая кровь.

Ей не хватало Сары в сфере деятельности, где доминировали мужчины. Большинство комиссаров и служащих высшего звена были мужчинами, как и бóльшая часть преступников.

Клара с Сарой часто сидели в теплые летние вечера на Шёнхаузер-аллее, на балконе, попивая белое вино и болтая. Ничто так не напоминало о лете, как цвет охлажденного белого вина в заиндевевшем бокале в лучах заходящего солнца. Для Сары это была настоящая разрядка. Никакого официанта, которого нужно ждать часами. Никаких туристов, которые вваливаются в кафе с полными рюкзаками, расталкивая всех толстыми задницами. Никакой действующей на нервы музыки, которой бармен безуспешно пытается развлечь посетителей. Только столик, пара стульев и белое вино. И прохожие внизу, на улице. Слышны разговоры соседей, позвякивают звонки велосипедов. Из открытых окон автомобилей долетает музыка, которая становится все тише, когда машина ускоряется на светофоре. И на все это накладывается чириканье воробьев и воркование голубей.

Они разговаривали о делах, о коррумпированных чиновниках экономического сектора, контрабандистах и торговле людьми, о разбойных нападениях со смертельными случаями, об убийствах в состоянии аффекта и серийных убийцах.

Но часто они разговаривали и на абсолютно нормальные темы: о прочитанных книгах, о выставках, которые как раз проходят в городе, и, конечно, о мужчинах, среди которых симпатичные зачастую оказывались совершенными занудами, а незанудные норовили той же ночью очутиться у них в постели.

По уклону Хоринерштрассе, где жила Клара, иногда из земли выныривал поезд, чтобы проехать несколько сотен метров над улицей по металлическому мосту, на время превратившись из метро в городскую железную дорогу, и на склоне Борнхольмерштрассе снова исчезнуть под землей.

Клара не могла не вспомнить о Винсенте, друге Сары, который в один из вечеров пересказывал страшную историю Лавкрафта. В Антарктиде исследователи нашли в пещере гигантского червя, он ползал в туннеле подо льдом и своими размерами свел с ума нескольких членов экспедиции. «Вещь, которая не может существовать», — так назвал червя Лавкрафт. Один из ученых, оказавшийся в конце концов в психушке, до конца своих дней что-то бормотал о нью-йоркских станциях метро «Бэттери-парк» и «Централ-парк».

— Но все дело не в черве, ужасном и странном, — сказал тогда Винсент, — все дело в метро. Современный мир пытается победить монстров прошлого, но при этом создает новых чудовищ, которые иногда еще более ужасны.

Клара поняла, о чем говорил Винсент, когда из-под земли, громыхая, вылетел поезд, словно гигантский угорь, хватающий насекомых с поверхности воды. Архетипы, как говорил Винсент, глубоко укореняются в нас. Мы знаем, что не существует чудовищ, но боимся их, потому что этот подсознательный страх столь же стар, как и само человечество.

Клара направила машину по Темпельхофер-Уфер, проехала Мерингдамм в сторону окраины, оставила автомобиль на подземной стоянке Управления уголовной полиции и вошла в лифт. Пока она шла по коридору третьего этажа, прозвучал сигнал мобильника о том, что пришло сообщение.

«Слава богу, ничего важного», — подумала она.

Клара прошла в кухню и подставила чашку под древнюю, гремящую и стучащую машину для варки кофе. Она привыкла пить только черный кофе, когда была на работе. Черный кофе есть везде, и необязательно просить молоко, которое в большинстве случаев оказывается прокисшим. А сахар и подсластители вредны как для фигуры, так и для зубов. Но это вовсе не означало, что в кофейне «Старбакс» Клара не могла насладиться чашкой карамельного макиато с большим количеством сахара и сливок. Но «Старбакс» «Старбаксом», а служба службой.

Клара как раз собиралась выйти из кухни, когда услышала тяжелые шаги в коридоре, и появился директор уголовной полиции Винтерфельд в рубашке с расстегнутой верхней пуговицей и ослабленным узлом галстука. В руках он держал пачку сигарилл «La-Paz», которую не торопясь открыл. Его орлиный нос взрезáл воздух коридора, как форштевень корабля. Винтерфельд уставился в голубые глаза Клары.

— А-а, синьора Видалис… — произнес он, провел ладонью по седым, коротко стриженным волосам и осторожно приоткрыл окно напротив кофе-машины, чтобы в очередной раз «покурить на улице», как он это называл. Было в этом открывании окна нечто торжественное, он выглядел как священник, открывающий табернакль, чтобы достать освященную гостию для таинства евхаристии. — Не составите компанию пожилому мужчине? — продолжил он, распахнул створку и впустил в коридор холодный осенний ветер. Потом вдохнул свежий воздух, который уже отдавал снегом, зимой, чтобы тут же закурить и выпустить облако дыма в вечерние сумерки.

Они некоторое время стояли рядом. Клара держала кофейную кружку обеими руками и наслаждалась приятным теплом — ее немного знобило от осеннего воздуха. Винтерфельд задумчиво затягивался, выпуская дым в вечер короткими струйками.

— Сегодня двадцать третье, — наконец сказал он, не глядя на Клару. — Вы можете ничего не говорить, но я надеюсь, что вам хоть немного легче. — Винтерфельд знал историю Клары.

— Да, я снова исповедовалась, — ответила она, отпивая кофе маленькими глотками. — Сама не знаю, зачем каждый раз это делаю, но после исповеди мне действительно немного легче. Как бы там ни было, это помогает больше, чем йога, которой я сегодня занималась. — Она повела плечами, разминаясь. — Скоро я так далеко продвинусь в йоге, что смогу сама себе руку вывихнуть, но это нисколько не успокаивает.

— Может пригодиться… Эта штука с вывихом… Но идея с исповедью тоже хороша, — произнес Винтерфельд. — Братья, — он имел в виду католическую церковь, — в известном смысле первыми изобрели психоанализ. Это не понравится агностикам, но так и есть. Нужно высказаться от всей души — так говорит церковь, то же самое говорил Фрейд. Ты должен это сказать, ты обязан это проговорить, и тогда тебе станет легче. — Он взглянул на Клару. — Сколько у нас было убийц, которые приходили с повинной, потому что не могли больше нести на плечах этот груз!

Клара кивнула.

— Как говорил коллега из ФБР, что был у нас в прошлом году? «Not everyone is built for guilt».

— Что правда, то правда, — ответил Винтерфельд и затянулся сигариллой.

Оба снова на время замолчали.

— Так что я хотел сказать… — Винтерфельд провел рукой по волосам и выпустил дым. — Вы выполнили потрясающую поисковую работу по поимке Оборотня. Такой неорганизованный, звериный преступник мне еще не попадался. Я даже думать не хочу, как проходило бы судебное разбирательство. — Винтерфельд передернул плечами.

— Ну да, теперь наш друг отправится в холодильник в Моабите, на следующей неделе там будет минус восемьдесят. Там он отдохнет.

С легкой улыбкой Винтерфельд повернулся к ней.

— Я должен вас поблагодарить за Белльмана. Вы же знаете старую поговорку: долг платежом красен, и Белльман определенно не исключение, но в этот раз, похоже, все серьезно. Он непременно хочет с вами поговорить еще раз и лично поблагодарить за великолепно выполненную работу. Как долго вы здесь пробудете?

— До пятницы, — ответила Клара.

Еще пару дней, чтобы окончательно закрыть дело и привести в порядок канцелярщину, после можно наслаждаться отпуском. Две недели. Она еще не знала, куда поехать. Возможно, решит в последнюю минуту. Куда-нибудь. Как-нибудь.

— Белльман зайдет еще раз. Завтра до обеда он будет в Федеральном ведомстве уголовной полиции в Висбадене, но потом вы у него по списку первая.

— Это меня радует, — кивнула Клара.

Она испытывала к шефу уголовной полиции Берлина смешанные чувства. Белльман слыл выдающимся организатором, но когда что-то шло вопреки его ожиданиям, он мог быть очень неприятным, особенно если узнавал о случившемся задним числом.

— Так что же? — бросила она Винтерфельду и лукаво взглянула на него. — Что говорит ваше шестое чувство? Я рассчитывала, что вы молчать не будете, молчание — это как затишье перед бурей. Или у нас на этот раз действительно затишье?

Винтерфельд пожал плечами и стряхнул пепел вниз с третьего этажа, тот исчез среди кустов и труб теплотрассы.

— Иногда затишье — это и есть затишье. Но вы правы. В большинстве случаев это момент, когда на мишени замирает луч лазерного прицела, прежде чем в следующую секунду грянет выстрел. — Винтерфельд глубоко вздохнул и сунул пачку сигарилл в карман брюк. — А вдруг нам повезет? Может, нас на самом деле ждет маленькая передышка. Во всяком случае, вас. У вас же отпуск. А мы с Германном займемся бумажной рутиной, обсудим психотип убийцы для этого Оборотня. Может, потом и у нас будет неделя поспокойнее.

Германн работал ассистентом у Винтерфельда и к тому же был экспертом в киберпреступлениях. Крупный, молчаливый мужчина с гладко выбритой головой. Он всегда был готов на сто процентов, если того требовала ситуация. Он мог ужасно выглядеть, но работать на полную катушку. Он казался Кларе медведем гризли, которого нужно вдоволь кормить медом, чтобы тот оставался плюшевым.

Винтерфельд последний раз выпустил дым, затушил сигариллу о подоконник и бросил окурок в темноту.

— Между прочим, — сказал он, закрывая окно, — Мартин Фридрих все еще в бюро. Вы же хотели с ним познакомиться. Утром он улетает в Висбаден, чтобы выступить с докладом на осеннем заседании в Федеральном ведомстве уголовной полиции. И я не знаю, успеет ли он вернуться до вашего отпуска.

— Ну, тогда я к нему зайду, — ответила Клара и отпила кофе. — Четвертый этаж?

— А где же еще?

— Звучит так, словно он там живет.

Винтерфельд посмотрел на Клару взглядом опытного наставника, кем он и был во время ее обучения.

— Четыре, — ответил он, — несчастливое число у китайцев, потому что оно созвучно со словом «смерть».

Клара усмехнулась.

— Снова что-то заумное. Тяжело было в этот раз?

— Непросто. — Винтерфельд тоже улыбнулся. — Хороших вам выходных!

Он развернулся и, тяжело ступая, пошел по коридору.

Глава 8

— Простите, — сказала женщина в окошке терминала «Люфтганза Сенатор Лаундж», когда Торино уже почти прошел мимо нее, — могу я взглянуть на ваш билет? У вас статус «сенатор»?

— А какой же еще, по-вашему? — резко бросил Торино и помахал билетом, словно отгонял мух. — Может, «заклинатель змей»?

Он вошел в новый зал «Люфтганза Сенатор Лаундж». «Люфтганза» и управление аэропорта два года назад затеяли здесь стройку, но теперь терминал был открыт, и Торино в нем разочаровался. «Черт, чем эти идиоты все это время занимались?» Сопя, он поставил сумку и чемодан на колесиках и осмотрелся. «Такое могли натворить только немецкие строители, — подумал он. — Берутся за работу в последний момент, только халтурить умеют, а в конце выставляют счет, которому позавидовал бы любой инвестор».

Он оглядел зал и заметил партнера по переговорам. Том Мирс, исполнительный директор фирмы «Ксенотех», путешествовавший в статусе HON,^[45] считался одним из лучших клиентов «Люфтганза», но снизошел до терминала «Сенатор Лаундж». С одной стороны, потому что Альберт Торино летел в статусе «всего лишь сенатор», с другой — остальные VIP-пассажиры не могли услышать обрывки разговоров, не предназначенные для их ушей. Но лучше всего было бы встретиться в зале бизнес-класса, чтобы вообще никто не мешал. Этим классом летали подчиненные боссов от торговли и практиканты из консультаций по вопросам менеджмента, которые сами не могли и слова сказать.

Том Мирс отвечал за глобальную стратегию «Ксенотеха» — самого большого веб-портала в мире. «Ксенотьюб», видеоканал интернет-гигант, считался самым посещаемым видеоресурсом в мире — канал, ключ к которому был только у Мирса. Он был словно апостолом Петром в воротах Интернета.

Торино присмотрел сайт «Ксенотьюба» для своего нового шоу-формата. Остается лишь правильно обработать Мирса, потому что тот не был в восторге от порнографических проектов Торино, хотя и считал его идеи «в принципе нормальными», как он выражался. Торино полагал, что Мирс их все равно не поймет.

Мирс, рыжеватый мужчина с голубыми глазами и выдвинутым вперед утесом-подбородком, уткнулся в газету «Файненшл таймс», поверх которой время от времени поглядывал то на вход в зал, то на табло прилетов и вылетов.

— Альберт! — воскликнул он и поднялся, когда заметил Торино. — Here you are! How was your flight?

— Work and pleasure in good measure, — ответил Торино и продолжил говорить на английском: — Почти закончил презентацию для инвесторов, поел нормально, а поспать практически не смог.

Мирс указал на место рядом. Торино взял в автомате капучино и опустился в кресло около него.

— Итак, — начал Мирс, — перейдем к делу, через двадцать минут я лечу во Франкфурт. Ты хочешь сделать смесь из шоу «Американский идол» и «Минута славы», так?

— Чепуха! — Торино всыпал сахар в кофе и тщательно перемешал его длинной пластиковой палочкой. — Это все отработанный материал. Обычные шоу звездного формата оказываются телятами, для которых секс до брака — настоящий скандал.

— Они все так говорят. — Мирс отпил воды из бутылки. — Я просмотрел твое электронное письмо, но понял только, что пользователям предстоит самим определить суперзвезду.

— Именно, — ответил Торино. — Суть прежних форматов заключалась в том, что зрителям предлагали ограниченное число кандидатов, о которых жюри говорит, что они не более чем дегенераты, от которых завтра же нужно избавиться. Но для небольшой группы участников это правило не действует, они-то и становятся новыми суперзвездами.

— И этот принцип работает железно, — добавил Мирс.

— Да, потому что диванные имбецилы там, снаружи, в зомбистане, глотают все, — он ткнул пальцем на дверь «Сенатор Лаундж», словно там начинался другой мир. — И пока никто действительно не захочет чего-нибудь новенького, все будут рады этой тухлятине, даже после того как попробовали ее сотню раз.

— И что?

— Как что? — переспросил Торино. — Это же ничего общего не имеет с многообещающей интерактивной медиакультурой. Зрителю насильно предлагают то, чего он, может, вовсе не хочет видеть. Если продукт нравится создателям, это еще не означает, что он нравится зрителям. Червь, — Торино поднял указательный палец, — должен прийтись по вкусу рыбе, а не рыбаку!

— Милое сравнение, — ответил Мирс. — И что дальше?

— Ответный вопрос, — бросил Торино. — Что, если тебе как зрителю, например, нравятся длинноногие модели, а по телевизору показывают какого-то балабола, рекламирующего диетические продукты? Или ты тащишься от стройных, а тебе говорят, что сейчас будет королева красоты из Эфиопии?

Мирс глянул на табло с вылетами и закусил нижнюю губу.

— Возможно, я и додумаюсь до мысли, что хорошо бы самому выбирать, что смотреть.

— Именно, — сказал Торино. — У тебя как у зрителя должна быть возможность выбрать свою топ-модель.

— Это значит, что зрители ставят на понравившихся моделей? Как на ипподроме?

— Совершенно верно! — кивнул Торино, помешивая капучино и наблюдая за караваном китайских торговцев, которые потянулись в сторону выхода. — Модели на этой платформе смогут сделать собственную страничку и будут там представлять себя зрителям. Как на тех форумах, где народ ищет друзей, секс или еще бог весть что. Одновременно зрители на этой платформе могут сделать выбор и давать оценочные баллы.

— И голосовать они будут за деньги?

— А как иначе? Мы же живем в реальном мире. Кто больше вкладывает денег в акции, тот и влияет на курс. Система такая же, как при голосовании на телевидении. Двадцать моделей, у которых в конце рейтинг будет выше, отправятся на кастинг в шоу.

— Поэтому и шоу будет называться «Shebay»? Потому что можно будет делать ставки на женщин?

Торино кивнул.

— Да, и другое тоже. Зрители назовут кандидаток, этим обычно занимаются на шоу жюри. Из этих женщин мы и выберем Мисс «Shebay». Таким образом, зрители непосредственно участвуют в отборе конкурсанток. Если повезет, все пройдет как по маслу и мы сможем управлять сервером, маркетингом и всем остальным прямо из Германии.

Мирс снова глотнул воды из бутылки и свернул «Файненшл таймс».

— Ты сказал «и другое тоже». Что же еще?

Торино ухмыльнулся.

— Мы уже говорили о том, что зрителям не нравится, когда по телевизору заигрывают с кисками, к которым и после трех лет тюрьмы не захочется прикоснуться.

— Да, понимаю, — ответил Мирс и сунул газету и ноутбук в сумку. — Поэтому аукцион будет проходить, как торги на фондовой бирже.

— Именно, — бросил Торино. — Это выбор, который делают зрители сами для себя.

— Отсутствует только спрос.

— Правильно, — отметил Торино и наклонился вперед. — Или, лучше сказать, желание. — Он выпустил палочку из рук. — Том, ты часто видел на таком шоу женщину настолько классную, что готов был бы прыгнуть к ней прямо в телевизор?

— Ты же знаешь, я живу в счастливом браке, поэтому…

— Не неси чушь. У каждого так. И именно в этом проблема. Ты смотришь по телевизору на самых сексуальных девочек и заходишь на самые пикантные страницы каких-нибудь форумов, и пока ты — мистер 08/15, который приносит домой тысячу триста чистого дохода, неужели ты не хотел бы заполучить одну из них?

— Конечно, нет, — возразил Мирс. — Это же шоу, а не поход в бордель.

— Но почему? — с напускной наивностью спросил Торино.

— Потому что пялиться — это пялиться, а трахаться — это трахаться.

Торино негромко хлопнул в ладоши.

— Вот! Женщины или рынок акций, пялиться или трахаться — а у нас все вместе!

Мирс снова закусил нижнюю губу.

— Это значит, что у зрителей появится шанс переспать с девочкой?

— В яблочко! Каждый может выиграть ночь со своей фавориткой, и все равно, получила она титул Мисс «Shebay» или нет, — каждый может выиграть ночь с победительницей.

— И кто платит больше, у того и шансов больше?

— Да. Но все равно небольшой шанс выиграть остается для всех, даже для тех, у кого не так много бабла. — Торино ухмыльнулся. — У среднестатистического зрителя в зомбистане не так много денег. Было бы иначе, он не довольствовался бы просмотром, а старался бы рвать задницу, чтобы заработать еще больше. Но кто-то должен позаботиться о простых смертных, и это будем именно мы. Мы — настоящие марксисты. У нас даже малоимущий сможет заполучить суперзвезду. Равные права для всех.

Мирс отпил воды и захлопнул сумку.

— Ты такой же марксист, как Рональд Рейган. Девочки будут знать, что их ожидает в конце?

— А ты как думаешь? Все будет четко. Они подпишут общие условия трудового соглашения, а потом мы с ними еще инструктаж проведем. Юристы работают над последними формулировками.

— И если выиграет какой-нибудь сраный пролетарий, девочке все равно придется под него ложиться?

— Ну да, мы выдвинем минимальные требования по гигиене. Основной принцип — красота требует жертв. А слава требует жертв еще бóльших. — Уголки губ Торино, который внимательно наблюдал за Мирсом, дрогнули.

Мирс помолчал немного.

— Довольно странная идея, — наконец ответил он. — Но она подходит для нашего времени. Только следите, чтобы нас не прижали с юридической стороны. Или вы вышлете их потом в Голландию?

Торино пристально взглянул на собеседника.

— Сколько пользователей только из Германии посетили ваш сайт за прошлый месяц?

— Примерно десять миллионов.

— Тогда все совсем просто. — Торино допил капучино и бросил стаканчик на стол. — Мы сначала проведем трансляцию по ТВ. Если возникнут правовые проблемы, переключимся на вещание на сайте «Ксенотьюба».

— И вы хотите наши десять миллионов зрителей для своей мерзости?

Мирс поднялся и взглянул на часы. Но было видно, что отталкивающая на первый взгляд идея Торино его зацепила.

— Мерзость, которая произведет фурор, — ответил Торино, — и которая одним махом сделает из десяти миллионов двадцать.

Мирс повесил на плечо кожаную сумку.

— Я не знаю…

— Нет, ты знаешь, — возразил Торино. — И у тебя есть один час — время полета до Франкфурта, — чтобы решиться.

— Я подумаю.

Он пожал Торино руку. Тот кивнул.

— Только не слишком долго. Жизнь коротка. Время — деньги. А один год…

— Я знаю, — бросил Мирс. Было ясно, какие мысли проносятся у него в голове. — Один год нормальной жизни — пять лет в Интернете.

Глава 9

Профессор доктор Мартин Фридрих, начальник оперативного отдела криминальной аналитики УУП (Управление уголовной полиции), был асом в своем деле. Он изучал медицину и психиатрию в университетской клинике Шарите, а также в частном исследовательском университете Джона Хопкинса в Балтиморе, работал в университете Вирджинии и в учебном центре судебной медицины, читал лекции о преступном архетипе серийных убийц в Гарварде, Лондоне и Берлине. Фридрих слыл трудоголиком, для которого не существовало слова «отдых». После изучения медицины и получения диплома психиатра он занималсяв ФБР профайлингом — анализом личности серийного убийцы. Причем учил его, ни много ни мало, Роберт Ресслер — человек, который стал прообразом одного из героев «Молчания ягнят» Томаса Харриса. Ресслер не только довел профайлинг до совершенства, он еще и ввел термин «серийный убийца». Раньше таких называли «организаторами массовых убийств», но этот термин был не совсем корректным: у классического массового убийцы задача сводится к тому, чтобы за один раз убить как можно больше людей. В то время как серийный убийца повторяет процесс снова и снова.

Клара прочитала множество книг Ресслера, среди них — «Жизнь с монстрами» и «Против чудовищ». Она читала записи бесед, которые он проводил с известными серийными убийцами, среди них Джон Уэйн Гейси, который вплоть до смертной казни отрицал, что убил 33 человека, и доказывал, что при его восьмидесятичасовой рабочей неделе «просто не хватило бы на это времени». Но тогда возникал вопрос: откуда взялись двадцать девять полуразложившихся тел в подвале его дома?

Ресслер провел интервью с Джеффри Дамером, Каннибалом из Милуоки, который знакомился в барах с геями, приводил их к себе домой, накачивал наркотиками, насиловал, убивал и расчленял тела. Потом он варил эти куски и делал в своей комнате алтари. Некоторых он пытал: просверливал жертвам, находящимся в полном сознании, черепную коробку и заливал туда кислоту, чтобы таким образом сделать из них безвольных зомби. На допросе Дамер сообщил, что ощущал себя одиноким и чувствовал, что никогда не сможет встретить человека, с которым мог бы ужиться. По крайней мере живого человека. Поэтому он решил жить с мертвецами или еще лучше — с останками. Дамер был убит сокамерником, который вогнал ему в глаз черенок метлы.

Но Гейси и Дамер были исключениями. Большинство серийных убийц убивали в соответствии со своими сексуальными предпочтениями.

Поскольку бóльшая часть серийных убийц — мужчины, да к тому же гетеросексуальные, соответственно, типичными их жертвами становятся женщины!

«Ух, — подумала тогда Клара, — я выбрала правильную профессию!»

С Мартином Фридрихом Клара работала лишь опосредованно: Фридрих составил детальный профиль Оборотня для команды комиссара Винтерфельда, но тогда Клара и Винтерфельд еще не знали, что для них работает именно он. Белльману и начальнику городской полиции было важно, чтобы информация не просочилась в прессу, поэтому они возвели между отделами «китайскую стену». Мартин Фридрих работал в УУП Берлина уже четыре недели, но никто не знал, на месте ли «новенький», — все шло согласно плану руководства.

Фридрих, насколько было известно Кларе, восхищался Шотландией.

Зачастую именно там он проводил отпуск — как правило, один и с полным чемоданом книг. При нем постоянно находилось собрание сочинений Шекспира. В судебном заключении по Оборотню, которое Фридрих писал для следователей, он призывал всю команду читать Шекспира — «лучшего психолога в истории человечества». «Если вы будете читать Шекспира, — пояснял он, — то постигнете все глубины и высоты, присущие душе человеческой. Там не только смех и радость, комизм и абсурд, но и запретное, жестокое и неизъяснимое».

Особенно ему нравился трагический персонаж «Макбета», которого дьявольская супруга подстрекала к убийству шотландского короля.

Знаток Шекспира, Шотландии и шотландского виски, Фридрих считался светилом в своей области, экспертом по психологии преступников. Через пару лет в США он получил прозвище, которое подходило ему, как никому другому. Фридрих, похоже, был совсем не против, когда его называли «MacDeath» — Мак-Смерть.

Фридрих переехал в новый кабинет на прошлой неделе. Теперь он сидел за элегантным дубовым письменным столом: бледное узкое лицо, на носу — очки в темно-коричневой роговой оправе. Он набирал письмо на компьютере, когда в проеме дверей, робко постучав костяшками пальцев о косяк, появилась Клара. Фридрих поднял голову.

Утонченные черты лица и черные волосы с легкой рыжиной, чуть тронутые на висках сединой, придавали его внешности легкий налет эстетизма. Перед Кларой сидел человек, на первый взгляд далекий от изучений глубин человеческой натуры. Но в этом не было ничего неожиданного. Как там говорил Фуко? Безумие и работа взаимоисключают друг друга. Или Винтерфельд: «Тот, кто пишет о расчленении женщин, как правило, их не расчленяет».

— Добрый вечер!

Фридрих поднялся и подошел к Кларе. На нем была белая рубашка и университетская кобальтово-синяя вязаная безрукавка, на шее красный галстук — все в лучших традициях своенравного Гарварда.

— Вы женщина-невидимка, так ведь? — прищурился он. — Последние недели мы работали вместе, ничего не зная друг о друге. Китайская стена, как говорится. — У него было крепкое рукопожатие. Крепкое, деловое и дружелюбное.

Клара на мгновение удержала его руку в своей.

— Винтерфельд рассказывал мне только то, что для китайцев «четыре» — несчастливое число, потому что созвучно со словом «смерть».

— Ага. — Фридрих сунул руки в карманы. — Значит, я верно поступил, поселившись на четвертом этаже?

— Может быть, — ответила Клара, оглядывая кабинет. За письменным столом возвышался большой дубовый шкаф, полки которого прогибались под весом книг. На шкафу лежала старинная медицинская сумка из кожи, а рядом — человеческий череп. На стене напротив шкафа висели два плаката в рамках: репродукция «Страшного суда», фрески Микеланджело из Сикстинской капеллы, и постер к фильму «Тит» режиссера Джулии Теймор.

— Это величайшая экранизация произведения Шекспира, — заметил Фридрих, когда увидел, что плакат с Энтони Хопкинсом в роли римского военачальника привлек внимание Клары. — Довольно кровавый и неожиданный фильм для режиссера, поставившего мюзикл «Король-лев», но один Хопкинс в роли Тита Андроника чего стоит! Вам знакома эта пьеса?

Клара пожала плечами, что должно было означать: «Слышала что-то, но вот сказать, что знакома, — явный перебор».

— Тит Андроник, — начал Фридрих, снимая очки в роговой оправе, — верный вассал цезаря и Рима, но с ним скверно обошлись. Почти все его сыновья погибли в боях, а цезарь влюбляется в побежденную царицу готов, и по его приказу убивают оставшихся сыновей Тита. Самому Титу пришлось отрубить себе руку, чтобы спасти одного из сыновей, которого в конце концов все равно убивают. Кроме того, дочь Тита, Лавинию, насилуют Хирон и Деметрий, сыновья готской царицы. Но хорошо то, что хорошо кончается, — ей всего лишь отрубают руки и вырезают язык.

— Восхитительно! — ответила Клара. — И это можно назвать хорошим концом?

Фридрих закусил дужку очков и, скрестив руки на груди, остановился перед плакатом.

— В конце Тит приглашает царицу и цезаря на пир, на котором подают пирог. Пирог для царицы. Он приготовлен из перемолотых и пропитанных кровью останков ее сыновей.

— Это настоящий ужин примирения, — ответила Клара.

— «Их в этом пироге мы запекли, которым лакомилась мать родная, плоть, вскормленную ею, поедая». Каннибализм? Что вы на это скажите?

Клара кивнула.

— Похоже на Ганнибала Лектера. Не хватает только бобов и кьянти.

— Это самое гениальное в этом фильме, — добавил Фридрих. — Хопкинс играет Тита не как Энтони Хопкинс, он играет эту роль как Ганнибал Лектер. Он будет ассоциироваться с ней до скончания веков. — Он вынул руки из карманов, вернулся к письменному столу и указал Кларе на одно из кожаных кресел. — Раньше я хотел стать учителем английского, чувствовал в себе некую педагогическую жилку. Теперь я призываю всех читать Шекспира. Кто делает это, тот познает людей. Добро и зло — в каждом из нас.

— Зло вы в последнем деле прекрасно классифицировали, — признала Клара. — С вашей помощью мы поймали Бренхарда Требкена, Оборотня.

— Ужасно больной человек. — Фридрих скривился. — Такой мне давно не встречался. Если его вообще можно назвать человеком. — Он взглянул на потолок. — Гремучая смесь насильника и убийцы. Действия не спланированы, он абсолютно дезорганизован, непредсказуем и поэтому очень опасен. Его цель — полностью овладеть жертвой, унизить ее, сделать безликой. В конце концов жертва действительно превращалась в предмет… мертвое тело… мертвую материю. — Он взглянул Кларе в глаза. — Сами того не зная, вы дали убийце очень точное прозвище.

— О чем вы?

— За человеческую историю серийных убийц было много, хотя прежде такого определения не существовало. Мужчины, а изредка и женщины, увечили и убивали своих жертв. Сограждане не могли объяснить, почему обычный человек может быть способен на такое. Заключение сводилось к одному: деяние вызвано злым духом, в человека вселилось чудовище, обладающее силой зверя. Помесь человека и волка — оборотень. — Он наклонился, чтобы отрегулировать высоту кресла, и продолжил: — Если почитать сообщения шестнадцатого века о нападениях якобы оборотней, можно заметить очевидное сходство с нашим убийцей. Такая вот квинтэссенция. В средние века, в эпоху Возрождения существовал оборотень, который в действительности был серийным убийцей, и сейчас, в двадцать первом веке, у нас есть серийный убийца, которого мы назвали Оборотнем. Довольно точно, не правда ли?

— Да. — Клара положила ногу на ногу и откинулась на спинку кресла, разглядывая череп на дубовом шкафу.

Фридрих продолжал:

— Оборотень убивал женщин после изнасилования, которое случалось как до наступления смерти, так и после кончины жертвы. Он с такой яростью рубил их, что удары топора не только отделяли части тела, но разбивали матрац кровати и паркет под ней. Судмедэксперты вам об этом сообщали?

Клара кивнула.

— Я читала документы. Его охватывала такая ярость, что иногда он в неконтролируемом гневе расшвыривал части тел по квартире. А потом так и оставлял их.

— Мечта любого арендодателя… — Фридрих улыбнулся. — Признаки сильного шизоидного раздвоения личности, связанного с патологическими фантазиями всесилия. — Он взглянул на Клару. — Что произошло с преступником?

— Я его застрелила.

— Вот как! — Он приподнял брови. — Вы застали его в квартире одной из жертв, не так ли?

Клара кивнула.

— Яркий признак разрушительной животной силы, которая сплелась с садистской ненавистью, какая только может быть у человека. — Он вытащил из ящика стола лист бумаги и взглянул на Клару. — Хотите знать, как я на него вышел?

Клара снова кивнула.

— Есть радикальные вещи, которые отличаются радикальными признаками. Признаки эти, на первый взгляд, никак не связаны с вещами. — Он листал дальше. — Вещи, которые вытворял этот человек, крайне необычны и указывают на возведенное в абсолют желание уничижения жертвы. На основании радикального образа действий оказалось не так трудно получить общее представление о профиле преступника: как человек выглядит в обычной жизни, как действует. — Его взгляд скользил по документу. — Его «необычная жизнь» позволяла сделать предположения о его «обычной жизни» и о том, как он, скорее всего, выглядит и живет. На все, что не касается нормальной жизни, — сказал он, — мы не должны больше обращать внимания. Ну, вы же знакомы с подробностями дела.

Клара слишком хорошо знала, как действовал Оборотень. Некоторым женщинам до или после смерти он взрезал брюшную полость и толстый кишечник и обмазывал их фекалиями. Абсолютное доминирование, абсолютное унижение. Но вот только где в этом связь с «обычной жизнью»?

Фридрих словно прочитал мысли Клары.

— На основании жестокости убийств можно было бы предположить, что их совершает опустившийся, конченый человек. Но это не так. — Фридрих пожевал дужку очков. — Этот тип насильника большое внимание уделяет своей внешности. Он всем хочет казаться классным парнем, крепким малым. Когда он мучает и унижает женщин, которых ненавидит за то, что не может завязать с ними отношения, его самооценка растет.

— Вы вычислили его по машине, так ведь?

— Да, по «корвету», — кивнул Фридрих. — В районе, где, как мы предполагали, «работает» убийца, был только один подходящий «корвет». И он принадлежал Бернхарду Требкену.

— Значит, можно вычислять серийных убийц по машинам?

— A Corvette makes a girl wet, как говорят американцы, — подтвердил Фридрих. — Простите за сексизм, но он объясняет, что я имею в виду. И, отвечая на ваш вопрос, да, убийцу действительно можно вычислить по машине; по крайней мере, это может быть хорошей приметой. Какой танцор, такой и любовник. Как мужчины выбирают машины, так они выбирают и женщин.

— Не находите, что это несколько избито?

— Но это действительно работает, — повел бровью Фридрих.

Клара усмехнулась. Ее взгляд остановился на «Страшном суде», и она вспомнила свою исповедь и статую в соборе Святой Ядвиги.

— Вы должны ответить мне еще на один вопрос, — сказала она.

— Любой каприз, — ответил он и, лукаво улыбнувшись, добавил: — Почти любой.

— Почему в вашем бюро висит плакат с репродукцией фрески Микеланджело?

— Охотно объясню, когда у нас будет немного больше времени. Может, выпьем как-нибудь вместе, идет?

«Милая попытка», — подумала Клара.

— Ближайшие две недели я буду в отпуске, а потом можем попробовать.

— Договорились, — согласился Фридрих.

По коридору приближались чьи-то шаги. В кабинет заглянула Сильвия, секретарь Клары. Глаза ее были широко открыты, голос дрожал.

— Клара… — Больше она ничего не смогла сказать.

— Что случилось? — испуганно спросила Клара.

— Там для вас почта пришла. — Сильвия замялась. — Вам бы посмотреть. Что-то не очень хорошее.

Глава 10

Когда Клара в сопровождении Фридриха вошла в кабинет, их уже ждал директор уголовной полиции Винтерфельд. Что-то подсказывало Кларе, что ее отпуск вот-вот сорвется.

— Смотрите, — сказала Сильвия и указала на письменный стол Клары.

Там лежал стандартный коричневый конверт формата А5. На нем черным маркером было написано только имя: «Клара Видалис». И брызги красно-бурой жидкости.

Клара уставилась на конверт, и на мгновение у нее все поплыло перед глазами. Иногда ординарные вещи кажутся такими таинственными. Можно вдруг почувствовать, что из них появится нечто ужасное или что в них кроется что-то страшное, хотя на вид это вполне обыденные вещи. Обычная комната, в которой совершено убийство, обладает такой аурой. Или кувалда, которой кому-то проломили череп.

Или этот конверт.

Клара достала из ящика стола латексные перчатки.

— Мы нашли конверт в почтовом ящике, — дрожащим голосом сказала Сильвия. — Ни марки нет, ни штемпеля. Он, наверное, сам бросил его туда.

— Эти красно-бурые пятна меня настораживают, — добавил Винтерфельд. — Давайте посмотрим, что в конверте, но потом отправим его в лабораторию.

— Мне его открыть? — спросила Клара.

— Да. — Винтерфельд провел рукой по волосам. — Мы просканировали конверт: ни запаха миндаля, ни взрывчатого вещества, как у обычного письма-бомбы, нет. Похоже, в нем что-то плоское. Так что давай.

Клара вскрыла конверт. Что-то выпало на стол. Она так глубоко вздохнула, что закашлялась.

Компакт-диск. На нем помадой — два слова: «ХОРОШО ПОВЕСЕЛИТЬСЯ».

— Черт побери, что это? — спросила она.

Винтерфельд, скрестив руки, молча стоял рядом.

— Сильвия, принесите, пожалуйста, учебный ноутбук из IT-отдела, — попросила Клара. — С открытым дисководом, чтобы помада не стерлась. И какой-нибудь дешевый, не подключенный к Интернету, на случай, если диск заражен вирусами.

— Одну минуту. — Сильвия вышла.

Все смотрели на компакт-диск, как на младенца, которого внезапно обнаружили под дверью и никто не знает, что с ним делать и с чего начать.

— Что это может быть? — спросила Клара.

Фридрих подошел к столу и внимательно осмотрел диск.

Винтерфельд уже висел на телефоне и говорил с криминалистами.

— Вы не могли бы зайти на третий? — спросил он. — Нужно кое-что забрать и мигом отнести в лабораторию. Да, исследование крови. — Он положил трубку.

— Это или на самом деле вирус, — сказал Фридрих, — или чья-то глупая шутка. Или…

— Что «или»? — Клара взглянула на него.

— Или что-то действительно серьезное.

Спустя несколько минут Сильвия вернулась с ноутбуком.

— Вот, — сказала она. — Он без подключения к Интернету, и сетевая карта в нем не работает. Открытый дисковод тоже есть.

— Я не знаю, что на этом диске, и, прежде всего, не знаю, хотите ли вы это увидеть, Сильвия, — обратилась к ней Клара.

— Это тоже часть моей работы.

— Как скажете. — Клара взглянула на Винтерфельда. — Вставлять?

Винтерфельд кивнул, набрал побольше воздуха и запустил пальцы в волосы.

Клара вставила компакт-диск в дисковод и нажала на папку «Мой компьютер». Через несколько секунд ноутбук высветил компакт-диск. Клара нажала «Открыть». На диске был записан один видеофайл: ЖАСМИН.MPG.

«Что это? — спрашивала себя Клара. — Порно? Запись чата? Любительское видео человека, который хочет прославиться?»

Дверь распахнулась. Появился криминалист с пакетом для сбора вещественных доказательств.

— Конверт?

Клара правой рукой, которая была в перчатке, взяла конверт и опустила его в пакет.

— Мы сейчас отрежем от него кусочек и положим под микроскоп. Предварительный анализ можно провести и здесь, но если вы хотите узнать группу крови и прочее, нужно отправлять к парням в Моабит.

«Парни в Моабите» работали судмедэкспертами. Клара кивнула.

— Хорошо. На первых порах достаточно выяснить «да» или «нет».

— Договорились. Я скоро вернусь.

Мужчина с конвертом исчез.

Винтерфельд глубоко вздохнул и принялся теребить галстук.

— Ну что, запускаем?

Клара сжала зубы.

— Запускаем.

Она дважды щелкнула на файл, и открылся медиаплеер. Потом она включила звук на ноутбуке и нажала «PLAY».

Глава 11

Было уже 19.00, когда Альберт Торино покинул свой кабинет в «Integrated Entertainments» на Фридрихштрассе, чтобы ехать в Потсдам. Там была фотостудия, в которой должен был состояться первый кастинг. Сегодня он проводил массу переговоров с юристами и исполнительным директором «Pegasus Capital», который инвестировал в «Integrated Entertainments» уже много миллионов и теперь хотел, чтобы Торино постоянно держал его в курсе развивающихся событий. Инвесторы умеют нервничать, как никто другой. С одной стороны, они хотят, чтобы дело непременно двигалось вперед и приносило прибыль, с другой — они-то как раз и отвлекают человека от выполнения этой задачи постоянным телефонным террором.

Торино убеждал инвестора, что именно сегодня дело сдвинется с мертвой точки. Начало в 22.00. Относительно поздно, но арендная плата за пользование студией будет гораздо ниже.

Первая пилотная версия сайта «Shebay» уже работала онлайн. На проект заявилось пять сотен кандидаток, из которых пользователи должны выбрать сорок фавориток. Из этих сорока на кастинге в прямом эфире выберут десятку лучших, а потом останется одна Мисс «Shebay».

Торино сел в свой «бокстер» на подземном паркинге, включил беспроводную гарнитуру и позвонил Йохену, организатору.

— Все на месте?

— Да, девочки с нетерпением ждут тебя. Надеются, что ты скоро приедешь. Нам нужно еще гримироваться и все такое. Ты подготовил речь?

— Да, почти все знаю наизусть.

Торино ухмыльнулся, припомнив, что сегодня собирается говорить кандидаткам. Шоу запишут. В зависимости от того, насколько хорошо все пройдет, заработают маркетинговые механизмы, а потом шоу покажут как будто в прямом эфире. Несмотря на то что у них не было еще «Ксенотеха» как полноценного партнера, нужно было выбить у инвесторов дополнительно пару сотен тысяч на рекламу. Можно было бы прорекламировать шоу на частных каналах, в Интернете, ну и сарафанным радио в стиле «Сейчас идет одно шоу с такими девочками… Говорят, потом с ними даже в постели можно будет поразвлечься».

— Для действительно красивых тебе бы самому следовало быть немного посимпатичнее, — сказал Йохен, — но все равно нужно казаться погрубее. Мы здесь боссы. И нам решать, кто подходит, а кто нет. Девочки должны это уловить, понял?

— Понял.

— Фортуна — женщина, — продолжал Йохен, — и у тебя есть все, чтобы покорить ее.

— Это Шекспир? — спросил Торино, с ревом разгоняя «бокстер» вниз по улице 17 июня.

— Это факт, — ответил Йохен. — Делай так, как написано в сценарии, только немного поагрессивнее. Я знаю, что ты это сможешь. Мы должны быть жесткими и злыми и показать кастинговому планктону, кто здесь на раздаче.

Торино кивнул, проезжая мимо Триумфальной колонны.

«Надеюсь, она и нам принесет удачу», — подумал он.

— Как у морской пехоты, — не унимался Йохен. — Только тот, кого помножили на ноль, может потом вырасти на сто. После нас они должны звонить в службу «Телефон доверия».

— Все так и будет, — заверил Торино, направляя «бокстер» на Кайзердамм. — Мне только нужно сделать один звонок, человек сейчас снова в самолете.

— Okay, увидимся в студии, — закончил разговор Йохен.

Торино собирался позвонить Тому Мирсу.

Глава 12

Монитор ноутбука уже несколько секунд оставался черным, и Клара спрашивала себя, не шутка ли это на самом деле.

На мониторе ничего не было.

Десять секунд.

Одна минута.

Винтерфельд взглянул на часы.

— Может, промотать?

Фридрих покачал головой.

— Возможно, так и задумано. Вдруг мы что-нибудь пропустим. Или файл начнет проигрываться сначала. — Он сердито смотрел на черный монитор, а маленькая камера сзади продолжала снимать дисплей.

Вдруг появилась картинка.

Такая неожиданная и шокирующая, что Сильвия тихо вскрикнула, а Винтерфельд выдохнул сквозь сжатые зубы.

Это не была шутка. Это была ужасающая реальность.

На экране возникло изображение молодой девушки со светлыми волосами. Глаза полны смертельного ужаса, лицо залито слезами. Черная тушь для ресниц покрывает щеки потеками, словно военная раскраска. Похоже, девушка привязана к стулу. Она попеременно смотрит то в камеру, то по сторонам. Иногда она пытается оглянуться, будто сзади находится тот, кто устроил это дьявольское представление.

Потом появились руки. Две руки в черных резиновых перчатках, которые опустились на плечи девушки. В одной из них блеснуло лезвие.

Что-то торчит у девушки изо рта, и она выплевывает это на пол. Она дрожит. А большие, как у статуи, руки в черных кожаных перчатках покоятся у нее на плечах.

Клара почувствовала, как что-то кислое и противное ползет вверх по пищеводу. И тут девушка заговорила.

— Меня зовут… Жасмин, — запинаясь, произнесла она, словно читала текст. Дрожь ее тела передалась и голосу, звучащему теперь как тремоло. — Я… уже мертва, но хаос продолжается.

Сильвия прикрыла рот ладонью и выскочила из кабинета.

— Я не первая…

Девушка плотно сжала веки и вновь с надеждой взглянула в камеру, как будто зрители могли ее спасти. Кларе казалось, что девушка смотрит ей прямо в глаза. Она чувствовала тошноту, чувствовала, как какая-то странная рука хватает ее за душу чешуйчатыми, когтистыми пальцами, чтобы раздавить.

Потом с глазами Жасмин что-то произошло. Они стали пустыми, надежда в них угасла. Теперь это были глаза человека, который уже мертв.

— …и я не последняя.

Нож с холодной точностью прошелся по горлу девушки. Ее глаза широко распахнулись, отражая смесь удивления и избавления.

Открылась рана, которую сделал скальпель убийцы, — отверстие в миллиметр шириной, и поначалу оно выглядело как незначительный косметический изъян. Глаза девушки смотрели уже мимо камеры, в вечность.

Время в комнате, казалось, остановилось. Не было слышно ничего, кроме шуршания сигаретной пачки, которую Винтерфельд мял в руках.

Потом появилась кровь. Она никогда не идет сразу, появляется немного позже. Она текла около минуты, и все это время черные руки оставались неподвижными.

Голова девушки свесилась вниз.

Экран почернел.

Глава 13

Самыми долгими кажутся секунды в ожидании чего-то ужасного, пока оно не проявится.

Секунда, которая проходит после того, как человек увидел ужасное, и прежде чем он успел это осознать. Секунда сразу после того, как самолет врезался в здание Всемирного торгового центра, и до того, как на противоположной стороне здания из окон вырвался гигантский огненный шар.

Или секунда после того, как нож перерезал горло, и до того, как кровь страшным водопадом хлынет из раны.

Стемнело. Они сидели в кабинете и молчали. Клара, Винтерфельд и Фридрих. Электронную копию ролика уже отправили в Висбаден. Там должны будут считать информацию по физиогномике девушки и прогнать ее через мощный компьютер в Федеральном ведомстве уголовной полиции. Незадолго до этого криминалисты сообщили, что на конверте действительно капли настоящей крови. Любой другой ответ удивил бы Клару. Теперь конверт был на пути к судмедэкспертам, как и компакт-диск. В IT-отделе с него сделали несколько копий. Когда анализы будут готовы, компьютерные эксперты снова возьмутся за диск и проверят, не сохранилось ли там какой-то информации, например IP-адреса и других сведений, которые могли дать зацепки. Возможно, там сохранились и отпечатки пальцев. Или надпись сделана особой помадой, которая позволит предположить, кто преступник. Еще оставалась надежда, что это может быть постановка.

Но Клара в это не верила.

Фридрих в срочном служебном порядке связался с режиссером фильмов ужасов, вкратце описал ситуацию и, вручив ему копию диска, попросил подтвердить или опровергнуть подлинность ролика.

— Вы наверняка видели много страшных вещей, — сказал он.

Режиссер фильмов ужасов в футболке в стиле «heavy metal» и с грязными длинными волосами кивнул.

— Но не такое, — продолжил Фридрих. — Может быть, это как раз тот случай, когда все реально. Если почувствуете, что после увиденного вам будут сниться кошмары, сразу выключайте. Нам всего лишь нужно понять, не спецэффект ли это.

— Я дам знать вам сегодня же ночью, — ответил режиссер.

Хорошо повеселиться…

Клара первой нарушила гнетущее молчание. Не было альтернативы — только действовать. Жизнь ее научила, что надо что-то делать. Иногда идти по ложному пути легче, чем не делать вообще ничего.

— Okay, — сказала она. — Если ролик подлинный, а я боюсь, что это действительно так, мы имеем дело с новой формой насилия. — Клара встала. — Мы сейчас могли бы все подготовить и не спать всю ночь или же сконцентрироваться на том, что у нас лучше всего получается и за что нам платят жалованье. Найти эту свинью — и дело с концом.

Винтерфельд кивнул и поднялся.

— Для особо тяжелых случаев УУП может выделить в помощь еще нескольких следователей. — Он подошел к шкафу и взял бутылку «Джонни Уокер Блэк Лейбл» и несколько бумажных стаканчиков. — Что вы об этом думаете? — спросил он, наливая и раздавая всем виски. — Спецэффект или нет?

Фридрих пожал плечами.

— Если это компьютерная графика, то это безумно дорого. Слишком дорого для того, чтобы просто напугать ищеек.

— Может быть, это тупая реклама нового фильма ужасов? — Кларе хотелось надеяться, что ролик окажется постановочным, хотя здравый смысл говорил об обратном.

Винтерфельд скептически посмотрел на нее.

— До такого идиотизма вряд ли кто-нибудь додумался бы, — сказал он. — Каждому ясно, что это лишь озлобит публику. Вспомните восьмидесятые годы.

— «Ад каннибалов», — бросил Фридрих и, поймав непонимающий взгляд Клары, пояснил: — Итальянский режиссер Руджеро Деодато снял тогда низкобюджетный фильм ужасов, который оказался настоящей бомбой и теперь считается одним из самых жестких фильмов в этом жанре. — Он снял очки. — Фильм рассказывает об экспедиции в амазонские джунгли. Все снято любительской камерой, как и пресловутый фильм «Ведьма из Блэр». Большинство сцен и трюков и сегодня выглядят чертовски правдоподобно. В фильме всех участников экспедиции убивают, а в конце — просто черный экран. — Фридрих поджал губы. — Как у нас.

— Но ведь никто по-настоящему не умер, не так ли? — со страхом спросила Клара.

— Нет, но Деодато заключил с актерами договор, что после выхода фильма им предстоит скрываться целый год, чтобы весь мир подумал, что они на самом деле погибли. Многие зрители действительно поверили в это. Правда, поверили и те, из-за кого Деодато пришлось несладко.

— Сыщики? — спросил Винтерфельд, постукивая бумажным стаканчиком по столу.

— Кто же еще? Они хотели повязать режиссера. Чтобы избежать этого, Деодато пришлось предъявить всех актеров, живых и здоровых, а также раскрыть детали кровожадных спецэффектов, которых в фильме множество. — Он сделал глоток виски и поморщился, словно досадуя, что это не настоящий шотландский напиток. — В общем, некоторые умеют вешать лапшу на уши.

— Это обнадеживает, — сказала Клара и взглянула на снимок, на котором был запечатлен конверт от компакт-диска. — Но все же будем исходить из того, что это не спецэффект. И убийца достаточно дерзок, чтобы заснять для полиции момент убийства, да еще и вынудить жертву произнести речь на собственных похоронах. — Она переводила взгляд с одного на другого. — А мы сидим здесь и ничего не можем сделать. — Клара, не отпивая, понюхала виски. Она знала, что это еще не вся правда. Но при этом понимала, что всю правду знать не хочет. Во всяком случае, сейчас. Она прошлась по комнате. — Или этот сумасшедший хочет продемонстрировать нам, какой он злой, посланный самим дьяволом киллер…

— Тогда это ему удалось, — перебил ее Винтерфельд.

— …или же преступление имеет для него такое значение, что он просто обязан этим поделиться.

Фридрих взглянул на нее, а Винтерфельд вытащил сигариллу из пачки.

— Еще об одном аспекте вы упомянули, но, к моему удивлению, не обсудили его. Или намеренно промолчали.

— О чем же? — спросила Клара, хотя уже знала, что скажет Фридрих, и боялась этого.

— Это убийство имеет для него значение. Как и получатель диска. — Он снова надел очки. — Или, точнее сказать, получательница. — Он смотрел на Клару сквозь стекла очков, как пастор на исповеди. — Он прислал диск именно вам.

Глава 14

После того как Том Мирс отказался от нескольких якобы важных телефонных звонков, у него наконец-то появилось несколько свободных минут для разговора с Торино, который в это время гнал «бокстер» по проспекту в сторону Потсдама.

— Ты не мог раньше позвонить? — спросил Мирс. — Тогда бы у меня телефон лучше принимал.

— Всю вторую половину дня я общался с юристами, — ответил Торино, — поэтому и освободился так поздно. Кстати, где ты?

— Еще во Франкфурте. Я беру билет на последний рейс в Берлин и около половины одиннадцатого буду в Тегеле.

— Класс. Тогда давай встретимся, выпьем по рюмке ликера «Абзакер», и я тебе расскажу, как прошло шоу.

Мирс ненадолго замолчал. Мимо окон «порше» проносился Драйлинден.

— Может, и получится, — наконец сказал он. — Я наберу тебя, когда буду на месте. Так что там с юристами?

— Хорошие новости, — ответил Торино. — Может статься, что монополия государства на игорный бизнес в Германии скоро уйдет в прошлое, — какое-то соглашение по ЕС. Иногда от закоснелых бюрократов в Брюсселе тоже может быть польза. А для нас это значит одно: мы сможем вести все дела из Германии — сервер, ретранслятор и прочее… И никаких проблем с юридической стороны. Наконец-то на нашем шоу можно будет делать ставки. Конечно, не на цифры, а на женщин.

— Это действительно хорошие новости, — согласился Мирс.

— Ты уже подумал насчет сайта? — спросил Торино.

— Да.

— И что? Ты решился?

— Нет. Захвати с собой отчет телеканала, что там думают о шоу и сколько они за него готовы заплатить. Что, если мы встретимся около полуночи в «Гриль Роял»?

Торино помрачнел. «Типичный америкос, — подумал он. — На уме только закон больших чисел. Дело может быть стоящим, только если за это готовы платить тысячи других». И эта страна, в которой создали «Microsoft» и «Apple»!

— Ты так и скажи, если относишься ко всему этому скептически.

— Да, отношусь. Дело не без риска.

— Только люди, которые спят, ничем не рискуют, — возразил Торино. — Да и в этом случае есть люди, которые падают с кровати и ломают себе шею.

— Именно поэтому нам нужно действовать осторожно.

— Но почему? Вы же только предоставляете свою страницу в качестве ресурса и с содержанием не будете иметь ничего общего. Все остальное сделаем мы.

— Это, конечно, так, — ответил Мирс. Торино в это время мчался по трехполосному автобану. По лобовому стеклу застучали первые капли дождя. — Вы будете делать какое-то дерьмо, а мы — распространять его по миру. И неважно, как далеко ты разбрасываешь дерьмо, все равно немного останется на тебе. До встречи.

Мирс повесил трубку.

Торино вжал педаль газа, разогнался до двухсот километров в час и еще раз прослушал сценарий к шоу, который был записан аудиофайлом. Плохое настроение как раз подходило для того, что ему предстояло.

Глава 15

Лило как из ведра, когда Клара, глубоко засунув руки в карманы взятого в УУП плаща, бежала вниз по ночной Мерингсдамм. Впереди мелькали отсветы автомобильных фар. Велосипедисты и пешеходы спешили укрыться от дождя. Но Клара хотела быть снаружи, хотела быть свободной.

Она приводила мысли в порядок, это не получалось сделать в закрытом помещении. Криминалисты работали вовсю, криминалистическая техника — тоже, даже компьютер в Федеральном ведомстве уголовной полиции наращивал обороты. Но сама она не могла ничего делать, совсем ничего.

Свежий осенний ветер, который все сильнее нес с собой запах первого снега, бил ей в лицо холодными каплями.

«Он прислал диск именно вам».

Фридрих высказал ей в лицо жестокую правду. То, что она пыталась спрятать, он вскрыл, словно скальпелем. Хладнокровно и безжалостно. Фридрих и сам был немного чудовищем, которое охотилось на нее.

Но, черт возьми, он прав. Конверт адресовался ей! Что-то связывало ее и убийцу. Поэтому в кармане у Клары лежал «ЗИГ-Зауэр». Винтерфельд поначалу настаивал на полицейской защите, но Клара хотела побыть одна, чтобы все обдумать и как-то продвинуться дальше. Она не хотела пользоваться помощью других. Пока что должно хватить и пистолета.

Видео оказалось чудовищным, это самое страшное, что Клара когда-либо видела. Но страх, дрожь, тошнота, нож и кровь — это еще не вся правда.

Ужасали глаза. Глаза девушки, глядящей в камеру. Глаза, в которых можно утонуть. Глаза, которые смотрели на Клару почти с упреком. Глаза, которые Клара уже когда-то видела.

И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.

Взгляд девушки… Предсмертный страх, абсолютное отчаяние, беспомощность и искорка надежды, которая вспыхивает вдруг перед черной стеной неизбежного.

«Ты меня заберешь?»

Девушка была старше, чем сестра Клары тогда, но результат тот же.

Снова угасла чья-то жизнь.

И она вновь не смогла этому помешать.

* * *

Клара сняла мокрый плащ, кивнула охраннику, прошла по коридору УУП в сторону лифта и взглянула на часы. 23.20. Она поднялась в свой кабинет на третьем этаже, чтобы забрать вещи, отправиться домой и немного поспать. Двое полицейских уже ждали ее у входа в Управление, чтобы сообщить: сегодня ночью она находится под полицейской охраной. И так будет, пока дело не раскроют.

— Не возражаю, — ответила Клара, — бывают беды и пострашнее.

Она оставила плащ на стуле в комнате с кофе-машиной, где сегодня во второй половине дня пила кофе и болтала с Винтерфельдом. И мир тогда еще был в полном порядке, а впереди — две недели отпуска.

Она прошла в кабинет, взяла ноутбук и неосознанно сунула в карман одну из копий компакт-диска. Клара хотела уже выключить настольную лампу, как вдруг заметила призывное мигание электронного почтового ящика. Она нажала кнопку прослушивания.

Раздался голос Фридриха:

— Добрый вечер, госпожа Видалис. Вы неожиданно ушли и, наверное, не захватили мобильный телефон. Но, скорее всего, уже слушаете это сообщение. — Он вздохнул. — Я получил отчет от режиссера. Он говорит, что в ролике не меняется центровка изображения, одинаковая перспектива и неизменное расстояние от девушки до камеры. Никакого монтажа, приближения, никаких эффектов, с помощью которых можно сделать подобные трюки.

У Клары встал комок в горле.

А Фридрих продолжал:

— Это не спецэффект. Ролик настоящий.

Глава 16

Торино остановил машину перед большим вестибюлем, схватил сумку и быстро прошел ко входу. Он шел подготовиться, когда появился Йохен, которого из-за массивного тела, злых глаз и щетинистой рыжей шевелюры называли Кабаном Йохеном. Он дал Торино последние инструкции.

Идея была предельно проста: да либо нет — пан или пропал. Либо дама продвигалась на уровень выше, либо вылетала. Шоу сначала транслировали «вживую» в Интернете. У Торино было тридцать процентов влияния на принятие решения, у пользователей — семьдесят. Следовательно, если пользователи хотели, чтобы женщина прошла дальше, они должны были переплюнуть Торино. Если Торино говорил «нет», то есть ноль процентов, то за кандидата должны были проголосовать более семидесяти процентов зрителей.

Торино прохаживался мимо ряда девушек, как инструктор по строевой подготовке морских пехотинцев на Пэррис-Айленде.

— Зарубите себе на носу следующее, — сказал он. — Некоторые из вас очень хорошо выглядят, вам удалось пробиться на это шоу через наш кастинг в Интернете. Какие-то подростки проголосовали за вас и даже выложили за это деньги. Можете ли вы гордиться этим? Возможно, но только немного, потому что у всего есть оборотная сторона. Мужчины, которые вас выбрали, хотят что-нибудь получить взамен. А именно — вас. — Он с торжественным видом прошел до конца ряда и повернул обратно. — Есть ли у вас выбор? Боюсь, что нет. Я не питаю иллюзий. Я знаю, что большинство из вас слишком тупы для этого шоу и думают, что Ватерлоо — это новый бассейн в аквапарке, а «Волшебная флейта» — новая сексуальная игрушка от Беаты Узе. Вы считаете, что станете богатыми и знаменитыми, стоит лишь приложить немного усилий. И мечтаете о богатеньком женихе, который станет постоянно разъезжать по миру, а его вилла будет предоставлена в ваше распоряжение, и вы сможете свободно трахаться там с садовником или фитнес-тренером.

Несколько девушек усмехнулись.

Торино понизил голос.

— Все возможно, — произнес он. — И это, и еще много чего. Вы можете разбогатеть, вы можете прославиться. Вы можете стать звездами. Если согласны за это заплатить. И если готовы играть по правилам, которые сделают из вас звезд. — Он замолчал и по очереди осмотрел претенденток. — Есть ворота к славе, и есть ворота к забвению. Есть ворота в рай, и есть ворота в ад.

Он мельком взглянул на режиссерскую команду, на Кабана Йохена, который стоял за прожекторами чуть в стороне от сцены.

— И эти ворота, — Торино поднял палец, — и есть мы.

* * *

У первой кандидатки было довольно симпатичное личико, но бедра и зад — выдающегося размера, и Торино подумал, что шоу будет особенно популярно среди слепых зрителей. Он слегка наклонился вперед.

— Ну и…

— Меня зовут Менди, — сказала девушка. — Я выбрала такое имя, потому…

— Ты занимаешься спортом? — перебил Торино, не ожидая сведений, откуда произошло ее имя.

Девушка слегка покраснела.

— Да, — ответила она и занервничала. — У меня есть велотренажер, я бегаю, занимаюсь джаз-гимнастикой и фитнесом.

— Пять минут в месяц, да? Если ты занимаешься фитнесом, то чем конкретно?

— Вчера я работала над прессом и бедрами.

Девушки на трибуне захихикали. Они исполняли роли судей и подсудимых одновременно, потому что каждая из них должна была выйти вперед, к Торино.

— Пресс и бедра у тебя приличные, — бросил Торино. — Займись-ка лучше грудью. Итак, что скажут парни за компьютерами?

Загорелось число проголосовавших в Интернете. Одобрение — около сорока процентов. Этого не хватало, чтобы спасти Менди, и она в слезах ушла со сцены.

У следующей претендентки фигура была очень красивая, как решил для себя Торино, но вела она себя специфично. Она смотрела рыбьими глазами, а ее рот открывался так широко и медленно, что девушка напоминала глубоководную рыбу.

«Срань господня, — подумал Торино, — какие извращенцы выбрали эту подстилку?»

— Меня зовут Надин, — сказала «рыба».

— У твоих родителей появлялся кто-нибудь, кроме мертворожденных детей? — спросил Торино.

— Э-э… Да, конечно, — ответила Надин и неуверенно огляделась, медленно открывая и закрывая рот. Потом снова уставилась рыбьими глазами на Торино.

— Между нами говоря, — с наигранным дружелюбием заявил тот, — с фигурой у тебя все в порядке, но твое ненатуральное лицо все испортило. Надень мешок на голову, а то на тебе никто не женится. Правда, девочки?

Девочки смеялись от удовольствия.

— Тупые козы! — крикнула «рыба» в сторону трибуны. — Вы просто завидуете моей фигуре.

— Фигура — это еще не все! — закричала в ответ Менди, которую Торино выгнал до этого из-за толстого зада.

— Почти, Менди, почти, тут я должен отдать Надин должное, — вмешался Торино и указал на Менди, чтобы соответствующе отреагировать на дерзкое замечание со скамейки отсеянных: — Если ты, Менди, зачешешь волосы на лоб, придется искать ноги, чтобы понять, где у тебя зад, а где перед. А вот у Надин все иначе.

— Вот видишь! — откликнулась Надин, которая в этот момент видела в Торино союзника.

Тот с удовольствием захлопнул ловушку, в которую попалась девушка.

— А теперь без шуток. Надин, я не думаю, что кто-то здесь завидует тебе. Может быть, немного из-за фигуры, но уж точно не из-за лица. Оно такое уродливое, словно его нарисовал Ле Корбюзье.

Девушки на трибуне хватались за животы от хохота, хотя никто из них наверняка раньше не слышал этого имени.

Торино опустил большой палец вниз. Голосование пользователей тоже не помогло, и «рыба» убралась со сцены. В ее глазах сверкали коварные слезы.

Затем на сцену вышла рыжеволосая девушка лет примерно девятнадцати.

— Привет, я Ева.

— Ты выглядишь совсем недурно, — ответил Торино на ее приветствие.

— Спасибо, — улыбнулась она и пояснила: — Я сплю только на спине, от этого не бывает морщин.

— Хороший совет, — кивнул Торино. — Твои соперницы до этого выглядели так, словно спали в шкафу.

Наступило непродолжительное молчание. Девушка растерянно осматривалась.

Торино взял ситуацию в свои руки.

— А что ты еще умеешь, кроме как спать на спине?

— Я пишу стихи, — немного неуверенно ответила Ева.

— Ого, Гёте в юбке. Ну так прочитай нам что-нибудь.

Девушка робко начала:

— «Мы — одно целое. И мы рождены друг для друга, конечно. Я мечтаю, чтоб мы любили и чтоб наша любовь жила вечно».

Тишина.

— Это стихи о любви, — сказала Ева и убрала прядь волос за ухо.

— А я было подумал, что это «Declaration of Independence».

— Декла… что?

— Неважно. Это тоже дерьмо, только не ты придумала. А твое скопировал прошлой ночью из «Википедии» твой прыщавый дружок, верно? Из статей к удалению.

Губы девушки дрогнули, словно она вот-вот разрыдается.

— У меня вообще нет парня. И стих я сама сочинила. Это правда!

— Тем хуже, — ответил Торино, — говно — и в Африке говно. Нет!

Он снова опустил большой палец. Но пользователи решили иначе и спасли Еву — может быть, просто потому, что у нее нет парня.

Торино приподнял брови.

— Повезло. Надеюсь, следующая не пишет стихов. А ты свободна!

Ева спустилась со сцены и проплыла мимо трибуны с гордо поднятой головой.

Прошло несколько минут, прежде чем на сцене появилась новая претендентка. Скрывая фигуру, она укуталась длинным платком. Девушка повязала его так, что видны были лишь глаза, как у восточной танцовщицы.

— Так-так, намечается что-то интересное! — воскликнул Торино. — Это часть представления, или ты просто не хочешь показываться зрителям?

— Решай сам! — ответил звонкий голос, и черный платок упал на пол.

Наступила полная тишина. Лишь шуршание кабеля о пол выдавало, что двигается камера. Ни звука с трибуны, ни звука от Торино, даже Кабан Йохен вытаращил глаза и забыл направить прожектор на претендентку, которая приковала к себе всеобщее внимание.

Фигуру этой девушки нельзя было назвать иначе как безупречной.

Ее словно высек греческий скульптор или нарисовал Леонардо да Винчи. Но это тело было настоящим.

На девушке красовалось серебристое бикини, которое скрывало меньше, чем открывало. Взгляд Торино скользнул по идеальной формы ногам, по округлым, но не слишком широким бедрам, по плоскому животу и безупречной груди, которая буквально притягивала взгляды окружающих. Он почувствовал, как что-то затвердело в штанах, когда накрашенные красной помадой губы заговорили, а серо-голубые глаза под светло-русыми волосами обольстительно взглянули на него.

— Я — Грешница, — произнесла девушка.

Торино приоткрыл рот, но так ничего и не сказал. Ему при всем желании нечего было ответить.

Наконец он справился с собой.

— Конечно, это заметно.

— Я тебе нравлюсь? — Она взглянула на Торино, потом обернулась к трибуне. — А вам?

Она посмотрела на девушек. Понятно, что они тоже не могли не обратить внимания на красавицу, которая в серебристом бикини, отражающем свет прожекторов, просто сияла на сцене.

«Даже девчонки находят ее классной! — подумал Торино и, убедившись, что он за кадром, поправил брюки. — Может, все они лесбиянки, эти потаскухи, но если даже они прекратили свое язвительное блеяние, то разве это не лучшее доказательство того, что у крошки отличный звездный потенциал?»

Словно прочтя мысли Торино, Грешница развернулась и медленно направилась к нему.

«Вот дерьмо, — подумал он, — если она начнет меня домогаться или еще что-то, придется все вырезать или переснять еще раз».

Но до этого не дошло: блондинка-мираж остановилась в двух метрах от него.

— Ты ничего не говоришь, — очень точно подметила она.

Торино оторвал от нее взгляд. Йохен, который стоял рядом с камерой и техниками, яростно показывал жестами, что пора открывать рот. Он словно хотел спросить: «Да кто здесь, в конце концов, ведущий?»

— Лучший выход за сегодня, — произнес Торино. Во рту у него пересохло, и слова вылетали с каким-то скрипом. — Хорошее начало для продвижения к успеху и определенно перспективное. Только не зазнавайся чересчур. Э-э… Сначала спесь, а потом — провал.

Торино злился, что ему в голову не пришло ничего умнее. Он увидел, как Йохен закатил глаза, помотал головой и что-то набрал толстыми пальцами-сосисками на клавиатуре.

— Прежде чем упасть, — ответила Грешница, игриво взглянув на штаны Торино, — нужно сначала подняться. Или не так?

Торино вздохнул.

— Для этого мы здесь и собрались, — коротко бросил он. — На этот раз общее решение — да! Что скажут остальные?

На трибунах тишина. На экране монитора загорелось табло голосования:

98 %

— И единогласная поддержка от наших пользователей! — объявил Торино, сделав глоток воды из стакана. Он не хотел сейчас ничего, кроме как остаться наедине с Грешницей, или как ее там зовут.

— Удачи в следующем туре.

Грешница ушла с подиума. Девушки на трибуне глазели ей вслед. На ярко освещенной сцене остался черный платок.

Глава 17

«Это не спецэффект».

Слова Фридриха снова и снова звучали в голове Клары. Она открыла дверь квартиры, бросила пальто и сумку на диван и зажгла лампу возле журнального столика.

«Ролик настоящий».

Она повела плечами, чтобы хоть немного снять напряжение мускулов. Пульс зашкаливал, в желудке пекло. Она размялась: вытянула руки к потолку и почувствовала, как хрустнули суставы и натянулись сухожилия. Вздохнув, Клара подошла к шкафу и налила двойную порцию виски.

Обычно она старалась не пить среди недели, тем более крепкие напитки, но получалось это не всегда, особенно если на работе уже выпито полстаканчика виски. Но обычно в конце рабочей недели ей и не приходилось смотреть ролики с убийством молодых девушек на компакт-дисках, которые серийный убийца-извращенец приносил лично в почтовый ящик УУП, и при этом писал на конверте имя Клары.

Она открыла балконную дверь, вышла наружу и, наслаждаясь холодным ветром над Шёнхаузер-аллее, маленькими глотками пила виски.

«Ролик с настоящим убийством», — подумала она.

Снафф-видео — одна из самых жутких легенд большого города, которая родилась в XX веке. От слухов о подпольной мафии, «клиенты» которой не удовлетворялись больше обычным порно и за деньги заказывали особо взрывное видео, у обычного человека бегут по спине мурашки.

Снафф-видео — ролики, в которых в реальном времени снимают на камеру пытки и убийства людей, чтобы затем распространять их среди богатой публики.

«Ролик с настоящим убийством, — снова подумала Клара. — Может, снафф-видео? Без спецэффектов. Все настоящее».

Клара вспоминала, как в академии учила определение ФБР, что такое снафф-видео: «В снафф-видео вначале человек жив, а в конце — мертв. Съемка реального убийства вызывает сексуальное возбуждение зрителя. Это видео снимается с целью продажи и распространяется среди богатых клиентов». Согласно определению ФБР, убийства, записанные на видео, снимаются в коммерческих целях и называются снафф-видео — настоящее «убойное видео».

Но оставался вопрос: было ли это на самом деле снафф-видео? Некоторые полагают, что первое снафф-видео записали в 1969 году, когда Текс Уотсон и Сьюзан Аткинс из «семьи» Чарльза Мэнсона зверски убили в Бел Эйр в Лос-Анджелесе беременную Шэрон Тейт и еще семерых человек. Все знали, что на момент преступления Шэрон была беременна, но то, что Текс Уотсон вырезал ребенка из живота еще живой Тейт, знала только полиция. И все же фильм с этим чудовищным убийством так никогда и не нашли, и остался открытым вопрос: есть ли на самом деле снафф-видео этого убийства? Или Клара впервые воочию столкнулась с этим явлением? Многие говорят, что люди готовы платить за все. И если люди готовы платить за снафф-видео, то оно существует.

Другие, и ФБР не исключение, говорят, что снаффы — это как Священный Грааль. Их постоянно ищут, часто обсуждают, но никогда не находят.

«Будем надеяться», — подумала Клара. Но почему кто-то прислал видео именно ей? Имеет ли этот поступок какое-то значение? Или она, Клара, имеет какое-то отношение к фильму? Был ли это намек на подпольную снафф-мафию, которая снимает зверские фильмы для извращенных зрителей? Может быть, один из членов банды, передав диск в полицию, решил выдать сообщников? Или мафия хотела показать, насколько она сильна? А может, дать понять, что даже УУП оказалось бессильным против ее сети распространения фильмов, которые еще называли «пыточным порно»?

Или…

Она попыталась отогнать мысль, которая навязчиво лезла в голову. Или кто-то хотел подготовить ее, Клару, к тому, что следующей жертвой на этом стуле окажется она?

Она задрожала, но не только из-за холодного ветра, который залетал через балкон и раздувал занавески, как в истории о комнате с привидениями. Она сделала большой глоток виски и уже спокойнее взглянула на полицейскую машину под домом.

Другого варианта не было. Она просто обязана понять, что хотели сообщить этим посланием. Возможно, Фридрих прав: компакт-диск действительно предназначался именно ей, и она должна найти какую-то взаимосвязь.

Клара взглянула на небо, где на черном горизонте смятым саваном плыли темные дождевые облака.

Собственно, она собиралась принять пару таблеток, чтобы поспать немного, но внутри нее, подобно червю, шевелилась мысль, как тошнота несколько часов назад. Отвратительный ком снова полз вверх по пищеводу.

Это была коварная мысль: она сама могла оказаться следующей «звездой» снафф-видео! Чудовищная, иррациональная мысль, но именно поэтому от нее нельзя было отделаться. Рациональная часть мозга, которая в конце концов всегда проигрывала, уже готовила сотни встречных аргументов, которые Клара выстреливала залпами против этой сумасшедшей мысли: «Слишком поздно… Поиски уже начались… Подожди до утра, тебе не стоит так поступать… Если ты еще раз это посмотришь, то не сможешь заснуть всю ночь…»

Но всякий раз контраргументов не хватало, и черные мысли ползли дальше, вверх, пока не оказались на поверхности.

Клара подошла к сумке, взяла ноутбук и компакт-диск.

Она должна знать, есть ли какая-то связь. И если есть, она обязана найти ее.

Она непременно посмотрит видео снова.

И если потребуется — еще раз.

И еще раз.

Глава 18

— Что там случилось? — Кабан Йохен, выпучив и без того навыкате глаза, уставился с пассажирского сиденья «бокстера» на Торино, который гнал машину из Потсдама по Авусу в направлении Берлина. — Я понимаю, она выглядела клево, но ведущий ты, а не она.

Торино, не отрывая взгляд от залитой дождем дороги, молчал. Он как раз пытался дозвониться до Тома Мирса, но вот уже час была доступна только голосовая почта. Где же этот тип? Торино сунул телефон в карман.

— Я тоже так думал, — наконец ответил он, — но посуди сам. Если жесткий ведущий шоу строит этих потаскух так, что они чувствуют себя вот такими ничтожными задницами, — Торино, глянув на секунду на Йохена, показал указательным и большим пальцем размер, — но при этом сам теряется и не может подобрать слов, то шоу выглядит на сто процентов реальным, разве не так? — Он снова взглянул на Йохена.

Тот молчал.

— Разве не так? — допытывался Торино.

— Возможно, — ответил Йохен.

— Возможно, — передразнил его Торино. — Конечно!

Машина промчалась мимо Драйлинден. Торино на мгновение задержал взгляд на каменных медведях, которые стояли между полосами шоссе и приветствовали водителей в Берлине.

— Как было тогда с Вероной Фельдбуш у Кернера, когда она вдруг разрыдалась, потому что этот чурбан относился к ней, как к дерьму? Когда это было? В две тысячи первом году?

— Это было отрепетировано. Просто постановка! — фыркнул Йохен.

— Да, но девяносто восемь процентов типов в зомбистане подумали, что все реально, и решили, что это круто. Круто и подлинно.

— Ты хочешь сказать, что непрофессиональность может быть подлинной?

Торино кивнул.

— В нужном месте — да!

Теперь замолчал Йохен.

— Аргумент, — наконец сказал он. — Старуха была действительно с перчиком.

— С перчиком? — Торино взглянул на Йохена, нащупывая ручку радио. Заскулила попса. — Такого я еще не видел! Как думаешь, что будет, когда шоу увидят звукозаписывающие компании, рекламные агентства, шоу топ-моделей? Такое ищут все! А у кого права? У нас! У нас договор! — Он вытащил из кармана флешку. — Вот здесь он, для Мирса. Он может посмотреть тут же в «Гриль Роял», если приедет, в «Blu-ray»-качестве. — Это была запись с выходом Грешницы. — Если на него это не подействует, значит, он импотент.

— Ты хочешь выстрелить из всех стволов? По самым крупным медиакомпаниям? — Йохен наморщил лоб.

— Конечно. Я пришпорю эту ненасытную скотину из «Pegasus Capital».

Йохен одобряюще кивнул, а машина мчалась по Спанише-аллее. Вдалеке на фоне затянутого дождем горизонта виднелась телевышка.

— Мы — революционеры! Мы ищем звезд, которых действительно хотят. Потому что их выбирают те, кто хочет, и выбирают потому, что могут оказаться с ними в постели. Кто скажет, что это не стимул? Это анализ потребителей, а не слабоумный психологический опрос. Это — развитие звезд, а не тупые перепевки хитов семидесятых. Мы перепишем историю медиапроектов!

Некоторое время они ехали по Авусу молча.

— Как зовут эту Грешницу? — спросил Торино.

— Андрия. Я как раз проверил перед отъездом, — ответил Йохен. — Если ты хочешь пропихнуть ее наверх, она должна победить в первом финале.

— Она и победит.

— А если нет?

— Тогда мы позаботимся об этом! — Торино осклабился. Зазвонил мобильный. Он узнал номер. — Том, how is life?

— Только что приземлился. Рейс не выпускали из Франкфурта, и нам пришлось сесть в Шёнефельде, потому что Тегель ночью закрыт, — сообщил Том Мирс.

Время было чуть за полночь. Торино тоже несколько раз сталкивался с вынужденными посадками в Шёнефельде.

— Могу подъехать в «Гриль Роял» через полчаса, — сказал Мирс. — Подойдет?

— Подойдет, как корове седло.

— Возьмем там что-нибудь перекусить? — спросил Мирс.

— Я уже позаботился об этом.

Торино закончил разговор и направил «бокстер» по Кайзердамм в направлении центра. Том Мирс в это время садился в такси у аэропорта Шёнефельд.

Глава 19

Был час ночи, когда Клара включила ноутбук и вставила диск в дисковод.

Дежавю. Тот же файл с названием «Жасмин. mpg».

Двойной щелчок. Снова около минуты — черный экран.

Потом лицо. Тушь для ресниц, стекающая по щекам.

Снова сообщение о смерти, которое жертва сама проговаривает перед казнью. Слова как-будто произносит кто-то другой, словно она уже мертва. И именно это она говорит в конце:

— Меня зовут Жасмин. Я уже мертва. Но хаос продолжается.

Большие руки в черных перчатках, которые обнажают нож. Он внезапно появляется за кадром. Проходит несколько секунд, прежде чем Жасмин — или как там ее зовут на самом деле — сообщит о собственной смерти.

Клара остановила видео до сцены, которой боялась, но что-то внутри ее жаждало это увидеть. Возможно, чтобы сказать себе: я смогла посмотреть во второй раз, и это меня не разрушило, а может, даже сделало сильнее.

Она встала, налила еще виски и вышла на балкон. Внизу все та же полицейская машина, а на небе темные облака, которые закрыли луну черным саваном.

«В Интернете полно подобных фильмов», — подумала Клара. Она как-то говорила об этом с директором «Полиции сайтов» — отряда по борьбе с порнографическими публикациями Скотланд-Ярда. Есть фильмы, о которых известно, что они постановочные, но выглядят как реальные. И есть фильмы, которые, как бессмертные призраки, периодически появляются в Интернете, сколько бы полиция ни закрывала сайты или ни блокировала серверы. Как в игре кошки-мышки, ролики неожиданно появляются снова. Какие-нибудь хакеры-извращенцы в очередной раз отправляют фильмы в сеть с какого-нибудь жесткого диска, с какого-нибудь скрытого компьютера из богом забытого уголка, чтобы получить пятнадцать минут славы для себя или прославить то, что они скачали в Интернете и сделали доступным для всех, с дьявольской радостью добиваясь рейтингов на сайтах, поднимающих популярность видеопорталов до небес.

От 300 до 1000.

От 100 до 10000.

От 10000 до 100000.

И комментарии:

You think this is real?

No, it’s fake:)))

Check this out, this is REAL!

А потом ссылка на другой сайт, который не найдет ни один поисковик.

Клара вдыхала холодный воздух и маленькими глотками пила виски. Глаза ее пекло от усталости, а горло — от виски, но она понимала, что не сможет уснуть, пока не выяснит, что скрывается по ту сторону убийства, что стоит за этим видео.

«You think this is real?»

Клара знала о таких фильмах. Она смотрела их в Скотланд-Ярде, и они все еще были в сети.

«The Dark Side of Porn» — репортаж о снафф-видео, существует ли оно. Там были сцены, которые зрители считали подлинными.

«Faces of Death», «Flowers of Flesh and Blood». Фильмы были жестокими, со сценами, которые тяжело забыть. От них выворачивало наизнанку, но сами фильмы были постановочными — ни одной реальной сцены, и нигде не утверждалось, что в них есть что-то подлинное.

«Two girls one cup» — подлинный и все еще в сети. Едва его где-то закрывали, как он вновь где-нибудь появлялся. Две женщины в этом ролике наслаждались извращенной фекальной эротикой. Он длится всего полторы минуты, но Клара считала, что это самое мерзкое, что ей приходилось видеть. Но это было просто противно, тут никого не убивали.

«Three guys one hammer» — видео иного толка, такое обычные люди, в отличие от Клары, видели не каждый день, и оно могло вызвать длительные психические расстройства. И это видео все еще висело в сети. В ролике снимались «днепропетровские маньяки» из Украины, которые разбивали своей жертве лицо молотком и протыкали живот отверткой. Снимал все это на мобильный телефон один из убийц.

Здесь были пытки, было убийство — и все по-настоящему.

Была целая серия любительского видео, в котором показывалась реакция людей, которые смотрят такие ролики, как «Two girls one cup» и «Three guys one hammer». Люди с отвращением отворачивались, закрывали глаза, некоторых рвало.

«Наблюдение за наблюдателями», — подумала Клара. Интернет вывел извращенный спектакль на новый уровень.

Глава 20

— Я еле волочу ноги и отброшу копыта, если чего-нибудь не съем или не выпью, — сказал Торино, когда на Фридрихштрассе спускался с Йохеном по лестнице к берегу. Он вошел в «Гриль Роял», как полководец. Они припарковали машину возле Фридрихштадтпалас и прошлись немного по влажному и холодному воздуху. Внутри помещения все выглядело буднично, о вечеринке не могло быть и речи, по крайней мере в среду.

Большинство гостей собиралось уходить. Лишь за двумя-тремя столиками после ужина осталось несколько посетителей за граппой и эспрессо.

— Хотите чего-нибудь выпить? — спросил официант, когда Торино и Йохен присели за свободный столик.

— Прежде нам хотелось бы чего-нибудь съесть, — сказал Торино. — Я зверски голоден. Есть у вас что-нибудь типа меню?

— Вынужден вас огорчить, — ответил официант, — но кухня уже закрылась. Самое большее, что могу предложить, — оливки и багет.

Торино покачал головой.

— Нет, так не пойдет! — возмутился он. — Мы где живем — в Берлине или в Гане?

— В Берлине, насколько я знаю. — Официант с каменным лицом стоял по стойке смирно.

— Okay, мать его, тащи свои оливки. — Торино глянул на Йохена, тот лишь пожал плечами. — Съедим после еще шаурмы, если здесь не хотят иметь с нами дела.

— Что желаете выпить?

Торино вопросительно приподнял брови.

— Ах, значит, выпить у вас еще можно?

— Само собой. — Официант едва сдерживал иронию. — Но это последний заказ.

— Ничего другого я и не ожидал! Тогда два больших бокала пльзеньского, — распорядился Торино и посмотрел на Йохена. — Или…

— Идет! — Йохен одобрительно кивнул. — Но только холодного! А не то теплое пойло, которое подают в модных пивнушках Пренцльберга.

— Вы поняли?! — сказал Торино. — Такое холодное, чтобы яйца можно было отморозить.

— Сию минуту.

Официант исчез.

* * *

Альберт Торино и Йохен получили по тарелке, наполненной оливками, фетой и кусками багета, и шумно пили из пивных бокалов, когда в дверях появился Том Мирс. Он оглядел зал, увидел Торино и Йохена и поспешил к их столику.

— Вечер добрый!

— Том! — Торино поднялся. — Утром в Мюнхене, вечером в Берлине, прямо настоящая акула бизнеса. Ты знаком с Йохеном? Йохен, это Том.

— Мы как-то созванивались, — ответил Йохен, пожал руку Мирсу и сел.

— Хорошее пиво? — спросил Мирс.

— «Бекс», — ответил Торино. — Высшего качества, из Бремена. Это в Северной Германии. Он был когда-то гордым ганзейским городом, но, к сожалению, в последние годы превратился в социалистический город долгов. Однако варить пиво они еще умеют.

— Поосторожнее с выражениями! — подняв вверх указательный палец, перебил его Йохен, который был родом из Бремена.

— Я возьму такое же, — кивнул Мирс. — Что вы заказали?

— Оливки, сыр и багет. Больше у них ничего нет. — Торино снова покачал головой. — Прямо как в ГДР.

— Я возьму то же, пока не умер с голоду. — Мирс пожал плечами и положил рядом с собой на стол телефон, как ангела-хранителя.

Торино махнул официанту и крикнул:

— Принесите то же нашему другу!

Официант кивнул.

— Нужно говорить не «то же», а «того же», — сказал Йохен. — А то официант не поймет, что нести.

— Это неважно в преддверии триумфа, который мы скоро отметим. — Торино повернулся к Мирсу. — Ты даже не представляешь, что с нами сегодня было, Том.

Пока официант подавал пиво и оливки для Мирса, Торино рассказал всю историю. Он не притронулся к еде, в то время как Мирс и Йохен слушали и задумчиво жевали кусочки феты.

— Ну и что ты на это скажешь? — спросил Торино, когда закончил.

— Это у тебя-то язык отнялся?! — изумился Мирс. — Это ты-то не знал, что сказать?! — Он внимательно посмотрел на Торино, вытер губы и сделал большой глоток пива. — Не могу себе этого представить.

— Но так и было. — Торино полез в сумку, достал ноутбук, подключил флешку с видеозаписью шоу, открыл медиафайлы и запустил ролик. — Это она.

Мирс слишком хорошо держал себя в руках, чтобы демонстрировать какие-то эмоции, но Торино заметил, что он с удовольствием смотрит выход Андрии, Грешницы.

— Если это не для «Ксенотьюба», — сказал Торино, — то тогда я не знаю… Отправим в эфир на следующей неделе. Частные телеканалы уже стоят в очереди, и у нас есть запросы звукозаписывающих компаний, которые хотят предложить Андрии контракт. Подумай над этим. — Он выразительно посмотрел на Мирса, а потом с наигранным безразличием уставился в потолок. — Только в этот раз не слишком долго.

Мирс потер нижнюю губу, почесал выдающийся вперед подбородок, отодвинул тарелку в центр стола и глотнул пива.

— Действительно интересно, Альберт. Но если мы будем это делать, то хотим присутствовать на следующих съемках. Я ведь уже говорил: формат гениальный, но немного неприличный, это может выйти нам боком. Думаю, для нашего участия понадобится доля с оборота… — Он задумался. — Доплата за риск.

Торино поджал губы: «Так и должно быть, — подумал он, — даром ничего не получишь».

— И какая же доля с оборота вас интересует? — спросил он.

Основное правило переговоров: пусть первым сделает предложение противоположная сторона.

— Нам нужны зрители, которых вы получите без нас, рекламные компании, усредненная величина сделки со звукозаписывающими компаниями и продюсеры, которые возьмутся за Андрию, а также бизнес-план экспансии фирмы на будущее. — Он продолжал смотреть в стол. — Вроде бы все сказал? Кажется, да.

— Когда вы сможете предоставить экспертные заключения? — спросил Торино.

— Как только ты передашь нам данные.

Торино взглянул на часы, догадываясь, что в эту ночь времени на сон останется маловато.

— И как можно быстрее?

Мирс кивнул.

— Отправь их мне и моей ассистентке, лучше еще сегодня ночью, тогда утром у тебя будет проект первого заявления о намерениях, а после шоу — предварительный договор с нашими юристами.

Торино поджал губы — и от радости, и от озабоченности. Сделка наконец-то состоялась, но ему и Йохену предстояло всю ночь сидеть над прогнозами, которые Торино представлял себе лишь приблизительно. С другой стороны, Мирс все-таки клюнул. Премьера на главной странице «Ксенотьюба» для более чем десяти миллионов немецких зрителей — это слишком здорово, чтобы оказаться правдой.

— Ты все получишь, — ответил Торино и протянул руку.

Мирс крепко пожал ее.

— «Shebay» на главной странице «Ксенотьюба»? — спросил Торино, словно хотел получить устное заверение.

— Вполне возможно, — ответил Мирс и похлопал его по плечу. — Попытайся этой ночью выспаться поскорее и отправляй мне все так быстро, как только сможешь.

«“Shebay” на главной странице “Ксенотьюба”» — эти слова человек с хорошим слухом мог уловить за четыре столика от них. Как, например, мужчина, один из последних посетителей, который сидел за дальним столиком со стаканом воды. Рослый мужчина с медленными, пластичными движениями, за которыми могла скрываться взрывная жестокость. Мужчина с коротко стриженными светлыми волосами и в очках в матовой оправе из нержавеющей стали внимательно, но незаметно следил за троицей. Левую руку, которая слегка подрагивала, он придерживал правой.

Глава 21

Клара сделала еще один глоток виски и снова села за компьютер, где на экране замерло изображение: залитое слезами лицо девушки и дьявольское спокойствие ножа.

Она нажала кнопку «PLAY» и вздрогнула, когда нож снова прошелся по горлу девушки, когда ее взгляд устремился в пустоту, а спустя секунду — она показалась Кларе вечностью — из длинного разреза потекла кровь, сначала медленно, словно ощупью, неуверенно, потом все быстрее, интенсивнее, пока голова девушки не завалилась вперед. Нож и черные перчатки исчезли за кадром, экран погас.

Клара залпом допила виски и смяла стаканчик.

Она что-то увидела.

Что-то, чего раньше не замечала.

«Если я еще пару раз посмотрю это, то точно сойду с ума», — мелькнуло в голове. Но она должна узнать, что там было!

«Одна секунда, — подумала она. — Задержка между действием и результатом. Если не там, то больше нигде».

Она отмотала ролик назад до кадра, в котором появлялся нож, и начала просматривать в замедленном воспроизведении, по одной десятой секунды.

Она не обращала внимания на то, что медленный просмотр убийства превращает все в дешевую пародию и что эта медлительность делает все только хуже. Но потом она снова увидела это. Что-то блеснуло. На белом фоне. Между отдельными кадрами. Она еще замедлила показ и просмотрела кадры один за другим.

Снова белое.

И тут она увидела.

Это было имя. И цифра. Имя и цифра, которые появляются на одно мгновение, а потом снова исчезают.

Она снова отмотала назад и еще раз медленно посмотрела повтор. Потом еще раз. И еще раз.

И тогда она увидела все.

Жасмин Петерс 13

Она налила последний стаканчик виски и взялась за телефон — позвонить ночной смене криминалистов в УУП.

— Послушайте, — сказала она, — вы сейчас работаете над делом Жасмин, убийство на компакт-диске… Да, правильно. Я знаю, вы не волшебники, но на этом видео есть полное имя жертвы — Жасмин Петерс. И еще цифра тринадцать… Я не имею понятия, что она означает, скорее всего, порядковый номер убийства, но, возможно, эта информация вам поможет. В общем, Жасмин Петерс, тринадцать. Сообщите мне сразу же, если что-то найдете. Спасибо. Доброй ночи.

На часах 2.30. Клара положила трубку и с чувством удовлетворения закрыла ноутбук. Четвертая порция виски за вечер обожгла горло огненной лавой.

Потом она легла в постель и через несколько секунд уснула.

Глава 22

Звонок мобильного вырвал Клару из глубокого, крепкого сна без сновидений. Она взяла трубку, бегло глянув на часы. 5.10 утра.

— Алло!

— Это Винтерфельд, — раздался голос.

Сон как рукой сняло.

— Что случилось?

— Криминалисты сказали, что вы непременно хотите первой узнать, если они что-нибудь накопают. — Короткая пауза, Винтерфельд наверняка провел рукой по волосам. — Теперь у них кое-что есть.

Клара села на кровати и включила лампу на журнальном столике.

— И что же?

— Имя Жасмин Петерс и цифра тринадцать, — сказал Винтерфельд. — Почти все так, как оно и выглядит. Прямое попадание.

— Можно подробнее? — попросила Клара. Снова «мудрый учитель» заставляет ее напрягаться.

Она встала, подошла к письменному столу в гостиной, вставила блютус-гарнитуру в ухо, открыла ноутбук и достала из сумки папку с делами.

— В лаборатории проанализировали кровь с конверта — вторая группа, резус положительный. Они сравнили ее с данными по Жасмин Петерс. Есть несколько человек с такими именем и фамилией, которые несколько лет назад сдавали кровь в донорском центре. Анализ ДНК еще проводится, но, возможно, мы сможем быстрее.

Клара знала, как примерно это происходит. В больнице при сдаче донорской крови делается перекрестная реакция на антитела, чтобы установить группу. Одновременно устанавливают код ДНК и все документируют. Поскольку количество групп крови по сравнению с ДНК-кодами невелико, идентификация по группе крови считалась самым быстрым способом, хотя и не самым точным. Но Винтерфельд, похоже, торопился. Он продолжил:

— Получив информацию из адресного стола и результаты из больницы, установили всех, кто проживает в Берлине под именем Жасмин Петерс и имеет вторую группу крови и положительный резус-фактор.

— И что? — Клара отправилась в кухню, поставила чайник и насыпала растворимого капучино в чашку.

— В Берлине пара десятков людей по имени Жасмин Петерс с такой группой крови.

— Но…

— Но есть только одна Жасмин, у которой номер дома тринадцать.

— И где это?

Клара взглянула на улицу, в грязно-серые сумерки осеннего утра. Дождь лупил по стеклам.

— Жасмин Петерс, Зонненаллее, тринадцать, в Нойкёльне, — ответил Винтерфельд. — Оперативная группа уже выехала, мы тоже собираемся. Будет лучше, если вы подъедете на место вместе с полицейской охраной. Когда вы будете готовы?

Клара, тут же позабыв о чайнике, капучино и утреннем туалете, который у женщин занимает довольно много времени, взглянула на часы.

— Через десять минут.

— Хорошо. Передайте коллегам, чтобы ехали с мигалкой. Увидимся через пятнадцать минут.

Глава 23

Было 5.40 утра. На Зонненаллее, погруженной в гнилостное свечение желтых фонарей, в черно-серых сумерках осеннего утра проливной дождь превращался в сплошную стену. Когда Клара подъехала, перед фасадом дома № 13 уже стояли две полицейские машины, две машины скорой помощи и автомобиль опергруппы. Клара как раз вышла из машины, когда рядом, визжа шинами, резко затормозил черный «мерседес». Показался начальник уголовной полиции Винтерфельд. Он угрюмо взглянул на затянутое свинцовыми тучами небо и поднял воротник пальто.

— Доброе утро, Клара.

Мимо них пробежали оперативники со штурмовыми винтовками и тараном. Марк, командир группы, выкрикивал приказы.

— Четвертый этаж, двухкомнатная квартира, окна выходят во двор, — продолжал Винтерфельд. — Не похоже, чтобы… — Тут зазвонил его мобильник. — Винтерфельд слушает. Да, уже на месте. Через десять минут? Отлично. До скорого. — Он сунул телефон в карман. — Это Фридрих. Будет через десять минут. Поменяет билет до Висбадена на более поздний рейс.

Клара кивнула и осмотрелась. Мокрый фасад, выполненный в классическом стиле, выглядел грязным и неприветливым. Ее взгляд скользнул по разрисованной граффити входной двери и табличке с номером 13.

— Не похоже на засаду, — договорил Винтерфельд, — но никогда нельзя быть уверенным на сто процентов.

Он вытащил магазин к своему «ЗИГ-Зауэру» и зарядил оружие. Они с Кларой последовали за оперативной группой. Клара тоже сняла пистолет с предохранителя, прошла через подъезд, в котором лежали разорванные картонные коробки и старые газеты, мимо ржавых почтовых ящиков, забитых мусором, и целлофановых пакетов на грязном полу. Двое молодых парней, которые, видимо, только что вернулись с ночной попойки, опасливо прижались к стене, когда мимо них пробежали Марк и пятеро оперативников с тараном и винтовками «Хеклер и Кох».

— У вас, помнится, есть шестое чувство… — сказала Клара, когда они поднялись по первым лестничным маршам. — Что нас там ожидает?

Винтерфельд провел рукой по волосам.

— Ничего хорошего.

Подствольные фонари винтовок оперативной группы прорезали полумрак лестничных клеток, кое-где под потолком тускло светились лампочки. Пахло сигаретными окурками и влажной штукатуркой. Такие квартиры, удобные и «аутентичные», чтобы это ни значило, обычно предпочитают студенты, потому что здания находятся в зоне отдыха детей и молодежи.

Оперативники стучали каблуками тяжелых ботинок по лестнице. Потом послышался глухой удар. Это Марк и Филипп тараном ломали дверь на четвертом этаже.

«Ничего хорошего», — ответил Винтерфельд на вопрос, что их ожидает. Клара крепче обхватила рукоятку пистолета и попыталась представить, что там может находиться. Труп? Пустая квартира? Или информация оказалась ложной? Может быть, четверо оперативников в черных масках, до смерти напугав, разбудят живую и невредимую Жасмин?

Они почти дошли. Клара снова почувствовала, как к горлу подступает едкая соляная кислота, как обычно бывало, если она знала, что предстоит нечто ужасное.

Она видела множество мест преступлений. Все они выглядели по-разному, но в чем-то были и схожи. Парализующая аура страха висела в воздухе: здесь человек умолял оставить его в живых, страдал и кричал, пока его не убили с особой жестокостью. Но самым ужасным был трупный запах. Клара помнила его еще по судебной медицине. Сладковатый душок смерти, который, если его вдохнуть, преследует человека целый день. Но на месте преступления, или, как говорят в ФБР, «Crime Scene» или «Killing Scene», витал совершенно иной запах — запах крови и внутренностей. Это было непостижимо, чудовищно. Он ассоциировался со скотобойней, но никак не с квартирой, в которой стояли кресла, столы и книжные полки.

Пахло медью, пахло кровью со сладковатой примесью трупной вони, которая превращала место преступления в место убийства, иногда дополненной зловонием экскрементов, потому что жертва в предсмертном ужасе больше не контролировала себя.

Это больше не был дух смерти. Он превращался в смрад зла.

Клара не принюхивалась, но наверху таилось что-то темное, непроницаемое и ужасное. Нечто, как мрачная тень, пробиралось к ней с четвертого этажа, протягивало когти, дышало ей в лицо тленом, кровью и болью.

Она добралась до входной двери с выбитым замком в тот момент, как двое оперативников проверили комнату слева и ванную справа, а Марк и Филипп прошли дальше по коридору.

Клара осмотрелась. Типичная квартира молодой женщины, возможно студентки, — вероятно, она нашла первую работу в большом городе. В коридоре — плакат «Нью-Йоркер Скайлайн», рядом — спасательный жилет «Бритиш Эйруэйз», который она сама или ее друг стащили в самолете, и теперь он висел рядом с плакатом как трофей.

— Чисто! — крикнул из кухни оперативник.

— Чисто! — сообщил из жилой комнаты другой.

Беглый взгляд влево. В кухне — маленький обеденный столик, винные бутылки выстроились на полке.

Беглый взгляд в комнату. Диван, прикроватный столик едва различим в рассеянном свете сумерек. Письменный стол, рядом — полка с книгами. У окна комнатная пальма с широкими растопыренными листьями. На серванте — фотографии из отпуска.

Ободранная дверь в конце коридора была закрыта, как рот, который скажет правду, только если его откроют силой. Если в квартире и было что-то не для посторонних, то дверь упрямо скрывала это.

Марк, который стоял напротив спальни, подал знак. Клара и Винтерфельд вышли в другую комнату, а Филипп, оставшийся в коридоре, прижался к стене. Кто-то мог прятаться в комнате и стрелять оттуда, поэтому коридор должен быть свободен, когда оперативники сломают дверь.

Филипп взглянул на Марка. Тот кивнул. Филипп нажал на ручку, толкнул дверь и отскочил, когда та открылась. Оба выжидали, держа оружие наготове. Внутри никто не шевелился. Казалось, прошла вечность.

Марк взглянул на Филиппа и кивком указал в сторону комнаты. Марк был командиром, но не ясновидящим.

Чисто там?

Филипп кивнул.

Чисто.

Оба скрылись в комнате. Клара вновь почувствовала кислый привкус во рту и щемящую боль в желудке. Марк и Филипп были профессионалами, они вместе повязали Оборотня, там пришлось проявить класс.

Несмотря на пятнадцать лет службы, неизвестность все равно переносится тяжело. Что скрывается за этой дверью, которая словно ведет в другой мир? Мир страха, боли, крови и смерти.

Клара ждала.

Одна секунда. Две. Три.

Бог мой, да что же там?

Пять секунд. Шесть.

— Вот дерьмо! — вдруг воскликнул Марк. Потом еще раз: — Дерьмо!

— Что там? — крикнул Винтерфельд.

— Вам бы самим посмотреть.

Клара глубоко вдохнула и вошла в спальню.

Вчера был особенный день.

Вчера она снова вспоминала, что двадцать лет назад в последний раз видела младшую сестру.

Вчера она впервые получила почту от убийцы, адресованную лично ей.

И вчера она впервые увидела убийство, записанное на компакт-диск.

Но то, что она видела теперь, оказалось совершенно не тем, чего она ожидала.

* * *

Клара знала запах смерти, но здесь не было ничего подобного. Пожалуй, слабо пахло лишь старой, слегка подгнившей кожей.

И еще легкий, похожий на лимонный, запах насекомых.

А потом она увидела жуков.

Они были в комнате повсюду: на полу, на шкафу, на ночном столике, на стуле и лампе на потолке.

И на трупе, который лежал на кровати.

На первый взгляд Кларе показалось, что женщине лет двадцать-тридцать. Кожа на ее лице высохла и натянулась на скулах, как тонкий пергамент. Под сморщенными губами чудовищной улыбкой блестели зубы. Только светлые волосы напоминали Кларе девушку, которую она видела на диске.

Глаза трупа превратились в желтоватые сгустки белка и смотрели в потолок из полупустых глазниц.

Туловище от шеи до живота было вскрыто. Оголившиеся ребра торчали из грудной клетки, как шпангоуты в остове затонувшего корабля.

Все тело было покрыто сеткой белесых, ватообразных плесневых грибов.

Вместе с Марком, Филиппом и Винтерфельдом Клара молча смотрела на эту гнилостную композицию ужаса. Все безмолвно стояли возле кровати. Винтерфельд даже забыл провести рукой по волосам.

— Я ожидал чего-то отвратительного, но это сто пятьдесят процентов из ста, — сказал он. — Что думаете?

Клара не была судмедэкспертом, но сразу заметила, что тело в большей или меньшей степени мумифицировано. Не слишком приближаясь к трупу, она заглянула в открытую грудную клетку и брюшную полость, увидела позвоночник и внутреннюю сторону ребер. Органов не было: ни легких, ни сердца, ни желудка.

— Очевидно, убийца извлек все внутренности, — ответила она. — Вполне возможно, что он также сцедил кровь. — Клара глянула на Винтерфельда, Марка и Филиппа. — Это объясняет, почему нет трупного запаха: высохшие мумии не пахнут.

— И высохшие трупы не привлекают внимания, — раздался знакомый голос.

Это был Мартин Фридрих в сером осеннем пальто. Сегодня у него под голубой вязаной безрукавкой виднелся светло-голубой галстук. Похоже, он уже некоторое время стоял в дверях вместе с полицейским, который проводил его наверх и теперь застыл, опешив от увиденного.

— Чего ожидать от города, в котором люди съезжают и въезжают каждые пять минут. И никто не беспокоится, если давно не слышно соседей. — Фридрих подошел к кровати.

Клара уставилась на правую часть лица жертвы, где жуки объели щеку так, что стали видны коренные зубы.

«Он прав, — подумала Клара. — Никто ничего не заподозрит. Ведь трупной вони нет. Нет запаха крови. Нет смрада зла». Но отсутствие запаха не облегчало ситуацию. Скорее наоборот: все это ее только усугубляло.

— Это значит, что убийца намеренно действовал так, чтобы никто долгое время не мог обнаружить труп?

Фридрих кивнул.

— Я думаю, все убийцы заинтересованы в том, чтобы никто быстро не обнаружил труп. Идеальное убийство — это убийство без трупа.

— Обычно убийцы прячут или вообще уничтожают трупы, — возразила Клара.

— Что зачастую является проблемой, — ответил Фридрих, — особенно для убийцы. Либо он прячет труп в месте, где его могут все-таки найти, например в реке, мусорном контейнере, в лесу или темном переулке…

— Либо у себя дома, — добавила Клара. — Как Грейси.

— Грейси и многие другие, — согласился Фридрих. — Все это проблематично. В первом случае трупы рано или поздно находят. С тайниками на частных участках та же история. Всегда найдется парочка соседей, которые видели, как кто-то тащил что-то тяжелое в черном целлофановом пакете в дом или в сад. Или кто-то зашел с кем-то в квартиру и больше не вышел.

Клара отошла в сторону, чтобы криминалисты смогли сделать фотографии трупа.

— Общественные места посещают намного чаще, чем частные владения, — сказал Фридрих. — Вы бы зашли к старой подруге, которую давно не видели, просто открыв дверь?

Клара покачала головой.

— Но зачем убивать девушку, а потом высушивать труп в квартире? — спросил Винтерфельд. — Деньги? Изнасилование? Месть? Или все сразу?

— Я тоже задаюсь этим вопросом, — отозвался Фридрих. — Это нам и предстоит выяснить. — Он подошел к кровати и уставился на жуков. — Это нормально, когда на трупе появляется сразу столько жуков? Интересно, откуда лезет эта гадость? — Он огляделся. — Окно закрыто, и здесь… — Он указал на пол. — Это наверняка он.

Теперь и Клара заметила маленькие емкости для воды, расставленные вдольстен, в которых плавали несколько десятков мертвых жуков. Убийца в некоторых местах даже отодвинул мебель, чтобы расставить ловушки.

— Это для жуков? — спросила Клара.

Фридрих взглянул в сторону криминалиста, который фотографировал емкости с водой.

— Предполагаю, что да. Он не хотел, чтобы жуки переползли к соседям…

Клара закончила предложение:

— И тем самым привлекли их внимание. Он хотел, чтобы они падали туда. — Она повернулась к Винтерфельду. — Значит, он специально принес сюда жуков?

Винтерфельд кивнул.

— Похоже на то. На трупах часто можно найти личинки мух и жуков, но здесь их больше, чем обычно.

— Биологическое ускорение мумификации с помощью жуков? — спросила Клара.

Винтерфельд снова кивнул.

— Древние египтяне поступали точно так же. Нужно немедленно выяснить у биологов из отдела судебной медицины, что это за жуки. — Он открыл телефон и набрал номер.

Клара снова взглянула на труп. И в тот же момент почувствовала это: жестокую волну отвращения и удивления, которая каждый раз била неожиданно, словно из засады, когда Клара замечала что-то, чего до сих пор не видела. Убийца просверлил в черепе девушки четыре отверстия, из них тоже вылезали жуки.

— Вот ублюдок! — сказала она, обращая внимание всех на страшное открытие, которое только что сделала.

Полицейский возле двери, проводивший Фридриха наверх, отвернулся.

— Он очистил черепную коробку от мозга.

Даже Фридрих, который до сих пор не проявлял эмоций, поморщился.

— Он хотел мумифицировать все, — сказал он. И после паузы добавил: — Это один из самых отвратительных типов убийц. Вчера — компакт-диск, сегодня — это. И мы не знаем, что еще будет. Нам нужно быть повнимательнее. — Он глянул на Винтерфельда и Клару. — Даже друг к другу.

«Даже друг к другу, — эхом отдалось в голове у Клары. — Вчера — компакт-диск, сегодня — это».

А на компакт-диске было написано ее имя.

«Чего хочет этот убийца? Показать, что ему все позволено?»

Она еще раз осторожно обошла вокруг кровати. Группа криминалистов уже стояла возле двери, и жуки ползали у их ног. Их были сотни. И все же Клара слышала, как пищит телефон Винтерфельда, когда тот нажимает на клавиши, как говорит:

— Это Винтерфельд. Мы на месте преступления, по компакт-диску со вчерашнего вечера. Жасмин Петерс, ну, вы знаете… Хорошо… Убийство. Жертва мумифицирована, очевидно, с помощью каких-то жуков. У вас есть исследователи насекомых, энтомологи или как там они называются? Все ясно, готовьте эксперта, мы подъедем. Спасибо.

«Это один из самых отвратительных типов убийц», — повторяла про себя Клара слова Фридриха. Казалось, события в комнате происходят, как в замедленной съемке: Фридрих что-то записывает в старомодную потертую книгу, криминалисты включают ультрафиолетовый свет и измеряют комнату лазерами, проводят графитовыми кисточками по двери и мебели, делают снимки, — и щелчок мобильного телефона, который Винтерфельд захлопнул после разговора.

Клара посмотрела в окно, где в грязно-серых сумерках постепенно зарождался новый промозглый осенний день.

Ее взгляд скользнул дальше. Рядом с кроватью — шкаф. На стуле — свитер с капюшоном. На ночном столике — книга Томаса Гарриса и справочник по здоровому образу жизни. Пыль на полках и на шкафу. Во всем остальном комната выглядела так, словно девушка еще вчера была жива.

«Это один из самых отвратительных типов убийц».

Клара снова посмотрела в сторону кровати. Ее взгляд задержался на лице девушки, словно какой-то магнит притягивал его к ужасной картине, к лицу, которое некогда было прекрасным, а теперь смотрело полупустыми глазницами в потолок. Лишь волосы остались такими же, как в день убийства. Такими же, как на компакт-диске. Светлыми, с легкими прядями.

«Он очистил черепную коробку от мозга».

Часто при первом, поверхностном осмотре обращаешь внимание на вещи, которые при детальном осмотре уже не замечаешь. Взгляд Клары скользнул по стенам, по плакату Моне, по цветам на подоконнике к секретеру у двери.

На секретере стоял ноутбук. На стене над ним висел календарь. Один из обычных отрывных календарей.

И снова жестокий удар в желудок.

Дата на последнем листе — 10 марта.

Глава 24

Клара устроилась на заднем сиденье черного «мерседеса», Винтерфельд — за рулем, Фридрих — на месте пассажира рядом с ним. Клара вытащила записную книжку и набросала на странице несколько диаграмм и графиков.

— Как вы думаете, труп лежит там с десятого марта? — спросила она. — Уже больше полугода?

— Вполне может быть, — ответил Винтерфельд, проезжая по Германнплац и уворачиваясь от пары пьяных наркоманов, которые проскочили перед машиной. — Лучше бы наш киллер вот такими занялся! — выругался он, резко затормозив. — Навскидку можно предположить, что прошло больше шести месяцев. А вы как думаете? — спросил он у Фридриха.

Тот согласно кивнул.

— Более детальную информацию получим от парней в резиновых перчатках, — сказал Винтерфельд и протер рукой запотевшее стекло. — Несколько жуков уже по дороге в Моабит. Труп туда отправят вслед за ними, как только закончат криминалисты. — На следующем светофоре он остановился и подкрутил печку в автомобиле.

«Парни в резиновых перчатках» — судмедэксперты из Моабита — должны провести исследование трупа Жасмин Петерс. Тогда и будет окончательно выяснено, идет ли речь именно о Жасмин Петерс, но вероятность этого приближалась к ста процентам. Если это труп кого-то другого, то получается, что он пребывает в квартире уже около шести месяцев, а Жасмин Петерс этого не заметила.

«Невероятно и почти невозможно», — подумала Клара.

Ноутбук на секретере тоже забрали криминалисты. В участке они сначала взломают пароль и осмотрят весь жесткий диск, проверят все: фотографии, документы, письма и электронную почту, с кем Жасмин Петерс общалась в последний раз, была ли у нее страничка в социальной сети — все, что могло бы указать на убийцу. Знала ли она его раньше, или он внезапно появился в ее жизни, как компакт-диск вчера вечером в жизни Клары.

— Что касается изнасилования, то я не уверен, — сказал Фридрих. — И боюсь, что по состоянию трупа нельзя будет установить что-то конкретное. А как думаете вы? — обратился он к Винтерфельду.

— Я не судмедэксперт, — ответил Винтерфельд. — Но исходя из ярко выраженного жестокого поведения убийцы, возможно, конечно, все.

— Или не все, — сказал Фридрих и взглянул на Клару. — Я почти уверен, что апогеем для преступника явилась съемка момента убийства. Это не совсем вяжется с изнасилованием, где апогей несколько иной. Прежде всего, он словами «Жасмин Петерс 13» в ролике помог полиции быстрее обнаружить тело. Словно он хотел, чтобы мы пришли в квартиру именно сегодня утром. Как вы считаете?

— Вы все так красиво сформулировали, — ответила Клара, ненавидя Фридриха за кристально четкую и одновременно неутешительную правду. — Он прислал компакт-диск именно мне. Может быть, его интересует, что я об этом думаю… Как я на это отреагирую.

— А как вы реагируете?

Она усмехнулась.

— Кто-то получает конфеты и цветы от «Флёроп». А госпожа Видалис получает от незнакомца конверт с компакт-диском, подписанный помадой, на котором ролик с убийством. — Она захлопнула записную книжку. — Мы, полицейские, видимо, туповаты, и услужливый убийца называет имя своей жертвы и номер дома. Нет, на самом деле я просто обескуражена. И тот факт, что Жасмин произносит фразу «Я не первая и не последняя», указывает на серийного убийцу. Он так быстро не успокоится. И насколько ему хватит кайфа? А если он убил еще несколько женщин, то снимал ли это на видео? И если да, то кому отправлял эти ролики? Он прислал мне ролик только про это убийство, но что он сделал с остальными женщинами? И почему он вообще снимал убийства? Чтобы возбудиться?

Фридрих кивнул.

— Серийные убийства женщин без сексуального мотива крайне маловероятны. Возможно, он насиловал до или даже после убийства. — Фридрих обернулся к Кларе. — А может быть, и нет. Я считаю, что он, прежде всего, хотел показать убийство. Это преступление, с изнасилованием или без него, выглядит насилием над вами. — Он пристально посмотрел на Клару. — Я уверен, что вчера весь вечер убийца представлял себе, как вы просматриваете компакт-диск и какую реакцию это у вас вызывает.

Кларе не понравилась такая мысль. Она, конечно, была правдоподобной, но от этого все становилось только хуже.

— Но зачем?

— Он видит связующее звено между собой и вами, — ответил Фридрих. — Может, вы уединитесь и хорошенько подумаете? Возможно, в прошлом было что-то — личности, события, — что можно связать с происходящим. И я тоже над этим подумаю.

* * *

Клара смотрела в окно машины: снаружи дождь серыми нитями падал в грязные лужи на Мерингсдамм; Винтерфельд ехал к центральному зданию УУП.

«Что-то в моем прошлом…» — подумала Клара. Она поймала себя на том, что весь этот ужас: ночной просмотр компакт-диска, мумифицированный труп, жуки — стал желанной переменой, возможностью отвлечься от угрозы, которую Клара все время пыталась от себя отстранить, но безуспешно.

Преступник отправил диск именно ей, Кларе.

Почему?

Глава 25

Клара смотрела на труп молодой женщины, лежавший на металлическом столе в Моабите, — на высохшее, а некогда милое лицо; на тело, которое когда-то отличалось красотой и грациозностью; на глаза, ранее полные жизни, а теперь представлявшие собой полуразложившуюся студенистую массу. Человеческое тело более чем на семьдесят процентов состоит из воды. Поэтому мумии часто весят всего двадцать-тридцать килограммов.

Женщина была слишком молода, чтобы лежать здесь: двадцать шесть лет, как значилось в адресном столе. Она мечтала, надеялась, строила планы… И все закончилось в один ужасный, кровавый день, когда в ее квартиру пришел монстр с ножом и камерой.

— Мы все начинаем лучше, чем заканчиваем, — заметил доктор фон Вайнштейн, исполняющий обязанности директора института судебной медицины. У него смуглая, загорелая кожа, смазанные гелем, зачесанные назад черные волосы с полосками седоватых прядей, на носу серебристые очки в дизайнерской оправе, — в общем, Клара не так себе представляла доктора судебной медицины.

Вскрытие шло полным ходом. Винтерфельд стоял в торце секционного стола, там, где находилась голова мумии. Ассистенты полностью раскрыли грудную клетку и брюшную полость. Один как раз собирался резать череп Жасмин осцилляционной пилой, чтобы изъять мозг. Клара знала предписание (параграф 89 уголовно-процессуального кодекса): вскрытие тела, если позволяет состояние, должно начинаться со вскрытия черепной коробки, грудной клетки и брюшной полости.

И здесь, в зале для вскрытий в Моабите, он возник снова, причем сильнее, чем прежде, — смрад смерти, сладковатая, отвратительная вонь, которую невозможно забыть, если один раз почувствовал.

— Типичные повреждения насекомыми, — сообщил фон Вайнштейн и посветил фонариком в брюшную полость, где все еще копошились омерзительные жуки.

— Крови в артериях нет совсем.

Клара внимательно следила за лучом фонарика. Остатки кишечника и желудка сохранились, но и там промышляли жуки, которые ползали в покрытых струпьями внутренностях, как в причудливой сталактитовой пещере.

— Это очень необычно, — продолжал фон Вайнштейн и постучал скальпелем о туловище, как дирижер.

Клару всегда раздражала эта привычка: она считала ее непочтительной. Но, возможно, для фон Вайнштейна это был один из способов абстрагироваться от повседневного ужаса.

— Есть люди, которых оставляют и забывают о них, — говорил доктор, — и никто о них не вспоминает месяцы, а иногда и годы. Пока их не обнаружат в собственной квартире. — Он вынужден был повысить голос, так как ассистент начал работать с черепной коробкой.

До этого фон Вайнштейн надрезал кожу на голове и сдвинул ее на лицо, чтобы обнажить кости черепа. Когда черепная коробка была вскрыта, ассистент достал оттуда остатки мозга размером с ладонь, положил в судок и поставил на точные весы. Всего лишь пятьсот граммов.

— Спасибо, — сказал фон Вайнштейн ассистенту, — сейчас мы продолжим.

Он взглянул на Винтерфельда и Клару, которые с содроганием смотрели на нечто растерзанное — тело, в котором когда-то теплилась жизнь и мысли Жасмин Петерс.

— Обычно, — продолжал фон Вайнштейн, — в таких зверских случаях речь идет о предельной социальной изоляции. Люди, столкнувшиеся с разводом или потерей близкого человека, обычно страдают алкогольной или медикаментозной зависимостью и без социальных контактов просто опускаются.

Доктор замолчал и принялся листать отчет о вскрытии.

Винтерфельд взглянул на часы. Клара знала, что фон Вайнштейн склонен обстоятельно объяснять некоторые моменты и не сразу переходить к делу. Винтерфельд иногда вел себя точно так же, а порой даже превосходил фон Вайнштейна в этом.

— Перейдем к делу, коллега, — заявил Винтерфельд. — Мы имеем дело с убийством, не так ли? Вероятность этого особенно возрастает в связи с видеороликом.

— Да, так и есть, — согласился фон Вайнштейн и кивнул. — Резаная рана здесь, — он указал скальпелем на горло женщины, — и увиденное в видеоролике на компакт-диске совпадает на сто процентов. Но необычным является то, — он обошел вокруг стола, — что убийца, очевидно, использовал процесс мумификации, чтобы избавиться от запаха разложения, который зачастую и приводит к обнаружению трупа. — Для большей наглядности фон Вайнштейн сделал вид, что принюхивается. — Трупы пахнут, мумии нет.

— Последняя дата на отрывном календаре — десятое марта, — напомнила Клара. — Убийство могло произойти в этот день?

— Возможно, — ответил фон Вайнштейн. — Таким образом, у жуков было предостаточно времени, чтобы извлечь жидкость. Преступник даже дырки в черепе просверлил, чтобы жуки смогли дегидрировать мозг. — И он указал на высохший кусок, который до сих пор лежал на весах.

— Я понимаю, на что вы намекаете, — сказала Клара. — Обычно такое встречается в случае с пожилыми одинокими людьми, если они умирают, а трупы высыхают естественным способом, например когда тело находится возле батареи отопления и насекомые извлекают всю жидкость. Такие трупы не пахнут.

— Именно так, — произнес фон Вайнштейн и взглянул на Винтерфельда. — Помните случай с семидесятилетним алкоголиком в прошлом году?

Винтерфельд кивнул.

— Окно его комнаты, — продолжал доктор, — было открыто несколько месяцев, и это в разгар зимы, но никто ничего не заметил. Даже радио бубнило целыми днями, пока коммунальщики не отключили свет из-за того, что счета не оплачивались. Рента за квартиру шла дебиторской задолженностью и погашалась процентами с ценных бумаг, так что арендодатель ни о чем не подозревал, — сказал Винтерфельд. — Очень тихий жилец. Да и платит вовремя.

Клара осуждающе посмотрела на него.

— Тот жилец тоже любил животных, — сказал фон Вайнштейн словно в ответ на неудачную шутку Винтерфельда.

«В этом суть мужчин, — подумала Клара. — Женщины плачутся лучшей подруге, а мужчины пытаются скрасить ужас тупыми шутками».

— Голуби и другие птицы залетали в открытое окно, — продолжал патологоанатом. — Пол был полностью покрыт птичьим пометом. Вы знаете об этом?

Винтерфельд кивнул.

— Не особо привлекательное зрелище.

Фон Вайнштейн кивнул в ответ, похоже, радуясь дискомфорту Винтерфельда.

— И где-то в этом дерьме, грязи и мусоре лежало тело Манфреда Тима, исклеванное птицами. Он был полуголый. Пивные пробки, на которых он лежал, вросли в тело, как печати. Просто произведения Дэмьена Хёрста… — Он поджал губы. — Помните?

— Да, к сожалению. Но к чему вы клоните? — спросил Винтерфельд.

— Мумифицированию обычно предшествует не насильственная смерть, — ответил фон Вайнштейн. — Взять алкоголика… Он болен, одинок. Он умирает сам, без чьей-либо помощи. Тело объедает домашний любимец, а следы укусов выглядят как удары ножом. И нам приходится доказывать, что это не убийство. — Он снова постучал скальпелем по трупу. — Но эта женщина, Жасмин Петерс, очевидно, была красива. У нее были друзья, фотографии из отпуска, ее многие знали. Вдруг ее убивают. И кто-то — вероятно, убийца — хочет скрыть, что она мертва и лежит в квартире.

— Правильно, — сказал Винтерфельд. — Преступник сделал все, чтобы об убийстве никто не узнал. Он спустил у нее кровь, выпотрошил ее, оставил жуков и просверлил черепную коробку, чтобы они высосали всю жидкость из мозга, чтобы все высохло и не распространяло подозрительных запахов.

— Совершенно верно, — кивнул доктор.

Клара содрогнулась, подумав о первом отчете судмедэкспертов, которые прибыли в квартиру сразу после сыщиков. Большинство убийц планируют преступление долгое время, но этот преступник тщательно распланировал время и после этого. Он заклеил окна и двери герметиком, а у стен расставил емкости с водой, чтобы жуки каким-нибудь образом не переползли в квартиры соседей.

— Я понимаю, на что вы намекаете, — произнесла шокированная Клара. — Убийца не ограничился тем, что оставил тело лежать в квартире без запаха. Он должен был снова и снова возвращаться туда, чтобы взглянуть на останки.

— Именно так, — ответил доктор. — Очевидно, он собирал мертвых жуков и доливал в емкости воду.

— Может, сравнение и не очень удачное, — сказала Клара, — но если товар хотят продать, нужно провести промоушн. А продав, надо и дальше не забывать о покупателе, чтобы тот был доволен товаром долгое время. Если убийца хотел, чтобы никто не заметил отсутствия Жасмин Петерс…

Винтерфельд закончил за нее:

— …он должен был позаботиться о том, чтобы ее отсутствие не вызвало подозрений.

Какое-то время все молчали. Потом Клара сказала:

— Обычно преступники планируют все в деталях, убивают жертву, прячут ее и ищут следующую добычу, если это серийные убийцы. — Она смотрела то на Винтерфельда, то на фон Вайнштейна, то на ассистента, который по-прежнему стоял возле весов. — Наш убийца не только позаботился о подготовке преступления и самом убийстве, но и о времени после этого. Часто продавцы просто приносят товар и благополучно забывают о покупателях. И убийцы обычно действуют точно так же. Выбор жертвы, планирование преступления, само убийство, ликвидация трупа… Если это серийный убийца, так происходит до тех пор, пока его не поймают. Наш убийца не забывал о покупателе — жертве — и после убийства. — Она опустила голову. — Он добавил к цепочке действий, характерных для убийц, еще один сегмент.

* * *

Клара с благодарностью взяла с подноса чашку черного кофе с логотипом «Герта БСК Берлин». В институте судебной медицины фон Вайнштейн сам варил кофе в кухне.

Винтерфельд как раз звонил в участок выяснить, не поступало ли за последние шесть месяцев сообщение о пропаже Жасмин Петерс. При обилии друзей, которые у нее, очевидно, имелись, было крайне необычно не заметить исчезновения женщины.

«Преступник должен был придумать нечто большее, чем просто мумифицировать тело», — подумала Клара. И это еще раз утвердило ее в мысли, что они имеют дело с особенно расчетливым, терпеливым и дерзким убийцей. И если он в той или иной степени способствовал тому, чтобы полиция нашла место преступления, то был или безнадежно глуп, или мог позволить себе обнаружение этого тела. Клару пугало последнее. Как там говорил Фридрих?

«Это один из самых отвратительных типов убийц».

Они стояли в комнате рядом с залом для вскрытий. Сквозь стекло можно было наблюдать, как работают патологоанатомы. Останки Жасмин Петерс лежали на центральном из пяти столов в Моабите.

Один из ассистентов что-то удалил из брюшной полости и попросил стеклянную посуду для вещественных доказательств.

Клара сделала еще один большой глоток кофе. Она была благодарна за его густой аромат, который хоть немного приглушал сладковатую трупную вонь в носу. С одной стороны, она чувствовала себя бодрой, с другой — не могла забыть, что сегодня ночью спала всего три часа. На виски со вчерашнего вечера как будто давил тяжелый камень.

— Мы должны еще немного времени уделить трупу, — сообщил фон Вайнштейн. — Идентификация тела еще не закончена на сто процентов.

Судмедэксперты должны были обследовать состояние зубов жертвы. Клара не хотела бы присутствовать при этой процедуре. Поскольку у каждого человека индивидуальный прикус, можно сравнительно легко установить личность, используя рентгеновские снимки или данные стоматологического осмотра. Для этого рассекаются мышцы челюсти, вскрываются суставы и отделяется нижняя челюсть. Для осмотра верхней челюсти ее выпиливают из скуловой кости.

Клара видела такое один раз, и ей вполне хватило.

Верхнюю и нижнюю челюсти передадут в отдел эндодонтии и сравнят с существующими документами и рентгеновскими снимками.

— И мотивы убийства пока еще тоже не ясны. — Фон Вайнштейн повернулся к залу для вскрытий. — На этой стадии разложения установить изнасилование не так просто. Тут даже истязания перед смертью тяжело распознать. — Он отпил кофе.

— Сколько вам потребуется времени? — спросил Винтерфельд и провел левой рукой по волосам, поднося правой стаканчик с кофе ко рту.

— Скорее всего, мы закончим около обеда, это самое позднее. — Он взглянул на Клару. — Я вам сразу же позвоню и пришлю документы. Может быть, и лично подъеду.

— Мы будем вам очень признательны, — ответила Клара.

Зазвонил ее телефон. Номер из УУП.

— Клара Видалис слушает.

— Клара, это Германн, — раздался голос из трубки. — Я сижу здесь с компьютерными техниками. Мы как раз просматриваем ноутбук Жасмин Петерс.

— И как?

— Судя по учетной записи на «Фейсбуке», Жасмин Петерс жива.

Адреналин ударил в кровь Клары и вскружил ей голову лучше любого кофе.

— Что вы сказали? — с трудом выдавила она из себя.

Винтерфельд и Фридрих с любопытством посмотрели на нее.

— С марта она непрерывно общается с друзьями, — ответил Германн.

Клара немного отодвинула трубку от уха и беспомощно взглянула на зал для вскрытий, в центре которого виднелся иссохший труп молодой женщины, возможно, еще совсем недавно общавшейся с друзьями.

— О чем ты говоришь?

— Последнее сообщение написано вчера, — сообщил Германн.

— Мы сейчас же едем к тебе! — Клара закончила разговор. — Я все объясню в машине, — бросила она Винтерфельду и Фридриху, надевая пальто и хватая сумку. — Нам срочно нужно в участок!

Глава 26

Германн сидел с двумя сотрудниками за большим столом, который был завален болтиками, платами, CD-и DVD-дисководами, подписанными чьей-то торопливой рукой, жесткими дисками, компьютерными журналами, флешками и кабелями. Клара постоянно задавалась вопросом, как можно работать в таком хаосе, но пока IT-отдел великолепно справлялся с задачами. А хаос как раз помогал в этом — необходимое послабление в стерильном мире чистой логики, мире, который состоял из железа и нолей. Посреди стола стоял открытый ноутбук Жасмин — серебристый «Apple MacBook Pro». Экспертиза тем временем подтвердила, что кровь на конверте действительно принадлежит Жасмин Петерс.

Даже в частичках помады, которой был подписан компакт-диск, найдены частички ДНК девушки. На компакт-диске, кроме видеофайла с убийством, больше ничего не было: никаких скрытых руткитов, никаких червей, никаких вирусов. Но тот факт, что вчера определенно мертвая Жасмин Петерс еще что-то писала на своей странице, затмил все остальное.

— Последнее сообщение от вчерашнего дня? — переспросила Клара.

Она все еще не могла в это поверить, хотя и осознавала, что Жасмин сама не могла ничего отправить.

Германн кивнул, сунул в рот горсть желатиновых медвежат, протянул пакетик Кларе и, жуя конфеты, прочитал:

Жасмин Петерс в Шанхае.

Имя пользователя было выделено жирным шрифтом, как обычно на «Фейсбуке».

Потом он прочел то, что обычно пользователь хотел рассказать о себе:

Сегодня побывали на телебашне «Восточная жемчужина», простояв в очереди два часа. Классный вид.

Клара слушала и одновременно читала текст.

На странице Жасмин размещались фотографии Шанхая. Германн продолжал читать:

Потом узнали, что можно посетить клуб на девяносто втором этаже Шанхайского финансового центра. Он намного выше, вход бесплатный и в очереди стоять не надо. Задним умом все умнее.

Германн взглянул на Клару.

— Двенадцать комментариев, двадцати пользователям запись понравилась.

Клара задумалась.

— Какой утонченный говнюк! — наконец сказала она. — Он виртуально отправил Жасмин Петерс в Китай, так что в Берлине никто ничего не заметил.

— Как видно, в феврале она была еще в Берлине, закончила обучение, — сказал Германн, — это написано у нее в электронной почте на «Гугл», куда мы уже тоже забрались.

— Что она изучала?

— Культуроведение и экономику предприятий в Университете Гумбольдта, — ответил Германн и снова взялся за пакетик с медвежатами.

— И что потом?

— А потом она сообщила родителям и друзьям, что едет в путешествие по миру от туристической компании. — Он взглянул на Клару. — Одиннадцатого марта. Потом есть сообщения из Индии, Тайланда, Японии, Южной Кореи и Китая. Следующей в программе стоит Австралия.

Клара мрачно смотрела перед собой.

— Она действительно собиралась предпринять путешествие по миру, или это был его план?

Германн почесал лысину.

— На выходных, девятого и десятого марта, она навещала родителей в Ганновере, но, похоже, не говорила о возможной поездке.

Он сунул в рот очередную конфету. Клара не раз спрашивала себя, как он так может: Германн не ратовал за здоровый образ жизни и потреблял вредной пищи намного больше, чем допустимо.

Германн пролистал несколько интернет-страниц.

— Вот, — сказал он. — Пятница, девятое марта, четырнадцать часов, снова запись на странице «Фейсбука», очевидно, подлинная:

Жасмин Петерс садится в поезд, чтобы отдохнуть на выходных в Ганновере.

— Пяти пользователям понравилось, — добавил Германн. — Один хотел выпить с ней кофе на вокзале, подружка спрашивала, не будет ли Жасмин в танцзале «Клэрхенс» в среду, и так далее.

— Убийца, вероятно, знал об этой записи и что Жасмин на выходных не будет дома, — решила Клара.

— Да, и мог все спокойно подготовить. — Германн положил в рот пригоршню медвежат. — Раньше в аэропорту была такая фигня: при отправке нужно было писать на багаже крупными буквами фамилию и домашний адрес, так что преступнику становилось понятно, кого долго не будет дома. Да к тому же он сразу узнавал, где находится квартира. — Он задумчиво пожевал и продолжил: — А сегодня идиоты пишут такое в «Фейсбуке», так что потенциальные преступники могут все прочитать. И необязательно убийцы нашего калибра. В первую очередь, это просто клондайк для взломщиков. Страховые агентства домашнего имущества сразу ищут подобные записи, когда к кому-нибудь вламываются воры.

— Понятно, что если страховое агентство найдет повод не заплатить, то денег человек не увидит, — ответила Клара. — Родители ее действительно живут в Ганновере?

Германн кивнул.

— Альфред и Ирмгард Петерс. Живут в дыре под названием Шпринге, между Ганновером и Гамельном.

— Вы их уже проинформировали? — спросила Клара.

— Это сделают наши тамошние коллеги, но только когда труп будет идентифицирован. — Германн щелкнул мышкой. — Родители переписываются с Жасмин по электронной почте. Вот письмо, которое они отправили ей в четверг вечером, седьмого марта.

Он вошел в учетную запись почтового сервиса «Гугл».

Дорогая Жасмин, пожалуйста, не забудь, что у нас на субботу билеты на концерт. Дядя Вольфганг с семьей тоже там будет. Я знаю, что он своими юридическими лекциями действует тебе на нервы, но семья есть семья. Потом сможешь насладиться ночной жизнью со своими подружками. И не бойся, это не «додекафоническая дрянь», как ты выразилась в прошлый раз. Послушаем Бетховена, Баха и Шуберта. Будем рады тебя видеть! Твоя мама.

P.S. Папа тебе тоже передает привет, но сейчас он пошел с Никки к ветеринару.

— Она ответила?

— Да, — сказал Германн. — Ничего подозрительного.

Дорогая мама и папа, хорошо, договорились, я приеду на концерт, но потом мне сразу же нужно будет возвращаться. В воскресенье вечером я, к сожалению, должна быть в Берлине. Но у нас наверняка найдется время поболтать. До пятницы. Буду в 17.30. Вы меня встретите? С приветом. Жасмин.

От слов «Вы меня встретите?» Клару бросило в дрожь, словно кто-то пустил по ее венам ледяную воду.

Сегодня: «Вы меня встретите?»

Тогда: «Ты меня встретишь?»

Ее сестра Клаудия у двери перед уходом в музыкальную школу. «Ты меня встретишь?» А она, Клара, ее не встретила. Она отпустила Клаудию в лапы к убийце. Он встретил ее, обесчестил и бросил в черном целлофановом пакете на лесной поляне, как окровавленный кусок мяса.

«Вы меня встретите?»

Родители наверняка встретили Жасмин. Приехали на «Пассате-Комбо» или подобном автомобиле и отвезли ее с центрального вокзала Ганновера в Шпринге. Дома поставили ужин на плиту, вместе провели спокойный вечер возле камина. Следующим утром они отправились за покупками в Ганновер, вечером пошли в концертный зал, а потом, конечно, была прогулка с подружками. В воскресенье они хорошенько выспались, пообедали, наверняка выгуляли всей семьей собаку.

А вечером Жасмин уехала обратно в Берлин.

10 марта.

Вернулась на Зонненаллее, 13.

В квартиру на четвертом этаже.

— Она что-нибудь писала со вчерашнего дня, после того сообщения о Китае и башне? — спросила Клара.

Германн отрицательно покачал головой.

«Меня бы это удивило, — подумала Клара. — Теперь, когда мы, сыщики, знаем, что она мертва, бессмысленно поддерживать маскировку».

— Мы можем узнать, с какого компьютера отправлялись сообщения на «Фейсбук»?

Германн кивнул.

— Обычно можно проследить по IP-адресу, который привязывается к сообщению. Но пользователь был умнее и отключил эту функцию. Теперь отследить будет не так просто. — Он зевнул. — IP-адреса хранят телефонные компании и интернет-провайдеры, и мы можем сравнить их в телефонной компании с возможным интернет-профилем. Запросы уже отправлены.

— А если он воспользовался услугами интернет-кафе?

— В таком случае нам не повезло, — ответил Германн. — Но бывает, что в кафе есть камера. Тогда нам остается проверить, кто во время отправки сообщения сидел за компьютером, и надеяться, что лицо окажется в базе данных Федерального ведомства уголовной полиции.

«В общем, большая деревня», — подумала Клара. Конечно, Интернет был безграничным космосом, но с правильным доступом и кодами можно отследить почти все. Однако она боялась, что убийца так просто не попадется.

— Нужно ждать, — сказала она и снова вспомнила о почте Жасмин. — Мы знаем, почему ей непременно нужно было оказаться в Берлине вечером десятого марта?

Германн покачал головой.

— Пока еще нет. Сейчас мы с помощью перекрестных ссылок пытаемся выяснить, на каких страницах, кроме «Фейсбука», она проявляла активность.

— И что это может быть? — спросила Клара.

— Все, что угодно. — Германн взял один из дисков, лежавших на заваленном столе, и, прищурившись, взглянул на глянцевую поверхность. — Другие социальные сети, сайты поиска работы…

Вдруг Кларе в голову пришла одна мысль.

— А как обстоят дела с сайтами знакомств? Что у Жасмин было с личной жизнью?

Германн почесал голову и вернул диск на стол.

— Разве она нуждалась в этом? — спросил он. — Возможно, она была одна, но со своей внешностью могла заполучить любого.

— Это вы так думаете, — сказала Клара. — Красивым девушкам часто очень трудно найти вторую половинку, потому что парни, которые им нравятся, не решаются с ними даже заговорить. А те, которые решаются, зачастую оказываются тупыми жлобами.

— Правда? — переспросил Германн.

Клара улыбнулась и кивнула.

— И поэтому ей нужно было регистрироваться на сайтах знакомств? — Мнение эксперта по части женской психологии, казалось, очень интересовало Германна.

— В этом, возможно, и кроется причина. — Клара присела на край стола и посмотрела в окно, где блеклое полуденное солнце выглянуло в просвет между низкими дождевыми тучами. — Другая причина — ее там могли видеть многие. И таких может быть больше, чем в реальном мире.

— Виртуальный эксгибиционизм? — спросил Германн.

— Своего рода виртуальная игра, — ответила Клара. — Мальчики играют в компьютерные игры «Хало», «Медаль за отвагу» и прочий мусор, красивые девушки получают свои пятнадцать минут славы или даже больше на таких платформах. Письма от возможных поклонников, которые с удовольствием отправляешь в корзину… Сила красивой женщины, которую Интернет лишь усиливает. А значит, — Клара снова поднялась, — можно нарваться не на того.

— На какого-нибудь извращенца, любителя сплэттеров и жуков? — Германн зашуршал пакетиком из-под желейных медвежат.

Клара кивнула.

— Нужно и дальше искать следы. На популярных сайтах и экзотических.

— Okay, — ответил Германн, — мы проверим и это. Сообщим через два часа. Тогда у нас уже что-то будет. Так ведь? — Он взглянул на сотрудников и вопросительно приподнял брови.

Те кивнули.

Германн с простодушным видом взглянул на Клару, снова превратившись в плюшевого медведя, потом перевел взгляд на экран. Вдруг его глаза округлились, и он так застучал пальцем по монитору, словно хотел его проткнуть.

— Черт побери. Вот!

Теперь и Клара увидела это сообщение. Сообщение было отправлено несколько секунд назад.

Теперь это был не только кислый привкус, который пробирался вверх по пищеводу. На этот раз Кларе пришлось сделать глубокий вдох, чтобы сдержать рвоту, когда она прочла эти три слова. Они появились в профиле Жасмин на «Фейсбуке», прямо на стене сообщений.

Жасмин Петерс мертва.

Глава 27

Клара сидела в кабинете, а осенний дождь яростно бил по стеклам.

Убийца был онлайн в то время, как они сидели в сети. Он написал в профиле Жасмин Петерс последнюю, чудовищную правду, которую они и без того знали:

Жасмин Петерс мертва.

IT-специалисты попытались быстро выяснить IP-адрес, разыскивая отправную точку сообщения и компьютер.

«В мире, где коммуникация все больше переходит в цифровой формат, жив тот, кто живет в сети, — подумала Клара. — Даже если человек на самом деле уже мертв».

Она прочитала и другие сообщения. После смерти Жасмин убийца смог как-то вести переписку вместо нее, избегая ежедневных телефонных звонков.

«Но так ли это сложно? — задумалась Клара. — Пожалуй, проще, чем может показаться на первый взгляд».

Если человек находится в Китае, то, само собой, он избегает дорогих телефонных переговоров с Европой. Времени покупать китайский мобильник с сим-картой и разбираться в инструкции по эксплуатации нет. Значит, человек пытается связаться по «Скайпу». А тот не будет функционировать, если нет беспроводной локальной сети и скорость Интернета низкая, потому что это не в Европе, где технические стандарты выше, и тому подобное.

Клара припомнила письмо от родителей Жасмин, в котором они сообщали, что пополнили ее счет в «Скайпе»:

Жаль, что не получается созвониться. Нас бы очень порадовал твой голосок. Кажется, у тебя все хорошо.

И ответ Жасмин:

Да, у меня все хорошо, но складывается впечатление, что «Скайп» заблокирован китайским правительством. Да и «Гугл» тоже. Но у меня вправду все хорошо, мы увидимся самое позднее в конце октября.

Раньше писали открытки. Приходилось подделывать почерк, если хотели кого-то обмануть. В цифровом мире и подделывать ничего не нужно. Даже стиль можно легко перенять, прочитав сохраненные в почте письма. Все было одинаковым, но в то же время и своеобразным. Ведь если электронные письма отправляются с почтового ящика Жасмин Петерс или с ее профиля на «Фейсбуке», то они от Жасмин Петерс.

Да?

Нет.

Клара разулась и села на стул, скрестив ноги. Как-то получалось, что в такой позе ей думалось лучше всего. Она открыла записную книжку. На одной из страниц было написано:

«Жасмин Петерс 13».

Что означает цифра «13»? Был ли это только номер дома? Зонненаллее, дом 13? Или эта цифра относилась каким-то образом к самой жертве?

Клара задумалась над последними словами Жасмин: «Я не первая, и я не последняя». Могло ли это число обозначать количество жертв, если это был серийный убийца?

Тринадцатая жертва?

Может, преступник убил еще двенадцать женщин, мумии которых где-то лежат?

Но почему он привлек к себе внимание именно сейчас? Возможно, существует какая-то особенная связь между ней, Кларой, и убийцей, на что намекал Фридрих? Или это просто случайность, что номер жертвы совпал с номером ее дома? Может быть, именно это и подтолкнуло убийцу выйти из тени? Клара подумала о поезде метро, который на Шёнхаузер-аллее выезжал из-под земли и проезжал отрезок по открытому пространству. С ужасами дело обстоит примерно так же. Они есть всегда, видят их люди или нет. Поезд метро идет, даже если он под землей и его не видно. Убийства происходили и оставались незамеченными, трупы скрыты, и никто их никогда не найдет. Крик разорвал темноту, но его так никто и не услышал. Никем не увиденное, не услышанное, где-то под поверхностью. Но когда-нибудь кошмар вырвется на свет, чтобы чудовищной злобой затмить солнце и снова погрузиться в бездонную преисподнюю, из которой он появился.

«В момент, когда поезд выезжает из-под земли, его можно наблюдать, но лишь короткое время, — подумала Клара. — Этот временной отрезок нужно использовать, прежде чем он снова исчезнет и станет невидимым».

На странице она сделала набросок: девушка по имени Жасмин, за ней — черный человек. Перед Жасмин — компьютер, а за ним — внешний мир.

«Что нужно людям, чтобы они не беспокоились о других?»

Ответ: «Отсутствие беспокоящих факторов, которые могут нарушить эту беззаботность».

Она нарисовала два квадратика.

Первый квадратик: «Никаких запахов. Мумификация».

«Что еще?»

«Уверенность, что человек рядом: рента уплачена, пишет письма, оставляет сообщения, откликается на новости».

Второй квадратик: «Признаки жизни».

«Признаки жизни, даже если человек мертв».

Это был новый сорт убийцы, новая часть цепочки их видов деятельности. Это называется «послепродажное обслуживание». Позаботиться о том, чтобы клиент остался доволен, чтобы не было претензий, чтобы товар не вернули.

Клара обвела два квадратика «Мумификация» и «Признаки жизни» одним большим квадратом. Подпись: «После убийства».

«А что было до убийства?»

Она сравнивала фотографии. Жасмин сидела на стуле перед секретером в спальне, ноутбук был перед ней. Программа записи видео и камера на компьютере запечатлели ее казнь. Убийца стоял позади нее с ножом.

Это произошло в ее квартире.

Почему она не кричала?

«Надежда… — подумала Клара. — Возможно, убийца угрожал, что сделает нечто еще более ужасное, если Жасмин закричит. Именно надежда стоит за тем, что человек до самого конца тешит себя мыслью, что все закончится хорошо. Что бы он сделал, если бы она закричала? Убийца мог убить ее в ту же секунду. Даже если бы полиция схватила преступника, Жасмин все равно оказалась бы мертва. Значит, выгоднее уступить. Возможно, все обойдется. Извращенец снимет свой фильм и исчезнет».

Клара задумалась, вспоминая сцену из ролика. Надежда погасла в глазах Жасмин, когда она ощутила холодную сталь ножа. Когда поняла, что после съемки не будет ничего, кроме смерти.

Германн нашел в компьютере документ Word. Там были записаны слова, которые проговаривала Жасмин, — свою надгробную речь. Получился телесуфлер, как у ведущего новостей. Телесуфлер смерти.

«Меня зовут Жасмин. Я уже мертва, но хаос продолжается. Я не первая, и я не последняя».

Криминалисты нашли следы крови на ковре под секретером. Вторая группа, резус положительный. ДНК и кровь соответствуют образцам с трупа. Именно там и произошло убийство. Никаких сомнений.

«Что было потом?»

Убийца выпустил кровь, разрезал и выпотрошил тело. Возможно, кровь забрал с собой в канистрах, внутренности — в каких-то емкостях, а потом, вероятно, сжег.

В голову пришло:

«Или он их съел?»

Клара отогнала пугающие мысли, которые заставили ее содрогнуться. Есть дела поважнее.

«Как убийца попал в квартиру Жасмин? Позвонил в дверь?»

Большой квадрат: «До убийства». В нем поменьше: «Нападение».

Ему как-то удалось проникнуть в квартиру. Вероятнее всего, убийца застал Жасмин врасплох или она ему доверяла.

«Может, это свидание, о котором они договорились заранее? Он оглушил ее ударом, а потом она очнулась на стуле связанной? “Послушай, мы снимем небольшой ролик. Если ты закричишь, я тебя убью. Если сделаешь, как я скажу, останешься жива”».

Криминалисты обнаружили следы хлороформа, ничтожные частички на высохших останках, в образцах, взятых со слизистой носа девушки.

Кларе в голову пришла новая мысль.

Документ Word с текстом для казни датировался 10 марта, сохранен в 17.15.

Жасмин приехала в Берлин только в 18.15.

«Неужели убийца все спокойно подготовил? Прямо в ее квартире?»

Жасмин рассказала всему миру, что едет в Ганновер: «Жасмин Петерс садится в поезд, чтобы отдохнуть на выходных в Ганновере».

Тяжело ли получить ключ от квартиры, которая тебе не принадлежит?

Если постараться, не так уж и сложно.

Если убийца читал сообщения Жасмин, он знал, что она вернется лишь в воскресенье вечером.

«Он не пришел к ней. Он ждал ее!»

Разве человек не ищет с помощью «Гугла» людей, которые ему интересны? Потом он начинает следить за сообщениями на странице в «Фейсбуке» и, возможно, раздражается, что люди пишут и общаются с другими, а для него не остается времени. Эротомания,симпатия, на которую не отвечают взаимностью, приобретает навязчивые, иногда патологические черты.

Человек знает адрес, находит в «Гугл Мапс» на карте дом, может быть, даже дом родителей, которые живут где-то далеко, заходит в «Гугл Стрит Вью», чтобы еще раз посмотреть детали, и надеется, что разрешение позволит это сделать.

«Сталкеры» идут еще дальше. Они проникают в квартиру вожделенного объекта, осматриваются, прячутся на балконе и наблюдают, как предмет их любви входит в комнату. Некоторые пробираются в квартиру своего идола, когда того нет дома, ложатся в его постель и мастурбируют, а потом уходят как ни в чем не бывало.

«Делал ли он точно так же — сначала «Фейсбук», потом «Гугл Мапс», потом электронная почта Жасмин, — пока все не узнал, пока не встретил ее вживую? Это последняя ступень, которая еще оставалась?»

Наверное, он пришел в квартиру Жасмин после обеда. Осмотрелся: фотографии из отпуска в гостиной, винные бутылки в кухне, плакат и спасательный жилет «Бритиш Эйруэйз»… Может, он даже заглядывал в шкаф, осматривал ее платья и наряды для вечеринок, вертел в руках обувь и нижнее белье.

Потом он сидел и прислушивался, не раздадутся ли на лестнице шаги. Емкости для воды, ведра, коробки с жуками уже стояли в углу. А хозяйка, взбегавшая вверх по лестнице, и не подозревала, какие странные предметы ожидают ее в спальне. Она не догадывалась, что кто-то сидит на стуле перед секретером или притаился за дверью — хищник, голодный, осторожный, терпеливый.

Под квадратом «Нападение» еще один — «Ожидание».

Убийца услышал ключ в замке, уловил, как он звякнул в коридоре на полочке. «Куда она пойдет в первую очередь?» Она заходит в гостиную, включает музыку. Теперь, из-за музыки, убийца слышит ее шаги не так ясно. «Когда же она зайдет в спальню?»

Возможно, она пойдет еще в кухню, чтобы заварить чаю, или в ванную.

Он притаился за дверью спальни с пропитанной хлороформом губкой в руке и ждет, едва дыша, так тихо, словно он умер.

Но вот приближаются шаги.

Она заходит с сумкой, проходит мимо двери, бросает сумку на кровать.

Она вздрагивает, когда видит, что на секретере включен компьютер: «Разве я его не выключала? Даже если нет, то он давно должен был перейти в спящий режим…»

Больше времени у нее не остается.

Она вздрагивает, когда чужие руки прикасаются к ней. Он прижимает губку с хлороформом к ее лицу. Она оседает на пол.

Теперь она такая, какая нужна.

Он берет скотч.

Наручники.

Поправляет компьютер. Настраивает камеру…

Клара чувствовала, как бьется сердце. Капли пота блестели на лбу. Она словно увидела все собственными глазами. В ее голове все выглядело очень реалистично.

«Он ждал ее, — подумала она. — По-другому и быть не могло. Он был в ее квартире, когда она пришла. Два человека в то воскресенье вошли в квартиру, но вышел только один…»

Дверь в кабинет Клары открылась. Она вздрогнула, настолько сильно погружена была в свои мысли.

Заглянул Винтерфельд.

— Пойдемте в мой кабинет, синьора. Доктор Вайнштейн уже там, — сказал он, держа в руке пачку сигарилл, одну из которых, очевидно, снова «выкурил на улице». — Он привез с собой отчет энтомолога и новую информацию о жуках. IT-специалисты тоже кое-что нашли. — Он прищурился. — Супчик постепенно закипает!

Глава 28

Вечерело. Первые сумерки уже протянули пальцы по и без того мрачному, грязно-серому осеннему небу.

Они собрались в кабинете Винтерфельда за большим столом для совещаний.

Германн, Фридрих и фон Вайнштейн уже сидели, когда пришли Винтерфельд и Клара.

Начальник уголовной полиции присел на стул в торце стола, перед ним лежало следственное дело, которое фон Вайнштейн привез от судмедэкспертов.

Доктор был в пиджаке и рубашке — без белого халата, марлевой повязки и целлофанового фартука его с трудом можно было узнать. Он рассказывал о результатах вскрытия, все благоговейно слушали. Клара открыла записную книжку.

— Мы связались с двумя дантистами, которые лечили Жасмин Петерс в Берлине и Шпринге. Оба подтвердили информацию о состоянии зубов: две пломбы в коренных «пятерках» сверху справа и слева. Удаление всех зубов мудрости производилось в две тысячи четвертом году, «четверки» удалялись в ходе челюстно-ортопедического лечения в девяностых годах. — Фон Вайнштейн для убедительности кивнул. — Благодаря этому труп был идентифицирован. Сравнение ДНК мумии с образцами, взятыми с одежды, продолжается, но это только для протокола.

Германн что-то записал.

— Сто процентов?

Фон Вайнштейн кивнул.

— Сто процентов.

— Я дам знать коллегам в Ганновере, чтобы сообщили родственникам, — обратился к Винтерфельду Германн. Тот кивнул.

Клара облегченно вздохнула, узнав, что об этом позаботятся полицейские из Ганновера. Сообщать такие новости иногда тяжелее, чем гоняться за самым свирепым убийцей. Приходится выглядеть твердым и решительным, не показывать сострадания. Одни воспринимают подобное известие молча. Другие вежливо благодарят за информацию и плачут, только оставшись одни. Третьи выходят из себя, начинают крушить все вокруг и не останавливаются, пока им не сделают успокоительное. Пятиминутный разговор, который навсегда меняет жизнь.

Главное — не демонстрировать эмоций, не подавать надежды. Люди останавливаются на короткое время и идут дальше. Остальное — дело психологов.

— Время смерти мы точнее установить не можем, — продолжал фон Вайнштейн, — но по состоянию мумификации трупа март этого года, вполне вероятно, может быть месяцем убийства.

Клара взглянула на распечатки, которые раскладывал и проверял Винтерфельд, слушая фон Вайнштейна. На одном из фото — верхняя и нижняя извлеченные челюсти, на другом — мумифицированное лицо без челюстей, на месте подбородка и губ зияет дыра. Это выглядело так, словно иссохшее, безглазое лицо зашлось непрекращающимся криком.

— Еще что-нибудь? — спросил комиссар.

— Разумеется, — ответил доктор. — Подозрение в преступлении, совершенном на половой почве, крепнет. В области влагалища мы обнаружили следы спермы.

«Половое преступление… — подумала Клара. — Бог мой! Неужели он ее сначала изнасиловал, а потом снял ролик? Или сначала убил, а потом…»

Голос Винтерфельда вырвал ее из раздумий:

— Согласуется это с результатами криминалистической экспертизы?

Германн, прежде чем ответить, вздохнув, отодвинул в сторону ноутбук и видеокабель.

— Сначала хорошие новости. Криминалисты нашли в квартире мужскую ДНК. Также ее обнаружили на трупе. Все совпадает.

— Совпадает с ДНК из спермы? — Винтерфельд взглянул на фон Вайнштейна.

— Образцы идентичны, — кивнув, ответил тот.

— Наконец-то! — воскликнул Винтерфельд. — Это означает, что у нас есть ДНК парня, который был в квартире Жасмин и который, возможно, изнасиловал и убил ее. — Он окинул присутствующих взглядом. — У нас есть данные на этого типа? Он был судим? Или придется устраивать в Берлине массовый забор слюны для анализов?

— Надеюсь, что не придется, — ответил Германн. — Мы сделаем запрос в больницы, нет ли у них проб крови, или тканей, или чего-то подобного, на чем можно провести тест ДНК. Но я бы не ожидал от этого многого. А что думаете вы? — Он взглянул на фон Вайнштейна. — Если забор крови делали не так давно, значит, уже проводили тест ДНК и результаты есть в архиве. Нам может повезти. И все же вы правы: как правило, хранятся только данные о ДНК преступников. Но в недавнем прошлом Федеральное ведомство уголовной полиции решило создать банк ДНК, в котором должны быть образцы всех граждан, — по примеру архива CODIS у американского ФБР. — Он протер стекла очков. — Этот банк данных вот уже несколько месяцев пополняется образцами ДНК и личными данными. Там есть не только осужденные, но и обычные жители.

— Это значит, если убийца лечился не так давно в какой-нибудь крупной клинике… — начала Клара.

— Тогда, возможно, по ДНК мы сможем установить его личность, — добавил доктор.

— Иначе поиски могут затянуться.

— Берем пример с Запада, но хороший, — сказал Винтерфельд. — Теперь перейдем к жукам.

Он сделал приглашающий жест рукой.

— Один из наших энтомологов специализируется по процессам разложения и типичным повреждениям трупов насекомыми, — сообщил фон Вайнштейн и дал знак Германну.

Тот вставил кабель от ноутбука в проектор, и на стене возникло изображение жука. Это был один из сотен жуков, которых они видели в комнате: матово-черный, маленькая голова, овальный панцирь, два усика, шесть ног.

— Blaps Mortisaga! — объявил доктор, держа заключение энтомолога в руке. — Большой трупный жук. Ранее считался предвестником несчастья и смерти.

«Самое страшное еще впереди», — подумала Клара.

— Эти жуки достигают двадцати-тридцати миллиметров в длину и считаются гемерофилами, то есть насекомыми, которые существуют только в человеческих поселениях. Они живут в основном в темных влажных местах — сараях и подвалах. Днем они прячутся в темных щелях, а ночью отправляются на поиски пищи.

— И чем они питаются? — спросила Клара.

— Blaps Mortisaga всеядны, — ответил фон Вайнштейн. — Это значит, что они будут есть все, и неважно, растение это или животное, живое оно или мертвое.

— Значит, они подходят для того, чтобы удалить из трупа жидкость? — спросил Винтерфельд.

— Да, как никто другой, — кивнул доктор.

— Они могут летать? — поинтересовалась Клара.

— Некоторые да, другие нет. Те, с которыми мы имеем дело, летать не могут.

Клара кивнула. «Это было бы непродуктивно», — подумала она.

— Что мы еще можем узнать?

Доктор покачал головой.

— Пока все.

— Спасибо, — сказал Винтерфельд и собрал документы дела. — Клара, Германн, вы детально обследовали компьютер. Что там было?

— Убийца вел переписку вместо Жасмин Петерс, — сообщила Клара. — Писал от ее имени в «Фейсбуке» и прочих социальных сетях, чтобы друзья Жасмин в Берлине и родители думали, что она жива.

— Смышленый парень! — бросил Винтерфельд, пролистывая отчет. — Вы пишете, что последнее сообщение на «Фейсбуке» появилось, когда вы уже осматривали компьютер. «Жасмин Петерс умерла». Циничная констатация. — Он провел рукой по волосам. — Вы думаете, он знал, что вы сидели онлайн?

Германн кивнул.

— Очень может быть. IT-специалисты еще занимаются этим, выясняют точно, но, как видно, убийца установил на ноутбук специальный руткит, который ему сразу сообщил, что с ноутбука кто-то вышел в Интернет. И он понимал, что это можем быть только мы.

— Охотник и добыча… — произнес Винтерфельд и снова обратился к Германну: — Вы уже выяснили, с какого компьютера он это написал?

— Сообщения вместо Жасмин отправлялись с другого компьютера, а не с ноутбука, который стоял в комнате. Ее ноутбук, очевидно, все время оставался в квартире.

— Есть какие-нибудь следы?

Германн убрал изображение жука и щелкнул на новой презентации.

— Отслеживать сообщения, которым уже много месяцев, нельзя, — ответил он, — но мы можем выяснить IP-адрес, с которого отправили сообщение о смерти. К сожалению, это не поможет нам продвинуться дальше.

Он что-то набрал на клавиатуре ноутбука для презентаций, и появилась карта Берлина. Красным подсветился адрес возле Коттбуссер Тор.

— Кафе с беспроводным доступом в Интернет на Скалитцерштрассе, около километра от места преступления, если провести линию по прямой. Парни из патруля уже съездили туда, — сообщил Германн. — Но там можно сесть со своим ноутбуком и подключиться к беспроводному доступу в Интернет. В этом кафе даже без пароля возможен доступ.

Беспроводные точки Интернета без пароля, в общем-то, редкость, но они еще есть. Большинство провайдеров переключили горячие точки доступа в Интернет на пароль после того, как их стали слишком часто использовать педофилы, которые тайно, остановившись на парковке, загружали в Интернет ролики через чужие беспроводные точки доступа. Педофилы оставались инкогнито, а к администрации кафе и гостиниц стали приходить вооруженные люди в масках, и тут уж было не до шуток.

Винтерфельд мрачно вертел в руке пачку сигарилл. Германн продолжал:

— Значит, преступник сидел либо в кафе, либо в авто рядом с ним и был онлайн совсем недолго. Отправил сообщение и сразу уехал.

— Как нам поможет эта информация? — проворчал комиссар.

— Это помогло бы, если бы мы смогли привязать IP-адрес к частной точке подключения к Интернету, — сказала Клара. — А так нам известно только, что кто-то сегодня после обеда воспользовался доступом в интернет-кафе и с личного ноутбука отправил сообщение. Мы ищем иголку в стоге сена.

— Больше нет возможности что-нибудь выяснить? — спросил Винтерфельд.

Клара продолжила:

— Единственная возможность — это запросить IP-протоколы всех беспроводных точек в берлинских кафе, тогда нам, вероятно, удастся напасть на след. Но это возможно только в том случае, если преступник станет пользоваться одним и тем же ноутбуком и будет все время онлайн. — Она взглянула на Германна. — Верно?

— Верно. — Германн оглядел присутствующих. — Пока он будет офлайн или перейдет на другой компьютер, что вполне возможно, нам эти данные не помогут.

Винтерфельд рискнул еще раз:

— А если мы проведем розыск?

— Я, конечно, вас понимаю… — Хотя настроение было не то, Клара не могла не улыбнуться: служебное рвение Винтерфельда иногда граничило с детским упрямством. — Но как нам составить ориентировку для розыска? «Разыскивается человек, мужчина, который останавливался возле кафе «Бакфриш» около восемнадцати часов. Мы не знаем, как он выглядит, но, возможно, у него был ноутбук. Возможно, он сидел в машине и незаметно прошел с ноутбуком в туалет кафе». Подходящие данные… — Клара покачала головой. — Это самый лучший способ ничего не узнать и выставить нас на смех.

Уголки рта Винтерфельда опустились еще ниже.

— Итак, это след…

— Который никуда не ведет.

Германн пожал плечами.

Винтерфельд поджал губы и пригладил волосы.

— Значит, преступник где-то рядом, а мы не можем ничего предпринять?

Клара и Германн пожали плечами. Винтерфельд закрыл пачку с сигариллами и тяжело вздохнул.

— Ну, все же у нас есть ДНК.

— В данный момент мы проверяем остальные интернет-контакты Жасмин Петерс по ноутбуку, — сказал Германн. — Мы обнаружили ее страницы на множестве сайтов знакомств и теперь отслеживаем тех, с кем она контактировала до марта. Запросы провайдерам уже отправлены.

Винтерфельд встал.

— Хорошо, — сказал он. — Наши следующие действия: или нам удастся что-то выяснить о ДНК мужчины, или придется плотнее заняться интернет-контактами. Проверка ДНК по анализам крови населения — для меня план Б. В идеале нам следует искать преступника там, откуда он пришел, то есть в Интернете. — Он сунул сигариллу в рот и распахнул дверь. — А потом выследить его и уничтожить. — Он подмигнул Кларе. — Пойду покурю.

Глава 29

Звонок мобильного выдернул Альберта Торино из дремоты. Он сидел за своим письменным столом в кабинете на Фридрихштрассе и медленно приходил в себя.

Ночь оказалась сущим адом. Вместе с Йоханом они, как смогли, подготовили презентацию, в которой были «Letters of intent» — заявления о намерениях разных телеканалов. Торино смог с этим справиться, лишь приняв допинг: прошлой ночью в самолете он тоже не спал, да и адаптация к новому времени после перелета отняла много сил. Самые крупные частные телеканалы были готовы выставить все в эфире, если будет помощь «Ксенотьюба». «Pegasus Capital» согласился выложить еще три миллиона на грандиозную компанию, если инвесторы увидят «Shebay» на платформе «Ксенотьюба». Две звукозаписывающие компании средней руки уже изъявили желание совместно поучаствовать в предприятии и работать с топ-кандидатками. Право провести ночь с Мисс «Shebay» и снять фильм об этом с возможностью продать его как порно оставила за собой компания «Integrated Entertainments», так как ни «Ксенотьюб», ни частные каналы не захотели марать руки и портить свой имидж, при этом косвенно все же участвуя в доле с оборота, — касса для фирмы все равно немаленькая.

Том Мирс и его юристы видели, что презентация шита белыми нитками, но если учесть, что она составлялась в четыре утра, автор смертельно устал и не отвечал на телефонные звонки, то это было вполне нормально. В конце концов Мирс подтвердил свои намерения, хотя и не был на сто процентов конкретен. Условие — «Ксенотьюб» получит четверть общего дохода, который «Integrated Entertainments» заработает с помощью «Shebay» в последующие два года, что подтверждало возможность косвенного участия в распространении порноформатов в Интернете, хотя явно об этом не говорилось. «Ксенотьюб» не хотел иметь дела с дерьмом и распространителями дерьма — только с деньгами, которые это дерьмо дает.

«Красивая неравная сделка, — подумал Торино, — но у кого деньги, тот и банкует. А у кого есть зрители, тот и подавно банкует: десять миллионов зрителей — это десять миллионов зрителей».

Он вздохнул и взял трубку. Судя по номеру, звонок был из пригорода Берлина. «Может, из Потсдама? — подумал он. — Наверное, Кабан Йохен».

— Торино слушает.

— Альберт! — Йохен, обычно оплот спокойствия, говорил взволнованно. — Отгадай, кто мне только что звонил!

— Дед Мороз, — прорычал Торино, который не любил, когда люди держат паузу.

— Ну, примерно, — ответил Йохен, похоже, не желая сразу выкладывать карты на стол. — У него тоже есть богатые подарки.

Он сделал очередную короткую паузу. Торино воспользовался ею, чтобы размять затекшие ноги, которые перед сном положил на стол.

— У тебя есть планы на завтра? — спросил Йохен вместо того, чтобы наконец говорить конкретно.

— Да. — Торино массировал ногу, в которую с покалываниями постепенно возвращалась жизнь. — Собираюсь навестить нескольких приятелей и обстоятельно начистить им морды. Особенно тем, кто не решается перейти к делу.

— Оkау, значит, вкратце. — Йохен наконец понял, что пора уже «налить масла на сковородку», как говорили в его родном Бремене. — В пятницу тебе как раз придется кое-кому бить морду, но не кулаками, а словами. А именно — потаскухам из «Shebay».

Услышав это, Торино выпрямился.

— Мне только что звонил директор одного частного канала. Он видел наш материал. У них как раз есть время в 20.30. Ведущий программы «Спорт без границ» неожиданно заболел. У них нет замены, и оба гостя программы тоже отказались прийти.

Торино прижал трубку к уху, открыл «Аутлук» и уже продумывал дальнейшие шаги, которые нужно сделать до пятницы. «Это же завтра, — подумал он. — Черт побери, это же завтра!»

— Это значит, что они дадут нам эфирное время для «Shebay»?

— Именно.

Торино казалось, что он даже по телефону видит блеск самодовольства в больших зеленых глазах Йохена.

— Если эфир пройдет успешно, — продолжал Йохен, — мы получим постоянное место в программе и собственную маркетинговую компанию с каналом.

— «Pegasus Capital» запляшет от радости, — ответил Торино.

Все звучит хорошо, слишком хорошо, а если что-то слишком хорошо, чтобы быть правдой, то в большинстве случаев так оно и есть.

— Так, а теперь между нами, девочками… — Он помолчал. — Где подстава?

Прошла пара секунд, прежде чем Йохен ответил:

— Ну, они хотят, чтобы «Ксенотьюб» тоже в пятницу провел эфир. Так они смогут охватить обе категории зрителей: диванных домоседов, которые с двадцати лет лежат перед телевизором, и интернет-общественность.

Торино потряс ногой, которая наконец-то ожила, и почесал голову. Он знал «Ксенотех». Они хотят все или ничего. Как и он сам.

— Значит, в пятницу эфир на полную катушку, — подытожил Йохен. — Но при этом вещание на «Ксенотьюбе» и совместное продвижение в Интернете с частным каналом. Если это удастся, мы получим постоянное время для эфира. Если нет — первый блин комом. Ты должен как-то напрячь Мирса. И если все удастся, мы с тобой короли!

— И девочек придется мобилизовать на пятницу, — сказал Торино. — Мы же им не говорили, что завтра снова придется стоять по стойке смирно.

— Об этом позабочусь я, — успокоил Йохен. — Я сейчас же позвоню им и скажу, чтобы отменили все дела на пятницу. Будут работать на нас, если хотят сделать карьеру. В противном случае пусть сразу садятся за кассу в магазине подержанных товаров.

— Именно так, — согласился Торино. — Андрии я позвоню сам. Она — звезда вечера. А уже потом — Том Мирс.

— Каждому свое, — поддержал его Йохен.

Торино повесил трубку. Адреналин пульсировал в крови, голова гудела от мыслей о том, что необходимо успеть сделать.

Глава 30

Клара и Германн снова сидели перед серебристым ноутбуком Жасмин Петерс. Второй компьютер стоял рядом, на нем Германн работал с разными пользовательскими оболочками. Он открыл лиловую страницу, на которой были фотографии привлекательных женщин и мужчин.

— Это «Dategate», — сказал Германн. — Сайт для знакомств и сексуальных контактов. Мы уже звонили им. Они вышлют нам все активные IP-адреса за последние восемь месяцев.

— Они хранят их так долго? — Клара удивленно приподняла брови.

— Шесть месяцев обязаны. Но они хранят дольше, потому что перепродают информацию дальше, — ответил Германн. — Сначала они отказывались, но когда мы сообщили, что приедем с мигалками, все уладилось. — Он взял пакет с желейными медвежатами, что лежал на столе посреди хаоса из болтов, плат, компакт-дисков и кабелей. — Хочешь?

— Хуже не будет, — ответила Клара и вытащила одного медвежонка из пакета.

Германн открыл окно сайта знакомств. Появилась фотография красивой молодой женщины. Звали ее Леди Ж., но на фото однозначно была Жасмин Петерс на пляже, в коротеньком топе, с распущенными светлыми волосами.

— Это она, — сказал Германн.

Клара занялась перечнем хобби, личных интересов и сексуальных предпочтений, которые обычно бывали в подобных профилях на сайтах знакомств.

Хобби: чтение, спорт, балет, путешествия, йога, верховая езда (не только на лошадях:-).

«Типичный смайл, — подумала Клара, — его используют не только в электронных документах, некоторые ставят в письме».

Ее взгляд скользнул дальше по тексту:

Я ищу человека, который не только думает об этом, но и хорошо в этом смысле подкован.

— Ого, — сказала Клара, — а в ней погиб дипломат. Большинство мужчин на таких сайтах ищут именно это.

— То есть посещение музеев и танцевальной школы? — спросил Германн, задумчиво жуя медвежат.

— Скорее, как раз наоборот, — ответила Клара. — Она получила много сообщений?

— Целую кучу. — Германн открыл новое окно. Тут было более ста сообщений от заинтересовавшихся мужчин. — Мы восстановили информацию, которую Жасмин удалила.

«Восстановили… — подумала Клара. — Любимое слово IT-специалистов». В цифровом мире практически ничего нельзя удалить по-настоящему. Все можно каким-то образом восстановить. Ничего нельзя забыть, ничего не пройдет незамеченным. Компьютер и сам упрямо спрашивает пользователя, действительно ли тот хочет удалить данные. И даже когда пользователь думает, что все удалил, это не совсем так. Ведь даже информация, которая больше никогда никому не понадобится, при восстановлении снова возникает, как призрак. Количество информации растет и растет, и вся система вздувается дьявольской информационной беременностью.

Германн открыл профиль Жасмин.

— Леди Ж., похоже, была одной из звезд этого сайта знакомств. — Он прокрутил страницу с сообщениями вниз. Рядом с компьютером зажужжал лазерный принтер. Германн наклонился вперед и взял распечатку. — Вот, небольшая проба.

Клара пробежала бумагу глазами. Целое полчище мужчин слало Жасмин всевозможные сообщения.

«DREAMBOY: Почему ты больше не пишешь? Я мог бы пригласить тебя сегодня на ужин. Как насчет этого?

STALLION: У тебя действительно красивые глаза.

GüNTHER: Я немного старше тебя, но, может быть, мы могли бы встретиться?

TRIPLE X: Хочешь, буду лизать тебя, как раб?

DREAMBOY: Ну что там?

SPORTY: Эй, Леди Ж., я сочинил о тебе стих. Посмотри там внизу…

STALLION: Ты очень красивая.

GüNTHER: Это значит, что я для тебя слишком старый?

SPORTY: Только что отправил тебе фотографию. И?

SPORTY: Ответь что-нибудь по этой фотке! У тебя есть еще фотографии топлесс?

PRINCESS: Тебе нравятся женщины?

SPORTY: Ок, с бюстгальтером тоже пойдет. Извини. Я тебе напишу.

MR. BOND: Красивая грудь. Когда мы увидимся?

TRIPLE X: Что такое? Я тебе не нравлюсь? Я буду твоим рабом, госпожа.

MR. BOND: Я буду для тебя готовить.

PRINCESS: Ок, нет так нет.

SPORTY: Только что отправил тебе приглашение в чат. Был бы рад поболтать.

GüNTHER: Нам не обязательно заниматься сексом.

SPORTY: Буду еще онлайн до одиннадцати. Напишу тебе.

GüNTHER: Я очень чувствительный парень.

SPORTY: Как это так: ты онлайн и не пишешь мне?

TRIPLE X: Нужно бежать на работу. Отзовись.

STALLION: Ты похожа на Камерон Диас.

SPORTY: Тупая шлюха!»

— Боже ты мой! — воскликнула Клара. — Да этому конца нет!

— От таких сообщений женщины чувствуют себя востребованными? — спросил Германн. — Как-то все неуклюже.

— Неуклюжесть — это козырь, — ответила Клара и с натугой улыбнулась.

— В эпоху, когда, куда ни глянь, по интернет-каналу каждому пользователю любого возраста доступна порнография, общение, наверное, тоже меняется.

Клара пожала плечами.

— Они хотят быстрее перейти к делу. — Она мельком подумала о своем бывшем, которого год назад выставила за дверь. Он обманывал ее. Изменял ей с женщиной, с которой познакомился через Интернет. Она отогнала эти мысли.

— Но, похоже, Жасмин Петерс была не в восторге от подобных сообщений, — заметил Германн.

— А кому такое может понравиться? Все же нравственность так быстро не падает. — Клара машинально снова полезла в пакетик за медвежатами. — За исключением славы, о которой я говорила до этого. Помнишь?

Германн кивнул.

— Стоять в свете рампы и иметь возможность отшить любого?

— Это как наркотик. Приходит одно сообщение за другим, и в каждом тебя кто-то обожает, тебя все хотят… — Она просмотрела список. — Но ты слишком далеко. И не нужно витиевато говорить на дискотеке, чтобы тебя оставили в покое, не нужно подыскивать учтивые пустые фразы, чтобы перейти к компании, где меньше играют на нервах. Тебе вообще не нужно ничего делать. Ты просто отправляешь сообщения в удаленные — и все.

— За небольшим исключением, — ответил Германн и открыл новый профиль. — Например, вот. Жак.

Темноволосый мужчина, около тридцати. Слегка загорелое лицо, живые глаза, что-то лукавое во взгляде.

— Красивый парень, — сказала Клара.

— Ты считаешь? — Вопрос Германна прозвучал чуть завистливо. — А я считаю, что он выглядит как гей.

— Как метросексуал, — уточнила Клара. — Каждая женщина хочет, чтобы партнер выглядел как мужчина, но все равно понимал ее. Причем последнее предпочтительнее, поэтому женщины охотно водят дружбу с геями, в большинстве своем они более чуткие. В идеале мужчина должен вести себя как гей, но не быть им.

— И это метросексуал? — Германн снова бросил в рот медвежонка.

— Точно. Just gay enough to get the girl. — Клара сложила лист пополам. — Но что он пишет?

— Он это делает умело.

Германн протянул ей еще одну распечатку.

«Дорогая Леди Ж., извини, что я просто так пишу тебе, но пляж, на котором ты стоишь, случайно не Фуэртевентура, Пуэрто-дель-Росарио? Пишу, потому что сам часто там бывал, а мой друг сейчас организует там рекламное агентство. Может быть, тебя это заинтересует. С приветом, Жак».

Клара удивленно приподняла брови.

— Он продавец. Он не идет напролом. Не пишет сразу: «Ух ты, у тебя классные сиськи, не хочешь переспать со мной?» Он ищет что-то общее, что связывает их. — Она взглянула на Германна. — И что? Она ответила?

Тот кивнул в ответ.

— И даже очень быстро. Вот, почитай.

«Привет, Жак! Надо же, ты первый, кто узнал пляж Фуэртевентура. Это действительно в Пуэрто-дель-Росарио, суперский пляж. Расскажи подробнее об агентстве, мне это интересно. С приветом, Леди Ж.»

Германн нажал еще раз, и принтер снова зажужжал. Клара быстро просмотрела строки и потом обратила внимание на фото Жасмин на странице сайта. Белый песчаный пляж, на заднем фоне маленькая портовая деревушка, две лодки на песке, по дороге к деревне несколько пальм.

— Если это не какой-то милый парень по имени Жак, — сказала Клара и посмотрела на Германна, — а убийца, откуда он знает, что это Фуэртевентура? Это мог быть какой угодно пляж где-нибудь на юге.

Германн пожал плечами.

— Возможно, он действительно там был.

Клара хмыкнула. Такая возможность была, но вероятность этого очень мала.

— Оkау, а если он никогда там не был? А если он задался целью убить именно эту девушку? А если он, черт побери, просто хотел втереться к ней в доверие? И все-таки, как он узнал, что это Фуэнтевентура, если никогда там не был?

Германн покачал головой.

— Может, он действительно просто милый парень, а мы вцепились в него как в киллера?

— Я должна думать только в одном направлении, и в этом направлении наш парень — убийца.

Клара заметила, что ее голос звучит немного резко, но это ничего не меняло: она должна была понять, как думает преступник.

Что важно в поведении убийцы? Первое — ему нужно установить контакт с Жасмин Петерс. Для этого и служит искусное начало разговора: нужно найти какие-нибудь второстепенные общности, например пейзаж на фотографии. Не говорить напрямую то, что несут все похотливые придурки, и не задавать дурацкие вопросы типа «Где это?» или «Что это за место?». Нет, нужно знать, где это место. Найти что-то общее.

И если не знаешь, это нужно выяснить.

Тут возникает следующий вопрос: почему именно эта женщина? Потому что он увидел ее фото? Почему он на ней завис? Потому что эта женщина ему кого-то напоминает?

В такие моменты Клара словно смотрела в душу убийцы. Она могла видеть его желания, выводить такие же логические умозаключения, чувствовать его страсти. Это напоминало момент, когда поезд метро выезжает на мгновение наружу, словно ужасный червь в ледяных пещерах Антарктиды у Лавкрафта, прежде чем вновь исчезнуть во мраке подземелья, укрыться от всех и сеять новый ужас.

Германн скрестил руки и затрещал пальцами.

— Ты хочешь узнать его?

— Я хочу понять его методику.

— Как он это делает? — Германн вздохнул. — Судя по тому, как он разбирается в Интернете, преступник мог загрузить туда фото и сравнить пейзаж с банком фотографий, чтобы найти похожий. Это возможно, но количество фотографий там очень ограничено. — Германн открыл новое окно в браузере. — Есть еще одна возможность — искать через «Гугл».

— Через «Гугл»? Каким образом?

— Преступник мог сравнить фотографии всех пляжей, которые нашел в «Гугле». Это миллионы фото миллионов отдыхающих на миллионах серверов, и шансы найти более-менее похожий снимок значительно возрастают. К тому же он мог быть и озаглавлен как «Фуэртевентура, Пуэрто-дель-Росарио». Если повезет, можно получить даже несколько фотографий с таким названием, чтобы быть полностью уверенным.

— Мы можем проделать нечто подобное?

Германн покачал головой.

— Скорость не та.

— Дай я отгадаю. — Клара продолжала докапываться до истины. — Потому что для этого нужен более мощный компьютер и какое-то время?

— Именно! — Германн кивнул. — Понадобится посидеть целый день, если не дольше.

— А у преступника, похоже, был подходящий компьютер и время, чтобы все это провернуть?

Лицо Германна помрачнело, он снова кивнул.

— Может быть.

— Одно мне в этом деле совершенно не нравится, — сказала Клара. — Этот парень, должно быть, очень терпелив, умен и методичен.

— Да. Он не похож на человека, который совершает ограбление заправки с дробовиком.

— А теперь серьезно. — Клара спустила ноги со стула и встала. — Нам нужна отправная точка. Если ДНК этого парня нигде не числится, то у нас нет ничего, за что можно было бы зацепиться. И как же дальше проводить расследование?

Она взяла распечатку и вполголоса прочла переписку Леди Ж. с Жаком:

— «Что делает твой друг в рекламном агентстве? Занимается моделями, рекламными компаниями. Чем ты еще занимаешься?» Ну, конечно, я так и подозревала. — Клара взглянула на Германна. — Разумеется, этот тип утверждает, что работает в филиале агентства, которое специализируется на продвижении новых звезд.

— И Жасмин оказалось достаточно глупой, чтобы поверить в это.

Клара пожала плечами.

— Мужчины и женщины достаточно глупы, чтобы верить в то, что хотят услышать. — Она читала вслух дальше: — «Может, нам стоит как-нибудь увидеться? Оkау». — Она пролистала несколько страниц. — Потом она захотела получить от него фотографию. Он прислал?

Германн открыл электронную почту Жасмин.

— Да. На одной он в костюме, на другой — на пляже. Потом он прислал ей еще несколько фото с обнаженным торсом.

— До этого должно было когда-нибудь дойти, — согласилась Клара. — Она ему тоже что-то отправила?

— Почти такое же, но так фривольно, как он, Жасмин себя все же не вела. — Он пролистал еще несколько страниц. — Он оставил ей свой номер телефона.

Клара бросилась к экрану.

— У нас есть его номер?!

Германн усмехнулся.

— Номер мобильного, простая сим-карта. Куплена в феврале этого года на Александерплац, магазин мы знаем. Клиент поступил «глупо» — заплатил наличкой. Записи камер наблюдений с того времени не сохранилось.

— Дьявол! — Клара сжала губы. — Этот убийца меня очень удивил бы, если бы допустил оплошность. — Она задумалась. — А можно по Интернету или каким-нибудь другим способом выяснить, кому принадлежит номер? По другим чатам, блогам или еще чему-нибудь?

— Мы уже пытались, — ответил Германн. — Но ничего не вышло. — Он взглянул на страницу Жасмин. — Вот у нее, к сожалению, все иначе.

— У нее мы это можем выяснить? — спросила Клара.

— Сейчас посмотрим.

Германн пролистал несколько страниц и указал большим пальцем на предложение.

Клара прочла вслух:

— «Ок, тогда созвонимся на днях. Я до полудня понедельника в Берлине». Это убийца. Потом Жасмин: «Может, у нас получится выпить чего-нибудь в воскресенье? Должна вернуться около семи. Но пришли мне сообщение заранее».

Клара посмотрела на Германна. Это было свидание! Этот парень был отличным продавцом. Вся информация о нем остается туманной, он не настаивал на встрече, а предложил ей самой определиться и назначить свидание. И Жасмин пошла на это. Предложила чего-нибудь выпить воскресным вечером 10 марта.

Но не было ни белого вина, ни чая, ни коктейля.

Была кровь.

Много крови.

Клара читала дальше:

— «Вот мой номер телефона».

Подписала ли этим Жасмин смертный приговор себе?

Клара повернулась к Германну.

— Мог он уже приступить?

— Это как раз один из номеров Жасмин Петерс. У нас есть два: первый — IPhone Т-Мобайл, на контракте. — Германн вытащил лист бумаги, который заранее распечатали техники. — Каждый контрактный номер можно идентифицировать, есть дата рождения, реквизиты счета, справка о кредитном поручительстве, подпись владельца. Здесь можно выяснить все.

— Но это не тот номер IPhone, который оставила Жасмин.

Германн кивнул.

— Так часто происходит. Если человек висит в чатах, у него обычно два номера. Один для реальной, серьезной жизни… — Он пожал плечами. — А второй — для чего-то подобного.

— Этот номер тоже контрактный?

— Нет. Тоже препейд. Последняя карточка покупалась в феврале, в «Медиарынке», Нойкельн Аркаден.

— Мог убийца по этому препейд-номеру выяснить, кто такая Леди Ж. и где она живет?

— К сожалению, да. — Германн щелкнул на другой веб-странице с компьютера Жасмин. Называлась она «copyscape.com». Это маска ввода для веб-страниц.

— Что это за сайт?

— «Copyscape» проверяет содержание Интернета, которое повторяется в нескольких местах, например номера мобильных телефонов. — Германн почесал голову и взял еще одного медвежонка. — Этот номер мобильного может быть указан на другом сайте, причем с именем владельца. И если такое место есть, номер найдется.

— А «Гугл» такого не может?

— В принципе, тоже может, но «сopyscape» специализирован под такие повторы. Собственно, этот сайт создан для того, чтобы веб-дизайнеры могли видеть, заимствует ли кто-то содержание их страниц. Ведь это нарушение авторского права.

Клара заложила руки за спину, чтобы избавиться от напряжения в мышцах.

— И убийца что-то нашел?

— Мы сами кое-что нашли, — ответил Германн. — Есть такая область — вики-сайты. — Он мельком взглянул на Клару. — Это веб-документы, с которыми могут работать разные пользователи одновременно. Жасмин участвовала в одном из таких проектов в составе университетской группы, там она должна была писать реферат в команде. Это было давно, в третьем семестре. Но эти вики-материалы все еще можно найти в сети. У Интернета хорошая память. И все, что не удалено, остается.

Он кликнул на вики-странице. Речь шла о маркетинговой стратегии производителя прохладительных напитков. Это было что-то вроде практического семинара. Там стояло имя Жасмин Петерс и еще четыре имени ее товарищей, два женских и два мужских.

— Эта информация защищена, — добавил Германн. — Но используется обычный стобитный ключ, который можно взломать относительно легко. И даже если сам пользователь не сможет, то это сделает «Гугл».

— «Гугл» имеет доступ к защищенной информации?

— Представь, что это поездка в Рим, — ответил Германн. — Почти все дороги ведут туда. Обычно туда летят самолетом или едут по автобану. Если на шоссе пробка, сворачиваем на второстепенную дорогу, если и там затор, то едем по проселку. Все равно можно попасть в Рим, даже если все большие дороги блокированы. Именно так действует «Гугл». «Гугл-робот» в поисках ключевых слов сканирует сайты за микросекунды. Он как-то знает все пути. И у него лишь одна цель — собрать информацию по запросу. Если «главные пути» закрыты, робот идет по «проселочным дорогам».

Клара нарисовала на распечатке несколько линий-путей.

— Вроде как на автобане: нужно платить сбор, и тот, у кого нет денег, не проедет. Но по проселку можно.

Германн кивнул.

— Именно так. Автобан — прямой путь, где спрашивают пароль. На проселочной дороге этот пароль можно обойти.

— Значит, нашему убийце пришлось проводить какие-то манипуляции с «Гугл»?

— Он должен знать семантику «Гугл», по каким критериям робот собирает информацию, сортирует и отбирает ее.

— Это доступная информация?

— Она расписана в любой книге, посвященной оптимизации машинного поиска, — ответил Германн. — Большинство фирм, у которых есть сайты в сети, хотят, чтобы «Гугл» их находил и ставил в начало списка.

«Красивый, новый интернет-мир, — подумала Клара. — Тайны интернет-маркетинга пригодились и серийному убийце». Она постучала карандашом по листу.

— Теперь перейдем к вики-документу. Что он с ним сделал?

Германн щелкнул по странице.

— Он нашел страницу с помощью «Copyscape», там стоял псевдоним «Леди Ж.» и номер мобильного. Возможно, также были указаны ее хобби: верховая езда и так далее. Он мог взломать защиту документа, если достаточно умен…

— Этот точно мог, — бросила Клара.

— Я тоже могу, — кивнул Германн. — Или он задал такой вопрос, что робот при поиске пошел обходными путями. В общем, он забрался в документ, который был защищен, «с черного хода».

Клара задумчиво кивнула.

— Понимаю. А как он смог определить номер?

Германн перешел на следующую страницу.

— К вики-странице прилагается список соавторов данной работы, — ответил он. — Там стояли имена, электронные адреса и номера мобильных телефонов. Чтобы можно было быстро скоординировать действия.

Клара следила за курсором мышки:

Жасмин Петерс, третий семестр, практическая работа, культуроведение, почта:: jpeters_gmx.De

Потом значился номер мобильного.

Проклятье! Жасмин оставила препейд-номер мобильного, а не контрактный. Но даже это не помогло.

Все было ясно, как в открытой книге.

— Теперь он знал еще и адрес электронной почты, номер телефона и настоящее имя.

Германн усмехнулся.

— Как тесна сеть!

— И что он сделал потом? — спросила Клара. — Снова воспользовался перекрестными ссылками, ввел куда-то имя и номер телефона, взломал что-то другое? Искал ее страницу на «Фейсбуке» и реальный адрес?

Германн кивнул.

— А если наш убийца обращается с компьютером так хорошо, как мы думаем…

— То он это обязательно нашел. Он узнал ее настоящее имя, — голос Германна упал до шепота, — и домашний адрес.

— Дьявол! — Клара сжала руки. — Тут он и вынес ей смертный приговор. Этот тип узнал ее номер, потом проверил «Фейсбук», убедился, что она действительно уехала на выходные, узнал, когда она вернется, потом встреча, «выпить чего-нибудь», а после, возможно, он видел чек от ее билета, в котором значится время приезда в Берлин. И теперь он мог все подготовить.

— Если он действительно убийца. — Германн взглянул на фото в компьютере. — Человека, который убивает женщину, снимает преступление на камеру и отправляет диск, я представлял другим.

— Ты представлял его огнедышащим с клыками и рогами? — невольно рассмеялась Клара. — В этом преимущество убийц: никто не верит, что они убийцы.

Оба как загипнотизированные смотрели на фотографию на экране, на приветливое, запоминающееся, загорелое лицо с карими глазами и черными волосами, читали электронные письма от Жасмин Петерс, видели сообщения о свидании, IP-протоколы.

«Так много информации, — подумала Клара, — и ни одной зацепки».

Постепенно ею овладевала усталость: веки тяжелели, фотографии и текст сообщений расплывались…

Она видела себя на песчаном пляже, видела приветливых парней, идущих к ней.

«Привет, — говорит один из них, — я работаю в пляжном агентстве. Мы продаем мобильные телефоны и знаем, где ты живешь…»

За дверью послышались тяжелые шаги. Дверь распахнулась, появилось лицо начальника уголовной полиции Винтерфельда.

— Зарядить и снять с предохранителя! — распорядился он и ударил кулаком о ладонь. — Мы нашли его!

У Клары сонливость как рукой сняло.

— Если все пойдет хорошо, мы возьмем этого жучиного фетишиста еще сегодня вечером. — Винтерфельд стоял в проеме, гордо уперев руки в бока.

— Есть еще какие-то следы? — спросила Клара.

— Еще бы! — усмехнулся начальник. — Мы наконец смогли узнать, кому принадлежит ДНК!

Глава 31

Винтерфельд стоял в своем кабинете, как Юлий Цезарь, выступавший в поход. Последний луч заходящего солнца, с трудом пробившийся сквозь тяжелые осенние тучи, указывал на лист бумаги, который лежал на письменном столе перед начальником уголовной полиции, и придавал происходящему патетическую нотку. Это был факс из отдела здравоохранения. Клара поняла это по «шапке» документа, в котором и содержались решающие сведения.

— Мы отправили пробы ДНК в Федеральное ведомство уголовной полиции в надежде, что анализ крови проводился не так давно и данные уже внесены в общий банк ДНК. Это была идея Вайнштейна.

— И что?

— Его зовут Якоб Кюртен, тридцать восемь лет, живет в Кройцберге, Ораниенштрассе, 20. Взгляните. — Винтерфельд вытащил еще один лист, на этот раз справку из паспортного стола.

Он показал и фото Якоба Кюртена.

— Жак и Якоб! — взволнованно воскликнула Клара. — Мы были правы!

Фото из паспортного стола не было таким красивым, но по нему все же было видно, что Якоб Кюртен и Жак с сайта знакомств — одно и то же лицо. На обеих фотографиях — молодой человек, за приветливым обликом которого скрывалась, очевидно, одна из самых темных бездн, которую не в состоянии осознать обычный человек.

Клара быстро просмотрела факс.

— Клиника Шарите, — пробормотала она.

— В декабре ему последний раз делали анализ крови в Шарите, — подтвердил Винтерфельд. — Ассистент внес образцы крови и ДНК в общий банк данных.

— Почему? Он ранее совершал преступления?

— Нет, но у него было нечто, что могло превратить его в убийцу. И этой причины уже достаточно, чтобы поместить данные в общий банк.

— И что же это?

— Якоб Кюртен заражен ВИЧ.

«ВИЧ?» — промелькнуло в голове у Клары. Она смотрела то на Винтерфельда, то на Германна.

— Это может быть мотивом? — спросила она. — Он заразился и теперь хочет отомстить?

— Вполне возможно. — Винтерфельд протянул Кларе факс и провел рукой по волосам. — Может быть, он заразил до этого уйму женщин, но чего-то ему не хватало, хотелось большего. И вот однажды…

Клара закончила фразу:

— …он просто захотел убить, но не опосредованно, с помощью вируса. Захотел увидеть смерть сразу, а не спустя пять лет.

— Интересный портрет преступника, — сказал Винтерфельд.

— Фридрих уже знает? — спросила Клара.

Винтерфельд покачал головой.

— Он вошел в клинч с Белльманом. Хочет остаться в Берлине из-за этого дела, а Белльман настаивает, чтобы тот поддержал его на заседании Федерального ведомства в Висбадене.

Зазвонил мобильный телефон Винтерфельда, и он взял трубку.

— Да? Вы уже так далеко зашли? Чудесно, через пять минут на улице. — Он закончил разговор и улыбнулся. — Оперативная группа. Они уже наблюдают за квартирой на Ораниенштрассе, двадцать. Только что в кухне горел свет. — Он пристегнул кобуру табельного оружия и взял пальто со стула. — Наш друг дома, и сейчас к нему нагрянут гости!

— Сегодня будет по-настоящему крупное дело, — сказала Клара. — Я возьму свои вещи. Поедем вместе?

Винтерфельд улыбнулся, как добрый наставник своему подмастерью.

— Кто же в силах ответить на такое отказом?

— Никаких дел на Кюртена, вероятно, еще не заводили? — спросила Клара, выходя из кабинета.

— Нет, — покачал головой Винтерфельд. — Ничего. Он даже улицу на красный свет не переходил. Кроме заболевания ВИЧ, вообще ничего. Совершенно чистый.

— Похоже на нашего убийцу, — сказала Клара.

Глава 32

Все было так же, как с утра, и все же иначе.

Грязно-серое небо, одетые в черные костюмы и маски работники спецподразделения, взбегающие по лестнице на третий этаж с тараном и винтовками. Их каблуки гулко стучали в подъезде. Винтерфельд, Германн, а за ними и Клара, снявшая пистолет с предохранителя, тоже поднялись. Вот лестничная клетка, на которой двое любопытных жильцов высунулись из дверей квартир, а третий вжался в стену, освобождая проход.

Клара чувствовала, как бьется сердце. В этот раз нужно предусмотреть вооруженное сопротивление. В этот раз в квартире кто-то был. Тот, кто убил девушку, а может, и не он один.

Кто-то хладнокровный и расчетливый, которому ничего не стоит убить и их.

Они сделали это. Они нашли на мумии Жасмин ДНК Якоба Кюртена. Они выяснили, с кем и как Жасмин общалась в последнее время, перед смертью. Они знали, как Якобу удалось завоевать доверие девушки. И на основании данных ДНК они смогли установить его личность и знали, что под видом приветливого и дружелюбного человека скрывается преступник, который изнасиловал и убил Жасмин. Все звучало слишком просто, чтобы быть правдой.

«А что, если все действительно так просто?» — с опаской спрашивала себя Клара.

* * *

Дверь с треском распахнулась. Оперативники ворвались в коридор и для начала проверили кухню, где видели свет.

Но там никого не было.

Потом жилую комнату.

Никого.

Ванную.

Никого.

На стенах в коридоре висели современные плакаты с репродукциями картин Пикассо и Ван Гога.

В кухне в мойке стояла посуда. В жилой комнате — полки с книгами. Кресло. Телевизор. Компьютера нет.

Позади справа — запертая дверь. Но и оттуда не доносилось ни звука. Может, Кюртен спит? Может, слушает музыку в наушниках?

Или он стоит за дверью и поджидает их с дробовиком, чтобы стрелять, как только услышит шаги в комнате?

Марк и Филипп открыли дверь и ворвались внутрь.

Наступила тишина.

Спустя несколько секунд Филипп вышел из комнаты, словно его медленно, но настойчиво выталкивала какая-то невидимая дьявольская сила. Он взглянул на Клару, Винтерфельда и Германна, которые держали оружие наготове.

Но, похоже, там не было опасности, от которой бы Филипп бежал. В его взгляде читалось невероятное удивление. Он покачал головой и махнул рукой в сторону комнаты:

— Вам тоже стоит это увидеть.

* * *

Это было словно дежавю. Снова в воздухе пахло кожей и витал легкий лимонный запах насекомых. Снова здесь кишели жуки.

Труп на кровати уже так высох, что сразу невозможно было понять, мужчина это или женщина. Серо-коричневая кожа натянулась на ребрах, как пергаментная бумага, а руки и ноги были прикованы к кровати наручниками, что придавало трупу сходство с жертвой средневековых пыток. Грудная клетка вскрыта, все органы отсутствуют. Открытый рот на иссохшем лице, пустые глазницы устремлены в потолок — казалось, в них навечно застыло выражение ужаса. На шее виднелось отверстие.

Темно-коричневые брызги засохшей крови прилипли к ковру и прикроватному столику.

Клара осмотрелась. Стены были выкрашены в красный цвет. Жалюзи на окнах закрыты. На глухой стене прибит Андреевский крест, к которому привязывали участников извращенных садо-мазо оргий. Рядом висели кожаный костюм, плетка, цепи и наручники. На полу стояли высокие кожаные сапоги, рядом лежал противогаз.

«Садомазохизм, — подумала Клара, — такое можно встретить только в гей-фильмах с хардкором. — Она осмотрела экипировку. — Обычно преступник убивает в соответствии со своими сексуальными предпочтениями. Неужели Кюртен убил девушку и мужчину? Может, он бисексуал?»

— Это его квартира? — спросила Клара.

Винтерфельд кивнул, а Филипп, Марк и трое остальных оперативников принялись внимательно осматривать квартиру на предмет возможной засады. Клара знала этот сценарий. Еще один оперативник остался у входа, чтобы предупредить полицейских и блокировать место происшествия. Уведомили судмедэкспертов, из Моабита выехал катафалк.

— Якоб Кюртен, Ораниенштрассе, двадцать, — повторил Винтерфельд. — В этот раз он, очевидно, хотел знать точно.

Клара кивнула и обошла вокруг кровати.

— Он спрятал труп в собственной квартире. Так тело обнаружить еще труднее.

— Это значит, что у него есть еще одна квартира. Там-то он, скорее всего, и обитает. — Взгляд Винтерфельда скользнул по предметам на стене. — Вероятно, здесь он устраивал какие-то СМ-игры с ничего не подозревающими жертвами. И кого-то убил прямо на месте и мумифицировал, как Жасмин Петерс.

Клара подошла к изголовью кровати и указала на рану на шее трупа.

— Глубокий порез в районе правой аорты.

— Смерть от потери крови, — согласился Винтерфельд. — Кровь Кюртен собрал и унес с собой. Такое же поведение, как и в случае с Жасмин Петерс. Это точно наш клиент.

Клара пожала плечами.

— Только, к сожалению, его здесь нет.

Винтерфельд провел рукой по волосам.

— Как всегда. Несмотря на это, мы его нашли. Мы обнаружили его квартиру, у нас есть его ДНК, и мы знаем, как он действует. Как только наши люди перероют все здесь, мы будем знать о нем еще больше.

— Судмедэксперты должны первым делом установить, принадлежит труп мужчине или женщине, — ответила Клара. — Если Кюртен убивает вне зависимости от пола, это крайне необычно.

— В этом парне много необычного, — бросил в ответ Винтерфельд.

Глава 33

Наступила ночь. Клара разглядывала фотографии, которые сделали криминалисты на месте преступления. От половых органов у трупа не осталось ничего, кроме высохших лоскутов кожи. Но еще до анализа ДНК судмедэксперт при вскрытии обнаружил остатки простаты, по которым можно было однозначно сказать, что труп принадлежит мужчине.

Серийные убийцы выбирают жертвы по половому признаку, но Якоб Кюртен являлся исключением.

«Что за монстр!» — подумала Клара. Бисексуальные серийные убийцы, убивающие и мужчин, и женщин, встречаются крайне редко.

Криминалисты перевернули в квартире все вверх дном, сделали еще один запрос в паспортный стол. У Якоба Кюртена больше никаких квартир не было. Его родители жили в Дуйсбурге, но их пока не хотели брать в оборот: неизвестно, не встанут ли они на сторону сына, даже если он серийный убийца.

Кроме того, Клара обнаружила квитанцию о доставке хирургических скальпелей, одним из которых Кюртен, очевидно, и перерезал жертве сонную артерию. Скальпели были выписаны на его имя. Упаковка и квитанция все еще лежали в квартире. Кюртен выдал себя за врача и сделал заказ в магазине медицинских товаров. Фирма отправила в УУП факс с квитанцией об уплате. Жертву еще не идентифицировали, а Клара уже мысленно проигрывала разные варианты.

Вероятно, Кюртен пригласил мужчину для каких-то извращенных игр, приковал его к кровати и убил. В кожаных штанах, которые находились на полностью высохшем трупе, нашли засохшие остатки спермы. У жертвы перед смертью был оргазм.

«У Кюртена был секс со своими жертвами. А потом он их убивал».

Клара разглядывала загорелое лицо, темные волосы, немного лукавый взгляд.

«Якоб Кюртен…»

То, что зло могло скрываться за привлекательной внешностью, для Клары, при ее профессии, не было новостью, но в этот раз особенно шокировало. Темный поезд метро снова показался на поверхности всего лишь на какие-то мгновения, прежде чем опять погрузиться в бездну мрака.

Клара еще раз просмотрела фотографии одну за другой, пока судмедэксперты проводили вскрытие трупа. Она дожидалась информации о том, чью жизнь отнял в своей квартире Якоб Кюртен.

«Когда мы были детьми, нас пугали Черным Человеком, — промелькнула в голове мысль. — Мы просыпались ночью и чувствовали: он где-то рядом. Это не платяной шкаф, который стоит в углу, это не воздушный змей, который мы с папой запускали прошлым воскресеньем и который теперь висит над балконной дверью. В темноте ночи были живые существа, о которых мы, дети, знали, что они подкрадываются к нашей постели, когда мы спим, и замирают, как только мы просыпаемся. Мы знали, что они притаились в детской, за дверью, на балконе, под кроватью».

Перед ее глазами возникло лицо Клаудии, которой Клара всегда рассказывала истории на ночь. Сказки о принцах и драконах.

«А взаправду драконы есть?» — как-то спросила Клаудия. «Нет, их не существует», — ответила Клара. «Но ведь здесь они есть». — Клаудия постучала пальцем по лбу. «Да, ты права», — согласилась Клара. «Но если они есть здесь, — Клаудия снова указала на голову, — то они должны быть и на самом деле».

Клара еле сдерживала слезы — как всегда, когда вспоминала о погибшей маленькой сестре. «Почему мы можем представить себе вещи? Потому что можем их создать из темноты? Нет. Все, что существует в нашем воображении, есть и в реальности».

Клара видела это. Снафф-видео, компакт-диск, на котором записано убийство, люди, которые были мертвы вот уже несколько месяцев, но которых все считали живыми.

В детстве можно было подумать, что воздушный змей над балконной дверью вовсе не змей, который она мастерила в школе на уроках труда, а большая оживающая ночью ящерица, жадно вертящая головой в темноте комнаты.

«В детстве мы верили, что под кроватью прячется Черный Человек, который только и ждет, чтобы выбраться наружу. Хотя родители твердили, что его не существует вовсе, что он бывает только в сказках и никогда не появится. В конечном счете мы начинаем верить родителям. Но правда ли это?»

Жестокое убийство на компакт-диске, мумифицированная Жасмин Петерс, неопознанный труп, прикованный к кровати на Ораниенштрассе — теперь Клара знала, что дети правы: Черный Человек существует на самом деле. И несмотря на все, что рассказывают родители, он действительно находится под кроватью. Он там уже давно, но когда-нибудь вылезет оттуда, поднимется и склонится над нами.

Строчки из песни «Металлики» вертелись у нее в голове:

Черный Человек…

Клара испуганно вздрогнула, когда зазвонил телефон. Это был судмедэксперт.

— Госпожа Видалис? — раздался голос фон Вайнштейна.

Клара услышала нотки, которые ей не понравились, но не могла понять, что именно производило этот эффект.

— Что накопали?

— То, что посадили. — Он многозначительно помолчал. — Одна хорошая новость, другая плохая.

— Сегодня мне вначале нужно услышать хорошую, — вздохнула Клара.

— Мы опознали труп, — сказал фон Вайнштейн.

— Это великолепно! — Клара словно очнулась ото сна. — Ну, говорите же.

— Мы сравнили образец ДНК Якоба Кюртена, найденный на месте убийства Жасмин Петерс, с ДНК трупа, который обнаружили в квартире Кюртена. — Фон Вайнштейн на секунду замолчал, подыскивая слова. — К сожалению, в этом деле открылись совершенно новые обстоятельства.

— Я слушаю. — Клара уже закипала от нетерпения.

Фон Вайнштейн глубоко вздохнул.

— Убитый не был жертвой Якоба Кюртена.

«Да переходи уже к делу!»

Клара нахмурилась.

— И кто же он?

— Убитый и есть Якоб Кюртен, — ответил доктор.

Глава 34

«Убитый и есть Якоб Кюртен».

Тот, в ком они подозревали убийцу, на самом деле оказался жертвой.

Настоящий преступник оставался невидимым, неуловимым, ходил где-то рядом и, возможно, уже планировал следующий шаг.

Клара видела множество чудовищ в человеческом обличье, но с этим убийцей все было по-новому. Какая точность, какой больной ум был необходим, чтобы соскоблить частички кожи Якоба Кюртена, распылить их по комнате Жасмин Петерс, дабы криминалисты приняли их за следы возможного убийцы! Какой извращенный перфекционизм — довести Кюртена до оргазма, а потом подложить сперму убитого во влагалище другой жертвы, чтобы имитировать изнасилование и направить следствие по ложному следу!

И почему от настоящего преступника не осталось никаких следов? Ни ДНК. Ни отпечатков пальцев. Ничего.

Точно как Черный Человек под кроватью, словно преступник был частью ночи. Мрачный, бесформенный, неосязаемый и коварный.

Клара выругалась, встала и собрала свои вещи.

Сегодня делать больше нечего. Она поедет с полицейской охраной домой, нальет себе еще виски и проспит до утра.

Что удалось сделать?

Ничего.

Кого она поймала? Кого защитила?

Никого.

Только она хотела снять ноутбук с зарядки, как заметила, что за последние пять минут пришло новое электронное письмо. Вечер, 22.00. Могло ли это быть что-то важное? Может, это Белльман из Висбадена сообщает, что их беседа переносится на следующую неделю, потому что он пробудет остаток недели в Висбадене, а у нее потом отпуск?

Клара щелкнула на значок «Аутлука» и открыла письмо.

Тема: Для Клары Видалис, УУП

Когда она увидела отправителя, ее сердце чуть не остановилось.

Jakob.kuerten_gmx.net

Письмо без текста.

Во вложении видеофайл под названием «Посмотри меня сначала».

И еще файл PDF: «Посмотри меня потом».

Капли холодного пота потекли у Клары по спине.

Снова послание от того, кто уже давно мертв.

Неужели снова видеоролик? Снова запечатлен безымянный ужас?

Клара не думала о предписаниях, о сканировании на вирусы, об уведомлении начальника. Если она сию минуту не узнает, что в письме, то потеряет рассудок.

Потной ладонью она навела курсор мыши на видеофайл.

Посмотри меня сначала. mpg

Она сделала двойной щелчок мышью. Открылся плеер.

Черный экран.

Три секунды. Четыре. Пять.

Потом запись.

Но убийства не было. Ничего такого.

Клара увидела комнату с кроватью, на которой лежало мумифицированное тело Жасмин Петерс. Потом распахнулась дверь. В комнату ворвались двое одетых в черное мужчин с оружием, затем еще двое. Потом вошла женщина.

Клара знала, кто были эти люди, но мысли переплетались так причудливо, так ужасно, что невозможно было сразу принять это.

Мужчины в черном — Филипп и Марк из опергруппы, затем вошли Германн и Винтерфельд, а потом она — Клара Видалис.

Сегодня.

В 6 часов утра.

Экран снова почернел.

Потом появилась вторая комната.

На стене — Андреевский крест, рядом — наручники, противогаз, сапоги.

Комната Якоба Кюртена.

Снова врываются двое мужчин в черном из опергруппы.

Потом входят Винтерфельд и Германн.

Потом Клара.

Сегодня.

В 8 часов вечера.

Экран стал черным.

Клара почувствовала, как желудочный сок, превратившись в расплавленный металл, поднимается по пищеводу, а страх выдавливает из легких весь воздух.

Убийца заснял ее. Он срежиссировал момент так, что Клара оказалась в нужное время в нужном месте. Словно он точно знал, где и когда она будет.

Клара потной рукой сжимала мышку, как талисман. Рассудок сообщил ей то, что уже видели глаза, а мозг услужливо вытеснял эту информацию: это — не просто электронное письмо, это — второе сообщение от убийцы.

Лично ей.

Кларе было все равно. Она дрожащей рукой навела курсор на файл PDF. Двойной щелчок.

Наконец открылся текст:

Клара Видалис, нет худа без добра и нет жизни без смерти.

Вы, наверное, думали, что я у вас в кармане. Но результатов у вас не больше, чем крови в венах высохшего Якоба Кюртена.

Как вы думаете, сколько людей лежит в своих квартирах мертвыми вот уже несколько месяцев или лет? Люди, отсутствия которых никто не заметил, потому что мумифицированные трупы не пахнут. Их не заметили, потому что никогда не замечали. Потому что они — бесполезное расточительство клеточного материала, ненужные создания, чья смерть — просто священная жертва.

Вы, конечно, замечали, что в некоторых окнах в начале лета все еще мигают новогодние гирлянды. Ваш взгляд скользит по тысячам домов Берлина, и вы не знаете, лежит там еще одна жертва или нет. Вы их еще не нашли и никогда не найдете.

Вы, конечно, можете удовлетвориться мыслью о том, что хоть жертвы потеряны и забыты, но когда-нибудь вы сможете поймать меня.

Виновника, инициатора.

Но вы не сможете этого сделать. Потому что меня нет. Я — нечто неосязаемое и неизъяснимое. Я — само ничто.

И в то же время я — все.

Преступники, которых вы ищете, — мои жертвы, а убийцы, которых вы поймали, — мои мертвецы.

Жасмин была не первой. И она не последняя.

Вы хотите меня перехитрить, но я вас превзойду. Вы хотите меня поймать, но попадетесь сами. А если вы хотите меня убить, то погибнете. Потому что я — вирус, который распространяется повсюду. Я виртуален, я неосязаем.

Я — настоящая программа-убийца.

Я больше, чем те, кого выслеживают и ловят глупые мелкие сыщики. Те наивные, похотливые членистоногие рано или поздно попадут в ваши нехитрые ловушки, потому что они не более чем безмозглая пульсирующая протоплазма. Но я не такой, я больше, я повсюду. Именно я расставляю ловушки на вас.

Если другие — только тень, то я — непроглядная ночь.

Если другие — просто убийцы, то я — смерть.

Я прихожу с косой.

Я — погибель.

Я — безымянный.

Часть II. Огонь

Mille piacer’ non vaglion un tormento.

Тысячи наслаждений не стоят одного страдания.

Петрарка

Глава 35

Жасмин не только была мертва, но и ее тело нашли. Он отправил Кларе компакт-диск, а потом прислал электронное письмо. Теперь наступило напряжение. Как она отреагирует? Испугается? Будет потрясена? Поймет ли, почему выбрана именно она, или ему придется объяснить ей это подробнее?

Он отправил электронное письмо у интернет-кафе в аэропорту Шёнефельд, использовал беспроводную точку, а потом, сразу же отсоединившись, дал полный газ и уехал. Он знал, что полиция может очень быстро установить IP-адрес. Поэтому при отправлении электронного письма риск существовал всегда.

Можно молниеносно обнаружить интернет-кафе, увидеть автомобиль, который быстро отъезжает оттуда. Но чтобы эффективно преследовать машину, нужен вертолет. А вблизи аэропорта летать на вертолетах запрещено, чтобы не перекрывать воздушные коридоры.

Спидометр показывал сто километров в час — достаточно быстро, чтобы уехать от аэропорта, и достаточно медленно, чтобы не получить штраф за превышение скорости. Он видел, как исчезала дорога под визжащими шинами, словно машина пожирала асфальт. На его руках были черные латексные перчатки, на пассажирском сиденье лежал ноутбук.

Ноутбук Якоба Кюртена.

* * *

Спустя десять минут он был дома, в большом подвале, где стоял гроб, в котором лежала она. Вот уже годы. Десятилетия.

Языки пламени подрагивали и трепетали над корпусом ноутбука Якоба Кюртена, обнажая платы, резисторы и кабели, которые, шипя, изгибались и плавились. Он облил ноутбук бензином и бросил в большой камин. Обычно огонь не мог сжечь человеческое тело так, чтобы невозможно было распознать ДНК. Такое делали только в крематории в течение двух часов при температуре 800 ºС. Но обычное пламя могло превратить компьютер в обугленную кучу серо-голубого пепла, из которой даже лучшие IT-специалисты не смогут извлечь информацию. Оплавленные остатки он измельчит в пыль молотком и развеет по ветру. Якоб Кюртен жил в этом компьютере, переживал свои извращенные фантазии, назначал свидания и рассылал непристойные фотографии.

Пока не испытал самое волнующее приключение в жизни.

Встречу с ним.

Безымянным.

Который убил его и выпотрошил, спустил его кровь, а душу, хранящуюся в этом компьютере, сжег и превратил в порошок.

Якоб Кюртен не был первым. И не был последним.

Он, Безымянный, был пожирателем душ в эру цифровых технологий.

Как демоны, вселявшиеся в человека, могли заставить одержимого выполнить какие-то действия, так и Безымянный овладевал личностью, чтобы подчинить ее собственной воле. Он оживлял мертвых и их руками осуществлял свой великий план.

Он взглянул на гроб, где покоилась она.

Потом открыл чемодан, лежащий на столе у противоположной от камина стены, по другую сторону от большого системного блока в торце помещения. В чемодане хранилось снаряжение для следующей охоты.

Латексный костюм, маска, очки, перчатки и оставшиеся скальпели, которые заказал Якоб Кюртен. Рядом стояли две канистры для крови и закрывающиеся пакеты для внутренностей.

Он просмотрел несколько распечаток с фотографиями молодых, симпатичных мужчин. Еще тут был ноутбук и паспорт Якоба Кюртена. Также карта электронного кошелька, кредитка, ключ от машины и квартиры, информация по договору о найме, логин для «Фейсбука» и прочее. Это были персоналии, в лице которых он намеревался общаться с новыми жертвами женского пола.

Его губы дернулись в холодной улыбке.

— Кем я хочу быть сегодня? — пробормотал он себе под нос, водя указательным пальцем перед фотографиями.

Спустя три минуты он принял решение. Снова взглянул на гроб, потом — на камин, где ноутбук Якоба Кюртена превращался в аморфную грязно-серую массу, а после направился к компьютеру и открыл сайт.

Сайт знакомств «Dategate».

Его голос зазвучал под сводами подвала подобно молитве:

— Время для номера четырнадцать.

Глава 36

Пепел на конце сигареты был сантиметра два длиной, но никак не падал. По всем законам физики он уже должен упасть, но почему-то этого не происходило. Этот феномен напомнил Кларе о происшествии с мужчиной, который несколько лет назад сгорел в машине, будучи в полном сознании. Он не отключился и не задохнулся от угарного газа. Мужчина сгорел живьем. Пожарная команда приехала слишком поздно, и дверцы автомобиля не открывались. Человек уже давно должен был умереть, но был жив. Так и пепел все не падал, хотя все законы физики указывали на обратное.

Была полночь. Клара сидела на диване в комнате, перед ней стоял стакан с виски, в левой руке — сигарета. Пустой взгляд скользил по комнате, не в силах за что-то зацепиться.

Она бросила курить два года назад. А теперь снова начала? Потому что получила это электронное письмо? Потому что хладнокровный безликий убийца отправил его именно ей? Что ему вообще от нее нужно? Понравиться ей? Возбудиться? Отчитаться перед ней? Чтобы его похвалили и сказали, какой он великий и ужасный? Или он хотел подготовить ее к чему-то? Может быть, она следующая? И что он достанет ее, даже если она будет под полицейской защитой?

Утром она разговаривала с Фридрихом, который все-таки остался в Берлине. Клара хотела знать вероятные мотивы этого психа. Но прежде предстояло понять, какая роль в этой истории отведена ей самой. А она этого не знала. Она просто сидела, пила, курила и смотрела в пустоту, пока убийца, возможно, уже завладел новой жертвой.

Убийца был умен, опасен и терпелив. Он знал о сыщиках намного больше, чем они о нем. Он установил веб-камеры в квартирах Жасмин и Якоба, которые засняли, как сотрудники полиции входят в комнаты, где были совершены преступления. Он выставил их дураками. Он поставил в кухне Якоба Кюртена выключатель с таймером, чтобы, когда загорался свет, все думали, что хозяин дома жив-здоров.

Убийца был вирусом. Принимал обличие приветливого человека, который уже давно умер, втирался в доверие к симпатичной девушке и убивал ее. Но почему? Почему он назвал смерть Жасмин «священной жертвой»? Неужели этот человек — религиозный фанатик, совершающий ритуальные убийства? Один из тех, кто хочет добавить себе значимости сакральными фразочками? Или просто крайне опасный сумасшедший?

Электронное письмо снова было отправлено из интернет-кафе в аэропорту Шёнефельд, как установили IT-специалисты. Но как найти человека, если даже не знаешь, как он выглядит?

Невозможно проконтролировать всех мужчин, у которых есть анкеты на сайтах знакомств, следить за ними, допрашивать. Их тысячи, сотни тысяч. А убийца был где-то среди них, как у Эдгара Аллана По в «Человеке толпы». Человек в толпе одинок, но не желает быть одиноким. Он не может быть один, потому что толпа — его маскировка.

Он наносит удар из безликой анонимности толпы, чтобы снова в ней исчезнуть.

Клара вздрогнула, когда пепел упал наконец на паркет и вверх поднялось сизое облачко. Она взяла пачку «Lucky Strike», которую купила в ночном киоске на Шёнхаузер-аллее, прикурила вторую сигарету, затянулась дымом и выпустила его в потолок, где в отражении продолговатого потолочного плафона две свечи на столике создавали причудливые узоры, симметричные и вместе с тем хаотичные.

«Так я скоро смогу курить вместе с Винтерфельдом “на улице”, — подумала Клара. — Еще одна отвратительная привычка наряду с алкоголем».

Она откинулась назад. Что лучше? Курить или пить? После нескольких минут размышлений она пришла к выводу, что курение в какой-то степени честнее и лучше олицетворяет горечь человеческого существования.

«Курить — единственное, чем может заниматься человек в этом исковерканном мире», — подумала Клара. Похоже на жертвоприношение огню, когда вместе с дымом уносятся заботы и страхи. Но один все же остается, несмотря ни на что. Сигареты сгорают, остаются лишь окурки, которые тушат каблуком. Бутылки, напротив, несут обратно в магазин, везут через всю страну, потом моют и используют заново.

Она отпила глоток виски и насладилась пьянящим ароматом Шотландии, смешанным с сигаретным дымом.

«Люди как сигареты, — подумалось ей. — Они загораются от эмоций, горение поддерживается обещаниями и надеждами. А потом, когда они догорают, их тушат и выбрасывают. Мир — не более чем громадная вонючая пепельница».

Клара не могла не рассмеяться от этого сравнения, но тут же замолчала.

Человека можно счесть сумасшедшим, если он смеется наедине с собой.

Глава 37

Оглушительный треск. Потом — только темнота.

Это случилось ровно в 14 часов 17 минут. Отец сидел за рулем, мать — сразу за ним, Владимир — спереди справа, его младшая сестра Элизабет — позади, на пассажирском сиденье.

Седельный тягач ехал впереди них. Он перевозил бревна. Вдруг один из стволов оторвался, полетел прямо в легковой автомобиль и с чудовищной силой ударил в лобовое стекло со стороны водителя. Он влетел в машину, словно снаряд, и оставил от тел родителей лишь кровавые ошметки, а автомобиль выскочил в кювет и несколько раз перевернулся.

Брат и сестра чудом остались живы. Они еще даже не осознали в полной мере утрату родителей, когда появилась полиция и чиновники из молодежного ведомства.

Дети могли либо вернуться на свою далекую родину, либо остаться в Германии. Но тут у них не было родственников — никого, кто мог бы их принять.

Значит, оставался только детский дом на окраине Берлина — здание, фасад которого черными зарешеченными окнами напоминал ряд кричащих черепов. Обновления в нем требовал не только интерьер, но и жильцы. А такой ремонт никогда не проводился.

— Из праха сотворен, да в прах обратишься, пока Господь не воскресит тебя в день Страшного суда… — говорил священник на похоронах родителей, когда два гроба медленно опускались в могилу. Лица Владимира и Элизабет были парализованы ужасом.

Директор детского дома наспех поговорила с ними и тут же сообщила, что через несколько дней уходит на пенсию. Может быть, это и был приветливый дом, в котором все мирно и регламентировано, но уже в первый вечер Владимир понял, что все совершенно иначе. Детский дом был зоной бесправия, местом, где законы устанавливал сильнейший. Если водиться с неправильными людьми, здесь не выжить. Нужно смотреть в пол, держать рот на замке и внимательно наблюдать.

Владимир и Элизабет остались одни на свете, одни в этом зверинце с бесконечными коридорами. Они сидели на террасе, заливаясь слезами, а бесконечный дождь лил с серого одеяла облаков.

Брат и сестра чувствовали себя крошечными и беспомощными, как две капли в пропитанном дождем небе.

Они смотрели на сосновый бор по ту сторону дороги, держались за руки и чувствовали себя такими одинокими, какими только можно себе представить. Словно они были одни в холодной, враждебной Вселенной, в тысячах световых лет от этого бора, могилы родителей и планеты Земля.

Глава 38

Дождь все еще лил как из ведра, когда в 8. 30 Клара вошла в свой кабинет. Отчет судмедэкспертов лежал на столе, к нему прилагались фотографии Якоба Кюртена — как живого, так и с места преступления, где лежало его высохшее тело.

Клара, запинаясь, читала.

Речь шла о жуках. Энтомологи исследовали их пищеварительную систему и обнаружили там остатки ДНК Жасмин Петерс и Якоба Кюртена. Она тотчас же связалась со специалистом и поинтересовалась, почему в желудках жуков так долго хранилась ДНК.

— Из-за структуры экзоскелета этих насекомых некоторые белковые соединения перевариваются не сразу, — объяснил тот, — они откладываются в хитиновой оболочке под панцирем. Хитин же состоит из таких углеродных соединений, как ДНК. Это означает, что часть поглощенных углеродных соединений не переваривается полностью, а служит своего рода строительным материалом для хитинового панциря.

Клара завороженно стояла у окна, держа трубку в руке.

— Если повезет, — продолжал ученый, — ДНК будет еще в пригодном состоянии, и мы сможем ее расшифровать.

«С ума сойти, — подумала Клара, — жуки как мобильные хранилища ДНК!» Она на секунду задумалась: может, это шанс найти убийцу? Какая-то мысль крутилась в голове, но Клара никак не могла ее уловить и постаралась сконцентрироваться на отчете.

IT-специалисты выяснили, что Кюртен регистрировался на нескольких сайтах тематики «садо-мазо», снимался в качестве активного и пассивного партнера в низкобюджетном порно, участвовал в одном чате под псевдонимом «Зачумленный» и заразил СПИДом уже двенадцать человек.

«В конце концов, — подумала Клара, — он сам был чем-то вроде серийного убийцы. Просто нарвался на еще худшего убийцу, чем сам. Каждый черт когда-нибудь да повстречается со своим хозяином, как любит говорить Винтерфельд».

* * *

Пахло чаем «Earl Grey».

Мартин Фридрих поставил на стол чайник с горячим чаем и чашку с блюдцем, скривился и уставился в электронное письмо на компьютере, когда Клара постучала в открытую дверь кабинета на четвертом этаже.

— Присаживайтесь, сейчас я буду весь ваш, — сказал Фридрих и указал на стул.

Сегодня из-под его синей безрукавки выглядывал галстук цвета бургундского вина. Он щелкнул указательным пальцем по кнопке «Отправить», словно ястреб, который падает с высоты, чтобы поймать полевку, и Клара услышала, как компьютер издает какие-то шипящие звуки, отправляя электронное письмо. Фридрих выпрямился и откинулся назад.

— Н-да, — произнес он, скрестив руки на груди, — борьба добра со злом всегда больше приходится по вкусу злу. — Он наклонился и взглянул на копию следственного дела, которая лежала на столе. — Но если бы я и причислял себя к добрым силам, то не соврал бы, сказав, что тут есть над чем поработать. — Он снял очки и легонько постучал ими по столешнице. — Я полагал, что именно история с Оборотнем станет чем-то необычным, но она закончилась ровно неделю назад.

Клара с ужасом подумала, что Фридрих прав. Они взяли этого сумасшедшего только в прошлую пятницу — было море крови и куча костей, был расчлененный труп и еще один заложник, пока еще живой, но с бесчисленными травмами.

Клара застрелила преступника. Она взглянула злу в глаза, и Бернхард Требкен, прозванный Оборотнем, в тот миг, когда раздался тихий хлопок выстрела из пистолета с глушителем, получил билет в один конец, прямо в ад.

— А теперь появился этот тип, — прервал ее мысли Фридрих.

Его взгляд скользнул по распечатке письма, которое Клара получила вчера вечером.

— Безымянный… — Он приподнял брови и осторожно глотнул горячего чаю. — Я всегда сам готовлю себе чай, — сказал он. — «Earl Grey» отлично заваривается. А чай, который у вас там, — он ткнул пальцем на третий этаж, где была кухня, — это просто катастрофа. Такой чай, наверное, заваривают в каких-нибудь религиозных сектах типа «Аум Синрикё». Ну, вы знаете, эти фанатики провели еще газовую атаку в токийском метро в девяносто пятом. Послушников заставляли заваривать себе чай на воде, в которой совершал омовение главный гуру секты. — Он поднял чашку. — Поэтому — «Earl Grey»! Не желаете?

Клара улыбнулась и покачала головой. Она только что получила кофеиновое вливание, стоя у открытого окна рядом с Винтерфельдом. Такое количество кофе врач явно не одобрил бы, не говоря уже о виски и сигаретах.

— Спасибо, — сказала она. — Не в этот раз.

— Безымянный… — повторил Фридрих, очевидно, радуясь, что чайный вопрос решился в административном порядке: быстро и без претензий. — Везде и нигде. Всегда и никогда. Он появляется, только когда убивает.

— Как поезд метро, который выезжает на поверхность на Хоринерштрассе, — сравнила Клара. — Он всегда там, но становится видимым, только когда выходит наружу.

— Хорошее сравнение, — одобрил Фридрих и поочередно осмотрел два плаката, висевшие на стене за спиной Клары, постер с Титом и «Страшным судом» Микеланджело. — Роберт Ресслер как-то сказал, что обычный человек — это относится и к людям, составляющим портреты преступников, — никогда не сможет думать, как серийный убийца, иначе он был бы одним из них. Но можно примерить измазанные кровью башмаки этого монстра и немного побегать в них.

— И что бывает, когда вы надеваете эти башмаки? — спросила Клара, закидывая ногу на ногу. — Что вы тогда видите?

— Сначала я вижу разные типы серийных убийц. Есть те, что в слепом неистовстве стремятся удовлетворить какие-то страсти и делают это только для себя. Наш Оборотень был из таких. Я не верю, что женщины когда-нибудь добровольно занимались с ним сексом. Он либо насиловал их, либо платил деньги. То есть в большинстве случаев он или использовал их, или убивал.

— Я бы сказала, что к этому типу наш убийца не относится.

Безымянный казался Кларе дисциплинированным, обладающим холодным, садистским спокойствием, которое было еще страшнее, чем слепое неистовство Оборотня.

— Определенно не относится, — поддержал ее Фридрих и закусил дужку очков в роговой оправе. — И даже если все выглядит как сексуально мотивированное насилие, это только на первый взгляд. Даже если он убивает женщин и помещает в их влагалище сперму других жертв, чтобы оставить следствие в дураках и имитировать изнасилование, то в его выборе жертв — гомосексуальный садо-мазо фетишист и привлекательная женщина — есть что-то морализаторское, осуждающее и порицающее. Поэтому его способ совершения преступления — это коммуникация, а его невероятное терпение — полная противоположность влекомому похотью, дезорганизованному, спонтанному преступнику. — Он сделал паузу, словно подыскивал правильное слово. — Несмотря на сексуально обусловленную среду, в которой он подбирает жертву, например сайт знакомств или сайт для садомазохистов, в его поступках есть что-то глубоко…

— …асексуальное? — закончила Клара.

Фридрих кивнул.

— Оно! А это для серийных убийц крайне необычно. Вероятно, он считает сексуальность чем-то вроде недуга, чем-то грязным, болезненным — возможно, вследствие травматического опыта в детстве. — Он поправил бумаги на столе. — А это приводит нас к другой группе серийных убийц. Назовем их «педагогические» серийные убийцы, которые преподносят преступление как эпическую месть или истовую критику общества. Они хотят указать на то, что их больше всего волнует, но при этом не могут передавать послания напрямую, а подают вместе со своими преступлениями, чтобы самому не потерпеть неудачу.

— Очень странная форма воспитания, — сказала Клара. Она снова вспомнила ролик на компакт-диске, нож и рану на шее в миллиметр шириной, из которой спустя секунду потекла кровь — сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.

Фридрих кивнул и взялся за ручку, чтобы отрегулировать кресло по высоте.

— Возможно, это звучит дико, но все именно так и обстоит. Есть такие убийцы, их немного, но они все же есть. Вам известна история Чарльза Мэнсона и его банды «Хелтер-Скелтер», шестьдесят девятый год?

Клара кивнула.

— Мэнсон не хотел, чтобы все подумали, что это он и его так называемая «семья» убили Шэрон Тейт. Все должно было выглядеть так, словно это сделали черные. Черные, которые хотели задать этим rich pigs. Белые решат, что это сделали черные, и начнется гражданская война. Чарльз Мэнсон считал, что черные слишком глупы, чтобы самим начать гражданскую войну. Он предположил, что им понадобится предводитель. Своего рода вождь, который из анархии гражданской войны сотворит новый мировой порядок. И этим человеком должен был стать Чарльз Мэнсон. А кто же еще?

— Попахивает Третьим рейхом, — ответила Клара.

— И не только этим. — Фридрих потер рукой подбородок. — Мэнсон вообще был большим почитателем Адольфа Гитлера. Последнюю битву между черными и белыми, из которой черные под его предводительством выйдут победителями, Мэнсон называл «Хелтер-Скелтер». Своего рода Страшный суд.

Клара обернулась и бросила взгляд на репродукцию Микеланджело «Страшный суд». В Откровениях о Чарльзе Мэнсоне не говорится ни слова. И в нынешнем деле тоже ничего нет.

— А как связан Чарльз Мэнсон с нашим убийцей?

— Больше, чем вы думаете, — заявил Фридрих. — В обоих случаях речь идет не о сексе, а о власти.

— Если речь идет о сексе, то в большинстве случаев и о власти, — заметила Клара. — Доминирование, подчинение… Многие мечтают находиться у кого-нибудь в подчинении.

— Правильно, но тогда секс — средство достижения власти, инструмент. В случае с Мэнсоном и нашим убийцей все несколько иначе. У этих двоих есть нечто большее, чем насущное удовлетворение.

Он надел очки, и на Клару уставилась пара цепких глаз. Она поймала себя на том, что нервно ерзает на стуле.

Фридрих продолжал:

— Мэнсон использовал убийства «Хелтер-Скелтер» как средство общения. Этим он хотел сказать белым: «Посмотрите, что сделали злые черные». А наш убийца, — Мартин откинулся назад, — убивает сразу двух зайцев. Он предоставляет отчет о проделанной работе. Он напоминает кошку, которая постоянно приносит хозяйке пойманных мышей, выкладываяих на террасе, — хочет она того или нет.

— Постоянно? — переспросила Клара. — Значит, будут еще?

— Ручаюсь, — заверил Фридрих, — как бы печально это ни звучало. Все больше и больше мертвых мышей. Словно он хочет заслужить за это похвалу.

— Похвалу?

Фридрих кивнул.

— Он ведь знает, что вы видели кое-что из его работы. Возможно, он знает о деле Оборотня, даже если вы и не распространялись о нем на публике. Но наш клиент не кажется глупым. Он понимает, что должен предоставлять некоторые материалы такому человеку, как вы. — Он мельком взглянул в окно. — Кто хочет развлекаться с Николь Кидман, должен предложить нечто большее, чем чизбургер и баночное пиво. Наш убийца хочет предложить вам нечто большее. — Он прищурился.

«Отличное сравнение», — подумала Клара.

— И у него получается, — продолжил Фридрих. — Сначала он шокирует вас ужасным видеороликом. Второй шок следует сразу за первым: убийство произошло полгода назад! Значит, и вы, и полиция шесть месяцев бездействовали. Скажем честно: если бы убийца сам не сообщил нам, мы бы так ничего об этом и не узнали, пожалуй, еще с полгода. Потом он попытался загладить свою вину. Он дает вам почувствовать, что вы знаете больше и на один шаг впереди убийцы. Чувство триумфа говорит вам: «Ура! Мы нашли убийцу. Это Якоб Кюртен. Мы знаем, где он живет, и теперь его повяжем». Этим он хотел оживить вашу волю к победе, хотел увидеть в вас не обычного противника, а прежде всего спарринг-партнера.

У Клары мороз пошел по коже.

— Значит, он делает из меня своего рода соучастницу?

Фридрих невозмутимо кивнул.

— Ага. Одновременно он хочет завоевать авторитет в ваших глазах. Ведь мы обладаем властью. Истинной властью, которой не нужна никакая сексуальность. — Он пожал плечами.

Клара сидела на краешке стула и внимательно слушала.

— И пока вы ведете себя заносчиво и недооцениваете его, он с помощью скальпеля доказывает, что вы не правы и что он обводит вас вокруг пальца. Ведь тот, кого вы считали убийцей, на самом деле тоже жертва.

Клара вздохнула. Разговор был интересный, но напряженный. Прежде всего потому, что ей все время чудилось, будто Фридрих наряду с убийцей сканирует и ее.

— Почему он это делает?

Фридрих снова едва прикоснулся к чашке с чаем, который, собственно, уже не мог быть настолько горячим, и перелистал документы.

— Вспомните, — сказал он, — жертва вынуждена была произнести текст: «Я не первая, и я не последняя» и «Я уже мертва, но хаос продолжается». Это словно пророчество или, назовем это так, объявление намерений. И… — Он сделал паузу, делая акцент на сказанном.

— И что? — спросила Клара.

— И тот факт, что жертву выпотрошили и мумифицировали… Что вы думаете на этот счет? — Он наклонился вперед и пристально посмотрел на нее. — Почему преступник сделал это?

— Вы же сами видели, — ответила Клара. — Чтобы трупы быстрее высохли и не распространяли запах разложения.

Вдруг в голове пронеслась какая-то мысль, как было недавно в ее кабинете, нечто очень важное, но Клара никак не могла сообразить, что именно.

— Чтобы трупы не пахли — это верно, — сказал Фридрих, снова откинувшись назад и сложив руки на груди. — Но есть еще один эффект, которого, возможно, убийца тоже добивался.

— Какой же?

— Он выпотрошил трупы, как мы успели убедиться…

Мартин поднялся и посмотрел на репродукцию фрески Микеланджело.

Клара проследила за его взглядом и увидела святого Варфоломея, с которого сняли кожу. В раю он держал в руках кожу как доказательство своих мучений.

Фридрих кивнул.

— Это святой Варфоломей со снятой кожей, на которой даже угадывается лицо. Впрочем, есть предположение, что это лицо самого Микеланджело, словно художник хотел опосредованным способом, с помощью Варфоломея, попасть в рай, не будучи мучеником. — Он указал на место, которое уже рассматривала Клара. — Как Варфоломей, несущий свою кожу, убийца забирал кровь и внутренности жертв с собой.

Он прошел в угол комнаты, к шкафу, на котором стояли докторская сумка и череп.

— Типичное жертвоприношение. Кровь и внутренности испокон веков приносились людьми в жертву богам. Некоторые органы, например печень, желудок и прежде всего сердце, имели особое значение. С помощью крови ритуально убитого, сожженной на алтаре, можно было вызывать пропащие души.

— Убийца-оккультист? — спросила Клара. — Заклинатель духов, сатанист? — Она не была уверена, что все это подходит к расчетливому, хладнокровному убийце.

— Не обязательно, — ответил Фридрих, — но есть вероятность, что он совершает убийства для кого-то. Съемка убийства, прощание жертвы, кровь и внутренности, которые он забирает с собой… Может быть, для Бога, может, для Сатаны, а может, и для кого-нибудь другого.

Клара, краем уха слушая Фридриха, судорожно пыталась ухватить мысль, которая промелькнула в голове и исчезла.

— Но почему именно мне? — спросила она. — Почему я?

Фридрих снова подошел к столу и взял красную папку с делом.

— Я знаю вашу историю, — сказал он. — Я знаю, что случилось с вашей сестрой. И учитывая все то, что вы проделали за время работы в полиции… Убийство сестры педофилом нанесло вам значительную травму. — Он постучал пальцем по папке. — И вы все еще ощущаете вину за это, не так ли?

Клара почувствовала, как сердце забилось чаще, и сжала кулаки.

— Вы полагаете, что он тоже считает себя виноватым? От этого и жертвоприношения? Внутренности и кровь? Но в чем он себя винит?

— Возможно, это всего лишь домыслы, — ответил Фридрих. — К сожалению, у нас нет никакой информации об убийце, нет даже намека, откуда он появился и каково его прошлое. Но, возможно, он убивает женщин, забирает с собой кровь и внутренности по схожей причине. Ведь вы после гибели сестры решили выслеживать серийных убийц.

— Вы сравниваете меня с убийцей?! — возмущенно воскликнула Клара и встала. Ее руки вспотели и дрожали.

— Да, косвенно. — Фридрих расплылся в дружеской улыбке. Никто бы и не догадался, в какие темные глубины уже заглянули его глаза. — Он убивает женщин, чтобы загладить вину. Вы — убийц, чтобы загладить вину.

Клара скрестила руки на груди, словно хотела защититься от этого шокирующего высказывания.

— Вы считаете, что можно сравнивать меня и убийцу?

Фридрих пожал плечами.

— Не можно, а нужно.

Клара хотела в бешенстве выбежать из комнаты, как вдруг ухватилась за давно вертевшуюся в голове мысль. Внезапно она стала четкой и понятной.

— Жуки! — воскликнула она.

— Что? — озадаченно переспросил Фридрих.

Клара уже забыла о гневе.

— Вы сказали, что убийца хочет загладить вину — точно так же, как хочу это сделать я. И проблема в том, что у нас нет ни единой зацепки, кто этот убийца на самом деле. Так?

— Так, — кивнул Фридрих.

— И он приказывает жертве что-то говорить. — Клара ходила по комнате, отчаянно пытаясь не потерять мысль. — Он велел Жасмин сказать, что она не первая и не последняя. — Теперь она сверлила Фридриха взглядом. — Первая! Первая!

Казалось, он понял, что Клара хочет сказать.

— Вы считаете, что свою первую жертву…

— Именно. Скорее всего, он ее тоже мумифицировал. — Взгляд Клары беспокойно метался по кабинету. — Может быть, даже с помощью тех же самых жуков. Зависит от того, как давно совершено преступление.

Фридрих залпом допил чай и покачал головой.

— Вполне возможно, коллега! Как бы там ни было, у нас есть ниточка.

Клара продолжала:

— Судмедэксперты должны сразу же проанализировать биоматериал всех жуков. Если мы обнаружим в нем какую-то ДНК, кроме Жасмин Петерс и Якоба Кюртена, то этот след может привести нас к другим жертвам, а может, даже и к первой.

Фридрих наморщил лоб.

— Допустимо, однако вероятность ничтожна. Но если нет ничего другого, что вывело бы нас на первую жертву, то выбора не остается. — Он взял телефон. — А первая жертва важна. Первое убийство — это как первый секс. — Он набрал номер отдела судебной медицины. — Его никто не забывает. И любой убийца все время возвращается к месту первого преступления. Или к своему первому трупу.

Глава 39

Инго М. работал воспитателем в детском доме, ему было около тридцати, и он иногда распускал руки. У него было бочкообразное тело, костлявые конечности и большие, увесистые кисти рук, которыми он «охлаждал», как сам выражался, разбушевавшихся воспитанников.

Похоже, Владимир ему нравился, хотя явных причин для этого не было. Подросток не нарушал правила, правда, был молчаливым и замкнутым, так что иногда возникало чувство, что его вообще не существует.

— Не хочешь посмотреть фильм про ниндзя? — спросил его Инго.

— Почему бы и нет? — согласился Владимир.

Они сидели в комнате Инго, где были установлены мониторы камер наблюдения в коридорах, и смотрели фильм.

«Чтобы победить ночь, нужно стать частью ночи», — утверждал главный герой в образе ниндзя.

Сюжет фильма, действие которого происходит в 80-е годы в США, зацепил Владимира. Молодой сотрудник ФБР, элитное подразделение по борьбе с наркотиками, попал в сети мафии. Наркобароны уничтожили всю его семью, а потом схватили его самого и подсадили на наркотики. Он стал зависим от того, против чего боролся. Но герою удалось бежать. Он познакомился с Учителем, который подверг его безжалостному курсу лечения и сделал из него ниндзя. И ниндзя отомстил: убил всех членов наркобанды, а в конце сразился с тайным руководителем мафии и его телохранителями и победил их в страшном поединке. В итоге босс криминального мира лежал тяжело раненный на полу и умолял о смерти. Ниндзя вытащил меч и уже занес его, но когда в глазах наркобарона затеплилась надежда на избавление от боли, вогнал клинок в землю со словами: «Харакири могут делать не только самураи». И ушел, предоставив полумертвого мафиози его судьбе.

По окончании фильма Владимир дрожал от волнения. Он все еще видел перед собой одетого в черное ниндзя, видел, как тот убивает своих врагов и выходит победителем.

Но телевидение — это не реальность. Настоящая жизнь была здесь, в детском доме с зарешеченными окнами, в этой комнате, где мерцал монитор и стояла оранжево-красная пепельница.

Фильм увлек Владимира настолько, что подросток не заметил, как похотливо поглядывает на него Инго, придвигаясь все ближе и ближе.

Глава 40

Винтерфельд был возле окна с сигариллой в руке и, медитируя, выпускал дым в холодный, сырой осенний воздух. Озябшая Клара стояла рядом.

— Объясните-ка мне все еще раз, — сказал он. — Вы говорили со специалистами, и те сообщили, что эти жуки могут накапливать в себе ДНК?

— Все верно, — ответила Клара и глубже засунула руки в карманы. — Молекулы ДНК — это белковые структуры. При нормальном пищеварительном процессе они растворяются, и их распознать нельзя. Но есть исключения.

— Какие же? — спросил Винтерфельд, затягиваясь.

— Насекомые, особенно жуки, обладают экзоскелетом, который состоит из хитина. Как мне сообщил энтомолог, жуки используют углеродные структуры для образования хитиновой оболочки. А ДНК, как и почти все элементы органической химии, состоит из углеродных элементов. — Клара ненадолго задумалась, припоминая услышанную информацию. — Если в организме жука возникает потребность в молекулах углерода, чтобы укрепить хитиновую оболочку, то эти углеродные соединения до конца не перевариваются и откладываются. Если процесс переваривания зашел не слишком далеко, ДНК можно найти в экзоскелете.

— Это значит, что жуки — мобильные переносчики ДНК? — Винтерфельд, прищурившись, смотрел в окно, потом взглянул на Клару. — Даже если жуки давно мертвы?

— Правильно. — Порыв холодного ветра заставил Клару поежиться. — Хитиновые панцири, в которых есть соединения углерода, служат природными хранилищами. То же можно сказать и о доисторических насекомых, которые попали в древесную смолу, а теперь их находят в янтаре. — Она кивнула двум сотрудникам, пробегавшим по коридору третьего этажа.

— Жуки мертвы, жертва погибла, а ДНК все еще существует… — Винтерфельд помолчал. — Вы считаете, что убийце было об этом известно? — спросил он. — О том, как протекает метаболизм у жуков?

— Надеюсь, что нет, — возразила Клара.

— Все зависит от того, когда было совершено первое убийство. Может быть, те жуки уже давно погибли.

Клара кивнула.

— Это значит, что убийца мог случайно сохранить одного или нескольких мертвых жуков и по ошибке принести их в квартиру Жасмин Петерс вместе с живыми? — Он хмыкнул. — Звучит не очень-то правдоподобно, разве нет?

Клара пожала плечами.

— Но мы вряд ли продвинемся дальше, не использовав эту зацепку.

Винтерфельд провел рукой по волосам и взглянул на часы.

— Тогда нам придется озаботить наших друзей из института судебной медицины. Это значит, что им придется исследовать сотни жуков?

— Именно, — сказала Клара. — Поэтому мне и понадобилась ваша поддержка. Всем должно быть ясно, что за этим поручением стоит комиссия по расследованию убийств. Не хочу, чтобы судмедэксперты пожаловались на меня Белльману и я получила нагоняй.

— Вы? — Винтерфельд улыбнулся. — Если кто и получит нагоняй от Белльмана, так это буду я. И вы это точно знаете. — Он засмеялся. Иногда в нем угадывалось что-то мальчишеское.

Клара тоже улыбнулась.

— Большому кораблю и большой шторм нипочем. Кому это знать, как не вам, уроженцу Гамбурга! К тому же вы еще и холодного осеннего ветра не замечаете. — Она кивнула на открытое окно.

— Хорошее сравнение. Синьора, в вас погиб дипломат.

— Так что? — спросила Клара. — Договорились?

— В худшем случае у нас будут несколько сотен мертвых жуков и пятьдесят часов работы сотрудников Моабита?

— В худшем случае, да, — кивнула Клара.

Винтерфельд вздохнул и швырнул окурок в окно. Клара задумалась: сколько же там, внизу, окурков и убирает ли их кто-нибудь?

— Итак, в атаку. — Винтерфельд в последний раз провел рукой по волосам.

— Слушаюсь, сэр.

Клара в шутку отдала честь и отправилась в свой кабинет, чтобы позвонить Фридриху.

* * *

Клара и доктор Мартин Фридрих стояли в отделении исследования насекомых в судебно-медицинском институте при Шарите. У стен рядами расположились стеклянные ящики с препарированными жуками, бабочками, личинками, многоножками и пауками. Фон Вайнштейн снял свои стильные очки и потер глаза, в которых снова читалась усталость.

— У нас три сотни мертвых жуков, которых криминалисты нашли в квартирах и телах Жасмин Петерс и Якоба Кюртена, — сказал он. В его голосе явно слышалась досада. — Кроме того, в двух террариумах содержатся еще пятьсот живых жуков. В одном — жуки из квартиры Жасмин Петерс, в другом — Якоба Кюртена. — Он демонстративно вздохнул, надел очки и поправил халат. — И вы хотите, чтобы мы препарировали мертвых жуков, а потом газом усыпили живых и сделали то же самое?

Клара кивнула.

— Святые небеса, это же почти тысяча вскрытий в миниатюре! Нам нужно будет вскрыть «тело», положить хитиновый панцирь под микроскоп, провести химический анализ, а потом сравнить ДНК, если мы их вообще определим.

— Именно так.

Клара взглянула на Фридриха, который кивнул в подтверждение ее слов.

— Тысяча жуков, а может, меньше — все зависит от того, как быстро мы найдем ДНК, не принадлежащие Жасмин Петерс и Якобу Кюртену.

— Это сумасбродство! — возразил фон Вайнштейн. — На это потребуется вечность. И даже если мы это осилим, нет гарантии, что мы сможем вычислить человека по ДНК. — Он указал на стеклянные ящики, возле которых они стояли. — Вероятно, вы слышали, что эти жуки питаются падалью. Может быть, они ели труп, который уже много лет как похоронен. Это сведет все наше расследование на нет.

— Не спорю, все это только догадки, — кивнула Клара. — Зависит от того, когда было совершено первое убийство. Возможно, мы говорим о жуке, которому уже несколько лет и который давно мертв. А если это было так давно, то крайне мала вероятность того, что этот дохлый жук оказался среди тех, которых мы обнаружили в квартирах Петерс и Кюртена. — Она взглянула на фон Вайнштейна. — Но есть ли у нас другой выход?

Фон Вайнштейн кивнул, хотя ему явно хотелось помотать головой.

— Нет. Но велик риск, что после таких временны́х затрат мы все равно останемся ни с чем.

— Мы должны пойти на риск. — Клара пожала плечами.

— Доктор фон Вайнштейн, — заявил Фридрих, — комиссия по расследованию убийств дает вам задание провести это исследование. И даже если этот случай не стал еще достоянием прессы, существует вероятность, что в следующий раз убийца попытается предать огласке новое преступление. — Он смерил доктора тем же «аналитическим» взглядом, каким недавно смотрел на Клару. — Будут проблемы, если пресса выяснит, что полиция, очевидно, не сделала все возможное, чтобы найти убийцу. Или нет?

Фон Вайнштейн снова потер глаза и положил очки в нагрудный карман.

— Конечно, вы правы, нам ничего другого не остается. Тем не менее это битва с ветряными мельницами.

— Кто сражается, может и проиграть, — ответила Клара, направилась к выходу и уже через плечо бросила: — Кто не сражается, тот уже проиграл.

Глава 41

Надвинулось нечто темное, настолько угрожающее и громадное, что заняло весь горизонт, — небо помрачнело.

И оно набросилось на Владимира. Внезапно. Из ничего.

Инго потребовал от мальчика мерзкие вещи. Ведь, по его словам, Владимир был обязан ему. В конце концов, Инго заботился о нем, смотрел с ним фильмы и защищал его от хулиганов в детском доме.

— За это ты мог бы относиться ко мне понежнее, — сказал он и расстегнул штаны.

Потом повалил Владимира на диван и перевернул его на живот. Мальчик чувствовал дыхание, пропитанное дымом сигарет и чили кон карне, когда Инго придвинулся к нему, ощущал его эрекцию. Что-то проникло в него, что-то совсем чужое. Словно оса, которая откладывает свои яйца через длинное жало в другое насекомое. И личинки осы будут потом питаться плотью своего хозяина.

Нечто подобное произошло и с Владимиром. Что-то поедало его изнутри, причиняло боль, уничтожало его. Всегда. Даже когда Инго не было рядом.

Владимир лежал на кровати и плакал. Боль неистовствовала внутри его. «Во мне есть нечто, что мне не принадлежит».

Он должен избавиться от этого, но как? Разрезать живот, вырвать зараженные внутренности, умереть и стать бесплотным духом, свободным от грязи и отвращения? Или в нем что-то сломалось, и этого уже никогда не починить? И это сделал с ним другой человек!

Он бы рассказал обо всем директору детского дома, но ведь такого не может, не должно быть!

Потом слезы иссякли.

Глава 42

Начинался вечер пятницы. Юлия сидела у компьютера и просматривала сообщения на сайте знакомств. Возможно, позже она прихватит с собой парочку знакомых и отправится на вечеринку, но до полуночи это бессмысленно. Телевизор служил ей фоном: показывали новое шоу «Shebay». Юлия слушала в пол-уха, как ведущий уже скрутил нескольких кандидаток в бараний рог, и время от времени поглядывала на экран.

Но вот бегущей строкой сообщили, что после шоу начнется финальный отбор вживую, и в голове Юлии промелькнула мысль: а не зарегистрироваться ли на проект «Shebay»?

Она читала сообщения от похотливых идиотов, которые способны были вставить в анкету фото Кристиана Бэйла как свое, полагая, что женщины настолько тупы, что могут на это купиться. Было даже несколько пенсионеров, которые надеялись на таких сайтах обрести вторую молодость и, покормив с дамой уток на пруду, после еще и поразвлечься.

Юлия несколько недель назад рассталась с парнем. Он рассказывал ей о своей «фирме» и о своем «бентли», вот только «бентли» никогда не оказывалось рядом, если Юлия хотела на него взглянуть. «Воздушное пространство не для всех, — тоном знатока утверждал он, — и неудачники должны ходить пешком». Себя парень видел, конечно, частью воздушного пространства, но в конце концов выяснилось, что и он вынужден ходить пешком, как все остальные. Его «фирма» оказалась мини-забегаловкой, за которой пристально следил надзор за качеством продуктов. В общем, полный идиот!

Юлия закрыла сайт знакомств и перешла на «Фейсбук». Несколько друзей висели онлайн, и она написала:

Моя кошечка пошла гулять. Надеюсь, она скоро вернется.

Двое друзей ответили:

Мяу!

Передай привет кошечке.

Эти двое были знакомы с Принцессой — трехлетней полосатой кошкой. Ночью она всегда спала у ног Юлии.

Девушка любила ее фотографировать и разместила несколько фотографий Принцессы на страничке «Фейсбука». Юлия знала цену своей любимице. А также знала, что зависит от парней гораздо больше, чем от кошек, хотя от них и стресса намного больше. Была только одна проблема: настоящие классные парни — при деньгах! — либо уже женаты, либо вращаются в клубах и тусовках, на которые ей не попасть.

Правильно ли она выбрала сайт знакомств «Dategate»? Скорее всего, нет. Но Юлия все равно часами висела на этом ресурсе. Она и сама не знала почему. Возможно, потому, что здесь она была как на сцене: перед ней преклонялись, но в реальной жизни ей не хотелось встречаться с этими парнями с глазу на глаз.

Она продолжала просматривать папку с входящими сообщениями. Четыре новых письма. Одно из них выделялось:

Я вижу кое-что в твоих глазах и спрашиваю себя, замечали ли это другие.

Юлия растерялась. Так с ней на сайте еще никто не разговаривал. Коротко и конкретно, как-то по-другому. Не сравнить с закомплексованным сумасшедшим из Шарлоттенбурга, который писал километровые письма:

Послушай, мы не должны себя принуждать. Я тоже не уверен, что ты правильно поняла мое письмо. Конечно, это должно нравиться и тебе, и мы можем потом это обсудить. Если ты не настаиваешь на этой роли, то все будет иначе. Я сделаю все, что захочешь. Может, мы встретимся, потому что тет-а-тет все проще и лучше, ты так не думаешь?

Хм, ты не отвечаешь. Я сделал что-то не так? Я завел слишком откровенный разговор? Но я же писал тебе, что все можно обсудить. Кстати, ты получила мое фото? Ты не написала, понравилось оно тебе или нет. Это фотография с анкеты, другой у меня пока нет, но я надеюсь…

Юлия покачала головой. «И я надеюсь, что ты не окончательно свихнулся, целыми днями сочиняя такие письма», — подумала она и отправила письмо поклонника в корзину.

Письма от зануды из Марцана были не лучше:

Эй, у тебя, кажется, классные сиськи. Не хошь перепихнуться сегодня вечером? Вот мой номер.

И потом еще одно:

Привет, я Ронни. Буду проежжать мима. Можим развлечся в машине. Идет?

Юлия скорчила гримасу. «Поезжай сначала на курсы языка, похотливый придурок», — подумала она, отправив и это письмо в корзину. Письмо, в котором сразу бросалось в глаза повторяющееся слово «трахаться», она вообще не стала читать. Она взглянула на дверь, подождала, надеясь услышать знакомое царапанье и мяуканье, но было тихо.

Юлия снова переключилась на почту.

Глава 43

Альберт Торино бросил в рот таблетку провигила, разжевал и, давясь, проглотил. Потом заглянул в студию, которую ему гордо показал Йохен.

— У Андрии есть время? — первым делом спросил Торино.

— Она уже там, — ответил Йохен. — отказалась от выходных в Лондоне. Остальных я тоже настроил как следует. Толстуха с Тигровой уткой отказались, но это небольшая потеря. Все остальные здесь, как мы и хотели.

— Супер! — Торино потер руки и проглотил остатки стимулирующей таблетки.

— Итак, — начал Йохен, — техники, IT-спецы и прочие уже готовы. У тебя — тридцать процентов от общей суммы голосов, у людей за домашними компьютерами — сорок процентов. Они должны висеть онлайн, зарегистрироваться и заплатить десять евро с кредитки. — Он усмехнулся. — Проект принесет кучу денег. Сейчас у нас пятнадцать тысяч зрителей, и мы надеемся, что сегодня вечером их станет семьдесят.

— Искусство — это не товар, который покупают за наличные, — возразил Торино.

— Перейдем к делу, — сказал Йохен, затягивая шнурки на капюшоне черной кофты. — Мы сделаем нечто вроде проверки с возможным штрафом. «Ад и Рай», как назвали это парни с частного канала. Но все по порядку. — Он указал на возвышение в торце студии. — Вот там, — сказал он, — лестница для принятия решения. Девчонки должны пройтись туда, виляя задом, ответить на вопросы и дождаться голосования.

— То, о чем ты только что говорил? — переспросил Торино. — Тридцать, тридцать и сорок процентов?

— Точно, — кивнул Йохен. — Пойдем.

Оба подошли к лестнице. Возвышение находилось над большим круглым бассейном, который сейчас завесили.

— Что там внизу? — спросил Торино.

— Не гони лошадей, — ответил Йохен, и от предвкушения его лукавые глаза выкатились из орбит еще больше. — Вот здесь, — он остановился и вытянул руку, — здесь два отпечатка ног. Эти курицы должны становиться сюда, когда принимается решение. — Он выдержал паузу, чтобы придать значение своим словам, и снова потянул за шнурки капюшона. — Если мы говорим «да», сверху опускается трапеция с прозрачными канатами и ангельскими крыльями. Цыпочки должны на нее сесть, и она унесет их, так сказать, на вершину «Shebay»-Олимпа. — Йохен махнул техникам. — Можете показать эту штуку? Спасибо!

С тихим жужжанием под звуки героической мелодии спустилась трапеция с ангельскими крыльями.

— Мило, — прокомментировал Торино. — С техникой безопасности все в порядке?

— Уже продумали, — ответил Йохен, — тут всего три метра. Но кто много будет знать, скоро состарится, поэтому мы не особо рассказываем об этом.

Торино взглянул под потолок студии, куда снова уплыла трапеция.

— А теперь перейдем к самому интересному, — продолжил Йохен, — ведь есть еще и «нет». Для тех, кому не повезет. — Он сделал шаг в сторону. — Если претендентка заработала «да», она поднимается на «ангельской» трапеции в «небо» студии, как ты только что видел. Если «нет», — Йохен понизил голос, — в полу открывается люк, и девочка летит вниз, в бассейн. — Он снова махнул техникам. — Включите свет и музыку!

Послышались дьявольски драматические ноты, словно король-чародей выступал с войском тьмы из Минас-Моргула. Торино взглянул вниз и увидел подсвеченную красным трясину.

— Болото глубиной всего два метра и абсолютно безопасно, никто ничего не сломает, — сказал Йохен. — Вот почему подиум возвышается на три метра над студийным полом. В конце концов, девочки все сами смогут увидеть. Потом мы, конечно, снимем занавес с бассейна. — Он указал вниз. — Чтобы через стекло было видно, как телки будут выгребать из грязи.

— Это будет бомба, — сказал Торино и похлопал Йохена по плечу. — И это все за полтора дня. Хорошая работа. Когда начинаем?

— Через два часа, — ответил Йохен. — И у нас еще много дел.

Глава 44

Директор детского дома выслушал историю Владимира, но не придал ей значения. Давно известно, что дети часто жалуются, в том числе и на сексуальные домогательства со стороны воспитателей. В общем-то, директору было все равно, но остатки совести его все же мучили: можно ли на такое закрывать глаза?

Он знал Инго М., лично брал его на работу, потому что тот как воспитатель мог действовать решительно. Директор также. К сожалению, Инго, очевидно, нравилось бить детей. Вот это директору претило.

Но всегда нужно делать скидки. Когда детским домом управляла тетушка, душа-человек, Инго едва ли мог получить здесь работу. Дама слыла поклонницей «толерантной педагогики». Зато теперь в детском доме царили спокойствие и порядок, а раньше была сплошная анархия.

Но вдруг, чего доброго, история, которую рассказал бледный, испуганный мальчик, действительно правдива? Директор решил поговорить с воспитателем, но, конечно, ссориться с ним он не собирался.

Это предвещало бумажную волокиту, ведь Инго М. наверняка привлечет тяжелую артиллерию: адвокатов, суд по трудовым спорам — все по полной программе.

Чего доброго, на это место придет какой-нибудь слюнтяй, который не будет обладать твердым характером, чтобы в нужный момент взять все в свои руки, как это делал Инго М. Это не отвечало предписаниям, но было совершенно необходимо, ведь в бассейне с акулами уговоры не помогут. И язык силы — единственное, что хорошо понимало это никчемное отродье. Большинство из них все равно станут криминальным элементом. Лучше бы их вообще не существовало. Но тогда должность директора была бы не нужна, а это тоже нехорошо.

* * *

Владимир вышел из кабинета директора.

— Я поговорю с воспитателем, — сказал тот напоследок. — Если ты плохо себя чувствуешь, сходи в медпункт.

Директор поговорит с Инго. Но поможет ли это? Оставит ли Инго его в покое? Обладает ли директор достаточной властью?

Что-то внутри подсказывало: это не поможет.

Что-то внутри подсказывало: все будет иначе.

«Ниндзя?»

Мысль появилась медленно, из ниоткуда и постепенно обрела форму. Черный, сильный, злой. Что-то внутри его решило сделать нечто большее.

Он должен убить Инго.

* * *

— Нравится тебе это, чертов мелкий х…сос?

Удар пришелся Владимиру в лицо. Во рту появился привкус крови. Он смешался со вкусом куриного фрикасе, которое подавали на ужин в тот вечер.

Инго сидел верхом на мальчике, коленями прижимая его руки к бетонному полу. Они были внизу, в прачечной, где в тот день, в субботу, никто не работал.

— Ты побежал к директору, чтобы облить меня грязью? И это твоя благодарность за то, что я тебе помог, маленький сукин сын? Это за то, что мы вместе смотрели фильмы?

Еще один удар. Страшный хруст и пронизывающая боль. Рот наполнился кровью. Нос Владимира был сломан.

Инго М. чувствовал себя уверенно. В случае чего он мог сказать, что Владимир просто подрался с другим мальчишкой. Второго он тоже избил бы заранее, чтобы тот выглядел, как после настоящей драки.

Сквозь пелену слез Владимир видел одутловатое лицо Инго, искаженное бешенством.

Насилие порождает насилие. Мы передаем дальше то, что получаем сами.

— Если выкинешь такое еще раз, будет по-настоящему худо, — сказал Инго, наклонившись вперед, и в лицо мальчику пахнуло зловонное дыхание мучителя. — Тогда все, что происходит сейчас, покажется тебе раем.

Он разжал зубы Владимира и запустил туда клейкий шлейф из слюны и мокроты.

— Это тебе, — сказал он, — мой маленький подарок.

Насилие заразно.

Владимира затошнило, когда во рту оказалась мокрота. Ее гнилостный вкус смешался с куриным фрикасе и кровью. А рука, которая зажимала ему рот, доставляла адскую боль.

И что-то проснулось во Владимире. Что-то большое, черное, неконтролируемое. Ниндзя? Что-то внутри его, что-то для него.

Голова Владимира резко дернулась вверх и ударила мучителя в нос. Инго отпрянул и взвыл от боли, но потом снова обрел контроль над собой и взглянул на Владимира с ненавистью и удивлением. Кровь капала с его губ. Он был так ошарашен, что даже убрал руку со рта мальчика.

Владимир выплюнул мокроту. Он страшился реакции, которая наверняка последует за этим, боялся ударов, боялся боли. Но внутри его было нечто более сильное.

Черное, большое.

Иное.

Чужое.

Злое.

— Я тебя прибью, ты, несчастный маленький гомик! — взревел Инго, замахиваясь.

Владимир равнодушно посмотрел на него.

— Нельзя убить то, что уже умерло.

Мгновение Инго колебался, но мальчик все же получил удар по разбитому носу. Он вскрикнул от боли, когда сместились хрящи. Перед глазами заплясали звезды.

Инго отер кровь с лица и злобно взглянул на свою жертву.

— Для тебя было бы лучше, если бы мы вообще не встречались, — бросил он.

В полузабытьи, сквозь пелену слез и крови, Владимир взглянул в толстое лицо Инго, который сидел на нем сверху.

— Да, — ответил он. — Но для тебя это было бы еще лучше.

Последовал очередной удар, и Владимир потерял сознание.

Глава 45

Юлия еще раз взглянула на письмо, которое появилось в папке. Это электронное письмо отличалось от остальных.

Я вижу кое-что в твоих глазах и спрашиваю себя, замечали ли это другие.

Юлия всмотрелась на свои глаза на фотографии, размещенной на странице сайта знакомств. Потом посмотрела профиль отправителя: Томми, 32 года, блондин, спортивного телосложения, выглядит очень привлекательно. Рядом еще одно фото — в бассейне.

«Классная фигура, интересный тип. Будем надеяться, что эти фотографии его».

Она читала дальше. Знак зодиака: близнецы. Место рождения: Берлин, Пренцлауэр Берг. Профессия: предприниматель.

«Предприниматель, — подумала она. — Был у нас уже один такой. Его никогда не бывало дома, потому что он постоянно работает, но на самом деле оказался безработным. И все же дадим ему шанс».

Она напечатала ответ:

И что же ты видишь в моих глазах?

Прошло две минуты.

Я вижу странное спокойствие.

Юлии стало еще интереснее.

Что за спокойствие?

Теперь ответ пришел намного быстрее:

Словно ты что-то завершила, но знаешь, что оно еще не прошло. И я вижу силу, за которой скрывается слабость.

«Неужели этот тип меня знает? Может, и о романе знает?»

Юлия переключилась на «Фейсбук» и ввела в поиск некоего Томми из Пренцлауэр Берга.

Вскоре она нашла его. У них оказалось даже четыре общих знакомых, но друг друга в друзья они еще не добавили. Потом она нашла его и в сети «Xing». Там тоже было его фото: он стоял в черном костюме перед каким-то небоскребом.

Там значилось — «владелец». И чуть ниже фирма: «Corvinus Capital». Юлия щелкнула ниже на «Я ищу», как обычно на сайте «Xing».

Я ищу: деловых партнеров, корпоративных инвесторов, интересные проекты в области воспроизводимых источников энергии, биотехнологии.

Она удивленно приподняла брови. У этого парня мозги действительно варят!

Ей стало интересно, о какой же слабости он говорил. Она напечатала:

И какую слабость ты имеешь в виду?

В этот раз ответ пришел минуту спустя:

Тебя когда-то обидели. Обидел человек, который был для тебя важен. Ведь что такое любовь? Любовью называют потерянную половинку себя в другом человеке, ее ищут, чтобы снова стать цельным. Ты пыталась. И все еще пытаешься. Я прав?

«Что это он про вторую половинку? Ну да, кто ж ее не ищет?» И она ответила:

Да. Рассказывай дальше.

Тут же последовал ответ:

Ты открыла этому человеку глубины души, самое сокровенное, а он ранил тебя.

С тех пор ты бережешь это, чтобы тебе никто не причинил боль. Это делает тебя сильной, но это же делает тебя неприступной. Ты так не считаешь?

Она напечатала:

Наверное, ты прав.

Прошло полминуты, и Юлия прочла:

Желаю, чтобы ты когда-нибудь нашла того, кому сможешь открыться полностью. Не только чтобы он тебя понимал, но чтобы вы были как одно целое. Только тогда ты сможешь обрести вторую половинку себя, которую ищешь. Это истинное счастье. Это любовь.

Этот человек действительно был другим. Он ни разу не попросил о свидании. И возбудил интерес Юлии к себе. Она написала:

Ты меня знаешь, хотя мы с тобой никогда не виделись.

Потом он:

Я каким-то образом чувствую это.

Потом она:

Может, поговорим по телефону?

И снова он:

Может быть. Вот мой номер.

Глава 46

Трансляция началась двадцать минут назад. Несколько кандидаток уже угодили в болото, две поднялись на Олимп. Альберт Торино пошел по рядам зрителей-мужчин, чтобы провести небольшой опрос.

— У тебя есть подруга? — спросил он прыщавого паренька с зачесанными назад волосами.

— Не-а, — ответил тот. — А зачем?

— Почему бы и нет? — Торино был несколько обескуражен ответом.

— Всякие небылицы я и сам мастер рассказывать, — ответил прыщавый. — А если мне нужна женщина, я иду в бордель.

Торино приподнял брови.

— Ага, ты настоящий прагматик. — Он с надеждой взглянул на зализанного прыщавого паренька. — Может, наш прагматик сегодня вечером вообще не хочет платить. Что ты думаешь о той, что на подиуме?

Торино повернулся к сцене, где новая кандидатка с нетерпением ждала ведущего. Грудь у нее была довольно большой, а платье настолько тесным, так что в любой момент могло треснуть.

— Не мой тип, — ответил прыщавый, помотав головой, — жирная и уродливая.

— Мисс Голодовка ее, конечно, не назовешь, — ответил Торино и, поглядывая в свои карточки, направился к сцене. — Тебя зовут Сьюзи, так?

Девушка кивнула и крикнула прыщавому:

— И я не жирная, ты, прыщавая морда!

Парень тоже что-то крикнул в ответ, но микрофон уже выключили.

— Спокойно, Сьюзи! — успокаивающе произнес Торино. — Как дела у близнецов?

— Каких близнецов? — растерянно переспросила девушка, но заметила, куда смотрит Торино, и поняла, что тот имеет в виду. — А-а… — Она неуверенно улыбнулась. — Они обычно нравятся парням.

— Ну, кроме нашего бордельного друга там, в первом ряду, — хмыкнул Торино. — Но платье… — Он внимательно осмотрел ее с таким видом, словно готов был в любую секунду броситься в укрытие. — Или это манжета для измерения кровяного давления?

Раздался громкий хохот. Теперь наступила очередь зрителей задавать вопросы. Прежде чем Сьюзи успела ответить, Торино прошел с микрофоном дальше по ряду, в котором стоял прыщавый, продолжая блеять какие-то непристойности. Торино остановился около паренька с черными, коротко стриженными волосами.

— Как тебя зовут и откуда ты?

— Я Ронни. Ронни из Бранденбурга, — осклабился тот.

— Как тебе Сьюзи?

— Хороша. Особенно сверху. Неплохо было бы с ней по…

Йохен махнул с режиссерского пульта, и раздался короткий пронзительный писк.

«Ага, цензура, — подумал Торино. — Прозвучало слово, которое нужно убрать из прямого эфира, чтобы нас не вытурили из вечерней программы. Хорошо, если мы вещаем с небольшой задержкой».

— Ты, ублюдок! — крикнула Сьюзи со сцены. Она хорошо расслышала слово, несмотря на пиканье. — Я сама решаю, кто и что со мной делает.

— Прочитай условия шоу, потаскуха! — закричал в ответ Ронни. — Ты принадлежишь мне!

— Попридержите коней, — вмешался Торино. — А тебе, прежде чем ее подолбить, придется выиграть. И тебе тоже.

— Как это? Она принадлежит мне, — заупрямился Ронни и выкрикнул в сторону Сьюзи: — Когда я закончу с тобой, у тебя будет походка, как у Джона Уэйна!

Он вышел вперед и запрыгал вдоль трибуны с широко расставленными ногами.

Торино сделал удивленное лицо.

— Никогда бы не подумал, что такой, как ты, знает Джона Уэйна.

Ронни хотел еще что-то сказать, но микрофон уже выключили.

— Да или нет? — крикнул Торино зрителям.

Большинство голосовало «да». Торино тоже.

— Повезло тебе, мисс Сосиска, — сказал он Сьюзи. — Только в следующий раз надень что-нибудь другое. Я не знаю, сможем ли мы защитить зрителей в студии от разлетающихся обрывков твоего лопнувшего наряда.

— Все вы идиоты!

Поднимаясь на трапеции с ангельскими крыльями, Сьюзи скорчила гримасу — то ли от злости, то ли от радости, что прошла в следующий тур.

Следующая кандидатка — Соня, блондинка, элегантная и утонченная. Толстый парень из Лихтенберга в джемпере с капюшоном, который называл себя Волле и весил около ста двадцати килограммов, дал понять, что Соня — женщина его мечты и что он после выигранной ночи готов на ней жениться.

— Я просто влюбился, — сказал Волле.

— Ты не влюбился, — ответил Торино, — ты просто спятил. К тому же ты жирный.

Торино заметил, что когда от него на орехи получали и зрители в студии, выходило тоже неплохо. «В конце концов, — подумал он, — эти лузеры так друг друга ненавидят, что дьявольски радуются, когда одному из них достается». Римские гладиаторы тоже швыряли свои короткие мечи в зрительские ряды, и иногда одному из зевак приходилось сыграть в ящик. «Почему нет? Толпа хочет этого. Они это заслужили».

— Но я влюбился в Соню! — кричал Волле. — Это не на одну ночь. Это серьезно!

Торино кивнул.

— Если со своими ста двадцатью килограммами ты захотел запрыгнуть на девочку, это наверняка должно быть что-то серьезное.

Волле хотел еще что-то сказать, но микрофона уже не было.

— Нет! — крикнул Торино и опустил большой палец вниз, как цезарь Нерон, хотя бы для того, чтобы досадить Волле.

«Нет», — проголосовали пользователи Интернета, и под Соней открылся люк. Визжа, она свалилась в болото.

Глава 47

Юлия набрала номер Томми и почувствовала, как ее сердце забилось чаще.

— Алло, Томми слушает, — раздался голос в трубке. — Я сейчас в машине, так что не удивляйся, тут сильное движение.

Спокойный голос, низкий, звучный и довольно приятный. Большинство парней обычно были чересчур взволнованы, говорили быстро и на повышенных тонах, хотели в одном предложении за три секунды описать все свои достоинства, да к тому же еще за что-то извиниться: «Эй, извини, я опоздал на четыре минуты, в метро ехал, а там связь не ловит, а потом окна были разрисованы в вагоне, и я проехал станцию, пришлось возвращаться обратно, поэтому и задержался».

Тут все намного короче: «Томми слушает». Коротко и ясно.

А потом еще фраза насчет машины. Он в пути. Может, едет по делам?

— Привет, Томми, это Юлия. — Она задумалась, как дальше по-умному построить беседу, но в голову ничего не пришло, и она спросила: — Все в порядке?

— Я был прав, — произнес он. — В твоем голосе слышатся нотки, которые делают тебя такой привлекательной.

Это Юлии понравилось, и она решила говорить только самое необходимое и побольше слушать.

— Какие нотки?

— Ты многогранна, умна и необычна. Ты душевна и, еслизавоевать твое доверие, будешь одной из самых чудесных женщин на свете. Ты волнующая. Женщина для любования и желания. — Он помолчал. — И все это — в твоем голосе.

— Ты милый, — ответила Юлия. — Когда мы увидимся?

— Скорее всего, в конце следующей недели. Раньше у меня никак не получится.

— Тогда, может, еще созвонимся?

— Конечно. К сожалению, мне нужно отключиться, звонок по параллельной линии.

— Всегда в разъездах? — спросила она.

— В данный момент. Небольшая напряженка. Много сделок одновременно. На следующей неделе будет спокойнее, и тогда я тебе расскажу об этом, если захочешь.

— О да, — ответила Юлия, — было бы мило с твоей стороны. Рада буду тебя увидеть.

— Договорились.

Она положила трубку, еще раз взглянула на фото из сайта знакомств и в сети «Xing».

И улыбнулась.

* * *

Он тоже положил трубку. Улыбка, которую он «надевал», чтобы голос казался теплее, моментально исчезла. В момент, когда он нажал кнопку «Отбой» и закончил разговор, уголки его рта опустились, словно к ним были привязаны грузики.

Его лицо за стеклами очков в оправе из нержавеющей стали снова превратилось в железную, непроницаемую маску, которая все скрывала и из-под которой ничего не показывалось. Фары его машины разрезали пропитанную дождем темноту.

Глава 48

Смеркалось. Небо было серым, как заставка монитора, за которым Клара писала отчет по следственным мероприятиям, когда зазвонил телефон. До этого по мобильному она переговорила с Белльманом, начальником УУП Берлина, который был на заседании в Висбадене: он передал ей благодарность по делу Оборотня и перешел к актуальным случаям.

— Как такое может быть, что тело лежало в квартире шесть месяцев и никто ничего не заметил? — спросил он.

— Сегодня большинство людей общаются через Интернет. Это значит: кто живет онлайн, тот живет и в реале, даже когда человек давно мертв, — ответила Клара.

Белльман выдохнул и замолчал на несколько секунд.

— В какое больное, сумасшедшее время мы живем! — пробормотал он, словно не желая слушать дальше, что было редкостью.

— В очень сумасшедшее время, — согласилась Клара.

— Поймайте этого умалишенного, — сказал на прощание Белльман. — Именно в реале.

И вот теперь снова звонил телефон.

— Видалис слушает.

— Это Вайнштейн. Есть новости.

Клара взяла ручку и придвинула к себе лист бумаги.

— Я слушаю.

— Мы исследовали примерно тридцать жуков и почти во всех обнаружили ДНК Жасмин Петерс и Якоба Кюртена либо не обнаружили ничего.

— Почти во всех? Что это значит? — нетерпеливо переспросила Клара, досадуя на экивоки Вайнштейна.

— В одном жуке мы обнаружили ДНК неизвестного нам человека. Возможно, что этот жук был уже давно мертв, поэтому есть вероятность, что эта ДНК намного старше, но чтобы это установить, придется проверить процесс разложения в хитиновом панцире.

— Метод радиоуглеродного анализа? — спросила Клара.

— Метод радиоуглеродного анализа в этом случае даст крайне неточные результаты, его используют при возрасте от трехсот лет. Здесь нужен биохимический анализ.

Клара вздохнула: «Первая жертва? Номер один? Неужели все так просто?»

— И тогда мы сможем идентифицировать ДНК?

— Зависит от того, как давно она там, — ответил фон Вайнштейн. — Мы могли бы потрясти больницы, как в случае с Кюртеном, только на этот раз придется подойти к работе более плотно. И сейчас мы уже не сможем рассчитывать на новый банк ДНК, ведь его организовали всего пару месяцев назад.

— И что это значит? — спросила Клара.

— В клиниках сохраняют образец ДНК во время донорской сдачи крови или анализа. Нам все это предстоит проверить.

— Сколько времени для этого потребуется?

— Все зависит от того, насколько полны банки ДНК и насколько стар образец, — ответил доктор. — При определенных обстоятельствах на это могут уйти недели. И мы должны хорошо подумать, стоит ли это таких затрат, оправданы ли они. Чем дальше это было в прошлом, тем больше стог, в которой предстоит искать иголку.

— Ну хорошо, — разочарованно сказала Клара. — Но у нас есть хоть что-то. Большое спасибо. Вы отправите нам отчеты?

— Они уже в пути, — ответил фон Вайнштейн.

Глава 49

Одна часть мира Владимира рухнула, когда погибли родители. Тогда ему было десять.

Вторая часть развалилась, когда его осквернил Инго М. Тогда ему было двенадцать.

Третья часть погибла, когда пропала его сестра Элизабет — единственный человек, который у него оставался и которому он мог полностью доверять. Тогда ему было тринадцать.

Элизабет исчезла, потому что с ней случилось то, что случается со всеми девочками в пятнадцать-шестнадцать лет. Потому что у нее появился парень, ее первый парень.

Его звали Тобиас. Он был светловолосым, как Владимир, и примерно такого же роста. Лиза, как сейчас называли Элизабет, встречалась с Тобиасом, ходила с ним по двору детского дома и гуляла в окрестных лесах.

«Что они там делают?»

Владимир догадывался. И боялся этого.

Потому что из-за Тобиаса он потерял бы не только сестру.

Могло быть еще хуже. Этот Тобиас мог делать такие же грязные вещи с его сестрой, какие с ним, Владимиром, делал Инго. Он мог вставлять в нее свою штуку, овладевать ею, осквернять ее, уничтожать.

Так дальше нельзя.

Владимир попытался призвать сестру к ответу, но она и слышать об этом не хотела.

— Влад, прекрати, не устраивай сцен! — ответила она. — Что с тобой случилось?

— То, что ты делаешь, — неправильно!

— О чем ты говоришь? Ты бредишь? Рано или поздно вырастаешь из возраста, когда девочки считают мальчишек глупыми, и наоборот.

— Это нехорошо, что ты с ним.

— Ты превратился в святошу? Это обычное дело.

— Но я твой брат!

— А Тобиас мой парень. И ты не мой муж! Повзрослей же наконец!

Разговоры не помогли. Он должен был решить проблему каким-то другим образом.

Ниндзя?

* * *

Владимиру была знакома прачечная еще по последней встрече с Инго. И он знал, что кухня и холодильники находятся рядом. Где-то была и мастерская, в которой лежал большой молоток. Кроме того, Владимир знал, что Тобиас частенько тайком спускается сюда покурить.

«Он вставит свою штуку в мою сестру, как одна из ос, чтобы отложить яйца. И это все изменит. Если она не может дать отпор, этому должен помешать я».

Снова и снова в его жизни случались ужасные вещи.

Ствол дерева — в машине.

Инго — в нем.

И теперь Тобиас — в его сестре?

Нет!

Тобиас уже потушил сигарету и смыл ее в ближайшем унитазе, когда услышал сзади чье-то тихое дыхание и приглушенные шаги. Он еще успел обернуться и краем глаза заметил: что-то движется на него, пластичное, быстрое, похожее на тень.

Страшная боль пронзила тело.

Потом была только слабость.

Вечная слабость.

* * *

Владимир обернул тело Тобиаса черным полиэтиленом и положил в самый низ одного из холодильников.

В мастерской он украл пилу и теперь каждую ночь тайком спускался вниз, чтобы отпиливать кусочки промерзшего тела и смывать их в унитаз. Унитазов было несколько, и каждый кусок отправлялся в очередной унитаз. И все же Владимир был очень удивлен, как много времени это заняло, сколько массы в человеческом теле, как тяжело распиливать промерзшие кости и мясо. Но холод делал свое дело. Не оставалось ни крови, ни следов.

«Кто захочет делать грязные вещи с моей сестрой, — думал Владимир, — у того кровь замерзнет в венах».

Никакой крови, никакого тела, никакого преступления.

Куски трупа оттают только в канализации.

Но к тому времени они будут уже далеко отсюда.

И он, Владимир, тоже.

Глава 50

Прибыл отчет судмедэкспертов. ДНК, которую обнаружили в давно умершем жуке, принадлежала женщине, но первые анализы не дали никаких результатов.

— Значит, это нам никак не поможет продвинуться дальше? — разочарованно спросила Клара.

— Как видите, синьора, — сказал Винтерфельд. — Но идея с жуками все же принесла некоторые плоды. Хотя мы, к сожалению, даже не знаем, принадлежит ли ДНК человеку из поля деятельности нашего убийцы. Что предложите теперь?

Клара пожевала кончик карандаша.

— Боюсь, нам придется предпринять большой обход, — ответила она.

Они были в кабинете Винтерфельда. Германн и Фридрих тоже сидели за столом для совещаний и слушали доклад Клары.

— Это значит, что нам придется обойти все больницы сначала в окрестностях, а потом и за Берлином в надежде, что образец именно этой ДНК где-то сохранился.

Винтерфельд провел рукой по волосам, словно ему постепенно стало ясно, какой бездонной бочкой может оказаться это дело.

— Как долго хранится ДНК в больницах? — спросил он.

— Тридцать лет, — сказала Клара.

— И все это, конечно, не в электронном варианте, — заметил Винтерфельд, — и результаты нельзя будет сравнить одним нажатием кнопки. Придется внимательно просматривать какие-нибудь пыльные папки, разве не так?

— Вероятно. — Клара полистала копию отчета отдела судебной медицины. — Конечно, есть предложение Управления уголовной полиции Германии и Министерства здравоохранения свести эти данные, создать нечто наподобие архива CODIS ФБР. Благодаря этому банку мы идентифицировали ДНК Кюртена. Но тут так легко не будет. Здесь все аналоговое вместо цифрового.

— Прекрасно, — проворчал Винтерфельд. — Убийца — один из лучших IT-специалистов, с которыми мы когда-либо сталкивались, а мы в УУП должны копаться в пожелтевших бумажках.

— Так было всегда, — бросил Германн.

— Если я захочу что-то от тебя услышать, то скажу об этом, — буркнул Винтерфельд.

Он когда-то забрал Германна из Гамбурга, и на первый взгляд между ними не было ничего общего, но при этом их было водой не разлить. И сейчас Германн был, конечно, прав.

— Давайте серьезно, — нахмурился Винтерфельд и взглянул на Клару. — У нас есть ДНК, которая, возможно, нигде не хранится в цифровом виде, и никаких зацепок?

— Боюсь, что именно так, — ответила она. — У нас нет круга подозреваемых, из которого мы могли бы вычленить определенные личности или какие-нибудь совпадения… Например, что все они ездят на черном «Фольксваген-Гольф». Были бы совпадения, у нас был бы ограниченный круг подозреваемых, и на основе этого мы могли бы взять анализ слюны.

— Хорошо, — сказал Винтерфельд. — Посмотрим, что мы сможем накопать в берлинских клиниках по официальным каналам, но проводить поиски в масштабах всей страны, пока нет конкретных улик, бессмысленно. — Он взглянул на Клару. — Вы же знаете, я не бюрократ, но шансы ничтожно малы, и если мы будем этим заниматься, то на это уйдут месяцы.

— Значит, только клиники Берлина? — переспросила Клара.

— Да, — ответил Винтерфельд. — Идея была хорошая, но если возраст ДНК — несколько лет, сомневаюсь, что мы что-нибудь найдем.

Клара была разочарована, но, в конечном счете, он прав. В ДНК миллионы возможных структур генов, и все это еще и без цифрового порядка? Шансов было меньше, чем выиграть в лотерею. Оставалась надежда, что убийство, если оно действительно произошло, случилось не так давно.

Винтерфельд отложил отчет судмедэкспертов и продолжил:

— В Интернете вы тоже работаете, да?

— Усиленно, — кивнула Клара.

— Хорошо. Что-то еще?

— Я думала над мотивацией убийцы, — сказала Клара. — О его стремлении рассказать о своем поступке.

— И к каким результатам вы пришли? — спросил Винтерфельд.

Германн тоже заинтересованно наклонился вперед.

— Где-то могут быть еще ролики с демонстрацией убийств. Может быть, не только на компакт-диске, который мы получили, — она глянула на Фридриха, — но и в более широком пространстве.

— В Интернете? — спросил Винтерфельд.

— Да. Этот парень — большой любитель кино и, похоже, отлично владеет компьютерной техникой. В случае с Жасмин Петерс он определил, что ее фотографии сделаны в Фуэртевентура, причем ему пришлось сравнивать в Интернете эту картинку с тысячами других пляжных пейзажей.

— Да, он не глуп, — подтвердил Германн.

Клара продолжала:

— Не удивлюсь, если он разместил в сети еще что-то, о чем мы ничего не знаем. Если мы удачно решим эту логическую задачку, то не только сможем выйти на его след, но, вероятно, сумеем предотвратить следующее преступление. — Она обратилась к Германну: — Ваши исследования уже принесли какие-нибудь результаты?

— Мы прочесали популярные порталы с направленностью садо-мазо, чаты, сайты знакомств, традиционные и экзотические, также видеоплатформы по различным поисковым признакам.

— И что?

— Пока ничего.

Фридрих подключился к разговору.

— До этих пор наш парень отправил два сообщения. Оба адресованы Кларе Видалис.

«Большое спасибо, что напомнил», — подумала Клара.

— Похоже, ему ближе личный диалог, чем своего рода… — Фридрих попытался подыскать слово, — назовем это «исповедь толпе».

Винтерфельд пролистал отчет.

— Все возможно. Теперь нужны зацепки, а на данный момент у нас ничего нет. Этот тип называет себя Безымянным, таков он и есть. Может, Клара и права. Если он путешествует по сети, то, возможно, где-то объявится, похвастается своими деяниями на каком-нибудь форуме или где-нибудь еще допустит прокол. — Он отложил бумаги. — Как тот мясник, которого вы недавно прищучили, выставивший убийства на своей странице в «Фейсбуке».

— Вы имеете в виду идиота из Боденфельде, который сразу после убийства хвастался этим своим дружкам и делал это в основном со своего мобильного телефона, так что сыщики с помощью спутника тут же определили его местоположение? И где он теперь? — перебила Клара. — Боюсь, что наш убийца не так глуп. Он пишет сообщения только с профилей жертв и с их компьютеров. Он действительно Безымянный. — Клара взглянула на Германна. — Как обстоят дела с форумами и социальными сетями, которые не столь популярны? Которые несколько экзотичнее, чем «Dategate»?

— Как раз занимаюсь, — ответил Германн, — но ничего. Пока ничего. Мы запустили сигнализаторы по его типичной фразе в «Гугл» и на других поисковиках. «Я не первая, и я не последняя. Я уже мертва, но хаос продолжается». Также: «Безымянный», «Человек в толпе», «ночь», «смерть» и так далее. Но пока ничего стоящего. Проверили даже удаленную корреспонденцию.

— А если нам сделать еще один шаг? По другую сторону обычных поисковиков?

— Мы сделаем и это, но потребуется время, — ответил Германн.

— Почему?

— Есть сайты, которые не высвечивает ни один поисковик. Это все клубы педофилов, у них закрытые социальные сети, по которым распространяются фотографии, даже «Гугл» их не находит, потому что такие люди программируют сайты не традиционно. Их адреса очень длинные: чтобы записать их, потребуется чистый лист А4. Используют изувеченные версии гиперкода, например htp вместо http. — Германн сделал движение, будто хотел взять желейного медвежонка, вот только пакет с ними остался наверху, в его кабинете. Не найдя конфету, он продолжил: — «Гугл» сканирует прежде всего семантику и части текста на главных страницах сайтов. Сети педофилов заполняют главную страницу криптосимволами и цифрами, которые «Гугл» не может упорядочить ни в одном контексте, если такие сайты и появятся в поиске, то будут в самом конце списка числом в восемьсот тысяч. Именно этого такие люди и добиваются.

— У нас есть подобная информация? — спросила Клара.

— Парни могут тебе целый роман об этом написать. Есть целая вселенная сайтов с криптосимволами на главных страницах, которые работают с укороченным htp-протоколом. И что в них скрывается, покрыто мраком. — Он взглянул на Винтерфельда. — Вальтер, ты знаешь эту историю из Гамбурга. Эти уроды втроем насиловали шестимесячного младенца, а потом убили его. — Он осмотрел присутствующих, словно воспоминания все еще потрясали его.

— Все это правда.

Клара тоже слышала об этом случае. После того как Германн еще в Гамбурге увидел этот ролик, он беспробудно пил два года, но потом переборол себя. Теперь он был в завязке, но мог без последствий выпить пару банок пива. Нужно пройти через это горнило, чтобы стать лучше, сильнее, крепче и продолжать работать в полиции.

«Вещи, которые мы видим, — подумала Клара, — особенно в Интернете, на первый взгляд — просто камни в брусчатке познания. Но если эти камни перевернуть, на свет появится ужасный хаос из экскрементов и разложения, личинок, червей и пауков, которые с предательским проворством расползутся в разные стороны».

Странно, но в этом и заключалась работа Клары: переворачивать отвратительные камни снова и снова.

— Неужели наш убийца обитает в какой-нибудь социальной сети педофилов? — Клара взглянула на Фридриха.

Тот лишь покачал головой.

— Манера поведения совсем другая. Преступления сексуально мотивированы не в первую очередь, а жертвам было от двадцати пяти до тридцати лет. Совершенно иная целевая группа.

— Но он может использовать подобные социальные сети? — Клара хотела докопаться до истины.

Германн снова вмешался.

— Он может размещать свои темы закодированно, как это делают клубы педофилов.

— Но что это ему даст? — спросил Винтерфельд. — У него же нет сообщества или чего-то такого?

— А мы это знаем? — спросила Клара.

— Мы не знаем, — ответил Фридрих. — Но это не стыкуется с общей картиной. Более девяноста процентов серийных убийц работают самостоятельно. А это — экстремальный экземпляр волка-одиночки. — Он закусил дужку очков. — И он бинарно кодирован.

— Скажите на понятном языке, — распорядился Винтерфельд.

— Либо он делает это для себя и для нас, — Фридрих взглянул на Клару, — либо работает на широкую публику.

— Вы так считаете? — Винтерфельд поднялся и взял со стола сигариллу. — Белльман звонил мне полчаса назад. Он предупреждает, чтобы никто не проболтался об этом случае прессе и не чесал бездумно языком. Убийца из Интернета, без разбора убивающий женщин, и полиция, не имеющая ни малейшего понятия, кто это, — лучшей статьи для прессы не придумаешь. — Он переложил сигариллу из одной руки в другую. — «Онлайн-убийца» или что-то в этом роде. Не хватало нам еще такого заголовка! — Винтерфельд шумно вздохнул. — Если убийца что-то планирует или сообщает, мы первыми должны знать об этом.

Клара наклонила голову.

— При этом мы по-прежнему не знаем, по каким признакам он выбирает жертвы. Пока кажется, что он общается из УУП только со мной.

— В общем, да, — поддержал ее Германн, — но это не означает, что он не общается с кем-то еще.

— Общаться с другими людьми было бы слишком рискованно для его игры, — ответила Клара. — Когда-нибудь появится слабое место или он допустит ошибку. Сеть вокруг него затянется, если он слишком раскроется. Не подходит для такого осторожного типа.

— Совершенно верно, — поддакнул Фридрих. — Но не следует забывать, что есть, очевидно, вещи, которые могут мешать рациональному мышлению.

— Какие же? — спросила Клара.

— А если он сумасшедший? — Фридрих пожал плечами. — И не забывайте то, о чем я говорил вам сегодня утром, — о ритуале жертвоприношения и послании, которое за этим скрывается. Вы помните?

Клара немного разозлилась из-за нравоучений, которые Фридрих позволял себе читать ей в присутствии Винтерфельда, но такой уж у него был характер. Он не имел в виду ничего дурного.

Кроме того, она только сейчас поняла, о чем говорил Фридрих: он говорил утром о «педагогическом».

Убийца хотел научить чему-то мир или исправить какие-то недостатки, как Чарльз Мэнсон своей резней. Клара сама считала, что слово «педагогический» не очень подходит, и не знала, может ли быть «педагогичен» преступник, который убивает девушек и снимает это на видео. Но, может быть, это новое понятие в судебной экспертизе?

— Вы назвали это «педагогический пыл», — сказала она и взглянула на Фридриха. — Он видит в убийствах месть и критику общества, с помощью их он хочет что-то исправить. Или и то и другое.

— Именно так, — ответил Фридрих. — Поэтому он либо успокаивается, либо сам вращает все это большое колесо. — Он снова надел очки. — Теперь возникает вопрос, какой именно это педагог. Предпочитает ли он индивидуальные занятия или хочет проводить лекции в большой аудитории.

— То есть это значит, что мы либо ничего не узнаем, либо узнаем все сразу? — спросил Винтерфельд.

— Правильно, — ответила Клара вместо Фридриха. — Все зависит от того, какой вид сообщений он предпочитает: сделает ли он следующий шаг тихо и поделится этим только со мной, или достаточно громко, использовав медиапространство.

— И что это значит? — снова спросил Винтерфельд, хотя уже наверняка догадывался сам.

— Это значит, что во втором случае пресса все узнает, и Белльмана лучше подготовить к этому.

— Все время я, — проворчал Винтерфельд. — Если все проходит хорошо — это госпожа Видалис, если что-то плохо — виноват Винтерфельд. — Он прищурился и взглянул на Клару. — И мы снова ничего не можем сделать?

Клара пожала плечами и обратилась к Германну:

— Сканирование урезанных htp-сайтов социальных сетей педофилов займет много времени?

— Наверняка не так много, как ваш анализ ДНК. — Германн откинулся на спинку стула. — Но какое-то время потребуется.

— Все равно займитесь этим, — сказала Клара. — Мы можем надеяться лишь на его ошибку, которая даст нам преимущество. Надеяться, что мы где-нибудь его найдем, и это поможет предотвратить следующее убийство. Или что мы быстро распознаем ДНК. Может, после этого у нас будет информация о его прошлом.

— Будем надеяться, — сказал Винтерфельд и пошел с сигариллой к двери. — Уже почти вечер пятницы, и выходные под угрозой. Пойду покурю.

Глава 51

— Где он? — кричала Элизабет. — Он пропал. Ты наверняка в этом замешан! Ты же хотел от него избавиться! Да говори уже!

Владимир посмотрел на сестру, которая накинулась на него, словно фурия.

— Я не имею к этому отношения, — ответил он.

При этом он спрашивал себя, к чему, собственно, лгать сестре. Этот парень, Тобиас, должен был умереть, иначе нельзя. Так зачем притворяться?

Элизабет подошла к нему поближе.

— Влад, скажи честно, ты приложил к этому руку? Ты что-то сделал с Тобиасом? Ты его…

— Я не хочу тебя потерять.

Ее глаза наполнились слезами.

— Что значит «не хочу тебя потерять»? Это означает, что будет исчезать каждый, кто ко мне приблизится? — Ее голос звучал пронзительно. — Ты это сделал?

— Я тебя защитил.

— Меня защитил? — Голос ее сорвался. — Ты отнимаешь у меня людей, которых я люблю и которые меня любят, и называешь это защитой? — В ее глазах было разочарование и отвращение. — Я тебя ненавижу!

— Я думал, что сделаю хорошо для тебя, — попытался объяснить Владимир. — Я не хочу терять тебя из-за этого типа! — Его голос упал до шепота. — Скорее, я убью и тебя.

Элизабет помрачнела.

— Убьешь и меня? Так вот что ты натворил! — вскрикнула она. — Ты убил его! — закричала она еще громче. — Ты убил его! — Голос сорвался в скрежещущее, невыносимое крещендо. — Ты убил его!

— Не кричи.

Она зарыдала.

— Ты убил моего друга, а я не должна кричать? — Элизабет набросилась на брата с кулаками. — Ты убил его! Ты убил его!

Владимир должен был что-то сделать. Если она переполошит весь дом, его вызовут к директору и будут задавать вопросы.

Этого он допустить не мог.

— Ты мне больше не брат! — вскрикнула она. — Ты… Ты… — Ее лицо было залито слезами, в глазах — беспомощность и отвращение. — Ты монстр!

— Тогда убирайся отсюда! — крикнул он и грубо оттолкнул ее.

Элизабет потеряла равновесие, попыталась удержаться на ногах, беспомощно хватаясь руками за воздух, и упала. С отвратительным звуком ее голова ударилась о железную стойку кровати и, хрустнув, завалилась на сторону. Шея ее была странно вывернута.

Несколько секунд тело еще содрогалось в конвульсиях. Потом Элизабет замерла, уставившись безжизненным взглядом в потолок.

— Нет! — закричал Владимир и обхватил сестру руками, но глаза ее оставались пустыми.

Неужели она умерла?!

— Не-е-ет! — закричал он снова, и ему показалось, что такой боли не бывает даже в самой бездне преисподней.

Что он натворил! Он убил единственного человека, которого любил!

Владимир из последних сил засунул тело под кровать и бросился в туалет, где его вырвало от отвращения к себе. Потом без чувств упал возле унитаза, в котором плавала его блевотина.

Глава 52

Юлия еще раз прошлась по страницам сайта знакомств «Dategate» и снова остановилась на анкете симпатичного парня, с которым только что разговаривала по телефону. Томми, который в действительности, судя по профилю в сети «Xing», был Томасом Цёльнером. Где он мог жить? Может быть, в роскошной многоуровневой квартире на Пренцлауэр Берг или в особняке в Целендорф?

В сети «Xing» домашний адрес не значился. А вместо адреса фирмы — только почтовый ящик. Ну, все равно. В любом случае, знакомство многообещающее.

Юлия мельком взглянула на экран телевизора, где все еще проходил кастинг на шоу «Shebay». Все кандидатки среднестатистические, кроме одной — по имени Андрия. Юлия вынуждена была признать, что девушка выглядела сногсшибательно. Она снова перевела взгляд с телевизора на монитор.

Щелчок. Открылась страница «Фейсбука».

Подруга спрашивала:

Твоя кошка уже вернулась?

Юлия ответила:

Нет. Все еще нет.

Снова подруга:

Кошки делают то, что хотят.

Юлия:

Они немного похожи на мужчин.

В этот момент она услышала, как кошка царапает дверь и мяукает, и, прежде чем впустить ее, быстренько напечатала:

А вот и она.

Глава 53

На первом этаже Клара наблюдала, как Фридрих вытащил из-под жужжащего кофейного аппарата чашку, попробовал и подозрительно уставился сквозь очки в роговой оправе на черное варево.

— Это вам не «Earl Grey», — подмигнула Клара, отпивая из своей чашки.

Фридрих тоже пригубил кофе и поморщился.

— Да, точно не «Earl Grey», — ответил он. — Но я слишком ленив, чтобы теперь еще и чай заваривать. Мне нужно что-нибудь, что бы меня взбодрило. — Он присел за маленький столик возле кофейного аппарата, там лежал номер «Берлинер курьер» и сводки УУП. — Вы же хотите узнать, как связан ритуал жертвоприношения с прошлым и с вами в частности, не так ли?

— Было бы неплохо.

— И это нас подводит к вопросу: каковы же, собственно, мотивы? — Фридрих приподнял брови.

— Это я бы тоже охотно узнала, — согласилась Клара, прижав чашку с кофе к животу и наслаждаясь теплом, распространявшимся по телу.

— Я в процессе составления психологического портрета преступника. Почти закончил. — Фридрих с чуть заметным отвращением сделал еще глоток. — Насколько это возможно, как вы понимаете, у нас ведь информации немного.

— Хорошо, давайте перейдем к делу, — ответила Клара, побаиваясь, что в мире перевелись люди, которые способны говорить коротко и ясно. Без всяких вступлений. Винтерфельду нужно было минут пять перекуривать «на улице», прежде чем ответить, фон Вайнштейн сначала проводил подготовительный семинар по медицине, Германн читал короткую лекцию по информатике, в который раз сообщая, что все это не так быстро ищется. Похоже, Фридрих тоже приобщился к этому августейшему обществу.

— Итак, какова же мотивация? — спросила Клара.

— Можно я задам встречный вопрос?

Клара мысленно закатила глаза: «Ну конечно, как всегда, нельзя ответить прямо!»

Фридрих внимательно смотрел на нее.

— Какое самое сильное чувство у человека? Вы сейчас ответите «любовь», но это не так.

— Страх, — сказала Клара.

— В яблочко! — кивнул Фридрих. — Страх самое сильное чувство, потому что оно вызывается у человека внешними факторами. Чувство страха никогда само по себе не возникает, в отличие от любви, которая мотивирует человека изнутри и всегда добровольно. Страх же, напротив, вызывается обычно более мощной силой — силой, на которую мы должны реагировать, чтобы спасти здоровье или хотя бы жизнь. Если вы любите человека, вы же не побежите сразу к нему в гости. Но если какой-нибудь малый выйдет к вам с ревущей бензопилой, вы побежите что есть духу.

— Винтерфельд говорит, что страх — это нечто прадавнее.

— Вот уж когда прав, то прав, — сказал Фридрих. — Чувство страха развивалось вместе с историей человечества, оно настолько же древнее, как, например, обоняние, и это влечет за собой нечто, что может нас легко запутать. Поэтому нам жутко страшно, когда мы смотрим фильм ужасов, хотя разум твердит, что это всего лишь фильм.

— Фильмы ужасов у нас здесь тоже имеются, — сказала Клара. — Вполне реальные.

— В лимбической системе мозга есть миндалевидное тело. Там и находится выключатель страха, — пояснил Фридрих. — Древняя примитивная структура, которая едва ли изменилась в ходе эволюции.

Клара поймала себя на том, что внимательно слушает.

Хотя она и задавалась вопросом, какое же отношение все это имеет к убийце, ей нравилось вслушиваться в спокойный голос Фридриха: давали себя знать напряженные будни УУП, погоня за Безымянным, ее собственное сумбурное прошлое.

Он продолжал:

— Факторы или, лучше сказать, раздражители, которые вызывают страх, органы чувств проводят в обход таламуса, напрямую в миндалевидное тело мозга. Никаких обходных путей, никакой упущенной информации, никаких поблажек. В слюне растет уровень кортизола, гормона стресса, который повышает кровяное давление, учащается сердцебиение, и надпочечники выделяют гормон стресса, печень выбрасывает в кровь сахар, зрачки расширяются.

— Поскольку миндалевидное тело — древний орган, то и реакция тоже вполне архаическая, — сказала Клара. — Мы убегаем не задумываясь. Мы реагируем, как и положено объекту охоты, гонимые силами, которым уже миллионы лет.

— Совершенно верно. Есть две структуры, ответственные за обработку информации. Кора головного мозга и миндалевидное тело. Миндалевидное тело играет ключевую роль, если нужно мгновенно классифицировать новый раздражитель: хороший он или плохой, опасный или безвредный. Организм молниеносно приводится в готовность обороняться. Дыхание учащается, желудок сводит, мышцы напрягаются. Таким образом тело готовится либо к бегству, либо к бою. Когда опасность миновала, как приятное дополнение выделяется гормон удовольствия.

— А что происходит с корой головного мозга?

— По коре головного мозга распространяется поступившая информация, она тщательно обдумывается и взвешивается, — ответил Фридрих. — Именно здесь обитает то, что мы называем рациональностью. То, что не помешало бы и просвещенным людям двадцать первого века.

— Но? — спросила Клара.

— Проблема в том, что большинство связей идут от миндалевидного тела к коре головного мозга, а не наоборот. Архаическое контролирует рациональное. Это значит, что примитивный иррациональный страх…

Клара закончила его мысль:

— …сильнее.

— В точку. Рационалисты могут негодовать по этому поводу, — продолжал Фридрих, — но так было испокон веков, и так продлится еще тысячелетия, если генетики не придумают за это время новых, скучных людей.

— Но слишком уж трусливым мне наш убийца не кажется.

Фридрих кивнул.

— По его рационализму, точности и хладнокровно написанным письмам этого действительно не скажешь. Но архаические компоненты все же угадываются. — Он отпил еще кофе и слегка встряхнулся. — И сейчас мы перейдем ко второму вопросу. — Он поставил чашку на столик. — О чем вам говорит слово «жуткий»?

Клара на мгновение задумалась.

— Для меня все жуткое — это прежде всего то, что невидимо, но скрывает в себе угрозу, потому что оно существует.

— Интересное определение. От чего-то жуткого разве всегда исходит прямая опасность?

Клара покачала головой.

— Нет, тут все несколько тоньше.

— Совершенно верно. Взглянем на этимологию слова «жуткий» — unheimlich, и мы обнаружим слово heimlich — «тайком» и слово heimisch — «домашний». Слово heimlich не однозначно. В нем собрано два понятия: Heimischen — «доверие», «уют», и heimlichen — «прятать», «скрывать». — Он прищурился и заговорил дальше: — У нас получается совмещение антонимичных понятий, которые, казалось бы, и противоположны, но совпадают в слове unheimlich.

— Слово unheimlich — «жуткий» — походит от слова heimlich — «скрывать», «прятать»? — спросила Клара.

— Точно. Зигмунд Фрейд писал об этом, — продолжал Фридрих. — В слове unheimlich сходятся два различных понятия, у которых один и тот же корень. Unheimlich — «жуткое» — когда-то было heimlich — «скрытым», но потом снова вышло из тени.

— И это мне не нравится? — спросила Клара. — Как старая рана, которая снова открылась?

— Это вообще-то всем не нравится, — ответил Фридрих, — потому что мы скрытое и тайное успешно вытесняем. Поэтому когда вытесненное снова всплывает наружу и мы это осознаем, то испытываем неприятные ощущения. Вытесненное стало для нас чужим. Оно для нас больше не heimisch — не родное, домашнее, а чужое, не heimlich — «потаенное», а «раскрытое». Короче говоря, превращается в unheimlich — «жуткое».

— Как мертвец, который восстал из могилы?

Фридрих кивнул.

— Все, что связано с мертвецами, зомби, нежитью, мы называем unheimlich — «жуткое». И у нашего убийцы, мне что-то подсказывает, помимо свежих жертв есть свой скелет в шкафу, о котором он знает и которого боится.

— Первый труп, его первая жертва, ДНК которой могло сохраниться в жуках? — спросила Клара.

— Я думаю, что это вполне вероятно, — ответил Фридрих.

— И этот труп, чей бы он ни был, мотивирует его на дальнейшие преступления? Именно он и есть причиной и движущей силой убийств?

Фридрих допил кофе и поставил чашку в посудомоечную машину.

— Это всего лишь гипотеза, — ответил он. — Но на этом предположении базируется созданный мною психологический портрет убийцы.

Он направился к выходу из кухни.

Глава 54

Юлия услышала доверчивое мяуканье. Она открыла дверь и увидела перед собой глаза кошки. Странно, обычно кошка находилась не на уровне ее глаз. Еще необычнее были черные сапоги, на которые Юлия обратила внимание, прежде чем инстинктивно перевести взгляд выше и уставиться в жалобные глаза кошки, которая еще раз мяукнула. Животное сжимали руки в черных перчатках. На мужчине, который держал кошку, была черная маска и очки сварщика.

На Юлию уставилось бесстрастное лицо без глаз.

Но самыми страшными показались ей садовые ножницы, между лезвиями которых черный человек держал передние лапы кошки.

— Только пикни — и она останется без лап, — предупредил он.

«Принцесса…» — подумала Юлия и содрогнулась от картины, которая возникла в голове: кровавые обрубки вместо лапок.

«Нет!» — крик застрял где-то в горле, между ртом и гортанью, как камень, который невозможно ни проглотить, ни выплюнуть. Слезы потекли у нее из глаз, а желудок свело так, что взрыв боли сковал все тело. Во рту появился горький привкус желчи.

— Впусти меня, — сказало безликое существо.

Юлия отпрянула назад, не издав ни звука. Она видела перед собой лишь секатор, черные перчатки и лапы кошки.

Незнакомец закрыл за собой дверь и отпустил животное.

Юлия инстинктивно нагнулась, чтобы взять Принцессу на руки. И тут незнакомец с силой ударил ее локтем в висок. Девушка упала без чувств.

Мужчина схватил кошку и сделал ей укол в спину.

Раздалось жалобное мяуканье, потом наступила тишина.

Но этого Юлия уже не слышала.

Мужчина мельком взглянул на безжизненное тело девушки, которая лежала у его ног. Потом осмотрел комнату, компьютер. Он взял цветной стикер, приклеил его на объектив веб-камеры и вытащил из компьютера кабели, похожие на микрофонные. Никогда не знаешь, кто был онлайн. А он не хотел, чтобы кто-либо ему помешал. Наснимал он уже достаточно и до этого.

Его взгляд ненадолго задержался на странице «Фейсбука». Последнее сообщение от Юлии — о том, что кошка вернулась.

Он бросил взгляд на пол.

«О да!»

Потом он заметил на комоде ключ. Теперь действовать нужно быстро. Выйти на улицу, забрать из машины вещи, которые потребуются, и вернуться. И так, чтобы никто этого не увидел.

Девушке на полу он тоже сделал укол и исчез в темноте ночи. Спустя три минуты он вернулся с двумя большими черными спортивными сумками.

Он снова осмотрел недвижимую девушку и начал приготовления.

Глава 55

Фридрих предложил Кларе присесть на стул у большого дубового письменного стола, как и во время их первого разговора, сел сам и начал ковыряться в компьютере.

Зажужжав, принтер принялся выплевывать страницы.

— То, что не интересно архаичному миндалевидному телу, то не интересно и нам. Все призывы к терпимости и благоразумию исчезают, как вода в песок, — произнес под шум принтера Фридрих, разглядывая Клару сквозь стекла очков, как заправский психиатр. — Внешние факторы заставляют нас убегать или таят для нас смертельную угрозу. — Он понизил голос. — Нечто иное. Чужое. Злое.

С этими словами он вытащил из принтера с десяток распечаток, сложил их и протянул через стол Кларе.

— Что делает этот человек? — спросил Фридрих, пока Клара бегло просматривала листы.

— Он убивает женщин.

— И сколько он уже убил?

— Мы знаем лишь об одной, но он утверждает, что было больше.

— Боюсь, что это правда, — сказал Фридрих. — Почему он убивает женщин?

— Серийный убийца выбирает жертвы согласно своей сексуальной ориентации.

Фридрих кивнул.

— Он насиловал женщин?

— По-видимому, нет.

Фридрих откинулся на спинку кресла.

— Как я уже говорил, и вы можете это прочесть во втором абзаце, не мотивированные сексуально серийные убийства — это необычный патопсихологический феномен. Удовлетворение, которое преступник получает от убийств, не связано с сексуальным контекстом.

Клара читала и слушала одновременно.

— Вы пишете здесь о жертвоприношении, — сказала она. — О катарсисе. Что имеется в виду?

— Давайте начнем с жертвоприношения. — Фридрих наклонился вперед. — И к тому же жуткого. Предположим, что у убийцы есть свой скелет в шкафу, темное прошлое. Предположим, что он убил человека в состоянии аффекта. И предположим, он хочет сделать это убийство несостоявшимся.

— Как можно сделать убийство несостоявшимся?

— Вы помните, как он говорил о священной жертве?

Он открыл конец отчета, где приводилось электронное письмо Безымянного. Клара пробежала строки, которые убийца прислал лично ей: «Как вы думаете, сколько людей лежит в своих квартирах мертвыми вот уже несколько месяцев или лет? Люди, отсутствия которых никто не заметил, потому что мумифицированные трупы не пахнут. Их не заметили, потому что никогда не замечали. Потому что они — бесполезное расточительство клеточного материала, ненужные создания, чья смерть — просто священная жертва».

— Вот здесь проявляется архаичное, — сказал Фридрих и снова откинулся назад. — Мысль о жертвоприношении, убийстве живого существа, о том, чтобы сделать скверный поступок — назовем его грехом — несостоявшимся. Это древний инстинкт. Наш убийца забрал с собой кровь и внутренности жертвы, возможно, чтобы выполнить своеобразный собственный ритуал жертвоприношения. — Он на несколько секунд замолчал, потом продолжил: — Инки приносили в жертву кровожадным богам тысячи людей. В древнем Иерусалиме приносили новорожденных в жертву богам Ваалу, Молоху и Астарте. И все потому, что кровь невинных новорожденных лучше всего подходила для того, чтобы умилостивить богов, которые разочаровались в поступках человечества.

Клара взглянула на человеческий череп, взирающий на них со шкафа.

— Долина Геенна недалеко от Иерусалима, символ Судного дня, была затоплена потоками крови, столбы едкого дыма от сгоревшей плоти и крови поднимались до неба. Все это, наверное, выглядело ужасно, поэтому в арабском языке слово «геенна» обозначает ад.

— Звучит правдоподобно, — ответила Клара, — но сегодня…

— Сегодня, — возразил Фридрих, и на его лице было написано предвкушение радости, словно он подходил к некой кульминации объяснения, — сегодня есть почти полтора миллиарда верующих, которые пьют кровь и едят плоть одного определенного человека. Этот человек, собственно, есть Бог, который стал человеком. И это происходит каждое воскресенье. На каждой святой мессе.

— Вы имеете в виду евхаристию?

Кларе вспомнилась исповедь в соборе в среду. Она подумала о фразе из Нового Завета: «Приимите, ядите: сие есть Тело Мое, вот чаша, пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя во оставление грехов за многих изливаемая».

— Иисус Христос, — произнес Фридрих, — по католическому катехизису считается последней человеческой жертвой, которая была принесена единому и истинному Богу во искупление грехов, для откупа человечества, которому за все проступки в противном случае угрожал адский огонь. Жертвенный агнец, принявший на себя вину и смерть, чтобы избавить других от вечной погибели. — Он поджал губы. — Но церковь в какой-то момент поняла, что перегнула палку и заменила понятие «святые дары» на «евхаристия», или «причастие». Протестанты, которые ведут себя еще более радикально, чем католики, превратили все в чисто символический акт и назвали его «вечеря». — Он пожал плечами. — Но это не меняет происхождения изначального ритуала и догмы.

— Какой догмы?

— Той, что христиане на католической мессе вкушают плоть и пьют кровь Христа. — Он указал на абзац в отчете с небольшой цитатой из католического катехизиса: «Эта жертва является истинной жертвой во искупление грехов человеческих, потому что Христос принял ее, дав распять себя на кресте». — Префект Конгрегации веры в Риме подтвердит вам это.

Клара закрыла глаза, подумала и сказала:

— И для него убийство женщин — это жертвоприношение, чтобы сделать более раннее по времени преступление несостоявшимся?

— Может быть, — ответил Фридрих. — К сожалению, нам известно только об одной жертве,иначе мы смогли бы по физиогномике и второстепенным факторам, сходным у разных жертв, завершить портрет убийцы.

Клара сделала несколько заметок на распечатках.

— Давайте подведем итог, — предложила она. — Он убивает женщин, и не по сексуальным мотивам, а в качестве жертв. Этими убийствами он стремится сделать несостоявшимся какой-то проступок в прошлом. — Она взглянула на распечатки. — Этим и объясняется, почему он убивает, но поскольку в преступлениях нет сексуальной подоплеки, остается открытым вопрос, почему он убивает именно женщин.

Фридрих внимательно смотрел на Клару, пока она говорила.

— И к тому же еще не ясно, преступник мужчина или женщина.

— Очень хорошее замечание, коллега, — ответил Фридрих и поднялся. — На этом перейдем ко второму пункту. К катарсису, очищению.

Глава 56

Просыпаться можно по-разному. Часто человек все еще во сне, размытую структуру которого то тут, то там уже пробивают вспышки реальности. Иногда человек так глубоко погружен в полусон, что сознание начинает воспринимать снящийся мир как желаемую действительность, такими яркими бывают порой впечатления. Спящему тогда кажется, что у него какая-то своя, альтернативная реальность, в которой он — творец и создатель, правда, пока не прозвенит будильник и не появятся наконец силы встать.

Иногда пробуждение происходит медленно, плавно. Например, человек уже знает, что наступила суббота — день, когда можно выспаться и насладиться полусном подольше.

Бывает, человек осознает, что грянул понедельник или вторник, и на работе ожидаются неприятные задания, или споры, или важный разговор, к которому он еще до конца не готов. Тогда человек моментально просыпается от одной мысли о неприятном, которое ему предстоит. И даже если до звонка будильника еще целый час, заснуть уже невозможно.

Иногда человек просыпается после глубокого, черного, затмевающего все сна, который милостиво помогает забыть происшедшее. Такой сон — брат смерти. Такой сон покрывает ужас воспоминаний и реальности темным лаком забытья. Человек узнаёт накануне, что потерял работу или что у него внезапно умер родственник или хороший друг. Человек постепенно просыпается, и вдруг его настигает воспоминание, как острый скальпель или расплавленная активная зона ядерного реактора.

И ужас, который еще мгновение назад покоился под плотным покрывалом Морфея, вновь становится реальным и поднимается в дьявольском триумфе, как вампир из склепа, лишь на время скованный преходящей милостью сна.

* * *

Девушка по имени Юлия узнала очертания своей комнаты и увидела, как кто-то в ней передвигается. Она почувствовала, что не лежит, а сидит, но не это ее беспокоило. Какая-то непонятная боль пульсировала в левом виске и постепенно распространялась во всей голове.

Но и боль — еще не все. Что-то громоздилось в ее памяти гигантской каменной глыбой, которая держалась на одном тонком тросе, грозившим оборваться в любую секунду. Эта глыба размажет все, что было под ней.

Она широко открыла глаза.

И в одно мгновение все вспомнила. Как Принцесса мяукала и царапала дверь. Лапы. Садовый секатор. Человек в черном…

Ужас пронзил тело, наполнил его с головы до пят — и, не найдя выхода, не смог вылиться в крик: рот Юлии закрывала клейкая лента.

Крик так и остался у нее внутри, ужас бушевал в теле, не в силах вырваться наружу.

Только теперь Юлия поняла, что на ее голове наушники, заметила, что руки и ноги ее словно парализованы. Ее привязали клейкой лентой к тому же стулу, с которого она встала, чтобы впустить кошку. Потом произошло самое ужасное. Теперь она сидела здесь.

Ее взгляд блуждал по комнате.

И тогда она увидела его.

Черного человека.

На нем был черный латексный костюм, перчатки и очки, как у сварщика, так что девушка не могла видеть его глаз. Парадоксально, но это пробуждало в ней искру надежды: если человек маскируется, значит, он не хочет, чтобы его узнали. А это говорит об одном: он может оставить ее в живых. Или нет? И все же к горлу подкатывала тошнота и одновременно страх, что ее вырвет, пока клейкая лента еще закрывает рот. Захлебнется ли она собственной блевотой? Будет ли незнакомец сидеть и с улыбкой наблюдать за ней?

Потом она услышала голос. Низкий, неестественный, он звучал, казалось, в ее голове.

— Мы заключим сделку, — сказал человек и поднялся.

Теперь Юлия поняла, почему голос звучал искаженно, но при этом отчетливо. И почему она не могла услышать ничего другого, словно незнакомец был ревнивым богом, который не терпел других звуков, кроме собственного голоса. Человек говорил в микрофон, который искажал звук и передавал голос в наушники.

— Смотри, — произнес он.

На столе возле ноутбука стояла прозрачная стеклянная бутылка. Юлия растерянно следила за руками мужчины, который вынул носовой платок и бросил его внутрь. За считаные секунды ткань распалась на кусочки и вскоре полностью растворилась.

— Концентрированная серная кислота, — пояснил незнакомец.

Юлии казалось, что он внимательно наблюдает за ней, хотя его глаза и были полностью скрыты загадочными очками.

Никаких глаз и никакой души.

— Ты задаешься вопросом, зачем я тебе это показываю? — Человек говорил без какого-либо волнения или эмоциональных жестов. — Просто я хочу кое-что прояснить. У тебя есть два варианта. — Он взглянул на бутылку. — Вариант первый: я убираю кляп, и ты не кричишь и делаешь то, что я скажу. Тогда все закончится хорошо для нас обоих. — Человек снова посмотрел на Юлию. — Договорились?

Она задрожала и кивнула. Пот заливал глаза.

Незнакомец продолжал:

— Второй вариант: я убираю кляп, и ты кричишь. И тогда я возьму эту штуку, — он постучал пальцем по бутылке с серной кислотой, — вылью на тебя, и твоя голова превратится в кровавый, красно-белый, вздувающийся пузырями шар. — Он снова повернулся к ней. — Так мы договорились?

Юлия в панике кивнула.

— Мы договорились, — сказал мужчина вместо нее и снял клейкую ленту.

Глава 57

Он был на поляне в лесу. Низкие тучи затянули небо серым саваном, буря гнала обрывки облаков над горизонтом.

Из разрывов то тут, то там выглядывала растущая луна, капли дождя падали с неба и сбегали по его лицу, как слезы. Он застыл между деревьями неподвижно, словно окаменел. Словно он был одним из них.

У него перед глазами стояло лицо Элизабет. Он видел красивую живую девушку — и видел ее труп с вывернутой шеей и пустыми распахнутыми глазами. Иногда он видел и то и другое одновременно. Такие же лица он видел в своих кошмарах. Он понимал, что сойдет с ума, если ничего не предпримет. Или он уже спятил?

У него было лишь два варианта.

Умереть и обрести покой.

Или жить ради того, чтобы исправить содеянное.

Спустя час, когда, насквозь промокший и замерзший, Владимир направился к дому, он уже знал, что будет делать.

* * *

У Владимира еще сохранился черный целлофан, в который он заворачивал тело Тобиаса. Целлофан больше не был нужен, потому что Тобиас, распиленный на сотни кусочков, гнил сейчас где-то в канализации. Значит, черную пленку можно использовать снова.

Владимир обернул тело Элизабет и положил на дно ящика в холодильнике. К счастью, она оказалась легче Тобиаса.

Еще ночью Владимир приступил к приготовлениям.

Он украл пару ключей от детского дома из кабинета привратника. Потом прыгнул на велосипед и отправился к дому прежнего директора детского дома — пожилой дамы. Она уже отошла от дел и тратила пенсию на Мальорке, редко появляясь в Германии. Ее дом был в пяти километрах и пустовал уже несколько недель.

Владимиру дом был необходим. На короткое время. Потом он планировал исчезнуть.

И когда-нибудь появиться снова. Этот дом был идеальным местом для него самого и его миссии.

Его священной миссии.

Было уже около трех часов утра, когда Владимир вернулся в детский дом.

Он прихватил один из красных дождевиков, два велосипеда и оставил их у входа наготове.

Потом написал короткое прощальное письмо:

«Я потерял все, что имел. Родителей, сестру и свою жизнь. Поэтому жизнь покидает меня. Владимир Шварц».

Письмо он опустил в почтовый ящик у кабинета директора.

Владимир надел дождевик и отправился на одном из велосипедов к озеру. Второй велосипед он вез рядом. Один он спрятал в кустарнике на западном берегу озера, другой оставил на пляже.

Стояла весна, вода была еще очень холодная. Владимир доплыл почти до середины озера, сбросил дождевик и поплыл к берегу, где спрятал второй велосипед. Потом он отправился в дом бывшего директора.

* * *

Следующим утром директор детского дома прочитал письмо и известил полицию. Привратник нашел велосипед у озера.

А Владимир сидел в подвале своего нового места жительства и обдумывал дальнейшие шаги.

Он должен был доставить сюда Элизабет и законсервировать навечно. Здесь были все средства и возможности, поэтому как временное укрытие он выбрал именно этот дом.

Он должен был сделать этот проступок, убийство сестры, несостоявшимся, как-то уменьшить свою вину, погубив вместо нее других.

Глава 58

Вскоре после того, как уже прошла половина эфирного времени, появилась она — Андрия, Грешница.

Снова в черной шали, которая спадала до пола, снова в серебристом бикини. Опять ее идеальная фигура повергла студию в благоговейную тишину, было слышно лишь поскрипывание проводов, когда двигались камеры.

В этот раз операторы в студии знали, чего ожидать, и брали Андрию крупным планом: ее глаза, губы, улыбку. Никто не застыл с открытым ртом, забыв направить прожектор в нужное место на сцене.

Пробил час идеальной фигуры, идеальной женщины, мечты Леонардо да Винчи и Микеланджело — но только во плоти.

Снова Торино любовался идеальными ногами, выдающимися, но не слишком широкими бедрами, безупречной грудью, классической красотой лица, светлыми волосами с платиновым отливом и гипнотизирующими глазами. Ногти ее были накрашены серебристым лаком и блестели, как пирсинг в пупке. Она вызывающе провела по губам языком, в котором тоже блеснуло что-то серебристое.

«Змея и Ева в одном лице, — подумал Торино. Он не мог оторвать глаз от этой женщины. — Господи, что с ней можно вытворять в постели!» Одновременно в его голове проигрывались различные бизнес-сценарии: кооперативный маркетинг и маркетинг на несколько каналов, договоры звукозаписывающих и модельных агентств — все, что только можно было представить. И Андрия принадлежала ему. У него были права на ее раскрутку на три года. Он ее нашел.

«К черту всех остальных, — сказал он себе, — она должна победить, она должна стать Мисс “Shebay”!»

Потом в его голову пришла другая мысль: «А если она не захочет лечь в постель с типом, который выиграет ночь с ней? Если все на этом накроется?»

Ответ нашелся сам собой: «Насрать! Я знаю достаточно людей в порнобизнесе, которые подыщут интересного малого. И если он будет держать язык за зубами, то получит десять тысяч евро сверху. Для какого-нибудь матерого ублюдка это целая уйма денег. В любом случае я не дам испортить курочку, которая несет золотые яйца, чтобы какой-то идиот смог на пять минут просунуть моей суперзвезде».

Публика разошлась на полную катушку, все пошло по плану, как и должно быть.

Андрия стала Мисс «Shebay».

Глава 59

Номер 14.

Экран еще светился. Звук тоже был все еще включен.

Он закончил работу и смывал в ванной Юлии кровь с черных перчаток. Не осталось ничего: никаких отпечатков пальцев, частичек кожи, волос или чего-то еще, что могли обнаружить на месте преступления, что могло выдать его и сделать кем-то бóльшим, чем Безымянный.

Он был спокоен и не испытывал эмоций. Его пульс не учащался, когда он убивал людей.

Каждое убийство связано со стрессом, а от него могут выпадать ресницы. Поэтому он надевал закрытые очки сварщика. Не для того, чтобы его никто не узнал: жертвы могли видеть его, ведь они все равно умирали. А для того, чтобы ничего не оставить на месте преступления.

Он тщательно запечатал два черных целлофановых пакета, в которые сложил еще теплые внутренности, и поставил в черную спортивную сумку большую канистру с шестью литрами крови.

Потом он взял компьютер Юлии, документы, ключи, кредитные карточки и папку для бумаг с договором о ренте и официальными документами и сложил все это в сумку.

На кровати лежало тело — такое же, как тело Жасмин тогда. Но в этот раз для сыщиков он придумал небольшой сюрприз.

Все было так, как должно было быть.

Он взял пульт дистанционного управления, чтобы выключить телевизор. В эфире — последние минуты шоу-кастинга. Коренастый мужчина с уложенными гелем волосами стоял рядом с шикарной женщиной.

— Андрия — Мисс «Shebay»! — выкрикнул он. Толпа ликовала.

Безымянный хотел уже уйти, но замер на несколько секунд перед телевизором. Холодная улыбка промелькнула на его лице.

— Андрия… — прошептал он, словно упоминая имя святого в причудливой молитве и направляя пульт на телевизор. И добавил, словно подтверждая принятое решение: — Номер пятнадцать.

Он нажал на красную кнопку, и экран погас. Спустя минуту в квартире стало тихо, как в могиле.

Она и на самом деле стала ею.

Глава 60

— Сегодня мы это отметим, — сказал Торино, хлопнув в ладоши.

Альберт, Йохен и Том Мирс спускались по лестнице в «Гриль Роял». Том Мирс все время звонил по телефону и говорил на английском с сотрудниками своей фирмы в Калифорнии.

Торино чувствовал себя богом. Эфир прошел более чем успешно. Другие частные телеканалы уже связались с ним, звукозаписывающие компании почувствовали запах крови, объявились первые косметические и лайфстайл-концерны с договорами о рекламе.

«Дай ей еще немного потрепыхаться», — говорил себе Торино, распахивая дверь ногой. Трое мужчин ввалились в ресторан, как ковбои в салун.

Несмотря на поздний вечер пятницы, выглядело все так, словно заведение закрывается через три минуты. Работал тот же официант, что обслуживал их в прошлый раз.

— Столик на троих! — распорядился Торино. — И подогрейте бутылочку «Вдовы Клико».

— Сию минуту, — кивнул официант и развернулся в сторону окна. — Господам подойдет этот столик?

Торино кивнул.

— Конечно. И меню прихватите.

— Сожалею, — ответил официант, — но кухня уже закрылась. Я мог бы вам…

— Тащи сюда своего шефа! — грубо перебил официанта Торино и смерил его взглядом, не терпящим возражений.

Официант тут же удалился.

— В этой лавочке просто невозможно что-нибудь съесть, — проворчал Торино. — Мы же не на Гаити, черт побери!

Спустя некоторое время появился коренастый мужчина с седыми усами.

— Я уже пытался объяснить вашему молодому коллеге, что мы хотим есть, — грозно произнес Торино, скрестил руки на груди и уставился на старшего официанта.

— Сожалею, господа, но кухня закрыта.

Торино полез в карман, вытащил две банкноты по пятьсот евро и сунул мужчине в руку.

— Теперь она снова открыта.

Старший официант кивнул.

— Сию минуту. Я принесу вам меню. Вы уже решили, что будете пить?

— О господи, мы же только что это сказали! — выругался Торино. — Бутылку шампуня, а потом пльзеньское, пока нас отсюда не заберут врачи. И навостри лыжи, иначе мы сейчас взорвемся. Правда, здесь нет снега, поэтому беги уж так.

— Сию минуту, — ответил официант и исчез.

Трое мужчин сидели за столом. Принесли шампанское, и они подняли бокалы.

— Итак, — произнес Торино, сделал глоток и повернулся к Тому Мирсу. — Если ваша контора и сегодня не клюнет, не выделит для проекта главную страницу сайта, то вы в бизнесе разбираетесь не больше мертвого профсоюзного работника.

Мирс как раз закончил один из своих бесконечных телефонных разговоров, отпил шампанского — совсем немного, словно у него на сегодняшний вечер были еще планы, — и поморщился.

— Это впечатляюще, спору нет, — начал он. — Все выглядит очень неплохо, и я сделал все, что мог, но…

— Но что? — Лицо Торино помрачнело.

— Я не могу принять такое решение один.

Торино всегда хорошо владел ситуацией. Всегда считал, что страсти и эмоции вредят успеху в делах. Были, конечно, в его сфере развратные вечеринки, но особо он не проявлял эмоций с начала работы «Integrated Entertainments». На это просто не было времени. Кроме того, Торино относился к тем людям, для которых важнее игры чувств оказывались предпринимательский риск и связанные с этим барыши. Эмоции — это для мечтателей и идиотов. Но сейчас его терпение чуть не лопнуло.

— Скажи лучше, что тебе еще нужно согласовать это с какими-то сраными юристами!

— Ситуация для нас довольно непростая, — ответил Мирс. — Что насчет этого говорил прусский король, Старый Фриц?

Торино и Йохен пожали плечами.

— Он много чего говорил.

— Кто играет с обезьяной, того она рано или поздно укусит. Или что-то в этом роде, — продолжал Мирс.

Лицо Торино от этого сравнения помрачнело еще больше.

— Шоу — просто бомба, оно привлекает не только обычных людей, но и множество извращенцев. Поэтому для нас остается риск испортить свою репутацию.

— Ты хочешь играть с обезьянами, но не хочешь, чтобы тебя кусали? — спросил Торино, в то время как Йохен, покачивая шампанское в бокале, неотрывно следил за Мирсом взглядом.

— Любого могут укусить, — ответил Мирс и, вытянув губы трубочкой, отхлебнул еще немного шампанского. — Мы просто хотим убедиться, что после укуса у нас будет под рукой противостолбнячная сыворотка. Для этого нам нужны юристы. — Он встал.

— Уже уходишь? — удивился Торино. — Мы же только начали!

— Я посоветуюсь с юридическим отделом в Купертино.

— Так позвони им по-быстрому, и продолжим праздновать, — предложил Кабан Йохен.

Мирс впервые улыбнулся.

— Большое спасибо, но мне нужно переговорить в спокойной обстановке. Лучше всего это сделать в гостиничном номере. — Он сунул свой «Блэкберри» в карман. — Как только закончу, сразу вернусь. До гостиницы «Хилтон» на Жандарменмаркт всего шесть минут.

Торино кивнул. В его взгляде читалось понимание и легкое разочарование от того, что дело все еще не улажено.

— Договорились, но скажи юристам, чтобы оценили доходный потенциал, а не только предъявили какие-нибудь параграфы.

— Обязательно, — ответил Мирс, — потом и поговорим.

Он кивнул всем и направился к выходу.

— Насрать! — бросил Торино Йохену и взялся за мобильник. — Нам этим праздник не испортишь. Позвоним девочкам.

Они провожали Мирса взглядом, пока он не исчез за дверью.

У двери за столиком посетитель с короткими светлыми волосами тоже взглянул вслед Мирсу.

Мужчина в очках в матовой оправе из нержавеющей стали.

Глава 61

— Катарсис, — сказал Фридрих, расхаживая по комнате взад и вперед, как по университетской кафедре. — Очищение. Сознание, так сказать, проветривается, высвобождая тягостные вещи. — Он остановился у постера с изображением Страшного суда. — Чем травматичнее переживание, которое нужно переработать, тем радикальнее будет проходить катарсис. — Он на секунду остановился и продолжил: — Наш преступник без очевидной сексуальной мотивации убивает женщин. Он инсценировал лишь одно изнасилование, чтобы запутать следствие и показать, что его нельзя поймать, такой он умный и непобедимый. Так?

— Так.

— Он убивает женщин, чтобы принести жертву кому-то. Это приводит нас к двум логическим выводам. — Фридрих вопросительно взглянул на Клару. — Первый?

— Первый вывод: человеком, которого он убил, у которого он просит прощения и приносит жертвы, была женщина.

— Очень хорошо, — кивнул Фридрих. — И если мы сделаем второй вывод, то узнаем о нашем убийце еще больше.

— Какой же вывод?

— Ему нужен катарсис, чтобы очиститься самому. — Фридрих вернулся к креслу и остановился под черепом на шкафу.

— Вы считаете, что его самого осквернили? — спросила Клара. — Унизили? Может быть, мать? Своего рода Норман Бейтс интернет-эпохи, который мстит женщинам?

— Нет, — возразил Фридрих, — думаю, это маловероятно. Большинство насильников — мужчины, как, впрочем, и серийные убийцы. Я думаю, что нашего преступника изнасиловал мужчина.

— Крайности присущи мужской натуре, — вздохнула Клара.

Фридрих кивнул.

— Вот поэтому среди женщин и нет ни Микеланджело, ни Моцарта. И Джека Потрошителя тоже нет.

— Это расценивать как комплимент или как свидетельство бедной женской природы?

— Считайте, как хотите, но факт остается фактом, — ответил Фридрих. — Однако вернемся к делу. Обратимся к статистике, будем исходить из того, что какой-то мужчина изнасиловал нашего убийцу. Предположим, что этот мужчина осквернил его в юном возрасте.

— Педофил? И одновременно гомосексуалист? — Клара удивленно приподняла брови.

— Есть некоторые факты, которые об этом говорят, — ответил Фридрих. — Только посмотрите, с какой неприкрытой радостью наш убийца использовал гомосексуалиста Якоба Кюртена как марионетку. Мы должны были подумать, что именно он и есть преступник.

Перед глазами у Клары снова возник прикованный к кровати труп Якоба Кюртена, высушенный и мумифицированный так, что даже пол невозможно распознать.

— И вспомните, как он цинично высмеивал Кюртена в своем письме.

Фридрих наклонился и указал пальцем на строки в отчете: «Вы, наверное, думали, что я у вас в кармане. Но результатов у вас не больше, чем крови в венах высохшего Якоба Кюртена».

— Убийство Кюртена и, возможно, других мужчин, под личиной которых он скрывался, чтобы общаться с женщинами, с одной стороны, всего лишь инструмент. Инструмент, чтобы на самом деле сделать себя безымянным и невидимым, чтобы, используя незначительные детали, становиться невидимым преступником, прямо как у Эдгара Аллана По «Человек в толпе». — Фридрих ненадолго замолчал, словно ему необходимо было упорядочить мысли. — С другой стороны, может быть, это своеобразная месть гомосексуалистам, косвенная месть человеку, который его изнасиловал в детстве или юношестве.

— Почему тогда он не убивает только мужчин? — поинтересовалась Клара.

— Помедленнее, — ответил Фридрих, — давайте не будем смешивать обязательную программу с произвольной. Якоб Кюртен или кто-нибудь еще, кто лежит высохший в своей постели, — это произвольная программа, так ему проще нас запутать. Но на самом деле он мог обойтись и без этого. Женщины — вот обязательная программа.

Клара закрыла глаза, чтобы подумать, а открыв, спросила:

— Ему нужны были мужчины, чтобы убивать женщин и оставаться незамеченным, чтобы довести работу до конца?

— Точно.

— Мужчины были всего лишь инструментами, женщины — жертвами. Совершая убийства, он, возможно, пытается попросить прощения за содеянное ранее?

Фридрих кивнул.

— До этого момента наши предположения вполне правдоподобны.

— А катарсис? Тут женщины играют какую-то роль?

Фридрих лукаво улыбнулся.

— А вы как думаете?

Клара улыбнулась в ответ.

— Если уж вы спрашиваете, то да. Но почему?

— Ну что мог сделать с нашим тогда юным убийцей педофил, гомосексуалист, насильник?

Клара пожала плечами.

— Трогал его, унижал, склонял к оральному или анальному сексу.

— Наш убийца был «активом» или «пассивом»?

— Учитывая юный возраст, наверняка «пассивом».

Фридрих кивнул.

— Значит, наш убийца должен был удовлетворять насильника орально, а тот его анально насиловал. Возможно такое?

Клару немного удивляло, что Фридрих заострял внимание на таких подробностях, но это, очевидно, казалось ему важным.

— Да, звучит правдоподобно.

Фридрих откинулся на спинку стула.

— Это значит, что Безымянный должен был играть роль женщины.

Глаза Клары расширились от удивления.

— И убивая женщин направо и налево, он достигает катарсиса?

— Вероятно. Он убивает то, что ненавидит в себе, что считает грязным. То, что обычно связывают с женским началом, — слабость, мягкость. Сам факт, что мужчина входит в женщину. Именно этих элементов и боится убийца, связывает их с отвращением и стыдом. Потому что именно эти элементы присутствовали в момент его глубочайшего унижения и причинили ему травму. — Фридрих сложил руки, как священник. — Он чувствовал себя женщиной, когда его насиловали и издевались над ним. И чтобы очистить психику, забыть стыд, он пытается убить все женское в себе…

— …убивая вместо этого молодых красивых женщин, — закончила за него Клара.

— Да. Жасмин Петерс была очень привлекательной, — напомнил Фридрих. — Олицетворение женственности. И если есть другие жертвы, чего я опасаюсь, то они тоже не будут страшилищами. Они не могут ими быть, потому что женская красота, которую он убивает, равноценна женской слабости, которую он уничтожает в себе.

Клара взглянула на документы, которые держала в руках.

— И еще один вопрос, — сказала она.

Лицо Фридриха вновь просияло улыбкой.

— Любой, какой пожелаете. Или, лучше сказать, почти любой.

Клара пристально смотрела на него.

— Почему я?

Фридрих снова улыбнулся.

— Позволите задать вам встречный вопрос?

Клара пожала плечами.

— Я вынуждена согласиться.

— Кто вы?

— Женщина, как и другие жертвы.

— Вы тоже жертва?

У Клары свело желудок.

— Если вы имеете в виду убийство моей сестры… Да. Но откуда ему знать об этом?

— Будем исходить из того, что он это знает, — ответил Фридрих. — Если это действительно так, он видит в вас, во-первых, жертву, в смысле товарища по страданиям, человека, с кем случилось нечто подобное, возможно, как и у него самого.

— А во-вторых?

— Во-вторых, вы жертва в «женском» смысле. Вы привлекательная, если позволите мне такое высказывание, хотя и не блондинка. — Он прищурился. — Вы ведь не станете отрицать, что преступнику нравится делиться с вами шокирующей жестокостью.

Клара задумалась над тем, что Фридрих говорил до этого: преступник похож на кошку, которая приносит хозяйке убитых мышей, выкладывая их на террасе.

— И в-третьих? — спросила она.

— Встречный вопрос, — произнес Фридрих. — Кто вы? Здесь и сейчас?

— Здесь и сейчас? Главный комиссар комиссии по расследованию убийств.

— Правильно. — Он откинулся на стуле. — Вы помните о «педагогическом» элементе в его преступлениях? Он хочет вам что-то показать, может быть, даже целый мир. Он хочет приобщить вас, а может быть, и общественность, к своему жертвенному ритуалу и катарсису. Ведь чем больше людей это увидят, тем вернее он почувствует, что выполняет задание наилучшим образом. — Он наклонился вперед. — А кто может оценить экспертизу профессионального серийного убийцы лучше, чем личность, которая, хоть и не напрямую, но является одной из жертв этого же убийцы, потому что она пережила нечто подобное, как и он сам? Во-вторых, женщины всегда являются жертвами. И в-третьих, вы обладаете определенной компетенцией, чтобы оценить его поступок, ведь вы специалист.

Клара скрестила руки на груди.

— Мне угрожает опасность?

Фридрих пожал плечами.

— Трудно сказать, но я думаю, что нет. По крайней мере, не так быстро. Вы должны быть в этой истории до конца, но можете выполнять это условие, только если останетесь живой. — Он указал на отчет. — Я кое-что написал об этом на последних страницах. — Фридрих поднял указательный палец. — Однако если мы замешкаемся, на террасе появятся новые дохлые мыши. Он будет вас и дальше мучить, будет давить на вас психологически.

Клара сжала кулаки.

— И все же, — произнесла она и услышала беспомощную агрессивность в своем голосе, — несмотря на все эти объяснения, почему именно я? Что до моей сестры, то это случилось двадцать лет назад. Откуда он это знает?

Фридрих выглядел несколько растерянным.

— Предполагаю, что этого связующего звена у нас пока нет, — ответил он. — Но у нас уже достаточно сведений, чтобы как можно скорее его найти.

Кто-то постучал в дверь, и она тут же распахнулась.

В кабинет заглянул Германн.

— Плохие новости, — сказал он. — Спуститесь вниз.

— Плохие новости? — переспросила Клара.

Германн кивнул в ответ.

— Очень плохие.

Глава 62

Германн открыл страницу сайта «Ксенотьюб». Один из видеороликов назывался «Юлия», он был загружен информацией о Юлии Шмидт.

— Как вы это нашли? — спросила Клара.

— Наша система безопасности, — ответил Германн. — Только что пришло оповещение, ролик разместили десять минут назад для общего доступа в онлайн. — Он указал на файл. — Вот.

Клара прочитала название ролика:

Directors CUT

И подумала, что у слова «cut» здесь совсем другое значение.

Винтерфельд нервно провел рукой по волосам.

— Значит, наш друг все-таки решил рассказать об этом общественности, — наконец произнес он. — Лекция в аудитории вместо частных уроков.

— Да, — ответил Германн. — Вероятно, снова разместил от имени жертвы. Некой Юлии Шмидт.

Курсор мыши приблизился к кнопке «PLAY».

— Включить? — спросил Германн.

Винтерфельд кивнул.

Экран на несколько секунд почернел. Потом появилась картинка, почти такая же, как в первый раз. Красивая светловолосая девушка, лицо залито слезами, тот же панический страх в огромных глазах, словно жернов тянет душу на дно океана. Здесь тоже появились черные перчатки у горла девушки.

— Привет, Клара, — сказала она.

Клара не могла не вздрогнуть, когда услышала свое имя из уст жертвы.

— Меня зовут Юлия, — продолжала девушка, непрерывно дрожа и всхлипывая. — Я знаменитая… Все меня знают. И все… могут меня увидеть… — Она сделала паузу, сглотнула слюну и взглянула прямо в камеру, словно за ней находился телесуфлер. — Я — звезда… Еще я… намного красивее Жасмин. Моя кожа еще не выглядит, как старый пергамент… а глаза… мои глаза еще на месте. — Она сплюнула что-то на пол. — Я уже мертва, но хаос… хаос продолжается. Навести меня в моей квартире. Сегодня, в пятницу… двадцать пятого октября. Но я не первая… и я не последняя.

Потом возле горла блеснул нож.

Кларе казалось, что ее сердце вот-вот взорвется. Она ожидала, что последует быстрый разрез скальпелем, который, словно ветер смерти, скользнет по горлу Юлии, оставив тонкую, глубокую рану. Ожидала, что спустя несколько секунд из нее польется кровь, сначала медленно и нерешительно, потом быстро и неудержимо, как ужасный водопад.

Нож дрогнул, сместившись чуть назад, словно человек замахнулся, чтобы нанести разрез.

Экран погас.

Клара вздохнула.

— Ублюдок! — прошептала она, задаваясь вопросом, что на самом деле бóльший садизм: показать убийство, которого никто не ожидает, или не показать убийство, которого ожидают все?

Она переводила взгляд с Фридриха на Винтерфельда, которые смотрели на экран с одинаковым выражением лица.

— Она еще жива? — спросила Клара. — Может быть, это видео действительно снято сегодня?

Германн лихорадочно напечатал что-то на клавиатуре, подозвал одного из компьютерных техников и указал на экран.

— Проверь этот IP-адрес и прижми «Ксенотьюб». И сравни информацию с данными паспортного стола. В Берлине, наверное, целая толпа женщин с именем Юлия Шмидт, но с помощью этого видео мы ограничим зону поиска.

— Она сказала: «Я намного красивее Жасмин», — напомнил Винтерфельд. — Это может означать, что она еще жива.

— Но это может означать также, что она еще не мумифицирована, — возразила Клара. — Вероятно, этот сумасшедший хочет оставить нам надежду, что не убил ее, и мы еще больше будем рвать задницы, а это доставит ему еще большее удовольствие в игре кошки-мышки. — Она повернулась к Германну. — Как думаешь, когда мы получим адрес?

— Если поторопимся, то через полчаса, — ответил он.

— Сколько человек уже просмотрело видео?

Германн взглянул на статистику «Ксенотьюба».

— Пока только пятьсот. — Он покачал головой. — И все же это довольно много, если учитывать, что за секунду размещаются тысячи новых роликов, а это видео в сети всего лишь пятнадцать минут. — Германн взглянул на Клару. — Возможно, из-за ужасного содержания, которое выглядит правдоподобнее любого фильма ужасов. А может, из-за того, что преступник дал ссылку на этот ролик где-то в Интернете. Это могут быть сайты фильмов ужасов, страницы со снафф-видео или серверы с «жестким» порно, которые расположены где-то в России.

— Вы можете проверить, где и как?

— Уже занимаемся этим. — Германн подал знак двум техникам.

Винтерфельд уперся руками в бока и взглянул на Клару.

— В почтовом ящике ничего не нашли? — спросил он. — Может быть, посылка для вас?

Клара покачала головой.

— Есть какие-то новости о ДНК, добытой из жуков?

— Тоже ничего.

— Что теперь, синьора? — спросил Винтерфельд. — Чем займемся сейчас?

Клара глубоко вздохнула.

— Сначала мы должны выяснить, где находится квартира Юлии Шмидт. Как только мы это узнаем, туда нужно отправить оперативную группу и как можно незаметнее перекрыть подходы к дому. Не хватало нам еще придурков, которые найдут в телефонной книге адрес Юлии Шмидт и устроят паломничество к ее квартире.

— Но это могло бы нам помочь, — высказался Фридрих. — Не должны ли мы подключить этих придурков: может, они, сами того не желая, смогут помочь в поиске Юлии Шмидт?

— Неплохая идея, — сказал Германн, набирая что-то на компьютере, — но в Берлине живет более двух сотен женщин по имени Юлия Шмидт. При пятистах просмотрах, которые произошли до этого времени, выходит примерно по два человека на квартиру. А два типа, которые стоят у квартиры, не так уж заметны.

— Значит, забудем об этом варианте, — сказала Клара. — Подождем точный адрес. Как только он у нас будет, выезжаем. Я позвоню судмедэкспертам, чтобы они провели вскрытие трупа как можно скорее, — если мы таковой обнаружим, конечно.

Фридрих снял очки и внимательно смотрел то на монитор, то на Клару, то на Винтерфельда.

— Вы знаете, что это значит, если он снял этот фильм именно сегодня? — спросил он.

— Да, — ответила Клара. — Он смеется над нами и хочет показать свою силу. Кроме того, он доказывает этим, что мумификация ему больше не нужна, потому что мы его все равно не найдем.

Фридрих кивнул.

— Верно. Но еще это означает, что он мог допустить какие-то оплошности. И не потому, что недооценивает нас.

— А почему?

Фридрих переложил очки из одной руки в другую, прежде чем ответить:

— Потому что это значит, что его работа почти закончена.

Глава 63

Мирс спустился на ближайшую подземную парковку на лифте. Он попытался залезть в почту со своего «Блэкберри», но раздосадованно заметил, что связи нет. На втором подземном уровне двери раскрылись, и в лифт вошел мужчина из службы уборщиков. В одной руке он держал метлу, второй толкал тележку с мусорным контейнером, на котором крепился прочий инвентарь для уборки. Эта тележка заполнила собой почти всю кабинку лифта. Кепка на голове мужчины сидела набекрень, от него пахло жевательной резинкой.

— Извините, — пробормотал он.

— Ничего страшного, — кивнул Мирс.

Уборщик придвинул громоздкую тележку к двери, чтобы освободить немного места, и встал рядом с Мирсом, ухватившись за крепление тележки.

— Наконец-то выходные? — спросил он.

Мирс не был расположен к непринужденной беседе, но ведь лифт остановится спустя несколько секунд, поэтому все же ответил:

— Если бы. В моей профессии, к сожалению, выходных не бывает. — Он нащупал в кармане брюк ключи от «Ауди-ТТ».

Сначала он подумал, что несколько волосков с его ноги зацепились за брючную ткань. Иначе он не мог объяснить этот внезапный легкий укол. И только потом заметил торчащий в бедре шприц, увидел руку уборщика, пальцы которого вдавливали поршень.

Спустя мгновение его охватила приятная непроницаемая чернота.

Ключи от «ауди» выскользнули из его пальцев и звякнули об пол.

Чья-то рука схватила ключи.

И это не была рука Мирса.

* * *

Двери лифта открылись на четвертом подземном уровне. Уборщик выкатил тележку, подошел к автомобилю «Форд-Транзит», открыл заднюю дверцу и с трудом затолкал ее внутрь.

Захлопнув дверь багажного отделения, он прыгнул на водительское кресло и запустил мотор.

Как только лучи фар прорезали сумеречные внутренности подземного гаража, он надел очки.

Очки в матовой оправе из нержавеющей стали.

Глава 64

Германн и команда IT-специалистов в рекордно короткие сроки отыскали адрес Юлии Шмидт. Кройцберг, Берманнштрассе, 30. Была только одна Юлия Шмидт с таким IP-адресом и такой учетной записью на «Ксенотьюбе», изображение на фото совпало с девушкой на видео.

Чуть раньше Клара и Винтерфельд поговорили по телефону с Белльманом, который все еще находился в Висбадене, но уже ехал в лимузине к аэропорту во Франкфурте, чтобы последним рейсом вылететь в Берлин.

— Как получилось, что пресса так быстро пронюхала обо всем? — спросил Белльман. — Ведь это видео — одно среди миллионов.

— Да, — ответила Клара, — но оно очень страшное. Кроме того, мы не знаем, что именно убийца делал ради того, чтобы уведомить прессу.

Пресса действительно уже пронюхала обо всем. В многочисленных интернет-изданиях уже говорили об этом видео. Особенно рьяно это муссировалось в бульварной прессе, а ссылка на видео быстро распространялась по всему Интернету.

«Убийца из Интернета — Кто остановит сумасшедшего “Фейсбук”-Потрошителя?»

Как только вещи обретают имена, они обретают самостоятельность, размножаются и распространяются, как вирусы.

«Фейсбук»-Потрошитель…

Восемь журналистов уже позвонили в УУП, в отдел по работе с прессой. Сотрудников по работе с общественностью срочно вызвали на службу. Прессе нужно было сообщить следующее:

«Пока еще не ясно, идет ли речь о преступлении или о странной шутке. Имя “Клара” тоже могло быть выбрано совершенно произвольно. Мы отказываемся от комментариев, пока не будут предоставлены конкретные сведения после расследования или пока остается риск навредить следственным действиям».

Если журналисты узнают из недостоверных источников или на основании откуда-то полученной информации станут утверждать и доказывать, что ранее уже были убийства, ответ должен быть следующим:

«Мы идем по следу преступника, но не можем пока сообщить о ходе расследования, чтобы не подвергать опасности результаты работы и не спровоцировать новые преступления. Кроме того, мы не можем исключать, что Юлия Шмидт до сих пор жива. Как только сотрудники полиции внесут ясность, непременно будут уведомлены родственники, а после — общественность».

И если речь пойдет о серийном убийце:

«Информация о том, что на счету убийцы уже дюжина женщин, всего лишь безосновательные слухи. Этим делом занимаются наши лучшие сотрудники, и скоро мы предъявим результаты общественности».

* * *

Вместе с оперативной группой они наконец добрались до квартиры Юлии Шмидт на Берманнштрассе, 30. Подходы перекрыли. На место прибыли полицейские машины с мигалками и оперативниками, которые блокировали место преступления.

Между тем уже никто не верил, что это чья-то глупая шутка.

В квартире Юлии было темно, как в могиле.

Кто-то вывел из строя блок предохранителей, может быть, сам убийца, так что в квартире больше не было света. Бессмысленно ждать электриков или чинить самим. Каждая минута на счету.

Но темнота — всегда риск. Неизвестно, не натянута ли где-нибудь острая, как бритва, тонкая стальная струна, которая запросто может отрезать голову, если с достаточной силой наскочить на нее. Неизвестно, не заложено ли в квартире взрывное устройство, которое среагирует на малейший источник света.

Никто не знал, не притаился ли в квартире убийца в очках инфракрасного видения. При первом же шуме он откроет стрельбу из автоматического оружия. Поэтому лишь холодные лучи полицейских фонариков «Мэглайт» оперативников и карманные фонари разрезали плотный мрак.

Свет пробирался в глубь квартиры.

Комната Юлии, насколько можно было рассмотреть в скудном освещении скользящих по стенам лучей маленьких поисковых прожекторов, выглядела иначе, чем комната Жасмин. Плакат с репродукцией Ван Гога «Звездная ночь», обеденный уголок, большая комнатная пальма. Листья пальмы в свете «мэглайтов» отбрасывали на стены пляшущие тени, похожие на змей, которые перед самым укусом сжались, чтобы в следующую секунду совершить бросок.

Потом снова темнота.

И контуры, которые неожиданно появлялись в свете карманных фонариков из непроглядной ночи. Появлялись и снова исчезали во тьме. Рядом с пальмой стоял комод с дюжиной фотографий из отпуска. Из-за того, что фотографии мелькали разноцветным лоскутным одеялом, лица людей превращались в мерцающие гримасы.

Свет пробирался в глубь квартиры.

Ближе к кровати. По покрывалу, подушкам. Вдруг мелькнули босые ноги. Белое платье.

— Здесь что-то есть! — вскрикнул Марк.

Еще два световых пятна от фонарей слились воедино.

На кровати кто-то лежал. Судя по силуэту, женщина в белой ночной сорочке, руки сложены на груди. Белоснежный наряд, украшенный кружевами, ярко выделялся на фоне масляно-черной темноты. Но было и нечто другое, это еще больше контрастировало с ярким светом фонарей. Что-то, что в холодном свете «мэглайтов» казалось таким же темным, как мрак за пределами светового пятна. Это были пятна и брызги на рубашке.

Кровь?

— Юлия Шмидт, это криминальная полиция, мы хотим вам помочь. Если вы меня слышите, скажите что-нибудь, — произнесла Клара.

Ответа не было.

И скоро всем стало ясно почему.

Лучи фонарей разрезали темноту над кроватью, поползли вверх: к солнечному сплетению, к сложенным рукам, грудной клетке, ключицам, шее…

Винтерфельд со свистом выдохнул, когда луч задержался там.

Когда стало понятно, что женщина на кровати не спит, что она не оглушена, не просто потеряла сознание и ее нельзяоживить, дав понюхать аммиак.

Когда стало понятно: Юлия Шмидт мертва.

В свете фонаря было видно: вместо стройной женской шеи — зияющая рана темнее чернильно-черной ночи.

А там, где должна быть голова, — всего лишь окровавленный обрубок, из которого торчат фрагменты костей и разрезанные сухожилия.

Кларе нужно было отдышаться.

— Обезглавливание, — прошептала она, и свет ее фонарика метался из стороны в сторону.

— Нам нужен прожектор! — крикнул Винтерфельд. — Живо!

Послышались торопливые шаги, которые быстро стихли за дверью.

Луч фонаря Клары скользнул вниз по кровавой ране, по кружевному вырезу ночной сорочки, по сложенным, словно у мученицы, рукам, по стройным ногам.

Потом луч заскользил вверх.

Мозг Клары выдал информацию с задержкой в полсекунды, когда луч фонарика уже пробежал по этому месту. Она заметила это мгновение назад, но еще не успела осознать.

«Один метр влево…»

Клара направила фонарик влево.

На полку над кроватью. Тут она заметила гипсовую копию Венеры Милосской.

А рядом с Венерой было то, что зафиксировал ее мозг.

Обрамленная светлыми волосами, которые в свете «мэглайтов» сверкали, как молнии, отрезанная голова Юлии стояла на полке, глядя на Клару широко распахнутыми глазами. Рот был открыт, а уголки его оттянуты назад, будто в ухмылке, словно она хотела сказать: «Добро пожаловать в мое царство, незнакомцы!»

Пока свет фонарика задержался на несколько секунд на отрезанной голове, чтобы потом обшарить стены вокруг этой декорации ужаса, Кларе вдруг вспомнился стишок о болотных духах, который в детстве рассказывала ей бабушка:

Прямо над головой, в десяти сантиметрах от прядей платинового отлива, в холодном свете фонарей на светло-желтой стене красовалось слово и цифры, нарисованные темно-красным, почти таким же темным, как ночь.

Номер 14.

Глава 65

Я думаю о том, что происходит прямо сейчас. В моих мыслях ничто, которое наступит после Сейчас. Я обращаюсь к вам.

Сейчас!

Сон продолжается.

Пробуждение — это воспоминание. Но здесь — неистовое, безвременное настоящее.

Давайте жить во сне.

Хватит того, что мы проснемся незадолго до смерти.

Я просматриваю еще раз фильм в голове. Перед выездом я сравнил информацию из «Фейсбука» и с сайта знакомств «Dategate» и установил два возможных адреса. Это — первая ошибка.

Потом я во время телефонного разговора с помощью следящего устройства GPS выяснил место, из которого говорила Юлия. Это — вторая ошибка.

Затем она в «Фейсбуке» оставила сообщение, что сейчас дома и ждет кошку. На странице в «Фейсбуке» она разместила фото, и стало ясно, как выглядит эта кошка. Ее Принцесса. Это — третья ошибка.

Четвертую ошибку она не могла сделать, как и все последующие.

Потому что тогда она была уже мертва.

Как и все остальные.

Это срабатывает все время. И это будет работать все время.

Сначала у меня появляется ее номер телефона.

Потом ее адрес.

А потом ее голова.

Глава 66

Том Мирс видел сон, в котором у него была вывихнута челюсть. Он слишком широко раскрыл рот и теперь не мог его закрыть. Он видел старых школьных друзей, давних подружек, которые дразнили его, когда ему пришлось бежать с незакрывающимся ртом.

Его челюсть болела, и мускулы возле суставов болели. Приоткрытыми глазами он увидел расплывающийся темный свод. Кто-то двигался перед ним взад-вперед. У Тома было такое чувство, что он спал несколько лет. Пульсирующая боль терзала бедро.

«Что-то произошло? Подземная парковка… Лифт… А потом?»

Во рту пересохло, потому что он не мог дышать через нос. Нос болел. Крылья носа защемлены металлическим зажимом, так что дышать можно было только ртом.

Только теперь с усиливающейся ясностью он ощутил металл на языке и нёбе. Маленькие пластинки с ржавым привкусом. Он вздрогнул. Металлические пластинки были острыми, как ножи: он уже порезал язык, и теперь во рту появился медный вкус крови. Медь и ржавчина во рту. Он хотел выплюнуть пластинки. Но как? Его рот действительно был открыт. Это не сон. Том не мог его закрыть.

Шевелиться он тоже не мог. Он был связан. Голова прикована цепью. Том сидел на железном табурете, как пациент в зубоврачебном кресле.

Его охватила паника. Резкими рывками он попытался освободиться, издавая гортанные звуки, потому что нормально говорить не мог.

— Осторожно, вы можете порезаться.

Это был голос человека, который ходил перед ним.

Теперь Том смог его рассмотреть: высокий, одетый в черное мужчина, сильный, движения ловкие. Он что-то делал у стола рядом со стулом. У него были светлые короткие волосы и очки в матовой оправе из нержавеющей стали.

Странно, но он немного походил на уборщика из лифта.

Только когда незнакомец заговорил, Мирс все осознал.

— Мистер Мирс из «Ксенотьюба», не так ли? — спросил мужчина.

Мирса пробрала ледяная дрожь.

«Откуда он знает мое имя? И что вообще происходит? Похищение? Шантаж с целью вымогательства?»

— Мистер Мирс, — спокойно продолжал незнакомец. — Я сломал канцелярский нож и положил его кусочки вам в рот. А рот я зафиксировал специальными растяжками, которые используют в челюстной хирургии, чтобы пациенты во время общего наркоза не могли закрыть рот.

Он безучастно взглянул на Мирса немигающими глазами. Ужас карабкался по спине Тома, как отвратительный черный паук.

«О господи, что происходит? Кто этот сумасшедший?»

В глазах незнакомца не было ни тени волнения. Только холодный расчет. Неиссякаемый голод, стремление добиться цели.

— Здесь у меня ведро с водой, — сказал мужчина. Он покачал перед Мирсом полным десятилитровым ведром — вода перехлестнула через край, и брызги попали на штаны Тома. — Вы, наверное, задаетесь вопросом: как может быть связано это ведро воды с кусками ножа?

Мозг Мирса работал на повышенных оборотах. Где-то глубоко внутри услужливый голос уже описывал коварный план незнакомца.

На лице мужчины засияла улыбка холоднее осеннего воздуха, который спускался в подвал сверху.

— Может быть, нам это ведро вообще не пригодится. — Он демонстративно отставил его в сторону, прежде чем продолжить. — Ведь мне просто нужно кое-что от вас. — Мужчина в очках с оправой из нержавеющей стали наклонился вперед, так что его лицо почти касалось Мирса. — Мне нужен код доступа к главной странице «Ксенотьюба». Я знаю, что там сканируется сетчатка глаза по веб-камере. Я знаю, что на центральном компьютере хранятся данные о структурах сетчаток всего руководства фирмы. И я знаю, что топ-менеджеры «Ксенотьюба» должны трижды моргнуть во время сканирования, прежде чем получить доступ к главной странице. — Он ненадолго замолчал, сверля Мирса взглядом. — Я даже знаю, что сканер сетчатки на главной странице замеряет движения и кровоток. — Мужчина с напускным негодованием взглянул на Мирса. — Чтобы ни у кого и мысли не возникло вырезать менеджеру глаз и взломать код.

Том инстинктивно отпрянул и ударился затылком о каменную стену.

Мужчина в очках поднял вверх веб-камеру с беспроводным передатчиком.

— Трижды моргнуть, мистер Мирс, — произнес он и шепотом добавил: — Мне нужен доступ к «Ксенотьюбу».

«Главная страница “Ксенотьюба”, — подумал Мирс. — Четыреста миллионов просмотров в месяц. Этот сумасшедший хочет показать там свои извращенные фильмы или что-то еще? Фирма за один месяц обанкротится, ее закроет Министерство юстиции, станет ненавидеть весь мир, доброе имя будет уничтожено навсегда. И акции будут стоить не больше, чем этот прогнивший, вонючий подвал. — Мирс покачал головой. — Этого нельзя допустить».

— Невозможно, — выдавил он из себя, стараясь не порезать язык и слизистую о куски лезвия.

Незнакомец удивленно приподнял брови. Взял ведро.

— Вы не хотите мне помочь? — спросил он. — Тогда и я вам тоже не смогу помочь. — Мужчина ненадолго замер в этой позе. Своим равнодушным лицом и атлетическим сложением он напоминал водоноса, каких можно увидеть у римских фонтанов. Потом он снова заговорил: — То, что сейчас произойдет, я называю «полоскание стали». Хотите узнать, что это значит? Сейчас у вас во рту острые, как бритва, куски лезвия. А я буду вливать вам в рот воду, много воды. — Он произносил эти слова, подставив край ведра к нижней челюсти Тома. — Вы можете сопротивляться, дело ваше, но через некоторое время ваш рот и глотка заполнятся водой и вы больше не сможете дышать. Поскольку вы не можете дышать через нос, то окажетесь перед выбором: задохнуться или проглотить воду вместе с кусками лезвия, чтобы снова вдохнуть.

Мирс почувствовал первые капли воды на губах. Его лицо побледнело.

— И вы проглотите воду, — продолжал незнакомец. — Приступим.

Мирса парализовал страх при мысли о том, что ему предстоит. Острые куски лезвия с помощью давления воды и рефлекса глотания оставят кровавые борозды в его глотке, изрежут пищевод и искромсают желудок. Мýка от располосованной плоти, кровь, боль и смерть.

«Нет! — Он из последних сил помотал головой, а потом кивнул. — Да, я сделаю это, я сделаю все!»

— Давайте…

Незнакомец снова удивленно приподнял брови и убрал ведро немного в сторону.

— Да?

— Дайте мне веб-камеру, — с трудом произнес Том из-за лезвий на языке. — Я сделаю все, что скажете.

Незнакомец кивнул.

— Образцовый руководящий работник, — похвалил он.

Потом опустил ведро и поднял камеру.

Глава 67

Номер 14.

Если это правда, то преступник уже убил четырнадцать человек.

А полиция знала только о трех.

И если только женщины считались «священными жертвами», а мужчины лишь исполнителями чужой воли, то количество убитых, вероятно, было еще больше.

Они снова стояли в отделении судебной медицины в Моабите. На металлическом столе для вскрытий было тело двадцативосьмилетней девушки в ночной сорочке. Отрезанная голова лежала в верхней части стола. Кларе невольно вспомнились истории о вампирах. О Люси в «Дракуле» Брема Стокера, которая лежала в гробу в ночной сорочке, и о Ван Хельсинге, охотнике на вампиров, который пробивал им грудь, а потом отрезал головы.

Криминалисты установили в квартире мощное освещение, чтобы сделать снимки и взять пробы с ковра, мебели и другого окружения. В ярком свете прожекторов вид был еще ужаснее, чем при рассеянном свете фонариков: обезглавленное тело и голова на полке в сорока сантиметрах от изуродованного трупа, которая дьявольски улыбалась в сторону входной двери.

Клара чувствовала запах страха и крови, но не запах смерти, ведь процесс разложения еще не начался. Убийство было совершено всего лишь три часа назад. На обрубке шеи, торчавшем из ночной сорочки, виднелись следы укусов. Сначала Клара и вправду подумала о вампиризме, но укусы оказались кошачьими. Кошка спряталась под кровать, когда оперативная группа штурмовала квартиру. На ней был ошейник, на котором золотыми буквами красовалась кличка «Принцесса».

«Его работа почти закончена», — сказал Фридрих. А она опять не смогла предотвратить убийство.

— Снова красивая молодая женщина, — произнес фон Вайнштейн и поправил очки. — Он перерезал ей горло и отделил голову, насколько можно судить на первый взгляд. — Он натянул перчатки и тонким металлическим стержнем указал на кровавое хрящевое место на гортани трупа. — Вот здесь, в верхних бронхах, произошла аспирация крови в трахее. Значит, жертва была жива, когда ей нанесли обе резаные раны на шее. Вопрос только в том, что было сначала.

Одним из важнейших заданий судебной медицины было установить последовательность ужасных ранений и выяснить, какая рана оказалась действительно смертельной.

Клара знала массу случаев, когда жертву душили, а потом вешали, чтобы инсценировать суицид. Или кого-то избивали до смерти, а потом укладывали на дорогу, где на труп наезжал автомобиль, — преступник надеялся, что следователи констатируют несчастный случай, а не будут расследовать убийство. В большинстве случаев судебная медицина раскрывала подобные трюки, и по виду раны можно было точно установить, что и когда произошло.

Фон Вайнштейн положил металлический стержень на резаную рану в области гортани.

— Рассечение сонной артерии случилось еще при жизни, на это указывают края раны, — сказал он. — А вот края раны на шее и голове, в ходе чего произошло обезглавливание, на подобное не указывают. — Патологоанатом взглянул на Клару и Фридриха. — Обезглавливание случилось уже после смерти.

Клара вздохнула: «Слава богу, этот сумасшедший обезглавил ее уже после смерти».

Кровь в верхние бронхи могла попасть как из первой раны, так и из второй. Но края раны на горле слегка затянулись и кровь вытекала сильно — это доказательство того, что жертва на тот момент была еще жива. На краях раны на шее и голове нет так называемых «признаков жизни», потому что в тот момент девушка уже умерла. На основании этого судмедэксперт может не только установить, какое насильственное действие стало смертельным, но и каким оружием пользовался преступник, что имеет особое значение, когда в убийстве участвуют несколько человек с различным оружием.

Фон Вайнштейн описал металлическим стержнем длинную линию от шеи до бедра убитой.

— Он и в этом случае вскрыл туловище от горла до лобковой кости и извлек внутренности, — сказал он. — Затем надел на труп белую ночную рубашку, чтобы на время скрыть свою «работу».

Клара уже предостаточно насмотрелась на эти ужасы. Отрезанная голова, которая в свете фонарика уставилась на нее широко распахнутыми глазами, открытый рот трупа — эта картина однозначно относится к разряду травматических и забывается не так быстро.

— А время смерти? — спросила она.

— Сегодня ранним вечером, — произнес фон Вайнштейн и взглянул в отчет, который лежал рядом со столом для вскрытия. — Врачи-криминалисты по прибытии сразу измерили ректальную температуру трупа. Она все еще была тридцать семь градусов по Цельсию. Если исходить из того, что температура тела в обычном помещении остается неизменной в течение первых трех часов, а потом понижается каждый час на один градус, момент смерти от момента обнаружения тела отделяет максимум три часа, а может, и меньше.

— Преступник куражится, — сделала вывод Клара. — Он убивает жертву и извещает об этом полицию в считаные часы.

— Значит, он может себе это позволить, — ответил фон Вайнштейн, — ведь мы все еще не знаем, кто он. — Он поправил очки. — Коротко по поводу момента смерти: еще не видно трупных пятен, нет скопления крови в спине, какого можно ожидать, когда тело лежит давно. Но по этим признакам ориентироваться все равно нельзя, потому что…

— Потому что преступник сцедил кровь? — спросила Клара. — Как у Жасмин Петерс?

— В любом случае, у лица и тела необычная бледность даже для трупа. Поэтому я и думаю, что крови не осталось.

Фон Вайнштейн натянул резиновые перчатки, проткнул скальпелем бедренную артерию и с силой провел рукой по ходу кровотока. В ране появилось лишь несколько капелек крови.

— Бедренная артерия наравне с брюшной артерией — самые большие кровеносные сосуды организма. — Он стер кровь бумажной салфеткой. — А здесь крови практически нет.

— Это подтверждает нашу теорию о жертвоприношении, — сказал Фридрих, который стоял перед трупом, скрестив руки на груди. — И белая ночная рубашка тоже выбрана неспроста.

— Почему? — спросила Клара.

— В отчете криминалистов сказано, что следов ДНК на ночной рубашке не обнаружено. Несколько частичек кожи убитой — и все. — Фон Вайнштейн снова открыл отчет. — Это может означать, что преступник принес ночную сорочку с собой, чтобы одеть убитую.

— В судебной экспертизе это называется «undoing», — сказал Фридрих. — Когда он так принаряжает жертву, надевает белую ночную сорочку и складывает руки девушки на груди, то как бы извиняется перед ней. Он хочет загладить свою вину.

— Это намек на то, что сложный ритуал жертвоприношений скоро закончится? — спросила Клара.

— Чем ближе он к развязке, тем больше похожи жертвы — люди, которых он выбирает для жертвоприношений.

Фридрих снял очки и потер глаза.

— И есть еще кое-что, — начала Клара и продолжила, лишь когда все посмотрели на нее: — Точнее, нет.

— Нет? — переспросил фон Вайнштейн.

— Чего-то не хватает.

— Да. — Фон Вайнштейн указал на область горла.

— Голова.

— Голова, — кивнула Клара. — И жуки.

— Черт побери, точно! — воскликнул Фридрих. — Не было ни одного жука.

Фон Вайнштейн кивнул.

— Видимо, в них не было необходимости. Он использовал жуков, чтобы ускорить процесс мумификации и избавиться от трупного запаха. — Его взгляд скользнул по трупу. — Если он уведомляет полицию об убийстве вскоре после его совершения, ему вообще ничего не стоит бояться, кроме скорого ареста.

Клара закусила губу.

— Хорошо бы, если так, — произнесла она. — Но, к сожалению, он пока не позволяет этого сделать, водит нас за нос, как маленьких детей. С одной стороны, он ведет себя хладнокровно, с другой — неосторожно.

Она взглянула на Фридриха, и тот кивнут в ответ.

— Этот сумасшедший полон противоречий.

— А отрезанная голова? — спросил фон Вайнштейн. — Этот шаг не выглядит как «undoing».

Фридрих пожал плечами.

— Не забывайте, мы ведь имеем дело с психопатом. Не стоит ожидать от него слишком много рациональных поступков.

Клара вспомнила разговор с Фридрихом о своей роли судьи — теория, по которой Безымянный демонстрирует ей собственную серию убийств как эксперту и одновременно жертве.

— Может быть, голова сама по себе имеет какое-то значение? — спросила она.

— Возможно, — ответил фон Вайнштейн, — но какое? Может, он хотел испугать? Шокировать?

— Сообщить новость? — предположила Клара. Уж больно не вязался кровожадный ритуал, который устроил преступник с головой, с той тщательностью, с которой он обращался с жертвой: он одел Юлию в ночную сорочку, сложил ее руки и прикрыл раны.

Клара была убеждена, что убийца хочет таким образом привлечь их внимание. Что-то должно за этим скрываться, как за цифрой 13 в ролике с Жасмин Петерс.

— Вы не могли бы обследовать голову в первую очередь? — спросила Клара.

— Вскрытие черепной коробки мы и так будем проводить в соответствии с установленным порядком, — ответил фон Вайнштейн и в очередной раз постучал металлическим стержнем по телу. — Вам же это известно.

— Пожалуйста, просветите голову рентгеном до того, — попросила Клара.

Фон Вайнштейн удивленно взглянул на нее.

— Мы это сделаем, если вы скажете зачем.

— Потому что мы можем там что-нибудь найти, — ответила Клара. — Мы подождем снаружи. Дайте знать, как только закончите.

Глава 68

Покойный муж бывшей директрисы детского дома, в пустой коттедж которой забрался Владимир, был профессором зоологии. Для обучающих целей он изготавливал наглядные пособия. Почему Владимир и выбрал для проживания именно этот дом. Он словно был построен для его планов.

В длинном подвале располагалась старая лаборатория с химпрепаратами и книгами по консервации и мумификации. Там Владимир и прочитал о черных жуках-могильщиках, Blaps mortisaga, которые могут высосать всю влагу из трупа. Он должен был развести этих жуков, устроить для них террариум.

Ночью он провел рискованную операцию: привез тело сестры в пустой особняк. Потом мумифицировал ее, как было описано в книгах: с помощью препаратов, скальпелей и игл он препарировал и законсервировал тело навечно. Оно станет памятником трагическому событию и знаком, пока он не выполнит свою миссию. Сестра лежала в углу большого подвала, там же — жуки, которые должны были довершить дело. По окончании процесса Владимир сделал для нее нишу. Там она останется, пока он не вернется сюда.

За нее должны умирать другие, искупая его вину, — жертвоприношения грешников для него и для нее.

В последний вечер в доме директрисы детского дома он перерыл кабинет покойного профессора. В богатой библиотеке зоолога были книги, посвященные оккультизму и черной магии. Владимир прочитал о том, что символизировала кровь в древние времена, о представлениях в Средние века и об оккультных кругах. Кровь — это жизнь. Если кровь сжигали, вокруг костра собирались духи загробного мира. Он читал о корнях мандрагоры, которые могли принимать человеческий облик, изучал ритуалы, которые описывались в книгах. Нужно было привязать к корню мандрагоры собаку и убить ее. Животное дергалось в конвульсиях и вытягивало из земли корень, который, как считалось, теперь обладал силой принимать человеческий облик. Владимир прочитал пресловутую «Grand Grimoire» — французскую книгу колдовства XVI века, в которой описано, как мертвеца вновь вернуть к жизни и какие жертвоприношения для этого нужны. Во всех колдовских трактатах красной нитью проходило одно: чтобы возродить умершее к жизни, должны умирать живые существа.

«Hernach müssen sie daß geiße hals abschneiden und tzieen daß haut ab und dien daß fleisch ihm feyer nein und lassens bis es ganß zu aschen sey».

Так на пожелтевших страницах было написано на древненемецком: «Потом нужно перерезать горло козе, снять шкуру, а мясо положить в огонь, чтобы оно превратилось в пепел».

Владимир читал имена демонов, которые помогали воскрешать мертвых: Велиал, Лилит, Астарта, Люцифер, Молох и Адрамелех.

Мрачные идеи угасающего сознания, которое напрасно просит своего палача о конце смертельной схватки.

Он прочел историю XVI столетия о венгерской графине Елизавете Батори.

«Элизабет».

Она вышла замуж в пятнадцать лет.

«В пятнадцать лет у Элизабет появился первый парень.

И в пятнадцать лет она умерла».

Батори вышла замуж за графа Ференца Надашди, потомка Влада Дракулы, графа Дракулы.

«Влад Дракула — Владимир».

Дракула — повелитель крыс и волков.

Владимир — повелитель черных жуков.

«Я принесу ей в жертву кровь».

Он прочел страшные истории о графине Елизавете Батори, которая приказывала убивать девственниц, чтобы купаться в их крови и добиться вечной молодости. Исследователи называют цифру более чем в шестьсот жертв, затем фабрику смерти графини прикрыли.

«Никто не поймает меня! Я буду для Элизабет приносить в жертву кровь и внутренности и сжигать их здесь, перед алтарем».

Он снова вспомнил препарированный труп, вмурованный в нишу в стене, высохшее мумифицированное тело, мертвые глаза, устремленные в потолок. Он достанет ее оттуда, когда придет время.

«Ей было пятнадцать, когда она умерла.

Я принесу в жертву пятнадцать женщин.

Их кровь, их тела, их жизни.

И никто не поймает меня.

Потому что я не Владимир.

Я больше не он.

Я невидимый.

Я сама ночь.

Я другое.

Чужое.

Злое.

Я — безымянный».

Ночью он переступил порог дома и исчез.

Из города, из страны.

Он стал частью ночи.

Но он вернется, чтобы закончить свою работу.

Глава 69

— У нас кое-что есть!

Прошло десять минут.

Удивление читалось на лице фон Вайнштейна.

Клара и Фридрих поспешили в зал для вскрытий. Черепную коробку Юлии распилили, мозг лежал в металлическом судке. Фон Вайнштейн поднял что-то хирургическими щипцами, нечто в крови и слизи. Невозможно было предположить, что оно могло там находиться. Это могло быть где угодно, только не в раскроенной голове между тканями мозга и основанием черепа.

— Черепная коробка не была повреждена, это видно и на рентгеновских снимках, — сказал фон Вайнштейн. — После того как убийца отделил голову, он поместил эту штуку в нос убитой и, используя, вероятно, металлический стержень, несколькими ударами молотка вогнал ее в мозг. — Доктор покачал головой и откашлялся. — Снаружи ничего не заметно. Преступник сцедил всю кровь жертвы, поэтому крови в носу не видно.

Клара заморгала, стараясь привести мысли в порядок, и попыталась понять, что это было до того, как его обволокли кровь и слизь. Она посмотрела на фон Вайнштейна, на Фридриха и снова на предмет.

— Это же не?..

Фон Вайнштейн бесстрастно кивнул.

— Верно, это она, — ответил он. — USB-флеш-накопитель.

Глава 70

Спустя двадцать лет Владимир вернулся, вернулся в особняк уже к тому времени покойной директрисы детского дома. На место, где была замурована Элизабет. Особняк сегодня служил складом детского дома. На него никто не обращал внимания, не обшаривал. В нем было электричество и телефонная связь — неоценимое преимущество.

Владимир переоборудовал подвал под свои нужды, превратил его в цифровое чистилище ужаса.

Теперь у него были необходимые деньги. Теперь у него были необходимые знания. Знания о новом мире. Мире компьютеров.

Это был чистый мир зеленовато мерцающих в темноте подвала мониторов, мир из единичек и нолей, ясный и избирательный, словно вырезанный скальпелем. Без грязи, без жизни, без плоти.

С изобретением Интернета у Владимира появились новые возможности, которые он так долго ждал. А когда возникли первые сайты знакомств, он наконец смог найти женщин, которые больше всего напоминали Элизабет. Здесь были фотографии и описания, тут находились данные, информация о том, в каком городе живет женщина. Здесь он мог выбирать, контактировать, узнавать о них больше. Намного больше. Пока в один прекрасный день не узнавал о них почти все.

Владимир выяснил, какие мужчины имеют успех на сайтах знакомств. Для этого он взламывал анкеты и составлял идеальные мужские портреты. Но лучше всего Владимир перенимал облик другого, когда ему принадлежало все, даже жизнь.

Он многому научился в прошлой жизни. Сначала он завладевал банковскими счетами жертв и пользовался ими, пока те не пустели. Позже он написал компьютерную программу, которая приносила ему постоянный доход: она перенаправляла со счетов убитых людей суммы на неизвестные счета. Если передача прошла удачно, счет существовал. Потом он запрашивал со счета жертвы инкассовое поручение и вытягивал с неизвестного счета столько денег, сколько было возможно. В конце концов он приходил с электронной картой убитого к банкомату, переодевшись до неузнаваемости, потому что знал, что в банкоматах установлены камеры, снимал в разных терминалах через короткие промежутки времени по тысяче евро. Получив на руки сумму в десять тысяч, Владимир скрывался во тьме и в конце сжигал ноутбук жертвы.

Чтобы осуществить план — принести в жертву пятнадцать женщин, которые похожи на Элизабет, — ему нужно было время. Никто не должен был заметить, что он делает. И никто не должен был заметить, что эти женщины исчезли.

Он взглянул на мумифицированное тело сестры в черном каменном саркофаге, который построил сам.

Древние египтяне верили, что мертвых нужно мумифицировать, чтобы они смогли продолжить жизнь в загробном мире. Но можно поступать иначе. Можно мумифицировать мертвых, чтобы они продолжали жить в земном мире.

Или, по крайней мере, в виртуальном.

Тогда для всех они оставались бы живыми.

Ведь существовала и другая, темная сторона общества. В этом случае темная сторона не была связана с деяниями — убийствами, надругательствами и изнасилованиями. Это была темная сторона бездействия, безучастности и анонимности.

Владимир взломал базы данных судмедэкспертов и криминалистов. Он прочитал о людях, которые по пять лет лежали мертвыми в своих жилищах, и никто этого не замечал. Тела людей гнили и высыхали в заваленных мусором и фекалиями квартирах. Они умирали в одиночестве, их обгладывали домашние любимцы, которые потом тоже дохли с голоду. И их находили вместе.

Сначала происходило разложение трупа, потом высыхание.

Вторичная мумификация описывалась в судебно-медицинских заключениях. Владимир видел фотографии.

Эти люди никого не интересовали. Они жили и умирали в одиночестве, но женщины, которых хотел убить Владимир, не были одиноки. И снова техника подсказала ему решение.

В социальных сетях общаются миллионы людей. Владимир погрузился в мир сетей и сайтов знакомств — обычных, гетеросексуальных, и необычных. Сайты для геев… Их пользователей он хотел привлечь в качестве марионеток. Были и отвратительные сайты, специальные сайты, где общались люди, которые хотели, чтобы их мучили или даже убивали, и люди, которые мучают и убивают других.

На одном из таких сайтов Владимир обнаружил знакомое лицо. Он знал этого человека еще в детском доме. Он помнил комнату с фильмами про ниндзя. Он помнил прачечную в подвале.

Он вступил в контакт.

Он найдет его.

И он его убьет.

Глава 71

Садизм начинается с издевательств над животными, но животные выживают. Следующая стадия — мучить животных до смерти. Потом будут мучить людей, которые выживут после пыток. И последняя стадия — мучить людей до смерти.

Инго М. в детстве ловил лягушек и надувал их через соломинку, пока те не лопались. Не то чтобы они разлетались на куски — у них разрывались внутренние органы, и земноводные умирали в муках. Инго находил это захватывающим.

Но в какой-то момент этого стало ему недостаточно, и он перешел на крупных животных. А позже принялся искать людей. Мальчиков и девочек. Использовать их было проще: ребенку легче дать почувствовать, что он избран для каких-то «особых» вещей, так что это не выглядело как принуждение. Сначала Инго отпускал детей после того, как «поиграл» с ними, но в какой-то момент это показалось ему рискованным. В конце концов, они ведь могли проговориться.

А сделать этого они не могли, только будучи мертвыми.

Страх в их глазах стал для Инго эликсиром жизни. Крики и плач — это цветы их души.

И Инго М. пил слезы убитых детей.

Было непросто постоянно иметь то, что особенно возбуждало. Иногда приходилось довольствоваться мальчиками по вызову. Их он не мог просто так убить, но за небольшие деньги они делали все, что он пожелает.

Это случилось в начале года, еще лежал снег. Инго познакомился в Интернете с парнем, который в точности соответствовал его вкусам. Его звали Чилл, он был рослым, спортивным, со светлыми волосами. И покорным. Он готов был сделать все, воплотить самые грязные фантазии и не стал бы настаивать на презервативе… Так он написал о себе.

И Инго действительно видел это. Нет, он просто чуял это.

Они встретились в баре клуба. Это было самое популярное в Берлине место, где проходили как гетеросексуальные вечеринки, так и для геев. Иногда после садо-мазосборищ пол там становился скользким от крови. Гремели хардкор и техно, пары исчезали в каких-то темных комнатах. Инго встретился с геем, который называл себя Чилл, и почувствовал отвердение в штанах.

— Две сотни за ночь? — спросил он сквозь громыхание техно-бита. — На всю ночь? И никаких запретов?

Чилл кивнул.

— И без резинки?

Чилл снова кивнул.

Они поехали в бункер, который снял Инго М. Обычно там репетировали музыкальные группы, но, конечно, не в два часа ночи. Подвал был звуконепроницаемым, три этажа под землей, двери в нем блокировались. Инго М. уже задушил здесь трех своих жертв, после того как закончил с ними. Он смотрел им в глаза, надеясь рассмотреть то, что видели они, умирая. Но видел лишь ту же панику, те же мольбы, что и несколькими часами ранее. И сердился.

На нижнем этаже бункера находилось все, что могло ему пригодиться: наручники, кляп, веревки, стул, точнее, каркас от него с металлической сеткой вместо сиденья, намертво привинченный к бетонному полу.

В углу — камера. Инго любил снимать то, что делает. Его компьютер тоже стоял там, и в нем хранились самые классные его фильмы. В бункере не было Интернета, и Инго это вполне устраивало. Фотографии и видео предназначались только для него, потому что если бы его поймали, то охоте настал бы конец.

Он был извращенцем, но не идиотом.

Чилл разделся, наклонился и расстегнул штаны Инго. Прекрасно! После этого Инго намеревался связать парня и немного поиздеваться над ним. Чилл был крупнее и сильнее, но Инго его не боялся. В конце концов, он ведь платил парню, а если веревки начнут рваться, то за маленьким шкафом у него всегда имелись запасные.

Чилл расстегнул его штаны, и Инго почувствовал нарастающую эрекцию. Он пускал слюни от возбуждения и, вытянув шею, чтобы лучше видеть парня за «работой», посмотрел вниз горящими глазами.

Сейчас он возьмет в рот. И это может длиться долго, пока Инго…

Что-то просвистело, и за доли секунды все окрасилось красным, остались только боль и шок. Ужасный шум заполнил голову Инго, во рту появился медный привкус. То, что еще секунду назад было его лицом, превратилось в месиво из осколков зубов и рваной плоти.

Он ощутил на носу и разбитых губах жгучую жидкость и затуманенным взглядом посмотрел на Чилла. Парень больше не выглядел покорным, в нем угадывалась смесь холодного презрения и предвкушение садистской радости.

Инго вдруг учуял резкий запах, который был знаком ему еще со времени работы в больнице.

Хлороформ.

Глава 72

Там что-то есть снаружи.

Оно что-то хочет от меня.

И я часть плана.

USB-флеш-накопитель с новостью, спрятанной в голове трупа. Он попал в голову жертвы через нос.

Еще одно известие от него.

Слова Фридриха: Иное.

Чужое.

Злое.

Они привезли ноутбук. Фридрих позвонил Винтерфельду и сообщил о жуткой находке.

На карте памяти хранился всего лишь один текстовый документ.

Дрожащими пальцами Клара дважды щелкнула на файле.

Открылась программа.

Потом появился текст:

Кларе Видалис, УУП

Было бы преувеличением сказать, что я удивлен, ведь вы нашли это сообщение и читаете его. Я знал, что вы обладаете многими позитивными качествами, которые делите с остальными женщинами.

У вас в голове есть нечто подобное тому, что было у моей последней жертвы.

Но и этого было бы недостаточно, ведь сегодня вы узнали, что я уже убил 14 женщин. Конечно, мне для этого потребовалась парочка мужчин-марионеток. Так что Якоб Кюртен — не единственная жертва.

Итак, 14 плюс х.

Впечатляюще, не так ли? Или для вас, вероятно, пугающе.

Я знаю, выходные на носу, и вы хотите в отпуск, если не ошибаюсь. Но мы еще не закончили.

Сегодня вечер пройдет в двух планах: я покажу вам, что нас связывает, и одновременно то, что вы упустили из виду.

И если вы достаточно сильны — потому что вам совсем не понравится то, что я покажу, — и если у вас есть разрешение и осталась честь, продолжайте охотиться на меня.

Охотиться — это именно то слово.

Потому что поймать меня вы не сможете.

Потому что меня не существует.

Проснитесь, прежде чем умереть.

Из Ничего.

Безымянный

Глава 73

Теперь Инго увидел свет.

Горели неоновые лампы-трубки под сводами подвала.

Он хотел облизнуть губы, но сдержался, потому что почувствовал, что ни губ, ни передних зубов у него нет, вместо них — ноющая каша из ошметков мяса и обломков.

Осколки зубов плавали во рту, как сбившиеся с курса лодки в море из слюны, крови и сгустков. Инго попытался открыть рот, и его пронизала адская боль. Он почувствовал, как кости трутся друг о друга. Похоже, челюсть сломана.

«Чертов говнюк!» — мысленно кричал Инго. За двести евро парень готов был стать его сексуальным рабом на ночь и для начала должен был отсосать. А вместо этого подпрыгнул, ударил головой Инго в лицо, выбил ему зубы, разбил губы и сломал челюсть.

Инго сидел на металлическом стуле, намертво прикрученном к бетонному полу. Этот стул он знал хорошо. К нему Инго привязывал других и издевался над ними. А теперь его руки и ноги прикованы к этому орудию пытки.

Несмотря на боль и страх, мозг Инго продолжал работать и делать рациональные выводы, на которые способен человек в подобных ситуациях. Его мысли разделились и сконцентрировались на трех вопросах.

Во-первых: что сделает с ним этот парень?

Во-вторых: как уговорить мерзавца отпустить его?

И в-третьих, самый важный вопрос: кто он вообще такой?

Парень по имени Чилл уже оделся. Сейчас он сидел перед компьютером Инго и просматривал фотографии. Заметив, что Инго пришел в себя, он повернулся.

Тонкий ручеек крови стекал с его виска по щеке, но Чилл этого даже не замечал. Эту рану он наверняка получил, когда внезапно изо всех сил ударил головой в лицо Инго.

— Кто ты? — невнятно произнес Инго. Кровь пузырилась на его рассеченных губах.

Мужчина поднялся, стер кровь с виска пальцами, облизнул их, холодно усмехнулся и надел очки.

Очки в оправе из матовой нержавеющей стали.

— Кто я? — переспросил он. Лицо его было непроницаемым, как у статуи. — Твой самый страшный кошмар.

Глава 74

Клара повернула и поехала вдоль Турмштрассе в направлении Темпельхоф к зданию УУП, а Фридрих пока еще раз пробегал глазами сообщение от преступника.

Клара включила беспроводную гарнитуру и набрала номер участка. Послышался голос Германна. Похоже, он опять жует любимого желейного медвежонка.

— Есть какие-то перемены на компьютерном фронте? — спросила Клара.

— Никакой активности, — ответил он. — Видео преступника все равно распространилось. Хотя мы сразу убрали его с серверов «Ксенотьюба», к сожалению, сотни пользователей успели его скачать и разместить на других серверах. Это как вирус.

— Что пишет пресса?

— Нервирует нас. Белльман и Винтерфельд все время в работе. Мы подтвердили, что нашли труп, но о USB-флешке и всем остальном пока молчок.

Клара кивнула.

— Только этого нам еще не хватало. — И после паузы добавила: — Что там с ДНК из жуков?

— Мы еще раз прижали все больницы. В Берлине мы почти все проверили.

— Что-нибудь нашли?

Клара услышала довольное чмоканье, после чего Германн ответил:

— К сожалению, ничего. А как у вас дела?

— Флешку я везу с собой. Криминалисты все еще работают в квартире Юлии Шмидт, перевернули там все вверх дном. — Клара свернула в сторону главного вокзала. — К сожалению, никаких отпечатков пальцев и следов его ДНК, частичек кожи или чего-то подобного. Все как у Жасмин Петерс.

«Вы не поверите, но там ничего нет», — говорили криминалисты Кларе. «Вы совершенно правы, я вам не верю, — отвечала Клара. — Поэтому ищите еще».

— Даже идеальный убийца совершает ошибки, — продолжала она. — Полиция опрашивает жильцов, не видели ли они чего подозрительного между пятью и восемью часами вечера. Проблема в том, что мы не знаем, как выглядит преступник. А еще: в Берлине народ переживает только за свое добро, если вообще переживает. — Она ненадолго задумалась. — Судмедэксперты сейчас как раз снимают пробы ДНК с ночной сорочки и кожи трупа. Кроме того, исследуют мозг на предмет ядов, наркотиков и других средств, по которым можно выделить определенную среду или группу лиц. — Клара проехала мимо вокзала и свернула налево, в тоннель, к Темпельхоф. — К сожалению, у нас нет других органов, кроме мозга, поэтому анализ будет довольно ограниченным.

— Хорошо, — сказал Германн, — я скажу Винтерфельду. Сообщу, как только у нас появится что-то новое.

— Все ясно, — ответила Клара. — Скоро буду в участке.

Она положила трубку и некоторое время молча смотрела на дорогу, освещенную желтыми фонарями тоннеля.

— Что вы об этом думаете, Фридрих? — спросила Клара. — Я в опасности? Он написал: «Проснитесь перед тем, как умереть».

Фридрих задумался, прежде чем ответить.

— Предположим, что это угроза. Но, скорее всего, для того, чтобы вы быстрее осознали взаимосвязь. Он словно хочет вас предупредить, чтобы вы не стояли у него на пути.

— Но именно это и есть моя работа! — воскликнула Клара и раздраженно уставилась на дорогу. Желтые фонари пролетали мимо, как мысли, за которыми нельзя угнаться. — Как вы думаете, что этот сумасшедший припас для меня? — спросила она наконец. — Он написал, что хочет сегодня вечером мне кое-что показать.

Фридрих пожал плечами.

— Еще одно письмо, еще одна посылка? В любом случае, нам нужно сразу на это отреагировать. Может быть, в своей самоуверенности он выдаст нам больше информации, чем следовало бы. Возможно, из-за наглой заносчивости допустит ошибку, которая даст нам шанс схватить его.

— Будем надеяться на это, — пробормотала Клара.

— То, что он вам хочет показать, — продолжал Фридрих, — очевидно, очень важно для него. И, видимо, для вас тоже. — Он пристально посмотрел на нее сквозь стекла очков, словно психиатр. — И он сказал, что для вас это будет непросто. — Фридрих снял очки и протер их шарфом.

Машина выехала из тоннеля. Полумесяц, пробившись сквозь серо-черные облака, заливал все матовым светом.

— Лучше, если мы вместе подумаем, что это может быть, и подготовимся, чтобы информация не стала для вас неожиданностью.

— Своего рода инструктирование? — спросила Клара.

— Почему бы и нет? — ответил Фридрих. — Рядом с УУП есть прекрасное заведение, где можно заказать отличный шотландский виски. Конечно, место для кафе не идеальное, но они как-то держатся на плаву. Мне нужно сменить обстановку, чтобы подумать, а кроме того, немного топлива, чтобы мысли завертелись в нужном направлении. Вы ведь не против, правда?

Клара задумалась, но решение приняла быстро.

— Да, охотно. Поиск идет. Сейчас мы все равно не можем ничего сделать.

Она поехала вдоль железнодорожной линии по Галлишен-Уфер и свернула направо на Мерингсдамм.

«Какой абсурд — пить сейчас виски, — подумала она, — вести себя так, словно наступили выходные! Но ведь они наступили».

«Покорись искушению. Возможно, в твоей жизни такая возможность больше не представится», — говорил Оскар Уайльд.

Иногда проблему решить проще, если судорожно не думать о ней все время. Как у мужчины, которому фея сказала, что тот может найти в своем саду клад, но при условии, что не будет думать о розовых слонах.

Через некоторое время она сказала:

— Что это может быть? Что меня может связывать с этим сумасшедшим?

— Вероятно, что-то из вашего прошлого, — ответил Фридрих, глядя в окно на проносящиеся мимо фонари. — Нет, не вероятно, — поправил он сам себя. — Наверняка.

name=t258>

Глава 75

Он узнал все, что хотел. Многое Инго не хотел говорить, поэтому черный человек, парень по имени Чилл, ему помог. Он смотрел фотографии на ноутбуке и расспрашивал о них.

А потом положил компьютер в большую черную сумку.

Инго, дрожа и весь в поту, сидел перед ним. Слезы текли по его щекам.

— Почему? — устало спросил он.

Мужчина обернулся.

— Почему? Ты все еще не сообразил? До сих пор не понял, кто я?

Инго М. покачал головой.

— Ты помнишь детский дом, в котором работал? Помнишь двенадцатилетнего мальчика, с которым смотрел фильмы про ниндзя? «Чтобы понять ночь, нужно стать ее частью». — Он открыл черную сумку и вытащил предмет, который Инго узнал не сразу. — Ты помнишь фильмы, которыми приманивал для себя сексуальных рабов? Ты помнишь, что сделал с мальчиком? Ты помнишь прачечную, где избил меня до потери сознания? «Если выкинешь такое еще раз, будет по-настоящему худо, — так ты сказал, когда я настучал на тебя директору. — Тогда все, что происходит сейчас, покажется тебе раем». Но директор так ничего и не предпринял. Потому что ты был ему нужен.

В глазах Инго отражались удивление, страх и смутные воспоминания.

Владимир. Мальчик, который попал в детский дом вместе с сестрой, когда их родители погибли в автокатастрофе. Он высмотрел его среди всех. Завлек фильмами. Играл с ним.

— Это был ты? Владимир? Но это невозможно! Ты же погиб! Ты утонул в озере. Ты умер!

Он буквально визжал, а человек, который назвался Чиллом, поднес поближе какой-то предмет, чтобы Инго смог хорошо его рассмотреть. Это была бунзеновская горелка.

Владимир поставил ее под стул.

— Ты у-у-уме-е-ер! — кричал Инго, и его голос срывался в истерике.

Он вспомнил теперь, как прижал Владимира к полу, плюнул ему в лицо и сказал: «Для тебя было бы лучше, если бы мы вообще не встречались». А мальчик ответил: «Но для тебя это было бы еще лучше». Спустя короткое время он совершил самоубийство. Директор сказал: «Владимир Шварц, очевидно, наложил на себя руки. Мы нашли дождевик в озере. На берегу остался его велосипед. Нам нужно ожидать худшего».

— Я умер? — Черный человек наклонился к Инго, и от окровавленного подбородка его отделяла теперь всего лишь пара сантиметров. — Я не умер, но что-то во мне умерло. И именно ты это убил. И не только во мне, но и во многих других. — Он указал на компьютер, который торчал из черной сумки. Потом присел и включил газ в горелке под стулом. — Я — судья и исполнитель. То, что ты убил, теперь убьет тебя. — Чиркнув зажигалкой, он поджег газ. — Я не умер! — произнес тот, которого на самом деле звали Владимир.

Он стоял перед Инго, как черный ангел мести. Гул пламени наполнил комнату, и Инго почувствовал невыносимый жар, поднимавшийся от ног к ягодицам.

— Я — сама смерть!

Голос звучал под сводами подвала, как апокалиптическое пророчество.

Инго М. кричал и дергался, кровь и пена летели у него изо рта, наручники глубоко впились в тело, когда он попытался вырваться.

Но стул стоял на месте, и огонь пожирал свою жертву. Запах жженого мяса заполнил комнату, крики заглушали даже гул горелки. В какие-то моменты, несмотря на боль, Инго М. замечал черную фигуру в дверном проеме. Человек стоял недвижимо и внимательно наблюдал за происходящим.

— Ты ублюдок! — визжал Инго под гул огня, который прожигал нижнюю часть его тела. — Ты не лучше меня. Ты даже хуже. Намного хуже!

— Ты породил больной мир, — ответил Владимир, который, прислонившись к стене, спокойно наблюдал чудовищное представление. На его носу блестели очки в оправе из матовой нержавеющей стали. — Как и все те, кто создает такой мир, ты считал, что этот мир пощадит тебя!

Вместо ответа Инго издал горловой звук, похожий на кашель. Пламя уже охватило бедра и нижнюю часть туловища. Облака жирной сажи поднимались к сырому потолку, заросшему паутиной и плесенью.

— Убей меня! — кричал он. — Пожалуйста! Я не вынесу этого!

— Убить?

Владимир правой ногой отодвинул горелку чуть в сторону. Чудовищная боль уменьшилась. Осталось ужасное, непрекращающееся жжение, пожиравшее живую плоть.

Инго, уже соскальзывавший в беспамятство, открыл глаза.

Владимир стоял перед ним — грозный, словно мертвец, поднявшийся из могилы. Но вот он отвел руку назад и вытащил что-то из-за спины. В желтом свете пламени и неоновых ламп блеснуло лезвие клинка.

Это был короткий меч японских самураев. Вакидзаси.

Он поднял меч. Инго, с благодарностью и облегчением закрыв глаза, ожидал смерти, надеясь, что она будет быстрой и менее мучительной.

Но вместо отвратительного звука, с которым сталь входит в тело, он услышал щелчок, и наручники с его правой руки упали. Инго уже мог двигать ею. Его затуманенный рассудок задавался вопросом, зачем мучитель это сделал, как вдруг в стол перед ним с глухим звуком вонзился единственный предмет, до которого он мог дотянуться.

Вакидзаси дрожал, готовый выполнить свое предназначение.

— Харакири, — произнес Владимир, взглянув на меч, а потом в глаза Инго. — Харакири могут делать не только самураи.

С этими словами он задвинул горелку снова под стул, перебросил лямку черной сумки через плечо и под аккомпанемент пронзительных криков жертвы, жертвой которой когда-то стал сам, направился к выходу.

Владимир с оглушительным грохотом захлопнул за собой дверь в подвал и пошел по темному подземному коридору к лестнице, которая вела с третьего подземного уровня на поверхность. Крики Инго, сначала громкие, становились все тише и тише, пока наконец не затихли вовсе.

Глава 76

«Вероятно, что-то из вашего прошлого. Нет, не вероятно. Наверняка».

Слова Фридриха вертелись в голове у Клары, пока она шла по коридору в свой кабинет.

Безымянный убил четырнадцать женщин, если не больше. А что сделала она?

Она вспоминала прошлое.

Может быть, именно с его помощью она сможет поймать убийцу.

А прошлое для Клары почти всегда означало сестру Клаудию. Та была мертва. Возможно, из-за нее.

Родители называли Клаудию «счастливый несчастный случай», потому что она была незапланированным ребенком.

Кларе уже исполнилось десять лет, когда Клаудия появилась на свет. Но когда Клара наблюдала за тем, как сестренка растет, как познает мир, ей казалось, что она вновь переживает свое детство.

Тогда у нее родились подозрения, которые позже переросли и окрепли в уверенность: это была лучшая часть ее жизни.

Какое идиллическое, замечательное было время! Они жили в небольшом городке вблизи Бремена. И все лето дверь на террасу их дома стояла открытой.

Наступала пятница, занятия в школе заканчивались, в холодильнике ожидал холодный лимонад, в гараже — велосипед, а на небе сияло солнце. В субботу жарили мясо на гриле, и в гости приходили соседи. Как-то дети из дома напротив принесли с собой кроликов, и те с любопытством прыгали по саду. Другие соседи принесли морских свинок, две из них убежали. Одну съела соседская кошка, из-за чего начался страшный переполох.

Тогда не было мобильных телефонов, интернет-форумов, компьютерных сетей, разделения между людьми по стоимости одежды и аксессуаров, вместо всего этого — бесконечные зеленые луга, темные таинственные леса и закаты в мерцающем вечернем мареве, в котором танцевали мухи-однодневки и комары, а день заканчивался так же волнующе, как начинался новый.

А еще рыбалка на запретном пруду, где якобы бродил призрак старого крестьянина, утонувшего лет сто назад. И прятки на конюшне, которая принадлежала Людерсам — богатой сельской семье. И толстые беременные кошки, которые целыми днями дремали во дворе перед сараем. И езда на старой кляче, которая мужественно сносила все, отрабатывая свой хлеб. Забавные шутки с дверным звонком общежития медсестер из ближайшей больницы и соседских домов, и радостное бегство по залитым солнцем переулкам от бранящихся, но все равно добродушных жителей.

Недалеко от крестьянского двора было пастбище. И каждый вечер Людерс гнал коров в хлев, подгоняя их криками на нижненемецком диалекте. Клаудия ловко пародировала старика, и Клара никогда не забудет, как пятилетняя сестренка бежала вдоль изгороди, выкрикивая слова на нижненемецком диалекте, а стадо, устало сопя и фыркая, шло за ней. Людерс не знал, сердиться ему или радоваться, но выбирал последнее.

— Ты не должна дурачить коров, — на правах старшей сестры воспитывала Клара Клаудию, но та лишь удивленно глядела на нее, словно это было самое обычное дело в мире.

— Почему? — интересовалась она.

Дети всегда произносят это «Почему?» по-особенному — с любопытством, но в то же время немного обиженно и разочарованно, потому что общество постоянно усложняет их жизнь тысячами запретов.

Чем больше Клара позже думала об этом, тем больше осознавала ту бескрайнюю честность и искреннее любопытство, с какими ребенок познает мир, ту радость, с которой он строит песчаные замки и при этом мечтает о сказочных дворцах и удивительных странах. А когда ребенок плачет — это печаль, которую циники взрослые даже представить себе не могут.

— Если боги кого-то любят, они забирают его рано, — сказал тогда старик Людерс…

Клара вытерла слезы и толкнула дверь в свой кабинет.

Глава 77

Владимир просматривал фотографии на компьютере Инго.

Фото связанных, умирающих и мертвых людей, которым явно было меньше двадцати.

А потом он заметил фото, на котором стояло имя. Точнее, имя значилось на предмете, который виднелся на фото.

Это было имя одной из жертв Инго.

Владимир начал поиски: искал семью, выяснял места работы и прочие мелочи. Наконец он нашел другое имя.

И другую профессию.

Она могла бы наблюдать за его работой.

Она могла бы выписать ему индульгенцию.

Он приобщит ее к своей работе, как только начнет.

И он будет ей писать.

Очень скоро.

Она была, как Инго М., частью его плана. А Инго М. был частью ее плана.

Глава 78

Клара открыла дверь в кабинет.

«Пропустить по стаканчику с Фридрихом… — подумала она. — Почему бы и нет?» Она все равно пока ничего не могла предпринять, ведь результатов еще не было. А между тем наступила полночь.

«Между вами ведь не может быть ничего серьезного?» — спросил Клару внутренний голос.

Фридрих был ей симпатичен, а способ, которым он иногда преподносил жестокую правду, делал его еще привлекательнее. Он говорил честно, и это Кларе нравилось.

«Зачем мне что-то затевать с ним? — спросила она себя, словно желая убедиться, что этого не произойдет. — Он всего лишь коллега. Мы даже называем друг друга на «вы». Это просто совместная работа».

Но внутренний голос отвечал: «Так всегда говорят».

Клара разозлилась и в последний раз за этот день решила заглянуть в электронный почтовый ящик.

Четыре новых письма. Она просмотрела имена отправителей.

Одно письмо привлекло ее внимание.

Отправителем значилась Юлия Шмидт. Сердце Клары забилось чаще. Она знала, что письмо могло быть только от него.

Клара тут же забыла о Фридрихе, о назначенной встрече и дважды щелкнула на сообщение.

Никакого текста. Только вложение. Какой-то медиафайл.

«Еще одно убийство? Или снова сыщики, которые в этот раз врываются в квартиру Юлии Шмидт?»

Она щелкнула на кнопку «PLAY» в медиаплеере.

Экран некоторое время оставался черным. Потом появилось требование, написанное белым шрифтом:

Пожалуйста, включите звук.

Клара установила громкость на мониторе. На заднем плане послышалось жужжание, прислушиваясь к которому ей предстояло выставить оптимальную громкость.

«Этот парень знает толк в постановках. Подумал обо всем».

Потом Клара впервые услышала его голос — если это был действительно его голос, а не очередной несчастной жертвы, которую перед смертью заставили произнести собственный некролог.

Голос звучал низко. Жутко, мрачно и искаженно. Как только раздался голос, картинка изменилась.

На фоне черного экрана стали вырисовываться неясные серо-черные контуры.

Но Клара не могла понять, что это.

— Клара Видалис, — произнес низкий, искаженный голос, — я говорю с вами, вы слушаете меня. Теперь все кончено. — На пару секунд наступило молчание, потом снова зазвучала речь: — Некоторое время назад я убил мужчину, он умер в немыслимых муках.

«Кого он имеет в виду? Якоба Кюртена? Неужели он его пытал? Судебная медицина не нашла ничего, кроме разреза на шее, больше по такому трупу нельзя было установить».

— Вы сейчас задаетесь вопросом, почему я вам это рассказываю, ведь он — не исполнитель чужой воли, с которыми вы имеете дело в последнее время, — продолжал голос, словно угадывая мысли Клары. — Он не из тех, с кем вы успели познакомиться и кому выпала честь пожертвовать жизнью ради моего нового образа. — Он сделал паузу. — Как бы там ни было, но этот мужчина не имеет отношения к моей работе. Вернее, лишь косвенно.

«Значит, это не Якоб Кюртен или какой-то неизвестный труп, — подумала Клара. — Но к чему он клонит?»

— Я расскажу вам об этом человеке, — говорил голос дальше, — потому что он имеет отношение к нам обоим. Он имеет отношение к тому, почему я написал именно вам, почему выбрал вас для того, чтобы вы наблюдали за моей работой. Почему именно я выполнил то, чего вы не смогли сделать.

Клара прислушалась к искаженному голосу: «О чем он говорит? Что я не смогла, а он смог?»

Картинка на экране стала резче, но все равно нельзя было ничего разобрать. Это напоминало поверхность луны в сумеречном свете: кратеры, рубцы, черные провалы.

Сам черт не поймет, что убийца хотел показать ей.

Голос звучал дальше:

— Речь пойдет о двух вещах: с одной стороны, я покажу вам, что нас связывает. С другой — что вы не смогли сделать.

Клара напряженно всматривалась в экран, мысленно повторяя слова, произнесенные искаженным голосом.

— Мужчина, которого я убил, очень любил детей.

Клара вздрогнула, словно прикоснулась к проводу высокого напряжения. Тут же в ее памяти всплыло имя. Имя, лицо и фраза.

«Ты меня встретишь?»

— Этот мужчина, — продолжал голос, — насиловал детей. — Он сделал паузу, словно хотел насладиться моментом. — Детей, которым было десять-двенадцать лет. И он изнасиловал мальчика. Мальчика, каким я был тогда.

Хотя Клара слушала, сидя неподвижно, как парализованная, и по телу ее словно волны тока пробегали, думать ясно она еще могла.

«Убийца сам был жертвой. И то, что пережил, он теперь отдает миру обратно. Иначе. Сторицей. Он что-то потерял, он что-то потерял… А я?»

Темная картинка постепенно становилась резче. Похоже, на ней был изображен человек, который сидел на стуле. Что-то лежало под ним на полу. Все было черное, словно обугленное.

— Но я выжил, — в голосе чувствовались нотки триумфа. — Позже я отыскал этого мужчину, чтобы поквитаться с ним. И я его убил. Как — вы видите сами.

Теперь Клара видела фотографию полностью. Она содрогнулась. Это было человеческое тело на стуле. Плоть, мускулы и кожа полностью обуглены.

«Человеческое мясо покрыто жировым слоем, — подумала Клара, — и он горит так же хорошо, как парафиновая свеча». Она невольно обратила внимание на туловище мужчины. Из брюшной полости, лопнувшей от жара, вылезли обугленные внутренности, как причудливые угри, а черные, сожженные остатки тканей свисали с почерневших костей волокнами разной длины.

Клара вспомнила этот случай. Она читала дело.

Инго М. — так звали мужчину. Они нашли его труп в бункере несколько месяцев назад. Он был прикован наручниками к металлическому стулу. Сиденье было из толстой металлической сетки, а под стулом — бунзеновская горелка. Мужчина горел. Долго горел.

Взгляд Клары задержался на экране.

Тазобедренный сустав Инго М. полностью был виден — закопченные кости, между которыми — обугленные остатки тканей, как черная, расплавленная на солнце резина. На месте того, что раньше было ягодицами и областью гениталий, виднелся лишь черный чадящий кратер.

Но он умер не от ожогов. Одна рука мужчины оказалась свободной. И рядом лежал самурайский меч. Им он собственноручно перерезал себе горло.

«У тебя был выбор, — подумала Клара, — мучительно сгореть или казнить себя самому».

— Вы правы, — продолжал голос, словно отгадав ее мысли, — не я убил его на самом деле. Он сам себя казнил. Иначе, — опять пауза, — огонь горелки забрал бы его с собой в пекло ада.

«Конечно, — цинично подумала Клара, — никакой ты не убийца. Это все меч, горелка, скальпели — только не ты».

Она с раздражением смотрела на экран, на голову Инго М., на лопнувшую от жара черепную коробку, из которой вылезли черно-красные мозги, и на лицо, превратившееся в черные, истлевшие развалины.

Постепенно фотография исчезла.

Появилась другая, более светлая. На ней было что-то зеленое. И белое. Сначала нерезкое, потом все четче. Угрожающе четко. И что-то сказало Кларе: сейчас она увидит нечто, что ей не понравится. Что ей очень навредит. Что намного хуже, чем сожженный на стуле труп.

Хуже, чем снафф-видео с убийством на компакт-диске.

Хуже, чем отрезанная голова на полке.

Намного хуже.

— Я допросил этого человека, — раздался голос. — По-своему. Я заставил его сознаться, кого он насиловал, кроме меня.

Клара сглотнула слюну, чтобы желудочная кислота не превратила ее рот в адское пламя. Все в Кларе кричало и требовало, чтобы она немедленно выключила ролик, вытащила штекер из розетки, выбежала из кабинета, выпила виски с Фридрихом и все забыла.

Но она не сделала этого. «Почему мы делаем неправильные или запрещенные вещи? Может быть, как раз потому, что они неправильные и запрещенные. Призрак извращенности».

Незнакомец все говорил:

— Этот человек не только убивал и насиловал детей. У него была привычка приходить на похороны своих жертв. Совершенно равнодушный, в черном костюме. Это доставляло ему удовольствие. Он делал фотографии похорон.

Что-то внутри Клары уже догадывалось, какую фотографию хочет показать ей убийца, кто сделал этот снимок и что она там увидит. И она понимала, что это не принесет пользы, что в этот момент ей лучше умереть, чем увидеть фотографию. И все же Клара как загипнотизированная смотрела на экран.

Незнакомец продолжал:

— Он снимал надгробья и имена. Печатал фотографии дома, развешивал и онанировал на них. — Снова пауза, извещавшая о следующих ужасах. — Но иногда ему этого не хватало.

Фотография становилась все четче. Зеленое, белое. Кое-где виднелся мрамор. «Это могут быть цветы, — подумала Клара. — И камень».

— Вы еще отказываетесь верить, но уже знаете, что это.

Клара сжала губы, чтобы не закричать, когда услышала следующие слова:

— Человек, поймать и убить которого вы поставили своей целью, стоял рядом с вами у могилы вашей сестры.

Клара почувствовала, что вот-вот потеряет сознание, но адреналин, словно топливо, впрыскивался в ее кровь. Она пережила похороны сестры, словно в трансе, и совершенно не обращала внимания на пришедших. Теперь, скорчившись на краю стула и вцепившись пальцами в край стола, она так пристально смотрела на фотографию, будто хотела влезть в экран.

Зазвонил телефон.

Громко, пронзительно, настойчиво.

Но Клара слышала только голос, извергающий новые залпы ужаса.

— Там, где ваши полицейские методы дознания не срабатывают, я сам вывожу правду на свет, — сказал убийца, который называл себя Безымянным. — Он кричал, визжал и умолял. Но в конце концов заговорил. В конце говорят все. — В его голосе чувствовались нотки гордости. — Это правда: Инго М. почти все свои жертвы насиловал, мучил и убивал. Он фотографировал похороны и надгробные камни, чтобы позже удовлетворять себя, глядя на снимки. Но с некоторыми своими жертвами… Как бы это выразиться?

Клара заметила, что убийца вовсе не подыскивал слова, а намеренно затягивал рассказ, чтобы помучить ее еще больше.

— В отдельных случаях любовь… превозмогала смерть.

Клара инстинктивно схватила лист бумаги. Ее вырвало. Она с отвращением выбросила ослизлый комок в мусорное ведро.

Телефон все еще звонил, но весь мир для Клары Видалис состоял сейчас из голоса и картинки, которая становилась все четче, яснее. Подсознание Клары уже давно говорило о том, что это. Но сознание из последних сил пыталось скрыть это от нее.

— Он мне рассказал, как это делал. Что мертвые были… какими-то другими. Можно входить в разные места. Они были податливее.

У Клары снова начались рвотные позывы, но наружу ничего не вышло. Ее мозг словно вычистили, желудок превратился в пульсирующую емкость с кислотой, покрасневшие глаза наполнились слезами, но по-прежнему неотрывно смотрели на экран. Она впилась в край стола с такой силой, что ногти угрожали вот-вот сломаться.

— Он убил Клаудию, Клара. Он стоял на похоронах рядом с вами. И он выкопал ее и проделал это с ней опять. Делал это снова и снова.

Клара больше не слышала телефонного звонка. Она смотрела на картинку широко распахнутыми глазами, как на древнее божество, прислушиваясь к демоническому посланию, которое произносил голос за кадром. Оно свалилось на нее, будто проклятие карающего бога. По телу пробегали волны шока, она как будто засыпала на микросекунды и снова просыпалась, умирала и воскресала.

— Снимок, который вы сейчас видите, нашел у него я. И убил его я, а не вы. — Снова садистская пауза. — Вы, Клара, — продолжил голос с внезапной решимостью и твердостью, подводя ее к развязке, — вы не сделали ничего. Все эти годы вы стояли, молились, плакали, сожалели и надеялись — перед пустой могилой.

Пальцы Клары впились в край стола, ногти побелели так же, как лицо.

Теперь она видела фотографию.

Роскошные цветы, венки, которые не соответствовали болезненной реальности, мерзости смерти и разложения. Фразы на лентах: «Мы тебя никогда не забудем… Тебя нам будет не хватать… Ты ушла в лучший мир… Твои родители… Твоя Клара… Дедушка и бабушка…»

Надпись на надгробном камне из Откровения Иоанна: «и живый; и был мертв, и се жив во веки веков».

Клара рассматривала фотографию, теперь уже абсолютно четкую. Как наркоман, она следила за снимком, медленно поднимавшимся от края экрана, и вот на могильном камне показалось имя.

Самым худшим событием в жизни Клары был день, когда она узнала о смерти сестры.

До сегодняшнего дня.

Ей понадобилось двадцать лет, чтобы преодолеть это.

И за две минуты убийца разрушил все.

Голос умолк. Фотография появилась полностью.

И Клара прочитала слова на могильном камне, которые видела до этого не раз и которые выжигали глаза, словно текущая плазма.

Клаудия Видалис

* 18 июня 1982 † 23 октября 1990

Она разжала пальцы и обессиленно сползла на пол.

Телефон все еще звенел.

Часть III. Смерть

Tu trembles, carcasse? Tu tremblerais bien davantage, si tu savais où je te mène.

Дрожишь ты, мой скелет? Дрожал бы еще боле, коль знал, куда тебя сейчас я поведу.

Виконт де Тюренн

Глава 79

Комната, в которой она очнулась, была абсолютно белой. Белый пол, белые стены, белые жалюзи, белые простыни. Она сразу поняла, что это больничная палата.

«Почему я здесь?»

Ее взгляд скользнул по белой постели, по аппарату ЭКГ, отображавшему биение ее сердца, по стене до окна, за которым на осеннем ветру качались ветви дуба. Несколько веточек, словно пальцы добродушного великана, тихонько стучали в стекло.

Время около полудня. Что произошло? Вчера вечером она побывала у судмедэкспертов, потом отправилась в свой кабинет, а потом…

Воспоминания ударили с силой кузнечного молота.

Электронное письмо Безымянного.

Фотография Инго М., прикованного к стулу и сожженного.

Снимок надгробного камня с могилы ее сестры.

Клара почувствовала себя выжатой как лимон, словно всю ее энергию, доверие и веру убили одним ударом. Преступник казнил насильника ее сестры. Он отомстил, чего Клара сделать не смогла. Это чудовище, убившее сестру Клары и разрушившее ее жизнь, появилось на миг, чтобы тут же исчезнуть в мире мертвых.

А ее сестра лежала даже не в могиле, перед которой Клара так часто плакала. Она даже не представляла, где теперь труп ее младшей сестры.

Она видела могильный камень. Фотографию убийца, очевидно, обнаружил на жестком диске компьютера Инго М.

Что случилось потом? Неужели она потеряла сознание?

Упала как подкошенная?

Клара была уверена, что в больнице ей вкололи успокоительное, но, несмотря на это, чувствовала себя бодро. Она нажала на красную кнопку у кровати и села.

Вскоре в палату заглянула медсестра.

— Госпожа Видалис, вы уже проснулись?

— Разумеется. — Клара взглянула на ночной столик. — Мне нужно сейчас же позвонить. Где мой мобильный?

— Вчера ночью у вас случилось нарушение кровообращения, вы потеряли сознание на тридцать минут. Потом вас привезли сюда. Вы пришли в себя и вскоре заснули, — сказала светловолосая медсестра, взглянув на часы. — Проспали одиннадцать часов, если быть точной. Вы должны остаться здесь под наблюдением на выходные.

Была суббота, если чувство времени Клару не подводило.

Она подумала о Безымянном, который, очевидно, не станет отдыхать в выходные из-за того, что Клара попала в больницу.

Она спустила ноги с кровати, отключила датчики ЭКГ, встала и покачнулась.

Медсестра подскочила и поддержала ее.

— Ради всего святого, вам нужно остаться здесь! — строго сказала она. — Вам нужно расслабиться.

— В напряжении я чувствую себя лучше, — ответила Клара и огляделась. — Позвоните хотя бы господину Винтерфельду из УУП. Он знает, что я здесь?

— Он уже приезжал сюда, но вы еще спали, — сказала медсестра. — Он был с доктором Фридрихом, тоже из УУП. — Она помолчала. — Посетителей вы принимать можете, но только недолго. Вам нельзя волноваться. Мы же не хотим еще раз потерять сознание, правда?

— Я потеряю сознание, если не поговорю с Винтерфельдом, — отрезала Клара. — Я знаю, вы хотите мне добра, но позвоните, пожалуйста, ему или принесите мой мобильник.

Медсестра вздохнула, подошла к шкафу и вытащила телефон Клары из сумки.

— Вот, — сказала она с упреком. — Позвонить вы можете снаружи, в зоне для посетителей. Я помогу вам.

Глава 80

Винтерфельд провел по волосам рукой и откинулся на спинку стула, что стоял у кровати Клары. Потом огляделся и засопел.

— Здесь нигде нельзя курить, — сказал он. — Будем усматривать в этом кратковременное лечение воздержанием. — Он взглянул на Клару. — Вам лучше?

— Честно? — спросила Клара. — Нет.

Винтерфельд рассказал ей о том, что произошло вчера вечером. Фридрих обнаружил Клару возле письменного стола в луже рвоты. До этого он пытался ей дозвониться, но никто не подошел к телефону. Компьютер был включен, медиаплеер открыт. Фридрих проверил пульс Клары, уложил ее на бок и вызвал «скорую». Потом он и Винтерфельд посмотрели ролик, поэтому знали, что показал убийца Кларе. Они поняли, что Клара в прямом смысле стала жертвой убийцы. Он не выкрал ее и не причинил физической боли. Но он совершил насилие над ее душой.

— Вы знаете, что он рассказал о моей сестре? — спросила Клара. — Что ее якобы больше нет в могиле?

Винтерфельд помолчал, потом вымученно кивнул.

— Дело Инго М. раскручивается по-новому. Если этот человек действительно изнасиловал Безымянного, то так мы сможем выйти на него. — Он протрещал пальцами. — Тогда мы ничего не нашли. Подвальное помещение бункера было уничтожено огнем. Все полыхало до тех пор, пока кислород полностью не выгорел. — Он обеспокоенно потер руки. — Остатки компьютера или жесткого диска, на котором могли быть какие-то фотографии, мы не обнаружили. Возможно, убийца забрал все с собой.

Клара посмотрела в окно на ветви дуба.

«Инго М. Он насиловал детей, девочек и мальчиков. В итоге — их трупы. Классическая теория «резиновой ленты» из патопсихологии, — подумала она. — Если растягивать резиновую ленту слишком сильно, она в конце концов износится и перестанет принимать первоначальный вид. Слабая человеческая душа тоже может вести себя, как резиновая лента. Все начинается довольно безобидно. С секса по телефону и посещения борделей. Но когда-то этого перестает хватать. Тогда начинаются игры садо-мазо, дети, фекальный фетишизм, и когда-то дело доходит до пыток порно, убийства и, наконец, некрофилии — половых контактов с трупами».

Винтерфельд, очевидно, хотел как можно скорее сменить тему, чтобы не слишком волновать Клару, но она не унималась.

— Моя сестра… Ее могила… Я требую, чтобы провели эксгумацию!

Винтерфельд кивнул.

— Это, несомненно, можно сделать. Но вы уверены, что хотите знать результат? Что вы хотите этого на самом деле?

— Я не хочу этого, я должна это сделать.

Она встала и попыталась пройти несколько шагов. Получалось уже лучше, но все равно приходилось за что-то держаться.

— Самое страшное — неуверенность, лежит ли она в могиле. — Клара прошла еще пару метров. — Мне нужно выбраться отсюда, — заявила она. — Я должна найти этого парня. И прежде всего мне нужно знать, кем был этот Инго М.! Именно из-за него я пошла работать в полицию, из-за него я чувствую вину вот уже двадцать лет. И вчера он возник снова. Но это уже мертвец. Очевидно, его убил человек, за которым мы гоняемся. — Клара взглянула на Винтерфельда. — Я должна больше узнать о нем, иначе сойду с ума!

Винтерфельд кивнул.

— Только у нас есть проблема, синьора. — Он развернулся своим орлиным профилем к окну и уставился на громадный дуб, ветви которого постукивали в стекло. — Белльман узнал об этом происшествии. А вы же знаете, какой он бюрократ. — Винтерфельд загнул большой палец. — Во-первых, вы сейчас нетрудоспособны. Во-вторых, — теперь пришла очередь указательного пальца, — из-за прессы мы ходим по минному полю. И в-третьих, — настал черед среднего пальца, — видео могло повлиять на ваш рассудок. Убийца глубоко ранил вас, так глубоко, что вы потеряли сознание. — Он сложил ладони вместе. — Не этого ожидают от рационально действующего комиссара УУП. И уж тем более не в тот момент, когда журналисты наседают на нас с вопросами о «Фейсбук»-Потрошителе и трезвонят каждые пять минут.

— Но ведь в этом нет моей вины, — возразила Клара, — я же не просила его прислать мне ролик. И то, что я отреагирую на это так бурно, можно было предположить. — Слезы текли по ее щекам.

В тот момент ей подумалось, что и вины Винтерфельда в этом тоже нет. И Белльман не виноват.

— Это, конечно, правда, — ответил Винтерфельд, взял ее руку и сжал, как терпеливый учитель. — И я последний, кто видел положительные моменты в личной привязке убийцы именно к вам. Ведь вы хотите его поймать, не так ли? — Он наклонился вперед. — Непременно, правда?

Клара безутешно смотрела в пустоту, заново прокручивая увиденное в голове.

— Непременно.

На какое-то время наступила тишина.

— Что-нибудь еще произошло? — спросила Клара. — Я имею в виду, преступник еще что-то натворил?

Винтерфельд поправил галстук. Потом покачал головой.

— Пока все тихо. Но я боюсь, что это мнимое спокойствие. Скорее, затишье перед бурей.

— И если буря разразится, — прошептала Клара, — я останусь лежать здесь, пока будут умирать другие.

Винтерфельд вздохнул.

— Персонал больницы устроит нам ад, если вы сейчас отсюда уйдете, — сказал он. — До понедельника у вас больничный режим. И как ваш начальник я должен за этим следить, иначе рискую получить нагоняй за то, что не присмотрел за вами. Кроме того, Белльман не хочет беспокойства и спешки. Он знает, что вы специалист в своем деле, но опасается, что пресса прознает о вашем состоянии и раструбит об этом.

Взгляд Клары помрачнел, в нем читалось что-то среднее между яростью и отчаянием, а в глазах опять заблестели слезы.

— Значит, то, что я хочу поймать убийцу, — это недостаток? — спросила она сдавленным голосом.

— Ну хорошо, — вздохнул Винтерфельд. — Я поговорю с Белльманом и попрошу, чтобы он дал разрешение на ваше дальнейшее участие в деле. Скажу ему, что у меня нет возражений. А с больницей мы все уладим. Журналисты не знают, что вы участвуете в расследовании. Если повезет, то и не узнают. — Его взгляд снова скользнул к веткам за окном. — Но вы тоже должны мне помочь.

— И как же?

— Вы должны поговорить с Белльманом. Вчера ночью он вернулся из Франкфурта и стал свидетелем случившегося с вами. Вы должны его убедить, что способны выдержать участие в деле психологически и физически.

Клара покачала головой.

— Я благодарна вам за помощь, но, думаю, мне будет легче поймать убийцу, чем убедить Белльмана.

Винтерфельд встал.

— Таковы правила. Он ведь начальник. — Он указал на дверь. — Я улажу вопрос с врачами, а вы поговорите с Белльманом. Сообщите мне, когда будете готовы, и мы вас заберем.

Клара кивнула, пытаясь выглядеть решительной, но знала, что это не сработает.

Глава 81

Андрия Альтхаус, Грешница, как раз вернулась из фитнес-клуба домой, в общежитие, где жила вместе с двумя подружками, когда зазвонил ее мобильник.

Вся неделя у нее была распланирована не хуже, чем у какого-нибудь топ-менеджера.

Фитнес, йога, показы женского белья. Андрия сэкономила на пластической операции, она хотела увеличить свой третий размер. Андрия уже опробовала себя в эскорт-сервисе, высокооплачиваемом сегменте, но было унизительно раздвигать ноги перед толстопузыми директорами в пятизвездочных номерах. Впрочем, мало профессий, в которых без образования можно заработать больше четырехсот евро в день. И клиенты были скромные, ведь она выдвигала условия. Никаких фото, никаких фильмов, никаких разговоров.

«The Sky is the limit», — подумала Андрия. Она стала Мисс «Shebay», и мир для нее был открыт. Она только что созванивалась со своим агентом.

— Это супершанс, — сказал он ей, — нужно выгодно себя продать, но нельзя, чтобы тебя нагрели. И прежде чем этот Торино тебя повалит, завали его сама. Наша цель — Голливуд, понятно?

— Понятно, — ответила она.

Она посмотрела на дисплей телефона.

Предварительный выбор.

«Голливуд?»

Сердце Андрии забилось быстрее.

Она ответила:

— Алло?

— Алло! — раздался голос с американским акцентом. — Это Андрия Альтхаус?

— Да. — Она бросила спортивную сумку на кровать и прошла в гостиную. — С кем я говорю?

— Мы вчера виделись мельком во время съемок с Альбертом Торино. Это Том Мирс из «Ксенотеха». — Небольшая пауза. — Ты знаешь, кто я?

Ее сердце забилось еще быстрее. Еще бы такого не знать!

«Ксенотех». США. Калифорния.

— Вы финансовый директор, ведь так? Вы занимаетесь правами на постановку фильма для «Ксенотьюба»?

— Этим и еще многим другим, — произнес голос. — Слушай внимательно, у меня мало времени. Твой выход вчера был просто великолепен. Но для Германии ты слишком хороша. Ты могла бы засветиться в США. — Снова пауза. — Ты же хочешь играть по-крупному?

Ей казалось, что это сон.

«Голливуд, Беверли-Хиллз».

— Ну конечно.

— Слушай внимательно, — продолжал Мирс, — я в «Хилтоне», на Жендарменмаркт. Мой шофер сейчас как раз возвращается из Тегеля. Он забрал несколько чемоданов из США для меня и едет через Веддинг в центр города. Он может захватить тебя, и мы поговорим в «Хилтоне». Может он тебя подобрать по дороге?

Она подумала о встрече, которая должна была состояться прямо сейчас, и тут же вычеркнула ее из воображаемого календаря.

— Конечно, Мюллерштрассе, тридцать восемь, угол Зеештрассе. Если водитель будет ехать из Тегеля, то как раз проедет мимо.

— Супер. Я ему позвоню. Будь через пятнадцать минут внизу. До скорого. — Он отключился.

Андрия еще никогда не была так счастлива.

Она использует эту четверть часа, как надо, и будет выглядеть шикарно, а заодно наденет солнцезащитные очки и кепку, чтобы поменьше узнавали на улице, пока она будет ждать машину.

Глава 82

Когда Клара не знала, как поступить, она молилась. Просила о ясности ума, о силе и выдержке. Просила больше силы, чем у нее было.

Она стояла на коленях в маленькой часовне больницы, глядя на алтарь с распятым Иисусом, и ей казалось, что из его ран сочится кровь. Возможно, это просто издержки профессии, ведь всякая инсценировка жестокости и смерти являлась для нее чем-то реальным.

Вероятно, это также был знак. Очевидно, кровоточила она сама. Возможно, она должна была умереть, как Иисус, чтобы воскреснуть новой Кларой, еще сильнее прежней.

Разговор с медсестрой и Винтерфельдом отвлек ее на короткое время, но теперь воспоминания нахлынули снова.

Клара все еще дрожала, несмотря на успокоительное, и старалась не расплакаться, но перед глазами стояла фотография надгробного камня. Мысль о том, что это чудовище — Инго М. — стояло рядом с ней на похоронах, терзала ее. Он не только изнасиловал и убил ее сестру, он не давал ей покоя и после смерти.

Она так сильно сжала ладони в молитве, что побелели костяшки пальцев, а руки, казалось, слились в единый кулак, которым она хотела размозжить череп Безымянному.

«Ты ненавидишь Безымянного, но Инго М. ты ненавидишь еще больше, так ведь? — спрашивала она себя. — И если убийца, которого ты хотела поймать, уже мертв, ты должна поймать того, кто еще жив».

Клара должна была признаться себе: не смерти молодых женщин стали причиной того, что она хочет поймать Безымянного. А все из-за того, что Безымянный убил Инго М. Убил человека, за которым она гонялась всю жизнь. Убил человека, из-за которого она пошла работать в УУП, из-за которого жизнь ее превратилась в сплошной кошмар из чувства вины и самоотречения.

Клара ненавидела Безымянного, потому что он убил чудовище, которое она сама хотела прикончить, должна была убить, чтобы обрести покой.

Теперь она стояла на коленях в часовне больницы, была официально признана нетрудоспособной, и коллеги из УУП будут советоваться с Белльманом, сможет ли она работать дальше. Но Белльман еще тот упрямец. Возможно, он отстранил ее от дела, так что теперь кто-то другой поймает убийцу и спасет последнюю жертву.

«Этого не должно случиться! Ты должна довести все до конца, или тебе до самой смерти будет стыдно смотреть на себя в зеркало».

Она должна убедить всех, что она мастер своего дела. Она должна донести руководству, что дело, завязанное на чем-то личном, — это не негативный, а позитивный момент. Месть — как огонь. Дело чести. Один наносит удар, другой бьет в ответ. Так же сильно или еще сильнее. Но для этого нужна сила. Клара должна была пробудить свою силу и использовать ее. Силу убедить Белльмана.

Силу, с которой она победит душевную травму не за два года, а за два часа. Силу, которая заставит поверить в себя снова.

Она взглянула на распятие.

— Скажи, что я могу быть сильной, — прошептала она и закрыла глаза.

И постепенно картинка сформировалась. Картинка за прошедшие восемь дней. До сегодняшнего момента это был самый ужасный день в полицейской карьере Клары, но в конце был ее триумф.

Умереть и воскреснуть.

* * *

Картинка становилась все четче.

Клара лежала на полу. В шести метрах от лица Оборотня. Глаза потемнели от гнева.

Марк и Филипп дежурили на входе. Клара лежала на ковре. На перевернутом стуле перед ней покоилась снайперская винтовка «Хеклер и Кох PSG1», которую снял сотрудник опергруппы, после того как Оборотень сломал ему нос и чуть не вырвал гортань. Ее правый палец лежал на спусковом крючке, а точка лазерного целеуказателя уперлась в лоб психопата. В темноте его глаза блестели разрушительной энергией и светились почти так же ярко, как луч лазера.

Клара держала его на мушке. Но у него была заложница. Одна из двух женщин, которая еще оставалась жива.

Клара потом узнала, что случилось в квартире. Последняя жертва Оборотня. Они были лесбийской парой. То, что они наслаждались друг другом, а он остался неудовлетворенным, должно быть, и привело Бернхарда Требкена к чудовищной резне, жажде крови и разрушительной ярости. Он связал одну из женщин, вторую изнасиловал при ней несколько раз, а потом перерезал ей горло кухонным электроножом. Потом — снова на глазах у шокированной женщины — разрубил топором труп на куски.

Клара оценила дистанцию, которая разделяла охотника и добычу. В воздухе витал запах крови и смерти, который был ей хорошо знаком. Он пугал — запах страха, боли и внутренностей.

Запах зла.

Отрубленные конечности — ноги, руки и голова первой жертвы — лежали на ковре. Повсюду виднелись брызги крови.

Прямо перед Кларой валялся палец. Она заметила лак на ногте. Темно-фиолетовый с белыми блестками. «В салоне маникюр делала», — подумала она, но тут же отбросила эти мысли. Ее взгляд скользнул дальше: по окровавленному ковру, к ногам дрожащей заложницы, по правой руке Требкена с окровавленным электроножом и дальше, вверх, к темным глазам, полным ненависти, которые смотрели пронизывающе, в одну точку, словно глаза мертвеца.

Оборотень сидел на полу, женщина — рядом с ним. Руки связаны, рот заклеен скотчем. Левой рукой он вцепился ей в волосы и жестоко тянул голову назад, прижимая лезвие ножа к горлу и держа палец на кнопке. У женщины по ногам текла кровь из многочисленных ран, которые Требкен нанес, показывая, что играет всерьез.

— Опусти оружие, шлюха, — крикнул он Кларе, — или я отрежу ей голову!

Он сильнее прижал нож к горлу смертельно бледной женщины. Клара пыталась привлечь внимание заложницы.

«Смотри на меня, только не на этого монстра. Смотри на меня».

И женщина взглянула на нее. Доверия, надежды и веры в ее глазах не было.

— Бросьте нож, Требкен, и с вами ничего не случится! — выкрикнула Клара.

Оборотень презрительно сплюнул и еще сильнее прижал лезвие к горлу дрожащей женщины.

— От…бись, кусок говна! Исчезни, или я прикончу эту дрянь! — Слюна стекала из уголка его рта. Дрожь жертвы передавалась ему, и нити слюны причудливыми змейками капали на пол. — Сваливай, или я башку ей отрежу!

Клара задумалась.

Одно движение его пальца, и женщина будет мертва, изойдет кровью меньше чем за пять секунд.

Ситуация казалась безвыходной.

Но это были мгновения, в которые Клара ясно понимала, почему выбралаименно эту профессию. Здесь случались экстремальные ситуации, в которых она находила силы и уверенность принимать правильное решение. Единственно правильное.

— Так дело не пойдет, — сказала она, и ее голосом словно говорил кто-то другой. — Я тебе расскажу, что будет. Я нажму на курок, и пуля, вылетев со скоростью семьсот метров в секунду, пробьет твой лоб и превратит мозг в липкую красно-серую массу. За долю секунды ты будешь мертв от основания черепа до пяток. Ты даже не поймешь, что произойдет. Твой палец на ноже будет не лучше, чем вот этот… — Она кивнула в сторону отрубленного пальца, который лежал перед ней, с фиолетовым лаком и белыми блестками. — Как тебе это понравится?

Время, казалось, остановилось. Все происходило, как в замедленной съемке, словно мотор реальности переключился на пониженную передачу.

Для Клары все происходило нереально, вяло и медленно.

Оборотень закричал и вскочил, потянув за собой женщину. Слюна брызнула из его рта и блеснула в луче целеуказателя.

— От…бись, ты шл…

Дальше он произнести не смог, потому что в тот момент раздался приглушенный хлопок выстрела из «Хеклер и Кох». Нечто металлическое пронеслось по комнате, как серая мгла, и на месте, где на лбу Вервольфа только что стояла красная точка целеуказателя, оказалась большая дыра. Его глаза стали как у статуи, в них появились удивление и пустота, и в тот же момент его мозг взорвался. Одну-две секунды он стоял, по-прежнему вцепившись одной рукой в волосы жертвы, а в другой держа нож. На белую стену брызнули частички мозга и осколки черепа, образовав позади него демонический нимб. Потом его взгляд наконец потух. Оборотень повалился назад, и, глухо чвакнув, его раздробленный затылок ударился об пол.

— Попала, — выдохнула Клара.

* * *

Она открыла глаза.

Она все еще видела распятие. Руки, ноги, кровь.

Наверное, это было так.

Наверное, она все время должна идти сквозь этот ад из страха, крови и слез, чтобы в конце побеждать.

Наверное, боль — единственный пропуск к победе.

Но ее сомнения исчезли.

Было лишь два варианта: либо умрет Безымянный, либо она.

Больше ничего.

Клара поднялась. Она еще слегка пошатывалась, но ее глаза были полны железной ясности, когда она в последний раз взглянула на распятие, как на лазерный целеуказатель.

«Безымянный», — подумала она.

— Я найду его, — тихо произнесла Клара, выходя из часовни. — И я убью его.

Глава 83

Черный «мерседес» S-класса включил правый поворот и остановился у дома № 38 по Мюллерштрассе. Тонированное стекло опустилось. Водитель в черном костюме и галстуке перегнулся через пассажирское сиденье и выглянул в окно. Андрия подошла ближе.

— Вы Андрия Альтхаус? — спросил водитель, открыв дверцу.

— Да, я. А вы? Вы водитель Тома Мирса?

— Так и есть, — ответил мужчина. — Вы не против присесть рядом со мной? Мистер Мирс задержится в Германии дольше, чем планировалось, я как раз забрал его чемоданы из аэропорта. — Он указал себе за спину. — Прибыли сегодня с курьерской службой «Федекс». Багажник забит и заднее сиденье, к сожалению, тоже.

Андрия с улыбкой взглянула на чемоданы «Сэмсонайт».

— Ничего страшного, — сказала она и села в машину. — Спереди и обзор лучше.

Водитель протянул ей многостраничный красочный проспект.

— Вот это я должен вам передать. «American Diamond». Звездное шоу Лос-Анджелеса. Предполагаю, что мистер Мирс хочет с вами поговорить именно об этом.

«Мерседес» плавно двинулся по Мюллерштрассе в сторону центра, и Андрия увлеченно принялась читать проспект.

На последней странице указывались партнеры по созданию передачи: «Си-би-эс», «Уорнер Бразерс», «Триумф Инк.». Перед ее глазами проплывала Америка: Лос-Анджелес, Беверли-Хиллс, Лас-Вегас, Нью-Йорк… В это трудно поверить! Еще вчера она была никому не известна, а сегодня счастье подошло так близко. Это американская мечта, и Андрии казалось, что она уже в новом мире.

Поэтому она не заметила, как водитель взял что-то с маленькой полочки у руля.

И укол шприца в ногу она почувствовала за десятую долю секунды перед тем, как потеряла сознание и провалилась в черноту.

Водитель выехал вверх по Шоссештрассе и направился обратно в сторону внутригородской скоростной автомагистрали, поправляя очки на носу.

Очки в оправе из матовой нержавеющей стали.

Глава 84

Кабинет доктора Александра Белльмана, шефа УУП Берлина, выглядел как центральный командный пункт. Вид из окна на Темпельхофердамм и громадное поле бывшего аэропорта Темпельхоф, в кабинете — гигантский письменный стол и большое кожаное кресло, за столом — книжные полки и несколько фотографий. На снимках тощее лицо Белльмана, рядом с ним всякие знаменитые личности: президент Германии, глава Скотланд-Ярда и директор ФБР. Еще на одной фотографии — он где-то в Азии вместе с Кондолизой Райс.

На письменном столе практически ничего не было. Две фотографии жены и обеих дочек, которые, наверное, узнавали об отце только из газет, большой монитор, ноутбук, зарядное устройство и два телефона. Рядом лежал «Блэкберри». На столе также находились папка-сегрегатор, папка на резинках, блок бумаги для записей и ручка. Больше ничего. Никакой ерунды. Минимум личных вещей, никаких стопок документов, как в кабинете Винтерфельда. Здесь сидел человек, который занимался только тем, что важно в данный момент.

Факты и результаты.

Взяться и выполнить.

Снять с предохранителя, прицелиться, выстрелить.

И взять на мушку следующую цель.

Нередко Белльман работал в кабинете и по субботам. Особенно если в рабочую неделю у него не осталось времени для дел. Всю неделю он провел в Висбадене, в Федеральном ведомстве уголовной полиции, на встречах, переговорах и конференциях.

Все дела, скопившиеся за это время, он намеревался доделать сегодня. В таких случаях в понедельник утром его секретарь обнаруживала у себя на столе громадную стопку подписанных указаний, а в почтовом ящике скапливалось больше пятидесяти писем. По воскресеньям Белльмана в кабинете никогда не было. Этот день он в той или иной степени оставлял для семьи.

Он как раз открыл папку-сегрегатор, когда в кабинет вошла Клара. Скупым жестом Белльман указал ей на стул возле письменного стола, а сам продолжал просматривать документы. Потом резко захлопнул папку, как медвежий капкан.

— Как вы знаете, — начал он вместо приветствия, бросив взгляд в окно, прежде чем посмотреть на Клару, — как вы знаете, наша задача — ловить преступников. Некоторые из них более опасны, другие — менее. Одни сумасшедшие, другие нет.

Клара заерзала на стуле, пытаясь выглядеть спокойной и сконцентрированной. Отступления Белльмана, которые сначала не были связаны с темой разговора, зачастую считались плохим знаком.

— Вы знаете, госпожа Видалис, что я вас очень ценю и считаю лучшим специалистом, если дело касается поимки убийц-психопатов. Таких убийц, как Оборотень. Совершенно чокнутых.

«А как же Безымянный?» — подумала Клара, но это имя Белльман не упомянул.

— Неужели я должен гоняться за такими людьми? Неужели я как начальник УУП Берлина тоже сошел с ума? — Он холодно усмехнулся, ткнул указательным пальцем себе в грудь и внимательно взглянул на Клару.

— Я не понимаю… — растерянно сказала она.

Белльман открыл папку-сегрегатор, вытащил нечто похожее на газету и постучал пальцем по первой странице.

— Я буду полным идиотом, если оставлю вас в деле после всего, что произошло прошлой ночью.

Клара взглянула на газету.

Кровавая серия онлайн-убийств в Берлине

Неужели “Фейсбук”-Потрошитель действительно убил уже 14 женщин?

Есть ли какая-то связь между комиссаром Кларой Видалис и убийцей?

Белльман покачал головой.

— Я не знаю, как прессе удается постоянно откапывать подобную информацию, но так дальше не пойдет. Может быть, даже сам преступник им немного помогает, но этого мы не знаем. — Белльман положил газету на стол так, чтобы Клара смогла прочитать статью, и продолжил: — Вместе с доктором Фридрихом вы составили портрет Безымянного, — он вытащил портфель и открыл его, — и написали там, что для него важна инсценировка. Чем глубже эффект от происходящего, чем глупее мы выглядим, тем лучше для него.

— Тогда мы должны его схватить как можно скорее, — ответила Клара, поймав себя на том, что сгибает и разгибает канцелярскую скрепку на столе.

Белльман сразу это заметил.

— Мы должны действовать, — подтвердил он и защелкнул портфель. — Но не так, как он себе это представляет: что против него поведет вендетту душевно раненный комиссар с подорванным здоровьем, который от ненависти уже не в состоянии ясно мыслить.

— При всем уважении, доктор Белльман, но я думаю так же ясно, как и прежде.

— Я не оспариваю этого, — согласился Белльман, — но в этом деле… — Он взглянул сначала на разогнутую скрепку, потом на Клару. — Нет. — Он откинулся на спинку стула. — У вас в этом деле личные мотивы. Преступник казнил человека, который, возможно, убил вашу сестру. И этого вы ему не простите никогда. — Он снова взглянул в окно. — Это мешает объективности, которая так нужна в нашей профессии.

Клара напряженно думала: «У вас в этом деле личные мотивы. Предположим, в этом есть недостатки, но имеются и неоспоримые преимущества».

— Доктор Белльман, — сказала Клара, посмотрев прямо на него, собрала всю волю в кулак и забыла о разогнутой скрепке. — То, в чем вы видите недостатки, можно рассматривать и как преимущества.

Он нахмурился.

— Вот как? Придется вам растолковать это мне. Но только не подавайте мне недостатки под соусом преимуществ. Уловки страховых агентов на меня не действуют.

— Я знаю, — ответила Клара. — Но это на самом деле так: тот факт, что нас обоих, убийцу и меня, ранил и унизил Инго М., создает напряжение в отношениях преступник — комиссар, которое использует Безымянный. Но ведь и мы можем его использовать.

Белльман слушал молча.

Клара продолжала:

— Минусы вы видите в том, что я остаюсь работать с этим делом, потому что боитесь, что я поддамся жажде мести. Но это же может стать недостатком и для Безымянного. Именно в том, что убийца обязательно захочет нанести мне смертельный удар, он и ошибется.

Белльман наморщил лоб.

— Вы считаете, он позволит себе выполнить халтуру, но сейчас, пока вы работаете над делом, он достаточно мотивирован и устроит для вас специальное шоу?

— Точно. Как только я выйду из игры, он может провести кровавый ритуал тихо, как это было с предыдущими двенадцатью жертвами, ведь мы до сих пор не знаем даже, где лежат их тела, если они еще существуют.

— Вы говорите «смертельный удар». Вам приходило в голову, что он и вас может убить?

Клара поджала губы и кивнула.

— Да. Я уже говорила об этом с доктором Фридрихом. Есть такой вариант. Но мы считаем его маловероятным, ведь я могу оценивать работу преступника, только пока жива. Трупу он ничего не покажет и не расскажет.

Белльман потянул время перед ответом.

— Предположим, вы остаетесь в деле, но при условии, что будете согласовывать каждый свой шаг с директором уголовной полиции Винтерфельдом и со мной. Вы будете незамедлительно сообщать нам о каждом письме, каждом компакт-диске или что там еще подбросит этот душевнобольной. И неважно, в какое время суток. Вы меня поняли?

Клара кивнула.

— Я поняла.

Прошло секунд десять, во время которых Белльман еще раз задумчиво посмотрел в окно.

— Хорошо, — сказал он наконец и хлопнул ладонью по столу. — Я сейчас поговорю с доктором Фридрихом о психологическом портрете преступника. — Он взглянул на портфель. — Но все равно это чистое сумасшествие — допускать вас к делу.

В Кларе росло разочарование. Была ли это коварная уловка? Неужели он породил в ней надежду, чтобы тотчас разрушить?

Белльман продолжал:

— Но я был бы полным сумасшедшим, если бы не использовал наше ничтожное преимущество в том, что убийца захочет показать вам шоу и может допустить ошибку.

— Это значит…

Лицо Клары просияло. Ей было трудно скрыть эйфорию. Показывать эмоции на людях всегда вредит в такой профессии. Чувства, которые проявляешь, все равно что кровь, которая привлекает акул.

— Это значит, что я поговорю с доктором Фридрихом и дам вам знать. — Белльман кивнул на дверь, что означало окончание разговора. — Но будем исходить из того, что вы, госпожа главный комиссар, и дальше будете ловить Безымянного. — Он улыбнулся, если вообще такой человек, как Александр Белльман мог улыбаться. — Я постараюсь сдержать прессу. А вы пообещайте, что поймаете этого сумасшедшего быстро.

— С превеликим удовольствием, — ответила Клара и поднялась.

* * *

Она налила кофе из дребезжащей автоматической кофеварки в кухне третьего этажа и проглотила таблетку успокоительного. До этого она уже постояла с Винтерфельдом у открытого окна. Тот быстро выкурил сигариллу и выбросил окурок из окна.

Фридрих сидел в кабинете у Белльмана. Они обсуждали психологический портрет убийцы.

У Германна на IT-фронте было без перемен, в больницах до сих пор не смогли идентифицировать ДНК, которую они вычленили из жуков.

Все выглядело так, словно эта нить ведет в никуда. Но Клара свои силы направила на то, чтобы больше узнать об Инго М. И это было не только личное дело. Инго М. знал убийцу. Возможно, тут отыщется нить, которая выведет на преступника?

Сотрудники, которые обнаружили сожженный труп, направили Кларе то дело, обозначив некоторые контакты. Она уже звонила большинству из этих людей. Но в субботу ей зачастую отвечал лишь автоответчик. Это означало одно: ждать и снова ждать.

Клара не хотела ждать. Ждать, пока Белльман наконец решит оставить ее в деле. Пока кто-то перезвонит ей по поводу Инго М. Пока у Германна и компьютерных специалистов появится новая информация. Но единственным, чем она могла заниматься в тот момент, — это ждать. Ждать решения. Ждать отмашки Белльмана. И ждать следующей новости о Безымянном.

Глава 85

Винтерфельд пришел в кухню и поставил пустую кофейную чашку в посудомоечную машину.

— Одна хорошая новость, одна плохая, синьора, — сказал он. — Идите за мной.

Клара отправилась вслед за ним по коридору.

— Какая хорошая новость? — спросила она.

— Вы продолжаете работать по этому делу. — Они свернули за угол. — Вы хорошо обработали Белльмана, а мы с Фридрихом довершили начатое.

«Слава богу!»

Клара думала о больничной часовне, когда они с Винтерфельдом поднимались по лестнице на четвертый этаж.

— А плохая?

Винтерфельд открыл дверь и, пропустив ее вперед, указал в сторону IT-отдела.

— У нас для вас очередной ролик.

Кларе показалось, что вместо успокоительного она только что приняла кокаин.

— Опять от него? — спросила она.

— Судя по всему, да. — Винтерфельд открыл дверь в комнату компьютерщиков.

Там сидел Германн с двумя техниками, которые дежурили в субботу. В полутьме ярко светился большой монитор Apple. Открыта страница видеосайта. Это была главная страница «Ксенотьюба». Клара подошла поближе. На ней — видеоролик двухминутной продолжительности. Название: «“Shebay”-версия для взрослых, представлена Безымянным».

— Это же главная страница «Ксенотьюба»! — воскликнула Клара.

Германн бесстрастно кивнул.

— Это же видят миллионы людей, если я не ошибаюсь.

Германн снова кивнул.

— И он там разместил видео? На главной странице?

Вопрос был риторический, потому что ролик висел именно там.

Сейчас Германн нажмет на кнопку «PLAY», и нечто ужасное, темное вопьется в душу Клары демонической хваткой.

«Снафф-видео на главной странице “Ксенотьюба”?»

Клара глубоко вздохнула. Возможно, этот убийца станет для нее погибелью. Возможно, он настолько силен, что это дело может стать последним для нее.

Или, может быть, его вообще не существует. Может быть, он такой же невидимый, как поезд метро под землей, как Черный Человек, который лежит под кроватью и вылезает наружу только ночью. Он жил только ночью и, как часть ночи, появлялся в наших кошмарах.

Возможно, он был самим дьяволом.

— Давайте приступим, — сказала Клара.

Германн нажал на кнопку «PLAY».

Экран почернел, а за кадром раздался низкий голос:

— Позвольте мне, Клара Видалис, вновь продемонстрировать вам свои способности. И вам, Торино. Вы скотина, и я отнимаю у вас программу и вашу звезду. Потому что теперь на экраны выходит «“Shebay”-версия для взрослых».

Этот искаженный голос Клара уже слышала вчерашней ночью. Знакомый ужас вернулся и был еще сильнее, чем раньше.

Голос продолжал:

— Для вас, Торино, это все делячество, для меня — священная жертва, которая покажет миру финал. Окончание моей работы.

Теперь на экране появилась картинка: темное подвальное помещение с влажными каменными стенами, под сводами — одна неоновая лампа.

Кто-то сидел на стуле. Связанный. Женщина лет двадцати пяти, фигура как у модели. На ней белое платье.

«На Юлии Шмид тоже было нечто подобное».

На голове молодой женщины — своего рода полотняный мешок. Она издавала звуки, как человек, пытавшийся говорить с кляпом во рту.

— Сейчас ты сможешь поговорить, — произнес голос, и объектив камеры устремился в потолок. В кадре появилась неоновая лампа.

И плесневелые, сырые камни.

— Меня удерживают здесь насильно! Я не знаю, где нахожусь! — закричала женщина. — Меня зовут Андрия Альтхаус, звезда «Shebay». Помогите! Заберите меня отсюда!

— Они заберут тебя отсюда, — произнес голос за кадром, в котором все еще были темные подвальные своды, — но, конечно, не в том виде, как тебе хочется.

— Мне позвонил Том Мирс! — кричала Андрия. — Мирс, вы слышите меня? — А потом еще пронзительнее: — Где он? ГДЕ ОН?

— Том Мирс? — произнес глухой низкий голос. — О, он здесь.

Послышался звук открывающейся двери.

Потом резкий и пронзительный крик женщины, и такой звук, словно кому-то в рот запихивают кляп.

— Для всех любителей «Shebay», — произнес измененный голос, — через час будет продолжение. FSK 18!

Экран снова стал черным.

* * *

Она должна была подумать над первым электронным письмом, которое прислал ей убийца. Оно пришло в четверг. Но ей казалось, что минули годы.

«Если другие — только тень, то я — непроглядная ночь.

Если другие — просто убийцы, то я — смерть».

— Сколько людей посмотрели видео? — спросила Клара.

— Четыре миллиона, — ответил Германн. — это главная страница немецкого «Ксенотьюба», самого большого видеопортала в мире. А если исходить из того, что ролик уже скопирован и размещен на других порталах, то, вероятно, намного больше.

Клара потерла лоб.

— Это худшая из всех возможных катастроф. Теперь любой увидит, что делает этот сумасшедший, а мы все еще не знаем, кто он.

К тому же теперь всем стало известно ее имя. Именно этого хотел избежать Белльман.

Германн и Винтерфельд беспомощно переглянулись.

— Белльман еще не видел этого? — спросила Клара.

— Даже не представляю, — ответил Германн. — Он не был замечен за просмотром подобных сайтов. Развлечете его теперь.

— У нас уже есть IP-адрес, с которого отправлено видео?

— Мы сейчас работаем над этим, но пока ничего. Он может быть зашифрован.

— Как он смог разместить это на главной странице «Ксенотьюба»?

Снова отрешенное молчание.

— И кто этот Торино? — спросила Клара. Она сразу записала это имя.

— Он вел вчера передачу «Shebay», — ответил Германн. — Так, зацепил случайно. Довольно безвкусный кастинг. Брутальный аналог DSDS.

— Мне нужен номер этого человека, — сказала Клара. — Стационарный и мобильный. И адрес. Юридический и физический. Немедленно.

— Проще работы не найти, — ответил Германн и отправил запрос в базу данных.

Глава 86

Собственная голова показалась Альберту Торино размером с платяной шкаф, когда его вырвал из свинцового похмельного сна пронзительный звонок мобильника, который он не выключил.

Торино лежал на водяном матрасе рядом с девушкой.

На полу стояли пепельница, полная окурков, и пустая бутылка из-под шампанского. Судя по освещению за окном, было уже далеко за полдень.

Они сидели в «Гриль Роял», а потом еще в двух клубах, поразвлекались с парочкой девочек и хорошо выпили за успешный дебют «Shebay». Торино сначала сердился, что Мирс не вернулся, но когда хорошенько выпил, стало уже все равно. Все же у них был миллион зрителей.

В первый же вечер. Это был убойный результат. С «Ксенотьюбом» или без него.

Мобильник продолжал настойчиво звонить. Чтобы смочить рот, Торино допил остатки шампанского из бокала на ночном столике. Язык прилипал к нёбу, как вяленая рыба. Во рту чувствовался такой вкус, словно Торино сдавал его на ночь в аренду вместо унитаза, а его голову будто сунули в барокамеру.

Он немного ошарашенно посмотрел на трезвонящий телефон, потом на девушку, которая тоже проснулась. Как же ее звали? Моника или как-то так. Ему бы сейчас выдать гостье стаканчик кофе с маффином из «Старбакса», выставить ее под благовидным предлогом и как можно скорее поговорить с Мирсом. Может быть, это как раз Мирс и звонит.

Но номера на дисплее телефона он не узнал.

— Алло! — ответил Торино.

— Добрый день, это Клара Видалис из УУП Берлина, уголовная полиция. Я говорю с Альбертом Торино из «Integrated Entertainments»?

Он мгновенно пришел в себя.

Моника, или как там ее звали, тоже вскочила.

— Что случилось? — спросила она. — Кто это?

— Заткнись! — прошипел Торино.

— Что вы сказали? — переспросил голос в трубке.

— Ничего, ничего… — ответил Торино. — Здесь у меня люди. — И после паузы добавил: — Как вас зовут, простите?

— Клара Видалис, главный комиссар, УУП Берлина. — Голос звучал немного нервно. — Я работаю в комиссии по расследованию убийств, отдел патопсихологии.

Торино почувствовал неладное.

— Я что-то нарушил?

— Лично вы — нет, нарушил кто-то другой. Вам говорит о чем-нибудь название «Shebay»?

— К чему этот вопрос? — Торино сел на кровати. — Это мой проект!

— Вы знаете, что у него есть продолжение? — спросила комиссар. — Вышло сегодня. На главной странице «Ксенотьюба».

Глаза Торино сверкнули. Он пока не понимал, почему ему по этому поводу звонит именно полиция, но, наверное, Том Мирс наконец сделал то, что должен был. Возможно, он разместил вырезанные фрагменты вчерашнего шоу на главной странице, а какой-то слабоумный пожаловался ищейкам на нарушение норм морали. И все же было странно, что сначала Мирс не уладил все с ним, Торино. И еще более насторожило то, что звонили из комиссии по расследованию убийств.

— На главной странице «Ксенотьюба»?

— Именно так, — произнес голос. — На настоящий момент ролик просмотрели четыре миллиона человек. Почти столько же, как и шоу «Последний герой».

— Ох… но это же прекрасно!

— Сомневаюсь, что вы будете восхищаться этим в ближайшем будущем, — отрезала комиссар. — Во всяком случае после того, как посмотрите его.

Торино встал и неуверенными шагами прошел к письменному столу, на котором лежал его iPad. Открыл «Ксенотьюб».

Ролик висел прямо на главной странице. Он включил видео.

Услышал голос за кадром… Еще немного, и Торино бы стошнило.

Он видел свое лицо, которое отражалось на черном дисплее iPad. Мертвенно бледное.

— Черт побери!

Альберту показалось, что его желудок сжался до размеров горошины.

— Вы посмотрели видео? — спросила комиссар.

— Это Андрия? — задал вопрос Торино в ответ. — Голос мне кажется знакомым.

— Вполне возможно.

— Черт возьми, кто делает такие вещи?

— Мы как раз надеялись узнать что-нибудь от вас.

Ответа не последовало, и комиссар продолжила:

— Это делает опасный человек. Очень опасный. — Повисла пауза. — Когда вы сможете приехать? УУП, Темпельхофердамм, двенадцать. Позвоните мне на этот номер, как только прибудете на место.

— Через двадцать минут, — пообещал Торино и помчался в ванную.

Моника растерянно посмотрела ему вслед.

— Что там за смешное видео? Звучало как-то жутковато.

— Заткнись! — бросил Торино и начал собирать одежду.

— Я думала, мы сейчас пойдем и хорошо позавтракаем. Ты вчера обещал! — надула она губы. — И не говори мне все время «заткнись»!

— Заткнись!

Торино поскакал, натягивая штаны, к письменному столу, вставил в ухо блютус-гарнитуру и набрал номер Андрии.

Доступна только голосовая почта.

Потом номер Тома Мирса.

Доступна только голосовая почта.

Он оставил им короткие сообщения с просьбой перезвонить как можно скорее.

Дела были плохи.

* * *

Владимир посмотрел на телефоны. Оба позвонили по очереди.

Потом взглянул в соседнюю комнату, где на стуле сидела связанная Андрия.

А после обернулся назад, где в углу со сломанной шеей лежал Том Мирс: его пустые, потускневшие, белесые глаза уставились в потолок.

План был почти завершен.

Наступило время финала.

Глава 87

Телефон Клары зазвонил. Это был Альберт Торино.

— Подождите внизу, — ответила она, — кто-нибудь сейчас придет и проводит вас на четвертый этаж.

На четвертом этаже, в IT-отделе УУП, царило неподдельное отчаяние. Германн и эксперты-компьютерщики обнаружили, что убийца каким-то образом получил код к главной странице «Ксенотьюба» и мог напрямую размещать там видео. В ролике еще говорилось о каком-то Томе Мирсе, который якобы «тоже был там». Том Мирс работал финансовым директором «Ксенотеха», он создал эту компанию и сейчас находился в Берлине. Как показала быстрая проверка, Мирс зарегистрировался в одном из пятизвездочных отелей. Возможно, убийца выкрал этого человека и вынудил выдать ему код. Потом преступник установил троянскую программу на сервере «Ксенотьюба», с помощью которой и загружал видео напрямую на главную страницу. Теперь, чтобы убрать этот ролик, нужно было выключить главный сервер «Ксенотьюба» в Пало-Альто в Калифорнии и выключить страницу их Интернета — это был единственный вариант.

Белльман лично участвовал в расследовании этого дела, связывался по телефону с Федеральным управлением полиции в Висбадене, чтобы подключить Интерпол для блокирования интернет-сайта в США. Но с помощью троянской программы преступник все равно мог размещать ролики на сайте.

— Нам нужно убрать это из сети немедленно! — прокричал Белльман в трубку, когда созвонился с компьютерными экспертами из ФУП в Висбадене. — В качестве экстренного средства направьте обращение к министру иностранных дел. Это недопустимо, что извращенец размещает видео, которое могут смотреть миллионы, а мы никак не можем на это повлиять!

— Мы же не в Китае, — парировал эксперт, — где правительство может вообще все выключить. Сервер находится в Калифорнии. Вы знаете, который там сейчас час? Суббота, еще и восьми утра нет. Прекрасное время, чтобы что-нибудь сдвинуть с мертвой точки.

— Этот тип хитер, — сказала Клара. — Он точно рассчитал время. Он использует дальнее расстояние, а сам действует вблизи.

— Я думаю, он где-то в Берлине, — высказался Винтерфельд. — Он не в России или Китае. Он знаком с местными условиями, он мобилен и точно знает, сколько времени потребуется, чтобы добраться из пункта А в пункт Б. Вероятнее всего, он выкрал эту Андрию и уже готовит большой финал. И каким он будет, нам с вами лучше себе не представлять.

Дверь распахнулась, и в комнату в сопровождении полицейского вошел коренастый мужчина с напомаженными гелем и зачесанными назад волосами. Его загорелое небритое лицо побледнело, глаза щурились от усталости и страха — это придавало ему странный вид.

— Вы Альберт Торино? — спросила Клара.

— Разумеется, — ответил мужчина и отер со лба пот носовым платком. Очевидно, он спешил, взбираясь по лестнице, вместо того чтобы подняться на лифте.

Клара почувствовала остаточный запах перегара.

— Что нужно этому извращенцу? — спросил Торино. — Что вы о нем знаете? И зачем он выкрал Андрию? — Он потер рукой лицо. — И как он вообще ее нашел?

— Этот парень как «Гугл», — ответил Германн и мрачно взглянул на Торино. — Он найдет любого.

Торино смерил взглядом громадную фигуру Германна, который и сидя выглядел не мельче, чем стоя.

— Значит, вы уже знакомы с ним?

— Андрия — не первая его жертва, — вмешалась Клара. — Думаю, вы просматриваете новости. Слышали о «Фейсбук»-Потрошителе?

— Это именно тот тип? — Торино покачал головой. — Но зачем он залез на главную страницу «Ксенотьюба»? И что намеревается сделать?

— Мы, собственно, думали, что вы сможете нам это объяснить, — ответила Клара. — Вы же открыли Андрию. И преступник упоминал в видео вашего друга Тома Мирса.

— Он вынудил Мирса выдать ему доступ к главной странице «Ксенотьюба»! — заявил Торино. — Совершенно ясно. Иначе и быть не может. — Он снова вытер лоб.

— Когда вы видели Мирса в последний раз?

— Вчера вечером в «Гриль Роял». Он сказал, что ему необходимо вернуться в гостиничный номер, чтобы спокойно поговорить по телефону. А потом планировал снова к нам присоединиться.

— В отеле он так больше и не появился, — сообщила Клара. — Мы только что связались с «Хилтоном».

— Вот дерьмо! — выругался Торино. — Но почему Андрия, почему Мирс, почему «Shebay», этого я не знаю. — Он вытащил из кармана пиджака таблетку аспирина и проглотил ее, не запивая. — Кроме того, у вас ведь большое ведомство, которое все знает и все может. Вы же должны выяснить, с какого IP-адреса этот извращенец отправил ролик. Тогда бы его тут же нашли. У него перед подъездом уже должны стоять три ваши служебные машины!

— Сейчас я объясню, — сказал Германн, разжевывая парочку желейных медвежат. — К сожалению, не все так просто. Сейчас настала ваша очередь.

— Послушайте, — вмешался Винтерфельд. — Ваше шоу «Shebay» нельзя назвать панацеей для спасения западной культуры. Оно безвкусно, унижает человеческое достоинство, оно тупое и даже хуже, чем «Dschungelcamp».

— И приносит неплохие дивиденды, — проворчал Торино.

— Одно не исключает другого, — сказал Винтерфельд. — Напротив. — Он провел рукой по волосам. — Может быть так, что есть люди, которым ваше шоу не понравилось? Которые хотят свести с вами счеты? Которые хотят вам отомстить? Ведь уже ясно одно: даже если за этим видео ничего не последует, ваше шоу «Shebay» умерло.

Торино потер руки и огляделся.

— Можно у вас тут где-нибудь выпить кофе? — спросил он. — Я сейчас свалюсь с ног.

Один из компьютерщиков встал.

— Я принесу. Вам с молоком и сахаром?

— Черный.

Торино уселся за стол.

— Итак, — сказала Клара, — кофе сейчас будет. А вы пока вспомните, не ссорились ли в последнее время с кем-нибудь.

— Кто это может быть? — Торино покачал головой. — Конечно, если ты успешный бизнесмен, то врагов хватает. Некоторые завидуют или злятся, что я давно обскакал их либо быстрее заключил выгодную сделку с партнером. Много врагов — много чести. Но кто на такое способен? Черт побери, никто не приходит на ум!

— Правые радикалы? Левые мелкие группы? Религиозные фанатики? — подсказал Винтерфельд.

Клара сомневалась, что от этого разговора будет толк.

Насколько она себе представляла, Безымянный не мог принадлежать ни к одной из этих групп. Даже для религиозного фанатика он был слишком расчетлив и взвешен.

Принесли кофе. Торино пил маленькими глотками.

— Пока вы пьете, могу вам объяснить, почему мы не можем вычислить его по IP-адресу, — вмешался Германн и подошел к белой доске на стене. — А тем временем, может, вы все же вспомните каких-нибудь своих врагов. — Он стер несколько каракулей. — Слышал кто-нибудь из вас о TOR-сети? — Никто не ответил. — Представим себе поездку в Рим, — продолжил Германн. — Клара уже знает эту историю. — Он нарисовал деревню и большой город. — Кто-нибудь хочет из этой деревни, назовем ее «деревня А», поехать в Рим. Деревня А — домашний компьютер, Рим — сервер, на котором преступник хочет что-то разместить. Если все проходит так, как это должно проходить обычно, то на сервере можно увидеть IP-адрес отправителя. В Риме знают, из какой деревни приехал человек.

— А к чему тут TOR? — Торино раскрошил аспирин в кофе.

— TOR — это сокращение от «The Onion Ring», — пояснил Германн, — с английского — «луковое кольцо». TOR устанавливает клиент, так называемый «Onion Proxy». Этот клиент загружает список доступных TOR-серверов. У каждого есть электронная подпись. Как только список составлен, «Onion Proxy» выбирает случайный маршрут через TOR-сервер. И у клиента получается замкнутое соединение с первым TOR-сервером. Как только такое соединение установлено, оно будет каждый раз удлиняться на один сервер. И так далее. — Он нарисовал на доске много коробок, которые представляли собой серверы. — Каждый сервер знает лишь адрес последующего и предыдущего, так что отправитель сообщения остается анонимным.

— А теперь еще раз на понятном языке, — сказала Клара. — Клиент отправляет сообщение не со своего IP-адреса, а распределяет его на несколько разных сторонних серверов, которым адрес конечного сервера неизвестен?

— Правильно. — Германн кивнул, словно это была самая простая вещь в мире. Для IT-специалистов, конечно, так и есть, но не для простых смертных.

— А почему бы нам не остановиться на этом примере? — спросила Клара.

— Хорошая идея. — Германн нарисовал еще несколько деревень на доске. — Вместо того, чтобы идти из деревни А напрямую в Рим, наш преступник идет через деревню Б, деревню В и деревню Г. Так, следуя от деревни к деревне, он попадает наконец в Рим.

— И что знают о нем в Риме? — спросила Клара.

— А в Риме о нем знают, что он пришел из деревни Г. — Германн обвел ее фломастером. — Остальные данные недоступны. В деревне Б знают, что он пришел из деревни А, в деревне В знают, что он пришел из деревни Б, а в деревне Г знают, что он пришел из деревни В. — Он оглядел присутствующих. — Но никто не знает всего.

— А кто может предоставлять в распоряжение эти серверы? — спросила Клара.

— Любой пользователь, у которого есть компьютер и достаточные накопительные возможности, может туда заявиться. Вот такая идея TOR, — объяснил Германн.

— Наш убийца отправился из деревни А. Деревня Б, возможно, где-нибудь в России, деревня В — мобильный компьютерный центр «Гугл» где-нибудь в Антарктиде…

— «Гугл» в Антарктиде? — удивленно переспросил Торино.

— Да, у них есть плавучие компьютерные центры в полярном море, это не шутка, — кивнул Германн. — Там они не тратят средств на охлаждение.

— Безумный мир! — покачала головой Клара.

— Значит, «Гугл» в полярном море, а деревня Г, — продолжал Германн, — это какой-нибудь сервер в Индии, Китае или еще где-то.

— Проклятая система! — выругалась Клара. — Но можно же отследить его от деревни Г? Это же должно получиться?

Германн кивнул.

— Можно. Но нужно поторопиться. Соединения меняются каждые десять минут. Вместо деревни Г неожиданно получается деревня М, вместо деревни Б — деревня Х. И так далее.

— Проклятье! — Клара покачала головой. — Этот тип просто непредсказуем!

— Это, должно быть, можно сделать с применением полицейских полномочий, — высказался Винтерфельд. — Ведь речь не идет о том, что кто-то распространяет фото обнаженной супружеской пары, а чета не может ничего о нем узнать. Это все-таки следственные действия по раскрытию серии убийств.

Германн снова кивнул.

— IT-эксперты из Федерального ведомства наблюдают за первым и последним звеньями цепи, то есть деревнями А и Г. Тогда можно провести статистическую оценку и, если повезет, выйти на IP-адрес изначального сервера. Проблема заключается только в том…

— …что это занимает много времени. — Клара горько улыбнулась. — Я права?

— Минимум полчаса, — ответил Германн. — И если убийца будет сидеть офлайн или выберет новую TOR-сеть, он свою задачу выполнит. А если он не глуп, то сделает именно так.

В комнате воцарилось молчание.

Наконец Клара заговорила:

— Ждать анализа ДНК, ждать Интерпол, ждать Федеральное ведомство, ждать правильного сервера, ждать, пока господин Торино припомнит возможных врагов, ждать информацию по Инго М. … Мы можем делать еще что-нибудь, кроме как ждать?

Германн как раз открыл страницу «Ксенотьюба». Вдруг его глаза округлились.

— Можем, — ответил он. — Боюсь, есть что-то новенькое.

Глава 88

Альберт Торино был намерен потрясти немецкий медиамир.

Сделать такое, что было бы жестче и экстремальнее шоу «Fear Factor» и циничнее «Dschungelcamp».

Он представлял немецкий медиамир Новым Орлеаном, а себя сравнивал с ураганом Катрина.

Но на каждый экстрим найдется еще больший экстрим. На каждый ураган есть свой торнадо. На каждый костер есть извержение вулкана.

В конечном итоге на каждого черта найдется дьявол.

* * *

Германн запустил ролик.

Несколько секунд экран оставался черным, потом появилась связанная девушка на стуле. Это была Андрия в белом платье, похожем на погребальный саван, рот заклеен серебристой лентой.

Она дрожала. Глаза ее горели странным блеском, который появляется, когда человек больше не паникует, а смирился, потому что знает: неминуемое случится.

Возле Андрии стоял мужчина в черном.

В темных очках.

Черной маске.

Черных перчатках.

Как на компакт-диске, который Клара получила три дня назад.

Но на этот раз все грандиознее. Хуже. Намного хуже.

Измененный голос произнес:

— Я сдержу свое обещание.

Черная фигура рядом с девушкой, сидящей в белом платье на стуле! Все это напоминало портрет повелителя смерти.

— Десять миллионов зрителей, — потерянно произнес Германн и указал на цифру рядом с роликом. — Больше, чем у «Dschungelcamp».

Клара только кивнула. Она не знала, что ужаснее: услышанная информация или то, что разыгрывалось у них перед глазами.

— Я сдержу свое обещание, — повторил голос. — Сейчас начнется продолжение «Shebay», и так же, как в этом шоу, вы, те, кто по ту сторону экрана, сможете выбрать, что должно произойти.

В нижней части экрана замигала ссылка на сайт.

Клара молниеносно записала адрес. Германн вывел страницу сайта на соседний экран. Клара краем глаза увидела, что там шел опрос: можно щелкнуть мышкой и выбрать ответ.

Человек в черном взглянул в камеру.

У Клары появилось ощущение, что он смотрит прямо ей в душу.

— Моя работа почти закончена, — произнес он. — Я — Безымянный, и я убью ее.

Он вышел из кадра. Объектив камеры показал стол, на котором лежали какие-то предметы. Некоторые были похожи на оружие, другие не имели никакого отношения к насилию. Но здесь, в этом темном подвале, на пыльном столе, снятые камерой с нечетким фокусом, они навевали таинственный ужас. Топор, нож, бормашина, лобзик, пистолет, кувалда. И еще что-то. Названия их тоже были внесены в таблицу голосования на сайте. Их нужно было отметить крестиком.

Больше всего Кларе хотелось отвернуться, но ее взгляд словно приковали к экрану: это было продолжение не только «Shebay», но и видео с дьявольского первого компакт-диска, с которого началось для нее это ужасное дело.

— Я убью ее, — повторил голос, и камера еще раз показала стол со смертоносными инструментами. — А вы, те, кто по ту сторону экрана, — мужчина в черном вновь появился в кадре и ткнул указательным пальцев в предполагаемых зрителей, как ведущий шоу ужасов, — вы можете выбрать, как она должна умереть.

Камера сделала крупный план, так что в кадре оказалась лишь черная маска и затемненные очки сварщика на скрытом лице. Теперь в камеру словно смотрел череп мертвеца.

— Добро пожаловать, — произнес он, — добро пожаловать в интерактивное сообщество Смерти! Добро пожаловать в наш контент ужасов! Добро пожаловать, леди и джентльмены, в шоу «Смерть 2.0»!

Глава 89

УУП охватила паника. Видео мог посмотреть кто угодно, и выглядело оно чертовски реально. Так же реально, как оружие и жертва в кадре. Намерения у убийцы были серьезные.

«Смерть 2.0», интерактивное сообщество, интернет-среда, которая выведет зрителей из пассивного созерцания и наградит их возможностью активного участия. К этой грани не приближались даже бои гладиаторов в Древнем Риме.

«Я убью ее, а вы можете выбрать, как она должна умереть».

Интерактивное снафф-видео, где зрители могут влиять на действия преступника, выбирать, как убить жертву. Такой извращенной идеи пока еще ни у кого не возникало. Хотя телевидение и начало нарушать социальные табу (что приносит прибыль), но здесь дело было не в прибыли. Помимо этого существовала еще теория «резиновой ленты», которая должна растягиваться все больше, все экстремальнее, все хуже. В шоу «Dschungelcamp» люди были готовы за пару тысяч евро есть насекомых, ковыряться в дерьме и сидеть в клетке у всех на виду. В шоу «Shebay» девушки искали славы и были готовы стать проститутками.

Если люди за десять тысяч евро выставляют себя на всеобщее посмешище, а за двадцать готовы прилюдно заняться проституцией, на что они пойдут за бóльшие деньги? Был ли проект «Смерть 2.0» лишь началом? Найдутся ли люди, которые за четверть миллиона евро позволят отрезать себе руку в прямом эфире? А другие — убить себя за пару миллионов, после того как поживут года три в свое удовольствие?

Клара пребывала в панике, когда у нее зазвонил телефон.

— Видалис слушает, — коротко ответила она.

— Добрый день, госпожа Видалис, меня зовут Кисински, из клиники Мариенбурга. Коллеги в УУП дали мне ваш номер телефона.

— Что случилось?

Клара никак не могла понять, что нужно от нее этому Кисински.

Ответ она получила тут же.

— У меня есть информация по Инго М.

«Наконец-то», — подумала Клара.

— Вы мой спаситель! — воскликнула она. — Кто он?

— Инго М. с восемьдесят второго года работал воспитателем в детском доме при фонде Томаса Крусиуса. И я не удивлен, что его жизнь так закончилась.

— Что вы имеете в виду?

— Его подозревали в нескольких изнасилованиях детей и подростков, но не смогли этого доказать. Возможно, из-за того, что руководство детского дома не принимало подозрения всерьез. Но и это еще невсе.

— Что еще? — Клара взглянула в окно на завешенное дождевыми тучами небо и сделала пару записей.

— Во время его работы в детском доме много детей бесследно исчезло, среди них брат и сестра — Элизабет и Владимир Шварц. Оба с восемьдесят второго года числятся пропавшими. Тогда им было пятнадцать и тринадцать лет соответственно.

Клара быстро записывала информацию.

— Элизабет Шварц — пятнадцать, Владимир Шварц — тринадцать лет, — пробормотала она. — Почему вы сообщаете информацию именно о них — о брате и сестре?

— Пять лет назад мы взяли под свою юрисдикцию клинику детского дома при фонде Томаса Крусиуса. До этого у детского дома была своя клиника, но потом ее закрыли, там разразилась эпидемия. И, как всегда бывает в таких случаях, документы бывших воспитанников детского дома попали к нам. — Он помолчал. — Вам повезло: полгода назад срок их хранения истек, и мы уже собирались все уничтожить.

— Тогда нам повезло дважды, я бы так сказала. Значит, Элизабет Шварц и ее брат считаются пропавшими с восемьдесят второго года? У вас есть информация об их личном окружении или о том, где их видели в последний раз?

— У нас, к сожалению, нет, — ответил врач. — В детском доме, возможно, еще хранятся какие-то документы. Но я бы на вашем месте поторопился. Все это было так давно, что, думаю, все документы скоро утилизируют. Детский дом и без того сократили втрое и скоро объединят с каким-нибудь более крупным учреждением. Вполне возможно, что из теперешнего здания он окончательно съедет.

— Я проверю, — ответила Клара. — Вы не могли бы назвать адрес детского дома и человека, с которым я там могу поговорить?

— Само собой разумеется, сейчас я все найду.

* * *

Винтерфельд, слушая отчет Клары, нервно ходил взад-вперед. Фридрих тоже присутствовал, он пришел после разговора с Белльманом. Они готовили короткое сообщение для прессы, но такое, чтобы оно, с одной стороны, звучало правдоподобно, а с другой — не содержало важной информации.

— Элизабет Шварц было пятнадцать, когда она исчезла? — спросил Винтерфельд. — А ее брату тринадцать?

— Да, — кивнула Клара. — Это случилось давно, но, возможно, как-то связано с убийством Инго М. Может статься, что эти брат и сестра стали жертвами изнасилования.

— Это слишком зыбкая версия… по прошествии стольких лет, — возразил Винтерфельд.

Клара пожала плечами.

— А у нас есть какая-то другая?

— Нет, — вмешался в разговор Фридрих. — У нас нет никакой другой. Если человеку угрожает смерть и нужно принять противоядие, ему не следует спорить о цвете таблетки.

— Я вообще больше ничего не буду говорить, — смирился Винтерфельд. — Вы поезжайте. А я останусь здесь с Фридрихом. — Он обеспокоенно взглянул на Клару. — Будьте осторожны, договорились, синьора? Пусть даже убийца и не выскочит из шкафа где-нибудь в детском доме, но Белльман считает, что в вашем состоянии не следует уезжать отсюда.

Клара улыбнулась и поднялась.

— Если мне повезет, то ехать будет машина. — Она надела пальто и сунула оружие в кобуру. — Я сразу же позвоню, если появятся новости. Думаю, что вернусь минут через сорок.

— Договорились, — сказал Винтерфельд. — Звоните, если что.

Она подмигнула в ответ, спустилась в подземный гараж УУП, выехала с черного хода и краем глаза увидела толпу журналистов и репортеров, теснившихся у главного входа.

Глава 90

Вспоминая репортеров и журналистов у входа в УУП, Клара ехала по Темпельхофердамм на юг. Прессу обычно больше интересуют проблемы политики, что было на руку полиции. Кларе всегда казалось странным, что, если происходило преступление, растиражированное средствами массовой информации, все почему-то ждали результатов, мгновенных результатов. Но тысячи жертв других преступников, которых убили не таким изощренным способом, как убивал людей Безымянный, или те, кто жил в постоянном страхе и паранойе, опасаясь последнего и смертельного удара, были совершенно безразличны прессе.

«Смерть одного — трагедия, смерть миллионов — статистика», — как говорил Сталин.

Клара сразу поняла, что полицию не все считают «другом и помощником», а также осознала тот факт, что врагами полиции были не только преступники, но и некоторые деятели от политики и юриспруденции. Иногда полицейский, избивший разбушевавшегося демонстранта, вызывал больше гнева, чем трое наркозависимых рецидивистов, которые изнасиловали девушку и бросили ее в поле или на безлюдной дороге.

Почему юстиция и политика никогда не были на их стороне? Или это коварная притягательность нарушения нравственных законов, свойственная сильным мира сего, примерно как маркиз де Сад описывал в своих историях богатых баронов? Чем хуже и грубее проступок, тем меньше вероятность, что за него накажут. Словно общество считает извращенное порно и жестокое снафф-видео всего лишь незначительной шалостью, на которую богачи, пуская слюни, смотрят с непристойным возбуждением. Автомобиль обычного гражданина покрыт, как мелкой пылью, различными сертификатами о защите окружающей среды, пропусками в парковые зоны, автоматическими счетчиками для оплаты стоянки и прочими механизмами, контролирующими каждую парковку в неположенном месте, в то время как закоренелых педофилов отпускают на свободу, потому что они отказываются проходить стационарное психологическое лечение. И полиция вынуждена следить за ними круглосуточно, а ведь это стоит дороже, чем защитить жизнь, свободу и права десятка детей. Шекспир говорил о мире как о театре. А сегодня реальность иногда похожа на второсортное телешоу смерти в реальном времени. «Почему тем, наверху, так нравятся преступления? — выпив пару лишних бокалов вина, отозвался как-то Винтерфельд о представителях политики и юстиции. — Все очень просто: они сами преступники».

Но на примере Берлина можно увидеть, что и их мир оказался в опасности. Огонь не знает дискриминации. Он сжигает все, что горит. И пожары становились все больше. Это мир, который постепенно вскипал во взрывоопасных пригородах города и переливался в буржуазный центр.

Насилие и преступность распространялись с южных районов и из Нойкёльна, как смрадные газы поднимают наверх вздувшегося утопленника. Подобная угроза просачивалась и из Веддинга, как кровь заколотого соседа в квартиру снизу: сначала на потолке проявится отвратительное багровое пятно, затем капли начнут угрожающе падать на пол.

«Они как дети, — подумала Клара. — Люди, которые думают, что если закрыть глаза, то угроза окажется где-то далеко. Если я ее не вижу, то она меня тоже не видит». Крик появляется, только когда под удар попадают вот такие, успокоенные. Пока какую-нибудь журналистку из самопровозглашенных «либеральных» средств массовой информации не огреют со спины планкой от забора. Вот тогда — добро пожаловать в реальность! Выясняется, что зло рядом, а преступники оказались молодыми рецидивистами и в очередной раз останутся безнаказанными. И все это несмотря на то, что глаза закрыты.

«Ничто не уговаривает лучше, чем пять сантиметров острой стали в теле», — не раз говорил командир оперативной группы, который во время допроса пробил ножом бедро подозреваемого, а потом провернул лезвие в ране. На сорока пяти градусах поворота полицейские уже знали, где преступник прячет женщину и ее дочь, за которых хотел получить деньги. Похищенных нашли. Они страдали от обезвоживания, были истощены психически и чуть не умерли с голоду, но остались живы. А Карла, командира опергруппы, уволили в тот же день по заявлению потерпевшего.

Они были одни. Белльман и Винтерфельд, Германн и Фридрих, Клара и все остальные. Если они сами себе не помогут, этого не сделает никто.

* * *

Детский дом фонда Томаса Крусиуса выглядел так, словно его должны закрыть со дня на день. Пустые коридоры, ободранные оконные рамы, отваливающаяся от стен штукатурка. Лишь кое-где мелькнули пара детей, медсестра и воспитатель.

Спустя десять минут Клара сидела в кабинете директора Мертенса, который будет занимать эту должность еще четыре недели, а после этого его ждала работа в другом детском доме, где конкретно, он и сам еще не знал. Это был мужчина за сорок, слегка полноватый, но рьяно взявшийся помочь Кларе. Он специально пришел в субботу в детский дом, чтобы поговорить с ней.

Газет он, очевидно, не читал, потому что воздержался от вопросов о Безымянном. Кларе это было на руку. Перед ней лежала папка с пожелтевшими документами. Их вид и запах напомнили Кларе о ее школьных годах.

— Многого здесь уже нет, как вы видите, — сказал директор и поставил дымящуюся чашку кофе на стол. Потом присел. — Я и сам тут всего пять лет работаю. Предыдущий директор проработал двенадцать и скончался от инфаркта.

«Повезло со свидетелями», — подумала Клара. Она отпила горячий кофе и просмотрела документы.

— Могу я найти где-нибудь информацию о том, с кем Элизабет проводила время?

Мертенс покачал головой.

— Не думаю, что сохранились записи с тех времен, прошло почти тридцать лет, на многое не стоит рассчитывать. — Он полистал еще несколько документов. — Она поступила сюда с братом после того, как их родители умерли.

— А что с ними случилось? — спросила Клара.

— Автомобильная катастрофа, погибли сразу оба родителя. — Мертенс пожал плечами. — Насколько я знаю, это были русские немцы. У них не было родственников, поэтому дети и попали в это учреждение. Отправить их в Россию для чиновников было сложной задачей. Но дети бегло говорили по-немецки. — Он перевернул еще несколько страниц. — Однажды Элизабет исчезла. После того, как исчез ее парень.

— Ее парень?

— Да, Тобиас Шефер, вот есть запись. — Мертенс провел пальцем по странице. — Их часто видели вместе, потом Шефер внезапно пропал, а Элизабет — вскоре после этого. Предполагали, что они вместе сбежали.

— О них кто-то слышал после этого?

Мертенс покачал головой.

— Нет. Эта история меня заинтересовала, я даже просматривал документы незадолго до вашего прихода. До этого я тоже ничего не слышал о них. — Он сделал глоток кофе и скривился. — В каждом детском доме есть свои загадочные истории, а история Элизабет и Тобиаса, очевидно, таинственная история этого заведения.

— А Владимир?

— Он был братом Элизабет. Он тоже как сквозь землю провалился. — Мертенс поморщился. — Все говорило о том, что он покончил жизнь самоубийством.

— Покончил с собой?

— Да. Очевидно, утонул в озере, здесь недалеко. — Директор ткнул пальцем в сторону выхода.

Клара нахмурилась.

— Его тело нашли?

Мертенс покачал головой.

— Во всяком случае, за этим ничего не скрывается. Наверное.

Информация завертелась в голове Клары: «Владимир. Трупы людей, которые тонут в озере, почти всегда выносит на берег, там их и обнаруживают. Может быть, мальчик вообще не покончил с собой? Возможно, исчезновение Элизабет и Тобиаса связано именно с ним? Но все это случилось тридцать лет назад».

— Владимира кто-то искал?

Мертенс зевнул.

— Да, привлекали даже команду водолазов. Но в какой-то момент все прекратили. Никто не требовал результатов. Никаких чиновников, никаких родственников. Выписали свидетельство о смерти — и дело с концом.

Клара взглянула на него.

— А если он не совершил самоубийство, а просто сбежал?

Мертенс пожал плечами.

— Вы задаете мне слишком много вопросов. Все случилось так давно. И я никого из причастных к этому не видел. Я даже не знаю, куда бы парень мог пойти. У него ведь не было ничего, кроме детского дома. Нет, я совершенно уверен, что он наложил на себя руки. Хотите знать почему?

— Конечно! — ответила Клара.

— Сначала погибли его родители. Сестра — все, что у него оставалось. Потом сестра сбежала с этим Тобиасом. И никого вдруг не стало — ни отца, ни матери, ни сестры. Не стало семьи. — Он кивнул, словно подтверждая свои слова. — Это слишком для ребенка.

Клара задумалась: «Тобиас или Владимир. Мог ли кто-то из них быть убийцей? Могло ли так случиться, что один из них убил Элизабет? Мог ли Тобиас сбежать с девушкой, а потом от нее избавиться? Или оба не могли сбежать, потому что были мертвы? Убиты кем-то другим? Человеком, который не хотел потерять сестру? Владимиром?»

— Спасибо, господин Мертенс, — сказала Клара. — Не припомните кого-нибудь, кто в то время контактировал с Элизабет, Тобиасом или Владимиром? Кого-то, кто, возможно, еще жив на сегодняшний день. — Она подумала о прежнем директоре, который умер от инфаркта.

Мертенс на несколько секунд уставился в потолок.

— Доктор Сильвия Борхерт, — ответил он. — Но она уже несколько лет как умерла.

Клара записала информацию.

— А чем она занималась?

— Она тогда еще недолго была директрисой детского дома, — продолжал Мертенс. — Душа-человек. При ней такой тип, как Инго М., никогда бы не устроился сюда на работу. Несколько раз она даже приглашала детей к себе, и тогда к ней отправлялся целый автобус. У нее дом в нескольких километрах отсюда. Сегодня там склад и сарай для инвентаря. Привратник иногда ездит туда, берет соль для посыпания дорожек или еще что. Спустя несколько дней после приезда сюда Элизабет и Владимира госпожа Борхерт ушла на пенсию и почти все время проводила за границей. На Мальорке, насколько я знаю. Но домом она владела до самой смерти.

— После выхода на пенсию она там бывала?

Мертенс снова покачал головой.

— Понятия не имею. Если и приезжала, то очень редко. Сейчас он служит складом, как я уже говорил. Там есть электричество и телефон, это все проведено от нашего учреждения, но я не удивлюсь, если дом в один прекрасный день развалится. Когда детский дом закроют, там и свет выключат.

— У вас есть адрес?

Мертенс открыл ящик стола.

— Конечно, одну секунду. Привратник мог бы вам сказать точнее, но его сегодня здесь нет. — Он рылся в ящике до тех пор, пока не извлек на свет лист бумаги. — Вот, пожалуйста.

Директор протянул его Кларе. Она внесла адрес в записную книжку и еще сделала снимок телефоном.

— Большое спасибо. — Она надела пальто и пожала Мертенсу руку. — Я позвоню вам, если возникнут какие-то вопросы, а пока до свидания. Спасибо за то, что оперативно пришли нам на помощь.

Она поспешила спуститься по лестнице, пока Мертенс не вздумал расспрашивать о «Фейсбук»-Потрошителе.

Потом села за руль, еще раз взглянула на адрес дома Сильвии Борхерт и уехала.

* * *

На холме, на большой прогалине, среди перелесков стоял дом, который теперь превратили в склад.

Серые стены унылого свинцового цвета, как небо. Закрытые окна, словно слепые глазницы, взирающие в никуда.

Раздвоенные стволы торчали из топкой лесной почвы, будто сломанные зубы. Деревья тянули голые ветви к небу, как гигантские щупальца.

Дом был приземистый, будто зверь, притаившийся в засаде. Словно он зарылся в землю, спасаясь от бури и нависших облаков над холмом. А еще дом походил на голову солдата, выглядывающего из окопа, — казалось, он внимательно наблюдает оконными и дверными проемами за окружающим миром.

«Правда всегда где-то внизу», — подумала Клара. Она вспоминала, как сравнивала свою работу с переворачиванием камней, гладких и чистых сверху, но внизу покрытых личинками и насекомыми, которые кишат в тлене и экскрементах.

А этот дом? Этот приземистое большое здание? Она знала, что в нем никто не живет, но от него исходило что-то мрачное, угрожающее. «Почти как дом с привидениями», — промелькнула мысль.

Она вынула оружие и переложила в правый карман пальто. Потом подошла к входной двери на веранде. Массивная дверь с пожелтевшей табличкой, имя на ней уже невозможно прочесть.

Клара осторожно нажала на ручку. Дверь распахнулась. Не с таинственным скрипом, как предполагала Клара, а тихо и легко. Из дверного проема открывался вид на темный коридор.

Клара глубже вздохнула, еще шире приоткрыла дверь и переступила порог.

Глава 91

В доме царила мертвая тишина.

Странное чувство охватило Клару.

«Может, здесь и вправду есть привидения?»

Страх рос в ней. Несмотря на колотящееся сердце, она старалась дышать как можно тише. Не только из-за давящей тишины и тягостной атмосферы. Была еще одна причина: у Клары было неясное ощущение, что ее может слышать кто-то другой.

Рассеянный свет серых осенних сумерек пробивался снаружи в коридор, и от него на скрипучий дощатый пол ложилась размытая тень Клары. Откуда-то тянуло сквозняком. Воздух был холодным и затхлым, словно из подземелья.

Сняв пистолет с предохранителя, Клара осторожно открыла дверь справа и вошла в комнату. Склад материалов, похоже, был в задней части дома, а здесь все выглядело так, словно время остановилось. Лишь немного света попадало в комнату сквозь приоткрытые жалюзи. Диван, стол со старомодной пожелтевшей скатертью. Возле двери телефон.

На полках лежал слой пыли. Когда Клара открыла дверь, что-то шмыгнуло по ковру.

Крысы.

По левую руку виднелась еще одна комната. Очевидно, для гостей. Клара заметила там старомодную кровать с громадным пружинным матрацем, который проседал сантиметров на сорок, когда на него садились. В этой комнате жалюзи были закрыты вовсе. Клара щелкнула выключателем карманного фонарика. Луч света пополз по стенам, скользнул по древнему сервировочному столику на колесиках, на котором стояли запыленные бокалы.

В конце коридора была еще одна дверь. Клара осторожно открыла ее и, обшаривая пол лучом фонарика, пошла дальше.

«Здесь нет никого, — говорила она себе. — Ты тратишь время впустую».

И все же медленно продвигалась дальше, освещая себе путь и крепко сжав в кармане пистолет.

Через несколько метров она поняла, откуда шел затхлый воздух. В полу был открытый люк, косая лестница вела вниз.

Из отверстия тянуло землей, и этот запах напоминал Кларе дыхание зловонной пасти. Она осторожно спустилась по лестнице и прошла по длинному коридору. За ним оказалась дверь. Дверь поддалась легко, даже слишком легко.

Клара попала в большой подвал. От страха и напряжения она с трудом различала предметы.

Вдруг она замерла.

Что это посреди комнаты? Большая доска?

Стол?

Что-то лежало на этом столе.

«Наверное, лучше вытащить оружие, чтобы…»

Клара вздрогнула и едва сдержалась, чтобы не закричать.

Она увидела череп с золотыми волосами, пожелтевшие зубы в ужасном оскале. Кожа словно пергамент, лицо смотрит в потолок…

Внезапно за ее спиной с грохотом захлопнулась дверь и лязгнул замок. На этот раз Клара испугалась так сильно, что выронила фонарик. И почувствовала что-то внизу. «Похоже на чью-то ногу?» Фонарик откатился в сторону, и его тусклый луч осветил часть каменной кладки.

В полумраке она услышала напряженное дыхание где-то совсем рядом.

Клара попыталась вытащить пистолет, но внезапно сильная рука прижала к ее лицу платок.

Она знала этот запах.

Хлороформ.

«Черт побери, все идет не так!» — успела подумать она, прежде чем мир вокруг почернел.

Глава 92

Винтерфельд взглянул на мобильник и прочитал сообщение, которое только что пришло.

— Дьявол! — выругался он и побежал по коридору, созывая оперативную группу. — Пять человек, немедленно! — бросил он. — Встречаемся через три минуты у входа. Все остальное как обычно!

Он снова взглянул на телефон и распахнул дверь в кабинет Германна.

— У нас проблемы! Проверь-ка этот адрес. — Он положил мобильник перед компьютером.

— Клара? — только и спросил Германн.

Винтерфельд кивнул.

— Мы отпустили ее прямо в логово льва.

Он звонил Фридриху, а Германн пока пытался расшифровать сокращения в сообщении.

— «ХРМСДРФ ДМ 18 С БЕР», — прочитал он вслух. — Это может быть «Хермсдорфердамм». «С БЕР» означает «Северный Берлин». И там есть только одна Хермсдорфердамм. — Он вскочил, натянул кожаную куртку и посмотрел на Винтерфельда. — Пятнадцать минут, если будем нестись как черти.

— А что еще остается? — ответил Винтерфельд и похлопал его по плечу. — Но ты останешься здесь, нам нужен кто-то онлайн в командном пункте.

Германн неохотно кивнул.

Когда Винтерфельд спустился на подземную парковку, там его уже ждали Фридрих и пять человек из оперативной группы со штурмовыми винтовками. Они запрыгнули в дежурную полицейскую машину, которая, взвизгнув шинами, рванула мимо толпы репортеров, ожидающих у входа.

Включив мигалку, они мчались со скоростью сто двадцать километров по Темпельхофердамм в северном направлении, к городскому автобану.

— Вы сказали, что есть сообщение от Клары? — спросил Фридрих, сидевший сзади с оперативниками и торопливо пристегивавший ремни безопасности.

Винтерфельд кивнул и показал ему сообщение. Фридрих покачал головой.

— Дело дрянь, — сказал он. — Хорошо, что Клара еще смогла написать.

Они склонились над телефоном.

«Меня поймали.

ХРМСДРФ ДМ 18 С БЕР»

Глава 93

Когда они добрались до дома на Хермсдорфердамм, начался обычный ритуал — как всегда, когда предстояло штурмовать или обыскивать здание. Двое оперативников проникли через сад, двое других ждали за машиной, припаркованной прямо перед домом. Черный полицейский микроавтобус стоял немного в стороне и ничем не отличался от обычных автомобилей.

Полицейские прятали оружие, прижимая его к правому бедру, когда Винтерфельд нажал на дверной звонок. Фридрих и двое оперативников стояли немного в стороне от дорожки, между выходом в сад и дверью.

Винтерфельд позвонил еще раз. Им открыл лысоватый мужчина лет за сорок.

— Что случилось? — спросил он.

— Уголовная полиция, — бросил Винтерфельд и сунул мужчине под нос бумагу с печатями. — Это ордер, который позволяет нам провести у вас обыск. Пожалуйста, впустите нас и не чините препятствий.

Мужчина вжался в стену и, ничего не понимая, кивнул. Винтерфельд и оперативная группа бросились мимо него в дом.

* * *

— Это я вам сразу мог сказать, — говорил мужчина, качая головой. Его сын и жена в растерянности стояли рядом. — Мы похожи на похитителей? — Он возмущенно посмотрел на Винтерфельда, и на его лбу от досады прорезалась морщина.

Для Винтерфельда ситуация была очень неприятной — судя по тому, как часто он проводил рукой по волосам.

— Что нужно этим полицейским, папа? — взволнованно спросил мальчик лет двенадцати. Для него все происходящее выглядело увлекательным.

— Я не знаю, — ответил мужчина и покачал головой. — Понятия не имею.

Он переводил взгляд с Винтерфельда на оперативников, потом на черный микроавтобус и снова на Винтерфельда.

— Вы бы ловили убийц и насильников, которые гуляют на свободе, вместо того чтобы выписывать штрафы за неправильную парковку и портить порядочным людям выходные. — Мужчина скрестил руки на груди. — И с ордером это было сделано или без него, случившееся все равно будет иметь для вас последствия, господин Винтерфельд. Как добропорядочный гражданин я этого так не оставлю. Мы больше не в ГДР. Штази уже не существует.

Винтерфельд вздохнул и взглянул на часы, потом на телефон.

Он слишком спешил, чтобы спорить с мужчиной. Он должен был как можно скорее определить, где на самом деле находится Клара.

— Мне очень жаль, — ответил Винтерфельд. — Мы получили ложную информацию. И поверьте: мы сейчас как раз и гоняемся за убийцами и насильниками.

— Тогда вы ловите их не в том месте! — отрезал мужчина, поджав губы от негодования. — А сейчас сделайте нам любезность, убирайтесь отсюда!

* * *

— Проклятье! — воскликнул Винтерфельд, когда они снова сели в автобус, и набрал номер.

Он уже пытался дозвониться Кларе, но ее телефон не отвечал. Сейчас он созванивался с компьютерщиками.

— Германн, — закричал он в трубку, — ты уверен, что есть только одна Хермсдорфердамм? Что? Еще одна в Дрездене? Нет, это все равно не Северный Берлин. — Он взглянул на особняки, мелькавшие справа и слева от дороги. — Мы можем выяснить, где сейчас находится телефон, с которого пришло сообщение? Да, мобильник Клары. — Он выслушал ответ Германна и сказал: — Да, но для этого требуется время. Он сразу перезвонит.

Винтерфельд опустил телефон на колени и обернулся к Фридриху и оперативникам.

— Что-то здесь не так. Что-то здесь определенно не так.

Он снова набрал номер Клары.

Послышались гудки вызова.

Один.

Второй.

Третий.

Глава 94

Звонок телефона пробудил Клару от тяжелого сна.

У тряпки во рту оказался пыльный вкус, от которого ее тошнило. Она сидела на холодном полу, за спиной — такая же холодная стена. Клара попробовала пошевелиться и обнаружила, что не может этого сделать. Она открыла глаза и, моргая, осмотрела помещение, под потолком которого горела единственная лампа накаливания. В углу комнаты стояло ведро. Рядом — розетка. Помещение неприятно напомнило Кларе подвал, в котором Безымянный снимал Андрию.

Телефон все еще звонил. Так же назойливо, как вчера вечером, когда она смотрела ужасный ролик и потеряла сознание. Клара поискала источник звука. Взгляд ее скользнул к двери, и она увидела сначала черные сапоги, затем ноги, а после крепкого, одетого в черное мужчину. В поднятой руке он, как трофей, держал трезвонящий телефон. Он взглянул на телефон, потом на Клару. Его голубые глаза внимательно наблюдали за ней через стекла очков.

Очков в матовой оправе из нержавеющей стали.

— Догадываетесь, кто звонит? — спросил мужчина.

Хлороформ все еще действовал: Клара не испытывала страха и не могла кричать. Но ей показалось, будто она уже где-то слышала этот голос. Таким, как он звучал сейчас, не измененным.

Мужчина продолжал:

— Ваш друг и наставник Винтерфельд. — Он вскрыл мобильник и вытащил аккумулятор и сим-карту. — Если бы ваши друзья вздумали отследить местоположение телефона по GPS, им потребовалось бы еще минут пять… — Он смял карту между большим и указательным пальцами. — И эти пять минут истекли.

Он мельком взглянул на сломанную сим-карту, потом осмотрел, поправляя очки, помещение и место, где сидела Клара.

— Клара Видалис, — произнес он, — я знаю, что ваш коллега Винтерфельд очень о вас беспокоится. Я отправил его в поездку по Северному Берлину, где он ожидал вас найти. Звучит невероятно, но мы в сорока километрах от Северного Берлина!

Кларе удивительно легко удалось взять под контроль свой страх. Она понятия не имела, что с ней намеревается сделать этот человек, но на сто процентов была уверена, кто он, хотя и не могла толком объяснить, почему он оказался в этом доме.

Что-то подсказывало ей, что сейчас лучше повиноваться.

Чем больше времени, тем больше шансов на то, что Винтерфельд найдет ее или ей представится возможность сбежать. И если этот мужчина был тем, кем она его считала, то где-то здесь должна быть и Андрия. Он собирается довести шоу до конца, а это потребует от нее концентрации.

«Может быть и так, — подумала Клара, и эта мысль наполнила ее ужасом, — что он сделает это без проблем, просто убив меня».

Но подойдет ли ему такой сценарий? Она должна играть свою роль до конца. Это говорил и Фридрих. А это она могла делать, только пока оставалась жива. Или она убеждала себя в этом только потому, что не хотела провести последние минуты жизни в неописуемом ужасе?

Сейчас на убийце не было маски, а ведь она была комиссаром УУП. Так открыто ведут себя люди, которые намереваются убить своих заложников, разве нет?

Клара нередко спрашивала себя, что будет, если печальная участь постигнет и ее. Насильственная смерть, как говорили судмедэксперты. Ножевая рана, смертельный удар, пуля, падение из окна… Сколько людей, столько и видов смерти.

— Если уж суждено погибнуть от чьей-то руки, — сказал ей когда-то оперативник, которого освободили от должности, потому что он ударил похитителя ножом в бедро, — молись, чтобы этот человек метко стрелял. — Он горько усмехнулся. — Я столько историй слышал о людях, которые истекали кровью часами и сходили с ума от боли! А сыщики, работающие в комиссиях по расследованию убийств, не всегда умирают естественной смертью.

Насильственная смерть… Клара понимала, о чем говорил Карл: готовность принять смерть, сознавая, что она неотвратима и может прийти в любой день. Каждый день судьба раздает карты, и одна, которую Клара получит, может означать конец. Когда-нибудь придет черед каждого.

— Я понятия не имею, как вы сюда попали, госпожа Видалис, — произнес мужчина, которого звали Безымянный, — но вы сделали это. Я впечатлен.

Он ненадолго вышел и тут же вернулся, держа в руке какой-то предмет. Клара разглядела кипятильник, и страх пронзил ее, словно электрический ток. Что на уме у этого сумасшедшего?

Безымянный направился в угол комнаты.

— А вы стали активнее, — заметил он. — До этого вы годами стояли у могилы сестры… Пустой могилы, попрошу заметить.

Клара почувствовала непреодолимое желание размозжить череп этого сукиного сына.

— Вы не могли найти Инго М. годами, — продолжал он. — А сейчас нашли меня. Мои поздравления.

Да, она нашла его. Но все вышло не так, как она себе представляла. Видео с изображением мертвого Инго М., которое прислал Безымянный, вывело ее на убийцу сестры и в итоге на след преступника. Но теперь это больше не имело значения, потому что Клару удерживали здесь силой.

И никто не знал, где она.

— Инго М… — произнес он, наслаждаясь тем, как бьет по нервам Клары это имя. — Он действовал так прямо, так тривиально, так предсказуемо. Но они все такие.

Клара заметила, с каким снисхождением Безымянный говорит о других преступниках и убийцах. Словно он был лучше. Более значительным.

Ей на ум пришла фраза из его письма:

«Я больше, чем те, кого выслеживают и ловят глупые мелкие сыщики. Те наивные, похотливые членистоногие рано или поздно попадут в ваши нехитрые ловушки, потому что они не более чем безмозглая пульсирующая протоплазма. Но я не такой, я больше, я повсюду. Именно я расставляю ловушки на вас».

Он устроил ей ловушку. Возможно, смертельную.

— Дружище Инго производил обычное впечатление, — сказал мужчина. — Но уверяю вас: все, что он рассказал, оказалось необычным даже для моих ушей. — Он вышел из угла и остановился посреди комнаты. — Мы все неохотно признаем свою вину. Мы соглашаемся, что виновны, но редко признаем, что во всем. И вы тоже, правда, госпожа Видалис? Ведь в минувшую среду в соборе Святой Ядвиги вы не все сказали?

Он выжидательно посмотрел на нее, и на Клару словно вылили ковш ледяной воды.

«Исповедь! Откуда он знает об этом?»

— Вы помните, что я сказал вам тогда, у статуи Марии? — спросил он. — В среду у статуи Марии? Я сказал, что истинная красота всегда недоступна. — Он кивнул. — Так и есть.

В этот момент с силой вспышки ядерного взрыва на Клару налетели воспоминания. Рослый мужчина у статуи Марии в соборе Святой Ядвиги. Звон монет, упавших в ящик для пожертвований. Его движения, его пластичность — все как у этого человека. Светлые, коротко подстриженные волосы. Очки в матовой оправе из нержавеющей стали.

«Этого не может быть!» — подумала Клара.

Инго М. стоял рядом с ней в день похорон сестры.

И этот человек стоял рядом с ней в день смерти сестры, когда Клара исповедовалась в соборе.

И вечером она получила компакт-диск со снафф-видео.

От него.

От Безымянного.

— Вы покаялись в своей вине, — сказал он, — но я уверен, что вы не все рассказали. Как и Инго М. — Он поднял палец вверх.

Клара поймала себя на мысли, что Безымянный чем-то смахивает на Фридриха.

— Инго М., — продолжал он, — оказался садистом, который свою чудовищность приравнял к нормальности, но скрывал ее от мира. Извращенное желание гнило внутри него, пока однажды не выплеснулось наружу и не заразило разложением все вокруг. — Он взглянул на Клару. — Чем хуже были преступления, в которых он должен был мне исповедаться, тем более жесткие меры воздействия приходилось применять, чтобы он в них сознался. — Он сплел пальцы и похрустел ими. — Он рассказал мне, что фотографировал надгробия и онанировал на них дома, только после того, как я щипцами и паяльником сделал его немного сговорчивее. — Он сделал пару шагов вперед. — Но я знал: было еще что-то глубоко в его нутре, что должно было выйти наружу. И только когда я подключил к его амальгамным пломбам ток, он рассказал, что выкопал вашу младшую сестру из могилы. И что занимался сексом с трупом много раз.

Безымянный криво улыбнулся. И улыбка эта была такой же холодной, как конец Вселенной.

— Мы должны довести дело до конца, госпожа Видалис, — сказал он.

Кларе никак не удавалось собраться с мыслями.

— Вы моя зрительница и мой судья. И, возможно, подозревали об этом. Я не могу позволить, чтобы вы помешали мне принести последнюю священную жертву. Через пятнадцать минут я убью Андрию. Тогда работа будет выполнена.

Он взглянул Кларе в глаза и поклонился.

— Я не убью вас, — продолжал он. — Но и не допущу, чтобы вы стояли у меня на пути. Вам не стоило приходить, ведь я писал: «Вы хотите меня поймать, но попадетесь сами. А если вы хотите меня убить, то погибнете». — Он сделал два шага назад. — С вами будет то же, что и с Инго. Я не стану убивать вас сам, я поручу это огню. Здесь, — он постучал ногой по ведру, — как вы уже могли унюхать, бензин. — С этими словами он воткнул вилку кипятильника в розетку и бросил его в ведро. — Будьте здоровы! — произнес Безымянный и поклонился еще раз. — Надеюсь, у вас с легкими все в порядке. Он ведь будет адски смердеть, прежде чем произойдет «бум».

Безымянный взглянул на Клару в последний раз и навесил на дверь замок.

Глава 95

Клара сидела в темноте подвала, от запаха бензина слезились глаза, а бульканье в ведре становилось все громче.

Еще несколько минут — и все закончится. Стены выглядели достаточно крепкими, чтобы сдержать силу взрыва, так что взрывная волна превратит Клару в черную, обугленную куклу.

Не нужно иметь развитое воображение, чтобы понять, как все произойдет.

Либо все случится молниеносно — яркая вспышка, и все кончено, — или она будет медленно и мучительно гореть, и только милосердная смерть от удушья сократит ее страдания.

Но почему Безымянный так поступает? Ведь он хотел, чтобы она наблюдала за его представлением, чтобы высказала свое мнение об этом? И теперь он убивает ее.

Вдруг в мыслях она увидела лицо Фридриха и услышала слова:

«— Нам не следует забывать, что есть, очевидно, вещи, которые могут мешать рациональному мышлению.

— Какие же? — спросила она.

— А если он сумасшедший?»

Лицо Фридриха растворилось. Клара, надышавшись паров бензина, впадала в свинцовое оцепенение, граничившее с потерей сознания.

Из последних сил она открыла глаза.

«Соберись!»

И снова наступил момент, когда казалось, что она наблюдает за собой со смотровой вышки и когда вдруг у нее появлялись силы совершать правильные и необходимые поступки.

Делать то, чему она теоретически научилась в секции единоборств и йоги, но еще никогда не применяла. Что казалось ужасным, но возможным. Что она должна была сейчас сделать, чтобы не умереть.

Ей необходимо вывихнуть себе руку.

«Может пригодиться… Эта штука с вывихом…», — сказал ей в среду Винтерфельд. И сегодня это могло пригодиться, если она хотела выжить.

Сустав горел адским огнем, словно ведро бензина взорвалось прямо у нее в плече. Когда ее левая рука наконец вяло обвисла, Клара была вся в поту.

Она опустила плечевой сустав вниз и почувствовала, будто по ее костям потекла расплавленная сталь.

Она едва не вскрикнула, тем самым привлекая внимание Безымянного, но Кларе удалось опустить сустав под цепями, которые ее связывали. Давление на тело уменьшилось, и цепи свободно обвисли. Теперь Клара могла высвободить из стальных оков неповрежденную правую руку. Опираясь на нее, она высвободилась из цепей, как бабочка из кокона. Потом сняла пальто, положила его на пол и нетвердой походкой направилась к двери.

Похоже, Безымянный настолько был уверен в успехе своего предприятия, что даже не запер замок на ключ. Клара, уже теряя сознание от паров бензина, из последних сил потянула ручку на себя.

Она осмотрела темный коридор, закрыла за собой дверь и, шатаясь, побрела наружу.

Только Клара опустилась на пол темного подсобного помещения, как мощный взрыв потряс железную дверь подвала, из которого она недавно сбежала.

Клара, задыхаясь, хватала ртом гнилостный воздух, потом закрыла глаза и задумалась. Вывихнутый плечевой сустав ныл от боли.

«Что бы я сделала сейчас на месте убийцы? — спросила она себя и сама же ответила: — Я бы убедилась, что моя пленница мертва».

Безымянный оставлял своих жертв жить некоторое время в цифровом пространстве, чтобы никто не заметил их физического исчезновения. Кларе все нужно было сделать наоборот. Чтобы убийца оставил ее в покое, все должно было выглядеть так, словно она умерла.

Она доковыляла до комнаты, в которой отвратительно пахло гарью и бензином, а стены покрылись сажей, натянула на себя разорванное в клочья, обгоревшее пальто и неподвижно замерла на полу.

Спустя несколько секунд в коридоре послышались шаги.

Глава 96

Безымянный открыл тяжелую дверь подвала, в котором оставил Клару, осмотрел комнату, увидел обугленную кучу в углу и на его лице отразилась смесь печали и удовлетворения. Он вернулся к компьютеру. Ему еще нужно было оценить интернет-голосование, предстояло увидеть, что выбрали пользователи — каким способом он будет убивать Андрию. Его взгляд скользнул по предметам на столе: топор, бормашина, лобзик, кувалда… Но в анкете он добавил еще одну графу. Просто из любопытства. И еще ужаснее, чем предметы, которыми он собирался убить Андрию, были пожелания пользователей, как именно убивать жертву. Даже Владимир Шварц испугался того, какие кровавые фантазии появляются в головах, казалось бы, обычных людей.

«Кто из нас тут, собственно, нормальный?» — задумался он и начал готовиться к эфиру.

Глава 97

Клара глубоко вздохнула, когда снова оказалась в коридоре. Она на время задержала дыхание, пока Безымянный, сунув голову в дверной проем, осматривал помещение. Она чувствовала на себе его взгляд и боялась вдохнуть пропитанный парами бензина воздух, чтобы вновь не потерять сознание. Это означало бы верную смерть.

Времени как раз хватило. Теперь она не могла надышаться и старалась не шуметь. Гнилостный подвальный воздух казался ей чище и свежее горного эфира.

Она проскользнула по коридору и медленно поднялась по лестнице.

«Телефон в жилой комнате», — подумала она. Мобильник был сломан, но она должна была связаться с Винтерфельдом каким угодно способом.

Наконец она оказалась там, где еще недавно стояла, — перед бежевым телефоном, покрытым толстым слоем пыли. До этого ей казалось, что такие аппараты показывают только в фильмах ужасов, когда главные герои должны спастись от какого-то сумасшедшего или когда кто-то гонится за ними.

Но здесь ужасы были наяву. И телефон существовал на самом деле. А также засаленный диван, стол с пожелтевшей старомодной скатертью, пыль и крысы.

Клара услышала зуммер. С души будто камень свалился.

В отличие от фильмов ужасов, этот телефон работал.

Очевидно, им пользовался привратник детского дома, когда привозил или забирал какие-то материалы. А сумасшедший, который жил в подвале, намеренно оставил этот телефон, чтобы звонить своим жертвам анонимно, без распознавания номера.

Дрожащими пальцами Клара вращала диск, набирая номер Винтерфельда. Казалось, диск поворачивается бесконечно медленно.

— Винтерфельд слушает, — отозвался голос.

Клара никогда еще не была так счастлива, услышав его голос.

— Это Клара, — поспешно произнесла она. — Мы нашли его. Приезжайте как можно скорее. — Она назвала адрес.

— Это южнее Мариендорфа, — взволнованно ответил Винтерфельд. — Нам потребуется несколько минут!

— Летите как черти. И прихватите оперативную группу.

— Мы уже с ними, синьора, — ответил Винтерфельд, и Клара слышала в его голосе радость, но проскакивали и нотки тревоги. — Оставайтесь на месте.

* * *

Они действительно неслись как черти.

И вот уже оперативники со штурмовыми винтовками промчались вниз по лестнице в подвал, зачистили левую и правую комнаты, а Винтерфельд, Фридрих и Клара едва поспевали за ними.

Вперед по темному коридору.

Мимо помещения, в котором Клара чуть не сгорела.

К помещению, где должен был состояться ритуал.

Там царила странная тишина.

Марк вышиб дверь тараном и отскочил на случай, если убийца начнет стрелять.

Но в комнате раздавались только истерические всхлипывания Андрии, которая сидела связанной на стуле рядом со столом, заполненным чудовищным ассортиментом оружия и инструментов. На ней все еще было белое платье, покрытое теперь пятнами зеленой желчи.

Но, похоже, в целом девушка была невредима.

Двое полицейских освободили ее, а двое других поспешили вниз по длинному коридору, в конце которого находилась высокая и широкая дверь. Она напомнила Кларе дверь в спальню Жасмин Петерс, в которой брал свое начало весь этот ужас. Дверь, которая раскрывала темные тайны, только когда ее взламывали.

Все происходило словно в трансе.

Последние шаги по коридору.

Бившаяся в истерике Андрия в комнате позади них, и полицейские, которые зажимали ей рот, потому что криком она могла вспугнуть убийцу.

Тяжелая дверь, которую открыли оперативники, медленно отверзлась, как врата ада. Словно Харон, перевозящий души через Стикс, говорил им, как в преисподней Данте: «Оставь надежду всяк сюда входящий».

И что-то большое, непостижимое возникло перед ними.

Глава 98

Безымянный услышал голоса и шаги. Он знал, что они идут.

Но его работа была выполнена. Иначе, чем он предполагал, однако выполнена.

Его мутнеющий взгляд блуждал по подвалу, по мерцающему монитору, по языкам пламени — и по гробу, в котором лежала она.

Много лет.

Много десятилетий.

Потерянная, но не утраченная. Сокрытая, но не забытая. Мертвая, но спящая.

И чем большезатуманивались глаза, тем острее становился его внутренний взор. Он видел людей, которых принес в жертву, — они проходили в послушном молчании перед своим повелителем.

Он видел Тобиаса, которого убил молотком в детском доме. Его череп лопнул, словно старая картонная коробка, и Тобиас рухнул, как каменная колонна. Его замороженный труп Безымянный распилил, чтобы смыть куски в унитазе. Это напоминало ему рыбный рынок, который он видел на берегу Балтийского моря еще ребенком.

Он видел Инго М., который насиловал его и издевался над ним, но самым жутким кошмаром для самого Инго стал именно Владимир, когда привязал его к стулу и сжег в подземном бункере. Правая рука, из которой торчали черные кости между обугленных мышц, свисала вниз, а на полу лежал короткий самурайский меч вакидзаси. Им Инго в отчаянии перерезал себе горло. Безымянный видел кровь, которая брызнула из артерии, видел, как капли упали в огонь, испарились и стали призрачной красной дымкой.

И он видел Якоба Кюртена, гифтгивера, садо-мазофетишиста и распространителя ВИЧ. Он сам заказал скальпели, которыми в конце концов и был убит и с помощью которых Безымянный убил других жертв. Безымянный устроил ему оргазм смерти, перерезав горло, а сперму собрал и поместил во влагалище Жасмин Петерс, сымитировав изнасилование, чтобы направить детективов по ложному следу. Якоб Кюртен стал первым, кого он убил, выпотрошил и мумифицировал.

Потом перед ним прошли остальные мужчины. Мужчины, которые стали его марионетками и до сих пор лежали высохшими в своих квартирах, глядя остатками глаз в потолок в ожидании, что их наконец найдут.

Он видел Жасмин Петерс, которая сама произнесла предсмертную речь и смерть которой он заснял на видео.

Он видел Юлию Шмидт, которой он отрезал голову и через нос вбил в мозг флешку с посланием для Клары Видалис.

И он видел остальных женщин, о которых никто не знал, не знал, где лежат их трупы и что они вообще мертвы.

Пока никто не знал.

Последним он увидел Тома Мирса, которому не помогли ни акции, ни деньги и который лежал теперь с остановившимся взглядом и свернутой шеей у стены. Его руки свело судорогой в вечном поединке со смертью, широко распахнутые глаза были полны паники, словно он по-прежнему сопротивлялся смерти, которая уже давно настигла его.

Они все погибли. От его руки.

Если другие — только тень, то он — непроглядная ночь.

Если другие — просто убийцы, то он — сама смерть.

Он — ничто, и он — все.

Он приходит с косой. Он — погибель.

Он — Безымянный.

Он принесет еще жертвы.

Ритуал еще не закончен.

Глава 99

Клара первой услышала монотонный писк, смешанный с агрессивным шипением и треском огня.

Она снова входила в подвал, который угрожающе открывался перед ней и оперативниками. Он выглядел словно преисподняя Иеро́нима Босха в век Интернета — электронный мир, в котором правили не Ларри Пейдж и Марк Цукерберг, а Жиль де Рэ и Говард Лавкрафт.

Помещение тянулось более чем на двадцать метров в длину и четыре метра в высоту, будто желудок гигантского Левиафана.

С правой стороны — камин в человеческий рост, в котором светились коптящие языки пламени, они плясали, отбрасывая тени на плесневелые стены. Вдоль противоположной стены, поблескивая холодным мерцанием, выстроились в ряд мониторы и серверы. Их хай-тек эстетика вступала в своеобразное противоречие с сырым, похожим на пещеру и поросшим мхом подвалом. Это было Дантово чистилище, причудливый мир духов, нереальный и одновременно угрожающий, как Интернет, в который владыку этого подземного мира доставляли серверы и дюжина компьютеров.

На длинном столе лежало больше двенадцати ноутбуков, а также ключи от квартир, паспорта, кредитные карточки и фотографии, рядом — инструменты для взлома: кусачки, лом и проволока.

Виртуальные личности, которые все еще жили, хотя в действительности уже давно были мертвы.

За ними лежали инструменты, предназначенные для других целей: резиновые перчатки, шприцы и одноразовые скальпели, металлические судки, шланги и канистры.

В двух больших террариумах размером с ванну ползали черные жуки. Лимонный аромат, исходивший от них, смешивался с сажей из камина, стерильным запахом работающей электроники и гнилостной атмосферой подвала, создавая единство, которое можно описать одним словом — «ирреальность».

Но средоточие этого подземного мира шокировал Клару больше всего, хотя несколько часов назад она уже видела это, прежде чем Безымянный усыпил ее.

В центре подвала находилось каменное возвышение, похожее на древнеегипетский саркофаг. В этом саркофаге лежал труп девушки: как только теперь заметила Клара, тело было мумифицировано, глаза закрыты, лицо направлено в потолок, кожа напоминала высохший пергамент, костлявые руки сложены на груди, желтые зубы торчали из безгубого рта в чудовищной улыбке. Волосы благодаря какой-то обработке светились, как жидкое золото. Она лежала в белом платье, напоминавшем нечто среднее между саваном и свадебным нарядом, как умершая царица в вечной каменной усыпальнице.

«Элизабет. Именно ей приносились жертвы».

Перед саркофагом находился мраморный блок, похожий на алтарь, на котором стояли латунные сосуды разной величины.

Рядом лежали клинки и ножи. Некогда белая поверхность потемнела от крови.

«Кровь и внутренности. Жертвоприношения».

И перед всем этим сидел он.

В нижней части саркофага, у ног мумии, которая лежала здесь десятки лет.

Перед четырьмя большими и тремя маленькими мониторами среди сплетения серверов, компьютеров и клавиатур, веб-камер и микрофонов сидел повелитель виртуального подземного мира, король цифрового ада. Который являлся ночью, когда остальные — только тени. Который был самой смертью, когда остальные — просто убийцы. Он сидел там перед столом, опустив голову, в очках в оправе из матовой нержавеющей стали.

Безымянный.

Здесь он планировал шахматные ходы, связывался под чужими личинами с ничего не подозревающими жертвами, приходил к ним, снимал, потрошил, спускал кровь. Потом все приносил сюда, на алтарь, и жертвовал, предавая огню. И выбирал следующую жертву. Номер 11, номер 12, номер 13, номер 14…

Он был здесь. Неподвижный и тихий. Он сидел, опустив подбородок на грудь. Он, принесший столько страха и смерти, сидел неподвижно, как статуя.

На одном из мониторов была открыта электронная почта.

Клара мельком взглянула на экран.

В УУП она научилась замечать значимые детали, отличать важное от незначительного, не думая о том, выживет сама в следующий момент или умрет.

Поэтому она осмотрела весь подвал, саркофаг и компьютер меньше чем за две секунды.

И сразу заметила пульсомер, который Безымянный прикрепил себе на шею. Потом ее взгляд упал на аппарат ЭКГ, который до этого монотонно пищал. Теперь его совсем не было слышно, потому что частота биения сердца мужчины, сидящего за столом, невероятно сократилась.

Аппарат ЭКГ снова привлек внимание Клары: он был соединен с дистанционным взрывателем, от которого в четыре угла подвала шли кабели.

Клара еще до этого заметила четыре большие бочки, но видела их лишь краем глаза. Теперь ее взгляд взял их крупным планом, как телеобъектив. На голубой краске бочек она рассмотрела химические обозначения. C₇H₅N₃O₆. Это были не просто химикаты, она знала эту формулу. C₇H₅ — соединение толуола, состоит из семи атомов углерода и пяти водорода, оно связано с тремя группами диоксида азота NO₂. Это вещество из-за тройной структуры еще называют тринитротолуол.

Сокращенно: ТНТ.

Клара закричала так громко, как только могла:

— Вон отсюда! Скорей!

И бросилась бежать.

Глава 100

Сила взрыва оказалась опустошительной. Клара и все остальные выскочили через входную дверь и упали на землю за полицейскими машинами, которые стояли перед домом.

Взрывная волна прокатилась над ними, как дыхание грозного бога. Доски, кирпичи, мебель, оконные рамы и осколки стекла взметнулись вверх, словно при извержении вулкана. Стекловата из-под крыши дома теперь висела на ветках голых деревьев. Балки и обломки мебели засыпали размокшую от дождей землю в радиусе пятидесяти метров от дома. Вороны и другие птицы из окрестного леса в панике поднялись в воздух.

Облака на горизонте рассеялись, и последние лучи багрового заходящего солнца нерешительно пробились сквозь туман. С неба, как снег, сыпались частички пепла и пыль.

Безымянный убил себя сам. И мог прихватить на тот свет остальных. Поэтому он и оставил Андрию в подвале. Зачем убивать одного человека, если можно покончить сразу с десятком?

Роберт Ресслер объяснил разницу между серийными и массовыми убийцами.

Безымянный оказался и серийным, и массовым убийцей.

В ушах у Клары шумело, как после концерта группы хеви-метал.

Последние солнечные лучи освещали разрушенный дом, который теперь, после взрыва, напоминал дымящийся кратер в опаленной земле и одновременно лопнувший череп самоубийцы, который выстрелил себе в голову через рот. Обломки мебели висели на деревьях, как ошметки мозга на комнатной пальме.

Клара взглянула на Винтерфельда, который поднялся и неуверенно пошел к машине. Она увидела Фридриха, очки которого разбились, увидела Марка и Филиппа, которые потеряли шлемы, но все еще судорожно сжимали в руках винтовки.

А еще она увидела двух полицейских, которые передавали Андрию на попечение врачам скорой помощи и полицейским психологам после того, как вытащили бьющуюся в истерике девушку из обреченного на погибель дома.

— Все закончилось! — крикнул один из полицейских и потряс Андрию за плечи, но она только смотрела перед собой остекленевшими глазами. — Все закончилось. Он больше не сможет тебе ничего сделать. Его нет! Он мертв!

Клара поднялась, преодолевая боль в левой руке, которая безвольно свисала вниз. Она осторожно подошла к дому, огляделась по сторонам, взглянула на Андрию и на врачей, на заходящее солнце и наконец посмотрела на землю. Там лежало то, что Клара заметила краем глаза. И эта вещь практически не пострадала в огненном аду и в вихре хаоса мягко опустилась на землю.

Клара подняла ее.

Это оказался черно-белый снимок.

На нем — девочка примерно двенадцати лет. Светлые волосы заплетены в косы, большие глаза полны жизни и любопытства. На обратной стороне немного размытая надпись, сделанная старой авторучкой: «Элизабет, 1978».

Клара взглянула поверх черно-белой фотографии, окрашенной багряным отсветом умирающего солнца, на серые, дымящиеся руины дома.

На ее глазах блестели слезы.

Элизабет.

«Она немного похожа на Клаудию».

Клара, держа в дрожащей руке фотографию, медленно шла в направлении заходящего солнца, которое скрывалось за серо-черными тучами, предоставляя горизонт ночи. Она не хотела сейчас ни с кем говорить.

Она еще раз взглянула на снимок, на живые глаза девочки, в которых было так много звенящего счастья.

И наконец расплакалась.

Элизабет и Клаудия.

Обе слишком рано ушли из жизни, над обеими совершили чудовищный акт насилия. Обеим мир взрослых запомнился лишь смертью. Но остались искренняя радость и любопытство, с которыми эти дети познавали жизнь, и воспоминания тех, кто продолжает жить. Жить в реальном мире. Мире из страха, боли, крови и смерти.

Снимок запечатлил красоту и несокрушимость, и все равно, что произошло на самом деле: Клаудия и Элизабет навсегда останутся детьми, в их душах навсегда поселился мир детства, и неважно, куда унесли их крылья смерти. И такими же они будут пребывать в воспоминаниях, которые остались в мире живых.

Прекрасными, невинными и несокрушимыми.

В сердцах всех, кто их любил.

Навечно.

Эпилог

Чем дольше человек в могиле, тем лучше его понимают.

Кларе казалось, что она увидела сестру еще раз: Клаудия, живая и невредимая, бежит по зеленому лугу рядом с коровами. И все благодаря снимку из огненной преисподней.

Рука Клары висела на перевязи. Минимум две недели теперь ей придется так ходить.

«Это будет неспешный отпуск», — подумала она. Может быть, она вообще никуда не поедет, разве что на Балтийское море или в Данию.

Позвонит старым подругам, с которыми не виделась целую вечность. Ей еще нужно придумать, что подарить друзьям и родственникам на Рождество. Скоро ноябрь, и слишком рано — это лучше, чем слишком поздно.

Белльман был в кабинете, он поздравил Клару и долго жал ей руку, как и Винтерфельд, Германн и парни из оперативной группы.

Последним подошел Фридрих. Его старые очки разбились, и теперь у него на носу было нечто чудовищное.

— Вот теперь, когда все дела улажены, — сказал он, прищурившись, — мы можем спокойно выпить по стаканчику виски, как вы думаете?

Клара рассмеялась. Безудержно, от души.

— Когда вы в этих очках? — Она рассмеялась еще громче, сама не понимая почему. — Я, право, не знаю…

Фридрих предполагал любой ответ, но только не этот.

— В понедельник у меня уже будут новые.

— Вот тогда я сразу вам позвоню, — ответила Клара и снова засмеялась.

Она прошла в свой кабинет и в последний раз перед отпуском села за письменный стол. В последний раз перед отпуском открыла ноутбук, в последний раз проверила электронную почту и замерла…

Имя отправителя резануло по глазам.

Ей прислал письмо Владимир Шварц. Неужели он отправил его незадолго до того, как они ворвались в подземный мавзолей? Письмо от человека, которого больше не существует, но который все еще протягивает руку из могилы?

Она открыла письмо. В нем снова медиафайл:

Прочти меня сначала.

Рядом еще один файл в формате PDF:

Прочти меня потом.

Дрожащей рукой она дважды щелкнула на файле.

Экран почернел.

Потом Клара увидела подвал.

Подвал, который видела в этом чертовом доме, прежде чем он взорвался.

А потом она увидела Владимира.

Безымянного.

На нем была черная футболка, в которой он был в подвале. Он неподвижно смотрел в камеру.

— Клара Видалис, — произнес Владимир, и его гипнотический взгляд сковал ее. — Многие из нас надеются стать актерами, рок-звездами или еще какими-то знаменитостями. — Скривившись в садистской улыбке, он покачал головой. — Но мы не станем. Мы будем одинокими, больными и ужасно старыми. И если нам повезет, то мы когда-нибудь умрем. — Он осклабился. — И если нам повезет еще раз, то закончится все. Если нам повезет, нас не будет ждать ад, такой же скучный, безутешный, исполненный лживых надежд, как сама жизнь, которую мы ведем теперь. И так будет не до восьмидесяти лет, так будет вечно. — Несколько секунд он пристально смотрел на Клару. — Но перейдем к делу. Если вы открыли это письмо, значит, вы выжили. Я поздравляю вас. Но прежде чем пожать вам руку, похлопать по плечу, хочу вас немного отрезвить. Ясность сознания необходима в вашей профессии. Вы, Клара, наверняка думаете, что победили, что вы чего-то достигли, что несколько загладили свою вину. Но в конце концов вы спасли лишь одного человека. А сколько их погибло? Со сколькими случилось то, что я вам сейчас покажу?

Он замолчал. Клара в ужасе спрашивала себя, что должно произойти. Что он хочет ей показать?

Вдруг у Владимира в руках появились два скальпеля. Он скрестил руки, уперев скальпели в вены, и двумя резкими, быстрыми движениями взрезал себе предплечья. Потом поднял руки вверх, и ярко-красная кровь брызнула ему на лицо, на футболку и клавиатуру. Одна капля попала на объектив веб-камеры, и теперь все казалось будто в красном светофильтре, словно в лучах умирающего солнца на поле возле дома.

Его глаза остекленели, но он продолжал говорить, словно ничего не произошло, словно говорил кто-то другой.

Но это был именно он. Владимир Шварц.

Безымянный.

— В приложении вы найдете файл PDF, — произнес он.

Клара отчетливо слышала, как его голос становился тише и слабее.

— В нем имена и адреса всех моих жертв. Пойдите и взгляните на них. Оставшиеся двенадцать женщин и шестеро мужчин, вы их еще не видели. — Он откашлялся и продолжил: — Точнее сказать, семеро мужчин. И я не просто убиваю себя, чтобы принести пятнадцатую жертву, я предоставляю вам возможность выставить меня в каком-нибудь заведении как трофей и передать в руки аналитикам.

Он поднес руки ко лбу, словно мыслитель. Кровь из зияющих ран брызнула ему в лицо.

Клара не знала, что было ужаснее: кровь, что оставила на лице Владимира причудливый узор, или то, насколько эта кровь, собственная кровь, была для него безразлична.

— Вы спасли одну жертву, Клара. Одна спасенная жертва на вашем счету — четырнадцать убитых женщин и семеро мужчин на моем.

Дьявольская улыбка засияла на его лице, уже пепельно-сером, как у покойника. С этого лица уходил цвет жизни, как вечером солнечный свет бежал от разрушенного дома.

— Счет двадцать один к одному в мою пользу.

Еще одна кривая улыбка. Обескровленные, побледневшие губы обнажили ряд зубов, словно на черепе мертвеца.

— После меня придут другие, они увеличат счет, он будет больше, чем двадцать один. А вы? Увеличите ли вы свой счет? Или так и будете пребывать в праздности, как стояли многие годы перед пустой могилой своей сестры?

Клара не могла ни дышать, ни говорить, только напряженно слушать.

— Потому что я не первый, — произнес Безымянный. — И я не последний.

Те самые слова, что произносили Юлия Шмидт и Жасмин Петерс.

Он в последний раз поднял посеревшие руки. Клара смотрела в наполненные равнодушием и холодом глаза, из которых почти ушла жизнь. А потоки крови постепенно слабели.

— Клара, — произнес он в последний раз. — Меня зовут Владимир. Я уже мертв. Но хаос продолжается.

Экран снова почернел.

Файт Этцольд

Примечания

1

Имеется в виду фильм 1987 г., в котором снялись Майкл Дуглас и Гленн Клоуз. Главная героиня с маниакальным упорством и патологической жестокостью преследует своего любовника.

(обратно)

2

Gimlet — пронзительный, пытливый, пристальный (англ.).

(обратно)

3

Майк Николс (р. 1931) — американский режиссер театра и кино, писатель и продюсер.

(обратно)

4

У героинь пьесы «Гнездо» «птичьи» имена: Рен (Wren) — крапивник, Ларк (Lark) — жаворонок, Робин (Robin) — малиновка.

(обратно)

5

Николас Мусурака (1892–1975) — известный оператор, принимал участие в создании таких лент, как «Люди-кошки», «Седьмая жертва», «Из прошлого».

(обратно)

6

Джон Зейц (1892–1979) — известный оператор, несколько раз номинировался на «Оскар».

(обратно)

7

Уилл Айснер, Стив Дитко, Кармине Инфантино, Скотт Адамс, Фрэнк Миллер — авторы классических комиксов.

(обратно)

8

Джозеф Корнелл (1903–1972) — американский художник, скульптор, кинорежиссер-авангардист.

(обратно)

9

Брассай (настоящее имя Дьюла Халас, 1899–1984) — венгерский и французский фотограф, художник и скульптор. Видимо, имеется в виду его альбом «Ночной Париж» (1933).

(обратно)

10

Диана Арбус (1923–1971) — знаменитый американский фотограф.

(обратно)

11

Ю Мин Пэй (р. 1917) — знаменитый американский архитектор китайского происхождения.

(обратно)

12

Приблизительно соответствует +15 °C.

(обратно)

13

Библия (Иезекиль, 1:16): «Вид колёс и устроение их — как вид топаза, и подобие у всех четырёх одно; и по виду их и по устроению их казалось, будто колесо находилось в колесе».

(обратно)

14

РВСК — Революционные вооруженные силы Колумбии, террористическая организация с левым уклоном.

(обратно)

15

Национально-Освободительная армия, организация повстанцев.

(обратно)

16

В психологии этот термин употребляется для описания поведенческих реакций человека и означает, что какое-то событие или чье-либо действие автоматически вызывает определенную реакцию.

(обратно)

17

Эдвард Эстлин Каммингс — американский поэт, писатель, художник, драматург. Принято считать, что Каммингс предпочитал писать свою фамилию и инициалы с маленькой буквы.

(обратно)

18

Словом «travellers» (путешественники) в Англии называют людей, ведущих бродячий образ жизни в «караванах» — жилых автоприцепах.

(обратно)

19

Потин — ирландский самогон.

(обратно)

20

Мосс-сайд — один из бедных районов Центрального Манчестера.

(обратно)

21

«Национальный трест» — британская организация по сохранению культурных памятников.

(обратно)

22

Следеридж-Пит — название шахтерского городка на северо-западе Англии.

(обратно)

23

Pit — яма (англ.).

(обратно)

24

Георг Пятый — английский король в 1910–1936 гг.

(обратно)

25

Эдуард Восьмой — сын Георга V, английский король в 1936 г. (правил 325 дней).

(обратно)

26

Красавец Принц Чарли, или Младший Претендент — прозвище Карла Эдуарда Стюарта (1720–1788), в 1745 г. возглавившего восстание якобитов (поддерживавших наследников короля Якова II).

(обратно)

27

День Рождественских Подарков — 26 Декабря, следующий день после Рождества.

(обратно)

28

Имеется в виду зима 1978/79 г., когда правительство лейбористов было вынуждено провести всеобщие выборы, на которых победила Консервативная партия во главе с Маргарет Тэтчер.

(обратно)

29

На Даунинг-стрит, 10, находится лондонская резиденция премьер-министра.

(обратно)

30

ДСО — департамент социального обеспечения.

(обратно)

31

МИ-5 — Британская служба контрразведки.

(обратно)

32

Боадицея — жена царя кельтского племени иценов в Восточной Англии (1 в. н. э.), после смерти мужа поднявшая восстание против римлян.

(обратно)

33

Wood — лес (англ.).

(обратно)

34

Клуб Британского Легиона — организация по помощи отставным военным и их семьям.

(обратно)

35

Роберт Клайв «Завоеватель Индии» (1725–1774) — военачальник и деятель британской администрации в Индии.

(обратно)

36

«Национальный трест» — британская государственная организация по сохранению культурных памятников.

(обратно)

37

Эм-Ай-пять — британская служба контрразведки.

(обратно)

38

Г. Вильсон — премьер-министр Великобритании в 1964–1970 и 1974–1976 гг., лейборист.

(обратно)

39

На Бутл-стрит находится Управление уголовного розыска Манчестера.

(обратно)

40

Эмплфорт — привилегированное высшее учебное заведение.

(обратно)

41

Кэри-стрит — улица в Лондоне, на которой находится суд по делам о несостоятельности.

(обратно)

42

Шелли Перси Биш (1792–1822) — английский поэт.

(обратно)

43

Персонаж популярного мультсериала.

(обратно)

44

Музей истории науки в Лондоне с большим собранием машин, приборов и аппаратуры. Основан в 1857 г.

(обратно)

45

HON Circle — наивысший статус, который можно получить по программе Miles & More для часто летающих пассажиров авиакомпании Lufthansa.

(обратно)

Оглавление

РЫЖАЯ КОШКА (роман)

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

  Глава 40

  Эпилог

ПАСИФИК-ХАЙТС (роман)

  Глава 1

  Понедельник. Вечер

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

  Вторник

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

  Среда

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

    Глава 25

  Четверг

    Глава 26

    Глава 27

    Глава 28

    Глава 29

    Глава 30

    Глава 31

    Глава 32

    Глава 33

    Глава 34

    Глава 35

    Глава 36

  Пятница

    Глава 37

    Глава 38

    Глава 39

    Глава 40

    Глава 41

    Глава 42

    Глава 43

    Глава 44

    Глава 45

    Глава 46

  Эпилог

    Глава 47

ДЕЙВ КЮНАН (цикл)

  Книга I. ДЕВЯТЬ ЖИЗНЕЙ

    Пролог

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

  Книга II. ТОЧКА КИПЕНИЯ

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

    Глава 25

    Глава 26

    Глава 27

    Глава 28

    Глава 29

    Глава 30

    Глава 31

    Глава 32

    Глава 33

    Глава 34

    Глава 35

    Глава 36

    Глава 37

    Глава 38

    Глава 39

    Глава 40

    Глава 41

    Глава 42

    Глава 43

    Глава 44

    Глава 45

    Глава 46

    Глава 47

    Глава 48

    Глава 49

    Глава 50

    Глава 51

    Глава 52

    Глава 53

    Глава 54

    Глава 55

    Глава 56

    Глава 57

    Глава 58

    Эпилог

КРОЙ ТЕЛА (роман)

  Пролог

  Часть I. Кровь

    Глава 1

    Глава 2

    Глава 3

    Глава 4

    Глава 5

    Глава 6

    Глава 7

    Глава 8

    Глава 9

    Глава 10

    Глава 11

    Глава 12

    Глава 13

    Глава 14

    Глава 15

    Глава 16

    Глава 17

    Глава 18

    Глава 19

    Глава 20

    Глава 21

    Глава 22

    Глава 23

    Глава 24

    Глава 25

    Глава 26

    Глава 27

    Глава 28

    Глава 29

    Глава 30

    Глава 31

    Глава 32

    Глава 33

    Глава 34

  Часть II. Огонь

    Глава 35

    Глава 36

    Глава 37

    Глава 38

    Глава 39

    Глава 40

    Глава 41

    Глава 42

    Глава 43

    Глава 44

    Глава 45

    Глава 46

    Глава 47

    Глава 48

    Глава 49

    Глава 50

    Глава 51

    Глава 52

    Глава 53

    Глава 54

    Глава 55

    Глава 56

    Глава 57

    Глава 58

    Глава 59

    Глава 60

    Глава 61

    Глава 62

    Глава 63

    Глава 64

    Глава 65

    Глава 66

    Глава 67

    Глава 68

    Глава 69

    Глава 70

    Глава 71

    Глава 72

    Глава 73

    Глава 74

    Глава 75

    Глава 76

    Глава 77

    Глава 78

  Часть III. Смерть

    Глава 79

    Глава 80

    Глава 81

    Глава 82

    Глава 83

    Глава 84

    Глава 85

    Глава 86

    Глава 87

    Глава 88

    Глава 89

    Глава 90

    Глава 91

    Глава 92

    Глава 93

    Глава 94

    Глава 95

    Глава 96

    Глава 97

    Глава 98

    Глава 99

    Глава 100

  Эпилог

*** Примечания ***