Весна в лёгких (СИ) [Лебрин С.] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

========== Часть 1 ==========


Чистая красота жалит всегда в самое сердце. А ей когда-то говорили, что она должна вылечивать, очищать.

Жаль только, из всех панацей она выбрала ту, что больше всего похожа на казнь — наказание за её глупость.


Сначала она по дурости решила, что это весна. Будучи человеком, она сильно страдала от аллергии на цветение. На пыль и на пыльцу, на запах цветов. Для всех это было чем-то лёгким, а ей весна всегда означала муку, смерть дыхательных путей.


В тот день (да и всегда, собственно) в её руках всё рассыпалось, как и она сама. Неуклюжие и тонкие — слишком для бессмертного существа — не выдерживали тяжесть книг. Она так безбожно опаздывала на какое-то из занятий к хмурому и ворчливому ангелу, что уже вошло в привычку.

Это были первые дни её пребывания в до ужаса странной, страшной и слишком огромной школе для библейских чудовищ (в числе которых она оказалась по ошибке — не иначе). Величие и смысл всего происходящего мёртвым грузом лежал на хрупких плечах.

Это были первые дни, когда ей хотелось спрятаться и закрыть глаза и уши.


— Ой, извините, извините, пожалуйста, ради Бога… — её голос нещадно трясся вместе с дрогнувшими от слабости руками, из которых посыпались проклятые учебники — прямо на чужие ноги. И она тоже несчастно осыпалась вместе с ними — к этим чужим ногам. Вместе с шарканием она кое-как смогла спрятать непозволительно человеческие всхлипы, спрятать глаза, спрятаться и исчезнуть самой.

Непризнанная снова облажалась. Голос Люцифера, сбиваясь в вой голосов других демонов из его стаи, гулом нарастал в её голове.


Она позорно молилась Богу (будто теперь ей это позволено, когда она должна быть сильной), но Бог не спас её ни в одной из Вселенной — зато во всех из них чужие руки жёстко и небрежно подняли её за шкирку и заставили смотреть — смотреть в чужие глаза. Ей показалось, что это было во всех из возможных вероятностей, потому что именно тогда у неё возникло ощущение, что ей некуда бежать. И она обречённо посмотрела ему в глаза, замирая, как испуганный зверёк, пойманный хищником.

Глаза были мёртво-голубого цвета — словно стоячая вода под толщей прозрачного льда. И на секунду она упала под лёд, а в горле забились панически тёмные волны, солью омывая содранные мягкие ткани.


До этого ей казалось — учителя в этой школе обязательно старые, строгие и с припрятанным пренебрежением для одной непутёвой Непризнанной. До этого ей казалось — у демонов не бывает таких светлых глаз.

А ещё она думала, что это жжение в горле — аллергия на весну. «Это точно аллергия», — подумала она, и за окном всё цвело, и на Земле эта проклятая пыльца повсюду, раздражающая дыхательные пути, цветы, цветы…


Но он не был старым, не смотрел на неё со скрытой злостью. У него было пару морщинок, тёмные волосы, едва тронутые сединой, очень усталый взгляд существа, прошедшее многое (этому существу одна недалёкая Непризнанная — песчинка, затерянная в берегах другого, более важного и значительного) и к Вики — лишь равнодушие.


— Осторожнее, — только и сказал он, едва удостоив её взглядом. Едва мазнув глазами — устало, слегка разочарованно. И на этом моменте она тут же свои опустила, испугавшись столкновения. Словно это столкновение — целая война, способная испепелить её враз, превратить в частичку пепла. Всё, что от неё бы осталось после него, — частичка мёртвого пепла.

Она не хотела умирать. Никогда не хотела.

*

На уроках всегда было сложно, всегда хотелось упасть головой в парту и закрыться серыми крыльями, которых едва ли хватило бы, чтобы прикрыть свою наготу. А она постоянно её ощущала — и словно с неё сдирают слой за слоем, с каждым новым смешком, пренебрежительным взглядом. Такой был припасен для всех Непризнанных, и только она справлялась с этим хуже всех.

Эй, Непризнанная, книжки тебе не помогут стать одной из нас

Эй, Непризнанная, тебе уже ничто не поможет

Никчёмные создания, только место занимают


В чужих развлечениях она была пешкой, что была ещё привлекательнее от беззащитности и безмолвности. Ей постоянно подрезали крылья и оставляли ожоги на едва живой — уже не такой чистой — коже. Шрамы только эти были под кожей, но ей всё равно было некуда деться. Никак не спастись.


— Уокер, подойди и разбери книги, — знакомый негромкий голос, окутывающий бархатом с хрипотцой, воскрешает в ней забытые крылья в момент, и она, как птичка, вспархивает с места и летит к нему, чудом не сшибая близко стоящие парты. Вслед ей летят смешки, но уже не долетают и не остаются колючками между позвонками; её глаза лишь благоговейно смотрят на чёрные крылья, чёрные волосы, избегая только глаз, и весь оставшийся мир