Мальтийский крест [Олег Матвеевич Борушко] (fb2) читать постранично, страница - 1

Олег Борушко Мальтийский крест

Олег Матвеевич Борушко родился в 1958 году. Окончил МГИМО, Литературный институт им. М. Горького. С 1994 по 1998 год жил на Мальте, с 1998 года — в Англии. Изданы сборники стихов, повести, стихотворные переводы со старояпонского и китайского языков, историко-туристический триллер «Мальта. Личное дело».

Любовь на просторах великой империи сродни поездке на почтовых. Звонкая при выезде из деревни, упоительная на разгоне; в виду губернского города уже привыкшая к ухабам, она осеняется венцом полноцветной радуги с приближением к столице, славе, могуществу.

Меж подданных малой державы — любовь подобна маяку: ровными вспышками после минутных затмений, она подчиняется воле смотрителя, зато не зависит от ветра, от моря, от непогоды.

Лев Толстой. Черновые материалы к «Анне Карениной»

1

Маяк в Большой Гавани Мальты работал как часы.

Двадцатипятилетний граф Джулио Литта, приняв с вечера команду над караулом порта, расположился поужинать.

В старом здании таможни, сложенном еще Жаном Ла-Валеттой, было сыро.

— Нет, это не христианский остров! — заявил Робертино после первой мальтийской ночи семь лет назад. Он ненавидел влажные простыни почти так же сильно, как ревнивых мужей. — Это, ваше сиятельство, наоборот!

— Н-наоборот? — рассеянно отозвался тогда Литта.

— Чистой воды турецкая баня! — заявил Робертино.

Джулио отстегнул шпагу, прислонил к столу. «Упадет», — подумал он. Грузно сел на скамью, заложил ногу за ногу, расстегнул у горла красный супервест.

Скрипнула дверь. На цыпочках вошел Робертино, поставил поднос с вареной лампукой^[1]. Джулио поморщился.

— Пост еще только завтра! — отрезал Робертино. — Съешьте рыбки! Вы себя в гроб загоните!

Джулио обвел глазами стены таможни.

— Вот именно — чем не гроб? — пропел коротышка Робертино. — Загнешься от тоски среди этих камней, еще и не есть. Эх, то ли дело в Милане!.. Корабль, между прочим, эчеленца^[2]. И здоровенный.

Джулио разломил хлебец, стал медленно жевать, покачивая сапогом. Тонко позванивала шпора.

— А флагов не видать, — с удовольствием добавил слуга и принялся терзать громадные черные усы, распущенные веером по неаполитанской моде.

Дверь вновь распахнулась, в комнату втиснулся брат-оруженосец размером с двух Робертино, поставленных друг на друга. Он был без усов, зато с бакенбардами.

— Ваше превосходительство, иностранец на рейде…

Шпага поехала по краю стола и грохнулась со звоном.

— По огням — военный, — продолжал навытяжку караульный. — Фрегат, ваше превосходительство.

Джулио перестал жевать.

— Ф-фрегат? — сказал он.

Брат-оруженосец покосился на Робертино.

— Эчеленца, так ведь ужин… — Робертино опасливо ступил шаг назад. — Фрегат-то уже здесь, а ужин-то еще… — он посмотрел Джулио прямо в живот.

Даже сидя Джулио Литта возвышался над слугой на добрый фут.

Граф тяжело и спокойно глядел на Робертино. «Как якорь на креветку», — образно думал тот, отступая все дальше.

— Лодка, раз пришла, уже никуда не денется, — бормотал слуга. — А рыбка остынет…

Правый ус у него стал непроизвольно подергиваться.

— Двое суток ареста, — сказал Джулио. — Еще раз повторится — отрежу усы.

Доскакав до форта Святого Эльма, Джулио взобрался на смотровую башню и навел подзорную трубу в кожаном пояске на сырую мальтийскую темень.

2

В ночь на 20 января 1789 года русский фрегат «Святой Николай» встал на рейде Валетты.

— Эк мигает ровно. — Волконский передал трубу капитану. — Что жгут на маяке, интересно?

— Известно что — магний. Прикажете шлюпку, Дмитрий Михалыч? — капитан насмешливо покосился на худую юношескую фигуру посла.

— Шлюпку? — Волконский опасливо скосил глаз в маслянисто-черную пахоту моря за бортом. — Прикажите лучше флаги, — кашлянув, морским волком отрезал он. — Разве магний так горит?

— Так ведь ночь, какие флаги, Дмитрий Михалыч? — сказал капитан. — Да и ветер — порвет флаги-то.

— На то он и ветер, — наставительно сказал Волконский.

Худой и ровный, как собственный указательный палец (и даже такой же немного конический), Волконский, по контрасту, любил округлые фразы.

— Исполняйте, пожалуйста, — сказал Волконский. — Это сколько ж нужно магния? Верно сказывали — все они тут, на острове, алхимики.

«При чем алхимия? — думал капитан, обиженно подымаясь на мостик. — Не углем же на маяке работать».

Едва капитан вышел из желтого конуса палубного фонаря, Волконский расстегнул и отпустил по ветру полы камзола. Крепко взялся тонкими пальцами за поручень. «Как Петр I», — подумал он.

Дмитрий Михайлович Волконский верил, что земля покоится на трех китах: дерзость, чувство долга и Древний Египет. Комбинация