Мальтийский крест [Олег Матвеевич Борушко] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

стяжала ему в департаменте иностранных дел репутацию вольнодумца. Но поскольку Древний Египет не играл большой роли во внешней политике России, а дерзость и чувство долга играли, то на египетские причуды статского советника Волконского глядели сквозь пальцы.

Посол прошел в каюту, запалил бронзовый канделябр, поглядел на портрет матушки-императрицы, неохотно исполненный Левицким для подарка на Мальту. Достал пакет, блеснул красный сургуч размером с пятак. «То-то ночи у них тут темные, что и орла российского не видно, — думал Волконский, разглядывая печать. — Аллегория!»

Двадцатитрехлетнего графа искренне огорчало, что самые художественные мысли проносятся в голове, когда он один. А когда он в обществе — не проносятся.

«Преимущественнейшему господину гран-магистеру Ордена Святого Гроба и Святого Иоанна Иерусалимского{1} Эмануэлю де Рохану-и-Польдюку», — поднеся к свету, прочел на конверте черной тушью выписанный адрес.

Прилег на диван, закинул руки за голову. Поправил кружево на рукавах, чтоб не замялось. В иллюминатор свежо задувало с моря.

«А красивая жена у нашего посланника в Неаполе», — зевнув, подумал граф.

3

За два месяца до описанных выше событий Екатерина II, закончив утренний прием, прошла в кабинет в сопровождении Потемкина. Князь отъезжал назад к армии, к Очакову, где Суворов в его отсутствие проявлял излишнюю инициативу.

Светлейший с недавнего времени не находил в душе прежнего боевого задора. Так воин после ампутации ноги чует иногда в ступне ноющую боль.

Однако есть ли задор, нет ли — светлейший понимал: с турками пора кончать. Иначе насмарку все его таврические подвиги, Херсон и первый русский Черноморский флот.

Потемкин ждал последних напутствий, заранее морщась: голова после вчерашнего напоминала чугун с сырой картошкой. Раньше матушка избегала высокопарных слов, а просто говорила: «Давай-ка, Гриша». Теперь принимала все более официальный тон.

«Очаков будет взят, не извольте беспокоиться, ваше величество, — подбирал он сухую ответную фразу. — К Рождеству Христову и возьмем. Интересно, как она Зубова напутствует? «Давай-ка, Платоша»? Не звучит», — думал Потемкин, глядя, как Екатерина грузно усаживается за столик. Крошечное бюро с откинутой крышкой работы Брамса едва вмещало чернильницу с песочницею и лист в одну четвертую. «Чтобы лишних бумаг не наваливалось», — поясняла царица.

На бюро лежал незапечатанный пакет.

Выйдя с утра в приемную залу, императрица сразу, поверх круговерти придворных, отметила: светлейший — в нервно-отрицательном духе. То есть бодрый и раздраженный.

— Возьми-ка, Гриша, почитай, — ласково сказала Екатерина, взяла с бюро и протянула ему пакет.

Она подперла голову рукою и тихо глядела на поседевшего князя. «Все красивый, — грустно думала она. — Хоть и кривой на один глаз…»

— Мальта? — удивился Потемкин, пробежав первые строки.

«Даже крошки бисквитные не смахнула, — неприязненно думал он. — Письмо писала за кофе, часов около шести. Вечно в такую рань ее на идеи развозит. На кофе не пригласит, хоть ты накануне ее до истерики долюби».

— Так, — сказал он, мучительно пытаясь вникнуть в смысл документа.

«За каким мне эта Мальта перед отъездом? — вертелось в голове. — Очаков — вот о чем думать».

— Да ты куда улетел-то? — спросила Екатерина.

— Матушка, на кой хрен мы просим у них капитана? — встрепенулся Потемкин. — Тоже мне наставник! Посла им всучить, этого… Волконского — я еще понимаю. Хотя Ушакова туда с эскадрой, а не посла с картиною!

— Да они посла-то ведь не примут, Гриша, — сказала Екатерина. — Посол православного двора при католическом ордене — ты соображаешь?

Потемкин потряс головою — похмельный туман со вчерашнего никак не хотел рассеиваться.

«И как это Безбородько{2} с похмелья указы выдумывать умудряется? — думал князь. — Пьет как лошадь, потом девок тройку пропустит, потом с утра — шлеп! — ноту его величеству королю шведскому».

Потемкин вспомнил вчерашних сестричек-турчанок, сервированных Безбородькой под слоем крема на огромном майсенском блюде.

«Торт «Босфор и Дарданеллы!» — объявил Безбородько. — России требуется прямой проход!»

Турчанки на блюде хлопали глазами и непрофессионально улыбались. Лежать на блюде было неудобно.

«Босфор был не так живописен, как Дарданеллы», — смутно припомнил князь.

— Да за каким бесом нам эта Мальта, матушка? — Потемкин выпростал из мысленного кавардака единственный вопрос, хоть как-то относящийся к делу. И обвел мутным глазом кабинет — нет ли где бутылочки портеру. Он об настоящем деле думает, а она все только кружева плетет. А ведь была — боец! Стареет.

Екатерина позвонила.

— Портеру, — коротко сказала она камер-лакею. — Гриша, — она повернулась к Потемкину, — да ты газеты французские давно ли читал?

Потемкин жалобно