Зарубежный детектив 1975 [Найо Марш] (fb2) читать онлайн

ХАЙНЕР РАНК Зеленый призрак
ЭРЛ СТЭНЛИ ГАРДНЕР Показания одноглазой свидетельницы
НАНО МАРШ На каждом шагу констебли

*

Художник И. Блиох

© Издательство «Молодая гвардия»

(перевод на русский язык). 1975 г.

Детектив в трех измерениях

Со времен Шерлока Холмса искусство криминалистики шагнуло далеко. Конечно, блистательная логика и дисциплина мышления затворника с Бейкер-стрит по-прежнему поражают читателя, как поражали они милейшего доктора Ватсона. Конан-Дойль на то и приставил доктора к великому детективу, чтобы было кому поражаться, восхищаться и в изумлении разводить руками. Доктор Ватсон, как помнит читатель, успешно демонстрирует описанные эмоции — даже тогда, когда к этому нет особых оснований. Например, он едва не впадает в транс, стоит Холмсу выказать элементарную наблюдательность и прийти, отталкиваясь от некоторых очевидных деталей внешности и поведения незнакомца, к несложному опять-таки заключению о самом незнакомце.

В наше время такой наблюдательностью мало кого удивишь. Она перестала быть «видовым признаком» следователя-детектива. Для того чтобы ее развить в себе, требуется немного практики и чуть более организованный по сравнению с эпохой Шерлока Холмса мозг человека середины ХХ века. Лет десять тому назад у нас в прокате шел интересный американский фильм «12 разгневанных мужчин» — о работе суда присяжных. По ходу сюжета один из присяжных, проявив наблюдательность, спасает от осуждения, по всей видимости, невиновного юношу. На переносице у главной свидетельницы обвинения присяжный замечает вмятинку, какую оставляют очки, когда их носят долго и не снимая. Замечает он и то, что в суде свидетельница близоруко щурится. Отсюда он заключает, что свидетельница не могла во всех подробностях разглядеть в окне дома на противоположной стороне улицы, кто, как и кого убивает, — очков в тот момент на ней, по собственному ее признанию, не было. Значит, решает присяжный, на ее показания нельзя полагаться. Он убеждает коллег, и они выносят вердикт: «Не виновен». А ведь этот присяжный — обычный американец, ни с юриспруденцией, ни тем более с криминалистикой не связанный.

Без наблюдательности не обойтись и современному следователю, но одной наблюдательности мало. В век техники и высокой организации производства даже преступники постигли преимущества автоматики и механизации. Тем больше причин было у криминалистики создать свою «производственную базу», оснащенную по последнему слову научно-технического прогресса.

Писатель из ГДР Хайнер Ранк, представленный в этом сборнике повестью «Зеленый призрак», описывает, каким путем на проекционном экране воссоздается по указаниям свидетеля портрет нужного следствию человека:

«И тут начинается монтаж отдельных частей лица. Почти бесконечная вереница ртов, больших, маленьких, узкогубых, сердечком, чувственных, дерзких, унылых, проходит перед ним. Затем глаза — крупные, миндалевидные, с темными и светлыми веками, по-кошачьи лукавые. А ушей так много, что у бедного свидетеля в голове все мешается. Маленькие и большие, острые лисьи и круглые мышиные, сплющенные, прижатые к черепу и торчащие лопухами. Все эти рты, глаза, носы, уши сменяют друг друга, сливаются в лицо, снова разъезжаются. Есть что-то колдовское и пугающее в том, как ‚из-за ничтожных изменений — другого рта, других бровей — возникает совершенно новое лицо…»

Захватывает?

Кстати, приведенный эпизод по-своему комментирует структуру детектива как жанра. Неподходящие детали отбрасываются, подходящие и значимые, напротив, подгоняются одна к другой в нужном порядке — и получается искомый портрет. В детективном произведении все необходимые детали тоже под рукой, даны в тексте как в головоломке, их требуется правильно расположить подогнать — и все становится на место, картина преступления выстраивается, и сразу проясняется, кто настоящий преступник.

У классиков жанра — Честертона, Агаты Кристи, Гарднера, Дороти Сэйерс или Эллери Куина — это, как правило, происходит на последних страницах и сопряжено с непредвиденным поворотом интриги. В той разновидности жанра, к которой относится повесть Хайнера Ранка, процесс реализуется постепенно, следствие распространяется вширь и вглубь, захватывает все новые пласты, обрастает недостающими деталями и методично, и неотвратимо движется к ожидаемой развязке.

«Зеленый призрак» — характерный и, на мой взгляд, добротный образец следственного детектива, в котором важны не столько личность следователя (герой-детектив) и парадоксальность замысла, сколько поэтапное изображение самого процесса расследования во всех частностях и мелочах. Пунктуальное описание следственной рутины увлекает само по себе, становится объектом пристального интереса со стороны читателя — как увлекает, скажем, перечень вещей, добытых Робинзоном Крузо с разбитого корабля. Развязка — задержание преступника — сообщает показанному дополнительный интерес. Но если бы даже следствие зашло в тупик и преступление осталось нераскрытым, как то происходит в повести Ф. Дюренматта «Обещание» повествование все равно не утратило бы своей увлекательности. Только вместо детектива мы имели бы здесь дело с чем-то вроде документального репортажа.

Следственный поиск бывает не менее напряженным, чем поиск научный. Эта напряженность придает ему особый, специфический интерес. Возможно, именно поэтому следственный детектив, раскрывающий перипетии следственного поиска, увлекает уже самим предметом изображения, не нуждается в дополнительном «заострении» материала и может обойтись без некоторых приемов, разработанных метрами жанра. В частности, у Ранка преступник не ведет с противником опасной, острой, щекочущей нервы игры-поединка на хитрость, смекалку и ловкость, игры, где ставка — разоблачение первого или конфуз второго. А в романах Гарднера и Найо Марш, включенных в этот сборник, такая игра ведется с максимальным азартом и самозабвением.

Главное в следственном детективе Хайнера Ранка — описание «производственного процесса» современной криминалистики и труда следователя-криминалиста. На долю его героя лейтенанта Мартина Гейма выпадают и приключения, и положенная толика профессионального риска, и минуты откровений. Гейм то сыщик-соглядатай, то оперативник, то психолог, и все же основное в профессии Гейма — ежедневный труд, очень напряженный и далеко не всегда благодарный:

«Затем он вынимает из стола карту ГДР и начинает набрасывать рабочий план на ближайшие дни. В берлинских магазинах он побывает завтра же, но успеха от этого начинания он не ждет. Во вторую очередь надо посетить магазины округа Эрфурт, числом пять. Готы в списке нет, есть города Эрфурт, Веймар, Эйзенах, Арнштадт и Нордхаузен. Если там не повезет, придется последовательно, расширять сферу поисков и перекинуться на соседние округа, такие, как Зуль, Гера, Галле и Магдебург. Словом, работы навалом, а шансов наткнуться на следы преступления примерно один к ста».

Такой изматывающей работой, трудоемким и педантичным «отрабатыванием» мелочей заполнена жизнь современного следователя. Чтобы увидеть в этой работе сходство с кропотливым лабораторным опытом, не требуется большого воображения. Это и есть следственный поиск, родственный поиску научному. Ему так же ведомы промахи, ложные пути, ошибочные заключения. И так же есть у него свои победы и озарения, своя поэзия увлеченности. Диалектический процесс познания истины и там и тут идет одним и тем же путем: от фактов — к обобщению (опознание или определение личности подозреваемого), а от него — к проверке критерием практики (установление виновности подозреваемого). Если практика не подтверждает выводов следствия, то есть подозреваемый оказывается невиновным, — все возвращается к началу. Другого пути к истине нет.

Зато есть много путей, от истины уводящих. Опаснее всего, когда следствие стремится не столько установить, опираясь на неопровержимые улики, виновность обвиняемого, сколько любой ценой ее доказать, подчас даже вменить. И пусть обвиняемый и на самом деле преступник, следствию это все равно не делает чести.

С подобной ситуацией нередко приходится сталкиваться адвокату Перри Мейсону, герою многочисленных детективных романов, принадлежащих перу маститого американского автора Эрла Стенли Гарднера.

Гарднер написал почти столько же книг, сколько Агата Кристи. Он выступал под псевдонимами Карлтон Кендрейк, Чарльз Дж. Генри и Э. Х. Фэйр, но чаще всего — под собственным именем. Это имя и прославил Перри Мейсон. Интересно, что заглавия всех романов Гарднера, опубликованных с указанием настоящего имени автора, начинаются CO слова «а сазе» — «дело», «прецедент», «судебный случай». Еще интереснее, что Перри Мейсон действует только в этих книгах.

Перри Мейсон числится в родовой аристократии современного западного детектива. Он так же почитаем, как Эркюль Пуаро, мисс Мапл, комиссар Мегрэ и другие. Правда, по сравнению со своими коллегами он несколько менее ярок и колоритен как личность. Ни во внешности, ни в привычках Перри Мейсона нет ничего экстравагантного или хотя бы неповторимо «своего» — ни трубки, ни орхидей, ни прославленных усов. Так, средний американец без особых примет. Встретит его соотечественник на улице, в ресторане или в турецких банях, где любит погреться Мейсон, — внимания не обратит. Шерлок Холмс — и тот мог бы принять его за старшего бухгалтера преуспевающей фирмы. Но как только дело доходит до суда…

Вот где Перри Мейсон чувствует себя как рыба в воде. Вот где он блестящ, тонок, проницателен, коварен, неповторим и изящен. Умение живописать судебное разбирательство со всеми его явными и тайными страстями, подводными течениями и игрой на публику, обменом медовыми комплиментами и ядовитой пикировкой между защитой и обвинением, номинальной рутиной судопроизводства и молниеносными изменениями тактики — самая сильная сторона дарования Гарднера. В какой-то мере читатель сам сможет судить об этом по предлагаемому роману.

В какой-то, но не в полной, потому что судебным эпизодам в «Показаниях одноглазой свидетельницы» отведено, к сожалению, не так уж много страниц. Можно было бы, вероятно, отобрать для перевода и более выигрышную для Гарднера книгу, но вряд ли более показательную. Это произведение открывает нам и Гарднера-романиста, и Гарднера — специфически американского автора. «Показания…» — во всех отношениях типично американский детектив: и в общей атмосфере действия, и в конкретных аспектах быта и нравов, и даже в композиции и интриге.

Возьмем, к примеру, завязку событий. С чего все начинается? С денег. Перри Мейсону сперва посылают деньги и лишь затем просят о помощи. Хорошая деловая основа. Эмоции эмоциями, но, приняв за невозможностью отказаться гонорар в счет будущих услуг, герой чувствует себя морально обязанным оказать таковые. Он уже сам готов пойти на расходы. «— Чего ради вы тратите деньги на всех этих детективов, если вы даже не видели в лицо человека, которого называете своим клиентом? — Моя клиентка прислала мне деньги в оплату моих услуг».

Американцы справедливо именуют бизнес бизнесом и резонно считают, что всякий труд, в том числе и труд следователя или адвоката, должен быть оплачен. Англичане, со своей стороны, считают так же, но британский снобизм не позволяет говорить об этом прямо и открыто — это «не принято». Здесь в ход идут намеки, недоговоренность, многозначительное умолчание и т. п.

Или другой пример.

«У меня ведь небольшая примесь японской крови, — сказала девушка. — А вообще-то я американка. Такая же, как и все остальные. Но люди, знаете, как относятся к этому? Для большинства я японка, и весь разговор. Отверженная, чужая…»

Национальная американская проблема. Расовый вопрос давно и прочно вошел в плоть и кровь американцев. Белый расизм (как, впрочем, и ультра-черный национализм) — насквозь искусственная и фальшивая система мироощущения, но она столько времени впитывалась «чистокровными американцами», что успела сделаться частью коллективного подсознания. Человек и не думает об этом, но инстинкт всегда начеку. Человеку грозят вызовом в полицию; «Ну что ж, — сказала она. — Это меня не пугает. Я свободная белая женщина, двадцать один год мне уже исполнился, и я живу, как мне хочется». «Свободная белая женщина» в данном контексте — такая же априорная формула, что и «полноправная гражданка Соединенных Штатов». Раз эта женщина не знает за собой никакой вины, ей не пристало бояться полиции: она белая. Пусть боятся цветные…

Между прочим, расовая проблема определяет весь сюжет романа Гарднера. Не будь ее, не было бы и того сугубо американского, неслыханного и хитро закрученного уголовного бизнеса, к которому восходит цепочка частных преступлений, и не пришлось бы Перри Мейсону эту цепочку разматывать, и не было бы у него морального стимула заниматься этим делом, потому что не получил бы он своего гонорара авансом. Короче, не было бы и самого романа.

Гарднера можно упрекнуть в одномерности человеческих характеров его персонажей, но этот «грех» с ним разделяют многие другие авторы аналогичных произведений, считающие, что детектив как жанр не допускает тщательной разработки психологии действующих лиц: в противном случае автору He удастся долго продержать читателя в неведении относительно личности преступника^[1]. Сильная сторона Гарднера в том, что, хорошо изучив американское правосудие, он показывает нечеткость законов, позволяющих творить что угодно, вскрывает социальные аспекты преступлений, отражает нездоровую сенсационность типа той, которую автор остроумно пародирует в ХУ главе, где приведены образчики смачных газетных отчетов об убийстве и следствии. И уж подавно не упрекнешь его в отсутствии динамизма: с самого начала интрига набирает головокружительный, истинно американский темп и выдерживает его до последней страницы.

После Гарднера в роман Найо Марш попадаешь как в тихую пристань. Автор разворачивает подробную и обстоятельную экспозицию, в которой читателя знакомят с участниками предстоящей трагедии: восемью пассажирами и тремя членами экипажа туристского теплоходика «Зодиак». Тщательно выписанные портреты, скупо и точно отобранные штрихи, жесты, реплики. Персонажи Марш на глазах обрастают плотью, наделяются «лица необщим выраженьем».

В свое время английский драматург Бен Джонсон, младший современник Шекспира, обосновал теорию «юморов», согласно которой каждый литературный персонаж должен воплощать свой «юмор» — неповторимую ведущую черту характера. Эта черта подчеркивает индивидуальность персонажа и одновременно дает представление о его социальной принадлежности. Найо Марш — известный литературовед; она сама выступала на сцене, была режиссером-постановщиком шекспировских пьес и читала университетский курс по англоязычной драме. Трудно сказать, объясняется ли это теорией Бена Джонсона, но в лучших ее романах у каждого персонажа — свой «юмор» или весьма умелая имитация такового. Сказанное относится и к этому роману: чего стоит хотя бы одна «приходская старая дева» мисс Рикерби-Каррик с ее суетливостью, наперсником-дневником и лютой тоской по человеческому участию. Из ныне здравствующих мастеров детективного жанра Марш, пожалуй, ближе всех подходит к созданию психологически убедительных характеров.

Экспозиция завершается, и начинается столь же неторопливое действие. Теплоходик продвигается вверх по Темзе, задерживается у многочисленных шлюзов, простаивает у причала, пока пассажиры осматривают местные достопримечательности. Вокруг расстилается милый английский пейзаж. Зелень. Мох и слизь на стенах шлюзов. Тихие, уютные провинциальные городки, небольшие холмы, острые церковные шпили, туман над рекой. Одним словом, все то, что запечатлел на своих картинах знаменитый британский пейзажист ХХ века Джон Констебль. Окружающий туристов ландшафт словно сошел с его полотен. «На каждом шагу — Констебли», — роняет рассказчица Трой Аллейн, молодая, но довольно известная художница. Остальные пассажиры согласны с ней: действительно, очень живописно. Живопись вообще играет в этом романе большую, зловещую и отнюдь не предназначенную ей роль.

С первой минуты в туристической идиллии что-то не клеится. Все как будто в порядке, а вместе с тем возникает неприятная атмосфера. Исподволь и неуклонно Найо Марш нагнетает напряжение. Туристы обмениваются непонятными взглядами. В пустой светской беседе вдруг возникает необъяснимая пауза. Рассказчице приходят в голову неуместные сравнения: «Трой изумилась, увидев на нем черные перчатки, как у диккенсовского гробовщика». Наконец, многозначительная игра слов (Констебль — художник и «констебль» с маленькой буквы — английский полицейский) кому-то из присутствующих явно не по вкусу. Что-то должно произойти, происходит — и мы вступаем в знакомый, можно сказать, обжитой мир классического английского детектива.

Найо Марш родилась в Новой Зеландии, провела там большую часть жизни и сейчас, в свои 75 лет, живет в новозеландском Кристчерче, как свидетельствует биографический справочник «Who's whos. Действие ее романов происходит в разных местах земного шара, но литературная школа автора остается неизменно английской. Книги Марш написаны в традициях английского детектива и относятся к разновидности жанра, представленной творчеством Агаты Кристи, Дороти Сэйерс, Марджери Аллингэм, — к интеллектуальному детективу, этой «задаче со многими неизвестными». Роман «На каждом шагу Констебли» — из оригинальных вариантов такой задачи.

Здесь все исчерпывающе ограничено: время действия (несколько дней туристического круиза), место действия («Зодиак» и прибрежная зона), круг действующих лиц. Условия задачи напоминают книги Агаты Кристи — «Загадка «Эндхауза», «Вилла «Белый Конь», «Десять негритят». С романом Ч. П. Сноу «Смерть под парусом» возникает уже прямая параллель: там события тоже происходят на судне, а действующих лиц трагедии и того меньше, всего семь. Замкнутый, изолированный мирок всегда соблазнителен для авторов детективных произведений, и корабли, самолеты, экспрессы, виллы, отели и одинокие особняки притягивают их с гипнотическим постоянством.

Найо Марш видит эту условность и сознательно стремится разрушить впечатление камерности. Она строит повествование в двух планах: о событиях на «Зодиаке» рассказывает их участница и очевидица художница Трой. Аллейн, а в роли комментатора выступает ее муж Родерик, старший инспектор Скотленд-Ярда, взявший этот случай как наглядный пример для лекции, которую он читает на курсах повышения квалификации полицейских. Такой прием сообщает всей истории временную перспективу и восполняет «заторможенность» действия в первой половине романа тем, что постоянно стимулирует у читателя интерес. «Сумеете ли вы разобраться в этой мешанине фактов и отделить зерна от плевел? На что, с вашей точки зрения, следовало обратить внимание нам с Фоксом, когда мы наконец прибыли на место действия?» — не устает провоцировать читателя автор устами инспектора Аллейна.

Рамки повествования раздвигаются в романе еще и за счет особой, удвоенной, конфликтности сюжета. Решение задачи осложняется тем, что один из «неизвестных» — чернокожий. Англия, понятно, не Америка, но расовые предрассудки есть и там, хотя выказывают их в соответствии с британской традицией менее откровенно и с большим лицемерием.

Наблюдательная рассказчица отмечает, что почти все участники поездки относятся к доктору Натушу с неприязнью, если не со страхом. На прямо поставленный ею вопрос «Скажите, вам очень мешает то, что вы черный?» тот отвечает просто: «Да, конечно». Не будем гадать, в какой степени симпатии Найо Марш к коренным обитателям Новой Зеландии, туземцам маори, сказались на трактовке расовой проблемы в этом романе. Скажем только, что расовый конфликт сразу же накладывается здесь на обязательный для детектива конфликт между преступником и обществом, и оба конфликта переплетаются и взаимодействуют на протяжении всей книги самым неожиданным образом.

Можно видеть, что произведения, из которых состоит этот сборник, суть как бы три «измерения» детектива: следственно-реалистическое (Ранк), авантюрно-процессуальное (Гарднер) и интеллектуально-занимательное (Марш). Разные «измерения», еще более разные авторы. Но всех объединяет одно — жанр.

Исследуя отобранный кусок действительности со всех сторон и с разных точек зрения, автор детективного произведения имеет возможность по части восстановить целое, и это нередко приводит его к довольно резкой критике политического устройства и образа жизни, характерных пороков, предрассудков, бытующих в западном обществе, даже если такая критика и не входит в авторский замысел.

В странах социалистического содружества, где детектив всегда играл и играет в первую очередь нравственно-воспитующую роль, авторы, отдавая должное следователю, стремятся показать связь его с обществом, которое активно помогает борьбе с пережитками прошлого, ведущими к нарушению законности.

Без счастливых случайностей, совпадений, немотивированных, хотя и гениальных догадок и некоторых других условных приемов детективу обойтись невозможно. Все это должно выглядеть достоверно и правдоподобно, но в отличие от практики следственных органов, которой известны и нераскрытые преступления, автор детектива всегда доводит дело до победного конца. Преступника надлежит выявить, узнать и обезвредить — этого требует логика действия, а также любопытство и нравственное чувство читателя.

Именно поэтому так красноречиво протестует герой Хайнера Ранка против допущения, будто нераскрытые преступления имеют право на существование: «Нет и еще раз нет! С этим нельзя мириться… Я убежден, что можно раскрыть любое преступление».

Жизнь идет вперед, и детектив несколько видоизменяется. Порой в худшую сторону: современные гангстерские боевики с океанами крови и смакованием жестокости, опусы о деяниях суперменов, изрядно сдобренные сексом, и «желтые» политические детективы — все это уродливые мутанты жанра. Порой перемены к лучшему: в тех случаях, когда детектив раскрывает коррупцию судебных органов, связи гангстерских организаций с полицейскими, привлекают внимание к корням преступности в буржуазном обществе.

На Западе рост преступности и вытекающее отсюда повышение роли полицейского в общественной жизни заставляют авторов детектива пересматривать характер взаимоотношений героя с полицией.

У Конан-Дойля, Честертона, даже Агаты Кристи герой «работает» в одиночку. Полиция ему не нужна. Он сам по себе, полиция сама по себе. В лучшем случае полицейские взирают на героя как на чудодея, в худшем — путаются под ногами, пакостят, мешают. У Марш герой и полиция едины, герой и есть полиция; он ведет расследование совместно с коллегами-сослуживцами, Гарднер более консервативен, но и в его романе Перри Мейсон уже не может обойтись без помощи его стороны. Ему «ассистируют» обворожительная секретарша Делла Смит и целое частное сыскное агентство во главе с Полом Дрейком. Что до американской полиции, то у Гарднера. она совсем не напоминает сборище самодовольных идиотов. Олицетворяющий ее в книге лейтенант Трагг, пожалуй, не вызовет у читателя того сусального умиления, в которое повергают зрителя персонажи американского фильма о полицейских «Новые центурионы». И все-таки Трагг знает свое дело и работает в одном направлении с Мейсоном.

Но и видоизменяясь, детектив остается детективом. Он по-прежнему сообщает читателю свой бит информации о времени и об обществе, указывает на причины социальных уродств и пережитков, увлекает острым сюжетом, наглядно наставляя читателя в добре и остерегая от зла.

В. СКОРОДЕНКО

Хайнер Райк
ЗЕЛЕНЫЙ ПРИЗРАК

1

Темная, ненастная ночь. Порывистый западный ветер гонит перед собой низко нависшие тучи и рвет телефонные провода. Из грязных сугробов вдоль обочин сочатся струйки талой воды.

Человек, целеустремленно шагающий по Длинному мосту — Ланге Брюкке — в сторону Кёпеникского Дворцового острова, поднял воротник, а руки глубоко засунул в карманы пальто. Порыв ветра грубо подталкивает человека, но по его лицу, полускрытому полями старомодной шляпы, блуждает довольная усмешка.

Струи дождя буравят вспененные воды реки Даме, полосуют мостовые и кучно поставленные дома Старого города.

Мужчина бросает взгляд через плечо, сворачивает с дороги, минует узкий деревянный мостик. Через ворота, сложенные из заветревшегося песчаника, он вступает во двор.

Одинокий фонарь раскачивается на ветру. Человек обходит стороной освещенный участок. Он держится тени, пока не достигает террасы, пологие ступени которой ведут в парк. Здесь он скользит вдоль невысокой каменной ограды, всячески стараясь не сойти с газона и не ступить на рыхлую землю между кустами. Перед ним у самой воды стоит дворец.

Это здание в несколько этажей, с высокими окнами и бело-розовым фасадом. Флигель одет строительными лесами. Человек почти вплотную прижимается к темной стене, еще раз зорко оглядывается по сторонам и подходит к подвальной двери, перед которой высятся горы угля, забранные досками. Провозившись несколько минут, он отпирает дверь и скрывается в подвале. По кирпичному полу прыгает свет притененного фонарика. Человек действует быстро и продуманно. Вот он тихонько поднимается на первый этаж. Ступеньки деревянной лестницы скрипят под его ногами, однако вой ветра и дребезжание окон заглушают этот звук. Человек крадется по вестибюлю, останавливается перед резной двустворчатой дверью, нажимает ручку и попадает в большую угловую залу, откуда широкие проходы ведут во множество соседних комнат. В свете фонарика чуть виднеются очертания стеклянных витрин, массивных шкафов и окованных медью старинных укладок. Наборный пол выложен геометрическим узором из светлых и темных планок. Кружок света подолгу застывает на стеклянных витринах. Чаши, усеянные самоцветами, золотые табакерки с цветной эмалью и драгоценные кубки поблескивают за стеклом.

Человек подвешивает фонарик на пуговицу пальто, откладывает в сторону рюкзак и достает отвертку. Торопливыми движениями он извлекает хромированные винты, которыми стекло крепится к деревянным стенкам витрины. Затем он с великой осторожностью вынимает стекло и прислоняет его к подставке все той же витрины.

Рука его тянется внутрь. Пузатый кубок из чеканного золота перекочевывает в мешок. И белая дощечка с надписью: «Кубок гильдии нюрнбергских купцов. 1-я половина ХV века» исчезает там же. За кубком следует хрустальная ваза. Вокруг Курфюрстова герба неизвестный художник вытравил на стекле охотничьи сцены. Их сменяет бокал с чеканной крышкой и многоцветной росписью.

Во дворе бушует непогода. Воет ветер, сотрясая окна.

Взломщик уже перешел к следующей витрине. Покуда он бесшумно извлекает из нее самые драгоценные экспонаты, ее большое переднее стекло лежит на подлокотниках готического епископского кресла.

Неожиданно раздается какой-то зловещий скрип и треск. Тяжелый предмет снаружи ударяет в стену и падает на землю. Шум так силен, что взломщик испуганно пятится, его локоть задевает стекло, лежащее на кресле, и со страшным звоном, который отдается во всех залах, как грохот выстрела, стекло падает и разлетается на тысячи осколков.

Взломщик на несколько мгновений застывает. В голове роится множество мыслей. Что случилось? Может, буря сорвала доску © лесов? Он собирается с духом, открывает дверь, высовывает голову и прислушивается.

В одной из комнат подвального этажа вспыхивает свет. Желтая полоса падает во двор. Взломщик видит это через окно вестибюля. «А, черт возьми!» — бормочет он и снова ныряет в угловую залу за своим рюкзаком.

Вернувшись, он слышит внизу шаркающие шаги, затем вся лестница озаряется светом. Пожилой человек с брюшком, уже сгорбленный годами, тяжело поднимается по ступеням. Он кашляет, пыхтит и опирается правой рукой на деревянные перила.

Взломщик исчезает в темной нише на лестничной площадке. Из-за консольного шкафа он следит за стариком. Если старик обнаружит пропажу и включит сигнал тревоги, тогда пиши пропало. Значит, надо остановить его любой ценой. Впрочем, может, он и не станет доискиваться, глянет бегло и снова уляжется спать. Вор на всякий случай извлекает из мешка плоскогубцы и обертывает их тряпкой. На лице у него растерянность, тревога, страх, но другого выхода он просто не видит. О бегстве в такой ситуации нечего и думать; он судорожно стискивает плоскогубцы.

Старик между тем добрался до площадки и окидывает взглядом вестибюль. Он сопит и ругает проклятую погоду и ветер, который того и гляди все разнесет вдребезги. Затем он так же медленно начинает карабкаться на второй этаж. Вор, притаившийся за шкафом, облегченно вздыхает. Авось обойдется.

Новый порыв ветра ударяет в стены, сквозняк проносится по коридорам, дверь в угловую комнату со скрипом распахивается. Старик поднимает голову, прислушивается и со вздохом идет назад вниз по лестнице. Здесь он ещё раз оглядывается по сторонам, замечает открытую дверь, сморкается в пестрый клетчатый платок и, качая головой, подходит к угловой комнате.

Вор выскакивает из-за своего укрытия: два шага — и он уже за спиной у старика. Старик, должно быть, что-то услышал, хочет повернуться, но не успевает…

Минут через пятнадцать взломщик торопливо спускается по лестнице. Сквозь дверную щель в одном из подвальных коридоров просачивается слабый свет. Взломщик осторожно приоткрывает дверь и заглядывает в комнату. На тумбочке рядом с открытой книгой горит ночник. Абажур круглый, желтый. В четырехугольных горшочках растут кактусы, темно-красная плюшевая кушетка и кресла с высокой спинкой стоят вокруг овального стола, в комнате разлит аромат хорошего трубочного табака.

Все это взломщик схватывает одним взглядом, после чего решительно направляется к ночнику. Вдруг он слышит шорох, вздрогнув, оборачивается и с досадой хмыкает.

Канарейка испуганно бьется о прутья клетки. Перышки, ячмень, песок сыплются на стол и на коврик.

Взломщик гасит ночник и выходит из комнаты. Вот его тень мелькает по толстым отопительным трубам подвала, вот он выскальзывает в дверь и бесследно исчезает в непогожей ночи.

* * *

Утро приносит солнечный свет и голубое небо. После вереницы дней, скованных промозглым холодом, воздух вдруг потеплел. Аромат влажной земли напоминает о весне.

Маленькая изящная женщина лет тридцати спускается по красным кирпичным ступенькам и нажимает блестящий звонок на дверце, ведущей в квартиру сторожа. Где-то в глубине звякает колокольчик — и больше ни звука. В почтовом ящике торчит сложенная газета. Женщина глядит на свои часы. Ровно десять, как они и договаривались. В музее сегодня выходной, она пришла, чтобы сменить экспонаты в некоторых залах.

Она ещё раз нажимает кнопку звонка, после чего, пожав плечами, выходит во двор и открывает главный вход.

Прохладный воздух встречает ее. В огромном пустом здании стоит тишина, почти зловещая. Женщина спускается вниз, туда, где квартира сторожа. Ее шаги гулким эхом перекатываются под высокими сводами.

Маленькая комнатка пуста. Через спинку одного из плюшевых кресел перекинут костюм, сорочка и фуфайка. Подтяжки лежат на полу. Кровать смята. Женщина заглядывает на кухню. В чулан. Никого. Только канарейка попискивает и мечется в своей клетке. В котельной сторожа тоже нет.

Она поднимается наверх, в выставочные залы, размышляя, можно ли начать работу без сторожа. По дороге она нажимает несколько дверных ручек. Все служебные помещения в нижнем этаже заперты.

Она переходит из зала в зал, заложив руки за спину и поглядывая по сторонам, останавливается, любуется столовым сервизом королевской мануфактуры, поправляет волосы перед большим венецианским зеркалом.

Ясный день заглядывает в окна. Повсюду чистота и порядок. Она решает дождаться сторожа, а чтобы скоротать время, идет полюбоваться еще раз на старую мебель, посуду, кубки. Сторож скорее всего ушел за покупками и с минуты на минуту вернется.

Открыв дверь Курфюрстова зала, она цепенеет от ужаса, хватается рукой за косяк, чтобы не упасть, и закрывает глаза. Но нет, это не сон. Открыв глаза, она видит туже картину.

Старик сидит, поникнув в готическом кресле. Его глаза и рот обмотаны широкими полосами материи, а тело, руки и ноги крепко-накрепко стянуты шнуром от занавески. Витрина рядом с ним пуста, на полу — осколки стекла и клочья халата. Женщина бросается к старику, срывает с его глаз повязку, вынимает изо рта кляп. Сторож остается неподвижен.

В судорожной спешке она начинает разматывать веревку, ломает ногти — они у нее покрыты розовым лаком, — но не заботится о том, как не заботится и о своих брюках из эластика и о новых меховых сапожках под выдру, когда опускается на колени, прямо среди осколков.

Ее бросает в жар, и она небрежно швыряет на пол меховой жакет. Наконец через несколько мучительно долгих минут она развязывает последний узел. Она хватает старика за плечи, трясет, пытается поставить на ноги. С глухим стуком он падает ничком. Она склоняется над ким. Рука у него холодная и твердая, как деревяшка.

Женщина в ужасе вскакивает и опрометью бросается из комнаты. Сомнений нет: старик мертв.

2

Часы на Александерплац показывают уже пять часов. Из фабрик и учреждений текут людские потоки. Они протискиваются и толкаются в длинных поездах электрички, в метро, в двухэтажных автобусах, которые уносят их навстречу мягким тапочкам и сытному ужину перед телевизором. Столица переводит дух.

За ярко освещенными витринами разливаются трели кассовых аппаратов, пивные бары заполняются людьми. Вечерний отдых.

Именно в этот час вокруг пустого письменного стола перед почти полными пепельницами сидят пять человек. Здесь о вечернем отдыхе нет и помину.

Скупо обставленный кабинет расположен на седьмом этаже берлинского полицейпрезидиума. Уличный шум с Алекса доносится сюда чуть слышно, как из дальней дали. Лейтенант Мартин Гейм, сотрудник комиссии по расследованию убийств, докладывает о первых результатах следствия. Ему немного за тридцать. Он среднего роста, женат, отец двух детей. Встретишь такого на улице и подумаешь, что это какой-нибудь мелкий служащий, например агент по страхованию или счетовод. Только присмотревшись, можно заметить, какой у него пристальный взгляд и какой высокий лоб, на который, к слову сказать, падает прядь волос, что очень его раздражает. Голос у него низкий, приятный.

— Мы прибыли в Кёпеник в одиннадцать десять, — так начинает он и открывает тонкий скоросшиватель, лежащий перед ним на полированной столешнице.

— Товарищи из двести сорок первого отделения к этому времени уже отработали место преступления. Покойного звали Оскар Байерлейн, шестидесяти семи лет, он длительное время был сторожем в Государственном музее народного творчества, размещенном в бывшем замке, занимал две комнаты и кухню в полуподвале главного здания, овдовел четыре года назад и жил одиноко.

Примерно в десять часов пятнадцать минут его обнаружила в одном из выставочных залов фрау Ингебург Услар, научная сотрудница Управления музеев. Он был привязан к стулу, и во рту у него был кляп. Пытаясь оказать ему помощь, фрау Услар развязала веревки и лишь тогда заметила, что он уже мертв. Поэтому первоначальная картина преступления не сохранилась, B десять часов двадцать пять минут она позвонила в отделение полиции, Протокол с ее показаниями приобщен к делу. Прикажете зачитать, товарищ майор?

Майор Бастиан — начальник отдела, отрицательно мотает головой: «Майор Бастиан удивительно похож на знаменитого некогда актера, особенно если смотреть на него в профиль, когда он курит трубку. Никто бы, пожалуй, не удивился, ежели бы он вдруг запел: «Пойдем со мной, Луиза, на качели», — но вместо того он говорит совершенно будничным голосом:

— По-моему, в этом нет надобности, лучше продолжим.

Гейм переворачивает страницу.

— По предварительному медицинскому заключению, смерть Байерлейна могла наступить от нуля до трех часов ночи. Причиной смерти явился носовой платок, использованный в качестве кляпа, так как из-за острого катара верхних дыхательных путей связанный не мог дышать носом. На затылке покойного обнаружена небольшая рана, по всей вероятности, от удара тупым предметом. Можно предположить, что преступник сперва оглушил свою жертву ударом сзади и лишь затем привязал к стулу.

Поскольку фрау Услар не могла восстановить положение узлов и петель, не представляется возможным определить, почему Байерлейн не освободился — потому ли, что длительное время находился в бессознательном состоянии, или потому, что был слишком туго связан.

Заключением судебно-медицинской экспертизы мы в данное время не располагаем. Возможно, получив его, мы более точно установим время преступления.

Итак, преступник проник в здание после двадцати четырех часов через расположенную в южной стене здания дверь котельной. Мы нашли ее незапертой. Разобрав старинный замок — он сделан примерно в середине прошлого века, — мы получили неопровержимые доказательства, что преступник воспользовался отмычкой. На коробке замка и на сувальде обнаружены свежие царапины.

Обладая некоторым опытом, это нетрудно сделать за несколько минут, даже если замок старинный и сравнительно сложный. Надо было лишь…

Майор чуть приподнимает руку.

— Разрешите перебить вас, товарищ лейтенант, — с улыбкой говорит он. — Нам известно, что вы специалист по борьбе со взломами, и мы высоко ценим ваши познания в этой области. Мы поручили вам данное дело отчасти и. по этой причине. Но было бы лучше, если бы вы сперва сделали обзор в общих чертах. Другими словами, я хотел бы попросить вас останавливаться только на самом существенном. Идет?

Гейм замечает улыбки на лицах младших коллег — Баля и Вальдмюллера.

— Извините, — бормочет он смущенно. — Я нечаянно… Я хочу сказать — машинально… Итак, на чем мы остановились? Преступник, должно быть, первоклассный специалист в своем деле — вот к чему я задержался на подробностях. Все свидетельствует о том, что он хорошо подготовился и все до тонкостей продумал. Ему явно было известно расположение залов, кроме того, что в здании живет только одинокий старик; далее, ему было известно, где находятся самые ценные экспонаты. Мы установили, что как раз перед появлением сторожа он открыл витрину, вынул из нее три самых драгоценных сосуда, а остальные ловко переставил, после чего лишь человек, досконально знакомый с экспозицией, мог бы обнаружить пропажу. Преступник стремился по возможности замаскировать, кражу и тем самым выиграть во времени… По всей вероятности, он даже принял в расчет, что сегодня в музее выходной.

— Мартин, у меня вопрос. Ты ведь говорил, что одну витрину он целиком очистил, да и стекло оказалось разбито. Как это согласовать с твоей теорией?

Задав вопрос, старший лейтенант Валкаш откидывается на спинку стула и раскуривает сигарету. Это худощавый мужчина лет тридцати пяти. Едва научившись думать, Валкаш возненавидел свое имя, над которым все, кому не лень изощрялись в дешевом зубоскальстве.

Его уже в школе называли только Алкаш, не иначе. С Геймом они друзья. Знакомство началось с мелких стычек, но враждебность постепенно сменилась взаимным. уважением, а позднее и дружбой.

Гейм качает головой.

— Нет, Тобиас, здесь нет противоречия. По какой-то причине, которую мы покамест не можем установить, преступник разбил стекло, от шума проснулся сторож, он поднялся на второй этаж, и тогда преступник оглушил его и связал, чтобы, по крайней мере, до утра никто не узнал о преступлении. Но скрывать факт кражи после всего случившегося было уже бессмысленно. По этой же причине он не потрудился запереть за собой дверь подвала, хотя тут уже была ошибка с его стороны.

— Почему ошибка? — спрашивает майор, поднося к трубке спичку и глядя на Гейма поверх трубки.

— Потому что мы сразу смогли установить, как он проник в здание, не проверяя предварительно остальные двери и окна. Буквально через пятнадцать минут мы уже были знакомы с его методом и знали, в частности, что этот человек прекрасно разбирается в замках. Число возможных преступников тем самым уже несколько ограничено. Любителей и малолетних правонарушителей, которые вступают на путь преступления из ухарства или жажды популярности, можно исключить почти наверняка.

— Почему вы все время твердите: «преступник, преступник»? Откуда вы знаете, что это дело рук одного человека?

— Вы правы, товарищ майор. Мне следовало бы говорить: «преступник или преступники». Но шестое чувство подсказывает мне, что мы имеем дело с преступником-одиночкой. Об этом свидетельствуют и некоторые факты, а именно: отпечатки резиновых перчаток на двери котельной и в Курфюрстовом зале имеют всюду одну и ту же величину. Похищенные экспонаты может с легкостью унести один человек, причем размеры его ноши не будут бросаться в глаза. Несколько преступников, вероятно, унесли бы больше. Там еще осталось достаточно драгоценных экспонатов:

— Но что ж, это звучит правдоподобно. Тогда другой вопрос: случайно или умышленно вы не говорите «убийца»?

— Умышленно. По-моему, убийство не входило в намерения преступника: иначе он убил бы старика на месте и не стал тратить время на то чтобы его привязывать, закрывать ему рот и глаза. А он поступил так, чтобы предотвратить два обстоятельства: первое — чтобы сторож, не поднял тревогу, раньше времени, и второе — чтобы старик его не увидели не дал бы нам описание примет, Преступник не подозревал, что его жертва из-за сильной простуды. может задохнуться.

Бастианмерит Гейма испытующим взглядом и говорит:

— Вы представили взломщика человеком и умным и даже тонким. Согласен. Он был наилучшим образом осведомлен обо всех музейных обстоятельствах — значит, не исключено, что он имел какое-то отношение к музею. Может, он там работает или принадлежит к числу тех, кто живет на территории дворца. Допустим как версию, что сторож его знал — в этом случае преступник мог замаскировать умышленное убийство пол несчастный случай.

— Черт побери, очень даже мог! — восклицает Гейм и резким движением отбрасывает со лба прядь волос. — Эта мысль мне даже и в голову не пришла. Тем не менее мы уже начали. проверку всех лиц, имеющих то или иное отношение к музею. Их набралось великое множество. Товарищ Вальдмюллер. взял на себя угольный склад, садовников-декораторов и каменщиков, которые именно сейчас ведут там строительные работы. Товарищ Баль — почту, электричество, водоснабжение. Кроме того, мы составляем список предприятий, которые имеют с музеем деловые контакты. Одиннадцать служащих музея, за исключением. бухгалтера, — сплошь женщины, людей, проживающих на Дворцовом острове, мы уже всех допросили. И ничего при этом не выяснили, если не считать нескольких сплетен, которыми нас попотчевали, чтобы напакостить соседям.

— Какие следы оставил преступник, если не считать царапин на замке? — спрашивает Бастиан.

— К сожалению, очень немного. На нем были, как я уже говорил, резиновые перчатки. Обнаружены и отпечатки пальцев, но они принадлежат скорей. всего сотрудникам или посетителям.

Из первой витрины преступник вывинтил четыре винта, вынул переднюю стеклянную стену, а после совершения кражи поставил ее на место. Стекло от второй витрины он, должно быть, просто уронил. Вывернутые винты вместе с подкладными кольцами лежали на верхней ‚стенке витрины. Следовательно, он собирался поставить на место и это стекло. Нами не обнаружены следы. башмаков, о которых хотя бы предположительно можно было сказать, что они принадлежат взломщику. Вне здания следы размыты дождем — даже если он их и оставил. Применение ищеек не дало результатов.

На покойном был махровый халат в белую и желтую полоску. При первичном. осмотре пол мышками у него обнаружено несколько темно-зеленых текстильных волокон, напоминающих войлок. Отдел научно-технической экспертизы считает, что это волокна от зеленого шинельного сукна после пятилетней носки, надо еще раз проверить, носил ли Байерлейн что-нибудь из зеленого сукна. При первичном осмотре я такового не обнаружил. Если и вторичный, более основательный поиск ничего не даст, можно будет предположить, что волокна эти от той одежды, которую носил преступник, и пристали они к халату, когда он тащил Байерлейна. Нахождение волокон именно под мышками подтверждает: эту версию.

Гейм бросает взгляд в свои записки и продолжает:

— Список четырнадцати похищенных предметов уже составлен. В каталоге музея каждый подробно описан и сфотографирован. Я предлагаю размножить список и фотографии и разослать их по антикварным магазинам на случай, если преступник попытается распродать свою добычу. Вот, собственно, и все на первый раз, — говорит Гейм и, расстегнув свой твидовый пиджак берется за сигареты.

Майор Бастиан кивает.

— Относительно рассылки списка я согласен. Но постарайтесь, чтобы он как можно скорее дошел до продавцов, иначе они успеют купить, и вся суета окажется излишней. — Он выбивает трубку и прячет ее в кожаный футляр на «молнии».

— Ваш коллектив действовал оперативно и осмотрительно, товарищ Гейм, — говорит он. — Если появятся новые сведения или возникнут трудности, немедля ставьте в известность меня. Товарищи Вальдмюллер и Баль поступают до конца следствия в ваше распоряжение. Есть у кого вопросы или предложения? Если нет, можно кончать.

Гейм поднимает руку.

— Слушаю вас.

— Еще один важный момент, который я едва не упустил из виду: Поскольку мы располагаем очень неточными сведениями относительно самого преступника и времени преступления, я предложил бы обратиться к населению с просьбой о сотрудничестве. Нам нужны свидетели, которые минувшей ночью заметили в музее или его окрестностях что-нибудь необычное. Товарищи из Кёпеникского отделения изъявили готовность предоставить для этой цели свой радиопатруль.

Майор на мгновение задумывается.

Речь идет о территориально ограниченной операции?

— Да, только о Кёпенике. Примерно в радиусе одного километра от места преступления.

— Согласен. Проводите операцию. Желаю успеха, и, как уже сказано, если будут новости, немедленно докладывайте.

Майор встает, прячет в карман трубку, табак и выходит из комнаты.

— Пошли и мы, — говорит Гейм своим коллегам. — Нам дали зеленый свет.

3

Молодой человек сидит на стуле в самой небрежной позе: правую ногу Положил на левое колено, а руку закинул за спинку стула. Это увалень лет двадцати, с белой кожей и большими голубыми глазами. Визит к парикмахеру ему бы явно не повредил.

— Это было в первом часу, что ли, — рассказывает он хрипловатым голосом, — я домой шел по Длинному мосту в Шпиндлерсфельд. Дворец, стало быть, получается по левую руку, так? И вдруг там на лестнице свет загорелся. Я и думаю, какая нечисть там шастает? Но через минуту свет опять погас.

— Как же вы могли это заметить, господин Пьятовский? Разве вы остановились? — спрашивает Гейм. Он сидит вместе с Вальдмюллером, черноволосым молодым человеком почти двухметрового роста, в маленькой комнатке кёпеникского отделения полиции. Они прибыли несколько минут назад. На первый взгляд парень в клешах с широким кожаным поясом, ботинках на каблуке и клетчатой куртке производит не самое лучшее впечатление. Уголовная полиция вообще не жалует таких типов, но он вызвался помочь, жертвует своим временем, чтобы дать показания, — значит, не так уж он и плох.

— Дело было так, — продолжает парень, — дождь опять припустил как из ведра, да еще ветрище прямо в лицо. Тут я перебежал через мостик и спрятался в арке ворот, пока не поутихнет.

— Итак, вы стояли под аркой ворот у входа в дворцовый парк?

— Точно.

— Свет был только на лестнице?

— Нет, когда я пришел, в подвале светились окна, два, по-моему. А потом зажегся свет на лестнице.

— Два окна в подвале, — повторяет Вальдмюллер. — Это могла быть квартира сторожа.

— Верно, — говорит Гейм. — А сколько времени горел свет на лестнице?

— Минут пять, не больше.

— Вы ничего не заметили на лестнице?

— Делать мне было нечего, ну я и смотрел. Кто-то медленно поднимался по лестнице. Человек старый и толстый, по тени очень здорово было видно.

— А вы не видели, как этот человек потом спускался обратно?

— Нет, но я не так чтобы следил.

— А когда погас свет в подвале?

— Не знаю. Дождь утих, я и пошел дальше. Время-то уже было позднее.

— Значит, когда вы уходили, свет в подвале еще горел?

— Да, горел. В этом я уверен.

— А вы точно знаете, что был час ночи, когда вы стояли пол аркой?

— Точно. Я уже говорил, что было до чертиков поздно — при моем-то образе жизни, ведь я работаю каменщиком и в половине шестого мой старик срывает меня с постели, он, так сказать, не пощадит даже родного сына. Вот и приходится каждую минуту смотреть на часы. И у Цыпкиных дверей я смотрел, Цыпка даже надулась. Она всегда требует, чтобы я провожал ее до дому, она темноты боится. И было там без малого час. А уж от ее дома я припустил со всех ног. Значит, под воротами я был в час, а простоял ну от силы пять минут.

— Нельзя ли полюбопытствовать, кто такая Цыпка?

— Отчего ж, это не секрет. Вообще-то ее звать Ингрид Линке. Она работает на железной дороге, живет — Грюнштрассе, девятнадцать. Мы с ней были в молодежном клубе железнодорожников в Шеневейде, ну и припозднились. Джаз там клевый.

Криминалисты удивленно переглядываются, и Гейм торопливо спрашивает:

— А больше вы ничего не заметили, господин Пьятовский? К примеру, человека, выходившего из дворца, или кого-нибудь, кто находился поблизости?

Молодой человек мотает головой.

— Нее, я ж сразу предупредил, что много рассказать не смогу. Но шериф, то есть я хотел сказать дежурный, говорит: все равно иди, каждая малость может пригодиться. Вот я и дождался вас.

Когда Пьятовский уходит, Вальдмюллер говорит:

— Он здорово нам помог. Нельзя, нельзя судить о человеке только по внешнему виду.

Гейм прячет улыбку.

— Между нами говоря, я тоже в свое время носил полосатые носки и танки на каучуке. Ну и шуму было. Меня даже хотели выпереть из СНМ.

Младший отвечает недоуменным взглядом. Тут Гейм спохватывается, что для Вальдмюллера и то и другое звук пустой, так много времени прошлое с тех пор. Он вдруг ощущает себя глубоким стариком и думает, что Катарина отнюдь не острит, когда по вечерам встречает его такими словами: «Ну, папочка, сегодня у тебя с твоими умными очками опять усталый вид». Но прежде чем он успевает отдаться мрачным мыслям, в комнату входит вахмистр Баль.

— Мы обыскали квартиру, товарищ лейтенант. Нигде ни малейшего намека на зеленое сукно. М соседи в один голос утверждают, что Байерлейн отродясь не носил ничего зеленого. Следовательно, волокна оставил преступник. В этом нет уже никаких сомнений.

Вальдмюллер сообщает Балю о показаниях Пьятовского, а потом продолжает:

— Таким образом, мы должны искать человека, который был одет в куртку или пальто из зеленого сукна, имел при себе небольшой багаж и прошлой ночью между часом и половиной второго находился в Кёпенике или где-нибудь поблизости.

— Да, — соглашается Гейм, — это все верно. Но как вы объясните свет в подвале? Когда мы сегодня утром пришли в замок, света уже нигде не было.

— Ну это несложно. Когда сторож поднялся на первый этаж, он и у себя в комнате свет. А преступник, не желая раньше времени возбуждать подозрения, погасил свет на лестнице. Примерно в это время, Пьятовский пошел дальше и, естественно, не мог видеть, что преступник погасил свет и в комнате сторожа.

— Звучит правдоподобно, — соглашается Гейм. — Итак, начнем розыск всеми средствами, которыми мы располагаем.

Он встает и подходит к большой карте городского района Кёпеник.

— В этих границах, и он описывает круг, захватывающий Адлерсхоф, Вульхейде, Улленхорст, Эльзенгрунд и Китцерфельд, — следует опросить всех, кто работает на общественном транспорте и дежурил именно прошлой ночью. Иными словами — трамвай, автобус, станции электрички… да, и еще стоянки такси и рестораны, которые открыты до двенадцати и позже. Обходя рестораны и закусочные, следует не упускать из виду, что преступник мог зайти туда до совершения преступления, чтобы дождаться намеченного срока. Описание разыскиваемого — как его дал товарищ Вальдмюллер. Время — от нуля до двух. Все ясно? Хорошо. Относительно распределения сил по отдельным участкам мы договоримся с товарищами из соответствующих отделений. Ну, ни пуха!

Опрос идет. уже несколько часов. Работникам вспомогательных групп повезло: почти все, кто сейчас заступил на смену, дежурили прошлой ночью. Следов тем не менее никаких не обнаружено.

Лишь в десять без малого Гейм получает сообщение, что на станции Шпиндлерсфельд обнаружен человек, который может дать показания. Бросив свои дела на полдороге, он немедля выезжает в Шпиндлерсфельд.

У входа в здание вокзала его встречает полицейский и ведет к свидетелю. Свидетель уже немолод, у него худое лицо, тесно посаженные глаза и огромный кадык, который во время разговора снует, как челнок, в слишком просторном воротнике. Зовут свидетеля Фердинанд Мацке, он билетный контролер» сидит в своей будке, а говорить может только между поездами, так как подменить его некому.

Гейм называет себя и просит свидетеля рассказать все до мельчайших подробностей. Мацке отнюдь не в восторге.

— Особо мне и рассказывать нечего, — ворчит он, — и потом я один раз Уже все рассказал. — Он задумчиво трет себе нос. — Ну, значит, так: вы ищете типа в зеленом пальто шинельного сукна и с рюкзаком на спине?

Гейм кивает утвердительно.

— Я его помню, продолжает контролер, — но только потому, что он затеял свару на платформе.

— Очень хорошо. А что за свара?

— Он примчался со всех ног как раз в одно время с толстухой — пожилая такая женщина. На контроле они столкнулись, и каждый хотел проскочить первым. А я им сказал: «Господа, не надо так волноваться, поезд еще стоит!» Думаете, послушались? Куда там! Как бешеные оба влетели на платформу, и толстуха его вдобавок обругала будь здоров! Язычок у бабы подвешен — лучше не надо.

— У вас не сложилось впечатление, что они знакомы?

— Не думаю. Она ему говорила «вы». «Вы небось не здешний» — говорила она. И добавила: «Старый чурбан» и «Это же надо так себя вести!»

Я еще долго слышал ее голос.

— А как он выглядел?

— Ну, как все они выглядят. Чего тут скажешь. сказал, малость дохловатый.

— Точнее описать не можете?

— Я ж его не разглядывал. Пальто зеленое. На спине рюкзак. Лет пятьдесят, по-моему, а там кто его знает. Больше мне нечего сказать. Когда пробиваешь билет, только и следишь, чтобы не подсунули использованный.

— Вы не припоминаете ничего особенного? Ничего такого, что бросалось бы в глаза? В одежде, например?

— Ничего.

— Рюкзак у него какой был?

— Из темной ткани, кажется. А тут толстуха налетела на рюкзак, и он ее оттолкнул.

— Лица его вы не видели?

— Мельком, но вспомнить не могу. Если я начну сочинять, вам от этого проку не будет.

Гейм со вздохом признает его правоту.

— На голове у него что-нибудь было?

— Может, было, а может, и не было.

— Когда все это произошло?

— Половина второго без чего-то. Был последний поезд. Отправление в час двадцать пять. Через несколько минут я закрыл лавочку.

— Этот человек часто здесь ездит? Вы его, может быть, видели вчера, когда он уходил с вокзала?

— Навряд ли. Но ведь нельзя же запомнить всех пассажиров.

— Ну а женщина?

— Эта мне уже несколько раз попадалась.

— И всегда в одно и то же время?

Мацке издает стон.

— Господи, но откуда мне знать? Я ведь не всегда в ночную смену. По-моему, я уже несколько раз ее видел, но когда, разумеется, но когда, разумеется, не помню.

— А еще кто-нибудь был на станции, когда это произошло:

— Нет, только сборщик утиля. Больше никого.

— Женщину можете точнее описать?

— Тоже под пятьдесят, толстая такая, пальто коричневое, она-то, конечно, ехала с работы.

— Откуда вы знаете?

— Платок на голове, сумка большая с термосом. И вроде она что-то та. кое говорила: «Ишачишь всю ночь, а тут всякие бездельники…» или что-то похожее.

— На поезд оба успели?

— Само собой. Иначе вернулись бы. Поезд ведь был последний. Не ночевать же они остались на вокзале. Впрочем, спросите лучше начальника станции.

Гейм просит дежурного полицейского привести начальника, затем предлагает контролеру сигарету, другую берет себе, задумчиво проводит пальцем по нижней губе и вдруг говорит:

— Господин Мацке, попробуйте еще раз как можно точней описать эту женщину. Фигура, цвет волос, платье, все мелочи, какие вы можете вспомнить.

Мацке пожимает плечами.

— Не знаю я, это не так просто. — Он выпускает облако дыма. — Волосы седые. На голове платок. Темно-синий, шерстяной, наверно. Толстое или, вернее, круглое лицо… — Он беспомощно разводит руками. — Ну как я объясню? Пожилая женщина, я вижу ее перед собой. Я узнал бы сразу, но описать… Ума не приложу как. — Он умолкает. — Слов просто не хватает, понимаете?

— Ладно, — говорит Гейм: — Попробуем по-другому. Съездим в Институт криминалистики. Может, это нас хоть немного продвинет.

Железнодорожник морщит лоб и склоняет голову к плечу.

— Я бы с милой душой, — начинает он‚ — но мне нельзя отсюда уйти. До конца работы осталось три часа.

— А замену нельзя найти?

— Где её найдешь?

В эту минуту появляется начальник станции. Он подтверждает, что вчера вечером какой-то мужчина и толстая женщина уехали последним поездом. Они вскочили в багажное отделение, когда уже был дан сигнал отправления. Описать он их затрудняется. Оба были далеко от него, да и слишком быстро все это произошло. Хватит и того, что он вообще об этом помнит.

— Куда идет последний поезд?

— Через Баумшуленвег и Осткрейц до Шенхаузераллее. Там — конечная.

Гейм объясняет начальнику, почему он хотел бы свозить контролера Мацке в институт и почему с этим нельзя медлить.

Начальник готов пойти навстречу.

— У нас ведь есть ученица. Пусть она пока его и заменит.

Гейм благодарит, человек в красной фуражке уходит обратно на платформу, а немного спустя приходит замена — крепенькая девушка в синей форме. Мацке берет портфель и выходит из будки, после чего оба они следуют к машине, которая ждет на вокзальной площади. По дороге Гейм. устанавливает по приемопередатчику связь с Вальдмюллером. Тот сидит в импровизированной диспетчерской и руководит работой вспомогательных групп. Вальдмюллер сообщает, что никаких сведений о человеке в зеленом пальто к ним больше не поступало.

Гейм рассказывает о состоянии дел и поручает на сегодня отозвать вспомогательные группы. Но пусть завтра утром они будут готовы к выполнению дальнейших поручений. Затем он предупреждает работников института о своем приезде.

Через полчаса они останавливаются перед институтом. Гейм предъявляет документы, и без дальнейших проволочек они поднимаются на верхний этаж. Железнодорожник с любопытством рассматривает стоящие вдоль коридора витрины, где экспонируются орудия убийства: охотничьи ружья со спиленными стволами, зонтики, в рукоятке которых спрятан нож, и даже итальянский пулемет, вмонтированный в безобидный футляр для скрипки.

В углу висит автомат для сигарет с искусно замаскированной камерой, которая помогает обнаружить мошенников, опускающих фальшивые монеты. Как только в прорезь автомата что-либо бросают, камера делает моментальный снимок покупателя. Если сопоставить последовательность снимков с последовательностью монет, сразу можно установить, как выглядит тот, кто решил всех перехитрить и опустил фальшивую монету.

Гейму приходится пустить в ход все свое красноречие, чтобы оторвать свидетеля Мацке от такого скопления редкостей. Сотрудники ИК, которые бегают по коридорам в белых халатах, словно врачи или химики, улыбаются, глядя на посетителя.

В комнате, где собрана целая коллекция черепов с отверстиями, типичными для пулевых или других ранений, Гейма и Мацке просят немного обождать.

Оттуда их проводят в комнату без окон, со звукопоглощающими стенами и массивной мягкой мебелью. Оба садятся. На столике перед креслами. стоят шкатулка с сигаретами, пепельница, чашки, кофейник. За спиной у них включают проекционный аппарат.

Специалист из ИК открывает большую металлическую коробку, где в строго продуманном порядке лежат диапозитивы. На противоположной стене помещения сдвигается в сторону занавес, открывая экран. Свет постепенно меркнет, и по экрану начинают проплывать грубые очертания женских лиц, совершая переход от узкого, эфемерного типа к овальному, грушевидному и далее — к массивному, круглому. Завершают показ почти квадратные лица.

Мацке сидит, откинувшись в кресле, подперев левой рукой подбородок, и с явным неудовольствием глядит на экран. Лишь изредка Гейму удается вырвать у него какое-нибудь замечание касательно демонстрируемых лиц.

— Господин Мацке, — увещевает его Гейм, — вы ведь помните эту женщину. Какого вида у нее голова? Похожа на одну из тех, что мы вам показываем?

— Толста, — бормочет Мацке. Или: — Много крупней. — Или: — У нее. Не висят щеки.

После великого множества сигарет и первой чашки кофе свидетель останавливается наконец на одном из вариантов.

Это полное круглое лицо с короткими волосами, отчего оно кажется еще круглей.

— Примерно так, — бормочет железнодорожник, несколько смягчившись.

И тут начинается монтаж отдельных частей лица. Почти бесконечная вереница ртов, больших, маленьких, узкогубых, сердечком, чувственных, дерзких, унылых, проходит перед ним. Затем глаза — крупные, миндалевидные, с темными и светлыми веками, по-кошачьи лукавые. А ушей так много, что у бедного свидетеля голове все мешается. Маленькие и большие, острые лисьи и круглые мышиные, сплющенные, прижатые к черепу и торчащие‚ как лопухи.

Все эти рты, глаза, носы, уши сменяют друг друга, сливаются в цельное лицо, снова разъезжаются. Есть что-то колдовское и пугающее в том, как из-за ничтожных изменений — другого рта, других бровей — возникает совершенно новое лицо.

Мацке подался вперед и, не веря своим глазам, наблюдает эту пляску.

Прежняя сдержанность мало-помалу сменилась восторгом, в голове у его кружится вихрь.

Вот о да! — восклицает он взволнованно. — Я просто глазам не верю! — Или: — Черт меня подери, ежели это не вылитая племянница Ирма, моя племянница!

Он выходит из себя, ходит машет руками задумывается, курит одну сигарету за другой и ведет непривычную борьбу ‚со своей разбуженной фантазией.

— Точно! — кричит он. Или: — Нет, нет, тот подбородок был лучше! — Он ерошит свои редкие волосы, он дергает себя за мочку уха и вдруг вопит: — Стой! Это ее нос! Тютелька в тютельку!

Гейм и человек у проекционного аппарата проявляют бесконечное терпение. Сотрудник института закладывает в аппарат все новые диапозитивы и безропотно вынимает их обратно, когда свидетель нерешительно качает головой. Часа примерно через два они подходят к цели. На экране как от прикосновения волшебной палочки, возникло женское лицо: живое, круглое, приветливые глаза, энергичный подбородок с ямочкой, кудряшки коротких волос, пухлые губы. Наконец подобран подходящий платок и прибавлена родинка над левым углом рта, о чем вдруг вспомнил Мацке.

И тогда он вскакивает и вытирает пот со лба.

— Ведь это ж надо! — говорит он в страшном возбуждении. — Это ж просто колдовство!

Да расскажи мне об этом кто два часа назад, я б ему в глаза плюнул. Зато теперь… — Он качает головой, все еще не в силах поверить тому, что видит на экране. — Вот она, как живая. — И, обернувшись к обоим добавляет: — Ну, ребята, вы и впрямь спецы.

В голосе у него искреннее восхищение.

Гейм от души благодарит его за помощь и провожает до машины. Утомленный, но донельзя гордый, Мацке разрешает доставить себя домой. В голове у него пляшет калейдоскоп глаз, ртов и носов. Не исключено что ему всю ночь будут сниться женские лица и женщины с ушами, как у летучих мышей, без волос и без носов, но зато с глазами как фонари.

Гейм ждет в ИК, пока размножат созданный портрет, и вскоре ему вручают пачку копий. Лейтенант спускается вниз по лестнице, идет к себе в кабинет и начинает набрасывать план.

По его мнению, женщину следует искать в районе станции Шпиндлерсфельд. И она должна работать там, где бывает ночная смена. Значит, речь может идти о ресторанах, домах для престарелых, больницах, общественном транспорте и многосменных фабриках. Наговорив на пленку свои мысли и указания на завтра, он кладет записку на стол секретарше, запирает кабинет и спешит к лифту по опустелым ночным коридорам.

Время перевалило за половину четвертого, когда Гейм переступил порог своей трехкомнатной квартиры в Лихтенберге. Он еще успел заглянуть в детскую, укрыл поплотнее обеих девочек и, изнемогая от усталости, улегся рядом с женой.

4

Над воротами красуются большие буквы: «Народное красильное предприятие Шпиндлерсфельд». За проходной — множество строений с плоскими крышами и вытянутые здания из желтого кирпича, стекла и стальных конструкций — цехи. Бетонированные дорожки исчертили всю территорию фабрики, на свежих газонах растут молоденькие голубые ели. Все выглядит новым, светлым, современным. Только планируя стоянку, архитектор недоучел требования современности: она уже сейчас переполнена.

Лейтенант Гейм поднимается по лестнице. С раннего утра он за работой вместе со вспомогательными группами. Почти все возможные места работы уже проверены. Но пока даже без намека на успех. Все надежды Гейм возлагает теперь на это предприятие — последнее крупное предприятие в пределах контролируемого района.

Перед серой, крытой лаком дверью с номером 112 Гейм останавливается и, постучав, входит. Вахтер уже доложил о нем, его здесь ждут. Секретарша ведет его в смежную комнату. Это просторное помещение, не перегруженное мебелью, со множеством цветов в каменной цветочнице между столом для заседаний и окнами. В аквариуме плавают пестрые рыбки.

За письменным столом сидит заведующая отделом кадров, приземистая женщина средних лет в черном, сшитом на заказ костюме и белой перлоновой блузке. Выражение лица у нее деловое, но отнюдь не суровое. Темные волосы разделены пробором посредине и закручены узлом.

Гейм коротко представляется и показывает фотографию женщины, которую они ищут. Заведующая надевает роговые очки и пристально разглядывает снимок. Потом, выпятив нижнюю губу, она решительно качает головой.

— Очень сожалею, но у нас работает шестьсот женщин, и я не могу помнить всех в лицо.

— Она уехала со станции Шпиндлерсфельд последней электричкой, в час двадцать семь. Если наши предположения верны, она должна работать в ночной смене.

Заведующая морщит лоб:

— Боюсь, вы не по адресу. У нас последняя смена кончается в двадцать два ровно.

Гейму не хочется отступать.

— А у вас нет таких профессий, которые работают позднее? Ну какая-нибудь ремонтная бригада? Или слесарная? Или уборщицы?

— Об этом надо справиться у технического директора.

Она уже хочет снять трубку, но Гейм ее удерживает:

— Возможно, что какой-нибудь кружок или собрание затянулось дольше обычного. Я понимаю, что до полуночи оно едва ли может затянуться, но чем чёрт не шутит…

— Разумеется бывают и кружки, и собрания. И когда они кончились позавчера, лучше других знает ночной вахтер. Сейчас утро, значит, скорей всего вы застанете его дома. — Она снимает очки и, задумавшись, глядит в окно. — Подождите-ка, мне пришла в голову одна мысль. Вы говорили об уборщицах. А у нас вот уже несколько недель одна бригада начинает в шесть часов вечера и кончает около часа ночи. Одну минуточку… — Она нажимает на клавишу внутреннего телефона и говорит в микрофон:

— Агнесса, глянь-ка, как зовут бригадира уборщиц, которые у нас убирают после вечерней смены. Ты ведь помнишь, было такое решение на второй летучке.

Через несколько минут в динамике что-то щелкает.

— Герта Альтман, — доносится сквозь треск голос секретарши. — Проживает — Адлерсхоф, Бюхнервег, четыре.

— Благодарю. Значит если эта женщина у вас работает, она должна быть в бригаде Альтман, К сожалению, я не могу вам точно сказать, кто туда входит, потому что эту бригаду создали совсем недавно и работницы в ней из-за удобного времени часто меняются. Пожалуй, вам лучше всего будет справиться у самой фрау Альтман, уж она-то знает, кто у нее работал позавчера вечером.

Гейм благодарит и встает.

— А если вами и с ней не повезет, — говорит на прощание заведующая, — тогда остается последняя возможность: расспросить ночного вахтера, хотя он вам едва ли сможет помочь.

Снова оказавшись в стеклянной проходной, Гейм спрашивает у вахтёра имя и адрес его сменщика, который на этой неделе работает в ночь. Вахтёр с готовностью дает необходимые сведения. Покуда Гейм разворачивает план города вахтер с любопытством заглядывает через его плечо.

— Вы не там ищете, господин лейтенант. Оскар живет в Грюнау, Восточный поселок.

— Знаю.

— А в Адлерсхофе вы чего ищете?

— Улицу Бюхнервег.

— Ах вот оно что! Кто вам нужен?

Гейм не может сдержать улыбку.

— Фрау Альтман.

— Это Герта, что ли? Вы хотели с ней повидаться?

— Да.

— Прямо сейчас?

— Да.

— Ну так благодарите бога, что вы сперва поговорили со мной. Она сейчас здесь. С полчаса назад прошла в медчасть. У нее ревматизм, и она ходит на процедуры.

— Мне и в самом деле повезло, — с признательностью говорит Гейм.

Вахтер расплывается в улыбке.

— Видите, значит любопытство не такой уж порок.

— А как мне пройти в медчасть?

— Прямо по главной дороге, за третьим цехом повернуть налево, а там сами увидите, где красный крест. Отделение бальнеотерапии — первая дверь.

Он прикладывает пальцы к козырьку и довольный собой удаляется в проходную.

Волна горячего и влажного воздуха бьет Гейму в лицо, когда он отворяет двери выложенного белым кафелем коридора. Он слышит, как плещется вода за пластиковыми занавесками, как шипят души. Пытаясь найти кого-нибудь, кто может указать ему, где искать фрау Альтман, он идет дальше по коридору, сворачивает за угол и вдруг видит перед собой проход к раздевалке. Две полуодетые дамы в ужасе глядят на него, визг, крик, возгласы негодования, потом какая-то фигура совершенно рубенсовского типа бросается к нему и с треском задергивает перед его носом пластиковую занавеску. Раскаты хохота прерывает чей-то скрипучий голос:

— Что здесь происходит, хотела бы я знать?

Гейм мнется в нерешительности, не представляя, как ему быть дальше. Из-за занавески, злобно сверкая глазами, вылетает медсестра. Она выше его ростом, у нее огненно-рыжие волосы и острый нос. Тощее тело укрыто белым халатом.

— Вы зачем сюда пришли? Вы разве не знаете, что здесь женское отделение?

— Знаю, но…

— Знаете и тем не менее лезете сюда? Я сейчас позову полицию, гнусный развратник!

— Не надо звать, я сам и есть полиция.

— Вы меня, кажется, за дурочку принимаете?

— Что вы, что вы, смею ли я…

Гейм достает удостоверение, но оно не производит на нее большого впечатления.

— Пусть даже так, — говорит она. — Выходит, вы себе все можете позволить, раз вы из полиции?

Гейм начинает потихоньку закипать.

— Нет, не все! — рявкает он. — Но я просил бы вас учесть, что пришел сюда по делам службы. Мне нужна фрау Герта Альтман. безотлагательно поговорить. Мне нужно с ней безотлагательно поговорить.

— Ну хорошо, — говорит сестра, — раз вы по делу, тогда проходите.

Она круто поворачивается и идет в комнату, где стоит письменный стол с телефоном и еще кой-какая обстановка больничного типа.

— Садитесь и не вздумайте больше проявлять инициативу. Ждите меня. Гейм садится и смущенно потирает подбородок.

Вскоре он слышит стук деревянных подметок по каменному полу, дверь распахивается, и сестра вталкивает в комнату маленькую толстенькую женщину. На женщине розовый махровый халат и ядовито-зеленый резиновый чепчик.

— Вот, пожалуйста, — говорит сестра, — только поторапливайтесь — фрау Альтман не досидела в сауне, а у нас все идет строго по графику.

После этого она с шумом садится за стол и принимается яростно стучать карандашами.

Фрау Альтман остается стоять в дверях, и на ее раскрасневшемся лице написано недоумение.

— Что вам от меня надо? — спрашивает она.

— Только. небольшую справку. — Гейм достает из кармана снимок и протягивает его фрау Альтман. — Вы знаете эту женщину?

Фрау Альтман морщит лоб, молчит, потом осторожно спрашивает:

— А что она натворила?

— Она — ничего, — отвечает Гейм. Мы разыскиваем мужчину, который позавчера ночью повздорил с ней на станции Шпиндлерсфельд.

— И это все?

Гейм утвердительно кивает.

Она облегченно вздыхает.

— Сестра Зиглинда меня до смерти перепугала. Иди, говорит, за тобой пришли из полиции.

Гейм бросает на сестру не слишком ласковый взгляд.

— И после всего этого вы тычете мне в нос фотографию Люси Фос, — продолжает фрау Альтман. — Несколько дней назад двоих у нас задержали — они хотели вынести краску. Не диво, что я встревожилась. Я только не могла поверить, чтобы Люси пустилась на такие дела, она баба что надо.

— Скажите, а где живет эта Люси?

— Люси живет по адресу: Баумшуленвег, Кифхольцитрассе, а вот номера я не знаю. Последний дом перед почтой, если идти с вокзала, большая такая желтая коробка, шестиэтажная. А в нижнем этаже парикмахерская и магазин.

Гейм благодарит и прилагает все усилия, чтобы как можно скорее выбраться из ванного отделения. Наконец-то он держит в руках кончик нити. Он готов припустить бегом, но не хочет ронять достоинство фирмы: офицер полиции никогда не бегает, даже в штатском платье, бегают только пожарные.

5

Звонок дребезжит пронзительно и сердито. Из квартиры не доносится ни звука. Прождав минуту, Гейм еще раз нетерпеливо нажимает кнопку. Тишина.

Против воли его постепенно охватывает глубокое разочарование. Он так здорово расположил вопросы — и вот опять неудача. С досады он жмет изо всей силы на звонок и поворачивается, чтобы уйти.

Из квартиры доносится страшный шум и стук и слышится чей-то недовольный голос:

— Это ж надо, какой нетерпеливый!

Дверь чуть приоткрывается, и пожилая, непричесанная женщина, моргая, выглядывает на площадку.

— Ну, где горит? — спрашивает она.

— Простите, что я вас побеспокоил, но дело очень срочное. Мы разыскиваем…

— А вы, молодой человек, кто, собственно, такой?

— Лейтенант Гейм, из уголовной полиции.

— С ума сойти! Из уголовной? — Она в ужасе глядит на него, потом изрекает решительно: — Тогда входите.

Она шумно открывает цепочку, и Гейм вступает в узенькую переднюю.

— Идите в комнату, сюда, за мной.

Она вводит его в комнату с зелеными обоями, коричневой изразцовой печкой и мягкой мебелью.

— Да вы садитесь, а я сейчас приду, только надену что-нибудь.

В комнате приятная теплота. Лучи утреннего солнца светят в окно, а в углу уютно так тикают напольные часы.

Когда фрау Фос через несколько минут возвращается, на ней брюки и лиловый шерстяной джемпер. Даже седые волосы до некоторой степени приведены в порядок. Она плюхается в кресло, раскуривает сигарету, прежде чем Гейм успевает предложить ей огня, и говорит:

— Ну давайте, выкладывайте ваше срочное дело.

Гейм с готовностью кивает.

— Позавчера в Дворцовом музее Кёпеника совершено ограбление. У нас есть основания предполагать, что человек, с которым вы столкнулись на вокзале у турникета, и есть преступник. Я хотел бы попросить вас по возможности подробно описать эту стычку и как можно точнее его внешность.

— Черт подери! — фрау Фос выпускает облако дыма. — Ну на преступника-то он не очень похож. Но расскажите, как вы до меня вообще добрались?

Гейм протягивает ей снимок.

— Вас сумел описать билетный контролер.

Женщина берет снимок и критически его разглядывает.

— Значит, так я выгляжу в вашем описании примет? Не сказать, чтоб красиво, но сходство есть. А этого типа контролер не сумел описать?

— Очень неточно, потому я к вам и пришел. Вы ведь ехали с подозреваемым в одном купе, верно?

— Верно. Вообще Дело было так: я припозднилась, потому что у меня стали часы, и подбежала к турникету в последнюю минуту. Само собой, я боялась упустить поезд. Мне не очень-то хотелось топать среди ночи шесть километров пешком! Ну хорошо. Значит, подбегаю я к турникету, а тут является этот леший, протискивается вперед, да еще толкает меня локтем под ребро. Только я не из тех, кто позволяет себя толкать, особливо всяким недомеркам. Я его так саданула, что у него зубы лязгнули, и вырвалась вперед. Кто первым пришел, первым и за стол садится, ясное дело. Но, представьте себе, этот тип страшно расшумелся, чтобы я, мол, вела себя поосторожнее, и начал кудахтать над своей дурацкой торбой, которую я задела по нечаянности. «Корова», — говорит мне этот придурок, да как лягнет меня сзади по ноге. Ну как вам это нравится?

— Совсем не нравится, — отвечает Гейм с искренним возмущением. — Но вы вот говорите про какую-то торбу. Согласно показаниям билетного контролера это был рюкзак.

— Значит, он плохо разглядел. Это была дорожная сумка, только нес он ее на спине, как рюкзак.

— Вы не могли бы ее описать?

— Сейчас, одну минуточку. Значит, так, сумка из черного вельвета. Края и застежка из темной кожи, а может, это была не кожа, а синтетика.

— Сумка была полная?

— Под завязку, раздутая, как барабан.

— А что было потом, когда вы прошли через контроль?

— Мы вылетели на платформу-и успели оба вскочить в отделение для собак. Я села, а он остался стоять у дверей спиной ко мне. Одна беда — язык у меня без костей. Вот я и пошла чихвостить его за хамство. Конечно, могла бы и промолчать, да вот поди ж ты… И думаете, он мне отвечал? Даже головы не повернул.

— Как же он выглядел?

— Недомерок, как у нас говорят. Во мне самой метр семьдесят пять, он ниже меня на полголовы, значит, примерно метр шестьдесят пять. И на костях никакого мяса, почти скелет.

— Лет ему, по-вашему, сколько?

— Пятьдесят пять или около того. У таких людей несколько лет погоды не делают, десять лет больше, десять лет меньше…

— А лицо?

— В том-то и загвоздка. Лицо, хоть убей, не смогу описать. Потому что вообще. его не видела. На нем была шляпа с широкими полями и, старомодная; про такие раньше говорили — разбойничья, и стоял он все время, опустив голову, да еще вдобавок поднял воротник, когда сел. Теперь-то мне понятно зачем.

— Вот досада, — говорит Гейм. — Неужели вы не имеете ни малейшего представления, какой у него был нос, или рот, или глаза? Мы могли бы реконструировать, все лицо, если бы знали, от чего отталкиваться.

— Очень жаль, но я понятия не имею. Про фигуру я ещё могу что-то сказать, но больше — ничего.

Лейтенант чувствует, что вот-вот закипит от ярости. Он с удовольствием грохнул бы кулаком по столу, но удерживается и только глубоко вздыхает.

— Вы разрешите курить?

— Ну, само собой. Вы, извините, но у вас такой добродетельный вид, что я не рискнула сама предложить вам.

Гейм отвечает ей вымученной улыбкой и раскуривает сигарету. Настроение у него не для острот.

— А какой у него был голос? — спрашивает он.

— Не высокий, не низкий, без всяких особенностей.

— А в одежде? Тоже никаких особенностей?

— Вроде нет, кроме той дикой шляпы, конечно. Она была темно-серая, насквозь мокрая, и пальто тоже.

— Перчатки на нем были?

— По-моему, нет, не такой уж и холод.

— Колец у него на руках вы не заметили?

Женщина мотает головой.

— У меня и времени не было его разглядывать. Он на следующей остановке вышел, в Обершпрее.

— Вы не обратили внимания, он ушел или остался на платформе?

— По-моему, он просто сел в другой вагон. Когда я выходила в Баумшуленвеге, я его увидела. Он сидел у окна, ближе к концу поезда, вагона через два от меня. Сидел отвернувшись и смотрел в окно. Я его, конечно, сразу узнала, одна шляпа чего стоит.

— Значит, он поехал дальше, по направлению к центру?

— Да.

Несмотря на все ухищрения и психологические приемы, Гейм не может больше выжать из фрау Фос ничего заслуживающего внимания.

Час спустя по дороге в управление он ломает голову над тем, по, Какому пути продолжать поиски. Сторож умер тридцать шесть часов назад, а о преступнике до сих пор ничего не известно.

6

Три недели канули в вечность. О преступнике по-прежнему ни слуху ни духу.

Майор Бастиан откладывает в сторону скоросшиватель с донесениями, сплетает пальцы и поднимает задумчивый взгляд на сотрудников. Гейм сидит по другую сторону письменного стола. Вид у него невыспавшийся, под глазами глубокие тени, в уголках рта залегли жесткие складки.

— Не стоит упрекать себя, — говорит Бастиан. — Вы с вашими ребятами все это время работали как верблюды. И не ваша вина, если вы, несмотря ни на что, не сдвинулись с места. С налету не раскрыть ни одно преступление. Разумеется, я не затем вас собрал, чтобы преподносить эти истины. Я хотел бы еще раз обсудить дело и попытаться сообща отыскать отправную точку, которую мы, возможно, до сих пор упускали из виду.

— Конечно, товарищ майор.

— Отлично. Тогда я не стану больше докучать вам вступительной речью. Перейдем к первому вопросу: окружение Байерлейна, музей и его связи.

— Да, — вздыхает Гейм — с этого мы начали сразу, как только выяснилось, что показания свидетельницы Фос содержат лишь общие сведения и никаких конкретных примет преступника. Все жители дворцовой территории — вам известно, что речь идет о трех семействах, в которых восемь человек взрослых, — были проверены, и соответственно — друзья и родственники этих восьми. На основе счетов, хранящихся в бухгалтерии, были выявлены все предприятия и учреждения, с которыми музей имел дела за последние два года. Все, кто лично осуществлял какие-либо работы или поставки, были найдены и опрошены. То же было проделано и с причастными к музею работниками почты и энергоконторы.

— А как насчет родственников или друзей самого сторожа?

— Я говорил с его знакомыми и с его дочерью. Муж — служащий авиакомпании Иктерфлуг. Другой родни у Байерлейна не было.

— Потом на очереди у нас были вокзалы?

— Так же безуспешно. Мы провели опрос на всех девяти станциях, расположенных после Баумшуленвега, — от Плентнервальд до Шенхаузераллее. Никто даже отдаленно не мог припомнить человека в зеленом пальто, о котором мы узнали из показаний свидетеля Мацке и свидетельницы Фос. После стычки с ней на перроне в Шпиндлерсфельд он, конечно, постарался никому больше не бросаться в глаза.

Майор Бастиан кивает.

— С неудачами надо мириться. Сплошных удач не бывает. Мы потратили много времени и сил без ощутимых результатов. Но унывать из-за этого не стоит. Ну ладно, я не собираюсь читать вам проповедь. Работа вспомогательных групп завершена. Насколько я понимаю, все возможности активного розыска уже исчерпаны. Теперь надо еще раз подытожить данные судебно-медицинской экспертизы и отдела криминалистики.

— Ониглавным образом подтверждают сведения первого дня. Не прибавилось никаких фактов, которые подтвердили бы правильность наших розысков или, наоборот, дали бы им другое направление. Все зарегистрированные в Курфюрстовом зале отпечатки пальцев исследованы. Большинство оставили сотрудники музея, прочие — скорей всего посетители. У нас нет оснований предполагать, что преступник снимал резиновые перчатки. Тем не менее все не идентифицированные отпечатки были сопоставлены с картотекой лиц, уже привлекавшихся к уголовной ответственности. Совпадений не обнаружено. Безуспешной оказалась также попытка сопоставить приметы уже известных преступников, их методов с нашим случаем. Либо тот, кого мы ищем, сменил специализацию, либо он вообще не привлекался раньше к ответственности.

— А работники антикварных магазинов так ничего и не сообщили?

— Пока ничего.

Бастиан говорит с улыбкой:

— Этого и следовало ожидать. По общему убеждению, преступник очень ловкий субъект. Он прекрасно знает, что у нас есть список похищенных экспонатов, и не сомневается, что мы немедля распространим его по соответствующим магазинам. Подобные меры дают результаты лишь много месяцев спустя, когда преступник утратит осторожность либо, когда украденное перейдет в другие руки.

— Веселенькая перспектива, — мрачно подытоживает Гейм. — Мы должны ждать несколько месяцев, покуда этот подлец изволит совершить ошибку. Нет, действовать надо сейчас же. Я не хочу и не могу сидеть сложа руки и надеяться на счастливый случай.

— О том, чтобы сидеть сложа руки, и речи нет, — вступает майор. — Работы хватает. Не поймите меня превратно, товарищ Гейм, но у меня создалось впечатление, что вы слишком углубились в дело. Попытайтесь отвлечься. Через два-три дня оно предстанет перед вами в новом свете, и вам станет яснее, как к нему подойти. Предлагаю следующее: выспитесь как следует, а затем подключитесь к товарищам Вальдмюллеру и Балю. Я поручил им вчера дело о складских хищениях. Оно оказалось более серьезным, чем мы предполагали. Заведующий складом, роль которого поначалу казалась подозрительной, принялся активно помогать следствию, а вчера вечером вдруг покончил жизнь самоубийством. При расследовании обстоятельств самоубийства Баль и Вальдмюллер столкнулись с некоторыми загадочными фактами. У меня такое впечатление, будто кто-то 'сознательно пытается сбить нас с толку. Я хотел бы, чтобы вы помогли коллегам. Согласны?

— Согласен-то согласен, — говорит Гейм со страдальческим выражением лица. Он отнюдь не обрадован перспективой взяться за новое дело, не кончив старого. — Только у меня ещё одна просьба, с вашего разрешения.

Майор кивает подбадривающе.

— Не стесняйтесь, выкладывайте.

— Мне вот что пришло в голову: наш преступник, учитывая искусность, с какой он действовал, мог совершить подобные хищения и в других местах. В сводной картотеке я ничего не нашел, но причина может быть в том, что сведения об этих преступлениях из-за их относительной маловажности не поступали в Берлин. Прежде чем взяться за новое дело, я очень хотел бы связаться с окружными управлениями и выяснить, не было ли у них ограбления музеев. Если да, то придется поднять бумаги и посмотреть, нет ли каких совпадений с нашим делом. Мне представляется, что это последняя возможность хоть как-то напасть на след.

— Разумная мысль. Ну что же, попытайте счастья в окружных управлениях. Если получите от них какие-либо ценные сведения, немедля возвращайтесь к своему делу. А до тех пор занимайтесь складом. Желаю успеха.

Разговор закончен. Гейм возвращается к себе в кабинет донельзя недовольный собой и всем светом, Опасение, что человек в зеленом пальто исчезнет навсегда, если не идти по следу, лежит на душе у Гейма тяжелым камнем.

Открыв дверь своего кабинета, он первым делом видит Тобиаса Валкаша — тот сидит на столе и читает журнал «Форум криминалистики».

— Ну наконец-то, говорит 'старший лейтенант, откладывая журнал в сторону и сползая со стола. Я уже сколько дней тебя не видел. Мама родная, ну и видик у тебя! — Он дружески хлопает Гейма по плечу. — Ну где у тебя бобо, малыш? Папочка обидел?

Гейм падает в кресло.

— Как раз наоборот. У него ангельское терпение, и он заботится о моем здоровье. Вот только дело он у меня забрал, вместо этого я должен выяснять, почему какой-то завскладом решил свести счеты с жизнью. Ей-богу, это был не такой уж глупый поступок.

Валкаш плюхается на стул для посетителей и корчит унылую физиономию:

— «Грудь скорбью мира стеснена… В этом мире счастья нет, и не мил мне белый свет». Нет, серьезно, я не понимаю, с чего ты вдруг так скис. Все идет своим чередом. На нашу долю это выпадает не первый раз. Все доступные средства были пущены в ход, ты сделал все, что в твоих силах, а ниточка тем не менее оборвалась. Через какое-то время мы опять найдем упущенный конец. Итак, приступай к новому расследованию и вооружись терпением.

— Терпение, терпение! — взрывается Гейм и ударяет кулаком по подлокотнику. — Мне уже и Бастиан про это пел. А я сыт терпением по горло.

Не желаю откладывать. Если я сейчас брошу дело, пиши пропало. Думаешь, я не знаю, почему он подсовывает мне новое дело? Старая песня. Он презрительно смеется и цитирует официальным тоном:

— «Надлежит всячески следить за тем, чтобы, несмотря на безусловную готовность раскрыть любое преступление, расследованию не уделялось чрезмерно много сил и времени, ибо это неизбежно влечет за собой смещение пропорций и пренебрежение другими, не менее важными делами, которые по этой причине не расследуются вообще либо расследуются крайне недостаточно».

— Ну и что ты можешь возразить?

— В принципе — ничего. В данном конкретном случае — все. Нельзя цепляться за схему.

— Тут я с тобой согласен. Труднее применять этот взгляд на практике. Истолковать правильное положение можно и так, и этак. Тут большой хитрости нет. Поэтому я признаю лишь силу логики. Вот и представь мне логически неуязвимое доказательство, что твой зеленый призрак — позволь мне так назвать этого субъекта — ускользнет у тебя из рук, если ты хоть на два-три дня займешься другим делом. И без того уже прошли три недели, так стоит ли горячиться из-за двух-трех дней?

— Ну как тебе это объяснить? — Гейм ерзает на своем стуле, достает спичечный коробок, играет им, снова отбрасывает. — Вообще-то вы, может, и правы. Может, я из чисто субъективных причин не хочу бросать начатое дело. Знаешь, я говорил с дочерью Байерлейна и с его внучатами. У них просто в голове не укладывается, что дедушки больше нет. Они мне про него рассказывали. Всякий раз, когда они ездили к нему в гости, это было для них великое событие. Он читал им сказки, он водил их гулять, они вместе ездили в зоопарк и катались на пароходе. Он был очень славный старик, к нему все хорошо относились, дети его любили. Он жил спокойно и счастливо, и вдруг — раз — всему конец. Только потому, что какой-то мерзавец захотел, поскорей разбогатеть. Его нельзя оставлять на свободе. Я обязан поймать убийцу. Как подумаю, что он ускользнет, меня начинает колотить от злости.

— Могу понять твои чувства, но мы должны подходить к работе по-деловому, иначе нам с ней не справиться. Кстати сказать, это относится и к Бастиану, готов поклясться. Если ты о нем иного мнения, то жестоко ошибаешься.

Гейм потирает лоб.

— Да знаю я, — говорит он страдальческим тоном. — Я ж не упрекаю его. На его месте я, может быть, вел себя точно так же. Меня другое злит — моя собственная бездарность. Тягостное сознание, что до сих пор существует жулье, которое умней нас с тобой, которое может обвести нас вокруг пальца, да при этом еще и посмеиваться.

— Разумеется, это обидно. Но совершенных людей не бывает, как не бывает машин и приборов без недостатков. Статистика и наш собственный опыт учат, что какой-то небольшой процент преступлений остается нераскрытым. С этим приходится мириться.

— Нет и еще раз нет! С этим нельзя мириться. Здесь надо возражать. Я убежден: любое преступление можно раскрыть. Тут вам меня не переспорить. Я знаю, это очень непросто, это требует жертв, напряженной работы, вдумчивости, находчивости. Приходится отказаться от устаревших методов. Ссылка на статистику куда как заманчива. Все равно, встретились серьезные затруднения или просто следователь что-то. прошляпил, этой ссылкой легко успокоить и статистику, и собственную совесть. Так было, так будет, это, знаете ли, закон природы. Неправда! Закон природы состоит в том, что каждый преступник оставляет следы. Не бывает призраков, которые совершают убийство, а потом растворяются в воздухе. В принципе можно распутать каждое дело и, стало быть, возможно стопроцентное раскрытие преступлений. Но сперва нужно уничтожить эту проклятую теорию «небольшого» процента. Есть даже практические доказательства, что это возможно, Вот, почитай «Форум», — Гейм хлопает по журналу. — В некоторых районных отделениях милиции Советского Союза раскрываются все преступления. От милиции не ушел ни один вор, даже самый мелкий карманник. Ну что скажешь?

— Очень рад за наших коллег, но я не собираюсь развивать эту тему. Возможно, когда-нибудь таких результатов достигнут все. Кибернетика еще не сказала своего последнего слова. Но это дело будущего. И если ты не возражаешь, я хотел бы вернуться к настоящему, точнее говоря — к твоему делу. Вспомни еще раз, как много непонятного даже в тех фактах, которыми ты, казалось бы, располагаешь. К примеру, на халате покойного обнаружены волокна шинельного сукна. Далее: мы пытаемся обнаружить подобное сукно в квартире убитого. Безуспешно. Отсюда логический вывод: такое пальто носил преступник.

Гейм хочет вмешаться, но Валкаш успокаивающе поднимает руку.

— Пойми меня правильно. Я ведь тоже считаю, что другого метода не может быть. И однако, я мог бы накатать целый роман с сотней гипотез, откуда на халате могли взяться волокна, не имеющие ни малейшего касательства к преступнику. Дворец расположен у воды. Мимо проходил рыболов, или посетитель музея, или просто неизвестный нам приятель покойника. А может, халат был в чистке или его давали кому-нибудь поносить?

— Валяй дальше, я весь — внимание.

— Могу. Давай условимся, что преступник действительно был в таком пальто. Давай даже считать это доказанным. Все равно: откуда нам известно, что в электричке с фрау Фос ехал именно он? А почему это не мог быть владелец садового участка, который везет в сумке цветочные горшки и бог весть почему возвращается домой за полночь? Сколько мужчин, к которым можно приложить твое описание и у которых есть зеленое грубошерстное пальто, живет в одном только Берлине? Сто? Или целая тысяча?

Гейм пожимает плечами.

— Не знаю, а с чего ты вдруг заговорил о садовых участках?

— Просто так, для примера. Садоводы-любители часто носят такие пальто. С тем же успехом я мог сказать; рыболов, лесоруб, велосипедист или настройщик роялей.

— Здорово ты меня утешил, — вздыхает Гейм. — Ты просто бесценный друг.

Валкаш смеется. — Брось ты слушать старого скептика! Пошли лучше пообедаем, я, собственно, затем тебя и дожидался. Сегодня отварная форель, к которой очень рекомендую хорошее пиво, чтобы рыбка могла поплавать.

Он потирает руки и приятельски подталкивает Гейма.

— Давай, старик, давай. Оторвись на полчасика от своего стола. Не бойся, чернила не засохнут.

Гейм хватается за сигареты и отрицательно мотает головой:

— Heт, Тобиас, у меня весь аппетит пропал. А кроме того, мне ещё надо сочинить запрос окружным управлениям. Я подумал, что, может, в других округах отмечены подобные преступления, и хочу знать сегодня же, прав я или нет. Потому что завтра на меня навалится этот завскладом.

— Ладно, дорогой, но должен тебя предостеречь: кто много курит и мало ест, тот губит свое здоровье. Не послушаешь' меня — доложу об этом самоубийственном поведении твоей Катарине. Думается, она дама не без влияния…

— Катись отсюда.

Валкаш затворяет за собой дверь, но из коридора все еще доносится его смех.

Гейм раскуривает сигарету и принимается сочинять запрос.

Минут через двадцать в дверь заглядывает голова Валкаша.

— Можно еще разок?

— Если по делу, — буркает Гейм, — тогда можно.

— Мне знаешь, что пришло в голову — форель, между прочим, была на большой, и я очень бы тебе советовал, — но, заметив, как досадливо стиснул губы Гейм, он не договаривает. — Ладно, слушай: твоя идея связаться с окружными управлениями напомнила мне разговор с одним коллегой в Эрфурте месяц назад. Он рассказал о хищении из музея, при котором. преступника так и не удалось обнаружить. Загадочная история, следов в общем — то никаких.

— А как его звали, твоего коллегу? — в голосе Гейма неподдельный интерес.

— Он сам был из Готы. Минуточку… Довольно редкое имя! По-моему, Брезак! Ну да, лейтенант Брезак.

— В Готе ведь, кажется, музей расположен в замке?

— Замок там, во всяком случае, есть, бывшая резиденция князей Саксонско-Кобургско-Готских, если только меня не подводят мои школьные воспоминания. Позвони туда, Брезак тебе больше расскажет, чем я.

— Большое спасибо, Тобиас! — Гейм уже, набирает номер.

Когда. немного спустя он появляется в кабинете у Бастиана, майор встречает его. удивленным взглядом.

— Опять здесь? Да с таким сияющим лицом? Hy, какие новости?

Гейм передает содержание своего разговора с Валканюм и Брезаком из Готы.

— Лейтенант Брезак мне рассказал, что три месяца назад из музея — похитили ценную картину. По всей вероятности, преступление совершил один. человек, который сперва тщательно все продумал и подготовил. На нем были резиновые печатки. Никаких следов до сих пор не обнаружено. Прошу разрешения выехать в Готу и на месте ознакомиться с подробностями.

— Хотите прошибить лбом стену? — улыбается Бастиан. — А почему бы, собственно, и нет? На то и голова дана человеку. Хорошо, поезжайте.

7

Скорый поезд Берлин-Эйзенах, скрежеща тормозами, вбегает под своды главного вокзала в Готе. Гейм берет свой черный дорожный портфель и выходит на платформу. За время поездки он успел, наверстать то, что недоспал в прошлые ночи. Все еще не до конца проснувшись, он спешит мимо пыхтящего паровоза к выходу. Белые облака пара, запах горячего масла и угольной пыли, нечленораздельный рев громкоговорителей, гудки электрических багажных тележек, которые с грохотом снуют по. перрону, быстро приводят его в чувство.

Вместе с потоком пассажиров он минует турникет, наскоро завтракает в вокзальном ресторане и спрашивает у официанта, как пройти на Карл-Марксштрассе.

В одиннадцать с небольшим он открывает дверь комнатки в конце полутемного коридора. Лейтенант Брезак оказывается слегка располневшим мужчиной в темно-синем костюме и темном вязаном жилете. Он курит сигару. Ее сладковато-тяжелый аромат наполняет комнату.

После обмена приветствиями Гейм садится. Брезак тут же без околичностей начинает рассказывать про похищение: Только рассказ у него, к сожалению, выходит очень короткий и завершается печальным признанием, что преступника до сих не удалось обнаружить. Более того, не удалось даже точно установить дату похищения. Во время рассказа Брезак то проводит короткими толстыми пальцами по намечающейся лысине, то трет ими двойной подбородок. Единственное, чем он может помочь Гейму, — так кончает Брезак свой рассказ, — это изложить реконструированный им вместе с директором музея ход событий.

Гейм молча выслушивает его, затем выражает желание осмотреть место преступления и, если можно, поговорить с директором музея.

Брезак вызывается сопровождать Гейма, хотя и не скрывает, что из _ этой затеи едва ли выйдет что-либо путное. Все, что могло так или иначе помочь раскрытию. преступления, уже сделано несколько месяцев назад и не дало результатов.

Брезак звонит начальнику гаража и заказывает машину.

Через пятнадцать минут их «вартбург» останавливается на посыпанной — Гравием дорожке, проходящей между террасой дворца и парком. Замок Фриденштейн, бывшая резиденция герцогов Саксонско-Кобургско-Готских, представляет собой великолепное, в несколько этажей, здание в стиле барокко с главной частью и боковыми крыльями в форме буквы. По широкой лестнице из красного песчаника Брезак и Гейм поднимаются на площадку перед замком. Поскольку главный вход закрыт из-за строительных работ, им приходится искать заднюю дверь.

Нити холодного, пронизывающего дождя затянули туманной пеленой парк, на который в ясную погоду открывается великолепный вид с террасы. Брезак поднимает воротник пальто и с неясным ворчанием приглашает Гейма следовать за ним. Они, идут через двор к левому. крылу, где сейчас расположен вход в музей.

Пожилой мужчина торопливо спускается, им навстречу со второго этажа по деревянной лестнице, ведущей в. огромный вестибюль. Он, задыхаясь, простирает руки-и выкрикивает:

— Вы нашли моего Калфа? Вы напали на след? Ради бога, отвечайте же!

Лейтенант Брезак опускает голову:

— Разрешите сперва познакомить — лейтенант Гейм, коллега из Берлина, доктор Вейлсхеймер, директор музея.

— К сожалению, я должен вас разочаровать — мы до сих пор не напали на след. Более того, в Берлине было совершено аналогичное преступление, и некоторые обстоятельства, заставляют, вас предполагать, что в обоих случаях действовал один и тот же преступник. Нам покамест тоже не удалось его поймать, но не надо терять надежду.

Гейм вкратце рассказывает об ограблении кёпеникского музея, затем продолжает:

— А теперь мне хотелось бы услышать, как можно более подробный рассказ о вашем деле.

— Да, конечно, — отвечает директор Вейлсхеймер, неё скрывая разочарования — если вы полагаете, что это сколько-нибудь поможет…

Между тем они перешли в один из выставочных залов. Директор указывает на картину в узкой золотой раме:

— На этом месте три месяца назад висел натюрморт Виллема Калфа, нидерландского художника семнадцатого века, прославившегося. прежде всего своими натюрмортами. Это была картина. редкостной красоты по композиции и исполнению, один из самых ценных моих экспонатов.

Доктор Вейлсхеймер делает паузу, а когда заговаривает снова, восторженный тон сменяется деловым и спокойным.

— Сначала я просто не мог поверить, что картина украдена, — говорит он — В моей практике за все годы такого случая не было.

— Лейтенант Брезак, — говорит Гейм, — рассказал мне, что, по вашим предположениям, вор где-то прятался до закрытия музея. Как он мог это сделать?

— Сейчас объясню. Вот поглядите, — и директор указывает на две позолоченные фигуры в человеческий рост, расположенные по углам комнаты и изображающие Будду. — Они похожи друг на друга как близнецы, только один Будда массивный и неподвижный, а другой сделан из легкого папье-маше, и, если включить особый механизм, его легко сдвинуть с места, открыв таким образом доступ к целой системе потайных ходов. Вероятно, вам уже бросилось в глаза, что у нас нет ни одной комнаты без стенного зеркала. Сзади, то есть со стороны потайных ходов, эти зеркала прозрачны, так что владельцы замка или нанятые ими лизоблюды могли в любое время подсматривать за кем угодно и подслушивать любые разговоры. Это было, разумеется, весьма удобно местным князькам для осуществления тех или иных козней.

До сих пор мы He видели никаких причин замалчивать это. обстоятельство, так что каждый, кто бывал здесь с экскурсией, знает и о потайных ходах.

Из соседней комнаты доносится шлепанье и шарканье множества ног, и экскурсовод начинает подносить давно заученный текст с достоинством и серьезностью человека, который привык к благоговейному вниманию туристов, собравшихся со всех концов Земли.

— А теперь мы с вами находимся в так называемых покоях. фаворитки. Прежде всего в глаза бросается огромная кровать…

Директор прокашливается:

— Давайте лучше пройдем в мой кабинет, там никто нам не будет мешать. Да там и удобней.

Он жестом приглашает их следовать за собой.

Кабинет его набит картинами, книгами, античной мебелью и больше всего походит на лавку древностей, незадолго до распродажи с торгов. Повсюду стоят и. лежат скульптуры, мраморные, бронзовые, деревянные, лампы и светильники всевозможных форм и размеров, гобелены, портьеры, занавеси и картины, картины, картины, которые порой развешаны в совершенно невообразимых местах.

Когда им не без труда удается занять места в креслах перед овальным столом, директор включает серебристую кофеварку и продолжает свой рассказ:

— Было утро пятнадцатого января, день, который никогда не изгладится из моей памяти. Я сидел на этом же месте и готовил финансовый отчет для окружного совета. Вдруг дверь распахнулась, и в кабинет ворвался наш реставратор господин Кнорке, бледный как смерть. Он, заикаясь от волнения, пробормотал что-то об ужасном преступлении и потащил, меня за собой в тот зал, где висел натюрморт Калфа. Я сперва даже не понял, чего он хочет, потому что картина мирно висела на своем месте.

А потом… потом я не поверил своим. глазам. В раму была вделана. дешевая репродукция, даже не копия маслом, а обычная печатная репродукция. Мы тотчас распорядились перекрыть выходы, я вызвал уголовную полицию. Все наши сотрудники и посетители были подвергнуты крайне неприятной процедуре, мы перевернули все вверх дном, полиция догнала всех, кто недавно вышел из музея, числом шесть человек, все они тоже были подвергнуты обыску, но тщетно. Мы ничего не нашли. Оригинал бесследно исчез, Как выяснилось позже, кража была совершена два-три дня назад. Мы. с большей или меньшей уверенностью пришли к этому выводу на основании показания моей помощницы фрау Клавинской и криминалистической экспертизы. Если бы господину Кнорке случайно не пришла в голову мысль внимательно рассмотреть Калфа, кража не была бы обнаружена еще бог весть сколько времени.

Доктор Вейлсхеймер беспомощно разводит руками, отодвигает кресло, лезет в шкафчик орехового дерева, достает оттуда три чашки и наливает крепкий кофе из кофеварки.

Гейм предлагает сигареты. Брезак отказывается. Он курит только сигары. Когда обе сигареты — Геймова и директора — раскурены, Гейм говорит:

— В свое время вы много сделали для того, чтобы предполагаемый ход преступления был по возможности тщательно реконструирован. Это я уже слышал от коллеги — и он указывает на лейтенанта Брезака. — Неужели, несмотря на это, у вас нет даже и тени догадки, в каком направлении следует вести Поиск?

— Нет, отвечает доктор Вейлсхеймер. — К сожалению, нет. Этот человек все досконально продумал, и его система сработала так безотказно, что мы не имеем о преступнике ни малейшего представления. Мы не знаем, мужчина это был или женщина, сколько ему лет и как он выглядит, не знаем даже, один он совершил преступление или с чьей-то помощью. Лично я склоняюсь к тому, что здесь действовал один человек. Помощники только помешали бы и вдобавок возбудили подозрение.

— Хорошо, — говорит Гейм, — тогда, пожалуйста, изложите ход преступления, как вы его себе представляете.

Доктор Вейлсхеймер подливает всем кофе и придвигает к себе пепельницу.

— Я уже не раз пытался представить себе ход дела. По-моему, все протекало следующим образом: однажды в наш музей является человек, который видит натюрморт Калфа и понимает, что эта картина один из самых дорогих наших экспонатов. Возможно, он сам разбирается в изобразительном искусстве, а возможно, вычитал это в путеводителе, которым мы снабжаем посетителей и в котором упоминается сравнительная ценность экспонатов. От экскурсовода он узнает о тайных ходах и решает, что в них можно отлично спрятаться.

Тогда он обзаводится копией картины, что не представляет никаких трудностей, так как в любом магазине художественных товаров продается цветная репродукция, выпущенная издательством «Зееман».

И вот за несколько дней до пятнадцатого января приготовления можно считать законченными, День, по всей вероятности, выдался пасмурный и облачный. Рано начало смеркаться, возможно, шел снег. Где-то в углу замкового двора стоял преступник и ждал своего часа.

Посетителей в такую погоду раз-два, и обчелся. Но тут подъезжает автобус с экскурсантами, которые при осмотре города считают непременной обязанностью заглянуть в музей. Этот человек как бы случайно пристраивается к группе. Под пальто у него спрятана репродукция. Во время экскурсии он все дальше и дальше отстает от группы и наконец, улучив удобный момент, сворачивает в дверь зала, откуда есть доступ к потайным ходам. Еще раз удостоверившись, что поблизости никого нет, он сдвигает с места позолоченного Будду, ныряет в тайник и уже оттуда возвращает фигуру на прежнее место.

Вскоре дежурные делают последний контрольный обход. Внешне все в полном порядке, залы пусты. Они гасят свет, подключают к сети сигнализацию на окнах и дверях, запирают главный вход. Один из предохранительных ключей передается сторожу, который живет в восточном крыле замка.

Брезак закурил сигару и умирает от скуки. Все, что рассказывает доктор Вейлсхеймер, ему известно до последней запятой. Он бы и сам не прочь вставить слово, но не видит возможности сделать это, пока речь не зайдет о деталях чисто криминалистических.

— Да, говорит он, наконец вторгаясь в разговор. — Так, наверно, все и началось. Стало быть, этот тип прячется в потайных холах. Где-то среди ночи он вылезает, вооружаясь карманным фонариком резиновыми перчатками. Он снимает картину со стены, потом приподнимает металлические скрепы, достает полотно из рамы, вставляет вместо него копию и вешает подделку обратно. Затем он тщательно устраняет следы своего' пребывания в зале, скрывается в потайной ход и, довольный собой, спокойно дожидается утра. Нервы у мерзавца прекрасные, он не курит, он не бегает взад и вперед, он не ест, короче — не оставляет никаких следов.

В девять утра музей открывают.

Вскоре появляются первые посетители. Этот тип стоит за зеркалом и наблюдает: не заметил ли кто пропажу? Нет, разумеется, никто. Люди бросают беглый взгляд на картину и спешат дальше. А дежурные и вовсе на нее не смотрят. Кто годами сидит в выставочных залах, тому все это до чертиков надоело. Мысль о возможности хищения никому не приходит в голову, потому что общий вид зала и картины совершенно не изменился.

Брезак стряхивает пепел, прокашливается и продолжает:

— До сих пор все шло как по писаному. Сейчас для преступника наступает заключительная и самая рискованная часть его предприятия. Он должен незаметно выйти из тайника и, не возбудив подозрений, покинуть замок. Но он и тут не проявляет поспешности, не совершает ни одной ошибки. Через зеркало он прекрасно видит, что делается в зале, и может без особого риска выждать. Возможно даже, у него хватило ума уйти не сразу, а пристать к хвосту какой-нибудь экскурсии и выйти не в одиночестве, а в компании. Имея под пальто свернутый в трубку оригинал, он выходит во двор и затем исчезает навек. Работа нашей экспертизы не принесла никаких ощутимых результатов, если не считать следов резиновых перчаток на раме картины и на потайном механизме Будды. В потайных ходах тоже не удалось обнаружить ничего примечательного, только едва различимые следы на пыли, но и они обесцениваются тем обстоятельством, что там бывал и сторож и другие служащие.

— А дежурные по залу, они разве ничего не заметили? — спрашивает Гейм.

— Нет, они не могли припомнить ни одного посетителя, ни одного происшествия, которое показалось бы им подозрительным, — отвечает доктор Вейлсхеймер.

Гейм задумчиво дергает себя за мочку уха. Преступник действовал тонко и осмотрительно, но использовал совсем иной метод, нежели в Кёпенике. Можно ли, несмотря на это, считать, что речь идет об одном и том же человеке? Конечно, отвечает Гейм самому себе, конечно, преступник просто обязан был использовать здесь другой метод, потому что в Готе есть сигнализация. Гейм перестает теребить мочку уха и спрашивает:

— А мог ли преступник — допустим, что это был посторонний человек, — знать о сигнализации на окнах и дверях?

— Разумеется, — отвечал Вейлсхеймер. — Если приглядеться, можно без труда увидеть тонкие контактные провода. Скрытая проводка здесь недопустима, потому что провод должен реагировать на прикосновение. Разумеется, все лица, имеющие отношение к музею, были тщательно проверены полицией, и у нее после всех проверок не возникло и тени подозрения. Чтобы раз и навсегда исключить возможность подобных хищений, к потайным ходам теперь тоже подключена сигнализация.

А что-вы сделали с репродукцией, которую оставил вор? — без всякой видимой связи спрашивает Гейм.

Брезак пожимает плечами. — В отделе научно-технической экспертизы окружного управления ее исследовали на отпечатки пальцев, ничего не нашли и вернули музею.

— Только на отпечатки пальцев?

— А на что же еще? — удивляется Брезак.

— Не знаю, я просто так спросил. — И Гейм поворачивается к директору Вейлсхеймеру: — Она пока у вас?

— Очень может быть. Лежит где-нибудь в запасниках.

— Я охотно взял бы ее с собой, если вы, конечно, готовы несколько дней обойтись без нее.

Доктор Вейлсхеймер презрительно хмыкает.

— По мне, можете оставить ее у себя. Для нас она не представляет никакой ценности, разве что наводит на грустные мысли. Сейчас я справлюсь, куда ее дели.

Он вынимает из-за книг старомодный телефон и обменивается с кем-то несколькими словами. Почти сразу же в кабинет заходит грузная дама с массивными очками, которые почему-то болтаются у нее на цепочке, как кулон. Она мерит посетителей критическим взглядом, бормочет приветствие и протягивает директору репродукцию в коричневой оберточной бумаге.

Доктор. Вейлсхеймер. тотчас передает репродукцию Гейму.

— Вот, пожалуйста.

На бандеролях можно отчетливо прочитать штемпель научно-технической экспертизы Эрфурта. Гейм вынимает копию и разглядывает ее.

На мраморной столешнице, искусно задрапированной складками восточного ковра, мерцает сине-голубой китайский фарфор. Перед ним два плода — апельсин и лимон, с которых спиралью снята кожура. Серебряная ваза, венецианский бокал с бургундским, эмалевые часы и несколько. цветков померанца образуют центр композиции.

Репродукция, судя по всему, очень удачная. Мягкая яркость. красок, тончайшие трещинки и структура холста переданы с обманчивой точностью.

— Нельзя ли полюбопытствовать, что вы с ней собираетесь делать? — интересуется доктор Вейлсхеймер. — Я и сам пока не знаю, — смущенно улыбается Гейм, — может, стоит еще раз попытаться извлечь из нее что-нибудь.

Брезак и Вейлсхеймер недоуменно глядят друг на друга. Потом их взгляды обращаются к Гейму, и в них можно прочесть снисхождение, как к ребенку; который вздумал на пушечном ядре пересечь Атлантику.

8

Утро следующего дня застает Гейма в берлинском кабинете. Вот уже десять минут он пытается дозвониться в Лейпциг, и на лице его можно прочесть первые признаки легкого нетерпения.

— Одну минуточку, — говорит телефонистка, — линия сейчас освободится.

Гейм ждет и барабанит кончиками пальцев по стеклу письменного стола.

Единственный вещественный результат поездки в Готу — цветную репродукцию — он рано утром сдал на экспертизу. Он, конечно, не обольщается и не ждет, что они там обнаружат отпечатки пальцев преступника. Поэтому он предварительно переговорил с экспертами, рассказал. всю историю и попросил их тщательно исследовать каждый квадратный миллиметр репродукции. Про себя Гейм думал о возможных следах табака, мыла, краски, губной помады, пищи и тому подобном. Когда он через лупу. разглядывал оборотную. сторону ‚репродукции, ему бросилось в глаза бледное, величиной с пфенниг, пятно, края которого были обведены чуть заметной желтизной, какая остается после высохшей капли воды.

Вот это пятно он особенно рекомендовал вниманию экспертов и вырвал у них обещание при получении сколько-нибудь осязаемых результатов не мешкая сообщить о них по телефону.

Из своей поездки вместе с репродукцией Гейм привез твёрдую уверенность, что и в Готе и в Кёпенике действовал один и тот же преступник, один и тот же «Зеленый призрак», как окрестил его Валкаш и как называет теперь своего таинственного противника сам Гейм.

Вчера вечером, сразу после возвращения, он полчаса проговорил по телефону с майором Бастианом, и в конце разговора майор, хотя и не без охов и вздохов, дал свою санкцию на продолжение розыска.

В трубке раздается щелчок.

— Алло, вы здесь? Соединяю.

Слышатся гудки лейпцигского телефона, и Гейм облегченно вздыхает.

— Книжное и художественное издательство «Зееман», — говорит на том конце провода женский голос с саксонской певучестью.

— Уголовная полиция Берлина. Лейтенант Гейм. Я хотел бы получить сведения об одной изданной вами репродукции.

Недоуменное молчание, потом:

— Минуточку, сейчас соединю.

— Отдел сбыта, Майер у телефона.

— Уголовная полиция Берлина. Лейтенант Гейм. Я хотел бы получить сведения об одной из ваших репродукций.

— Как, как? Одну минуточку…

Долгое молчание, после чего уже новый голос произносит:

— У телефона Зоннеман. С кем я говорю? С полицией?

— Да, мне нужны сведения…

— Это я уже слышал, прошу извинить, но по телефону мы никаких справок не даем.

— Почему не даете?

— А откуда я знаю, что вы действительно из полиции. Эдак каждый может позвонить и сказать, что он из полиции, верно ведь?

Гейм стискивает левой рукой подлокотник кресла, закрывает глаза и раздельно говорит:

— Выслушайте меня внимательно. Дело спешное. Я сейчас сообщу вам свой номер, вы перепроверите его на почте и позвоните мне сами. Разговор мы оплатим, если вы нам вышлете счет.

— Вот как?… А стоит ли разводить такую волынку. Уж лучше я вам поверю на слово. Итак, какие сведения вас интересую?

— Речь идет о натюрморте Виллема Калфа, на вашей репродукции он называется «Китайская фарфоровая шкатулка с двумя плодами». Вопросы у меня такие: когда была напечатана эта репродукция? ИМ второе: кому вы ее продавали?

— Простите, как вы себя назвали?

— Лейтенант Гейм.

— Благодарю. Но для этого мне надо знать регистрационный номер. Репродукция при вас? Он напечатан на обороте внизу слева жирным шрифтом. И выходные данные, они на лицевой стороне, мелким шрифтом по верхнему краю.

— Регистрационный номер $10, а выходные данные вот: 111/9/3/455/150/65 658 3,5 1563.

— Пожалуйста, повторите еще раз, я запишу. Посмотрим, что тут можно сделать, — говорит затем его собеседник. — Репродукция напечатана в 1965 году, это я могу сказать уже сейчас. Остальные данные придется поискать в архиве. Но я не обещаю, что мы сможем установить все магазины, куда их отправляли.

— Когда можно ждать ответа? Сегодня можно?

— Разумеется. Через часок примерно. Сейчас половина двенадцатого, позвоните мне, стало быть, в час.

— Спасибо большое, — говорит Гейм, — я позвоню. До свидания.

Он кладет трубку на рычаг и садится. Во время важных разговоров он всегда встает, сам того не замечая.

Не успел он написать финансовый отчет по командировке — снова затрещал телефон.

Звонил Миттенвальд, эксперт.

— Так вот, товарищ Гейм, — начал он. — Мы исследовали пятнышко. Ваше предположение оказалось недалеко от истины. Это пятно от духов. Очень высокой концентрации. Либо на репродукцию упала капля из распылителя, либо незакрытый флакон стоял на обратной стороне‚ репродукции, опрокинулся, и из него вытекло немного духов.

— А не могло остаться пятно от прикосновения?

— Прикосновения смоченного духами пальца или носового платка, на наш взгляд, было. бы недостаточно, чтобы оставить пятно такой высокой концентрации.

— Отлично! А вам не удалось установить, о каких духах идет речь?

— Благодаря сравнительно большому количеству сухой субстанции это не составило для нас большого труда. Путем растворения субстанции в алкоголе мы усилили действие ароматических веществ, а затем методом сравнительного анализа за установили, что это продукция французской фирмы «Кубертен и сын» и называется она «Мадам Жаклин».

— Боже ты мой, вздыхает Гейм. — А вы случайно не знаете, импортируем мы эти духи или нет?

— Насколько, мне известно, импортируем. Мы, правда, не успели установить, давно ли и в каком объеме. Если вас это интересует, я посоветовал бы вам обратиться в управление по внешней торговле, отдел парфюмерии и культтоваров. Уж они-то должны знать, Учтите, что французские духи попадают к нам и другими путями. Например, граждане ГДР могут купить их во время зарубежных поездок или получить в подарок от друзей.

— Все верно, — соглашается Гейм, — но я все-таки для начала попытаю счастья в управлении. Итак, большое вам спасибо, товарищ Миттенвальд. Вы мне очень помогли.

Миттенвальд смеется, довольный.

— Если мы ещё что-нибудь обнаружим, мы дадим вам знать. Вам когда нужна эта репродукция?

— Можете не торопиться. Директор музея в ней совершенно не заинтересован, он мне ее как бы презентовал. Не исключено, что я повешу ее у себя в комнате — на память.

— Неплохая мысль, — говорит Миттенвальд. — Искусство — вещь нужная.

Закончив разговор, Гейм поручает секретарше позвонить в управление по импорту и после некоторых проволочек узнает следующие подробности: духи «Мадам Жаклин» фирмы «Кубертен и сын» принадлежат к духам экстра-класса, их распределяли в первом квартале только в Берлине и окружных центрах и только по специализированным магазинам. Из опыта продажи аналогичных изделий известно, что расходятся они самое большее за месяц. Цена одного флакончика сорок восемь марок.

Гейм заносит эти сведения в свою книжечку, закрывает кабинет и идет обедать. По дороге в столовую он заходит за старшим лейтенантом Валкашом и рассказывает тому о скудном улове последних дней.

— Утешься, — смеется Валкаш, — шеф подсунул мне эту историю со складом, которую хотел взвалить на тебя. Благодари создателя, что ты этим не занимаешься. Это не дело, а какая-то девятиглавая гидра: не успеешь отрубить голову одной проблеме, вырастают две новые. Такая путаница со спекуляцией, хищениями и прочим, что от нее до сих пор расходятся круги.

Они расставляют тарелки на белой скатерти стола вблизи от окна. Скупые солнечные лучи проникают через стекло и заставляют ярче вспыхивать желтые и бледно-красные примулы в керамической вазочке.

Валкаш с аппетитом поглощает наперченный гуляш и попутно не упускает случая рассказать анекдоты, а также леденящие душу подвиги своих трех сыновей за последние дни. Как и обычно, ему удаётся заразить Гейма своей неиссякаемой жизнерадостностью. После обеда они закуривают сигареты, болтают еще немножко о водном спорте и сходятся на том, что пора извлечь из сараев лодки и приступить к их весеннему туалету. Они уговариваются в выходной съездить на Мюггельшпрее и проведать свои лодки.

Переступив десять минут спустя порог своего кабинета, лейтенант Гейм насвистывает веселую песенку. Он сразу же заказывает разговор с Лейпцигом и вопреки всем ожиданиям немедленно его получает.

— С вами говорит лейтенант Гейм. Скажите, господин Зоннеман, вам удалось что-нибудь узнать?

— Разумеется, у нас все готово. Цветная репродукция 10 с порядковым номером 1563 была пробным оттиском, что мы обозначаем как нулевую серию. Мы отпечатали всего пятьсот экземпляров, из них четыреста сразу ушли на экспорт, а оставшиеся сто без малого — в розничную продажу внутри страны. Время — начало 1966 года, теперь мы: печатаем эту репродукцию с несколькими незначительными изменениями. Я` отобрал все заявки, так что могу сообщить вам адреса заказчиков. Их всего тридцать семь. Переслать вам список или можно продиктовать?

Гейм избирает второе: так будет скорей. Господин Зоннеман медленно читает имена и адреса. Двое из поименованных заказчиков находятся в Берлине, остальные довольно равномерно распределяются' по. всей территории республики. Лейтенант благодарит и кладет трубку.

Затем он вынимает из стола карту ГДР и набрасывает рабочий план на ближайшие дни, В берлинских магазинах он побывает, завтра же, но успеха от этого начинания он не ждет. Во вторую очередь надо посетить магазины округа Эрфурт, числом пять. Готы в списке нет, есть города Эрфурт, Веймар, Эйзенах, Арнштадт и Нордхаузен. Если и там не повезет, придется расширять сферу поисков и перекинуться на соседние округа, такие, как Зуль, Гера, Галле и Магдебург.

Словом, работы навалом, а шансов наткнуться на следы преступления примерно один к ста. Но все-таки в одном из тридцати семи магазинов репродукция была куплена, это он знает точно и за это цепляется, ибо другого путин продолжать поиск нет.

9

Арнштахт — ворота к Тюрингскому лесу — это приятный городок, в котором есть что посмотреть, городок со средневековыми домишками, раннеготической церковью, замком и Новым дворцом, где помещается интереснейший музей кукол и собрание брюссельских ковров.

К сожалению, у лейтенанта Гейма нет времени любоваться достопримечательностями. Размашистым шагом он спешит от вокзала через каменный мост, под которым шумит Гера, к центру. Щель его, конечно, «Парадная горница» — государственный магазин художественных изделий на базарной площади Фишмаркт.

Он уже три дня в пути. Сперва в Берлине, потом в Веймаре, Эрфурте и Эйзенахе он безуспешно пытался найти след преступника. Теперь он хочет попытать счастья в последнем специализированном магазине из тех, что находятся неподалеку от Готы.

Магазин помещается в небольшом. свежевыбеленном домике. Гейм открывает маленькую дверь, и веселый звон фарфорового колокольчика возвещает о посетителе.

Торговый зал против ожидания оказывается очень просторным и уходит далеко в глубину дома. Предметы повседневного обихода, керамическая посуда, деревянные и медные светильники, коврики и наволочки ручной работы, но больше всего картины, акварели,офорты, гравюры и репродукции заполняют стены и полки.

Из сводчатого коридора выходит немолодая женщина. Она маленького роста, полногрудая, ее прическу и платье тоже можно рассматривать как произведение прикладного искусства.

— Что вам угодно?

Гейм не уверен, что она принадлежит к числу тех женщин, которые пользуются французскими духами. Она скорей всего из тех, кто до глубины души презирает подобные средства обольщения.

По мнению Гейма, пятно на репродукции могли оставить: во-первых, сам преступник и его близкие — жена, или, скажем, приятельница: во-вторых, тот, кто продавал репродукции, и, наконец, в-третьих, тот, кто изготовил ее или перевозил.

Поэтому он до сих пор придерживался в беседах твердой схемы, начинал с репродукции, потом переходил к покупателям и лишь под конец задавал вопросы о духах. Эта вполне логическая, но донельзя нудная процедура опроса ему осточертела. Вот почему, завидев женщину преувеличенно постного вида, он, словно его бес толкнул, спрашивает в лоб:

— Скажите, сударыня, вы пользуетесь духами «Мадам Жаклин» парижской фирмы «Кубертен»?

Дама делает полшага назад и хватается за дверной косяк. Кривая, едва заметная усмешка трогает ее губы, но глаза не смеются, Она не может решить, кто перед ней — шутник или сумасшедший.

— Я вас не понимаю, — лепечет она, — по-моему, вам лучше обратиться в парфюмерный магазин.

Гейм чувствует, что допустил промах. Он достает служебное удостоверение и предъявляет его.

Женщина продолжает пятиться, не спуская с него глаз.

— Что вы мне показываете? Я, можно сказать, в летах и не могу читать без очков.

Звучит как наскоро сочиненная отговорка, женщине едва ли много за сорок, и тут ему приходит в голову нелепая мысль, что она, должно быть, приняла его за насильника и убийцу. Поэтому он старательно растягивает рот в улыбку и говорит с предельной учтивостью и дружелюбием:

— Не пугайтесь, я сотрудник уголовной полиции и хотел бы получить у вас некоторые сведения.

Это не спасает положения. Женщина по стеночке, по стеночке обходит его, вскакивает на ступеньку винтовой лестницы и кричит:

— Фрейлейн Шёнфиш, а фрейлейн Шёнфиш, спуститесь, пожалуйста! Поскорей! Здесь какой-то гражданин…

Гейм прячет удостоверение, отворачивается, дабы показать полную свою безобидность, и начинает изучать акварельный пейзаж Гюнтера Дюркопа, художника, известного далеко за пределами страны. На фоне глубокой синевы гор пылают яркие краски осени, по красной глине дороги пастух перегоняет свое стадо на новое пастбище.

Но Гейм не в состоянии сейчас внутренне сосредоточиться и по достоинству оценить картину. По винтовой лестнице цокают каблучки, Гейм поворачивается и облегченно вздыхает. Девушка в юбке мини и голубой блузке с довольно смелым вырезом спешит к нему.

— В чем дело? — спрашивает она, всем своим видом демонстрируя готовность спровадить посетителя в два счета.

— Уголовная полиция. Лейтенант Гейм. Примерно год назад вы получили три экземпляра репродукции калфовской «Китайской шкатулки с двумя плодами».

— Получили, а вы откуда знаете?

— Издательство «Зееман» передало нам список получателей. С помощью такой репродукции из музея в Готе был похищен оригинал.

— Невероятно! Разве так можно? — спрашивает она и делает шаг в его сторону.

— Увы, да, — вздыхает Гейм. — И мне надо знать, не была ли одна из этих репродукций продана в вашем магазине. Меня интересует лишь период до пятнадцатого января.

— Мы продаем кучу всяких репродукций, особенно под рождество. Taкую мелочь просто невозможно припомнить.

Гейм принюхивается. Фрейлейн Шёнфиш источает на редкость приятный аромат.

— Это что у вас за духи? — спрашивает он. — «Мадам Жаклин», верно?

— Нет! — тон ее становится снова официальным. — Это вообще одеколон. если вы уж так желаете знать. А почему вы спрашиваете? Насколько я поняла, вас интересует репродукция?

— Но дома у вас есть флакончик «Мадам Жаклин», верно?

Она кивает растерянно.

— Кто вам это сказал?

— Никто не говорил. — Теперь Гейм почти убежден, что он на верном пути. — Просто на обратной стороне репродукции, которая была использована для похищения, мы нашли пятно от духов «Мадам Жаклин». Может, у вас упал флакон, когда вы. продавали репродукцию? Такие случаи обычно запоминаются.

Фрейлейн Шёнфиш растерянно улыбается.

У меня, к сожалению, прескверная память. Если я, например, вечером смотрю телевизор, я уже на другой день не помню, что смотрела. Начисто вылетает из головы. Я сама на себя злюсь.

— Не стоит злиться, говорит Гейм, — не у вас одной так бывает, но чаще всего дело не в плохой памяти, а в том, что впечатления слишком быстро чередуются и вытесняют друг друга. Если какая-то деталь напомнит вам о происшедшем, в памяти постепенно может ожить и вся история.

Она с сомнением глядит на него.

Может, вы и правы. Но я действительно ничего не могу вспомнить.

Если мне что-либо придет на ум, я вас охотно извещу. Лучше всего оставьте мне номер вашего телефона.

Гейм с улыбкой качает головой.

— Увы! Так долго я не могу ждать. Если вы не возражаете, я попытаюсь освежить вашу память.

— Конечно, не возражаю. Но как вы это сделаете?

— Сперва попробуем установить день, когда вы продали репродукцию.

— Любопытно, каким путем?

— Первое: сколько стоила репродукция?

Сорок марок с чем-то. Сейчас скажу точно. — Она подходит к полкам, достает красно-коричневую папку, кладет на прилавок и распускает концы черной ленты.

Гейм видит стопку цветных репродукций. Фрейлейн Шёнфиш начинает привычными движениями перелистывать их.

Вот она. Сорок восемь марок семьдесят пять пфеннигов.

— Отлично. Сорок восемь семьдесят пять. Вы ведете список полученных сумм?

— Нет, у нас кассовый аппарат, он и фиксирует получения.

— Вы каждую цену пробиваете отдельно или только общую сумму, если покупатель берет сразу несколько предметов?

— Отдельно. А уж аппарат сам подсчитывает итог, и его тоже можно прочесть на чековой полоске. Он со звездочкой.

— Вы сохраняете чеки?

— Да, копии сохраняем. Они нужны для подсчетов. А оригинал вручаем покупателю.

— Еще лучше. Тогда, значит, просмотрим копии. Может, где и выплывут сорок восемь марок. Надеюсь, у вас нет другого товара точно в ту же цену.

— Не знаю, но это маловероятно. Копии у нас хранятся наверху, в кабинете. Пойдемте со мной, посмотрим их.

— Хорошо, — говорит Гейм и поднимает с полу свой портфель, прислоненный к прилавку. По винтовой лестнице они поднимаются на второй этаж, а дама смотрит им вслед с любопытством и недоверием.

Она охотно поглядела бы, чем они там намерены заняться, но звон фарфорового колокольчика возвещает о приходе целой группы покупателей, и сна вынуждена вернуться к своим непосредственным обязанностям.

10

Кабинет оказывается тесной комнатушкой, служащей одновременно и складом. У задней стены громоздятся ящики и картонные коробки, на полу валяются обрывки оберточной бумаги и стружки.

— Я как раз распаковывала, — оправдывается фрейлейн Шёнфиш. — Раз. девайтесь, пожалуйста, и садитесь.

Она освобождает стул и придвигает его к маленькому столу перед окном. Гейм вешает пальто на плечики, подходит к окну и глядит вниз, базарную площадь.

Тесно лепятся друг к другу старые дома с островерхими крышами.

На самой площади стоят торговые ряды и кой-какие магазины. Крестьяне продают овощи и цветы, мясо и колбасы, хозяйственную утварь и семена.

— Итак, давайте начнем. — Фрейлейн Шёнфиш достала из шкафа несколько скоросшивателей и выложила их на стол. Гейм садится сбоку, и они принимаются за работу. Копии разложены строго по датам и подклеены на плотную бумагу. Гейм берет скоросшиватель за январь, она — за декабрь.

Он начинает с четырнадцатого января, листает назад, просматривает каждый лист и ставит галочку. Минут пять стоит полная тишина, нарушаемая лишь шелестом бумаги. Вдруг Гейм откладывает карандаш и смеется, довольный.

— Вот он, голубчик, — восклицает Гейм. — Нашел. На копии от тринадцатого января последнее получение как раз сорок восемь марок семьдесят пфеннигов. За два дня до преступления в Готе! Думаю, мы нашли то, что искали. Впрочем, для верности давайте посмотрим начало января и вторую половину декабря.

Фрейлейн Шёнфиш соглашается. Минут через пятнадцать они заканчивают проверку, ни разу больше не встретив искомой суммы. Стало быть, можно не сомневаться, что репродукцию‚ продали тринадцатого января.

Гейм раскрывает портфель и достает свой рабочий календарь.

— Посмотрим, посмотрим, какой это был день. Ага, четверг. В Берлине шел снег. Температура около нуля.

Фрейлейн Шёнфиш глядит на него в изумлении.

— Вы никак тоже ведете дневник? Я думала, это занятие только для девушек.

— Полезное дело, как видите. Мне оно нужно хотя бы ради дат. И по том, мне уже не раз помогали записи всяких деталей — ну, какая, к примеру, была погода. С помощью записей я обычно могу восстановить в памяти весь день, что при моей профессии немаловажно. Сейчас и вы сделаете то же самое. У вас дневник при себе?

— Откуда вы знаете, что я вообще его веду?

— Очень просто. Вы сами меня спросили: «Вы никак тоже ведете дневник?» Значит, вы-то наверняка его ведете.

— Верно… Но я не знаю… поможет ли вам мой дневник. Там сугубо личные мысли. И мне не хотелось бы…

— Чего же? — спрашивает Гейм предельно невинным тоном. — Я вовсе не собираюсь копаться в вашей личной жизни. Просто возьмите свой дневник, откройте тринадцатое января и просмотрите записи. Потом расскажите мне все, что вспомнили. А о том, что вам неудобно, можете вообще не говорить.

— Ну ладно, давайте попробуем.

Она встает, подходит к шкафу, достает коричневый портфельчик, а из бокового отделения портфельчика — книжку в красном переплете искусственной кожи и с замочком. Потом она вынимает из кошелька крохотный ключик; отпирает замочек, листает страницы, читает, но книгу при этом держит так, чтобы Гейм в нее не заглянул. Потом захлопывает книжку и говорит:

— В тот день я записала всего несколько слов. Большего он не стоил.

— Вы ни с кем не встречались в тот день? С приятельницей? Или с вашим другом? — наудачу спрашивает Гейм.

Она в раздумье глядит на него и качает головой.

— Я в этот день обиделась на моего жениха.

— Не помните почему?

— Конечно, помню. Мы собирались в Эрфурт в театр. Я с самого утра радовалась, думала, как мы поедем. А потом он позвонил и сказал, что никуда мы не поедем:

— Что ему помешало?

Она колеблется, морщит лоб, достает из пачки сигарету с белым мундштуком и молча крутит ее между пальцами.

Гейм терпеливо ждет, но молчание затягивается, тогда он щелкает зажигалкой и дает ей огня. Она вздрагивает, как бы пробуждаясь от воспоминаний, и закуривает.

— Ну ладно, — вздыхает она, — тайны здесь нет. Мы с Торстеном хотели пожениться еще год назад, но его родители против. Считают, что слишком рано. Он работает на строительстве химкомбината и учится заочно, хочет стать инженером. Ну и чтоб мы подождали, пока он окончит курс. В этот день. внезапно заболела его мать. У нее порок сердца. Пришлось ему вызвать врача и вообще ухаживать за ней. Я рассердилась, потому что она заболевает всякий раз, когда мы куда-нибудь собираемся. И в конце концов, у нее есть муж, пусть он за ней и ухаживает. Но нет, ей подавай Торстена. Я уверена, что она притворяется, лишь бы мы не встречались.

— Когда же позвонил ваш жених, чтобы сказать, что вы не поедете?

— Минуточку… По-моему, после шести. Да, я уже закрывала дверь магазина и собиралась уйти. Я надела пальто, да, по-моему, уже надела, но тут зазвонил телефон. Я даже подходить не хотела, но у меня появилось странное предчувствие, что опять какие-то неожиданности… Так оно и вышло.

— Вероятно, в тот вечер вы надушились своими лучшими духами?

— Вы про «Мадам Жаклин»? Сперва надо поглядеть, были ли они у меня к этому времени. — Она снова открывает дневник, начинает перелистывать, а сама продолжает говорить: — Мне подарил эти духи Торстен, знаете, как своего рода компенсацию за испорченное рождество. Тогда он меня тоже подвел, потому что его мать вбила себе в голову, будто взрослый сын обязан справлять рождество в семейном кругу. Ну да, вот здесь. Десятого января он подарил мне этот флакончик. Он десятого ездил в Эрфурт и оттуда привез духи.

— А где вы держали их? В сумочке?

— Дайте подумать. — Она подпирает голову ладонью и напряженно думает. — Так как же это было? Я встретила его на вокзале, он передал мне сверток. Мы еще немножко погуляли, зайти ко мне он не мог, я снимаю комнату. У себя я развязала сверток — да, да, так оно и было — и поставила флакон на подзеркальник.

— Отлично. Видите, как много вы вспомнили. Но вы не совсем поняли мой вопрос. Я хотел знать, где вы держали флакон тринадцатого, когда собирались в театр.

Гейм обязан сохранять спокойствие, даже если ему трудно усидеть на месте от нетерпения. Только бы не спугнуть собеседницу.

Фрейлейн Шёнфиш опять задумывается.

— А вот про тринадцатое я ничего не могу сказать. Если б хоть вспомнить, в чем я тогда была.

— Неужели выбор так велик? Перетряхните-ка свой гардероб.

— Да нет, у меня слишком много вещей; не вспомнить, никак не вспомнить. Впрочем, могу попробовать. Это было не темно-зеленое платье с меховым воротником. И не серый костюм. Может, на мне была светлая юбка с черным пуловером? Нет, не то.

— Давайте дальше.

— Еще красное с вырезом на спине, синее с белыми отворотами, платье-костюм оливкового цвета. Нет, нет, не могу вспомнить, нечего и стараться. — Она безнадежно опускает плечи и достает новую сигарету.

Гейм снова дает ей огня.

Может, дело пойдет успешней, если мы постараемся вспомнить, какая в тот день была погода, — говорит он. — В Берлине было около нуля. Здесь, вероятно, чуть холоднее. Возможно, даже шел снег…

Фрейлейн Шёнфиш не слушает, погрузившись в свои думы, и теребит пальцем нижнюю губу.

— Когда мы куда-нибудь с ним ходим, я всегда надеваю туфли на высоком каблуке.

— По снегу на высоком каблуке далеко не уйдешь. Может, с утра вы ходили на низком, а нарядные принесли в сумке, потому что у вас не оставалось времени, чтобы после рабочего дня еще раз зайти домой.

— Очень может быть. Постойте-ка, в то утро шел снег, да, да, шел снег… Ну, конечно, теперь я вспомнила. Накануне было сухо, но утром, когда я вышла из дому, лежал глубокий снег. Было еще темно. Я снова поднялась к себе, надела сапоги, а туфли на высоком сунула в сумку.

— Какого цвета ваши выходные туфли?

— Белые. Да, белые, к ним я надела синее платье с белым воротником и белыми отворотами. Точно!

— Сумка под цвет у вас есть?

— Конечно. Театральная сумочка из телячьей кожи на золотой. цепочке. Для туфель она, конечно, мала, пришлось мне взять хозяйственную сумку.

— А духи у вас где были?

— Утром я сняла флакон с подзеркальника и сунула его в сумку.

— Утром вы не душились?

— По-моему, нет. Утром я всегда спешу. Мне нельзя опаздывать, потому что ключ от магазина я уношу с собой. Фрау Гофман обычно уходит домой в четыре.

— А тринадцатого она ушла позже?

— Да, я попросила ее убрать деньги в сейф. Внизу, в магазине, их оставлять нельзя, a таскать с собой я их и вовсе не хотела. Но раз с театром ничего не вышло, я сама могла положить деньги в сейф.

— А кроме фрау Гофман, есть в магазине другие сотрудники?

— Нет, только мы двое.

— А теперь постарайтесь вспомнить, когда вы в этот день душились?

— Не помню.

— Но ведь помните же вы, когда зазвонил телефон. Что вы делали перед этим? Возможно, мыли руки?

— Конечно, я каждый вечер мою руки.

— Где у вас раковина!

— Там. — Она встает и подходит к какому-то подобию стенного шкафа.

Автоматически включается лампа и освещает выложенную зелеными изразцами нишу с электрическим водогреем и фаянсовой раковиной. На внутренних сторонах дверок вделаны зеркала.

— А теперь сосредоточьтесь, — говорит Гейм, — итак, без малого шесть. Через полчаса отходит поезд, которым вы собираетесь ехать в Эрфурт. На вас синее платье, вы радуетесь, что едете в театр. Ну как, заработала фантазия?

Фрейлейн Шёнфиш кивает.

— Ладно. Значит, руки вы вымыли. Теперь что?

— Губная помада.

— Достаньте ее.

— Она в сумочке.

Гейм передает ей сумочку.

— А тогда у меня была другая.

— Неважно. Ведите себя так, будто эта та же самая. Она щелкает замочком, достает помаду. — Кажется, я еще подпилила ногти.

— В сумочке у вас флакон. Достаньте его.

— Я его сегодня не захватила.

— Все равно. Тогда доставайте одеколон.

Она достает граненый флакончик и отвинчивает серебряную крышку.

— Вы флакончик держали в руках? Как сейчас? Думайте, думайте.

— Может быть, но чего-то мне мешает. Не могу вспомнить…

Ее взгляд пытливо обегает нишу и наконец падает на несессер с маникюрными принадлежностями, который лежит на раковине. Она достает из несессера ножницы и принимается бездумно щелкать ими.

— Точно! Я взяла ножницы! Я ведь ни разу еще не открывала флакончик. Никак не хотела вылезти резиновая затычка, пришлось поддевать ее ножницами.

— Отлично, вполголоса бормочет Гейм. — Итак, вы держите в руках открытый флакон духов. Внизу звонит дверной колокольчик. Приходит последний покупатель. Что дальше? Вы так и спускаетесь к нему с флакончиком?

— Минуточку, минуточку. — Она застывает посреди комнаты, сосредоточенно глядя в пол. Руки стиснуты в кулаки. Проходит томительная минута. Фрейлейн Шёнфиш прикусывает нижнюю губу и вдруг досадливо машет рукой, поворачивается и падает на стул.

— Нет, ничего не получается, — досадливо говорит она. — Не могу вспомнить. Как лбом в стену уперлась.

Гейм молча тянется к сигаретам. В ту секунду, когда он хочет щелкнуть зажигалкой, снизу доносится чуть плаксивый голос фрау Гофман.

— Фрейлейн Шёнфиш! Вы не могли бы спуститься?

Фрейлейн Шёнфиш улыбается снисходительно.

— Вечная история. Как только в магазине наберется больше двух покупателей, она умирает от страха.

— Алло, фрейлейн Шёнфиш! — снова доносится снизу.

— Иду, иду, извините, я на минутку. Ой!

Фрейлейн Шёнфиш поворачивается и в упор глядит на Гейма расширенными глазами.

— Вот оно! Точно, как тогда! Фрау Гофман крикнула «Алло!», и мне пришлось спуститься. Дело было перед самым закрытием, и я просто рассвирепела. Я ведь собиралась ровно в шесть пулей вылететь из магазина. Мне вовсе не улыбалось бежать к вокзалу по снегу в нарядных туфлях.

Гейм молча откладывает сигарету и зажигалку, придвигает стул фрейлейн Шёнфиш. Та садится. Затем он подходит к лестнице и кричит в пролет:

— Фрейлейн Шёнфиш занята. Пожалуйста, не мешайте нам. У нас важное дело. А теперь рассказывайте, какой это был покупатель.

— Мужчина. Когда я спустилась, он стоял ко мне спиной и разглядывал картины. «Мне нужен натюрморт Виллема Кальфа, — буркнул он, и не оборачиваясь. — Есть у вас такой?» Он произнес «Кальф», я хорошо помню потому что меня это удивило, Те немногие, кому вообще известно имя художника, говорят не «Кальф», а «Калф». — Она умолкает, подперев под подбородок руками.

— Дальше, дальше. Все, что вы сейчас вспомните, очень важно.

— А с чего начать?

— Как он был одет?

Она закрывает глаза.

— На нем была старомодная шляпа с широкими полями. Она меня ужасно раздражала, потому что никак не подходила к зеленому пальто. Если не считать шляпу, у него был такой вид, словно он только что из лесу.

По-моему, на нем даже сапоги были, черные.

— Что произошло дальше?

— Я достала папку с натюрмортами и показала ему репродукции. Обычно у нас бывает не меньше трех-четырех натюрмортов Калфа, я думала он будет рыться, выбирать, но он управился очень быстро. Едва увидев папку, он ткнул пальцем в десятку — это и есть «Китайская шкатулка» — и сказал: «Беру». Со мной oн почти не разговаривал, да и глаз, пожалуй, не поднял. Странное поведение, ничего не скажешь, но я так спешила, что мне это было на руку, а то некоторые часами раздумывают, пока решат какую картину взять.

— А флакон с духами где у вас был?

— Он не пожелал, чтоб я свернула репродукцию трубкой, так прямо и сказал. Пришлось мне снова подниматься наверх, у нас там хранятся большие оберточные листы. Завязывать было бы слишком долго, и я взяла клейкую ленту, она лежит здесь в моем столе. Задвигая ящик, я, вероятно задела флакон, во всяком случае, он упал. И, должно быть, капля духов попала на репродукцию. Лично я этого даже не заметила. Потом я сбежала вниз, он уже держал кошелек наготове, расплатился, взял покупку и ушел. На все про все у него ушло не больше пяти минут.

— А сколько ему примерно могло быть лет?

— Пятьдесят или пятьдесят с небольшим. Точнее сказать не могу. Он все время стоял так, что лица не было видно. Да, по совести говоря, меня Это не очень и занимало. Мне хотелось только поскорей управиться.

— Рост не помните?

— Пожалуй, среднего.

— А фигура? Худой или толстый?

— Худой, я бы даже сказала — тощий.

— Говорил на каком-нибудь диалекте?

Не могу сказать. Он ведь вообще почти ничего не говорил.

Кроме него, были в магазине покупатели, с которыми вы занимались?

— Нет, даже фрау Гофман и той не было. Она потому меня и вызвала, что доставала деньги из кассы и не хотела, чтобы ей мешали при подсчете. Она ушла в крохотную заднюю комнатку, где мы обычно сидим, когда нет покупателей.

— Значит, кроме вас, этого человека никто не видел?

— Скорей всего нет.

— Пожалуйста, подумайте, может, вам еще что-нибудь придет в голову, какая-нибудь мелочь, которая поможет следствию.

— Не знаю, по-моему, нечего и думать, у него был вполне заурядный вид.

Гейм задумывается сам, после чего говорит:

— Но у него в руках был кошелек.

— Верно, был, помню. Скорее не кошелек, а маленький бумажник. Из какого-то странного материала. То ли бархат, то ли замша и снаружи какая-то эмблема.

— Какая? Описать не можете?

— Попробую. Итак, если я не ошибаюсь, она походила на герб. Сравнительно большая. Квадратная. Металл с эмалью.

— Буквы или изображение?

— По-моему, какой-то зверь. Как их изображают на гербах. Тигр. Или золотой лев на синем фоне.

Больше Гейму выпытать ничего не удалось. Получилось гораздо больше, чем он надеялся в самых дерзновенных своих мечтах, и потому он от всей души благодарит ее на прощанье.

В поезде и затем весь вечер он ломает голову над вопросом, что означает не то тигр, не то лев на синем фоне. Но, несмотря на все старания, ничего путного он придумать не может.

11

На письменном столе в кабинете Гейма накопилась изрядная стопка бумаг — все сплошь, отчеты и протоколы, поступившие из окружных управлений полиции. На большом листке бумаги он вычерчивает таблицу, выписывает цветными ручками подробности отдельных ограблений, сравнивает, меняет систему, еще раз начинает сначала. Он до такой степени углублен в свои выкладки, что не замечает, как быстро идет время, а поскольку Валкаша в управлении нет, остается без обеда.

К тому времени, когда за окном начинают сгущаться сумерки, он успевает просмотреть все материалы и разобраться в них. Из четырнадцати преступлений, совершенных в последние годы, семь имеют общие признаки.

Причем ни одно из этих семи не было раскрыто. Гейм составляет список важнейших моментов.

1. Все ограбления совершены за последний год с промежутком в один-два месяца.

2. Места преступлений в хронологической последовательности: замок-музей в Бернбурге, мемориальный музей Барлаха в Гюстрове, замок Мускау, краеведческий музей в Стендале, феодальный замок в Вернигероде, замок-музей в Готе, музей прикладного искусства в Кёпенике.

3. Музеи расположены в различных округах.

4. Все преступления могли быть совершены одним человеком.

5. Преступник отдает предпочтение небольшим музеям, где нет сложной системы сигнализации.

6. Он хорошо готовится к каждому преступлению и тщательно знакомится с обстановкой.

7. На дело выходит в резиновых перчатках и никогда не оставляет следов, которые могли бы способствовать опознанию.

8. Он принимает меры к тому, чтобы его преступление было замечено как можно позже, для чего-либо прибегает к копиям (Гота), либо переставляет экспонаты, чтобы скрыть пустые места.

9. Несмотря на расспросы и циркуляры, еще ни разу не удалось обнаружить ни в специализированных магазинах, ни у частных лиц какие-либо из похищенных экспонатов.

10. Отсюда напрашивается вывод, что все похищенное до сих пор находится у преступника.

11. Общая стоимость похищенного, по самым приблизительным подсчетам составляет минимум двести тысяч марок, причем большая часть приходится на долю Кёпеникского музея.

Если у Гейма раньше оставались какие-либо сомнения, то теперь он смело может утверждать, что имеет дело с прожженным жуликом.

И без того слабая надежда, что этот тип рано или поздно по глупости совершит какую, либо промашку, прямо на глазах усыхает до минимума. Но ведь, помимо того, ему должно еще всякий раз везти, а вот непрерывное везение полностью исключается.

Последний вывод придает Гейму бодрость, ибо уже дважды, несмотря на всю изворотливость, преступнику не повезло. Первый раз в Кёпенике, второй, как только узнал Гейм, просматривая материалы, — в Вернигероде. Лейтенант еще раз извлекает на свет божий отчет, составленный по материалам следствия и показаниям свидетелей: 12/XI,66, в 4 часа 55 минут в квартире служащего музея Юлиуса Готтентролля проживающего в крыле замка, раздался сигнал тревоги. Гражданин Готтенролль, подозревая, что в музеи проникли грабители, поднял на ноги своих домашних, а также проживающее по соседству семейство Коль. Совместно они проследовали в выставочные залы, но преступников там не обнаружили. Пытаясь выяснить причину, по которой сработало сигнальное устройство, они тщательно осмотрели другие залы и обнаружили исчезновение ряда экспонатов. Исчезли семнадцать фигурок майсенского фарфора («Обезьяний оркестр»), две золотые табакерки, четыре серебряные с эмалью, настольные часы в стиле барокко, французские 1658 года.

В 5.43 гражданин Готтенроль по телефону известил полицию. В 6.28 место происшествия прибыли товарищи Саул, Вебер и Брюнинг. Никаких следов взлома они не обнаружили. Все двери и окна выставочных залов бы о пери в окна выставочных залов были подключены к системе сигнализации. Напрашивался вывод, что преступник накануне, то есть 11.11.66, в часы работы музея (10.00 до 17.30) спрятался где-то в здании. Где именно, установить не удалось, но возможности укрыться от персонала очень многочисленны. Реконструкция преступления дает следующую картину: преступник в течение ночи собрал и упаковал награбленное, а в 4.55 вылез из окна. Вероятно, он не был знаком с системой сигнализации. С карниза он перешел на прилегающую крышу сарая, а оттуда спрыгнул на землю.

В 9.20 удалось разыскать гражданина Фридриха Хейндорфа, проживающего в доме 13 по Замковой дороге. У него должна была объягниться коза (правильнее было бы перевести — окотиться), и поэтому 12.11.66 он поднялся гораздо раньше обычного. В пять утра он заметил незнакомого ему человека в зеленом грубошерстном пальто, шляпе с широкими полями и дорожной сумкой на спине. Незнакомец шел по направлению от замка вниз, к городу. Дать более подробное описание Хейндорф не может.

В 10.35 удалось отыскать следы преступника в привокзальном кафе. Согласно показаниям официанта Фровейна в 5.15 утра в кафе вошел мужчина в зеленом пальто и сел за столик у самой двери. Не снимая ни пальто, ни шляпы, он выпил кружку пива и выкурил сигарету. Через десять минут, когда громкоговоритель известил об отправлении скорого поезда на Берлин, он расплатился и ушел. У него было при себе одно место багажа, но дать о нем более подробные сведения официант затруднялся. Скорый Вернигероде-Берлин отправлялся в 5.35 и за это время успел уже прибыть на станцию назначения. Поэтому возможность задержать преступника в поезде силами линейной полиции отпадала.

В пепельнице на столике привокзального кафе, за которым сидел разыскиваемый, был обнаружен скомканный билет, пробитый компостером в Вейсенфельзе 11.11.66 и дающий право на проезд до Вернигероде в вагоне второго класса. Кроме того, в пепельнице был обнаружен клочок розовой бумаги с перфорированным краем.

По мнению. официанта, оба предмета мог оставить только разыскиваемый, потому что в его смену других посетителей за этим столиком не было. Оба предмета из-за отсутствия каких бы то ни было следов не могли быть полезны для следствия. Дальнейшие попытки установить станцию назначения и место пребывания разыскиваемого до настоящего времени не принесли результатов.

К сему прилагаются: 1 (один) билет государственной железной дороги на проезд от станции Вейсенфельз, пробитый компостером 11.П.66; 1 (один) клочок розовой бумаги с перфорацией по краю».

Из пластикового мешочка, прикрепленного скрепкой к конверту с отчетом, Гейм извлекает оба «приложения» и рассматривает их с обеих сторон. Печать на обратной стороне билета вполне разборчива. Если билет действительно оставлен преступником, что хотя и возможно — по словам официанта, — но никак не доказано, возникает вопрос: живет преступник в Вейсенфельзе или он чисто случайно выехал в Вернигероде именно оттуда. Впрочем, после некоторых раздумий Гейм отодвигает этот вопрос в сторону как несущественный. Нельзя перерыть целый город в поисках человека в зеленом пальто, основываясь только на никем не доказанном подозрении. А места преступлений не дают никаких указаний на возможное место его жительства. Скорей наоборот: он совершает грабежи в различных концах республики, чтобы никак нельзя было определить, где именно он живет. Правда, один конкретный вывод можно сделать, несмотря ни на что занимает такую должность, которая требует от него частых разъездов, либо он вообще не имеет постоянного места работы.

Теперь Гейм рассматривает клочок розовой бумаги. На первый взгляд из этого клочка не выжмешь никакой полезной информации. Тем не менее Гейм хочет попытаться.

Он снимает трубку и набирает номер технической экспертизы. На его счастье, Миттенвальд еще не ушел.

— Опять у меня запутанная история, — говорит Гейм. — Можно поговорить о ней сегодня или уже слишком поздно?

Миттенвальд что-то бурчит в ответ, а потом начинает хихикать:

— А я-то собрался домой! Впрочем, мы привыкли к неприятным сюрпризам. Ладно уж, пусть чувство долга восторжествует над страстью к телевизору. Минуточку, я сниму пальто.

Гейм ждет и слышит через несколько секунд кряхтение стула и щёлканье шариковой ручки. Потом раздается голос Миттенвальда:

— Выкладывайте.

— Передо мной клочок розовой бумаги. Это маленький треугольник примерно в два квадратных сантиметра. По одному краю идет перфорация. Мне кажется, что это уголок какого-нибудь входного билета, но хотелось бы знать точно. Итак, где изготовлена бумага, для какой цели, где и как ее использовали?

— А больше вам ничего не хочется? — стонет Миттенвальд. — На ней хоть написано что-нибудь?

— Только половинка буквы, напечатанная черной краской. Можно догадаться, что это было «е» строчное.

— Роскошно. Если известен шрифт и его размеры, полдела сделано. А химический состав бумаги, ее качество и цвет, со своей стороны, могут облегчить розыск изготовителя. Впрочем, это не по моей части. Попробую сегодня связаться с нашим работником из химической лаборатории. Лучше всего, если вы сразу же переправите к нам образец, чтобы мы прямо с утра могли приступить к работе. Или дело не такое уж спешное?

— Вы когда-нибудь встречали неспешное дело?

— Так я и думал. Кстати, заодно можете забрать и свою репродукцию. Больше мы ничего любопытного не обнаружили. А из этой капли духов вам ничего не удалось извлечь?

Гейм рассказывает обо всем, что ему удалось выяснить в Арнштадте, и заканчивает словами:

— И, несмотря на это, я опять зашел в тупик. Не могу докопаться, откуда взялся этот треклятый лев или тигр на синем фоне. Черт его знает, то ли это фамильный герб, то ли городской.

— А почему это непременно должен быть фамильный или, скажем, городской герб? — вслух размышляет Миттенвальл. — А может, это фирменный знак?

— Верно! Мне и в голову не пришло! Вы имеете в виду что-нибудь конкретное?

— Нет, я просто предположил.

— И тем не менее большое спасибо за подсказку. Я, конечно, не хочу вас подгонять, но вы не смогли бы завтра дать мне ответ насчет этого уголка бумаги?

— Позвоните к обеду, возможно, ответ уже будет.

— Роскошно! Итак, до завтра. Желаю хорошо провести вечер, и простите за то, что я вас задержал.

— Да уж ладно, чего там извиняться. До скорого…

Раздается щелчок, и Гейм с довольным видом кладет трубку.

На другой день перед обеденным перерывом на стол Гейма ложится отчет экспертизы, где ясно и немногословно сообщается, что изготовителем данной бумаги является картонажная фабрика в Гейденау — причем ни звуком не упомянуты те сложные пути, какими экспертиза шла к этому выводу.

Гейм придвигает к себе аппарат и заказывает разговор с Гейденау. После часа переговоров, после многочисленных «Соединяю», «Одну минуточку» Гейм узнает, что эта бумага поставлялась издательству канцелярских документов в Песнеке.

Он кладет трубку, глубоко вздыхает и заказывает разговор с Песнеком. Через полчаса совершенно ошарашенный директор по сбыту сообщает ему, что на этой бумаге по заказу объединения народных предприятий кожевенной промышленности печатались обеденные талоны, отправленные года полтора назад управлению данных предприятий.

Следующей жертвой его любознательности оказывается управление народных кожевенных предприятий. Два раза подпалив пальцы окурком, он прорывается сквозь многочисленные «Этим ведает другой товарищ» к человеку, который наконец объясняет ему, что талоны на питание были в начале прошлого Года разосланы по подведомственным предприятиям. Но Гейму и этого мало. Он хочет узнать, каким именно предприятиям и где оные находятся. Собеседник, кряхтя, удовлетворяет и это желание, Гейму диктуют длинный перечень названий и городов, что он и записывает самым тщательным образом.

Покончив с этим, Гейм кладет трубку и красным карандашом подчеркивает одно название — обувная фабрика «Аврора». Вейсенфельз.

Вот та зацепочка, которую он так исступленно искал. Оставленный в кафе на вернигеродском вокзале билет куплен именно в Вейсенфельзе.

Лейтенант подходит к раковине, освежает разгоряченное лицо холодной водой, берет бумаги, запирает кабинет и отправляется к Бастиану.

Майор молча выслушивает доклад Гейма, читает заключение экспертизы касательно клочка розовой бумаги и говорит:

— Ну, тут уже намечается некоторая взаимосвязь. Вам пришла в голову недурная мысль, товарищ Гейм, и я за то, чтобы вы продолжали поиск в данном направлении.

Эти слова звучат в ушах Гейма сладкой музыкой.

— Я надеюсь добиться большего, — говорит он. — Уж если я довожу телефонные счета нашего отдела до таких астрономических высот, я должен оправдать их каким-то успехом.

— Разумеется. И желаю удачи, потому что она нужна вам позарез. Шансы ничтожно малы. Я говорю это не для того, чтобы вас обескуражить, а чтобы еще раз подчеркнуть, что нам понятны все трудности. Словом, если вы не добьетесь успеха, как мы все того желаем, не осыпайте себя упреками и прежде всего постарайтесь, насколько можно, воспользоваться помощью местных органов полиции и заводской охраны.

12

Час спустя Гейм стоит в очереди перед кассой Восточного вокзала. Кассир работает четко, и вскоре Гейм с дорожным чемоданчиком выходит на перрон и отыскивает в уже поданном: составе скорого поезда на Пробстцеллу место у окна. В кармане его пальто лежит билет до Вейсенфельза.

По выцветшим обоям перебегают огни световой рекламы. Холодный синий свет с монотонной; действующей на нервы. ритмичностью заливает комнату. Гейм вертится на скрипучем ложе, и одряхлевшие пружины впиваются ему в бока. Уснуть он не может.

Виноваты не гудящие от усталости ноги, не тупая боль в затылке и не тяжесть в желудке из-за слишком жирного и наспех проглоченного ужина. Виновата и не комнатка третьеразрядного отеля с обшарпанной мебелью, с неистребимым запахом дезинфекции, виновата даже и не дурацкая реклама на фасаде противоположного дома. Ему случалось спать сладким сном, в худших условиях.

Прошлой ночью Гейм прибыл в Вейсенфельз. Когда он с утра принялся за работу, поначалу все сулило успех. На обувной фабрике «Аврора» он сравнительно быстро установил, что розовые талоны здесь выдавались в ноябре прошлого года, но только командированным и посетителям фабрики.

Кража в Вернигероде произошла в ночь с одиннадцатого на двенадцатое ноября. Гейм затребовал список посетителей, прочесал его и отсеял тридцать два человека, всё не первой молодости — от сорока до шестидесяти восьми, которые как раз в это время побывали на фабрике.

Он выписал адреса и имена и поручил местным органам полиции найти всех кандидатов и установить наличие у них алиби в ночь с одиннадцатого на двенадцатое.

Работа была нудная и утомительная. Работники полиции разбрелись по пригородным улицам и дворам, по размокшим: дорогам и расшатанным мосткам. Им пришлось беседовать с недоверчивыми супругами, любопытными соседями и ворчливыми хозяйками комнат. Прошел день и часть вечера, пока удалось собрать сведения обо всех, Гейму оставалось только возблагодарить бога, что никто никуда не переехал и не выбыл с. неизвестной целью.

Большинство оказалось пенсионерами, которые раньше работали на фабрике и просто заглянули туда проведать друзей. Один работал курьером при горсовете, другой в книжном магазине, один вот уже полтора месяца лежал в больнице, трое были инвалидами и, наконец, один ещё до ограбления музея отправился в то далекое путешествие, из которого не возвращаются.

Гейм со стоном поворачивается на другой бок, допивает остатки желудочного ликера из припасенной с вечера бутылочки, чтобы одолеть тошноту, швыряет бутылочку в корзину для бумаг и снова пытается уснуть.

Ничего не выходит. Мысль о том, что он пал жертвой самообмана, не дает уснуть. Несмотря на уговоры Бастиана не воспринимать неудачу как трагедию, несмотря на многократно повторяемое в годы ученья наставление: «криминалист не верит, не, надеется, не мечтает, а просто с ледяной трезвостью придерживается фактов», он пренебрег этим правилом и возложил на обрывок розовой бумаги и на вынутый из пепельницы билет куда больше надежд, чем они. того заслуживали. Он ищет объяснения, уважительные при. чины, но мысли его неизбежно возвращаются к тому, что, ухлопав целый месяц, он не приблизился ни на шаг к «Зеленому призраку», что все это время он проблуждал в лабиринте своих надежд и чаяний и, вероятно, наделал при этом кучу ошибок.

Наконец, он погружается в беспокойный сон, и снится. ему, что улицы кишмя кишат мужчинами в зеленых. пальто. Они сидят на крышах, они прячутся за деревьями, торчат в. подъездах. слоняются по магазинам. Они следуют за ним по пятам, но прячутся, едва он обернется, а когда он пытается их схватить, бросаются врассыпную и исчезают с ехидным смешком.

В шесть утра в дверь барабанит горничная. Гейм встает с головной болью и прескверным вкусом во рту. Он так разбит, словно всю ночь ворочал камни. С трудом выбравшись из постели, он напускает воды в раковину, умывается, бреется. Вода жесткая, мыло совсем не пенится.

Полчаса спустя, уплатив по счету, Гейм покидает отель. Когда он выходит из. дверей, в лицо ему бьет холодный ветер. Небо пасмурное. Прежде чем вернуться в Берлин, ему надо зайти на фабрику — отдать списки посетителей.

Начальник фабричной охраны, эдакий здоровяк из служивых, пытается завести с ним разговор. Но у Гейма голова нe тем занята. Он кладет дела на стол и отделывается короткими фразами, В мыслях Гейм уже беседует с Бастианом и Валкашом. Что он им скажет? Лучше всего быть немногословным. Он признает, что потерпел неудачу, и не станет больше брыкаться, если Бастиан подсунет ему складское дело.

Вилли Кавас, начальник охраны, замечает, что Гейм не в духе, перестает его расспрашивать и молча провожает посетителя до ворот.

Во дворе гуляет ветер. Стружки и обрывки бумаги. летают по проходам между цехами, откуда доносится тяжелый стук машин. Вдруг из-за угла на полном ходу вылетает грузовик, и только прыжок спасает, их от несчастья. Отпрыгнув, Вилли Кавас грозит шоферу кулаком и посылает ему вслед несколько забористых проклятий.

Гейм словно пробудился ото сна. Он видит штабель больших ящиков. выставленных вдоль стены. Брезент, защищающий их от дождя, с одной стороны отстал и громко шлепает по стене. На свежеструганных досках чернеет стандартная надпись:

«Народное предприятие. Завод обувного машиностроения. Берлин. Шёнхаузераллее».

Гейм застывает на месте и не сводит глаз с ящиков. Сперва это лишь предчувствие, что сейчас из глубин подсознания выплывет какой-то факт.

— А что в ящиках? — спрашивает on единственной целью выиграть время.

Его спутник поворачивается и равнодушно отвечает:

— Раскройные станки и машины для краевой строчки. Вчера прибыли.

И тут-в памяти Гейма медленно раздвигается завеса. Перед ним встает сцена на пригородной платформе Шпиндлерсфельд и начальник: станции. «Последний поезд следует через Осткрейц к Шёнхаузераллее», — сказал начальник. В этом поезде сидел «Зеленый призрак».

Мысли кружатся, вытесняя друг друга, но он энергично отгоняет их, понимая, что все держится на очень тоненьком волоске; что навряд ли преступник, ограбив Кёпеникский музей, поехал к себе на завод. А если человек работает где-то врайоне Шёнхаузераллее, из этого еще не следует, что там же и живет. Впрочем, остается крохотная надежда: не исключено, что он живет неподалеку от места работы. Преступник — человек не первой молодости, а пожилые люди любят устроиться поудобнее. Вот об этой возможности Гейм и думает, отлично, впрочем, сознавая, что цепляется за соломинку. Гейм сохраняет спокойствие, он не хочет пасть жертвой очередного взлета фантазии.

— А у вас много таких станков? — спрашивает он осторожно.

— Насколько я знаю, у нас почти все оборудование из Берлина.

— А кто налаживает станки и ремонтирует их, когда они портятся?

— Это дело механиков с завода-изготовителя.

— Но ведь на вашем заводе за это тоже должен кто-то отвечать?

— Конечно. Мастер-механик Предун.

— Я хотел бы с ним поговорить.

Вилли Кавас пытливо глядит на Гейма. Потом кивает и взмахивает рукой. Они заворачивают за один угол, за другой, за третий и наконец через обитую жестью дверь попадают в цех.

Цех встречает их оглушительным шумом. В дальнем углу на возвышении стоит стеклянная будка. Кавас выруливает между станками прямо на нее. Когда они закрывают за собой: дверь будки, шум становится более терпимым.

На стуле, явно позаимствованном из парадной комнаты у какой-нибудь бабуси, сидит низкорослый человек в сдвинутом на затылок коричневом берете и что-то пишет: На нем синяя куртка вся в масляных пятнах, под курткой рубашка не Поддающегося определению цвета. В углу рта торчит окурок сигареты. Человек кивает вошедшим и склоняется над своим столом, который завален бумагами и деталями машин, Дописав-до конца, он спрашивает:

— Итак, господа, чем могу служить?

Вилли Кавас знакомит их, и Гейм сразу говорит:

— Как я слышал, к вам иногда приезжают механики с берлинского завода, Вы это учитываете?

— Еще бы. Я подписываю счета, да и вообще контроль нужен.

— Отлично. Можете ли вы установить, был ли вас кто-нибудь из них с первого до одиннадцатого ноября? Мастер задумывается, перегоняет берет на лоб и чешет затылок.

— Не так-то просто. Вот если бы в этом году… А с прошлого у меня книг больше нет. Тут и без них повернуться негде, а если я еще начну хранить все старье… — Он мотает головой.

— Значит, вы просто выбросили записи?

— Нет, боже избави — это ж не простые записи, это ж документы. Они сперва поступают в дирекцию, а потом в архив.

— Ладно, тогда пошли в архив.

— Так просто туда не пройдешь. Надо сперва получить разрешение.

— У кого?

— У главбуха, если он не слишком занят. А не то придется ждать.

— Сколько?

— Ну день, ну два.

— Исключено. Нам нужно сейчас же.

Мастер смеется.

— Только не у нас на заводе, молодой человек. У нас с бухты-барахты ничего не делается.

— А, ч-черт… — начинает Гейм, но Вилли Кавас кладет руку ему на плечо.

— Не теряйте спокойствия. Это я вам устрою. — Он поднимает трубку телефона и набирает какой-то номер. После весьма длительного разговора он кладет трубку на рычаг и говорит: — Все улажено, коллега, можете отправляться в архив и доставать нужную книгу.

— Без письменного разрешения? — брюзжит Предун: — Ну и порядочки. доложу я вам.

— Давайте, давайте, — отвечает Кавас, — и поскорей. Товарищ спешит.

— Спешит, — не унимается старик, — a кто нынче He спешит? Вот только мою работу за меня никто не сделает. Если машины остановятся, бить будут меня, а не вас. — Не переставая ворчать, он встает и хлопает дверью так, что дребезжат стекла.

— He сердись на него, — хмыкает Кавас, — он, правда, упрям как мул, но работник надежный. За что он возьмется, то будет сделано.

Предун возвращается минут через пятнадцать, зажав под мышкой толстый синий гроссбух, и тут же швыряет свою ношу на стол.

— Вот, пожалуйста, — ворчливо говорит, он и плюхается на стул, после чего извлекает из кармана черный окурок и раскуривает его с помощью зажигалки…

— Так посмотри же, — говорит Кавас.

Предун вздыхает, слюнит палец и начинает листать.

— Декабрь, ноябрь, — бормочет он себе под нос, — двадцатое, девятнадцатое… пятое, шестое, седьмое — понедельник был седьмого, нет, ничего нет.

Он водит по строчкам толстым пальцем и качает головой.

— Зря вы это затеяли… Восьмого — никого, девятого — тоже, десятого тоже… Минуточку, — он перелистывает несколько страниц назад и еще раз просматривает ту страницу, которую уже один раз просмотрел. — Вот здесь, пожалуй… С десятого на одиннадцатое были двое. Они проработали всю ночь и половину следующего дня. Поломка машины для пистонов. Во вторую смену машина уже работала на полный ход.

Гейм заглядывает Предуну через плечо, но ничего не может понять в написанных под копирку строчках.

— Когда-у вас начинается вторая смена? — спрашивает он.

— В два.

Гейм задумывается. Что ж…Поезд из Вейсенфельза до Хальбершталта с согласованным маршрутом на Вернигероде отправляется в тринадцать тридцать две. Это он выяснил еще утром. Тогда в шестнадцать с минутами преступник попадает в Верннгероде, а музей открыт до восемнадцати.

— Имена этих людей у вас есть?

— Нет, нас интересует только время, которое они отработали.

— Но вы же знакомы с ними. Может, припомните их имена?

— Да как вам сказать… — Мастер задумчиво потирает подбородок. — Один вроде был Маслак, он всегда к нам приезжает, сколько я себя помню. Классный специалист. Второй будет помоложе, его я знаю хуже, а имени и вовсе не знаю.

— Почему ни того, ни другого нет в списке посетителей?

— Это не по моей части, это вы спрашивайте у охраны.

— У работников машиностроительного завода особые пропуска от управления, потому что им приходится вечно ездить с завода на завод, — объясняет Вилли Кавас.

— Гейм кивает, «Ишь ты, об этом мы даже и не подумали. Без ошибок никак не обойдешься», Он снова поворачивается к Предуну

— Описать вы их не могли бы?

— Ну, Маслаку где-то около пятидесяти, а другому — около сорока. Роста примерно одинакового, маленького или, точнее, среднего.

— Как одеты?

— Не знаю. На работе они всегда в синих спецовках.

— Когда ушли с завода?

— Не могу сказать. Управились они к середине дня, потом, наверное, приняли душ. и пообедали. Их микроавтобус, по-моему, еще долго стоял перед цехом. Но поручиться, конечно, я не могу, с тех пор прошло почти полгода.

— А как выглядел их микроавтобус?

— «Баркас» серии Б тысяча. Светло-зеленый.

— Ну хорошо, с меня достаточно, — говорит Гейм, — И большое вам спасибо. Вы мне очень помогли.

13

— Чем могу служить, товарищ лейтенант? — вкрадчивым голосом спрашивает господин Шрек, заместитель директора Берлинского завода обувного машиностроения. Это элегантный, моложавый мужчина в хорошо сшитом дедероновом костюме коричневого цвета, в белой сорочке, бутылочно-зеленом галстуке и очках с золотой оправой.

Гейм сидит напротив него во вращающемся кресле черной кожи. Их разделяет наборный столик с медной пепельницей и шкатулкой для сигарет.

— Мне нужны некоторые подробности о двух ваших механиках, которые десятого и одиннадцатого ноября были в Вейсенфельзе. Я не хотел бы, чтобы все это стало достоянием гласности, и потому попросил бы вас держать наш разговор в тайне.

— Разумеется, разумеется. А как зовут интересующих вac людей?

— Одного — Маслак, а как зовут напарника, мне пока. неизвестно. Может, для начала мы могли бы установить второе имя?

— О, конечно. Сейчас я затребую материалы.

Шрек встает и подходит к обитым кожей дверям.

— Только незаметно, — просит Гейм.

— Ну еще бы! За кого вы меня принимаете? — Шрек выбегает из комнаты и через мгновение возвращается.

— Итак, второго зовут Иоахим Вагнер. Я заодно прихватил личные дела. Думаю, они нам понадобятся. — Он плавно опускается в кресло, потирает руки, и вид у него предовольный. — А дозволено ли будет полюбопытствовать, о чем, собственно, идет речь? Я неплохо знаю обоих.

— К сожалению, я не могу пока ответить на ваш вопрос.

— Прошу прощения! — Директор поднимает брови и на несколько секунд превращается в филина. Начнем тогда с Вагнера. Он работает у нас года три, очень неплохой механик, лет ему тридцать с лишком. Сколько мне известно, женат, имеет двух детей. Последнее время вел себя вполне достойно. Во всяком случае, до меня жалобы не доходили:

— В последнее время?

— Ну. понимаете ли… Шрек машет рукой, словно желая сказать, что все это не следует принимать всерьез. — Он уже два раза был под судом.

— За что?

— Да так, пустяки. — Он берет личное дело и заглядывает туда. — Значит, так: первый раз — нанесение телесных повреждений, драка в пивной. Второй раз — содействие при похищении государственного имущества. Воспользовался машиной предприятия для перевозки похищенного, но утверждал, будто ему не было известно, какой именно груз он перевозит. Тогда он отделался предупреждением и с тех пор ни в чем худом не замечен.

— Как вы сами его оцениваете?

— Видите ли, ничего плохого сказать о нем мы не можем. У него хорошие руки, он недурно разбирается в машинах. Вот уже год он выполняет у нас разъездную работу, водит машину и содержит ее в образцовом порядке. Он. правда, время от времени не прочь приложиться к рюмке и тогда на другой день отсиживается дома. Но в последнее время он и в этом отношении стал гораздо надежнее. Знаете, мы тут у себя завели своего рода кондуит для тех, кто уже вступал в конфликт с законом, и следим за ними очень внимательно, чтобы: они снова не пошли по кривой дорожке. Этот метод вполне себя оправдал, у нас, можно сказать, вообще не бывает рецидивов. Я беру на себя смелость утверждать, что в общем и целом Вагнер вполне благоразумный человек, не мечется без толку и знает, чего хочет. Все его проступки — это, на мой взгляд, грехи молодости, такое в общем-то может случиться с каждым, и еще прибавьте к этому известное невезение. Я отнюдь He склонен его оправдывать, я просто хочу сказать, что многие, у кого на совести, были грехи и потяжелей, сумели выкарабкаться и стали безупречными членами общества. Когда долгое время имеешь дело с человеком, начинаешь видеть, как его сильные, так и слабые стороны. Я не верю, что Вагнер способен на преступление.

— А Маслак?

Шрек, смеясь, качает головой.

— Альберт Маслак работает у нас уже двадцать лет. Он наш лучший механик. Как специалист по обувным машинам он не знает себе равных. Он любого инженера заткнет за пояс. В высшей степени надежный человек, всегда под рукой, когда нужен, прекрасно зарабатывает — в частности, благодаря сверхурочным. Он ведь почти все время в разъездах.

— А сколько ему лет?

— Под шестьдесят. Хотя, стойте, я могу узнать точно. Он перелистывает личное дело. — Вот. Пятьдесят девять.

— А как у него с общественной работой?

— Вот здесь хвалиться нечем. Он, конечно, член профсоюза, но на общественные поручения у него из-за вечных разъездов попросту не остается времени. И вообще он не из такой породы. Он крайне сдержан, молчалив, трудно сходится с людьми. Он даже выглядит каким-то беспомощным. Не любит быть в центре внимания. Когда ему вручают премию, а это случается нередко, его с трудом удается вытащить на сцену. Уж кто-кто, а он не желает быть на виду. Лично я знаю его десять лет. У него безупречная репутация, он пользуется всеобщим уважением, и я не ‚знаю ни одного человека, который позволил бы себе неуважительно или вообще плохо говорить о Маслаке. Скромный, никуда не лезет без: спросу, обо всем толково судит и вообще человек основательный. А вместе с тем не такой уж бука, коллеги его ценят за то, что он не прочь и повеселиться. Словом, я считаю его хорошим работником, который никогда не доставлял нам хлопот. Побольше бы таких, как он.

Звучит красиво, но Гейм все еще не удовлетворен. У него в запасе вопрос, ответ на который очень для него важен.

— А нельзя ли узнать, где они живут, Маслак и Вагнер? — спрашивает он.

Директор заглядывает в личные дела.

— Вагнер — на Вихерштрассе, семьдесят два, Маслак — на Копенхагенерштрассе, пятьдесят восемь. Это так важно?

— Да. Нам известно, что человек, которого мы разыскиваем, совершив преступление, поехал в сторону Шёнхаузераллее.

Шрек встает, чтобы достать из стола карту города.

— По-моему, обе улицы расположены неподалеку от этой станции — Он расстилает план на журнальном столике — Взгляните-ка. Одна улица севернее, другая — южнее, и обе всего метрах в ста от станции.

Гейм запоминает расположение обеих улиц.

— Хорошо, — говорит он. — Лучше две возможности сразу, чем вовсе ни. одной. Я хотел бы поглядеть на фотографии Вагнера и Маслака. Это возможно?

— Только в личном деле. Паспортного формата.

— Так они, пожалуй, столетней давности?

— Верно, товарищ лейтенант.

— А посвежей снимков у вас нет? На экскурсиях или тому подобных мероприятиях любят фотографировать.

Шрек задумывается.

— Н-да, говорит он, — не знаю, надо спросить. Минуточку, я вспомнил. Последний раз, когда был Женский день, кто-то пришел с аппаратом, На снимке должны быть оба. На вечере я их, во всяком случае, видел. Только ведь это общий снимок.

— Не беда, главное, чтоб можно было узнать. А я попрошу нашу лабораторию увеличить их.

— Могу дать вам несколько штук. Мне кажется, что они просто лежат в шкафу у моей секретарши. Уж эти-то вы можете получить сразу.

— Спасибо большое. Я хотел бы выяснить еще два обстоятельства. Первое: на заводе ли сейчас Вагнер и Маслак? А если нет, то где они? И второе: вдвоем они ездили в Вейсенфельз или с ними был кто-нибудь еще? Ну и, наконец, мне нужен перечень командировок за последние пятнадцать месяцев. Куда и когда.

— Пожалуйста, но этого мне, конечно, по памяти не сделать, надо будет переговорить с нашим диспетчером.

— У вас сколько. всего-выездных механиков?

— Человек десять.

— Ну это еще куда ни шло. А сколько времени понадобится на составление списка?

Шрек глядит на часы.

— Сейчас три с минутами. Я думаю, через полчасика. Вы здесь подождете или у вас есть другие дела?

— На заводе мне раньше времени не хотелось бы показываться. С вашего разрешения я за это время позвонил бы к себе на работу.

— Разумеется, разумеется. Телефон вон там. А на нижней полке стола лежат журналы — если соскучитесь. Я скажу, чтоб вам приготовили кофе. Не возражаете?

— Напротив, очень любезно с вашей стороны.

Шрек исчезает. Гейм пересаживается к телефону и набирает номер.

Через полчаса он уже корпит над солидным списком, который получен Шреком у диспетчера. В списке перечислены все выезды для обслуживания предприятий-заказчиков за последние два года. Снова начинаются упорные поиски и сравнения. Всплывают не только новые имена, но и новые факты, причем по мере того, как Гейму открываются в них удивительные совпадения, его азарт все больше возрастает. Наконец он может подвести итог.

Механики Ломейер и Шербарт находились со второго по третье февраля прошлого года в Дессау. В ночь на четвертое февраля произошло ограбление замка-музея Бернбург, удаленного. от Дессау. на сорок километров.

Тринадцатого января сего года Шербарт и Ломейер находились в Веймаре. Вечером тринадцатого января в Арнштадте была приобретена калфовская репродукция. Между тринадцатым и пятнадцатым был ограблен музей в Готе. От Веймара до Готы километров пятьдесят, от Веймара до Арнштадта — и вовсе двадцать шесть.

Почти все выездные механики регулярно находились вблизи тех мест, где происходили ограбления, но других совпадений по времени больше выявить не удалось.

Что касается Вейсенфельза, то там Маслак и Вагнер были только вдвоем.

Гейм даже вспотел от возбуждения.

Он достал платок, вытер лоб и сказал:

— Этот Ломейер начинает меня интересовать, и Шербарт‚ соответственно тоже. Что это за люди? Вы не могли бы вкратце описать мне их внешность. возраст, поведение?

Шрек явно устал. Бесконечные вопросы лейтенанта утомили его, а конца все еще не видать. Он достает сигарету, наверное, уже десятую с начала разговора, и раскуривает ее.

— Ломейеру сорок с лишним, рост — метр семьдесят, с виду не толстый, Но и не худой. Репутация у него на заводе не из лучших, он часто не выходит на работу по болезни и вообще человек не слишком надежный. Коллеги уже не раз высказывали подозрение, что он просто симулирует, потому что его встречали на улице, когда он числился больным. Дирекция занималась этим вопросом совместно с завкомом, но безрезультатно. Каждый раз он предъявлял нормальный больничный лист, а врач объяснил, что люди, которые, подобно Ломейеру, страдают почечной коликой, могут часами не испытывать никаких признаков недомогания и что таким больным показано движение и свежий воздух.

— Хорошо. Ну а с Шербартом как?

— Это здоровенный верзила лет примерно двадцати пяти. Рост как минимум метр восемьдесят, богатырские плечи. У нас работает года два, пришел к нам после армии, отслужил два года старшиной на флоте. Очень славный парень, только уж слишком охоч до девушек…

— Спасибо, этого достаточно, — прерывает его рассказ Гейм.

Входит секретарша и подает Шреку какую-то бумажку.

Шрек заглядывает в нее и говорит:

— А теперь я могу ответить на ваш последний вопрос. Иоахим Вагнер позавчера не вышел на работу, сказавшись больным. Грипп. Альберт Маслак со вчерашнего дня находится в Ростоке. Он должен там привести в порядок две машины для краевой строчки на комбинате бытового обслуживания.

— А когда он вернется?

— Трудно сказать — как управится. так и приедет. Но думаю, что завтра или послезавтра.

Гейм начинает складывать бумаги в портфель. Получилась довольно объемистая стопка густо исписанных листков.

— He хочу вас больше задерживать, — говорит он, — я и без того отнял y вас слишком много времени. Но зато все основные вопросы выяснены, А если возникнут какие-нибудь дополнительные, я завтра утром снова наведаюсь к вам.

Они обмениваются еще несколькими словами, и лейтенант прощается.

На соседней улице наискось от заводских ворот ждет служебная машина. Шофер гасит сигарету и включает зажигание.

— Вот это удача, — встречает он Гейма. — Я всего пять минут назад завелся. А если бы ты не позвонил, я бы проторчал здесь два часа.

Гейм хлопает шофера по плечу. — Ия думаю, что удача. По-моему, на сей раз мы идем по верному следу.

И, облегченно вздыхая, Гейм опускается на сиденье и захлопывает дверцу. За последние несколько часов на его голову неожиданно обрушилось столько любопытных фактов, что ему надо спокойно об этом поразмыслить.

Шофер начинает выбираться от стоянки из узкого промежутка между другими машинами, и вдруг светло-зеленый микроавтобус, описав дугу, стремительно приближается к ним. За рулем торчит фигура в зеленом пальто шинельного сукна и темной шляпе. Чуть не задев левое крыло их машины, автобус так же стремительно мчится дальше.

— Откуда он взялся? — вскрикивает Гейм, словно его током ударило.

— Из ворот, откуда еще.

— Гони за ним. Мне нужен этот тип.

Шофер снимает ногу с тормоза, но выполнить приказ все равно не может. Дорогу им преграждает тягач с прицепом, потом ещё одна машина, потом другая, третья. Гейм вне себя от волнения.

— Ну давай, давай, не то мы его упустим.

— Если мы совершим наезд, то уж точно его не догоним.

Наконец путь свободен. Мотор взревел, машина срывается с, места. Пятьдесят Метров, потом снова остановка: на Шёнхаузераллее такое движение, что туда. почти невозможно свернуть.

— С ума сойти! — стонет Гейм и рвет. на себе волосы, Шофер беспомощно пожимает плечами.

Наконец путь свободен, они подъезжают к перекрестку, зорко глядя по сторонам. Далеко впереди, метрах этак в трехстах, зеленый «баркас» сворачивает за угол. Шофер Гейма берет с места, выделывая головокружительные вензеля, пробирается между двумя потоками машин в первый ряд. Визжат тормоза, шоферы других машин качают головами, грозят кулаком, недвусмысленно стучат себя пальцем по лбу.

Позади раздается трель полицейского свистка, не обращая внимания они сворачивают вправо на первом же перекрестке, но зеленый микроавтобус исчез. Они едут по улице на предельной скорости, глядят вперед, по сторонам, в ворота — безрезультатно. «Баркас» как сквозь землю провалился.

Еще минут с пятнадцать они колесят по району и наконец, махнув рукой на поиски, возвращаются к обувной фабрике. Гейм стиснул зубы и молчит. Шофер решает, что злость эта адресована ему лично. А ведь он сделал все от него зависящее и потому не чувствует за собой вины. Им просто не повезло. Где же ему взять этот треклятый «баркас», родить что ли? Они уже подъехали к воротам, а шофер все еще не знает, как лучше оправдаться.

Машина не успела толком остановиться, а Гейм уже выпрыгнул.

Вахтер дремлет в своей стеклянной будке. Гейм стучит по стеклу, старик вздрагивает и посылает ему неприветливый взгляд. Потом наклоняется и открывает окошечко. — Чей это зеленый «баркас» минут двадцать назад выехал со двора?

— А я почем знаю? Мало их тут ездит!

— За рулем сидел человек в шляпе и зеленом пальто.

— Ну и что? Я-то тут при чем?

— Но вы хоть его знаете? Он ваш, фабричный?

— Понятия не имею. Я его не видел и вспомнить. не могу.

— Где у вас завгар?

Вахтер косится на часы возле ворот.

— Они все уже ушли. Загляните лучше завтра.

— Вы бы позвонили. Может, хоть кто-нибудь задержался.

Вахтер неохотно снимает трубку и набирает номер. Длинные гудки. — Я ж говорил! — заявляет он и хочет нажать на рычаг, но тут в трубке раздается голос. Вахтер сует ее через окошечко.

— Говорите сами, — предлагает он и с тяжелым вздохом откидывается на спинку стула.

Гейм объясняет, о чем идет речь.

— Это мог быть. только Ломейер, — слышит он в ответ. — Ломейер носит зеленое пальто и минут двадцать назад выехал с запчастями в Росток.

14

Дождь лил всю ночь, воздух до сих пор сырой, и солнце подернутое дымкой, напоминает непропеченный блин. Гейм стоит в старом берлинском доме на площадке между пятым и шестым этажами, пытается. отдышаться и глядит на блеск мокрых крыш. Постепенно сердце приходит в норму. Курить бы надо поменьше да спортом заниматься побольше, думает он и одолевает последние пол этажа.

Размашистая надпись на медной дощечке гласит: «Иоахим Вагнер».

Дверь открывает химическая блондинка, которая, судя по виду, никак не может осознать, что уже разменяла пятый десяток.

— Доброе утро. Я хотел бы поговорить с господином Вагнером.

— Доброе утро. Вы с фабрики?

Гейм неопределенно мотает головой, что может означать как «да», так и «нет».

— Можно войти? — спрашивает он.

Она нерешительно раскрывает дверь: и пропускает его.

— Вы не подождете минуточку? Муж болен, он лежит. Я сейчас. Как ваша фамилия?

— Гейм.

Кивнув, она исчезает за одной из дверей в конце коридора.

Минуты через две от силы она возвращается и говорит:

— Входите. За угол и первая дверь направо.

Иоахим Вагнер сидит в постели, за спиной у него подложена полосатая подушка, на коленях — поднос с завтраком. У него костлявое лицо, на лбу залысины, кожа желтая. Вид у него неважнецкий, но, может, это болезнь его так скрутила? С первого взгляда никак не скажешь, что ему тридцать пять, а непременно накинешь лет пяток. Тощая шея обмотана пушистым белым шарфом. Когда, склонив голову набок, он глядит на посетителя, недоверчиво и почти враждебно, невольно представляешь себе орла-стервятника, терзающего свою добычу.

— Ты, верно, новенький из фабкома? — спрашивает он и засовывает в рот ложку с яйцом. — Садись, я сейчас кончу.

Гейм придвигает стул к постели.

— Я хочу задать несколько вопросов.

— Каких вопросов? Ты разве не видишь, что я загибаюсь?

И тут же в нос Гейму ударяет струя воздуха, из которой при желании можно добыть по меньшей мере бутыль водки.

— Здорово пахнет водкой, если учесть, что в комнате лежит больной, — говорит. Гейм, отгоняя рукой спиртные пары.

— От гриппа — лучшее лекарство, — бурчит Вагнер.

Гейм пришел сюда, чтобы как можно больше узнать о самом Вагнере и о двух разъездных механиках: Маслаке и Ломейере. Как далеко можно зайти в расспросах, выяснится по ходу разговора. Однако ему претит возможность, если даже отвлечься от того, что это запрещено инструкцией, выступать под чужим флагом и выдавать себя за кого-то другого.

— В данный момент, господин Вагнер, меня мало интересует состояние вашего здоровья. Интересует меня, другое. Вы и ваш напарник Маслак десятого и одиннадцатого ноября были в Вейсенфельзе на обувной фабрике «Аврора». Как и когда вы вернулись в Берлин?

Вагнер отставляет чашку с кофе и, откладывает булочку.

— Ты откуда такой взялся? Непохоже, чтоб из фабкома.

— Верно. Я лейтенант Гейм из уголовной полиции.

Вагнер дергается, чашка звякает, он закрывает глаза и откидывается на подушку. От гримасы, сморщившей его лицо, он кажется еще старше.

— В чем дело? Я ведь задал вам вопрос.

Вагнер нехотя-открывает глаза.

— Из уголовной! — бормочет он. — А я-то, дурак, думал — из фабкома.

— Вы не забыли, о чем я вас спросил?

Вагнер успел оправиться.

— Не-е, — говорит он, — только спустя полгода это вам никто не вспомнит.

— Тогда я немножко помогу вашей памяти. По справке, полученной у мастера Предуна, вы чинили станок для пистонов. Управились одиннадцатого.

А потом?

— Сказал же, что не помню.

— Туда вы как приехали? На поезде?

— Верно, чуть поспешнее чем надо, соглашается Вагнер. На поезде.

— Нет, неверно. Господин Предун видел у ворот ваш зеленый «баркас». При слове «баркас» Вагнер вздрагивает и руки у него судорожно сжимаются. Он сам это замечает и прячет их под одеяло.

— Значит, как же? — наседает Гейм. Когда вы туда выехали, как долго там работали, когда вернулись? — Гейм не дает Вагнеру опомниться.

— А почему вы Маслака не спрашиваете? У него память куда лучше моей.

Гейм насторожился. Почему Вагнер так странно себя, ведет, вдруг он знает об этом деле куда больше, чем можно было предположить сначала?

Лейтенант отвечает с преувеличенной беззаботностью:

— Кого мы спрашиваем и когда мы спросим Маслака, предоставьте решать нам, господин Вагнер.

Человек сидящий в постели, удивленно таращит глаза, потом опускает их и после недолгого молчания говорит неуверенно:

— Мы вечером выехали, потому что все равно могли приступить к работе только ночью, после вечерней смены.

— Это во сколько же?

— Часов в двенадцать, в половине первого.

— Итак, вечером десятого вы выехали из Берлина и где-то в половине первого приступили к работе в Вейсенфельзе.

— Да.

— Когда вы закончили работу?

— Хватило на всю ночь. Может, я и путаю, но, по-моему, мы прихватили и следующий день до вечера.

— Путаете, путаете. Вы уже к обеду управились. К двум часам, к началу второй смены, станок работал нормально.

— Раз вы сами все знаете, нечего меня выспрашивать. — Вагнер отворачивается с обиженным видом и смотрит в окно.

— Не будьте таким обидчивым, рассказывайте дальше!

— Ну хорошо, ну к обеду. Потом еще всякая там писанина, умыванье, переодеванье. Обратно же голод не тетка. Когда мы со всем этим развязались, был уже почти вечер. А я больше суток неё спал. Не мог же я в таком виде садиться за руль и ехать обратно. Да и по технике безопасности это запрещается.

— Следовательно, вы заночевали в Вейсенфельзе?

— Само собой. А то где же?

— В какой гостинице?

Вагнер колеблется, потом исподлобья взглядывает на Гейма.

— Гостиница? — переспрашивает он. — Будто вы сами не знаете, что ни в какой гостинице мы не ночевали.

— Нет? Это почему же?

— Потому что там никогда нет мест. Или ты вообще не получишь никакой комнаты, или получишь, пробегавши полдня. Нет, у нас были в машине надувные матрацы, на них мы и выспались.

— На матрацах, значит? Но где именно?

— Ясное дело, в машине. Груза не осталось, стало быть, места хватило.

— Значит, ваша машина всю ночь простояла на территории фабрики?

Узкие губы Вагнера трогает едва заметная усмешка. Он учуял ловушку, помотав головой, он тянет:

— Не на фабрике, а в городе, на какой-то стоянке.

— Ага. Кто может это подтвердить?

— Как кто? Альберт Маслак, кто ж еще?

— Больше никто?

— Ну, знаете ли, господин лейтенант. Хватит! — не выдерживает Вагнер. — Откуда мне было знать, что полиция спустя полгода потребует от меня свидетелей? Не то я бы обзавелся справкой хотя бы от автоинспекции.

Гейм сохраняет спокойствие.

— Значит, если я вас правильно понял, вы за всю командировку ни разу не расставались с вашим напарником?

— Правильно.

— А одиннадцатого вы не отлучались вместе из Вейсенфельза?

— Нет.

— Вы оба провели ночь в машине, а утром двенадцатого вместе выехали в Берлин?

— Да. Мы устали как собаки и до утра проспали. Сколько раз это можно повторять? — Тут вдруг Вагнера осеняет: — Вы посмотрите лучше в наш путевой лист, там все сказано черным по белому.

Но Гейм не поддается на эту уловку. Он меняет тему.

— Что собой представляет Альберт Маслак?

— Я его мало знаю. О своих личных делах он не разговаривает, из него каждое слово надо вытягивать клещами.

— Чем он занимается в свободное время?

— Вот уж чего не знаю. Насчет выпить с дружками он не мастер. Никуда не ходит, на женщин не заглядывается, и вообще там, где надо тряхнуть мошной, его не ищи.

— Почему? Он так стеснен в средствах?

— Стеснен? Вот уж не сказал бы. Он же гору зарабатывает. Сидит на деньгах, как собака на сене, но никому даже пфеннига не даст. «Чего у тебя нет, — говорит‚ — то никуда и не денется». И все тут. Но если к нему не приставать, ладить с ним можно. А уж в своем деле он мастер, я много чему у него выучился.

— О семье его вы что-нибудь знаете?

— Я вообще ничего не знаю. Вы у него спросите — может, он вам и откроет душу, а со мной он на такие темы не разговаривает. Да и зачем он вам понадобился, этот Маслак?

Гейм отмахивается.

— Вы случайно не знаете, где он сейчас?

— Я-то? Нет! Я ведь третий день не хожу на работу.

— Можете ли вы рассказать мне что-нибудь о Хельмуте Шербарте?

— С этим я не работал.

— Зато с Ломейером вы работали. Какое у вас о нем сложилось впечатление?

Вагнер резко выпрямляется.

— О Ломейере? Нет-нет, про него я слова не скажу, он и так хотел меня придушить, а я всего только и сказал в столовой, что вот еще бы парочку симулянтов вроде Ломейера, и социальное страхование может вылететь в трубу. Будто я виноват, что он такой…

— Мне нужны только конкретные данные, чтобы…

— Стоп, господин лейтенант, не по адресу обратились, — прерывает его Вагнер, — меня может так занести… Лучше справьтесь на фабрике, пусть они вам и выкладывают все. А я не желаю.

— Нет так нет, заставить вас я не могу, — соглашается Гейм. — Когда выздоровеете, загляните в полицию, мы оформим протокол…

— Значит, это был допрос?

— Ваши показания могут нам пригодиться, я хотел бы иметь их в письменном виде, больше ничего.

— Ладно, приду. Мне скрывать нечего.

«Звучит не слишком правдиво», — думает про себя Гейм, но от замечания воздерживается.

— Ну я пошел, — говорит он и поднимается.

Вагнер спускает ноги на пол.

— Я провожу вас до дверей, господин лейтенант.

Он сует ноги в кожаные шлепанцы, берет со спинки кровати махровый халат.

Выйдя в коридор, Гейм замечает за неплотно задернутой занавеской пару черных сапог.

— Ваши? — спрашивает он.

— Мои, — невозмутимо отвечает Вагнер. — Я часто хожу в бриджах, так что без сапогов мне зарез.

— И пальто из шинельного сукна у вас тоже есть? — походя замечает Гейм.

— Нет, такого я не ношу, я ведь не какое-нибудь старое пугало.

— Разрешите убедиться?

Ордера на обыск у Гейма нет, он имеет право смотреть лишь то, что сам Вагнер покажет добровольно. Но в данную минуту ему важнее не обыск, а реакция Вагнера на поставленный вопрос.

Механик равнодушно пожимает плечами.

— Убеждайтесь на здоровье. Правду сказать, я не понимаю, зачем это вам, но я не против.

Он отдергивает цветастую занавеску. Если спокойствие у него напускное, то надо отдать ему должное, он превосходно играет свою роль.

За цветастой занавеской открывается ниша, где стоит объемистый платяной шкаф. На полках аккуратно разложены сорочки, пуловеры, белье. В среднем отделении висят костюмы, пальто, пиджаки. Никаких признаков грубошерстного сукна. Из чистого любопытства он разглядывает внутреннюю сторону дверок. Они сплошь заклеены пестрыми открытками с изображением автомобилей. Есть и допотопные модели, но больше всего современных грузовиков: «икарусы», тягачи типа «Лейланд», «мерседес»-бензовоз с серебряной звездой на радиаторе, самосвал ИФА-В-50, междугородный автобус «бюссинг», на радиаторе — золотой лев на синем фоне. Гейм поспешно прикусывает язык, чтобы удержать возглас изумления.

— Грузовики — моя страсть, — объясняет Вагнер. — Раньше я работал на дальних рейсах, а потом… потом больше нельзя было. — Он беспомощно разводит руками и затворяет шкаф.

У Гейма такое ощущение, будто он налетел головой на столб. Приходится сделать над собой усилие, чтобы продумать очередной шаг. Может, прямо с места в карьер арестовать Вагнера? Нет, это было бы преждевременно. Надо действовать без поспешности, дело слишком важное. Лучше он все изложит коллегам, и они совместно придут к какому-нибудь решению.

Вагнер уже открыл входную дверь, Гейм выходит на площадку и вдруг круто оборачивается. В руках у него десятимарковая бумажка.

— Господин Вагнер! — просит он. — Не разменяете? Я сдуру потратил всю мелочь, а мне надо двадцать пфеннигов на трамвай.

— Конечно, господин лейтенант, одну минуточку. — Вагнер идет к шкафу, запускает руку в нагрудный карман пальто, но, помешкав, выдергивает ее обратно, лезет в боковой карман, достает оттуда маленький черный кошелек, достает две монетки по десять пфеннигов и протягивает их Гейму.

— К сожалению, разменять не смогу, но ведь сойдет и так, верно?

Лейтенант благодарит и прячет монеты в карман. Он не хочет выходить из роли, чтобы не возбуждать в Вагнере ненужных подозрений. Неужели механик разгадал его хитрость и нарочно не стал доставать из кармана бумажник, украшенный золотым львом на синем фоне?

15

Автоматический замок с шипением закрыл за вошедшим Геймом двери дома номер пятьдесят восемь по Копенгагенской улице. В полутемном подъезде царит тишина. Подъезд просторный, высокий, стены выложены красноватым мрамором, перила лестницы украшены замысловатым чугунным литьем. Когда-то здесь обитали люди с достатком: процветающие горожане, врачи, юристы, чиновники средней руки.

Гейм обращает взгляд на висящий в подъезде список жильцов. Час утренний, и Гейму неизвестно, вернулся Альберт Маслак из командировки или нет. На фабрике ему не могли дать точных сведений, так как по заведенному порядку разъездные механики сперва заходят к себе домой. Следовательно, требуется величайшая осторожность, поскольку на данной стадии встреча с Маслаком была бы в высшей степени нежелательна

Лейтенант углубляется в изучение списка. Вдруг рядом как из-под земли вырастает чья-то фигура. Гейм оборачивается. Маленький человечек, почти лилипут, смотрит на пего, задрав голову. На человечке рубашка без воротничка и слишком просторные штаны, которые с помощью ремня удерживаются на тощих бедрах. На его плутоватом морщинистом лице, покрытом белой щетиной, поблескивают выцветшие глазки.

— Ищете кого-нибудь, хозяин? — спрашивает он, не вынимая изо рта трубки с пестрой фарфоровой головкой.

— Ищу. А вы здешний, позвольте узнать?

— Целых двадцать лет. Я в этом заведении с каждым клопом на «ты».

— Да ну? Тогда вы, вероятно, можете мне сказать, дома ли господин Маслак?

— Нет сего. Позавчера в шесть тридцать семь уехал поездом в Росток и до сих пор не вернулся.

— Откуда вам это известно с такой точностью

— А там, наверху, его невестка, Она занята уборкой.

— И она вам рассказала?

— Это у них такой фокус. Чего он не договорит, то она выболтает.

Гейм задумчиво разглядывает медные шары на концах перил. Может, задать ему парочку вопросов? А почему, собственно, нет? Гейм решает попытать счастья.

— А вы видели, как господин Маслак уходил позавчера?

— Да.

— Что на нем было?

— Вам поточней?

— По возможности.

Карлик достает из кармана зажигалку, поднимает грязным пальцем крышку трубки и зажигает табак.

— Коричневые вельветовые брюки, куплены на распродаже зимних товаров весной шестьдесят третьего, цена тридцать два пятьдесят. Сапоги черные, начищенные. Размер сорок первый. Синяя капитанка с золотым якорем. Серая куртка, выработка елочкой, коричневый портфель. Содержимое: пакет с бутербродами, вчерашняя газета и, очень возможно, пачка сигарет.

Гейм не сразу находит, что сказать. Уж нe разыгрывает ли его старик? Вроде нет, выражение у него простодушное, словно ничего особенного в их разговоре нет.

— Вы его ни разу не видели в зеленом грубошерстном пальто? — спрашивает лейтенант.

— Ни разу.

— Когда он ушел позавчера?

— Раньше времени. В половине пятого. До станции ходу от силы сорок пять минут.

— А вам известно, чем он раньше занимался?

— Нет. Он замкнут, как устрица. Не будь его невестки, я бы о нем вообще ничего не знал.

— Тогда спасибо за сведения, — говорит Гейм и решительно направляется к лестнице.

— Хотите повидать эту самую невестку?

Гейм останавливается.

— А вы небось не успокоитесь, пока не будете все точно знать?

Карлик ухмыляется.

— Можно, я попробую угадать, кто вы такой?

Гейм пытается придать себе вид, полнейшего безразличия. — Я с газовой станции, — говорит он. — Меня не проведешь. Пальто дорогое, костюм хороший, вопросы хитрые. Уж скорей из уголовной.

Черт подери, думает лейтенант, плохо, значит, нас учат, если люди сразу догадываются, кто ты есть. Он вдруг начинает безумно торопиться и, мчится наверх, одолевая по две ступеньки сразу.

На четвертом этаже из двух квартир сделаны три, потому что между двумя старыми дверями встроена новая.

Едва лейтенант нажимает кнопку звонка, за дверью раздается визг и оттуда выскакивает пудель. Он тявкает, описывает круги и радостно. наскакивает на Гейма.

— Юльхен, назад! — призывает кряжистая немолодая женщина в косынке и фартуке. Собака подпрыгивает последний раз и послушно семенит в квартиру.

Женщина переводит дух и отбрасывает со лба седую прядь.

— Извините, она у нас балованная. Муж велит с ней построже, а я сомневаюсь, нельзя же бить такую малявку, или вы со мной не согласны?

Это неожиданное обращение несколько обескураживает Гейма. Поднимаясь по лестнице, он уже прикинул, как ему лучше завязать разговор, а теперь все приготовления пошли насмарку. Вопросами воспитания собак он не занимался.

Он раздумывает, как бы получше ответить, но женщина, и не ждет ответа.

— Входите же — говорит она. — Почему мы должны торчать на лестнице? Если вас, конечно, не пугает небольшой беспорядок.

— Ничуть, — отвечает Гейм и вступает в маленькую переднюю, куда выходят двери кухни и комнаты. На полу стоит пылесос, ведро и всевозможные моющие средства в пластмассовых бутылках.

— Я хотел бы поговорить с господином Маслаком, но ведь его, кажется, нет?

— Совершенно верно, молодой человек. Альберт вечно в разъездах, словно цыган какой-то. А ведь годков-то ему немало и с желудком у него не все в порядке. Впрочем, что ж тут удивительного, питание нерегулярное, когда бутерброд, когда и вовсе ничего. До тридцати лет, это еще куда ни шло, зато в шестьдесят… Но Альберт упрям как осел, с ним не сговоришься… Сестре нелегко с ним пришлось, а она и вообще у нас была слабенькая, Сердце барахлило, потом давление, врачи так ничего и не смогли сделать; три года назад, весной, мы отвезли ее на кладбище.

.. Гейм кивает, он рад, что женщина оказалась, такой разговорчивой, хотя выяснить у нее что-нибудь существенное будет непросто, Она все время перепрыгивает с пятого на десятое.

— Да что ж вы все стоите, молодой человек, вы сядьте, сядьте… Я рада, коли есть с кем перекинуться словом, я. почти. весь день одна, а Грегор, это мой муж, когда придет вечером, либо уткнется в газету, либо торчит перед телевизором. — Она проводит Гейма в комнату. Обстановка здесь очень солидная, но старомодная, много самодельных усовершенствований — подставка для приемника, обе книжные полки, торшер. По комнате можно угадать, что в ней живет умелец, который любит-слесарничать и плотничать, ничего не выбрасывает и все пускает в дело.

Женщина усаживает Гейма в серое плюшевое кресло с полукруглой спинкой, достает из кармана тряпку и начинает колдовать над темно-коричневой дубовой мебелью. Работает она проворно, а говорит и того проворнее.

— Каждый четверг я привожу эту квартиру в порядок. Работы немного, а порядок должен быть. Мне это раз плюнуть, но Грегор считает, что Альберту вообще квартира ни к чему, пусть перебирается к нам, у нас для него есть чудная комнатка, да и у него самого есть еще участок с садовым домиком. Иногда он целые дни торчит на участке, а здесь, кроме мышей, и не живет никто, но поди его уговори, раз человек вбил себе в голову, что ему нужна собственная крыша над головой…

— А где он, участок этот?

— Да в Панкове. А Грегор говорит, был бы у нас дома еще человек, тогда бы можно и сходить вечерком куда-нибудь, а так Юльхен одна боится, правда, лапочка моя?

Пудель спрыгивает с подушки дивана и глядит на женщину черными блестящими пуговками.

Геймнеслышно скрежещет зубами. Остановить эту женщину невозможно.

— У господина Маслака есть другие родственники? — спрашивает он.

— Как не быть? Гарри есть, сын. Вот к нему, к Гарри-то, он и хочет перебраться, когда выйдет на пенсию. Но молодому со старым не житье. Да и с площадью туго. У Гарри двухкомнатная квартира, там места нет. Альберт говорит, он себе что-нибудь снимет по соседству, но отдельная комната стоит сто пятьдесят марок в месяц, а платить кто будет? Просто дурью человек мучается, так говорит мой Грегор.

Между тем она работает как заведенная. Хрустальные рюмки на буфете так и звенят у нее под руками.

— А Гарри не здесь живет?

— В Нейкельне, Он, конечно, не возражает, как-никак — родной отец, но нам доподлинно известно, что его, жена не желает нянчиться со стариком. Ну если бы его так уж приперло, мы бы словечка не сказали, но ведь у него есть здесь все, что только душе угодно. Зачем же садиться на шею детям?

— А чем занимается сын господина Маслака, он работает?

— Как же иначе? Он представитель фирмы, неплохо зарабатывает. Альберт вырос в Нейкельне, там ему хочется и помереть, так он говорит. Их разбомбили в сорок третьем, они здесь начали снова, двадцать лет вкалывали, нельзя же бросить все так, за здорово живешь. Мой Грегор говорит, что не понимает Альберта. И я, признаться, тоже. не понимаю. Просто навязчивая идея, и все тут.

Она добралась до коричневых лакированных полок, которые сработаны из толстых досок, вынимает стопками книги и кладет их на коврик. Гейм наклоняется и по очереди берет в руки несколько книжек. Среди них Фаллада, Ремарк, Нерл С. Бак и Дюма, есть брошюрки ровольтовской серии, есть издательства «Фишер». В стопках обнаруживается несколько городских планов, среди них — планы городов, где произошли ограбления. Эти Гейм откладывает в сторону. — Я и впрямь не уверена, — продолжает женщина, — что старый человек может прижиться на новом месте. Мой Грегор говорит, там у них всюду такая нервотрепка.

Она повернулась спиной к Гейму и начищает коричневые доски. Лейтенант разворачивает один план за другим, всматривается, глядит на свет, но не обнаруживает никаких отметок или других признаков того, что Альберт Маслак проявляет особенный интерес к музеям.

— Там ведь все за деньги. Там если кто заболеет без денег, можно прямиком отправляться на кладбище. Мой Грегор…

— Но ведь господин Маслак не из бедных, — перебивает ее Гейм. Хотя он ни разу в жизни не видел этого Грегора, тот уже начал действовать ему на нервы.

— Нет, конечно, какое там. Грегор как-то говорил с приятелем — тот работает, где и Альберт, так приятель рассказал, что Альберт каждый месяц приносит домой не меньше тысячи. И потом, много ли надо одинокому человеку на жизнь? Вдобавок от Гарри каждый месяц ему приходит посылочка. Тот кучу денег загребает у фирмы «Бюссинг», он получает процент с оборота.

— А из своих поездок он ничего не привозит? Скажем, кубок. какой-нибудь или фарфоровую статуэтку? Некоторые любят собирать такие вещички!

Женщина перестает хозяйничать, поднимает голову и глядит на Гейма удивленными глазами. Потом она энергично мотает головой.

— Ну уж нет! Разве Альберт станет выкидывать на это Деньги? Все, что вы здесь видите, осталось еще от моей покойной сестры, а одинокому человеку больше и не нужно.

Среди выложенных на ковер книг выглядывает синяя обложка железнодорожного расписания. Гейм поднимает ее и начинает листать, просто так, из профессионального любопытства. В расписании он обнаруживает некоторое подобие закладки кусочек картона, оторванный от пачки из-под сигарет. Кусочек лежит между страницами, где даны поезда местного сообщения в округе Росток. Кто-то, по всей вероятности, делал выписки и подложил для твердости книгу. Писали явно на очень тонкой бумаге, потому что все буквы отпечатались на странице, Гейм устанавливает, что пишущего интересовало сообщение на участке, Росток-Штральзунд. Ну а толку что?

Он закрывает расписание и встает.

— Я загляну попозже, когда господин Маслак вернется. Надеюсь, я не очень злоупотребил вашим временем:

— Ну что вы, конечно, нет. Так редко находишь человека, с кем можно перекинуться словом. Альберту передать что-нибудь?

— Нет, спасибо. Я на днях все равно его увижу. Мы с ним когда-то работали: по одной специальности.

Говоря это, Гейм даже и не врет. Он и в самом деле был раньше слесарем. Женщина провожает его до дверей и приветливо машет рукой, пока: он спускается по лестнице. Черный пудель сперва увязывается за ним, потом стремглав взлетает наверх.

«Ну и женщина, — думает про себя Гейм. Даже неё спросила, зачем мне понадобился ее зять».

16

Полчаса спустя — в пятнадцать ноль-ноль — лейтенант Гейм переступил порог кабинета на седьмом этаже полицейпрезилиума. Майор Бастиан, Тобиас Валкаш и вахмистр Баль уже сидят за столом заседаний.

Гейм здоровается, выкладывает на стол свои записи, сигареты и зажигалку, придвигает стул и садится.

— Итак, приступим, — говорит майор Бастиан. — Товарищ Гейм просил созвать летучку. Я думаю, для начала он ознакомит нас с положением дел. Возражений нет?

Гейм раскуривает сигарету и начинает:

— У нас появились сведения, что преступника надо искать среди разъездных механиков завода обувных машин на Шёнхаузераллее. Подозрение это усилилось сегодня. Я говорил с механиком Вагнером. Он уже был под судом за участие в хищении государственного имущества. Одиннадцатого ноября прошлого года он и Альберт Маслак находились в Вейсенфельзе. В ночь в одиннадцатого на двенадцатое произошло ограбление в Вернигероде. Вагнер утверждает, что в указанное время не покидал Вейсенфельз, а ночь провел вместе со своим коллегой на надувных матрацах в кузове.

— Допустим, — говорит майор Бастнан, — что Вагнер и есть преступник. Не странно ли тогда, что он поехал в Вернигероде поездом? Машиной было бы и скорей и удобней.

Да, нo в Вейсенфельзе с ним был Маслак. Он-то должен был где-то, ночевать. Или просто Вагнер нарочно поехал поездом, а машину оставил для алиби.

— Показания Маслака могли бы сыграть решающую роль, — вмешивается Баль. — Но можно ли исключить, что они действуют заодно? Тогда, разумеется, они давным-давно обо всем сговорились.

Гейм одобрительно кивает.

— Вполне возможно, хотя и противоречит результатам следствия, которые все время указывают на то, что действовал один человек, кроме того, Маслак и. Вагнер в этом случае просто взяли бы и вместе поехали на машине. Но как тогда в пепельницу попал билет? Случайность почти исключается, этот билет оставил преступник, уезжавший из Вернигероде на поезде.

— А может, один поехал и совершил ограбление в Вернигероде, другой же остался до утра в Вейсенфельзе, тем самым обеспечив алиби, а своего сообщника подобрал в условленном месте где-то между Вейсенфельзом и Берликом.

Вмешивается майор:

— Ладно, я считаю, что мы должны еще раз вернуться к этому вопросу, когда будем располагать показаниями Маслака. Есть ли еще факты, подтверждающие подозрения относительно Вагнера?

— Да. Когда я побывал у него на квартире. я обратил внимание на то, что у Вагнера есть черные сапоги, и на дверце шкафа у него приклеено изображение автобуса марки «Бюссинг», а их фирменный знак — золотой лев на синем фоне.

Вступает Тобиас Валкаш:

— Есть обстоятельство, которое свидетельствует как в пользу Маслака, так ив пользу Вагнера. Ни один из них не мог быть человеком в зеленом грубошерстном пальто, которого вчера вечером видели за рулем «баркаса». Поскольку первый находился в Ростоке, а второй лежал с гриппом.

— Верно, — соглашается Гейм. — Человек за рулем — это Фридрих Ломейер.

Он вместо заболевшего Вагнера повез в Росток запчасти.

— Что нам известно о Ломейере? — спрашивает Бастиан.

— Немного. Пятьдесят один год, женат, детей нет, слабого здоровья, проживает на Редерштрассе, район Лихтенберг, неподалеку от станции Лениналлее. То есть, как и остальные, на участке Осткрейц-Шёнхаузераллее.

— Ну, это еще ничего не значит. Если так рассуждать, под подозрением окажутся все служащие фабрики, которые проживают к северу от Трептова. Впрочем, я перебил вас. Продолжайте, пожалуйста.

— Со второго по третье февраля прошлого года Ломейер с напарником Шербартом находился в Дессау. В ночь на четвертое произошло ограбление бернбургского музея, лежащего в сорока километрах от Дессау. Тринадцатого января сего года Ломейер находился в Веймаре. Вечером того же дня в Арнштадте была приобретена репродукция калфовского натюрморта, а в ночь с четырнадцатого был похищен подлинник из музея в Готе, расположенного менее чем в пятидесяти километрах. Установлено также, что Ломейер, как, впрочем, Вагнер и Маслак, в ночь, когда произошло ограбление в Кёпенике, находились в Берлине. Дальнейшие совпадения во времени пока не установлены. Товарищ Шрек составляет сводку, когда именно за последние два года подозреваемые имели отгул или находились в отпуске. Пока ясно только одно: они часто оказывались вблизи от тех мест, где происходили ограбления.

— А я и не знал, замечает майор, — что у нас так много обувных фабрик.

— Они выезжают также на комбинаты бытового обслуживания, где есть обувные станки. Отсюда такая разветвленность клиентуры.

Гейм обращается к Балю:

— Вы не доложите нам о своих результатах?

— Слушаюсь, товарищ лейтенант, Из Арнштадта в четырнадцать двадцать поступило сообщение, что фотографии Вагнера, Маслака и Ломейера были предъявлены свидетельнице Шёнфиш — ни в одном из трех она не смогла опознать того, кто покупал у нее репродукцию. Зато она сразу вспомнила фирменный знак «Бюссинг» и сказала, что именно этот знак был на бумажнике у покупателя.

У свидетельницы Фос я сегодня утром побывал лично. Она тоже не смогла с уверенностью опознать ни в одном из трех человека, с которым столкнулась на станции Шпиндлерфельд, больше всего похож Маслак, но утверждать она не берется. В случае необходимости свидетельницу можно пригласить на очную ставку, она считает, что тогда, вероятно, сможет скорее опознать его.

— Благодарю, товарищ Баль, значит, это нам ничего — не дало. Тогда я хотел бы рассказать о результатах своего визита к Альберту Маслаку. Самого Маслака я не застал и говорил с его свояченицей. Приведу лишь наиболее существенные факты.

У Альберта есть сын, который живет в Западном Берлине и работает представителем транспортного агентства. Это первое. Во-вторых, я обнаружил большое количество городских планов, среди них — тех городов, где происходили ограбления. Правда, я не заметил в планах никаких пометок, которые доказывали бы, что Альберт Маслак проявляет особый интерес к музеям. Еще я обнаружил расписание поездов, из которого кто-то выписывал маршруты внутри округа Росток. Сам Маслак живет очень уединенно, потребности У него, судя по всему, самые умеренные, и ничто в его квартире не наводит на мысль, будто он расходует больше денег, чем зарабатывает. честным трудом. Там…

— Извините, товарищ Гейм, — перебивает его майор — Вот вы говорите — маршруты внутри округа Росток. А вы не обратили внимания, какие именно участки пути его заинтересовали?

Гейм кивает:

— Росток — Штральзунд — Грейфсвальд.

— Загадочное совпадение, — говорит Бастиан и задумывается. — С час назад я получил бумагу из районного управления полиции в Штральзунде. Это своего рода ответ на нашу просьбу усилить сигнальную систему в музеях и сообщать нам обо всех подозрительных личностях. Вот что они сообщают: вчера утром одна из служащих краеведческого музея Штральзунда обнаружила человека в зеленом грубошерстном пальто, который, полагая, что рядом никого нет, проделывал какие-то странные манипуляции с дверью соседнего зала, где вот уже две недели экспонируется золотой убор Ядвиги. Судя по всему, неизвестный интересовался торчащим в дверях ключом. К сожалению, служащая, o которой идет речь, ничего не могла утверждать с уверенностью и потому не приняла никаких мер против незнакомца. Однако позднее она решила все-таки сообщить о нем.

— Убор Ядвиги? — спрашивает Гейм. — 0 нем ведь писали газеты несколько месяце назад.

Майор тянет руку за кисетом и принимается набивать трубку.

— В начале этого года. при реставрации развалин монастыря в районе Штральзунда были обнаружены головное украшение, ожерелье, серьги и несколько браслетов, унизанных драгоценными камнями. По мнению искусствоведов, ценность находки превышает все сохранившиеся до наших дней образцы средневековой золотой чеканки. Считаете ли вы возможным, товарищ Гейм, чтобы наш преступник задумал ограбление штральзундского музея?

— Да еще как возможным. Золотой убор — это очень лакомый кусочек. И, если его нетрудно выкрасть, преступник наверняка предпримет попытку.

— Раз тип в зеленом пальто интересовался ключом, — говорит Баль, — ему скорей всего нужен был слепок. Значит, экспертиза может обнаружить следы воска.

— Ну что ж, это подтвердило бы наши предположения. Жаль толь: ко, времени почти нет. Выставка послезавтра закрывается. Если там и впрямь задумано ограбление, оно произойдет. сегодня, самое позднее — завтра.

Майор Басткан гасит спичку, которой разжигал трубку, и бросает ее в стеклянную пепельницу.

— Надо как можно скорей выработать план действий, — говорит он. — Ясно, что перед нами совершенно новая ситуация. Оба подозреваемых находятся сейчас, в округе Росток. И очень, возможно, что в Штральзунде подготавливается ограбление. Какие контрмеры мы можем предложить? Слушаю вас, товарищ Валкаш.

— Мы прежде всего должны обеспечить охрану музея. Возможно, нам удастся захватить преступника на месте преступления.

— Как вы это себе представляете?

— Надо безотлагательно проинформировать штральзундских товарищей во всех деталях.

— А не лучше ли, — спрашивает Гейм, — если мы сами доведем дело до конца? По-моему, неразумно в решающую минуту свалить все на штральзундцев которые до сих пор не имели к делу никакого отношения. А неудача была бы непростительна.

Майор задумывается.

— Хорошо, — говорит он. — Принимаем предложение товарища Гейма. За подозреваемыми установить наблюдение. Насчет Ломейера и Маслака попросим коллег из Ростока, а Вагнера возьмем на себя. Обо всем этом. позабочусь я. Товарищи Гейм и Валкаш немедля отправятся в Штральзунд. Минутку. — Бастиан достает из нагрудного кармана записную книжку и перелистывает ее. — Да, пожалуй, так и сделаем. Если вы поторопитесь, можно будет успеть на рейс Шенефельд — Барт в семнадцать тридцать семь. Места для вас забронируем по телефону, а пока вы будете в полете, я сообщу в Штральзунд о вашем прибытии и по возможности введу их в курс, чтобы они сразу начали приготовления. Итак, ни пуха вам ни пера.

17

Над городом, что протянулся вдоль Штрельского пролива, висит мутный молодой месяц. Краеведческий музей, красное кирпичное здание среди жилых домов, погружен во мрак и тишину. На письменном столе одного из кабинетов во втором этаже тихо жужжит телефон. Электричество выключено. Под белым светом луны на истертый ковер ложатся резкие черные тени оконного переплета и старинного кресла.

— Время? — спрашивает Валкаш Он невольно говорит полушепотом, хотя надобности в этом пока нет.

Гейм глядит на светящийся циферблат своих часов.

— Скоро половина двенадцатого.

— Мы торчим здесь уже четыре часа.

— Да.

— И я не уверен, что все это имеет смысл.

— Надо ждать.

— А если мы ошиблись?

— Ничем. не могу помочь.

— Тоже мне точка зрения.

— Господи, сидел бы ты лучше в Берлике.

— Посидишь тут. Бастиан откомандировал меня тебе в помощь.

— Тогда успокойся. Если дело сорвется, в дураках буду один я.

— А человечески с-тобой можно разговаривать?

— Прости, Тобиас, но ты действуешь мне на нервы.

Обиженный Валкаш замолкает, достает из нагрудного кармана пачку сигарет, нерешительно вертит ее между пальцами, косится на Гейма, который сидит туча тучей, и со вздохом прячет. Но когда он второй раз тянется за сигаретой, в динамике щелкает, и чей-то голос произносит: «Внимание. Говорит патрульная машина «Стрекоза-два». Вызываем Центральную. Прием». Гейм нажимает кнопку.

— Центральная слушает.

— «Стрекоза-два» докладывает: только что прибыл последний поезд из Ростока. Среди пассажиров не удалось обнаружить ни одного подходящего под описание. Оставаться на месте?

Гейм задумывается, потом отвечает:

— Нет. Прочешите еще раз зал ожидания, кафе, ресторан, но соблюдая крайнюю осторожность. Жду донесений.

— Задание понял. Все.

Гейм отпускает кнопку и возвращается на прежнее место, и снова в комнате ничем не нарушаемая тишина.

Потом Валкаш вдруг говорит:

— А ты не знаешь, почему Маслак поехал-в Росток поездом? Он бы мог машиной, вместе с Ломейером. Места хватило бы.

— Ломейер сначала вовсе не должен был ехать. Маслак только в Ростоке обнаружил, что ему понадобятся для работы более крупные запчасти. Тогда он позвонил в Берлин, и фабрика — направила к нему Ломейера на машине.

Валкаш кивает. Tinos несколько минут. Потом он встает и идет к окну. Улица тиха и безлюдна.

Метрах в ста под фонарем стоит белый фургон. Он поставлен как-то наискось, правые колеса залезают Ha тротуар. На крыше у него два вентилятора. На боковой стенке фургона нарисована огромная селедка в поварском колпаке. «Ешьте больше рыбы — и будете здоровы» — гласит надпись. Валкаш едва заметно кивает головой. Рыбы не занимаются стряпней и уж наверняка не варят себе подобных, но раздумывать об этом едва ли стоит. Не годится профану проникать в тайны рекламной графики. Валкаш отворачивается и вновь сосредоточивает все мысли на служебных обязанностях.

— Хотел бы я знать, где засели наши птички, — говорит он. — Они словно почуяли недоброе. Этот Маслак сегодня утром вышел из своей гостиницы в Ростоке, вещи оставил и с тех пор словно сквозь землю провалился. Господин Ломейер примерно в полдень показывается на комбинате бытового обслуживания, после чего так же бесследно исчезает. А его машина по меньшей мере пять часов находится на стоянке неподалеку от верфи. Ты что-нибудь понимаешь?

— Может, у него в Ростоке есть. знакомые, ион проводит время с ними, если только не направляется в данную минуту сюда. Во всяком. случае, ни квартирное бюро, ни гостиницы его до сих пор не видели.

— Ладно. И еще мне очень подозрительно поведение больного Вагнера. Сегодня утром, едва ты ушел, он куда-то смотался, причем даже своей жене вроде бы не сказал, куда и зачем.

— Ну чего мы сейчас будем гадать… Лучше подождем. Убор Ядвиги останется в музее до послезавтра…

Валкаш вздыхает:

— Значит, ты готов к тому, чтобы проторчать здесь еще одну ночь?

— Не думаю. Он придет сегодня.

— Хотел бы я иметь твою уверенность, — хихикает Валки, — Убор, может, уже украли как раз тогда, когда мы с помощью новейших достижений техники выслушивали важные сообщения.

— Не исключено, — в голосе Гейма прорывается легкое раздражение. — Может, у преступника есть дрессированная горилла, которая влезет по громоотводу, как у Эдгара Аллана…

— Внимание, внимание, докладывает «Стрекоза-три», — раздается голос. — Сообщение для Центральной.

Гейм мгновенно оказывается у стола.

— Центральная слушает. Докладывайте.

— Прибыл автобус, следующий из Ростока через Рибниц-Дамгартен. Из него вышел человек в шляпе и грубошерстном пальто, рост примерно метр семьдесят. Движется по направлению к Центральной. Следовать за ним?

Вот оно, то сообщение, которого Гейм дожидается уже несколько часов. Он невольно запускает пятерню в волосы и отвечает поспешно:

— Нет, оставайтесь на месте и ждите указаний. У меня все.

— Понятно. Все.

Валкаш подошел поближе. Он опирается о столешницу и подается всем телом вперед, чтобы лучше слышать.

— Ну, Тобиас, началось, — говорит Гейм, нажимая кнопку.

— Говорит Центральная. Вызываю «Стрекозу-один».

— «Стрекоза-один» слушает. Мы в курсе и наблюдаем.

— Хорошо. Уведомьте охрану вокруг центрального квартала. Полнейшая осторожность. Не покидать укрытий. Ничего не предпринимать. При появлении подозрительной личности немедленно сообщить. У меня все.

Проходит минут пять, в динамике снова треск: «Говорит «Стрекоза-один» Подозреваемый подошел к кварталу размещения Центральной. Находится в неосвещенном подъезде на северной стороне. Из-за дальности не представляется возможным установить, вошел ли он в дом. Подъехать и выяснить?

— Нет, продолжайте наблюдение. Не двигайтесь. Докладывайте обо всех переменах.

И снова тишина. Валкаш присаживается на краешек кресла, Гейм бесшумно, но тревожно. ходит вдоль узкой полоски света, прочерченной месяцем на ковре.

Время идет. Никаких перемен. Ожидание становится невыносимым. Минут примерно через двадцать, хотя обоим это кажется вечностью, Гейм нажимает кнопку и вызывает «Стрекозу-один».

— Говорит Центральная. Почему не докладываете?

— Здесь «Стрекоза-один»: Положение не изменилось. Подозреваемый еще не покидал подъезда. Все посты находятся на своих местах, Все спокойно, Происшествий никаких.

— Ясно. У меня все.

Валкаш поднимается и сует руки в карманы пальто.

Ничего не смогу с собой поделать. Что-то здесь не так. Почему, спрашивается, этот Тип торчит уже двадцать минут в подъезде? Либо он почуял неладное, либо мы просто ошиблись и никакой это не преступник, а безобидный жилец данного дома, который теперь мирно посапывает в своей постели.

Гейм насмешливо фыркает.

— Тобиас! Ты и сам не веришь в эту чепуху! Но я сейчас подумал: а вдруг этот тип уже в музее? В стенах могли с войны остаться проломы, соединяющие подвалы всех домов.

— Но если он надумает подняться из подвала, он должен пройти поблизости, и мы его услышим.

— А если он влез по оконному карнизу? Или через выступ в стене?

— Как заправский скалолаз? Нет, Мартин, во дворе и на улице стоят наши люди. Они б его увидели.

Гейм пожимает плечами, но ничего не говорит.

— Знаешь что? — вдруг начинает Валкаш. — Я совершу небольшой обход. как-то мне беспокойно.

— Ладно, только не зажигай света и вообще будь осторожен.

— Я всегда осторожен, у меня семья.

Валкаш открывает дверь и бесшумно исчезает в темном коридоре.

Гейм опускается в кресло. Он глядит на часы. Ноль тридцать. А вдруг и в самом деле этот тип что-то заподозрил? Гейм твердо решает при всех обстоятельствах сохранять спокойствие. Сеть раскинута. Надо только не спугнуть дичь неосторожным движением. Спокойствие и еще раз спокойствие!

Тень оконного переплета незаметно переместилась вправо. С запада надвигаются сплошные облака, время от времени закрывая месяц. В соседних домах погасли все огни, телепередачи давно закончились, и граждане спят в теплых постелях мирным сном праведников:

В неуютном кабинете стало заметно холодней, сквозь трещину в оконной раме тянет ветром. Гейм охотно закурил бы, но удерживается от искушения. Он не хочет допустить ни малейшей оплошности. Сейчас все решают мелочи.

Вдруг он встает и прислушивается. Как будто раздался шорох? Может, Тобиас в темноте налетел на какой-нибудь предмет? А куда он вообще делся? Не так уж много залов в этом музее.

Гейм снова глядит на часы. Ноль сорок. пять. Его охватывает смутное беспокойство. Что-то здесь не так. Куда, к черту, запропастился Валкаш? Гейм встает, бесшумно открывает дверь на лестничную площадку, вслушивается. Тишина.

— Тобиас! Где ты? — сдавленным голосом зовет он. Молчание, Он колеблется и все-таки решает на несколько минут отлучиться от телефона, чтобы выяснить причину загадочного шороха.

Он осторожно притворяет за собой дверь, поднимается по лестнице. Темнота — хоть глаз выколи. Все небо закрыто густыми облаками. Ощупью, медленно Гейм добирается до залов природоведения. Огромный морской орел распростер крылья, всевозможные чучела, совы и чайки сидят на ветках и столбах, висят на невидимых нитях под потолком и тихо покачиваются. Время от времени сверкнет чей-то стеклянный глаз, отражая слабый свет уличного фонаря.

Гейм бесшумно пробирается между стендами. Ему как-то не по себе. Это не страх, а какое-то беспокойство, смутное предчувствие таящейся в темноте опасности.

Стой! В углу кто-то есть! Черная неподвижная фигура. Гейм делает шаг вперед! Чучело тюленя гордо высится на подставке.

Лейтенант слышит биение своего сердца и сам на себя злится. Правой рукой он трогает пистолет. Тяжелый прохладный металл возвращает ему спокойствие и уверенность. Он поднимается на верхний этаж. Там расположены залы ранней истории. В самом большом и самом дальнем в стеклянной витрине на красном бархате экспонируется убор Ядвиги.

Гейм идет по длинному темному коридору, по левую и правую сторону которого переходы ведут в залы. Как он ни старается, тонкий коврик под его ногами потрескивает, да изредка скрипят расшатанные половицы. Вдруг он останавливается. Сейчас он уверен — где-то совсем рядом есть другой человек. Неизвестно почему, просто он это чувствует. Глаза его пытаются пронзить тьму, но без малейшего успеха, Он лишь смутно различает дверной проем.

— Тобиас! Это ты? — шепчет он.

Темная фигура возникает в проеме и легко, словно на цыпочках, проплывает мимо Гейма к лестнице, Свет, падающий из окна, освещает на миг серое пальто Валкаша.

— Тобиас, в чем дело? — шепчет Гейм.

Знак рукой, и Гейм послушно идет следом.

Они попадают на чердак, в скосе крыши зияет слуховое окно. Оно распахнуто настежь.

— В чем дело? — уже не шепчет, а шипит Гейм.

Человек прижимает палец к губам: «Тс-с-с!»

Потом он рывком перебрасывает свое худощавое тело через окно и оказывается на крыше. Из тьмы снова выступает на мгновение светло-серое пальто Валкаша, и окно с грохотом захлопывается.

«Какого черта он захлопнул его перед моим носом!» — злится Гейм, пробует приподнять, упирается изо всех сил в железную раму, но та не поддается, заело, должно быть… как странно…

Еще мгновение Гейм стоит в нерешительности, потом его молнией пронзает неожиданная мысль…

Он оборачивается, бежит по чердаку, спотыкается о ящик, чуть не падает, выскакивает в коридор…

В зале, где выставлен убор Ядвиги, есть два больших окна, сквозь них пробивается слабый свет. Гейм вбегает, ощупью находит выключатель, щелкает раз, другой… безрезультатно. Должно быть, кто-то вывернул лампочку.

Витрина стоит у дальней стены. Ее очертания между двумя низкими по: ставцами можно скорей угадать, чем увидеть. Рука Гейма скользит по стеклянной крышке витрины, нащупывает круглую дыру, острые края ее царапают кожу. Он уже предвидел это, но уверенность поражает его как громом, и он едва удерживается от проклятий.

Вспыхивает зажигалка. Витрина пуста. Исчезло все: диадема в драгоценных камнях, ожерелье, серьги, браслеты. Грабитель не оставил ни единой золотой вещички.

Гейм отворачивается. В ушах стоит звон, непонятный, непривычный озноб сотрясает его, он вынужден ухватиться рукой за поставец.

При последней вспышке зажигалки он видит в нескольких метрах от входа чью-то растянувшуюся на полу фигуру. Больше он ничего не может разглядеть, зажигалка гаснет. Гейм хватает с поставца оловянный подсвечник, зажигает свечи, спешит к неподвижному телу.

Валкаш лежит ничком, тонкая, уже подсохшая полоска Крови тянется через его щеку. Гейм осторожно переворачивает друга на спину и приподнимает рукой его голову.

Валкаш стонет, открывает глаза, моргает и садится. Растирая обеими руками виски и не совсем еще придя в себя, он говорит:

— Господи! Как он мне рожу-то разукрасил!

Гейм облегченно вздыхает. Значит, не так уж все страшно.

— Он ушел с убором. По крышам. Нельзя терять ни секунды.

Валкаш намерен вскочить, но Гейм валит его на пол.

— Лежи. Сам управлюсь.

Он берет подсвечники мчится со всех ног вниз по лестнице, в кабинет. Он нажимает кнопку и, задыхаясь, частит в микрофон:

— Говорит Центральная. Всем, всем, всем. Немедля оцепить квартал. Преступник ушёл по крышам и будет пытаться выйти на улицу через один из домов квартала. На нем светло-серое габардиновое пальто. Bсe.

В дверях появляется Валкаш, его слегка покачивает.

— Да сядь же наконец, ради бога! — кричит Гейм и выскакивает из кабинета.

— Подожди, я с тобой, я совсем уже. оклемался, только. голова еще малость гудит.

Он мчится за Геймом по лестнице, через выложенный плиткой вестибюль, к главному входу. Гейм отодвигает засов и отпирает дверь.

— Как это случилось? — спрашивает он. — Видел ты его?

— Нет, я только вошел в зал, а меня ка-ак трахнет. Железная труба или что-то похожее. Я и рухнул.

Улица пустынна. Никакого движения. Под фонарем все так же стоит белый фургон.

— Чего я только не накрутил, — с горечью признает Гейм, — а самое простое — что этот гад пойдет по крышам — мне и в голову не пришло.

— Не кори себя, сейчас мы его схватим.

— То ли да, то ли нет, он хитер, как бес. Хоть бы оцепление сработало.

Из-за угла медленно выезжает такси. Гейм подает знак, и-машина останавливается вплотную к бровке тротуара. Стекло опускается.

У человека, сидящего рядом с шофером, между коленями зажат маленький приемопередатчик.

— Кольцо сомкнулось, — докладывает он — но пока кругом все спокойно. Преступник должен находиться в пределах этого квартала. Оцепление докладывает, что за истекшие полчаса на четырех прилегающих улицах не показывался ни один человек. Начнем прочесывать?

— Подождите немного. Мы сперва сделаем круг и проверим подъезды. Будьте все время в боевой готовности, и чтоб мимо вас ни одна муха не пролетела…

— Слушаюсь, товарищ лейтенант.

Такси медленно берет с места. Человек склоняется к микрофону, чтобы довести приказ до сведения остальных.

Гейм и Валкаш медленно идут вдоль фасадов, почти прижимаясь к стенам.

Они осторожно дергают за ручку каждой двери. Все заперто. Дойдя до перекрестка, они вдруг слышат шаги и ныряют в подворотню. По шагам слышно, что это идет женщина на шпильках с металлическими набойками. Женщина выходит из узкого переулочка и наискось пересекает мостовую. Мужчин в подворотне она не замечает.

Пройдя метров пятьдесят, она останавливается перед дверью дома, звякает связка ключей, и вдруг раздается пронзительный крик, кто-то с силой отталкивает женщину от дверей, и темная фигура мчится по мостовой к переулку. Гейм и Валкаш выскакивают из своего укрытия. Тщедушный мужчина в зеленом грубошерстном пальто круто поворачивает и с головокружительной скоростью бежит к ближайшему перекрестку.

Белый фургон трогается и преграждает ему путь. В задней стене фургона распахивается двустворчатая дверь, и оттуда выскакивают три человека. Они мчатся за беглецом, тот останавливается, круто поворачивает, сбрасывает пальто и с проворством обезьяны взлетает на кирпичную стену.

Подоспевший Гейм за ногу сдергивает его. Человек падает, тотчас вскакивает, но сопротивления не оказывает. Он стоит, тяжело дыша, окруженный полицейскими. Щелкают наручники. Свет фонарика освещает его.

На человеке черное трико. Он закрывает глаза, но не отворачивается от света. У него худое, костлявое лицо с острым торчащим подбородком и глубоко посаженными глазами под узким лбом. Бескровные губы плотно сжаты, морщинистые щеки гладко выбриты. На голове торчит густой ежик седых волос. Упрямое, злобное лицо.

Гейм тотчас узнает его, хотя не видел ни разу в жизни. Альберт Маслак — так зовут этого человека, он прекрасный механик, он на хорошем счету, он выше. всех подозрений. Гейм тянет за ремень, обмотавший шею Маслака. Появляется кожаная сумка, а когда Гейм открывает ее, в свете фонариков вспыхивают детали свадебного убора королевы Ядвиги. Гейм протягивает сумку одному из стоящих рядом.

— Проверьте, все ли цело.

Валкаш тычет пальцем в грудь арестованного. Маслак открывает глаза.

— Где мое пальто?

Маслак смотрит на него в упор, но не разжимает губ.

— Ну ладно, найдем и без вашего любезного содействия.

На застывшем лице Маслака по-прежнему никакого движения.

— Уведите, — командует Гейм.

18

На другой день вечером Гейм сидит за своим письменным столом, сложив руки и устремив взгляд на серое, набухшее дождем небо над крышами многоэтажных домов.

— Так или иначе вам придется ответить на мой вопрос, господин Вагнер. И все эти уловки, что, мол, вас внезапно осенило, вам ничего не дадут. Я повторяю: где вы были вчера вечером и ночью?

С Вагнера слетела вся заносчивость, он сидит такой несчастный, с жалобным лицом и смотрит в пол. Глаза у него влажные, того и гляди из них потекут слезы.

— Господин лейтенант, это же вовсе не относится к вашему делу. Преступника вы поймали, а я просто хотел посмотреть, как они без меня справляются, вот я и решил связаться с Маслаком. Ведь это я должен был ехать вместо Ломейера;

— Перестаньте ерунду пороть. У вас были более веские основания. Вдобавок вы болели. Или грипп тоже придуман?…

— Нет, нет…

— Тем более. Ну давайте выкладывайте.

Глаза у Вагнера делаются как у кролика, над которым

— Просто я очень боялся, господин лейтенант.

Боялись? Почему?

— Я думал, вы меня ловите…

Вас? Чего ради?

Вчера, когда вы у меня были, вы же расспрашивали про Вейсенфельз. не знал, что вам нужен только Маслак. Ну и приврал малость.

— Ясно. Итак, где вы были на самом деле?

Сперва в забегаловке, что наискось or Маслакова дома, потом на станции Шёнхаузераллее. Я хотел переговорить с Маслаком раньше, чем его увидите вы. А не то мое алиби загремело бы по всем статьям.

— Вам-то зачем понадобилось алиби?

— Говорю же, что приврал. И хотел условиться, чтобы и Маслак не проговорился.

— Так, так. А не будете ли вы столь любезны объяснить, зачем вам понадобилось врать?

— Неужели без этого нельзя, господин лейтенант? — скулит Вагнер. — Я же сказал вам, где был вчера. Больше ведь вам ничего не надо.

— Ну это уж предоставьте решать мне. На совести у вас, как я погляжу, много всякого…

— Ничего у меня нет, совсем ничего. Вполне все безобидное.

— Тогда какой же смысл скрывать?

— Ну ладно, даже если меня после этого вышвырнут с работы, потому что я уже судился, — он делает паузу и выжидательно смотрит на Гейма в надежде пробудить сострадание. Но, не дождавшись нужной реакции, продолжает с тяжелым вздохом:

— Мы не ночевали тогда в Вейсенфельзе. Я решил сгонять в Цейтц, а Маслак не возражал. Когда мы управились на фабрике, я подбросил его до вокзала и уехал. Само собой, это была левая ездка, но Маслак мне твердо обещал не протрепаться. Я дал ему деньги на билет, ну а финансовый отчет мы составили так, будто ночевали в машине в Вейсенфельзе.

— Когда вы отвезли Маслака на вокзал?

— После обеда сразу, в третьем часу.

— Куда он поехал?

— В Берлин, обратно. Куда ж еще?

— Он вам так сказал?

— Да, я ведь ему деньги давал на билет. Ничего не поделаешь, пришлось дать, он ведь должен был возвращаться машиной, и в отчет это не вставишь.

— Он прямо так и потребовал с вас деньги?

— Не сказать чтобы прямо. Он просто начал зудеть, что я, мол, химичу, а если дело выплывет на свет, ему тоже достанется, и за это удовольствие изволь еще платить деньги. Вот так.

— А какие у вас дела были в Цейтце?

— Да ерунда. Знакомая у меня там живет. Когда я бываю в тех краях. я порой наведываюсь к ней. И в тот раз обещал побывать.

— Ах вот оно что, а я-то думал, вы счастливы в браке.

— Никто и не спорит, но… как бы вам это объяснить? — мнется Вагнер.

— А с Маслаком вы на эту тему говорили?

— Да так, мимоходом, чтобы не ошарашить его.

— Какой багаж был у Маслака в Вейсенфельзе?

— Как обычно. Черный чемодан. Он с ним никогда не расстается.

— Не знаете, что в нем лежит?

— Должно быть, спецовка и личный инструмент, его собственный, но заглядывать мне туда не приходилось. Маслак его всегда запирает.

— Все ясно, господин Вагнер. Но почему вы решили, что я пришел к вам из-за вашей левой поездки? Не такой уж это великий грех, чтобы им занималась уголовная полиция.

— Да понимаете, какая со мной штука приключилась… Маслаку я об этом и рассказывать не стал, не то он бы меня извел. Из Вейсенфельза в Цейтц ведет красивое прямое шоссе, номер девяносто один. Я спешил и в какой-то деревушке неподалеку от Цейтца налетел на контроль скорости, а ехал я с превышением. Полиция меня хотела задержать, что тут было делать? На фабрике за левую ездку с меня голову снимут, да еще сообщат в общественную инспекцию. Тут я нажал газ и припустил как мог. Наши общественные контролеры въедливые до чертиков. Они тебе не дадут «добро», даже. если у тебя запаска маленько спустила.

— А дальше?

— Мне повезло. Номер был весь заляпан грязью, прочесть они его не мог. ли, за мной, правда, погнался один на мотоцикле, но до Цейтца оставалось всего ничего, а там я каждый проулок знаю назубок, повернул раз, другой, третий, въехал — и ворота на запор. Ищи ветра в поле.

— И вчера вы решили, что они напали на ваш след? Так ведь?

— Ясное дело. Мне и в голову не пришло, что за Маслаком водятся грешки. А вы-то как до этого докопались, господин лейтенант?

— Без особых трудов. Рано или поздно мы находим всякого, кто нарушает законы. А вам я бы посоветовал без утайки рассказать обо всем на фабрике раньше, чем заговорю я. Обойти эту историю молчанием мы все равно не можем; к тому: же вы мне понадобитесь, как свидетель по делу Маслака.

— Ваши показания важны для нас. На днях вам придется зайти сюда, чтобы оформить протокол. Я дам знать.

— Значит, я могу идти?

— Да, на сегодня все.

Вагнер. вскакивает и, отвесив неуклюжий поклон, спешит к дверям. — Минуточку, вот вы забыли, — и Гейм протягивает ему пропуск.

— Спасибо. Всего. хорошего.

Вагнер исчез. Боже ты мой, думает Гейм, как он припустил. Гейм берется за трубку, набирает номер, отдает приказ. Немного спустя полицейский вводит к нему в кабинет Альберта Маслака.

Маслак доходит до середины комнаты и останавливается, опустив глаза. Рубашка у него без галстука, подтяжки исчезли, в ботинках. нет шнурков. По виду он не спал всю ночь, но его лицо сохранило все то же ожесточенно упрямое выражение.

— Садитесь на этот стул, — предлагает Гейм. Затем он медленно достает из пачки сигарету и, раскуривая, наблюдает своего противника. Этот Маслак — твердый орешек. А может, он рассчитывает чего-то достичь своим упрямством? Зря рассчитывает. Не такой человек Гейм, чтобы его можно было водить за нос.

Гейм гасит сигарету и резко начинает:

— Где вы спрятали все, что награбили за последние двадцать месяцев?

Маслаку приходится все-таки разжать губы.

— Ничего не понимаю.

— У вас на счету мертвый сторож и по меньшей мере семь ограблений. Плюс нападение на сотрудника полиции.

На лице Маслака не дрогнул ни один мускул. Он молчит.

— Где вы прячете награбленное?

— А я до Штральзунда ничего такого не делал.

— Смешно слушать. Может, зачитать вам список ваших. преступлений?

— Дело хозяйское. Доказать вы все равно ничего не сможете.

— На вашем месте я бы не был так уверен. Впрочем, для. начала поговорим о другом: как у вас возникла мысль заняться ограблениями?

— Я совершил одно.

— Не будем сейчас об этом спорить. Итак?

— Сам не знаю. Должно быть, из легкомыслия.

— Если вы полагаете, будто я намерен выслушивать ваши глупые шутки, я прикажу отвести вас в камеру. Когда задержанный мешает ходу следствия, ему не засчитывается время предварительного заключения. Но для вас две или три недели не составляют, вероятно, существенной разницы.

— Ладно, давайте спрашивайте.

— Меня интересуют причины. Зарабатывали вы отлично. Как было нами установлено, у вас на счету много лет лежит довольно крупная сумма. Зачем же было воровать?

— Я решил раздобыть этот убор, только и всего. Я даже и не задумывался, зачем он мне нужен.

— Лжете, Вы действовали по точно разработанному плану на шаг был учтен и продуман: — Так поступают лишь те, кто точно знает мотивы.

Маслак пожимает плечами, но молчит.

— Вы, кажется, собирались после выхода на пенсию перебраться в Западный Берлин?

— Откуда… — не выдерживает Маслак и тотчас прикусывает язык.

— Я беседовал с вашей свояченицей.

— Элла! — восклицает Маслак свирепо. — Вот чертова сплетница!

— Вы, очевидно, хотели все это прихватить в Западный Берлин? Там хорошо расходятся музейные редкости.

— Еще чего выдумаете! — Маслак — изображает презрительную… усмешку.

— Расскажите свою биографию.

— Родился в Нейкельн-Берлине в тысяча девятьсот восьмом. Народная школа, учился на слесаря, потом дополнительно — точная механика. В тридцать девятом выдержал на мастера. Потом солдат. С сорок шестого — на фабрике обувных машин.

— Под судом были?

— Нет.

— Все ваши ограбления совершены чрезвычайно профессионально. Инструменты в вашем черном чемодане свидетельствуют о немалом опыте. Откуда же он?

— Из Нейкельна еще. Из шайки.

— Там и выучились?

Маслак кивает.

— Специальность?

— Разбирать запоры, делать инструмент.

— Вас ни разу не поймали?

— У полиции в те времена были другие заботы. К тому же я только стоял на стреме, а это за давностью не считается.

— Где вы спрятали награбленное?

— Путаете, нет у меня ничего.

— Не у вас в квартире?

— По мне, можете там все перевернуть вверх дном.

— Тогда у свояченицы?

— Вот и спросите у нее.

— Почему вы ушли из дому в половине пятого, когда уезжали в Росток?

— С чего вы это взяли?

— Виделивас.

— Кто?

— Узнаете в свое время.

— Больше я ничего не скажу.

— Где вы были до отхода поезда?

— Нигде.

— Из дому вы взяли портфель, а когда приехали в Росток, у вас был при себе чемодан.

— Я взял чемодан из дому.

— У вас есть садовый участок?

— Разве это запрещено?

— Размеры?

— Четыре сотки.

— Вот там мы пока не искали.

— Долг же вам придется искать. — Ответ должен звучать вызывающе, но против желания Маслака в нем слышится растерянность.

— Где находится ваш участок?

Едва уловимая заминка, потом ответ:

— Садовый кооператив «Свободная колония».

Гейм не, сводит с Маслака глаз. Теперь он не сомневается, что напал на след.

— Ну дальше, дальше, — подбадривает он. — Номер участка?

— Панков, Галенусштрассе, участок семнадцать «Б».

— Наконец-то. И перестаньте все отрицать. Этим вы только ухудшите свое положение. Как вы думаете, сколько нам понадобится времени на обыск?

— Ищите сколько пожелаете. Ничего вы не найдете.

— Закопали вы все, что ли?

Маслак отрицательно мотает головой.

— Ну так слушайте. Вы надеетесь, что мы ничего не можем доказать, пока не обнаружим награбленное, Заблуждаетесь. Мы можем доказать, что вы совершили убийство в Кёпенике. На халате сторожа были обнаружены зеленые шерстинки, которые полностью совпадают с тканью вашего пальто. На станции Шпиндлерсфельд вы вступили в перебранку с женщиной. Ее зовут Люси Фос, она в любой момент может опознать вас. Когда в Арнштадте вы покупали репродукцию для задуманного вами ограбления в Готе, продавщица заметила на вашем бумажнике знак фирмы «Бюссинг». Ваш сын работает в филиале «Бюссинга». Бумажник приобщен к вещественным доказательствам. В Вернигероде вас тоже видели. У вас нет алиби ни на одно из ограблений. Мы и это можем доказать в случае надобности, Так что бросьте…

— Больше, чем вам известно, я все равно сказать не могу.

— И добычу вашу мы найдем, даже если вы зарыли ее на глубину десять метров. Вам приходилось слышать о миноискателях, которые реагируют на каждую крупинку металла? Дальнейшее запирательство не имеет смысла. Добиться вы этим ничего не добьетесь, но отнимете у себя право на смягчающие обстоятельства.

А мне ваши смягчающие обстоятельства без надобности. И ничего вы не найдете, потому что и находить нечего.

— Раньше чем начать раскопки, мы разберем на части ваш садовый дом. Он у вас каменный или деревянный?

— Фундамент из красного клинкера, остальное — лиственница, все доски шпунтованы, все угловые связки на шипах. Потом все отполировано и покрыто бесцветным лаком, чтоб узор был виден.

— Сами строили?

— Да, каждую неделю, два с половиной года.

— Должно быть, не домик, а игрушка, — говорит Гейм, после чего равнодушно добавляет: — Боюсь только, что из-за вашего упрямства от игрушки останется лишь куча досок.

В лице Маслака первый раз что-то дрогнуло. Желваки на скулах. Какое-то мгновение он еще сидит, стиснув губы, и наконец решается:

— Ладно, ваша взяла, черт подери. Под бочкой для воды. Когда вы ее сдвинете, будет слой земли, потом настил дощатый, а ниже — бетонированный тайник. Вот в нем все и лежит.

Гейм протягивает через стол пачку сигарет.

— Закурите?

Маслак берет сигарету.

— Ну а теперь выкладывайте, что вы собирались делать с этим добром?

Маслак вздыхает.

— Оно и верно, я собирался переехать в Нейкельн, к сыну. С тех пор как умерла жена, у меня здесь никого не осталось. Элла действует мне на нервы своей болтовней. Этого даже собака не выдержит. Грегор уже стал из-за нее какой-то чокнутый. Нет, я хотел к своим детям.

— Нетрудно понять, что вы хотели к детям. Но следует ли из-за этого убивать человека и грабить музей?

— А кому я там нужен такой, без денег? Постылый старикашка, обуза для социального обеспечения. Пенсионеров, которые дожидаются места в богадельне, у них и без меня хватает. Сидеть на шее у детей? И месяца не пройдет, как они начнут посылать тебя ко всем чертям. — Он умолкает. Судя по всему, он не привык так много говорить. — Вы только не подумайте, что я их за это осуждаю. Уж так устроен свет, все продается, даже то, что называют любовью.

— Не пытайтесь оправдаться этими бесчеловечными рассуждениями. Возможно, это и послужило толчком, но настоящая причина ваших преступлений другая. Вы просто не могли обуздать свою алчность, свое стремление обогащаться за чужой счет и притом не боялись шагать через трупы. Жажда наживы была у вас так велика, что, несмотря на явный просчет в Кёпенике, вы осмелились похитить убор Ядвиги, сочли его легкой добычей. Убийство и грабеж наказуемы во всем мире. А ведь у нас…

— Знаю я, к чему вы клоните, — перебивает его Маслак. — Мол, социализм и всякое такое. Ну и распрекрасно, для молодежи это, пожалуй, в самый раз, но для такого старика… Меня уже не перевоспитаешь. Я, если можно так выразиться, воспитан на дерьме. Сперва господа Эберт и Носке прижали нас к ногтю. Потом распрекрасный Адольф и вовсе довел нас до ручки. А расплачивается всегда и за все маленький человек. Меня это и раньше не устраивало. Вот я и решил — говорю как на духу — позолотить конец своих дней. Кто сам о себе не позаботится, тот добра не жди. Я знаю, у вас другие взгляды, вы верите в хорошие стороны человека, ну а я не верю. Я бы посмеялся над вашими взглядами, не будь мои дела так плохи.

— Ну и философию вы себе смастерили! А в результате вы проведете золотой конец своих дней за решеткой.

— Я же думал, дело выгорит.

— А зачем вам это вообще понадобилось? При ваших способностях?

— Насмехайтесь, насмехайтесь. Просто я идеологически отсталый элемент, пережиток прошлого. Меня и на фабрике вечно этим попрекали.

Гейм отвечает не сразу. Лишь немного погодя ой говорит:

— Ну, не будем так упрощать, господин Маслак. Я считаю, что вы не так глупы. Ошибочное мировоззрение никому еще не послужило вместо алиби. У вас было целых двадцать лет, чтобы пересмотреть свои взгляды. Просто вы не пожелали, верно я говорю? А ведь чего бы проще…

Лейтенант гасит окурок и отодвигает пепельницу.

— У вас были какие-нибудь причины похищать именно произведения искусства?

— Да нет, просто так вышло. Сын время от времени привозил мне иллюстрированные журналы. А те расписывали, какие бешеные деньги платят у них на Западе за всякие старинные изделия. Люди прямо осатанели. Каждый осел желает иметь у себя в салоне мадонну барокко и прочее старье.

— Вы хоть разбираетесь в предметах старины?

— Не слишком. Но когда я езжу в командировки, у меня днем бывает уйма свободного времени. Ведь ремонтные работы можно начинать только ночью, когда машины стоят. Шататься по пивным я не любитель, вот и хожу гулять, а когда человек гуляет, он ненароком ив музей зайдет.

— И тут у вас начал складываться план?

— Ну да. Я купил себе кой-какие книжонки и каталоги, поспрашивал в художественных салонах насчет цен и так потихоньку да полегоньку подготовился к делу.

— Зеленое пальто — это случайность или умысел?

— Чтоб замести следы, если меня кто увидит. Я нарочно его купил, потому что на людях хожу только в куртке и фуражке. Собственно говоря, это меня Ломейер надоумил. У него такой вид в этой зеленой хламиде…

— Господин Маслак! Неужели вы всерьез надеялись пробраться с награбленным в Западный Берлин?

— А почему ж нет? Когда пенсионер выезжает, ему разрешается прихватить свои шмотки. Уж как-нибудь я бы сумел припрятать это добро.

Гейм качает головой.

— Ну, тогда благодарите бога, что мы вас поймали сейчас… не то вам пришлось бы пережить еще большие разочарования. Вы не первый, кто пытается таким способом провезти контрабанду. Уж будьте спокойны, наши таможенники умеют работать. Вот они бы приготовили вам сюрприз. Вы даже представить себе не можете, к каким только уловкам не прибегали люди, подобные вам! Едва ли в этой области можно изобрести что-нибудь новенькое. Нет, самое позднее вы потерпели бы крах при попытке перейти через границу.

— Как знать, — говорит Маслак и пожимает плечами.

Такое упрямство вызывает у Гейма невольную усмешку.

— Значит, я могу записать в протокол, что вы признались во всех семи ограблениях?

Маслак кивает.

— А может, их было не семь, а больше?

Маслак отрицательно мотает головой.

— Хорошо. Тогда на сегодня все. Когда мы ознакомимся с содержимым вашего тайника, можно будет проверить, правду вы говорите или нет.

Лейтенант звонит, и вскоре за Маслаком приходит дежурный полицейский. Гейм приводит в порядок свой письменный стол, запирает кабинет и идет к Валкашу.

— Вот и ты наконец! — восклицает Валкаш. — А я тебя жду. Ну как? Признался он?

— Да. Вещи спрятаны в тайнике на садовом участке.

— Красота! — Валкаш довольно потирает руки. — Поздравляю.

Гейм отмахивается.

— Как твоя голова? Все в порядке?

Обер-лейтенант ощупывает пластырь.

— Ерунда, не стоит и говорить. Отец трех сыновей, увлекающихся боксом, должен ко всему привыкнуть. Да, кстати, мне поручено сообщить тебе, что папаша ожидает нас в двадцать ноль-ноль у себя на квартире. Шестое чувство подсказывает мне, что он выставит нам бутылочку.

— Шестое чувство? — хмыкает Гейм. — Мне нужны доказательства. Хороша же будет криминалистика, если она начнет полагаться на шестое чувство.

Перевод с немецкого С. ФРИДЛЯНД

Эрл Стенли Гарднер
ПОКАЗАНИЯ ОДНОГЛАЗОЙ СВИДЕТЕЛЬНИЦЫ

Глава I

Ночное небо было затянуто тяжелыми, низко нависшими облаками. Мелкий холодный дождик смочил мостовые и тротуары, окружил сиянием уличные фонари. По мокрой мостовой с шипением проносились автомобили.

Большинство зданий по соседству с торговым центром были уже темными, и только ярко светились окна аптеки на углу. На той же стороне улицы, примерно в середине квартала, излучало гостеприимный свет ночное кафе. В кинотеатре напротив него уже погасили большую часть ламп в фойе. Второй фильм последнего сеанса подходил к концу. Минут пять спустя двери кинотеатра распахнутся, чтобы выпустить зрителей. В ожидании этого. продавец рецептурного отдела что-то записывал в книгу. За пока еще свободной стойкой бара усталая девушка перетирала стаканы, готовясь к новому наплыву посетителей. Через семь минут всё стулья у стойки будут заняты, а за ними люди выстроятся еще в три ряда. Тогда помогать девушке придут продавец рецептурного отдела и кассирша.

Пока же здесь царило полное затишье, короткая передышка перед еще одним, последним потоком посетителей. По Ванс-авеню торопливо шла женщина. Дойдя до Крамер-бульвара, она остановилась, встревоженно оглянулась и свернула за угол. Свет в окне аптеки выхватил из темноты ее лицо с решительно сжатым ртом и испуганными глазами. Она открыла дверь аптеки и вошла.

Углубившаяся в какой-то роман кассирша продолжала чтение. Девушка у автомата с содовой водой подняла вопросительный взгляд. Продавец рецептурного отдела отложил карандаш и привстал.

Однако посетительница сразу направилась к двум телефонным кабинам у дальней стены.

Позже, восстанавливая в памяти ее наружность, все свидетели сошлись на том, что это была женщина лет тридцати, хорошей фигурой, которую не могло скрыть даже широкое темное пальто с меховым воротником. Кассирша заметила, что она держала в руках коричневую сумочку из крокодиловой кожи.

Они, может быть, запомнили бы больше, но в этот момент двери кинотеатра распахнулись и толпа зрителей повалила наружу, сразу заполнив весь тротуар.

Кассирша со вздохом захлопнула книгу. Продавец, рецептурного отдела выставил на край прилавка рекламу поливитаминов и слегка пододвинул вперед коробку с бритвенными лезвиями. Девушка у содового автомата вытерла руки полотенцем и стала смешивать в миксере шоколад и солодовое молоко. Она знала, что через минуту-две кто-нибудь закажет этот напиток.

Женщина вошла в кабинку, открыла сумочку и достала кошелек для мелочи. Озабоченно нахмурившись, она порылась в кошельке, затем почти бегом кинулась к кассирше.

— У вас есть пятицентовики? Разменяйте мне. Только быстрее. Пожалуйста, побыстрее!

Уж ‚теперь-то, когда женщина оказалась так близко, кассирша могла — бы ее как следует рассмотреть, но именно в этот момент открылась дверь аптеки и ввалилась шумная бесцеремонная столпа студентов, которые, обмениваясь между собой громкими шутками, сразу начали требовать мороженое, банановый крем, сбитые сливки, шоколадный сироп: и лущеные орешки.

Кассирша протянула женщине пять монет, затем, измерив взглядом толпу вновь прибывших, поспешила на помощь к девушке за прилавком. Минут десять касса может подождать.

Женщина скрылась, в телефонной кабинке. С того момента её никто не видел, а верней не замечал.

Она положила на полочку возле телефона клочок бумаги; потом поставила на бумагу столбик монет, взяла верхнюю, опустила в щель и набрала номер.

Рука, державшая трубку, чуть дрожала. Женщина все время всматривалась сквозь стекло, в лица новых посетителей.

Она с нетерпением и тревогой прислушивалась к гудкам на том конце линии, потом трубку подняли, и приглушенный звуками танцевальной музыки слащавый голос произнес:

— Алло. Я слушаю.

— Пожалуйста… я очень вас прошу. Мне нужно говорить Перри Мейсоном, адвокатом. Попросите его к телефону… только быстрее.

— Перри Мейсон? Боюсь…

— Тогда попросите сюда Пьера, метрдотеля. Мистер Мейсон сидит за столиком с молодой женщиной…

— Но Пьер очень занят. Вам придется подождать. Если вы так спешите…

— Подойдите к Пьеру. Попросите его показать вам мистера Мейсона.

Потом скажите мистеру Мейсону, чтобы он подошел к телефону. Это очень важно. Пусть сразу же подойдет. Вы поняли?

— Ладно. Не вешайте трубку.

Прошло минуты две. Женщина нетерпеливо взглянула на свои часы, в оправе которых поблескивали бриллиантики, нахмурилась и сказала то ли в трубку, то ли просто так:

— Скорей, скорей! Ну, скорей же!

Казалось, прошла вечность, прежде чем раздался несколько раздраженный голос адвоката:

— Алло. Говорит мистер Мейсон.

Женщина заговорила отрывисто и торопливо.

— Это очень важно, — сказала она. — Слушайте меня внимательно. Вы должны сразу же понять меня и сделать то, что я скажу. Больше я уж не смогу…

— Кто это говорит? — перебил адвокат.

— Я послала вам пакет, сказала женщина. Ради бога, выслушайте меня. У вас есть карандаш?

— Да.

— Запишите, пожалуйста, имя и адрес.

— Но почему…

— Прошу вас, мистер Мейсон. Я все. объясню вам. Каждая секунда дорога. Я прошу вас, умоляю, запишите имя и адрес!

— Говорите.

— Медфорд Д. Карлин, 6920, Уэст Лорендо. Записали?

— Подождите, сказал Мейсон. — Карлин, К-а-р-л-и-н? Так?

— Да. Инициалы — М. Д. Его адрес 6920, Уэст Лорендо.

— Есть. Записал.

— Деньги вы уже получили?

— Какие деньги?

— О, мистер Мейсон, неужели вы не получили их? Тот пакет… я о нем говорила… Как же так? Его не принесли?..

Ее голос осекся.

— Не будете ли вы столь любезны, — с раздражением сказал Мейсон, — назвать мне свое имя и прямо объяснить суть дела. Что за пакет и деньги и кто вы, наконец, такая?

— Я не могу назвать вам свое имя. Да оно вам и ни к чему. В конверте были деньги, пятьсот семьдесят долларов… Мистер Мейсон, я умоляю вас, повидайтесь с мистером Карлином, покажите ему вырезку, которая лежит в том пакете с деньгами, и…

— Но я уже сказал вам, что не получал пакета.

— Вы его получите. Его принесут. Скажите мистеру Карлину, что ему придется искать другого компаньона. Мистер Мейсон, я не могу вам передать, как все это важно. Это вопрос жизни и смерти. Не теряйте ни минуы… О-о!..

Ее голос замер, темные глаза, настороженно следившие за входной дверью аптеки, с ужасом глядели на высокого мужчину лет тридцати с небольшим.

Крупными легкими шагами человека, всегда отличавшегося великолепным здоровьем, он вошел в аптеку и остановился, чуть насмешливо обозревая лица посетителей.

Женщина не колебалась ни секунды. Трубка тотчас же выпала из её руки и закачалась на проводе, несколько раз стукнувшись о стену кабинки.

Выскользнув из кабинки, женщина протиснулась к стенду с журналами и, повернувшись спиной к стойке, принялась их рассматривать, казалось, полностью углубившись в это занятие.

Ей даже удалось изобразить удивление, когда рука мужчины сжала ее локоть. С возмущением обернувшись, она тут же улыбнулась, нежно и заискивающе.

— О, сказала она. — Это ты!

— Я искал тебя.

— Я… Ты уже все закончил?

— Да. Это потребовало меньше времени, чем я предполагал.

— Надеюсь, я не заставила себя ждать. Я только хотела купить зубную пасту и засмотрелась на журналы. Я тут всего минутку!

Он положил ей на талию крепкую мускулистую руку и слегка подтолкнул к прилавку.

— Покупай свою пасту и пошли отсюда.

Глава II

Перри Мейсон стоял у телефона, держа трубку в левой руке и затыкая ухо указательным пальцем правой, чтобы не слышать звуков музыки. Оставшаяся за столиком Делла Стрит, его секретарша, заметила торопливый кивок шефа и поспешила к нему.

— Что случилось? — спросила она.

— Да что-то странное, сказал Мейсон. — Подойдите к другому телефону и, если на контрольном пункте сегодня работает кто-то из ваших приятельниц, справьтесь у них, нельзя ли проследить, откуда. мне сейчас звонили. Пусть поторопятся. Звонила женщина. По-моему, она смертельно перепугана.

Делла вытащила записную книжку, наклонилась, чтобы рассмотреть целлулоидный кружок на телефонном аппарате, и записала номер. Затем она поспешила к телефону, находившемуся в женской туалетной комнате.

Когда она вернулась, Мейсон все еще держал трубку в руке.

— Звонили из телефона-автомата, шеф, в аптеке на углу Ванс-авеню и Крамер-бульвар. Телефон занят, очевидно, трубка не повешена.

Мейсон положил свою трубку на место.

— Что это за звонок? — спросила Делла.

Мейсон сунул в карман записную книжку.

— Меня просили немедленно повидать некоего М. Д. Карлина. Его адрес 6920, Уэст Лорендо. Поищите-ка его в справочнике, ладно, Делла?

Делла принялась торопливо листать телефонную книгу и вскоре сказала:

— Да, он есть здесь. М. Д. Карлин, 6920, Уэст Лорендо. Телефон — Ривервью 3-2392.

— Запишите номер, — сказал Мейсон.

— Вы будете ему звонить?

— Не сейчас. Попозже. Я хочу побольше разузнать, прежде чем начну действовать. Мне все же кажется, у этой женщины случилось что-то очень важное. Жаль, что вы не слышали, как она говорила.

— Она была расстроена?

— Я бы сказал, не расстроена, а в панике.

— Чего она от вас хотела?

— Просила сказать этому Карлину, что он должен искать себе другого компаньона.

— Вместо нее?

— Не знаю. Она передала мне свою просьбу и сказала, что мне скоро принесут деньги. Обычно я отказываюсь от поручений анонимных клиентов, но в голосе этой женщины звучал такой ужас, что мне стало жаль ее. Перед тем как бросить трубку, она вскрикнула так, словно что-то испугало ее до смерти. Трубка стукнулась о стенку, а потом ударилась еще несколько раз, наверное, качаясь на шнуре. Может быть, женщина упала в обморок.

— Что же нам теперь делать? — спросила Делла Стрит.

— Некоторое время подождем и поглядим, придет ли тот пакет с деньгами, о котором говорила женщина.

— А пока?

Мейсон повел Деллу к столику.

— А пока мы допьем кофе, может быть, немного потанцуем и вообще будем вести себя так, будто ничего не случилось.

— Не оборачивайтесь, шеф, — сказала Делла, кажется, ваш телефонный разговор уже привлек к себе внимание.

— В чем дело?

— Насколько я могу понять, в том углу нас с вами очень оживленно обсуждают.

— Кто именно?

— Гардеробщица, девушка, которая делает мгновенные фотоснимки, и продавщица сигарет. Погодите минутку, девушка с сигаретами уже направляется к нам.

Мейсон отхлебнул кофе.

Девушка, продававшая сигареты, предложила свой товар сидящим за соседним столиком, затем повернулась к Перри Мейсону.

— Сигары, сигареты? — спросила она вкрадчиво, чуть протяжно.

Мейсон улыбнулся и отрицательно покачал головой.

Делла Стрит слегка подтолкнула его под столом.

— Ну хорошо, дайте мне пачку «Релейф», — сказал Мейсон.

Девушка взяла пачку, надорвала уголок, легонько постучав по пачке, вытолкнула сигарету и протянула её Мейсону, наклонившись, чтобы дать ему прикурить.

У девушки был оливковый цвет лица, немного широковатые скулы и ладная фигурка. Короткое сильно декольтированное платье открывало округлые плечи и стройные ноги в нейлоновых чулках.

Мейсон протянул ей доллар. Она начала отсчитывать сдачу.

— Не нужно, — мягко улыбнулся Мейсон.

— О, вы… так щедры.

— Не стоит благодарности.

— Вы так добры… Такая сумма…

— В чем дело? — перебил Мейсон и внимательно поглядел на нее. — Вам ведь всегда дают чаевые.

— Десять, пятнадцать центов, самое большее двадцать пять, сказала девушка, и ее глаза вдруг наполнились слезами.

— Э, подождите-ка минутку, — сказал Мейсон. — Что это вы?

— Простите меня. Я так расстроена, так истерзалась, а вы были так добры со мной, и я… Я уж и сама не знаю, что делаю…

— Да вы присядьте, — сказала Делла Стрит.

— Нет, нет, меня уволят. Я не имею права сидеть с покупателями. Я…

Мейсон увидел, что ее лицо подергивается от волнения и слезы тоненькими струйками стекают по щекам, оставляя полоски на гриме.

— Ну вот что, — сказал он. — Садитесь, и конец.

Он поднялся, подал стул девушке, и, чуть поколебавшись, она пододвинула стул так, чтобы можно было присесть на него, держа поднос на коленях.

— А теперь, сказал Мейсон, вам нужно выпить рюмку бренди и…

— Нет, нет, пожалуйста. Я не могу. Пить с покупателями нам не разрешают.

— Да что у вас случилось? — спросил Мейсон. — Неприятности на работе?

— Нет, нет. С работой все в порядке. Это чисто личное и вообще давнишняя история. Но временами вдруг подступит к сердцу…

Она запнулась и, повернувшись к Делле, с надрывом заговорила:

— Ваш муж ве поймет, зато вы сможете понять. Вы женщина, и вам знакомо чувство матери к ребенку.

— А что с вашим ребенком? — спросил Мейсон.

Она покачала головой.

— Как глупо, что я навязываюсь к вам со своими делами. Будьте добры, сделайте вид, будто выбираете что-нибудь на моем подносе. Это… Наш шеф может рассердиться.

Делла Стрит начала перебирать уложенные на подносе мелкие сувениры и безделушки.

— Продолжайте, сказал Мейсон.

— Вообще-то нечего рассказывать. В конце концов все не так уж плохо. Наверное, мой ребенок в хороших руках. Мне только хотелось бы знать. Ой, как хотелось бы…

— Что знать? — спросил Мейсон.

— Где моя дочка. Видите ли, все это очень сложно и запутанно. Я… во мне есть примесь японской крови.

— Да что вы?

— Правда. Вы, может, не заметили этого, но если внимательно поглядеть, видите, какие у меня глаза и скулы.

Мейсон пристально всмотрелся в ее лицо, потом кивнул и сказал:

— Да, вижу. Я сразу подумал, что в вас есть что-то экзотическое, Теперь я понял, в чем дело. У вас явно восточный тип лица.

— У меня ведь только небольшая примесь японской крови, — сказала девушка. — А вообще-то я американка. Такая же, как и все остальные. Но люди, знаете, как относятся к этому? Для большинства я — японка, и весь разговор. Отверженная, чужая…

— Ну а что с вашим ребенком? — спросил Мейсон.

— У меня есть дочка.

— Вы замужем?

— Нет.

— Продолжайте.

— Ну вот. У меня есть ребенок, а отец ребенка украл у меня мою дочь. Он продал ее. Когда я узнала, что какие-то чужие люди хотят удочерить мою девочку, я была вне себя. Чего я только не делала, стараясь выяснить, что же это происходит и как мне быть, но ничего не смогла сделать.

— А тот человек, который похитил вашу дочь, и в самом деле ее отец? — спросил Мейсон.

Девушка ка мгновение замялась, опустила глаза, потом подняла их и взглянула прямо в лидо Мейсону.

— Нет, — призналась она. — Ее отец умер.

— Почему же вы не пытаетесь разыскать вашу дочь? — спросила Делла Стрит.

— А что я могу сделать? Разве станет кто помогать японке, да еще если у нее денег ни гроша. А у меня ничего нет. Я даже не знаю, где моя девочка, но я уверена, кто-то ее удочерил. Тот человек, который выдал себя за отца и подписал все бумаги, исчез.

— Сколько лет вашей девочке? — спросил Мейсон.

— Сейчас ей бы исполнилось четыре года. Она была совсем крошкой, когда…

Пьер, метрдотель, оглядывая зал, вдруг заметил девушку с сигаретами.

— Продавщица сигарет, пройдите-ка сюда! — крикнул он, — Сию же минуту!

— Ох, — сказала девушка. Зря я разговорилась с вами, Пьер сердится.

Из треугольного выреза платья она вытащила носовой. платок, такой крошечный, что, казалось, им нельзя прикрыть даже почтовую марку, поспешно вытерла глаза и припудрила лицо.

— Продавщица сигарет! — вторично позвал, Пьер. Его голое звучал резко и нетерпеливо.

Несмело улыбнувшись Делле Стрит, девушка дотронулась до руки Мейсона и, слегка сжав ее, сказала:

— Мне сейчас здорово влетит.

— А вы не позволяйте, сказала Делла Стрит. Какое он имеет…

— Продавщица сигарет, немедленно сюда! — еще раз крикнул Пьер.

— Спасибо вам большое, я хоть душу отвела.

И девушка ушла.

— Бедняжка, — сказала Делла.

Мейсон кивнул.

— Грудного ребенка продать, наверно, не так трудно, задумчиво проговорила Делла. Если тот тип выдал себя за отца и сказал, что мать девочки умерла или сбежала, то он наверняка нашел людей, желающих усыновить ребенка, и получил от них пятьсот, а то и тысячу долларов.

— За японского ребенка?

— А кто знает, что он японец? — возразила Делла. Вы и то не догадались, что она японка, до тех пор, пока она сама Вам не сказала. Чуть раскосые глаза и что-то в очертаниях лица… Она гораздо больше американка, чем японка.

Мейсон снова кивнул. — Все это, кажется, ни капли вас не тронуло, с раздражением сказала Делла. Стрит. Почему бы вам ей не помочь? Уж кто-кто, а вы могли бы это сделать, шеф. Разыщите девочку, сделайте доброе дело.

— Для кого?

— Для матери и для девочки.

— А кто вам сказал, что для девочки это такое уж доброе дело? Она, может быть, сейчас в хороших руках. А мамаша, которая работает в ночном клубе и щеголяет в столь открытом платье, что еще чуть-чуть и её арестуют за непристойный вид…

— При чем тут платье? Она любит ребенка.

— Может быть, и любит, сказал Мейсон, — но едва ли так уж сильно.

— Не поняла вас.

— Со времени исчезновения ребенка прошло, наверное, не менеё трех лет, — сухо напомнил Мейсон. И вдруг ни с того ни с сего она подходит, к двум совершенно незнакомым ей людям, посетителям ночного клуба, где она работает, и, рискуя быть уволенной, подсаживается к ним и начинает плакаться на свои беды.

— Все это так, конечно, — согласилась Делла Стрит. — Но ведь можно посмотреть на дело и с другой точки зрения… У нее это вышло случайно. Такое впечатление, что она держала свое горе при себе, пока могла, а сейчас ее прорвало.

— Небезынтересно, что случилось это после совещания в углу, состоявшегося сразу, вслед за моим разговором по телефону.

— Да…верно. Она знает, стало быть, кто вы такой.

Мейсон кивнул.

Знает и поэтому пыталась заручиться вашей. помощью. Но вид у нее был очень искренний, и… слёзы были настоящие.

Мейсон взглянул на часы и сказал:

— Ну, если это еще не конец, мне бы хотелось, чтобы события развивались быстрей. В противном случае я просто не успею что-либо сделать сегодня. Я все вспоминаю голос этой женщины, такой испуганный, взволнованный. Хотел бы я знать, что там случилось, когда она так внезапно бросила трубку.

— К нам идет метрдотель, — сказала Делла Стрит.

Метрдотель, невысокий, полный, средних лет мужчина, учтиво поклонился и сказал:

— Прошу прощения, месье.

— Да? — отозвался Мейсон.

— Вы Перри Мейсон, адвокат?

Мейсон кивнул.

— К сожалению, я не узнал вас, когда вы, входили, но потом мне показали вас. Я неоднократно видел ваши фотографии в газетах, но… — он выразительно развел руками, — вы много моложе, чем я ожидал.

— Пусть это вас не тревожит, с легким раздражением ответил Мейсон. — Кормят у вас отлично, обслуживание безупречное. Так что, пожалуйста, не извиняйтесь, что вы не узнали меня, и никому, кстати, не говорите, что я здесь.

Метрдотель бросил беглый взгляд на Деллу Стрит и заговорщицки улыбнулся.

— Ну, разумеется, месье, сказал он: Мы здесь никогда таких вещей не делаем. Зачем лезть в чужие дела. Я позволил — себе подойти к вам только чтобы передать пакет, присланный на ваше имя. Меня непременно просили вручить его вам лично.

Сделав легкое, неуловимое движение рукой, он извлек откуда-то конверт, как фокусник достает маленького кролика из потайного кармана фрака.

Мейсон не сразу вскрыл конверт. Он положил его на стол и некоторое время изучал его. Конверт был длинный, из грубой бумаги, с надписью «мистеру Мейсону», сделанной явно второпях. Потом он холодно и твердо взглянул на учтиво улыбающегося метрдотеля…

— Где вы это взяли? — спросил он.

— Пакет был передан швейцару посыльным.

— Кто этот посыльный?

— Право, не знаю. Может быть, знает швейцар. Хотите, я его пришлю…к вам?

— Да, пришлите.

На мгновение их взгляды встретились, глаза адвоката пристально смотрели в улыбающиеся, чуть насмешливые глаза Пьера. Потом метрдотель отвел взгляд.

— Я его пришлю немедленно, месье, и надеюсь, что вы выясните все, что вас интересует. — Он поклонился и направился к дверям.

— Хотелось бы мне знать, — заметил Мейсон, глядя ему в спину, — каким образом — наша — загадочная клиентка обнаружила наше местопребывание?

— О, так это он и есть, — сказала Делла, увидев деньги и вырезку из газеты, — Тот самый пакет, что вам должны были прислать.

Мейсон просматривал содержимое.

— Занятно… в основном мелкие купюры, по доллару, и покрупней, а две — по пятьдесят.

Он поднес деньги к носу, затем протянул пачку Делле.

Она понюхала и сказала:

— Довольно сильный запах. Это хорошие духи. Знаете что, шеф, наверно, эта женщина собирала деньги по доллару, по два, иногда откладывала пять, а если повезет, случалось, даже пятьдесят, прятала их где-то в ящике комода вместе с носовыми платками, приберегая на крайний случай.

Мейсон кивнул, его лицо стало задумчивым.

— Могло быть и так, — сказал он, — накопив достаточно мелких денег, она обменивала их в банке, и таким образом здесь оказалось две купюры по пятьдесят. Крупные купюры прятать удобнее, и… сюда идут метрдотель и швейцар. Вложите деньги в конверт.

— Здесь нет вашего имени? — спросила она.

— Ни имени, ни записки, — ответил он. — Только деньги и вырезка из газеты. Поэтому она и звонила хотела объяснить, что от меня требуется. Написать записку она, наверно, не успела. Просто сунула деньги в конверт и… — Он запнулся на полуслове: к столику подошли метрдотель, и швейцар.

— Вот этот швейцар, месье.

Пьер продолжал стоять, явно чего-то ожидая.

Мейсон протянул ему десятидолларовую бумажку.

— У вас отличное обслуживание, — сказал он.

Ловкие пальцы взяли бумажку, и она как бы растворилась в воздухе. В глазах метрдотеля теперь уже не было насмешки. Он держался почтительно.

— Счастлив служить вам, месье. В любое время, когда бы вы ни захотели прийти сюда, только спросите Пьера, и столик будет вас ждать.

Швейцар, огромный мужчина в украшенной шитьем униформе, казалось, думал лишь о том, чтоб поскорей вернуться на свой пост, но его зоркие глаза явно успели заметить, какого достоинства купюра была вручена Пьеру, и щедрость клиента, казалось, произвела на него должное впечатление.

— Ну, — сказал Мейсон, — расскажите-ка мне о посыльном.

— А что о нем рассказывать? — ответил швейцар. — Автомобильчик — так себе. Не слишком новый. Я подошел к машине, открыл дверцу и увидел, что там один человек и сидит он с таким Видом, будто это не его машина. Я сразу увидел, что он не будет выходить, и подумал: наверно, хочет, узнать дорогу. Что ж, ответить я могу, я не прочь, только ты хотя бы опусти окно и крикни, что тебе там надо. Зло меня на таких разбирает. Ведь чаевых от них не дождешься. Открыв дверцу, он сунул мне в руку конверт и говорит; «Передайте это Перри Мейсону. Он в ресторане». Я помню, как вы ставили машину, продолжал швейцар, — но я нё узнал вас тогда, мистер Мейсон. Хотя имя ваше часто слышу, но… вы ведь впервые у нас? Верно?

Мейсон кивнул.

— Продолжайте. Что же сделал этот человек с конвертом?

— Да больше ничего. Я вытаращился на него, а он сказал: «Иди. Что, у тебя ноги не работают? Отнеси пакет вашему старшему и скажи: пакет, мол, очень важный, пусть его немедленно передадут мистеру Мейсону». Вот я и отдал его Пьеру.

— А что сделал тот человек?

— Захлопнул дверцу и укатил.

— Вы не запомнили номер машины или какие-то приметы?

— Ничего я не запомнил, — ответил швейцар. — Вроде бы «шевроле», выпущенный этак лет пять-шесть тому назад. Темного цвета, с четырьмя дверцами «седан». Вот и все, что я могу сказать.

— Смогли 6 вы описать того мужчину?

— Ну, на нем был такой сероватый костюм. Ворот у рубашки мятый. Он лет так на шесть, на восемь старше меня, а мне… постойте-ка… уже пятьдесят три… Непохож на нашего клиента.

— Похож на рабочего?

— Ну, не совсем на рабочего. У него, может, какая лавчонка или маленькая мастерская. Отрепанный такой, но, видно, малый ушлый. У него-то, может, и деньжата водятся, но он их не тратит на одежду, машину и не транжирит в…

— Ночных клубах, подсказала Делла Стрит.

Швейцар ухмыльнулся.

Мейсон вытащил банкноту в десять долларов.

— Попытайтесь вспомнить что-нибудь еще, сказал он. — И не думайте о чаевых, которые вы упускаете из-за того, что ушли от дверей. Вы свое наверстаете. А сейчас послушайте; это моя секретарша миссис Стрит. Вы можете завтра позвонить в мою контору, попросить ее к телефону и сообщить ей все, что вы вспомните.

В отличие от Пьера швейцар, взяв купюру, сперва поглядел на нее, потом кивнул и одобрительно ухмыльнулся.

— Я же говорю, сказал он, — чаевые подождут. А если чего нужно…

— Вы пока подумайте, сказал Мейсон. — И вызовите мою машину. Она…

— Я помню вашу машину, — живо отозвался швейцар. — И вас теперь запомню, мистер Мейсон. Если вам что потребуется…

— Очень хорошо, — прервал его Мейсон. В настоящее время мне требуется как можно больше узнать о человеке, который привез конверт.

— Подумаю. Если что припомню, я вам завтра днем позвоню. Я нынче дежурю до двух часов ночи и не встану завтра раньше двенадцати. Может, и вспомню что.

Мейсон повернулся к Делле Стрит:

— А теперь, Делла, мы позвоним Карлину.

— Он разозлится, если мы его разбудим, — сказала Делла.

— Знаю. Но все же попробуем.

— Нельзя ли подождать с этим хотя бы до завтрашнего утра?

— Вы бы так не говорили, если бы слышали голос той женщины. Я не знаю, что у нее стряслось, но откладывать нельзя. Нужно немедленно действовать.

Мейсон повел Деллу к телефону. Она опустила монетку, набрала номер и вопросительно взглянула на Мейсона:

— Будете говорить?

— Нет, ответил Мейсон, усмехнувшись, — не я, а вы, Попробуйте воздействовать на него вашими чарами. Пустите в ход ваш самый нежный голосок.

— Сказать ему, кто мы и зачем звоним?

— Кто — скажите, а зачем — не нужно. Вам…

Делла приложила руку ко рту и сказала:

— Алло. Это мистер Карлин?

Выслушав ответ, она кокетливо улыбнулась и проговорила:

— Мистер Карлин, я надеюсь, вы извините, что мы тревожим вас в такое позднее время. Это говорит мисс Стрит. Я доверенный секретарь мистера Мейсона. Нам совершенно необходимо повидать вас как можно скорее, Надеюсь, вы еще не ложились… О, прекрасно… Да, если можно… Да, конечно… простите… Передаю трубку мистеру Мейсону.

Она прикрыла рукой микрофон и сказала:

— Он еще не ложился. Отвечает вежливо, Я думаю, все будет хорошо.

Мейсон кивнул, взяв у нее трубку, и сказал:

— Алло. Говорит Перри Мейсон, мистер Карлин. Я очень сожалею, что пришлось побеспокоить вас в такое позднее время.

— Ваша секретарша уже это говорила, — ответил мужской голос, — Пусть это не волнует вас. Я почти никогда не ложусь до двух часов ночи. Часто читаю допоздна, да и вообще ложиться раньше не привык.

— Я хотел бы с вами встретиться по поводу одного дела чрезвычайной важности.

— Сегодня?

— Да.

— Сколько времени уйдет у вас на дорогу?

— Я звоню из «Золотого гуся», — сказал Мейсон. — Мне предстоит еще одно небольшое дело, и… словом, я, наверно, буду у вас минут через тридцать-сорок.

— Я буду ждать вас, мистер Мейсон. Постойте, вы ведь мистер Перри Мейсон, адвокат?

— Верно.

— Я о вас слышал, мистер Мейсон. Буду рад познакомиться. Я сварю к вашему приходу кофе.

— Прекрасно, сказал Мейсон, — простите мою назойливость, я даже не знаю, как вас благодарить…

— Что вы, пустяки. Я холостяк, скучаю в одиночестве и очень рад гостям. Ваша секретарша тоже приедет?

— Да.

— Великолепно, сказал Карлин. — Итак, я жду вас, мистер Мейсон, примерно через полчаса.

— Совершенно верно, — сказал Мейсон. Благодарю вас.

Он повесил трубку.

— Разговаривает Карлин приветливо, сказала Делла Стрит.

— Вполне.

— Вы успели посмотреть газетную вырезку?

— Только мельком, — сказал Мейсон. Всего несколько строк, должно быть, из какой-то нью-йоркской газеты. Упоминается, что некая Элен. Хемптон, была признана виновной в шантаже и заключена в тюрьму на восемнадцать месяцев. Кажется, он и ее сообщник, имя которого не названо, занимались вымогательством, а каким именно — нельзя понять. Она признала себя виновной, и судья при вынесении приговора коротко отметил: система вымогательства была так ловко придумана, что он не рискует сделать ее достоянием широкой гласности из опасения, что и другие могут прибегнуть к ней.

— И это все?

— Все, — сказал Мейсон.

— А какая дата на вырезке?

— Даты там нет, сказал Мейсон. — Просто вырезан кусочек текста. Бумага слегка начала желтеть, так что или статья давнишняя, или лежала на солнце.

— Ну что, — сказала Делла Стрит, может, мы что-нибудь и узнаем от Карлина. А что это за дело, о котором вы говорили ему, шеф?

— Я хочу съездить к тому телефону-автомату, — пояснил Мейсон. — Думаю, что аптека открыта всю ночь. Попробую у них что-нибудь выяснить о женщине, которая звонила мне.

— А вы заметили, — сказала Делла Стрит, ваш друг Карлин держится вполне непринужденно. Он мне даже понравился.

— Да, разговаривал он вежливо и в тоже время твердо, — сказал Мейсон, — и любопытства в общем-то не проявил.

— Верно, — согласилась Делла. Другой на его месте начал бы допытываться — что да почему? Напугался бы, наверное, «чего ради я понадобился мистеру Мейсону в такой поздний час? Что он задумал?» и тому подобное.

А этот Карлин вроде бы совсем и не встревожился.

Мейсон задумался.

— Любезен и не. проявляет любопытства, повторил он медленно.

— А может быть, он ждал звонка? — спросила Делла Стрит.

— Ну… — ответил Мейсон, — не стоит заходить так далеко в предположениях, но он явно был начеку. А теперь в аптеку, Делла, пороемся в телефонной будке.

Глава III

Подъезжая к аптеке на углу Ванс-авёню и Крамер-бульвар, Мейсон сказал: — Делла, как по-вашему, откуда эта женщина могла узнать, что я в «Золотом гусе»? — Мало ли как, — сказала Делла Стрит, — вы человек известный, вас многие знают… — Тогда следует предположить, что и она была там же, в «Золотом гусе». — Совсем не обязательно. Она… постойте-ка минутку… да, я поняла, почему вы так решили. — Могло, конечно, быть и так, — продолжал Мейсон, что ей просто сказали по телефону: «Слушай, мистер Мейсон сейчас в ресторане «Золотой гусь». Воспользуйся случаем, позвони ему». Может, кто-то из ее друзей был среди посетителей. — Или метрдотель…

— Да, все это вполне возможно.

— И все же нет‚ — продолжил Мейсон, — я не думаю, что ей кто-то звонил. Уж очень она волновалась, очень уж была испугана. Ей не звонили, это она сама была в ночном клубе, сама нас видела, потом ушла и сразу позвонила мне.

— Кто-нибудь знал, куда мы собираемся идти?

— Мы ведь и сами этого не знали, сказал Мейсон. — Вспомните, мы уже кончили опрашивать свидетеля и вышли из конторы, когда вы вдруг вспомнили, что Пол Дрейк рекомендовал вам этот клуб. Он сказал, что там великолепно кормят и неплохой оркестр.

— Верно, — сказала она, — Решение мы приняли экспромтом, и никто не знал, что мы туда идем.

— За исключением Дрейка, — напомнил Мейсон. — Мы ведь позвонили Полу по дороге и сказали, что свидетель все подтвердил, что завтра утром мы увидимся, а сейчас хотим воспользоваться его рекомендацией и направляемся в ночной клуб.

— Да, я слышала, как вы ему все это говорили.

— Но Пол Дрейк, — продолжал Мейсон, вряд ли мог сказать кому-нибудь, где мы находимся. Ведь он же детектив, в конце концов, Он умеет держать язык за зубами. Впрочем, может, мы выясним кое-что после разговора с Карлином. И, может быть, окажется, что это дело вполне заурядное и не стоило из-за него поднимать такой шум, да еще мчаться куда-то ночью. И все-таки очень похоже, что эта женщина копила деньги на какой-то крайний случай, и, когда этот случай пришел, она взяла их и… Вот иаптека, Вы войдете? — спросил он.

Делла Стрит уже открывала дверцу машины,

— Только попробуйте не взять меня с собой, — сказала она.

Старший продавец готовился закрыть аптеку, Четырем юнцам, которые оживленно болтали за липким пойлом из сиропа и мороженого, учтиво, но твердо напомнили, что пора уходить. Продавщица содовой воды уныло окунала грязные стаканы в горячую воду, а кассирша подсчитывала выручку.

Продавец рецептурного отдела равнодушно выслушал Мейсона.

— Я ее не очень-то запомнил, сказал он. — Уже после ее ухода нам позвонили в другую кабинку с центральной станции и сказали, что у соседнего автомата не повешена трубка Я зашел в кабину и повесил трубку на место. Вот и все, что я знаю об этом. Спросите лучше кассиршу.

Мейсон подошел к кассе.

Кассирша смутно помнила ту женщину. Она просила разменять ей четверть доллара. Ей примерно лет тридцать, тридцать пять, Одета в темное пальто с меховым воротником. Сумка у нее коричневая из крокодиловой кожи. Нет, более подробно она не может ее описать. Да, бросила трубку. Как уходила женщина, она не видела. У них столько дел…

— Из какой-кабинки она звонила? — спросил Мейсон.

— Из той, что справа, около стенда с журналами.

— Я её осмотрю, — сказал Мейсон.

Вместе с Деллой Стрит он прошел к кабинке.

Глава IV

Сквозь сон Мейсон услышал настойчивый звонок телефона. Усилием воли он прогнал сон, нащупал выключатель лампы над кроватью и, зажмурив глаза от яркого света, поднял трубку и сказал: «Алло».

Голос Пола Дрейка звучал очень оживленно и деловито:

— Не хотелось беспокоить тебя, Перри, — сказал он, — но сперва разбудили меня, а я решил ввести в курс и тебя.

— Ну, выкладывай.

— Дом Карлина горит.

— Большой пожар?

— Порядочный. В пять минут четвертого послышалось что-то похожее на взрыв…

— А сейчас который час?

— Три двадцать.

— Значит, пожар продолжается уже минут пятнадцать, — сказал Мейсон, — а вы…

— Не заводись, Перри, — сказал Пол. Моему человеку пришлось проехать полмили до станции обслуживания, затем он позвонил в пожарную часть, потом мне, доложил обо всем, и лишь после этого я позвонил тебе. На все это нужно время.

— Ладно, — сказал Мейсон. — Еду.

— Я встречу тебя там, — ответил Дрейк и повесил трубку.

Адвокат вскочил с постели, молниеносно сбросил пижаму, кинулся к стенному шкафу, натянул на себя спортивные брюки, ботинки для гольфа и плотный с глухим воротом свитер, проверил, не забыл ли он бумажник и ключи, и, не тратя времени на то, чтобы выключить свет, выскочил из квартиры.

Десять минут спустя патрульный автомобиль догнал машину Мейсона. Рассерженный офицер опустил окно.

— Ты что, на пожар, — гаркнул он. — Где, черт возьми, горит?

Мейсон, не снимая ноги с акселератора, чуть повернул голову.

— 6920, Уэст Лорендо.

Офицер посмотрел на карту вызовов.

— Смотри-ка, верно, — сказал он своему напарнику.

Шофер сокрушено покачал головой.

— Двенадцать лет работаю в полиции, сказал он, — и впервые слышу, чтобы лихач правильно ответил на такой вопрос.

Кварталов за двенадцать до Лорендо-стрит Мейсон увидел слабый красноватый отблеск на небе, однако, добравшись до места, он обнаружил, что пожарные почти справились с огнем.

Пол Дрейк, который уже переговорил с офицером, провел Мейсона сквозь линию заграждения почти вплотную к горящему дому.

Остановившись позади одной из пожарных машин, Мейсон вопросительно взглянул на Пола Дрейка.

— А черт. холодно становится! Да, Пол, выкладывай.

Сыщик осторожно оглянулся, чтобы убедиться, что за ними никто не наблюдает.

— Я не мог послать к этому дому сразу троих людей: в моем распоряжении был только один. Но я понял по твоим словам, что время дорого, и принялся обзванивать своих агентов.

Мейсон кивнул.

— Первый, — продолжал Дрейк, — был на месте в семь минут второго. Он стал наблюдать за парадной дверью. Дом был весь темный. Около половины второго какая-то женщина вышла из-за того угла, поднялась по ступенькам и вошла в дом.

— Она позвонила у двери?

— Моему агенту показалось, что либо у нее был ключ, либо дверь была Открыта.

— Как выглядела эта женщина?

— Лет тридцать — тридцать пять. Хорошая фигура. Больше сказать трудно, так как на ней был плащ.

— Она вошла в дом?

— Да.

— А когда она вышла?

— Вот на этот твой вопрос, замялся Дрейк ответить мы не можем. Мы не знаем даже, ушла она или нет.

— Ясно. Что же было дальше?

— В час пятьдесят сюда прибыл мой второй агент, а в два часа пять минут или одной-двумя минутами раньше третий.

Второй встал так, что мог следить за переулком и задней стеной дома, а третий находился, так сказать, в резерве, то есть был готов последовать за тем, кто выйдет из дому, ила в случае необходимости выполнить какое-нибудь поручение тех двоих.

Третий знал, что за домом уже следят двое, и задержался в дороге, чтобы расспросить о Карлине. Случайно ему повезло. На работающей круглосуточно станции обслуживания примерно в полумиле отсюда Карлина хорошо знают, Он там даже пользуется кредитом. У Карлина есть «шевроле», который он купил в 1946 году.

— Как они описали его внешность?

— Ему примерно 61 пли 62 года, голова круглая, скуластый, носит очки, кривая улыбка, рост около пяти футов семи дюймов, вес около ста шестидесяти пяти фунтов.

— Он самый, сказал Мейсон. Что еще?

— Ну вот, когда явился третий, ускользнуть незаметно из дома было уж невозможно. Тот, кто дежурил у парадной двери, сообщил другим агентам о женщине. Они договорились, как поддерживать друг с другом связь, если кто-то покинет дом.

— Но женщина не вышла?

— Нет, разве только ушла еще до того, как приступил к работе второй агент.

— И никаких признаков жизни внутри дома? — спросил Мейсон. — Не считая, конечно, пожара.

— Ни малейших.

— Паршиво, — сказал Мейсон.

Дрейк кивнул.

— Ну а теперь расскажи о пожаре.

— Примерно в пять минут четвертого в доме раздался звук, похожий на приглушенный взрыв. Две-три секунды ничего не было видно, а затем за всеми окнами заполыхал огонь. Мой человек вскочил в машину, помчался на станцию обслуживания, позвонил в пожарное управление, потом мне и вернулся сюда. Двое других не покидали своих постов спереди и сзади дома. Из дома никто не выходил. Сперва моим агентам приходилось прятаться, но когда собрались люди, чтобы поглядеть па пожар, они просто смешались с толпой.

— И они уверены, что женщина не выходила?

— Она все еще там, если не ушла через заднюю дверь до часа пятидесяти.

— Полиция уже расспрашивала вас? — спросил Мейсон.

— Пока нет.

— Ну ладно, — сказал Мейсон. Предупреди своих людей, чтобы не говорили лишнего.

— Мои лишнего не скажут.

— Им, главное, не нужно говорить, сколько времени они тут дежурят.

— Они не скажут никому и ничего. Ты можешь доверять моим ребятам, Перри.

Мейсон задумался.

— Пожар вроде уже почти погасили?

— Они здорово работают, — ответил детектив. — Десять минут тому назад казалось, будто уже весь дом полыхает, а теперь, как видишь, стены спасены в, возможно, почти полностью уцелеет нижний этаж.

— Откуда начался пожар?

— Наверно, со второго этажа. Если бы мои люди не подняли тревогу сразу же, здесь сейчас уже не было бы ничего, кроме груды тлеющих углей. Я думаю, минут через пять пожарные смогут войти в дом. Сейчас они на крыше. Се восточная часть почти полностью сгорела, но западная в порядке. Вообще пожар, кажется, был сконцентрирован в восточной части дома.

— Очень бы хотелось мне поглядеть все там внутри, — задумчиво произнес Мейсо

— Там небось сейчас сам черт ногу сломит, — предупредил Дрейк. — Обгоревшее дерево, угли, все это залито водой и так смердит, что твой костюм на месяц провоняет.

— Наплевать, — сказал Мейсон. — Мне очень хочется попасть туда.

— Я могу это устроить, — сказал Дрейк. — Только нужно будет что-нибудь наврать. Предположим, ты адвокат хозяина…

— Нет, — прервал его Мейсон. — Это не пойдет.

— Тогда придумай сам.

— Я это и делаю. Но придумать не так-то легко.

— А почему бы ради разнообразия не сказать им правду? — спросил Дрейк.

— Какую правду? Я знаю лишь, что какая-то таинственная женщина мне позвонила и попросила, чтобы я передал ее поручение Карлину. Пока я не хочу, чтобы полиция знала об этом.

— Почему?

— Я ведь не знаю, что мы найдем внутри.

— А не все ли равно, что мы там найдем?

— Может быть, и нет.

— Только в этом дело? Или есть еще причина?

— Есть. Мне кажется, моя клиентка вряд ли хочет, чтобы полиция знала о ее связи с этим делом.

— А кто твоя клиентка?

— Я не знаю.

— Тогда и полиция не узнает.

— Полиция может это выяснить, и тогда моей клиентке придется отвечать на все вопросы, которые они ей зададут.

— Если ты хочешь что-то выдумать, сказал Дрейк, — ради всех святых, выдумай что-нибудь правдоподобное. Вон идет начальник пожарной команды. Мы должны что-то быстро придумать. Сейчас он повернется, заметит нас и о-о о… Он идет к нам…

Начальник пожарной команды медленно продвигался по направлению к ним.

— Привет, шеф, — сказал Дрейк. — Как дела? Вы знакомы с Перри Мейсоном?

— Адвокатом?

— Совершенно верно, — сказал Мейсон, протягивая руку.

— Вот так-так! Что вы-то делаете тут?

— Смотрим на пожар. Похоже, вы уже справились с огнем.

— Да, сейчас уже закопчено. Осталось все как следует залить водой, чтобы пожар не возобновился

— Вы войдете в дом?

— Да, очень скоро.

— Будете искать там что-нибудь?

— Тела.

— О! — оживился Мейсон. — Похоже, есть жертвы?

Начальник пожарной команды внимательно посмотрел на него.

— Если пожар загорается в жилом доме в такой час ночи, всегда можно предположить, что кто-то хватил лишнего и, раскуривая сигарету, бросил непогашенную спичку. Это случалось уже тысячи раз и еще тысячи раз случится.

Мейсон сказал, взглянув на Пола Дрейка:

— Меня очень интересует техника борьбы с огнем в подобных случаях. Как я понимаю, вы…

— А меня интересует, — перебил его начальник пожарной команды, — каким образом вы оба оказались здесь, тем более что мы никак не можем выяснить, кто поднял тревогу.

— Возможно, кто-то из соседей, — сказал Мейсон.

— Вы еще не ответили на мой вопрос.

— Собственно говоря, — сказал Мейсон, я не совсем вправе отвечать на ваш вопрос.

— Почему?

— Допустим, — сказал Мейсон, приветливо улыбаясь, что у меня есть клиент, который хочет купить этот дом и участок.

— Ваш клиент хочет купить этот дом?

— Вовсе нет. Я просто говорю к примеру.

— Значит, дело обстоит не так?

— Я не сказал, что так.

— Я вас не спрашиваю, так ли оно обстоит, я спрашиваю: дело обстоит как-то иначе?

— Да, да, — ответил, усмехаясь, Мейсон. — Если бы вы не были пожарным, вам следовало стать адвокатом или детективом.

Твердый настойчивый взгляд пожарного изучал бесстрастное лицо Мейсона.

— Нам часто приходится вести расследования, — сказал он наконец. Как вы думаете, для чего я здесь?

— Чтобы погасить пожар.

— Для этого здесь мои люди. Я же прибыл потому, что нам в управление сообщили: это ‚поджог, дом загорелся изнутри, взорвался бензин или что-то в этом роде. Я хочу осмотреть дом изнутри.

— Я тоже, — сказал Мейсон.

— И я, — вступил в разговор Дрейк.

— Нет, это слишком опасно. Мало ли что может случиться. Или балка упадет, или рухнет пол, или лестница. Я пойду один.

— Ну а если вы, — предложил Дрейк, — дадите нам шлемы…

— Шлемы дать, конечно, можно, — сказал офицер, — но я и не подумаю этого делать.

Один из пожарных помигал фонариком, и начальник команды сказал:

— Меня зовут. Я пойду. А вы оба побудьте пока здесь. Я хочу еще кое о чем расспросить вас.

Он ушел.

— Ну, все пропало, — буркнул Дрейк. — Я хорошо его знаю. Случись здесь кто-нибудь другой, все было бы в порядке. От этого же, если здесь и в самом деле был поджог, теперь не отвязаться.

— Пол, — сказал Мейсон, — пошли своих ребят порасспросить соседей, может, они что выяснят.

— А как ты узнаешь в этой толпе его соседей?

— Очень просто. Ты же хороший детектив. Соседи стоят в пальто, наброшенных поверх пижамы, и возбужденно переговариваются. Ведь они хорошо знают друг друга. Те же, кто живет дальше по улице, наверно, незнакомы. Пусть твои люди подойдут к оживленно разговаривающим группам…

— Хорошо, — сказал Дрейк. Подожди меня здесь.

Мейсон стоял, глядя на дом, который освещался теперь только прожекторами. Пламени больше не было видно. От здания поднимался столб дыма, неся с собой характерный запах влажного обугленного дерева и обгоревшей обивки.

Дождь прекратился, стало холодно. Мейсон сильно продрог и пожалел, что не надел пальто. Зрители понемногу начинали расходиться.

Дрейк вернулся к Перри Мейсону и сказал:

— Все в порядке. Мои люди действуют. Все трое снуют в толпе, выясняют все, что удается, а потом смотаются отсюда прежде, чем шеф пожарников выйдет из дома. Да, кстати, не мешало бы перебраться в такое место, где нам не смогут задавать вопросы. Мои люди явятся с докладом ко мне домой, а там у меня есть кое-что для тебя интересное.

— Что же это?

— Разные специи, горячая вода, масло, сахар, ром. Горячий ром с маслом сейчас не повредил бы…

— Так какого же дьявола мы здесь торчим? — осведомился Мейсон.

— Именно это, — сказал Дрейк, — я и хочу спросить.

— Считай, что ты уже спросил.

Глава V

Когда они пришли, отопление было выключено, но Дрейк сразу зажег все горелки на газовой плите, включил электрокамин, и вскоре в квартире стало довольно сносно.

— Вот за что я не люблю Калифорнию, — пожаловался Дрейк. — Все хвалят ее за теплый мягкий климат, а сами включают камины в шесть часов утра, выключают в восемь тридцать, снова включают в полпятого и выключают только на ночь… Ну попробуй-ка.

Он налил горячую, дымящуюся смесь в кружку, где уже лежал большой кусок масла, помешал ложкой и протянул кружку Мейсону, а потом налил и себе.

В ожидании звонка они покуривали сигареты и маленькими глотками отпивали горячую смесь. Мейсон уселся поудобнее на твердом с прямой спинкой кухонном стуле и сказал:

— Отличная штука, Пол.

— Лучше не придумаешь, — ответил детектив. — Если ты промерз насквозь, горячий ром с маслом — именно то, что требуется. Дай-ка, налью еще.

Он опять наполнил обе кружки.

— Как ты это готовишь? Секрет? — спросил Мейсон.

— Все делается на глазок, — ответил Дрейк, — немного корицы, немного сахара, побольше рома, горячая вода, а потом я кладу…

Зазвонил телефон.

Дрейк сразу же поставил кружку и прошел в другую комнату.

— Алло.

Он немного помолчал, потом кивнул Мейсону и сказал в трубку:

— Правильно, Пит, продолжай, затем послушал еще с минуту и спросил: — Тебя никто не засек? Да, я думаю, что на сегодня вы все трое можете быть свободны. Где ты сейчас?.. Хорошо, я перезвоню тебе через десять минут. Жди моего звонка. Минут через десять. Подожди, я проверю, правильно ли я записал номер. Повтори его еще раз.

Он нацарапал номер на блокноте, прикрепленном около телефона, и сказал:

— Порядок. Спасибо.

Дрейк повесил трубку, вернулся в кухню и сказал:

— Умер от ожогов? — спросил Мейсон.

— Это еще неизвестно, — сказал Дрейк. — Возможно, убит.

— А почему они так думают?

— Благодаря нашим людям пожарные очень быстро прибыли на место происшествия. Они не очень-то стремятся вникнуть в суть, но считают, что навряд ли этот человек умер от ожогов. Горело, кажется, в соседней комнате. Труп не обуглился, хотя и обожжен.

— Ты хорошо знаешь этого шефа пожарных?

— Вполне, — ответил Дрейк. — Он деловой парень.

— Думаешь, он может оказаться прав?

— Очень возможно.

— Это усложняет ситуацию, — задумчиво сказал Мейсон.

— Огорчаться еще рано, — заметил Дрейк. — Посмотрим, что скажут врачи. Пока пожарные оставили труп в таком же положении, в каком нашли его, и позвонили в отдел расследования убийств. Времени они не теряли, когда мои агенты уходили, лейтенант Трагг был уже в пути.

— Где теперь твой человек… тот, что звонил?

— В ночном кафе.

— Им удалось что-нибудь выяснить у соседей? — спросил Мейсон.

— Кое-что. Он отпечатает отчет и принесет его мне утром.

— Чье тело найдено — мужчины или женщины?

— Мужчины, — сказал Дрейк, ему около шестидесяти лет, Описание, по-моему, совпадает с описанием Карлина.

— Именно этого я и боялся.

— Мой человек, — продолжал Дрейк, — пока что доложил в общих чертах.

В восемь тридцать утра он положит мне на стол доклад, в котором все будет написано подробно. Он говорит, что это, конечно, поджог. Пожар начался от взрыва бомбы с часовым механизмом. Полиция думает, что она была вмонтирована в электрические часы, включенные в розетку на нижнем этаже.

— На нижнем этаже?

— Ну да. Эти часы включают радио. Ну ты же знаешь их, вилку втыкают в розетку, стрелки ставят на определенный час, и они включают радио.

Потом их нужно выключить.

— Знаю, продолжай.

— Так вот, пожарные нашли на нижнем этаже часы, соединенные с проводами, идущими наверх. Стрелки были поставлены на три часа.

— Так, так, — заметил Мейсон, потом спросил: — Та женщина, что вошла в дом, может быть заподозрена на основании этих данных?

— Еще бы!

— В котором часу она появилась?

— В час двадцать восемь.

— И никто не знает, сколько она там пробыла?

— Она могла пробыть там только до часа пятидесяти, то есть до того времени, когда второй агент занял свой пост у задней двери. С этой минуты все выходы были под наблюдением.

— Когда она вошла, она что-нибудь несла с собой? Чемодан или что-то подобное?

— Ничего.

— Тогда она едва ли могла пронести в здание часы, бидон с бензином или какую-либо взрывчатку.

— Конечно.

— Впрочем, может быть, когда она пришла, все это находилось уже в доме.

— Вполне возможно.

— Стало быть, она вошла через парадное, а вышла из дому через черный ход?

— Ну да… Как быть с моим парнем, Перри? Он ведь все еще ждет там в кафе.

— Позвони ему, чтобы шел домой, — сказал Мейсон, пусть пишет доклад и пока не выходит из дому и не вступает ни в какие разговоры.

— Нам следовало бы сообщить обо всем этом в полицию, — сказал Дрейк.

— Но я связан с клиентом.

— А меня могут лишить лицензии, — напомнил Дрейк.

— Но ты работаешь на меня, Пол.

— И все-таки мы обязаны известить полицию о том, что случилось.

— Как ты им объяснишь, что твои люди оказались на месте происшествия?

— Это я могу и не объяснять, — ответил Дрейк. — Я имею право не называть своего клиента.

— Знаешь, на кого ты будешь тогда похож? — ухмыльнулся Мейсон. — На кандидата на какой-то пост, который, выходя из кабины, отказывается сказать, за кого он голосовал.

— Хочешь ещё горячего рома, Перри?

— Нет, спасибо. Думаю, что лучше было бы вздремнуть. Лейтенант Трагг скоро наверняка нападет на наш след. Он узнает, что мы там были, и возьмется за нас обоих. Господи, до чего я промерз.

— Разве мой напиток не согрел тебя?

— Немножко. Знаешь, Пол, что нам нужно сделать? Давай сходим в турецкие бани.

— В турецкие бани не рекомендуется ходить, выпив горячего пунша.

— Он уже выветрится, пока мы туда доберемся. Но никому не придет в голову нас там искать.

— Трагг разъярится.

— Ну и пусть его.

— Ладно, — сказал Дрейк. — Я позвоню своему агенту. Ах да, Перри, я еще одно тебе не рассказал.

— Что же?

— В доме Карлина нашли подозрительную штуку. Помнишь этот дом — он старый, ветхий, весь по швам ползет. Да и обставлен был, наверно, кое-как, но на нижнем этаже там почему-то оказался великолепный огненепроницаемый сейф, просто чудо что за сейф.

Глаза Мейсона загорелись.

— Да что ты, Пол! Хотелось бы мне взглянуть, что там лежит внутри.

— Полиции этого тоже хочется.

— Как ты думаешь, есть у меня какой-то шанс попасть в дом в тот момент, когда полицейские будут открывать этот сейф?

— Один на миллион.

— Ну а, допустим, я сообщу им шифр?

Дрейк взглянул на пего с любопытством.

— Шифр сейфа?

— Ну да.

— И ты ни слова мне не сказал?

Мейсон отодвинул кружку с педопитым ромом.

— Ладно, Пол, — сказал он. — Звони своему человеку и вели ему держаться как можно тише. Мы же с тобой отправимся в турецкие бани, где лейтенанту Траггу нас не разыскать.

— Не люблю выплескивать хорошие напитки в — раковину, — сказал Дрейк. — Уж лучше…

— Так не выплескивай его в раковину, — сказал Мейсон. — Оставь все здесь. Пусть лейтенант Трагг убедится, что я и в самом деле промерз до костей. После того как даже горячий ром с маслом не согрел меня, я уговорил тебя пойти со мной в турецкие бани. Это придаст нашей версии еще больше правдоподобия.

— Да? — скептически спросил Дрейк и протянул руку к телефонной трубке.

Он набрал номер кафе, где ждал звонка его агент, и зловеще добавил через плечо:

— Если у тебя и впрямь есть шифр этого сейфа, Перри, я от души тебе советую как можно скорей что-нибудь придумать для лейтенанта Трагга… Алло, Пит. Это Дрейк. Иди домой. Все напиши и завтра в восемь положи отчет мне на стол. Никто не видел тебя здесь? Никто не узнал тебя? И пожарные?.. Отлично. Жди моего звонка. Всего хорошего.

Дрейк повесил трубку и устало сказал Мейсону:

— Не понимаю, Перри, почему ты жалуешься на холод. Мы и сейчас горим, а дальше будет еще жарче.

Глава VI

Мейсон и Пол Дрейк оказались единственными, кто находился в парилке в такое раннее время. Они сидели, развалясь, на покрытых простынями деревянных креслах, обернув головы влажными полотенцами и опустив ноги в тазы с горячей водой.

Огромные батареи поддерживали в парилке такую температуру, что с каждого, кто входил туда, градом катил пот. Деревянные кресла так нагрелись, что до них трудно было дотронуться, поэтому их и покрыли простынями.

— Вот теперь, объявил Мейсон, — мне хорошо. Господи, до чего же я промерз, стоя там возле дома. Ноги просто закоченели.

— А меня озноб все еще пробирает, — мрачно сказал Дрейк. — Хотел бы я знать, в какое дело ты меня втравил.

— Брось, Пол, сказал Мейсон, — я ничего от тебя не скрываю. Я же сказал тебе…

— А шифр сейфа, — перебил Дрейк. — Ты ничего мне об этом не говорил.

— Видишь ли, — Мейсон замялся, — дело в том, что… о-о!

Пол проследил за взглядом Мейсона и сквозь толстое стекло вращающейся двери увидел высокого, хорошо сложенного мужчину с широкими плечами боксера. Стоя спиной к парильне, он беседовал с банщиком.

Банщик ткнул пальцем в сторону парильни, высокий человек повернулся, глянул на две голые фигуры, усмехнулся и рывком открыл дверь.

— Привет, — сказал он. — Кажется вы, ребята, не рады меня видеть?

— Что случилось? — спросил Мейсон.

Лейтенант Трагг сбросил пальто.

— Вы допустили тактическую ошибку, мои дорогие. Когда вы сгинули в последний раз, я решил специально выяснить, где вы скрывались, и оказалось, что вы прятались здесь. Вот я и подумал, а не сюда ли вы и на этот раз…

— Я совершенно промерз, — перебил его Мейсон. — Сегодня ночью я адски замерз возле дома, где произошел пожар. Я не взял пальто…

— Я слышал об этом, — сказал Трагг. — На вас был тренировочный костюм. Должно быть, вы очень уж поспешно выскочили из постели, торопясь на пожар.

Он вынул носовой платок и вытер пот со лба.

— Как вы думаете, ребята, не пора ли нам уйти отсюда?

— И речи быть не может, — ответил Мейсон, бросив взгляд на Пола Дрейка. — Мы ведь оба простудились. И мы только-только начали потеть. Не хотите ли раздеться и попариться здесь вместе с нами, лейтенант?

— Я на работе. И вы отлично знаете, что, если я останусь здесь, а потом сразу же выйду на улицу, я наверняка схвачу простуду.

— Как жаль — сказал Мейсон, — впрочем, продолжайте, лейтенант, мы с удовольствием ответим вам па все вопросы.

— Черт бы вас взял, — раздраженно сказал Трагг, — я не могу здесь оставаться.

— А мы не можем выйти, — откликнулся Мейсон.

Трагг провел носовым платком по шее, за воротником и по лбу.

— Что вы оба делали возле горящего дома?

— Смотрели на пожар.

— Не валяйте дурака. Как вы узнали, что дом горит?

— Пол Дрейк мне позвонил, — сказал Мейсон.

— А откуда узнал о пожаре Пол Дрейк?

— Ему сообщил один из его людей.

— Кто именно?

— Тот, кто наблюдал за домом, — сказал Мейсон.

А почему, хотел бы я знать, вам так повезло, что вы наблюдали именно за тем домом, где потом начался пожар?

— О, мы совершенно не ожидали, что там начнется пожар, — сказал Мейсон. — Это было для нас полной неожиданностью.

— Ну хватит, — раздраженно сказал Трагг, — вы оба что-то скрываете. Дрейк направил к дому агента, и я хочу знать — почему? Хочу знать, как долго находился там ваш человек? И прежде всего хочу знать, кто входил в дом, кто из него вышел…

— Мой человек еще не сдал мне отчет, лейтенант, — сказал Дрейк.

— А, черт! Я не могу больше здесь оставаться, — воскликнул Трагг. — Меня работа ждет. Скажите мне имя вашего человека. Где я могу найти его?

— Не знаю, — сказал Дрейк. — Это один из моих ночных агентов. Сейчас он где-то пишет свой отчет. Я сказал ему, что он может идти домой. Но он пошел куда-то перепечатать на машинке отчет.

— Когда же вы его получите, этот-отчет? Ну выкладывайте все, что знаете да побыстрее. Самое важное он вам, должно быть, уже сообщил. Дрейк умоляюще взглянул на Мейсона.

— Дрейк, — учтиво сказал Мейсон, — действовал по моему распоряжению и я ответствен за все.

— Для полиции вы не ответственное лицо, — угрюмо отрезал Трагг. — Это Пол Дрейк руководит детективным агентством. У него есть лицензия. И я предполагаю, что он хочет сохранить и впредь эту лицензию. Мы и не возражаем, но, когда он, располагая информацией об убийстве…

— Об убийстве? — прервал его Мейсон.

— Вот именно, — ответил лейтенант Трагг. — И зарубите себе на носу, я хочу знать всю подноготную и хочу знать ее сейчас же.

— Это долгая история, — сказал Мейсон.

Трагг скривился как от сильной боли.

— Тьфу, чтоб вам пропасть! Я же не могу здесь оставаться, Давайте выйдем.

— Я уже сказал вам, что мы по можем выйти сейчас. Мы только что начали потеть.

Трагг еще раз вытер насквозь промокшим носовым платком потный лоб, шею и сказал:

— Ну ладно. Ваша взяла. Не могу же я, весь потный, выйти на холодный ветер. Когда вы получите этот отчет, Дрейк?

— Утром.

— В котором часу?

Дрейк посмотрел на Мейсона.

— В восемь, сказал Мейсон.

— У вас есть сведения, которые помогут мне найти того, кто убил Медфорда Д. Карлана, — сказал лейтенант Трагг. — Я хочу знать это немедленно.

— Я вам точно говорю: я не знаю, кто его убил, сказал Мейсон, — Как я уже сообщил вам, лейтенант, мое знакомство с Карлином — это история, о которой нельзя рассказать в двух словах.

— Ладно, — прервал его Трагг. — Я буду у вас в конторе в восемь утра Мейсон. Вы тоже будьте там, Дрейк. Люди, наблюдавшие за домом Карлина, пусть тоже будут там. Если ваши люди не явятся, вы будете вызваны к прокурору, а если это не поможет, то вы предстанете перед судом присяжных. И запомните, я не шучу.

Трагг резко повернулся и выскочил из раскаленной парильни.

— Ну вот, — уныло сказал Дрейк, у нас осталось меньше трех часов, а потом он за нас примется.

— Три часа — немалый срок, мы многое успеем сделать, сказал Мейсон.

— Жалости у тебя нет, Перри, ты же прекрасно знаешь, что мы не можем, пропотевши здесь, сразу выйти на холодный ветер.

— Ты можешь пропотеть, потом принять холодный душ, а затем сесть у телефона и звонить сколько душе угодно, — сказал Мейсон.

Дрейк покачал головой.

— Он застал нас с поличным, Перри. Мы с тобой оба знаем, что он прав. Он может заставить меня привести моих людей, куда он скажет, он будет их расспрашивать, а им придется отвечать, Ты можешь защищать интересы своего клиента, это профессиональная привилегия адвокатов, а я не могу защищаться. Я обязан выложить па стол все карты.

— Верно, — согласился Мейсон, — но только те карты, которые были у тебя на руках до сих пор.

— До сих пор? — повторил Дрейк. — Что ты имеешь в виду?

— Мы ведь можем набрать полные руки козырей уже после того, как повидаем утром Трагга.

— Что же это за козыри?

— Да разные. Моя таинственная клиентка позвонила мне в ресторан «Золотой гусь», куда мы с Деллой решили пойти после разговора с тобой. Мы оказались там случайно, но кто-то знал, что мы там. Как он мог это узнать?

— Может быть, за тобой следили?

— Не думаю, Пол. Мы бы заметили хвост.

— Тогда, может быть, кто-то подкарауливал тебя в клубе, чтобы, когда ты там появишься, сразу позвонить…

Мейсон покачал головой.

— Невозможно, так как никто не знал, что я собираюсь туда. Я сам этого не знал.

— Тогда как же твоя клиентка могла узнать, что ты там?

— Наверно, она была одновременно со мной в ресторане, сказал Мейсон. — Уже сидела там, когда мы вошли. Кто-то показал ей меня, и после этого она ушла из клуба и позвонила мне.

— Это логично.

— К тому же, — добавил Мейсон, человек, который указал ей на меня, по-видимому, не кто иной, как метрдотель ресторана. Эта женщина видела меня, Пол. Она вернулась домой, открыла ящик, где прятала деньги, положила их в конверт и отправила его с посыльным мне в ресторан. Потом она побежала в аптеку и позвонила мне из автомата.

— Но зачем она все это делала? Почему она не могла просто подойти К тебе…

— Потому, — перебил Мейсон, — что женщины не ходят в «Золотой гусь» без провожатого. Она не хотела, чтобы ее спутник знал, что она интересуется мной. Наверное, она ушла домой под каким-то предлогом. Уверен, что это было именно так.

Дрейк кивнул.

— Ну и что?

— Это все означает, что она была с мужем.

— Не понял, почему. С таким же успехом она могла сказать и своему любовнику, что у нее разболелась голова.

— От любовника так быстро не избавишься. К тому же, если это был ее дружок, то, избавившись от него, она бы позвонила в «Золотой гусь» из своей квартиры, ‚ условилась. со мной о встрече и пригласила бы к себе. Я готов поклясться, что она была там с мужем, что она чем-то очень напугана, и, когда ей показали меня, она приняла решение внезапно.

Дрейк провел по телу полотенцем.

— Ну что же, — согласился он, — очень может быть.

— Эта женщина, — продолжал Мейсон, — придумала для мужа какой-то предлог: то ли она не выключила газ, то ли забыла закрыть дверь, и сразу же ушла домой. Дома она «вспомнила», что должна что-то купить в аптеке. пока та еще не закрылась. Моя клиентка — замужняя женщина, Пол, И живет она недалеко от той аптеки. Я хочу, чтобы твои люди выяснили, кто она, после восьми тридцати и не минутой раньше.

— Ничего себе распоряжение! — Дрейк сел и начал обтираться полотенцем. — Я не могу здесь больше оставаться, Перри.

— Мы должны здесь оставаться до тех пор, — сказал Мейсон, пока не убедимся, что лейтенант Трагг ушел и не вернется. Тогда мы сразу же отправимся к телефону. К восьми тридцати я должен знать, кто моя клиентка.

— Но Трагг будет в твоей конторе в восемь утра.

— Верно, — ухмыльнулся Мейсон, — именно поэтому я и не хочу получать информацию, пока Трагг будет у меня, я хочу получить ее сразу же после его ухода.

Дрейк поправил влажное полотенце на голове.

— Ты даешь мне дьявольски сложное расписание, — сказал он с раздражением.

Глава VII

Ровно в восемь часов утра Трагг вошел в частную контору Мейсона и застал там Перри Мейсона, Пола Дрейка и Деллу Стрит.

Мейсон выглядел вполне бодро, Дрейк был явно озабочен, а Делла, сидевшая за секретарским столом, держала наготове карандаш и блокнот для стенографирования и взглянула на входящего Трагга с приветливой улыбкой, которая показалась ему несколько натянутой.

— Хелло, Делла, — сказал лейтенант Трагг, — у вас тут все так торжественно выглядит, что, наверно, наше интервью окажется еще более важным, чем я ожидал.

— Что здесь так уж торжественно выглядит? — спросила Делла Стрит.

— Вот именно, будь я проклят, — сказал Трагг, сел и, повернувшись к Мейсону и Дрейку, сразу оставил шутливый тон. — Так вот. Совершено убийство. Мне сообщили, что вы оба были на месте преступления вскоре после трех часов утра. Что вас туда привело?

Мейсон отвечал ему небрежным тоном, но видно было, что он тщательно подбирает слова, как человек, чьи показания записываются и могут оказаться очень важными.

— Что касается Пола Дрейка, то ответственность за его пребывание возле горящего дома целиком лежит на мне. Он находился там по моему поручению.

— А почему вы сами заинтересовались домом Карлина?

— Я выполнял поручение клиента.

— Что за клиент?

— Этого я не могу вам сказать.

— Что-то мы все время ходим вокруг да около, — раздраженно сказал Траггу — и мне это очень не нравится. Я понимаю, что вы должны защищать…

— Пожалуйста, поймите меня правильно, — прервал его Мейсон. — Я не сказал, что не хочу вам открывать имя моего клиента, я сказал, что не могу этого сделать.

— А почему?

— Потому что я сам не знаю его имени.

— Не знаете, кто ваш клиент?

— Да.

— Как же он связался с вами?

— По телефону.

— Это мужчина или женщина?

— Вам лично я отвечу: женщина, но я бы не хотел, чтобы эти сведения были переданы в прессу. Я не хочу, чтобы об этом было напечатано в газетах.

— Что же такое эта женщина сказала вам, что вы сразу же взялись за дело и подключили к нему Дрейка?

— Вот этого-то я и не намерен вам говорить.

Трагг с минуту подумал, потом повернулся к Полу Дрейку.

— Ох, уж эти мне адвокаты с их профессиональными привилегиями, и прочими штучками. Поговорим по душам, Дрейк. Вы послали к дому Карлина своих людей. В котором часу они приступили к работе?

Дрейк вытащил из кармана записную книжку.

— Первый приехал на место в семь минут второго.

— Первый? Значит, он был не один?

— Да, еще один прибыл в час пятьдесят.

— А кроме этих двоих, был еще кто-нибудь?

— Возле дома было три агента.

— Когда прибыл третий?

— В два часа пять минут.

— Зачем вам понадобилось так много народу?

— Я хотел, чтобы можно было проследить за каждым, кто покинет дом.

— Для чего такие предосторожности?

— Таковы были инструкции.

— Кто-нибудь выходил из дома после того, как ваши люди приступили к работе?

— После семи минут второго никто не выходил из дома через парадную дверь.

— А через черный ход?

— После часа пятидесяти минут никто не выходил через черный ход.

— Пожар начался вскоре после трех часов?

— Да.

— Где были в это время ваши люди?

— Там же, возле дома.

— Почему они не подняли тревогу?

— Они подняли тревогу.

— Почему вы не сообщили об этом?

— Вы не спрашивали.

Верно, — сказал Трагг. — Зато теперь я спрашиваю. Я хочу знать все до мельчайших подробностей. Кто-нибудь из ваших людей написал вам отчет?

— Да.

— Где он?

— Он у меня с собой.

— Дайте посмотреть. Дрейк вытащил из кармана сложенный рапорт и протянул его лейтенанту Траггу.

Тот перелистал отпечатанные на машинке листки и сказал, повернувшись к Мейсону:

— Эти ребята умеют показать товар лицом. Они составляют очень внушительные отчеты. Вот послушайте к примеру: «Зная, что двое агентов находятся на положенных местах, блокируя со всех сторон объект, я решил получить у местных жителей описание внешности поднадзорного. Определив место нахождения станции обслуживания, где поднадзорный покупал по кредитной карте бензин и масло, я в результате косвенных расспросов установил, что…»

Трагг поднял глаза и ухмыльнулся.

— Вы знаете, как это выглядит в действительности? Не дойдя несколько кварталов до места, этот агент случайно наткнулся на станцию обслуживания. Он зашел и спросил, не знают ли там человека по фамилии Карлин. Ему ответили, что знают и что Карлин покупает кое-что у них, а детектив сказал, что он учился в колледже с одним малым по фамилии Карлин, знает, что он живет где-то неподалеку, но не знает точно, где, и хотел бы выяснить наверняка, его ли приятель по колледжу живет на этой улице. Служащий со станции обслуживания отвечает ему, что вряд ли, так как этот Карлин лет ‚на тридцать его старше. Тут наш голубчик задает еще несколько вопросов…

— Да хватит вам, — смеясь, прервал его Дрейк, вы же выдаете все наши профессиональные секреты клиенту. Он, может, думает, что мои люди тщательно прочесали весь район, прежде чем нашли эту станцию, где Карлин покупал бензин, а потом…

— Да, я знаю, — остановил его Трагг, — и, проделав все это, он прибыл на место всего через тринадцать минут после того, как второй наблюдатель занял свой пост. Ну а теперь об этой дамочке, которая вошла в дом в час двадцать восемь.

— Вот на этот вопрос, сказал Дрейк, — ответить трудно. Она, наверное, ушла через черный ход до часа пятидесяти.

— И никто не входил в дом после этого?

— Возможность не исключена, сказал Дрейк. — Женщина могла уйти минут за десять до часа пятидесяти, и сразу после этого еще кто-то мог войти через черный ход, пробыть в доме несколько минут и уйти незамеченным через ту же заднюю дверь, прежде чем прибыл второй наблюдатель.

Трагг повернулся к Мейсону.

— Чего ради вы тратите деньги на всех этих детективов, если вы даже не видели в лицо человека, которого называете своим клиентом?

— Моя клиентка прислала мне деньги в оплату моих услуг.

— Каким образом?

— Через посыльного.

— Куда?

— В ресторан, где мы ужинали.

— Что это за ресторан?

— «Золотой гусь».

— В котором часу это было?

— Примерно в десять минут двенадцатого.

— А в котором часу она разговаривала с вами по телефону?

— Часов в одиннадцать.

— Значит, сказал Трагг, — все это случилось прошлой ночью. А сегодня утром вы от нее получили какие-нибудь известия?

Мейсон отрицательно покачал головой.

— Не морочьте мне голову, Мейсон. Почему вы не хотите рассказать, что, прочитав утром в газетах о гибели Карлина, ваша клиентка сразу позвонила вам?

Мейсон еще раз покачал головой.

— Она мне не звонила.

— Стало быть, вскоре позвонит.

— Возможно.

— Если она вам позвонит, я хочу знать, кто она. И я хочу с ней побеседовать.

— А вот это, — сказал Мейсон, — будет зависеть от того, захочет ли она побеседовать с вами.

— Речь ведь идет об убийстве, Мейсон.

— А что вас заставляет думать, что это убийство?

Трагг усмехнулся, — Наш шеф в таких случаях придерживается старомодных принципов. Он считает, что функции полиции заключаются в собирании информации, а не в ее распространении.

— Как странно, сказал Мейсон.

— Да, конечно, но так уж вышло, что он возглавляет наш отдел.

Мейсон небрежно сказал:

— Насколько мне известно, в доме Карлина был найден довольно дорогой сейф?

Трагг внимательно и испытующе посмотрел на адвоката.

— К чему это вы ведете?

— Может быть, я мог бы кое-чем помочь вам, — сказал Мейсон.

— Чем?

— В каком состоянии сейф? Он поврежден огнем?

— Нет. Пожар ведь больше всего повредил верхний этаж и крышу, сейф на первом этаже. Что вы знаете о сейфе?

— Возможно, что я и ничего о нем не знаю, — сказал Мейсон, но есть шанс, понимаете, Трагг, один только шанс из ста, что у меня в руках случайно оказался шифр этого сейфа.

— Что значит случайно оказался, черт вас возьми! Я хочу знать, как он у вас оказался?

— Я ведь еще не знаю точно, есть ли он у меня.

— Послушайте, Мейсон, сердито сказал Трагг. — Это сейчас нас очень интересует: Мы бы хотели побыстрее открыть его. Специалист с завода работает там с четырех утра, но мне звонили, что пока он ничего не добился. — Трагг ухмыльнулся. Служащие компании, выпускающей эти сейфы, c четырех часов утра 'забыли про сон. Все они ищут в конторе накладные, где указан шифр, и, наверно, скоро сообщат его нам. Но время дорого. Если у вас уже сейчас есть шифр этого сейфа…

— Я же не знаю, есть он у меня или нет.

— А как же, черт возьми, мы его выясним?

— Нужно испробовать его на сейфе.

— Как вы узнали шифр? Где вы его взяли? Когда? Почему вам его сообщили?

— Вы только усложняете ситуацию, лейтенант.

— Вздор!

— Знаете что, — сказал Мейсон, — когда вы получите шифр, я буду рад обсудить с вами все интересующие вас вопросы. Вот, например, если выяснится, что шифр начинается с числа 59, повторяющегося четыре раза, то, возможно, я смогу ответить вам и на остальные вопросы.

— А каким образом, по-вашему, я смогу выяснить, с какого числа начинается шифр?

— Ваш заводской эксперт.

— Я не уверен, что он может определить шифр, усмехнулся Трагг. — Скорее он вставит в замок дрель и разнесет его на куски. И при том неизвестно, сколько это займет у него времени. Собирайтесь, Мейсон, мы с вами предпримем небольшую прогулку.

— Куда?

— Поскольку, — сказал Трагг, — я не могу доставить сейф к вам в контору и положить его вам на колени, мы пойдем туда, где находится сейф.

— И что потом?

— Вы мне дадите шифр, а я попробую открыть сейф.

— Я не дам вам шифр. У меня нет на это полномочий. Мне его сообщили конфиденциально.

— Ладно, — сказал Трагг. — Тогда вы сами испробуете этот известный вам шифр. Пошли.

— А как быть с агентами, которые дожидаются в конторе Дрейка? — спросил Мейсон.

— Черт с ними, — сказал Трагг. — Сейф гораздо важней.

Мейсон встал лениво и неохотно.

— Так-то, — сказал он. — Вот награда за то, что я хотел вам помочь. Теперь я должен потерять все утро, пытаясь вместо полицейских открыть сейф.

Он взглянул на Деллу Стрит и слегка подмигнул ей.

Глава VIII

В доме было темно и мрачно. Резко пахло обугленным деревом, залитым тоннами воды. Большой сейф стоял в углу дальней комнаты, которая, наверное, служила кабинетом.

Трагг указал на сейф и сказал:

— Приступайте.

Мейсон вынул из кармана тонкий, как авторучка, фонарик и направил его на диск сейфа.

Лейтенант Трагг придвинулся поближе.

— Не дышите мне в шею. Вы действуете мне на нервы, — сказал Мейсон.

— Я хочу видеть, что вы делаете.

— Я не могу так работать.

— Уж постарайтесь как-нибудь.

Мейсон наклонился над диском так низко и так плотно прикрыл луч фонарика рукой, что лейтенант никак не мог увидеть цифры, которые Мейсон быстро набирал, сверяясь с найденным в телефонной будке клочком бумаги.

Заканчивая вращать диск, Мейсон два раза повернул 19 направо, потом повернул диск налево, пока он не остановился на десяти.

Украдкой нажал на ручку. Она не шевельнулась.

— Вы закончили? — спросил Трагг.

— Еще не начинал, — сказал Мейсон. Я не могу подбирать шифр, когда вы стоите здесь и все время толкаете меня то в одну сторону, то в другую, чтобы видеть, что я делаю.

— По-моему, вы орудовали вовсю. Что вам помешало?

— Мне кажется, шифр этот не подходит.

— Но вы даже не попробовали. А вдруг откроется?

— Нет, я абсолютно уверен, что мой шифр сюда не подходит.

— Я вас понял, — сказал лейтенант Трагг, — так как я наблюдал за вами, вы нарочно набирали что-то не то.

Завыла сирена. Трагг и Мейсон подошли к окну.

Радиофицированная полицейская машина остановилась у обочины. Из автомобиля в сопровождении двух полицейских вышел высокий худой человек лет шестидесяти. Все трое вошли в дом.

— Это Корнинг, представитель компании, выпускающей эти сейфы, — сообщил один из полицейских.

— Рад видеть вас, Корнинг. Можете вы открыть эту штуку, не взрывая ее на части? — спросил Трагг.

— Надеюсь.

— Сломаете замок?

— Думаю, в этом нет необходимости.

— Ну а как же вы его откроете?

— Сейф имеет порядковый номер. Еще на заводе к замку был подобран шифр. Мои служащие выяснили по накладным, что сейф был продан Карлину шесть месяцев назад. Существует постановление, согласно которому: покупатель может изменить шифр сейфа. В данном случае не поступило никаких заявок на изменение, На заводе сохранилась запись первоначального шифра, и я сомневаюсь, что он был изменен.

— Крутите, — сказал лейтенант Трагг.

Корнинг осторожно направился к сейфу по обгоревшим деревяшкам пола.

— Всегда боюсь, что мне в ногу воткнется гвоздь, — сказал он. — У меня был друг, который…

— Знаю, знаю, — прервал его лейтенант Трагг, — умер от столбняка. Ну, открывайте же.

Затаив дыхание они наблюдали за тем, как Корнинг достал из кармана маленькую, переплетенную в кожу записную книжку, два раза, примериваясь, повернул диск, а затем длинными, ловкими пальцами начал набирать комбинацию.

Внутри механизма раздался щелчок. Корнинг повернул спаренные ручки сейфа, сделал шаг назад и рывком открыл двойную дверцу.

Полицейские столпились у дверцы.

— Вот это да! — воскликнул Трагг.

Мейсон. подошел и через головы полицейских тоже заглянул внутрь сейфа.

Там ничего не было, кроме кучки сожженных бумаг.

— Ничего себе сейф, — сказал Трагг. — Жестяная коробка и та была бы лучше. Этот пожар…

— Не говорите глупостей, отрезал Корнинг. — На сейфе даже краска не потрескалась от жара. Бумаги были сожжены и после этого положены в сейф, если только не…

— Если только не что? — спросил Трагг.

— Если они не были пропитаны специальным реактивом, прежде чем их положили в сейф, с тем чтобы они воспламенились, находясь там, или кто-нибудь не смонтировал специальную…

Трагг внезапно сделал ему знак молчать и повернулся к Перри Мейсону.

— Думаю, что мы больше не нуждаемся в вас, ваша честь, — сказал он. — Вернее, я просто в этом уверен.

Глава IX

Мейсон позвонил Полу Дрейку из аптеки:

— Ну что там слышно, Пол? — сказал он, когда детектив взял трубку.

Вы узнали, кто моя клиентка?

— А что с сейфом? — спросил Дрейк. — Открыл ты его?…

— Нет, — ответил Мейсон. Но это подождет. Сначала о моей клиентке.

— Мои люди начали с «Золотого гуся», — сказал Дрейк. — Те, кто работал там вчера ночью, ушли домой около трех утра и проснутся только в конце дня. Выудить у них какую-нибудь информацию было адски трудно. Во-первых, невозможно выяснить, где кто живет…

— Жаловаться на трудности, — прервал его Мейсон, — ты будешь, когда представишь счет. А сейчас я хочу знать, кто моя клиентка.

— Думаю, что тебе интересно было бы узнать не только об этом‚ — сказал Дрейк. — Прежде всего о Пьере, метрдотеле, которого ты поручил мне расспросить. Выполнить твое поручение затруднительно.

— Не хочет говорить?

— Нет, я просто не могу его найти.

— Он что, удрал?

— Вчера он вышел из ресторана около полуночи, и с тех пор его никто не видел. Мы не можем его найти, и точка. Никто не знает, где он живет. Собственно, его адрес есть у владельцев ресторана, но по этому адресу он просто получает почту, а живет где-то в другом месте.

— Как обстоит дело с остальными?

— Единственный, кто мне помог, это гардеробщица. Я стал расспрашивать ее о парах, которые бывают в ресторане регулярно, знакомы с Пьером, по-видимому женаты и тем вечером рано ушли.

Выслушав нотацию за то, что мы нарушили ее мирный сон и вручив ей двадцать долларов, чтобы успокоить ее оскорбленные чувства и освежить память, мы выяснили, что в этот вечер две пары покинули ресторан раньше времени. Не буду обременять тебя деталями. Она не знает их имен, Знает, что одного из мужчин называли «доктором», и считает, что он врач. Я разыскал служащих, которые ставят машины клиентов на стоянку. Они запомнили номера некоторых машин. В общем, двое могут заинтересовать тебя. Один из них врач.

— И живет неподалеку от аптеки на углу Крамер-бульвар и Ванс-авеню?

— Нет, он живет на другом конце города.

— Видишь ли, — сказал Мейсон, — я предполагаю, что моя клиентка добралась до аптеки пешком, если только у них нет второй машины, которой она могла воспользоваться, не привлекая внимания. Но и в этом случае она спешила к ближайшему автомату. Впрочем, ты все-таки скажи мне, где живет этот доктор и как его фамилия.

— Доктор Роберт Афтон, — сказал Дрейк, — живет на Ивенруд, 2270.

Мейсон записал имя и адрес.

— Вы проверили эти данные, Пол?

— Только адрес. Он есть в телефонной книге.

— Хорошо. А кто другой?

— Что касается второго, — сказал Дрейк, то я не очень уверен. Он частенько приходит в «Золотой гусь» один. Гардеробщица много раз его видела. Она думает, что женщина, которая была с ним прошлой ночью, его жена. Машина зарегистрирована на имя Миртль Фарго. Адреса я не могу узнать. Миртль Фарго нигде не зарегистрирована. Дюжины две Фарго записаны в телефонной книге, но среди них нет Миртль. Машина — «кадиллак» с откидным верхом, так что люди они, очевидно, богатые, но никакой Миртль я пока что не нашел.

Машина зарегистрирована по адресу в Сакраменто. Наверно, её владелица уехала оттуда не более года назад. Если ты не остановишься перед расходами, я мог бы послать своих людей в Сакраменто, чтобы они попробовали что-нибудь выяснить. Но я не знаю, так ли уж это нужно.

— Я и сам ни черта не знаю, Пол, — сказал Мейсон. — Так ее имя Миртль Фарго?

— Да. Как видишь, мы пока что топчемся на месте, но ведь сейчас только раннее утро. Может быть, эта Миртль Фарго приехала сюда совсем недавно. Может, она живет в каком-нибудь отеле, где есть коммутатор, и поэтому ее фамилия не внесена в телефонную книгу. Человек, который был с ней в ночном клубе, может быть, ее муж, а может, и любовник.

— Проверь адреса всех Фарго по телефонной книге, — сказал Мейсон. — Может быть, кто-то из них живет поблизости от Ванс-авеню и Крамер-бульвар.

— Одна из моих девушек уже занимается этим, — сказал Дрейк. Подожди минутку, я думаю, ответ готов. Не опускай трубку.

Некоторое время продолжалось молчание, потом Дрейк сказал:

— Там по соседству живут двое, Перри, Артман Д. Фарго, живущий на Ливингтон-драйв, 2281, и Рональд Ф. Фарго, живущий на Моктрифт, 2830.

— Посмотри на карту, — сказал Мейсон. Который из них ближе к аптеке на углу Крамер-бульвар и Ванс-авеню?

— Артман Д. Фарго живет за три квартала оттуда, а Рональд Ф, Фарго кварталов за восемь.

— Порядок, сказал Мейсон. — Беру Артмана Д.

— Ты хочешь пойти прямо к нему и сыграть в открытую? — спросил Дрейк.

— Еще не знаю, Пол. Сориентируюсь на месте. Увидимся примерно через час.

Мейсон повесил трубку и отправился на Ливингтон-драйв. Опрятно оштукатуренный дом был обращен фасадом к небольшому, но ухоженному газону, в середине которого возвышался стальной шпиль с табличкой, на которой было написано «АРТМАН Д. ФАРГО, агент по продаже недвижимости».

Мейсон остановил машину, прошел к дому и позвонил.

Сначала в доме все было тихо, затем послышалось какое-то движение, потом шаги, дверь открылась, на пороге появился высокий, чуть пониже Мейсона, атлетически сложенный мужчина и сказал:

— Доброе утро.

Мейсон не заметил на его лице никаких следов волнения.

— Мне нужен мистер Фарго.

— Это я.

— Я хотел бы посоветоваться с вами по поводу одной сделки.

— Входите, пожалуйста.

Мужчина распахнул дверь, и Мейсон вошел.

Он тотчас почувствовал застарелый запах табака и слабый аромат готовящейся еды. Гостиная была просто, но со вкусом обставлена. На стуле валялись развернутые газеты, и у Мейсона создалось впечатление, что они отложены минуты две назад.

— Моя контора там, — сказал Фарго.

Он направился в комнату, расположенную влево от парадной двери. По-видимому, первоначально она была задумана как спальня. Фарго открыл дверь, и они вошли в небольшую комнатку, где стояли кушетка, стол, сейф, несколько кресел, два шкафа с выдвижными ящиками и сдвинутая на край стола пишущая машинка.

Комната была холодная и темная, жалюзи на окнах плотно закрыты.

Фарго поспешно извинился:

— Я все утро проработал, и у меня-еще не топлено. Ночью, вы ведь знаете, шел дождь и было очень холодно. Сейчас я включу электрический обогреватель, и через секунду-другую здесь будет тепло.

Он щелкнул выключателем, и почти тотчас же скрытый вентилятор погнал. в комнату поток теплого воздуха.

— Это минутное дело, еще раз извинился Фарго. — Садитесь и расскажите мне, чем я могу вам служить.

— У меня есть некоторые средства, — сказал Мейсон. Если бы подвернулось что-нибудь подходящее, я купил бы дом.

Фарго кивнул.

— Я хочу купить участок с домом по цене значительно ниже той, что установлена на рынке. Но при этом я хочу быть уверен, что участок продается не потому, что соседи на него претендуют, и не потому, что там завелись термиты или что-нибудь в этом роде.

— Какова ваша максимальная цена и какого рода участок вы имеете в виду?

Я покупаю для спекуляции, сказал Мейсон. Поэтому цена мне безразлична при условии, что она будет гораздо ниже установленной.

— Конечно, то, что вы хотите, не так-то просто подыскать, — сказал Фарго, — но у меня есть недурные варианты. Вы собираетесь сдавать дом или будете там жить, пока не подыщете покупателя?

— Я буду сдавать его.

Фарго уселся за стол и начал перебирать свои карточки.

— У меня есть несколько хороших предложений, но ничего такого, что можно было бы назвать дешевым. Когда у вас будет возможность осмотреть некоторые из участков?

Мейсон взглянул на часы.

— Видите ли, именно сегодня утром у меня есть немного времени. Обычно же я очень занят.

— Понимаю. Не будете ли вы добры назвать мне свое имя, мистер… Э-Э-3.

— Пока нет‚ — ответил Мейсон. — Возможно, немного позднее. Конечно, у меня нет никаких секретов, но, покупая участок…

— Понимаю, прервал его Фарго. Он взглянул на телефон, стоящий на столе. — Если вы согласны подождать несколько минут, сэр, я смог бы просмотреть свой список, но он находится в другой части дома.

— Конечно, конечно, — сказал Мейсон.

Фарго встал.

— Я вас не задержу. Устраивайтесь поудобнее, пожалуйста. Я сию же минуту вернусь.

Он поспешно вышел из комнаты.

Мейсон подошел к окну и, слегка приподняв жалюзи, увидел свою машину, стоящую перед домом. К ней украдкой приближался Фарго, очевидно, выскользнувший через черный ход. Мейсон, который из предосторожности спрятал паспорт машины, бросился к сейфу позади стола.

Сейф был закрыт.

Мейсон поспешно набрал шифр, записанный на бумажке, найденной в телефонной будке. Нажал на ручку. Замок щелкнул.

В ту же секунду за дверью раздались шаги, и едва Мейсон успел сесть в кресло, как в комнату вошел Фарго, говоря:

— Я просмотрел список. К сожалению, тот дом, который я имел в виду, уже продан.

— Жаль, — сказал Мейсон.

Фарго пристально взглянул ему в глаза.

— А вы не хотели бы купить этот дом и участок?

— Это ваша собственность?

— Да.

Мейсон покачал головой.

— Я же говорил вам, что покупаю для продажи. Вряд ли вы запросите за него. цену, которая мне подойдет.

— Почему вы так считаете?

— Но вы же собственный дом продаете.

— За наличные я продам дешево.

— Сколько?

— Восемнадцать тысяч, включая всю обстановку. Я просто выеду отсюда, и все.

— Это слишком дорого. Дом, конечно, стоит таких денег, но такую сумму я не могу заплатить.

— Семнадцать тысяч с мебелью.

— Цена, разумеется, сходная, но…

— Шестнадцать тысяч пятьсот, и ни цента меньше.

— Что ж, давайте осмотрим дом.

— Я могу показать вам его через час…

— Но я уже здесь. Почему же я не могу осмотреть его прямо сейчас? Фарго замялся.

— Вы действительно хотите купить этот дом?

— С мебелью, да.

— Моя жена сейчас в Сакраменто, — все еще колебался Фарго, — поехала повидаться с матерью, а я не слишком-то усердно занимался уборкой, и…

— Меня интересует помещение, сказал Мейсон, — а не ваши успехи в домоводстве.

— Ну хорошо, если вы так хотите осмотреть здание, пойдемте.

Фарго, первым показывая дорогу, провел Мейсона через гостиную в кухню.

— Большая прекрасная кухня, сказал он. Вполне современная, хороший холодильник, электрическая плита, электрическая посудомойка…

— Вы говорите, ваша жена уехала? — прервал его Мейсон.

— Да. Сегодня утром в Сакраменто. Улетела шестичасовым самолетом.

Я отвозил ее в аэропорт.

— А вы уверены, что она согласится на продажу?

— О да, конечно. Дело в том, что мы с ней уже обсуждали этот вопрос и у меня даже есть ее подпись на всех документах и купчей.

— Не потребуется ли заверить эту подпись у нотариуса?

— Я смогу все это устроить, — сказал Фарго.

— Что же, пойдемте посмотрим дальше, — предложил Мейсон. Фарго провел его по всему первому этажу, но, поднимаясь по лестнице, вдруг приостановился и сказал:

— Наверху есть комната, которую я не могу показать вам.

— Что за комната?

— Одна из спален. Это комната моей жены, там не прибрано.

— Ну и что же, — холодно сказал Мейсон. — Прежде чем принять решение, я хочу осмотреть весь дом целиком.

— Конечно, конечно, заискивающе согласился Фарго. — Вы и увидите все, но эту комнату я покажу вам немного попозже. Там… ну словом… моя жена очень поспешно собиралась и… ну вы сами знаете, когда торопишься с утра на аэродром. Всякие интимные принадлежности туалета… Я уверен, ей не хотелось бы, чтобы кто-нибудь сейчас зашел в ее комнату. Вы можете назначить любое удобное вам время. А пока я покажу вам другие комнаты.

Фарго двинулся вверх по лестнице с решительным видом, Мейсон осмотрел верхний этаж; с подчеркнутым неодобрением, нахмурившись, взглянул на дверь закрытой спальни, но Фарго держался твердо. Дверь в спальню так и осталась закрытой.

— Ну хорошо, теперь осмотрим ваш участок, — сказал Мейсон. — Дом вполне приличный. Потолкуем о цене.

— Боюсь, толковать уже не о чем, — сказал Фарго как можно решительнее. — Я запросил предельно низкую цену. Ваше дело принять её или отказаться.

— Хорошо, мы поговорим об этом, когда я осмотрю все целиком, — сказал Мейсон.

Он спустился вниз по лестнице, прошел вслед за Фарго на задний двор, осмотрел подвал, снова поднялся наверх и по асфальтированной дорожке направился к гаражу. В гараже стоял «кадиллак» с откидным верхом.

— У меня один автомобиль, сказал Фарго, — но места здесь достаточно для двух машин.

— Я вижу, — сказал Мейсон. Роскошная все же машина «кадиллак». Ваш?

— Да, мой, хотя он и зарегистрирован на имя жены. Я считаю, что, если вы всерьез хотите купить дом, лучшего вам не найти.

— Так-то так, сказал Мейсон, но мне нужно еще посоветоваться. Может быть, я сам буду здесь жить. В этом случае…

— Вы имеете в виду, что ваша жена тоже захочет посмотреть дом?

— Не жена, — сказал Мейсон. — Молодая женщина, которая, м-м…

— Понимаю, — сказал Фарго.

— Не уверен, что вы поняли меня правильно.

— А это так уж важно?

— Нет.

Фарго улыбнулся.

— Мы с ней приедем сюда чуть позднее, — сказал Мейсон.

— Меня может не оказаться дома, — предупредил Фарго. — Мне то и дело приходится уходить.

— Хорошо. Я созвонюсь с вами.

— Ну что ж, тогда отлично. Не будете ли вы добры сказать мне наконец ваше имя?

— Еще нет, — ответил Мейсон. — Я по опыту знаю, что при сделках с недвижимостью лучше всего оставаться анонимом.

— Да, но когда вы мне позвоните…

— Вы можете называть меня мистер Кэш, — сказал Мейсон.

Пожав руку Фарго, он быстро прошел к машине, доехал до аптеки на углу Ванс-авеню и Крамер-бульвар и из той самой кабинки, из которой прошлой ночью с ним говорила таинственная клиентка, позвонил Полу Дрейку.

— Хелло, Пол, — быстро проговорил Мейсон, понижая голос. — Есть у тебя люди, готовые немедленно приступить к работе?

— Есть. На всякий случай дожидаются здесь у меня в конторе.

— По-моему, я сразу напал на след, — сказал Мейсон.

— Ты насчет Фарго? Откуда же ты тогда знаешь, что это твоя клиентка?

— Знаю потому, — ответил Мейсон, — что найденный мною шифр подходит к сейфу в кабинете Фарго.

— Вот это да!

— Пришли сюда своих людей сейчас же, Пол, — сказал Мейсон. Я хочу, чтобы за домом Фарго наблюдали со всех сторон. Пришли достаточно людей, чтобы за каждым, кто выйдет из дома, можно было проследить. И сделай это поскорей.

— Ты думаешь, кто-то хочет ускользнуть из дому?

— Думаю, сам хозяин.

— А куда он собирается?

— Хочет удрать, сказал Мейсон, — Оставляет весь дом с мебелью и прочим добром и постарается убраться как можно подальше. Я разыгрывал из себя простачка, и он клюнул. Хочет мне подсунуть свой домишко.

— Но тогда он не уедет, не дождавшись тебя, — сказал Дрейк.

— Не знаю, что он предпримет. Он уже подкрадывался потихоньку к моей машине, чтобы взглянуть на паспорт. Не обнаружив его, записал номер машины. Теперь, наверное, посмотрит в справочнике. И, найдя там мое имя, поспешит бежать.

— Но послушай, Перри, если ему показали тебя в ресторане, он должен знать, кто ты такой…

— Я совершенно уверен, что ему меня никто не показывал, — сказал Мейсон. — Меня показали его жене. Готов поклясться, что он меня не знает. Он и глазом не моргнул, когда, открыл дверь и увидел меня на пороге.

— А где сейчас его жена?

— Фарго сказал, что проводил ее в аэропорт сегодня утром к шестичасовому самолету на Сакраменто. Она отправилась погостить у матери.

— Ты думаешь, что он ее не провожал?

— Думаю, нет.

— Почему?

— А потому, — сказал Мейсон, что почти до полуночи шел мелкий холодный дождь. Вряд ли Фарго оставил машину на ночь у обочины. Ведь из гаража есть дверь, ведущая прямо в кухню.

— К чему ты клонишь? Почему ты думаешь, что он не ставил машину в гараж?

— Если оп сделал это, — сказал Мейсон, — то только один раз. К гаражу ведет посыпанная гравием дорожка. Она мягкая. Машина стоит сейчас в гараже, а на дорожке только один след от колес. Если Фарго брал из гаража машину, чтобы отвезти жену в аэропорт, и потом опять ставил се в гараж, то на дорожке должно было бы быть три следа, а не один.

— Где же, по-твоему, его жена?

— Ее, может, уже убили.

— И тело сейчас в доме?

— Все может быть, сказал Мейсон. — Я попросил Фарго показать мне дом. Одна из комнат была закрыта, но мы стояли у самой двери, и я отчетливо слышал за ней чье-то дыхание. Кто-то там прислушивался, приложив ухо к замочной скважине.

— Жена? — спросил Дрейк.

— Не знаю почему, но этого я не думаю, — ответил Мейсон.

— Хорошо, Перри. Мы приступаем к работе.

— Я туда тоже возвращаюсь, сказал Мейсон. Присылай своих ребят как можно быстрее. Я буду ждать в машине, чтобы сразу же последовать за тем, кто выедет из гаража. Действовать нужно быстро.

— Хорошо, сказал Дрейк, — я скажу моим ребятам, чтобы они тебя там поискали.

Глава Х

Мейсон поставил машину за углом у обочины. С этого места ему не видна была дверь гаража, но зато он видел подъездную дорожку. Он закурил сигарету и, устроившись поудобнее, стал ждать агентов Дрейка.

Едва он успел сделать одну затяжку, как из ворот быстро выехала задним ходом машина, развернулась на середине мостовой и помчалась по улице.

Мейсон нажал на стартер, включил мотор и ринулся вслед за «кадиллаком». Он даже не пытался скрыть, что преследует эту машину.

Как только машина Мейсона тронулась с места, автомобиль, идущий впереди, увеличил скорость. Обе машины со скоростью около шестидесяти миль в час мчались по улицам, и у Мейсона уже не оставалось сомнений, что шофер идущей впереди машины заметил его и старается от него оторваться.

Откидной верх «кадиллака» был поднят, а сквозь узкое заднее окно Мейсон не мог как следует разглядеть водителя.

При выезде на бульвар «кадиллак», даже не притормозив, миновал стоп-линию. Мейсон сделал то же самое. Он услышал, как резко скрипнули по асфальту шины. Какую-то машину, едущую ему навстречу, занесло, когда она пыталась затормозить.

Мейсон не отрывал глаз от идущей впереди машины. Она вдруг резко завернула за угол и скрылась. В тот же момент с Мейсоном поравнялся мотоцикл. Грозно взревела сирена.

— Сворачивай к обочине!

— Послушайте, офицер, — сказал Мейсон, я еду за машиной впереди…

— Сворачивай!

— Я следую за той машиной. Я…

— Сворачивай!

Адвокат, побагровев от ярости, свернул к обочине.

Офицер службы движения поставил у тротуара свой мотоцикл, затем подошел к Мейсону и сказал:

— Вы не имели никакого права вытворять такое на улице. Я давно наблюдаю за вами…

— Я преследовал идущую впереди машину…

— Кто в ней находится?

— Человек, связанный с делом, которое я расследую.

— Вы сыщик?

— Нет. Я…

— Вы работаете на полицейское управление?

— Нет.

— Дайте-ка сюда ваши права.

Мейсон устало протянул свои шоферские права и сказал:

— Я адвокат.

— А, Перри Мейсон, вот как? Ну, принимая во внимание все обстоятельства, я ограничусь лишь предупреждением, но вообще-то вы должны быть осторожнее на перекрестках. Вы черт знает что творили. Встречным приходилось что есть силы нажимать на тормоза, чтобы избежать столкновения с вами. Смотрите, чтобы этого больше не было.

— Благодарю вас, — сказал Мейсон. Скажите, я смогу здесь развернуться?

— Вы, по-моему, говорили, что преследуете какую-то машину?

— Преследовал, — саркастически сказал Мейсон.

— Знаете, я мог бы вас оштрафовать, заметил офицер.

— Знаю, — ответил Мейсон.

Они немного помолчали, потом полицейский вернулся к мотоциклу, сел, отжал сцепление, и мотоцикл с ревом помчался вдоль квартала.

Мейсон развернулся и поехал назад к дому Фарго.

Объехав квартал, он без труда опознал одного из людей Дрейка, поставившего свою машину почти на том же месте, где сперва стояла машина Мейсона.

Мейсон свернул к тротуару, поставил свою машину впереди автомобиля сыщика и подошел к сидевшему за рулем человеку.

Тот опустил оконное стекло.

— Вы работаете на Дрейка?

Сыщик задумчиво смотрел на Мейсона и молчал.

Мейсон показал свои шоферские права.

— Я адвокат Перри Мейсон. Это я нанял людей из вашего агентства для наблюдения За этим домом.

— Ясно, — сказал мужчина за рулем.

— Давно вы здесь?

— Минут пять.

— Кто-нибудь выходил из дома?

— Нет, никто не выходил и не входил.

— Машина, за которой я погнался, ускользнула, — сказал Мейсон. — Я попробовал сесть ей на хвост, но мне не повезло.

— Так часто бывает, — грустно заметил агент. Когда кто-то знает, что его преследуют, он может запросто оторваться от хвоста. Для этого ему нужно выехать на улицу с оживленным движением и оторваться от преследователя у какого-нибудь светофора.

— На этот раз, — сказал Мейсон, — меня задержал спор с автоинспектором.

Сыщик взглянул на него с сочувствием.

— У вас все же есть преимущество.

— Какое? — спросил Мейсон.

— Вам не придется объяснять Полу Дрейку, как это случилось, и выслушивать от него в ответ, что он не знает, понравится ли это объяснение клиенту.

— Да, это преимущество у меня есть, — улыбаясь, сказал Мейсон. — Птичка, наверно, уже улетела, но тем не менее понаблюдаем за гнездышком.

Он проехал к аптеке, позвонил в свою контору и, когда Делла Стрит подняла трубку, сказал:

— Хватайте-ка такси и-приезжайте побыстрей ко мне.

— А где вы?

— В аптеке на углу Ванс-авеню и Крамер-бульвар.

— Ехать к вам сразу же?

— Да.

— Я буду минут через десять.

— Отлично, — сказал Мейсон. — Я буду пить кофе у стойки. Что у вас там нового?

— Ничего важного.

— Хорошо. Так я вас жду.

Мейсон повесил трубку, взял журнал со стенда, подошел к стойке и заказал чашку кофе. Когда такси, в котором ехала Делла, остановилось у дверей аптеки, Мейсон расплатился и вышел встретить секретаршу.

— Что у вас еще стряслось? — спросила она.

— Я покупаю дом, — сказал Мейсон. — Вы будете изображать мою невесту.

— О!

— А жена из вас выйдет неважная, — сообщил Мейсон.

— Вы меня недооцениваете! Что во мне плохого?

— Вы слишком критичны.

— Ах так! Что же я критикую?

— Все.

— Мне не нравится характер, который вы мне придумали. Невесты не бывают такими.

— Знаю, сказал Мейсон. В настоящее время вы меня обхаживаете, пока окончательно не подцепили на крючок. Вы очень хотите выйти замуж, но вы нервная, злая и, раздражительная.

Мы пока еще только помолвлены, и вы стараетесь скрыть свою сварливость, маскируете ее нежностью. Но после того, как мы поженимся, вы мне спуску не дадите. Что я ни сделаю, все будет не так. Как вы думаете, сможете вы. изобразить подобную девицу?

— Мне даже думать о такой противно.

— В частности, — улыбаясь, продолжал Мейсон, — вы будете очень раздражены, если одна из спален в доме окажется закрытой. Вам захочется посмотреть именно эту спальню, без этого вы не сможете принять окончательное решение.

— А у кого мы покупаем дом?

— У Артмана Д. Фарго. Мы покупаем его с мебелью и дешево.

— А пока осматриваем наши будущие владения?

— Да… если только нам удастся попасть в дом. Не так давно оттуда выехала машина. За рулем мог быть сам Фарго, мог быть и кто-нибудь другой. например, его любовница.

— Он не женат?

— Женат.

— Где же его жена?

— Он говорит, что она поехала навестить свою мать в Сакраменто. Однако не исключено, что ее труп лежит в багажнике «кадиллака», недавно уехавшего отсюда.

— Божественное гнездышко для молодоженов! — воскликнула — Делла Стрит. — Я просто в восторге, Пойдемте же!

Они подъехали к дому Фарго. Мейсон вышел из машины, обошел ее, открыл заднюю дверь и галантно помог Делле выбраться на тротуар.

Она улыбнулась и взяла его под руку.

Они направились к парадному.

— Внимательным покупателям, — сказал Мейсон, — следовало бы осмотреть все вокруг, прежде чем войти в дом. Кстати, это дало бы мне возможность изучить следы колес на дорожке перед гаражом.

Мейсон повел Деллу Стрит вдоль посыпанной гравием дорожки.

— Прямо перед гаражом мягкий грунт говорил он. — Совсем недавно там был только один след от колес. Так… А теперь их два. Боюсь, что птичка упорхнула.

— Какая птичка? — спросила Делла Стрит.

— Ну, скажем, любовница мистера Фарго.

— Вы думаете, он приводит ее в дом?

— Это лишь моя догадка. Он сказал мне, что его жена улетела шестичасовым самолетом в Сакраменто.

— Кошка вышла, мышки сразу за игру, — сказала Делла Стрит.

— Но, судя по следам колес, — продолжал Мейсон, — Фарго не отвозил жену на аэродром. Мало того, мне показалось, что он держится как-то подозрительно. Он явно что-то замышлял. Ну теперь пора вернуться к парадному входу. Нажмем звонок, и вам представится возможность составить свое собственное впечатление о мистере Фарго.

Мейсон слегка сжал ее руку и вдруг сказал:

— А что, Делла, может быть, нам нет нужды разыгрывать комедию? Ведь мы могли бы все это проделать и всерьез.

В ее смехе прозвучала печальная нотка.

— А потом я оставалась бы дома, а вы бы уходили в контору и наняли себе другую секретаршу…

— Нет, — сказал Мейсон. — Вы бы продолжали быть моим секретарем.

— Н-ну… Так не бывает, и вы это знаете.

— Почему же не бывает?

— Черт его знает почему, — сказала она. Не бывает, и все тут. Я думаю, что секретарше можно рассказать то, чего жене не расскажешь. В общем, не бывает этого. Вы позвоните, наконец, или мы будем здесь стоять до… Шеф, а дверь-то не закрыта. Глядите, там щель.

Мейсон кивнул и нажал пальцем на кнопку звонка. Через несколько секунд он снова позвонил, еще немножко подождал, потом крепко прижал пальцем кнопку.

Им было слышно, как звенит в доме звонок.

Мейсон задумчиво нахмурился.

— Знаете, Делла, благодаря очень странному стечению обстоятельств у меня есть комбинация от сейфа, принадлежащего Фарго.

— Да ну!

— Конечно, я не стал бы открывать его в отсутствие хозяина, но раз уж дверь открыта, мы могли бы глянуть в щель и посмотреть…

Мейсон приложил глаз к щелке, потом вдруг вскрикнул и нажал на дверь плечом.

Дверь немного подалась, но что-то мешало ей открыться.

— Что это? — спросила Делла Стрит.

— По-моему, — сказал Мейсон, это нога человека, который лежит на спине и, похоже, не собирается вставать. Я думаю, Делла, нам лучше попробовать войти через черный ход.

Веселый голос сзади них произнес:

— Ну, ну. Кажется, у наших крошек какие-то неприятности. Что, возникли затруднения при взломе?

Лейтенант Трагг, воспользовавшись моментом, незаметно подкрался к ним сзади.

— Какого черта вам здесь нужно? — раздраженно спросил Мейсон.

— Видите ли, — улыбаясь, стал объяснять Трагг, — мне нужно было повидаться с вами, а поскольку вас не так-то легко поймать, я решил проследить за мисс Стрит. Когда мой агент доложил, что мисс Стрит, поспешно выйдя из конторы, взяла такси, я приказал ему следовать за ней и доложить мне, куда она направляется. Эти радиофицированные машины — великое изобретение.

Итак, я вижу, вы почему-то застряли у двери. Что случилось? Хозяин вас не пускает или вы боитесь, что вас примут за грабителей?

Трагг прошел мимо Мейсона, взялся за дверную ручку, заглянул в щель и так замер.

— А, будь я проклят!

— Мы только что пришли сюда, Трагг, — сказал Мейсон.

— Я знаю, что вы только что пришли сюда, — проговорил Трагг. — Я следовал за вами от аптеки, где вы встретились с мисс Стрит. Моя машина стоит сразу же за углом. Вы звонили в дверь?

— Звонили до тех пор, сказал Мейсон, пока мисс Стрит не заметила, что дверь не заперта. Тогда я толкнул ее — только, чтобы взглянуть…

— На что взглянуть? — спросил Трагг, так как Мейсон вдруг замялся.

— Ну, понимаете ли, — сказал Мейсон, я хотел удостовериться, работает ли звонок и есть ли кто-нибудь дома.

— Так-так, — сказал Трагг. — Очень интересно. А что, если мы обойдем вокруг дома и попробуем войти через заднюю дверь?

— Вы хотите, чтобы я пошел вместе с вами?

— Вот именно. Я бы хотел, чтобы вы больше не исчезали из моего поля зрения. Мне вполне определенно показалось, что там на полу возле двери лежит чье-то тело.

— Может быть, кому-то стало плохо с сердцем? — сказал Мейсон.

— О, без сомнений, — ответил Трагг. — А может быть, кто-то случайно там заснул. Но вы, возможно, заметили вон ту машину на углу напротив, Мейсон. Один из моих людей сейчас беседует с шофером. И я не очень-то удивлюсь, если окажется, что это один из детективов Дрейка, Говоря по правде, я узнал его, едва только мы подъехали. А он сам, узнав меня, очень старался привлечь ваше внимание: махал рукой, то включал фары, то выключал их. Но вы были настолько поглощены вашей беседой с мисс Стрит, что ничего не заметили. Я хочу спросить его, зачем это он подавал вам тайные сигналы?

Видите ли, Мейсон, в последнее время у вас появилась странная привычка нанимать людей Пола Дрейка для наблюдения за домом, владелец которого умирает именно в то время, когда эти люди прибывают на место. Если так будет продолжаться, мы будем вынуждены связаться со страховой компанией.

Они наверняка внесут какие-нибудь изменения в свою статистику, или в таблицы смертности, или как там это называется. Пойдемте по этой дорожке. Вы подходили к гаражу? Что вас там заинтересовало?

— Просто осматривал весь участок, — ответил Мейсон Дело в том, что я собираюсь его купить.

— Ах вот оно что! Но вы мне не рассказывали, что собираетесь приобрести здесь недвижимое имущество.

— О, прошу прощения, сказал Мейсон. — Так заработался, что позабыл вас уведомить. Я ведь, еще подумываю о покупке железнодорожных акций и собираюсь вложить кое-какой капитал в правительственные облигации. Как вы думаете стоит? Это удачное капиталовложение?

— Ваш сарказм: меня совсем не задевает, ответил Трагг. — Наоборот, я даже очень ценю ваше остроумие. Так вы хотели купить этот дом, Мейсон? Отвечайте честно.

— Да

— Вы встречались с его владельцем?

— Встречался.

— Когда?

— Сегодня утром.

— В котором часу?

— Сразу же после того, как я последний раз вас видел.

— Понимаю. Встретились со мной, чтобы поговорить насчет убийства, и сразу ринулись сюда покупать дом.

— У меня есть свободный капитал.

— Понятно, вы заходили в этот дом?

— Да.

— И разговаривали с этим, Как-Там-Его-Имя?

— Да.

— Ничего подозрительного вы при этом не заметили?

— Ничего подозрительного.

— Он был с вами все то время пока вы находились в доме?

— Да.

— А он не ваш клиент? Он не посылал за вами-и не просил вас прийти сюда?

— Нет. Я сам пришёл повидаться с ним. Я сказал ему, что мне нужно поместить куда-то капитал. Я даже не назвал ему свое имя. Он не знает, кто я такой.

— Допустим. Все это звучит чертовски подозрительно, но пока поверим вам. на слово. А теперь давайте взглянем на гараж. Может быть, нам удастся войти в дом оттуда:

Они прошли по подъездной дорожке к гаражу, и Трагг сказал:

— Здесь совсем недавно проезжала машина…

— Откуда вы знаете? — спросила Делла Стрит.

— Это элементарно, дорогая мисс Стрит, ответил Трагг, — обратите внимание на дорожке есть небольшая впадинка. Гравия на этом месте почти не осталось, и образовалась обыкновенная лужа. Вода в ней, как видите, грязная. Если бы эти следы не были оставлены недавно, то вода в луже была бы чистой. Ведь дождь не шел с полуночи. А теперь взгляните, Мейсон, эта дверь, по-моему, закрывается автоматически. Вот тут, вероятно, нужно нажать кнопку, чтобы открыть дверь, а минуты через две дверь сама опустится. Новая выдумка. Очень мило.

Трагг нажал на кнопку, и тяжелая дверь поднялась вверх. Они увидели пустой гараж.

— Полагаю, — сказал Трагг, слегка отступая в сторону, — что при сложившихся обстоятельствах я должен взять на себя роль хозяина. Итак, входите, пожалуйста. Они вошли, Трагг быстро осмотрелся и сказал:

— Гараж на две машины. По всему видно, что здесь стояла только одна та часть гаража используется как склад. Так… А эта дверь, я полагаю, ведет внутрь дома. Попробуем ее открыть. А, да она не заперта!

Трагг немного помедлил, чтобы еще раз бегло осмотреть гараж, и в это время часовой механизм замкнул электрическую цепь, и входная дверь медленно опустилась, В гараже стало полутемно.

Трагг открыл дверь, ведущую на кухню. — А теперь, сказал он, — я думаю, будет лучше, если вы и мисс Стрит пойдете следом за мной. И пожалуйста, будьте добры, ничего не трогайте. Понятно?

— Видите ли, лейтенант, — начал Мейсон, — я…

— С вашего разрешения, воздержимся пока от разговоров, Мейсон. Я хочу пройти отсюда в прихожую и взглянуть на человека, который лежит возле двери.

Трагг из кухни прошел в столовую, потом в гостиную и вдруг замер на месте увидев в открытую дверь маленькую комнату под лестницей, ту самую, в которой Фарго оборудовал себе контору.

— Так-так, — сказал он, — кажется, тут что-то искали и очень спешили.

Мейсон взглянул из-за спины Трагга и увидел, что дверца сейфа в углу конторы широко открыта. Выброшенные наспех бумаги и книги грудой валялись на полу. Счетные книги валялись в полном беспорядке, раскрытые. Кучи погашенных счетов были разбросаны по всему полу. Письма тоже разбросаны повсюду, а карточки с названиями участков разлетелись по всей комнате.

— Очень, очень интересно, — сказал Трагг. — Совершенно точно: Кто-то искал здесь что-то и очень спешил.

Внезапно он повернулся к Мейсону.

— Может быть, вы сможете рассказать мне, что здесь искали, Мейсон?

Адвокат покачал головой.

— Ну что-ж, посмотрим сами, — сказал Трагг. — Кажется, джентльмен, который лежит в прихожей перед дверью, имеет перед нами то преимущество, что… Ого! — воскликнул он, войдя в прихожую. — Взгляните-ка на лестницу, Мейсон.

Широкий кровавый след тянулся вниз по ступенькам. Кровь только начинала подсыхать, блестела еще и сохраняла яркий цвет.

— В данный. момент сказал Трагг, — вам с мисс Стрит. лучше всего остаться здесь. Не двигайтесь. Ничего не трогайте.

Он шагнул вперед и посмотрел на труп, лежавший навзничь на натертом паркетном полу.

— Вы, наверное, немного сместили тело, Мейсон, когда пытались открыть дверь. Сдвинута левая рука, и на полу остался след, показывающий, что все тело смещено примерно на дюйм.

Трагг наклонился пощупать пульс.

— Едва ли он мог выжить после такой потери крови. Так и есть, он, конечно, мертв, но умер совсем недавно. Вы узнаете его, Мейсон? Сделайте шаг вперед, тогда вы сможете увидеть его лицо.

Мейсон взглянул вниз на лицо Артмана Д. Фарго, уже приобретшее восковой оттенок смерти.

— Это джентльмен, который, по-видимому, жил здесь, сказал Мейсон.

— Когда я разговаривал с ним некоторое время тому назад, он представился мне под именем Артмана Д. Фарго.

Трагг посмотрел на полосу крови, тянувшуюся по ступенькам.

— Очевидно, его ударили ножом на втором этаже. Здесь нет никаких следов оружия. Смертельная рана в шею. Он, наверно, хотел выбраться на улицу, чтобы убежать или позвать на помощь, но на верхней ступеньке лестницы упал, скатился вниз и к нашему приходу умер.

А теперь простите, Мейсон, я некоторое время буду занят, так что вам и вашей уважаемой секретарше придется выйти из дому, причем очень осторожно, так, чтобы ни до чего не дотронуться. Я выведу вас тем же самым путем, каким мы вошли сюда, а потом, если не возражаете, вы подождете в машине, пока я освобожусь и смогу задать вам несколько вопросов.

Но прежде чем поговорить с вами, я хочу здесь все осмотреть. Нужно вызвать сюда из управления фотографов и следователя. Скажите, Мейсон, вы что, организовывали эти убийства по определенному расписанию? Очень интересное совпадение, не так ли?

— Очень, — согласился Мейсон.

— Итак, вам вдруг захотелось купить этот дом! — с явным интересом продолжал Трагг. — Вы позвонили Полу Дрейку и попросили его прислать людей. Очевидно, для того, чтобы ни один покупатель в ваше отсутствие не пришел сюда и не поднял цену. Ох, сдается мне, Мейсон, что для человека, который не знает, кто его клиент, вы очень уж ловко определяете, где произойдет следующее убийство. Прямо, пожалуйста. Я дам знак моему шоферу, чтобы он подал машину сюда, и в очень скором времени у нас с вами состоится сердечная беседа, но сначала, если вы не возражаете, я должен осмотреть дом.

— Ничуть не возражаю, — сказал Мейсон. Бывают дни, когда‚ мне совершенно нечего делать у себя в конторе. Совершенно нечего.

— Уверен, что это так, — ответил Трагг, — наверное, именно поэтому вы забавы ради выискиваете дома, где должно совершиться убийство, и посылаете туда людей Пола Дрейка. Вы настоящая ищейка, Мейсон.

Глава ХI

У Мейсона была возможность перекинуться несколькими словами с Деллой, когда Трагг давал какие-то секретные инструкции офицеру,сопровождавшему его в дом Фарго.

— Мы все расскажем ему? — спросила Делла Стрит.

— Пока нет, — ответил Мейсон.

— Наверно, он захочет знать, почему вы оказались здесь и каким образом…

— Пока я ему ничего не могу сказать.

— Почему?

— Я не сомневаюсь, что моя клиентка миссис Фарго, — сказал Мейсон По моим предположениям, хотя я и не совсем уверен, мне не удастся сейчас повидать ее.

— Вы думаете, он ее убил?

— Раньше думал. Теперь уже не знаю. Кто-то зарезал его. Может быть, жена, которая вдруг узнала, что он сам хотел убить ее. В таком случае, это была самозащита, но нам понадобится уйма времени, чтобы доказать это. А может быть, он сам убил жену, потом вызвал к себе любовницу, все рассказал ей и стал упрашивать бежать вместе с ним. Она, может быть, не захотела бежать сразу, может быть, вообще решила порвать с ним и стала угрожать, что все расскажет полиции, тогда он набросился на нее, и она его заколола. Опять-таки — самозащита. Но пока никто толком ничего не знает.

— А вы не могли бы все это сказать Траггу?

— Я ведь могу и ошибаться. Поэтому мне нельзя рассказывать Траггу ничего, что моя клиентка сообщила мне конфиденциально.

— Вы уверены, что ваша клиентка — его жена?

— Скорей всего. Ни слова, Делла, он идет сюда.

Трагг сказал:

— Будьте добры, мисс Стрит, и вы, Мейсон, пройдите в машину, где сидит наш офицер. Мы постараемся не задерживать вас. дольше, чем. это необходимо, но некоторые факты я хотел бы выяснить сразу же, как только закончу осмотр.

— Всегда рад услужить вам, — бодро сказал Мейсон.

Они с Деллой. сели в машину. Пока они ожидали Трагга, к дому с громким завыванием сирен подъехало несколько полицейских машин. Зашныряли репортёры, фотографы делали снимки, затем подъехал фургон похоронного бюро, чтобы забрать труп, и, наконец, из дома поспешно вышел лейтенант Трагг.

— Простите, друзья, что заставил вас столько ждать, — сказал он, — но мне тут кое-что хотелось осмотреть поосновательнее. Сейчас, если не возражаете, мы поедем к нам в управление.

— Почему вы не допросите нас здесь? — сказал Мейсон. — Зачем тратить лишнее…

— Нет, благодарю вас, Мейсон, Я думаю, что в управлении будет удобнее. Там. мы сможем застенографировать ваши показания, если вы надумаете их нам дать.

— Я дам показания здесь и сейчас.

— В управление, сказал Трагг, кивая шоферу, вскочил в машину и захлопнул дверцу.

Понимая, что протестовать бесполезно, Мейсон не стал возражать. С громким воем сирены автомобиль прокладывал себе дорогу в гуще автомашин.

Трагг ввел Мейсона и Деллу в свой кабинет, находившийся в отделе расследования убийств, и позвал стенографистку.

— Устраивайтесь поудобнее, предложил он. — А теперь, Мейсон, мне хотелось бы знать, что случилось.

— Я вам рассказал все в общих чертах еще утром.

— Насчет Карлина?

— Да. О том, как я был приглашен заняться этим делом.

— Да, да, я помню. Таинственный клиент. Вы не хотели мне сказать, кто он, Наверно, женщина. Случайно, не миссис Фарго?

— Не знаю.

— Каким образом вы оказались возле дома, Мейсон? Почему отправили туда одного из людей Дрейка?

— Я пытался что-нибудь выяснить о моем клиенте, сказал Мейсон, — 0 том человеке, который мне звонил.

— И выяснили?

— Честно говоря, не знаю.

— Почему?

— Мне пока не везло.

— Но ваши поиски привели вас к Фарго?

— Да.

— Как вы нашли его?

— Чистейшая дедукция, лейтенант. Я не мог выяснить номер телефона моего клиента, поскольку мне звонили из автомата, но у меня было несколько других вариантов, и… словом, один из них навел меня на след Фарго.

— Самого Фарго?

— Может быть, его жены.

— А где она сейчас?

— Скорей всего, она уже мертва.

Глаза Трагга на мгновение стали острыми, как буравчики.

— Еще один труп?

— Еще один.

— Вы, кажется, оставляете за собой сегодня утром целый хвост трупов, Мейсон.

— Следую за этим хвостом, лейтенант.

— Поправка принята. Расскажите нам о миссис Фарго.

— Сегодня утром я разговаривал с мистером Фарго. Сказал, что намерен купить дом. К слову, мы с Деллой собирались разыграть перед ним роль жениха и невесты, присматривающих подходящий дом, в котором они могли бы свить себе гнездышко.

— Весьма похвально, сказал Трагг. — Могу я принести свои поздравления?

— Пока нет. Мне оказалось не по силам склонить Деллу к этой мысли.

— Жених не так уж плох, — сказал, повернувшись к Делле, Трагг, — но я ни в коем случае вам не советую говорить «да» до тех пор, пока дело не прояснится. Боюсь, что оно может оказаться более серьезным, чем мистер Мейсон себе представляет.

Мейсон закурил сигарету.

— Почему вы думаете, что миссис Фарго мертва? — спросил Трагг.

— Фарго сказал мне, что она улетела шестичасовым утренним самолетом в Сакраменто. Я в этом сомневаюсь.

— Почему?

— Мне кажется, что машина не выезжала из гаража.

— А по-моему, она куда-то выезжала. Она…

— Да, совершенно верно, — согласился Мейсон. В гараже машины нет. Значит, она куда-то выехала.

— И значит, кто-то был за рулем.

— Точно.

— А вы не знаете — кто?

— Наверняка не знаю. Но кое-какие догадки у меня есть.

— Кто же это мог быть?

— Возможно, любовница Фарго.

Тут в кабинет Трагга вошел сержант, положил перед ним на стол сложенный листок бумаги и, не сказав ни слова, повернулся и вышел.

Трагг развернул листок и, нахмурившись, стал его изучать.

— Любовница Фарго, — повторил он медленно. — Ищите женщину, а?

— Ваша правда.

Глаза Трагга стали холодными, пронизывающими, жестокими.

— А не нашли ли вы в доме у Фарго чего-нибудь, что вам хотелось бы заполучить? А, Мейсон?

— Например?

— Ну, к примеру, какой-нибудь документ.

Мейсон отрицательно покачал головой.

— Вы уверены, что ничего от меня не скрываете?

— Я рассказываю вам все, что могу.

— Вернее все, что вы хотите?

— Возможно.

— А скажите, могло ли быть так, что вы, работая на миссис Фарго, решили во что бы то ни стало добыть какие-то документы, которые находились у ее мужа…

Мейсон отрицательно покачал головой.

— Подумайте как следует, — сказал Трагг. — Я ведь проверю.

— Нет и еще раз нет, — ответил Мейсон. Это исключено.

— Так, значит, он сказал вам, что она в Сакраменто?

— Да.

— А вы в этом сомневаетесь?

— Да.

— Вы считаете, что она вообще не выходила из дому?

— У меня нет ни малейших доказательств, сказал Мейсон. — И мне бы не хотелось, лейтенант, чтобы вы ссылались на мои слова. Я могу оказаться в очень неловком положении, если вы сообщите прессе что-нибудь из того, что я сейчас вам скажу. Но если бы я был на вашем месте и занимался расследованием этого убийства, я бы узнал номер автомашины Фарго, которая, кстати, зарегистрирована на имя его жены, и объявил бы поиск по всей стране. Я постарался бы как можно скорее разыскать машину и, найдя ее, прежде всего заглянул бы в багажник.

— Очень благодарен вам за совет. — сказал Трагг. — Мы именно так и поступили. Я вижу, у вас появляется профессиональная хватка. А теперь, скажите мне, что бы. вы сделали на моем месте с неким Перри Мейсоном, который, очевидно, кое-что знает, но. не желает нам сообщать?

— Что же, по-вашему, я от вас скрываю? — спросил Мейсон.

— То, о чем вы не сказали мне.

— Я честно выложил на стол все карты, лейтенант. Я не могу сообщить вам лишь кое-какие подробности, из-за которых может пострадать мой клиент.

— Вы рассказали мне все?

— Все.

— В таком случае, — сказал Трагг, наклоняясь вперед, и его голос вдруг зазвучал повелительно, — в таком случае будьте добры объяснить мне, каким образом отпечатки ваших пальцев оказались на диске сейфа? Об этом сказано в докладе, который мне только что принесли. А также объясните мне следующее совпадение. Пытаясь открыть сейф Карлина, вы набирали четыре раза число 59. А шифр сейфа Фарго тоже начинается с числа 59, набранного четыре раза.

Мейсон сделал глубокую затяжку.

— Ну, — сказал Трагг, — я жду ответа!

— Боюсь, ответил Мейсон, — я не смогу добавить ничего к тому, что уже сказано.

— Открывали вы или не открывали сейф Фарго? Было это до убийства или после него?

— Я даже не заглядывал внутрь сейфа.

— Фотоотпечатками ваших пальцев испещрен весь диск.

— Ничем не могу помочь.

— Вы об этом еще пожалеете, сказал Трагг. — Я вам даю возможность сказать правду, Мейсон. Если вы работали на женщину, которая вам поручила взять какие-то документы из сейфа Фарго, то теперь самое время сознаться в этом.

— Нет, документы ей не нужны, во всяком случае, насколько мне известно.

— Я все же думаю, что вы взяли там какую-то бумагу, Мейсон.

— Я уже сказал вам, что даже не заглядывал внутрь сейфа, холодно сказал Мейсон. — Докажите, что это не так.

— Думаю, что смогу, — отрезал Трагг. — Пока все. Вы можете идти.

Глава ХII

Удалившись на квартал от полицейского управления, Мейсон зашел в кабинку позвонить в контору Дрейка.

— Пол, ты уже знаешь, что случилось с Фарго?

— Да, конечно, — ответил Дрейк. — Мой агент сумел мне это вкратце сообщить, прежде чем его перехватила полиция. На всякий случай я направил на эту работу еще несколько человек. Ты где сейчас, Перри?

— Примерно в квартале от полицейского управления. Они только что отпустили Деллу и меня.

— Прекрасно, сказал Дрейк. — Приезжай ко мне. У меня есть для тебя кое-какие сведения.

— Очень рад, — ответил Мейсон, но, кроме этих сведений, мне нужны другие. Я хочу выяснить, кто такая любовница Фарго. Я хочу…

— Многое из того, что ты хочешь выяснить, я уже знаю. Вторая линия, которую я расследую, навела меня прямо на…

— Кто его девушка? — перебил Мейсон.

— Селинда Джилсон, — сказал Дрейк, — живет в многоквартирном доме.

Фарлоу. Работает в «Золотом гусе», где делает моментальные снимки тех, кому хочется, чтобы окружающие считали их знаменитостями.

— Так она живет у Фарлоу?

— Да.

— Повремени-ка с остальным, — попросил Мейсон. Сейчас я пошлю к тебе Деллу. Ты ей дашь полный отчет, а она разберет и подготовит для меня все полученные тобой сведения. Я же попробую опередить полицию с визитом к Селинде Джилсон.

— Ты думаешь, полиция уже ищет ее?

— Я думаю, она могла убить Фарго после того, как выяснила, что он убил свою жену и Медфорда Карлина. Что до меня, то я настолько влип в это дело, что хотел бы выяснить как можно больше, прежде чем полиция захватит все в свои руки. Жаль только, что я нечаянно оставил отпечатки пальцев на сейфе Фарго, это может доставить мне неприятности.

— Как тебя угораздило? — спросил Дрейк.

— Я пытался проверить шифр, который у меня есть, чтобы выяснить, действительно ли миссис Фарго моя клиентка.

— И открыл сейф?

— Не повторяй ошибку, которую допустил лейтенант Трагг, — сказал Мейсон. — Он все спрашивал меня, открыл ли я сейф. Я не открывал его. Я его просто отпер. Это абсолютно разные вещи.

— Хорошо, — сказал Дрейк. — Ты хочешь, чтобы я начал слежку за этой Джилсон?

— Господи боже, конечно, нет, ответил Мейсон. — Если ты пошлешь кого-нибудь следить за ней и полиции это станет известно, тебе придется распрощаться с твоей лицензией. И без того слишком много совпадений, Пол. Ну я пошел.

— Ты надеешься застать ее дома? — с сомнением спросил Дрейк.

— Это мой единственный шанс. Если она сейчас в дороге, полиция сцапает ее в момент. Они передали по радио описание машины Фарго, так что задержать ее минутное дело. А теперь слушай, Пол, мне надо, чтобы ты выяснил все, что сможешь, о миссис Фарго. Я думаю, что ее родственники действительно живут в Сакраменто. Узнай, кто они такие и где живут. Принимайся за дело немедленно. Пока что мы на шаг опережаем полицию, и Эту дистанцию я хочу сохранить. Карлин чем-то связан с семейством Фарго. Мне хотелось бы узнать — чем. Словом, Пол, принимайся за дело сейчас же, а я пошел.

Мейсон повесил трубку и повернулся к Делле Стрит.

— У вас с собой достаточно денег, Делла?

Она кивнула.

— Скорее берите такси и мчитесь к Полу Дрейку, — сказал Мейсон. Я вернусь в контору, как только освобожусь. А если эта Джилсон согласится дать показания, вы должны немедленно приехать ко мне на такси и записать все, что она скажет. Раздобудьте как можно больше наличных денег. Нам, может быть, придется на некоторое время скрыться.

— Ну мне не привыкать, сказала Делла. А где она живет, эта Джилсон?

— В многоквартирном доме Фарлоу.

— Вы знаете, где это?

— Нет.

— Я поищу его, — сказала Делла.

— Вы лучше поскорее отправляйтесь в контору, — сказал Мейсон. Я сам найду. Берите машину.

— Всего хорошего, сказала Делла и поспешно вышла.

Мейсон полистал телефонную книгу, нашел нужный адрес, бегом бросился к машине и помчался к дому Фарлоу, скромному зданию средних размеров. Парадная дверь выходила на улицу. С левой стороны от двери располагался ряд карточек с фамилиями жильцов, и возле каждой из них — кнопка звонка, а справа находились соединенные с квартирами переговорные устройства.

Мейсон. нашел карточку с нужным именем. Селинда Джилсон-Ларю. Вторая часть фамилии была зачеркнута двумя жирными чернильными линиями.

Мейсон нажал кнопку. Он позвонил три раза, прежде чем в динамике послышалось какое-то сопение и сонный женский голос спросил:

— Кто это?

— Друг. — ответил Мейсон.

— Что вам нужно?

— Я хочу поговорить с вами до того, как придет полиция, сказал Мейсон.

— О чем вы говорите, я не понимаю, — пробормотал голос.

Мейсон промолчал.

Через несколько секунд послышалось жужжание зуммера: наверху нажали кнопку, и дверь открылась.

Мейсон взглянул на номер квартиры, распахнул дверь парадного и, не дожидаясь лифта, стал бегом подниматься по лестнице.

Холл третьего. этажа был в точности таким, как тысячи других холлов в многоквартирных домах. Глаза Мейсона с трудом привыкали к тусклому свету, но наконец он нашел нужную квартиру и постучал в дверь.

Молодая женщина, открывшая ему, терла глаза и зевала, глядя на него с явной насмешкой.

На ней был домашний халат и шлепанцы. Лицо не накрашено.

— Ничего себе друг, сказала она. Что вам вздумалось будить меня в такую рань?

— Да что вы, — сказал Мейсон, — разве сейчас рано?

— Для меня рано. Что вы хотите?

— Я хочу с вами поговорить.

— Ну говорите.

— Но не здесь же, в холле.

— У меня одна комната. Я еще не вставала. Подумайте о приличиях.

— Я не могу говорить, стоя в общем холле. Подумайте и вы о приличиях.

— Из того, что вы хотите со мной говорить, еще не следует, что вы доджны врываться в мою квартиру. О чем вы собираетесь говорить?

— О Фарго, — сказал Мейсон.

К сожалению, в холле было слишком мало света, и он не видел выражения ее глаз. Несколько минут Селинда приталено разглядывала Мейсона, потом отступила от двери.

— Входите.

Мейсон вошел и закрыл за собой дверь.

Это была маленькая, скромная меблированная квартира с кухонькой и ванной, унылое и безликое жилище, как-то особенно непривлекательное из-за того, что всю мебель сдвинули в одну сторону комнаты, освобождая место для кровати. Торшер бросал слабый приглушенный свет.

— Стулья там, у стены, — сказала она. Вон тот, с мягким сиденьем довольно удобный. Берите его и садитесь.

Она сбросила шлепанцы, вспрыгнула на кровать, поджав ноги, натянула на колени простыню, подложила себе под спину взбитую подушку и сказала:

— Ну выкладывайте все, да побыстрей.

— Вы знаете, что Фарго женат? — спросил Мейсон.

Она на минуту замялась, потом взглянула ему прямо в глаза.

— Знаю.

— Когда вы его видели в последний раз?

— Вчера вечером.

— В котором часу?

— Около десяти. Он-был там; где я работаю.

— В «Золотом гусе»?

— Да. Вы тоже были там. С какой-то девушкой. Я знаю, кто вы. Вы — Перри Мейсон. Так что давайте не будем ходить вокруг да около. Что вам нужно? Вы ведь адвокат. Вас что, прислала жена Фарго?

— Я не могу вам ответить на этот вопрос.

— Что ей нужно?

— Я и на этот вопрос не могу ответить.

— А вам что нужно от меня?

— Кое о чем узнать.

— О чем?

— Могу я закурить?

— Пожалуйста, — сказала девушка и указала на медную вазочку, которая служила пепельницей и была заполнена окурками до половины.

— Хотите сигарету? — спросил Мейсон.

— Что ж… можно.

Мейсон вынул из кармана портсигар, угостил Селинду сигаретой, потом закурил сам.

Сделав глубокую затяжку, девушка отложила сигарету, выпустила тонкую струйку дыма и сказала:

— Ну, начинайте допрос.

— Вы приятельница Фарго? — спросил Мейсон.

Она опять сперва замялась, а затем взглянула ему прямо в Глаза.

— Да.

— У вас с ним очень дружеские отношения?

— Интимные, вы это хотели знать?

— И давно вы с ним в интимных отношениях?

— Вас это касается?

— Думаю, да.

— Около-полугода…

— Он обещал когда-нибудь на вас жениться?

— Не будьте дураком. Он ведь уже женат.

— В какое же положение вы себя поставили?

— Вы сами знаете. Ведь вы адвокат.

— Ну а на что же вы надеялись, вступая с ним в такие отношения?

— Перестаньте, не злите меня.

— Нет, правда, на что?

— Это уж пусть он решает.

— Вы с ним строили какие-то планы?

— Нет.

— Он счастлив с женой?

— Нет.

— Вы знаете, что его уже нет в живых? — вдруг как бы невзначай спросил Мейсон.

Девушка так и подскочила.

— Вы знали? — повторил Мейсон.

— Вы не разыгрываете меня?

— Он умер, — сказал Мейсон. — Думаю, его убили.

— Значит, это сделала она, — убежденно сказала Селинда.

— Почему вы так решили?

— Потому-что он… Он этого ожидал от нее.

— Откуда вы это знаете?

— Он говорил мне.

— Так они и в самом деле не ладили с женой?

— Да.

— Из-за чего?

— Не знаю, — сказала она устало. Из-за чего люди не ладят, когда они живут вместе, хотя до смерти осточертели друг другу и давно хотели бы порвать, да все как-то не получается. Злятся, придираются друг к другу. Они, может, и по любви поженились, но все это уже давно прошло, а теперь жену чертовски раздражает то, что муж мозолит ей глаза днем и ночью, а его жена раздражает. Он старается уязвить её, она — его. Муж все время ворчит, и у жены появляется чувство, что она уж никогда не сможет ему угодить. Начинается с того, что цапаются, как кошка с собакой, а потом — развод.

— Так было и у вас?

— Да, — подтвердила Селинда, — Именно так. Вы, мистер Мейсон, наверно, видели карточку там внизу. Написано: «Ларю», затем ‚ зачеркнуто. Я его вычеркнула из своей жизни, как из этой карточки.

— Давно?

— Восемь месяцев тому назад.

— Вы развелись?

— Еще нет. Пока я только от его фамилии отказалась.

— Почему вы до сих пор не развелись?

— Потому что он не желает платить за развод, и будь я проклята, если я выложу свои, тяжким трудом заработанные деньги, чтобы купить ему свободу. Он пока живет холостяком, но рано или поздно какая-нибудь куколка окрутит его и захочет запустить в его деньги коготки. Он размякнет и тогда то уж придет ко мне, чтобы получить «свободу», развод то есть.

— Как же вы поступите?

— Может быть, выжму из него немного денег, — ответила она. В конце концов, я прожила с ним пять лет. Это дает мне кое-какие права. Пять лет чазад я могла бы неплохо пристроиться, а теперь я… словом, я уже не та.

— Вы довольно философски смотрите на жизнь.

— Пытаюсь. Расскажите мне об Артмане. Вы не обманываете, не разыгрываете меня?

— Нет. Он умер.

— Убит?

— Убит, я думаю.

— А где его жена?

— Предполагается, что отправилась навестить свою мать в Сакраменто.

— Когда она уехала?

— Сегодня утром.

— А когда убили Артмана?

— Часа полтора-два тому назад.

— Выясните, где была его жена в это время, — сказала Селинда, — я уверена, что это сделала она.

— А вы сами ничего не знаете об этом? — спросил Мейсон.

— Абсолютно ничего.

— Когда вы легли спать?

— Примерно в пять утра.

— Вы живете здесь одна?

— А как, по-вашему?

— Вы спали, когда я позвонил?

— Да.

— Вы были в постели с пяти утра?

— Ну конечно.

— А где вы находились сегодня примерно в десять часов утра?

— Спала вот на этой подушке. Почему вы спрашиваете? Кто-то хочет пришить мне это дело?

— В котором часу закрывается «Золотой гусь»?

— Часа в два ночи.

— Где вы находились между двумя ночи и пятью утра?

Она покачала головой и сказала:

— Это вас не касается. Я не люблю лицемерить и про себя рассказываю зам всё, как есть, но, когда речь идет не только обо мне, это совсем другое дело.

— Так вы были не одна? — сказал Мейсон.

— Да. — ответила она насмешливо. Я была не одна. У меня есть множество достоинств, за которые мне недурно платят. У меня их даже гораздо Больше. Я живу как хочу, и вмешиваться в мою жизнь ни у кого нет права.

— Давайте все-таки внесем полную ясность, — сказал Мейсон.

— Я думала, мы уже сделали это.

— Не были ли вы примерно в половине одиннадцатого утра у Артмана Фарго в его доме на Ливингтон-драйв, 2281, в запертой спальне?

— Нет.

— А где вы были?

— Здесь.

— Вы водите машину?

— Конечно.

— Так не вы ли это выехали на «кадиллаке» Артмана Фарго из гаража часа два назад.

— Не болтайте!

— Это были вы?

— Нет, не я.

— Что вам известно о миссис Фарго?

— Я с ней незнакома. Видела ее у нас в «Золотом гусе». Артман был там с ней вчера вечером.

— А что вам известно о ней?

— Я думаю, об этом не стоит распространяться, если только… ну… если правда, что Артман убит.

— Это правда.

— Как вы докажете это?

— Доказательств не придется долго ждать. Если я не переоцениваю умственные способности лейтенанта Трагга из отдела расследования убийств, он очень скоро пригласит вас на допрос.

— Ну что ж, — сказала она. — Это меня не пугает. Я свободная белая женщина, двадцать один год мне уже исполнился, (возраст совершеннолетия в США) и я живу как мне угодно.

— А что вы можете сказать насчет его жены?

— Если Артман Фарго убит, мистер Мейсон, то его убила Мирт.

— Кто это Мирт?

— Миртль, его жена.

— Вы в этом, кажется, не сомневаетесь?

— Да, я уверена.

— Не откажитесь объяснить мне, что внушает вам эту уверенность.

— Она очень тщеславная. Такой муж, как Артман, ее не устраивает.

— А кто ее устраивает?

Она покачала головой.

— Мирт очень скрытная.

— Вы думаете, у нее кто-то есть?

— Конечно.

— Что вас заставляет так думать?

— Многое.

— Вы не догадываетесь, кто ее любовник?

— Понятия не имею и думаю, что Артман тоже.

— Давайте говорить без обиняков, — сказал Мейсон. — У меня есть основания предполагать, что сегодня утром вы были в спальне в доме Фарго. У меня есть также основания предполагать, что после этого вы на «кадиллаке» Фарго выехали в город и попытались оторваться от машины, которая за вами следовала. Я думаю, вы бросили машину где-то как можно дальше от вашего дома. Я имею некоторые основания полагать, что в багажнике этой машины может быть обнаружено тело Миртль Фарго. Но это лишь догадка. Вы, может быть, причастны к убийству Миртль Фарго, а может, ничего не знаете о нем. Вы будете говорить?

— Мне больше не хочется говорить ни о чем. Такого игрока, как вы, не обыграешь. Я старалась как могла, да горе в том, что вы знаете всё козыри, а я не знаю.

— Когда полиция найдет машину, — сказал Мейсон, — они обнаружат на руле отпечатки ваших пальцев.

— Откуда вы знаете, что они там обнаружат?

— Знаю потому, что полиция уже начала искать женщину, которая замешана в этом преступлении.

— То есть меня?

— Да, вас. Когда они найдут машину, они всю ее обшарят в поисках отпечатков пальцев.

— Очень хорошо!

— И если вы, — продолжал Мейсон, — действительно убили Артмана Фарго, вам, наверное, лучше прямо об этом сказать, объяснив, что вы убили его в целях самозащиты, после того, как он сознался вам в убийстве жены, а не скрывать это, так как в конце концов вам все равно не отвертеться. Мне не хотелось бы быть вашим адвокатом, и я вовсе не обязан давать вам советы, но я рекомендую вам подумать над тем, что я сказал. В том, что я советую, есть здравый смысл.

Она соскользнула с кровати, халат при этом слегка распахнулся, и мелькнули голые ноги. Потом Селинда выпрямилась, одернула халат и сказала:

— Посмотрите на меня, мистер Мейсон.

— Смотрю.

— Вы думаете, что я прошла огонь и воду. Вы думаете, если я работаю в ночном клубе, значит, я авантюристка. Думайте себе на здоровье, что хотите.

Мне двадцать семь. Я и правда многое повидала. Никто и никогда не подходил ко мне без задней мысли. Все старались обжулить. Я сто раз себе говорила: «Что ж ты теряешься, Селинда? Давай и сама не зевай». Но что-то меня удерживало. Я всегда старалась играть в открытую. Мне нравится Артман Фарго. Если он и правда умер, это большое потрясение для меня. Но я переживу. Я уже многое пережила в своей жизни.

У меня не раз уже выбивали почву из-под ног как раз тогда, когда я думала, что стою крепко. Вот вы уйдете, а я сяду здесь и буду реветь, и к тому времени, как соберусь на работу, буду на всех чертей похожа. Но пока я стараюсь держать голову выше и не хлюпать при вас.

Я знаю, вам не интересны ни мои мысли, ни мое горе. Вам, наверно, для чего-то нужно было прийти ко мне. И конечно, вы стараетесь не для меня, а для вашей клиентки. Для меня же вы скорее всего враг. Но вы, кажется, человек порядочный, да и слышала я о вас только хорошее. Так вот, теперь вы знаете мою историю…

Резкий настойчивый звонок прервал ее на полуслове.

— Что это? — спросил Мейсон.

— Кто-то звонит.

— С улицы?

— Нет, здесь, у двери. Это, наверное, что-то принесли из магазина. Не обращайте внимания. Постоит и уйдет…

Снова звонок. Потом в дверь постучали.

— Эй вы там, открывайте, сказал громкий голос.

Мейсон встал.

— Ну что ж, спасибо. Думаю, что вам лучше открыть. Этот голос мне знаком.

Селинда открыла дверь.

В коридоре стояли лейтенант Трагг и одетый в штатское детектив.

— Селинда Джилсон. Лейтенант Трагг, — представил их друг другу Мейсон. — Селинда, это лейтенант Трагг из отдела расследования убийств. Он хочет задать вам несколько вопросов по поводу Фарго.

Траггу не удалось скрыть удивление, как он ни старался.

— Черт возьми, опять он меня обошел! Это и есть ваша клиентка?

Мейсон отрицательно покачал головой.

— Что ж, — с подчеркнутой вежливостью произнес Трагг, — нам не хотелось бы отнимать время у такого занятого человека. И именно сейчас-то мы не будем вас задерживать.

— Благодарю, — насмешливо ответил Мейсон и вышел.

Глава ХIII

Было уже почти три часа, когда Мейсон, открыв дверь своего кабинета, увидел Пола Дрейка и Деллу Стрит, которые, усевшись рядышком, о чем-то тихо разговаривали.

— Хелло! — бодро проговорил Мейсон. Вы похожи на заговорщиков.

— А мы и есть заговорщики, — отозвалась Делла Стрит.

— Я думаю, что мы попали в точку, Пол, — сказал Мейсон. — Насчет Селинды Джилсон. Она пыталась притвориться, что я разбудил, — терла глаза и тому подобное, не выдала себя. Она завзятая курильщица, судя по пепельнице, а ведь курильщик, как только проснется, прежде всего хватается за сигарету. А она, сделав вид, что только проснулась, даже не вспомнила о ней.

Что там у вас случилось?

Дрейк сказал:

— Твоя теория провалилась, Перри.

— Какая. теория?

— Что Фарго убил жену.

— Почему?

— Он этого не делал.

— Выкладывай-ка свои новости.

Мы получили кое-какие сведения о Фарго, как следует порывшись в брачных документах, — начал Дрейк. — Узнали имя и адрес матери миссис Фарго. Она живет в Сакраменто. Мы ей позвонили.

— О черт, — буркнул Мейсон. — И что же она сказала?

— Сказала, что её дочь сейчас едет в Сакраменто автобусом «Пасифик Грейхаунд» и прибудет сегодня вечером.

— Очень в этом сомневаюсь, — сказал Мейсон. Но если это все же так, нам предстоят большие неприятности.

— Почему? Если она и впрямь твоя клиентка и сейчас цела и невредима…

— И ее супругу только что перерезали горло… Когда отсюда отошел этот автобус?

— Очевидно, в 8.45 утра.

Мейсон встал и принялся расхаживать по комнате.

— Нам необходимо как-то с ней связаться, — сказал он.

— Зачем? — спросил Дрейк.

— Ей нужно алиби, Пол, — ответил Мейсон.

— Но если она сейчас в автобусе, то это хорошее алиби.

— Ей необходимо очень хорошее алиби, — сказал Мейсон. — Это убийство.

Как знать, а вдруг Трагг вздумает обвинить ее. На этот случай нужно выяснить имена ее попутчиков, которые смогли бы подтвердить, что она ехала в этом автобусе. Делла, закажите частный самолет. Самый быстрый. Пол ты достанешь мне расписание этого автобуса и сообщить приметы мисс Фарго. Делла, вы поедете со мной. Захватите с собой все данные отчеты Дрейка, адрес матери миссис Фарго, в общем, берите все, что у нас есть. Нужно собрать доказательства ее алиби и сделать это как можно скорей.

Делла Стрит подняла трубку и попросила телефонистку:

— Герти, свяжи нас с бюро заказов аэропорта. Скажи им, что нам нужно как можно быстрей попасть в Сакраменто…

— Стоктон, — поправил Мейсон. — Мы полетим в Стоктон.

— Стоктон, — сказала в трубку Делла Стрит.

— Почему в Стоктон? — спросил Дрейк.

— А потому, — ответил Мейсон, — что ты сейчас свяжешься со своим филиалом в Сакраменто и велишь им послать людей к матери Миртль Фарго, вместе с которой они встретят меня в Стоктоне. Автобуса мы будем дожидаться там. Она покажет нам свою дочь. Тогда твои агенты начнут шнырять среди пассажиров, собирая имена и адреса. Нам нужны свидетели, много свидетелей.

— Ты думаешь, все это так серьезно? — спросил Дрейк.

— Почем мне знать, — ответил Мейсон. — Может быть, и серьезно, а если так, я не хочу, чтобы доказательства ее алиби расползлись во все четыре стороны. Предпочитаю обзавестись свидетелями, пока они все под рукой.

Глава ХIV

Диспетчер только начал объявлять прибытие автобуса, рейс 320 до Сакраменто, как к Мейсону подошел худощавый мужчина лет пятидесяти пяти одетый так консервативно, что казался почти старомодным. Неприметно окинув Мейсона взглядом, он спросил:

— Мистер Мейсон?

Мейсон кивнул.

— Я из филиала детективного агентства Дрейка в Сакраменто. Мы привезли сюда миссис Ингрем. Вы встретитесь с ней сейчас? Автобус вот-вот должен прибыть. Там порядочно народу. Это ведь транзитный автобус, и здесь в Стоктоне билеты продают, только если есть свободные места. Нам удалось взять лишь два билета.

— Ладно, — сказал Мейсон. — Возьмите себе оба билета. Сядьте в автобус и запишите имена и адреса всех пассажиров. Сделайте это тактично…

— Не беспокойтесь, — сказал сыщик, — это моя работа. Все ясно, мистер Мейсон.

— Да, так, значит, запишите их адреса и имена, — продолжал Мейсон. — И в первую очередь тех пассажиров, которые едут из Лос-Анджелеса и разговаривали в пути с молодой женщиной, которую мы вам укажем.

— Вон уже идут пассажиры, — сказал сыщик.

— Тогда попросите сюда миссис Ингрем‚ — распорядился Мейсон.

Он сделал шаг навстречу тонкогубой женщине лет пятидесяти с небольшим, которая казалась очень возбужденной.

— Так это вы мистер Мейсон, сказала она. — Бог знает, что тут происходит. Мне сказали, что вы адвокат, причем хороший адвокат, так что вам, наверное, виднее. Моя дочка — хорошая девочка, мистер Мейсон, очень хорошая девочка. Помните это. Она не могла участвовать в каком-то темном деле. Я еще не знаю, что случилось, но так не поступают, мистер Мейсон. Зачем-то притащили меня сюда…

— Мы не вполне уверены, что ваша дочь едет этим автобусом, с трудом перебил ее Мейсон.

— Конечно, она едет в нем, как же еще? Она сама сказала, что приедет этим рейсом.

— Да, но с тех пор произошли очень важные и неожиданные события, миссис Ингрем. Не исключено, что ваша дочь…

— Мама, что ты здесь делаешь

Миссис Ингрем обернулась, Взгляд ее стал мягче, но тонкогубый рот остался твердым и жестким.

— Ах, Миртлы! Как ты меня испугала…

— Я тебя? Это ты меня пугаешь, Что ты здесь делаешь?

— Я тут ни при чем, — сказала миссис Ингрем. — Вот, познакомься, это мистер Перри Мейсон и его секретарь мисс Стрит.

Миртль посмотрела на Мейсона. На мгновение ее лицо побледнело, а глаза стали большими и круглыми.

— Мистер Мейсон! — испуганным шепотом повторила она.

— Вы знаете меня в лицо, миссис Фарго? — спросил Мейсон.

— Я… Да… Мне показывали вас. Боже мой, что вы-то здесь делаете?

— Сейчас нет времени на объяснения, сказал Мейсон. Дело очень серьезное. Корешок билета у вас?

Миртль Фарго поискала в сумочке и вытащила маленькую картонку.

— Вот он, мистер Мейсон, но для чего вам…

Мейсон быстро перевернул билет, чтобы взглянуть, стоит ли на обороте лос-анджелесский штамп.

— Миссис Фарго, вы можете мне объяснить, почему здесь вчерашняя дата?

— Да, конечно, быстро ответила Миртль. — Я купила билет вчера. Я всегда покупаю билеты заранее, чтобы потом не беспокоиться…

— Хорошо, все ясно, — сказал Мейсон. Где вы сидели в автобусе?

— Сейчас… дайте-ка вспомнить, второе сиденье спереди с левой стороны.

— Около окна или рядом с проходом?

— У окна.

— Вы помните, кто сидел рядом с вами?

— Да. Очень милая женщина. Она…

— Где она села?

— Не знаю. Ах да, где-то в долине. Она сидит в автобусе уже довольно давно.

— Но когда вы выезжали из Лос-Анджелеса, ее не было?

— Бог ты мой, не знаю. Я ее недавно заметила.

— Вы видите ее сейчас? — спросил Мейсон.

— Да. Она стоит вон там возле газетного киоска.

— Отправляется автобус, следующий рейсом 320, на Сакраменто. Займите, пожалуйста, ваши места, — объявил монотонный голос.

— Да что, в конце концов, случилось? — спросила миссис Фарго. — Мама ты можешь поехать со мной? Ты можешь…

— Вы останетесь со мной, — сказал Мейсон. — Мы поедем в Сакраменто на машине. Прибудем туда раньше автобуса и сможем опросить некоторых пассажиров.

Пассажиры садились в автобус. Мейсону видно было в окна, как сыщик и его помощник с любезной улыбкой снуют среди пассажиров, записывая имена и адреса.

— Послушайте, — сказала Миртль Фарго, — не будете ли вы так любезны объяснить, в чем дело?

— Да, пора бы, — подхватила миссис Ингрем. — Бог знает, что творится просто вся дрожу. Не могу собраться с мыслями. Никогда со мной такого не было. Куда-то тащат, везут, волокут. Да что ты натворила, Мирт?

— Абсолютно ничего, мама.

— Может, мы ненадолго отложим все эти вопросы? — вмешался Мейсон.

— Нет, зачем же, мистер Мейсон? Я от мамы не скрываю ничего.

— Так вы говорите, вам меня показали? — спросил Мейсон.

— Да.

— Где?

— В ночном клубе. Дайте вспомнить, это было… Да, это было только вчера ночью! С вами была мисс Стрит. Не правда ли, мисс Стрит?

— Вы собирались вылететь самолетом, миссис Фарго? — спросил Мейсон.

— Самолетом?

— Да.

— Господи боже, конечно, нет. Не настолько я дорожу временем. Мне нравится путешествовать автобусом. Встречаешь столько интересных…

— Вы не говорили мужу, что собираетесь лететь самолетом?

— Нет.

— Отвозил он вас утром в аэропорт?

— Мой муж? В аэропорт? Какие глупости! Да ни за что на свете он не встал бы в такую рань. Я тихонько спустилась на кухню, наспех позавтракала, доехала трамваем до автобусной станции и села там в автобус, отходивший в восемь сорок пять.

— Ваш муж сказал мне, что отвозил вас в аэропорт.

— Когда он вам сказал это?

— Сегодня утром около девяти часов.

Она покачала головой и сказала:

— Он, наверно, пошутил. Ведь он отлично знал, что я собираюсь ехать автобусом. Я всегда так езжу, верно, мама?

— Да. По-моему, всегда. Почти всегда. Ты, правда, прилетела сюда самолетом в тот раз, когда…

— И меня полдороги тошнило. Я тогда твердо решила, что ни разу больше не полечу. С тех пор я путешествую только автобусом «грейхаунд» и, уверяю вас, с огромным удовольствием.

— Да, все это так, конечно, но объясните же мне наконец, что все-таки происходит? Я уже не молодая женщина, и вдруг меня хватают, куда-то тянут, тащат, так что я уже не в силах…

— Миссис Фарго, — сказал Мейсон, — давайте объяснимся до конца. Вы можете не говорить мне больше того, что хотите, ответьте только — это вы вчера вечером звонили из аптеки на углу Ванс-авеню и Крамер-бульвар? Так или нет?

Она медленно покачала головой и, немного помолчав, сказала:

— А при чем тут это?

— Не лгите мне, сердито сказал Мейсон. — Дело слишком серьезное.

— Мистер Мейсон, — резко прервала его миссис Ингрем, — вы разговариваете с моей дочерью, не забывайте! Вы не имеете права обвинять ее во лжи. Она никогда не лжет. Ей лгать незачем. Она порядочная, респектабельная замужняя женщина…

— Ладно, сказал Мейсон. — Сейчас мне некогда вас подготавливать, Ваш муж умер.

— Что?! — воскликнула миссис Ингрем.

Миртль Фарго слегка покачнулась, Глаза у нее снова округлились.

— Артман… умер!

— Да, — сказал Мейсон, — и давайте-ка лучше не будем ужасаться и восклицать. Мне кажется, полиция доберется до вас через час или два. За это время мы должны выяснить множество вопросов и сделать это быстро. Так что начнем сразу!

— Артман… Это невозможно… У него было отличное здоровье. Он…

— Он убит, — перебил Мейсон.

— Как убит?

— Кто-то воткнул ему в горло нож. Думаю, это произошло сегодня утром, часов в десять на верхнем этаже вашего дома. Мистер Фарго пытался выбежать из дому. Он добежал до лестницы, а там, наверно, потерял сознание, скатился вниз и распластался на полу футах в двух от входной двери. Вы что-нибудь знаете об этом?

— Я! Откуда, мистер Мейсон, что вы имеете в виду? Вы первый, от кого я это слышу. Ты что-нибудь знаешь, мама?

Миссис Ингрем покачала головой.

— Учтите, сказал Мейсон, — вас будут допрашивать. Полиция захочет знать, где вы были в это время.

— В котором часу это случилось?

— Вероятно, часов в десять или в половине одиннадцатого.

— Славу богу, все в порядке. В половине одиннадцатого я уже была в автобусе.

— Вы с кем-нибудь там разговаривали?

Она нахмурилась, припоминая, потом сказала:

— Да. Там был очень милый джентльмен, пожилой уже, такой предупредительный. По-моему, служащий нефтяной компании или что-то в этом роде. Он сошел в Бэкерсфилде. Был еще пьяный, который сидел около меня, и женщина, с которой я разговаривала от Бэкерсфилда до Фресно. Я не знаю, кто она. После Фресно я пересела, и рядом со мной оказалась женщина, которая ехала в Сакраменто, чтобы выступить свидетельницей на бракоразводном процессе дочери. Кажется, ее фамилия — Оланта. Странная фамилия. Да, именно так: миссис Оланта. А фамилия дочери Пэлхем. И суд будет завтра утром.

Помню, она много толковала о разводах, о семейной жизни и о том, как трудно ладить друг с другом мужу с женой.

Мейсон взглянул на часы, повернулся к Делле и сказал:

— Нам пора двигаться, если мы хотим вовремя попасть в Сакраменто и успеть хоть что-то сделать.

Делла кивнула и направилась туда, где стоял шофер нанятой ими машины. Мейсон снова повернулся к миссис Фарго и ее матери:

— Послушайте, сказал он. — Мы поедем в машине, которую я нанял. Мы не сможем говорить при шофере. Не упускайте же последнюю возможность. Миссис. Фарго, звонили вы мне вчера ночью или нет?

Она взглянула ему прямо в глаза.

— Нет, — ответила она.

— Пойдемте, — сухо сказал Мейсон.

— Я не звонила вам по телефону вчера ночью, — порывисто проговорила Миртль. — но если мой муж мертв, и если кто-то может заподозрить… ну в общем… если мне придется искать алиби и доказательства, где я была и что делала, я бы хотела, чтобы вы представляли мои интересы. Я так много слышала о вас…

— Миртль, подумай, о чем ты говоришь, — остановила ее мать. — Тебе совсем не нужен адвокат. Я не знаю, кому и зачем понадобилось запугивать тебя и этим побуждать…

— Мадам сказал Мейсон, — тут никто никого не запугивает и ни к чему. не побуждает. Я ошибочно решил, что представляю интересы вашей дочери.

— Вы что, не знаете своих клиентов? — огрызнулась миссис Ингрем.

— Выходит, что так, — сказал Мейсон.

— Но вы высадили мою дочь из автобуса и зачем-то притащили. меня сюда, Вы должны доставить нас обратно. Сделайте хотя бы это. Я не знаю, какие уж там есть у нас права, но не бросите же вы нас здесь.

— Совершенно верно, — сказал Мейсон. Я доставлю вас в Сакраменто, если вы пройдете к тому автомобилю.

Они подошли к большой семиместной машине, которая ждала у обочины.

— Я хочу попасть в Сакраменто до прибытия автобуса, который только что отошел отсюда. Мы сможем это сделать? — спросил Мейсон шофера.

— Да, конечно, автобус ведь останавливается по пути.

— Отлично, — сказал Мейсон. — Едем.

По дороге Мейсон пресекал все попытки разговориться. Шофер показывал им местные достопримечательности, явно вызывая пассажиров на разговор, но в конце концов умолк.

Миртль несколько раз что-то шептала матери.

Мейсон и Делла не раскрывали рта.

Наконец на окраине Сакраменто машина замедлила ход и остановилась уавтобусной станции. Мейсон вручил шоферу пятьдесят долларов и дал пять долларов на чай.

До прибытия автобуса оставалось около десяти минут.

Мейсон сказал Миртль Фарго:

— Вам совсем не обязательно здесь оставаться. Я встречу своих агентов. А вы подождите меня в доме вашей матери. Я приеду на такси.

Миссис Ингрем с дочерью вышли из машины. Миртль сказала:

— Надеюсь, вы не считаете нас неблагодарными, мистер Мейсон?

— Все в порядке, — сказал Мейсон. Просто какое-то время я думал, что вы моя клиентка, миссис Фарго, и старался обеспечить вам надежное алиби и помешать полицейским пойти по ложному следу.

— Натолкнув их на верный след? — спросила Миртль.

— Возможно.

— Хотели бы вы знать, кто это сделал, мистер Мейсон?

— Да, это помогло бы нам.

— Его любовница. Артман едва мог дождаться, когда я уйду из дому, — он ждал ее. Поверьте, мистер Мейсон, я не ханжа, но есть же все-таки пределы.

— Вы, кажется, не особенно огорчены смертью вашего мужа, сказал Мейсон.

— Нет, — ответила она, говоря откровенно, нет. Мы уже несколько раз были на грани развода. Я уехала от него в надежде, что, может быть, хоть это заставит его опомниться, а он, наверно, лишь обрадовался, что сможет теперь привести в наш дом свою девицу. Я знаю, он уже не раз собирался все распродать и, получив наличные деньги, сбежать с ней. Я это чувствовала.

— Вы знаете, кто эта женщина? — спросил Мейсон.

— В общем, нет. Я только знаю, что у него есть какая-то девица, по которой он сходит с ума. Он почти не бывал дома последний месяц. Каждый день выдумывал какой-нибудь предлог, чтобы уйти. Сваливал все на дела. Мол, нужно повидаться с покупателем. Конечно, это временное увлечение, он к кому-нибудь переметнется. Вчера, когда мы были в ночном клубе, он строил глазки девушке, которая делает фотографии, и смотрел на нее так, словно проглотить хотел…

— Миртлы! — резко прервала ее мать, — Ты разговариваешь с чужим человеком!

Миссис Ингрем повернулась к ним спиной и зашагала было назад к машине, но приостановилась, чтобы наверняка ничего не пропустить из их беседы.

— Каковы бы ни были ваши чувства, сказал Мейсон, вы должны думать и о том, какое впечатление производите на других людей. С вами будут беседовать полицейские, будут задавать вам вопросы, может быть, у вас даже возьмут интервью для газеты, если разрешит полиция.

— Да, я понимаю, — сказала она. Я буду в должной степени печальной, но не собираюсь переигрывать, не люблю лицемерить.

— Я буду у вас примерно через час, — сказал Мейсон, — привезу вам адреса и фамилии свидетелей, подтверждающих ваше алиби, а возможно, даже у кого-нибудь возьму письменные показания. Сделаю для вас и это. А вы тем временем вспомните, обращались ли вы ко мне за помощью вчера вечером.

— О, я помню, что нет.

— Подумайте как следует.

— Хорошо. А если кто-нибудь еще до вашего прихода начнет задавать мне вопросы, что мне отвечать?

— Все, что вы хотите, — сказал Мейсон, Если вы не моя клиентка, я не могу вам советовать.

— Даже как друг?

— Да. Дружба у нас с вами тоже односторонняя.

— Я, наверное, должна удивиться, когда мне сообщат, что он…

— Не глупите, — резко сказал Мейсон. — Я вас встретил в Стоктоне, высадил из автобуса и, конечно, сразу же сказал, что ваш муж мертв.

— А если они спросят, почему вы это сделали?

— Скажите им, что у меня доброе сердце, а теперь уходите. Вон подъезжает автобус.

Мейсон отошел, а она нерешительно топталась на месте, не зная, следовать ли ей за ним или присоединиться к матери.

В конце концов она вернулась к машине, обе женщины сели в нее и уехали.

Делла подошла поближе к Мейсону.

— Дать вам вещественное доказательство номер один? — спросила она.

— Что?

В руке у Деллы белел кусочек материи.

— Это носовой платок миссис Фарго. Я вытащила его из ее сумочки. Точно такими же духами пахли деньги в том конверте.

— А черт! — воскликнул Мейсон. Он быстро повернулся, но было уже поздно. Миссис Фарго уехала.

Мейсон повел Деллу к дорожке, по которой только что прибывшие пассажиры входили в здание автостанции.

Агент шел одним из первых, Его лицо было хмурым. Встретившись глазами с Мейсоном, он сделал ему знак отойти в сторону.

— Записали имена пассажиров? — спросил Мейсон.

Агент кивнул.

— Хорошо, — сказал Мейсон, — теперь надо будет взять письменные показания. Как вы полагаете, могли бы мы попросить у некоторых пассажиров, предложив им компенсацию за потерю времени…

— У меня лежит в кармане с полдюжины письменных показаний, — сказал сыщик. — Они нацарапаны кое-как, поскольку их писали на ходу. Но все написано как полагается, есть подписи. Вот возьмите.

— Это хорошо, — сказал Мейсон, засовывая показания в карман пальто.

— По-моему, не очень-то.

— Что вы имеете в виду?

— Автобус выехал в восемь сорок пять утра, — сказал сыщик. — Мы нашли людей, которые видели ее там после Фресно. Мы нашли женщину, которая говорила с ней в Бэкерсфилде. Но мы не нашли никого, кто сел в Лос-Анджелесе и кто…

— Это неважно, — сказал Мейсон. — Она говорила с мужчиной, который сошел во Фресно…

— Подождите-ка минутку, — вежливо, но твердо прервал его сыщик. Одна из пассажирок обратила на нее особое внимание и готова поклясться, что этой дамы не было в автобусе, когда он выезжал из Лос-Анджелеса. Что она примчалась на такси и еле-еле успела сесть в автобус в Бэкерсфилде.

— Эта женщина, наверно, ошибается.

— Она из тех, кто никогда не ошибается, во всяком случае, так они сами думают.

— Вот дьявол, — сказал Мейсон, — это может послужить поводом для осложнений. Вы взяли показания у этой женщины?

— Да. Они в той пачке, что я отдал вам.

— Где она живет?

— В Лос-Анджелесе. Ее адрес указан в рапорте.

— А ваша контора находится здесь?

— Да.

— Дайте мне вашу карточку. Я пока еще не знаю, как будут развиваться события, но хочу, чтобы вы держали язык за зубами, вы понимаете?

Сыщик кивнул.

— Вы выпишете счет на меня или на детективное агентство Дрейка?

— На детективное агентство Дрейка.

— Вы доверяете вашим людям?

— Конечно. Но давайте все-таки внесем ясность, мистер Мейсон. Если полиция начнет мне задавать точные вопросы, мне придется дать на них точные ответы.

— Что ж, это справедливо, — сказал Мейсон, как я понял, вы не назвали своего имени никому из пассажиров.

— Мне поручено собирать информацию, а не давать ее.

— Прекрасно.

— Но, конечно, если полиция проявит интерес, она легко узнает, что кто-то ехал в автобусе и расспрашивал пассажиров.

— Понимаю.

Мейсон повел Деллу к стоянке такси.

— Похоже, что мы были слишком оптимистичны, Делла, — сказал он.

— Письменные показания сейчас у вас?

— Да.

— Лучше отдайте их мне, — сказала Делла, тогда, если кто-нибудь спросит — где они, вы можете сказать, что их у вас нет.

Мейсон молча отдал ей листки.

Он сказал шоферу адрес миссис Ингрем, и машина двинулась.

Делла Стрит, сжав руку Мейсона, сказала:

— В конце концов, она же сама говорит, что вовсе не ваша клиентка.

Мейсон молча кивнул. Когда они остановились перед опрятным домиком с террасой, Делла тихо заметила:

— Наверное, она не хочет с вами говорить при матери.

— Это не единственная причина, — ответил Мейсон.

Они поднялись на крыльцо, и Мейсон позвонил.

К двери подошла миссис Ингрем.

— А это вы, наконец, — сказала она. — Не много же от вас толку.

— Что вы имеете в виду?

— Я думала, что адвокат должен давать советы своим клиентам. Полиция приходит, а вас и близко нет. Бросили на произвол судьбы мою дочку.

— Здесь побывала полиция?

— Они уже ждали нас.

— Куда они ушли?

— Не знаю. Куда-то уехали.

— Ну что ж, прекрасно, — сказал Мейсон. — Я сейчас поговорю с вашей дочерью…

— Да ведь я вам о том и толкую, — сердито сказала миссис Ингрем.

— Вы имеете в виду, что полиция увела вашу дочь?

— Вот именно, Миртль оставила вам записку.

Она вручила Мейсону заклеенный конверт, на котором карандашом было написано: Перри Мейсону, эсквайру.

Мейсон разорвал конверт, вытащил лист бумаги и прочел:

Очень сожалею, мистер Мейсон, но мне в голову не приходило, что все может так обернуться. Надеюсь, вы. меня поймете. Миртль Фарго.

Мейсон сунул в карман листок и конверт.

— Это писала ваша дочь, миссис Ингрем?

— Да, конечно. Но скажите же мне наконец, что происходит? Я требую…

Закончить ей не удалось — зазвонил телефон.

— Подождите-ка минутку, — сказала миссис Ингрем и вышла. Она вернулась очень скоро со словами:

— Это междугородная, вызывают вас. Говорят, что это очень важно.

Она проводила Мейсона к телефону и остановила рядом, чтобы слышать, о чем он будет говорить.

В трубке раздался возбужденный голос Дрейка.

— Слава богу, что я поймал тебя, Перри, — сказал Дрейк. С этим делом Фарго такая каша заварилась — не расхлебать.

— А что случилось?

— Полиция обнаружила автомобиль Миртль Фарго.

— Где?

— На автостоянке у станции Юнион Терминал. Служащий на стоянке запомнил водителя или думает, что запомнил.

— Он детально описал его?

— К счастью, да, — ответил Дрейк. — А может, и к несчастью. Тебе виднее. Ему показали фотографию миссис Фарго, вдовы покойного, и он сказал, что именно эта женщина и вышла из машины. Он случайно заметил, что она пытается остановить такси. Шофер сказал ей, что ему запрещено брать пассажиров прямо перед станцией, и свидетель показал ей стоянку такси.

Потом полиция напала на след этой женщины, когда ее сообщник нанял частный самолет и они вылетели в Бэкерсфилд. В Бэкерсфилдском аэропорту женщина взяла такси и сказала шоферу, что ей необходимо успеть к автобусу, который отходит в час десять. Шофер доставил ее на автовокзал за две минуты до отправления автобуса.

— Я вижу, полиция, — сказал Мейсон, — крепко взялась за дело.

— Вот-вот. Я решил предупредить тебя, чтобы ты не попал впросак.

— Уже попал.

— И сильно?

— Хуже не придумаешь, — сказал Мейсон и, повесив трубку, увидел перед собой злобно сверкающие глазки миссис Ингрем.

— Так вот, мистер Мейсон, — сказала она, — я все-таки мать. Скажите начистоту: в конце концов, будете помогать моей дочери?

— Попадись она сейчас мне в руки, — мрачно сказал Мейсон, — я бы ей шею свернул.

Глава XV

Перри Мейсон, откинувшись на спинку кресла, читал отчеты, которые Делла Стрит аккуратно вырезала из различных газет и положила на стол.

Казалось, все авторы единодушно утверждали, что некий адвокат хотел организовать алиби для миссис Фарго и потерпел неудачу. Полиция, имевшая на руках все козыри и разработавшая весьма достоверную версию об обстоятельствах убийства Артмана Д. Фарго, агента по продаже недвижимости, зарезанного в своем доме на Ливингстон-драйв, 2281, не проявляет озабоченности.

«Зато очень озабочен, писала одна газета, некий знаменитый адвокат. Но выяснить, что же произошло, с точки зрения этого адвоката, трудно, поскольку на все вопросы он отвечает одной фразой: «Комментариев не будет».

Кажется, однако, этот адвокат твердо убежден в том, что миссис Фарго выехала автобусом «грейхаунд», рейс 320, отправившимся из Лос-Анджелеса в 8 часов 45 минут утра и прибывшим в Сакраменто по расписанию в 10 часов 50 минут вечером того же дня. Адвокат этот настолько убежден, что дело происходило именно так, или что его можно представить так, что, встретив эту даму в Стоктоне, высадил ее из автобуса и отвез в Сакраменто в нанятой им машине, а в автобус посадил сыщиков, которым было велено собрать так называемые «доказательства».

Сыщики выполнили свой долг и доказательства собрали, Но эти доказательства свидетельствуют о том, что миссис Фарго не было в автобусе в Лос-Анджелесе, она села в него лишь в Бэкерсфилде в десять минут второго пополудни.

Полиция конфисковала список фамилий и адресов, собранных частными детективами.

Покойник оставил после себя вдову, Миртль Фарго, и сына, Стивена Л. Фарго, десяти лет. Мальчик учится в одной из лучших частных начальных школ недалеко от Сакраменто и пользуется любовью учеников и учителей. Его считают очень способным, дисциплинированным и общительным.

Миссис Фарго, кажется, больше всего опасается того, какое впечатление произведет ее арест на сына.

Еще вчера Стивен Л. Фарго был счастливым мальчуганом. Его хвалили учителя за успехи в учебе, и он был выбран старостой класса. Сегодня же он узнает, что отец его убит, мать задержана полицией по подозрению в убийстве, и даже им самим и школой, где он учится, интересуются газеты.

Преподаватели решили не допускать к мальчику репортеров. Они не скрывают, что недовольны всей этой газетной шумихой. Но репортерам удалось встретиться с некоторыми соучениками Стивена Фарго, которые утверждают, что мальчика по-прежнему любят в школе и ни друзья, ни учителя от него не отступились».

Мейсон бросил вырезку на стол, встал и начал медленно и задумчиво мерить шагами комнату. Сунув большие пальцы в проймы жилета, он неустанно расхаживал взад и вперед по кабинету.

Делла Стрит продолжала печатать на машинке, время от времени поглядывая на шефа, но ничего не говоря. Телефон на столе Деллы вдруг негромко зазвонил, Она подняла трубку, сказала: «Алло» и услышала голос телефонистки. Минуты через две она сказала:

— Хорошо, Герти. Я поняла. Спасибо.

Повесила трубку, подошла к двери кабинета и остановилась, выжидая. Мейсон продолжал мерить шагами кабинет, пока вдруг не заметил Деллу. Он хмуро посмотрел на нее.

— Что случилось, Делла?

— Миссис Фарго поместили в окружную тюрьму.

— Ах, вот как, — сказал Мейсон, это значит, они уже выжали ее досуха, вытянули из нее письменные показания и довели до такого состояния, когда, по их мнению, она может получать от своего адвоката советы по поводу ее «конституционных прав».

Делла Стрит, зная Мейсона и понимая его настроение, благоразумно хранила молчание.

— Да, конечно, — с горечью продолжал Мейсон, — все идет по заведенному порядку. Ордером на арест они запаслись заранее. Если арестованный молчит, он попадает в тюрьму не раньше, чем дней через десять.

Но, если он, попавшись на удочку полиции, поверит, что они стремятся лишь полностью убедиться в его невиновности, и, поверив, расскажет им все, они доставят его в тюрьму так быстро, что и чернила на его показаниях не успеют высохнуть.

— Это первый выпуск дневных газет, — сказала Делла Стрит. — Их принесли несколько минут назад, но я не хотела вас беспокоить.

Мейсон взял газету и посмотрел на фотографию Миртль Фарго, помещенную на первой странице рядом с фотографиями дома, где убили Фарго, конторы с открытым сейфом и разбросанными в беспорядке по полу бумагами, там же был план дома с прилегающим участком.

Мейсон просмотрел заметку, немного помолчал и повернулся к Делле.

— Вот, послушайте, — сказал он.

«Полиция ищет сообщника. Этот человек был, по-видимому, достаточно близок с миссис Фарго, если рискнул ей помогать в подобных обстоятельствах.

Пилот, доставивший таинственную пассажирку в Бэкерсфилд, сообщает, что самолет его нанял мужчина средних лет. Пассажирка — по мнению летчика, это была миссис Фарго — сидела в автомашине до тех пор, пока они не договорились. Мужчина заплатил пилоту наличными деньгами и подозвал женщину кивком головы.

Женщина — она была под густой вуалью — подошла и села на заднем сиденье самолета только тогда, когда самолет был выведен на взлетную дорожку, мотор прогрет и готов к старту. В течение всего полета она ни слова не сказала летчику.

Шофер такси, который посадил ее у аэропорта в Бэкерсфилде и довез до автобусной станции, также сообщил, что за все время поездки они не обменялись ни словом и лицо женщины было под вуалью. Он решил, что у пассажирки какое-то горе, и не стал ей досаждать вопросами.

Интересно отметить, что шляпа и вуаль исчезли, пока женщина шла от такси к автобусу.

Служители автобусной станции сообщают, что нашли в одном из ящиков для мусора шляпу и густую темную вуаль. Так как шляпа была совсем новая, ее отправили в бюро находок, и она пролежала там до тех пор, пока полиция не выяснила ее происхождение.

Все эти доказательства были собраны и подготовлены благодаря блестящей работе бэкерсфилдской полиции в содружестве с лейтенантом Траггом из центрального отдела по расследованию убийств.

Полиции известны приметы сообщника, который нанимал самолет. Это моложавый мужчина лет шестидесяти, с хорошо поставленным голосом и серыми глазами. Он невысок, коренаст, элегантно одет. Полиция почти уверена, что именно он руководил организацией фальшивого алиби.

Поразительно, что это алиби могло бы сработать, если бы не один выдающийся адвокат, чьи попытки собрать доказательства в пользу миссис Фарго не только потерпели крах, но и позволили полиции заполучить список имен и адресов некоторых пассажиров.

Одна из пассажирок, миссис Ньютон Мейнард, тридцати одного года (Саут-Гредли-авеню, 906), уверена, что миссис Фарго села в автобус лишь в Бэкерсфилде.

«Я отчетливо помню, как она подъехала в такси, — сообщила миссис Мейнард полицейским. — Я обратила на нее внимание, потому что на ней была черная шляпка с густой черной вуалью, и она дала шоферу деньги и, не дожидаясь сдачи, поспешила в туалетную комнату в здании автобусной станции.

Я подумала, что она, наверное, понесла какую-то утрату и охвачена горем. Я решила попробовать как-то утешить ее, когда она сядет в автобус, если представится удобный случай.

Каково же было мое удивление, когда эта особа вышла из туалетной комнаты и присоединилась к пассажирам, ожидающим посадки. Она казалась чем-то очень возбужденной, но отнюдь не была подавлена. Шляпа и вуаль куда-то исчезли. Теперь на ней был маленький вельветовый берет, наверное, до этого лежавший в ее сумочке. Я заметила, что она старается завязать разговор то с тем, то с этим пассажиром еще до того, как мы прибыли в Фресно.

Эта женщина миссис Фарго. Я в этом так же уверена, как в том, что стою сейчас здесь перед вами. У меня очень хорошая память на лица, к тому же я присматривалась к ней из любопытства, так как видела ее еще в такси в густой вуали. Я не могла понять, что побудило скромную, тихую женщину, которая, казалось, хочет во что бы то ни стало избежать внимания людей, вдруг превратиться в оживленную, разговорчивую особу, стремящуюся перезнакомиться чуть ли не со всеми пассажирами.

Кроме того, я была одной из тех немногих, кто сел в автобус еще в Лос-Анджелесе. Часть этих пассажиров сошла в Бэкерсфилде, некоторые вышли в Фресно, некоторые — в Стоктоне. Миссис Фарго не было в автобусе, когда он отходил из Лос-Анджелеса. Я люблю разговаривать с людьми во время путешествия, к тому же я разглядывала пассажиров и на станции в Лос-Анджелесе и после того, как села в автобус, и я абсолютно уверена, что миссис Фарго не было в нем, когда он отходил из Лос-Анджелеса, и что она села в автобус в Бэкерсфилде».

Мейсон сложил газету, бросил ее на письменный стол и сказал:

— Ну, вот что у нас получается, Делла.

— Это у нее получается, шеф.

— Делла, — спросил Мейсон, — вам не показалось, что мужчина, который нанимал самолет, смахивает на кого-то, нам знакомого?

Она подумала.

— Не имеете ли вы в виду Пьера, метрдотеля из «Золотого гуся»?

— Я не имел в виду его, — ответил Мейсон, — а впрочем, это описание и к нему подходит.

— Да, как будто, — согласилась она. — Шеф, вы думаете, что…

Телефон на столе Деллы снова зазвонил. Она подняла трубку:

— Алло! — и спустя минуту: — Не кладите трубку, мистер Селлерс. Я думаю, он захочет с вами поговорить.

— Это Кларк Селлерс, он хочет вам сообщить результат графологической экспертизы, — сказала она Мейсону.

Мейсон подошел к столу, взял трубку и сказал:

— Да, Кларк. Что у вас слышно?

— Я очень тщательно изучил почерк на конверте, который вы мне дали, сказал эксперт-графолог, — и сравнил его с образцом почерка Миртль Фарго. Они оба написаны одним и тем же лицом. Это вам помогает Перри?

— Боюсь, наоборот — только ставит меня в еще более трудное положение, — ответил Мейсон, кладя трубку.

— Что, плохо дело? — спросила Делла Стрит.

— Плохо, — ответил он. — Мы влипли по уши с этой историей. Деньги прислала миссис Фарго.

— Но вы можете их не принимать.

Мейсон покачал головой.

— Меня тронул ее голос… ее перепуганный голос. Она была в беде, а теперь оказалась еще в худшей беде. Я должен ей помочь.

— Я вас просто не понимаю. Как вы можете защищать ее в суде? Она виновна, это совершенно ясно.

— Откуда вы знаете, что она виновна?

— Да вспомните хотя бы факты, — сказала Делла.

— Вот именно, — сказал Мейсон. Давайте рассмотрим факты и забудем ту историю, которую она сама рассказывает. Предположим, что она была заперта в спальне, когда я находился в доме. Она хотела выехать автобусом, отходящим в восемь сорок пять. Муж поссорился с ней. Она дала ему понять, что знает о существовании его любовницы. Он хотел задушить ее. Она убежала в спальню и заперла дверь. После моего ухода она попробовала убежать. Но муж схватил ее и снова стал душить. Тогда она его заколола. Вот что показывают факты. Но она надеялась выйти сухой из воды. Тут же бросилась к машине, подъехала к стоянке и, оставив там машину, позвонила своему другу и попросила его нанять ей самолет.

— Другу или возлюбленному? — спросила Делла.

— Скорее просто другу. Думаю, что это тот же человек, через которого она передала мне деньги. Если слушать, что она сама рассказывает, можно подумать, что она и впрямь совершила убийство. Факты же показывают, что эта женщина просто испугалась мужа и убила его, защищаясь, а потом скомпрометировала себя, пытаясь скрыться.

Надо будет, чтобы Пол Дрейк попытался найти ее приятеля. Да и вообще после того, как Селлерс сказал, что адрес на конверте с деньгами написан тем же почерком, что и записка, которую она оставила для меня у матери, у меня нет выбора. Она моя клиентка. Я уже работаю для нее и должен буду продолжать.

Он немного помолчал, потом сказал:

— Забавно, что ее алиби могло бы и сработать, не прояви я такого усердия. Пассажиры запомнили бы, что она ехала в автобусе, а полиция никогда не смогла бы найти всех пассажиров, которые были в автобусе, и значит…

— Может быть, они бы сами объявились, чтобы принять участие в таком громком деле? — сказала Делла. — Вряд ли один шанс на десять, — сказал Мейсон. — Представьте, что вы ехали бы в этом автобусе, едва ли бы вас увлекла перспектива быть вовлеченной в дело об убийстве, усмехнулся Мейсон. — Многие из пассажиров просто не явятся в суд, чтобы не мучиться. Остальные же скажут, что видели обвиняемую в автобусе, но не могут припомнить, когда она села в него.

— Собиралась ли полиция опросить пассажиров, когда те выходили из автобуса в Сакраменто? — спросила Делла.

— Очевидно, нет. Тогда они просто хотели арестовать Миртль Фарго. Мысль о том, что у нее есть алиби, даже не приходила им в Голову.

— Что же вы намерены предпринять, шеф?

Он протянул руку за шляпой.

— Хочу зайти к моей клиентке и посмотреть, что можно спасти после крушения… Боюсь, чертовски мало.

Глава XVI

Перри Мейсон встретил репортеров с ухмылкой.

— Минуточку, — сказал один из фотографов.

Мигнул яркий свет вспышки.

— Мистер Мейсон, начал один из репортеров, — ответьте нам прежде всего на вопрос: являетесь вы адвокатом миссис Фарго?

— Без комментариев.

— Но зачем вы ездили в Стоктон, если вы не ее адвокат?

— Без комментариев.

— Вы наняли сыщиков, чтобы подыскать в автобусе свидетелей?

— Не отрицаю.

— Вы заплатили сыщикам из вашего кармана?

— Да.

— Были ли вам переданы какие-либо деньги от Миртль Фарго в качестве аванса?

— Мне об этом ничего не известно.

— А чем объяснить ваш необычный интерес к делу Миртль Фарго?

— Без комментариев.

— Что вы сделаете, если Миртль Фарго захочет, чтобы вы её представляли?

— Она меня еще не просила.

— Вы собираетесь повидать ее сейчас, чтобы выяснить, не захочет ли она быть вашей клиенткой?

— Я не навязываю своих услуг, если вы на это намекаете.

— Вы прекрасно знаете, что мы на это не намекаем. Что вам известно о сообщнике миссис Фарго?

— Если она невиновна, у нее не может быть сообщника.

— Но, допустим, что она виновна: вы что-нибудь знаете о ее сообщнике?

— Ничего.

— Вы будете защищать ее, даже допуская, что она виновна?

— Адвокат не может допускать, что его клиент виновен.

— Вы точно знаете, что она невиновна?

— Я знаю лишь то, что ее обвиняют в преступлении, и потому она имеет право на справедливый суд в присутствии присяжных, а чтобы суд был справедливым, ей необходимо иметь защитника, Без защитника судить нельзя.

— Вам не кажется, что наша беседа не очень-то плодотворна?

Мейсон обезоруживающе улыбнулся:

— Да, кажется.

Репортеры сделали еще несколько снимков и оставили его одного.

Мейсон опустился в кресло против перегородки, которая протянулась во всю длину стола, разделяя его. Надзирательница ввела Миртль Фарго Ее лицо было бледным, на нем проступили морщинки. Под глазами залегли темные круги. Губы, не накрашенные помадой, казалось, вот-вот готовы были задрожать.

— Я вижу, вы совсем не спали, — сказал Мейсон.

— Мне не давали уснуть. Допрашивали всю ночь, угрожали, заставляли вновь и вновь рассказывать, упрашивали меня, давали подписывать показания, а потом посадили в самолет и привезли сюда, и опять все началось снова. Я глаз не сомкнула.

— Скажите, это вы мне звонили, — спросил Мейсон, — и просили меня передать ваше поручение Медфорду Карлину?

Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Нет.

— Убили вы вашего мужа?

— Нет.

— Посылали вы мне деньги?

— Нет.

— Вы понимаете, что вас обвиняют в убийстве?

— Да.

— Вы понимаете, что адвокату почти нечего сказать в вашу защиту?

— Похоже, что так. Сперва я думала иначе, но теперь понимаю, что ошибалась. Мистер Мейсон, — продолжала она, л в ужасном положении. Я совершенно не виновна в смерти моего мужа. Я знаю, что мне грозит, но больше всего меня беспокоит, как все это отразится на судьбе Стива, моего сына.

Мейсон сочувственно кивнул.

— Я всем пожертвовала ради него, сказала она. — Я… не могу сказать, чем я пожертвовала для его благополучия. И вдруг такой кошмар. Я… я в отчаянии.

— Ответьте мне лишь на один вопрос, — сказал Мейсон, — вы хотите, чтобы я вас защищал?

— Мистер Мейсон, у меня нет своих денег. Дядя оставил мне небольшое наследство, но эти деньги муж вложил в свой бизнес. Думаю, что он подделывал счета и почти полностью присвоил себе деньги. Но если что-то все-таки осталось, я хочу, чтобы на эти средства мой сын получил образование. У, меня есть страховка, но я не смогу реализовать ее пока… ну, словом, пока меня не оправдают.

— У вас есть что-нибудь наличными?

— Очень немного. У меня было пятьсот долларов, но, когда меня арестовали, их у меня забрали.

— У вас было пятьсот долларов в момент ареста?

— Да… это были мои сбережения.

— Скажите, вы хотите, чтобы я вас защищал?

— Я вам уже сказала, у меня нет денег, чтобы платить адвокатам.

— Я спрашиваю: вы хотите, чтобы я защищал вас?

— Да.

— Отлично, — сказал Мейсон. — Вы мне все время лжете. Лжете, что не звонили мне, что не вы оставили клочок бумаги с комбинацией сейфа в телефонной кабинке. Лжете, что не посылали мне деньги — конверт надписан вашим почерком.

— Нет, нет, — вяло повторяла она.

— Но хотя вы отказываетесь говорить мне правду, я буду защищать вас. И вот вам мой первый совет: больше ни слова никому, никаких показаний.

Вас, может быть, и оставят теперь в покое — они и так уже из вас достаточно выжали. Вы подписывали свои показания?

— Да.

— В присутствии нотариуса?

— Да.

— Ваши показания записывала стенографистка?

— Да. Я все рассказала.

— Вот и не говорите больше ничего, — сказал Мейсон. — Вам известно что-нибудь, что могло бы мне помочь при ведении вашего дела?

— Нет.

— Ваш муж был маклер по торговле недвижимостью?

— Да.

— Он занимался чем-нибудь еще?

— Нет, больше ничем.

— А его дела по продаже недвижимого имущества шли хорошо? Успешно?

— В общем-то да, но в последнее время похуже.

— Понятно. А теперь миссис Фарго я расскажу вам начистоту, поскольку я ваш адвокат, как я сам представляю себе события последних дней.

— Я вас слушаю.

— Я думаю, — сказал Мейсон, — что это вы звонили мне в «Золотой гусь» и просили меня выполнить ваше поручение…

Она медленно покачала головой.

Дайте мне пожалуйста, закончить, сказал Мейсон. — Я думаю, что вы послали мне все свои деньги, те, которые хранили на черный день. Я думаю, каким-то образом ваш муж узнал об этом, и на следующее утро вместо того, чтобы занять свое место в автобусе идущем в Сакраменто, вам пришлось отражать нападки и обвинения вашего мужа. Думаю, что, испугавшись его, вы закрылись в спальне. Но муж конце концов уговорил вас открыть, дверь и попытался вас задушить. А вы наверное, схватили нож и закололи его, защищаясь. Потом, я думаю, вы, опасаясь, что газетная шумиха бросит тень на вас и на вашего сына, попробовали сфабриковать себе алиби. Так как сперва вы собирались сесть в автобус, уходивший в восемь сорок пять, и знали, что ваша мать ожидает вас именно с этим рейсом, вы решили во что бы то ни стало приехать в Сакраменто именно в нем. Как видите, я думаю, что вы убили мужа, но не считаю вас убийцей. Я считаю, что это была самозащита. Но вы сами поставили себя в трудное положение, выдумав эту историю, в которую никто не верит.

Женщина покачала головой.

— Я угадал?

— Мистер Мейсон, я… мне бы хотелось… О, если бы я только смела вам сказать…

— Чего вы боитесь? — спросил Мейсон. — Все, что вы говорите своему адвокату, сохраняется в тайне. Ну, скажите, миссис Фарго, я угадал?

— Н… нет.

— Тогда как же все это происходило?

— Я сказала вам чистую правду. Я приехала на…

— Значит, вы не убили мужа, защищаясь?

— Нет.

— А почему вы не признаетесь, что звонили мне в «Золотой гусь»?

— Я не звонила вам.

— Вы доставляете мне лишние трудности в работе.

— Я рассказала вам все, что могла.

— Ладно, — сказал Мейсон, — я буду вас защищать. Но поймите только одну вещь.

— Какую?

— Если я возьмусь за ваше дело, я постараюсь добиться вашего оправдания.

— Ну конечно.

— Но никакие присяжные никогда не поверят той истории, которую вы рассказываете. Поэтому, — сказал Мейсон, — я намерен предложить присяжным версию, которая покажется им убедительной.

— Но я ничем не могу помочь вам, мистер Мейсон, не могу…

— Конечно, сказал Мейсон, — вы связали себя, изложив свою версию и подписав показания. Вы сделали все для того, чтобы обеспечить себе пожизненное заключение, а то и газовую камеру, но я-то не связал себя ничем.

— Что вы хотите сделать?

— То, что, на мой взгляд, будет больше всего в ваших интересах.

— Но, мистер Мейсон, вы не можете… ведь я все рассказала вам… вы не можете строить защиту на лжи.

— Я могу строить защиту на чем мне угодно, — ответил Мейсон, — и кто докажет, что это ложь? Вы запутались, вы сами это видите, и я пытаюсь вас спасти. Запомните — присяжные смогут вас осудить лишь в том случае, если в вашей виновности нет ни малейших сомнений, Вы понимаете это?

— Да.

— Я постараюсь им внушить эти сомнения.

— Но каким образом?

— Я объясню, что вы убили мужа, защищаясь.

— Но я его не убивала.

— Нет, убили, но боитесь признаться в этом, опасаясь огласки, которая, как вы считаете, может запятнать репутацию вашего сына.

— Нет, мистер Мейсон, я вам честно говорю…

— Вам не придется ничего рассказывать присяжным, пусть обвинитель сам изложит перед ними факты. Я же постараюсь пробудить сомнения в умах присяжных. Это все, что я могу для вас сделать, и сделать это можно, лишь использовав показания свидетелей обвинения. От вас требуется теперь только молчание. Вы поняли? — сказал Мейсон и кивком головы дал понять Надзирательнице, что беседа закончена.

Мейсон спустился на нижний этаж и позвонил из автомата Полу Дрейку.

— Пол, — сказал он, — в этом дьявольском деле нужно быть во всеоружии. Из свидетелей опасней всех миссис Мейнард. Я хочу, чтобы ты разузнал мне кое-что о ее зрении.

— А что у нее со зрением?

— Ей года тридцать два. На фотографии в газете она без очков. Но ведь случайно может оказаться, что она плохо видит, дома носит очки, а на людях снимает их.

— Ну и что же, так делают многие женщины, — сказал Дрейк.

— Но, если эта женщина выступает со свидетельскими показаниями против моей клиентки, ее очки должны быть на носу, а не в сумочке, — отрезал Мейсон.

— Ясно.

— Вообще-то это заблуждение, будто очки. портят внешность женщины, сказал Мейсон. Но поскольку это заблуждение свойственно многим женщинам, я хочу проверить. не из их ли числа миссис Мейнард. Выясни о ней побольше, все, что сможешь, о её прошлом, настоящем, вкусах, склонностях и антипатиях, где она бывает, что делает…

— Не увлекайся, Перри, — сказал Дрейк. — А то тебя обвинят в том, что ты оказываешь давление на свидетеля.

— Да плевать мне на это, ответил Мейсон. Я ей не угрожаю. Я просто хочу выяснить факты. Займись этим немедленно. Она, наверное, уже вернулась в Лос-Анджелес.

Глава XVII

Вскоре после полудня у Пола Дрейка был готов отчет о главной свидетельнице обвинения.

— Эта миссис Мейнард, — говорил Дрейк, перелистывая отчет, — очень скрытная особа. О ней почти ничего не известно. Она вдова, имеет, очевидно небольшие средства, которые позволяют ей жить тихо и скромно, но независимо. У нее есть небольшой автомобильчик, одевается она недурно, дома бывает редко.

— Она работает? — спросил Мейсон.

— Наверное, нет, поскольку уходит из дому в самое разное время, а иногда исчезает сразу на несколько дней. У нее есть телефон, но он не подключен к общему кабелю.

— Ладно, — сказал Мейсон. — Надо будет выяснить, куда она ходит. Пусть твои люди последят за ней.

— Мы это уже делаем, — ответил Дрейк, — но сейчас она почти никуда не ходит. И все же кое-что полезное мы для тебя узнали, Перри.

— Что?

— Вчера ей принесли от оптика очки.

— Откуда ты знаешь? Ты же вчера еще не занимался этим делом?

— Нет, но этим утром один из моих людей разговаривал с ее соседкой и та сказала, что вчера посыльный, долго звонил к миссис Мейнард в дверь и в конце концов эта соседка предложила оставить пакет у нее. Он так сделал. Она обратила внимание на ярлычок, поскольку магазин этого оптика всего в нескольких кварталах оттуда.

— Это удача, Пол! — воскликнул Мейсон, — Ну что ж, изучим этот след. Кто этот оптик?

— Доктор Карлтон Б. Рэдклифф. У него есть небольшой магазинчик, где он продает бинокли, оптические товары, подбирает и чинит очки.

— Что он собой представляет?

— Пожилой человек лет семидесяти. Живет в том же доме над магазином. Видно, неглупый человек, спокойный, сдержанный. Если хочешь, я разузнаю о нем побольше.

— Я займусь им сам‚ — сказал Мейсон. — Это может оказаться важным.

— У меня есть еще кое-что для тебя, — сказал Дрейк.

— Что?

— Ты просил собрать сведения о Селинде Джилсон.

— Что же ты выяснил?

— На карточке возле ее звонка написано «Селинда Джилсон-Ларю», причем «Ларю» зачеркнуто…

— Я это видел, сказал Мейсон.

— Так вот, — продолжал Дрейк, фамилия метрдотеля из «Золотого гуся», оказывается, тоже Ларю.

— Господи боже, Пол, неужели Пьер ее муж?

— Похоже, да. Я не смог выяснить, разведены ли они формально. Но они живут раздельно и… словом, видишь, какая выходит история. Пьер, наверное, пристроил ее в «Золотом гусе», чтобы дать ей заработок. Интересный факт?

— Он не укладывается в схему.

— Так ты лучше смени схему, — посоветовал Дрейк. — Факты — вещь упрямая.

— Да, черт бы их побрал, — признался Мейсон. — Ты выяснил, где живет Пьер?

— Этого никто не знает, — сказал Дрейк.

— Отлично, сказал Мейсон, раз уж он так сильно связан с этим делом, пусть твои люди за ним последят. Нужно выяснить, куда он отправляется после работы. Но прежде всего повидаемся с оптиком.

Предупредив Деллу, Мейсон вместе с Дрейком отправился к доктору Карлтону Б. Рэдклиффу.

При всем многообразии своих занятий доктор Рэдклифф явно не стремился переутомлять себя. Надпись над прилавком гласила:

«Я не позволю мне грубить и не позволю меня торопить».

Против двери находился прилавок, где принимались в починку часы. Когда Мейсон и Дрейк вошли, доктор Рэдклифф сидел за этим прилавком с лупой в глазу и собирал какие-то часы.

— Одну минутку, — бросил он через плечо и, продолжая работать, осторожно поднял пинцетом крошечную рубиновую крупинку и стал пристраивать ее.

Спустя несколько мгновений он отодвинул кресло и, шагнув к вошедшим, смешливо взглянул на них.

— Чем могу служить, джентльмены? — спросил он.

— Нам нужна кое-какая информация, — улыбнулся в ответ Мейсон.

— Я старый человек и не так-то много знаю. Мир ведь все время меняется.

— Нам нужна информация об очках, — сказал Мейсон.

— Об очках, это другое дело, — согласился Рэдклифф. — Часы и очки я знаю. Так чем я могу вам помочь?

— Мы хотим узнать кое-что об очках миссис Мейнард, — сказал Мейсон.

— Мейнард… Мейнард… Ах да, сломанные очки. Но я их ей уже отправил. Она очень меня торопил.

— Они были разбиты?

— Одно стекло треснуло. Кроме того, оба стекла были сильно поцарапаны от… да что ж вам собственно нужно?

— Мы хотим знать, могла ли она видеть без этих очков?

— Могла ли она видеть? А почему это вас интересует? Вы друзья миссис Мейнард?

Мейсон замялся, Дрейк ответил: «да»

Доктор тонко улыбнулся.

— Тогда всё очень просто. Спросите у самой миссис Мейнард.

— Доктор Рэдклифф, я адвокат, — сказал Мейсон. И мне нужно выяснить некоторые факты. Я хочу…

Часовщик покачал головой.

— Информацию о пациентах и покупателях не даю.

— Но эта информация может оказаться очень важной, — сказал Мейсон. — Если выяснится, что вы как свидетель…

— Как свидетель — да. Вы законник, вы знаете все законы. Я просто оптик, ювелир и часовщик. Законов я не знаю. Но кое-что. мне известно. Если меня в качестве свидетеля вызовут в суд, я принесу присягу говорить правду. Потом отвечу на вопросы. А сейчас я не буду отвечать на вопросы. Я не обязан это делать. Вы поняли меня?

Он учтиво улыбался, но видно было, что он непреклонен.

— Я вас понял, — сказал Мейсон. — Тем не менее спасибо. Пойдем Пол. В машине Дрейк сказал:

— Тебе не кажется, что мы могли бы выяснить немного больше, если бы…

— Нет, — сказал Мейсон. Мы только настроили бы его против нас. А главное мы все же узнали, что миссис Мейнард принесла ему разбитые очки. И когда да она займет свидетельское место, я спрошу ее, как она видит без очков, и попытаюсь доказать, что во время путешествия она не вынимала их из сумочки, где они разбились.

— Ты думаешь, в суд она придет в очках?

— Я думаю, теперь она всегда будет в очках, — сказал Мейсон. — но не думаю, что она надевала их, когда ехала в автобусе.

— Это будет трудно доказать, — сказал Дрейк.

— Вот поэтому-то я и не стал приставать к доктору Рэдклиффу с расспросами.

— Я не понял, Перри.

— Если бы я стал настаивать, он мог предупредить миссис Мейнард Теперь же примерно шансов пятьдесят за то, что он не обратил на наш приход внимания. Он, очевидно, не сплетник. Самое важное для него, чтобы к нему не приставали и не мешали работать.

— Возможно, ты прав, Перри, — кивнул Дрейк.

— Но в суд мы его вызовем, — сказал Мейсон.

— А когда это будет?

— Думаю, очень скоро.

Дрейк нахмурился.

— Бросил бы ты это дело, Перри. В нем не за что зацепиться.

— Не в моих это привычках — бросать дела, — ответил Мейсон. И добавил: — Я и сам не в восторге, что в него ввязался, но на попятный я не пойду.

Глава ХVIII

Предварительное слушание дела Миртль Фарго по обвинению в убийстве мужа не вызвало большого интереса у публики.

Секретари судебной канцелярии, которые давно уже внимательно следили за захватывающей и блистательной карьерой Перри Мейсона, подозревали, что кульминационной точкой этого процесса окажется перекрестный допрос миссис Ньютон Мейнард. Она производила впечатление уверенной бойкой и острой на язык дамы, способной дать отпор любому адвокату.

Из людей непосвященных почти никто не сомневался в виновности миссис Фарго. Дело казалось совершенно ясным, и поэтому Мейсону впервые за все время его карьеры пришлось выступать перед полупустым залом. Все это очень раздражало Гамильтона Бергера, окружного прокурора который отобрал это дело у своих помощников. Бергер поступил так не потом что считал дело Фарго особенно важным, а потому, что надеялся наконец осуществить честолюбивую мечту всей своей жизни — разгромить Перри Мейсона.

Предвкушение триумфа было так сладостно для окружного прокурора, что он старался растянуть опрос свидетелей как только можно. Он добросовестно вызывал одного за другим свидетелей, однако старался, чтобы они не выболтали лишнего.

Бергер предъявил план помещения, где было совершено убийство, и фотографии всех комнат. Полицейский хирург, производившийвскрытие, дал заключение о смерти. Среди вещественных доказательств фигурировало орудие убийства — кухонный нож, заостренный и хорошо заточенный, покрытый зловещими пятнами, но без отпечатков пальцев.

Бергер даже нашел свидетеля, который сообщил, что вечером накануне убийства он уплатил Артману Фарго пятьсот долларов наличными, и Фарго в его присутствии положил эти деньги в сейф, выдав свидетелю расписку Свидетелю был задан вопрос о стоимости купюр. Он ответил, что это были пятидесятидолларовые билеты, десять штук на сумму пятьсот долларов. Он сказал, что взял деньги из банка в тот же день.

Потом Бергер предъявил присяжным фотографию открытого сейфа, его содержимого, грудой сваленного на полу, и в довершение всего полицейский офицер сообщил, что в момент ареста в кошельке миссис Фарго было десять пятидесятидолларовых билетов.

Затем началась самая драматичная часть процедуры — опрос свидетелей, наблюдавших разные этапы бегства миссис Фарго. Бергер вызвал Перси Данверса, служителя со стоянки машин у Юнион Терминал.

Данверс сообщил, что около одиннадцати часов утра в день убийства какая-то женщина поставила свою машину на стоянку в его секции. Она оплатила стоянку и получила квитанцию. Корешок квитанции он положил под дворник на лобовом стекле. Свидетель ушел с работы за два часа до того, как полиция нашла автомобиль.

Свидетель назвал номер машины, номер мотора и имя на регистрационном удостоверении — Миртль Ингрем Фарго.

Потом последовал волнующий вопрос:

— Вы сможете опознать эту женщину?

— Да, сэр, смогу.

— Вы ее видели после того?

— Видел.

— Где?

— В камере полицейского управления.

— Сколько женщин там находилось?

— Пять.

— Все они были примерно одинакового роста, телосложения и возраста?

— Да.

— И вы нашли среди них ту, которая ставила машину на стоянку?

— Да, сэр.

— Кто она?

— Обвиняемая, миссис Фарго, — сказал свидетель, указав на нее театральным жестом.

— У меня вопросов нет, — торжествующе объявил Бергер.

Мейсон подбадривающе улыбнулся свидетелю.

— Мистер Данверс, это вышло у вас очень мило, — сказал он. — А почему вы указали на обвиняемую пальцем? Ведь вы могли просто сказать, что женщина, которую вы видели на стоянке, обвиняемая.

— Ну… Я это сделал, чтобы не вышло какой ошибки.

— А кто вам посоветовал так сделать? — спросил Мейсон.

Свидетель, казалось, смутился.

Ваш жест не показался мне непроизвольным. В нем было что то заученное, как будто вы его уже репетировали. Помните, ведь вы под присягой. Говорил вам кто-нибудь, чтобы вы указали пальцем, когда вас попросят опознать свидетеля?

— Да.

— Кто?

— Ваша честь, — обратился к судье Гамильтон Бергер се наигранной дрожью в голосе, дабы дать понять, что его терпение уже на пределе, К чему все эти мелкие, не относящиеся к делу детали? Свидетель опознал эту женщину. Так ли важно, кто велел ему указать на нее пальцем. Я готов признать, что именно я, когда мы обсуждали со свидетелем дело, посоветовал указать на обвиняемую пальцем, если она окажется той женщиной, которую он видел, Я беру на себя ответственность за это.

И Гамильтон Бергер одарил зрителей сияющей улыбкой.

— Благодарю вас, — сказал Мейсон, обращаясь к Бергеру. — Я ничуть в этом не сомневался. И он снова повернулся к свидетелю.

— Так, значит, это окружной прокурор вас научил, что вы должны делать во время дачи показаний? А не сказал ли он вам, что вы должны говорить?

— Ваша честь! — вскричал Гамильтон Бергер. — Это же полное нарушение процедурных правил. Это не существенно, не относится к делу, и защитник не имеет никакого права задавать подобные вопросы, — Возражение отклонено. Отвечайте на вопрос защитника, — сказал судья.

— Ну… он сказал мне, чтобы я отыскал глазами эту женщину и указал на нее пальцем, когда буду о ней говорить.

Бергер вспыхнул и медленно опустился на краешек стула, всем своим видом показывая, что он в любой момент готов вскочить и отстаивать, с одной стороны, права человека и достоинство окружного прокурора — с другой.

— Какого цвета чулки были на той женщине? — спросил Мейсон.

— Не знаю. Я не заметил, как она была одета.

— Какая юбка?

— Я уже вам сказал, что не заметил, но, по-моему, вроде, темная… Точно не скажу.

— Какого цвета туфли?

— Не знаю.

— Была ли на ней шляпка?

— Кажется, была.

— Вы помните, какого цвета?

— Нет.

— Похоже, вы не очень-то хорошо ее рассмотрели.

— Я не рассмотрел ее одежду, но я рассмотрел лицо. Она поставила машину на стоянку, а потом решила взять такси. Это необычно, вот я ее и запомнил.

А разве вы не знаете, что довольно много людей предпочитают не водить машину по улицам города и, воспользовавшись услугами платной стоянки при вокзале, для поездки по городу берут такси?

— Может, и так.

— Вы этого не знаете?

— Кто их знает… Я не спрашивал у них.

— И поэтому из всех ваших клиентов вы запомнили одну эту женщину.

— Да, сэр.

— Вы обратили на нее внимание, когда она уходила со стоянки?

— Да, сэр.

— А много автомобилей въезжало туда тогда?

— Порядком.

— Мастер Данверс, — сказал Мейсон, если я правильно себе все это представляю ваши клиенты сперва подъезжают к воротам. Вы даете им квитанцию, корешок от которой помещаете на ветровом стекле, потом получаете деньги, после этого клиент въезжает на территорию и оставляет там машину.

— Именно так

— Значит, между получением квитанции и уходом клиента проходит кое-то время?

— Минута или две.

— А иногда и больше?

— Да.

— Стало быть, эту женщину, которую вы теперь опознали, вы впервые увидели, когда она, уже уходя со стоянки, спросила у вас о такси? Так ведь?

— Да, сэр.

— Одежду не запомнил, зато лицо помню довольно хорошо.

— Вы обратили на нее внимание и хорошо запомнили!

— О… довольно хорошо! Значит, вы не уверены?

— Думаю, что уверен.

— А почему же тогда прямо так и не сказать? Вы почти уверены?

— Да.

— Но все же не совсем уверены!

— Да, нет, пожалуй, я совсем уверен.

— Так как же все-таки — почти или совсем?

— Совсем.

— Тогда зачем же вы сказали, что почти?

— Ну… Это я на тот случай, чтобы обвиняемую можно было оправдать за недостаточностью улик.

— Ах, так вы считаете улик недостаточно?

— Я Этого не сказал, я лишь сказал, что хоте дать обвиняемой возможность оправдаться.

— Тогда насколько я понимаю, у вас все же есть какие-то сомнения, а так как все сомнения решаются в пользу обвиняемого, то вы поэтому и сказали, что «почти» уверены. Так?

— Ну, в общем, так.

— Но тогда, продолжал Мейсон, так как вы только «почти» уверены, что обвиняемая именно та женщина, которая спрашивала вас о такси, и так как лишь в тот момент вы впервые обратили на нее внимание, можете ли вы с уверенностью утверждать, что это именно она сидела за рулем автомобиля Фарго?

— Скорей всего она.

— Но точно вы не знаете?

— Нет, точно я не знаю.

— Вы не уверены?

— Я думаю, только она…

— Только она могла сидеть в машине, так вы думаете? Но ее лица вы тогда не рассмотрели, верно?

— Да, не очень рассмотрел.

— Вы ведь никогда не обращаете особенного внимания на шофера, не так ли?

— Нет, почему? Иногда обращаю.

— Прекрасно, мистер Данверс, — сказал Мейсон. — Тогда опишите нам шоферов двух машин, которые приехали перед обвиняемой.

— Я не смогу их так сразу вспомнить.

— Вы даже не помните, были это мужчины или женщины, не так ли?

— Да.

— Но ведь и на эту женщину у вас не было причин обратить внимание, так как она не сказала и не сделала ничего, что показалось бы вам необычным?

— Да.

— Эта женщина пробыла на стоянке несколько минут. Въезжали туда в это время другие машины?

— Думаю, что да.

— Но не можете вспомнить?

— Нет.

— Вы обратили на нее внимание, лишь когда она вышла со стоянки и спросила вас о такси?

— Да.

— И окружной прокурор сказал вам, что, когда вас вызовут на свидетельское место, вы должны будете указать на обвиняемую пальцем и сказать: «Вот эта женщина!»

— Да, — подтвердил свидетель, прежде. чем Бергер успел возразить.

— Ваша честь, — обратился к судье Бергер, — я прошу, чтобы этот ответ был вычеркнут из протокола, поскольку это не доказанный, а предполагаемый факт.

— Свидетель уже дал ответ, — сказал Мейсон.

— А я прошу вычеркнуть его на основании того, что предположение не есть доказательство.

— Я не вижу со стороны защитника нарушения правил, — сказал судья. Ответ останется в протоколе.

— Но он не соответствует действительности, — запротестовал Гамильтон Бергер. — Это не…

— Гамильтон Бергер может принять присягу и дать показания, если он хочет опровергнуть своего собственного свидетеля, — сказал Мейсон.

— Ну в конце концов, все это, в общем-то, пустяки, — с недовольной миной согласился Бергер.

Мейсон снова повернулся к свидетелю.

— А скажите-ка, — как бы вскользь спросил он. — Полицейские сначала попросили вас описать эту женщину?

— Да.

— А потом они показали вам несколько фотографий обвиняемой?

— Да.

— Вы их внимательно рассмотрели?

— Да.

— Не просто бегло просмотрели?

— Нет, я рассмотрел внимательно.

— И сказали полицейским, что это фотографии той женщины, которая ставила у вас машину?

— Я сказал им, что ее лицо мне знакомо.

— Но вы не утверждали, что это именно она?

— Нет.

— А позже, когда вам ее показали рядом с другими женщинами, вы сразу узнали ее, так как видели на фотографии, не так ли?

— Да.

— И вы не можете с уверенностью сказать, узнали ли вы её потому, что запомнили еще на стоянке, или потому, что вам показали ее фотографии, не правда ли?

— Я думаю — и там, и там запомнил.

— И все же полной уверенности, что это она, у вас нет?

— Я уже говорил: похоже, что я ее видел.

Мейсон приветливо улыбнулся свидетелю.

— У меня все, — сказал он.

— Есть вопросы у обвинителя? — спросил судья.

— Припомните-ка, — сказал, обращаясь к свидетелю, Бергер, — разве я советовал вам что-нибудь, кроме того, чтобы вы указали на обвиняемую, когда вас попросят опознать ее?

— Нет, больше ничего.

— У меня все.

— Одну минуту, сказал Мейсон, когда свидетель двинулся с места. Есть еще несколько вопросов у защиты.

Свидетель остановился.

Как долго продолжался ваш разговор с Гамильтоном Бергером, во время которого он посоветовал вам указать на обвиняемую пальцем?

— Я думаю, с полчаса.

— О чем же вы говорили?

— Минутку, ваша честь, минутку, — сказал Гамильтон Бергер

— Так нельзя. Этот вопрос не существен и не имеет отношения к делу. Он относится к числу сведений, не подлежащих оглашению.

— Ваша честь, — сказал Мейсон. — Только что Гамильтон Бергер спрашивал свидетеля о том, что было ему, сказано во время беседы. Это повторный допрос обвинения. Но согласно правилам, если обвинение задает вопрос касающийся части беседы, противная сторона вправе спросить обо всей беседе. На основании этого правила я хочу знать все, что было сказано.

Лицо Гамильтона Бергера побагровело.

— Ваша честь вскричал он. — Я категорически протестую против подобного вмешательства в конфиденциальные беседы. Как окружной прокурор я имею полное право задавать вопросы, относящиеся к любым обстоятельствам дела.

— Вы задали вопрос, касающийся части разговора, — сказал судья. А этот человек — не ваш клиент, а лишь свидетель. Возражение отклонено.

— Продолжим, — сказал Мейсон. Так о чем же вы говорили?

— Я сказал мистеру Бергеру то, что говорил и здесь.

— А что советовал вам мистер Бергер?

— Он сказал, чтобы я показал на обвиняемую пальцем, и, пожалуй, больше ничего.

— А не советовал ли он вам умолчать о чем-нибудь, если вас не спросят?

— М-м… да.

— О чем же? — спросил Мейсон.

— О том, что у той женщины не было с собой багажа.

— О, понятно, — сказал Мейсон. Когда она уходила со стоянки, у нее в руках ничего не было?

— Ничего, кроме маленькой кожаной сумочки.

— Вы уверены в этом?

— Да.

— И Гамильтон Бергер сказал, что вы не должны упоминать об этом, так ведь?

— Да, если меня не спросят.

— Благодарю вас, мистер Данверс, — саркастически произнес Мейсон, — У меня все.

— Вопросов нет‚ — пробормотал Гамильтон Бергер и поспешно вызвал следующего свидетеля.

Им был летчик, который рассказал, что его нанял мужчина для того, чтобы он доставил пассажирку в Бэкерсфилд. Ему сказали, что женщине необходимо быть на автобусной станции в час пополудни. Лицо женщины было скрыто густой вуалью, и он не разглядел его, но одежду запомнил. Он обратил на нее внимание главным образом из-за вуали. Он также запомнил фигуру этой женщины и ее внешний облик.

— Видите ли вы в зале суда какую-нибудь женщину, чья фигура и внешний облик напоминают вам пассажирку, которую вы отвозили в Бэкерсфилд? — спросил Гамильтон Бергер.

— Да, сэр.

— Где она?

— Если мистер Бергер велел вам показать на нее пальцем, то не смущайтесь, показывайте, — вставил Мейсон.

— Он не велел мне на нее показать, — ответил свидетель, он лишь велел мне сказать: «Это обвиняемая».

Взрыв смеха в зале.

— Но вам ведь уже показывали ее раньше, — сердито воскликнул Бергер — вы сказали мне, что она похожа на ту, пассажирку. Верно?

— Минуточку, — вмешался Мейсон. — У меня есть возражение, поскольку такого рода вопрос окружного прокурора может оказаться наводящим и наталкивающим свидетеля на определенный ответ.

— Возражение принято, — сказал судья.

— Ну хорошо. Вы видели эту женщину прежде? — спросил Бергер.

— Да.

— Это обвиняемая?

— Похожа на нее.

— У меня все, — поспешно объявил Бергер.

— Сколько раз вы видели обвиняемую до сегодняшнего дня? — спросил Мейсон.

— Один раз.

— У меня все. Благодарю вас, — сказал Мейсон.

— Одну минутку! — вмешался Бергер. — Свидетель не понял вопроса, имел в виду, что один раз ему пришлось опознавать ее. Но видел он ее дважды. Один раз на опознании, и еще раз, когда она садилась в самолет. Не так ли? — спросил Бергер, обращаясь к свидетелю. Холодное спокойствие Мейсона резко контрастировало с возбужденным тоном прокурора.

— Я возражаю, ваша честь, — сказал адвокат, это явная попытка со стороны окружного прокурора проинструктировать свидетеля и подсказать ему, как он должен отвечать на заданный вопрос.

— Окружной прокурор, будьте любезны ограничиваться прямыми вопросами, обращенными к свидетелю, — сказал судья.

— Хорошо, — еле сдерживаясь, произнес Бергер. Он обратился к свидетелю. — Когда вы говорили, что уже видели эту женщину, вы ведь имели в виду… Э-3… одним словом, что вы имели при этом в виду?

— Я думаю, — заметил Мейсон, — свидетель не так глуп, чтобы не догадаться, что ему ответить после подсказки окружного прокурора. Он, наверно, скажет, что видел эту женщину и до опознания.

— Да, это я и хотел сказать, — согласился свидетель.

— У меня все, — объявил Бергер. Минутку, — попросил Мейсон. Прежде чем вы уйдете, нам бы хотелось кое-что выяснить о человеке, который договаривался с вами о найме самолета. Вы узнали бы его, если бы снова увидели?

— Да.

— Вы видели его еще раз?

— Нет.

— Не смогли бы вы описать его немного более подробно?

— Ну… ему лет шестьдесят или около того, и у него была какая-то неуверенность в движениях. Он был… ну, как пьяный, хотя от него спиртным не пахло. Может быть, он употребляет наркотики или что-нибудь такое.

— Он высокий?

— Нет, маленький и толстоватый… Я не очень-то его запомнил. Я решил, что это отец пассажирки.

— Теперь об опознании. Вам показали обвиняемую рядом с другими женщинами?

— Нет, она была одна.

— И мистер Бергер указал вам ее?

— Отвечайте только «да» или «нет», — вставил Бергер.

— Нет.

— Это сделали полицейские?

— Не совсем так.

— Как вас понять?

— Полицейские сказали мне, что я должен опознать одну женщину. Потом они ввели меня в камеру. Там была, кроме надзирательницы, только одна женщин.

— Вот-вот! — воскликнул Мейсон. — А не сказали они вам заодно, — что вне всякого сомнения эта женщина ваша пассажирка и вам остается только это подтвердить?

— Да, что-то в этом роде. Они сказали, чтобы я не размякал и держался как можно уверенней, иначе какой-нибудь ловкий адвокат вытянет из меня все жилы, когда я буду давать показания.

— И вы сказали, что уверены?

— Нет, не сказал. Я ведь не был уверен. Я сказал, мне кажется, что это она. Только на следующий день я почувствовал, что совершенно уверен.

— Полицейские вели с вами в это время какие-то беседы?

— Вот именно.

— У меня все, — объявил Мейсон.

— Вопросов нет, сказал — Бергер. Вызываю следующего — свидетеля.

Следующим свидетелем был водитель такси, отвозивший женщину под густой вуалью из аэропорта к автобусной станции. Он заявил, однако, что не может её опознать, так как лицо ее было скрыто густой вуалью, и не разглядел подробно, как она была одета. Он только помнит, что это была женщина ростом около пяти футов и трех-трех с половиной дюймов, а весом примерно сто двадцать сто двадцать пять фунтов.

— Вы слышали голос обвиняемой — Миртль Ингрем Фарго? — спросил Гамильтон Бергер.

— Да, сэр.

— Вам не показалось, что голос обвиняемой чем-то отличается от голоса женщины, которую вы доставили на автобусную остановку в Бэкерсфилд?

— Нет, сэр, мне этого не показалось.

— Можете приступить к допросу, — сказал Бергер.

— Так вам не показалось, что их голоса несхожи? — спросил Мейсон.

— Нет, сэр.

— А чем они похожи?

— Да, в общем-то, они звучат примерно одинаково.

— Но вы не можете утверждать, что это один и тот же голос?

— Нет, наверняка не могу.

— Вы, в общем, не можете опознать ту женщину по голосу, не так ли?

— Ну…я сказал уже: я не заметил несходства между их голосами.

— Я вижу, — сказал Мейсон, вы тоже имели беседу с Гамильтоном Бергером, не правда ли?

— Да, конечно, я рассказывал ему то, что мне известно.

— И он спросил вас, не смогли бы вы опознать обвиняемую, по голосу, так? А вы ответили, что не смогли бы?

— Да.

— И тогда он сказал вам: «Я собираюсь вызвать вас в качестве свидетеля и спросить, чем отличаются друг от друга голоса этих женщин, а вы может, ответить, что они ничем не отличаются». Так это было?

— Я… не помню точно.

— Но это Гамильтон Бергер посоветовал вам сказать, что вы не замечаете различия?

— Да.

— У меня все, — сказал Мейсон.

— И у меня все, — сказал Гамильтон Бергер. — Моя следующая свидетельница — миссис Ньютон Мейнард, и я надеюсь, мистер Мейсон, что вы будете допрашивать ее так же подробно. Когда миссис Мейнард выступила вперед, все обратили внимание, что ее левый глаз забинтован. Она протянула вперед правую руку и поудобнее устроилась на свидетельском месте.

Гамильтон Бергер задал ей несколько предварительных вопросов, а затем осведомился:

— Где вы находились двадцать второго сентября этого года?

— Утром я была в Лос-Анджелесе, а вечером — в Сакраменто.

— Каким образом вы ехали от Лос-Анджелеса до Сакраменто?

— Автобусом «пасифик грейхаунд».

— Вы можете сказать нам, в котором часу вы выехали из Лос-Анджелеса?

— Да, могу, сэр, в восемь сорок пять.

— И в котором часу вы прибыли в Сакраменто?

— Примерно десять минут одиннадцатого вечера. По расписанию мы должны были быть в Сакраменто в пять минут одиннадцатого, но опоздали на пять минут.

— Беседовали ли вы во время этой поездки с обвиняемой, Миртль Ингрем Фарго?

— Да, сэр. Беседовала.

— Когда вы в первый раз ее увидели?

— Когда она вышла из такси в Бэкерсфилде.

— Нет, сэр.

— Вы были в автобусе на пути между Лос-Анжелесом и Бэкерсфилдом?

— Да, сэр.

— Была ли обвиняемая в автобусе на этом отрезке пути?

— Нет, ее не было.

— Вы уверены в этом?

— Да, совершенно уверена. Она приехала на автобусную станцию в Бэкерсфилде на такси. На ней была вуаль, а за рулем такси сидел мужчина, который только что давал показания.

Миссис Мейнард сжала губы с видом уверенной в своей правоте добродетели и взглянула на Мейсона так, будто хотела сказать: «Ну, принимайтесь-ка за дело. Посмотрим, как вы со мной справитесь».

— Вы разговаривали с обвиняемой? — спросил Бергер.

— Да, сэр. Разговаривала.

— Долго?

— Да, сэр.

— Сможете вы рассказать суду, как это получилось?

— Дело в том, что по натуре я довольно любопытна. У меня общительный характер. Когда я путешествую, мне всегда хочется узнать что-нибудь новое, расширить свой кругозор. Но, если я буду просто сидеть и ни с кем не общаться…

— Мы понимаем, прервал ее окружной прокурор, — но, пожалуйста, давайте не будем уклоняться от темы, миссис Мейнард. Расскажите нам, как случилось…

— Но я об этом и говорю. И, пожалуйста, не перебивайте меня, — огрызнулась миссис Мейнард.

В зале раздались смешки, а судья широко улыбнулся.

— Продолжайте, — смущенно сказал Гамильтон Бергер, — но, если можно покороче.

— Мы сберегли бы гораздо больше времени, если бы вы не перебивали меня, — отрезала она. — Так на чем я остановилась? Ах, да. Когда я увидела, как эта женщина выходит из машины под густой вуалью, это заинтересовало меня, и я стала за ней наблюдать. Женщина вошла в туалетную комнату и вышла оттуда уже без вуали. Когда мы садились в автобус, я заговорила с ней, а после того, как некоторые пассажиры вышли в Фресно, у меня появилась возможность сесть рядом с ней. Я так и сделала и начала с ней разговаривать. Признаюсь, мне хотелось о ней побольше разузнать, а главное, выяснить, почему она была в густой вуали.

— Вы спросили ее об этом? — осведомился Бергер.

— Пыталась, но не представился случай. Когда я стала задавать ей наводящие вопросы, она сказала мне прямо в глаза, что едет в этом автобусе от самого Лос-Анджелеса, и я подумала: «Ах ты врунья эдакая. Ты…»

— Неважно, что вы подумали, — остановил ее Бергер, но в его тоне явно прозвучало торжество. — Рассказывайте только то, что она вам говорила.

— Я это и делаю. Помнится, я сказала сперва, что не хочу лезть в ее личные дела, но очень любопытна по натуре, а она ответила, мол, это ничего, она совсем не возражает, она даже рада с кем-то поговорить. До меня с ней рядом сидел мужчина, ехавший из Лос-Анджелеса, и от него так разило спиртным, что ей чуть было не стало дурно.

Я спросила: «Где же он?» Я не заметила его, а она стала оглядываться, будто его ищет, а потом сказала: «Он, наверное, вышел в Бэкерсфилде» Вышел в Бэкерсфилде! Как бы не так! — фыркнула миссис Мейнард.

Его и в автобусе-то не было. Я ведь ехала от самого Лос-Анджелеса и отлично знаю, что никаких пьяных, да и ее самой в автобусе не было.

— Вы уверены в этом?

— Да, уверена.

— Что еще случилось с вами во время пути?

— Мы сидели с ней и разговаривали, в Стоктоне она вышла, а в автобус вошли двое мужчин. Один из них все добивался, чтобы я сказала что эта женщина ехала в автобусе от Лос-Анджелеса. Я сразу поняла, что тут что-то нечисто…

— Ваши выводы оставьте при себе, остановил ее Бергер. — Мы не спрашиваем вас о разговорах, которые происходили в отсутствие обвиняемой. О тех мужчинах тоже не надо сейчас говорить. Вас могут спросить о них позднее, а сейчас скажите, долго ли вы сидели рядом с обвиняемой в автобусе?

— Всю дорогу от Фресно до Стоктона. И почти все время мы с ней разговаривали.

— Вы заметили, как она была одета? — спросил Бергер.

— Я заметила все, что касалось этой женщины, сказала миссис Мейнард с категоричностью человека, абсолютно уверенного в себе.

— Как же она была одета?

— Довольно скромно, так же, как я. Помню, я даже сказала, что мы с ней одеты похоже, и она ответила, что всегда так скромно одевается в дорогу, но любит, чтобы все было со вкусом. Помню, она похвалила и мой вкус, но при этом намекнула, что я старше, и мне это не понравилось. Я, может быть, и старше ее на год или на два, но уж не настолько, чтобы мне об этом говорили. Наоборот, мне всегда говорят, что я выгляжу моложе своих лет…

— Разумеется, сказал Гамильтон Бергер и, повернувшись к Мейсону, с насмешливым поклоном предложил: — Не желаете ли приступить к допросу, мистер Мейсон?

— О да, благодарю вас, — сказал Мейсон, поднимаясь со своего места, и с приветливой улыбкой подошел поближе к свидетельнице. — Вы и в самом деле очень моложавы, миссис Мейнард.

— Откуда вы знаете? — огрызнулась миссис Мейнард. — Я же вам еще не говорила, сколько мне лет.

— Да, конечно, — согласился он, улыбаясь. — Но сколько бы вам ни было, выглядите вы хорошо. Я вижу, у вас болят глаза, миссис Мейнард?

— Да, сэр. Что-то попало мне в глаз, и началось воспаление. Приходится теперь носить тугую повязку.

— А почему тугую? — спросил Мейсон.

— Чтобы одевать очки, пояснила миссис Мейнард. — Если бы повязка была слабая, я не могла бы надеть очки.

— Так-так, — сказал Мейсон. — Стало быть, вы носите очки?

— Да, сэр. Ношу.

— И давно вы их носите?

— Наверное, уже лет десять.

— Вы всегда их носите?

— Нет, сэр.

— Когда же вы их снимаете?

— Когда сплю и когда умываюсь.

В зале раздался смех.

Мейсон подождал, пока смех утихнет.

— Значит, в очках вы лучше видите? — спросил он.

— А что же, по-вашему, я их ношу для того, чтобы выпрямить нос?

Судья постучал молотком.

— Свидетельница, отвечайте на вопросы по существу, — предупредил он.

— Тогда пусть он спрашивает по существу, — сердито ‚отрезала женщина, обращаясь к судье.

— Продолжайте, мистер Мейсон, сказал тот, слегка улыбнувшись.

— Вы хорошо видите в очках, миссис Мейнард?

— Конечно.

— А когда снимаете очки?

— Естественно, хуже.

— Вот, например, — сказал Мейсон. — Часы на противоположной стене зала. Можете вы сказать, который на них час?

— Конечно.

— А теперь снимите очки и посмотрите на эти часы. Вы видите стрелки?

— Одну минуту, — прервал его Бергер. — Ваша честь, думаю, понял, к чему клонит адвокат, но у него нет основания задавать подобные вопросы. Сперва нужно доказать, что на свидетельнице не было очков в тот период, о котором она дает показания.

— Но я была в очках, — запротестовала миссис Мейнард. — Я всегда их Ношу.

— Я прошу, сказал Мейсон, — чтобы суд мне все же предоставил право получить от свидетельницы ответ на поставленный ей вопрос. Я считаю необходимым удостовериться, насколько хорошо свидетельница видит без очков.

Судья помедлил и спросил:

— Миссис Мейнарл, вы не возражаете, если на время вам придется снять очки?

— Ничуть.

Она сняла очки и, держа их в руке, взглянула на судью.

— А теперь, повторил Мейсон, — не сможете ли вы сказать нам, который час показывают те часы, что висят на противоположной стене зала?

Свидетельница мигнула незавязанным глазом.

— Если вам угодно знать, то без очков я слепа, как сова. Ах да, я же под присягой. Ну я, конечно, не хотела сказать, что я слепая, просто без очков я очень плохо вижу. Но в автобусе-то я была в очках. Я их ни разу не сняла от Лос-Анджелеса до Сакраменто.

— Понятно, — сказал Мейсон. — Оденьте, пожалуйста, ваши очки, миссис Мейнард. Раз уж вы так зависите от них, то у вас, я полагаю, есть и запасная пара?

— Это зачем еще?

— Скажем, на случай, если эти разобьются.

— А почему они должны разбиться? — воскликнула она. — Очки — не шины. Запасных с собой никто не носит.

— Значит, у вас только одна пара очков?

— Да. Разве этого недостаточно? Если надеть сразу две пары, лучше видеть не будешь. По-моему, даже наоборот.

— Но разве ваши очки никогда не разбивались и не ломались, миссис Мейнард?

— Нет, никогда.

— Значит, ваши очки двадцать второго сентября были в хорошем состоянии?

— Да.

— И это были те же самые очки, которые на вас сейчас?

Свидетельница замялась.

— Те же самые?

— А почему вы решили, что — нет?

— Я ничего не решил, — сказал Мейсон. Я вас спрашиваю, миссис Мейнард. Это те же самые очки?

— Да.

— Тогда скажите, задал он вопрос небрежным тоном, — Как могло случиться, что двадцатого сентября вы относили эти очки к доктору Карлтону Б. Рэдклиффу, чтобы заменить в них стекла?

Казалось, миссис Мейнард не была бы более потрясена, даже если бы Мейсон ее вдруг ударил.

— Ну же, — сказал Мейсон, — отвечайте на вопрос.

Свидетельница встревоженно оглянулась, будто хотела незаметно сбежать со свидетельского места. Потом облизнула губы и сказала:

— Я относила ему не эти очки.

— Но поскольку у вас нет запасной пары, Какие же очки вы относили чинить?

— Минутку, ваша честь, вмешался Бергер, чтобы дать свидетельнице возможность взять себя в руки. — Я думаю, что это нарушает ход допроса. В конце концов, здесь ничего не говорилось об очках свидетельницы…

— Возражение отклоняется, — прервал его судья, не сводя внимательного взгляда с лица свидетельницы и жестом приглашая окружного прокурора сесть. — Миссис Мейнард, вы можете дать ответ на заданный вам вопрос?

— Почему же нет, конечно, я могу ответить.

— Так отвечайте, пожалуйста.

— Ну… в общем, я думаю, что не должна отчитываться здесь за все свой поступки.

— Вам был задан вопрос, — сказал судья Кейс, — какие очки вы относили к доктору, поскольку нам известно, что запасной пары у вас нет?

— Я отнесла к нему очки моего друга.

— Что это за друг? — спросил Мейсон.

— Я… я… Это вас не касается.

— Вы намерены ответить на вопрос? — спросил Мейсон.

Бергер вскочил с места.

— Ваша честь, сказал он. — Я протестую. Это уводит нас в сторону от темы. Свидетельница вполне определенно заявила, что она была в очках в течение всего того периода, о котором она дает показания. Адвокат сперва пытался нам продемонстрировать, что случилось бы, если бы очков на ней не было. А теперь он намерен увести нас еще дальше в сторону.

— Я это сделал, чтобы доказать, что и в интересующий нас период на свидетельнице не было очков, — сказал Мейсон.

— Ну что ж, — согласился судья Кейс если у защитника есть доказательства, что свидетельница была в то время без очков, он вправе их представить.

— Конечно, сказал Гамильтон Бергер, но свидетельница уже сообщила все, что относится к делу.

— Мистер Мейсон, — сказал судья Кейс. — Если у вас есть доказательства, что в интересующий нас период, но отнюдь не в другое время, свидетельница не носила очков или по каким-либо причинам не могла их носить, вы можете предъявить их. Приступайте.

— Когда вы в первый раз увидели обвиняемую, — обратился Мейсон к миссис Мейнард, — она была под густой вуалью?

— Да, сэр.

— Вуаль мешала вам рассмотреть ее лицо?

— Да, сэр. Именно для этого она и надела вуаль.

— Но когда она вышла из туалетной комнаты на автобусной станции, она была уже без вуали?

— Да.

— И вы в первый раз увидели ее лицо?

— Да, сэр.

— Тогда откуда вам известно, что именно она перед этим была под вуалью?

— Ну… наверно, я это определила по ее одежде.

— Можете вы описать ее одежду?

— Подробно — нет. Но я знаю, что это та самая женщина… знаю, и все тут.

— А вы не знаете, сколько женщин находилось в то время в туалетной комнате?

— Н-нет.

— Вы просто увидели, как туда вошла женщина в густой вуали, а потом увидели, как вышла обвиняемая, и почему-то пришли к выводу, что это одна и та женщина?

— Я это знаю. Я узнала ее.

— Как?

— По одежде.

— Как она была одета?

— Я уже говорила, что не могу точно сказать, как она была одета, но приблизительно — помню. Я совершенно точно могу сказать, что было надето на мне, и помню, что она была одета очень похоже. Мы об этом говорили, когда…

— Вы уже рассказывали об этом, — прервал ее Мейсон, когда вас допрашивал прокурор, но можете ли вы точно описать, как была одета обвиняемая?

— А когда я опишу, возразила она, — вы спросите, как была одета женщина, сидевшая впереди меня, а потом — женщина, сидевшая сзади, и если я не отвечу, вы меня выставите здесь круглой дурой.

Зал грохнул от смеха.

Судья Кейс постучал молотком по столу, требуя тишины, но он и сам улыбался, когда, повернувшись к Мейсону, сказал:

— Продолжайте.

— Итак, вы не можете вспомнить, как была одета обвиняемая?

— Не могу.

— Почему же вы тогда так уверены в том, что именно она вошла в туалетную комнату под вуалью?

— Она, а кто ж еще? Когда она вышла, я, хотя сейчас и не помню, как она была одета, сразу поняла, что это именно та женщина, которая только что вошла туда в вуали. Я клянусь в этом.

— Ну а если бы в это время на вас не было очков, — сказал Мейсон, вы могли бы узнать ее?

— Я была в очках.

— Но если бы вы были без очков, могли бы вы узнать ее?

— Нет.

— Благодарю вас, — сказал Мейсон. — У меня все.

— Это была, объявил Гамильтон Бергер, — наша последняя свидетельница. Со стороны обвинения свидетелей больше нет.

Судья Кейс и многочисленные судейские клерки, набежавшие, чтобы послушать, как Мейсон допрашивает миссис Мейнард, были явно озадачены сообщением прокурора.

— Суд объявляет десятиминутный перерыв, — сказал судья, после чего начнется допрос свидетелей защиты.

— Бог ты мой, Перри, — негромко сказал адвокату Дрейк во время перерыва. — Что он вытворяет, этот Бергер? Просто водевиль какой-то.

— Нет, он ловко ведет дело, — возразил Мейсон. Тут было сказано уже достаточно для того, чтобы уличить мою клиентку в убийстве, если защита ничего не предпримет. Сейчас главное решить — вызывать или не вызывать миссис Фарго свидетельницей. Ее единственный шанс — рассказать все как было. Но она почему-то не хочет этого делать.

— А что же было? — спросил Дрейк.

— Я считаю, что все случилось так, — начал Мейсон, — миссис Фарго собиралась в гости к матери, но перед самым отъездом поссорилась с мужем. Он присвоил часть её личных денег, доставшихся ей по наследству, подделав счета тысяч на двадцать пять или тридцать. Думаю, что миссис Фарго поймала его на жульничестве, и, возможно, пригрозила полицией, и тогда Фарго запер ее в спальне. Думаю, она была там в то время, когда я осматривал дом.

— А потом, ты полагаешь, у них дошло до драки? — спросил Дрейк.

— Да, я думаю, когда Фарго отпер дверь, он, возможно, пытался ее задушить, а она схватила нож и заколола его, не намеренно, а просто ударила вслепую, стараясь защититься, Осознав, что она натворила, она кинулась в панике вниз по лестнице, вскочила в машину и помчалась, думая, что, если успеет к автобусу, у нее будет алиби. Я считаю, она действительно первоначально собиралась лететь шестичасовым самолетом, но поездка в автобусе давала ей больше возможностей доказать свое алиби.

— Ну а если она все это расскажет, — начал Дрейк. — Тогда…

— Тогда тот факт, что она пыталась организовать фальшивое алиби и дала письменные показания, чтобы подкрепить его, безнадежно восстановит против нее публику. Если бы я только мог узнать истинный мотив ее поступков, у меня был бы шанс ее спасти.

— А ты не можешь заставить ее рассказать тебе правду?

— Нет.

— А если ты сам расскажешь здесь всю правду, как ты её себе представляешь?

— Если бы я знал причину, по которой она ни слова не говорит мне, я мог бы что-то сделать. А так я могу лишь утопить ее еще глубже. Решат, что я придумал ей красивую версию, а в действительности она убила мужа, чтобы получить страховку.

— Большая страховка?

— Двадцать пять тысяч долларов. Как раз столько, сколько присвоил ее муж.

— Страховка в её пользу? Она получит проценты или всю сумму?

— Всю сумму.

— Да, нелегкая задачка! — воскликнул Дрейк. А ты уверен, что ее алиби фальшивое?

— Идет судья, — перебил его Мейсон.

Судья Кейс, заняв свое место, обратился к адвокату:

— Есть свидетели со стороны защиты?

— Да, ваша честь. Я хочу вызвать одного свидетеля.

Лицо окружного прокурора просияло в предвкушении перекрестного допроса, которому он подвергнет миссис Фарго, но Мейсон сказал:

— Доктор Карлтон Б. Рэдклифф, вызванный повесткой в суд со стороны защиты, будьте любезны занять свидетельское место.

Хриплый придушенный крик разорвал тишину.

Все повернули головы и увидели, что миссис Мейнард подымается с места.

— Вы не имеете права! — кричала она. — Вы не имеете права копаться в моей личной жизни и вытаскивать…

Судья Кейс стукнул молотком.

— Тихо! — крикнул он. — Порядок в зале! Зрителей попрошу не вмешиваться.

Миссис Мейнард покачнулась, судорожно закашлялась и тяжело опустилась на стул.

Мейсон задал доктору Рэдклиффу несколько предварительных вопросов, затем спросил:

— Знакомы вы с миссис Ньютон Мейнард, свидетельницей, которая только что давала тут показания?

— Да, сэр. Знаком.

— Видели ли вы миссис Мейнард двадцать первого сентября сего года?

— Нет, сэр. Не видел.

— А двадцатого?

— Тоже не видел, сэр.

— А разве она не отдавала вам очки для починки? — спросил Мейсон.

— Отдавала, сэр.

— Когда?

— Двадцать второго сентября.

— Двадцать второго? — воскликнул Мейсон.

Он повернулся к судье.

— Я прошу суд принять во внимание некоторые обстоятельства. Хотя этот свидетель не относится ко мне враждебно, он отказался дать мне показания на том основании, что должен соблюдать интересы своих клиентов. Он сказал, что будет отвечать лишь на прямо поставленные вопросы и лишь в том случае, если его вызовут повесткой в суд.

— Прекрасно, сказал Кейс.

— В котором же часу вы её видели двадцать второго? — продолжил допрос Мейсон.

— Примерно в восемь часов утра.

— А ваш магазин открывается в восемь утра?

— Нет, сэр. Но я живу этажом выше в том же доме, где находится мой магазин. Миссис Мейнард позвонила мне в восемь утра и сказала, что у нее есть для меня очень срочная работа, и она хочет знать, как скоро я смогу выточить пару линз.

— Что же вы ей ответили?

— Я ответил, что раньше следующего дня вряд ли успею, и она попросила меня отослать ей очки, как только они будут готовы.

— Она лично принесла вам очки?

— Нет, через несколько минут после нашего разговора их принес посыльный

— Что за посыльный?

— Какой-то мальчик. Я не знаю его.

— А когда вы отправили миссис Мейнарл новые очки?

— Двадцать третьего, как и обещал.

— Значит, насколько я понимаю, — торжествуя, сказал Мейсон, — миссис Мейнард послала вам свой очки в начале девятого утра двадцать второго сентября и получила их обратно только на следующий день. Следовательно, если у нее не было запасной пары очков, она не могла носить очки двадцать второго. Можете задавать вопросы, мистер Бергер.

— Одну минуточку, — сказал свидетель. — Я не знаю, был ли задан мне такой вопрос, но миссис Мейнард могла быть в очках двадцать второго. В починку были отданы не ее очки.

— Не ее? — в голосе Мейсона явно прозвучало разочарование.

Окружной прокурор довольно улыбался.

— Да, сэр, — подтвердил доктор Рэдклифф. — Очки были совсем другие.

— Вы в этом уверены?

— Конечно. Это были очки человека примерно лет шестидесяти. А для очков миссис Мейнард совсем другой рецепт.

— Вы знаете рецепт её очков? — спросил Мейсон.

— Нет, но мне достаточно одного взгляда на ее глаза, чтобы сказать, что Это не ее очки. У миссис Мейнард характерные для близоруких людей большие зрачки и очень чистая склера, или белок глаза. А те очки были, наоборот, для дальнозоркого, для человека лет шестидесяти.

— Разве вы можете определить возраст человека по рецепту его очков?

— Обычно, да. Но очкам можно многое узнать об их владельце. Те очки возможно, принадлежали человеку славянского происхождения. Я бы сказал, что, судя по размерам носа, они больше похожи на мужские, нос картошкой…

— Не будете ли вы любезны нам сказать — прервал Мейсон, явно раздраженный тем, что триумф, который, казалось, был уже в его руках. вдруг начал ускользать, — как вы можете, просто взглянув на очки, определить, что их владелец славянского происхождения?

— Ну, я же не сказал определенно, я сказал, что это вероятно. — возразил свидетель. Кроме рецепта линз, существует также оправа. В данных очках ширина переносицы указывает на картофелеобразный нос, а короткие дужки свидетельствуют, что этот человек обладал тем типом черепа, который обычно присущ славянам. Кроме того, могу еще сказать, что левое ухо у этого человека приблизительно на полдюйма выше, чем правое. К тому же на наружной поверхности стекол были параллельные царапины, свидетельствующие о том, что владелец очков довольно часто снимал их и клал стеклами вниз на стол. Обычно, частицы пыли не оставляют царапин на оптическом стекле, но если очки класть на твердую поверхность, где есть пыль и, возможно, частицы песка, то поверхность стекол почти наверняка будет поцарапана, В особенности у таких очков, как эти, имеющих изгиб примерно в десять диоптрий, и поэтому очень выпуклых.

— Вы узнали все это по очкам?

— Да, сэр, по очкам и оправе.

— А почему вы проявили такой интерес к этим очкам? — спросил Мейсон.

— Это моя профессия.

— И что вы сделали с этими очками?

— Заменил старые стекла новыми и отправил их с посыльным утром двадцать третьего по адресу миссис Мейнард вЛос-Анджелесе.

— У меня, пожалуй, все, — объявил Мейсон.

— И у меня тоже, сказал окружной прокурор, не скрывая улыбки. Вопросов нет.

— Есть у вас еще свидетели? — спросил судья у Мейсона.

Мейсон покачал головой.

— При данных обстоятельствах, ваша честь, мы, возможно, не будем вызывать других свидетелей защиты. Но поскольку близится время перерыва, я бы предпочел, чтобы обсуждение этого дела было отложено до завтра.

Окружной прокурор тут же вскочил.

— Мы возражаем против того, чтобы дело откладывалось на следующий день.

— Возможно, завтра я предложу обвиняемой дать показания, прервал его Мейсон.

Бергер откашлялся.

— Если так, то я беру назад свое возражение.

— Очень хорошо. Значит, завтра в десять, сказал судья Кейс. Суд объявляет перерыв.

Глава ХIХ

Перри Мейсон, Делла и Пол Дрейк сидели в кабинете Мейсона.

— Так что ж это у нас выходит? — сказал Дрейк.

— Черт знает что, — ответил Мейсон. — Вижу лишь, что с каждым днем наши дела идут все хуже. Моя клиентка лжет мне на каждом шагу. Возможно, она делает это из-за сына, но нам лучше не доискиваться до причин, а собрать и рассмотреть все факты с самого начала. Так вот, во-первых, эта женщина и ее муж наверняка были одновременно с нами в ресторане. Кто-то показал ей меня, причем показал только ей, а не мужу. Я готов. поклясться, что Артман Фарго не имел ни малейшего представления обо мне, когда на следующее утро я зашел к нему под видом покупателя.

— Я думаю, — сказал Дрейк, — это Пьер показал тебя миссис Фарго. Все, что мы узнаем об этом Пьере, наводит на мысль, что он связан с какими-то темными делами. Ну хотя бы его исчезновение после вашего с ним разговора.

— И сразу же после этого разговора, подхватил Мейсон, — к нам с Деллой вдруг подсела совершенно незнакомая женщина и начала рассказывать историю о своем украденном и кем-то усыновленном ребенке.

— А она-то тут при чем? — спросил Дрейк.

Мейсон, возбужденно расхаживающий взад и вперед по кабинету, вдруг щелкнул пальцами.

— В этом весь ответ, сказал он. — Здесь-то и есть ключ к загадке, но сперва я проглядел его.

— Я тебя не понял, — сказал Дрейк.

— Пол, — возбужденно воскликнул Мейсон, — я хочу выяснить все об этом давнишнем деле, о шантаже с участием Элен Хэмптон, ну ты знаешь, о чем я говорю… О нем было написано в той вырезке из газеты, что мне прислали в ночной клуб. Нужно взять отпечатки пальцев… Хотя постой, нет времени. Нужно использовать самый короткий путь. Давай-ка подумаем.

Мейсон перестал мерить шагами пол и задумчиво остановился.

— Элен Хэмптон, Элен Хэмптон, — повторил он вслух.

— Эти очки, — проговорил он задумчиво. — Миссис Мейнард готова была сквозь землю провалиться, когда зашел разговор об очках. А любовница Артмана Фарго работает в «Золотом гусе» и была женой Пьера…

Он снова щелкнул пальцами.

— Понял! — торжествующе воскликнул он, — Слава богу, теперь все понятно!

— Что тебе понятно? — спросил Дрейк.

Мейсон вынул из кармана записную книжку.

— Делла, вот здесь номер телефона Селинды Джилсон. Позвоните ей. Когда она подойдет к телефону, сделайте вид, что вы очень взволнованы. Притворитесь, будто бы бежали, задохнулись, будто бы вы до смерти испуганы и ужасно торопитесь.

Попросите к телефону Селинду Джилсон. Скажите ей, что вы подруга Элен Хэмптон, что под предлогом медицинского обследования ей ввели сыворотку правдивости и Элен все рассказывает. Потом вдруг бросьте трубку, испуганно вскрикнув, будто кто-то вас застиг у телефона.

— Вот горе-то‚ — сказала Делла Стрит, — мне, оказывается, нужно было обучаться сценическому искусству.

— Вы ими так владеете неплохо, — успокоил ее Мейсон.

— Я не понимаю, сказал Пол Дрейк. — Для кого это ты расставляешь все эти сети, Мейсон?

— Для человека в очках, — с усмешкой ответил Мейсон.

Делла вставила в пишущую машинку лист бумаги, и её пальцы ритмично застучали по клавишам. Мейсон стоял сзади нее, заглядывая ей через плечо, Он раза два кивнул, потом сказал:

— Все верно, Делла.

Делла вынула лист из машинки и, стоя у телефона, прочитала наспех составленный текст.

— Здесь есть одно слабое место, — заметил Мейсон и наклонился над текстом с карандашом в руке.

Он вычеркнул несколько слов, потом фразу, потом сделал небольшую я вставку между строк.

— Сделаем вот так.

Делла Стрит снова прочитала текст.

— Действуйте, — сказал Мейсон, показывая на телефон. — Звоните.

В комнате стало очень тихо.

— Только бы она ответила, прошептал Мейсон. — Только бы она оказалась дома.

Делла резко проговорила:

— Алло, это Селинда Джилсон?…Неважно, кто говорит. Я подруга Элен Хэмптон, и даже больше чем подруга. У нас с ней друг от друга нет секретов. Слушайте меня, слушайте и не перебивайте. Никто не должен знать, что я вам звоню. У нас в квартире полицейские. Под каким-то. предлогом, я даже не знаю под каким, потому что меня не было в то время в комнате, они сделали Элен какой-то укол. Она, дурочка, поверила, что это какое-то медицинское исследование. А на самом деле они ей ввели сыворотку правдивости, И она им все рассказывает. Вы, наверно, знаете о чем. Я подумала… ой! Делла понизила голос. — Мне, похоже, нужно закругляться…

Она тихо опустила на рычаг телефонную трубку.

— Вот и прекрасно, — сказал Мейсон и, схватив шляпу, быстро выскочил за дверь.

Глава ХХ

Мейсон негромко постучал костяшками пальцев в дверь квартиры Селинды Джилсон.

— Кто там? — окликнула она.

— Я, — ответил Мейсон.

— Так входи и не стесняйся. Дверь не заперта.

Мейсон распахнул дверь и вошел в квартиру.

Селинда Джилсон, полуодетая, стояла перед огромным зеркалом. Она улыбкой повернулась к Мейсону, и тут же на ее лице появилось выражение ужаса.

— Черт вас возьми, — воскликнула она и шагнула к креслу, через спинку которого был переброшен халат. Она накинула халат и сказала сердито сверкнув глазами: — Как вы смеете врываться сюда таким образом? Я одеваюсь.

— Вы меня сами пригласили, сказал Мейсон.

— Я приняла вас за другого.

— За кого?

— Не ваше дело.

Мейсон подошел к креслу, уселся поудобней и вынул из кармана сигареты.

— Закуривайте, — предложил он.

— Скажите, за кого вы меня принимаете?

— За очень привлекательную молодую женщину, ответил он.

— А что вам нужно, для чего вы сюда заявились?

— Я прячусь, — сказал Мейсон.

— Прячетесь?

— Да.

— От кого?

— Хотите верьте, хотите нет, — сказал Мейсон, но я прячусь здесь от полиции.

— Вы?!

— Да, я.

— Нашли где прятаться. Вы ведь теперь целиком и полностью в моей власти.

— А что вы можете мне сделать?

— Я могу вызвать сюда полицию и буду в их глазах пай-девочкой.

— Так вызовите, — сказал Мейсон.

— И вызову, а что вы думаете?

— Ну что ж, действуйте. Чего же еще ждать?

— Просто противно доносить.

— Я это знаю, — сказал Мейсон. — Звонить в полицию не в ваших привычках.

— Почему вы прячетесь? Что может иметь полиция против вас?

— Я порядком проштрафился.

— Вы? Каким образом?

— Да так, решил сыграть ва-банк и проиграл.

— А что вы сделали?

— Пошел на риск. Я поручил работавшим на меня частным детективам во что бы то ни стало получить информацию от одной девушки.

— Кто она?

— Элен Хэмптон. Мы ее остановили когда она вела автомобиль, и обвинили в том, что она села за руль в пьяном виде. Она, конечно, отрицала это. Мы сказали ей, что мы полицейские в гражданской одежде и возьмем на пробу ее кровь. Так как она была абсолютно трезва, она согласилась подвергнуться каким угодно тестам, и нам удалось сделать то, что мы хотели.

— А чего вы от нее хотели? — спросила девушка, глядя на него удивлено, но и растерянно.

— Под видом, будто бы мы берем кровь из вены, мы ей сделали укол, ответил Мейсон, — и ввели сыворотку правдивости.

— Так, значит, вы… вы..

— Да, конечно, согласился Мейсон, — это было нечестно, но мне необходимо было узнать правду.

Теперь она смотрела на него холодно и настороженно.

— И вы узнали правду?

— Да где там! — фыркнул Мейсон. Ничего мы не узнали. Едва она начала говорить, как её подруга, с которой они, как я понимаю, вдвоем снимали комнату, хитрая такая штучка, незаметно проскользнула в Холл и куда-то позвонила по телефону. Мы застукали её за этим делом, и она тутже сообщила, что звонила в полицию.

— И что вы сделали?

— А что нам оставалось делать? — спросил Мейсон. — Смылись. Мы ведь не имели права ставить такие ловушки. Я-то пользовался недозволенными приемами уже не раз, но никогда еще не рисковал таким образом.

— Зачем вы это сделали?

— Я хотел получить ключ к загадке этого дела об убийстве.

— Но при чем тут Элен Хэмптон? Что она знает об этом?

— Из того, что она успела нам рассказать, сказал Мейсон, — можно сделать вывод, что знает она порядочно.

— И вы хотите убедить меня в том, что вы не выудили из нее все до конца?

— Конечно, мы там пробыли так долго, как было возможно, сказал Мейсон. — Но в конце концов она уснула. Я думаю, мы ввели ей слишком большую дозу. И все же я получил нить и мог бы продолжать работать, если бы мне удалось ускользнуть от полиции.

Селинда Джилсон задумчиво смотрела на него.

— Вы не можете здесь оставаться.

— Будьте человеком, — сказал Мейсон. — Приютите меня.

— Вы что, хотите здесь остаться насовсем?

— Пока не утихнет буря. После этого я смог бы…

— Да вы с ума сошли!

— Если на то пошло, — заметил он, — вы в этом тоже заинтересованы.

— Я заинтересована? Вы и меня пытаетесь взять на пушку?

Мейсон улыбнулся и выпустил струйку табачного дыма.

Внезапно Селинда сказала:

— Смотрите, кто-то идет сюда. Нужно его опередить.

Она кинулась к телефону. Мейсон схватил ее за руку.

— Пустите меня, — сказала она, пытаясь вырваться. Я закричу. Я позову полицию.

— Именно это вы и собирались сделать, — сказал Мейсон. Если я пущу вас к телефону, то вы позвоните в полицию.

— Нет. Нет! Клянусь, не позвоню. Честное слово. Я вас спрячу у себя.

Я вас смогу здесь продержать несколько дней, только не нужно, чтобы этот человек знал, что вы у меня.

— Никаких звонков, — распорядился Мейсон. Подойдите к двери и скажите ему, что вы заняты.

— Он вас прикончит.

— Ах, даже так?

— Да, так.

— Я прослежу, какой номер вы набираете, сказал Мейсон. — И если вы звоните в полицию, я выдерну из розетки шнур.

— Да, конечно, конечно, — сказала она.

Она шагнула к телефону, но вдруг остановилась и задумчиво сказала:

— А все же подозрительно это звучит.

— Что?

— Да ваша история о том, как вы ввели Элен сыворотку. Очень уж для вас рискованно. Да и она вряд ли бы позволила… Скажите, каким образом вы узнали, что ее зовут Элен Хэмптон? Чьи письма вы перехватывали?

В дверь постучали.

Девушка посмотрела на Мейсона, как затравленное животное. Мейсон встал, быстрыми шагами подошел к двери и рывком открыл ее. На пороге стоял Медфорд Д. Карлин. Слащавая улыбка медленно сползла с его лица, глаза зловеще блеснули.

Правая рука Карлина потянулась к карману, и в тот же миг Мейсон, не раздумывая, ударил его в нижнюю челюсть.

Глава ХХI

Мейсон опустил откидную кровать, сдернул простыни и порвал их на полосы. Сделав кляп, он сунул его Карлину в рот, втащил в комнату по-прежнему бесчувственное тело, связал его по рукам и по ногам, потом проверил, хорошо ли стянуты узлы.

Селинда Джилсон стояла в дальнем углу комнаты, кусая пальцы. Раза два она, как видно, хотела заговорить, но промолчала.

Мейсон поднялся с ковра и отряхнул с колен пыль.

— Ну и что вам это даст? — спросила девушка.

— Пока не знаю, — усмехнулся он. — Может быть, поможет выиграть дело об убийстве.

— Не будьте идиотом. При чем тут убийство? Артмана убила эта ведьма, его жена, и вы знаете это.

Мейсон смотрел на туго связанную распростертую на полу фигуру, которая уже начинала шевелиться.

— Хотелось бы мне знать, в чем его роль?

— Он совсем не из той оперы.

— А может быть, у нас не та трактовка, — задумчиво произнес Мейсон.

Карлин приглушенно застонал, открыл глаза, раза два моргнул и вдруг начал барахтаться, пытаясь освободиться.

Мейсон спокойно наблюдал за ним, потом, убедившись, что узлы завязаны крепко, вновь повернулся к Селинде.

— Вам, конечно, нечего рассчитывать, что Карлин вас не выдаст, — сказал Мейсон. — Он хитер. Уж он-то всегда выйдет сухим из воды.

Карлин пытался заговорить. Но из-под кляпа послышалось только какое-то мычание.

Мейсон подошел к телефону, набрал номер коммутатора и попросил:

— Будьте любезны, полицейское управление, пожалуйста.

В то же мгновение Селинда оказалась рядом с ним и обхватила его руками.

— Ради бога, мистер Мейсон! Я прошу, я умоляю вас. Ну пожалейте же меня.

— Оденьтесь, — резко сказал Мейсон И пока вы будете одеваться, решайте наконец, будете вы говорить или нет.

— Я не делала ничего дурного, — сказала Селинда — Я ведь просто… Ну, должна же я была как-то жить.

— И хорошая это была жизнь?

— Нет.

— Вот и я так думаю, — сказал Мейсон.

Фигура, лежащая на полу, промычала нечто нечленораздельное и отрицательно замотала головой.

— Он убьет меня, если я что-то расскажу вам, сказала девушка.

— Делайте как знаете, — ответил Мейсон. — Сейчас у вас есть шанс, Карлин не может перебить вас. У него кляп во рту. И если вы расскажете все сами, лейтенант Трагг, возможно, поверит вам.

— Я уже говорила вам, что это убийство тут ни при чем.

— Которое убийство? — спросил Мейсон.

— Как — которое?.. Я об одном только знаю.

Карлин снова попытался освободиться от пут.

— Не глупите, — сказал Мейсон. — Было два убийства.

— Да, я знаю, но одно… но ведь одно.

— Вы о ком это?

— О Фарго, — сказала она:

— А, понятно.

— Нет, нет, я не это имела в виду…

— Что вы имели в виду?

— Ничего.

— Вы лучше все-таки оденьтесь, — сказал Мейсон.

Она подошла к гардеробу, но вдруг обернулась.

— Ладно, — сказала она. — Будь по-вашему. Это вовсе было не убийство. Это похищение детей. Вымогательство по старому способу, только на новый лад.

Карлин, лежа, принялся дубасить каблуками по полу.

Мейсон подошел к нему и, ткнув в бок носком ботинка, сказал:

— Не перебивайте даму, Карлин. Я из вас душу вытрясу, если вы будете невежливы. Продолжайте, Селинда.

— Старый способ шантажа на новый лад, повторила девушка. — Карлин приводил ‚откуда-то незаконнорожденных детей. Откуда он брал их — не знаю, наверное, он имел хорошую агентуру. Дождавшись, когда приемные родители привяжутся к ребенку, он устраивал так, чтобы до них дошел слух, якобы настоящая мать ребенка работает в «Золотом гусе». А дальше все шло как по маслу. Когда люди усыновляют чужого ребенка и привязываются к нему, им хочется взглянуть на мать, особенно, если они считают, что могут сделать это незаметно. И вот они приходят в «Золотой гусь», а тем временем Карлин договаривается с Пьером. Пьер, проходя между столиками, незаметно делает знак, и после этого к столу подходит Элен Хэмптон, предлагая сигары и сигареты. Потом она вдруг начинает плакать и, рыдая, выкладывает всю историю о том, как у нее был ребенок, которого украли и что сна японка.

— А в ней и правда есть японская кровь?

— Ещё чего! Она такая же японка, как вы, но скулы у нее высокие, темные глаза, ну а остальное — это просто грим. Поглядеть на нее внимательно при ярком свете, сразу видно, что она очень ловко и умело сделала себе раскосые глаза.

— И что же потом? — спросил Мейсон.

— А потом эти простаки решают, что усыновили его незаконно, и тогда из них уже нетрудно выкачивать деньги.

— А не случается ли так, что приемные родители отказываются от ребенка, узнав о его происхождении?

— Был лишь один случай. Понимаете, все это очень тщательно продумано, приемным родителям говорят, что у ребенка только небольшая примесь японской крови. Он на японца вовсе не похож. И если никому не говорить, никто бы не узнал. Вот они и боятся, что, если дело дойдет до суда, жизнь ребенка будет навечно испорчена. Они боятся, что Элен на суде сообщит о происхождении ребенка, и когда юн вырастет, это может помешать мальчику жениться, а девочке выйти замуж, ведь не всякий захочет породниться с азиатом.

— Значит, все они платили деньги?

— Конёчно. Большие деньги. Но особенно много они стали загребать после того, как допустили одну промашку.

— Что за промашка?

— Не на того напоролись. Четыре года назад Карлин попытался сыграть этот номер с Фарго.

— С Фарго?

— Да. Ведь у них приемный сын. Три года тому назад они попробовали шантажировать Артмана, но не тут-то было. Фарго не сообщил в полицию, но заставил Карлина взять его в долю, и с тех пор они работали вместе, Фарго, представляясь частным детективом, начинал рыскать. в окрестностях, расспрашивая соседей об усыновленном ребенке, и родители решали, что настоящая мать выяснила, где ее ребенок. После этого Фарго и Карлин без труда вытягивали из приемных родителей огромные суммы, значительная часть которых якобы шла на адвокатов и детективов.

— А миссис Фарго?

— Она не знала ничего. Когда Фарго сообразил, в чем дело, он не проболтался жене. Она до сих пор думает, что у ее сына есть примесь японской крови. Это один из крючков, на которых он держал ее.

— Так вот оно что! — вырвалось у Мейсона. Так вот почему она не хотела говорить. Но ведь она, наверно, знала, что ее муж связан с Карлином.

Селинда пожала плечами.

— Я думаю, она знала, что он замешан в темных делах, а в каких, ей было неизвестно. — Ее глаза вдруг сузились. — А может быть, она все выяснила! Что ж, если вам нужен мотив, узнайте, зачем Миртль убила мужа…

— Нет, он вовсе мне не нужен, — мрачно ответил Мейсон. — А вы действительно были любовницей Фарго или только сообщницей?

— Сперва была только сообщницей, — сказала она, а потом… а, черт, такая уж я, видно, дура.

— Так это вы были в доме Фарго утром двадцать второго сентября?

— Не болтайте чепухи.

— Сидели вы в спальне на втором этаже, которую он не хотел открыть, когда я заходил к нему?

— Вы что, рехнулись?

— Вы это были или не вы?

— Нет, не я, — ответила она, и кончим этот разговор. Не знаю, что вы собираетесь пришить мне, но мне это вовсе не нравится. И вообще мне пора одеваться.

Глава ХХII

— Что это у вас здесь? — спросил лейтенант Трагг.

— Еще один труп, ответил Мейсон, указывая на связанную фигуру с кляпом во рту.

— Э, да труп, по-моему, живой! — воскликнул Трагг. Мейсон развязал кусок простыни, удерживавший кляп на месте. Карлин тут же выплюнул его и выругался:

— Сукин сын!

— Кто это? — спросил Трагг.

— Наш уважаемый друг мистер Медфорд Д. Карлин, — ответил Мейсон.

— Я, наверно, должен удивиться? — сказал Трагг.

— А вы не удивились?

Трагг только ухмыльнулся. Помолчав немного, он сказал:

— Я о вас очень наслышан, мистер Карлин, если вы и вправду мистер Карлин.

— Возьмите у него отпечатки пальцев, — сказал Мейсон.

— О, чрезвычайно вам благодарен, насмешливо ответил Трагг, — я Никогда бы не додумался до этого, если бы вы не посоветовали.

— Вы ни черта мне не пришьете, — сказал Карлин. — У меня есть доказательства.

— Не сомневаюсь, сказал Трагг, — ко только объясните нам, чье обгорелое тело было найдено в вашей спальне?

— Почем мне знать! Спросите Мейсона: это все его затеи.

— А какое отношение к делу имеет эта девица? — спросил лейтенант Трагг, указывая на Селинду Джилсон.

— Какое отношение к делу имеете вы, Селинда? — повторил вопрос Мейсон.

— Никакого, — сказала она.

— Вы не будете против, если вам придется совершить небольшое путешествие? — спросил Мейсон.

— Так-то вы расплачиваетесь за мое гостеприимство!

— Только путешествие, пояснил Мейсон, и больше ничего… пока.

— Мне бы хотелось внести некоторую ясность, сказал Трагг. — Этим делом все же занимаюсь я.

— Да, конечно, — сказала Мейсон, — но ведь вы заинтересованы в том, чтобы выяснить все до конца?

— Я сейчас еду в управление. Давайте снимем со старика эти тряпки и наденем ему наручники.

— Не спускайте с него глаз, предупредил Мейсон. — Мне кажется, он может выпрыгнуть в окно.

Трагг надел Карлину наручники и чуть смущенно сказал:

— Я обычно этого не делаю, но раз уж Мейсон говорит…

— Он вам еще и не того наговорит, — сказал Карлин. — А вы слушайте его побольше. Почему вы слушаете только его и ни о чем не спросите меня?

— Я вас спрашивал, — сказал Трагг, — но вы ведь ничего не говорите.

— Это потому, что Мейсон не дает мне сказать ни слова.

— Мейсон рассказывал мне о деле, — возразил Трагг.

— Конечно, — саркастически заметил Карлин, — Мейсон старается вовсю. Он только и мечтает вам помочь. Вам, а вовсе не своей клиентке, которая наняла его, чтобы спастись от виселицы.

— Ну-ка, ну-ка, — подзадорил его Трагг.

— Мейсон сбил меня с ног, связал, засунул мне в рот кляп, так, что я не мог сказать ни слова, а потом вызвал вас, чтобы сообщить свою версию.

— А в чем состоит ваша? — спросил Трагг.

— Я уехал из дому по делу, — ответил Карлин. — Не успел я выехать, как кто-то вошел в мой дом, поджег его и сунул в спальню чей-то труп, так, что все решили, будто это я сгорел до смерти. А полиция даже не пыталась выяснить, что же произошло на самом деле.

— А вы обращались к нам в управление с такой просьбой? Что-то я вас не видел.

— Я хотел пойти туда, когда все узнал. Но я лишь несколько минут тому назад вернулся в город.

— И сразу отправились навестить вашу девушку? — сказал Трагг. — Собирайтесь, приятель, поехали. Мы побеседуем позже.

Мейсон галантно предложил Селинде Джилсон руку.

— Нет, благодарю вас, — сказала она. Я обойдусь без вашей помощи.

Они все вместе спустились в лифте на первый этаж, и Трагг подвел Карлина, которому из-за наручников трудно было передвигаться, к ожидающей их полицейской машине.

Трагг сказал сержанту, сидящему за рулем:

— Ты сядешь сзади, Джо. Я поведу машину. Не спускай с него глаз. И если что, дай ему как следует.

— Вы можете разок остановиться? — спросил Мейсон.

— Зачем? — осведомился Трагг.

— Чтобы взять одного свидетеля, который…

— Не поддавайтесь на его уговоры, — умоляюще сказал Карлин. — Поезжайте в управление, выслушайте меня, и тогда вы примете решение. А этот Мейсон вам только голову заморочит.

Трагг с улыбкой покосился на Мейсона и вдруг выключил сирену и сильно снизил скорость.

— Что это вы? — спросил Мейсон.

— Заткнитесь, — сказал Трагг. — Я хочу подумать.

— Стоит ли утруждать себя, — вмешался Карлин. — До сих пор за вас думал Мейсон. Вы бы уж заодно отдали ему ваш полицейский значок, и дело в шляпе.

— Заткнитесь, — сказал Трагг. — Я же сказал, что хочу подумать.

Сержант, сидевший рядом с Карлином, надавил пальцем ему на сонную артерию.

— Ох! — взвизгнул Карлин.

— Лейтенант велел, чтоб вы сидели тихо, — сказал сержант.

Трагг ехал медленно, внимательно следя за всеми уличными знаками. Дважды Карлин пытался заговорить, и оба раза сержант заставлял его замолчать. Мейсон курил сигарету. Селинда Джилсон сидела совершенно молча с непроницаемым выражением лица. Внезапно лейтенант остановил машину и указал через дорогу на стоявшее возле обочины желтое такси.

— Вы видите эту машину, Мейсон? — спросил он.

— Ну и что?

Трагг улыбнулся.

— Вы человек занятый, Мейсон, и я не хотел бы отнимать у вас время, которое вы так великодушно тратите на нас. Я не могу больше требовать от вас таких жертв. Садитесь в такси и поезжайте к себе в контору или куда вам вздумается.

— Вот это другой разговор, — одобрил Карлин.

— Заткнись, посоветовал ему сержант и опять нажал на шею Карлина.

— Вы хотите докопаться до правды, Трагг? — спросил Мейсон.

— Я это делаю.

— А вам не приходило в голову, что это была самозащита? — сказал Мейсон.

— Как это могло быть?

— Предположим, что Фарго вместе с Карлином участвовал в каком-то грязном деле. Предположим, он решил убить жену, выяснив, что ей известно о его делишках…

— Этот Мейсон — чокнутый, — сказал Карлин.

Сержант спросил:

— Вы разрешаете ему говорить, лейтенант?

— Пока нет, ответил Трагг. — Мейсон занятый человек. Ему некогда слушать, что рассказывает Карлин.

— Но если я получу доказательства, что это действительно была самозащита, — сказал Мейсон, — вы поддержите меня?

— Я никого не поддерживаю, ответил Трагг. — Я просто собираю доказательства. Приберегите ваши аргументы для суда.

Сержант вышел из автомобиля и открыл для Мейсона дверцу. Когда полицейская машина отъехала. Мейсон перешел через дорогу и направился к желтому такси.

Глава ХХIII

Утренние газеты сообщили, что Медфорд Д. Карлин, которого считали заживо сгоревшим во время пожара в его доме, жив. Труп человека, погибшего при пожаре, пока не опознан. Карлин утверждает, что уезжал на время по делам, инспектировать горные разработки в отдаленных районах штата. В настоящее время он задержан полицией для предварительного расследования. Ходят слухи, что, возможно, поджог дома и убийство Фарго как-то связаны между собой.

Все это вызвало новую волну интереса к делу по обвинению Миртль Фарго, и к началу заседания залы суда были заполнены до отказа.

Надзирательница ввела миссис Фарго, помощник шерифа проводил ее на место.

Мейсон наклонился к ней и быстро прошептал:

— Карлин жив!

— Да.

— И помните, что это он вас обслуживал?

— Да, конечно, я… — она внезапно осеклась.

— Продолжайте, — сказал Мейсон.

— Я… я немного ошиблась, поправилась она. Я хотела сказать, что мне показали этого человека здесь в коридоре как одного из свидетелей по делу.

— Теперь, Данверс, — внезапно прервал ее Мейсон, я хочу задать вам вопрос, на который вы можете ответить стоя там, где вы сейчас стоите. Не эта ли женщина поставила утром двадцать второго сентября к вам на стоянку машину и спросила у вас о такси. Подумайте хорошенько.

— Ничего подобного я не делала, резко сказала миссис Мейнард. — Я там вовсе не была. Я никогда не видела этого человека до того, как мне показали его в суде. Он никогда меня не видел. Я…

— Тогда почему вы заявили, что видели этого человека на платной стоянке? — спросил Мейсон.

— Потому что я… я перепутала. И… потом я ставила когда-то там машину. Я видела его там раньше, в другой раз, задолго до двадцать второго сентября.

— Эту женщину вы видели? — обратился Мейсон к Данверсу.

— Ей-богу, не знаю, — ответил тот. — Вроде бы ее.

— Она очень на нее похожа?

— Да, очень похожа.

— Минутку, — выкрикнул Гамильтон Бергер. Все это совершенно не по правилам, Защитник допрашивает сразу двух свидетелей одновременно. Так мы ни к чему не придем.

— Наоборот, — прервал его Мейсон, повысив голос. Мы придем к решению дела, ваша честь. Найдем ответ, который объяснит нам все факты.

Судья Кейс застучал молотком.

— Давайте-ка придерживаться порядка.

Тем временем миссис Мейнард поспешно пристраивала повязку на глаз.

— Одну минуту, миссис Мейнард, — сказал Мейсон, — прежде чем вы наложите повязку, мне бы хотелось показать вас глазному врачу, случайно оказавшемуся здесь. Вы не возражаете, если доктор Рэдклифф взглянет на ваш глаз?

— Никакой доктор мне не нужен.

— Но я не замечаю ни малейших признаков воспаления, — настаивал Мейсон.

— Ваша честь, — вмешался Гамильтон Бергер, все это совершенно не относится к делу.

— Нет, очень даже относится, ваша честь, — рассмеялся Мейсон, свидетельница показала под присягой, что у нее воспален правый глаз. Только что всем нам тут представилась возможность увидеть этот глаз. Я убежден, что и доктор Рэдклифф тоже его видел, и думаю, все подтвердят, что не заметили ни красноты, ни воспаления, ни…

— Все уже прошло. Глаз почти не болит, — сказала миссис Мейнард.

В наступившей тишине внезапно прозвучал голос Перси Данверса:

— Да, теперь я вспомнил: это именно та женщина.

Глава ХХIV

Войдя в контору, Мейсон зашвырнул в шкаф шляпу, обхватил за талию Деллу Стрит и весело закружил её вокруг себя.

— Что случилось? — спросила Делла.

— Да вот, — объявил Мейсон, — загадка наконец-то решена, и оказалась столь простой, что удивительно, как я не додумался гораздо раньше.

— Для меня все это по-прежнему темный лес, — сказала Делла Стрит.

— Послушайте, как было дело, — начал Мейсон. — Карлин, Фарго и Пьер Ларю были сообщниками. Элен Хэмптон помогала им, но она гораздо меньше знала о деле. Эти мошенники, заплатив какую-то безделицу матерям, забирали у них незаконнорожденных детей, передавали их за кругленькую сумму приемным родителям, а после того, как те привязывались к ребенку, заманивали их в «Золотой гусь», и там на сцену выступала Элен Хэмптон. Миртль Фарго узнала, что ее муж замешан в каких-то темных делах с Карлином, но ей не приходило в голову, что эти дела как-то связаны с шантажом, объектом которого она сама была три года назад. До сегодняшнего дня она думала, что у ее сына и в самом деле есть примесь японской крови. Вот в чем была причина, по которой она не говорила правду! Она хранила вырезку, где рассказывалось о преступной деятельности Элен Хэмптон, и была так наивна, что надеялась напугать Карлина и вынудить его отпустить ее мужа. Бедняжка думала, что муж и сам этого хочет. В тот вечер в ночном клубе кто-то показал меня Миртль Фарго. Миртль немедленно решила действовать и под каким-то предлогом ушла домой, достала спрятанные деньги и газетную вырезку. Эта вырезка была ее заветным козырем. Она вынула ее из сейфа мужа и выскользнула из дому. Попросив одного из соседей, которого она хорошо знала, отнести конверт в «Золотой гусь», она отправилась в аптеку, чтобы позвонить мне. Вскоре после этого явился Фарго и, не застав дома жену, заподозрил неладное. Он тут же бросился к сейфу. Деньги оказались на месте, но все было перевернуто, и исчезла вырезка об Элен Хэмптон. Он подумал, что жена, наверное, пошла звонить в ближайшую аптеку. Может, к матери, а может быть, в полицию. Куда — он не знал, но он испугался. Застав её в аптеке, он решил, что перехватил ее вовремя и она еще никому не звонила. Дома он сразу же уведомил по телефону Карлина и Пьера, что его жена что-то затеяла. А затем пакет доставили мне в ночной клуб, и, когда мы разговаривали с Пьером, Элен Хэмптон приняла нас за супружескую пару, которую они в тот вечер собирались шантажировать.

— Как мило!

— Вы находите? Пьер тотчас отозвал Элен от нашего стола, но оказалось, что уже поздно. Тогда он в панике поспешно выскользнул из клуба и помчался к Карлину, чтобы забрать свою долю и скрыться. Но Карлину казалось, что опасность не так велика. Он не отдал Пьеру денег, и они подрались. Как утверждает сейчас Карлин, он не очень сильно ударил Пьера в подбородок. Однако удар вызвал кровоизлияние в мозг, и Пьер умер.

— Так он был уже мертв, когда мы заходили к Карлину? — спросила Делла Стрит.

— Да, и тело находилось в спальне наверху, в то время, когда Карлин варил нам кофе и рассуждал о красотах природы.

Делла поежилась.

— Теперь и Карлин понял, что необходимо скрыться. Он позвонил своей любовнице миссис Мейнард, чтобы она встретила его на своей машине в нескольких кварталах от его дома, потом поставил бомбу с часовым механизмом так, чтобы при взрыве загорелся бензин, Пьер Ларю, как вы помните, был коренастый швейцарец, лет шестидесяти, то есть примерно того же возраста и такого же телосложения, как Карлин. Можно было не сомневаться, что полиция, обнаружив труп, решит, что это Карлин, погибший при пожаре.

Однако, если вы помните, Пьер не носил очков. А Карлин носил очки, и, так как лицо у него было несимметричное, дужки на этих очках были расположены неровно. Он снял свои очки, надел их на Пьера и выскользнул из дому, прежде чем явился второй агент Дрейка.

В доме у миссис Мейнард лежали старые очки Карлина, и она тут же отнесла их Рэдклиффу, чтобы заказать новую пару.

— Ну, а Фарго?

— Фарго испугался, оказавшись замешанным в убийстве, — сказал Мейсон. — Он решил бежать утром. Уехала его жена, и Фарго опасался, что она что-то замышляет. Его встревожил разговор, бывший у них накануне вечером, а узнав, что перед отъездом жена взяла из сейфа пятьсот долларов, он струхнул еще больше. Карлин послал к Фарго миссис Мейнард, чтобы урезонить его. Когда я заходил в дом, это. она сидела в спальне наверху. После моего ухода они с Фарго объяснились начистоту, и она заколола его. Она была готова на что угодно. Фарго соврал мне, что его жена улетела шестичасовым самолетом, но миссис Мейнард знала правду и решила выдать себя за миссис Фарго и оставить след, который навел бы полицейских на мысль, что миссис Фарго убила своего мужа, а затем пыталась сфабриковать фальшивое алиби. Мы дважды чуть не разрушили планы Карлина. В первый раз, когда наши агенты, наблюдавшие за домом, так быстро подняли тревогу, что пожарные сумели погасить огонь до того, как были уничтожены все доказательства. Разумеется, уже тот факт, что Карлин вложил в сейф сгоревшие бумаги, вынув оттуда все, что там хранилось, мог бы навести нас на след.

Второй раз был, когда мы отправили своих агентов опросить пассажиров автобуса.

— Но тут преступникам повезло: в автобусе не оказалось ни одного пассажира, ехавшего до Сакраменто от самого Лос-Анджелеса, и обман миссис Мейнард было некому разоблачить.

— Как вы захватили Карлина? — спросила Делла Стрит.

— Карлин виделся с Селиндой Джилсон, — сказал Мейсон, — бывшей женой Ларю. Она не знала об убийствах и лично не участвовала в шантаже. Не зная о миссис Мейнард, она завела любовную интрижку с Карлином. Когда Карлин скрылся после пожара, она решила, что он пытается спрятаться от какой-то женщины, и рада была помочь ему. А когда вы позвонили ей и сказали, что Элен Хэмптон выдала своих сообщников, она немедленно уведомила Карлина. Карлин тут же примчался к ней и неожиданно наткнулся на меня. Если бы я не ударил его первым, он бы пристрелил меня.

— А как вы догадались, спросила Делла, что это именно миссис Мейнард села в автобус в Бэкерсфилде?

Мейсон рассмеялся.

— Это было так просто, что я догадался бы гораздо раньше, если бы не убедил себя, что Миртль Фарго убила мужа, защищаясь, Во-первых, миссис Мейнард примерно такого же роста, телосложения и возраста, как и Миртль Фарго. Кроме того, она сама все время повторяла, что их одежда была очень похожа. Рассказ пилота о мужчине, который нанял самолет, и о его неуверенных, как бы ощупью движениях, наводил на мысль о человеке, потерявшем. очки. Вспомнив, что миссис Мейнард заказывала очки для приятеля, и, вспомнив описание этого приятеля, я решил, что он не кто иной как Карлин, а миссис Мейнард — его сообщница. Далее: женщина, которая села в автобус в Бэкерсфилде, носила вуаль, а сама миссис Мейнард явилась в суд с повязкой на глазу. Почему? Да потому, что боялась быть узнанной!

Чтобы заставить ее снять повязку, я сделал вид, будто не верю, что она может видеть обоими глазами. Миссис Мейнард попалась на удочку, да к тому же еще выдала себя, опознав служителя с платной стоянки.

— Здорово вы провернули это дело, шеф, — сказала Делла Стрит. Ее глаза сверкали.

Мейсон кисло поморщился.

— Я проявил некоторую изобретательность, стремясь спасти клиентку. Но если бы в руках у меня были средства, которыми располагает полиция, это избавило бы меня от многих хлопот.

— Но полиция немногого добилась в этом деле, хоть и располагает всеми средствами, — сказала Делла.

— Я уже позже выяснил, — усмехнулся Мейсон, — что лейтенант Трагг успел снять отпечатки пальцев у человека, найденного при пожаре в доме Карлина. Их проверили по полицейской картотеке и выяснили, что покойный — некто Джон Лансинг, он же Пьер Ларю, участвовавший вместе с Элен Хэмптон в шантаже.

— Так, значит, Трагг все знал‚ — сказала Делла, — и все же допустил, что Миртль Фарго обвинили в убийстве?

— Нет, он кое-чего не знал, — ответил Мейсон. — Во-первых, он не знал, не является ли имя Медфорд Д. Карлин еще одним из псевдонимов Лансинга. К тому же он ошибочно предполагал, что я открыл сейф Фарго, чтобы вынуть оттуда какие-то документы, компрометирующие мою клиентку. Все это вместе и заставило его потерять уйму времени, идя по ложному следу.

— Но вы и в самом деле открывали сейф.

— Тс-с, что за выражения, — сказал Мейсон. Я лишь отпер замок.

— Прошу прощения, — послушно извинилась Делла Стрит.

— А жаль, что я раньше не узнал об этих отпечатках.

— Но ведь должны же вы были хоть что-то сделать, — сказала Делла Стрит, — чтобы оправдать свои 570 долларов.

Перевод с английского Е. ДМИТРИЕВОЙ и Т. НИКУЛИНОЙ

Найо Марш
НА КАЖДОМ ШАГУ КОНСТЕБЛИ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Список пассажиров теплохода «Зодиак»:

Миссис Родерик Аллейн

Мисс Хейзл Рикерби-Каррик

Мистер Кэли Бард

Мистер Стенли Поллок

Доктор Френсис Натуш (врач)

Мистер Эрл Дж. Хьюсон

Мисс Салли-Лу Хьюсон

Преподобный Дж. де Б. Лазенби

Экипаж теплохода «Зодиак»:

Джеймс Тритуэй, шкипер

Миссис Тритуэй, кок и буфетчица

Том Тритуэй, юнга

Лица, живущие в Толларке или в его окрестностях:

Джо Бэг, агент по продаже подержанных товаров

Миссис Бэг, его мать

Мистер и миссис Джон Смит, стиляги

Полиция:

Старший инспектор Элберт Тиллотсон, полиция Толларка

Постовой Кейп, полиция Толларка

Старший инспектор Р. Бонни, полиция Лонгминстера

Констебли из полиции графства

Старший инспектор Аллейн, уголовно-следственный отдел, Лондон Инспектор Фокс, уголовно-следственный отдел, Лондон

Агект Бэйли, уголовно-следственный отдел, Лондон

Агент Томпсон, уголовно-следственный отдел, Лондон

I ЗА СПРАВКАМИ ОБРАЩАТЬСЯ СЮДА

— Артист всегда действовал наверняка, рассказывал Аллейн. — К делам он готовился тщательно, не надеясь на случай, работал, как говорится, со вкусом и не жаловался на связанные с его профессией неприятности. Принимая то или иное решение, он смело шел на риск, но думаю, что убивал не ради удовольствия, а по необходимости. Его способности полностью соответствовали избранной им профессии: ловкость рук, поразительная дотошность, недюжинный математически точный ум, богатое воображение и при этом крепкие нервы. И, наконец, главное: он превосходный имитатор. Это талант врожденный, выучиться ему нельзя. С самого детства Артист обладал виртуозным даром подражания. Он не только подражал манере говорить и поведению разных людей, он инстинктивно чувствовал, как они должны вести себя в определенных обстоятельствах. Неудивительно, — сказал Аллейн, — что он так долго водил нас за нос.

Он обвел взглядом аудиторию: шесть рядов коротко остриженных голов. Действительно ли туповатые с виду настолько тупы, как это кажется? Действительно ли так уж способен тот, во втором ряду, тот малый, прибывший сюда с отличной аттестацией? Он продолжал:

— Я решил остановиться именно на Артисте, потому что в нем одном сконцентрировались все те черты, которые у других убийц встречаются по отдельности. Его настоящее имя Фолджем. Он родился в Иоганнесбурге, получил хорошее образование и, по слухам, года два изучал медицину, но с детства пошел, так сказать, по плохой дорожке. Кличку ему дали ещё в Южной Африке его сообщники, и она привилась: под ней он и известен полиции многих стран. Я начну свой рассказ с момента его удивительно остроумного побега из боливийской тюрьмы 7 мая позапрошлого года.

Несколько человек застрочили карандашами в тетрадках. Эту свою лекцию старший инспектор Аллейн читал на курсах повышения квалификации при полицейском колледже.

— Вследствие необычайного стечения обстоятельств, — начал Аллейн свой длинный рассказ, — я оказался лично причастным к этому делу. «Лично», то есть не только по долгу службы, но и как частное лицо. Случилось так, что моя жена…

1

«…и главное: выставка является обзором творческого пути художницы, но отнюдь не его итогом; художница продолжает исследовать, искать, и эти поиски доставляют и ей, и нам, зрителям, безмерную радость».

— Господи боже мой! — пробормотала художница, в чью честь был сложен этот панегирик, и украдкой отложила в сторону утреннюю газету. Она вышла из ресторана гостиницы, расплатилась по счету, договорилась, что зайдет за багажом перед отходом лондонского поезда, и отправилась прогуляться.

Гостиница находилась недалеко от реки. Летнее солнце освещало приземистые викторианские торговые постройки, однообразные ряды которых изредка разбивались высокими домами, напоминающими гигантские вертикально поставленные вафельницы. Сквозь утреннюю дымку виднелись готические шпили и неуклюжее здание ратуши. Трой повернулась к ратуше спиной и стала. спускаться к реке. Чем ближе она подходила к набережной, тем большеменялся вид улиц: к реке вели узенькие улочки, мощенные булыжником. Трой прошла мимо лавки, пекарни, пахнувшей свежевыпеченным хлебом, ломбарда, магазина подержанных запчастей, и тогда наконец перед ней открылась живописная панорама реки. «Причальный переулок» — так гласила надпись — вел к берегу, где на причале стояли речные суда. Но, еще не дойдя до берега, Трой наткнулась на контору Компании увеселительных речных прогулок. К оконному стеклу были приклеены выцветшие объявления, где сообщалось о всевозможных рейсах. Пока она проглядывала их, какой-то человек показался в окне и приклеил к стеклу только что написанное объявление; заметив Трой, он слегка улыбнулся и, пятясь, исчез.

Она прочла объявление.

«На теплоходе «Зодиак» освободилась одноместная каюта. Отплытие сегодня. За справками: обращаться сюда».

В витрине были выставлены фотографии теплохода в пути и на стоянках. Рейс от Норминстера до Лонгминстера и обратно длился пять дней. Ночлег и пансион на теплоходе. Раскрытая брошюрка сообщала, что рейс проходит по местам, связанным с историческими событиями. «Пять дней вне времени», — восклицал автор брошюрки, как видно, любитель цветистых фраз.

У Трой выдалось тяжелое лето: сперва она готовила персональную выставку, а через несколько недель картины нужно везти в Париж, а затем в Нью-Йорк. Муж был в командировке в Америке, сын учился в Гренобле. Трой представила себе утомительную поездку в железнодорожном вагоне, грустное возвращение, летнюю лондонскую духоту, пустой дом. Неожиданно для себя она открыла дверь, подумав: «На пять дней покину время».

2

«Мое двуличие, — писала мисс Рикерби-Каррик, — беспредельно!»

Она рассеянно взглянула на кончик шариковой ручки и громко откашлялась.

«Взять хотя бы, писала она, — мою филантропию. Или, скорее, так как я не против словотворчества, мои добродеяния».

— Нет! — вслух воскликнула она. — Это не годится. Добродеяние — отвратительное слово, просто ужасное.

Оглянувшись, она встретилась глазами — с худенькой дамой в темно-синем полотняном платье, сидевшей на чемодане, как и она сама.

— Добродеяние, — повторила мисс Рикерби-Каррик. — Как по-вашему, 0строумное это слово?

— Это-зависит, вероятно, от контекста.

— Вы с таким удивлением глядите на меня.

— Да? — спросила Трой Аллейн, которая и в самом деле с изумлением смотрела на свою собеседницу. — Простите, я задумалась, я сейчас была где-то за тысячу миль отсюда.

— Хорошо бы и мне там же оказаться. Или нет‚ — поправилась мисс Рикерби-Каррик, — я опять неточно выразилась: хорошо бы мне очутиться где-то за тысячу миль от самой себя. Уверяю вас, — добавила она и снова что-то застрочила в своей тетради.

Трой внимательно оглядела ее. Сидящая перед ней фигура была скорее нелепа, чем смешна. Все нескладно. Казалось, кто-то бросил в нее унылый свитер, бордовый костюм, а чуть повыше вязаную жокейскую шапочку, а они так и прилипли. У нее была странная манера выставлять зубы, растягивая рот, отчего казалось, что она то и дело усмехается. Вцепившиеся в ручку пальцы были искривлены артритом.

— Мое имя, представилась она, — Хейзл Рикерби-Каррик. Приходская старая дева. А вас как зовут?

— Аллейн.

— Миссис?

— Да. И, минуту помедлив, добавила, поскольку этого, очевидно, от нее ждали: — Агата.

— Странно, — недовольно сказала мисс Рикерби-Каррик. — А я решила, что вы К. Дж. З. Андропулос, каюта 7.

— Каюта действительно была заказана кем-то по фамилии Андропулос, но в последнюю минуту заказ отменили. Это произошло только сегодня утром. Я тут случайно оказалась… по делу, увидела объявление и почему-то вдруг решила взять билет, сказала Трой.

— Вот оно что? Занятно. Они помолчали. — Стало быть, едем вместе? В странствие по реке, — заключила мисс Рикерби-Каррик цитатой из брошюрки.

— Вы едете на «Зодиаке»? Да, мы будем вместе, — сказала Трой, надеясь, что ее слова звучат достаточно дружелюбно. Мисс Рикерби-Каррик прищурила глаза, выставила зубы и заметила, что им, наверное, предстоит весьма приятный вояж. Некоторое время она разглядывала Трой, а потом снова начала писать. По булыжной мостовой подъехала блестящая машина и остановилась чуть поодаль. Из машины вышел шофер в форменной одежде; подойдя к причалу, он надменно осмотрелся, вернулся, что-то сказал в заднее окошко невидимому пассажиру и снова уселся за руль.

«Я прихожу в ужас, — писала в тетради мисс Рикерби-Каррик, — когда задумываюсь о мотивах, побуждающих меня действовать. Вот пример. В моем. кругу (конечно, весьма узком) меня считают очень милой и доброй особой, которая всегда готова всем помочь. Мне это очень нравится. Люди приходят ко мне с горем. Бросаются мне на шею и плачут. И я так довольна! Я на редкость хорошо умею быть хорошей. Уверена, что они рассказывают друг другу, какая я хорошая. «Хей Рикерби-Каррик, — говорят они, — такая хорошая». И я вправду такая. Я делаю все, чтобы поддержать свою репутацию. Я иду на жертвы, самоотверженно веду себя в автобусах, стоймя стою в метро и уступаю место в очередях. Я навещаю престарелых, утешаю обремененных горем, и если им это не нравится, это уж их печаль, Сама поражаюсь, до чего я хорошая. О горе, горе, горе мне».

На раскрытую страницу упали две капли. Мисс Рикерби-Каррик громко шмыгнула носом.

«И вот так целых пять дней? — ужаснулась про себя Трой. — Она, наверно, ненормальная. Господи, да у нее насморк».

— Простите, сказала мисс Рикерби-Каррик, — у бедя дебольшой насборк. — Слегка приоткрыв рот, она издала какой-то хлюпающий звук.

Трой попыталась вспомнить, нет ли дневного поезда в Лондон.

— Вас, вероятно, интересует, — сдавленным голосом произнесла мисс Рикерби-Каррик, — почему это я сижу на чемодане и пишу? Дело в том, что в последнее время я начала вести дневник.

— Да что вы? — жалобно сказала Трой.

К причалу приближался симпатичный на вид человек в старомодном костюме из твида и матерчатой кепке. На плече у него, кроме рюкзака, висел квадратный ящик на лямке, а в руке он нес что-то завернутое в брезент. Трой решила, что эта штука напоминает изуродованную теннисную ракетку. Увидев женщин, он снял кепку и так и не надел ее обратно. Он был рыжеват, конопат, с голубыми глазами — один из них чуть косил, что отнюдь не портило его лица, на котором застыла выжидательная улыбка.

— Доброе утро, — сказал он. — Мы, вероятно, попутчики?

Трой это подтвердила, а мисс Рикерби-Каррик, лицо которой слегка опухло, закивала, улыбнулась и шмыгнула носом. Кивала она энергично.

— «Зодиака» пока не видать, сказал пришелец. Он мельком взглянул на мисс Рикерби-Каррик, а затем внимательно на Трой. — Меня зовут Кэли Бард.

— Я Трой Аллейн, а это мисс Рикерби-Каррик.

— Но вы же сказали, что вас зовут Агата, — напомнила мисс Рикерби-Каррик, и Трой почувствовала, что краснеет.

— Это действительно так, — пробормотала она. Трой просто шуточное прозвище, это мой муж придумал… — Она смешалась и тут же почувствовала, что мистер Бард внимательно разглядывает не только её, но и видавший виды этюдник у её ног. Однако он ничего не сказал, только сдержанно обронил: «О, в самом деле?» Когда она смущенно посмотрела на него, он лихо подмигнул ей, чем привел в полное замешательство.

Из этого состояния ее вывело появление молодой парочки на допотопном мотоцикле. Металлические заклепки на их кожаных костюмах и высоких сапогах блестели, освещенные полуденным солнцем. Из-под шлемов на плечи космами падали грязные и сальные волосы.

Мотоцикл проскочил мимо стоявшей машины с шофером и, чихая, остановился. Девица и мотоциклист спустили на землю ноги и принялись жевать резинку. «Ни у кого не бывает таких наглых рож, — подумала Трой, — как у людей, жующих резинку»; у нее зачесались руки от желания несколькими резкими штрихами нарисовать эту парочку.

— Вы не думаете, что и они?… — тихо начала она.

— По-моему, едва ли странствие по водам представляет для них интерес, — ответил мистер Бард.

— Во всяком случае, багажа у них нет.

— Багаж им, может, и не нужен. Они, наверное, могут спать и так,

— Серьезно? А эти стальные нашлепки?

— Это, конечно, неудобно. — согласился мистер Бард.

Вновь прибывшие закурили, глубоко затянулись, глядя в пространство, и выпустили дым. Они не обменялись ни единым словом.

Мисс Рикерби-Каррик жадно смотрела на них, затем, нагнувшись, записала в дневнике: «Двое Юных Независимых. С кем их сравнить? С гладиаторами? Интересно, как бы они отнеслись к такому сравнению? Смогла бы я найти с ними общий язык? Понравилась бы я им? Почувствовали бы они ко мне симпатию? Ну вот, я снова за свое. Неисправима!»

Сердито влепив восклицательный знак, она защелкнула ручку и, повернувшись к Трой, спросила: «Как вы сюда добирались? Я автобусом из Браммерса».

— А я на машине из Лондона, — сказал мистер Бард, — остановился здесь в гостинице. Я ведь еще вчера вечером приехал.

— И я, — сказала Трой, — но поездом, а не машиной.

— Есть и утренний поезд из Лондона, заметила мисс Рикерби-Каррик, — он прибывает в 11.45.

— Да, я знаю, но… у меня… было тут еще одно дело, — пробормотала Трой.

— Это вы про картины? — весело осведомился Бард. Я ведь не ошибся, верно? — Трой взглянула на него, но он рассеянно смотрел на реку. — Я уже там побывал сегодня утром. Здорово!

— Картины! — удивилась мисс Рикерби-Каррик. — Сегодня утром? Побывали там? В кино?

Но прежде чем мистер Бард рассеял ее заблуждение, если он собирался это сделать, по мощеной улочке одно за другим подъехали два такси и высадили пассажиров.

— Ну вот, теперь, наверное, прибыл лондонский, — победно провозгласила мисс Рикерби-Каррик.

Первым вышел из такси малопримечательный мужчина лет сорока. Из-под перетянутого поясом дождевика виднелся костюм в мелкую полоску, розовато-сиреневая рубаха и ярко-розовый галстук.

Волосы на затылке и на висках были коротко подстрижены. Когда он бойко к. ним направился, держа в руке фибровый чемоданчик, Трой заметила, что он в ортопедическом ботинке и слегка прихрамывает.

— Общий привет, — сказал он. — Прекрасный денек, а?

Трой и мистер Бард с ним согласились, а мисс Рикерби-Каррик восторженно повторила: «Прекрасный! Прекрасный!»

— Будем знакомы: Поллок, — сказал вновь прибывший, Стен Поллок.

Мистер Бард представился и представил дам. Взгляд мисс Рикерби-Каррик перешел с Поллока на пассажира второго такси, который, стоя к ним спиной, расплачивался с шофером. Он был очень высокого роста и весьма элегантно одет. Его шляпа, клетчатое пальто и полуботинки были настолько безупречны, что Трой изумилась, увидев на нем черные перчатки, как у диккенсовского гробовщика. Его трубный голос оглушительно пророкотал: «Благодарю вас. Всего доброго. До свидания».

Он поднял чемодан и повернулся. Шляпа у него была немного сдвинута на лоб, поля отбрасывали на лицо тень, но тень была незаметна, так как само лицо оказалось темнее тени: приехавший был негром.

Мисс Рикерби-Каррик издала какой-то возглас, Мистер Бард, мельком взглянув на прибывшего, продолжал беседовать с Трой; зато Поллок пристально посмотрел в его сторону, слегка присвистнул и отвернулся с непроницаемым выражением лица, а мотоциклисты вдруг почему-то громко захохотали.

Новый пассажир приподнял шляпу, проходя мимо них, направился к краю причала и стал всматриваться в излучину реки.

Трой быстро сказала:

— Значит, теперь нас пятеро. Недостает троих.

— Один из них, без сомнения, приехал в том шикарном автомобиле, — сказал мистер Бард. — Я пытался разглядеть его в окошко, но мне помешала развернутая газета.

— Мужчина это или женщина?

— Мужчина, уж это точно. Рука большая, наманикюренная. Шофер этакий замороженный. Давайте поглядим по списку, кто же это может быть. — Он взглянул на стоявшего у реки. — Как вы думаете, который из них доктор Натуш, а который мистер Дж. де Б. Лазенби?

— Я ручаюсь, что в машине Дж. де Б. Лазенби‚ — сказала Трой, это звучит так величественно.

— Да? А по-моему, наоборот: в машине доктор Натуш, специалист по некой экзотической отрасли медицины, берущий астрономические гонорары. А наш приятель у реки — откуда-нибудь с Барбадоса, где у него уйма отелей, и зовут его Джаспер де Брабазон Лазенби. Хотите пари?

— Согласна, — сказала Трой. — Ваши условия?

— Если выиграю я, вы со мной выпьете перед ленчем. Если выиграете вы, я плачу за напитки.

— Ну, знаете ли! — воскликнула Трой.

Мистер Бард ухмыльнулся.

— Давайте поглядим, — сказал он. — Попробую-ка я… — он улыбнулся и, не закончив фразы, направился к причалу.

— Вы, очевидно, едете с нами? — донеслось до Трой.

— На «Зодиаке»? — спросил могучий бас. — Да.

— Нам, пожалуй, следовало бы познакомиться?

Все внимательно прислушались.

— Натуш.

— Доктор Натуш?

— Совершенно верно.

Бард незаметно поклонился Трой.

— Я Кэли Бард, — сказал он.

— Вот как? Я тоже читал список пассажиров. Доброе утро, сэр.

— Пойдемте, я познакомлю вас с остальными.

Они повернулись. Мистер Бард был высокого роста, но рядом с доктором Натушем не казался очень крупным. Подвижная, пестрящая солнечными бликами поверхность реки странно изменила облик обоих, преувеличивая рост и окружив дрожащим нимбом, искажая каждое движение. Трой, у которой все плыло перед глазами, вдруг подумала: «Ну что я так разнервничалась. Все будет хорошо, разве только мистер Поллок окажется слишком агрессивным или мисс Рикерби-Каррик — чересчур экспансивной»,

Она взглянула на мостовую. Мотоциклисты стояли так же неподвижно, жевали-жвачку и глазели в пространство.

Трой протянула доктору Натушу руку, и тот вежливо поклонился, сняв шляпу. Его густые волосы были коротко острижены, на висках виднелась седина. Он не был абсолютно черным: кожа у него была темная, теплого оттенка, с тенями цвета черного винограда.

Как и предполагала Трой, мисс Рикерби-Каррик проявила чрезмерный энтузиазм. Она схватила доктора Натуша за руку и долго трясла ее и смеялась как безумная: «Ох-хо-хо, как чудесно».

Мистер Поллок засунул руки в карманы и, прихрамывая, отошел, уклонившись таким образом от знакомства.

Поскольку другой темы не было, Трой спросила Натуша, прибыл ли он лондонским поездом. Он объяснил, что приехал на машине из Ливерпуля, добавил несколько общих слов, улыбнулся ей и, слегка кивнув, отошел к причалу.

— Вот те на! — ни к кому не обращаясь, сказал мистер Поллок. — Попробуй теперь жаловаться, коли ни о чем таком и. разговору не было.

— Не было разговора? — переспросила мисс Рикерби-Каррик. — О чем не было разговора?

— А вот об этом. — Он кивнул в сторону доктора Натуша. — Разве нас предупредили, когда мы билеты брали?

— О, зачем вы так, — прошептала она, — не надо так, честное слово, не надо.

— Ведь эта поездка вроде считается первоклассной. Верно? Так они говорят? Люкс! Роскошные условия! На черта мне такая роскошь. Знал бы я, какая тут подобралась компания, меня бы сюда калачом не заманили, это точно.

— Странно, — небрежно бросил мистер Бард.

— Вам, может, и странно, — сердито сказал мистер Поллок. Он повернулся к Трой, надеясь найти в ней союзницу. — А вот дамы, например, обижены.

— Да будет вам, — сказала Трой как можно добродушней. — Нисколько мы не обижены, верно, мисс Рикерби-Каррик?

— Ох, ну конечно, нет. Конечно, нет.

— Я зря не буду говорить, — не уступал мистер Поллок. Я сдаю внаем дома и знаю: стоит кому-то из этих поселиться в районе, местность превращается в трущобы. В момент!

— Мистер Поллок, но он ведь доктор, — сказала Трой

— Шутки шутите? Какой еще там доктор?

— Доктор медицины, — сказал Бард. — Вы поглядите в списки пассажиров. Там написано.

— Назваться можно как угодно, — мрачно сказал мистер Поллок. — Как угодно, да. Вот я, например, возьму и скажу, что я граф. Он сердито посмотрел на улыбнувшуюся Трой. Потом и на его лице мелькнула тень улыбки. — Может быть, никто и не, поверит, добавил он, — но сказать-то все можно.

Мотоциклист вдруг резко просигналил: «Таа-та-та-та. Та-та». Парень и его спутница смотрели на излучину реки, откуда медленно выплывал белоснежный теплоход. На носу развевался ало-зеленый флаг компании пароходства, а на корме — красный, кормовой. Солнце освещало медную 0обшивку теплохода, а за окошками салона багровели занавески. Чем ближе судно подходило к берегу, тем ярче выступали золотые буквы на носу: «Зодиак».

Часы на колокольне пробили двенадцать.

— А вот и теплоход, — сказал мистер Бард. — Минута в минуту.

3

«Зодиак» бросил швартовы, и паренек лет пятнадцати очень ловко их закрепил. Шкипер вышел из рулевой рубки, чтобы проститься с пассажирами, благодарившими его и сетовавшими, что путешествие уже закончилось. Когда пассажиры проходили мимо ожидавших, одна из женщин сказала Трой: «Вы получите огромное удовольствие». Кто-то из пассажиров грустно говорил жене: «Ничего не поделаешь, приходится возвращаться на землю».

Когда все пассажиры прошли, новая группа направилась к «Зодиаку». Их приветствовал шкипер, добродушный, опрятного вида человек в белой рубахе, темно-синих брюках и галстуке. На нем была традиционная форменная фуражка.

— Вы, конечно, хотите подняться на борт. Том! — крикнул он, и паренек начал перетаскивать багаж на палубу. Шкипер протянул руку, чтобы помочь дамам взобраться.

Мисс Рикерби-Каррик никак не могла решиться на этот подвиг.

— Боже мой! — воскликнула она. — Ох, ох, спасибо. И совершила поистине чудовищный прыжок.

У нее была привычка ощупывать левой рукой на груди свитер, словно она носила в мешочке на шее все свои капиталы и проверяла, на месте ли они.

Пройдя мимо рубки, пассажиры по крутому трапу спустились в салон. Еще один трап вел в коридорчик, где находились каюты. Слева от трапа сквозь люк виднелась кухня, где какая-то блондинка ставила на поднос тарелки с мясными закусками и салатом. На женщине было черное ситцевое платье и накрахмаленный белый передник. Блестящие соломенного цвета волосы были разделены на прямой пробор и стянуты в пучок. Блондинка ослепительно улыбнулась и сказала: «Доброе утро. Ленч будет через полчаса, бар откроется сию минуту». Трой заметила, что бар расположен у самого входа в салон с левой стороны.

С палубы спустился Том с вещами Трой, и она последовала за ним вниз, к своей каюте. Каюта 7 была третьей по правому борту и занимала площадь ровно вдвое больше койки. В ней были шкафчик, умывальник и расположенный под низким потолком иллюминатор. Покрывало и занавески были вишневого цвета, а на полочке у койки стояла в вазочке красная герань и несколько веточек папоротника, Мальчик поставил чемодан, затем и этюдник, улыбнулся и исчез. Трой распаковала чемодан, затем сунула его вместе с этюдником под койку, вымыла руки и хотела уже пройти в салон, как вдруг услышала на берегу голоса. Трой выглянула в иллюминатор, для чего ей пришлось, стоя на коленях, примоститься на койку. Иллюминатор был на уровне причала. Прямо перед глазами Трой возникли краги и ботинки франтоватого шофера, его коричневые бриджи и две руки в перчатках, в каждой из которых он держал по чемодану. Все это исчезло из виду — шофер, по-видимому, шел к трапу, — и в поле зрения Трой попали чьи-то полуботинки и серые брюки. Ноги в серых брюках остановились, образуя усеченную треугольную рамку, сквозь которую Трой, как в искусно снятом кадре, увидела вдали мотоциклистов в черной коже: они по-прежнему сверкали металлическими нашлепками, жевали жвачку и глазели в пространство, Ей вдруг пришла в голову нелепая мысль, что они смотрят на нее, но она тут же поняла, что это глупо. К парочке подошел мальчик с «Зодиака», и в тот же момент всех троих загородило подъехавшее такси. Образующие рамку ноги в серых брюках сдвинулись, дверца такси приоткрылась, но тут вдруг раздался громкий стук в дверь. Трой быстро села на постели и сказала: «Войдите». В каюту заглянула оживленная физиономия мисс Рикерби-Каррик.

— Послушайте, — сказала она, — это же блаженство! Душ и два клозета! Чудо! — Трой не успела ответить ей, как мисс Рикерби-Каррик исчезла, На судне послышались голоса только что прибывших пассажиров.

— Очень вам благодарен… м-м… возьмите, голос пробормотал нечто неразборчивое.

— «Спасибо, сэр, — ответил второй. Дверь захлопнулась, и по трапу, затем на верхней палубе застучали шаги. «Это шофер, — догадалась Трой, — и мистер Дж. де Б. Лазенби». Она прислушалась, ожидая, когда же появятся остальные. Снова послышался невнятный шум, стук. Женский голос сказал:

— Верно, стюард, у нас в самом деле много фотооборудования. Пожалуй, каюту 3 займу я, там у нас будет как бы и гостиная, а в номере 6 разместится мой брат, и все вещи тоже несите туда. Ладно, Эрл? Ты не против?

— Конечно, конечно.

Шестая каюта находилась рядом с каютой Трой. Она слышала, как расставляют вещи, несколько раз пассажиры вежливо предупредили, что вещи хрупкие. Мужской голос несколько раз повторил: «Конечно, конечно. Прекрасно. Отлично».

Трой заглянула в список пассажиров: прибыли мистер Эрл Дж. и мисс Салли-Лу Хьюсон. Трой прибрала свой веди и поднялась в салон.

Там уже собрались все, кроме троих, приехавших последними. Доктор Натуш, сидя в сторонке, пил пиво и читал газету. Мисс Рикерби-Каррик, беседовавшая с мистером Поллоком, заняла место на круговом диванчике под окнами салона. Мистер Кэли Бард явно дожидался Трой и тут же ей напомнил, что она обещала с ним выпить. «Миссис Тритуэй, — сообщил он, — делает великолепные мартини».

Миссис Тритуэй, уже знакомая нам блондинка, стояла за крошечным баром в классическом обрамлении сверкающих на солнце бутылок и стаканов. Казалось, она и сама излучает сияние. Мистер Поллок все поглядывал в ее сторону, чуть улыбаясь, а мисс Рикерби-Каррик глазела на нее с прямо-таки страдальческим изумлением. Мистер Бард выразил свое восхищение в манере, весьма для него характерной, как позже убедилась Трой.

— Бар в Фоли-Бержёр может прикрыться, — заявил он. — Побывав здесь, Манэ перестал бы туда заглядывать. Кстати, рядом с вами его ореол, пожалуй, бы слинял. — Он слегка поклонился Трой и многозначительно улыбнулся.

— Перестаньте, — торопливо попросила Трой. — Пожалуйста.

Он рассмеялся и стал расплачиваться. Миссис Тритуэй улыбнулась своей ослепительной улыбкой.

Даже доктор Натуш опустил газету и несколько секунд очень серьезно рассматривал миссис Тритуэй.

На стенке бара в рамке висели небрежно напечатанные на машинке стишки.

ЗНАКИ ЗОДИАКА

— Очаровательно, не правда ли? — спросил Кэли Бард, обращаясь к Трой.

— Магия имен собственных, — согласилась она. Да еще таких. Конечно, это производит впечатление.

— Мне их подарил один пассажир. Он сказал, что это из какой-то детской книжки, — пояснила миссис Тритуэй.

— Напоминает считалку, — сказала Трой, подумав, что неплохо было бы нарисовать знаки Зодиака и разместить их вокруг стихотворения.

— Ну, мне пора вас кормить, сказала миссис Тритуэй. Она позвонила в колокольчик. Ленч сегодня холодный. Угощайтесь, пожалуйста, сами.

Мистер Бард, не спросив Трой, заказал еще два мартини.

— Благодарю, но мне не надо, — отказалась она.

— Ну что ж, — заметил он. — Отложим до обеда. Пусть нашим девизом будет умеренность.

Трой видела, что мистер Бард решил за ней приударить.

При данных обстоятельствах это ее никак не устраивало (независимо от того, был ли ей по сердцу такой поклонник). Мистер Бард, очевидно, понял, кто она, поскольку побывал на её выставке. Наверняка он догадался, что Трой не хочет быть узнанной. Надо полагать, он собирается воспользоваться этим преимуществом, навязав ей себя в качестве союзника. Все это было вовсе ни к чему.

В конце кругового диванчика, рядом с доктором Натушем, Трой заметила свободное место. Она положила себе салат и холодное мясо, и села рядом с доктором. Он привстал и поклонился.

— Надеюсь вы довольны своей каютой? — спросил он. — Мне все очень понравилось. Он отложил газету. Взглянув на нее, Трой увидела свое изображение. Фотограф запечатлел ее в тот момент, когда она обменивалась рукопожатием с Особой, открывавшей ее выставку. Неужели доктор Натуш не узнал ее? «А что я так беспокоюсь? — одернула она себя. — Еще будь я кинозвездой, это могло бы вызвать переполох, но кого в наше время интересуют художники? Наверное, все дело в том, что я не умею разговаривать о живописи с людьми, которые ничего в ней не смыслят. Я начинаю мямлить и смущаться, и веду себя как идиотка».

Но доктор Натуш не стал говорить с ней о живописи. Он говорил о погоде, о предстоящей поездке, и речь его слегка напоминала брошюрки Компании увеселительных прогулок. «Мы увидим много исторических достопримечательностей», — сообщил он веско.

В салоне появились мистер и мисс Хьюсон, типичные американские туристы, без особых претензий. Оба чистенькие, аккуратные, весьма практичные на вид. Мисс Хьюсон — светловолосая, низенькая, плотная. Мистер Хьюсон, высокий, худощавый мужчина, носил очки и слуховой аппарат.

— Вот и мы, — сказала мисс Хьюсон. — Опять заканителились. Вы уж нас простите.

Миссис Тритуэй представила им собравшихся, и Хьюсоны вежливо повторяли вслед за ней каждую фамилию, а англичане с учтивой улыбкой что-то бормотали в ответ.

— Еще не все пришли, сказала мисс Рикерби-Каррик, с оживлением запихивая в рот салат. — Вы не самые последние. Она указала на лежащий на столе список пассажиров. Трой уже заметила, что фамилия К. Дж. З. Андропулоса вычеркнута, а ее пока что не проставлена, Мистер Бард, украдкой покосившись на нее, протянул руку к списку и исправил эту оплошность.

Мисс Рикерби-Каррик игриво зашептала, указывая на фамилию Дж. де Б. Лазенби: «Давайте угадаем, кто он».

Приход самого мистера Лазенби избавил их от необходимости гадать и слегка разрядил напряжение: мистер Лазенби оказался священником.

Это было неожиданно: обычно простые священники не разъезжают в дорогих машинах, за рулем которых сидят шоферы в форме. Мистер Лазенби не производил впечатления богатого человека. Высокий, с розовым лицом и чуть редеющими волосами, он носил темные очки, строгий серый костюм, голубой пуловер и соответствующий званию высокий воротник.

Миссис Тритуэй представила его, резонно добавив, что он, конечно, сам вскоре разберется, кто здесь кто.

— О, несомненно, — сказал мистер Лазенби с чуть заметной пасторской интонацией.

— А как же в списке-то! — воскликнула мисс Рикерби-Каррик. — Там не написано «преподоб…», почему, интересно?

— Наверно, потому, — отозвался мистер Лазенби, накладывая салат в тарелку, — что я сделал заказ письменно из Мельбурна. Кажется, я не указал свой сан.

Он с улыбкой кивнул ей, мелко перекрестил свой джемпер и сел рядом с мистером Поллоком.

— Как аппетитно приготовлено, сказал он.

— Очень. вкусно, — деревянным голосом ответил мистер Поллок и взял пикули.

Ленч продолжался под приглушенный Шум голосов. Все рассказывали о себе. Хьюсоны прибыли из гостиницы Табард в Стратфорде-на-Эйвоне, где. они в субботу смотрели «Макбета» и сочли спектакль очень странным. Мистер Лазенби гостил у норминстерского епископа. Мистер Поллок лондонским поездом добрался до Бирмингема, где остановился в гостинице Осборн. Доктор Натуш и мисс Рикерби-Каррик приехали из дому. Мисс Хьюсон высказала предположение, что они с братом не единственные иностранцы на борту. Она обращалась к мистеру Лазенби, но, как показалось Трой, рассчитывала, что на эту реплику как-то откликнется доктор Натуш. Он не откликнулся. Мистер Лазенби стал рассказывать Хьюсонам об Австралии и Британском содружестве наций. Рассказывая, он тоже слегка повернулся к доктору Натушу, но из-за темных очков нельзя было разобрать, действительно ли он на него смотрит.

— Я никак не разберусь в этом содружестве, пожаловалась мисс Хьюсон. — Это ведь Британское содружество, а вы не англичане, у вас правит королева, и в то же время вы не считаете себя монархией. Нам, американцам, наверное, этих тонкостей никогда не уразуметь.

Мисс Рикерби-Каррик разразилась сумбурной речью, где сожалела о рухнувшей империи и восторгалась монархией.

— Я знаю, так говорить не полагается, — сказала она, заговорщицки поглядывая на Трой, Поллока и Барда, — но иногда невозможно удержаться. То есть я, конечно, всей душой за свободу, гражданские права и интегра… — она внезапно вздрогнула как ужаленная, багрово покраснела и повернулась к доктору Натушу.

— Ради бога, простите, пролепетала она. — Я хочу сказать, впрочем, я не знаю… То есть вы ведь?..

Доктор Натуш скрестил руки, минуту помолчал и спросил:

— Вас интересует, являюсь ли я подданным Великобритании? Да. Как вы видите сами, я отношусь к одному из национальных меньшинств. Я практикую в Ливерпуле. Голос его был поразительно спокоен, будто весь этот разговор абсолютно его не задевал.

Наступила пауза, которую прервал шкипер, как краб, спустившийся по трапу.

— Что ж, дамы и господа, надеюсь, вы хорошо устроились. Через несколько минут мы отправимся в путь. Некоторые сведения о путешествии вы получите из брошюрок. У нас на «Зодиаке» нет микрофонов и громкоговорителей, но я всегда готов ответить на любые ваши вопросы. Прогноз погоды хороший, хотя в это время года здесь бывает иногда «ползун» — так у нас называют речной туман. Он обычно подползает ночью и бывает довольно густым. Днем мы пройдем верховьями реки до шлюза Рэмсдайк. Здесь очень много поворотов, и некоторые пассажиры говорят, что никак нельзя понять, куда мы движемся. Возможно, вы уже заметили, что у нашей реки нет названия: для местных жителей она просто «река». Именно в этих краях архиепископ Лэнгтон настиг короля Иоанна Безземельного. А еще задолго до этого римляне подвели к реке Рэмсдайкский канал. Шлюзование занимает довольно много времени, так что вы сможете совершить прогулки по полям и посмотреть на лощину у Дайка, где во времена Плантагенетов собирались окружные королевские судилища, предвестники наших выездных судов. Найти лощину легче легкого. Она находится в пяти минутах ходьбы от берега. Благодарю вас, дамы и господа, он слегка поклонился и вернулся на верхнюю палубу. Пассажиры разом оживленно заговорили.

— Недурное начало, — воскликнул мистер Бард. Несколько любопытных фактов, и наше воображение заработало вовсю. Очень хорошо. Великолепно! Миссис Аллейн, если вы уже позавтракали, давайте поднимемся наверх и поглядим, как мы отчаливаем.

— А может быть, нам всем стоит подняться? — сказала Трой.

— Еще бы, — оживилась мисс Рикерби-Каррик. — Шагом марш, друзья мои!

Она энергично высморкалась и ринулась вон из салона. Не обратив внимания на табличку с надписью «Осторожно, высокая ступенька», она поспешно шмыгнула в дверь и тут же споткнулась и закричала. Трой услышала, как мистер Хьюсон сказал сестре: «Поразительная особа», на что та ответила: «Прямо чудище из королевской кунсткамеры». Вопреки логике Трой обозлилась и на них, и на мисс Рикерби-Каррик, ухитрявшуюся раздражать буквально всех. Мистер Поллок, правда, ограничился лишь тем, что буркнул: «Во здорово!», а мистер Бард, взглянув на Трой, красноречиво закатил глаза и последовал за остальными на верхнюю палубу. Мистер Лазенби, еще не окончивший завтрак, помахал вилкой, давая понять, что присоединится к компании позже.

Доктор Натуш подошел к окну салона и стал смотреть на причал.

«Какой же он высокий, — подумала Трой. Натуш был выше ее мужа, совсем не малорослого. — Он ждет, чтобы мы вышли первыми», догадалась она и подошла к нему.

— Доктор Натуш, вы уже совершали такие путешествия? — спросила она.

— Нет, никогда. Я еду по реке впервые.

— Я тоже. У меня и в мыслях не было, и вдруг решила взять билет.

— Вот как? Что ж, вполне понятно, что вам захотелось отдохнуть после хлопот.

— Да, — Трой кивнула, почему-то обрадовавшись, что он все же узнал ее. Даже не заметив, что на сей раз не испытывает привычного смущения, она сказала: — Меня они всегда немного угнетают, эти торжественные церемонии.

— Некоторые ваши работы очень хороши; я их видел в Лондоне, и они мне доставили большое удовольствие.

— Правда? Я рада.

— Мы, кажется, уже отчаливаем, если это правильное выражение. Не хотите ли подняться наверх?

Трой поднялась на палубу. Юнга Том отвязал концы и аккуратно сложил их. Шкипер стоял у руля. Машины теплохода заработали, и он двинулся назад, отдаляясь от причала. Мотоциклисты по-прежнему торчали на мостовой. Трой заметила, что Том еле заметно помахал им и они в ответ чуть приподняли руки. Девушка взобралась верхом на сиденье, юноша столкнулся, мотор затарахтел, мотоцикл рванулся, взревел и со скоростью ракеты исчез из поля зрения.

На палубу наконец вышел доктор Натуш, а за ним и мистер Лазенби. Все восемь пассажиров стояли у борта, глядя на удалявшийся берег. Шпили, вафельницы, стеклянные коробки, крыши мансард и приземистая ратуша медленно перемещались, то заслоняя, то открывая друг друга, и становились все меньше и меньше. «Зодиак» плыл по фарватеру реки к шлюзу Рэмсдайк.

II ЛОЩИНА КОРОЛЕВСКОГО СУДИЛИЩА

— Его деятельность была весьма многообразной, — рассказывал Аллейн. — На Ближнем и Среднем Востоке он работал на крупнейших воротил, занимавшихся продажей наркотиков. С одним из них он не поладил, и считают, что тот выставил его из игры. После наркотиков он начал спекулировать поддельными произведениями старых мастеров. Он организовал несколько крупных дел в Париже. Затем перебрался в Нью-Йорк, где пожинал плоды своих трудов, пока им не заинтересовалась международная полиция. Кстати, в то время он все еще был зарегистрирован в Голубом циркуляре, что значит…

Уже знакомый нам смышленый слушатель, сидевший во втором ряду, оживился. Казалось, он вот-вот готов вскочить и что-то сказать.

— Я вижу, вам это известно, — сказал Аллейн.

— Да, сэр. В Голубом международном циркуляре зарегистрированы те преступники, личность которых международной полицией не установлена.

— Совершенно верно. Однако полиция уже шла по его следам, и в 1965 году Артист вынужден был перенести свою деятельность в Боливию, где он впервые зашел слишком далеко и попал в тюрьму. Как я уже говорил, он бежал оттуда в мае позапрошлого года и через некоторое время с отлично сфабрикованным поддельным паспортом прибыл в Англию на испанском грузовом судне. В тот момент у Скотленд-Ярда еще не было против него конкретных улик, хотя мы часто о нем слышали от наших американских коллег. Я думаю, Артист еще до прибытия в Англию вступил в контакт со своими будущими сообщниками и один из них забронировал для него каюту на «Зодиаке», Цель этого маневра станет вам ясной в дальнейшем.

Должен обратить ваше внимание на тот факт, что Артист обладал одним физическим недостатком, однако нам это стало известно значительно позже. В то время, о котором я рассказываю, мы не имели представления о внешности Артиста. На единственной фотографии, переданной нам боливийской полицией, был запечатлен заросший волосами субъект, уши которого были скрыты кудрями, рот — пышными усами, а остальная часть лица — бородой и густыми холеными бакенбардами.

Теперь мы, конечно, знаем, что у него была особая примета. Нужно ли, спросил Аллейн, — напоминать вам, в чем она заключалась?

Слушатель из второго ряда показал жестом, в чем заключалась особая примета Артиста. Аллейн кивнул и продолжил свой рассказ.

— Я имею возможность очень детально познакомить вас с этой, казалось бы, невинной речной прогулкой, потому что моя жена довольно подробно мне о ней писала. В своем первом письме она сообщала, что…

1

«Вышло так, — писала Трой, — что я решилась на поездку экспромтом, но, кажется, не пожалею. Обычно ты писал мне из кают, купе и номеров гостиниц, а я сидела и ждала, зато теперь мы оба в одинаковых условиях. Меня огорчает только то, что в ближайшие пять дней я не смогу получать твоих писем. Свое письмо я брошу в шлюзе Рэмсдайк, и, если повезет, ты получишь его в Нью-Йорке в тот день, когда я буду в Лонгминстере, конечном пункте нашего путешествия.

Мы живем в мире воды: водовороты, водоросли и стремнины. Ты сам знаешь, как плохо я ориентируюсь, а то, что происходит вокруг, запутывает меня окончательно. Почти весь день электростанции на берегу передвигаются то влево, то вправо. Мы к ним то приближаемся, то отходим. Да, милый мой, я знаю, что меняется течение реки, а станции стоят на месте. Если не считать этих электростанций, здешний ландшафт на редкость ровный, утрамбованный, как говорит наш капитан, самой историей. Красные и Белые Розы. Кавалеры и круглоголовые. Священники и бароны. Все они мчатся к нам через столетия. А тебе известно, что в этих местах как-то провел целое лето Констебль и писал здесь картины?

Что касается моих спутников, то я уже пыталась их тебе описать. Случайная компания, не лучше и не хуже, чем любые восемь человек, решивших совершить пятидневное путешествие по реке. Если не считать насквозь простуженной мисс Рикерби-Каррик, которая меня, наверно, доконает (ты ведь знаешь, как я ненавижу вечно гундосящих людей), и чернокожего доктора Натуша, мы ничем особенным не отличаемся.

Бедная мисс Р.-К. раздражает не одну меня. Словно горный обвал, обрушивает она свою сокрушительную тактичность на доктора Натуша и не жалеет усилий, стараясь доказать ему, что она не расистка. Минуты две назад я наблюдала ее очередную атаку. Если бы она хоть временами замолкала, но как раз этого-то она не умеет. В Бирмингеме у нее есть лучшая подруга Мэвис, о которой она прожужжала нам все уши. Мы холодеем от страха каждый раз, когда слышим вступительную фразу: «моя лучшая подруга Мэвис». А между тем она (то есть мисс Рикерби-Каррик), по-моему, неглупая женщина. Только немного чокнутая. Она ведет дневник, вечно таскает его с собой и что-то в нём строчит. Стыдно признаться, но он возбуждает мое любопытство. О чем она пишет?

Мистер Поллок мне не нравится: он очень груб и явно считает нас дураками (нас — это мистера Барда, меня и, конечно, бедняжку мисс Р.-К.), поскольку мы не разделяем его неприязни к цветным, Мне трудно быть вежливой с мистером Поллоком, когда он садится на своего конька.

И не он один испытывает эту неприязнь. Да, «неприязнь», пожалуй, точное слово, но я чуть не написала «страх». Мне кажется, что Поллок, Хьюсоны и даже мистер Лазенби, хотя он, как священник, должен бы проявлять терпимость, поглядывают на доктора Натуша с чувством, определенно напоминающим страх.

Кажется, мы входим в наш второй шлюз — Рэмедайк. Допишу позднее.

Позднее (примерно минут через 30). В Рэмсдайке произошел инцидент. Мы все стояли на палубе, когда я заметила на противоположном берегу очень красивую аллею, трактир, несколько раскидистых вязов, речку и пруд. Я даже вскрикнула:

— Ой, взгляните! Здесь всюду Констебли, куда ни посмотри. На каждом шагу Констебли.

Все так и замерли, а один просто остолбенел, но кто, не знаю, так как все стояли неподвижно. Потом доктор с легким удивлением спросил: «Вы говорите о полицейских, миссис Аллейн? Где они? Я никого не вижу». Тогда я объяснила, что я имела в виду, и он рассмеялся впервые за время поездки. Поллок изумленно вытаращил на меня глаза, а Кэли Бард сказал, что уж подумал было, не пришло ли ему время расплачиваться за грехи. Мистер Лазенби нашел это недоразумение весьма забавным, Хьюсоны так и остались в недоумении. Мисс Р.-К., когда поняла, в чем дело, захохотала, как гиена. Я до сих пор неё знаю, кто из них (может, это был и не один человек, а больше) так испуганно затих, а главное, мне почему-то взбрело в голову, что мое объяснение расстроило кого-то еще больше, чем мой возглас. К тому же меня преследует ощущение, что вокруг меня развертывается какой-то спектакль. Это что-то вроде снов, которые иногда снятся актерам, когда им кажется, будто они на незнакомой сцене, где идет совершенно неизвестная им пьеса.

Смешно? А может, не смешно? Странно? А может быть, не так уж странно? Позже напишу из Толларка. Выставка прошла прилично. Все картины были удачно размещены и освещены, Местная галерея приобрела одну черно-розовую картину, и еще семь небольших были проданы в первый же вечер, 31-го буду в Париже, а в ноябре — в Нью-Йорке. Родной мой, если у тебя выберется свободная минутка, мне бы хотелось, чтобы ты все-таки зашел в музей Гуггенгейма просто взглянуть…»

2

Трой нравилось шлюзование. Рэмсдайкский шлюз был очень красив: небольшой участок, хорошенький домик, буксирная дорожка, мост через реку, а на противоположном берегу «констеблевский» ландшафт. «Зодиак» медленно вошел в шлюз, но, прежде чем он стал опускаться, Трой соскочила на берег, бросила в ящик письмо и пошла в том направлении, которое указал ей шкипер. «Двадцать минут!» — крикнул он вслед. Она перешла дорожку и начала взбираться на поросший травой пригорок. Она вышла на узкую дорогу «Дайк Уэй», упоминавшуюся в брошюрке. Трой вспомнила, что дорога начинается в местечке Уэпентейк, которое, судя по карте, находилось примерно в полутора милях от шлюза.

Пахло землей, травой и легким дымком от костра. На душе у Трой было легко и радостно, и она сама не заметила, как, взбираясь вверх по склону, добралась до лощины.

Лощина была круглая, заросшая травой, папоротником и мхом. Именно здесь собирались каждые две недели рыцари двора Плантагенетов, дабы вершить правосудие, как его понимали в те дни и как предписывал закон.

Несколько ниже лощины, неподалеку от шлюза, на склоне пригорка, виднелся сравнительно свежий карьер: должно быть, из него брали гравий, которого здесь было предостаточно, а может, здесь копалисьархеологи-любители. Старая дверь, под которую кто-то коё-как подсунул прогнившие деревянные подпорки, служила крышей и с грехом пополам удерживала нависший над краем карьера пласт земли. «Залатали», — подумала Трой. Она вошла в лощину, села, и ей даже показалось, что она сидит на некоем подобии земляной скамьи, вырытой, наверно, семь веков назад. «Я полнейший профан в истории — подумала она, но мне нравится ее слушать», и она стала мысленно заселять лощину как бы вырезанными из дерева головами, мантиями ярких цветов и блестящими доспехами, Трой вдруг подумала, не сделать ли ей такой рисунок — лаконичный, темный, сплошь заполненный фигурами людей, вершащих. суд. Теплый ветерок зашевелил траву и ее волосы, и в тот же миг на склоне появился доктор Натуш.

Он был без шляпы и сменил на желтый свитер свой твидовый пиджак. Увидев Трой, Натуш остановился: высокий рост и темный цвет кожи делали его фигуру особенно внушительной на блеклом фоне реки. Трой помахала ему рукой.

— Поднимайтесь! — крикнула она. — Лощина здесь.

— Спасибо.

Он быстро поднялся вверх по склону, вошел в лощину и огляделся.

— Так, значит, вот где они восседали, эти старики, в нашей брошюрке очень лихо все это описано.

У Трой мелькнула мысль, что эти словечки звучат неуместно в его устах.

— Садитесь и вы, — предложила Трой. Ей захотелось посмотреть, как будут выглядеть его голова и обтянутые желтым свитером плечи на фоне мха и папоротника.

Он уселся, положив руки на колени. На представшем перед Трой живом портрете светлыми бликами выделялись зубы и белки глаз.

— Выгляжу очень чужеродным? — спросил он.

— Я бы с удовольствием написала ваш портрет. Вы действительно ощущаете какую-то несовместимость? То есть, я хочу сказать, вам совсем чуждо все это?

— Все это? Чуждо? Вовсе нет.

Они некоторое время сидели молча, но Трой не показалась эта тишина тягостной.

Над набережной виднелась верхняя часть рулевой рубки «Зодиака», который уже начал медленно опускаться, издали доносился голос и смех мисс Рикерби-Каррик.

Затем они услыхали треск приближающегося мотоцикла. Промчавшись мимо, мотоцикл затих, остановившись в конце дороги.

— Похоже, это снова те двое, сказала Трой.

Доктор Натуш встал:

— Вы не ошиблись, я их вижу. Вон, машут руками.

— Странно, — сказала Трой, что это они все носятся?

— Может быть, где-то здесь их кемпинг. Ведь мы совсем недалеко уплыли.

— Да, я и забыла: на реке меняются все представления о расстоянии.

Трой сорвала лист папоротника и начала вертеть его в руках. Доктор Натуш снова сел с ней рядом.

— Мой отец был эфиопом, — сказал он, помолчав. — Он приехал в эту страну пятьдесят лет назад и женился на англичанке. Я родился и получил образование в Англии.

— А у себя на родине вы когда-нибудь были?

— Был однажды, но оказался там чужим. Так же как и мой отец, я женился на англичанке. Моя жена умерла два месяца назад.

— 0, так вы поэтому отправились путешествовать?

— Мы собирались поехать вдвоем.

— Я понимаю, — сказала Трой.

— Ей бы понравилось, Такое путешествие — одно из тех немногих скромных развлечений, что были нам доступны.

— Скажите, вам очень мешает то, что вы темный?

— Да, конечно. Вы молодчина, миссис Аллейн, что сами задали этот вопрос. Я ведь знаю, всем хочется это спросить, но никто не решается.

— Рада, что вы не обиделись.

— Я с вами себя чувствую очень легко, доктор Натуш сказал это примерно таким тоном, каким объявил бы пациентке, что та абсолютно здорова. — Очень, очень легко, — после паузы повторил он. — Мне кажется, миссис Аллейн, это ощущение сохранится, что бы вы мне ни сказали.

На склоне появилась мисс Рикерби-Каррик.

— Эй! — крикнула она. — Как вам там, наверху?

— Недурно, — отозвалась Трой.

— Ну что ж, отлично!

Мисс Рикерби-Каррик, пыхтя, стала взбираться вверх, сморкаясь на ходу. Трой вдруг стало ужасно жаль ее. Ей подумалось, а. есть ли у бедняжки в целом свете близкая душа, кроме этой знаменитой Мэвис, о которой она прожужжала всем уши.

Доктор Натуш вздохнул и встал.

— Я вижу в том конце калитку, — сказал он. — Если хотите, можно пройти к берегу оттуда.

— Вы идите, — негромко ответила Трой. — А я ее, пожалуй, подожду.

— Вот как? Хорошо.

Он подождал минуты две, вежливо поклонился мисс Рикерби-Каррик и направился к калитке.

— Не правда ли, он душка? — запыхавшись, произнесла Рикерби-Каррик. — Вам не кажется, что он какой-то необыкновенный?

— Он производит приятное впечатление, сдержанно сказала Трой.

— Мне кажется, мы все должны особенно стараться поддержать его. Такие люди, как мистер Поллок, приводят меня в бешенство. Я прямо все ему сказала. Я, знаете ли, люблю все высказывать начистоту. Я говорю: «Нечего считать, будто мы с вами чем-то лучше его только потому, что у него другая пигментация». Они совсем такие же, как мы. Ведь вы согласны, что все мы должны особенно стараться.

— Знаете что, мисс Рикерби-Каррик..

— Зовите меня просто Хей.

— Ну что ж… спасибо. Я вам вот что хотела сказать: вряд ли доктору понравится, если мы будем так уж пыжиться. Весьма сомнительно.

— Вы с ним как-то очень уж легко нашли общий язык, досадливо сказала мисс Рикерби-Каррик.

— В самом деле? Что ж, я нахожу его интересным собеседником.

— Ага, вот видите! — с не совсем понятным торжеством воскликнула Рикерби-Каррик. Наступила длительная пауза.

Зарокотал мотоцикл, они услыхали, как он промчался через мост и исчез в направлении Норминстера.

На склоне один за другим стали появляться остальные пассажиры. Позади всех, волоча ногу в ортопедическом ботинке, шел мистер Поллок. Хьюсоны были увешаны фотоаппаратами, у Кэли Барда за плечами висел какой-то ящик, а в руке был сачок для ловли бабочек.

Когда все собрались вместе, Хьюсоны принялись сперва снимать лощину, а затем и всех попутчиков, усевшихся с принужденным и неловким видом. Трой подумала, что мистер Лазенби, наверное, сравнивает лощину с местом сборищ аборигенов где-то в глуши Австралии. Мистер Поллок полистал брошюру и с негодующим видом воззрился на окружающий его ландшафт.

Кэли Бард подошел к Трой.

— Так вот куда вы сбежали, буркнул он вполголоса. А меня подцепила тем временем эта ошеломляющая дама. Кажется, она начинает движение «давайте будем как можно любезней с Натушем».

— Да, я знаю. Как вы откликнулись на ее лозунг?

— Сказал, что я и так до приторности с ним любезен. А теперь просветите меня насчет королевских судилищ. У меня своего рода аллергия к брошюрам, а то, что рассказывал шкипер, я начисто забыл. Выкладывайте, прошу вас.

— Так вы ловите бабочек? — спросила Трой, оставив без ответа прозвучавшую довольно фамильярно просьбу.

— Совершенно верно. Я любитель. Вы не находите эту страсть зловещей? У нее дурная репутация. Во-первых, тот ужасный фильм^[2], герой которого, садист и убийца, также увлекается ловлей бабочек, а потом еще в «Собаке Баскервиллей» какой-то злодей носился по болотам с сачком для ловли бабочек и ботанизиркой.

— Ассоциаций предостаточно, но я вообще предпочитаю бабочек и мотыльков живыми. Вы не заметили тех двух мотоциклистов? Они прямо нас преследуют.

— По-моему, это друзья нашего юнги Тома. Они из Толларка, мы там сегодня остановимся. Постойте-ка, нас, кажется, зовут.

На «Зодиаке» прозвучали три коротких гудка. Вся компания заторопилась к теплоходу, уже вышедшему из шлюза. Слева по борту возвышалась плотина. За зеленоватой стеной падающей воды вся поверхность реки была покрыта пеной — пена громоздилась островками, горками, радужная, сверкающая на солнце, она распадалась на клочки и таяла на глазах.

— О! — восторженно вскричала мисс Рикерби-Каррик. — Как красиво! Да посмотрите. же, — настойчиво обращалась она то к одному, то к другому. — Кто бы мог подумать, что эта тихая река может вспениться и превратиться в такое чудо. Ведь это дивный сон, не правда ли?

— Мне это больше напоминает день большой стирки, выглянув из салона, сказала миссис Тритуэй. — Это все порошки. Там, за деревьями, фабрика моющих средств. Чай готов, — добавила она.

— Так прозаично! — огорчилась мисс Рикерби-Каррик. Капелька пены села на кончик ее носа. — Вот досада! — сердито сказала она и спустилась в салон, куда последовали и остальные.

— Красиво то, что кажется красивым, возразил Кэли Бард. — У каждого свое представление о красоте.

Он обращался к Трой, но ответил Натуш, шедший следом за ней.

— Наверное, не столько представление, сколько восприятие, сказал он. — Помню, как-то я гулял в лесу и заметил на полянке поразительно яркую алую точку и тут же решил, что это некая зловещая плесень, отравляющая исподтишка всю нашу землю и воздух. Потом я подошел поближе и увидел, что это консервная банка с красной этикеткой. Разве из-за моего открытия она стала менее красивой?

Он повернулся к Трой.

— На мой взгляд, нет, — ответила она. Яркий цветовой контраст всегда красив и производит впечатление.

— Не возвращаемся ли мы к старому флорентинцу с шишковатым носом? — поинтересовался Кэли Бард. — Нам остается предположить, что художник приходил в восторг от каждого ‚угря, морщинки и шишки.

— Совершенно правильно, сказала Трой.

— Значит, если бы сейчас из этой пены выплыло что-нибудь, скажем мертвая рыба или дохлая кошка, и если бы по цвету и форме они гармонировали с остальным, то, значит, это стоило бы рисовать, и оно считалось бы красивым?

Трой кивнула.

Тут в разговор ворвалась мисс Рикерби-Каррик.

— Продолжайте, прошу вас, я буквально ловлю каждое слово. Меня ужасно волнует этот вопрос. Ведь красота везде, во всем! — вскрикивала она, размахивая руками перед очками мистера Лазенби. — «Красота — это Истина. Истина — Красота», процитировала она. — Вот и все, что нужно знать!

— Очень глубокое замечание, мисс. Рикерби-Каррик, — вежливо произнес мистер Хьюсон.

— А я не согласна, вмешалась его сестра. — Мне за свою жизнь пришлось узнать достаточно истин, в которых отнюдь не было никакой красоты.

Мистер Поллок, до этого долго молчавший, глубоко вздохнул, и остальные пассажиры, будто заразившись его подавленным «настроением, примолкли. Кто-то, возможно мистер Лазенби, оставил на скамейке утреннюю. газету, ту самую, в которой был отчет о выставке и фотография. Трой взяла ее, просмотрела заголовки, но, не найдя ничего интересного, перевернула страницу и…

«ЧЕЛОВЕК НАЙДЕН ЗАДУШЕННЫМ

Вчера в 8 часов вечера в квартире на Кипрус-стрит, в Сохо,

найдено тело задушенного мужчины.

Полиция, ведущая расследование, полагает,

что это торговец картинами К. Дж. З. Андропулос».

Список пассажиров все ещё лежал на столе. Трой взглянула на имя, которое Кэли Бард вычеркнул, вставив вместо него её собственное, и так резко встала с места, что кое-кто из ее попутчиков удивленно поднял на нее глаза. Как бы невзначай она уронила газету на скамейку и спустилась к себе в каюту. Поразмыслив, она решила, что если никто не прочитал заметки, то ей лучше помалкивать об ужасной новости. Потом она подумала, что будет еще лучше вовсе избавиться от газеты, прежде чем ее фотография попадется на глаза пассажирам. Она представила себе, как мисс Рикерби-Каррик встретит ее возгласом: «Подумать только, о вас обоих написали в газете, и о вас, и о том бедняге, что должен был ехать в вашей каюте», быстро отыскала свой альбом для эскизов и вернулась в салон. Газета исчезла.

3

Минуту или две Трой побыла в салоне. стараясь собраться с мыслями. Ее попутчики все еще пили чай и не казались встревоженными. Она поднялась на палубу. У штурвала стоял шкипер.

— Все в порядке, миссис Аллейн? — спросил он.

— Да, спасибо, все хорошо, — сказала Трой и пододвинула себе стул.

Пена уже почти исчезла из виду. «Зодиак» плыл по чистой воде мимо низких берегов и редких группок деревьев.

Трой начала рисовать знаки Зодиака, располагая их по окружности. Стихотворение миссис Тритуэй можно будет поместить в центре, а позднее она кое-где раскрасит рисунок.

Из салона вдруг донеслись голоса, там громко заговорили. Через некоторое время на ее руку упала тень. Это снова был Кэли Бард. Трой не подняла головы. Кэли Бард отошел и стал к ней спиной, облокотившись о гакаборт.

— Боюсь, сказал он что ваше инкогнито раскрыто. Мистер Лазенби увидел фотографию в утренней газете. Я бы, конечно, вас не выдал.

— Верю.

— Должен сообщить вам, что Рикерби-Каррик в восторге.

— Вот черт!

— А Хьюсоны приятно удивлены. Они читали о вас в журнале «Лайф», поэтому знают, что вы знаменитость, Их одно только удивляет, как это они вас сразу не узнали.

— Действительно.

— И Поллок, как ни странно, о вас наслышан. А преподобный Лазенби утверждает, что в Австралии вас считают равной Драйсдейлу и Добеллу.

— Очень мило с его стороны.

— Во всем этом для вас есть одно преимущество: теперь вы можете спокойно заниматься своим делом, не опасаясь, что все будут охать и сопеть вам в затылок.

— Я не собираюсь делать ничего особенного, — пробормотала Трой.

— Просто удивительно! — усмехнувшись, сказал Бард.

— Что?

— Что вы так скромничаете, когда говорите о своей работе. Вы!

— Такая уж я есть. Ну ладно, будьте умником, помолчите.

Бард хмыкнул и подтащил стул к тому месту, где сидела Трой. Ее обдало запахом табачного дыма от его трубки. «Они явно не заметили сообщения об Андропулосе», — подумала она, а секунду спустя у нее мелькнула другая мысль: «А может, заметили?»

Река стала так петлять, что ландшафт вокруг «Зодиака» закружился, как в диораме. Шпиль церкви в Уэпентейке то приближался, то отступал, надвигаясь на более высокий шпиль церкви Толларка, городка, к которому они подплывали.

Временами Трой отрывалась от работы, чтобы взглянуть на пейзаж, однако на листе все отчетливее вырисовывались знаки Зодиака. Забавы ради она придавала каждому из них черты своих попутчиков. Хьюсонов она, конечно, изобразит в образе Близнецов, а мистеру Поллоку, который не ходит, а ковыляет, самой судьбой назначено быть Раком. Мисс Рикерби-Каррик, несомненно, девственница, и ей вполне подойдет Дева. Неистовому мотоциклисту она пририсовала бычьи рога. Ядовитые замечания Кэли Барда делали его весьма подходящим для роли Скорпиона. В кого же превратить мистера Лазенби? Она вспомнила, что он плохо видит и в темных очках может сойти за слепое правосудие. Так пусть держит в руках Весы. Что касается доктора Натуша, мужественного, широкоплечего, то на небесном своде он должен был выглядеть великолепным Стрельцом с натянутым луком. И она начала рисовать Стрельца, похожего на доктора. Для миссис Тритуэй придумать аналогию было труднее. Правда, можно было сказать, что она такая же яркая и сверкающая, как Рыба. Трой посмотрела на стоящего у штурвала шкипера и, заметив, как под его белоснежной рубашкой перекатываются мускулы, решила, что такая бьющая через край сила и мужественность характерны для Овна. Мальчик Том, конечно, будет Водолеем. Больше пассажиров не было, поэтому она приподняла Льву одну бровь, придав ему сходство со своим мужем. «Ну что ж, а на мою долю остается Козерог, подумала Трой. Й может, это не так уж плохо».

Пассажиры один за другим выбрались на палубу, все, кроме доктора Натуша, и каждый в меру сил старался продемонстрировать Трой свою деликатность. Хьюсоны, улыбнувшись друг другу, погрузились в кресла и стали читать брошюры и «Ридерс дайджест». Мистер Лазенби, обратив в сторону Трой свои темные очки, кивнул и с королевской важностью прошествовал мимо. Мистер Поллок сделал вид, будто её не замечает, однако, подойдя вплотную, Я стал внимательно наблюдать сзади, как она рисует.

Мисс Рикерби-Каррик, как всегда, была великолепна. С трудом взобравшись по трапу, она остановилась поболтать со шкипером, но все время стреляла по сторонам глазами, пока не увидела Трой. Тогда, оставив шкипера и с лукавым видом закусив нижнюю губу, она на цыпочках подкралась к Трой, наклонилась к ней и шепнула в самое ухо: «Только меня не рисуйте», после чего игриво поплыла к своему шезлонгу.

Почувствовав, что вокруг нее создается какая-то странная обстановка, Трой обернулась и увидела, что у нее за спиной стоит мистер Поллок. Прищурив глаза, он с видом знатока рассматривал рисунок. На секунду их взгляды встретились, затем, подтянув хромую ногу, он повернулся, чтобы уйти. В этот момент Кэли Бард с неожиданной злостью в голосе сказал:

— Вы что, мистер Поллок, получили приглашение на частный вернисаж?

Мистер Поллок промолчал, потом приглушенно произнес: «Очень хорошо, Я Прекрасно», — и отошел на другую сторону палубы.

Трой закрыла свой альбом и, пытаясь замять создавшуюся неловкость, заговорила о пейзаже.

В 6 часов 15 минут «Зодиак» прибыл в шлюз Толларк и пришвартовался на ночь.

III ТОЛЛАРК

— В это время, — сказал Аллейн, — я был на пути в Чикаго, откуда мне предстояло ехать в Сан-Франциско. В Америке мы разрабатывали совместный план ликвидации международной банды, спекулировавшей подделками произведений искусства. Мы были почти убеждены, хотя точных данных у нас еще не было, что Артист играет в этом деле не последнюю роль и что та же банда одновременно занимается перевозкой наркотиков. Письма моей жены, отправленные с дороги, меня уже не застали в Нью-Йорке и были переадресованы в Чикаго, а затем в Сан-Франциско.

Прочитав их, я позвонил в Скотленд-Ярд.

1

Понедельник

Толларк

10.15 вечера.

«…Это письмо, вероятно, придет одновременно с тем, что я отправила сегодня утром в Рэмсдайке. Пишу в каюте, вернувшись из Толларка, где мы провели первую ночь. Попытаюсь пересказать все сегодняшние события так, как это сделал бы ты, — кратко, но подробно. Я почти уверена, что сами по себе они не представляют ничего особенного. Я пишу тебе обо всех этих забавных мелких происшествиях только потому, что, мне кажется, они как-то связаны с делом, которым ты сейчас занят. Я прекрасно понимаю, что, вероятно, это просто чепуха.

Все, собственно, началось сегодня вечером в Толларке…

2

Они причалили у небольшого городка, и после обеда пассажиры отправились его осматривать. Предчувствуя лобовую атаку со стороны мисс Рикер-би-Каррик и, возможно, Кэли Барда, Трой, у которой были свои планы, постаралась ускользнуть пораньше. На причале к услугам пассажиров была телефонная будка. Вокруг никого не было видно, и Трой быстро вошла в нее. Через несколько секунд она уже спрашивала:

— Скажите, инспектор Фокс у себя? Можно его? Это говорит миссис Родерик Аллейн, — и, помолчав немного, продолжала: — Братец Лис?^[3] Это Трой Аллейн. Послушайте, я насчет происшествия в Сохо, о котором сообщали утренние газеты. Этот человек заказал билет на…

Она старалась говорить как можно короче и точнее, но все равно не успела ничего толком рассказать — Фокс ее прервал.

— Очень любезно с вашей стороны, миссис Аллейн, что вы позвонили, — сказал он с хорошо знакомым ей ирландским акцентом. — Все, что вы рассказываете, очень интересно, я как раз сейчас занимаюсь этим делом. Значит, вы говорите из Толларка? И едете в освободившейся каюте? А звоните вы из автомата? Где он находится?… Понятно… Так. — Он помолчал. — Да. Вчера нам сообщили из Нью-Йорка, что он отлично себя чувствует.

— Кто? — вскрикнула Трой. — Вы говорите о Рори?

— Совершенно верно. Рад, что вы позвонили. Если наши планы изменятся, мы, конечно, вас оповестим. Мне думается, будет лучше, если вы там не будете говорить лишнего, мягко продолжил мистер Фокс. Возможно, я слишком осторожничаю, да скорее всего именно так, но все же, если бы вам удалось, не привлекая к себе внимания, зайти через полчасика в наш участок в Толларке… Скажем, для того, чтобы узнать, не нашлась ли ваша меховая горжетка, которую вы потеряли на своей выставке. Приятно было с вами побеседовать. Как мой крестник, здоров? Ну, всего хорошего.

Трой повесила трубку и повернулась. Сквозь разбитое стекло она заметила, как кто-то торопливо отскочил, а выйдя, увидела у кабинки мистера Лазенби. — Вы уже поговорили, миссис Аллейн? — добродушно спросил он. — Вот и отлично, тогда я позвоню в резиденцию епископа Норминстера. Вы с ним незнакомы? Очень гостеприимный старик. Предоставил в мое распоряжение машину, шофера, все. Собираетесь побродить?

Трой сказала, что да, собирается. Мистер Лазенби посоветовал ей осмотреть местную церковь, которую, по его словам, очень хвалил епископ, и скрылся в будке.

Почему-то обеспокоенная, Трой прошла по узкой мощенной булыжником улочке на рыночную площадь Толларка.

Городок показался ей очаровательным. В нем не было ни капли чванливого самодовольства, столь характерного для тщательно сохраняемых старинных городков, расположенных ближе к Лондону; впрочем, если верить брошюре, Толларк сумели уберечь от неумелых викторианских «реставраторов». Однако никакими стараниями, добавляла брошюра, уже нельзя восстановить того, что было разрушено варварами Кромвеля.

Народу вокруг было мало, и Трой решила, что не стоит спрашивать, как пройти в полицию. Обходя вокруг площади, она время от времени видела своих попутчиков. В темном переулке Хьюсоны что-то рассматривали в неосвещённой витрине лавочки. Мистер Поллок как раз заворачивал за угол церкви, с кладбища которой через крытый ход, пятясь, выходила мисс Рикерби-Каррик. Звонили колокола. Трой казалось, что все они словно персонажи комедии дель арте, а площадь — раскрашенный задник. Ее не оставляло смутное ощущение, что она невольная участница какого-то маскарада, где каждый пассажир «Зодиака» движется в заранее определенном направлении, и она вместе со всеми, но, куда они все движутся, она, хоть убей, не могла понять.

Она догадывалась, что Кэли Бард был бы не прочь побродить вместе с ней по Толларку, и не удивилась, увидев, как он с убитым видом завернул в местную пивную. Обойдя почти всю площадь, она увидела наконец знакомую синюю лампочку.

Дверь за ней захлопнулась, и она оказалась в другом мире, где пахло линолеумом, дезинфекцией и форменной одеждой. Дежурный сержант, предупрежденный о её приходе, провел её к старшему полицейскому офицеру. Это был крупный, мускулистый, полнеющий человек с проницательными глазами и чисто профессиональной общительностью. Он тепло пожал ей руку и представился: «Тиллотсон».

— Рад познакомиться, миссис Аллейн, — добавил он, провожая её в кабинет. — Счастлив встретиться с супругой Родерика Аллейна. Его учебник у нас в полиции называют «Бич Аллейна», можете ему это передать.

Он весело рассмеялся собственной шутке, оперся ладонями о стол и сказал:

— Что ж, миссис Аллейн, я говорил с мистером Фоксом из следственного отдела, и он решил, что будет неплохо, если мы с вами потолкуем, Так что, если вас не затруднит…

Он очень умело заставил Трой описать все, что произошло за последние восемь часов, и поразил ее своим интересом к мельчайшим подробностям. Очевидно, почувствовав ее удивление, он заметил, что ее, вероятно, интересует, чем вызвана такая его дотошность, и тут же вкратце это объяснил.

— Этот К. Дж. Э. Андропулос — как вы уже, вероятно, догадались, грек по происхождению — был замешан в разных темных делишках. Он, можно сказать, ничем не брезговал: был и поставщиком наркотиков, и продавцом, и даже держал лавку по торговле картинами на Кипрус-стрит в Сохо. Жил он в том же доме на втором этаже. Там и нашли его вчера убитым. Он не был крупной фигурой, но был полезен Скотленд-Ярду, так как стал осведомителем, не поладив с неким Фолджемом, известным под кличкой Артист — весьма заметной личностью в международном преступном мире. Вот им-то мы очень и очень интересуемся.

— Да, я слышала о нем от Рори, — сказала Трой.

— Не сомневаюсь. Видите ли, с нашей точки зрения, это убийство дело рук Артиста, поэтому мы тщательно изучаем все факты, которые хоть как-то связаны с Андропулосом.

— И в том числе каюту № 7 на «Зодиаке»?

— Совершенно верно. Нам хотелось бы выяснить, почему Андропулосу пришла в голову причуда зарезервировать эту каюту и когда он это сделал. Особенно же нас интересует, не связан ли он с кем-нибудь из пассажиров. Между нами, Фокс немного обеспокоен тем, что вы едете на этом теплоходе, — он не знает, что сказал бы по этому поводу ваш муж. Мистер Аллейн сейчас едет на конференцию в Чикаго, и Фокс подумывает, не связаться ли с ним.

— Нет, нет! — воскликнула Трой. — К чему это?

— Откровенно говоря, мне тоже кажется, что ни к чему, но у Фокса на этот счет свое мнение. Когда вы ему звонили, он прервал разговор, опасаясь, что вас подслушают. Он, как вы знаете, человек осторожный и очень дотошный.

— Что так, то так.

— В связи с делом Андропулоса Фоксу, возможно, придется съездить во Францию. Так что поддерживать контакт вам пока придется со мной. Прежде всего хотелось бы взглянуть на список пассажиров. Кроме того, давайте рассмотрим те два инцидента, о которых вы упомянули. Значит, во-первых, у вас создалось впечатление, что кто-то — вы не знаете, кто именно — испугался, когда вы сказали, что тут на каждом шагу Констебли. Во-вторых, вам попалась на глаза заметка об Андропулосе. Прочитав ее, вы оставили газету на стуле и ушли в каюту, решив не рассказывать об этом случае, чтобы не расстраивать пассажиров. Вернувшись, вы обнаружили, что газета исчезла. Так? Что ж, в первом случае, пожалуй, естественно, что туристы, находящиеся в тихой, мирной обстановке, забеспокоились при вашем восклицании:

«На каждом шагу Констебли» — так вы, кажется, выразились? Вы говорили о художнике, они решили, что о полицейских.

— Да, наверно, так. Они действительно воскликнули: «Где, почему полиция?» или что-то в этом роде. Только не все. Вскрикнула мисс Рикерби-Каррик, и мисс Хьюсон, по-моему, тоже. И, кажется, еще мистер Кэли Бард сказал что-то вроде: «Что вы имеете в виду?» Но я почувствовала: кого-то мои слова страшно испугали. Я… впрочем, — нетерпеливо перебила себя Трой, все это и вправду глупо! Наверное, не стоит обращать на это внимания.

— Тогда давайте остановимся на втором инциденте — на исчезновении газеты. Не кажется ли вам возможным, миссис Аллейн, что кто-то из пассажиров видел, что газета вас чем-то расстроила, и, когда вы вышли, тоже прочел заметку? Может быть, он поступил так же, как собирались поступить вы: решил убрать газету, чтобы не волновать остальных? Или, может быть, он не заметил, что вы расстроились, и сам решил скрыть от вас, что вы едете в каюте, в которой должен был ехать убитый? Может быть, к этому выводу пришли все пассажиры? Или, что еще проще, газету убрал кто-то из экипажа.

— Я чувствую себя страшно глупо, — сказала Трой. — Вы абсолютно правы. Лучше бы я молчала и не беспокоила бедного Братца Лиса.

— Нет, нет, — быстро сказал Тиллотсон. — Вы ошибаетесь. Нас очень заинтересовал этот заказ на седьмую каюту. Что побудило Андропулоса предпринять это путешествие? Конечно, рано или поздно мы бы докопались до истины, однако чем раньше, тем лучше. Поэтому мы очень вам признательны за помощь.

— Мистер Тиллотсон, неужели вы думаете, что кто-то из пассажиров «Зодиака» связан с Андропулосом? Почему вы так решили?

Тиллотсон пристально разглядывал стол.

— Нет, — помолчав, проговорил он, — пока у нас нет оснований так думать. — Он поднял глаза. — Значит, сегодня вы в Толларке, завтра в Кроссдайке, а следующий день и ночь проведете в Лонгминстере, верно? Список пассажиров я у вас взял, и мы передадим его мистеру Фоксу. Со своей стороны, мы тоже наведем кое-какие справки. Вы говорили, что священник гостил у епископа Норминстера? И что он австралиец? Чудесно. А дама с двойной фамилией проживает в Бирмингеме? А мистер Кзли Бард живет в Лондоне и собирает бабочек? А мистер Поллок тоже живет в Лондоне, но приехал. из Бирмингема, где он останавливался… ах да, в гостинице Осборн. А американцы — в гостинице Табард в Стрэтфорде? Пожалуйста, немного подождите.

Он подошел к двери и, передав дежурному список фамилий и адресов, попросил их проверить, затем заглянул в справочник, набрал какой-то номер и выяснил, что Лазенби действительно гостил всю прошлую неделю у епископа. Повесив трубку и с улыбкой повернувшись к Трой, он спросил, не знает ли она случайно адреса остальных пассажиров. Ей помнилось, что Хьюсоны как-то упоминали штат Канзас и отель «Бальморал» на улице Кромвеля, а Кэли Бард, кажется, говорил, что занимается репетиторством. Мистер Стенли Поллок жил в предместье Лондона, где у него были дома, но где. именно, она понятия не имела. Тиллотсон делал какие-то пометки в своем блокноте. Вошел дежурный и сообщил, что проверил все данные и все совпадает: доктор Натуш уже семь лет практикует в Ливерпуле, миссис Рикерби-Каррик — известная фигура в благотворительной организации, Сведения об остальных пассажирах тоже подтвердились.

— Ну, вот видите, — сказал Тиллотсон, пожимая Трой руку.

На прощание он сказал, что в селении Кроссдайк, в миле от шлюза Кросс-дайк, есть полицейский участок и, если до завтрашнего вечера произойдет что-нибудь из ряда вон выходящее, он был бы благодарен, если бы она, зашла туда и позвонила ему. А может быть, он и сам освободится и заедет с ней повидаться.

— Только упаси вас боже начать всех теперь подозревать, сказал он, Помолчав. — Это испортит вам отдых. Мне кажется, вы собираясь побродить по Толларку? Боюсь, я отнял у вас слишком много времени. Ну ничего не поделаешь. Спокойной ночи, миссис Аллейн. Я весьма вам обязан, поверьте.

Трой вышла на улицу. Колокола уже не звонили. Городок затих. Так затих, что она вздрогнула, когда внезапно затрещал надоевший мотор мотоцикла. Он беспрестанно чихал и рычал, пока наконец не умолк в отдалении.

«Впрочем, подумала Трой, — все эти проклятые мотоциклетки трещат одинаково».

3

В Толларке наступил вечер. На площадь легли тени. Шаги на улицах отдавались громко и гулко, и голоса немногочисленных прохожих нисколько не нарушали, а скорее даже подчеркивали ощущение пустоты.

Трой любила приезжать в незнакомые города вечером. Если бы это зависело только от нее, она в любой город приезжала бы только в сумерки.

Она пересекла площадь, не встретив никого из пассажиров «Зодиака», и вошла в церковь, поразившую её красотой интерьера. Среди небольшой кучки молящихся она заметила затылки мисс Рикерби-Каррик и мистера Лазен-би. Послушав немного проповедь, Трой, никем не замеченная, выскользнула из церкви и решила вернуться на теплоход другой дорогой. Она пошла по улице, но вскоре ей показалось, что она слышит эхо собственных шагов. Через минуту или две она остановилась и прислушалась. Звук шагов тоже затих. И все-таки Трой так и не поняла, эхо это или кто-то еще идет сзади нее по улице? Она оглянулась, но уже совсем стемнело, и она никого не увидела. Она пошла быстрее. На этот раз эхо, если только это было эхо, за ней уже не последовало. Улица казалась бесконечно длинной, дома стояли очень редко, и Трой, спускаясь к реке, ускорила шаги. Вдали на перекрестке появился силуэт какого-то дома или сарая.

Сзади опять послышался звук шагов, теперь он стал ближе и не походил на эхо. Трой почувствовала, что у нее так заколотилось сердце, будто она шла не под гору, а взбиралась вверх. Вспомнив напутствие мистера Тиллотсона, она удержалась от желания броситься наутек и, наконец, дошла до дома в конце улицы. В тот же момент ей навстречу вышли две фигуры. Трой вскрикнула.

— Это вы, миссис Аллейн? — раздался голос мисс Хьюсон. — Эрл, это миссис Аллейн.

— Да, да, верно, — откликнулся ее брат. — Привет, миссис Аллейн. Жутковато тут, правда? Видно, жители Толларка в своем прогрессе ещё не дошли до электрического освещения. Они еще доживают эру факелов.

— Господи, — сказала Трой, — ну и напугали вы меня. Брат и сестра наперебой принялись извиняться: если бы они знали, что это она, они бы ее, конечно, окликнули. Мисс Хьюсон сама боится темноты и без-брата не рискнула бы ходить по городу. Мистер Хьюсон сообщил, что его сестра обожает разные старинные вещицы, а этот угловой дом показался им похожим на лавчонку, где торгуют всяким старьем. Они даже попытались разглядеть, что там есть, через витрину. Перебив брата, мисс Хьюсон заметила, что им удалось высмотреть несколько прелестных вещичек — такой миленький рабочий ящик на ножках, множество папок с иллюстрациями, а потом их фонарик вдруг взял и погас.

— Особенно, миссис Аллейн, меня-соблазняют старые картины! — воскликнула мисс Хьюсон. — А еще репродукции и иллюстрации изданий викторианской эпохи. Знаете, эти миленькие девчушки с котятами и веночками, военные сценки. Вы представляете, о чем я говорю?

— Сестренка разрисовывает ширмочки, — снисходительно пояснил мистер Хьюсон. — Ничего получаются. Дома она, можно сказать, знаменита этими своими ширмочками.

— Это же надо! — воскликнула его сестра. — Нашел кому рассказывать о моих ширмочках!

Трой, у которой сердце перестало наконец стучать, как перегретый мотор, сказала, что ее тоже восхищают викторианские ширмочки, и напомнила Хьюсонам, что они еще посетят Толларк на обратном пути.

— Ну, сестренка побежит к этому старьевщику еще до того, как закрепят тросы, — сказал мистер Хьюстон. Девочки, а что это мы стоим? Пора двигаться.

Он едва успел взять их под руки, как снова послышались шаги, на этот раз совсем рядом. Мистер Хьюсон повернулся вместе со своими дамами, и все увидели, что из темноты к ним приближается человек-невидимка — светлый костюм и туфли двигались сами собой, без головы и рук. Мисс Хьюсон взвизгнула, но Трой тотчас окликнула:

— Доктор Натуш!

— Простите, ради бога! — зарокотал его. бас. — Я вас напугал. Я бы окликнул вас еще тогда, но в темноте не был уверен, что это вы, и поэтому подождал, пока вы пройдете. Только сейчас я услышал ваш голос. Пожалуйста, не сердитесь!

— Конечно, — подхватила Трой. — Кстати, доктор, я оказалась в том же положении, что и вы. Хотела крикнуть, а потом решила, что это может быть какой-то испуганный обыватель.

Доктор Натуш вынул маленький карманный фонарик.

— Луна взошла, — сказал он, — но здесь темно.

Кружочек света забегал вокруг, как светлячок, и на минутку вырвал из тьмы небольшую стершуюся вывеску над дверью лавки: «Джо Бэг… Агент по продаже».

— Что ж, — сказала мисс Хьюсон брату, — пошли?

Мистер Хьюсон взял сестру под руку и, обернувшись, выжидательно взглянул на Трой.

— Здесь вчетвером не пройдешь — вы идите вперед, — сказала — она и вместе с доктором Натушем двинулась следом за Хьюсонами. Дорога оказалась грязной. Мисс Хьюсон поскользнулась и громко вскрикнула. Когда поскользнулась Трой, доктор Натуш ловко поддержал ее за локоть.

— Пожалуй, вам стоит взять меня под руку, — сказал он. — Мы неудачно выбрали путь.

Когда дорога стала лучше, Трой показалось невежливым сразу убрать руку. Доктор Натуш спокойно говорил о красотах Толларка. Трой снисходительно подумала, что его речь напоминает рекламные брошюрки. Ей было удивительно спокойно, и она решила, что напрасно так волновалась — все обстоит как нельзя лучше.

Мисс Хьюсон оглянулась на Трой и нерешительно спросила:

— Все в порядке, миссис Аллейн?

— Все хорошо, благодарю вас.

— А вот и «Зодиак», — сказал мистер Хьюсон. — Девочки, мы дома.

На теплоходе гостеприимно светились огни. «Как хорошо!» — сказала Трой. Рука доктора Натуша слегка вздрогнула и под внимательными взглядами Хьюсонов высвободилась из-под руки Трой. Мистер Хьюсон помог дамам взойти по трапу и сошел с ними в пустой салон; Понизив голос, мисс Хьюсон сказала:

— Надеюсь, дорогая, вы были не очень смущены. Но мы ничем не. могли помочь, правда, Эрл? — И, увидев удивленное выражение на лице Трой, добавила: — Конечно, мы не знаем, как вы, британцы, к этому относитесь…

— Никак не отношусь, довольно невпопад ответила Трой. — Не понимаю, о чем вы.

— Не хотите же вы сказать, — спросил мистер Хьюсон, — что в Англии не видят никакой разницы… Я на прошлой неделе сам читал…

— Не сомневаюсь, мистер Хьюсон, что читали. Но уверяю вас, что не все разделяют такие идеи.

— Вот как? — сказал он. — Погодите, миссис Аллейн, пока и у вас не возникнет такая же проблема. Вы пока что еще ничего не видели. Ровно ничего.

— Оставим это, милый, — вмешалась мисс Хьюсон. — Я мечтаю только об одном — поскорее забраться в постель.

— В таком случае спокойной ночи, миссис Аллейн, — довольно сухо сказал мистер Хьюсон. — Знакомство с вами — большая честь для нас.

Наверное, потому, что ей хотелось сохранить на «Зодиаке» дух дружелюбия, Трой с несвойственной ей горячностью пожелала им спокойной ночи.

Хьюсонов, казалось, тронула ее сердечность. «Что ж, разные бывают люди», — снисходительно говорили они, спускаясь к себе вниз.

Трой немного подождала, потом поднялась по трапу и выглянула на палубу. Доктор Натуш стоял на носу и, казалось, рассматривал силуэт Толларка на фоне ночного неба. Трой подумала, что у него какой-то дар изолироваться в пространстве.

— Спокойной ночи, доктор Натуш, — тихо сказала она.

— Спокойной ночи. Спокойной ночи, миссис Аллейн, — ответил он настолько тихо, насколько позволял его грохочущий бас, напоминавший приглушенный рокот барабана.

Трой написала письмо мужу, которое собиралась опустить утром перед выходом из шлюза. Была уже полночь, когда она его закончила.

«Какой длинный, длинный день», — подумала она. залезая под одеяло.

4

Через полминуты она провалилась в сон, но ее разбудил простуженный голос мисс Рикерби-Каррик.

— Миссис Аллейн, голубушка, — шептала она. — Пожалуйста, простите меня. Но я уже несколько часов никак не могу уснуть. У меня было ужасное потрясение в Толларке. Я не могу вам сказать, в чем дело, может быть, завтра… Но я никак не усну и не могу найти снотворное. У вас случайно нет? Мне так неловко, что я бужу вас, но я просто безумею от бессонницы, и я так напугана, так потрясена!

— Да ничего, пожалуйста, сказала Трой, — сейчас я вам дам таблетку. Вы не включите свет?

Повернув выключатель, миссис Рикерби-Каррик снова подошла к койке и наклонилась к Трой. На ней был какой-то бесцветный жакет и темно-синяя пижама. С ее не слишком стройной шеи что-то свисало. Это «что-то» качнулось и ударило Трой по носу.

— Ох, простите, ради бога, простите.

— Да ничего. Будьте добры, отодвиньтесь, я встану и найду таблетки.

Пока Трой их искала, мисс Рикерби-Каррик без умолку шептала:

— Вам, наверное, интересно, что это за штука? Я вам расскажу. Это очень романтичная история. Я ее всегда ношу. Хотите верьте, хотите нет — это фамильная драгоценность. Мой дедушка был хирургом… Царь… Фаберже… Клянусь… — лепетала она.

Трой наконец нашла таблетки.

— Ну, вот они. По-моему, вам не стоит никому рассказывать об этом медальоне.

— Но я ведь только вам!

— Право, не стоит и мне. Почему вы не храните его в сейфе?

— Вы говорите как страховой агент.

— Очень возможно.

— Это мой талисман, сказала мисс Рикерби-Каррик. — Я без него не могу. Как-то сняла и в тот же день слетела с каменных ступенек. Понимаете?

— Как бы то ни было, я на вашем месте не распространялась бы о нем.

— То же самое сказала мисс Хьюсон.

— Так вы и ей его показывали? Господи!

Мисс Рикерби-Каррик игриво закивала головой и прикусила нижнюю губу.

— Вы никогда не догадаетесь, что это, сказала она. — Я имею в виду узор. Вот уж совпадение! — Она пригнулась к Трой и зашептала: — Знаки Зодиака, выложенные из бриллиантов, изумрудов и рубинов. Ну как?

— Может быть, вам лучше лечь? — усталым голосом спросила Трой.

Мисс Рикерби-Каррик ошеломленно взглянула на нее и выбежала.

На следующий день после завтрака мисс Рикерби-Каррик, громко шмыгая носом, удалилась с чрезвычайно озабоченным видом в укромный уголок палубы и энергично застрочила в дневнике.

Все утро «Зодиак» двигался очень медленно. После ленча мистер Лазенби произвел некоторый фурор, выйдя на палубу в плавках. Он накачал надувной матрац и улегся загорать. Его пример вдохновил Хьюсонов, которые вскоре переоделись в гавайские шорты и цветастые рубашки.

Трой, пристроившись за столом в салоне, закончила свой рисунок в карандаше и раскрасила его цветными мелками. Теперь каждый из знаков приобрел причудливое сходство с тем лицом, которое она задумала изобразить. Косящие глаза Кэли Барда — Скорпиона. Дева — эфемерный образ мисс Рикерби-Каррик, какой она, возможно, была в отдаленном прошлом. Стилизованные Хьюсоны склоняли головы друг к другу, изображая Близнецов. Обнаженный мистер Лазенби с завязанными глазами, элегантно прикрывшись, держал в руках Весы. Застывший взгляд Рака заставлял вспомнить о немного выпученных глазах мистера Поллока. Классически великолепная миссис Тритуэй несла на украшенном звездами блюде Рыбу. Овен держался копытами за штурвал, а Том-Водолей нес воду в корабельном ведерке. Темные короткие кудри Трой рассыпались‚ по лбу Козерога, а маска Льва иронически поглядывала глазами Родерика Аллейна, ее мужа. Тщеславный Телец восседал на мотоцикле. В стороне натягивал свой лук темнокожий Стрелец. Рисунок показался Трой забавным, но она вздохнула, вспомнив, что предстоит еще писать текст.

Проходя через салон, Хьюсоны из соображений такта сперва держались на почтительном расстоянии, но потом, снедаемые любопытством, попросили разрешения взглянуть на рисунок, после чего все пассажиры, кроме доктора Натуша, сгрудились вокруг Трой.

— Посмотрите, что можно сделать детскими мелками я чуточкой туши! — воскликнул Кэли Бард. — Ведь это волшебство! — Он восторженно охнул, засмеялся и, обратившись к остальным попутчикам, добавил: — Видите? Вы видите, что она сотворила?

Приглядевшись, они поняли наконец, в чем дело. Правда, каждый из них быстрее узнавал других, нежели самого себя. Оказалось, что в трех случаях Трой попала в точку. Хьюсоны и в самом деле были близнецами и даже по какому-тосчастливому стечению обстоятельств родились под этим знаком, а мисс Рикерби-Каррик, зардевшись, призналась, что родилась под знаком Девы. Она все еще выглядела напуганной и пристально смотрела на Трой.

— Натуш, — окликнул Кэли Бард, — спуститесь к нам. Вы непременно должны взглянуть на это.

Доктор сразу спустился в салон. Трой подала ему рисунок и во второй раз услышала его смех.

— И прекрасно и забавно, — сказал он, возвращая ей рисунок.

— В центре я хотела поместить стихи, — сказала Трой, — но шрифтовик из меня негодный. Эта работа отнимает у меня уйму времени, а выглядит в конце концов ужасно. Никто из-вас не смог бы хорошо написать текст?

— Я смог бы, — сказал мистер Поллок.

Он рассматривал рисунок из-за спины Трой.

— Я… — он запнулся, и Трой снова испытала вчерашнее ощущение надвигающейся беды. — Я с этого начинал, — пояснил Поллок каким-то извиняющимся тоном. — Торговая реклама, знаете ли… Это уж потом я занялся недвижимостью. Если вы покажете мне, что вам нужно… я имею в виду характер шрифта… вы, я думаю, останетесь довольны.

Он рассматривал рисунок с каким-то странным выражением: внимательно, любуясь, и то ли смущенно, то ли даже со страхом, Трой вежливо сказала:

— Правда, сделаете? Я вам так благодарна. Здесь, наверное, подойдет корпус, может, даже чуть-чуть стилизованный.

Название на суперобложке книги, которую. держал в руках доктор Натуш, было набрано корпусом.

— Что-нибудь в этом духе, — сказала Трой, показав на нее.

Мистер Поллок нехотя повернул голову к доктору, однако обложку книги рассмотрел внимательно, после чего склонился над рисунком.

— Это я сумею, правда, не знаю, как насчет стилизованности, — сказал он и пробурчал себе под нос что-то вроде: «Скопировать-то я могу все что угодно».

— Вы довольно самоуверенны, мистер Поллок, — громко сказал мистер Лазенби.

А Кэли Бард воскликнул:

— И как у вас, Поллок, хватает нахальства?

Наступило короткое молчание.

— Мое дело предложить, — с обидой проговорил Поллок, — я ведь не набиваюсь со своими услугами.

— А я с удовольствием ими воспользуюсь, сказала Трой. — Вот рисунок, он в вашем распоряжении.

Она отошла от стола. Мистер Поллок немного поколебался, но потом все же сел на освободившееся место.

Трой поднялась на палубу, где вскоре к ней присоединился Кэли Бард.

— Что вы так на него? — сказала она.

— Он меня раздражает. Кроме того, он слишком непочтительно отнесся х вашей работе.

— Да бросьте вы.

— Нет, в самом деле. Дышит вам прямо в шею. Вам! Да как он смеет?

— Ну хватит.

— А вы заметили, как он хамит Натушу?

— Заметила. Но, знаете, по-моему, уж лучше откровенная враждебность, чем сюсюканье по принципу «давайте будем с ним очень милы».

— Вы имеете в виду Рикерби-Каррик?

— В общем да.

— Знаете, — сказал он, — если бы среди пассажиров нашего славного теплохода «Зодиак» не было вас, я бы, пожалуй, сбежал.

— Ерунда.

— Нет, не ерунда. Куда вы девались вчера вечером?

— Мне надо было позвонить.

— Но не могли же вы звонить весь вечер.

Вспомнив наставления Фокса, Трой, не очень умевшая лгать, воспользовалась его выдумкой.

— Мне пришлось обратиться в полицию по поводу горжетки, которую я потеряла на выставке, — сказала она.

— А потом?

— А потом я пошла в церковь.

— Было бы куда лучше, если бы вы пошли со мной в бар, — проворчал он. — Пообедайте со мной завтра вечером в Лонгминстере?

Трой. открыла было рот, чтобы ответить, но тут снизу появилась очень испуганная мисс Рикерби-Каррик в ядовито-красном халате и без чулок. Из босоножек, словно корни, выпирали ее изуродованные артритом пальцы, на нос она нацепила темные очки, на голову панаму, а в руках несла надувной матрац и дневник. По привычке остановившись у штурвала, она поболтала, со шкипером, прошла‚ дальше и, к крайнему смущению Трой, обошла ее и Барда, с тяжеловесным тактом, способным прошибить звуковой‚ барьер, наградив их понимающей улыбкой.

— Она невозможна, правда? Какая-то фантастика, сказала Трой.

— Что она пишет?

— Дневник. Она его называет своей исповедью.

— Вам хотелось бы его почитать?

— Как это ни постыдно, но, честно говоря, взглянула бы одним глазком.

— Так как же насчет завтрашнего обеда?

— А нельзя ответить немного позже?

— На случай, если подвернется что-нибудь поинтересней? Ну и хитрюга же вы!

— Нет, я совсем не то имела в виду.

— А что же вы имели в виду?

— Мы же не знаем, что будут делать остальные, — не слишком убедительно возразила Трой. — Послушайте, а почему бы нам не пригласить и доктора Натуша?

— Мы ничего подобного не сделаем, и с вашей стороны просто нетактично. предлагать такие вещи. Я. вас приглашаю отобедать тет-а-тет, а вы…

— Нет, нет! — воскликнула Трой. — К чему это?

Его прервал крик мисс Рикерби-Каррик, такой резкий и пронзительный, что все пассажиры мигом выскочили на палубу. В сбившемся халате, возбужденно жестикулируя, мисс Рикерби-Каррик склонилась над — поручнями и кричала:

— Дневник! Мой дневник! Остановитесь! Умоляю!

Каким-то образом. она умудрилась уронить за борт дневник. Из ее путаных объяснений выходило, что, глядя в воду, она перегнулась через борт, оступилась и выронила дневник. Жалобно причитая простуженным голосом, она показывала назад — туда, где плавал ее раскрытый дневник, который уже начал довольно быстро погружаться в воду. Из глаз и из носу у нее текло в три ручья.

Все семейство Тритуэй охотно пришло ей на помощь: шкипер застопорил машину и дал задний ход, Том вытащил длинный багор, а миссис Тритуэй, поднявшись на палубу, пыталась успокоить мисс Рикерби-Каррик. Машина встала, и «Зодиак» по инерции тихо подплыл к дневнику. Том перелез через перила палубы и, придерживаясь за них левой рукой, попытался дотянуться до дневника багром. Но тут мисс Рикерби-Каррик заголосила:

— Нет! Только не этой штукой! Вы же его разорвете! Пожалуйста, не надо! Ради бога!

— Угомонитесь! — неожиданно проговорил мистер Лазенби. Он нехотя поднялся с матраца, повернувшись ко всем спиной, снял очки и положил на палубу. Затем перелез через перила и нырнул.

Мисс Рикерби-Каррик снова заверещала, остальные пассажиры охнули и, сгрудившись у борта, принялись следить. за мистером Лазенби, который вскоре вынырнул. Длинные волосы залепили ему глаза. В руке он держал дневник. Шкипер посоветовал ему выйти на берег и пройти вниз по течению до того места, где глубина позволит «Зодиаку» пришвартоваться. Последовав этому совету, мистер Лазенби выбрался на берег и, присев на корточки, стал осторожно встряхивать дневник, расклеивая и переворачивая страницы. Его волосы смешно упали набок, полностью залепив ему левый глаз. Мисс Рикерби-Каррик жалобно, охала, смущенно хихикала и невнятно объясняла всем, что чернила в ее ручке, слава богу, не расплываются в воде, Не дожидаясь возвращения мистера Лазенби, она, рискуя свалиться, перегнулась через борт и взяла у него дневник. Трой заметила, что у нее на шее по-прежнему болтается кожаный мешочек.

— Мой бедный наперсник! — воскликнула старая дева. Как жаль! Как жаль!

Она экспансивно благодарила мистера Лазенби, заклиная его не простудиться. Он ее успокоил, взял у Трой свои очки и, отвернувшись, надел их. Когда он снова повернулся к пассажирам, он был так респектабелен, что, казалось, вместе с очками он водрузил на себя все пасторское облачение полностью. «Пойду, пожалуй, переоденусь: английское солнце не слишком греет», — заявил он и спустился вниз.

— Ну! — сказал Кэли Бард. — Кто скажет после этого, что церковь выродилась?

Все с ним согласились, лишь Трой промолчала. Действительно ли она увидела на секунду в левой руке мистера Лазенби клочок исписанной бумаги? Трой все еще. пыталась это вспомнить, когда мисс Рикерби-Каррик, которая, присев, на‚ корточки, причитала над промокшим дневником, вдруг, громко вскрикнула. Все взглянули на нее с привычным, терпеливо жалостливым выражением.

Однако на этот раз на ее лице была не тревога, не волнение, а неподдельный ужас. На побледневшей коже явственно проступили веснушки, челюсть отвисла. Не отрываясь, смотрела она на раскрытый дневник. Руки ее дрожали. Она захлопнула промокшую тетрадь и крепко вцепилась в нее, чтобы унять дрожь в пальцах.

— Вам нехорошо? — спросила мисс Хьюсон.

Мисс. Рикерби-Каррик: мотнула головой, неловко поднялась и побрела к каютам.

«Ну а теперь? — подумала Трой — Неужели я опять выдумываю?»

Она снова почувствовала, что рядом с ней кто-то сжался в страшном напряжении, и снова не могла понять — кто?

«Уж как ему будет угодно, — решила Трой, — но придется этому инспектору Тиллотсону выслушать всю историю. Посмотрим, что он скажет. А пока…»

Пока она отправилась в каюту и написала мужу еще одно письмо.

Через полчаса «Зодиак» встал на суточную стоянку в Кроссдайке.

IV КРОССДАЙК

Как я уже говорил, продолжил Аллейн, — я позвонил из Сан-Франциско в Скотленд-Ярд. Инспектор Фокс, занимавшийся делом Андропулоса, был в отъезде, но мне удалось созвониться с инспектором Тиллотсоном из Толларка. Он передал мне разговор с моей женой, причем одно обстоятельство обеспокоило меня значительно больше, чем Тиллотсона.

Человек, сидящий во втором ряду, понял, о чем речь, — Аллейн заметил это по глазам.

— Вот именно, — подтвердил Аллейн. — Поэтому я снова созвонился со Скотленд-Ярдом и выяснил, что Фолджем и в самом деле уже добрался до Лондона, но затаился, и пока о нем ничего не известно. По сведениям полиции, Андропулос, вероятно, попытался шантажировать Фолджема и неосторожно пригрозил, что выдаст его, если тот не раскошелится. Андропулос даже намекал об этом одному из наших — туманно, как обычно делают уголовники, еще не решив, выдавать или не выдавать, но достаточно ясно, чтобы можно было догадаться, о ком идет речь. А вскоре после этого Андропулоса убили. Убийца, стоя сзади, резко и сильно нажал на сонную артерию, а это равносильно подписи Артиста.

За Артистом уже числилось два убийства, но у нас не было прямых улик. Около тела Андропулоса нашли конверт известного транспортного агентства, на котором была от руки проставлена цена билетов и время отправления межконтинентальных поездов, из чего сделали вывод, что он перебрался во Францию. Потом мы поняли, что конверт подбросил сам Артист, ловко направив Фокса по ложному следу. Ход, очень характерный для него. Я уже говорил о его таланте перевоплощения, но, кажется, не упоминал, что, когда он хочет, он умеет быть привлекательным для многих женщин. Он обладает феноменальным умением воспроизводить различные диалекты, причем не только разговаривает, подражая людям разных слоев общества, но каким-то ‚образом ухитряется и мыслить в соответствующем ключе. Как актер, он вживается в роль персонажа, которого изображает. Он, между прочим, превосходно изображает круглых дураков. Сцена потеряла в нем великого артиста. Он весьма общителен, что, казалось бы, довольно опасно для него, и обладает целым рядом дарований, весьма неожиданных, но подчас очень полезных. Теперь вы можете оценить ситуацию — Андропулос убит скорей всего Артистом, а Артист разгуливает на свободе. Дальше: Андропулос неизвестно зачем вдруг решает насладиться мирным плаванием на «Зодиаке», а потом его каюта достается моей жене. Нет никаких причин предполагать, что убийца находится среди ее попутчиков, и все же… все же… жена рассказывает, что ее невинное замечание о Констеблях очень встревожило кого-то и что кто-то из пассажиров спрятал газету, где помещена заметка об убийстве Андропулоса. Она почти убеждена, что австралийский пастор, который постоянно носит темные очки, а сняв их, прикрывает левый глаз волосами, вырвал страничку из дневника нелепой старой девы. И она подозревает, что он' подслушал ее разговор с мистером Фоксом. Кроме того, ее преследует ощущение надвигающейся беды. В этой головоломной ситуации есть один штрих, который, как это ни глупо, тревожит меня больше всех остальных, взятых вместе. Может быть, кто-нибудь догадывается, какой…

Но человек во втором ряду уже поднял руку.

— Совершенно верно, — сказал Аллейн, когда этот феномен дал правильный ответ с резким шотландским акцентом. — Именно это. Вспомните, что сам я нахожусь более чем за пять тысяч километров на важном совещании в Сан-Франциско. Что же мне делать?

После минутной паузы рука во втором ряду снова поднялась.

— Ну хорошо, хорошо! — одобрил Аллейн. — Давайте я послушаю вас.

1

Хейзл Рикерби-Каррик сидела у себя в каюте, с трудом перелистывая размокшие страницы своего дневника. Они еще не превратились в бумажную кашу, а только слиплись, сморщились и постепенно расползались. Часть страниц оторвалась от корешка, и на них затекла красная краска переплета. Однако записи еще можно было разобрать.

Она отделила то, что было написано за последние два дня.

«Ну вот, — уныло читала она, — я опять перестаралась. Одно дело — Мэвис и совсем другое — такие, как эта Трой. Если бы я сразу догадалась, кто она. Или заранее узнала, что она займет соседнюю со мной каюту. Я сходила бы на выставку и могла бы тогда поговорить с ней о живописи. Конечно, я совсем не разбираюсь…» Здесь она не закончила свою мысль. Отделив насквозь промокшую страницу от следующей с помощью пилочки для ногтей, она принялась читать последнюю запись, сделанную перед тем, как дневник упал за борт.

«…я все это запишу. Дневник со мной. Я лежу на надувном матраце на палубе за грудой прикрытых брезентом шезлонгов и загораю. Наверное, очень глупо, что я так смущаюсь. Это в наш-то век! Кто же теперь стесняется? К тому же загорать полезно, а тело прекрасно. Тело прекрасно! Только, увы, не мое. Сейчас я опишу то, что случилось вчера вечером в Толларке. Это было так страшно и так странно, что я не знаю, как мне быть. Я, пожалуй, расскажу об этом Трой. Она не сможет не признать, что это очень необычно.

Я вышла из церкви и возвращалась на «Зодиак»; на мне были легкие туфли на резиновой подошве и темный вязаный свитер. Думаю, поэтому меня не заметили в темноте. В левую туфлю попал какой-то камешек, и я зашла его вытряхнуть в неосвещенный подъезд магазина. И тут с подъездом поравнялись эти люди. Я хотела их окликнуть, когда они остановились. Но я не сразу узнала их голоса — они говорили очень тихо. Один разговаривал шепотом, этого я вообще не узнала. Зато другие… С первых же слов я просто онемела, буквально онемела. Меня парализовало от ужаса. Я и сейчас их слышу. Это…»

Она добралась до конца страницы. Следующие страницы, где шло продолжение записи, были вырваны. «Ну и что же, это ничего не значит, — думала она. Может, когда мистер Лазенби нырнул, он их нечаянно выдернул. Ведь дневник был раскрыт. Ну, конечно, именно так все и было, а иначе и быть не могло». Несколько минут она сидела неподвижно. Потом раза два провела пальцами по лбу и по глазам, словно пытаясь избавиться от какого-то наваждения. «Он же священник, — думала она. — Священник. Он гостил у епископа. Я просто спрошу его, и все. Или нет, я сперва лучше посоветуюсь с Трой Аллейн. Ей придется меня выслушать, и это, конечно, ее заинтересует. Да! — вдруг вспомнила она. — Ведь ее муж знаменитый сыщик. Нуm тогда тем более ей нужно все рассказать. Может быть, она тогда захочет, чтобы я называла ее не Агата, а Трой. Мы с ней подружимся», — без особой убежденности подумала бедняжка.

Мысли замучили ее, голову сжало, как обручем, в каюте было тесно, душно. «Я не буду тут спать, вдруг решила она. Я не усну ни на минуту, а если усну, меня истерзают кошмары». Роясь в поисках таблеток, которые дала ей Трой, она все обдумала: спать она ляжет на палубе. Подождет, пока все лягут, затем надует свой матрац и заснет «под бесконечным звездным небом». И может быть, может быть…

«Такой уж у меня характер — люблю брать быка за рога», — подумала она и, наконец найдя таблетки, приняла две штуки, легла на койку и стала составлять отчаянные по смелости планы.

2

Вечер в Кроссдайке начался для Трой нелепо. Ужин подали рано, чтобы пассажиры успели осмотреть и деревню, и близлежащие руины охотничьего домика, где останавливался король Джон.

Трой, у которой начиналась сильная мигрень, надеялась ускользнуть пораньше и зайти в полицейский участок, прежде чем остальные отправятся на экскурсию. История с пропавшей горжеткой уже была известна всем и в случае надобности могла послужить предлогом. Во время ужина мисс Рикерби-Каррик так упорно таращилась на нее, что Трой чувствовала себя крайне неловко. Чем больше старая дева ее раздражала, чем яростнее сопела, чем пристальней смотрела на нее, тем больше Трой ее жалела и тем сильнее стремилась избегать ее. Что ей нужно? Охотится за знаменитостью или, может быть, вдруг подумала Трой, эта странная особа хочет чем-то с ней поделиться?

Поскольку у мисс Рикерби-Каррик такта было не больше, чем у бульдозера, все в салоне чувствовали, что сейчас что-то произойдет.

Трой решительно от нее отвернулась и поймала иронический косящий взгляд Кэли Барда. Он подмигнул ей, и она опустила глаза. Мистер Поллок смотрел на мисс Рикерби-Каррик с явным неодобрением, а Хьюсоны, переглянувшись, приняли равнодушный вид. Мистер Лазенби и доктор Натуш разговаривали о местных памятниках старины.

Поужинав, Трой сразу вышла на палубу и уже собиралась сойти на берег, как из салона поднялась мисс Рикерби-Каррик и окликнула ее таинственно приглушенным голосом.

— Миссис Аллейн! Послушайте, миссис Аллейн!

Трой остановилась.

— Послушайте, подходя ближе, шепотом сказала мисс Рикерби-Каррик. — Вы… в деревню? Можно я пойду с вами? Я хотела бы… — Она оглянулась и осмотрела палубу, хотя знала, что все еще внизу. — Мне нужно с вами посоветоваться. Это страшно важно, уверяю вас.

— Ну… Если вы в самом деле считаете…

— Умоляю вас. Я только возьму кофточку, это займет одну секунду. Я лишь дойду с вами до деревни, пока не вышли остальные. Это правда очень важно. Ей-богу. Ну, пожалуйста.

Она так напирала на Трой, что та невольно отступила на шаг.

— Будьте снисходительны! — шептала мисс Рикерби-Каррик. — Ради бога, позвольте мне вам все рассказать.

— Ну, пожалуйста, — сдалась Трой, — Конечно.

— Вы просто душечка, — воскликнула мисс Рикерби-Каррик и бросилась к трапу.

У верхней ступеньки она столкнулась с Поллоком и долго извинялась, прежде чем дала ему пройти наверх.

Он вернул Трой ее рисунок. Текст был готов, шрифт выполнен прекрасно, совершенно так, как ей хотелось. Трой сказала это Поллоку, и он, как всегда монотонно, ответил, что писал с удовольствием и незачем его благодарить, он ведь сам предложил. Потом не очень вразумительно добавил, что работал сперва в рекламе, а из рекламы ушел в полиграфию, но это дело не хлебное.

— А вы сами не занимаетесь живописью? — спросила Трой. — Вы рисуете?

Он торопливо стал разуверять ее.

— Я? Какой там из меня художник? Это ж надо такое сказать!

— Я обратила внимание, как вы разглядывали этот рисунок и…

— Попали пальцем в небо, — неожиданно грубо отрезал он.

Трой удивленно на него посмотрела, и он покраснел.

— Прошу простить мой лексикон, — сказал он. — Я человек грубый. Нет, я не пишу картины. Я только смотреть на них люблю.

— Это я заметила, — миролюбиво сказала Трой.

Он смущенно ухмыльнулся и сообщил, что надо бы обдумать, чем заняться в Кроссдайке. Поскольку он собирался идти вниз, Трой попросила его оставить пока рисунок у себя в каюте.

Поллок остановился у трапа, чтобы пропустить вернувшуюся мисс Рикерби-Каррик. Увидев его с рисунком в руке, она взглянула на рисунок как на бомбу и заторопилась к Трой.

— Пойдемте, — сказала она, — пойдемте скорее.

На берегу она схватила Трой за руку и затараторила:

— Я уж сразу начну, пока меня никто не прервал. Это… это о вчерашнем вечере, и ах… Господи… ах… ах…

Но начать ей не пришлось. Мисс Рикерби-Каррик глубоко вздохнула, зажмурилась, собираясь чихнуть, и тут их окликнули.

— Эй! Погодите-ка минутку! Что это вы задумали?

Мистер Лазенби ловко спрыгнул с борта и подошел к ним.

— Чисто дамские экскурсии отменяются, сказал он плутовато. — Придется вам пострадать в мужском обществе, пока мы не доберемся до деревни.

Трой взглянула на него, и он шутливо погрозил ей пальцем. «Он пришел мне на выручку, — подумала она, и вдруг совершенно непонятно почему ей захотелось выслушать излияния мисс Рикерби-Каррик — Может быть, она расскажет нам обоим», — подумала Трой. Но старая дева молчала.

Трой снова повторила историю о пропавшей горжетке и сказала, что хочет зайти в местный полицейский участок и справиться, нет ли о ней известий.

— Я думаю, — проговорила мисс Рикерби-Каррик, — они для вас особенно стараются. Я имею в виду, потому что… ваш муж… и вообще.

— Вот именно, вот именно! — весело подхватил мистер Лазенби. — Неизменно под охраной полиции. Захватывающий сюжет! Вы же сами, мисс Рикерби-Каррик, вчера слыхали, как мисс Аллейн говорила, что тут на каждом шагу констебли.

Рука, державшая Трой под руку, задрожала.

— Но она имела в виду художника, — прошептала мисс Рикерби-Каррик.

— Это просто уловка. Миссис Аллейн удивительно коварна, уверяю вас. Она опасная женщина.

Пальцы на правой руке Трой возбужденно зашевелились. Трой осторожно высвободила руку, и, болтая о том, о сем, они вошли в деревню, где их нагнал Кэли Бард с сеткой для ловки бабочек и ящиком. Трой уже расхотелось выслушивать откровения Рикерби-Каррик, голос которой то приближался, то затихал. Голова болела все сильнее, и она мечтала, чтобы ее оставили наконец одну.

Они подошли к полицейскому участку.

— Вас подождать? — спросил Бард.

— Нет, не стоит. Я, может быть, тут задержусь, ведь они, наверное, будут куда-то звонить. К тому же, — добавила Трой, отсюда я, пожалуй, сразу же вернусь на «Зодиак»: у меня немного разболелась голова.

Это было слишком слабо сказано: голова у нее просто раскалывалась. У Трой бывали такие неожиданные приступы мигрени, и уже сейчас у нее рябило в глазах и стучало в висках.

— Ах вы бедненькая, — посочувствовала мисс Рикерби-Каррик. — Может быть, я подожду вас и провожу на «Зодиак»? Хотите таблетку снотворного? У мисс Хьюсон есть снотворное, она дала мне две штучки. Подождать вас?

— Ну, конечно же, мы все вас подождем, проворковал мистер Лазенби.

Но Кэли Бард сказал, что Трой, наверное, предпочитает, чтобы ее оставили в покое. Он предложил мистеру Лазенби и мисс Рикерби-Каррик пройтись с ним по деревне, после чего он поучит их ловить бабочек. Трой восприняла его вмешательство как истинно джентльменский поступок.

— Не тревожьтесь, — сказал он. — Берегите себя. Надеюсь, эти полицейские разыщут вашу норку.

— Спасибо, — поблагодарила Трой.

Она вошла в участок, и вдруг ей показалось, что время повернуло вспять, ибо так же, как и вчера, её встретил старший инспектор Тиллотсон, который добродушно объяснил ей, что завернул сюда из Толларка узнать, не случилось ли чего нового. Преодолевая головную боль, Трой рассказала ему о мистере Лазенби, о страничке из дневника и о странном поведении мистера Поллока и мисс Рикерби-Каррик. И как и в прошлый раз, события, о которых она рассказывала ему, тут же начали ей казаться совсем незначительными.

Засунув руки в карманы, Тиллотсон присел на краешек стола. Он сказал, что в самом деле ничего особенного во всем этом не видит, и Трой с ним согласилась. Она мечтала лишь закончить разговор и поскорей добраться до постели.

— Так, так, — сказал Тиллотсон я беспечным тоном добавил: — Значит, у этого Лазенби левый глаз был прикрыт: волосами? Как у хиппи? Странная манера для священника. Впрочем, волосы же были мокрые. Но глаз вы видели?

— Да нет, — сказала Трой. — Когда он надевал очки, он отвернулся.

— Может, у него какой-нибудь физический недостаток? — размышлял мистер Тиллотсон. — Кто знает. Джим Тритуэй славный парень, правда? И жена у него просто прелесть. Как вы считаете, миссис Аллейн? Очень милая пара.

— Очень, подтвердила Трой и встала.

Они уже простились, как вдруг мистер Тиллотсон, наверное, на всякий случай, предложил ей и в Лонгминстере «заглянуть» В их участок, где ее встретит старший инспектор Бонни — «симпатичнейший малый».

— По-моему, мне незачем его беспокоить, сказала Трой, которой делалось все хуже.

— Ну просто чтобы мы все время были в курсе дела, — сказал Тиллотсон.

Он наскоро начертил план Лонгминстера и отметил крестиком полицейский участок.

— Зайдите сюда, и, может быть, у нас окажутся приятные для вас новости, — игриво добавил он. — В планах вашего мужа произошли кое-какие изменения.

— Рори! — воскликнула Трой Он собирается вернуться раньше срока!

— Это пока еще неясно, миссис Аллейн. Но если вы заглянете к нашим ребятам в Лонгминстер, мы будем вам весьма признательны.

Измученная Трой в этот момент была способна запустить в мистера Тиллотсона чернильницей, но она вежливо простилась с ним и вернулась на теплоход. По дороге ее стошнило, и ей стало легче.

Врач, который лечил Трой, предполагал, что все ее мигрени вызваны нервным возбуждением, и Трой подумала сейчас, что он, пожалуй, прав.

Ей захотелось взглянуть на причудливые руины, которые все яснее начинали проступать на фоне пышного заката, но после приступа головной боли Трой так устала, что решила лечь пораньше спать.

На «Зодиаке» было пусто. Она приняла душ, надела халатик и, став на колени на койку, начала глядеть через иллюминатор на берег, где вскоре появились возвращающиеся пассажиры.

На краю пригорка показался силуэт Кэли Барда, державшего сетку для бабочек. Лихо ею взмахнув, он совершил какой-то странный «балетный» прыжок. Вслед за Кэли мчалась мисс Рикерби-Каррик. Увидев, как они склонили головы над сеткой, Трой посочувствовала Барду. В этот миг из-за угла появился доктор Натуш. Мисс Рикерби-Каррик явно его заметила и, поспешно простившись с Бардом, с такой быстротой бросилась вслед за доктором с горы, что, казалось, она летит по воздуху. Трой услышала ее вопль:

— Доктор! Доктор! Нату-у-у-уш!

Он остановился, повернулся. Мисс Рикерби-Каррик бурей налетела на него. Он слушал ее с тем серьезным, внимательным видом, с которым врачи беседуют обычно с пациентами.

«Неужели она консультируется с ним? — подумала Трой. — А может быть, она решила поделиться с Натушем той самой тайной, которую намеревалась доверить мне?»

Мисс Рикерби-Каррик что-то протягивала доктору на ладони. Трой подумала, не бабочку ли? Натуш нагнулся и слегка кивнул. Оки медленно шли к «Зодиаку», и по мере их приближения все слышней становился трубный голос: «…ваш лечащий врач… то, что вам поможет… весьма вероятно…»

Трой поняла, что мисс Рикерби-Каррик и в самом деле консультируется с Натушем.

Затем оба они исчезли из поля зрения и па фоне руин появились остальные пассажиры: Хьюсоны, Лазенби, Поллок. Они помахали Кэли Барду и по одному стали спускаться к реке. На бледнеющем зеленоватом небе их силуэты казались вырезанными из черной бумаги фигурками, и внезапно Трой почудилось, что она участвует в каком-то спектакле.

Вечер был теплый. Трой прилегла, и, хотя в каюте было темно, она не зажигала света, опасаясь, что мисс Рикерби-Каррик нагрянет с расспросами о ее самочувствии. Преодолев укоры совести, она даже заперла дверь. После мигрени ей всегда хотелось спать, и вскоре она задремала. Сквозь сон ей слышались какие-то голоса, кто-то царапался в чью-то дверь чуть слышно, как мышь, но упорно. Трой наконец проснулась, заставила себя встать и открыла дверь.

Никого.

В коридоре было совершенно пусто. Уже потом ей вспомнилось, что, когда она открывала дверь, кажется, тихо закрылась чья-то другая.

Она немного постояла, но не услышала ни звука. Тогда, решив, что это царапание у дверей ей просто приснилось, она легла и сразу же уснула снова.

3

Когда она проснулась, было совсем светло и все, как видно, уже встали — слышались приглушенные стуки, голоса, шаги в коридоре и какой-то шум в соседней каюте номер 8. Потом раздался стук в ее собственную дверь, и вошла миссис Тритуэй с чаем.

— Что-нибудь случилось? — спросила Трой.

— Да как вам сказать, миссис Аллейн, — ответила та, излучая улыбку. И да и нет. Дело в том, что мисс Рикерби-Каррик, кажется, нас покинула.

— Покинула? То есть уехала?

— Да.

— Но как же?..

— Очевидно, это произошло очень рано, еще до того, как мы встали, а Том уже в шесть был на ногах.

— И что же, она даже не оставила записки?

— Да нет, записочку оставила. Нацарапала на клочке газеты: «Меня срочно вызвали. Прошу извинить. Напишу».

— Как странно.

— Муж думает, что за ней кто-то приехал ночью: какие-нибудь знакомые на машине, а может, она вызвала такси из Толларка или Лонгминстера. Кто ее знает. А день сегодня чудесный, — заметила она и вышла.

Когда Трой вошла в салон, там уже близилось к концу обсуждение внезапного отъезда мисс Рикерби-Каррик. Приход Трой ненадолго оживил угасший интерес. Ее засыпали вопросами: не говорила ли ей чего-нибудь «беглянка»? Остальным она не говорила ничего.

— Вернее было бы сказать, не говорила ничего интересного, — ехидно уточнил Кэли Бард.

— Мистер Бард, вы злой. Как вам не жаль бедняжку? — вступилась мисс Хьюсон.

— А почему это она «бедняжка»? — возразил он.

— Вы прекрасно знаете почему, сказала Трой. О ней просто нельзя думать иначе, чем о «бедняжке мисс Рикерби-Каррик», и это делает её еще более жалкой.

— Вы прелесть, сказал Бард.

Трой ничего не ответила. Доктор Натуш, не принимавший участия в разговоре, взглянул на нее сочувственно — вероятно, у нее был очень растерянный вид.

Мистер Лазенби с похвалой отозвался о душевных свойствах мисс Рикерби-Каррик. Он сказал, что она воплощенная доброта. Мистер Хьюсон сухо заметил, что она «несколько возбудима». Мистер Поллок согласился с этим: «Ни на секунду не умолкнет».

«Они все рады», — подумала Трой.

Она вышла на палубу. Теплоход уже отчаливал, когда смотритель шлюза крикнул, что им только что звонили из таксомоторного парка в Лонгминстере. Мисс — как ее там — Каррик просила сообщить, что ее вызвали к больней подруге.

— Спасибо. — Шкипер вернулся к рулю.

Во время этого разговора доктор Натуш вышел на палубу и спросил:

— Миссис Аллейн, не могли бы вы уделить мне несколько минут?

— Да, конечно, — сказала Трой. — Разговор будет конфиденциальный?

— Пожалуй. Может быть, пройдем сюда?

Они. прошли за груду прикрытых брезентом шезлонгов. Здесь же, на палубе, лежал уже спущенный надувной оранжевый матрац.

Доктор Натуш наклонился, взглянул на него и сказал:

— Мне кажется, мисс Рикерби-Каррик спала здесь ночью.

— В самом деле?

— Во всяком случае, она собиралась это сделать.

Трой промолчала.

— Миссис Аллейн, вы, надеюсь, простите мой вопрос, и, если не хотите, не отвечайте. Она разговаривала с вами вчера вечером, вернувшись на борт?

— Нет. Я рано ушла в каюту: у меня был приступ мигрени.

— Да, мне вчера показалось, что вы плохо выглядите.

— Приступ скоро прошел. Но, возможно, это она царапалась ко мне в дверь. Я очень крепко спала, а когда отворила дверь, в коридоре никого было.

— Понятно. Она намекала мне, что собирается вам что-то сообщить.

— Да, я знаю. Вы считаете, спросила Трой, что мне следовало зайти к ней в каюту?

— Нет, нет. Просто мисс Рикерби-Каррик о вас очень высокого мнения, и я думал, может, она собирается… — Он замялся, потом твердо закончил: — Дело в том, что вчера она беседовала со мной о своей бессоннице. Мисс Хьюсон дала ей несколько. американских таблеток, и мисс Рикерби-Каррик хотела выяснить, что это за таблетки.

— Мне она тоже их предлагала.

— Да? Я сказал, что не знаю их, и рекомендовал ей обратиться к лечащему врачу. С вами же я вот о чем хотел поговорить. Мне показалось, что мисс Рикерби-Каррик находится в крайне нервозном состоянии. По-моему, она даже собиралась со мной посоветоваться по этому поводу, но вдруг умолкла, пробормотала что-то невнятное и ушла.

— Вам кажется… что у нее какое-то нарушение психики?

— Это определение обтекаемое, но неточное. Мне показалось, что она весьма расстроена. Именно поэтому меня беспокоит ее внезапный отъезд среди ночи.

— Но вы слышали, что была телефонограмма?

— Да, заболела подруга.

— Может быть, Мэвис?

Они вопросительно взглянули друг на друга, и на лице Натуша мелькнула тень улыбки.

— Нет, погодите, — продолжила она. Вчера она шла со мной и мистером Лазенби до деревни. У меня так болела голова, что я не очень-то прислушивалась. Может быть, мистер Лазенби помнит. Конечно, она без конца рассказывала нам о Мэвис. По-моему, она упомянула, что та сейчас на севере Шотландии; неужели мисс Рикерби-Каррик умчалась туда на такси? И неужели никто на «Зодиаке» ничего не слышал, ведь кто-то же, наверное, к ней сюда приходил?

— Но она ведь спала на корме. Это так далеко от кают.

— Да, но откуда те, кто к ней приходил, могли узнать, что она здесь?

Трой нагнулась и подняла с палубы какой-то полинялый красный лоскуток.

— Что это? — спросила она.

Длинные темные пальцы повертели лоскуток.

— По-моему, это от обложки ее дневника, — сказала Трой.

— Пожалуй, вы правы.

Натуш собрался было выбросить находку за борт, но Трой его остановила:

— Не выбрасывайте.

— Почему?

— Ну хотя бы потому, виновато улыбнулась Трой — что я жена полицейского.

Он вынул записную книжку и вложил в нее красный лоскут.

— Наверное, мы зря с вами стараемся, — сказала Трой.

У нее вдруг появилось непреодолимое желание рассказать ему о своих дурных предчувствиях и о том, чем они вызваны. Она даже представила себе, как он будет выглядеть, когда она поделится с ним своими опасениями: вежливо склонит голову, а выражение его лица будет как у всякого врача, который успокаивает пациента. Господи, каким облегчением было бы поделиться с ним. Она уже обдумывала первую фразу, когда ей вспомнился еще один, также очень внимательный, слушатель.

«Кстати, миссис Аллейн, — вкрадчиво, как всегда, посоветовал ей Тиллотсон, — пожалуй, не стоит никому рассказывать об этом дельце, верно? Предосторожность, знаете ли, не помешает». И она придержала язык.

V ЛОНГМИНСТЕР

— Он обладал удивительной способностью, — рассказывал Аллейн, — внушать доверие самым различным людям. Говорят, один полицейский из Боливии признался, как, сам не заметив, рассказал Артисту о своей язве двенадцатиперстной кишки. Даже если это выдумка, она прекрасно иллюстрирует привлекательные черты Артиста. Мораль здесь такова: и негодяй не все одинаковы, чего иногда не могут постичь полицейские. Нельзя разложить по полочкам типы преступников.

Известны случаи, когда Артист проявлял благодушие, известны и такие, когда он становился зверем. Он большой ценитель красоты: говорят, его квартира в Париже обставлена с безупречным вкусом. Деньги он любит больше всего на свете, и ему доставляет удовольствие добывать их нечестным путем. Получи он в наследство миллион фунтов, он, вероятно, не бросил бы своих занятий и, как прежде, уничтожал бы тех, кто становится ему поперек дороги.

Как я уже говорил, письма моей жены были мне пересланы из Нью-Йорка в Сан-Франциско, и к тому времени, как я их получил, ей оставалось пробыть на «Зодиаке» всего два дня. Как вам известно, из управления мне сообщили, что мистер Фокс во Франции. Предполагалось, что он движется по горячим следам Артиста. Я связался с мистером Тиллотсоном, который знал о поездке Фокса и поэтому не придавал большого значения инцидентам на «Зодиаке». Я же придерживался иного мнения.

Те из вас, кто женат, поймут меня. Нашим женам незачем участвовать в нашей работе. И хотя моя жена подшучивала над своими опасениями, ее письма меня насторожили, и мне хотелось, чтобы она покинула «Зодиак». Однако я боялся, что если — как это ни маловероятно — кто-то из ее попутчиков связан с делом Андропулоса-Артиста, то полицейские телефонограммы, адресованные моей жене и переданные через смотрителей шлюзов, спугнут его. Дело в том, что моя жена знаменитая художница, о которой всему свету известно, что она, бедняжка, замужем за полицейским.

Шотландец во втором ряду фыркнул.

— В конце концов, — продолжил Аллейн, — я известил Тиллотсона, что, вероятно, освобожусь раньше, чем предполагал, и постараюсь выехать как можно скорее.

1

Хочу напомнить вам, что тогда я еще понятия не имел об исчезновении мисс Рикерби-Каррик. Знай я это, я принял бы значительно более серьезные меры. Ну а так…

Вне всякого сомнения, путешествовать без мисс Рикерби-Каррик было гораздо приятней.

Они плыли от Кроссдайка к Лонгминстеру, и солнце ярко освещало поля, рощи, села и шлюзы. Виды были на редкость красивы, и все как-то оттаяли, повеселели. Хьюсоны щелкали фотоаппаратами, мистер Лазенби и мистер Поллок обнаружили объединяющую их любовь к маркам и знакомили друг друга с содержимым потрепанных конвертов. Кэли Бард рассказывал Трой о бабочках. Даже у доктора Натуша оказалось хобби: он любил чертить карты. Доктор признался Трой и Барду, что пытается вычертить маршрут их путешествия. Он, правда, не ручается за точность, поскольку не располагает необходимыми материалами, но позже, сверившись с картами, кое-что исправит. Трой была уверена, что, показывая им свой рисунок, он вспыхнул от смущения, но заметить это при его цвете кожи было трудно.

Карта была вычерчена твердым карандашом в стиле английских картографов ХVI века с крошечными рисунками церквей и деревьев и тщательно выписанными названиями.

Трой воскликнула в восторге:

— Подумать только, у нас-на борту целых два каллиграфа! Мистер Поллок, подойдите сюда, посмотрите!

Поллок помялся, затем, прихрамывая, подошел и взглянул на карту, но не на доктора.

— Очень мило, сказал он и вернулся к Хьюсонам.

Трой осмелилась на довольно рискованный шаг. С самого начала поездки мистер Поллок вел себя с доктором чуть ли не оскорбительно. От прямого оскорбления его удерживала не столько тактика, принятая Трой и Бардом, сколько поведение самого доктора, который умело избегал конфликта. Как-то так получалось, что за столом доктор Натуш всегда сидел как можно дальше от мистера Поллока, а на палубе он устраивался на корме, где раньше лежал матрац мисс Рикерби-Каррик. Единственное, что осталось Поллоку, это перешептываться с Хьюсонами. «Небось честят напропалую негров», как-то сказал Бард, и Трой подумала, что так оно и есть.

Приближался Лонгмиистер. Трой согласилась пообедать там с Кэли Бардом, общество которого было ей приятно, а ухаживания были чисто платоническими. Она предупредила его, что днем будет занята. Ей непременно нужно было посетить полицейский участок и встретиться со старшим инспектором Бонни. Легенла об утерянной горжетке всем, наверное, набила уже оскомину, но ничего другого Трой придумать пока не могла. Она сказала Барду, что зайдет в лонгминстерскую полицию, чтобы раз и навсегда выяснить, не нашелся ли этот треклятый мех, и намекнула, что должна повидаться со смотрителем местной галереи и местным торговцем картинами.

— Ладно, — сказал он. — Поверю вашим отговоркам и буду се нетерпением ждать вечера. В конце концов вы ведь и в самом деле знаменитость, и с этим нужно считаться.

— Это совсем не отговорки! — возмущенно крикнула она. Немного позже она решила для успокоения совести действительно зайти к смотрителю. Тут к ней приблизился доктор Натуш с весьма официальным приглашением.

— У вас, наверное, уже есть планы на сегодня, — сказал он. — Но если нет, я был бы очень рад, если бы вы приняли участие в ленче, на который я пригласил своего бывшего товарища по колледжу и его жену. Это сэр Лесли Фергус, известный биохимик.

Трой обратила внимание, что не в пример Барду, который был весьма настойчив, доктор Натуш тактично предоставлял ей возможность отказаться, Она тут же сказала, что с удовольствием принимает его приглашение.

— Я очень рад, — сказал доктор Натуш, поклонившись, и отошел.

— Ну и ну! — воскликнул Кэли Бард, без стеснения слушавший их разговор. — Какая же вы лицемерка!

— Это почему?

— Позавтракать со мной вы не хотели.

— Но я согласилась с вами пообедать, сердито сказала Трой.

— Прошу прощения! сказал он. — Я веду себя надоедливо. Больше не буду. Спасибо за согласие отобедать со мной, и надеюсь, что ваш ленч будет захватывающе интересен.

Трой начинала беспокоить напористость Кэли Барда.

«В моем возрасте, подумала она, легко попасть в смешное положение, если не остеречься».

День, однако, оказался удачным.

Они прибыли в Лонгминстер в половине одиннадцатого. Мистер Лазенби и мистер Поллок намеревались двигаться по маршруту, предложенному брошюркой. Хьюсоны ужасно огорчились, узнав от шкипера, что, когда они на обратном пути прибудут в Толларк, тамошние магазины закроются раньше обычного. Как же так, они ведь хотели порыться в антикварных лавках? Зачем же ехать в город, когда магазины закрыты? Ах, запланировано посетить аббатство? Ну, аббатств они уж столько насмотрелись, что им хватит на всю жизнь. Это продолжалось до тех пор, пока выведенный из себя Кэли Бард не предложил им нанять такси и не съездить в Толларк сегодня же. На том и порешили. По шоссе до Толларка было всего несколько миль.

Коли Бард объявил, что идет стричься, а потом заглянет в музей, где, по слухам, есть неплохая коллекция бабочек. Доктор Натуш сказал Трой, что ждет ее к часу дня, и ушел вместе с Бардом.

Трой переоделась, просмотрела плав мистера Тиллотсона и отправилась в участок на встречу со старшим инспектором Бонни.

Позже она сама не могла понять, удивилась ли она, увидев там мистера Тиллотсона. Он объяснил, что оказался здесьпо делу, и познакомил ее со старшим инспектором Бонни, тоже весьма крупным мужчиной. Оба были очень любезны. На ее первый вопрос, не знают ли они, когда может вернуться её муж, они хором ответили, что Аллейн звонил вчера вечером и постарается приехать в начале следующей неделе. Он просил передать ей привет и сказать, что, если она все еще беспокоится, пусть прервет поездку.

— Может быть, телеграмма от больной приятельницы… — начал мистер Тиллотсон, и Трой чуть не рассмеялась: ей захотелось спросить, не подписать ли эту телеграмму «Мэвис».

Она рассказала им о мисс Рикерби-Каррик.

Они внимательно ее выслушали, изредка говоря: «Так, так», «А это точно?» и «Подумать только».

Бонни заглянул в свой блокнот, куда он что-то записал во время ее рассказа.

— Значит, таксомоторный парк в Лонгминстере? Это который же, как ты думаешь, Берт? Сейчас проверим.

Но в обоих лонгминстерских парках ответили одно и то же. Никто не вызывал ночью в Кроссдайк такси, и никто не поручал им позвонить шкиперу «Зодиака».

— Любопытно, — сказал мистер Тиллотсон. — А, Боб?

Все улетучившиеся с утра дурные предчувствия охватили Трой с новой силой.

— Значит, тот, кто звонил, солгал служителю шлюза, — сказала она.

Мистер Тиллотсон ответил, что похоже, но сначала надо бы еще спросить и у служителя. Может быть, ему звонила сама мисс Рикерби-Каррик. Они справятся и на телефонной станции. А кроме того, попробуют выяснить, каким же образом отбыла мисс Рикерби-Каррик, и если возможно, то куда.

По всему было видно, что все эти хлопоты они намерены предпринять только ради ее успокоения, а не потому, что этого требует служебный долг.

«Они думают, я чокнутая, и, не будь я женой Рори, они бы так со мной не возились», подумала она, прощаясь, и решила больше ни о чем не тревожиться.

2

Время до ленча она провела, осматривая галерею и городок, слухи о красоте которого оказались непреувеличенными. Купив по дороге красивую старую раму подходящего размера для нарисованных ею знаков Зодиака, она пришла в указанную Натушем, гостиницу за полчаса до назначенного времени, привела себя в порядок и устроилась в уютной гостиной, заваленной журналами. Один ее сразу заинтересовал. В нем был напечатан большой отрывок из книги, написанной несколько лет назад белым американцем, который с помощью какого-то небезопасного, но очень действенного средства изменил цвет своей кожи и в течение нескольких месяцев жил в одном из южных штатов, выдавая себя за негра. Автор не объяснял, каким образом ему удалось добиться изменения пигментации кожи, и Трой подумала, что, возможно, об этом что-нибудь знает доктор Натуш. Но удобно ли задать ему такой вопрос? Вспомнив их беседу в лощине, она решила, что удобно.

Она все еще раздумывала об этом, как вдруг заметила, что доктор стоит сзади и разглядывает ту же страницу.

Трой вздрогнула. Натуш стал извиняться, что напугал ее, неслышно подойдя по толстому ковру.

— Вы читали эту статью, доктор Натуш? — спросила Трой, когда он сел против нее за столик.

Доктор поднял палец, подзывая официанта, который подошел с каменным выражением лица.

— Не будем дожидаться Фергусов‚ — сказал Натуш. — Что вы будете пить? Сухое бренди? Два, пожалуйста, и будьте добры, дайте мне карту вин.

Он держал себя с таким достоинством, что каменное выражение на лице официанта сменилось почтительным. Когда тот отошел, доктор Натуш сказал:

— Я не ответил на ваш вопрос. Да, я читал эту книгу. Это был мужественный поступок.

— Я хотела спросить, не знаете ли вы, как ему удалось изменить цвет кожи? В чем заключался сам процесс?

— Это была временная трансформация, но я не знаю, как она была достигнута. Может быть, сэр Лесли знает, это скорее по его специальности.

Спросим его.

— Я подумала…

— Да, да? — спросил он, так как она вдруг осеклась.

— Тогда в лощине вы сказали, что, по вашему мнению, я не могу… не помню точно, как вы выразились… словом, вы не думаете, что я могу сказать вам что-нибудь…

— Что могло бы задеть меня или обидеть? Да? Это и в самом деле так

— Я хотела вас спросить, разве достаточно всего лишь изменить цвет кожи, если тип лица явно европейский? И вдруг увидела, что ваше лицо вовсе не…

— Негроидного типа?

— Да. Но, может, эфиопы… я так плохо разбираюсь…

— Напомню вам, что я мулат и черты лица я унаследовал от матери.

— Ах да, конечно, — согласилась Трой.

Официант принес бокалы с бренди, меню и карту вин. Тут как раз подошли сэр Лесли и леди Фергус.

Это были очень милые люди, и знакомство оказалось приятным, но как-то так случилось, что ни. Трой, ни доктор Натуш не спросили сэра Лесли, известен ли ему научный метод изменения цвета кожи.

3

Вернувшись на «Зодиак», Трой отдохнула, переоделась и в сопровождении Кэли Барда отправилась на обед с шампанским в другую гостиницу:

«Неплохо я провожу здесь время, — подумала она, — интересно, что сказал бы Рори по поводу моих развлечений».

После обеда они с Бардом погуляли по Лонгминстеру и к половине одиннадцатого вернулись к реке.

«Зодиак», стоявший на причале в одной из излучин, выглядел очень романтично. Огни старинного городка и огоньки судов, дрожа, отражались в темной воде. Из салона доносились приглушенные голоса, но Трой и Бард все медлили уходить с палубы, а потом вдруг совершенно неожиданно он поцеловал ее.

— Вы прелесть, — сказал он.

— Да будет вам. Спокойной ночи и спасибо за приятный вечер.

— Не уходите.

— Мне, пожалуй, пора.

— А что, если мы с вами закрутим романчик?

— Нет, это невозможно, сказала Трой.

— Я ведь в вас основательно втюрился. Вы только не смейтесь.

— Я не смеюсь, но и не намерена обсуждать этот вопрос, да и вам не советую. Посмотрите-ка, кто приехал, — добавила Трой.

Из такси высаживались Хьюсоны, со всех сторон обвешанные какими-то странными свертками. Мисс Хьюсон, казалось, изнемогала от возбуждения, брат с покорным видом следовал за ней.

— Ну и дела, — растерянно говорил он.

Они были так нагружены, что пришлось помочь им взобраться на борт, а затем проводить в салон, где остальные пассажиры уже собирались расходиться по каютам. Выстроившись цепью, все они передавали друг другу покупки, которые разместились на трех столах. На пол постелили газеты.

— Мы прямо с ума посходили, — задыхаясь, рассказывала мисс Хьюсон, — уже не знаю, что такое в нас вселяется, когда мы начинаем выискивать старье, да, Эрл?

— А куда вы все это денете? — спросил мистер Поллок.

— Думаю, что это не проблема, сказала мисс Хьюсон. — Если мы поговорим со шкипером и миссис Тритуэй, они, наверное, нам. разрешат воспользоваться каютой мисс Рикерби-Каррик. Вообще-то мы как раз на это рассчитывали.

Мистер Лазенби с нескрываемым любопытством смотрел на их добычу, Трой и Бард тоже. Здесь была инкрустированная шкатулка розового дерева, большой пакет, из которого выглядывала украшенная медью конская сбруя, два фонаря от карет и в картонном ящике из-под пива разобранные викторианские стенные часы. К столу был прислонен удивительно грязный рулон каких-то репродукций, связанных ветхой бечевкой. Именно на эту драгоценность с особым восторгом поглядывала мисс Хьюсон. Она объяснила, что нашла рулон во дворе той самой лавки, возле которой они встретились с Трой в Толларке. Что-то побудило ее заглянуть во двор, и не напрасно: в одном из ящиков старого выброшенного буфета она обнаружила драгоценный рулон.

— На эти дела у меня нюх как у ищейки, — гордо сказала мисс Хьюсон. — Я открываю все, у чего есть дверцы или крышки. И представляете? Этот тип, владелец свалки, говорит, что и не знал про рулон. Он говорит, его, наверное, оставили прежние хозяева. Он даже и смотреть не стал и отдал нам его за десять шиллингов. Послушайте, миссис Аллейн, — возбужденно продолжала она, повернувшись к Трой. — Вы же художница. Вы… словом… Я брату сказала сразу: жду не дождусь, пока не покажу все это вам и не узнаю ваше мнение.

Выпаливая эту тираду, мисс Хьюсон нагнулась над рулоном и пыталась разорвать бечевку. На пол падали комочки засохшей грязи, летела пыль. Когда бечевку наконец разрезали и рулон стремительно развернулся, подняв облако пыли, на пол вывалились олеографии, цветные приложения к журналу «Пэрлз Эннюал», с полдюжины старинных фотографий, подборка вырезок из журналов мод эпохи короля Эдуарда, детский альбом с рисунками и три прескверные акварели. Восторженно ахая, мисс Хьюсон разложила все это на палубе, но ее восторг почти не встретил отклика. Мистер Хьюсон в изнеможении опустился в кресло и закрыл глаза.

— А это что, картина? — спросила Трой, указывая на холст, в который все это было завернуто. Он был невероятно грязен. Судя по всему, лежал он лицом вниз. Трой нагнулась и перевернула его. Это была картина, написанная маслом, примерно 18 на 12 дюймов. Трой опустилась на корточки и постучала по полу краешком холста, чтобы стряхнуть пыль, затем расправила его.

— Что-нибудь интересное? — спросил, наклоняясь, Бард.

— Не знаю.

— Принести мокрую тряпку?

— Да, пожалуйста, если Хьюгоны не возражают.

Мисс Хьюсон, восторгавшаяся иллюстрацией, на которой было изображено невинное дитя в гирлянде роз, рассеянно произнесла: «Да, да, пожалуйста». Мистер Хьюсон спал.

Трой потерла картину тряпкой: появились деревья, мост, клочок. золотистого неба.

Постепенно начал появляться весь ландшафт, кое-где испорченный царапинами и грязью, но в приличном состоянии.

На переднем плане — вода и дорожка, исчезающая где-то на среднем плане, Пруд. Девочка с граблями в ярко-красном платье. Дальше — деревья, в листве которых, как в зеркале, отражался свет закатного солнца. На заднем плане — поле на холме, церковный шпиль и сверкающее золотое небо.

— Краски поблекли, — пробормотала Трой. — Надо бы обработать её маслом.

— Как это?

— Постойте. Вытрите насухо.

Она ушла к себе в каюту и вернулась с тряпочкой, пропитанной льняным маслом.

— Это не повредит. Вытерли? Ну что ж, попробуем, — сказала Трой. Через минуту картина была очищена и заиграла всеми красками.

— «Констебли», — сострил Кэли Бард. — Как вы тогда сказали: «Полно Констеблей?», «Кишмя кишат?»

Трой взглянула на него в упор и снова занялась картиной. Вдруг она вскрикнула, и тут же прогремел могучий голос доктора Натуша:

— Да ведь это Рэмсдайк. Вон плотина, дорожка и над холмом церковный Шпиль.

Все столпившиеся возле добычи мисс Хьюсон перешли к картине.

— Давайте посмотрим её на свету, — сказала Трой и поднесла картину к лампе. Она осмотрела холст сзади, потом снова перевернула.

— Неплохая вещь, провозгласил мистер Лазенби. — Несколько старомодная, конечно, Ранняя викторианская эпоха. А написана недурно, правда, миссис Аллейн?

— Да, — сказала Трой. — Весьма недурно. Мисс Хьюсон, я сегодня была в местной галерее у них там есть одна из знаменитых работ Констебля. Мне кажется, эту вещицу стоит показать эксперту, во-первых, потому, что, как подметил мистер Лазенби, она и вправду хорошо написана и, может быть, принадлежит кисти того же художника, то есть Констебля, к тому же если вы присмотритесь, то заметите, что и подпись похожа на его.

4

— Только, ради бога, — сказала Трой, — не вздумайте всецело полагаться на мое слово — я же не эксперт. Я не могу, например, определить, к какому периоду относится холст. Знаю лишь, что он не современный. Что до подписи, то именно так Констебль подписывал свои известные картины: Джон Констебль, чл. КАИИ^[4], и дата — 1830 год. Впрочем, возможно, это копия. Я не слыхала, чтобы у него была картина, на которой изображен Рэмсдайкский шлюз, но это вовсе не означает, что, находясь в этих краях, он не писал такой картины.

Мисс Хьюсон, которая, казалось, впервые услыхала фамилию Констебль в Толларке от Трой, пришла в неописуемый восторг. Она восхищалась достоинствами картины, говорила, что прямо-таки чувствует, как она сама идет по этой дорожке к заходящему солнцу.

Проснувшийся мистер Хьюсон бесстрастно выслушал взволнованные излияния сестры, а затем спросил у Трой, сколько может стоить эта штука, если ее и в самом деле написал тот тип.

Трой сказала, что точно не знает, но много — несколько тысяч фунтов: все зависит от спроса на произведения Констебля в настоящее время.

— Только обязательно проверьте все, я вспомнила одну историю насчет подделки… Хотя нет, — тут же добавила она: — К нашему случаю это не относится. Кто станет прятать искусно выполненную подделку в старом, никому не нужном буфете?

— А что это за история, о которой вы упомянули? Может, расскажете? — попросил Бард.

— Да ничего особенного, просто муж недавно расследовал дело о молодом человеке, который из озорства подделал перчатку елизаветинской эпохи и сделал это так хорошо, что надул лучших экспертов.

— Как вы сами заметили, миссис Аллейн, — сказал: мистер Лазенби, — К данному случаю это не относится. Что касается подделок, я всегда задаюсь вопросом…

И начался спор на тему, из-за которой всегда разгораются страсти. Если подделка так хороша, что её не смогли распознать лучшие эксперты, то чем же она хуже подлинных работ художника, которому ее приписывают. Спорщики не скупились на доводы.

Доктор Натуш извинился и ушел в свою каюту.

А Трой смотрела на картину, и ей снова чудилось, что она участвует в каком-то спектакле, и пьеса — если это пьеса — приближается к кульминации — если в ней есть кульминация, и напряжение растет, растет.

Она взглянула на своих попутчиков и увидела, что темные очки мистера Лазенби повернуты в ее сторону, мистер Поллок, встретившись се ней глазами, сейчас же отвел взгляд, мисс Хьюсон широко ей улыбается, а рот мистера Хьюсона растянут в ухмылке, будто туда вставили кляп. Трой пожелала всем спокойной ночи и ушла спать.

«Зодиак» пустился в обратный путь прежде, чем встали его пассажиры.

Они плыли все утро, прошли мимо Кроссдайка и в полдень причалили в Толларке.

Вечером Хьюсоны, мистер Поллок и мистер Лазенби играли в карты, доктор Натуш писал письма, а Кэли Бард предложил Трой прогуляться. Она отказалась, сославшись на то, что ей тоже надо писать письма. Он скорчил недовольную гримасу и сел читать.

Трой решила, что ей не стоит заходить к Тиллотсону. Находка Хьюсонов его вряд ли заинтересует. И совсем уж незачем рассказывать ему о своем смутном ощущении, будто она участвует в спектакле.

Чтобы не выглядеть обманщицей в глазах Барда, она написала два небольших письмеца и, примерно в полдесятого сойдя на берег, бросила их в ящик у шлюза.

В это время из домика смотрителя вышел шкипер с женой и сыном. Простившись с хозяевами, они направились к Трой. — Миссис Аллейн, тут пришла телеграмма от мисс Рикерби-Каррик из Карлайля, — сообщил шкипер.

— Ох, да что вы! — воскликнула Трой. — Я так рада. У нее всё в порядке?

— Да вроде. Одну минутку.

Зашуршала бумага, и луч фонаря осветил желтый телеграфный бланк: «Извините неожиданный отъезд срочно выехала машиной друзьями тяжело заболевшей подруге Инвернесс очень сожалею прерванной поездке привет всем Хей Рикерби-Каррик».

— Видите, у нее все в порядке, — сказала миссис Тритуэй — Это ее подруга заболела. Тот, кто звонил тогда в Кроссдайк, так и сказал.

— А звонили, значит, не из таксомоторного парка, — заметила Трой. — Вероятно, те знакомые, которые ее забрали на своей машине.

— Если только они не заехали за ней на такси. Тогда они могли попросить кого-нибудь из парка позвонить нам, Как бы там ни было, добавила миссис Тритуэй, — все в порядке.

— Очевидно, да, — сказала Трой.

Но, укладываясь спать, она никак не могла избавиться от мысли, что в отъезде мисс Рикерби-Каррик было что-то не так. «Спрошу завтра, что думает по этому поводу доктор», решила она.

Засыпая, она поймала себя на том, что прислушивается, не тарахтит ли где-то вдали мотоцикл. И хотя все было тихо, ей казалось, что она слышит этот отдаленный звук.

5

«Ну что ж, завтра мы снова вернемся вовремя», думала Трой. Обратный путь чем-то напоминал приснившийся вторично сон: шпили, топкие берега, одинокие группки деревьев, домики…

В четыре часа дня «Зодиак» шел по прямому отрезку реки ниже Рэмсдайкского шлюза. Вновь появились островки пены, клочки которой падали на палубу и таяли.

Трой облокотилась о перила, вспоминая, как они спорили о красоте и реальности с доктором Натушем, Кэли Бардом и мисс Рикерби-Каррик. В памяти всплывали обрывки разговора…»

«…не столько представление, сколько восприятие:

«…консервная банка с красной этикеткой… разве она стала менее красивой…»

«…если бы из пены выплыло что-нибудь…»

«…что-то выплыло…»

«…рыба… или дохлая кошка…»

«…выплыло что-то мертвое…»

«…что-то мертвое…»

Из воды выглянуло странно расплывшееся лицо Хейзл Рикерби-Каррик. Рот утопленницы, застывший в нелепой улыбке, ухмылялся сквозь пену. Она приподнималась из воды и билась о правый борт.

Перила вместе с деревнями поплыли куда-то, в ушах Трой вдруг грозно заревел и взорвался грохот плотины. И стало тихо. Наступила полная тишина.

VI РЭМСДАЙК

— С этого момента, сказал Аллейн, — все нити начали сматываться в один клубок. Неожиданная находка объединила в целое ряд, казалось бы, не связанных между собой инцидентов.

Мне показалось интересным, а возможно и полезным, пересказать вам это дело в той последовательности, в какой его восприняла моя жена. Сумеете ли вы разобраться в этой мешанине фактов и отделить зерна от плевел? На что, с вашей точки зрения, следовало обратить внимание нам с Фоксом, когда мы наконец прибыли на место действия?

Аллейну показалось, что, когда человек во втором ряду поднял руку, по аудитории пронесся шумок недовольства.

1

Откуда-то из пустоты на Трой надвигался усиленный эхом громовой голос. Он приближался и окутывал ее, но почему-то не казался страшным. А потом, словно вынырнув из пугающей, как смерть, бездны, она на мгновение испытала блаженство возврата к жизни и открыла глаза. Трой увидела склонившееся над ней черное лицо и белые зубы. Знакомая рука поддерживала ее.

— У вас был обморок. Сейчас все в порядке. Не волнуйтесь.

— У меня не бывает обмороков.

— Да?

Его пальцы привычно нащупали пульс.

— Как же тогда это случилось? — спросил доктор Натуш. — Когда вам станет легче, мы вас устроим поудобнее. Хотите воды? Мисс Хьюсон и миссис Тритуэй вам помогут.

Лица обеих женщин поплыли перед ее глазами, петом остановились, Все вдруг остановилось и стало четким. Вокруг Трой толпились с тревогой смотревшие на нее пассажиры.

— Вам лучше, дорогуша? — спросила мисс Хьюсон. — Не глядите так, голубушка моя. В чем дело? Что случилось?

— Она чего-то испугалась, — сказала миссис Тритуэй.

— О господи! Господи! — сказала Трой, и собственный голос показался ей чужим, — О господи, вспомнила… — Она невольно повернулась к Натушу: — Пусть остановятся, — запинаясь, проговорила она. Велите им остановиться. Там Хейзл Рикерби-Каррик, там… в реке…

Все заговорили разом.

— Шкипер! Вы слышали, что она сказала? — крикнул Кэли Бард.

«Зодиак» остановился.

Кэли Бард заботливо наклонился к ней.

— Все в порядке, дорогая. Мы остановились. Не волнуйтесь и не бойтесь. Мы за всем проследим, — сказал он ей и, повернувшись к доктору, спросил: — А нельзя ли нам отвести ее вниз?

— Думаю, что можно. Миссис Аллейн, если мы вам поможем, вы сумеете спуститься вниз? Вам лучше лечь. Мы пойдем медленно.

— Да со мной все в порядке, — сказала Трой. — Не волнуйтесь. Дело не во мне. Вы что, не слышали, что я сказала? Там, в реке…

— Да, да. Шкипер принимает меры!

— Принимает меры! — с истерическим смехом повторила она. — Какие уж тут меры? Да не возитесь вы со мной. Все в порядке.

Однако, когда ей помогли встать, она едва держалась на ногах. Доктор Натуш медленно пятился по ступенькам, повернувшись к ней лицом, следом за ней шел Кэли Бард. Сзади двигались две перепуганные женщины, В коридоре у Трой подкосились ноги, и доктор Натуш легко поднял ее, отнес в каюту и уложил на койку. Остальные столпились в дверях.

Он накрыл ее вишневым одеялом и сказал миссис Тритуэй:

— Грелка и чай были бы сейчас весьма кстати.

Женщины торопливо вышли, а доктор сказал, чуть наклонившись к ней:

— Вы очень испугались, миссис Аллейн. Надеюсь, вы позволите мне с вами побеседовать?

Трой рассказала им с Бардом о том, что увидела. Она заставила себя говорить спокойно, неторопливо и ясно, как с детьми.

— Вы немедленно должны сообщить в полицию, — сказала она. — Немедленно.

— Да, конечно, — отозвался Бард. — Я уверен, шкипер знает, что нужно сделать.

— Скажите ему. Нельзя упускать время… ни в коем случае… — Она стиснула под одеялом руки. Старший инспектор Тиллотсон здесь, в Толларке. Скажите шкиперу.

— Я скажу ему, — пообещал Натуш, а Кэли Бард добавил:

— Ну, ну! Не волнуйтесь! Будьте паинькой и перестаньте, наконец, командовать.

Его шутливый, как обычно, тон немного успокоил Трой, и она слабо улыбнулась Барду, а он ответил такой же улыбкой.

— Ну, я пошел, — сказал он.

— Я тоже, — сказал Натуш. — Я могу там понадобиться. А вам следует отдохнуть, миссис Аллейн.

Он был уже возле дверей, когда Трой, к собственному удивлению, его окликнула. Когда он обернулся, как всегда спокойно вежливый, она сказала:

— Я… я хотела бы посоветоваться с вами, когда вы освободитесь. Как с врачом.

— Конечно, — сказал он. — А пока за вами поухаживают эти дамы.

Дамы были очень заботливы. Но только когда они обложили ее горячими грелками и напоили обжигающим чаем, Трой почувствовала, что дрожит как щенок.

Мисс Хьюсон не смолкала ни на миг.

— Подумать только, какой ужас! А мы себе спокойно спали. Как вы думаете, миссис Тритуэй, как это могло случиться? Она была какая-то… без тормозов. Может, так: ее расстроило известие о подруге, она встала, оделась, написала записку, собрала вещи и отправилась — ну, в общем, туда, где ока договорилась встретиться с этими знакомыми, и в темноте…

Сама почувствовав, что это явный вздор, мисс Хьюсон замолчала.

— Ну, может, и не так. Даже наверное.

— Что толку гадать? — сказала миссис Тритуэй. — Ясно только одно: «Зодиаку», кроме неприятностей, это ничего не принесет.

Она взяла у Трой пустую чашку.

— Вам лучше отдохнуть, а мы будем к вам заглядывать и посматривать, как вы тут.

Трой лежала и прислушивалась, Озноб прекратился, ее клонило ко сну, и в то же время было стыдно, что в таких обстоятельствах у нее возникает желание спать. Она слышала шаги, приглушенные голоса, потом вой полицейской сирены и чьи-то новые шаги и новые голоса, Она то погружалась в дремоту, то просыпалась.

Она очнулась от шума: что-то ударялось об обшивку «Зодиака», постукивали весла, хлюпала вода.

— Полегче, полегче, раздался совсем рядом знакомый голос. — Подайте маленько назад. Вот так. Еще чуток. А теперь держите её. Осторожненько.

За дело взялся Тиллотсон.

Трой с ужасающей точностью представляла себе, что происходит сейчас за стенкой ее каюты.

— Стоп. Теперь высвобождай. Помаленьку.

— Не могу.

— Как это ты не можешь?

— Что-то зацепилось.

— А! Ну погоди-ка минутку.

— Здесь. Вот здесь ищите.

— А, ну-ну. Держи крепче, сейчас разберемся.

— Что там?

— Веревка. Затянута у нее на талии и к чему-то привязана.

— Может, обрезать?

— Погоди, я попробую вытащить. Держи крепко, тебе сказано. Вот так! Послышалось тяжелое дыхание.

— Ну вот, пошел!

— Чемодан?

— Ага. Ну помоги-ка, он, черт, тяжелый. Эй, поосторожнее, она и так обезображена.

Послышался всплеск, потом стук.

— Ну все, порядок. Теперь отпускай. Вызывай «скорую», сержант.

Прислушиваясь к медленно удалявшемуся ритмичному плеску весел, Трой с ужасом представила себе, как за лодкой волоком тащат мисс Рикерби-Каррик.

«Зодиак» дрогнул, став на якорь.

В дверь заглянула мисс Хьюсон.

— Не спите? Так я и знала. Я принесла вам успокоительные таблетки, дорогуша, их очень рекламируют у нас в Штатах и…

Продолжая что-то лопотать, мисс Хьюсон налила в стакан воды.

— Вы очень добры, мисс Хьюсон, но мне они, право же, не нужны. Я хорошо себя чувствую, уверяю вас, и мне очень неловко, что вы беспокойтесь.

— Но послушайте.

— Нет, нет, я вам очень благодарна, но принимать их я неё буду.

— Разрешите? — произнес доктор Натуш.

Мисс Хьюсон резко повернулась к двери и на секунду встретилась взглядом с доктором.

— Я полагаю, мисс Хьюсон, — Трой впервые услыхала, как он обращается К американке, — я полагаю, что миссис Аллейн не нуждается в успокоительных средствах.

— Но… я вовсе не хотела… я просто подумала, если она немного поспит…

— Очень любезно с вашей стороны, но в этом нет необходимости.

— Что ж… я… конечно, я не хотела…

— Уверен в этом. Если вы разрешите, я побеседую со своей пациенткой.

— С вашей пациенткой?! Простите, я не знала… Простите, доктор, — ядовито сказала мисс Хьюсон и хлопнула дверью.

Трой торопливо заговорила:

— Мне надо с вами поговорить о мисс Рикерби-Каррик. Доктор, вы видели?..

— Да. Меня просили произвести осмотр, очень поверхностный, конечно.

— Я тут слышала, как они вытаскивали… Ее убили?

Он перегнулся над койкой и задернул штору, затем пододвинул к койке стульчик, сел и сказал настолько тихо, насколько позволял его могучий голос:

— Я думаю, нам следует быть осторожными.

— Можно запереть дверь, — сказала она.

— Да, действительно. — Он запер дверь и вернулся. До вскрытия невозможно сказать, утонула она или нет. На первый взгляд, похоже, что так. Можно предположить, и, вероятно, это мнение будет высказано, что она покончила с собой, привязав для тяжести чемодан.

— Но если так, при чем здесь телефонный звонок и телеграмма из Карлайля?

— Да, все это не вяжется с самоубийством.

— Значит, убийство?

— Очевидно, так.

— Я вам кое-что расскажу. Все это очень запутано и туманно, но я попробую вам рассказать. Во-первых, моя каюта прежде была заказана…

— Человеком по фамилии Андропулос? Знаю, я читал о нем в газете, но не стал вам рассказывать, понимая, что вам будет это неприятно.

— А остальные тоже прочли?

— Не знаю.

— Я постараюсь изложить все как можно точней и короче. Это связано с одним делом, которым занимается мой муж. Некий Фолджем…

В дверь громко постучали, и знакомый голос произнес:

— Миссис Аллейн? Это Тиллотсон. Разрешите?

Трой и доктор растерянно переглянулись.

— Его нужно впустить, прошептала она и, когда доктор Натуш открыл дверь, крикнула: — Входите, мистер Тиллотсон.

В каюте сразу стало тесно — и Тиллотсон и Натуш были крупными высокими мужчинами. Трой начала знакомить этих мастодонтов и вдруг сообразила, что их уже познакомила Хейзл Рикерби-Каррик. Она не могла не смотреть на большие розовые руки мистера Тиллотсона, слегка сморщенные, как после стирки. Она была рада, что вопреки обыкновению он в этот раз не поздоровался с ней за руку.

— Доктор Натуш наблюдает за мной после того, как я так оскандалилась.

Мистер Тиллотсон сказал, что это замечательно, а доктор Натуш, посоветовав Трой не волноваться, оставил их наедине.

Трой сдернула одеяло, села на койке, спустив ноги, и пригладила свой короткие волосы.

— Ну, мистер Тиллотсон, — спросила она, — что же вы скажете на сей раз?

2

Трой редко встречалась с сослуживцами мужа, если не считать инспектора Фокса, к которому была искренне привязана. Изредка Аллейн приводил кого-нибудь в гости, а два-три раза в год они устраивали вечеринки, и тогда их дом, как только что ее каюту, заполняли огромного роста мужчины, которые разговаривали только о делах. Ей казалось, что во время этих встреч она составила себе некоторое представление о сотрудниках уголовно-следственного отдела. Это были люди, работавшие изо дня в день в атмосфере напряженной враждебности. У них сохранилось мало иллюзий и выработался стойкий скептицизм. Некоторым из них, пожалуй, не было чуждо чувство сострадания: одни преступления приводили их в ужас, другие возмущали. Они считали себя призванными охранять людей от зла, хотя и не были о них высокого мнения. Многие из них, например Фокс, по натуре были очень доброжелательны. Но, как сказал однажды Аллейн, если охотника начинает одолевать жалость, он перестает быть охотником. И вопреки расхожему мнению лишь очень немногим была свойственна жестокость.

Но все попытки Трой классифицировать людей, работающих в уголовно-следственном отделе, разбивались о тот факт, что ее собственный муж ни в какую категорию не втискивался.

В данную минуту она пыталась определить, к какой категории отнести старшего, инспектора Тиллотсона, но и это ей никак не удавалось. Что в нем главное? Упрямство? Здравомыслие? Косность? Что он думает теперь о рейсе «Зодиака»? Неужели у него хватит нахальства и сейчас делать вид, что ничего особенного не случилось? И, не дав ему вымолвить слова, она сразу спросила:

— Ну, мистер Тиллотсон, что же вы скажете на сей раз?

— Да видите ли, миссис Аллейн… — начал он, но она его перебила:

— Ее убили? Или вы не можете сказать ничего определенного до вскрытия?

— Да, пока что ничего нельзя сказать, осторожно согласился он, — во всяком случае… гм-м… по…

— По внешнему виду тела?

— Вот именно, миссис Аллейн. Совершенно верно.

— Вы слышали, что шкипер вчера получил телеграмму, якобы посланную из Карлайля, где сообщалось, что она едет в Шотландию?

— Да, эти сведения мы получили.

— И каков ваш вывод?

— Головоломочка.

— Вот именно, — с чувством сказала Трой. Она показала на стул. — Садитесь, мистер Тиллотсон. Вероятно, я должна дать вам показания?

— Я вижу, вы знаете установленный порядок, миссис Аллейну — несколько уклончиво ответил он. — Да, если вы не возражаете, я бы маленько вас порасспрашивал, учитывая, что вы, можно сказать…

— Обнаружила тело?

— Вот-вот:

— Я была на палубе в левой части кормы… по-моему, это так называется, — быстро начала она. — Я смотрела на покрытую пеной воду. Мы как раз заворачивали к шлюзу, когда я увидела… увидела ее лицо… сквозь пену. Сначала я подумала, что это игра света, потом пена сдвинулась, и я ясно ее увидала. Больше я ничего не помню, потому что тут же потеряла сознание. Мистер Тиллотсон, — торопливо добавила она, — вы знаете, что в ту ночь, когда она сошла с «Зодиака» в Кроссдайке, она спала на палубе?

— На палубе? — переспросил он быстро. — Вы уверены?

— А вы разве не знали?

— Пока что у меня не было возможности собрать свидетельские показания.

— Она жаловалась на бессонницу и сказала доктору Натушу, что хочет спать на палубе. Думаю, что так она и сделала, тем более что на следующий день мы с ним нашли лоскуток от обложки ее дневника — помните, я вам рассказывала, как он упал за борт? — нашли на ее надувном матраце.

— Но ведь этот лоскуток мог отвалиться и не ночью?

— Может быть. Он был какой-то вылинявший. Кажется, доктор Натуш его сохранил.

— Сохранил? Интересно, зачем?

— Я его попросила.

— Вы?

— Мы с доктором немного беспокоились за нее. Да вы знаете, что я о ней тревожилась, я ведь вам говорила.

— Да, вы действительно об этом упоминали.

— Мне бы хотелось, чтобы вы ответили на один вопрос. Вообще-то это не мое дело, но, если вы не возражаете, я все-таки спрошу.

— Ну конечно.

— Дело вот в чём. Если выяснится, что ее убили, неужели вы будете приписывать это убийство каким-то грабителям, напавшим на нее на берегу? Ведь это исключается, правда?

— Мы всегда предпочитаем сохранять объективность и учитывать все возможности.

— Но в данном случае эта возможность отпадает, потому что если ее убил какой-то неизвестный головорез, то зачем бы ему посылать нам телеграмму из Карлайля?

— Нам, я чувствую, придется взять вас в штат уголовно-следственного отдела, — смущенно пошутил он.

— Я понимаю, что веду себя назойливо.

— Ну что вы…

— Но меня тревожат, — не удержалась Трой, — все эти мелочи, о которых я вам рассказывала прежде. Теперь они не кажутся такими уж пустяками, правда?

— Правда. Но вы можете быть уверены, миссис Аллейн, что мы проверим все до мельчайших подробностей.

— Да, я знаю.

— Я хотел бы только сказать вам, миссис Аллейн, что после нашей последней беседы мы навели справки и выяснили, где находились ваши попутчики в конце прошлой недели. Сведения подтвердились: Хьюсоны были в Стрэтфорде, Поллок действительно останавливался в Бирмингеме, доктор Натуш был в Ливерпуле, а…

— Но ведь все это было до поездки?

— Д-да… — сказал он, но все-таки.

— И еще одно, мистер Тиллотсон. Не было ли у нее… не висело ли у нее что-то на шее? Ленточка или тесемочка, к которой было привязано что-то вроде мешочка, если не ошибаюсь, сжитого из замши?

— Нет, резко ответил он. — Ничего похожего. А она что-то такое носила?

— Да, — сказала Трой. Это была — я понимаю, что это звучит фантастично, — это была очень дорогая вещь работы Фаберже, изображающая знаки Зодиака, которую преподнес её деду-хирургу — хотите верьте, хотите нет — русский царь. Мисс Рикерби-Каррик говорила, что никогда ее не снимает.

— Она рассказывала о ней кому-нибудь?

— Я знаю, что она говорила мисс Хьюсон.

— Какое легкомыслие!

— Да, конечно.

— Что ж, это интересно, сказал он. — Даже очень интересно, миссис Аллейн.

— Вы сейчас думаете о мотивах?

— Нам обо всем приходится думать, он напыщенно вздохнул.

— Вы, вероятно, уже осматривали ее чемодан? — спросила Трой и подумала, что, если бы не Рори, Тиллотсон давно поставил бы ее на место.

— Ничего похожего на то, о чем вы говорите, там не было, — сказал он, вставая. — Вы, очевидно, понимаете, миссис Аллейн, что нам потребуются письменные показания всех находившихся на борту.

— Конечно.

— Я предложил всем собраться минут через пять в салоне для предварительного опроса, Вам уже лучше?

— Да, спасибо. Я буду там.

Когда он вышел, она стала приводить себя в порядок. Лицо, смотревшее на нее из зеркала, было еще довольно бледным, да и руки дрожали, но в общем ей полегчало. Поправив одеяло, она повернулась и увидела на полке около умывальника стакан с водой, а рядом две таблетки — настойчивая дама эта мисс Хьюсон.

Никогда в жизни ей не было так одиноко, и никогда она так не мечтала, чтобы как можно скорее вернулся муж.

Теперь у нее уже не было никаких сомнений в том, что случилось с Хейзл Рикерби-Каррик, Она убита, и ее убийца находится на борту «Зодиака».

Да, но возможно ли выяснить: кто он? О драгоценности знала мисс Хьюсон и, безусловно, рассказала о ней брату, а может быть, и Поллоку, с которым они так сдружились. Собственно говоря, любой из пассажиров мог знать о драгоценном талисмане и попытаться незаметно снять его, когда владелица спала на палубе, а если она вдруг проснулась, убить ее. Но что потом? Каким образом тело могло оказаться у Ремсдайкской плотины, находящейся более чем в семи милях вверх по течению?

Она вспомнила что мисс Хьюсон давала Рикерби-Каррик какие-то успокоительные таблетки. Доктор сказал, что не знает таких. Ей казалось, что это убийство как-то связано с убийством Андропулоса и действовал в обоих случаях Фолджем-Артист?

А что, если он на борту? Трой, хоть убей, не могла бы сказать, кого? она подозревает. В цепкой памяти художницы всплыли фигуры пассажиров: темные очки, слуховой аппарат, деформированная нога. Улыбнувшись про себя, она подумала, что если это Кэли, то её целовал убийца трех человек.

В этот момент зазвенел колокольчик, которым миссис Тритуэй обычно сзывала их на обед. Открыв дверь, Трой увидела выходившего из каюты слева Лазенби. Как всегда, за темными очками не было видно глаз, и этой придавало его лицу зловещее выражение, как у персонажа ранних фильмов, Хичкока.

— Надеюсь, вам лучше? — спросил он. Ужасное потрясение для вас. Впрочем, и для нас всех тоже. Бедняжка! Милое, несчастное создание! Трудно поверить, что ее нет.

— Не нахожу, что так уж трудно, — отрезала Трой.

Его губы стали тонкими и жесткими. Тем временем на палубе, где продолжалась какая-то суета, послышался новый голос, при звуке которого у Трой заколотилось сердце.

— Если хотите послушаться совета простого священника, миссис Аллейн, — сказал мистер Лазенби, как бы приглядываясь к ней, — я бы рекомендовал вам покинуть «Зодиак». Вы так… потрясены, так…

Снова звякнул колокольчик, и он резко повернул голову: на какую-то долю секунды Трой увидела за темным стеклом очков пустую глазницу. А потом она услышала на трапе очень звучный низкий голос. В мгновение ока она пронеслась мимо мистера Лазенби вверх по ступенькам и оказалась в объятиях мужа.

3

Посыпались довольно бестолковые вопросы и ответы… А потом, представив мужа тем, кто был в салоне, Трой увела его в каюту. Ей помнилось, что по дороге им встретился мистер Лазенби. Сидя рядом с мужем на койке, она подумала, что теперь ей уже ничего не страшно.

Он ее обнял и, сердито ругнувшись, спросил, что это она затеяла и как ее угораздило ввязаться в эту чертовню. Потом он крепко поцеловал ее и велел, не тратя времени, выкладывать все, что, по её мнению, ему следует знать.

— Я знаю, что твою удивительную старую деву нашли в реке и что ты первая ее обнаружила. Тиллотсон полагает, что дело здесь нечисто. Вот все, что мне известно, не считая того, о чем ты мне писала. Трой, родная, до чего же ты бледная.

— Ну еще бы. Это ведь случилось всего два часа назад. Не сбивай меня. Мне нужно еще многое рассказать тебе, а после этого мне предстоит еще явиться на допрос вместе с остальными пассажирами.

— Ну их к черту. Впрочем, нет, надо увидеть Тиллотсона в действии. Кстати, мой приезд ставит его в дурацкое положение. Ну, рассказывай же, что произошло после того, как ты отправила последнее письмо из Толларка?

Трой рассказала об упавшем за борт дневнике, о поведении мистера Лазенби, об исчезновении мисс Рикерби-Каррик и о находке мисс Хьюсон.

— Есть еще масса мелочей, показавшихся мне странными, но это главное.

— Ладно, всю историю подробно ты мне поведаешь позже. А сейчас послушаем Тиллотсона. Мы договорились, что я буду присутствовать при допросе.

Они поднялись в салон. На полукруглом диванчике сидели встревоженные пассажиры — Хьюсоны, мистер Поллок, мистер Лазенби, Кэли Бард и, как всегда, чуть поодаль, доктор Натуш. Семейство Тритуэй сгрудилось около бара.

Перед пассажирами за обеденным столом восседали старший инспектор Тиллотсон и сержант в полицейской форме.

Трой села рядом с доктором. И доктор и Бард встали при ее появлении. «Зодиак» был пришвартован немного ниже Ремсдайкской плотины, откуда явственно доносился грохот падающей воды. Мимо раскрытых окон пролетали клочки пены.

Было видно, что Тиллотсон очень смущен. Он взглянул на Трой, кашлянул, повернулся и важно кивнул Аллейну. Его шея побагровела, но всем своим видом он старался показать, что чувствует себя весьма свободно.

— Ну что ж, дамы и господа, — сказал он. — Если не возражаете, мы маленько потолкуем. Я повторю вам все, что нам известно об этой несчастной женщине, и буду признателен, если вы меня поправите там, где я что-то спутал.

Сержант пододвинул ему блокнот, и мистер Тиллотсон, надев очки и время от времени заглядывая в заметки, начал свой рассказ. Трой вскоре поняла, что в нем использованы не только записи сержанта, но и те сведения, которые Тиллотсон получил от нее. Чувствовалось, что пассажиры поражены его осведомленностью. Они явно не понимали, как он успел так много выяснить.

Взглянув на мужа, Трой увидела, что он поднял бровь. Наверное, и мистер Тиллотсон сам понял свою оплошность и скомкал конец рассказа.

— Итак, пока что, дамы и господа, — сказал он, — у нас как будто нет расхождений относительно имеющихся фактов. Поэтому я не стану сейчас беспокоить вас и пожелаю успешно завершить путешествие. Скоро теплоход остановится на ночь, а завтра примерно к 11 утра вернется в Норминстер. Боюсь, мне придется просить вас не уезжать до окончания следствия, которое, по-видимому, состоится в Норминстере послезавтра. Если вы не сумеете устроиться, мои сотрудники вам помогут.

Хьюсоны заволновались: оказывается, на следующий вечер у них была запланирована поездка в Перт в Шотландию. Чего доброго, заметил Кэли Бард, они могут там повстречаться с пресловутой Мэвис. Все, кроме Трой и доктора, были шокированы. Мисс Хьюсон сказала, что если это британский юмор, то она его отнюдь не одобряет, а мистер Хьюсон заявил, что и ему такие шуточки не кажутся забавными.

Мистер Лазенби поинтересовался, нельзя ли, чтобы на следствии от имени всех свидетелей выступил кто-то один. При этом он явно не предназначал себя для этой роли. Лично у него, сказал он, назначено несколько встреч в Лондоне с видными деятелями церкви, и ему не хотелось бы их пропустить.

Кэли Бард сказал, что все это, конечно, страшная скучища, но, поскольку все же не ежедневно из реки вылавливают трупы, он готов повиноваться. С каждым его словом окружающие глядели на него все более неодобрительно.

Мистер Поллок никак не мог понять, почему, черт возьми, они не могут подписать совместное заявление, а потом, пусть дамы извинят его за выражение, просто смыться.

Доктор Натуш спросил, нельзя ли его вызвать, когда он понадобится, поскольку он живет не очень далеко от Норминстера. Он, конечно, понимает, что обязан быть на следствии, ведь это он произвел осмотр тела.

Мистер Тиллотсон, взглянув на Аллейна, ответил, что можно. Затем он попросил паспортамистера Лазенби и Хьюсонов и, получив их, обещал возвратить позже. Он уже собрался встать, когда мистер Лазенби вдруг заявил, что его кое-что удивляет. «Начинается», — подумала Трой. Мне бы хотелось знать, — сказал он, и Трой показалось, что он смотрит на нее, — откуда у полиции все эти сведенда старший инспектор успел их собрать? Насколько мне известно, с момента вашего появления и до настоящего времени вы находились в лодке на реке. Если не возражаете, мне хотелось бы, чтобы вы объяснились и ввели нас, так сказать, в курс дел.

Все взглянули на Трой.

— Сведения получены от меня, — сказала она. — Как вы все знаете, я заходила в участок в Толларке и в ходе разговора упомянула о неожиданном отъезде мисс Рикерби-Каррик.

— Именно так, — подтвердил мистер Тиллотсон.

— Надеюсь, что это объяснение не вызывает ваших возражений, мистер Лазенби? — воинственно осведомился Кэли Бард.

— Разумеется, нет. Мне просто хотелось все выяснить.

— Выяснили — и заткнитесь.

— Что за тон? — сказал мистер Поллок. — Тут ведь не имелось в виду ничего обидного.

— А что же имелось в виду?

— Господа! — чуть ли не крикнул мистер Тиллотсон, и все утихли. — Ваши показания будут записаны. Я попрошу вас познакомиться с ними и, если там все верно, подписать. Как вам уже известно, к нам неофициально прибыл старший инспектор Аллейн из уголовно-следственного отдела. Должен сказать, мы будем очень рады, если он поможет нам в нашей работе. Благодарю вас.

Он добавил, что в такой душный день всем, наверное, хочется подышать свежим воздухом. Пассажиры, поняв намек, поднялись наверх. Обменявшись взглядом с мужем, Трой последовала за ними. Доктор Натуш остался внизу.

Трой показалось, что и Хьюсоны, и Лазенби, и Поллок не знают, как себя вести с ней. После неловкой паузы мистер Лазенби решил этот вопрос: он направился к ней с лучезарной улыбкой.

— Рады, миссис Аллейн? Еще бы, еще бы, — проблеял он. — Должен признаться, для всех нас пришелся весьма кстати приезд вашего супруга. Можно даже подумать, сказал он, поглядывая вокруг, — что он нам послан свыше.

Именно с этой минуты у Трой возникло подозрение, что мистер Лазенби не священник.

«Зодиак» входил в шлюз. Трой вздохнула с облегчением, увидев, что они наконец покидают этот запененный участок реки. Она прошла на корму, где к ней присоединился Кэли Бард.

— Не знаю, заметили ли вы, — сказал он‚ — как старательно все избегают говорить о самом главном.

— О главном?

— Ну да. Разве все мы не задаем себе один и тот же вопрос: а не была ли наша хлопотунья Хей убита?

— Вы, пожалуй, правы.

— Конечно. Знаете, в каком виде труп вытащили из реки?

— Я многое слышала из каюты.

— А я видел: я был на палубе.

— Какой ужас, — сказала Трой.

Но тут ее внимание привлекли появившиеся на обочине шлюза начищенные ботинки большого размера и серые брюки. И те и другие показались ей знакомыми. Трой запрокинула голову и увидела край пиджака, немного выдающийся животик, нижнюю часть довольно массивного подбородка, ноздри и поля шляпы.

По мере того как «Зодиак» поднимался, все эти детали соединялись, образуя единое целое.

«Все ясно, — подумала Трой. — Значит, дело крупное». Когда «Зодиак» поднялся настолько, что ей не надо было задирать голову, она сказала:

— Здравствуйте, Братец Лис.

4

— Дело было так‚ — объяснял Фокс. Тиллотсон, обнаружив тело, позвонил в наш отдел в Лондоне и попросил помощи. А поскольку ты и так уже занимался Артистом, то, конечно, послали тебя. Меня же подкинули тебе в помощь, сняв с ложного следа, по которому меня водил этот «специалист».

— Интересно, а откуда вообще известно, что тут замешан Артист? — сердито перебил Аллейн.

— Из-за Андропулоса. Лично мне все это кажется весьма неубедительным, но следователь должен быть беспристрастным.

— Полностью с этим согласен, но именно сейчас я совершенно не способен быть беспристрастным. Если эта женщина убита, а скорее всего это так, то мою жену нужно допрашивать. Хорошенькое дело! Я сюда приехал, чтобы избавить ее от неприятностей, а мне придется вызывать ее на допросы!

— Да, но, если ты откажешься вести это дело, пришлют кого-нибудь другого, и тогда уже совершенно чужой человек будет допрашивать твою жену.

— Еще лучше!

— Значит, это тоже не подходит?

— Мне, наверное, вообще нужно уйти на пенсию.

— Да брось ты.

— Ну ладно, ладно. Я сам знаю, что веду себя глупо.

Фокс сочувственно взглянул на него.

— Я понимаю, что положение создалось неловкое. Но не так уж все это страшно — нужно только потерпеть до окончания следствия.

— А пока оно не кончилось? По нашему распоряжению все остаются на ночь на этом чертовом теплоходе, причем можно почти не сомневаться, что один из этих людей — убийца. Не могу же я увезти отсюда свою жену, а других оставить, как ты считаешь?

— Это, может быть, неловко, но возможно, — сказал Фокс.

Разговор прервался. Они сидели, слушая, как заливается жаворонок. Легкий ветерок зашелестел в высокой траве, и с нависшего-выступа в карьер с шорохом посыпались песок и гравий.

— Опасное это место, — рассеянно сказал Фокс. Не дай бог, детишки туда проберутся: чуть сдвинутся подпорки, и конец. — Он встал, немного потоптался, чтобы размяться, и глянул на реку, над которой начал сгущаться туман.

— Там, конечно, есть теперь свободная каюта, — заметил Аллейн.

— Да.

— Знаешь что, Фокс, давай поговорим со шкипером и займем ее. Если один из нас сможет переночевать в каюте, будет все же спокойнее.

— Лучше ты, — сказал Фокс. — Только, конечно, сперва мы произведем там обыск. Ордером я уже запасся.

— Тиллотсон — молодчина, сразу же запер каюту. Говорит, там одно барахло. Надо будет взять у него ключ. Смотри-ка!

От берега к ним направлялась Трой, и Фокс заторопился в гостиницу, чтобы взять для Аллейна сумку со всем необходимым и прислать ему чего-нибудь перекусить.

— Позвонить в Ярд, чтобы прислали ребят? — спросил он.

— Да, — ответил Аллейн, — пожалуйста, Братец Лис.

Под «ребятами» имелись в виду агенты Бэйли и Томпсон, эксперт-криминалист и фотограф, обычно работавшие вместе с Аллейном.

— А пока необходимо, — сказал Аллейн, — тщательно осмотреть оба берега от шлюза Толларк до того места, где нашли тело. Возьми сержанта, Фокс, и займись этим. Особенное внимание обрати на причал в Кроссдайке и район возле Ремсдайкской плотины.

— Хорошо. Ну я пошел.

Он стал подниматься на пригорок. Поравнявшись с Трой, он перебросился с ней несколькими словами и двинулся дальше.

Аллейн направился навстречу жене.

— Все ушли на берег, — сказала Трой, — по-моему, хотят посудачить обо мне на свободе. Один доктор остался дочерчивать карту. А вся эта компания почему-то выбрала тот уголок, который в свое время навел меня на мысль о Констебле. Ты, вероятно, хочешь узнать от меня всякие подробности. Как сказала бы мисс Хьюсон, тебя надо ввести в курс?

— Да, не мешало бы. Для быстроты я буду задавать тебе вопросы, а ты выкладывай все, что, по-твоему, может иметь хоть какое-нибудь отношение к делу. Начнем?

Чем больше он спрашивал Трой, тем отрывистей становились ее ответы и тем бледнее делалось лицо. Ответив на его последний вопрос, она сказала; «Ну вот, теперь ты знаешь столько же, сколько и я».

Голос у нее был резкий, напряженный.

— В чем дело? — спросил Аллейн. — Что тебя тревожит?

— Рори, ведь в тот вечер она стучала ко мне в дверь, а когда я отворила, ее уже не было. А еще раньше она хотела что-то мне рассказать, а я позволила мистеру Лазенби увести ее, потому что у меня болела голова и потому что она, бедняга, наводила на меня тоску своими разговорами. Ее что-то мучило, и, кто знает, может, все кончилось бы по-другому, если бы я дала ей возможность высказаться? Кто может теперь ответить на этот вопрос?

— Думаю, я могу. Клянусь тебе, я убежден, что, если бы ваш разговор состоялся, это ничего бы не изменило. Обещаю тебе: если я узнаю, что это не так, то сам тебе скажу.

— Не могу простить себе.

— Можешь. Что же, ты теперь не будешь избегать скучных людей из опасения, что их убьют?

— Рори!

— Ну хорошо, родная. Я все понимаю. Но скажу тебе одно: я убежден, что твоя мигрень только спасла тебя от нудного разговора. Ну как, полегчало?

— Немного.

— И прекрасно. Еще один вопрос. Ты не запомнила названия улицы, где была лавка старьевщика, возле которой ты столкнулась с Хьюсонами?

— По-моему, Паромная.

— А что представляет собой лавка?

— Было очень темно и… впрочем, погоди, там была такая облезлая дощечка… Доктор Натуш посветил фонариком, и я прочла: «Джо Бэг. Агент по продаже».

— Прекрасно. И именно там они обнаружили свой клад?

— Да. Они вчера туда ездили из Лонгминстера.

— Думаешь, это Констебль?

— Понятия не имею. Манера его, и написано великолепно.

— Что же они собираются теперь делать?

— Хотят показать картину эксперту. Если это оригинал, они, по-моему, вернутся в эти края и будут рыскать дальше. Такую же идею, кажется, вынашивает мистер Лазенби.

— Ты говорила, у тебя возникло сомнение, что он священник?

— Да, но сама не знаю почему.

— И левая глазница у него пустая?

— Я видела только мельком, но мне так показалось. Послушай, Рори…

— Да?

— Тот человек, который убил Андропулоса, этот Фолджем, или Артист… ты знаешь, как он выглядит?

— В общем-то нет. У нас есть плохая фотография двухлетней давности, но на ней он весь бородатый и волосатый, как Дед Мороз. На том фото у него два глаза, но ходят слухи, что во время побега он получил какую-то травму и после этого его долго никто не видел. Одни говорят, у него обезображено лицо, другие — что лицо не задето. Был даже слух, что он по своей воле подвергался какой-то операции, чтобы изменить внешность. Мы знаем лишь одно: существует некий физический дефект.

— Рори, ответь мне, пожалуйста: ты считаешь, что он у нас на теплоходе? Почему?

— До моего приезда сюда я так не думал. Но теперь…

— Когда «теперь»? После того как ты увидел?…

— Тело? Да. Вообще-то надо подождать результатов вскрытия. Но думаю, оно покажет, что она не утонула, а была убита, причем точно так же, как Андропулос. И думаю, что убийца Артист.

VII ПРОЦЕДУРА СЛЕДСТВИЯ

— Итак, — продолжил Аллейн, — мы приступили к следствию. Хотя у Тиллотсона не хватало людей, он выделил нам в помощь несколько человек и сам вместе с инспектором Бонни из Лонгминстера делал все, чтобы нам помочь. Но поскольку дело вели мы, основное бремя ложилось на нас. Мы связались с рядом стран и Международной полицией, но они знали еще меньше нас, Следует отметить, что в отличие от других воротил уголовного мира, которые обычно пользуются услугами наемных убийц, Артист предпочитал выполнять свою черную работу собственноручно.

В первую очередь мне предстояло разобраться в сведениях, полученных от жены, выбрать главное и откинуть лишнее. Попробуйте и вы заняться тем же.

Человек во втором ряду навострил уши.

— На палубе мы не нашли никаких следов, — продолжил Аллейн. — Матрац и одеяла были убраны. палуба чисто вымыта. Зато на берегу мы нашли немало. В районе Кроссдайка, откуда исчезла убитая, группа Фокса обнаружила неподалеку от того места, где стоял на причале «Зодиак», следы вмятин — то ли от женских туфель с квадратными каблуками, то ли от модных ныне мужских сапог. По следам было видно, что их владелец вперед шел легко, назад же двигался, таща тяжелую ношу. Вот увеличенные фотографии следов, снятые агентом Томпсоном. Следы были смазаны: либо кто-то пытался их уничтожить, либо по ним протащили какой-то тяжелый предмет. Мистер Фокс, известный в Скотленд-Ярде своей дотошностью, тщательно исследовал весь прилегающий участок берега и шоссе. Вот фотографии того, что он обнаружил: следы подошв, лужица масла на обочине недалеко от причала и отпечатки шин, позволяющие предположить, что здесь некоторое время стоял мотоцикл. Идентичные отпечатки были обнаружены на шоссе выше Рэмсдайка. А в Кросслайке на ветке колючего кустарника, видите, вот на этом снимке, был найден клочок синей материи, по цвету и характеру соответствующий пижаме убитой. Возникает вопрос: когда её везли здесь, была ли она еще жива или уже убита? Да, Кармайкл? Человек во втором ряду потер своей ручищей затылок.

— Сэр. — сказал он. — Судя по следам на берегу и по этому клочку синей материи, я бы сказал, что она, во всяком случае, была без сознания и с теплохода к мотоциклу ее перенесли на руках.

— И в основном были бы правы, — сказал Аллейн. — Теперь дальше…

1

Трой и Аллейн вместе возвратились на «Зодиак». Доктор Натуш читал, сидя на палубе, все остальные были еще на берегу. Трой направилась к доктору, который поднялся ей навстречу.

— Рори, — сказала Трой, — я тебе еще не говорила, как внимателен был ко мне доктор Натуш: он угостил меня чудесным ленчем в Лонгминстере и очень помог мне сегодня днем, когда я потеряла сознание.

— Нам повезло, что вы оказались на «Зодиаке», — сказал Аллейн.

— Счастлив, что мог оказаться полезным, — ответил доктор с легким поклоном.

— Я рассказывала мужу, как вы беспокоились после исчезновения мисс Рикерби-Каррик и как мы с вами об этом беседовали.

— Была ли она возбуждена до такой степени, что могла сама совершить над собой насилие? — спросил Аллейн.

— Едва ли, — сказал Натуш, разглядывая свои руки. Однако ее состояние казалось мне каким-то неустойчивым. А такое иногда бывает и у самоубийц.

— Понятно. Ну-ну!

— Я что-то не так сказал, мистер Аллейн?

— Не то чтобы не так, но я просто представил себе ваше выступление в качестве свидетеля.

— Свидетеля защиты? — спокойно уточнил доктор.

— Да, именно защиты.

— Вероятно, мне придется рассказать все это при перекрестном допросе, сказал доктор. — И раз уж мы заговорили на эту тему, позвольте мне дать вам совет: мне кажется, вашей жене не следует оставаться на «Зодиаке». У нее было тяжелое потрясение, она подвержена приступам мигреней, и по-моему, перспектива пробыть еще день на борту ее несколько пугает.

— Нет, нет, — сказала Трой. Теперь это вовсе меня не пугает.

— «Теперь», то есть когда здесь оказался ваш муж. Но он, я полагаю, будет очень занят. Простите мою настойчивость, но почему бы вам не снять номер в гостинице в Рэмсдайке или в Норминстере? Это совсем рядом.

— Я с вами вполне согласен, — сказал Аллейн, — но это было бы сопряжено с известными трудностями. Если отпустить отсюда мою жену…

— То кое-кто из нас и для себя может потребовать того же? И все-таки я предлагаю увезти ее немедленно и подтвержу, что настаиваю на этом, как лечащий врач миссис Аллейн.

— Рори… ты считаешь, так будет лучше?

— Да, дорогая, безусловно. Как далеко отсюда до Норминстера? — спросил Аллейн, повернувшись к Натушу.

— Шесть миль и три восьмых.

— Какая точность!

— Доктор Натуш — картограф, — сказала Трой. — Ты непременно должен посмотреть его работу.

— С удовольствием, вежливо ответил Аллейн. — В какой гостинице ты останавливалась, у Перси?

— Да.

— Я позвоню и, если у них есть свободный номер, закажу такси. Доктора нужно слушаться.

— Да, но…

— Что?

— У меня такое ощущение, будто я спасаюсь бегством, и думаю, что и другие расценят это так же.

— Ну и пусть расценивают.

— Хорошо.

— Тогда спустись в каюту и собери свои вещи.

— Хорошо. — Трой казалось, что, кроме этого «хорошо», они уже ничего не могут сказать друг другу. Она пошла в каюту.

— Вы, надеюсь, не в обиде за мое вмешательство, — сказал доктор. — У вашей супруги большая сила воли, но мне думается, не следует подвергать ее излишним нервным потрясениям. Кроме того, боюсь, если она останется на «Зодиаке», некоторые пассажиры будут с ней не слишком вежливы.

— Да?

— Мне кажется, у них не вызвала доверия версия насчет потерянной горжетки.

— Вполне их понимаю, сухо сказал Аллейн.

— Мне, пожалуй, следует вам кое-что сказать, — продолжил доктор. — Если вы обнаружите, что мисс Рикерби-Каррик убита — в чем, по-моему, нет сомнений, — я прекрасно понимаю, что попаду в число подозреваемых. Я говорю об этом только для того, чтобы вы не подумали, будто я хочу поставить себя в исключительное положение в качестве врача, пользующего вашу жену.

— Как вы думаете, осторожно спросил Аллейн, — кто-нибудь из ваших спутников тоже считает, что совершено убийство?

— Они со мной не делятся, но полагаю — да.

— Значит, они понимают, что подвергнутся допросу?

— Не понять это могут только глупцы, а, на мой взгляд, все эти люди далеко не глупы, хотя по меньшей мере трое из них склонны заподозрить в убийстве меня.

— Почему?

— Да просто потому, что я эфиоп, а для них предпочтительно, чтобы виновным оказался темнокожий, а не белый.

Слушая раскаты его могучего голоса и разглядывая его непроницаемое лицо, Аллейн пытался понять, говорит ли сейчас в докторе своеобразный расизм наизнанку или он судит объективно.

— Надеюсь, вы ошибаетесь, сказал он.

— Я тоже, — ответил Натуш.

— Кстати, Трой говорила мне, что вы нашли на палубе клочок материи?

— Хотите взглянуть? Он со мной. — Доктор вынул записную книжку и извлек из нее конверт.

— Показать, где я нашел его? — спросил он.

— Будьте любезны.

Они прошли к корме.

— Вот здесь, сказал Натуш. — Его заметила миссис Аллейн и решила, что нам следует его сохранить.

— Да, она мне говорила. Ну что ж, пора мне снова приниматься за свою не столь уж привлекательную работу. Очень вам обязан за то, что вы были так внимательны к моей жене.

— Ну что вы! Для меня большая честь, что она доверилась мне. Я, пожалуй, пойду пройдусь.

Аллейн, глядя ему вслед, увидел, как легко он спрыгнул на заросший травой берег, и отметил про себя удивительную координацию его движений, необыкновенную мощь и силу.

Он перевел взгляд на плотину, где Фокс, судя по его довольному виду, что-то нашел в кустарнике. Сойдя на берег, Аллейн забронировал по телефону номер в гостинице и заказал такси. Через полчаса он усадил жену в машину. Заметив своих попутчиков за столиком у местной пивной, Трой попросила шофера остановиться и вышла. Хьюсоны, Лазенби и Поллок о чем-то тихо переговаривались, Кэли Бард развалился в кресле и мрачно смотрел в пивную кружку. Когда она подошла, Бард вскочил, остальные нехотя последовали его примеру.

— Меня выставили, — сказала она. — Муж считает, что я буду только помехой. Я бы предпочла остаться, но, надеюсь, вы поймете, почему я уезжаю.

Все промолчали. Затем Кэли Бард обнял ее за плечи и сказал:

— Ну, конечно, все ясно. Не будьте дурочкой. Чем скорее вы уедете в Норминстер, тем лучше. Скатертью дорожка.

— Вот это мило!

— Я ведь сразу же сказал, что вам следует покинуть «Зодиак», — вставил мистер Лазенби.

— Да, вы говорили.

— Для вашей же пользы, вы, конечно, понимаете.

— Каковы бы ни были ваши мотивы, вы оказались правы. Ну что ж, мы встретимся во время следствия, но сейчас мне просто хотелось объяснить вам свой отъезд. До свидания.

Поллок что-то буркнул Хьюсону, тот ухмыльнулся в ответ, а мисс Хьюсон громко рассмеялась, Когда Трой шла к такси, ее догнал Кэли Бард.

— Послушайте, не обращайте на них внимания, и пусть это вас не беспокоит.

— Ну конечно, — ответила Трой. — До свидания.

Такси взбиралось по пригорку констеблевского ландшафта. Трой оглянулась. Далеко внизу виднелись река и «Зодиак» на причале. Фокс подошел к Аллейну и Тиллотсону и стал показывать какую-то вещицу, которую держал в руке. Будто почувствовав ее взгляд, Аллейн поднял голову, и они махнули рукой друг другу с противоположных планов констеблевского пейзажа.

2

Пока Фокс и Тиллотсон в Кроссдайке рассматривали следы ног на берегу, а агенты Бэйли и Томпсон мчались на север, Аллейн знакомился с каютой мисс Рикерби-Каррик. Каюту, конечно, уже подмели, постель была убрана. Хьюсоны перенесли сюда не только покупки, но и фотооборудование и часть багажа. Три их фотоаппарата были заряжены частично использованной пленкой. Аппараты были из дорогих, причем один с чрезвычайно сильным объективом, такие применяют геологи при съемках горных пород.

Толларкские покупки были уложены в стоящий на полу картонный ящик из-под пива. Репродукции и вырезки из газет и журналов были довольно неряшливо скатаны в рулон и завязаны бечевкой. Холст, изображавший Рэмсдайкскую плотину, был завернут в газету и хранился в пустом чемодане.

Аллейн вынул холст и разложил на койке.

Трой и Кэли Бард довольно тщательно почистили и промаслили картину, но кое-где еще виднелись следы грязи. Картина была написана яркими красками и, как сказала Трой, написана хорошо. Аллейн не был специалистом по вопросам, связанным с подделками картин, но знал, что это сложный и трудоемкий процесс, требующий немалых научных знаний. Так, при подделке картин ХVII века использовались специально приготовленные краски, фенол-формальдегид и естественные масла. На старые холсты воздействовали высокой температурой, затем очищали их от краски. При подделке картин ХIХ века можно было обойтись без этих сложностей. Аллейн знал, что даже посредственные подделки не раз вводили в заблуждение вдов, близких друзей знаменитых художников и даже специалистов. Ему приходилось слышать рассуждения о «кухне» живописцев и о том, что отнюдь не все оригинальные работы знаменитостей отмечены печатью мастерства.

Из иллюминатора, как бы специально для сравнения, открывался вид на пейзаж, с которого была написана картина: Рэмсдайкская плотина, пруд, извивающаяся тропинка и подернутая дымкой даль, Он сравнил картину и ландшафт и сделал неожиданное открытие.

Деревья на картине — это были вязы — размещались на среднем плане точно так же, как и реальные вязы, видневшиеся из иллюминатора каюты. На картине, безусловно, была изображена Рэмсдайкская плотина. Но вязы были немного другие: зеленые пятна листвы, изображенные с удивительной точностью, характерной для констеблевской школы, находились в каком-то ином соотношении друг к другу. Может быть, это объяснялось тем, что, когда писалась картина, деревья были значительно ниже? Но нет, деревья на картине действительно были ниже, а вот ветви отходили от стволов совсем по-иному. Трой, впрочем, говорила, что художник из соображений композиции имеет право подрезать и пересаживать деревья. Может быть, дело только в этом?

И все же…

Голоса и шаги на верхней палубе возвестили о возвращении пассажиров. Аллейн убрал картину в чемодан, а чемодан поставил на прежнее место у стенки. Он открыл дверь, закрыл свою рабочую сумку, вынул карманную лупу, сел на койку и стал ждать.

Ждать ему пришлось недолго. Первым спустился мистер Лазенби. Остановившись у дверей, он заглянул в каюту и проворковал: «Работаем?»

— Обычная процедура, сэр. Формальности.

— Ох уж эти формальности! — игриво воскликнул Лазенби. — Ваш брат всегда на них ссылается. Формальности!

— Иногда мне кажется, что это единственное, чем мы занимаемся.

— Да что вы говорите? Впрочем, не буду надоедать вам вопросами. Бедная женщина! Бедняжка! Она несчастливой была, мистер Аллейн.

— Да?

— Неустойчивая психика. Нам, священникам, нередко приходится встречаться с людьми этого типа. Ей, бедняжке, очень не хватало дружеской поддержки, особенно сейчас, когда на ее долю, кажется, выпали какие-то тяжелые испытания.

— Если я правильно вас понял, мистер Лазенби, вы считаете, что это самоубийство?

— Боюсь, что так.

— А как же эти сообщения, полученные после ее смерти?

— Я не смею претендовать на глубокое знание таких вопросов, но, как священнику, мне приходится сталкиваться с подобными явлениями. Эти несчастные порой ведут себя весьма странно: она могла даже заранее сама организовать все эти звонки и телеграммы, чтобы возбудить к себе повышенный интерес.

— Это любопытное предположение, сэр.

— Ваше дело — принять его или нет, скромно заметил Лазенби. — Мне не следовало бы проявлять любопытство, — добавил он, — но скажите, вы действительно надеетесь, что все эти ваши формальности помогут пролить свет на дело?

— Нам бы хотелось выяснить, возвращалась ли она ночью в каюту, — объяснил Аллейн. — Но, откровенно говоря, выяснить это практически невозможно.

— Ну что ж, добро. Желаю удачи, — сказал мистер Лазенби и удалился.

Почти сразу вслед за ним в каюту вошли Хьюсоны и мистер Поллок.

Первой вошла мисс Хьюсон. Ее малоподвижная физиономия выражала гнев, в той степени, в какой была способна выразить. Аллейн встал.

— Простите, но мне казалось, что эта каюта предоставлена в наше пользование, — сказала мисс Хьюсон.

— Вы можете убедиться в том, — ответил Аллейн, — что все на месте.

Мистер Хьюсон буркнул из-за плеча сестры, что не в этом дело, а мистер Поллок пробормотал что-то об ордере на обыск.

Впрочем, все они сразу утихли, когда Аллейн, объясняя им свое вторжение; заметил вскользь, что, как и мистер Лазенби, он придерживается версии о самоубийстве. Аллейн заговорил о находке Хьюсонов и сказал, что, по мнению его жены, это, возможно, работа Констебля. Поступаясь правдой, он заявил, что у него нет опыта расследований в области подделки картин, но, добавил он, холст, кажется, не следует трогать, прежде чем его осмотрят эксперты, и поэтому он боится, не слишком ли поторопились его жена и Бард, протерев поверхность маслом. Ему очень бы хотелось посмотреть картину; будь у него достаточно средств, он стал бы коллекционером.

Как только он затронул вопрос о картине, стало очевидно, что Хьюсоны не хотят, чтобы он ее увидел. Заметив это, Аллейн прямо заявил: «Мне бы хотелось взглянуть на вашего Констебля!»

Мисс Хьюсон явно нехотя направилась в каюту, как вдруг ее брат неожиданно выпалил: «Подумайте только, какая обида. Это надо же, сестренка!»

Мисс: Хьюсон посмотрела на него, и по ее взгляду Аллейн понял, что она не имеет ни малейшего представления, о чем говорит брат, но пытается ему подыграть.

Мистер Хьюсон с сияющей улыбкой повернулся к Аллейну.

— Это надо же, — повторил он, — такая незадача: мы ее отправили посылкой на наш лондонский адрес за полчаса до того, как отплыли из Кроссдайка.

— Да что вы? Это и в самом деле обидно, — сказал Аллейн.

3

— Странно все это, — заметил Тиллотсон.

— Настолько странно, что я запер каюту, оставил ключ у себя и постарался удостовериться, что второго ключа нет. Пусть уж Хьюсоны не сетуют. Кроме того, я решил встретиться с Джо Бэгом, старьевщиком из Толларка. Пожалуй, вам бы стоило поехать со мной, Берт, — добавил Аллейн, уже выяснивший у Фокса имя Тиллотсона.

— А он-то тут при чем?

— Объясню по дороге. Только предупредите постовых у шлюза: пусть задерживают все, что пассажиры «Зодиака» будут отправлять на почту. И пусть следят во все глаза, чтобы ничего не сбрасывали за борт; в уборную холст не спустишь — слишком велик, а если выбросят в иллюминатор, думаю, картина не затонет. Но все же лучше пусть следят. Мы поедем на вашей машине.

Они покинули окутанный туманом «Зодиак» и помчались по констеблевским местам. На перекрестке им отдал честь полицейский на мотоцикле.

— Мой парень, — сказал Тиллотсон.

— И все-таки я неспокоен. Вы совершенно уверены, что этот тип не сможет куда-нибудь удрать?

— Трое моих ребят дежурят на перекрестках, двое — у шлюза. Могу поручиться, что с теплохода сегодня никто не сойдет.

— Да, пожалуй. Ну что ж, поспешим.

Подъехав к Паромной улице, они вышли из машины и направились к лавке Джо Бэга, в точности повторяя маршрут, которым шла в тот вечер Трой.

— Там у них форменная свалка, — рассказывал Тиллотсон, — но для владельца такой лавчонки он вполне порядочный человек. Он приехал сюда с юга и купил это хозяйство, когда умер предыдущий владелец. У полиции к нему претензий нет, но вообще-то он штучка.

Владения Джо Бэга состояли из коттеджа, пристройки с навесом и дворика, частично прикрытого аркой, сложенной из кусков жести и линолеума. Ведущая во двор калитка была на замке. Сквозь щель в заборе можно было разглядеть разбросанные там и сям предметы, перепродажей которых занимался Бэг.

— Он, наверно, спит‚ — сказал Тиллотсон. — Здесь рано ложатся.

— Так разбудим его, сказал Аллейн и дернул за шнур от звонка. Где-то в доме прозвенел колокольчик, но никто не отозвался. Тиллотсон забарабанил в дверь.

— Ежели вы не хотите попасть в полицию, — гаркнули из дома, — лучше катитесь отсюда. Помяните мое слово, я вам когда-нибудь шею сверну.

— Это я, Джо, — заорал Тиллотсон в замочную скважину, Тиллотсон. Из полиции! Выйди-ка к нам на минутку.

— Кто, кто?

— Тиллотсон из полиции Толларка.

За грязным окошком вспыхнул свет, послышались шаркающие шаги, потом скрежет ключей и засовов. Дверь со скрипом отворилась, и перед ними предстал маленький неопрятный человечек в пижаме и неописуемом пальто.

— В чем дело? — жалобно сказал он. Я уже спать ложился. Чего вам надо?

— Мы ненадолго, Джо. Впусти нас минуты на две.

— Ну что ж, идите в лавку, — сказал Бэг и захлопнул за ними дверь.

— Джо, — начал Тиллотсон, — это старший инспектор Аллейн из уголовно следственного отдела. Он надеется, что ты сумеешь нам помочь.

— Вам помочь! Приходят к человеку в дом и просят, чтобы он помог полиции! — возмутился Бэг. — Любому дураку известно, как это нужно понимать…

— Да нет, послушай, Джо…

Но тут вмешался Аллейн:

— Мистер Бэг, я уверяю вас, что к вам у нас нет никаких претензий. Дело в том, что нас интересует картина, которую у вас вчера купили американцы, брат и сестра. У нас есть основания полагать…

— Только не вздумайте пришивать мне скупку краденого. Этот номер не пройдет!

— Да вовсе нет. Выслушайте же меня. У нас есть основания считать, что картину вам подсунули, и я хотел бы выяснить, возможно ли это?

— Подсунули? Да вы что, шутите?

— Ничуть. Если вы помните, та дама нашла у вас в буфете грязный, перевязанный бечевкой рулон, в котором был и этот холст, и разные вырезки. Вы сказали, что впервые все это видите, и, не глядя, отдали ее находку за десять шиллингов. Так что вас никто ни в чем не собирается подозревать и обвинять.

— Вы хотите сказать, дрогнувшим голосом спросил Бэг, — что она нашла у нас что-то стоящее?

— Картина может оказаться очень ценной, а может быть, это подделка.

— Ах, черт возьми!

— Меня интересует вот что: вы не вспомните, видели ли вы этот рулон раньше?

— Нет, не видел, точно не видел.

— А вы когда-нибудь открывали этот буфет после того, как его купили?

— Нет, мистер, по-честному говорю, не открывал.

— Можно на него взглянуть?

Бэг, ворча, повел их во дворик, где плесневели худшие образчики его товаров. Буфет был огромный, и Аллейну с трудом удалось открыть невероятно скрипучую дверцу.

— Эта баба всюду совала свой нос, — сообщил Джо Бэг. — Все ей надо. было увидеть. Замучилась с этой дверцей, а все же открыла.

— А за дверцей рулон лежит?

— Да, мистер, это точно. Но вот только три дня назад он тут не лежал.

— Что?

— Не стану вас обманывать, сэр. Моя старуха говорит, что в понедельник его там не было. Она сказала мне, когда ушли те янки, что, мол, в понедельник заглядывала в буфет, и не было там ничего.

— Что же ты нам сразу не сказал-то, Джо? — возмутился Тиллотсон.

— А вы меня только спросили, открывал ли я буфет. Я честно ответил, что нет. Что же вам еще!

— Ну ладно, ладно, Джо. Это все, что мы хотели выяснить.

— Не совсем, — вмешался Аллейн. — Скажите-ка, мистер Бэг, вы не догадываетесь, как этот рулон мог там оказаться? У вас нет ученика? Какого-нибудь мальчика?

— Не говорите мне о мальчиках: они только и делают, что дубасят и звонят к нам в дверь.

— Скажите, а калитка днем не запирается?

— Нет.

— А много ли народу побывало у вас во дворе за последние два дня?

Как выяснилось, народу там побывало немного, поскольку покупатели обычно заходили в лавку, а не во двор. То, что стояло во дворе, не привлекало внимания. Но если бы кто захотел, то он, конечно, мог туда зайти даже без ведома мистера Бэга.

— Скажите, а ваша жена?..

— Жена? Еще чего! Это моя мамаша!

И в тот же миг из домика донесся скрипучий женский голос. Родительница Джо хотела выяснить, чего это он расшумелся среди ночи.

— Какая ночь? Еще рано, ма! — крикнул Бэг в окошко. — Здесь мистер Тиллотсон из полиции и его друг. Они приехали спросить про тех янки.

— Как ты говоришь — полиция? А ну иди сюда, что-то ничего не пойму.

— Я пойду, пожалуй, — сказал Бэг и вошел в домик.

— Бабка у него с характером, — заметил Тиллотсон.

— Да, это видно.

Сын и мамаша что-то обсуждали за окном, но слов нельзя было разобрать. Выйдя обратно, Джо шепотом сказал:

— Сделайте одолжение, джентльмены, уходите-ка отсюда.

Они вошли в лавку и направились к входной двери.

— Старуха хоть и глухая, — сказал Бэг, — но как-то все узнает. Она в делах не разбирается, но вот что она сказала: если это ценная картина и у нас ее выманили обманным путем, ее должны вернуть. Я с ней полностью согласен!

— Ну конечно же, с готовностью согласился Тиллотсон. — Это естественно. Ну а знает она, как эта картина туда попала?

— Понятия не имеет.

— Тогда спокойной ночи, Джо, если только у мистера Аллейна нет к тебе вопросов.

— Пока нет, спасибо, мистер Бэг.

Мистер Бэг дернул дверь, та открылась со скрипом, и тотчас же из спальни заскрипел голос миссис Бэг.

— Ты спроси у полицейских, кричала старуха, — почему они никак не соберутся приструнить этих нахалов мотоциклистов?

— Каких нахалов мотоциклистов? — неожиданно завопил Аллейн.

— Сами знаете каких, а не знаете, так должны бы знать. Всю ночь тарахтят на улицах, шляются тут неизвестно зачем. Джо! Выпроваживай их и ложись.

— Да, мама.

— И вот еще что, — заскрипела невидимая миссис Бэг. — Что они тут вынюхивали, ваши американцы, в прошлом месяце? Вертелись, делали фотографии, а теперь явились с таким видом, словно они сроду тут не бывали.

Аллейн собрался было проорать еще один вопрос, но передумал.

— чем это она? — спросил он у Бэга.

— А, не обращайте внимания, ответил тот. — Но она верно говорит — они тут уже были раньше и фотографировали.

— Когда они были?

— Весной — не то в мае, не то в конце апреля, точно не скажу. Когда я спросил, не бывали ли они уже в наших краях, они ответили, что им тут так понравилось, что захотелось вернуться.

— Бы уверены в этом?

— Не сомневайтесь, уверен. Да идите же вы, ради бога!

Они вышли вместе с Бэгом за дверь.

— А что вы можете сказать насчет мотоциклистов? — спросил Аллейн.

— Эти-то? Стильная парочка. Они живут в гостинице «Стар». Целыми днями носятся по округе и никому покоя не дают. Во вторник вечером мамаша услыхала шум во дворе, вышла и застукала этого малого. Он ей сказал, что ищет какую-то цепь, но мать ему не больно-то поверила! Цепь! У нас их и в заводе нет.

— Но почему же ты не рассказал нам это сразу? — простонал Тиллотсон.

— А мне и невдомек: всего ведь не упомнишь.

— Конечно, нет, — тут же вмешался Аллейн. — Но теперь, когда вы уже вспомнили, вы не могли бы сказать, что привлекло в тот вечер внимание миссис Бэг?

— Я же говорю вам: она что-то услышала.

— Что именно?

— Какой-то скрип. Я его тоже слышал.

— Вы сами?!

— Да. Но я был занят в лавке с покупателем, — важно объяснил мистер Бэг.

— Ну а что скрипело, не буфетная ли дверца?

Бэг с изумлением взглянул на Аллейна, пораженный его проницательностью.

— В том-то и дело, мистер, что она.

На этом они распростились, Бэг юркнул в дверь и принялся со скрежетом задвигать засовы.

В гостинице «Стар», куда они тотчас же направились, им сообщили, что накануне вечером мотоциклисты расплатились по счету и отбыли в неизвестном направлении. Зарегистрированы они были как мистер и миссис Джон Смит.

4

Во дворе за пивной на сырой земле отчетливо виднелись следы мотоцикла Аллейн измерил их, зарисовал и прикрыл до возвращения Бэйли и Томсона Он был уверен, что эти следы полностью совпадут с теми, что обнаружены Фоксом неподалеку от Кроссдайка. Кто-то из служащих гостиницы назвал марку мотоцикла «Ракета», но номера никто не мог вспомнить. Аллейн позвонил Трой в гостиницу и спросил, не запомнила ли она номер. Сидя на краешке постели с трубкой у уха, Трой попыталась мысленно восстановить в памяти сценку, происходившую накануне отплытия. Мисс Рикерби-Каррик строчила в своем дневнике, сидя на чемоданчике, Бард и Натуш стояли у причала, Поллок недовольно отошел в сторону, а машина епископа, доставившая Лазенби, стояла на мостовой. Мотоциклисты прислонились к машине, и их жирные волосы и кожаные костюмы блестели на солнце. Ей тогда еще захотелось нарисовать их. Трой припомнила их обутые в сапоги ноги, наглые позы, жующие челюсти и руки в перчатках. И мотоцикл. Она напрягла память и сказала: «Кажется, ХКЛ-460».

— Ну и женушка же у меня! — воскликнул Аллейн. — Спасибо, родная, спокойной ночи.

Он повесил трубку.

— Объявляем розыск, К этому времени они, конечно, уже бог знает куда забрались, но где-то они есть, и наверняка мы их поймаем.

Он, Фокс и Тиллотсон находились в полицейском участке Толларка, и через минуту все отделения получили по телефону указание начать розыск мотоцикла марки «Ракета», ХКЛ-460, черного цвета, с одним или двумя седоками в кожаной одежде, в высоких сапогах, темноволосых. Задержать и немедленно сообщить.

— К этому времени, заметил Фокс они уже перекрасили мотоцикл, подстриглись и влезли в спортивные туфли.

— Оптимистичен, как всегда, рассеянно буркнул Аллейн. Они разложили на письменном столе газеты и с большой осторожностью поставили на него старомодный, насквозь промокший кожаный чемодан с держащейся лишь на одном кольце ручкой. Сквозь кольца была продернута связанная крепким узлом веревка.

— Мы его вскрыли и просмотрели содержимое, — сказал Тиллотсон. — Потом снова закрыли. Тут совершенно ясно, как было дело. Одним концом веревки обвязали ее талию, а другой пропустили сквозь кольца и несколько раз обернули вокруг ручки и чемодана. Когда ручка сорвалась с кольца, веревка размоталась, и тело всплыло на поверхность, но унести его вниз по течению не могло из-за набитого камнями чемодана.

— Да, согласился Аллейн, — по краям отчетливо видны следы веревки.

— Бельевая веревка, заметил, рассматривая ее, Фокс. — Стащили они ее где-нибудь или с собой привезли? Надо выяснить.

— Может быть, и привезли, — сказал Тиллотсон. — А может, они её подобрали во дворе у Джо. А какая вообще-то разница?

— От этого зависит, можно ли считать их действия преднамеренными, — сказал Аллейн. — Впрочем, этим мы займемся позже, а пока заглянем-ка еще раз в чемодан.

Он поднял промокшую крышку.

Кипа скомканной одежды. Три пары туфель, красноречиво говорившие об изуродовавших их ногах. Реденькая расческа и щетка с застрявшими в ней седыми волосами.

— Все засунуто второпях. Конечно, это складывала не она. Отпечатки вряд ли есть, он слишком осторожен для этого, но проверим. Ба, а это что?

Пять разнокалиберных камней, половинка кирпича, несколько пригоршней гравия. Под ними целлофановый мешочек с аспирином, зубная щетка, зубная паста и распавшаяся на куски «исповедь» Хейзл Рикерби-Каррик.

— Дневник, сказал Аллейн. — Обращаться с осторожностью. Кто знает, он может оказаться нашим путеводителем.

VIII СЛЕДСТВИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

— Я сейчас немного забегу вперед и покажу вам фотографию рубцов, оставшихся на трупе вокруг талии и крест-накрест на спине. Вот фотография таких же рубцов на запястьях. Вскрытие определило, что появились они уже после смерти. Как вы предполагаете, от чего они?

— Веревка, сэр, — высказал свое мнение Кармайкл из второго ряда. — Веревка, которой привязали к телу чемодан.

— Не совсем точно. Вот эти узкие и глубокие вмятины есть только на спине. Рядом с ними сфотографирована веревка. Как видите, здесь все совпадает. Тут вы правы, Кармайкл. Но вот выше, на спине, там, где следы образуют как бы подчеркнутую снизу букву Х. Что это? Давайте-ка подумаем.

С задних рядов послышались робкие голоса, предлагавшие другие версии.

— Нет, придется вам еще пошевелить мозгами, — сказал Аллейн. — Но вернемся к мистеру Фоксу: не найдя ничего в Кроссдайке, он начал розыски в районе Ремсдайкской плотины, где было обнаружено тело. Там есть узкий мост, огороженный с одной стороны перилами. Именно сюда подведен сток, по которому вливаются в реку отходы с фабрики моющих средств. Это узкий, заплесневевший, скользкий от мыльной пены мостик. С дороги к нему ведет бетонная лесенка и посыпанная шлаком дорожка. На колючих ветках кустарника, окаймляющего дорожку, мистер Фокс обнаружил несколько нитей синей синтетической ткани. Той самой ткани, лоскуток которой был найден в Кроссдайке и, как выяснилось позже, был вырван из пижамы погибшей.

На перильцах моста мистер Фокс обнаружил отпечатки рук в перчатках, а на самом мосту, ближе к берегу, — следы, по мнению Фокса, напоминавшие следы на берегу возле Кроссдайка. Вот фотографии тех и других для сравнения. Какой же из всего этого можно сделать вывод? Да, Кармайкл?

— В качестве рабочей гипотезы, сэр, — мрачно сказал Кармайкл, — можно предположить, что тело убитой было передано с палубы теплохода каким-то лицам, которые, вероятно, его уронили и протащили волоком несколько шагов, частично уничтожив таким образом свои следы на берегу. Дальше можно сделать вывод, что тело отвезли на мотоцикле в Рэмсдайк, где его на руках перенесли на мостик и сбросили в воду. Из всего изложенного вытекает, что чемодан сличными вещами убитой был изъят из ее каюты и перевезен вместе с телом к мосту, где его заполнили камнями и привязали к телу веревкой. Затем то и другое было сброшено в воду.

Он сел, застенчиво улыбнувшись Аллейну.

— Так, так, Кармайкл, все верно. Ну а что вы скажете о следах от веревки?

— Поскольку я не нахожу другого объяснения, безмятежно отозвался слушатель, то я предположил бы, что мертвое тело привязали к мотоциклисту таким образом, что создалось впечатление едущего сзади второго седока.

— Как ни ужасна нарисованная вами картина, сказал Аллейн, — боюсь, Кармайкл, вы правы.

1

— Да, жутковатая рисуется картина, — сказал Аллейн, осторожно вынимая дневник и кладя его на сложенное полотенце. Тело привязано к спине мотоциклиста, и, чтобы скрыть веревку, на труп набрасывают пижамную куртку. Руки убитой, обхватывающие мотоциклиста сзади, связаны у него на животе. Голова ее, наверное, мотается все время, ударяя его по плечу. И если бы какой-нибудь поздний прохожий увидел их, он решил бы, что второй седок то ли очень уж нежно прижимается к первому, то ли пьян в стельку.

— А чемодан? — спросил Тиллотсон.

— Его привязали к мотоциклу, а камни в него положили позже, у плотины.

Фокс подал Аллейну губку, и тот начал осторожно промокать страницы дневника.

— Самая трудная часть задания для мотоциклиста началась по прибытии? в Рэмсдайк, — продолжил Аллейн. — Помощника у него, очевидно, не было, и ему пришлось слезть с мотоцикла и отнести свою страшную ношу — скорей всего все так же на спине — к мосту. Там он ее отвязывает, возвращается за чемоданом, набивает его камнями, потом привязывает чемодан к телу и сбрасывает в воду.

— Слово «гипотеза» ты отметаешь? — иронически осведомился Фокс.

— Почти. Предложи другую версию, более согласующуюся с фактами, и я умолкну. Дай-ка мне что-нибудь твердое, чтобы перевернуть страницы. Ага Теперь губку. Как бы то ни было, именно в это время исчезли мотоциклист с подружкой. Мы знаем лишь, что они расплатились по счету в гостинице и. испарились в ту же ночь или ранним утром следующего дня. Очень возможно, что они прихватили на память сказочно драгоценный амулет работы? Фаберже.

— Да ну! Вы в самом деле так считаете? — воскликнул Тиллотсон.

— Это просто догадка, но я готов поспорить, что на теплоходе драгоценности не окажется.

— Может, ее унесло течением, когда тело лежало на дне?

— Мне как-то не верится, что убийца мог оставить ее на теле.

— Да, пожалуй.

— Если эта штучка действительно так драгоценна, — сказал Фокс, — то, может быть, она и послужила мотивом преступления.

— Или дополнительной наградой.

— Авы не думаете, что этот мотоциклист… — начал Тиллотсон.

— Можете называть его Смитом, — кисло сказал Фокс, — хотя, конечно, он такой же Смит, как я.

— Ну, Смит. Вы не думаете, что он и есть убийца?

— Нет, — ответил Аллейн. — Не думаю. Я считаю, что убили её на теплоходе, а оттуда передали Смиту тело вместе с чемоданом и, возможно, драгоценность тоже. Ну как? Рискнем открыть дневник?

Аллейн осторожно разделил ножом страницы. Чернила почти не расплылись, и большую часть текста можно было разобрать.

— Нерастворимые чернила, — сказал Аллейн. — Честь и хвала изобретателям шариковой ручки.

Аллейн прочел последнюю запись, ту, что перечитывала за несколько часов до гибели мисс Рикерби-Каррик:

«Ну вот, я опять перестаралась».

Как и она, перевернув страницу, он не обнаружил продолжения.

2

— Она не пишет, какой дорогой возвращалась на «Зодиак», но коль скоро Трой шла по Паромной улице и они не встретились, то, очевидно, мисс Рикерби-Каррик шла другим путем.

— Она могла пройти по Вейланд-стрит.

— Допустим. Она была в спортивных туфлях на резиновой подошве я где-то по дороге зашла в подъезд какой-то лавочки, чтобы вытряхнуть камешек. Именно здесь она услышала беседу двух, а может быть, и трех людей, которая ее смертельно испугала. Один из них говорил шепотом, и его она не узнала. Что касается других, то, очевидно, они были названы на вырванном листе. Моя жена утверждает, что, когда Лазенби вынул из воды дневник, ей показалось, что он держит в левой руке скомканный листок исписанной бумаги. Позже вечером в Кроссдайке мисс Рикерби-Каррик была очень возбуждена и хотела о чем-то посоветоваться с Трой, но у Трой была мигрень, и она рано легла. Мисс Рикерби-Каррик пошла вместе с остальными смотреть развалины, потом Кэли Бард учил её ловить бабочек. Трой видела это из иллюминатора. А после мисс Рикерби-Каррик, оставив своих спутников, вдруг помчалась к реке и возбужденно кинулась к проходившему мимо доктору Натушу. Кажется, она показывала ему какую-то вещь, которую держала в руке, но, что это было, Трой не разглядела.

— Любопытно, — заметил Фокс.

— Позже Натуш говорил Трой, что мисс Рикерби-Каррик спрашивала его об успокоительных таблетках, которые ей дала мисс Хьюсон.

— А может, она ему показывала эту самую «фубриже»? — спросил Тиллотсон.

— Фа-бер-же, — поправил Фокс. — Но она же носила её на шее, Берт.

— Как бы то ни было, — продолжил Аллейн, — в ту ночь она исчезла й, я убежден, тогда же и была убита. На следующий день Натуш поделился с Трой своими опасениями относительно ее нервозного состояния и почти намекнул, что опасается, как бы она не покончила с собой. Ну а дальше идут детали, которые я узнал от жены. Вы, Тиллотсон, их знаете, хоть и не все, но большую часть, Я перескажу их вкратце: Поллок сперва работал художником в рекламном агентстве и лишь потом занялся недвижимостью. Он прекрасно пишет шрифты, если дать ему образец.

Натуш хороший картограф.

Мисс Хьюсон видела драгоценную безделушку Фаберже.

Мисс Хьюсон любит раздавать пилюли.

Хьюсоны почему-то были очень раздражены, узнав, что на обратном пути в Толларке они не смогут попасть в магазины. Они наняли в Лонгминстере такси, чтобы иметь возможность пошнырять по лавкам Толларка. В числе покупок, сделанных ими в тот день у Бэга, была написанная маслом картина, предположительно принадлежащая кисти Констебля. Хьюсон сказал мне, что они отправили ее в Лондон, в то время Как я видел ее в одном из их чемоданов.

Мотоциклисты наблюдали за отплытием «Зодиака» из Норминстера, вечером появились в Рэмсдайке. Трой не уверена, но ей кажется, что трески их мотоцикла она слышала и ночью в Толларке.

Миссис Бэг жаловалась, что во вторник в их дворе слонялись мотоциклисты. Ее внимание привлек скрип буфетной дверцы.

И она я ее сын утверждают, что за несколько дней до приезда Хьюсонов рулона в буфете не было.

У Лазенби нет глаза, и он тщательно это скрывает. Трой кажется, хотя она и не может обосновать свои подозрения, что он не священник. Ее точку зрения явно не разделяет епископ Норминстерский, в доме которого гостил Лазенби и на чьей машине он прибыл на «Зодиак». Лазенби утверждает, что? он австралиец. Мы отправили отпечатки его пальцев и словесное описание: в австралийскую полицию. Такие же отпечатки и описание Хьюсонов мы от правили в Нью-Йорк.

Фокс сделал пометку в блокноте.

— Хьюсоны, — продолжал Аллейн, — привезли с собой чрезвычайно дорогую фотоаппаратуру.

Поллок раздражает Кэли Барда. Мисс Рикерби-Каррик раздражала всех. Кэли Бард раздражает Хьюсонов, Поллока и, возможно, Лазенби.

Поллок и Хьюсоны проявляют расовую нетерпимость по отношению к Натушу, Бард и Лазенби нет.

Предварительный осмотр тела подтверждает теорию, что убийство мисс Рикерби-Каррик было осуществлено путем сжатия сонной артерии из-за спины. Андропулос плыл бы на «Зодиаке», не убей его Артист таким же способом: неожиданным и сильным сжатием сонной артерии, произведенным сзади.

Аллейн рассеянно взглянул на дневник, помолчал и заключил:

— Некоторые из этих сведений, несомненно, имеют большое значение, другие, может быть, никакого. Но как вы думаете, позволяют ли они все вкупе: сделать некий общий вывод?

— Я полагаю, что, безусловно, позволяют, — сказал Фокс.

— Это какой же? — поинтересовался Тиллотсон.

— Тайный сговор.

— Я того же мнения, — сказал Аллейн. — Но сговор между кем?

— То есть кто входит в шайку?

— Вот именно. И прежде всего кто главарь? Не Артист ли?

— Мне думается, здесь видна его рука, — сказал Фокс.

Аллейн снова начал переворачивать ножом страницы.

— Не хватает трех, — сказал он, — логично предположить, что именно на них был записан разговор, услышанный ею в подворотне в Толларке. Их, вырвали в спешке, а затем сожгли или выбросили за борт. Вырвали либо нечаянно, либо с целью — и концы в воду.

— А сделал это Лазенби, — добавил Фокс.

— Да, если только Трой не ошиблась. Она не уверена.

— Стало быть, подозреваемых у нас пятеро или даже шестеро, — заговорил давно уже молчавший Тиллотсон. — Шестеро, считая шкипера, но это глупо: я несколько лет знаю его, он порядочный человек. Остаются доктор, Бард, Хьюсоны, преподобный отец и Поллок. И, если вы не ошибаетесь, один из них — крупнейший уголовник мира. Но послушайте, — воскликнул Тиллотсон, которому вдруг пришла в голову новая мысль, — если они все заодно, зачем им эта поездка? Ведь не ради удовольствия?

— Нет, конечно, — сказал Аллейн. — Я считаю, что среди оставшихся на борту, кроме шкипера и его семейства, есть еще один, только один честный человек. Сейчас объясню, почему я так думаю. Дело в том…

Коллеги молча выслушали его доводы. Когда он. кончил, Фокс тяжело вздохнул.

— Из всего этого можно сделать только один вывод о личности Артиста, не так ли?

— Да, но при одном непременном условии.

— Готов биться об заклад, что мы не ошибаемся. Что мы предпримем?

— Не станем ждать результатов вскрытия, Братец Лис, а воспользуемся ордером на обыск. Сейчас пять минут десятого. Надо поспешить, пока они не спят.

3

Если события и впрямь оставляют неизгладимый след на окружающей обстановке, то заметить его можно не сразу. Даже обагрённые кровью стены комнаты не вопиют об убийстве. Вымойте стены, и комната снова станет просто комнатой. Может пройти немного времени, прежде чем люди начнут думать, что это несчастливая комната, несчастливое место. Или, скажем, несчастливый теплоход.

В салоне «Зодиака» были задернуты вишневые шторы, горел свет. Приветливо и уютно поблескивали в речном тумане огни теплохода, казалось, наглухо отрезанного от всей окрестности.

Шесть оставшихся пассажиров были заняты тем же, чем занимались вечером накануне исчезновения мисс Рикерби-Каррик: Хьюсоны, Лазенби и Поллок играли в карты, Кэли Бард читал, а доктор Натуш, расположившийся, как всегда, чуть поодаль, заканчивал свою карту. За стойкой бара, углубившись в журнал, сидела миссис Тритуэй, шкипер был на берегу, а Том уже спал.

Над баром в рамке висел рисунок Трой. Нелепые фигурки, изображающие созвездия, танцевали вокруг безупречно выполненных Поллоком строчек.

ЗНАКИ ЗОДИАКА

Девы больше нет, Козерог в образе которого Трой изобразила себя, в Норминстере, зато здесь, в салоне, сидели все остальные, и среди них убийца и один-единственный ни в чем не повинный человек.

Когда Аллейн и Фокс появились в салоне, как в застывшем кадре, потом всё снова ожили, Как будто и не было никакой заминки.

— Простите за назойливость, но такова наша работа. Нам нужно кое-что выяснить, поэтому я попрошу вас некоторое время не заходить в каюты. Надеюсь, мы вас долго не задержим.

— Не заходить в каюты? — после довольно долгой паузы повторил Хьюсон, явно передразнивая Аллейна и нацелившись на него слуховым аппаратом. — Этим вы вежливо даете понять, что нам предстоит обыск?

— Рад, что это прозвучало вежливо. Да, вы правильно меня поняли.

— А ордер есть? — спросил Поллок.

— Конечно. Хотите взглянуть?

— Да нет, зачем? — устало сказал Бард. — Не дурите, Поллок.

— Мисс Хьюсон, — сказал Аллейн, — если не возражаете, я начну с вашей каюты. Одновременно мистер Фокс осмотрит вашу, мистер Хьюсон.

— Вторично, — кисло вставил Хьюсон.

— Верно. Считайте это простой формальностью.

— Это уж вы считайте. Я считать так не могу.

— Ох, Эрл, я ведь совсем забыла… Послушайте, мистер Аллейн, придется мне признаться вам как на духу насчет той картины. Тут вышло недоразумение: я считала, что брат отправил ее, а он думал, что я.

— Черт те что получилось, — сказал Хьюсон, свирепо взглянув на сестру.

— Ужас. А она лежит себе там, где лежала все это время: в моей каюте на самом дне битком набитого саквояжа.

— Подумать только, — сказал Аллейн. — С удовольствием взгляну еще разок. В последний раз, когда я ее видел, она лежала в моей каюте на дне пустого чемодана в освободившейся каюте, которую я, между прочим, запер.

Довольно длительная пауза была прервана тихим смешком Барда.

— Я не совсем точно выразилась, — растерянно сказала мисс Хьюсон. — Я что-то нервничаю: я имела в виду, что она лежит в пустой каюте.

Мистер Хьюсон рассердился:

— О чем разговор? Мы и правда не отправили картину. Объяснить вам — почему? Объясню. Эта картина — ценное произведение искусства, что подтвердит ваша супруга. Возможно, это работа Констебля, а если так, то она стоит очень дорого. Мы за нее уплатили наличными, звонкой британской монетой и не намерены ее никому отдавать. Никому. Даже полиции. Понятно? Вот мы и решили несколько предвосхитить события и сказали, что она уже отправлена.

— И надо полагать, она бы и была уже отправлена, — добродушно сказал Аллейн, — если бы не

констебль, стоящий на посту возле почтового отделения Рэмсдайка.

Мистер Хьюсон слегка покраснел, но глаз не опустил.

В этой игре мы всегда оказываемся в проигрыше, заметил, не обращаясь, Поллок.

Если вы хотите лечь пораньше, — сказал Аллейн, — нам, пожалуй, пора приниматься за обыск. Может быть, кто-нибудь из вас хочет взглянуть на ордер?

— Да, я хочу взглянуть, хотя это и глупо, — заявил мистер Хьюсон.

— Почему же? Весьма разумное желание. Вот он, пожалуйста.

Хьюсоны и Поллок брезгливо оглядели ордер. Лазенби сказал что лично него нет никаких претензий. Бард подмигнул Аллейну, но промолчал. Натуш молча выложил на стол ключ от своей каюты, что обозлило всех кроме Барда, спокойно сообщившего, что его каюта не заперта.

Весьма благодарен, сказал Аллейн, взяв ключ, — у нас, конечно, есть отмычки, но это ускорит дело.

Оказалось что заперта также и каюта Поллока. Все остальные были открыты. Поллок нехотя отдал ключ и отвернулся, прищелкнув языком.

Перед тем как выйти из салона, Аллейн подошел к угловому столику и взглянул на карту, над которой работал Натуш. Она была такой подробной и мелкой, что, казалось, рассмотреть ее можно было только сквозь лупу.

Аллейн проследил взглядом за линией реки до Лонгминстера, где очень мелко была нарисована вывеска гостиницы, а рядом с ней тоненькая женская фигурка с короткой стрижкой.

Аллейн взглянул на Натуша, но ничего не сказал.

Начался обыск. Холст оказался на месте, и, прихватив его, Аллейн и Фокс перешли в каюту мисс Хьюсон, где тщательно просмотрели все ящики и чемоданы.

— Мне кажется, что здесь какое-то мошенничество.

— Вот именно. Картина — подделка, и они прекрасно это знают. А отсюда можно предположить, что она не принадлежала Бэгу. Хьюсоны подсунули ее в буфет, когда Бэг был чем-то занят.

— Судя по его рассказу, скорей всего ее подсунули мотоциклисты — ведь они околачивались во дворе лавчонки и скрипом дверцы привлекли внимание старой карги.

— Вполне возможно. Но в этом случае они, наверное, подсунули свои подделки не только Бэгу, но и другим.

— Похоже, что так. Взгляни-ка, Фокс.

Аллейн вынул из чемоданчика мисс Хьюсон пакет с цветными фотографиями и диапозитивами и разложил их на крышке чемодана. На трех была изображена Рэмсдайкская плотина. Рядом на полу он положил картину.

— Одно и то же. — сказал Фокс.

— Да и сфотографировано с того же места. Судя по всему, еще весной, когда их видела здесь миссис Бэг. Но погляди-ка: деревья на картине мельче и какие-то другие. Это нарочно сделано. Готов поспорить, что эти деревья скопированы с какой-нибудь из подлинных картин Констебля.

— Кто это мог сделать?

Аллейн ответил не сразу. Он положил на место фотографии, потом скатал рулоном холст и завязал его.

— Боюсь, что дурные предчувствия Хьюсонов оправдаются: мы реквизируем картину. Расписку я им напишу. Ну что же, здесь как будто все. Двинемся дальше, Братец Лис, мне очень интересно посетить мистера Поллока в его отсутствие.

4

Прибыли Томпсон и Бэйли, которые обошли каюты, снимая отпечатки пальцев со стаканов, чтобы затем отправиться делать снимки и гипсовые слепки со следов мотоциклетных шин. Тиллотсон, уже вернувшийся в свой полицейский участок, ждал сведений о мотоциклистах и ответов на запросы, посланные в Америку и Австралию. Тем временем соответствующий отдел тщательно проверял данные об усопшей и двух пассажирах — Натуше и Барде.

Бард дал свой лондонский адрес, сообщив, что является штатным репетитором, зарегистрированным в довольно известном посредническом бюро.

— Если бы не одна находка, хвастаться было бы нечем, — заметил Аллейн В каюте Поллока во внутреннем кармане его ужасающего пиджака они нашли пластмассовый футляр, где лежал отпечатанный снимок Ремсдайкской плотины и несколько конвертов с эскизами шрифтов к рисунку Трой. Как видно, Поллок долго над ними трудился, иногда для отдыха что-то рисуя на тех же конвертах. Именно эти рисунки привлекли внимание Аллейна.

— Аккуратно, точно, тщательно, — пробормотал он. — Сразу чувствуется профессионал. Интересно, что бы написали психиатры в статье, озаглавленной «Рисунки на полях и подсознание». Ну-ка взгляни… — Он протянул Фоксу один из конвертов, где в разных вариантах была выведена одна из строк стихотворения. И тут же рядом набросок дерева — совершенный двойник того вяза, который был изображен на полотне, купленном мисс Хьюсон.

— Какая неосмотрительность, — сказал Аллейн, пряча конверт в карман.

Когда они вернулись в салон, Хьюсоны, Поллок и Лазенби все еще играли в карты, Кэли Бард и доктор читали, а миссис Тритуэй ушла спать. Пассажиры молча посмотрели на Бэйли и Томпсона, проходивших через салон со своим оборудованием.

— Мы закончили, так что каюты к вашим услугам, — сказал Аллейн. — Простите, что задержали вас. Вот ключи, сказал он, кладя их на стол. — А вот это — ваша картина, мисс Хьюсон. С вашего позволения, мы ее на некоторое время заберем. Расписку я вам дам, а за ее сохранность можете не беспокоиться.

Мисс Хьюсон страшно побледнела, ее взгляд растерянно перебегал с одного на другого. Потом она вскочила, закусила губу и не то пискнула, не то всхлипнула; в ту же секунду большая белая рука мистера Хьюсона крепко сжала её плечо Она вскрикнула, упала в кресло и испуганно посмотрела на брата.

— Спокойнее, сестренка. Все в порядке. Спокойнее. Она очень впечатлительна, инспектор, чуть что, и начинает психовать, — объяснил он.

— Надеюсь, у нее нет оснований волноваться, сказал Аллейн. — Вы, кажется, уже бывали в этих краях, мистер Хьюсон? В прошлый раз вы были здесь весной?

Доктор Натуш опустил книгу и впервые прислушался к разговору. Кэли Бард удивленно вскрикнул. Мисс Хьюсон попыталась что-то сказать, но не смогла, а мистер Лазенби спросил светским тоном: «Ах вот как? Так вы здесь уже вторично?»

— Да, в тот раз мы были тут проездом, но нам так понравилось, что мы решили приехать еще раз.

— А когда вы зарезервировали билеты на «Зодиак»? — поинтересовался Аллейн. Наступила длительная пауза, прерванная наконец Хьюсоном.

— Я, пожалуй, неточно выразился. Каюты мы заказали еще в Штатах. Просто, побывав здесь весной, мы очень обрадовались, что нам предстоит речное путешествие по тем же местам.

— Вы много фотографировали, когда были здесь в прошлый раз.

— Порядочно.

— И в том числе возле Рэмсдайка, где несколько раз сфотографировали тот пейзаж, что изображен на картине?

— Возможно. Сразу не вспомнишь, мы очень много снимаем.

— Ну а вы, мистер Поллок, видели эту фотографию?

Развалившись в кресле и засунув руки в карманы, Поллок нагло взглянул на Аллейна.

— Не припоминаю.

— Неужели забыли? Фотография того же самого ландшафта, который изображен на картине.

— Убейте, не помню.

— Вы хотите сказать, что не видели фотографии?

— Да послушайте! При чем тут эта фотография, я никак не пойму?

Аллейн тут же выложил на стол фотографию Ремсдайкской плотины и сделанный рукою Поллока набросок вяза.

— Ну и что?

— Рисунок — точная копия дерева на картине.

— Подумать только!

— Когда вы сделали этот набросок?

Поллок впервые замялся.

— После того, как увидел картину. Просто вспомнил и набросал машинально.

— Когда работали над шрифтами?

— Верно. Нет. Позже, — спохватился он.

— А я думаю, мистер Поллок, что правилен ваш первый ответ: дня два назад, когда вы писали шрифты, вы сделали этот набросок. Уж не знаю, машинально ли, но, несомненно, хорошо помня картину. Вы настолько четко помните ее, как будто сами её написали.

Поллок так и застыл. Доктор Натуш встал и, извинившись, ушел на палубу.

— Какого черта вы меня оскорбляете перед этим черномазым? — возмутился Поллок.

Кэлли Бард подошел к Поллоку и посмотрел на него как на какую-то мерзкую козявку, попавшую в сетку для бабочек.? — Какая же вы дрянь! — взорвался он. — Заткнитесь, вы, дрянцо! Простите, — сказал он Аллейну, возвращаясь на место.

— …как будто сами её написали повторил Аллейн. — Так как же, мистер Поллок, это ваша работа?

— Нет и еще раз нет.

На все дальнейшие вопросы он просто ничего не ответил.

— Жарко здесь заметил, мистер Лазенби, отдергивая занавеску на одном из окон. За ним расстилалась белесая пустота — «ползун» заполнил ночь.

— Душно, — сказал Лазенби, поправляя воротничок. — Мне кажется, ми стер Аллейн, что мы имеем право требовать от вас объяснения. В конце? концов, мы все перенесли тяжелое потрясение и с нетерпением ожидаем, чтобы все наконец прояснилось. Но какое отношение может иметь эта картина к смерти бедной мисс Рикерби-Каррик?

— Лично я тоже не вижу ни малейшей связи, громко заявил Хьюсон.

— Если такая связь существует, — сказал Аллейн, — то, надеюсь, мы выявим её в ходе расследования. А пока я попрошу вас вспомнить вечер понедельника, который вы провели в Толларке.

Все подозрительно взглянули на Аллейна.

— Ну начнем с меня, я вспомнил, — сказал Бард.

— Прекрасно. Что же вы там делали?

— Поскольку ваша жена отказалась от моего приглашения вместе осматривать местные достопримечательности, я отправился в пивную, где целый вечер до закрытия слушал скучнейшие местные сплетни, после чего вернулся на теплоход.

— Какой дорогой вы возвращались?

— По какой-то крутой, довольно вонючей, мощенной булыжником улочке, называвшейся… постойте-ка, да, Вейланд-стрит.

— Встретили вы кого-нибудь из ваших попутчиков?

— По-моему, нет.

— Вы, мистер Лазенби, ходили к церковной службе. Обратно вы возвращались один?

— Нет с готовностью ответил он. По дороге я столкнулся со Стеном, и мы вернулись вместе, правда, Стен?

Мистер Поллок мрачно кивнул.

— Нам известно, что мистер и мисс Хьюсон, а вслед за ними моя жена и доктор Натуш возвращались по Паромной улице, где все они встретились у лавки Бэга. Мы знаем также, что мисс Рикерби-Каррик возвращалась одна и, очевидно по какой-то другой улице. Поскольку к реке ведет еще только Вейланд-стрит по всей вероятности, по ней она и шла, Кто-нибудь из вас ее видел?

— Нет, тут же ответил Поллок.

— Нет, — подтвердил Лазенби.

— Мистер Лазенби, — неожиданно решился на рискованный ход Аллейн, — а что вы сделали с теми страничками, которые вырвали из дневника мисс Рикерби-Каррик?

Порыв ветра взметнул занавеску, деревья над шлюзом зашелестели и снова затихли.

— Мне не нравится, как вы разговариваете. Свои мысли можно выражать и не в столь оскорбительной форме.

Мисс Хьюсон тихо заплакала.

— Вы хотите сказать, что вы не вырвали эти страницы?

— Я мог случайно что-нибудь вырвать, и это естественно: я ведь спас этот дневник от гибели в пучине вод, — попытался сострить Лазенби.

— Чего, увы, никто не сделал с его владелицей, — заметил Бард.

Все посмотрели на него с испугом.

— Преподобный сразу же пришел на помощь и достоин всяческих похвал, — напыщенно сказал мистер Хьюсон. — Он вел себя как настоящий мужчина. Да, сэр.

— Мы все в этом убедились, сказал Кэли, слегка поклонившись мистеру Лазенби.

— Да ничего особенного я не сделал, — скромно отмахнулся Лазенби. — Не забывайте, я житель Сиднея и к тому же был в плавках.

— Ожидая на берегу, когда к вам подойдет «Зодиак», — сказал Аллейн, — вы перелистывали дневник и держали в левой руке какие-то листки.

— Догадываетесь, откуда сведения? — прервал своё молчание Поллок.

Чудеса, да и только: сплошная семейственность.

— Заткнитесь, — сказал Кэли и повернулся к Аллейну. — Вы правы, мы все это видели, у него действительно был в руке какой-то вырванный листок. Но ведь это просто объясняется — падре так нам и сказал: дневник весь размок и разваливался у него в руках.

— Он не так уж плохо сохранился.

— Допустим. Но когда дневник упал, он раскрылся в воде, и, хватая его, падре вполне мог вырвать какой-нибудь лист или два.

— Но ведь я не предполагал ничего иного, тихо сказал Аллейн.

Я просто поинтересовался, что мистер Лазенби сделал с ними.

— Мистер Бард прав, я их не вырвал, листки вывалились сами.

— Вы прочли их?

— Мне стыдно за вас!

— Я вот еще о чем хотел спросить, сказал Аллейн. — Возвращаясь в прошлый понедельник с мистером Поллоком на теплоход, вы остановились на Вейланд-стрит у темного подъезда. О чем вы беседовали!

Вот тут-то они оба наконец забеспокоились.

«Пытаются сообразить, беру я их на пушку или нет, подумал Аллейн. — Они, конечно, понимают, что Трой об этой встрече ничего не знала, значит, я выудил что-то из дневника. Готов побиться об заклад, что Лазенби прочел недостающие страницы, и Поллоку это известно. Они до смерти боятся, что я что-то узнал, но, увы, ошибаются. Сейчас у них остался только один выход. Дай бог, чтобы они им не воспользовались».

Но они им воспользовались.

— Ни черта я вам не буду больше отвечать, рявкнул Поллок, — пока не повидаюсь с адвокатом. Советую всем сделать то же.

— Точно. Молодец, — одобрил мистер Лазенби. Потом, наверное, почувствовав, что такой лексикон не совсем ему подходит, добавил: — С моей точки зрения, мы имеем полное право так поступить — это законно.

— Вот именно — законно. Вы попали в точку, преподобный, — возбужденно подхватил мистер Хьюсон, — в самую точку.

Мисс Хьюсон, которая до этих пор украдкой утирала глаза платочком, громко всхлипнула.

— Ради бога, прекрати, сестренка, сказал Хьюсон.

— Нет! Нет! — с ужасом закричала она. Не притрагивайся ко мне. Я ухожу. Я ухожу к себе в каюту. Я лягу спать.

— Конечно же, идите, вежливо сказал Аллейн. — Почему бы вам не принять какую-нибудь из ваших таблеток?

Она с испугом посмотрела на него, выскочила из салона и сбежала вниз по трапу.

— Еще один вопрос, — сказал Аллейн. — Впрочем, учитывая принятое вами решение, вы, может быть, не захотите на него отвечать… — он вопросительно взглянул на Барда.

— Я пока что еще не намерен ни вызывать своего адвоката, ответил тот, — ни принимать обет молчания.

— Прекрасно. Вопрос таков: мисс Рикерби-Каррик носила на тесемочке на шее весьма ценное ювелирное изделие. Она рассказала о нем моей жене и мисс Хьюсон. Драгоценность эта не обнаружена.

— Может быть, смыло течением? — предположил Бард.

— Это вполне вероятно — мы исследуем дно реки.

Кэли Бард задумался.

— Вы знаете, она была довольно рассеянная особа, Она, кажется, спала: на палубе или пыталась там уснуть — она всем нам жаловалась на бессонницу. А что, если она проснулась ночью и ей вздумалось отправиться гулять по берегу в своей синей пижаме, прелестном халате и с Фаберже на шее?

Как это ни смешно, но совершенно в ее стиле.

— А откуда вам известно, что эта драгоценность — изделие Фаберже, мистер Бард? — спросил Аллейн.

— Господи, да она сама же мне и сказала, когда мы ловили бабочек в развалинах Кроссдайка. Думаю, она успела всем рассказать.

— Ну и что, по-вашему, было дальше?

— Предположим, она встретила на берегу грабителя, и тот вздумал отнять у нее безделушку, а когда она стала артачиться, придушил ее и сбросил в реку.

— Предварительно взяв ее чемодан из каюты на «Зодиаке»?

— А, черт! Вот этого я не учел.

— И все же, — обращаясь ко всем, сказал Аллейн, — мы не можем исключить возможность участия в этом деле посторонних лиц.

— Например? — поинтересовался Хьюсон.

— Например, мотоциклиста с его девицей, которые так упорно следовали за «Зодиаком». Надо полагать, вы знаете, кого я имею в виду?

Гробовая тишина.

— Да не может быть! — воскликнул Бард. Это уж слишком! Конечно, мы знаем, о ком идет речь. Они появлялись, словно провозвестники несчастья в ранних фильмах Кокто. Он повернулся к своим попутчикам.

Мы ведь не раз об этом с вами говорили, что же вы молчите, черт возьми.

— Вы правы, мистер Бард, молчать нет оснований. Это парочка современных юнцов, на мой взгляд, совершенно безобидных. Кажется, они приятели юного Тома, — добавил Лазенби.

— Кто-нибудь из вас с ними разговаривал?

Молчание.

— Вы бы лучше спросили цветного джентльмена, сказал Хьюсон и Аллейну послышалась в его голосе тревожная нотка.

— Вы думаете, доктор Натуш разговаривал с ними?

— Не думаю, а знаю. В день отплытия он подошел к ним и что-то сказал, а те двое загоготали и укатили на своем драндулете.

Аллейн взглянул на Фокса. Тот, беззвучно шевеля губами, спросил: «Том?», и, когда Аллейн утвердительно кивнул, вышел. Аллейн поднялся на палубу и не сразу различил в тумане доктора Натуша. Тот стоял, облокотившись о перила и склонив голову.

— Доктор Натуш, можно вас на минутку?

— Конечно. Спуститься в салон?

— Да, пожалуйста.

Когда он вошел туда, немного жмурясь от света, Аллейн, следивший взглядом за Поллоком, Хьюсоном и Лазенби, вспомнил первое письмо Трой, где она писала, что эти трое пассажиров посматривают на доктора с какой-то опаской.

Аллейн спросил доктора, о чем шел разговор между ним и мотоциклистами. Тот ответил, что молодой человек поинтересовался, плывет ли он на «Зодиаке». Ему показалось, спокойно добавил Натуш, о вопрос прозвучал оскорбительно, но он просто ответил, что да, плывет, и девица расхохоталась.

— Я отошел, — продолжал он, — а молодой человек заорал мне вслед дурным голосом. Такие вещи со мной случались, и не так уж редко.

— Вы хорошо запомнили этих людей? Кажется, они из тех, кого легко запомнить?

— Они были в черных кожаных костюмах, мужчина оказался несколько старше, чем можно было предположить издали. У обоих данные темные волосы до плеч. У него широкое лицо, маленькие, глубоко посаженные глазки и слегка выдвинутая челюсть. У девицы болезненный цвет лица и прыщи на подбородке.

— Вот это наблюдательность! — ехидно вставил Поллок.

— Благодарю вас, нам это очень пригодится, — сказал Аллейн. Поллок вдруг вскочил и, подбежав к Натушу, остановился около него‚ засунув руки в карманы и склонив набок голову.

— Эй, вы, доктор! Что вы задумали?

— Простите, не понимаю.

— Ах. не понимаете! Я видел, как вы с ними болтали, и мне вовсе не показалась что они вас оскорбляли. Такие, как вы, любят изображать из себя невинных жертв. Мне вот, наоборот, показалось, что вы давно знакомы с ними. А?

— Вам показалось неверно.

— Еще у кого-нибудь создалось такое же впечатление? — спросил Аллейн.

— Пожалуй, да, — сказал Хьюсон.

— А у вас, мистер Лазенби?

— Боюсь утверждать — ведь мы находились довольно далеко, но мне показалось, что доктор Натуш встретил знакомых.

— Что вы скажете, мистер Бард?

Тихонько ругнувшись, Бард провел рукой по волосам.

— Мне кажется, на таком расстоянии впечатления немногого стоят. Слов не было слышно. То, что рассказал доктор Натуш, вполне возможный вариант, и почему бы ему не поверить!

— А как это, если он сроду их не видел, он запомнил выдвинутую челюсть и прыщики? — требовал разъяснения Поллок. — Это за полминуты-то? Шалишь!

— Но я полагаю, — сказал Аллейн, — что доктор Натуш, как и все вы, имел возможность рассмотреть их еще в Норминстере перед посадкой.

— А такая вот теория не приходила вам в голову? — заорал вдруг Поллок. — Что эти трое столковались загодя, мотоциклисты ее кокнули, а ваш «доктор» передал им чемодан с теплохода. Как, годится?

Он взглянул на них с победоносным и в то же время перепуганным видом. Лицо Натуша не выразило никаких эмоций.

— Мне казалось, обратился к Поллоку Бард, — что вы решили помалкивать до встречи со своим адвокатом? Почему бы вам так и не сделать?

— Потише, вы!

В это время вошел Фокс с заспанным Томом, который выглядел совсем юным и изрядно перепуганным.

— Прости, что разбудили тебя, Том, — сказал Аллейн. — Мистер Фокс, вероятно, объяснил тебе, в чем дело?

Том кивнул.

— Мы только хотели узнать, не можешь ли ты рассказать нам что-нибудь об этих стилягах. Это твои друзья?

Том, глядя куда угодно, только не на Аллейна, сказал:

— Не то чтобы друзья — просто знакомые.

На вопросы он отвечал только односложно. Он познакомился с ними в закусочной в Норминстере. Давно? Да не очень. В начале навигации? Да. Как их зовут? Фамилий он не знает, парня звали Плагги, девушку — Гленис. Они живут в этом районе? Вроде нет. Но где они живут, он не знает.

— А тогда, в закусочной, кто из вас первым заговорил? Они с тобой или ты с ними?

— Они. Они расспрашивали меня насчет магазинов.

— В каком городе?

— Да в разных. Тут, на реке.

— Их интересовали все магазины?

Оказалось, что не все, а только антикварные и лавчонки, где торгуют подержанными вещами. Да, он рассказывал им о лавке Джо Бэга.

С трудом вытягивая из него слова, Аллейн мало-помалу выяснил, как завязалась эта «дружба». Тому парочка казалась романтичной — в них было что-то пиратское. Иметь таких друзей было лестно. Трой обратила внимание, что при отплытии Том украдкой обменивался с ними какими-то сигналами, и Аллейн вдруг спросил, как относятся к этому знакомству родители Тома. Том смешался, покраснел и пробормотал что-то невразумительное. Похоже, что родители явно не одобряли этого знакомства.

— Они расспрашивали тебя о пассажирах?

Том молчал.

— Послушай, Том, это очень важно. Ты же знаешь, что произошло и почему мы здесь? — Том кивнул. — Ведь ты не хотел бы, чтобы обвинили невиновного? — Том замотал головой. — Они что-нибудь говорили тебе про доктора Натуша? — Том снова кивнул.

— Что они сказали?

— Они… они просили ему кое-что передать…

— Что? Повтори и постарайся как можно точнее припомнить их слова.

Том, чуть не плача, сказал: «Они велели передать ему, чтобы он…»

— Чтобы он что?..

Срывающийся, ломкий голосок подростка произнес длинную непристойную тираду, как взрыв бомбы прозвучавшую в чинном, уютном салоне.

— Вы же сами велели! — жалобно выкрикнул Том. — Я не виноват. Они так сказали. Им не нравится… им не нравится… он кивнул головой в сторону доктора Натуша.

— Ну хорошо, оставим это, — сказал Аллейн. Он повернулся к Натушу.

— Как я понимаю, вам этого не передавали?

— Нет.

— Только этого еще не хватало! — взорвался Бард.

— Кем еще из пассажиров они интересовались? — спросил Аллейн.

Оказалось, что в Норминстере они спрашивали, кто такая Трой и когда она заказала каюту.

— И что же ты ответил?

Том сказал им, что она купила билет утром. Он тогда еще не знал, кто ее муж и что она знаменитая художница.

— А о мисс Рикерби-Каррик они не говорили?

Том пробормотал, что они просто назвали ее чокнутой старой бабой.

— Когда ты видел их в последний раз?

Жалобно перекошенное лицо мальчишки побелело. Губы задергались. Казалось, Том вот-вот бросится наутек.

— Ну, Аллейн, вы уж слишком на него насели, — сказал Бард.

Поллок тут же принялся распространяться о полицейских методах.

— Это еще что! — воскликнул он. — Вы поглядели бы, что делают в тюрьме. Не отвечай ему, парень. Он не имеет права. Не отвечай, а то тебе же хуже будет.

При этих словах Том отвернулся и, обхватив руками голову, отчаянно разревелся. Пассажиры негодующе загудели.

В это время послышался голос вернувшегося шкипера. Он легко сбежал по трапу, следом за ним шел сержант из Толларка.

— В чем дело? — спросил шкипер, взглянув на сына.

Том поднял зареванное лицо, попытался что-то сказать и выбежал из салона.

— Я сейчас вам все объясню, шкипер, — сказал Аллейн и повернулся к сержанту: — В чем дело?

— Вам записка от шефа из Толларка, сэр. — Он подал Аллейну записку, которая гласила: «Мотоциклисты задержаны у Понтефракта. Их везут в Толларк. Драгоценность при них».

IХ «ПОЛЗУН»

— Здесь я хочу остановиться, сказал Аллейн, — на методе допроса. Вы, конечно, обратили внимание, что вопреки обычаю я опрашивал пассажиров не порознь, а всех сразу. Это было рискованно, но я умышленно пошел на риск. Зная, что речь идет о сговоре, мы боялись, как бы сообщники не условились между собой об единой версии, если мы станем допрашивать каждого отдельно. При одновременном же допросе им приходилось импровизировать на ходу, и нам легче было их поймать. Мы с Фоксом были уверены, что главарь шайки — Артист, что он является одним из пассажиров, и уже почти не сомневались, что знаем, кто это.

К этому времени были получены сведения, позволявшие нам сделать только один вывод. Проверив данные о пассажирах, мы выяснили, что все эти люди существуют в действительности и живут по указанным адресам. Напрашивалось заключение: кто-то из подозреваемых действует под чужой фамилией. Так оно и оказалось — Артист присвоил себе имя человека, находившегося в то время за пределами Англии. Это был смелый ход, но Артист не раз участвовал в рискованных авантюрах и выходил сухим из воды. Запомните это.

Мы с вами подходим сейчас к моменту, когда следствие приняло трагический оборот из-за ошибки, допущенной одним из местных полицейских. Полицейские такие же люди, как все, и они не застрахованы от ошибок. Постовой, повинный в данном упущении, человек уже немолодой, но ему недоставало опыта в делах такого рода, и к тому же он не проявил должной бдительности. В результате произошло еще одно убийство. Это убийство, которое можно было бы предотвратить, до сих пор меня преследует.

Всем нам доводится хоть раз столкнуться с подобным случаем. В нашем деле приходится быть толстокожим, но мне хотелось бы сказать вам следующее: если вы полностью потеряете человечность, лучше уходите из полиции.

Впрочем, я уклонился от темы. Вернемся к рассказу. Мы с Фоксом выехали в Толларк, куда должны были привезти мотоциклистов, но до этого я поговорил со шкипером…

1

— Поймите меня правильно, — объяснял Аллейн — Я совсем не хочу сказать, что мальчишка в чем-то замешан. Но я думаю, эти люди импонировали ему, что естественно в его возрасте. А теперь он испугался. Он что-то знает, но не решается рассказать. Я больше не намерен его допрашивать — для этого у меня нет ни желания, ни времени. Если вы сумеете у него выяснить, видел ли он эту парочку после того, как встретился с ними в понедельник здесь, у Рэмсдайкской плотины, это может нам помочь. Дело в том, что у мотоциклистов найдена драгоценность, которую носила мисс Рикерби-Каррик. Такова картина, шкипер, и Тома я полностью предоставляю вам.

— Говорил же я ему: держись от них подальше. Если бы я думал, что это поможет, я бы его выпорол.

— Выпороли? Он ведь уже не школьник. А чем он у вас занят из недели в неделю? От Норминстера до Лонгминстера и обратно, и, если повезет, случается немного постоять у штурвала на ровном участке реки? Что вы делали в его возрасте, шкипер?

— Я? — шкипер взглянул на Аллейна. — Плавал юнгой до Сингапура. Все ясно. Понял. Попробую с ним поговорить.

Аллейн подошел к перилам: все вокруг было окутано туманом.

— Это и есть «ползун»? — спросил Аллейн.

— Он самый. У нас часто так бывает в это время года. К утру будет еще хуже.

— Ну, мы отправляемся, шкипер, — сказал Аллейн. — Вы все запомнили? Как только они лягут, вы заведете теплоход в шлюз и спустите воду. Только дождитесь, пока все они погасят свет. Сейчас без двадцати одиннадцать, так что ждать недолго.

— Вы договорились с управлением? Мне бы не хотелось нарываться на неприятности.

— Да, все в порядке, будьте спокойны.

— При желании оттуда все же можно выбраться.

— Знаю, но в таком тумане это не очень легко. К тому же, когда теплоход будет в шлюзе, за ним удобнее следить. К утру вас сменят. Мы очень благодарны вам за помощь, шкипер. Спокойной ночи.

Аллейн с Фоксом сошли на берег, и шкипер убрал трап.

«Ползун» опускался все ниже, сгущаясь в прибрежных кустах и превращая деревья в призраки. Пахло сыростью. Звуки казались преувеличенно громкими.

— Вот, черт, как не вовремя, — шепотом сказал Аллейн. — Где же этот?..

А, вот вы где.

Из тумана выплыла солидная фигура постового.

— Сэр, — произнеслафигура.

— Задача вам известна? Никто не должен покидать

— Да, сэр.

— Где стоит ближайший постовой?

— На том берегу, сэр.

— А остальные? Один на этой стороне у перекрестка, другой на той, возле гостиницы.

Хорошо. Держитесь ближе к теплоходу в этом тумане. Шкипер скоро введет его в шлюз. Если кто-нибудь попытается удрать, крикните, чтобы вернулся, а не послушается — задержите.

— Да, сэр.

— Ну, следите в оба.

— Да, сэр.

— Туповатый он какой-то, буркнул Аллейн.

Они с Фоксом прошли по мосту. Шум плотины заглушал все остальные звуки. Они с трудом нашли машину, где их уже ждали закончившие свою работу Томпсон и Бэйли. Сев в машину, Аллейн сразу же по радио связался с Тиллотсоном.

— Молчат, — сообщил тот. — Ни словечка не вытянешь.

— Ну мы уже едем.

Через восемь минут они добрались до Толларка. В полицейском участке Тиллотсон что-то записывал, сидя за столом и прижимая к уху телефонную трубку. То ли, чтобы не ошибиться, то ли затем, чтобы поставить в известность Аллейна, он повторял все, что ему говорили.

— Так, так, — говорил он, делая Аллейну знаки. — Повторите, если можно. Словесный портрет соответствует Динки Диксону, осужденному в Сиднее в 1964 году. Место рождения неизвестно, но утверждают, что родился в Австралии. Полагают, что он… Ага! Теперь ясно. Священник, лишенный духовного сана. С мая 1967 года, когда он подозревался в спекуляции наркотиками, австралийская полиция не имеет сведений о нем. Очень скользкий тип. Ну что ж, похож. А как насчет американцев? В картотеке Федерального бюро зарегистрировано 207 глухих на левое ухо, но Хьюсона среди них нет. Подходит под описание Глухаря Моргана, крупного спекулянта героином из Чикаго. Занимался подпольной перепродажей картин. Выходец из Англии, но говорит с сильным американским акцентом. Работает с сестрой, некрасивой женщиной средних лет, известной под кличкой Сестренка. С 1960 года к суду не привлекался, но есть серьезное подозрение, что… погодите-ка, это очень важно. Серьезное подозрение, что является сообщником Артиста. Так! Ну а насчет Поллока? Ага, погодите маленько, я запишу. Был художником в рекламном агентстве, чем занимается сейчас — неизвестно, владелец недвижимости, при деньгах и живет на широкую ногу. В картотеке не числится?

Ну хорошо. А те двое — Натуш и Бард? Ничего нет. Да мы знаем, что он практикует в Ливерпуле. Что? Посредническое бюро Лоренсон и Басби в «Лондоне? Во время каникул охотится за бабочками, член Британского… как, как, какого общества? Его именем названа… Дайте-ка по буквам! ЛАПАЗБАРДИЯ? А что это? Бабочка? Угу. Да, мистер Аллейн пришел, я все передам ему, спасибо.

— Не вешайте трубку, — попросил Аллейн. — Говорит Аллейн. Я все слышал, но я бы хотел, чтобы ваши люди проверили — и немедленно — все эти адреса. Да, Ливерпуль тоже. Знаю, и тем не менее. Договорились. И сразу позвоните, ладно? Хорошо.

Он повесил трубку.

— Ну, Берт, кто там у вас, показывайте.

— Сначала взгляните на это.

Тиллотсон отпер стенной сейф и извлек из него маленький кулечек, завернутый в замшу и затянутый шнурком.

— Я еще не разворачивал его, — сказал он.

Аллейн осторожно развязал мешочек и воскликнул: «Вот это да!»

Вряд ли когда-нибудь столь экзотическая вещица лежала на рабочем столе полицейского в небольшом английском городке. Яйцевидной формы безделушка из эмали цвета бирюзы, усыпанная алмазами и опоясанная двенадцатью крошечными фигурками, танцующими на эмалевом небесном своде и украшенными изумрудами, рубинами и жемчугом. Овен, Телец, Близнецы…

— Вся шайка здесь, сказал Аллейн. — Знаешь, что это такое, Фокс? Это пасхальное яйцо работы Фаберже, и притом подарок императора. А теперь — игра судьбы! — мы примемся искать на нем отпечатки пальцев! Для вас работка, — сказал он, повернувшись к Томпсону и Бэйли.

— Неужели она разъезжала всюду с этой штуковиной на шее! — воскликнул Фокс. — Да это ведь целое состояние. А какая красивая. Прелесть!

— Если мы идем по верному следу, Артист придерживался того же мнения. Займитесь-ка делом: отпечатки и снимки.

Его помощники уже собирались выйти, когда зазвонил телефон. Трубку поднял Тиллотсон.

— Лучше доложите мистеру Аллейну. Одну минуту. — Он протянул трубку. — Результаты вскрытия.

— Благодарю, — сказал Аллейн, выслушав сообщение Как мы и предполагали. Он повесил трубку. Она не утонула, Фокс. Сжатие сонной артерии и блуждающего нерва. Это дело рук Артиста. Ладно, Берт, давайте ваших пленников.

Пленники сидели развалившись в камере предварительного заключения и жевали жвачку. Они были в точности такие, как описывал Натуш. Держались они нагло — презрительная ухмылка, прищуренные глаза, голова втянута в плечи, и только челюсти движутся. Взглянув на руки девицы, Аллейн подумал, что она наверняка испугана. Мужчина держал руки в карманах, а его лицо не выражало ничего, кроме наглости.

— Им предъявлено обвинение в воровстве, — сказал Тиллотсон, — но они не желают давать показаний.

— Я задам вам несколько вопросов, сказал Аллейн. — Когда вас задержали, у вас обнаружили драгоценность, принадлежавшую женщине, обстоятельства смерти которой мы расследуем. Ваши водительские права?

Молодой человек со скучающим и снисходительным видом поднял брови, сунул руку в карман и бросил на стол права. Приоткрыв рот, он поправил резинку, принял прежнюю позу и более энергично задвигал челюстями.

Права, выданные на имя Элберта Бернарда Смита, проживающего в Сохо, были, казалось, в полном порядке.

— Проверим,‚ — сказал Аллейн. — Позапрошлой ночью вы находились в Кроссдайке на буксирной дорожке рядом со стоянкой теплохода «Зодиак». На вас были эти сапоги. Свой мотоцикл вы оставили слева от дороги над шлюзом, возле кустов. Позже, в ту же ночь, вы были в Рэмсдайке, куда прибыли с пассажиркой. Не с этой, — он указал на девушку. — Вы отнесли свою пассажирку — мертвый груз… — На секунду челюсти остановились, а девушка переменила позу… — …вы отнесли свой мертвый груз к плотине, сказал Аллейн. — По дороге ее пижама зацепилась за колючие ветки кустов. Вы исполнили то, что вам было приказано, затем подобрали вашу подружку и отправились в Карлайль, куда прибыли вчера и откуда отправили телеграмму шкиперу «Зодиака». Телеграмму вы подписали именем Хей Рикер-би-Каррик, что нисколько не похоже на Элберт Бернард Смит. Выполнив задание, вы свернули на юг, но возле Понтефракта вас задержала полиция.

Молодой человек зевнул так широко, что можно было видеть жвачку. Девица испуганно хихикнула и зажала рот рукой.

— Вы были так заняты, увлечены своей увеселительной поездкой, что не слыхали последних новостей, — сказал Аллейн. — Тело найдено и установлено, что женщина убита. Вам пока предъявляется лишь обвинение в краже.

Сильно побледневший молодой человек выслушал последние слова с натянутой ухмылкой. Девушка исподтишка следила за ним.

— Что вы можете на это сказать?

Молодой человек наконец заговорил, сразу обнаружив свою принадлежность к жителям лондонских предместий.

— Свяжитесь с мистером К. Д. Е. Стразерсом, — сказал он. — Я не буду с вами говорить.

К. Д. Е. Стразерс был весьма пронырливым лондонским адвокатом, чья практика ограничивалась защитой специалистов по части нанесения тяжких телесных повреждений.

— Вот как? А кто будет ему платить?

— Назовите мое имя.

— Рад был бы это сделать, если бы знал его. Доброй ночи.

Парочка прошествовала мимо них в свои камеры.

— Черта с два они Смиты, — сказал Тиллотсоп.

— Будь они даже Монморанси, пусть побеседуют со Стразерсом. А ваш сержант тем временем проверит их права. Берт сообщит описание их внешности, чтобы сверились по нашим картотекам. Ну и отпечатки пальцев.

— Хорошо. Я прикажу.

Но не успел он двинуться с места, как сержант явился сам.

— Вас к телефону, сэр, — обратился он к Аллейну. — Постовой у Рэмсдайкской плотины. Очень срочно.

— В чем дело, черт возьми? — крикнул Аллейн. Но, узнав голос постового, он все понял.

— Я докладываю сразу, сэр — бормотал постовой. — Я очень виноват, но так уж вышло, недоглядел я, сэр. Из-за тумана, сэр.

— О ком вы говорите?

— Об американке, сэр.

— Чего же вы недоглядели?

— Она сбежала, сэр.

2

Через шесть минут машина, гудя сиреной, привезла их обратно в Рэмсдайк. Тиллотсон без устали честил своего постового, остальные помалкивали, понимая, что утешения сейчас ни к чему. На шоссе еще почти не видно было тумана, но, когда они начали спускаться к Шлюзу, перед ними заклубилась мутная дымка. Такие затянутые туманом долины любят рисовать на своих пейзажах японские художники.

— Подходящая ночка, ничего не скажешь, то и дело повторял Тиллотсон. Он вел машину, в которой сидели Аллейн и Фокс, а следом ехала лондонская машина, где находились шофер, местный полицейский и срочно отозванные Томпсон и Бэйли. Со всех сторон доносились гудки сирен — это расставляли новые посты и приступали к работе поисковые группы из Логминстера, Норминстера и Кроссдайка.

Неожиданно из тумана вырос постовой с фонариком в руке.

— Дальше нельзя ехать, сэр.

— Где Кейп?

— На том берегу.

Все вышли из машины, и постовой проводил их до мостика. Затем они на ощупь стали спускаться к шлюзу.

— И что это ей вздумалось ни с того ни с сего? — недоуменно спросил Фокс.

— От страха, сказал Аллейн. — Она до смерти испугалась, решила бежать, и это ей удалось, черт возьми! Поосторожней, не свалитесь в Шлюз.

Нащупывая ногами ступеньки, они спустились к буксирной дорожке.

— Кейп! — заорал Тиллотсон.

— Здесь, сэр.

Он стоял и ждал, где было велено: между домиком смотрителя и шлюзом. Вид у него был разнесчастный. Когда Аллейн спросил его, как было дело, он объяснил, что сперва на «Зодиаке» началась какая-то суматоха, но из-за тумана почти ничего не было видно, только слышно, как шкипер спрашивал, что происходит, и женский крик: «Пустите меня! Пустите!» Постовой подошел ближе, но ничего не увидел. Затем кто-то из пассажиров — кто, он не разглядел — окликнул его очень громким голосом и посоветовал пройти на теплоход и навести порядок. Кейп прыгнул в темноте на палубу, где метались какие-то люди, на которых он то и дело натыкался, пробираясь к тому борту, с которого услышал женский крик. Потом вдруг до него дошло, что женского голоса больше не слышно. Вместе со шкипером они загнали пассажиров в салон, где и обнаружили, что среди них нет мисс Хьюсон. Кейп и шкипер обыскали каюты и весь теплоход. Убедившись, что женщины нет на борту, Кейп соскочил на берег и сообщил о случившемся в Толларк, а его напарник на другом берегу оповестил всех постовых.

Оставив всех у домика смотрителя, Аллейн осторожно прошел по дорожке, вглядываясь в белесую мглу.

— ЭЙ, на «Зодиаке»! — тихо окликнул он.

— Здесь, — раздался откуда-то снизу приглушенный голос шкипера.

— Включите какой-нибудь свет.

Где-то далеко внизу засветился желтый шар.

— Значит, вы с Томом справились вдвоем и завели его в шлюз?

— Нам помог смотритель. Та еще была работка!

— Все на месте?

— Да. Кроме нее.

— Это точно?

— Вполне.

— Вы, конечно, не представляете себе, куда она могла пойти?

— Понятия не имею.

— Миссис Тритуэй ночует у смотрителя?

— Да.

— Хорошо. Как у вас тихо.

— Так они же все спят: я подождал, пока все лягут.

— Они знают, что теплоход в шлюзе?

— Утром узнают. С вечера никто не знал.

— Но выпрыгнуть на берег тут все же можно.

— Только не из кают — для этого им нужно выйти на палубу, а мы с Томом глядим в оба.

— Ну, прекрасно. Так держать, пока от нас не будет новых распоряжений.

— Только не очень тяните, — попросил шкипер.

— Постараемся. Спокойной ночи.

Аллейн вернулся к домику смотрителя, который пригласил его и остальных в маленькую гостиную.

Пора было приступать к поискам, поскольку, по словам смотрителя, туман все равно не рассеется раньше рассвета. Аллейн велел двум полисменам наблюдать за теплоходом, все остальные отправлялись на поиск.

— «Зодиак» стоит в шлюзе, и вода спущена, так что спрыгнуть с палубы на берег сложновато, но все же возможно. Следите в оба, — сказал он постовым.

— Вот как? В шлюзе? — удивился Тиллотсон.

— Да! — ответил Аллейн и взглянул на ухмыляющегося смотрителя. Так мы договорились. Нравится это им или нет, но, если караульные не подведут, им придется просидеть взаперти до тех пор, пока они нам не понадобятся. Идемте.

3

Всего семь часов назад они с Фоксом поднимались на этот пригорок, а немного позже сюда подошла Трой. И всего четыре дня назад Трой сидела в лощине, где в старину собирались судилища, и беседовала с доктором Натушем.

Аллейн пытался вспомнить рельеф местности. Он шел наугад, взбираясь на пригорок, и слышал сзади пыхтение своих спутников и приглушенный звук шагов. Тусклые желтые лучи фонариков выхватывали из мглы то чей-то рукав, то ногу, то клочок земли. Чем выше они подымались, тем реже становился туман, в котором обозначились и вскоре стали все яснее вырисовываться знакомые фигуры.

— Проясняется, — тихо сказал Фокс.

Аллейн принюхался.

— Странно! Пахнет пылью.

Он повел фонариком вправо и вскрикнул.

— А ну-ка посветите все сюда, — распорядился он.

Лучи фонариков, слившись, осветили развороченную землю, гравий и полузасыпанные куски дерева.

— Тот самый карьер! — воскликнул Фокс. Я же говорил, что здесь опасно. Кровля обрушилась.

— Подходите осторожно, сказал Аллейн. — В воздухе все — еще стоит пыль. Посветите-ка мне.

Все семеро сгрудились вокруг развалин, освещая фонариками торчавшие из земли обломки деревянных подпорок и краешек старой двери, прежде служившей крышей.

— Бэйли, — позвал Аллейн.

Они вдвоем присели на карточки, изучая следы па земле и примятую траву.

— Взгляни-ка, вот хороший отпечаток.

Бэйли всмотрелся.

— Да, — сказал он. Она, наверное, в этих туфлях и была, а, вторая пара у нее в каюте.

— Американские, спортивные, на низком каблуке.

— Точно, сэр.

— О господи! — ужаснулся Тиллотсон. — Спряталась тут… и надо же! Господи боже мой!

— Погодите, Берт, — сказал Фокс.

Аллейн, сбросив пальто, разбирал груду обломков.

— Мы опоздали, — сказал он, мы опоздали, но давайте побыстрей все это разгребем.

Все усердно принялись за дело.

— Поработали на совесть, — хмыкнул Аллейн, — но не очень тщательно.

Кто-то прошелся то ли камнем, то ли деревяшкой, заметая следы, и оставил только отпечатки женских туфель. Они хотели, чтобы мы пришли к тому же выводу, что и вы, Берт.

— Понял? — сказал Тиллотсон провинившемуся постовому. — Ты понял, что ты натворил?!

— Ничего у нас не выйдет, сказал Аллейн, присев на корточки Сходите кто-нибудь к смотрителю и принесите лопаты. Да захватите что-нибудь, чем можно прикрыть следы, — кусок доски или лист железа. Побыстрее: одна нога здесь, другая там. Томпсон, у тебя есть вспышка? Сфотографируй-ка.

Сверкнула вспышка: Томпсон снимал следы и место обвала.

— Послушайте, Берт, а не сходите ли и Вы К смотрителю? — попросил Аллейн. — Позвоните своему врачу, скажите, что он опять нам нужен, Пусть подготовит «скорую» и все необходимое — объясните ему, что это, очевидно, еще одно убийство. А потом отправляйтесь на «Зодиак». Там нужен глаз да глаз: такая шатия подобралась, я уж не говорю о главаре.

— А если все окажутся на месте?

— Отмените поиск и направьте людей в Рэмсдайк.

— Ну что ж, пока, — сказал Тиллотсон.

Аллейн и Фокс ненадолго остались одни.

— Как, ты думаешь, все это случилось? — спросил Фокс.

— Она очень нервничала на последнем допросе. Возможно даже, пригрозила их выдать, и Артист решил её убрать. Но скорей всего она просто сбежала, закатив сперва истерику. Когда этот болван Кейп прыгнул на палубу, она проскользнула на берег в тумане, а Артист, конечно, следом за ней. До карьера оттуда рукой подать. Вот и все.

— А вдруг её тут нет? — спросил Фокс. — Вдруг она и еще кто-то побывали здесь днем, и она успела отсюда выйти прежде, чем все обвалилось?

— А где ж тогда её следы, ведущие обратно? И зачем этот неизвестный пытался затереть свои следы?

— Логично. Так ты думаешь, пока на «Зодиаке» продолжался этот шум и гам, он успел вернуться и тихо-мирно сидел в салоне, когда Кейп и шкипер пересчитывали их по головам?

— Вот именно.

Некоторое время они работали молча. — Не знаю почему, сказал Фокс, — но я не очень уверен, что она тут.

— Не очень, говоришь? — изменившимся голосом произнес Аллейн.

Фокс охнул и отдернул руку. Из-под груды земли торчала нога в спортивной туфле.

Вернулись полицейские с фонарем и лопатами, Томпсон и Бэйли с оборудованием. Мисс Хьюсон откопали быстро. Ее цветастое платье задралось до самой шеи. Страшно было смотреть на застывшее тело, одетое в некрасивое, но добротное белье, и на лицо — глаза и рот залеплены землей, скулы поцарапаны гравием.

— Судя по лицу, непохоже, что она задохнулась, — сказал Фокс.

— А ты думал, она и впрямь погибла при обвале, Братец Лис? Шансов мало, конечно, но надо попытаться сделать искусственное дыхание.

Один из постовых снял шлем и приступил к делу.

— Снова сонная артерия?

— Думаю, да. Посмотрим, что скажет врач.

Оставив Фокса ждать врача, Аллейн вернулся к шлюзу. В салоне горел свет и слышались голоса.

Он спрыгнул на палубу и в последний раз встретился с пассажирами в салоне «Зодиака».

Они были полураздеты, что никого из них не украшало, за исключением разве Натуша, чей роскошный халат, шарф и малиновые комнатные туфли свидетельствовали о пристрастии к экзотическим краскам, никак не проявлявшемся в его повседневной одежде. Он и сам был экзотичен, высокий прямой, сидящий несколько поодаль от остальных. Аллейн подумал, что Трой вероятно, захотелось бы написать его в таком виде.

Шкипер тоже сидел поодаль, наблюдая. Мистер Тиллотсон занял свое прежнее место за столом, а пассажиры вновь расположились полукругом‚ на диванчике под окнами. Хьюсон громко требовал объяснений. Где его сестра? Да понимает ли Аллейн, чем это пахнет? Они с сестрой американские граждане, и если они обратятся к своему послу в Лондоне…

Аллейн дал ему немного выговориться, затем прервал:

— Некоторое представление о том, чем это пахнет, мистер Хьюсон, мы уже составили. Мы связались с Уголовным розыском Нью-Йорка, и они нам очень помогли.

Хьюсон побледнел, раскрыл рот, намереваясь что-то сказать, но промолчал.

— Так вы действительно не знаете, где ваша сестра? — спросил Аллейн.

— Я знаю, что вы ее напугали всей этой кутерьмой… — Он осекся и вскочил, поочередно глядя то на Тиллотсона, то на Аллейна. — Послушайте, в чем дело? Что с сестренкой? — Он включил свой слуховой аппарат и повернулся Аллейну. — Ну, выкладывайте.

— Боюсь, что дело плохо.

— То есть как это? Вы что, не можете объяснить по-человечески? — Он вдруг растерянно спросил: — Что значит — плохо? Вы хотите сказать, что она умерла? Да? Вы это хотите сказать?

К нему подошел Лазенби и обнял его за плечи. — Держитесь, старина, — проворковал — он. — Спокойней, спокойней, мой друг.

— Отцепитесь, чего вяжетесь! — прикрикнул Хьюсон и повернулся к Аллейну. — Где она? Что с ней? Да что же наконец случилось?

Аллейн рассказал, как нашли мисс Хьюсон. Брат слушал, склонив голову набок и сморщившись, как будто ему было плохо слышно.

— Задохнулась?

Все молчали.

— Что вы все словно в рот воды набрали, черт бы вас подрал! — вдруг вспыхнул он. — Скажите же хоть слово.

— Что тут скажешь? — пробормотал Кэли Бард.

Хьюсон, не зная, на кого обрушить свою тоску и боль, повернулся к Барду.

— Вы! Сидите себе как ни в чем не бывало! Да что же вы за человек!

— Мне очень жаль, сказал Кэли.

— Жаль! Вот как! Ему жаль!

— Прекрасно работает наша полиция! — вмешался Поллок — Запугала несчастную женщину так, что она от страха спряталась в карьер и задохнулась там.

— Мы считаем, что мисс Хьюсон погибла не при обвале, — сказал Аллейн, — она была уже мертва, когда произошел обвал.

— Вы понимаете, что вы говорите? — ужаснулся Лазенби.

— Мы считаем, что ее убили в точности таким же образом, каким во вторник ночью была умерщвлена мисс Рикерби-Каррик, а в прошлую субботу некто Андропулос. И у нас есть основания предполагать, что сделал это один из вас.

— А знаете, — сказал Кэли, — я предчувствовал, что вы это скажете. Но почему? Почему вы думаете, что кто-то из нас мог… Мы самые заурядные люди, представители среднего класса, из четырех разных стран. Встретились мы здесь впервые. Никто из нас не знал прежде эту злополучную чудачку до тех пор, пока не встретили ее на «Зодиаке», где, откровенно говоря, она замучила всех нас своим занудством. Мисс Хьюсон тоже никто никогда не видел, кроме ее брата. Сегодня вечером вы намекнули, что у нас тут какой-то сговор, что кто-то с кем-то шептался в переулочке в Толларке, что кто-то украл у мисс Рикерби-Каррик безделушку Фаберже. И при чем тут мистер Поллок и его наброски? Извините меня, — уже другим тоном сказал Кэли, — я не собирался выступать тут с речью, но, когда вы, не моргнув глазом заявляете, что один из нас убийца, мне лично делается страшно, и я бы хотел знать, в чем дело.

— Да, конечно, я вас понимаю. При обычных обстоятельствах я ничего бы не сказал вам, но, поскольку дело это совсем необычное, я буду более откровенен, чем мне, вероятно, следует.

— Рад это слышать, — сухо сказал Кэли.

— Итак, начнем. Сговор? Да. Мы считаем, что на «Зодиаке» существует преступный сговор, в котором участвуют все пассажиры, за исключением одного. Убийство? Да. Мы считаем, что один из вас убийца, и надеемся это доказать. Как его фамилия? Фолджем. Кличка — Артист. В настоящее время он носит чужую фамилию. Что он собой представляет? Он преступник международного класса, на счету которого по меньшей мере пять убийств.

— Да вы свихнулись, что ли? — воскликнул Поллок.

— Теперь насчет сговора, — продолжил Аллейн. — Коротко говоря, он представляется мне так. Вы, мистер Поллок, пишете весьма умелые подделки под Констебля. Ваши юные друзья мотоциклисты незаметно подсовывают их владельцам антикварных лавочек в районе, где некогда писал Констебль. О находке Хьюсонов в магазинчике Бэга вы раззвонили бы по всему свету. В случае необходимости ваш рассказ подтвердил бы и сам Бэт, и моя жена, и мисс Рикерби-Каррик, и еще один, не участвующий в сговоре пассажир. Затем вы принялись бы рыскать по окрестностям! Вы, то есть: а) мистер Лазенби, более известный в Австралии как Динки Диксон; 6) Хьюсоны, они же Эд и Сэлли-Лу Морган, и, наконец, вы сами, мистер Поллок, не постеснялись бы отыскивать свои же собственные подделки.

— Совсем с ума сошел, сказал мистер Поллок.

— И таким образом — сюрприз за сюрпризом — вы собрали бы немалое количество «работ Констебля», а затем разъехались кто куда и вскоре продали все эти находки по самым высоким ценам. Мы полагаем, все это было затеяно сейчас в Качестве эксперимента главными заправилами этого бизнеса, чтобы при удаче развернуть его в мировом масштабе.

— Все это ложь. Это неслыханная и злонамеренная ложь, — задыхаясь, произнес Лазенби.

— Одновременно, — продолжил Аллейн, — вы прощупали бы почву, чтобы найти сбыт для наркотиков, вылавливая потребителей среди тех, кто ринется сюда на поиски картин Констебля.

— Нет, как вам это нравится? Мы что же, так и будем тут сидеть и глотать все эти оскорбления? — воскликнул Хьюсон.

— У нас нет выбора, — сказал Бард. — Продолжайте, — обратился он к Аллейну.

— Но почти с самого начала все пошло вкривь и вкось. Я снова вам напомню о К. Дж. Андропулосе, который должен был ехать в седьмой каюте. Выходец из Греции и владелец антикварной лавчонки в Сохо, он был привлечен для участия в сговоре, а затем рискнул шантажировать Фолджема, за что и был убит, убит таким же способом, как обе женщины. Сам же Фолджем и задушил его за тридцать восемь часов до того, как прибыл на «Зодиак».

Трое мужчин заговорили одновременно, но Аллейн поднял руку.

— В свое время мы обсудим вопрос о ваших алиби: мы их все проверили.

— Все, что я могу сказать, так это «слава богу», да и то, может быть, преждевременно, — сказал Бард. — Теперь насчет мисс Хьюсон. Почему вы так уверены, что это убийство?

— Мы ждем официального — медицинского заключения, ответил Аллейн. — Но поскольку среди нас есть врач, я попрошу его описать признаки смерти от удушья. Чем отличается труп человека, задохнувшегося под грудой земли и гравия, от задушенного путем резкого сжатия сонной артерии?

— Нет, Аллейн! — вскрикнул Кэли. — Это уже слишком! — Он взглянул на обхватившего руками голову Хьюсона. — Так все-таки нельзя — существуют же какие-то рамки.

— Мы стараемся, насколько возможно, держаться в их пределах, — ответил Аллейн. — Мистеру Хьюсону придется опознать труп, так что лучше ему заранее знать, что его ждет, если он этого еще не знает. Надо полагать вас всех интересует, почему мы считаем, что мисс Хьюсон убита? Наша точка зрения основана главным образом на внешнем виде трупа. Итак, доктор Натуш?

— Вы ведь послали за полицейским врачом, так что мне вряд ли уместно высказывать свое мнение, — ответил Натуш. Он явно чувствовал себя неловко под неприязненными взглядами собравшихся.

— Ну а если это в интересах правосудия?

Не понимаю, чем мое вмешательство может быть полезно правосудию.

— Если вы дадите себе труд подумать, вы поймете.

— Боюсь, что нет. Может быть, вы хотя бы согласитесь сказать нам, есть ли разница во внешнем виде трупа, когда смерть вызвана одной или другой из названных причин?

— Думаю, что да, сказал Натуш после длительной паузы.

— Когда смерть наступает от сжатия сонной артерии, остаются ли какие-нибудь следы на месте сжатия:

— Я уже сказал, что предпочел бы не высказывать своего мнения. Внешние признаки могут быть различными. Мне никогда не приходилось видеть человека, погибшего в результате сжатия сонной артерии, так что мое мнение вам ничего не даст.

— Но зато вы знаете, как это делается, правда? Знаете? — пронзительно закричал Поллок.

Хьюсон опустил руки и посмотрел на доктора. — Полагаю, любой медик представляет себе, где и как нужно для этого нажать, — сказал Натуш. — Но я категорически отказываюсь обсуждать этот вопрос. — Не могу одобрить вас, — произнес Лазенби, поворачивая свои темные очки в сторону доктора. — Это нечестно. Вам задали прямой вопрос, доктор, а вы уклоняетесь от него.

— Наоборот.

— Ну ладно, сказал Аллейн. — Давайте вспомним обстоятельства мисс Хьюсон. Постовой слышал, как несколько раз она крикнула: «Пустите! Пустите меня!» Этого никто не опровергает?

— Конечно, нет! Она психанула и хотела убежать, — сказал Хьюсон. — Как же еще. Ее обвиняют, что она мошенница. Вылавливают из реки труп и толкуют об убийстве. Конечно, она испугалась, распсиховалась и кричала на меня, чтобы я оставил ее в покое. Ну я и оставил её в салоне, а сам ушел в каюту.

— Вы последним спустились в каюту?

— Нет, мы ушли вместе с преподобным и со Стеном.

— А доктор Натуш?

— Он был на палубе — ушел сразу же, когда сестренка стала нервничать. Я тогда даже подумал: чего это он вылез в этакий туман? Но вылез, и ладно.

— Я хотел бы ясно себе представить, где кто из вас находился и что случилось после того, как вы оставили её в салоне.

Все заговорили сразу и сразу же замолчали. Аллейн взглянул на Барда.

— Давайте вашу версию.

— Ну что ж, рискну. Я был в своей каюте и уже разделся, но не лег — я рассматривал бабочек, которых поймал в дороге. Потом я слышал, как эти трое, — он кивнул в сторону Лазенби, Хьюсона и Поллока, — прошли мимо моей каюты, потом в туалет, а затем к себе. Всем им нужно было пройти мимо меня, поскольку моя каюта — первая. Я не прислушивался к их разговору, но узнал голоса.

— Дальше.

— Вдруг раздались какие-то вопли, и я услышал, как мисс Хьюсон кричит: «Пустите!» Она крикнула это два или три раза, а потом в салоне начался какой-то топот, захлопали двери. Хьюсон звал сестру. Лазенби и Поллок что-то орали, и все помчались наверх. Должен признаться, я не сразу присоединился к ним. Откровенно говоря, я уже был сыт по горло разными ужасами, и моей первой мыслью было: «Да когда же этому придет конец?»

— Что же вы сделали?

— Я постоял, прислушался и, так как шум все разрастался, с большой неохотой полез наверх.

— И что вы там увидели?

— Все бегали, натыкаясь друг на друга в тумане, спрашивали, что случилось и где мисс Хьюсон.

— Скольких человек вы смогли разглядеть

— Я это представляю себе довольно смутно. Я слышал, как перекликались эти трое, а шкипер всех предостерегал, что в таком тумане можно нечаянно свалиться в воду. Лазенби кричал, что, по его мнению, лучше оставить мисс Хьюсон в покое, а Хьюсон говорил, что не может так бросить ее. Поллок метался по палубе и все время спрашивал, о чем же думает полиция. Тогда я позвал полицейского, и тот плюхнулся на палубу, как кит.

Никто из пассажиров не смотрел на неподвижную фигуру за угловым столиком.

— Я правильно вас понял? — спросил Аллейн. — За все время вы ни разу не слышали голоса доктора Натуша? И не слыхали, как он спускался к себе в каюту?

Бард молчал.

— А я слыхал! — сказал Поллок. — Я слышал, как он что-то ей сказал, и она тут же начала кричать: «Пустите!» Он стоял возле нее и что-то говорил ей, готов поклясться.

— Кто-нибудь слышал голос доктора Натуша после того, как умолкла мисс Хьюсон?

Поллок, Хьюсон и Лазенби хором громко ответили: «Нет».

— А вы, шкипер?

Шкипер положил на колени свои натруженные руки и нахмурился.

— Вроде бы нет. Я был у себя в каюте, когда поднялся шум. Я выбежал: все были уже на палубе, и кто-то звал полицейского. Не она — ее уже не было. Наверное, мистер Бард, раз он так говорит. Голоса доктора я не слышал и ни разу не столкнулся с ним на палубе.

— А знаете почему? — завопил Поллок. — Его там не было — он соскочил на берег, догнал беднягу где-то на холме и задушил, потому что никакой он не доктор, он подлец и убийца. Вот он кто!

Аллейн подошел к Натушу. Тиллотсон встал и направился к выходу, выглянул и увидел, что наверху стоит постовой. Доктор Натуш поднялся с места.

— Хотите дать показания? — спросил Аллейн, понимая, что все ждут от него этой избитой фразы. — Но могучий голос доктора уже гремел:

— Я один, и мне придется защищаться. Когда эти люди, которые меня обвиняют разошлись по своим каютам, я действительно стоял на палубе. Туман так сгустился, что я почти ничего не мог разглядеть. Было душно. Я уже собирался уйти к себе, когда на палубу вся в слезах выбежала мисс Хьюсон.

Она была в истерике. Налетев с разбегу на меня, она чуть не упала, но я подхватил её за плечи и попытался успокоить. Однако тут она совсем уже вышла из себя и начала кричать: «Пустите меня! Пустите!» И поскольку она меня боялась — своего рода аллергия к людям с темным цветом кожи, я ее отпустил, и она тут же скрылась в тумане. Опасаясь, как бы она не упала, я двинулся вслед за нею, но, услышав мои шаги, она опять закричала «Пустите!» К этому времени подоспели остальные. Меня они не видел, я еще немного постоял, пока не услышал голос шкипера, а после этого‚ так я уже ничем не мог помочь, сошел к себе в каюту, где находился до прихода ваших коллег. Он минуту помолчал, Вот и все, добавил он и сел.

Алейну, как в кошмаре, вдруг показалось, что Лазенби, Полок и Хьюсон сдвинулись, сливаясь, как кляксы, в одно зловещее и чудовищное пятно. Они действительно встали рядом и настороженно следили за Натушем.

— Мне очень, очень жаль, воскликнул Кэли Бард, но я должен опровергнуть вас! Это неправда. Так не могло быть.

Недруги Натуша сдвинулись еще плотнее. Поллок обрадованно хмыкнул.

Лазенби сказал «ага!» а Хьюсон: «Даже он признал это!», будто Бард его заклятый враг.

Кэли подошел к Натушу и посмотрел ему в глаза.

— Потому что я все время стоял возле трапа. Я не знал, что делать, и стоял там в нерешительности, пока не появились шкипер и постовой.

— Он кивнул на доктора. — Взгляните на него, ведь он же огромный, я не мог бы его не заметить. Но он не проходил мимо меня, не проходил, и все. Его там просто не было.

Натуш бросился к оскорбителю, но Аллейн и Тиллотсон успели перехватить его. В суматохе они ударились о стойку бара, и со стены слетели изображенные Трой знаки Зодиака.

Хьюсон кричал:

— Хватайте его! Держите!

В это время с палубы тоже послышался шум. Когда Аллейн и Тиллотсон скручивали огромные руки Натуша, с трапа скатился вниз какой-то диккенсовский персонаж, маленький, очкастый, лысый, безумно разъяренный, за которым следовали Фокс и двое встревоженных полисменов. Человечек с недовольством взглянул на представшую перед ним странную сцену и возмущенно завопил:

— Я требую наконец, чтобы мне объяснили, что означает весь этот маскарад!

Фокс, увидев, чем занят шеф, пришел на помощь, но Натуш больше не вырывался, и смотрел на одолевших его полицейских так, будто победа осталась за ним.

Аллейн повернулся к человечку.

— Могу ли я узнать ваше имя, сэр? — спросил он.

— Мое имя! — воскликнул тот. Я его не скрываю, сэр! Мое имя — Кэли Бард.

Х ДЕЛО ЗАКОНЧЕНО

— На этом, собственно говоря, заканчивается дело Артиста, — сказал Аллейн, кладя на стол папку.

— Ныне он вместе со своими дружками отбывает пожизненное заключение, и хорошее поведение вряд ли поможет ему сократить срок. Думаю, его гнетет, что он лишен теперь возможности охотиться на бабочек в Дартмуре, где, как вы помните, наверно, по «Собаке Баскервиллей», их водится довольно много.

Незадолго до приезда Фолджема в Англию настоящий Кэли Бард, человек довольно известный в узком кругу специалистов, поместил объявление в газете, где сообщал, что отправляется на ловлю бабочек в Южную Америку и ищет напарника. Это объявление тут же взяли на заметку Лазенби и Поллок, которые, осторожно наведя справки, выяснили, что Бард уехал надолго. Таким образом, Фолджем счел удобным превратиться в Барда, тем более что в школьные годы он увлекался ловлей бабочек и знал достаточно, чтобы выдать себя за любителя. В случае, если бы он наткнулся на кого-нибудь, кто знал настоящего Барда, он воскликнул бы: «Что вы, что вы! Да я вовсе не тот знаменитый Кэли Бард. Куда мне?» Или что-то в этом роде. Преступники, конечно, не могли предвидеть, что настоящий Бард вернется на два месяца раньше срока, подхватив какое-то тропическое заболевание.

И вот, когда один из наших ребят зашел навести справки по указанному адресу, его встретил чрезвычайно раздражительный человечек, коего тут же доставили на вертолете в Толларк для очной ставки.

К этому времени мы уже, конечно, знали, кто из них Фолджем, поскольку выяснили личности всех остальных. Но к тому же Фолджем допустил одну промашку: упомянул о побрякушке Фаберже, прежде чем он мог бы о ней что-нибудь узнать.

Знакомясь с моей женой, он сразу взял верный тон — иронический и в то же время дружелюбный. Он понимал, что вряд ли она всерьез поддастся его чарам, однако она находила его общество забавным и приятным. Артист слегка косил — ему повредили глаз во время драки в каком-то притоне, но этот недостаток, говорят, многие женщины даже находили привлекательным. Что касается Лазенби, или, вернее, Диксона, то он потерял глаз во время второй мировой войны, будучи полковым священником в австралийской армии, пока не выяснилось, что он давно уже лишен сана. Ему было совсем нетрудно провести епископа Норминстерского, которого очень рассердила вся эта история. Ну, вот как будто и все. Буду рад ответить на ваши вопросы.

Кармайкл заскрипел ботинками, но тут Аллейн встретил взгляд тихого и незаметного на вид человека, сидевшего в последнем ряду.

— Что вас интересует?

— Мне хотелось узнать, сэр, были ли найдены недостающие страницы дневника?

— Нет, наши поиски ничего не дали. Лазенби, вероятно, просто спустил их в туалет.

— Он их прочел тогда на берегу и поэтому вырвал?

— Совершенно верно. Надеясь сократить себе срок, он признался во время следствия, что мисс Рикерби-Каррик описала там подслушанный ею разговор между… — Ботинки Кармайкла беспокойно заскрипели, — между Фолджемом, Лазенби и Поллоком… Ну хорошо, Кармайкл, говорите.

— Думаю, там еще было о вашей супруге, сэр, и, может, о картине, которую они подсунули Бэгу. А еще насчет мотоциклистов и так далее и тому подобное.

— Возможно. Но если верить Лазенби, то запись в основном касалась убийства Андропулоса. Когда мисс Рикерби-Каррик попыталась рассказать об этом моей жене, ей помешал Лазенби, под видом, будто хочет уберечь Трой от скучной собеседницы. Точно так же и Артист вмешался, когда Поллок проявил чрезмерный интерес к рисункам моей жены и выказал готовность помочь ей. Артист притворился, что он возмущен фамильярностью Поллока. На самом деле им руководили далеко не столь галантные соображения.

Кармайкл сел, вместо него вновь поднялся человек В последнем ряду.

— Мне бы хотелось знать, что же в действительности произошло в ту ночь в Кроссдайке?

— Вскрытие показало, что мисс Рикерби-Каррик приняла довольно большую дозу снотворного, возможно, таблетки мисс Хьюсон. Она спала на палубе на корме за грудой покрытых брезентом шезлонгов. Каюта Артиста находилась у самого трапа, и, когда все затихло, он прокрался через салон на палубу и убил ее, поскольку она слишком много знала, а затем снял драгоценность Фаберже, которую вместе с трупом передал мотоциклисту, чья фамилия, как ни странно, действительно Смит. Тот ждал на берегу, как ему приказали накануне. Моя жена вспомнила потом, что ночью слышала треск мотоцикла. Да, я вас слушаю?

Слушатель из третьего ряда поинтересовался, все ли члены шайки знали об убийстве мисс Рикерби-Каррик.

— Если верить Лазенби, заранее они ничего не знали. Когда Лазенби сообщил Фолджему о записи в дневнике, тот сказал, что все уладит сам, и велел ему помалкивать, что тот и сделал. Но, конечно, потом они обо всем догадались. Сам Артист едва ли что-нибудь им рассказал — он не привык делиться даже с ближайшими сообщниками.

— А то, что они все время ссорились и не ладили между собой, это было для отвода глаз?

— А! — сказал Аллейн. — Точно такой же вопрос задала мне жена на следующий день в Норминстере.

— Так это было для отвода глаз? — спросила Трой. — Я имею в виду, как Кэли — про себя я его все еще так называю — издевался над Поллоком, а тот вместе с Хьюсонами норовил как-то нагрубить ему в отместку. Все эти разыгранные перед нами стычки были просто комедией?

— Да, родная.

— Ну а горе Хьюсона из-за смерти сестры… — она повернулась к Натушу. — Ведь вы говорили, он был очень расстроен.

— Мне так показалось.

— Он, конечно, был расстроен, но к тому же продолжал играть роль. Тебя окружали аферисты высочайшего класса. Натуш, что вы себе не наливаете?

— Благодарю. Вероятно, — сказал Натуш, — я оказался для них удобной находкой — сообща они сумели сделать так, что подозрение упало на меня Особенно ловко повел себя Бард. Я должен извиниться перед вами, но когда он так нагло солгал, что не видел меня — а мы с ним столкнулись м трапе, — во мне и в самом деле пробудился дикарь. — Он повернулся к Трой: — Я рад что вас при этом не было.

Аллейн вспомнил в бешенстве взметнувшиеся руки, словно вырезанные из черного дерева, вспомнил яростное лицо Натуша и подумал, что и в этот момент Трой увидела бы его как-то по-своему. Будто почувствовав мысли мужа, Трой повернулась к доктору.

— Если вам это неприятно, скажите сразу, но когда-нибудь, когда у вас будет свободное время, вы не согласитесь мне позировать?

— Всмотритесь в меня хорошенько, — сказал он ошеломлённо, — и вы, может быть, заметите, что я краснею.

После обеда они прошли к гаражу, где Натуш оставил свою машин Следствие было закончено, и он возвращался в Ливерпуль. Не сговариваясь, они больше не затрагивали наболевшую тему.

Ночь была душная, где-то громыхал гром, но туман рассеялся. Они дошли до Причального переулка и посмотрели на реку. «Зодиак» стоял на причале и за иллюминаторами гостеприимно светились вишневые занавески Справа была контора компании увеселительных речных прогулок. Трой заметила в окне белую карточку и подошла поближе.

— Они забыли снять объявление, сказала она. Аллейн и Натуш прочли:

«НА ТЕПЛОХОДЕ «ЗОДИАК» ОСВОБОДИЛАСЬ ОДНОМЕСТНАЯ КАЮТА. ОТПЛЫТИЕ СЕГОДНЯ. ЗА СПРАВКАМИ ОБРАЩАТЬСЯ СЮДА…

Перевод с английского Е. КОРОТКОВОЙ и И. ПИКМАН

ОБ АВТОРАХ

Хайнер Ранк — родился в 1931 году в г. Бабельсберге. По окончании учебы работал на киностудии «Дефа», а затем в театре в Пархиме в качестве ассистента режиссера. Литературную деятельность начал в 1955 году. Первые произведения публиковал под псевдонимом Петерман. Написал несколько книг в содружестве с другими авторами. В 1959 году был опубликован его первый детективный роману «Похищение автомобиля». Для творчества Ранка характерен интерес к расследованию, к показу кропотливого, очень ответственного труда работников народной полиции. Последние произведения Ранка; получили высокую оценку в ГДР и переводились во многих странах.

Эрл Стэнли Гарднер (1899–1970) был одним из самых известных американских авторов детективного жанра. Из-под его пера вышло более ста книг, изданных тиражом в 110 миллионов экземпляров. Свою трудовую деятельность Гарднер начинал как адвокат, и главным действующим лицом большинства его романов является. адвокат Перри Мейсон. Для романов о Перри Мейсоне характерна; строго логическая конструкция, детективнаядеятельность героя основана не столько на поиске, сколько на рассуждении.

Найо Марш — известная новозеландская писательница, драматург и режиссер. Родилась в 1899 году в Новой Зеландии. Там же получила образование, которое завершила в Англии. Найо Марш видный деятель театра, она пользуется большой известностью ка режиссер и у себя на родине, и в Англии. Часто работает с молодежными коллективами, особый интерес уделяет классическому репертуару. Член Британской академии искусств, награждена орденами. Детективные романы Марш признаны классическими в этом жанре. Они написаны на высоком литературном уровне, как правило, социально заострены и связаны с миром художников и актеров — людей искусства, хорошо знакомых писательнице.

Примечания

1

На эту жанровую особенность детектива указывают, в частности, авторы двух работ, вышедших в Англии в 1972 году: Джулиан Саймонс, Убийство чистейшей воды. От детектива до романа о преступлении; Эрик Раутли. Пуританские радости, даруемые детективом: сугубо частное исследование.

(обратно)

2

Речь идет о фильме У. Уайлера «Коллекционер».

(обратно)

3

Фокс — по-английски «лиса».

(обратно)

4

Член Королевской академии изобразительных искусств.

(обратно)

Оглавление

Детектив в трех измерениях

Хайнер Райк ЗЕЛЕНЫЙ ПРИЗРАК

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

Эрл Стенли Гарднер ПОКАЗАНИЯ ОДНОГЛАЗОЙ СВИДЕТЕЛЬНИЦЫ

  Глава I

  Глава II

  Глава III

  Глава IV

  Глава V

  Глава VI

  Глава VII

  Глава VIII

  Глава IX

  Глава Х

  Глава ХI

  Глава ХII

  Глава ХIII

  Глава ХIV

  Глава XV

  Глава XVI

  Глава XVII

  Глава ХVIII

  Глава ХIХ

  Глава ХХ

  Глава ХХI

  Глава ХХII

  Глава ХХIII

  Глава ХХIV

Найо Марш НА КАЖДОМ ШАГУ КОНСТЕБЛИ

  ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

  I ЗА СПРАВКАМИ ОБРАЩАТЬСЯ СЮДА

  II ЛОЩИНА КОРОЛЕВСКОГО СУДИЛИЩА

  III ТОЛЛАРК

  IV КРОССДАЙК

  V ЛОНГМИНСТЕР

  VI РЭМСДАЙК

  VII ПРОЦЕДУРА СЛЕДСТВИЯ

  VIII СЛЕДСТВИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

  IХ «ПОЛЗУН»

  Х ДЕЛО ЗАКОНЧЕНО

ОБ АВТОРАХ

*** Примечания ***