Москва. Купечество. Торговля. XV - начало ХХ века [Сборник] (pdf) читать постранично, страница - 2

греческих
единоверцев. Брак Софьи Палеолог в этом отношении имеет
действительное влияние и значение в русской истории; это чув­
ствовали современники. Князь Курбский, представитель бо­
ярской оппозиции, недовольный тем превращением, которое
совершилось в XVI веке, — князя в царя, — одно из своих по­
сланий начинает так: «Презлыми жены чародеицы», и продол­
жает далее: «взошло зло в издревле добрый род российских кня­
зей», и именно Софье Палеолог приписывает он это превра­
щение князя в царя. Мысль Курбского не стоит отдельно, это
есть общая мысль всех бояр. Другой знаменитый представитель
боярской оппозиции времен Василия III, Берсен-Беклемишев,
в задушевной беседе с Максимом Греком говорил, что «имен­
но эта греческая царица, Софья Фоминична, на наше нестро­
ение пришла». Под нестроением бояре признавали введение но­
вых порядков в нашу старину. Мы, конечно, не можем прида­
вать преувеличенного значения какой-нибудь отдельной лич­

Торговля в Московском государстве

5

ности, потому что эта личность не создает идеи века. Поэтому
мы не можем согласиться с мнением, которое весь переворот
относит к известной иноземной личности, но, с другой сторо­
ны, так как индивидуального влияния нельзя отрицать в исто­
рии, мы не должны слишком умалять значение греческой ца­
ревны: как наследница короны она могла усилить влияние Ви­
зантии и поддерживала в Иване III мысль, которая родилась
еще до этого брака. Принимая на себя таким образом наследие
Царь-Града, князь московский принимает на себя также и обы­
чаи и обстановку византийской короны. Он должен ввести эти­
кет, должен поставить себя выше, чем прежде стоял; словом,
он должен обратить себя из князя в царя. Обстановка царей
византийских в значительной степени вырабатывалась под вли­
янием Востока. Таким образом, если идея о власти приходила в
Западную Европу из более чистых европейских источников, то
к нам она являлась в значительно испорченной форме.
Восточное влияние у нас на Руси является не только через
Византию, но и другим самостоятельным путем. Князь, пре­
вращаясь в царя, старается подражать бывшему византийскому
императору, но его уже нет, сама Византия далека, но есть
образцы более близкие. В XIV и XV веках слово «царь» для наших
предков имело только один смысл: у нас был только один
царь —это хан Золотой Орды. Естественно, когда князь сделал­
ся сам царем, он не мог не подчиниться тому влиянию, под
гнетом которого выросли его предки. Хан татарский в свою
очередь в своей обстановке, в понятии о своей власти руковод­
ствовался известными обычаями, издавна существовавшими на
востоке, особенно в Персии. После этого нет ничего удиви­
тельного, что в этикете, обстановке, самом отношении царя к
подданным сказалось в значительной степени воспоминание
об этом азиатском влиянии, сказалось подражание тому, что
продолжало делаться на востоке. Не говоря о том, что понятие
о царе вырабатывалось под влиянием восточновизантийским,
мы не должны забывать одного — самостоятельности нашего
общего начала. Князь, превращаясь в царя, не переставал от
этого быть князем, и его власть представляла тот оригиналь­
ный оттенок, который выработался самостоятельно в суздаль­
ской земле во время татарского периода: поэтому в царе нашем
преобладал оттенок князя, в особе царя является помещичий
колорит. Как прежде князь московский являлся вотчинником,
помещиком своей земли, с таким же характером остается и
наш царь. Помещичий характер московского царя проявляется

6

П.П. Мелъгунов ОЧЕРКИ ПО ИСТОРИИ ТОРГОВЛИ

прежде всего в том, что все государство считается его вотчи­
ною, собственностью. При неразвитом государственном порядке
и на западе было то же самое: и там казна королевская и казна
государственная смешивались в одно целое. Но у нас то же
самое понятие вырабатывается еще проще, еще патриархаль­
нее: царь есть законный владетель своей земли и всех его дохо­
дов. Если на западе Европы мысль о тождественности государя
с государством достигла значительной степени, то у нас это
было еще естественнее, и русский царь с большим нравом мог
сказать известную фразу Людовика XIV: «L’etat c’est moi» («Го­
сударство — это я!»). Там эта фраза отзывается какою-то под­
дельною искусственностью и вызывала известное оппозицион­
ное впечатление и, во всяком случае, могла выражать собою
только политическое отождествление государя с государством; у
нас эта фраза не говорилась, но она чувствовалась и всеми созна­
валась, и отождествление было гораздо естественнее, так как гос­
подствовало родовое, патриархальное представление о государе
как «отце». Конечно, и у нас не все обошлось без борьбы, но эта
борьба не имела того серьезного характера, как на западе.
Отношение царя к своим подданным вырабатывается почти
так же, как отношение помещика к своим