Порт-Судан [Оливье Ролен] (fb2) читать постранично, страница - 28


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

«Он романтик… и это очень хорошо… и очень плохо». «Один из наших, романтический характер» — вторит им рассказчик у Оливье Ролена. Герой Конрада — шкипер, плывущий с Запада на Восток, пространства, противопоставленные как цивилизация и варварство, материальность и духовность. У Ролена мотив порта и кораблей отдан рассказчику. «Именно в Порт-Судане я и узнал о смерти А.» — так начинается роман. Смерть друга вырывает рассказчика из «монотонной повседневности, понуждая «вернуться во Францию», а затем обратно в Африку. Материальное перемещение одноразово и продиктовано вполне практическими намерениями; герой мысленно путешествует в каждой главе, устанавливая связь между Севером и Югом, метрополией и колонией (во французской литературе они противопоставлялись Ги де Мопассаном и А. Камю). Связующим звеном становится и санитарка — француженка арабского происхождения.

Повтор сюжетной ситуации выявляет различие условий существования человека. Роман Конрада назван по имени героя, роман Ролена — по месту пребывания рассказчика. Имена рассказчика и персонажей не известны (за исключением символической «Свободы»), а имя героя сокращено до инициала. Герои Конрада — одиночки, смеющие противостоять, он сравнивает их с Дон Кихотом, негодовавшим на то, что ружья стерли границу между рыцарем и трусом. У Ролена граница проходит через душу героев. Наследники последней вспышки романтического бунтарства 60-х годов погрузились в мир, живущий по закону «клише во всем», «инерция мира» поглотила человека. Личность замещена вещью: ряды белых теннисок, черных ботинок, черных джинсов и курток, белых блузок и футболок представляют «исчезнувшую возлюбленную»; ее уход знаменуется исчезновением вещей, а переживания покинутого А. — грудами окурков, рядами бутылок и несменяемым постельным бельем.

Отношения человека и вещи в литературе XX века — тема особого разговора. Экзистенциализм противопоставил существование человека, способного к выбору собственной судьбы, «несуществованию» пассивной вещи. В «Золотых плодах» Н. Саррот безымянная молва все превращает в вещь. А. Роб-Грийе (он, а до него — Ф. Кафка заменяли имя героя инициалом, символизируя этим утрату личностной значимости) провозгласил новое литературное направление «шозизм», или, как у нас переводят, «вещизм», поскольку вещь не меняется и может служить опорой в непостигаемой действительности. А еще раньше, в романе «Огонь» А. Барбюса, вещь становилась знаком отличия человека, ввергнутого историей в солдатскую массу. Оливье Ролен совмещает все эти функции вещи. Его роман не только рассказывает о ходе истории, но цепью цитат, аллюзий и реминисценций обозначает ее пласты.

Герой романа «Порт-Судан» — писатель, но ни одной строки его, кроме обращения в письме, нам не представлено. Он потерял власть над собственным телом, и «слова тоже покинули его», поскольку «слова вполне телесны». Функция писателя передается рассказчику, которому не хватает «практической реальности». Каждое его слово или переданное суждение свидетелей обставляется оговорками («А, возможно, она ошибалась», «А. допускал, что его толкование было неверным»). Даже смерть не кажется достаточно достоверной, рассказчик не встретился «ни с кем из тех, кто видел его восковое лицо». Основываясь на зыбких свидетельствах, переходя «от исторического марша к событиям интимной жизни», он выстраивает ряд равноценных гипотез, недостаточной обоснованности которых («Ничего, уверяю вас снова, не позволяло мне сделать такое умозаключение…») противопоставлен единственный неоспоримый факт — географические координаты, приведенные в эпиграфе.

Прежний мир превратился в развалины (по его руинам в Африке гуляет рассказчик с «исчезающей» затем данкалийкой: «Мы вместе отплывали к морям, неведомым людям»). Когда-то герой и рассказчик были едины в своих стремлениях, потом разошлись: «он выбрал литературу, я — навигацию». Оба занятия подразумевают наличие цели и пути. Процесс писания пробуждает то, что их «продолжало загадочно связывать», рассказчик транспонирует историю героя на собственный опыт («я представляю, что я — это А., два состояния, два этапа одного и того же человеческого пути», «те же муки, но в молодости»), что позволяет преодолеть несчастье «социального одиночества» и восстановить «историческую канву личности». Роман-воспоминание превращается в роман-эпитафию собственному поколению (Оливье Ролен родился в 1947 г. и в 60-е разделял идеи левого экстремизма), утраченной вовлеченности в историю.

Истинным героем романа становится текст, рождающийся на основе «послания всего лишь из двух слов», поддающихся «любому толкованию», текст, всех смыслов которого мы не можем уловить и расшифровать, обитая в сфере иной национальной культуры. Например, рассказчику «отводилась роль Паяца» — какого, из стихотворения Бодлера или из оперы Леонковалло? Что означают для француза «малый дворец Петербурга» и «серые глаза Анны Карениной»?

Перед