Вокруг закона Вернера [Анатолий Симонович Либерман] (fb2) читать постранично, страница - 8

глаголах и на концах слов (еще не так давно эту силу иногда называли тенденцией: была тенденция к оглушению, вот спиранты и оглушились), но механизм процесса остается нераскрытым.

С. Судзуки [Suzuki 1994, 232—239] истолковывает готские выравнивания в морфологических терминах. За последнее время все большее число исследователей, отчаявшись объяснить разнообразные исключения (например, отсутствие умлаута в формах, в которых он, в соответствии с нашими правилами, должен был произойти, или, как в данном случае, отсутствие звонких спирантов в готских сильных глаголах), ссылаются на роль морфологических факторов. По всей вероятности, они на верном пути, хотя объяснения порой оказываются слишком простыми. В гипотезе, предложенной Судзуки, как и в гипотезе Куриловича, конечное оглушение принимается за данное. И при его подходе остается неясным, почему глухие спиранты были обобщены также и в готских глаголах на ‑jan: hafjan ‘поднимать’, hausjan ‘слушать’, ganohjan ‘удовлетворять’ и пр. Не забудем *taisjan и *raisjan; они либо обобщили глухой, либо никогда не имели звонкого.

Есть и другие аспекты закона Вернера, не просветленные за сто с лишним лет. Так, все еще не решено, сопоставимы ли этимологически готская приставка ga‑ и латинская приставка con‑, т. е. мог ли подвергнуться действию закона начальный согласный. Недавно была высказана мысль, что конечное /s/ в формах типа готского dags ‘день’ не восходит к */z/. Я не буду касаться этих аспектов, а сформулирую свое представление о законе Вернера, как оно было изложено выше, в нескольких тезисах.

1. В том ареале, который получил название германского, всегда действовало правило, по которому /s/ аллофонически озвончалось после неударного слога.

2. Первый перебой согласных создал три новых глухих и три новых звонких спиранта, которые допускались в одинаковом окружении и были, следовательно, самостоятельными фонемами. После перебоя закон Вернера регулировал только распределение фонем. Надо полагать, что /s/ и /z/ приобрели фонемный статус под давлением системы.

3. Фонологический смысл ударения не может быть сведен ни к экспираторным, ни к музыкальным характеристикам. Ударен тот слог, в котором происходит нечто не допустимое в других слогах слова. Таких привилегий ни один слог не имел ни в индоевропейском, ни в прагерманском, а те привилегии, которые известны, обнаруживаются только на уровне фразы. Отсюда следует, что ударение там было не словесным, а фразовым. В индоевропейском оно выполняло функции метронома, отмерявшего части высказывания, считая от конца, и никаких «благ» не предоставляло.

4. В принципе фразовое ударение свободно, т. е. интонация (тон) может выделить любой слог, но в реальной речи существуют правила фразового ударения и какие-то элементы высказывания (в том числе и в зависимости от порядка слов) регулярно лишены тона, а какие-то столь же регулярно его имеют. Соответственно в германских языках некоторые формы, видимо, чаще встречались с глухим спирантом, а в других был более привычен звонкий. При фонологической независимости глухих и звонких спирантов можно было ожидать их закрепления за теми или иными словами.

5. Для языков с одним лишь фразовым ударением характерно подчеркивать либо начало, либо конец синтагмы. Отдельно произнесенное слово — тоже синтагма. Германский праязык закрепил тон (фразовое ударение) на начальных слогах, т. е. в преобладающем числе слов на корне. Однако правилу начального ударения на первой стадии подчинились лишь изолированно произносимые слова и те, с которых начиналась синтагма, а в остальной части предложения по-прежнему господствовало фразовое ударение (либо унаследованное от индоевропейского, либо навязанное им — решение зависит от взгляда на этногенез германцев). Поэтому закон Вернера и не прекратил своего действия после акцентного сдвига. Не признав «двоевластия», невозможно понять, как этот сдвиг не положил закону Вернера преграды, т. е. как он мог функционировать в германском ареале.

6. Закрепление тона на корне изолированного слова и первого знаменательного слова в синтагме не прошло для германских языков бесследно. Корневой слог стал разбухать. Процесс разбухания и составляет смысл Первого перебоя согласных (и, кстати сказать, Второго). Таким образом, перебой есть следствие акцентного сдвига, но не в том смысле, что ударение стало сильным (динамическим, экспираторным). Словесное ударение — это позиционная привилегия, и оно не может быть ни сильным, ни слабым. Чтобы подчеркнуть главенство корневого слога, остальные слоги начали терять свою массу и четкость: сокращаться, редуцироваться и упрощаться. Долгие и полноартикулируемые гласные, равно как и геминаты, стали возможны только в корне (этапы этого пути хорошо прослеживаются от готского к древневерхненемецкому и дальше к древнеанглийскому и средним периодам). Так в германских языках появилось словесное ударение. Формы, возникшие по