Повесть о Дросилле и Харикле [Никита Евгениан] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Никита Евгениан Повесть о Дросилле и Харикле
Содержание
Книга первая
Книга вторая
Первое письмо Клеандра Каллигоне
Второе письмо Клеандра Каллигоне
Третье письмо Клеандра Каллигоне
Четвертое письмо Клеандра Каллигоне
Песня Клеандра Каллигоне
Книга третья
Первый рассказ
Второй рассказ
Третий рассказ
Четвертый рассказ
Рассказ пятый
Рассказ шестой
Рассказ седьмой
Первая песня Барбитиона
Вторая песня Барбитиона
Книга четвертая
Книга пятая
Книга шестая
Плач Дросиллы
Книга седьмая
Книга восьмая
Книга девятая
Приложения
А. Д. Алексидзе. Византийский роман XII в. и любовная повесть Никиты Евгениана
Греческий роман, оформившийся в эллинистическую эпоху, в конце II или начале I в. до н. э., был последним из жанров, созданных античной литературой[58]. Обыкновенно это — история влюбленных, разлученных судьбой, претерпевающих неисчислимые бедствия, силой любви одолевающих их и, наконец, соединяющихся навсегда. Спустя почти тысячелетие, в Византии XII в., в условиях так называемого византийского возрождения, предпринимается попытка вновь вызвать к жизни этот литературный жанр. Из византийских романов XII в. три: «Повесть об Исминии и Исмине» Евматия Макремволита, «Роданфа и Досикл» Феодора Продрома, «Повесть о Дросилле и Харикле» Никиты Евгениана сохранились полностью, один — «Аристандр и Каллитея» Константина Манасси дошел в виде фрагментов. Впрочем, в определенном смысле, роман в Византии никогда и не прекращал существовать. Он лишь изменился до неузнаваемости, преобразовавшись в христианские сказания о мучениках, страждущих во имя веры, отвергающих все земное ради спасения души, обрученной Христу. Роман XII в. интересен тем, что является возрождением в «христианнейшей» Византии языческого романа с его идеями беззаветной любви, дружбы, свободолюбия, с его миром торжества земного счастья и красоты. Как будто вовсе не было тысячи лет христианства! Судя по значительному количеству рукописей византийских романов, их влиянию на некоторые другие литературные памятники, у византийского читателя романы пользовались популярностью. Спустя несколько веков византийские романы обретают популярность и в Европе, о чем свидетельствует ряд переводов на европейские языки в XVI—XIX вв.[59] Однако в европейской филологической науке, начиная с первого исследователя греческого романа Гюэ[60], византийские романы были подвергнуты незаслуженно резкой критике. Характеризуя романы как скучные и холодные, Гюэ называл их авторов учениками, переписчиками Ахилла Татия. Существенным недостатком Гюэ, как и почти всех последующих критиков византийского романа, был антиисторизм: византийские романы рассматривались ими в ряду эллинистических романов без учета дистанции, отделяющей Византию XII в. от эллинистической эпохи. С другой стороны, в тех случаях, когда принималось во внимание византийское происхождение романов, объективному суждению о них мешало господствовавшее в европейской науке пренебрежительное отношение к Византии, ее культуре. Византийские романы отказываются исследовать лишь на том основании, что они— произведения «варварской», «презренной» византийской эпохи. В этой связи показательно мнение француза Шассана, который объявлял Харитона Афродисийского, наиболее раннего представителя античного романа, низкопробным писателем и подражателем только потому, что считал его византийцем[61]. Неприязнь некоторых исследователей к византийским романистам была столь велика, что их даже считали недостойными опубликования. Такого мнения придерживался относительно Никиты Евгениана французский филолог Виллуазон. Когда же, несмотря на его предупреждения, в 1819 г. было осуществлено издание греческого текста «Дросиллы и Харикла» с латинским переводом и отдельным томом комментариев[62], кое-кто отнесся к этому с неодобрением[63]. В числе строгих критиков, отказывающих византийским романам, в частности «Дросилле и Хариклу», в праве увидеть свет, оказался и такой деятель греческой культуры, как Адамантиос Кораис, видный писатель и литературовед XVIII—XIX вв. Изредка раздавались голоса в защиту византийских романов. Однако необходимость их опубликования, изучения мотивировалась не столько признанием их самостоятельной ценности, интересом к романам как произведениям византийской литературы, сколько их значением для более глубокого изучения античных авторов, наличием в них изречений, грамматических конструкций, восходящих к античным памятникам. Такая точказрения была развита в большой статье о «Дросилле и Харикле» французского исследователя Левека[64]. Книга Э. Роде[65], создавшая в свое время этап в изучении греческого романа, в оценку византийских романов не внесла ничего позитивного. Напротив, она как бы санкционировала высокомерие, нигилизм, существовавшие в отношении византийских романистов. Авторы пособий по истории византийской литературы — К. Крумбахер, К. Дитрих фактически повторяют высказывания Роде. Тенденция серьезного, объективного подхода к византийским романистам наметилась лишь на рубеже XIX—XX вв.[66] Отдельным аспектам византийского романа посвящены исследования[67], доклады на международных конгрессах византинистов[68]. И все же нельзя сказать, что последствия нигилизма, существовавшего в отношении романа XII в., уже полностью преодолены, что определено его место в истории византийской литературы, византийской культуры XII в. XII век, период царствования Комнинов, отмечен расцветом византийской культуры, движением, связанным с усилением интереса к античности. Высокого уровня достигает философия (Иоанн Итал), историография (Никита Акоминат, Анна Комнина), филология (Евстафий Фессалоникийский). В литературе и искусстве наблюдается усиление светских мотивов. Центральным событием умственной жизни Византии XII века стало нашумевшее «дело» Иоанна Итала, мыслителя, разграничивающего сферы философии и богословия, требующего для философии лишь метода логических доказательств. Предание его учения анафеме нисколько не смогло ослабить влияния его идей на умы современников. Фактом большого культурно-исторического значения следует считать процесс утверждения в литературе, наряду с официальным классическим языком, народного, разговорного языка. Что касается литературы на классическом языке, к которой относятся и романы XII в., ее можно оценивать так же, как оценивается латинская литература итальянского Возрождения: произведения, которые своими античными мотивами и образами отмежевывались от церковной схоластики и способствовали формированию свободного светского мировоззрения, несомненно соответствовали прогрессивным тенденциям развития культуры. Византийское общество XII в. — в значительной мере общество светское, отмеченное земными, светскими интересами и настроениями. Византийская историография ярко отображает жизнь этого общества, полную политического авантюризма, разнообразных интриг и любовных приключений. Светские настроения проникают и в среду служителей религии, что вызывает серьезную тревогу у руководителей и попечителей церкви. В этой атмосфере обращение к античному любовно-авантюрному роману, попытка его возрождения представляются закономерными. Роман, однако, возрождается и развивается со многими особенностями, отличающими его от эллинистического прообраза. Прозаический роман Евматия Макремволита «Повесть об Исминии и Исмине» значительно углубляет, развивает лирическую, романтическую линию греческого романа. Беря за образец «Левкиппу и Клитофонта» Ахилла Татия, Евматий расширяет описание страстей, любовных взаимоотношений героев, сильно упрощая его в части приключений. Героям, предметам и явлениям часто придается символический, аллегорический смысл в духе средневекового мышления[69]. Ритмизованная речь, симметричное построение предложений, широкое употребление повторений, ассонансов приближают форму романа к поэтической. Лирический характер и почти поэтическая форма «Исминия и Исмины» свидетельствуют об отклонении от традиционных форм прозаического жанра. Закономерным выражением этого процесса представляется роман Феодора Продрома «Роданфа и Досикл», написанный уже не в прозаической, а в поэтической форме (ямбический триметр). Роман Феодора Продрома, имитирующий в основном «Эфиопику» Гелиодора, чрезвычайно перегружен реминисценциями, цитатами из многих памятников античной и византийской литературы. Ориентация писателя на самые разнообразные в жанровом, стилистическом отношении произведения (трагедия, комедия, эпистолография, Библия, византийская поэзия и др.) не может не отразиться на художественных достоинствах романа, не породить пестроты, эклектизма в стиле произведения. Основное же противоречие в романе Продрома, это — противоречие между новой, поэтической формой романа и прозаической традицией. Продрому не удается полностью отказаться от специфичных для прозаического жанра стилистических, композиционных и других элементов, которые не соответствуют новой, поэтической форме романа. Поэма, рожденная из софистического романа, из риторической прозы, наследует риторический стиль, весь арсенал риторических приемов. Искусство ритора преобладает здесь над поэтическим воображением. В результате старый роман в новой форме оказывается еще более искусственным и безжизненным. Требовалось дальнейшее преобразование жанра, восстановление, в рамках поэтической формы, лирического направления, освобождение романа от книжности, риторики, оздоровление его народным и реалистическим элементом. Такой попыткой в истории греческого романа следует считать «Повесть о Дросилле и Харикле». Все, что известно об авторе повести, это — самые незначительные данные, которые можно почерпнуть из его произведений. Из «Монодии на смерть Феодора Продрома»[70] можно заключить лишь о глубоком почтении, питаемом Евгенианом к покойному поэту, по сравнению с которым он считает себя «противноголосым вороном». Издатель этой монодии, Л. Пти, считал Продрома учителем, мэтром Евгениана, однако, по справедливому замечанию А. П. Каждана, в монодии для этого никаких оснований нет, и вполне возможно, что Евгениан был другом, а не учеником покойного[71]. Сравнительно твердая дата биографии Никиты Евгениана определяется А. П. Кажданом по другому произведению — «Эпитафии севасту и великому друнгарию Стефану Комнину». В эпитафии, произнесенной в 1156—1157 г., Евгениан считает себя немолодым человеком. «Пользуясь гомеровским высказыванием, — пишет А. П. Каждая, — он говорит о своей невыполнимой мечте старость изгладить. Ему, следовательно, не менее 50 лет, он — сверстник Продрома». Роман Продрома является, несомненно, основным образцом для сюжета «Дросиллы и Харикла». Одна из рукописей даже озаглавливает роман как «сочиненный в подражение покойному философу Продрому». Однако зависимость «Дросиллы и Харикла» от «Роданфы и Досикла» не следует переоценивать, как это делали многие критики Никиты Евгениана, называя его подражателем, имитатором Феодора Продрома. Во-первых, следует учитывать, что, заимствуя отдельные образы и ситуации, Никита Евгениан действует в согласии с традициями греческой литературы, не знавшей понятия плагиата, а, в частности, с традицией романа, на протяжении веков повторяющего, имитирующего известные мотивы, образы, положения. Главное же в том, что различия между романами Продрома и Евгениана более существенны, чем сходство. То, что есть общего в содержании двух романов, сводится, в основных чертах, к следующему:Никита Евгениан
Бежавшие с родины Дросилла и Харикл в городе Барзе попадают в руки парфян, опустошающих окрестности города. В Парфянском плену Харикл встречается с молодым Клеандром. Они рассказывают друг другу о своих приключениях. В Дроссилу влюбляется парфянский царевич Клиний и пытается добиться ее взаимности с помощью Харикла, выдающего себя за брата Дросиллы. После смерти парфянского царя правитель арабов Хаг посылает письмо царице Хрисилле и царевичу Клинию с требованием уплатить дань и подчиниться. Получив отказ, арабы нападают на парфян. Клиний погибает в бою, Хрисилла кончает самоубийством. Герои становятся пленниками арабов. Дросилла, зацепившись за ветку, падает с повозки в обрыв. Харикл оплакивает возлюбленную, считая ее погибшей. Из сострадания к горю Харикла Хаг освобождает юношей. Дросилла и Харикл встречаются в доме старой Мариллиды. Здесь их находит купец. Свадьба Дросиллы и Харикла.
Феодор Продром
Беглецы Роданфа и Досикл во время пребывания на Родосе становятся пленниками пиратов. Кратандр, пленный грек, повествует Роданфе и Досиклу о своих злоключениях. В Роданфу влюбляется сатрап вождя пиратов Мистилла Гобрий. Он пытается овладеть Роданфой с помощью Досикла, которого считает братом Роданфы. Тиран Бриакс требует от Мистилла возвращения захваченных городов. Получив отказ, Бриакс идет походом против Мистилла. Мистилл, видя свое поражение, кончает самоубийством. Роданфа и Досикл — пленники Бриакса. Корабль, на котором находится Роданфа, потерпел крушение. Досикл горько ее оплакивает. Бриакс, готовящийся принести в жертву Досикла и Кратандра, под влиянием божественных знаков отпускает их па волю. Роданфа и Досикл встречаются в доме отца Кратандра на Кипре. Здесь их находят отцы. Завершение приключений свадьбой героев.
Из сопоставления сходных эпизодов видно, что различия имеются и внутри их. Основное же своеобразие содержания «Дросиллы и Харикла» создает то действие, которое развертывается между сходными эпизодами. Начать с того, что, отказываясь от искусственной версии встречи героев у Продрома (Роданфу, скрываемую от людских глаз, заточенную в башне, Досикл встречает идущей в баню), Евгениан знакомит их в более естественной обстановке — на веселом празднике Диониса. В отличие от Досикла, похищающего девушку внезапно, без ее ведома, Харикл совершает похищение с согласия Дросиллы, воспылавшей к нему ответным чувством. Совершенно самостоятельна в романе история второй пары влюбленных — Клеандра и Каллигоны. Характерно, что из приключений второй продромовской пары — Кратандра и Хрисохрои, наиболее слабой части романа (ночное посещение Кратандром Хрисохрои, ее смерть от пущенного в Кратандра камня, суд над Кратандром — испытание огнем), Евгениан не использует ни одного эпизода. К Продрому не имеет отношения и история любви к Хариклу парфянской царицы, где поэт обращается непосредственно к Гелиодору. Целый ряд других эпизодов романа Феодора Продрома Евгениан также либо полностью игнорирует, либо сильно видоизменяет, устраняя детали, образы, не имеющие прямой связи с действием. Общих с Продромом мест в первой половине романа несравненно больше, чем во второй; отход от традиции, таким образом, ощутим даже в самом ходе повествования, в пределах нашего романа. В последних же главах Никита Евгениан освобождается не только от влияния Продрома, но и от традиционных мотивов, образов, общих мест греческого романа. Лучшие сцены романа — приход Дросиллы в деревню, гостеприимство старой Мариллиды, любовь Каллидема, встреча героев, приезд купца, счастливый конец для Дросиллы и Харикла, — трагический для Клеандра и Каллигоны — все эти сцены оригинальны и не являются имитацией ни продромовского, ни какого-либо другого эллинистического или византийского романа. В этой связи весьма показательна неудача, постигшая Левека: имея под рукой неполную рукопись романа, обрывающуюся на седьмой главе, ученый попытался восстановить, на основании сюжетных стандартов греческого романа, дальнейшее развитие событий. Реконструкция Левека находится в полном противоречии с подлинным содержанием произведения. Однако главное, что отличает «Дросиллу и Харикла» от предшествующих романов, это не сюжет, а стиль произведения, его оригинальная поэтика, новая концепция романа. Судить о достоинствах и недостатках «Повести» можно лишь учитывая все своеобразие ее поэтики, исходя из принципов, по которым строится ее сюжетная и образная структура. «Повесть о Дросилле и Харикле» — произведение ярко выраженного лирического характера. Это — развитие тенденции, наметившееся в прозаическом романе Евматия: упрощение романа в части приключений, углубление в описании любовных взаимоотношений и переживаний. У Евгениана этот лирический пафос облачен уже в более соответствующую, воспринятую у Продрома, поэтическую форму. Левек несколько преувеличивал, называя роман Евгениана сводом отдельных лирических произведений. «Дросилла и Харикл» — произведение, главным образом, повествовательное; это, несомненно, роман в смысле применительном к греческим любовным повествованиям, но это роман видоизмененный — в соответствии с новыми эстетическими требованиями и новой поэтической формой. Прежде всего это проявляется в композиции романа, более ясной, более последовательной, чем у Продрома[72]. Евгениан отказывается от таких сложных, восходящих к прозаической традиции, приемов, как двойное введение читателя in medias res — «рассказ в рассказе»[73]. Евгениан вводит читателя in medias res лишь в начале романа, повествуя о предыдущих приключениях героев после рассказа об их пленении парфянами. Но, представив героев романа, выяснив их отношения, дальнейшие события он развивает уже последовательно, не отвлекая внимание читателя замысловатыми интригами и перипетиями, сосредоточивая весь интерес на любовных чувствах и лирических излияниях. Действие в романе развивается естественным образом, без вмешательства божественных сил, без фантастических ситуаций. Атмосфера реальности, отсутствие сказочных мотивов отличает роман как от эллинистических, предшествующих византийских, так и поздних византийских, так называемых рыцарских романов XIII—XV вв., а также «Дигениса Акрита». В «Повести» нет эпизодов, подобных спасению Эротом или воскрешения героинь с помощью чудодейственной травы, фантастического испытания девственности в источнике Артемиды или виновности — на огне, описанных в романах Евматия и Продрома. Покровительствующий Дросилле и Хариклу бог Дионис является им только во сне. Евгениан в достаточной мере владеет техникой повествования, построения диалога, умеет поставить героев в живой контакт. Такой традиционный компонент греческого романа, как рассказы героев, порой слишком долгие и неоднократно повторяющиеся, у Евгениана оживляются репликами, небольшими отступлениями, напоминающими о слушателе, показывающими его реакцию, смену настроений. Реплики Харикла в ходе повествования Клеандра, неожиданное обращение к Клеандру в рассказе самого Харикла («Что с тобой? Не плачь, Клеандр» — III, 344) или его реакция на деталь в рассказе Дросиллы, когда он начинает целовать ей руки (VII, 219) — такие элементы вносят в повествование динамику, создают атмосферу живого общения персонажей. Характерная для Евгениана склонность к конкретности и подробности, проявляющаяся, к примеру, в точном указании часа («А лишь вернулись все домой в шестом часу» — I, 207) или продолжительности действии (количество дней, проведенных героиней и юношами в скитании) интересно сочетается с откровенным игнорированием реальности, своеобразной условностью. Так, совершенно умалчивается о том, каким образом удается Клеандру петь серенаду под окнами строго охраняемой Каллигоны, или, тем более, как удается ее похитить. Заметим, однако, что все эти случаи приходятся, в основном, на традиционные, общие места греческого романа и предлагаются поэтом как нечто, само собой разумеющееся, не требующее разъяснений. К тому же ни одна из данных ситуаций не выходит за рамки правдоподобия. Роман Евгениана содержит немало реминисценций из античных и византийских авторов. Широкое привлечение реминисценций — особенность, восходящая к эллинистическому роману, но особенно развитая византийцами. Однако, у Никиты реминисценций значительно меньше, чем у Продрома[74], а главное — у него совершенно иной принцип использования реминисценций. Если Продром обращается к произведениям самых различных жанров и стилей, заимствуя из них отдельные сентенции, выражения, а то и сочетания слов, Никита выбирает авторов, соответствующих характеру, стилю, лирическому пафосу его романа, и использует сравнительно большие отрывки, а иногда и целые лирические произведения, варьируя, видоизменяя их в новом контексте. Не считая романистов (Продром, Гелиодор, Лонг, Ахилл Татий[75]), наибольшее число реминисценций приходится на Феокрита, Анакреонта, из византийцев — на эпиграмматистов, в основном, Павла Силенциария. Некоторые исследователи основную ценность романа видели в самом факте наличия античных реминисценций, надеясь узреть в них утраченные образцы античной лирики. В этом проявилось типичное для европейской науки до нашего времени отношение к Византии, как к «архиву эллинизма». Нас же интересует и обратное — учет реминисценций, их смысловых, художественных акцентов в новых функциональных связях для понимания византийского памятника, эстетики и поэтики византийского поэта. Нельзя сказать, чтобы Никите Евгениану всегда удавалось органично ввести ту или иную реминисценцию, логически увязать ее с контекстом. Иной раз поэту изменяет чувство меры, и тогда получается нагромождение мифологических образов, риторических экскламаций, вроде любовных излияний Каллидема, где в отрывке из 30 строк (VI, 612—642) использован материал из восьми эпиграмм разных авторов. Часто античные образцы расширяются посредством эпитетов, риторических украшений, преувеличений. Если Анакреонт мечтает стать хитоном, сандалией девушки, чтоб она его топтала (ода 22), у Евгениана влюбленный желает стать золотистым хитоном, золотой сандалией, чтоб топтали ноги белоснежные (II, 334 слл.), если по Мусею (ст. 64) в глазах у девушки блистают сто Харит, то по Евгениану — их десятки тысяч (III, 219). Однако часто античные образы приобретают в новом контексте новые оттенки, получая своеобразное звучание. В сочетании знакомого и оригинального, классического и нового, как в сюжете, так и в лирических частях, — один из основных принципов поэтики Никиты Евгениана. В романе выявляется общая для византийской культуры, своеобразная диалектика связи с античностью, когда античность оборачивалась то силой, то слабостью византийской культуры, в зависимости от того, как использовалась — творчески или как предмет слепого подражания. Недаром лучшие части романа, те, в которых поэт или творчески переосмысливает старый материал, импровизируя на старые темы, или, отталкиваясь от традиционных мотивов, образов, создает самостоятельные сюжетные ситуации и лирические пассажи (так, последние главы оригинальны не только в отношении сюжета, но и всего текста, почти полностью свободного от реминисценций). Лирический материал романа составляют главным образом песни, большие и малые (песни Клеандра, Клиния, Барбитиона), исполняемые под аккомпанемент различных инструментов (кифара, лира, форминга) и, как правило, содержащие рефрен, столь характерный для греческой народной поэзии. К песням примыкают многочисленные заплачки и причитания, часто также называемые в романе песнями. Песней, в одном случае, названо даже письмо Клеандра. Наибольшим изяществом, легким юмором отличается первое письмо Клеандра — рассказ о встрече с Хароном. Харон этого письма — типичный неумолимый Харон греческого фольклора — олицетворение смерти, без разбора влекущий людей в Аид. Письмо интересно и своим функциональным значением в содержании романа: шутка Клеандра впоследствии оборачивается подлинной трагедией; Харон, который на на вопрос Клеандра (II, 173):
Примечания
Впервые повесть Никиты Евгениана была опубликована по неполной ее рукописи Буассонадом в 1819 г. и переиздана им же по лучшим рукописям в 1856 г. По этому изданию — Nicetae Eugeniani Drosillae et Chariclis rerum libri IX. Nunc integros edidit Io. Er. Boissonade.— «Erotici scriptores». Parisiis, editore Ambrosio Firmin Didot, MDGCCLVI — и сделан перевод. Затем текст повести был снова издан в 1859 г.— «Erotici scriptores Graeci», ed. Hercher, vol. 2. Leipzig, Teubner, 1859. Нумерация примечаний дается по стихам текста повести. Нумерация приводимых в примечаниях эпиграмм дается по книгам и №№ Палатинской антологии — АР. Нумерация Анакреонтик — по изданию Berg K. Poetae lyrici graeci. Lipsiae, 1882.Примечания
1
К Барзе-городу. — Название этого города вымышленное. (обратно)2
Как мисийцы. — Греки считали мисийцев, населявших Мисию — область в северо-западной части Малой Азии, худшим из племен (см. Платон. Феэтет, р. 209 В). (обратно)3
Эриния, Аластор — демоны мести. Ср. V, 16-18, (обратно)4
ср. Анакреонтику 33:Перевод Г. Ф. Церетели
5
Ср. эпиграмму Павла Силенциария АР V, 268:Перевод Л. Блуменау
6
Харон... безрадостный — имя перевозчика теней умерших в область Аида греки производили по «обратной этимологии» от слова хара — радость. 227-237 Эти стихи восходят к Мосху (АР IX, 440) и к Анакреонтикам(19). Перевод стихотворения Мосха о беглом Эроте см. в книге: Феокрит, Мосх, Бион. Идиллии и эпиграммы. Перевод и комментарий М. Е. Грабарь-Пассек. М., Изд. АН СССР, 1958, стр. 149.Анакреонтика 19
Перевод Ф. Петровского
7
Пафия — Афродита. (обратно)8
Хлена — род плаща. (обратно)9
Мом — демон насмешки и злословия. (обратно)10
Точно путник — образ взят у Феокрита XII, 8:Перевод М. Грабарь-Пассек
11
Пандора («всем одаренная») — женщина, созданная по воле Зевса Гефестом на соблазн людей. (обратно)12
Ниоба — дочь Тантала, мать четырнадцати детей, дерзнувшая считать себя выше Латоны, матери Аполлона и Артемиды. (обратно)13
Стихи восходят к Анакреонтике 22:Перевод Г.Ф. Церетели
14
Мелирроя — Медоструйная. (обратно)15
Ксерксов... платан — см. Геродот VII, 31, где рассказано, как Ксеркс по дороге в Сарды «нашел платановое дерево, которое за красоту одарил золотым украшением и поручил стражу из числа «бессмертных»» (Перевод Ф. Г. Мищенко). (обратно)16
Ср. Анакреонтику 5 Юлиана Египетского:Перевод Г. Ф. Церетели
17
Лаида — греческая красавица-гетера. (обратно)18
Ср. эпиграмму Македония АР V, 271:Перевод Ф. Петровского
19
Ср. эпиграмму Иринея Референдария АР V, 253:Перевод Ф. Петровского
20
Ср. эпиграмму Агафия АР V, 273:Перевод Ю. Шульца
21
Менада — вакханка. (обратно)22
Приап — бог плодородия. (обратно)23
Ср Мусей, «Геро и Леандр», 63—65:Перевод М. Дриневич
24
Ср. эпиграмму Павла Силенциария АР V, 259:Перевод Ф. Петровского
25
Телеф — греческий герой, раненный копьем Ахилла и излеченный ржавчиной этого же копья. Об Ахилле и Телефе см. эпиграмму Македония АР V, 225, ст. 5:Перевод Ю. Шульца
Перевод Ф. Петровского
26
Ср. эпиграмму Македония АР V, 224:Перевод Ю. Шульца
27
Песня Барбитиона о Родопе и Евтинике взята из романа Ахилла Татия «Левкиппа и Клитофонт», VIII, 12 (см. русский перевод — М., 1925, стр. 176 сл.). (обратно)28
Эта песня также восходит к Ахиллу Татию — VIII, 6 (стр. 168 сл. русского перевода) и к Лонгу, «Дафнис и Хлоя», II, 34 (М., 1957, стр. 75). (обратно)29
Аретуса — морская нимфа (нереида), в которую был влюблен речной бог Алфей. (обратно) name="n30">30
Ср Ахилл Татий I, 17—18 (стр. 45 русского перевода). (обратно)31
Ср стихотворение Мосха о беглом Эроте (см. примечание к книге II, 227—237). (обратно)32
Нарцисс — юноша, влюбившийся в свое отражение в воде. (обратно)33
Гиацинт — любимец Аполлона, убитый его метательным диском. (обратно)34
Адонис — возлюбленный Афродиты. (обратно)35
Ср. начало идиллии XI Феокрита «Киклоп». (обратно)36
эти стихи восходят к Анакреонтикам: 131 — 145 к 25:Перевод Г. Ф. Церетели
Перевод Г. Ф. Церетели
37
Ср. Феокрит IV, 42:Перевод М. Грабарь-Пассек
38
Ср. Феокрит VIII, 57-59. (обратно)39
сл. Ср. Феокрит IX, 30 сл. (обратно)40
Ср Феокрит X, 30. (обратно)41
Эпаминонд — фиванский полководец IV в. до н. э. Его изречение в ст. 360 нигде больше не засвидетельствовано. (обратно)42
Упоминаемые здесь влюбленные — лица из романа Гелиодора «Эфиопика». (обратно)43
Камень отрезвляющий — аметист, считавшийся предохраняющим от опьянения, а индийский камень (пантарб) — охраняющим от огня. См. Гелиодор VIII, 11. (обратно)44
Передается содержание романа Лонга. (обратно)45
Передается содержание стихотворной повести Мусея о Геро и Леандре. (обратно)46
Рассказ о Полифеме и Галатее см. у Феокрита XI («Киклоп»). (обратно)47
Поговорка о Геракле есть и у Платона в диалоге «Федон» р. 89 С (см. Платон. Избрайные диалоги. М., 1965, стр. 373). (обратно)48
См. II, 227 слл. (обратно)49
Ср. эпиграмму Македония АР V, 229:Перевод Ю. Шульца
50
в этих стихах соединены стихи нескольких эпиграмм Павла Силенциария и Паллада. Павел Силенциарий АР V, 246:Перевод Ю. Шульца
Перевод Ю. Шульца
Перевод Ф. Петровского
Перевод Ю. Шульца
Перевод Л. Блуменау
Перевод Л. Блуменау
51
Ср. эпиграмму Агафия Схоластика АР V, 237:Перевод Ю. Шульца
52
Через зубов ограду — оборот взят у Гомера:«Одиссея» I, 64 и др. (Перевод В. Вересаева).
53
Ср. эпиграмму Архия Митиленского АР V, 59:Перевод Ю. Шульца
54
Ср эпиграмму Руфина АР V, 69:Перевод Ф. Петровского
55
Ср. эпиграмму неизвестного автора АР V, 83:Перевод Ф. Петровского
56
Ср. эпиграмму Филодема АР V, 123:Перевод Л. Блуменау
Последние комментарии
12 часов 23 минут назад
19 часов 33 минут назад
20 часов 40 минут назад
21 часов 45 минут назад
22 часов 7 минут назад
22 часов 13 минут назад