Путь силы [Михаил Алексеевич Ланцов] (fb2) читать онлайн

Железный лев. Том 4. Путь силы

Пролог

1851, январь, 3. Казань

— Пожар! Пожар! — закричал кто-то на улице.

Отчего Лев и проснулся.

Рядом сопела супруга… снова беременная. С этим он не медлил — процесс-то приятный и жена красивая. Так что, стараясь её не разбудить, он осторожно встал, чтобы оглядеться и сразу приметил какие-то отблески в окне со стороны университета.

Решительным шагом подошёл к окну и, накинув, подхваченный по пути тёплый халат, вышел на балкон. Поёжился. Чай не май месяц. Зато отсюда стало хорошо видно — какой-то из корпусов университета занимался огнём. А внизу, прямо по снегу, в ту сторону бежал братец Митя. В своём халате и тёплых домашних тапочках.

— Вот безумец! — ахнул Лев.

Вернулся в комнату, прикрыв за собой дверь.

— Что случилось? — сонно потянувшись, спросила Наталья, которая всё же проснулась.

— Университет горит. — сухо ответил муж, быстро одеваясь.

— ЧТО⁈ Но как⁈

— Самому интересно. Кажется, медицинская лаборатория. Митя как спал, так и рванул туда, чуть ли не в исподнем.

— Боже…

Минуты через две, застёгивая последние пуговицы, Лев Николаевич спустил в холл, где собирались уже многие обитатели особняка. Накинул шубу с шапкой. И во главе этого импровизированного отряда направился следом за братом — к пожару.

Где-то вдали зазвенел колокол.

Это на главной каланче, заприметив огонь, поднимали дежурную команду. После того страшного пожара, когда чуть весь город не выгорел, в этот вопрос вложились.

Хорошо так.

Душевно.

Башню кирпичную построили высокую с постоянным остеклённым постом наблюдения. И колоколом особой тональности — весьма мерзкой. Не перепутаешь. А у её основания возвели пожарную часть с круглосуточным дежурством.

Все «кареты пожарные» представляли собой простые фургоны с бочками и помпами. Плюс четыре места для пассажиров. Инструменты всякие вроде багров, ломов и топоров. Сборные лестницы. А у самих бойцов — каски защитные и одежда подходящая.

Вот.

Таких расчётов утвердились держать дюжину. Меняя на них людей по графику сутки — трое. Совокупно с прочими — полторы сотни сотрудников! Но для растущего города, который уже перевалил за семьдесят тысяч^[1], это не выглядело перебором. Граф даже настаивал на том, чтобы увеличить штаты. Но губернатор пока держался, не видя смысла в том, чтобы тратиться ещё…

Так или иначе, когда Лев Николаевич со своими людьми подошёл к горящему зданию Медицинского факультета, туда уже стали подъезжать пожарные экипажи.

Огонь же занимался всё сильнее.

— Не спасти, — покачав головой, произнёс командир смены.

— На другие корпуса огонь не перекинется?

— Нет. Не думаю. Жар небольшой, а они каменные. Снег лежит. Вон — видите, тает на крышах. Отчего всё сыростью покрыто. Начнёт подсыхать — мы из бочек подмочим.

— А сюда лить не будете?

— Нет. Не совладать уже. Оно внутри горит. Воды нам не хватит. Только дыма наведём…

И в это момент из дверей медицинского факультета выбежал Дмитрий Николаевич Толстой. Младший брат. Митя. Тот самый, который связал свою жизнь с медициной, а точнее, с фармакологией. И уже имел на своём счету аспирин. Не просто открытый, но и освоенный в небольшом производстве, весьма надо сказать доходном. Ибо продавался пока ещё очень дорого, поставляясь только для богатых и влиятельных людей, как России, так и Европы.

Выскочил, значит, Митя.

И в снег рыбкой. Благо, что сугроб шагах в тридцати стоял большой.

Люди за ним.

Ну и за ноги вытащили обратно.

А он стоит в обгорелой, ещё тлеющей одежде, чуть обожжённый да чумазый и улыбается.

— Вы здоровы? — поинтересовался медик, который уже сюда прибыл.

Тот молча кивнул.

— А говорить можете?

— Могу, — ответил Митя удивительно счастливым голосом.

— Доктор, мне его состояние совсем не нравится. — хмуро произнёс Лев Николаевич. — Он головой где ударился? Или надышался дыма какого? От него такой эффект случается вообще?

— От обычного — нет. Но это же медицинский факультет. Могли запасы каких-нибудь препаратов загореться.

— Да чего вы⁈ — вскинулся Митя. — Я спас! Понимаете⁈ СПАС!

— Чего вы спасли? — осторожно спросил медик.

— Больше шести лет работ! Вот! — произнёс братец и погладил толстостенный, герметично закрытый контейнер из стекла с какой-то странной белёсой бурдой внутри.

— А что это?

— Номер три, — ответил Митя, глядя на Льва, отчего тот пару раз глазами хлопнул и расплылся в такой же идиотской улыбке…

Ещё в 1843 году Лев Николаевич поставил своему брату интересные и интригующие задачи, связанные с получением аспирина, пенициллина и стрептомицина.

Первый ему надлежало выделить из коры ивы, второй — из плесени дыни, а третий — с каких-то организмов, образующихся в почве вокруг продуктов гниения. Как помнил Лев, так и рассказал.

С аспирином Митя справился легко. Благо, что ему очень помог Зинин, как с выделением, так и с последующим промышленным синтезом. А вот дальше начались сложности.

Плесеней-то разных много.

Поэтому Дмитрий Николаевич Толстой организовал большую лабораторию на семнадцать сотрудников, в которой начал ставить массовые опыты на потоке. Благо, что братец не поскупился и закупил или изготовил всё потребное. В сущности, на текущий момент в этом медицинском факультете была самая продвинутая и передовая лаборатория в мире. Причём с хорошим таким отрывом. Особенно после того, как Лев Николаевич сумел сманить Карла Цейса. Ведь тот только в 1847 году наладил производство простеньких микроскопов и поначалу мыкался. А тут такое предложение…

И опять же Зинин принял самое деятельное участие в организации и оснащении этой лаборатории. А также постановки массовых параллельных опытов. Нужно было добиться надёжного поражения болезнетворных микроорганизмов выбранной культурой. И дальше уже крутится от выведенных колоний.

Не штаммов. Колоний. Что грубее, но не в той они были ситуации. И некоторые лишние риски погоды не делали…

Каков был шанс успеха?

Пятьдесят на пятьдесят, то есть, полная неопределённость. Так-то да, если всё подходящее оборудование имеется и отлажена работа со штаммами, на тот или иной препарат ушло бы два-три года, вряд ли больше. Ведь было ясно куда рыть… Но дело затянулось.

Опыты шли за опытами.

Год за годом.

А устойчивого результата получить не выходило…

И вот, наконец, он есть.

Номер три — стрептомицин. Хотя Лев рассчитывал на то, что его опередит пенициллин. Но нет… Оставалось теперь придумать, как эту колонию размножать, стараясь избегать мутаций и изменений.

— Это заразно? — осторожно поинтересовался медик.

— Он смог! Понимаете⁈ СМОГ!

— Что смог?

— Да неважно! — радостно улыбаясь от уха до уха и обнимая такого же брата, произнёс Лев Николаевич.

Исследования-то были секретными.

Шутка ли? Действенное средство от неизлечимого туберкулёза. За него можно из влиятельных персон ТАКОЕ вытянуть — ух! Во всяком случае, поначалу. Пока не получится промышленно его производить. В лаборатории ведь не разбежишься. Сколько там? Килограмм в месяц? Десять?..

Так улыбаясь и нервно хихикая, братья и отправились в особняк.

Все присутствующие проводили их странным и несколько напряжённым взглядом. И старший смены пожарных выдал общую мысль:

— Ничего не понимаю!

Впрочем, почти сразу появились губернатор с Лобачевским, прикатив вместе из кремля. Отчего всем стало резко не до задумчивости…

Часть 1 Пинг-понг и немного масла

Порой, приходится поступаться гордостью и делать то, что необходимо.

Энакин Скайуокер

Глава 1

1851, февраль, 2. Санкт-Петербург

За окном шёл снег.

Густо.

Прямо молочной стеной валил.

А здесь, в жарко натопленном помещении, летали и ползали мухи, нашедшие себе оазисы тепла. Много мух. И вот одна из них осторожно ползла по мундиру военного министра.

Лев же словно заворожённый смотрел на неё.

Вот Чернышёв неловко дёрнул головой, и насекомое подлетело, но лишь для того, чтобы почти сразу сесть обратно. Прямо на его залысину.

Осторожный взмах руки.

И новый пируэт, который закончился уже на кончике уха.

Муху тянуло к Чернышёву.

Отчаянно тянуло, словно там мёдом было намазано… или чем-то другим. Сам же граф боролся с желанием шлёпнуть князя по голове рукой или скрученной пачкой бумаг, чтобы уже облегчить его страдания. А местами, когда он открывал рот, и стулом. Ну, для пущего эффекта…

— … таким образом, — продолжал докладывать Дмитрий Алексеевич Милютин, — мы завершили сокращение армии и перевод её на новые штаты. А общая численность сухопутных войск уменьшилась до шестисот девяти тысяч человек, включая нестроевых.

— Тревожно… — нервно произнёс Николай Павлович.

— Государь, новое штатное расписание позволяет управлять куда лучше пехотой. За каждым взводом^[2] закреплён младший обер-офицер, а при нём опытный старший унтер.

— В больших битвах это едва ли поможет.

— По опыту войны на Кавказе это чрезвычайно полезная вещь. Не всегда сражение идёт по плану. Поэтому очень важны командиры таких меньших подразделений. Заодно офицер лично отвечает за подготовку вверенных ему людей и их материальное обеспечение. Что идёт на пользу благополучия солдат, а значит, и их исправного поведения в бою…

Толстой слышал эти препирательства уже не первый раз. В исполнении разных людей. Поэтому позволил себе чуть откинуться на спинку кресла. Закрыть бы глаза и вздремнуть, но не получилось бы — Николай I сажал всех людей, заходящих к нему в кабинет так, чтобы их хорошо видеть. Каждого. Из-за чего они располагались по периметру гостевой зоны кабинета лицом к лицу.

А он контролировал, так как они получались, что на ладони. Он вообще любил контролировать… всё.

Новые штаты утрясали таким образом, чтобы количество корпусов и дивизий не поменялось, да и численность полков уменьшалось не сильно. Ради сохранения воинских традиций.

Заодно ввели в пехоте взводы и отделения, а у егерей ещё и звенья. Закрепив унтеров и младших обер-офицеров за вполне конкретными людьми^[3]. Что Николай I принял спорно, но принял. Ему нравилось всё структурировать и упорядочивать, и это предложение выглядело «в тему». Однако опыт предыдущих кампаний не позволял однозначно оценить ценность такого деления для генеральных сражений. Вот Милютин и налегал на хозяйственно-административный аспект.

Что ещё?

Перешли на троичный принцип организации. Так в составе роты числилось три взвода, в батальоне — три роты, а в полку три батальона. Просто чтобы их облегчить численно.

Выше уже всё, конечно, уплывало.

Два полка собирались в бригаду, пара которых составляли дивизию.

Кроме того, был внедрён конструкт усиления: как штатного, так и временного. Так, например, в состав каждой пехотной бригады вводился кавалерийский дивизион для разведки и охранения. А на уровне дивизии — артиллерийский полк, ещё один кавалерийский дивизион и сапёрная часть. Оно и раньше встречалось, но не было оформлено как принцип и употреблялось по случаю и с иной моделью подчинения.

В общем и в целом именно организационно новые штаты выглядели куда более современно и прогрессивно. Местами опережая даже наработки Первой мировой войны. Став во многом являясь эхом многочисленных и переписок Льва Николаевича и Милютина. В том числе выраженные в паре десятков командно-штабных игр, проведённых, частью по переписке…

— А вы что думаете, Александр Иванович? — поинтересовался император у военного министра князя Чернышёва, который пока ещё занимал этот пост. Формально и номинально, так как уже всем заправлял Милютин, но всё же. И весь доклад своего зама, комментировал его едкими замечаниями. Местами по делу, но в целом — просто бурчал. Бессистемно. Вот Николай Павлович и предложил ему высказаться.

— Я в этих перестановках ничего не понимаю. — пожал он плечами. — Кавалерию изменения коснулись мало. А по пехоте и полевой артиллерии мне добавить или возразить нечего.

Причём он произнёс это всё таким тоном, что Николай Павлович аж скривился. Друг-то друг, но его отношение к вопросу очков ему не добавляло. То есть, он, очевидно, не проходил испытание неудачей. Пока он был на коне, пока в зените славы — сверкал. Как замаячила отставка — скурвился и повёл себя отвратительно, раскрываясь с совсем незнакомой и непривычной стороны.

Пил.

Много пил. Совсем забросив дела. И это уже даже на лице отражалось. Отчего вид он приобретал всё более жалкий.

Император же давал ему шансы раз за разом проявить себя. Надеясь найти зацепку и оставить его на посту. Но тот сам себя топил. Вдумчиво и методично. Другой захочет — так не сможет…

— У меня вопрос, — произнёс граф Строганов, тесть Толстого, который руководил парками резервной артиллерии, — по новым штатам в каждой пехотной дивизии подразумевается артполк о шестнадцати орудиях. Их откуда будут брать?

— Изымать из штатов артиллерийских дивизий. — чеканно ответил Милютин. — Мы их пока перекроим в тяжёлые полевые полки, просто оставив в них уже имеющиеся батарейные орудия.

— Слава Богу, — вполне искренне перекрестился Строганов. — А то я подумал, что из запасов. Если что сразу говорю — на хранении в основном устаревшие системы и они едва ли пригодны для вооружения действующей армии.

— Странное решение это разделение, — покачал головой Чернышёв. — Это ведь затрудняет управление артиллерией.

— Наоборот, облегчит, — возразил Милютин. — По факту лёгкая артиллерия и так почти всё время придана полкам и дивизиям. Поэтому было бы разумно их командованию её и подчинить. Пока на дивизионном уровне.

— Пехотным генералам дать пушки? — усмехнулся Чернышёв.

— Дать артиллеристов с пушками.

— В большом сражении пушки всё равно нужно концентрировать в кулак. Какой толк от этих удобств? — усмехнулся Чернышёв.

— Батарейные пушки, Александр Иванович. Батарейные. Толку от лёгкой артиллерии в такой концентрации никакого. Они должны сопровождать дивизии огнём и колёсами. Опыт французской войны показал чрезвычайную пользу конной артиллерии. Легкая артиллерия в боевых порядках пехоты критическим образом повышает её устойчивость и силу.

Военный министр замолчал.

Заметил, наконец, выражение лица императора, и замолчал, хотя явно собирался дальше поспорить. А Николай Павлович, чуть побуравив его взглядом, сменил тему:

— Лев Николаевич, а как у нас обстоят дела с заказанные моим братом^[4] четырехдюймовыми пушками?

— Я изготовил их в трёх вариантах. Первый — с бронзовым стволом. Простой в изготовлении, но живучесть низкая и другой тип снарядов. Второй — кованный из железа ствол, ну… из мягкой стали. Третий — из ковкого чугуна. Но с ним возникли большие проблемы.

— Вы же освоили литьё пушек из него. — удивился Михаил Павлович.

— Восьмидюймовых. А тут из-за меньшей массы начались сложности. Сейчас мы отрабатываем два новых способа литья: ротационный и с жидким сжатием. Но это перспектива нескольких лет. Время нужно для опытов.

— Война на носу, — хмуро произнёс император. — Если прямо сейчас делать, чтобы вы предложили сами?

— Кованую. — почти без промедления ответил Лев. — По двум причинам. Она даёт в разы большую живучесть и дешевле бронзовой. Ну и её можно будет запускать в производстве в параллель с изготовлением морских. Ну, почти в параллель.

— Поддерживаю. Мне это нравится, — подался вперёд Лазарев.

— Как быстро и как много вы сможете производить эти новые пушки? — спросил император, чуть покосившись на адмирала с едва заметной усмешкой. Доброй.

— Государь… я не могу пока сказать. Нужно цех ставить и пробовать. Летом, если всё нормально, отвечу.

— До конца этого года на два-три корпуса пушек дадите? — осторожно спросил Милютин.

— Там по шестнадцать на корпус?

— Да.

— Попробую. Ничего не обещаю, но попробую. Там ведь ещё выпуск снарядов нужно ладить. Сколько из расчёта на ствол? Пять сотен для начала?

— И мы их примем без испытаний? — вновь влез Чернышёв.

— Да. — холодно и жёстко произнёс Николай Павлович, посмотрев в упор на своего друга.

Бывшего друга.

В принципе, военный министр был прав. Испытания нужно провести. Однако он спросил это настолько неудачно, что… этот день был последним для него в должности… оно стало просто последней каплей, соломинкой, которая переломила хребет верблюду.

— Государь, — попытался сменить тему и разрядить напряжённость, вкрадчивым тоном подал голос Строганов, — Лев Николаевич в частных беседах предлагал кое-какие небольшие улучшения к новым штатам. В развитие их.

— Да? — нехотя произнёс Николай Павлович, с трудом отрывая уничтожающий взгляд от Чернышёва и переводя на графа. — Говорите открыто. Что это за улучшения?

— Кхм… — чуть запнулся Толстой, впервые столкнувшись с этой стороной Николая. Заодно поняв, почему там, в 1825 году он всё ж таки сумел удержать власть. И почему его правнук и тёзка не годился ему даже в подмётки в этом плане. — Перевооружение на нарезное стрелковое оружие неизбежно. Я слышал, что французы и англичане им уже озаботились в полный рост. Поэтому я предлагаю нам тоже тем же заняться, но войска им насыщать не по чуть-чуть размазывая, а сразу по полкам целиком. И вместе с тем проводя небольшие трансформации. А именно два батальона переводить на штаты егерских, третий же — в гренадеры, оснащая штурмовой кирасой и гранатами.

— Кирасой? — удивился император.

— Опыты в Казанском университете показали, что из тигельной стали с особыми добавками можно получить нагрудник массой шесть-семь фунтов^[5], способный держать даже пулю штуцера.

— А цена?

— От пять до десяти рублей. Но если ввести такую кирасу, хотя бы нагрудник, и металлическую каску, то мы сможем сильно снизить потери от стрелкового огня, шрапнели и картечи на излёте. Ну и белого оружия.

Чернышёв нервно усмехнулся, впрочем, промолчав. Граф же продолжил.

— Сначала один батальон гренадеров к двум егерским. Потом, по мере производства нагрудников, два к одному.

— Нас же засмеют! — не выдержал князь.

— Вот как победят, так и пусть смеются! — излишне резко ответил Толстой. — Это статистика. Кираса защищает примерно половину силуэта пехотинца. Что позволит вдвое сократить эффективность вражеского стрелкового огня. Как итог — выходя в поле один к одному, мы будем иметь существенно меньшие огневые потери. А значит, боевую устойчивость и результативность своего стрелкового воздействия.

— Хочу заметить, Государь, — встрял Милютин, — это предложение графа позволит не переучивать войска. Мы можем сохранить построения в линии, выводя егерский батальон рассыпным строем перед гренадерами, подготавливая их наступление или обеспечивая поддержку.

— Да? — как-то с сомнением переспросил император.

— Да. Вполне.

— Государь, — произнёс Толстой. — Я могу прислать сотню нагрудников и касок. Их можно будет надеть на чучела и обстрелять из штуцеров да ружей шагов со ста. А потом сравнить с сопоставимым поражением по щитам с силуэтами.

— Хорошо, так и поступим. — кивнул Николай Павлович. — Что-то ещё?

— Нужна морская пехота. Очень нужна. — продолжил Лев. — Специально обученная к десантированию с кораблей. Если потребуется, вплавь. Война планируется с сильным акцентом на акваторию Чёрного моря, поэтому специально подготовленные силы для быстрых десантных операций дадут нам фундаментальное преимущество. В идеале ещё и специальные десантные корабли завести, позволяющие перевозить солдат и быстро их выгружать, в том числе на необорудованный берег. И канонерские лодки для огневой поддержки таких операций.

— Петровские традиции! — оживился Лазарев.

— Вы тоже думаете, что это нужно делать? — обратился император к адмиралу.

— Безусловно! — решительно ответил он.

— Простой пример, — тут же поспешил пояснить Лев Николаевич. — Вот у нас есть береговая батарея. Обычно подходили корабли и подавляли её огнём. Но если у неё нет сильного прикрытия сухопутного, то можно в нескольких милях высадить десант такой морской пехоты. И она, совершив быстрый марш-бросок, атакует батарею с тыла.

— Это может заставить противника раздёргивать свои силы на защиту береговых батарей. — поддержал идею Милютин.

И завертелось.

Потом коснулись егерей и гренадеров — их тактики и снаряжения.

Как итог — на графа Толстого упало несколько десятков задач. Самых разнообразных. Император с удовольствием погрузился в мелочи, стараясь не смотреть на явно раздражающего его Чернышёва. А тот… совсем страх потерял. И на совещании догадался достать фляжку и приложиться. Что все заметили. Вообще всё. Включая Николая Павловича.

А вот Льву Николаевичу стало грустно.

И жалко.

Раздражение ушло. Вместо него пришла жалость. Особенно после этого неуместного глотка из фляжки…

Глава 2

1851, февраль, 12. Санкт-Петербург

Дверь широко распахнулась, пропуская внутрь помещения банка Льва Николаевича.

С заснеженной улицы, с мороза.

Однако выглядел он безупречно в сшитом с иголочки морском мундире. Хотя драгунский на нём, конечно, сидел не в пример лучше. Как ему казалось.

Впрочем, эффекта он не произвёл.

Многие рядовые сотрудники лишь мазнули по нему взглядом. Невысокий чин сказывался. Да ещё и принадлежность к вечно нищему ведомству. Поэтому никому из них не хотелось связываться с посетителем. А вот старший клерк, начальствующий над сменой, выглянувший со своего места, аж подскочил, когда увидел посетителя.

И подорвавшись, бросился к нему.

— Добрый день, Лев Николаевич, — максимально услужливо он произнёс. — По какому вопросу вы заглянули к нам?

— Мне нужен Александр Людвигович.

— Сей момент, следуйте за мной. Уверен, что он вас примет без промедлений.

И увёл, открывая перед гостем дверь с каким-то особым подобострастием. А минут через пять вернулся. Один.

— Неужто принял? — ахнул кто-то из клерков.

— Принял. Отчего же не принять?

— А он кто?

— Эх… голова садовая, — хмыкнул старший клерк смены. — Это был граф Лев Николаевич Толстой. Известный заводчик. По слухам, он входит в узкий круг самых богатых людей России. А ещё десять лет тому назад — был нищим наследником отцовских долгов. Удивительный человек! В кулаке держит выпуск стали, рельсов, селитры, паровых машин, стекла оконного, кондомов и иного. Единственный в нашей державе частный производитель оружия — пушки для казны делает, штуцера, многозарядные пистолеты. Таких людей знать надо! В лицо!

— А мундир? — растерянно спросил какой-то клерк.

— А что мундир?

— Морской же.

— И что с того? Государь его личным приказом поставил на флот, явно неспроста же…

Тем временем граф уже принимал из рук весьма эффектной служанки, чашечку чая в кабинете Штиглица.

— Молока? — приятным голосом спросила она.

— Нет, спасибо.

— Глафира, девочка моя, — выразительно произнёс Александр Людвигович. — Лев Николаевич совершенно не ценит островные традиции, и чай с молоком называет помоями.

— Прошу простить меня, — покладисто и поспешно ответила эта особа и очень выразительно посмотрела на графа.

Но тот лишь благодушно кивнул.

После чего она вышла.

— Красивая. Супруга не ревнует?

— Помилуйте! Она же горничная!

— Простите мне мою бестактность, но у вас с супругой нету детей. А ваши отношения с Государем достаточно хороши для того, чтобы вы смогли усыновить бастардов. И насколько я знаю женщин…

— Каролина не ревнует. Она же и сама не захотела больше пробовать. Так что её и такой исход вполне устроит. Впрочем, я предпочитаю всё же в такие игры не играть.

— Славно, — кивнул граф, немного нахмурившись. — Тогда, если вы изволите, я предлагаю перейти к делу.

— Да, конечно.

— Вы, я надеюсь, уже слышали о проекте преобразования вашего банка?

— Разумеется. Его Императорское Величество желает усилить контроль за финансами.

— Но этот обновлённый банк вряд ли будет иметь хоть какое-то к делам коммерческим. Зная Николая Павловича.

— Вынужден с вами согласиться. — охотно кивнул Штиглиц. — И что вы предлагаете?

— Создать новый коммерческий банк. В первую очередь для облегчения промышленных и торговых расчётов. И охватить его кассами как можно больше городов России. Не сразу. Постепенно. С тем, чтобы обеспечить удобство и безопасность проведения финансовых операций. Можно использовать разные виды чеков и платёжные поручения. Например, выпускать именные дорожные чеки с отпечатком пальца и росписью, которые обналичить может либо тот, на кого они выпущены, либо его наследник.

— Масштабно. — улыбнулся Штиглиц.

— Поначалу я бы не стал всё делать с помпой и размахом. Учредить банк. Открыть филиалы в столице, Москве и Казани. Потом начать расширяться, вводя в строй дополнительные филиалы и кассы. Особенно кассы, которые можно будет ставить даже в самых крошечных городах.

— Хм. Всё равно нам понадобится начальный капитал. И немаленький. Вы описали не такое уж и скромное начало — три филиала — это уже серьёзно.

— А сколько?

— Хотя бы миллионов десять для начала.

— Это не так много, — улыбнулся граф.

— У вас есть десять миллионов рублей свободными деньгами?

— Нет. Но я знаю, где и как их взять. Именно поэтому я пришёл к вам.

— Николай Павлович не согласится. В канун войны… нет… Сейчас каждая копейка на счету.

— Да я тратить деньги вашего банка и не хотел. Отнюдь, нет. Я и сам всю пикантность момента понимаю. Но у меня есть идея, как с помощью вашего банка их привлечь…

И тут в дверь осторожно постучали.

— Кто там?

— Александр Людвигович, там явился посланник Великобритании и принять просят.

— Как неудобно… — замялся Штиглиц, оказавшись в ситуации Буриданова осла.

— Он просит его принять вместе со Львом Николаевичем, — спешно поправился слуга.

— Даже так? — удивился банкир, как, впрочем, и граф, у которого Штиглиц поинтересовался: — Вы не против? Признаться, меня такой поворот событий чрезвычайно заинтриговал.

— Почему нет? — пожал плечами граф. — Только если вы не против, я взведу револьвер. От греха подальше. И положу его на колено.

— Лев Николаевич, — с улыбкой произнёс Штиглиц. — Полагаю, что посол желает именно с вами пообщаться, но без дискредитации и на нейтральной территории.

Граф промолчал.

И просто пересел так, чтобы находиться лицом к двери и всем остальным. Незаметным движением отщёлкнув стопорный ремешок револьвера и взведя его курок.

Характерный щелчок хозяин кабинета услышал, но возражать не стал. Лишь усмехнулся…

Гости вошли.

Да-да, гости, так как новый посол Джон Вудгауз прибыл в сопровождении таинственной личности.

— Вы представите нам своего спутника, сэр? — с порога произнёс граф.

— Мой секретарь, Андреас.

— Он не похож на секретаря. — холодно возразил Толстой.

— Лев Николаевич, если позволите, я хотел бы с вами переговорить.

— Здесь? Вы могли бы навестить меня в доходном доме, в котором я остановился. Я ради безопасности арендую всё здание целиком и пространства для переговоров там в достатке.

— Я не хотел придавать нашу встречу огласке.

— Что же, я вас внимательно слушаю.

— Для начала я хотел вам передать письмо от лорда Палмерстона, — произнёс он, достав его из внутреннего кармана и протянув.

— Положите на стол, — кивнул граф.

— Вы не желаете его взять?

— Я не уверен в том, что оно не отравлено. Поэтому голыми руками брать его желаю. Вы могли принять антидот, а для меня такое прикосновение может стать фатальным.

— Лев Николаевич, — с явной обидой в голосе сказал посол, а Штиглиц добавил:

— Никто бы не посмел травить вас в моём заведении.

— Никогда не говори никогда. — пожал плечами граф. — В наши дни англичане уже натворили столько зла, что я не удивлюсь ровным счётом ничему.

— Не все англичане дурны, — возразил Штиглиц.

— Может быть, может быть. Но Россия и всё русское для Великобритании является экзистенциальным врагом. Поэтому я ожидаю от любого англичанина зло просто потому, что он англичанин.

— Почему? — осторожно поинтересовался посол.

— Почему «что»?

— Почему Россия и Великобритания экзистенциональные враги?

— Потому что само существование России и особенно её развитие считается опасным для выживания вашей страны. Вы сами такие условия игры задали.

— Я о таком не слышал, — осторожно он возразил.

— Простите, но я вам не поверю. Вряд ли посол вашей страны в России не был проинструктирован о том, чтобы максимально сдерживать развитие и поддерживать наиболее деструктивные силы внутри нашей страны. Одиозных и провокативных деятелей искусства. Вороватых или ретроградных чиновников. Протестное население и так далее. И не делайте такое невинное лицо. Эти письменные инструкции давно уже есть в Третьем отделении, и в изрядном количестве экземпляров.

— В Комитете государственной безопасности, — автоматически поправил графа посол. — Император подписал приказ о преобразовании сегодня утром.

— Ну наконец-то! Давно пора.

— Вижу, вас это не удивило. — едва заметно усмехнулся посол.

— А должно? — повёл бровью граф.

— Кхм. Лев Николаевич, в этом письме, — произнёс посол, — лорд Палмерстон приносит вам свои извинения за инцидент в Астрахани. И заверяет в том, что он не имеет к этому никакого отношения. Он уверяет: это исключительно инициатива султана, который пытался дискредитировать Шамиля серией нападений.

— Это мне известно. Непонятно только — почему они полезли в Астрахань, а не на Кавказе стали резвиться.

— Их бы люди Шамиля быстро перехватили.

— Разумно.

— Вы так спокойно принимаете извинения от министра иностранных дел Великобритании, — осторожно, но с лёгкой искоркой лукавства в глазах, произнёс «секретарь».

— А вас что-то смущает? — невозмутимо кивнул граф.

— Вы бывали в Лондоне?

— Хотите посоветовать мне лучшую гостиницу? — постарался уйти Лев Николаевич от ответа.

— А в Риме?

— А вам не кажется, что для секретаря вы задаёте слишком много вопросов?

— Ох, прошу простить меня. — покладисто отступил он. — Просто ходит столько слухов.

— Так чего их провоцировать? Может, они просто походят и уйдут?

— Может быть… может быть… — покивал «секретарь».

— Вы католик? — подавшись вперёд, спросил Лев Николаевич.

— Это имеет значение?

— Никакого. Так и передайте в курию.

«Секретарь» усмехнулся и кивнул. После чего спросил:

— Так это правда?

— Что? Впрочем, это неважно. Пустая игра слов.

— А что важно?

— Александр Людвигович, мне, пожалуй, пора. — произнёс Лев Николаевич, вставая. — Думаю, что мы с вами продолжим нашу беседу позже. Если вы, конечно, заинтересованы. И, я очень надеюсь, без подобных нежелательных эксцессов.

С чем и вышел. Не прощаясь.

— Зря я согласился вам помочь, — буркнул Штиглиц, глядя на посла с раздражением.

— Мы должны были попробовать.

— Вы, но не я. Зачем мне весь этот цирк?

— Александр Людвигович, вы же понимаете, что ваше содействие будет высоко оценено.

— Мой отец, сэр, сделал всё своё состояние здесь. В России. И вкладывал свои деньги в её ценные бумаги. Я поступаю так же. Поэтому оценка моих действий там, — мотнул он неопределённо головой, — меня мало волнует. А вот то, что вы меня подставили — факт.

— Не думаю, что наша встреча повлечёт за собой какие-то негативные последствия.

— Да, пожалуй, я соглашусь, вы действительно не думаете. — хмуро произнёс Штиглиц. — Ладно извинения и письмо от лорда Палмерстона, которого, граф, к слову, даже не прикоснулся. Но зачем вы притащили его? — указал он на «секретаря».

— Мы полагаем, что граф является главной ордена Тамплиеров в изгнании. — холодным, рассудительным тоном выдал этот аноним.

— Боже! С кем мне приходится иметь дело⁈ За что, Господи⁈ За что⁈ — потёр виски Александр Людвигович. — Просто уходите. И я не хочу вас больше видеть. Особенно вас.

— Александр Людвигович, не переживайте, мы компенсируем все ваши издержки, — осторожно заметил посол.

— Да⁈ Серьезно⁈ Когда мне ждать от вас перевода как минимум десяти-пятнадцати миллионов рублей?

— Но позвольте!

— Лев Николаевич пришёл ко мне по делу. Взаимовыгодному. И вы его сорвали!

— А что за дело, если не секрет? — подался вперёд «секретарь».

— Он хочет создать новый банк с большим количеством малых отделений для обеспечения финансовых операций в интересах торговли и производства.

— Как предсказуемо… — едко усмехнулся «секретарь».

Глава 3

1851, март, 1. Казань

— Город, — крикнул кучер, стукнув при этом по стенке зимней кареты, которую пускали по маршрутам дилижансов.

Железную дорогу до Казани ещё не дотянули.

Пока.

Но дело шло к тому.

В этом году или в будущем одну нитку дотащат. А года через два-три совсем нормально сообщение наладят, завершив наводить мосты и устранив ненужные пересадки.

Дилижансы же…

Лев Николаевич считал, что их нужно, во что бы то ни стало, сохранить, обеспечивая им связь от дороги до всяких городков. И не просто сохранить, но и даже развивать. В формате пригородных автобусов… точнее, маршруток.

Дорогих.

Да.

Но радикально поднимающих связанность территорий. Перевозя на них почту, включая чиновничью переписку, даже если пассажиров на конкретный рейс не найдётся.

В каком-то смысле убыточно.

Если смотреть накоротке. Но при оценке ситуации даже на среднюю дистанцию такие маршруты должны нести прибыль. Где-то прямую, где-то косвенную от оживления этих самых малых городов…

После того странного разговора у Штиглица граф не стал делать резких движений. Просто удалился и продолжил заниматься своими делами. Благо, что их хватало.

Главное — не суетится.

Лев Николаевич даже охрану демонстративно ослабил. Точнее, «раздвинул» её. Обычное сопровождение было сокращено втрое. Формально. Просто вроде как снятые люди теперь ездили изрядно отстающим «хвостом», который не так-то и просто было отследить.

Рискованно.

Да.

Но показывать страх было нельзя. Так что, Толстой завершил спокойно все свои дела в Санкт-Петербурге и поехал домой — в Казань. Дела не ждали. Государь по милости своей и добродушию вывалил Льву Николаевичу на плечи СТОЛЬКО всего, что он даже подумывал послать всё к чёрту. Включая Николая Павловича, который перепутал его с ломовой лошадью.

Сдержался.

С трудом, но сдержался.

Жить службой хорошо, когда у тебя семьи нет. А когда она имеется, равно как и масса своих личных проектов — такое себе занятие. Хуже того, граф с удивлением отметил, что все вокруг от него чего-то хотят. Многого. Порой даже слишком. Ему вообще казалось, что он в глазах излишне большого количества людей выглядел кем-то вроде волшебника. Золотой рыбки…

— Лев Николаевич, — произнёс слуга, — к вам гости. Путилов с Черепановым.

— Проси, — ответил граф, продолжая перебирать накопившиеся бумаги.

Зашли.

Поговорили, немного.

И уже полчаса спустя Толстой ехал с ними на производство…

Проходная Механического завода.

Небольшая заминка.

И вот они уже идут по подшипниковому цеху. Маленький и неказистый на вид. Здесь на токарных станках просто обтачивали заготовки, изготавливая, как сами ролики, так и корпуса. Термически и химически обрабатывали. Ну и собирали, куда уж без этого?

Дюжина работников на всё про всё.

И их хватало.

С избытком. Для изготовления небольшой номенклатуры роликовых подшипников, которые применялись на производствах графа в Казани. Ну и редкие штучные заказы. Получалось, конечно, не Бог весть что, но точность в «сотку» творила чудеса. Из-за чего, по сути, Лев Николаевич мог пользовать подшипниками качения уровня где-то 1920−1930-х годов, а кое в чём и получше. Что очень сильно сказывалось и на работе станочка парка, в котором они широко применялись, и КПД двигателях, а также их ресурсе.

Один цех.

Маленький. И на первый взгляд незначительный. Пользу же от него вагонами отгружать можно. Опосредованную, разумеется.

Прошли через него.

Ещё несколько других минули.

Неспешно.

Потому как Лев Николаевич старался в своём обыкновении «поторговать лицом», то есть, чтобы стимулировать усердие работников.

Наконец, они вошли в тот самый цех, где ещё по осени они возились с трактором на калильном двигателе^[6].

— Ох… — выдал граф замирая.

— Нравится? — расплылся в улыбке Путилов.

— И оно ездит?

— А то, как же! — улыбнулся Черепанов. — Мы по двору немного покатались, но полноценные испытания пока не начинали.

— Мощность какая?

— Двадцать лошадей.

— Малова-то…

— А что делать? Мы не хотели здоровый котёл сюда ставить. Сами видите — обрубок.

— Вижу…

— Не гляди на рост, гляди, как тянет! — хохотнул Путилов. — У него мощность хоть и меньше, чем у калильного, да только на пробах — тяга выше. И груза он может утащить куда как приличнее…

Лев Николаевич кивнул, медленно двигаясь вокруг парового трактора. Его «слепили» наспех из того, что было под рукой, пока граф находился в столице. Решили удивить.

Сюрприз удался.

И был весьма приятный…

Аппарат получился достаточно предсказуемый.

Спереди короткий цилиндрический огнетрубный котёл. В котором имелось снизу пять толстых дымогарных труб прямого хода со спиральками для осаждения сажи, а сверху три десятка тонких жаровых труб обратного хода. Тоже со спиральками, только для улучшения теплоотдачи. И чистилось это всё очень быстро и просто.

Открыл переднюю крышку. Вытащил спиральки. Вот уже сажи часть убрал. А дальше ёршиком наяривай самым бесхитростным образом.

Изнутри же просто перед сливом подливалось в воду некоторое количество уксусной кислоты и прогревалось всё в щадящем режиме. А потом сливалось и промывалось, для чего котёл был расположен под небольшим углом. Имея сливную заглушку в нижней точке.

Обслуживать такой котёл было просто.

И дёшево.

Ну… относительно.

Из-за двойного прохода жара по котлу, условный «выхлоп» шёл у топки. Что позволило реализовать интересное решение. Дымовая труба была вставлена в другую — пошире и пониже. Через неё всасывался в топку воздух, подогреваясь немного. Впрочем, ничего сильно необычного тут не применялось. Все эти решения были уже отработаны на котлах. Даже паровая машина стандартная — та, одноцилиндровая, двойного действия.

Не очень хотелось связываться с уплотнением штока, но здесь режим работы был совсем иной. Принципиально менее нагруженный, нежели в промышленной генерации электричества. Из-за чего этот оказался вполне приемлемым. В сочетании с нормальными уплотнительными кольцами и прямоточным парораспределением получалось неплохо.

В остальном же — получилась вариация на тему того опытного трактора. И что примечательно — работающий на дровах или угле.

— А чего не на нефти? — поинтересовался граф, постучав по топке.

— Так её повсюду и нету вдоволь. — развёл руками Путилов. — Вот мы и решили, что и такой вариант очень пригодится.

— Это верно — пригодится… — покивал граф, продолжая вышагивать вокруг аппарат. — Значит, и реверс-редуктор сюда поставили. И цепной привод.

— А как ещё? — удивился Черепанов.

— Мы хотели сделать так, чтобы они минимально отличались. — добавил Путилов. — Чтобы выпускать было попроще.

— Выпускать… — покачал головой Лев Николаевич… — вы бы знали, сколько всего мне нужно наладиться выпускать… Теперь ещё и это. Запас хода у него какой?

— Да бог его знает?

— Запросите десяток солдат и унтеров для обучения, из запаса. И проведите полноценные испытания. Пускай они примут в нём участие. Заодно освоят мало-мало обслуживание и ремонт. И надо срочно их где-то начинать производить.

— А те, с калильным двигателем?

— И те. И побольше.

— Лев Николаевич… но как? Хотя, прошу меня простить. — спохватился Путилов. — Может быть, есть какие-то конкретные требования?

— Скорее всего, в этом году или в следующем начнётся большая война. И нашей армии потребуются тягачи для перевоза обоза и пушек. Многие сотни тягачей. Тысячи.

— Но, если бы мы это не сделали… — озадачился Черепанов.

— Понимаю, что всё это звучит нереально. Но надо. Чем больше, тем лучше. И машинистов-трактористов готовить. И механиков для обслуживания. Если это всё, то пойдёмте обсудим эти вопросы в спокойной обстановке. Кстати, скорость у него какая максимальная?

— Так… мы не знаем, — озадачился Черепанов.

— Двигатель даёт сколько оборотов? На этом котле.

— Не больше двухсот — двухсот двадцати. — почти сразу произнёс Путилов. — Котёл, всё же сильно урезанный по площади парообразования.

— Это не важно, — отмахнул Лев. — Так. Двести оборотов. Колесо заднее у нас… эм…

— Сорок дюймов^[7]. — напомнил Путилов.

Лев покивал.

Подошёл к доске, а такие для записей почти во всех цехах имелись. Кое-что почеркал там мелом. И выдал:

— Где-то тридцать пять вёрст в час. Хотя, как мне кажется, быстрее тридцати не разгонится или даже двадцати пяти. Но и это славно. Очень славно. Надо погонять аппарат в разных режимах и посмотреть — где у него будет самый оптимум сочетания скорости хода и расхода топлива. А потом проверить — сколько он в таком режиме утащит.

— Зачем? — немного растерялся Черепанов.

— А как логистику рассчитывать? Вот полк идёт. Сколько им нужно штатных таких тягачей, чтобы утащить все их хозяйство?

— По грязи тоже проверять? — уточнил Путилов.

— А как же? Могу ошибиться, но не представляю себе дороги войны без непролазной грязи… Мда. Ладно. Пойдёмте. Заодно отметим этот ваш успех. Порадовали. Вот ей богу — порадовали…

* * *

В то же самоевремя в столице граф Строганов беседовал с одним юристом…

— Вздор какой-то… — прочитав бумажку и откинув её, буркнул Александр Григорьевич.

— Вы желали древний род. Я нашёл древний род.

— Нет… вы решительно сошли с ума! Кто в это поверит⁈

— Генеалогия последних лет этого древнего дома очень запутанная.

— Там ровным счётом ничего не известно!

— Отнюдь, — улыбнулся юрист. — В монастырь они отправили не только последнего действующего, но и родичей. Я нашёл более десятка. От многих даже имён не осталось. Впрочем, некоторые смогли бежать. Он, — ткнул юрист пальцем в бумагу, — смог, о чём сохранилась запись. Дальнейшая его судьба неизвестна. Однако вот тут всплывает некто с грамотой из упомянутого монастыря и кое-какими ценностями. В те годы случайный человек не мог ими владеть. Тем более в сочетании с крайне занятной грамотой о благородном происхождении.

— Это точно не подлог?

— Точно. Я клянусь вам. Вся моя профессиональная репутация поставлена на кон. Как можно?

— Вы представляете, какой будет скандал, если выяснится, что всё это мистификация?

— Представляю. И готов подписаться под всеми своими изысканиями. Да, собственно, у меня всё подтверждено. Видите? Все справки оформлены чин по чину.

— Хм… — задумчиво произнёс граф Строганов, вновь пролистывая генеалогическое древо с датами и краткими выкладками — откуда чего взялось.

Минута прошла.

Две.

Пять.

— Натянуто всё.

— Вот этот сертификат я получил в Вене. Он удостоверяет факт того, что генеалогическое исследование выполнено чисто и к нему нет никаких вопросов.

— Погодите… — напрягся Строганов. — Об этом результате известно в Вене?

— Ну, конечно. Мне же пришлось поднимать много старинных архивов. Я слышал, что во время проверки им интересовался лично кайзер.

— Боже… — выдохнул Александр Григорьевич.

— А что не так?

— Всё… всё не так. Он знает, для кого это исследование проводилось?

— Вероятно. Мне же пришлось дать исчерпывающую справку. Ювелиры, кстати, проверили семейные реликвии, которые я выкупил в процессе. — произнёс юрист и достал холщовый мешок, вытряхнув его на стол.

Несколько золотых побрякушек звякнули.

Строганов нахмурился.

С минуту подумал и уточнил:

— Это всё?

— Это всё, что мне удалось найти. Их отдали в уплату долга, и с тех пор они дважды меняли собственников. За долги. Вероятно, там было всего больше. Тут, как вы видите, совсем горсточка. Вот это, как мне сказали, крепится на плащ как украшение. А вот это — старый перстень.

— А другие ветви?

— Эта — единственная прослеживается. Остальные оборвались. Рискну предположить — их убили. Да и тут лишь чудо помогло. Тот беглец догадался укрыться и не кричать о том, кто он такой. Грамота хранилась как реликвия, укрытая в декоративную поделку. Она там была запаяна. Через что и пережила всё эти годы.

— Неужели получается, что сохранилась прямая мужская линия?

— Да. Вы же сами видите. Но это ничего не значит. Их же давным-давно низложили.

— Вы не могли найти что-нибудь попроще?

— Ну, знаете ли! — взвился юрист. — Я это не всё не придумывал!

— Хорошо-хорошо, — примирительно произнёс граф Строганов.

— Вы заплатите мне за работу?

— Разумеется. Как и условились…

Когда же юрист ушёл, Александр Григорьевич битый час сидел над бумагами в задумчивости. Ему было нехорошо. И казалось, будто бы он сумел откопать что-то такое, чего не стоило бы извлекать на свет Божий. То, что теперь обеспечит безусловные проблемы. Вероятно, серьёзные. Или даже очень серьёзные… или нет…

Наконец, словно что-то для себя решив, он достал чистые листы бумаги и начал писать запрос. Простой, банальный запрос для проверки этого юриста. Он ведь приложил сертификат. И так получилось, что знал к кому обратиться для самого тщательного изучения вопроса. В первую очередь его интересовало — действительно ли это всё проверяли или просто взяли деньги за роспись.

Ну а что?

Если кайзер Австрийской империи об этом знает — чего уж рядится. Тем более что ему есть чем заняться. Тягомотные переговоры с венграми тянулись уже больше года без конца и края. А тут такая мелочь…

Глава 4

1851, апрель, 28. Казань

Раннее утро.

Туман.

Удочка и вялый поплавок, что чуть покачивался на воде.

Лев сидел на берегу и медитировал. Он даже червяка на крючок цеплять не стал, чтобы не отвлекаться на поклёвки. Решил так — посидеть в тишине и хоть каком-то уединении, чтобы подумать, не отвлекаясь на дела.

Время утекало.

Как вода.

Как песок из его виртуальной задницы, ибо совокупно с учётом предыдущей жизни ему годиков получалось изрядно.

А дела буксовали.

Нет-нет.

Шли.

И по местным меркам очень быстро. Просто он ничего не успевал. Настолько, что даже начал испытывать ощущение отчаяния. Местные люди жили в своём ритме и быстрее шевелиться их было крайне трудно. Вот он и решил остановиться, взяв паузу, и посидеть — подумать.

В тишине и покое.

Но и десяти минут не прошло, как он попросту начал клевать носом, засыпая. Медитация не удалась. Как и глубокий самоанализ. Впрочем, как обычно.

Чу!

Поплавок ушёл под воду.

Подсечку он сделал автоматически. Даже не задумываясь.

Вытягивание.

И вот в руках графа дёргается небольшой, но наглый окунёк.

— Вот зараза, — буркнул Лев, оценивая не только неуместность добычи, но и то, что заглотил он крючок крайне глубоко. Начнёшь вытаскивать — кишечник через рот вытащишь. В общем — не жилец. А ведь он хотел его отпустить.

На голос графа приблизился охранник.

— Полюбуйся. — произнёс Толстой, показывая ему рыбёшку. — Голый крючок до самой задницы заглотил. Скотина чешуйчатая.

— Какой жадный… — покачал головой боец.

— И глупый. Я ведь отпустил бы его, если так не хапнул. — добавил Лев, поймав себя на мысли, что это всё очень символично. Ведь он сам именно так крючок и заглотил, заигравшись.

Захочешь из страны уехать? Тут же под белы рученьки примут. Не тут, так там. Впрочем, при выходе на определённый уровень влияния и богатства подобное последствие естественно. Если, конечно, ты чем-то полезным занимаешься. Однако сам факт ограничений подобное обстоятельство никуда не девает.

Просто остановиться тоже не дадут.

Слишком много в графа уже было вложено. Слишком много завязано. Как личных стратегий и карьер, так и сложных раскладов.

Про отойти от дел — и подавно. Разве что по объективным обстоятельствам — в связи со смертью.

Вот и получалось, что он словно окунёк этот вроде жив, но крючок ушёл уже глубоко в нутро. Не дёрнешься и не соскочишь. Сил же моральных всё это тащить становилось меньше и меньше.

А ведь он так вдохновился своим подъёмом.

Так воодушевился…

— Лев Николаевич, — осторожно произнёс охранник, — ежели отпустить хотите его, то просто обрежьте леску покороче.

— И что же? Выживет?

— Эта зараза? Может. Просто крючок сзади у него выйдет и всё. Со временем.

— А если нет?

— Может и сдохнуть. Да. Но иначе он точно сдохнет.

Граф хмыкнул.

Достал ножик, обрезал леску и выкинул окунька в реку.

Сам же стал собираться, так как привязывать новый крючок было лень. Да и вообще рыбалка в целом удалась. Потому как этот эпизод его немало озадачил и заинтересовал.

Если он окунёк, то какую леску нужно оборвать, чтобы выжить?

— О! Сюжет! — мысленно воскликнул он.

Ввязываться в блудняк переворотов ему решительно не хотелось. Да и толку? Николай Павлович был туповат, но предсказуем. И в целом с ним можно было работать, если подавать информацию правильно.

Если «потрясти грушу», то кто его сменит?

Старый сын — тот ещё либерал. Да, немало пообтесавшийся и утративший массу дурости под влиянием обстоятельств. Но в целом — всё ещё либеральных воззрений. И с ним явно будет сложнее. Наверное.

Если идти дальше, то только Михаил Николаевич графу импонировал. Но он был ещё юн и слишком неопытен. Да и устраивать резню августейшей фамилии не выглядело такой уж и простой задачей. Технически-то плёвое дело. Однако люди могли подвести и предать. В мировоззрение даже самых приближённых ко Льву Николаевичу людей царь всё ещё был весьма сакральной фигурой, равно как и его семейство. Поэтому на убийство кого-то одного, в случае отчаянного положения, они бы ещё пошли, а вот там большую акцию — нет.

А значит, что?

Пришлось бы рассчитывать только на себя, что весьма резко повышало вероятность провала или раскрытия после.

В общем — печаль.

К тому же, несмотря на определённые недостатки, Николай I графу нравился. Просто потому, что он являл собой тот редкий случай монарха, который ответственно относился к тому, чем занимался. Николай Павлович действительно служил России. Не увиливая.

В размышлениях Толстого возник тупик.

Так до дома и дошёл.

Задумчивый и всё более деморализованный, что ли.

Позавтракал молча и пошёл к себе в кабинет. Работать. Решив сделать себе полноценный «разгрузочный день» и посвятить его всецело осмыслению раскладов.

Никто из домашних его не трогал.

Видели состояние.

Впрочем, порисовать схемки, как в голливудских сериалах про детективов не удалось. Уже через полчаса гость пожаловал. Да такой, что не проигнорируешь.

— Кто вы и что вам нужно? — устало спросил Лев Николаевич, спускаясь в холл, где вышагивал внушительных размеров обер-офицер в пехотной форме.

— Савелий Григорьевич Рыльский, поручик 1-ого полка морской пехоты.

— Что, простите? — немало удивился граф. — Какого полка?

— Морской пехоты. Приказом от двадцать третьего февраля сего года гренадерский Его Императорского Высочества Великого князя Константина Николаевича полк преобразован в первый полк морской пехоты.

— Угу… — кивнул граф. — А где сам полк?

— Он на марше, через две-три недели должен подойти.

— Первый полк… хм… а сколько их всего?

— Насколько я знаю, два. Их свели в бригаду, и они двигаются сюда.

— Хорошо. А ко мне вы прибыли зачем?

— Как зачем? Бригаде предписано встать на квартиры в Казане и начать переподготовку под вашим руководством.

— Отменно… — глухим голосом произнёс Лев Николаевич, припомнив недавний эпизод с окуньком.

Прошёл несколько шагов.

Взял депешу из рук поручика. И увлекая его в столовую, расположился там. Заказав слугам чего-то к столу, чтобы человека с дороги голодным не держать.

Сам же вскрыл пакет и начал читать.

В целом Рыльский и так уже всё описал. В бумаге же это повторялось, только в более формальной и развёрнутой форме. Заодно прикладывалась копия приказа, поступившая в полк.

Поговорили ещё.

Графа всё не отпускала мистичность происходящего. Он просто не мог поверить, что Николай Павлович, так любящий правильность и чинность оформления всего и вся, учудил подобным образом.

Когда же стало понятно, что всё это не глупый розыгрыш, Лев Николаевич направился к губернатору…

— На вас лица нет! — воскликнул Шипов. — Что случилось?

Граф молча протянул депешу и развалился в кресле.

Сергей Павлович её быстро пробежал.

Хмыкнул.

И выдал:

— Дело-то житейское.

— Какое к чёрту житейское⁈ — воскликнул Лев. — Куда их заселять-то⁈

— В полевой лагерь. Землянок нароем и сойдёт. Главное, чтобы дрова, едва и вода были. Баньку поставим. И отхожие места устроить по уму надо, чтобы холеры не началось.

— Срок переподготовки не обозначен. Сколько они тут простоят? Год? Два? Пять?

— Побойтесь Бога! Лев Николаевич, ну какие пять лет?

— Кто же знает задумку Государя? А главное, почему я узнаю, что назначен на такую ответственную работу столь поздно?

— Вот это — странно. Тут соглашусь. Сегодня же пошлю с фельдъегерской службой депешу. Надо выяснить причину такой странности. В остальном — не переживайте. Нам нужно будет только офицеров где-то с комфортом разместить. А нижние чины и землянками обойдутся. Это же на год, максимум на два дело. Они люди привычные. Потом их куда-нибудь к морю переведут.

— Нам надо?

— Ну а как же? Нам. Доверили вам, но я как губернатор лично отвечаю за размещение всех войск на вверенной мне территории.

— Морская пехота… — покачал головой граф. — Вот надо же! Что за вздор?

— Отчего же вздор? Я, признаться, вас не понимаю. Вы же говорили, что сами предлагали Николаю Павловичу его возродить. А инициатива наказуема.

— Дело не в этом. — отмахнулся Толстой. — У меня звание какое? Капитан-лейтенант. Это майор пехотный. И как мне в таком чине полковниками командовать да генералом? На бригаду как есть какого-нибудь генерала поставят. Или генерал-майора, или, ежели утвердили новую форму Табели о рангах, то бригадного. Во всяком случае, бригады как уровень организации сухопутных войск уже ввели.

— Не спешите с выводами. Давайте сначала разберёмся. Хорошо? Депеша для полковников вам не указ. Надо взглянуть на то, какие задачи вам Государь поставил. И уже потом переживать из-за всей это возни.

— Тоже верно… — ответил граф и, не откладывая в дальний ящик, вытащил губернатора в поля. Подождал, пока тот напишет письмо и отправит его по инстанции. А потом — в поля.

Требовалось выбрать место для казарм.

Да-да.

Именно казарм.

Потому что землянки его совершенно не устраивали. Он взял слишком высокую планку игры, чтобы согласиться на них. Так что, пока Шипов писал письмо, Лев отправился вестовых до руководителей строительных артелей. Чтобы уже с ними всё осмотреть и обсудить.

Много всего требовалось.

И полосу препятствий построить. И стрелковый полигон. И бассейн для обучения плаванию. И прочее, прочее, прочее. Хорошо, что основной объём строительства в Казани уже завершился и появились артели, которые можно было задействовать.

Заодно обсудить формат казарм.

Их конструкцию.

Бани, прачечные, столовые, кухню, госпиталь, атлетические залы, учебные классы, унтер и обер-офицерские общаги, коттеджи для штаб-офицеров да генерала и многое, многое другое…

Шипов считал это всё излишним.

Лев же давил на то, что подготовка морской пехоты доверена ему. И он знает, что нужно.

Спорили.

Почти поругались даже, но не вышло — положение спас руководитель одной из артелей, ляпнувший сущую глупость. Вот Лев Николаевич с Сергеем Павловичем на него и набросились, переводя своё раздражение. Не сильно. Для вида. А тот и рад стараться — стоит, улыбку в усы прячет. Понимает — выручил. Тем более что он в любом раскладе получал самые выгодные расклады.

Поручик Рыльский же ходил хвостиком и молчал. В основном молчал. Его вообще взяли с собой как источник сведений о его полке. Чтобы можно было хоть как-то ориентироваться на что-то…

Граф же, по мере погружения в суету работы, всё больше отвлекался от грустных мыслей. Нет, конечно, они его не отпускали. И он всё так же чувствовал себя окуньком, который заглотил не крючок по самую задницу. Но из-за эмоционального замещения это его меньше тревожило…

— Со Львом что-то неладное творится, — произнёс Владимир Иванович Юшков во время чаепития вечером того же дня.

— Я заметил. Он словно сам не свой. — согласился с ним Шипов. — От былой самоуверенности не осталось и следа. Какая-то растерянность.

— Да-да, — согласился дядюшка. — Именно растерянность. Он словно не может для себя что-то важное решить.

— Что?

— Не пойму. Мне кажется, ему Наталья голову крутит. А ей маменька её. Помните, что она устроила, когда в гости приезжала?

— Как не помнить? — скривился Шипов. — Но нет. Не похоже.

— Думаете?

— Мне кажется, что его иное волнует. Лев не тот человек, который станет по бабам или из-за них убиваться. Нет. Здесь что-то куда более важное.

— Переутомился он. Совсем себя не бережёт. Может, это сказывается?

— Не удивлюсь, да.

— А после утренней рыбалки он вернулся совсем раздавленный. Я глянул — снасти оборванные. Верно, за корягу какую зацепил. Видимо, это его и доконало, главное, чтобы не сломался.

— Мне кажется, что вы правы, Владимир Иванович. Надо нашему пострелу отдых хороший устроить. Чтобы отвлёкся. В загородное имение его отвезти. Да погудеть там с банькой. Он ведь алкоголя не пьёт. Табака не курит. Успокоительных микстур не принимает. И трудится с удивительным отчаянием. Совсем себя загонит.

— Поедет ли? — спросил Юшков. — Лёва ведь совсем не любит такое времяпрепровождение.

— А мы хитростью заманим. Он ведь отзывчивый на помощь. Главное под вечер к месту добраться, чтобы домой сразу не сорвался. Лев у нас резвый малый. Прыткий. Но если далеко катить и в ночь, может и не рискнуть. После покушений — подозрительность в нём известная проснулась.

— К слову, подумалось… может, мы просто чего-то не знаем? Наш мальчик ведь вернулся с особым настроением из столицы. Уж не обидели ли его там? Или узнал он какую пакость. Растерянность и хандра просто так не возникают. А сверху и усталость наложилась.

— В душу к нему не залезть. — покачал головой Шипов. — Поэтому с отдыха попробуем начать. Государю я отпишу, скажу, что мальчик себя совсем не бережёт. И уже падает от усталости. Подстелю ему соломку на случай интриг придворных. Вон сколько на него навалили. Это неспроста.

— Вы считаете?

— А как же? Иначе бы не сказал. Чернышёва ведь, в сущности, из-за активной деятельности Льва снимают. Не напрямую, нет. Но косвенно. И супруга мне писала, что это вся столица обсуждает. Сравнивая их противостояние с битвой Давида и Голиафа. Чернышёв же пытался всячески его оттереть и замять. Помните ту историю с отправкой в отставку? Именно он за ней стоял. Да и с переводом на флот он поспособствовал, изначально Государь не хотел так поступать. Всё же кавалериста отправлять на корабли… глупость сие, никому не нужная.

— Неужто приревновал славу мальчишки?

— Мальчишки? — усмехнулся Шипов. — Видимо. Лёва ведь наш без всякого протеже растёт в чинах на удивление быстро. Что великий князь какой. Своими руками путь себе прокладывает. И это видно.

— Но это же смешно! — фыркнул Юшков. — Чернышёв это величина! Ему бы Льва пригреть, сам от этого только выиграл.

— Всё не так просто, Владимир Иванович. — покачал головой Шипов. — Дело в том, что в столице много кто злорадствует и пытается вредить вашему племяннику. Леонтий Васильевич мне писал, что недели не проходит без доноса на него. И один дурнее другого. Кое-что даже приходится проверять. Но большинство выказывают полное непонимание того, чем граф занимается, и только лишь забавляют своей нелепостью.

— Да… нажил он себе врагов.

— Но и друзей. Причём очень высокопоставленных. Что, впрочем, не исключает всяческих проказ. Поэтому я не удивлён сложившейся ситуации. Государь обычно в детали не вникает и не всегда ощущает нагрузки, которую взваливает на чужие плечи. Иному и ордена за всякую безделицу, а кому-то горами ворочать поручает без наград. Так что я напишу. И Дубельту пару строк отправлю, чтобы он поглядел своим опытным взором на ситуацию. А то сгубят мальчишку…

Глава 5

1851, май, 18. Санкт-Петербург

Александр Григорьевич сидел в приёмной императора с бледным видом. Нервно подёргивая ногой.

Громко тикали часы.

Секретарь с нескрываемой тревогой поглядывал на влиятельного графа. Ситуация выглядела очень нездоровой. Даже слишком.

— Может кофий? — осторожно спросил секретарь.

— Коньяка бы, да нельзя. Роспотребнадзор ругается. Да и Государь не любит, когда пахнет на докладе.

— Не люблю, — произнёс от дверей Николай Павлович. — Вы бы ещё покурить возжелали до окончания романа. Александр Григорьевич, вы сам не свой. Неужто действительно покурить так хочется? Ну, идите уже за угол, пока читатели не видят.

— Нет-нет. Я… хм… я даже не знаю, с чего начать, — произнёс он и поднял папку чуть дрожащими руками.

— Что там.

— Я боюсь огласки, — прошептал граф.

— Да-да, конечно. Проходите. И, голубчик, принесите Александру Григорьевичу коньяка. — добавил он секретарю.

Вошли.

Сели.

Строганов положил папку на стол и как-то подавленно сел чуть в сторонке. Даже не рядом со столом.

— Что здесь?

— Государь… понимаете, моя доченька… дура глупая, возбудилась и захотела выяснить происхождение рода Толстых. Очень уж ей грезилось титул какой древний там найти. Тщеславие проклятое.

— И вы что-то нашли?

— Можно было и купить, благо в той же Италии вымерших титулов — масса, в том числе древних. Только плати. Но ей ОЧЕНЬ хотелось именно докопаться до правды. Поэтому я нанял самых лучших юристов в области таких дел. И… и я пожалел. И теперь я не знаю, что делать с плодами их трудов.

— Если они вас пугают, то просто сожгите папку и забудьте.

— Юристов я нанимал, связанных с курией. Так что Святой престол совершенно точно знаком с этими результатами. Кроме того, юристы перестраховались и отдавали свои изыскания на проверку своим коллегам из Вены. Из-за чего кайзер также ознакомился с ними. Это уже просто так не сжечь.

Император усмехнулся и открыл папку.

Взял первый листок со сводкой. Прочёл его. Перевёл удивлённый взгляд на Строганова.

— Вы серьёзно?

— Я очень надеюсь, что всё это просто глупая шутка. И что это всё происки Святого престола, который хочет устроить династическую свару в Европе.

— С такими вещами не шутят.

— Но играют.

Николай Павлович пожевал губами, но нехотя кивнул. После чего начал молча изучать содержимое папки. Каждую бумажку.

Десять минут.

Двадцать.

Полчаса.

И всё это время Александр Григорьевич сидел с потерянным видом и молча смотрел перед собой. Чуть покачиваясь в такт тяжёлым часам. Каждые пять-шесть секунд.

— Выглядит всё стройно, но верится с трудом.

— Мне кажется, что я невольно раскопал какой-то древний секрет.

— Может быть, — согласился Николай Павлович. — Спорным моментом является только связь Андреаса и его сыновей с Индрисом, которые приехал в Чернигов.

— Монахи перерывают в тех краях всякие архивы, пытаясь найти документы, связанные с XIV веком. В первую очередь духовные грамоты, которые должно хранить для разрешения имущественных споров. Любые упоминания.

— Удалось что-то найти?

— Нет.

— Не выдумал ли же Толстые всю эту историю?

— Кто знает? Сейчас мы осторожно проверяем семейные архивы старшей ветви. Я обратился с просьбой о помощи, дабы уточнить детали родословной. Дескать, дочь моя хочет составить большую книгу по истории рода. И они охотно идут навстречу. Может, что и удастся найти.

— А если нет?

— То, как мне кажется, это ничего не изменит. Папа постарается разыграть эту карту в подходящий момент.

— Кто-то из Толстых знает?

— Нет. В России только вы, да я. И всё. А вот в Европе…

Император усмехнулся.

— И что же делать?

— А ничего не делать, — пожал плечами Николай Павлович. — Доказательств того, что Андреас — предок Толстых нет. Посему это изыскание крайне интересное, но спорное.

— А если удастся найти эти доказательства?

— Это ничего не изменит, — пожал плечами император. — Сколько у нас в России Рюриковичей? Вот и тут так же. Исторический курьёз. Я буду только рад тому, что мне служат такие рода.

— То есть, мне не стоит переживать?

— Ничуть. Ищите смело. Если вам удастся найти конца и связать Андреаса с Толстыми, я буду только рад…

* * *

В то же самое время отдохнувший Лев Николаевич вышел на плац школы механизаторов. Первой в мире.

Дядюшка и губернатор его все ж таки вытащили за город.

И уломали погудеть.

Знатно.

От души.

Как говорится — и выпить, и закусить, и в баньке попариться, и пострелять, и… да чего там только не было. Большая и насыщенная культурная программа. После которой он вернулся зелёный и мутный, растеряв по пути большую часть своей тревожности.

Не всю.

Ему крепко в сознание впился тот образ окунька. Но стало как-то легче это воспринимать в формате: «Делай что должно и будь что будет». Вот и посвежел, несильно.

Вчера.

Поэтому сегодня его ещё немного штормило. Слишком уж изрядно они там выпили. Эмоционально это перезагрузило, но безнаказанно не прошло.

А тут дела.

И плац. На котором стояло три маленьких трактора с калильными двигателями, два — с паровыми, а также новая поделка — паровой грузовик. Ну и всякие прицепные механизмы.

Люди занимались текущими рутинными делами. Однако увидев графа, быстро построились, каждый у своего аппарата. Все. Кроме одного человека, который как возился с планетарным редуктором, так и продолжил. Даже не оглянулся. К нему-то Лев Николаевич и направился.

— Что-то серьёзное? — поинтересовался он, подойдя.

— Завершаю осмотр. Шестерни стали гудеть. — всё так же не оборачиваясь, ответил он.

— Александр, — подал голос начальник этой школы механизаторов. Первой в мире. — Отвлекитесь на минутку.

Тот нехотя отвлёкся и повернулся.

— Эко тебя задело, — вполне серьёзно произнёс Лев Николаевич, глядя на совершенно перемазанного в тёмном нефтяном масле собеседника. — Прямо чёрный властелин.

— А как без этого? — усмехнулся он, вытирая лицо и руки от масла. — Мой дядя незабвенный говаривал: проверяй всё сам. Тем и живу.

— Хорошие жизненные правила. — кивнул граф.

— Самые честные! — улыбнулся собеседник.

— Дядя самых честных правил.

— Так и есть.

— Александр Горбов у нас инженер, который отвечает за эксплуатации тракторов, — вмешался начальник школы. — Техника новая. Вот он и смотрит, что и как в ней ломается…

Следующие пару час Лев Николаевич проболтал с этим инженером, а тот ходил, тыкал пальцем и рассказывал. Тут это отваливается. Там сие ломается. И так далее. По кругу.

Граф же только головой качал.

Доходило до смешного — в паре месте заклёпки располагались немного неудачно на раме, из-за чего при движении появлялось биение. И их небольшое смещение должны было решить эту проблему.

По паровым котлам, кстати, вопросов особых не возникало. Чай за столько лет конструкцию отработали недурственно. Александр волновало только крепление турбулизаторов — спиралек из тонкого железа, которые ставили в трубки, чтобы газы закручивать. Отсутствие жёсткого крепления приводило к заметным вибрациям и шуму…

И так во всём.

У него за пару недель наблюдений уже целая тетрадь оказалась исписана всякими заметками. Где он фиксировал не только поломки с недостатками, но и неудобства. Например, рычаг был слишком короток или длинен, а может, отогнут не так. Или в сиденье задница не помещалась. Али ещё чего.

Местами с шутками и прибаутками.

Местами занудно.

Но всё по делу…

А вообще, голова у Льва Николаевича, конечно, кружилась.

Слегка.

Не только после вчерашнего, но и от осознания значимости этого успеха. На первый взгляд совершенно незначительного. Ну что такого? Пять тракторов и паровой грузовик. Пусть даже они в целом опережали эпоху лет на полста из-за хорошего оборудования и общего понимания — что нужно делать, но… Едва ли кто-то из местных мог осознать всю грандиозность происходящего.

Прямо сейчас слабо загруженный механический завод производил их по несколько штук в месяц. А на моторном готовилось сразу четыре линии для выпуска параллельно и тракторов обоих видов, и грузовиков на их основе.

По чуть-чуть.

По полсотни единиц в месяц. Совокупно.

Копейки.

Сущие копейки, по меркам XX века. Даже его начала. Но тут выдавать в год порядка шестисот единиц колёсной техники… это было чем-то за гранью реальности. Да и не нужна она была никому в таком объёме, как могло показаться на первый взгляд.

И на второй тоже.

Поэтому граф рассчитывал устроить автопробег до столицы, демонстрируя возможности аппаратов. Загрузить их запчастями и вперёд. Заодно проведя полноценные маршевые испытания. И если всё нормально «продать» эту всю технику Николаю Павловичу. Ведь один паровой грузовик заменял двадцать подвод, так как двигаясь с той же скоростью, тащил «на своём горбу» и в прицепе груза, что и два десятка телег.

Выгода?

Огромная! Расход в дровах на один паровой грузовик не шёл ни в какое сравнение с фуражом для двух десятка животинок. А ведь их кормить требовалось не только на марше.

А чтобы у Николая Павловича не возникало глупых вопросов на тему, кто всем этим хозяйством будет управлять, школу механизаторов и создали. Набирая туда всех желающих, но с приоритетом отставников из нижних чинов.

Разгоняя её синхронно с выпуском «железа».

Какой от этого будет эффект?

Колоссальный!

Просто колоссальный!

Даже десяток лёгких паровых грузовиков заменяли две сотни повозок. Резко сокращая и упрощая обозное хозяйство и количество нестроевых, а также общие расходы на содержание войск. Меняя заодно и структуру этих расходов.

Через что, к примеру, повышалась и общая подвижность войск. Так как походная колонна не растягивалась так сильно, а потому легче управлялась и меньше выходило проволочек.

Причём трансформацию войск можно было производить не разом всю, а по частям и соединениям. Всё же расход боеприпасов был не таким ещё, как в годы Великой Отечественной войны. Уступая на несколько порядков. Через что возить требовалось грузов не в пример меньше.

Так что вместо пяти — девяти сотен грузовых автомобилей, типичных для дивизий образца 1940-х, здесь можно было закрыть пару дивизий аппаратов за сто — сто пятьдесят.

Песня!

Сказка!

На дворе ведь 1851 года, а тут перспективы механизации армейских тылов со всеми вытекающими последствиями…

— Лев Николаевич, — произнёс подходящий Путилов, который с некоторым трудом, но нашёл графа. — Там вас люди ждут.

— Какие люди? Где?

— На механическом заводе. Работники.

— И что они хотят?

— Так вы же просили организовать им профессиональный союз. Сделано. Они хотят, чтобы вы присутствовали на его учредительном собрании. Очень просят.

— От императора разрешение пришло?

— Пришло. — улыбнулся Путилов. — Я и сам не верил, но он согласился. И поставил своей рукой визу. Даровав профсоюзам право прямого обращения к нему.

— Устав утвердил?

— Да.

— А… хм… почему я об этом в газетах не видел ничего?

— Лев Николаевич, так во вчерашнем номере. — с укоризной произнёс Путилов.

— Ох… совсем забегался. Ну пойдём. Веди. Тут ведь недалеко?

— Конечно, — кивнул главный управляющий, и они направились пешком к механическому заводу, благо что было недалеко. Менее десяти минут спокойного шага.

— Профсоюзы… надо же… — покачал головой Александр Горбов. — А работать, кто будет?

— Бог его знает, — пожал плечами начальник школы. — Блажь. Барин наш порой чудит.

— А кто без греха? — пожал плечами инженер.

Глава 6

1851, июнь, 28. Казань

— Бей! — рявкнул зычный голос офицера, и почти сразу раздался залп.

Тихий.

Прям на удивление.

И ещё.

И ещё.

И ещё.

Стрелки, вышедшие на огневой рубеж, стреляли по мишеням, пользуясь духовыми ружьями Жирардони, ну, то есть, пневматическими. Их потихоньку Лев Николаевич уже который год закупал разными окольными путями.

Что удавалось найти.

Просто для того, чтобы обеспечить своим ребятам возможность нарабатывать навык стрельбы в условиях дефицита пороха. Его, конечно, выделяли. Но всё равно — остро не хватало.

Поначалу, ещё в 40-е пользовались оригинальными винтовками. Но их было мало, и они выходили из строя. Плюс имели детские болезни. Из-за чего в механической мастерской их стали дорабатывать.

Главным недостатком являлась переменная мощность выстрела, которая уменьшалась по мере снижения давления в баллоне. Это обошли внедрением предварительной камеры. Взвёл курок — туда порция воздуха выпустилась. Нажал на спусковой крючок — она оттуда подалась в канал ствола. Регулировочный клапан при этом обеспечивал относительную стабильность, во всяком случае первые два десятка выстрелов.

Второй проблемой являлась баллистика.

Здесь тоже пришлось повозиться, чтобы подогнать её к винтовке Шарпса на дистанциях до ста пятидесяти метров. Ради чего пришлось отказаться от круглой пули и перейти на более лёгкие «колпачки» с юбкой.

Как итог — к весне 1851 года для нужд экспедиции, то есть, личных силовиков графа, имелась сотня учебных пневматических винтовок. Ну и весь сопутствующий парк оборудования, как то пресс для формовки свинцовых пулек и воздушный насос для быстрой накачки баллонов.

Запчасти.

И небольшой выпуск примерно по десятку в месяц. Про запас.

Заодно велась работа над решением попроще, чтобы давать начальную стрелковую подготовку. Ну хоть какую-то.

Кроме того, для нужд более продвинутого обучения держали ещё сотню винтовок, в этот раз Шарпса, в которых был меньший калибр на толстом стволе. Этакая мелкашка, которая в остальном совпадала с оригиналом. Даже навеску пороха и пулю подобрали таким образом, чтобы совпадать на двухстах-трёхстах метрах по баллистике с нормальной винтовкой Шарпса.

Чистить приходилось СИЛЬНО чаще. Но пороха уходило радикально меньше и жило оружие не в пример дольше.

Ну и под финиш — обычные армейские образцы.

До них, впрочем, допускали не сразу.

Стволы портились.

Порох «улетал», как в трубу. Но граф стремился к тому, чтобы каждый боец его экспедиции имел хотя бы тысячу полноценных выстрелов. Хотя бы. Не считая весьма выдающегося настрела на предыдущих образцах.

Морскую пехоту погнали по этой же программе.

Начиная с пневматики.

Заказ на которую расширили, достав небольшие запасы со склада…

— Всё равно не понимаю, зачем столько выстрелов, — фыркнул генерал-майор. — Блажь какая-то.

— Я же рассказывал уже.

— Никогда же так не поступали!

— Потому что дурь заразительна. — максимально добродушно улыбнулся Лев Николаевич. — Да откуда столько ружей да пороха взять? Солдаты золотыми станут.

— Вот и я о том же! А сейчас, разве нет?

— Терпимо. Сейчас мы можем себе это позволить.

— Думайте себе, как считаете правильным, но я всё равно Николаю Павловичу напишу, что вы разбазариваете порох. Это совершенно недопустимо.

— Пишите. Конечно же, пишите. — произнёс граф максимально равнодушным тоном.

— С чего вы вообще решили, что много выстрелов несут пользу?

— Солдат издревле учат перезаряжать оружие тысячи и тысячи раз. Зачем?

— Чтобы в бою действовать слаженно и выверено. Перепугался, а руки помнят.

— Вот! Для того же и настрел нужен. Чтобы руки помнили. Рядом жахнула пушка. Портки намокли. Сознание в пятки убежало. А стреляешь как надо. Перезарядку мы для того же осваиваем. И сборку-разборку с чисткой.

— Всё равно — блажь! — покачал головой генерал-майор. — Им такая точность ни к чему! По толпе залпами бить — не соревноваться в призовой стрельбе.

— А давайте проверим! — произнёс граф.

И завертелось.

Взяли произвольный десяток бойцов морской пехоты. Дали им полноценные винтовки. Выставили новые мишени каскадом от ста до четырёхсот метров с шагом в полста. Дав задание отстрелять по пять выстрелов в каждую из них от дальней к ближней на максимальной скорости. Фоном же устроили шоу с близкими выстрелами из пушек, крупными петардами и прочими приёмами, бьющими по психике.

Результат зафиксировали.

Весьма, надо сказать, посредственный.

А потом повторили все то же самое, только выставив десяток бойцов экспедиции. Также взятой наугад.

— Да уж… — с совершенно ошарашенным видом произнёс генерал-майор, идя среди мишеней.

— Видите?

— Вижу.

— Кого огонь действеннее?

— А вон то, для чего? — сменил резко тему генерал-майор, указывая на полосу препятствий.

Он только накануне соизволил явиться и теперь «делал мозги» Льву Николаевичу, который только-только наладил начальный учебный процесс. То есть, ему всё приходилось показывать и обосновывать.

Фельдъегеря, что вёз приказ Толстому, нашли.

Его труп.

Недалеко от дороги за Владимиром. По запаху. Как завонял, так и послали туда крестьян прикопать. Думали, что останки какого-нибудь зверя лесного. Ан нет.

Депеша при этом была утрачена.

Повторная же из Санкт-Петербурга ещё не пришла. Вот Лев Николаевич в условиях полной неопределённости и занимался творческим осмыслением приказа императора. Как мог.

Губернатор, когда надо, поддавливал своим авторитетом, но Толстой старался сам. Организовав стрелковую подготовку, общую физическую и посадил всех приводить к единой норме чтение, письмо и счёт. Для начала.

С полковниками было проще.

Уставшими.

Которые и сами не понимали, куда и зачем их отправили…

— Никогда не видел, чтобы кто-то в полевой битве так атаковал. — вновь выдал перл генерал-майор.

Лев с трудом сдержался от желания его ударить.

Или пристрелить.

Тяжело вздохнул. И продолжил объяснение. Спокойно. Старательно. Как для идиота, каковым он собеседника и считал. Ловя себя на мысли, что кто специально постарался с этим назначением. Да и смерть фельдъегеря оказалась очень своевременной и крайне подозрительной…

Часа через три его собеседник сдался.

Методичное, нудное и вкрадчивое упорство Толстого банально перегрузило ему мозг, и он удалился, сославшись на головную боль. Лев же, также немало устав, решил последовать его примеру.

Благо, что близился вечер и его участие в жизни бригады не требовалось. Во всяком случае, особенно. А в Казани ждала интересная история. К нему ведь тёща приехать должна с недели на неделю. Приходилось готовиться, чтобы не ударить в грязь лицом.

Её лицом.

Потому что, если она при нём начнёт так выступать, он может и не сдержаться. Но в идеале, конечно, разборок избежать.

Театр уже построил, но труппа была пока на стадии формирования и подбора репертуара. Опера и консерватория строились. Балетный зал планировался. А больше ничего для светского времяпрепровождения и не наблюдалось в эти времена.

Посему к гадалке не ходи — тёща опять начнёт выступать.

Как это обойти?

Придумать аристократический досуг поинтереснее. Игру какую-нибудь. Большинство играли в карты, что графу решительно не нравилось. Да и никакой новизны. Поэтому он решил показать ей сеанс игры в настольную игру в духе DD. Благо, что таких уже три были готовы. По разным сеттингам. И требовалось подобрать вариант поинтереснее и прикинуть, как это всё выглядеть будет…

* * *

Тем временем в Лондоне королева Виктория вызвала «на ковёр» министра иностранных дел:

— Вы обещали, что Николай не выдержит и объявит войну! — рявкнул принц Альберт, когда лорд Палмерстон вошёл в кабинет и за ним закрылась дверь.

— Он оказался терпеливее, чем мы думали.

— Он? Терпеливее?

— Ваше величество, — осторожно произнёс министр иностранных дел, — император проводит широкие подготовительные мероприятия. Он тянет время, жертвуя репутацией, не из-за робости или нерешительности.

— Какие мероприятия? Сокращение армии? — улыбнулась королева Виктория с нескрываемым сарказмом на лице. — Он же попросту спасает свою казну от разорения.

— Или вы продолжите рассказывать про невероятные нормы пороха для подготовки пехоты? — с таким же выражением лица поинтересовался принц Альберт. — Всем же известно, что это обычная мистификация.

— Ваше величество, на границе с Персией, прикрывая основные дороги и перевалы, русские возвели семнадцать башенных укреплений. Со слов самих персов они очень походят на наши башни Мартелло^[8]. Только мы с их помощью укрепляем побережье, а они закрывают горные проходы, обеспечивая фланги.

— Если персы не соврали.

— А зачем им это делать? Напротив, им нужна маленькая, но победоносная война. Поэтому они сейчас ищут способ вернуть Шемаху и окрестные владения себе. С тем, чтобы занять там оборону по узким проходам как на севере, так и на западе. Их люди там буквально по головам уже пересчитали всех русских солдат и знают, где и сколько их стоит.

— То есть, вы считаете, что русские построили семнадцать башен Мартелло на границе с Персией?

— Да. Турки это тоже подтверждают. Так как они используют такого рода башни для укрепления Черноморской линии, Керченского пролива и границы с ними. Я обобщил сведения и могу сказать, что по всему Кавказу с округой уже построено или строится где-то от шестидесяти до семидесяти таких башен.

— Вы сами в это верите?

— Мои люди смогли проверить турецкие слова в Новороссийске, Керчи и Анапе. Я просто отправил моряков туда поглазеть. И они своими глазами их видели. Башни Мартелло, как они есть. Поэтому я считаю весьма вероятным и слова персов с турками про укрепление границы.

— Это плохо, — изрядно посерьёзнел принц Альберт.

— Император тянет не просто так. Он готовится. Укрепление Кавказа идёт полным ходом. Башни Мартелло не единственное решение. Ермолов формирует и расширяет магазины. Приводит в порядок форты. Усиливает их артиллерию. Осторожно происходит переброска войск южнее Кавказского хребта, включая отдельные эскадроны, сформированные в княжестве.

— А новое оружие?

— Сведений очень много. С одной стороны, завод в Казани производит винтовки, карабины и пистолеты в три смены круглые сутки. А с другой стороны, их нет в войсках.

— А те нарезные морские пушки? — поинтересовался принц Альберт.

— Калибром восемь дюймов?

— Да.

— Такая же ситуация. Их вроде бы производят, но куда ставят — неясно. Мы с трудом смогли завербовать несколько матросов с линейных кораблей первого ранга. Они проигрались в кости и поведали за долг многое о кораблях. Там этих нарезных пушек нет. Более того, он о них даже не слышал.

— Странно. — хмыкнула королева Виктория.

— Очень странно. — согласился с ней супруг. — Может это всё мистификация?

— Может. — согласился лорд Палмерстон.

— Что-то ещё удалось выяснить?

— Больше никакой конкретики. Видно, что какое-то движение. Но оно словно под ковром. Словно бы боятся выдать приготовления.

— Бояться чего-то? — спросила королева.

— Если он прав, дорогая, — ответил супруг, — то они не уверены в своих силах и готовятся к войне. Откуда и нерешительное поведение Николая. Он осознал слабость своих дивизий и сейчас пытается хоть что-то предпринять.

—Хорошее выражение лица при плохой игре?

— Да, дорогая. Ему просто ничего больше не остаётся. Все эти башни на Кавказе говорят о том, что сил полноценно драться там с турками и османами у него нет.

— Но он готовится. — встрял лорд Палмерстон. — Прикладывая все силы и ресурсы.

— Тогда чего мы ждём? Пусть уже в Стамбуле займутся делом. Неужели им так сложно спровоцировать русских на начало войны? В конце концов, они могут просто вышвырнуть или даже арестовать всех православных паломников. Николай не сможет на это закрыть глаза…

Глава 7

1851, август, 3. Казань

Лев отхлебнул, чая из чашки.

Посмаковал.

Ещё раз отхлебнул.

И поставил керамическое изделие на блюдце.

Мгновение спустя за окном жахнуло. Но не сильно. Чайные принадлежности даже не тренькнули.

— Становится всё сложнее проводить корабли через проливы, — тихо произнёс Николай Николаевич Толстой, словно бы ожидая этой отмашки.

— Что в этот раз случилось?

— Попытались захватить самым пиратским образом. Пришлось досмотровую команду турок за борт выбрасывать.

— Скандалили?

— Ещё как! Я распорядился поменять название кораблю и перекрасить его в Мексике. Иначе не пустят в Чёрное море.

— Не вляпаться бы… — задумчиво произнёс Лев Николаевич. — Они ведь могут и пушки применить.

— Для нападения на греческий корабль? Думаешь, рискнут?

— У Греции есть сильный флот или армия?

— Нет.

— А это значит, что и у мнения её веса не имеется. Во всяком случае, султан на него наплюёт. Думаю, нам нужно менять флаг кораблям.

— Греки обидятся.

— Да, брось. Просто переоформить всё по уму. Им какая разница, к какому государству корабль приписан, если приносит им прибыль?

— Едва ли это поможет. Наши корабли узнаваемые, так как ходят конвоем. Не перепутаешь. Да и всякий интересующийся сможет выяснить, в чьих интересах они грузы возят.

— Твоя правда… может рассеивать их для прохождения?

— И каждый раз перекрашивать? Вряд ли это поможет. Ну раз, ну два. А потом всё равно приметят.

— И как ты предлагаешь поступить?

— На Балтику конвои водить.

— А там не перекроют? — горько усмехнулся Лев Николаевич. — Нет, тут другой подход нужен. Кстати, как там поживают наши османские друзья?

— Потихоньку. Возят буру себе и возят. Официально в Трабзон каботажем, чтобы уклоняться от оплаты таможенных пошлин.

— Может, к ним обратимся? Там ведь греки османского подданства или я путаю?

— Всё верно. Они.

— Найти тихую бухту в Эгейском море, чтобы не на глазах. Туда будем загонять наши корабли. Перегружать товары на турецкие кораблики. И везти каботажем до Трабзона. Ну, номинально. А на деле к нам.

— Мне шепнули на ушко, что это внимание к нам идёт со стороны Дивана. Так что, думаю, подобные комбинации они тоже достаточно легко вычислят.

— Когда случилось чудо и турки побороли взятки? — усмехнулся Лев Николаевич. — У них же всё покупается и продаётся. Иногда, как мне кажется, даже султан.

— Всё так, но у англичан с французами денег больше, чем у нас. А за всеми этими проказами стоят именно они.

— А самим туркам эта война нужна?

— Туркам? Война? — хохотнул Николай Николаевич. — Султан бы с удовольствием закрыл на это всё глаза, да только англичане и французы его в кулаке держат. Он даже вздохнуть лишний раз без их разрешения не может.

— А… хм… слушай, — произнёс Лев. — А может нам эти все корабли зарегистрировать через какую-нибудь французскую или английскую компанию? Там всё равно экипажи смешанные, да и капитаны — сущий интернационал.

— Рискованно очень.

— Конфискуют?

— Французы — как пойдёт, а англичане могут и капитанов под суд отдать. Как контрабандистов. Опасно связываться.

— А Испания?

— Её положение не сильно лучше, чем у греков.

— Ладно. Убедил. Действуй по ситуации. Но держи в уме, император пообещал компенсировать убытку в случае захвата наших кораблей. Так что сильно не осторожничай. Страховка у нас имеется. А у нас там в основном несвежие корабли, ещё годик-другой и большинству тимберовку делать…

В этот момент снова жахнуло.

— Сколько пороха сгорает впустую… — покачал головой Николай Николаевич.

— Это для дела. Испытания на ресурс и заодно составление таблицы стрельбы.

— Сердце кровью обливается.

— Не жалей, — улыбнулся Лев. — Ты, кстати, не знаешь, когда придёт партия натриевой селитры из Новороссийска?

— До осени должны справиться. Каботаж пока весь занят.

— Славно. Должны как раз склады освободиться. — покивал Лев Николаевич. — А то Государь слишком уж буквально понял мой совет скупать южноамериканскую селитру. Если я ничего не путаю, то на её закупку ушло уже свыше миллиона фунтов стерлингов^[9]. Жалко, конечно, тратить на неё выручку от внешней торговли, но пока так.

— Я слышал. Много фрахта заказано. Даже англичане подрабатывают без задней мысли. Зачем она вообще сдалась?

— Переделка же.

— Чего переделка?

— В калийную, для выделки пороха наилучшего качества.

— А это возможно? Почему другие державы так не поступают?

— Потому что это делаем только мы, — расплылся в улыбке Лев.

На 1851 год всё ещё не существовало технологии переделки натриевой селитры в калиевую. Из-за чего продолжались целевые закупки принципиально более дорогой калиевой для производства порохов. Знаменитую же чилийскую селитру, натриевую то есть, закупали для использования в качестве реагентов.

В реалиях книги она закупалась на 1851 год массово только Россией. Остальные её брали ограниченно. Расцвет «нитратной экономики» для стран региона в оригинальной истории случился попозже лет на десять. А тут — с упреждением и сильным национальным перекосом…

— Морока какая, — покачал головой Николай Николаевич. — Производство ведь и азотной кислоты, и калийной селитры поставлено на поток и полностью перекрывает все нужды казны.

— Превышает уже. Из-за чего Николай Павлович разрешил торговлю порохом в частные руки. Для охоты и самообороны. Пусть и с ограничениями по объёму.

— Вот! Тем более! Зачем её ещё закупать и переделывать?

— Запас карман не тянет, — пожал плечами Лев Николаевич. — Стратегические запасы пороха могут очень пригодиться на случай войны.

— Или нет.

— Им в любом случае получится найти применение, — возразил Лев. — То же строительство, опять же. То, что сейчас есть — капля в море. Порох можно с пользой использовать много где. И даже если удастся нарастить его выпуск впятеро — всё одно не перекрыть потребности. А тут — война. Нас ведь отрежут от латиноамериканских поставок.

— Ну… чёрт его знает…

— Точно-точно. Англичане и французы этим займутся в первую очередь. Поэтому Государь и занимается скупкой стратегических товаров. Свинца знаешь сколько куплено? И всё аккуратно сложено в подвалах. На всякий случай.

— Хм… — хмыкнул Николай Николаевич.

После чего потянулся за заварным чайничком. Подлил себе в чашку заварки, а потом из самовара кипятка.

Молча.

Откинулся на спинку кресла и спросил:

— Слушай, а этого всего не получится избежать?

— Ты имеешь в виду, войны?

— Да. Очень уж она не к месту. У нас второй барк спущен на воду и достраивается. И… не хотелось бы сбавлять темпов.

— Боюсь, что нет. Ты ведь и сам видишь, как султан начал себя вести.

— Может ему шепнуть о том, что у нас есть бронированные корабли, которые в состоянии перемолотить все их флоты?

— Едва ли это имеет смысл, — покачал головой Лев. — Они не поверят. А если поверят, то не оценят. Если же оценят, то и себе начнут делать. То есть, либо эффекта никакого не случится, либо он получится не тот, что нам нужен. Или ты думаешь, что мы зря броненосцы под Воронежем маринуем?

— Хорошо сказано — маринуем. Такое чувство, что суета наводится, а работа не ведётся. Я же проезжал мимо города. Специально заходил поглядеть. Не сгниют?

— Это мой приказ. Император о нём знает и одобряет. Их вытащили на берег и построили вокруг большие сараи, то есть, ангары, чтобы скрыть от лишних глаз.

— Видел. Но почему их не оснащают до конца? Почему броню не ставят? Собрали бы, укомплектовали и держали на приколе.

— Из-за возможных утечек. Мы стараемся их показать через депеши, что у нас ничего не получается. Это игра такая. Там бумаги все с признаком особым идут, чтобы кто надо — понимал. На практике же их можно ввести в бой за пару месяцев.

— Так может ещё парочку построить?

— Всё не так просто. — покачал Лев головой.

— Это ты мне говоришь? — хохотнул братец. — Я тебя не узнаю.

— Перегон корпусов от Севастопольской верфи до Воронежа проходил в полной загрузке для оценки устойчивости и мореходности. И результат разочаровал. Сильно. В хорошую погоду они смогут удивить, а в плохую — не утонут сами, уже хлеб.

— Это верно для всех кораблей.

— Увы, не до такой степени. Так или иначе Лазарев не хочет больше таких малюток. Он признал, что был неправ, когда уменьшал проекты. Но строить новые большие корпуса уже некогда.

— Странно.

— Се ля ви, — развёл руками Лев. — Лазарев и сам не рад.

— Очень странно. Я перед отъездом видел его в Анапе. Он выглядел весьма довольным жизнью и терзал судостроителей на нашей верфи с таким видом, будто что-то задумал.

— Так и есть. Только задумал не он, а мы. — улыбнулся Лев Николаевич.

— Это как-то связано с испытаниями? — кивнул Николай в сторону окна, где опять бахнуло.

— Именно, братец. Именно. Понимаешь, восьмидюймовая пушка на высоком лафете не влезает на артиллерийскую палубу. А без него слишком сильно расшатывает крепления. Поэтому Михаил Петрович заказал шестидюймовые пушки, полностью аналогичные «восьмёркам».

— Чтобы перевооружить линейные корабли?

— Да. По общей задумке мы готовимся к зимней перестройке всех линейных кораблей Черноморского флота в этот сезон или следующий. Как пойдёт. Как первого, так и второго класса. С них по задумке надо срезать все лишние палубы, кроме нижней. Поставить паровую машину. И эти новые нарезные пушки.

— А броню?

— Едва ли это возможно. Под модернизацию идёт три линейных корабля первого ранга и одиннадцать второго. На любой из них брони нужно больше, чем на обоих моих броненосцах вместе взятых. А мы и для них только-только завершили её изготавливать.

— Плохо.

— Нормально, — отмахнулся Лев Николаевич. — Куда полезнее сделать тимберовку тем кораблям, которым надо и почистить днища от обрастания. Я поставил уже два десятка паровых машин для организации лесопилок по роспуску кебрачо на доски.

— На обшивку?

— Точно так. Выше ватерлинии всем её менять будем. И с этим-то большой вопрос как управиться. Сделать-то надо всё максимально синхронно. Поэтому и на нашу верфь в Анапе заезжал. И в Одессе верфи инспектировал. А я пока пушки готовлю, паровые машины с котлами да прочие механизмы. Помпы те же для откачки течи и организации тушения пожаров.

— А… хм… интересно.

— Большое дело задумали.

— А Балтика?

— Если успеем — ей займёмся. Но главное сейчас в едином месте, в единое время оказаться сильнее противника.

— Если вы срезаете верхние палубы, то может восьмидюймовые ставить на высоком лафете? Место-то будет.

— У высокого лафета есть другая беда — он плох при качке. Лазарев решил, что лучше шесть дюймов и заряд поменьше, зато на обычном лафете.

— На борт где-то по пятнадцать-двадцать орудий. — медленно произнёс Николай Николаевич. — Считай тяжёлый фрегат о сорока четырёх пушках. Всего их четырнадцать вымпелов. Это же…

— Шестьсот шестнадцать пушек. Но нет.

— А как?

— Будет центральная батарея из нескольких нарезных пушек. Их будут перекатывать с борта на борт по необходимости. Остальные — 30-фунтовки.

— Ну это для начала. А потом?

— Как пойдёт. Но полностью выставлять батареи по оба борта не планируется. Иначе до Балтики вообще не доберёмся никогда. А там ещё четыре корабля первого ранга и двадцать восемь второго.

— Мда… это только силовых установок сколько потребуется?

— Почти полсотни. И не забывай — там ещё фрегаты есть. Им тоже бы паровые машины пригодились и нормальные пушки. Я завален заказами так, что им конца-края нет. Одних шестидюймовых нарезных пушек в конечном счёте нужно изготовить сильно за тысячу.

— Бронировать вы совсем ничего не будете?

— Прокатный стан нужно запускать нормальный. Не до него. Да и лишнее это. Пока, во всяком случае. Тут с пушками да паровыми машинами разобраться бы.

Снова жахнуло.

В этот раз погромче. И сильно так.

— О! — жизнерадостно воскликнул граф.

Встал. Вышел во двор и крикнул:

— Какая?

— Четыре дюйма! На две тысячи пятьсот семьдесят втором выстреле. — отозвался командир команды испытателей, выходя из-за бруствера. В то время как его бойцы спешно сматывали провод электрического детонатора…

Глава 8

1851, август, 19. Санкт-Петербург

— Ваше Императорское величество, — возмущённым тоном говорил турецкий посол. — Ваши подданные занимаются контрабандой и нападают на должностных лиц моей державы!

— И кто же это посмел сделать? — равнодушно спросил Николай Павлович.

— Лев Николаевич Толстой!

— Вы серьёзно?

— Да! Его люди выбросили за борт нашу досмотровую команду и спешно ретировались. Мы сутки их преследовали.

— Погодите, — встрял граф Орлов. — Это не тот случай, когда подданные султана захотели незаконно арестовать транзитный груз, которые везли из Новороссийска в Мексику?

— Незаконно⁈ — взвился посол. — Они были в своём праве!

— Да, незаконно. — с нажимом произнёс министр иностранных дел. — Есть установленные процедуры, а вы их нарушили. К тому же эта досмотровая партия ваша состояла из сотни головорезов, что явный перебор. Они забрались на борт и попыталась арестовать команду. До осмотра. До!

— Они были в своём праве!

— Каким правом вы оправдываете попытку захвата товаров и людей иностранной державы? Мы ведь не воюем, чтобы действовали обычаи призовые. То, что учинили ваши люди — обычное пиратство.

— Какое пиратство⁈ Простой досмотр! Корабль декларировал один груз, а нам сообщили, что вёз другой — куда более дорогой. Поэтому мы и направили усиленную команду.

— И кто вам сообщил этот вздор? — сухо спросил император.

— Это не важно.

— Важно. Вы совершили нападение на судно Российской империи с целью ограбления. А теперь заявляете протест. Это наглость высшей пробы. — холодно процедил Николай Павлович. — С сего момента я объявляю вас персоной нон грата и предписываю в течение трёх суток покинуть территорию моей державы. Как хотите, куда хотите. В случае, если вы не сделаете этого, вас арестуют. Вы всё поняли?

— Да, — гордо вскинув подбородок, произнёс представитель Османской империи.

— И я очень хотел бы увидеть объяснений от султана, вместе с извинениями, а также наказанием участников пиратского нападения.

— Досмотра!

— Пиратского досмотра, — хохотнув, добавил Орлов. — Как это не называй, суть остаётся прежней. Вы хотели ограбить наш корабль. И кто-то за это должен ответить. А это вам, — произнёс он, протянув заранее заготовленную грамоту.

Посол ведь ломился на приём уже добрую неделю, и в канцелярии отлично знали — для чего. Вот и оформили. Загодя. И даже в газеты колонки подготовили, описывая эту историю в формате совершенно отчаянного хамства и варварства.

Посол вышел из кабинета.

Быстрым шагом прошёл по дворцу и добравшись до своей кареты, направился во французское посольство. Потом в английское. Требовалось договориться об эвакуации и отчитаться. Ну а потом к себе, дабы собрать вещи. Тут-то его и накрыли.

Зайти зашёл, а выйти не может.

Жандармы и полиция окрестный квартал оцепили, заявив, что обнаружен очаг прилипчивой болезни и всех, кто внутри сажают на недельный карантин.

Ну а что?

Обменный фонд сам себя не образует. Тем более что посла России в Турции продолжал сидеть в тюрьме по совершенно надуманным обвинениям. И теперь, быть может, его получиться «махнуть не глядя».

Правительство Николая Павловича действовало всё более дерзко и решительно. Входя во вкус. Тем более что предыдущие выходки с английским посольством закончились вполне благополучно…

— Ситуация накаляется. — мрачно заметил Дубельт, когда турецкий посол вышел.

— Нам бы годик ещё продержаться, а лучше два. Лазарев с Толстым задумали очень интересную комбинацию.

— Не дадут. — покачал головой граф Орлов.

— Согласен. Не дадут. — согласился Леонтий Васильевич. — Слишком грязно и мелко стали играть. Это значит — подпекает. Вероятно, они что-то прознали и не хотят давать нам этот год-другой.

— Надо бы Льва предупредить, чтобы на рожон не лез.

— Государь, он и так осторожен. Его головорезы могли высадить призовую команду турок за борт по частям. Головы в одну сторону, ноги в другую. Но они их просто макнули, предварительно разоружив и раздев донага.

— Раздев? Это ещё зачем?

— Не сдержались. — улыбнулся Дубельт.

— Шалуны… — покачал головой Николай Павлович. — А там действительно был другой груз?

— Нет. Обычный груз сельских инструментов, ножей и тесаков. А вот казна имелась. Её переводили для закупок в Мексике, Парагвае и Аргентине.

— С нашими фунтами стерлингами?

— Да. Три миллиона. Каким-то образом турки про неё прознали и, вероятно, хотели взять. Не удивлюсь, если там султан вообще ни при чём, а это всё инициатива на местах. Он просто оказался вынужден хоть как-то реагировать.

— По всей османской империи идут погромы христиан. Теперь совсем обнаглели — корабль наш попытались ограбить. Что дальше? — задал во многом риторический вопрос министр иностранных дел.

— Кровь, много крови. — мрачно произнёс Дубельт. — Мы же на такие провокации не поддаёмся. Значит, они зайдут дальше.

— Почему бы им самим на нас не напасть, раз так хочется?

— В этом случае англичанам и французам будет сложно обосновать своё вступление в войну на стороне турок. Им и сейчас это непросто. Приходится замалчивать погромы.

— А мы можем как-нибудь этому помешать?

— Лев Николаевич предложил напечатать информационные листовки о зверствах турок и распространять их по западным столицам. — чуть помедлив, произнёс Леонтий Васильевич.

— Мы можем это сделать?

— Увы… У нас слабая агентура. Мы последние годы в первую очередь занимались внутренними делами. Если мы начнет так действовать, то подставим людей. И им придется спешно бежать, спасая свои жизни.

— А нейтральные страны? — спросил граф Орлов.

— Вы много знаете по-настоящему нейтральных стран? — горько усмехнулся глава КГБ. — Но в той же Испании мы вполне можем заказать несколько десятков статей. Они турок не любят.

— Жаль, что венгры не согласились на наше предложение, — тяжело вздохнув, произнёс министр иностранных дел.

— Да ну, — отмахнулся император. — Они бы и не согласились. А насчёт листовок и газет. Леонтий Васильевич, сколько вам потребуется времени, чтобы подготовиться?

— Вы готовы пожертвовать нашей старой агентурой?

— Неужели это всё так сложно?

— Листовки нужно напечатать и переправить, а потом где-то складировать. Это само по себе — задача непростая.

— А если их печатать на месте? — спросил граф Орлов.

— Ну… — Дубельт задумался.

— Лекала переправлять и печатать там по мере необходимости. Чтобы избежать больших складов и перевозок.

— В принципе, да. Это будет хороший вариант. Однако распространение — самое уязвимая сторона вопроса. Если французская или английская полиция поймает человека, распространяющего листовки, то по нему выйдет на его старшего и так — до типографии тайной. Если они возбудятся и начнут искать, то очень быстро на них выйдут.

— И что вы предлагаете? — хмуро спросил император.

— Я думаю, что можно будет сделать редкие волны. — после некоторой паузы произнёс Дубельт. — Печатаем тираж. Типография переезжает. Люди же, привлечённые к распространению, нанимаются лишь один раз. Например, из числа бедноты и студентов. Потом готовим новую волну, вербуя новых распространителей.

— Ну что же… Это хоть что-то. — покивал Николай Павлович. — И как скоро мы сможем сделать такое распространение?

— Полгода, не меньше. Вероятно — год. Нужно подготовить независимые группы и оборудование для тиражирования листовок. Сделать закупки бумаги и краски, не привлекая внимания большим заказом. Да и с распространением… с ним не всё так просто.

— Займитесь этим.

— На какие риски я могу идти в отношение наших посольств и действующей агентуры?

В этот момент в дверь постучались.

И после доклада секретаря зашли другие представители ближнего круга. Те, кто находился в это время в Санкт-Петербурге. Из-за чего обсуждение аспектов информационной войны оказался отложен. Впрочем, Дубельт это был только раз. Дело-то новое, и требовалось всё тщательно обдумать.

Сама же беседа перешла в узкое прикладное русло. Подготовка к войне — хлопотное дело. Подходил к концу сезон навигации и требовалось каким-то образом перераспределить ресурсы по удалённым базам.

Например, решили направить пару новых восьмидюймовых пушек на Камчатку. На высоких лафетах. И хотя бы полсотни выстрелов в ним. А также озаботились минированием подходов к Кронштадту.

В оригинальной истории Борси Якоби разработал свою гальваническую мину только в 1854 году, как и Нобели пиротехническую. Однако тут дело пошло чуть скорее.

Лев Николаевич в беседах несколько раз оговорился о том, что Якоби мину уже изобрёл. Это оказалось неверным. В чём ему пришлось покаяться, дескать, ввели в заблуждение. Однако Лазарев за вопрос ухватился и морскую мину разработали и испытали ещё в 1849 году. На Волге. Благо, что дело не хитрое и не пыльное.

Лазарев в 1850 году мину одобрил.

На вооружение её приняли под обозначением «буй фарватера, якорный, особы». И заказали. Потихоньку начав накапливать в Кронштадте и Севастополе.

Льву заказали.

Ну а кому ещё?

А тот разместив заказы субподрядчикам, осуществлял лишь их сборку. Полегоньку. Где-то штук по двести в месяц. Мало. Но к августу 1851 года их уже накопилось без малого четыре тысячи…

* * *

А в это самое время в Казани происходило натуральное шоу.

Ко Льву Николаевичу тёща приехала.

Снова.

Театр он, конечно, уже построил. И такой, что загляденье. И оперу с консерваторией строил. Но театр толком не обжился. У него ещё не сформировалось нормальной труппы и репертуара. Из-за чего он представлял собой типичную провинциальную самодеятельность.

Покажешь такой? Засмеёт.

А он едкая особа.

И ей явно не нравилась идея того, что её дочка жила с мужем не в столице, а в Казани. Вот и цеплялась за что могла.

Поэтому Лев Николаевич решил следовать иной логике.

Ей требовалось продемонстрировать светскую жизнь. Но ту, к которой она привыкла, не получится. Всё же это действительно определённый уровень и традиции. С кондачка их не родишь. Значит, что? Правильно. Нужно предлагать альтернативу.

Разную.

Яркую.

Нестандартную.

Вот граф и организовал в Казани конвент фантастов. Просто выдернул всех, кто был задействован в его франшизах, оплатив им дорогу и проживание. И писателей, и художников, и сотрудников издательств, и даже иностранцев. Но тут, конечно, участие получилось чисто символическим — время поджимало…

— Мда… — только и выдавила из себя Наталья Викторовна, глядя на это всё. Ибо конвент был открыт как раз через день после её приезда, и она таки на него явилась. Чисто из любопытства.

Хмыкнула.

Покачала головой.

Впрочем, ругать или как-то иначе осуждать не стала. Литературный салон — дело для столицы привычное и важное. Тут же в ее понимании творилось что-то запредельное.

Не салон.

Нет.

Салонище!

Одних писателей приехало более сотни. И, что примечательно, они не просто напивались в тёплых компаниях, а вели дебаты, выступали и вообще — всем своим видом доказывали, что они «не просто так», как ей поначалу показалось: будто бы зять нагнал сюда случайных людей для вида.

Но нет.

Даже удалось встретить людей, фамилии которых были в столице на слуху.

А потом — настольные игры.

Не карты.

Нет.

Куда более интересные и яркие. И каждая такая встреча превращалась в увлекательную историю, которую участники придумывали сами. По мотивам задумок мастера. Что в представлении тёщи выглядело как развитие не то литературного салона, не то театрального. И производило эффект, притом немалый.

— Мама потрясена, — шепнула на самое ушко супруга.

— Мама молчит.

— О! Будь уверен, если бы ей хотелось прицепиться, она бы это сделала? А ей хочется, но она молчит.

— Может, она просто боится меня?

— Они и мне ничего не говорит. Поверь — это дорогого стоит.

— А чего шёпотом?

— Не дай Бог — услышит, и чисто из вредности гадостей наговорит.

— Не понимаю, если ей тут так не понравилось, зачем она приехала вновь?

— Ей понравилось. Иначе бы не приехала.

— Вот кошёлке старая.

— А я, значит, молодая? — смешливо фыркнула супруга.

— Никогда не понимал, почему твои родители всё ещё живут друг с другом.

— Связь, мой милый. Связи. Именно из-за хлопот моей мамы братец крутит роман с великой княжной Марией. При живом мужем. Да и вообще — именно на её знакомствах и личном влиянии была построена карьера отца. Не удержался он, да. Но даже то, что он всё ещё остаётся на значимом посту — её заслуга. Так что ты будь с ней поласковее.

— Ты же сама рассказывала, как психанула в прошлый раз.

— Психанула. Но я её дочь и мне она многое простит, а ты — нет. Люби её, холь, лелей и получишь серьёзного помощника в делах. Пусть и не явного. Уж она умеет нужным людям слово замолвить.

Лев кивнул.

После чего направился к гостям.

Врала его супруга, выгораживая мать, или нет — он не знал. И выяснять не собирался. Лишний кулуарный тяжеловес в его делах совсем не повредил бы. А тут даже Александр Григорьевич Строганов относился к своей жене с пиететом и осторожности. Это явно бросалось в глаза. И вряд ли просто так — тёплыми их отношения не назвать.

Сложатся ли у них нормальные отношения?

Как знать… как знать… Но он решил потешить немного тёщу. Рассчитывая на помощь в перспективе. В конце концов, он сидит тут, а она в столице и банально больше всяких сплетен знает. И ему хотелось бы быть в курсе всей это подковёрной игры. Хотя бы для того, чтобы понимать — с кем как себя ставить, а кого вообще избегать от греха подальше…

Глава 9

1851, октябрь, 2. Казань

— Ра-а-авняйсь! Смирно! — рявкнул начальник школы механизаторов.

И личный состав её выстроился для смотра.

Лев Николаевич прошёл мимо строя, оценивая общее состояние этих людей. Обмундирования — само собой. Хотя не в первую очередь. Ему важнее было их психологическое состояние. Свежесть. Собранность. И так далее.

— К машинам. — дал отмашку граф, когда завершил этот обход.

Минута.

И строй рассыпал на группы, машинистов и механиков, закреплённых за тем или иным аппаратом. А также группа наставников и отдельных специалистов во главе с начальником.

Тракторов с калильным двигателем уже имелся десяток.

Здесь.

В школе.

Ещё дюжина находилась на складах. Их «лепили» без доработок. Как есть. Конечно, уже накопились определённые недостатки и недоделки. Однако в целом работоспособность этой базовой модели посчитали удовлетворительной. И пытались выпустить их побольше. С некоторым запасом ходовых запасных частей.

Но в сельскохозяйственные владения Толстого их не отправляли пока. Держали в Казани на складах. И готовили машинистов и механиков. Парами. Так было быстрее и проще.

Почему?

Так война на носу. Какой смысл их вливать в хозяйство, если потом почти сразу их придётся оттуда изымать. Ибо польза от них в обозах была бесценной. Например, на том же Кавказе. Резко повышая обеспечение и подвижность воинских частей.

Дальше стояло шесть паровых трактора, два дорожных паровых катка и первый бульдозер. Паровой. А следом десяток паровых грузовиков. Причём тройка последних было новой модели. Доведённой.

Такой акцент на паровой технике продиктован банальной причиной. Нефть пока ещё не шествовала по планете и употреблялась крайне локально. Более того, пока не удавалось перевести даже всё генераторное оборудование в Казани на неё. Несмотря на все усилия.

Посему Лев решил, что ближайшие десятилетия будет крайне актуальной паровая техника на твёрдом топливе. Особенно в армии. В первую очередь из-за универсальности. Вот и работали над конструкцией, доводя её и вылизывая.

В разных аспектах.

Тот же бульдозер, хоть и колёсный, являлся настоящим откровением. А там и грейдер уже был на подходе. И прочее.

В процессе опытов и экспериментов отказались от двухпроходного котла в пользу трехпроходного. Возни столько же, а получался лучше.

С виду всё тот же цилиндр на боку в тех же габаритах. Только в центре у него располагалась одна большая дымогарная труба. По ней газы шли вперёд от топки. Вокруг этой «дырки от бублика» шёл пояс двухдюймовых труб, по которым газы возвращались к топке. А дальше, по внешнему периметру — дюймовые трубы, уводящие газы вперёд. Само собой, везде стояли турбуляторы. Высокая зольность твёрдых видов топлива вынуждала её как можно скорее осаждать — до попадания в трубы малого сечения. Да и теплообмен повышался^[10].

Как итог объём рабочего тела в котле резко уменьшился, что позволило снизить время прогрева «с нуля». Площадь парообразования несколько увеличилась, равно как и КПД котла и паропроизводительность. Из-за чего с него теперь удавалось снимать не двадцать, а двадцать пять лошадей.

На первый взгляд битва за копейки.

Но на деле даже двадцать пять лошадей на паровом поршневом двигателе это очень немало. Из-за высокого крутящего момента, не зависящего от оборотов. А уж делая поправку на годы…

— Обкатали? — кивнул на один из таких аппаратов, спросил Лев.

— Конечно. Всё честь по чести обкатали. — доложился начальник школы.

— Сколько?

— Если в кузов грузить две тонны и три в прицепе, то со скоростью десять вёрст в час он может идти по грунтовым дорогам около восьми–десяти часов. Всё зависит от разбитости дорог.

— А по грязи?

— Вдвое скорость падает.

Лев взглянул на практически гладкие резиновые покрышки грузовика и кивнул, принимая ответ. Без камер пока. Просто куски резины, надетые на обод для некоторой дополнительной амортизации. Хотя трясучка всё равно — изрядно получилось.

«Ёлочку» протектора позабыли.

Точнее, позабыл лично он, местные о ней и не слышали. Что требовалось как можно скорее исправить на всех тракторах. Кроме пропашных. Там резиновые обода снимались и вместо них ставились на болтах грунтозацепы. По дорогам на таких не походишь — они их изрядно портят…

— Поломки?

— Если обслуживать всё как должно — оно и живёт. И очень хорошо живёт. Здесь только котёл может дурить, но, если каждый вечер ёршиком трубы чистить — будет всё ладно. Накипь же… дистилляция воды и периодическое, по таблицам пробега, кипячение котла с прибавкой уксусной кислоты с последующей промывкой решают все проблемы. Мы один такой после пятисот часов разрезали — любо-дорого поглядеть.

— Скажите мне как на духу, как русский человек русскому: если эти три паровых грузовика прямо сейчас своим ходом отправить в Санкт-Петербург, они доедут?

— Хм… — закашлялся начальник школы.

— Не доедут. — из-за плеча произнёс инженер Горбов.

— Почему?

— Расстояние большое, обязательно что-то отвалится. Мы им только суточные пробеги устраивали. А потом осмотр и обслуживание. До столицы же отсюда сколько?

— Около тысячи трёхсот вёрст.

— Неделю им идти. Деть ко дню без продыху. Могут посыпаться.

— Возьмите удвоенный экипаж. Все потребные запчасти с инструментами. И езжайте. Послезавтра и выезжайте.

— Что значит, езжайте?

— Вы, Александр, назначаетесь старшим этого опытового пробега. Ежели всё сложится — лично представите аппарат императору. Я письмо напишу. Будьте уверены, он на награды в таких делах человек щедрый.

— Я не уверен…

— Должны же мы проверить, что у нас получилось? Если грузовик не может выдержать недельного перехода, то для армии он не годен совершенно.

— Я могу отказаться?

— Никак нет.

— Но ведь в случае провала…

— Вы знаете до винтика, как они устроены. У вас будут механики и машинисты. Вы организованной группой пойдёте. С вами я могу выделить десяток из экспедиции для охраны, чтобы чего не вышло. Какой провал? Запчасти по отчётам особенно не горят. Что может пойти не так?

— Какая-нибудь непредвиденная поломка.

— Остановитесь. Отремонтируетесь. И продолжите пробег. Всё.Готовьтесь. Послезавтра поутру выезжаете. Я пока согласую с губернатором маршрут, чтобы он документы выправил.

Сказав это, Лев хлопнул инженера по плечу и направился к своему экипажу. Конному. Который пора бы было уже заменить на механическую лошадку. Чтобы подавать пример. И, заодно, нарабатывать опыт эксплуатации. Да и быстрее на ней будет и ловчее добираться по делам. Наверное…

* * *

Посол России в Турции стоял на борту рыбачьей шаланды и грустью смотрел на удаляющийся вдали город. Кто-то называл его Стамбулом, кто-то Константинополем, а кто-то даже Царьградом.

Буквально час назад мужчину вывели из тюрьмы и посадили на какую-то рыбацкую лодку, отправив к берегам России. Причём им не заплатили. Дескать, русские заплатят.

Самому послу никакого имущества его не вернули.

Даже крестик золотой забрали.

Отпустив в драной арестантской робе без единого гроша в кармане. Да ещё и ослабленного, так как в тюрьме держали на хлебе и воде. Рыбаки его, конечно, покормили. Но рыбой и не слишком обильно. Сырой. Просто потому, что ничего другого у них и не было с собой. Сами так питались.

Впрочем, это мелочи.

Он уезжал домой, и всё остальное можно было потерпеть. Ибо даже такое положение впроголодь выглядело намного лучше, чем отвратительное обращение в тюрьме. А с ним, на удивление обращались плохо. Совершенно недопустимым для статуса посла образом…

* * *

Луи Наполеон нервно выхаживал по своему кабинету.

Ему было тревожно.

Россия вела себя странно.

— Почему он медлит? Почему? — патетично воскликнул император.

Министр иностранных дел Франции и двоюродный брат монарха Александр Колонна-Валевский^[11] промолчал.

— Николай же обещался выступать защитником православия! Всюду, где его станут притеснять! — вновь воскликнул Луи Наполеон. — Сколько посланников от болгар и прочих уже посетили Санкт-Петербург?

— Двадцать семь делегации. Все рассказывали об ужасах, творимых турками. Мы специально подбирали самых впечатлительных и пострадавших. Чтобы ярче впечатления и более страстные рассказы.

— И он молчит? Просто их игнорирует?

— Он высказывает озабоченность и шлет султану ничего не значащиеся бумажки. Ну, пытается. Его посол ведь арестован, поэтому это всё нормально не передать.

— А газеты?

— Ни одна русская газета пока не решилась напечатать предлагаемые нами статьи. Просто говорят о том, что им пока запретили. Пока. А сталкиваться с этим мясником Дубельтом никто не хочется.

— Цирк… сущий цирк. Неужели Россия настолько ослабла?

— Я не уверен.

— Тогда что?

— Какая-то игра. Сейчас сложно сказать. Мы совершенно точно знаем, что Россия ведёт подготовку к войне. Деталей у нас мало, но работы ведутся и их много. Всё и вся приводится в порядок.

— Он же сокращает армию!

— Это не совсем так. Солдаты и офицеры отправляются в запас. И, как мне стало известно, для них создаются мобилизационные предписания. То есть, он накапливает обученный резерв. Кроме того, по всей России развёрнуты вербовочные пункты.

— А как же рекрутские наборы?

— На них установлен негласный запрет. Судя по всему, мы прозевали довольно серьёзную реформу, полностью меняющую весь характер комплектования русской армии.

— И что, у этих русских кто-то идёт в вербовочные пункты добровольно?

— От крепостных отбоя нету. Уходят на отхожий промысел, а сами туда. По договору ведь всю их семью казна должна выкупить по установленным ценам. В полках учёба развёрнута. И это не пустая болтовня. Много занимаются. Про расход пороха у нас любят пошутить, но это оказалось правдой. Магазины армейские приводятся в порядок и пополняются, а где надо подновляются. Ситуация вообще не такая безобразная, как её рисуют насмешники. Деятельность очень кипучая. Русские её просто не выставляют напоказ. Много всего тайно делают. Секретно. Тишком.

— Значит, они готовы к войне?

— Готовятся. Степень их готовности неясна. Но раз тянут, значит им нужно ещё время.

— Ну… хм… разумно… разумно.

— Кроме того, есть ещё одна немаловажная деталь. Вы слышали о том, что русские предложили венграм независимость за избрание монархом Романова?

— Да, конечно. Какая наглость!

— Это предложение до сих пор является предметом споров в Вене. Венгры выторговывают себе максимально выгодные условия, угрожая выбрать Романова. Из-за чего Австрия до сих пор в полном раздрае. Однако недавно в Вене, как мне шепнули, всплыл ещё один очень интересный момент. Оказалось, что золотые пчёлы сохранили прямую мужскую линию.

— Что? О чём вы?

— Чьим символом были золотые пчёлы?

— Бонапартов?

— А до того?

— Не может быть!

— Насколько мне известно, Святой престол и кайзер что-то задумали. Во всяком случае, активность их законников сильно возросла. Они рыщут всякие старые бумаги и проверяют их. И это, как мне кажется, связано со слухами об ордене тамплиеров, который, дескать, сохранялся всё это время, прячась от всех.

— А причём тут русские?

— Пчёлы улетели на восход солнца. Говорят, что тамплиеры, тоже. — вяло улыбнулся министр иностранных дел. — Вы понимаете, что это означает?

— Вздор! Этого просто не может быть! Обычная мистификация!

— А если нет? Павел пытался перетащить к себе Мальтийский орден, а Екатерина — иезуитов. Это вполне себе реалистичная гипотеза — вполне в русле тех поступков, которые предпринимала Россия для увеличения своего влияния в Европе.

— И кто? Вам известны персоны? Тамплиером, как я слышал, назвали какого-то наглого и удачливого графа. А эти золотые пчёлы? Кто из них ещё жужжит?

— Я, увы, пока не знаю. Самому интересно. Тем более что из России тоже много законников приезжало и фельдъегерей по этому вопросу. Делом очень серьёзно заинтересовались.

— Мы можем вмешаться и опровергнуть эти изыскания?

— Едва ли это получится. Святой престол как коршун кружит над тем делом, отслеживая каждый шаг. Я вообще узнал случайно. И сколько усилий не предпринимал, толком ничего не смог выяснить. Думаю, вы понимаете их могущество в таких вопросах. Мне кажется, что это именно их игра, а не России.

— Зачем эти пчёлы им?

— Ну как же? — улыбнулся министр иностранных дел. — Это самая древняя династия королевства франков. Самая легендарная.

— Свергнутая.

— Так бывает, иногда. Но вы, Ваше Величество, символ возрождения династий, утративших некогда власть.

Луи Наполеон нервно дёрнул щекой.

И даже потянулся к шее, чтобы ослабить воротник. Очень уж ему стало душно. Чуть помедлил, после чего произнес:

— Если что-то выясните — немедленно сообщайте. Что же до русских… давите на султана. Пусть хоть паломников их потрошит на алтарях в Иерусалиме, но вынудить Николая начинать войну. Если началась такая игра, то едва ли в наших интересах давать им дальше готовиться.

— Сделаю всё от меня зависящее…

Глава 10

1851, октябрь, 12. Санкт-Петербург

— Это зашло слишком далеко! — возмущённо воскликнул граф Орлов, входя к императору.

— Что зашло⁈ — напрягся Николай Павлович.

Весь вид его министра иностранных дел и его речь диссонировали с ситуацией. С такими словами заходить к императору — явный перебор. Но он был явно чем-то взвинчен и возмущён.

— Все православные храмы Святой земли султан передал французским католикам. А те ограничили в них доступ для всякого не католика и не униата.

Император посерел лицом. Страшно.

Молча.

Наконец, совладав с накатившей на него яростью, он процедил:

— Через пять часов прошу быть с докладом. А пока оставьте меня.

И Орлов выскочил от него словно ошпаренный, просто чтобы не попасть под горячую руку. А то вон — Чернышёв доигрался. Получил в дар имение где-то на Алтае. И отправился туда поднимать хозяйство. Судя по всему, пожизненно. Так как цесаревич к нему тоже особенного тепла не питал. А Лев Николаевич, затейник, послал ему туда альпак, которых пытался уже который год разводить на Кавказе.

Справедливости ради нужно отметить, что Чернышёв старался на своём посту. Исполнял со всем радением все распоряжения императора. В силу своих способностей. И с перекосом в показуху, которую государь особенно ценил. То есть, не был в чём-то явно виновен. Просто покладист, в отличие от этой «колючки» Лазарева.

И он бы сохранил пост.

Император ценил преданность. Но в голове Александра Ивановича что-то перемкнуло, и он словно бы задался целью довести своего друга — Николая Павловича до белого каления. И сколько старался! Несколько лет к ряду проверяя терпение императора.

И тот держался.

Тех, кого Николай Павлович считал своими или лично преданными, он почти никогда серьёзно не наказывал. Поэтому Орлову едва ли что-то грозило в сложившейся ситуации. Но он всё равно не стал испытывать судьбу и медли. Всё же ТАКОГО выражения лица у императора он ещё никогда не видел.

Он вышел.

Перевёл дух.

Добрался до кареты.

Прокатился по делам в своё ведомство, подбирая документы и просматривая свежие материалы. И в назначенный срок вошёл чинно в приёмную, где, рассевшись на диванах, ожидало всё Политбюро.

Заметив последнего посетителя и сверившись с часами, секретарь постучал к императору. И минутуспустя запустил всех, приняв пожелания по напиткам и закускам.

Встреча ожидалась долгой и сложной.

Возможно, очень долгой…

— Алексей Фёдорович, повторите всем присутствующим утреннюю новость.

Граф Орлов встал и максимально нейтральным тоном произнёс это известие про передачу православных святынь католикам.

— Я хочу добавить, — подал голос Дубельт.

— Прошу.

— По моим каналам утром пришло известие о том, что группа православных паломников возле Иерусалима была ограблена и продана в рабство. Деталей у меня нет. Я думал — неудачная шутка. Но, судя по всему, нет.

— Час от часу не легче… — ахнул Николай Павлович, для которого религия была не пустым звуком и не формальностью.

— Погромы христиан идут непрерывно по всей Османской империи. — добавил граф Орлов. — За исключением католиков и протестантов. Армян так и вообще открыто режут, если они не уходят, бросая всё своё имущество из своих домов.

— Очередная провокация, — кивнул глава КГБ. — Одна провокация за другой.

— Государь, но на эту нужно ответить. — нахмурившись, заявил Орлов. — В Европе всё громче раздаются голоса о том, что мы слишком ослабли. Всё чаще поднимается вопрос о создании общеевропейской коалиции с тем, чтобы нас «поставить на место», как говорят.

— Что Персия? Какой у неё настрой? — поинтересовался император.

— Ждут. — подал голос Милютин. — Неделю назад получил депешу от Ермолова. Тихо и никаких явных движений у границ. Торговцы в прибрежных городах тоже ничего опасного для нас не видели.

— Как скоро к нему дотянут телеграф? — спросил Дубельт. — Все эти депеши много времени у нас крадут.

— Месяц, максимум два и он дойдёт до Тифлиса. В Севастополь и Одессу — до весны будущего года.

— Долго… слишком долго… — покачал головой глава КГБ.

— Какими силами располагают персы? — вернулся к интересующей его теме император. — Если прямо сейчас нападут на нас.

— На этот вопрос совершенно невозможно ответить. У них идёт активное восстание и бои правительственных войск с повстанцами. — ответил Милютин. — Но их деятельность прослеживается в Западном Туркестане, где идёт активная подготовка к массированным набегам. Если верить перебежчикам, то совокупно до пятидесяти, может даже до шестидесяти тысяч поднимается в ружьё.

— Мы сможем их сдержать?

— От Самары до Орска уже развёрнута железная дорога. Накоплены магазины с припасами. Из казаков и драгунов сформировано две бригады на верблюдах. Вооружены они пока по-старому — дульнозарядными ружьями. Но с новыми пулями расширяющимися, так что бьют дальше.

— Они справятся?

— Перовский уже полгода работает над этим вопросом. Толстой предоставил ему пять аэростатов, которые позволяют вести дальнюю разведку очень хорошо. Сейчас идёт налаживание связи между удалёнными фортами и крепостями. Преимущественно телеграфной, подземной. Провода в каучуковой трубке обматывают тканью на горячую. А потом закапывают, глубже полосы промерзания.

— Какая генералу Перовскому нужна помощь от нас?

— Стрелковое оружие, обещанное Львом, Государь. Если выдать этим двум бригадам верблюжьей кавалерии нарезные карабины Шарпса и хотя бы по одному револьверу — их огневое могущество возрастёт чрезвычайно.

— Сколько им требуется?

— Генерал Перовский просит не меньше десяти тысяч карабинов и такого количества револьверов. Здесь с некоторым запасом, но у него есть и вспомогательные подразделения, а также требуется какой-никакой запас.

— Это… это много. — покачал головой Николай Павлович.

— Государь, завод Шарпса ежедневно производить по пятьдесят винтовок, двадцать карабинов и двадцать пять револьверов^[12]. Ежедневно. — заметил военный министр. — У нас вполне есть это оружие.

— Часть идёт в брак, да и трудятся они не каждый день. — возразил император.

— По отчёту, который я видел, на складах в Казани числится тридцать две тысячи винтовок, двенадцать тысяч карабинов и пятнадцать тысяч револьверов.

— И вы хотите Перовскому отдать практически все запасы карабинов и револьверов?

— Да. Потому от пятидесяти до шестидесяти тысяч степных всадников — это серьёзная угроза. Полагаю, что если она получит развитие, то и Персия открыто полезет. Нам ведь придётся снимать войска с Кавказа для защиты Волги и Урала.

— Ну… хм…

— К тому же мы оставляем запасы для перевооружения пехотного корпуса.

— А его хватит? Если полезут и англичане, и французы — солдат они в состоянии понагнать очень прилично. До полумиллиона уж точно.

— Государь, — вмешался граф Орлов, — я полагаю, что если начнётся война с турками, то англичане с французами сразу не полезут. Они дадут нам завязнуть покрепче на Балканах и в Закавказье.

— Какие у нас сроки?

— Если прямо сегодня объявим им войну и откроем военные действия, то вряд ли раньше лета или даже осени будущего года полезут.

— А что мы можем прямо сейчас? — подал голос Дубельт.

Император жестом его перебил и уточнил вопрос:

— Какая диспозиция у турок?

— Турки сосредоточили свои основные силы на Балканах на линии от Варны до Плевны и далее. — начал докладывать Милютин. — То есть, на некотором удалении от Дуная. Это позволяет им иметь возможность сосредоточения для отражения десанта. Группировка же в Варне нацелена прежде всего на предотвращение десанта, как в прошлый раз. Здесь у них добрая половина всех войск.

— А на Кавказе?

— Относительно немного войск, которые расположены от Батуми до персидской границы. Здесь у них вся оборона выстраивается от обороны перевалов и горных троп. Насколько мне известно, именно в Закавказье у них сосредоточено наибольшее количество нарезного оружия.

— А столичный гарнизон? Резервы?

— Да, но небольшая. Ещё группировка стоит возле границы Греции и в Леванте. Кроме того, они могут подтянуть кое-какие войска из Египта. Совокупно у них около двухсот тысяч, если они сумеют поднять всех.

— Конкретно на Балках сколько стоит?

— Против Дуная и под Варной где-то около восьмидесяти тысяч.

— А на Кавказе?

— Тысяч двадцати. Но они там довольно сильно размазаны.

— А флот?

— Османским флотом мы можем пренебречь, — решительно произнёс Лазарев. — Он состоит в основном из тяжёлых фрегатов, лишённых бомбовых пушек. Мы их разнесём в пыль и прах. Главное — навязать решительное дело.

Император задумался.

Милютин же продолжил:

— Ермолов вряд ли сможет выставить против турок больше десяти — пятнадцати тысяч на Кавказе. На Дунай же мы можем двинуть полноценный армейский корпус, если без раскачки и перегруппировки.

— Опасно… — заметил Лазарев.

— И мы пока не можем ему передать винтовки. — добавил задумчиво Николай. — Или можем?

— Лучше повременить, — согласился с императором военный министр. — Тем более что этот корпус полностью завершил реорганизацию и имеет отменную боеспособность.

— Сколько времени нам потребуется для сосредоточения там двух-трёх корпусов?

— Месяц — полтора, может быть — два. Погода не способствует. Распутица, а дальше холода. Сейчас не лучшее время для начала кампании.

— Но и игнорировать выходку османов мы не можем!

— Государь, — произнёс Лазарев. — Вы позволите?

— Да. Конечно.

— В переписке со Львом Толстым мы обсуждали тактику применения морской пехоты. Пытались представить то, как будет развиваться ситуация, чтобы в неё можно было вписаться с умом. И то, что сейчас случилось, было одним из первых вариантов. Он тогда предложил поступить действовать молча, но нагло. То есть, используя имеющиеся силы, форсировать Прут и начать занимать Молдавию, а потом и Валахию.

— Не объявляя войны?

— Да. Именно. Султану же отправить ультиматум со сроком исполнения в три — четыре месяца. Причём подобрать требования таким образом, чтобы имелся смысл в этих трёх-четырёх месяцах. Это позволит нам выиграть время и осуществить переброску войск, начав кампанию сразу, как просохнут дорогу.

— Турки же успеют подготовиться. Слишком будет очевидным развёртывание. — заметил военный министр.

— Пускай готовятся, — улыбнулся Лазарев. — Зря же мы готовим морскую пехоту?

В этот момент в дверь постучался и осторожно вошёл секретарь.

— Что случилось? — крепко напрягся император, так как прекрасно знал: во время совещаний тот заглядывает только, если случится прямо действительно что-то из ряда во выходящее.

— Государь… Николай Павлович, — растерянно и как-то потерянно произнёс он. — Там… там…

— Что «там»?

— На Сенатскую площадь прибыл пробег паровых машин из Казани! — гаркнул через его плечо какой-то незнакомый голос.

— Кто там? Войдите! — скомандовал император. — Доложись, как должно.

— Инженер Александр Горбов. Привёл колонну механических грузовых повозок на паровой тяге из Казани в рамках опытового пробега.

— Сколько шли? — оживился Милютин.

— Неделю своим ходом. По дорогам, что для дилижансов и повозок держали. Обошлось без больших поломок и долгих остановок. Мелкие неисправности устраняли во время предусмотренных расписанием стоянок.

Император несколько секунд помедлил, после чего решительным шагом направился на выход. Бросив этому инженеру:

— Веди! Показывай!

Остальные члены Политбюро ринулись следом. Стараясь не отстать от императора…

Часть 2 Путь силы и майонеза

— Ты нервничаешь?

— Мы на грани уничтожения всего живого на планете, включая нас и сенатора, поэтому да, я слегка нервничаю, а ты?

— А я удачнее скрываю.

Оби-Ван Кеноби и Энакин Скайуокер

Глава 1

1852, февраль, 17. Угольная шахта севернее Перми

— Трогай! — крикнул зычный голос, и вагонетки потихоньку покатились «под откос».

В угольную шахту.

Лев Николаевич напрягся и как-то внутренне весь сжался. Первый раз в жизни лез глубоко под землю. Как в этой, так и в прошлой. Просто никогда не доводилось. А тут пришлось…

Промышленность в Казани сдерживалась главным, базовым фактором — энергией. Для которой требовалось топливо. Много топлива. Желательно дешёвого.

Дрова и древесный уголь, конечно, поступали. И были относительно недороги. Но этого добра совершенно не хватало. Сильно не хватало.

Чтобы компенсировать эту проблему Лев начала организованный завоз нефти. Вместе с упрощённой переработкой. Выделенный из неё керосин перекрывал и стоимость нефти, и её доставку, делая использование смеси остальных фракций в котельных котлах бесплатным.

Однако и её не хватало.

Просто в силу того, что ещё не существовало флота танкеров, который бы закрывал все потребные нужды. Да и там — в землях Шемахи только предстояло увеличить добычу, явно неготовую для таких задач. Всё ведь кустарно, практически вёдрами черпали.

Из-за чего волей-неволей Лев Николаевич обратился к каменному углю. Не самолично. Времени и сил у него на это не хватило бы. А нашёл подходящего исполнителя и выделил ему ресурсы. Сам же только контролировал и направлял.

Как мог.

Выбрав в качестве первоначального акцента самое удобное для Казани Западноуральское месторождение. Так-то его здесь и на 1850 год разрабатывали, но в крайне ограниченных объёмах. Просто в силу несовершенства технологий, скудности инвестиций и маленького объёма вовлечённых людей.

Позже, как знал Лев, в советские годы тут развернутся во всю ширь. Потом, правда, дело скиснет. В 90-е. Дескать, не рентабельно. Но оно и понятно. В те годы был взят курс на признание всего сложнее выкачки газа с нефтью нерентабельным для России.

Здесь же граф начал вкладываться.

Всем.

И деньгами, и технологиями. Подтянув и Казанский университет, который для него выступал этакой базовой научно-технической и опытовой платформой. А также привлёк разных специалистов, которые приносили самые передовые решения по эксплуатации шахт буквально со всего мира. Ну и сам Лев Николаевич делился своими скудными, но важными знаниями, явно и решительно опережавшими эпоху. Что дало просто взрывной эффект…

— Как ваше самочувствие? — поинтересовался старший смены, во время спуска.

— Тревожно, — не стал лукавить граф.

— Свод давит?

— Да… у меня хорошее воображение. Я легко могу себе представить, что вот это всё, — повёл он рукой, — просто просело. И нас тут завалило.

— Подкрепления, Лев Николаевич. Подкрепления. Видите? — указал он на деревянные арки. Довольно бесхитростные. Сверху поперечина, лежащая на столбах, что шли вдоль стенок.

— И выдержат?

— Должны, — улыбнулся старший смены. — Умные головы из университета что-то рассказывали про максимальное давление на сжатие вдоль волокон, но я, признаться, ничего толком не понял. Мне оно и не надо. Достаточно, что они заверили — сдюжат такие подкрепления.

— Ясно, — кивнул граф, явно не испытав от слов собеседника какого-либо облегчения.

Мерно поскрипывали колёса вагонеток. Видимо, где-то смазки не хватало. А по полу шахты вниз уходила половинная колея от той, что принята на железных дорогах. То есть, полуметровая с совсем лёгкими рельсами. Тяжёлые-то тут и не нужны. На ось нагрузка смехотворная, как и скорости.

Освещение мерцало.

Тревожно.

По стене наклонной шахты под самым потолком шёл электрический кабель с прикреплёнными к нему лампами накаливания. Несуразными ещё. Опытовыми.

Их только-только наловчились делать в лаборатории Казанского университета. С хоть сколь-либо адекватным ресурсом. Тусклые, конечно. Но и такой вариант — хлеб.

Медные провода обматывали льняной тканью, пропитанной каучуком. На горячую. Пока тот ещё жидкий и липкий. Не поливинилхлорид, конечно, но тоже неплохо. Контакты запаивались оловом, чтобы не искрили. Ну и герметизировались или смолой, или опять же каучуком.

А потом ставились лампы…

Они очень напоминали лампу Лодыгина. Герметично запаянная стеклянная колба имела внутри пять угольных стержней, выступающих в роли нити накаливания. Не одновременно, а включаясь последовательно, по мере перегорания. За счёт чего, равно как и откачки воздуха из колбы, удалось достигнуть ресурса в восемьсот — тысячу часов. То есть, где-то месяц — полтора. Небогато, но уже хоть как-то осмысленно и практически значимый результат. Можно использовать.

Главный минус — яркость. Она получалась скудной, во многой из-за того, что пытались выжать максимальный ресурс. Впрочем, для шахт и такого света вполне хватало, во всяком случае это было намного лучше, чем ничего. Или уж тем более, чем любые лампы горения, выжигающие ценный кислород.

Вообще, над освещением в Казанской университете много работали.

Кроме ламп накаливая, более-менее выносливых, но крайне слабосильных, удалось разработать угольные дуговые лампы. Сначала опытные в пару стержней, а потом батарейные — по пять пар, чтобы хотя бы несколько часов работали.

Их и выпуск наладили.

Сначала для нужд торжественного освещения Казани. А потом и в Санкт-Петербург с Москвой стали заказывать, и за границу. Благо, что патентами там всё удалось обложить дай боже. В несколько слоёв. Да и действовали они через специально созданную английскую компанию, выступавшей в роли экспортной прокладки, напрямую не ассоциированную со Львом.

Кроме того, в университете усовершенствовали знаменитую лампу Дэви. Шахтёрскую. Взрывобезопасную.

Строго говоря, это была обычная масляная или керосиновая лампа, область горения которой защищала мелкая сетка. Из-за чего при попадании на неё снаружи облака горючих газов поджигание их не происходило. Огонь обрывался на этой сеточке. Просто, но действенно.

Так вот — на её базе, сделали несколько вариантов ярких карбидных ламп. Разные. Которые также стали продавать, передав изготовление лояльным смежникам. Каждый делал что-то своё. Кто-то прожектора, кто-то простые переносные лампы, а кто-то и совсем маленькие лампы, пригодные для ношения на касках.

Да-да.

Касках. Шахтёрских.

Их первую партию уже изготовили из тонкой стали. И теперь проводили опыты да наблюдения, чтобы потом довести до ума…

Наконец, вагонетки спустились.

Пневматический локомотив фыркнул и остановился.

Изначально хотели паровозы без топок использовать. Ну, с накачкой горячим паром от стационарных котлов. И даже испытали опытный образец. Но сразу отказались из-за высокой температуры пара, а там, в шахтах и без того было отнюдь не прохладно. Вот пневматикой и занялись. Тем более что лишний воздух, он там совсем не помешает.

— Подземный мир… — покачав головой, буркнул Лев Николаевич осматриваясь.

— Так и есть, — согласился с ним старший смены с улыбкой. После чего начал распоряжаться, руководя работой ребят.

В этот раз вместе сменой в забой спустился граф, выступавший заказчиком и главным инвестором развития шахты.

Зачем?

Работники не понимали. Но смотрели на него куда более уважительно, чем раньше. Не испугался. Всем интересуется. Спрашивает. Осматривает людей пересменка, которые пялятся на него как на белую ворону. Их ведь не предупредили.

Впрочем, сильно не тушевались.

Устали.

Им было не до этого.

Краткая сдача работ. Осмотр разрабатываемого участка. Перевод стрелки, перегонка пневматического локомотива к вагонеткам сдающейся смены. Уже с углем.

Ну и, наконец, ударили по рукам.

Подписали акт.

И уставший наряд отправился наружу под звуки попыхивающего локомотива. А новая бригада занялась приготовлениями к работе.

Они прокладывали поближе ветку для вагонеток. Типовыми секциями, собираемых на болтах. Удлиняли чугунные трубы, по которым шёл сжатый воздух для пневматических отбойных молотков. А их таки сделали.

Изначально Лев хотел электрические.

И Якоби реализовал задумку. Дело-то нехитрое. Но опыты показали — сильно искрят щётки, через что слишком опасно применять в шахтах. Поэтому пришлось спешно пневматические «рожать», благо конструктивно они были ещё проще. Пока их всего пять штук имелось. Опытная партия. Изучали. Пробовали, проводя полномасштабные испытания. Но пользы от них уже сейчас было ОЧЕНЬ много.

Благодаря разделению труда, пневматическим отбойным молоткам и прочим улучшениям каждое отделение бригады за смену добывало около ста тонн угля^[13]. А их было пять — по количеству молотков. Так что, каждая смена увозила на поверхность от четырёхсот до шестисот тонн угля. И так — три раза в сутки.

Это притом, что раньше, действуя по старинке, каждый из семи бойцов отделения мог выработать меньше половины тонны. Сам крепи, сам руби, сам относи. Да ещё киркой. Да ещё в три погибели. Не говоря уже о том, что тележки с углем требовалось как-то вытащить на поверхность. И это решалось совсем не пневматическим локомотивом или иными средствами автоматизации.

Как итог — добывалось мало угля и великим трудом.

Теперь тоже было не сахар. Тем более что Лев ввёл обязательное использование респираторов со сменными фильтрами, чтобы лёгкие угольной пылью не забивало. А это дело душное. Но всё равно выходило славно, на несколько голов лучше, чем раньше…

— Всю смену с нами, Лев Николаевич… — покачав головой произнёс один из шахтёров, улыбаясь. — Выиграл я на вас.

— Что выиграл?

— Так, о заклад бились, что вы часа тут не пробудете. А вы вон — всю смену.

— А чего так?

— Тяжко у нас.

— Да разве ж это тяжко, — махнул рукой шахтёр лет тридцати. — Вот раньше…

И загалдели, предаваясь воспоминаниям. Одни кошмарнее других.

Смена подходила к концу. Вагонетки были заполнены углем. А работники проводили всякие сервисные мероприятия. Проверяли крепления и делали замеры на газ. Каждый пересменок так поступали, чтобы загодя купировать неприятности.

С водой возились.

Её приходилось откачивать. Для чего на разных ярусах трудились помпы, на пневматическом приводе. Через что постоянно от разных приборов выходил воздух. Может, не самый свежий, но с поверхности и много — несколько кубов в секунду уж точно…

— Как сходили, Лев Николаевич? — спросил Путилов, увидев его входящим в здание правления шахты. Самое приличное. Здесь имелось несколько комнат для важных гостей. Вот сюда их и заселили.

Он и сам только приехал и ещё даже не переоделся. Посещал другие объекты. Старые, ещё не переоборудованные.

— Хорошо сходил. — кивнул граф. — Духота там, конечно, страшная.

— Это мы ещё продувать стали.

— У нас, получается по шахте проложено две чугунные магистрали: пневматическая и водяная. Поломки на них были?

— Откуда? Там давления смешные. Видели, бочки стояли? В них вода накапливается при откачке, чтобы на насосах большие усилия не требовались. Помпа, труба, бачок. И дальше. Ломаться практически и нечему. Только фильтры забиваются. Вода-то всякая.

— А воздух?

— Там всё из чугуна и с толстыми стенками. Оно и пятнадцать атмосфер выдержит, может, и того больше. А на неё больше семи-восьми обычно не подаётся. Кроме того, у нас раз в неделю спускается бригада дополнительно, которая всё это оборудование проверяет, чистит и ремонтируется, если потребуется.

— Ну хоть что-то ломается?

— Регуляторы. Как правило, они. Из-за загрязнения. И лампочки. Но с ними всё понятно — живут недолго.

— А там вообще большой запас угля? — махнул Лев рук в неопределённом направлении.

— В этой шахте?

— Да.

— Кто же его знает? Пока признаков истощения нет. Думаю, что она ещё годы в таком же режиме проработает.

— Надо бы вентиляцию у них усилить. Душно очень.

— Вам просто непривычно. — улыбнулся Путилов. — Шахтёры же, наоборот, хвалят вентиляцию. Я вот со старой шахты прибыл только. Спускался туда. Едва сдюжил. Сюда я тоже лазил после обновления. И будьте уверены — там было вообще невозможно дышать. Взмокал почти сразу.

— И как они там работают?

— Так и работают. Сами же видите, как тут выработка выросла. Обычно и двадцати тонн за смену не делали. А тут по пятьсот стабильно. Людей же больше не стало. Мы их просто по-другому стали использовать.

— Да… дело явно на лад пошло. — согласился Лев. — Карбидные светильники, только заменить надо. Не нравится мне эта идея с горением. И так там с воздухом проблем.

— Лампы пока электрические экономными не получаются, и аккумуляторы ёмкими да лёгкими, — тяжело вздохнул Путилов. — Якоби придумал маленькую лампочку, но к ней аккумулятор на смену — три фунта весит. Светит же она совсем скверно.

— А сами вы что думаете?

— На мой взгляд, всё просто отлично. По моим сведениям, у нас получилась самая технически оснащённая шахта в мире. С наилучшими условиями труда и невероятной производительностью. Просто сказочной. Во всём мире хороший уровень — это полтонны угля на человека, а у нас свыше четырнадцати.

— Может комбайн сделать?

— Что, простите?

— Подводить вагонетку сразу к углю. На ней мощный молот стоит, которым оператор орудует. А снизу захват и лента конвейера, которая грузит породу.

— Лев Николаевич, это лишнее. У нас сейчас одна эта шахта, с учётом простоев и всяких неприятностей может давать каменного угля нам больше, чем вся остальная страна^[14]. Понимаете? Вся страна!

— Нашли, чем гордиться… — покачал головой Толстой. — У нас угольная промышленность практически неразвита.

— Я обследовал всю округу и могу уже сейчас рекомендовать семь шахт к модернизации. Деньги небольшие. А отдача — сами видите. Потом надо будет шахтами по Дону заняться. Хотя Воронцов очень ждёт. Всю плешь мне проел. — улыбнулся Путилов.

— Но война же на носу…

— Вот из-за этого и торопит. Очень опасается, что мы останемся в тех краях без топлива. Уголь ведь в наши порты морем везут через турецкие проливы.

— Хм… — задумчиво произнёс Лев. — Так-то он прав. Нам этой выработки пока за глаза, — махнул он рукой. — Помогите ему. Дальше будем по очереди шахты вводить: одну тут, вторую там.

— Понял. — покладисто кивнул Путилов. — Заодно и он от меня отстанет. Хотя работ много. Очень много предстоит. Одну шахту у них придётся выводить из эксплуатации на время. Но, думаю, до осени справимся.

— Ну и ладно. Если там получится дать такую же выработку, это оправдает весь простой с гаком. До конца года шахты три у нас заработает вот так же? Тут и там. Совокупно, то есть.

— Скорее всего. И начнем четвёртую. Но даже с трёх шахт — песня.

— Хорошо… очень хорошо. Вы, кстати, заложили коксовальные печи в Перми?

— Две работают уже. Небольшие, но всё же. Кокс с руками отбирают…

Они так с Путиловым и «прощебетали» ещё пару часов, прикидывая, что к чему. Потом ужин. Сон. На утро же их ждала дорога. Они собирались продолжить свою поездку и осмотреть промышленные объекты округи. В первую очередь рудники и заводы. Предстояло делать большой рывок и требовалось понять положение дел на местах. Вот и катались.

Взрывной же рост добычи угля, следом после начала массовой выплавки стали и проката рельсов создал Льву авторитет среди местных заводчиков. Которых он старался не давить, а размещать у них часть заказов, прокачивая и развивая. Ну и инвестиции мог помочь привлечь, что в железных векселях, что в натуральных деньгах. Вот его и примечали да с хлебом-солью встречали. Исключая клан Демидовых…

Здесь явно назревала война.

Серьёзная.

Включая саботаж и информационные интервенции. По словам Дубельта, от них так или иначе исходило более двух третей доносов и жалоб на графа. И что с этим делать Лев Николаевич пока решительно не понимал.

Разборки в духе 1990-х годов прямо напрашивались. С рейдерскими захватами и отстрелом конкурентов. Но граф пока опасался императора. Тот ведь, вероятно, знал об этом шоу, но почему-то молчал. Наблюдал? Проверял? Просто игнорировал неудобный вопрос? Поди разберись…

Глава 2

1852, март, 2. Рим

— Ваше Святейшество, — произнёс гость, входя в покои Папы Римского. Поклонился. И после едва заметного кивка, приблизился, чтобы поцеловать кольцо.

— Как ваша поездка?

— Очень продуктивная.

— Вы с ним виделись?

— Лично. И общался. Впрочем, он меня раскусил сразу.

— Это он?

— Это удивительно, но, как мне кажется, да.

— Он признался⁈ — подался вперёд Папа привставая.

— О нет! Конечно же, нет. Да и кто бы на его месте признался?

— Тогда почему вы так решили? Он носит какие-то кольца или иные символы?

— Он не расстаётся с тростью, набалдашник которой сделан в виде головы льва с оскаленной мордой. Позолоченной. Хотя я не удивлюсь, что и золотой.

— Разве здесь есть какой-то символизм? — удивился Папа. — Молодому человеку нравится его имя.

— У него все трости с такими набалдашниками, как мне сказали. Это что-то очень важное для него. И пряжка. В нарушении уставов и предписаний по личному распоряжению императора он носит на ней рельеф такой же оскалившейся морды льва.

— Мания?

— Или какой-то символ.

— Символ чего?

— Это головоломка. Загадка. Вокруг этого человека вообще очень много загадок и тайн. Он в них просто тонет.

— Давайте вернёмся к куда более важному вопросу. — одёрнул собеседника Папа. — Вы сказали, что этот человек весьма вероятно верховный магистр ордена Тамплиеров.

— Тайного ордена, ибо они скрывают своё существование с удивительной тщательностью.

— Хорошо. Пусть так. Почему вы пришли к этому выводу?

— Судите сами. У него под рукой есть некая Экспедиция. Это отряд в семь сотен лично преданных воинов, которые снаряжены по последнему слову техники и отлично обучены. Это маленькая и очень сильная армия, преданная лично ему.

— Само по себе это ничего не доказывает.

— Разумеется. Но становится кусочком большой мозаики. Дальше идут знания. Понимаете… он словно достаёт из какой-то волшебной шкатулки открытия и изобретения, те, что ему нужны.

— Так уж и достаёт?

— Сведений не так много, так как Лев и его люди не выставляют напоказ свои успехи. Но они колоссальны. Буквально за десять лет вокруг него произошло открытий и изобретений больше, чем во всей Европе вместе взятой. Причём таких, что переворачивают кверху ногами весь политический и экономический расклад в мире.

— Можете привести примеры? Потому что мне кажется, что вы сгущаете краски. Сильно сгущаете.

— Нигде в мире нет плотин, которые производят электрическую силу. А там — уже две. И идут изыскания по третьей. Нигде в мире с помощью электричества не делают селитру. А там — много. Или выплавка стали? У него в одном сарае, как говорят знающие люди, стали делают практически столько же, сколько и во всей Англии. Причём по качеству она весьма и весьма добротна. Да, не лучшие образцы тигельного плавления, но весьма на уровне.

— Так это не байки?

— Какие уж тут байки? Я лично не рискнул приближаться к Казани, но нанятые мною люди осмотрели это предприятие со стороны и зарисовали его. Маленькое, ничем не примечательное. Но стали из него выходит масса. И из неё же и катают рельсы. Хорошие рельсы. Столько же, сколько во всей Англии. Да вот только английские не идут ни в какое сравнение с этими казанскими, уступая им совершенно по ресурсу.

— Чудно. — покачал головой Папа. — Если бы я вас хорошо не знал, что подумал нечто дурное. И как так получилось?

— На этом взрывной успех не заканчивается. Стекла оконного там, под Казанью тоже делается много. Вокруг города создан узел предприятий, благодаря которым Россия уже сейчас компенсировала немало своё отставание в промышленном развитии. Да и сам город… В самые сжатые сроки он из деревянного стал каменным. Перестроенный по обновлённому плану с ровными улицами и освещением. Мостовая, причём хитрая — она сделана с помощью какого-то состава на основе нефти. Ровная и твёрдая. По такой ходить одно удовольствие. И от дождей не раскисает.

— И насколько же скакнула Россия благодаря всем этим усилиям?

— В тройку лидеров по промышленному производству она уже входит. Например, на Кавказе растёт связанный с этим Львом завод по выпуску холодного оружия. Которые делает много ножей, тесаков и прочего. Доброго качества и не дорого. Их вывозят массово в Новый Свет частным торговым флотом. У Льва и флот свой есть. Хитро оформленный, но есть.

— Хитро? Это как?

— Да. Тот не ходит под русским флагом и формально не принадлежит ни России, ни Толстову. Лев создал в Греции компанию, которая и владеет этими кораблями. Но в этой компании буквально пять сотрудников. При этом она акционерная, но кому принадлежат её акции никто не знает. Хотя заказы она выполняет в интересах Льва. Да и корабли для неё покупали люди Льва.

— Прямо все корабли?

— Да. Поначалу он их держал под русским флагом, но потом передал в дар им.

— Это всё крайне увлекательно, но как это доказывает связь с Тамплиерами?

— Тайные знания. Судя по всему, Лев и люди, которые его окружают, ими обладают.

— А если нет?

— Всё говорит о том, что это так. В Санкт-Петербурге даже ходят слухи, что Лев — колдун, который советуется с какими-то древними богами. Поговаривают, что он может проклясть человека именем какой-то Хозяйкой пепла, запустив превращение его в живого мертвеца. В ходячий труп, вроде тех ужасов о восставших мумиях, которыми иногда пугают. Пустив по его следам мистических псов.

— Вздор! Вы верите в этой?

— Я пересказываю вам слухи. Если же хотите факты, то его особняк в Казани украшают две огромные статуи. Одна изображает эллинскую языческую богиню Афину, а вторая — египетскую Сехмет.

— Сехмет? Кто это? Никогда о ней не слышал.

— Стройная женщина с головой львицы. Богиня войны, палящего солнца и яростной мести. Олицетворяла солнечный зной и разрушительную силу солнца. Древние считали, что её дыхание создало пустыню. В мифе о наказании рода человеческого за грехи именно Сехмет отправляется истреблять людей.

— Странный выбор.

— Афина — богиня мудрости и знаний… и войны. Сехмет — богиня войны и яростной мести. Их сочетание в дополнение к той мистики, которая окружает Льва, читается вполне однозначно. Он начал войну и месть. С умом. Выходка с лордом Палмерстоном очень показательна.

— А где там ярость в его выходке? Я бы скорее на трикстера подумал, чем на яростного мстителя.

— Её время, я думаю, ещё не наступило. Судя по тому, что я увидел, он готовится. Но и трикстером его нельзя назвать. Он сумел ТАК запугать этого ирландского пса, что у того от одного упоминания имени Льва начинается тик и икота. Кроме того… — гость замялся.

— Говорите, что там?

— Лев выбросил лорда Палмерстона связанным в трущобах. Где с ним обошлись самым мерзким образом: и били, и унижали, и пользовали. Сверху к этому был сожжён архив его ведомства. Да и английское посольство в Санкт-Петербурге за последние годы дважды сгорало. Думаете, что это случайное совпадение? Мне кажется, что это демонстративное действие. И да, этот самый лорд очень боится того проклятия, что превращает человека в живой труп. По его словам, он чудом избежал столь печальной участи.

— Страшные вещи вы говорите. Ну, допустим. И кому этот отчаянный собирается мстить?

— Очевидно, не нам. Иначе бы он не прислал нам то письмо. Да и при нашей встрече, он был холоден, но не агрессивен.

— Что-то ещё?

— Самое вкусное, Ваше Святейшество. Самое вкусное. — улыбнулся гость. — Я познакомился с ним при очень интересных обстоятельствах. Он явился к главному банкиру России и обсуждал с ним создание нового банка с большим количеством отделений и филиалов.

— Вот как? — оживился Папа.

— Я мысленно заменил филиалы с отделениями на комтурства, то есть, прецептории и командорства… и мне показалось всё это крайне знакомым. Тем более что главной целью он предложил облегчение денежных переводов и платежей.

— А деньги?

— У Льва много денег. Откуда они — неясно.

— Те железные векселя?

— Нет, не только. Настоящие деньги тоже. Фунты-стерлингов, преимущество. У меня сложилось впечатление, что кто-то из Великобритании вкладывает в него огромные средства. Миллионы и даже десятки миллионов фунтов. Ещё и британские рубины, которые по легенде он добывает где-то на болоте в Сибири, что тот ещё вздор. В него может поверить только совсем не знакомый с горнорудным делом человек.

— А тот задуманный им банк… что с ним случилось? Вы ведь спугнули их разговор.

— Господин Штиглиц запретил мне появляться у него на пороге. Посол Англии же бы на следующий день экстрадирован, став персоной нон грата. Император просто отдал ему верительные грамоты и выгнал из России.

— Но вы же что-то узнали?

— Они встречались. Штиглиц и Толстой. Несколько раз. Сначала вдвоём, потом с рядом других лиц, личности которых установить мне не удалось. После чего, как я понял, дело пошло. Банк нашего барона-протестанта казна решила национализировать, сделав Центральным банком страны. При этом Штиглиц там становится управляющим. Деньги же, в облигациях и векселях, которые он получает за национализацию, пошли на вхождение в новый Сберегательный банк России.

— Тот самый?

— Тот самый. По непроверенной информации Лев Толстой вложил туда двадцать пять миллионов рублей. Часть в ценных бумагах, частью в живых деньгах, частью в драгоценных камнях.

— Серьёзно⁈ — ахнул Папа. — Откуда у него СТОЛЬКО⁈

— Это всё проверить, увы, невозможно. Просто в уставном документе это написано. Что, дескать, это его доля и он отвечает этими средствами.

— Интересно… очень интересно.

— Орден разворачивается, Ваше Святейшество. Быстро. Решительно. Опираясь на всецелую поддержку правительства России. Практически всё окружение императора так или иначе с ним связано.

— И всё же, это не доказательства.

— Неужели таких совпадений мало?

— В таких делах? О да… Ошибка может стоить нам слишком многого.

— Достоверно известно, что во время одного из приёма у императора в прошлом году, куда был приглашён Лев Толстой, случилась игра в фант^[15]. И дочь императора Мария Николаевна загадала графу рассказать секрет, который бы перевернул весь мир. Или хотя бы его потряс. — голосом заговорщика произнёс гость.

— И что же он поведал?

— Он заявил, что на картине «Тайная вечеря» Леонарда да Винчи по правую руку от Христа изображена Мария Магдалина^[16]. Хотя все почему-то считают её апостолом Иоанном. А ключом к отгадке является композиция всей картины в форме литеры «М». Для Богоматери фигура слишком юна и свежа, поэтому это возлюбленная Иисуса. Апостол Иоанн же там исключён, по его словам, так как персона выглядит крайне нежно и женственно, будто молодая женщина, а не взрослый мужчина. Иоанну ведь на момент тайной вечери было от двадцати до тридцати лет, а значит у него в этом возрасте уж точно имелась бы растительность на лице. Обычаев же бриться у древних иудеев не практиковалось.

— Кхм… — поперхнулся Папа, несколько выпучившись.

— Да, Ваше Святейшество. Он считает, что там Мария Магдалина, которая, по словам Льва, была возлюбленной Христа и являлась той самой чашей Грааля. Символической. Ибо родила ему. И тот род, через который нас ждёт спасение и защищали Тамплиеры.

Гость замолчал.

Папа завис.

Минуты две или даже три сидел, молча глядя на собеседника. Потом резко поднялся, словно спохватившись, и направился к полкам с книгами. Немного порылся. Достал нужную. Большую. Полистал её. Нашёл нужную страницу. Повернул книгу поперёк и, взяв лупу, начал изучать весьма точную гравюру, сделанную с «Тайной вечери» для отчёта Святому престолу лично Леонардо.

— Литера «М», — пробормотал Папа, проведя по гравюре пальцем.

А потом резко повернулся к гостю и прищурившись, спросил:

— Что ещё он сказал?

— Мне этот случай пересказывали даже не из первых рук. Это всё, что удалось достоверно установить.

Папа чуть помедлил.

Прошёл к своему столу. Взял оттуда открытую папку, которую он, очевидно, изучал перед приёмом гостя. Закрыл её и протянул визави.

— Что это?

— Взгляните. Сядьте вон там и взгляните. Впрочем, углубляться нет особенного смысла. Достаточно листа сверху с обобщением.

Минута.

Вторая.

Этот мужчина, сохраняя лицо невозмутимым, читал раз за разом эту бумажку.

— Что с вами? Вы так долго его читаете. Почему?

— Мне кажется, что я что-то упускаю… Как это всё возможно? Это шутка?

— Как ни странно, но розыск генеалогический проведён недурственно. Оказалось, что пчёлы улетели из улья. И до XIV века совершенно точно их мужская линия не прерывалась.

— А потом?

— А потом они уехали на восток куда-то.

— Нет. Этого не может быть.

— Почему? Это факт.

— Нет… — снова потряс головой гость. — Вы хотите сказать, что…

— Это пока не установлено, но весьма вероятно. К сожалению, за давности лет многие документы утрачены. Будьте уверены, сейчас и мои люди, и Габсбурги, и Романовы носом роют, пытаясь добраться до истины. Но сам факт того, что они упорхнули из заточения, и долго жили скрываясь, наводит на скверные мысли.

— В XIV веке уехали, значит?

— Да. А что?

— Так, в XIV веке и тамплиеры оказались уничтожены. В 1312 году.

— Судьба этого рода теряется в конце 1330-х.

— Как интересно… вы знаете, есть ещё одно совпадение. Московское княжество, из которого выросла Российская империя, начало быстро возвышаться именно в XIV веке. А с 1330-х московские князья носили титул великих, выступая, как лидеры своего региона.

У Папы дёрнулась щека.

— Лев… символ льва… — задумчиво произнёс гость, — это же не символ Тамплиеров.

— Если этот мерзавец водит нас за нос, — процедил Папа, — смерть его будет ужасной.

— А если нет?..

Гость давно ушёл, а Папа Римский никак не мог отвлечься и заняться другими делами. Его до глубины души поразили слова про «Тайную вечерю» Леонардо да Винчи. А в его голове волей-неволей выстраивалась совершенно жуткая и в чём-то фантасмагорическая картина.

Филипп Красивый хотел ограбить тамплиеров.

Но ограбил ли? Байки про их сокровища до сих пор ходили, потому что королю Франции не удалось захватить хоть сколь-либо значимую сумму в золоте и серебре. Что странно, так как в руках тамплиеров было ОЧЕНЬ много живых денег.

Тогда что?

Тогда зачем?

Осколки этой головоломки начинали сходиться только, если допустить, что тамплиеры укрывали Меровингов. И что-то готовили. В этом случае становится оправдано странное и неуёмное желание Филиппа как можно страшнее обвинения навесить на тамплиеров и непременно их уничтожить. Совсем. Решительно. Пользуясь влиянием на «ручного Папу» времён Авиньонского пленения.

В общую мозаику не вставал только кусочек, связанный со Святым Граалем и Марией Магдалиной. Какая тут связь? И где теперь те потомки, которых защищали тамплиеры? Что там вообще творилось?

Да и проклятье великого магистра выглядело в этой композиции очень органично. Оно ведь сработало. Не прошло и года, как, и Филипп Красивый, и Папа, что ему помогал, преставились.

Голова пухла.

Наконец, не выдержав, Папа позвал своего секретаря.

— Ваше Святейшество, — поклонившись, произнёс он.

— Подними мне все архивы суда над тамплиерами. Всё, что только у нас есть. И если у нас есть доступ — попробуйте раздобыть французские архивы…

Глава 3

1852, март, 23. Казань

Трещали угольки в камине.

Лев Николаевич же сидел в большом, уютном кресле-качалке, укрывшись пледом. И читал газету, чуть покачиваясь.

Было хорошо.

Тихо.

Уютно.

Они снова с дядей и губернатором выехали на небольшой сабантуй. В этот раз прям совсем безалкогольный. Чай. Веники. Вкусная еда и прочие приятности.

Вчера.

А сегодня, в воскресенье он проснулся ни свет ни заря обновлённым человеком. Попил чаю. И сел у камина газеты читать. Невольно сожалея, что у него не имелось при себе скрипки и навыков игры на ней. Чтобы совсем ощутить эстетику советской экранизации Шерлока Холмса.

Газеты…

Там, в той прошлой жизни, он свободно владел английским. Американским английским, но не суть. Здесь, от оригинального графа ему досталось достаточно приличное знание французского языка и очень скромное — немецкого. Но это там — в 1841 году. Сейчас же, в 1852-ом он крепко подтянул немецкий и наловчился читать наитальянском и испанском. Плюс разуметь устный татарский.

Кроме того, определённый рабочий минимум был получен по латыни и древнегреческому языку. Что-то по ним досталось от носителя, который их мало-мало изучал во время домашнего обучения. А что-то пришлось и изучать уже самому.

Таким образом, получалось, что Лев Николаевич вполне свободно изъяснялся на четырёх европейских языках, включая свой родной русский, и на уровне, подходящем для чтения текстов, владел ещё пятью языками. Сверх того, знал кое-что из чеченского, самые азы, как отголосок зари карьеры. Вроде простых ходовых фраз и вопросов.

Караул!

В XXI веке, он ни в жизнь бы и мыслить о таком не стал. Здесь же из-за разнородности информации и необходимости работать с информацией на разных языках, это получалось вполне естественно. Да, приходилось учиться. Но с индивидуальным учителем и совсем не так, как это практиковали в будущем. Здесь ведь сначала ставился разговорный, как база. Потом — всё остальное. Исключая мёртвые языки, но и там всё, что можно, уводили в разговоры.

И что примечательно, это не так уж и сильно напрягало в процессе обучения. Более того, у него возникали мысли заняться изучением других языков. Например, того же персидского, так как торговый оборот с Персией выглядел лакомым кусочком. Или турецким…

Впрочем, пока это всё оставалось планами.

Не до того.

Он отдыхал и читал газеты, доставленные ему из европейских столиц. Ничего интересного, как правило. Но он пытался почувствовать настроения.

— Вы давно встали? — зевая поинтересовался губернатор, выходя в холл.

— Часа два как, — глянув на часы, ответил Лев.

— Вот вы ранняя пташка! И чего не спится?

— Кто рано встаёт, тому Бог подаёт. — улыбнулся граф.

— Да ну, — отмахнулся генерал. — Утром самый сон.

В этот момент Льву показалось, что за мутноватым окном что-то мелькнуло. И предчувствие появилось нехорошее.

Пара секунд раздумий.

Он осторожно встал. Скрутил плед, поставив его в кресло так, чтобы он немного возвышался над спинкой. Как раньше голова.

— Что ты делаешь? — удивлённо спросил губернатор.

— Т-с-с… — приложив пальцы к губам, шикнул граф, а потом добавил: — Да газеты читаю наших заклятых друзей.

Вместе с тем, рывком добрался до своего ремня с револьвером, который висел на вешалке, в пяти шагах от него. Ближе к выходу.

Вынул оружие.

— И что пишут? — наблюдая за Львом странными, просто выпученными глазами, всё же поддержал эту игру Шипов.

— Всякую муть. Кошка бросила котят, это русич виноват. И всё в том же духе.

— Серьёзно?

— Да. А о том, как турки режут христиан — ни слова. Лицемерные скоты. — ответил Лев Николаевич, занимая позицию с револьвером и сменными барабанами так, чтобы от двери было не видно сразу, а он, напротив, мог начать стрелять.

— Вздор какой. — механически произнёс генерал, отойдя чуть назад, укрывшись за камином от прострела со многих ракурсов.

— Ладно. Пора уже и чайку попить. А потом — погулять. Погода, диво как хороша. — как можно громче произнёс Толстой.

Бах!

Кто-то выстрелил через окно по силуэту у камина. Дробью. Мелкой. Но тут и расстояние плёвое. Поэтому осыпало очень добротно. Если Лев там сидел — обязательно задело бы. Убить не убило, но ранило точно и деморализовало.

Да и губернатора зацепило бы.

Мгновение спустя в помещение ворвались двое.

Местные.

Дворник да помощник конюха. У обоих в руках двуствольные ружья.

— Руки! — рявкнул граф и выстрелил из револьвера так, чтобы пуля выбила щепу из стены аккурат между их голов. Что оказалось несложно, так как он оказался сбоку от них. И они явно не успевали развернуть своё оружие для выстрела.

Те присели, но оружия не выпустили.

Нервно покосились на Льва, явно пытаясь сообразить, что им делать. Они же тут уже давненько и видели развлекательные стрельбы. В том числе и эпизоды, когда этот самый граф высаживал весь барабан револьвера буквально за две-три секунды. Да дельно! Поражая накоротке все цели.

Видели.

И осознали сейчас свои перспективы предельно отчётливо. Что явственно проступило на их лицах, где читалось что-то вроде смеси отчаяния с обречённостью.

— Бросьте оружие. — холодно, но твёрдо повторил граф.

— Зачем? Нам жизни всё равно больше не будет, — покачал головой помощник конюха. — Что сейчас убьёшь, что мальца попозже — нам-то без разницы. Даже хуже, если потом. Пытать же станешь.

— Сейчас я вам кисти отстрелю правые и кочергой прижгу. Вон она в камине лежит, видите. А потом да, пытать буду. Долго и вдумчиво. Благо, что умею, практикую и ценю. И брошу подыхать изломанными куклами в лесу. Живыми. Причём подвешу в гамаке, чтобы волки не достали. И смерть ваша наступила не впервые сутки, и даже не во вторые.

— А если сложим оружие?

— Погляжу.

В этот момент в окне, что совсем недалеко от двери, появился силуэт.

— Ваш третий?

Они промолчали.

Лев же хмыкнул и засадил по силуэту пулю. Метя так, чтобы не наповал, а ранить в руку тяжело. И судя по крикам — угодил куда надо.

— Минута. — буркнул граф. — Внешний контур оцепления вряд ли отреагирует на стрельбу. Мы тут часто палим. На то и расчёт был?

Судя по мимике этих двоих — да.

— А внутренний контур где? Отравили?

— Сонного зелья дали. Мы душегубства попусту на себя брать не хотели.

— А меня, значит, не попусту?

— За тебя обещались родичей наших отпустить. — угрюмо заметил дворник.

— Кто?

— Не можно о том сказывать, барин. — добавил помощник конюха.

— А если бы вы отказались?

— Обещались их всех запороть. И жён с детьми малыми.

— Кто?

Они промолчали.

— По нормам военно-полевого допроса человек рассказывает всю интересующую информацию через полчаса, если его товарный вид не важен. — равнодушным тоном он произнёс. — Это означает, что если можно из вас сделать визжащие куски мяса, воющие от боли и ужаса, то через полчаса вы мне расскажите всё. Вообще всё. Если, конечно, не хотите по-хорошему.

— Да Демидовы это! — не выдержал помощник конюха.

— Тварь! — выкрикнул третий с улицы, что всё это время тихонько скулил, баюкая рану.

— Конюх, значит, тоже. Кто ещё?

— Только мы. Вот те крест.

— Как тут оказались?

— Так, с осени мы тут службу служим.

— Я дал распоряжение управляющему нанять недостающий персонал, — пояснил Шипов, на которого граф посмотрел вопросительно.

— Оружие, кстати, положите. Вот. А теперь своего подельника заводите. А я прослежу. Так. Так. Прижмите к ране эту тряпку. Сажайте его туда. Вот. Значит, наняли вас?

— Как есть наняли.

— Сами пришли?

— Нет. К нам от управляющего нашего завода заявились и сказали идти, да служить честь по чести и не болтать откуда мы.

— А это нападение?

— После вашего крайнего визита приходил человечек к нам, — буркнул конюх. — Привёз гостинцы. А с ними оружие и сонное зелье. Сказал, что ежели мы вас, барин, не сгубим — нашим всем конец. Под корень изведут.

— Он же и рассказал, что делать. — добавил дворник.

— Вы его знаете?

— А как же? Один из заводских, что под управляющим ходит. Сподручник его.

— Они ваших увели куда-то или они живут по-старому и ничего не ведают о своей возможной судьбе?

— Мы не знаем. Давненько их не видели.

— И что он предложил делать потом? Вот убили вы меня. И?

— Так — бежать.

— Через внешнее кольцо охраны?

— Поджечь дом и бежать. Вроде как их на помощь звать. Может, и бежать не пришлось бы, если огонь хорошо зашёлся бы.

— Это он вам сказал?

— Да. — хором ответили трое.

Спустившийся дядя, что большую часть разговора таки услышал, помог связать неудачливых киллеров. После чего губернатор ещё их опросил. Прикинул масштаб операции. И решил написать несколько писем.

— Не стоит отправлять гонцов, — остановил Шипов граф.

— Почему?

— А вы уверены, что дорога не контролируется? Фельдъегеря ведь кто-то убил. И этого «кого-то» так и не нашли. По всем признакам — замяли. Этих же… здесь и ежу ясно, их никто живыми выпускать не собирался. Концы в воду и делу конец.

Эта троица насупилась.

Хоть и промолчала…

Полчаса спустя бойцы на внешнем периметре, вызванные специальным рожком, стянулись к зданию… и укрылись внутри. Спящих же всё это время пытались реанимировать и поставить на ноги. Но тщетно. Снотворное зелье оказалось чрезвычайно убойным.

— Время… время… — приговаривал граф, выхаживая по помещению. А потом резко остановился и спросил у пленников: — А нам чего жижи этой не дали?

— Так, вы же не пили, — буркнул конюх.

— В каком смысле?

— Да вон, — кивнул он. — Ведро с родниковой водой. Вы же её не пили. Только чаёвничали да горячительное употребляли. А мы уж там в ведёрко плеснули душевно. Против сказанной ложки три положили. Чтобы наверняка. Всюду не смогли — дали нам его мало. На пару ведёр только и хватило.

— А что за средство?

— Почём нам знать? Всё, что выдали, всё и употребили. В это ведро и там, — кивнул он. — Охрана-то не побрезговала попить свежей водицы.

Лев подошёл.

Понюхал воду.

— Мда… — выплеснув жижу из кружки обратно. — Вась, собери этой дряни склянку. В лабораторию. Надо поглядеть, чем ребят отравили. Как бы последствий не вылезло.

— Сделаю. — кивнул боец и занялся вопросом.

Граф же продолжил прохаживаться.

Он ждал.

Затопили печь и стали подбрасывать туда всякое, дающее много чёрного дыма. В расчёте спровоцировать возможных наблюдателей.

Время тянулось медленно.

Лев уже сам несколько раз слазил на чердак и полежал у духовых окон со зрительной трубой. Благо, что лес ещё не покрылся зеленью и имелись приличные шансы гостей разглядеть.

Но ничего.

— Может быть, отправимся в город? — спросил губернатор.

— Предчувствие у меня. Разве там, у камина оно подвело?

Шипов промолчал.

Хмыкнул.

И осторожно выглянул в разбитое окно.

Чисто… хотя…

— Чу! — негромко произнёс генерал, не двигаясь.

— Что там?

— Люди. Со стороны дороги.

— Человек сорок. — донеслось негромким голосом с чердака, дополняя его слова.

— Чем вооружены?

— Ружьями какими-то. Двуствольными в основном.

— Кремнёвые замки?

— Пистонные.

— Распределиться, — скомандовал граф командиру охраны.

Бойцов у него было всего с десяток, из тех, что на ногах. Но они были отлично вооружены.

— Сто метров. — донеслось с чердака.

— Может, поговорим сначала? — осторожно спросил дядя.

Лев молча кивнул в сторону окна, откуда было видно, как по дороге выкатывали пушку. Какую-то. Невооружённым взглядом не разобрать.

— Твою дивизию! — ахнул Владимир Иванович.

— И откуда эти охальники пушку раздобыли? — задал риторический вопрос губернатор.

— Демидовы, — вздохнув, ответил Лев.

Там у пушки стояло несколько человек. В том числе один пышный персонаж. А из леса выходила вторая волна бойцов. Не меньшая, чем первая. Видимо, и Льва, и свидетелей собирались здесь похоронить всех любой ценой.

Сел на стульчик рядом с разбитым окном. Там, чтобы подоконник выступал стабильным основанием. Выложил перед собой пяток бумажных патронов и горстку капсюлей.

Граф взял винтовку Шарпса.

Заряженную.

— Приоритет целей у пушки. Остальные по степени опасности. Огонь по готовности. — громко и отчётливо произнёс Лев Николаевич.

После чего сам вложился.

Прицелился.

Задержал дыхание.

И плавно прожал спусковой крючок.

Бах! Ударило по ушам.

Мгновение спустя этот пышный дядя как-то нелепо надломился и упал. Дистанция метров шестьсот, не меньше. Но попал.

Случайно.

Там толпа стояла, по которой граф и выстрелил. Держа в центре композиции этого кадра. Мало ли?

Сработало.

Странно. Неожиданно. Но сработало.

Впрочем, почти сразу ударили и другие винтовки. Необычной выделки. С тяжёлым стволом и полигональными нарезами, которые формировались сначала проковкой ствола на оправке, а потом долгой механической доводкой. Пули он применял тоже необычные: из свинца с добавкой сурьмы прессовал с готовыми «нарезами», то есть, закрученный многогранник с юбкой в «корме».

У остальных бойцов то же самое.

Кучность оружия возросла и наложилась на навыки стрельбы, весьма выдающиеся для этих реалий. Как итог уже с первого залпа люди, что стояли возле пушки, либо упали, поймав «маслину», либо прыснули в разные стороны.

Завертелось.

Нападающие открыли ответный огонь.

Забахали ружья.

В стены крепкого деревянного дома стали гулко ударяться тяжёлые круглые пули. Близко, слишком близко к оконным проёмам. Однако этот загородный «охотничий домик» построили на славу — из хорошо просушенных дубов приличного охвата. Да ещё с определённым антуражем «под старину». Шипов после открытия чайной этим вопросом увлёкся, вот себе и соорудил тихое и уютное местечко для отдыха. Но крепкое… почему так? Нравились ему большие деревья… нравились.

Вот один защитник опал, получив такой подарок в грудь.

Вот второй вскрикнул, отвалившись от окна, зажимая плечо.

Но…

Это всё было не так уж и важно.

Результативность огня защитников приближалась к такой в тире. Из-за чего метров со ста почти ни одной пули мимо не летело. Нападающие даже не понимали, что такое рассыпной строй и укрытия. Да и вообще действовали они так, словно кондовые солдаты. Каковыми, вероятно, в отставке они и являлись. Выдавая себя хорошо заученными движениями на перезарядке и кое-какой мишурой фрунта. Однако ни стрелять прицельно, ни пользоваться укрытиями они не умели. Поэтому их натурально выстригали из винтовок.

Минута перестрелки.

Лев уже заряжал шестой заряд, как эти кадры посыпались. То есть, побежали. Видимо, пришло осознание обстановки. Вон сколько их товарищей теперь валялось на молодой травке.

К дороге ринулись, стараясь как можно скорее убраться. Что оказалось ошибкой. Дорога-то одна, а в руках у защитников были отнюдь не гладкоствольные ружья. Цели, выбежав на грунтовку, стали створиться. Из-за чего, несмотря на увеличение дистанции, результативность огня не снизилась. То и дело не в того, так в этого попадая.

— Петя, Коля с духовых окон контролируете.

— Есть.

— Остальные перезарядиться и за мной…

Ни хоронить, ни особо возиться с нападающими не стали. Просто добили и осмотрели.

Время.

Его было слишком мало.

Требовалось опередить по таймингам противника, перехватывая инициативу. Так бы допросить раненых, но лидеры их либо разбежались, либо погибли, а рядовые бойцы вряд ли что-то знали. Поэтому не церемонились.

Быстро сделали дело и поскакали в город.

Поднимать полки и идти накрывать осиные гнёзда — ближайшие заводы Демидовых. Так как, судя по обрывочным сведениям, представленным в блокноте, там окопался враг. Чуть промедлишь — и все документы окажутся уничтоженными. И пойди — докажи, что не верблюд. Поэтому губернатор заблокировал на время телеграф и выставил кордоны, не давая никому уехать. Аккуратно для проведения полномасштабной полицейской операции. Заодно и морскую пехоту можно будет обкатать, проводя её силами десантно-штурмовые операции с речных кораблей…

Глава 4

1852, апрель, 2. Синоп

Лазарев стоял на мостике флагманского парусного линейного корабля «Париж» и смотрел вдаль. Туда, где виднелся силуэт полуострова, в основании которого лежал город Синоп — основная черноморская база турецкого флота.

Ну и заодно место его зимней стоянки.

Именно здесь с осени прошлого года султан накапливал свои морские силы. Стягивая их со Средиземного моря…

Погода стояла пасмурная.

Хмурая.

Хотя дождь вроде как не собирался и ветер был умеренным. Серая хмарь давала флоту преимущество — его плохо было видно. Паруса-то особой белизной не отличались, будучи скорее светло-серыми… очень близкими по оттенку к цвету неба…

— Они точно тут? — хрипло спросил Лазарев у офицера КГБ, стоящего рядом с ним.

— Вы меня уже спрашивали.

— И ещё раз спрошу. Вам трудно ответить?

— Ничуть. Да, думаю, что турки тут стоят.

— Вы уверены?

— Вполне. Насколько в таком вообще можно быть уверенным.

— Но почему⁈ Как⁈

— У вас свои методы, у меня свои. — пожал плечами офицер КГБ.

— Так расскажите, чёрт вас подери! Утолите моё любопытство! Думаете, меня удовлетворят эти короткие отговорки? К тому же все, кто сейчас нас могут услышать, проверенные офицеры, не склонные болтать попусту.

Офицер КГБ промолчал.

— Не хотите? Не доверяете нам? А в бой с нами пошли… как же так?

— Голубей не было. — нехотя ответил офицер.

— Каких голубей? При чём тут вообще голуби?

— А как по-вашему мнению турки узнавали о выходе наших кораблей в море?

— С чего вы вообще взяли, что они узнают? Мы по вашей просьбе проводили три месяца в таких выходах. И всё впустую. Ни разу так осман перехватить и не удалось.

— А их и не надо было перехватывать. Мы просто сопоставили отчёты наших разведчиков с выходами наших кораблей и пришли к выводу: в Севастополе действует наблюдатель. Или наблюдатели. Срок реакции соответствовал времени перелёта голубя. Поэтому мы взяли под наблюдение всех в городе и его округе, кто держал голубей.

— И почему вы сделали это только сейчас? — нахмурился адмирал.

— Потому что у нас не имелось разведчиков в Синопе. Будьте уверены, как только мы смогли, сразу отработали. Для начала нужно было вообще выяснить — есть ли у них разведка. Охота на ведьм ни вам, ни нам не нужна и до добра не доведёт.

— Ладно. Хорошо. Голуби не вылетели. Здесь всё понятно. Это значит турки не узнали о том, что весь флот вышел в море. Я правильно понял?

— Да.

— А они инициативы не предпримут? Что мешало им выйти в море для проведения самостоятельной операции. Например, обстрела нашего кавказского побережья.

— Этого мы не знаем, — ответил офицер КГБ. — Мы предполагаем, что перед ними стоит задача по уничтожению нашего флота. Поэтому они так себя странно и ведут — ловят корабли на выходе.

— Наш флот сильнее турецкого, даже если они соберут его в кулак.

— Флот — да. А отдельные группы кораблей — нет…

Лазарев недовольно поёжился от струйки свежего ветерка, залетевшего ему за шиворот. Хмыкнул. И как нахохлившийся сыч уставился вдаль.

Русский черноморский флот медленно приближался с востока к городу Синопу.

Часа через два стало понятно — разведка не ошиблась. Здесь действительно стояли основные силы османского флота во главе с флагманом — 128-пушечным Махмудие^[17]. Всего же тут располагались все три линейных корабля первого ранга, девять тяжёлых фрегатов, два парохода-фрегата и четыре корвета^[18].

— А где остальные линейные корабли? — удивился Лазарев.

— Остальные в шторм попали. — ответил офицер КГБ. — Если не пришли, значит, ещё в Константинополе на ремонте. Во всяком случае, я читал такое донесение. Египетские же остались на обороне проливов^[19].

— У вас там, в Стамбуле, тоже есть разведчики?

— Разумеется, — кивнул его собеседник. — И поверьте, переправка им почтовых голубей весьма непростая задача. Но можете быть уверены, на момент выхода флота из Севастополя эти остальные линейные корабли турок Константинополя не покидали. Но надеюсь, что вы понимаете: перелёт голубя оттуда от десяти до двенадцати часов. Да и мы сами идём какое-то время. Поэтому, где они прямо сейчас — вопрос.

— Ясно…

В оригинальной истории османский флот был разбит на две тактические группы. Осман-паша держал под своей рукой все линейные корабли, обороняя проливы. А Мустафа-паша, оперируя с базы в Синопе, прикрывал черноморский фланг кавказской группировки. Ну и так — бедокуря помаленьку.

Сейчас же война развивалась иначе.

Русские войска не лезли за Дунай. Заняли Молдавию с Валахией практически без единого выстрела и налаживали местную логистику. То есть, наводили мосты, строили опорные укрепления и накапливали магазины. Из-за чего на Балканах стояла тишь да гладь, да божья благодать.

На Кавказе шли вялотекущие стычки. Приграничные. Более активные, чем в мирное время, но не сильно. Русские и турки не рвались вперед, осторожничая.

Флот же…

Морской министр, принявший личное командование Черноморским флотов, занимался обороной. Формально. На деле же часто выходил в море, но недалеко. Проводил манёвры и учения. Палил по щитам. Драил палубы. И вёл вообще насыщенную жизнь совершенно мирного формата.

С осени прошлого года случилось всего три стычки, да и то — лёгких сил, которые закончились пятью трупами и одной перебитой реей. Сообща. Для обоих сторон.

В Стамбуле, Париже и Лондоне ожидали совсем иного.

Они стремились связать Россию боями на суше как можно сильнее. Поэтому турки играли «в поддавки». Как могли. Усиливая всевозможный террор и провокации. Но тщетно. Россия не велась, занимаясь своими делами.

Это была странная война.

В которой Османской империи требовались ну хоть какие-нибудь успехи для пиара. Просто чтобы её союзники могли правильно накручивать общественное мнение. Поэтому султан решил собрать флот в кулак и попытаться провести бомбардировку какого-то города.

Чтобы разозлить и расшевелить Россию.

Чтобы уже у англичан и французов появился мотив для вступления в войну, дабы не оставаться один на один с русскими. А то вдруг что-то приключится в Европе, и эти две великие державы найдут себе занятия поинтереснее?

— Суетятся. — заметил командир КГБ, указывая на шлюпки, которые гребли к кораблям. — Мы явно не успеем отсечь или раньше экипажей добраться.

— Они из-под батарей не полезут, — возразил Лазарев. — Вон туда взгляните. Туда. Туда. И туда. Видите их? У вас, кстати, есть свежие сведения о том, какие пушки там стоят?

— Разумеется. Сутки назад там стояло двадцать четыре пушки в калибре около тридцати — тридцати двух фунтов. Калибр, к сожалению, приблизительный. Они были сведены в шесть одинаковых батарей. Укрыты земляными валами.

— Одна такая пушка на земле стоит нескольких на корабле. — покачал головой Лазарев.

— Вам лучше знать, — пожал офицер КГБ плечами…

Флот тем временем приближался.

— Три мили, Михаил Петрович. — заметил командир корабля.

— Флот к бою. — ответил Лазарев.

И завертелось.

Быстро.

Минут через десять всё было готово, а на кораблях воцарилась тишина. Они перестроились в боевой порядок ещё раньше, опасаясь выхода османского флота навстречу. Поэтому теперь просто сближались. Лишь благоприятный ветер трепал паруса. Не сильно, так как и сам был скромным, не давая кораблям разогнаться сильнее пяти-шести узлов.

Жахнул первый пристрелочный выстрел с береговой батареи.

Недолёт.

Чуть погодя он повторился.

И только после пятого удалось нащупать дистанцию, и ударила уже вся батарея, давая накрытие по головному. Без попаданий, впрочем.

Медленно текло время.

Вязко.

Также неспешно ползли вперёд русские корабли.

Огонь же турок усиливался. Но лишь номинально. За десять минут ни одного попадания. Хотя на психику это давило серьёзно, заставляло нервничать. Особенно рядовых бойцов, которые впервые оказались под обстрелом.

Наконец, пошли попадания.

Слабые и редкие.

На такой дистанции ядра отскакивали от прочных деревянных корпусов, практически не причиняя им никакого вреда. Только краску сдирая да вмятины небольшие оставляя. Иногда срывая скобу или ещё что-то. Но это всё ни на что не влияло.

Русский флот надвигался.

— Открыть огонь. — наконец, скомандовал Лазарев, идущий на флагмане головным мателотом.

Секунд через пятнадцать по правому борту линейного корабля «Париж» началась пальба. Пристрелка.

Первый.

Второй.

Третий.

И беглый залп всем залпом по уточнённым данным. По батарее. Так как других целей в секторе прострела бортовых орудий не наблюдалось…

В оригинальной истории на русских линейных кораблях стояли бомбовые пушки. Но отнюдь не всё, а лишь частью. Так например, на «Двенадцать апостолов» из 124 орудий только 28 являлись 68-фунтовыми бомбовыми. Остальные — либо простые, либо вообще коротыши карронады. И это первый ранг. На втором же их стояло и того меньше — штук по восемь.

Мало.

Очень мало.

Сейчас же ситуация сложилась несколько иначе…

Лев Николаевич, конечно, готовил перевооружение для русских кораблей. Но не был уверен, что справится. Поэтому предложил Лазареву подстраховаться и испытать 16-сантиметровые французские бомбовые пушки.

Лёгкие.

Их в 1827 году приняли в дополнение к 22-сантиметровым. В качестве замены карронад для увеличения огневой мощи корабля. Толстой же предложил же ход конём: поставить и себе такие, только не чуть-чуть, а сколько влезет вместо обычных пушек.

Ну а что?

По весу они были сопоставимы с пушками, которые обычно ставили на второй батарейной палубе. Отдачу имели меньшую из-за меньшего импульса. Стреляли-то они не ядрами, а куда более лёгкими бомбами.

Лазарев пороть горячку не стал и решил проверить идею.

Заказал копии французских 6-дюймовок. Поставил их на полигоне под Санкт-Петербургом и немало удивился. Они действительно убирали всякий смысл в обычных орудиях.

Главное — массовость.

Одну такое поставь — особого смысла нет.

Пять — заметишь разницу.

Десяток же уже на полигоне сумел за несколько залпов ТАК изуродовать и растерзать цель, что не пересказать. Вот Лазарев и решил ставить эти 30-фунтовки^[20] в довесок к тяжёлым 68-фунтовкам вместо всяких прочих орудий.

Ну как решил?

Пользуясь новыми финансовыми возможностями казны, Лазарев разместил заказы на эти 30-фунтовки и в Швеции, и на собственных предприятиях. Через что уже в ноябре 1851 года их стали ставить на корабли черноморского флота.

Тайно.

По всем официальным документам их заказывали для экстренного укрепления Кавказской и Азиатской линий. Особенно последней. Закупая для крепостей по армейской линии. А потом их свозили в Севастополь, стараясь максимально не привлекать внимание. Проводя по бумагам, как 36-фунтовые крепостные.

Клоунада?

Жонглирование?

Может быть. Однако это дало свой эффект. Судя по данным разведки, перевооружение осталось незамеченным будущими противниками.

Ну и практический результат. Бортовой залп у «Парижа» получился — моё почтение. Раз жахнул. А там, на батарее, приземлилось свыше полусотни бомб в калибре 68 и 30-фунтов. Зарывшись несколько в грунт. А потом взорвались, разворачивая мощные и вязкие земляные редуты. Со стороны это выглядело жутковато — сплошной областью разрывов.

Минуту спустя новый залп флагмана.

И снова батарею накрыла волна разрывов, которая не только грунт месила, но и людей осколками посекло изрядно…

— Батарея подавлена, — доложился командир корабля.

— Вижу. Изрядно. — кивнул Лазарев. — Сходитесь ближе с фрегатами. Чтобы 30-фунтовки им борт ломали.

— Слушаюсь, — козырнул капитан первого ранга…

Флот продвигался.

С кораблями, конечно, так славно, как с батареями не получалось. Все недолёты уходили под воду и не взрывались. Всё ж обычный чёрный порох под водой не горит. Мокро. Перелёты тоже в дело не шли. Да и попавшие бомбы не все срабатывали. Часть давала осечки, часть отскакивало от бортов.

Так что медленно идущие корабли флота «долбили» из всех орудий, однако, противник жил. Плохо. Мало. Но жил.

Флагманский «Париж» сумел самолично поджечь только один фрегат неприятеля. Но это не спасало ни от чего. Ибо идущие следом буквально засыпали 68 и 30-фунтовые бомбами турецкие корабли. Волна за волной.

Те огрызались.

Как могли.

И местами результативно.

Так, например, они сумели сбить на «Париже» грот-мачту. На «Двенадцати апостолах», мателоте, идущем в его кильватере, выбили фок-мачту и разворотило кормовую надстройку с кают-компанией. «Три святителя», идущий третьим, мачты сохранил, но у него порубило реи, изрядно ободрав паруса.

Глянешь — боль.

Калеки ковыляли, а не могучие корабли шли.

Но они продолжали двигаться и «впитывали» урон от тяжёлых английских пушек, стоящих на турецких кораблях. В основном 24-фунтовых, но и потяжелее встречались. Но главное — стреляли им в ответ сами… стреляли… стреляли… стреляли…

Вот ядро ударило в кормовую надстройку «Парижу» и мостик осыпало крупной щепой. Опасной и острой.

Адмирал вскрикнул, хватаясь за руку.

Сразу несколько щепок зацепили его. Не сильно, но больно. Вон — торчали. Впрочем, он остался на боевом посту. Характер не позволял удалиться…

— Михаил Петрович, крови много потеряете.

— Я с мостика не уйдут! Убьют — унесёте мой труп.

— Перевязать бы. — уговаривал его прибежавший судовой медик.

— Перевязывайте. Но тут.

— Как же можно?

— А не можно, то и ступай прочь! Чай у тебя там раненных и без меня довольно.

Не ушёл.

Не рискнул. С помощью офицеров срезал мундир с адмирала и начал проводить извлечение с перевязкой. Благо, что повезло. Неглубоко всё засело и выходило легко, чисто…

А бой меж тем продолжался.

Три тяжеловеса первого ранга почти совсем потеряли ход. Так что «Чесма», идущая младшим флагманом, лидируя группу линейных кораблей второго ранга, начала их опережать.

Османские фрегаты, стоящие у дальнего края рейда, осознав, чем пахнет обстановка, попытались дать ход и уйти. Поэтому, увидев флажки от адмирала, Нахимов был вынужден подчиниться и постараться перехватить беглецов.

Ему в помощь по большой дуге заходила группа трёх пароходофрегатов, также перевооружённых 30-фунтовками. Эти пушки по случаю ставили всюду, где только можно, чтобы резко повысить огневую мощь флота…

Минул час.

Отдельные выстрелы и редкие залпы ещё раздавались. Но нечасто.

Турецкий флот горел.

Очень хотелось взять хоть что-то в качестве призов, однако, так уж получилось, что либо огонь русских канониров оказался слишком действенным, либо турки сами стали поджигать свои корабли, видя безнадёжное положение. Пылало всё. Во всяком случае те, что ещё держались на плаву.

Горел и город.

Почему-то.

Лазарев смотрел на это всё буйство болезненным взором и лихорадочно думал, как поступить. Император просил его быть деликатным. А он тут учудил… что слон в посудной лавке.

— Десант бы высадить. — задумчиво произнёс офицер КГБ, который всё это время стоял на мостике подле адмирала.

— Это ещё зачем?

— Документы взять. Казну. Пленных.

— Вы хотите, чтобы в западных газетах нас назвали ещё и мародёрами? — скривился Лазарев.

— Они в любом случае нас такими назовут. Или вы думаете, что под шумок этого пожара никто грабить горожан не будет? — усмехнулся офицер КГБ. — Время, Михаил Петрович. Время. Оно утекает. Решайтесь. Нам нужны пленные офицеры и адмиралы с генералами на будущее. И документы. И личному составу лишний рубль раздать недурное дело. Они старались.

— А если я откажусь?

— Вы же знаете, что у меня есть пакет с особыми полномочиями.

— Проклятье… — процедил адмирал, но незлобно, скорее с облегчением. Дело-то было скользкое. А этот офицер говорил в окружение близких Лазареву флотских. Так что, в случае чего, у него будут свидетели…

Глава 5

1852, май, 1. Санкт-Петербург

— Государь, — кивнул Леонтий Васильевич Дубельт, входя.

— Вы уже вернулись. Отрадно. Проходите. Что там случилось?

— Кратко?

— Кратко.

— Заигрались Демидовы.

— Да? А тут в столице такие слухи ходят. Общественное мнение на их стороне.

— Полагаю, что они сами его и формируют, подтягивая должников и союзников. Но там, на месте, ситуация выглядит предельно однозначной. Мне были предъявлены доказательства убийства фельдъегеря, который вёл ваш приказ графу, а также покушения на убийство губернатора Казани, казанского предводителя дворянства и Льва. Вдумайтесь. Эти мерзавцы стянули свыше ста отставных солдат для нападения на них в охотничьем домике. Даже пушку сумели раздобыть, чтобы обработать загородный особняк при штурме. Я его осмотрел. Там шёл полноценный бой.

— Дикость какая. — ошеломлённо покачал головой Николай Павлович. — Что же он им такое сделал?

— Я пытался выяснить. Но на текущий момент все представители клана покинули Россию и допросить их не представляется возможным. На предприятиях же их, взятых силами морской пехоты и расквартированных в Казани войск, удалось задержать дюжину английских и французских шпионов. В том числе с интересными бумагами. Также была выявлена ячейка в Нижнем Новгороде и три независимые в самой Казани.

— Жуть какая. Но как? Как они все там могли оказаться?

— Политика Демидовых несколько лет назад сменилась. Они перешли к приоритету иностранных специалистов над местными и стали их завозить. Все задержанные и уличённые в шпионаже люди относились именно к таким.

— Это точно шпионы? Или там только подозрения?

— Увы… — развёл руками глава КГБ. — У них найдены шифровальные книги и дискредитирующая переписка, а также выдающиеся денежные суммы, превышающие во много десятков раз их вероятные доходы. Включая фальшивые кредитные билеты. Также в документах, найденных в заводах, выявлены признаки целенаправленного вредительства и организации намеренного брака, особенно по военным заказам.

— А фельдъегеря они зачем убили? Он им чем навредил?

— Помните, когда шёл выбор командира для бригады морской пехоты, началась нездоровая суета?

— Да, конечно. Мы тогда ещё очень удивились ей. Казалось, что должность практически ссыльная, а столько кандидатов сразу образовалось. И что же?

— Этих кандидатов, как оказалось, объединяло одно свойство — они были балбесы и самодуры. Например, если бы Сергей Павлович Шипов не помог Льву, то он бы с назначенным командиром попросту подрался. Тот методично саботировал всё, что мог. С ним приходилось нянчиться, словно с малым ребёнком, буквально всё разжёвывая и объясняя.

— А фельдъегерь тут при чём?

— Так, он же вёз пакет, в котором описывались полномочия Льва Николаевича. Из-за задержек в передаче документов с полномочиями графу пришлось несколько месяцев импровизировать. Видите? Кто-то целенаправленно провоцировал конфликт и ждал, что граф набьёт морду генерал-майору или того хуже, чтобы раздуть уже здесь, в столице скандал.

— Но зачем? Вы бы его замяли.

— Смотря как раздуть. Мне что-то подсказывает, что готовился большой удар с разных сторон. Я поговорил с тем горемыкой генерал-майором, которого своей властью от командования бригады и отстранил. Хотя это была формальностью, тот не вылезал из кабаков и борделя. Лев ему туда спровадил за свой счёт, чтобы не мешался.

— И он пошёл? — округлил глаза император.

— А почему нет? Говорю же, они все балбесы и самодуры. Немного лести и доступных удовольствий… и он поплыл. Так вот, этот генерал-майор признался, что Демидовы обещали ему простить карточные долги, если он пробьётся на должность командира бригады морской пехоты.

— С остальными, полагаю, так же?

— Да. Мои люди, которым я телеграфировал из Казани, смогли опросить ещё семь кандидатов. Шесть из них признались в том, что им тоже обещали простить карточные долги за услугу. А седьмой сейчас за границей, на лечебных водах.

— Хм. И какой у них был мотив?

— У Демидовых?

— Да. Они ведь его пытаются сломать, используя все свои связи и возможности. Зачем? Глупо же. И опасно. Неужели они не боятся последствий?

— Боюсь, что они считают себя неуязвимыми. Во всяком случае, для такого человека как граф. Мне так и сказали, что они заявляли в приватных беседах: нападение на них словно вызов вам. Дескать, для вас их хорошее отношение намного важнее, чем один приблудный граф.

— Даже так?

— Это самые скромные из их высказываний, государь. У них явное политическое головокружение и утрата ощущения реальности.

— Хорошо… — покивал император. — А из-за чего весь это конфликт между ними?

— Всё началось с обиды. Лев Николаевич обратился к Строгановым за чугуном и кое-какими услугами. И вообще, старался минимально вести дела с Демидовыми. Чугун в какой-то момент стал выкупать, да и всё.

— А почему?

— Толстой это объяснил тем, что он хотел укрепить связи со Строгановыми, так как приметил себе Наталью в жены. Вот и вёл, как он выразился «экономическое ухаживание».

— Смешно, — улыбнулся Николай Павлович. — Но вполне в его духе.

— Так точно. Но дальше больше. Лев Николаевич начал скупать старых специалистов Демидовых. Да, уволенных или находящихся в сложном положении в силу новых обычаев. Ведь их заменяли зарубежные специалисты. Это, как я понял, Демидовы восприняли как прямую атаку и начали войну. Хотя Лев просто забирал тех, кого они сами выбросили.

— Какая глупость… — покачал головой император.

— А тут ещё его выпуск стали, который сделал Толстого «стальным королём». Это очень сильно уязвило Демидовых.

— Стальной король? — переспросил Николай Павлович.

— Да, его так в промышленных кругах за глаза называют. И не только в России.

— Хм… король… Ну ладно. А дальше?

— Ничего не обычного. Как я понял, они предприняли довольно много попыток вредить на его производствах. Достоверное выявлено по изъятым документам и перепискам сорок девять инцидентов. Часть удались. Как итог — ущерб минимум тысяч на сто пятьдесят, не считая гибели более чем сотни квалифицированных сотрудников. Не разом, нет. Постепенно. Кроме того, они совершили три попытки убийства Льва. Неудачные. Они находились в сношении с султаном и были связаны с наведением горских повстанцев на корабль Толстого в дельте Волги. И прочее, прочее, прочее. Даже поджог медицинского факультета Казанского университета — их рук дела.

— Но зачем⁈ ЗАЧЕМ⁈

— Мелкая пакость. Они, правда, планировали спалить весь университет, чтобы лишить Льва его опоры научной.

— Кто конкретно именно из Демидовых был к этому причастен?

— Насколько я смог выяснить — знали все. Участие же… боюсь, что выяснить степень достаточно затруднительно, если вообще возможно. Весь их клан так или иначе был задействован.

— Неужели даже Аврора Карловна? — покачал головой Николай Павлович.

— Я видел несколько её личных письменных распоряжений. Напрямую не связанных, но обеспечивающих недавнее нападение. Родственников исполнителей Аврора Карловна велела перевести в отдельное поселение. Судя по показаниям несостоявшихся убийств, им угрожали, что всех их родичей запорют насмерть, если они откажутся или проболтаются. Она, кстати, тоже покинула Россию.

— Поехала лечиться на воды?

— Да. — криво усмехнулся Дубельт. — И отнюдь не в Кисловодск.

— И что вы предлагаете?

— Это измена, государь. В условиях войны.

— Эко вы хватили…

— Николай Павлович, Демидовы, сводя личные счёты, наплевали на интересы Родины. Успех их в своей личной вендетте мог очень сильно ударить по боеспособности державы. Это не считая того, что эти совершенно надуманные счёты, не имели никакого отношения к реальному положению дел. Лев Николаевич никогда не вёл на них атак. Он просто с ними не захотел сотрудничать.

Император потёр лицо и отхлебнул из своей чашечки чая. Он подсел на эти разнообразные отвары из «Лукоморья». Сеть чайных, созданная Толстым и управляемая его дочерью Марией, разрасталась.

Они позиционировались как самые дорогие заведения.

Самые элитные.

И в них подавались только и исключительно блюда национальной русской кухни или приписанные к ней. Развиваясь. Моду на всё французское, конечно, они ещё не выдавили, но «лёд тронулся» и ситуация менялась довольно стремительно…

— Мне нужно подумать, — наконец тихо произнёс Николай Павлович.

— Мне передать с секретарём все материалы? Там семь папок.

— Лучше занесите лично. Вечером. Заодно и поговорим. И да, составьте на каждого из фигурантов карточку.

— До вечера я карточки составить не успею.

— Тогда давайте отложим встречу до вашей готовности.

— Какие у меня есть сроки?

— Чем быстрее, тем лучше. Лучше, конечно, сегодня вечером. В Европе раздувается скандал. Толстого называют мясником и разбойником. Да и на меня вываливают грязь вёдрами.

— С этим, увы, мы ничего поделать не сможем. Чтобы мы не делали, если им надо смешивать нас с дерьмом, они это будут делать. Ровно до того момента, как мы начнём поднимать их на штыки.

— Но мы можем мешать с тем же субстратом уже их самих. Не так ли?

— Всё понял Государь. Постараюсь в самые сжатые сроки всё подготовить. И наброски для статей в газеты…

* * *

Тем же вечером в столице Лев мерно вальсировал с супругой.

Дубельт утащил его с собой в Санкт-Петербург, на суд императора. Фактически. Опасаясь, что, если пойдёт что-то не так, Толстой учудит.

Отказаться было нельзя.

В принципе.

Так как это выглядело фактическим признанием своей вины. Тем более при таком корпусе доказательств. Вот и пришлось ехать. И сразу по прибытии в столицу погружать в круговерть встреч и переговоров.

Приёмов.

А Льва, несмотря на тщательно раздуваемую негативную репутацию, приглашали. Много. И весьма уважаемые люди. Хотя, конечно, с известным приоритетом императора. Его приёмы во главе угла…

— Что ответила мама? — шёпотом поинтересовался граф, танцуя с супругой.

Им особенно не давали поговорить. Постоянно был кто-то рядом и грел уши. А тут — отличный шанс побыть наедине, спрятавшись на виду у всех.

— Она приложит все усилия.

— И как быстро оно скажется?

— Оно уже сказалось, — улыбнулась супруга.

— Да? И как же?

— Видишь вон ту группу у окна?

— Да.

— Они обсуждают долго те гадости, что про тебя ботал. И как им, наверное, стыдно идти против себя и совести.

— О!

— Да, милый. Одна бабушка порой бывает весьма опаснее дивизии солдат. Будь уверен, до утра весь Санкт-Петербург эти несчастным должникам станет сочувствовать. А когда кто-то станет про тебя что-то говорить плохое, на него будут смотреть со снисходительными улыбками.

— Глубинное государство! — хохотнул Толстой.

— В каком смысле?

— Ты слышала пословицу: жалует царь, да не жалует псарь?

— Нет. При чём здесь псарь?

— Это образное выражение, милая. Суть его сводится к тому, что если ты чужойв системе, то она тебя сожрёт, даже если тебя поддерживают на самом верху. Влиятельные люди должны воспринимать тебя своим. Иначе начнётся саботаж.

— Против императора непросто идти.

— Брось… проще простого. Знаешь, что такое итальянская забастовка?

— Нет.

— Это когда всё делается по правилам. Как итог — не делается ничего, потому что любые правила суть абстракция и при их неукоснительном исполнении ничего выполнить ровным счётом невозможно. Причём придраться-то нельзя.

— Ты не шутишь?

— А зачем? — усмехнулся граф.

— Но ведь тогда получается, что император… он не абсолютный монарх.

— Так и есть. Это просто слова. Красивые. Короля играет свита. А свиту — глубинное государство. То, что не на виду. Те самые чиновники, выполняющие повседневно свою работу. Людовик XIV как-то сказал: «Государство это я». На самом деле государство — это они. Настоящее государство. И мастерство правителя заключается в том, чтобы, находясь в заложниках у этих людей, направлять их в нужную для него сторону.

— В заложниках? Тут ты нагнетаешь, милый.

— Ничуть. Погляди на судьбу Павла I. А чем закончил его отец?

— Это перевороты.

— Но кто их осуществлял? С чьего молчаливого согласия? А Смута? Кто был главной движущей силой Смуты? То самое глубинное государство, что использовало рядовых служилых дворян как простые дрова в топке.

— Странно как-то… — покачала она головой.

— А что поделать? Такова жизнь.

— По твоим словам получается, что император совершенно беспомощен. И что он может приказывать только то, что хотят исполнять его подчинённые. Это же ужас какой-то…

— Разделяй и властвуй, — пожал плечами граф. — Сила государя в том, что он может приближать к себе людей по выбору и методично формировать свою повестку интересов. Год за годом давя в нужную сторону. И пользуясь моментом, ослабляя тех, кто ему мешает.

— А чем он тогда лучше обычного аристократа?

— Весом и влиянием личным. — улыбнулся муж. — Он что дог, а мы — овчарки. Поэтому для претворения в жизнь своих идей ему нужно создавать свою стаю и давить тех, кто против.

— Давить… скажешь тоже.

— Именно давить. Власть — это кровь. В первую очередь готовность проливать кровью своих, которые забыли, кто в стае вожак. А забывать будут. И люди, и волки. Всё. Просто для того, чтобы понять пределы возможного для себя.

— Мы же не звери.

— Мы хуже, милая… мы хуже. Звери не убивают для удовольствия или одержимые навязчивыми идеями. А люди — без каких-либо проблем.

Супруга промолчала.

Она думала.

А они продолжали вальсировать, привлекая внимание своими вызывающими нарядами. Которые, что магнит манили взгляды окружающих.

Наталья была в лёгком «топике» из леопардового меха, наброшенного поверх бального платья. Дескать, ей холодно. Но на деле просто для того, чтобы резко выделиться из толпы прочих дам.

Лев же красовался в своих сапогах из крокодиловой кожи и ковбойской шляпе. По-хорошему, ему требовались туфли. Что к морскому мундиру, что к светскому костюму. Однако он эпатировал, рассекая в невысоких полусапожках и крокодиловой кожи. В стиле своего рода «казаков», на которые, несмотря на принадлежность к морскому ведомству, продолжал носить шпоры. Шляпа же… в принципе, входя в такого рода помещения, её надлежало снять. Но… он и тут чудил.

Император ему такое прощал.

Он и сам порой был ценителем моды, нося до недавнего времени корсет и лосины из кожи. Вкусы Толстого Николай не разделял, но устремления понимал и смотрел снисходительно на клоунаду.

Заслужил.

Как минимум эту малость точно заслужил.

Лев Николаевич же пользовался ситуацией и эпатировал. Осторожно, но подчёркнуто…

Глава 6

1852, май, 29. Казанская губерния

Лев возвращался из столицы.

Поездом.

И вот — последняя долгая остановка перед городом. Заправка и обслуживание паровоза требовали времени. Поэтому он вышел из вагона и решил прогуляться — размять ноги.

— А мне тут сидеть прикажешь? — недовольно проворчала супруга, выходя следом.

Граф галантно подал ей руку, помогая спуститься по ступенькам.

Полустанок.

Он наводил Толстого на мысли о юности. Там, в прошлой жизни. Когда еще в Союзе он вылезал на удаленных станциях, совершенно не оборудованных для этого. И хорошо, если плиты положили, а то и их не имелось частенько.

— Пусто тут что-то, — оглядевшись, произнесла Наталья Александровна. — Только вон — домик смотрителя станции и водонапорной башни.

— Лиха беда начало, — отмахнулся Лев. — Не обжились ещё. Успеется. Пойдём, туда глянем.

— Куда?

— К церкви. Видишь, купол торчит из-за управления? Думаю, тут больше и смотреть нечего.

Супруга кивнула.

И отойдя чуть от поезда, завернули за угол.

Здесь шли кусты и благоухало продуктами жизнедеятельности. То есть, люди справляли нужду.

— На заметку надо взять.

— Научить людей приличию? — фыркнула Наталья.

— А куда им испражняться? Ты уборную наблюдаешь? Я — нет. Совсем позабыли мы о ней. А зря.

— Ну… потерпеть разве не могут?

— Срать и родить нельзя погодить! — назидательно подняв палец, продекламировал муж.

— Фу!

— А что фу? Недосмотрели. Вот грязь разводить и стали…

С этими словами они вышли на небольшую площадь сразу за вокзалом. Здесь стояли две пролетки, лошади в которых вяло жевали травку. А извозчики болтали чуть в сторонке.

Увидев графа с супругой, они оживились, но он жестом их остановил. Подошёл ближе. И поинтересовался:

— Что у вас тут?

— Так… площадь. — чуть растерялся молодой извозчик.

— Там купить билет на дилижанс. — произнес старший, указав рукой на небольшое здание совсем недалеко. — Но их сейчас нет. Ежели надо, то туда идти надоть. К билетеру. Он все расскажет.

— А там что? Конюшня?

— Как есть конюшня. Для смены. Чтобы дилижанс мог идти быстро. Рядом же сарай с сеном.

— А это?

— Постоялый двор. Там присутственное место. Дальше — школа приходская. Ну и церковь. А за ней дом священника. Тот большой сарай — склад для угля от дороги.

— Странно.

— Чегось?

— Почему сарай так далеко от дороги? Это же таскать сколько нужно. Уголёк же не пушинка, спину ломит.

— Чего не знаю, того не знаю. Вумные люди зачем-то так поставили. — пожал плечами извозчик.

— А лавка где? Есть у вас тут лавка?

— Обещались открыть. Да село малое. Торговлишка худо идет. Даже домишко под неё не стали делать.

— Плохо.

— А что делать? Так и живем. Да нам особой нужды в том нет. Лавка-то чему поруха?

— Чему?

— Денежкам. Коли под боком будет всякое — до последней полушки все спустишь. А ежели ехать куда далече надо — подумаешь трижды. Али поболее. И денежки целее будут.

— А вино у Кабана можно взять хлебное. — добавил молодой.

— Ты болтай-то поменьше. Али барину сие надобно? — буркнул старый. Видимо, лишку тот брякнул.

— Благодарю, — произнес Лев и кинул ему старшему монетку.

Отчего тот сразу заулыбался. Работа-то тут явно не особо бойкая.

Лев же с супругой направился в школу.

Подошли.

Столько было дел и разговоров, а он ни разу еще в местную школу так и не заходил. По его заказу их разрабатывали: типовые церковно-приходские школы. Он изыскивал деньги и ресурсы на их строительство. А ни разу так и не заходил.

Не сложилось…

— Вы кого-то ищите? — спросил от церкви усталый мужской голос.

Граф обернулся.

Там стоял худощавый священник. Явно уставший. Судя по его виду, он проводил какие-то хозяйственные работы в церкви.

— Я хочу осмотреть школу.

— Она сейчас закрыта.

— Я тот, кто её построил. Вы откажете мне?

— Её строили рабочие. И я не припоминаю вас среди них.

— А я прислал рабочих, заплатил им за работу и дал строительные материалы. Перед этим оплатил разработку архитектурного плана этой школы.

— Как вас зовут? — прищурился этот священник.

— Лев Николаевич Толстой. Граф. Не слышали обо мне?

— Подождите минутку. Я возьму ключи.

Минутка растянулась.

Впрочем, не сильно.

— Извините. Пришлось поискать.

— Вы тут ведёте уроки?

— Да.

— Давно?

— Как построили. Уже года два.

— И какие у вас впечатления? Может быть, замечания есть?

— У меня? — неподдельно удивился он. — Лев Николаевич, побойтесь Бога. Какие у меня могут быть замечания? Вот не было школы. И вот она есть. Причём из кирпича с большими стеклянными окнами. Отчего внутри светло. И с хорошей печкой.

Поднялись по ступенькам на крыльцо.

Вошли в сени. Скорее даже тамбур, который освещался очень слабо из небольшого узкого окна под потолком.

Толкнули вторую дверь и попали в чистенькую, но пустую прихожую. Справа стояла печь, что ежели её топить, сразу холод отрезает. В неё был встроен простенький водяной котёл, от которого пар разводился чугунными трубами по всему зданию. Слева — небольшой закуток для топлива. Всё это максимально компактно. А дальше и располагалась собственно прихожая с вешалками для верхней одежды вдоль стен. Ну и лавочками.

— Эта — в класс ведёт, — произнес священник, толкнув первую дверь налево.

Внутри также просто и чисто.

Струганный пол.

Деревянные парты с лавками. Стол учителя. И доска с кусочками мела.

И всё.

Ну ещё два больших окна с двойной рамой. Чтобы и света больше, и зимой не так холодно. Под окнами по паровой батарее.

— А зимой как освещаете? Темнеет же рано?

— Лампы керосиновые. Они убраны. Вещь ценная, за ними следить надо.

— Напротив у вас ночлежная?

— Да. — ответил настоятель и повёл гостей туда. — Видите? Постели в два яруса. Шесть по дальней стене, по этой — у двери. Под каждой два сундучка с личными вещами. Окна маленькие, как вы видите. Чтобы не так холодно, да и яркий свет тут не нужен. Батареи вон там.

Вышли обратно в прихожую.

— Это две уборные, — указал священник на двери. — Там — кухня. Здесь — лестница и небольшая кладовка под ней.

Лев чуть помедлил, но всё же прошёлся по всем комнаткам. Заглянув в каждую уборную. Он ещё там, в прошлой жизни усвоил, что туалет — душа организации. Частенько его состояние говорило куда больше о проблемах в заведении, чем несколько часов вдумчивых бесед.

На кухне было пустовато. Небольшая дровяная печь на две конфорки. Стол для разделки. Шкаф для посуды. Раковина. Готовить тут было неудобно. Впрочем, никаких особенных яств не предполагалось. Не из-за жадности или злобности, а просто не имелось возможностей. Еды производилось покамест маловато. И она выходила недешёвой.

— Где вы храните крупу и прочее?

— В кладовке.

— А если соленья привезут или мясо?

— Помилуйте, какое мясо? — грустно произнёс священник. — По воскресеньям в кашу сало идёт. Немного. А соленья тоже в кладовке стоят. Они в бочке, что им станется?

— Ледника не хватает. — задумчиво пробормотал граф.

— Было бы что в нем хранить…

— Хорошо, пойдёмте дальше.

И они поднялись на второй этаж.

Крохотный тамбур и две комнаты.

Прежде всего кабинет учителя, который скорее напоминал ещё один склад. Он отдельно запирался и находился на втором этаже. Из-за чего именно тут находились керосиновые лампы с запасом горючей жидкости. Бумага с писчими принадлежностями. И прочий важный инвентарь. А также кушетка, чтобы полежать.

Рядом с ним — библиотека.

Громко сказано, конечно. Просто помещение, где находились учебники и небольшой набор дополнительной учебной литературы. А также иной дидактический материал. Хотя он тут был небогатый.

— Отопление вас устраивает? — спросил Лев, листая букварь. Вполне свежий, хотя со следами эксплуатации — листы немного засалены.

— Вполне. Со станции нам зимой обещали уголь выдавать. Совсем хорошо будет.

— С мытьём у детей как?

— Так… — несколько растерялся священник. — Каким мытьём? Дети проводят в интернате с понедельника по субботу. Потом домой.

— А дома как?

— У всех по-своему.

— Многие на интернат оставляют?

— Все, кто может. Это ведь кормёжка. Детей-то и учиться отправляют только из-за того, что их здесь кормят.

— Мест свободных мало?

— Откуда? Ругань каждый раз. Пристроить дитя на бесплатное кормление все хотят. Вот я по способностям и отбираю.

Граф покивал.

Выглядело всё прилично. Можно даже сказать — благостно. Но вот мотивация к учёбе, конечно, жутковатая. Да и сам подход. Ведь на общем совете было решено не делать специально классов для девочек. А как их тогда подкармливать?

Лев Николаевич, конечно, знал о том, что французы в своё время остановили миграционную волну из Алжира довольно хитрым образом — они стали давать образование местным девочкам. И рождаемость резко пошла на убыль. Выглядела эта история — так себе. Но ему в ближайшие поколения требовался взрывной рост населения, а не феминизм, права человека и чайлд фри. Посему почти всё начальное образование выстраивалось вокруг мальчиков.

Во всяком случае — пока.

Но как подкармливать девочек?

— А много времени остаётся у вас? После уроков и службы.

— Увы. — развёл он руками. — Супруга ругается порой. Рук по хозяйству не хватает.

— Понимаю… понимаю… — произнёс граф.

Тепло попрощался и вышел.

Времени уже немало прошло и требовалось двигаться к поезду. Заправка его должна подходить к концу.

— Как тебе? — спросил Лев Николаевич, когда они сели в вагон.

— Дыра.

— Конструктивно.

— А чего мне ещё сказать? Там жизни нет. Мухи. Навоз. Загаженные кусты.

— Вообще-то, люди в поле. Сейчас самый сенокос.

— Да и черт с ним! — отмахнулась жена. — Зачем ты вообще туда полез? Прогулялись бы возле поезда. Нас охрана ещё потеряла.

— Что потеряла — плохо. Совсем мышей не ловят. Надо им хвосты накрутить. А то расслабились.

— Да кому в голову взбрело бы, что ты попрёшься куда-то?

— Милая моя Наталья, ты разве не знаешь, что чем выше фундамент, тем круче шпиль?

— В каком смысле? — нахмурилась она.

— Чем лучше уровень жизни у бедных, тем выше потолок возможностей у богатых. Можно, конечно, действовать иначе. Обдирать с них всё. Но это тупик.

— Серьезно? — усмехнулась Наталья.

— Представь. У тебя строится много разных домов. Каменных. Масса артелей. Довольно логично предположить, что среди них найдется хотя бы несколько по-настоящему выдающихся. И они смогут построить какой-нибудь шедевр. Не так ли?

— Ну… возможно.

— А если таких артелей мало? Люди не строятся. Опыта нет. В таком случае найти того, кто ровно кирпичи умеет укладывать — уже чудо. И так во всем. Поднимая уровень жизни широким массам, богатые люди улучшают свое положение. У них просто появляются возможности, которые казались сказкой раньше. Если же состоятельные люди обдирают простолюдинов как липку, то на самом деле — грабят они сами себя.

— Любишь ты выкручивать.

— Почему сразу выкручивать? Я люблю устанавливать причинно-следственные связи. И один процент от рубля — копейка, а от ста рублей — уже рубль.

— Боюсь, что твои мысли едва ли найдут попутчиков. Я-то тебя с трудом понимаю. Эти связи, про которые ты говоришь, совсем не очевидны.

— Дубельт сообразил.

— Леонтий Васильевич умница.

— А император?

Наталья оглянулась, проверяя, нет ли никого рядом.

— Давай мы не будем поднимать такие вопросы в дороге?

— Как скажешь, милая. Как скажешь. Ты мне ответь. Где тот порог образования, после которого селянки бросят рожать?

— Ты у меня спрашиваешь? — хохотнула Наталья Александровна. — Я селянок-то вижу не каждый год. Откуда мне знать?

— Тоже верно… — покивал граф. — Раздевайся.

— Это ещё зачем⁈ — нахохлилась она.

— Будем проверять твой предел.

— ЗДЕСЬ⁈

— А почему нет? Поезд — отличное место для любви…

Граф шутил.

Он и сам такие стеснённые условия не любил. Однако подурачиться было можно. Всё равно о чем-то серьёзном не поговоришь. Жена не настроена.

Так, до моста через Волгу и доехали.

Вошли в него на плавном повороте и проскочили к Казани…

Мосты этого типа, кстати, наладились делать… считай печь, как горячие пирожки. Стандартный тип опор возводился по отработанной схеме. А одинаковые расстояния между ними облегчали монтаж чугунных пролётов.

Так, через Волгу с осени 1849 года и до весны 1850-го ставили опоры. А потом за одно лето собрали верхнюю часть, широко применяя в перекрытиях лиственницу. Собственно, сами «ручьи» арок между опорами делали из чугуна, а вот поперечные балки и остальное «наполнение» — уже из лиственницы.

Дальше — больше.

Уже летом 1851 года возвели уже чугунный мост через Оку у Коломны — специально для южной ветки Николаевской железной дороги. Как конструктор Lego, собирая арки из стандартных фрагментов. Литых.

В феврале 1852 года завершили строительство опор на Оке у Нижнего Новгорода. И сразу же начали сборку верхней части. Так что к концу мая можно было уже от Казани до Санкт-Петербурга доехать на поезде без пересадок и переправ. Чем Лев Николаевич с супругой и воспользовались.

Строители же мостов отправились в Самару.

Здесь Волга была куда как серьёзнее, чем у Казани. Но и сама строительная артель уже разрослась до полноценной мостостроительной компании. Как количеством работников, так и своими возможностями. Раздуваясь и прогрессируя от моста к мосту.

Как пойдёт — неясно.

Но быть может сроки не вырастут сильно. Тем более что и тылы развивались, если так можно сказать. Так, у ребят появился интересная машинка — небольшая, но удивительно полезная. Ставишь её краном на сваю сверху. На торец. Подаешь с компрессора воздух. И эксцентрики начинают создавать вибрации, как у перфоратора, отчего свая «вползала» в грунт.

Не сгибаясь и не деформируясь.

Что позволило работать с длинными металлическими сваями, а при необходимости и под водой.

К слову, подводные работы. При этой компании появилось целое подразделение водолазов — десяток человек в тяжёлых костюмах с массивными медными шлемами. Экипировка, конечно, на взгляд Льва, архаичная, но вполне рабочая. А главное — люди опытные подобрались, знающие своё дело.

В процессе к ним стали прикомандировывать студентов. Которые, после каждого погружения подробно опрашивали водолазов. Фиксируя эти ценные материалы, а потом переправляя их в университет — для анализа и обобщения. Что позволяло буквально на ходу доводить уже имеющееся водолазное снаряжение и придумывать новое. Например, уже появились подводные электрические осветители. А потом и яркие ацетиленовые, которые запитывались с поверхности воздушным компрессором.

Кроме того, при этом отряде была создана школа водолазов. А в Казани начали строить опытовый бассейн для натурных испытаний. Большой. Серьёзный. С возможностью работать на глубинах до ста метров. Для чего пришлось копать здоровый котлован и оснастить его всем необходимым, включая аварийный накопитель на случай экстренного сброса воды.

Жизнь кипела.

Дела делались.

А Лев Николаевич ехал по железной дороге, уставший, но довольный после тяжелого вояжа в столицу. Война продолжалась. Одно хорошо, до выяснения все имущество Демидовых в России переходило под управление казны.

Вообще всё.

А на предприятия и поселения отправлялись сотрудники Дубельта и министра экономики для полноценной и вдумчивой ревизии. Ну и оценки. Куда уж без этого? Судя по всему, готовилась национализация. Возмездная. Иначе аристократы не поняли бы. Всё же Демидовы формально атаковали не императора, и все обвинения по измене оказывались весьма условные и косвенные. Как им будут платить? Вопрос. И чем — тоже. Но, очевидно, постараются выдать минимум. Причем, весьма вероятно, какими-нибудь трудными ценными бумагами по хитрой схеме…

Глава 7

1852, июль, 19. Синоп

— Идут, — произнёс, пыхнув трубкой, уже немолодой солдатик.

— Отколь видишь? — спросил Бакланов.

— Да вон, у самого горизонта точки. Вон, правее чайки на три пальца.

— Ну и глаза… — покачал головой командир 17-ого Донского казачьего полка. — Я бы в жизнь не разглядел. Да я и сейчас ничего там не вижу.

— А суслика ты, командир, видишь?

— Какого суслика? Где? Нет, не вижу.

— Я вот тоже его не вижу, а он есть. Где-то совершенно точно есть. — расплылся в улыбке солдатик. — Каждому своё. Острый глаз он ведь как проклятье. Их вижу ясно, а ты весь как в тумане стоишь. — произнёс он и тяжело вздохнул. — Старость не радость.

Бакланов молча похлопал его по плечу и отправился обходить позиции. Синопа. Как тогда Лазарев высадил сюда десант, так русские отсюда и не уходили.

Ну а что?

Город-то пустым. Те несколько тысяч населения, что здесь проживало, как началась высадка русских солдат, подалось в бега. От греха подальше. Живи — не хочу. Да и бросать такую удачную позицию казалось расточительным. Ведь её удержание совершенно обрезало всякое морское снабжение Кавказского фланга османской армии.

Так и поступили.

Перебросили сюда ближайший свободный полк для обороны, каковым оказался 17-ый Донской Якова Петровича Бакланова. Тот самый, который обеспечивал защиту Новороссийска и Анапы от черкесов благодаря договорённостям с Толстым. И разместили небольшую эскадру фрегатов да пароходофрегатов, которая начала вести плотное крейсерство южного побережья Чёрного моря и перехватывать конвои, идущие на восток.

Совершенно беззащитные.

Почему?

Так, после страшного разгрома у Синопа турки из проливов носа не показывали, готовясь держать там тяжёлую оборону. Лишь отдельные корабли пускали на прорыв, в надежде, что они проскочат мимо русских. Да и в основном мелкие и гражданские. Мало ли? Может, русские поленятся гоняться за рыбаками. Но хватка у Лазарева была такой, что мимо Синопа на восток даже рыба ходила, отмечаясь на контрольно-пропускном пункте…

Бакланов отлично понимал, почему именно его ребят сюда направили. Да ещё по личному распоряжению императора, присланного телеграммой.

Умел он наладить жизнь в полку. Из-за чего «упакованность» его ребят была изумительной. Начиная с обуви и заканчивая оружием. Как со Львом Николаевич начал дружбу дружить, так и воспользовался его помощью. Сначала добыл своим ребятам неуставное нарезное оружие. А по спецзаказу изготовил качественные стальные клинки шашек и кинжалов.

Ну и репутацию он имел.

Серьёзную.

Из-за чего турки местные даже дёргаться не стали. Бакланова они знали, ценили и уважали. Поэтому даже не пытались отбить город собственными силами. Тем более что поблизости никаких значимых контингентов у них попросту не имелось. А переброска по морю купировалась крейсерской русской эскадрой.

Но не сегодня.

Отряд фрегатов ушёл к Батуми, где по слухам активизировалось каботажное плавание и явно что-то готовились. Поэтому гарнизон Синопа остался в гордом одиночестве. Полка да артиллеристы.

Старые батареи восстанавливать не стали. Решили сделать две большие береговые позиции, но хорошо укреплённые. На флангах бухты. Поставив туда по дюжине бомбовых пушек. Тяжёлых. Трёхпудовых. Крепостных. Которых притащили из Севастополя.

Рискованно.

Однако вряд ли неприятель туда полезет прежде, нежели сюда. Да и там их восполнить будет попроще.

Кроме того, для обороны города подготовлено семь малых артиллерийских позиций. В основном люнетов с четвёрками пушек. Тоже бомбовыми, только лёгкими — 16-сантиметровыми. Их даже частью с кораблей сняли для этих целей.

Их, правда, размещали в некотором удалении от берега для работы картечью. Строго по задумке французов. Всё ж с такого «ведра» её вылетало: мама дорогая.

Ну и казаки «окапывались», если это слово можно было применить к преимущественно каменному городу. В удобных домах они устраивали стрелковые позиции. Дополнительно укрепляя стены мешками с песком и кладкой. Стараясь добиться хотя бы пары аршинов толщины, чтобы ядро на излёте ничего разворотить не могло.

Подпорки дополнительные ставили для перекрытий.

Лазарет.

Казармы, в которых было можно спокойно спать под обстрелом.

В общем — жизнь кипела…

— А гляди-ка, действительно — турок, — добродушно хохотнул Бакланов, подойдя к тому старому солдату.

— Большие корабли.

— Наших не видишь?

— Нет, не вижу, — покачал головой солдат. — Да и если вернутся — куда им с этими кабанчиками бодаться?

— Из Севастополя, надеюсь, тоже придут. Пять голубей послал.

— Слыхивал я, что наши тут быстро дело решили.

— Так то наши! — излишне бравурно возразил Бакланов и завершил разговор.

На душе его стало нехорошо.

Пакостно.

Кораблей-то шло изрядно.

Прошёл час.

Корабли приблизились ещё сильнее. Всё ж таки скорость, с которой шла эта эскадра или даже флот, не превышала восемь узлов. Или где-то пятнадцать километров в час, если на новомодный в те годы французский лад.

Прошёл второй час.

Третий.

Неприятель разделился. Часть кораблей осталась в северной бухте на приличном удалении от берега. Чтобы быть наверняка вне огневого поражения. А группа линейных парусных кораблей отправилось в обход.

Бакланов мрачно наблюдал за этим действом.

Перешеек полуострова — чуть за двести метров. Такой простреливается даже ближней картечью. Если навалятся с двух сторон — станет тошно.

Очень.

Ещё два часа минул.

Нервных.

Тревожных. Настолько, что Бакланов в сердцах кинул кисет с табаком под ноги и растоптал. Очень уж нервировало это размеренное движение вражеских кораблей.

И вот, наконец, первый выстрел.

Восточная батарея ударила пристрелочным.

Потом ещё.

И ещё.

Наконец, когда удалось нащупать дистанцию медленно идущего головного мателота, вся батарея обрушилась на него беглым залпом. Прямо раскатом таким.

Р-р-р-р-ра!

И мимо.

Только фонтаны воду вокруг корабля встали.

— Обосрались? — философски спросил Бакланов, наблюдая за боем.

Никто не ответил.

Но кое-кто нервно хохотнул.

Очень уж гибельная композиция открывалась перед бойцами полка. Ежели турки возьмут верх — им конец. Конкретно им. О том, как отличился их полк в боях с повстанцами, турки знали хорошо. И едва ли плен закончится чем-то хорошим.

Пытки?

Ну а как без них?

Растерзают их очень показательно. Вдумчиво. Видимо, по этой причине сюда и поставили, чтобы договориться не смогли.

Минут через пятнадцать зазвучали орудия и с северной стороны полуострова. Турецкие фрегаты, пароходофрегаты и бриги со шлюпами, идя к берегу, поддерживали своё сближение артиллерийским огнём. К счастью, ничего тяжелее 24-фунтового ядра с них не вылетало. А в массе и того легче. Без всяких разрывных снарядов.

А потом, как подошли к берегу метров на триста-четыреста, стали и дальней картечью поливать. Просто засыпая весь перешеек густым роем крохотных ядрышек размером со сливу.

К великому счастью, артиллеристы, готовя позиции, хоть и ставили люнеты да прочие открытые с тыла формы. Но всё равно, на некотором удалении отсыпали прикрытие, которое и ловило все эти «подарки». Иначе бы эти картечные залпы совершенно выкосили бы артиллеристов.

— Достанем? — спросил Бакланов у командира артиллеристов, то же, полковника.

— Рано. В сектор не вошли. Обождём пока.

— Они же к берегу подойдут. Людишек хлынет уйма.

— А так — спугнём.

Бакланов покачал головой и отвернулся. А потом и вообще перешёл на другой фас укреплённого наблюдательного пункта и поглядел на то, как батареи с линейными кораблями дрались.

И аж довольно крякнул.

Хорошо дело шло.

Добро.

Флагман уже горел.

Следующий за ним мателот потерял грот мачту и имел пару проломов в борту. И прямо сейчас с восточной батареи работали максимально сосредоточено.

В ответ же прилетали только ядра.

Простые ядра.

Которые вязли насыпи или даже рикошетировали от неё. А артиллеристы учли опыт недавнего боя. Оценили то, как бомбы всё разворотили. Поэтому отсыпали вал душевный, предварив его гласисом.

Не панацея, но ковырять придётся сильно дольше. Если бомбами. Для ядер же… мартышкин труд. Они там что ломик в болото ныряли, не причиняя никакого вреда.

Так Бакланов стоял и наслаждался эффектным избиением турецких кораблей. Пока из-за спины не донеслось:

— Батареям три, пять и семь открыть беглый огонь бомбами.

И тут же приказ подхватили и через рупор криком передали куда надо. Командир полка только и успел, что вернуться на северный фас. Нервно вздохнуть от множества лёгких сил, что опасно приблизились к берегу.

Несколько секунд.

И застучали 30-фунтовых бомбовые пушки. Малые, но отнюдь не безобидные. Корпуса фрегатов на такой дистанции плохо держали удары их снарядов. А бриги и шлюпы вскрывались ими как консервные банки.

Вон пару из них почти сразу вспухло от попаданий. Бомбы пробили борт и взорвались где-то внутри, выломав палубу — целым веером щепок.

Полминуты.

Ещё залп.

Ещё.

Ещё.

Артиллеристы на этих батареях старались. Рвались из всех сил, выдавая по паре выстрелов в минуту. Они были укрыты также — просто так ядром не возьмёшь. А с флангового обстрела их ещё и постройки прикрывали. Так что их огонь оказался полной неожиданностью для десанта.

Турки начали спешно спускать шлюпки. Часть же кораблей постарались выброситься на берег. Специально, чтобы солдаты смогли высадиться как можно более простым способом…

Двадцать минут.

Весь пляж северной бухты был буквально завален дымящимися и горящими лёгкими кораблями. В основном бригами и шлюпами. То там, то тут валялись шлюпки. Местами разбитые.

Мгновение.

И что-то нечленораздельное закричав, отдалённо похожее на религиозный девиз, солдаты и матросы, что прятались за избитыми деревянными корпусами, выскочили и бросились в сторону города… в сторону батарей. Благо, что оказалось недалеко.

— Картечь! Картечь! — заорал командир артиллеристов. — Батареи три, пять и семь — огонь картечью!

Приказ передали.

Но это было лишним. На местах сообразили и без приказов.

Выстрелили поспешно то, что было в них уже заряжено. И секунд через тридцать ударили тяжёлой, дальней картечью.

Жуткая вещь!

Эти чугунные «сливы» пробивали тела, словно тухлые тыквы. Задевая порою по два, а то и три бедолаги. А их в 16-сантиметровый ствол помещалось много. И имелось этих стволов изрядно.

Параллельно застучали карабины.

Это казаки отреагировали и открыли беглый огонь по готовности.

С турецких фрегатов и пароходофрегатов, что в целом не попали под ответный удар, продолжали поливать этот фас города крупной картечью. Но её эффективность получалась почти никакой.

Слишком ненадолго казаки высовывались. Остальное же время укрывались за каменными укрытиями. По которым чугунные «сливы» и колотили.

Третий залп 30-фунтовок.

И турки с той же страстью бросились обратно. Стремясь как можно скорее укрыться за корпусами кораблей. Или даже убежать куда-то подальше…

Стрельба продолжалась ещё добрый час. Потихоньку затихающая.

Дважды случалась атака тех бедолаг, которых на пляже зажало. Но с каждым разом требовалось всё меньше залпов для их отражения.

Потрёпанные линейные корабли отошли из южной гавани. И обойдя вокруг полуострова, принялись «утюжить» из пушек город.

Но он молчал.

Держались они совершенно неудобно для ответного огня им.

— Уроды, — процедил Бакланов, вышедший на передовые позиции, чтобы понаблюдать за противником.

— Беснуются, — усмехнулся старый солдат, тот самый, который с утра их приметил.

— Да они тут камня на камне скоро не оставят! Бесноваты!

— Недолго им осталось.

— Ой ли?

— А туда глянь? Али опять не видишь?

Бакланов даже стал пытаться что-то разглядеть на горизонте. Просто достал свою складную зрительную трубу, дающую аж пятикратное приближение. И присвистнул.

— Как же ты их разглядел? Впрочем, не отвечай. Это пустой вопрос.

В этот момент шарахнуло где-то совсем недалеко тяжёлым ядром, вызвав обрушение части стены дома.

— Мерзавцы! — выкрикнул командир артиллеристов.

Он тоже вышел на передовые позиции, чтобы оценить обстановку. Вот его чуть камнями и не завалило.

— Надо бы людей отвести. — буркнул он. — Эти ещё добрый час или два будут бить. Может, и того больше. Весь передок в щебёнку размолотят.

— А те, что на пляже?

— А чего с них взять? Была бы их воля — вон — сбежали. Да только на таком простреле им делать нечего. Сидеть за корпусами кораблей до темноты будут. Потом уходить.

— Или атаковать.

— Да ну, — отмахнулся артиллерист. — С таким боевым духом им только в акаку идти, а не в атаку. Я-то полагал, что до ближней картечи дойдёт. А они совсем удара не держат…

* * *

В то же самое время Лев стоял у той самой шахты, которую посещал в начале года.

Модернизированной.

Снова.

Всё же графу не давала покоя духота внутри. Понятно, люди привыкли дышать воздухом по очереди и раньше не было и этого, но всё же. Додавил он этот вопрос.

Сделали.

Магистральный тоннель шахты пришлось увеличить в размере. Высота подросла с двух аршин до полной сажени. Ширина же раздалась с тех же двух аршин до пяти^[21]. Подкрепления при этом стали куда серьёзнее и чаще.

Но это ладно.

Куда важнее то, что с левой стороны шахты досками был сформирован короб во всю высоту, шириной в аршин. Обшитый изнутри жестью и выкрашенный от ржавчины. То есть, он получался достаточно гладкий и жёсткий, чтобы воздух по нему хорошо и легко проходил, не гудя и не вибрируя. А периодически устроенные дверцы и размеры облегчали его обслуживание и очистку.

Так вот — по нему из шахты выкачивали воздух.

С самых глубин.

Для чего на поверхности поставили мощный вентилятор. Благо, что там уже располагалось целое паровое хозяйство. Включая батарею котлов, десяток паровых машин с компрессорами и так далее. Его немного расширить не стало проблемой. А воздух от этого вентилятора самым бесхитростным образом нагнетался в топки котлов. Ну а чего добру пропадать?

В процессе сделали и кое-какие косметические доработки. Например, под поперечные балки подкреплений стали выкладывать доски. Из лиственницы. Через что с потолка переставало постоянно что-то сыпаться. Да и запах получался поприятнее.

На первый взгляд — косметика.

Но теперь Лев Николаевич был доволен. А уж шахтёры и подавно. И дышалось теперь сильно лучше, и вероятность взрыва метана оказалась критически снижена — при такой вентиляции-то…

Глава 8

1852, август, 25. Под Саратовом

— Всё выше, и выше, и выше пускаем в полёт наших птиц. И в каждом реакторе дышит спокойствие наших границ… — бурчал себе под нос Лев Николаевич вольную импровизацию марша авиаторов.

Ну не помнил он её.

Мотив только.

Выпив изрядно, любил спеть, но это было так давно, что уже и неправда. Поэтому импровизировал «от бедра».

— Странные у вас песни, — заметил Путилов, стоявший рядом.

— Да я и сам не вполне нормальный, — хохотнул граф. — Впрочем, не обращайте внимания — это пустой набор слов. Просто для рифмы.

— Да? А мне показалось чем-то осмысленным. Только не всё понятно. Эти реакторы. Как в них может дышать спокойствие границ?

— Если они ядерные — может.

— И что это значит?

— При расщеплении урана или там плутония выделяется много энергии. Что открывает огромные возможности. Представь, сколько электричества мы тратим на плавки металла? Вот. Это миллионная или даже миллиардная доля того, что можно снимать с хорошего ядерного реактора, генерирующих электричество. Через что он безопасность и обеспечивает, давая прорву энергии для развития.

— А… — открыл рот Путилов и закрыл.

Немного подумал, но всё же спросил:

— А уран и плутоний — это что? Это ведь не планеты, верно?

— Верно. Это металлы: тяжёлые и радиоактивные. Их ещё не открыли. И да, не болтай пока про это. Рано о них.

— Рано?

— До этих технологий ещё полвека минимум. Если дурить не станем. И что куда печальнее, вместе с ним появляется ядерная, а следом и термоядерная бомба. Ежели кинуть две-три такие на наш нынешний Санкт-Петербург, так там одни руины и останутся.

— Боже!

— Будущее опасно. И к нему нужно относиться с умом. — назидательно произнёс Лев Николаевич. — Так что не болтайте.

После чего вернулся к бормотанию песенки.

Другой.

Разговор этот вызвал у Толстого в воспоминаниях знаменитую поделку:

— Медленно ракеты уплывают вдаль, встречи с ними ты уже не жди. И хотя Америку немного жаль у Европы это впереди…

Путилов ещё чуток поглядел дико на своего нанимателя. Перекрестился тайком. И повернулся к полю, куда и Лев глядел.

А там — страда.

Зрелые хлеба убирали жатками, которые тянули лёгкие трактора с калильными двигателями. Этакие LanzBuldog, только не совсем примитивные. Так как Лев Николаевич, создавая их, ориентировался на финальный вариант. Что и наложило свой отпечаток.

Тарахтели эти аппараты дай боже!

Двухтактные.

Они работали оборотах на двухстах пятидесяти. Что создавало удивительную мелодику работы. Ну и вибрации.

Двадцать пять машин…

Двадцать пять!

Никогда ещё в мире нигде не было ТАКОЙ концентрации техники «в полях». Да ещё в сельском хозяйстве. Один-два передвижной паровой двигатель. Ну паровой трактор один-два^[22]. А тут — двадцать пять аппаратов!

— Лепота! — вдохновлённо констатировал граф.

— Темпы жатвы невероятные! — согласился Путилов.

— За сегодня дожмут?

— Или завтра. Но завтра до полудня, максимум.

— Так надо предложить местным — окрестным услугу жатвы. Сделаем машинно-тракторную станцию и будет продавать быструю вспашку или жатву всем в округе. За недорого.

— Как мир меняется… Боже мой… прямо на глазах.

— А раньше не менялся?

— В России? — усмехнулся Путилов. — У меня было ощущение, что чиновники задались своей целью не пущать и не давать.

— Ой да по-разному было! — перебил его Лев. — Аракчеев артиллерию нашу ведь модернизировал? Вот. А потом Михаил Павлович сделал её лучшей.

— То проблески, Лев Николаевич. Проблески. Мне даже казалось порой, будто бы какой злой волшебник проклял нас. Помните эту историю с Лобачевским?

— Какую именно?

— Когда только после признания его в Европе наши зашевелились. Словно и нет у нас ничего. Ни людей, ни ума. Всё в рот соседям заглядываем. Да оно и понять можно. Там за границей, действительно много всего по уму сделано. А у нас пока почешутся, пока отмерят десять раз, а потом ещё столько же по столько…

— И к чему вы мне это говорите?

— К тому, что сейчас не так. Вот, — махнул он рукой на трактора. — Это для меня сказка. Что баба Яга в ступе. Скажи лет десять назад — я бы только посмеялся. И это только уголок полотна. Как мы запустили выработку угля добрую — сразу Пермь с округой ожили.

— Раньше же ожило всё… раньше, — улыбнулся Лев.

— Раньше, но не так. Был островок в Казани и рядом с ней. А теперь шире. НАМНОГО шире. За это год удалось почти на треть увеличить выплавку чугуна у нас тут. Представляете?

— В руду упёрлись?

— Да. В неё. — покосился на него Путилов. — Люди на пределе.

— Видите — ещё один участок для модернизации. Если добавить туда трактора, экскаваторы, взрывчатку и отбойные молотки — ситуация крепко улучшится. Плюс логистика. Нужны железнодорожные ветки от рудников и карьеров к доменным печам.

— Экскаваторы, — покачал головой Николай Иванович. — Нам бы один сделать.

— Мы же перекупили тот образец. В чем проблема?

— Да, но вы же хотите всё в нём переделать! К тому же едва ли получится простым образом его применять на рудниках. Он же по железным дорогам ходит и для их строительства создан.

— А чего переделать? Что не так в моей просьбе?

— Всё. Нам приходится придумывать новую технику по мотивам этого образца.

— Да ну… Только приводы же. И, кстати, добавьте потом ещё два варианта этой штуки сделать. На базе парового грузовика. Вместо бортовой платформы поставить кабинку лёгкого экскаватора, питаемого от основного котла. Пусть даже с ковшом на четверть куба. Да со сменой ковша на отбойный молоток здоровенный. Хм. И ещё на вибратор для забивания свай. И… да, нам нужен ещё передвижной подъёмный кран.

— Перевернётся грузовик. — покачал головой Путилов.

— А вы сделайте отводимые от рамы в стороны четыре лапы с опускаемыми упорами. На домкратах.

— Оу…

— Главное — продумать толковую конструкцию для того — железнодорожного экскаватора. Дальше уже всё проще пойдёт. Паровой кран нам, кстати, тоже на железной дороге нужен.

— Лев Николаевич, у нас с этим неразрешимые пока трудности. Нам нужно как-то передавать пар под давлением в пятнадцать атмосфер по гибкому соединению. И с этим — беда. Вы ведь хотите, чтобы двигатель стоял неподвижно на основной платформе.

— А в чём там проблема?

— В гибкой магистрали для передачи перегретого пара.

— А зачем там? Просто от котла по раме идёт трубка к поворотной платформе. Там поворачивается на девяносто градусов и идёт вверх. Собственно, нам нужен только уплотнитель, так как на этой трубке будет вращаться приёмник. Думаю, подойдёт вариант, как для штока поршня у машин двойного действия.

Путилов уставился на Льва задумчиво. Тот же продолжил:

— А дальше поршневой насос высокого давления для масла. Чтобы гидравлика работала. И всё.

— С ней тоже беда, — покачал головой Николай Иванович. — Почему вы не хотите использовать тросы? Это радикально проще. Дадите добро — месяца через три первый опытный образец будет. И лёгкий экскаватор на тросах тоже можно сделать.

— С гидравликой совсем нет?

— Время нужно. Опыты проводить. Боюсь, что если делать гидравлический, то в ближайшие лет десять ничего не получится.

— Я слышал, что в Англии на заводе Элсвик уже много всего гидравлического делают.

— Много — не всё и у нас, увы, не Элсвик. Мы, конечно, за эти годы буквально ворвались в будущее и многое освоили передовое. Но не всё. Увы. С гидравликой у нас пока всё плохо. Вы же помните, сколько мы мучались, когда делали привод орудий для броненосцев.

— Хорошо,давайте делать на тросах. — тяжело вздохнув, произнёс Лев Николаевич. — Но по гидравлике работ не останавливайте. Она нам очень нужна. ОЧЕНЬ.

— Мы работаем, работаем. — покивал Путилов. — Но, если честно, я вас не совсем понимаю. Паровой кузнечный молот — отличное решение. И оно более чем закрывает все наши нужды. Чем он вам не угодил?

— Не все нужды, — покачал головой граф. — Чем не угодил? Ну, смотрите. Для цехов разумнее бы было делать пневматические молоты, а не паровые. Просто чтобы в случае аварии народ не обваривался. И лишний воздух там уж точно не помешает.

— Это… это вполне решаемо. — кивнул Путилов. — И да, действительно, в цехах, где надо много ковать — пневматика лучше, чем пар. Хотя и без неё можно прожить. Но на больших усилиях это едва ли возможно.

— А вот там как раз нужна гидравлика. Я бы вообще ушёл от паровых молотов. Нет, они хороши. Только рядом с ними очень жарко, и при аварии окружающие их люди могут свариться заживо.

— Вы сгущаете тучи, Лев Николаевич. Это же не взрыв котла.

— Может и сгущаю, — кивнул граф.

— У нас уже есть хорошо отлаженный паровой молот с усилием в десять тонн.

— И его нам не хватает. Сильно. Вспомните, сколько мы мучались с гребными валами.

— Да… Но их бы вообще полыми делать… тяжёлые больно. Мда… Но мы же справились?

— Скоро начнётся гонка вооружений и нам придётся ковать большие орудия, много тяжелее этих восьмидюймовок… и плиты брони толстые. А чем мы это делать будем? Тут или молот паровой ставить тонн на сто, или заниматься гидравликой. Но ей так и так придётся заниматься. Заготовки нужно же как-то ворочать. А они по пятьдесят-сто тонн будут. Вот ей-ей. Страшное дело.

— А скоро это когда?

— Да бог их знает? Как англичанам и французам по сопатке дадим, так у них истерика и начнётся. С неё отмеряйте годиков десять-пятнадцать. И готово — там будет в полный рост пушки по пятьдесят тонн весом и толстенные плиты брони в десять и более дюймов. Понимаете? Нам было бы очень неплохо к этому моменту уже иметь всё необходимое оборудование.

— Лев Николаевич, если мы будет бегать за будущим, то упустим настоящее, — покачав головой, возразил Путилов. — Нужно жить уже сейчас. А мы, на минуточку, не может наладить выпуск шестидюймовых нарезных пушек.

Граф нахмурился.

— Да, Лев Николаевич. Мне приходится постоянно читать гневные реляции морского министра. И здоровья они мне не добавляют.

— Понимаю.

— В выражениях Михаил Петрович не стесняется.

— А ещё пушки лёгкие для полевой артиллерии. Да снаряды для них всех. И… да много чего ещё. Эти паровые молоты остро нужны нам. Да даже для Шарпса. Он давно просит лёгкие паровые молоты для выделки стволов. Хотя бы штук двадцать. У него ведь всё в стволы упирается.

— Хорошо, Николай Иванович. Что вы предлагаете?

— Прямо сейчас запускать в производство доведённые молота по десять тонн. Штук сто. Пусть даже половина пока отправится на склад. Дальше заняться изготовлением хотя бы пяти тонн по двадцать пять. Для валов и пушек.

— Может, пятидесяти тонн?

— Прямо сейчас мы едва ли это осилим. Как вы сами любите говорить, нужно есть слона по частям — маленькими кусочками. Эти десятитонники сильно ускорят многие работы. В том числе и по выпуску этих всех экскаваторов и кранов. Их надо делать сейчас, Лев Николаевич. Их. И не морочить голову правильным и техническими изящными решениями. Для нас сейчас главный критерий один — чтобы работало.

— Не хочу… но согласен. Серьёзно.

— Отлично! — воскликнул Путилов и потом, словно спохватившись, уточнил: — А почему не хотите?

— Головокружение от успехов у меня, видимо. Хочу слишком много. Так что да, друг мой, вы правы. Время не ждёт. Давайте делать то, что должно, а не то, что правильно и идеально.

— У нас, у всех это головокружение, как я порой думаю. И да… совсем забыл вам сказать, модель паровой турбины на днях запускали.

— Новую?

— Да. И она прожила двадцать четыре часа.

— А потом?

— А потом её выключили. — улыбнулся Путилов.

— То есть, у нас получилось?

— Вероятно. Пока мы не хотим загадывать. Судя по всему, идея с легированной сталью сработала. — продолжал улыбаться Путилов. — Сейчас закончим её разбирать и изучать износ узлов. Ну и где-нибудь через неделю запустим на полный цикл испытаний — пока не заклинит.

— Под нагрузкой?

— Сначала — нет. Зачем?

— Ставьте сразу под нагрузкой. Мы хотели генерировать с её помощью электричество? Вот пусть и крутит генератор.

— Мы и эти сутки без нагрузки крутили.

— Зачем она нам вообще нужна без нагрузки? — улыбнулся Лев Николаевич. — Ставьте-ставьте. И запускайте. Очень интересно, что у нас получится. Ибо если всё сложится… это же новая веха!

— У нас и текущей вехой что-то делать надо. — буркнул Путилов. — Изыскания по плотине на Вятке закончились. И нам потребуется для неё много водяных турбин. Тех, что мы уже наловчились мало-мало делать. Либо несколько, но куда более мощных. В разы. Поэтому я не уверен, что нужно начинать делать плотину.

— Мы когда у гидроэлектростанции, что на Казанке стоит, перейдём к выпуску селитры?

— Так что по Вятке?

— Ответь про Казанку.

— Корпуса построены. Часть оборудования смонтирована. Турбины и генераторы протестированы. Ждём только отмашку императора. Война же. Селитра нужна.

— Что же всё не слава богу-то… — покачал головой граф. — А новые реакторы мы можем изготовить?

— Пока нет. Механический завод перегружен.

— Паровые молоты он может делать, а реакторы нет?

— Да. У паровых молотом большая их часть — чугунное литье от смежников. Много общих деталей и узлов с паровыми машинами. А то немногое отличное несложно изготовить в самые сжатые сроки. Реакторы же… с ними всё крайне непросто.

— То есть, плотина пока простаивает?

— Ещё есть запас для воды. Но до весны нужно запускать обязательно. Иначе в пустой сброс пойдёт.

Лев потёр виски.

— Вы не переживайте так, Лев Николаевич. Мы пока Казанка по нижнему течению без воды стоит, приводим в порядок её русло. Губернатор просил меня особо до весны не пускать турбины. Поэтому я вас и не беспокоил.

— А что до весны бы изменилось? Император дал бы разрешение остановить на несколько месяцев выпуск селитры?

— Реакторы бы сделали. Мы сейчас ищем смежников для выпуска заготовок и отдельных узлов. На заводе надо будет только их довести да доделать и собрать.

— Ну ладно… действуйте. Честно говоря, я бы волевым усилием просто остановил селитряный завод, сославшись на поломку, и всё перенёс. Но раз Сергей Павлович просит…

— Очень просит. Говорит, что русло красивое надо сформировать в черте города. Чтобы не очень широко и в каменном русле. Прогулочную набережную там хочет сделать с клумбами, лавочками и прочими красотами.

— А чего не со стороны Волги? Впрочем, неважно. — буркнул Лев и нахохлился.

Научно-технический прогресс его невероятно радовал. Но с каждым месяцем, а местами с каждым днём ему казалось, будто он тонул в этом болоте. Будто бы его проекты чем дальше, тем больше жили своей жизнью. И внести какие-то коррективы становилось всё сложнее.

Вот как сейчас.

У него был план.

И он хотел ему следовать. Да вот беда… люди. Он был почти уверен, что это Шипов решил воспользоваться моментом для украшательства города. Вот Путилов ему и подыграл. Может, даже и не бесплатно.

Разогнать?

Потопать ножками?

А зачем? Что принципиально это изменит? Плотину построили. Водяные турбины для неё тоже и генераторы под них. Оставалось дело за малым — запустить это всё. Сейчас или через год — не так важно. На самом деле вопрос-то не горел. Той же селитры производилось достаточно.

Граф вздохнул.

Несмотря на определённый флёр негативных эмоций, они носили субъективный характер. Устал он очень. В отпуск ему надо. Хороший такой отпуск. На месяц, а лучше на два. Чтобы просто перезагрузиться.

Да кто же отпустит?

Да и когда?

А может дело и не в этом, а в делах, из которых, как ему показалось, ушла чертовщинка и романтика 1920-х, характерная для него раньше. Он ведь раньше пёр вперёд словно комиссар в потёртой кожаной курткой, меня окружающий его мир усилием воли. Это вдохновляло.

Сейчас он тоже меняет.

Но… все его проекты стали какими-то обычными, что ли. Тот же сбор тракторов на станках, которые имели точность на уровне начала XX века. А он специально следил за тем, чтобы буквально каждый станок мог «ловить сотки».

Это была идея фикс.

И она уже окупилась с лихвой. Хотя поначалу казалась вот также, как говорил Путилов — излишеством. Люди желали жить здесь и сейчас, а не рваться вперёд.

А ему хотелось иного.

Вообще казалось, что нужно всегда ставить цели несколько выше возможных. Или хотя бы на грани…

— Слушайте, я думаю, что вы правы, спешить не надо, — наконец, после долгой паузы и напряжённой рефлексии произнёс Лев.

— А? Что? В каком смысле? — удивился Путилов.

— Плотину на Вятке пока ставить не надо. Подготовиться — да, но не ставить.

Путилов прищурился. Он словно почувствовал неладное…

— Вы решили отказаться от этой идеи?

— Я подумал, что электростанция в устье Вятки ни к селу, ни к городу. Там же придётся город строить вокруг производств. Либо тянуть линию, что и потери, и дорого. У нас хорошей меди просто в таком количестве нет. В общем — дурная идея.

— Серьёзно?

— Да. Но, не отступать же просто так?

Путилов сглотнул.

Он уже видел такой взгляд и тонн. И прекрасно понял: Лев Николаевич задумал какую-то новую дичь. Возможно, даже успешную, но не факт.

— И что вы предлагаете?

— Для начала нужно прокопать тоннель от Арска в сторону долины Вятки. Достаточно большой, чтобы после подъёма плотины отводить из водохранилища воду к нам сюда поближе. К плотине на Казанке.

— Лев Николаевич. Это же огромный тоннель.

— А ну и пусть. Пневматические отбойные молотки у нас есть, модульные сверхлёгкие железные дороги тоже, равно как и вагонетки с пневматическим локомотивом. Нагнетать воздух в тоннель мы умеем. Дело за малым. Пойти и сделать.

— Но зачем⁈ — воскликнул Николай Иванович.

— Опыт. Вы понимаете это? Бесценный опыт. Потому что когда мы дойдём с железной дорогой до Байкала, то нам придётся очень несладко. ОЧЕНЬ. Нужно учиться. Крепко учиться. А тут — дармовой опыт.

— И огромные расходы!

— Да бросьте. Какие расходы? — махнул рукой Лев Николаевич. — Все они почти полностью покрываются железными векселями, к тому же будут небольшими.

— Почему вы так решили?

— Давайте прикинем. Тоннель шириной пять метров с высотой два.

— А почему такой?

— Просто для расчётного примера. Так вот. Там ведь нет обводнения, поэтому можно копать как шахту. Впереди идут ребята с отбойными молотками. За ними помощники с лопатами, что грузят грунт в вагонетки и по военно-полевой железке вывозят пневматическими локомотивами. Сколько кубов они нарубят сутки?

— Надо смотреть по грунту и количеству людей. — уклончиво ответил Путилов.

— Мы же не через скалу пробиваемся, так что, я думаю, такой тоннель мы сможем тянуть быстро. Самая большая сложность не рубить, а вывозить. Не так ли?

— Сколько там вёрст нужно копать? Двадцать? Сорок? Какое количество лет уйдёт на него?

— Ну… не помню. А что?

— Представьте. Прокопали мы его. И что с того? Он ведь очень маленький для того, чтобы запустить в него всю Вятку.

Лев замолчал, ибо возразить ему было нечего. В Вятке около 900 кубов секунду расход. И «труба» для неё потребуется просто огромная! Даже если ежедневно выдавать по десять метров такого тоннеля, то за год вряд ли удастся выжать больше трёх с половиной — четырёх километров. Работая по три смены без выходных. А значит его копание растянется лет на десять. Ну или какое там расстояние? Он не помнил. Потом же его расширять. Это меньше чем в двадцать — двадцать пять лет не выльется.

— Уже не хотите? — с лёгкой грустью спросил Путилов, так как предполагал, что спорить потребуется дольше.

— Из-за перепада высот канал там копать тоже не вариант.

— Разумеется. Местами его придётся углублять метров на сто, а то и больше. Представляете, какие это стены?

— Печалька.

— Отчего же? Никак нет, Лев Николаевич. Печалька была бы, если бы мы начали его строить. И лет через десять мучений плюнули.

— А… вы знаете, я придумал.

— Что? — напрягся Николай Иванович.

— Давайте копать тоннель под Камой.

— Это ещё зачем?

— Там, думаю, можно обойтись тоннелем длиной версты три. И его совсем уж гигантским делать не нужно. Только чтобы состав прошёл.

— Но копать его придётся под водой. Вы никогда не читали о том, как изощрялся семейство Брюнелей во время прокладки тоннеля под Темзой?

— Мы можем учесть их опыт.

— Какой? — улыбнулся Николай Иванович. — Там ничего не ускорить.

— Ещё как ускорить. Смотрите сами. Делаем крепкий цилиндр по диаметру будущего тоннеля. В его передней части вращается конусовидный шнек, на котором резцы и отверстия для приёма грунта. За ним — упорная стенка с центральным отверстием, куда размельчённый грунт выдавливается. На шнековый подаватель сразу в вагонетки.

— А вода?

— Так, грунт нарезанный как затвор работает центральное отверстие. Если совсем прорвёт — да, беда. Но тут уже ничего не поможет.

— И чем эту гигантскую фрезу вращать?

— Воздухом. Как с пневматическими молотками отбойными. Проложить металлическую линию со сжатым воздухом. И от неё питать двигатель в кормовой части. Тот вращает маленький ротор, который, в свою очередь, большой, надетый на вал резца. С передаточным числом огромным. Один к двадцати или даже больше, чтобы создать как можно большее усилие на фрезе.

— Ну… хм… — в этот раз задумался уже Путилов.

— Если мы такую построим, то по нашим мягким грунтам она будет проходить по несколько десятков метров в сутки. За год, стало быть, от семи до десяти вёрст. Может, даже больше.

— Так быстро из кирпича не получится выкладывать облицовку и подкрепление. — покачал головой Николай Иванович.

— А и не надо. Зачем? Из чугуна секции будем отливать и собирать из них полную арку, работающую на сжатие. А под неё со стороны грунта подкладывать рубероид в несколько слоёв и пропаивать его. В качестве теплоизоляции. И сами чугунные секции с внешней стороны я бы густо обмазывал битумом. А потом, после сборки, прогревал горелкой.

— Они же двигаться будут.

— Кто?

— Секции эти. Слабо, но будут.

— Так в чём беда? Делать их с небольшими ушками под крепление болтами друг к другу. — пожал плечами Лев Николаевич.

— А… хм… интересно.

— И да — давить домкратами постоянно. Чтобы бур вгрызался в породу и выбирал её.

— Да-да, это понятно. — покивал Путилов. — Хотя… признаться… я как представлю себе этого исполина и мне дурно становится. Там же… там должен проезжать паровоз. Нормальный. И это вам не фунт изюма.

— Зато какая вещь получится!

— Да уж…

— И в принципе ничего неразрешимого нет.

— Резцы только будут стачиваться.

— Вы мне, кстати, напомнили. Надо в университет наведаться. А то они там непозволительно долго разрабатывают «победит».

— Что, простите? Какой победит?

— Сплав карбида вольфрама с кобальтом. Я его изначально для металлорежущих задумал. Но и сюда могут подойти.

— Так вы для этого всё пытаетесь наладить добычу вольфрама?

— И кобальта. Да. Недавно отряд вернулся с Кавказа.

— А я ещё голову ломал — зачем в такие дали посылать людей. — покачал головой Николай Иванович.

— Кобальт и вольфрам — наши большие друзья. Наладим выпуск победита — сможем поднять производительность металлорежущих станков в разы. Понимаете? В разы! При текущей точности.

Путилов промолчал, лишь продолжив качать головой. Он сам был тем ещё техническим гиком, и порой с ума сходил от новинок. Граф же… он вообще каким-то техническим маньяком казался. Ни один ещё аристократ ТАК не горел взглядом от мысли про какой-то там сплав чего-то с чем-то для увеличения объёма резания…

Глава 9

1852, сентября, 3. Оренбургские степи

— Тихо-то как… — произнёс дежурный солдатик. — Хорошо.

— Хорошо им, — буркнул его напарник, кивнув вниз, на второй этаж блокгауза, туда, где располагалась казарма. — А мы кукуем. Сейчас же самый сон! Никогда так сладко не спишь, как под утро.

— Да ладно, будет тебе, — отмахнулся первый. — Посидим-подежурим, потом спать пойдём. Какая разница-то? Нам же всё равно дадут днём отоспаться.

— Вообще бы мои глаза это всё не видели, — нахохлился он. — Как ведь хорошо было в казарме. Почти не дёргали. Нет же, угодило меня сюда, в наряд по смене попасть.

— А мне тут нравится…

— Да чего тут может нравиться?

— Этот вид до горизонта. И покой. Там, в казарме, такого нет. Мы ведь тут всю смену мало чего делаем. Болтаем. Играем в эти игры новомодные. Читаем.

— Не… мне это всё не по душе.

— Неужто так нравится наряды тянуть да по плацу ногами шлёпать?

— Там на подработки можно бегать. И по бабам.

— Экий ты ходок. — хохотнул первый солдатик. — Не грусти. Три месяца быстро пролетят.

— Скорее бы.

— А я снова буду проситься. Мне там не нравится.

— А чего? Нравится тут куковать?

— Я как читать научился — книги полюбил. Сюда же когда посылают, позволяют выбрать книги из библиотеки. Вот за себя и за других и набираю. Каждый раз новые. Уже полсотни прочёл.

— Да ну, — отмахнулся второй солдатик. — Дурость это. Ну зачем они тебе? Умеешь ты читать, аль нет — толку мало. Ты кто? Солдат. Им и помрёшь.

— Нет, — покачал головой первый. — Я вот ещё два-три раза сюда схожу и письмо буду писать, испрашивать дозволения на учёбу.

— На курсы младших командиров? — хохотнул второй. — Да куда тебе? Там же глотку луженную надо иметь. Иначе никто не услышит.

— Зачем? Я хочу попробовать в ремонтный класс попасть. А может, ещё куда. Мне бегать со штыком наперевес охоты никакой. А руки и голову приложить к делу охота.

— Если только так, но как по мне: попрут тебя.

— Почему?

— А то ты их не знаешь? Нашего брата офицеры не любят.

— Брось. Вон Пётр Михайлович наш — человек ладный. Разве ж не любит и угнетает?

— Ну… — начал было говорить второй, но осёкся. — Глянь как, глянь-к.

— Что там? Куда глядеть-то?

— Вон туда. Вон.

— Ох, ты ж твою налево! — воскликнул первый солдатик и почти что кубарем скатился по лестнице на второй этаж. Начав будить остальной гарнизон блокгауза.

Приближался враг.

Много.

Минуту спустя весь крошечный гарнизон блокгауза был уже на ногах и готов к бою. С нескрываемым ужасом вглядываясь в то море всадников, которое накатывали при свете Луны. Слабой ещё — считай не Луна, а серп. Зато светилась ярко. И облаков не было. И звёзды добавляли. В общем, вроде и ночь ещё формально, а достаточно светло.

— Может, не будем стрелять? — осторожно спросил один из солдат.

— Почему? — удивился офицер. — Для чего это?

— Как? Вдруг они пройдут мимо?

— Думаешь, нас не заметили? — хмыкнул Пётр Михайлович.

— Как не заметить такую дуру посреди степи? Нет. Зачем их провоцировать? Может, они постоят и пойдут дальше?

— Нет, — излишне жёстко констатировал один из солдат.

— Что нет-то? — было завёлся этот миролюбивый желатель отсидеться, но был сразу же перебит:

— Смотри. Хворост тащат.

— Где? — оживились все.

И правда. Группа всадников сопровождала пару двуколок, загруженных вязанками чего-то. Особо не разглядеть по темноте, но, вероятно, хвороста. Учитывая тот факт, что блокгауз был построен из лиственницы, перспективы это имело самые скверные.

— По этим бойцам с хворостом — огонь по готовности. — приказал Пётр Михайлович.

— Может, поговорим? — пискнул испуганный солдат.

Офицер сплюнул ему под ноги, взял свою винтовку Шарпса. Зарядил её. Вложился. И выстрелил. Освещения вполне хватало для того, чтобы более-менее видеть силуэты. Вот один из них и упал.

— Огонь я сказал! Сожгут же живьём! Балбесы!

И те зашевелились.

Не всё и не сразу. Слишком уж пугало количество врагов. Но включились. И минуту спустя из бойниц блокгауза началась частая пальба на пределе скорострельности. Ребята выдавали даже больше, чем пару выстрелов в минуту.

Учитывая дистанцию и действенность — прилично. Очень прилично. Но совершенно недостаточно. Двадцать пять — двадцать семь выстрелов, прилетающих каждую минуту от блокгауза, были не в состоянии остановить многотысячную толпу. Разозлить. Да. Раззадорить. Безусловно. Так что, чуть погодя всадники ринулись ближе. Чтобы стреляя по бойницам из своих «карамультуков» подавить и перестрелять защитников.

Ещё минута-другая.

И начался ад. Просто ад.

— Задвижки! Задвижки! — крикнул Пётр Михайлович.

Ребята стали опускать кованые стальные плиты в палец толщиной. С небольшим техническим отверстием под оружие. Причём, если ствол убирали, то оно закрывалось небольшой пластиной, свободно откидывающейся на петле вверх.

Целиться стало сложнее.

Сильно сложнее.

Там ведь всего небольшая щёлочка над стволом оставалась. Через неё мало что увидишь. Но даже так выходило лучше, чем вслепую. Поэтому защитники продолжали постреливать.

Меньше.

Не так яростно.

Не столь точно, но неприятно.

Впрочем, не всё.

Трое, во главе с подпоручиком, поднялись на крышу, где был оборудован наблюдательный пункт и площадка для подъёма воздушного шара. Впрочем, этого спецсредства ещё не имелось. Не завезли. Но он и не требовался.

Пётр Михайлович принимал у солдат из ящиков ручные гранаты. Подпаливал им фитили и выкидывал «за борт». Пользуясь для наводки зеркальцем на держателе. Поднял его, выставляя за бруствер. Посмотрел по сторонам, не высовываясь сам. Ну и накидываешь.

Сюда подарок.

Туда.

Вот той «группе в полосатых купальниках».

В отличие от чугунных гранат, обычных в эти дни, эти были куда как интереснее. Они представляли собой жестяную «банку» с двойным корпусом. В центральной части — пороховой заряд. А вокруг него порция готовых осколков.

Вблизи такое кидать было нельзя.

Как жахнет — метров на сто всё вокруг осколками засевает. А дура тяжёлая. И на треть дистанции не выкинуть. Но это если в поле. Здесь же — в блокгаузе — милое дело.

Кидаешь с высоты и из укрытия.

Лев Николаевич эти гранаты специально для таких нужд и разработал. Просто и со вкусом. Да, не литой чугунный корпус, ну так и что? Их ведь десятками миллионов не требовалось. А так… маленькая мастерская буквально в десяток сотрудников вполне сподручно их лепило. Из жести и чугунных фрагментов. Использую оснастку для консервных банок и простенькую вагранку с отливкой готовых поражающих элементов в разъёмные многоразовые формы…

— С факелом бежит! — крикнул подпоручик, наблюдая за округой через зеркало.

— Где?

— Северо-Восток.

Солдат с уже заряженной винтовкой. Рывком подскочил к брустверу крыши. Изготовился. Заступил на ступеньку, чуть высовываясь. И быстро выстрел, сразу же отступив.

Попал в ногу.

— Новый бежит.

Теперь уже второй солдат повторил этот трюк. Только в ответ рядом свистнуло несколько пуль. Видимо, срисовали их и начали реагировать.

— Опять бежит. Там же. Пятеро. — прохрипел подавленно Пётр Михайлович. Затравленно оглянулся, понимая, что никто из подчинённых высовываться не готов. Да и нет смысла — смерть это почти что верна. Явно же караулили их.

Несколько секунд лихорадочных размышлений. И, выхватив револьвер, он подошёл к брустверу.

— Возьмите те две скатки и поднимите их. — скомандовал он солдатам. — Чтобы торчали так, словно я высунулся. Вон там и там. Готовы? Давай!

Они подняли.

Секунда.

И в скатки войлока, что хранились на крыше на случай холодов, попало несколько десятков пуль, совершенно их размочалив. Да и вообще — всё вокруг прямо зажужжало в воздухе.

Секунда.

Вторая.

И тишина.

Кто мог стрелять — разрядился.

В этот-то момент Пётр Михайлович и высунулся. С револьвером. И быстро-быстро произвёл все шесть выстрелов в тех молодцов, что бежали с факелами к хворосту. Того, что с горем пополам всё же накидали под стены блокгауза.

Три пули попали. Дистанция-то совсем небольшая. Остальные двое, уронив факелы, бросились в стороны…

Минуту спустя из подвала подняли ещё несколько ящиков с гранатами. Прям вовремя. Потому что нападающие вновь попытались поджечь хворост. Вот им и прилетела парочка осколочных гранат. Одна упала в сами ветки, разметав их. А вторая дальше — уже накрыв степь широкой осыпью осколков.

Подпоручик то ли по ошибке, то ли намеренно передержал подожжённую запальную трубку. Из-за чего жахнуло в воздухе, сработав как шрапнель.

— Это как это? — удивлённо спросил солдат.

Взрыв-то они все почувствовали высокий, а не на земле. И вой поднялся особый — видно, зацепило неприлично много.

Пара секунд паузы.

И Пётр Михайлович полез за новой гранатой. Поджёг.

— Раз. Два. Три. Четыре. — отсчитал он.

И метнул.

— Пять. Шесть. Семь.

Бах! Жахнул новый взрыв. И снова в воздухе. Где-то метрах в пяти над землёй, поднимая очередную волну воя и ругани.

Впрочем, нападающие дальше наседать не стали. Откатились. Очень уж болезненными оказались эти высокие подрывы. За один «бах» складывая человек по тридцать или около того.

Вообще, это нападение на блокгауз и попытка его взять закончилась кошмарно. Полной деморализацией и несколькими сотнями раненых да убитых. Катастрофа! Настоящая катастрофа! Вторжение ещё не началось, а уже ТАКИЕ потери…

Так или иначе, но до самого рассвета от блокгауза отстали. То есть, где-то на час. Утром же подошла казачья бригада. На верблюдах. И всем эти степным гостям стало резко не до этого небольшого укрепления…

Телеграфные линии под землёй проложили, но аппараты ещё не поставили. Поэтому сообщить о нападении бойцы в блокгаузе ночью не могли. Однако помощь пришла. С воздушного шара, что у бригады всё же имелся, «срисовали» приближение противника и смогли своевременно выступить. Более чем за сутки.

Начиналась большая драка в степях юго-восточнее Оренбурга.

И первый блин у нападающих явно вышел комом. Да и второй, судя по всему, тоже. Так как перестрелка с бригадой казаков им тоже совсем не понравилась.

ОЧЕНЬ.

Карабины Шарпса работали на удивление продуктивно. Что наложилось на ночное поражение. Как итог — бегство. Ну, то есть, стратегическое отступление для перегруппировки. Но энергично.

Да вот незадача — всадники на верблюдах шли налегке. Без обозов. Отчего быстро в стратегическом плане. Через что не давая противнику отдохнуть. Как людям, так и лошадям. Причём животным в первую очередь. Напиться-наесться им не получалось.

Сначала из усталости произошло снижение темпов хода. Из-за чего отступающие стали чаще попадать под обстрелы. А потом начал падеж живности и отстрел отстающих «пешеходов». Как в тире…

Лишь к исходу третьих суток всадники на верблюдах отвернули, оставляя бегущих в покое. Посреди степи. С утраченными обозами. На измождённых в край лошадях, которые с трудом стояли на ногах.

Эта армия ещё оставалась. Она существовала. И была большой. Но совершенно деморализованной и расстроенной. Да ещё в отчаянно бедственном положении.

Один удар.

Один правильный манёвр.

И какой финал… Впрочем, эти бойцы, пережившие бой и бегство, винили своё командование, которое почему-то возжелало захватить блокгауз. Обошли бы его и пошли дальше. Но нет — зацепились за него. Потеряли время и попали под удар.

О том, что шансов избежать нападения бригады верблюжьей артиллерии у них не имелось, никто конечно-то же не знал. Поэтому ругались как могли, проклиная своих командиров… что спокойствия этой вооружённой толпе не добавляло…

Генерал Петровский, который лично возглавил атаку бригады, был доволен. Судя по данным разведки, им пришлось столкнуться с крупным передовым отрядом.

Авангардом.

Всего лишь авангардом.

Но из-за того, что ему удалось так наподдать, генерал рассчитывал развалил единство коалиции, желающей пощипать Россию. Все же потери выглядели крайне неприятные. Что там — у блокгауза, что во время гона.

Тысячи и тысячи трупов.

Как бы не половина всего авангарда легло. Выжившие же расскажут. Все свои страхи.

И расход сил отличный. Практически без потерь обошлось. Только в первый стычке двадцать три человек оказались выбиты. А потом — чисто. Сразу, как гнать начали. Да и в блокгаузе отделались двумя ранениями.

Отличный результат! Намного лучше ожидаемого им результата…

— А ты говоришь, скучное местечко и ничего здесь не происходит. — хохотнул солдат, глядя на своего товарища-ходока.

— Да ну тебя к чёрту!

— Чего так?

— Ни в жизнь сюда больше не пойду! Натерпелся!

— Брось. — отмахнулся книгочей. — Славно же было! Отбились!

— Я от баб лучше так отбиваться буду…

Глава 10

1852, октябрь, 5. Анапа

— Лев Николаевич! Рад вас видеть. — вполне жизнерадостно произнёс Лазарев.

— И я вас Михаил Петрович, и я вас.

— Как добрались?

— Легко и просто. В Казани сел на пароход и направился сюда. Сначала до Оки, потом до Тулы и Ивановского канала, ну и уже спустился, а далее и по Азову прошёл. Выспался, я вам скажу, отменно. Заодно перечитал всякой мути, что у меня накопилась.

— Славно-славно. Я, признаться, с того похода к Мексике толком не мог отоспаться. Так что я вам в чём-то даже завидую. По-хорошему.

— Да ну, — отмахнулся Лев. — Вы же целый адмирал. Можете провинившимся капитанам приказать взять гамак в руки и качать вас в нём несколько часов кряду. А несколько иных заставить кадушку с водой качать, чтобы плеск воды изображать. Будто бы вы в плавании. В конце концов, не словами же журить проказников?

— А вы затейник! — расплылся в широкой улыбке Лазарев. — Чем порадуете?

— Давайте я начну с дурной новости.

— Дурной? Ну-с… Извольте. Я так понимаю, эта вся история с гамаком и кадушкой прозвучала не просто так?

— Надеюсь, до этого не дойдёт. — ровно ответил Толстой. — Так-с. Главная беда заключается в том, что шестидюймовые пушки нарезные пока наладить в производстве не получается.

— Как так? — опешил адмирал, он был готов много к чему, но не к этому.

— А вот так, — развёл руками граф. — Ковать нам пришлось четырехфунтовые, так как и император, и его брат давили. Очень надо. С литьём же не задалось. До неприличия много брака. Мы продолжаем освоить несколько решений, но… нужно время.

— Сколько?

— Да бог его знает? — пожал плечами Лев. — Мы ведём эксперименты по литью под давлением и центробежному.

— Вы же и год назад так говорили.

— Боюсь, что мы почти никаких опытов за минувший год и не провели особо. Там же установки нужно собирать, причём очень непростые. Просто не получается выделить людей и оборудование. Мы несколько подходов сделали, но пока быстрого успеха нет.

— А в чём затык?

— Мы пробовали наладить литьё центробежное. Чтобы получить ковкий чугун он же должен застывать быстро. И такой вариант выглядел недурственно. Но с балансировкой и подачей материала пока беда. Там же тысячи полторы минимум оборотов в минуту. Лучше больше. И корпус — дура здоровенная. Её тупо вразнос несёт и вибрации начинаются сильными. Да и подача… с ней пока просто не приноровились. Там ведь нельзя просто через край залить.

— А литьё под давлением?

— Прочность корпуса и быстрое охлаждение. Мы уже думаем о том, чтобы из стали начать лить. Её можно медленно охлаждать и тогда этот вариант подойдёт. Если же чугун при литье не охладить быстро он не станет белым. Даже при подходящих присадках. И, как следствие, его не получится отжечь до ковкого.

— Из стали лить? Не жирно ли будет?

— В самый раз, — улыбнулся Лев. — К сожалению, всё так или иначе к ней и идёт.

— И как скоро вы сможете начать?

— Думаю, что не раньше весны. Как переведу производство селитры на электричество от плотины и высвобожу мощности для плавки стали.

— Электричеством? Почему не углем?

— Сталь не чугун, её так просто не расплавишь, — устало ответил Лев. — Можно, но сложно. И подождать до весны НАМНОГО быстрее, чем пытаться эти новые трудности.

— Ясно… плохо, очень плохо капитан-лейтенант.

— Такова се ля вя.

— А про ковку вы отчего сказали?

— В теории можно и ковкой искомые пушки делать. Но все мощности заняты под задачи Михаила Павловича. И там ведь всё ой как совсем непросто.

— Почему? Ковка же. Да и изделие по форме несложное.

— Оно сложное по структуре. Прутья на оправке навиваются и проковываются. Это долго. Представьте — пруток диаметром в дюйм нужно навивать в горячем виде виток к витку на оправку. Само по себе — непросто. Потом проковывать, сваривая кузнечным образом. И так несколько слоёв. Следом вдумчиво калибровать канал ствола. Нарезать глубокими, широкими нарезами. И насыщать углеродом поверхностный слой канала ствола для пущей твёрдости и живучести. В процессе нормализуя, то есть, устраняя внутренние напряжения. И на любом этапе пока идёт брак.

— Сильный?

— Сейчас уже нет. Но мы только-только технологию отработали. Поначалу-то кошмар. Девять из десяти заготовок не проходили контроль после поковки.

— Простукивали?

— Осматривали и простукивали. Внутренние трещины в канале ствола — опасная вещь. Да — материал мягкая сталь. Но всё равно.

— Хм… раз дело пошло на лад, то заказ Михаила Павловича вы закончите скоро?

— Аппетит приходит во время еды, — грустно улыбнулся Лев. — В месяц мы выпускаем где-то по девять-одиннадцать четырехдюймовых пушек на кованых лафетах. Михаил Павлович уже провёл испытания под Санкт-Петербургом и жаждет скорейшего перевооружения полевой артиллерии. Батарейной. Так что… — развёл руками граф. — При таком темпе производства это нам работы на несколько лет.

— Это никак нельзя ускорить?

— Мы занимаемся этим, но я не уверен, что получится до конца войны.

— Хм… — покачал головой Лазарев. — Вы ведь уже тогда знали, да? Поэтому мне и посоветовали заказать тридцатифунтовые бомбовые пушки?

— Знать — не знал, но предчувствовал.

— Только лишь?

— Увы, я не Бог. И не могу ничего знать наперёд.

— Иногда создаётся совершенно иное впечатление. — горько усмехнулся Лазарев. — Но не в этот раз. Почему?

— Михаил Петрович, все мои предприятия перегружены в два-три раза. А новые заказы всё сыплются и сыплются. Мне приходится жонглировать задачами, чтобы проталкивать вперёд самые значимые. В таких условиях заниматься исследованиями крайне трудно. Понимаете? Если говорить начистоту, то я в совершенно отчаянном положении. И эта поездка сюда стала для меня возможностью просто отоспаться. Хоть немного. Я перестал настолько отчаянно походить на панду с её страшными чёрными кругами под глазами. Мои люди в таком же положении.

— А откуда у вас такие нагрузки? — нахмурился Лазарев.

— Так старые никто не снимает. — грустно улыбнулся Лев Николаевич. — Просто накидывая сверху новые. Этого дай. Этого сделай. Это произведи. Я и рад бы, да увы… Например, я произвожу сталь, закрывая нужды всей страны. Катаю из неё рельсы, расход которых постоянно нарастает. Что требует постоянных вложений в развитие линий, нагружая механический завод.

— Рельсы-рельсы… неужто они сейчас так важны? Может, ну их?

— Это строительство новых путей и ремонт старых. Мы сейчас рвёмся, чтобы как можно скорее довести железную дорогу хотя бы до Азовского моря. А лучше в Новороссийск и Севастополь. Это же и снабжение, и переброска войск. Без этой хорды, что тянется от самого Санкт-Петербурга тяжело… ой как тяжело будет…

Лазарев покачал головой.

Обречённо.

— Зря вы так, Михаил Петрович. Не отчаивайтесь. Есть и хорошая новость.

— Да какие уж после этого всего хорошие? — подавленным голосом спросил он. — Впрочем, говорите. Что там?

— Восьмидюймовые пушки. Опробованные. Я ведь продолжал лить. Даже после отмены.

— Да? А зачем.

— Они же отработаны, и дело идёт по накатанной. А они все ж пушки и хорошие. Конечно, вы говорили о том, что наши линейные корабли не выдерживают отдачу нарезных восьмидюймовок. Но это ничего не значит.

— Почему же? По нашим оценкам уже после десятка залпов пойдут большие течи.

— Это если их ставить на низком, обычном лафете.

— А высокий же в артиллерийскую палубу не лезет.

— Вот в этом и заключается вторая хорошая новость. — расплылся в улыбке граф.

— Я весь внимание, — подался вперёд Лазарев.

— Моё предложение вот в чём заключается. Срезаем все артиллерийские палубы. Ставим центральный короб подкреплений. Это металлический силовой каркас, на который можно поставить площадку с казематами, выступающую за габариты корпуса. Вот так, — произнёс Лев Николаевич, начав чертить тростью на земле схему, близкую к австро-венгерскому Тегеттоффу. — Видите? Сектор обстрела этого орудия вот такой, этого такой, а этих такие. Всего по три восьмидюймовки на борт. И всё на высоком лафете, хорошо компенсирующий отдачу.

— Не слишком мало?

— Вы само видели их разрушительную силу. В свободных казематах они смогут давать по паре выстрелов в минуту, имея возможность работать практически во всех бортовых углах хотя бы парой орудий. А в некоторых — тремя.

— Ну… хм… — медлил Лазарев, разглядывая рисунок на земле.

— При этом каземат мы сможем забронировать. Он ведь короткий. И по самой ватерлинии пустить узкий пояс.

— Забронировать? У вас есть из чем? Вы же жаловались на сложности.

— Они никуда не делись. Просто я продолжал её делать. Мы даже наловчились из этих узких полос набирать плиты пошире.

— И сколько у вас пушек?

— Шестьдесят четыре. Плюс те, что у вас.

— А брони?

— Корабля на три.

— Мало… очень мало… — покачал головой Лазарев. — А машины? Вы хотите его сделать как эти свои поделки? Без парусов?

— Зачем? Оставим. Накроем эту палубу лёгкой или даже двумя лёгкими. Поставим мачты. Да и машину я всё же смог сделать хорошую. Мощную. Думаю, что на полторы тысячи лошадей мы точно сможем рассчитывать.

— Три корабля… — покачал головой Лазарев. — Как же мало.

— Три таких корабля смогут выйти против всего британского флота и не известно, кто ещё победит.

— Вы переоцениваете их могущество.

— Вы же сами видели, что сотворили бомбовые пушки при Синопе и эта «восьмёрка» на полигоне.

— Практика — критерий истины, — пожал плечами адмирал. — Пока я не увидел в бою эти корабли ничего сказать не могу. В битве может случиться всё что угодно. Что мешает взять такие корабли на абордаж? Или поджечь брандером? Да даже на таран пойти? Я уверен — англичане будут предпринимать самые отчаянные попытки их уничтожить. При Трафальгаре они большую часть кораблей франко-испанского флота на шпагу и взяли. Хотя победить огнём их не могли.

— Англичане с французами же не вступили пока в войну.

— Не вступили. Но это вопрос времени. Особенно после обоих сражения при Синопе.

— Как скоро?

— Николай Павлович предупредил меня намедни телеграммой, что в любой момент может начаться. И мы не сдюжим. Если англичане с французами вместе заявятся, то нам будет очень жарко. Там же больше полусотни линейных кораблей.

— Да-а-а. Топить замучаемся.

— Шутку оценил, — кислым тоном ответил Лазарев. — Но с этими силами мы все кровью умоемся.

— А мои два корабля?

— Они же совсем крошечные. Если не утонут по пути — чудо. — отмахнулся Лазарев. — А мне нужно хотя бы десять крепких линейных кораблей.

— Так в чём беда? Надо десять? Десять и сделаем.

— В же говорили, что брони только на три корабля.

— Всё верно. На три. Остальные поначалу будут без неё. Но пушки-то на них будут. Вот и прикиньте. Если держать дистанцию в милю, то их бобовые пушки нам вредить станут мало, как и обычные. А наши — напротив, очень даже злобствовать. У нас же взрыватели ударные.

— Хм… И машины будут?

— Их хотя бы сделать можно в разумные сроки. У нас всё готово. И по сути, вопрос только в верфях. Как быстро они справятся?

— Год, не меньше.

— И его у нас нет. А почему так долго?

— У многих кораблей обшивка прогнила и её нужно менять. Потом демонтаж рангоута с такелажем, пушек и так далее. И только после среза палуб, что тоже небыстрое дело. Подготовка месяца два-три займёт, не меньше.

— А это идея… — со странной улыбкой произнёс граф.

— В каком смысле?

— Сейчас англичане и французы осторожничают. Понимаете? После громкой победы при Синопе они, скорее всего, будут пытаться разбить наш флот.

— Всё так.

— Если же мы его поставим на ремонт, сославшись на тяжёлые повреждения от турецкого, то позволим им действовать дерзко. Может даже высадить десант в Крыму.

— И зачем это нам?

— Ловушка. Как там в песне пелось? Кто к нам придёт, кого не пригласили. Того заманим мы поглубже вглубь России. Зимы дождёмся и морозов сильных — сильных. И он погибнет от меча. — процитировал Лев слова из композиции Бачило Участника.

— Никогда такую не слышал.

— Но идея-то хороша? Или Севастополь полгода в осаде не простоит? Неужели так слабо укреплён?

— Думаю, что он и год продержится, и два. — недовольно нахмурился Лазарев.

— Сами подумайте. Высадились эти клоуны под Севастополем. Сидят. Воюют. И тут у них гибнет флот. Мило?

— А если нет?

— А почему нет-то? — улыбнулся Лев. — Если мы все четырнадцать линейных кораблей переделаем, кто против них сдюжит?

— Вы броню сделаете?

— Если будет приказ императора отодвинуть всякие иные мешающие заказы, то да. Сделаю.

— До весны?

— До лета.

— Ну и как мы её до лета разводить будем? При господстве английского и французского флотов?

— Я уверен, что если наши корабли будут числиться на ремонте, то значимых сил они не введут. И нам хватит три-четыре таких корабля для того, чтобы их разогнать. А вот потом… потом придут все. И нам нужно будет в самые сжатые сроки дооборудовать корабли…

Разговор плавно перешёл в обед, которым общались уже просто о кораблях, безотносительно к жёстким планам и графиков. В частности, Лев Николаевич рассказывал свои идеи о подводных кораблях. Не военных, хозяйственных…

— Вы понимаете, Михаил Петрович, морское дно — это бесценный кладезь всяких полезных ископаемых. А мы сидим тут, на берегу, и никак не можем их взять.

— Отрадно такиемысли слышать, но задача-то не простая. Я бы даже сказал архисложная. Лопатой их со дна не выкопать.

— Это так. Но лопатой и не надо.

— А как надо?

— Вы, наверное, знаете, что я много работаю над земснарядами. Разрабатываю их и выпускаю в нескольких видах. По секрету добавлю, я ещё делаю и промывочные машины для добычи золота.

— Ну какой же это секрет? Вся столица обсуждает вашу авантюру с Калифорнией и чем она вызвана. Про золото — чаще всего звучат слова.

— Именно эти машины меня и навели на мысль, что с морским дном можно работать так же. Только там глубоко. И обычным шнеком или трубой оттуда породу не достать.

— Факт.

— Поэтому я плотно думаю над подводными аппаратами. Но не автономными, а связанными с надводной базой. Нам там, внизу, что нужно?

— Воздух. — не задумываясь ответил Лазарев.

— Правильно. Воздух. А ещё энергия. Поэтому нам нужен просто прочный шланг, для закачки туда — вниз воздуха. И в параллель с ним — электрический кабель. А дальше уже дело техники. Электрические моторы приводят этот аппарат в движение. Он медленно ползёт по дну и обрабатывает отложения. Воды-то там в избытке для промывки.

— А подъём?

— Этот отфильтрованный грунт будет отбрасываться в контейнеры. И далее подниматься на поверхность краном. И тут главный затык. Нужно делать шлюзовую камеру для выхода водолаза. Потому как без него произвести прикрепление контейнера к тросу и установку нового не произвести.

— Дорого всё это, — покачал головой Лазарев. — Да и что там в этих донных отложениях можно будет найти?

— Золото россыпью, драгоценные камни.

— Иди найди их ещё, — отмахнулся Лазарев.

— Есть и другое направление. Даже два. Это подводные работы и научно-исследовательская работа. У нас сейчас как? Водолаз надевает костюм с тяжёлым шлемом и лезет в воду, где практически на ощупь ведёт какую-то деятельность. Так?

— Так.

— А если спускать вот такой аппарат, на привязи, то пропадёт фактор автономности. Запас воздуха непрерывно возобновляемый. Чтобы в самом аппарате не мучатся, там можно поддерживать нормальное давление, а свежий воздух накапливать в обменный баллон. И уже оттуда каким-нибудь дозаторам стравливать, параллельно откачивая старый. Сложно, зато здоровье операторов страдать не будет так сильно.

— Пока слишком сложно.

— Ключевое слово — пока. — улыбнулся Лев. — А так, представьте. У такого аппарата есть каскад иллюминаторов. Быть может, даже большое толстое стекло с широким углом обзора. Собственные прожекторы. Да хоть электродуговые, если придумать, как изнутри менять стержни. И манипуляторы. В идеале — гидравлика, но можно будет посмотреть. Сверх того, дополнительное оборудование. Какой-нибудь отбойный молоток или ещё что-то. Надо проверять, что там под водой нормально работать будет. Всё, что потребуется для продолжительных подводных работ.

— Каких, например?

— Расчистка дна. Например, нам нужно снять скальные выходы. Чтобы не строить кессон с закладкой пороховых зарядов, можно опустить такой аппарат, который всё что надо и сделает. Или опоры моста нужно возводить. Сейчас для этого требуются коффердамы. А если нет? А если я хочу поработать с большой глубиной?

— И как вы с этой большой глубиной работать будете?

— Да по-разному. Ну, например. Нужно подготовить площадку для опоры. Выкапываем, то есть, намываем котлован с подходящим основанием. Убирая мягкие слои. Потом в неё вбиваем короткие сваи. Видели прибор, который у меня применяют? Такая шляпка на сваю надевается и вибрирует. Из-за чего та медленно вползает в грунт. Может работать под водой. Вот и представьте. Опускаем сваю. Этот аппарат её позиционирует и удерживает на месте. И вгоняем её в плотный грунт. Рядом ещё и ещё. Пока не будет создан пучок. А на него уже ставим железобетонное кольцо большое. Опять же, с позиционированием на месте аппаратом. А поверх ещё и ещё.

— Полая железобетонная опора?

— Почему полая? По мере возведение внутрь будет устанавливаться арматурная сетка. А потом, как над водой поднимется, начнётся её заполнение бетоном на цементе, который под водой затвердевает.

— Ну… — задумчиво произнёс Лазарев. — Интересно.

— Найти применение таким аппаратам проще простого. Главное, чтобы они были…

Часть 3 Дорогою добра и монтировки

— Генерал, надеюсь, вы знаете, что делаете.

— Я тоже, адмирал.

Откуда-то с простор Звездных войн

Глава 1

1853, февраль, 2–4. Синоп

— Что там? — крикнул Бакланов, высоко задрав голову.

— Идут!

— Всё-таки идут… — буркнул Яков и пошёл поближе к штабу.

Город преображался.

Стремительно.

Настолько быстро, что даже сам Бакланов диву давался. С «большой земли» везли припасы и всякое снаряжение. А они — работали. Разбирали дома на камень и строили укрепления.

Не только они.

Здесь же трудилось несколько бригад армянских строителей, которые ОЧЕНЬ помогали в спешном возведении фортификаций. Не сам Бакланов этим занимался. Нет. Он всё же не инженер и не артиллерист. Специально обученного человека прислали. Точнее, бригаду. Вот с ними-то армянские строительные бригады и прибыли.

Оборона выстраивалась по схеме трёх фортов бастионного типа, которые занимали главные холмы полуострова с толстыми земляными валами, облицованными камнем.

Всё обычно.

Всё стандартно для эпохи.

Просто добротно. Такие с кондачка не вскроешь.

Причём форты были асимметричные. Центральный на Соколином холме имел по размерам втрое больше Красного и Чёрного. Они были связаны глубокими траншеями, перекрытыми поверху добрым метром грунта и замаскированными. Не панацея, но очень полезная вещь.

Три отдельные морские батареи, что располагались ближе к перешейку, были вынесены ближе к воде и имели не просто толстенный вал, но и двухметровую каменную облицовку. Что делало их натурально непробиваемыми.

Сверху открытые позиции.

Да.

Но пока так. И главное — вход на батареи только по таким же крытым траншеям. Что серьёзно осложняло штурм для вероятного десанта. Две другие были совмещены с малыми фортами.

От старого города же почти не осталось ничего. Всё, что смогли, разобрали на камень, пустив на укрепления и внутренние постройки. Включая разнообразную специфику. Тут и цистерны с водой, и госпиталь в центральном форте, арсенал, казармы и прочее.

В том числе и позиции с ангаром для воздушного шара, который с учётом высоты самого холма поднимался на добрые четыреста метров. То есть, позволял наблюдать округу в радиусе семидесяти километров или около того.

Серьёзно в общем.

Очень серьёзно.

Даже небольшую электростанцию организовали, поставив на скелетной башне двухлопастный вентилятор с генератором. Выдавал, конечно, он не шибко-то и много. Но на освещение важных зданий лампами накаливания хватало. Как и для запитывания телеграфной сети. А её тут проложили. Кинув между фортов дублирующие линии. Ну и к выносным батареям «прокинули».

Сказка, а не крепость.

Песня!

Даже запасы каменного угля удалось накопить для нужд кухни и отопления. Большие. Прямо приличные. Года на два точно гарнизону хватит. И с продовольствием мало-мало разобрались, сформировав запасы на тот же срок. По боеприпасам же… здесь всё было сложно. Их, конечно, имелось в достатке. Но кто знает, какая интенсивность боёв предстоит?

Самым важным же стало то, что крепость получила новые восьми и четырехдюймовые пушки. Те самые, которые Лев Николаевич и производил. Причём бомбовые орудия все демонтировали и увезли для унификации боеприпасов…

— Сокол к бою, — гаркнул Бакланов, входя в штаб. — Угроза с суши.

— Есть к бою! — козырнул дежурный офицер. И убежал распоряжаться.

Требовалось вестовых направить по казармам и позициям. На коротком плече. Но всё же. Да и на батареи передать не мешало бы, заодно предупредив малые форты.

Бакланов же прошёл к самовару, налил себе чаю.

Их снабжали хорошо, прямо от души. И мясо, и рыба, и овощи с фруктами, и даже чай с кофе. С алкоголем всё не слава богу было, но поступал. Из сладостей в основном сухофрукты, но в достатке. Изюм тот же.

Солдатам нравилось.

Работать приходилось очень много, активно помогая армянским строительным артелям. Но всё равно — на хорошей кормёжке заматерели и даже немного окабанели.

— Снова эта их игра? — спросил командир артиллеристов.

— Да вроде нет. Идут в атаку. С перешейка.

— Всё-таки подтянули войска… Мда… И много?

— Сложно пока сказать. Да и какая разница? Вы полагаете, что пехота в состоянии пройти перешеек?

— Откуда они их вообще взяли?

— Откуда угодно, — пожал плечами Бакланов. — Шли они долго. Пока языка не возьмём — не узнаёшь…

Разговор не задавался.

Было как-то неловко, странно и непонятно на душе. Каждый из них понимал, что в целом это выходка турок лишена всякого смысла. Но всё же бой. Однако он не ощущался и не воспринимался так. Осенью, когда сюда подходили корабли — было нервно. А сейчас, уверившись в своей силе, они расслабились.

Турки подходили медленно. И появились в прямой видимости от крепости лишь ближе к концу следующего дня. Но в бой не рвались. Накапливались самым безобидным образом.

И весь следующий день занимались лагерным бытом. Словно они не атаковать собирались, а обкладывать осадой. Что совершенно не имело никакого смысла, но… они, казалось, именно этим и занялись.

— Странно всё это, — буркнул Бакланов, отправляясь спать.

Но не сложилось.

— Внимание! Тревога! — донёсся зычный голос дежурного.

Отчего полковник с кровати не свалился. Ему по статусу полагалась она нормальная, вместо нар. Вот на самом её краю он и спал.

— Что такое⁈ — потирая ушибленное лицо.

— Атакуют. — ответил дежурный.

— Ночью⁈

— Видимо, они решили учесть опыт того горе-десанта. — растирая лицо, произнёс командир артиллерии.

— Где они? Уже на перешейке? — спросил Бакланов, вглядываясь в темноту.

— Нет пока.

— Как вы в такой темени хоть что-то увидели?

— Из передового дозора вернулся боец. Доложился.

— Запустите осветительную ракету. — распорядился артиллерист.

Прозвучало несколько команд. Вестовой убежал. А через пару минут с характерным шипением в небо ушла шестовая ракета. На первый взгляд самая обычная. Только вот когда её двигатель прогорел, сработал сначала первый вышибной заряд, отстреливший боеголовку. А пару секунд спустя второй — выбросивший парашют. Одновременно с этим загорелся яркий магниевый состав.

И с неба стала медленно спускаться крошечная звёздочка.

Прямо над перешейком. Который и подсветила. Слабенько, но достаточно, чтобы понять — идут. Действительно, идут.

— Первой и пятой тяжёлым батареям, картечными гранатами, по перешейку беглым три залпа. — произнёс командир артиллерии.

Дежурный передал связисту.

Тот начал стучать телеграфным ключом. Раз передал. Два. Пять. Наконец, с батарей ответили.

И секунд сорок пять спустя жахнуло.

Знатно так.

Крайние пары восьмидюймовых нарезных выстрели. И спустя насколько мгновений новые разрывы — в воздухе, осыпая широкое пространство шрапнелью.

Тридцать секунд.

Новый залп.

И ещё.

Осветительная ракета к первому выстрелу уже погасла, и всей панорамы было не видно. Поэтому командир артиллерии скомандовал снова подсветить.

Жуть!

Поле было просто усеяно людьми. Но турок это не остановило. Они пёрли вперёд.

— Опять обкурились, — раздражённо буркнул Бакланов.

Он знал о том, что эпизодически османы, как и вообще восточные народы, применяли наркотики для поднятия порога психической устойчивости.

— Ещё три залпа. — скомандовал артиллерист.

Бакланов же взял своих ребят из сопровождения и направился в первую линию. Куда, как он полагал, турки прорвутся почти наверняка. На морские батареи вряд ли полезут. Там большой и глубокий ров с крутым валом. А у них никаких штурмовых средств. Значит нацелены на главный вход, если так можно сказать.

Пока шёл — стреляли пушки.

Сначала восьмидюймовые, потом забухали лёгкие, полевые.

Когда же дошёл — стали раздаваться даже винтовочные выстрелы. Редкие. Отдельные.

— Примкнуть штыки! — рявкнул он, перекрывая всю округ своим голосом.

Минута.

И вот из полумрака вывалились турки.

— Бей! — заорал полковник.

Но словно бы никакого эффекта. Люди, что бежали впереди, осыпались. Однако продвижение даже не замедлилось.

Ещё залп.

Ещё.

Неприятель был уже совсем близко. Послышались даже револьверные выстрелы. И завертелось…

— Руби! — заорал Бакланов, отводя навал бросившегося на него турка.

Впрочем, на третьем супостате всё как-то резко прекратилось. Физически. Оказалось, что слишком уж губительным оказался пушечный обстрел. Да и винтовочный. Через что до рукопашной дорвались жалкие крохи…

— Взяли? — воскликнул Яков, увидев, как два казака с трудом пытаются удержать беснующегося.

— Или он нас. — хохотнул один из этих двух молодых ребят. — С трудом держим. Он что бесноватый.

Яков кивнул.

Подошёл ближе.

И молча пробил пленнику в челюсть. Наркотики наркотиками, а мощный удар в челюсть, да еще от тяжеловеса — аргумент серьёзный.

— Вот те раз, — удивился полковник, глядя на то, как вяло дёргается этот кадр. — Чего же они там нажрались? Ладно. Вяжите его. Потом поговорим.

Сказал и пошёл дальше.

Требовалось осмотреть всё своими глазами. Оценив потери и общую обстановку.

Минуту спустя заработали ацетиленовые прожектора.

Сначала один, потом ещё и ещё. Их, наконец, притащили с морских батарей и собрали на новом месте. Запустив. Что недурственно так подсветило «поляну».

* * *

Тем временем Лев сидел в гостиной и играл с детишками. В основном со старшеньким, который пытался его штурмовать, пытаясь залезть на шею. Дочка же младшая вцепилась в ногу и на ней качалась, заливаясь смехом.

— Лучшая игрушка — это родитель! — хохотнув, заявил он, отвечая на полное недоумение в глазах вошедшей тётушки.

— Лев, мой мальчик! А воспитание⁈ Ты же их совсем избалуешь!

— Чем же? Игрой с ними?

— Да. Они должны знать своё место и понимать, с кем можно играть, а с кем — нет.

— То есть, с отцом они играть не должны?

— Нет! Отец — это авторитет. Тот, кто стоит выше вот этой возни.

— Знаете, что тётя… — произнёс Лев с таким выражением лица, что на нём читалось продолжение фразы с детальным уточнением маршрута. Сказал он, впрочем, совсем иное: — Я, пожалуй, не стану отказывать себе в удовольствии поиграть со своими детьми.

— И кто из них вырастет!

— Как, кто? Вот это, очевидно, будет особью мужского пола, — подняв за ногу сына, который при этом как мог цеплялся за одежду отца. — А вот это, — приподнял он дочку, висевшую на ноге, — особь женского пола.

— Фу! Как вульгарно!

— Зато угарно! — хохотнул Лев.

— И что сие слово значит?

— Весело и добро.

Тётушка фыркнула и ушла.

Но буквально на минуту. Вернувшись настороженной. А следом вошёл дядя с ещё более озабоченным лицом.

— Что случилось?

— Пришла телеграмма от императора, — произнёс он, протягивая её Льву.

— О чём? Дети же порвут.

— Англичане и французы вступили в войну. Их корабли с загруженными на них войсками уже проходили черноморские проливы, когда послы вручили ноты. Буквально на второй день после этого началась их высадка в Балаклаве.

— Какие милашки, — хохотнул граф.

— Милашки? — удивился дядя.

— Лорд Палмерстон крутился как мог, пытаясь уклониться от войны с нами. Но его хозяева имеют совсем другие интересы. Мы для них что кость в горле.

— Его хозяева? — удивился тётушка. — У лорда Палмерстона? Он же предан как собака королеве.

— Моя милая тётушка, этот ловкий ирландец предан тем, кто не позволяет его вышвырнуть из Лондона. А желающих хватает. В том числе и королева Виктория, которая пыталась от него избавиться, но… увы… это выше её полномочий.

— Что ты такое говоришь? Королева обладает всей полнотой власти в Великобритании. Даже парламент, если поведёт себя скверно, она в состоянии распустить. А уж уволить чиновника… Мой мальчик, это смешно.

— Милая моя тётушка, а вы знаете, кто стоит за лордом Палмерстоном?

— Кто?

— Банковские дома NM Rothschild Sonsи BaringBrothers Co., а также их союзники и партнёры. То есть, люди, которым королева давным-давно заложила даже своё нижнее бельё. Они настоящие хозяева Великобритании. Королева же — это обычный фронтмен или, переводя на человеческий язык, говорящая голова. Имея всю полноту власти, она не будет делать ничего, что противоречит интересам её кредиторов.

— Вы серьёзно? — аж вспыхнула Пелагея Ильинична.

— Разумеется. В сейфе моего кабинета лежат документы, изъятые мной в особняке лорда Палмерстона, которые это всё полностью доказывают.

— Так это правда! — ахнула тётушка и прикрыла рот от избытка чувств.

— Что правда?

— Вы были там? Вы пытали лорда, а потом выбросили его голышом в трущобах.

— А… да. Только т-с-с-с…

— Но зачем?

— Он присылал за мною убийц. Я пришёл лично. И мне показалось куда полезнее не убить его, а запугать до крайности. Или вы, тётушка, думаете, чего он пытался уклониться от войны с нами? — оскалился Лев Николаевич. — Любое неосторожное движение я и могу снова наведаться к нему. И во второй раз он уже не отделается лёгким испугом.

— Едва ли это прямо сейчас возможно. — покачал головой дядя.

— Грим и поддельные документы творят чудеса, Владимир Иванович. Я и прошлый раз так проникал в Лондон, хотя они меня караулили. Но этих олухов обойти — плёвое дело.

— И это вы сожгли их Министерство иностранных дел?

— И дал денег нескольким уважаемым людям в трущобах, чтобы они за нашим лордом приглядели. Он ведь живым оттуда должен был выйти. Особо вдумчиво униженным, но живым. И они расстарались, уж поверьте мне. Англичане его презирают, ирландцы ненавидят.

— Особо вдумчивым образом?

— Люди порой так любят своих правителей, что смерть… это ещё лёгкое избавление от их пристального внимания. — оскалился граф.

— Мальчик мой, вы чудовище, — покачав головой, произнесла тётушка. Впрочем, без особенного осуждения. Её голова, всецело заточенная на светскую жизнь, явно пересчитывала расклады. Император-то точно знал всю подноготную этой истории и явно без его участия не обошлось. Что раскрывало положение племянника совсем в другом ракурсе.

Что же до банкиров.

Да, она слышала, что британское семейство Ротшильдов и дом Барингов обладают капиталом раз в пять превосходящий совокупно всех остальных банкиров в Великобритании. Каждый из этих двух домов. Плюс неявные каналы влияния и карточные долги.

О!

Этого добра у Ротшильдов хватало. Они аккуратно скупали их и использовали как важные рычаги влияния.

Слова же племянника изрядно скорректировали ситуацию. Многое, объяснив, что раньше казалось глупостью или странностью. Но нет… оказалось, что нет. Просто от неё ускользала ключевая фигура мозаики, переворачивающая её с ног на голову…

Глава 2

1853, апрель, 5. Оренбург

Лев сидел «за баранкой» грузовика и с нескрываемым азартом управлял машиной. Только в этот раз аппарат был не паровым, а калильным. И у него жутко вибрировал мотор.

Прямо прыгал, норовя вырваться наружу. Но аппарат ехал. И ехал хорошо! Километров двадцать пять — тридцать он выдавал вполне уверенно. Даже под нагрузкой. Для этих лет — песня!

Одна беда — за те пять или шесть вёрст, что граф уже отмотал, у него и руки ломило, тело всё гудело. Требовалось срочно что-то делать с сиденьями и самим двигателем или хотя бы его креплением.

Усложнение прямо напрашивалось. Просто ради повышения комфорта при езде. А то уж очень сильно изматывало. Но вот беда — пока что главным преимуществом таких калильных двигателей являлась большая простота в обслуживании по сравнению с паровыми. Ну и меньшая зависимость от воды. Именно по этой причине Лев Николаевич и старался изготовлять и те, и эти. Дабы не складывать оба яйца в одну корзину.

Да, если выбирать прямо сейчас что-то одно, то больше пользы, конечно, от паровых. Они открывали другой класс техники по ресурсу и грузоподъёмности. Больше мороки в производстве и обслуживании, но оно того стоило…

Так и ехал.

Вибрировал всем телом и думал о том, что, если бы архитекторы сами заселялись в спроектированные ими дома, а инженеры ездили на придуманных ими автомобилях, мир бы был намного лучше.

И не только они.

Это правило стоило бы применить ко всем.

Очень уж соблазнительным казалась возможность сделать что-то «на отвяжись», если оно не для себя. Экономить ведь на чужом комфорте легко и приятно. Как, например, строить дома с квартирными кухнями по четыре-пять квадратов, с нанолифтами, в которые и двое едва влезают, или с узкими лестницами, по которым ничего толком не пронесёшь. Не то что шкаф, но и даже больного человека на носилках. А парковки? Ведь догадался же кто-то превратить придомовую территорию в место для увлекательной игры, местами переходящую в драки за машино-место…

Так, хмурясь от мыслей, Толстой до плаца и доехал. А там… верблюды, солдаты… ну, то есть, казаки служивые.

Офицеры.

И даже генерал цельный — вон, повернулся на звук. К нему-то Лев Николаевич и направил свой грузовик. Подкатил и чин по чину остановился. Плавненько. Осторожненько. С ручным тормозом особо не побалуешь. Да и управление не такое простое и выносливое, как хотелось бы. Но так даже лучше получилось. Генерал это плавность оценил.

Лев же встал на подножку и рукой указал остальным, куда вставать.

Минута.

Третья.

И все двадцать грузовиков, что прибыли сегодняшним составом в Оренбург, выстроились в шеренгу. Почти по линии. Ну… плюс-минус полметра.

— Здравия желаю, господин генерал, — козырнул граф. — Пригнал вам новые транспортные средства для обоза. К каждому: машинист и механик обученный. Принимайте.

— Удивили Лев Николаевич! Ой, удивил! Рад вас видеть! Вы когда к нам?

— Так поездом сверх обычного расписания. Под каждый грузовик свою платформу требовалось выделить. Часа полтора назад прибыли.

— А это что? — указал он на аппараты.

— Механическое транспортное средство — грузовик. Работает на нефти. В кабину можно пудов до ста^[23] грузить всякого. Ну примерно, как четыре телеги разом.

— И таких, как я погляжу, два десятка.

— Так точно. Но это пока. Попозже я ещё пришлю.

— Далеко ли на этом грузовике можно уехать?

— По запасу топлива в баках вёрст сто. В канистрах, которые с собой, можно прихватить ещё столько же.

— А потом?

— Потом думать надо. Но я вам край через месяц два грузовика с канистрами пришлю большими. Как раз для нефти. Чтобы эта колонна могла иметь запас хода хотя бы в тысячу вёрст.

— Недурственно, — кивнул Перовский, глаза которого горели. — Двадцать на четыре — это восемьдесят механических повозок с таким запасом хода.

— Только в пески не лезьте. Тяжко им на песках — колёса прокручиваются.

— Понимаю, — охотно согласился он, двинувшись вокруг грузовика.

— Если надо — людей в кузов можно вместо груза посадить. Если с запасами боеприпасов и питания, оружием и прочим скарбом где-то по десятку влезет.

— Две сотни? Это не так много.

— Только со скоростью вёрст двадцать в час, а то и тридцать.

— Сколько-сколько? — опешил генерал.

— Свой запас хода на баке и канистрах грузовик отматывает летом за световой день.

— А отдых? Как часто он им нужен?

— Формально — вообще не нужен. Но было бы неплохо каждый вечер и утро осмотр. Поэтому к машинисту, что за рулём, идёт механик. За время перехода машинист очень устаёт, поэтому идёт отдыхать, а механик занимается осмотром аппарата и ремонтом.

— Вы не ответили.

— Если поломок серьёзных не случится и будут запчасти, то и тысячу вёрст пройдут без простоя. Разве что на ночь останавливаясь. Мы делали пробеги такие. В среднем получается серьёзные поломки каждые пять — десять тысяч вёрст.

— Однако, — покачал головой Василий Алексеевич.

— В кузовах, как вы видите: бочки. Там запасы нефти. Вон в тех — зелёный — керосин. В ящиках керосиновые лампы…

Лев Николаевич шёл вдоль грузовиков и рассказывал где что.

Понятно, для целой бригады кавалерийской — мало. Очень мало. Но даже такой вариант выглядел отличным решением. Особенно из-за одной детали:

— И да, Василий Алексеевич, чуть не забыл. Видите?

— Что это?

— Фаркоп, ну, то есть, крюк для крепления чего-то на буксировке.

— Буксировки? — переспросил Перовский незнакомый с термином. Всё же кавалерийский генерал этот был далёк даже от речного флота и просто многих слов, бытующих там, он попросту не знал и не употреблял.

— Буксировать, то есть, тащить за собой. Например, прицеп. Но тяга у мотора небольшая, поэтому полноценно и кузов, и прицеп не нагрузить тут. А вот пушку прицепить можно. Ехать, правда, придётся небыстро. Думаю, вёрст десять в час — не больше. Зато можно закинуть расчёт в кузов с ящиками зарядными. Саму пушку прицепить сзади. И ходу.

— Скажите тоже. Ходу. — хохотнул генерал.

— В принципе, я думаю, два десятка грузовиков с парой цистерн будут в состоянии перебросить и дюжину полноценных полевых орудий с хорошими запасами выстрелов.

— Ну… хм… батарейных, что ли?

— Конечно, и старые двенадцатифунтовые, и новые четырехдюймовые.

— Это которые нарезные?

— Да. Их мало пока, но мы делаем. Огневое могущество они дают не сравнить со старыми. И по дальности, и по действенности огня. Особенно если стрелять новыми картечными гранатами.

— У нас их нет. Пока. Очень надеюсь, что пока.

— Разумеется…

Завершили осмотр.

И уже минут пятнадцать спустя оказались в одном приятном помещении, где и поесть дали, и запить… хм…

— Как у вас обстановка? — спросил Лев, немного насытившись.

— Могла бы быть хуже. Но ваши винтовки творят чудеса. Как и верблюды.

— Славно, славно. — покивал граф. — Впрочем, они продолжают лезть?

— А куда им деваться? — устало вздохнул Перовский. — Пленники рассказывают странные вещи. Выходит, что в набеги эти много всякого люда приехало. С юга.

— И он участвует?

— Мы довольно часто встречаем весьма загорелые трупы. Явно откуда-то южнее. И без выраженных азиатских черт.

— Неужто персы да индусы?

— Персов я видел много раз. Нет. Скорее индусы. Они и одеты порой не по местному.

— А большие кривые ножи у них встречаются?

— Бывают. Но далеко не у всех.

— Плохо… очень плохо… — покачал головой Лев.

— Почему? Мы пока вполне успешно отбиваемся. Если бригаду развернуть широким фронтом и начать палить из винтовок, то действенно очень выходит. С них ведь и на версту можно пули посылать относительно прицельно. Если по большой толпе. А на верблюдах едучи, припасов много получается увезти.

— И по сколько выстрелов за бой выходит? На брата.

— По-разному. — уклончиво ответил генерал.

— Не считали?

— А зачем? Просто выдаём по сто готовых патронов в поход. Их хватает.

— Главная беда заключается в том, что если англичане решили использовать индусов, то они смогут их сюда десятками тысяч направлять. Или даже сотнями. Потери у нас идут?

— Несущественные.

— Вот прям совсем?

— Серьёзно. Сильное действие винтовочного огня совершенно деморализует противника.

— Остро нужна разведка. Очень остро.

— Вы думаете?

— Я прямо предчувствую два основных сценария. Или англичане готовят массированную атаку по нескольким направлениям. Накапливая толпы индусов в какой-нибудь Хиве или Бухаре. Или дальше всё пойдёт на спад, и основную массу неприятеля удалось перемолотить.

— Лев Николаевич, — подавшись вперёд, спросил Перовский, — а мортиры вы не делаете?

— Зачем?

— Опыт показал, что все эти блокгаузы было бы неплохо вооружить мортирой на крыше. Чтобы стреляла картечными гранатами да разрывными. Хотя бы на версту.

— Подкрепления нужно делать.

— Мы уже посмотрели, сделаем.

— Хорошо. Ничего не обещаю, но постараюсь вам помочь.

— Вы уж помогите. А то основные проблемы упираются в то, что неприятель подходит слишком близко и бьёт по бойницам. Не высунешься.

— Вам бы туда ещё крепостные ружья, то есть, винтовки дать. Особой выделки. С оптическим прицелом. И ручные мортирки для гранат, вроде тех, что бытовали у нас во времена Петру. Ну или их аналоги. Дробовики нужны. Много всего надо делать.

— Надо, — согласился Перовский.

— Одна беда — когда? — грустно улыбнулся Лев. — Но вы не переживайте. Я отдам приказ. Посмотрим, что у нас получится, а главное — когда.

— С этим не переживайте. Этой войне многие десятилетия. И, я думаю, она ещё долго продлится.

— Дождь не может идти вечно.

— Война не дождь. Если она кому-то очень выгодно, то…

* * *

Тем временем вокруг Синопа разворачивалась очередная драма. К нему приближался англо-французский флот.

Не весь.

Разумеется, не весь.

Так — цаточка. Пяток линейных кораблей да семь фрегатов. Из-за чего Бакланов чувствовал себя спокойно. Только он уже в двух сражениях за Синоп участвовал вполне успешно. А это выходило аж четвёртым. Сил каких-то значимых не наблюдалось. Поэтому он просто пошёл пить чай.

Ну а что?

Наблюдать за тем, как неприятель маневрирует — удовольствия мало. Да и найдутся люди, кому этим заняться.

Бах!

Где-то в отдалении раздался выстрел, и почти сразу где-то не очень далеко послышался вязкий удар. Видимо, ядро в мягкий грунт залетело.

— Началось, — буркнул Яков и, закинув в рот маленький кусочек колотого сахара, запил его чаем.

— Может перейти в штаб? — артиллерийский полковник.

— Да ну. — отмахнулся он. — Они флаг показать пришли. Зачем вам на них снаряды переводить? Что эти проказники нам сделают?

И в этот самый момент тяжело шестидюймовое ядро, перемахнув через бруствер укрепления, ударило в противоположный скат. Срикошетило по сложной траектории, подлетев вверх да чуть назад. И плюхнулось прямо на крышу столовой.

Проломило её.

Пробило потолок.

И рухнуло аккурат на сервировочный столик с самоваром. Тот самый, откуда Яков Бакланов недавно чайку себе подливал.

— О как… — крякнул полковник.

И с грустью поглядел на чашку чая, которую присыпало пылью.

— Небеса, как мне кажется, высказались, вполне однозначно. — произнёс артиллерийский полковник.

— Да, пожалуй. Не будем их гневить.

С чем и вышли.

А за ними и персонал, который отправился в укрытия.

Впрочем, четвёртое сражение за Синоп оказалось скорее символическим. Русские батареи молчали. Англичане с французами наглели.

Прямо всем бортом «поливая» в сторону города, потихоньку сближаясь. Когда же подошли ближе, где-то на милю или около того, по ним начали работать восьмидюймовки нарезные. Они и сильно дальше могли, но чем ближе, тем вернее. Впустую снаряды тратить не хотелось.

Вот и дали жару.

Таблицы стрельбы-то имелись хорошие. Вот буквально после двух выстрелов нащупали хорошо дистанцию. И стали работать полузалпами — пара «стволов». Чтобы заодно корректировать оперативно наводку.

Головной линейный корабль получил очень скоро три снаряда, которые ему просто разворотили борт. Отчего он стал заваливаться, лёг на воду и быстро утонул.

Англичане с французами выводы сделали правильно.

Разом отвернули и ходу. То есть, постарались максимально быстро разорвать дистанцию, выходя из зоны поражения, как они думали. Но помогло не сильно. Второй мателот получил феерическое попадание вдогонку вдоль корпуса. Снаряд, снеся фальшборт, проломил палубу и взорвался у ватерлинии на обшивке. Да так ловко, что набегающий поток воды хлынул ему трюм. Ход он резко потерял. И очень скоро получил ещё пару попаданий, разворотивших ему корму.

Остальные ушли.

Не потому, что могли, а из-за нежелания командира артиллерии демонстрировать реальную дальность. На всякий случай.

— Мерзавцы! — рычал адмирал.

— Сэр? — выразительно спросил у него дипломат.

— Что у них за пушки⁈ Отвечайте! Немедленно!

— Мы не знаем, сэр.

— Почему у них они есть, а у Королевского флота — нет?

— На русском флоте их тоже нет.

— Вы уверены?

— В битве при Синопе они применяли обычные бомбовые орудия.

— А это тогда что⁈ Как это понимать⁈ — закричал на него адмирал.

— Вероятно, это те секретные пушки, что испытывали под Санкт-Петербургом, сэр. Большие и тяжёлые до невозможности установить их на корабли.

— Чушь! — рявкнул адмирал. — Вы сами видели, сэр, как часто они стреляли. Большие и тяжёлые пушки так едва ли в состоянии делать.

— Стреляют люди, сэр.

— Ты меня учить вздумал⁈ — зарычал на него адмирал. — Тебя за борт вышвырнуть⁈

— Сэр, вместе со мной вы вышвырнете свою карьеру и перспективы. — равнодушно ответил дипломат.

— Проклятые мерзавцы! Как⁈ Скажите мне, как вы сумели прозевать появление у русских ТАКИХ пушек?

— Сэр, вы сгущаете тучи. По своему действию эти пушки сопоставимы с бомбовыми орудиями большого калибра.

— Большого? Вы серьёзно? А у русских под Санкт-Петербургом оно какое было? Восемь дюймов? Это же обычный калибр.

— Мы до сих пор не знаем подробности, сэр. А эти восемь дюймов, по слухам. Экспертный совет из разных ведомств так и не пришёл к какому-то окончательному мнению. Самым вероятным они посчитали испытание русскими новой трёхпудовой или даже четырехпудовой пушки. То есть, чего-то в калибре от десяти до двенадцати дюймов.

— Скверно.

— Очень скверно. Но адмиралтейство уже заказало разработку таких орудий.

— Когда это ещё будет, — мрачно произнёс адмирал.

— Каков ваш вердикт по поводу Синопа?

— Турки — отчаянные дураки. Соваться под такие пушки нельзя. Так, весь королевский флот можно тут на дне оставить. Так что мой вердикт — осада и только осада. Тем более сейчас, когда весь линейный флот русских на ремонте.

Французский адмирал, стоявший рядом, молчаливо кивнул, соглашаясь. Это ведь не его корабли потонули, попав под губительный огонь. Поэтому он был спокоен.

— Вы что-нибудь добавите? — уточнил у него британский дипломат.

— Русские хорошие ученики. Поставить на линейные корабли полную батарею обузиров оказалось довольно неожиданным и действенным решением. Если турки не врут. Теперь ещё это.

— Скорее бы они все сдохли, ваши ученики! — рыкнул англичанин.

— За этим мы сюда и прибыли, сэр, — усмехнулся француз.

Глава 3

1853, май, 28. Воронеж

— Опять ты! — невольно воскликнул какой-то случайный прохожий, столкнувшись со Львом в дверях управления воронежской верфи. Заново открытой в связи с размещением тут на достройку двух броненосцев, а потому и оформленной чин по чину, пусть и без размаха.

— Не ты, а вы, — заметил граф.

Это слова молодчик проигнорировал и попытался, отпихнув Толстого, выскочить на улицу. Но не вышло. Тот вроде как пропустил торопыгу, однако, когда тот чуть прошёл вперёд, схватил его за шиворот и хорошенько так встряхнул. Пользуясь своим преимуществом в росте, весе и силе.

— А-а-а! Что ты творишь! — взвился этот кадр.

Лев же молча приложил его лицом о дверь. Ещё раз встряхнул, так, словно пытался вытряхнуть из него говно. И поставил перед собой. Но опять-таки не за порог конторы, а запихнув его обратно. Чтобы тот не мог сбежать.

— Вас, сударь, манерам не учили? — холодно поинтересовался граф.

Судя по стеклянному взгляду, персонаж этот был явно под действием каких-то наркотиков. Да и поведение явно аффективное.

— Вы что себе позволяете⁈ — взвизгнул он, переходя на более уважительный тон. Видимо, что-то стало доходить или накрывавшие его ранее эмоции стали отпускать.

— В принципе я могу себе позволить даже повесить вас на ближайшем фонаре. Или пристрелить. Но сначала я хочу разобраться. Первый вопрос: Кто вы такой?

— Я? — непонятливо переспросил этот деятель и хлопнул глаза.

— Это ж Фома! — воскликнул вышедший на шум старший клерк смены.

— Мне это ничего не говорит.

— Студент это. Из самой столицы, как он сказывает. Как верфь тут возродили, так он нас достаёт со своими прожектами.

— Да! — вскинулся этот кадр. — Я гениальный изобретатель! Но меня не понимают!

— Распорядитесь его принять.

— Да! Распорядитесь меня принять! — гордо развернулся к клерку этот странный студент.

Лев же молча из-за плеча Фомы кивнул клерку в сторону комнаты для задержанных. А она в эти годы частенько имела во всякого рода правлениях из-за определённого совмещения функций.

Туда этого Фому и проводили со всем почтением. Дали с десяток листов бумаги. Карандаш. И попросили самым подробным образом описать свои предложения…

— И давно он тут ошивается? — спросил граф клерка, когда тот запер дверь, и они отошли.

— Через месяц или два после прибытия корпусов появился.

— К ним рвался?

— Сначала к ним, а потом к нам. Хотел устроиться и тут трудится. Всё требовал позвать ему главного инженера.

— Вы проверяли его?

— Фому-то? А зачем? Он же дурак блаженный.

— А если он играет?

— Он? — ошалел клерк. — Да и, Лев Николаевич, по нему же видно, что он наркоман. Вы его глаза разве не приметили?

— Ваша правда. — согласился Толстой. — Но его нужно проверить всё равно. Где живёт. С кем. Может быть, его втёмную используют.

— Сделаем. Всё сделаем.

— А что за предложения он, кстати, предлагал?

— Да какая разница?

— Позвольте мне это решать. У вас они сохранились?

— Вы думаете, что наркоман способен на что-то толковое?

— Давайте для начала поглядим. Предложения могут о нём сказать многое. И пошлите за городовым.

— Разумеется. Как прикажете.

Клерк отправил не знакомого Льву человека за городовым. После чего они прошли в кабинет, где визави начал рыться в стопках макулатуры. Время от времени доставая листы и укладывая их перед графом на стол.

Судя по тому, что нарыл этот сотрудник, накопилось аж сто семнадцать предложений. Сохранившихся. Ибо, судя по виноватому виду клерка, их было намного больше.

Разные идеи.

И как это ни странно, достаточно разумные, а местами прямо толковые. Например, он предлагал вместо казематов, выполненных в стиле псевдобашен, поставить полноценные «шайбы», вращая их не гидравликой, а пневматикой. И даже накидал какие-то чертежи оборудования.

— Откуда он знает об устройстве кораблей?

— Подглядел, видать, — пожал плечами клерк. — Этот куда хочешь без мыла залезет.

Лев покивал.

Впрочем, особого доверия этим словам не испытал.

Полистал предложения. Периодически хмыкая. В среднем получалось на десяток — два-три дельных. Остальные — интересные, но явно выдающие в Фоме человека со слабым жизненным опытом.

Наконец, собрав все листы в услужливо предоставленную ему папку, граф направился в ту комнатку, где корпел парень. Отпер дверь и довольно ухмыльнулся, заметив взгляд недовольно занятого человека, с которым Фома на него посмотрел.

— Это ваше? — спросил Толстой, положив папку на стол и открыв её.

— Да. — немного полистав бумаги, ответил он.

— Что вы употребляете?

— Простите?

— Вы употребляете наркотики?

— Я не обязан вам отвечать.

— Вы уверены?

— Вполне.

— А вам известно, кто я?

— Нет. Человек, полагаю.

— Лев Николаевич Толстой, граф, который всем тут и заведует. И не только здесь. Вы рвались к кораблям, спроектированными и построенными мною. Теперь ответите?

— Я принимаю только обезболивающее средство. У меня нога была сломана. Срослась неровно. Боли порой очень сильные. Вот врачи мне лауданум и прописали. А наркотики я никакие не употребляю. Даже не знаю, что это такое.

— Покажите перелом ноги.

— Здесь?

— Да. Почему нет?

Он пожал плечами и закатал штанину до колена, обнажая проблемную голень. То есть, не врал. Вон и шов от открытого перелома. Сильно ему досталось. А граф ещё подумал, откуда странная походка, словно он себе ногу сильно натёр.

— Где это вас угораздило? — спросил Лев Николаевич.

— Под колесо кареты попал по пьяному делу. Думал, что отнимут ногу, но обошлось. Судьбу это мне сломало, но ходить могу.

— Где вы остановились в Воронеже?

— У моего однокашника. Мы вместе в гимназии учились. Приютил по доброте душевной, не взымая платы.

— Почему вы прибыли сюда? Почему не в Казань?

— Так, я к вам и не ехал. Маменька у меня в Тавриде живёт. Вот из столицы к ней и направился как смог. Всё равно карьера и служба мои, как и надежды, пошли прахом. Заехал в гости к старому другу, от него и услышал про корабли. Вот и не смог устоять.

— От друга? Он работает на верфи?

— Да в Воронеже эти корабли обсуждают почти всеми. Событие!

— Так уж и обсуждаются?

— Возьмите извозчика и прокатитесь по городу. Спросите про интересное что. Они вам обязательно о них расскажут. А вот что именно будет зависеть от конкретного извозчика. Однако же знают о них всё и довольно много. Всё же на виду. Да и по вечерам работники болтают.

— Дела… — покачал головой Лев, впечатлённый масштабом раздолбайства. — Любите корабли?

— Обожаю. Особенно пароходы и прочие технические новинки.

— Учились на кого?

— На армейского инженера, но из-за травмы оставил учёбу. С таким переломом к строевой службе непригоден, оттого был отчислен с последнего года обучения. Хотел устроиться в столице на какой-нибудь завод работать, но не вышло. Не повезло — свободных мест не имелось. Вот я и решил к маменьке, в Тавриду отправиться. У неё там много знакомств, и я рассчитывал через неё попасть работать на верфь.

— Хорошо. Переберите эти листы. Посмотрите — всё ли тут. И завершайте то дело, что вам поручили.

С этими словами граф вышел.

Прошёлся по холлу заведения. И вышел на улицу, где и дождался городового.

— Здравия желаю Ваше сиятельство, — козырнул подошедший мужчина в годах.

— Ты Фому знаешь? Студента, что сюда ходит?

— А то, как же? — оправил он усы. — Даже пару раз поколачивать его пришлось, не сильно. Для видно. Человек он безобидный, но уж больно настойчивый.

— Кто он таков? Где и с кем живёт?

Дальше городовой ему пересказал в целом всё то же самое, что студент и сообщил. Только добавив несколько историй о том, как этот удалец проникал на территорию верфи. И даже в крытые ангары, где корабли и собирали.

— Вот так в наглую умудрился пройти?

— Да. — улыбнулся городовой. — Идёт и идёт. Он же с другими шёл. Охранник даже сразу как-то и понял. Только уже как шум у ангара поднялся сообразил, что к чему. Дескать, чужак проник.

— Сколько всего проникновений?

— Добрая дюжина, не меньше.

— И он не задержан?

— Так… — почесал затылок городовой, — он же мечтатель дурной.

— Кто принимал решение?

— Начальник верфи и принимал. У меня всё выправлено по бумагам чин по чину. Фома-то, когда его вязали, кричал о том, что хочет помочь, хочет здесь работать. Совсем кораблями одержим.

— А живёт он с чего?

— От матушки деньги получает. Она несколько раз с почтой ему присылала. Сколько не скажу, но он довольно скромную жизнь ведёт.

— Ясно. Спасибо за службу. — произнёс Лев и вложил в руку городовому золотой империал.

Для графа меньше копейки.

Для служилого — приятное дополнение к жалованию.

Постоял Толстой немного.

Подумал.

После чего вернулся в управление верфью. И пригласив с собой клерка, зашёл в комнату к Фоме.

— Сколько вам нужно на сборы?

— Простите?

— Как скоро вы сможете отправиться в дорогу?

— У меня мало вещей. Час, может быть два. А почему вы спрашиваете?

Лев достал свой бумажник и, вытащив оттуда пять купюр по пятьдесят рублей, положил перед Фомой.

— Это — знак моего расположения и твёрдости намерений. Подарок.

— ЭТО⁈ — нервно переспросил клерк, вместо студента^[24].

— Сейчас идите домой. Собирайтесь. Прощайтесь с другом. И возвращайтесь сюда. Я за это время напишу вам сопроводительное письмо до Казани. Сядете на ближайший пароход. По прибытии на причале спросите у извозчика особняк Толстых. В нём, как доберётесь, Владимира Ивановича Юшкова. Вручите ему письмо.

— А дальше?

— Сначала на лечение. Будет больно. Ногу надо будет снова сломать и дать ей нормально срастись. Иначе вы со своим обезболиванием превратитесь в наркомана. В указанной вами настойки содержится опиум. Он сильно затуманивает разум и вызывает привыкание. Боль снимает, но разум разрушает. Так что сначала вас нужно поставить на ноги во всех смыслах этого слова. А как оправитесь — займётесь делом.

— Каким? — всё ещё непонимающе поинтересовался Фома.

— Как каким? Кораблями. Вы же ими одержимы. Даст Бог — я уже вернусь. А для начала ознакомитесь с производственными возможностями и подумаете над своими предложениями. Применительно к ним. Что дальше — решим позже.

— Вы серьёзно? — ахнул клерк.

— Вы, любезный, хотя бы поглядели, что он пишет, прежде чем выводы делать. — холодно процедил граф…

Фома ушёл.

Лев ещё минут пять стоял в дверях управления и смотрел ему во след. Думая.

— Лев Николаевич, — донёсся робкий голос клерка из-за спины.

— Почему вы проигнорировали его бумаги?

— Так… я и не игнорировал. Я после его первого визита обратился к главному инженеру. Он оказался занят. Потом тоже. И так несколько раз. А потом, когда я его в очередной раз спросил, приказал мне со всякими глупостями к нему не обращаться. Вот я бумаги Фомы и накапливал без всякого дела.

— Он даже не взглянул?

— Нет.

— Ясно. Какая готовность кораблей?

— Полная. Как вы и приказывали.

— Хорошо. Распорядитесь их спускать чем скорее, тем лучше.

— Что-то случилось?

— Как быстро мой ответ станет известен всему Воронежу?

— Лев Николаевич, — с обидой в голосе произнёс клерк.

— До вечера хоть промолчите?

— Я никому ни слова не скажу, если это тайна.

Граф хмыкнул.

Было довольно смешно это. А главное, если поинтересоваться, откуда весь город знает столько про корабли, визави ответит про болтунов из рабочих и прочих. Стрелки переводить он умеет. И быть может, даже без вранья.

— В Севастополе эпидемия холеры. Ситуация критическая. — нехотя ответил Лев. — Только молчок. Лишняя паника не нужна. И постарайтесь уж подготовить корабли к выступлению как можно скорее.

— Кто из капитанов будет за старшего?

— Никто. Приказом морского министра я назначен командиров этой группы канонерских лодок. Что вы на меня смотрите? Их переквалифицировали. Всё. Ступайте…

* * *

— Всё это ужасно интересно, — произнёс Николай Павлович, закрывая папку, — но какое эти бумаги имеют отношение к Толстым?

— Граф Строганов заказывал расследование их родословной. — осторожно ответил кардинал.

— Это так. И она проведена недурственно за исключением одной маленькой детали. Доказательств того, что указанный в бумагах Андреас является тем самым Индирсом из Чернигова нету никаких.

— Но это же очевидно!

— Мне — нет. Кроме того, предположение о том, что Лев Николаевич Толстой является Великим магистром ордена Тамплиеров, беспочвенны и пусты. Доказательств у вас нет. А фантазии просто фантазии.

— Святой престол так не считает.

— Это право Святого престола. Ошибаться.

Кардинал нервно дёрнул щекой.

Шпилька.

Обидная.

— Папе очень бы хотелось, чтобы вы, Ваше Императорское величество, признали эту родословную.

— Вы хоть понимаете, о чём меня просите? — холодно спросил Николай.

— Да.

— А мне кажется не понимаете. — начал повышать он голос.

— Россия находится в войне с Францией, и в ваших интересах нанести удар по Луи Наполеону…

— Вон! — рявкнул император.

— Ваше Им…

— ВОН! — прорычал Николай вставая.

Несколько секунд спустя кардинал буквально вылетел из кабинета императора. Да, это была неформальная встреча. Но даже в таком случае её исход оказался чрезвычайно резким.

Не отвесил пинка — уже хорошо.

А мог.

Даже порывался. Просто непривычное движение получилось топорным, и кардинал сумел избежать оскорбления действием.

— Что там? — напряжённо спросил Орлов, который ждал в приёмной.

— А вы не слышали? — нервно усмехнувшись, переспросил представитель Папы.

— Но ваши документы он у себя оставил.

— Да.

В этот момент открылась дверь, и император вышвырнул папку, принесённую кардиналом. Сразу же хлопнув створкой с такой силой, что аж штукатурка посыпалась.

— Нет, — синхронно ответили оба.

— Вы не переживайте. Николай Павлович порой бывает очень вспыльчив.

— Вы же говорили, что он ознакомлен с материалами. Почему он так разозлился?

— Потому что вы попросили его пойти на сознательную ложь в делах, которые для него сакральны и святы.

— И как быть?

— Да никак. Возвращайтесь в Рим. Доложитесь о провале и живите спокойной жизнью дальше. Я вас сразу предупреждал, что ничего не выйдет. Помните?

— А если эту родословную признаёт Святой престол?

— Вот когда он её признает, тогда и поговорим. В особенности если вы сумеете предложить Николаю Павловичу что-то дельное и разумное, в качестве платы за признание.

— Что же?

— Подумайте, — пожал плечами граф Орлов. — Вы умные.

— Что вообще императора может заинтересовать? Прошу, подскажите. Мы не забудем вас и отблагодарим.

— Николай Павлович православный христианин, и его немало раздражают униаты. Признайте решение об унии принятым с нарушением процедур, а потому незаконным. Сдайте ему униатов.

— Но это одни из самых наших ревнивых последователей.

— Вы спросили, я ответил. В конце концов, вы можете попробовать зайти к нему снова. И будьте уверены, второй раз от пинка под зад вам не увернуться…

Кардинал ушёл.

Оставив свою папку секретарю, на тот случай, если ей заинтересует император. Орлов проводил его и вернул в приёмную. Папки на столе секретаря уже не было. Поэтому он смело доложился и вошёл внутрь.

— Как же тяжела работа у актёров, — буркнул Николай Павлович, работая с бумагами. Он искал расхождения между той версией, которую доставил ему кардинал, и старой — от Строганова.

— Отчего же?

— Вы проводили его? Всё удалось? — проигнорировал он вопрос министра иностранных дел.

— Да. Мне кажется, нам удалось всю партию провести как по нотам.

— Надеюсь, Папа успокоится.

— Кто знает? — пожал плечами Орлов. — Перспектива вернуть французскую церковь в лоно католического мира дорогого стоит.

— Вернуть? Она разве куда-то уходила?

— Я имею в виду деньги. Курия будет счастлива, если французская церковь начнёт переправлять в Рим хотя бы четверть от собираемых ей пожертвований.

— Настолько, что сдаст нам униатов?

— Я не берусь даже гадать. Возвращение влияния на Францию бесценно. И открывает возможность для самых разных сценариев. Сейчас ведь в Италии бегают многие с призывами объединить страну. Курии это всё очень не нравится, так как лишает её земли. И она может предложить встречный вариант в формате империи Запада.

— Корону Запада возложил на себя Карл Великий. Он же не Меровинг.

— Меровинги были самыми последовательными и верными федератами Рима. Которые дрались за них до конца. И которые после падения империи занимались наведением порядка и сохранения её наследия. То, что их отстранили от власти и свергли в результате дворцового переворота…

— Я знаю эту историю, — отмахнул император. — И Каролинги, и Капетинги^[25], и Бонапарты захватывали власть в результате дворцового переворота, а потому не легальны. Но разве это всё имеет практический смысл?

— Если мы сможем нанести поражение англо-французской коалиции — огромное. Это даст объяснение французам причин их поражения. И сейчас, и в войны рубежа веков.

— А блистательная эра ранее?

— Да кто её помнит? — улыбнулся граф Орлов. — Людям потребуется найти виновного. И они его найдут, уж будьте уверены. А то, что Святой престол обратился к вам за признанием, говорит о его вере в нашу победу.

— Едва ли, — покачал головой император. — Они просто хотят, чтобы всю ответственность взяли на себя мы.

— В таком случае они бы не прислали целого кардинала. Также, судя по моим сведениям, Курия прикладывает все усилия для недопущения в коалицию наших врагов Габсбургов.

— Вот как? — задумался Николай Павлович…

Глава 4

1853, июнь, 19. Севастополь

Лев стоял на мостике головного броненосца и равнодушно смотрел вдаль. Из него был моряк, как из говна пуля. Во всяком случае об этом все вокруг твердили, возводя чуть ли не в аксиому. А он… ну, наверное, в чём-то соглашался, но спорить не собирался. Ему действительно было комфортнее на суше. Однако же он стоял тут и командовал двумя кораблями.

Формально.

Так-то со всем справлялись капитаны.

Граф же здесь выступал скорее как некий символ. Во всяком случае, именно так он о себе хотел думать. Потому как в противном случае ему голову приходили мысли про балласт или того хуже.

Впереди же открывался вид на корабли союзного флота. В это раннее утро они стояли с самым безобидным видом недалеко от берега в виду Севастополя. Паруса убраны. Якоря брошены. И тишина. Да и море было спокойным — почти штиль порождал некое умиротворение и идиллию.

Их заметили.

И два дежурных парохода, которые болтались на некотором удалении от эскадры, направились к ним наперерез. Большие. Где-то по две, может быть три тысячи тонн каждый. С серьёзными орудиями.

— Корабль к бою, — скомандовал граф.

Командир на удивление равнодушно подчинился.

Управление вторым кораблём в этой обстановке было простым. Его командир загодя получил инструкции, в духе «делай как я» до получения других приказов. И должен был двигаться в кильватере, сосредотачивать огонь по тем целям, по которым работал головной мателот. Ну и по дополнительным, если обстоятельства не позволяют подключиться к общему делу.

Банально.

Может быть, даже в чём-то тупо.

Однако лучше решения не имелось. Во всяком случае на этих кораблях подавать сигнал флажками — рисковая стратегия. Да и лампой может не получиться всё сообщить.

Пара минут.

И с боевых постов сообщили о готовности.

— Доложить о дистанции. — буркнул Лев, вглядываясь в надвигающиеся пароходы.

— Милли три до них, Лев Николаевич, — произнёс командир корабля, чуть прищурившись.

— Достанем?

— Достанем, но не попадём. Если только случайно.

— Хорошо.

И снова началось тягостное ожидание.

Броненосцы уверенно выдавали около двенадцати узлов. Дежурные парохода-фрегаты — около восьми. Так что сближение шло довольно бодро.

— Лев Николаевич, десять кабельтовых, — произнёс командир корабля.

— Занятно, — кивнул граф на суету возле парусных кораблей. — Что они делают?

— Разворачиваются, чтобы встретить нас бортовым залпом.

— Возьмите три румба лево на борт.

— Зачем? — удивился командир.

— Дадим пароходам бой правым бортом.

— Но зачем?

— Вы в бою тоже будете переспрашивать? — с вызовом спросил граф.

— Никак нет. — излишне наигранно козырнул командир и скомандовал рулевому: — Три румба лево на борт.

Броненосец даже немного накренился. На этой скорости такой манёвр уже ощущался.

— И всё же, Лев Николаевич, в чём смысл манёвра?

— Мне интересно посмотреть на то, как французы и англичане вёслами разворачивают огромные корабли. Воспользуемся возможностью их немного помучить. Кроме того, мне не нравится вон та батарея. У нас броня — да. Но их пушки слишком высоко стоят и их ядра будут бить нам в палубу. Тонкую палубу.

— Понял вас. — кивнул командир уже без издёвки.

Броненосцы тем временем продолжали двигаться вперёд.

С парохода-фрегатов открыли огонь.

Редкий и невпопад. Им и пушек не хватало, и выучки. Все же лучших артиллеристов отбирали на линейные корабли.

Лев же этим не страдал.

У него все артиллеристы броненосцев, включая запасную команду, больше года «прокачались на качелях». Специальных. Больших. На которых имитировалась качка. И такая, и сякая. На которых они учились заряжать пушку и стрелять из неё по щитам. Сначала вручную, а потом и пользуясь ртутным автоспуском.

Простейший прибор — стеклянная колба с двумя оголёнными контактами. Внутри ртуть, которая только «в горизонте» замыкает цепь. Рядом простенькая машинка ручная. Покрутил ручку, накапливая заряд в конденсаторе. А потом нажал рычаг и готово: сразу, как ртутный замыкатель сработает, искровая свеча и подожжёт порох.

В принципе даже изобретать ничего особенного не требовалось. Электрические запалы уже несколько десятилетий на опытовых стрельбах да подрыве мин. Не хватало только «придумать» ртутный замыкатель и всё правильно скомпоновать…

— Два кабельтовых, Лев Николаевич. Не пора ли? — несколько нервно спросил командир корабля.

Оно и понятно.

Ядра с парохода стали всё чаще ударять в корабль. Это немало нервировало всех. И самим фактом, и звуком. Даже самого графа. Хотя он держал марку и старался продемонстрировать максимальную невозмутимость.

— По головному огонь. — благосклонно кивнув, ответил Лев.

Секунд двенадцать спустя, на подходящем крене качки ударили все четыре орудия. Без пристрелки. Дистанция-то смешная — считай в упор.

Мгновение.

Другое.

И первая пара накрытия. Один снаряд лёг с небольшим недолётом, подняв большой фонтан воды у борта — взорвавшись где-то там, в глубине. Повредил он что-то или нет — неясно. А второй вошёл как надо — прямо в центр, рядом с колесом.

Чуть погодя — вторая пара накрытий. Эти ещё бодрее. Одно в колесо, второе куда-то в корму по-касательно и крепко выше ватерлинии. Почти мимо. Но всё равно — задело, взорвалось и страшно там всё разворотило, буквально снеся добрую треть кормовой надстройки.

Секунд двадцать пять спустя добавил второй мателот с головных орудий. С одного промазав и пустив снаряд по фальшборту над палубой. Из-за чего он взорвался где-то в воде за парохода-фрегатом. А второй — как надо — в носовую оконечность у ватерлинии.

Пока перезаряжались, супостат крепко накренился.

— Течи обширные, — констатировал очевидное командир корабля.

— Перенести огонь на следующий. — скомандовал Лев.

Минуты полторы спустя — новый залп.

Ровно столько времени потребовалось, чтобы повернуть носовые орудия на одну секцию — в соседние порты каземата.

В этот раз били только две пушки и получилось добиться лишь одного попадания. Но зато куда-то в носовую проекцию, вывернув форштевень.

Второй броненосец молчал. Видимо, командир корабля посчитал расточительством бить по тонущему кораблю. А во другой «накинуть» по какой-то причине не смог.

Больше пока не стреляли.

Головной парохода-фрегат просто лёг на борт и стремительно ушёл под воду. А мателот, идущий следом, дал крепкий дифферент на нос, аж задрав корму, выставив её из воды. После чего бодро последовал туда же…

— Мощь! — констатировал Лев.

Никто возражать не стал. Экипажи-то были опытные. У самого зелёного салаги по пять навигаций. Кое-кто видел морские бои прошлой войны с турками, остальные слышали про них. А тут такое…

Каждый из них прекрасно представлял себе действие артиллерии на деревянные корабли. В том числе бомбовой. Но ТАКОГО не ожидал никто.

Англичане с французами, к слову, тоже оценили.

Паника там началась — жуть!

И беспорядочная пальба. Толку от которой, разумеется, не было никакой. Редкие ядра на излёте, куда-то попадая, просто скатывались в воду, не оставляя даже вмятин.

— Сбросьте ход до шести узлов и начинайте избиение, — скомандовал граф.

Командир корабля подчинился.

И началось…

Впрочем, совсем уж скотобойней это не стало.

Несколько парохода-фрегатов, которые успели поднять пары, попытались броненосцы протаранить. Но безуспешно. По ним оперативно успевали отработать.

Не тот, так этот.

Ведомый мателот помогал и страховал флагман, что ОЧЕНЬ помогало. Вообще, Лев заметил, что работа в паре крайне продуктивно. Ещё бы связь наладить нормальную и целеуказание. Радио прямо напрашивалось. Да, не в таком крошечном кораблике, но всё ж таки его не хватало. Остро…

* * *

В то же самое время в Берлине шёл очень непростой разговор…

— Вы хотите от нас слишком много, — устало произнёс король Пруссии Альбрехт. Младший из сыновей Фридриха Вильгельма III, лишь чудом выживший при том знаменитом покушении на мосту. Последний мужчина из прямой линии Гогенцоллернов.

— О, Ваше Величество, — вкрадчиво увещевал посол Великобритании, — напротив. Мы просим самую малость, которая, к тому же в ваших интересах.

— Затеять войну с мужем моей сестры? — усмехнулся Альбрехт.

— Отбить Пруссии сочные земли старой Польши вместе с Варшавой. И защитить свои владения в Восточной Пруссии от угрозы окружения. В будущем.

— Мы с Россией не собираемся воевать.

— Но в прошлом воевали, не так ли? И русские брали Берлин. Вы хотите, чтобы они повторили?

— Это пустые угрозы, — фыркнул Альбрехт. — У нас с Николаусом отличные отношения. Мы друзья. Я его отлично знаю — он никогда не пойдёт на нас войной.

— Вашему другу нужен незамерзающий порт на Балтике.

— Вы думаете, я вам поверю?

— Может быть, вы поверите вот этому? — произнёс посол и достал из внутреннего кармана сложенный в несколько раз листок.

— Что это? — не принимая, поинтересовался король.

— Единственный фрагмент плана войны с Пруссией, который нам удалось добыть. Поглядите. Это карта, на которой обозначены приоритетные цели и движение войск.

Альбрехт принял лист.

Развернул.

Поглядел и так и этак, изучая какие-то детали, после чего вернул обратно собеседнику.

— Теперь вы убедились?

— Почерк составителя этой карты мне не знаком. А я помню всех штабистов Санкт-Петербурга, которые могли бы заниматься такими вещами.

— Разумеется. Это копия.

— Почему я должен верить в то, что вы её сами не сочинили?

— Побойтесь Бога! Зачем нам это? Мы начали войну с русскими при решительном преимуществе. Ради чего нам делится победой с вами?

— Делится победой? — усмехнулся Альбрехт. — Боюсь, что вы слишком оптимистичны.

— Мы полностью уверены в своих силах.

— А я в ваших силах — нет.

— И что заставляет вас так думать? — осторожно спросил посол Великобритании.

— Ваш визит. Как вы правильно заметили, ваша страна никогда бы не предложила поделиться победой. Это означает, что у вас проблемы.

— О нет! Нет! Что вы? Мы просто опасаемся чрезмерного усиления Франции и хотим укрепить вас, как противовес безумной политике Луи Наполеона.

— В самом деле? — мягко улыбнулся король.

— Конечно!

— О существовании бронированных паровых кораблей у русских вам известно?

— Каких? — не понял посол.

— Покрытых металлической бронёй, которую не пробивают пушечные ядра. При этом сами они вооружены новыми, тяжёлыми нарезными пушками.

— Кхм… — поперхнулся собеседник.

— Полагаю, что это для вас открытие. — усмехнулся Альбрехт. — Насколько мне известно, они уже вышли в море и направлялись к Севастополю. Если моя разведка меня не подвела, то у вас больше нету флота в Чёрном море.

— Вы сгущаете тучи!

— Серьёзно? И чем ваши корабли будут пробивать корабли, которые нельзя пробить?

— В крайнем случае они возьмут их на абордаж.

— Пароходы? — улыбнулся Альбрехт. — Если командир этих броненосцев не дурак, то он будет держаться удобным для себя образом. Занимая позицию так, чтобы ветер препятствовал приближению к нему парусных кораблей.

— У французов много винтовых линейных кораблей, да и у нас.

— Это отрадно слышать, — кивнул король Пруссии.

— Ваше Величество, я полагаю, что вас ввели в заблуждение. У русских последнее время есть кое-какие успехи, но в целом они весьма отсталые. Единственный их действительный союзник — дурная погода и расстояние. Именно так они победили Наполеона.

— Я достаточно здравомыслящий человек, чтобы опасаться верить в такой ситуации на слово. Мой отец уже однажды поддержал Наполеона. И слава богу, ему хватило ума вовремя перейти на сторону русских.

— Союзников, — поправил его посол.

— Русских, — с нажимом повторил Альбрехт. — Вы, друг мой, можете думать себе всё что угодно, но там, в бескрайних землях древней Сарматии объединённую армию всей Европы разгромили именно русские.

— Не всей Европы. Нас там не было.

— Тем хуже для вас, — пожал плечами король Пруссии. — Вы даже не соизволили прийти на помощь тем, кто сражался за ваши интересы.

— Вы их боитесь? Русских, я имею в виду.

— Я долго думал над тем взрывом, что случился на мосту. Столько сил я положил на расследование и каждый раз выходил только на трупы. Никто из тех, кто устроил его, не выжил. Скажите, кто именно отдал приказ?

— Рад бы, — развёл руками посол.

— Понимаю, — кивнул Альбрехт. — Но, если случайно узнаете, я буду вам очень благодарен.

— Конечно.

— Ступайте.

— А как же участие Пруссии?

— Участие Пруссии в чём? — холодно и как-то отрешённо поинтересовался Альбрехт.

— Как в чём? В победе над Россией.

— Вы сначала победите…

Посол ушёл.

А к королю вошла его сестра — великая герцогиня Шверинская Александрина.

— Что он хотел? — осторожно поинтересовалась она.

— Чтобы Пруссия вновь стала пушечным мясом.

— И вы отказались?

— Я отказал.

— Этот взрыв… вы не боитесь его повторения?

— Они не рискнут. Я часто езжу с сыном. Если мы погибнем оба, то в Пруссии случится тяжёлый династический кризис. Это усилит Габсбургов и Бонапартов. И если с усилением Вены англичане ещё готовы смирится, то Парижа — нет.

— А если решатся?

Король встал и подошёл к сестре вплотную. Она же повторила свой вопрос:

— Что, если они решатся?

— Тогда я завещаю вам с сестрой отомстить.

— Мы просто слабые женщины. Что мы можем?

— Вы можете уговорить Николая дать волю этому Меровингу. Пусть он убьёт их всех. До последнего. Пусть он колдует, призывает древних богов, творит всё что угодно, но от этого злого логовища не останется ничего, кроме пепелища. А весь грех я возьму на свою душу. Я буду гореть в аду, но пусть им отомстят.

— Так вы думаете, что это всё правда?

— Ты обещаешь?

— Милый братец… я… ты же понимаешь, что наша сестра мне не поверит. Да, признаться, я и сама тебе не верю. Мне кажется, что это говоришь не ты.

— Думаешь, что я умом тронулся?

— Просто устал и перенервничал. А с этим послом я поговорю.

— Не стоит. — покачал головой Альбрехт.

— Стоит, братец. Стоит. А то вы тут все явно увлеклись…

Глава 5

1853, июнь, 22. Севастополь

Бам!

По броненосцу разнёсся гулкий звук удара. Это ядро, вероятно, калибром около шести дюймов, ударило в носовой каземат.

Безрезультатно.

Даже с полумили оно уже бессильно было что-то сотворить с кораблём. Разве что случайно. А тут — добрая миля.

— Десантные корабли идут, — заметил кто-то на мостике.

Лев обернулся и глянул через указанную ему смотровую щель. И верно — шли. Те самые универсальные корабли, которые они с Воронцовым условились строить при примирении.

Простые.

Дешёвые.

Пригодные как людей возить, так и грузы. Даже рыбачить. Просто меняй оснастку и использую. Причём сразу — железные, винтовые и довольно крупные — порядка тысячи тонн. Этакие «Эльпидифоры», только труба пониже и дым пожиже. Лев Николаевич ничего про них не знал и даже не слышал, но схожее технические задания породили похожие корабли. До смешного. У них даже силуэт в известной степени совпадал…

— Задержались они… задержались. Открыть огонь на подавление по батареям.

— Есть, — козырнул командир корабля и начал распоряжаться.

Собственно, в точки рандеву броненосцы пришли раньше. И уже несколько часов развлекались, маневрируя под огнём противника. Не столько ради бравады, сколько для вскрытия его позиций.

Смотрели — откуда по ним стреляют.

Задраили бойницы казематов и барражируя под огнём, двигаясь по сложным траекториям. То сближаясь, то удаляясь, то ускоряясь, то замедляясь, а порой и закладывая циркуляцию.

Попадали по ним редко.

Вода вокруг порою кипела, а им доставалось слабо. Да и то — без всяких последствий. Броня держала удар.

И вот теперь, выйдя на удобный курс, броненосцы открыли бойницы и начали стрелять. «Накидывая» по французским батареям^[26] тяжёлые восьмидюймовые ударные гранаты.

С сюрпризом.

Внутри чугунного корпуса находилась плотно навитая спираль углеродистой проволоки. Закалённой. С глубокими насечками. Специально для того, чтобы при взрыве её разрывало на осколки массой около двух — трёх грамм. Мелочь, конечно, но вполне достаточно для ранения. И их получалось много. Потому как такая спираль там стояла намотанная в два слоя.

На самом деле они, эти фугасы, все были такими для восьмидюймовок. Но при стрельбе по кораблям это почти не сказывалось — а тут — очень даже. Всё же осколочное действие чугунных снарядов не отличалось выразительностью, вот Лев и импровизировал…

Десантные корабли тем временем двинулись к берегу. К заранее условленному месту. А минут через пять «заговорили» и их пушки. Полегче, конечно. Всего в четыре дюйма калибром. Те самые — новые батарейные, которых поставили по паре на каждый корабль, да так, чтобы они могли вести обстрел как вперёд, так и на оба борта. Не мешая при этом друг другу.

Бам. Бам. Бам.

Грохот стоял непрерывный. Каждая пушка давала не больше двух выстрелов в минуту, но и их оказалось достаточно. Всё же десантные корабли подходили большой группой. Стайкой. Так что на французских батареях разрывы пошли сплошной стеной.

Французы ответили.

Сразу, как почувствовав возможность. Ведь броненосцы они явно не могли никак повредить, сколько ни старались. А тут такая лакомая цель. Так что все, кто мог, начал работать по десантным кораблям.

Пошли попадания.

Редко. Мало. Но попадать.

Порою с изрядными неприятностями. Вон, одному даже ход сбили на время. Однако ситуацию это глобально не могло изменить. И уже через четверть часа береговые батареи замолчали…

И тут начался ад.

Англо-французская пехота решила атаковать…

Они начали строиться сильно загодя, приметив русские пароходы и заметив в них множество солдат. В Севастополе холера. Туда смысла перебрасывать подкреплений не имелось.

Значит, что?

Правильно. Десант. Тем более что русские уже не первый раз прибегали к такому приёму. Вот и начали строиться для контратаки.

Несколько начальствующих окриков.

И эта масса пехоты, встрепенулась лёгкой волной, словно гигантское чудовище, а потом пошла вперёд.

Шаг.

Ещё.

Ещё.

Широким фронтом выстроенные полки линиями в три-четыре шеренги двигались не спеша, но держа равнение. Офицеры вышли вперёд, чтобы приглядывать за равнением. Отчего создавалось впечатление удивительного единства… прямо-таки невероятного… мистического в чём-то…

— Даже жаль такую красоту портить, — покачал головой Толстой.

Рядом хмыкнул командир корабля.

Смешливо.

— Зарядили?

— Так точно.

— Четвёрки молчат. — задумчиво произнёс граф. — Почему?

И словно отвечая на слова Льва, с десантных кораблей заработали пушки. Десантирование ведь началось только после подавления активных батарей. Вот они и не стреляли. А потом ждали чего-то. Видимо, выхода неприятеля на дистанцию работы картечных гранат. Вон — в воздухе над англо-французскими порядками начали вспухать белые облачка.

— Огонь. — скомандовал граф.

И головной мателот броненосной группы выдал два полузалпа, отправив четыре тяжёлых снаряда. Обычных. Ударных фугасов. Тех самым, что с надсечённой проволокой внутри.

Несколько секунд.

Всё же скорость полёта их была скромной.

И там, среди вражеской пехоты, с некоторым разбросом, поднялись большие взрывы. С крупными такими фонтанами земли, дымом и роем мелких осколков, которые буквально выкашивали всех в радиусе пятидесяти — семидесяти шагов. Но и тем, кто находился подальше, тоже доставалось.

С задержкой секунд в пятнадцать прилетело ещё четыре снаряда. Это со второго мателота. А потом — с первого. И так по кругу — с циклом перезарядки в районе тридцати секунд.

Минута.

Третья.

И совершенно расстроенная пехота противника отступила. Да что там! Обратилась в бегство! Энергичное!

Они ведь даже ста метров не прошли, как их густые цепи оказались перемолоты артиллерией. Во всяком случае несколько тысяч ранеными и убитыми уже получились. И давили на психику дай боже. Да ещё поддержанные этими страшными разрывами. Что позволило десанту спокойно заниматься своими делами.

С десантных кораблей сбрасывали понтоны, которые моряки собирали во временный причал. Кидали лёгкие якоря с острыми носками. Растягивали понтоны на таких зацепах. Скрепляли промеж себя. Кидали сверху настил из готовых щитов.

А потом со стороны моря ставили первый десантный корабль.

Боком.

Также «ставя на якоря».

Все последующие подводили борт о борт и стягивали. Через что получался такой многослойный бутерброд, позволявший людям быстро выгружаться и разворачиваться.

Грузы тоже вытаскивали.

Это решалось просто.

Фальшборт откидывался, и между кораблями укладывались переходы. Просто кидали конец на соседний «борт» и там ручной лебёдкой вытягивали крепкий и тяжёлый щит.

И оттуда также — до самого понтона.

В итоге получалось такая немного зыбкая и шаткая конструкция, которая не только позволяла пехоте легко проходить быстро и в большом количестве, но и тяжёлым грузам, таким как пушки и прочее. Их вытаскивали из трюма и дальше могли просто катить, даже силами людей.

Полчаса не прошло с начала сброса первого понтона, как весь подготовительный этап завершился.

Час.

И оба полка морской пехоты и казаки Бакланова, которых, наконец, сменили в Синопе, оказались на берегу. С припасами и имуществом.

Союзники готовились.

Обидное поражение от артиллерийского огня не сломило их воли. Они просто держались чуть поодаль. Приводили в порядок свои боевые порядки и ждали. Просто ждали, когда русские начнут натиск, чтобы сойтись с ними лицом к лицу.

Ну и свои пушки подтягивали.

Полевые, а также осадные с других участков…

Но наступления не начиналось.

Десант обустраивал базу и закреплялся на берегу, пользуясь тем, что корабельные орудия работали на добрые пять вёрст. И никакая сволочь после показательной демонстрации сюда не совалась.

Пять вёрст!

Эту дальность поражения им Лев Николаевич подтвердил, войдя в Севастопольскую бухту на броненосцах. И чуток постреляв оттуда. Фактически, согнав с уже насиженных мест и заставив отступиться от города. Практически в поле.

Там английские да французские полки так и простояли до вечера.

Во фрунт.

Подтянутые и готовые к драке.

Десант же занимался своими делами.

Сподобившись дать вялый бой лишь на следующий день.

Ни свет ни заря выступили из лагеря. Англичане с французами бросились строиться. Русские же взяли и вернулись. И так несколько раз. Как итог — всё утро у союзников прошло без завтрака, весь обед им также пришлось пропустить, отстояв самый солнцепёк во фрунт. А десант, покушав и отдохнув после обеда, ближе к вечеру всё ж таки вышел. Явно демонстрируя скромную численность.

И опять боя не получилось.

Русские бойцы подошли где-то на километр, встав за пределами дальней картечи даже самых тяжёлых пушек противника. И начали вдумчиво работать по боевым порядкам англичан с французами из винтовок. По этим самым густым цепям.

Минут пятнадцать размеренной пальба. И всё.

Финиш.

Не бой, а цирк.

А неприятель вновь отступил, но в этот раз куда решительнее, совсем отрываясь от своих припасов. Попадая в совершенно отчаянное положение.

Ну а что?

Точность получалась в районе одного — двух процентов. Мало. Очень мало. Но ежеминутно прилетало около десяти — двенадцати тысяч пуль. Которые выбивали от ста до двухсот бойцов. Примерно.

Десять минут.

Уже тысячи полторы легло.

И конца края этому издевательству не было видно. Вот на пятнадцатой бойцы и дрогнули. После вчерашнего болезненного поражения и мучительного ожидания им много и не потребовалось.

У англичан еще нарезного оружия в достатке не имелось^[27], а из гладкоствольного особенно и не ответишь, даже расширяющимися пулями. Французы же… да, им было из чего стрелять. Но имелись серьезные проблемы со стрелковой подготовкой, которая была ничтожной и сводилась к освоению перезарядки дульнозарядных винтовок.

Они все старались.

Очень старались. Выжимая из себя всю возможную огневую производительность по скорострельности. Но при очень низком навыке стрельбы попасть в достаточно небольшую цель с километра не могли. Угловая высота русской морской пехоты на такой дистанции укладывалась в диапазон от полутора миллиметров до двух. Из-за чего сказывалась малейшая погрешность. Чуть рука дрогнула, опуская или поднимая «ствол» на лишние полмиллиметра — и все — пошло мимо.

А ведь были еще прицельные приспособления, которые даже у дульнозарядных винтовок имели разметку на восемьсот и девятьсот метров^[28]. Через что стрелять приходилось «на глазок».

Как итог — полное фиаско ответного огня на такой дистанции. В то время как их товарищи падали почти постоянно. Наглядно выпячивая превосходство стрелковой подготовки и более адекватные прицелы…

Атака «в штыки»?

Но за русской пехотой отчётливо проглядывались десантные корабли и броненосцы. А как далеко они стреляют? Точно ли на пять километров? А если это всё игра? Русских ведь совсем немного, и они так дерзки. Явно дело нечисто…

* * *

В это время на севере, на острове Котлин Николай Павлович стоял у бойницы форта и наблюдал за английскими кораблями.

Вон — припёрлись.

Настолько обнаглели, что даже сюда сунулись.

— Совсем страх потеряли, — буркнул он.

— А что мы им сделаем, Государь? — задал риторический вопрос командующий Балтийским флотом. — Все корабли первого ранга на ремонте. Да и второго многие.

— На реконструкции, — поправил его император.

— Хрен редьки не слаще, Николай Павлович. Воевать-то всё равно нечем.

— А если бы они были, то пошли бы?

— Только прикажите!

— Глупо, но смело. — хмыкнул император.

Адмирал промолчал.

Корабли союзников тем временем прощупывали береговую артиллерию. История у Синопа, видимо, заставила их осторожничать. Вот они парохода-фрегат вперёд и выслали.

А он ходил кругами, осторожно сближаясь с фортом.

Вот подошёл на двадцать кабельтовых.

Где-то через час на десять.

И тишина.

Пушки молчали.

Обычно с таких дистанций уже начинали стрелять. Тяжёлые трёхпудовые бомбовые орудия при попадании могли очень крепко приласкать. Но нет.

Никаких выстрелов.

— Далеко ему? — поинтересовался император.

— Никак нет, Государь, — ответил адмирал. — Он уже на минном заграждении. Просто ему везёт.

И в этот момент, словно в подтверждении его слов, бабахнуло. А рядом с носовой оконечностью парохода-фрегата поднялся высокий столб воды. Могучий такой.

В оригинальной истории мины Якоби несли совсем немного пороха. Из-за чего скорее повреждали корабли, чем уничтожали. В этом варианте событий дефицита пороха у России не имелось. Поэтому сыпали его от души. Как итог — у этого корабля, водоизмещением в добрые полторы тысячи тонн, натурально оторвало носовую оконечность. И он с удивительной скоростью затонул. Шваркнув перегретыми котлами напоследок. После чего исчез под водой, оставив после себя только немного мусора. Причём утонул он так быстро, что никто спастись не смог. В таких ситуациях, даже если за борт прыгнешь и поплывёшь, но окажешься слишком близко — затянет на дно. Впрочем, плавать умели единицы. В те годы это норма. Спускать же шлюпки в такой ситуации не было ни времени, ни возможности…

«Булькнул», значит, парохода-фрегат и тишина. Видимо, представители союзников переваривали увиденное. Император же, не выдержав этого и без того утомившего ожидания, произнёс:

— Передайте флажками нашим гостям, что я раздосадован их трусостью и прошу действовать смелее.

Посмеялись. Передали.

Но нет.

Повторно неприятель на мины не полез.

Даже напротив, узнав о том, что император лично наблюдает за этим шоу, корабли развернулись и ушли. Два плюс два их адмиралы складывали неплохо. И если правитель государства решил выбраться вот так — на передок, то там было совершенно безопасно. А значит, здесь и мин прорва, и те страшные пушки стоят. Но из последних не стреляли, только желая проверить в деле мины.

А оно им надо? Они в самоубийцы не записывались…

Глава 6

1853, июль, 27. Недалеко от Севастополя

— Дело близится к обеду, не пора ли нам к буфету? — жизнерадостно поинтересовался Лев Николаевич, наблюдая в зрительную трубу флот неприятеля.

— Успеется, — хохотнул Лазарев.

— Думаете, Михаил Петрович, эти жлобы и алкоголики нам нальют?

— Может, и не нальют, но отсыпать постараются ядер поболее. — с улыбкой ответил адмирал, а потом добавил. — А теперь, господа, я прошу вас вернутся на свои корабли и действовать сообразно плану.

Все кивнули.

И начали спешно покидать флагман — броненосец «Париж».

Верфи всё же справились.

Смогли.

И успели модернизировать три парусных линейных кораблей первого класса в казематные броненосцы с центральной батареей. Им в помощь ещё четыре, но уже без брони.

Ну как?

Слой дерева на бортах и каземате больше метра. Хотя, конечно, это не металл.

Ну и два малых броненосца, построенных Львом в Воронеже. Практически монитора, но мало-мало мореходные. Во всяком случае в закрытых акваториях, как показала практика, они могли ходить. Задраенные бойницы давали им такую возможность. Хотя в бой они, конечно, могли вступать только при относительно спокойной погоде. Вот сейчас как раз такая и была.

Лев же, не дожидаясь своей очереди, свистнул шлюпку, которая его дожидалась. И просто на канате к ним спустился…

Император расщедрился.

За ту дивную историю под Севастополем, по совокупности, он пожаловал графу производство в следующий чин и орден Святого Георгия III степени. Но капитану 2-ого ранга, каковым стал Лев Николаевич, его вручить никак было нельзя, так как это прямо противоречило правилам. Чином не вышел. Поэтому Николай Павлович заменил орден званием, подняв графа до капитана 1-ого ранга.

Можно было и больше отсыпать — успех-то славный. Но моряки разволновались — ещё до повышения, только узнав о нём. Особенно те, кто делал свою карьеру через тихую, спокойную и беспорочную службу. Порой в формате «кабы что ни вышло». В их глазах граф выглядел натуральной выскочкой и золотым мальчиком. Он их бесил. И они собирались организованно давить и противится «преждевременным чинам для мальчишки».

Ситуацию спас Дубельт, который по отработанной уже схеме предварил известие о награждение газетными статьями о вкладе Льва в морское дело. Он ведь получался и создателем броненосцев, и новых пушек, которые громят врага, и прочее, прочее, прочее. Там ТАКОЙ ворох был вывален, что у многих прочитавших возникал только один вопрос: «Почему капитан первого ранга? Почему не адмирал?»

Нет практики морской?

Беда.

Но вот же — принял командование, вышел в море и разбил врага. Может ему она и ни к чему?

Всколыхнулось болотце, конечно. Однако открыто никто не стал возмущаться новому карьерному рывку. Даже в салонах этот вопрос не поднимался. Что, впрочем, не изменило одной детали — старшинства. Во время этого собрания на флагмане он числился капитаном первого ранга с минимальным старшинством. Поэтому должен был уступить право спокойно спуститься в шлюпку практически всем.

Но он не стал ждать.

Взялся за канат, да махнул через борт. Вызвав улыбку морского министра.

Лодка с трудом выдержала такого гостя. Который её чуть не проломил. Всё же тяжёлый. Но обошлось, и они быстрым ходом направились к головномумателоту этой пары казематных мониторов^[29].

Нарушение устава?

Нет.

Обычая?

Ну… формально — нет. Он ведь не полез вперёд более уважаемых людей, а просто… «спрыгнул за борт». Но, по сути, конечно, ещё то хулиганство…

Полчаса.

И все командиры разъехались, а флот начал выстраиваться в боевой порядок.

Впереди авангард из двух мониторов.

За ним ядро из трёх больших казематных броненосцев, переделанных из парусников. Потом арьергард размером в два «полуфабриката» для броненосцев, которые бронёй не обшили. Следом, с некоторым отставанием, ещё два таких же, которые выделялись в охранение «обоза» с запасами топлива и прочим. А также держались в качестве своего рода резерва. Поэтому находились на некотором удалении от основных сил, за ними.

Навстречу же надвигалась армада.

Настоящая армада!

Англичане и французы, после того обидного поражения под Севастополем, собрали совершенно чудовищный флот, в котором только линейных кораблей насчитывалось около сорока. Всех. Всяких. А ещё тяжёлые фрегаты и парохода-фрегаты в немалом количестве.

Так что… вымпелов под сто у них имелось.

Жуть и страсть! Паруса до горизонта!

Чем ближе подходили русские корабли, тем сильнее на них давило это величие. Столько славных парусников! Выглядело это всё совершенно оглушающе! Даже Лазарев, на что уж хорохорился, и то — робел. Умом всё понимал про броню и пушки, а всё одно — страшно. Слишком уж грандиозным выглядело численное превосходство неприятеля.

А вот Лев держался спокойно.

За два дела он уже проверил свои мониторы и был в них полностью уверен. Благо, что они недалеко от берега. Вон — в дымке выглядел силуэт Крыма. А граф недурственно плавал и рассчитывал на полном серьёзе в этой тёплой водичке добраться до берега в случае чего. Просто на спине как коровья лепёшка дрейфуя. Всё равно в горячке боя никто никого спасать не станет…

— Двадцать кабельтовых, — слегка дрожащим голосом произнёс командир корабля. Бледный и чуть дёрганный от напряжения.

— Передать на второй мателот. Зарядить орудия. Бойницы не открывать. Делай как я.

— Что⁈ Почему?

— Команда по авангарду. — холодно произнёс граф, чеканя слова. — Орудия зарядить. Бойницы не открывать. Делай как я.

— Есть…

Лазарев стоял на мостике с показным равнодушием, которое давалось ему очень тяжело. А пальцы иногда впивались в поручень до боли такой, что хоть кричи.

— Орудия заряжены. — доложился командир «Парижа».

— Понял. Передайте по флоту принять на два румба право на борт. Лишим их ветра.

Где-то два часа спустя грохнул первый выстрел, подняв столб воды недалеко от головного корабля авангарда.

— Началось. — с тяжёлым сердцем прошептал адмирал.

— Почему Толстой не открывает бойницы? — робко спросил командир броненосца.

— Действительно. — удивился Михаил Петрович. — Наверное, мы не видим отсюда.

— Но орудия же должны выступить.

— Хм…

— Мне запросить? Может, он неисправен?

Лазарев отрицательно покачал головой.

— В этом нет смысла. Если потребуется — он начнёт стрелять…

Сближение тем временем продолжалось, вяло развиваясь. А огонь со стороны неприятеля усиливался. Не причиняя, впрочем, никакого ущерба.

В мониторы стали время от времени попадать ядра и бомбы. Рикошетом улетавшие в сторону. А некоторые бомбы так и вообще — раскалывались. Казалось, что по какой-то причине в фокусе неприятеля находился именно авангард. Выглядело это всё до крайности странно. Всё, кто мог — били по Льву.

— Открыть огонь. — наконец, скомандовал Лазарев, с болью смотря на то, что творится с авангардом.

И давно заряженные орудия ударили.

Канониры ждали лишь отмашки. И цели выбрали. И навелись. И сопровождали. Так что сумели разом накрыть и разворотить излишне близко подошедший парохода-фрегат.

На остальных броненосцах тоже стали стрелять — кто куда считал нужным.

Толстой же молчал.

Но Лазарев его не осуждал. Под таким обстрелом открытие бойниц было сродни самоубийству. Как ещё броня держит такой обстрел?

И тут авангард отвернул — прямо на противника. Резко и решительно заложив крутой вираж.

— Что⁈ — не понял командир «Парижа». — Что происходит?

— Неужели ему руль повредило? — спросил старпом, прикладываясь к зрительной трубе.

В этот момент в рубку что-то прилетело и её тряхнуло.

Аж звон в ушах пошёл. Видимо, бомба взорвалась невдалеке совсем, а может, и на броне.

— Что там? — спросил Лазарев, всё ещё потрясая головой.

— Он отвернул и держит ровно курс. Это точно не руль.

— Что⁈ Куда он идёт⁈

— В самую гущу неприятеля. Я… я не понимаю. Он сдаться, что ли, хочет? — ошалел старпом.

— Лев⁈ Вы ума лишились⁈ — рявкнул адмирал.

— Но что он задумал? — осторожно спросил командир «Парижа».

— Дай сюда, — вырвал зрительную трубу у старпома, адмирал сам к ней прильнул.

Оба монитора отвернув на противника и стремительно сокращали дистанцию. Судя по всему, выжимая из машин максимум.

Огонь по ним усилился.

Попытались.

А вот эффективность этого действа резко упала.

Быстрое изменение дистанции на не самых настильных пушках привело к резкому росту перелётов и недолётов. По идее корабли в такой ситуации должны створиться, что крайне опасно. Однако там, под Севастополем Лев и отрабатывал такие манёвры. Так что сейчас ведомый мателот встал не в кильватер, а чуть в сторону — этаким уступом. После чего начал с флагманом авангарда маневрировать в противофазе, то сходясь курсами, то расходясь.

Как итог — резкое снижение попаданий.

Кардинальное.

Раз в десять или даже больше. Да и те — больше по касательной.

Лазарев же смотрел на манёвр Толстого и не мог понять задумку.

Зачем? Зачем он это всё делал?

В чём идея этого несогласованного поступка? Считай выходки и самоуправства.

— Михаил Петрович, — произнёс командир «Парижа», — а там это не «Дюк Веллингтон»^[30]?

— Где это «там»?

— Прямо по курсу кораблей Толстого.

— А ведь верно. Да. Это британский флагман. И Лев прёт прямо на него.

— Смотрите. Тот же отворачивает! — выкрикнул старпом. — Пытается уклониться от сближения.

— Глядите! И строй рассыпается!

Лев тем временем шёл вперёд.

— Затихло, — настороженно произнёс командир головного монитора, прислушиваясь.

— Мы, видимо, вышли из сектора обстрела многих кораблей. Да. Точно. Так и есть. Видите? Они линию начали ломать, отворачивая.

— Вижу.

— Открыть носовые бойницы. По флагману. Огонь.

Секунд через двадцать жахнуло.

И метров с двухсот залетело прямо в корму. Он уже достаточно отвернул, стараясь уклонится от боя с броненосцами. Вот и подставил мягкую попку для дружеского шлепка. А тут такое насилие!

Тридцать секунд.

И новый залп носовым казематом. Туда же. Два разрыва тяжёлых восьмидюймовых снарядов. И третий! Это крюйт-камеру зацепило.

Жахнуло так, что аж подбросило грузное тело корабля!

Не жилец.

Лев же, оглядевшись, дал отмашку долбить из всех стволов.

— Топи их всех! — радостно он гаркнул.

И понеслась!

Парусники-то отвернули как есть, превратив линию в строй фронта. Из-за чего по мониторам могло стрелять максимум два корабля. Что уже сильно легче и проще…

— Как хорёк в курятнике, — оскалился Лазарев, наблюдая за происходящим.

— Столпотворение! — схватился за голову командир корабля. — Боже! Это же хаос! Настоящий хаос!

— Болваны! — воскликнул Лазарев в сердцах. — Это же Фидониси! Битва при острове Фидониси! По новой!

— Командуя авангардом, бригадир Ушаков поставил турецкий флагман в два огня и сломал строй неприятельской эскадре. Через что обратил её в бегство. — доложился старпом.

— Точно! — подтвердил Михаил Петрович.

— Он не ставил флагман в два огня, — резонно заметил командир.

— Не ставил. Но это был именно удар в голову! Как у Ушакова! И именно атака на флагмана им весь строй им и сломала. Смотрите же! Они совершенно расстроились. Вон! Вон! Видите! Там! Столкновение! Француз же, я правильно вижу, навалился на англичанина.

— Так и есть.

— И огонь ослаб…

Полчаса спустя, к двум лежащим в дрейфе мониторам подошёл русский флагман.

— Ну, Лев Николаевич! Удивили!

— Служу России! — козырнул уставший и чумазый граф.

— Вид у вас, конечно, изрядный… Сильно избиты?

— У трети броневых плит крепление частью сбило. Несколько плит вывернуло и вырвали с мясом на короткой дистанции. Три пробоины. Повреждён один котёл. Но корпус как будто цел. Затоплений нет.

— До Севастополя дотянете?

— Должны, но не уверен.

— А второй?

— Вал повреждён ядром.

— По личному составу как?

— Двадцать убитыми и сорок девять раненых. На оба корабля.

Лазарев устало взглянул в сторону бегущего флота противника. Надо бы за ними отправиться. Но…

— Сейчас мы канат для буксировки кинем. Принимайте.

— А битва? — удивился Лев.

— Какая битва? Выиграна уже. Да и не догнать их. Они же на ветер встали, а мы и дюжину узлом из своих не выжмем. Хм. И десятка. Не догнать.

Адмирал лукавил.

У бегущих хватало подранков. Но спасение мониторов в текущей ситуации выглядело куда более приоритетной задачей. Очень уж они отличились…

Глава 7

1853, август, 12. Вена

Франц-Иосиф взял с подноса свежую газету — новенькую Pester Lloyd^[31]. С удивлением обратил внимания на заголовки.

Хмыкнул.

И углубился в чтение интервью.

Низкого и подлого жанра, как считали в Европе, но русские и в первую очередь этот граф, очень его полюбили последние годы. Более того, у него редкое интервью не заканчивалось скандалом.

Это ценно.

Это вкусно.

Это кайзер любил…

— Лев Николаевич, мне сказали, что именно вы виновник двух славных морских побед, одержанных над численно превосходящим противником. Что вы чувствуете?

— Помыться бы. Очень испачкался. И форму надо новую сшить.

— И всё? Неужели больше вас ничего не тревожит? Такая победа!

— Идёт война. На империю напали варвары. Я как верный солдат императора вступил с ними бой. Победил. Бывает. Что я должен чувствовать особого? Дело сделано. Это как спрашивать, что чувствует солдат при выстреле в противника. Хороший солдат ощущает только отдачу, ну и запахи.

— Вы сказали варвары, говоря о французах и англичанах. Как же так? Вы назвали варварами подданных королевы Виктории и императора Луи-Наполеона?

— Именно так я и сделал.

— Но почему⁈

— Потому что они не знают русского языка и говорят на какой-то тарабарщине.

— Что⁈

— А вы, любезные, разве не знакомы с прямым значением этого слова? Древние эллины называли варварами всех, кто говорит на ином, непонятном языке. Я, конечно, свободно владею и английским, и французским, и немецким, на котором, к слову, мы с вами беседуем. Но это ничуть не мешает мне считать варварами всех, кто не говорит по-русски.

— А разве других смыслов в это слово вы не вкладываете?

— Вы хотите с иначе рассмотреть это вопрос? Можно. Что делают англичане с французами в своих колониях? Просто и бесхитростно грабят местное население. Как варвары.

— Но разве римляне делали не так?

— Не без этого, конечно. Грабежи, можно сказать, одна из естественных форм товарного обмена. Но римляне не только этим занимались. Всюду, куда они приходили, за ними тянулись дороги, акведуки, нормальные города и прочие блага цивилизации. А что несут захваченным землям англичане с французами? Только боль, страдания, разрушения и смерти. Какая от них польза человечеству? Чем с точки зрения небесного мандата они оправдывают свой грабёж? Ничем. Обычные дикари и варвары. Бремя белого человека, то есть, непосильная ноша, которую приходится человечеству тащить на дрожащих от перенапряжения тоненьких ножках.

— Очень образно! И жутко!

— И честно. Эти варвары убивают людей на потеху своей чёрной души. Англичане, к примеру, собирают сушёные головы маори. Вдумайтесь! Эти христиане, пусть даже и только на словах коллекционируют отрезанные головы людей. Словно их дикие, примитивные предки. Блеск цивилизации явно прошёл мимо, не затронув их чёрные души.

— Не все англичане.

— Не все. Но вы же понимаете, что державу направляют элиты. И от того, насколько они компетентны и адекватны, зависит объективная оценка этого государства.

— Так вы настаиваете на том, что они варвары?

— Без всякого сомнения. Русского языка не знаю, императора не уважают и творят чёрт знает что. Натуральные дикари. Фу такими быть!

— Но злые языки говорят, что вы, Лев Николаевич, тоже француз. Неужто и себя к варварам причисляете?

— Если злые языки говорят, то у них и спрашивайте. Я тут при чём?

— Вы разве не слышали, что род Толстых считают выжившей ветвью Меровингов?

— Слышал. Но какая связь? Меровинги это франки, то есть, германцы. Французы же — это романизированные кельты, также известные как галлы. А также те народы, которые растворились в них через ассимиляцию.

— Интересная позиция. Я никогда на этот вопрос так не смотрел.

— Обращайтесь. Я люблю ломать шаблоны.

— Я могу понимать ваши слова, как признание того, что Толстые — это потомки Меровингов по прямой мужской линии?

— Я этого не сказал. Я указал на ошибку в вашей тезе. Называть Меровингов французами сродни именовать Гийома Нормандского Вильгельмом Завоевателем. Он, скажу вам по секрету, не знал ни единого слова на староанглийском. Да и зачем? В его понимании это был язык завоёванной черни.

— Хлёсткие слова!

— Честные. Как вы, я думаю, уже заметили, я люблю позволять себе роскошь говорить правду. В XI веке англосаксонские племена и остатки кельтов завоевали романизированные датчане из Нормандии. С тех пор английский стал языком черни. Поднял он голову в XVI веке, когда он превратился основное наречие пиратов. Просто в силу того, что три пирата из четырёх в Атлантике говорили именно на нём. Дальше, он превратился в язык самых массовых работорговцев и наркоторговцев. Как вы видите — уже добрую половину тысячелетия с английским так или иначе связаны боль, страдания и несправедливость. Удивительный язык!

— О! Истории о том, как вы ненавидите англичан, давно стали притчей во языцех!

— О нет, что вы. Я к англичанам отношусь хорошо. Особенно к молодым и симпатичным англичанкам. Ненавижу я их элиты, которые поддались искушению Лукавого и несут его волю человечеству.

— Вы не боитесь бросать такие обвинения?

— А что они мне сделают? Отправят убийц? Так, они уже отправляли.

— Убийцы⁈ Я помню это скандальное дело! Но разве там виновным оказалось английское правительство?

— Вы считаете, что посол Великобритании живёт сам по себе? Он глава разведывательной сети, собирающий сведения, вербующий сторонников и занимающийся организациями ликвидаций.

— О!

— А что вас удивляет? Или вы думаете, что в Берлине мост взорвали нищие рабочие, самозародившимся у них порохом?

— Невероятно! Неужели у вас есть доказательства?

— Они есть у каждого думающего человека. Всё же на виду.

— Даже так? Но как?

— Сначала нужно ответить на вопрос: «кто мог». Это сузит круг подозреваемых. Что мы имеем? Большое количество пороха, которое нашли на месте. Это же очевидно, я надеюсь?

— Его могли привезти.

— Не могли. Никак не могли. Провести через бунтующий город столько бочек пороха, значит, привлечь всеобщее внимание. О нём бы говорили все. А тут — молчок.

— Ну, конечно же!

— А кто мог добыть на месте много пороха и скрытно доставить его на лодках под мост? А потом провести провокацию, благодаря которой королевская семья и ближайшие родственники поспешили оставить столицу. Как вы понимаете, только тот, у кого есть обширная агентурная сеть и влияние на крупных чиновников в Берлине.

— Неужели вы имеете в виду министра-президента Пруссии^[32]?

— У нас есть три силы. Первая — упомянутый вами министр-президент. Вторая — Габсбурги, которые традиционно очень сильны в дипломатии и давно ведут борьбу с Пруссией за влияние в германских землях. Третье — Великобритания. Франция в таких делах не игрок, а Святой престол весьма слаб в протестантских землях.

— Вы назвали Габсбургов, но зачем им это делать?

— Погодите. Теперь второй шаг. Ответьте на вопрос: Кому из этих трёх фигурантов выгодна гибель королевской семьи?

— Даже не знаю. Это настолько ужасное дело, что мне и подумать о нём страшно.

— Ну, смотрите. Министр-президент либерал и презираем военными и прочими приличными людьми. А белая кость в Пруссии чрезвычайно сильна. И этот человек вылетит из власти сразу, как только потеряет поддержку короля. Насколько мне известно, Альбрехт Прусский испытывает постоянное давление, и ему стоит немалых усилий сохранить этого министра-президента.

— Возможно. А Габсбурги?

— Они могли бы, но им сейчас не до этого, да и невыгодно.

— Могли бы?

— Сколько они воду мутили в русской Польше? Руку поди набили и устроить маленький взрыв едва ли бы затруднились. Но, повторюсь, Габсбургам сейчас это невыгодно. Им нужны союзники против венгров. А Пруссия и Россия — это те страны, которые входили в Священный союз и мог ли бы защитить от революций.

— Но Россия же отказалась!

— Россия поставила своим условием честность. Мы стоим за традиционные, консервативные ценности. И император охотно бы поддержал Австрию, если бы она, прося помощи, не пыталась угодить ещё и либералам. С Пруссией такой вопрос едва ли возник бы. Она более податлива.

— Остаётся Великобритания…

— Да. Остаётся Великобритания. Которая и не скрывала того, что каскад потрясений 1848 года в Европе — её рук дело. Та самая Великобритания, которая организовала убийство Павла I , который решил дружить с Наполеоном.

— Да вы что⁈

— Это давно секрет Полишинеля. Как и то, что организация Великой французской революции, дело рук англичан с первейшей целью разгромить первый флот в мире. Изнутри. Руками собственных городских сумасшедших. Что, к слову, было ответом на организацию французами восстания в североамериканских колониях Великобритании.

— Вы какие-то ужасы рассказываете.

— Мир полон чудес. Просто эти чудеса порой совершенно ужасны. И за ними тянется шлейф из трупов и крови. К слову, ваше восстание венгров также дело рук Лондона.

— И тут он! Мне кажется, у вас какая-то особая мания — вы везде его видите. Например, какой смысл Великобритании организовывать убийство королевской семьи Пруссии? Она же искала в ней союзника в войне против России!

— Это верно. А теперь представьте, что она этого союзника в Пруссии не нашла. Представьте, что одна из сильнейших армий Европы решила в этой войне встать на сторону русских. Как? Все кусочки мозаики встали на своё место? «Могла» и «хотела» в таких делах означает «сделала». Тем более что альтернативы всё равно нет.

— А Франция? Вы же сказали, что они организовали восстание в английских колониях.

— Старая Франция. Потом её дерзали долгие годы революционных потрясений и Наполеоновских войн. И сейчас она больной человек Европы.

— Ужас! Просто ужас! Но, Лев Николаевич, давайте вернёмся к вопросу, который волнует наших читателей в первую очередь. Ответьте, Толстые действительно ветвь Меровингов?

— Здесь и сейчас я русский офицер. Всё остальное дело десятое.

— Невероятно!

— Ave Imperator ! Ave Imperium !

— Вы не желаете отвечать?

— У нас сегодня какой год?

— 1853 от Рождества Христова.

— Вот! Ну какие Меровинги? Даже если это так, то какой вообще во всём этом смысл? Я недавно организовал общество поборников научно-технического прогресса, назвав его братством стали. Вот это меня волнует. Прокат рельсов заботит. Добыча угля. А Меровинги? глупости это…

Франц-Иосиф отложил газету.

Этот дерзкий, резкий и вызывающий стиль Льва его раздражал. Сильно раздражал. Почти бесил. Но и веселил безмерно. Он даже невольно улыбнулся, представив, КАК от этой статейке будет выкручивать Викторию и Луи Наполеона. Особый смак ситуации придавал тот момент, кто это говорил. Да ещё и в контексте совершенно разгрома англо-французского флота.

Наконец, правитель Австрии позвонил в колокольчик. И уже через полчаса перед ним стоял его министр иностранных дел.

— И как это понимать? — кивнул кайзер на газету со скандальным интервью. — Это же ваших рук дело.

— Да, разумеется.

— Зачем её напечатали?

— После поражения под Севастополь Лондон стал прикладывать все усилия для сбора сухопутной коалиции против России. У него много способов это сделать. Втянув и нас в задуманную ими мясорубку. Так что я должен был сломать саму логику этой игры.

— Чтобы англичане с французами начали выяснять отношения? — усмехнулся Франц-Иосиф. — Обвинение в организации революции ради разрушения флота — это сильный ход. Тем более теперь.

— Лев отчаянный человек. — пожал плечами министр иностранных дел.

— И удачливый. Такая победа! Как там флот Англии и Франции? Где он сейчас?

— На своих базах, полагаю. — улыбнулся министр иностранных дел.

— Сильно его потрепало?

— Оба флагмана потоплены. Сверх того, семь кораблей первого ранга, одиннадцать второго и сорок два фрегатов с пароходами. Часть из них затонули, не выдержав переход до проливов. Не считая потерь, которые англичане с французами понесли ранее у Севастополя, у Синопа и Кронштадта. Кроме того, буквально сегодня утром пришло сведение, что небольшая английская эскадра у Петропавловска на Камчатке утоплена целиком. Там было два фрегата и корвет.

— Их же просто режут как свиней.

— Так и есть. Русские пока не потеряли ни одного корабля.

— Эти броненосцы… Вы что-то выяснили о них?

— Только общие сведения. Мы прикладываем все усилия для этого. Даже обратились к Николаю с просьбой.

— И что же он ответил?

— Пока ничего. До конца войны, едва ли он станет такими сведениями разбрасываться.

— То же верно. Полагаю, вы правы. Что-то ещё есть интересное с этой войной?

— Кавказский фронт посыпался. Его ведь снабжали по морю, и у турецких солдат просто стал заканчиваться провиант с боеприпасами. Позавчера русские высадили десант — тех самых лютых казаков, что обороняли Синоп. Только теперь в Трапезунд. Они зашли туда совсем без боя.

— И зачем?

— Чтобы упредить отступающих турок. Сейчас там, по моим сведениям, разворачивается полноценная дивизия. Для обороны города её излишне, поэтому весьма вероятно русские планируют окружение отступающих турок.

— Кстати, а что англичанами и французами, взятыми в плен под Севастополем?

— Их своим ходом переводят куда-то на восток. Возможно, в Сибирь.

— В Сибирь⁈ Но зачем⁈

— Это инициатива Льва. Император их всех отдал ему.

— Боже! Ну что за неугомонный человек!

— И острый на язык!

— О да… разложил он англичан с французами крепко. Только непонятно — зачем? — задумчиво спросил кайзер.

— Чтобы ему корону никто не решился предлагать.

— Ему⁈ Корону⁈

— В Риме обсуждается вопрос о том, чтобы признать то изыскание законным и правомерным для рода Толстых. После того как у Луи Наполеона ничего не вышло с этой войной, многие в Париже задумаются — почему.

— Не думаю, что этот шаг ему сильно поможет. Он же просто сказал правду.

— А кому она нужна? — улыбнулся министр иностранных дел.

— В поисках виновных? — встречно улыбнулся кайзер…

Глава 8

1853, август, 13. Босфор

Вечерело.

Демир стоял на часах и грустно смотрел на Чёрное море. Немного тревожное, но не более обычного в это время года.

Война с русскими опять складывалась неудачно. И здесь, в округе Стамбула, настроения были мрачные… скорее даже пораженческие.

Этот форт стоял не в самом проливе, а чуть в стороне. Недалеко от пляжа Кумкей, прикрывая каскад укреплений Босфора на европейском берегу. Поэтому ему и не удалось увидеть то, как убегал побитый англо-французский флот.

Ему рассказывали.

Им всем.

И это было эпично!

Где там правда, а где вымысел? Поди угадай. Но факт оставался фактом — союзники сбежали. И теперь туркам опять приходилось воевать один на один с русскими. Чего лично ему хотелось меньше всего. Ведь и отец, и дед рассказывали о былых войнах, которые каждый раз заканчивались печально.

Раз за разом.

Что на суше, что на море. Ни крепости не помогали от русских, ни отличные, просто блистательные корабли. Порой доходило до совершенно ужасного, когда поражение войскам султана наносили многократно уступающие в численности войска. И тут, в этой войне, всё, пошло как обычно — через одно место, то есть.

Синоп взят.

Османский флот практически полностью уничтожен в двух сражениях. А его остатки сидя как мышь под веником в Мраморном море, боясь высунуться за батареи в Чёрное.

Кавказский фронт, как он слышал, совсем плох. Об этом старались не болтать. Но неделю назад отец приезжал и привозил домашней еды. Вот и рассказал. Брат матери на маленькой юркой лодочке возил припасы вокруг Синопа, стараясь проскочить его по ночам или вообще, огибая у русских берегов.

Верить ему или нет — дело десятое, но его слова вгоняли в тоску. Шутка ли? Голод в войсках и острая нехватка пороха. Оборона сыплется. А русские малыми отрядами совершают осторожные вылазки, потихоньку улучшая свои позиции и вынуждая турецкие войска отходить практически без боёв.

Что дальше?

Курды, как передавала сестра, живущая в Сирии, тоже неспокойны. По её словам, целые провинции более не контролируются людьми султана. Там восстание. Хотя официально про него никто не говорит. Молчат. Но дело страшное. Даже его разумения хватало, чтобы понять: Египет не устоит от соблазна и снова провозгласит независимость.

Что дальше?

В то, что русские слабы, как часто им тут все болтали, он не верил. Не атакуют? Да. Но почему? Вон с Синопом, как вышло. Казалось бы — один удар и целый театр военных действий упал им в руки. Это не слабость. Это отнюдь не слабость. Теперь ещё этот разгром англо-французского флота. Если хотя бы половина из того, что про него болтают — правда, то всё пропало…

— Чего ты киснешь? — спросил Доган подойдя.

— А чему радоваться?

— А чему горевать? Война далеко.

— Думаешь, в этот раз не дойдёт? Мой отец в прошлую воевал. Он говорит, что русские до Стамбула почти дошли.

— Нам-то что? Где Стамбул, а где мы? Его в любом случае защищать иные будут. А мы либо победим вместе со всеми, либо также — проиграем.

— Сдадимся?

— А ты полагаешь, что наш старик так уж рвётся в бой? — хохотнул Доган.

— Кто его знает?

— Чтобы ты знал, он крупную сумму заплатил за то, чтобы сесть тут — в один из самых тихих фортов державы. Просто так? Кроме контрабанды, конечно. Притом в канун войны. Явно что-то знал.

— Отчаянный он.

— Отчаянный, да, — покивал Доган, откровенно скалясь. — Никогда не встречал никого, кто также отчаянно и беззаветно любил деньги.

— А откуда он переводился?

— Откуда-то с Кавказа. Он там состояние и сколотил на контрабанде. Но я тебе это не говорил. Если что — всё буду отрицать.

— Понимаю…

Слово за слово, сплетня за сплетню просидели битый час. Под конец же беседы Демир совсем успокоился и уже улыбался. Его кислое лицо и самого Догана вводило в тоску, вот и решил расшевелить немного. Точнее, отвлечь.

— Что у вас здесь происходит? — раздался голос командира, который поднимался к ним на бруствер.

Вынырнул головой и замер, уставившись в море. Не парализованный, но крайне встревоженный и бледный. Эти двое обернулись и ахнули. Оказалось, что они прозевали подход флота. Русского, разумеется. Сейчас в Чёрном море другого не имелось. И вот он максимально быстро шёл к пляжу, активно дымя трубами.

Но боя не случилось…

— Что? Стрелять⁈ — кричал комендант, подбежав к начавшей наводиться артиллерийской батарее. — Вы с ума сошли⁈

— Но… — обалдел её командир.

— Никаких «НО»! Вы разве не слышали, что случилось с Синопом? Часа не прошло, как русские разнесли в пыль все их батареи. Часа! Слышите меня⁈ А там у них были ещё старые пушки. Эти же… и говорить нечего!

— Но это наш долг!

— Ваш долг⁈ — взвился комендант. — Собака плешивая! Твой долг служить султану, а не глупо и бесполезно сдохнуть! Там корабли, которые разгромили объединённый флот англичан и французов. Они непробиваемы для наших пушек! НЕПРОБИВАЕМЫ! Мы просто из своих малышек подымим, а они нас тут всех с землёй перемешают!..

Уговаривал комендант не очень убедительно, но никто особо и не рвался геройствовать. Русские же тем временем спокойно добрались до пляжа, высадили передовую партию и неспеша подошли к форту. Вошли в него походной колонной. И также чинно приняли капитуляцию.

Красиво.

Чуть ли не ритуально.

И только совсем глупый не понимал, что с этим делом всё нечисто. Особенно когда комендант начал общаться с офицером КГБ словно старый знакомый.

Впрочем, солдатам было не до того.

Их разоружили, связали и посадили группами под охраной каких-то до зубов вооружённых солдат. Пока с кораблей выгружалось тяжёлое вооружение и обозы. Но мучать не мучили. Покормили. Что потом они с особым теплом вспоминали, узнав, чем закончились дела на других укреплениях…

Ни Демир, ни Доган никогда не видели таких солдат. Форма-то ладно, она всякая бывает, хотя тут сразу бросалось в глаза качество пошива и материалов. Добротность. А вот то, чтобы каждый стрелок нёс кованный шлем и кирасу — диво. Причём видно — нагрудник крепкий. В такой из пистолета бить — пустое. Да и из ружья, пожалуй, тоже. А оружие у них какое? Никто из турецких солдат о таком не слышал даже. Но самое интересное — у каждого бойца на ремне слева висел небольшой подсумок с красным крестом. Как потом оказалось — индивидуальная аптечка.

Сильно потом.

Сейчас же пленники смотрели на эти кресты и думали только о крестоносцах. Ведь истории и легенды о возрождённых тамплиерах ходили и тут — в Османской империи…

Впрочем, темнело быстро и довольно скоро стало не разобрать ничего. На утро же следующего дня начался второй этап операции, а турецкие солдаты обнаружили с удивлением в форте обычную русскую пехоту.

Элитные же части оказались задействованы куда интереснее.

Ни свет ни заря в Босфор вошли броненосцы и начали шуметь. Стреляя по укреплениям. Но так — больше для проформы. Чтобы личный состав крепостей и батарей был увлечён ими.

С тыла же тем временем их атаковали высадившиеся накануне бойцы. На европейском берегу — бригада морской пехоты. А на азиатском — казаки Бакланова. Его за Синоп повысили до генерал-майора, подчинив не только свой нынешний 17-ый казачий полк, но и старый 20-ый. Упаковав по полной программе, то есть, доведя до уровня морской пехоты.

Тут были и винтовки Шарпса, и револьверы, и штурмовые кирасы, и стальные шлемы, и ручные гранаты, включая специальные шашки вроде дымовых. Всё. Вообще всё, что можно было найти и было полезно — выдали.

Морская пехота была выдрессирована, конечно, куда лучше. Но и целей ей предстояло вскрыть побольше. В целом же, турки особой разницы не замечали — на обоих берегах Босфора русские солдаты вели себя словно хорьки в курятнике. Тем более что Дубельт сумел раздобыть все схемы укреплений с прилегающей картой местности, попросту купив их у турок. Как и сведения о гарнизонах. И теперь это позволяло вскрывать орешки мягко, нежно, почти деликатно. То есть, с самыми минимальными потерями.

Вообще, с Баклановым история получилась довольно занятная.

Так-то Лев Николаевич его специально перевёл, пользуясь своими связями, поближе к Анапе и Новороссийску, чтобы защитить верфь и порт от набегов черкесов. А потом взял над полком шефство. Но не в том протухшем смысле, который практиковался в Российской империи XIX века, когда шеф в лучшем случае лицом торговал. Нет. Лев именно что решал проблемы и опекал во всех смыслах слова своих подопечных. Даже тыловые. Оказывая помощь старикам служивых в самых разных проблемах, включая бюрократические.

По этой причине получилась своего рода идиллия. Однако же он пошёл на снятие полка Бакланова и переброску его в Синоп.

Почему?

За обещание императора «достать из чулана» Григория Христофоровича Засса. С выделением тому трёх казачьих полков с той же самой задачей: защищать Анапу с Новороссийском. Ну и заодно, купировать набеговую активность черкесов.

Местные взвыли.

Ибо Засс по кошмарности своей фигуры был персонажем на одном уровне с Ермоловым. Даром что в разное время на Кавказе службу несли. В прошлом. Сейчас же — вот. Они оба. А вокруг вьётся «добрая фея» — мальчик Лёва, который всеми правдами и неправдами пытался добыть им ресурсы. Начиная с таких банальностей, как ткань на форму, хорошую обувь, еду и прочие расходные вещи. Ну и оружие. Здесь, конечно, особо не развернёшься. Николай Павлович выдаивал всё, что производил Шарпс. Почти всё. Кое-что Толстой, конечно, втихаря отщипывал, делая вид, что совершает это тайно. А император в свою очередь, делал вид, что этого не замечает… Так что, по сути своей, Лев Николаевич стал де факто «батькой» для двух полков морской пехоты, двух казачьих полков Бакланова и трёх — Засса.

Да, это не лично преданные войска.

Они тоже имелись, ибо в Экспедиции уже набралось свыше тысячи бойцов. Большая часть из них по местным меркам квалифицировались как элиты с очень крепким уровнем тренированности. Но… и такие, прикормленные полки очень крепко повышали фактический политический вес графа.

Семь полков.

Корпус.

Не у каждого сановника имелось столько вооружённых людей за спиной. Понятное дело, всё довольно относительно и пределы их применения весьма зыбки. Но и в жизни мало чёрно-белых вещей. Вон как славно морская пехота пригодилась в борьбе с Демидовыми. Без неё ситуация бы так легко и просто не завершилась…

Вот.

А Засс… он как вернулся, сразу провёл показательную акцию. Ну, чтобы развеять сомнения у тех, кто не верил в то, что это действительно он. Старые разведывательные связи восстановил — и за дело — выбив с ходу несколько повстанческих лидеров и свыше сотни боевиков…

* * *

Николай Павлович посмотрел на вошедшего к нему человека максимально равнодушным взглядом. Перед ним был посол Великобритании. Тот, что спешно покинул Россию с началом войны, а теперь явился не запылился…

— Что вам угодно? — холодно спросил император.

— Ваше императорское величество! Я прибыл от моей королевы, чтобы предложить вам мир.

— Мир? Весь мир, полагаю? — спросил по-русски Николай Павлович, припомнив старую шутку Толстого, над которой в своё время он изрядно посмеялся.

— Что, простите? — захлопал глазами посол.

— Вы дурно образованы, — покачал головой император. — Ехать послом в страну, языка которой толком и не знаете — моветон. Неужели вы лучший из всех англичан, что нашёлся для такой цели? Или королева настолько меня не уважает?

— Русский язык очень сложный…

— Не сложнее английского! — перебил его Николай. — О каком мире вы хотите поговорить?

— Её королевское величество считает, что произошло ужасное недоразумение. Турецкий султан смог многих обвести вокруг пальца. И… — посол развёл руками. — Она жаждет положить конец этой совершенно пустой войне.

— И что же она готова мне предложить?

— Она готова выслушать ваши предложения.

— Первое. Всех журналистов и выпускающих редакторов, которые писали ложь про Россию, должно повесить. За оскорбление императора.

— Но…

— Второе. — с нажимом произнёс Николай Павлович, перебивая. — Весь штат министерства иностранных дел уволить от службы с запретом пожизненно занимать государственные должности, а потом выслать за пределы метрополии. До конца их дней. В случае возвращения — повесить.

— Ваше Императорское Величество!

— Третье. Лорда Палмерстона должно казнить прилюдно, как изменника. Ведь вы говорите, что султан ввёл королеву в заблуждение. Разве не эта ирландская собака отвечала за этот вопрос?

— Боюсь…

— Четвёртое. — вновь перебил его император. — Во всех, я подчёркиваю это, во всех газетах и журналах Великобритании должно выйти опровержение той клеветы, которую писали про Россию и турок. И упаси вас господь соврать уже там.

— Ваше Императорское Величество, моя королева не пойдёт на такие меры ради мира! — решительно произнёс посол.

— Вы не поняли меня. Это не меры ради мира. Это меры, после которых мы вообще с вами что-то будем обсуждать серьёзно.

— Но… но вам не кажется, что это слишком⁈ — захлёбываясь от эмоций, поинтересовался посол.

Николай Павлович встал.

По-доброму приобнял его и подвёл к двери. Молча. Открыл её.

После чего заявил:

— Нет, я думаю, что это не слишком. Я думаю, что это в самый раз. А теперь пойдите прочь.

И, держа посла Великобритании за шиворот, повернул к себе спиной. Чуть толкнул вперёд. А потом отвесил ТАКОГО пинка под зад, что тот кубарем вылетел в приёмную.

— Вы все поняли, милейший? — поинтересовался Николай Павлович.

— Боже! Боже! — ахал тот, пытаясь собрать мысли в кулак, так как умудрился поймать лбом массивную ножку секретарского стола.

Император же, хлопнув дверью, вернулся в кабинет.

И настроение он имел отменное.

Как же давно ему хотелось так поступить. Наверное, с того дня, как узнал об измене Меншикова. Злоба копилась… копилась. А тут один хороший пинок по засранцу и прямо полегчало. Быть может, в этом и заключался позитивный настрой Толстого? Он-то позволяет себе и не такое…

Глава 9

1853, август, 17. Стамбул

Раннее утро.

Первые лучи солнца только-только стали освещать древний город, а его жители в массе своей ещё… спали бы, если бы не паника, которая охватила Стамбул трое суток назад. Сразу, как пришли сведения о падения укреплений Босфора и высадке русского десанта.

О! Город буквально вскипел!

Ближайшие сильные армии находились у Дуная, поэтому никак не успевали подойти. А местные войска оказались размазаны тонким слоем по многочисленным мелким гарнизонам. Столичные же войска… никто в них не верил, даже они сами.

Посему люди разбегались.

Просто и бесхитростно.

Кто мог.

Ибо ещё с падения Синопа весь город накручивали собственные страхи самыми изысканными способами. В том числе рассказывая небыли о зверствах русских. Оттого третьего дня с той новости о падении крепостей Босфора северные районы Стамбула стояли пусты и безжизненные. Те, что за заливом.

Люди ушли почти всё.

Кто-то на южный берег Золотого рога, кто-то вообще постарался «раствориться в закате» от греха подальше. Защитники же сюда не совались, предпочитая окапываться там — за водной преградой и хоть какими-то стенами. Да-да. Стенами. Ибо Стамбул пока ещё так и не оправился от катастроф былых лет и всё ещё умещался внутри стен Феодосия^[33], воздвигнутых аж в V веке.

Но, чу!

Из-за поворота осторожно вышла группа трёх бойцов. И вид они имели довольно контрастный для местного… исторического ландшафта.

Зелёный однобортный мундир, обычного для русских покроя. Белые штаны, заправленные в невысокие кожаные сапоги. Крепкие такие. Добротно подбитые. На груди у каждого нагрудник, на голове — шлем, тоже стальной. Но они не блестели, покрытые тканевыми чехлами того же цвета, что и мундир.

Цвет для южного города, прямо скажем, неудачный. Всё вокруг другой цветовой гаммы. Одно спасало — пыль. Было видно, что эти люди довольно прилично отмотали по местным дорогам. Из-за чего сочный зелёный превратился во что-то серовато-зелёное.

В руках у них были винтовки.

За спиной ранцы с котелком и сухарной сумкой, а также скрученной и уложенной поверх ранца шинелью и плащ-палаткой. Лето. Жара. Но всё одно — могло пригодиться ночью или в непогоду. На поясе висел обвес из двух подсумков для патронов^[34], металлической фляжки, аптечки и двух ножен. По правую руку располагался штык-нож, сильно напоминавший аналогичное изделие от ещё не рождённого Mauserk98, а по левую — большой бебут, выполненный в размерах тесака, универсального назначения, каковым он, в общем-то, и являлся.

Шла эта троица очень необычно.

Оружие держалось так, чтобы как можно скорее можно было приложиться и выстрелить. При необходимости, не закрывая при этом обзор при движении и не сильно утомляя руки. Один боец «водил жалом» по курсу. Остальные два — по сторонам, выглядывая неприятеля.

Прошли шагов пятнадцать-двадцать и следом, из-за угла вынырнула ещё троица. Потом ещё и, наконец, последнее звено отделения. Они все добрались осторожно до ближайшего перекрёстка и заняли оборону.

Сразу после этого из-за того же угла вышло второе отделение и перекрыло уже тот перекрёсток. А потом и третье отделение взвода, которая занялось зачисткой. То есть, прочёсыванием зданий на участке между этими двумя пикетами.

Сделали?

Перешли дальше.

Всё так же осторожно, чередуясь в ролях. Специально для того, чтобы в рамках этой ротации получалось не сильно утомиться.

В эти годы никто ничего подобного не делал.

Вообще.

Лев же гонял морскую пехоту отчаянно. И на полосе препятствий, и обыгрывая сценарии штурмы, и вот такие продвижения. Поначалу корректируя, и порой сильно, но чем дальше, тем больше просто нарабатывая у них устойчивый навык.

Гулко ударил пушечный выстрел.

— Совсем недалеко, — сыграл в «капитана очевидность» командир взвода. — В квартале от нас или чуть дальше.

Сказал, и открыв планшет, стал изучать карту округи. А Дубельт и тут отличился, добыв самые лучшие и точные карты с подробным указанием расположения всяких объектов.

— Что там? — спросил старший унтер, командовавший первым отделением.

— Особняк богатый.

— А пушка где стреляет? У наших же нет их.

— О…пальба…

И верно — с той же стороны начали раздаваться звуки перестрелки. Работали привычные и хорошо различимые на слух винтовки Шарпса, а также что-то ещё, разное.

Чуть помедлив, поручик не стал сломя голову бежать вперёд. Нет. Это могло быть ловушкой, поэтому он двинул взвод дальше с особой осторожностью. Даже большей, чем при зачистке. Поэтому и не успел к «шапочному разбору». Его взвод подошёл к искомому объекту, когда от него уже откатывали бойцы.

— Что у вас тут происходит? — спросил он у первого попавшегося, отходящего морского пехотинца.

— Огневую поддержку вызвали. — буркнул тот.

— Зачем? А пушки где стреляли?

— Да там. — махнул боец рукой. — Там крупный, хорошо вооружённый отряд. Кто именно — неясно, но, кажется, не турецкие солдаты.

— С чего ты взял?

— Да видел я их. Это не они.

И тут жахнуло.

Внушительно. Основательно. Находиться так близко от разрывов восьмидюймовых фугасов — удовольствия мало. Но и слишком далеко отходить резона не имелось из-за утраты контроля за сектором.

Ещё жахнуло.

Ещё.

По крепкому особняку, обнесённому мощной оградой, прилетали снаряды с броненосцев. Один за другим. Как на кораблях поняли куда стрелять? Так шашки с цветными дымами. Их несколько штук закинули на крышу особняка, а потом пустили сигнальную ракету, привлекая внимание. Вот с броненосцев, болтавшихся недалеко от берега, цель и приметили.

Это было непросто.

Очень. Из-за стен и городской застройки, перекрывающий видимость самым решительным образом. Но на борту каждого броненосца держали по малому воздушному шару, который и поднимали метров на полста вместе с наблюдателем…

Обстрел длился недолго, да и интенсивность имел небольшую. Один броненосец чуть-чуть поработал по квадрату, и всё. Потребовалось бы больше, командир батальона мог бы запустить две или даже три сигнальных ракет, которыми не только привлекалось внимание, но и регулировалась сила удара.

Просто и удобно.

Ну, почти. Во всяком случае ничего лучше просто не существовало…

Минута тишины.

И бойцы устремились к сильно повреждённому особняку. Выстрелов почти не звучало — работали преимущественно штыком и тесаком. На оглушённых защитников тратить патроны они жалели, носимый боезапас не такой уж и большой…

Пленных не брали.

Просто зачистили локацию и пошли дальше, вернувшись к своим задачам. Им ещё до вечера требовалось полностью занять северные районы Константинополя. Те самые знаменитые Галата и Пера. Формально-то они христианские. Были. Однако местное население, накрученное слухами, не стало рассчитывать на общность веры и испарилось почти полностью. Вместо него встречались мародёры и какие-то странные группы, что примечательно — все вооружённые.

Так и шли.

Чисто. Продуктивно. И почти без потерь.

Пока ближе к закатам не вышли к мостам… разрушенным уже. Но это было не так уж и важно…

Древний город постепенно окружался. По мере подхода войск, которые непрестанно перебрасывали с Большой земли десантными и подручными способами. Следом за морской пехотой и линейные части приезжали.

Готовился общий штурм.

Быть может, Николай Павлович и чрезмерно серьёзно к нему относились. Вон — на всю столицу войск всего ничего. Да и среди местного населения растущая паника. Но… решили перестраховаться, чтобы не ударить в грязь лицом. После Даргинского похода и тех совершенно глупых, дурацких ошибок, эту операцию готовили не в пример серьёзнее и адекватнее.

Галата же и Пера…

Следом за бойцами морской пехоты там двигались маленькие отряды КГБ, которые повторно проходили по домам и собирал материалы. Им бы, конечно, пленные очень пригодились, но морская пехота с ними не возилась. У них сроки горели…

Султан стоял в своём дворце и смотрел вдаль — туда — за Золотой рог. И молчаливо созерцал вечность, если так можно выразиться, погруженный в свои мрачные мысли.

Послышались быстро приближающиеся шаги.

Не оборачиваясь, он спросил:

— Что удалось выяснить?

— С моря всё перекрыто совершенно. Русские топят без разбора любой корабль или лодку, что отходит от берега. Мы пробовали девять раз. Результат один и тот же.

— А с сушей как обстоят дела?

— Там уже разъезды и пикеты сплошной завесой.

— Мимо не проскочить?

— Они вооружены скорострельным нарезным оружием. Бьют далеко, часто и метко. Попытки прорваться очень жёстко пресекаются.

— А подкупить?

— Они не вступают в переговоры.

Султан покосился на послов Великобритании и Франции, которые стояли чуть в сторонке с видом обосравшихся мальчишек. Таких, которые уже понимали всю постыдность сего дела, но ничего с собой поделать не могли.

— Этих — арестовать. — тихо произнёс он.

— Может казнить? — мрачно переспросил великий визирь.

— Нет. Менять будем. Они знают много. Очень много. С такими можно будет поторговаться за свою жизнь.

— Эти русские никого из города не выпустят! — сдавленно выкрикнул англичанин, которого уже вязали.

— И что? По дворцу они стрелять из пушек не будут.

— Вы уверены? — оскалился посол.

— Ну хорошо — по Софии.

— А вы не думаете, что вас всех в той Софии не перебьют штыками, чтобы фрески не портить? — оскалился англичанин. — Неужели настолько боитесь взять ситуацию в свои руки?

— Это как же? — равнодушно спросил султан.

— Нужно поджечь город и вынудить людей густой толпой уходить.

— Вы хотите, чтобы я сжёг свой город? — выгнув бровь, переспросил Абдул-Меджид.

— Я хочу, чтобы вы спаслись. Ну и мы тоже.

— Вы на это ещё надеетесь? — усмехнулся султан. — Я бы на вашем месте молился.

— Вы сами видели налёт артиллерии с их кораблей. Там, куда они стреляли, находилась очень добро укреплённая усадьба. Несколько пушек и две сотни защитников. Сколько минут они их перемалывали?

— Девять. — ответил великий визирь, который всё ещё потирал в пальцах карманные часы, что извлекал специально, засекая этот штурм.

— Девять минут. И самый укреплённый узел обороны на том берегу Золотого рога оказался обращён в пыль. А ведь им была дана инструкция — при возможности вступить в переговоры и тянуть время.

— Переговоров не было. — тихо произнёс султан.

— Да. Вы полагаете, что ЭТИ люди будут разговаривать с вами?

— Я султан!

— Вы султан, который сделал очень много зла христианам. А этим солдатам, без всякого сомнения, это сообщили.

— Это ваши домыслы. — хмуро констатировал султан.

— К сожалению, нет. — ответил вместо англичанина француз. — У русских с осени каждое воскресенье на проповеди говорили про вас ужасные вещи. Просто пересказывая в красках детали погромов и резни.

— Из-за чего пострадали наши друзья на Кавказе, — добавил английский посол. — Ермолов и Засс там лютуют.

— Ермолов и Засс… хм… вот же мерзавцы кровожадные. — покачал головой султан.

— Конечно, не так, как раньше. Но русские начали запускать туда проповедников, направляя провинившихся священников отрабатывать грехи. Местные же на них резко реагируют. Иногда колотят и грабят, а порой даже убивают.

— Им только повод дай для наказания или мести. — добавил английский посол. — Тот же Шамиль вообще к каждому такому проповеднику приставляет своих людей, чтобы защищать. От греха подальше. Ну и особенно следит за тем, чтобы христиан не обижали.

— Как только он жив до сих пор…

— Этот Лев предложил ему и его людям отличный способ достойного заработка. Женщины ткут ковры на продажу, а мужчины куют холодное оружие и ножи. Много. Во многие разы больше, чем нужно им самим. И всё это выкупает у них граф Толстой, который и реализует их дальше. Отказываться от этого никто не хочет.

Султан скривился.

Он прекрасно знал, о чём послы говорили. И ему давно хотелось выжечь эти проклятые места, которые так сильно стали влиять на политику Кавказа. Кроме того, эти русские давали достойную награду за тех, кто агитировал как-то против власти императора. И местные жители время от времени их сдавали. Не всё и не всегда, но таких хватало. И самих агитаторов, и тех, кто их укрывал. Ермолов же и особенно Засс не пренебрегали своими обязанностями, тщательно отрабатывая любые ростки сепаратизма.

Хуже того, этот мерзкий Толстой вёл активную вербовку «горячих голов» на Северном Кавказе. Набирая бойцов для дальних торговых станций, кораблей, сопровождения груза и прочих операций, например, в научные экспедиции. Разумеется, старательно размывая и смешивая их с другими людьми, через что происходило естественное братание. Да и вообще велась вдумчивая работа по встраиванию местного населения.

Комплексно.

Например, этот Толстой, продавил через императора указ об отмене на пять лет всяких налогов и сборов для тех, кто переходил в православие. С удвоенным их начислением в случае возврата к старой вере. Не джизья, конечно, но аргумент…

Так что теперь Кавказ был буквально парализован в политическом плане, и горцы не имели возможности открыть второй фронт в тылу русской армии.

В известной степени эта вся ситуация в тех краях султана немало печалила и даже вызывала чувство вины. Порой обострённое. Потому как именно он спровоцировал русских на такое поведения, активно используя каналы религиозного влияния для борьбы с ними. Вот и результат^[35]…

В Польше тоже ситуацию не удавалось раскачать. Начиная с того, что добрая половина старой польской шляхты своего дворянского состояния попросту лишилась за последние годы. И имущества тоже.

Потихоньку.

Вязко.

Через суды, которые взыскивали долги, припоминали участия в мятежах, вскрывали измены и прочее, прочее, прочее. Ну и старые документы, подтверждающие имущественные права и статус тоже проверяли, выявляя довольно массовый самозахват.

Как итог оказалось совершенно выбита основная масса движущей силы польского мятежа. Крестьянам-то он даром не сдался. Это все дворяне местные воду мутили. А оставшиеся либо лишились изрядных финансовых возможностей и просто ничего не могли сделать, либо сидели тихо-тихо, как мышка под веником.

В Великом княжестве Финляндском ситуация складывалась ещё хуже. Там и сопротивления особенного покамест не имелось — не успело сформироваться. Но даже и его зародыши тщательно вычищали, размещая на руководящих постах всех уровней чиновников исключительно лояльных Санкт-Петербургу. Переводя всё и вся на русский язык и имперские стандарты. Пока — в параллель. Пока.

В Западном Туркестане тоже, очевидно, не справились. Даже несмотря на то, что англичане сумели перебросить туда множество добровольцев из исламских регионов Индии. Деталей султан не знал. Просто слышал, что у сил вторжения огромные потери, а успехов нет. И даже напротив: русские возобновили прокладку своей железной дороги на юг и сейчас строят большую крепость как мощный форпост. Из-за чего проводить набеги стало принципиально сложнее.

Иран сидел тихо и не дёргался. Так — чуть помог в Туркестане, но не более. Хуже того — продолжал торговать с русскими, увеличивая объём сделок. По всей видимости, он решил с ними не воевать, здраво оценив обстановку. И рассчитывая на большие выгоды от сотрудничества. Из-за чего султану докладывали о каких-то нехороших движениях иранских войск, словно бы стягивающихся поближе к Междуречью. Пока ещё османскому.

Курды и египтяне вдумчиво бунтовали. А дунайские княжества обживались русской администрацией как коренные территории. Тихо и уютно, без шума и пыли…

Султан закрыл глаза и потёр лицо руками. Ситуация выглядела просто ужасной.

Катастрофой! Настоящей катастрофой!

Причём развивалась и усугублялась она очень быстро. Уже сейчас было совершенно ясно, что греки, без всякого сомнения, начнут войну, а болгары с сербами — восстание. В самое ближайшее время…

Наконец, Абдул-Меджид произнёс, обращаясь к английскому послу:

— Что конкретно вы предлагаете?

— Сейчас пикеты и разъезды не очень серьёзные. Русские только накапливают войска. Поэтому я предлагаю поджечь город, вынудив толпы его жителей бежать, спасаясь. Направив их в нужном направлении, завалив проходы в других воротах. Пусть даже и взорвав их. Такая волна обывателей снесёт зыбкие заслоны и позволит нам выйти, вывозя ваших детей и казну.

Англичанин замолчал, и повисла тяжёлая пауза.

Абдул-Меджид колебался.

Лихорадочно соображал, пытаясь просчитать последствия, и колебался.

— Подготовьте всё. — прошептал султан, повернувшись к визирю. — Сколько потребуется времени?

— До ночи должен успеть.

— Действуйте. А этих… — кивнул Абдул-Меджид в сторону послов, — эти больше не нужны. Война всё спишет.

Упомянутая двоица попыталась что-то закричать, но им уже зажали рот, начиная казнь…

Глава 10

1853, октябрь, 29–30. Лондон

Лорд Палмерстон стоял бледный перед парламентом.

Его судили.

Не королева, но парламент. Ибо иначе решить этот вопрос было никак нельзя, чтобы не создавать слишком опасные инциденты…

— Вы осознаёте, что натворили? — холодно спросила королева.

Лорд вскинулся.

— А что я натворил, Ваше Величество?

— Вы этого не понимаете?

— Я защищал со всем отчаянием интересы вашей короны! И шёл ради короны на всё. Хотя адмиралы игнорировали мои предупреждения. Генералы тоже. Но виновным объявили меня.

— Следите за тем, что говорите! — процедил спикер.

— Прошу меня простить за правду. Но вы ответьте, где те адмиралы, которые смеялись над моими предупреждениями? Мне говорили, что я ничего не понимаю в кораблях и флоте. А теперь русские разгромили наш флот. И это, очевидно, не случайность, так как они это провернули дважды. И что же? Виноват я?

— Мы не обсуждаем сейчас их вину. — холодно и строго произнёс спикер.

— Да. Вы правы. Мы сейчас обсуждаем, как сделать так, чтобы за них отвечал только я. Виновны они, а вину вы переносите на меня.

— Они все отрицают ваши слова. — заметил спикер.

— Я это говорил им в присутствии Её Величества, притом неоднократно.

— Это так? — поинтересовался спикер у королевы Виктории.

Та несколько секунд молчала, после чего отрицательно покачала головой, не глядя, впрочем, в глаза лорду Палмерстону. Кротко потупившись.

— Как вы могли… — с горечью произнёс он.

— Как вы могли лгать в присутствии королевы⁈ — повысил голос спикер. — Да ещё наговаривая на неё!

— Я более ничего не скажу. Если вы решили сделать меня жертвенным бараном, то едва ли я способен этому помешать. — с нескрываемым презрением процедил Палмерстон.

После чего демонстративно отвернулся от спикера и королевы, так, продемонстрировав им спину. Отчего по парламенту прошла волна возмущения.

Суд, впрочем, это не остановило.

Обвинения сыпались за обвинением. Разные. Включая совершенно кошмарные, вроде убийства короля Пруссии и многих членов его семьи или организации переворота во Франции, приведшей к свержению Бурбонов. На него вдумчиво и со знанием дела вешали всё вскрывшееся грязное бельё британской внешней политики.

Он же молчал.

А следующим утро его обезглавили в Тауэре.

Почему?

Ведь прецедент. Серьёзное наказание целого лорда! Обычно им всё сходило с рук, либо ограничивалось чисто символическими последствиями. Максимум — ссылкой в колонию, да и ту могли позже отменить, если он был нужен или как-то там отличился.

А тут казнь.

Притом быстрая. Как в старые-добрые времена Тюдоров.

Отчего так?

Паника.

Всему виной была жуткая паника, которая охватила Лондон! Уничтожение экспедиционного корпуса и разгром объединённого флота напугали англо-французские элиты до крайности. И это — мягко сказано. В сущности, ведь произошло что? Правильно. Великобритания утратила способность защищать свои морские коммуникации. Даже Ла-Манш! А десантная операция в Босфоре их натурально добила.

Это была уже даже не паника.

Нет.

Настоящая истерика, при которой руководство Великобритании хваталось за десятки самых разных проектов. Пушки, мины, броненосцы и прочее. Им было плевать. Они просто боялись… жутко боялись, что к ним зайдут и за всё спросят. Вот и старались «родить» хоть что-то. Параллельно старательно пытались выиграть время.

Русские завязли в Османской империи.

Это радовало.

Но ведь остальные игроки тоже зашевелились, почуяв, что британский лев превратился в старую, беззубую кошку. В первую очередь французы, которых они старались хоть как-то и хоть чем-то занять. И у них получалось.

Ну… так… очень условно.

Во Франции опять получилась революционная ситуация. Обычная, впрочем, для хаотичной природы кельтов. Только плесни маслица — огонь теплился всегда. Тут же — военная катастрофа и феноменально провокационное интервью Толстого, от которой вся страна забурлила так, словно в нужник кто-то ведро дрожжей высыпал.

Луи Наполеон пытался собрать в кулак хоть какие-то войска. И стремился навести порядок в столице. Ведь, как известно, успешные революции обычно именно в них начинаются. Но получалось у него это плохо. Ведь одно дело, когда за тебя работает британская агентура, компенсируя невеликие личные данные, и совсем иное, когда она пытается мешать.

Надолго ли это? Неясно. В любой момент весь этот «воспалённый нерв» мог канализироваться в ненависть к англичанам. Вполне законную. И всё… поэтому обитатели Туманного Альбиона шевелились как могли. В том числе и вот так — снижая накал международного негодования…

— Это ужасно… просто ужасно, — стоя у окошка Тауэра и наблюдая за казнью, произнесла королева.

— Он был мерзавцем. Чего его жалеть? — пожал плечами принц Альберт.

— Он был преданным нам мерзавцем.

— Предавший своих. Нет, моя дорогая, он лишь удобная гниль. Не более. А этих, — кивнул он на повешенных журналистов, — да, вот их жалко.

— Думаете, оно того стоит?

— Думаю. Николай не злой человек и не станет перегибать с насилием. К тому же России не с руки воевать с нами. Во всяком случае, серьёзно и на нашей территории. Ему надо красиво закончить войну. Не более.

— И забрать черноморские проливы.

— Сейчас мы не в силах ему в этом помешать.

— А потом? Мы потом будем способны это сделать?

— Обязательно. В одном был прав этот ирландец, — кивнул принц Альберт на обезглавленное тело. — В России не так много людей, которые весь этот взрывной успех продвигают. И их устранение…

— Хотите закончить также? — холодно поинтересовалась королева, перебив визави.

— Вы серьёзно? — немало удивился муж.

— Кажется всем уже понятно, что началась игра, в которой цена ошибки — смерть.

— Неужели вы решитесь меня обезглавить?

— Я — нет. Но если верно то, что говорил этот ирландец, то нам нужно очень сильно взвешивать свои поступки. Если не хотим случайно умереть. Я вчера получила письмо от Святого престола. И там считают, что Лев не только Меровинг, но и глава ордена Тамплиеров. И они сейчас это собираются официально провозгласить. Вы понимаете, ЧТО это значит?

— Если это правда.

— Совершенно очевидно, что с ним дело нечисто.

— Это может быть мистификация.

— А если нет? Представь на минутку, что это не мистификация. Включая всю ту жуть с обращением в живых мертвецов и общения с древними богами. Афина и та, львица из древнего Египта. Это же кошмар! Зато отлично объясняет всё.

— Да, но это слишком простое объяснение. Поэтому я не склонен в него верить. Неправдоподобно.

— Если у вас есть что-то лучше?

Принц Альбер промолчал.

— Даже если это мистификация… Лев смог с группой вооружённых мужчин проникнуть в Лондон и творить здесь всё, что его душе угодно. В самом его центре. А ведь он мог бы заглянуть не к этому ирландцу, а к нам в гости. И просто убить. Всех убить.

— Мы же готовы. Мы выставили часовых.

— Вы сами-то верите в то, что это хоть как-то их остановит? — покачав головой, поинтересовалась королева Виктория.

Эпилог

1853, ноябрь, 25. Константинополь

Лев глубоко вдохнул и зевнул.

Последние несколько месяцев ему крепко не хватало сна. Однако же он всё равно пришёл сюда в это раннее утро. Святая София была покамест пуста, ибо рабочие ещё не начинали свою суету.

Он любил вот так приходить сюда к рассвету.

Службы здесь ещё не велись, но всё равно — ему нравилось постоять в этой монументальной тишине. Подумать о разном. И даже порой помечтать.

За спиной послышались шаги.

Граф даже не стал поворачиваться. Вход охраняли лично преданные ему бойцы, которые могли бы вот так сюда пропустить только одного человека. Да и походка знакомая.

— Даже не вериться, — произнёс Николай Павлович подойдя. — Моя бабка мечтала вернуть этот город. Даже настояла на символических греческих именах для моих старших братьев. Столько усилий предпринимала. А он казался таким недостижимым.

— Государь, это всего лишь пустая скорлупа… Весь Константинополь выгорел. Во всём старом городе и полусотни целых зданий не найти.

— Заселим. Не беда, — отмахнулся император. — Так даже лучше.

— Почему?

— Едва ли мы могли бы доверять местному населению. Начали бы сами выселять — вой до небес поднялся бы. А так… султан сам сжёг город отходя. Его вина. Его ответственность.

— А наша польза.

— Именно.

— А это точно известно, что сжёг он?

— Обыватели говорят, что дома поджигали люди из дворцовой охраны. И ворота они взрывали.

— А это не маскарад? Может быть, кто-то пытался его подставить?

— Судя по всему — нет. Обыватели побежали от огня в несколько целых городских ворот, опрокинув наши заставы. Тысячи и тысячи людей. Что с ними сделать? Женщины. Дети. Все спасались в ужасе. А следом там прорвался и султан с преданными войсками.

— С казной?

— Да.

— Мда… Бог не Тимошка, видит немного. Вряд ли ему такое сойдёт с рук.

— Уже не сошло. Его убили и прислали мне его голову в знак примирения и предложения переговоров.

— Великий визирь?

— Да. Это так очевидно?

— Я просто предположил. Пальцем в небо. Но… занятно. Казну нашли?

— Он сказал, будто бы она утрачена при бегстве.

— Какой интересный человек. Вы позволите нам с ним поговорить наедине?

— И тем самым сорвать переговоры? — удивился Николай Павлович.

— С предателем, убийцей законного правителя, да ещё и вором? Не стоит создавать прецедентов и тащить эту византийщину в приличный дом. Потом будут повторять.

Николай Павлович промолчал.

Смерил Льва задумчивым взглядом, но промолчал.

— Да и нужен ли нам мир с османами? — после долгой паузы спросил граф.

— Войну нужно заканчивать.

— В Лондоне и Париже, как мне говорили, истерика. Если мы слишком быстро её завершим, то только усугубим её. А с ними мы надорвёмся сейчас воевать.

— Это говорите мне вы?

— Слона надо есть маленькими кусочками. Чтобы не подавиться. — пожал плечами Лев. — Нам и этого куска за глаза. Переварить бы. Сейчас очень важно проложить сухопутный коридор к проливам. В идеале взять большую часть Малой Азии и восток Балкан. Да, экономику надо дальше развивать, делая следующий шаг в развитии. Все ведь сейчас бросятся копировать наше вооружение. И если мы не хотим оказаться в невыгодных условиях, нам нужно к следующей войне подготовиться на опережение.

— Не слишком ли много вы хотите «откусить» от державы османов? — чуть помолчав, спросил император.

— Они утратили свой небесный мандат и уже давно медленно умирали. Добить умирающего с целью прервать его страдания — акт гуманности. К тому же отличный способ «прикормить» соседей.

Снова помолчали.

Эти непрошеные советы немало озадачили Николая, который явно собирался совершить какие-то далекоидущие дипломатические ошибки. Наконец, он хмыкнул и сменил тему:

— Мне все уши прожужжали о том, что вы глава ордена тамплиеров. Это так?

— Люди верят в том, что для них удобно. — пожал плечами Лев.

— Удобно?

— Они не могут поверить в то, что я русский офицер. Для них русский — что варвар, поэтому и придумывают всякие небылицы. Просто чтобы их картина мира не рушилась. Та, в которой Россия — суть дикая окраина ойкумены, а русские что белые негры.

— Про Меровингов тоже вздор? — усмехнулся император.

— Наталья сглупила и затеяла всю эту дурную историю. Я видел те изыскания. На мой взгляд, там с добрый десяток допущений и натяжек. Начиная с отождествления Индриса с Андресом и заканчивая самим актом из монастыря. Он очень размытый. Кроме того, сам Индрис фигура легендарная, доказательства существования которой я так и не нашёл. В любом случае — это всё не важно. — махнул рукой Лев. — Кем бы ни были в прошлом мои предки, сейчас я русский офицер и этого более чем достаточно. Врагов от этого корчит? Тем лучше. — закончил граф с улыбкой.

— Вы уверены?

— Да. И, Николай Павлович, если это в ваших силах, то помоги остановить эту буффонаду. Я, признаться, уже устал от этой затянувшейся шутки.

— Хорошо. — произнёс император и, достав из кармана какой-то перстень, вручил его Льву. — Это ваше, я полагаю.

Граф глянул на него и испытал практически физическую боль. В его руке лежала массивная и строгая золотая печатка, гербовое поле которой украшалось пчелой, выложенной из гранатов. Причём сделанное явно по его руке, да ещё совсем недавно, то есть, новодел в типичном для XIX века стиле.

— Вы серьёзно? — опешил Лев.

— Да.

— Я не могу принять его, — граф протянул печатку обратно императору.

— Почему?

— Это же неправда.

— Правда? Нет. Это оружие. Вы даже не представляете, КАК это ударит по нашим врагам…

Примечания

1

В оригинальной истории 1840 году население Казани было 41 тысяча, в 1863 году — 63 тысячи. В этой истории, город развивался куда бодрее.

(обратно)

2

Взводов в практике Русской императорской армии в 1851 году не было, это нововведение.

(обратно)

3

В это время командир роты имел в подчинении несколько обер-офицеров, которые не командовали какими-то подразделениями, а выполняли его поручения. Старая, сложившаяся ещё в раннее Новое время практика. С унтер-офицерами тоже имелась определённая путаница, хотя и меньшая. Что было связано с фактическим отсутствием устойчивого разделения роты на малые подразделения. Да, имелись плутонги, но они были не административными подразделениями, а элементами построения в бою: первая и вторая шеренга линии, которая образовывалась ситуативно.

(обратно)

4

Михаил Павлович в оригинальной истории умер 28 августа 1849. В этом варианте истории Николай I отправил брата на корабле инспектировать владения в Америке. Тут вынужденно отдохнул вынужденным бездельем. Как итог немало поправил здоровье. Как итог — на начало 1851 год он был всё ещё жив.

(обратно)

5

6–7 фунтов это 2,7–3,2 кг.

(обратно)

6

Калоризаторный двигатель стали называть калильным, так-то это синонимы, но всё же.

(обратно)

7

40 дюймов это 1016 мм. Округлено метр.

(обратно)

8

Башня Мартелло — одиночно стоящая каменная башня с толстыми стенами и входом на 2 ярусе или выше, с расположенной на верхней площадке пушкой большой калибра, стреляющей в любую сторону. Представляет собой очень трудноуязвимую цель для гладкоствольной артиллерии и штурма. Позволяет силами маленького отряда (5–15 человек) держать узости.

(обратно)

9

В 1849–1851 годах добыча натриевой селитры в Чили, Перу и Боливии только начиналась, однако, она уже стоила относительно недорого, продаваясь в районе 8–9 фунтов стерлингов за тонну. Как итог на миллион фунтов стерлингов можно было купить свыше 100 тысяч тонн.

(обратно)

10

В общей теории КПД парового котла упирается в разницу температур на входе и выходе. То есть, КПД передачи тепла от процесса горения теплоносителю. Это достигается площадью теплопередачи и временем теплообменного контакта. Поэтому турбулизаторы довольно существенно повышают эффективность теплообмена. Ну и способствуют более интенсивному осаждению сажи в ещё толстых первичных трубах, если котёл многопроходных.

(обратно)

11

В оригинальной истории Александр Колонна-Валевский стал министром иностранных дел только в 1855 году на фоне разочарования императором в Эдуарде де Луисе, но тут карты легли иначе, и он стал министром с приходом к власти Луи Наполеона, отличившись в «американском деле».

(обратно)

12

Согласно этой выкладки завод Шарпса имел годовую мощность в 18250 винтовок, 7300 карабинов и 9125 револьверов. В идеале. Без учёта выходных и некоторого брака. Из-за чего общая выделка где-то на 20–25% ниже.

(обратно)

13

100 тонн в смену на такую бригаду далеко не рекордное значение. В начале 1930-х на примерно схожем оборудовании выдавали на треть или даже вполовину больше. Причём не разово, а регулярно.

(обратно)

14

В 1855 году вся угольная промышленность России выдала 155 тысяч тонн угля (9,5 млн. пудов). Шахта работала в три смены по восемь часов, в каждой смены пять отделений, скомпонованных вокруг отбойных молотков (обеспечивают их работу). Выработка смены от 400 до 600 тонн. Таким образом, в год в идеальных условиях будет около 547,5 тысяч тонн. Даже если наложить модификатор 50% простоя, всё равно получается очень прилично — свыше 270 тысяч тонн.

(обратно)

15

Фант — это игра, в которой участники выполняют задание, назначаемое по жребию владельцу вещи (фанта).

(обратно)

16

десь автор пересказывает идею из книги «Кода да Винчи», которую Лев выдал в качестве громкой сенсации и провокации.

(обратно)

17

ЛК 1 ранга Махмудие (Mahmudiye) 1828 года постройки обычно не включают в общий списочный состав эскадр. Он часто писал отдельно. Из-за чего в некоторых исследованиях не указывался.

(обратно)

18

В составе Османского флота на тот момент числилось 3 ЛК 1 ранга, 4 ЛК 2 ранга, 16 фрегатов, 6 пароходофрегатов, 6 корветов, 29 бригов и шлюпов, а также 12 малых кораблей.

(обратно)

19

Речь идёт о трёх парусных линейных кораблях 100-пушечного класса, которые были выставлены в качестве союзной, вассальной группировки.

(обратно)

20

У этих орудий было много названий. Академическое Canon-obusier de marine calibre 30, modèle 1827, dit à la Paixhans или его вариация mle 1841. А так и 16-см, и 160-мм, и 164.5-мм, и 6-дюймовые, и 30-фунтовые.

(обратно)

21

Аршин — 0,7112 м; 2 аршина — 1,4224 м; Сажень — 2,1336 м (3 аршина); 5 аршин — 3,556 м.

(обратно)

22

В Европе паровые телеги/кареты начали строить ещё в XVIII веке. С 1769 года. Поначалу опытно, потом больше. Но их очень сильно ограничивали законодательно, из-за чего в оригинальной истории в середине XIX века паровой бум случился в США, где себе развитие тогда не запрещали.

(обратно)

23

100 пудов — это примерно 1,5 тонны. На калильном двигателе грузовик получился не таким грузоподъёмным, как на паровом. Вышла этакая эрзац полуторка.

(обратно)

24

250 рублей кредитными билетами в 1853 году было сопоставимо с годовой зарплатой квалифицированного рабочего. Отчего и такая реакция. Слишком щедрый подарок по меркам клерка.

(обратно)

25

Бурбоны — младшая ветвь Капетингов.

(обратно)

26

С этого фланга осадного лагеря располагались французы.

(обратно)

27

Enfield Pattern 1853 Rifle-Musket только начали производить в 1853 году и толком насытить даже экспедиционный корпус не успели.

(обратно)

28

Французский Fusil modèle 1842 имел шкалу прицела на 800 м, английская Enfield Pattern 1853 Rifle-Musket — на 819 м (900 ярдов). Шкалу прицела «нарезали» на большую дистанцию только после Крымской войны в оригинальной истории. На практике в Крымскую войну дальше 300–400 м из нарезного оружия не стреляли из-за очень низкой пользы такого огня.

(обратно)

29

Здесь и далее автор эти маленькие броненосцы будет называть казематными мониторами или просто мониторами, чтобы от больших броненосцев, тоже казематных, только с центральной батареей.

(обратно)

30

Речь идёт о 131-пушечном HMS Duke of Wellington, вошедшим в строй в 1852 году. Который считался самым сильным парусным линейным кораблём Великобритании.

(обратно)

31

В оригинальной истории Pester Lloyd начала выходить с 1 января 1854 года. Но тут ситуация с ней несколько ускорилась.

(обратно)

32

В те годы главой правительства Пруссии был министр-президент. Канцлером он стал называться позже.

(обратно)

33

Стамбул вышел за периметр стен Константина только в конце XIX века.

(обратно)

34

Несмотря на то что патроны были бумажными, для них также применялись патронные подсумки века с XVII (с конца), то есть, почти сразу с внедрением бумажных патронов.

(обратно)

35

В этой реальности Николай Павлович после вскрытия измены Меншикова стал намного жёстче и решительно реагировать на любые формы внешнего деструктивного влияния на Российскую империю. В том числе и по линии ислама, которую вдумчиво «качали» англичане и турки, начав жёсткое и решительное противодействие.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Часть 1 Пинг-понг и немного масла

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

Часть 2 Путь силы и майонеза

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

Часть 3 Дорогою добра и монтировки

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

Эпилог

*** Примечания ***